Проблема для некроманта бесплатное чтение

Проблема для некроманта

Глава 1

Кладбище было пустым и темным, впрочем, как всегда в это время. Лунные блики прорывались сквозь ветки, садились бесформенными пятнами на покосившиеся кресты, на покрытые снегом холмики.

Мне света хватало, привыкла. Здесь я ходила каждый день, срезая путь от автобусной остановки до дома. На самом деле куда безопаснее, чем через дворы: вечерами по кладбищу шастает мало кто, а мертвые не кусаются. Да и странно было бы практикующему судмедэксперту бояться покойников.

Когда за спиной заскрипел снег под чужими ногами, я даже не испугалась. Мало ли кто точно так же решил срезать путь. Оглянулась и увидела мужской силуэт. Темный пуховик, балаклава на лице – неудивительно, мороз под тридцать. Пришлось прибавить шагу: терпеть не могу, когда дышат в спину на узкой тропинке, а сигать в сугроб, чтобы пропустить незнакомца, тоже не хотелось.

Но тот, сзади, кажется, тоже ускорился. Я снова обернулась: лунный блик засветился на лезвии ножа в руке.

От страха пересохло во рту. Очень некстати – или кстати – вспомнилось, что за последний месяц у нас в морге побывало два женских трупа с перерезанным горлом и следами полового акта. Оба привезли с улиц нашего района. Я рванула со всех ног, путаясь в полах пуховика. Еще каких-то метров десять, а там – освещенная улица, где всегда полно народа, переход и дом. Ледяной воздух обжигал горло, пульс колотился в ушах, заглушая шаги.

Я все-таки не успела: меня дернуло назад, прежде, чем я успела опомниться, жесткая рука ухватила поперек груди, что-то сдавило шею. Я рванулась – высвободиться, бежать! В первый миг показалось, что воротник пуховика и шарф защитили – ведь боли я не почувствовала, и даже вырвалась и сделала несколько шагов прежде, чем ноги подкосились, грудь скрутил кашель и перестало хватать воздуха. Неужели все? Нет, ни за что! Мало ли, что плакать по мне некому, я жить хочу! Дышать! Я попыталась отползти, но руки подогнулись, уронив меня лицом в снег, а потом наступила темнота.

Сквозь сомкнутые веки пробился свет, потускнел, словно его что-то заслонило. Я открыла глаза. Надо мной склонился мужчина. Исчезла балаклава, открыв светлые волосы с едва заметным рыжеватым отливом, цепкий взгляд серых глаз, упрямый подбородок. Мелькнула нелепая мысль – какого рожна этакий красавец подался в маньяки? Подкати он ко мне по-хорошему, я бы наверняка…

В следующий миг до меня дошло, что я каким-то чудом жива и еще не все потеряно. Я заорала так, что оглохла сама, и со всей дури врезала мужику в нос. Он отлетел, закрывая лицо руками, я вскочила, со всех ног рванула между могил.

– Стой! – гнусаво полетело в спину.

Ага, размечтался!

Я перепрыгнула некстати подвернувшуюся под ноги ветку, но та, словно сговорившись с маньяком, ухватила меня за юбку. Взмахнув руками, я со всей дури хлопнулась о землю, и нескольких мгновений, пока я восстанавливала дыхание и поднималась, мужику хватило, чтобы меня догнать.

– Да куда ты, дура! – рявкнул он, и в этот раз голос прозвучал нормально, хотя кровь из расквашенного носа текла по лицу темными струйками. И столько власти было в этом рыке, что я на миг замерла, глядя на него снизу вверх.

Он шагнул еще ближе, наваждение развеялось. Я снова подлетела, путаясь в подоле. Подол? Не джинсы? Да какая, к черту, разница, потом разберусь! Мужик потянулся, пытаясь схватить за руку – в этот раз я успела отскочить и снова помчалась между могил, радуясь, что ноги не вязнут в снегу.

Где снег? Где я? Какого?!..

Но мозг окончательно отказался думать и анализировать, оставив одну мысль – бежать. Бежать быстрее, спасаться со всех ног. Плевать, что грудь уже жжет и колет в боку. На все плевать. Бежать!

– Стой, говорю, там мертвяков полно!

Надо же, какая неожиданность: на кладбище полно мертвяков! Только ни один покойник мне столько не напакостил, как живые! И пытался угробить меня тоже не покойник. Повезло, что у него не вышло.

Или вышло? Здесь нет снега, я – в платье, а не в джинсах и пуховике. Я умерла и теперь в аду?

При этой мысли закружилась голова подкосились ноги, я споткнулась. Мужик, так его и разэтак, все же догнал, ухватил за плечо, разворачивая. От этого прикосновения меня обдало жаром, и снова очень некстати подумалось, что он как-то непростительно хорош собой для маньяка. Те обычно плюгавенькие, а этот очень даже… Или это другой мужик? В камзоле, а не в пуховике, и вроде бы выше ростом, чем тот, с ножом.

Или я все-таки в аду, и теперь мне целую вечность придется удирать от разномастных маньяков?

Я рванулась – мужик держал крепко. Попыталась ударить, но добилась лишь того, что он больно вцепился и в запястье другой руки, притянув к себе. Глаза, полные бешенства, оказались слишком близко, и я уставилась в них, словно кролик на удава. Пошатнулась и упала бы, если бы не впечаталась в мужчину всем телом. Это привело в чувство. Дожила, сама готова на маньяка кинуться! Я снова дернулась, а потом перед лицом возникло что-то, похожее на светящийся фиолетовый туман.

Мужик выругался и выпустил меня. Туман окутал мое тело, устремился к земле, расплескиваясь по могилам. А в следующий миг мне стали безразличны все маньяки на свете, потому что ближайшая могила разверзлась, и из нее воздвигся зомбак.

– Отпусти силу, дура! Хочешь, чтобы сюда вся инквизиция сбежалась? – рявкнул мужик.

Инквизиция? О чем он?

С его рук стекло такое же темно-фиолетовое пламя. Я вскрикнула – тело словно прошил разряд тока. Зомби сложился, снова превратившись в обычного не слишком свежего покойника. Только вот из соседней могилы тоже лез скелет. И еще один зомби вырос за спиной мужчины.

Я заверещала во все горло, на какое-то время вовсе перестав соображать от страха. Нет, трупов я не боюсь – нормальных трупов, которые смирно лежат себе на секционном столе или в холодильнике. Но эти-то ходят! Как-то не успела я к такому привыкнуть, это вам не суправитальные реакции!

Зомби мой вопль не остановил – мертвец потянулся к горлу мужика. Тот то ли почувствовал, то ли понял по моему взгляду, устремленному за его плечо. Не разворачиваясь присел, перекатился в сторону, уходя от лап мертвяка. Еще один сгусток темного пламени – и снова меня дернуло током, правда в этот раз я заметила, как рассеивается туман, тянущийся от моего тела к зомбаку.

Это что, из-за меня они встают? Что за бред?

– Отпусти силу! – снова крикнул мужик. – Или я погашу, и самой хуже будет!

– О чем ты?

Он снова ругнулся, а в следующий миг меня не просто прошило током – а словно бросило на оголенные высоковольтные провода. Тело затрясло в судороге, я бы закричала, но дыхание тоже перехватило. А потом сознание милосердно погасло, прекратив боль.

Снова свет: яркий, электрический. Подняв ресницы, я увидела лицо все того же мужика. Дернулась, но в этот раз он был настороже, перехватил мои запястья. Его нос, к слову, уже не выглядел опухшим. Я так долго провалялась? Хотя нет, следы крови на верхней губе остались, значит, недолго.

Хотя если я в аду, а это местная нечисть, мог и сам по себе восстановиться. Правда, я чувствовала себя непозволительно живой: ныло тело, точно я умудрилась потянуть все мышцы разом, колотилось сердце, и пересохло во рту. Многовато неприятных ощущений для бесплотной души.

Но если я жива – то что вообще происходит?

– Очухалась? – не слишком вежливо поинтересовался мужчина.

Разжал пальцы – я ощутила мимолетное сожаление – выпрямился.

– Кажется, да… Нет. Не знаю.

Над его головой висела… лампочка? Шаровая молния? Яркий сгусток света. Я мотнула головой, пытаясь прогнать глюк. Глюк прогоняться отказался. Висел себе и светил не хуже нашего уличного фонаря. Даже лучше, пожалуй.

Кладбище – точнее та его часть, что попала в круг света – тоже было неправильным. Ни одного креста на холмиках могил, и памятники – не памятники, а просто камни с грубо выбитыми… буквами? Рунами? Надписями?

Я что, еще и читать разучилась?

Зажмурившись, так крепко, что глаза заболели, я попыталась воспроизвести перед внутренним взором надпись. Любую надпись, да хоть собственное имя. Буквы послушно сложились: И-н-г-а. Нет, вроде алфавит помню. Я снова открыла глаза, уставившись на ближайший надгробный камень, испещренный крокозябрами. Нет, это не я разучилась читать, это действительно незнакомый язык.

– Где?.. – простонала я.

– А на что это похоже, по-твоему, на королевский дворец? – ехидно ухмыльнулся мужик. – Другой вопрос, какого рожна тебя сюда понесло.

– Домой шла. – Я ответила прежде, чем успела сообразить, что про дом, кажется, можно больше не вспоминать. Дом остался где-то в заснеженном сибирском городе, а где я сейчас – леший его знает. Как я сюда попала? Что вообще происходит?

Или байки о переселении душ – не такие уж и байки? Да нет, не может быть!

– Ага. Домой, – все так же ехидно проговорил мужик.

Ухватив за локоть, он вздернул меня на ноги так легко, будто я вообще ничего не весила. Я попыталась вырваться, но его пальцы оказались цепкими, словно клещи, а в следующий миг я застыла, потому что через плечо упала коса.

Какая коса, я всю жизнь коротко стриглась! И волосы всегда были черными, а сейчас стали темно-каштановыми. Не веря себе, я ощупала собственное – или уже не свое? – лицо. Поди тут разбери: вроде все на месте, а мое или нет… привыкший узнавать мир на ощупь, наверное, отличил бы. А мне придется дождаться, пока в поле зрения появится хоть захудалое зеркало.

Похоже, я не только не в своем мире, но и не в своем теле. Да что же это делается? Хорошо хоть язык понимаю. Если в происходящем может быть хоть что-то хорошее.

А вдруг я все-таки на том свете? Впрочем, этот мужик не походил ни на черта, ни на ангела. Те, как известно, бесполы, а этот выглядел прямо-таки воплощением тестостеронового самца. На вид – чуть старше меня, лет тридцать пять. Высоченный, широкоплечий, девицы, наверное, гроздьями вешаются. Хотя… Интересно, он на всех женщин смотрит, как Ленин на буржуя, или только я удостоилась такой чести?

– Что, здорово тряхануло? – В голосе мужчины, однако, сочувствия не было, лишь злорадство. – Поделом.

И тут тоже «жила-была девочка – сама виновата»?

Он протащил меня несколько шагов, остановив перед расчерченным на земле кругом, покрытым незнакомыми завитушками. Внутри круга лежал обезглавленный черный петух, за пределами – окровавленный кухонный топорик и грубо сшитая тетрадь.

– Домой, значит, шла. И обронила по дороге.

– Что это? – изумилась я.

– Это у тебя надо спрашивать. – Он поднял с земли тетрадь, раскрыл и с выражением прочел: – А ежели хочешь, чтобы мужчина тебя возлюбил и не смотрел боле ни на кого, то возьми черного кочета и ступай на гробовище…

– Да вы издеваетесь?! – не выдержала я. – Я что, похожа на дуру, за мужиком бегать?

Последнего своего кавалера я выставила из квартиры полгода назад, обнаружив за диваном использованный презерватив – при том, что я сидела на таблетках. Он даже отпираться не стал, дескать, нужно было себя мужчиной почувствовать, а то рядом со мной, лошадью с яйцами, кто угодно импотентом станет. Что ж, теперь он мог чувствовать себя мужчиной сколько угодно и с кем угодно. А я окончательно решила, что от всех этих отношений больше геморроя, чем пользы. Да даже если бы не решила, приворот – допустим на минуту, что подобное существует – редкостная гадость, до которой я не опустилась бы и когда была молодой безнадежно влюбленной дурочкой.

– А что, это по-твоему признак большого ума? – Мужчина потряс тетрадью перед моим лицом. – Переписать невесть откуда невесть какой ритуал, перевранный до неузнаваемости, и потащиться на кладбище посреди ночи, когда…

– Силы зла властвуют безраздельно, – нервно хихикнула я. Надеюсь, светящаяся собака не выскочит. Хотя кто его знает, после зомбаков-то…

– Не вижу ничего смешного, – сухо произнес он. – Я едва сумел упокоить всех, кого ты подняла.

– Я? Подняла?!

Глава 2

– Ну не я же! – продолжал разоряться он. – Я, к твоему сведению, по ночам предпочитаю спать, а не бегать по кладбищам за чокнутыми девицами!

Ну да, наверняка это девицы за тобой бегают. Хотя все равно непонятно, к чему мне эта невероятно ценная информация.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, что не сожрали! Хотя лучше бы сожрали, глупость наказуема.

– Да не поднимала я никого!

– И еще больше повезло, что патруль стражи, увидев мертвяков, сразу помчался ко мне, – не унимался мужчина, словно не услышав. – Если бы сожрали кого-нибудь из добропорядочных горожан, с тобой бы сейчас разговаривала не я, а инквизиция.

Так, где здесь выход из этого дурдома? Спокойствие, только спокойствие…

– Послушайте, – произнесла я, отчаянно цепляясь за остатки здравого смысла. – Я не помню ничего. Вообще ничего. Как я сюда попала? Что вообще происходит?

Он внимательно вгляделся в мое лицо. Я ответила прямым взглядом в глаза. Может, мне и есть что скрывать, но здесь и сейчас я была абсолютно искренна. Пропади оно все пропадом, я действительно ничего не понимаю! Даже на каком я свете. Может, все известные мне религии врали, и загробный мир именно такой? Ночь, кладбище, зомби и очень красивый – и очень ехидный – мужчина с отлично подвешенным языком? Интересно, а все остальное у него тоже неплохо подвешено?

Я мысленно выругалась – нашла о чем думать! Хотя судя по тому, как невольно загорелись щеки при этой мысли, я определенно не мертва.

Он нахмурился.

– Не помнишь?

Я помотала головой.

– Как тебя зовут?

– Инга.

– Семья?

– У меня нет семьи. И никогда не было.

В самом деле. Я выросла в детдоме. Мне повезло – вовремя сообразила, что единственная возможность не спиться и не окончить жизнь на трассе – получить нормальное образование. И еще больше повезло, что хватило ума и упорства поступить в медицинский.

– Не было или не помнишь? – спросил он.

– Не было.

Он снова оглядел меня с ног до головы, кивнул каким-то своим мыслям. Я оглядела себя вслед за ним. Да уж, одежда под стать бедной сиротке. Подол платья истрепался, а башмаки – или как это называется? – сношены так, что, кажется, вот-вот развалятся.

– Где ты живешь?

– Не помню.

– Зачем пришла сюда?

– Не знаю.

Он помолчал, все так же испытующе меня разглядывая.

– Или ты в самом деле притворяешься, или… Нет, похоже все так и есть.

– Прошу прощения?

– Когда дар прорывается спонтанно, не под контролем опытного мага…

Мага?!

– … это опасно прежде всего для самого новичка. Чаще всего, конечно, ничего не происходит – у большинства дар не слишком силен, – объяснил мужчина. – Самые сильные обычно погибают. Иногда – прихватив с собой тех, кому не повезло оказаться рядом, просто потому что не смогли совладать с даром. В твоем случае – пробудить полкладбища без формул, без знаний, на чистой силе… – Он покачал головой. – Потеря памяти – не худший исход.

Выходит, мне опять повезло. Впрочем, я вообще везучая. А вот той, кто жила до меня в этом теле, похоже, не повезло. Впрочем, как сказал этот тип – глупость наказуема.

Интересно, сколько ей было лет? Судя по дурацкому привороту – не так много, но оставалась вероятность и того, что это тело отчаявшейся старой девы. Хотя… я украдкой глянула на свои руки. Обломанные ногти, заусенцы, трещины – похоже, эта женщина зарабатывала на жизнь не головой. Но кожа упругая, и морщин нет.

Я невольно перевела взгляд на кисти незнакомца. Зря. Всю жизнь западала на мужские руки. Крепкие запястья – на одном, чуть выглядывая из рукава поблескивал цельнолитой браслет. Широкие ладони. Длинные сильные пальцы, вот разве что перстней для мужчины, пожалуй многовато. Я разом ощутила себя золушкой, захотелось спрятать руки под передник, на худой конец – в складки юбки. Мысленно выругалась. Очутилась невесть где, кажется, в чужом теле, и переживаю, что выгляжу замарашкой? Как будто сейчас это самая большая моя проблема! На самом деле важно совсем другое:

– И что, из-за какого-то дурацкого петуха я умерла… – я поспешно поправилась. – Чуть не умерла и потеряла память?

Мужчина, кажется, не заметил оговорки.

– Нет, этот глупый ритуал ни при чем. Обычная девчонка вернулась бы домой ждать, когда сработает приворот.

«Девчонка». Значит, и правда, молодая дурочка. Вот было бы обидно оказаться в теле старухи, доживающей свой век. Нет, я не буду об этом думать: если я начну всерьез размышлять о том, что умерла и оказалась в чужом теле, я рехнусь. Невозможно переварить все это не рехнувшись. Буду считать, что так все и должно быть.

– Но в твоем случае… Темнота, кладбище, кровь, волнение… выплеск эмоций, пробудивший дар. Вот и результат. – Он буркнул себе под нос. – Я еще спрошу у Клауса, почему его подчиненные мышей не ловят.

– Прошу прощения? – не удержалась я прежде, чем вспомнила про любопытную Варвару и ее печальный конец.

– Инквизиция должна была найти тебя и привезти в университет. Чтобы пробудить дар – осторожно, под контролем наставника – а там либо учить, либо запечатать. – Он вздохнул. – Ничего не поделаешь, опять все самому. Пойдем.

– Куда? Зачем?

И вообще, приличные девушки не шастают ночами невесть куда в сопровождении незнакомых мужчин. Хотя приличные девушки ночами и петухов не режут…

С другой стороны, может, не потащись эта дурочка на кладбище, я бы умерла с концами. А так, похоже, второй шанс. Хотя мне и на прежнюю жизнь было жаловаться грех. Вот разве что с пресловутым женским счастьем не складывалось – но с моим анамнезом едва ли могло сложиться. Откуда детдомовской девчонке знать, что такое нормальная семья?

– Отвезу в общежитие университета. До утра, надеюсь, ты больше никого не поднимешь. А там запечатаем дар, будешь жить дальше, как жила до того.

Как жила до того, я точно не буду. Остаться одной в чужом мире, без памяти, в смысле без памяти об этом месте? Долго ли протяну? Да я даже не найду, где мой дом… точнее, где жило это тело раньше! Я же ничего тут не знаю…

Я снова покосилась на обтрепанный подол и сбитые башмаки. Нет, этот вариант меня не устраивает! Никаких запечатываний!

– Вы сказали «запечатывают или учат». Я могу выбирать?

Если дар – это магия, какая дура по доброй воле от нее откажется? И все же некоторых «запечатывают». Интересно, почему? Не нравится дар? Или чтобы не наворотили дел, не справившись с обучением? А вдруг учеба – платная, и «запечатывают» тех, кому она не по карману? Это вероятней всего. И если так, я крепко влипла.

– Выбирать? – мужчина приподнял бровь. —Твой дар – темный. Мертвые. Хочешь провести всю оставшуюся жизнь среди трупов разной степени свежести?

– А чего такого-то? – удивилась я.

Нет, в самом деле, чего особенного? Это моя работа, вообще-то… была. Вот платное обучение – это действительно страшно. У той, чье тело мне досталось, нет денег на приличные башмаки и незалатанное платье, значит, на университет и подавно. Меня выставят, и я останусь бомжихой. Где жить? На что? Как? В незнакомом и непонятном мире я окажусь беспомощней слепого щенка!

Мужчина подобрал отвисшую челюсть, а потом снова схватил меня за руку и поволок вглубь кладбища. Остановился над развороченной могилой, дернул за руку так, что я едва не свалилась на мертвеца.

– Вот. – Сказал он, указывая на труп, который совсем недавно пытался его ухватить. – Это еще не худший вариант. Нравится?

Я пожала плечами. Выглядит и пахнет, как и полагается трупу на этой стадии разложения – навскидку я дала бы ему неделю. Но действительно далеко не худший вариант.

– Нравиться здесь нечему, конечно. – Как же его убедить? Нужно его убедить, иначе мне конец! Хорошо, голос не дрожит, может, снаружи и не видно, как меня трясет от одной мысли, что в самом деле у меня отберут дар и вышвырнут на улицу. – Но и поводов падать в обморок не вижу. Все мы такими будем, в конце концов.

Он хмыкнул.

– Я – нет. Я в завещании велел себя кремировать…

Завещание? В твоем возрасте?

Он снова хмыкнул.

– Ладно, допустим, у тебя в самом деле крепкий желудок. Но есть еще одно. Ты – девушка. Смазливая – с такими личиком и фигуркой найдется тот, кто возьмет замуж и без приданого. – Голос его звучал при этом так, словно он не со «смазливой» девушкой разговаривал, а теорему Пифагора пересказывал. – И ты в самом деле предпочтешь общение с мертвяками семье и детям?

Какая семья? Какие дети? Тут под мостом бы не сдохнуть! Но вместо того, чтобы объяснять это и упрашивать, я брякнула – не иначе, как на нервах:

– А что, одно другому мешает? Маги дают обет безбрачия?

Мужчина расхохотался. Да так искренне и заливисто, что я сама едва не рассмеялась вслед за ним. Вот теперь, когда он не злился и не ехидничал, стало видно, что улыбка у него просто невероятная. Смотрела бы и смотрела. Да и сам он очень даже…

– Нет… Еще как нет. И женщин-магов немало. – Он посерьезнел. – Но ты – некромант. Более того, ты – единственная за последние сто лет женщина – некромант. От парней-то девчонки шарахаются…

От тебя-то? С таким лицом? С фигурой греческой статуи, которую и одежда не скрывает? Да ладно!

– А на тебя и вовсе будут смотреть как на… – Он помедлил, подбирая слова.

– Как на бородатую женщину из цирка уродов? – подсказала я.

Мужчина усмехнулся.

– Понимаешь, значит.

Я кивнула. На меня всю жизнь так смотрели – не привыкать.

– И все равно хочешь учиться?

– Да. Очень. Если только смогу заплатить

Учеба – это шанс оттянуть момент, когда я окажусь на улице совсем одна. Да и вообще, в любом мире лучше работать головой, чем руками. А к тому, что на меня смотрят, как на ненормальную, я привыкла. Женщина-судмедэксперт едва ли лучше женщины-некроманта. Но что поделать, если общаться с себе подобными я так и не научилась? Нормальному врачу приходится очень много общаться – и далеко не всегда с адекватными людьми. Так вот и вышло…

– Платить не придется, но, если справишься с дипломом, нужно будет пять лет отработать на корону, – прервал мои мысли мужчина.

Я выдохнула, едва не перекрестившись на радостях. Да плевать, что и тут придумали распределение выпускников. Время летит быстро, порой – даже слишком быстро.

– Щедро, – не удержалась я.

Интересно, кто это у них тут нашелся такой продвинутый, что додумался до бесплатного образования за казенный счет? Еще интересней, есть ли тут общежития и стипендии? Если нет, то у меня по-прежнему проблемы… Подумаю об этом потом. И так себя накрутила. Когда буду знать точно – тогда и стану думать, что делать.

– Это все равно дешевле, чем восстанавливать разрушенное теми, кто не совладал с даром. Да и выпускнику, задолжавшему короне, можно платить меньше.

Мужчина снова внимательно оглядел меня с ног до головы, и я все-таки спрятала руки в складки юбки. Поежилась под цепким оценивающим взглядом. Молчание затягивалось, становилось таким невыносимым, что, казалось, сгустился даже воздух, мешая дышать. Что он решит? Что мне делать?

– Что ж, разрешите представиться. – Он коротко поклонился, и я, наконец, смогла вдохнуть. – Винсент Оркан, профессор некромантии и ваш будущий наставник. Пойдемте, коллега, я вас провожу.

– Будущая коллега. – Я вернула поклон, надеясь, что все сделала правильно. В меде нас тоже называли «доктора» и на «вы», хотя не все доучились до выпускных госов. И все же стоило уточнить.

– Это неважно.

– Имя вы уже знаете, фамилию я не помню.

– Судя по вашей одежде, фамилии у вас и нет, как и у всех из низших сословий. – Он жестом пригласил меня следовать за собой. – Ничего страшного, к диплому придумаете. Если дотянете до него.

Да назло тебе диплом получу! Даже если сутками придется зубрить!

Шагал он стремительно, точно торопился покинуть это место, я со своими юбками едва за ним поспевала. Надеюсь, тут женщинам позволены брюки, хотя бы магам. Это ж невозможно, то и дело спотыкаться, наступив на подол!

– Вы всегда так неуклюжи? – поинтересовался профессор, в очередной раз подхватив меня под локоть и не позволив ткнуться носом в могильный холм.

– Нет, только после того, как меня вырубят, – огрызнулась я.

Он не остался в долгу:

– Никто вас сюда на аркане не тащил, так что сами виноваты. И потеря памяти – не оправдание. Образ мыслей-то остался прежним. Чувствую, вы еще доставите мне хлопот.

Глава 3

Кажется, это чувство взаимно. Но выбирать не приходится. Либо усердно учиться и сделать новую жизнь по крайней мере терпимой. Либо оказаться на улице, среди незнакомых людей «низших сословий».

Нужда меня не слишком пугала, еще с полуголодных студенческих времен я умела обходиться немногим. Но если жизнь здешнего простонародья похожа на то, что было в нашем мире – а с чего бы ей быть непохожей – то перспективы у меня незавидные. Даже если удастся как-то устроиться, придется работать от рассвета и до заката. Выйти замуж за того, на кого укажут – и скажи спасибо, если лупить будет только по праздникам, а не каждый день. Родить дюжину детей, половину похоронив во младенчестве, и умереть от очередных родов или какой-нибудь чахотки. Так себе будущее.

Значит, придется как-то искать общий язык с этим профессором. И постараться им не увлечься… или не убить.

За воротами кладбища оказалось полно народа. Правда, вели себя все слишком тихо и на зевак вовсе не походили. Внимательные лица, настороженные позы. Кирасы, шлемы, дубинки. Стража? Десятка два. Ничего себе, похоже я – то есть та девица, которая теперь я – действительно наделала немало шума.

При нашем появлении все заметно расслабились.

– Все в порядке, капитан, беспокоиться больше не о чем, – сказал профессор, обращаясь к седоусому крепышу с внимательным взглядом.

– Деваха, что ли, такого переполоха наделала? – поинтересовался тот.

– Это неважно, – отрезал Винсент. – Отправьте кого-нибудь перезахоронить упокоенных. Если явятся безутешные родичи с претензиями, посылайте их лично ко мне.

– Да они, только услышав «профессор некромантии», в обморок падают. – Капитан обернулся к своим людям. – Ты и ты – караулите у входа. Ты, ты и ты – вытащите из ямы…

Его слова перекрыл стук копыт и грохот колес подъехавшей кареты. Дверца распахнулась, и выскочил брюнет лет сорока, состоявший словно из одних острых углов. Обтянутые кожей скулы, запавшие глаза под кустистыми бровями, торчащий подбородок. Не кормят его, что ли? Но двигался он уверенно и быстро, видимо, просто такое астеничное сложение. Везет же некоторым, никакие диеты не нужны…

– Что здесь происходит? – рявкнул он.

– Доброй ночи, генерал-инквизитор. – Профессор поклонился, как мне показалось, довольно небрежно. Угловатый, поджав губы, вернул поклон.

Похоже, это и есть тот самый Клаус, подчиненные которого мышей не ловят. И зачем его сюда принесло?

Винсент, меж тем, продолжал:

– Вы зря утруждались, явившись лично. Всего лишь спонтанное пробуждение дара. Впрочем, вы можете послать ваших подчиненных ликвидировать последствия. Не страже же могилы копать?

Угловатый хватанул воздух ртом.

– И тем более не инквизиторам!

– Глупость наказуема. – Кажется, это была любимая фраза Винсента. – Если ваши люди не смогли вовремя выявить потенциального мага, пусть они и ликвидируют последствия.

– Вы хотите сказать, дело в этой… – Инквизитор посмотрел на меня, точно на раздавленную лягушку.

– Дело в том, что кто-то слишком редко заглядывает в ремесленный квартал! – припечатал профессор. – Второе спонтанное пробуждение за полгода. Хорошо, мертвецам уже ничего не повредит, а помните, сколько жертв было в прошлый раз?

Интересно, местная инквизиция в самом деле мышей не ловит, или профессор просто нарывается, разговаривая с инквизитором в таком тоне? Земные коллеги угловатого быстро бы вспомнили про «ворожею не оставляй в живых». Но можно ли называть магию ворожбой? Нет, пожалуй, о тонкостях значений слов я подумаю в другой раз. Тем более что одному господу богу известно, как все это звучит на местном языке. А пока лучше молчать и слушать, прикинувшись ветошью.

Угловатый меж тем решил сменить тему.

– А вы-то что здесь делаете?

Профессор фыркнул и выдал:

– Что некромант делает на кладбище? Прогуливаюсь. Дышу ночным воздухом. Упокоиваю поднятых.

– Поднятых? – Инквизитор снова посмотрел на меня. – Тогда девка едет со мной.

Мне захотелось спрятаться за спину Винсента. Слишком уж нехорошим был этот взгляд.

– С чего бы? – поинтересовался профессор.

– Женщин-некромантов не бывает. Значит, либо она кого-то покрывает, либо она ведьма.

Час от часу не легче! Вот же принесло этого… инквизитора! И чего ему ночами не спится?

– Вам следовало бы лучше учить историю. Ханна Мальмас. Ребекка Сворн. Каисса Грай. Продолжать?

– Все это дела давно минувших дней. А в этом веке…

– А в этом веке вы упустили возможность пообщаться с единственной некроманткой, вовремя не выявив дар. Девушка теперь – моя забота, Клаус. Моя и университета. – Профессор снова поклонился и в этот раз поклон выглядел издевательски-изящным. – Доброй ночи, генерал-инквизитор. Точнее, того, что от нее осталось.

