История Арвита Эвергина. Конец света – начало нового мира бесплатное чтение

Глава 1. Спасение жизни – долг жизни

В один день все изменилось.

Люди начали замечать, что мир вокруг меняется.

Все стало другим: солнце светило слишком ярко, птицы больше не пели, а животные перестали бегать по улицам города.

Все начали бояться за свою жизнь.

Всего за пару недель, в мире произошло множество катастроф, пепел летел с неба словно ядовитый снег, разъедающий всё живое, птицы падали замертво, сгорая в лучах раскаленного солнца. Аномальна жара губила все живое, люди не знали, как спастись. Скрываясь в домах, чувствовали, что смерть их скоро настигнет. Запасы воды и еды быстро заканчивались. Мир был обречен.

Начались сильнейшие землетрясения, океан вышел на сушу, города пали. Здания рушались, множество людей погибло под обломками.

Меня зовут Арвит Э́вергин, я работаю в службе спасения (СС) и один из немногих кто пережил начало конца света.

В отделение СС поступил вызов об очередном землетрясении, мы работали практически без отдыха.

В этот раз землетрясение затопило метро. Я настолько привык к этому ужасу, что уже практически не проявляю сочувствия или переживаний. Наша команда пыталась спасти людей из завалов метро, но стены и крыша быстро разрушались, у нас было мало времени. Вода продолжала прибывать, никто пока не смог установить откуда был приток, мы подозревали, что могли разрушиться стены, за которыми находился океан. Метро находилось слишком близко к воде, так же, уже растаял снег, который значительно прибавил уровень океана.

Зима была настолько снежной и холодной, что нам постоянно поступали звонки с просьбой о помощи. Кого то, завалило снегом, кто-то замертво замерз, голод из-за проблем с поставкой продуктов, обрывы линий, разрушения зданий. Все это происходило каждый день. С каждым часом ситуация в мире ухудшалась. Зимний холод всего за пару дней сменился аномальной жарой, весь снег растаял за несколько часов. Но в глубинах метро все еще стоял морозный холод, как и вода, затопившая его, была ледяной.

Я и мой напарник отправились в дальнюю, полузаброшенную часть метро, там часто тусовались подростки в поиске адреналина. Нам часто доводилось бывать здесь, вытаскивали подростков из передряг, в которые они попадали из-за того, что эта часть метро давно не использовалась и начинала разрушаться, а им хотелось острых ощущений, из-за чего они часто что либо, пытались сломать, куда то, залезть и рисовали граффити на закрытой для посещения территории.

Едкий дух горящей изоляции, ржавого металла и короткого замыкания мешал дышать. Передвигаться было трудно, вода значительно поднялась и идти быстрым шагом не получалось. Мы услышали слабый крик, хрупкая девушка оказалась завалена под обломками старого поезда. Вода практически полностью затопила её. Мы тут же стали пытаться вытащить ее из-под обломков, она была практически без сознания.

Грубая, грязная техника спасателей и хрупкое тело в тонкой, мокрой ткани выглядело как из фильмов про катаклизмы. Как вихрь хаотичного разрушения (завал вагона) удержал эту невесомую, почти призрачную фигуру? Девушка сильно ранена, из-за чего не могла идти. Мне пришлось взять ее на руки и двинуться к выходу, где уже стояли машины скорой помощи. Девушка была странно одета, в полупрозрачную ночную сорочку и босиком. Кто она? Как сюда попала и почему в таком виде? В метро стоял запах промокшей насквозь земли и бетона, усиленный годами пыли, теперь превратившейся в слизь. Сквозь всю вонь едва пробивался чистый, почти детский запах хлопка ночной сорочки и что-то неуловимо теплое, живое – слабое дыхание, чистая кожа – резко контрастирующая с окружающим адом. Слезы смешивались с кровью на её лице.

Уровень воды сильно поднялся, если мы не успеем выбраться от сюда, возможно мы умрем, так как, из-за нашей экипировки и раненной девушки мы не сможем плыть.

На моем лице сохранялся профессиональный холод, четкие движения, резкий свет фонаря сканирует пространство. Но внутри, глубоко подавленная тревога, граничащая с ужасом. Острое чувство ответственности и долга – якорь в этом хаосе. Ледяная вода обжигает кожу даже через костюм, мышцы напряжены до предела от холода и усилий. Каждый вдох – глоток тяжелого, мерзлого воздуха.

На лице напарника более явная нервозность. Дыхание учащенное, поверхностное. Взгляд мечется, руки дрожат, его голос сдавлен. При работе с завалом – яростная решимость, что, бы загнать страх глубже.

Мы все напуганы, но спасти их – наш долг.

Каждое движение выверено, фонарь сканирует путь к условному «выходу» (где рухнувшая стена оставляет лишь узкий проход выше уровня воды). Я чувствую слабое дыхание девушки на своей шее – единственное напоминание, что она жива. Мой напарник дрожит так, что зубы стучат. Дыхание – частое, прерывистое свистящее. Глаза бегают от темных проемов тоннеля к лицу девушки, ко мне, обратно к воде. Он идет сзади, освещая путь и постоянно оглядываясь, держа наготове аварийный трос. Его страх физически ощутим, но ярость в его действиях: он грубо отшвыривает плавающий обломок, мешающий нам, его сдавленный голос выкрикивает предупреждения: "Слева завал! Осторожно, Арвит, скользко! Вода… вода поднялась еще на сантиметр, точно!" Его руки, несмотря на дрожь, действуют с лихорадочной решимостью – страх загнан глубоко, остался только долг и адреналин.

Девушка полубессознательна. Стон вырывается из ее губ, когда я неловко задеваю ее раненую ногу о выступ. Глаза полуприкрыты, слезы смешиваются с кровью и страхом. Она пытается что-то прошептать, но получается лишь бессвязный лепет. Ее тело ледяное, но странно легкое. Резко прозвучал страшный гул, посмотрев наверх нас охватил страх, огромная железная перекладина вот-вот упадет на нас, потолок начал резко обрушаться, мы ускорились, как только могли, из-за уровня воды идти было очень тяжело. Впереди виднелся выступ под навесом, это место выглядело относительно безопасным. Добравшись до выступа мой напарник первый забрался на него, я передал ему раненую девушку и следом забрался сам. Как только, я поднялся на выступ – потолок рухнул, подняв множество пыли, воды и грязи в без того тяжелый и грязный воздух, железные балки перекрыли нам проход обратно, теперь у нас остался один путь – дверь позади нас. Она оказалась заблокирована, я попытался выломать ее, но это было бесполезно, из-за сильного удара ногой рядом с дверью рухнула часть стены, создав узкую трещину, выбора у нас не было, нас бы тут не нашли. Протиснувшись, у нас получилось найти выход из заваленного метро.

Как только мы вышли наружу, к нам сразу же подбежали врачи, "Здесь! Живая! Гипотермия, рана ноги, вероятно перелом, контузия!" – крикнул я, мой голос, обычно такой ровный, пробивался сквозь шум ветра и гул толпы с непривычной хрипотцой. Я передавал хрупкое тело в руки медсестры, мои движения были резкими, автоматическими. Врачи уложили ее на носилки и доставили в временный полевой госпиталь, развернутый в полуразрушенном здании у входа в метро. Воздух густой от пыли, пепла, запахов антисептика, крови и человеческого пота. Гул голосов, стоны, крики врачей, плач детей. Освещение – тусклые аварийные лампы и фонари. Повсюду носилки, люди на полу, завесы из простыней.

"Она была под завалами старого вагона!" – выдохнул Корис, стоя рядом и тщетно пытаясь стряхнуть ледяную воду с рукава. Его глаза все еще бегали, но теперь они искали остальные группы спасателей, что бы продолжить поиски раненых.

Медсестра, лицо которой было измученной маской, лишь кивнула, не спрашивая лишнего. Носилки с девушкой мгновенно растворились в потоке таких же окровавленных, грязных, замерзших людей, уносимых в переполненный ангар-госпиталь. Машины скорой стояли вкривь и вкось, их двери распахнуты, внутри тоже лежали люди. Ни одной свободной.

Я стоял на месте секунду, ощущая внезапную пустоту в руках, где только что было это хрупкое, ледяное тело. Мой "профессиональный холод" дал глубокую трещину – где-то внутри клокотала смесь адреналина, остаточного ужаса и… чего-то еще, чего я не мог определить. Я резко отвернулся.

