Игры богов бесплатное чтение

ПРОЛОГ

Гек разбудил Лукаса с первыми лучами солнца. Притаившись у изголовья, метнул горсть ледяной воды в сонное лицо брата и залился звонким смехом. Лукас, вздрогнув, с грохотом рухнул с лежанки на грубые половицы.

– Вставай, дурень, – хохотал тот, – так все веселье проспишь.

– Какое еще веселье? – проворчал Лукас, отряхиваясь, – почему ты не на пастбище? Сегодня твоя очередь пасти!

Капли сверкнули в его выгоревших прядях.

– Я кое-что нашел в лесу. Хочешь посмотреть?

Чумазый Гектор в разодранной рубахе напомнил Лукасу домашнего божка.

– Обойдусь, – рассерженно произнес он, – ты так и не ответил.

– Отец пошел. Так что, идешь или нет? – Гек заговорщически подмигнул, – Я больше никому это место не показывал. Увидишь, с ума сойдешь.

– Никому? Даже Авгеру? – удивился Лукас.

– Даже ему. Ты должен увидеть это первым.

Имя друга повисло в воздухе, словно вызов. Лукас замер. Его выцветшие брови поползли от удивления.

– Врёшь.

– Клянусь бородой бати! – Гек вскочил, протягивая руку с мозолистыми пальцами, вечно исцарапанными терновником.

Лукас, ворча и отряхиваясь от капель, кое-как натянул башмаки, проверяя, на месте ли отцовский нож на поясе – привычка, выработанная годами. В голове все еще звучал смех Гека. Вот уже как много лет брат не звал его с собой одного, без Авгера. Но что-то в его голосе заставило Лукаса подчиниться – то ли обещание увидеть нечто удивительное, то ли затаенная надежда, что их прежняя братская дружба еще жива. Натянув рубаху, он выбежал вслед за братом, чувствуя, как утренний ветер холодит мокрые от воды волосы.

Деревня только просыпалась – петухи горланили на все голоса, первые лучи солнца золотили соломенные крыши домов. В воздухе струился сладковатый дымок из труб.

Гек, как всегда, двигался легко и быстро. Его чумазая физиономия светилась от предвкушения, а Лукасу приходилось почти бежать, чтобы не отставать.

«Интересно, что он там нашел?» – думал Лукас, глядя на брата, который, казалось, совсем забыл о своих обязанностях на пастбище. «И почему именно мне решил показать? Неужели между ними с Авгером пробежала кошка?»

Эти мысли не давали покоя, пока они пробирались через огороды к опушке леса. Гек первым скрылся в чаще.

Лукас едва поспевал за Геком, чья тень мелькала меж деревьев, словно лесной дух. Ветви сплелись над головой в изумрудный свод, сквозь который едва сочился солнечный свет, превращаясь в призрачные блики на мшистом ковре.

– Не отставай, болван! – донесся издали возглас Гека.

Гек все дальше углублялся в чащу, а Лукас, спотыкаясь о корни, едва поспевал за ним.

Впереди мелькнула белесая голова брата. Ноги горели огнем, ветви хлестали по рукам, оставляя алые узоры на коже. Лукас стал замечать, как меняется освещение, как птицы затихают одна за другой словно по команде. В воздухе витал запах прелой листвы, смешанный с металлическим привкусом ржавчины.

Гектор потерялся из виду и Лукас остановился. В душе шевельнулась тревога.

– Гек! – хрипло выкрикнул он, но лес проглотил его голос, как ненасытный зверь. Оставалось двигаться дальше, сквозь чащобу, где даже время текло иначе.

Лукас, задыхаясь, вырвался на прогалину. Еще недавно здесь звенели птицы, но теперь воздух пропитался запахом тлена. Лукас остановился, чувствуя, как по спине пробежал холодок. Что-то в этой тишине настораживало, будто сама природа предупреждала об опасности.

Язык прилип к небу от внезапной сухости во рту.

Перед ним высилось строение из серых камней, поросших мхом. Полуразрушенная стена зияла провалом, сквозь который проглядывала массивная дверь. По кованым узорам, изъеденным ржавчиной, ползали слизни, оставляя серебристые следы.

Древние камни, казалось, пульсировали, а в трещинах между ними проглядывала странная зелень – то ли мох, то ли что-то иное, неведомое. Тяжелые каменные блоки, когда-то идеально подогнанные друг к другу, теперь расходились в разные стороны, словно строение пыталось разорвать себя изнутри.

В проломе, где когда-то, возможно, были окна, теперь колыхались тени, а в воздухе витал металлический привкус ржавчины, смешанный с запахом тлена и чего-то древнего, давно забытого.

– Что… это? – выдавил Лукас.

Еще месяц назад здесь шумела молодая поросль, когда он с отцом ставил капканы на зайцев. Теперь же земля вокруг выглядела черной и выжженной.

Корни деревьев щупальцами впивались в каменные плиты.

Гек же, будто не замечая угрозы, балансировал на обломках стены, легкий, как тень. Его смех звенел колокольчиком в этом месте, где ветер замер, боясь разбудить нечто. Замолкли даже птицы.

– Здорово, правда?

– Что за темная магия? – Лукас сглотнул ком в горле, наблюдая, как брат бесстрашно тычет палкой в трещины, словно ковыряет вход в подземелье.

Строение молчало. Но в щелях между камнями Лукас ощущал что-то живое. Не слизней и не насекомых. Что-то жуткое.

Они родились близнецами, но будто были из разных стихий. Лукас – тихий, как лесной ручей, всегда огибающий острые камни, а Гектор, как пламя, пожирающий леса и поля. Даже сейчас, на краю проклятого строения, Лукас чувствовал дрожь, что пробирается под кожей. Страхом перехватило горло.

Зато Гек бесстрашно стоял на обломке стены, как на носу корабля, готового ринуться в шторм.

– Тут руны. Смотри, – Гек склонился к камню и его пальцы заскользили по шероховатой поверхности, – интересно, что тут написано?

Лукас приблизился к нему. В выщербленных надписях угадывались древние символы: круглый с двумя завитушками внутри, другой – похожий на змею с раскрытой пастью, а рядом много мелких точек. Лукас видел похожие в книге сказок, которые читала ему мать, но их значения он не знал.

Гек дотронулся до основного, крупного символа и Лукас ощутил, как задрожала земля. По лесу пронесся гул, в котором угадывался шепот. Он пронесся над верхушками деревьев и смолк в проломе.

Но Гек, казалось, не замечал этого и продолжал водить пальцем по символам.

Лукасу вспомнились эти сказки, – жуткие, пробирающие до дрожи. Где первородные боги, создатели всего живого на трех континентах, даровали людям магию для защиты от завистливых и кровожадных божков. Вместо благодарности люди, сговорившись с божками, уничтожили первородных. И с тех пор мир потерял равновесие, погрязнув в войнах, зависти, предательствах и похоти.

– Это древний язык. Таким владели первородные боги, – пролепетал Лукас, чувствуя, как немеет язык от ужаса, – нам нужно срочно уходить. Тут опасно!

– Первородные боги? Это те, которых убили Анфи с Эрвом? Чего их бояться, они ж давно мертвые.

– Даже мертвые боги опасны.

– Трусишь? – засмеялся Гек, – сейчас покажем этим богам, где им самое место, – Гек вскинул подбородок и блеснул шрам от старой шалости, – ну что, идем? Дверь сама себя не откроет.

Пальцы Лукаса крепко вцепились в рукав брата. Он попытался стянуть его на землю.

Бесстрашие когда-нибудь погубит Гека. Почему он не боится? Лукас ощутил, как подгибаются колени от страха.

– Стой! – вырвалось у Лукаса резко, как щелчок капкана, – это не просто руины… Это может быть могила Офена… или Лея. Или самой… Сциблы…

Гек фыркнул, отбрасывая прядь волос со лба. Его серые глаза вспыхнули вызовом.

– Сциблы? Этой неудачницы?

– Не смей так говорить!

– А что не так? Что ж это за богиня такая, которая не смогла защитить ни себя, ни своих людей? Еще и подарила оружие, которым ее же и убили.

– Она прародительница всей жизни. Как ты можешь быть таким… неблагодарным?

– Она неудачница и слабачка! Мне незачем ее благодарить. Если она тут, тем более бояться нечего.

Лукас сжал губы, чувствуя, как предательская краска стыда заливает щеки. Он поразился – сколько дерзости и самодурства слышалось в словах брата.

Сцибла давно погибла, но дух ее жив – в каждом листочке, дуновении ветерка, в каждой капле воды и дыхание живых. Лукас верил, что она следит за своими творениями и благоволит тем, кто оказывал ей почтение.

Лукас не даст опорочить склеп. Даже если он не принадлежит богам. Мертвые заслуживают покоя, их нельзя творожить.

– Отец… – начал он, но голос дрогнул, – батя выбьет из тебя дурь, если узнает где ты лазил.

Тень пробежала по лицу Гектора. Он рванул руку, будто освобождаясь от пут, а в его взгляде вспыхнуло что-то колючее зимнего ветра.

– А как он узнает? Только… если ты ему доложишь! Донесешь на меня, стукач? – зашипел он и Лукас отшатнулся как от удара, – значит Авгер правду говорил? Это ведь был ты? Кто натрепал отцу про сарай Фортанов, про поле и про сады.

– Неправда! – Лукас хотел оправдаться, но слова повисли в воздухе.

Лукас вдруг вспомнил тот день, когда Гек привел нового друга – худого мальчишку с пронзительными глазами болотной тины, который принес им корзину спелых слив якобы от отца. Тогда Лукас еще не знал, что этот сирота из-за реки станет причиной их разлада, что именно он начнет нашептывать Геку свои коварные идеи, подбивая на проказы и мелкие кражи. С тех пор все пошло наперекосяк: брат, прежде верный и добрый, начал меняться, становясь все более дерзким и неуправляемым, а Лукасу оставалось лишь наблюдать, как их крепкая связь рвется под чужими, ядовитыми словами.

Вранье оплетало его слова, а руки, прежде ловкие лишь в шалостях, теперь крали монеты из сундука соседа и поджигали отцовское сено. Пламя того пожара все еще жило в воспоминаниях Лукаса.

Он помнил крики деревенских женщин, тушивших огонь мокрыми мешками, чтобы пламя не перекинулось на дома, ржание обреченных коров, которых отцу пришлось забить под зиму, потому что нечем стало кормить. Помнил отцовы слезы и тихую ярость, когда ему пришлось за бесценок продать единственного коня.

Лукас стал тенью Гектора, следил за каждым его шагом. Если брат переступал черту, а он переступал все чаще, Лукас шел в мастерскую, где отец, молчаливый как скала, мастерил луки. Слова «Авгер снова…» висели в воздухе, тяжелые, как наковальня. Отец кивал не глядя, а после хрипел в темноте: «Гек! На конюшню!» и Лукас, прикусив губу до крови, со слезами на глазах, слушал свист плети и приглушенные стоны.

Он молился, чтобы брат прокричал: «Это все Авгер!», но Гек лишь скрипел зубами, принимая удар за ударом.

– Авгер только и делает, что втягивает тебя во всякие неприятности. Когда его не было, отец тебя не трогал. Нам будет лучше без него.

– Нам? – Гек прыгнул с валуна и приблизился к брату. Его глаза, серые и холодные, впились в Лукаса, – ты хотел сказать – тебе. Тебе будет без него лучше. Ты же с самого начала его ненавидел!

Лукас стиснул зубы, чтобы не вырвалось: Да! Ненавидел! Ненавидел за смех, которым Авгер окутывал Гека, как падальщик добычу. Ненавидел за то, как брат, прежде бросавшийся в реку за щенком, теперь равнодушно смотрел, как горит чужой урожай.

– Он хочет изжить меня! – прошипел Лукас, ощущая, как горечь поднимается к горлу, – ты разве не замечаешь, что он метит на мое место? Он – сирота, который подыскал себе дом, отца и брата, а я ему мешаюсь! Авгер хочет избавиться от меня твоими руками!

– Ты бредишь, – Гек встал так близко, что Лукас почувствовал запах гнили, въевшийся в его одежду, – или видишь только то, что хочешь!

Лукас отвернулся. Вдалеке каркала ворона, словно Авгер подслушивал, ухмыляясь из чащи.

– Вали, – Гек толкнул брата в грудь и тот едва устоял, – настучи отцу, как крыса! Может, получишь награду – мою долю ужина!

– Гек…

– Проваливай! – рыкнул брат, – знал, что не стоило тебя суда приводить. Крыса!

Лукас замер. Он ведь хотел лишь спасти его.

Но под взглядом Гека, полным жгучей обиды, понял: между ними уже выросла стена из плетей, предательств и немых криков.

Удар в грудь бросил Лукаса в колючий кустарник. Острые ветви впились в спину. Сквозь слепящие слезы обиды он увидел, как Гек взметнулся на камни и замер на краю провала. Провал зиял за его спиной.

– Гек, не надо! – хриплый крик вырвался из перехваченного горла.

В ответ Гектор, не разжимая губ, рванул со стены булыжник и швырнул в брата. Алая роза расцвела на холщовой рубахе.

– Убирайся, стукач, или следующий камень будет в голову! – донеслось уже из черноты.

Лукас сглотнул ком горечи. Он словно снова стал тем семилетним мальчишкой пять лет назад, что бежал за братом и его другом через все поле, крича: «Возьмите меня с собой!», а в ответ получал лишь пыль от пяток и издевательских смех.

Авгер, отец, деревня – все будто сплелись в удавку его шее. Даже сегодня, когда Гек впервые за полгода позвал его одного, без своего прихвостня, тот встал между ними.

– Тогда оставайся в своей яме! – сквозь обиду выкрикнул Лукас, вставая. Колени дрожали, а промокшие штаны липли к коже, – если сдохнешь, даже могилу не вырою!

Он рванул прочь, ломая ветки, не чувствуя, как крапива жжет голени, а камни впиваются в ступни свозь подошву. Слезы смешивались с потом, солью разъедая царапины.

Лес вокруг гудел, будто смеялся над ним. Стволы кривлялись в гримасах, корни хватали за щиколотки, а в ушах стоял вой – то ли ветра, то ли его собственный.

И вдруг раздался крик.

Нечеловеческий. Вороны взметнулись с ветвей черной тучей, затмив солнце и на миг лес погрузился в сизую мглу. Лукас замер, сердце провалилось в бездну.

– Гек!

Ноги подкосились, земля поплыла. Он ухватился за ствол, чувствуя, как кора впивается в ладонь. Мертв? Проклят? Съеден? Мысли бились, как птицы в клетке.

Тело, забывшее про боль, рвало листья, ломало ветки. Воздух свистел в ушах, а в груди пылало адское пламя: Он жив. Должен быть жив.

– Гек! – рёв Лукаса разорвал тишину.

Лукас вырвался на край прогалины, чувствуя, как холодный пот струится по спине – не от усталости, а от недоброго предчувствия, которое все сильнее сжимало грудь. В воздухе повисло тяжелое молчание, лишь изредка нарушаемое далеким карканьем вороны. Даже ветер, казалось, затаил дыхание, ожидая чего-то недоброго. Каждый шорох в чаще заставлял его вздрагивать, а сердце билось так часто, что в ушах стоял гул. «Только бы жив», – как заклинание твердил он.

Лукас, стиснув зубы и стараясь не думать о своем паническом страхе темноты, двинулся к пролому, словно ведомый невидимой силой.

Приоткрытая ржавая дверь, испещренная склизкими дорожками, поддалась с тяжелым скрипом. Густая вонь, как от похлебки из гнили и костей, ударил в ноздри и Лукаса чуть не вывернуло. Он прикрыл нос рукавом.

Покатые ступени вели в бездну, будто в нутро каменного чудища.

– Гек… – шепотом позвал он, спускаясь на шаг.

Пыль висела в воздухе мертвым саваном, поглощая свет с поверхности. Лукас сжал кулаки, чувствуя, как страх обвивает горло ледяной удавкой.

Темнота. Она всегда жила в его кошмарах – слепая, бездыханная, высасывающая надежду. Как тогда, после падения в колодец, где ему пришлось просидеть три дня.

Но сейчас он шагнул еще ниже, глубже, туда, где воздух стал тягучим, с привкусом железа на языке.

– ОТЗОВИСЬ! – крикнул он в черноту и звук утонул, как в болотной трясине.

Десять ступеней. Двадцать. Сердце колотилось, выбивая предсмертный ритм. Ноги дрожали, но он шел, цепляясь за стену, где мох шевелился под пальцами. Он обязан найти брата.

И тогда раздался скрип. Резкий, как удар топора.

Лукас обернулся. Свет сверху сузился до щелки и стремительно исчезал.

– Нет! – выдохнул он, метнувшись обратно. Дверь захлопнулась со стуком гробовой крышки.

Он замер, прижавшись лбом к двери. В ушах звенело.

Шорох. Где-то за спиной. Шаги? Дыхание? Или стук собственной крови?

– Попался, куриная башка! – голос Авгера прозвучал сквозь дверь, словно жужжание оводов.

Лукас почувствовал облегчение, узнавая по ту сторону смешок брата.

– Гек! – голос Лукаса дрогнул, превратившись в стон. Он представил, как брат стоит за порогом сжав кулаки, словно в те дни, когда отец сек его на конюшне, – открой, прошу. Шутка зашла слишком далеко.

Даже через дверь Лукас чувствовал его злость.

– Восемьдесят два, – Гек говорил тихо, но каждое слово вонзалось, как шип, – столько раз меня стегал отец. И именно столько раз ты меня закладывал.

Лукас вцепился в скобы двери, железо въелось в ладони.

– Не оставляй меня здесь! – взвыл он, – ты же знаешь, как я боюсь темноты.

– Поэтому я и привел тебя сюда, дурак! – теперь в его голосе слышалась неприкрытая радость, – как думаешь, что сделает отец, когда найдет тебя здесь?

Удар кулаком в дверь. Еще. Еще. Кровь сочилась из содранных костяшек, смешиваясь с ржавчиной.

– Это было ради тебя! – закричал Лукас, но звук потерялся в гулкой пустоте.

Авгер что-то прошептал и Гек рассмеялся. Их шаги стали удаляться, смех затихал, унося с собой последние крупицы надежды.

Лукас сполз на ступени. Камни, покрытые ледяной слизью, жгли кожу сквозь одежду. Он зажмурился, но тьма, казалось проникала сквозь веки. Каждый вдох гудел в ушах, будто подземелье дышало в такт.

Открой глаза, они пришли за тобой, – шептал страх… или то был его голос?

В черноте зашевелилось. Что-то крупное, мягкое, словно гнилая ткань, волочащаяся по полу. Лукас прижался к стене, чувствуя, как сердце бьется в горле, готовое вырваться. Где-то рядом заскребло и воздух наполнился сладковатым запахом тления, как в яме с павшим скотом.

– Гектор, – прошептал он в последний раз, но имя поглотила темнота. Теперь в ней не было ни времени, ни звуков, только бесконечное падение в бездну, где даже воспоминания о свете рассыпались в прах. А где-то в глубине, меж камней, громче шептали нечеловеческие, древние голоса, ждущие, когда страх Лукаса созреет, как плод.

Добро пожаловать домой, стукач.

Это не Гек. Он не мог. Он же… его брат… Он не мог найти ему замену. Лукас прикусил язык, чтобы зубы не выстукивали дрожь. Авгер. Имя горело на губах, как проклятье. Это все он! Именно он отравил душу брата, выковал из Гека оружие. Возможно, и эти стены лишь наваждение. Вдруг Авгер опоил его грибным отваром и ему все чудиться?

Сердце успокаивалось. Лукас впился ногтями в ладони, пока боль не пронзила туман страха. Отец ему поверит. Должен поверить. Пальцы нащупали на поясе рукоять охотничьего ножа, подарок отца, с которым он никогда не расставался. Он вытянул его перед собой.

– Ни шагу ближе, – прошипел он в пустоту, взмахнув лезвием и отгоняя несуществующих чудовищ.

Веки, слипшиеся от слез, разомкнулись. Мгла не изменилась, была все такой же густой и пугающей.

И вдруг вдалеке дрогнул огонек изумрудной искрой. Лукас вжался в стену, чувствуя, как древние камни шепчут: «Беги от нее». Но ноги, предав разум, шагнули вниз.

Ступени, осыпались, скрипели и шуршали, но ноги будто сами несли его вперед.

С каждым шагом зеленое сияние росло, обретая форму шара, пляшущего в воздухе. Кости ныли от холода, исходящего от света. Внизу ступени оборвались, упершись в начало узкого, как колодец коридора. Огонек двинулся дальше.

Лукас, вытянув перед собой отцовский нож как единственное спасение от мрака, осторожно продвигался по узкому коридору, где с каждым шагом становилось все холоднее. Казалось, сам воздух высасывал тепло из его тела. На стенах, словно отвечая на его присутствие, загорались древние изумрудные символы, вычерчивая в темноте странные узоры, и чем ближе он подходил к тупику, тем ярче разгоралось их зловещее сияние. Тревога нарастала внутри, превращаясь в ледяную глыбу, которая давила на грудь, а в ушах все громче звучал шепот – то ли его собственный страх, то ли голоса, запертые в этих стенах веками.

Огонек привел его к обветшалой статуе женщины и завис над резной чашей в ее руках.

Лукас, потеряв всякий страх, восхищенно замер, впитывая детали. Статуя была выточена с такой нечеловеческой точностью, что казалось, будто кожа под мраморной пылью дышит. Её лицо, застывшее в полуулыбке, ловило отсветы пламени, играя тенями. Пальцы, обнимавшие чашу, были тонкими и изящными, а складки платья струились, как вода.

Огонь в чаше вспыхнул яростнее, окрасив стены в ядовито-изумрудный свет, сковывая землю и стены льдом. В его мертвенном сиянии статуя преобразилась и Лукас залюбовался на её лик. Волосы, казавшиеся прежде гладкими, теперь заструились каменными волнами, в зрачках заплясали игривые искры. Лукас шагнул ближе, забыв об осторожности.

Все это: склеп, зеленый огонь, который не источал тепло, статуя неизвестной женщины казались настолько странными, что Лукасу подумалось будто это сон. И он сейчас проснется в отчем доме, на своей кровати и рассмеется над собственной глупостью.

Смешок сорвался с губ.

И в то же мгновенье статуя повернула голову с тихим скрежетом, словно горы сдвигались в недрах земли. Её глаза распахнулись – бездонные, как ночное небо, но вместо звезд в них плясал зеленый огонь. Ледяные пальцы сомкнулись на запястье Лукаса и боль пронзила тело, будто тысячи игл впились в жилы.

Воздух вокруг начал сгущаться, превращаясь в вязкую субстанцию, которая обволакивала его тело, словно паутина. Стены, казалось, начали пульсировать в такт его испуганному сердцу, а древние руны на камнях засветились ярче, образуя вокруг статуи призрачный ореол.

Из глубины донесся низкий, рокочущий звук, похожий на далекий гром, который нарастал с каждой секундой, заставляя землю дрожать под ногами Лукаса. Свет изумрудного огня стал настолько ярким, что его глаза заслезились, а в ушах зазвенело от нарастающего давления.

Статуя медленно подняла вторую руку, и в воздухе разлился сладковатый запах разложения, смешанный с металлическим привкусом ржавчины, который Лукас уже чувствовал снаружи, но здесь он был в десятки раз сильнее.

Он закричал, но звук растворился в каменной пасти склепа.

И тьма поглотила его сознание.

ГЛАВА 1

Сердце вырывалось из груди, будто пыталось сбежать от кошмара. Лукас резко поднялся, впиваясь пальцами в края матраса, и замер, ощущая, как холодный пот стекает по спине. Лунный свет, пробиваясь сквозь щели ставен, рисовал на полу когтистые тени. В полумраке казармы царила мертвая тишина, нарушаемая лишь размеренным дыханием сослуживцев.

Опять. Все тот же сон.

Он судорожно сглотнул, пытаясь загнать обратно ком страха, застрявший в горле. Рука саднила, будто под кожей ползали раскаленные иглы. Лукас стиснул запястье, вглядываясь в темноту. Там, где когда-то бледнели едва заметные линии, теперь пылал багровый след – отпечаток пальцев, будто выжженных каленым железом.

В памяти зазвенели голоса прошлого. Он помнил, как отец, бледный как полотно, нес его на руках с прогалины, а после Гек с Авгером клялись в невиновности, тыкая пальцами в лес.

«Склепа нет, Лукас, иди сам посмотри! Статуи не хватают людей… они же из камня! Ты что, сумасшедший?»

Они смеялись, пока он рылся в рукавах, пытаясь показать им след, еще не проступивший на коже. Ему никто не верил.

Двенадцать лет молчания. Двенадцать лет шрам был немым напоминанием, тайным символом его безумия, в которое никто не верил.

Но недавно отметина ожила: вздулась и жгла так, словно под кожей тлел уголек.

А сны… Они приходили все чаще, увлекая его в склеп, где ледяные каменные пальцы статуи сжимали горло, рискуя лишить жизни.

Лукас встал, ощущая, как холодный пол бьет дрожью по босым ступням. В уборной он сунул лицо в ледяную воду, и острая боль пронзила виски.

Не спать. Только не спать.

Но даже бодрствование не приносило облегчения. Под кожей словно тлел уголек, напоминая о прошлом.

Он взглянул в зеркало. В темных глазах отразилась изможденная тень, готовая рассыпаться в прах.

– Я схожу с ума, – прошептал Лукас, сжимая запястье.

А где-то в глубине, за гранью реальности, каменные пальцы сжались чуть сильнее.

Когда Лукас вступал в ряды городской стражи, он мечтал, что доспехи и служба станут щитом от призраков прошлого. Он верил, что здесь, среди холодных стен, его не достанут воспоминания. Но неизбежное, словно промозглый зимний ветер, настигло его.

Два года службы закалили его, превратили в железо. Военная выправка, звание сержанта, уважение начальства – все это он выковал из упрямства и молчания. Новобранцы трепетали перед его холодным взглядом, а командиры хвалили за безупречность, не замечая, как он стискивает зубы, гася в себе даже тень слабости. Он стал мечом – острым и безжалостным.

