Окаменяющая взглядом бесплатное чтение

Из дневника комсомсольца Вякина, летящего в космосе

(Фантастическая юмореска)

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ – СТАРТ!

До старта оставались считаные секунды. По сигналу я занял своё законное место в кресле, напоминaвшем табуретку с претензией на эргономику, и с трудом пристегнулся, потому что ремень заедал – как, впрочем, всё на борту «Лампочки Ильича». Мои друзья – в основном, слесари-сантехники с планеты Земля – последовали моему примеру, шурша комбезами и матерясь в три этажа: у троих ремни были перепутаны, у одного – замок намертво заржавел.

Космолёт «Лампочка Ильича», висящий в безвоздушной тишине где-то между Луной и Землёй, неторопливо разворачивался носом в сторону звезды Летающая Барнарда. Именно там, среди мнимо-благодатных планет, мы собирались строить коммунизм – тот самый, настоящий, без купюр и бюрократов. Мир без конкуренции, капитала, мафии, социального неравенства и хищнических буржуев с их яхтами, коттеджами и жевательной резинкой. Мир без рекламы, где туалетная бумага – это право, а не роскошь.

В нашем отсеке – техническом, с жирным слоем советской смазки на стенах и запахом машинного масла, смешанного с пельменями, – щёлкали приборы. Они фиксировали стабильность систем жизнеобеспечения и, возможно, наш пульс. Косморг Иванов, красноглазый, как идеологическая тревога, прошёл по рядам, проверяя, чтобы каждый из нас сжимал в руках Устав ВЛКСМ. Те, кто держал его левой рукой, получали окрик и незамедлительный выговор.

– Во время разгона, – прорычал Иванов, – исполнить «Интернационал» без фальши! Иначе – коллективное собрание и занесение в личную карточку! А это, товарищи, значит: ни борща, ни дополнительных носков в космосе. А вы попробуйте выжить без носков при температуре минус двести семьдесят три!

Мы клятвенно пообещали быть ответственными, бдительными и, в случае чего, дать отпор любой вражеской вылазке, даже если это будет буржуй в меховом шлеме с гитарой.

Из динамика доносился приглушённый, но злой спор между командиром и секретарём парткома. Они уже десять минут выясняли, кто имеет право нажать заветную кнопку старта.

– Я, как высшее политическое руководство корабля, обязан дать начало историческому рывку в коммунизм! – визжал секретарь, пуская из ушей пар идеологического жара.

– А я, как командир, отвечаю за всю эту жестянку с людьми! – рявкал капитан, прижимая к груди пульт, будто новорождённого.

Сквозь щёлку динамика послышался чей-то звериный рык – скорее всего, начальника космического КГБ:

– Идиоты! Жмите на кнопку, пока не поздно! Генсек вам яйца открутит, засушит и отправит на Красную площадь как сувенир!

Секретарь и командир замерли, переглянулись с выражением: «Ты нажмёшь? – Нет, ты!» – а потом, спотыкаясь, как пионеры на физре, вдвоём сунули руки к кнопке и нажали.

С глухим гудением стартовали двигатели. Всех нас – сантехников, слесарей, инженеров, идеологов и прочих романтиков с ящиками инструментов – вдавило в кресла. Гравитация выжала из нас всё лишнее, кроме чувства долга и начальной строчки:

– Вставай, проклятьем заклейменный! – хором заорали мы, едва не поперхнувшись собственными голосами.

«Интернационал» разносился по радиоэфиру солнечной системы. Жители Земли и Луны, которым не хватило билетов на «Лампочку Ильича», махали нам вслед тряпками и полотенцами, кто-то запускал в небо красные воздушные шары и бутылки с записками.

Они верили, что «Лампочка» проложит дорогу и для них. Что за ней отправятся и «Большевик», и «Вся власть Советам» – звездолёты мечты, ныне в стадии вечного согласования и проектирования.

А капиталисты, скрежеща зубами, лопались от злобы. Их жалкие СМИ твердили, что мы улетели в мусорном баке с двигателем. Мы же, коммунисты, плевали на это с орбиты – весело, мелко, но с душой.

Двигатели натужно гудели, придавая ускорение гигантской махине, державшейся, откровенно говоря, больше на честном пионерском слове, чем на инженерных решениях. Корпус космолёта дрожал, как старая стиральная машина на отжиме, грозясь развалиться на гайки и догадки. Мы дрожали вместе с ним – и не то от страха, не то от восторга. В любом случае, наш хоровой «Интернационал» пошёл вразнос: кто на куплете, кто на припеве, а один комсомолец вообще затянул «Катюшу». В итоге, взбешённый косморг Иванов, с лицом цвета багровой идеи, рявкнул:

– Замолчать! Не позорьте великие строки таким бездарным исполнением! Вам бы в хоре буржуев гундеть, а не в первом отряде коммунизма!

Мы тут же притихли, осознав: разноса на ближайшем заседании комбюро не избежать. Утренний энтузиазм моментально сдуло, как плохо накачанный матрас.

Правда, комсоргу вскоре стало не до нас – он судорожно строчил «План воспитательной работы с рядовыми комсомольцами на текущий звездный год», в который аккуратно вписывал нас по уши: развесить транспаранты, расчистить вентиляционные шахты, прочистить трубу идеологического давления и организовать смотры строевой песни в невесомости. Короче говоря, хрячить предстояло нам, рабочему космическому классу, в то время как верхушка нажимала на кнопки и занималась стратегическими делами вроде выбора цвета ковра в рубке командования.

ПЯТЫЙ ДЕНЬ ПОЛЁТА – ПАРТИЙНЫЙ ФОРУМ

Разогнались мы знатно. «Лампочка Ильича» неслась сквозь космос, как вдохновлённый передовик социалистического соревнования, пронзая тысячи километров в секунду и оставляя за собой хвост из ионов и партийных листовок. Мы чувствовали мощь нашего корабля – такого же светлого символа для человечества, как и та самая лампочка, впервые вкрученная в избе под звонку речь товарища Ленина.

Правда, уже на второй день начали сыпаться поломки. То генератор пискнет не в той тональности, то антиграв налево заваливает, а однажды один унитаз пошёл в отказ – пришлось закрыть весь третий сектор. Все это – плоды торопливой сборки. Детали паяли впопыхах, соединения нередко не туда тыкали, лишь бы успеть к юбилею XXVIII съезда КПСС. Качество? Не смешите. Главное – успеть. Впрочем, унывать не входило в устав.

На Земле-то такое считалось нормой. Там если крыша протекает – никто не паникует. А вот если у нас потечёт… ой, мама дорогая, последствия могут быть масштаба исторического. Поэтому мы, слесари, сантехники и герои галактического труда, всегда там, где тонко, опасно и где кто-то только что забыл закрутить вентиль.

На борту без дела никто не маялся. Учителя преподавали детям основы математики, химии и обязательный курс истории КПСС. Пионервожатые объясняли, почему нельзя плеваться в скафандре и как уважать старших даже в невесомости. Инженеры вносили срочные изменения в конструкцию корабля, которой не было в чертежах, и, честно говоря, не должно было быть. А мы, рабочий костяк, – в поте лица (и других частей тела) чинили всё на ходу. Благо, на борту имелись производственные цеха, мини-заводы и один экспериментальный литейный станок, вытащенный с Митинского радиорынка.

На третьем уровне космолёта располагались поля – настоящие! – где колхозники и садоводы выращивали дыни, виноград, пшеницу и хлопок. Иногда туда сгоняли «отдыхающих»: студентов, школьников и лентяев с инженерных должностей. Те бурчали, но шли, и, конечно же, наедались там до икоты – больше, чем собирали. Урожай шёл в магазины. Бери сколько хочешь – в пределах зарплаты, карточек и наличия на складе. Дефицит, как и положено, был вечной частью социалистического быта. Особенно не хватало носков, бюстгальтеров и водки. Всё это производилось на секретной швейно-винной фабрике, оборудованной импортной техникой и находящейся в особом секторе, куда ходу не было никому, кроме особо заслуженных ветеранов лунного труда.

У врачей тоже работы хватало. Космос влияет на организм непредсказуемо: у кого-то начинали расти третьи зубы, у кого-то – третий глаз, а у одного товарища вообще вырос хвост, которым он зачем-то стал голосовать на собрании. У женщин замечались мутантские мутации вроде того же глаза (в не самых удобных местах), а у мужчин – активизация молочных желёз. Хирурги работали в две смены, отсекали атавизмы, рудименты и прочую биологическую несанкционированную инициативу. Всё ради того, чтобы к Барнарде прилетели красивые, здоровые, стройные люди, способные строить коммунизм и участвовать в праздничной демонстрации без хвоста и с нормальной грудной морфологией.

Вчера состоялся Съезд Коммунистической партии корабля. С отчётным докладом выступал секретарь парткома – бодро, вдохновенно, с интонацией знатного диктора. Мы смотрели трансляцию по внутреннему телевидению, сидя по стойке «смирно» и периодически аплодируя. Не потому что верили – нет, просто косморг Иванов стоял за камерой с блокнотиком, куда аккуратно заносил, кто сколько раз улыбнулся, кивнул и выразил поддержку.

Жить стало веселее, лететь – сложнее. Но дело наше правое, и Лампочка сияет в пустоте, как маяк в буржуазной мгле.