Он подхватил меня под локоть и повлек прочь. Я не сопротивлялась. В голове теснилось слишком много вопросов. Что принесло сюда инквизитора? Почему именно его? «Генерал-инквизитор», похоже, не из последних – или здесь принято дергать начальство на любое ЧП? Университетский профессор – тоже не мелкая сошка… Что теперь будет со мной? В нашем мире внимание инквизиции ничего хорошего не предвещало. Да и вообще – что теперь будет?

Винсент привел меня к карете, стоявшей метрах в ста от входа на кладбище. Кучер вскинулся, сонно заморгал, оказавшись в круге света от шара, все еще висевшего над головой мага. Я позавидовала его хладнокровию: дрыхнуть, когда совсем рядом бродят зомби! Возница соскочил с козел, с поклоном отворил дверь.

– Прошу вас, – сказал профессор, протягивая руку.

Я замешкалась, не понимая, чего он от меня ждет.

– Обопритесь на мою руку и забирайтесь в карету.

Я подобрала юбки. Взгляд Винсента метнулся к моим ногам, и я поняла, что, кажется, снова оплошала, задрав подол почти до колена. Едва коснулась его руки и тут же отдернула свою, взлетев в карету.

– Пересядьте, – сказал профессор. – Дама едет спиной к кучеру, мужчина—напротив.

Ну вот далась ему такая ерунда! Какая разница, кто где сидит? И без того голова кругом идет!

Винсент устроился напротив, беззастенчиво меня разглядывая. Я окончательно смешалась под его взглядом – слишком пристальным, слишком заинтересованным. Он вдруг ободряюще улыбнулся.

– Вас никто не учил этикету, так что первое время ошибки простительны. Не обращайте внимания, если кто-то из студентов начнет кривить нос. Но постарайтесь разобраться быстрее.

Я мысленно застонала. Разве без этого мне будет нечему учиться? Я дома-то кое-как запомнила, что, встретив на улице знакомого, девушка должна здороваться первой, а, знакомя, наоборот первого должны представлять мужчину. Нет, я не вытирала нос рукавом и не ковыряла ножом в зубах, но зачем держать в голове кучу глупых условностей? А тут, наверное, свод правил потолще «Войны и мира».

– Постараюсь. – Смиренно согласилась я, вовремя вспомнив, что нечего делать в чужом монастыре со своим уставом.

– В университете этикет преподает Йон Стерри. Отдельные уроки, для таких как вы.

– Из низших сословий? – уточнила я.

Профессор кивнул.

Значит, это не он зануда, помешанный на правилах приличия, а здесь действительно много внимания уделяют этикету. Похоже, мне повезло с телом – от простолюдинки никто не будет ждать изысканных манер, окажись я в теле леди, вызвала бы подозрение с самого начала. Впрочем, я и так, кажется, привлекла ненужное внимание.

К слову, о манерах Знакомство не слишком задалось, но, может, еще получится что-то исправить?

– Простите, что ударила вас. Я… – И что ему сказать, спрашивается? «Простите, сразу после смерти я обычно плохо соображаю?» – Это вышло случайно.

С лица профессора сбежала вежливая улыбка, голос зазвенел металлом..

– Я бы сказал, что это выглядело очень даже намеренно. Но, поскольку вы не мужчина, извинения принимаются.

А парню он бы морду набил в ответ? Хотя кто знает, какие тут нравы. Говорят, в средневековых университетах диспут с преподавателем вполне мог закончиться дракой. Я представила себе, как выглядела бы подобная защита диплома – в прямом смысле защита! – в наших реалиях и проглотила неуместный смешок. Но, похоже, он отразился у меня на лице, потому что тон профессора стал еще холоднее, так что у меня самой по загривку озноб пробежал.

– Но повторять не советую.

Надо было промолчать, послушно кивнув, но язык мой – враг мой. В конце концов, я просто хотела извиниться, и меня же за это тыкают носом, как щенка в лужу!

– Это вряд ли. Обычно я бью мужчинам морды, только если они первыми распускают руки.

Профессор оглядел меня с ног до головы, да так, что я разом вспомнила про обтрепанный подол, потрескавшуюся кожу ботинок и намертво въевшуюся грязь вокруг ногтей. И все же мелькнуло в его взгляде что-то…

– И не надейтесь. Я не сплю со студентками.

Я разозлилась. На этого самовлюбленного типа, на себя, давшую ему повод для насмешек.

– Предпочитаете студентов?

– Предпочитаю взрослых умных женщин, которых не интересует отметка в дипломе, или что я могу замолвить словечко их наставнику.

Ну да, взрослых женщин интересует не зачетка, а кое-что посущественней. Я вернула ему долгий оценивающий взгляд, только сейчас обнаружив на шее профессора тяжелый на вид медальон в форме вороньего черепа, а цепочка, выглядывающая из раскрытого ворота рубахи, пробуждает в памяти незабвенное «златая цепь на дубе том». А еще перстни, браслет… Зачем ему столько побрякушек? Пыль в глаза пускать?

– Взрослых? – съехидничала я. – Ум не всегда приходит с возрастом.

– Да, в вашем случае очевидно, что возраст придет один, потеряв ум где-то по дороге. Вы не забыли, что еще официально не оформлены в качестве студентки?

Я прикусила язык. С него станется высадить меня из кареты прямо сейчас. Но извиняться не стала – один раз попробовала, и что? Только хуже сделала. Поэтому я просто молча опустила взгляд, изображая паиньку. Но профессор не унимался.

– Еще вопросы будут? Или вас интересуют только, – его взгляд остановился на моих губах, – мои постельные предпочтения?

Чего ты на меня так взъелся? Конечно, расквашенный нос никому не добавляет доброты, но ты ж его, похоже, сам залечил. Да и к тебе в студентки я не напрашивалась, ну, то есть напрашивалась, конечно, но я же не знала, что к тебе. И ты вполне мог отказаться, если уж я тебе так не нравлюсь!

И все же вопрос у меня был. Точнее, вопросов была куча, но один вертелся прямо-таки на кончике языка.

– Инквизитор обозвал меня ведьмой. В чем разница между ведьмой и магом?

Потому что если меня сочтут ведьмой и обойдутся со мной так же, как в нашей реальности – с ними, ядовитый язык Винсента станет ерундой, не стоящей внимания.

Профессор моргнул, словно этот вопрос застал его врасплох.

– По большому счету ни в чем, – произнес он, помолчав. – Но дар ведьм связан с кровью. Если стихийники черпают силу в, естественно, стихиях, некроманты – в смерти, ведьмам… или ведьмакам нужно пролить кровь.

– И? Что в этом плохого?

Лаборанты, вон, каждый день кровь «проливают». Хирурги те же.

– Сколько крови в одном человеке?

В тоне его было что-то такое, настолько типично преподавательское, что я ответила прежде, чем подумала:

– Семьдесят семь миллилитров на килограмм массы тела у мужчин и шестьдесят пять у женщин. Плюс-минус десять процентов.

У профессора отвисла челюсть. Я мысленно хлопнула себя по лбу. Что-то отличало Штирлица от окружающих – то ли строгий взгляд, то ли волочащийся следом парашют…

– Интересные знания гуляют в ремесленных кварталах, – проговорил Винсент, вернув дар речи. – Очень интересные…

Глава 4

Я захлопала ресницами, изобразив самое глупое выражение лица, на которое была способна.

– Не знаю, откуда я это знаю… В смысле, я знаю, что ничего подобного не знаю…

– Так сказал один философ, – хмыкнул профессор.

– Правда? – Я снова похлопала ресницами.

Только не говори, что у вас тут был свой Сократ. Или у дураков мысли сходятся?

– Так откуда вы взяли это число? – Его взгляд на миг расфокусировался, точно профессор что-то подсчитывал в уме. – Да, примерно так и выходит.

– Прошу прощения?

– Целители говорят, в человеке пять литров крови, – пояснил он. – По вашим формулам…

– Они не мои! – пискнула я, прикидывая, не сигануть ли из кареты на ходу. Но куда я пойду и что буду делать, если сбегу?

– Хорошо, по не-вашим формулам получается примерно то же, что говорят целители. Плюс-минус десять процентов. Откуда вы их взяли?

Из учебника по физиологии кровообращения, кажется. Хотя, нет, столько лет бы я цифры в памяти не удержала. Значит, относительно недавно лазила в справочник. Да, точно, пересмотрели с приятельницей старый ужастик и поспорили, может ли с одного человека натечь ведро крови. Я и полезла в справочник, чтобы подтвердить свои слова. А вот в какой именно…

– Не помню, – проговорила я, уставившись на Винсента совершенно честными глазами. – Правда, не помню.

Он смерил меня задумчивым взглядом.

– Хорошо, поверю. Так возвращаясь к ведьмам. В человеке около пяти литров крови, но смертельная кровопотеря наступает гораздо раньше. И даже не смертельная, но регулярная ничем хорошим не заканчивается. Понимаете, к чему я клоню?

– Чужую кровь использовать выгоднее. Но что в этом плохого, если она отдана добровольно?

В конце концов, в нашем мире донорская кровь спасла немало жизней. И чтобы ее получить, никто не отлавливает жертв в темной подворотне.

– Не пойму, то ли вы глупы, то ли просто наивны, то ли зачем-то морочите мне голову.

И то, и другое, и третье. В смысле, я не считаю себя гением, а в этом мире и вовсе на положении новорожденного. И совершенно точно морочу тебе голову. Получается, правда, так себе. Видимо, слишком много сегодня на меня свалилось, совсем не соображаю.

– Крови, которую безопасно способен отдать доброволец, может и не хватить. К тому же силы всегда мало. И всегда велик соблазн получить еще – уже недобровольно.

– И только? – не изумилась я. – Дело только в возможности? Этак всех мужчин можно сажать за… – Я осеклась, но профессор понял, расхохотался.

Да что ты будешь делать, рот мне себе зашить, что ли? Но не в жизнь не поверю, будто сильных мира сего волнуют потенциальные жертвы. Да любая власть построена на гекатомбах жертв. Всегда есть преступники и другие неугодные. Есть войны. Сколько силы может получить маг крови – если говорить привычным мне языком – на поле боя, где сходятся сотни людей с каждой стороны? А некромант? Если их – наша – сила связана со смертью, не получается ли…

– А некромантам тоже нужны жертвы? – спросила я. – Я на это не подписывалась!

Цель, может, и оправдывает средства, но я пока не дошла до той степени отчаяния, когда убивают ради куска хлеба.

Профессор перестал смеяться.

– Нет. Смерть – естественная часть мира, как стихии. В этом городе каждый день умирает не один человек. Про животных даже и говорить не стоит.

Я выдохнула. Нет, наверное я смогла бы убить… Того же маньяка, который меня зарезал, прикончила бы без сожалений. Но одно дело – защищать свою жизнь, а другое – хладнокровно умертвить кого-то ради неких абстрактных благ.

– Возвращаясь к ведьмам. Дело не только и не столько в возможных жертвах – хотя именно обескровленные трупы породили легенды о вампирах. Ведьмам не прощают способности к ментальным воздействиям.

Я кивнула – да уж, мало кто согласится терпеть рядом человека, способного вмешаться в твой разум, и неважно, напрямую он на него влияет или просто читает твои мысли. Поймала на себе внимательно-заинтересованный взгляд профессора и торопливо спросила:

– А что это значит – мен-таль-ным?

– Способность внушить свои мысли. Подчинить другого и заставить делать то, что надо – причем так, что жертва будет уверена, что поступает по собственному разумению.

Я присвистнула, забывшись. Да будь носитель таких способностей хоть святым, никто не поверит, что он не пустит их в ход. Шарахаться начнут сильнее, чем от прокаженных. И при таком раскладе рано или поздно озвереет кто угодно. Если человеку все время говорить, что он свинья, в конце концов он захрюкает.

– Да, это практически неограниченная власть. – подтвердил мои мысли профессор. – Так что сейчас непробудившихся запечатывают без разговоров.

– А если дар проявился?

– Запечатывают или казнят. Зависит от того, удастся ли доказать, что использовалась чужая кровь или было вмешательство в чужой разум.

– Как можно доказать вмешательство в чужой разум, если сама жертва считает, что действовала по собственному желанию?

– Мы – в смысле, некроманты – можем, для этого есть специальные заклинания. Но часто нас даже не зовут, инквизиторы приходят к выводу, что заверения того, кто считает, будто пострадал от ментальной магии, достаточно убедительны.

Тогда я заранее сочувствую тем, чей дар успел проснуться. Поди докажи, что ты не верблюд.

– Поэтому инквизитор так вами заинтересовался. – Винсент тонко улыбнулся. – Не беспокойтесь. Студенты подсудны только совету университета.

Это намек такой? Дескать, веди себя хорошо, чтобы не вылететь, иначе отправишься к инквизитору? Да я-то не против вести себя хорошо, но ведь не получается! И не может получиться, если совсем уж честно. Паиньке в детдоме не выжить, а то, что из меня выросло, умеет находить общий язык только с телами на секционном столе, да с редкими, такими же… своеобразными людьми.

– Да и ваш дар, очевидно, не кровь, – заключил профессор после долгой паузы, похоже, насладившись моей растерянностью.

Надо что-то делать с лицом. Никогда не умела справляться с эмоциями, но если дома это ничем особенным не грозило, кроме репутации несдержанной особы, у которой что на уме, то и на языке, то здесь неумение скрывать чувства может очень плохо кончиться. Лучше бы вместо этикета в местном университете преподавали что-нибудь типа «Держим морду кирпичом: базовый курс». Или «Как вежливо улыбаться, когда хочется кого-нибудь убить». На худой конец, какие-нибудь техники актерского мастерства, чтобы скрывать выражение лица. Мечтать не вредно.

Может быть, профессор хотел добавить что-то, но карета замедлила ход, а вскоре и вовсе остановилась. Дверца распахнулась. Винсент выбрался наружу и подал мне руку. Кажется, в этот раз мне удалось сделать все, как надо – и не задрать юбки, и не запутаться в них, и не слишком сильно навалиться на него. Правду говоря, я вообще его едва коснулась.

– Благодарю вас.

Винсент одобрительно кивнул. Значит, я и в самом деле сделала все правильно. Почему-то это микроскопическое достижение наполнило меня радостью. Ничего, прорвемся, где наша не пропадала!

Высокие ворота с коваными завитушками распахнулись по мановению руки профессора.

– От заката и до рассвета студенты должны быть в своих комнатах или, по крайней мере, на территории университета, – пояснил он, жестом предлагая мне следовать за собой.

В своих комнатах? Значит, тут есть общежитие! Я едва не запрыгала от радости.

– Но сегодня вы со мной, так что ворота вас пропустят. – я шмыгнула за ним и створки захлопнулись за спиной. – На будущее имейте в виду: не успеете до заката – будете ночевать в городе. Если найдете где.

– А зимой, когда день короткий? – поинтересовалась я.

Не знаю, как здесь, а в наших широтах зимой в четыре вечера уже сумерки, а в пять темно хоть глаз выколи.

– Ворота зачаровывали не на время по часам, а на ход солнца по небу. Днем, чтобы их открыть, достаточно прикосновения, ворота чувствуют магию. В темноте они открываются только преподавателями.

Значит, зимой за них лучше не соваться. Но интересно, с точки зрения ворот, что отличает преподавателя от студента? Какой-то ритуал? Амулет? Амулет можно попробовать стащить… Ладно, не самая моя большая проблема сейчас. Может, мне и вовсе нечего делать в городе.

За воротами оказался парк, кроны деревьев и кусты светились, словно ветки были обмотаны множеством светодиодных лампочек. Прямо Новый год, только снега не хватает. Винсент погасил свой светящийся шар или как он там назывался.

– Вон там наш факультет, – указал профессор куда-то в темноту между деревьями. – На самом деле «факультет»– это громко сказано. Один профессор, один преподаватель без степени, пара лаборантов и дюжина студентов. Первокурсников четверо, считая вас.

Так мало? На нашем потоке в меде было сто двадцать человек. Хотя… В интернатуру пришло трое. Так что тут, получается, даже больше.

– А сколько в стране университетов? – полюбопытствовала я.

– Одного более чем достаточно. Почему вы интересуетесь?

– Пытаюсь понять, четыре первокурсника – это много или мало.

– У целителей в этом году тридцать с небольшим. У стихийников полсотни. Некромантия – редкий дар…

И этот редкий дар ты хотел запечатать, даже не спросив? Вот так разбрасываться потенциальными коллегами? Или конкурентами? Если второе, то понятно. Хотя нет, если бы ты боялся конкурентов, не стал бы преподавать.

– …мне было бы жаль его запечатывать, – продолжал профессор, словно опять прочитав мои мысли.

– Тогда зачем вы мне это предложили?

– Вы – женщина, – сказал он, будто это что-то объясняло.

Снова-здорово! Да, женщина, но это не значит, что меня интересуют только платьишки и бусики. У меня еще и голова есть, и не только чтобы в нее есть.

– Но ведь заклинания творят не… – Я помедлила, подбирая мало-мальски приличные выражения. – Не тем органом, которого у меня нет и не будет?

Винсент смерил меня долгим взглядом, от которого сами собой загорелись щеки. Я опустила глаза, мысленно проклиная свой длинный язык.

– Будь это так, ваш дар пришлось бы запечатать. – Лицо профессора оставалось совершенно серьезным, но в голосе заискрились смешинки. – Все проще. Лет пять назад инквизиторы привезли к нам девушку с даром некроманта. Она рыдала всю дорогу, а когда я решил с ней поговорить, упала в обморок.

И он решил, что я такая же трусиха?

– Да и мой предшественник рассказывал что-то подобное. – Профессор стал серьезным. – Вы еще не поняли? Нас боятся. Людям вообще свойственно бояться смерти и не хотеть лишний раз сталкиваться с тем, что о ней напоминает, это нормально. И если мужчина способен заглянуть смерти в лицо, то женщина…

Вообще-то в нашем мире покойников обмывали и обряжали женщины. Так что зря ты так.

– Потому я полагал, что и вы откажетесь.

– И ошиблись.

– Это мы увидим завтра, на практическом занятии.

Да не дождешься! Хотя я могу и не справиться. Вот будет обидно.

– К слову о занятиях. Много мне придется догонять?

– Вам повезло, прошло лишь две недели с начала учебного года. Пока студенты лишь изучали теорию и учились чувствовать дар.

С одной стороны – повезло. С другой…

– Я сейчас в себе никакого дара не чувствую.

С другой стороны, и что тело не мое, я тоже не чувствую. Если бы не коса, перекинутая на грудь, да зудящая где-то на краю сознания мысль – а какая я теперь? «Смазливая» мне ничего не говорит. Красота в глазах смотрящего, да и вообще… Но пока в моих руках не окажется хоть захудалого зеркала. придется подождать.

Или так и должно быть – не сознавать чужое тело чужим?? Мозг-то, то есть нейроны и все причитающееся, тоже не мой. Жаль, что никто исследований не проводил, я бы почитала.

– Вы же не чувствуете каждую минуту, как бьется сердце. И как дышите —тоже, если специально не обращаете на это внимание. Так и с даром, вы его не чувствуете, пока к нему не обращаетесь. Но об этом завтра. – Винсент глянул на небо. – Точнее, уже сегодня утром.

Интересно, он со всеми студентами так возится? Наверное, с чего бы ему менять привычки ради меня. Может, у них тут положено носиться с первокурсниками, как с писаной торбой.

Глава 5

Профессор остановился у длинного трехэтажного здания, в котором не светилось ни огонька. Постучал в дверь. Потом еще раз, сильнее.

– Кого там нечисть носит? – донеслось с другой стороны.

– Дэгни, открывай! – рявкнул Винсент.

Заскрежетал засов, дверь отворилась, явив дородную особу в платке. На миг мне показалось, что я вернулась в детство и снова стою перед «нянечкой» Александрой Ивановной. Нет, лица у этих женщин были разные. А выражения их точно лепил один скульптор.

– Ой, профессор, какими судьбами к нам? – Тетка расплылась в заискивающей улыбке. Перевела взгляд на меня и рявкнула: – А ты чего шляешься среди ночи, нормальных людей будишь!

Я дернулась, голова сама собой втянулась в плечи в ожидании затрещины. Заставила себя распрямить спину. Хватит! Я взрослая, и прекрасно понимаю, что такие тетки просто пытаются самоутвердиться за счет тех, кто не может ответить. Я – смогу, если понадобится.

Не понадобилось.

– Она здесь среди ночи потому, что я так велел, – холодно заметил профессор. – Приведи Ханну, и чтобы одна нога здесь, другая там.

– Так спит… – начала было мегера и осеклась под его взглядом. – Сейчас позову. А вы не стойте на пороге, заходите, садитесь, вот, чайку, может, соорудить…

– Приведи Ханну. Немедленно.

Тетка испарилась со скоростью, удивительной для ее комплекции. Мы остались в небольшом холле. У одной стены стояла кушетка на резных ножках, в противоположной было прорезано окошко, за которым маячили стол и еще одна кушетка. Похоже, студенческие общаги во всем мире одинаковые.

Профессор садиться не стал, я тоже осталась стоять. Хотела по привычке подпереть спиной стену – кто знает, сколько придется ждать? – но профессор держался прямо, точно на плацу, и я не стала рисковать. Встала неподалеку, блуждая взглядом по нехитрому интерьеру.

– Дэгни – сторож, – пояснил Винсент, хотя я ни о чем не спрашивала. – Ханна – смотрительница общежития. Она будет решать, где вам жить, и расскажет, что дальше.

Он подавил зевок. Ну да, глубокая ночь. У меня и самой глаза слипались, хотя совсем недавно казалось, что сегодняшних – или уже вчерашних? – впечатлений хватит, чтобы лишить меня сна по меньшей мере на неделю.

– Я могу дождаться смотрительницу и сама, – сказала я. – Вы и без того очень много для меня сделали.

Не то чтобы меня сильно заботил профессорский сон, но многие мои знакомые с недосыпа становились придирчивыми и раздражительными. Не лучшие качества для наставника. Тем более, что сделал он для меня действительно немало. Не отдал инквизитору, в университет сам привез, возится теперь…

Он покачал головой.

– Пока вы – моя ответственность. – Из коридора донеслись шаги, и профессор добавил: – А вот и Ханна. Не переживайте, еще немного, и я избавлю вас от своего общества. По крайней мере, до утра…

Ну и как вести себя по-человечески, если стоит хоть чуть расслабиться, и он сразу начинает говорить гадости?

– …завтра в восемь встретимся на занятиях, – закончил профессор и обернулся к вошедшей.

О таких как Ханна говорят «слона на скаку остановит». Высокая, крупная, не толстая, а именно крупная, этакая валькирия, только копья не хватает. Но когда она мне улыбнулась, на какое-то мгновение показалось, что проблемы закончились, и все обязательно будет хорошо.

– Профессор? – Ее поклон оказался полон достоинства. – Чем обязана?

– Ханна, устройте мою новую студентку, пожалуйста.

Ее брови взлетели на лоб.

– Вашу студентку? – Она выделила голосом первое слово.

Да уж, умею я выбирать специализацию. Хотя тут я ничего не выбирала, само так вышло.

– Именно, – подтвердил Винсент.

– Тогда ей понадобится отдельная комната.

– Ей прежде всего понадобится бесплатная еда и одежда…

Мне захотелось шмыгнуть в темноту и не отсвечивать, пока он не уберется. Да что со мной такое? В студенчестве я многажды штопала джинсы и ставила разноцветные заплаты на локти свитеров, считая это своего рода вызовом. Так почему я сейчас не знаю, куда деться от стыда за свою – да даже не свою! – бедность? Привыкла быть взрослой самодостаточной женщиной? Или дело в чем-то другом? Точнее, в ком-то?

– …отдельная комната ей не по карману.

– Спасибо, профессор, я это обдумаю, – вежливо, но твердо, произнесла Ханна. – Не смею вас больше задерживать.

Он поклонился ей, кивнул мне и удалился.

– Пойдем, деточка, – улыбнулась Ханна. – Как тебя зовут?

– Инга. Только… – Я замялась. – Мне в самом деле нечем платить за комнату.

– Пойдем, – она повлекла меня за собой. – Не ты первая, не ты последняя, кто попадает к нам без гроша в кармане.

Я шагала вслед за ней по лестнице, размышляя, как на самом деле здесь называется то, что мой разум воспринял как «грош» и слушала пояснения. Для таких, как я, комнаты бесплатны, правда, они на четверых. По одному, а порой и в одиночку в нескольких комнатах (если не считать прислуги) живут отпрыски богатых родителей, готовых щедро платить за то, чтобы деточке не мешали заниматься никакие соседи. По иронии в ее голосе я поняла, что это скорее деточки мешают заниматься соседям, но комментировать не стала. Не мое дело.

– Вообще я нормально уживаюсь с людьми, – осторожно заметила я, выслушав ее.

По крайней мере, в предыдущей общаге получалось.

– Может быть. Но люди могут не захотеть уживаться с тобой. Для меня все девочки – словно родные племянницы, и я не хочу раздоров на ровном месте.

А еще она наверняка не желает, чтобы к ней явились со скандалом и потребовали меня отселить.

Мы поднялись на третий этаж, потом прошли в конец длинного коридора с рядом дверей к еще одной двери в торце.

– Вот, – сказала Ханна, открывая ее. – Когда-то нравы в университете были строже, и на каждом этаже дежурили ночные сторожа. Комнаты остались, но жить в них никто не соглашается. Эта будет твоей.

Я заглянула в дверной проем. Не хоромы. Узкая кровать под окном, стол шириной чуть больше полуметра вплотную к ней, табурет – больше в эту клетушку не помещалось ничего. Зато было окно почти во всю стену, а над спинкой кровати зачем-то висело зеркало. Я заглянула в него, но стекло покрывал такой толстый слой пыли, что оно отразило лишь смутную тень.

Конечно, никто из богатой семьи не согласится жить в такой каморке. Но для меня это была бесплатная крыша над головой, и плевать, что тут даже тараканов разводить негде.

– Огромное вам спасибо, – улыбнулась я. Снова оглядела свое новое жилище и добавила: – Где можно раздобыть тряпку и ведро с водой?

– О, это незачем, – отмахнулась Ханна. – Сейчас мы тут все поправим.

И сделала нечто. Мне показалось, что я на миг уловила колебания… чего-то, для чего у меня пока не находилось слов. Правда, в следующий момент я решила, что обманываю себя и это было дуновение воздуха. Как бы то ни было, комната преобразилась на глазах. Исчезла пыль, столик заблестел свежей полировкой, засверкало зеркало, расправилось покрывало на кровати.

– Обалдеть, – выдохнула я, на миг забыв даже о том, что надо узнать, как я выгляжу.

– Обычная бытовая магия. – Она потрепала меня по плечу. – Скоро сама научишься. А пока…

Снова колыхнулось нечто – пусть пока будет эфир, за неимением правильных слов – и теперь я действительно ощутила, что это колыхание – не сквозняк. Платье, которое я до сих пор считала серым, приобрело глубокий синий цвет, подол удлинился, прикрывая башмаки, их кожа стала гладкой и блестящей. Ну прямо-таки золушка, к которой явилась крестная-фея. Надеюсь, после полуночи карета не превратится в тыкву.

Ханна отмахнулась от благодарности, вынула из воздуха и вручила мне стопку постельного белья, мешочек с «нужными любой девушке мелочами» и записку для кастелянши, велев заглянуть с самого утра и взять жетоны для столовой. Интересно, во сколько здесь «утро», если в восемь уже начинаются занятия? За этой мыслью последовала другая – а как проснуться вовремя? Будильника-то у меня нет.

– Не волнуйся, не проспишь, – рассмеялась Ханна. Пожелала мне доброй ночи и исчезла.

Я закрыла за собой дверь, метнулась к зеркалу и шарахнулась, когда стеклянная гладь отразила незнакомое лицо. Заставила себя всмотреться.

Девчонка. По нашим меркам – не старше двадцати. Круглое лицо, орехового цвета глаза с такими длинными и густыми ресницами, что никакой туши не надо. Ровно очерченные брови. Рот, пожалуй, чуть великоват, но в целом лицо вполне симпатичное. Темно-каштановые кудри выбились из косы пушистым ореолом.

Прежде, чем рухнуть в кровать и провалиться в сон, я еще минут пять таращилась в зеркало, привыкая, но так и не привыкнув к новой себе.

Для того, кто придумал будильник, в аду наверняка приготовлен отдельный котел – именно это было моей первой мыслью, когда в разум пробился металлический звон. Вторая мысль – когда и зачем я приволокла домой допотопную дребезжалку? Да еще и завела ее на несусветную рань, судя по тому, как трудно продрать глаза. Часа три спала, не больше. Ну и для чего я себе устроила этакое экстремальное пробуждение?

Я кое-как разлепила веки, с полмига недоуменно глядела на табурет перед самым носом, а потом воспоминания нахлынули, заставив ткнуться лицом в подушку и застонать. То, что я вчера, приняла как должное, видимо, оглушенная происшедшим, сегодня обернулось сущим кошмаром. Захотелось забраться под одеяло с головой, зажмуриться, заткнуть пальцами уши и молиться невесть кому, чтобы вернул меня обратно.

Обратно? В объятья маньяка? Нет уж! Если мне, неизвестно за какие заслуги дали второй шанс, глупостью будет не попытаться выжать из него все возможное. К тому же мне не впервой осваиваться в новом мире: из детдома я вышла, не зная о повседневной жизни почти ничего. Даже как в магазин ходить. Мне тогда очень, просто очень повезло, что всего лишь почти мгновенно растратила деньги, которые скопились к выпуску на моем «сиротском» счете, но ни во что серьезное не вляпалась. Может, и сейчас повезет.

Трезвон, наконец, прекратился, и я поняла, что это что-то вроде школьного звонка или всеобщего будильника. В коридоре зазвучали девичьи голоса. Что ж, страшно-не страшно, а надо выбираться из кровати и как-то начинать новую жизнь. В прямом смысле новую.

Я думала, что в комнате для мытья будет полно народа, а то и вовсе очередь, но там обнаружилась лишь одна девушка.

– Ты тоже новенькая? – прощебетала она. – Я еще не научилась управляться с водой, приходится самой сюда ходить. Я тут три дня, а ты?

– С ночи, – ответила я, размышляя, о чем ей можно говорить, а о чем нельзя. Но, кажется, ей не нужны были мои ответы, потому что она продолжила, не дослушав.

