Алиса. Повесть о папе, маме и (не)случайных мужьях бесплатное чтение

Глава 1

Всем привет. Меня зовут Алиса. Для друзей – просто «Лис». Мне 21 год, и прямо сейчас я задумчиво верчу в руках новенький синенький диплом о высшем образовании.

Странное чувство. Как будто опустошение. Я так хотела его получить побыстрее, а получила – и стою, чешу маковку. Вроде все понятно: можно, наконец, начать работать где-то в более приличном месте, чем сетевой магазин у дома. Работать так, чтобы получать больше, чем платят студенту на почасовой подработке. «Эти овощи туда. Бананы сюда. Картофель. Опять куриные тушки вот-вот запахнут. Да не так! Я кому объясняю?!». Принеси. Подай. Побудь виноватой. Как же меня от этого тошнит. От «почасовой работы», которая только так называется, а на деле – полная смена. От необходимости считать каждую копейку.

Я медленно спускаюсь по ступеням крыльца. Кто-то, возможно, толкнул бы телегу со всеми возможными пошлостями, навроде «покидая эти стены», «четыре года», и, обязательно, «призвание». «Молодой педагог». Учительница, если по-простому. Но в том то и дело, что ни педагогом, ни «специалистом» я себя не ощущаю! От всего эпитета остается «молодой», но это, ясное дело, «не благодаря, а вопреки». Нет тут вклада института, совсем наоборот. Я ощущаю себя 21-летней девушкой из небогатой семьи, которая умудрилась закончить вуз, не вылетев оттуда, несмотря на то, что учеба никогда не была в числе моих приоритетов. Нет, поймите правильно, кое-что в тех же лекциях мне нравилось и было даже интересно, как у профессора Напрягло, который читал нам что-то околосоциологическое… околопсихологическое… не помню, это было давно, в конце второго курса. Нравилось – да, и было интересно – вся беда была в том, что на тех самых лекциях я бывала куда реже, чем на смене в магазине. Что поделать – нам нужны деньги. Нам – это мне и мой маме… и еще ее маме, моей бабушке. Бабушка в последнее время все меньше ест и все больше принимает лекарств и спит, так что, скорее всего, скоро нам понадобится еще больше денег – похороны штука недешевая. Да, я довольно цинично смотрю на жизнь. Как там, у Напрягло? «Защитный механизм психики»? Вот, это он и есть. Потому что, если я поддамся чувствам и буду, как мама, только всплескивать руками, и переживать, и бесконечно курить, и складывать бычки в банку из-под кофе, которая уже намертво прописалась на деревянном подоконнике нашего окна на кухне – денег у нас не станет совсем, и настанет полная ж…, а я так не хочу. Я уже так пожила – на бабушкину пенсию и на мамины 15 тысяч в месяц в школе, и из этого всего крепко-накрепко усвоила – я лучше пойду раздавать флаеры на улице, клеить объявления или работать по часам в магазине, но деньги я добуду… И еще – никогда, ни при каких обстоятельствах, ни за что моя нога не переступит порог школьного класса. Учить за нищенскую зарплату чьих-то оболтусов, а теперь еще и оболтусов, разбавленных умственно неполноценными инклюзивными идиотами – не для меня, и я это знаю совершенно точно: насмотрелась на маму, уж она-то этого хлебнула…

Жмурюсь от летнего солнца. Не пользуюсь очками. Как по мне, это глупость, а в волосах, как носят мои уже бывшие однокурсницы, это еще и глупость напоказ: ты их не используешь, чтобы не испортить прическу, когда они действительно нужны; как аксессуар они не особо-то и впечатляют; в общем, «куплю билет – пойду пешком!», как любит говорить моя бабуля. А я добавляю: все равно мы все состаримся и умрем, а в темном свете я все вижу и так, без всяких очков.

Так, кажется, я только что простебала сама себя! Фыркаю. Ну и что, живем же! Прямо сейчас. Подставляю лицо солнцу. У меня сегодня выходной – имею право!

Тревога и опустошенность куда-то ходят. Улыбаюсь. Живем!

Наша группа распалась на две кучки людей: первая уже знает, где будет работать, а то уже и работает. Они придут потом в разное время в отдел кадров за «документом о высшем образовании государственного образца». Проговариваю это максимально иронично. От канцелярского языка меня обычно тошнит. Но вот у меня самой на руках этот «документ», а за спиной шумит, уменьшаясь на глазах, за счет тех, кто уходит с родителями (да, есть и такие!), вторая часть нашего потока – те, кто, как и я, нашел время придти на торжественное вручение. И их совершенно не волнует, что будет дальше – во всяком случае, по ним этого не скажешь. Прямо сейчас они, проходя мимо меня, обсуждают куда бы пойти и как в «последний раз» отметить нашу «свободу».