Но зима окончилась оттепелью, и его ледяное укрытие дало трещину.

Гектор, а следом тенью и Авгер, ворвались в его жизнь, будто вихрь сорвавшейся с цепи. Они поступили на службу этой весной и капитан Мортон назначил их под командование Лукаса.

И тогда началось безумие.

Их насмешливые голоса эхом разносились по казармам. Приказы тонули в едких шутках, дисциплина рассыпалась, словно песочные замки. Гектор, с детства мастер находить слабину, теперь целился в самое сердце – в авторитет брата. Авгер подыгрывал, как верный пес, а новобранцы, забыв страх, уже перешептывались за спиной Лукаса. Каждый приказ давался все труднее, особенно когда речь шла о брате.

Предательство ранило сильнее, чем любые раны.

А тем временем Гектор, будто злобный джинн, продолжал крушить всё вокруг, не понимая, что играет с огнем, способным спалить их обоих.

В казармах каждый день превращался в испытание. Лукас замечал, как взгляды сослуживцев всё чаще задерживаются на нём, когда Гектор и Авгер устраивают очередной спектакль. В коридорах шептались, в столовой переглядывались, а на тренировках нарочно путали команды, будто нарочно называя его «братишка» вместо «сержант».

Особенно тяжело было по утрам, когда он заставал их двоих, заговорщически переглядывающихся у тренировочных мечей. Гектор, всегда превосходивший его в фехтовании, теперь демонстративно кружил с оружием, привлекая внимание всех новобранцев. Авгер, словно паук в центре паутины, наблюдал за реакцией Лукаса, подливая масла в огонь едкими комментариями.

Лукас видел, как его авторитет тает на глазах. Каждый раз, когда он пытался призвать брата к порядку, тот лишь усмехался, а Авгер ехидно поддакивал. В их глазах читалось одно: «Ты не можешь нас тронуть, ведь мы твоя семья».

Но хуже всего было то, что никто не понимал истинной причины этой вражды. Только Лукас знал правду, только он помнил тот день в лесу.

Лукас постоянно стоял на краю: долг звал доложить о саботаже, но память сжимала горло. Сержант или брат? – вопрос висел в воздухе.

Напряженная обстановка между Гримфолом и Шегером создавала постоянную угрозу. На престоле соседних земель воссел правитель, чей нрав непредсказуем и беспощаден. С тех пор королевство Гримфол забыло о покое.

Даже в редкие затишья, когда воздух переставал пахнуть гарью, королевство не снимало военных флагов. Будь эти дни мирными, Гек откупился бы горстью серебра, но сейчас в тени судейского молота зловеще поблескивал топор палача.

Из-за поворота донёсся знакомый смех – резкий, пронзительный. Лукас напрягся, узнав голос Авгера. Тот, как всегда, окружён группой новобранцев, которые с восхищением внимали его байкам.

«Вот командира Лукаса, в детстве боялись даже крысы. Он так громко пищал при их виде, что крысы разбегались по углам от страха!» – услышал Лукас обрывок фразы. Новобранцы загоготали, а Авгер, довольный произведённым эффектом, подмигнул Лукасу.

Лукас сжал челюсти, но прошёл мимо, не удостоив его ответом. В спину ему летели приглушённые смешки и перешёптывания. Он знал – это только начало. Сегодня в столовой будет настоящий спектакль, и главным героем, как всегда, окажется Гектор.

Свернув в боковой коридор, ведущий к главному залу, Лукас заметил, как несколько стражников переглядываются. Один из них, заметив его приближение, поспешно отвернулся, но Лукас успел уловить в его глазах смесь любопытства и неприязни.

Воздух в коридоре уже пропитался ароматами готовящейся еды, и Лукас невольно ускорил шаг. Он понимал – чем быстрее займёт своё место за столом, тем меньше шансов, что Гектор успеет устроить очередное представление до его появления.

Проходя мимо окна, Лукас бросил взгляд на площадь. Там уже собирались горожане, предвкушая праздничный день. В их лицах читалась надежда на лучшее будущее, в то время как в стенах замка назревала своя буря, куда более опасная, чем любые внешние угрозы.

В главной зале уже царил гул множества голосов. Воздух гудел от смеха и стука ложек, но над этим хаосом громче всех гремел голос Гека. Лукас сел рядом с Геком, стиснув ладонью край стола, но тот демонстративно не замечал его. Гектор тряс кулаком, выкрикивая похабные шутки про казнь мага – тему, которую последний месяц не обсуждал лишь ленивый.

– Слушай, Гек! – Лукас перекрыл гул голосов, впиваясь пальцами в плечо брата и предостерегающе процедил, – сегодня не день для шуток. Придержи язык за зубами, пока тебя самого не потащили к позорному столбу.

В ответ Гек вырвался, вскочил на скамью и в поднятой руке потряс кошель. Медяки зазвенели, как кости в погребальном колокольчике.

– Тридцать монет на то, что башка мага взорвётся, как спелый арбуз! – он тряс мешочком перед толпой, его глаза горели азартом, – мозги долетят до ворот, а самый ловкий соберёт их в шляпу!

В спину Лукасу вонзился чей-то локоть. Он обернулся и встретился взглядом с парой ярко-зелёных глаз. Олен, его бывший напарник, присел рядом, с усмешкой рыси перед прыжком.

– Какой твой братец стал кровожадным, аж жуть берёт, – он склонил голову, и луч солнца высветил в его волосах медные пряди, – или он всегда таким был?

– Нет. Он рос добрым мальчиком, пока…

– Пока что?

– Неважно, – с горечью отметил Лукас, резким движением подбородка указывая на Гектора, который в центре залы разыгрывал целый спектакль, – Артистизмом тоже никогда не болел.

– Из него бы получился отличный скоморох. На празднике урожая развлекать толпу, – усмехнулся Олен, а затем закричал во все горло, – держу пари – маг сегодня не умрёт!

Возмущенный ропот стражников пополз по каменным сводам. Лукас сглотнул сухость в горле – меж лопаток пробежал холодок, оставляя след из мурашек.

А плаха ждала. Ждала преступника, чье пламя дважды спалило королевские надежды. В день коронации будущего наследника, превратив все восточное крыло замка в груду плавленого камня, а юного принца в головешку. Будь виновный простолюдином толпа разорвала бы его, как тряпичную куклу еще до заката. Но маг оказался отпрыском шангрийского вельможи из рода Айхонов, сыном посла сильнейшего королевства Фангары – Шангры. И потому казнь мага уже дважды переносилась. Весь Гримф затаил дыхание, слушая, как тикают часы дипломатии, робко надеясь увидеть смерть убийцы юного принца и мага, что осмелился применить магию на глазах у сотен свидетелей.

Гектор сорвался с лавки. Сапоги гулко ударили о каменный пол, а плащ взметнулся, словно крыло разъярённой птицы. Он подступил к Олену вплотную и его тень легла на грудь собеседника.

– Ты – бес, сержант, Олен! – закричал в ответ Гек, – а ну-ка, колись. Ты же что-то знаешь? Казнь опять переносят?

Олен откинулся и смех его прокатился по залу.

– Ничего я не знаю. Просто понимаю – этому не суждено случится.

– Он убил будущего короля, нашего принца на глазах у всех! И не просто убил, а убил МАГИЕЙ! Это преступление не имеет оправдания и пощады!

– Таких как Айхон просто так не казнят, спали он хоть весь королевский двор, хоть всей магией мира. Ему не дадут умереть, иначе разразится война между югом и севером, а этого никто не хочет. Тем более мы слабы как никогда и Шегер точит на нас зуб за прошлую стычку. Гиорг на это не пойдет и нельзя винить его в слабости.

Гектор ударил кулаком по столу и дерево вздрогнуло, опрокидывая кружку.

Авгер, до сих пор молчавший в углу, встал. Руки, скрещённые на груди, медленно разомкнулись.

– Война из-за мальчишки? Какая чушь! Земес не станет поднимать армию ради высокородного щенка. У них война с нортами на юге. Они не потянут войну на два фронта.

Гул стих и тишина повисла на миг, когда Гектор снова взобрался на лавку. Его фигура, освещённая косыми лучами, бросила гигантскую тень на стену с королевским гербом.

– Сто пятьдесят монет! – взревел он, – ставлю на то, что завтра к полудню голова мага покатится, как тыква! А если я соврал – моя голова следующая!

Столовая взорвалась гулом. Олен лишь поднял бровь, равнодушно наблюдая, как солнечный луч играет на лезвии его ножа.

Терпение лопнуло. Лукас ястребом рванулся вперёд. Его пальцы впились плечо Гектора и резким рывком он сбросил брата с лавки. Деревянные доски скрипнули под сапогами. Толпа замерла.

Гектор не упал. Он выпрямился и его взгляд стальными шипами вонзился в Лукаса. Близнецы. Две капли воды, вылитые из одной чаши. Но если Лукас стал пламенем, сдерживаемый долгом, то Гектор превращался в пепелище.

– Довольно! Ставки отменяются!

Он ненавидел такие моменты. Мышцы Гектора напряглись, губы сжались в тонкую линию, превращая лицо в гримасу. Уже как год Лукас старался не смотреть в собственное отражение. Только Гектор не зеркало, а близнец – его не спрячешь и не пройдешь мимо.

– Тебя ждут на воротах! Сегодня твоя смена.

Между ними вспыхнула молчаливая схватка. Гектор дышал тяжело и Лукас видел, как в жилах брата кипит буря. Только молчи, прошу тебя, – молился он про себя, – хоть раз подчинись молча.

Гектор склонил голову, как волк, признающий временное поражение, но едкая ухмылка не дала себя обмануть.

Толпа расступилась перед ним. Лукас остался стоять, чувствуя, как десятки глаз впиваются в его спину.

Авгер хотел пойти следом, но Лукас остановил его. Взгляд Авгера обжег его ненавистью.

Этот взгляд он помнил с детства. Когда Авгер подлизывался к его отцу, просился остаться на ночь, когда помогал во дворе, усердней Лукаса… всегда показывая ему собственное превосходство. Стать лучше родного брата и сына.

Но как бы Авгер не притворялся, он никогда не станет настоящим. Всегда будет лишь тенью, копирующей чужие движения, но никогда не понимающей их сути.

– Этанс, тебя я не отпускал, – тихо зарычал Лукас, – твой пост в совершенно другой части города.

– Поверка только через полчаса, – парировал тот.

– Считай, я тебя назначил. Отправляйся к тюрьме и смени Волса. Остальных я пришлю позже.

Лукас прищурился, наблюдая за Агером. Тот стоял неподвижно, сжимая губы в тонкую линию и нервно поглаживая рукоять меча. Что-то хищное читалось в его позе, даже когда он молчал.

– Ну и норов, – Олен беззвучно возник рядом, когда Авгер ушел, – у него даже молчание выглядит как угроза.

Лукас кивнул, вспоминая, как в детстве Авгер часами мог сидеть в тени, наблюдая за всеми. В его глазах всегда читалась эта холодная расчётливость.

– Их рвение, да в мирное русло… – Лукас проследил, как последние зеваки исчезают в коридорах замка, – Треть сил бы сберег. А отец… – голос дрогнул, наткнувшись на болезненные воспоминания.

Олен прислонился к колонне и свет вычертил глубокие морщины на его лице.

– Эх, из-за таких вот горячих голов столько бед случилось. Головой не думают, только спесь прет. Жизнь их ещё не кусала как следует.

Лукас стиснул зубы, чувствуя, как внутри закипает раздражение.

– Такие выкрутятся из любой ситуации. А остальным – проблемы за ними разгребать.

Олен выпрямился, оттолкнувшись от колонны.

– Всегда помни кто тут главный, – его палец ткнул в королевскую лилию на плече Лукаса, – ты не просто брат, а еще и командир.

– Знаю, – ответил Лукас, но в его голосе проскользнула неуверенность.

– И помни ещё – власть без ответственности – это просто титул. А власть с ответственностью – добровольное бремя.

Лукас молча кивнул, глядя вслед уходящему Олену. В его взгляде читалось понимание – бремя это или нет, но он готов нести его до конца.

Когда шаги Олена стихли, Лукас потрогал нашивку. Там, под вышитыми нитями, всё ещё жил шрам. Тот самый, который он получил от камня в плечо у руин, в которые никто не верил.

После завтрака Лукас направился в тренировочный зал, где шеренгами выстроились подчиненные. Он назначил отрядам зоны патрулирования и приступил к обучению новичков стрельбе из лука. В воздухе чувствовалась гроза – призраки войны стучали в ворота.

У подножья Драконьих гор, далеко за холмами, пшеничные поля короля Гиорга окрасились черным – король Шегера сеял смерть. Он чуял слабость соседа, как шакал чует раненого зверя. Гиорг Третий, сломленный горем от потери единственного наследника, позволил трону затрещать по швам. Деревни горели, земля пропиталась кровью, а в столице дворцовые крысы планировали переворот. Армия ржавела в казармах, а генералы трусливо притворялись слепыми, боясь потерять собственные головы. Лишь стража не опустила знамен.

На прошлой неделе стражники набрали сотни новобранцев – сплошь деревенщин с руками грубыми от мотыг и глазами, полными страха. Они неловко сжимали тисовые луки, а стрелы летели мимо мишеней, как испуганные зайцы. Лукас понимал их – эти мальчишки не рождены для войны, но король Шегера их не спросит, хотят ли они воевать. Так у них хотя бы появится шанс выжить.

К Лукасу со спины подошёл Олен, и тот в изумлении приподнял бровь, глядя на непривычный вид бывшего напарника. Олен снял плащ и доспехи, тщательно зализал отросшие волосы и даже, кажется, надушился.

– И что это за маскарад? Тебя что, списали со службы? – спросил Лукас с ухмылкой.

– Свидание у меня, – подмигнул Олен.

– Днём? В праздничный день, когда вся стража на ногах? Как Мортон тебя отпустил?

– Сказал, что у меня кости ломит и жар в голове, – ухмыльнулся Олен, – хотя, если честно, просто скорчил жалобную рожицу. Ты же знаешь – никто не может устоять перед моим обаянием, особенно наш капитан.

Лукас не удержался и рассмеялся.

– А не боишься, что кто-нибудь увидит тебя в таком виде и донесёт Мортону?

– Ну что ты! – всплеснул руками Олен, – я же не в женском платье и не с розой в зубах, чтоб привлекать внимание. В городской одежде меня даже не узнают.

Оба расхохотались. Олен замолчал, наблюдая за тем, как новички раз за разом промахиваются мимо мишеней, и не удержался от ехидного замечания:

– Мне кажется или ты их специально учишь стрелять вбок? – протянул он, – чтобы потом никто не обвинил в том, что плодишь конкурентов?

Лукас, не отрываясь от наставлений, парировал:

– Просто готовлю элитный отряд по сбиванию яблок с деревьев. Пока что тренирую сбивать те, что растут криво, – а затем крикнул на весь зал: – Третий слева, выше локти, голову держи прямо, расслабь плечи! Ты не землю копаешь!

Олен в ответ лишь криво усмехнулся, а затем посерьёзнел.

– Ты с ними слишком строг, – заметил он.

– Ничуть. Сейчас не научаться, то их уже ничто не спасёт.

– У тебя отец был охотником и ты с луком упражнялся с шести лет, а у этих из оружия только мотыга да серп. Откуда опыта набраться?

– Так я и даю им этот опыт, а ты мне мешаешь.

– Как знаешь, это твои подчинённые, – вздохнул Олен и внезапно хохотнул, – просто смотри, чтобы они не умерли от скуки раньше, чем успеют повоевать!

Лукас не смог сдержать улыбки.

– А вот это ты верно подметил, – ответил он. – может, мне тоже стоит начать заплетать волосы, как ты? Глядишь, и стрельцы начнут лучше попадать.

Оба снова рассмеялись, и Олен, дружески хлопнув Лукаса по плечу, отправился на своё свидание. Лукас же вернулся к тренировкам, но уже с более лёгкой душой.

В этот момент один из новичков, особенно неуклюжий парень с веснушками, вдруг попал точно в центр мишени. Зал взорвался аплодисментами, а Лукас, улыбнувшись, подошёл к нему:

– Видишь? Даже самый неловкий может попасть в цель, если правильно держать лук и верить в себя.

– Да, но только если у него хороший учитель, – ответил парнишка, зардевшись.

Лукас снова повернулся к новичкам, чувствуя, как внутри разливается тепло. Возможно, Олен прав – они не прирождённые воины, но научить попадать в цель он их научит.

К полудню, выходя из полумрака крытых стрельбищ, Лукас ощутил, как слепящая белизна неба ударила ему в лицо. Воздух загустел и парил, обжигая лёгкие. Глубокая осень в горах, обычно рыдающая холодными ливнями и превращающая улицы в грязевые потоки, сегодня вдруг притворилась июлем.

Лукас шёл по городу и не узнавал его. Между домов чёрные заслоны сменились пёстрыми флагами: алыми, золотыми, изумрудными. Дети, смешавшись с голубями, рассыпали по мостовой васильки и ромашки, а женщины, улыбаясь впервые за месяц, плели венки. Их пальцы, привыкшие к ниткам траура, теперь танцевали с полевыми цветами. Из пекарен доносились запахи корицы, мёда и яблок. Даже зной отступал перед этим пиром запахов.

Траур, душивший город, окончился. Вечером площадь должна взорваться музыкой, хохотом, звоном кубков, а народ хлынет на площадь праздновать до первых петухов. Но Лукас, протирая от ужаса пот со лба, уже слышал, как за ликующими криками угадывался шёпот карманных ножей. Пока толпа будет плясать, стража превратится в безликих охотников, сжимающих дубинки вместо кубков.

Внезапно его окликнул мальчишка-рассыльный, задыхаясь от бега:

– Срочная новость – срочная новость! Диверсанты Шегера прокрались в город, чтобы сорвать праздник урожая и посеять смуту! Срочная новость – срочная новость!

Лукас машинально принял свиток, но не стал его разворачивать. Он уже знал содержание – такие слухи ползли по городу последние дни. Вместо этого он улыбнулся, глядя, как две девчонки с хохотом примеряют венки. Как же он давно не смеялся, не радовался. Пусть хоть кто-то… вместо него. А он остановит тех, кто захочет испортить людям настроение.

По дороге к комендатуре Лукас неожиданно столкнулся с фигурой, от которой веяло пеплом границ. Лейтенант Лайонелли возник перед ним, нарушив покой узкой улочки. Его не было почти месяц. Шептались, будто мужчину отправили к границе с посланием о перемирии, в обход армейским чинам. И вот теперь он стоял перед Лукасом, как воплощение грозовой тучи.

Рыжий вихрь его волос растрепались от ветра. Его загорелое лицо, изрезанное морщинами, исказила гримаса.

– Видел твоего брата у тюрем? Не рановато ставить его? – Лукас не дрогнул, лишь лёгкая тень удивления промелькнула во взгляде, – ты знаешь, что после прошлой диверсии новичков ставят в патрули, но никак ни в охрану.

– Он справится, – твёрдо сказал Лукас, чувствуя, как холодок скользит по спине. Что Гек забыл у тюрем, если он его назначил на ворота – самое безопасное место на время праздника?

– Хотел бы я иметь твою уверенность, Райли. Ночь предстоит тяжёлая. Усиль охрану с востока. И брось дополнительный отряд ко дворцу – пусть тени знают, что мы их ждём.

Взгляд Лайонелли предупреждением вонзился в него. Да, он понял, чего боялся лейтенант. В памяти Лукаса болью отразился тот день – похороны принца, изуродованного огнём в резном гробу, несённого сквозь стену бледных лиц, мокрых от слёз. Сотни чужеземных плащей, некогда пёстрых, как крылья птиц, окрасились в чёрный.

И среди них – тень. Наёмник, просочившийся сквозь бреши в охране. Лукас до сих пор слышал звон стали – тот самый, что разрезал воздух у самого горла короля. Кинжал блеснул, как серебряная молния, но стражи бросились вперёд и загородили правителя живым барьером. Их крики тогда слились с воплями толпы, превратив церемонию в безумный хоровод.

Пойманный убийца смеялся как безумец, когда его волокли в темницу. Уже внутри охрана не смогла совладать с ним, и вырвавшись, тот превратился в вихрь сломанных костей и стали. Тридцать жертв. Тридцать стонов стражников и ни в чём не повинных людей по дороге к воротам. Стражники и горожане падали, хватая воздух рваными глотками, вспоротые животы истекали кровью, пока наёмника не обездвижили и не заковали в цепи.

Повторится ли тот кошмар? Лайонелли не зря требовал усилить охрану. Даже камни здесь помнили запах крови.

Вражеские тени, словно крысы из катакомб, плодились в каждом переулке. Их диверсии были точечными, как укусы скорпиона. Убийцы носили маски торговцев, поэтов, нищих, а их холодные глаза всегда смотрели из-под капюшонов. Вычислить их, все равно что поймать дым голыми руками.

Лукас еще помнил времена Гиорга Второго, когда закон говорил языком виселиц. Тюрьмы тогда пустовали не от изобилия добродетели, а потому что приговоры вылетали из уст судей, словно стрелы. Казни гремели на рассветах, а кровь на плахах не успевала высыхать. Преступность таилась, боясь правосудия.

Лукас сжимал эфес меча, чувствуя, как гнев пульсирует в висках. Король Гиорг Третий мягок и слеп. Он до сих пор верит в исправление, словно преступники способны на это. А тем временем в подземельях тюрьмы гнили сотни живых ходячих бомб в ожидании суда. Они злы и жаждут мести. Они могут вырваться на свободу.

И Авгеру среди них самое место. Но никак не брату.

Лукас мчался по каменным улочкам. Его плащ хлестал по ногам, а доспехи звенели, словно предостерегая всех на пути: «Сержант не в духе». На стенах дрожали нервные тени, а из бойниц городской тюрьмы доносился вой ветра, будто сама крепость предчувствовала бурю. Лукас сжал рукоять меча так, что кожа перчаток затрещала. Опять он. Всегда он.

В тюремных подвалах царила сырость и стены пропитались страхом. В тусклом свете факела он увидел Гектора, прислонившегося к стене с кубком вина в руке. На поясе младшего брата не было меча, лишь кинжал, брошенный на стол с костями для игры. Рядом дремали ещё два охранника, но Лукас даже не взглянул на них.

– Вижу, ты всё ещё не можешь без своих проверок. Скучно, братишка? – Гектор поднял кубок, словно в насмешливом тосте.

– Просто проверяю, как выполняют приказы. Особенно те, кто их постоянно нарушает, – сухо ответил Лукас, едва сдерживая рвущийся наружу гнев.

– Знаешь, я всегда удивлялся – как ты можешь быть таким… правильным? Даже в детстве.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Ничего. Просто… иногда мне кажется, что ты с рождения не живёшь, а только служишь. Сперва отцу, теперь – королю.

– Служба – это больше, чем просто работа. Это долг перед королевством.

– А для меня – это способ заработать и повеселиться, – равнодушно пожал плечами Гек, отталкиваясь от стены.

– Почему ты здесь? – голос Лукаса прозвучал тише зимнего ветра, но острее клинка, – я же приказал тебе стоять у ворот. Где Авгер?

Гектор медленно поднял глаза, и усмешка скользнула по его лицу, словно он ждал этого вопроса.

– Авгеру ворота нравятся больше. Говорит, вид лучше.

– Вид? – Лукас шагнул вплотную, и факел дрогнул, осветив шрам на виске, старую отметину от детской ссоры, которую начал «он». Авгер. Его заклятый враг.

– Ох, великий сержант, – Гектор передразнил его и сглотнул вино, – может, хватит душить нас твоими приказами? У Авгера от сырости кости ломит, а мне на воротах скучно. Мы просто… поменялись. Это же не преступление?

Лукас ударил кулаком по столу. Кости подпрыгнули, кубок упал, залив вином записи караула. Проснулись охранники и, заметив командира, спешно извинились и скрылись из виду в сырых коридорах.

– До сих пор думаешь, что неподчинение приказам лишь детские шалости? – рычал он. – Очнись! В городе введено военное положение! Тебя могут казнить, если…

– Если, если! – Гектор перебил его, выпрямившись, – могут казнить, если… ты меня заложишь. Ты это хотел сказать? Так беги, докладывай! Побудь крысой в последний раз.

В его глазах вспыхнул давний огонь, тот, что бушевал, когда они в детстве делили меч, а Авгер шептал Геку: «Лукас слабее. Он тебя боится, потому что ты лучше него».

Лукас оцепенел. Тишина повисла, густая, как смола. Лукас почувствовал, как старые шрамы на сердце заныли.

– Что молчишь? – голос Гектора сочился ядом, – думал, ты меня ткнёшь при всех и я тут же превращусь в твоего послушного цепного пса? Какой же ты дурак! Вечно ищешь врагов там, где их нет! Может, дело не в Авгере, а в тебе? В том, что Авгер прав?

– Прав в чём?

– Что в тебе говорит зависть. Дело в том, что у меня есть друг, а ты навсегда останешься одиночкой.

– Он тебе не друг. Он – чудовище, – сквозь злость и сцепленные зубы выдавил Лукас, – увидишь, Авгер доведёт тебя до беды. Я не понимаю зачем он это делает, но то что он когда-нибудь воткнёт тебе нож в спину – не сомневайся. Ты просто глупец!

– А может наоборот? – Гектор толкнул брата в грудь, но Лукас даже не дрогнул – ты воткнешь?

– Я? Значит такого ты мнения о родном брате?

– А что не так? Между мной и отцом всегда выбирал отца, стучал, закладывал, наслаждался моими мучениями.

– Я никогда… – голос Лукаса дрогнул.

– Ты всегда испытывал извращённое удовольствие, когда он меня бил. Когда обзывал выродком. Когда предпочитал твою компанию, где я всегда был лишним.

– Не неси чушь! Отец любил нас одинаково!