– Соседки говорят, это вовсе несложно, а у меня все не выходит и не выходит. Даже думаю, может, я не стихийный маг вовсе? К нам в деревню как-то приезжал погодник, солидный такой. Как встал, как руками взмахнул – мигом тучи собрались, ливануло! Где он, а где я… Говорят, погодники – стихийные, а я с водой никак управиться не могу. А ты кто?

– Инга.

– А меня зовут Кася. Но я не про имя спрашивала. Я – стихийный маг, – гордо произнесла она. – А ты какой?

– Некромант.

– Глупая шутка,– фыркнула она.

– Я серьезно.

– Ну правда, хватит!

Я пожала плечами: не хочет, пусть не верит.

– Так ты в самом деле? Фууу! – Кася скривилась. – В мертвяках ковыряться!

Она обвела в воздухе между нами круг, перечеркнула его – то ли оскорбительный жест, то ли защитный знак – и демонстративно повернулась ко мне спиной

Я хмыкнула. Как знакомо. «В трупах копаешься?» – спрашивали, узнавая о моей профессии. А то, что мы со вполне себе живыми работаем куда чаще, мало кто вспоминает. Интересно, здесь так же? В смысле, чем вообще занимаются некроманты?

Что ж, скоро узнаю, так или иначе.

Глава 6

Может, профессор в самом думал, что достаточно один раз указать куда-то в темноту, и я легко найду нужный факультет при свете дня, даже начав его разыскивать из другой точки, а может, не удержался от мелкой пакости, но парк, расположенный на территории университета, оказался настоящим лабиринтом дорожек и зарослей, а чем руководствовались те, кто расставлял здания в этом лабиринте, и вовсе было уму непостижимо.

Спрашивать у студентов оказалось бесполезно. Те, кто не шарахался, отвечали в стиле «три поворота налево, один направо», и это было не издевательством, а проводить не вызвался никто. Да и с чего бы: у всех свои дела. Так что к зданию факультета я подбежала запыхавшись. Постояла пару секунд, переводя дух. Зачем-то оправила юбку; крепче прижала к груди, точно защищаясь, сумку с тетрадями и пером-самопиской и толкнула дверь.

За дверью оказался холл. Размером со стандартную комнату в «хрущевке», но, пожалуй, уютный. Обшитые деревом стены, скамеечки вдоль них. В стенах справа и слева имелись проходы в оба крыла здания. Прямо напротив входа – лестница, рядом с которой болтали два парня. Ступени лестницы шли и вверх, и вниз.

Парни глянули в мою сторону и сразу же потеряли интерес, вернувшись к беседе.

– Прошу прощения, – обратилась я к ним. – Где я могу найти профессора Винсента Оркана?

Он сказал «встретимся на практике» но не уточнил, где именно на факультете его искать. Но вряд ли гора будет ходить к Магомету, в смысле, профессор – сам бегать за студентами.

Один из парней, с белесыми бровями и ресницами, смерил меня презрительным взглядом.

– Милочка, прислуга не должна первой обращаться к господам. Она должна скромно стоять и ждать, пока на нее соизволят обратить внимание.

Может, прислуга и должна скромно стоять и ждать, но я-то не прислуга.

– Где я могу найти профессора? – повторила я спокойным и уверенным тоном.

Белобрысый раздраженно вскинул подбородок, но тут вмешался второй, невысокий крепыш.

– Пойдемте, я провожу. – Он шагнул к лестнице.

Белобрысый недоуменно воззрился на него, потом молча пожал плечами, точно решив не вмешиваться. Крепыш зашагал вниз по лестнице, в подвал. Я – за ним.

За шесть лет в меде я привыкла, что практика может быть где угодно. В анатомичке, инфекционном отделении, поликлинике у черта на куличиках, да и в подвале. Поэтому я спокойно спустилась на два пролета, вслед за парнем остановилась у двери, которой заканчивалась лестница. Он открыл дверь, указал жестом.

– Прошу.

А в следующий миг воздух подпихнул меня в спину, внося в подвал. За спиной захлопнулась дверь, проскрежетал засов, и я осталась в полной темноте. Толкнулась – дверь не подалась, только донесся едва слышный смешок, и стало тихо.

Ситуация была до того нелепой, что я рассмеялась. И даже неважно, планировался ли розыгрыш, которым нередко подвергают новичков, или парень всерьез решил проучить слишком наглую прислугу, на миг я снова ощутила себя девчонкой-первокурсницей. Отсмеявшись, отвернулась от двери, вглядываясь в темноту. Нет. Ни окна, ни щелочки, ни лучика света – я поднесла руки к самым глазам, коснувшись бровей, и не увидела собственных пальцев. Ни шороха, кроме звука моего дыхания. И запах. Не сильный, едва заметный, но все же очень знакомый запах разложения.

А шуточка-то с душком. Что сделает нормальная девчонка на моем месте? Зависит от характера. Или будет ломиться в дверь, может, плача, а может, ругаясь. Или пойдет обследовать помещение. И наткнется на труп. Одна, в кромешной тьме. Инфаркт-не инфаркт, а заикание обеспечено почти с гарантией.

Я мысленно хмыкнула. Не дождутся! Рано или поздно сюда кто-нибудь зайдет, скорее рано, чем поздно, потому что в подвале факультета некромантов тела держат явно не просто так. Либо учебное пособие, либо материал для исследования, либо еще что-то такое. И вряд ли хранят их бесконечно, иначе здесь дышать бы нечем было. Все, что мне нужно – подождать. А потом, когда выпустят отсюда, найти профессора и извиниться.

Я прислонилась спиной к двери, переступила с ноги на ногу. Нет, это никуда не годится – стоять столбом невесть сколько. Надо бы сесть. Но не устраиваться же на полу под дверью, точно собаке? Я зажмурилась, вовсе не заметив, чтобы освещение изменилось, снова распахнула глаза, повертев головой по сторонам. Ждать, пока глаза привыкнут к темноте, бесполезно: чтобы видеть, нужен хоть какой-то свет, а здесь ему вовсе неоткуда взяться.

Если только я сама не добуду свет. Маг я или где? Правда, я до сих пор не чувствовала в себе ничего этакого волшебного, но если профессор говорит, что это нормально, и надо только прислушаться – значит, будем прислушиваться. Не догоню – хоть согреюсь. В смысле, если не получится – а скорее всего, действительно ничего не получится – скоротаю время.

Я отогнала мысль, что взрослому человеку глупо верить в чудеса: в конце концов одно чудо все же случилось. Вспомнила, как колебалось то, что я про себя назвала эфиром, когда Ханна приводила в порядок мою комнату и вещи. Темное пламя, что обволокло мое тело… Нет, пожалуй, это вспоминать не стоило, еще, не ровен час, снова зомби подниму, сама того не желая. Закрыла глаза, хотя в этом не было необходимости. Вгляделась. Прислушалась.

Какое-то время не происходило ничего, но делать все равно было нечего, и потому я не стала переживать по этому поводу или накручивать себя, что профессор наверняка счел меня разгильдяйкой и вышвырнет из университета, не дав объясниться. Просто стояла, прислонившись к двери, расслабившись, насколько это было возможно, чтобы не упасть, слушая свое дыхание, наблюдая за тем, как наливаются теплом и тяжестью кисти, что всегда бывает, если хорошенько расслабить мышцы рук, как это тепло поднимается выше.

И вдруг я увидела. Почувствовала. Он был везде – темно-фиолетовый туман, прозрачный, еле заметный, как дымка, что стелется на рассвете над травой. Едва уловимый – в помещении, чуть плотнее – вокруг моего тела, один плотный сгусток —метрах в трех от меня и еще один – метрах в пяти.

Я посмотрела на свою ладонь, облаченную в фиолетовый туман. Профессор прав: смерть – естественная часть мира. Она – везде. Везде, где есть жизнь. Ведь как ни парадоксально, без смерти не может быть жизни. Ежесекундно в нашем теле гибнут тысячи клеток, исчерпавших свой срок, чтобы дать место свеженародившимся. Клетка, потерявшая способность умереть, становится раковой, пожирая все вокруг себя.

Нет нужды в человеческих жертвах. Силу можно брать просто из воздуха. Я представила, как на ладони собирается шарик из тумана, мысленно покрутила его, уплотняя, словно снежок. Шар засветился, рассеивая тьму – не ярким желтым светом, как у профессора, он оставался холодным, лиловатым, тусклым, словно отслужившая свое люминесцентная лампа. Но все же его оказалось достаточно, чтобы я увидела пол у себя под ногами и стены вокруг. Едва не запрыгала от радости – и упустила. Темнота обрушилась, снова ослепив, а у меня заломило затылок, словно весь день просидела, склонившись над учебниками.

Я размяла загривок, потянулась, довольно улыбаясь. Получилось один раз, получится и второй. Расфокусировала взгляд, словно смотря в бесконечную даль, и снова увидела. В этот раз собрать туман в «снежок» оказалось проще. По-прежнему тусклый, по-прежнему удерживать его было все равно, что нести мячик на ракетке для пинг-понга: чуть потеряешь равновесие, и покатится в сторону. Но все же у меня получилось!

Из темноты проступили стены, гладкие и блестящие. Я сдвинулась в сторону, тронула стену – в самом деле, очень похоже на кафель, только не плитка, а нечто цельное, без швов. Такой же потолок, в котором не было видно светильников. Действительно, зачем им светильники, если все вокруг маги.

В углу справа от меня обнаружился письменный стол, поставленный так, что сидящий за ним мог видеть дверь и весь подвал. На поверхности стола не было ничего, в ящики я не полезла, даже не стала проверять, заперты ли они. У противоположной стены стоял шкаф. Там, где мне поначалу привиделся туманный сгусток, оказался еще один стол, где под темной тканью лежало что-то, очень похожее на человеческое тело. Рядом со столом виднелась дверь, я подошла, толкнулась – заперто. Жаль, найти второй выход отсюда не получилось. Значит, возвращаемся к первоначальном плану: ждать, пока кто-нибудь появится.

Я уселась на столешницу, поболтала ногами. Держать свет становилось все сложнее, и я бросила его, поняв, наконец, что имел в виду профессор, требуя «отпустить силу». Темнота снова сгустилась, но сейчас она показалась мне какой-то… уютной, что ли. Она словно сулила отдых – непривычные умственные усилия утомили меня. Я посидела с закрытыми глазами, чувствуя, как наваливается дремота, пару раз клюнула носом, а потом, махнув на все рукой, свернулась калачиком на столе, подложила руку под голову и закрыла глаза. Смысл таращиться в темноту?

Я думала немного подремать и спрыгнуть со стола, едва услышу скрежет засова, но, похоже, я слишком мало спала сегодня, потому что, казалось, едва закрыла глаза, а в следующий миг над моей головой раздался голос профессора:

– Освободите мой стол, будьте любезны.

Я подлетела, отгоняя сонную одурь, зачем-то пригладила волосы, прежде чем посмотреть ему в лицо. А паршиво он выглядит, будто вовсе не спал. Синячищи под глазами, красные веки, прорезались складки у углов губ. И выражение лица не сулило ничего хорошего.

За спиной профессора маячила давешняя парочка: белобрысый скалился, коренастый смотрел на меня, пожалуй, задумчиво. Рядом с ними оказался еще один, рыжий и вихрастый. Этот таращился на меня словно на диковинного зверя из зоопарка.

– Прошу прощения, профессор.

Он склонил набок голову, глядя на меня сверху вниз.

– Пожалуй, спрашивать, почему вы не явились на теоретическую часть, уже излишне. Как вас угораздило закрыться?

Я поймала настороженный взгляд коренаст6ого, опустила глаза, почему-то не решаясь смотреть на Винсента.

– Это вышло случайно.

– Так же случайно, как… – Он осекся. – Как вчера на кладбище?

– Нет. Совершенно случайно. – Твердо произнесла я.

Надо будет – сама разберусь. В любом случае, начинать знакомство с жалобы – не лучшая идея.

Профессор хмыкнул, явно не веря.

– Что ж, оставим это. Я планировал представить вас коллегам-первокурсникам, но поскольку вы предпочли сидеть здесь вместо того, чтобы слушать теорию, познакомитесь позже сами. – Он обернулся, уставившись на коренастого, и с нажимом произнес: – Если уже не познакомились.

Глаза у профессора на затылке, что ли? Или мысли читать умеет? Коренастый выдержал его взгляд с таким честным и простодушным лицом, что я сама едва не поверила, будто все это вышло случайно.

– А теперь переходим к практике.

Глава 7

Профессор подошел к столу, на котором лежало тело, мы встали рядом. Не знаю, как так вышло, что все трое парней оказались у меня за спиной. Винсент отвернулся стянуть простыню с покойника.

– Возвращайся в хлев, из которого ты вылезла, девка, – прошипели мне на ухо. – Какой из тебя некромант?

Я оглянулась. Белобрысый. Шелковый камзол с золотыми позументами, перстни – если профессор свои килограммы золота носил с небрежным изяществом, то этот походил на сороку, дорвавшуюся до блестяшек. И выражение лица типичного мажора, уверенного, что весь мир готов расстелиться у его ног. Да уж, повезло мне с «коллегой».

Удостаивать его ответом я не стала, тем более что профессор уже разворачивался к нам.

– Инга, что именно вам не терпелось сообщить коллеге Якобу именно сейчас?

Я мысленно выругалась. Он что, из тех типов, которые считают, что когда он вещает, должно быть слышно, как муха летит?

– Ничего, профессор.

– Подойдите сюда.

Да что ж ты от меня никак не отвяжешься? Сколько еще будешь мстить за разбитый нос? Я и так знаю, что при желании ты меня отсюда выставишь с треском! Или хочешь, чтобы я сама психанула, наломала дров и хлопнула дверью? Не дождешься! В смысле, сама я не уйду. Сорваться могу. Внутри уже и так разгорается злость. Отвыкла я от подобного отношения.

Я шагнула вперед, зацепилась за что-то – подставили подножку – и едва не свалилась. В последний момент успела опереться о край стола. За спиной заржали в три голоса. Профессор обернулся, и гогот разом прекратился, точно выключили звук. Снова обратил внимание на меня. Ну как «внимание» – повернуться-то повернулся, но, кажется, сейчас его куда больше занимал один из собственных перстней, который он крутил на пальце, то снимая, то надевая обратно.

– Можете ли вы сказать, отчего умер этот человек?

Я оглядела покойного, отмечая про себя детали. Надо сосредоточиться на деталях, это поможет хоть немного успокоиться. А то скоро тут будет два… нет, три трупа.

– Не могу.

– Вот дура, – вполголоса фыркнул белобрысый. – На шее-то явно от петли следы.

– Очевидная причина вас не устраивает? – поднял бровь профессор. – Стражники согласны с коллегой Якобом.

Согласны в чем? В причине смерти или в том, что я дура?

– Нет, не устраивает. – Остатки выдержки с треском рассыпались, похоронив под собой здравый смысл. Не выделяться? Не привлекать к себе внимания? Да я уже привлекаю к себе больше внимания, чем новогодняя елка на параде девятого мая! – Лицо не посинело, вокруг следа от петли нет мелких кровоизлияний. Этого человека повесили после наступления смерти. Поэтому – нет, я не могу сказать, отчего он умер, несмотря на вроде бы очевидное свидетельство.

Возможно, и не смогу без микроскопа и лаборатории. Но об этом лучше и вовсе не упоминать. И без того я, кажется, обеспечила себе свидание с инквизицией. Да, белобрысый прав, я действительно дура. И на моем надгробном камне непременно напишут «довыделывалась».

Смыться, как только закончатся занятия, или рискнуть и продолжать утверждать, что я ничего не помню? Винсент, кажется, не выносит генерала-инквизитора, может, и не сдаст…

Профессор удовлетворенно кивнул, и я вдруг поняла, что он услышал ровно то, что намеревался услышать. Возможно, не дословно – но он явно ждал, что я снова брякну что-то, не вписывающееся в образ девчонки из ремесленного квартала. Я-то, дура, надеялась, что он забыл мою вчерашнюю оговорку про объем циркулирующей крови, поверил, что я сама не помню, где могла подцепить подобные знания. А он не поверил. Не забыл. И сегодня с самого начала меня провоцировал. Не знаю, по его ли наущению коренастый закрыл меня здесь, но подначки белобрысого профессор не пресек намеренно и бензинчику плеснул в разгорающийся костер моей злости.

А я повелась, как девчонка малолетняя. Да еще и при свидетелях. Хотя я теперь и есть малолетняя девчонка, эмоции – это ведь биохимия прежде всего, и в молодом теле они гораздо ярче. Не говоря уж о том, что лобные доли мозга, отвечающие за самоконтроль, созревают лишь к двадцати пяти. Я это не учла, за что и придется скоро поплатиться. Нет, сбежать не получится, теперь он меня не выпустит, пока не вытрясет все, что захочет узнать. Вот ведь влипла! Сама себя утопила!

– Вот так вот, коллеги, – прервал профессор этот сеанс внутреннего самобичевания. – Вот это и отличает приличного некроманта – и целителя, к слову – от посредственности. Внимание к деталям и нежелание схватиться за лежащее на поверхности объяснение.

Так, если профессор и выпустит меня живой, то белобрысый точно уроет. Ладно, я подумаю об этом завтра. Если оно будет, это завтра.

– Начальник стражи тоже усомнился, что этот человек повесился сам, и попросил меня разобраться. Но для того, чтобы разобраться, нам нужно поднять его и расспросить. Чем мы сейчас и займемся.

Он серьезно? Получается, мне здесь и профессию менять не придется? Я с трудом удержала смешок. Если подумать, некромант может не только выяснить причину смерти, но и, скажем, установить подлинность завещания. Я снова мысленно хихикнула, подумав о том, что адвокаты по наследственным делам в этом мире явно сидят без работы.

Да уж, как все прозаично! Никаких тебе армий мертвецов, ведущих к власти злобного волшебника, никаких гекатомб человеческих жертв. Удел некроманта – разбираться в последствиях пьяных драк и семейных сварах.

– Итак, давайте кратко вспомним теорию, – сказал профессор. – Инга, советую законспектировать. Это то, что вы пропустили утром.

Я потянулась было к сумке, за тетрадью и самопиской, и оборвала движение на середине. Писать-то я буду по-русски, а не местными крокозябрами! Если вообще смогу писать: пальцы же не натренированы! А читать? Как мне справляться с учебниками, я же, получается, и вовсе неграмотная!

– Не хотите? – не унимался профессор, снова крутя перстень, точно тот ему мешал. – Настолько полагаетесь на память?

Вот же пристал как банный лист!

– Мне приходится на нее полагаться, – сказала я, изо всех сил пытаясь казаться спокойной. – Я неграмотна.

Профессор приподнял бровь.

– Прошу прощения, об этом я не подумал.

Интересно, в самом деле не подумал или опять провоцирует? Не может же быть, что на его памяти дар не появлялся у какого-нибудь деревенского паренька?

Я мысленно охнула. Тетрадка на кладбище рядом с убиенным петухом! Получается, эта девица должна была как минимум уметь читать! Вот потому-то профессору и не пришло в голову… Неужели здесь додумались не только до бесплатного магического образования, но и до всеобщего среднего? И ведь не спросишь…

– Что ж, это обсудим позже, – продолжал профессор. – Как и то, к кому вам обратиться за уроками чтения и письма. Но мне придется попросить именно вас поднять мертвеца, чтобы вам было проще запомнить детали. Остальные смогут заглянуть в конспекты, вы – нет.

Да елки-палки, опять я впереди планеты всей! У белобрысого аж лицо покраснело от злости. Готова поспорить, завтра – если не уже сегодня – по университету поползут слухи, что мы с профессором спим. При этой мысли у меня самой запылали щеки, только, кажется, вовсе не от злости.

Я тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли, отложила в сторону сумку.

– Я вас очень внимательно слушаю, профессор.

Объяснял он так, что и дурак бы понял. Раскладывал сложное на простые тезисы, из которых потом, словно из кирпичиков, собиралась «стена» представлений. Конечно, потом ее нужно было бы «штукатурить», «расписывать» или как-то иначе доводить до ума, но по крайней мере профессор сумел до меня донести, почему ритуал выстроен именно так, а не иначе. Собственноручно зарисовал мне в тетрадь нужные символы, рассказав, что означает каждый и к каким аспектам мироздания обращается. Мимоходом велел потренироваться в каллиграфии на досуге. Я – и каллиграфия, смешно. Почерк-то у меня типично врачебный. Был.

Да, писать это тело явно не умело. Казалось бы ерунда – взять в руки мелок, но пальцы отказались складываться как положено. Странно, кто же тогда переписывал ритуал в ту тетрадь? Хотя, может, девушка попросила кого-то, а то и вовсе потихоньку стащила чужие записи. Сейчас это, пожалуй, не имело значения. Но каллиграфией действительно придется заняться, надо же тренировать мелкую моторику.

Как бы то ни было, мне удалось совладать и с мелком, и с непонятными символами. Профессор извлек из воздуха фарфоровую курильницу, бросил туда кусочек, как мне показалось, канифоли, но когда над курильницей появился дымок, отчетливо запахло ладаном. И я чуть не расхохоталась, настолько неуместен был этот запах в подвале рядом с телом, окруженным «бесовскими», как сказали бы некоторые, символами. И выражение лица у меня, наверное, стало соответствующим, потому что профессор тут же пояснил:

– На самом деле это вовсе не нужно. – Он отставил курильницу в сторону. – Пыль в глаза, не более. Но пренебрегать не советую.

– Чтобы произвести впечатление? – поинтересовался рыжий, который ранее рта не раскрывал.

– Именно, – тонко улыбнулся профессор. – На тех, кто путает простоту и примитив…

Я чихнула, заглушив окончание фразы. Ойкнув, чихнула снова. Похоже, у этого тела еще и аллергия на ладан. Винсент хмыкнул, затушил курильницу. Невесть откуда по помещению пронесся ветер, унося с собой запах.

– Начнете сами практиковать, подберете что-то свое. Сандал, например. Если начнете, конечно.

Спасибо, подбодрил так подбодрил! Только я начала успокаиваться.

– А теперь попробуйте влить силу в символы.

– Как именно? – поинтересовалась я.

– Все ощущают и представляют это по-разному. Пока не попытаетесь – не поймете.

Влить… я попробовала представить, будто эти символы не нарисованы, а вырезаны в дереве, и туман вливается в углубления. Ничего. Я отчетливо видела, чувствовала тот фиолетовый туман, что совсем недавно мне удалось превратить в светильник, но подчиняться он отказался. Напитать? Словно мелок – это губка? Снова мимо.

– Я же говорил, девке нечего здесь делать, – прошипели за спиной.

Да чтоб тебя! Как ты сам не отравился от той концентрации яда, что в тебе собрана?! Стоп! Концентрация. Нет, не так. Концентрация – это для растворенного вещества. А влага из тумана конденсируется. Да. Словно капли оседают, собираются вместе и…

Символы засветились, а в следующий миг труп сел и открыл глаза.

Я ойкнула и, само собой, упустила силу. Да что такое, никак не могу привыкнуть, что в этом мире покойники не лежат себе смирно, а очень даже активны! Ведь вроде бы именно этого и добивалась, старалась, и на тебе!

– Девка, – фыркнул белобрысый.

– Да, в первый раз это всегда кажется неожиданностью. – Винсент вдруг одобрительно улыбнулся, и я, как дурочка, расплылась в ответной улыбке. – В следующий раз обязательно удержите.

Все тщательно вырисованные символы исчезли. Я мысленно выругалась, предвкушая еще один урок чистописания, а потом до меня дошло. Получилось! У меня снова получилось! Значит, чудеса все-таки бывают, и мне по-прежнему везет. В следующий раз действительно удержу, уже зная не только чего ждать, но и как это будет выглядеть.

Хорошо бы дорогое мироздание отсыпало мне еще немного везения, не отправив в лапы инквизиции. Но это уже будет зависеть не от меня.

Глава 8

В следующий миг меня накрыло. На плечи словно разом сбросили мешок с песком. Задрожали колени, закружилась голова, и засосало под ложечкой, будто я не ела по крайней мере полдня. Кажется, я пошатнулась.

– Привыкнете, – снова улыбнулся профессор, придержав меня за локоть, и я забыла и про инквизицию, и про белобрысого, на миг показалось, что могу горы свернуть. – Для таких усилий тоже нужна тренировка. Андреас, вы следующий.

Андреасом оказался рыжий. Он так же, как и я, упустил силу, едва тело поднялось. А вот коренастый – Томас – сумел и поднять, и удержать.

– Спрашивайте, – велел профессор.

– Что именно?

– Попробуйте сообразить самостоятельно.

Я мысленно посочувствовала коренастому. Если ему так же трудно удерживать силу, как и мне, то одновременно думать о том, какие вопросы задать – все равно что жонглировать десятком мячиков, сидя на одноколесном велосипеде. Немудрено, что парень замешкался.

– Ты повесился сам?

– Нет, – проскрипел мертвец.

Пожалуй, мне бы сейчас не помешала нашатырка. Не успела привыкнуть к нездоровой активности покойников, так они еще и говорят. Стоп, а как он вообще говорит? Чтобы появился звук, воздух должен пройти сквозь голосовые складки, а какой воздух, если мертвец не дышит? Захотелось поднять руку и спросить, и я едва удержала этот порыв. Поймала на себе внимательный взгляд профессора. Глазами дырку во мне провертеть собрался, что ли? Как бы то ни было, этот пристальный взгляд взбодрил, прогнав мысли о нашатырке.

– Ты знаешь тех, кто тебя повесил?

– Нет.

Томас помедлил, будто собираясь с мыслями. На побелевшем лбу выступила испарина.

– Тебя повесили?

– Нет.

– Жена нашла его утром, попробуйте расспросить о последнем вечере, – подсказал профессор.

– Когда ты вернулся домой, все было как обычно?

– Да.

Я мысленно покачала головой. Кто его знает, что «обычно», а что нет в изложении мертвого тела? О душе говорить не приходится: лицо покойника походило на бесстрастную маску, губы едва шевелились – непонятно зачем. Смысл артикулировать, если нет потока воздуха? Об этом спрашивать рано. В самом деле, пора давать обет молчания, чтобы хоть как-то удержать язык за зубами. Или уже поздно?

– Расскажи все по порядку.

– Я родился в три тысячи тридцать пятом году от сотворения мира…

Профессор подавил улыбку.

– Стоп! – сообразил коренастый. – Ты зашел домой. Что было дальше?

– Шапку на полку положил. Сапоги снял…

Похоже, мертвецы, как компьютерные программы, не умели отделять важное от неважного, точно следуя полученным указаниям. Мы выслушали, как покойный, будучи еще живым, «поучил» жену кулаками – «чтобы место свое знала и страх помнила», а потом еще раз, за недостаточно горячую похлебку. Нет, все-таки правильно я решила учиться. Не знаю, есть ли в университете телесные наказания, но хоть морду мне бить для профилактики, чтобы место знала, профессор не пытается. Дальше следовали подробности короткого и скучного, как по мне, вечера, проведенного у камина наедине с графином настойки.

– … проснулся среди ночи. Больше ничего.

– Что делал, когда ночью проснулся? – Коренастый пошатнулся, рыжий подхватил его под локоть.

– Ничего.

– Что чувствовал?

– Слюни текут. Нутро печет. Судорога скрутила.

– Дальше?

– Ничего.

– У настойки не было постороннего привкуса? – перехватил инициативу профессор, видя, что коренастый вот-вот свалится. – Кислого? Горького?

– Кислая, на барбарисе. Вроде чуть горчила, язык покалывало.

– Если ты спросил, почему новый привкус, что ответила жена?

– Добавила немного полыни, от тяжести в желудке.

– Отпускайте, – велел профессор.

Покойник рухнул, и почти одновременно с ним кулем осел коренастый, прямо на руки рыжему. Профессор подхватил Томаса под другую руку, повел к своему столу.

– Вы отлично справились. Приходите в себя, а мы продолжим.

Он вернулся к нам.

– Ну что, коллеги, покойный подтвердил, что о самоубийстве и не думал. К сожалению, к разгадке причин смерти нас это не продвинуло.

Я торопливо отвела глаза, встретившись с его пристальным взглядом.

– Инга, вы что-то хотите сказать?

– Нет, профессор.

Молчать, надо молчать. И потому что я и так уже довыделывалась. И потому что мужика наверняка отравили. И, как и в нашем мире, убийцей скорее всего окажется кто-то из близких. Не мое дело предполагать, это забота следователя, или как они тут называются, но я бы копала под жену. Если бы меня «учили» кулаками «просто, на будущее, чтобы страх помнила», я бы схватилась не за яд, а за топор. Хотя, может, это не жена…

Профессор кивнул и переключился на белобрысого. Но тот, сколько ни бился, влить силу в символы так и не сумел.

– Пожалуй, хватит на сегодня, – сказал, наконец, профессор. – Андреас, можете быть свободны.

Рыжий с поклоном удалился. Профессор перевел взгляд на белобрысого.

– Якоб, я очень вами недоволен.

Я поежилась от его тона, хотя обращались не ко мне. Белобрысый оказался смелее. Или наглее.

– Если бы я попробовал первым, не устав ждать, все бы получилось.

– Сомневаюсь. Но я недоволен не этим: в первый раз получается не у всех. Вы, кажется, забыли, что больше не дома и ничем не отличаетесь от остальных студентов.

Белобрысый открыл рот и тут же его захлопнул.

– Я не глухой, – продолжал профессор. – И очень не люблю, когда мне под ноги валятся девицы, неважно, по собственной ли инициативе или потому, что кто-то, забывший свое место, подставил подножку.

– Я не…

– Еще меньше я люблю, когда меня вслух обвиняют в некомпетентности.

– Я никогда…

– Я прекрасно вижу потенциал будущего студента… или студентки, и могу сам решить, учить или запечатать. Без особо ценного мнения человека, не знающего, что заклинания творят вовсе не тем органом, которым он так гордится…

Я прокусила губу, чтобы не рассмеяться и не испортить воспитательный процесс.

– …потому что больше гордиться, по-видимому, нечем. – Закончил профессор. – А чтобы вы лучше это запомнили, сейчас вы пойдете к лаборанту и скажете, что вы в готовы выполнять любые его указания до конца дня. В прямом смысле: пока солнце не сядет.

А это, похоже, случится не скоро. Я пока не совсем уверена, какое сейчас время года, но судя по тому, что когда проснулась вовсю светило солнце – разгар лета, а дни в это время длинные…

– Ему очень нужен помощник: в распоряжении факультета оказалась библиотека моего покойного коллеги. – Лицо Винсента на миг омрачилось. – И кто-то должен составить каталог. Может, часть книжной мудрости перейдет и в вас…

Что-то я в этом сомневаюсь.