– О, Алиса! Пойдешь с нами? – Я успеваю молча удивиться: спрашивает, кажется, Саша – да, Саша! Именно так зовут этого незаметного парня. За все время учебы мы с ним не перекинулись, наверное, и несколькими словами.

Хм. Да, собственно, почему бы и нет? Может быть (скорее всего) все мы больше не встретимся, ну так что теперь, не отдыхать, что ли?

Последние полгода были какие-то нескончаемые: практики, смены, написание диплома – могла ведь купить, сто раз себе уже сказала – и все равно решила – сама сделаю. Вот из вредства. Свои дипломы я пишу сама. И трусы свои я стираю сама. И попу вытираю тоже. Есть какие-то вещи, которые стоит делать самостоятельно, иначе человек превращается в дегенерата, а я не могу себе такого позволить.

И что касается отдыха – я сегодня За-слу-жи-ла! Не надо ничего придумывать, можно расслабиться. Идем, куда решили большинством, складываюсь в общую кассу поровну, и вот мы уже в укромном уголке нашей набережной, недалеко от института.

Полиция знает, что этот пятачок студни облюбовали для посиделок, но, пока никто не начинает творить в виде драк и прочего, нас особо не трогают. Это понимают все, и есть даже неписанное правило: на набережной – никакой ерунды!

Тем более не трогают нас сегодня, когда мы собираемся под этими кленами, скорее всего, в последний раз.

Я ловлю себя на том, что не испытываю какую-то особенную грусть по этому поводу. В голову приходит: «отметим выпуск – заодно и познакомимся». Я украдкой смотрю на свое отражение в витрине. А ведь хороша, чертовка! На меня смотрит 163 сантиметра симпатичной девушки. Длинные волосы по сегодняшнему случаю уложены в прическу; портить свой медно-каштановый цвет я так и не решилась, сделала балаяж. Тетя Вера из нашей паркмахерской в старом пункте КБО плохого не посоветует. Фигурка, талия – все на месте. Не песочные часы, но близко к тому. Легкое платье чуть выше колен. Стройная, особенно в этих туфельках – пусть платформа и невысокая, зато идти вполне удобно. Не то, что Лильке из второй группы. Хоть она и старается не подавать виду, закусывает губу и через силу улыбается, я замечаю, как меняется ее походка. Никогда не видела ее на каблуках – все в кроссовках. Тихонько подхожу ближе:

– что, стерла?

– Угу…

Протягиваю пластырь.

– Ой, спасибо! Вот ты запасливая! – Она тепло улыбается мне, и через пять минут мы идем уже вместе, как хорошие подруги.

Нас 12 человек, и мы разместились на деревянных скамейках и бетонных блоках у самой кромки воды. Как же хорошо!

Становится жарче, но от реки веет прохладой, да и от кленов нам достается довольно плотная тень. Всем немного не по себе – так, по крайней мере, мне кажется. Вроде бы и ничего такого – немного резче движения. Чуть резче и короче смешки. Чуть больше пауз между словами, да и паузы будто стали длиннее.

Голоса приглушены – и наш общий разговор как-то сам собой разбивается на несколько потоков, соседствующих друг с другом. Время от времени кто-то пробует завести общую беседу, предлагает тост, сдвигаются пластиковые стаканчики с дешевым красным вином. После тостов и очередного победного «уууу!» беседа опять распадается.

Учеба, преподы, приколы – вспоминаются как-то по-новому. Даже мне, хотя у меня таких воспоминаний сильно меньше, чем у остальных.

Будущее. Оказывается, оно волнует почти каждого здесь – и о нем стараются говорить в самых общих чертах – «чтобы не сглазить».

Я понимаю, что вспоминать и завершать последние незаконченные дела здесь вполне уместно, а вот начинать что-то на будущее смысла нет. Жаль. Я бы с удовольствием наметила что-нибудь на будущее с Анатолием.