– Товарищи космонавты – коммунисты, комсомольцы и беспартийные! – начал секретарь под оглушительные овации в зале, перекрыв рев вентиляции и скрип сидений. – Наша цель – благородна! Мы летим к далёкой звезде, чтобы вдали от проклятого прошлого, от пережитков и пороков построить светлое будущее, которое завещали нам наши великие вожди и мыслители – Карл Маркс, Фридрих Энгельс и Владимир Ильич Ленин! – да будут они вечны в нашей памяти и уважении!

Делегаты поднялись с кресел, некоторые рывком, чуть не сбив соседей локтями, и исполнили гимн Советского Союза. Мы, находясь в бытовом отсеке, тоже дружно встали, кто с кружкой, кто с гаечным ключом в руке, и подхватили. Пели, правда, через силу – с энтузиазмом средней степени выраженности, – но внешне держались мужественно. Тем временем до нас доносился голос из транслятора, полный решимости:

– Капиталистам нас не победить! Мы обгоняем Америку по производству детских колясок, носков и трусов, оглоблей и граблей, унитазов и керамических изделий, презервативов и медикаментов от поноса! Теперь мы первые летим к звезде Барнарда, и никто за нами не угонится! А если туда сунутся империалисты, то они увидят прекрасный мир коммунизма – и будут плакать от зависти! Из-за многих световых лет до Земли и до центра галактики будет сиять коммунистическая звезда!

Мы, расчувствовавшись, тоже чуть не прослезились, поклялись быть верными Уставам КПСС и ВЛКСМ, клялись следовать программам, заветам, постановлениям и циркулярам, еженедельным и квартальным, принимать активное участие в реализации решений партхозяйственных совещаний и руководствоваться ими в каждодневной жизни.

После речей прошёл праздничный концерт, транслировавшийся по всей корабельной сети. Пели школьники, играли на баянах рабочие, танцевали пионеры в красных галстуках, а акробаты из инженерного блока показывали «полёт Гагарина» в условиях невесомости. Закрыли вечер сытным ужином. Делегатам форума достались деликатесы – красная икра, шампанское, сыр «Голландский» и колбаса из мясозаменителя. А нам – пшённая каша с рыбной котлетой и компот из сухофруктов. И всё равно мы были рады: ведь коммунизм – это равенство, братство и скромность! А делегатам полагается по статусу – они же несут особую ответственность за наш моральный и технический климат!

ТРИ С ПОЛОВИНОЙ НЕДЕЛИ ПОЛЁТА – МИМО МАРСА

Сегодня по внутреннему радио объявили, что наш корабль пересекает орбиту Марса. Кто был не занят устранением протечек или ремонтом систем водоснабжения, рванул к смотровым иллюминаторам. Мы столпились у обзорного блока №7, из которого видна красная планета – сияющая в темноте, словно румяное лицо комсорга после третьего бокала за исполнение плана.

Смотрели строго организованно, под надзором партийных кураторов, потому что Марс – территория враждебная. Там, как нам уже сообщали в газете «Вперёд – к Барнарде!», хозяйничают капиталисты из Японии, Австралии, США, Канады, Турции и прочих разлагающихся наций. В последнем номере писалось: «Трудящиеся Марса не раз выступали против угнетателей, проводя стачки, демонстрации и массовые самоорганизованные беспорядки, но все они были задавлены полицией, охраной и боевыми дронами!»

Оказывается, мы, экипаж «Лампочки Ильича», коллективно выразили возмущение арестом некоего анархо-мафиозного революционера, который хотел взорвать водонапорную башню, обеспечивающую богатые кварталы. Честно говоря, никто из нас об этом не знал, но мы горячо поддержали. Кто против капиталистов – тот с нами.

Газету я прочёл и завернул в неё свежую рыбу – выдали по талону на рыбный день. Мама сварила уху в нашей квартире-отсеке, и вся семья собралась за ужином. Мой младший брат, надев будёновку, сидел за старым компьютером и рубил белогвардейцев и самураев в игре «Смерть буржуям 3D». Папа задержался – он старший сталевар на пятом ярусе, завод далеко, аврал, наверное.

Я же нашёл возле инженерного шлюза смотровое окошко – выход в открытый космос, плохо задраенный щитами. Через него наблюдал за Марсом. Планета горела огнями и рекламами. Даже с такого расстояния были различимы надписи: «I love you», «Sony», «Disco von DJ Buchacha», «Sex und Porno», «Tres amigos es cafe mejor» и прочие капиталистические лозунги. Мне даже стало интересно – что там у них происходит? Какая, должно быть, яркая, жуткая, разгульная жизнь.

Потом мне стало стыдно. Я – комсомолец Вяткин, потомственный рабочий, мечтаю о праздной жизни на развращённом Марсе? Немедленно задраил лаз и запер щит на три шпингалета – чтобы ни одна душа не поддалась соблазну чуждой идеологии. Всё правильно. Мы – будущее человечества. Они – блестящий, но гниющий фантик. Пусть сияет наша звезда – звезда коммунизма!

ВТОРОЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ЗА ОРБИТОЙ ЮПИТЕРА

Подлетая к поясу астероидов, командир Кочетков приказал быть предельно внимательными. Все зависело теперь от мастерства пилотов: только им по силам было отвернуть «Лампочку Ильича» от особо крупного небесного тела и тем самым предотвратить столкновение, равное по последствиям падению рабочего профсоюза в капиталистическую яму. Для этих дней на борту ввели сухой закон – даже те, кто не стоял у штурвала, были обязаны пить исключительно кисель, компот и настой шиповника, чтобы сознание оставалось бодрым, а печень – революционно чистой.

Мы, рядовые жители космолёта, дежурили у обшивок, в которые с шипением и пуками выбрасывались струи специальной тягучей резины из баллонов – ей латали микропробоины от метеоритной дроби, едва заметной, но потенциально смертельно опасной. Руки у нас липли, лицо тоже, но это была борьба – борьба за выживание и за коммунистическое завтра.

К счастью, пронесло. К Юпитеру вышли с минимальными повреждениями. Мелочь: пара вмятин, царапин и одно выбитое окно в сортире третьего класса. Все быстро заделали, выдали виновным общественное порицание и дополнительные смены по чистке вентиляции.

Но не обошлось без потерь. Пионер Сергей Ирискин, проходя мимо одной из пробоин, героически закрыл её собственным телом, остановив утечку воздуха. Он погиб мгновенно, задохнувшись с песней «Орлёнок» на губах. После мы, пионеры, комсомольцы и коммунисты, стоя у его гроба (гроб сварили на заводе из старых кастрюль), клялись не забыть имя героя. Обещали, что назовём его именем одну из планет у Летающей Барнарда, желательно не слишком газовую и не радиоактивную.

Родителям Ирискина вручили пособие, торжественно произнесли речь, подарили будильник с советской символикой и медаль «За героизм в космосе». Самого Сергея похоронили на кладбище пятого отсека, где уже покоились два десятка других товарищей, в основном павших от несоблюдения техники безопасности, неосторожного обращения с бытовым оборудованием и – что скрывать – алкоголя.

Да, об алкоголе. С этим на «Лампочке Ильича» боролись как с кибернетикой при Сталине. Врачи ежедневно зачитывали лекции, показывали агитационные фильмы, в которых лунатики, выпившие спирта, обрастали рогами, клешнями и превращались в агентов НАТО. Комсомольцы подписывали торжественные обещания быть трезвыми как пролетарская совесть. Подписывали, конечно, все, но…

Но случилась свадьба – у Юпитера, с видом на Большое Красное Пятно. Женились: сантехник Гаврила (простой, с мозолями, но с душой) и портниха Аэлита (шила шапки с красной звездой и кружевные трусы по вечерам). Целыми неделями они и их родственники копили провизию. Стол ломился от яств: колбаса из пищевого суррогата, шашлык из сои, макароны по-флотски из макарон и отсутствия флота, суп с капустой и пригоршней редиски. А вот «выпить» – увы…

Однако сестра Аэлиты работала в продуктовом магазине и сумела каким-то образом отсыпать тридцать шесть кило сахара – стратегического ресурса. Из него в подвале отсека сварили самогон – дюжину бутылок под видом минералки «Космоквас-7». Пили его осторожно, глазами поглядывая на портреты Ленина, но пили.

Я выпил. Глоток, второй… всё закружилось. Последнее, что помню – тост за светлое будущее и за победу над империализмом. Проснулся я в кабинете участкового Хаджиматова. Протокол был уже почти готов, и моя фотография уже вклеивалась в папку с пометкой «возможный диверсант».

– Где был? – сурово спросил Хаджиматов.

– У тамбура.

– Что делал?

– Пытался выйти в космос… с шашлыком.

– В чём был?

– В скафандре, измазанном джемом…

Выяснилось: я пытался выйти через люк в открытый космос, размахивая куриным окорочком, и звал молодежь за собой, утверждая, что «на Марсе девчонки веселей» и «там весёлый капитализм с дискотекой». Старший лейтенант решил, что я действую в интересах буржуазной разведки. Какой именно – пока уточнялось.

Меня допрашивали. Я покаялся. Назвал источник алкоголя. В итоге против родственницы Аэлиты возбудили дело, лишили её должности и сослали на хлопковые поля в аграрном секторе космолета. Вместо неё в магазин устроилась жена Хаджиматова, которая, говорят, уже с первого дня начала торговлю нижним бельём из подполы.

