Крестовый поход бесплатное чтение

Главы 1-5

1

Вдох‑выдох, дзинь! Вдох‑выдох, дзинь! Вдох‑выдох, дзинь…

Миша сразу взял хороший темп. Хороший для полутора часов, которые он пробегал пару‑тройку раз в неделю. Маршрут его при этом не менялся.

Под ногами хрустела рыжая хвоя, ковром устилавшая лесную тропу. Из земли выступали корни, словно вены на худощавой руке. А по обочинам тянулись россыпи сосновых шишек, и Миша то и дело давил их своими истертыми подошвами. На бег он одевался во все старое, никогда не засекал время и даже не знал, сколько километров пробегает.

Каждый раз по пути в лес Миша настраивался, оставляя позади мысли об учебе, как следы на пыльной дороге. Если в прошлый раз голову занимала незакрытая сессия, то теперь на повестке стояла летняя практика. Мысль о ней с самого утра бередила мозг. Благо лес был рядом с домом, и боль угасла, точно пламя без воздуха.

Миша не любил резко стартовать. Сперва он забирался на песчаную насыпь, прижатую сверху бетонной плитой. В центре ее чернело отверстие под колодец, откуда с шумом изрыгался удушливый запах. Однако Миша садился прямо у жерла, где перешнуровывал кроссовки, опасаясь, как бы они не развязались на бегу.

Стройные сосны сменились кривыми березками с мшистыми комлями. Верхушки протяжно скрипели на ветру, а вдали мерно звонили колокола после заутрени. Будто вторя им, в руке у Миши звенела связка ключей. Он то зажимал ее в ладони, то отпускал в свободный полет.

Вдох‑выдох, дзинь! Вдох‑выдох, дзинь…

На скорости солнце рябило в глазах. Миша бежал с опущенной головой и ждал выхода на поляну, с трех сторон окаймленную лесом. На четвертой стороне была развилка. Одна тропа шла дальше в лес, а другая кренилась вправо, выходя на широкий простор. Миша всегда сворачивал.

От ряби глаза совсем закрылись, но Миша мог обойтись и без них. Он в деталях представлял весь дальнейший путь. Траву на повороте, что ирокезом топорщилась посреди тропы. Березовые колки, разбросанные по степи, будто оазисы в пустыне. И женственные изгибы «двухколейки», манившие вдаль.

А вдали ждала еще одна развилка. Поворот налево уводил в ближайшую деревню, а направо – к районной котельной. В обе стороны дорога была унавожена лошадьми. Порой Миша встречал и само стадо, ведомое псом‑пастухом. Сам же пастух, в зимней шапке набекрень, скакал в хвосте и напевал что‑то по‑татарски.

С закрытыми глазами Миша уже видел «путеводную звезду». Так в народе окрестили полосатую трубу котельной, которая виднелась даже из Мишиной комнаты. По вечерам он часто застывал у окна, наблюдая красные точки вдали. Это на трубе светились огни для самолетов. Для Миши «звезда» тоже была надежным ориентиром. Возле котельной жила его бабушка.

Но напрямки до трубы было не добраться. Приходилось делать крюк по едва заметной тропинке, утопавшей в кустах репейника. Колючки кучно цеплялись за штаны, а Миша забывал отряхиваться. Дошло до того, что бабушка выдала внуку дедовские штаны из тафты. К ним уже ничто не приставало.

Репейная тропа соединяла проселочную дорогу с загородной трассой. К ней примыкали два панельных дома, зияющие черными окнами, словно выбитыми зубами. Построенные на исходе советской власти, «панельки» должны были стать лицом будущего района, а стали еще одним олицетворением развала империи. Их возраст выдавал устаревший фасад, но Мише он нравился. Его дом был из той же серии.

Отец рассказывал, что изначально в «панельках» были и оконные рамы, но в девяностые годы их растащили местные жители, прихватив с собой всю сантехнику, включая ванны. Сам отец мародерством не занимался и Мише внушал стойкое отвращение к воровству. Вид разоренных домов этому только способствовал.

К трубе вдоль трассы вели ржавые вышки в форме рогаток. Провисающие провода между ними монотонно трещали, что заставляло Мишу держаться подальше. Так он оказывался на противоположной обочине, по направлению движения машин. Но трафик до того был редким, что можно было бежать без оглядки. До недавних пор.

Началось все с ромбиков. Ими были украшены бетонные плиты, стоявшие «домиком» на длинных прицепах. Их тянули грузовики с оранжевыми кабинами, украшенные спереди деревянными крестами на присосках. Плитовозы курсировали по трассе весь день, отчего в воздухе стояла взвесь из песка и пыли, оседавшая на языке. Миша отплевывался как мог и щурился, но продолжал бежать.

Из теленовостей он вскоре узнал, что на месте его маршрута наметилась большая стройка. Целая сеть новых микрорайонов должна была окутать местность, захватив в свою паутину и советские постройки. На Мишиной стороне трассы соорудили забор с ромбиками, увенчав все его двумя будками. Для собаки и охранника.

Когда Миша бежал в прошлый раз, ему наперерез выскочил сторожевой пес и попытался укусить за ногу. Снова выручили дедовские штаны, сшитые Мишиной бабушкой еще в бытность работы на швейной фабрике. Тафта все время выскальзывала из пасти пса, и он в бешенстве мотал мордой, пока Миша не топнул свободной ногой. Пес в испуге отпрянул, но быстро опомнился и нацелился уже на топнувшую ногу.

Наконец на крыльце будки появился охранник с помятым от сна лицом. Помятой была и его черная форма без опознавательных знаков.

– Пират! – крикнул он не то псу, не то Мише.

Пес бросился к хозяину. А когда подбежал, получил кулаком в морду и с визгом умчался в свою будку.

Миша и охранник переглянулись. То был мужчина средних лет с крупными чертами лица. Крупными были и его руки. На одной из них не хватало пальцев. Они были срублены под корень.

Беспалая ладонь поднялась вверх, и охранник дал отмашку. Не то Мише, не то псу. Миша попятился, недоверчиво косясь на собачью будку. Из темноты круглого прохода высунулась скулящая морда пса. Только тогда Миша заметил, что Пират был одноглазым.

Охранник разгладил на себе форму и отправился к себе досматривать сон. А Миша пошел дальше, поминутно оглядываясь. В тот день он больше не бегал, но через неделю вернулся, имея при себе средство от Пирата.

Вдох‑выдох, дзинь! Вдох‑выдох, дзинь! Дзинь‑дзинь! Дзинь‑дзинь!

Это звонил сотовый. Как ни хотел Миша оставлять его дома на время бега, всякий раз брал. На том настаивала мама.

Звонок раздался на выходе из лесного туннеля. Не открывая глаз, Миша на ходу полез в карман и по ошибке вытащил оттуда электрошокер. От нажатия боковой кнопки между его остроконечными контактами вспыхнула крошечная молния.

Раздался оглушительный треск, отчего птицы с криком сорвались с насиженных веток, освободив место перепуганным белкам. В воздухе запахло озоном, на что Миша не обратил никакого внимания.

Но треск мимо ушей нельзя было пропустить. Он заставил глаза открыться, а ноги – остановиться. Миша спешно засунул шокер обратно и достал из другого кармана телефон. Модель его была до того старой, что на ощупь и правда походила на шокер.

Звонила Тамара Александровна, заместитель главного редактора одного малотиражного еженедельника. Она поздоровалась своим мягким, чуть картавым голосом и без лишних слов перешла к делу:

– Можешь приехать в редакцию?

– Сейчас? – озадаченно спросил Миша.

– Максимум через час. Дольше ждать не могу.

Надув щеки, Миша тяжело выдохнул:

– А что случилось?

В телефоне послышалось, как Тамару Александровну кто‑то зовет.

– Потом объясню, – бросила она. – Тебя ждать? Это важно.

– Ждите…

– Пропуск будет на вахте.

– Там у меня есть…

– У нас теперь новые пропуска.

– Вот как?

– И еще! – вспомнила она. – Оденься, пожалуйста, поприличней.

– Обязательно, – сказал Миша, уныло оглядывая себя.

Тамара Александровна попрощалась и отключилась. Миша остался стоять на опушке с телефоном в руке. Ему мучительно хотелось вырваться в степь, но он прикидывал, успеет ли побывать в двух местах.

Старт вышел резким. Стараясь поймать прежний темп, Миша подключил ключи‑метрономы.

Вдох‑выдох, дзинь! Вдох‑выдох, дзинь…

2

Дзынь!

Ключи упали на обувной столик. Следом полетели истоптанные кроссовки.

– Что-то ты рано, – заметила Мишина мама, выглядывая из кухни.

– Меня в редакцию вызывают.

– В воскресенье?

– По воскресеньям не только церкви работают…

– При чем тут церковь? – нахмурилась мама. – У тебя же практика только с понедельника.

– Это звонили не с практики.

– Откуда тогда?

– Из журнала.

– Из какого?

– Ты такого не знаешь.

– Точно? Ты печатался там?

– Публиковался.

– Тогда знаю.

Миша промолчал. Он уже вовсю натирал туфли черным кремом. Обтирая руки белоснежным вафельным полотенцем, мама вышла в коридор.

– Про что была статья? – спросила она.

– Да не все ли равно?

– Нет, раз ты темнишь.

– У меня сейчас нет времени на загадки…

– Так скажи, и я пойду дальше готовить.

– Что сказать? – отставил Миша туфли. – Содержание статьи или название журнала, которое тебе ни о чем не скажет?

– Заголовок у твоей статьи был?

– У любой статьи есть заголовок…

– Скажи свой. Они же у тебя всегда смешными выходят.

