Глава 1
Капли дождя барабанили по старой крыше. А я радовалась, что нахожусь под ней, в доме деда, в котором когда-то вырос он сам.
На массивном дубовом столе уже лежали собранные по лесу травы, стояли склянки с маслами и экстрактами. Но главное – на спинке дедушкиного кресла восседал Карыч. Его черные, отливающие синевой перья, казалось, впитывали тусклый свет единственной керосиновой лампы, а блестящие глазки-бусинки смотрели на мою возню с привычной долей скепсиса.
– Ну что, потрошилка несчастных сердец, начинаем? – прокаркал он, слегка потрепав крылом.
Я фыркнула, но кивнула, доставая маленький медный котелок – не фамильную ценность, но надежный инструмент.
– Первым делом – основа, – наставительным тоном заявил Карыч. – Не вода, а роса, собранная с лепестков распустившейся на рассвете розы. Чистота намерений, так сказать.
Я аккуратно влила в котелок хрустальный флакон с прозрачной жидкостью.
– Есть. Дальше?
– Дальше – огонь. Не дровяной жар, а пламя свечи, рожденной между двумя влюбленными. Ставь котелок на треугольную подставку, а под нее – свечу.
Я послушно зажгла коротенькую, оплывшую свечку, которую когда-то стащила с деревенской свадьбы. Пламя затрепетало, ровное и почти бесцветное.
– Теперь, – Карыч склонил голову набок, – лепесток аконита. Волчий корень. Осторожно, девочка. Он не для приворота, он для страсти. Для той искры, что разжигает пожар.
Кончиками пальцев я бросила в теплеющую росу темно-фиолетовый лепесток. Он зашипел, испуская едва уловимый горьковатый аромат.
– Мешай, – скомандовал ворон, – по солнцу. Семь раз. Представляй его лицо.
Я взяла деревянную ложку из яблони и начала медленно помешивать, стараясь ни о чем не думать. Но образ Витора – смеющиеся глаза, непослушная прядь волос – упрямо вставал перед глазами.
– Хорошо, – одобрительно каркнул Карыч. – Теперь капля крови. Твоей. Чтобы зелье знало хозяйку.
Я уколола палец серебряной иглой и, сжав его, выдавила в котелок единственную алую каплю. Жидкость на мгновение вспыхнула розовым и снова стала прозрачной, но с золотистым отливом.
– А теперь главное, – голос ворона стал тише и многозначительнее. – Перо феникса. Точнее, его заменитель. То, что я принес.
Он слетел с кресла и, подпрыгнув на стол, выронил из клюва в котелок крошечное, похожее на опаленную соломинку, перышко. Оно коснулось поверхности, и по жидкости пробежала волна тепла, а воздух наполнился запахом пепла и… чего-то неуловимо свежего, весеннего.
– Мешай! Быстрее! – каркнул Карыч, и в его голосе впервые прозвучало напряжение.
Я закрутила ложку, жидкость в котелке заволновалась, закрутилась воронкой, и в ее центре вспыхнуло маленькое, ослепительно-яркое солнышко. Оно пульсировало, отливая всеми цветами заката, а по стенкам медного котелка поползли радужные разводы.
Сердце мое заколотилось в такт этим пульсациям. Я чувствовала, как по жилам разливается странное тепло, сладкое и дурманящее.
– Достаточно! – прокричал Карыч.
Я резко убрала ложку. Пламя под котелком погасло по мановению его крыла. Внезапно наступившая тишина была оглушительной. В котелке переливалась, мерцая изнутри, густая жидкость цвета расплавленного золота с розовыми искрами.
Я осторожно перелила зелье в маленький пузырек из темного стекла. Оно было теплым на ощупь, и сквозь стекло казалось, что внутри бьется живое, рубиновое сердце.
– Ну вот, – Карыч снова устроился на спинке кресла и принялся чистить клювом перья. – Готов твой эликсир глупости. Надеюсь, он того стоит.
Я зажала пузырек в ладонях, прижимая к груди. За окном все так же стучал дождь, скрипели половицы, а в доме на окраине пахло пеплом, розами и надеждой. Глупость? Возможно. Но теперь это была моя глупость. И я уже представляла, как завтра, в лучах утреннего солнца, протяну ему эту крошечную бутылочку, в которой теперь бился отраженный огонь моего собственного сердца.
Меня звали Алена, мне было двадцать. И я гостила у деда на каникулах.
По моей спине пробежала странная, знакомая грусть. В такие тихие, наполненные магией вечера, особенно остро вспоминался другой мир. Земля.
Перед глазами встала картинка: наша тесная кухня, пахнущая папиным кофе и мамиными духами. Папа, вечно что-то чинящий с серьезным видом, а на самом деле – большой ребенок, обожающий глупые комедии. Мама, чьи руки пахли тестом и ванилью, всегда знала, как обнять, чтобы все плохое ушло. И мои двое старших братьев – Макс и Антон. Макс, вечный заводила и мой личный защитник от всех школьных обидчиков. Антон, тихоня-компьютерщик, который тайком от родителей дарил мне свои старые графические планшеты. Сейчас они, наверное, смотрят футбол или ругаются из-за пульта, как в старые добрые времена. А я здесь, в доме у деда, где в камине потрескивает не дрова, а сгустки магической энергии.