А я дал себе клятву: ни капли! С этого дня – война пьянству! Галактического масштаба!

И как только Юпитер остался за кормой – представился случай проверить эту клятву…

ТРЕТИЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ПЕРВЫЙ МОЙ ДОНОС

Сегодня я стал участником события, которое, возможно, войдёт в историю «Лампочки Ильича» как поворотный момент в борьбе с моральным разложением и идеологической диверсией. Всё началось, как ни странно, с обычной проверочной прогулки по техническому отсеку, где я застал Героя Социалистического Труда Михаила Сергеевича Брелкова, слесаря с двадцатилетним стажем и восемью орденами на груди, сидящим в позе ленивого кота на рабочем стуле.

В одной руке он держал бутылку. Я подошёл ближе. На этикетке чёрным по белому было написано: «Martini». Ого!, – подумал я. Иноземный напиток, из самого логова капитализма. Такого в наших универсамах и на складах трудкорабля быть не могло! Но ещё больше меня поразило то, что валялось у него под ногами.

На полу лежал глянцевый журнал – яркий, глянцевитый, вызывающе праздничный. Не наш, не из типографии «Красное знамя», а с обложкой, на которой красовалась полуголая женщина с… с такими формами, что мне, стыдно сказать, захотелось икнуть, заикаться и заплакать от нехватки кислорода в легких. Я аккуратно поднял журнал. Это был Playboy, свежий номер. Слово английское, значит, вражеское. И не просто вражеское, а разлагающе-похотливое.

Михаил Сергеевич дремал, его скафандр был заляпан неизвестными субстанциями, возможно, следами эпоксидки или космической пыльцы, но, судя по всему, он недавно выходил за борт – возможно, чинил обшивку, как и полагается по графику. Хотя, зная наши материалы, дыры на корпусе могли быть вызваны даже чихом в космосе или попаданием пылинки массой 0,0001 грамма. Корабль старел, как осетрина на рынке: с каждым днём обвисал, потрескивал, ржавел и вонял алюминием. Иногда мне казалось, что до Барнарды мы долетим не на корабле, а на дырявом тазу, из которого сифонит воздух и капает идеология.

Я повернулся к двери, но Брелков проснулся. Его глаза были мутные, как Нептун под утро.

– А-а-а, космосолец Вяткин! – прохрипел он, узнав меня. – Как дела, сынок?

– А это что? – спросил я, указывая на журнал, при этом стараясь смотреть в сторону. Пионерская совесть трещала по швам.

Слесарь засмеялся, в пьяном угаре начал бормотать что-то про естественные желания, про то, что «в СССР был, есть и будет секс», и что, дескать, нечего делать вид, будто нас всех вырастили в бочках с рассолом. Я заткнул уши. Мне не нужно было это знать. Не хочу! Пусть об этих вещах говорит партия – тихо, осторожно, на закрытых заседаниях.

Но потом Михаил Сергеевич выложил нечто поистине страшное. Оказывается, вокруг «Лампочки Ильича» кружатся контрабандисты. Да-да! Прямо в околокорабельном пространстве шныряют ракетные мотоциклы с торговцами всяким развратом и антипатриотической дрянью. Стоит кому-нибудь выйти в открытый космос на ремонт, как тут же к нему подплывают трое в шлемах и предлагают купить – то журнал, то духи, то видеокассеты с танцами и неприличными названиями. А платёж там не принимают: коммунистическая тенга у них не в ходу. Приходится менять – запчасти, инструменты, возможно, даже куски обшивки!

– Ни хрена себе, – подумал я, – так мы ж так и без кислорода останемся! Без шасси! Без резервного реактора!

Сказав это, Брелков хрюкнул, глотнул «Мартини» и моментально отключился. Я недолго думал. Взял журнал, вытащил бутылку у него из руки (та оказалась наполовину пустой), и рванул на шестой уровень, в сектор №2 – туда, где размещались компетентные органы.

На полпути меня перехватил старший лейтенант Хаджиматов. Пузатый, весёлый, но опасный. Он прищурился:

– Куда несёшься, Вяткин? Опять на люк собрался?

Я покраснел, вспомнив эпизод с шашлыком в космосе. Пришлось ему всё рассказать. Прямо на месте показал улики. Лейтенант сначала развеселился – уставился на обложку, хрюкнул от удовольствия – а потом осуровел, как мясо в морозилке.

– Ко мне в кабинет, Вяткин.

Там он устроил допрос. Снял отпечатки пальцев, сфотографировал меня с двух ракурсов – я чувствовал себя как минимум Штирлицем, попавшимся на краже гвоздей. Потом включил видеомагнитофон и записал моё показание.

В конце он заявил:

– Теперь официально будет так, что я разоблачил подрывную деятельность слесаря Брелкова! А ты будешь свидетелем.

Я кивнул. Что ж, первая доносная ласточка вылетела. Надеюсь, в направлении коммунизма.

Потом я позвонил начальнику КГБ космолёта, попросился на приём – дело, мол, государственной важности. Он согласился, хоть и с ворчанием: «Если опять про спирт в гидропонной теплице – сам будешь туда с лейкой ходить!» Я покраснел, пробормотал, что всё серьёзно. Приняли меня быстро – допросы, как оказалось, он любил устраивать не только на подозреваемых, но и на добровольцах.

Чем всё это закончилось, я узнал через два дня – по телевидению, прямо в столовой во время завтрака. Вся «Лампочка Ильича» прильнула к экранам. В эфир шла специальная передача «На орбите нравственности», и её ведущим был сам секретарь парткома, мрачный, сжатый, как пресс-автомат. Он торжественно, с гневом и презрением в глазах, снимал с груди бледного, опустошённого Михаила Сергеевича его Звезду Героя Социалистического Труда. Гвоздики с фланелевой ленты отлетели прямо на пол. За ним выступил командир корабля. Он потрясал в одной руке порножурналом, в другой недопитой бутылкой «Мартини», и с чувством глубокого омерзения дал Михаилу Сергеевичу пинка под зад, что тот аж сделал шаг в сторону и чуть не упал на камеры.

Дальше был суд – скорый, закрытый, зато показанный по всему кораблю в записи. Слесаря Брелкова обвинили в измене родине – за то, что покупал и хранил контрабандную капиталистическую продукцию, портил моральный климат, а также, как выяснилось в ходе следствия, обменял литой бронзовый кран из служебного душа на упаковку жвачки и магнитофон. Приговор: три года лишения свободы с отбыванием срока в тюремном блоке на первом уровне «Лампочки Ильича».

В тот же вечер его туда и отправили. Без звезды, без ремня и без прощания.

Тем временем начальник КГБ, гордый как павлин, вручил Ходжиматову медаль «За бдительность», прямо в прямом эфире. Тот, конечно, расплывался от счастья, словно кусок масла в супе. А парторг выступил с программной речью:

– Товарищи! Это стало для нас уроком. Даже Герои могут оказаться слабы перед сладким, тлетворным призраком капитализма. Но наша бдительность – наш щит! Разоблачайте, сообщайте, следите. Не дайте тьме проникнуть в светлый отсек нашего будущего!

Он призывал всех быть твёрже, мужественнее, патриотичнее. На экране позади него горел лозунг: «Нам не нужен Play Boy – у нас есть Родина!».

Коллеги мои кивали – кто с убеждением, кто из страха, кто просто для приличия. Но в глазах у многих была растерянность. Тихо переговаривались: кто же выдал Брелкова? Старик ведь всем помогал, учил, подкручивал гайки, делился пайком и анекдотами. Был весёлым, добрым и справедливым. Кто же сдал?

А я сидел, тише воды, ниже трапа. По щекам тек пот. Горло сжало, как от перебродившего борща. Потому что я знал, кто сдал. Я.

И мне было стыдно. Безмерно, жгуче. Брелков был человеком с золотыми руками и щедрым сердцем. Он спас меня однажды от выговора, когда я по неопытности закоротил розетку в медотсеке и устроил мини-пожар. А теперь – я его предал.

А Ходжиматов… Ходжиматов – сволочь. По трупам, как по ступенькам к наградам. Мою доносную искру превратил в костёр, на котором сжёг человека.

ЧЕТВЁРТЫЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ТАЙНЫ НАШЕГО КОРАБЛЯ

Позавчера мы пересекли орбиту Сатурна. Никто особенно не обрадовался. Поникшие настроения, тусклые лица. Планета как планета – кольца, газ, ветер. Ни полезных ископаемых, ни политической лояльности. На политинформации нам всё же сообщили, что десять лет назад над Сатурном было сражение китайских маоистов с лапшегонистами из Центральной Африканской Республики. Победили маоисты. Кто такие лапшегонисты – не пояснили, но, судя по выражению лица докладчика, люди эти нехорошие. Хотя и за маоистов мне радоваться как-то не хотелось. Их покойный Великий Кормчий лично портил мне настроение с тех пор, как я впервые попытался починить китайскую отвертку. Сломалась о резьбу.

Сегодня меня вызвал секретарь парткома. На радостях я уже было решил, что моё заявление о вступлении в КПСС наконец-то рассмотрено, и мне, как образцовому стукач… эээ, гражданину, вручат партбилет. Но тут вспомнил: рекомендацию давал Брелков. А он теперь сидит в тюряге и лишён всего. Значит – рекомендация аннулирована, и я теперь на подозрении, как его бывший соратник.