– …хотя бы путем диффузии.

Белобрысый побагровел, но спорить не стал, рванул за дверь, забыв попрощаться. Профессор обернулся к коренастому.

– Теперь, вы, Томас.

– Я готов принести извинения, – торопливо перебил тот.

– За то, что случайность была не совсем случайной? – поднял бровь профессор. – За это нужно извиняться не передо мной.

Как он узнал? Или опять мое лицо выдало, когда я не стала жаловаться?

– Но из-за этой «случайности» мне пришлось тратить время на то, чтобы повторять азы. И здесь вы извинениями не отделались.

– Как вам будет угодно, – коротко поклонился парень.

– Сейчас у вас лекция у коллеги Герхарда Стэнли. – История развития некромантии, трансформация ритуалов в суеверия…

Я вздохнула про себя – почему и тут обязательно заставляют изучать «историю развития предмета», превращая дисциплину в неудобоваримый перечень имен и дат? И ведь это точно придется конспектировать. Интересно, удастся ли устроиться в уголке, где никто не сможет заглянуть в мои заметки?

– Будете внимательно слушать и записывать, а потом перепишете конспект для Якоба. Свободны.

Коренастый снова поклонился, двинулся к двери. Я шагнула следом, старательно делая вид, будто решила, что «свободны» относится к нам обоим, но следующее замечание профессора пригвоздило меня к полу.

– А вас, Инга, я попрошу остаться.

Я нервно хихикнула. Профессор повел рукой – дверь слилась со стеной и исчезла.

– Она не откроется, пока я не разрешу.

Я сглотнула – начало не предвещало ничего хорошего. И что тебе от меня надо в этот раз?

– Возьмите стул и сядьте.

– Спасибо, я постою.

Зря, наверное, отказываюсь, коленки-то уже подгибаются.

– Вы уверены? Разговор будет долгим.

– Уверена.

– Как вам будет угодно.

Он стянул с пальца перстень, тот, что то и дело крутил, словно украшение мешалось. Странно, вчера я не заметила, чтобы он теребил перстни. Вчера был спокоен, а сегодня с чего-то нервничает? Нет, вряд ли четверка студентов неприятнее инквизитора. Пальцы отекли с недосыпа или перепоя? Тоже нет, характерного следа на коже не осталось. Да и тогда остальные перстни он бы тоже снял, вряд ли только один стал внезапно узок.

Профессор прошелся туда-сюда, я следила за ним точно завороженная. Двигался он вовсе не как человек, большую часть дня проводящий за книжками. И не деревянно, как качок его комплекции. Полная достоинства осанка, грация леопарда. Мелькнула нелепая мысль – такие профессора в нашем ВУЗе гарантировали бы стопроцентную посещаемость среди студенток. Я тут же обругала себя: нашла время!

Он, наконец, остановился. Прислонился к столу, скрестив руки на груди, и я едва не повторила этот жест – хотелось закрыться от его пристального оценивающего взгляда.

– Так кто вы такая на самом деле?

Глава 9

Сердце ухнуло в пятки, подпрыгнуло обратно и заколотилось в горле, мешая дышать.

– Прошу прощения? – выдавила я.

– Вы – не бедная неграмотная девчонка. Так кто?

– Не помню!

– Не лгите! – отчеканил профессор. – Я чувствую ложь!

Я перевела взгляд с его лица на перстень, лежащий на столе. Профессор снял его для разговора. Чему могло помешать украшение? Обычное – ничему, но если это амулет… Экран? Экран от чего? От чужих мыслей? Нет, после того, что вчера рассказывал про менталистов, Винсент не стал бы так палиться передо мной. Куда проще заставить рассказать все, что интересует, а потом заставить забыть о разговоре.

Хотя нет, мог и раскрыться, если магу крови… ведьмаку, как их здесь называют, нужна жертва. Тогда мне конец.

Нет, он не станет рисковать после того, как меня видело столько народа. «Обескровленные тела» – говорил он вчера, такое не выдашь за несчастный случай или самоубийство. Была бы ему нужна жертва, мы бы вчера не доехали до университета. Испугалась девица страшного-ужасного некроманта, сиганула из кареты, ищи-свищи ее в темноте!

Тогда зачем он носит перстень? От чего может хотеться – или требоваться – защищаться ежечасно? Но это «что-то» становится нужным, когда хочется узнать правду, только правду и ничего кроме правды? И это не чужие мысли.

Эмоции! Чуять чужие эмоции наверняка утомительно. Все равно что оказаться в гомонящей толпе, обладая сверчувствительным слухом. Но если надо поговорить по душам или допросить как следует…

– Вы не можете чувствовать ложь, – заявила я. – Если только вы не менталист.

Глаза профессора изумленно расширились, а я продолжала:

– Но, если бы это было так, мы с вами бы сейчас не разговаривали, вы вытрясли бы все, что хотели, из моих мыслей. Значит, эмпат. Очень вам сочувствую по этому поводу.

Нет, я не издевалась. Ни за что на свете бы не согласилась стать телепатом или эмпатом. Необдуманное слово может ранить, но мысль… или эмоцию удержать куда сложнее. Как жить в непрекращающемся гуле чужих чувств?

– Вы уверены, что мне нужно ваше сочувствие? – холодно поинтересовался он.

– Не уверена. Но, если вы эмпат, вы не можете чуять ложь, потому что ложь – не эмоция. Поэтому не пытайтесь меня запугать. Понятия не имею, что именно вы себе напридумывали, но я не знаю, кто я.

В каком-то смысле это даже правда. В новом мире мне еще предстояло найти свое место и свое новое «я».

– Вот вы как заговорили! – усмехнулся профессор. – И после такой тирады будете и дальше настаивать, что вы просто дурочка из ремесленного квартала?

– Я настаиваю и буду настаивать, что ничего не помню!

– Чушь! Вы испугались, когда я попросил вас остаться и поговорить. Стали бы вы бояться, если бы нечего было скрывать?

Я – нет. А девочка, в теле которой я оказалась? Не слишком умная и страстно желающая заполучить какого-то мужчину?

– Может, я испугалась за свою честь? – парировала я. – С какой целью мужчина может запереть девушку наедине с собой?

Винсент оказался рядом в мгновенье ока – я даже шарахнуться не успела. Взял за плечи, склонился к лицу.

– Эта нелепая идея забавляет вас. Но оскорбляет меня. – Его голос внезапно сел, а в глазах промелькнуло… желание? Да нет, наверняка показалось. И все же от этого взгляда меня обдало жаром. – Потому что, если бы я захотел… – Его пальцы скользнули мне в волосы, дыхание щекотнуло кожу. – Мне бы не потребовалось применять силу.

Да что ж такое, и в самом деле не потребовалось бы! Я облизнула губы, которые словно кололо мельчайшими иголочками. Застыла, не в состоянии оторваться от его лица, на котором желание стало слишком явным. В следующий миг до меня дошло: если он эмпат… Я ойкнула, с силой толкнула его в грудь.

– Отпустите меня! Немедленно отпустите!

Вырвалась из его рук, дернулась к двери. Выругалась вслух, обнаружив все ту же гладкую стену.

– Откройте дверь!

– Я не получил ответы. – Профессор снова присел на край столешницы, скрестив руки на груди. Лицо казалось невозмутимым, только щеки немного порозовели. Если я сама себе это не придумала. Мне-то точно хотелось провалиться сквозь землю от стыда.

– Вы и не получите никаких ответов. Я не знаю, кто я. Я ничего не помню.

– Снова ложь. Как минимум, вы помните о том, что грамотны.

Перед глазами невольно всплыло, как он крутил перстень, когда я утверждала, что не могу ничего написать. Что я тогда чувствовала? Стыд. Не уметь читать и писать – стыдно. Для человека с высшим образованием. А для девчонки в потрепанном платье и сношенных башмаках?

Да, он не может учуять вранье, потому что вранье само по себе – не эмоция. Но может чувствовать эмоции, которые его сопровождают. И что теперь делать с этаким живым полиграфом? Как убрать эмоции? Начать созерцать свой пуп и попытаться достичь нирваны? Может, и получится – лет через пятьдесят непрерывной практики.

Только ответы-то у меня требуют сейчас! И вряд ли профессор отстанет, если я сейчас сяду в позу лотоса начав петь мантры собственного сочинения и, скорее всего, нецензурные.

– Вы выдали себя в самом начале, но тогда я оказался слишком уставшим и злым, чтобы это заметить. «Я что, дура за мужиком бегать!» – пропищал он, явно подражая моему голосу, и мне очень захотелось его убить. Прямо сейчас. Учует? Да и плевать, сам нарывается.

– Так могла сказать бы маг. Женщина, уверенная, что она чего-то стоит сама по себе, а не только как жена, дочь или сестра мужчины. Девушки положения, которое соответствует вашей одежде, знают, что удачное замужество может стать ее главным достижением в жизни, а неудачное – погубить, и вовсе не фигурально. Как ту, что отравила наш сегодняшний препарат, и это вы тоже поняли!

– Ничего я не поняла!

– Ложь. Когда я сказал, что показания мертвеца не придвинули нас к разгадке, вы сначала удивились, а потом стали так довольны собой, что я заметил бы это и не будучи эмпатом.

Да что б тебя! Нет, девчонки от тебя шарахаются не потому, что ты некромант, а потому что все нутро вывернешь, выполощешь и сушиться повесишь!

– Вы поняли ровно то же, что и я. Он сказал, что настойка немного горчила, покалывало язык. А потом – что проснулся ночью с явными признаками отравления. Я предполагаю борец, а вы?

Я пожала плечами. Разве упомнишь все ядовитые растения и симптомы отравления ими? Для этого есть лаборатория. Да и в наше время в городе не так часто травят травками, все больше люди случайно падают на кухонный нож десять раз подряд.

Интересно, в самом деле борец? И есть ли здесь методики, способные определить конкретное вещество в крови и других тканях?

Профессор торжествующе улыбнулся, и я поняла, что снова себя выдала.

– Если перестанете изображать дурочку, дам на пару недель трактат о растительных ядах, – вкрадчиво произнес он. – Даже переписать разрешу.

Тоже мне змий-искуситель!

– Толку мне с вашего трактата, если я не смогу его прочитать!

– Ага. «Не сможете», а не «не сумеете».

– Не цепляйтесь к словам, это одно и то же.

Он покачал головой.

– Не одно и то же. И это возвращает нас к первоначальному вопросу. Кто вы такая?

Снова-здорово. Тебе не надоело? Мне вот надоело изображать партизана на допросе!

– Профессор, у вас в роду случайно дятлов не было? Ничем другим я не могу объяснить вашу настойчивость.

– Не знаю, я подкидыш, – в тон мне ответил он.

Я невольно подумала, что при других обстоятельствах это мимолетное признание заставило бы меня проникнуться к нему симпатией. Но сейчас это не имело значения. Я начинала уставать от бестолковой перепалки.

– Сколько еще раз мне повторить, что я не помню ничего до той ночи на кладбище?

– Сколько еще раз мне повторять, что лгать бесполезно? – Он помолчал. – Сначала я подумал, что вы целитель. Но им неинтересно, как отличить, была ли петля накинута при жизни или после смерти. У вас знания хорошего некроманта – опытного и любознательного. – Профессор подался вперед. – Но девушка вашего возраста не может быть опытным некромантом. И вы не притворялись, когда пытались нащупать способы влить силу в символы. Вы злились, по-настоящему злились, когда у вас не получалось.

Я и сейчас злюсь… Хотя уже нет. Сейчас чувствую себя сдувшимся воздушными шариком, устав от непривычных усилий, в конце концов, до сих пор мне ни разу не приходилось магичить или как это называется. Словом, я сейчас не отказалась бы от кружки крепкого кофе или чего еще покрепче, чтобы запить сегодняшние впечатления. После первого практического занятия по судебной медицине мне приснилась баба-яга на секционном столе. Надеюсь, сегодня профессор не будет гоняться за мной во сне с воем «мозги!»

Нет, этот точно не приснится, мозги он мне выжрет сейчас, чайной ложечкой. Я потерла лоб.

– Мы ходим по кругу.

– Кто в этом виноват? Я все равно добьюсь ответов.

– Добьетесь? – вскинулась я. – И как же, интересно? Выбьете их из меня? Будете морить голодом, пока язык не развяжется? Или не станете утруждаться и сразу сдадите инквизиции?

На миг мне показалось, будто Винсент меня ударит.

– Я не сдал бы инквизиции и злейшего врага, – прошипел он. – Лучше запачкать руки, чем совесть.

– Делайте что хотите, – устало произнесла я. – Дать ответы, которые вас удовлетворят, я не могу, придумывать что-то, чтобы вы, наконец, отвязались, не стану.

Я бы наплела с три короба, лишь бы он от меня отстал и позволил учиться дальше. Но убедительно соврать не получится – для этого нужно хоть что-то понимать в окружающем мире, а я о нем не знаю ровным счетом ничегошеньки. Значит, придется твердить как попугаю: шел, упал, очнулся, гипс… то есть ничего не помню. Не помню, и все тут.

– Да ты понимаешь, что после того, как сделаешь то, зачем тебя ко мне подослали, твоя жизнь и гроша ломаного стоить не будет! – взорвался он.

Подослали? У него паранойя или мания величия?

Он подошел ближе – я попятилась. Неужели меня угораздило оказаться в подвале наедине с психом! Профессор схватил за руку, притянул к себе. Заглянул в лицо.

– Не меня надо бояться, – произнес он неожиданно мягко. – Ты удивилась поначалу – не думала, что тебя спишут со счетов? Или вообще не думала ни о чем, кроме денег и возможности учиться?

Так, это уже не киношка про зомби и не триллер. Это уже какая-то комедия абсурда.

– Не понимаю, о чем ты. – Если он мне «тыкает», значит, и тоже можно. – Кажется, ты слишком много о себе возомнил.

– Да, в другое время я первый сказал бы себе то же самое, – согласился Винсент, по-прежнему пристально глядя на меня. – Кому и зачем нужен университетский профессор, который не рвется к должностям – я отказался от кресла ректора вовсе не для того, чтобы меня попросили еще раз – и не лезет в дела сильных мира сего. Еще месяц назад я бы и не подумал тебя расспрашивать, поверив в потерю памяти и списав на нее все странности.

А вот это вряд ли. Аналитический ум не включается и не отключается по щелчку, это привычка.

– Только почему-то в Джеиме на некромантов напал странный мор. Месяц назад – ректор, который давно оставил практику, слишком много внимания требовал университет. Сердечный приступ, ничего неожиданного для человека его возраста… вот только он не простой человек, а маг мог бы жить еще лет триста до того, как появятся первые признаки старения.

Триста? Неплохо. Интересно, сколько тогда лет профессору на самом деле? Чуть за тридцать, как мне показалось в самом начале? Или слегка под триста? Хотя непохож он на здорово пожившего и много повидавшего. Взгляд не тот.

– Потом Эйрик. Свалился пьяный с моста посреди ночи, в кармане нашли флягу с крепким хлебным вином.

Крепкое хлебное вино? Водка? Похоже на то.

– Только он никогда не напивался до невменяемости. Потом… впрочем, имена не важны, ты все равно их не знала. Зарезан в пьяной потасовке в борделе. Скатился с лестницы собственного дома, размозжив голову. Зарезан на рынке, поймав за руку карманника.

Странно, в нашем мире карманники «мокрухой» брезгуют. Те, кто в самом деле этим живет, а не гопота.

– И, наконец, вчера, точнее, сегодня под утро… Пойдем.

Он протащил меня ко второй двери, и я уже знала, что за ней увижу. Еще один стол с трупом. Так и оказалось. Мужчина, на вид – ровесник профессора. Одет, в отличие от сегодняшнего «препарата». Белоснежная рубашка залита кровью.

– Перерезал себе горло сегодня ночью, – сказал профессор. – И теперь в Джеиме больше нет некромантов, кроме меня, факультетского лаборанта и моих студентов.

Глава 10

От этих слов профессора у меня мороз пробежал по хребту. Совпадения, конечно, бывают и нелепые, и трагические, иной раз жизнь преподносит такое, что ни в какую не придумаешь, и все же…

Если он мне не врет. Если у него не психоз, под который он подстраивает факты.

– Ивар был моим другом, – глухо произнес Винсент. – Невероятный оптимист, любитель хорошей кухни, доброго вина и красивых женщин. И я не верю в самоубийство.

Я покачала головой. Нет, я не скажу этого вслух, но все указывало на то, что покойный перерезал себе горло собственноручно…

А в следующий миг профессор развернулся ко мне так стремительно, что я невольно шарахнулась и влетела спиной в стену. Вскрикнула, приложившись затылком, на глаза навернулись слезы, как бывает от неожиданной боли.

– Кто ты такая? – рявкнул профессор. – Кто тебя послал и что обещал за то, чтобы добраться и до меня?

– Никто! Ничего! – закричала я ему в лицо. – И отпусти меня, долбаный параноик!

Нервы сдали окончательно, и я продолжала кричать на него, не сознавая, что несу, не замечая, что меня в самом деле выпустили, и я сползла по стене. Потом силы ругаться кончились, и я осталась сидеть на полу, уткнувшись лбом в колени и всхлипывая. Еще немного – и завою в голос. Не сдаст инквизиции, в самом деле. Сам пришибет, не поверив, потому что невозможно в такое поверить в здравом уме. Или в психушку засадит. Интересно, какие тут психушки? Как Бедлам, где приковывали цепями, лупили плетьми и обливали ледяной водой? Тогда лучше пусть пришибет.

– И отстань от меня, наконец, все равно ничего нового не скажу, – всхлипнула я. – Врать не умею, а в правду ты не поверишь.

Винсент присел напротив, взял меня за плечи.

– Да отпусти же! – снова рванулась я. Но вместо этого он вздернул меня на ноги, прижал к себе. Я безрезультатно дернулась несколько раз и замерла, всхлипывая в его плечо. Слезы лились и лились, никак не желая остановиться. Он молчал. Обнимал, не давая снова сползти на пол, гладил по голове и молчал, пока я не перестала всхлипывать.

– Отпусти, я пришла в себя, – прошептала я, наконец, и он отстранился. Все так же молча вытащил из рукава белоснежный платок, протянул мне. Я взяла тряпицу, теплую от его тела, некстати подумав, что выгляжу сейчас, должно быть, ужасно – и от этой мысли снова захотелось плакать. Вытерла слезы. Шмыгнула носом – сморкаться в тонкий батист казалось кощунством.

– Прости меня, пожалуйста, – сказал вдруг Винсент.

– Нет. – Я вернула ему платок. – Ты извиняешься только потому, что я сорвалась. Не привык, видимо, к женским слезам.

– Да, у меня на экзаменах не бывает плачущих студенток, – согласился он.

Но ни примирительный тон, ни успокаивающая улыбка не заставили меня заткнуться.

– Не ревела бы я сейчас – продолжал бы прессовать и думать, что ты в своем праве. Как будто у человека не может быть тайн, которыми он не желает делиться с первым встречным!

– Если эти тайны угрожают жизни того самого первого встречного?

– Я вообще не знала о твоем существовании до тех пор, пока не открыла глаза на кладбище!

Он долго смотрел мне в лицо. Наконец произнес:

– И все же – не желает делиться или боится, что не поверят? Ты сказала «все равно не поверишь». Но я ученый. И я не привык отвергать гипотезы, какими бы невероятными они ни казались, если их подтверждают факты.

– Не понимаю, кому ты врешь – себе или мне? – вскинулась я. – Ты только что не поверил в то, что находится у тебя перед глазами.

– Поясни.

Я снова повернулась к телу.

– Правая рука в крови – у убитых руки чаще чистые, но рука, наносящая такую рану, непременно испачкается кровью. Порез длиннее с левой стороны – правше легко завести туда лезвие, а вот справа уже не так удобно продолжать резать. Идет наискось сверху вниз, рана, нанесенная чужой рукой обычно горизонтальная. И, главное, вот тут, в конце, она раздваивается. С первого раза не получилось достаточно глубоко, рука дрогнула. Пришлось полоснуть второй раз.

Профессор переменился в лице, а я закончила:

– При убийстве разрез один. Так что это не оно.

– Может, у убийцы не вышло с первого раза.

– Тогда где следы сопротивления? Порезы на кистях? Винсент, если он был твоим другом, я очень сочувствую. Но правда в том, что этот человек сам перерезал себе горло, как бы тебе ни хотелось это отрицать.

Он помолчал, плотно сжав губы. Наконец отвел взгляд от тела.

– Пойдем-ка, – Винсент приобнял меня за плечи, повлек прочь от тела. Надо было вывернуться и снова потребовать, чтобы он меня отпустил, но сил не осталось. Слезы закончились и высохли, оставив голову пустой и гулкой, и мне было наплевать, куда он меня ведет и зачем.

Оказывается, здесь тоже была еще одна дверь, за которой обнаружился кабинет. Шкаф с книгами – в другое время я не преминула бы изучить корешки, но сейчас разобрать названия было невозможно, и я отстраненно подосадовала на свою неграмотность. Книги не выглядели средневековыми талмудами в золоте и драгоценных камнях, но и на современные не походили: кожаные обложки с тиснеными названиями и узорами.

Кроме книжного шкафа, в кабинете был письменный стол помассивнее того, что остался в зале с покойником, стопка чистой бумаги и несколько не таких аккуратных стопок – исписанной, пара книг, самописка, напоминающая наши перьевые ручки, ее серебряный корпус был покрыт черненым орнаментом. Далеко до творческого беспорядка, и все же видно, что за этим столом действительно работают, а не только изображают профессора.

Рядом с книжным шкафом стоял низкий столик с резными ножками, пара деревянных кресел, подходящих к нему по высоте, и еще один шкафчик, полностью закрытый.

Винсент усадил меня в одно из кресел и сунулся в шкафчик.

– С медом или несладкий?

– Прошу прощения?

– Чай с медом или несладкий?

– Несладкий, пожалуйста.

Глупо отказываться, все равно он не отступится. Что ж, посидим, чайку попьем, поморочим друг другу голову. Мне его не переиграть, но, может, еще побарахтаюсь.

Откинувшись на спинку кресла, я наблюдала, как на столике появляется кувшин с водой, фарфоровый чайник и такая же коробочка с притертой крышкой. В коробочке обнаружилась сушеная трава, пару щепоток которой Винсент сыпанул в чайник. Плеснул воды, накрыл крышкой. Уселся напротив, вроде бы не прикасаясь к чайнику, но вскоре тот зашумел, закипая.

– Научишься, – сказал он в ответ на мое безмолвное изумление. – Освоишься с даром как следует, и можно будет потихоньку пробовать стихии, а потом и бытовую.

– Бытовая сложнее? – удивилась я.

– Сложнее, потому что это несколько стихий в сочетаниях, не всегда очевидных. Проще, потому что тянет не так много сил. – Он пожал плечами. – Нанимать бытовых магов может позволить себе король и самые богатые вельможи, но никто не мешает научиться таким вещам для себя. Быстрее и удобнее, чем искать толковую и расторопную прислугу.

«Выпрет из университета – пойду в служанки», – мрачно хмыкнула я про себя. Если тут такой спрос на толковых и расторопных. Только надо будет не забыть вытребовать у профессора рекомендации в качестве компенсации морального ущерба. Вот ведь прицепился, в самом деле весь мозг выел!

Тем временем на столе появились чашки – нормальные чашки, а не наперстки на пару глотков. Винсент наполнил их, одну пододвинул ко мне. Я обхватила ее руками, вдыхая травяной аромат, одновременно свежий – без мелиссы явно не обошлось – и сладковатый. Попробовала.

– Очень вкусно, спасибо.

– Не за что. – Он отхлебнул из своей чашки, помолчал, точно так же, как я, покачивая ее в ладонях. Поставил на стол и улыбнулся. Я мысленно выругалась, обнаружив, что расплываюсь в ответной улыбке. Наваждение какое-то, честное слово!

– Неудачно началось знакомство, а потом и вовсе все пошло наперекосяк, – сказал Винсент. – Попробуем сначала?

Понял, что давить на меня бесполезно, и решил сменить тактику?

– Не будь такой подозрительной. – Ответил он на невысказанные мысли.

– А ты не читай меня, – буркнула я.

– Не могу. Ты же не можешь не слышать?

Еще как могу! Я и под соседскую дрель могу уснуть, если очень спать хочется.

– Перстень надень.

– Догадалась, значит? – Он извлек украшение из воздуха, демонстративно надел на палец. – Вот так, теперь мы на равных.

Я покачала головой.

– Не на равных. Даже если сейчас ты поишь меня чаем и позволяешь говорить «ты», ты все равно остаешься профессором, а я – студенткой, которая может вылететь из университета по одному твоему слову. Не говоря уж обо всем остальном – я обвела взглядом кабинет, обставленный добротными и явно недешевыми вещами.

– Это правда. Правда и то, что я преподаю пятнадцать лет и за это время научился видеть студентов насквозь без всякой эмпатии, так что перстень не сильно тебе поможет. То, как вы сегодня переглядывались с Томасом – надо быть вовсе дураком, чтобы не понять, что к чему. И все же, – он снова обезоруживающе улыбнулся, – я в самом деле хочу исправить впечатление, которое у тебя обо мне сложилось.

Его голос, низкий, глубокий, словно обволакивал мягким одеялом, проникал в тело, растекаясь теплом в груди, заставляя загореться щеки. Нет, это чай, просто слишком горячий чай, и…

Да кого я обманываю, на самом деле! Всегда смеялась и над любовью с первого взгляда, и над влюбленностью в преподавателя. Вот и досмеялась. От одного его взгляда обмираю. Гормоны, чтоб их!

– Зачем? – поинтересовалась я холодно.

– Хотя бы потому, что не люблю выглядеть сволочью.

– Это «потому что», а не «зачем».

Он хмыкнул.

– Всегда ловишь других на слове?

– Ты же ученый, – ответила я ему в тон. – Значит, должен понимать, насколько важны точные формулировки.

Выставит, как пить дать выставит. Вряд ли он привык, чтобы студенты разговаривали с ним в таком тоне. Впрочем, после того, как я закатила ему истерику, терять уже все равно нечего. Надо же было так сорваться, позорище просто! Впрочем, я всегда плохо умела справляться с эмоциями, потому и выбрала специальность, где риск сорваться на пациента минимален.

Выставит – может, и к лучшему, с глаз долой… Биохимическая буря проходит быстро, если не подогревать ее встречами да несбыточными мечтами. Так что сейчас мне надо думать не о том, что бросает в жар, стоит случайно встретиться взглядом, а о том, что Винсент сменил тактику, но не намерения.

А, может, в самом деле рассказать ему обо всем? Невозможно же вечно жить настороже, шарахаясь ото всех. Угу, может, еще и инквизитору рассказать? Совсем мозги от гормонов размякли. Если у мужчины шикарная улыбка и объятья, в которых грелась бы и грелась, это не повод ему доверять.

Он надолго замолчал, покачивая в руках кружку и явно о чем-то размышляя. Я не мешала ему, прихлебывала чай, в самом деле очень вкусный, с едва заметной терпкой горчинкой. Медовая сладость только испортила бы его. К слову, Винсент свой чай тоже не сластил.

– Хорошо, – сказал он наконец. – У тебя свои тайны, у меня свои, но нам придется как-то договариваться и работать вместе.

Придется? Это мне придется, а у тебя есть варианты. Или тебе за студентов по головам платят? Так из-за одной меня не обеднеешь.

– Для начала я хотел тебя попросить, чтобы ты подняла и расспросила тело Ивара.

Глава 11

Винсент нахмурился, вокруг рта появились жесткие складки.

– Конечно, я могу сам, но…

Разговаривать с телом, в котором уже нет жизни, смотреть в мертвое лицо друга и знать, что больше не будет ни веселых попоек, ни задушевных разговоров, ни бескорыстной помощи?

– Но это слишком больно? – прошептала я. – Прими мои соболезнования.

Он не ответил, только на миг плотнее сжал губы.

– Спросишь, почему ты, а не кто-то из старшекурсников?

Я кивнула.

– Потому что очевидно – тебе уже приходилось заниматься чем-то подобным. Может быть, не поднимать и расспрашивать мертвых, но каким-то образом… Возможно, в сыске, хотя, насколько мне известно, женщин они берут только в осведомители. Или какой-то тайный орден, потому ты и молчишь так упорно. Зачем только тратить агента с такими мозгами на такого, как я – никак в толк не возьму.

– У тебя паранойя, – вздохнула я.

Он вскинулся:

– Что это значит? Ты уже второй раз употребляешь это слово.

– Мания преследования.

– Скажешь, я придумал, что на некромантов идет охота?

– Не скажу. Что-то действительно нечисто, но я тут совершенно ни при чем.

Теперь пришла моя очередь размышлять, уткнувшись носом в почти пустую кружку. Очень хотелось выговориться, наконец, и будь что будет. Но мое ли это желание?

– Эмпатия работает в обе стороны? – спросила я. Невпопад, но Винсент понял.

– Нет. Я лишь слышу чужие эмоции, но не передаю свои. – Он замешкался, потом все же добавил. – Обычно не передаю. За исключением некоторых ситуаций м-м-м… довольно личного характера. Эта к ним не относится, так что каковы бы ни были сейчас твои желания, они только твои.

– Это каких… – начала было я. Он ухмыльнулся прежде, чем я успела договорить, и до меня, наконец, дошло. Ойкнув, я спрятала пылающее лицо в кружку. Да как так у него получается раз за разом вгонять меня в краску, точно школьницу!

– Размечтался, – буркнула я, не поднимая глаз. Прижалась лбом к теплой кружке, закрыла глаза, заставляя себя сосредоточиться на собственном дыхании, пока не удалось вернуть мысли в прежнее русло.

Что же все-таки делать? Если он не врет, мое желание… выговориться, а не всякое там! – не наведенное. Если не врет. Но или я доверяю человеку во всем, или вовсе к себе не подпускаю.

Варианта действий-то у меня всего два, и оба – хуже не придумаешь.

Первый – продолжить молчать, домолчаться пока чаша его терпения переполнится – и одному господу богу известно, что он тогда сделает. Особенное, если тот – или та – кто устроил охоту на некромантов, доберется до кого-то из студентов, за которых Винсент несет ответственность. Да и не смогу я долго учиться у человека, который в каждом моем слове ищет двойное дно. Даже не стоит дожидаться, пока выгонит, сама не выдержу. Отчислюсь. Дар мне наверняка запечатают, как недоучке.