Черными от крема руками Миша стянул с мокрой спины футболку и комком запустил в шкаф. Мама тут же вытащила ее двумя пальцами, будто пинцетом.

– С ГОКом под боком, – произнес Миша.

Мама вся скривилась. То ли от запаха футболки, то ли от несмешного заголовка, то ли от названия журнала, всплывшего в ее памяти точно ил со дна озера.

– Опять этот «Полярный экспресс»?! – воскликнула мама.

– «Звезда», – поправил ее Миша и двинулся по коридору.

– Без разницы. И что им от тебя надо?

– Есть какое-то дело.

– У тебя сейчас одно дело.

– С понедельника только…

Миша прибавил шаг.

– Ты бы так в «Городской дилижанс» рвался, – подметила мама, поспевая за сыном.

– В «Дилижансе» я только потому, что меня в «Звезду» не взяли.

– Ты серьезно? – остановилась мама. – Променял бы «Дилижанс» на «Экспресс»?

– На «Звезду», – Миша щелкнул выключателем в коридоре. – Будь моя воля, я бы там и остался.

Мама продолжила путь, крестясь на ходу потной футболкой:

– Слава Богу, не на все твоя воля…

Миша криво улыбнулся и зашел в ванную комнату. Мама осталась на пороге, наблюдая, как сын отмывает руки. Его маленькие ладони с трудом проворачивали коричневый кусок хозяйственного мыла, похожего на кирпич.

– А знаешь, – спросила мама. – Почему тебя в «Экспресс» не взяли?

– В «Звезду».

– Так знаешь?

Миша вспомнил разговор месячной давности, когда Тамара Александровна ему отказала.

– Там сейчас какая-то реорганизация, – ответил он. – Никого пока не берут.

– Нет! – отрезала мама. – Все потому, что это независимый журнал.

Миша вопросительно посмотрел на мамино отражение в зеркале.

– Там всегда так, – пожала она плечами. – Ни денег, ни работы.

– Практикантам редко, где платят.

– В «Дилижансе», например?

– Разве что минималку.

– Цени хоть это.

Обувной крем все никак не сходил с рук. Миша снова закрутил в руках «кирпич», рассуждая вслух:

– А может, в «Звезде» хотят предложить мне подработку?

– За бесплатно?

– За портфолио.

– За что?

– Порт… Да неважно…

– Вот-вот. Только неважным ты и занят.

– У меня каникулы.

– А у меня выходной. И я вот готовлю. У бабушки пенсия, а она в саду. Мог бы и ты с ней.

– Отец не может?

– У него спина.

– У него по выходным всегда спина.

– Помолчал бы. Он без отпуска третий год работает.

Миша промолчал. Затем вспомнил:

– Ты же говорила, сегодня дождь обещают.

– А бабушка вот поехала! Кто ее поднимать будет, если поскользнется?

Миша обреченно вздохнул:

– Съезжу после редакции.

– Как раз, когда дождь начнется?

– На небе ни облачка.

– На Урале погода четыре раза на дню меняться.

– Значит, успею до очередной смены…

Мама закинула Мишину футболку в стиральную машину и направилась на кухню.

– Душ хоть прими! – донеслось из коридора. – Пахнешь!

– Некогда!

Миша наскоро обмазался дезодорантом и достал из шкафа строгий черный костюм, который носил разве что на экзамены. На верхней полке отыскался терракотовый галстук, который не надевался еще со школьного выпускного. Не умея завязывать узлы, Миша попросил об этом маму. Та с неохотой согласилась, спросив лишь:

– В «Дилижанс» тоже будешь так одеваться?

Миша молча надел пиджак.

– Дзынь-дзынь! – зазвенела мелочь во внутреннем кармане.

Миша полез за ней, чтобы выложить, но наткнулся на ламинированную картонку с изображением Николая Чудотворца. Мама дала эту иконку сыну накануне сессии и наказала носить на каждый экзамен. Миша ни разу не порывался оставить ее перед уходом, но мама всегда была рядом. Так и теперь, заметив его руку за пазухой, она прошипела:

– Даже не думай…

– Стирать тоже с ней будешь?

В ответ мама протянула зонт, перекрестив им сына на дорогу.

Солнце припекало. Миша пожалел, что надел пиджак, но снимать его не стал. Он хотел было снять деньги в банкомате, чтобы добраться на такси, как вспомнил, что стипендию перечислят только в понедельник. Кстати пришлась мелочь из пиджака.

Оказавшись на остановке, Миша покрутил головой. Он жил на окраине, и три дороги с перекрестка смотрели в сторону леса. Лишь четвертая вела в центр города. Там и находилась редакция «Полярной звезды».

К остановке подъехало такси. Не классическое, с «шашечками», а маршрутное, что возило людей на желтых микроавтобусах. На таком Миша обычно ездил в университет. На других маршрутках уже давно стояли автоматические двери, и только на этой до сих пор была ручная. Открывалась она не вбок, а на себя. Вдобавок к ней был привязан ремень безопасности, чтобы при открытии она не билась о кузов.

Миша залез в салон, отдал смуглому водителю мелочь и огляделся. Все места были заняты еще на конечной остановке. Тогда Миша встал под открытый люк, подставив голову ветру. В салон протиснулись еще люди, кто-то громко хлопнул дверью, и маршрутка под иноземную ругань водителя сорвалась с места, двигаясь рывками от светофора к светофору.

На скорости асфальт переливался тонкими серыми линиями. Миша завороженно смотрел на них и думал о звонке Тамары Александровны.

«С ГОКом под боком» была его лучшей работой. Он сам пришел в «Полярную звезду» с этим сюжетом, когда обнаружил у себя в почтовом ящике листовку экологических активистов. ГОКом там назывался горно-обогатительный комбинат, за постройку которого взялась частная компания по добыче меди. Благодаря «утечке» проектной документации экоактивистам стало известно, что токсичные отходы планировалось сливать в котлован неподалеку от водохранилища, снабжавшего водой весь город.

Активисты просили перенести отхожее место, но в медной компании подсчитали, что такой перенос выйдет слишком дорого, и в просьбе отказали. Обращение к местным чиновникам тоже не нашло понимания, ведь это они выдали разрешение на строительство ГОКа. Тогда активисты принялись информировать горожан об угрозе экологической катастрофы через почтовые ящики, но листовок на всех у них не хватало.

И пока местные СМИ хранили молчание, Миша решил провести собственное расследование. Тамара Александровна сразу ухватилась за эту идею, как и за самого Мишу. Ей нравились инициативные студенты. Так Миша стал внештатным сотрудником журнала, со своим удостоверением и пропуском через вахту. Отныне ему были открыты все двери.

Первым делом он направился к трем независимым экспертам, чтобы подтвердить или опровергнуть доводы активистов. Все три экспертизы показали, что отходы ГОКа неминуемо просочатся в водохранилище по грунтовым водам. Нужно было либо менять проект застройки, либо отменять его вовсе.

С таким заключением Миша отправился в офис «горе-обогатителей», как их прозвали активисты. Пресс-секретарь медной компании тепло принял сотрудника «Полярной звезды» и заверил, что никакой опасности в ГОКе нет. А есть одна только польза.

Число новых рабочих мест, размер инвестиций в региональную экономику, налоговые отчисления в федеральный бюджет и еще много других цифр полились на Мишу золотым дождем. А в ответ на независимую экспертизу у компании имелась своя. Тоже независимая. Только с противоположным заключением.

В своей статье Миша остался в стороне от оценок. Он вообще не занимал ничью сторону. По крайней мере на бумаге. Этот принцип исповедовался им еще со времен школьной стенгазеты, где выходили его первые заметки о взаимоотношениях учителей с учениками. За это Мишу недолюбливали ни те, ни другие.

В случае с ГОКом он в полной мере представил обе точки зрения, предлагая читателям самим решить, кто есть кто в этой истории. И они решили. Это было видно по тому, сколько народа вышло на стихийный митинг против ГОКа. Так о проблеме впервые узнали в столице.

Но митинг не спешили разгонять. Горожанам предложили мирно разойтись, пообещав учесть все их требования. А люди ждали, что скажут лидеры протеста. Те самые экоактивисты. Но они уже почувствовали свою силу и захотели создать собственную партию. Начался торг с властью, о чем простые люди не знали. Они стояли и ждали решения лидеров.

Когда наконец сверху дали добро на регистрацию партии, активисты дали людям отмашку разойтись.

– Дадим властям второй шанс! – прозвучало с трибуны митинга.

Миша обрадовался такому исходу. Он был против насилия. Тем более из-за своей статьи.

Тем не менее статья «выстрелила». Сразу после публикации Анатолий Борисович Старожилов, бессменный главный редактор «Полярной звезды», позвал Мишу к себе на летнюю практику.

Это была мечта. Еще со школы Миша покупал каждый номер «Звезды», зачитываясь ее смелыми статьями. В том числе и за авторством Тамары Александровны.

В итоге номеров у Миши скопилось столько, что их пришлось складировать на балконе. Там они и росли аккуратной стопкой, пока мама не вывезла ее в сад вместе с остальной макулатурой. В общей куче «Звезда» соседствовала с «Дилижансом», который мама покупала из-за телепрограммы. В саду бабушка сжигала оба издания в бочке с листвой. Горели они одинаково.

Сразу после митинга «заговорили» и другие издания. Все как один признавали проект ГОКа «недоработанным», и все как один ругали активистов. Как их только не называли. И паникерами, и смутьянами, и агентами иностранного влияния, призванными развалить отечественную экономику. У них тут же отыскали зарубежные счета, откуда шло финансирование кампании против ГОКа. Журналисты призывали искать шпионов, «сливших» документацию о сливе отходов.

