Ромашки в октябре бесплатное чтение

   Вы замечали, что если качаться на качелях во взрослом возрасте, то удовольствия это занятие приносит куда больше, чем в детстве? Наверное, потому, что в детстве это обычное развлечение, доступное ребенку в любой момент, а для взрослого – укромная радость, так, чтобы посторонние не заметили и не пялились с усмешкой. Поскрипывание качелей – в этом приморском влажном климате все поскрипывает, покряхтывает и облезает уже через неделю после покупки! – заполняет всю меня до отказа. Наверное, это происходит потому, что жизнь моя покатилась в тартарары, полетели клочки по закоулочкам, много свободного места освободилось и есть емкости для заполнения.

   Состояние невесомости и опустошенности. Ночь, качели и тихий шорох волн Атлантики. Всё в моей жизни нынче безопасно, все живы и здоровы, финансы позволяют не начать голодать прямо завтра. Ровно то, о чем мечталось всю жизнь и чего так отчаянно всю жизнь просила у господа бога. Почему же теперь, когда все это есть у меня в наличии, мне так плохо, так тошно, так хочется заснуть и не проснуться? Суицид – тема не про меня. А вот от внезапной и естественной кончины, по возможности, безболезненной, я бы сейчас не отказалась.

   Где-то была допущена ошибка в формулировке желаний, наверное. Отмотать бы всё назад, найти тот день, тот час, когда сделала неправильный выбор на развилке, и всё переиграть. Перестроить, изменить, взять подсказку зала, ну, или помощь друга. Глупые детские надежды. Не отмотаю и не переиграю. Выход наверняка есть, но, кажется, у меня нет сил доползти до него, докарабкаться. Да и нужно ли мне это, хочу ли я вот этого всего, ползти, карабкаться, изменить настоящее? Ну, хотя бы отмотаю пленку назад, покопаюсь в прошлом.

* * *

   Новосибирск. Морозный сибирский декабрь 2013 года. Мы с моим мужем Сергеем завтракаем на нашей уютной кухне, планируем предстоящие новогодние каникулы.

– Слушай, давай, может, дней на несколько пораньше в Москву сорвемся. Очень я по Катьке соскучилась. Хотя они и приезжали с Виктором весной, а как-то вот не навидалась я с дочерью. А тут так удобно обстоятельства складываются: Витя будет по делам своим командировочным мотаться, а мы Катьку у него умыкнем. Шоппинг там всякий, салоны-театры, наши девочковые развлечения. Да и ты хотел по делам помотаться, продолжить, так сказать, первотроп для контрактов на будущий год. У нас под будущий год уже солидная платформа для работы заложена, пролетим, мне кажется, если не подсуетимся заранее.

– Ир, мне кажется, ты зря паникуешь. Возможностей больше, чем у нашего рекламного агентства, в регионе мало у кого есть. Стоим довольно крепко на ногах. Это значит, что все у нас будет в будущем году хорошо и даже лучше, чем просто хорошо. Но поездить по клиентам, подкрепить связи – оно всегда не помешает. Кедровой настойки москвичам, и оригинально, и вкусно. Заодно и поговорим про планы.

– Эх, вот настоящий ты у меня деловой мужик. Изо всего моего текста услышал только про бизнес. А про дочь – как не с тобой я разговаривала.

– Ну, ладно, не начинай. Всё я услышал, ты же знаешь. Можно подумать, я Катьку не люблю и не скучаю. Поехали, чего тут долго рассуждать. Попроси секретаршу билеты нам заказать. Только с датой давай поточнее определимся, как до офиса доедем. Я в еженедельник загляну, попробую подвигать встречи, что-то и на Игоря можно будет перевалить.

– Вот, слова, как говорится, не мальчика, но мужа. Ладно, договорим на эту тему в офисе.

  У Сергея зазвонил телефон, я взяла свою чашку с кофе и пошла в зимний сад.

   Плетеное кресло под большим рододендроном было моим любимым утренним местом. Впереди, во всю стеклянную стену, был виден наш прекрасный заснеженный сад, по которому бегает, устраивая себе утреннюю разминку, алабай Грицай – скоро мы уберем его в вольер перед тем, как выгнать машину из гаража и открыть ворота. Вот и старается мохнатый подзарядиться перед нашим отъездом, набегаться впрок. До него у нас жила русская борзая Буря, прямо как у настоящих старосветских помещиков. С ней произошла смешная история, когда мы только-только сюда переехали.

   Поселок у нас довольно пафосный, и, когда мы только купили здесь дом, местная поселковая община довольно долго к нам присматривалась прежде, чем принять в свои ряды. Мы старались соответствовать: пьяных и шумных вечеринок не устраивать, после 23:00 не шуметь, за ворота в трениках не выходить, за газоном вдоль своего забора тщательно ухаживать и всё такое.  Через месяц-другой после нашего переезда мы решили с Сергеем устроить новоселье.

   Прекрасно посидели, душевно пообщались с гостями – без серьезных поводов перестали просто так встречаться, как в молодости, на шашлыки, там, или всеми в кино. А здесь – кому-то неудобно нам было отказать, кого-то просто мучало любопытство что там за дом куплен и что за такой закрытый поселок, про него много слухов в городе ходило, кому – деловые вопросы порешать. Так что «гостевой аншлаг» нам был обеспечен. Шашлыки, рыба и овощи гриль, многоярусный торт со свечами, душевное общение, деловое и дружеское одновременно. Наконец, вечер подошел к концу. Буря все это время то ходила между гостями, то лежала под голубой елью, посаженной предыдущими владельцами дома, и с царственной, свойственной борзым, надменностью присматривала за происходящим.

   Проводив последних гостей, мы еще немного посидели на лужайке с мужем, прикидывая, что необходимо убрать прямо сейчас, а какую уборку можно оставить на завтра, частично привели в порядок территорию, приняли душ и собрались уже ложиться спать. Перед тем, как лечь в кровать, я вышла на балкон в холле второго этажа (вот как раз здесь это было, где я сейчас сижу – на месте холла и балкона мы потом сделали зимний сад) полюбоваться вечерним, хорошо освещенным поселком, и тут бац – понимаю, что собаки во дворе нет. И видела я ее последний раз тогда, когда гости ещё толпились на стоянке, около своих машин.