Вот он, рядом. Такой высокий, широкоплечий, держится с каким-то даже аристократизмом – так, что пластиковый стаканчик в его руке, такой же, как у всех, выглядит как пузатый степенный бокал. Короткие темные волосы, серо-стальные глаза и волевой подбородок с ямочкой… За Анатолием на курсе, как я поняла из обрывков фраз, пока я разрывалась между работой и учебой, шла настоящая охота – а он был со всеми вежлив, немного холоден и в целом неприступен – положение обязывает, он ведь не кто попало, а представитель Жуковых-Маевских, можно сказать, будущий преемник папиного субъекта уже не столько малого, сколько вполне себе среднего бизнеса.

Конечно, будь бизнес покрупнее, а самому Анатолию хоть что-то интересно из того, что мог себе позволить пузатый, как сарделька, «отец-основатель», и вуз был бы другим, и, возможно, даже город – но вышло так, как вышло. Анатолию, похоже, надо было, чтобы его как можно меньше трогали – раз уж папаше пришло в голову осчастливить его высшим образованием – и даже с учетом этого факта, на фоне Анатолия другие парни с курса смотрелись куда как бледно.

Что и говорить! Ухоженный, подтянутый, без лишней жиринки – секция тхэквондо! Мускулистые руки… Которые прямо сейчас обнимают не меня, а Катю Тихонову. Ну, как, обнимают. Одна рука покоится на ее плечах.

Катя, в противовес фамилии, наверное, самая яркая девчонка нашего курса, и все это знают – и она тоже. И то, что она это знает, тоже знают, наверное, все на курсе – королева красоты не подбирает выражений, когда ей что-то или кто-то не нравится, а случается это довольно часто. Хотя, конечно, с Анатолием она очень мила, и сейчас и вообще, вон как щебечут… Одеты как и мы, празднично – но неуловимо иначе. Много дороже.

«Моя красивее всех!» Анатолий любит это повторять. У Кати нет недостатка в нарядах и украшениях – пусть все видят, что Жуковы-Маевские умеют красиво ухаживать! К сожалению, не за мной. Мы сидим немного на отшибе и Лилька перехватывает мой взгляд. Она усмехается:

– что, завидно?

–…

Что я ей скажу? Что, хоть я и не участвовала в гонке за «призом» все же очень хотела, чтобы каким-то волшебным образом Он посмотрел на меня – может быть, за те несколько секунд, когда мы сталкивались в дверях аудитории? Что пока другие охотились за несметными сокровищами МСБ Жуковых-Маевских я восхищалась им самим?

– Забей, не отвечай. – Лилька улыбается. – Все вижу по лицу. Вот Анатолий дурачок! Позарился на Катьку. Думает, он ей одолжение сделал – да только вот она тоже так думает. Даже интересно, что у них получится – но я завтра уезжаю к дядьке в Москву, и чем закончится, вряд ли увижу – а вот ты, если останешься, увидишь точно.

– Да ладно тебе, пусть их себе будут счастливы, она честно победила…

– Ну да, ну да, ты же у нас нечасто бывала на парах, не знаешь, насколько «честно».

– Даже так?

– Ой, долго рассказывать, тоооост!

Снова сдвигаются стаканчики.

– В Москву, значит? – спрашиваю я.

– Ага! Там такая история… У меня двоюродная тетка вышла замуж за геолога, и жили они с ним в Хабаровске, добра наживали. Он весь Дальний Восток исходил, золото мыл, чего только не делал – и находил-таки на квартирку в Москве. Он ее туда отправил, в Москву, лет пять как, а сам остался улаживать дела в Хабаровске – видать, дел накопилось много, а может, делал он их медленно, только никак он не ехал, а она особо и не настаивала. Развелась с ним в прошлом году, и квартира осталась за ней. Мама с ней договорилась, на первое время обещала пустить, а там видно будет.

Я вздыхаю. У меня в Москве никого нет.

Вот и вино закончилось.

– Всем пока-пока!

Мы начали потихоньку расходиться.

– Лиля… спасибо тебе. За компанию!

– Это тебе спасибо, я бы сегодня точно без ног осталась… Знаешь, а ты, оказывается, ничего девчонка! У тебя же есть ВК..? Вот, вижу. Стучусь, добавляй!

Я отвечаю на Лилину заявку и оказалось, что теперь наши пути буквально в разные стороны: ей на Ботаническую, мне – на Космонавтов. Она, опередив меня, исчезает в подземном переходе. Я не спешу: зачем спешить, это мой день, мой выходной! И иду к остановке не спеша.

– Алисаа! Подожди!

Сквозь шум города этот крик пробивается с трудом.

– Да погоди же… Фух! Догнал!

Я оборачиваюсь и вижу Сашу, того самого, который позвал меня присоединиться к компании. «Сашу» – потому что до «Александра» в моих глазах он совершенно точно не дотянул.