А ГОК тем временем объявили проектом федерального значения. Последовала еще одна экспертиза. Столичная. По ее результатам отходы предлагалось сбрасывать в громадный угольный разрез, выработанный за годы советской власти. Его давно следовало чем-то заполнить, но у властей туда руки не доходили.

И вот нашлось решение. Правда, активисты нашли его не менее вредным, чем вариант с водохранилищем. Возле разреза тоже жили люди. Потомки горняков и шахтеров, чей поселок после прекращения угледобычи и без того находился в упадке. Упадка коснулись даже их дома. Они сползали в разрез со скоростью Пизанской башни, а запланированное давным-давно расселение шло еще медленнее.

История с ГОКом должна была обойти поселок стороной. Или боком, как сказал бы Миша. Но благодаря его расследованию теперь поселяне оказались в эпицентре выгребной ямы. Оставалась надежда, что горе-обогатители ускорят процесс расселения, но вместо этого они заложили в поселке храм.

– Чтобы нас отпевать, – безрадостно шутили жители.

По этому поводу активисты решили снова собрать митинг, но общественность от них уже отвернулась. С легкой руки журналистов народные герои превратились во врагов народа. Тогда они обратились в суд, разбирательство в котором по плану должно было приостановить строительство ГОКа.

Но стройку начали и без судебного решения. Когда стали возводить забор с ромбиками, активисты встали стеной перед рабочими. В ответ медная компания привезла из города активную молодежь. Лица ребят были закрыты шарфами и балаклавами. Под таким прикрытием строители продолжили работу. При этом активистов молодчики оттеснили, а особо активных побили.

Прибывшая по вызову полиция не стала принимать у активистов заявление о побоях. Вместо этого возбудили уголовное дело о промышленном шпионаже, в ходе которого у лидеров экодвижения прошли обыски. Суд против «горе-обогатителей» они тоже проиграли.

Конечно, Миша и раньше видел такое обращение с правдой, но впервые испытывал подобное на себе. На своем материале. Ему было стыдно за коллег, позорящих профессию. И больно за профессию, которой он собирался посвятить жизнь.

В нем поселилось сомнение: верный ли он выбор сделал после школы? Это неведомое ранее чувство пугало его, а оно как паразит питалось страхом, пуская свои корни все глубже и глубже. Нужно было как-то выкорчевывать их из себя, и только бег помогал Мише забыться.

Отмена практики в «Звезде» стала для него еще одним ударом. Пришлось срочно искать другое место, и так он оказался в «Городском дилижансе». И все же оставался утешительный приз. «С ГОКом под боком». За статью Миша не получил ни копейки, поскольку был «внештатником», зато приобрел строчку в портфолио. Это слово любила повторять Тамара Александровна:

– Портфолио – это твои инвестиции в будущее.

И Миша инвестировал. Но с момента выхода статьи дивидендов он еще не увидел. Зато увидел кампанию «горе-обогатителей» по обелению своего имени. Они открыли в городе бесплатную секцию по боям без правил, закупили машины скорой помощи и даже пожертвовали на отделку нового кафедрального собора, куда Мишина мама ходила теперь на воскресные службы.

По мере продвижения к центру города маршрутка заполнялась все новыми пассажирами. Они оттеснили Мишу в конец салона, куда почти не доходил свежий воздух. К концу поездки он так вспотел, что стал гадать: сильно ли от него пахнет? Ему самому это было не оценить, поскольку обоняние отсутствовало напрочь.

Миша вспомнил случай из детства, как однажды накануне Пасхи мама пекла в духовке куличи. Тут ей позвонила подруга, и она ушла разговаривать в другую комнату. На кухне остался Миша, который с увлечением смотрел мультики. Он не заметил беды, даже когда плита задымила. Мама с криком прибежала на запах и долго потом кричала на сына:

– Достал уже со своими мультиками! Ничего вокруг не замечаешь!

Она не могла поверить, что Миша не почувствовал гарь в метре от себя.

Уже намного позже Миша прочел о своей болезни и стал утешать себя тем, что неразвитость одного органа чувств компенсируется обостренностью другого. В его случае этим органом было зрение. Точнее, зрительная память. Особенно на лица.

Маршрутка остановилась между остановками. Миша подумал, что кто-то из пассажиров попросил остановиться, но никто так и не вышел. Маршрутка стояла, и Миша с беспокойством нагнулся посмотреть, в чем было дело. В окне задней двери мелькнула фигура полицейского.

С начала месяца Мишу уже третий раз останавливали в этом маршрутке, из-за чего один раз он чуть не опоздал на экзамен. Водитель открыл козырек от солнца, вытащил оттуда права со страховкой и просунул в открытое окно. Полицейский невнятно представился и забрал документы. Пассажиры замерли в ожидании.

– Выйдите из машины, – сказал полицейский водителю и отшагнул в сторону.

Водитель вышел, а пассажиры молча наблюдали, как его обыскивают. Сзади у полицейского болтался короткоствольный карабин, который то и дело съезжал на живот. Миша не сводил глаз с оружия, ощущая его грозную силу. Закончив обыск, полицейский вместе с документами направился к патрульной машине, где сидел его напарник. Водитель маршрутки поплелся следом.

Пассажиры зароптали. Миша уже знал, сколько все это продлится, и достал телефон. До назначенного времени оставалось пятнадцать минут, а до редакции – две остановки. Недолго думая, Миша стал протискиваться к выходу через стоячих пассажиров, приговаривая:

– Разрешите-разрешите…

У самого выхода он поймал себя на мысли, что ему пришлось бы ждать возвращения водителя, будь у этой маршрутки автоматическая дверь.

Галстук бил по лицу, норовя угодить кончиком в глаз. Полы пиджака развевались на ветру будто крылья, а туфли отбивали чечетку об асфальт. Миша бежал с зонтиком в руке точно эстафетник и чувствовал себя глупее некуда.

Запыхаясь, он ворвался в фойе редакции и быстрым шагом направился к турникету. Возле него сидел седовласый охранник. Покосившись на Мишин зонтик, он резко встал и схватился за боковую ручку резиновой дубинки, что висела у него на поясе.

– Здравствуйте, – робко произнес Миша, замедлив ход. – На меня выписан пропуск…

– Паспорт! – скомандовал седовласец, не убирая руку с дубинки.

Миша потянулся во внутренний карман пиджака, отчего седовласец напрягся еще сильнее. Паспорт лежал рядом с иконкой, и Мише пришлось доставать его предельно медленно. Только когда документ оказался в руках у седовласца, он ослабил хватку и уселся за стол.

Миша взглянул на настенные часы. До назначенного времени оставалась минута. Седовласец раскрыл футляр для очков, но их там не оказалось. Тогда он стал рыскать по всему столу, приподнимая стопки старых журнальных номеров. От нетерпения у Миши затряслось колено.

Наконец в скрученной газете со сканвордами седовласец нащупал замотанные скотчем очки и с осторожностью надел их. Журнал учета посетителей нашелся быстрее. На лице охранника мелькнула насмешливая улыбка, когда он записывал фамилию Миши. Рыков.

Седовласец протянул Мише пластиковый пропуск с надписью: «Гостевой». Миша выхватил его и прислонил к турникету. Крестик на дисплее сменился стрелочкой, после чего Миша ринулся вперед, поторопливая вертушку.

– А паспорт?! – выкрикнул седовласец, шлепнув по столу бордовой книжечкой.

Перегнувшись через турникет, Миша схватил ее и побежал по лестнице, перескакивая через две ступеньки. На лифт он полагался меньше, чем на свои ноги.

Дзынь-дзынь! Миша знал, что это звонит Тамара Александровна, но отвечать не стал. Он уже был рядом с ее кабинетом. Она стояла у окна с озабоченным видом, а когда увидела Мишу, то отвела телефон от уха и только сказала:

– Пойдем скорее…

В коридоре толпились сотрудники журнала. Казалось, в этот воскресный полдень все были здесь. Тамара Александровна заперла кабинет на ключ и повела Мишу сквозь толпу. Некоторые журналисты с интересом поглядывали на него. Будучи внештатником, он никого из них не знал, как и они не знали его.

Миша украдкой взглянул на Тамару Александровну. С виду хрупкая, она была ниже его на голову, но обладала сильным всепроникающим взглядом. Миша все ждал от нее каких-то слов, но она шла молча, будто не знала его. Только ключи в ее руке мерно звенели. Дзынь-дзынь! Дзынь-дзынь!

– Зачем меня вызвали? – не выдержал наконец Миша.

– Михаил Львович тебе все объяснит, – сухо ответила Тамара Александровна, протискиваясь между людьми.

– А кто это?

– Наш новый главред…

Миша почувствовал неладное. Ему хотелось узнать, что случилось с Анатолием Борисовичем, но было страшно спросить. Он подумал, что все это может быть связано с его статьей про ГОК. Неужели медная компания подала на журнал в суд?

Защита чести и достоинства стала распространенной практикой за последние полгода. Зачастую суд вставал на сторону оскорбленного бизнеса, а сумма иска была несовместима с жизнью любого СМИ. Так уже закрылось не одно издание.

За поворотом показался кабинет главреда. На двери висела новая табличка с надписью: «Михаил Львович Краснобаев».

– Что ему надо от меня? – спрашивал себя Миша. – Неужели опровержение? Что, если только так «Полярную звезду» можно спасти от гибели? Отзыв иска в обмен на официальное извинение…

Миша задумался, сможет ли он наступить на горло собственной песне, но ответить себе не успел. Тамара Александровна уже зашла в кабинет.