   Я, в чем была (а была я в детского вида фланелевой рубашке до колен, расписанной мячами и клоунами, есть у меня такая слабость), ринулась на поиски Бури. Сад, пространство за домом, тупичок за сараями, под елкой, за качелями – нет нигде! Блин, кажется, я поняла: пока выпускали машины гостей, она и слиняла погулять на свободу. Что же делать-то, места для нее пока не изученные, непривычные? А если потеряется? А испугает кого-то в ночи – собака хоть и добрая, но очень большая?!

   Размышляя обо всем этом, я выбежала за свою территорию, и начала метаться по улицам поселка с криками «Буря! Буря! Иди ко мне!». Постепенно в уже уснувших домах начал зажигаться свет. Те, кто еще не лег, выходили на улицу, чтобы посмотреть что происходит. В одном из домов из окна высунулся мужчина и прокричал мне в унисон: «Буря! Скоро грянет буря!», демонстрируя «пять» по литературе в школьном прошлом. Запыхавшись, я остановилась.

   И тут меня накрыло: я вдруг представила себе, как именно это выглядит со стороны. Ночь, благообразный поселок только-только, косясь с подозрением, принял новичков, всё еще посматривая время от времени в нашу сторону с настороженностью. И тут новые соседи открыли свое истинное лицо: безумная хозяйка в какой-то карнавальной рубахе бегает по поселку и требует бури. Не, ну правильно Ивановы говорили – что-то с ними не то!

   Разрешилось все благополучно. Вместе со мною искать Бурьку отправился Сергей. Только, в отличие от меня, он сел на машину и стал ездить по поселку. Беглянка была обнаружена возле пруда: шел сезон активного спаривания лягушек, она решила поохотиться, пока хозяева заняты гостями. Но ночную инсценировку горьковского «Буревестника» мне в поселке еще долго припоминали.

* * *

   Позднее зимнее солнце только-только начинает подкрашивать горизонт, фонари, освещающие сад, еще горят, отбрасывая на снег причудливые узоры от витиеватых колпаков. Будним утром, как правило, у меня на эту чашку кофе и созерцание красоты, которую мы с мужем создавали несколько лет подряд, есть не более десяти минут, но этого времени вполне хватает, чтобы получить, как Грицаю, свой заряд бодрости на весь день.

   Катька, Катёнок, доченька… Как же я скучаю. Сначала она уехала учиться в Москву, на третьем курсе познакомилась с Виктором, сыном русских эмигрантов, давно уже отбывших за океан, влюбилась и, бросив институт, уехала за ним в Америку. Мы с отцом сначала ругались и расстраивались ужасно. Потом мой мудрый муж, походив насупленным с неделю, выдал рациональное соображение: дочь наша не особенно приспособлена для карьеры или академических занятий, пусть лучше у нее сложится сейчас семейная жизнь, чем мы будем продолжать требовать от нее хорошо учиться и планировать карьеру, чего ей не хочется и вряд ли сможется. Ну, уж толку будет больше, это точно.

   Добрая, хозяйственная, чуть вяловатая девочка, исполнительная и совершенно неамбициозная, она и в детстве сторонилась любых соревнований, любого дела, хоть как-то включающего в себя состязательный дух и необходимость бороться и добиваться, будь то школьный волейбол, олимпиада по биологии или полугодовой зачет в кружке танцев. Будто природа сразу изготовила ее под домашний функционал, должным образом оснастив лишь для того, чтобы из нее получилась высококачественная жена и мать.

   Второе, правда, пока у них с Виктором не очень получалось, не давал Бог детей, ну, или они сами не слишком их хотели. А вот как женой Витя был ею очень доволен и всегда нахваливал Катины домоводческие таланты, предмет неизменного восхищения его американских друзей. У кого еще в гостях можно попробовать вкуснющий борщ с чесночными пампушками, как не у Вита с Кэт? Как, оказывается, эта черная крупа, гречка, годится не только для того, чтобы набивать ею ортопедические подушки в стиле «eco-line», но и для еды?!   Wow! Более того, она может быть настоящим парадным яством – с грибами, морковкой и луком, и настолько вкусной, что оторваться невозможно, и бог с ним, с похудением, ум же отъесть можно! Недооцененной осталась только классическая окрошка на квасе, часть гостей требовала «вот этот салатик отдельно, а вот эту кисленькую водичку – отдельно!».

   А всякие заливные с хреном (хрен в Штаты везется как особая драгоценность, в чемодане, после каждого приезда в Россию, не дай бог найдут и конфискуют!), соленые огурцы с помидорами, плов по-узбекски, крошечные эклерчики на один укус, вязаные крючком скатерти и салфетки, так причудливо смотрящиеся в интерьере стиля лофт, куда Виктор привез молодую русскую жену, вышитые маки на диванных подушках и венец домоводства – свитер со сложным узором, который Катя связала для мужа в первые же свои американские месяцы!

   Сокровище, настоящее русское сокровище, практически выигрыш в лотерею!  – вывод друзей и Витиных русско-американских родителей был быстрым и однозначным. Вербовка американцев в поклонники России через Катину любовь к домашнему уюту и книгу Елены Молоховец была такой успешной, что в течение первого же года американские друзья Вити вывезли к себе в Америку четырех русских Катиных подружек. Не все, правда, оправдали возложенные на них ожидания, но, в общем и целом, мнение о прекрасных русских женах вполне подтвердили, теми или иными своими талантами.

   Кате даже предлагали открыть частные курсы по домоводству, учить молодых американских жен всяким секретам рачительного ведения домашнего хозяйства, а также приемам русской домашней кулинарии, или уж хотя бы написать книгу-пособие по этому довольно непростому искусству. Все шансы стать этакой Мартой Стюарт, новой американской телезвездой ведения домашнего хозяйства, у Катюши нашей были. Мешало лишь одно «но»: слава ее интересовала столь же мало, сколь и карьера. Любая попытка вытащить ее из уютного домашнего уголка на сцену, сделать центром внимания пусть даже самой небольшой аудитории, были заранее обречены на провал: не то чтобы она была застенчивой, нет. Просто такая вот уродилась, с амбициями на нуле.

