Маргарет бесплатное чтение

ЧАСТЬ I

Пролог

Мирна, 1883 год

4 августа

В тёплые ночи лета проходили праздники в каждой крестьянской деревеньке, что стала хранилищем русской сущности, очагом древних традиций.

Это был праздник для молодых, пока в домах и дворах шли застолья, бренчавшие и голосившие на всю округу. В этот день хорошо праздновать свадьбы. Самое большое застолье, куда постепенно стекалась вся деревня, шла в доме крестьян Ростовских.

Но приманило сюда и незваных гостей. Три дворянки переоделись в крестьянские наряды и пришли в деревню, чей праздник им казался куда интереснее богатых приёмов в Мирне.

Первая красавица – Маргарита Сосновская, милая девушка лет девятнадцати. Можно сказать, что каждый суеверный содрогался при упоминании её фамилии, но, несмотря на влиятельную семью, она была знаменита ещё и своей красотой: кругленькое лицо, тёмные кудрявые волосы и глубокие глаза в чёрных линиях бровей и ресниц.

Её подруга – Инга Зимова, точнее сказать, Сосновская, после того, как она стала супругой Павла Сосновкого – старшего брата Маргариты. Она была самим воплощением темноты, её манящей магии. Но эта девушка, в отличие от своей подруги, знала толк в общении и льстивых разговорах, она будто обладала той самой женской живостью. Кто только не был очарован ею!

И третья дворянка – Ольга Куликовская, рыжее дитя солнца. Её трагическая судьба вызывает у всех жалость и сочувствие, хоть сама Оля вызывала косые взгляды дурным характером, и особенно интересами. Она смеялась в лицо всем неудачам, мотая лёгкими рыжими локонами. Ей хотелось отбросить всё горе, что накопилось в душе, и жить дальше, радуясь каждому дню. Ведь эта ночь так прекрасна…

Небо затянулось синими тучами, не показывая белой полной луны. Лес был зелёным, манящим, будто сам дьявол соблазнял девушек убегать с поляны, где ярко горел костёр, около которого пёстро кружилось всё веселье.

Поляна горела яркими красками пламени, что играло в такт песням и пляскам. Крестьянки водили хоровод около своего света, одетые в белые сорочки с красными узорами. Косы в эту ночь расплетались и украшались цветами и ветвями – дарами матушки-природы. В эту ночь молодые красавицы отпускали своё человеческое существо и сливались с ветром в потоках силы природы, силы леса.

Девушки незаметно пробежали сквозь застолье во дворе большой избы, где сидели крепкие мужики за водкой и мясом, и их жёны – полные сильные женщины, казавшиеся мощнее богатырей; а в конце стола расположилась пара супругов: молодая светловолосая крестьянка с большим венком луговых трав, в который была прикреплена кружевная вуаль, и её любимый, крепкий темноволосый паренёк в белой рубашке с вышитыми красной ниткой оберегами.

С детским хохотом девушки выбежали за дворы, откуда и увидели костёр. Весёлая мысль проскочила в мысли каждой, и они, оглянувшись друг на друга, проскочили в хоровод к молодым крестьянкам. Распевая с ними песни, заливаясь весельем, они танцевали изо всех сил, отдаваясь полностью этим пляскам, не подозревая, что их уже потеряли на балу в поместье Сосновских.

Инга и Маргарита, держась вместе, не заметили, как потеряли из виду свою подругу. Отпустив безудержное веселье, они отправились на её поиски: девушки искали Олю среди суматохи на поляне у костра, разглядывали её во дворах на застольях – нигде нет.

Взгляд пал на высокие сосны и ели. Но не идти же им ночью в лес, они точно не найдут там девушку. Может, она пошла к реке – это куда ближе и безобиднее, чем лес. Так они и подумали, а потому и пошли к заросшему берегу.

«Страшно мне, вдруг с ней что-то случилось?» – испугалась своим мыслям Маргарита. Инга успокоила подругу, сказав, что всё хорошо, что Оля просто хотела уединиться. Но в душе, в своих мыслях, Инга нервничала, что не стоило оставлять её – мало ли что ей в голову взбредёт.

Босыми ногами по холодной земле они пробрались через высокие заросли к берегу, где небольшой обрыв будто свисал из-за камышей. Туман медленно расстилался по берегу и первым водам около него.

Девушки зорко оглядели реку с крутого обрыва, но ничего не было видно из-за грустного дерева, что скрывало, как позже они увидели, мостки. Маргарита схватила Ингу за руку, и побежала к ним, ведя подругу за собой, огибая дерево и перешагивая через его уродливые корни. Они взошли на мостки и стали разглядывать берега и дальние пути реки. Широкая река не хотела открывать им свои взоры, закрывая всё туманом и листвой с травой.

Но течение играло свою роль: Маргарита, сев на колени над водой и смотря на своё освещённое летней луной отражение, вскрикнула, когда из-за досок выплыло ещё свежее лицо.

Инга, испугавшись крикам подруги, не сразу поняла причину её страха. Но увидев проплывшее тело, знакомое тело, она вздрогнула, прикрыв рот руками, чтобы не закричать.

Мирно по течению плыл синеющий труп с поникшими рыжими прядями, что не будут больше сверкать на солнце.

Глава 1

Дневник Андрея Долотова

11 сентября

Большое смятение мне обеспечило письмо друга. Павлуша, как его называла Аглая Николаевна, не был таким нежным и ласковым, как его прозвище; он написал мне о тревожном состоянии не только своей семьи, но и всего города, в особенности моей Маргарет.

Я уже мчал на всех парах своего поезда, который вёз меня в давно знакомую мне глушь, о которой я пытался забыть, утопая в работе.

Мой давний друг уже писал мне о происшествии, когда было обнаружено в реке тело знакомой мне Ольги Куликовской. На первых строках я счёл это обычным самоубийством, но, как выяснилось, сестра Павла считает смерть Оли недобровольной. Убийство? Скажу честно, это удивило меня, но вряд ли испугало. Она умоляла брата написать мне, попросить о моей помощи. И вот я еду в Мирну…

За окном плелись тёмные пейзажи – всё вглубь уходил мой поезд. За старым грязным окном мелькали деревья, болота, луга, дороги и крестьяне. Ближе становился вечер, а это означало, что скоро я увижу вокзал Мирны. Хорошо, что я не застрял в этом вагоне на сутки: запахи были не самые приятные.

Наконец показалась станция. Там ждала знакомая фигура. У этой фигуры прекрасная репутация красавца провинции – завидный жених! Ему это никогда не нравилось, а мне нравилось это повторять.

– Неужели я вижу знакомое лицо? – воскликнул он, встречая меня так, будто удивился моему приезду.

Паша очень похож на свою сестру: те же мрачные, но завораживающие черты лица, чёрные, но прямые, волосы. В меру строгие и резкие черты лица: скулы, прямые густые брови и нос с еле заметной горбинкой (может, это единственное, что отличало Пашу от Маргарет).

Люди, ждавшие следующего вагона или поезда, изредка оборачивались, чтобы искоса посмотреть на нас, а после, хмуро насмотревшись вдоволь, оборачивались к своим и о чём-то шептались. Хотя некоторые молодые дамочки взглядывали весьма даже не хмуро, скорее с некоторым обожанием и восхищением. Были и знакомые из писем лица, о любви которых мне и писал друг.

– Я тоже рад видеть тебя.

– Мы так давно не виделись! – оглядел он меня. – В письмах я видел лишь твой подчерк, и даже представить не мог, что ты можешь перерасти из той детской наружности так сильно…

– Ты меня не узнал? – смутился я.

– Отчасти да, – кивнул он, ухмыльнувшись краем губ и отведя взгляд вниз, – но твоя походка… та же.

Мы, видимо, забыли обстоятельство, что способствовало нашей встрече. Павлуша не изменился: всё тот же красавец, чьё строгое в линиях лицо с таинственным взглядом прикрывалось тёмными волосами. А я? Неужели уже другой?

По дороге мой друг повторил историю: 4 августа Маргарита, Ольга и Инга сбежали с праздника Аглаи Николаевны, и ушли на реку, где потеряли Ольгу, а после нашли её мёртвой в реке.

Будто яркой вспышкой, я вспомнил своё детство и всех дворянских детей. И Олю. Она была необыкновенно добра и чиста. В ней никак не было места для такого греха, как самоубийство. Я представлял сначала её детское лицо в веснушках, а потом синее безжизненное в воде. Представлял, как потух огонь её локонов в холодной воде.

Я решил расспросить его о весьма деликатной теме, поскольку Оля была всем не чужим человеком.

– Знаешь, я до последнего надеялся, что она выздоровеет, что жизнь её наладится. Но, как видишь, Андрей, ей стало ещё хуже…

– Думаешь, она… эм… – замешкался я, – сама?

– А как же? – ответил Паша. – Доводы Марго не логичны.

– Я тоже об этом думал. Странно это всё.

– Понимаешь, сестре нужна поддержка. Ей это поможет, а не поиски убийцы. Марго сильно дорожила своей подругой, поэтому и не может поверить в её смерть.

Я был полностью согласен с ним. Так моей целью стало желание переубедить Маргарет, морально помочь ей. Да и к тому же мы так давно не виделись, не переписывались.

Повозка привезла нас к поместью Сосновских, что возвышалось острым мрачным фасадом над рекой и всей лесной чаще, расплывающейся по холмистой местности. У подножия этого холма с задней стороны, скрытой от постороннего глаза, протекает ручей с ледяной водой, где мы раньше пытались рыбачить.

Поместье всегда казалось мне жутким, но поскольку я вырос здесь, то и не боялся его тайн и глубин. Читателю наверно интересна моя принадлежность к семье Сосновских. Всё просто: граф Фёдор Васильевич Сосновский мой крестный отец, друг моего отца, а после смерти моих родителей мой опекун. Так всю жизнь я был чужим и родным одновременно. Будет гнусно, если я отзовусь о своих крёстных, как о плохих родителях, да и людях: жизнь у них была сложная, отчего и их личности были со своими потаёнными странностями, а меня это особо не волновало.

Старый польский замок в глубине леса, на холме, где, казалось, и рождалась новая луна, находилось в трёх вёрстах от самой Мирны. Сосновские за эту отдалённость, а может и за свой семейный характер, стались некими загадочными, но богатыми (что имело весомое значение), отшельниками. Все думали о них по-разному, но всё же сводилось всё к одному: мол, бог знает, что они о себе думают эти скупые гордецы! Не ровня мы им, ха! – по крайней мере, именно так я представлял тех старых дам, которые перешёптывались с недовольной миной, как только входила чета Сосновских старших в зал приёма.

Небо становилось хмурым. Здесь часто были дожди, и, как мне казалось, только над поместьем летали тучи. Лес сразу же стался мрачным – это место за оградой было у нас складом нечисти из небылиц и сказок.

Мы вошли в дом, около дверей нас встретил управляющий, которого все называли просто – Михайлыч, бывший крепостной, но на милость графа обучен писать и читать, так и остался здесь, в родном доме. Он, низенький, хилый и полноватый, вроде хмурый лицом, но очень добрый человек, был рад мне, так как любил помещичьих детей, как своих.

Перед глазами открылась знакомая картина: огромный зал с массивной лестницей слева от дверей, а дальше, напротив главного входа, ещё один зал, потолок и стены которого были поглощены мраком, и над этим проходом балкон, примыкающий к лестнице.

– Родители ждут нас в обеденной, – пояснил Павел, подойдя ко мне и скрестив за спиной руки.

– А как же Маргарет? – спросил я спонтанно для себя, а после сам себе удивился и замкнулся.

– Барышня наша в трауре и несколько дней не выходит из опочивальни, – ответил Михайлыч и повёл нас к родителям.

В зале, украшенном портретами и уставленном цветами, как раньше мне казалось очень даже экзотическими, нас уже ждали Аглая Николаевна и Фёдор Васильевич – они любили чай пить перед сном.

Я их давно не видел, ведь я уехал пять лет назад: такие же приветливые лица, хоть и замысловатые характеры: Фёдор Васильевич достаточно высокомерен и привык держать всё в ежовых рукавицах, и его супруга доброжелательная лишь к своим детям, мучила крепостных (в своё время) не хуже Салтычихи.

– Андрюша! – встала из-за стола Аглая Николаевна и подошла ко мне с объятиями и поцелуями. – Мы ждали тебя!

Фёдор Васильевич же спокойно и с тем же грозным лицом подошёл ко мне и пожал руку – я вспомнил детские ощущения его дедовской твёрдой грубой руки.