Холодок прошёл по спине.

Я пришёл, встал смирно. Парторг отвёл меня в сторону, повёл в служебное жилище, ткнул пальцем в стену и сурово сказал:

– Посмотри, что происходит с трубами? Засор! Это вредительство? Или твои дружки тут постарались?

Вот такой вот у нас четвёртый месяц полёта. Ни тебе звезды, ни тебе коммунизма. Только трубы, подозрения и давящий запах космической канализации.

Но служебное жилище парторга… О, Боже. Это было не просто жильё – это был оазис буржуазного гедонизма среди стальных коридоров и серых труб «Лампочки Ильича». Кожаная обивка на стенах – гладкая, блестящая, тёплая на вид, прямо как совесть члена ЦК. Хрустальные люстры и бра искрились, как слёзы трудящихся. Мягкие диваны тонули под рукой, словно зефир. Письменный стол из чёрного дерева, с инкрустацией и вырезанными сценами охоты на оленей – таких оленей мы не видели даже в учебных видео про Землю. Толстые персидские ковры с ручной вязкой, фарфоровая посуда на стеклянных полках, коллекции дорогих книг в кожаном переплёте – одни лишь тома французских философов чего стоили! – и на стенах, как зенки в бреду, сияли картины импрессионистов.

Да уж… Тут и комментировать было излишне. Наши партийные бонзы, как водится, живут лучше всех. Пока мы шкеримся в общаге среди кроватей с сетками и жуем консервы «Ужин рабочего», наш секретарь парткома явно не голодает и эстетических лишений не испытывает.

Он в это время вёл переговоры по видеофону – обсуждал с партийными ячейками на местах реализацию установок последнего пленума. Разговор шёл бодро: «усилить», «выявить», «обострить классовую бдительность»… Я, стараясь не мешать, открыл сумку с инструментами и полез в трубы. Засор, как оказалось, был не технический, а пищевой: недоеденный шоколад, банановые кожуры, огрызки киви и яблок, косточки от манго, куски ананаса, и, кажется, пара виноградных гроздей, застрявших поперёк. Я такого вживую не видел никогда! Только в кино, и то – в научной фантастике про богатые страны.

Откуда всё это на корабле, где пайки выдают под расписку? Как оно сюда попало? Пока я пытался осознать масштабы гастрономической роскоши, мой нос уловил другие запахи. Я поднял глаза – и… чуть не упал в обморок.

В центре комнаты стоял огромный дубовый стол, заваленный яствами: торты в несколько ярусов, бутылки элитного алкоголя – виски, джин, текила, коньяк, шампанское с золотыми этикетками. На подносах – мясо с хрустящей корочкой, запечённая картошка, салаты из свежих овощей: огурцы, помидоры, редиска, зелень – где он это взял?! Всего этого моей семье не заработать и за весь полёт к Барнарде, даже если мы станем круглосуточно крутить вентиль под гимн Советского Союза!

Я закончил прочистку, молча вытер руки и, с чувством нарастающего внутреннего жара, отвалил в свою мастерскую. По дороге я думал… о коммунизме. О его теории и о его суровой, трубопроводной реальности. Где труба забита ананасом, а рот – партийными лозунгами.

Уже тогда в мозгу моём что-то щёлкнуло. Какие-то семена сомнения проросли. Я тихонько поделился этим с Ашотом, напарником по сантехнике. Ашот, не отрываясь от пайки, усмехнулся криво, как человек, который знает слишком много:

– Ты, братец, думаешь, что этот парторг у нас особенный? Да все они так живут. Мой отец мебель чинил у командира и у секретаря профкома – там после гулянок драки были такие, что от шкафов оставались зубочистки. Я сам помогал ему, видел всё это. В печати, конечно, ни слова. Но слухи – они по кораблю быстрее звука бегают.

Я сглотнул, осознавая масштаб катастрофы. Ашот продолжал:

– Алкоголь они скупают на «придорожных» супермаркетах, а проституток – с борделей.

– Подожди, – вырвалось у меня, – а разве на «Лампочке Ильича» есть бордель?! Не ври!

Ашот захохотал так, что упал с ящика:

– Ты что, с Луны свалился? Раз в неделю к нашему космолёту стыкуется летающий бордель. Я сам наблюдал пару раз – через иллюминатор. Там такое… скажем так, это не наши советские "жрицы идейного просвещения".

Я онемел.

Он продолжил, уже вполголоса, заговорщически:

– Эти «корабли удовольствий» сопровождают нас с самой Земли. Там есть всё: проститутки, гейши, транссексуалы, стриптизёры – услуги для элиты. Для нас с тобой – пайки и патриотизм. А для них – развлечения по полной.

– Подожди… – я вздрогнул. – А валюта у нас откуда? На борту только коммунистическая тенга!

Ашот фыркнул:

– Ну-ну… Наивный ты, брат. У них – чемоданы валюты. Потому что, как говорили в старой пословице: там, где заканчивается идеология, начинается валюта.

Я был ошарашен.

– Так перед стартом Министерство финансов СССР выделило средства из валютных фондов, чтобы наш экипаж мог приобретать стратегические ресурсы для полёта и успешной реализации Программы строительства коммунизма на Барнарде! – пояснил Ашот. – Там десяток миллионов долларов, не меньше. Я своими глазами видел, как чекисты грузили чемоданы в наш бортовой банк, всё аккуратно, опечатано. Только вот… деньги, я так думаю, идут не совсем по назначению. Ну, уж точно не на гайки, муфты и водоочистные мембраны. А вот на проституток и импортную одежду – запросто.

И ведь правда. Теперь, вспомнив, я начал складывать 2 и 2. Наши боссы всегда щеголяют в дорогущих костюмах, пошив которых в наших швейных мастерских невозможен в принципе: у нас там одна машинка «Чайка» на весь блок. Едят они явно не космические пайки – ни в одной теплице на борту не растёт лобстер. Приборы в их каютах – глянцевые, сенсорные, с английскими надписями, каких в наших цехах никто в глаза не видел. «К «Лампочке» также пристыковываются магазины, – возмущался Ашот, – где руководство закупается капиталистическими изделиями: от нижнего белья до французских парфюмов и итальянских унитазов с автоподогревом. При коммунизме, понимаешь ли!»

М-да… Век живи – век учись. Видать, к Барнарде я прилечу не только с мозолями на руках, но и с крепко подкрученным мировоззрением. Может, даже с совершенно иной целью, чем та, что прописана в брошюре «Задачи члена экипажа на пути к звезде».

ПЯТЫЙ МЕСЯЦ – ПЯТИЛЕТКА ЗА ТРИ ГОДА!

Час назад мы пересекли орбиту Урана. Саму планету я не видел – и не потому, что пропустил, а потому что в этот момент я дежурил в атомном отсеке, как раз над маршевыми двигателями. Главный реактор дал течь, и меня, в числе сорока «добровольцев», отправили латать дыры – пока ядовитые испарения не расплавили «Лампочку Ильича» до состояния жидкой смолы.

На нас были простенькие скафандры, произведённые, судя по бирке, пятьдесят семь лет назад. Стыки скрипели, герметичность держалась на соплях и изоленте. Работали мы вручную: лом, лопата, сварка, гаечный ключ и голый энтузиазм. Ни тебе экзоскелетов, ни дронов. Словно в Средние века, только в космосе.

Мой напарник Сидоров, человек с философским выражением лица и руками, черными от мазута, внезапно произнёс:

– На американских звездолётах всё давно автоматизировано. Там такие аварии устраняют только роботы. Люди и близко не подходят.

– Откуда знаешь? – с подозрением спросил я. – Что, видел американские корабли? Или слушал «вражьи голоса»?

Сидоров усмехнулся, будто ждал этого вопроса:

– Видел. Год назад я работал сантехником на одном из тех кораблей. Он назывался «имени Второго Съезда РСДРП» – новенький, с иголочки, но американского производства. Его закупили специально для высшего руководства. Партийные вожди на нём летают отдыхать на курорты Венеры. Только рот открывать запрещено – с меня КГБ взял расписку о неразглашении. Но, знаешь, язык у меня длиннее, чем руки чекистов.

Я замер. А Сидоров, ловко припечатывая ломом очередную латочку, рассказывал:

– Ты не представляешь, как всё там сделано! Просторные отсеки, бассейны, стадионы, кинотеатры, залы с живыми растениями. Реактор абсолютно безопасен – даже при перегрузке в нём автоматически всё чинится. Есть отражатели метеоритов, климат-контроль, медкамеры с самодиагностикой. Весь интерьер – как в фильмах: стекло, металл, шелк, ковры. И всё это – для наших партократов. Они там как боги живут, жиреют, веселятся, забывая напрочь про этику, нравственность и стройку коммунизма.

– А скорость у него такая, – добавил Сидоров, понижая голос, – что нашей «Лампочке» за год не догнать. Футуризм в металле.

Я слушал его и не знал, верить или нет. После всего, что повидал за последние месяцы, я начал сомневаться в вещах, которые мне вбивали в голову с детства – начиная с первичных ячеек пионеров, заканчивая тезисами ленинских чтений. Сейчас я чувствовал себя как человек, балансирующий на канате над пропастью – где внизу оппозиция, ревизионизм и здравый смысл.