– И поэтому на охоту брал только тебя, учил мастерить луки и стрелять, травничать. Только тебя. Даже нож… Его любимый. Где он, кстати? – Гек зло улыбнулся и сделал громкий глоток, обходя Лукаса. Голос сочился злостью, – ладно отец. Это в прошлом. Но спустя годы, ты снова выбираешь что угодно, только не родную кровь. Да? Долг он же так важен.

Сердце Лукаса екнуло.

– Если не важен, зачем ты здесь?

– Потому что тут хорошо платят, командир. Я бы сказал – слишком… хорошо, – он хмыкнул и остановился напротив Лукаса, лицом к лицу, – поэтому командир запомни. Не тебе решать, кому служить, и не тебе решать с кем дружить. Авгер – мой друг и единственный человек, кто всегда на моей стороне. Учись.

Лукаса пронзила волна ненависти. Учиться? У Авгера?

Этот подлец с самого начала умел играть на чувствах людей. Постоянно крутился возле отца, помогая по хозяйству, но всегда так, чтобы все видели его старания. А когда отец хвалил его – его глаза загорались недобрым огнем. Таким же образом он втерся в доверие к брату.

Вдруг в воспоминаниях Лукаса болью возник промозглый зимний день, где он стискивал зубы, пока злобный шепот клеймил его спину. Он глотал обвинения в гибели отца, словно осколки стекла. С ужасом вспоминая тот проклятый день два года назад, когда Авгер ополчил против него всю деревню. Тот умело разыграл спектакль, постоянно твердя, что Лукас виноват в смерти отца. Лукас пытался объяснить, что это был несчастный случай, но брат уже не слушал.

Лютый ветер выл тогда на покинутой ферме, выдувая из души тепло, но даже тогда Лукас всегда оставался на его стороне.

А теперь стал для него никем.

Лукас отступил на шаг. Голос его стал ледяным.

– Завтра ты отправишься в дозор за стену. Один. Авгер будет чистить конюшни. А если ослушаешься… – он повернулся к двери, бросив через плечо, – я самолично провожу вас с Авгером до плахи.

Дверь захлопнулась. Гектор швырнул кубок в стену и красные брызги брызнули на камень, словно свежая рана.

Лукас стремительно выбежал из тюрьмы. Он боялся сорваться, боялся наговорить лишнего.

Авгер. Это имя горело на губах.

Именно он подтолкнул Гека к тому, чтобы тот начал бунтовать против Лукаса. Постоянно нашептывал ему, что он всегда был любимчиком отца, что брат предал его. И Гек, глупый, поверил.

ГЛАВА 2

Вечерело. Праздник урожая раскатился по площади Гримфа огненным вихрем: гирлянды из тыкв и пшеничных снопов качались над головами, воздух гудел от смеха, песен и треска жареных кабанов на вертелах.

Лукас стоял у края толпы, сжимая рукоять меча так, что узоры клинка вдавливались в ладонь. Золотые нашивки с лилией тускло поблескивали на его плаще, напоминая о долге. А долг сегодня был горьким, как полынь.

Гектор. Имя брата жгло изнутри. Он опять это сделал. Его приказы были для Гека пустым звуком. Придумал бредовое оправдание своим мерзостным поступкам. Лукас знал: отец любил Гека, потому был так суров к младшему сыну. Он видел в Гекторе своего наследника, оберегал от невзгод, позволял совершать шалости, а ему, Лукасу, доставалась самая тяжелая работа. Сад, двор, дом, добыча еды, ремесло – его день напоминал круговорот дел, пока младший сын развлекался. Только слепец вроде Гека этого не видел.

Лукас стиснул зубы. Пусть смеется. Пусть верит в свою правоту. Гримф не прощает ошибок. Ему еще дорого придется заплатить за глупую самоуверенность.

Лукас попытался сосредоточиться на патруле, но запах пряного вина и звуки лютни вплетались в мысли, как змеи.

Девушки в венках кружились в танце, их смех звенел колокольчиками, но Лукас видел иное: густые тени под арками, пристальный взгляд торговца, слишком громкий хохот шута, подозрительно резвого подростка, бегущего к колодцу, женщину с непривычно короткими непокрытыми волосами…

Лукас горько вздохнул. Он стал слишком мнителен. Это обычные горожане. Он забыл, когда в последний раз веселился. Наверное, то время осталось в далеком детстве, когда был жив отец, а Гектор еще не превратился в того, кто готов утянуть его за собой в пучину безумия.

Он уже никогда не станет прежним. Веселье, смех, радость и безмятежность навсегда остались в прошлом. Он и не хотел их возвращения.

Вдруг ледяная игла вонзилась в шрам на руке.

Лукас замер, едва не вскрикнув. Это не было страхом. Это был инстинкт, вбитый в кровь месяцами тренировок. Что-то шло не так. Там, где толпа ревела громче всего, за стеной веселья, таилась тишина – густая, липкая. Он шагнул вперёд, отталкивая пьяного кузнеца, и тут заметил: парнишка у колодца исчез. А на земле, среди раздавленных ягод, чернела капля… нет, лужица.

Кровь?

Сердце Лукаса застучало в такт набату. Меч выскользнул из ножен беззвучно, будто жаждущий тишины. Из-за угла храма, где плясали огни факелов, донесся приглушённый крик.

– Меня ограбили!

Пробиваясь сквозь гущу праздничного безумия Лукас заметил… его. Худой, высокий, с головой, покрытой холщовым плащом. Он двигался так ловко и незаметно для окружающих, что Лукас невольно восхитился его грацией. Парнишка мелькнул тенью, скользя между пьяных горожан и торговых лотков. Клинок в руке стража дрожал от ярости. Он не даст ему сбежать!

– Стой! – рявкнул Лукас, но его голос потонул в грохоте барабанов.

Парнишка оглянулся – в тени капюшона глаза-щелочки сверкнули насмешкой. Он тут же метнулся к каменной стене таверны, цепляясь за выступы, подобно ящерице. Лукас стиснул зубы, вскинув меч, но в тот миг парень резко развернулся. Вдруг боль вонзилась в предплечье Лукаса, заставив его ахнуть. Сквозь рукав проступила тёплая и липкая кровь. Отпечаток на руке зажегся огнем.

– Выродок… Анфи! – прошипел страж, чувствуя, как слабеет рука с мечом, но парень уже взобрался на крышу, растворяясь в узорах теней.

Сердце Лукаса яростно стучало, но он не сбавлял скорости. Камни стен стали его ступенями, ветер свистел в ушах, срывая плащ. Островерхие и скользкие от росы крыши Гримфа превратились в поле битвы. Беглец прыгал с карниза на карниз, словно знал каждый изгиб черепицы. Но Лукас был упрям: он резал угол за углом, неуклонно сокращая дистанцию.

На краю крыши парень замер, оценивая прыжок в тёмный переулок. Лукас бросился вперёд, забыв о боли, и поймал его в полёте. Они рухнули вниз, сбив бочку с яблоками, и покатились по мостовой, спутавшись в развевающемся плаще.

– Попался, ублюдок! – прорычал Лукас, впиваясь пальцами в плечо беглеца. Ткань порвалась с шелестом и трёхцветная грива – огненная, чёрная и серебряная рассыпалась по плечам. Лицо, остроконечное и бледное, исказилось от ярости.

Девушка? Лукас застыл. Удар пришелся прямо в грудь. Её глаза, черные и блестящие как гигантские бусины, сверлили его ненавистью. То была не просто девушка, а найд.

– Найд… Как?

Она воспользовалась его замешательством, ударила коленом в живот, после чего мощным рывком выскользнула из хватки. Его ладони окрасились багровым. По всему, она была ранена.

– Бестолочь! – бросила она через плечо, исчезая в лабиринте переулков.

Лукас поднялся, стирая кровь с рук. На земле остался лишь клочок трёхцветных волос, прилипший к грязи. Он огляделся и понял, что находится в королевском квартале. Не может быть! Он не имеет права упустить ее!

Ярость Лукаса пылала, как факел в ночи. Найд скользила меж теней королевского квартала, её трёхцветные волосы мелькали знаменем мятежа.

Лукас бежал вслед, не видел ее, но понимал, куда она метит – высокие стены дворца, где за резными решётками спал король, не подозревая о клинке, что точит смерть. Нужно перехватить ее до того, как она пересечет забор!

Я успею, – твердил про себя Лукас, врезаясь в переулок, где воздух пах сыростью.

И вот он увидел ее вновь. Она прыгнула, цепляясь за выступы каменного забора, но Лукас был уже там. Его плечо врезалось в её бок, сбивая с траектории. Они рухнули на землю и Лукас пригвоздил её к земле, коленом вдавив в мостовую.

– Какие твои намерения, грязное животное? Где твое оружие? – рычал он, хватая её запястья. Руки оказались пусты, лишь холодная усмешка заиграла на её губах.

– Ищешь подарок для своего короля? – найд выплюнула кровь и заговорила чистым человеческим языком.

– Отродье! – зарычал он, сквозь ее ядовитый хохот.

Удар кулаком в челюсть оборвал её смех. Тело обмякло. Лукас встал, дыхание рвалось из груди. Он замер над ней. Даже в бессознательном её лицо казалось слишком юным и слишком… знакомым. Смутные образы врезались в память, но Лукас их отогнал.

Он закинул на плечо ее тонкое, почти невесомое тело и двинулся в сторону тюрьмы.

Тюрьма Гримфа встретила его скрипом ржавых ворот. Гектор с каменным выражением лица перегородил путь.

– Все никак не угомонишься? – начал ворчать он, а затем разглядел добычу Лукаса.

– Запрячь эту тварь в самую глубокую яму, – бросил Лукас, сбрасывая найда с плеча на каменный пол и развернулся с намерением уйти. Гектор окрикнул его.

– Насчет Авгера…

– Мой приказ не обсуждается! – рявкнул Лукас. Громко скрипнув сапогами обернулся и приблизился к брату, – вы оба ослушались приказа! За это будете наказаны по уставу!

Гектор усмехнулся, но в его глазах мелькнуло нечто вроде уважения. Или предостережения.

– Как скажете, командир, – ехидно бросил он вдогонку, когда Лукас уже поворачивался к выходу, – побуду вашим послушным песиком. Гав-гав.

Лукас не ответил, лишь крепко сцепил зубы, чтобы не заорать от ярости. Он должен быть сильнее этого. Сильнее эмоций. Сильнее самого себя. Гектору больше не удастся нащупать его слабое место.

С этими мыслями Лукас покинул стены тюрьмы, направляясь обратно к площади.

Ночь только начиналась, а рана на руке нещадно ныла.

Праздник продолжался. Густой от дыма целебных трав и сладкой хмельной медовухи воздух, трепетал под напев ветра, игравшего в кроне священного дуба в центре площади.

Площадь, вымощенная серо-желтыми камнями, кипела жизнью. Крестьяне в плащах из шерсти и кожаных поясах с подвесками в виде колосьев танцевали под звуки лир из орехового дерева и дудок. Дети, с венками из виноградной лозы на головах, гонялись за огневками, существами размером с кошку, похожими на крыс, но с ярко-рыжей, пушистой шерсткой.

Лукас равнодушно следил за феерией звуков и движений, а сам лишь тайно мечтал, чтобы праздник наконец закончился.

Рана на предплечье пульсировала, кожа вокруг нее налилась багровым пятном, будто под ней копошились раскаленные иглы. Словно она метнула в него отравленный дротик. Боль была живой, почти осязаемой, как тогда… после подземелья. Проклятье. Почему его мысли такие странные?

Он привалился к колонне, наблюдая, как тяжелые темные тучи цепляются за шпили дворца. Его плечо ныло, как всегда случалось перед грозой.

Если прольется дождь – это станет для него благословением небес. Прекратится праздник, который не должен был состояться. Дождь загонит люд в дома и под навесы, затушит фонари, омоет грязные от вина и рвоты улицы, принесет свежесть и прохладу. Он жаждал этого так яростно, что сводило скулы от нетерпения.

И вот на его доспех упала первая крупная капля – предвестник его свободы.

Лукас вышел на площадь, помог торговцам загнать тележки в укрытия и успел оттащить несколько выпивох под навесы, прежде чем раздался ливень.

Мощеные улочки превратились в бурлящие реки и Лукас впервые за день вздохнул с облегчением.

Следуя по маршруту, Лукас проверил другую часть площади, осмотрел переулки в поисках забулдыг, уснувших под проливным дождем, но на счастье улицы опустели. По дороге к казармам Лукаса не отпускали мрачные мысли, они буравили мозг и заставляли думать об этом еще больше.

Найд. Как она пробралась сюда? Через земли Шангры, Дейдана, Престила и Шегера оставаясь незамеченной? Раньше он видел диких найдов лишь в виде изделий, а эта еще и говорила человечьим языком и выглядела совсем… по человечьи.

И почему так болит рука? Лукас так и не нашел у себя новых ран или дротика у найда. Куда она спрятала оружие, которым хотела убить короля? Образ трехцветных волос всплыл перед глазами – огненные, чёрные, серебряные. И это лицо… Слишком знакомое. Как тень из прошлого, что он запер в самом темном закоулке памяти.

Пульсация в руке усилилась, и Лукас сжал кулак, пока боль не перекрыла все мысли.

Духи урожая, должно быть, благоволили Гримфу – король жив, народ пьян, а преступница в подземелье. Он медленно направился к казарме, где уже слышался лязг доспехов и ругань новобранцев.

– Лукас! – Олен возник в проеме и перегородил ему путь, прислонившись к дверному косяку. Он жевал виноградную веточку, – слышал, ты поймал найдского выродка. Не умотался?

– Как видишь.

– А я уж надеялся сегодня хоть кто-то надерет тебе задницу, – шутливо произнес Олен.

– Извини, что разочаровал. Тебе то даже выродка не досталось, – так же шутливо парировал Лукас.

– На удивление, праздник прошел спокойно. Даже подозрительно.

– Мне тоже так показалось, – кивнул Лукас, отодвигая Олена и проходя внутрь, – но хоть в чем-то нам же должно повезти.

В казарме пахло потом и металлом. Он скинул плащ, бросил его на груду доспехов и направился в уборную к умывальнику. Холодная вода обожгла рану, но Лукас не дрогнул. В зеркале над раковиной отразилось его лицо – измождённое, исхудавшее, с темными синяками, залегшими под глазами.

Он так устал. Ему нужен отдых. Но сможет ли он уснуть без сновидений?

– Видел ее, – Олен возник на пороге, – там полгарнизона сбежалось поглазеть на диковинного зверя. На чем она попалась? Хотела кого-то загрызть?

– Воровство, – Лукас умолчал, что поймал ее у забора королевского дворца. С этим лучше разбираться начальству.

– Зачем зверю деньги? И одежда? Странные существа. Я приказал ее не кормить. Векс говорит, какой-то торгаш, хочет купить ее для своего зоопарка, а я подумал – так зачем тратиться на кормежку.

– Да пусть хоть на шкуру пустят. Плевать, – бросил Лукас, вытирая руки, но в глубине души шевельнулось неприятное чувство.

Олен кивнул, но не ушёл. Его взгляд скользнул к вздувшейся ране.

– Это она тебя так? – спросил он, и в его голосе прозвучало нечто, чего Лукас не слышал раньше. Тревога.

– Не твоя забота.

– Как грубо, – наигранно надулся тот, – я думал мы друзья.

– Думай, что хочешь. Спокойной ночи, – произнес Лукас выталкивая Олена из уборной и закрывая дверь перед его носом.

Когда дверь захлопнулась, Лукас взглянул на свою руку. Багровое пятно теперь напоминало отпечаток ладони на глине, со всеми впадинками и выпуклостями. Он с силой надавил на него – боль пронзила до кости, но за ней проступил… образ. Девушка с трёхцветными волосами, стоящая в конце темного коридора, в окружении тьмы… а в руках расписная чаша, пылающая зеленым огнем.

– Нет, – прошептал он, отшатнувшись от зеркала, – это невозможно.

Тревогой сковало горло. Он понял кого напоминало ее лицо. Статуя.

Весь путь до комендатуры Лукаса не отпускало гнетущее чувство. В последний раз он его испытывал перед смертью отца, когда внутренний голос предостерегал от будущей беды. И сейчас снова оно. Словно вот-вот должно случится событие, которое принесет много боли и слез.

Он нашел лейтенанта в кабинете. Лайонелли сидел за дубовым столом, заваленным картами и донесениями. Свет масляной лампы дрожал на его морщинистом лице, подчеркивая тени под глазами, словно трещины на старом мече. Лукас, стоя по стойке смирно, выдавливал из себя слова.

– Во время праздника из происшествий: две драки на Каленом переулке и возле храма, а также попытка убийства из-за карточного проигрыша. Все дела разрешены по месту происшествия полюбовно. Так же случилась кража кошелька у дамы Фогель.

– Найд?

– Я не уверен…

– Что значит "не уверен"?

– Я поймал ее, когда она хотела перебраться через забор в королевский дворец. Зачем вору понадобилось пробираться во дворец полный охраны и готовой встретить теней? Думаю, вор кто-то другой. Цель найда была – убийство короля.

– Хочешь сказать – она тень?

– Похоже на то. Но странно другое – при ней я не обнаружил никакого оружия, но она меня чем-то… ранила. Чем она собиралась убить…

– Было бы желание, а убить можно и голыми руками, – перебил его лейтенант. Его лицо казалось мрачнее тучи, – как тебе удалось поймать это животное в одиночку? Слышал они больно изворотливые.

– Она была ранена. Я видел кровь.

– Тебе несказанно повезло, – Лайонелли хмыкнул, крутя в пальцах перо с обломанным кончиком, – и сколько стражников сейчас в охране?

– Двенадцать.

– Не маловато? В тюрьме содержатся двое опаснейших преступников, под сотню разбойников и насильников, а сегодня еще прибавился чудовище, – голос лейтенанта звучал как скрип ржавых петель. Лукас стиснул зубы – он знал, что это не вопрос, а укор.

– Гектор и Венс на входе, остальные на глубине. Я думаю, более чем достаточно. Из подземелий никому не удавалось сбежать без карты. А карт охранники не носят. Так что – тюрьма под замком.

– Твоя уверенность меня удивляет, Райли, – задумчиво произнес он, постукивая пером по столу, но потом выпрямился и вперил в него острый взгляд, – ладно. Доверяю твоему мнению. Сегодня служба прошла достаточно спокойно.

– Да, – согласился Лукас, – я ожидал худшего.

– Как и все мы.

Утреннее солнце, пробивавшееся сквозь щели ставней золотыми стрелами, разорвало объятия тяжёлого сна. Лукас вырвался из глубин видений, где мелькали трёхцветные космы найда, хриплый смех Авгера и лицо Гектора, искажённое яростью. Крики, острые как клинки, вонзились в тишину. Казарма, пропитанная строгостью, теперь разразилась хаосом. Каменные стены, испещрённые гербами знатных родов, отражали гул безумия, словно разворошённый улей, где вместо пчёл кипели голоса солдат.

Дверь с грохотом распахнулась и Олен ворвался внутрь. Плащ его развевался, как крылья испуганной вороны. Схватив Лукаса за рукав, он выдохнул:

– Сбежали! Все… Из подземелья…

Сердце Лукаса сжалось. Гектор.

– А стража? – прошептал он, но ответ уже висел в воздухе, горький, как дым от сгоревших надежд.

– Слава духам, живы.

Лукас бросился в подземелья, где сырость липла к коже, а воздух был густ от запаха крови и ржавого железа. В полумраке, среди обломков стола и стульев сидел Гектор, а напарник без сознания валялся рядом. Лицо Гека, залитое багровыми потёками, напоминало маску древнего демона. Карты, разбросанные вокруг, захрустели под сапогами Лукаса.

– Гек… – голос замер, запутавшись в колючей паутине страха.

– Не надо, – прохрипел брат, не поднимая взгляда, – они ушли к воротам. Эта тварь с ним заодно!

Последнее слово вырвалось, как проклятие.

– Тварь?

– Найд, которую ты привел вечером. Она заодно с магом. Я…

Лукас шагнул вперёд, но Гектор, опираясь на меч с выщербленным лезвием, поднялся. Кровь сочилась из раны на плече, окрашивая рубаху в багрянец.

– Большинство беглецов прячутся в городе, но эти… – Гектор закашлялся, Маг… Он увёл её к восточному тракту.

– Ты говорил с ними?! И с найдом? – Лукас схватил брата за плечо, но тот оттолкнул его, глаза метнули искры ярости.

– В своем уме? Я не беседую с животными! – Гектор выпрямился, тень от факела плясала на стенах.

Лязг меча о камень разрезал тишину.

– Нельзя медлить. Они могут спрятаться в лесу. Найды это умеют.

Гектор двинулся вперёд, хромая, но не сгибаясь. Лукас последовал за ним.

Город раненым зверем корчился в агонии. Узкие улочки, вымощенные камнем, скользили под ногами, пропитанные дождём. Над крышами, остроконечными, как клыки дракона, клубился дым – где-то горели лавки, захваченные преступниками. Толпы метались меж домов, их крики сливались в один протяжный вой. Лукас и Гектор пробивались сквозь хаос, как два клинка, рассекающие шторм. Ветер рвал плащи, а в воздухе витал запах страха – горький, как полынь.

У восточных ворот, где некогда возвышались башни с гербами королевства, теперь царила тишина могилы. Дождь превратил мостовые в кровавые ручьи. Багряные потоки струились меж трещин, словно жилы разорванного исполина. Повсюду лежали тела стражников. Один, с вырванными глазами, намертво вцепился в обломок копья; другой, распоротый от горла до паха, застыл с беззвучным криком на устах. Кишки змеились меж камней.

– Нет! Авгер! – рёв Гектора заглушил даже вой ветра. Он носился меж трупов, опрокидывая щиты, швыряя обломки доспехов. Пальцы его дрожали, а в глазах плясало безумие, – только не это! Только бы ты был жив!

Лукас, шагнув к нему, замер: у подножия ворот, в луже, почерневшей от крови, он разглядел то, что осталось от Авгера. Он его сразу узнал… по амулету на груди – круглому, серебряному солнцу, переплетенному с месяцем. Гектор тоже его заметил и замер. По лицу Гектора прокатилась тень боли и гнева.

Тело Авгера было изуродовано: челюсть вывернута, кожа лица содрана до кости вместе с мясом, а на груди зияла гигантская рана, через которую проступали белоснежные ребра.

– Гек… мне жаль… – начал Лукас, но кулак брата врезался ему в челюсть с такой силой, что мир на миг погрузился во тьму и тот грохнулся на колени.

– Жаль?! – Гектор завыл, как зверь в капкане, по щекам текли слезы, – ты ведь этого хотел, ублюдок? Да? Ты всегда ненавидел его! – в глазах Гектора вдруг зажегся огонь безумия и каждое слово било острее меча, – так вот каков был твой план! Это ведь ты привёл то чудовище в тюрьму! Ты хотел, чтобы она и меня убила?

Лукас, вытирая кровь с губ, попытался встать, но Гектор пнул со всей мочи того в живот и Лукас застонал, распластавшись по мостовой.

– Ты просто хочешь так думать, – прохрипел он, – ищешь виноватого среди тех, кто под рукой, потому что настоящий убийца уже далеко.

– Ты и есть убийца! Ненавижу-ненавижу тебя! Лучше бы на его месте был ты! Почему ты не сдох вместо него? А?

Голос Гектора дрожал от бессилья и горя. Лукас пронаблюдал как Гектор приблизился к тому, кто некогда был его лучшим другом и упал на колени. Хаос города разорвал надрывный плач.

В горле Лукаса разрастался ком. Да, он ненавидел Авгера, но он никогда не желал ему такой мучительной смерти. Никто такого не заслуживает.

– Клянусь… я найду вас, – голос Гектора вибрировал от едва сдерживаемой ярости, граничившей с безумием, – найду и разорву на части вот этими руками! – глаза Гектора вспыхнули, как угли в пепле, – и вы будете умирать очень медленно.

Они поднялись на ноги одновременно. Лукас приблизился к брату. Глаза того потухли от горя.

– Что ты задумал?

– Я их найду и убью. В особенности эту… какая же тварь, – шипел Гек.

– Ты хочешь ехать один? Это не по уставу! Нужно разрешение капитана и собрать поисковый отряд… нужно подготовится…

– К Анфи твой устав! – заорал он, – когда убивали моего друга, они делали это безо всяких уставов! Я не собираюсь ждать пока этот старикан очнется от пьяного угара и даст разрешение!

Гектор метался перед Лукасом. Его доспехи звенели, а глаза пылали адским пламенем.

– Не позволю ехать одному, – твердо заявил Лукас, перегораживая брату путь.

Удар пришёл неожиданно. Кулак Гектора врезался в солнечное сплетение Лукаса, выбивая воздух из лёгких. Второй удар – в висок. Мир поплыл, закружился воронкой боли. Лукас рухнул на мокрые камни, пытаясь ухватиться за щель между плитами, но пальцы скользили по крови и грязи.

– Мне не нужно ничье разрешение, тем более твое, – прохрипел Гектор.

Перед тем как потерять сознание, Лукас увидел сапог брата над своей головой.

Сознание вернулось к Лукасу волной боли, острой, как зуб голодного волка. Он лежал на мокрых от крови камнях, лицом к небу, где клубились тучи. Над ним нависла фигура в плаще, чьи края трепал ветер, словно пытаясь унести за горизонт. Солнце слепило глаза, в горле драло от сухости и боли. Капитан Векстер, в плаще цвета ржавого железа, стоял над ним, скрестив руки. Полноватый, здоровый, как бык мужчина, был его начальником и учителем. Его лицо, изборождённое морщинами и усталостью, не выражало ни жалости, ни удивления. Ветер яростно трепетал его серебряную гриву, которую он забыл завязать в узел.

– Вставай и не позорь стражу, Райли. Или ты решил утонуть в луже, как щенок?

Лукас, стиснув зубы, поднялся. Каждый мускул горел, но в груди тлела искра ярости.