3

Окно выходило на юг, потому солнце заливало все вокруг, делая кабинет похожим на янтарную комнату. Спиной к окну сидел главный редактор. Он был рыжим, или казался таким. У Анатолия Борисовича на столе всегда была кипа бумаг, а у Михаила Львовича стоял лишь ноутбук да стеклянная кружка с чаем. На свету она тоже казалась рыжей.

– Михаил Львович, – обратилась Тамара Александровна. – Вот мальчик, про которого я говорила…

Она посторонилась, пропуская Мишу вперед. Из‑за солнечного света он опустил голову и тихо поздоровался.

– Здравствуй, – ответил Михаил Львович, захлопнув ноутбук. – Присаживайся.

Он не указал, куда именно садиться. Прямо на Мишу смотрело новомодное кресло с ортопедической спинкой, но он предпочел потертый кожаный диванчик, что стоял ближе к выходу. Чтобы как‑то скрыть запах пота, Миша расположился на самом краю.

– Я еще нужна? – спросила главреда Тамара Александровна.

– Спасибо, дальше я сам.

Она переглянулась с Мишей и незаметно для главреда показала два скрещенных пальца. Миша невольно передернулся, предчувствуя беду. Тамара Александровна вышла и за дверью застучали каблуки под аккомпанемент ключей. Миша отметил хороший темп.

– Миша, да? – спросил Михаил Львович.

Миша кивнул, не сводя глаз с двери.

– Тезка, значит, – сказал главред. – На каком курсе учишься?

– На третьем. То есть уже на четвертый перешел.

– Практика уже началась?

– Завтра начнется.

– А где?

– В «Городском Дилижансе»…

Михаил Львович снисходительно улыбнулся. Затем спросил:

– Столбов‑то еще преподает у вас?

– Владимир Владимирович? – повернул голову Миша, щурясь от света.

– Отчества не помню. Столько лет прошло…

– Владимир Владимирович преподает. Последний экзамен я ему сдавал.

– И на что сдал?

– На «хорошо». Но «отлично» он никому не ставит…

– Это я помню, – расплылся в улыбке Михаил Львович. – Привет ему передавай. Меня‑то он вспомнит.

Миша кивнул. Тезка добавил:

– И не прогуливай его пары, если хочешь чего‑то добиться. Чего, кстати?

– Что, простите?

– Добиваешься чего?

Миша забегал глазами по полу.

Тезка улыбнулся.

– Знаешь, как это бывает, – взял он кружку с чаем. – Вот приходит студент на практику, а она ему на фиг не нужна. Лишь бы корочки получить, чтоб родители отстали. Знакомо?

– Это не мой случай.

– Который твой?

Миша не хотел откровенничать перед незнакомцем, да еще и с неясными намерениями. Как вдруг к горлу подкатило. То, что сидело внутри камнем все три года учебы, сорвалось теперь с языка как птица с ветки:

– Хочу стать настоящим журналистом.

Тезка удивился:

– А чем настоящий отличается от ненастоящего?

– Настоящий сообщает правду.

В ответ тезка поднял кружку с чаем, словно услышал тост. Затем отхлебнул, прищурившись от пара, и сказал:

– Тамара Александровна говорит, ты хочешь заниматься расследованиями.

– Мне это интересно.

– Чем?

Миша пожал плечами:

– Самая что ни на есть настоящая журналистика.

– Правильно. Это высший пилотаж.

– Но у меня в этом мало опыта…

– А откуда ему взяться? Студентам такое не доверяют.

Миша понуро закивал.

– Но я считаю иначе, – сказал Михаил Львович. – Молодые могут удивить, если дать им шанс. Надо только рискнуть, а старики этого не любят. Поэтому вашему брату так сложно пробиться. Но все‑таки возможно.

Миша подвинулся чуть ближе к тезке.

– Не знаю, заметил ли ты, – сказал главред, ставя кружку на стол. – За последнее время появилось много публикаций о так называемом беспределе охранников в супермаркетах.

– Да, история с бабушкой.

– В том числе. Но я не нашел ни одного полноценного расследования на эту тему. А ты?

– Я тоже не видел.

– Хочу восполнить этот пробел. Что скажешь?

– Тема актуальная. Может получиться отличный материал.

– Считаешь?

– По крайней мере, я бы такое почитал.

– А написать не хочешь?

Только теперь Миша посмотрел на главреда. Глаза у того были голубыми, что в сочетании с рыжими волосами придавало некую чужеродность.

Михаил Львович указал на свой ноутбук со словами:

– Читаю «С ГОКом под боком». Язык у тебя есть.

– Спасибо…

– Да и Тамара Александровна тебя хвалит. Так ты согласен?

Мысли зароились в голове как пчелы в разбуженном улье. Переместившись на середину дивана, Миша и думать забыл про запах пота. А вспотел он сильно.

– Вы предлагаете мне работу? – спросил он.

– Расследование. Под прикрытием.

– Под чем?

– Понимаешь, – главред снова взялся за кружку. – У охранников не принято выносить сор из избы. Что нам остается? Попасть к ним в избу. А для этого надо стать одним из них.

Миша с трудом успевал за ходом его мысли.

– Считай это стажировкой, – подытожил главред. – Если справишься, получишь место в штате.

– В штате? – Миша привстал.

– Я формирую новый отдел расследований. Ты можешь стать его частью.

Под тяжестью навалившейся информации Миша опустился на диван и принялся нервно чесать щетинистый подбородок. Летом он собирался отрастить бороду, но теперь жалел, что не побрился.

– А как же моя практика? – спросил он, прекратив мысленно бриться.

– Можем оформить расследование как практику. Характеристику я тебе подпишу.

Миша снова задумался, потирая треснутую кожу дивана, отчего руке стало тепло.

– Нужно поговорить с Владимиром Владимировичем, – наконец сказал он.

– Зачем? – насторожился Михаил Львович.

– Он у нас курирует практику. Если разрешит поменять место, то я с вами.

– Тогда не мешкай с разрешением.

– Я прямо сейчас и поеду.

Михаил Львович победно поднял кружку с чаем и сказал:

– Только не говори Столбову про расследование. Скажи просто, что нашел место получше…

4

Мише везло. Несмотря на воскресный день, Владимир Владимирович Столбов был в университете. Миша знал это, потому как сохранил в пиджаке расписание экзаменационных пересдач. В тот день как раз была последняя.

Нужно было спешить, чтобы перехватить Владимира Владимировича до начала экзамена. Денег хватало лишь на обратную дорогу домой, поэтому Миша снова бежал. И снова потел. Туфли, непривычные к таким нагрузкам, казалось, вот-вот развалятся, а галстук, свернутый рулоном, теперь покоился в кармане пиджака.

Студенческий городок состоял из множества корпусов, среди которых особняком стоял главный. Он был выполнен в стиле лучшего столичного университета, и в своем регионе Мишин вуз тоже считался лучшим. Золотистый шпиль тут тоже присутствовал, за счет чего главный корпус превосходил по высоте даже Мишину «путеводную звезду», являясь самым высоким строением в городе.

Про шпиль в университете ходила шутка, что его озолотили студенты за счет платных пересдач. Он был увенчан государственным гербом, который светился на солнце точно крест на Храме Знаний. Миша смотрел на него все время, пока бежал.

Путь от редакции до университета составлял три остановки. Пробежав их, Миша оказался у центрального входав главный корпус. Три массивных деревянных двери открывались через силу, и часто студенты придерживали их для студенток. Миша уже было взялся за рифленую ручку золотистой окраски, как вспомнил, что оставил дома студенческий билет.

В фойе всегда находилось трое охранников. Они стояли плечом к плечу и пристально смотрели на входные двери, словно пытались открыть их силой мысли. Миша знал, сколько времени уйдет, чтобы один из охранников записал его паспортные данные в журнал посетителей. Быстрее было пойти в обход.

Миша хотел отпустить ручку двери, но заметил на подходе группу студенток с факультета коммерции. Он с трудом раскрыл перед ними дверь и держал ее, пока последняя девушка со словами благодарности не зашла внутрь. Затем Миша снова побежал.

Задний двор был огорожен непомерно высоким забором. Сверху крепилась колючая проволока, похожая на заросли терновника. Миша бежал вдоль забора и уже завидел в конце проходную. Там сидела пожилая вахтерша, которая вечно читала любовные романы. Впереди Миши шла группа студентов с автотракторного факультета. Он слился с толпой и прошел мимо вахтера, не показав ничего.

На заднем дворе располагались лабораторные корпуса технических факультетов. Повсюду валялись полуразобранные станки, изъеденные коррозией, а у забора в два ряда стояли новенькие танки. Они принадлежали военной кафедре, где из студентов готовили танкистов и связистов. В действующей армии таких офицеров называли «пиджаками».

Стать «пиджаком» стремился едва ли не каждый студент, из-за чего на кафедре всегда был высокий конкурс на место. Чтобы занять его, нужно было иметь отменное здоровье в купе с высоким средним баллом за две последние сессии. Миша пытался поступить туда на втором курсе, но не прошел по здоровью.

Возле экзаменационной аудитории толпились студенты с озадаченными лицами. На их фоне выделялся парень, сидевший на подоконнике с телефоном в одной руке и кофейным стаканчиком в другой. Он болтал короткими ногами и время от времени косился по сторонам. Лицо его было красивым со всех сторон, и, казалось, он вертелся, чтобы показать это. Звали парня Никита Скоробогатов. Он был Мишиным старостой.

Приехав из крохотного городка на краю области, спустя три года Никита знал областной центр лучше многих местных. Старостой он стал еще на первом курсе. Отчасти из-за того, что сам вызвался, отчасти потому, что никто больше не захотел. Тогда же он вступил в студенческий профком, где проводил дни напролет в ущерб учебе. Уже после первой сессии ему грозило отчисление за прогулы, но вмешалась Жанна Сергеевна Пржевальская, декан журфака.