Мне нужно было спустить пар. Глубоко вдохнув, я медленно выдохнул.

– Ладно, хватит болтать, – отрезал я. – Хочешь, чтобы тебя по статье выгнали за подрыв морального духа?

Сидоров хмыкнул, пожал плечами и отошёл. Похоже, потерял ко мне интерес – подумал, что я фанатик или дурак. А я не стал его разубеждать.

Иногда проще выглядеть дураком, чем врагом системы.

И в этот момент в отсек, в сопровождении милиционера Ходжиматова, вошёл секретарь парткома – видимо, с целью проверить уровень нашего энтузиазма и трудового вдохновения. На них были самые современные и модные скафандры – таких я раньше и в глаза не видывал. Практически миниатюрные корабли: ракетные двигатели на спине, компьютер на груди, теледатчики по всему телу, а ещё лазерное оружие. У участкового по бокам висели крупнокалиберные пулемёты. Моё зрение позволило сквозь испарения рассмотреть маленькие буквы на металло-пластиковом плече: Sharp, Japan. Оп-ля! Значит, скафандры не советского производства – тут про патриотизм и речи не идёт. Рабочие переглядывались, тайно мечтая о такой «одежде». Конечно, там стопроцентная защита от радиации и, наверняка, куча развлечений – от бара до видео. А мы? Каждый получаем по сто рентген в час из-за изношенности и несовершенства наших скафандров, весивших, кстати, двести килограмм.

– Как успехи, друзья? – спросил секретарь через мощные наружные динамики. Звуковая волна разметала нас по отсеку, и даже несколько свинцовых заплат слетели с реактора. Сидоров, матерясь, вскочил и бросился их приклеивать обратно.

Мы ответили невпопад:

– Спасибо… хорошо… нормально…

– Не чувствую радости от того, что вы выполняете самую главную миссию нашего полёта – спасаете наши жизни! – продолжал секретарь, сверля каждого пронзительным взглядом. Ходжиматов стоял позади и кулаком показывал тем, кто не особо чётко выговаривал слова благодарности за внимание высокого начальника к своей персоне. Мы уже понимали, к чему может привести такая угроза, и закричали гораздо энергичнее:

– Спасибо, товарищ секретарь! Под вашим мудрым руководством мы готовы совершать подвиги и обеспечить доставку колонии к Летающей Барнарде раньше установленного срока!

Явную глупость выдали, просто вырвалось бездумно. К сожалению, мы тогда и не подозревали, какую мысль преподнесли главному коммунисту корабля. Он запрыгал от радости:

– Ах, как прелестно! Наш трудовой коллектив хочет выполнить взятые обязательства раньше срока! Значит, мы прилетим к звезде раньше, чем запланировали! Это надо обсудить на Пленуме! Таких идей мы ещё не брали в расчёт!

И, пританцовывая, секретарь ускакал в свой кабинет обдумывать идею и советоваться с членами Политбюро. В свою очередь Ходжиматов прорычал нам, чтобы никто не нарушал дисциплину, работали качественно – иначе по нам плачет КПЗ, – и поплёлся за шефом. Мы остались в отсеке доделывать работу, мечтая не о Барнарде, а о таких скафандрах, что были у руководителей.

Через два дня состоялся Пленум. На нём выступил с докладом секретарь, который объявил о решении, принятом всеми нами – жителями и космонавтами «Лампочки Ильича», – прилететь к точке назначения на два года раньше. Попытка командира корабля заявить, что это невозможно, поскольку корабль не рассчитан на сверхскоростные полёты и мы технически и навигационно неспособны выполнить такой манёвр, была тут же подавлена главой КГБ. Тот грозно напомнил, что мы обязаны первыми достичь звезды и построить там коммунизм, чтобы затем на Земле и во всей Солнечной системе позитивный опыт был подхвачен рабочими и крестьянами капиталистических стран, и они перестроились на нас. «И чем раньше мы это сделаем, тем быстрее мир вдохновится на подвиги, и везде торжествовать будут идеи Маркса и Ленина», – произнёс с трибуны главный чекист космолёта. Ему аплодировали громче всех – его боялись сильнее. Участковый Ходжиматов следил, чтобы мы хлопали от души, а разжалованный в прошлом месяце с должности комсорга за рукоприкладство и чванство Иванов старался сильнее всех – он не терял надежды вернуться на прежнюю работу и продолжить карьеру по общественной линии.

В итоге было принято решение: к Летающей Барнарде мы прибудем на два года раньше. Партия дала установку всем приложить усилия для выполнения резолюции Пленума. Нам оставалось только исполнить это, правда, не понимая как? Впрочем, никто особо и не задумывался – все считали, что должно получиться само собой…

ШЕСТОЙ МЕСЯЦ – ПОЛИТИЧЕСКАЯ ГЕОГРАФИЯ ПЛАНЕТ

У меня начался одномесячный курс повышения квалификации. Хочу сказать, что на 70% уроки состояли из повторения учебников по истории КПСС и научному коммунизму, 20% – спорт и труд, где мы сдавали нормы ГТО и бесплатно пахали на хлопковом поле, и лишь 10% времени отводилось на нашу непосредственную специализацию. Хотя толку от этого было мало, ведь изучали мы достижения западной цивилизации, что ловили для нас в радиоэфире солнечной системы наши «уши и глаза» и потом печатали на бумаге, но вокруг нас была техника советского производства, отличавшаяся от западной как пулемёт от дубинки. Учитель рассказывал об эффективности производства на борту «Лампочки Ильича», о росте продукции на душу населения и технологиях ресурсосбережения, тыча указкой в истрепанные плакаты с древними механизмами, а мы сидели за партами с умными и в то же время скучающими лицами, втайне мечтая о кассетном видеомагнитофоне Aiwa или лазерном проигрывателе Phillips.

Бывший косморг Иванов в эти дни был чем-то занят. Он достал атласы звёздного неба и что-то рассчитывал с помощью огромного калькулятора «Электроника-4590Т» и линейки. Когда наш учитель по политической географии планет спросил, чем он занимается, Иванов побледнел, судорожно сломал карандаш, но выкрутился:

– Ищу новый путь к Летающей Барнарде, хочу, чтобы мы добрались до звезды за один год! Тогда у нас будет возможность раньше построить там коммунизм…

– Похвально, похвально, молодой человек, вы – настоящий комсомолец, – улыбнулся учитель.

Тут Иванов задал вопрос:

– Скоро мы пролетим мимо Нептуна. Расскажите нам об этой планете!

Конечно, тот не стал отказывать. Мы узнали, что Нептун – чисто капиталистическо-самурайская планета, ибо её первыми достигли и выкупили права жить там у ООН именно японцы. Первыми колонистами были самураи, якудзы и гейши. Теперь там строят кибернетическое будущее, используя биокомпьютерные и генно-инженерные технологии. «Там пролетариат загнан в машины и обслуживает капиталистов в качестве роботов», – пугал нас учитель. Сам он, видимо, читал это в наших газетах, ибо иных источников информации не было. Иванов кивал и говорил:

– Да, это ужасно. Там даже роботов нещадно эксплуатирует паразитический класс! Банзай!

Потом учитель стал просвещать нас в специфике капитализма на последнем форпосте Солнечной системы – Плутоне. Это был мир разврата, пьянства и гомосексуализма, а вообще официально там была тюрьма. Далее мы перешли к социализму на других планетах. Оказывается, малые небесные тела – астероиды и планетоиды – оккупировали жители Бангладеша, Филиппин и Камбоджи, которые превратили их в некие коммуны. Правда, там торжествовал анархизм, но по сути это было недалеко от принципов коммунизма, главное, что там любили советского генералиссимуса Сталина, албанского вождя Энвера Ходжу и югославского генерала Брозда Тито. А жители Центрально-Африканской Республики заселили Меркурий, ибо они любят жару и теперь выращивают бананы и финики прямо у Солнца. «Благодаря социалистической форме труда центральноафриканцы достигли больших успехов и широкими шагами движутся к коммунизму», – с гордостью произносил учитель.

Мы радовались вместе с ним за успехи наших собратьев по рабочему движению. Лишь Иванов как-то странно кривил губы и усмехался. Я ткнул его локтем:

– Ты чего?

Тот фыркнул и ничего не ответил. Но тогда я заметил, что бывший комсорг о чём-то упорно размышляет. Тогда и мысль ко мне не пришла о чём-то плохом…

СЕДЬМОЙ МЕСЯЦ – ЗНАМЯ ОКТЯБРЯ

Между тем, на космолёте вовсю шла подготовка к знаменательному празднику – Дню Великой Октябрьской революции. По Красной площади маршировали солдаты нашей маленькой армии, милиционеры и чекисты, мы – простые рабочие и крестьяне – брали на себя обязательства чего-нибудь свершить, а врачей и учителей и днём, и ночью учили носить плакаты с лозунгами и красиво кричать «Урааааааа!» на призывы, которые издавали мощные динамики. Руководство постоянно маячило на пьедестале под памятником Ленину, разрабатывая первые в истории путешествия к Барнарде программы демонстрации и народного торжества. Оркестр разучивал марши. Кондитеры пекли торты и пироги из неприкосновенного запаса. Школьники репетировали роли в спектаклях, посвящённых борьбе пролетариата с буржуями и контрреволюционерами.