Вокруг царила мерзостная симфония: скрежет телег, гружённых телами, приглушённые молитвы ритуальных служителей в чёрных рясах, хриплые команды следователей, копошившихся среди останков. Воздух был густ от смрада – смеси крови, пота и дождя. Лукас повернул голову и увидел, как двое мужчин в кожаных фартуках поднимали на носилках то, что осталось от Авгера. Тело, покрытое рваными ранами, напоминало изодранный флаг. Пальцы его недруга крепко сжимали рукоять кинжала. Он сопротивлялся перед смертью, понял Лукас, проглотив горький ком.

– Гек… – выдохнул он, – он сказал, что найд была с магом заодно и они хотели уйти через ворота к восточному тракту.

– Вот значит, как, – Векстер усмехнулся, будто услышал старую злую шутку, – сколько ты отправил охраны в тюрьму?

– Капитан…

– Я спрашиваю сколько!? – в голосе капитана заслышался металл.

– Капитан! – взревел Лукас в отчаянии, – Гектор хочет поймать их в одиночку! Он же погибнет! Позвольте мне догнать его. Я верну Гека обратно, а потом мы соберем отряд и разыщем беглецов.

Векстер внезапно схватил его за воротник, приподняв так, что затрещали швы на одежде.

– Ты осмеливаешься просить? – прошипел он, брызгая слюной, – это из-за тебя из тюрьмы сбежало больше ста заключенных! Ты, как слепой щенок, не усилил охрану! Ты – преступник!

Лукас попытался вырваться, но пальцы капитана впились в его шею, как когти грифона.

– Нет… – хрипел он, – пустите меня. Я все исправлю. Надо остановить Гека или он погибнет…

– Его смерть будет справедливой карой, – Векстер дёрнул его к себе, лицо к лицу, – а твоя – уроком для всех, кто смеет игнорировать уставы!

Внезапно Лукас рванулся в сторону, рваная ткань воротника осталась в руке капитана. Он откатился к телеге, где лежали окровавленные мечи, и вскочил на ноги. Векстер зарычал, выхватывая меч:

– Схватить его!

Стражи, до этого копошившиеся у ворот, обернулись. Лукас метнулся к коню капитана – вороному жеребцу с горящими, как адское пламя, глазами. Лошадь, почуяв опасность, вздыбилась, но Лукас вскочил в седло, вцепившись в гриву.

– Закрыть ворота! – проревел Векстер, но было поздно.

Конь рванул вперёд, сбивая с ног двух стражников. Железные шипы ворот уже начинали скрипеть, сдвигаясь друг к другу. Лукас пригнулся к шее лошади, чувствуя, как ветер режет лицо. Последний миг – и они пронеслись в узкий проём, едва не задев каменные створы. За спиной остался рёв Векстера:

– Вернёшься и я повешу твою голову на шпиле!

Дорога впереди тонула в тумане, а лес, чьи деревья стояли, как молчаливые стражи, поглощал каждый звук. Лукас не оглядывался. Он знал: теперь он – беглец. Но где-то там был Гектор и только он мог остановить брата… или погибнуть с ним.

ГЛАВА 3

Лес дышал. Тяжело, густо, пропитанный смолой и тлением столетних корней. Ветви, сплетенные в чёрный соборный свод, не пропускали света – лишь изредка сквозь щели пробивались блики заката, словно раны на теле сумерек. Воздух густел от сырости, цепляясь за горло душными пальцами. Здесь каждый шаг отзывался эхом, будто сама земля шептала предостережения.

Айрин скользила меж деревьев, как тень из чащи. Её потрепанный плащ сливался с серым мраком, а капюшон намертво врос в линию плеч, словно щит от любопытных взглядов. Лишь порыв ветра, хищный и внезапный, на миг обнажал выбившиеся из косы пряди волос: черную, золотую и серебряную.

Найды боялись показывать свои трёхцветные гривы, ведь за скальпом и кожей найда велась настоящая охота. Как на шкуры диких, экзотических животных.

В одном ей повезло – она найд лишь наполовину. Ее кожа выглядит болезненно-бледной, человеческой, но не белоснежной с благородными узорами, как у сородичей, что так ценилась у охотников. Ее глаза угольные, в них нет той яркой синевы с золотыми искрами, как у чистокровок. Ее зубы ровные, человеческие и ростом она походит на людей.

Но она знала, что охотники высматривают не только кожу, покрытую узорами. Присматриваются к походке, к тому, как ложатся тени на скулах, к неестественной гибкости суставов. Искали таких, как она – полукровок, чья человеческая оболочка лишь тонкий плащ, готовый сползти под любым пристальным взглядом.

Главной уликой были волосы – её трёхцветное проклятье, которое она ненавидела лютой ненавистью.

Только выпадет момент, она превратит их в ничто – разотрет золу ладонями и будет втирать, пока они не обретут черноту вороньего крыла.

Но сейчас не время и не место. За ними ведется погоня, она в этом уверена так ясно, как и в том, что завтра взойдет солнце. Волосы – последняя из проблем, которая ее беспокоит.

Айрин обернулась и бледное лицо, отточенное голодом и ненавистью, метнуло в спутника ледяной взгляд.

– Хватит плестись! – рявкнула она, – поторопись, если не хочешь обратно в тюрьму. Они могли нас хватиться раньше времени.

– Я устал, – жалобно застонал парень, – и спать хочу.

– Мы должны добраться до реки раньше, чем нас догонят гримфольцы, – произнесла она, не замедляя шага, – я не для того тебя вызволяла, чтобы ты попался на середине пути.

Река их спасение. Там, за рекой начинаются земли Шегера, где всем будет плевать на преступления мага в Гримфоле. И вообще на то, что он маг.

Оттуда нет выдачи, ведь между государствами разгораются искры вражды. Земли Шегера укроют их от опасности.

Ее правая рука неприятно заныла. Она приподняла рукав убедиться, что он на месте. Продолговатый, похожий на порез шрам у самого запястья, тонкий, кривой, от прорыва кожи, оставшийся после одного случая, о котором она старается не думать. Обычно он не давал о себе знать. Только в самые острые моменты. Только когда что-то угрожало. Или, когда было слишком поздно. Вчера он внезапно начал кровоточить, принося неимоверную боль. Может потому она так легко попалась тому стражнику в Гримфе.

Вчера… перед тем как проникнуть в Гримф… произошло нечто странное.

До того, как ее глаза встретились со взглядом того стражника, мир будто раскололся, а рука принялась жить своей жизнью. Он снова рвался наружу. Без видимой причины.

А в голове зазвенели голоса, словно само небо раскололось. Жуткие, пугающие, громкие. Убей его!

В голове зазвенели голоса, словно само небо раскололось. Жуткие, пугающие, громкие. Убей его!

Айрин попыталась отогнать мысли о вчерашнем дне. Они вселяли беспокойство, заставляли сердце биться чаще, а ей надо сосредоточится на другом.

Довести мальчишку до условленного места.

Она вновь оглянулась убедиться, что спутник не рухнул где-нибудь в траву подрыхнуть. Но нет, Мидас плелся следом, спотыкаясь о собственные ноги. Его некогда роскошный камзол, расшитый золотом и камнями, за месяц поблек, пропитался сыростью и вонью подземелий и теперь висел лохмотьями. Грязь въелась в золотые нити, превратив гербы в пародию. Лицо, отмеченное благородными чертами, исказила гримаса боли – волдыри от неудачных заклинаний краснели на пальцах, как клеймо позора.

Он споткнулся о корень, едва не упал и Айрин зло усмехнулась. Слабак. Все люди одинаковы: жалкие, глупые и вонючие. Но этот недоумок – ее единственный пропуск в новую жизнь. Придется терпеть.

– Это невыносимо! – выдохнул он, вытирая пот со лба, – мы идем целую вечность… Ты вообще видишь куда? Почему нам не выйти на дорогу? Полсотни шагов пройти.

Его голос дрожал от бессилия.

– Дорога раскисла, бестолочь. По мху идти легче и быстрее, – сказала она, вглядываясь в чащу, – нам сейчас куда угодно, лишь бы подальше от посторонних взглядов, а на дороге ты как на ладони.

Она кивнула ему за спину. В просвете крон, в алых лучах заката виднелись два горных хребта вдалеке, где между ними, пиками городских стен высился Гримф.

– Сегодня полнолуние и с горной дороги ты будешь виден даже ночью. Хочешь, чтобы тебя поскорее нашли? Тогда иди один.

– Нет, не хочу, – пробубнил тот в ответ.

Они продолжили путь. Мидас все шептал заклинания и выдавал жесты, когда-то увиденные в древних фолиантах. На ладони вспыхивали синие огоньки, освещавшие его осунувшийся лошадиный овал лица… и гасли, обдав пальцы едким дымом.

– Анфи! – ругался он, тряся рукой, – почему не получается? Я не вижу земли под ногами.

– Ты странный. Знаешь же, что магия запрещена по всей Фангаре и все равно колдуешь, – бросила Айрин, ускоряя шаг, – ладно сейчас тебя никто не видит, кроме меня и белок. Но ты же мастер самоубийства – принца спалил у всех на глазах!

– Это была случайность, я же говорил. Я вообще не уверен, что это я! – возмутился он.

– Ну да, тобой управлял какой-то неизвестный маг, который направил твои руки прямо на принца, – съязвила она, мысленно потешаясь над ним. Ей нравилось его злить, – удачное совпадение. Король, принц и два мага под одной крышей в один день. Меня забавляет твоя наивность.

– Ты вообще ничего не понимаешь!

Он еще пробормотал под нос о том, что она лезет не в свое дело, но его голос потонул в рычании желудка. Голод объединил их в несчастье.

Мидас все ворчал и возмущался, но Айрин уже не слушала. Где-то впереди, сквозь рёв крови в ушах, ей чудился то стук копыт, то лай ищеек. Или то было сердцебиение, предупреждающего об опасности?

– Стой, – внезапно замерла она, впиваясь ногтями в его рукав.

Тишина. Не та, что рождается из покоя, а густая, притворная. Даже ветер стих.

– Что? – Мидас нахмурился, но успел лишь шагнуть вперед.

Сухой треск. Щелчок ловушки.

Айрин рванула его назад и он рухнул в грязь, когда из-под листвы взметнулись зазубренные железные челюсти – капкан, старинный и ржавый, но всё ещё жаждущий костей.

– Вот почему нельзя ныть и нужно смотреть под ноги, – прошипела она, поднимая его за воротник. Её пальцы впились в кожу, оставляя синяки, – здесь всё хочет твоей крови.

Он хотел ответить, но в его глазах, широких и тёмных, внезапно отразился страх. Айрин поняла почему – он впервые в жизни, по-настоящему столкнулся с опасностью.

– Какой же ты жалкий, – презрительно выдала она и вдруг резко смолкла.

Рядом с ногой Мидаса она обнаружила нечто, что может стать их спасением. Заброшенную тропу, едва заметную под слоем мха.

– Тут тропа, смотри. Идет севернее главной дороги. Скорее всего охотничья, если рядом капкан.

Мидас поднялся, отряхнул влажные штаны и присел рядом.

– Я ничего не вижу, – прошептал он прямо ей в ухо, – тут темно. Как ты можешь что-то разглядеть?

Айрин сцепила зубы, чтобы не вырвались проклятья. Она совершила глупость – выдала ему секрет, который тщательно от всех скрывала. Умение видеть в темноте, как хищник. Дар данный найдам самой первородной богиней.

– У меня глаз острее, – выкрутилась она. В ее голосе заслышалась радость, – идем! Тропа должна нас вывести из леса с другой стороны прямо к реке.

Ночь росла над лесом, словно живое существо, поглощая последние отблески заката и окутывая путников плотным покровом темноты, в котором даже звёзды казались далёкими и чужими. Их тени, вытянутые и искажённые, скользили по земле, словно призраки, а сапоги, утопающие в мягком мху, оставляли за собой цепочку глубоких следов, будто кто-то невидимый тянул их назад, в объятия ночи.

Ноги начали вязнуть в податливой жиже, словно невидимые руки болота пытались утянуть путников в свою топь. Мох, ещё недавно пружинящий под сапогами, теперь превращался в предательскую трясину, засасывая их всё глубже с каждым шагом.

Айрин, не отрывая взгляда от едва заметных следов на мху, резко остановилась. Её пальцы, загрубевшие от долгих странствий, впились в рукоять кинжала. Мидас, как слепой котенок врезался ей в спину, обдав шею горячим дыханием.

– Тропа обходит топи, но, если срезать через них – сэкономим время, – бросила она, не оборачиваясь к спутнику.

Мидас, бледный от напряжения, с трудом выдёргивая сапоги из жижи, возразил:

– Идти через топи? Мы же увязнем! – застонал он, – я так устал.

Айрин развернулась к нему, её глаза сверкали от раздражения.

– Хочешь жить – заткнись и делай то, что я говорю! Я проводник, а не твоя нянька!

– Ты доконаешь меня раньше, чем передашь отцу, – разнылся он, но послушно двинулся вперед, когда Айрин раздраженно вцепилась в его пояс и потянула за собой.

Они двинулись вперёд, погружаясь в холодную жижу по колено. Каждый шаг давался с трудом, сапоги наполнялись водой, а ноги начинали неметь от холода.

Мидас с каждым шагом стонал, причитал и охал – этот переход стоил ему последних сил.

Спустя полсотни мучительных шагов, пытаясь найти выход, он вскинул руки. Его пальцы заискрились голубым светом, и вода вокруг ног на мгновение застыла, превратившись в хрупкий лёд. Но этого хватило лишь на пару шагов.

Внезапно из мутной воды показались уродливые морды существ. Размером с большую крысу, их покрытые ядовитыми шипами тела блестели в темноте, словно покрытые слизью доспехи, а глаза светились в темноте болотных испарений.

Айрин, схватив Мидаса за руку, рванула его к себе.

– Амфибии! – закричала она, пятясь к Мидасу.

– Боги, – в голосе парня заслышался неприкрытый ужас, – сколько же их здесь?

– Отходи назад, – уже тише произнесла она, – оглядываясь по сторонам, – не подпускай их со спины. У них ядовиты шипы на хвосте.

Краем глаза Айрин заметила, как твари начали смыкаться вокруг путников. Они двигались бесшумно, окружая добычу полукругом, их глаза опасно сверкали, а пасти, усеянные острыми зубами, раскрывались в беззвучном шипении, предрекая неминуемую гибель тем, кто осмелился потревожить их болото.

И тут они напали. Одновременно.

Айрин закружилась в смертоносном танце, её кинжал мелькал в воздухе, рассекая склизкие тела амфибий, которые, шипя и брызгаясь ядовитой слизью, нападали со всех сторон. Их острые шипы оставляли на её коже глубокие царапины. Вода вокруг окрасилась в багровый, а твари, несмотря на потери, продолжали наступать.

– Магия! Используй свою магию!

В панике Мидас взмахнул руками и тростник вокруг них вспыхнул ярким синим пламенем. Огонь, шипя, расползся по болоту, добрался до верхушек деревьев, отпугивая прибывающих тварей. В небо взвился столб голубого дыма, видимый на всю округу.

– Тупица! – заорала Айрин, вцепившись в пояс Мидаса и таща его за собой.

Они бежали, скользя по обледеневшей жиже, оставляя за собой след из огня и дыма. Болотные твари, шипя через стену огня, отступали вглубь, но их глаза продолжали следить за беглецами.

Наконец, они вырвались из объятий трясины – грязные, дрожащие, но живые. Их сапоги, пропитанные болотной жижей, хлюпали при каждом шаге, а измождённые тела двигались вперёд, прочь от искрящегося столба дыма, что всё ещё поднимался над проклятым болотом, указывая преследователям их путь.

– Ты хоть понимаешь, что натворил? – рычала Айрин, её лицо искажала гримаса ярости, но Мидас этого не видел, – теперь вся погоня знает, где мы! Из-за твоего безмозглого огня нас выследят, как дичь!

Мидас, впервые осмелившийся поднять на неё глаза, ответил с неожиданной твёрдостью:

– А что мне было делать? Эти твари собирались разорвать нас на части! Ты бы не справилась.

Айрин остановилась так резко, что он чуть не налетел на неё. Её пальцы, покрытые коркой болотной грязи, сжались в кулаки.

– Ты должен был думать! Нужно использовать магию с умом, а не превращать всё вокруг в факел! Или это твоя забава – жечь людей?

– Я никогда раньше… это был мой первый бой! Я не знаю, как правильно! – огрызнулся Мидас, его голос дрожал от усталости и гнева, – я не какой-то там опытный маг, чтобы контролировать каждый свой жест!

Айрин на мгновение опешила от его дерзости. Её глаза, обычно холодные как лёд, сейчас метали молнии.

– Ты… – начала она, но осеклась, понимая, что сейчас не время для споров.

Мидас, воспользовавшись паузой, продолжил, но его голос сорвался от дрожи:

– Ты… ты должна мне быть благодарна! Если бы не я… да! – его голос вдруг набрал силу, – нас бы уже сожрали эти… эти твари. Так что не надо делать вид, будто ты всё знала и всё предусмотрела!

Айрин отвернулась, её плечи слегка подрагивали. Она впервые столкнулась с тем, что её спутник осмелился возразить. Но в глубине души понимала – он прав. Его необдуманный поступок, возможно, спас им жизни. Но вслух она этого никогда не признает.

– Пошли, – бросила она наконец, – нужно двигаться дальше.

Мидас молча последовал за ней, но в его глазах уже не было прежней покорности. Впервые он почувствовал, что может противостоять ей и это придало ему уверенности.

Ночь выдохлась, превратившись в серую муть предрассветья. Воздух висел тяжёлым пологом, пропитанный запахом грязи и прелости. Ночью опять лил дождь.

Путники, измученные и грязные, наконец, выползли на твёрдую землю.

Небо стремительно светлело, деревья поредели, уступив место туману, стелющемуся по пустынным полям, куда они вышли из леса.

Айрин немного отстала от спутника, оторвала кусок плаща и обмотала голову, пряча косу под грубой тканью. Он не должен увидеть, что ее волосы переливаются на солнце, как шкура дикой кошки.

Она знала, что этот человечишка не отличается от других и станет презирать ее. Она ни своя и ни чужая.

Ее происхождение всегда считалось пороком в глазах людей и уродством в глазах сородичей. И если к презрению найдов она относилась спокойно, то к людскому отношению – с лютым отторжением.

Айрин ненавидела людей. Ненавидела города и деревни, шумные, вонючие, кишащие отбросами. В особенности ненавидела рынки. Там, среди криков торговцев и вони гнилых овощей, всегда висели на прилавках «диковинки»: высушенные уши найдов, трехцветные парики из найдских скальпов, браслеты из зубов, флаконы с молочной и голубой кровью.

Айрин видя такие прилавки, каждый раз прижимала к груди узел с покупками, закрывала лицо капюшоном и пробираясь через толпу все равно ловила хищные людские взгляды. Мерзкие, вонючие выродки!

Каждый смех за спиной как кинжал, каждый шепот – как петля. Она знала ценность кожи ее сородичей – белоснежной, с вкраплением причудливого узора. Такие вешали в будуарах, распластав по стене как трофей охотника, натягивали на абажуры и кресла, чтобы гости восхищались «дарами природы», шили из нее сапоги и плащи.

Люди изображали найдов с клыками-серпами и пустыми глазами. Они верили, что найды не умеют говорить и думать, лишь воют ночами на луну. Они не видели иронии, что те, кто снимал с найдов кожу живьём, сами хуже зверей.

Айрин научилась выживать среди мерзких людишек. Скрывать свое происхождение и сущность. Потому что люди ненавидят найдов, считают своей законной добычей, а себя хозяевами найдских земель. И парень ничем не лучше других.

Вдалеке, словно мираж, завиднелись крыши деревни.

– Тут может быть опасно. Молчи, что бы ни произошло, – приказала Айрин, её голос слабел от усталости.

Мидас, дрожа от холода и изнеможения, кивнул. Его одежда липла к телу, а в волосах застряли болотные водоросли. Он понимал – ещё немного и они могли бы утонуть в этой проклятой трясине. Но сейчас, когда цель была так близка, нельзя было терять бдительность.

Они добрались до окраины деревушки, где домики жались друг к другу, будто испуганные овцы и Айрин приказала остановиться. Деревня выглядела ветхой, тихой и давно покинутой, но она не доверяла этой видимости. Люди могли притворяться. Но голод и усталость заставляли рискнуть – надо обыскать дома в поисках еды.

Внезапно волосы встали на загривке. Айрин замерла и втянула воздух, который пришел к ней с ветром: гниль, кровь, пепел, конский навоз и… что-то еще. Запах выделанной кожи, молока, дряхлости.

– Тут кто-то есть, – прошептала она Мидасу и заставила присесть, – оставайся тут, я разведаю.

– Я пойду с тобой – его голос прозвучал для Айрин в тиши безлюдной деревушки, подобно грому.

– Я сказала – сиди здесь, бестолочь! – злобно прошипела она, спешно закрывая ему рот ладонью, – и помалкивай.

Вдруг за соседними домами послышались голоса. Грубые, раскатистые, режущие тишину.

Из-за поворота показались грозные фигуры. Военный патруль.

Солдаты в чёрных мундирах, с гербами Шегера на плечах. Они волокли из домов мешки и кричали на старуху, прижимавшую к груди ребёнка, которая бежала следом.

– Это вся наша еда на зиму, – рыдала она и испуганный младенец прижался к ее плечу, – мы же умрем с голоду.

– Сейчас прирежу тебя и твоего выродка и никто не будет голодать. Отвали!

Солдат что есть мочи толкнул мальчишку в спину и старушка, не удержавшись на ногах, упала в грязь, а ребенок шлепнулся рядом, заливаясь беззвучным плачем.

Айрин спешно пригнулась к земле и попятилась, прикрывая спиной Мидаса.

– Если солдаты Шегера уже здесь, – шептала Айрин, наблюдая из-за угла сарая, как вдали развивается трагедия, – значит они тоже заметили твой сигнал. Спасибо тебе, умница.

Мидас попытался встать, чтобы посмотреть, но её рука впилась в его плечо, ногти врезались в кожу.

– Если они нас увидят, нам конец, – её голос был тише шелеста высохшей травы, – их трое, на лошадях. Один арбалетчик. Нам не убежать. Возвращайся к полю. Если спрячемся в кустах, сможем отсидеться.

Они лежали, прижавшись к холодной, сырой земле, пока солдаты осматривали остальные дома. Айрин подтолкнула парня, но тот будто врос в грязь. Она слышала, как он стискивает зубы, чтобы не стучать ими от страха. Его дыхание пахло медью – он прикусил язык. Слабак и трус, подумала она. Но живой. Пока. И она постарается, чтобы он оставался в живых как можно дольше. Это теперь ее главная задача.

Солдат в черном внезапно возник совсем рядом с ними. Почему Айрин его не слышала среди остальных? Может, потому что стук сердца набатом бился в ушах так громко, что вытеснил все звуки?

– Назад, – прошептала она парню и попятилась, но было поздно. Солдат обернулся. Их глаза встретились и в его взгляде Айрин увидела всю тьму человечьей душонки: алчность, похоть и холодную радость охотника.

– Беги! – коротко рявкнула она Мидасу, расчехляя кинжал.

Клинок сверкнул, как серебряная змея, впившись солдату в горло прежде, чем тот успел крикнуть. Теплая кровь брызнула на пальцы Айрин, мужчина захрипел и рухнул вперед, цепляясь за её балахон мертвой хваткой. Она едва успела вырваться, отпрыгнув в тень. Тело солдата глухо ударилось о землю и затрепыхалось. Где-то справа уже слышался топот сапог – остальные заметили убитого.

– Диверсанты!

Оставшиеся солдаты кинулись к погибшему, а Мидас, спотыкаясь, побежал в сторону развалившейся кузницы, к центру деревни.

– Не в ту сторону, дурак! – сквозь горечь прошептала Айрин, бросаясь вслед за ним.

Руки Мидаса дрожали, выписывая в воздухе древние символы. Слова заклинания рвались хриплым шепотом, больше похожим на молитву.

– Тут маг! Убейте его! – раздалось прямо перед ними.

Из пальцев Мидаса резко вырвался клубок сизого дыма, расползаясь по площади в сторону бегущих врагов. Солдаты замедлили шаг и закашлялись, прорезаясь мечами в туман. Один из них вдруг заорал, когда густой дым коснулся его лица, оставив на коже красные борозды, словно от невидимых когтей.

– Я ничего не вижу! – орал солдат, – мои глаза, – выл другой.

Пока враги метались в дыму, Айрин очутилась рядом с Мидасом и одобрительно похлопала по плечу окровавленной рукой.

– У меня получилось! Я впервые наколдовал, что хотел, – повторял он, будто сам не веря в случившееся.

– Получилось, – запыхавшись подтвердила она, – даже второй маг не потребовался. Но еще рано радоваться. Ты можешь теперь… убить их… наслать заклятье, вроде того, что сотворил в замке?

– Н…н…ет! – взвизгнул он, – я же говорил! Это был не я!

– Да что ж ты за маг такой? – возмутилась она и ее вопрос повис без ответа.

Краем глаза она уловила движение. Один из вояк смог выбраться из тумана и теперь стоял шатаясь, протирая слезящиеся глаза.

Айрин не теряла времени. Подобно тени, она скользнула к солдату, одним четким движением вонзив кинжал глубоко под ребра, ровно в незащищенную область подмышкой. Тот дернулся и захрипел, цепляясь за ее рукав, но она выкрутилась, чувствуя, как ткань рвется и ударила еще и еще.

– Сдохни! – сквозь пелену тумана прорвался хриплый голос, словно скрежет железа по камню. Фигура врага с арбалетом выплыла из дымки, готовая выплюнуть смерть. Блик солнца скользнул по стальному наконечнику, осветив бледное лицо Айрин – лицо, на котором уже танцевала тень смерти.

Свист. Резкий, леденящий душу. Болт впился в левое плечо, опалив болью. На рубахе расплылось алое пятно.