А за воротами университета наверняка будет поджидать инквизитор с распростертыми объятьями, ведь стараниями Винсента я наверняка нажила себе врага. Это студенты подсудны только совету университета, а девчонка без роду без племени…

Второй вариант – рассказать все как есть. Если не поверит – возвращаемся к первому варианту. Еще и наверняка оскорбится, заподозрив, что я держу его за идиота. Если сочтет чокнутой – может решить, что я безвредна, и оставить, а может – отправить в местный аналог бедлама, причем из лучших побуждений. Самый безобидный, как ни странно, вариант – если он решит, что я одержима бесом или демонами или как их тут называют. В нашей реальности таких считали невиновными, изгоняли бесов и отпускали с богом. Хотя, опять же – инквизитор.

Впрочем, нет, есть еще третий вариант. Охотник на некромантов доберется до профессора прежде, чем тот решит, как со мной поступить.

Я зажмурилась так, что заныли веки. Как будто я смогу этому помешать. Как будто, если расскажу, кто я такая на самом деле, это что-то изменит.

К слову, «что-нибудь» вполне может случиться и со мной. Я же тоже теперь вроде как некромант. Личинка некроманта, если уж начистоту, и все же… Пока студентов не трогали, но кто знает, как долго продлится это «пока».

И получается, что мы с Винсентом на одной стороне. Или просто мне так кажется, потому что я очень хочу ему верить? Пропади оно все пропадом, должен же человек хоть кому-то верить!

Я поставила кружку. Сжала ладони между колен, чтобы не было видно, как дрожат руки.

– Хорошо, будь по-твоему. Лучше объясниться сейчас, пока тебе не взбрело в голову найти мага крови… ведьмака, чтобы заставить меня говорить.

– Я бы никогда не… – вскинулся он. – Всему есть предел.

Я пожала плечами.

– Ты прав, всему есть предел. И я не хочу проверять, когда ты дойдешь до своего, зная, что твоя жизнь под угрозой. Нет, не с моей стороны, но если кто-то в самом деле решил оставить этот город… Джеим без некромантов, он не остановится. Понять бы еще зачем?

– Самому бы мне это понять, – горько усмехнулся он.

Я кивнула. Снова помолчала, подбирая слова.

– Ты прав еще и в том, что я действительно не бедная неграмотная девочка. До того, как меня убили, – он вскинул брови при этих словах, – у меня было высшее… университетское образование и нормальный заработок. Я судебно-медицинский эксперт.

Винсент нахмурился.

– Каждое слово по отдельности я понимаю, но вместе получается нелепица…

– Это человек с медицинским образованием, – объяснила я. Он вскинул бровь и пришлось пояснить еще: – Со знаниями целителя. Но не лечит людей, а определяет для суда, насколько пострадало здоровье пострадавшего. После побоев, других травм. Описывает повреждения, предполагает, как давно они могли случиться. Устанавливает причины смерти, если они неизвестны. Определяет личность по останкам. Скелету или фрагменту тела – словом, когда по лицу или другим приметам опознать невозможно.

– Поднять духа и расспросить, всего-то, – пожал плечами Винсент. – Но сочетание странное. Целитель и некромант одновременно?

– В нашем мире нет магии, поэтому поднять мертвеца и расспросить просто не вариант. С исцелением то же самое. Так что остается только голова, руки и лаборатория. Микроскопия, биохимия…

– Алхимия?

– Химия, – поправила его я. – Только свойства веществ и их соединений. Никакой магии, никакой философии. – Я вздохнула. – Сделай еще чая, пожалуйста. Во рту пересохло.

Поверит или нет? И что будет потом? Сейчас Винсент не походил на человека, подозревающего, будто его изощренно водят за нос, но кто знает, что у него в голове на самом деле?

– Надо думать, пересохло. – Он снова плеснул воды в чайник. – Если уж мне хочется зажмуриться, закрыть уши и твердить «этого не может быть, потому что не может быть никогда».

– Мира без магии?

– Не только. Вообще. – Он неопределенно повел рукой.

Я хмыкнула – зато честно – и продолжила:

– Собственно, поэтому я и замечаю детали, которые нормальные люди не видят. Это моя работа последние шесть лет. Точнее, была моей работой. Пока меня не убили, и я не оказалась здесь.

Может, Винсенту и в самом деле хотелось зажмуриться и твердить, что такого не бывает, внешне это желание никак не проявилось. С другой стороны, не слышно было в его интонациях и той преувеличенной доброжелательности, с которой умные люди разговаривают с теми, кого считают опасными сумасшедшими. Напряженное внимание – вот, что было на его лице. Может, и поверит.

– Как вышло, что тебя убили?

– Оказалась не в то время не в том месте и нарвалась на маньяка… серийного убийцу.

– Так вот почему…– Он вдруг рассмеялся. Быстро оборвал смех. – Извини. Ситуация вовсе неподходящая для веселья. Но, кажется, мне досталось за чужое злодеяние. Легко отделался, учитывая все обстоятельства.

– Да нет, все нормально, – тоже улыбнулась я. Неужели поверил? И не собирается ничего предпринимать? – Это ты меня прости. Мне перерезали горло…

Его улыбка погасла.

–…а потом вдруг открываю глаза, а надо мной какой-то мужик. Вот, и… – Я развела руками. – Обычно я не бью морды направо и налево.

– Да, я помню, только если первыми распускают руки.

Не злопамятный, просто злой и с хорошей памятью, чтоб тебя!

Он посерьезнел.

– Все это звучит довольно логично…

В самом деле? По-моему, так абсолютно бредово!

– …по крайней мере, навскидку я не вижу явных противоречий. Спонтанное пробуждение дара действительно убило ту девушку, такое случается, когда он силен. В ее тело притянуло тебя. Тоже, в общем, логично. Идеальное соответствие сознания и дара.

Скорее всего, так и есть. Потому что я совершенно точно не поднимала те «полкладбища», о которых Виснент упоминал ночью. Вот три последних зомбака – однозначно моя работа, хотя я так и не поняла, как это вышло.

– И становится ясно, откуда у тебя столь необычные для девушки твоего возраста… – Он осекся.

– Для женщины моего возраста и профессии – самые обычные знания. А это… – Я зачем-то огладила юбку. – Утром я шарахнулась от зеркала. Но, думаю, привыкну.

Интересно, спросит, сколько мне лет? Или здесь, как и у нас, неприлично напрямую спрашивать такие вещи у женщины?

Не спросил. Разлил свежий чай, очень аккуратно – мне показалось, что преувеличенно аккуратно – поставил на стол чайник.

– А еще твой рассказ в точности соответствует ереси, которую проповедуют ведьмаки. Они говорят, что человеческая жизнь сама по себе не имеет значения, важна лишь польза, которую принес человек. Средний человек ничего из себя не представляет, значит, ценна только сила, которую можно извлечь из его жизни, и цель, которой эта сила послужит. Потому что душа непременно возродится в новом теле. Именно душа – бесценна, а тело человека ничем не лучше тела, скажем, курицы. Или коровы.

И, значит, можно резать кого ни попадя безо всяких угрызений совести. Удобно устроились. Эти ребята – если то, что о них говорят, правда – нравились мне все меньше и меньше. Но кто отличит, где правда, а где оговор?

– Одна из наших религий тоже утверждает, что после смерти душа находит новое воплощение, – заметила я, кивком благодаря за протянутую кружку. – Правда, ее последователи говорят, будто следующее воплощение будет зависеть от того, как прошло теперешнее. Можно оказаться собакой. Или деревом.

– Занятно, – Винсент отхлебнул чая. – Только я говорил не о религии. Вера – одна. Я говорил о ереси.

Чашка дрогнула в моей руке, чай выплеснулся на колени, но я едва заметила ожог.

– И что делают с еретиками?

Он осторожно вынул из моих пальцев кружку, опустил на стол.

– Не думаю, что тебе стоит это знать.

Кажется, я крепко влипла. Именно теперь, все, что было до того – семечки.

– Нет уж, предпочитаю знать, на что я уже наговорила.

Винсент потянулся через стол, взял мои ладони в свои, заглядывая в глаза.

– Это не имеет значения. Все, что здесь только что прозвучало, не выйдет за пределы этой комнаты.

Вот теперь мне стало по-настоящему страшно. Не просто же так он уходит от ответа. Похоже я сама, своими руками… то есть языком дала ему отличный инструмент для шантажа. Нет, Винсент не походил на мерзавца, но, если бы на лбу у мерзавцев было написано, что они мерзавцы, у мошенников – что мошенники, и так далее, жизнь была бы куда как проще.

– И все же… – Мне пришлось прокашляться. – Что делают с теми, кто проповедует эту ересь? И что именно в нее входит, кроме рассказов о других мирах и переселении душ?

Я выбрала поверить ему, но, если ошиблась, лучше сразу знать, во что мне может вылиться эта ошибка.

Глава 12

– Пять лет назад Великий инквизитор из человеколюбия заменил сожжение повешением.

– Вот уж повезло, так повезло! – криво улыбнулась я.

Он легонько сжал мои пальцы, успокаивая.

– Не бойся. Просто продолжай твердить, что ничего не помнишь о своей жизни до того момента, как проснулся дар.

– С тобой же не вышло.

– Я пристрастен. – Его взгляд на миг изменился, но прежде, чем я сумела разобрать его выражение, Винсент беззаботно улыбнулся. – К тому же, как я уже говорил, студенты подсудны только совету университета.

Слишком уж беззаботно он улыбнулся. Я заколебалась. А, ладно, сгорел сарай – гори и хата, дипломатия никогда не была моей сильной стороной.

– А останусь ли я студенткой, будет зависеть от моего поведения?

Винсент выпустил мои ладони, сцепил пальцы перед подбородком.

– Это очень похоже на оскорбление. За кого ты меня принимаешь?

– За человека, который заставил, – я выделила голосом это слово, – меня быть откровенной. За человека, который теперь может меня убить парой слов. Как будто ты сам этого не понимаешь.

– С хорошими же людьми тебе приходилось общаться до сих пор, – процедил он.

– С разными. Я судебный медик, ты не забыл? Шесть лет каждый рабочий день я фиксировала то, что одни люди делают с другими. Можно подумать, ты до сих пор веришь в радужных единорогов.

– Единорогов не бывает, – голос Винсента похолодел. – А я верю в то, что чужое доверие, прости уж за невольный повтор, нельзя обманывать. Единственное исключение – если от этой информации зависят жизни. Но в твоем случае это не так…

Нет, именно так, от этой информации теперь в самом деле зависит жизнь. Моя. Как и от того, будешь ли ты держать язык за зубами.

– …и я в самом деле был неоправданно настойчив. Извинения, полагаю, бессмысленны.

Я кивнула. Он продолжал.

– Если бы я знал, что именно услышу, не стал бы давить… ведь в самом деле понимаю, что произойдет, если об этом узнает кто-то еще. И потому буду молчать. Могу поклясться.

– Как будто клятву нельзя нарушить при желании, – пожала плечами я.

Его тон стал и вовсе ледяным.

– Да, запечатать клятву магией можно только на крови, а я не ведьмак. Так что придется поверить на слово.

– Я уже поверила тебе, иначе продолжала бы упираться. – Я вздохнула. – Но я не знала, чем рискую и, когда узнала… Ты же сам все понимаешь. Мне жаль, если тебя оскорбляет мой страх.

Он ответил не сразу. Вытряхнул спитую заварку в ведерко, снова повернулся ко мне.

– Понимаю. Но разговор нельзя повернуть вспять.

– Да уж, слово – не воробей…

Он приподнял бровь, и я пояснила.

– Так у нас говорят: слово – не воробей, вылетит – не поймаешь.

Он неопределенно хмыкнул, и какое-то время казалось, что его интересует лишь, сколько заварки насыпать в этот раз. Потянулся к кувшину с водой, но оборвал движение на середине.

– Будешь еще чая, или пойдем работать, чтобы не осталось времени на дурные мысли?

– Работать. Хотя погоди. Ты сказал «для начала» хочешь, чтобы я подняла и расспросила тело. Собирался попросить что-то еще?

– Теперь это не имеет значения, – Винсент поднялся со стула. – Хотел предложить тебе сделку, но теперь… Не намерен гадать, согласилась ли ты искренне или, испугавшись, что я могу отомстить за отказ.

– Ты же эмпат.

Кажется, пресловутая Варвара была моим далеким предком. Иначе как объяснить, что мне жутко захотелось узнать, что за сделку он собирался мне предложить. И вообще, с чего он взял, что я сразу откажусь?

– Но не менталист. – Он закрыл чайник крышкой. – Пойдем работать. Заварю свежий, когда вернемся, с медом. Тебе это понадобится.

Ну и ладно. Не уговаривать же его теперь. Я послушно встала и мы вернулись к телу. В этот раз каллиграфия далась легче.

– Дашь мне список вопросов или позволишь действовать самой? – поинтересовалась я, когда все приготовления были закончены.

– Начни с того, почему Ивар решил наложить на себя руки. Дальше по обстоятельствам. Я вмешаюсь, если что.

Винсент снял с руки браслет, протянул мне.

– Надень. Это накопитель, запас силы. У тебя мощный дар, но пока ты едва его контролируешь, большая часть силы утекает впустую, и ты быстро ее истощишь.

– Но сила же везде? – недоуменно поинтересовалась я. Расфокусировала взгляд, снова увидев фиолетовый туман, повела ладонью, ловя дымку.

Винсент кивнул

– Сила везде. Но способность принимать ее ограничена. Ты не сможешь вдохнуть больше, чем могут вместить легкие. С силой похоже.

– Емкость легких увеличивается при регулярных тренировках.

– Способность воспринимать силу тоже. Если хочешь, я дам несколько упражнений. Потом, когда покончим с делом.

Да, делу время… Я взяла у него браслет.

Тяжелый золотой обод пришлось сдвинуть на середину предплечья, чтобы он держался как следует и не норовил соскользнуть с кисти.

– Как к нему обращаться? – спросила я.

– Никак. Сам подключится, когда понадобится.

Я кивнула и потянулась к дару. Увидела туман, снова представила, как он конденсируется мельчайшими каплями на нарисованных символах…

Меня словно подхватило и понесло бурным потоком. Совсем не так, как недавно. Это браслет виоват?

– Бросай силу! – крикнул Винсент, и в голосе его прозвучало что-то, очень похожее на страх.

Я попыталась расслабиться и отключиться от дара, благо поняла, как это делать – не вышло; точно муха в меду, увязла в силе, и она потащила меня к чему-то темному, страшному.

В следующий миг тело прошила судорога боли. Винсент, разорвав заклинание, не дал мне осесть, поволок прочь из комнаты, ничего не объясняя, а за спиной творилось что-то совершенно непонятное. Сила —не моя, та, что была развеяна вокруг – стекалась в мертвое тело, копилась, сворачиваясь в тугой узел, точно собиралась в черную дыру, стягивающую все вокруг себя.

Винсент выругался, бросил под ноги один из перстней.

– Бегом!

Он толкнул дверь, и мы ринулись прочь, но вместо того, чтобы захлопнуться, она двинулась медленно-медленно. Я замерла было, соображая – то ли что-то мешало двери закрыться, то ли замедлилось время, но Винсент снова дернул за руку и, опомнившись, я рванула за ним. Или не время замедлилось, а мы ускорились – стены вокруг понеслись, как будто я бежала вдвое быстрее обычного. Мы пролетели второй зал – последнюю дверь снесло с петель за миг до того, как мы миновали проем. Выскочили на лестницу, ведущую из подвала, и я уже начала надеяться, что успеем выбраться на улицу, когда за спиной шарахнул взрыв.

Винсент дернул меня к себе, прижал, обнимая, словно это могло хоть чем-то помочь. Нас швырнуло в стену, я зажмурилась, ожидая, удара, сокрушающего кости. Охнула, когда приложило о стену, вышибло воздух из легких. Рядом прошипел сквозь зубы Винсент. Но нас вовсе не размазало в лепешку, отбросило от стены, словно мы находились внутри мячика, мотнуло туда-сюда так, что меня замутило.

Я открыла глаза. Мы в самом деле находились внутри мячика – вокруг Винсента, все еще обнимавшего меня, собралась сфера черного пламени, сквозь которую не было видно почти ничего. Зато слышно было отлично: снаружи грохотало так, что уши закладывало.

– Накопитель! – крикнула я, срывая браслет с руки.

Винсент, кажется, решил, что я собираюсь вырываться и бежать, стиснул так, что я задохнулась.

– Браслет! – заорала я еще громче. Как назло, именно в этот момент грохот стих, и Винсент подпрыгнул от моего крика. – Извини, – добавила я на три тона ниже.

Он выпустил меня из объятий, молча вернул браслет на свое запястье. Я огляделась: ни лучика света. Тихо, только слышно, как шуршит, осыпаясь, каменная крошка. Все та же темная сфера вокруг.

– Нас завалило. – казалось, Винсент не видит в происходящем ничего сверхъестественного. Пошел дождь, село солнце, нас завалило. – Пока держу щит, но насколько хватит моих сил и накопителя, сказать не могу.

А потом щит исчезнет и все те центнеры, а то и тонны камня, что осыпались вокруг, схлопнутся уже непосредственно на наши головы.

– Кажется, мне лучше сесть, – пробормотала я, пытаясь собраться с мыслями. И правда – ноги отказывались держать. Тело отреагировало прежде, чем разум осознал происшествие.

– Нам обоим лучше сесть, – согласился Винсент, подавая мне руку. – Чем меньше площадь щита, тем меньше сил он требует.

Ну да, сколько-то там пи эр квадрат, значит, уменьшив радиус в два раза, мы уменьшим площадь сферы в четыре. Я едва не расхохоталась: до чего странно работает мозг в экстремальной ситуации, всегда ненавидела формулы. Села, поджав под себя ноги. Винсент устроился рядом по-турецки.

– Я могу чем-то помочь? – поинтересовалась я, стараясь, чтобы в голосе не прорезался страх. – Держать щит вместе или еще как?

Хорошо, что у меня нет клаустрофобии. Но если я просто буду сидеть и ждать, то могу и не дождаться спасения. Умру от страха раньше. Уже голова кружится и сердце заходится. Я заставила себя следить за дыханием, чтобы не свалиться в панику.

– Ты уже очень помогаешь. – В тьме, освещенной лишь черным светом щита, было трудно разобрать выражение его лица, но мне показалось, что Винсент улыбается. – Тем, что не плачешь, не мечешься и не требуешь немедленно вытащить нас отсюда.

– Ну, вряд ли ты в восторге от того, что сидишь в полутьме под руинами, так что мог бы – уже бы вытащил, – пожала я плечами. – Ты понял, что случилось?

– Подожди немного.

Винсент снял с шеи что-то, тускло блеснувшее. Положил на ладонь. Медальон в виде птичьего черепа засиял, свет превратился в серебристого ворона.

– Ух ты! – выдохнула я, на миг забыв обо всем остальном.

– Найдешь ректора, – сказал ворону Винсент. – Скажешь, я жив, где-то у подножья лестницы. Я и одна из студентов, что с остальными – не знаю. Магическая ловушка на крови Ивара, активировалась темным даром.

Ну что ж, основное понятно. Ясно, что это все тот же убийца некромантов. Неважно, решил бы профессор расспрашивать труп в доме мертвеца или велел перенести в лабораторию, как и случилось, взрыв такой силы должен был его убить. Повезло, что он вовремя заметил неладное. Подробности расспрошу потом, когда выберемся. Если будет смысл расспрашивать – вполне возможно, что в этой волшебной бомбе такое намешано, что без бутылки не разберешься.

Серебристая птица кивнула, словно человек, взмыла и исчезла в темноте. Винсент вернул на шею амулет.

– Это фамильяр? – Любопытство на миг заставило меня забыть обо всем остальном.

– Фамильяр?

– Так в наших… – я на миг зависла, подбирая слово, – сказках называют волшебных спутников-животных. Разумных и говорящих.

– Никогда не слышал ни о чем подобном, – пожал плечами Винсент. – Это вестник. Надеюсь, я не зря потратил часть сил, посылая его.

В следующий миг в воздухе перед ним соткалась серебристая летучая мышь, зависла, мельтеша крыльями, и произнесла незнакомым женским голосом:

– На месте факультета – гора обломков, начали разбирать. Постарайся продержаться.

Вспышка – вестник исчез. Я зажмурилась, дожидаясь, пока пропадут разноцветные круги перед глазами.

– «Постарайся», – буркнул Винсент. – Как будто у меня есть выбор.

Да уж, способ самоубийства так себе. Я отогнала воспоминание о признаках компрессионной асфиксии и попросила:

– Расскажи, что такое вестник. Если тебя не утомляет болтовня.

Надеюсь, что нет. Ведь если я буду молча сидеть и таращиться в темноту, и без всякой клаустрофобии через какое-то время начну метаться и требовать, чтобы меня отсюда выпустили. А так, может, за разговором скоротаем время, и не успею всерьез задуматься о том, что нас могут и не суметь спасти. Главное, не спрашивать Винсента, на сколько хватит его сил. Я не хочу сидеть и отсчитывать минуты. Впрочем, часов все равно нет.

Он ответил не сразу, и я торопливо добавила:

– И если это не тайна, конечно.

Глава 13

– Не тайна, просто довольно сложное заклинание. – Винсент снова помолчал, размышляя. – Если крайне упростить… Череп животного или птицы, как основа для призванного духа, золото в качестве хранилища силы, толика духа самого мага…

– Души? – переспросила я.

– Нет, душа после смерти отправляется к Предвечной матери, как и должно быть… точнее, до сегодняшнего дня я считал, что должно быть.

Хм, а похоже, мои сегодняшние откровения оказались для него маленьким потрясением основ мира. Ничего, переварит как-нибудь. Он же ученый, в конце концов. Я же переварила собственную смерть и переселение в другой мир.

– Частица духа, – продолжал он. – Когда мы поднимаем тело и расспрашиваем его, мы обращаемся к духу. Не к конкретному воплощению в виде призрака, которое называется так же, а к остаточной эманации жизни, которая хранит память о ней. Извини, не могу сказать точнее, о том, что такое дух, спорят не один век.

– Нуклеиновые кислоты и белки? – предположила я и поспешно добавила: – Извини, продолжай, пожалуйста.

– Молния как источник энергии и как носитель – то, что способно проникнуть везде. Все это нужно сплести определенным образом, и, когда потребуется, остается лишь пробудить вестника. Правда, теперь его придется обновить. Когда выберемся.

«Когда». Не «Если». Это утешало.

Я глянула на купол щита. Показалось, или он стал тусклее? Показалось. Определенно показалось.

– А что такое нуклеиновые кислоты? – спросил Винсент. – И белки? Ты ведь имеешь в виду не яйца, а те соединения, которые алхимики недавно выделили из них и пшеничных зерен?

– У нас считают, что материальная основа памяти – накопление определенных молекул в клетках мозга, – начала я. – Точнее, это одна из теорий.

– Молекул? – переспросил он. – В клетках?

Так, похоже, придется вернуться еще на пару шагов назад.

– Алхимики уже оперируют понятием атома?

– Им оперируют философы.

– Неважно. Молекула – это устойчивое соединение нескольких атомов…

Я продолжала говорить, он – слушать и спрашивать. Господи, какое счастье, что он любознателен не меньше, а то и больше меня! Можно рассказывать, напрягать память, извлекая из нее, кажется, давно забытые основы биохимии, и не думать о том, что щит явно опустился, вызвав шорохи и скрежет камней, и значит, времени у нас все меньше.

– Жаль, что нельзя поговорить об этом с алхимиками, было бы интересно, – сказал Винсент, когда мои познания о теориях памяти, наконец, иссякли.

Снова зашуршала, осыпаясь, каменная крошка. Я поежилась, отгоняя мысль, что нас не ищут. Время от времени доносились глухие стуки, но уверенности, что нас пытаются откопать, не было. С другой стороны, у нас с техникой подобные завалы разгребают сутки, а то и больше. Тут вместо техники магия, но едва ли кто-то способен силой мысли поднять разом все камни.

– Иди сюда, – сказал Винсент. – Не мерзни.

Я не мерзла, точнее, холод, то и дело пробегавший по спине, был вызван вовсе не сквозняком и камнем, переставшим держать тепло, а страхом. Но не признаваться же в этом? Не говорить же, что я уже почти ни на что не надеюсь?

Поэтому я послушно придвинулась. Винсент развернулся, притянул меня к себе, и я оказалась спиной к нему, между расставленных и согнутых ног. Повинуясь мягкому нажиму, чуть откинулась, прижимаясь к его груди, откинула голову, опершись затылком о плечо.

– Так лучше? – спросил он, обвивая руками.

Меня бросило в жар.

– Лучше, спасибо, – сказала я внезапно севшим голосом, подавляя желание потереться виском о щеку Винсента. Нашла время! Впрочем, терять уже нечего. Кажется, нематериальная мембрана так истончилась, что я уже могла рассмотреть нагромождение камней поверх щита. Если не вообразила все это со страха, света-то почти нет…

Какое-то время я молча сидела, слушая, как бешено колотится сердце. От страха, определенно от страха, даром что вместо ледяного узла в животе по телу растекалось тепло. Я неровно вздохнула, накрыла руки Винсента, обнимавшие меня, своими, готовая тут же отдернуть их, сделав вид, будто это случайность.

Он потерся щекой о мой висок.

– Знаешь, я все-таки рад, что заставил тебя говорить. Твоя история… обнадеживает. Знать, что после конца еще не конец.

Похоже, и он почти уже ни на что не надеется. Может, для него это не станет концом, но мне-то вряд ли дадут третий шанс. Обидно, что второй закончился так скоро.

– Один случай – не статистика. – Я прижалась к нему плотнее, хотя плотнее, кажется, было невозможно. Умереть в объятьях красивого мужчины – приторно и пошло. И все же, так было… спокойнее. И плевать, в каком виде нас найдут. Смерть не бывает красивой, кому как не мне это знать.

Я не стала спрашивать, могу ли я подержать щит вместо него или хотя бы влить силу в накопитель. Если бы можно было – Винсент бы попросил, вряд ли ему самому хочется умирать в цвете лет. Но бессмысленно просить первокурсника провести микрохирургическую операцию, даже с подсказками наставника. Да и насчет банальной аппендэктомии есть серьезные сомнения…

– Это правда, – тихо заметил Винсент. – Один случай вполне может быть исключением. И все же…

Он коснулся губами моего виска. Я растерянно замерла. Померещилось?

Нет. Невесомый, почти целомудренный поцелуй в щеку, потом под ухом, ниже вдоль шеи, в плечо у края выреза платья…

Я неровно вздохнула, вцепившись в его руки, что до сих пор обнимали меня.

– Одно твое слово – и я остановлюсь, – прошептал он. —Обычно я не… оказываю знаки внимания студенткам, это слишком похоже на принуждение. Но сейчас…

– Нам обоим нечего терять, – выдохнула я, разворачиваясь и обвивая руками его шею.

Его губы накрыли мои, мягко, неспешно лаская, словно у нас было все время в мире. И я отвечала так же неторопливо и ласково. В конце концов, это, похоже, будет последний поцелуй в моей жизни, так что торопиться некуда. Кровь пульсировала в висках, дыхание перехватывало. Я ахнула, когда он прикусил мою нижнюю губу, прошелся по ней кончиком языка, снова накрыл ртом, лаская, целуя, прикусывая. Запустила пальцы ему в волосы, перебирая шелковистые пряди, его руки прошлись у меня по спине, спустились ниже. А Винсент, словно издеваясь, оторвался от моих губ, начал выцеловывать шею.

– Не надо, – выдохнула я, запрокидывая голову. Хотелось потереться о него всем телом, а потом взобраться на колени вместо того, чтобы сидеть между ними, и… Тем более, что его желание тоже было очевидно.

Винсент замер, и я разочарованно застонала. Заглянул мне в лицо – кто знает, что он там увидел, я вовсе не могла ничего разобрать, утонув в его глазах, которые сейчас казались черными.

– Нет? – переспросил он, и я едва не захныкала, когда его руки выпустили мои бедра.

– Еще немного, и я сама на тебя наброшусь, – призналась я. Никогда в здравом уме я бы не сказала ничего подобного мужчине, но терять в самом деле было уже нечего. Что бы он про меня ни подумал, это будет похоронено… в прямом смысле похоронено, не только в глубине души. И именно страх сейчас придавал столько остроты вожделению.

Винсент тихонько рассмеялся.

– Заманчиво, но тогда я точно упущу щит. А теперь мне, как никогда, хочется жить. Хотя бы для того, чтобы показать тебе, на что я способен, когда не отвлекают досадные помехи.

– Непременно покажешь, – я улыбнулась, прижимаясь щекой к его щеке, замерла так, пытаясь успокоиться. Поди тут успокойся, когда на его виске, которого я касаюсь своим, бешено бьется жилка – так же бешено, как и мое сердце. Когда его дыхание такое же неровное, как и мое.

Его руки снова прошлись у меня по спине, заставив изогнуться.

– Не буду же я оставлять даму разочарованной, – промурлыкал Винсент.

– Но…

– Тшш… – Он поцеловал меня, пришлось надолго замолчать. Когда Винсент, наконец, оторвался от моих губ, позволив вздохнуть, меня трясло, а внизу живота было так горячо, что, казалось, обрушься на нас камни – расплавятся в лаве желания. – Вот так будет лучше…

Он чуть повернул меня, устроил боком, продолжая обнимать одной рукой. Вторая нырнула под юбку, и, когда его пальцы невесомо прошлись по коже бедер, я не удержалась от стона. Потянулась, раскрываясь навстречу, а он, точно дразня, касался где угодно, только не там, где так мучительно ныло.

– Издеваешься? – выдохнула я.

– Немного. – Его смешок казался осязаемым, словно бархатом скользнул по коже, заставляя покрыться мурашками. – Кто бы мог представить, что в этакой колючке прячется… – Пальцы, наконец, добрались до нужного места, губы накрыли мои, заглушая стон. – …такая страстная женщина.

Да я бы сама не могла представить. Особенно с учетом всех обстоятельств. Тут о душе пора думать и молитвы вспоминать, а не… Но мысль промелькнула и сгорела в переполнявшем меня желании.

– Может, это ты… твои… – пролепетала я, связно говорить не получалось вовсе.

– Нет, – протянул он, и от этой его интонации сердце заколотилось еще сильнее. – Экран на мне. Иначе бы… – Он судорожно вздохнул, и я поняла, что Винсент тоже едва сдерживается.

