Сказошки на ночь бесплатное чтение

Сборник из семи коротких историй о невероятных событиях и об удивительных приключениях больших и маленьких людей в безграничной Вселенной, наполненной звёздами, дающими каждому человеку тепло жизни.

Авария на трассе

Аппарат, словно лодка на тихом озере, плыл в бескрайнем пространстве. Свет от молчаливых звёзд окрасил подпалённую серую обшивку фиолетовыми разводами. Двигатель не работал. Авария произошла внезапно, произошла там, где этого не могло случиться. Вокруг летали мелкие частицы из воды, поэтому казалось, что транспорт движется. Второй пилот, Андрей, сидел в нерешительности внутри кабины и курил.

Пилот-механик Сидоров пыхтел снаружи, у носовой части. Крынкин почесал за ухом. Вот это ситуация! Аппарат с развороченной страшным ударом кормой одиноко завис вдалеке от всякой звезды, на широкой трассе. Круглая злая штука тоже здесь, покоится недалеко от транспорта. «Метеориты, чтоб их! Теперь уж нам никуда не двинуться», – с лёгкой досадой подумал Крынкин, незаметно закончив дело.

– Ну, что там? – спросил Андрей у старшего, выбравшись из рулевого отделения.

– Что? Ждём! Ждём, я ничего не могу сделать! – раздражённо проскрипел Сидоров, пытаясь понять, почему источник не желает отдавать свою силу.

Мелкие кусочки из воды барабанили по толстому металлу корпуса, и при каждом попадании матовая поверхность сверкала всплесками рыжего огня. Крынкин отмахивался от летящих отовсюду мелких и не очень частичек и наблюдал за действиями экипажа. «Мне, в сущности, много и не надо, ведь так? – лениво размышлял он. – Ну, остановились мы тут. Подождём помощи. Всегда помогают. Люди, они хорошие, отзывчивые, добрые. Всегда помогают, не подведут». Крынкин остановил своё движение у борта массивного транспорта, повреждённого метеоритом.

– Крынкин! – обратил на него внимание Андрей, выбравшийся из кабины. – Ты чего болтаешься здесь? Видишь, что творится! Забирайся в грузовой отсек, что ли! Не маячь тут, пассажир!

Крынкин мотнул головой, показывая, что ему и здесь хорошо. На оживлённой обычно трассе сейчас не было ни одного движущегося аппарата, только водяные частицы, уворачиваться и отмахиваться от которых Крынкину немного наскучило. «Какая банальность! Метеорит на трассе попадает в простой аппарат для перевозки грузов!» – Крынкин размышлял, почему это событие произошло именно теперь.

– Гляди, Андрюха! Звёзды повсюду, светят, и прямо злые, как глаза голодного волка! – сказал Сидоров.

– Ты чего? Их всегда же видно? – удивился Андрей внезапной сентиментальности первого пилота.

Старая трасса соединяла два больших острова, и люди перемещались от одного к другому и обратно так часто, будто это и есть их единственное занятие в жизни. «Звёзды! Много вы понимаете! Они говорят, мол, звёзды повсюду в пространстве видны!» – Крынкин скептически оскалился, осматривая округу. Потом всё же перебрался в грузовой отсек, потому что Андрей задел его, и Крынкину это не понравилось: он чуть не улетел от этого лёгкого толчка дальше злой круглой штуки. «Когда одна звезда, которую вы называете Солнцем, подходит близко, то свет от звёзд тонет в его потоке, потому что у нас такие простые глаза, что мне даже смешно! Не знал, человек?» – Крынкин снова почесал за ухом и улёгся.

«Я обезвредил метеорит, не бойтесь», – сказал он Андрею, когда тот заглянул в кузов, чтобы посмотреть ещё раз на последствия удара. «Явно за мной шли», – подумал Крынкин и съёжился. «Интересно, зачем им я нужен?» – Он всё забыл. Сам забыл, нарочно. Помнил только, что его не должны найти. «А что будет, если найдут? И зачем я забыл?»