   Через полгода после их переезда мы навестили молодых в Нью-Йорке, и остались вполне довольны увиденным, спокойны за дочь. Неплохая квартира не в самом последнем районе, пусть и арендная, но на Западе в плане недвижимости другие правила – многие всю жизнь проживают в съемном жилье и это совершенно не считается чем-то особенным или порицаемым обществом. У Вити стабильная, хорошо оплачиваемая работа в сфере IT, Катя не работает, ведет дом. Правда, несколько тревожно нам было, что интегрироваться в страну, в общественную жизнь вокруг себя дочь не хочет: не учит язык, неохотно ездит по стране, да и вообще: из дома выходит только по магазинам и на какие-то нечастые культурные мероприятия вместе с мужем, дома подключены только русские ТВ-каналы.

   С другой стороны, рассуждали мы с Сергеем на обратном пути, не стоит мерить чужую жизнь своими мерками, главное, что ее и Виктора все устраивает, ребята производят впечатление влюбленных друг в друга, мирно и ладно живущих супругов. Хоть и дочь она нам, но все, выпорхнула из гнезда, и не нам уже судить как ей жить правильно, а как – нет. Но тревога внутри души все-таки некоторая поселилась. Мне кажется, прошли те времена, когда женщине главное удачно выйти замуж, а дальше она будет за ним как за каменной стеной, вместе с чадами и домочадцами. Теперь свою собственную жизнь надо иметь обязательно, хотя бы на «всякий случай», как страховку на крайний случай. Но убедить в этом Катю, сколько мы с ней этот вопрос ни обсуждали, мне так и не удалось. Чисто птичка божия, светла, весела и беззаботна.

   Виктор работал в большом международном концерне, имевшем офисы по всему миру, много летал по Европе и Азии, довольно часто приезжал в Москву. Катя старалась сопровождать его в этих поездках: повидаться с московскими подружками, пополнить запас специфических кулинарных специй, накупить подарков с русским колоритом американским друзьям. Да и вообще, развеяться, поговорить по-русски, побродить по становящейся все более космополитичной Москве.

   Мы с мужем старались выбраться и присоединиться к ним каждый раз, когда Катя с мужем приезжали в столицу. Сергей, в основном, решал рабочие вопросы, у нашего с ним рекламного агентства в Новосибирске в клиентах было много филиалов московских крупных компаний, так что муж всегда находил себе дела в таких поездках. Я же, руководя бизнесом в Сибири, приезжая Москву, уходила чуть в тень. Не хотелось тратить время на дела, когда есть возможность потратить его на любимую дочь. Да и Сергей вполне без меня справлялся. Мы же с Катей устраивали себе активную культурную и развлекательную жизнь, с театрами, концертами и выставками, ходили в спа-салоны, развлекали себя шопингом. Ну, по крайней мере, в те дни, когда мне удавалось вырвать ее из лап московских подружек.

– Ирусь, ну, поехали уже, время поджимает, – нарушил мое мечтательное оцепенение Сергей. – Вон снегу нападало сколько, точно сейчас по пробкам настоимся.

   И правда, пора. С утра у меня назначено несколько встреч, опаздывать нельзя, и заменить себя некем. Муж – крепкая правая рука, но я – уверенная левая, сам он пороха не выдумает.

   Как-то так изначально повелось, что локомотивом в нашей семье была я. Движком, зажигалкой, генератором идей. Сережа был куда осторожнее, основательнее, стены лбом по собственной инициативе не прошибал, но всегда был для меня отличным партнером во всех отношениях: в бизнесе, в семье, да где угодно. Настоящий фундамент, опора и надежная стена одновременно. Моя мудрая и остроумная мама, когда еще была жива, всегда предостерегала меня:

– Ириш, ты была бы поосторожнее со своими лидерскими качествами. Ведь затопчешь мужика, нельзя так с ними. Ломишься вперед, как сорвавшийся с якоря торпедоносец, мужик за тобою еле поспевает. Отобьешь у него все желание свое мужское начало демонстрировать, а потом сама же и наплачешься. Нечего с мужиком меряться тем органом, которого природа тебе все равно не дала.

   И я старалась не особенно усердствовать. Тем более, мама знала, что советовала: сама так при отце всю жизнь прожила, шеей, не головой. Правда, шея головой и вертит, но у мудрых женщин это за скобками остается.

   У нас с мужем никогда не было африканских страстей в семье, даже в период юношеской влюбленности и встреч. Вернее, страсти были только со стороны Сергея. Он пылал, был влюблен и безрассуден, ревнив и восторжен. Я же, как мне кажется, вообще лишена таких качеств. Не могу сказать, что это меня когда-либо расстраивало или расстраивает сейчас. Иногда, во время просмотра любовных мелодрам или чтения романтических книг, охватывает некоторая грусть, что мне такие порывы недоступны, не случилось в моей жизни ничего такого. Но с окончанием фильма или с последней страницей книги меня это сожаление обычно оставляет.

   Помню, как в жизни моей старинной подруги Элки на первом курсе случилась «любовь-всей-жизни» – Гриша Берг, этнический немец, которых у нас в Сибири всегда было полно. Гриша (Георг дома) был очень хорош собой, настоящий ариец, каких показывают в советских фильмах про войну: высок, худ, блондинист, породистое лицо с высоким лбом и льдистыми серо-синими глазами.

   На мой взгляд, внешностью его достоинства и заканчивались: в учебе он звезд с неба не хватал, бесед, так модных в тогдашней нашей компании – кино, литература, альтернативная ТВ-моде музыка – поддержать толком не мог, ибо не интересовался. Он вообще мало чем интересовался, кроме зарабатывания денег у отца в автомастерской, разнообразных спиртных напитков и старых значков с городами СССР, которые он собирал с неожиданными для его нордического темперамента страстью и фанатизмом. Короче, на мой взгляд, увлечься им было так же странно, как, например, триатлоном по телевизору или манной кашей на завтрак: оно, конечно, можно и так, почему нет, но все равно как-то удивительно придавать этому хоть какое-то значение.

   Элла моих советов не слушала, вся горела и была совершенно одержима Гришей-Георгом, все наши беседы сводя к обсуждению его достоинств, явных и вымышленных, поступков и слов. Я с изумлением наблюдала за Элкой, мне казалось, что с ней происходит что-то сродни болезни. Иначе объяснить как моя умная, саркастичная и амбициозная подруга вдруг споткнулась об этого примитивного Берга, я не могла. Она всерьез обсуждала со мной его отзывы о просмотренном кинофильме (она решила подтянуть парню культурный уровень и всерьез занялась его образованием), которые сводились к междометиям и неоконченным предложениям, типа «как бы оно да, зашло» или «ишь ты, как бывает». У меня вылезали глаза на лоб, когда Элка, остроумная и интеллектуальная барышня, объясняла эти непрожёванные комментарии как «глас народа», «интуитивное восприятие искусства» и «считывание контекста подкоркой».