– Алиса, подожди. Извини что вот так, ни с того, ни с сего… Может, сходим куда-нибудь сегодня? В кино…

Он еще не договорил, и я еще ничего не сказала, но, видимо, по моему кислому выражению лица он все прочитал – и на ходу (вот цепкий! – заметила какая-то часть меня) попытал счастья еще раз:

– А хотя ну его, это кино! Шумно, не пообщаться толком… Тут недавно открылся «Дилижанс», в «Пассаже», очень уютно! И кофе вкусный…

– Саша, подожди. Пообщаться – о чем? Да, мы с тобой провели четыре года в аудитории, и что? Ты меня на свидание зовешь, что ли?

Он глубоко вздохнул, сжал губы, будто готовился нырнуть в воду с вышки, посмотрел на меня исподлобья и сказал:

– А почему бы мне и не пригласить тебя на свидание? Тем более, что ты мне нравишься, и нравишься давно?

Он помолчал секунду, и добавил:

–Ну, вот и сказал. Не так я собирался это сделать.

– Ну, так или не так, а сделал. Полегчало? Тогда я пошла.

– Алиса, дело твое, насильно мил не будешь, я понимаю. И все же: почему?

«Ну раз спросил…» – подумала я – «заходи, не бойся, выходи – не плачь». А вслух сказала:

– Саша, я тебя знаю совсем немного. И то, что я знаю, меня не очень вдохновляет, ты уж извини пожалуйста. Ты не увалень, но и не спортивный; не богатый и не бедный; одеваешься всегда обычно – то есть никак. Учишься хорошо – ну так ума много не надо, чтобы хорошо учиться. Ума надо, чтобы в жизни устроиться хорошо, а еще лучше, если лучше, чем хорошо, понимаешь? И это не просто про «много денег» – это про все. Я путешествовать хочу! А с тобой куда путешествовать? На дачу? На лыжную базу «Уктус»? Саша, я хочу яркие эмоции, и радоваться жизни, а не считать копейки. Устроишься ты не хорошо – а так – обычно, и жить с тобой будет очень, очень скучно. Это как кофе в твоем «Дилижансе» – вроде и крепкий, а вроде и спать хочется. Ты обычный, Саша. Как «мой» магазин у дома – но я в нем не останусь и одной лишней секунды.

Извини. Ты сам спросил.

Он немного наклонил голову, когда меня слушал. Боже, да он еще и глуховат! Когда я замолчала, он посмотрел мне прямо в глаза. Я ожидала увидеть там слезы, отчаяние, злость… Может быть, они там и были – пару раз я заметила, как сжались его желваки, пока я говорила. Но этого всего было не так много – основное было другое. Что-то странное. Неожиданное. Какая-то сосредоточенность. Как будто не парня отшивает девушка (кстати, очень хорошенькая!), а будто я даю ему какую-то очень ценную информацию. «Пищу для ума». Вот ведь ботан!

– И что, ты не обиделся? – Я не собиралась спрашивать, но слова сами сорвались с губ – надо сказать, очень соблазнительных губ!

Он немного помолчал. И даже улыбнулся:

– Нет. На что? Ты дала мне над чем подумать. Не бывает неудач – бывает лишь обратная связь, Алиса.

Он улыбнулся снова, и даже подмигнул мне – но улыбка его показалась мне неуловимо другой. Как будто в ней стало меньше тепла – как в еще ярком, но уже осеннем солнце.

– И да, спасибо, что не стала ходить вокруг да около.

Я хмыкаю:

– Обращайся!

И мы расходимся в разные стороны.

Я молчу.

У меня в ушах – шум летнего города. Моего города. Машины. Трамваи. Миллионы шагов, шелестящих листьев, обрывки музыки сливаются в дрожащий гул, и мои каблучки, цокая по асфальту, растворяются в этом гуле, становятся его частью. Мне двадцать один. Как же легко мне идется!

Глава 2

– И вы разошлись… в разные стороны.

Голос моего психотерапевта прерывает долгую паузу и возвращает меня в настоящее.

– Да, мы пошли каждый в свою сторону.

Я вздыхаю. Как давно это было! Будто в прошлой жизни.

– Алиса, то, о чем Вы рассказываете… Ведь это было довольно давно? Для чего Вы обращаетесь к этой части своей истории – сейчас?