– Как работа? Место? – спросил он так же грозно и спокойно, но я знал, что о том, как он умело прячет эмоции под офицерской маской.

– Спасибо, работаю усердно, – ответил я, садясь за стол по его предложению, – в сыскной части.

Фёдор Васильевич приказал служанке Фёкле принести ещё чаю, та вышла через другой проход в маленький коридорчик напротив главного входа.

– Ты уже верно знаешь, почему мы написали тебе с просьбой о приезде? – начала Аглая Николаевна, когда Фёкла налила ей чаю.

– Да, Паша всё объяснил в письме, – ответил я, смотря, как служанка наливает мне чай в старый фамильный сервис.

– Честно, я не верю в утверждения сестры, – сказал Павел. – Всем известно о судьбе Оли… – опущенные глаза бегали по скатерти. – Она просто не выдержала! А Маргарита не может поверить в такие обстоятельства. Бедняжка…

– Но время лечит, – добавил граф, – и Маргариту тоже вылечит.

– Маргуша не выходит из комнаты – грустит… – вздохнула графиня, обратившись ко мне. – Может, ты поговоришь с ней?

Я согласился. И после семейного чаепития поднялся наверх, чтобы обустроить комнату, а после и встретиться с Маргарет.

Как давно я её не видел. Могу сказать, что с ней я дружил даже крепче и ближе, чем с Пашей, хоть он мой лучший друг и по сей день. Она была более неугомонной, смелой авантюристкой, которая делала, что ей вздумается, никого не слушаясь. Никакие наказания её не пугали.

Я помню её, как озорную неусидчивую девчонку со всякой всячиной в карманах.

Выйдя из комнаты, я направился к комнате Маргарет по тёмному коридору, что освещался лампами и свечами на столах около картин. Я постучался и ответил на «Кто там?» – «Это я, Андрей». Мне показалась в её последующих словах какая-то радость. Я услышал, как она вскочила с кровати, а ещё скрип старых половиц, и открывающуюся замочную скважину. Мне отперла дверь не весёлая девочка с бантиками на голове, а красивая молодая барышня с тёмными заплаканными глазами в ночной рубахе, скрытой толстым халатом. Она, увидев меня, ещё больше расплакалась и обняла меня.

После неловкой минуты она пригласила меня в комнату и усадила на кровать. Я увидел её траур: она поникла, устремив пустой взгляд исхудавшего лица вниз. Она будто умерла.

Я начал первым:

– Соболезную… знаю, какими хорошими подругами вы были… видно, ей было совсем худо…

– Нет! – воскликнула она, оскорбившись моими словами. – Она была убита! Понимаешь?.. – она схватила ледяными руками мои. С молящими красными глазами Маргарет смотрела мне прямо в душу.

Стало больно.

Я пытался мягко объяснить ей, что под всеми тяготами жизни Оля могла не выдержать и совершить этот грех. Но она продолжала возражать. Это могло длиться вечно, но я решил уступить.

– Хорошо! Если это и так, то я всё равно не могу вести это дело.

– Нам важно лишь найти убийцу, – сказала она.

«И что ты будешь делать с ним?»

Не хотелось мне на это соглашаться, честно говоря, так как не верил в теорию Маргарет. Порешал я на том, что подыграю ей, и просто вскоре её это рвение утихнет и исчезнет.

Я знаю трагичную историю Оли, поэтому этот простой на первый взгляд более вероятен.

Года два назад она вышла замуж за Сергея Куликовского, местный дворянин из высшего круга. Он ещё со школьных лет добивался её расположения и внимания – ему это удалось. Где-то вначале этого года Оля вот-вот должна была родить, но жена наскучила ему, и он сбежал во Францию с другой. А Оля-таки вскоре родила ребёнка, но тот умер ещё в утробе. Такая судьба сильно сказалась на ней: Паша писал о её помутнении разума. А однажды как-то, незадолго до смерти, она сильно поссорилась с Ингой.

Я оставил Маргарет и ушёл в свою комнату. Голова была переполнена мыслями.

Улёгся в постель и не отпускал предположений Маргарет из головы. Так и пролежал бы половину ночи, застыв взглядом на потолке, если бы не одно происшествие.

Глава 2

Ночью меня разбудила какая-то странность. Мне почудилось, что это сон и ничего более, но спустя какое-то время я снова услышал некий шум. Тело моё не пробудилось ото сна, и потому я не смог разобрать этих звуков: казалось, в одно время кричали, в другое шипели, или просто били и кидали.

Выглянув в коридор из своей тусклой комнатки, я никого не встретил – пусто, будто я один в замке. Накинув халат, я протёр глаза и пошёл тихими шагами в ту сторону, из которой, как мне казалось, я слышал шум.

Крик. Это на первом этаже. Мгновенно очутившись внизу.

Никакая свеча не горела – все эти тёмные и неживые коридоры и комнаты освещались только отстранённым чуждым светом из окон. Так первый этаж казался ещё мрачнее.

Спустившись в эту холодную преисподнюю, я оказался перед комнатой, где мы сегодня пили чай: около стола стояла Аглая Николаевна, умазанная в крови, с жуткой ухмылкой на лице, что оголяла её зубы, будто волчьи клыки. Я тут же спрятался за стеной, одним глазом разглядывая её образ. Она в окоченении стояла и вглядывалась в свои кровавые костлявые руки. Привыкнув к темноте, я увидел, как её глаза становились больше – её завораживала яркая краска среди мёртвой темноты.

Но разум быстро к ней пришёл: она вытерла руки о белую рубаху и закуталась в бордовый халат. И ушла, будто всё хорошо.

Я не захотел там оставаться. Так сильно я ещё не боялся силы женщины. Я знал, что моя крёстная очень жестокая, я бы сказал, сумасшедшая, женщина, которая могла бы погубить человека. Но и эта ситуация меня повергла в шок. Будто в первый раз.

Я уходил. И тогда я даже не задумался чья это была кровь.

Навязчивые мысли о тревоге и опасности, тихая паника, вытолкала меня, остолбеневшего дурака, оттуда. Я даже не заметил, как очутился в тёмном коридоре второго этажа, среди старых глаз, которые любовались моим страхом.

Но этот мрак вскоре стал рассеиваться жёлтым огнём свечи: в конце коридора появился Михайлыч. Он был взволнован и спешил на низ. Увидев меня, старик возмущённо спросил: «Барин, что ж вы не спите в этакий час?» – а после, всплеснув руками, убежал по лестнице в зал. Я не успел ничего ответить и лишь ушёл в свою комнату.

Комната оставалась такой же холодной. Я зашёл и сел на кровать, отбросив халат на стул около окна. Схватившись за голову, я уставился в пол – разглядывать стены не было сил. Мои мысли не покидало безумие «матери».

Я лишь надеялся, что она никого не убила, всё-таки не хотел, чтобы скрываемая раньше от детей агрессия стала манией к убийству – способу выплеснуть гнев и злость. «Господи!» – я тут же забыл всю доброту этой недостарушки.

Ей было сорок семь, почти пятьдесят, но она была стройна и не так стара, как её подруги, но лицо её без улыбки было строгим и худощавым, так что скулы и глазные впадины были темны, особенно ночью, как сегодня. Да и волосы хоть и полностью седые, но ухоженные. Сегодня же это была взъерошенная ломкая солома на голове безумца, у которого вот-вот должны лопнуть вены на лбу.

Мои раздумья оборвались, когда в дверь постучали. Это была Маня, горничная Маргарет. Она передала мне письмо от барышни. Маргарет приглашала меня завтра утром на прогулку в сад. Душа моя улыбнулась, а голова отреклась от своих мыслей.

Я улёгся и уснул.

Утром меня разбудила Фёкла, вредная старуха, над которой мы часто подшучивали нашей озорной компанией. Она вечно, ворча, нравоучила нас, пуча свои и без того выпученные глаза. А-а-а! Я закрывал голову подушкой, громко и мучительно мыча в неё, пока она досаждала мне:

– Ну, вставай-ка! Нечего валяться! Ох, несколько ты не вырос, Андрюшка… – топталась она по комнате, разглядывая мои оставленные сумки. – А какой бардак устроил! Не успел обжиться, а уже…

Как можно быстрее я собрался и выбежал на улицу. С крыльца я увидел, где стояла Маргарет – за кустами опустевшей сирени.

Маргарет. Моя жизнь так странно сложилась, что я запутался в каждом моменте. Я не могу назвать Маргарет сестрой. Она для меня самый настоящий друг. Могу лишь повторить, что она ближе мне, чем её брат, что уже успел в свои двадцать три найти новую семью. Я всегда испытывал к ней какое-то восхищение, что ли? Мне её не хватало… Почему она перестала писать?

Маргарет заметила меня, но не стала привлекать внимание голосом или видными жестами – мы могли быть в саду не одни. Я подошёл, и уже намеривался спросить, знает ли она что-нибудь о вчерашнем событии, но она начала первой наш разговор:

– Надеюсь, ты уже решился?

– Про что ты?

– Про убийство.

– Я не уверен в этом, – сказал я прямо, – я не видел никаких доказательств, судя по которым я бы точно сказал, что Куликовскую убили.

– Ты прав…в чём-то… – отвернулась она от меня и собралась уходить, как вдруг повернулась и добавила, – но, когда найдут в реке второе тело, вспомни, что я тебе говорила.

– Что? – остановил я её. – Что ты хочешь этим сказать?

Она повернулась ко мне, ухмыльнулась, выпрямилась и продолжила:

– Много было девушек, чьи смерти связывала одна крестьянская сказка, – пробормотала она, впав в свои мысли, – Оля об этом рассказывала…

Я видел в её выражении лица некоторую детскую игривость и задумчивость, сопровождаемые пугающей улыбкой. Так она, будучи маленькой девочкой, додумывала и приукрашивала.

Опомнившись, она встряхнула голову, чтобы поправить кудрявые пряди чёлки. Так Маргарет показала, что старается отмахнуть чувства и сосредоточиться на деле – она слегка подняла уголки губ.

В раздумьях я сел на скамейку, пока она смотрела на меня и ждала ответа. Видно, она уже усвоила эти истории и знала, как сделать шаги наперёд. И мне уже хотелось узнать про эту интереснейшую и жуткую историю, из-за которой, оказывается, умирают.

– Никакой мести, никакой случайности… – продолжала она. – Всё не нашими, не живыми, руками.

Но мой встревоженный вид (как я понял сейчас, что был похож на помешанного, как во всякие минуты затянутых интриг) из-за малой доли любопытства, жадного нетерпения и глупого предположения насчёт убийства на весьма малых и уж точно не веских обоснованиях был прерван фигурой на заднем плане.

– Видно, я много пропустил, раз вижу тебя взрослой интриганкой, а не той девчонкой, что пускала бумажные кораблики в ручье и влюблялась в каждого встречного, – отпустил я, когда распознал на крыльце мать Маргарет, у которой вскоре случился приступ кашля. Так я переменил краски своего лица и к тому же поставил точку в этой теме (я действительно думал, что на этом всё и закончилось! Если бы…)

Маргарет, замешкалась, а после улыбнулась, когда, обернувшись, заметила строгое лицо матери. Я протянул ей руку, и мы пошли весёлые и невинные к террасе.

Позже я успокоился, так сказать, разобрал все мысли и чувства. Так я заметил, что моему детскому сердцу хотелось приключений и риска. А сколько же почвы для воображения в таинственной смерти. Да ещё и такой день – 4 августа! Неужели Маргарет имела под словами «не живые руки» русалок, что топили всех, кто лез в воду? Всё ещё хорошо помню рассказы няни про русалок. Признаюсь, это возбуждало мой интерес ещё больше.

В один момент крёстная вспыхнула передо мной в своём ужасном образе: глаза стали выпученные и дикие. И кровь! Много крови… она вытирала дрожащие руки о платье. Она вытирала и вытирала, но крови становилось всё больше. Ручьями она бежала изо рта, по шее за шиворот, оставляя следы на белом воротнике. Крёстную это, кажется, только смешило.

Видение моё быстро испарилось. Предстал перед нами её обычный вид. Аглая Николаевна была красива нарядом и манерами, но её строгость и недовольство были сильнее даже холодного ветерка, игравшего с её непослушными седыми прядями на висках.