«О, нет! Вы опять эту пушистую ко мне?!» – он возмутился, но Андрей не обратил на него никакого внимания и, погладив кошку по маленькой голове, посадил её рядом с Крынкиным. Потом запер грузовой отсек, хлопнув дверью. Кошка прильнула к Крынкину. Он уже привык к этому шерстяному комочку, но изображал недовольство, ведь так должны делать представители его вида.

«Пассажир! Вот я тебя укушу! Узнаешь тогда, какой я пассажир!» – Крынкин никак не мог объяснить людям, почему он с ними полетел. Не понимали они.

– Что станем делать-то дальше? – снова спросил Андрей.

– Что, что! Я вызвал эвакуатор. Будем тут сидеть, под звёздами петь. Ну, или под дождём. Сказали, что мчатся быстрее света. – Сидоров скривил рот в ухмылке.

Андрей хохотнул.

Крынкин прислушался: «Быстрее света? Вот, ты, Сидоров, даёшь! Как же это возможно – быстрее света двигаться в пространстве? Как тебя к управлению допустили? Быстрее невозможно, эфир мешает ведь. Только смещения в континууме доступны».

– А эту штуку куда? – Андрей показал на остывающий шар, лежащий на обочине дороги. Он не заметил, что под тяжестью шара асфальт покрылся трещинками и прогнулся.

– Это я не знаю. И как объяснять владельцу, что «Газели» ему теперь не видать, тоже не знаю, – сказал с досадой Сидоров. – Но это не метеорит. Смотри, вон круглый какой, даже не скривился от удара. Весь обугленный, а дождём охладился всего за час, я к нему рукой смог прикоснуться. Сегодня вообще странный день, с одной стороны – чистое небо, звёзды сияют, а с другой стороны висит туча и поливает нас как из садового шланга.

Ответив, Сидоров полез в кабину. Теперь дождь лил как из ведра. Туча постепенно наползала на северную часть неба, и звёзды гасли одна за другой.

На заднем сиденье, где по очереди спали дальнобойщики, возились кошка Марта и приблудившийся пару месяцев назад пёс.

Этот странный представитель рода псовых как-то сразу стал своим: на одной из стоянок, когда Сидоров отправился по неотложному делу, Андрей поставил рядом с передним колесом маленькую крынку с молоком, чтобы Марта не очень-то боялась находиться на улице. Кошка уткнула мордочку в горловину кувшина, приподнявшись на задние лапы, принюхивалась, хвостом подёргивала, дрожала. То высунет морду свою, оглянется, то снова попытается лакать молоко. Тут этот пёс выбрался из придорожных кустов, подошёл, Марту отодвинул и давай лакать из крынки молочко. Так его Крынкиным и прозвали. Марта немедленно признала в нём защитника, Сидоров без разговоров выделил старый половик, чтобы Крынкин мог спать и в кабине, и в кузове. Андрей поначалу боялся собаки: «У него какие-то уши странные, жёсткие и холодные, и погулять он раз в два дня ходит. Странно же! А ест он почему мало?» Но потом и Андрей тоже привык, вот и прижился пёс.

Тут метеорит и прилетел. Не упал, а прилетел. Как нарочно, почти на середине междугородней трассы настиг «Газель», раздавил кормовую её часть. От удара что-то сломалось в двигателе. На дорожном покрытии образовалась небольшая ямка. Шар, покрытый толстым слоем нагара, откатился на обочину.

«Удивительное дело, – подумал Андрей. – Что за штука такая? Метеориты обычно так бабахают, что и кратер большой, и горит всё. А этот стоит рядом, вроде ждёт чего-то».

Андрей постоял несколько секунд, поёжился от холода и забрался в кабину.

Сверкнула молния.

Страж

Сплошная чернота просветлела. Вернулись звуки и ощущение собственного тела. Лейтенант Вячеслав Иванов открыл глаза. В серой полутьме он увидел нависающий потолок, покрытый сетью какой-то светящейся слизи. «Жив! Точно, я жив!» – пронеслось в голове. Он почувствовал, как с него что-то сползло, и попытался пошевелиться. Тяжесть в затылке придавила его к земле. Потом он задел рукой что-то жёсткое, шершавое и тут же вспомнил: «Страж! Я сейчас на острове, в одном из хранилищ этой машины! Я не спал, он погрузил меня в кому для полного соединения!»