   Как только Гриша появлялся рядом с ней – Эллу было не узнать. Краснела, бледнела, кидала на него взгляды раненной лани, смеялась несмешным шуткам и каменела как истукан с острова Пасхи, стоило ему кинуть одобрительный взгляд на какую-нибудь симпатичную особу женского пола.

   Помню, как она мне пересказывала свой разговор с Гришиной матерью. Это была поздняя стадия их романа, незадолго до того, как они окончательно расстались. В тот момент ее влюбленность еще цвела и полыхала.

   Мать Гриши была простой русской теткой, родом откуда-то вроде Малого Зажопинска или Верхних Левых Ебунов. Приехала учиться в Новосибирск, не поступила, пошла работать на хлебокомбинат, да так там и застряла. Самой большой жизненной удачей она считала то, что ей удалось подцепить Виктора, Гришиного отца, который и нес в их семье немецкое начало, попасть, так сказать, в «культурную семью» (ударение в последнем слове ставилось почему-то на букву «е»). По доброте душевной она однажды взялась поучить Элку как правильно нужно общаться с ее сыном.

– Эл, во-первых, краситься надо, а не как ты – дезиком шмыг, духами прыск, расческой возюкнула туда-сюда и пошла. Гриша такого не любит. Вот у него Марина была, до тебя. Вот та – да, час могла ресницы красить, не меньше. Выйдет из ванной, посмотрит на меня – а они аж стучат, ресницы-то, когда она моргает. И блондинка она была, Гриша любит у нас блондинок. Ты подумай, мож, покрасишься?

   Элла в ответ (я прямо представила это себе все отчетливо, хотя свидетелем разговора не была):

– Ыы… Аа.. Да я, как бы…

– Вот, – продолжала мамаша, воодушевленная отсутствием отчетливого сопротивления. – И еще, значит. Что ты к нему так сухо обращаешься, Гриша там, или того хуже – Григорий? Вот Марина – она ласковая была, называла Гришана нашего «моя кукурузка», «моя кловуняшка».

   «Кукурузка» с «кловуняшкой» Элку добили. По-прежнему неспособная к активному сопротивлению, она, шатаясь, вышла из кухни и сказала Грише, что подождет его внизу, у подъезда. И это Элка, наша Элка, которая за меньшее могла сровнять оппонента с плинтусом!

   Это все было ужасно смешно, но и тревожно одновременно, по крайней мере, для меня. Смешно было потому… Ну, потому что это мгновенное поглупение и зависание не может не быть смешным. Это как поведение пьяного глазами трезвого человека, потешно практически всегда, даже если пьяный абсолютно серьезен (этот вариант вообще самый смешной!).

    А грустно мне было потому, что такое забвение себя, такая увлеченность были мне неведомы. И чем старше я становилась, тем чаще мне казалось, что мне это просто не дано, так сказать, «недовложение при производстве». Что это всё равно как талант, как умение петь или рисовать. Чисто технически этому научить можно, но у слушателя или зрителя от такого творчества ничего нигде не ёкнет, не встрепенется. Что нет у меня этого гена или кусочка мозга, которые отвечают за влюбленность, за безоглядность чувств, за глубину переживаний. По сути, я и замуж выходила по расчету – не в материальном, финансовом плане, а в том смысле, что объективно понимала: Сережа мой человек, мне будет с ним спокойно, комфортно и уютно.

   Постепенно у нас с мужем сложилось распределение семейных ролей и обязанностей: вовсе не сложно поделить зоны ответственности, если между мужем и женой существует обоюдное стремление уживаться и договариваться. За мной были идеи, стартовые рывки и железная вера в то, что все у нас получится. За Сергеем – надежный тыл, реализация моих творческих проектов разной степени безумия и основательная проработка любых моих бизнес-затей, без каковой, я уверена, ничего бы у нас не получилось с агентством.

   Тандем наш оказался удачным, помучавшись на старте – творческие проекты это не торговля, сложно окупаются и не особенно живучи, нежны и легко убиваемы парой-тройкой управленческих ошибок в младенческом возрасте – на сегодняшний день мы имели вполне солидный бизнес, который исправно нас кормил и позволял жить пусть не на совсем уж широкую ногу, но вполне сытно. И дочь смогли отправить на учебу в столицу, и сына в одном из лучших новосибирских вузов отучить, и дом построили красивый, большой и комфортный, и по машине у всех членов семьи было, кроме Кати (для нее заморочки с получением прав и ездой по специфическому московскому траффику оказались совершенно непривлекательными, а уж в Америке и подавно), и отдыхать в теплые края ездили пару-тройку раз в год исправно.

   Я была азартна, мне хотелось наращивать и наращивать обороты, отжимать у конкурентов долю в бизнесе. Сергей был осторожен, уговаривал меня не жадничать и не торопиться, десять раз отмерить и только один раз отрезать, причем, утверждал, что если этот один-единственный раз и не состоится, то тоже ничего страшного не случится, может, оно и к лучшему.

   Мне тяжело давался небыстрый рост нашего бизнес-детища, я была нетерпелива и динамика прироста на уровне одного-двух миллионов оборотных средств в год казалась мне черепашьим ходом. Сергей умел радоваться малому и учил меня этому искусству, иногда даже вовсе небезуспешно.

Так что, как показывала мне все эти годы жизнь, без всех этих горячих чувств и «волнительного придыхания» вполне можно обойтись, и семья будет – любо-дорого.

* * *

   Когда от меня ушла любовь, когда она обманула меня, обвела вокруг пальца, оставив меня тут, на качелях, возле съемного дома на Ocean Beach, на косе Лонг-Айленда, в США, на берегу Атлантического океана? Аренда на домик-то, кстати, скоро закончится и Север наверняка не будет ее продлять. По крайней мере, без моей отдельной об этом просьбы. А просить его об этом, в нынешних обстоятельствах, я, разумеется, не буду! Сама же себе я такие непрактичные траты позволить не могу.