Я даже предположить не могу, что ей не нравилось: наша странная беседа в саду, будто тайная, или вчерашняя ночь. Видела ли она меня? Казалось, она каким-то невиданным образом разорвёт меня, и не знаю за что: за нашу странную беседу или за вчерашнюю ночь…

Смотря на эту женщину, я пытался разгадать её натуру: что она творит? Но она лишь сказала таким же бесчувственным тоном, как и её вид:

– Тебе не стоит ходить без накидки в такой холод, Маргарита, – и ушла она после, раскашлявшись.

Я увидел испуг Маргарет – сразу стало понятно, что её матушку что-то не устраивает, иначе она бы не стала так обращаться к дочери.

Она опустила голову, вздохнула, показала на стул замёрзшей рукой, на которой блеснуло колечко, попросив сесть за стол – она хотела что-то рассказать.

– Ты, видно, подумал, что расстроил или разгневал её чем-то, – усмехнулась она, – нет же, маменька считает, что я виду себя неподобающе. Сейчас совершенно другой случай, – возразила Маргарет. – Никто не успел тебе сообщить о том… о том, что я… – она перебирала и сжимала пальцы в кулаки, пытаясь высказать всё. – Я обручена.

– И с кем же?

– Это сын городничего, Молвина.

– Коля Молвин?! – перебил я.

Маргарет кивнула. Я видел, как она поникла, но всё же до последнего пыталась скрыть свою грусть. Мною были предприняты всяческие попытки поддержки, но поддерживать я не умел (это одна из моих слабых сторон). Маргарет лишь усмехнулась моим жалким попыткам, а после встала и вошла в дом, добавив напоследок:

– Тебе стоит подготовиться к сегодняшнему вечеру.

– А что будет? – нахмурился я.

– Ты забыл? Сегодня именины у Инги. Мы едем к ним.

Глава 3

Вечер 12 сентября

Вечером нас ждали молодые супруги в своём особняке, что стоял на набережной.

Я сидел в повозке и шмыгал носом, ожидая Маргарет и крёстную. В окнах с жёлтым светом было видно их суматоху. Видел, как Маргарет примеряет украшения, Фёкла пристаёт к волосам, а Аглая Николаевна кричит на горничную и после отсчитывает дочь за медленность.

Наш кучер на сегодня – Михайлыч. Вот он оделся по погоде, а я – нет. Сидел там, поджавшись в своём английском костюме. Вся эта мода не для России. «Здесь надо ходить в мехах и валенках!..» – подумал я, устав от ожидания на холоде (это лето выдалось невероятно холодным).

Двери открылись и на пороге появились модницы. Маргарет, быстро перебирая ножками в маленьких туфельках, заскочила в повозку и села рядом со мной. А вот графиня, даже в шаге которой чувствовалось пугающее, угрожающее напряжение, гордо спускалась по каменным ступеням, давно утратив живость молодой барышни.

Возница взмахнул уздой, конь спохватился, и повозка тронулась, стуча колёсами по каменной дорожке, по грубому булыжнику. Ветерок метнулся по кудряшкам моей спутницы, она вздрогнула и спряталась за воротником, а заметив мой весёлый взгляд, улыбнулась в ответ.

Она рада. Она предвкушает этот вечер. Да?

Повозка уже ехала по центральным улицам города: ровненькие узкие дома, жёлтые фонари, железные витиеватые заборчики и магазинчики, давно закрытые. Вскоре мы завернули на набережную, где после какого-то времени заметили дом молодых Сосновских. Я видел их особняк впервые.

Сразу у меня забушевали воспоминания о весёлой юности. Для большего взбудораживания чувств я сравнивал Павла с тем другом, которого здесь оставил, и с тем, кого я сейчас увижу. Встретив его вчера в поместье, я не заметил резких изменений во внешности или характере. Видимо, главное изменение произошло в его положении.

Я ухмыльнулся фасаду и вошёл внутрь со своими спутницами.

Дом внутри не менее богатый, чем снаружи. Прихожая в шёлковых обоях, зеркалах в массивных и чересчур узорчатых рамах, картинах всех размеров и разодетых гостях. Там стояло много людей из города. Я видел мужчин в военных мундирах, сверкавших орденами, словно бриллиантами. Было много молодых дворянок с завитыми кудрями в пучках на макушке и узких платьях, что расширялись к низу, переходя со всеми рюшами, складками и украшениями в трен.

– А как же милашка Мари? – спросила Маргарет Ингу, что встретила нас.

– К сожалению сестра приболела.

– Маргарита! Девочка же ещё юна для выхода в свет, – возразила Аглая Николаевна.

– Почему же, – воскликнула Инга, поведя чёрной бровью. – На её скорые именины батюшка устроит роскошный праздник, первый бал для Мари.

Вскоре подошли Паша и князь Зимов. Князь проводил крёстных в зал, а мы последовали за ними: я с Пашей, а Маргарет с Ингой.

– Кстати, сегодня будут Молвины, – улыбнулась Инга, взглянув на Маргарет небесными очами так радостно и восторженно. В ответ спутница лишь постаралась сделать некое подобие улыбки, лживость которой Инга не заметила.

– Я надеюсь, ты здесь надолго задержишься? – начал Паша.

– Время покажет.

– Тебя давно не было в Мирне. Думаю, стоит увидеться со старыми друзьями.

– Хочешь собрать всех вместе? – ухмыльнулся я. Не особо хотелось видеть одноклассников из моей гимназии. И одноклассниц Маргарет и Инги.

– Хорошая идея! – обрадовался он.

Да, очень хорошая идея… Андрей, кто тянул тебя за язык?!

Этот вечер был посвящён дню рождению Инги, которая должна родить ближе к зиме. И всё было прекрасно, с размахом, как и любит именинница (она уж знает толк в гостеприимстве и праздниках).

Вновь ярко вспыхнуло удивление, будто в первый раз, когда я получил в прошлом году письмо о помолвке: никогда я не думал, что вольнодумный Павел остепениться и жениться, и что уж говорить о детях. Да и сам Паша для меня одно удивление: в таком окружении, такой атмосфере вырос прекрасным человеком. Да, его родители не…

Ко мне подошёл странный человечек. Низенький, но прямой, хоть и казалось, что он еле держится прямой спиной, смотрел он на меня ужасающим мёртвым взглядом, его серые глаза заслонялись небрежными русыми прядями, что лоснились на свету свечей в кристальных люстрах жирными отблесками.

А начал он со слов:

– Я слышал, господин Долотов, вы приехали по делу Ольги Куликовской?

– С кем имею честь говорить?

– Василий Куликовский, брат Сергея Куликовского, – замешкался он, но продолжил: – Что же вам известно, следователь?

– Простите, но я не следователь, и расследовать мне нечего.

Не поймите меня неправильно: не хотел я говорить ему то, что имел. Хотя знал я ровным счётом ничего – предположения скорбящей девушки, выведенные из сумасшествий другой. Очень много, господа! Вам так не кажется?

Тогда я разочаровался в главной цели приезда (где-то в душе я надеялся на некое детективное приключение). Хотя на самом деле я ожидал услышать, что по мне скучали, Маргарет скучала.

– Да, вы правы! – вздохнул он. – Вы не обязаны рассказывать эти тайны, но я знаю неизвестные вам, – выдав мне эту интригующую фразу, он решил удалиться.

Я лишь усмехнулся ему вслед – меня не впечатлили его попытки возбудить моё любопытство. А после и вовсе я забыл про встречу с ним.

Маргарет искала меня среди гостей, чтобы рассказать о своих приключениях. Может, вы ждали, что я опишу о том какая она подошла счастливая, но на самом деле Маргарет ощутила лишь облегчение, сбежав от этих танцев.

– О, Андрей! – закатила она глаза. – Зря жила во мне та малая надежда, что окажется он человеком интересным и глубоким! Чего я ожидала?

– Неужели, ты не разговаривала с ним до этого?

– Первые разговоры никогда не бывают личными и доверительными, – начала она, прибегая к шёпоту. – А мы общались и виделись слишком мало. Ему приглянулась моя наружность, и он пришёл к родителям просить моей руки. Поначалу он показался весьма красноречивым (а может и наши мысли схожи, думала я), и только после я поняла, что не это ему важно. И сейчас я окончательно разочарована…

– И почему же ты согласилась? – недоумевал я и продолжал допытывать подругу.

– Андрей, – широко улыбнулась Маргарет, а после и вовсе рассмеялась на большее моё недоумение, – меня и не спрашивали! Матушка даже и слышать не хотела отказа, – взглянула она на меня так возмущённо (ведь я мог это понять и сам), но Маргарет быстро ослабила взгляд, вернув ему лёгкую, а может и безоблачную задумчивость с ленивостью.

Вскоре подошёл и сам принц. Николай Молвин был статным молодым человеком с привлекательной внешностью (всё-таки он был сыном городничего, важного человека, надо быть идеальным): светлые лучистые глаза, сверкавшие богатством алмазов и сапфиров, мраморное личико, слегка заметный румянец, нежные и правильные черты лица и светлые волосы, переливающиеся золотом на солнце. Дорогой костюм, модная причёска, а манеры!.. Боже мой! Все девушки Мирны хотели хоть чуток его внимания (а дальше и замуж можно), но повезло именно Маргарет.

Николай вежливо, но с ухмылкой, поприветствовал меня и пригласил Маргарет на ещё один танец. Она, растянула улыбку по недовольному лицу и потянулась за ним в центр зала, а я остался один около столика с бокалом вина. Мне было прекрасно и в своей компании. Никогда я не любил танцы. Помню всё ещё один из страшных моментов своего детства.

Около пятнадцати лет назад я жил в усадьбе на улице Солнечной, недалеко от этого дома. Вместе со своими родителями. Родителей я любил и уважал, был я один у них. Отец был адвокатом, а матушка…

Всё было хорошо, пока не случился один бал: в один из светских вечеров в нашей усадьбе произошёл пожар, тогда и погиб мой отец. А после мать, убитая горем и тяжёлой работой, слегла от подхваченной болезни.

Забытый день из далёкого прошлого

(Не из дневника Андрея Долотова)

***

Женщина лет тридцати сидела у окна с мутными разводами на стекле в съёмной квартирке. Она пришивала заплатки на локти рубашки сыну. Эти некогда мягкие и белые ручки дрожали, держа иголку.

Её звали Наталья Никифоровна, жена уездного адвоката, что полгода назад задохнулся во время пожара в своём же доме. В тот вечер умерла вся жизнь Натальи Никифоровны, рухнула пеплом и прахом. Всё ещё лежат на том месте руины особняка, что скрыты снег.

Свечи давно растаяли, и сейчас шить она может только у окна, пока светло. Пока зима не спрятала солнце. Натали, как её называли друзья из дворянского круга, ждала сына: на эти выходные он приедет из гимназии и останется дома. Принимать она его не хотела, поскольку слёзы у неё наворачивались, когда видела сына грустным. А было так всегда. Наталья Никифоровна хотела, чтобы он ни в чём не нуждался и жил с удовольствием, а не как она, горбачась и убиваясь. Но ничего она сделать не можешь.

Стук в дверь – вот и он. Мать встала и открыла дверь.

– Андрей, – обняла она сына.

Как же она скучала…

Наталья Никифоровна провела маленького Андрея в комнату зашарпанной квартиры, в которой отклеивались обои с разводами и пятнами и стояла старая сломанная мебель. Подойдя к шкафу, она достала маленький мешочек конфет, что она купила утром, потратив последние деньги с месячной получки.

Благо были сбережения от Платона Викторовича на руках, что пошли на последующую оплату гимназии, поэтому она стала работать учительницей в мещанской школе, а по вечерам женщина штопала на фабрике.

Женщина, став госпожой Долотовой, получила хоть какой-то статус, поскольку была круглой сиротой, а потому Платону Викторовичу не приписывалось какое-либо приданое с невестой. Может поэтому отец отвернулся от него, не оставив никакого наследства младшему сыну.

Сейчас же Наталья Никифоровна могла хоть как-то прокормить свою маленькую бедную семью благодаря ткацкой фабрике Сосновских, что досталась Фёдору Васильевичу после смерти бездетного Григория Викторовича через его тогда молодую жену Аглаю Долотову.

Андрей, смотря в грустные выжатые горем глаза матери, молчал, поджимая покрасневшие губы. Он боялся говорить ей, печалить ещё больше, о том, что и там ему нет покоя. Там, где дети живут избалованные и горделивые, его не принимают, обижают. Только лишь «брат» Пашка рядом.

– Ну как ты там? Как учёба? – поглаживала она сына по щекам и волосам, вытирая иногда свои слёзы.

Что ответить?

В дверь постучали. Ещё раз. А двери-то хлипкие… сломаются. Хватить долбить!