Вячеслав решил немного полежать, дождаться, пока пройдут головокружение и неприятные ощущения в затылке. «Остаться, как предлагал Ату́ато́а, или уйти? Никто не поверит мне, – размышлял он. – Может быть, остаться? Но Джи́рму сказал, что потом я не смогу уйти. Как же Митька и Валька? И Наташа моя, как их оставить?»

Он закрыл глаза и лежал, представляя себе, как жена и дети получают известие о том, что он пропал на далёком никому не нужном острове, покрытом джунглями. И вдруг он понял: «Ату́ато́а Джи́рму всё просчитал. Он понял, что я уйду. У меня есть семья, дети. К тому же мне не поверит никто. Нет опасности для островитян. Я должен и могу уйти».

Слава с трудом поднялся. Посмотрел несколько секунд на то, как грязно-зелёные корни в полутьме камеры уползают в стены. Потом сделал шаг вперёд. Перед ним появился проход в земле. В нём светились колонии бактерий. «Кто же сотворил тебя таким, Атуатоа Джирму? Столько всего можно узнать! Эх!» – подумал с сожалением Слава. Он пригнулся и принялся выбираться наверх, к солнечному свету, в лес. Страж его проведёт так, чтобы не контактировать с местными: «Здесь только А́ка-Тчи́тша».

Вертолёт шёл над водой, не высоко, не низко. Дирку Га́йслеру сиделось очень неудобно, он всё время ёрзал на узкой скамейке, тянувшейся вдоль борта. В иллюминаторах напротив мельтешили стальной цвет воды и ослепляющие отблески солнечного света. Что-то иное разглядеть не удавалось. Рядом с Дирком тряслись Ро́дольф Беке и полька Эди́та Кроль. На них с улыбкой смотрели бойцы группы прикрытия Дитрих Штекель и Ганс Рёйтер. Первый, гаупт-ефрейтор, сидел прямо, будто вертолёт не трясло и не мотало, а другой привалился к стенке, не обращая внимания на дрожь от двигателя.

«Неужели на базе не нашлось нашего вертолёта? В наших геликоптерах ведь тише и сидеть удобно!» – с досадой подумал Дирк, снова ударившись о ребро борта. – У них ещё и экипаж неполный! Почему всего два человека? Мало того что Фрёйда не пропустили из-за головотяпства посольских клерков, потом конфликт на ровном месте! Теперь нас везёт на старой машине неизвестный пилот, не понимающий ни английского, ни немецкого! А кто штативы и остальное понесёт?» Его взгляд упал на ящик с аппаратурой. «Правильно упакованные приборы и хорошо закреплённая тара никогда не разобьются. Главное, чтобы этот русский нас не уронил!» – подумал Дирк.

– Дирк! Расслабься! Иначе фотографировать некому будет! – прокричал Родольф.

Все в салоне рассмеялись. Дирк глянул на гогочущего Дитриха и изобразил смех.

Вертолёт тряхнуло, когда пилот начал выполнять разворот. «Значит, остров уже близко». Дирк ощутил приятное тепло тела польки. Он повернул голову к Эдит – так он её называл, не завершая имя глупым славянским окончанием: «Э́дит! Какая ещё Эдита? Два раза указывать на женский пол?» Полька смущённо улыбнулась Дирку и отодвинулась.

Русский пилот выглянул в салон и что-то прокричал.

Дитрих поднял руку и прокричал в ответ:

– Ист клар! Гар нихт!

Пилот хохотнул, и его голова исчезла в кабине.

– Извинился за резкий поворот, – сказал Дитрих.