   Да не только денег лишних у меня нет! Нет и семьи, и любви, и будущего. Вернее, наверное, будущее есть: ведь я живу, дышу, вроде как здорова, и завтрашний день, как и послезавтрашний, я увижу. Но они будут совсем другими, не теми, которые я уже выстроила и спланировала в своих мечтах. Без полета, дух захватывающего, без ощущения жизни на острие, без любимого мужчины. А также без мужа, без детей, и других огромных частей своей жизни, которые я, не задумываясь, принесла в жертву… Да и нафиг мне такой дом, без Андрея-то…

* * *

   Руслан, наш сын, был полной противоположностью сестре. Он достался мне куда тяжелее дочери, прямо вот с самого его рождения пошло-поехало, приключения за приключениями, поводы для волнений переходили один в другой. И родился он как-то неправильно: накануне родов врачи диагностировали ягодичное предлежание, что означало стремление парня вырваться на волю ногами вперед, а не головою, как положено.

   Из естественных родов, как я не старалась «дышать и тужиться! дышать и тужиться!», как мне кричала акушерка, ничего не получилось, и все мои попытки закончились экстренным кесаревым сечением. Разрезали меня утром, а к вечеру, отойдя от наркоза, я ужасно захотела посмотреть на сына, несмотря на головокружение и очень болезненный шов на животе.

   Двигаясь мелкими перебежками по коридору, поддерживая располосованный живот, я пробралась к палате, где держали новорожденных младенцев. На мое счастье, стены у этой палаты были стеклянными, так что я могла поискать сына глазами, не входя внутрь, где меня, нарушительницу режима, могли бы засечь и выгнать с позором.

   Слева рядами лежали маленькие белые поленца, туго спеленутые в больничные пеленки краснолицые гномики. Справа, в прозрачных кувезах, лежали три младенца, два крохотных, сморщенных, размером с недорогого крупного пупса, и один – огромный, раза в два больше соседей, великан. Лицо у него было круглое, нежное, чуть с молочным отливом, румянец во всю щеку. Судя по мерно вздымающемуся пеленочному узлу на животе, великан спал, от длинных ресниц на щеки падала легкая тень. Я как-то сразу поняла, что вот эта вот некондиционная крупная особь – это моё.

   Мой выстраданный крупный младенец и вел себя так, как положено крупным людям: не суетился, сосал важно, степенно. Если и орал, то так, что прибегали соседи и спрашивали, почему сработала пожарная сигнализация или кого тут пытают. Накупленные мною еще в беременность пинетки не пригодились: первая обувь у пацана была вполне нормального размера, примерно на двухлетку. Наша молодая участковая педиатр во время регулярных профилактических осмотров пеняла мне, что я Руслана перекармливаю. Я вяло отшучивалась, что прямо сегодня же сниму его с грудного вскармливания и переведу на огурцы и чай для похудения.

   Сергей очень гордился сыном. Когда был дома (в те времена еще никаким нашим бизнесом и не пахло, муж учился на заочном, получая второе высшее, и сшибал, что называется, копейку где только возможно), сразу хватал Русика на руки и таскал, как кенгуру, мальчишку на себе весь вечер. Рус отвечал ему взаимностью, просто расцветая при виде отца, оживляясь, гуля и протягивая к нему руки, как только тот входил в дом.

   Я не могу сказать, что Сергей не любил Катю, или не помогал мне с ней, – нет, надо признать, что Сергей оказался отличным, любящим отцом, заботливым и ласковым к нашим детям. Но его отношения с сыном все-таки были совершенно особенными. Я не обижалась: для очень многих мужчин сын – это предел мечтаний, мне хватало забот с пятилетней тогда Катей и я была рада разгрузить себя по вечерам хотя бы от младенца.

   При этом почему-то именно с Русланом я стала совершенно сумасшедшей мамашей в отношении здоровья ребенка. С Катей я была уверена в том, что всё в порядке, с врачами общалась только по поводу плановых прививок или получения справки в бассейн. С Русланом же меня почему-то накрыло: любой его чих, любой его прыщик воспринимался мною совершенно панически и окружался ритуальными плясками, как моими собственными, так и родственников, которые, по-моему, переопылялись моей тревожностью. Дополнялся хоровод врачами, в том числе, всевозможными платными, когда заканчивались бесплатные.

Сергей любит вспоминать момент, когда эта повышенная тревожность, очевидно, имеющая гормональную природу, меня покинула. Эта история долго была хитом среди наших знакомых, и пересказывалась из уст в уста как анекдот.

   У маленького Русика вдруг расстроился стул. Нормальная кормящая грудью мать со здоровой головой в этой ситуации просто скорректировала бы свою диету и, может, подавала бы младенцу какой-нибудь безобидной укропной воды. Но то нормальная, а я же, смотри выше, была сжираема какой-то странной безотчетной тревогой, что младенец мой в беде неминучей и надо его срочно спасать и лечить. Поэтому мною срочно была вызвана на дом участковая врачица и замучена моими вопросами и паникой до того, что высказала предположение о возможном дисбактериозе у парня. После чего она выписала мне направления на анализы, среди которых значился непонятный, но именно этим и внушающий доверие «кал на микропейзаж». Сказала, что он-то точно позволит поставить окончательный диагноз младенцу и сбежала, пока я опять не начала пытать ее тревожными расспросами.

   Интернетов тогда никаких не было в широком доступе, пришлось обойтись опрашиванием знакомых с медицинским образованием. Меня отчасти успокоили, я поняла, что полребенка у меня для этого анализа не отрежут, и пустила свою кипучую энергию на дело выяснения где именно этот микропейзаж можно продемонстрировать, в смысле, сдать. Надо сказать, что как раз в то время начиналась эра широкого распространения мобильных телефонов, номера у них были шестизначные, как и у стационарных городских номеров в нашем городе, и  зачастую заранее выяснить на какой именно телефон ты звонишь, мобильный или обычный, было невозможно. Ну и плюс конец 90-х, кризис, народ продавал что мог, в том числе и телефонные номера. Видимо, так поступила и лаборатория при больнице, чей номер мне дали для продолжения увлекательной беседы про кал.