И вдруг увидела его дар. Тоже темно-фиолетовая аура, как та, что появилась вокруг моей руки, когда я стояла в темном подвале. Только моя тогда светилась густо и ровно, а у Винсента сейчас скорее походила на едва заметную дымку. На какой-то миг протрезвев, я распахнула глаза, но перед внутренним взором ничего не изменилось. Невесомое свечение вдоль тела Винсента и густое, яркое – мое, и мой дар тянулся к его, словно так же желая слиться, как и я. Придет же в голову…

А Винсент продолжал играть со мной, то подводя к самому пику, то сбавляя напор, оставляя меня дрожащей, всхлипывающей, готовой умолять, чтобы он не останавливался. Пока, наконец, тело не свело сладкой судорогой, и тот жар, что копился внутри, не вырвался протяжным стоном. И в этот миг мой дар словно рванулся к Винсенту, обволок его, вспыхнув, а потом его дар засветился так же ровно и густо, как и мой.

Я обмякла в его объятьях. Где-то внутри кольнула обида – если он затеял все это лишь для того, чтобы восполнить силу, мог бы честно сказать, а не так вот. Я заерзала, выворачиваясь из его рук. Думала, он в самом деле… Но в следующий миг Винсент изумленно выдохнул. Я распахнула глаза и встретилась с его недоуменным взглядом.

– Как ты это сделала?

– Я? – Я резко села, едва не врубившись макушкой ему в челюсть. – Это ты…

– Силу нельзя передать напрямую. Только через накопитель, и это не схема для первого курса, но…

– Значит, можно. – Навалилась истома и я снова расслабилась. Думать не хотелось вовсе. Я поправила юбку, поудобнее устроилась на плече Винсента.

– Но… – В его голосе звучало самое настоящее недоумение. Я снова открыла глаза – похоже, он не притворялся. – Я никогда о таком не слышал.

Да чтоб тебя! Нашел время обсуждать вопросы теоретической магии! И, главное, с кем – я же в таких вещах вовсе ничего не понимаю. Разве что с точки зрения здравого смысла…

– Перестань. – Теперь уже я нахмурилась. – Ни за что не поверю, что за всю историю ни разу не было пары с одинаковым даром.

– Были, конечно. И несколько вошли в историю магии. Но ни одной записи о том, что силу можно передать другому человеку таким… своеобразным способом.

– Хочешь сказать, что в этих парах все мужчины были одинаково… одинаково не вдохновляли? – фыркнула я.

Винсент расхохотался.

– Это действительно маловероятно, – он погладил меня по щеке, и я едва удержалась, чтобы не прильнуть к его ладони. – Но наш дар – не стихийный, редкий и женщин…

– И эмпатов… – протянула я ему в тон.

– Да. Возможны варианты. – Он начал загибать пальцы. – Темный дар. Эмпатия как способность воспринимать напрямую не только чужие чувства, но и чужую силу. Эмоциональное состояние… я тебя не читал, но, полагаю, смесь была своеобразной.

Да уж. Страх, отчаяние и вожделение. Тот еще коктейль.

– Наконец то, что ты – не совсем обычный человек. Надо будет обдумать все это на досуге. – Винсент ухмыльнулся. – Может, сподобимся на серию экспериментов? Дабы убедиться, что происшедшее не случайность?

– Иди ты… – беззлобно огрызнулась я. – Я тебе что, кролик подопытный?

– Нет. – Он сменил тон, коснулся губами моего лба. – Ты совершенно потрясающая. И дважды за какие-то несколько часов спасла мне жизнь.

– Как это?

– Сперва – согласившись поднять тело. Если бы я работал сам, а не смотрел со стороны, не успел бы среагировать. Затянуло бы, так же, как затянуло тебя.

Меня передернуло, и Винсент прижал к себе крепче, успокаивая.

– А второй – сейчас. Восполнив силу совершенно, гм…– он ухмыльнулся, – чудесным образом.

Вообще-то я тогда немного о других вещах думала. Если это корректно назвать словом «думать». Я залилась краской и спрятала лицо у него на плече, но он мягко заставил поднять голову, поцеловал – и сейчас в этом поцелуе вовсе не было страсти, только тихая ласка. Шепнул:

– Спасибо. Я твой должник.

Глава 14

Не знаю, сколько мы просидели так, обнявшись, пока над головами не заскрежетало, и в щель между камнями не прорвался свет. Мы отпрянули друг от друга, задрав головы. С купола поднялись и отлетели в сторону несколько обломков, и стало видно, что этот свет – от магических шаров, я так и не узнала, как они называются. Не меньше десятка зависло над нами. Учитывая, что отверстие пока было не шире полуметра, такое скопление слепило не хуже автомобильных фар.

Над дырой возникли очертания головы и плеч.

– Живы? – спросил мужской голос.

– Нет, умер, сам себя поднял и щит поставил, – огрызнулся Винсент, щурясь против света.

– Вот теперь точно вижу, что живы, – хохотнул тот, сверху, и следом за ним эхом отозвались другие голоса «живы… живы». – Еще немного подержи, сейчас дочистим.

Винсент кивнул. Легонько сжал мою руку, и я ответила таким же пожатием. Отверстие между камнями стало расширяться, теперь все это выглядело так, точно мы сидели, накрытые половинкой разбитого яйца, от которого невидимая рука отколупывала обломок за обломком. Стало видно, что развалины здания разобрали не до конца – с одной стороны по-прежнему высилась гора завала, правда, прикрытая чем-то вроде радужной пленки.

– Все, держим, отпускай.

Темный купол исчез, я непроизвольно напряглась, ожидая, что камни обрушатся на меня, но ничего не произошло. Винсет рывком выпрыгнул из отверстия. Пошатнулся, но кто-то поддержал его под локоть, уводя в сторону. У меня так лихо не получилось – тело онемело от долгой неподвижности. Сразу несколько рук подхватили меня, вытащили наверх. То ли от резкого движения, то ли от облегчения закружилась голова. Света было столько, что заслезились глаза и я застыла, пытаясь разглядеть в окружающих силуэтах Винсента. Увидеть не вышло, только услышать.

– Что с остальными?

Повисло молчание.

– Ну! – хлестнул голос Винсента, и я поежилась, хотя обращался он не ко мне.

– Один студент у целителей. Успел нырнуть под стол. Остальные, кто был в здании, в мертвецкой.

Я снова попыталась разглядеть Винсента среди одинаковых силуэтов, и снова не вышло – контуры расплывались, глаза жгло. Все, кто учился на факультете, погибли? Как же так? Не то чтобы у меня была причина скорбеть по тому же белобрысому, да и остальных я почти не знала, но все же… Я не думала об участи остальных, пока моя собственная жизнь висела на волоске, но сейчас весь ужас происшедшего дошел до сознания. Меня затрясло. Кто бы ни устроил охоту на некромантов, у него получилось. Почти получилось.

Мне на плечи накинули одеяло, повлекли прочь. Я прислушалась, почему-то казалось очень важным узнать, кто из троих выжил.

– Мертвецкая в руинах, так что они не в ней. – Голос профессора звучал так холодно, словно его вовсе не интересовали ни чужие смерти, ни разрушения. Неужели этот же человек совсем недавно обнимал меня? Тем временем он продолжал: – Госпожа ректор, уцелевшему нужно организовать охрану…

– Думаю, вы преувеличиваете. – ответил ему женский голос, тот же, каким говорила серебристая летучая мышь.

Я оглянулась, пытаясь разглядеть ректора, но вокруг оказалось слишком много людей, да и освещение по-прежнему слепило так, что слезились глаза.

– Сделайте мне личное одолжение, – таким тоном не об одолжении просят, а долги взыскивают. – И как только парень придет в себя, организуйте перевод в Каэрт, с содержанием.

Неужели ему действительно все равно, кто из троих студентов остался жив? Стоп, какое – троих? Это первокурсников было трое, кроме меня самой, а всего, сколько же он говорил… дюжина. Интересно, столько уже со мной, или я тринадцатая? Вот и не верь после этого в приметы… Я закрыла рот рукой, пытаясь удержать истерический смех, но он все равно прорвался.

– Все будет хорошо, – сказал кто-то. Лица по-прежнему расплывались, а еще кружилась голова. Меня усадили на низкий складной стул, сунули в руки горячую чашку, пахнущую медом. По счастью, никто не пытался развлечь меня разговорами, и я снова прислушалась к беседе.

– Это будет недешево, – задумчиво проговорила ректор, а я вспомнила, что университет в стране один. Так что выжившего, кто бы он ни был, отправят за границу.

– Университет не смог обеспечить безопасность студента. Это самое меньшее, что мы ему должны.

Да, выжившему нужна охрана и возможность убраться куда подальше. Всем выжившим. Тот, кто пошел на такие крайности, чтобы избавить город от некромантов, придет в ярость, узнав, что задумка не удалась. Значит, охрана нужна и Винсенту. И… мне?

Я затрясла головой. Все случившееся казалось нереальным, словно произошло не со мной. Странно, пока мы сидели под развалинами, такого чувства не было. Отходняк от адреналина? Может быть…

– Мы? – поинтересовалась ректор.

– Я не снимаю вины и с себя, – все так же холодно произнес профессор. – Это мои студенты, и я несу за них ответственность.

Вот только если он прав, и темный дар в самом деле активировал взрыв, то, скорее всего, ни один некромант бы не учуял бы подвох заблаговременно. Магия же видна не глазами, а значит, стоит ей коснуться тела, как ловушка сработает. Ловушка на крови, как сказал Винсент. Неужели инквизитор не параноик, а ведьмы действительно вовсю орудуют в городе?

– Почему девка до сих пор не в цепях? – раздалось за моей спиной.

Вот уж, воистину: вспомнишь заразу – появится сразу!

Я медлен�

Глава 1

Кладбище было пустым и темным, впрочем, как всегда в это время. Лунные блики прорывались сквозь ветки, садились бесформенными пятнами на покосившиеся кресты, на покрытые снегом холмики.

Мне света хватало, привыкла. Здесь я ходила каждый день, срезая путь от автобусной остановки до дома. На самом деле куда безопаснее, чем через дворы: вечерами по кладбищу шастает мало кто, а мертвые не кусаются. Да и странно было бы практикующему судмедэксперту бояться покойников.

Когда за спиной заскрипел снег под чужими ногами, я даже не испугалась. Мало ли кто точно так же решил срезать путь. Оглянулась и увидела мужской силуэт. Темный пуховик, балаклава на лице – неудивительно, мороз под тридцать. Пришлось прибавить шагу: терпеть не могу, когда дышат в спину на узкой тропинке, а сигать в сугроб, чтобы пропустить незнакомца, тоже не хотелось.

Но тот, сзади, кажется, тоже ускорился. Я снова обернулась: лунный блик засветился на лезвии ножа в руке.

От страха пересохло во рту. Очень некстати – или кстати – вспомнилось, что за последний месяц у нас в морге побывало два женских трупа с перерезанным горлом и следами полового акта. Оба привезли с улиц нашего района. Я рванула со всех ног, путаясь в полах пуховика. Еще каких-то метров десять, а там – освещенная улица, где всегда полно народа, переход и дом. Ледяной воздух обжигал горло, пульс колотился в ушах, заглушая шаги.

Я все-таки не успела: меня дернуло назад, прежде, чем я успела опомниться, жесткая рука ухватила поперек груди, что-то сдавило шею. Я рванулась – высвободиться, бежать! В первый миг показалось, что воротник пуховика и шарф защитили – ведь боли я не почувствовала, и даже вырвалась и сделала несколько шагов прежде, чем ноги подкосились, грудь скрутил кашель и перестало хватать воздуха. Неужели все? Нет, ни за что! Мало ли, что плакать по мне некому, я жить хочу! Дышать! Я попыталась отползти, но руки подогнулись, уронив меня лицом в снег, а потом наступила темнота.

Сквозь сомкнутые веки пробился свет, потускнел, словно его что-то заслонило. Я открыла глаза. Надо мной склонился мужчина. Исчезла балаклава, открыв светлые волосы с едва заметным рыжеватым отливом, цепкий взгляд серых глаз, упрямый подбородок. Мелькнула нелепая мысль – какого рожна этакий красавец подался в маньяки? Подкати он ко мне по-хорошему, я бы наверняка…

В следующий миг до меня дошло, что я каким-то чудом жива и еще не все потеряно. Я заорала так, что оглохла сама, и со всей дури врезала мужику в нос. Он отлетел, закрывая лицо руками, я вскочила, со всех ног рванула между могил.

– Стой! – гнусаво полетело в спину.

Ага, размечтался!

Я перепрыгнула некстати подвернувшуюся под ноги ветку, но та, словно сговорившись с маньяком, ухватила меня за юбку. Взмахнув руками, я со всей дури хлопнулась о землю, и нескольких мгновений, пока я восстанавливала дыхание и поднималась, мужику хватило, чтобы меня догнать.

– Да куда ты, дура! – рявкнул он, и в этот раз голос прозвучал нормально, хотя кровь из расквашенного носа текла по лицу темными струйками. И столько власти было в этом рыке, что я на миг замерла, глядя на него снизу вверх.

Он шагнул еще ближе, наваждение развеялось. Я снова подлетела, путаясь в подоле. Подол? Не джинсы? Да какая, к черту, разница, потом разберусь! Мужик потянулся, пытаясь схватить за руку – в этот раз я успела отскочить и снова помчалась между могил, радуясь, что ноги не вязнут в снегу.

Где снег? Где я? Какого?!..

Но мозг окончательно отказался думать и анализировать, оставив одну мысль – бежать. Бежать быстрее, спасаться со всех ног. Плевать, что грудь уже жжет и колет в боку. На все плевать. Бежать!

– Стой, говорю, там мертвяков полно!

Надо же, какая неожиданность: на кладбище полно мертвяков! Только ни один покойник мне столько не напакостил, как живые! И пытался угробить меня тоже не покойник. Повезло, что у него не вышло.

Или вышло? Здесь нет снега, я – в платье, а не в джинсах и пуховике. Я умерла и теперь в аду?

При этой мысли закружилась голова подкосились ноги, я споткнулась. Мужик, так его и разэтак, все же догнал, ухватил за плечо, разворачивая. От этого прикосновения меня обдало жаром, и снова очень некстати подумалось, что он как-то непростительно хорош собой для маньяка. Те обычно плюгавенькие, а этот очень даже… Или это другой мужик? В камзоле, а не в пуховике, и вроде бы выше ростом, чем тот, с ножом.

Или я все-таки в аду, и теперь мне целую вечность придется удирать от разномастных маньяков?

Я рванулась – мужик держал крепко. Попыталась ударить, но добилась лишь того, что он больно вцепился и в запястье другой руки, притянув к себе. Глаза, полные бешенства, оказались слишком близко, и я уставилась в них, словно кролик на удава. Пошатнулась и упала бы, если бы не впечаталась в мужчину всем телом. Это привело в чувство. Дожила, сама готова на маньяка кинуться! Я снова дернулась, а потом перед лицом возникло что-то, похожее на светящийся фиолетовый туман.

Мужик выругался и выпустил меня. Туман окутал мое тело, устремился к земле, расплескиваясь по могилам. А в следующий миг мне стали безразличны все маньяки на свете, потому что ближайшая могила разверзлась, и из нее воздвигся зомбак.

– Отпусти силу, дура! Хочешь, чтобы сюда вся инквизиция сбежалась? – рявкнул мужик.

Инквизиция? О чем он?

С его рук стекло такое же темно-фиолетовое пламя. Я вскрикнула – тело словно прошил разряд тока. Зомби сложился, снова превратившись в обычного не слишком свежего покойника. Только вот из соседней могилы тоже лез скелет. И еще один зомби вырос за спиной мужчины.

Я заверещала во все горло, на какое-то время вовсе перестав соображать от страха. Нет, трупов я не боюсь – нормальных трупов, которые смирно лежат себе на секционном столе или в холодильнике. Но эти-то ходят! Как-то не успела я к такому привыкнуть, это вам не суправитальные реакции1!

Зомби мой вопль не остановил – мертвец потянулся к горлу мужика. Тот то ли почувствовал, то ли понял по моему взгляду, устремленному за его плечо. Не разворачиваясь присел, перекатился в сторону, уходя от лап мертвяка. Еще один сгусток темного пламени – и снова меня дернуло током, правда в этот раз я заметила, как рассеивается туман, тянущийся от моего тела к зомбаку.

Это что, из-за меня они встают? Что за бред?

– Отпусти силу! – снова крикнул мужик. – Или я погашу, и самой хуже будет!

– О чем ты?

Он снова ругнулся, а в следующий миг меня не просто прошило током – а словно бросило на оголенные высоковольтные провода. Тело затрясло в судороге, я бы закричала, но дыхание тоже перехватило. А потом сознание милосердно погасло, прекратив боль.

Снова свет: яркий, электрический. Подняв ресницы, я увидела лицо все того же мужика. Дернулась, но в этот раз он был настороже, перехватил мои запястья. Его нос, к слову, уже не выглядел опухшим. Я так долго провалялась? Хотя нет, следы крови на верхней губе остались, значит, недолго.

Хотя если я в аду, а это местная нечисть, мог и сам по себе восстановиться. Правда, я чувствовала себя непозволительно живой: ныло тело, точно я умудрилась потянуть все мышцы разом, колотилось сердце, и пересохло во рту. Многовато неприятных ощущений для бесплотной души.

Но если я жива – то что вообще происходит?

– Очухалась? – не слишком вежливо поинтересовался мужчина.

Разжал пальцы – я ощутила мимолетное сожаление – выпрямился.

– Кажется, да… Нет. Не знаю.

Над его головой висела… лампочка? Шаровая молния? Яркий сгусток света. Я мотнула головой, пытаясь прогнать глюк. Глюк прогоняться отказался. Висел себе и светил не хуже нашего уличного фонаря. Даже лучше, пожалуй.

Кладбище – точнее та его часть, что попала в круг света – тоже было неправильным. Ни одного креста на холмиках могил, и памятники – не памятники, а просто камни с грубо выбитыми… буквами? Рунами? Надписями?

Я что, еще и читать разучилась?

Зажмурившись, так крепко, что глаза заболели, я попыталась воспроизвести перед внутренним взором надпись. Любую надпись, да хоть собственное имя. Буквы послушно сложились: И-н-г-а. Нет, вроде алфавит помню. Я снова открыла глаза, уставившись на ближайший надгробный камень, испещренный крокозябрами. Нет, это не я разучилась читать, это действительно незнакомый язык.

– Где?.. – простонала я.

– А на что это похоже, по-твоему, на королевский дворец? – ехидно ухмыльнулся мужик. – Другой вопрос, какого рожна тебя сюда понесло.

– Домой шла. – Я ответила прежде, чем успела сообразить, что про дом, кажется, можно больше не вспоминать. Дом остался где-то в заснеженном сибирском городе, а где я сейчас – леший его знает. Как я сюда попала? Что вообще происходит?

Или байки о переселении душ – не такие уж и байки? Да нет, не может быть!

– Ага. Домой, – все так же ехидно проговорил мужик.

Ухватив за локоть, он вздернул меня на ноги так легко, будто я вообще ничего не весила. Я попыталась вырваться, но его пальцы оказались цепкими, словно клещи, а в следующий миг я застыла, потому что через плечо упала коса.

Какая коса, я всю жизнь коротко стриглась! И волосы всегда были черными, а сейчас стали темно-каштановыми. Не веря себе, я ощупала собственное – или уже не свое? – лицо. Поди тут разбери: вроде все на месте, а мое или нет… привыкший узнавать мир на ощупь, наверное, отличил бы. А мне придется дождаться, пока в поле зрения появится хоть захудалое зеркало.

Похоже, я не только не в своем мире, но и не в своем теле. Да что же это делается? Хорошо хоть язык понимаю. Если в происходящем может быть хоть что-то хорошее.

А вдруг я все-таки на том свете? Впрочем, этот мужик не походил ни на черта, ни на ангела. Те, как известно, бесполы, а этот выглядел прямо-таки воплощением тестостеронового самца. На вид – чуть старше меня, лет тридцать пять. Высоченный, широкоплечий, девицы, наверное, гроздьями вешаются. Хотя… Интересно, он на всех женщин смотрит, как Ленин на буржуя, или только я удостоилась такой чести?

– Что, здорово тряхануло? – В голосе мужчины, однако, сочувствия не было, лишь злорадство. – Поделом.

И тут тоже «жила-была девочка – сама виновата»?

Он протащил меня несколько шагов, остановив перед расчерченным на земле кругом, покрытым незнакомыми завитушками. Внутри круга лежал обезглавленный черный петух, за пределами – окровавленный кухонный топорик и грубо сшитая тетрадь.

– Домой, значит, шла. И обронила по дороге.

– Что это? – изумилась я.

– Это у тебя надо спрашивать. – Он поднял с земли тетрадь, раскрыл и с выражением прочел: – А ежели хочешь, чтобы мужчина тебя возлюбил и не смотрел боле ни на кого, то возьми черного кочета и ступай на гробовище…

– Да вы издеваетесь?! – не выдержала я. – Я что, похожа на дуру, за мужиком бегать?

Последнего своего кавалера я выставила из квартиры полгода назад, обнаружив за диваном использованный презерватив – при том, что я сидела на таблетках. Он даже отпираться не стал, дескать, нужно было себя мужчиной почувствовать, а то рядом со мной, лошадью с яйцами, кто угодно импотентом станет. Что ж, теперь он мог чувствовать себя мужчиной сколько угодно и с кем угодно. А я окончательно решила, что от всех этих отношений больше геморроя, чем пользы. Да даже если бы не решила, приворот – допустим на минуту, что подобное существует – редкостная гадость, до которой я не опустилась бы и когда была молодой безнадежно влюбленной дурочкой.

– А что, это по-твоему признак большого ума? – Мужчина потряс тетрадью перед моим лицом. – Переписать невесть откуда невесть какой ритуал, перевранный до неузнаваемости, и потащиться на кладбище посреди ночи, когда…

– Силы зла властвуют безраздельно, – нервно хихикнула я. Надеюсь, светящаяся собака не выскочит. Хотя кто его знает, после зомбаков-то…

– Не вижу ничего смешного, – сухо произнес он. – Я едва сумел упокоить всех, кого ты подняла.

– Я? Подняла?!

Глава 2

– Ну не я же! – продолжал разоряться он. – Я, к твоему сведению, по ночам предпочитаю спать, а не бегать по кладбищам за чокнутыми девицами!

Ну да, наверняка это девицы за тобой бегают. Хотя все равно непонятно, к чему мне эта невероятно ценная информация.

– Ты не представляешь, как тебе повезло, что не сожрали! Хотя лучше бы сожрали, глупость наказуема.

– Да не поднимала я никого!

– И еще больше повезло, что патруль стражи, увидев мертвяков, сразу помчался ко мне, – не унимался мужчина, словно не услышав. – Если бы сожрали кого-нибудь из добропорядочных горожан, с тобой бы сейчас разговаривала не я, а инквизиция.

Так, где здесь выход из этого дурдома? Спокойствие, только спокойствие…

– Послушайте, – произнесла я, отчаянно цепляясь за остатки здравого смысла. – Я не помню ничего. Вообще ничего. Как я сюда попала? Что вообще происходит?

Он внимательно вгляделся в мое лицо. Я ответила прямым взглядом в глаза. Может, мне и есть что скрывать, но здесь и сейчас я была абсолютно искренна. Пропади оно все пропадом, я действительно ничего не понимаю! Даже на каком я свете. Может, все известные мне религии врали, и загробный мир именно такой? Ночь, кладбище, зомби и очень красивый – и очень ехидный – мужчина с отлично подвешенным языком? Интересно, а все остальное у него тоже неплохо подвешено?

Я мысленно выругалась – нашла о чем думать! Хотя судя по тому, как невольно загорелись щеки при этой мысли, я определенно не мертва.

Он нахмурился.

– Не помнишь?

Я помотала головой.

– Как тебя зовут?

– Инга.

– Семья?

– У меня нет семьи. И никогда не было.

В самом деле. Я выросла в детдоме. Мне повезло – вовремя сообразила, что единственная возможность не спиться и не окончить жизнь на трассе – получить нормальное образование. И еще больше повезло, что хватило ума и упорства поступить в медицинский.

– Не было или не помнишь? – спросил он.

– Не было.

Он снова оглядел меня с ног до головы, кивнул каким-то своим мыслям. Я оглядела себя вслед за ним. Да уж, одежда под стать бедной сиротке. Подол платья истрепался, а башмаки – или как это называется? – сношены так, что, кажется, вот-вот развалятся.

– Где ты живешь?

– Не помню.

– Зачем пришла сюда?

– Не знаю.

Он помолчал, все так же испытующе меня разглядывая.

– Или ты в самом деле притворяешься, или… Нет, похоже все так и есть.

– Прошу прощения?

– Когда дар прорывается спонтанно, не под контролем опытного мага…

Мага?!

– … это опасно прежде всего для самого новичка. Чаще всего, конечно, ничего не происходит – у большинства дар не слишком силен, – объяснил мужчина. – Самые сильные обычно погибают. Иногда – прихватив с собой тех, кому не повезло оказаться рядом, просто потому что не смогли совладать с даром. В твоем случае – пробудить полкладбища без формул, без знаний, на чистой силе… – Он покачал головой. – Потеря памяти – не худший исход.

Выходит, мне опять повезло. Впрочем, я вообще везучая. А вот той, кто жила до меня в этом теле, похоже, не повезло. Впрочем, как сказал этот тип – глупость наказуема.

Интересно, сколько ей было лет? Судя по дурацкому привороту – не так много, но оставалась вероятность и того, что это тело отчаявшейся старой девы. Хотя… я украдкой глянула на свои руки. Обломанные ногти, заусенцы, трещины – похоже, эта женщина зарабатывала на жизнь не головой. Но кожа упругая, и морщин нет.

Я невольно перевела взгляд на кисти незнакомца. Зря. Всю жизнь западала на мужские руки. Крепкие запястья – на одном, чуть выглядывая из рукава поблескивал цельнолитой браслет. Широкие ладони. Длинные сильные пальцы, вот разве что перстней для мужчины, пожалуй многовато. Я разом ощутила себя золушкой, захотелось спрятать руки под передник, на худой конец – в складки юбки. Мысленно выругалась. Очутилась невесть где, кажется, в чужом теле, и переживаю, что выгляжу замарашкой? Как будто сейчас это самая большая моя проблема! На самом деле важно совсем другое:

– И что, из-за какого-то дурацкого петуха я умерла… – я поспешно поправилась. – Чуть не умерла и потеряла память?

Мужчина, кажется, не заметил оговорки.

– Нет, этот глупый ритуал ни при чем. Обычная девчонка вернулась бы домой ждать, когда сработает приворот.

«Девчонка». Значит, и правда, молодая дурочка. Вот было бы обидно оказаться в теле старухи, доживающей свой век. Нет, я не буду об этом думать: если я начну всерьез размышлять о том, что умерла и оказалась в чужом теле, я рехнусь. Невозможно переварить все это не рехнувшись. Буду считать, что так все и должно быть.

– Но в твоем случае… Темнота, кладбище, кровь, волнение… выплеск эмоций, пробудивший дар. Вот и результат. – Он буркнул себе под нос. – Я еще спрошу у Клауса, почему его подчиненные мышей не ловят.

– Прошу прощения? – не удержалась я прежде, чем вспомнила про любопытную Варвару и ее печальный конец.

– Инквизиция должна была найти тебя и привезти в университет. Чтобы пробудить дар – осторожно, под контролем наставника – а там либо учить, либо запечатать. – Он вздохнул. – Ничего не поделаешь, опять все самому. Пойдем.

– Куда? Зачем?

И вообще, приличные девушки не шастают ночами невесть куда в сопровождении незнакомых мужчин. Хотя приличные девушки ночами и петухов не режут…

С другой стороны, может, не потащись эта дурочка на кладбище, я бы умерла с концами. А так, похоже, второй шанс. Хотя мне и на прежнюю жизнь было жаловаться грех. Вот разве что с пресловутым женским счастьем не складывалось – но с моим анамнезом едва ли могло сложиться. Откуда детдомовской девчонке знать, что такое нормальная семья?

– Отвезу в общежитие университета. До утра, надеюсь, ты больше никого не поднимешь. А там запечатаем дар, будешь жить дальше, как жила до того.

Как жила до того, я точно не буду. Остаться одной в чужом мире, без памяти, в смысле без памяти об этом месте? Долго ли протяну? Да я даже не найду, где мой дом… точнее, где жило это тело раньше! Я же ничего тут не знаю…

Я снова покосилась на обтрепанный подол и сбитые башмаки. Нет, этот вариант меня не устраивает! Никаких запечатываний!

– Вы сказали «запечатывают или учат». Я могу выбирать?

Если дар – это магия, какая дура по доброй воле от нее откажется? И все же некоторых «запечатывают». Интересно, почему? Не нравится дар? Или чтобы не наворотили дел, не справившись с обучением? А вдруг учеба – платная, и «запечатывают» тех, кому она не по карману? Это вероятней всего. И если так, я крепко влипла.

– Выбирать? – мужчина приподнял бровь. —Твой дар – темный. Мертвые. Хочешь провести всю оставшуюся жизнь среди трупов разной степени свежести?

– А чего такого-то? – удивилась я.

Нет, в самом деле, чего особенного? Это моя работа, вообще-то… была. Вот платное обучение – это действительно страшно. У той, чье тело мне досталось, нет денег на приличные башмаки и незалатанное платье, значит, на университет и подавно. Меня выставят, и я останусь бомжихой. Где жить? На что? Как? В незнакомом и непонятном мире я окажусь беспомощней слепого щенка!

Мужчина подобрал отвисшую челюсть, а потом снова схватил меня за руку и поволок вглубь кладбища. Остановился над развороченной могилой, дернул за руку так, что я едва не свалилась на мертвеца.

– Вот. – Сказал он, указывая на труп, который совсем недавно пытался его ухватить. – Это еще не худший вариант. Нравится?

Я пожала плечами. Выглядит и пахнет, как и полагается трупу на этой стадии разложения – навскидку я дала бы ему неделю. Но действительно далеко не худший вариант.

– Нравиться здесь нечему, конечно. – Как же его убедить? Нужно его убедить, иначе мне конец! Хорошо, голос не дрожит, может, снаружи и не видно, как меня трясет от одной мысли, что в самом деле у меня отберут дар и вышвырнут на улицу. – Но и поводов падать в обморок не вижу. Все мы такими будем, в конце концов.

Он хмыкнул.

– Я – нет. Я в завещании велел себя кремировать…

Завещание? В твоем возрасте?

Он снова хмыкнул.