Я вздыхаю еще. На этот раз – глубже. В самом деле – зачем? Зачем я возвращаюсь в эту долбанную «нулевую точку» своего пути, который через девять… десять? лет приведет меня еще и в этот кабинет, к этому сильно умному психологу, к которому я попеременно испытываю то благодарность, то раздражение?

«Своя история»… Нарратив, я знаю это слово. Не надо со мной как с идиоткой. «Сейчас…» – Спасибо, что хотя бы без «Здесь».

А с другой стороны – скажи он «нарратив» и я бы мысленно сожрала его вместе со всеми сертификатами на имя Федора Перлова с этой бежевенькой позитивненькой стеночки – за то, что усложняет без нужды.

Так что же, дело не в том, что он говорит, а в том, что я обязательно до него докопаюсь – мысленно… Чтобы что?

Ох.

Чтобы как можно дальше отпетлять от того, что было после этой «нулевой точки», к которой я все равно вернусь, потому что как последняя дура надеюсь – и хочу! – переотправиться в путь снова – и тогда он будет другой, совсем другой…

Вот как у него получается, а? Один вопрос – и я проваливаюсь в такие мысли, которые обычно получается избегать. А потом еще обязательно скажет, что это все я сама заметила и «наработала». Да я знаю что сама! Может, я не хочу – сама, а чтобы он – за меня все сделал. И если только мне не понравится… (конечно же, мне не понравится!) Я повешу на него всех собак, которые меня изводят от одной только мысли, какой у меня получился путь из того погожего летнего дня в этот зимний сыро-слякотный вечер.

…Встреча закончилась.

Я иду по зимнему городу. Сколько машин! Попробуй, припаркуйся. Да и хочется размяться перед тем, как садиться за руль. Под ногами снежная каша. Светятся витрины. Тяжко свисают гирлянды – пластик, и только. Торжество ненастоящего. Ритуалы. Всенародно соблюдаемые, пряничные, праздничные. Новый год. Их как будто два: один – настоящий, а другой – яркий, навязчивый, ванильненький, с широкими улыбками и холодными, злыми глазами – отличное время, чтобы сделать хорошую выручку, не так ли?

Каша под ногами. Каша в голове. Впрочем, спешить мне некуда – пойду себе помаленьку, и буду ее размешивать.

Там – пусто. Там – тихо.

Не хочу туда.

Здесь – жизнь. Чужая. Неискренняя, как пластиковая елка – ну, да какая есть. Когда нет своей жизни – и чужая сойдет.

Глава 3

Я думала, что разделаюсь с магазином очень быстро. На деле он украл у меня пару месяцев. Когда я решила – наконец-то! – «Ухожу!» – на меня повесили просрочку и пересортицу. Я плюнула, забрала остатки, что мне причитались от расчета после всего, что вычла грымза-директор. И все же, оставляя за спиной такие до боли знакомые красные буквы, я была счастлива, что покидаю этот гадючник.

Заканчивается август, а вместе ним – лето. Я сижу после очередного собеса в каком-то случайно подвернувшемся сквере, и снова и снова прикидываю свои дела. Приходится признать, что дела не очень-то блестящи. Да, тащ генерал? Грустно усмехаюсь какому-то бравому вояке на коне. Был при жизни красавец-мужчина, надо полагать, вон, на памятник наработал, видать, хорошо послужил. Теперь знай себе стой, работай памятником. А у меня скоро будет три месяца, как хожу по собеседованиям, и – ничего. Ну да, три. Два месяца – пока дорабатывала в магазине, и еще месяц потом.

Бесит! Кого они хотят найти? Бесплатных рабов?

Такие же, как я. Может, чуть старше. Сидят такие, все из себя, эйчарки-овчарки. Глаза колючие. И обязательно надо дать мне понять, как же мне повезло, что Компания(!) – обязательно с придыханием, будто она прямо сейчас впадет в экстаз – Компания снизошла до рассмотрения моей кандидатуры, и, может быть, я даже смогу на них поработать – если лично ее, эйчарку, устроит сочетание натальной карты, знака гороскопа и года рождения по восточному календарю, а я соглашусь работать за спасибо.

Я. Не буду. Работать. Задаром!

Ловлю себя на том, что этим утром, да и несколько дней уже, мама смотрит на меня как-то странно.

В ее глазах что-то непонятное. Будто жалость, волнение… и некое ожидание. Чего же она ждет? Что толку гадать…

Дома разливаю по кружкам чай. Сыро, а пока сидела в том сквере, успела продрогнуть.