Наталья Никифоровна, равно озлобившись и недоумевая, вскочила и открыла дверь. Кажется, на пыльном, грязном полу уже лежала облезавшая старая краска, что осыпалась от жёстких кулаков, что не щадили защиту бедняков.

– Наталья Никифоровна, граф Сосновский передал вам записку, – передал и ушёл.

Женщина, нахмурившись, а после сдув упавшую взъерошенную светлую прядь с носа, робко открыла письмо. «Что же там может быть?» – тряслись страхи в голове, заставляя её дрожать.

«Что же ты, Натали, всё скрываешь от нас? О себе не думаешь – о ребёнке подумай.

Аглая вся распереживалась, когда Паша рассказал нам о тех слухах, что ходят в гимназии. Неужели это правда, что вы живёте в ужасной квартирке на окраине? И что ты работаешь днями за гроши? Это-то госпожа Долотова?

Сердце кровью обливается…

А как наш крёстный сын? Зачем же дальше и больше жизнь губить мальцу! Мальчику плохо без отца, плохо в твоём «доме» и плохо в гимназии, где он стал изгоем.

Наши двери и сердца всегда открыты для вас,

Фёдор С.»

Наталья Никифоровна сморщила лицо в отвращении и недоумении, которые быстро переросли в ярость: с подавляемыми криками она разорвала записку, написанную на дешёвой бумаге, и отшвырнула обрывки на столик. Они разлетелись по полу, словно тусклое конфетти.

Глава 4

Дневник Андрея Долотова

Эта ночь оказалась не легче другой, что засела в памяти надолго, и будь я ребёнком, то сошёл бы с ума. Давайте начнём с нашего приезда.

Наша повозка подъехала к холму поздней ночью. Мой уставший взгляд устремился вверх – скоро выйдет солнце. Ночи были белые, будто летние. Сегодняшний вечер принёс мне море эмоций, многие из которых я хотел бы не испытывать.

Я уже мечтал, как приду в свою комнатку, сниму неудобный костюм и рухну в кровать, оставив заботу о своём бардаке слугам, но не Фёкле.

В такие минуты слабости никого бы не смутило страшное поместье. Даже уютом попахивало.

Я быстро расстался с дамами, не уделяя много времени любезностям и беседам, и пошёл в свою комнату. Но меня заприметил Михайлыч со своей настойкой – так я и задержался на кухне с ним, а после, когда сам старик заснул, я всё же пошёл к себе. Точно я не помню, сколько времени просидел с ним на пустой кухне (если не считать мышей) в полумраке.

Тихо скрипели половицы в темноте, но моё чертовски сонное и чуть пьяное состояние не давало страху разгуляться в моём воображении. Не до этого мне. Всё завтра…

Проходя мимо комнаты Маргарет, я заметил тусклый свет внутри через щель снизу. Я приоткрыл чуток дверь и начал наблюдать за её действиями. Маргарет сидела на полу, посередине комнаты, окружённая толстыми и тонкими, высокими и низкими свечами и теми, что пережили свой век. Она, сидя в одной ночной рубашке, смотрела на своё отражение в старинном зеркале с жёлтой грязью, что забилось у узорчатой лакированной древесины по краям. А вокруг лишь плотная чернота, которую щекотали слабые огни.

Почему она не спала? Сегодня Маргарет так много танцевала, и разве она не устала? Мои размышления прервал кинжал, который резко вытащила Маргарет из чехла и взмахнула им пред свечой.

Холодный ветерок пролетел над полом, кинув меня в дрожь. Открылась скрипучая форточка в комнате Маргарет. Слабенький огонёк забегал – Маргарет подняла взгляд. Сморщив лицо, она встала и закрыла потрескавшееся окно и села обратно, перед зеркалом на ковре.

Убедившись, что ничто ей не мешает, она продолжила свой вечер. И этот вечер я так и не мог объяснить в своих мыслях. Что она делает?!

Маргарет достала какую-то потрёпанную старую книжонку и начала читать текст, помеченный закладкой. Слов я не разобрал, да и это не так важно, как то, что произошло позже…

В грязном зеркале я видел лишь лицо Маргарет, только так показанное мне, а позади её пустая стена, что была справа от меня. Темнота показала свет. Я видел Это, она видела Это. Оно подошло, подошло слишком близко! Хотело Оно протянуть свои кости до её плеча, как Маргарет вскочила с криками и выбежала из комнаты, потушив ветерком слабо горевшие свечи. Разом. Все разом.

Темнота прошипела.

Ещё больше она испугалась, когда врезалась в меня, вылетая из комнаты. Вот мы и встретились – убежать я не успел. Но Маргарет быстро взяла себя в руки и меня заодно: схватила мёртвой хваткой мою руку и потащила за собой подальше от комнаты.

– Что ты тут делаешь?!

Спрятавшись где-то за углом в тёмном коридоре, мы ждали. Не знаю, чего ждали. Затаившись и тяжело дыша, прижались к стене и прислушивались к шорохам в соседней комнате, из которой тёк к нашим ногам могильный холод. Через какое-то мгновение Маргарет решилась выглянуть. Она пристально вглядывалась в густой мрак коридора, а я мысленно укорял её: «Зачем? Зачем! Не суйся туда! Спрячься!»

Её бесстрашие поразило меня ещё больше, когда она вышла на середину коридора и, вытерев лоб локтем, громко и протяжно выдохнула. Никого нет. Я вышел к ней, чтобы своими глазами убедиться, хоть я доверял ей безоговорочно.

– Ты что делаешь?! – резко обратилась она, угрожая мне. Да, угрожала, мне ли не знать её злость.

– У меня такой же вопрос к тебе, Маргарет. Что здесь происходит!

Злой пристальный взгляд упал, пропала её злость, и она ответила: «Я искала ответы…»

– Какие ответы? У кого? У «призраков»? Ты веришь в это?! – взорвался мой страх и выместился на ней, о чём я сильно жалел. – Маргарет…

– Андрей! – воскликнула она, не желая мириться с моими возражениями (как всегда). – Ты всю жизнь жил в этом доме, и не видел, что происходило у тебя перед носом?

«Нет, всё, что мы сейчас с тобой видели, Маргарет, это лишь усталость, переутомление. Нам Это лишь показалось, ничего более!»

Маргарет оттолкнула меня и ушла в комнату. Она видела моё непонимание и недоверие к её теориям. Отчасти это и так: почему она ищет ответ в мистике, а не реальных фактах и людях? Её убеждения мне казались выдумками сумасшедших.

Теперь для меня большая загадка – это не «убийство» и сам «убийца», а Маргарет. Моя Маргарет. Что с тобой стало?

Долго я задавал себе вопросы, возникшие из ситуации, или из её слов, не дававшие мне чёткого ответа, но всё же я не стал мучить её глупыми расспросами. Я ушёл к себе.

Всю ночь я подбирал догадки, но мне нужны были не мои домыслы, а мысли Маргарет. Это было скорее любопытство – она заинтриговала меня. Хотела ли она этого? Может она хорошая актриса, и её давно ждёт театр?

Так исчезла моя жажда сна. Заснул я поздно, тяжело.

Меня будила Маня к завтраку. Фу-х, не Фёкла! Уже хорошее начало дня. Но после начали всплывать воспоминания о вчерашнем вечере, что давались мне с необычайной болью. Не стоило идти к Михайлычу.

– Ох, Андрей Платоныч, старик наш… – тяжело выдохнула она, расправляя бельё, а после ухмыльнулась и рассмеялась. – Он вчера приехавши выпил маленько… Вот он и не показывается господам на глаза!

Служанка рассказала мне о многом, что произошло за это время в поместье и семье Сосновских.

– А что насчёт крёстного? И Аглаи Николаевны?

Грубо и небрежно поправила она сухие тёмные волосы и присела, хлопнув устало руками по бёдрам и сжав бельё на коленях:

– Господа наши ссорятся постоянно, ругаются…

– Из-за чего же?

– Ох… – Маня не знала, как сказать аккуратно. – Не сжились они характерами, – я видел, как она заминается, побаивается сказать лишнего.

Я не стал её боле допытывать. Служанка ушла.

Утро было тусклым, да и я не был весёлым. На меня нахлынула вялость и напряжённость – что ожидать дальше?

Утомление и головная боль не хотели покидать меня, но наперекор плохому самочувствию проснулось любопытство, когда я услышал ссору родителей около зала, где уже был накрыт стол. «Фёдор Васильевич проснулся в плохом настроении», – подумал я и прошёл мимо.

– Да кто ты такая! Бесстыжая! – воскликнул Фёдор Васильевич. – Да тебя за это мало на каторгу отправить, убийцу!

Я быстро метнулся назад, встал за угол и стал наблюдать за ними.

– Кто бы рот открывал! – перебила его жена. – Слушать тебя я никогда не стану!

Как покраснел Фёдор Васильевич! Я знал – это плохой знак. Я видел, как расширялись ноздри, скалились тонкие губы, и казалось, что выпученные глаза сейчас выпадут…

Старик размахнулся и треснул по лицу своей старухи. Униженная гордость, будто в первый раз, подкосила ноги. Аглая Николаевна упала на колени, но не проронила ни одной слезинки. Сжав кулак, она ударила о пол и встала, чтобы угрожать:

– Не смей… – начала она шёпотом, усиливая свой грубый голос: – Бить меня! – закричала она. – Бить будешь своих крестьянок, которых ты ночью зажимаешь, а меня бойся! Я тебя в живых не оставлю!

– Ты вздумала угрожать мне? – возмутился Фёдор Васильевич, сохраняя на лице ярость, но усмиряя её и превращая в гордое безразличие.

– Да! Отныне тебя удивлять будут не только мои угрозы, – сказала она, отвернувшись от него, – урод…

Видя, что Аглая Николаевна собирается уйти, я быстрее убежал из небезопасного угла. Я вошёл в зал, сел за стол и скрылся в мыслях, не услышав, как подошли сами муж и жена: сначала вошла озлобленная крёстная, а после и Фёдор Васильевич. Прошло несколько бессмысленных бесед, и появилась Маргарет (хорошо, что она ненадолго задержалась, так бы я не вынес больше этой болтовни, поскольку не понимал, как они могут натягивать улыбки).

Хоть и невесёлая, но и не в плохом настроении, проснулась сегодня Маргарет. Улыбнулась родителям и села около меня. Она прошептала мне: «Я всё расскажу…после…» – и принялась за еду, будто и не замышляет ничего.

Позавтракав, она ждала меня на лестнице. Я подошёл к ней с надеждой, что вразумит меня, но она не стала объяснять мне чего-либо, а объяснений я очень даже желал! Маргарет схватила меня за руку и повела наверх.

Накрепко заперев дверь за собой, она повернулась ко мне, спрятав ключик в карман тёмно-синего платья, прошла мимо меня и открыла маленький ящик в столе. И уже протягивая мне некую тетрадь, она пригрозила пальцем, а после прислонила их к губам, говоря: «Тихо, здесь всё слышно».

Не понимая к чему здесь оборванная потрёпанная тетрадь, я посмотрел на Маргарет глупым взглядом. Она тяжело вздохнула, всплеснула руками, опустив голову.

– Это дневник Оли, – принялась она объяснять, протягивая тетрадь мне, – Вот откуда я всё это взяла! Всё, что ты считаешь сумасшествием.

Мне захотелось пролистать все записи за раз, чтобы узнать всё, что произошло, прочитать её мысли и мечты. Я выхватил тетрадь из рук Маргарет и принялся разглядывать страницы, но для вида, просто наслаждаясь количеством информации, которую не терпелось изучить.

– Я была свидетельницей её задумок и планов, – продолжала она, видя мою заинтересованность, – но, полагаю, это нужно рассказать позже…

– Я должен прочесть это?

– Оля была бы против… – пробормотала она. – Я тебе доверяю, поэтому открываю её тайны.

Понимая, что вторгаюсь в чужую жизнь, хоть и мёртвую, я лишь кивнул, дав обещание сохранить всё, что узнаю в большом и строжайшем секрете.

Глава 5

«Кажется, я поняла почему жива – я единственная, кто слышит её. Даже госпожа Багровская знает о ней только по легендам. Она рассказала мне много историй о несчастных случаях, когда девушки умирали с детьми при родах. Тогда дева смерти легко могла забрать мою душу, но не сделала этого. И я страдала от вопроса «Почему?»