Он обращался ко всей этнографической группе, но смотрел только на Дирка. Похоже, полька его несколько нервировала, а с лингвистом Родольфом они поцапались ещё вчера. Родольф выразил недовольство тем, что глупые военные заставляют людей ходить строем. «У нас научная экспедиция! Какого дьявола! Я не обязать слушать этого солдафона, герр полковник!» – возмущённо сказал Родольф офицеру, который назначил пятерых бойцов спецназа для охраны учёных. Гаупт-ефрейтор Дитрих, начальник группы, навытяжку стоял рядом с командиром и молчал. Он смотрел сквозь зазнайку-лингвиста, одетого, как ребёнок, в шорты, футболку и сандалии на босу ногу. После пятиминутного спора Родольф и полковник сговорились на двоих бойцах. «Иначе я немедленно позвоню герр Шмунке! Он разберётся с вами, полковник!» – яростно произнёс тогда Родольф. «Как же так? С такой фамилией, Митровиц, и ты не жалуешь военных?!» – удивился Дирк.

Он поднял руку, показывая Дитриху, что всё понял.

Вертолёт снова накренило, но тряхнуло заметно слабее. Дирк сам придвинулся к польке: ему вдруг захотелось к ней прикоснуться. Эпидемиолог Эдита чуть придвинулась к нему. Через иллюминатор в поле зрения Дирка попал светлый песочный оттенок.

«О! Наконец-то! Берег! Теперь уже скоро высадимся!» – Он облегчённо вздохнул.

Понга́ Кривой Нос, отодвинув рукой тянущиеся вверх плотной стеной лианы, смотрел с лёгкой тревогой на стрекочущую в небе вещь. Молодые побеги кустов бапала́, росшие необычно далеко от берега, с хрустом сломались, когда Понга неосторожно переступил ногами. Место стража на пригорке среди мангровых зарослей было самым удобным для того, чтобы следить за происходящим на берегу и над большой водой.

«Летающая вещь жужжит, как муха сиапу́, но мы знаем, что это очень большая вещь, она жёсткая и внутри неё – чужие люди», – подумал Кривой Нос. Он отпустил лианы и отправился в деревню, легко перескакивая от дерева к дереву. Птицы где-то наверху переговаривались, наблюдая за человеком. Понга мельком увидел толстую змею.

Он не спешил, отмечая на ходу следы животных и птиц. Скоро понадобится еда для него и семьи. И другим семьям. Всем нужна еда. Охотники должны знать, куда идти, чтобы добыть зверя. Иначе люди устанут от долгих поисков и не смогут охотиться.

«Почему чужим нельзя приходить? Старейшина говорит, что жить в нашем лесу разрешено только тому, кто здесь рождён. Бледные от воды приходят, они летают, но из воды выходят. Им нельзя на земле и в лесу находиться, – вспоминал Кривой Нос речи старика Тно́нги, Трудного Плеча. – Не понимаю! Они такие же, как мы, только бледные от воды. А если они станут совсем людьми, когда перестанут жить в воде? Непонятно ещё, как они дышат? Они ведь не рыбы! Я знаю, я смотрел, какие внутри чужаки! Такие же!»

Впереди тропа стала широкой, показались пожелтевшие листья кмтоа́ на крышах хижин.

– Приближаются чужаки! – громко сказал Кривой Нос.

Люди перестали разговаривать и суетиться. Даже дети замерли с открытыми ртами.

– Где чужаки идут, Понга? – спросил Локабу́, Сильная Лапа, вождь охотников.

– Сколько их, Кривой Нос? – уточнил Трудное Плечо.

Понга подошёл к Трудному Плечу и сказал:

– Старейшина, я видел жужжащую вещь, она летит от большой воды.

Охотник неосторожно наступил одной ногой на волочащийся по земле пучок волос Тнонги, и тот насупился, как обиженный ребёнок. Длинные зеленоватые священные волосы старейшины тянулись за ним повсюду. Кривой Нос поднял руки в жесте мольбы о прощении. Тнонга́ медленно кивнул. Вождь Локабу́ подошёл с топором в руке.

– Страж Острова говорит: здесь чужому нельзя быть, – сказал Тнонга.

– Снова чужих в мокром лесу мы станем ждать, когда они на берег из большой воды выйдут? – спросил Сильная Лапа.

– Страж сказал, мы камень в жужжащую вещь должны бросить, – ответил Тнонга.