– Ладно, допустим, у тебя в самом деле крепкий желудок. Но есть еще одно. Ты – девушка. Смазливая – с такими личиком и фигуркой найдется тот, кто возьмет замуж и без приданого. – Голос его звучал при этом так, словно он не со «смазливой» девушкой разговаривал, а теорему Пифагора пересказывал. – И ты в самом деле предпочтешь общение с мертвяками семье и детям?

Какая семья? Какие дети? Тут под мостом бы не сдохнуть! Но вместо того, чтобы объяснять это и упрашивать, я брякнула – не иначе, как на нервах:

– А что, одно другому мешает? Маги дают обет безбрачия?

Мужчина расхохотался. Да так искренне и заливисто, что я сама едва не рассмеялась вслед за ним. Вот теперь, когда он не злился и не ехидничал, стало видно, что улыбка у него просто невероятная. Смотрела бы и смотрела. Да и сам он очень даже…

– Нет… Еще как нет. И женщин-магов немало. – Он посерьезнел. – Но ты – некромант. Более того, ты – единственная за последние сто лет женщина – некромант. От парней-то девчонки шарахаются…

От тебя-то? С таким лицом? С фигурой греческой статуи, которую и одежда не скрывает? Да ладно!

– А на тебя и вовсе будут смотреть как на… – Он помедлил, подбирая слова.

– Как на бородатую женщину из цирка уродов? – подсказала я.

Мужчина усмехнулся.

– Понимаешь, значит.

Я кивнула. На меня всю жизнь так смотрели – не привыкать.

– И все равно хочешь учиться?

– Да. Очень. Если только смогу заплатить

Учеба – это шанс оттянуть момент, когда я окажусь на улице совсем одна. Да и вообще, в любом мире лучше работать головой, чем руками. А к тому, что на меня смотрят, как на ненормальную, я привыкла. Женщина-судмедэксперт едва ли лучше женщины-некроманта. Но что поделать, если общаться с себе подобными я так и не научилась? Нормальному врачу приходится очень много общаться – и далеко не всегда с адекватными людьми. Так вот и вышло…

– Платить не придется, но, если справишься с дипломом, нужно будет пять лет отработать на корону, – прервал мои мысли мужчина.

Я выдохнула, едва не перекрестившись на радостях. Да плевать, что и тут придумали распределение выпускников. Время летит быстро, порой – даже слишком быстро.

– Щедро, – не удержалась я.

Интересно, кто это у них тут нашелся такой продвинутый, что додумался до бесплатного образования за казенный счет? Еще интересней, есть ли тут общежития и стипендии? Если нет, то у меня по-прежнему проблемы… Подумаю об этом потом. И так себя накрутила. Когда буду знать точно – тогда и стану думать, что делать.

– Это все равно дешевле, чем восстанавливать разрушенное теми, кто не совладал с даром. Да и выпускнику, задолжавшему короне, можно платить меньше.

Мужчина снова внимательно оглядел меня с ног до головы, и я все-таки спрятала руки в складки юбки. Поежилась под цепким оценивающим взглядом. Молчание затягивалось, становилось таким невыносимым, что, казалось, сгустился даже воздух, мешая дышать. Что он решит? Что мне делать?

– Что ж, разрешите представиться. – Он коротко поклонился, и я, наконец, смогла вдохнуть. – Винсент Оркан, профессор некромантии и ваш будущий наставник. Пойдемте, коллега, я вас провожу.

– Будущая коллега. – Я вернула поклон, надеясь, что все сделала правильно. В меде нас тоже называли «доктора» и на «вы», хотя не все доучились до выпускных госов. И все же стоило уточнить.

– Это неважно.

– Имя вы уже знаете, фамилию я не помню.

– Судя по вашей одежде, фамилии у вас и нет, как и у всех из низших сословий. – Он жестом пригласил меня следовать за собой. – Ничего страшного, к диплому придумаете. Если дотянете до него.

Да назло тебе диплом получу! Даже если сутками придется зубрить!

Шагал он стремительно, точно торопился покинуть это место, я со своими юбками едва за ним поспевала. Надеюсь, тут женщинам позволены брюки, хотя бы магам. Это ж невозможно, то и дело спотыкаться, наступив на подол!

– Вы всегда так неуклюжи? – поинтересовался профессор, в очередной раз подхватив меня под локоть и не позволив ткнуться носом в могильный холм.

– Нет, только после того, как меня вырубят, – огрызнулась я.

Он не остался в долгу:

– Никто вас сюда на аркане не тащил, так что сами виноваты. И потеря памяти – не оправдание. Образ мыслей-то остался прежним. Чувствую, вы еще доставите мне хлопот.

Глава 3

Кажется, это чувство взаимно. Но выбирать не приходится. Либо усердно учиться и сделать новую жизнь по крайней мере терпимой. Либо оказаться на улице, среди незнакомых людей «низших сословий».

Нужда меня не слишком пугала, еще с полуголодных студенческих времен я умела обходиться немногим. Но если жизнь здешнего простонародья похожа на то, что было в нашем мире – а с чего бы ей быть непохожей – то перспективы у меня незавидные. Даже если удастся как-то устроиться, придется работать от рассвета и до заката. Выйти замуж за того, на кого укажут – и скажи спасибо, если лупить будет только по праздникам, а не каждый день. Родить дюжину детей, половину похоронив во младенчестве, и умереть от очередных родов или какой-нибудь чахотки. Так себе будущее.

Значит, придется как-то искать общий язык с этим профессором. И постараться им не увлечься… или не убить.

За воротами кладбища оказалось полно народа. Правда, вели себя все слишком тихо и на зевак вовсе не походили. Внимательные лица, настороженные позы. Кирасы, шлемы, дубинки. Стража? Десятка два. Ничего себе, похоже я – то есть та девица, которая теперь я – действительно наделала немало шума.

При нашем появлении все заметно расслабились.

– Все в порядке, капитан, беспокоиться больше не о чем, – сказал профессор, обращаясь к седоусому крепышу с внимательным взглядом.

– Деваха, что ли, такого переполоха наделала? – поинтересовался тот.

– Это неважно, – отрезал Винсент. – Отправьте кого-нибудь перезахоронить упокоенных. Если явятся безутешные родичи с претензиями, посылайте их лично ко мне.

– Да они, только услышав «профессор некромантии», в обморок падают. – Капитан обернулся к своим людям. – Ты и ты – караулите у входа. Ты, ты и ты – вытащите из ямы…

Его слова перекрыл стук копыт и грохот колес подъехавшей кареты. Дверца распахнулась, и выскочил брюнет лет сорока, состоявший словно из одних острых углов. Обтянутые кожей скулы, запавшие глаза под кустистыми бровями, торчащий подбородок. Не кормят его, что ли? Но двигался он уверенно и быстро, видимо, просто такое астеничное сложение. Везет же некоторым, никакие диеты не нужны…

– Что здесь происходит? – рявкнул он.

– Доброй ночи, генерал-инквизитор. – Профессор поклонился, как мне показалось, довольно небрежно. Угловатый, поджав губы, вернул поклон.

Похоже, это и есть тот самый Клаус, подчиненные которого мышей не ловят. И зачем его сюда принесло?

Винсент, меж тем, продолжал:

– Вы зря утруждались, явившись лично. Всего лишь спонтанное пробуждение дара. Впрочем, вы можете послать ваших подчиненных ликвидировать последствия. Не страже же могилы копать?

Угловатый хватанул воздух ртом.

– И тем более не инквизиторам!

– Глупость наказуема. – Кажется, это была любимая фраза Винсента. – Если ваши люди не смогли вовремя выявить потенциального мага, пусть они и ликвидируют последствия.

– Вы хотите сказать, дело в этой… – Инквизитор посмотрел на меня, точно на раздавленную лягушку.

– Дело в том, что кто-то слишком редко заглядывает в ремесленный квартал! – припечатал профессор. – Второе спонтанное пробуждение за полгода. Хорошо, мертвецам уже ничего не повредит, а помните, сколько жертв было в прошлый раз?

Интересно, местная инквизиция в самом деле мышей не ловит, или профессор просто нарывается, разговаривая с инквизитором в таком тоне? Земные коллеги угловатого быстро бы вспомнили про «ворожею не оставляй в живых». Но можно ли называть магию ворожбой? Нет, пожалуй, о тонкостях значений слов я подумаю в другой раз. Тем более что одному господу богу известно, как все это звучит на местном языке. А пока лучше молчать и слушать, прикинувшись ветошью.

Угловатый меж тем решил сменить тему.

– А вы-то что здесь делаете?

Профессор фыркнул и выдал:

– Что некромант делает на кладбище? Прогуливаюсь. Дышу ночным воздухом. Упокоиваю поднятых.

– Поднятых? – Инквизитор снова посмотрел на меня. – Тогда девка едет со мной.

Мне захотелось спрятаться за спину Винсента. Слишком уж нехорошим был этот взгляд.

– С чего бы? – поинтересовался профессор.

– Женщин-некромантов не бывает. Значит, либо она кого-то покрывает, либо она ведьма.

Час от часу не легче! Вот же принесло этого… инквизитора! И чего ему ночами не спится?

– Вам следовало бы лучше учить историю. Ханна Мальмас. Ребекка Сворн. Каисса Грай. Продолжать?

– Все это дела давно минувших дней. А в этом веке…

– А в этом веке вы упустили возможность пообщаться с единственной некроманткой, вовремя не выявив дар. Девушка теперь – моя забота, Клаус. Моя и университета. – Профессор снова поклонился и в этот раз поклон выглядел издевательски-изящным. – Доброй ночи, генерал-инквизитор. Точнее, того, что от нее осталось.

Он подхватил меня под локоть и повлек прочь. Я не сопротивлялась. В голове теснилось слишком много вопросов. Что принесло сюда инквизитора? Почему именно его? «Генерал-инквизитор», похоже, не из последних – или здесь принято дергать начальство на любое ЧП? Университетский профессор – тоже не мелкая сошка… Что теперь будет со мной? В нашем мире внимание инквизиции ничего хорошего не предвещало. Да и вообще – что теперь будет?

Винсент привел меня к карете, стоявшей метрах в ста от входа на кладбище. Кучер вскинулся, сонно заморгал, оказавшись в круге света от шара, все еще висевшего над головой мага. Я позавидовала его хладнокровию: дрыхнуть, когда совсем рядом бродят зомби! Возница соскочил с козел, с поклоном отворил дверь.

– Прошу вас, – сказал профессор, протягивая руку.

Я замешкалась, не понимая, чего он от меня ждет.

– Обопритесь на мою руку и забирайтесь в карету.

Я подобрала юбки. Взгляд Винсента метнулся к моим ногам, и я поняла, что, кажется, снова оплошала, задрав подол почти до колена. Едва коснулась его руки и тут же отдернула свою, взлетев в карету.

– Пересядьте, – сказал профессор. – Дама едет спиной к кучеру, мужчина—напротив.

Ну вот далась ему такая ерунда! Какая разница, кто где сидит? И без того голова кругом идет!

Винсент устроился напротив, беззастенчиво меня разглядывая. Я окончательно смешалась под его взглядом – слишком пристальным, слишком заинтересованным. Он вдруг ободряюще улыбнулся.

– Вас никто не учил этикету, так что первое время ошибки простительны. Не обращайте внимания, если кто-то из студентов начнет кривить нос. Но постарайтесь разобраться быстрее.

Я мысленно застонала. Разве без этого мне будет нечему учиться? Я дома-то кое-как запомнила, что, встретив на улице знакомого, девушка должна здороваться первой, а, знакомя, наоборот первого должны представлять мужчину. Нет, я не вытирала нос рукавом и не ковыряла ножом в зубах, но зачем держать в голове кучу глупых условностей? А тут, наверное, свод правил потолще «Войны и мира».

– Постараюсь. – Смиренно согласилась я, вовремя вспомнив, что нечего делать в чужом монастыре со своим уставом.

– В университете этикет преподает Йон Стерри. Отдельные уроки, для таких как вы.

– Из низших сословий? – уточнила я.

Профессор кивнул.

Значит, это не он зануда, помешанный на правилах приличия, а здесь действительно много внимания уделяют этикету. Похоже, мне повезло с телом – от простолюдинки никто не будет ждать изысканных манер, окажись я в теле леди, вызвала бы подозрение с самого начала. Впрочем, я и так, кажется, привлекла ненужное внимание.

К слову, о манерах Знакомство не слишком задалось, но, может, еще получится что-то исправить?

– Простите, что ударила вас. Я… – И что ему сказать, спрашивается? «Простите, сразу после смерти я обычно плохо соображаю?» – Это вышло случайно.

С лица профессора сбежала вежливая улыбка, голос зазвенел металлом..

– Я бы сказал, что это выглядело очень даже намеренно. Но, поскольку вы не мужчина, извинения принимаются.

А парню он бы морду набил в ответ? Хотя кто знает, какие тут нравы. Говорят, в средневековых университетах диспут с преподавателем вполне мог закончиться дракой. Я представила себе, как выглядела бы подобная защита диплома – в прямом смысле защита! – в наших реалиях и проглотила неуместный смешок. Но, похоже, он отразился у меня на лице, потому что тон профессора стал еще холоднее, так что у меня самой по загривку озноб пробежал.

– Но повторять не советую.

Надо было промолчать, послушно кивнув, но язык мой – враг мой. В конце концов, я просто хотела извиниться, и меня же за это тыкают носом, как щенка в лужу!

– Это вряд ли. Обычно я бью мужчинам морды, только если они первыми распускают руки.

Профессор оглядел меня с ног до головы, да так, что я разом вспомнила про обтрепанный подол, потрескавшуюся кожу ботинок и намертво въевшуюся грязь вокруг ногтей. И все же мелькнуло в его взгляде что-то…

– И не надейтесь. Я не сплю со студентками.

Я разозлилась. На этого самовлюбленного типа, на себя, давшую ему повод для насмешек.

– Предпочитаете студентов?

– Предпочитаю взрослых умных женщин, которых не интересует отметка в дипломе, или что я могу замолвить словечко их наставнику.

Ну да, взрослых женщин интересует не зачетка, а кое-что посущественней. Я вернула ему долгий оценивающий взгляд, только сейчас обнаружив на шее профессора тяжелый на вид медальон в форме вороньего черепа, а цепочка, выглядывающая из раскрытого ворота рубахи, пробуждает в памяти незабвенное «златая цепь на дубе том». А еще перстни, браслет… Зачем ему столько побрякушек? Пыль в глаза пускать?

– Взрослых? – съехидничала я. – Ум не всегда приходит с возрастом.

– Да, в вашем случае очевидно, что возраст придет один, потеряв ум где-то по дороге. Вы не забыли, что еще официально не оформлены в качестве студентки?

Я прикусила язык. С него станется высадить меня из кареты прямо сейчас. Но извиняться не стала – один раз попробовала, и что? Только хуже сделала. Поэтому я просто молча опустила взгляд, изображая паиньку. Но профессор не унимался.

– Еще вопросы будут? Или вас интересуют только, – его взгляд остановился на моих губах, – мои постельные предпочтения?

Чего ты на меня так взъелся? Конечно, расквашенный нос никому не добавляет доброты, но ты ж его, похоже, сам залечил. Да и к тебе в студентки я не напрашивалась, ну, то есть напрашивалась, конечно, но я же не знала, что к тебе. И ты вполне мог отказаться, если уж я тебе так не нравлюсь!

И все же вопрос у меня был. Точнее, вопросов была куча, но один вертелся прямо-таки на кончике языка.

– Инквизитор обозвал меня ведьмой. В чем разница между ведьмой и магом?

Потому что если меня сочтут ведьмой и обойдутся со мной так же, как в нашей реальности – с ними, ядовитый язык Винсента станет ерундой, не стоящей внимания.

Профессор моргнул, словно этот вопрос застал его врасплох.

– По большому счету ни в чем, – произнес он, помолчав. – Но дар ведьм связан с кровью. Если стихийники черпают силу в, естественно, стихиях, некроманты – в смерти, ведьмам… или ведьмакам нужно пролить кровь.

– И? Что в этом плохого?

Лаборанты, вон, каждый день кровь «проливают». Хирурги те же.

– Сколько крови в одном человеке?

В тоне его было что-то такое, настолько типично преподавательское, что я ответила прежде, чем подумала:

– Семьдесят семь миллилитров на килограмм массы тела у мужчин и шестьдесят пять у женщин. Плюс-минус десять процентов.

У профессора отвисла челюсть. Я мысленно хлопнула себя по лбу. Что-то отличало Штирлица от окружающих – то ли строгий взгляд, то ли волочащийся следом парашют…

– Интересные знания гуляют в ремесленных кварталах, – проговорил Винсент, вернув дар речи. – Очень интересные…

Глава 4

Я захлопала ресницами, изобразив самое глупое выражение лица, на которое была способна.

– Не знаю, откуда я это знаю… В смысле, я знаю, что ничего подобного не знаю…

– Так сказал один философ, – хмыкнул профессор.

– Правда? – Я снова похлопала ресницами.

Только не говори, что у вас тут был свой Сократ. Или у дураков мысли сходятся?

– Так откуда вы взяли это число? – Его взгляд на миг расфокусировался, точно профессор что-то подсчитывал в уме. – Да, примерно так и выходит.

– Прошу прощения?

– Целители говорят, в человеке пять литров крови, – пояснил он. – По вашим формулам…

– Они не мои! – пискнула я, прикидывая, не сигануть ли из кареты на ходу. Но куда я пойду и что буду делать, если сбегу?

– Хорошо, по не-вашим формулам получается примерно то же, что говорят целители. Плюс-минус десять процентов. Откуда вы их взяли?

Из учебника по физиологии кровообращения, кажется. Хотя, нет, столько лет бы я цифры в памяти не удержала. Значит, относительно недавно лазила в справочник. Да, точно, пересмотрели с приятельницей старый ужастик и поспорили, может ли с одного человека натечь ведро крови. Я и полезла в справочник, чтобы подтвердить свои слова. А вот в какой именно…

– Не помню, – проговорила я, уставившись на Винсента совершенно честными глазами. – Правда, не помню.

Он смерил меня задумчивым взглядом.

– Хорошо, поверю. Так возвращаясь к ведьмам. В человеке около пяти литров крови, но смертельная кровопотеря наступает гораздо раньше. И даже не смертельная, но регулярная ничем хорошим не заканчивается. Понимаете, к чему я клоню?

– Чужую кровь использовать выгоднее. Но что в этом плохого, если она отдана добровольно?

В конце концов, в нашем мире донорская кровь спасла немало жизней. И чтобы ее получить, никто не отлавливает жертв в темной подворотне.

– Не пойму, то ли вы глупы, то ли просто наивны, то ли зачем-то морочите мне голову.

И то, и другое, и третье. В смысле, я не считаю себя гением, а в этом мире и вовсе на положении новорожденного. И совершенно точно морочу тебе голову. Получается, правда, так себе. Видимо, слишком много сегодня на меня свалилось, совсем не соображаю.

– Крови, которую безопасно способен отдать доброволец, может и не хватить. К тому же силы всегда мало. И всегда велик соблазн получить еще – уже недобровольно.

– И только? – не изумилась я. – Дело только в возможности? Этак всех мужчин можно сажать за… – Я осеклась, но профессор понял, расхохотался.

Да что ты будешь делать, рот мне себе зашить, что ли? Но не в жизнь не поверю, будто сильных мира сего волнуют потенциальные жертвы. Да любая власть построена на гекатомбах жертв. Всегда есть преступники и другие неугодные. Есть войны. Сколько силы может получить маг крови – если говорить привычным мне языком – на поле боя, где сходятся сотни людей с каждой стороны? А некромант? Если их – наша – сила связана со смертью, не получается ли…

– А некромантам тоже нужны жертвы? – спросила я. – Я на это не подписывалась!

Цель, может, и оправдывает средства, но я пока не дошла до той степени отчаяния, когда убивают ради куска хлеба.

Профессор перестал смеяться.

– Нет. Смерть – естественная часть мира, как стихии. В этом городе каждый день умирает не один человек. Про животных даже и говорить не стоит.

Я выдохнула. Нет, наверное я смогла бы убить… Того же маньяка, который меня зарезал, прикончила бы без сожалений. Но одно дело – защищать свою жизнь, а другое – хладнокровно умертвить кого-то ради неких абстрактных благ.

– Возвращаясь к ведьмам. Дело не только и не столько в возможных жертвах – хотя именно обескровленные трупы породили легенды о вампирах. Ведьмам не прощают способности к ментальным воздействиям.

Я кивнула – да уж, мало кто согласится терпеть рядом человека, способного вмешаться в твой разум, и неважно, напрямую он на него влияет или просто читает твои мысли. Поймала на себе внимательно-заинтересованный взгляд профессора и торопливо спросила:

– А что это значит – мен-таль-ным?

– Способность внушить свои мысли. Подчинить другого и заставить делать то, что надо – причем так, что жертва будет уверена, что поступает по собственному разумению.

Я присвистнула, забывшись. Да будь носитель таких способностей хоть святым, никто не поверит, что он не пустит их в ход. Шарахаться начнут сильнее, чем от прокаженных. И при таком раскладе рано или поздно озвереет кто угодно. Если человеку все время говорить, что он свинья, в конце концов он захрюкает.

– Да, это практически неограниченная власть. – подтвердил мои мысли профессор. – Так что сейчас непробудившихся запечатывают без разговоров.

– А если дар проявился?

– Запечатывают или казнят. Зависит от того, удастся ли доказать, что использовалась чужая кровь или было вмешательство в чужой разум.

– Как можно доказать вмешательство в чужой разум, если сама жертва считает, что действовала по собственному желанию?

– Мы – в смысле, некроманты – можем, для этого есть специальные заклинания. Но часто нас даже не зовут, инквизиторы приходят к выводу, что заверения того, кто считает, будто пострадал от ментальной магии, достаточно убедительны.

Тогда я заранее сочувствую тем, чей дар успел проснуться. Поди докажи, что ты не верблюд.

– Поэтому инквизитор так вами заинтересовался. – Винсент тонко улыбнулся. – Не беспокойтесь. Студенты подсудны только совету университета.

Это намек такой? Дескать, веди себя хорошо, чтобы не вылететь, иначе отправишься к инквизитору? Да я-то не против вести себя хорошо, но ведь не получается! И не может получиться, если совсем уж честно. Паиньке в детдоме не выжить, а то, что из меня выросло, умеет находить общий язык только с телами на секционном столе, да с редкими, такими же… своеобразными людьми.

– Да и ваш дар, очевидно, не кровь, – заключил профессор после долгой паузы, похоже, насладившись моей растерянностью.

Надо что-то делать с лицом. Никогда не умела справляться с эмоциями, но если дома это ничем особенным не грозило, кроме репутации несдержанной особы, у которой что на уме, то и на языке, то здесь неумение скрывать чувства может очень плохо кончиться. Лучше бы вместо этикета в местном университете преподавали что-нибудь типа «Держим морду кирпичом: базовый курс». Или «Как вежливо улыбаться, когда хочется кого-нибудь убить». На худой конец, какие-нибудь техники актерского мастерства, чтобы скрывать выражение лица. Мечтать не вредно.

Может быть, профессор хотел добавить что-то, но карета замедлила ход, а вскоре и вовсе остановилась. Дверца распахнулась. Винсент выбрался наружу и подал мне руку. Кажется, в этот раз мне удалось сделать все, как надо – и не задрать юбки, и не запутаться в них, и не слишком сильно навалиться на него. Правду говоря, я вообще его едва коснулась.

– Благодарю вас.

Винсент одобрительно кивнул. Значит, я и в самом деле сделала все правильно. Почему-то это микроскопическое достижение наполнило меня радостью. Ничего, прорвемся, где наша не пропадала!

Высокие ворота с коваными завитушками распахнулись по мановению руки профессора.

– От заката и до рассвета студенты должны быть в своих комнатах или, по крайней мере, на территории университета, – пояснил он, жестом предлагая мне следовать за собой.

В своих комнатах? Значит, тут есть общежитие! Я едва не запрыгала от радости.

– Но сегодня вы со мной, так что ворота вас пропустят. – я шмыгнула за ним и створки захлопнулись за спиной. – На будущее имейте в виду: не успеете до заката – будете ночевать в городе. Если найдете где.

– А зимой, когда день короткий? – поинтересовалась я.

Не знаю, как здесь, а в наших широтах зимой в четыре вечера уже сумерки, а в пять темно хоть глаз выколи.

– Ворота зачаровывали не на время по часам, а на ход солнца по небу. Днем, чтобы их открыть, достаточно прикосновения, ворота чувствуют магию. В темноте они открываются только преподавателями.

Значит, зимой за них лучше не соваться. Но интересно, с точки зрения ворот, что отличает преподавателя от студента? Какой-то ритуал? Амулет? Амулет можно попробовать стащить… Ладно, не самая моя большая проблема сейчас. Может, мне и вовсе нечего делать в городе.

За воротами оказался парк, кроны деревьев и кусты светились, словно ветки были обмотаны множеством светодиодных лампочек. Прямо Новый год, только снега не хватает. Винсент погасил свой светящийся шар или как он там назывался.

– Вон там наш факультет, – указал профессор куда-то в темноту между деревьями. – На самом деле «факультет»– это громко сказано. Один профессор, один преподаватель без степени, пара лаборантов и дюжина студентов. Первокурсников четверо, считая вас.

Так мало? На нашем потоке в меде было сто двадцать человек. Хотя… В интернатуру пришло трое. Так что тут, получается, даже больше.

– А сколько в стране университетов? – полюбопытствовала я.

– Одного более чем достаточно. Почему вы интересуетесь?

– Пытаюсь понять, четыре первокурсника – это много или мало.

– У целителей в этом году тридцать с небольшим. У стихийников полсотни. Некромантия – редкий дар…

И этот редкий дар ты хотел запечатать, даже не спросив? Вот так разбрасываться потенциальными коллегами? Или конкурентами? Если второе, то понятно. Хотя нет, если бы ты боялся конкурентов, не стал бы преподавать.

– …мне было бы жаль его запечатывать, – продолжал профессор, словно опять прочитав мои мысли.

– Тогда зачем вы мне это предложили?

– Вы – женщина, – сказал он, будто это что-то объясняло.

Снова-здорово! Да, женщина, но это не значит, что меня интересуют только платьишки и бусики. У меня еще и голова есть, и не только чтобы в нее есть.

– Но ведь заклинания творят не… – Я помедлила, подбирая мало-мальски приличные выражения. – Не тем органом, которого у меня нет и не будет?

Винсент смерил меня долгим взглядом, от которого сами собой загорелись щеки. Я опустила глаза, мысленно проклиная свой длинный язык.

– Будь это так, ваш дар пришлось бы запечатать. – Лицо профессора оставалось совершенно серьезным, но в голосе заискрились смешинки. – Все проще. Лет пять назад инквизиторы привезли к нам девушку с даром некроманта. Она рыдала всю дорогу, а когда я решил с ней поговорить, упала в обморок.

И он решил, что я такая же трусиха?

– Да и мой предшественник рассказывал что-то подобное. – Профессор стал серьезным. – Вы еще не поняли? Нас боятся. Людям вообще свойственно бояться смерти и не хотеть лишний раз сталкиваться с тем, что о ней напоминает, это нормально. И если мужчина способен заглянуть смерти в лицо, то женщина…

Вообще-то в нашем мире покойников обмывали и обряжали женщины. Так что зря ты так.

– Потому я полагал, что и вы откажетесь.

– И ошиблись.

– Это мы увидим завтра, на практическом занятии.

Да не дождешься! Хотя я могу и не справиться. Вот будет обидно.

– К слову о занятиях. Много мне придется догонять?

– Вам повезло, прошло лишь две недели с начала учебного года. Пока студенты лишь изучали теорию и учились чувствовать дар.

С одной стороны – повезло. С другой…

– Я сейчас в себе никакого дара не чувствую.

С другой стороны, и что тело не мое, я тоже не чувствую. Если бы не коса, перекинутая на грудь, да зудящая где-то на краю сознания мысль – а какая я теперь? «Смазливая» мне ничего не говорит. Красота в глазах смотрящего, да и вообще… Но пока в моих руках не окажется хоть захудалого зеркала. придется подождать.

Или так и должно быть – не сознавать чужое тело чужим?? Мозг-то, то есть нейроны и все причитающееся, тоже не мой. Жаль, что никто исследований не проводил, я бы почитала.

– Вы же не чувствуете каждую минуту, как бьется сердце. И как дышите —тоже, если специально не обращаете на это внимание. Так и с даром, вы его не чувствуете, пока к нему не обращаетесь. Но об этом завтра. – Винсент глянул на небо. – Точнее, уже сегодня утром.

Интересно, он со всеми студентами так возится? Наверное, с чего бы ему менять привычки ради меня. Может, у них тут положено носиться с первокурсниками, как с писаной торбой.

Глава 5

Профессор остановился у длинного трехэтажного здания, в котором не светилось ни огонька. Постучал в дверь. Потом еще раз, сильнее.

– Кого там нечисть носит? – донеслось с другой стороны.

– Дэгни, открывай! – рявкнул Винсент.

Заскрежетал засов, дверь отворилась, явив дородную особу в платке. На миг мне показалось, что я вернулась в детство и снова стою перед «нянечкой» Александрой Ивановной. Нет, лица у этих женщин были разные. А выражения их точно лепил один скульптор.

– Ой, профессор, какими судьбами к нам? – Тетка расплылась в заискивающей улыбке. Перевела взгляд на меня и рявкнула: – А ты чего шляешься среди ночи, нормальных людей будишь!

Я дернулась, голова сама собой втянулась в плечи в ожидании затрещины. Заставила себя распрямить спину. Хватит! Я взрослая, и прекрасно понимаю, что такие тетки просто пытаются самоутвердиться за счет тех, кто не может ответить. Я – смогу, если понадобится.

Не понадобилось.

– Она здесь среди ночи потому, что я так велел, – холодно заметил профессор. – Приведи Ханну, и чтобы одна нога здесь, другая там.

– Так спит… – начала было мегера и осеклась под его взглядом. – Сейчас позову. А вы не стойте на пороге, заходите, садитесь, вот, чайку, может, соорудить…

– Приведи Ханну. Немедленно.

Тетка испарилась со скоростью, удивительной для ее комплекции. Мы остались в небольшом холле. У одной стены стояла кушетка на резных ножках, в противоположной было прорезано окошко, за которым маячили стол и еще одна кушетка. Похоже, студенческие общаги во всем мире одинаковые.

Профессор садиться не стал, я тоже осталась стоять. Хотела по привычке подпереть спиной стену – кто знает, сколько придется ждать? – но профессор держался прямо, точно на плацу, и я не стала рисковать. Встала неподалеку, блуждая взглядом по нехитрому интерьеру.