Где-то вдали от нас пролетел Нептун, только народу было не до него. Мы ощущали бурный восторг от того, что несем знамя коммунизма в космические дали. После работы я бежал на массовку, чтобы выработать до автоматизма движения флагами и транспарантами и кричать «Слава КПСС!», «Слава Октябрю!», «Ура Ленинскому комсомолу!» и так далее. Правда, работы на участке прибавилось – техника выходила из строя одна за другой, и мы не успевали не то что заменять – запчасти на корабле были строго ограничены! – но даже латать и перешивать дыры, затягивать сильнее проржавевшие гайки и цементировать трубы. Про насосы я и говорить не стану – они все дышали на ладан и могли вот-вот разрушиться. Однако начальство грозило нам кулаком, если всё это произойдёт до или во время празднования – портить настроение людям было категорически запрещено, и тогда мы поймём, что такое по-настоящему попасть в беду. Поэтому я чертовски уставал, и аппетита даже не было, как бы мама ни старалась накормить меня борщом.

Рано утром 7 ноября я вышел на демонстрацию, хотя мозг ещё спал. Мощный прожектор, заменявший солнце, светил слабо, а вентиляторы создавали пародию на ветер – при таких порывах полотнища с символами коммунизма не трепетали в торжественном смысле, а висели как попользованные презервативы. Я зашёл в театр, где лежали транспаранты, флаги, портреты, и взял первый попавшийся в руки, даже не посмотрев, что это такое. Так и прошёлся мимо трибуны, где стояло наше высшее руководство, слабо поддерживая массы криками:

– Слава… ура… поддерживаем… хрррррр… ура… хрррр-пшшшш…

Глаза слипались, мысли застыли, однако я неожиданно увидел изумлённые взгляды секретаря парткома, командира корабля, начальника КГБ, отдававшего какие-то распоряжения и показывавшего пальцем в мою сторону. Тогда я ничего не понял, и всё же обнаружил, что иду практически один – на расстоянии двадцати метров от меня никого не было. Демонстранты тоже странно косились на меня, кое-кто прокручивал палец у виска.

«Блин, что такое?» – недоумевал я, останавливаясь посреди площади.

Все прояснилось, когда ко мне прорвался участковый Ходжиматов с пятью рядовыми милиции. Они отняли плакат, что нес я, скрутили мне руки и поволокли в сторону отделения КГБ.

– Вы чего? – орал я, стараясь вырваться. И всё это транслировалось по всему кораблю, и наверняка мои родственники замерли от ужаса.

– Сейчас узнаешь, диверсант, – хрипло ответил Ходжиматов, угощая меня тумаками. Его коллеги тоже старались, и, естественно, вся сонливость с меня слетела, как туман от ветра.

В кабинете, куда любой из нас заходить боялся, прояснили мою враждебную деятельность. Оказывается, мной был взят плакат с изображением Уинстона Черчилля – английского премьер-министра двадцатого века. Видимо, это была часть декорации какого-то спектакля, посвящённого борьбе за мировой коммунизм, а я, не осознав и не взглянув на него, поволок на демонстрацию. Естественно, руководство и массы восприняли такой поступок не только как кощунство к памяти революции, но и как своеобразный политический вызов существующему строю.

Участковый бил меня старинным телефонным аппаратом и допытывался, на кого я работаю – на американскую или английскую разведку. В свою очередь, я пытался ему всё пояснить, что это ошибка, моё головотяпство, да только никто и не собирался слушать мои жалкие оправдания.

И вдруг Ходжиматов сел за письменный стол и достал папку с бумагами, долго перелистывал, после чего стал расспрашивать меня о… бывшем комсорге Иванове. Это было так неожиданно, что я стал заикаться. Милиционер понял это по-своему:

– Ага, значит, с ним заодно? Вместе планировали твоё контрреволюционное выступление на демонстрации?

– Нет, нет, – отвечал я. – Я вообще давно не видел Иванова… Он даже перестал посещать курсы повышения квалификации…

– А о его планах не знаешь? Чем он вообще занимался? О чём говорили? Ты же был у нашего партийного руководителя, так что мог рассказать Иванову о расположении вещей в комнате… Чем тот интересовался?

Я никак не мог взять в толк, к чему клонит Ходжиматов, причём тут Иванов, партком и мой плакат. И только через час узнал – наш бывший комсомольский вожак… сбежал.

– Как сбежал? Разве с корабля можно сбежать? – растерялся я.

Вид у меня был искренний, и участковый понял, что никакого отношения к этому событию я не имею. И всё же по намёкам стало ясно, как покинул «Лампочку Ильича» Иванов – он проник в кабинет секретаря парткома под видом электрика, сам вскрыл спасательную капсулу, влез внутрь и катапультировался. Его сигнал SOS засек японский грузовой космолёт «Меч самурая», который подобрал беглеца и сразу предоставил ему политическое убежище на Нептуне. Всё это произошло за день до моего «триумфального» шествия по Красной площади.

– Вот тебе, бабка, и Юрьев день! – ошеломлённо произнёс я.

Ходжиматов взял с меня объяснительные, а потом его рядовые пинком вышвырнули из кабинета. Дома пришлось оправдываться перед родными, а потом и руководством ЖЭКа. На Нептун смотрел опять с секретного места, который в ту же ночь тихо вскрыл. Синий шарик вращался далеко от нас, и где-то там уже обживался мой бывший вожак. Почему-то не хотелось его критиковать или проклинать. Где-то в душе даже зашибуршилась зависть.

ВОСЬМОЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – НАШИ ДРУЗЬЯ ПО ИДЕЕ И МЕЧТЕ

Оказывается, в мире мы не одни, кто хочет построить светлое будущее за пределами Солнечной системы. На днях пересеклись путями с неким кораблём, напоминающим ржавое корыто – судя по всему, оно было в худшем техническом и внешнем состоянии, чем наша «Лампочка Ильича». Смотря на него через экраны и иллюминаторы, всё руководство чесало репы и обсуждало, кто это мог быть? Лишь умалишённый согласился бы отправиться в дальний космос на столь плохо приспособленном судне, хотя начальник КГБ, порывшись в каталогах, пробормотал:

– Похож на советский корабль «Великий Смольный», который прекратили строить сорок лет назад…

– А кому он принадлежит? – спросил партком, заметно нервничая.

– А хрен его знает, – пожал плечами тот. – Мы эти корыта раздарили всему миру, от Африки до Луны. Теперь вот черт знает кто шастает по Вселенной на этой консервной банке… Свои подобные изделия мы давно переплавили. Кстати, часть металла пошла на строительство нашего могучего космолёта!

В этот момент из динамика раздался грозный вскрик – это был радиосигнал с неизвестного корабля:

– ¡Socialismo o muerte!

– Боже мой, это пираты! – заорал мгновенно побледневший партком. – Они угрожают нам смертью, если мы не отдадим им наши сокровища!

В рубке началась паника. Все заголосили, что нужно поднимать армию, мобилизовать призывников и военнообязанных, дать отпор врагам, биться до последнего патрона, до последнего винтика. Лишь начальник КГБ хмуро качал головой, осознавая трагическую правду: оружие на борту «Лампочки Ильича» отсырело – небоеспособно, не страшнее водяных пистолетов. Из трёх тысяч пушек могли стрелять не больше двадцати, из ста сорока ядерных ракето-торпед способно покинуть пусковые установки – дай бог, процентов пять; про пулемёты лучше вообще не говорить – патроны к ним оказались нестандартными, с другой модели и эпохи.

При таких «мощностях» отразить атаку было делом гиблым. Оставалось либо сдаваться, либо тянуть переговоры, надеясь избежать позора и физического уничтожения.

Тут командир корабля, почесав за ухом, удивлённо произнёс:

– Какие у нас сокровища? Мы бедны, как церковная мышь. На последние ресурсы Союз собрал наш корабль и отправил в полёт. А нам ещё коммунизм строить у Летающей Барнарда!

– Ну, у нас есть немного валюты, что оставило нам Министерство финансов, – робко вставил партком. – Может, откупимся?

– Такими грошами не откупаются… Наоборот, только разозлим их. Блин, кто это может быть? Сомалийские пираты? Ангольские партизаны? Марсианские хулиганы?

Снова раздался крик:

– ¡Socialismo o muerte! ¿Qué pasa? ¿Cobardes?

– Так социализм или смерть?! Чего молчите, трусы?

К счастью, среди экипажа оказался один смышлёный, который, поковырявшись в носу, внезапно пробормотал:

– Так это ж по-испански кричат!

Все повернулись к нему:

– Ну?! И что это значит?

– Это лозунг кубинских коммунистов!

В рубке воцарился вздох облегчения. Не пираты, не хулиганы – летят братья по строю! Немедленно установили связь, и вскоре выяснилось: это корабль «Фидель Кастро», курсирующий к созвездию Кита. Там, как выяснилось, кубинцы тоже решили строить социализм.

– Надоели нам янки, – жаловался бородатый командир корабля, товарищ Эдуард Ортега, пыхтя гаванской сигарой и прихлёбывая карибский ром. – Экономической блокадой, правами человека и прочими гнусными контрреволюционными делами. Решили мы построить мост от Острова Свободы к звёздам и перенести туда наш социалистический путь. Там, в созвездии Кита, начнём всё сначала – без ЦРУ, Голливуда и Кока-Колы.