Она рванулась вниз, едва успев избежать второго удара, но земля встретила её цепкими пальцами умирающего. Солдат все еще хрипел, его руки дрожащие, липкие от грязи и крови ползли по её сапогам, как корни мертвого дерева. В его глазах застыла мольба о помощи, но Айрин только взмахнула кинжалом. Булькнуло в горле и солдат стих.

Она впилась пальцами в болт, торчащий из плеча. Резким рывком вырвала его, подавив крик – металл вышел с противным скрежетом, разрывая плоть. В глазах потемнело, в горле встал тошнотворный ком. Рука обвисла, как чужая. Каждый нерв в ней кричал, пронзенный раскаленным шипом. Кровь хлестала горячими толчками, пропитывая рубаху до пояса.

– Соберись! – прошипела она себе, впиваясь ногтями в ладонь, чтобы заглушить дрожь. Мерзкий червяк! Тварь! Ее мысли звенели громче клинка. Но даже сквозь звон в ушах она услышала новый свист – ближе, злее. Пришлось двигаться. Всего на шаг. Еще на один. Через боль, через тошноту, через предательское онемение руки.

Где-то за стеной, за грубой древесиной, заскрипела тетива. Арбалетчик, крысой затаившись в щели между сараем и нагромождения разбитых ящиков, перезаряжал оружие. Девушка бросилась к телеге, сгнившей и проросшей грибами-паразитами. Она спешно огляделась. Крыша… – мелькнуло в голове и сразу же потухла. Плечо нещадно жгло и Айрин подавила стон боли. Она не сможет незамеченной добраться до верха. Но сможет пойти в обход.

И стоило Айрин только дернуться, только сделать шажок, как вдруг… раздалась тишина.

Не пустота, а густая, звенящая тишина, будто небо проглотило все звуки мира. Даже ветер замер. Айрин вжалась в колесо, ощущая, как сломанная спица впивается в спину. Тишина билась в ушах, звала за край реальности.

А потом мир взорвался.

Слепящая вспышка ударила из пустоты, пролетела совсем рядом с ее лицом, обжигая глаза и кожу. Она врезалась в телегу, разрывая ее на части и утягивая вперед. Воздух завихрился, поднимая обломки камней, солому, грязь. Арбалетчик закричал, кони вздыбились, ослепленные хаосом. Айрин распласталась по земле, чувствуя, как волосы на затылке встают дыбом от дикого ужаса.

– Сам сдохни! – Мидас внезапно заревел, и его голос, усиленный магией, прогремел громом. Стены ближайшего сарая рухнули, заваливая арбалетчика балками и досками.

Тишина вернулась, разбавленная стонами раненых лошадей и солдата. Айрин, дрожа от страха и боли, повернулась к Мидасу. Он сидел на земле, уставившись на свои ладони, от которых еще струился дымок.

– Ты… – она начала, но замолчала. В горле нарастал ком от прилива паники и злости, – ты… урод! Ты чуть меня не сжег!

– Ой, – выдавил Мидас, – кажется, я немного… перестарался.

– Ты безнадежный остолбень! – кричала она, с трудом поднимаясь с земли.

Она, пошатываясь направилась к Мидасу, чтобы влепить затрещину.

– Если я сдохну, кто тебя проводит до порта? В тебе есть хоть капля разума?

Она ругала его, не замечая, как в это время ядовитый туман за ее спиной сгустился, как кисель и выплюнул из своей зловещей пасти последнего солдата. Тот, хрипя и давясь собственными легкими, вывалился наружу, сгорбившись над трясущимися коленями. Слезы стекали по его обожженным щекам, смешиваясь с грязью и страхом. Сквозь пелену боли он разглядел лошадь с окровавленным боком, но все еще живую. Солдат зарычал и поковылял, спотыкаясь о камни, вцепился в гриву, втянул тело в седло, будто бес гнал его кнутом из дыма.

Айрин расслышала шум и обернулась.

– Останови его! – Айрин рванулась вперед, но Мидас, сидящий в пыли с пустым взглядом, лишь дернул пальцами, словно кукла с оборванными нитями. Его кожа отсвечивала перламутром, а губы шептали невнятный бред.

Арбалет. Мысль ударила ее, как молния. Она метнулась к груде досок, где из-под балок торчала рука арбалетчика, сведенная в судороге. Ногти впились в доски, тело дрожало от усилий – и вот, арбалет, скользкий от крови, но с уже взведенным болтом. И на том спасибо, что успел перезарядить.

Левую руку будто вырвали из сустава. Каждое движение плеча отзывалось огненной волной, заставляя зубы стучать в такт сердцу. Айрин вцепилась правой ладонью в приклад, прижимая его к груди, но левая предательски слабая и онемевшая едва удерживала вес. Пальцы скользили по скобам. Не сейчас. Не сейчас!

Солдат уже скакал по пустынному полю, лошадь хрипела, но ноги несли. Айрин прицелилась, ощущая, как тетива жжет ладонь. Выдох. Спуск. Щелчок.

Плечо дернулось, будто в рану вбили гвоздь. Болт просвистел совсем близко от уха беглеца и вонзился в землю. Девушка застыла, сжимая арбалет так, что костяшки побелели. В глазах поплыли черные пятна, а в ушах раздался звон, как после удара колокола.

– Проклятье! – заорала она от отчаяния, – теперь он предупредит остальных!

Голос сорвался в хрип. Арбалет грохнул на землю, а Айрин схватилась за плечо, где кровь уже пробивалась сквозь сжатые пальцы. Снова потемнело в глазах.

Солдат исчез, оставив за собой лишь клубы пыли.

– Очнись уже! Нам надо уходить! – она вернулась к Мидасу и пнула того по ноге, но он лишь качнулся, как пустой мешок. Его глаза, подернутые дикой усталостью, смотрели сквозь нее.

– Я не хотел… я их убил? – твердил он, – но ведь я не убийца.

Айрин бросила его и тяжело дыша, выпрямилась. Ноги подкашивались, будто почва под ними превратилась в зыбучий песок. Если она сейчас же не возьмет себя в руки, им уже ничто не поможет.

Деревня опустела. Появился шанс ее обыскать, главное не терять бдительности.

Она осторожно обошла туман, которые поредел, но еще пах ядом и кислотой и двинулась вглубь деревни меж почерневших от ветхости срубов. Ветер свистел в пустых глазницах окон, таща за собой запах плесени.

В избе на краю, где крыша провалилась наискосок, дверь скрипела на одной петле. Внутри, на земляном полу, лежала старуха, распластав иссохшие руки, та самая которая плакалась солдатам. Кровь пропитала передник насквозь. Рядом, прижавшись к печурке, сидел ребенок, года полтора от роду. Глаза слишком большие для крохотного лица слезились от дыма, но он испуганно молчал.

Айрин равнодушно перешагнула через тело, даже не склонив головы. В плетеной корзине, присыпанной золой, нашла два сморщенных яблока и краюху хлеба, твердого от времени. Сунула в обрезок ткани, который нашла там же и повернулась к выходу. Ребенок потянул к ней ручонку, пальцы сжались в воздухе, будто ловя невидимую нить.

Айрин отвернулась, стиснув зубы. Левый рукав рубахи напитался кровью и каждое движение доставляли мучения. Перевязать. Сейчас же перевязать. Но руки дрожали, будто пробитые молнией, а в голове гудело, словно в улей вбили клин.

– Бессердечная, – голос Мидаса прозвучал с порога, – ты не можешь его просто так оставить.

Она злобно покосилась на него и рванула край плаща, оторвала полосу ткани и сунула конец между зубов. Правой рукой обмотала плечо, затягивая узел так, что боль вырвала из горла стон. Кровь проступила сквозь повязку, но хотя бы не хлестала ручьем. Надолго ли хватит?

– Не могу? – Айрин фыркнула, – расскажи, что я еще не могу?

Мидас шагнул к ребенку, и она резко выпрямилась, заслонив дверь. Левая рука повисла плетью, но правая уже грозно сжимала кинжал.

– Он же еще малыш.

– И? Он в любом случае не жилец.

– Нам надо взять его с собой.

– Ты хочешь тащить его через реку, лес и болота? – она метнулась к нему, угрожающе сверкая глазами, – за нами погоня, на границе армия и заставы, а ты хочешь идти с младенцем на руках? Ты точно хочешь жить? Или придушишь его, когда он разноется?

Ребенок всхлипнул, потянувшись к печурке, где тлели угли. Его пальцы коснулись раскаленного железа – запах паленой кожи врезался в воздух. Малыш замер, словно не понимая, плакать ли, а потом сунул обожженную ладонь в рот.

– Видишь? Он даже не пикнул.

Айрин хрипло рассмеялась.

– Щенок, который не умеет выть.

Мидас схватил малыша на руки, прижимая к груди, будто сокровище.

– Я понесу его. Сам.

– Брось! – она ткнула кинжалом в его грудь и предостерегающе покачала головой, – только еще раз заикнись и я самолично его прирежу. Оставь его!

Мидас посмотрел на ребёнка, и в его глазах, обычно пустых и безразличных, вдруг проступила странная решимость. Он увидел в этом малыше себя, такого же одинокого и никому не нужного, каким был когда-то сам, запертый в башне замка, наедине с древними фолиантами. В его душе вспыхнула искра сострадания – та самая, что требовала защитить невинную жизнь, которую он не мог оставить на погибель в разоренной деревне.

Ребенок уткнулся лицом в шею Мидаса, оставляя на ней мокрый след. Он стиснул зубы и шагнул к Айрин.

– Нет! Донесем его до безопасного места…

– Безопасного места? – взорвалась Айрин и мальчишка вздрогнул от страха и сильнее прильнул к Мидасу, – где оно, не подскажешь? Впереди – война, позади – погоня!

– Если армия Шегера на границе, то нам даже лучше.

– Ты совсем идиот?

– Если за нами погоня, шегерские солдаты их задержат. Они ведь не пропустят через границу солдат Гримфа, так? А мы… мы прикинемся простыми беженцами. Проскользнем как-нибудь.

– Как-нибудь… – ее злобная улыбка обнажила белоснежные, ровные зубы, – как-нибудь ты сможешь только окочуриться. А пройти сквозь Шегер с младенцем на руках все равно, что вынести себе смертный приговор. Я на это не подписывалась!

– Да, именно! – его вдруг голос задрожал, будто он только что нашел выход из положения, – ты… ты подписалась довести меня до Корипфа и посадить на корабль… вот и делай! А как мы… будем… идти… Ты обязана меня слушаться! Отец заплатил тебе!

– Ах ты ж мерзкий червяк! – взорвалась она, приставляя лезвие кинжала к глотке парня, оставляя на коже тонкую красную нить, – вздумал меня шантажировать?

Лезвие дрогнуло. Плечо горело, будто в рану насыпали раскаленных углей. Кровь сочилась сквозь повязку, окрашивая рукав в ржавый цвет.

Мидас не отступил. Его дыхание, прерывистое и горячее, било ей в лицо.

– Если я умру, – его голос звучал все смелее и громче, – отец заплатит не тебе, а головорезам, которые растянут твои кишки от горла до пупа. Ты знаешь, как он любит… симметрию?

Ребенок затих, будто почуяв смерть в воздухе. Его пальцы вцепились в окровавленный ворот Мидаса, а глаза, огромные и мутные, уставились на клинок. Айрин сжала рукоять так, что боль отдалась в челюсть.

Убить. Сейчас же убить и бежать дальше, чем падает взгляд. Одним движением избавиться от этого наглого щенка и его довеска. На мгновение она почти ощутила вкус той свободы – стремительной и безоглядной.

Но следом, холодной волной, накатила реальность. Убийство Айхона не избавит её от погони – оно лишь придаст ей новый, смертоносный запах. К силам, что ступают по её пятам, добавятся шангрийские ищейки с их собачьим упорством, и тогда никакие леса её не скроют. Этот парень был не просто грузом. Он был… прикрытием. Щитом из плоти и высокомерия, за которым она могла бы спрятаться еще ненадолго. Убить его – значило навсегда захлопнуть перед собой эту дверь. Остаться один на один с тем, от кого не спрячешься.

– Ты… – она оттолкнула его, признавая поражение и выдохнула, стискивая зубы, – ладно, тащи своего щенка. Но если он заплачет, я перережу ему глотку раньше, чем ты успеешь хрюкнуть. И помни: как только ты ступишь на палубу корабля, я сброшу его чайкам на корм.

Где-то за холмом каркнула ворона. Ребенок всхлипнул, наконец, тихо, словно боясь разбудить старуху на полу.

– Нам надо срочно уходить. Скоро тут будут солдаты, – а затем бросила, выходя на улицу, – какой же ты идиот!

Мидас кивнул, прижимая к груди сверток из плаща. За спиной у Айрин, в разоренной деревне, ветер заиграл пустой колыбелью, а впереди, где-то у границы, за полями поднимался туман пожарищ.

ГЛАВА 4

Бескрайние поля из позолоченной стерни, тянулись до самого горизонта, где сливались с голубым небом. Холм впереди, покрытый иссохшими останками пшеницы, напоминал хребет древнего дракона, уснувшего под солнцем. Светило стояло в зените, опаляя землю нестерпимым зноем. Сырая почва липла к ногам.

Теперь им оставалось лишь идти вперед, туда, где сквозь вой ветра ждала неизвестность.

Мидас, обвязавший грудь лоскутами грубой ткани, шагал сквозь колючие заросли, стиснув зубы. Младенец на его груди, завёрнутый в лоскутья, спал неестественно тихо. Каждый шаг Мидаса отзывался болью. Острые стебли впивались в ноги, оставляя кровавые росчерки. Он стискивал зубы, но шёл вперёд, прижимая ладонь к губам ребёнка, будто боясь, что даже дыхание выдаст их.

Айрин плелась следом, крепко сжимая рукоять кинжала. Каждая рана на её теле пульсировала в такт шагам, напоминая о цене этого безумия. Дурак, – мысленно шипела она, глядя на спину Мидаса. Ради него я крала, лгала, проливала кровь и преодолела безумные расстояния, а он тащит с собой этот комок плоти, словно оберег. Образы прошлого всплыли внезапно: сломанная кукла в грязи, замолкший смех, тишина, которая съела её детство.

Внезапно сквозь вой ветра прорвался металлический лязг – то ли телега, то ли оружие. Айрин рванула Мидаса за рукав, пригнувшись к земле. Колючки впились в ладони, но боль терялась в приступе страха. На вершине холма мелькнула тень всадника. Один. Пока один.

Мидас на корточках начал обходить холм, спотыкаясь и прикрывая ладонью рот младенца, но тот даже не шелохнулся. Слишком тихий. Слишком… как она в детстве. Айрин встряхнула головой, снова прогоняя образ.

– Шегерский патруль, – прошипел Мидас, крадучись вдоль склона, – если нас заметят, скажем, что беженцы и ребёнок наш…

– Наш? – Айрин оскалилась. В её глазах вспыхнули осколки льда, – ты похож на мать или я на ту, что нянчит младенцев?

Клинок блеснул в её руке, холодный и безжалостный, как она сама.

– Лучше притворись немым, остолоп. Если среди них тот, кто выжил, то никакие сказки нас не спасут.

Он попытался возразить, но её ногти впились в его руку, заставив замолчать. Где-то за холмом застучали копыта нескольких лошадей – ритмично, неумолимо. Ещё мгновение – и солдаты будут здесь.

– Двигайся, – толкнула она Мидаса в спину и в её голосе зазвенела сталь, – если попадешься – спасать не стану, а твоему отцу расскажу, как ты пожертвовал жизнью ради сопляка.

Младенец повернул голову и его глаза встретились с её взглядом. В них отразилась она: измождённая, с перекошенным от боли лицом.

Мерзкий червяк. Но мысль рассыпалась, когда маленькая рука потянулась к её окровавленному рукаву. Леденящий ужас смешался с чем-то чужеродным, неизвестным.

А солдаты уже спускались с холма и время, как песок, утекало сквозь пальцы. Айрин слышала, что их не меньше десятка, хорошо вооруженных, крепких вояк, на быстрых, выносливых лошадях.

– Как долго еще скакать? – заслышалось совсем рядом.

– Деревня за тем холмом.

– А если они ушли, где их искать?

Сердце Айрин сжалось от страха. Она поняла, что солдаты говорили о них. Их ищут!

– Отставить разговоры!

У них нет ни шанса убежать или отбиться, если их заметят.

Они едва успели обогнуть холм с другой стороны и укрыться в скудных зарослях ракитника, как тени солдат пронеслись в шаге от них. Земля задрожала от лошадиных копыт.

На счастье, солдаты не заметили беглецов, что слились с землёй. И ребенок все время молчал.

Айрин осторожно выглянула через листву кустарника. Она успела насчитать двенадцать человек.

Солдаты остановились у подножия холма и о чем-то переговаривались.

Вскоре они припустили лошадей в сторону деревни и только один всадник внезапно замер, повернув голову в их сторону. Его конь раздраженно фыркнул, а изящный клинок на поясе блеснул, как змеиный зуб.

– Уходи отсюда через кусты на другую сторону, – прошипела она Мидасу и её голос был тише шелеста сухой травы.

Мидас беззвучно кивнул и исчез в зарослях ракитника. Она осталась лицом к лицу с опасностью.

Лошадь. Меч. Шанс.

Без лошади они обречены. Рискнуть собой было единственным шансом.

Всадник неспешно поворачивал коня, его взгляд скользил по сухой траве, выискивая следы беглецов. Солнце, скрылось за редкими облаками, накрывая всадника тенью. Айрин, прижавшись к земле, наблюдала за каждым его движением, чувствуя, как сердце бьется в горле.

Подъезжай ближе, мразь, я перережу тебе глотку. Убить, убить, убить, билось в голове, словно разъяренная птица в клетке.

Но всадник потоптался на месте и развернул коня в сторону остальных. Он сейчас ускачет, поняла Айрин. Нельзя этого допустить. Они потеряют последнюю надежду.

Внезапно она выпрямилась – резко, как клинок, вырванный из ножен. Её голос, пронзительный и ясный, эхом разнесся по холмам:

– Эй! Ты не меня ищешь?

Плечи всадника напряглись. Конь, почуяв запах крови, вздыбился. Айрин улыбнулась – хищно, как волчица. Её пальцы крепче сжали рукоять кинжала. Рана на плече отозвалась острой болью, пульсируя жаром.

Всадник пришпорил коня, направляя его прямо на девушку. Айрин метнулась в сторону, сталь клинка просвистела там, где только что была ее голова. Резким движением она выбросила руку вперед, и оружие, описав смертоносную дугу, вонзилось в ногу противнику. Айрин услышала, как тот громко втянул воздух от боли.

Кровь, алая и густая, струилась по ноге всадника, оставляя темные пятна на боку его коня. Взревев от ярости, он развернул животное, готовясь к новой атаке, но Айрин скользнула к нему, прежде чем он замахнулся. Острие, блеснув в лучах вышедшего солнца, оставил тонкую кровавую полосу на ноге скакуна.

Конь заржал от боли, встав на дыбы. Всадник рухнул на землю, а Айрин, словно тень, метнулась в сторону.

Солдат, выругавшись, вскочил на ноги. Его лицо исказилось яростью, когда он увидел, как Айрин, отступает к зарослям ракитника. Он рванулся за ней, но она была быстрее – скользнула между кустами.

Бой разгорелся с новой силой. Айрин, ослабленная раной и долгим переходом, едва успевала уворачиваться от тяжёлого меча. Солдат, огромный и сильный, теснил ее, заставляя отступать. Его удары были методичны и точны – он мастерски знал свое дело.

Она спаслась от очередного удара и почувствовала, как левая рука пульсирует болью, а горячая кровь заливает рукав. Рана снова закровоточила.

Когда солдат занес меч для нового удара Айрин изогнулась в воздухе, как змея, и метко вонзила лезвие в бедро солдата. Его пронзительный крик разорвал тишину. Со всей яростью он рухнул на нее своей тяжестью, сбив с ног, словно осенний лист.

Он схватил её за горло и прижал к земле. Его пальцы медленно сдавливали её шею, воздух с хрипом вырывался из легких.

В этот момент словно из ниоткуда вылетел Мидас. В его руках был увесистый камень, подобранный в зарослях. С отчаянием он обрушил его на затылок солдата. Тот грохнулся как подкошенный, разжав пальцы.

Айрин, задыхаясь и кашляя, села. Ее грудь тяжело вздымалась, в горле саднило. Мидас, бледный как смерть, опустился рядом на колени.

– Ты в порядке?

Она кивнула, с трудом сглотнув. Было больно разговаривать.

Мидас помог ей встать. Айрин что есть мочи пнула неподвижное тело. Подонок!

– Зачем? Зачем ты привлекла его внимание? – ругался он, – ты нас чуть не угробила.

Айрин закашлялась, но ответила:

– Без лошади мы станем лёгкой добычей, – на шее начали проступать сизые полосы от пальцев, – ты слышал, что говорили солдаты? Они нас ищут. Когда не найдут в деревне, будут прочесывать местность. Пешком оторваться нет шансов.

– Он же тебя чуть не убил.

– С тех пор как я связалась с вашей проклятой семейкой, я всегда в опасности. Так что нет никакой разницы кто меня убьет – он или твой папаша.

Айрин поймала скакуна. Конь нервно дёргал ушами, раздражённо фыркал и с опаской разглядывал незнакомцев. Он проявлял агрессивный норов. Она погладила его по шелковистой морде, успокаивая и тихо беседуя с ним, чтоб конь не сбросил их при первой же возможности.

– Со мной ты не такая ласковая, – обиженно произнес парень, – ощущение, что ты к незнакомому коню относишься лучше, чем ко мне.

– Это потому, что он молчит, в отличии от тебя.

– Эй! Я тоже много молчу.

– Залезай, – процедила Айрин сквозь зубы, вскакивая в седло и дергая поводья, когда конь расслабился.

Мидас побледнел, как полотно.

– Я… я не могу. Я никогда не ездил верхом.

Её глаза вспыхнули.

– И что ты предлагаешь? Чтобы я тащила тебя на себе? Или рядом побежишь? Живо садись или я привяжу тебя к седлу, а твоего щенка выброшу в кусты.

Он молча кивнул, стараясь не смотреть ей в глаза. Айрин выругалась, но помогла ему взобраться на лошадь. Мидас, дрожа всем телом, устроился позади неё и обнял за талию с неловкостью юноши, впервые прикоснувшегося к девушке. Он откашлялся и прижал к груди младенца.

Ребёнок, укутанный в грязные тряпки, не издал ни звука с момента их встречи. Даже во время битвы молчал. Его взгляд, казалось, проникал в самую душу, наблюдая за каждым их движением. Айрин невольно вздрогнула, осознав – человеческие отбросы никогда не были такими тихими. Они всегда кричали, плакали, требовали внимания. А этот… словно древний призрак, следящий за ними из-за пелены тишины.

– Почему он не плачет? – произнесла она, крепче сжимая поводья и направляя лошадь в сторону реки.

– Не знаю. Может, он просто… особенный.

Слишком особенный, – подумала Айрин.

В ушах звенела странная тишина – тишина, которую нарушало только тяжелое дыхание коня и мерный стук копыт.

Солнце опускалось ближе к горизонту, продолжая нещадно палить и превращая поля стерни в море расплавленного золота. Колючие стебли тянулись к небу, шелестя под напором горячего ветра. В воздухе висела тяжёлая, душная тишина.

Айрин, закусив губу, вглядывалась вперёд, где между холмами блеснула широкая лента реки Брея. Её воды, мутные и стремительные, неслись с такой силой, что казалось, сама земля дрожит под их напором. Бурлящие водовороты, похожие на голодные пасти, кружились у отвесных берегов, готовых поглотить любого, кто рискнёт спуститься к воде.

Река приближалась и с каждым шагом становилось всё очевиднее – пересечь её вплавь невозможно. Отвесные скалы зубьями нависали над водой, а острые камни, торчащие со дна, блестели в лучах солнца, как наконечники стрел.

Пересечь реку возможно только по мосту. И в этом вся дилемма.

По левую сторону от них виднелся Престил. Он раскинулся на широком мосту над бурлящими водами Бреи, подобно драгоценному камню, вставленному в серебряную оправу. Его стены, сложенные из белого камня, сияли в лучах солнца, а башни, увенчанные флюгерами, напоминали пальцы, указывающие в небо.

Внизу, под мостом, Брея несла свои воды, бурля и пенясь, а на высоте, царил особый дух – торговли и перемирия.

Престил был местом, где правила войны отступали перед правилами торговли. Здесь не действовала власть ни одного королевства, здесь царил только закон прибыли и выгоды. И именно поэтому ни одно королевство не осмеливалось захватить этот город и любой торговый. Стоило кому-то нарушить священное перемирие, как все торговцы Фангары объявляли бойкот и это королевство оказывалось отрезанным от всех торговых путей, что равносильно медленной смерти.

– Что скажешь? – спросила она, не оборачиваясь к Мидасу, – через Престил или вниз по течению? Через южный мост безопасней и быстрее доберемся до восточного тракта, но до него пара дней пути. И сейчас такое время, что он уже может быть захвачен шегерской армией. Нет гарантий, что мы по нему сможем пройти.

– Значит решено, – заявил Мидас, – через город. Там полно народу, мы легко затеряемся среди них.

Айрин помолчала, разглядывая город, который, подобно хищной птице, раскинул крылья над рекой. Солнце отражалось в его стенах, создавая иллюзию покоя, но она то знала – за этими стенами скрываются острые когти опасности.

Мидас не подозревает как ей рискованно появляться в Престиле. Там знают, что она найд и за ее скальп объявлена награда Торговой гильдией.

По дороге в Гримф ей не повезло схлестнуться с дородным торговцем, чья золотая цепь на шее тянулась почти до пояса. Тот мужчина оказался не просто торгашом, а главой торговой гильдии. Его цепкий взгляд сразу распознал в ней найда и в его глазах вспыхнул азарт охотника. Уже на следующий день по всем улицам Престила висели листовки о награде за ее голову.

