Давным-давно, когда леса разливались бескрайним зеленым морем, а человек перед их величием склонял голову в страхе и почтении, тогда слагались волшебные сказки про лесных грозных правителей, про жестокого бога без имени.
На поляне близ леса отдыхали парни и девушки и пели под сладкоголосые гусли. Их песня звонко летела в полуденном мареве. Забавлялись они веселыми играми и водили степенные хороводы.
Среди парней краше всех, ловчее прочих, да и нравом веселее был Яромир. Его зеленые глаза с хитринкой безвозвратно похищали девичьи взгляды. С завистью смотрели на Яромира соперники, а тот дразнил их надменной ухмылкой.
На траве, у ног Яромира, сидела Лагода. Русая коса с вплетенными в нее лентами спускалась по груди на колени, а накосник уж лежал на земле. Печальный взгляд искрился из-под черных ресниц. Легкий румянец украшал милое лицо. Лагода наблюдала, как теперь ее место рядом с ненаглядным занимала другая красавица. Колко было в груди от довольных улыбок подруг, которые еще не так давно завидовали ей.
Вдруг на другом конце поля, возле самого леса, кто-то показался. Медленно к гуляющим направлялся старик. Белые, как сахар, борода и волосы надежно скрывали лицо. Истрепанный подол рубахи колыхался на ветру. Сапоги поизносились так, что подошву держала пеньковая веревка. В руке старик нес нарядную корзинку, сплетенную из разноцветных прутиков. Странный блеск сверкал в глазах путника.
Старик подошел к веселому собранию и сел отдохнуть на зеленую травку.
– Здравствуй, дедушка, – подошла к нему Лагода. – Расскажи, где ты был и куда направляешься?
– Был я в волшебном лесу, красавица. Теперь иду, куда глаза глядят, странствую. В пути судьба мне провожатая, сама ведет и указывает дорогу.
– И не страшно тебе, дедушка, бродить по лесу одному? Разве в вашей деревне нет былин о его темной силе? – удивилась Лагода.
Старик странно улыбнулся:
– Сказывают. Да еще говорят про волшебную силу, что от леса на помощь приходит. Есть одно поверье. Полюбила девушка парня. А тщеславие-то не дает ему одной красавицей удоволиться. Отдала та девушка ему свое сердце, а он уж с другой милуется. Решила она к колдуну пойти, тот хитрости тайные знает, научит, что делать. Он выслушал и совет дал. И отправилась горемычная по его науке в лес, в этот самый. Ходит, синие ягоды собирает и приговаривает:
Любит меня Мирослав без памяти,
Спать он не может, обо мне одной думает,
Есть он не может, любовию мается,
Сердцем горячим страдает, терзается.
Три раза так повторила и потом к милому пошла. Угостила Мирослава синими ягодами. Он съел одну, другую, да третью, и сердце его загорелось. Сбылись приворотные слова.
Тут старик замолчал, а все зашумели:
– Сказки все это, дедушка!
– Если б правда, так никто б слез не проливал, все бы парочками ходили!
– Мало добра от такой помощи!
– Только душу свою погубишь.
Тут Яромир засмеялся и говорит:
– Шутишь над нами, старик! Знаешь ли ты, что, бывало, зайдет странник в лес, сделает шаг, оглянется, а позади густая чаща, не выберешься.
– Так потерялся – пути, стало быть, не знал, – старик хитро сощурился. Яромир помрачнел, не любил он, когда с ним спорили.
– А вот такое еще случается, – заупрямился он, – охотник какой заходит в лес, внимательно по сторонам смотрит. Приметы в уме отмечает, да зарубки на деревьях ставит. И вдруг словно сон на него нападет. Охотник все позабудет, бродит, как слепой, не видит дороги. Ищи таких храбрецов потом по болотам да оврагам.
– Отдохнул я уже, – вздохнул старик, не стал спорить. – Пора мне. До свидания, красавица!
Поднялся на ноги да побрел в сторону леса.
– Что, Яромир, – поддразнивали его другие молодцы, – старик-то не испугался волшебного леса, а ты боишься, знать, он храбрее тебя!
Странник медленно продолжал свой путь, а даль туманила его облик. Но Лагода не сводила со старика глаз, пока тот совсем не исчез из виду.
– Скудоумный старик! – гордец Яромир все сердился. – Не знает о чем говорит, лезет к людям со своими беспутными советами! Сам-то бродяга оборванный, а нас учить не стесняется. Видно, разум его от старости помутился!
Опустила глаза Лагода, видит – у ног узорчатая корзинка, сплетенная из разноцветных прутиков. “Дедушка забыл, – думает. – Воротить бы хозяину его потерю, да теперь уж не догонишь”. Заглянула Лагода в корзинку – пусто, ни грибов, ни ягод, только голое донышко. “Неспроста дедушка вышел из волшебного леса без добычи. И корзинку он намеренно оставил”. Тут на душе у Лагоды посветлело: “Это ведь мне подарок. Пойду я в лес волшебный, буду собирать синие ягоды и как старик велел, приговаривать:
Любит меня Яромир без памяти,
Спать он не может, обо мне одной думает.
Есть он не может, любовию мается.
Сердцем горячим страдает, терзается.
Три раза повторю и приду к Яромиру с заклятым угощением. Он съест одну ягодку, другую, да третью, и сердце его от горячей боли в мои руки упадет! А когда полюбит меня – оттолкну его. И обиды не забуду, и сопернице не уступлю!»
Никому объяснений не дала Лагода, молча отправилась к лесу. Остановить никто не посмел. Подошла к краю опушки, к таинственной границе. Мимо с пронзительным криком пронеслась черная птица. Вздрогнула Лагода, а птица назад воротилась да закружила вокруг. Трижды облетела Лагоду и взмыла в небо.
Лагода чуть было не выронила корзинку, да та к руке прутиками пристала, уж сама ведет хозяйку. Не испугалась девица, не вернулась на светлую полянку, шагнула в темные ворота, лес за ней и сомкнулся.
Идет, сама не зная куда. Корзинка, как живая, за руку тянет. Обступили со всех сторон дубы многоствольные, сосны тоскливо стонут, целятся пиками вверх. Вдруг кажется Лагоде, сквозь деревья кто-то глядит на нее: “Уж не тот ли старик дорогу показывает? И корзинка в ту сторону ведет”.
Лагода послушалась, побежала вперед. Так и вышла на полянку, о какой рассказывал добрый дедушка. Солнце вольно гуляет по травке, а в его лучиках греются синие ягодки.
Как ступила Лагода на поляну – корзинка из рук и выпала, словно говоря: “Стой, здесь то, что ищешь”. Наклонилась девица за ягодами, а они чуть ли ни сами в руки прыгают. Собирает Лагода заклятые гостинцы, приговаривает:
Любит меня Яромир без памяти,
Спать он не может, обо мне одной думает.
Есть он не может, любовью мается,
Сердцем горячим страдает, терзается.