Мы обменялись координатами, агитационными брошюрами, марками с изображением Че Гевары и алюминиевыми ложками. Кубинцы пообещали навестить нас на обратном пути, когда у них появятся свободные бананы и свежие гитаристы. А мы им в ответ махали руками из иллюминаторов и кричали:

– ¡Hasta la victoria siempre!

Потом сидели в кают-компании и обсуждали: может, и правда, не зря мы летим, если даже Ортега со своими сигарами в это поверил? Где-то в космосе, между кометами и туманностями, роятся идеи – и, похоже, у них уже есть крылья.

– Ох, это хорошо, – одобрил секретарь парткома, улыбаясь до ушей. – Когда построите коммунизм, то добро пожаловать к Летающей Барнарда – мы там тоже организуем прогрессивный строй рабочих и крестьян, и никакая сволочь не будет мешать нам жить в светлом будущем!

– Виват Марксу, Ленину и Сталину! – крикнул начальник КГБ, выпрямляясь как по линейке.

– ¡Socialismo o muerte! – поддержал товарищ Ортега. – Хотя, кстати, загвоздка одна: социализм у нас пока что хромает, а вот со смертью, боюсь, как бы избыток… Мрут наши люди то ли от голода, то ли от болезней, то ли от недостатка веры в нашу великую цель. Если так и дальше пойдёт, то до Кита долетит только высший партийный и военный состав «Фиделя Кастро».

– А вы кормите кубинцев получше, хлеба давайте, овощей, мяса и кофе побольше, – посоветовал один из наших, знающий испанский. Ляпнул, сам не подумав. И вызвал бурю негодования.

– Наши товарищи не голодают! – взорвался Ортега, аж пепел с сигары посыпался в ром. – У нас всего достаточно! Это провокация с вашей стороны! Я протестую против такого тона в общении с братьями по духу и борьбе! Я немедленно отправлю ноту в Советский Союз! Вы оскорбили не только меня, но и весь кубинский народ!

Назревал скандал всегалактического масштаба. Пришлось секретарю парткома оправдываться: мол, это неофициальное лицо, технический сотрудник, не уполномочен на дипломатические заявления. Начальник КГБ мигом взял ситуацию в железный кулак и отдал приказ арестовать бедолагу. Лейтенант Ходжиматов немедленно уволок неосторожного советчика в допросную, где уже были подготовлены как минимум три вида труб.

Командир «Лампочки Ильича», пытаясь сгладить международный инцидент и заодно избежать новой картофельной войны, предложил Ортеге:

– Мы передадим вам пять тонн красной икры и тонну русской водки. Это поможет ускорить строительство социализма.

Кубинский капитан на секунду заколебался, затем одобрительно кивнул. Подарок был катапультирован в сторону «Фиделя Кастро» и успешно пойман кубинцами в специальные сетки, как треска в Атлантике. В ответ нам прислали пять ящиков гаванских сигар и портрет Фиделя из мозаики, сложенной из сахарного тростника.

Состоялся прощальный банкет с виртуальным рукопожатием, речами и революционными песнями. Через видеолокаторы руководства обоих кораблей поднимали тосты за смерть капитализма, братство народов и светлое будущее, которое всё никак не наступит, но всё равно будет. Пили «горькую» стаканами, падали со стульев, пели Интернационал и спорили, кто первый изобрёл плановую экономику.

И вдруг – как гром среди марксистского запоя – дикий крик из динамиков:

– Долой коммунизм! Сдавайтесь!

– Это ещё кто? – пробормотал партком, открывая заплывшие глаза. Эдуард Ортега в этот момент поперхнулся сигарой, закашлялся, чуть не подпалил бороду и инстинктивно схватился за кобуру.

Начальник КГБ немедленно активировал внутренние службы. Через минуту доложили: на перехват «Фиделю Кастро» летит ещё один корабль. Та же старая конструкция – переоборудованный советский танкер. На его обшивке крупно и ярко, с характерной каллиграфией, было выведено на языке пушту: «Моджахеды Афганистана».

На экране возник бородач в чалме, с трубкой чилима, из которой валил зелёный дым. В одной руке – автомат Калашникова, в другой – Коран. Он орал, тряся оружием:

– Я – Абдулла Рахмат! Глава Совета мулл и шейхов Афганистана! Созвездие Кита – священная территория джихада! Мы летим туда строить исламское государство! Коммунистов – вешать будем!

Ортега взвился как пробка:

– Чего?! Созвездие Кита – это территория будущей Кубинской Социалистической Республики! Прочь с нашей звёздной системы, кровососы! Средневековым феодалам и продавцам опиума не место там, где будут звучать наши марши и стучать наши барабаны!

Афганцы не согласились. Слово за слово, фраза за лозунг – и оба корабля расчехлили орудия. Началась перестрелка. Лучи, ракеты, проклятия, цитаты из священных книг и марксистских трудов – всё смешалось в вакууме. Мы ничего не видели – приборы «Лампочки Ильича» не позволяли наблюдать сражение: наш маршрут уводил нас в сторону, и мы покинули зону конфликта.

Чем закончилось сие столкновение цивилизаций, мы так и не узнали. Единственное, что стало известно: испаноговорящему технику, который невольно спровоцировал дипломатический конфликт, впаяли статью за антисоветскую агитацию и пропаганду. Приговор – пять лет исправительных работ на полях «Лампочки Ильича». Теперь он собирает картошку в девятом секторе, под надзором старшего агронома-майора.

Таковы будни великого коммунистического похода.

ДЕСЯТЫЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – ЭКОНОМИЧЕСКИЙ КРИЗИС

Пришёл я злой с магазина. Две недели стоял в очереди за тремя килограммами колбасы. В списке значился 34956-м, и уж почти начинал верить в социалистическую справедливость, но за три сотни человек до меня вышел завмаг Бронислав Ляо, хитро прищурился и, потирая руки, объявил:

– Всё, товарищи, расходитесь! Колбасы не осталось! И не будет – завоза не намечается!

Народ глухо зароптал. Кричали, мол, куда катится строй, где партия с правдой, куда смотрит Космический Центр Пятилетки и как вообще мы до Барнарда долетим с таким уровнем мясного обеспечения? Но на шум выехала милиция. Ходжиматов, теперь уже в новой форме – в засаленной спецовке ЖЭКа – самодовольно щёлкнул резиновой дубинкой и посмотрел на меня с таким энтузиазмом, будто хотел проверить, как у меня на затылке пружинит кость. Я предпочёл ретироваться в соседний отсек. Остальных разогнали, слегка постучав по спинам, и объявили, что список недовольных будет передан в партийные ячейки. Все поняли, чем это грозит, и резко прониклись уважением к отсутствию колбасы.

Колбасы я не ел давно. Как и сгущёнки не видел уже с нового года. Хлеб доставляли с перебоями – то он зелёный, то с ножками. По слухам, в муке завелись мутировавшие жучки, которые пожирали всё, включая мешки. Колхозники же при слове «урожай» морщились и смотрели в сторону, объясняя провал агропрограммы «неблагоприятной погодой». Что удивительно: погодой у нас заведовал компьютер метеоконтроля, где стояло три регулятора – «Дождь», «Жара» и «Ливень с градом». Кто-то переключил на последнее, и поля с посевами смыло в ноль. Жатва утонула вместе с председателем.

Почему же тогда у управленцев был избыток всего: хлеба, масла, фруктов и даже настоящих пряников из французского тюбика? Оказалось, всё дело в спецпайках. Простым людям туда вход заказан, а вот слугам народа – комсомольским, партийным и всяким бюрократическим единицам – пожалуйста: ешь ананасы, рябчиков жуй.

Но тут вмешалась Таня Ли. Она шепнула мне:

– Бронислав – мой дядя. Есть у нас ещё колбаска… Я могу достать тебе пару кило. По блату, конечно.

Сердце у меня трепыхнулось, а желудок отозвался радостной кислотой. Но недолго длилась эйфория. Таня продолжила:

– Только цена… двадцать коммунистических тенге за кило.

Я чуть не грохнулся. Зарплата у меня – семьдесят тенге. Значит, на неё можно было позволить себе только три с половиной кило полупищевого суррогата, в просторечии «докторской». Ходили слухи, что изготавливают её из мышей, крыс и прочих представителей санитарной фауны, отловленных специальной бригадой егерей. Химически консервируют, набивают в ослиные кишки и варят в бульоне, который способен разъесть космическую броню. Нередко в колбасе попадались фрагменты анатомии – лапка, хвост, коготь, глаз. Всё как положено.

Я поблагодарил Таню, пообещал, что при авансе куплю хоть кусочек. Но денег не дали. Банк заявил, что все тенге ушли в теневую экономику, в обороте осталась только карточная игра. Поймали нескольких спекулянтов, но в ответ спекулянты поймали ещё пятерых милиционеров. Причём одна из задержанных оказалась женой Ходжиматова. Её уволили. А Ходжиматова лишили погон, выволокли к командиру, и тот лично сорвал с него значки, а начальник КГБ пинками провёл мимо почётного караула. С тех пор он стал моим напарником в ЖЭКе.