   Вообще, в обычной жизни, я нормальный воспитанный человек. И когда звоню куда-то, то сначала вежливо здороваюсь, потом выясняю туда ли я попала и есть ли время для разговора у собеседника, и уж только потом перехожу к сути вопроса. Но тут же меня, как Сережа любит говорить, черти оседлали: мне казалось, что этот страшный дисбактериоз угрожает, практически, жизни моего любимого сына, поэтому, как только длинные гудки прекратились и мне ответил мужской голос, то я без «здрасьте» и других вежливых рюшечек, сразу перешла к делу:

– Когда я могу привезти вам кал на микропейзаж?

   На том конце установилась затяжная вопросительная пауза. Нормального человека это навело бы на определенные сомнения в точности попадания, но только не меня. Но, по чести сказать, нормальной меня в то время можно было назвать с большим трудом.

   Волнуясь и заполняя внезапную паузу, сбиваясь на ненужные подробности, я стала рассказывать в трубку про своего младенчика, его попу, особенности его дефекации и другие интимные детали. Тут, наконец, трубка в моих руках ожила:

– Как вы за*бали меня со своим говном!!! Какой такой пейзаж! Я бизнесмен!! Это мобильный номер телефона!! Я на переговорах!! Какого черта вы все звоните и предлагаете привезти мне свое говно!!!

   Я обмерла. Одно было понятно точно: тут моему мальчику с расстройством стула точно не помогут. Трубка продолжала орать в моих руках, так громко и матерно, что мне пришлось немножко отодвинуть ее от уха, чтобы не получить акустическую травму.

   Примерно через минуту до меня дошла анекдотичность ситуации. Я хохотала так, что не было сил нажать на кнопку «отбой», извиниться перед несчастным беднягой, в недобрый час купившим номер у больничной лаборатории. Но самым главным положительным итогом происшествия стало то, что голова моя встала на место и больше я странными и беспочвенными паниками по поводу здоровья сына уже не страдала.

   Как обычно это бывает у родителей, которые одной рукой воспитывают детей, а второй – работу работают, дети выросли быстро и незаметно. И хорошими ведь выросли людьми! Правда, очень разными. Если дочь была «как вода текучая», то сын характером был скорее в меня: настырный, с явными задатками лидера, непреклонно идущий к своей цели. От этого и ссоры у нас с ним были совершенно зубодробительные, с искрами во все стороны, битьем посуды и хлопаньем дверьми.

   Рус учился довольно легко, красивый и умный мальчик, все схватывающий на лету. После школы, не напрягая нас, кроме как в плане денег на репетиторов, сам поступил в довольно известный в стране Новосибирский технический университет, выбрав для себя профессию инженера. Сергей несколько напрягся от того, что сын не посоветовался с нами перед тем, как выбрать профессию, я же такую самостоятельность со стороны сына одобрила обеими руками. Сколько вокруг, у наших друзей, близких и дальних, детей-недорослей, ничего не хотящих и ни к чему не стремящихся, «что воля, что неволя – все одно». А тут парень сам решил, сам поступил, да еще и на бюджетное – поди, плохо. Пусть учится.

   В конце учебы появилась у него и первая девочка, Кристина, дочка главного бухгалтера нашей компании, Тамары Никитичны. Как-то мы праздновали в офисе Новый год, девчонка зашла за мамой, да и задержалась, чему мы с Сергеем активно способствовали, не понимая, к чему это впоследствии приведёт. Честно скажу, не приняла ее впоследствии наша семья. Ни мне, ни мужу она не глянулась: хорошенькая кукла а-ля Барби, из образования – курсы по маникюру и педикюру, кругозор морсвинки. Еще и происхождение там было аховское: Кристинина мама вырастила ее одна, папа как сел в тюрьму, когда девочка была еще в младенческом возрасте, так и не выходил оттуда с тех пор, получая раз за разом дополнительный срок то за попытку побега, то за избитого соседа по нарам. Короче, уверенный такой «Владимирский централ, ветер северный». Тамара же была отличным главбухом: энергичным, деловым, надежным, поэтому этот легкий криминальный «флёр» вокруг неё не слишком меня волновал. Пока это не стало меня касаться.

   Насколько Тамара была хваткой в делах компании вообще и бухгалтерии в частности, настолько же неумелой – в построении личной жизни. Бог с ним, с первым неудачным замужеством, с каждым может случиться. Но она и дальше никак не могла управиться с этим вопросом качественно и минимально практично. Каждый следующий кандидат в отчимы Кристины был моложе  предыдущего, так что Костя (по кличке «мамин Котик»), текущий кандидат в претенденты на руку и сердце Тамары, был практически ровесником дочери, что отлично было известно не только нам с мужем, но и всей нашей небольшой рекламной компании. Можете себе представить, как ужаснулись мы с Сергеем, когда наш единственный сын представил нам Кристину в роли своей невесты?

   На наши охи и вздохи по этому поводу Руслан отреагировал довольно спокойно.

– Мам, это только в пословице от осинки не родятся апельсинки. В обычной человеческой жизни это вполне возможно. Я не лошадь племенную покупаю, чтобы так уж ориентироваться на ее родословную. Мне важен человек. Я люблю Кристину, она любит меня. Этого набора мне вполне достаточно.

– То есть, я правильно понимаю, – вскинулась я, – что умная она или дура, порядочный человек или нет, это все семечки и тебе неважно?

– Не утрируй, – держал удар сын. – Да, интеллект у нее еще в стадии развития, поздняя она в этом смысле. Порядочность же ее сомнений у меня не вызывает. Можешь поверить моему слову. Я считаю, что она пошла в мать, которой ты, на минуточку, доверяешь самое дорогое – финансы своей компании.

– Ну, во-первых, это не самое дорогое – самое дорогое для меня семья. Во-вторых, да как ты ручаться-то за её порядочность можешь, ты же её не знаешь вообще – не успокаивалась я. – Ты очень молод еще, молод и неопытен, чтобы полагаться в суждениях только на свое мнение и так спешить с выводами. Обжечься не боишься?

– Мам, но я ведь и не женюсь пока на ней, мы просто встречаемся, – постарался успокоить меня сын. – И она в брак не спешит, и у меня не горит ничего. Поживём, пообщаемся, узнаем друг друга получше. Тогда и обсудим.

   Постепенно ситуация успокоилась.