– Хорошо, – наконец произнесла она, чувствуя, как неприятный холодок пробегает между лопаток, – поедем через Престил. Но хочу предупредить – никогда не называй моего имени, ни с кем не разговаривай и смотри только в пол. Говорить могу только я.

Мидас кивнул, крепче прижимая младенца, а затем замер.

– Имени? – внезапно осознал он, – а какое оно? Я до сих пор не знаю… твоего имени.

– Тем лучше, – бросила она через плечо, – легче будет вжиться в роль.

– Погоди… – запротестовал он, – но я должен знать!

Айрин не ответила, а лишь подстегнула коня. Животное, почуяв близость воды, забеспокоилась, заржала и пошла медленнее.

Еще издали, Айрин поняла, что что-то не так. На мосту, который должен сиять белизной торговых флагов, теперь чернели силуэты шегерских знамен. Их алые полотнища, украшенные волчьими головами, развевались на ветру, подобно кровавым ранам на теле города. Айрин, прищурившись, вглядывалась в происходящее – теперь там, где всегда царило перемирие стояли шеренги солдат, а на башнях развевались вражеские штандарты.

– Безумец, – процедила она сквозь зубы, крепче сжимая поводья и останавливая коня, – король Шегера окончательно потерял рассудок. Захват Престила – это не просто нарушение законов, это объявление войны всем торговцам.

Мидас, бледный как смерть, крепче прижал младенца к груди.

– Тогда скачем вниз. Лучше потратить время, чем попасть в лапы шегерских патрулей.

Она кивнула, развернув лошадь. Они повернули прочь от захваченного города, оставив позади алые знамёна и нарушенные законы.

Ветер свистел в ушах, когда Айрин пришпорила лошадь, унося их прочь от неожиданной опасности.

Вдалеке, на горизонте, мелькнула фигура. Айрин распознала в темно-синих доспехах стража Гримфа. Он быстро приближался им наперерез. Погоня!

– Солдат! – крикнул Мидас, прижимая к груди младенца, словно тот был его последним шансом на спасение.

Айрин не ответила – её взгляд был прикован к преследователю. Она сразу узнала его. Светлые волосы, широкие плечи. Тот солдат из тюрьмы. Но почему он один?

Всадник, словно хищная птица, заметившая добычу, стремительно сокращал расстояние между ними. Его конь, мощный и выносливый, явно превосходил их животное.

– Быстрее! – выдохнула она, чувствуя, как пот струится по спине.

Лошадь, измученная двумя седоками, начала сдавать. Расстояние между ними и преследователем неумолимо сокращалось. Всадник, заметив их слабость, издал победный клич и пришпорил своего скакуна.

– Держись! – крикнула Айрин, понимая, что избежать столкновения уже невозможно.

В следующий миг гримфский солдат настиг их. Его конь, мощный и тренированный для сражений, легко обошел их измотанное животное. Всадник, не теряя времени, выхватил меч и, используя силу движения, сбил их с седла.

Айрин, падая, успела прикрыть голову руками. Мидас, с младенцем на руках, рухнул рядом. Земля, казалось, на мгновение остановилась, прежде чем принять их в свои объятия.

Айрин, пытаясь подняться, почувствовала, как боль пронзает все тело. От внезапного головокружения ослабели ноги и накатила новая волна тошноты.

Мидас, всё ещё держащий младенца, замер, словно статуя, готовый защищать ребёнка любой ценой.

Всадник, спешившись, направил на них острие меча. Его лицо, казалось маской смерти, а глаза, горящие решимостью, не оставляли сомнений – он пришёл не для переговоров.

– Вот вы и попались, твари! – его голос, яростный как пламя, разрезал тишину, – сдохните!

Рука солдата, с мечом, нацеленным в сердце, описала смертоносную дугу, но Айрин ловко ускользнула в сторону, уходя от удара. Пальцы, быстрые как молния, выхватили из-за пояса тонкий клинок. Она замерла, готовая к защите.

Сталь зазвенела о сталь, высекая искры в полуденном солнце. Гектор, кружась в смертельном танце, метил то в Айрин, то в Мидаса, который, прижимая к груди младенца, пытался защититься руками. Ребенок, закутанный в грязные тряпки, вздрогнул. Его глаза расширились от ужаса при виде летящих клинков.

– Остановись! – крикнула Айрин, бросаясь между Гектором и Мидасом. Кинжал блеснул в воздухе, отражая солнечный свет, – зачем ты нас преследуешь?

Гектор, не отвечая, сделал выпад. Его меч рассек воздух у лица Мидаса, оставив на его плече кровавую полосу. Кровь выступила на ткани, окрашивая ее алым.

– Зачем вы убили его? – прорычал Гектор, его голос дрожал от ярости, – зачем убили моего друга?

Айрин замерла, её глаза сузились.

– О чём ты говоришь? Мы никого не убивали!

– Ложь! – взревел Гектор, его лицо исказилось от гнева, – я вас выпустил, а вы взяли и вырезали всю стражу на воротах! Зачем? ЗАЧЕМ!?

– Это неправда! Мы просто хотели выбраться из города! – закричал Мидас, поднимаясь на ноги.

– Заткнись, тварь! – рявкнул Гектор, его обезумевший от ярости взгляд метнул в него молнии, – убью! На кусочки разорву! Вас всех!

– Если бы мы хотели их убить, ты бы даже костей не нашел! – орала Айрин, – отбиваясь от взмаха клинка, – но твой друг провел нас и когда мы уходили, он был жив! Как и все остальные!

Но Гектор, ослепленный яростью и горем, не слышал слов. Его движения становились все более яростными, а удары смертоносными. Каждый выпад был направлен на то, чтобы покарать тех, кого он считал виновными в смерти своего друга.

Битва разгоралась с новой силой.

Айрин, понимая, что ситуация выходит из-под контроля и страж вот-вот доберется до Мидаса, бросилась на Гектора. Ее кинжал сверкнул в воздухе, целясь в незащищенное горло.

Удар. Порез. Отскок.

Айрин едва успела отпрыгнуть. В следующий миг кулак врезалась ей в висок. Мир взорвался вспышкой боли, вышибая клинок из ослабевших пальцев. Земля ушла из-под ног. Жесткий удар спиной выбил воздух из легких.

Страж, тяжелый, как медведь, обрушился на нее сверху, кулаки долбили в ребра, в живот, в лицо. Каждый удар отзывался глухим гулом, будто колокол, звенящий под водой.

– Катись к Анфи прямо в пекло! – рычал он и его дыхание, пропитанное ненавистью, обжигало щёку.

Айрин извивалась, как змея под сапогом, пытаясь вырваться из железных тисков, но враг только больше усиливал напор.

Только не теряй сознание. Держись. Я тебя спасу!

Внезапно жаром охватило запястье и Айрин ощутила, как болью пронзило кожу – незваный гость, живущий в ее теле, снова проснулся.

Айрин почувствовала, как в ней пробуждается сила и ярость тысяч богов. Теплые струйки неведомого выскользнули из внутренней стороны запястья, зашевелились и запульсировали в такт сердцу, заставляя забыть о боли и страхе.

Из ее правой руки появился длинный, тонкий и острый, как клык хищника, шип. Он искрился глубоким темно-зеленым светом и сотни тончайших ниточек, переплетенных в подобие кокона, шевелись как новая часть тела.

Резким движением она вонзила его под пластину наплечника. Солдат взревел, кровь брызнула теплым дождем, заливая ей лицо.

– Получи, ублюдок! – прошипела Айрин, вгоняя острие ещё раз, уже в бедро.

Он откатился, хватая ртом воздух, но тут же рванулся вперед, сбив ее с ног. Они сцепились в смертельном танце, катаясь по земле, смешанной с кровью.

Шип скользнуло по горлу стража, оставив алую полосу. Солдат захрипел, но его кулак всё же настиг ее – челюсть хрустнула, мир поплыл в кровавом тумане.

Айрин пнула со всей мочи его в ногу и отползла, опираясь на дрожащие руки. В голове разлился туман. Каждое движение отзывалось огнем в плече, ткань рукава и рубахи пропитались насквозь кровью.

Солдат, изможденный и раненный, встал на ноги, шатаясь. В его глазах читалась все та же яростная решимость. Его броня зазвенела, как погребальный колокол, когда он поднял меч и двинулся на нее.

– Кончились фокусы, стерва? – хрипел он, приближаясь.

Ещё один удар. Последний. Может быть даже в ее жизни, а не в его.

Она ловко перекатилась по земле, вскочила и из последних сил метнулась вперед, избегая меча. Шип вошел глубоко под ребро и страж громко заорал.

Он рухнул на колени и по его лицу прокатилась гримаса боли. Он обессиленно опустил меч и зажал руками кровоточащую рану. Айрин поднесла холодную сталь к его горлу.

– Все кончено. Сдавайся, – ее дыхание сбивалось и давалось из последних сил.

И тут земля задрожала. Топот копыт. Сначала тихий, как отголосок грома за горами, потом гулкий, яростный. Прямо на нее несся всадник. Точь-в-точь похожий на этого.

– Гек! – орал тот, – не тронь его!

Лукас спрыгнул с коня, его сапоги глухо ударили о землю. В воздухе повисла тяжелая тишина, нарушаемая лишь хриплым дыханием пленника. Близнец подбежал к ним и замер.

Айрин держала Гектора, стоящего на коленях, за горло. Ее шип, теплый и острый, вдавился в кожу. Проступила кровь.

Мидас, внезапно оказался рядом с мечом Гектора в одной руке и младенцем в другой, готовый нанести удар в сердце поверженного врага в любой момент.

– Не приближайся! – предостерегающе прорычала Айрин, – мы не вернемся в тюрьму! Оставьте нас в покое или я убью его.

Лукас ее не послушал и сделал шаг вперед – и тут же его пронзила неимоверная боль. Шрам на руке, та самая метка, взорвалась огнем. Каждый вдох давался с трудом, будто воздух превратился в вязкую патоку. Почти одновременно он разглядел, как беглянка побледнела и судорожно сглотнула.

– Кидай сюда меч! Живо! – закричала она, крепче вжимая острие шипа в горло. Ее глаза лихорадочно метались.

– Нет! Не убивай, – простонал он, зажимая руку, – мы вас отпустим.

– Пусть сдохнут, как собаки! Не оставляй никого! – захрипел Гек, – все равно я не жилец.

Лукас открепил меч от пояса и кинул к ногам Айрин, показывая, что не опасен.

– Я тебя вылечу. Найду лекаря, – голос близнеца дрожал от волнения.

Мидас следил за каждым движением близнеца, опасаясь подвоха. Его взгляд метнулся к Айрин, а потом опять на противника, как вдруг его внимание вновь приковалось к Айрин.

Повязка, сорванная во время битвы, обнажила её трехцветные волосы.

Но не это больше поразило его – на запястье Айрин, у самого края рукава, он разглядел кровавую, болезненную рану из которой торчало нечто… пугающее и пульсирующее.

– Ты… – голос Мидаса дрогнул, – ты найд?

Айрин вздрогнула, но тут же взяла себя в руки. Её глаза сейчас метали молнии.

– И что с того? – прошипела она, сильнее прижимая острие к горлу Гектора, – хочешь найти себе нового проводника?

– Когда отец нанимал тебя… он знал? Он видел твои волосы?

Гектор, чувствуя острие у горла, едко прохрипел:

– Ты разговариваешь с животным… как мило.

– Заткнись! – взорвалась она и пнула Гектора в спину коленом. Он покачнулся, а затем злобно рассмеялся, – когда ты нас выводил из тюрьмы, тебя не волновало мое происхождение и ты тоже со мной разговаривал, мразь!

– Что ты сказала? – Лукас сделал шаг к ним. Его лицо исказилось от боли и недоумения, – что? Гек? Скажи, что она лжет. Ты же не мог…

– Удивлен? – Айрин злобно усмехнулась, глядя прямо в глаза близнеца, – твой братец очень падок на деньги. Заплати я ему больше и мать родную продаст. И дружок его такой же.

– Не смей… его упоминать! Ты даже его мизинца не стоишь!

– Заткнись, кому сказала!

– Зачем ты убила его? – взревел Гектор, – зачем? Ты – мерзкая подделка природы. Вас всех надо истребить. Вы – грязные выродки!

– Гек…

– Мы никого не трогали, – встрял Мидас, глядя на стража, – когда этот охранник вывел нас из ямы, мы добрались до ворот с его запиской и нашли нужного человека с медальоном. Он нас провел через ворота. Но все, точно все стражи были живы, клянусь. Зачем бы нам их убивать? Чтобы сбежалась вся армия?

Лукас, стиснув зубы от боли, сделал ещё шаг вперед, не отрывая глаз от брата.

– Вот почему ты так злился, – поцедил он безжизненным тоном, – теперь многое стало понятно. Ты бесился думая, что те, кто тебе заплатил за побег, убили Авгера, вместо того чтобы просто передать записку? Да? – его голос задрожал от рвущейся наружу ярости, – ОТВЕЧАЙ!

– Да пошел ты… – прохрипел Гек и едко рассмеялся, – кто ты такой, чтобы меня судить? Ты вообще обо мне не знаешь…

– Видимо и правда я ничего не знаю о тебе. Но в чем я точно уверен, что по возвращению тебя ждет плаха. Ты переступил черту, Гек. И это уже не изменишь.

Айрин впилась взглядом в Лукаса, в его серьезное, подернутое смятением и горечью лицо и внезапная судорога скрутила внутренности, словно кто-то связал из невидимой нитью. Плечо запульсировало, шип с болью втянулся обратно в плоть. В груди разлился обжигающий огонь. Её колени подогнулись. Мир поплыл перед глазами, звуки исказились, превращаясь в какофонию предсмертного воя. Что с ней происходит?

– Опасность, – прохрипела она, борясь с подступающей темнотой, – надо срочно уходить. Всем нам.

Тишина взорвалась топотом копыт. Земля задрожала под тяжестью конницы. Воздух наполнился запахом железа и конского пота. Из-за холма, словно тени смерти, выплыли солдаты Шегера – те самые, что уже искали беглецов по всем окрестным землям.

Гектор, стоящий на коленях, замер, его глаза расширились от ужаса. Айрин из последних сил успела натянуть на голову капюшон. Нельзя, чтобы они видели, кто она.

Меч Мидаса, нацеленный на сердце Гектора, дрогнул в его руке и опустился. Лукас, стоящий рядом, схватил меч с земли и обнажил клинок. Он в первую очередь загородил широкой спиной брата и встал в стойку, показывая, что готов защищаться до конца.

Солдаты окружили их плотным кольцом, их чёрные мундиры казались вороньим крылом, накрывшим долину. Стрелки заняли позиции, направляя в них взведенные арбалеты. Щелчки механизмов гулко затрещали. Командир, выделяющийся серебряными нашивками, выехал вперёд.

– Сложите оружие! – его голос прокатился над полем, заставляя дрожать даже траву, -сопротивление бесполезно!

Айрин, не отрывая взгляда от спины стража, восхитилась его стойкостью и бесстрашием, когда он вышел вперед.

– Мы сдаемся, – произнес он тихо, но твердо, – но только при условии, что вы оставите нас в живых.

Командир Шегера рассмеялся. Его конь, словно чувствуя напряжение, переступил копытами.

– Ты не в том положении, чтобы ставить условия, гримфольская выскочка, – голос командира понизился, и он процедил, – но мне нравится твоя дерзость. Хорошо. Тем более сейчас убивать вас нет смысла. Мертвые ведь… не разговаривают.

Лицо командира пронзила едкая усмешка, не предвещавшая ничего хорошего.

– Уберите оружие, – приказал Лукас, через плечо обращаясь к беглецам, – не глупите.

Мидас, стиснув зубы, выкинул меч, прижимая к груди младенца. Айрин, хоть и скривилась от презрения, но тоже подняла руки, не отрывая взгляда от командира из тени капюшона.

Против хорошо вооруженных солдат нет ни единого шанса, – пронеслось в ее голове. В одиночку – возможно. Но теперь от ее действий зависит жизнь чудака, за которую ей обещали награду. Награду, ценою в ее жизнь.

Солдаты, не опуская арбалетов, начали медленно приближаться, образуя живой коридор для пленников. Их тени, вытянутые закатным солнцем, казались щупальцами судьбы, готовой утянуть беглецов в пучину неизбежного.

Тишина повисла над полем, а солнце, клонящееся к закату, окрасило все в багровые тона, как предвестие кровавой драмы.

ГЛАВА 5

Сумрачные улицы Престила казались вымершими. Редкие фонари отбрасывали дрожащие круги света на мощёную мостовую, где ещё недавно кипела торговля. Теперь же город, захваченный шегерскими войсками, напоминал призрак самого себя – безмолвный и пугающий.

Айрин шагала по брусчатке, ощущая, как каждый шаг отдаётся болью в измученном теле. Ей стянули руки за спиной, а капюшон плаща скрывал лицо. Рядом, под конвоем двух стражников, шёл Мидас – бледный, с запекшейся кровью на щеке. Младенец, завёрнутый в грязные тряпки, беззвучно плакал у него на руках.

Улицы, обычно наполненные гулом голосов и звоном монет, теперь отзывались лишь эхом солдатских шагов. Запертые ставни домов казались слепыми глазами, наблюдающими за процессией. Время от времени из тёмных проулков доносились приглушённые голоса горожан, осмелившихся нарушить комендантский час.

Тюрьма возвышалась впереди. Узкие зарешеченные окна мрачного здания казались слепыми. Стены, некогда белые, потемнели от пыли и копоти. Стражники, сопровождающие пленников, ускорили шаг, подгоняя древками копий.

В тюрьме царил полумрак, пропитанный запахом плесени и отчаяния, где каждый шаг стражников отзывался эхом погребального звона. Командир шегерской стражи остановился перед решётчатой дверью.

– Развести по камерам! – приказал он, указывая на разные направления, – на рассвете провести допрос.

Двое стражников попытались забрать младенца у Мидаса. но тот вцепился в ребёнка, как в последнюю надежду.

– Нет! Отдайте его! – его голос дрожал от ярости и отчаяния.

Айрин со злостью прошипела:

– Прекрати сопротивление! Это только всё усложнит!

Но Мидас не слушал. Он рванулся к ребёнку, когда его попытались вырвать из рук. Стражники, не церемонясь, ударили его древком копья, целясь в висок. Мидас, вскрикнув от боли, рухнул на каменный пол, словно сломанная кукла. Ребёнок, наконец, вырванный из его ослабевших рук, издал едва различимый всхлип.

Айрин с братьями молча наблюдали за происходящим, понимая, что любое их вмешательство лишь усугубит ситуацию и может стоить жизни. В их глазах читалась безмолвная боль и осознание неизбежного – сопротивление в этих стенах равносильно смерти.

Мидаса за ноги уволокли в одну из камер. Айрин стиснула зубы, чувствуя, как внутри закипает ярость, смешанная с бессильной злостью. Глупый мальчишка, – ругалась она про себя, – зачем он так рискует ради этого ребёнка?

Командир бросил холодный взгляд на Айрин, а затем на младенца в руках солдата.

– Твой ребёнок? – его голос прозвучал резко, словно удар хлыста.

Айрин замерла, чувствуя, как внутри всё сжимается. При каждом взгляде на младенца её охватывало почти физическое отвращение, будто она смотрела на что-то мерзкое и отталкивающее.

– Он твой? Отвечай! – рявкнул командир, заметив её колебание.

Младенец, словно почувствовав её неуверенность, потянул к ней ручки, ища защиты. Беззвучные слёзы продолжали катиться по его щекам.

Мерзкий червяк, – пронеслось в голове, – но, если его убьют, Мидас сломается или начнет буянить. Ей это не нужно. Проще притвориться.

– Мой, – наконец выдавила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Командир прищурился, изучая её лицо. Он явно не верил.

– Девку с ребёнком в отдельную камеру, – кивнул командир, отдавая приказ, а затем глянул на близнецов, – а этих – раздельно.

Айрин приняла младенца. Его маленькие ручки вцепились в её грязную рубаху.

Младенец затих, но его беззвучные всхлипы продолжали сотрясать маленькое тельце.

В это время Лукас, поддерживая раненого брата, обратился к командиру:

– Прошу, поместите нас вместе. Брат ранен и нуждается в уходе.

Командир скривился.

– Камеры одиночные.

– Тогда я откажусь от сна, – твёрдо произнёс Лукас, – я не брошу брата.

После короткого раздумья командир кивнул:

– Хорошо. Но если попытаетесь что-то учудить – пожалеете.

Тесная камера была погружена в полумрак. Тусклый свет луны скупо пробивался сквозь решетку под потолком. Сырые стены сочились влагой, оставляя на коже холодный пот тревоги. Скрип нар при каждом движении и постоянный лязг засовов сводили с ума.

Айрин чувствовала, как каждая клеточка её тела наполняется безысходностью.

Шаги стражников затихали в лабиринте коридоров, постепенно растворяясь в тишине, которая давила на уши тяжелее любого железа. Тюрьма погрузилась в безмолвие, нарушаемую лишь редким эхом шагов, глухими стонами из глубины и тихим треском факелов у камер.

Она посадила ребенка на койку и устроилась рядом. Ей бы поспать. Она так устала.

Айрин посмотрела в зарешеченное окно, где мерцали звёзды. Это только начало, – думала она, чувствуя, как внутри всё сжимается от предстоящей неизвестности.

Её пальцы непроизвольно сжимались в кулаки, пока она смотрела на небо, гадая, сколько ещё

испытаний выпадет на их долю.

На рассвете их ждёт допрос и, скорее всего, не без пыток – шегерские палачи славятся своим искусством развязывать языки. Стражам Гримфа достанется больше всех, но, если тот выживший солдат из деревни даст показания, как она с Мидасом вырезали патруль – их обоих ждёт плаха.

За стеной заслышался яростный спор и Айрин прислонилась ухом к холодной стене.

В соседней камере Лукас пытался устроить раненого брата на жёстких нарах. Гектор действительно напоминал бледную тень самого себя – его лицо покрывала испарина, а в лихорадочно блестящих глазах читалась не только боль, но и глухая ярость.

– Оставь меня в покое, – хрипел Гектор, отворачиваясь к стене, когда Лукас попытался осмотреть его раны, – я не нуждаюсь в твоей заботе.

– Ты серьёзно ранен, – настаивал Лукас, – позволь хотя бы перевязать тебя.

Лукас, не обращая внимания на протесты, начал осматривать кровоточащие порезы. Его пальцы дрожали – то ли от ярости, то ли от страха.

– Ты понимаешь, что натворил? – тихо спросил он, прижимая обрывок плаща к самой глубокой ране.

– Не тебе судить, – процедил Гектор, когда Лукас слишком резко коснулся повреждённого места.

– Выпустить заключённых… – Лукас сжал челюсти, – это не просто проступок. Это предательство.

– Что ты знаешь? – рявкнул Гектор, – думаешь, я стал бы рисковать всем просто так?!

– Не просто так, – Лукас резко выпрямился, – ты всегда был жаден до денег, Гек. И даже не отрицай.

– Я никого не предавал! – прохрипел Гектор, пытаясь подняться, но тут же рухнул обратно на нары.

– А как это называется? – повысил голос Лукас, – мы ловим преступников, а ты их отпускаешь за деньги. Это называется изменой! И никакие причины не оправдывают твоего поступка, – его голос сделался твердым, почти жестоким, – когда мы выберемся отсюда, ты ответишь по закону.

Гектор закрыл глаза, его дыхание стало прерывистым. Лукас продолжил перевязывать раны брата, понимая, что их ждёт впереди.

– Когда выберемся… – прохрипел Гектор, а затем рассмеялся, – не надейся. Они нас не отпустят. Зря только силы тратишь.

– Что-нибудь придумаю.

– Великий командир решил, что у него все под контролем? Ты потому сдался – думал все легко разрешится? Так не надейся. Тут же нет в охране меня, с жаждой наживы и готового предавать.

– Тебя до сих пор это забавляет? Погибли люди, Гек. И не просто люди, а твои сослуживцы. Твои действия их убили.

– Ты дурак и идиот! Ты ничего не знаешь, – сквозь сцепленные зубы выдавил Гектор, – твои принципы и благородство изрядно поднадоели. Хочешь сдать меня в Гримф – валяй. У тебя в крови быть крысой.

– Я столько раз тебя покрывал, что сбился со счета! Хватит! Теперь мне уже плевать брат ты мне или нет! Ты перешел грань.

– Вот и славно, что мы поняли друг друга. Убери от меня руки и я быстрее сдохну! Избавлю тебя от мороки тащить меня в Гримф.

– Не надейся отделаться так легко.

В камере повисла тяжёлая тишина, нарушаемая лишь стонами раненого и тихим лязгом засовов где-то вдалеке.

Айрин слушала их перепалку с холодным удовлетворением. Чем сильнее они ссорятся, тем больше шансов, что их внимание будет отвлечено от неё и Мидаса.

Она едва заметно улыбнулась, когда из-за стены донёсся особенно громкий стон раненного.

Идиоты. Оба.

Один предал закон, другой – себя, пытаясь тому помочь. Она бы давно вогнала клинок меж рёбер предателю. Но этот… перевязывает раны, шепчет "терпи", словно тот хрупкая ваза, а не гнилая доска.

Семья.

Презрительная усмешка скользнула по губам. В её мире родство стоило дешевле пустого кошелька. Семья – это обуза и слабость.

Ее размышления прервали. В маленькое окошко под дверью просунули миску с серой жижей, которую в тюрьме называли похлёбкой. Даже крысы побрезговали бы такой едой, – подумалось ей.

Желудок Айрин свело от голода, но, когда она увидела, как жадно смотрит на еду ребёнок, как подрагивают его тонкие пальчики, она без колебаний поставила миску рядом с ним на нары.

Ребёнок неловко пытался поднести к губам здоровенную деревянную ложку, которая казалась в его маленьких руках лопатой. Похлёбка расплескивалась, пачкая грязную рубашонку. Айрин скривилась, глядя на его неуклюжие попытки, но всё же не выдержала. Она отобрала ложку и присела рядом.