Сначала руки у него росли не оттуда. Он пытался чинить трубы, как допрашивал раньше заключённых – с монтировкой и криком. Но когда несколько унитазов дали обратный ход, он пришёл ко мне, смущённо почесал затылок и попросил научить его профессии.

Я не отказал. Повёл его с собой по отсекам – заменяли клапаны, устанавливали насосы, откачивали жижу из технических каналов. Он втянулся, стал даже улыбаться при виде новой трубы. Только супруга встречала его, зажав нос, потому что от нас пахло не как от передовиков коммунизма, а как от канализационных экспертов по сливу цивилизации.

Но в целом, хоть и без колбасы, жить было можно. Хотя не все с этим соглашались – некоторые втихаря начали строить самогонные аппараты из деталей от центрифуги. Но это уже другая история.

ДЕСЯТЫЙ МЕСЯЦ ПОЛЁТА – НЕОНЭПМАНЫ В КОСМОСЕ

Ладно, дело было вовсе не в колбасе. На «Лампочке Ильича» назревал настоящий кризис. Экономический. С каждым днём – всё меньше продуктов, всё длиннее рабочий день. Деньги обесценивались прямо на глазах, словно напечатаны были не на бумаге, а на туалетных салфетках. Даже золотые кольца и хрустальные пепельницы исчезли с прилавков в арт-секциях и сувенирных отсеках. Народ потихоньку начинал роптать, ворчать, шептаться по углам. Особенно после того, как цена на картошку и молоко подскочила в два с половиной раза. В Седьмом жилом секторе даже случилась акция гражданского неповиновения – пенсионеры отказались выносить мусор. Туда тут же стянулись армейские и милицейские подразделения, включая роботизированных омоновцев. Сам секретарь парткома прилетел на личной платформе и пытался уговорить граждан разойтись, но получил в ответ целый букет обуви: галоши, туфли, один валенок и даже летающую тапку, от которой уклониться не успел. Хорошо хоть никто не додумался до «коктейля Молотова» из остатков топлива и дрожжей.

Журналисты, разумеется, промолчали. Но слухи гуляли быстрее любого новостного бюллетеня. Мне казалось, что мы до звезды Барнарда не долетим, если уже сейчас начался разброд и шатание. Многие опасались бунта. И было от чего: моральный климат на борту стремительно приближался к точке кипения.

Но – о чудо! – ситуация вскоре радикально изменилась. Три недели назад прошёл внеочередной Пленум парткома, после которого секретарь лично информировал всех членов экипажа, обслуживающий персонал и колонистов, что в СССР, а также во всех коммунистических республиках солнечной системы реализуется новая политика. Прозвучали загадочные лозунги: «Неоглобальная перестройка», «Сверхсветовое ускорение», «Вселенская гласность». Смысл их был неясен, но звучали они по-космически свежо.

Новый шеф ЖЭКа, Бахтияр Хамидович – коммунист с тридцатилетним стажем и вечно пахнущий керосином – пытался мне объяснить суть происходящего:

– Экономика будет строиться на новых принципах, основанных на рыночной саморегуляции, индивидуальной инициативе и…

– Подождите, – перебил я. – Можно всё это теперь по-русски?

– Это значит, дуралей, что разрешается индивидуальная трудовая деятельность, создание кооперативов, аренда оборудования и всё такое. То, что было при Ленине. НЭП, понял? Теперь мы – неоНЭПманы! Дошло, Вякин?

Я тогда только кивнул. А дошло – чуть позже, когда на базе нашего ЖЭКа появился кооператив с вдохновляющим названием «Слоны космоса». Руководил, само собой, Бахтияр-ака, он же и расписывал задачи: кому трубы, кому клапаны, кому сливную жижу откачивать. Обещал хорошую зарплату и премии в натуральном выражении – от утюгов до комплектов термобелья.

Идея нам понравилась. Народ воспрянул. Повсюду на «Лампочке» начали появляться кооперативы, частные мастерские, лавочки, банки и даже ломбард в научно-исследовательском модуле. Жена Ходжиматова, до недавнего времени – опозоренная продавщица, – организовала ресторан со стриптизом, в котором первой и, надо сказать, самой активной стриптизёршей была она сама. К ней валил народ со всех ярусов. Очередь за столик – по записи на три недели вперёд. Ходжиматов теперь ходил на работу в чёрном костюме с галстуком, благоухал «Коко Шанелью» и хвастался, что купит путёвку на Плутон.

У нас в ЖЭКе дела тоже пошли в гору. Зарплату платили в срок, и даже в твёрдой валюте – в «новых тенге». Мне хватило на приватизацию жилого отсека, где я ютился с родителями и братом. Купили мебель от кооператива «ДСП и свобода», заменили унитаз на полуумный с подогревом и подсветкой, поставили холодильник с системой антипродукт. Оделись мы прилично, я даже купил себе куртку из искусственной кожи и ходил по ярусам, ловя взгляды девушек.

Телевизор теперь показывал всякое интересное: разоблачения, коррупционные схемы, документальные драмы про репрессии, даже пару раз критиковали самого секретаря парткома. Один режиссёр снял сериал «Генсек и балерина», в жанре одновременно «чернуха» и «порнуха» – и всё это шло в эфир официального канала парторганов, ведь новые идеологические доктрины разрешали творческую вольницу.

Пять месяцев назад мы бы не поверили в такую жизнь. Идеи коммунизма постепенно растворялись в рыночной самодеятельности, становились всё более абстрактными. Главной мечтой теперь было не построение коммунизма к 2030 году, а открытие собственного автомоечного пункта или фитнес-клуба. Заседания комсомольских активов отменили – некому было выступать. Все активисты ушли в кооперативное движение, с головой погрузились в аренду, обмен, торговлю, закупки, поставки и бухгалтерию.

Коммунизм ушёл на каникулы. Возможно, вечные.

Правда, вместе с кооперацией и самофинансированием в наш быт просочились и некоторые негативные явления, о которых раньше мы читали разве что в уголовной хронике или слушали в страшилках от старших по смене. Например – рэкет. Слово-то новое, непонятное, зато явление – очень даже осязаемое. Наш ЖЭК, как и другие кооперативы, вскоре начал регулярно отстёгивать нелегальные «отступные» неким бритым парням в тёмных очках, в которых я с удивлением узнал работников милиции и местных офицеров КГБ. При отказе платить – обещали «навести шороху». И наводили.

На прошлой неделе они разбили физиономии поварам и официантам из кафе «Нажрись до отвалу» – за то, что те отказались кормить «братков» бесплатно. А ночью кафе и вовсе загорелось. Кто-то кинул бутылку с самодельной терможижей прямо в вентиляцию. Естественно, милиция отказалась возбуждать дело: мол, производственная авария, короткое замыкание в плите. Ну не своих же сажать.

Потом вдруг выяснилось, что всем этим криминальным оркестром дирижирует… слесарь Брелков. Да-да, тот самый, который ещё год назад чинил сортиры в шахтном отсеке. Теперь он стал авторитетом, неформальным «паханом» всего среднего яруса. Он якшался с ментами, пил водку с чекистами, играл в космопокер с военными, и, похоже, имел на каждого компромат. Все плясали под его блатную дудочку. Обалдеть можно.

Но и это было ещё полбеды. Очень скоро выяснилось, что на корабле существуют лица лунной, марсианской и кавказской национальности, и эти лица начали устраивать между собой мелкие, а потом и не очень мелкие этнические стычки. Сначала были словесные перепалки, потом стенгазеты с карикатурами, а потом – драки. А в Секторе «С», где компактно проживали торговцы, спекулянты, фарцовщики и бывшие комсорги, кооперативно перековавшиеся в валютчиков, и вовсе произошёл государственный переворот. Там провозгласили независимую Суверенную Республику Долларстан, напечатали свои купюры с портретами Элвиса Пресли и Брежнева в ковбойской шляпе, и отказались подчиняться командованию «Лампочки Ильича».

Туда тут же отправили внутренние войска – из клонов десантников и отряд политруков-добровольцев. Пять дней шла гражданская война, в которой применялись строительные экзоскелеты, огнетушители и даже космические тяпки. В конце концов договорились: сектору дали автономию с правом вести внешнеэкономическую деятельность, но с условием, что в паспортной графе «гражданство» всё равно будет стоять – «Корабль “Лампочка Ильича”».

Но это не решило главной проблемы – сепаратизма. То тут, то там вспыхивали бунты недовольных: одни протестовали против экономической реформы, другие требовали свободы вероисповедания, третьи – сексуальной. К примеру, в секторе «Я» была создана Ассоциация свободной любви и межвидовых браков, которая требовала признать права андроидов и слизневидных форм разума. Их митинг разогнали пенной пушкой, но вспышка осталась.

Короче говоря, полёт начал трещать по швам. Если поначалу мы думали, что всё это временные трудности, связанные с адаптацией к новой жизни, то теперь становилось ясно: до звезды Барнарда мы можем не долететь. Космолёт мог развалиться по пути, расколовшись на десяток враждующих квази-государств. Каждый отсек – с флагом, гимном, валютой и претензиями на историческую правоту. И тогда «Лампочку Ильича» просто разорвёт на части, и вместо коммунизма во Вселенной наступит бардак с элементами свободного рынка, местечковых диктатур и стриптиза.