Мой напарник Корис прислонился к стене, его трясло уже не только от холода, но и от свалившейся слабости.

"Ашборн! Эвергин!" – окликнул нас командир СС, его лицо было серым от усталости и пепла. "Доклад. Быстро. Потом на разгрузку медикаментов – их только что сбросили с баржи". Работа не заканчивалась. Не было времени на передышку, на мысли о спасенной девушке. Долг звал снова.

Прошло несколько часов, возможно, пол дня, я пришел в госпиталь не из сентиментальности. Мне нужны были подписи в отчете о полученных медикаментах и о количестве выживших.

Внутри царил ад. Воздух был тяжелым, спертым. Стоны сливались в непрерывный гул. Врачи и медсестры двигались как тени, их халаты были в грязи и крови. Лекарств не хватало катастрофически. Я шел между рядами носилок и матрасов на полу, мой взгляд сканировал лица, ища то одно – бледное, с остатками грязи и следами слез, обрамленное спутанными темными волосами. Я нашел ее в углу, отгороженном лишь потрепанной ширмой. Она лежала на матрасе, покрытом чистой, но потертой простыней. Ее нога была в шине, лицо было вымыто, синяк под глазом проступал лиловым пятном. Она бодрствовала. Смотрела не в потолок, а в маленькое закопченное окошко, сквозь которое валился серый свет и падал пепел. В ее глазах не было прежнего животного страха, но была глубокая, тихая печаль и… понимание. Понимание того, что она видела внизу. И того, что творится здесь. Я остановился у ширмы. Моя тень упала на нее. Она медленно перевела взгляд на меня. Узнала. В ее глазах мелькнуло что-то – не страх, скорее… еле сдерживаемая радость? Благодарность?

Я собрался с мыслями, вернув на лицо привычную маску служебной строгости. "Служба спасения. Э́вергин. Арвит Э́вергин", – представился я четко, без лишних эмоций, доставая планшет. "Нужны ваши данные для отчета. Имя, возраст, адрес до… до катастрофы". Мой голос звучал глухо в гулкой атмосфере госпиталя.

Она смотрела на меня несколько секунд. Пепел за окном кружился в сером свете. Потом ее губы, бледные и потрескавшиеся, тронула едва заметная, горькая усмешка. Казалось, она видела не только меня, но и всю абсурдность этого «отчета» в аду.

"Э́вергин…" – произнесла она тихо, как будто пробуя звучание. Ее голос был чистым, хрустальным, резко контрастирующим с окружающим гулом и хрипотой. Он заставил меня на мгновение встрепенуться внутри. Потом она посмотрела мне прямо в глаза. "Эмбрейн. Эмбрейн Вейвуд".

"Эмбрейн Вейвуд", – повторил я механически, записывая. Вопросы роились в голове (Кто она? Как туда попала? Почему в таком виде?), но задавать их сейчас было неуместно. Долг превыше всего.

"Спасибо" – добавила она, все так же тихо, но уже не глядя на меня, а снова устремив взгляд в окно, на падающий пепел. "За то, что спасли.".

"Это наша работа" – пробормотал я, отступая от ширмы. Моя задача была выполнена: имя получено. Но вместо облегчения я чувствовал лишь нарастающую тревогу и груз новых вопросов. "Выздоравливайте, мисс Вейвуд".

"Мистер Эвергин, а их можно спасти от этого…" Она не закончила, лишь махнула слабой рукой в сторону ада госпиталя, руин за окном, падающего пепла. "От мира, который убивает страх быстрее, чем катастрофа". Прошептав это, Эмбрейн уснула. Я вернулся к службе, дел было еще много. Очень… и очень много.

Вопреки строгим правилам, я находил поводы заглядывать в госпиталь чаще, чем требуется по службе. Сначала это проверка списков медикаментов, потом уточнение деталей инцидента для отчета, затем просто пройти через госпиталь по пути, каждый раз я не надолго останавливался у ширмы Эмбрейн. Госпиталь простоял три дня, многих раненых уже увезли в больницы, многих эвакуировали на северный и западный пост, там было безапеснее всего сейчас. На фоне всеобщего отчания, жестокости борьбы за ресурсы и эмоционального оцепенения, наши тихие, почти ритуальные встречи с Эмбрейн становятся островком странного спокойствия. Чистота ее голоса, неожиданная улыбка (редкая и скуповатая) контрастируют с хриплыми криками и стонами госпиталя, цепляя меня сильнее, чем я готов признать. Я отвлекся от долга, мысль о жене и дочери вызывает острую боль и чувство вины – как будто я их предал, позволяя себе думать о другой женщине. Моя «профессиональная маска» трещит все сильнее именно рядом с ней.

На третий день Эмбрейн значительно окрепла. Она сидела у своего закопченного окна, нога в шине на табурете. Я подошел к ней под предлогом «сверить списки нуждающихся в эвакуации». Воздух густой, но в нашем углу – временное затишье.

Я стоял чуть поодаль, глядя в планшет, голос официальный, но чуть менее жесткий. «Вейвуд Эмбрейн. Ваши данные внесены в список для возможной эвакуации на Северный пост. Там стабильнее, говорят. Морозно, но нет таких… разломов». Я не решился сказать «недежнее».

Она поворачивается от окна, ее взгляд ясный, глубокий «Эвакуация… Куда бежать от мира, который трещит по швам, мистер Эвергин?» *(Ее голос тихий, но не слабый. В нем та же горечь понимания, что и в тот день)*.

*(Вздрагиваю, поднимаю глаза. Вижу не пациентку, а человека который *видит*. Маска дает сбой)* «Делать что-то… нужно. Выживать. Это… долг». *(Последнее слово звучит почти автоматически, потеряв прежнюю твердость)*. Эмбрейн смотрит на меня внимательно, замечая тень в моих глазах, которую я обычно прячу. «Долг… Он помогает? Заглушает… другое?» Она делает паузу, ее взгляд смягчается. «Вы так много видели. Спасали. Теряли». Я замер. Это не праздное любопытство. Это *понимание*. И это прикосновение к самой ране. Я отвел взгляд, сжимая планшет так, что костяшки пальцев белеют. Молчание повисает, наполненное гулом госпиталя и шелестом пепла за окном.

Мой голос срывается, становится тихим и хриплым, я говорю не глядя на нее, будто в пустоту за ее спиной. «Была… семья. Жена… Кайрин. Дочь… Алиса. Ей семь… должно было быть». Я сделал резкий глоток воздуха, как будто задыхаясь. «В первые дни хаоса… Землетрясение. Мы… я был на смене. Они… в нашем районе…». Я не смог договорить, слова «обрушился», «под завалами», «не нашел» застревают в горле комом. Я закрыл глаза на мгновенье, мое лицо искажает гримаса боли, которую я не в силах сдержать. Эмбрейн не говорит «я понимаю» или «мне жаль». Ее глаза наполняются такой глубокой, бездонной печалью, что это красноречивее любых слов. Она протягивает руку – не что бы дотронуться, а жестом молчаливого сострадания, разделения невыносимой тяжести. «Их любовь… Она все еще с вами. Как якорь… в этом шторме». Ее голос дрожит, но звучит убедительно. Это неожиданно ранит и … исцеляет одновременно. Глубокая трещина в моей броне разверзается. Я делаю шаг в перед, инстинктивно тянусь к ее руке, но останавливаюсь в сантиметре, сжав свою в кулак. Адреналин и невыразимая тоска бушуют во мне. «Я должен был быть там. Должен был их…». Голос предает меня окончательно, срываясь на шепот. Эмбрейн тихо, но твердо. «Вы спасаете жизни, Арвит Эвергин. Каждый день. Как спасли мою. Кайрин и Алиса… они бы гордились вами. Не вините себя. Вина – это яд, который точит изнутри быстрее любого пепла». Она впервые назвала меня по имени, и это звучало как признание.