Удивлённые Локабу и Понга одновременно спросили:

– Как это сделать, старейшина?

– Всех охотников собери, Сильная Лапа. Кривой Нос, тебе камни найти, там, наверху, где много камней, на горе. Большой удобный камень ищи. Иди.

Трудное Плечо щёлкнул языком, погладил пучок длинных зелёных волос на затылке. Постоял несколько секунд с закрытыми глазами. Потом добавил:

– Бегите быстро, охотники. Страж видит всё.

Тнонга поднял руку и сказал:

– Он говорит, мы должны бросить камень, когда вещь летит. Иначе чужие сюда придут, когда вещь их перенесёт через воду. Тогда зверь Джи́рму явится чужаков убить. Охотники зверю Джирму помогать станут. Плохо убивать тех, кто подобен нам. Надо.

Он снова прикоснулся к затылку, поправил длинные волосы-нити.

– Если жужжащая вещь упадёт, разве чужие не умрут? – спросил подошедший молодой охотник Ркзе́палу́. – Кто бросил камень, тот убил!

Тнонга резко обернулся и громко, растягивая слова, произнёс:

– Росток не должен говорить с людьми без дозволения! Росток пойдёт со всеми охотниками и будет молчать!

Ркзепалу склонил голову и под лёгкий щебечущий смех молодых женщин поплёлся за остальными охотниками. Трудное Плечо и Кривой Нос проводили мальчишку весёлыми взглядами. Понга подумал: «Ркзепалу быстр, ловок и много думает. Как я».

Он повернулся к Трудному Плечу и задал тот же вопрос:

– Так скажи, Трудное Плечо. Камень вещь ударит. Вещь на землю упадёт. Чужие умрут. Забота о них тогда не для нас, а для Стража?

Тнонга пристально посмотрел на Кривого Носа и сказал с придыханием:

– Кривой Нос много думает. Это плохое дело. Кривой Нос на гору бежит.

Трудное Плечо легонько толкнул здоровой рукой Понгу. Тот понял, что старейшина не хочет разговаривать. Поэтому побежал к горе искать большой камень.

«Как мы бросим камень в жужжащую вещь?» – пытался Понга понять, пока поднимался к месту, где мало деревьев. Потом он вспомнил о стене, которая пришла из большой воды много лет назад, когда его сын не мог ходить, а Трудное Плечо называли Долгим Днём. Тогда Страж забрал людей А́ка-Тчи́тша в самую чащу леса.

Понга пробирался сквозь чащу, осматриваясь. «Как мы станем нести большой камень? Как далеко? Старейшина мудр и слышит Стража, но часто говорит непонятно».

Птицы, скрытые за переплетёнными ветвями высоких деревьев, пели, как и прежде. Они не показывали страха, не кричали о чужаках. «Но старейшина знал, когда придёт стена воды от Большой Воды. И сказал, как просить Стража спасти нас, – вспомнил Понга, ухватившись за свисающую с ветки высохшую лиану. – Хорошая палка будет».

Много лет назад на остров шла стена воды. Люди узнали об этом от старейшины.

– Ложитесь на землю, раскиньте руки свои и ноги. Закройте глаза. Притворитесь мёртвыми. Но молите Стража о спасении, – сказал тогда Долгий День, стоя с поднятыми руками и закрыв глаза.

Тонкие зеленоватые волосы, пучком растущие из его затылка, паутиной покрыли всю деревню, уходили ниточками вглубь земли.

Понга тихо, боясь разгневать Стража, дрожащим голосом спросил:

– Скажи, мудрый Долгий День, как спасти моего сына, он не умеет молиться?

– Женщины, возьмите детей самых малых, на грудь свою положите. Держите одной рукой одного дитя. Вам разрешено просить за себя и детей, – ответил Тнонга.

Понга отдал сына жене, уложил старших сыновей и дочь на землю. Дождался, когда все они лягут на землю и закроют глаза. Огляделся. Люди племени Ака-Тчитша покрыли своими телами всю площадку деревни. Только он и старейшина стояли.

