Геба в сумерках сознания бесплатное чтение

Тишина в длинном коридоре психиатрической больницы, была особого свойства. Она

не была пустой – она была густой, насыщенной неслышимыми диалогами, подавленными стонами, эхом тысяч вопросов, оставшихся без ответа. Воздух пах

старым деревом паркета, слабым антисептиком и сыростью надвигающейся грозы.

Световой день угасал где-то за плотной завесой вековых деревьев, которые обнимали

ветхое здание из красного кирпича. Их ветви вплотную подступали к окнам, превращая

интерьер в подводный грот, в царство теней и полусна.

По этому коридору шла богиня Геба.

Ее шаги были бесшумны. Она не была здесь пациенткой и не была врачом. Она была

свидетельницей. Хранительницей.

Богиней того, что должно было цвести и радоваться солнцу, но здесь застывало, увядало и обращалось в прах еще до своего расцвета.

Из приоткрытой двери кабинета доносился приглушенный, усталый голос психиатра.

Приемы заканчивались, день клонился к вечеру, к тому часу, когда стены пропитанные

страданием таких мест начинают дышать собственным, накопленным за десятилетия

отчаянием.

И тут богиня увидела их.

Подросток. Лет семнадцати. Его пальцы нервно перебирали край куртки, а взгляд…

его взгляд был не здесь.

Он блуждал где-то в углах потолка, цеплялся за трещинку в штукатурке, ускользал в

окно, в зеленую мглу листвы, – куда угодно, только не встречался с глазами женщины, сидевшей рядом.

Он сидел, и мир был ватным. Звуки доносились сквозь плотную, густую воду: голос

врача – глухой, бубнящий, как под землей, вздох матери – резкий, как скрип

пенопласта.

Его взгляд упал на лицо матери. Он увидел мокрую блестящую полоску на щеке, ведущую от глаза вниз.

Слеза.

Слово всплыло из ниоткуда, как пузырь на поверхности той самой воды.

Слеза.

Значит, ей больно.

Логическая цепочка, хрупкая и ржавая, едва шевельнулась в сознании: Мама.

Плачет.

Надо…

Надо обнять ее.

Сказать, что все будет хорошо.

Он почувствовал, как должен был бы сжаться его живот от жалости, как должны были

бы дрогнуть его собственные губы. Но внутри не было ничего. Только ровный, монотонный гул, как в трансформаторной будке. Команда от мозга к рукам не

поступала. Они равнодушно лежали на коленях.

Чужие.

Тяжелые.

Как гири.

И тут его взгляд, скользнув по ее дрожащему подбородку, ушел в сторону, к окну.

На стекле сидела муха.

Все остальное – врач, мать, смысл слов, вес собственного тела – расплылось, потеряло резкость, ушло в фоновый шум. Весь мир сузился до точки. До мухи.

Она была огромна. Каждая деталь – выпуклые, словно из стекляруса, фасеточные

глаза, тонкие, покрытые микроскопическим ворсом лапки, которые с суетливой

настойчивостью терлись друг о друга. Она чистилась. Она жила своей маленькой, важной мушиной жизнью.

Он видел, как за ее спиной, за стеклом, бушевала стихия. Деревья метались в

судорогах ветра, крупные капли дождя с силой шлепались в стекло, расползаясь

причудливыми медузами. Гремел гром. Но это было там. Это было кино без звука.

А здесь, в тепле, в тишине, на самом краю его вселенной, была Муха.

Почему она здесь? – пронеслось обрывком. Она хочет спрятаться от дождя. Она

чувствует себя в безопасности. Она не знает, что находится в комнате, где умирают

миры. Она думает, что нашла укрытие.