Она сразу приметила хваткого юношу и попросила его организовать факультетскую команду Клуба Веселых и Находчивых. Команду он организовал и занял с ней призовое место на университетском фестивале. С тех пор Жанна Сергеевна стала его личным ангелом-хранителем, а Никита получил в профкоме прозвище «Конь Пржевальской».

Будучи и сам находчивым, он вспоминал о своей группе только, когда профкому требовались люди на культмассовые мероприятия. Миша до сих пор помнил, как на первом курсе Никита затащил его на шествие студентов по случаю дня города.

Мише вручили деревянный транспарант, похожий на лопату для уборки снега. К ней была приклеена бумага с названием факультета и номером группы. Шествие длилось более двух часов, и все это время Миша дрожащими руками держал «лопату» высоко над головой, словно хоругвь на крестном ходе. При этом своего старосты он нигде не видел.

Как обладатель коротких ног, Никита не любил нагружать их ни бегом, ни ходьбой. В день города он предпочел отсидеться в кафе вместе с другими профкомовцами. Там они обсуждали перспективу вступления в «Школу молодого лидера», открытую под эгидой университета. Конкурс туда был еще выше, чем на военную кафедру.

После случая с транспарантом Миша не соглашался ни на какие просьбы старосты поучаствовать в жизни университета. А Никита продолжал в ней вариться. И «навариваться». Официально в профкоме денег не платили, однако в ходу были серые схемы. Деньги начислялись в виде надбавки к стипендии.

Никите стипендия не полагалась, и ему пришлось искать «донора». Так называли студента-стипендиата, на карту которого можно было перечислить университетские деньги сверх положенных. По договоренности, излишки передавались профкомовцу за небольшую комиссию. Обычно профкомовцы договаривались с одногруппниками, но Мишиного согласия Никита не спрашивал.

Все вскрылось только в очереди к банкомату. Миша помнил, как Никита выглядывал из-за плеча и посмеивался над его пин-кодом, состоящим из четырех нулей. Деньги Миша снял, а излишки вместе с комиссией отдал Никите. За это он попросил впредь не использовать его банковскую карту как перевалочный пункт.

– Странный ты, Мишаня, – посетовал Никита и вскоре нашел из группы другого «донора».

Так, под покровительством деканата, Никита и добрался до шестого семестра, где столкнулся со Столбовым. На того влияние Жанны Сергеевны уже не распространялось. Да и КВН он не любил. Будучи старейшим преподавателем вуза, Владимир Владимирович пользовался непререкаемым авторитетом у самого ректора. Правда, у собственных студентов его прошлое вызывало вопросы.

В советские годы Столбов был успешным пропагандистом и вплоть до Перестройки не отступал от линии партии ни на шаг. Но провозглашение гласности все изменило. И как будто изменило его. Он публично раскаялся в своих грехах перед журналистикой и стал преподавать отказ от любой пропаганды.

Своим студентам он любил повторять:

– Не дай Бог кому-нибудь из вас дойти до того состояния, когда, глядя на себя в зеркало, захочется плюнуть в отражение…

А вместо этого плевали на его слова.

Журналистское сообщество, пришедшее на смену советским идеологам, сочло Столбова ловким приспособленцем. Оно исторгло его из себя, за что от студентов он получил прозвище Расстрига.

– Ересь какая-то, – подтвердил Никита после вводной лекции и больше в аудитории не появлялся.

А Миша внимал Столбову с религиозным благоговением. Отдельные фразы не могли выйти у него из головы.

– Зло всегда творится в темноте. Это игра в тёмную. Но игра не начнётся, пока горит свет. Этот свет – вы.

И Миша горел.

Заметив одногруппника, Никита спрыгнул с подоконника и, семеня ножками, пошел навстречу. Волосы у Миши слиплись от пота и лежали на лбу кривыми сосульками, а насквозь промокшая рубашка вылезла из брюк.

Никита всегда подавал руку первым, но никогда не смотрел на неё, и Мише приходилось целиться, чтобы рукопожатие состоялось.

– Ты чего, Мишань? – с улыбкой спросил Никита, кивая на зонтик. – Забыл, как открывается?

– Я бежал…

– Зачем? Ты же вроде как сдал.

– Мне просто Столбов нужен.

– Он здесь всем нужен, – усмехнулся Никита, кивая на толпу студентов.

– Последняя попытка?

– Кто его знает. Говорят, в конце августа может еще одну дать.

– Щедро с его стороны.

– Было бы щедро поставить всем «автоматы».

– Это же профильный предмет…

– Да кому он сдался! Лучше б учил, как продвигать свой контент в сетке.

– Где?

– В сети. Приди в себя, скоро все будет в «цифре»!

– Блоги может и будут, а журналистика останется на бумаге.

– Если ты не в курсе, сегодня блогинг и есть журналистика.

– Не знаю, про какую журналистику ты говоришь.

– Про новую. И блогеры – это новые журналисты.

– Блогеры могут думать о себе, что хотят. Но чтобы стать журналистами, им придется отказаться от личного мнения. Правда, тогда они перестанут быть блогерами…

– Что плохого в личном мнении?

– Им можно прикрыться в случае чего. Как фиговым листком.

– Лавровым листком. Он добавляет материалу аромат.

– Правде приправа не нужна.

– Ну и жри ее полными ложками. Много влезет?

– Правдой не живот набивают, а организм очищают.

– Так иди просрись!

– Зря ты злишься. Луче настраивайся на экзамен, а то уйдешь на каникулы с «хвостом».

– С тобой настроишься…

– Ты вообще готовился?

– Как к Расстриге можно подготовиться?

– А как люди сдают?

– Какие люди? Все здесь стоят, «хвостами» машут.

– Не все…

– Я его все равно добью. Не мытьем, так катаньем.

– Шпоры?

– Бабки.

– Думаешь, он берет?

– Надо будет, возьмет.

– Только не он.

– Спорим?

– На что?

– На твою стипендию.

– А если проспоришь?

– Получишь ту же сумму.

Они пожали друг другу руки, после чего Миша спросил:

– Откуда такая уверенность?

– Расстрига тот еще жопокрут. Все это знают, кроме тебя.

– Это лишь мнение.

– Мнение большинства.

– Но это не подтверждает его стяжательства.

– Источники подтверждают.

Миша усмехнулся:

– Проводишь расследование?

– А это идея! Поймать его на взятке. Может, в счет практики пойдет…

– Ему и отчет будешь сдавать?

Никита расхохотался так, что студенты из толпы обернулись. Миша с улыбкой спросил:

– И что у тебя за источники?

– Пятикурсники.

– Твои новые друзья из профкома?

– Из школы лидерства.

– Может, они просто пошутили?

– С этим не шутят.

– Лучше не рискуй и сдай сам.

– Тебе легко говорить. Ты у него любимчик. Потому что слушаешь с открытым ртом. Или тоже притворяешься как он?

– Если все будут придерживаться его принципов, журналистика может снова стать четвертой властью.

– Ересь несешь, – сказал Никита, выглядывая из-за Мишиного плеча. – А вон и твой еретик…

Миша обернулся и увидел Владимира Владимировича. Несмотря на преклонный возраст, он шел с прямой спиной, чеканя шаг. Миша ринулся к нему навстречу, стараясь уйти подальше от Никиты. Столбов остановился посреди коридора и расплылся в улыбке. Только глаза его не улыбались. Никогда.

Миша вкратце обрисовал свою ситуацию, не забыв упомянуть о расследовании. Для него предложение Михаила Львовича само по себе было достижением, и он просто не мог не поделиться своей радостью с любимым преподавателем. Столбов выслушал его, ни разу не перебив, а после сказал:

– Михаил, вы еще не готовы к такому расследованию.

Миша опешил, но быстро нашелся:

– А Михаил Львович говорит, что готов.

– Может, Михаилу Львовичу просто выгодно так говорить?

– А в чем выгода?

– Он даром получит эксклюзивный материал. А что получите вы?

– Место в его журнале.

– Вы туда так хотите?

– Это мой шанс.

– Шанс?

Столбов опустил голову, вглядываясь в пол. Краем глаза Миша заметил Никиту, стоявшего в стороне. Тот угрюмо глядел на них и, казалось, все слышал.

– Поймите, Михаил, – сказал Владимир Владимирович. – Расследования такого рода под силу немногим. И уж точно не в вашем возрасте.

– Нелли Блай было двадцать три, когда она отправилась в сумасшедший дом.

– Сравниваете себя с ней?

– Надо равняться на лучших.

– Напомните, кто у нее был главным редактором?

– Пулитцер.

– А у вас кто?

– Краснобаев…

– Вот именно.

– А ведь он о вас высокого мнения…

– Еще неизвестно, на чем оно зиждется.

– Я вас не понимаю.

– И не должны. Пока.

Миша на секунду задумался, а затем произнес:

– Просто дайте мне шанс.

– Чтобы дать вам шанс, мне придется взять грех на душу. А я уже не так молод, чтобы носить на себе столько.

– По-моему, вы преувеличиваете.

– Нисколько.

Миша замялся и увидел, с каким недовольством на него смотрят студенты в толпе. Тогда он сжал зонтик в руке и стал говорить, чеканя каждое слово:

– Владимир Владимирович, вы говорили, что журналистика – это социальная служба, призванная сообщать людям правду. Правду, которую скрывают от нас власть предержащие. «Они прячут ее по темным углам как нечто постыдное, и сделают все, чтобы она там оставалась. Потому что это защищает их власть».