Мы смотрим друг на друга. Весь гул госпиталя, весь ужас мира за окном на мгновение отступает. В этом взгляде – океан невысказанного: моя боль, ее страдание, зарождающаяся тяга двух израненных душ, нашедших отголосок друг в друге. Я чувствую, как что-то внутри меня, долго сжатое в ледяной ком, начинает таять, причиняя почти физическую боль. Я вижу ответное волнение в ее глазах, легкий румянец на щеках. Но…

*Голос Кориса снаружи* Резкий, хриплый «Эвергин! Командир тебя ищет! Южный пост с провиантом накрыла цунами. Срочно на выезд!» Я вздрогнул как от удара током. Маска «спасателя» мгновенно падает на место, но теперь она кажется не тесной и чужой. Я резко кивну Эмбрейн, даже не находя слов. Мой взгляд говорит: «Я должен». В нем – прощание, благодарность и обещание (невысказанное) вернуться. Я разворачиваюсь и почти бегу на зов долга, оставляя ее одну в облаке пепла и невысказанных чувств. Эмбрейн смотрела мне вслед, ее рука медленно опускалась. Горькая усмешка трогает губы, но в глазах – не разочерование, а глубокая нежность и … понимание моего плена. Она шепчет в пустоту, зная, что я не услышу: «Возвращайся живым, Арвит».

Глава 2. Груз, который выбирают

Глава 3. Эмри: Шепот сквозь Гул Катаклизмов

Неделя. Семь дней, прожитых в ритме завалов, новых вызовов и редких, украдкой вырванных минут у койки Эмри – теперь Эмри. Арвит чувствовал, как что-то внутри, долго мертвое, начало потихоньку оттаивать под теплом ее тихих улыбок, под звуком ее голоса, произносящего его имя без формальностей. Корис, хромая, вернулся к ограниченным обязанностям, его взгляд стал тверже, но тень прошлого все еще витала вокруг него. Командир Рорк, отметив их измотанность после особенно тяжелого выезда, неожиданно бросил: «Эвергин. Три дня. Отдыхай. Не хочу терять опытного спасателя из-за глупости». Приказ был неожиданным и почти невероятным в текущем аду.

Первая мысль Арвита была простой и ясной: Эмри. Он почти бежал к Больничному посту, представляя ее удивление, ее улыбку, возможность поговорить не под гул сирен, а просто… побыть. Тепло, зародившееся в груди, сменилось ледяным ужасом, когда усталая медсестра на входе в ее сектор лишь пожала плечами:

«Вейвуд? А, та хрупкая, у окна. Выписали. Вчера».

«Выписали? Куда?» – голос Арвита звучал резче, чем он планировал. «Ее нога…"

«Кость срастается, – медсестра отмахнулась, закатывая глаза. – Мест мало, тяжелых полно. Сказала, что у нее есть куда идти». Она уже отвернулась к другому пациенту. Арвит стоял как вкопанный. Куда идти? В этом рушащемся мире? У нее не было ничего, кроме тонкой сорочки и имени, которое она сбросила!

Он обошел знакомых медсестер, санитаров. Ответы были уклончивыми, невнятными: «Не знаем», «Сказала – не беспокоиться», «Может, родные нашлись?». Родные? Но в ее глазах, когда она говорила о прошлом, была такая же потерянность, как у него. Арвит почувствовал холодную змею тревоги, ползущую по спине. Что-то было не так. Слишком гладко. Слишком… тихо.

И тогда его ноги сами понесли его не к выходу, а глубже, в самое сердце административной части поста – к комнате с докладами СС. Маленькое помещение, заваленное папками, пропитанное запахом пыли, пота и старой бумаги. Там хранились первичные отчеты о всех операциях. В том числе и его доклад о том злополучном вызове в метро, где он нашел Эмри. Там должны быть ее данные, адрес до… всего этого. Хотя бы район.

Дверь была закрыта, но старый замок поддался после нескольких резких толчков плечом (навыки спасателя пригодились не по назначению). Внутри царил полумрак, лишь слабый свет пробивался через зарешеченное окно. Арвит зажег налобный фонарь. Луч выхватил груды папок, маркированных датами. Его пальцы дрожали, листая папки с апрельскими отчетами. *12.04.30*7 г.* Вот оно. Его собственный отчет, написанный скупыми, профессиональными фразами в ту же ночь после метро.

Он жадно пробежал глазами знакомый текст: координаты вызова, описание завала, состояние пострадавшей… И вот они – данные:

Вейвуд Эмбрейн. Возраст: ~25 лет. Адрес до катаклизмов: ул. Лунная, 17, кв. 42 (район "Старые Верфи").

Арвит запомнил адрес. Но дальше его взгляд зацепился за приписку, сделанную другим почерком – вероятно, медрегистратора при госпитале, куда ее доставили:

Прим. мед. регистр.: При поступлении документов при себе не имела. Личность подтверждена со слов пострадавшей. Внешний осмотр: множественные поверхностные ссадины, гипотермия, закрытый перелом левой малой берцовой кости, легкая контузия. Обращает на себя внимание отсутствие следов длительного пребывания в завале (пыли, копоти под ногтями, в дыхательных путях) вопреки описанию места обнаружения (сильно запыленная зона). Одежда: тонкая ночная сорочка (х/б), видимых меток нет. Поведение: замкнутое, но адекватное. Вопросы о прошлом уклончивы.

Арвит перечитал приписку дважды. Отсутствие следов пыли… в заваленном метро? Он вспомнил тот едкий запах, ту слизь из пыли и воды. Как это возможно? И эта ночная сорочка… Она появилась там, как призрак. Холодная змея тревоги сжалась в тугой узел под ложечкой. Загадка, которую он тогда отодвинул в сторону ради долга и ее состояния, теперь встала во весь рост.

Вдруг луч мощного фонаря ударил ему прямо в лицо, ослепляя.

«Ну-ну, Эвергин. Наш герой архивными делами балуется?» – знакомый голос, с ноткой циничной усмешки, прозвучал из темноты. Арвит замер, сердце бешено заколотилось. Он узнал Келла – одного из старших техников СС, человека с острым языком и цепкой памятью. Провал.

Келл вошел в комнату, не выключая фонаря. Его лицо в отблеске света казалось вырезанным из старого дерева – морщинистым и недобрым. «Доложил бы командиру – отдыхал бы ты не три дня, а три недели на гауптвахте, если б она у нас еще была. Или на самых гнилых завалах».

Арвит опустил фонарь, пытаясь совладать с паникой. «Келл… Я…"

«Ищешь ту свою хрупкую фею из метро? Эмри, кажется?» – Келл перебил его, неожиданно точно назвав новое имя. Его взгляд был пронзительным. «Видел, как ты к ней бегал. Как кот на сметану».

Арвит стиснул зубы, чувствуя, как горит лицо от смеси стыда и ярости. «Она исчезла. Никто не знает куда. Я… я хотел найти адрес. Проверить…"

«Ул. Лунная, 17?» – Келл усмехнулся коротко и беззвучно. «Район "Старые Верфи"? Там сейчас район "Старое Дно". После того землетрясения и прорыва дамбы две недели назад. Вода и грязь по вторые этажи. Ничего не осталось».

Арвит почувствовал, как земля уходит из-под ног. Тупик.

«Но ты прав, Эвергин, – Келл неожиданно понизил голос, его циничный тон сменился на что-то похожее на… усталую серьезность. – С ней было что-то нечисто. Помню, когда ее привезли. Вся такая… чистая, среди нашей грязи. Как будто не из-под вагона, а с прогулки вернулась. Медсестры шептались. Говорили, температура была ниже нормы, но не критично… и как-то слишком быстро отошла от контузии. И глаза…" Он сделал паузу. «Глаза видели слишком много, для той, кого только что вытащили из-под завала».

«Что ты хочешь сказать?» – прошептал Арвит.

«Хочу сказать, что командиру я тебя не сдам, – Келл выключил фонарь, погрузив комнату в полумрак, где видны были лишь силуэты. «Не люблю, когда хорошие люди исчезают без следа. А ты… ты неплохой парень, хоть и дурак с этой своей тоской по погибшим. И девчонка… она тебе светила, это было видно». Он тяжело вздохнул. «Но официально ее нет. Адреса нет. Ищи там, где ее не должно быть. В разрушенных кварталах у воды. В местах, куда даже мы не всегда заглядываем. Ищи слухи. Кто-то что-то да видел. Только смотри…" Его голос стал жестким. «Если наткнешься на что-то… странное, что пахнет не нашим хаосом, а чем-то другим – держись подальше. Есть тени пострашнее обвалов. И не говори, что я тебя не предупреждал».