Боюсь произносить её имя, так как она всегда стоит за моей спиной. Или мне кажется… мне много, что кажется…

На этот вечер я затеяла важный визит: Аглая Николаевна обмолвилась про старое заброшенное кладбище у них за ручьём. Думаю, там похоронена её самая страшная тайна»

Это была последняя запись в дневнике Оли Куликовской.

Я прочёл весь дневник. Прочёл несколько раз, казалось, стёр пальцы в мозоли, но нашёл там одни личные переживания и тревожащие мысли. Не имею жадного удовольствия так пролезать в чужую жизнь, хоть работа похожая, но здесь чувствовал себя виноватым, что так близко и бестактно вторгался в её разум, отчего понемногу, казалось, сошёл с ума.

Но никаких фактов я не нашёл. Лишь эта последняя запись. Она помогла мне найти ещё больше вопросов, а не ответов, как я хотел. Что за дева смерти? Почему её интересовало кладбище Сосновских?

И эта странная госпожа… Багровская? Откуда она взялась?

Я подумал, что эта женщина давно могла бы раскрыть все карты, но почему Маргарет не пошла к ней? Давно было бы всё решено.

Этот длинный путь, выбранный Маргарет, очень смутил меня. Быстро опустив этот факт, я решил продолжить сам. Видимо, что-то помешало ей найти эту таинственную госпожу, имя которой, кстати, упоминается не впервые. Стоит найти её. Кто же она?

Описывая это в своём дневнике, я немного… Эх! Меня опять обхитрили…

Следующим делом я отправился в город. Свежесть дня никак не ощущалась в грязном провинциальном городке – только и видна грязь и серость старых домов. Обычно всё богатство находилось на набережной или ближе к Ясной Долине, что зарастала непроходимой травой на западе от Мирны.

Оказалось, что Багровская среди некоторых людей и вправду известна, и этот круг был большим, так как зарабатывала честным трудом она в местном доме, как принято говорить, терпимости. Это многое объясняет: вот почему Маргарет туда не пошла. А ещё один торговец в небольшом магазинчике в шумном центре обмолвился, что ныне покойная жена Куликовского работала там, а потом и во все сошла с ума.

– Ох, и повадилась она дружбу водить с Сосновскими… – протирал торговец стёкла на шкафах.

– А при чём они тут?

– Так, а как не знать! – воскликнул тот, удивившись и нахмурившись. – А потом этот Сосновский бегал за ней, замуж звал. Вот и из-за него, наверное… того…От этих ничего хорошего не жди! Весь их род чёртов проклят…

– Что ты мелишь? – в дверях за стойкой появилась крупная женщина в грязном фартуке и с тряпкой в руке. – Не слушайте его, сударь, – она улыбнулась мне, кивнув.

– Иди отсюда! – крикнул он ей сверху (старик встал на стул, доставая коробку с верхней полки).

– Не повезло просто девочке, – говорила она мне. – Не повезло… – похлопала она себя по бёдрам, сжав соболезнующую гримасу.

– Вот ваша посылка, сударь! – он протянул её мне.

Я попрощался и пошёл к выходу. И выходя из дверей, я услышал: «Ты что совсем с дубу рухнул племяннику графа такое говорить!» Кажется, она замахнулась тряпкой.

– Андрей Платонович, батюшка, зачем мы сюды приехали? – спросил меня Михайлыч, когда мы прибыли на Ульяновскую улицу, где стоял бордель. – Добрые люди сюда не захаживают!

– Тебе не обязательно идти со мной.

Выскочив из повозки и чуть не прыгнув в лужу (кажется ночью, ближе к утру, был дождь), я смог разглядеть обветшалое здание. Видимо, вся красота внутри, а внутри всё увешано занавесями и вуалями, чтобы закрыть дырки и потертости на грязных обоях. В зале поставлены диваны и маленькие столики для алкоголя. Всё пропахло перегаром. Дешёвым и грязным. Даже при таком солнечном дне здесь было мрачно, и что странно для подобных заведений – пусто (видно ночью здесь куда веселее, чем днём).

Хозяйка услышала скрипы дверей и тут же прибежала маленькими шажочками, будто грациозная дамочка-модница прямиком из Парижа. Изучая меня внимательно выпученными глазами и держа белые ручки перед грудью, спросила, словно мы на базаре, но так ласково: «Чего желаете, господин?»

– Я так понимаю, вы хозяйка? – спросил я, затупив, а дождавшись её кивка, продолжил: – я ищу Багровскую, госпожу Багровскую.

– Это я, – опустила она руки, сжав их, – что вас привело ко мне?

– Вы знаете Ольгу Куликовскую, она к вам ходила… – говорил я свою речь, пока меня не перебили вздохами.

Тёмные локоны упали на лицо: женщина, закрыв лицо рукой, опустилась на ближайшее кресло, и хотела уже расплакаться и всё рассказать, как её осенило:

– А с кем я имею честь разговаривать?

– Андрей Долотов, следователь, – ответил я, ухмыльнувшись.

– Ах, вы… О вашем приезде уже судачит весь город! – ещё раз оценила меня, строго приподняв бровь. – Неожиданный гость…

– Можете рассказать про Ольгу всё, что знаете, – перевёл я быстро на нужную тему, – зачем она к вам ходила?

– Нет, позвольте господин! – возразила она, приняв гордый вид. – У вас нет оснований допрашивать меня, – она встала и сжала руки за спиной, – если это всё, будьте добры покинуть заведение.

Я неохотно кивнул и улыбнулся (улыбка моя больше походила на оскал), развернулся и ушёл. Теперь ещё больше понятно, почему Маргарет сюда не пошла.

Но как заставить Багровскую рассказать?

Около повозки меня ждал Михайлыч. Он точно не ожидал, что я выйду злой из борделя и так быстро, но он был явно рад: «Поедемте, барин!»

Эта дамочка выбила из моей головы, что на сегодня у меня была запланирована встреча с Пашей и Ингой. Вчера нам особо не удалось поговорить.

Обойдя некоторые дома по узким улочкам, повозка прибыла на набережную, откуда хорошо видны острые крыши и высокие окна замка Сосновских, стоящего напротив набережной, прямо за рекой, возвышаясь над чащей леса.

Каково это просыпаться в одном из богатых домов, походить к окну и видеть этот страшный холм в лесу, где живёт твой ненавистный знакомый? Много раз мы с Пашей слышали в гимназии, как мальчики обсуждали разговоры и высказывания своих родителей о ненавистных Сосновских. Честно говоря, я так и не понял почему.

Я зашёл в большой светлый зал, где в центре стоял диван со светлым цветочным рисунком и стол, за которым пила чай Инга, невысокая черноволосая красавица с округлившимся животом. Увидев меня, она вздрогнула, спешно поставила чашечку и вскочила, чтобы проводить меня до стола.

Меня несколько удивила её способность меняться: я запомнил её как роковую девушку, играющую с мужскими сердцами, что роскошно одевалась, особенною любовью обожая платья с глубоким декольте и оголёнными плечами. Сейчас же это миловидная мадмуазель в светлом закрытом платье (таком домашнем!) и детскими искусственными кудряшками.

– Андрей, проходи, – взяла она меня под руку, ведя к дивану. – Я сейчас позову Пашу, – она убежала куда-то в коридор.

Дверь открылась, и Павел, разведя руки, встретил меня с широкой улыбкой, будто не видел несколько лет. Мы сели за стол. И началась какая-то беседа, о которой я даже написать ничего не могу.

– Я не успел поздравить вас на вечере, но хочу искупить свою вину.

Тогда я подготовил подарок для Инги – колье, заказанное в Петербурге.

– Андрей, это прекрасный подарок! – расцвела Инга, увидев камни. Поистине, Инга знает толк в украшениях. И это было для меня похвалой – значит, у меня есть вкус на женские украшения.

– Тебе, видно, приходится скучать в этой глуши? – неожиданно начал Паша.

– Почему же? – спросил я.

– А кто бы хотел ехать в провинциальный городок из столицы? – ответил он. – Я бы и сам уехал, но… – ухмыльнулся он краем губ, опустив глаза и ожидая реакции жены. – Но Инга любит этот городок.

Инга на него посмотрела таким диким взглядом, готовая уже устроить скандал, но из-за моего присутствия не стала этого делать, а лишь вздёрнула бровями и цокнула.

Под этим жестом Паши виднелась некая правда. Мне ли не знать, всевидящему оку, что его душит сама суть брака, что он жаждет свободы, и что жена ему не любима. Он ведь женился по велению родителей. Как и Маргарет.

– Мирна – скучный городок! Как бы то ни было…– широко улыбнувшись и взглянув на меня, продолжила Инга. – Заинтересовать людей здесь нечем… – вздохнула она. – У тебя, наверно, Мирна вызывает не самые приятные воспоминания?

Я подавился чаем от таких заявлений. Посмотрев на неё, признаюсь, выпученными глазами, увидел, как она стыдливо отвела взгляд. Чтобы не дать воли ярости Павла, я решил исправить ошибку Инги:

– Нет, почему же, – глотнул я ещё чаю. – Я люблю Мирну.

– Лучше расскажи про Марго. Как она? – перевёл тему Паша.

– Всё также… – не мог я рассказать, что делает и что чувствует его сестра. – Её также сильно заботит смерть Ольги.

– Оля была в ужасном положении, не каждая бы выдержала такого позора, – опустила взгляд Инга, будто закатив глаза от отвращения, что вызвало во мне подозрения, – бедняжка!

– Моя сестра – человек широкой души. Когда всё общество отвернулось от Куликовской, Марго была с ней, и не верила той клевете, ходившей по городу, – добавил Паша.

– Да, по ней больно ударила потеря близкой подруги… – в похожем тоне добавила Инга, но, мне показалось, в лживом.

– Кстати, Инга, почему бы нам не съездить и не навестить Марго? Вы же дружны с ней, не так ли? – вспомнил Паша.

Инга вздрогнула от такого неожиданного предложения. Сменив потупленный взгляд на более миловидный, она сказала мужу: «Да, надобно» – переметнула взгляд на меня, на пол и уставилась на чашку, медленно после попивая чай.

– Вы простите меня, но не могу много времени гостить у вас – Маргарет ждёт меня!

– Да, конечно, Андрей, – встал Павел, чтобы проводить меня. Паша оживился, быстренько подбежал ко мне с широкой улыбкой, оставив жену одну. Мне показалось, что он тоже куда-то собрался и даже спешил. Не стал я его расспрашивать и просто ушёл.

Не привыкши тратить время на пустую болтовню и посиделки, чувствовал я себя неловко, к тому же зная, что застоялось у меня дело с «убийством»: нужно что-то решать с этой проституткой. Я желал обсудить это с Маргарет (немного дёргая ногой и перебирая пальцы, я сидел так всё время, что периодически замечал Павел).

Я сел в повозку. Обернувшись на дом Сосновских, я увидел, что Паша и вправду куда-то собирается, как я и подозревал.

Старик взмахнул поводьями, лошадь проржала и сдвинулась с места, застучав копытами по мостовой.

Пока мы ехали по лесной дороге, погода сильно испортилась: залил дождь и весь путь размыло. Стало прохладно, а потому я быстрее вошёл внутрь, не замечая всю серость и мрачность леса и сада. Меня уже ждала Маргарет. Она стояла на лестнице, вцепившись намертво в перила. Чёрное чайное платье и чёрные волосы скрывали её в тёмном углу. А лицо её было бледнющим, среди которого я чётко разглядел её выпученные бешенные от страха глаза.

– Маргарет, почему ты здесь стоишь? – спросил я, подойдя к ней.

– Андрей! – вцепилась она в мои руки, смотря такими испуганными глазами. – Матушка!.. Опять…

– Что «опять»? Про что ты?..

– Там девушка… – запиналась она от страха, задыхаясь. – Вся в крови!

Маргарет указала наверх, метнув головой. Опустив на меня взгляд, она сжала мои руки, надеясь на мою помощь. Тяжело вздохнув, я ринулся наверх, и она пошла за мной.

Поднявшись по массивной лестнице, передо мной раскрылся тёмный коридор с багровой дорожкой на полу, с картинами на стене и дверями с позолоченными ручками во всякие комнаты (за которыми я даже понятия не имею что), но никакой девушки здесь не было. Я взглянул на Маргарет, прятавшуюся за моей спиной. Она указала на ближайшую дверь, что была приоткрыта и чуть скрипела от сквозняка, всегда царившего в замке. Подойдя, и не смотря через щель, я схватился за ручку и медленно открывал её, так как, признаюсь, сам боялся нежданного трупа.