– Сиди смирно, – процедила она, зачерпывая жижу. Ребёнок послушно открыл рот и смотрел на неё с каким-то благоговейным восторгом.

Каждый раз, когда похлёбка касалась его губ, он благодарно кивал и издавал тихое довольное мычание. А Айрин с трудом сдерживала отвращение. Не к еде, а к тому, что ей приходится нянчиться с этим человеческим детёнышем. Но сейчас, глядя в эти благодарные глаза, она не могла просто отвернуться и уйти.

– Какой же ты мерзкий, – задумчиво произнесла и внезапно ребенок ей улыбнулся, – жалкий, слабый и глупый. Дети моих сородичей с рождения самостоятельные и умеют добывать себе еду. А вас, людей… вас так легко победить. Достаточно не кормить пару недель.

Шрам на запястье дрогнул, будто откликаясь на мысли. Она уронила ложку.

Под кожей зашевелилось что-то живое, острое, вытягиваясь в тонкий шип. Он пульсировал, наполняя руку жаром. Айрин ощутила, как незаживающая рана на запястье снова кровоточит и болит при каждом движении.

– Опять ты! Что тебе нужно? – зло выплюнула она, – когда я тебя звала помочь, ты сидел молча, но вылез, когда совсем не нужен? Зачем?

Обычно он просыпался, когда смерть витала в полушаге и не раз спасал в последний миг. Но в ближайшие пару месяцев, он будто сошел с ума, ставя ее на грань жизни и смерти. Айрин прижала палец к кончику шипа, ощущая, как боль смешивается с восторгом и злостью.

Шип изогнулся, посылая по руке волну странного тепла. Может, он знает то, чего не видит она? Чует лазейку из каменной ловушки? Или просто хочет крови – всё равно чьей?

Вырвусь. Вырвусь и сожгу эту яму дотла.

За стеной раздался стон. Айрин откинулась на грубые доски нар, разглядывая шип. Пусть болтают. Пусть грызутся. Она уже видела выход – в щели между камнями, в дрожи под кожей запястья, в своей улыбке, острой как лезвие. Шип откроет камеру.

Лукаса разбудил шорох. Он приподнялся, спиной ощущая липкий холод камней и замер, втягивая носом сырой воздух. Гектор метнулся во сне. Пот росинками блестел на висках. Лунный свет рвал темноту на клочья, обнажая трещины в стенах.

Шорох за дверью нарастал. Будто шелест крыльев ночной птицы, залетевшей в каменную пасть. Лукас прижался к прутьям и тогда увидел её. Тень, скользящую по стене, будто дым от погасшего факела. Найд. Глаза, горящие изумрудным огнём, совсем как у животных, замерли на мгновение, впиваясь в его взгляд.

Лукас рванулся к прутьям, пальцы впились в холодное железо, оставляя на коже отпечатки ржавчины.

– Эй! Как ты выбралась? – его шёпот разбился о каменные стены.

Айрин замерла, как призрак, вытканный из лунной пыли. Лицо тонуло в полумраке, лишь глаза – два изумрудных угля, светящихся яростью зверя выдавали её.

– Не важно, – бросила она.

– Выпусти нас! – Лукас вдавил лоб в решётку, ощущая, как металл жжёт кожу, – мы вам поможем.

Она коротко фыркнула.

– Вы себе то помочь не можете. Зачем мне обуза?

Гнев вспыхнул в нём, жаркий и беспомощный. Он ударил кулаком в прутья, но эхо глухо утонуло в сырых стенах.

– Эй! Ты просто оставишь нас гнить здесь?

– Я не обязана спасать каждого идиота, который решил поиграть в героя, – её слова вились змеёй, обвивая горло, – и тем более тех, кто хотел меня прикончить.

Лукас вздрогнул, бросив взгляд на Гектора. Тот корчился во сне, пальцы сжимали окровавленную повязку, словно пытаясь вырвать боль из плоти.

Мысли Лукаса метались в голове, как птицы, бьющиеся о прутья клетки. Найд права – Гектор действительно стал обузой и после всего, что он натворил, она не обязана рисковать. Еще он предатель и Лукас, как командир стражи должен предать брата суду в Гримфе за его преступления.

Но что-то внутри него противилось этому решению. Гектор был его единственной роднёй, последней связью с тем, что когда-то называлось семьёй. Перед глазами встал отец, который когда-то взял с него клятву защищать младшего брата.

– Кровь превыше всего, – эхом отдавались в голове слова отца. И теперь Лукас разрывался между долгом и клятвой, между справедливостью и братской любовью, между тем, что правильно, и тем, что велит сердце.

– Гектор ошибается, но он всё ещё мой брат! Ему нужна помощь.

Айрин повернулась.

– Мне плевать на ваши семейные разборки и его здоровье. У меня свои цели.

– Эй! Н… найд! – его голос сорвался в хрип, но она уже растворялась в коридоре.

Тени липли к стенам, как паутина, пока Айрин шла вперёд. Лукас пригвоздил взгляд к её спине сжимая челюсть, а в груди клокотала смесь стыда и ярости.

Найд… – фыркнула она про себя, впиваясь ногтями в ладони. Конечно, мерзкие людишки даже не подозревают, что у найдов есть имена.

Внезапно ее пальцы скользнули по рукаву, пустота жгла кожу. Шип! Пропал! Айрин плюнула в темноту, мысленно посылая проклятья всему Шегеру, осознав, что потеряла своё единственное оружие и способ открыть замок Мидаса.

– Мерзавец! Ты надо мной издеваешься? – зло шикнула она, глядя на руку.

В запястье почувствовалась мелкая вибрация, будто насмешка.

Впереди послышались шаги патруля. Айрин прижалась к стене и затаила дыхание. Стражник прошёл мимо, не заметив её. Она выждала несколько мгновений и призраком заскользила вдоль стены.

Айрин замедлила шаг, заметив впереди силуэт охранника, со связкой ключей на поясе, которые носили все охранники. Она замерла, оценивая ситуацию. Без шипа она почти безоружна, но охранник в легкой броне, без шлема и достаточно низкий… его можно вырубить – главное рассчитать удар.

Она метнулась из мрака, как коршун на добычу. Ладонь вцепилась тому в волосы и рывком впечатала его лицо в камень. Череп глухо стукнул о кладку. Охранник издал стон, но продолжил стоять на ногах, оглушенный. Последовал еще один удар – точный и жёсткий. Его тело осело, словно мешок с песком. Звук падения потонул в гулких шагах другого патруля, бредущего где-то вдалеке, а на стене осталось пятно крови.

Ключи! Все разные! Она перебрала их, стискивая зубы.

– Проклятый Анфи, – шептала Айрин, яростно сжимая ключи, – и какой из них нужный?

Холодный воздух коридора обжигал лёгкие. Айрин пробиралась между зарешеченными проёмами камер, разглядывая спящих заключенных. Её сердце билось в такт с эхом собственных шагов. Где-то вдалеке загрохотали сапоги охранника.

И вот, в полумраке одной их камер она разглядела Мидаса, спящего на голых нарах. На его голове набухла огромная шишка, напоминающая уродливый нарост. Айрин грязно выругалась, доставая связку ключей. Металл зловеще зазвенел в тишине, словно предупреждая о грядущей опасности.

Пальцы дрожали, перебирая ключи – слишком много ключей, слишком мало времени. Она вставляла один за другим, прислушиваясь к каждому щелчку замка. Металл скрежетал о металл, отзываясь болью в висках.

Наконец, один из ключей поддался. Тихий, почти ласковый щелчок – и дверь приоткрылась, пропуская полоску света в тёмное нутро камеры. Айрин замерла, вслушиваясь в тревожную тишину.

– Мидас, – прошептала Айрин, толкая того в плечо, – вставай. Нам надо уходить.

Она оглянулась на коридор, готовая в любой момент броситься наутёк. Но сейчас главное – вытащить Мидаса. Остальное можно будет обсудить позже. Если будет это «позже».

– Ты? – его заспанные глаза недоуменно хлопали, пытаясь вглядеться в темноту, а затем он резко сел. Его взгляд потемнел от тревоги, – где ребёнок?

– В камере, – бросила она, – с ним всё в порядке.

– Нужно его забрать!

Мидас рванул к коридору, едва не сбив с ног Айрин. Свет факелов дрожал на стенах, отбрасывая танцующие тени.

Айрин вцепилась в его рукав, как коршун.

– Ты что творишь? – прошипела она, – нас же поймают!

– Плевать! – голос сорвался в хрип, – где ты его оставила? Проведи меня к нему.

Из Айрин вырвалось проклятие. Остолоп, – мысленно выплюнула она, глядя на его сведённые от напряжения плечи. Шанс ускользнуть таял, как снег под летним солнцем. Ей никогда не понять людей.

Айрин кивнула в сторону, ведущей вглубь казематов.

Они обнаружили ребёнка мирно спящим, закутанным в тряпье. Мидас выдохнул с облегчением и осторожно взял его на руки.

В её ушах зазвенела тишина – та самая, что съела её детство. Но сейчас в ней не было места сожалениям. Она прислушалась к дальним шагам, стучавшим по каменным плитам.

– Идём, – Айрин потянула его за рукав, – у нас нет времени на сантименты.

Люди. Все они – слепые щенки, готовые сгореть ради мимолётного тепла. Но даже в её ледяной груди что-то дрогнуло, когда младенец, уткнулся носом в лоскут на плече Мидаса и засопел.

Вдруг Мидас замер у решётки.

Цепляясь пальцами за ржавые прутья, Лукас приник к ним, бледный, как трупный воск.

– Выпустите нас! – Лукас прижался к решётке, – скажи ей открыть клетку или иначе я начну орать! Вся охрана сбежится!

Айрин впилась ногтями в ладонь. Безумец!

– С ума сошёл? – прошипела она, – хочешь нас всех угробить?

– А какая разница? Нас все равно в живых не оставят, а так – вас убьют первыми.

Человечье отродье! Да сгниёт твой поганый язык за эти угрозы! Но плевать – как только вырвемся, избавлюсь от вас при первой же возможности.

Она мысленно переламывала ему шею, но ключ уже вертелся в замке. Скрип железа эхом отозвался в подземелье. Лукас вывалился наружу, волоча за собой Гектора на плечах.

– Спасибо, – прохрипел он, – но не думай, что я забыл о том, что ты нас хотела бросить.

– Заткнись и иди. У нас мало времени.

Они крались вдоль стен, словно тени в предрассветной тьме, где каждый шаг давался с трудом. Сапоги Лукаса глухо стучали по каменному полу, а из легких вырывались хрипы. Гектор на плечах казался тяжелее камня. Его тело обмякло, но сознание металось в бреду.

В воздухе витало напряжение, где каждый звук казался оглушительным: скрип сапог, надрывное дыхание Лукаса, бессвязный бред Гектора.

– Как ты собираешься нас вытащить? – спросил Лукас, не оборачиваясь.

– Я знаю где выход, – бросила Айрин, – главное – не шумите.

Мидас шёл последним, прижимая к груди спящего ребёнка. Его сердце колотилось как безумное, но он был благодарен судьбе за то, что все живы.

Внезапно коридор наполнился тяжёлым топотом патрульных сапог, словно сама судьба захлопнула ловушку. Айрин, почуяв опасность, втащила всех в тёмную нишу между камерами. Они замерли, превратившись в статуи, пока стража не прошагала мимо.

Когда затихли последние отголоски шагов, Айрин, выдохнула:

– Идём. Выход уже близко, – и скользнула вперёд. Её взгляд жадно цеплялся за каждую трещину в стенах.

Мидас бесшумно следовал за ней, баюкая спящего ребёнка, а Лукас, обливаясь потом, тащил на себе бесчувственное тело брата, молясь, чтобы тот не пришёл в себя и не выдал их своим бредом.

– Там, – Айрин указала на неприметную дверь в стене, – это выход во внутренний двор. Останется только перелезть через стену.

– Откуда ты все знаешь? – прошептал Лукас.

– Приходилось тут бывать.

– Я смотрю, ты и здесь отметилась. Попадать в тюрьму для тебя развлечение?

Его голос прозвучал с едва различимым ехидством, на что Айрин захотелось всадить ему кинжал меж глаз.

Но кинжал, как и оружие стражников отобрали и искать его нет смысла. А шип… он просто надсмехался над ней.

Ключ с трудом повернулся в замке. Дверь приоткрылась, пропуская внутрь свежий воздух.

– Быстрее, – Айрин первой выскользнула наружу, – у нас есть небольшая фора, пока не хватятся охранника.

Они очутились во внутреннем дворе, где ночь укрыла их своей тёмной мантией. Айрин прильнула к стене, указывая на едва заметный выступ.

– Там. Поднимусь первой, потом помогу остальным.

– А Гектор? – Лукас, обливаясь потом, с трудом удерживая ношу.

– Поднимем вместе, – Мидас шагнул вперёд, его голос дрожал от напряжения, – только осторожно.

Айрин взобралась на стену, её пальцы, сильные и цепкие, впились в камень. Она протянула руку вниз, готовая принять ношу. Мидас, действуя с осторожностью, передал ей спящего ребёнка, затем помог взобраться Лукасу с Гектором. Последним, с трудом перевалившись через край, поднялся сам.

– Теперь куда? – спросил Лукас, его взгляд тревожно скользил по лицу девушки, поражаясь как ярко сияют ее глаза в темноте.

– Сначала уйдём подальше от тюрьмы, – Айрин, точно предводительница, указала направление, – а потом продумаем, как выбраться из города.

Они крались по тёмным переулкам, словно тени, сливаясь с мраком. Мидас постоянно проверял, не проснулся ли ребёнок, его движения были плавными и осторожными. Лукас, с гримасой боли, тащил брата.

Внезапно Мидас заметил на стене, рядом с указом о комендантском часе, портрет, освещённый лунным светом. Он сразу же узнал в изображённой девушке Айрин.

– Так тебя зовут Айрин? – тихо произнёс он, подходя ближе, – красивое имя. Почему тебя ищут? Ты совершила преступление?

– Спроси ещё раз и я засуну тебе в глотку твои вопросы. Двигайся, – прошипела она, её голос был полон раздражения.

– Вы закончили выяснять отношения? Может, займемся важными делами, например, раздобудем лошадей, – вмешался Лукас, его лицо исказилось от напряжения, – я далеко его не унесу. Ты знаешь, где конюшни?

– Они через пару кварталов, у казарм. Очень опасно там появляться, – ответила Айрин, её взгляд скользнул по тёмным углам.

– А если нет, то мы даже к утру не уйдём. Нас быстро хватятся и начнут обыскивать город, – настаивал Лукас, его голос дрожал от усталости.

Айрин нехотя кивнула. Без лошадей и быстро настигнут, здесь негде спрятаться.

Они пробирались по затемнённым улицам, замирая при каждом шорохе. Патрули с факелами мелькали повсюду, их тени плясали на стенах, создавая причудливые узоры. Тревожная тишина нарушалась лишь редким стуком дождя, который всё сильнее барабанил по мостовой.

Они быстро добрались до конюшен, где лошади тревожно всхрапывали, чуя недоброе. Мидас, держа ребёнка, старался не шуметь, а Лукас, стиснув зубы, прижимал к себе Гектора.

Но удача отвернулась от них – в темноте мелькнула фигура стражника. Его факел осветил непрошеных гостей и Айрин ощутила, как каждый волос на теле встал дыбом.

Стражник, заметив незваных гостей, вскинул факел, пытаясь осветить их лица, но Айрин, скользнула в сторону, увернувшись от яркого света. Отчаяние и ярость придали ей сил.

Она схватила вилы, которые приметила сразу же как вошла в конюшни и бросилась вперёд. Её движения были стремительными и точными – острия вил вонзились в живот мужчины и стражник, не успев вскрикнуть, рухнул на землю. Его тело, падая, ударилось о ведро и грохот разнёсся по округе, словно набат.

Из тени выскочил второй охранник, застыв на мгновение при виде товарища в луже крови.

– Диверсанты! – завопил он, хватая рог у пояса, но Айрин, метнувшись из-за стойла, вогнала вилы ему под ребра. Его крик захлебнулся хрипом.

Совсем рядом пронзительно зазвучал сигнальный колокол. Его звон, подобно стае воронов, разлетелся по улицам. Топот бегущих ног становился всё ближе – солдаты, привлечённые криками, спешили на место происшествия.

Времени не оставалось. Айрин схватила руку Мидаса и потянула к стойлам. Лукас, не теряя ни секунды, взвалил Гектора на другую лошадь. Мидас, одной рукой удерживая ребенка, другой вцепился в гриву скакуна.

Лошади, чуя опасность, рвались вперёд. Они неслись по улицам, перепрыгивая через баррикады и огибая патрули. Стрелы, свистя, проносились мимо, оставляя в воздухе смертоносные росчерки. За их спинами нарастал гул погони – крики солдат, лай собак, звон металла.

Мидас, сжимая челюсти, пытался удержать ребенка, который начал просыпаться и всхлипывать. Айрин, управляя лошадью одной рукой, другой прижимала к себе Мидаса, чтобы тот не упал. Лукас, с трудом удерживая бесчувственного Гектора, молился, чтобы брат не пришёл в себя.

Они мчались сквозь ночь, оставляя за собой шлейф пыли и страха. Городские улицы, казалось, сами пытались их остановить – то стена преградит путь, то патруль перекроет дорогу. Но они проскальзывали между ловушками, уворачиваясь от смерти, которая дышала им в спину.

На выезде из города их ждал очередной патруль. Закованные в броню всадники преградили путь, их копья блестели в предрассветном тумане. Стрела, пущенная из арбалета, впилась в плечо Лукаса, заставив его вскрикнуть от боли. Рука разжала поводья и раненный, сидящий впереди него, опасно покосился.

– Мы должны добраться до леса! – крикнула Айрин, пришпоривая коня.

Лошади неслись по дороге, копыта выбивали дробь, смешанную с хриплым дыханием преследователей. Айрин пригнулась к шее скакуна, ее взгляд приковался к спине стража, который еле держался в седле, прикрывая спиной раненного брата. Тот – слабое звено. Сильно ранен, коварен и ненавидит ее. Из него выйдет отличная приманка.

– Держись левее! – крикнул Лукас, пытаясь маневрировать лошадью, чтобы избежать стрел.

Его конь петлял, сбивая прицел лучников, но Айрин видела, как парень теряет силы, в попытке удержать брата, который клонится вбок и не упасть самому. Его кровь с подола плаща капала на землю, словно метки для погони.

Шип под кожей дрогнул. Сбрось обузу и погоня отвлечется. Без лишней мысли Айрин рванула поводья, подрезая путь Лукасу.

– Сбрось его! – заорала она, наклоняясь так близко, что почувствовала запах его ярости, – он нас задержит!

– Отвали! – Лукас резко развернул лошадь, заставив её коня вздыбиться. Стрела просвистела у самого уха, вонзившись в землю.

Она не отступала. Один толчок – и он рухнет под копыта солдат.

Пришпорив скакуна, Айрин поравнялась с Гектором. Ее рука потянулась к его плечу, но Лукас, будто угадав ее намерения, заставил лошадь резко дернуться вправо, оттесняя ее к краю дороги.

– Не надо! – голос Мидаса перекрыл вой ветра.

Айрин оскалилась. Лукас рванул поводья, уводя лошадь в сторону.

– Ненавижу твои игры, – бросила она в пустоту, прежде чем пришпорить коня вдогонку.

Она снова поравнялась с лошадью братьев. Ее нога с силой ударила Гектора в бок. Лукас в последнее в мгновенье ухватился за него слабеющей рукой.

Он увернул лошадь, дрожа от ярости и боли. Мерзавка!

Но Айрин не остановилась. Второй удар, более сильный, сбросил раненого Гектора на землю.

Лукас, не в силах оставить брата, отчаянно рванул поводья, пытаясь развернуть коня, но потерял равновесие и чуть не слетел с седла. Погоня была уже близко. Всадники Шегера, рыча, набирали скорость.

– Зачем ты это сделала? Ты же их убьешь!

– Они их задержат! – кричала она. Ветер рвал ее голос, унося в пустоту.

Они мчались вперед, к густым лесным массивам. Её сердце билось как молот от злости. Она не жалеет – только так можно было отвлечь погоню от того, кто действительно важен.

Мидас обернулся.

Он понимал, что становиться соучастником убийства братьев, а это путь в никуда. Он всегда выступал против бессмысленного кровопролития. Нужно дать братьям шанс спастись, иначе шегерская стража точно прикончит их, а на его руках останется ещё больше крови невинных людей.

Мидас перехватил ребенка и начал плести свободной рукой в воздухе узоры заклинаний. Заслышался глухой удар вдалеке и Айрин оглянулась через плечо. Прямо перед братьями возникли густые, непроницаемые клочки тумана, которые быстро расползались в стороны.

Что за идиот! Зачем? Теперь у братьев появился шанс спастись и начнут мстить – один за друга, другой – за брата. Мидас, Мидас – ты делаешь все, чтоб побыстрее сдохнуть.

ГЛАВА 6

Лесная опушка, словно гигантская пасть, дышала сыростью, проглотившей остатки ночи. Туман, вызванный Мидасом, стелился меж стволов, как призрачное покрывало, скрывая следы беглецов. Лукас, привалившись спиной к холодной земле пригорка, вслушивался в тишину. Каждый шорох отдавался в висках ударами молота. От усталости дрожали ноги, а грудь и горло пылали жаром c привкусом крови. Гектор лежал рядом, его бледное лицо покрывала липкая испарина. Из-под самодельной повязки сочилась кровь.

– Очнись, – Лукас тряхнул брата за плечо, – я без тебя не справлюсь.

Гектор застонал, веки дрогнули. Взгляд, мутный от боли и слабости, медленно сосредоточился на Лукасе.

– Ты… всё ещё тут? – прохрипел он, пытаясь усмехнуться, но гримаса превратилась в стон.

– Не разговаривай. Экономь силы.

Лукас прислушался к дальним голосам. Шегерские солдаты рыскали в тумане, их крики разрывали тишину, как когти хищника. Вдалеке сквозь чащу донесся лай.

Собаки! Сердце Лукаса сжалось. Он знал, что ищейки вынюхают их издали. Гектор, словно прочитав мысли, слабо дёрнул рукой. Его дыхание стало надрывным.

– Брось меня… уходи. Я не могу… мне кажется… у меня переломы.

– Не начинай, – Лукас стиснул зубы, – я не собираюсь тебя сегодня хоронить.

Внезапно Гектор схватил его за запястье. Пальцы, холодные и дрожащие, впились в кожу.

– Тогда слушай… – его голос сорвался на шёпот, – двигайся на восток… через мерцающие болота. Шегер там не ходит…

Лукас замер. Восток? Болота? Это был маршрут безумцев. Но в глазах брата не было привычной насмешки.

– Через топи? Я хочу уйти от погони, а не утонуть на дне болота. Есть другой путь? – спросил он, но внутри уже знал ответ.

Гектор усмехнулся, кровавая пена выступила на разбитых губах:

– Там можно пройти. Мы ходили… с Авгером.

Что Гек и тем более Авгер, могли забыть на болотах? Неужели Гек исследовал топи для… Лукас слышал, что в мерцающих болотах водятся грибы – настоящий яд для разума. Толпы авантюристов стремились в шегерские земли, ради легкого заработка. Многие тонули еще в дороге к грибным островкам. Гек с Авгером были одними из них? Боги, чего он еще не знает?

Лес ахнул от лая. Собаки, чуя добычу, рвались с поводков. Лукас вскочил, подхватив брата под мышки.

– Они совсем рядом! – рывком поднял его, ощущая, как тело Гектора обмякло, словно мешок с костями.

Ему здорово досталось. Упасть раненному на скорости с такой высоты… Как он еще может оставаться в сознании?

Мерзавка! Он ее обязательно найдет и заставит заплатить!

Они поковыляли вглубь чащи, продираясь сквозь колючие ветви. Гектор двигался еле-еле, хромая и издавая непроизвольные стоны при каждом движении. Туман цеплялся за одежду, замедляя каждый шаг. Где-то позади завыли псы. Близко, слишком близко. Их скоро найдут.

– Сюда! – Лукас указал на узкую расщелину в земле меж корней деревьев, – остролистник… он перебьет наш запах.

Остролистник обладал едким, кислым запахом. Разбавленным соком из листьев обычно прижигали раны или язвы. Только добыть сок было делом нелегким – острые как бритва мелкие листочки резали плоть, а изливающаяся свежая кислота могла разъесть раны до костей. Животные обходили деревья стороной, а люди приближались к ним с крайней осторожностью.

Лукас стащил с себя дублет и накинул на голову и плечи Гека. Если кислота попадет ему в раны, он может не дожить до утра.

Он осторожно отодвигал ветви остролистника, пропуская брата вперед. Листья резали его руки, оставляя тонкие кровоточащие полосы. Он стиснул зубы, сдерживая крик, когда едким жжением начало разъедать порезы, вызывая дикую боль, которая растекалась по коже, словно кипящее масло.

Они втиснулись в сырую нишу, прижавшись друг к другу. Лай слился с рёвом крови в ушах Лукаса. Он чувствовал, как дрожит Гектор, как его дыхание прерывается, словно нить, готовая лопнуть.

– Слышишь? – прошептал Гектор внезапно, – кажется… они потеряли след.

Лукас прислушался, проглатывая стон боли. Псы метались в тумане, их вой стал беспорядочным и растерянным.

– Ты… спасибо, – выдавил Гектор, – за то, что не бросил.

Лукас вздрогнул. Эти слова звучали чуждо, словно их произнёс другой человек. Он обернулся. Встретив взгляд брата, впервые за годы в нём не было ни издёвки, ни злобы. Лишь усталое понимание.

– Ты думал я могу? Могу тебя бросить?

– Точно… ты же хотел… доставить меня…

– Мы пока не вернёмся в Гримф, – перебил его Лукас, – Шегер перекрыл все пути. Нам остается двигаться только вперед. За ними.