Столбов улыбнулся.

– А наша задача, – добавил Миша, – освящать темные углы и выносить правду на суд общественности.

– Вы хорошо меня слушали, – сказал Владимир Владимирович. – Но какое отношение это имеет к вашему расследованию?

– Люди должны знать правду о месте, куда они ходят каждый день. Куда ходят их пожилые родители и малолетние дети. Безопасно ли там? Кто эти люди, отвечающие за безопасность? Что у них на уме? Судя по последним публикациям, они сами представляют немалую опасность.

– Не стоит слепо доверять публикациям.

– Потому и нужно все проверить.

– Не лучше ли сперва доучиться? Магазины никуда от вас не денутся. Как и охранники в них.

– Пока я студент, мне проще внедриться к ним. Никто не заподозрит во мне расследователя.

– Пожалуй…

– Так что передать Михаилу Львовичу?

– Привет от меня.

– И все? – с досадой спросил Миша.

– И берегите себя, – ответил Владимир Владимирович. – В магазине вам будет непросто.

– То есть? – просиял Миша. – Вы разрешаете?

– Хорошо, что вы обратились сегодня. Завтра я бы уже не смог вам помочь.

– Спасибо вам! Наверное, мне нужно позвонить в «Городской Дилижанс»? Или лучше зайти?

– Не волнуйтесь, я сам позвоню. Мне есть, кого направить туда вместо вас…

Миша помчался в редакцию и до того уже приспособился бегать в костюме, что даже поймал хороший темп. Только вот туфли не были приспособлены для бега и под конец совсем расклеились.

Прибежав в редакцию, Миша обнаружил, что дверь в кабинет тезки была заперта. И как он ни стучался, ему никто не открывал. В растерянности Миша побежал к Тамаре Александровне.

Дверь в ее кабинет была открыта, а сама она стояла у подоконника и поливала из пластиковой бутылки цветущую орхидею. Цветы в ее кабинете были повсюду. В больших горшках на полу и в маленьких на окне, они все были ухожены, а их листья на солнце просвечивали желтизной.

– А, Миша! – обернулась Тамара Александровна. – Заходи!

– Не знаете, где Михаил Львович? – спросил он, закрыв дверь.

– В кабинете его нет? Я думала, ты как раз оттуда.

– Я из университета. Нужно было договориться о замене практики.

– Договорился? – спросила она, замерев с бутылкой в руках.

– Да, теперь я с вами.

– Отлично! – воскликнула Тамара Александровна и доверху наполнила горшок с орхидеей.

– Только Михаила Львовича нет на месте…

– Он, наверное, уехал на встречу с рекламодателями.

– Вы поэтому меня торопили?

– Михаил Львович хотел лично пообщаться с тобой, но теперь его присутствие необязательно. Главное, он тебя одобрил, и ты согласился.

– Кто бы от такого отказался?

– У нас в редакции все отказались.

– Правда?

– Михаил Львович и сам хотел отказаться от своей же идеи. Но в последний момент я вспомнила про тебя…

– Спасибо за рекомендацию.

– Ты сам себя зарекомендовал. Инвестиции в будущее, помнишь?

– Жаль только, та статья не удалась.

– Почему же?

– К осени ГОК построят…

Она поставила полупустую бутылку на подоконник и сказала:

– Тебе просто не повезло. В дело вмешалась большая политика.

– Или большой бизнес?

– Теперь это одно и то же.

– Раньше было по-другому?

– Раньше об этом было можно писать…

– А сегодня и «Под покровом отца» не пройдет?

Ее глаза потускнели вместе с солнцем на листьях. Миша догадался, о чем она говорила и о чем теперь молчала. В девяностые годы журналистика цвела пышным цветом. Почвой для этого служила свобода слова, достигшая со времен Перестройки невиданного уровня.

Время тогда было пластичным как незастывший цемент. Кто угодно мог стать кем угодно. Тамара Александровна была учителем обществознания, а журналистика привлекала ее возможностью влиять на общественную жизнь словом. И у нее выходило. Пока цемент не застыл.

– Не переживай, Миша, – сказала она. – В этот раз никакой политики.

– Надеюсь…

– Да ты садись.

Она указала на старый деревянный стул с жесткой спинкой. Таких уже не делали, но именно на таком стуле Миша сидел у себя дома за письменным столом. Мама много раз предлагала ему купить удобное компьютерное кресло, но он всегда отказывался. Спинка, состоящая из четырех вертикальных реек, не позволяла излишне расслабляться и способствовала усидчивости.

Миша уселся, испытав привычную твердость в спине. Тамара Александровна выдвинула из-за стола такой же стул и поставила его рядом с Мишей. Граница между начальником и подчиненным стерлась.

– Михаил Львович тебе все объяснил? – спросила она, присаживаясь.

– В общих чертах. А давно он у вас работает?

– Первую неделю.

– А что стало с Анатолием Борисовичем?

– Его сняли.

– За что? – настороженно спросил Миша.

– Журнал перестал приносить прибыль.

– Странно, у вас ведь одно из лучших независимых изданий в стране.

– Независимость обходится дорого, – сказала она с горькой улыбкой. – Нас вообще чуть не закрыли.

– Как?

– Но в итоге просто продали.

– У вас что, новые владельцы?

– Не волнуйся, госкомпаний среди них нет.

Миша нервно потерся спиной о рейки.

– Все наладится, – успокаивала Тамара Александровна. – Осенью запустим сайт и привлечем новых подписчиков. А Михаил Львович приведет рекламодателей. Он у нас вроде антикризисного менеджера.

– А печатная версия журнала останется?

– Михаил Львович обещал.

– Вы ему доверяете?

– Я его не знаю. Знаю только его портфолио.

– И что там?

– Целый список изданий, которые он вытащил из могилы.

– Получается, он нигде не задерживается?

– И у нас не задержится. У него контракт на полгода.

– Но что он успеет за это время?

– Подтянуть показатели, важные для владельцев.

– И все?

– И все. Нам сейчас главное – остаться на плаву.

Согнувшись на стуле, Миша начал мысленно бриться.

– Что тебя смущает? – спросила Тамара Александровна, заглядывая ему в глаза.

– Его бывший учитель нелестно о нем отзывался…

– Не думай о нем. Он лишь временная фигура. Думай о том, кто будет после него.

– Кто? – Миша выпрямил спину. – Вы?

– Новые владельцы побоялись сразу доверить мне руководство.

– Почему?

– Для них я слишком ассоциируюсь с прежней властью. С другой стороны, я нужна им, чтобы справиться с коллективом.

– А что с ним? Люди недовольны?

– Такое часто бывает при смене владельцев. Люди в смятении.

– А вас они знают.

– И верят мне. Моя задача – удержать в штате лучших, а на место ушедших набрать новых. Таких как ты.

– И за это вас сделают главным редактором?

– Через полгода. При этом важно, чтобы ты попал в штат при Михаиле Львовиче.

– Почему?

– Пусть все думают, что ты его ставленник, а не мой. Так тебе в дальнейшем будет проще работать.

– Вы поэтому делаете вид, что не знаете меня, когда мы на людях?

– Более того, никто не должен знать о расследовании. Только ты, я и Михаил Львович.

– Так и будет. С чего мне начать?

– Начни с выбора магазина.

– Я могу сам выбирать?

– Можешь. У тебя уже есть что-то на примете?

– Пока нет. Я бы хотел узнать критерии выбора…

– Это должен быть крупный магазин, у всех на слуху. Чем больше там охранников, тем лучше. От этого зависит качество выборки. Выбирай из продуктовых магазинов. После того как устроишься, приходи ко мне. Будем уже говорить по существу.

Миша кивнул и бодро встал, словно не было с утра всей этой беготни. Теперь можно было ехать в сад.

5

– Ты сдурел?! – воскликнула мама, когда за ужином Миша всё ей рассказал.

– Всё будет хорошо…

– Без практики тебя не допустят к сессии!

– Кто сказал, что практики не будет?

– Ты! Только что!

– Я сказал, что расследование для «Звезды» зачтётся как практика.

– А если ты не справишься? Об этом подумал?

– Надо думать о хорошем…

– Головой надо думать!

Она расхаживала вокруг стола, нервно потирая живот, пока Миша спокойно вылавливал из тарелки с ухой остатки сайры. Всю дорогу из сада он готовился к этому разговору и знал все мамины фразы наперёд.

– Надо было додуматься! Променять за день до практики! И ведь знал! С утра всё знал! Потому и разоделся!

– Ничего я не знал. Так просто совпало.

– И дёрнул же тебя чёрт согласиться!

– Его только сюда не приплетай. В жизни всё проще.

– А не проще было остаться в «Дилижансе»?

– Проще – не значит лучше.

– И чем в «Экспрессе» лучше?

– В «Звезде». Там настоящая журналистика.

– А в «Дилижансе» не настоящая?

– В «Дилижансе» даже не журналистика.

– Ты видел, какой там тираж? Это самая читаемая газета в городе!

– Потому что государственная…

– Это же хорошо. Крепко стоит на ногах, а не как твой «Экспресс», на ладан дышит.

– Я не хочу иметь дел с государством.

– Это что ещё за новости? Ты учишься в государственном вузе.

– Просто у меня нет другой возможности получить высшее образование бесплатно.

– Скажи спасибо, что такая возможность вообще есть.

– «Спасибо», но обслуживать государство я не собираюсь.

На столе зазвонил сотовый. Мама не глядя выключила звук и села напротив Миши.

– Как ты не поймёшь, – продолжила она, старательно подбирая слова. – Только государство обеспечит тебе стабильность.

– Пусть лучше обеспечивает права и свободы.