Открыв дверь, я увидел ровным счётом ничего, кроме ковра, сундука и шкафа. Я ожидал увидеть здесь труп, но нашёл пустую комнату.

Я метнул свой недовольный взгляд Маргарет, что стояла в коридоре, прислонившись к стене и смотря мне в лицо. Видя моё недоумение, она быстро отпустила страх и переняла мои эмоции.

– Я ничего не понимаю… – сказала Маргарет. – Она была здесь…

– Может тебе показалось? – спросил я, закрывая дверь.

– Нет, я знаю, что видела! – закрыв лицо руками, и с тяжёлым вздохом ответила она, рассердившись на меня. – Подожди! – воскликнула Маргарет, чуть оттолкнув меня и открыв дверь, вошла туда. – Видишь? – указала она на ковёр и еле заметные на нём красные пятна.

– Это кровь? – пригляделся я. – Ты сказала, что эта матушка?..

– А ты знаешь ещё кого, кто бьёт крестьянок? – усмехнулась Маргарет, а после своих же слов поникла и расстроилась.

– Ты знаешь эту девушку?

Маргарет поджала брови, нахмурившись. Она хотела уже было отрицать, а после её будто озарило:

– Это, кажется, была Лялечка… – затихла она, выпучив испуганный взгляд и сглотнув ком в горле.

Через какие-то секунды, взволновавшись, Маргарет добавила:

– А если матушка убила её и прячет сейчас где-нибудь труп? – она сорвалась и выбежала из комнаты.

– Маргарет! – крикнул я, выбежав из комнаты. – Куда ты?!

Маргарет побежала вниз по лестнице, а после завернула за неё, в узкий коридор. Я устремился за ней – она же была уже в конце этого коридора. Маргарет остановилась около ванной комнаты, и некоторое время оглядывала голую стену напротив. Я подбежал к ней и хотел уже выпытать, что это сейчас было, как она, на моё удивление, нашла ручку и открыла потайную дверь, аккуратно заклеенную обоями (видимо, чтобы частенько ходить сюда, и чтобы никто этого не знал).

– Какого чёрта!?

– Я так же говорила, когда увидела в первый раз, – усмехнулась она.

Я кинул взгляд на Маргарет, но она будто не замечала моих выпученных глаз. Она считает нормальным тайные комнаты в страшном поместье отшельников? Почему она так спокойна? Она же была так встревожена несколько секунд назад. Мне никогда не понять Маргарет! Несколько минут назад она стояла в испуге, чуть ли не плача, а сейчас ищет силуэты в тёмном подвале.

К тайнам зловещего замка разве привыкаешь?

Дверь со скрипом открылась, и повеяло подземным холодом. Мне стало не по себе только при виде одной лишь темноты, но Маргарет даже слова не дала сказать, лишь шепнула: «Тсс!..» Какое «Тсс»? Она издевается надо мной?

Взяв подол в руки, она спустилась со ступень и окунулась в пустоту, сунув руку куда-то вглубь этой черноты. Не видя дальше носа, она всё же нащупала свечу. Что-то упало на каменный пол и страшно зазвенело. Кажется, это был подсвечник, который она не заметила, беря свечу. Маргарет быстренько присела и стала ощупывать пол, пристально смотря в тёмную пустоту напротив себя.

Я нашёл в своём кармане коробочек спичек, зажёг быстрее одну, чтобы Маргарет нашла подсвечник. Она сильно нервничала и совсем не чувствовала дрожащей руки – она боялась, что услышит стук каблука или того хуже – чей-то голос.

Маленький жёлтый огонёк оставил следы на полу: Маргарет схватила укатившийся подсвечник, поставила свечку и протянула её мне. Я зажёг её. Было видно по восковым подтёкам, что свечу использовали уж точно не первый раз.

По помещению расползся жёлтый свет, криво ложась на стены и на наши лица. Свеча, как и пламя, была небольшая, поэтому всё помещение невозможно было разглядеть. Лишь одни серые потрескавшиеся камни.

– Теперь объяснишь? – с трудом я перевёл взгляд с интересной и пугающей темноты на жёлтое от пламени лицо Маргарет, увлечённой этой картиной.

– Это принадлежит матушке, – взглянула она на меня. – Она привыкла здесь прятаться и прятать…

– У крёстной была тайная комната под домом! И ты не сказала?!

Теперь понятно: здесь Аглая Николаевна прячет трупы. Но почему же я так резок! Может она и не убивала ещё никого.

Маргарет одарила меня холодным взглядом чёрных глаз, будто с лёгкостью читая мои мысли, которые я забывал прятать от неё, и вспомнила: она подняла пышный подол из тысячи юбок, сделала маленькие шаги туда-сюда, чтобы посмотреть под ноги. Она ничего не нашла.

– Здесь никого нет, – неожиданно выдала она, устремившись к выходу. – Она могла вынести тело девушки, но, похоже, её здесь не было. Видимо, девушка жива и ушла сама из комнаты.

Она что-то пробормотала. И только сейчас я понял, что именно: «Что же? Я схожу с ума?»

Да, видимо, моя дорогая Маргарет!

С некоторым недовольством она будто выбросила подол и поднялась к двери, чтобы поскорее уйти к себе и вновь забыть про существование этого места. Она посмотрела на меня, говоря взглядом: «А ты что стоишь? Нечего здесь делать». А я ответил, выплеснув своё накопившееся негодование:

– Ты нашла тайную комнату, в которую твоя мать, как ты думаешь, носит трупы! И тебя это не смущает?!

– Андрей, какие трупы! Я ничего подобного не говорила. Ты себя слышишь? – с презрением она посмотрела на меня, сузив брови и скривив уголки губ в позу отвращения.

– Может я и преувеличил, но и не всё так мягко, – закатил я глаза, и немного успокоился и начал выясняться спокойным тоном. – Маргарет, как ты можешь спокойно жить здесь?

– А ты думаешь, я не хочу, как ты, уехать подальше от этого городка? Не мечтаю, не возвращаться сюда никогда?! – вспылила она, отвернувшись от меня, чтобы я не видел её слёз. Мне стало стыдно перед ней. – Я, как и ты, видела, что отец бьёт матушку, а она избивает крестьянок до полусмерти.

Она открыла дверь и ушла, оставив меня с выбором: идти дальше или уйти. Я вздохнул, оглянулся, вздрогнул и выбежал оттуда побыстрее. В этот момент я думал: чем же меня привлекла эта темнота и комната? На что она мне? Моё любопытство хотело подставить меня, пошутить над моими нервами, но эта информация о деяниях крёстной мне не к чему. А может это преувеличение моего воображения?

Попытаюсь в ближайшее время забыть.

Я догнал Маргарет в коридоре. Она, я знал такое в ней, сказала вслух то, что скрывала, иногда от самой себя, отчего сама же делала себе плохо. Но да, я не могу не согласиться с ней: жить здесь, в самом страшном кошмаре, ребёнку было невыносимо. Детство в поместье Сосновских хорошенько сказалось на мне, Паше и Маргарет. Вроде раньше нам было весело и всё вроде было хорошо, но сейчас все мы чего-то боимся, избегаем, и врём себе же.

– Мама и папа скоро придут в обеденный зал, чтобы отужинать, – бесчувственно начала Маргарет, – и если матушка узнает, где мы были…

– Прости меня, я не хотел обидеть тебя.

– Я не обижаюсь на тебя, – она улыбнулась, с грустным взглядом посмотрев на меня. – Ты прав: меня не удивляет то, что мои родители… Благодаря ним я уже ничего не чувствую… правдиво, – в завершение она пожала плечами.

Я задумался на этих словах: будучи мальчиком, я даже не понимал, как тяжело Маргарет при каждом наказании от матери. Её убивали этими «уроками»: «Нельзя показывать свои эмоции! Нельзя быть откровенной! Девушка не должна быть весёлой, не должна смеяться, не должна быть открытой и доверчивой!» Обычные уроки нашего времени, но Маргарет не могла смериться с тем, что должна быть куклой для других. Она хочет просто жить…

– Они убили последнее моё счастье! – выкатилась слеза с покрасневшего глаза. – И, кажется, никакого смысла уже нет…

Было больно смотреть на её слезы. Живя в столице, я даже не подозревал, что она здесь одна, страдает.

Я обнял её. Маргарет, уткнувшись в моё плечо, зашмыгала носом от больших потоков слёз, пытаясь зажать это в себе, чтобы родители не услышали.

Глава 6

Тринадцать вёсен назад

***

После похорон Натальи Никифоровны Андрея забрали его крёстные родители, жившие в особняке среди мрачной чащи. Теперь каждые каникулы и праздники он вместе с Пашей возвращался из гимназии сюда, в поместье Сосновских. Раньше он здесь бывал нечасто. Сейчас это его дом. Как этот угрюмый замок из страшной средневековой баллады можно назвать домом?

Но благо мальчик быстро освоился благодаря новоиспечённым брату и сестре. Пашу он знал – они учились в одном классе. А вот Маргариту он видел редко, очень редко. Только сейчас они познакомились и крепко сдружились. И всё вроде стало забываться…

В один ясный летний день дети играли в саду. На деревянной реечной скамейке сидела молодая темноволосая нянечка, одетая в простое бежевое платье с белым фартуком, обшитого по краям широкими рюшами, в карманах которого она носила мотки шерстяных ниток и спицы. Рядом, за железной оградой, заросшей в яркой и сладко пахучей сирени, журчал ручей у подножия холма. На ветвях вишен пели и болтали скворцы. Солнце щекотало щёки и макушки…

– Паша, ты знаешь, как называются эти цветы? – нахмурено разглядывая яркие бутоны, спросила маленькая Маргарита, подойдя к брату.

– Ах, барышня! – подскочила няня, что, сидя на лавочке рядом под вишней, увлечённо вязала до этого. – Что же вы наделали…

Паша только после испуга молодой няни обратил внимание на сестру:

– Ты вырвала мамины цветы? – испугался и он.

Выпученные от страха глаза окружавших давили на девочку, и та, надув покрасневшие щёки и сузив чёрные брови на белом лбу, расстроилась.

– Маменька будет ругаться… – сглотнув ком в горле, тихо добавил Паша.

Маргарита ещё больше распереживалась: губки задрожали, а глаза зажмурились, пуская слёзы ручьями.

– Ну, тише, тише… – приобняла девочку няня. – Ничего страшного! Ваша матушка не будет ругаться… если вы принесёте ей этот букет, – она, широко и приятно улыбнувшись, пытаясь спрятать тревогу, вытерла слёзы на яблочных щеках Маргариты.

Няня знала насколько суров и грозен нрав графини, хотя не успела проработать и месяца. Но всё же была радость в подобном напряжённом состоянии: дети привыкли к ней и вроде как полюбили.

Послышались разъярённые голоса и лязги копыт и колёс о булыжник: за невысокой каменной оградой, что находилась в конце сада, через главные ворота заехала повозка, а из неё вышел граф.

Дети, заметив отца издалека, мигом ринулись к веранде, что выходила прямиком в сад.

– Куда же вы? – крикнула няня, а после утихла, вздохнув. – А где Андрей? Андрей!

– Ну!.. – в нетерпении выбросила Аглая Николаевна, цепляясь за руки хмурого мужа, что только что вошёл в библиотеку. – Как? Что сказали? Полиция ведь приезжала… Да?..

Фёдор Васильевич тихо и, не обращая внимания на жену, сел за стол. Его мысли и без того терзала тревога, напоминающая о последних напастях, преследовавших его и всю фабрику.

«Фёдор Васильевич, расскажите же, как мог случится так инцидент? – Инцидент?! – Как такое могли допустить? – Эта смерть понесёт большую ответственность, – Это же убийство?.. – Я – убийца? – И что будет дальше? Что делать?!»

Эхом, жужжащим в ушах, доносились до него и его головных болей резкие фразы и надоедливые расспросы жены.

– Ну, Федя! Не молчи!

– Приезжали! Приезжали!..

– Ну… – выпучила она глаза, выпячиваясь вперёд, ожидая объяснений.

– Установила полиция, якобы по вине предприятия умер фабрикант. Следствие заведено, суд будет.

– Ох! И что же теперь будет! – вознесла она в порыве руки, а после в панике и тревоге начала протаптывать дыры в ковре. – Ох, Федя, Феденька!..

– Да успокойся ты! И так тошно, ещё ты тут.

А Аглая Николаевна на такой яростный ответ, да ещё и в её сторону, озлобилась: остановилась, выпрямилась и, скрестив руки на груди, выпучила на мужа твёрдый взгляд оскаленной обиды. Ожидая от него какой-либо реакции и не дождавшись её, графиня взмахнула руками и воскликнула:

– Не будет мне покоя!