Чай – трава-травой, да и молоко – будто крашеная мелом водичка – но и то ладно. Вот устроюсь на работу, заработаю много денег – и куплю с первой зарплаты дорогущего чаю, пусть мама видит – могу себе позволить!

В том, что я буду зарабатывать очень хорошо, я уверена на все сто, хотя в последнее время моя уверенность несколько поколебалась. Ничего. Я еще куплю этот город, продам, и куплю снова!

Впрочем, мама не разделяет моего оптимизма.

Она задумчиво смотрит на меня, на остывающий чай, и рассказывает. Про то, как было раньше с кем дружить, с кем пить, и даже спать – чтобы попасть на работу не с улицы – пойди еще, попади! – а по рекомендации какого-нибудь «дорогого товарища». Про то, что были разные способы «распределиться» после вуза, когда одного могли распределить в столицу, а другого – в такую дыру в Восточной Сибири или на Дальнем Востоке, что хоть топись. И одним из способов «распределиться» нормально было знакомство той или иной степени близости и, если понадобится, то и интимности, но еще лучше – родство. Бывали места, которые передавались родственникам или, на худой конец, близкодружеским линиям, и почти никогда, только в виде большого везения, не доставались кому-то со стороны.

Мне неприятно слушать о таком. Не хотела бы я спать с кем-то, от кого зависит продвижение меня или моего мужа по службе. Хотя… если Он красив, обаятелен и свободен – почему бы и нет? Только зачем мне в этой конструкции муж? Вот уж где пятое колесо… Вот выйду на работу – там встречу Настоящего Мужчину, влюблюсь, влюблю – и готово! Я думаю так, а вслух говорю:

– Мам, ну так, наверное, уже давно не делается! «Товарищи» какие-то… Прошлый век! Тех «товарищей», наверное, и ты-то едва застала, а рассказываешь…

И снова этот странный мамин взгляд и полувздох-полувыдох:

– Может быть, и прошлый век, да только самый его конец, 90-е, я их помню очень хорошо. И тогда, Алиса, это хорошо работало, даже слишком хорошо… И даже в начале 2000-х.

Она вдохнула, будто собиралась мне рассказать очередную историю о том, как было, и как, получается, есть и сейчас, вкус у этой истории будет сухой, старческий, хрупкий – и запах – как пахнет от тех стариков, которые, бывает, заходили в магазин в мои смены. Смесь корвалола и старческого ацетона – такое совсем не подходит под чай! И я перебиваю:

– Да мам, ну ты бы еще динозавров вспомнила! Не будь, как бабушка, ты же у меня еще ни капельки не старая! – (Старая, еще какая старая! Я отмечаю машинально себе в уме). Впрочем, мне еще надо отпетлять от ее занудства, поэтому я даю маме кусочек поддержки в качестве платы за нерассказанную историю. Ну что интересного она может рассказать! Если она даже не может рассказать мне, кто мой отец. В следующий раз, когда мне нужно будет ее в чем-нибудь убедить, я скажу, ни на секунду не колеблясь: «Мам, ты уже немолодая, должна понимать!» Почему-то мне кажется, должно сработать, припасу этот ход на будущее.

Мама хмыкает:

– Ну, за «не старую» спасибо на добром слове, дочка. Ладно, о динозаврах не буду.

– И вообще, мам, сейчас в жизни все решают деньги! Вот заработаю много-много денег, и без всякого знакомства мне везде будут рады, и откроются все двери.

– Да-да, твоим деньгам будут очень рады…

– Вот именно! Я выскакиваю из-за стола, довольная тем, что мама, -наконец-то, смогла думать правильно – на современный манер, как я!

Динозавры, покойтесь с миром – а мне пора собираться с мыслями – на завтра назначен очередной собес!

Глава 4

Утро подкрадывается незаметно. Конечно, хочется поспать еще, но я сегодня – кремень. Одеваюсь, будто складываю себя в тесное официальное одеяние, но деньги и перспективы того стоят, я так считаю.

– Алиса, после собеседования… Зайди, пожалуйста…

– Куда еще? – Я волнуюсь, мне сейчас отвечать на всякую ересь, а тут какие-то просьбы!

– Да там недалеко, ты же в центр собираешься, верно? Вот, а это надо занести на Московскую. – Мама называет ничего мне не говорящий номер дома и вручает небольшой сверток. Он со всех сторон перевязан так, что незаметно открыть его, возникни у кого-нибудь такая прихоть, не стоит и думать.

Я поднимаю одну бровь. Как по мне, просьба однозначно странная. Какая-то дичь, а я этого очень не люблю.