Келл развернулся и вышел, оставив Арвита одного в темноте среди архивов пепла, с горящим от тревоги сердцем и единственной нитью: Ищи там, где ее не должно быть. В разрушенных кварталах у воды.

Три дня отдыха превратились в три дня охоты. Охота на призрак по имени Эмри, чье прошлое было покрыто мраком, а исчезновение – загадкой, пахнущей не просто хаосом конца света, а чем-то иным, чужим и тревожным. Груз выбора снова лег на плечи Арвита. Он выбрал идти. Идти в тень, навстречу тайне Эмри.

Слова Келла жгли: "Ищи там, где ее не должно быть. В разрушенных кварталах у воды". Арвит начал с "Старого Дна" – бывшего района Старых Верфей. То, что он увидел, было не затопленным районом, а кладбищем цивилизации. Грязная, маслянистая вода отступила, оставив после себя сюрреалистический пейзаж: искореженные корпуса кораблей, вмурованные в руины домов; улицы, превращенные в каньоны из обломков, покрытые толстым слоем вонючего ила и пепла; скелеты некогда могучих кранов, торчащие в серое небо, как кости исполинов. Запах гнили, ржавчины и химикатов стоял невыносимый.

Арвит шел по этому аду, его сапоги вязли в липкой жиже. Он кричал имя "Эмри!", но его голос терялся в грохоте обрушивающейся где-то вдалеке стены и вечном гуле ветра, несущего пепел. Он заглядывал в еще стоящие углы зданий, в темные провалы подвалов, звал. Ответом была лишь зловещая тишина или испуганный писк крыс. Наткнулся на пару бродяг, прятавшихся в трюме полузасыпанной баржи. Их глаза были пусты, лица покрыты струпьями. На вопрос об Эмри они лишь замотали головами, прошептав что-то невнятное про "белую тень" и "проклятое место". Намек был жуткий и бесполезный. К вечеру, покрытый грязью и отчаянием, Арвит вернулся на пост. Эмри не было. Была только усиливающаяся тревога и слова Келла о "тенях пострашнее обвалов".

На второй день Арвит сменил тактику. Он отправился не в самую гущу руин, а на их периферию, туда, где руины встречались с относительно уцелевшими, но мертвыми кварталами. Он искал не саму Эмри, а следы. Слухи. Людей, которые могли что-то видеть. Его путь лежал мимо полуразрушенной церкви, чья колокольня чудом устояла. И там, среди обломков витражей и опрокинутых скамей, он нашел ее. Вернее, она нашла его.

Старуха, невероятно худая, но с ясными, пронзительными глазами, словно выросла из тени уцелевшей колонны. Ее звали Марго, и она была "ангелом этих руин" – как представилась сама, – помогала немногим выжившим поблизости.

"Ищешь ту, что светится?" – спросила Марго, не дожидаясь вопроса Арвита. Ее голос был скрипучим, как ржавая петля, но внятным. Арвит вздрогнул. "Светится?"

"Не буквально, сынок, – Марго покачала головой, ее взгляд видел сквозь него. – Но… чистая. Слишком чистая для этого ада. Как родниковая вода в помойной яме. Видела ее пару дней назад. Шла вдоль промоины, что к старой судоверфи ведет. Не спешила. Смотрела… не на руины. Смотрела сквозь них. Как будто что-то искала, чего глазами не увидеть".

Арвит почувствовал, как по спине пробежали мурашки. "Куда она пошла? Говорили с ней?"

Марго указала костлявым пальцем на северо-запад, туда, где когда-то была оживленная гавань, а теперь – лишь хаос из бетона и ржавых корпусов. "К Водам. К Месту Разлома. Не говорила. Улыбнулась только. Улыбка… печальная и знающая. Как у тех, кто несет тайну тяжелее камня". Марго наклонилась ближе, ее шепот стал едва слышен сквозь завывание ветра в разбитых окнах: "Ветер шепчет здесь, сынок. Шепчет о тех, кто пришел после Конца. Кто не совсем… отсюда. Будь осторожен. Свет может быть и ловушкой".

Два дня. Два дня безнадежных поисков в аду руин и леденящих душу намеков. "Старое Дно" ответило лишь эхом и страхом бродяг. Встреча со старухой Марго у церкви оставила странный осадок – не столько надежды, сколько глубокой, смутной тревоги. "Смотрела сквозь руины… Кто пришел после Конца… Не совсем отсюда…" Эти слова висели в сознании Арвита тяжелым, нерасшифрованным грузом. Усталость, накопившаяся за недели адского труда и подпитанная отчаянием поисков, навалилась свинцовой плитой. Третий день выходного… он не мог снова идти в тот хаос. Не сейчас. Тело требовало покоя, а душа – передышки от вечного гула катастрофы.

Он нашел относительно уцелевшую крышу невысокого склада на окраине поста. Отсюда открывался вид не на самые страшные руины, а на серую бесконечность пепельного неба и линию горизонта, скрытую дымкой. Здесь был лишь вой ветра, но не грохот обвалов. Арвит прислонился к грубой бетонной трубе, закрыл глаза, пытаясь заглушить внутреннюю тревогу об Эмри. Он съел скудный паек, запил тепловатой водой из фляги. Физическая усталость брала верх, сознание начало плыть.

И тогда, сквозь пелену измождения, его накрыло воспоминание. Не обрывок, а целый, яркий, теплый мир.

Солнечный зайчик прыгал по кухонному столу, пойманный в стеклянной банке с вареньем. За окном – обычный городской шум, не грохот, а гул жизни. Арвит только что вернулся с долгой смены в обычной, «докатастрофной» Службе Спасения – спас котенка с дерева, тушил небольшой пожар в гараже. Усталость была приятной, земной.

Кайрин стояла у плиты, помешивая что-то ароматное в кастрюльке. Она была в его старой, слишком большой футболке, волосы собраны в небрежный хвост. Алиса, тогда еще совсем крошка, лет пяти, сидела на полу, увлеченно строя башню из ярких кубиков. "Папа пришел!" – завизжала она счастливо, увидев его, и бросилась к нему, чуть не снося постройку.

Арвит подхватил дочь, закружил, целуя в макушку, пахнущую детским шампунем и солнцем. Алиса смеялась, звонко и беззаботно. Он подошел к Кайрин, обнял ее одной рукой, прижавшись щекой к ее шее. "Как мой герой?" – спросила она тихо, с улыбкой в голосе, не отрываясь от кастрюли.

"Устал", – прошептал он, вдыхая знакомый, успокаивающий запах ее кожи и ванили с плиты. "Но теперь все хорошо".

"Всегда хорошо, когда ты дома", – она повернула голову, поцеловала его в уголок губ. Ее глаза, теплые и глубокие, как лесное озеро летом, смотрели на него с такой любовью и пониманием, что на душе становилось светло и спокойно. В них не было тени будущего ужаса, только безмятежность настоящего. Алиса пристроилась рядом, обняв ногу отца. Они стояли так втроем на маленькой кухне, залитой золотым вечерним солнцем – островок абсолютного, невозмутимого счастья. Мир был цел. Любовь была простой и сильной, как земля под ногами. Кайрин протянула ложку: "Попробуй, не пересолила?" Он попробовал, сделал серьезное лицо: "Страшно пересолено! Придется есть всю!" Алиса захихикала, Кайрин фыркнула и легонько стукнула его ложкой по лбу…

Воспоминание было таким ярким, таким осязаемым, что Арвит физически почувствовал тепло того солнца на коже, услышал смех Алисы, ощутил вес дочери на руке и мягкость Кайрин в объятиях. Боль от потери ударила с новой силой, острая и чистая, но вместе с ней пришло и что-то другое – не только горечь, но и благодарность за то, что это было. За это тепло. За эту любовь.

Он открыл глаза. Над ним было не солнце, а вечно серое, пепельное небо. Вместо смеха дочери – вой ветра. Но тепло воспоминания еще жило в груди, как маленькое тлеющее уголько. И вдруг… в этом свете памяти, в глубине тех понимающих глаз Кайрин, он увидел отражение. Отражение другого взгляда. Взгляда старухи Марго у церкви.

Те же глубины. Та же мудрость, казавшаяся не по годам. Тот же… узнающий свет. Внезапное, необъяснимое сходство поразило его, как удар током. Марго… ее пронзительный взгляд, ее слова, полные странной прозорливости… Почему она казалась такой… знакомой? Почему он, обычно осторожный и сдержанный, так легко доверился этой старухе-незнакомке среди руин? Почему ее предупреждение о "ловушке света" отозвалось не только страхом за Эмри, но и какой-то смутной, личной тревогой?

"Будь осторожен. Свет может быть и ловушкой".

Могла ли… Эмри быть такой ловушкой? Красивой, чистой, дарующей тепло – но нереальной? Галлюцинацией его израненного одиночеством сознания? Проекцией той нежности и понимания, что когда-то дарила Кайрин? Ведь Эмри появилась так странно… исчезла так бесследно… Марго говорила о тех, кто "не совсем отсюда". Могла ли его тоска по утраченному теплу, по женской близости, материализоваться в образе хрупкой спасенной и ее коротком имени – Эмри? И была ли старуха Марго… еще одним призраком его памяти? Образом Кайрин, состаренной горем и временем, пришедшей предупредить его?

Мысль была безумной. Пугающей. Но она упала на благодатную почву его усталости и отчаяния. Арвит сжал виски. Голова гудела. Он больше не знал, что реально. Руины вокруг? Пепел? Долг? Или его собственный разум, медленно сдающий под грузом потерь, создавал призраков, чтобы заполнить пустоту?

Три дня отдыха закончились. Он не нашел Эмри. Он нашел лишь тень покоя и жгучее воспоминание о солнце, которое высветило в его душе новую, еще более страшную бездну сомнения. Завтра – снова смена. Снова завалы, крики, борьба за жизнь. Но теперь с ним будет не только груз вины и вопрос об Эмри, но и этот леденящий вопрос к самому себе: Что, если свет, который он так жаждал найти в пепельном небе, был лишь отражением его собственной, ненасытной тоски? И шепот, который он ловил сквозь гул катаклизмов – был ли это голос Эмри, или всего лишь эхо голоса Кайрин, звучащее в глубинах его сломленного сердца?

Глава 4. Точка Слома

Три дня. Сорок восемь часов, выжженных в пепельном небе безнадежными поисками и ядовитыми сомнениями. Арвит шагнул во двор Службы Спасения, ощущая тяжесть не столько бронежилета, сколько невыспавшихся костей и навязчивого вопроса: *Реальна ли ты, Эмри? Или я просто сошел с ума от горя?* Воздух, как всегда, вязкий, с привкусом гари и чего-то кислого – запах вечно тлеющего города. Его профессиональная маска – та самая броня из льда – треснула окончательно; под ней сквозила измотанная пустота, заметная любому, кто взглянул бы в глаза. Но взглядов не было. Все спешили.

Рорк, лицо как высеченное из серого камня, встретил его не словами, а брошенной в грудь рацией. «Эвергин. Сектор Семь. Нижний Город. Банда «Щипцы» устроила погром на подземной парковке «Неокорт». Не просто мародерят – целенаправленно рушат опоры. Хотят похоронить то, что осталось». Голос командира был низким, хриплым от вечного напряжения. «Твое звено – «Бета». Корис с тобой. Зачистка. Уничтожение угрозы. Быстро. Пока весь блок не рухнул на головы тем, кто еще прячется внизу».

Корис уже ждал у «Урагана» – модифицированного грузовика СС, больше похожего на бронированного зверя. Его взгляд, обычно нервный, теперь был пристальным, анализирующим. Он заметил тени под глазами Арвита, чуть заметную дрожь в руке, когда тот хватался за поручень, забираясь в кабину. «Арвит?» – спросил он тихо, когда мотор взревел и грузовик рванул с места, поднимая тучи пепла. «Ты… как?»

«В порядке», – отрезал Арвит, глядя в лобовое стекло, где разворачивался привычный ад: руины, завалы, редкие, сгорбленные фигуры выживших, бредущие сквозь серую мглу. Но внутри все было иначе. Внутри гудело.

Сектор Семь, Нижний Город. Когда-то – престижный деловой район с небоскребами. Теперь – ярусный кошмар. Верхние этажи рухнули, погребая нижние под тоннами бетона и стали. «Неокорт» был одним из немногих относительно уцелевших комплексов, его подземная парковка – лабиринтом из бетонных столбов и ржавых скелетов машин, ставшим прибежищем для отчаявшихся… и для таких, как «Щипцы».

Грузовик въехал в зияющий провал – бывший въезд на парковку. Темнота поглотила их, разорванная лишь лучами фар «Урагана» и фонарей спасателей. Воздух здесь был другим – спертым, пропитанным запахом плесени, ржавчины, бензина и… страха. И еще чем-то острым, химическим. *Тротил?* – мелькнуло у Арвита.

Команда выдвинулась бесшумно, как тени. Альберт – ветеран с лицом шахтера, молчаливый и надежный. Шон – молодой, горячий, но уже с парой серьезных вылазок за плечами. Корис шел за Арвитом, его фонарь выхватывал груды мусора, разбитые машины, граффити смерти на стенах. Тишина была зловещей. Гулкий вой ветра наверху не долетал сюда; здесь царила мертвая, давящая тишина, нарушаемая лишь каплями воды и скрежетом их сапог по щебню.

И вдруг – выстрел! Сухой, резкий, как щелчок бича. Пуля рикошетила от бетонной колонны в метре от Арвита, осыпая осколками.

«Контакт! Справа!» – заорал Шон, открывая ответный огонь. Хаос грохнул, разорвав тишину. Лучи фонарей метались, выхватывая мелькающие тени среди машин и завалов. Застрочил автомат. Засвистели пули. Бандиты использовали парковку как идеальную засаду.

Альберт: Он укрылся за массивным бетонным столбом, ведя прицельный огонь. Опытный, он знал, что нельзя высовываться надолго. Но «Щипцы» знали парковку лучше. Откуда-то сверху, с полуразрушенного пандуса, метнули самодельную зажигательную смесь – бутылка с бензином и тряпкой. Она разбилась не *около* Альберта, а *за* его укрытием. Стена пламени взметнулась, отрезав путь к отступлению. Альберт рванулся *вперед*, пытаясь выйти из огненной ловушки. В этот момент его и накрыла короткая автоматная очередь. Пули ударили в бронежилет (глухой стук, как по пустой бочке), но одна вошла выше – в основание шеи, где заканчивалась защита.

Он рухнул на колени, фонарь выпал из руки, осветив его лицо – не боль, а шок и непонимание. Из раны хлестнула алая струя, пульсируя в такт сердцу. Он попытался зажать ее рукой, пальцы скользнули по крови. Закашлял – горловой, булькающий кашель. Пена с кровью выступила на губах. Глаза, широко открытые, уставились в темноту невидящим взглядом. Упал на бок. Тело дернулось пару раз и замерло. Запах горелой резины, бензина и свежей, медной крови повис в воздухе.

Шон: Увидев падение Альберта, Шон вскипел яростью. «Суки!» – закричал он и рванулся вперед, забыв об осторожности, пытаясь прикрыть огнем путь к телу товарища. Он бежал низко, почти по-пластунски, но бандит, засевший в разбитом фургоне, ждал именно этого. Одиночный выстрел. Не из автомата. Из охотничьего ружья, заряженного картечью. Звук был глухим, мощным. Заряд ударил Шону в ноги ниже колен. Не прошив бронежилет, он превратил ноги в кровавое месиво. Шон вскрикнул – нечеловеческий, пронзительный вопль боли – и рухнул лицом в грязь. Фонарь разбился. Он катался по земле, хватая ртом воздух, пытаясь зажать истекающие кровью культи. Его крики сливались с грохотом перестрелки, становясь все слабее, переходя в хриплые всхлипы. Корис попытался подползти, но шквальный огонь прижал его к месту. К тому времени, как огневое превосходство было достигнуто, Шон уже истек кровью. Его лицо было серым, рот открыт в беззвучном крике, глаза остекленевшие. Один сапог валялся в стороне, разорванный картечью.

Перестрелка стихла так же внезапно, как началась. Бандиты отступили вглубь парковки, оставив дымящиеся гильзы и страшную плату. Арвит стоял, прислонившись к холодному бетону, слушая тяжелое дыхание Кориса и тихий стон другого раненого спасателя. В ушах звенело от выстрелов. Перед глазами стояли Альберт с пульсирующей раной на шее и Шон, корчащийся в луже собственной крови. Вина, острая и тошнотворная, подкатила к горлу. *Я командовал. Я должен был предусмотреть…*

И тогда… сквозь звон в ушах, сквозь хрипы раненого, он услышал его. Чистый, хрустальный, невероятно знакомый голос, будто шепот прямо в сознание:

*«Арвит… Здесь… Иди сюда…"*

Он вздрогнул, как от удара током. Голос Эмри. Но… откуда? Он оглянулся. Корис, перевязывающий раненого, смотрел на него – не туда, откуда прозвучал голос, а прямо в лицо Арвиту. В его глазах было непонимание и нарастающая тревога. «Арвит? Ты что, ранен?» – крикнул Корис, но его голос казался Арвиту далеким.

*«Скорее… За мной…"* – снова голос. Звучал он не извне, а изнутри, но был так реален! И звал… вглубь парковки, в кромешную тьму, туда, куда скрылись бандиты.

«Эмри?» – прошептал Арвит, отталкиваясь от стены. Разум кричал, что это безумие, галлюцинация от стресса, усталости и потерь. Но сердце, изголодавшееся по этому свету, по этому голосу, рванулось вперед. «Я иду!»

«Арвит! Стой! Куда?!» – заорал Корис. Но Арвит уже бежал, его фонарь выхватывал лишь узкий коридор бетона и ржавых машин. Он бежал на зов, теряя ориентацию, глубже и глубже в лабиринт. Звуки команды – крики Кориса, стоны раненого – быстро растворились в гулкой тишине мертвой парковки. Он был один. Один с голосом в голове и тенью Эмри, маячившей где-то впереди, на границе света фонаря.

Он свернул за угол, фонарь выхватил пустую площадку перед завалом. Голос стих. Тишина сжалась, стала плотной, враждебной. И тут из-за разбитого микроавтобуса выскочил бандит. Молодой, с перекошенным от ненависти лицом, в руках – заточка, длинная и грязная. Арвит инстинктивно рванулся в сторону, но усталость и адреналиновый спад сделали его движения запоздалыми. Заточка с размаху вонзилась ему в бок, ниже бронежилета. Острая, жгучая боль пронзила тело. Арвит застонал, споткнулся, упал на колено. Фонарь выпал, покатился, освещая приближающиеся сапоги бандита. Тот занес заточку для удара сверху, в шею. Арвит попытался поднять руку для защиты, но боль сковала движения. Мысль промелькнула короткая и ясная: *Конец. Так глупо…*

И вдруг – она появилась. Не вышла из-за угла. Просто *материализовалась* из теней рядом с бандитом.

Эмри. В той же тонкой, полупрозрачной ночной сорочке, босая. Лицо бледное, но спокойное, глаза огромные и темные в тусклом свете упавшего фонаря. Она не атаковала. Она просто *посмотрела* на бандита.

Тот замер. Заточка так и застыла в занесенной руке. Его лицо исказилось не злобой, а первобытным ужасом. Он что-то прохрипел, нечленораздельное, отшатнулся, споткнулся о мусор и упал. Потом вскочил и, не оглядываясь, бросился бежать прочь, в темноту, с диким воплем.

Арвит, прижимая раненый бок, смотрел на Эмри. Кровь сочилась сквозь пальцы, боль пульсировала, мир плыл. Она была здесь. Реальная? Невозможная. Она подошла, ее лицо было близко. Она не касалась его, но боль… боль чуть отступила, сменившись странным холодком.

*«Встань, Арвит»,* – ее голос звучал в его голове, ясно и мягко. *«Иди за мной. К своим».* Она повернулась и пошла, не оглядываясь, ее босые ноги ступали по грязи и осколкам, но не оставляли следов. Арвит, стиснув зубы, поднялся. Держась за бок, он пошел за ней, как лунатик. Она вела его через лабиринт, обходя завалы, выбирая проходы, которые он в панике не заметил бы. Свет ее… тела? Сущности? – был единственным ориентиром в кромешной тьме.

И вот – вдалеке мелькнули огни фонарей, услышались голоса. Крики Кориса: «Эвергин! Отзовись!»

Эмри остановилась. Она обернулась к Арвиту. В ее глазах была печаль и что-то еще… предостережение? *«Они не увидят меня. Только ты. Пока…"* – прошептал голос в его сознании. И она начала таять. Не исчезла мгновенно, а растворилась, как дымка на ветру, становясь прозрачной, пока от нее не осталось лишь воспоминание о взгляде и холодке у раны.

В этот момент мощный луч фонаря выхватил Арвита из темноты. «Здесь! Он здесь!» – закричал чей-то голос. К нему бежали фигуры в форме СС. Впереди – Рорк, его лицо было страшным в свете фонаря: ярость, страх, безмерное облегчение. Он увидел кровь на руке Арвита, стиснувшей бок.

«Эвергин! Что за черт?!» – Рорк схватил его за плечо, резко, почти грубо, но в этом жесте была и поддержка. «Где ты пропал?! Ты…" Он оглянулся туда, где только что стояла Эмри. Там была только пустота и бетонная стена. «…Ты видел кого?»

Арвит попытался ответить, но мир внезапно накренился. Темнота нахлынула с краев зрения. Боль в боку вспыхнула с новой силой. Последнее, что он услышал, прежде чем сознание отключилось, был приказ Рорка, отдаваемый сквозь стиснутые зубы: «Скорая! Немедленно! И кто-нибудь найдите Кориса – пусть подтвердит, что этот идиот не сговаривался с призраками!» И ощущение сильных рук, подхватывающих его падающее тело.

Маленькая, полутемная палата в полевом госпитале. Запах антисептика, крови и пыли. Арвит лежит на койке, лицо серое от потери крови и боли, бок туго перевязан. Внутривенно капельница. Он в полусидячем положении, пытается сохранить видимость контроля. Рорк стоит у изголовья, его тень огромна и давяща в свете единственной тусклой лампы. Он не кричит, но его тихий, хриплый голос режет, как нож. За дверью, в щель – едва заметное движение: Корис прильнул к косяку, затаив дыхание.

Рорк: (Тихо, но каждое слово – удар) Эвергин. Отчет. Что произошло на парковке «Неокорт»? По пунктам. Начиная с момента гибели Альберта и Шона.

Арвит: (Голос хриплый, прерывистый от боли и усилия) Команда… зачищала сектор. Банда «Щипцы». Засада у пандуса. Альберт… попал в огневую ловушку. Зажигательная смесь… потом очередь. Ранение в шею. (Зажмуривается, перед глазами снова пульсирующая рана) Шон рванул вперед… на прикрытие. Картечь… в ноги. Истек кровью. Мы… подавили огонь. Оттеснили их.

Рорк: «Мы»? Ты командовал звеном, Эвергин. Где *ты* был, когда Шон рванул вперед? Где *ты* был, когда они умирали?

Арвит: (Отводит взгляд, смотрит на потолок) Укрытие… прикрывал фланг. Связь… прерывалась. Шум… выстрелов…

Рорк: (Делает шаг вперед, нависая) Не ври мне. Корис докладывал. После зачистки площадки ты стоял как вкопанный. Потом… рванул в темноту. Без приказа. Без предупреждения. Оставив раненого и Кориса одного. Куда ты побежал, Арвит? *Куда?!*

Арвит: (Сжимает кулак свободной руки, боль в боку усиливается) Я… услышал шум. Сзади. Подумал… отход бандитов. Окружить. Решил… перехватить.

Рорк: Шум? Какой шум? Корис ничего не слышал! Рация работала. Почему не доложил? Почему не запросил поддержку? Почему *бросил* свою команду в разгар операции, когда двое твоих людей только что легли в грязь?!

Арвит: (Голос срывается, в нем прорывается отчаяние) Было… быстро! Не успел! Думал… смогу одного задержать! Допрос… потом!

Рорк: (Бьет кулаком по спинке койки, металл звенит) Быстро?! Ты чуть не лег сам! Этот «один» воткнул тебе заточку в ребра! И нашли тебя не «перехватившим» кого-то, а бредущим по темному коридору, как лунатик, держась за бок! Что там было на самом деле, Эвергин? Что ты *увидел*? Что заставило тебя забыть долг, забыть команду, забыть элементарный инстинкт самосохранения?!

*(В глазах Рорка – не просто гнев. Это холодный, аналитический ужас. Он видит не только неповиновение – он видит пустоту в глазах Арвита, его сбивчивость, эту неестественную попытку связать нелепое оправдание. Мысль, как ледяная игла: "Он сходит с ума. Стресс, потери, вина… Он галлюцинирует. Он опасен. Для себя. Для команды".)*

Арвит: (Резко поворачивается к Рорку, в глазах вспышка паники, которую он тут же пытается подавить) Я ничего не *видел*! Ничего особенного! Темнота… обломки… бандит! Я ошибся! Переоценил силы! Вот и все! (Он задыхается, капельница ходуном ходит. Боль пронзает бок, он стонет, прижимая руку к повязке).

Рорк: (Смотрит на него долгим, тяжелым взглядом. Видит пот на лбу, дрожь в губах, этот *страх* в глазах – не страх перед наказанием, а страх перед чем-то внутри себя. Рорк понижает голос до опасного шепота) "Ничего не видел"? Арвит… Я знаю тебя десять лет. С «до». Ты всегда был скалой. Даже когда… (делает паузу, не решаясь сказать "когда погибли Кайрин и Алиса")…даже в самое пекло. А сейчас… Ты несешь чушь. Ты бредишь. Ты бросил людей и побежал на голос в своей голове? На тень? Что это было? Призрак жены? Дочь? Эта… Эмри?

*(Имя «Эмри» действует на Арвита как удар тока. Он бледнеет еще больше, глаза расширяются. Он открывает рот, чтобы снова солгать, отрицать, но слова застревают в горле. Он не может вымолвить ни звука. Его молчание, его реакция – кричащее подтверждение худших подозрений Рорка. Командир медленно выпрямляется, лицо каменеет. Решение принято.)*

Рорк: (Тихо, с ледяной окончательностью) Я не могу рисковать.

Ни твоей жизнью, ни жизнями других. До выяснения всех обстоятельств… ты отстранен от операций. От любого оружия. Психолог будет завтра. Если он скажет, что ты… (ищет слово)…нестабилен, будешь помогать на складе. Или чинить технику. Подальше от завалов и выстрелов. Ты больше не можешь… (Голос Рорка дрогнул, в нем мелькнула тень старой боли и солидарности)…не можешь нести этот груз в СС, Арвит. Не сейчас.

*(Дверь с скрипом распахивается. В проеме – Корис. Лицо изможденное, но глаза горят решимостью. Он слышал все.)*

Корис: (Твердо, переступая порог) Командир. Это несправедливо.

Рорк: (Резко оборачивается, гневно) Ашборн! Ты здесь почему? Это не твое дело!

Корис: (Не отводит взгляда, подходит к койке, встает немного впереди Арвита, как щит) Мое. Я был там. Да, Арвит рванул в темноту. Без предупреждения. Это ошибка. Грубая. Но… (он смотрит на бледное, страдальческое лицо Арвита)…он не сошел с ума. Он *увидел* шанс. Ошибочный, отчаянный, но шанс добраться до главаря «Щипцов». Я знаю этот взгляд. Я сам так лезу в воду, зная, что боюсь. Он не побежал за призраком, Рорк. Он побежал за *врагом*. И этот враг его *достал*. (Корис указывает на рану Арвита). Вот доказательство. Он не галлюцинировал бандита с ножом, правда?

Рорк: (Смотрит на Кориса, потом на Арвита. В глазах Арвита – немой шок и благодарность за ложь Кориса. Но для Рорка важнее другое: *Корис, вечный нервный срыв, только что прошедший через ад под водой и гибель товарищей, стоит здесь и защищает напарника с железной решимостью.* Это заставляет Рорка задуматься. Он не верит в версию Кориса, но верит в его преданность Арвиту и в то, что Корис, возможно, единственный, кто сможет удержать Арвита от пропасти.)

Рорк: (Сдавленно) Ты ручаешься за него, Ашборн? Своей головой? Своим местом в СС?

Корис: (Не моргнув) Да, командир. Ручаюсь. Он нужен команде. Нужен… мне. Дайте ему время. Дайте нам время. Он справится.

*(Молчание. Рорк смотрит на двух сломленных, но связанных странной братской связью мужчин. Он видит рану Арвита, решимость Кориса. Видит тень безумия в глазах одного и тень страха, преодоленного ради другого, в глазах второго. Его собственный долг – защитить службу. Но сейчас… сейчас он видит что-то более хрупкое и важное.)*

Рорк: (Отворачивается, идет к двери. Останавливается у порога, не оборачиваясь) Отстранение остается. До полного выздоровления раны. И до разговора с психологом. Ашборн, ты теперь его тень. На земле, в здании, на разборах. Куда он – туда и ты. Если он чинит болванку – ты подаешь гаечный ключ. Если он снова побежит в темноту – ты держишь его за ремень. Понял?

Корис: (Четко) Понял, командир.

Рорк: (На пороге) И, Эвергин? (Он оборачивается, его взгляд тяжел) Выздоравливай. И… приведи мысли в порядок. Следующая ошибка будет последней. Для всех. (Он выходит, хлопнув дверью).

Тишина после хлопнувшей двери кажется оглушительной. Арвит лежит, уставившись в потолок, лицо все еще белое, но теперь на нем смесь стыда, недоверия и глубокой усталости. Корис стоит у окна (вернее, у заклеенного пленкой проема), спиной к Арвиту, глядя в серую мглу за пределами госпиталя. Его руки сжаты в кулаки, плечи напряжены. Воздух наэлектризован невысказанным.

(Молчание тянется несколько томительных секунд. Потом Корис резко оборачивается.)

Корис: (Голос низкий, сдавленный, но без упрека) Ну что, герой? Доволен? Чуть не угробил себя, а меня чуть не вышвырнули вслед за тобой из СС за вранье командиру!

Арвит: (Не глядя на него, глухо) Зачем… зачем ты это сделал, Корис? Зачем врал? Ты же *знаешь*, что я не бежал за главарем… Ты не видел там никого, кроме меня, сходящего с ума.

Корис: (Подходит к койке, садится на табурет с таким стуком, что Арвит вздрагивает) Знаю. Отлично знаю. Видел, как ты стоял после… после Альберта и Шона. Как будто тебя пригвоздили. А потом – бац! – и рванул, как ошпаренный, в кромешную тьму. Словно за тобой гнался сам дьявол. Или… звал ангел? (Последние слова он произносит не как вопрос, а как констатацию, пристально глядя Арвиту в глаза).

Арвит: (Сжимает веки, отворачивается к стене, голос почти шепот) Не ангел… Не дьявол… Просто… голос.

Корис: (Наклоняется ближе, его шепот становится резким) Голос? Чей, Арвит? *Ее?* Эмри? Тот самый призрак из метро, из госпиталя, за которым ты три дня бегал как угорелый?

Арвит: (Резко поворачивает голову, в глазах вспышка паники и… надежды? что ли? Он ищет в глазах Кориса понимания, а не осуждения) Ты… ты тоже… слышал? Видел? Когда она… помогла?

Корис: (Замирает. Его глаза расширяются. Он *чувствовал* что-то неладное с самого начала, с той ночи в метро, с ее неестественной чистотой. Но *слышать* такое от Арвита… Он медленно качает головой, не в силах скрыть потрясение) Нет, Арвит. Я не слышал голосов. И не видел твоей… Эмри. Ни в метро, ни в госпитале, ни сегодня. (Он видит, как надежда гаснет в глазах Арвита, сменяясь ужасом и изоляцией, и быстро продолжает, хватая его за запястье – не грубо, а крепко, чтобы удержать в реальности) Но я видел *тебя*. Видел, как ты смотришь туда, где пустота. Видел этот… свет в твоих глазах, когда ты говоришь о ней. И сегодня… сегодня я видел, как ты *разговаривал* с пустым местом, пока я перевязывал Джека! А потом… этот бандит. Он напал на тебя, а потом… с воплем убежал, будто увидел саму смерть. От *чего*, Арвит? От тебя? Или от того, что стояло рядом с тобой? От того, чего *я* не видел?

Арвит: (Дрожит под его хваткой. Слова Кориса – холодный душ. Они подтверждают самое страшное: его видения – только его. Он галлюцинирует. Но… бандит? Бандит *увидел*? Это не вписывается в картину безумия. Голос срывается до шепота) Она… она была там, Корис. Помогла. Отвела… к вам. А потом… растворилась. Как дым. Рорк прав. Я схожу с ума. Вижу то, чего нет. Слышу…

Корис: (Сжимает запястье сильнее, перебивая, почти яростно) Заткнись! Не смей так говорить! Слушай меня! Я не знаю, *что* ты видишь и слышишь. Призрак, галлюцинация, ангел хранитель из параллельного мира – черт его знает! (Он понижает голос, становясь почти истовым) Но я знаю одно: ты не сошел с рельсов. Не до конца. Ты пошел на этот вызов. Ты стрелял. Ты пытался сделать свою работу. Да, ты облажался, рванув в темноту. Но я… я тоже облажался когда-то, помнишь? Полез в воду, зная, что утону. И ты меня вытащил. Не только из воды. (Он отпускает запястье, кладет руку на плечо Арвита) Я заступился не *против* Рорка. Я заступился *за тебя*. Потому что ты нужен. Здесь. Сейчас. Мне. И команде, даже если Рорк этого сейчас не видит. Потому что кто, как не ты, вытащит нас, когда мы полезем в следующую яму? Даже если… даже если в этой яме тебе будут мерещиться голоса и тени. Мы вытащим друг друга. Договорились?

(Корис не отрицает галлюцинаций. Он их *признает*, но отказывается считать их концом. Он предлагает не лечение (хотя психолог неизбежен), а *поддержку* и *принятие*. Его заступничество основано не на отрицании реальности Арвита, а на лояльности и вере в его ценность *вопреки* всему.)

Арвит: (Смотрит на руку Кориса на своем плече. Потом поднимает глаза. В них нет прежнего ужаса. Есть изнеможение, стыд, но и… слабая искра чего-то теплого. Благодарности? Он кивает, с трудом выдавливая слова) Договорились… Напарник. Спасибо… за… за ремень. (Он намекает на приказ Рорка "держать за ремень", пытаясь шутить сквозь боль и позор).

Корис: (Коротко усмехается, без веселья) Не благодари. Я теперь твоя тень, по приказу. Так что готовься – буду ходить за тобой по пятам, как привязанный. Даже в сортир. (Он встает, серьезнея). А теперь спи. И… Арвит? (Он делает шаг к двери, оборачивается). Если… *она*… снова заговорит… или появится… скажи мне. Ладно? Не гони в шею, как Рорка. Просто… скажи. Может, вдвоем разберемся, что за призрак так к тебе липнет. А?

Арвит: (Смотрит на него широко открытыми глазами. Это предложение выше его понимания. Он кивает, почти незаметно, не в силах говорить). Корис кивает в ответ и выходит, оставляя Арвита наедине с болью, стыдом, страхом перед галлюцинациями… и новым, невероятным чувством: он не один. Даже в своем безумии.

Глава 5. Раны, Что Светятся в Темноте

Спустя неделю.

Подвал полуразрушенного дома на окраине сектора, превращенный в «келью» гадалки Лиры. Воздух густой от дыма дешевых благовоний (полынь, можжевельник) и воска. Стены завешаны выцветшими тканями, на полу – потертый ковер, в углу тлеет уголь в жаровне. Лира – женщина неопределенного возраста, с лицом, изрезанным морщинами жизни в аду, но с глазами, как два уголька, видящими сквозь пелену реальности. Корис нервно топчется у входа. Арвит сидит на низкой табуретке напротив Лиры, чувствуя себя неловко. Его бок еще ноет, но рана затягивается. Гораздо хуже – постоянный гул тревоги и образ Эмри, всплывающий в самые неожиданные моменты.

Лира: (Голос как шелест сухих листьев) Боль… она как ржавчина, Арвит Эвергин. Съедает изнутри. Ты носишь целый склад – сталь вины, свинец потерь. (Ее пальцы, длинные и костлявые, не касаются его, а водят над его головой и грудью, словно ощупывая невидимые нити). Ты хочешь разобрать этот склад? Или хотя бы… переложить грузы так, чтобы не падали?

Арвит: (Кивнул, с трудом глотнув. Слова Кориса звучали в ушах: *"Она странная, но помогает. Людям после катастрофы… тем, кто видел слишком много".* Он не верил в гадания, но верил в отчаяние). Да. Помоги… разобраться. С мыслями. С… видениями.

Лира: (Кивнула, доставая из складок платья помятую жестяную коробочку) Закрой глаза, спасатель. Дыши дымом. Пусть он унесет стены этого подвала… (Она бросает щепотку чего-то на угли. Резкий, терпкий запах заполняет пространство. Арвит закрывает глаза, повинуясь. Сначала – только темнота и запах. Потом… темнота начала *двигаться*).

Родители: Первыми возникли не лица, а ощущения. Запах отцовской рабочей куртки (масло, металл). Звук материнского смеха, доносящийся с кухни – теплый, как печеный хлеб. Они были далеки, как старые фотографии, выцветшие от времени. Боль от их потери (еще до Катаклизма) была тупой, привычной тяжестью где-то в основании черепа.

Кайрин и Алиса: Они появились не как призраки, а как взрыв света и боли. Яркая вспышка: Кайрин в солнечном платье, кружащаяся с Алисой на руках на лужайке их старого дома. Звук смеха дочери – звонкий, беззаботный. И тут же – удар. Темнота. Грохот. Крики, обрывающиеся. Холодная, липкая тишина после обвала. Арвит *чувствовал* эту тишину физически – как вакуум, вырывающий душу. Он увидел куклу Алисы – единственный уцелевший предмет, валяющийся в щели среди обломков, грязную и одинокую. Боль была острой, режущей, сосредоточенной в груди, как нож. Он услышал собственный стон в реальности, но Лира тихо прошептала: "Дыши. Сквозь боль. Это лишь память".

Эмри: И тут, на фоне этой раздирающей боли потери, мелькнула она. Не ярко, не как спасительница из парковки. Словно силуэт, отраженный в мутном стекле. Эмри стояла вдалеке, среди теней разрушенного города его памяти, все в той же полупрозрачной сорочке. Ее лицо было размыто, но он *знал*, что это она. Она не приближалась. Не звала. Просто смотрела. Ее взгляд был странным – не сочувствующим, не любопытным. Знающим. Как будто она видела не только его боль, но и… источник? Или выход? Или саму структуру этой боли? Она была на заднем плане, едва заметная, но ее присутствие создавало напряжение, словно нерешенная загадка, отвлекающая от основного горя. Она была *инородным телом* в его ландшафте потерь.

Кайрин: И вдруг… пространство памяти сдвинулось. Он уже не на руинах. Он… в их спальне. «Докатастрофной». Вечер. Мягкий свет настольной лампы. За окном – обычный городской шум, не грохот. Кайрин стоит перед ним. Не призрак. Не воспоминание. Она реальная, теплая, живая. Он чувствует запах ее кожи – смесь мыла и чего-то неуловимо своего, родного. Видит мельчайшие детали: родинку на ключице, влажный блеск глаз, мягкую линию губ в полуулыбке. Она не говорит. Она протягивает руку, касается его щеки.

Прикосновение – шок тепла и реальности. Он слышит ее дыхание, ровное и спокойное. Его собственное дыхание перехватило. Он обнимает ее, чувствуя под пальцами ткань ее хлопковой ночной рубашки, тепло ее тела сквозь нее. Она прижимается к нему, ее голова под его подбородком. Интимная близость здесь – не страсть, а глубочайшее доверие, покой и принадлежность. Он чувствует вес ее тела, доверчиво отданный ему. Тепло в месте соприкосновения кожей к коже. Ритм ее сердца под его ладонью на спине. Шелест ткани, когда они медленно движутся в этом безмолвном танце близости. Это не эротическое видение, а воплощение абсолютной безопасности, любви и дома. Арвит погружается в это ощущение, как в теплую ванну. Боль потери, вина, страх – все растворяется в этом потоке чистого, безоговорочного принятия. Он плачет, тихо, беззвучно, лицом в ее волосы, и слезы не жгут, а очищают. Он шепчет ее имя, и оно звучит не как надгробие, а как молитва благодарности за этот миг покоя. Они просто есть. Целые. Вместе. Любящие.