Ещё некоторое время они сидели в такой тишине под светом закатного солнца, чей золотой палящий свет лился на них из высокого окна меж книжными шкафами. Она смотрела на него, а он тупо в пол.

– Мама! Папа!

В библиотеку вбежали Паша и Маргарита.

– А где няня? – нахмурилась Аглая Николаевна, увидев детей одних, без присмотра.

Звонкие голоса успокоили и обрадовали отца. Усталость будто исчезла, и Фёдор Васильевич с распростёртыми для объятий крупными руками встретил бегущих детей.

Отпрянув после от отца, Маргарита подошла к матери и протянула три цветочка с помятыми стволами и лепестками.

– Я принесла тебе букет! – широко улыбнулась девочка.

Поджав губы и хмуро сузив брови, графиня смотрела на дочь, еле сдерживая гнев.

«Сколько я раз говорила не рвать цветов с моей клумбы?!»

«Что ещё натворили эти дети?!» – Аглая Николаевна метнула грозный взгляд на сына, что прятался за старческой рукой отца.

«И где нянька!»

– С тебя не убудет, Аглая, – пробормотал Фёдор Васильевич, чтобы дочь не услышала.

В дверях появилась няня с Андреем. Не подавая виду своей тревоге, что вот-вот выступит покраснениями на лице, девушка смотрела то на графа, то на Маргариту, то на Аглаю Николаевну.

– Где ты была? Почему не следишь за детьми?! – воскликнула графиня. – Уведи их!

Быстро подойдя, взяв Маргариту за руку, она увела троих из библиотеки.

– Не дети, а наказание! – взвыла мать.

– Сама виновата, – пробормотал граф.

Глава 7

Дневник Андрея Долотова

Вскоре нас позвали к столу отужинать.

Сидя напротив высоких окон в чёрной узкой раме, я видел всю прелесть погасающего заката над бескрайним лесом. Золотой свет мягко падал и медленно распластался по полу, перетекая яркой полосой по столу, придавая поджаренному мясу аппетитный блеск.

Вкусная еда и мирный пейзаж успокаивали меня и мои мысли. «Нужно что-то делать, куда-то спешить, что-то решать!» – трепетал я весь день лишь о подобном, а сейчас я, кажется, думал о себе. Голова моя пустовала, даже. Это очень необычное чувство.

Я поднял глаза, оторвался от еды, и увидел пристальный взгляд Маргарет. Я понял – сейчас что-то начнётся, а значит, нужно быстрее есть и уходить.

– Маргуша, – ласково начала Аглая Николаевна, – дорогая наша Анна Павловна сообщила мне приятную новость!

«Не успели», – подумал я.

– И какую, матушка? – продолжила она свой ужин, будто показывая своё безразличие.

– Аркадий Иваныч, – сделала крёстная весёлый заводящий акцент на звуке «р», – прибудут с семьёй на именины Машеньки Зимовой. Думаю, Николай Аркадьич будет рад вновь встретить тебя. На балу ты была весьма огорчена. Что же с тобой сталось? – она вздохнула и продолжила: – Да и к тому же вы весь вечер болтали! – взглянула крёстная на меня. – Не поймите меня неправильно, но… Маргарет, тебе нужно больше времени уделять жениху.

– Боюсь, Аглая Николаевна, с вашим огромным и искреннейшим вниманием к их семье выродок городничего женится на вас, – сказал ей муж.

– Не говорите такой чуши, – скалясь на мужа и еле сдерживая гнев, чтобы не вызвать скандала, сказала Аглая Николаевна, взваливая томный яростный взгляд на крёстного, – Фёдор Васильевич. Мне много стоило поиметь этого знакомства. А если бы не ваши грубость, гордыня, безразличие (о, могу говорить о вас много!) и другие ваши ужаснейшие качества и пороки, которые только и любит дьявол, – меня бы не считали подобной вам!

– Аглая Николаевна, где ваше благородие? – возмутился Фёдор Васильевич.

Крёстная не смогла ничего ответить: у неё случился приступ кашля, отчего она вся покраснела. Но это не конец их ссоры: в выражениях они после не скупились, но мы решили не портить себе вечер таким ужином и просто удалились.

Нигде вы не найдёте такую семью, как эту. Правы простые горожане в том, что Сосновские – семья странная, и знать их, и дружбу водить, значит удивляться их нраву. Но нет, они не едет сырое мясо на завтрак и не пьют человеческую кровь вместо чая перед сном (об этом обычно говорят простолюдины), скорее они пьют по капле души своих детей – изводят так, но заботясь об их материальном благосостоянии. Лишь об этом.

Поплотнее закрыв хлипкую дверь за собой, я уселся на кровать, от скрипа которой скривилось моё лицо. Голова моя пустела при долгом взгляде в пол. Старенькое покрытие и потускневший узорчатый ковёр, который привёз Фёдор Васильевич из Персии. Сразу я вспомнил, как крёстный приехал из какого-то путешествия по военной службе с Малой Азии. Лет десять уже прошло. Тогда всё как-то проще было: не было проблем, обязанностей, ссор, убийств… либо не было всех этих недопониманий и конфликтов между крёстными, либо они хорошо их скрывали. А за эти года что произошло? Они стали ругаться за семейным ужином, избивать. Похоже весь дом в страхе: все знают, что одна избивает, а другой… порочит чести девушек. Но самое главное, для благородной графской четы, что эти сведения остаются внутри страшного замка. Тогда бы городничий точно не согласился бы на брак своего сына с Маргарет.

Маргарет! Я отвлёкся от причины смутного настроения. Долг моей службы – защита простых граждан от произвола, но, к сожалению, в реальной жизни это правило не поможет. Что же делать? Как спасти её?

В дверь постучали. «Кто там?» – «Это я». После этих слов дверь со скрипом приоткрылась, а за ней стояла, прислонившись, будто скрываясь от глаз в стенах, Маргарет: «Я войду?»

Я кивнул, потупившись немного, так как не знал, что и думать; я встал и смотрел на Маргарет, пока она медленно закрывала дверь за собой, чтобы та больше не произнесла ни звука.

– Я не могу сидеть в одиночестве, – прошептала она, подбежав ко мне.

Мы посидели немного в тишине, но вскоре мне это надоело.

– Маргарет, прошу, объясни мне всё.

– Прости меня, – начала она, опустив взгляд, – я замучила тебя своими домыслами, которые сама бы сочла дикими и невозможными, если бы мне о них рассказала Оля, как это сделала я с тобой.

«Значит, ты обхитрила меня, Маргарет? Подвал, вызовы духов – всё это, чтобы заманить меня в свои интриги? Ну, тебе удалось…»

– Ничто она мне не рассказывала. Я жестоко с пугающим любопытством вторглась в жизни уже покойной Оли. Я нашла её дневник в матушкином подвале – тогда мне открылись все её мысли, переживания, мечты, планы и безумия. Она заразила меня этим! – уже глядела она на меня красными глазами, а на нижних веках копились слёзы. Последовал тяжёлый вздох. Маргарет отвернулась, достала платочек и, скрыв лицо непослушными кудрями одним лишь слабым движением головы, вытерла глаза и щёки. – Потеря ребёнка, – начала она, – и жалкое существование после предательства её гадкого мужа не оставили в теле моей подруги той Оли, которую я знала, которая доверяла мне, любя всем своим чистым и чутким сердцем. Ах, Оленька! Когда я узнала о смерти сына в день его рождения, я думала, что Оля убьёт себя! Но сталось только хуже: она обезумела. Никакой печали, никаких слёз, только безумные глаза, дрожащие руки и звенящий натянутый голос сумасшедшего. Я видела её так редко! А всё от того, что она стала избегать встреч со мной. Ох, Андрей, я бы помогла ей! Я бы спасла её! Почему она отвергла меня и предпочла порочить свою же честь всякими сомнительными действиями?

Маргарет было сложно смириться с тем, что близкий человек не смог довериться ей, не смог попросить помощи, обратиться за поддержкой. Она изводила себя мыслями, что она не так надёжна или дорога.

– Слёзы не лучше безумия, Маргарет. То, что стало с Олей, спасло её от греха. Она продолжила жить под влиянием помутневшего разума. Ведь в её положении после стольких жестоких горестей, посланных судьбой, было только два выхода – смерть или безумие.

Слушая меня, Маргарет уже спешно и тревожно расхаживала по комнате, а после остановилась ко мне боком, устремив свой взгляд далеко за острый лес.

– Что же ты признал, что её убили?

Слёзы её уже высохли. На лице появилась лёгкая презренная ухмылка – Маргарет не ждала моего ответа.

После какой-то паузы я сказал:

– Я уже ездил к этой Багровской.

– И что же? – она перебила меня заинтересовавшись.

– Она не стала мне ничего говорить, – вспомнил я досаду и ярость, появившиеся после встречи с хозяйкой заведения.

Маргарет тут же поникла.

– Это была последняя надежда… – пробормотала она.

– Я схожу к ней ещё раз, – прервал я. – Сегодня!

– Я с тобой, – добавила она с моим же воодушевлением, если эту необходимость можно так назвать. – Я хочу слышать это.

«Если она расскажет, конечно!» – подумал я, вспоминая эту нахальную даму. Но я вспомнил то, что должно было вспыхнуть в моих мыслях:

– Ты пойдёшь в бордель? – скривил я улыбку в нечто, что выдавало мой стыд за её предстоящие действия. Я уже представлял, как она распахивает эти старые бордовые шторки, войдёт с наивной улыбочкой, сосредотачивая взгляд пошлых мужчин «высшего общества» на себе, сядет на край дивана и с той же маской уверенности прикажет: «Хозяйку сюда!»

Хотя нет! это не Маргарет вовсе. Маргарет бы вошла и суровым взглядом разнесла всех гостей и, волоча в кулаках подол, прошла бы в кабинет хозяйки, громко захлопнув дверь.

Нет. Даже в такой ситуации, она проявила бы исключительную сдержанность, манеры и уважение к тем, кто вызывает отвращение – эту маску матушка упорно мастерила для неё несколько лет. Но, может, настоящая Маргарет перевернула бы весь бордель, если бы на то появилась необходимость?

– Она может выйти! – предложила она другой, более разумный, но невыполнимый, план. – Тогда я с ней поговорю… – с её игривым взглядом исподлобья придавал угрожающую особенность её словам.

– Я попытаюсь… – на вздохе сказал я, думая, как это сделать.

Глава 8

Пришлось уговаривать старика Михайлыча, чтобы он отвёз меня в заведенье и, главное, не говорил ничего родителям. Он с негодованием согласился, но удержаться от упрёков не смог, когда увидел, как Маргарет выбежала из дома и побыстрее села в повозку, не зациклив взгляда по сторонам.

– Нет, барин! И не просите! Не повезу! – наотрез отказывался он. – Меня ж хозяева проклинать будут!

Он повёз нас. Отказывать мне он не умел, и перед моими уговорами он не мог устоять. Михайлыч увёз нас, не разводя большого шума, как это обычно было при всяком отъезде. Спокойно и бесследно мы исчезли за железным высоким забором из тоненьких перил, медленно зараставших кустами.

Лесная глушь поглощалась вечерним мраком, что исходил из глубин, прячась среди стволов. Днём здесь не так страшно, как сейчас: деревья, все эти высоченные сосны, не давали нам увидеть последних лучей потухающего солнца; прилетали комары, их раздражающее жужжание не покидало нас, не давая покоя ушам.

Я посмотрел на Маргарет и тут же отвернулся, успев уловить выражение её лица: она нахмурила брови, а взглядом устремилась на далёкие, но уже виднеющиеся дома на окраине города. О чём она думает?

Раньше было легче распознать её мысли…

Что бы она мне не говорила, допустим: «Мне плевать на то, что скажут другие! Не ради них я живу!» – она всё же боялась, боялась, что кто-нибудь увидит её там, пойдут слухи, об этом узнает матушка – тогда её точно выпорют, как когда-то наказывали крепостных (Михайлыч нам об этом рассказывал).

Вскоре мы переехали мост и, повернув направо, выехали на набережную. Колёса ритмично цокали, скрывая нашу коляску в тёмный угол улиц, прочь от лунного света, отражавшегося на речной глади и небрежно выложенной неотёсанным булыжником мостовой. Мы уезжали всё дальше и глубже в город.