– Их на хлеб не намажешь.

– Можно и без масла обойтись.

– А без хлеба сможешь? Плохо ты помнишь девяностые.

– Не поминай их к ночи, – сказал отец, распахнув на кухню дверь. Всё это время он курил на балконе.

– Знаешь, где у твоего сына будет практика? – спросила его мама.

– В какой-то газете.

– В каком-то магазине!

Отец поднял брови на сына:

– Чего тебе там делать? Просрочку искать?

– Я не блогер, – мрачно ответил Миша.

– Охранником он там будет! – сообщила мама и сама испугалась своих слов.

Отец недоверчиво скосился на жену.

– Это для статьи, – уточнил Миша.

В ответ отец зашёлся кашлем курильщика, от которого постоянно страдало постельное бельё, покрываясь болезненной желтизной. Мама же постоянно негодовала по этому поводу, поскольку стиральная машинка с такими пятнами не справлялась.

Не справляясь с приступом, отец быстро направился к мойке. Мама проводила его пристальным взглядом. Выкрутив кран на полную, отец сложил ладони лодочкой и набрал в них холодной воды. После чего выпил.

Когда ему полегчало, он открыл навесной шкаф и потянулся за чистой тарелкой. Мама выжидала. Выжидал и Миша. Когда отец молча принялся наливать суп, в маминых глазах застыл вопрос.

– Больше ничего не скажешь? – не выдержала она.

– Да пусть идёт, – бросил отец. – Хоть настоящую работу понюхает…

– Что он там понюхает?! – взорвалась мама. – Как алкаши перегаром дышат?!

Отец отмахнулся. Мама повернулась к Мише:

– Может, ещё не поздно отказаться?

– Куратор уже отдал моё место в «Дилижансе».

– Значит, найди другое место. Только нормальное.

– Это какое? Куда ходят для галочки?

– Где хотя бы платят!

– Здесь тоже платят.

– В каком месте?

– В магазине.

– Это не одно и то же. «Экспресс» твой ни копейки не потратит на тебя.

– Это мои инвестиции в будущее.

– О, ты у нас экономист теперь?

– В любом случае, я уже пообещал…

– Кому?

– Главному редактору и его заму.

– А они тебе кто? Папа с мамой? Ты даже с нами не посоветовался!

– Я должен сам решать такие вопросы.

– Да что ты говоришь!

Тем временем отец приготовил себе бутерброд по собственному рецепту. На хлебную корку он положил лепестки сырой луковицы, от хруста которой Мишу всегда подташнивало.

Полная тарелка супа оказалась перед мамой.

– А ты что отмалчиваешься? – спросила она мужа, уступая ему место за столом.

– Дай спокойно пожрать…

– Кто про что…

– А ты всё причитаешь! – вспыхнул отец. – Когда его в армию призовут, тоже отговаривать будешь?!

– Чтобы в армию не идти, надо было на военную кафедру поступать!

– Ты же знаешь, почему меня не взяли, – заметил Миша.

– А в армию возьмут, – подмигнул отец сыну. – Так что иди в магазин. Заодно караульную службу освоишь.

Миша криво улыбнулся.

– Только тебе подкачаться надо, – добавил отец и сел напротив.

– Я и так бегаю, – ответил Миша.

– Я про руки. Руки у тебя слабые. Ты на турнике давно подтягивался?

– Недавно…

– Сколько раз?

– Не помню.

– Возьми хоть гири мои потягай.

– Только сначала пыль с них вытри, – вставила мама.

– Зачем мне твои гири? – спросил у отца Миша, вставая из-за стола. – Я не руками работать буду.

– Ошибаешься, – усмехнулся отец. – Чем воров валить будешь?

– Хватит ерунду молоть! – возмутилась мама. – Как бы его там самого не завалили…

– Больше думай об этом. Лучше ложку дай.

Мама отвернулась к окну, держась за живот. Миша подошёл к мойке, достал из шкафа столовую ложку и протянул отцу. Тот схватил её и стал жадно хлебать уху, заедая бутербродом. Миша отвернулся к мойке.

– А ты что не ешь? – спросил отец супругу. – Опять прихватило?

– Что-то весь день сегодня…

– А ты святой водой, – кивнул он на подоконник с бутылкой. – Отпаивайся.

– Не смешно…

Отец хихикнул.

Пока Миша мыл тарелку, мама не сводила с него глаз. Он это чувствовал и старался водить губкой как можно медленнее, чтобы оттянуть неминуемое продолжение разговора. Наконец, мама подошла к мойке и перекрыла воду ударом по рычагу на кране.

– И сколько ты собираешься там работать? – спросила она.

– Как минимум месяц, – Миша поставил тарелку на сушилку. – Может, больше.

– Ничего себе стажировочка!

– Да ты хоть месяц отработай, – с усмешкой сказал отец. – Спорим, не выдержишь?

– На что спорим? – с вызовом спросил Миша.

– Не спорь с ним, – сказала ему мама.

– Если сбежишь раньше, – предложил отец. – По вечерам компьютер мой. И не на час, как обычно, а на весь вечер.

– А если не сбегу, то я удаляю футбол? – спросил Миша, протянув ему мокрую руку.

Отец задумался, поправляя луковичные лепестки на своём бутерброде.

– Если отработаешь два месяца, – уточнил отец и хрустнул бутербродом.

Миша быстро пожал отцу руку и вернулся к мойке. Мама хотела ещё что-то возразить, но на столе снова зазвонил её сотовый.

– Иди, мать, – сказал отец, глядя на экран телефона. – «Верунчик» звонит.

Мама взяла со стола телефон и строго сказала Мише:

– Мы ещё не договорили.

– Ты сначала с Ломовой договори, – ответил отец. – Вроде вместе работаете, а никак не наговоритесь.

– Она уволилась, – пояснила мама на выходе из кухни.

– И куда дернула?

– Ещё не знаю…

Мама ответила на звонок и скрылась в темноте коридора.

Конечно, не так она представляла себе работу журналиста, когда вместе с сыном шла подавать документы в университет. Письменный стол, ручка, бумага да компьютер – таким она видела рабочее место сына. Таким было и её собственное. Уже четверть века она работала бухгалтером на государственном предприятии, куда ещё раньше пришёл Мишин отец. Там родители и познакомились.

Семейная легенда гласила, будто бы однажды отцу показалось, что ему выдали не всю зарплату, и он пошёл разбираться в заводоуправление с «этими канцелярскими крысами». Мама тогда была новенькой в бухгалтерии, и притом самой молодой. Своей вежливостью она обезоружила разъярённого работягу. Он же понравился ей своим серьёзным отношением к деньгам. То был типичный служебный роман.

Молодость молодожёнов пришлась на девяностые. Завод тогда чуть не остановился, а отцу по полгода не платили зарплату. Бухгалтерия жила получше, но денег в семье всё равно не хватало.

Спасла старая швейная машинка, стоявшая дома у бабушки. Сама она уже плохо видела и не могла как следует работать. Мама же с детства практиковалась в шитье, потому забрала машинку себе.

Поначалу она обшивала только семью. Затем знакомых. А потом и знакомых знакомых. Советская машинка была громоздкой, с педалью как у пианино, и такой же шумной. Маленький Миша не слышал телевизора, когда она работала. Потому пристрастился к книгам. Странным образом, во время чтения швейный электропривод не было слышно.

А раздавался он в доме каждый вечер. Слышался бы и теперь, но в начале двухтысячных дела на заводе стали налаживаться. Это совпало с приходом нового президента, за что мама была ему до сих пор благодарна и всегда голосовала за него.

Отец же на выборы не ходил, сводя всю деятельность властей к бульдожьим играм под ковром. Сам он трудился токарем-карусельщиком, обтачивая колёса электровозов, которые поступали на завод для ремонта.

Эту работу отец считал «настоящей», и именно её прочил сыну. Когда же Миша выбрал стезю «писаки», отцовские чувства к нему остыли. Сын отвечал тем же, считая работу отца бессмысленным вращением белки в колесе. Колесе электровоза.

Компьютер стал для них ещё одним яблоком раздора. Мише он был нужен для учёбы, а отцу – для отдыха после работы. Футбольный симулятор оказался для этого идеальным средством. Хотя отец не столько играл, сколько смотрел за игрой.

Компьютер играл сам с собой, в то время как отец выступал в роли тренера. По ходу игры можно было менять как игроков, так и расположение их на поле. Во время частых перекуров на балконе отец тщательно выстраивал игровые схемы и верил, что это действительно на что-то влияет.

– Ру-ру-ру! – заработал привод стиральной машины.

Пока отец ужинал, а мама разговаривала по телефону, Миша занял компьютер и стал перечитывать книгу Нелли Блай. Эта хрупкая девушка с кукольной внешностью была его героиней ещё со школы. Он даже влюбился в неё, как подростки влюбляются в кинозвёзд. Как «Полярная звезда» являлась для Миши путеводной среди изданий, так Нелли была для него «звездочкой» среди журналистов. Он искал её черты в каждой встречной девушке. И порой находил.

Книга Нелли основывалась на серии статей, написанных для газеты Джозефа Пулитцера, чьё имя теперь носила высшая премия в области журналистики. Именно Пулитцер предложил Нелли расследование, положившее начало новому направлению в профессии.

В своей работе Нелли использовала необычный способ сбора информации. «Включённое наблюдение». Так станут называть её метод, а её книга называлась «Десять дней в сумасшедшем доме».

Притворившись безумной, Нелли проникла в психиатрическую лечебницу для женщин, чтобы написать о жестоком обращении персонала с пациентками. Позже Пулитцер назовёт подобные расследования «крестовыми походами», и из своего похода Нелли вернулась с сенсацией.