   Во-первых, Кристина оказалась милой, женственной, влюбленной в нашего красавца-сына как кошка, девушкой. Во-вторых, все эти странные персонажи из Кристининой жизни, ее отец, дедушки-бабушки (судя по иногда проскакивающим словам и намекам, тоже не самого праведного образа жизни), другая маргинальная родня, все они жили где-то там, за горизонтом нашего круга, как герои мифов древней Греции: вроде все их знают, Зевса этого, Аполлона и Психею, но в лицо никто не видел. Тамара дистанцию понимала и соблюдала достаточно чётко: она и её нынешний «Котик» визитировали нас всего лишь единожды, больше собою не утомляли, теснее сходиться не пробовали. На работе она продолжала общаться с нами так, что никто бы и не заподозрил.

   Так что постепенно нервы наши успокоились и все эти нюансы превратились скорее в повод для внутрисемейных шуточек, нежели чем во что-то реальное и угрожающее нашему покою. Хотя мое материнское волнение за сына до конца всё же не угасало. Я продолжала смотреть за потенциальной невесткой в оба глаза, раскладывая увиденное на две кучи, «за» и «против». Кучки эти были неровными, то одна становилась больше, то другая. Но, в общем и целом, поводов для паники и немедленных военных действий я не видела.

   Жить с нами молодые не стали. Жениться Руслан, как и обещал, не спешил, к нам Кристину тоже не привел, как и к ее матери жить они не пошли, сняли квартиру в центре. Особых проблем с деньгами сын не испытывал: и мы подкидывали, и подрабатывать он стал с первого курса, у нас же, в агентстве, так что, как говорится, гулял в основном на свои. Так что мы с отцом не стали возражать против этого решения.

   В гости молодые приходили регулярно, Кристина готовила не особенно хорошо, ограничиваясь ассортиментом местной кулинарии, находящейся в соседнем доме. На себя в деле питания молодой семьи она брала разогрев купленного в микроволновке и красивую подачу. Меня это несколько раздражало, и в плане финансовой недозволительности такого режима для их весьма ещё скудного бюджета, и в плане дополнительного источника моих беспокойств относительно рук, в которые угодил мой сын. «Нууу, теть Ир, ну какая готовка, у меня же маникюр, шеллак, во что у меня руки то превратятся через неделю от чистки картохи?», – тянула с кошачьим подмяукиванием и прищуром Кристина, когда я заводила речь о том, что пора бы девочке уже и за домашнее хозяйство взяться. Я злилась, Руслан хохотал и обнимал меня своими уже совершенно мужскими, взрослыми ручищами.

   Я старалась одолеть в себе то и дело поднимающую гадючью голову классическую «свекруху», но удавалось это мне отнюдь не всегда. Я не понимала: девочка не работает, не учится, домашнее хозяйство ведет в «режиме полуфабриката», как называла этот способ хозяйствования Элка, чем она занята весь день? Когда я приставала с этими вопросами к сыну – он злился и отмахивался. Как-то я стала пытать Кристину по этому поводу, в результате наткнулась на недоуменный взгляд:

– Ну, как, – начала свой рассказ девушка. – Я ТВ смотрю, сериалы, там, всякое полезное.

– Крис, всякое полезное – это что? А то, может, мне тоже надо, – попыталась разбавить беседу шуткой я.

– Ну, как, – опасливо косясь на меня, продолжила она. – Всякие передачи про здоровье, про еду. Знаете, есть такая передача, название не помню, где рассказывают что можно покупать, какую колбасу или консервы, а что нет? Вот её смотрю. Еще про экстрасенсов на ТНТ есть интересная передача. Они прям вообще всё-всё могут. И пропавшего человека найти. И машину, угнанную у мужика, нашли. Иногда по фотографии, иногда эти еще используют, ну, как их… Ритуалы всякие, вот!

   Земля подо мной зашаталась. Ритуалы, экстрасенсы… Мама моя дорогая, о такой ли невестке я мечтала?!

– Ладно, про экстрасенсов и телевизор я поняла. Еще что-то? – я старалась удержаться от раздражения, и пока мне, вроде бы, это удавалось.

– К маме хожу. Мы там чай с ней пьем, разговариваем. По магазинам можем прошвырнуться, если выходной. Мама – она у меня очень практичная. Она на рассылки всех наших гипермаркетов подписана. И всегда знает на что где скидки. И я в результате всё очень выгодно покупаю. Только это не всегда удобно: вчера, например, пришлось купить 5 коробок яиц, там акция была в магазине, купи пять коробок и шестую получишь бесплатно. Мы с мамой взяли по два комплекта.

     Ира, держись. Молчи, улыбайся и отряхивайся, не выдай себя. Не спрашивай эту дуру малолетнюю зачем в доме, где живут два человека, из которых один в рабочие дни приходит домой только ночевать, и где практически ничего не готовится, двенадцать десятков яиц.

– Или вот с бельём постельным. Тоже акция была: купи три комплекта полутораспальных и получив в подарок один еврокомплект, на двуспальную кровать. У нас же двуспальная. И теперь у нас есть 3 лишних комплекта! Я уже придумала: мы их дарить будем, когда нас на дни рождения будут приглашать. Бельё – отличный подарок! Еще «магазин на диване» – знаете как выгодно там все покупать?!

   Может, оно и хорошо, что Кристина не работает? С такими мозгами какая ей работа. Только бы и делали, что выручали ее из всяких неприятностей.

   Помнится, Элка, моя закадычная подружка, спросила меня как я выдерживаю эту ленивую дурочку и почему не пытаюсь отвадить от нее Руслана, явный же мезальянс, зачем в семье эта глупая кукла.

   –Знаешь, Эл, я одно время прямо восстала и боролась. Вела с Русланом всякие беседы на тему семейной жизни и бесполезности в ней таких дур, как Кристина. Стращала, что дальше дети пойдут, и наследовать будут не только твою, сынок, генетику, но и мамину. И будет это атас полный! Помню, как Кристина, когда по телевизору показывали интервью с Церетели, оживилась, и, тыча в экран ложкой от мороженого, закричала: «о, я его знаю, это этот, как его, Цискариджа!».

   Убеждала, старалась, а потом смотрю – отношения мои начали с сыном портиться: во-первых, ночная кукушка, сама знаешь, кого хочешь перекукует, во-вторых, сын терпеливо и последовательно на все мои подколки отвечал, что умные беседы ему есть с кем вести, а Кристина его любит, в рот ему смотрит и ему с ней хорошо. И вообще, ему её жалко, у нее было трудное детство. Вот это вот сочетание для мужчин, красота+жалость+грамотное поведение со стороны женщины, совершенно убойное трио, слона завалит, не то, что моего молодого дурачка. Понятно, что потом он сбежит, как наиграется, но сейчас-то совершенно непробиваем.