– Долгий День, а как же ты? – едва слышно прошептал Понга.

– Кривой Нос молчит. Кривой Нос лежит. Кривой Нос молит Стража о спасении.

Понга послушно лёг, раскинул руки и ноги. Закрыл глаза.

Наступила тишина. Птицы ещё утром исчезли. Звери и змеи ушли, когда Солнце встало над головой. Сейчас даже ветер стих, убоявшись надвигающейся стены воды.

«Я помню. Помню, как нас спасли старейшина и Страж. Но почему Страж не помог Долгому Дню?» – Понга только один раз решился спросить, тогда, на горе.

До того как люди племени очнулись в пещерах, что на обратной стороне горы, Понга помнил только странные прикосновения к себе.

Он лежал на земле и слушал дыхание своей семьи. Возню грудных детей. Чей-то малыш внезапно нарушил тишину и долго плакал. Понга услышал, как старейшина подошёл к ребёнку, и тогда плач прекратился. Но потом, там, на горе, этот мальчик оказался живым и улыбался.

Затем Кривой Нос услышал шипение и шорохи. Кто-то задел его ногу рукой. Понга понял, что другой человек испугался и вздрогнул.

– Теклелу́ не боится. Теклелу лежит молча и просит Стража спасти его.

Внезапно что-то прикоснулось к телу. Понга хотел открыть глаза, хотел сбросить с себя паука. «Это пауки тчила́су! Они закусают нас до смерти!» – Он задрожал.

– Люди не боятся. Люди молят Стража. Атуатоа защитит каждого.

Понга нашёл в себе силы не шевелиться. Рядом с собой он услышал какую-то возню. «Мои дети! Вдруг Страж не возьмёт их?»

– Человек верит человеку. Дети слышат отцов и матерей. Дети молят Стража.

Понга ощутил, как в него впились иглы. Боли он не ощутил. Ноги и руки схватило что-то грубое. «Мёртвые лианы?! Они движутся?!» Затем по лицу что-то проползло.

– Люди молчат. Люди не двигаются. Каждый молит Стража. Сон придёт скоро.

Кривой Нос вдруг почувствовал давление в затылке, голова закружилась.

Затем он провалился в небытие.

Старейшина ждал их всех, стоя на большом плоском камне. Зеленоватые волосы тянулись от его затылка куда-то далеко вниз по скале. Джунгли вдали потемнели и поредели. Большая вода сверкала в лучах Солнца. Птицы вернулись и громко вскрикивали, сражаясь за места для гнёзд. Лес радостно шумел, расправляя свои ветви.

– Стена воды ушла. Страж защитил Ака-Тчитша. Мы останемся здесь. Джирму скажет, когда место для деревни в джунглях станет свободным. Много злых тао́тару́.

– Плохо, если стена воды убила всех тшокабу́! Их панцири хороши, когда надо защищаться от зубов длинноносых таотару, но что мы станем есть? – вдруг произнёс осмелевший Локабу́.

Люди тихо заговорили, соглашаясь с ним.

– Вождь охотников много думает. Слушайте меня, я говорю со Стражем.

– Будь по-твоему, Трудное Плечо, – поклонившись, сказал Локабу и замолчал.

Остальные тоже перестали обсуждать черепах и посмотрели на старейшину.

Когда Долгий День поднял руку, чтобы по обыкновению прикоснуться к волосам, Понга увидел, что левая рука старейшины покрыта зелёной тиной. Долгий День не двигал левой рукой, только правой. Понга спросил:

– Долгий День, что с твоей рукой?

– Кривой Нос заботлив. Я теперь Трудное Плечо. Скоро руку излечит Страж.

– Но почему он не забрал тебя вместе с нами?

– Кривой Нос много думает. Это плохо. Кривой Нос поможет мне добыть огонь.

«Вот он, этот удобный для рук камень!» – обрадовался Понга.

Он стоял рядом с тем самым камнем, с которого Тнонга объявил: «Сегодня мы вернёмся в лес. Зверь Джирму очистил место для деревни. Страж говорит, что надо накормить и поблагодарить зверя. После этого нельзя приближаться к Джирму. Бойтесь прогневать зверя Джирму, хранителя леса».