Выяснилось, что многие женщины попадали в лечебницу из-за врачебных ошибок. Одну немку признали умалишённой лишь потому, что она не знала английского языка и не могла ответить на вопросы врачей. Ещё была француженка, которая действительно болела, только не душевной болезнью, а телесной. Она пыталась доказать, что её лечат не от того недуга, но врачи были непреклонны.

Нелли и сама поразилась, с какой легкостью ей удалось проникнуть в сумасшедший дом. Четыре врача независимо друг от друга признали её невменяемой лишь на основании беглого осмотра. Однако, оказавшись в больнице, Нелли перестала симулировать безумие, но её продолжали считать больной. И чем разумнее она говорила, тем безумнее выглядела в глазах персонала. В результате её взору предстала обширная картина безумств. Только творили их не пациентки лечебницы, а её работницы.

Медсёстры не выполняли своих обязанностей, перекладывая работу на самих больных. Так, одних пациенток заставляли ухаживать за другими, в то время как третьи занимались уборкой. Если кто-то не слушался, медсёстры выкручивали им пальцы, душили и топили в ванне до потери сознания. Мыли больных в ледяной воде, которую к тому же не меняли, а кормили так скудно, что женщины дрались, забирая друг у друга еду.

Но это было не самое страшное. В случае пожара люди не смогли бы быстро выбраться из своих палат, поскольку на каждой двери был навесной замок. В те времена даже в тюрьмах было предусмотрено одновременное отпирание дверей посредством общего засова.

Лишь благодаря адвокату Пулитцера Нелли удалось выбраться. После публикации статьи она вновь посетила сумасшедший дом, только уже в составе проверяющей комиссии.

Своим расследованием Нелли Блай навсегда изменила систему здравоохранения в своей стране. Того же хотел Миша и в своей. Менять Систему. Ему не удалось остановить строительство ГОКа, но вывести охранников на чистую воду он теперь мог. Новое расследование обещало вернуть ему веру в профессию. А главное, веру в себя.

Ру-ру-ру! Ру-ру-ру! Ру-ру-ру!

Миша читал допоздна. Всё это время мама говорила с подругой, а отец бегал на балкон курить.

– Ты скоро? – каждый раз спрашивал он, проходя мимо компьютера.

– Сейчас-сейчас, – приговаривал Миша и продолжал читать.

Ру-у-у-у-у-у…

Стиральная машинка щёлкнула, и вскоре в комнату зашла мама с полным тазиком влажного белья.

– Ты не передумал? – спросила она Мишу.

– Нет, – твёрдо ответил он и стал бессмысленно щёлкать мышкой по экрану монитора.

– И в какой магазин ты собрался?

– Пока не решил.

Мама поставила тазик на пол со словами:

– Тогда иди в «Цитрус».

– «Цитрус»? – повернул к ней голову Миша. – Не знаю такого…

– Как не знаешь? Магазин рядом с бабушкой.

– «Апельсин» что ли?

– Он теперь «Цитрус» называется.

– И зачем он мне?

– Там хоть поприличней.

– Не надо мне поприличней, – отвернулся Миша.

– А что тебе надо? Алкомаркет «у дома»?

– Почему сразу алкомаркет?

– А что тогда?

– Говорю же, не знаю. Надо походить по магазинам и посмотреть.

– Вот и посмотри «Цитрус».

Миша развернулся к ней всем корпусом и спросил:

– Кто тебе его посоветовал?

– Никто…

– Тогда зачем ты мне его продаёшь?

– Не продаю, а предлагаю. До «Цитруса» рукой подать.

– Близость не приоритет.

– Так работу не ищут.

– Ищут.

– Откуда ты знаешь? Ты нигде не работал.

Миша осекся, словно пропустил удар под дых. Мама достала из тазика его белую рубашку и повесила на веревку, привязанную к трубам отопления под потолком.

– Ты как отец, – посетовала мама. – Лишь бы поспорить. Тебе помочь хочешь, хорошее место предлагаешь, а ты сразу в штыки…

– Ладно, – сморщился Миша. – Посмотрю я твой «Апельсин».

– «Цитрус».

– Без разницы…

– Расскажешь потом, как там.

Миша снова отвернулся. Мама продолжила развешивать бельё, поглядывая на экран монитора.

– Что читаешь? – спросила она.

– По работе…

С балкона вышел отец, держа исписанные листки бумаги.

– Ты дашь мне компьютер или нет? – раздражённо спросил он сына. – Мне вообще-то завтра на работу.

– Мне тоже, – ответил Миша, уступая место.

Отец бережно разложил бумаги на столе, а сын направился на балкон.

– Ничего там не трогай, – бросил отец вслед.

В углу просторной лоджии стояло деревянное кресло, укрытое махровым одеялом в клеточку. Рядом располагался журнальный столик с тремя ножками. На нём была раскрыта газета «Советский спорт» с карандашными пометками, а сверху лежала пожелтевшая книга «Русская сила».

Там были упражнения с гирями и штангой, которые отец любил выполнять в молодые годы. Мама терпеть не могла все эти «железяки», потому что однажды отец чуть не проломил ими паркет в зале.

Теперь все они покоились в другом углу лоджии, покрытые пылью и сигаретным пеплом. За годы семейной жизни балкон превратился в отцовское убежище, где он мог побыть один и куда с неохотой пускал кого бы то ни было.

Миша шпингалетом открыл оконную раму и высунулся наружу. Вечерняя прохлада приятно обдала лицо, а разворот «Советского спорта» зашелестел кончиками, и только «Русская сила» удержала его на столе. Несмотря на прогноз погоды, дождь так и не пошёл. Чистое небо окрасилось багряным отсветом закатного солнца.

С восьмого этажа открывалась панорама двора, окружённого извилистым домом. В нём было пятнадцать подъездов, и своей формой он напоминал змею, разрубленную пополам. На месте «разреза» был выезд со двора, куда всегда задувал ветер.

Во дворе находился детский сад, куда Миша ходил в своё время. Его отдали туда лишь в пять лет из-за сомнительной реакции Манту. Врачи подозревали у него туберкулёз, пока не нашёлся доктор, объяснивший, что так организм среагировал на советскую вакцину.

Мама считала, что столь долгая изоляция от сверстников плохо сказалась на сыне. Он стал домоседом, чьими единственными друзьями были книги. Именно из них, а не от ребят с улицы, он черпал первичные знания о мире. Миша мог так и остаться нелюдимым, если бы в школе не познакомился с Димой.

Тот жил в «хвосте» змееподобного дома. Вместе мальчики играли во дворе, а когда подросли, стали бывать в лесу. Мама эти походы не одобряла, подозревая, что в лесу подростки курят, и каждый раз после прогулки незаметно обнюхивала сына. Но ничего, кроме пота, учуять не могла.

Потому что в лесу ребята бегали. К этому приобщил друга Миша, хотя тому больше нравилось кататься на велосипеде. Но Миша плохо держался в седле даже на ровной поверхности, не говоря уже о пересечённой местности. В то же время бег пригодился Диме, когда пришло время идти в армию. Последний раз друзья бегали накануне отправки на сборный пункт. Осенью Дима должен был вернуться.

Миша перевёл взгляд на берёзовую рощу возле садика. Этот клочок старого леса чудом уцелел при строительстве микрорайона в восьмидесятые годы. Здесь даже осталась стопка бетонных плит, где любили играть дети, в том числе и Миша с Димой. Забираться на плиты имели право лишь жители змееподобного дома, за чем ревниво следила местная шпана.

Через рощу пролегала асфальтовая дорожка, по которой Миша ходил в школу все десять лет учёбы. Школа тоже была рядом. Такая близость инфраструктуры удерживала Мишин мир в узких рамках. Правда, он и не стремился их раздвинуть.

Даже спустя три студенческих года он ещё плохо знал центр города, где его маршрут ограничивался университетским городком да редакцией «Полярной звезды». Тот же Никита, будучи неместным, свободно ориентировался во всех концах областного центра.

Несмотря на поздний час, двор наводнился людьми. Летом детям разрешалось играть до темна, что особенно было приятно в середине июня. Кто-то из ребят катался на велосипеде, кто-то на самокате, кто-то гонял на стадионе мяч, а кто-то с грохотом носился по истёртым крышам гаражей.

Взрослых было меньше. В основном, собаководы и старики. Они гуляли с соседями по подъезду, вспоминая жизнь. С высоты птичьего полёта Миша наблюдал за всеми и думал о своём. О своём крестовом походе. Как его расследование может помочь всем этим людям.

Надышавшись вечерней прохладой, он вернулся в комнату. Мамы там уже не было, а влажное бельё занимало теперь всю верёвку, прогибая её дугой. Миша раздвинул пару наволочек как шторы и прошёл под верёвкой.

Отец лежал на диване и смотрел компьютерный матч как обычную телетрансляцию.

– Сдвинь куда-нибудь свою рубаху, – сказал он Мише, вертя головой из стороны в сторону.

Места на верёвке не было, и Миша просто смял рубашку в гармошку.

– А лучше, убери-ка её вообще, – добавил отец. – Мать расшиперилась со своими тряпками…

Миша стянул с верёвки рубашку и унёс в свою комнату. Там он повесил её на плечики, а их прицепил за ручку шкафа, что стоял возле кровати.

Лёжа в постели, Миша долго не мог совладать с мыслями. Ему хотелось запомнить прошедший день как можно полнее, чтобы вспоминать его как один из важнейших в жизни. Он смотрел то на свою рубашку, то на Полярную звезду в окне. Так и переводил взгляд, пока не уснул.

Глава 6

Миша проснулся от кошмара, содержание которого