Мама улавливает мое настроение и смотрит на меня умоляюще.

– Ну, ладно… – Я пожимаю плечами.

В конце концов, сверток не такой и тяжелый, размером, наверное, с небольшую книжку, или, допустим, ежедневник… Черт возьми, что же там внутри? Ладно, разберемся. Пока я втыкаю, пытаясь включить рентгеновское зрение и просверлить сверток взглядом, мама добавляет:

– Виктору Сергеевичу в руки, ясно?

– Да, ясно, ясно! – Моя интонация не оставляет сомнений: на самом деле я говорю «Как уж получится!».

Я уже слушаю вполуха – посылаю себе в зеркале короткое подмигивание, и выхожу на площадку. Хотя бы туфли не жмут, подумала я, выходя из подъезда. Шутка ли, столько беготни за последние месяцы…

Глава 5

…Я заканчиваю свои воспоминания уже в машине. Старенький «Солярис» привычно слушается руля, за окном плывут новостройки, которые, сидя в салоне, полностью и не разглядишь, и привычные, в пять, девять, двенадцать этажей панельки.

Так хотелось рядом с домом спокойное место, где можно было бы просто пройтись. Недешево ты мне обошлась, двушка рядом с «лесом» на Дерябиной. Ну как, «лес». Сосны вокруг здоровенной больницы неподалеку от дома – за неимением ничего, тоже лес.

Мама осталась у себя, на Старых Большевиков, и здесь я живу одна. Вполтором, как привыкла шутить какое-то время назад.

Тихий двор встречает меня приглушенным светом фонарей. Ой, снег пошел…

Вот и моя «точка» – девять этажей развитого социализма, воплощенные в кирпиче. Где-то там, на седьмом этаже – дверь, в которую я не спешу пройти. Иначе не шла бы пешком – ну да, полезно для сердца, оставьте эти благовидные предлоги старикам – я просто не хочу оказаться в том месте, которое я привычно называю «домом». Место – и одна комната из двух, в которой у меня по коже начинают ползать не самые приятные мурашки, а на глаза наворачиваются слезы.

Его комната… Их! Комната.

Там сейчас странная картина. Половину комнаты я смогла очистить от следов его присутствия. От постеров с пышногрудыми длинноногими красавицами в какой-то нелепой броне, которая словно создана специально для того, чтобы не укрывать тело от опасностей, а наоборот, оголять и чуть не к самым глазам придвигать оголенные места – «смотри, что у меня есть!».

Бедра, ягодицы, ядреные, будто воском намазанные, сияющие булки. Вываливающиеся, будто прогибающие своим напором броню наружу… Гигантские – нет, не груди. Это уже сиськи, оружие массового поражения распаленного воображения, в силу своего размера – с неизвестным науке номером. Они на этих картинках юные. Стройные. Похотливые.

Фигурки, которые я сметала со стола. Опять титьки, хвосты, ушки.

Больной, никчемный ублюдок – как я не разглядела сразу?

Танки. Эльфы. Орки. Зерги.

Все, что угодно, только бы не видеть реальную жизнь.

Только бы не трогать реальную, живую женщину, несовершенную, не глянцевую, не всегда готовую к утехам, не всегда полную сил.

Я, надушенная вкусными духами, нежно обнимаю его. Я решила, что в его холодности есть и мой вклад – и сегодня его ждет что-то особенное – если, конечно, он оторвется от клавиатуры и мышки.

Он так давно не проявлял инициативы – думаю я. Но теперь, я сделаю так, что он наконец заметит, и все будет иначе.

…Слишком быстро. Как будто он спешит быстрее вернуться к своим человечкам на экране. Слишком уж в этот раз я – не я, и он – не он. Зачем мне эти кошачьи ушки на голове? Он предлагает, снова и снова: давай, как будто мы – супергерои? Супергероиня! Супервоительница! Суперобольстительница. И я слышу в этом все отчетливее: давай ты перестанешь быть, и станешь одной из этих фигурок, а я буду другой фигуркой?

А потом мы лежим вместе, и мне хочется, чтобы объятия были дольше – а он уже напряжен. Отстраняется, готов бежать к своему суперигровому креслу. Снова и снова: я спереди, он сзади. Кого он представляет там, когда мы не можем встретиться взглядами?

Я упорствую в своей затее. Разные позы. Разные места в квартире – их уже не осталось, незнакомых, неиспользованных.