Указанный Кривым Носом камень Возвещения полетел в жужжащую вещь и ударил по её хвосту. «Это похоже на хвост, как у птиц. Только на хвосте у вещи что-то моргает и шумит», – подумал Понга. Хвост отломился, и вещь стала крутиться и быстро падать. Охотники возликовали, громко крича, но Трудное Плечо сказал:

– Люди молчат. Охотники идут вслед за вещью, которая принесла чужаков.

Второй пилот, он же штурман, Андрюха, погиб. Слава застонал: «Вот угораздило!»

Сразу после падения Дирк выскочил из салона, будто ничего с ним не произошло. Однако он здорово ударился о большой ящик, стоявший между скамейками, и ему разорвало предплечье. Кровь хлестала, била толчками из раны, поэтому Дирк свалился в нескольких шагах от разрушенного ударом вертолёта.

Рёйтера могли бы спасти, но его забрали джунгли. По крайней мере, так сказал испуганный Дирк, которому при последующем взрыве вертолёта проткнуло живот осколком бортовой обшивки. Плохо, что Эдита умерла при падении: кажется, ей пробило голову. Эта мысль мелькнула у Славы, пока он медленно приходил в себя.

Дитрих, прямой и гордый, он спасал других, как настоящий воин. Первой он вытащил польку. Наверное, не понял, что она мертва. Славик со сломанной ногой сумел вытащить бесчувственное тело Андрюхи: «Кажется, пульс есть!» Рёйтер хотел выползти сам, сразу за Дитрихом, несмотря на множественные переломы, но у него застряла нога. Гаупт-ефрейтор немедленно забрался внутрь салона, освободил сослуживца и помог ему выбраться. Внутри оставался только Родольф. Дитрих захромал к разбитому вертолёту, пока Слава пытался остановить кровотечение Дирку, а Рёйтер полз к польке.

Раздался взрыв. «Закоротило! Сволочь!» – понял Слава и потерял сознание.

Сейчас он пришёл в себя и обнаружил, что его обмотали какие-то грязно-зелёные корни. Или лианы. Он не разобрался, но попытался освободиться и завертелся.

– Найн, нэт, – громко прошептал Дирк.

Слава повернул голову туда, откуда доносился хриплый шёпот, и увидел, немца в таком же коконе из растений и земли.

– Нихт бивиг! Зи намен Рёйтер мит!

– Кто? Куда? – спросил Иванов и поправил себя: – Вер гетан? Вохин траген?

– Тшюнгель, рус, он как шивойе! – ответил на ломаном русском Дирк.

– Дэр дшунгель? Дие бауме? Лебендиге? – сквозь боль засмеялся Слава.

– Й-а, й-а, Й-иван.

– Чтоб тебя! Не хватало мне забот! Немец свихнулся. Крокодил это! Кро-ко-дил!

Дирк промолчал.

– Ладно, извини.

– Фергибе, гут, – теперь едва слышно прошептал немец.

– Хорошо. Хорошо, что ты знаешь русский чуток. А то мы наговорили бы.

Слава закрыл глаза. Немец не ответил. Слава снова открыл глаза, попытался приподняться и почувствовал, как корни-лианы охватывают его всё крепче.

– Эй, там! – едва сумел он выдавить слова и потерял сознание во второй раз.

Наташа стояла перед ним в чём мать родила. Красивая до головокружения! Повсюду росла трава. Слава понял, что они оказались на большом лугу, над которым поднимался пар. Утро. По небу плыли белыми сугробами облака, отражаясь в сверкающей глади разлившейся весенней реки. Слава слышал высокие радостные голоса детей, но не видел их. Он силился протянуть к Наташе руки, но не мог ими пошевелить. От напряжения сковало шею, заболела голова.

Он провалился во тьму.