Грусть эта была не острой, а скорее теплой, словно плед, в который завернулась душа. Я скучала по ним, по их простому, такому понятному миру без эльфов и зелий. Но в то же время мое сердце сжималось от восторга перед этим новым миром. Мне нравилось, что на базаре можно было купить пирожок у улыбчивого толстого тролля, а потом спорить о цене на кристаллы с важным гномом с окладистой бородой. Нравилось, как светлячки-духи танцевали в сумерках над озером, и как сам воздух здесь был плотным и вкусным, словно пропитанным мёдом и древними чарами.
Глава 2
Дед появился ближе к полуночи. Воздух в гостиной сгустился, завихрился и с тихим хлопком выплеснул его прямо посреди комнаты, пахнув озоном и дорогими дворцовыми благовониями. Он выглядел изможденным, его обычно безупречные мантии слегка помяты, а в глазах стояла та особенная усталость, что бывает от долгого ношения магических доспехов и придворных интриг.
– Бабушку не жди до конца недели, – сказал он, снимая плащ, который сам собой сложился и поплыл к вешалке. Дед потрепал меня по щеке, и его пальцы, привыкшие сжимать посох и свитки, были на удивление нежны. – У нее срочная работа. Астрологический совет в панике, комета-предвестница сменила траекторию, все гороскопы летят к чертям. Как ты тут? Не скучала?
– Карыч не давал, – хмыкнула я, стараясь не встречаться с ним глазами и мысленно благодаря ворона за его врожденную молчаливость. Я решила не рассказывать, чем именно занималась днем. Где-то на дне сундука припрятанный пузырек с розоватым золотом казался обжигающе горячим.
Дед лишь покивал, слишком уставший, чтобы сканировать мои мысли или вникать в подробности. Он прошел на кухню, наскоро съел тарелку щей, которые я с утра по бабушкиному рецепту варила – на косточке от местного аналога говядины, с гроготушкой вместо капусты. Поморщился, но похвалил: «Сытненько». И, не говоря больше ни слова, отправился в свою опочивальню на втором этаже.
Я осталась одна в тишине, нарушаемой лишь потрескиванием углей в камине. Моя семья… была необычной даже для этого мира. Дед, Аркадий, был не просто алхимиком. Он был Главным Зельеваром при дворе Императора, человеком, чьи отвары спасали жизни, а эликсиры продлевали их. Его вызывали, когда яд был неизвестен, а угроза – велика. Он создавал щиты, способные остановить магический шторм, и его слово на Совете Магов весило больше, чем титул любого герцога.
Бабушка, Элеонора, была его полной противоположностью и единственным человеком, перед которым он тушевался. Пока дед стоял у котла, она читала по звездам. Ее прозвали «Оком Империи» – лучший астролог и прорицательница поколения. К ней выстраивались в очередь вельможи и полководцы, жаждавшие узнать будущее. Она составляла гороскопы для новорожденных принцев и предсказывала урожайность на десятилетия вперед. Ее кабинет был завален хрустальными шарами, астролябиями невероятной сложности и свитками с картами судеб.
Моя мама, их дочь, унаследовала огонь обоих. Ее магический потенциал приводил в трепет самих наставников Академии. Но в шестнадцать лет она, насмотревшись на бабушкины видения вечных интриг и дедову вечную погруженность в долг, объявила, что хочет простой жизни. Она ушла через портал на Землю, встретила моего отца, простого, доброго и абсолютно немагического инженера, и родила нас троих.
В моих братьях, Максе и Антоне, магия так и не проснулась. Они выросли настоящими земными парнями. Макс с его футболом и гитарой, Антон со своим кодом и аниме. Они были моим тылом, моим нормальным, привычным миром.
А я… я оказалась тем самым единственным ростком, проросшим сквозь асфальт двух реальностей. Я была их отчаянной надеждой, единственной наследницей магического рода, в ком вспыхнула искра. Поэтому каждое лето, каждые каникулы – здесь. В этом старом доме. Дед учил меня вываривать суть из кореньев, а бабушка – читать узоры на крыльях бабочек. Они вкладывали в меня все, что могли, с тихой, жадной надеждой. Иногда их взгляды становились такими тяжелыми, что хотелось сбежать обратно, к братьям, к папиному кофе и маминым пирогам.
Я вздохнула и подошла к окну. Дождь кончился. В мокром стекле отражалась моя одинокая фигура и комната, полная магических артефактов. Я была мостом между двумя мирами. И сегодня я сварила зелье, в котором смешалась не только роса и пепел феникса, но и тоска по дому, и головокружение от этого волшебного мира, и тяжелое, сладкое бремя наследия, которое я пока не знала, как нести.
С этими мыслями я поела того же, что и дед, вымылась под душем (спасибо магии, установившей в домике часть земных удобств – еще одно доказательство бабушкиной любви и тоски по дочери) и пошла спать. Не помню, что снилось, но проснулась я выспавшаяся, с ощущением легкого, почти осязаемого волнения в груди.
Деда уже не было – ушел порталом во дворец на рассвете, оставив на кухонном столе записку, прижатую кристаллом: «Не балуйся с тем, что не можешь контролировать. Д.». От этого у меня ёкнуло сердце – уж не про зелье ли? Но нет, скорее это было его обычное, общее напутствие.
Я позавтракала свежим хлебом с лесным мёдом, переоделась в простое уличное платье, серо-коричневое, не маркое, но с изящной вышивкой по подолу, которую я сама добавила – земной узор, переплетенный с магическими рунами. Потом, с трепетом, доставшимся мне, наверное, от мамы, я достала из потаенного уголка сундука вчерашний пузырек. Зелье внутри переливалось, словно жидкое солнце, пойманное в розоватый туман. Спрятав его в складках платья, в специальный потайной кармашек, я отправилась на встречу с Витором.