И каждый раз у меня все сильнее чувство, что я в этот момент – с ним, ощущаю его, осязаю, принимаю и обнимаю в сладкой истоме – а он где-то далеко, и мои руки обнимают… нет, не воздух, конечно, но очень близко к тому.

Тогда я не могла уловить, что же не так, не могла дать название тому, что происходит – а сейчас на меня накатывает непрошенная горечь.

Он до меня снисходил.

Жил в моей квартире, был очень мил, со всем соглашался – и я совсем не сразу заметила, что он все это время от меня ускользал. Его можно было потрогать, я могла его ощутить – но большую часть времени я будто соприкасалась не с ним, а с его поначалу вроде бы теплой оболочкой.

Он был так обаятелен… Иногда. Рассказывал, что вот-вот соберется с мыслями и напишет замечательную книгу по мотивам своих замечательных игр – и в этом, обаятельном состоянии, пропускал мимо ушей мои замечания, что игры – не его. Его – в лучшем случае – партии в эти игры. Игры чужими кубиками. Взятыми взаймы образами. Случайно составленными сюжетами.

А он продолжал, про главного героя, который ничего в жизни не добился, но зато много играл на компьютере, и когда он попал, таинственным образом, в другой мир, где правила устанавливает компьютерная система, уж там-то он всех врагов – победил, всеми красавицами – пообладал, и такой книги, такого оригинального сюжета, такого прочтения еще никто и никогда не писал, настолько все будет свежо и необычно.

И для того, чтобы лучше продумывать свой будущий шедевр, который, кстати, нас обогатит – и тут он выразительно на меня смотрел: мол, смотри, тебе такая возможность открывается, цени! – так вот, именно для этого ему приходится целыми днями гонять компьютер, и даже, для своего развития, жертвовать работой и заработком в реальной жизни.

– Ничего! – говорил он. – Вот выйдет Книга, попадет в топ продаж – и тогда!

Что же будет тогда? Он будто дает мне возможность додумать самой, насколько это будет великий день для Нас, какое перед нами – перед Писателем и его Верной Подругой – откроется будущее.

– Жаль, не все понимают, – говорит он, и рассеянно гладит меня. – Зато ты – понимаешь!

Он как-то незаметно перебрался ко мне, и я была очень рада – дома перестало быть тихо, и мне хотелось возвращаться домой – пусть тяжелы сумки с покупками, и опять пришли квитанции за коммуналку – это такая мелочь! Если бы я еще поняла, как мне лучше разбудить его страсть, чтобы и мне, не идеальной, но живой женщине, достался тот огонь, с которым он уничтожал чертей в играх, раскрашивал фигурки, и развешивал по стенам комнаты свои глянцевые плакаты.

Я изо всех вил верила, что вот-вот, и Книга будет написана. Зомби и постапокалипсис – все любят зомби и постапокалипсис! И Ваня, наконец, оживет, станет похож на того, каким он был три года назад, когда мы только начали встречаться – и я спешила домой.

Глава 6

Спешила домой я и в этот день. Даже слишком спешила, подумала я, глядя на растрепанного Ивана и его очаровательную гостью, которая, словно синичка, выпорхнула из ванной.

Легкомысленное розовое полотешко замотано так, чтобы его явно не хватало скрыть то, что его хозяйка, судя по всему, до моего прихода совершенно не собиралась скрывать, и теперь судорожно пытается это сделать, внося коррективы внезапно непослушными руками в первоначальный, довольно соблазнительный, надо признать, замысел.

Впрочем, первое удивление быстро улетучилось, и в ее глазах вспыхнула уверенность, и готовность сражаться за своего Мужчину, за свой Счастливый Лотерейный Билет.

Ну что же, девочка… Тебя ждет куча открытий. Сколько тебе? На вид – 22-23, очень ухоженная, вон какой плоский животик, гладкая кожа, приятные формы – я понимаю, что он в тебе нашел. Я, конечно, тоже вполне себе на уровне, но это так, попутные мысли. А вот что мне интересно – так это то, что в нем нашла ты? Или считаешь, что нашла – готова поспорить, ты купила тот же самый товар, что и я, только поданный чуть иначе. «Перспектива!»

Ну что же, посмотрим, как развернется затертая история, исполненная тремя конкретными героями (нет, Ванечка, не супергероями, а просто героями!), один из которых, вдобавок – я сама. Почему, когда я читаю о чем-то подобном или смотрю в каком-нибудь сериале после работы, мне так смешны герои-дураки, и понятно, что надо сделать, и что я обязательно бы сделала, попади я на место героини – ух я бы ему показала!