В конце улицы стоял двухэтажный дом, выкрашенный в бледно-жёлтый, с закрытым высокой оградой такого же цвета двором, на стене которого клеили афиши – людей здесь много «проходит». От новинок в магазинчике французских нарядов Зерцалова до премьер в местном театре, где в главной роли будет Зинаида Агнецева, однокурсница Маргарет в гимназии и моя давняя подруга детства.

– Знакомое имя, Андрей? – намекнула подошедшая ко мне Маргарет, тихо посмеиваясь, – Не уж то…

– Почему ты вышла? – перебил я её. – Разве забыла, что внутрь ты не идёшь?! – перегнул я.

– Ну, всё! Всё! – размахивая руками, она развернулась, и, рассердившись на меня, ушла.

Отпустив мысли прошлого (ну, и загадки я строю! можете прочитать про это в моих юношеских дневниках), я выдохнул, уже понимая предстоящие трудности.

Войдя в здание, как бы пытаясь забыть, куда пришёл, я с трудом перешёл порог прихожей, отворив багровый занавес, и оказался в этом отвратительном зале.

Духота царила здесь вместе с мужским смехом, игривыми словечками полуголых девушек и запахом алкоголя – всё это поглотила темнота, с которой не справлялись эти растаявшие свечи по углам. Маленький зал весь в подобии на приличное заведение, но это только первый этаж, на втором же этаже звучал разврат.

Голова уже гудела. Яркие кружева нижнего белья, бренчание по клавишам в углу, звоны бокалов, дым от сигар, кашель, смех, духота…

Я прошёл дальше, пытаясь никого и ничего не касаться, но пьяные извращенцы так и падали. Казалось, они просто придавят меня! Я подозвал одну девчонку и приказал ей позвать хозяйку. Та что-то повертелась передо мной и ушла.

Вскоре дверь распахнулась и показалась в зале радушная гостеприимная дама.

– Гос-па-да!.. – вышла Багровская к гостям, возводя руки к небу, невиданному этим обитательницам.

Эта была актриса высшей школы. Сколько в ней харизмы! Госпожа надела на этот вечер красное бархатное платье с очень открытым декольте, настолько большим, что чётко выразились кости её грудной клетки при мастерском жестикулировании. Скулы, тёмные глаза и красные губы – лицо её казалось строгим, и более того, коварным.

Эта излишняя весёлость и игривость, не только казались наигранными, но и вызывали, просто по факту своего присутствия, отвращение. Человек, росший в тихой семейной обстановке, даже если не всегда спокойной (это не важно!), не станет считать бордели явлением приемлемым. Скажу более, сами посетители не посчитают это заведение нормальным – пользуются услугами падших женщин, а после и сами презирают их. Вот оно истинное благородие!

Багровская встречала гостей – выражала всю свою радость к пришедшим гостям, но после заметила меня. Она исподлобья посмотрела на меня, отойдя в тёмный уголок, когда закончила речь. Я решил сам к ней подойти.

– Что вам нужно, господин? – приподняв бровь, она посмотрела на меня недоверчиво.

– Прошу вас, – пересилил я себя, даже отбросив гордость ради Маргарет. – Только вы можете помочь нам, помочь родным девушки, что страдают…

– Я тоже человек, – вздохнула и, взмахнув руками, она продолжила: – Ольга стала мне очень дорога. Никогда я не встречала людей, которые не относились бы ко мне с отвращением.

– Госпожа, расскажите всё, – призывал я к ней.

– Это невозможно, – отрезала она. – Я не могу доверять вам то, что открыла Ольга.

– Если не доверяете мне, то доверьте эту тайну самому близкому ей человеку… – чуть ли не умоляя, просил я её.

– Нет! Никому я не доверюсь! – она развернулась и ушла в свой кабинет, швырнув занавесом.

Не понравилось мне это дико, и пошёл я, наплевав на все приличия, прямо за ней, в кабинет; и не заметил, как на меня сердито кричали усатые старики, раскинувшиеся на маленьких диванах в объятиях полуголых девочек. Сидят кучкой – не пройти!

– А кто это? – спросил один из них.

Другой лишь шмыгнул:

– Я такого не знаю…

– Хозяйка! Пусть льётся вино! – кричали они неразборчивой речью.

Да…меньше проблем для их жён.

– Нет! Так просто я от вас не уйду! – нагло ворвался я.

Не успев сесть за свой стол, она вскочила и ударила по книгам, лежавшим на столе, и воскликнула:

– Господин! – она отмахнулась и стала угрожать мне указательным пальцем, раздражаясь моей настойчивости. – Имейте совесть. Вы врываетесь ко мне в кабинет!

– Послушайте… – выдохнул я и начал на спокойном выражении свою речь.

– Сударь, – раздался из темноты странный хриплый голос, казавшийся принадлежащим человеку равнодушному и чуждому для всего мира. Да, я, кажется, узнал его. Из-за ширмы вышел некий посетитель: худощавый, с не менее худым лицом с огромными впадающими глазами с синяками под ними и острыми скулами. Он ухмыльнулся, посмотрев на меня, но, когда вышел на свет, приоткрыл рот, сделав невинный взгляд и сузив брови. – Что же вы, Андрей Платонович, здесь делаете?

– Я, кажется, вас знаю? Но, увы, забыл ваше имя…

Я знал и помнил его. Это был Василий Куликовский. Он сразу тогда, на балу, мне показался каким-то странным. Доверия или интереса я к нему не испытывал. Но я задумался: вдруг эта парочка заодно, вдруг их знания и сведения одинаковы или равноценны? Но… эх! Что-то есть в нём отталкивающее.

– Знаю, зачем вы сюда пришли, – растягивая свою фразу, перебил он мое мысленное отвращение к нему, – и я вас ждал.

– Я не могу быть уверенна в нём! – воскликнула госпожа, отвернувшись, топнув ножкой, как маленькая девчонка.

Куликовский отвёл свой опущенный, будто измученный, взгляд и продолжил, посмотрев на меня и тщательно оглядев:

– Вы хотите найти убийцу Оли.

– Да, – перебил я, дав понять, что он не сделал из этого какое-то мистическое открытия, опираясь на своё сумасшествие (мне стоит рассказать вам о семейке Куликовских), и только позже я понял, что это не было вопросом, – я говорил вам это, – язвительно я посмотрел на Багровскую.

– Но по каким-то причинам вы не хотели это подтверждать при первой возможности, – вспомнил он нашу первую встречу, а моё терпение тем временем испарялась в этой душной комнате, будто в адском котле. – Как вы не согласились мне доверять, так же и госпожа не сочла это нужным.

После некоторой паузы, возникшей после такого укора в мой адрес, Багровская начала:

– Я не хочу даже зарекаться об этом, ведь вы сочтёте наши домыслы сумасшествием…

– И что же вы хотите сказать? – резко сказал я.

– Не ищите убийцу среди живых…

Багровская из-за недоверчивости и неловкости, возникших из-за страха рассказывать свои убеждения и предметы неистовой веры, всё оттягивала момент «признания», поэтому Куликовский, взбешённый где-то внутри себя (и не показывая этого на лице), перебил её:

– Олю убила дева, дева Смерти.

Хоть я не имею никакого отвращения к нему, так как вижу его второй раз в жизни, но предубеждение, возникшее при первой встрече, и многие сплетни сыграли свои роли, чтобы составить этот образ, казавшийся мне вполне достоверным.

Я уже был настроен на его слова презрительно, хоть и толком ничего и не рассказал, но всё же этот господин успел побывать в лечебнице для душевнобольных. И каким образом он оттуда сбежал, я не знаю. В наше время таким людям светит только пожизненное заключение в подобном аду. Сама Оля рассказывала Маргарет о его странных приступах. Например, один из частых: таинственное появление горбатой женщины. Приходила, подкрадываясь, только ночью и только к нему. Вся она была уродливая и страшная: чёрные длинные до колен водянистые волосы, будто проволока в чёрном масле, не менее длинные руки, костлявые и белые, старинное грязное платье, настолько рванное, что и нельзя назвать платьем, а самое главное – лицо. Оля рассказывала страх Василия перед этим призраком: худое с чернеющими тенями от впадин вытянутого черепа лицо, а глаза! Глаза были выпученными с маленькими райками, а один из зрачков будто растёкся, и вытекала вся эта чернота из глаз, текла по щекам, как слёзы.

– Это крестьянская легенда, – продолжал Куликовский, не реагируя на мои эмоции, оставаясь равнодушным. – Когда молодая девушка рожает нужно закрывать окна, чтобы мимо проходящая дева Смерти не увидела роженицу. Один только её взгляд с вытекающей чёрной слизью способен убить и мать, и ребёнка.

– Но ведь Оля умерла на реке, а не во время родов.

– Она видела её… – наконец посмотрела на меня Багровская так холодно исподлобья. – Оля видела деву.

«Неужели поэтому умер её ребёнок? Дева смерти выбрала убить дитя, а не мать», – подумал я, а после вспомнил, насколько их теории глупы, ведь и Оля, и они имеют некоторые психические отклонения, и видимо серьёзные.

– Она искала ответ: почему её оставили в живых, а ребёнка нет, – добавил Куликовский.

– Тогда Оля пришла ко мне.

– К вам? – возмутился я недоумевая. – Но зачем к вам?

– Я не только старая… проститутка… – прищурившись и приподняв уголок губ, сказала она.

– Госпожа колдует, – усмехнулся Куликовский, не поднимая бровей и держа расслабленный взгляд.

«Тогда всё сходится!» – воскликнул я в своих мыслях. Теперь мне стало понятно, почему Оля ходила в бордель и спрашивала у хозяйки про крестьянскую выдумку.

– Кому как не мне знать про тёмную магию и существ с того света?! – воскликнула Багровская, резво защищая себя и свой талант.

– Но что насчёт поместья Сосновских? – перебил я зарождающийся конфликт. – Что Оля там искала?

– Ах… – вздохнула госпожа. – Этого я не знаю… Она не успела мне рассказать, так как, проникнув туда ночью, на следующий вечер она была уже мертва.

– И она не рассказывала вам никаких планов? – вымаливал я у неё подробностей.

– Нет, – вздохнула она. – Но всё, господа, мне пора! – приободрилась она и ушла в зал.

Глава 9

Стоит вставить ещё одну сцену, которой нет в дневнике Андрея Долотова

***

Тихо темнела улица. Серые дома на окраине были особенно безобразны и бедны. Луна медленно пряталась за облаками, тускло испуская свет за ними – особенно ярко был виден чернеющий лес. И синее небо! Оно так и веяло холодом.

Маргарита сидела в повозке, обтирая руки и дуя на них, и смотрела на уплывающий облик полной луны. На её прекрасных чёрных глазах он отражался бликами, растекающимися волнами – луна так и завораживала её.

Но холод был сильнее, и Маргарита всё больше отвлекалась, чтобы пошмыгать красным круглым носом. Тогда она начинала сильнее тереть ладони, не согреваемые кружевными перчатками.

– До чего же холодно! – бормотала она.

Ей надоело ждать, и она вскочила с сиденья, осторожно спускаясь со ступеньки, стараясь не наступить в лужу. Михайлыча здесь не было, поэтому и руку ей никто не протянул.

Хотя… Старик велел бы ей сидеть на своём месте…

Но сомнения Маргарита быстро выбросила из головы. Схватив подол, так чтобы видеть сапожки и сохранить их в сухом опрятном виде, она легонько спрыгнула. Но, не обладая особой дамской аккуратностью, Маргарита всё же наступила одной ногой в холодную грязную воду. Гневно вскрикнув, она вспылила и невольно отпустила подол, не заметив, как и он оказался в луже. Грязь, впитываясь в голубые ткани, медленно поднималась, словно чёрная кровь по венам. Благо никакого бального трена у её платья не было.

На тихой улице раздался чей-то голос. «Михайлыч! – подумала Маргарита. – Он мне не даст пройти туда». Она потупилась: куда же ей спрятаться?

Недолго думая, Маргарита забежала за повозку, и притаилась там. Из-за каменной ограды вышел старик.

–Только проблемы наживает! – Михайлыч сел на место кучера, и, сгорбившись, стал ждать Андрея.

Он даже не обратил внимания на задние места, где должна сидеть путница, но всё же в один момент его осенило: «Барышня!». Ведь Маргарита сразу же принялась допытывать его с расспросами, а может и поспешила бы туда.

– Туды! – воскликнул Михайлыч, соскочив с сиденья. – Барышня уж убежала туды… Обвела меня, старого болвана! – побежал он обратно.