Лукас сгрёб землю в кулак и принялся втирать ее в порезы, избавляясь от жжения. Ярость клокотала в груди. Айрин… вероломная, подлая, жестокая. Как все найды.

Имя обожгло мозг, как раскалённое железо. Он представил её хищную ухмылку, черные глаза с изумрудными искрами, полные презрения. Как она толкнула Гектора под копыта, словно мусор. Зачем он ей доверился? Глупец.

– Надо найти беглецов, – прошипел Лукас, – я заставлю ее ответить.

Гектор слабо хмыкнул.

– Я пытался и… смотри чем обернулось. Нам нужно отдохнуть… зализать раны… но сперва – пересечь болота.

– Ты сможешь идти?

– Не уверен…

– Тогда просто немного мне помоги.

Гек попытался встать, но ноги подкосились. Лукас подхватил его, чувствуя, как брат цепляется за плечо, будто ребёнок за последнюю опору.

Лукас шагнул вперёд, через острую листву, волоча брата за собой. Впервые за долгие годы они шли в одном направлении не как враги, а как союзники, связанные общей целью. И сама мысль заставляла забыть о боли и усталости.

А там впереди, в рассветной дымке, ждали болота – вонючие, коварные, но свободные от шегерских клинков.

Лес сомкнулся вокруг них, словно гигантская ловушка, сплетённая из шипов и теней. Ветви костлявым пальцам цеплялись за одежду, царапая кожу до крови. Айрин резко дернула поводья, избегая остролистник, густо растущий в этих лесах. Лошадь вздыбилась. Впереди зиял глубокий овраг, дна которого не разглядеть. Его крутой склон покрывался ковром гнилой листвы, камнями и молодой порослью остролистника.

– Слезай, – бросила она Мидасу, соскакивая на землю, – на лошади дальше не пройти. Только ноги переломает или изрежется.

Он молча кивнул, прижимая спящего ребёнка к груди. Его пальцы дрожали, обвивая крошечное тельце, будто пытаясь защитить от нависающей угрозы. Айрин заметила это и скривила губы.

– Отдай его мне, – протянула руки, – пока не уронил.

Мидас отпрянул, глаза сузились.

– Справлюсь сам.

– Угу, – бросила она, – только не ори, если свернешь шею, когда покатишься вниз.

Лошадь, оставленная у оврага, фыркала, бросая на них предательски-громкий взгляд. Айрин провела ладонью по её шее и прошептала что-то непонятное, от чего стыла кровь. Животное дёрнулось, как ужаленное, и умчалось прочь.

– Что ты сказала? На каком это языке? Я его раньше не слышал.

– Двигайся молча, – толкнула она Мидаса в спину, заставляя идти вперед.

Они спускались по склону полубоком, чтобы не сорваться на дно. Одно неосторожное движение – и они кубарем покатятся вниз в неизвестность или угодят прямо в лапы коварному дереву.

– И все же… – не унимался тот, – это не найдский. Найды разговаривают шипением и свистом, как… как…

– Как животные? – зло рявкнула она, – ты это хотел сказать?

– Нет, – испуганно запротестовал Мидас, оборачиваясь, – я это… ты только не подумай. Мне нравятся… нравятся найды.

Она резко замерла. Ее глаза опасно блеснули, и парень оторопел.

– Нравятся… найды? – над лесом пронесся ее злобное фырканье, – ты так часто с нами общался, что мы успели тебе понравиться? Что ты вообще о нас знаешь, сопляк? Книжек начитался?

– Н…нет. Я встречал. Встречал найдов.

– Где? – ее злость зашелестела у самого его уха, от чего у Мидаса побежали предательские мурашки по спине – дай угадаю. В зоопарке своего отца?

Он нервно сглотнул.

– Лучше замолкни и двигайся. Не пытайся завоевать мое доверие, поддержать разговор или подружиться. Знай – мне на тебя плевать. Если бы не мое задание, давно бросила тебя или сама прирезала, – бросила она, устремляясь вперед.

Лес просветлел. Он неотрывно смотрел на спину Айрин, как она уверенно спускается, будто хищник, выслеживающий добычу. В памяти всплыл тот случай с раненым стражником – как она без колебаний столкнула его на полном скаку, даже не обернувшись. В её глазах не было ни капли жалости, только холодная решимость.

Он не мог понять, как отец мог выбрать её в проводники. Найды… отец всегда говорил о них с презрением, называл кровожадными тварями без души. А эта найд убивала людей так же легко, как фермер забивает скот – без тени сомнения, будто это не люди, а животные. И эта её вспыльчивость, замкнутость…

Мидас сжал кулаки, ощущая, как внутри закипает раздражение. Как же найти с ней общий язык? Путь до порта неблизкий и без её помощи не обойтись. Но как довериться той, кто хотела бросить ребёнка, как ненужную обузу, кто скинул раненного под копыта лошади? Может быть, отец знал что-то, чего не знает он? Может быть, в этой холодной убийце всё же есть что-то человеческое? Или это просто иллюзия, за которой скрывается истинное лицо зверя?

Айрин шла впереди, ее пальцы скользили по коре деревьев, оставляя на ней тонкие, едва заметные царапины – метки, мог прочитать лишь следопыт.

Дно оврага встретило их сырым полумраком. Клочки тумана, словно живые облачка, цеплялись за камни и корни деревьев, обнажённые временем и дождями. Запах гнили и плесени висел в воздухе, но ни единого следа погони – шегерские ищейки терялись где-то далеко, за стеной леса.

Айрин подобрала несколько веток валежника, достаточно сухих и сложила их возле корней дубовика в кучку.

– Разведи огонь, – бросила она не оборачиваясь.

Мидас, прижимая ребёнка к груди, замер. Его пальцы дрожали.

– Как? У меня нет… нет огнива.

– Разве ты не умеешь создавать огонь? Ты же маг.

– Да, но… Я… не уверен, что сейчас получится.

– Наколдуй хоть что-нибудь! – она обернулась. Её голос прозвучал как удар хлыста.

Мидас опустил малыша на плащ, снятый с плеч и вытянул ладони. Шёпот заклинаний смешался с шелестом листвы. Искры мелькнули, жалкие и блёклые, словно светляки, попавшие в паутину. Пламя не вспыхнуло, а лишь дымок, едкий и горький, поднялся меж пальцев.

– Почему?

Мидас попятился, заметив ее сжатые от раздражения губы и напряженную позу.

– Что… почему?

– Почему, когда я прошу у тебя ничего не получается? Ты насылал туманы, плевал огнем и замораживал воду. А теперь, когда нужен маленький огонек – у тебя пропал запал?

Мидас стиснул зубы, пытаясь скрыть дрожь в голосе:

– Я не знаю, как это выходит. Когда стараюсь намеренно, я будто… сам не свой. И руки не мои.

Он снова попытался. Руки заплясали в странном жесте, слова заклинания спотыкались о страх. На этот раз даже искр не получилось. Только пепельный налёт на ладонях, как след неудавшейся магии.

– Ладно. Сиди здесь. Что-нибудь придумаю, – раздраженно бросила она.

Айрин исчезла в чаще. Её кожа горела от порезов остролистника, которые она получила при спуске, но зато плечо почти не беспокоило – на найдах раны заживают быстрее, чем на собаках. Хоть здесь ей повезло.

Она прошлась по округе, ломая ветки и раскидывая листву. Затем вонзила ладони в землю, чувствуя, как теплом дышит земля. Пальцы вгрызлись в мох, покрытый паутиной, вырывая из-под листвы приземистые серые грибы. У куманиковых зарослей, где ягоды чернели, словно засохшая кровь, сорвала горсть и завернула в подол рубахи. У старого могучего дубовика, покрытого шрамами, пинком сбила трутовик. Гриб, сухой и ломкий, треснул, обещая жаркое пламя.

Она вернулась, как тень, бросив к ногам Мидаса твердый трутовик и грибы. Тот, склонившись над ребёнком, чертил пальцем узоры в воздухе, шепча обрывки колыбельной – светлячки-искры танцевали меж его ладоней, заставляя малыша хлопать в грязные ладошки. Мидас испуганно вздрогнул и поднял на нее глаза. Её взгляд, острый как клинок, пронзил эту немую игру, будто видя в ней предательство.

– На это запал нашелся, – прошипела она и светлячки погасли, словно их придушил морозный ветер.

Резким ударом ноги она расколола гриб пополам, а затем принялась тереть их друг о друга. Вскоре искры, красные и злые, вспыхнули, цепляясь за сухой хворост. Она нанизала грибы на тоненькую ветку и огонь вскипел жадным языком, опаляя края боровиков, пахнущих дымом и землей.

– Ешьте, – бросила она, швырнув поджаренные грибы в сторону Мидаса и ребенка, – и все ягоды. В них есть вода, пусть и немного.

Ягоды, кислые и терпкие, липли к зубам, но Мидас молча глотал, чувствуя, как сок жжёт горло – слабая замена воде. Айрин же стояла спиной к костру, впитывая лесную сырость, будто хищница, готовая раствориться в ней при первом шорохе.

– Тебе не надо поесть?

– Я могу долго обходиться без еды.

Его взгляд скользнул к ее запястью, к засохшему от крови рукаву, где вчера он увидел нечто необъяснимое.

– Разве не опасно разводить костер? Нас могут заметить, – будто зачарованно спросил он.

Мидас переводил взгляд с пламени на её спину и затем снова возвращался к руке. Вопрос повис в воздухе, словно ядовитые плоды. Пальцы непроизвольно сжали край плаща, будто пытаясь удержать память о её тайне. Но язык прилип к нёбу, словно заговорённый страхом и странной надеждой – вдруг за её холодом скрывается ответ, который обожжёт сильнее огня.

– Мы на дне глубокого оврага. Даже если кто увидит дым, сочтет, что это туман. А если заметят потухший костер, нам же лучше.

Она сказала это очень тихо, словно шепот ветра.

– Почему? Ты хочешь, чтобы нас нашли?

– Да. Пора уходить на восток. Поднимайся.

Мидас бросил взгляд на костер. Слишком яркий, слишком заметный, как если бы Айрин рисовала стрелу на карте для погони.

– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – пробормотал он, поднимаясь с ребенком на руках. Мидас вдохнул воздух, пропитанный дымом и страхом, словно пытался втянуть в себя смелость.

– Айрин…

Она внезапно вздрогнула, будто впервые услышала собственное имя и обернулась. Ее глаза опасно сузились.

– Я хочу… То есть… Можно вопрос? – выдохнул он.

– Нет!

– И все же…

– Я сказала – НЕТ! – рявкнула она и ребенок вздрогнул.

Айрин притушила ногой костер и разбросала тлеющие угли у корней дерева. Едкий дымок потянулся вверх, как невидимая нить для ищеек.

Они углубились в чащу, где ветви сплетались в монолит, пропуская лишь лоскуты утреннего света. Мидас, спотыкаясь о корни, настиг её.

– Твой шип… что это? – голос дрогнул, но вопрос повис, как нож меж рёбер, – это древняя магия?

Айрин замерла, её спина напряглась, словно тетива лука перед выстрелом. Лес вокруг словно притих, затаив дыхание. Мидас почувствовал, как холодная капля пота скатилась за воротник. Она резко двинулась вперёд, раздвигая колючие ветви с такой силой, что те хлестнули его по лицу.

– Я раньше такой магии не видел и даже не читал про такое. Если это что-то из древней магии, то как она у тебя оказалась? – он ускорил шаг, пытаясь поравняться с ней, но она лишь резче зашагала.

– Я же сказала не задавать вопросов.

Мидас осмелел, сжимая руку на плече ребёнка, который мирно сопел, уткнувшись носом в его шею.

– Нам ещё долго идти. Мы должны получше узнать друг друга. Чтобы помогать… друг другу.

– Ты не помогаешь, а только мешаешь своей болтовнёй. Отвлекаешь меня от действительно важных дел, – она обернулась, её глаза вспыхнули, словно светлячки в смоле, – занимайся лучше своим щенком.

Только сейчас Мидас заметил, как её пальцы царапают кору деревьев, оставляя глубокие борозды, а ноги намеренно сбивают листву, ломая валяющиеся ветки. Следы, слишком явные, слишком заметные.

– Зачем ты хочешь, чтобы нас нашли? Разве не должно быть наоборот? Шегерцы ведь не оставят нас в живых.

– Это не для шегерцев, – её голос прозвучал глухо, будто из-под земли.

– Что ты имеешь в виду? Постой… Ты оставляешь следы… для них? Этих стражников? Думаешь, они выжили? – в его голосе заслышалась неприкрытая радость.

– Выжили и идут сюда.

– Но откуда… откуда ты знаешь?

– Слушай, ты не представляешь, как надоел своей болтовнёй, – она резко остановилась, и он едва не врезался в неё.

– Но мне правда интересно. Я столько всего не знаю. Мне бы хотелось…

– Что, твой папаша экономил на твоём образовании? – она перебила, язвительно скривив губы, – Мог бы нанять более толковых учителей или сослать тебя вглубь континента набираться ума.

– Мой отец… – Мидас стиснул зубы, чувствуя, как старые обиды всплывают, словно трупы из болота, – а… Неважно.

Айрин вдруг дернулась, её тень легла на него, холодная и тяжёлая.

– А что это ты замолчал? Когда дело касается тебя, ты решил не раскрываться? Только я обязана рассказывать о себе?

Он отступил на шаг, спотыкаясь о корень. Ребёнок заворочался, испуганно хныкая. Айрин не сводила с него взгляда, будто выискивала слабину в броне.

– Мой отец… – он начал, но слова застряли в горле, как рыбья кость.

Воспоминания о кабинете башни с запылёнными гримуарами, о взгляде, полном разочарования, о фразах: «Ты ничтожный слабак! Как и твоя мать!»

– Он меня сильно оберегал. И потому… я не совсем… вернее, совсем ничего не знаю о мире. Только по книжкам.

Айрин фыркнула, будто учуяв ложь.

– Удобное оправдание твоей тупости, – она повернулась, её плащ взметнулся, как крыло ворона, – идём. И на будущее – если ещё раз заикнёшься о моём шипе – перережу тебе глотку. Пусть даже после этого меня будут искать псы твоего отца, я об этом жалеть не буду.

Она зашагала, ломая ветки с удвоенной яростью. Мидас последовал, глотая комья горечи. Лес вокруг сгущался, ветви сплетались в сети, а где-то вдали, за стеной тумана, завыл ветер, будто сам край света предупреждал: «Остановитесь».

Лукас и Гектор пробирались сквозь чащу, где воздух пропитался кисловатым запахом гниющей листвы и затхлой земли. Чем дальше, тем сильнее въедалась в легкие сырость, смешанная с резким ароматом плесени, а под ногами хлюпала вязкая грязь, цепляясь за сапоги. Гектор, опираясь на плечо брата, хрипел от боли, упрямо стискивая зубы. Лукас вслушивался в треск веток под своими шагами, пытаясь не споткнуться о скользкие корни. Кровотечение из плеча почти прекратилось, но ноющая боль сильно беспокоила, сковывая движения.

Они остановились на краю глубокого оврага и Гек от усталости осел в листву. Лукас присел на корточки, проводя пальцами по земле.

Следы копыт, едва заметные под слоем опавшей листвы, вели от самого края.

Борозды. Лошадь тормозила стремительно. Затем убежала в сторону города. Еще следы двух людей. Значит седоки пошли пешком.

– Нам надо вниз, – задумчиво произнес он, – справишься?

Гектор прислонился к дереву, пытаясь перевести дыхание. Его рука сжимала повязку на груди, пропитанную кровью.

– Справлюсь… – процедил он, но голос дрожал, выдавая слабость.

Они начали спуск, цепляясь за корни и острые выступы камней. Лукас шел первым, выбирая путь, Гектор следовал за ним, спотыкаясь и срываясь на рыхлой земле с камнями. Каждые несколько шагов Лукас останавливался, чтобы брат мог отдышаться.

– Скажи, как почувствуешь, что не можешь идти.

– Я… все… в порядке, – Гек дышал очень тяжело и громко.

Лукас заметил, как лицо Гектора стало пепельно-серым, а пальцы дрожали, едва удерживаясь за выступ. Он рванулся подхватить брата, но сапог соскользнул с покрытого слизью камня.

Лукас кубарем полетел вниз. Ветви остролистника впивались в руки, лицо, а камни и корни рвали кожу на спине. Перед тем как всё погрузилось в тишину, он услышал хруст и почувствовал резкий запах крови.

– Лу… Лукас! Проснись! Проклятый Анфи, чтоб его бесы покусали!

Лукас открыл глаза. Казалось каждая кость в теле треснула от удара, в висках пульсировала тупая боль. Лицо жгло от порезов, кровь стекала на шею, а раненое плечо горело, будто в него вонзили раскаленный клинок. Гектор, бледный и дрожащий, сидел рядом, прижимая к его ране клочок разорванного плаща.

– Ты как? – прошептал Лукас, пытаясь подняться и застонав, снова лег.

– Я-то жив. А ты… зачем отъелся как боров на командирском довольствии? Еле тебя доволок.

Лукас впервые за долгие годы расхохотался от души, хотя боль тут же пронзила виски. Гектор тоже усмехнулся, но смех перерос в кашель.

Он, стиснув зубы от пронзающей боли в ребрах, с трудом приподнялся и окинул взглядом бескрайнее дно оврага, заваленное обломками камней и переплетенными корнями. Подняв голову, он увидел над собой почти отвесный склон, поросший мхом и остролистником, – непроницаемую стену, отрезавшую путь к свету. Удивительно, как он не убился.

Гектор, обессилев, прислонился к валуну, его рана снова сочилась.

– Держись, – Лукас встал, шатаясь, и потянул брата за собой.

Следы вели дальше. Сломанные ветки, примятая листва, угольки костра, еще теплые. Лукас наклонился, касаясь пепла.

– Они были тут недолго и ушли совсем недавно, – его взгляд рыскал меж деревьев, выискивая новые следы, – повсюду столько зацепок… Найд не может не знать, как маскироваться.

Гектор грузно осел у потухшего костра и хмыкнул:

– Зачем ей намеренно оставлять следы. Ловушка?

Лукас кивнул, разглядывая царапины на коре.

– Не для шегерцев. Она уверена, что мы выжили… И ведет нас туда, где считает, что будет преимущество. На восток.

– Мы туда и направляемся.

– Но она-то об этом не знает.

Лукас усадил брата поудобней и поправил сочащуюся повязку. Несмотря на головокружение, Гектору было гораздо хуже. Он потерял много крови.

– Передохни немного. Я осмотрюсь, – произнес Лукас, замечая, как в то же мгновенье закрываются глаза брата от усталости.

Им обоим нужен отдых.

Лукас встал, осматриваясь. Среди зарослей вдалеке он заметил гроздья мелких ягод кислянки. Их терпкий запах витал в воздухе. Заметил следы и царапины на коре. Найд постаралась.

Рядом, под старым дубовиком, нашел мелкие грибочки с золотистыми шляпками, безопасные в сыром виде. Дальше между раскидистым остролистником и зарослями крапивы Лукас обнаружил цветки кровостоя. Белые неприметные цветы с толстыми листьями, чей сок затягивал раны, остролистник, крапива – ему несказанно повезло найти столько полезных растений одновременно. В лесах Гримфа кровостой встречался очень редко и больно ценился у знахарей.

Лукас аккуратно сорвал крапиву, обернув её гладкой внутренней стороной листьев вокруг ладоней, чтобы жгучие волоски не касались кожи. Затем, пригнувшись к земле, он небольшим камешком сбил с ветки несколько листочков остролистника. Под правильным углом, как учил отец – так листья сохраняли едкий сок, а острые края не ранили. Он осторожно завернул листочки в те же крапивные листья, снятые с рук и вернулся к брату, вместе с остальной добычей.

Лукас нашел пару хороших камней и растолок все лекарственные растения с кашицу. Он навис над Геком и потряс за плечо.

– Мне нужно осмотреть твои раны.

Лукас расстегнул его дублет и стянул окровавленную рубаху, обнажив глубокую рану под ребрами. Она пульсировала жаром, но края не чернели и не вздулись от заражения. Лукас наложил кашицу из кровостоя и остролистника, а Гектор, стиснув зубы, процедил: «Ты весь в отца. Он тоже любил копаться в чужих кишках…» – но боль в голосе сменилась облегчением, когда жжение утихло.

Лукас с легким смешком перетянул брату раны и помог надеть рубаху обратно.

– Вот, ешь, – протянул Лукас грибы с ягодами. Гектор скривился от кислянки, но проглотил.

– Отец тебя хорошо научил… – голос Гека дрогнул, будто слова обжигали, – как искать, чем лечить…

– Ты сам отказывался, – Лукас положил пару ягод в рот, – он каждый раз тебя звал, но ты предпочитал проводить время с Авгером, а не с нами.

Гектор отвел взгляд. В памяти всплыл Авгер и его хриплый смех: «Зачем тебе эти вылазки? Чтобы смотреть как отец возится со своим любимчиком?»

Тогда Гектор верил, что отец ставил брата выше. Теперь же, глядя на уверенные руки Лукаса, он понял: побег от уроков отца сделал его слабым.

– Может, и зря, – пробормотал он, но Лукас уже встал, отряхивая руки от земли.

– Пора.

Они двинулись вдоль небольшого ручья, где земля была мягкой от влаги. Лукас заметил отпечатки сапог и сердце сжалось. Айрин ведет их в западню. Чтобы прикончить. Теперь он в этом точно уверен – она знает, что он не простит ей поступок с Гектором и захочет поквитаться.

И это правда. Но она не знает одного – что Лукас прекрасный следопыт и уже догадался о ее намерениях.

– Смотри, – Гектор схватил его за рукав. На склоне, заросшем остролистником, виднелась глубокая царапина – метка, словно оставленная когтем.

– Мерзавка, – тихо прорычал Лукас, ощущая, как нутро вскипает от гнева, – так явно и грубо вести в западню…

– Давай не будем разочаровывать даму.

Они продолжили путь, но с каждым шагом Лукас чувствовал, как нарастает тишина – слишком глубокая, слишком зловещая. Даже ветер замер, будто лес затаил дыхание. Где-то впереди, за стеной болотной дымки ждала развязка. И Айрин, как тень, вела их прямиком в пасть неизвестности.

Ближе к вечеру туман над болотами затянул горизонт свинцовой пеленой. Лукас остановился на краю топи, где вода пузырилась, словно кипящая смола. Гектор остановился рядом, опираясь на подобие посоха из кривого сука, который ему нашел Лукас. Выглядел он гораздо бодрее, чем утром. Гек кивнул в камышовые заросли по левую сторону от себя.

– Там безопасный путь… Авгер и я проходили.

Лукас не ответил. Его взгляд зацепился за глубокий след сапога во влажной почве именно в той стороне. Опять явный – она зовет их именно сюда.

– Как думаешь, есть еще безопасные пути?

– Я знаю только этот.

– Но там засада. Она ведет нас тем путем.

– Какая засада? Ты же не думаешь, что на той тропе ловушка? Как бы она ее устроила? Яму вырыла? Капканов наставила?

– Она бы не стала рисковать парнем и ребенком, – будто не слыша брата пробормотал Лукас, всматриваясь в камыши, где мелькнул след. Примятые стебли, словно кто-то продирался наспех, – вести безопасной тропой нас, но сама пошла опасной?

– Нужно идти налево, – Гектор хрипло закашлял, прижимая руку к ране, – потом разберёмся…

– Нет! Надо поискать другой путь.

– Тебе так важно… найти ее?

Лукас замер. В его глазах вспыхнуло что-то холодное, безжалостное.

– А тебе? – он бросил взгляд на рану брата, будто напоминая о том, как Айрин воткнула ему в бок острие, как он горел яростью и жаждой мести, – разве мы тут не из-за тебя?

Гектор сгрёб горсть мха, вытирая им пот со лба.

– Раненый я ей не соперник. Главное сейчас – пересечь болота. Там, где нет шегерской армии и погони. Залижем раны и найдем ее.

– Нет! – Лукас шагнул к видимой кромке болота и его сапоги утонули в тине, – если не найдем её сейчас она исчезнет и останется безнаказанной.

Гектор вцепился в корягу, пытаясь подняться. Его пальцы дрожали.

– Ты упрямый осел… как наш отец, – в голосе прозвучала горечь, но Лукас уже исследовал кромку, всматриваясь камыши.

Внезапно Лукас замер, разглядев в густой грязи едва заметные отпечатки. Они были мелкие, словно следы болотной птицы, но слишком упорядоченные, чтобы быть случайными. Они вились змейкой меж камышей, будто кто-то намеренно маскировал шаги под природный хаос, и вели прямиком в густые камышовые заросли, где туман сгущался, как дым от костра.

Лукас обернулся, поймав взгляд брата.

– Она не ждёт, что я это увижу.

Гектор молча кивнул, упрямо поджав губы. Болото глухо заурчало, словно предупреждая, а Лукас, стиснув зубы, шагнул вперёд – туда, где воздух густел от предчувствия крови.

Шаг за шагом они пробирались сквозь вязкую жижу. Чавканье сапог разрывало гнетущую тишину, будто болото недовольно ворчало на вторжение. Лукас, нащупывая ногой каждую кочку, двигался вперёд, но под очередным шагом земля внезапно дрогнула, будто спина спящего чудовища.

Кочка, казавшаяся твёрдой, провалилась с хлюпающим всхлипом и из бурой воды вырвался гигантский пузырь, лопнув с грохотом, похожим на хохот. Лукас рухнул вперёд, колени погрузились в топь, а холодная жижа обвила бёдра, цепко тяну вниз. Ряска, словно паутина, облепила руки, а запах сероводорода ударил в нос, выворачивая желудок.

– Не шевелись!

Но не успел он это прокричать, как Гектор бросился к краю и его нога ушла в грязь по щиколотку. Геку едва хватило сил вцепиться в твердый участок земли и вытянуть тело из топи. Лукас, стиснув зубы, медленно потянулся к коряге, оброненную Геком, понимая, что каждое движение приближает его к гибели.