Знакомый сильный голос пел песню: «Ой, ты, степь широкая». Слава открыл глаза и испытал удивление и ужас: всё оказалось чёрно-белым. Неизвестные ему деревья, стволы и ветви, изогнутые под разными углами, слепились в невероятные узоры, сквозь которые едва пробивался серый свет. Снова вода, в которой отражался мир. Родная песня сменилась другой, на непонятном языке, гортанные звуки чередовались с мягкими щелчками и носовым гундением. Кто-то выстукивал сложный ритм, тембр ударного инструмента плавал. «Похоже на африканские нтама», – подумалось пилоту. Он вспомнил ребят, почти голых чёрнокожих людей с широкими улыбками на сплюснутых лицах. Они говорили почти так же, как тот, кто пел эту странную песню. «Ту́муку ла́и-ла́и, Джирму, габа́-г’ви! У́’ру́а-ву́, Ату́ато́а, Атуатоа, рлау́-от-ки́мил, рлау́-от-ки́мил», – слышал он.

Появился странный зверь, похожий на гепарда, но шкура его имела серый цвет, как у домашней кошки. Глаза гепарда сверкали красным цветом. «Джирму, Джирму, габа-гви», – услышал Слава. «Ясно, это и есть Джирму, понять несложно». Он представил себе тигра, полосатую жёлтую кошку с обвисшим белым брюхом. Потом вспомнил, как тигры охотятся на антилоп. «Или это львы так делают? Неважно, наверное», – решил он.

Он оказался в джунглях. Попытался идти, но ноги не слушались. Однако скоро сам лес стал надвигаться на него. Нет, кто-то его нёс на себе. Он ощутил тёплую шерсть. «Меня везут на этой кошке! Джирму меня везёт!»

Слава очутился в деревне. Совершенно точно, это деревня. Здесь ходили голые чёрные люди. «Аборигены острова!» – понял Слава. Перед собой он увидел человека, который безмолвно изображал чихание. Затем на коже заболевшего – Слава понял, что перед ним больной, – появились какие-то пятна, ямки. Теперь человек лежал на земле, по которой ползли те самые грязно-зелёные лианы. «Те же, что схватили меня!»

Человека полностью покрыло движущимися растениями. Образовавшаяся куча внезапно провалилась под землю.

Картина сменилась. Слава сидел вместе с чёрными людьми. Знакомый ему человек сидел напротив и улыбался. «Ясно. Излечили. Интересно, от какой заразы?»

Песня повторяла слово «Атуатоа, Атуатоа».

«Ага! Похоже, это имя того, кто меня забрал. Того, кто лечит аборигенов».

Стало темно. Потом внезапно начался другой сон.

Кто-то закашлялся. Слава очнулся и открыл глаза. Мир стал цветным, но тёмным, как поздним вечером. Сверху нависала земля, покрытая светящейся слизью. Слава попытался пошевелиться и не смог. Скосил взгляд вправо, туда, где светило сильнее. С земляного потолка свисали каплями нити слизи, из которой лился серо-бирюзовый свет. Глаза привыкли к полутьме, и можно было различить бегущие по полу побеги. Они кучей, похожей на брошенные в беспорядке шланги и изрубленные корни деревьев, темнели как раз под самой большой каплей слизи.

Силуэт этого вороха напоминал тело человека. «Кого лечим теперь?»

– Эй! – тихо прохрипел Слава. – Немец? Ты?

Он попытался поднять голову и ощутил боль: его волосы кто-то держал! В шее кольнуло, он слабо вскрикнул и потерял сознание.

Дирк и Рёйтер появились прямо перед ним в ярко-белой пустоте. Они ждали, пока зрение лейтенанта станет цветным.

– Слушай нас, – одновременно заговорили на русском оба немца.

Слава кивнул.

– Мы не можем уйти, Атуатоа не смог нас вылечить. Мы другие, наши тела сильно отличаются от тел Акачита. Но теперь наши болезни не убьют их.

Лейтенант молчал и слушал.

Немцы продолжали говорить, паря в бирюзовой пустоте:

– Но ты живёшь и несёшь в себе болезни, которые Атуатоа не может уничтожить, не убив тебя. Другие, такие же, как ты, не должны приходить сюда. Атуатоа не должен убивать, но должен защищать Акачита. Противоречие.