– Дэгни – сторож, – пояснил Винсент, хотя я ни о чем не спрашивала. – Ханна – смотрительница общежития. Она будет решать, где вам жить, и расскажет, что дальше.

Он подавил зевок. Ну да, глубокая ночь. У меня и самой глаза слипались, хотя совсем недавно казалось, что сегодняшних – или уже вчерашних? – впечатлений хватит, чтобы лишить меня сна по меньшей мере на неделю.

– Я могу дождаться смотрительницу и сама, – сказала я. – Вы и без того очень много для меня сделали.

Не то чтобы меня сильно заботил профессорский сон, но многие мои знакомые с недосыпа становились придирчивыми и раздражительными. Не лучшие качества для наставника. Тем более, что сделал он для меня действительно немало. Не отдал инквизитору, в университет сам привез, возится теперь…

Он покачал головой.

– Пока вы – моя ответственность. – Из коридора донеслись шаги, и профессор добавил: – А вот и Ханна. Не переживайте, еще немного, и я избавлю вас от своего общества. По крайней мере, до утра…

Ну и как вести себя по-человечески, если стоит хоть чуть расслабиться, и он сразу начинает говорить гадости?

– …завтра в восемь встретимся на занятиях, – закончил профессор и обернулся к вошедшей.

О таких как Ханна говорят «слона на скаку остановит». Высокая, крупная, не толстая, а именно крупная, этакая валькирия, только копья не хватает. Но когда она мне улыбнулась, на какое-то мгновение показалось, что проблемы закончились, и все обязательно будет хорошо.

– Профессор? – Ее поклон оказался полон достоинства. – Чем обязана?

– Ханна, устройте мою новую студентку, пожалуйста.

Ее брови взлетели на лоб.

– Вашу студентку? – Она выделила голосом первое слово.

Да уж, умею я выбирать специализацию. Хотя тут я ничего не выбирала, само так вышло.

– Именно, – подтвердил Винсент.

– Тогда ей понадобится отдельная комната.

– Ей прежде всего понадобится бесплатная еда и одежда…

Мне захотелось шмыгнуть в темноту и не отсвечивать, пока он не уберется. Да что со мной такое? В студенчестве я многажды штопала джинсы и ставила разноцветные заплаты на локти свитеров, считая это своего рода вызовом. Так почему я сейчас не знаю, куда деться от стыда за свою – да даже не свою! – бедность? Привыкла быть взрослой самодостаточной женщиной? Или дело в чем-то другом? Точнее, в ком-то?

– …отдельная комната ей не по карману.

– Спасибо, профессор, я это обдумаю, – вежливо, но твердо, произнесла Ханна. – Не смею вас больше задерживать.

Он поклонился ей, кивнул мне и удалился.

– Пойдем, деточка, – улыбнулась Ханна. – Как тебя зовут?

– Инга. Только… – Я замялась. – Мне в самом деле нечем платить за комнату.

– Пойдем, – она повлекла меня за собой. – Не ты первая, не ты последняя, кто попадает к нам без гроша в кармане.

Я шагала вслед за ней по лестнице, размышляя, как на самом деле здесь называется то, что мой разум воспринял как «грош» и слушала пояснения. Для таких, как я, комнаты бесплатны, правда, они на четверых. По одному, а порой и в одиночку в нескольких комнатах (если не считать прислуги) живут отпрыски богатых родителей, готовых щедро платить за то, чтобы деточке не мешали заниматься никакие соседи. По иронии в ее голосе я поняла, что это скорее деточки мешают заниматься соседям, но комментировать не стала. Не мое дело.

– Вообще я нормально уживаюсь с людьми, – осторожно заметила я, выслушав ее.

По крайней мере, в предыдущей общаге получалось.

– Может быть. Но люди могут не захотеть уживаться с тобой. Для меня все девочки – словно родные племянницы, и я не хочу раздоров на ровном месте.

А еще она наверняка не желает, чтобы к ней явились со скандалом и потребовали меня отселить.

Мы поднялись на третий этаж, потом прошли в конец длинного коридора с рядом дверей к еще одной двери в торце.

– Вот, – сказала Ханна, открывая ее. – Когда-то нравы в университете были строже, и на каждом этаже дежурили ночные сторожа. Комнаты остались, но жить в них никто не соглашается. Эта будет твоей.

Я заглянула в дверной проем. Не хоромы. Узкая кровать под окном, стол шириной чуть больше полуметра вплотную к ней, табурет – больше в эту клетушку не помещалось ничего. Зато было окно почти во всю стену, а над спинкой кровати зачем-то висело зеркало. Я заглянула в него, но стекло покрывал такой толстый слой пыли, что оно отразило лишь смутную тень.

Конечно, никто из богатой семьи не согласится жить в такой каморке. Но для меня это была бесплатная крыша над головой, и плевать, что тут даже тараканов разводить негде.

– Огромное вам спасибо, – улыбнулась я. Снова оглядела свое новое жилище и добавила: – Где можно раздобыть тряпку и ведро с водой?

– О, это незачем, – отмахнулась Ханна. – Сейчас мы тут все поправим.

И сделала нечто. Мне показалось, что я на миг уловила колебания… чего-то, для чего у меня пока не находилось слов. Правда, в следующий момент я решила, что обманываю себя и это было дуновение воздуха. Как бы то ни было, комната преобразилась на глазах. Исчезла пыль, столик заблестел свежей полировкой, засверкало зеркало, расправилось покрывало на кровати.

– Обалдеть, – выдохнула я, на миг забыв даже о том, что надо узнать, как я выгляжу.

– Обычная бытовая магия. – Она потрепала меня по плечу. – Скоро сама научишься. А пока…

Снова колыхнулось нечто – пусть пока будет эфир, за неимением правильных слов – и теперь я действительно ощутила, что это колыхание – не сквозняк. Платье, которое я до сих пор считала серым, приобрело глубокий синий цвет, подол удлинился, прикрывая башмаки, их кожа стала гладкой и блестящей. Ну прямо-таки золушка, к которой явилась крестная-фея. Надеюсь, после полуночи карета не превратится в тыкву.

Ханна отмахнулась от благодарности, вынула из воздуха и вручила мне стопку постельного белья, мешочек с «нужными любой девушке мелочами» и записку для кастелянши, велев заглянуть с самого утра и взять жетоны для столовой. Интересно, во сколько здесь «утро», если в восемь уже начинаются занятия? За этой мыслью последовала другая – а как проснуться вовремя? Будильника-то у меня нет.

– Не волнуйся, не проспишь, – рассмеялась Ханна. Пожелала мне доброй ночи и исчезла.

Я закрыла за собой дверь, метнулась к зеркалу и шарахнулась, когда стеклянная гладь отразила незнакомое лицо. Заставила себя всмотреться.

Девчонка. По нашим меркам – не старше двадцати. Круглое лицо, орехового цвета глаза с такими длинными и густыми ресницами, что никакой туши не надо. Ровно очерченные брови. Рот, пожалуй, чуть великоват, но в целом лицо вполне симпатичное. Темно-каштановые кудри выбились из косы пушистым ореолом.

Прежде, чем рухнуть в кровать и провалиться в сон, я еще минут пять таращилась в зеркало, привыкая, но так и не привыкнув к новой себе.

Для того, кто придумал будильник, в аду наверняка приготовлен отдельный котел – именно это было моей первой мыслью, когда в разум пробился металлический звон. Вторая мысль – когда и зачем я приволокла домой допотопную дребезжалку? Да еще и завела ее на несусветную рань, судя по тому, как трудно продрать глаза. Часа три спала, не больше. Ну и для чего я себе устроила этакое экстремальное пробуждение?

Я кое-как разлепила веки, с полмига недоуменно глядела на табурет перед самым носом, а потом воспоминания нахлынули, заставив ткнуться лицом в подушку и застонать. То, что я вчера, приняла как должное, видимо, оглушенная происшедшим, сегодня обернулось сущим кошмаром. Захотелось забраться под одеяло с головой, зажмуриться, заткнуть пальцами уши и молиться невесть кому, чтобы вернул меня обратно.

Обратно? В объятья маньяка? Нет уж! Если мне, неизвестно за какие заслуги дали второй шанс, глупостью будет не попытаться выжать из него все возможное. К тому же мне не впервой осваиваться в новом мире: из детдома я вышла, не зная о повседневной жизни почти ничего. Даже как в магазин ходить. Мне тогда очень, просто очень повезло, что всего лишь почти мгновенно растратила деньги, которые скопились к выпуску на моем «сиротском» счете, но ни во что серьезное не вляпалась. Может, и сейчас повезет.

Трезвон, наконец, прекратился, и я поняла, что это что-то вроде школьного звонка или всеобщего будильника. В коридоре зазвучали девичьи голоса. Что ж, страшно-не страшно, а надо выбираться из кровати и как-то начинать новую жизнь. В прямом смысле новую.

Я думала, что в комнате для мытья будет полно народа, а то и вовсе очередь, но там обнаружилась лишь одна девушка.

– Ты тоже новенькая? – прощебетала она. – Я еще не научилась управляться с водой, приходится самой сюда ходить. Я тут три дня, а ты?

– С ночи, – ответила я, размышляя, о чем ей можно говорить, а о чем нельзя. Но, кажется, ей не нужны были мои ответы, потому что она продолжила, не дослушав.

– Соседки говорят, это вовсе несложно, а у меня все не выходит и не выходит. Даже думаю, может, я не стихийный маг вовсе? К нам в деревню как-то приезжал погодник, солидный такой. Как встал, как руками взмахнул – мигом тучи собрались, ливануло! Где он, а где я… Говорят, погодники – стихийные, а я с водой никак управиться не могу. А ты кто?

– Инга.

– А меня зовут Кася. Но я не про имя спрашивала. Я – стихийный маг, – гордо произнесла она. – А ты какой?

– Некромант.

– Глупая шутка,– фыркнула она.

– Я серьезно.

– Ну правда, хватит!

Я пожала плечами: не хочет, пусть не верит.

– Так ты в самом деле? Фууу! – Кася скривилась. – В мертвяках ковыряться!

Она обвела в воздухе между нами круг, перечеркнула его – то ли оскорбительный жест, то ли защитный знак – и демонстративно повернулась ко мне спиной

Я хмыкнула. Как знакомо. «В трупах копаешься?» – спрашивали, узнавая о моей профессии. А то, что мы со вполне себе живыми работаем куда чаще, мало кто вспоминает. Интересно, здесь так же? В смысле, чем вообще занимаются некроманты?

Что ж, скоро узнаю, так или иначе.

Глава 6

Может, профессор в самом думал, что достаточно один раз указать куда-то в темноту, и я легко найду нужный факультет при свете дня, даже начав его разыскивать из другой точки, а может, не удержался от мелкой пакости, но парк, расположенный на территории университета, оказался настоящим лабиринтом дорожек и зарослей, а чем руководствовались те, кто расставлял здания в этом лабиринте, и вовсе было уму непостижимо.

Спрашивать у студентов оказалось бесполезно. Те, кто не шарахался, отвечали в стиле «три поворота налево, один направо», и это было не издевательством, а проводить не вызвался никто. Да и с чего бы: у всех свои дела. Так что к зданию факультета я подбежала запыхавшись. Постояла пару секунд, переводя дух. Зачем-то оправила юбку; крепче прижала к груди, точно защищаясь, сумку с тетрадями и пером-самопиской и толкнула дверь.

За дверью оказался холл. Размером со стандартную комнату в «хрущевке», но, пожалуй, уютный. Обшитые деревом стены, скамеечки вдоль них. В стенах справа и слева имелись проходы в оба крыла здания. Прямо напротив входа – лестница, рядом с которой болтали два парня. Ступени лестницы шли и вверх, и вниз.

Парни глянули в мою сторону и сразу же потеряли интерес, вернувшись к беседе.

– Прошу прощения, – обратилась я к ним. – Где я могу найти профессора Винсента Оркана?

Он сказал «встретимся на практике» но не уточнил, где именно на факультете его искать. Но вряд ли гора будет ходить к Магомету, в смысле, профессор – сам бегать за студентами.

Один из парней, с белесыми бровями и ресницами, смерил меня презрительным взглядом.

– Милочка, прислуга не должна первой обращаться к господам. Она должна скромно стоять и ждать, пока на нее соизволят обратить внимание.

Может, прислуга и должна скромно стоять и ждать, но я-то не прислуга.

– Где я могу найти профессора? – повторила я спокойным и уверенным тоном.

Белобрысый раздраженно вскинул подбородок, но тут вмешался второй, невысокий крепыш.

– Пойдемте, я провожу. – Он шагнул к лестнице.

Белобрысый недоуменно воззрился на него, потом молча пожал плечами, точно решив не вмешиваться. Крепыш зашагал вниз по лестнице, в подвал. Я – за ним.

За шесть лет в меде я привыкла, что практика может быть где угодно. В анатомичке, инфекционном отделении, поликлинике у черта на куличиках, да и в подвале. Поэтому я спокойно спустилась на два пролета, вслед за парнем остановилась у двери, которой заканчивалась лестница. Он открыл дверь, указал жестом.

– Прошу.

А в следующий миг воздух подпихнул меня в спину, внося в подвал. За спиной захлопнулась дверь, проскрежетал засов, и я осталась в полной темноте. Толкнулась – дверь не подалась, только донесся едва слышный смешок, и стало тихо.

Ситуация была до того нелепой, что я рассмеялась. И даже неважно, планировался ли розыгрыш, которым нередко подвергают новичков, или парень всерьез решил проучить слишком наглую прислугу, на миг я снова ощутила себя девчонкой-первокурсницей. Отсмеявшись, отвернулась от двери, вглядываясь в темноту. Нет. Ни окна, ни щелочки, ни лучика света – я поднесла руки к самым глазам, коснувшись бровей, и не увидела собственных пальцев. Ни шороха, кроме звука моего дыхания. И запах. Не сильный, едва заметный, но все же очень знакомый запах разложения.

А шуточка-то с душком. Что сделает нормальная девчонка на моем месте? Зависит от характера. Или будет ломиться в дверь, может, плача, а может, ругаясь. Или пойдет обследовать помещение. И наткнется на труп. Одна, в кромешной тьме. Инфаркт-не инфаркт, а заикание обеспечено почти с гарантией.

Я мысленно хмыкнула. Не дождутся! Рано или поздно сюда кто-нибудь зайдет, скорее рано, чем поздно, потому что в подвале факультета некромантов тела держат явно не просто так. Либо учебное пособие, либо материал для исследования, либо еще что-то такое. И вряд ли хранят их бесконечно, иначе здесь дышать бы нечем было. Все, что мне нужно – подождать. А потом, когда выпустят отсюда, найти профессора и извиниться.

Я прислонилась спиной к двери, переступила с ноги на ногу. Нет, это никуда не годится – стоять столбом невесть сколько. Надо бы сесть. Но не устраиваться же на полу под дверью, точно собаке? Я зажмурилась, вовсе не заметив, чтобы освещение изменилось, снова распахнула глаза, повертев головой по сторонам. Ждать, пока глаза привыкнут к темноте, бесполезно: чтобы видеть, нужен хоть какой-то свет, а здесь ему вовсе неоткуда взяться.

Если только я сама не добуду свет. Маг я или где? Правда, я до сих пор не чувствовала в себе ничего этакого волшебного, но если профессор говорит, что это нормально, и надо только прислушаться – значит, будем прислушиваться. Не догоню – хоть согреюсь. В смысле, если не получится – а скорее всего, действительно ничего не получится – скоротаю время.

Я отогнала мысль, что взрослому человеку глупо верить в чудеса: в конце концов одно чудо все же случилось. Вспомнила, как колебалось то, что я про себя назвала эфиром, когда Ханна приводила в порядок мою комнату и вещи. Темное пламя, что обволокло мое тело… Нет, пожалуй, это вспоминать не стоило, еще, не ровен час, снова зомби подниму, сама того не желая. Закрыла глаза, хотя в этом не было необходимости. Вгляделась. Прислушалась.

Какое-то время не происходило ничего, но делать все равно было нечего, и потому я не стала переживать по этому поводу или накручивать себя, что профессор наверняка счел меня разгильдяйкой и вышвырнет из университета, не дав объясниться. Просто стояла, прислонившись к двери, расслабившись, насколько это было возможно, чтобы не упасть, слушая свое дыхание, наблюдая за тем, как наливаются теплом и тяжестью кисти, что всегда бывает, если хорошенько расслабить мышцы рук, как это тепло поднимается выше.

И вдруг я увидела. Почувствовала. Он был везде – темно-фиолетовый туман, прозрачный, еле заметный, как дымка, что стелется на рассвете над травой. Едва уловимый – в помещении, чуть плотнее – вокруг моего тела, один плотный сгусток —метрах в трех от меня и еще один – метрах в пяти.

Я посмотрела на свою ладонь, облаченную в фиолетовый туман. Профессор прав: смерть – естественная часть мира. Она – везде. Везде, где есть жизнь. Ведь как ни парадоксально, без смерти не может быть жизни. Ежесекундно в нашем теле гибнут тысячи клеток, исчерпавших свой срок, чтобы дать место свеженародившимся. Клетка, потерявшая способность умереть, становится раковой, пожирая все вокруг себя.

Нет нужды в человеческих жертвах. Силу можно брать просто из воздуха. Я представила, как на ладони собирается шарик из тумана, мысленно покрутила его, уплотняя, словно снежок. Шар засветился, рассеивая тьму – не ярким желтым светом, как у профессора, он оставался холодным, лиловатым, тусклым, словно отслужившая свое люминесцентная лампа. Но все же его оказалось достаточно, чтобы я увидела пол у себя под ногами и стены вокруг. Едва не запрыгала от радости – и упустила. Темнота обрушилась, снова ослепив, а у меня заломило затылок, словно весь день просидела, склонившись над учебниками.

Я размяла загривок, потянулась, довольно улыбаясь. Получилось один раз, получится и второй. Расфокусировала взгляд, словно смотря в бесконечную даль, и снова увидела. В этот раз собрать туман в «снежок» оказалось проще. По-прежнему тусклый, по-прежнему удерживать его было все равно, что нести мячик на ракетке для пинг-понга: чуть потеряешь равновесие, и покатится в сторону. Но все же у меня получилось!

Из темноты проступили стены, гладкие и блестящие. Я сдвинулась в сторону, тронула стену – в самом деле, очень похоже на кафель, только не плитка, а нечто цельное, без швов. Такой же потолок, в котором не было видно светильников. Действительно, зачем им светильники, если все вокруг маги.

В углу справа от меня обнаружился письменный стол, поставленный так, что сидящий за ним мог видеть дверь и весь подвал. На поверхности стола не было ничего, в ящики я не полезла, даже не стала проверять, заперты ли они. У противоположной стены стоял шкаф. Там, где мне поначалу привиделся туманный сгусток, оказался еще один стол, где под темной тканью лежало что-то, очень похожее на человеческое тело. Рядом со столом виднелась дверь, я подошла, толкнулась – заперто. Жаль, найти второй выход отсюда не получилось. Значит, возвращаемся к первоначальном плану: ждать, пока кто-нибудь появится.

Я уселась на столешницу, поболтала ногами. Держать свет становилось все сложнее, и я бросила его, поняв, наконец, что имел в виду профессор, требуя «отпустить силу». Темнота снова сгустилась, но сейчас она показалась мне какой-то… уютной, что ли. Она словно сулила отдых – непривычные умственные усилия утомили меня. Я посидела с закрытыми глазами, чувствуя, как наваливается дремота, пару раз клюнула носом, а потом, махнув на все рукой, свернулась калачиком на столе, подложила руку под голову и закрыла глаза. Смысл таращиться в темноту?

Я думала немного подремать и спрыгнуть со стола, едва услышу скрежет засова, но, похоже, я слишком мало спала сегодня, потому что, казалось, едва закрыла глаза, а в следующий миг над моей головой раздался голос профессора:

– Освободите мой стол, будьте любезны.

Я подлетела, отгоняя сонную одурь, зачем-то пригладила волосы, прежде чем посмотреть ему в лицо. А паршиво он выглядит, будто вовсе не спал. Синячищи под глазами, красные веки, прорезались складки у углов губ. И выражение лица не сулило ничего хорошего.

За спиной профессора маячила давешняя парочка: белобрысый скалился, коренастый смотрел на меня, пожалуй, задумчиво. Рядом с ними оказался еще один, рыжий и вихрастый. Этот таращился на меня словно на диковинного зверя из зоопарка.

– Прошу прощения, профессор.

Он склонил набок голову, глядя на меня сверху вниз.

– Пожалуй, спрашивать, почему вы не явились на теоретическую часть, уже излишне. Как вас угораздило закрыться?

Я поймала настороженный взгляд коренаст6ого, опустила глаза, почему-то не решаясь смотреть на Винсента.

– Это вышло случайно.

– Так же случайно, как… – Он осекся. – Как вчера на кладбище?

– Нет. Совершенно случайно. – Твердо произнесла я.

Надо будет – сама разберусь. В любом случае, начинать знакомство с жалобы – не лучшая идея.

Профессор хмыкнул, явно не веря.

– Что ж, оставим это. Я планировал представить вас коллегам-первокурсникам, но поскольку вы предпочли сидеть здесь вместо того, чтобы слушать теорию, познакомитесь позже сами. – Он обернулся, уставившись на коренастого, и с нажимом произнес: – Если уже не познакомились.

Глаза у профессора на затылке, что ли? Или мысли читать умеет? Коренастый выдержал его взгляд с таким честным и простодушным лицом, что я сама едва не поверила, будто все это вышло случайно.

– А теперь переходим к практике.

Глава 7

Профессор подошел к столу, на котором лежало тело, мы встали рядом. Не знаю, как так вышло, что все трое парней оказались у меня за спиной. Винсент отвернулся стянуть простыню с покойника.

– Возвращайся в хлев, из которого ты вылезла, девка, – прошипели мне на ухо. – Какой из тебя некромант?

Я оглянулась. Белобрысый. Шелковый камзол с золотыми позументами, перстни – если профессор свои килограммы золота носил с небрежным изяществом, то этот походил на сороку, дорвавшуюся до блестяшек. И выражение лица типичного мажора, уверенного, что весь мир готов расстелиться у его ног. Да уж, повезло мне с «коллегой».

Удостаивать его ответом я не стала, тем более что профессор уже разворачивался к нам.

– Инга, что именно вам не терпелось сообщить коллеге Якобу именно сейчас?

Я мысленно выругалась. Он что, из тех типов, которые считают, что когда он вещает, должно быть слышно, как муха летит?

– Ничего, профессор.

– Подойдите сюда.

Да что ж ты от меня никак не отвяжешься? Сколько еще будешь мстить за разбитый нос? Я и так знаю, что при желании ты меня отсюда выставишь с треском! Или хочешь, чтобы я сама психанула, наломала дров и хлопнула дверью? Не дождешься! В смысле, сама я не уйду. Сорваться могу. Внутри уже и так разгорается злость. Отвыкла я от подобного отношения.

Я шагнула вперед, зацепилась за что-то – подставили подножку – и едва не свалилась. В последний момент успела опереться о край стола. За спиной заржали в три голоса. Профессор обернулся, и гогот разом прекратился, точно выключили звук. Снова обратил внимание на меня. Ну как «внимание» – повернуться-то повернулся, но, кажется, сейчас его куда больше занимал один из собственных перстней, который он крутил на пальце, то снимая, то надевая обратно.

– Можете ли вы сказать, отчего умер этот человек?

Я оглядела покойного, отмечая про себя детали. Надо сосредоточиться на деталях, это поможет хоть немного успокоиться. А то скоро тут будет два… нет, три трупа.

– Не могу.

– Вот дура, – вполголоса фыркнул белобрысый. – На шее-то явно от петли следы.

– Очевидная причина вас не устраивает? – поднял бровь профессор. – Стражники согласны с коллегой Якобом.

Согласны в чем? В причине смерти или в том, что я дура?

– Нет, не устраивает. – Остатки выдержки с треском рассыпались, похоронив под собой здравый смысл. Не выделяться? Не привлекать к себе внимания? Да я уже привлекаю к себе больше внимания, чем новогодняя елка на параде девятого мая! – Лицо не посинело, вокруг следа от петли нет мелких кровоизлияний. Этого человека повесили после наступления смерти. Поэтому – нет, я не могу сказать, отчего он умер, несмотря на вроде бы очевидное свидетельство.

Возможно, и не смогу без микроскопа и лаборатории. Но об этом лучше и вовсе не упоминать. И без того я, кажется, обеспечила себе свидание с инквизицией. Да, белобрысый прав, я действительно дура. И на моем надгробном камне непременно напишут «довыделывалась».

Смыться, как только закончатся занятия, или рискнуть и продолжать утверждать, что я ничего не помню? Винсент, кажется, не выносит генерала-инквизитора, может, и не сдаст…

Профессор удовлетворенно кивнул, и я вдруг поняла, что он услышал ровно то, что намеревался услышать. Возможно, не дословно – но он явно ждал, что я снова брякну что-то, не вписывающееся в образ девчонки из ремесленного квартала. Я-то, дура, надеялась, что он забыл мою вчерашнюю оговорку про объем циркулирующей крови, поверил, что я сама не помню, где могла подцепить подобные знания. А он не поверил. Не забыл. И сегодня с самого начала меня провоцировал. Не знаю, по его ли наущению коренастый закрыл меня здесь, но подначки белобрысого профессор не пресек намеренно и бензинчику плеснул в разгорающийся костер моей злости.

А я повелась, как девчонка малолетняя. Да еще и при свидетелях. Хотя я теперь и есть малолетняя девчонка, эмоции – это ведь биохимия прежде всего, и в молодом теле они гораздо ярче. Не говоря уж о том, что лобные доли мозга, отвечающие за самоконтроль, созревают лишь к двадцати пяти. Я это не учла, за что и придется скоро поплатиться. Нет, сбежать не получится, теперь он меня не выпустит, пока не вытрясет все, что захочет узнать. Вот ведь влипла! Сама себя утопила!

– Вот так вот, коллеги, – прервал профессор этот сеанс внутреннего самобичевания. – Вот это и отличает приличного некроманта – и целителя, к слову – от посредственности. Внимание к деталям и нежелание схватиться за лежащее на поверхности объяснение.

Так, если профессор и выпустит меня живой, то белобрысый точно уроет. Ладно, я подумаю об этом завтра. Если оно будет, это завтра.

– Начальник стражи тоже усомнился, что этот человек повесился сам, и попросил меня разобраться. Но для того, чтобы разобраться, нам нужно поднять его и расспросить. Чем мы сейчас и займемся.

Он серьезно? Получается, мне здесь и профессию менять не придется? Я с трудом удержала смешок. Если подумать, некромант может не только выяснить причину смерти, но и, скажем, установить подлинность завещания. Я снова мысленно хихикнула, подумав о том, что адвокаты по наследственным делам в этом мире явно сидят без работы.

Да уж, как все прозаично! Никаких тебе армий мертвецов, ведущих к власти злобного волшебника, никаких гекатомб человеческих жертв. Удел некроманта – разбираться в последствиях пьяных драк и семейных сварах.

– Итак, давайте кратко вспомним теорию, – сказал профессор. – Инга, советую законспектировать. Это то, что вы пропустили утром.

Я потянулась было к сумке, за тетрадью и самопиской, и оборвала движение на середине. Писать-то я буду по-русски, а не местными крокозябрами! Если вообще смогу писать: пальцы же не натренированы! А читать? Как мне справляться с учебниками, я же, получается, и вовсе неграмотная!

– Не хотите? – не унимался профессор, снова крутя перстень, точно тот ему мешал. – Настолько полагаетесь на память?

Вот же пристал как банный лист!

– Мне приходится на нее полагаться, – сказала я, изо всех сил пытаясь казаться спокойной. – Я неграмотна.

Профессор приподнял бровь.

– Прошу прощения, об этом я не подумал.

Интересно, в самом деле не подумал или опять провоцирует? Не может же быть, что на его памяти дар не появлялся у какого-нибудь деревенского паренька?

Я мысленно охнула. Тетрадка на кладбище рядом с убиенным петухом! Получается, эта девица должна была как минимум уметь читать! Вот потому-то профессору и не пришло в голову… Неужели здесь додумались не только до бесплатного магического образования, но и до всеобщего среднего? И ведь не спросишь…

– Что ж, это обсудим позже, – продолжал профессор. – Как и то, к кому вам обратиться за уроками чтения и письма. Но мне придется попросить именно вас поднять мертвеца, чтобы вам было проще запомнить детали. Остальные смогут заглянуть в конспекты, вы – нет.

Да елки-палки, опять я впереди планеты всей! У белобрысого аж лицо покраснело от злости. Готова поспорить, завтра – если не уже сегодня – по университету поползут слухи, что мы с профессором спим. При этой мысли у меня самой запылали щеки, только, кажется, вовсе не от злости.

Я тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли, отложила в сторону сумку.

– Я вас очень внимательно слушаю, профессор.

Объяснял он так, что и дурак бы понял. Раскладывал сложное на простые тезисы, из которых потом, словно из кирпичиков, собиралась «стена» представлений. Конечно, потом ее нужно было бы «штукатурить», «расписывать» или как-то иначе доводить до ума, но по крайней мере профессор сумел до меня донести, почему ритуал выстроен именно так, а не иначе. Собственноручно зарисовал мне в тетрадь нужные символы, рассказав, что означает каждый и к каким аспектам мироздания обращается. Мимоходом велел потренироваться в каллиграфии на досуге. Я – и каллиграфия, смешно. Почерк-то у меня типично врачебный. Был.

Да, писать это тело явно не умело. Казалось бы ерунда – взять в руки мелок, но пальцы отказались складываться как положено. Странно, кто же тогда переписывал ритуал в ту тетрадь? Хотя, может, девушка попросила кого-то, а то и вовсе потихоньку стащила чужие записи. Сейчас это, пожалуй, не имело значения. Но каллиграфией действительно придется заняться, надо же тренировать мелкую моторику.

Как бы то ни было, мне удалось совладать и с мелком, и с непонятными символами. Профессор извлек из воздуха фарфоровую курильницу, бросил туда кусочек, как мне показалось, канифоли, но когда над курильницей появился дымок, отчетливо запахло ладаном. И я чуть не расхохоталась, настолько неуместен был этот запах в подвале рядом с телом, окруженным «бесовскими», как сказали бы некоторые, символами. И выражение лица у меня, наверное, стало соответствующим, потому что профессор тут же пояснил: