Вы не авторизовались

Главная
Современная русская литература
Григорий Саркисов
Не венок сонетов. Пародийки, стишата и мыслята
Читать онлайн бесплатно

Не венок сонетов. Пародийки, стишата и мыслята бесплатное чтение

Скачать книгу

ISBN 978-5-0068-0052-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Не венок сонетов

Пародии, стишата и мыслята

Пародиями на стихи разных поэтов я балуюсь уже лет тридцать. А поскольку пародировать можно только хорошие стихи – плохие сами по себе пародия, – то и поэтическая компания подобралась, что надо. Лермонтов, Бродский, Вознесенский и примкнувшие к ним другие настоящие поэты позволили мне, поэту ненастоящему, и даже вовсе не поэту, а обыкновенному окололитературному хулигану, приобщиться к их творчеству, и набраться ума-разума, ибо мудрости ту них – целый воз, на всех хватит. И на меня хватило. То есть, на мои пародии. К которым я имел нахальство пришпилить еще и стишат с мыслятами собственного изгоготовления. Увы, долго не получалось поселить всё под одной обложкой, и пародии со стишатами-мыслятами оказались разбросанными по разным книжкам, а что-то так и не было опубликовано. Но вот, собрался, – и собрал. А что получилось, судить вам, мои дорогие читатели. Если это кому-то поднимет настроение, – буду рад. А если мои пересмешки и рифмочки наведут еще и на мысли, – радости моей не будет предела.

Губерманки

Мироныча уважим за уменье

Вложить в две строчки мыслей Эверест,

За не ушедшее с годами вдохновенье,

А главное – за то, что он несёт свой крест.

Начнём с живого классика уже не только российского, но еще и израильского рифмованного юмора, – Игоря Губермана. Он не склочен, и не спесив, а стихи его – малой длины, и, блинами портвейн закусив, он шедевры печет – как блины. Губерман написал так много умного, что всякий уважающий себя пародист – а пародисты себя уважают! – мимо написанного Миронычем пройти не может. Автор этих пародий тоже мимо не прошёл. И как-то сами собой образовались целые циклы: «Испражнения в прекрасном», «Два Потопа, три Прихлопа», «Положи глаз», «Гурией – по фурии», «Кругом одни», «Слушать подано», «Summarum gradus», «Эники, беники ели?», «Как Добрана жевать» и трилогия «Журчи, Журча!». Сразу скажу: то, что здесь жирненькими буковками – губермановское. А то, что буковками худенькими – моё. Чтобы, не дай Бог, с классиком не перепутали! Ну, что, – поехали?

Вот человек, он всем доволен,
И вдруг берёт его в тиски
Потребность в горечи и боли,
И жажда грусти и тоски.

Всё хорошо. Хожу весь в белом,
Хозяин жизни, вольный князь.
Но иногда стремлюсь всем телом —
Лицом в салат, душою – в грязь.

Я – ураган, тайфун, цунами,
Не избегаю жарких драк,
И, если только между нами,
Откушать водки – не дурак.

Поэзии ценитель строгий,
Я не люблю носить носки,
Поскольку в них потеют ноги, —
Уже причина для тоски!

Азохен вэй! Я чист и волен,
Куда хочу – туда лечу,
И жизнью я вполне доволен,
Хоть на неё порой ворчу.

Недорого беру за строчку,
Полнят метафоры карман,
Ну, всё сказал. На этом – точка.
Ваш скромный гений – Губерман.

***

Переживя свободы шок,
Россия вновь душой окрепла,
Согрела серый порошок,
И Феликс вмиг восстал из пепла.

Переживя и то, и это,
Бежа и вдоль, и поперек,
Пиша стихи, я стал поэтом,
И, допиша, успех предрёк.

Пия несладкую настойку,
Пельменью горечь закуся,
Переплюя лишенья стойко,
Я жизнь украсил, покрася.

Маша недрогнувшей рукою,
Волня в стакане портвешок,
Ходя туда-сюда с тоскою,
Я, сочиня такой стишок.

Россия, порошки смешая,
Железо в тигле воскреся,
Последствий смеси не созная,
Железный Феликс создася.

Любуя новых поколений,
Дальнейших пиков покоря,
Боюся, – не воскрес бы Ленин,
Великих планов претворя!

***

За все на евреев найдется судья,
За живость. За ум. За сутулость.
За то, что еврейка стреляла в вождя.
За то, что она промахнулась.

За всё на евреев найдётся судья, —
За Тору, форшмак и мацу,
За засуху, и за излишки дождя,
За то, что кипа – не к лицу.

За Троцкого, Бродского и за Привоз,
За то, что в глаза не глядят,
За идиш, иврит, фалафель и Давос,
За то, что свиней не едят.

За Мёртвое море, за лапсердак,
За Хайфу, хупу и сутулость,
За то, что еврейка стреляла не так,
(Поэтому, вишь, промахнулась),

Евреям пеняют и песней «Гоп-стоп»,
(Картавость – она неспроста!),
В ответе они за Всемирный Потоп,
За римлян, распявших Христа.

За то, что из крана не льётся вода,
За солнце и за туманы, —
Евреи в ответе за всё и всегда,
Но не за И. Губермана!

***

Печально, что, живя в благополучии,
Судьбы своей усердные старатели,
Мы жизнь свою значительно улучшили,
А смысл её – значительно утратили.

Ты – жизни и судьбы копатель,
Улучшил быт и о душе – забыл.
Но как же смысл жизни ты утратил,
Когда не знаешь, в чём тот смысл был?

А жизни смысл прост, как старый веник,
Он очевиден, как булыжник в лоб:
Живём, чтоб заработать столько денег,
Чтоб их хватило на удобный гроб.

Как ни крути, – у всех одна дорога,
Она нас всех к одной черте ведёт,
Кто заработал максимально много,
Тот с максимальными удобствами умрёт.

***

Нас маразм не обращает в идиотов,
А в склерозе много радости для духа.
Каждый вечер – куча новых анекдотов,
Каждой ночью – новая старуха.

Пусть маразм нас обращает в идиотов,
Я деменции не признаю коварства,
Знаю – и на бородатых анекдотах
Можно заработать на лекарства.

Да! Маразм прославлю всей душою!
Обожаю радости деменции,
Каждый день – открытие большое,
И с самим собой – аудиенция.

В зеркало гляжу с немым вопросом:
Кто там поселился, господа,
С лысиной, морщинами и носом?
Не встречал такого никогда!

Или где-то видел эту морду?
Две ноздри, усы, и левый глаз…
Нет! Исключено! Я знаю твердо:
Вижу эту личность первый раз.

«Кто ты, обиталец зазеркальный?», —
Смело незнакомца вопрошу. —
Отзовись скорее, гость незваный,
Я тебя, мон шер, не укушу».

Он молчит, смешные рожи корчит,
Я ответил тем же наглецу.
Если издеваться не закончит,
Не спущу, – ударю по лицу!

Тут – старуха. Тоже незнакомка.
Жизнь, видать, изрядно потрепала.
Говорит: «Пора менять пеленку».
Кто такая?! Как сюда попала?!

Вот сюрприз! Я удивлен немало:
«Эй, бабуля, как тут очутилась?
Как к дверям ключи ты подобрала?
Как случилось так, что так случилось?»

А бабулечку, гляжу, на смех пробило,
Веселится, вишь, теперь она.
Говорит: «Кончай дурить, чудила!
Ты мой муж, а я – твоя жена!».

Ах, жена?! Узнали мы друг друга.
Но сомнения никак не отцепляются:
Если эта бабушка – моя супруга,
Что за дед в постели с ней валяется?

Я вскочил, и долго матерился,
Оскорбленный до молекул духа,
Но, увидев бабку, удивился:
Кто ты, незнакомая старуха?!..

О склерозе многое известно,
Он бодрит и разгоняет кровь.
И старухе тоже интересно, —
Кто там рядом хнычет про любовь?

Эй, поэт! Строкою бей маразм,
Чтобы солнце разума не гасло!
И тогда твой поэтический оргазм
Выльется и в булочку, и в масло!

***

Я стараюсь вставать очень рано,
И с утра для душевной разминки,
Сыплю соль на душевные раны,
И творю по надежде поминки…

На поминках с утра и до ночи
Я поклоны несчастиям бью,
И печально, и тяжко мне очень,
Оттого без закуски я пью.

В этом что-то во мне от Толстого,
И от Пушкина что-то во мне,
Или – от Соловьёва-Седого…
Серый дождик плюётся в окне.

Соль на раны посыплю, и сахар,
Истин свежих открою скрижаль,
Поэтической нивы я пахарь,
Мне и перца на сахар не жаль.

Я стараюсь вставать очень рано,
Для зарядки танцую «лезгинку»,
Сыплю соль на душевные раны,
По надежде справляю поминки.

Чтоб поминкам всецело отдаться,
Я готов всё на свете отдать.
Не мешайте с утра напиваться!
Мне ведь ночью ещё допивать.

***

Я в гостевальные меню
Бывал включён, как угощение,
Плёл несусветную х… йню,
Чем сеял в дамах восхищение.

Я сеял в дамах восхищенье,
И в пожилых, и в инженю,
Считался лучшим угощеньем,
Плетя полнейшую фигню.

Я был бифштексом и компотом,
Я был фондю и фуагра,
На стол ложился антрекотом
Под кашею из топора.

Я в дамах сеял восхищенье,
И с ними был совсем не груб,
Завидным числясь угощеньем,
Я жиром капал с дамских губ.

И кулинарным капризанам
Могу я фору дать, друзья,
Я был хамоном, пармезаном,
И сайра в масле – тоже я!

Но дамам пармезана мало
И я, всем телом трепеща,
Был бешбармаком, пиццей, салом,
Реинкарнацией борща.

Омаром красным в пиве пенном,
Горошком в винегрете плыл,
Я был в ударе, несомненно,
Когда азу в ткемали был.

И, сменных блюд слуга бессменный,
Весь в майонезе, в стиле ню,
Я в дам входил попеременно,
И плёл, естественно, фигню.

А на десерт меня подали,
Кокосом манго распушив,
И дамы жадно поедали
Банан моей большой души.

К желудкам шел дорогой верной,
И, перцем разжигая пыл,
Я в Петербурге был шавермой
В Москве я шаурмою был.

Я в дамах сеял восхищенье,
Шерше ля фам и се ля ви,
Цена копейка угощенью
Без соли, перца и любви.

Ах, такова судьба поэта:
Сегодня ты – в героях дня,
А завтра – старая котлета,
И полная, пардон, фигня…

***

Давно уже две жизни я живу,
Одной внутри себя, другой – наружно.
Какую я реальной назову,
Не знаю. Мне порой в обеих чуждо.

Давно уже две жизни я живу,
В одной – поэт, натура романтичная,
В другой – кошмар и ужас наяву,
Тварь пьющая и в целом – неприличная.

Внутри один, совсем другой – наружно,
Природы-матери престранное творение,
Кому, скажите, это было нужно, —
Такое организма раздвоение?!

Я подхожу к проблеме осторожно,
Решая, что мне делать, как мне быть.
И если первое ещё терпеть возможно,
Второе хочется скорей забыть.

В двух жизнях жить совсем я не мастак,
И обе жизни – не мои, похоже.
В одну войдёшь, – не то, не та, не так,
И во второй, иттить её, – примерно то же.

Нас два в одном. Мы – жертвы раздвоения,
Не знаем, что теперь писать в анкете.
На этом я, друзья, закрыл бы прения,
Но к первым двум пристроился и третий.

Теперь уже три жизни я живу:
Теперь всегда – плохое настроение.
Хорошей жизнью это я не назову,
Расстроен, мазефака, растроением!

Я существую с превышеньем квоты,
Ни шатко, и ни валко жизнь идёт,
А вдруг к трём прежним полуидиотам
Добавится четвёртый – полный идиот?

***

Как только жить нам надоест,
И Бог не против,
Он ускоряет нам разъезд
Души и плоти.

Ах, как нерадостен разъезд
Души и плоти,
Не выдаст Бог, – свинья не съест,
Коль чёрт не против.

Не надо плакать, господа,
О том, что было,
Что наши слёзы? Лишь вода.
И то – забыли.

Мне плоть нужна, да и душа
Карман не тянет.
И жизнь всемерно хороша,
И гром не грянет.

Ах, как нерадостен разъезд
Души и плоти!
Я ненавижу этот квест!
Я буду против!

***

Когда сидит говна мешок,
И смачно сеет просвещение,
Я нюхом чувствую душок,
И покидаю помещение.

Зашел я как-то в знаний храм,
Великой мысли помещение,
Увы и ах! Вдохнул я там
Совсем не воздух просвещения.

Мне в храме встретился мешок,
Большой, упитанный весьма,
Росточком был мешок с вершок,
Но запах издавал дерьма.

Я, спрятав нервный смешок,
Переборов своё смущение,
Сказал: «Послушайте, мешок,
Пора проветрить помещение!».

Мешок молчал. Я осерчал,
Критиковал за нерадение,
И долго на мешок кричал,
На нравов намекнув падение.

Но, не добился ничего,
Мешок всё так же возлежал.
Я озверел и пнул его.
Мешок порвался. Я бежал.

Нагадил гадко гадский гад,
Такое – требует отмщения!
По носу бьют и вонь, и смрад.
Так нынче пахнет просвещение.

И если пахнет здесь не тем,
Чем пахнут цитадели знания,
Поведаю об этом всем,
Пока в уме я и в сознании.

Нет, не сдаюсь ни в коем разе,
Мораль проста, как нос поэта:
В храм знаний без противогаза
Не приходи. Опасно это!

***

Когда я спешу, суечусь и сную,
То словно живу на вокзале,
И жизнь проживаю совсем не свою,
А чью-то, что мне навязали.

Вот я суечусь, и бегу, и сную,
И всё мне как будто бы мало.
Бывает, в кошерную рыбу плюю,
А ем – некошерное сало.

***

Строки вяжутся в стишок,
Море лижет сушу,
Дети какают в горшок,
А большие – в душу.

Если долго какать в душу,
Море вылезет на сушу,
Если какать не в горшок,
Выйдет из горшка стишок.
И, покакав от души,
Даже дети-малыши,
Славят автора стишка
Без отрыва от горшка.

***

В болезни есть одно из проявлений,
Достойное ухмылки аналитика:
Печаль моих интимных отправлений
Мне много интересней, чем политика.

Я в унитазе открываю целый мир чудес,
Опровергаю все сомненья нытиков:
Моих интимных отправлений вес
Намного больше веса всех политиков!

***

Любая философия согласна,
Что в мире от евреев нет спасения,
Науке только всё ещё не ясно,
Как делают они землетрясения.

В евреев вредность свято веря,
Знаток расскажет про еврея,
Что, получив от сионистов спецзадание,
Еврей изменит все основы мироздания!

Возьмет, и солнце сбросит с небосвода,
Захочет – превратит горилку в воду,
А если сильно вы его обидите,
То звезд на небе больше не увидите.

Вот так, живя в неведеньи опасном,
Мы проживаем жизнь свою напрасно.
А ведь на свете знающие люди есть.
Их адрес: Кащенко, палата номер шесть.

***

У женщин юбки всё короче,
Коленных чашечек стриптиз
Напоминает ближе к ночи,
Что существует весь сервиз.

У женщин юбки все короче,
Поэт – знаток деталей мелких,
Не видя, – видит, между прочим,
Все чашки, блюдца и тарелки!

Пусть даже юбки всё длиннее,
Но толк Поэт в сервизе смыслит,
И оттого ему – виднее,
А что не видно – он домыслит.

***

Год приходит, и год уходит,
Раздробляясь на брызги дней,
Раньше не было нас в природе,
А потом нас не будет в ней.

Брызгам дней пропою я оду,
Пусть исчезну. Авось, ничего.
Долго буду любезен народу
Тем, что брызгал стихами в него.

Такова уж Поэта природа,
Я – полива людей гарант,
Я – обрызгиватель народа,
Освежитель и дезодорант.

Пусть меня когда-то не будет,
На исходе оставшихся дней,
Брызну жизнью, меня не убудет,
Даже если не будет в ней.

***

Все споры вспыхнули опять,
И вновь текут, кипя напрасно:
Умом Россию не понять,
А чем понять – пока не ясно.

Россия, надо понимать,
Так непонятно непонятна,
Что можно голову сломать,
А это очень неприятно.

***

А ночью небо раскололось,
И свод небес раскрылся весь,
И я услышал дальний голос:
– Не бойся смерти, пьют и здесь.

Меня Тот Свет обеспокоил,
Меня пугала тучек взвесь.
Но добрый Ангел успокоил:
– Окстись, дурашка! Пьют и здесь!

А после Небо раскололось,
И, перекрыв ветрила вой,
Раздался Сверху чей-то голос:
– Пиши, дурак, пока живой!

Не мёрзли чтоб на Небе ушки,
Тебе нальют и ром, и эль,
Но помни: Там суровый Пушкин,
Потащит сразу на дуэль!

Он рифмоплетов ненавидит,
Огнем он праведным пылает,
Как рифмоплета он увидит,
К чертям беднягу посылает.

А там – большие сковородки,
И вот уже на них ты бьёшься…
Нет, брат, не пей при жизни водки,
Пиши стихи. А Там – напьёшься!

Теперь ничто не беспокоит,
Стихи пишу в одном белье,
А как помру, – меня напоит
Мой добрый Ангел-сомелье!

***

Когда с тобой беседует дурак,
То, кажется, что день уже потух,
И свистнул на горе вареный рак,
И в ж..у клюнул жареный петух.

Я дар педагогический наследовал,
Но, если с дураками в бары хаживал,
Я с ними о высоком не беседовал,
И зёрна Истины в мозги им не засаживал.

Я исключил хвалу, хулу и критику,
Я выбирал простейшую тематику,
И избегал дискуссий о политике,
Не трогал физику, а также математику.

И цели ставил только примитивные,
Понизив мозготворчества критерии,
Но дурни попадались сплошь активные,
Предпочитавшие высокие материи.

И если вдруг хронический дурак,
Раздухарится, о высоком рассуждая вслух,
Останови его. Скажи, что к пиву красный рак
Намного лучше, чем какой-нибудь петух.

Лишь только так одержишь ты победу,
И душу не задушит тухлой дури дух,
Вареный рак тебя не клюнет в среду,
В четверг не свистнет жареный петух.

А кто рискнул в ненужный спор ввязаться,
И разбудил чужих мозгов зверинец,
Узнал мгновенно: дважды два – тринадцать,
Прививки – вред, а Цезарь – украинец.

Так, выпив с дураками три цистерны,
Поэт пришёл к нерадостному выводу:
От дурака и бункер не спасет отдельный,
И бодигардов мускулистых выводок.

Увы, мин херц, покой нам только снится,
А дураки – в любое влезут дело.
Мораль: лишь для ума имеются границы,
Но для безумия – в природе нет предела.

***

Мне в жизни крупно подфартило
Найти свою нору и кочку,
И я не трусь в толпе актива,
А выживаю в одиночку.

Живу спокойно и не хило,
Сижу в норе, стою на кочке,
Активу крупно подфартило,
Что я – пассивный одиночка.

***

Пью водку, виски и вино я,
Коньяк в утробу лью худую,
Существование иное
Я всем врагам рекомендую.

Вино пей сам, и водку с пивом,
И виски – через не могу,
Запей всё это джином сивым,
Но лимонад – отдай врагу!

***

Поскольку жизнь, верша полет,
Чуть воспарив – опять в навозе,
Всерьез разумен только тот,
Кто не избыточно серьезен.

Я не избыточно серьезен,
Парю себе, верша полет,
Но, к сожалению, навоза
Не избегу. Вот ёшкин кот!

***

Текут рекой за ратью рать,
Чтобы уткнуться в землю лицами;
Как это глупо – умирать
За чей-то гонор и амбиции.

Года и люди в хмари тают,
Пожил – и всё, и был таков.
Не меньшей глупостью считаю
Жить за идеи дураков.

Но если ты доволен лицами,
Как и идеями иными,
Чужие гонор и амбиции
Становятся почти родными.

И пусть коварно окружили,
Враги кругом, за ратью рать,
Но за амбиции чужие
Уже не страшно умирать.

***

Какая глупая пропажа!
И нет виновных никого.
Деталь российского пейзажа,
Я вдруг исчезну из него.

Мной, как деталью, весь пейзаж гордится,
Да, я – деталь! Но, вглядываясь вдаль,
Скажу, что из пейзажа лучше испариться,
Чем превратиться в лишнюю деталь.

***

Я снова философствую про жизнь,
С усмешкой вспоминая свою юность,
Во мне с годами зреет пофигизм,
И люди называют это мудрость.

Рифмуя лихо «жизнь» и «пофигизм»,
А «юность» – с «мудростью», а «угол» – с «призмой»,
Ты зарифмуешь даже «катаклизм» с «катаклизмом»,
Легко соединив словечко «ката» – с «клизмой»!

Когда дофилософствуешь, мой друг,
На рифмы падкий и в стихах неистов,
Сходи на кладбище, и посмотри вокруг:
Здесь истинных увидишь пофигистов.

***

Сейчас полны гордыни те,
Кто, ловко выбрав час и место,
В российской затхлой духоте
Однажды пукнул в знак протеста.

Кто, переполненный гордыней,
Протестно пукал на газеты,
Скорей всего, объелся дыней,
А после – не нашёл клозета.

Пииты дыню на ночь не вкушают!
Горох пииту – горе и слеза!
И кто диеты сей не нарушает,
Тот пукает, конечно, только «за»!

***

Живешь, покоем дорожа,
Путь безупречен, прям и прост…
Под хвост попавшая вожжа
Пускает все коту под хвост.

Из-под кошачьего хвоста
Вожжу печально достаю:
Я точно знаю все места,
Что усложняют жизнь мою!

***

Когда уходит жить охота,
И в горло пища не идет,
Какое счастье знать, что кто-то
Тебя на этом свете ждет.

Когда уходит жить рыбалка,
И водка в горло не идёт,
Как хорошо, что хоть русалка
Из водки рифмы не прядёт.

***

Забросив гнев, как мусор в урну,
И выводя на сердце пятна,
Я часто мыслю нецензурно,
Но выражаюсь – деликатно.

Когда сотрешь на сердце пятна,
Условности забрось-ка в урну:
Не выражайся деликатно
Когда ты мыслишь – нецензурно.

***

Непрестанно, то вслух, то тайком,
Я твержу к этой жизни припев:
Кто садится за стол с дураком,
Тот со стула встаёт, поглупев.

Разгадать тайну жизни сумел,
Подглядев тайну стула тайком:
Стул хорош – если с мудрым ты ел,
Стул плохой – если ел с дураком.

***

Я много прочитал отменных книг,
А многие я просто пролистал,
Однако от романов ни на миг
Ни хуже, и ни лучше я не стал.

Романы нехотя читал,
Иные – просто пролистал,
Но так писал, что гордо встал
Мой бюст на мой же пьедестал.

Я не простой какой-то хлюст,
Но всё ж подвел меня Минюст.
Не утвердил мой бюст Минюст,
А бюст без визы – разве бюст?!

***

Я понял вдруг, что правильно живу,
Что чист, и, слава Богу, не бездарен,
По чувству, что во сне и наяву,
За всё, что происходит, благодарен.

Я правильно живу и не бездарен,
Я чист от малых и больших грехов,
И дуракам премного благодарен,
Подкидывающим темы для стихов.

Талантлив страшно, и красив на фото,
Стихи мои и пахнут, и цветут;
Чу! чешутся лопатки отчего-то;
Не исключаю, – это крылышки растут.

***

В мутном российском времени,
В каждой почти эпохе,
Есть и завалы темени,
И просветлений крохи.

Во Времени подвале
Сижу. Заели блохи.
На темени – завалы,
В кармане – только крохи…
В российском мутном времени —
Сплошные охи-вздохи,
И шебуршат под теменем
Крошки от эпохи…

***

Я русской речью так повязан,
Любя её ручьи и реки,
Что я по трём порою фразам
Судить могу о человеке.

Люблю я русский, в пузо сук вам!
Слова текут, как в море реки.
Всего по трем известным буквам
Узнаю всё о человеке!

***

Забавно, что ведьма и фурия
Сперва были фея и гурия…

Я ведьм и фурий не терплю,
Мне феи-гурии милы категорически!
Я за косички смело их треплю,
Они меня – за дар мой поэтический!

***

Так ловко стали пресмыкаться
Сейчас в чиновничьих кругах,
Что могут с легкостью сморкаться
Посредством пальцев на ногах.

Опять закат. Опять, гляди, смеркается,
Темнеет небо, дождик бьёт по морде,
Опять людишки гибкие сморкаются
Ногами – по наиновейшей моде.

А я смотрю на этот мир спокойно,
Молчу. Уже давно я ни ку-ку и ни гу-гу.
Живу достойно, тихо и пристойно,
Увы, ногами я сморкаться не могу.

***

Мерзавцу я желаю, чтобы он,
В награду за подлянку и коварство,
Однажды заработал миллион,
И весь его потратил на лекарство.

Мерзавца встретив, я его стыдил
За сотни безобразнейших подлянок:
– Желаю, чтоб в аптеку ты ходил,
За тысячью лекарств в мильоне склянок!

Потрать-ка на лекарства миллион,
И сдохни от чумы и от подагры!
– Э, нет! – коварно усмехнулся он,
И – побежал за новой порцией виагры.

***

Я пью, но не верю сиропу:
В одну из удобных минут —
За душу, за горло, за ж..у
Опять нас однажды возьмут!

Не пейте, товарищ, сиропа.
Не мучайте попусту глотку,
Спасающий душу и ж… пу
Пьёт исключительно водку!

***

Когда родник уже иссяк,
И слышно гулкое молчанье,
Пусты потуги так и сяк
Возобновить его журчанье.

Журчал родник, и я шкворчал,
Мы оба в унисон журчали,
Журчанье – журчало всех журчал,
Когда б журчальники не подкачали…

***

Я вкусно ем любой обед,
Курить и пить я сроду призван,
А что на пользу, что во вред,
Уже работа организма.

Курю и пью, и ем обед,
И ненавижу деспотизм!
Триада творческих побед —
Котлета, водка, романтизм!

***

Я на сугубо личном случае
Имею смелость утверждать,
Что бытия благополучие
В душе не селит благодать.

Благополучен, упакован,
Живу царём. Чего же ждать?
В быту достатком зацелован,
Но где ж ты, сука, благодать?

Тебя всемерно я взыскую,
Эх, повернуть бы время вспять!..
По благодати я тоскую.
А может, нищим снова стать?

***

Сытным хлебом и зрелищем дивным
Недовольна широкая масса.
Ибо живы не хлебом единым,
А хотим еще водки и мяса.

Я людской поражаюсь натуре,
Мне странна эта странная масса:
Не хотят сухарей во фритюре,
Подавай им, голубчикам, мяса!

– Чем плоха тебе масса творожная?
Устыдит привереду Поэт:
– Кушай тортик, бизе, и пирожное,
Если хлеба, к примеру, нет.

Ни к чему тебе мясо и водка,
Если умный, – о них забудешь!
Пей коньяк, жри икру и шарлотку!
И молчи. Здоровее будешь!

***

Я жизнь свою организую.
Как врач болезнь стерилизует,
С порога на …… адресую
Всех, кто меня организует.

Всех, кто меня организует,
Я накажу великим наказанием:
Пристанут подлецы, – стерилизую!
А разозлят – подвергну обрезанию!

***

Живу я одиноко и сутуло,
Друзья поумирали, или служат,
И там, где мне гармония блеснула
Другие просто ж..у обнаружат.

Гармония когда-то мне блеснула,
И испарилась. А друзья – все старятся.
Смотрю, в углу стоит, скукожившись сутуло,
Фигура. То ли Муза, то ли – Задница.

Зачем ты задницей, гармония, блеснула?
Сверкаешь, как штаны Селин Дион?
Я долго говорил. Фантазия уснула.
Гармония ушла. Пришёл – аккордеон.

***

Я к мысли глубокой пришел:
На свете такая эпоха,
Что может быть всё хорошо,
А может быть всё очень плохо.

Ты к мысли глубокой пришёл:
Тебя обманула эпоха:
Сказала, что всё хорошо,
А всё – всего лишь неплохо.

А я до другого дошёл:
Поэт, человечества кроха,
Умеет писать хорошо,
Но пишет порой – очень плохо.

***

Пишу я вздор и ахинею,
Херню и чушь ума отпетого,
Но что поделаешь – имею
Я удовольствие от этого.

Когда несу я ахинею,
Собачью чушь в приправе бреда,
От удовольствия пьянею,
Как после сытного обеда.

Несу я бред ума отпетого,
И публика от ужаса немеет,
Имею удовольствие от этого,
А удовольствие – меня имеет.

***

От вида ландшафта, пейзажа
(и речки чтоб вилась тесьма)
Хочу сразу выпить, и даже
Не просто хочу, а весьма.

Мне река навевает желание
Водкой грусть-тоску пригасить,
А на холм обращу внимание —
Инда хочется закусить!

Под природы молчанье тупое,
Ты в любом состоянии – пой!
И выходит Поэт из запоя,
Чтобы снова уйти в запой.

Где тоска за сердце ухватит,
Значит, там виноват ландшафт,
Но на всех угощенья хватит,
Выпьем, речка, на брудершафт!

Трудно быть поэтом природы,
Что наотмашь красотами бьёт,
И Поэт, как слуга народа,
За народ на природе пьёт.

Пусть себе меж полями вьётся
Речки милой тугая тесьма,
А Поэт всё равно напьётся,
И притом напьётся – весьма!

***

Весь день сегодня ради прессы
Пустив на чтение запойное,
Вдруг ощутил я с интересом,
Что проглотил ведро помойное.

Я прессу читал запоем,
Из чистого интереса,
И Истину понял: помои —
Двигатели прогресса!

***

Ночь глуха, но грезится заря,
Внемлет чуду русская природа.
Богу ничего не говоря,
Выхожу один я из народа.

Люблю я среднерусскую природу,
Везде она, куда б я ни пошёл.
И долго буду тем любезен я народу,
Что вышел из него – а не в него вошёл.

Выхожу один я на дорогу,
Всё прошло, как с белых яблонь дым,
Я пишу стихи, и, слава Богу,
Я не буду больше молодым.

Пусть белеет парус одиноко,
Не устану петь я песню эту,
Кинул что-то я в краю далёком,
Эй, народ! Карету мне, карету!

***

Виднее в нас после бутылки,
Как истрепались в жизни бывшей;
Мы не обломки, мы обмылки
Эпохи, нас употребившей.

Эпоха нас употребила,
Намылила, ядрёна вошь,
Таким обмылком стало мыло,
Что без пол-литра – не поймёшь.

Но я встаю, совсем не ломок,
В лицо эпохе говорю:
– Я не обмылок! Я – обломок!
На том стою! И тем – творю!

***

Даму обольстить не мудрено,
Даме очень лестно обольщенье,
Даму опьяняет, как вино,
Дамой этой наше восхищенье.

Чтобы даму обольстить,
Мало даме подольстить,
По закону обольщенья,
Даме нужно угощенье,

И вино, прошу прощенья,
Танцы-шманцы, развлеченья,
И другие ухищренья
Для вниманья привлеченья.

Дамам нужно восхищенье
Их красивым опереньем,
И свиданья приключенье
Даст любовное томленье.

Вот – секреты обольщенья,
Изощренья искушенья,
А дойдёт до похищенья, —
Дама будет в восхищеньи!

Но Поэт в пылу влеченья,
Между сыром и печеньем,
Счёт увидел на мгновенье,
И – лишился вдохновенья.

Не пускаясь в утешенья,
Охлажу Поэта рвенье:
И любовное томленье
Денег требует вложенья.

Терпеливое сопенье —
Не гарантия уменья.
Деньги – лучшие поленья
Сексуального горенья.

Эй, Поэт! Для приключенья
С хеппи-эндом в заключеньи,
Требуй доллара за строчку!
Дамы ждут! И всё. И точка.

***

Я безрадостный слышу мотив,
У меня обольщения нет,
Ибо серость, сольясь в коллектив,
Обретает коричневый цвет.

Я коричневый цвет ненавижу,
Серый – тоже паршивый мотив.
Живописцев протесты предвижу,
Но плевать мне на их коллектив.

И в гробу видел я фиолетовый,
Не по нраву мне цвет голубой,
А фисташковый вижу, – от этого

Скачать книгу