– Господи, как же обидно за Руслана. Умный красивый мальчик, мне казалось, что вот как раз у него всё будет в жизни складно-ладно и девочку он найдет себе под стать, умную, целеустремленную, из хорошей семьи, а не этот цветок душистый прерий.

– Ничего, найдет и не цветок, я в него верю. А сейчас пусть будет по его. Он же в меня, такой же баран упертый, весь в меня: чем больше я с Кристиной борюсь, тем больше он за нее цепляется. Да и она постепенно, хоть и медленно, соображать начинает: дома у них чистота откуда ни возьмись завелась, обед из трех блюд в холодильнике, пусть и с мясным в виде сарделек и первым на бульоне из кубиков. На работу сынуля приходит – рубашки такие белые и наглаженные, что аж скрипят. Судя по его ежеутренне сияющему лицу, в постели она его тоже обслуживает не покладая рук, ног и других частей тела. За здоровьем его следит. Я его к зубному года два последних гнала и все бесполезно. А тут Кристина взяла его за хобот, сказала, что переживает за здоровье «своего зайчонка», и мальчик мой как миленький не то, что зубного посетил, но и полную диспансеризацию прошел.

– Ну, Ир, тогда, может, пусть будет. Не нашего она, конечно, поля ягода, но мальчику от нее одна польза. Не лезь, потерпи. А то мало ли ещё какая следующая попадётся. Может, будет Сартра в подлиннике читать, а парень твой будет сидеть рогатый, на сухомятке и в драных носках, посреди домашнего срача.

– Вот и я себя успокаиваю, что не фиг со своей шкалой ценностей в его жизнь вмешиваться. Хотя руки чешутся прямо до не могу! Но боюсь сына потерять, он у меня с гонором, взбрыкнет и буду его видеть только на работе, с кислой мордой.

– Да, тут, конечно, сплошное удобство, ваш семейный бизнес. Все рядом, все вместе. Одна Катька откололась. Как она там, детьми то не обзавелась еще?

– Нет пока. И не рвётся, Виктор тоже не настаивает. Говорит, в Америке так рано детей рожать не принято, сначала надо для себя пожить. Ну, вот и живут для себя. Но и Катька вроде про детей не заговаривает, хоть я и промываю ей голову каждый приезд, что биологические часы тикают, что спохватится потом, да поздно будет.

– Ой, ладно тебе, командирша! Оставь девку в покое. Нынче вон бабки 60-летние рожают, а тут девке и тридцати еще нет, а ты ее уже запугиваешь.

– Неправильно это, Эл. Не работает, не учится, детей нет. Сидит дома, готовка-уборка и массаж-фитнес, ну и телевизор еще, всё, больше никаких интересов. А, ну это еще, рукоделье всякое: то она шьет, то вяжет, то вышивает, тургеневская девушка, блин. Ну, вытащит ее иногда Витя на открытие выставки какой-нибудь или в кино, а не вытащит – ей и так неплохо. В кого она такая вялая – не пойму. Как камень лежачий, где положил, там и взял. Хорошая, добрая, домовитая и заботливая, но настолько без амбиций… Как птичка живёт, день прошел и ладно. Даже язык толком не стала учить, так, разговорный освоила, не более того.

– Страшно, конечно, тебе за нее, я понимаю. Мало ли как дальше будет.

– Да вот и я о чем! Катя, говорю, не дай бог что с Виктором, ну, или разойдетесь – ты же вообще недотыкомка, ни на работу выйти, ни проблемы какие бы то ни было бюрократические решить. Живешь как рабыня Изаура, для красоты мужем из России вывезенная, и пальцем о палец не шевелишь какой-никакой страховкой на будущее себя обеспечить. А она смеется, говорит, что слово секретное знает и Витя ее никогда не бросит. Что ты с ней будешь делать….

* * *

Как легко купить мужчину. Молодая девушка забеременела после первого же коитуса, и вот сразу всё – мужик уже бросает женщину-друга, практически уже жену, с которой его связывают любовь юности и долгие отношения, и бежит на зов молодой самки. О чем с ними трахаться, взрослым мужикам, с малолетками этими? Ну, секс, ну, все под руками наощупь молодое, гладкое, без морщинок и неизбежных обвислостей, легкого предательского желе вместо когда-то упругих тканей. Но ведь после одурманивающей постели наступает отрезвление и необходимость худо-бедно поддерживать диалог. Как-то же надо жить часы и дни рядом с этим гладким юным мозгом, не тронутыми опытом извилинами, вне кровати.

   Может, я завидую, а? Моя-то молодость безвозвратно позади. Хотела бы ты, Ира, вернуться в свои 18-20? Вот нет и нет, ни за что. Я не была тогда такой свободной, не чувствовала и не знала своё тело, свои желания, свои симпатии и антипатии так, как чувствую и знаю это сейчас. Не была такой уверенной в себе, такой решительной и смелой. Трогательный цыпленок, интересующий взрослых дядей только как хорошенькая незамысловатая дурочка. Это сейчас со мной можно дружить мужчине: я дам совет, я подставлю плечо, мне есть что предложить партнёру, и в деловой жизни, и в постели, со мной не стыдно выйти в свет, я не посрамлю своего мужчину в любой компании. А тогда – только молодость и отсутствие морщин, товар между секс-шопом и мясными рядами…

* * *

   Весна 2014 года очень сильно перевернула жизнь нашей семьи. Я бы даже сказала, без боязни преувеличить, что жизнь нашей семьи разделилась на «до 2014» и «после 2014».

   Тем, кто хоть иногда смотрит телевизор, читает газеты или новостные ленты в интернете, причина такого «водораздела» совершенно понятна – Украина, «крымский вопрос». Во-первых, часть наших родственников, и моих, и Сережиных, всегда жила в этой стране. Не сказать, чтобы мы уж как-то сильно и взахлёб роднились, но с праздниками семейными друг друга поздравляли, по большим юбилеям, свадьбам или, не дай бог, похоронам друг друга навещали, собираясь большой, шумной и разношерстной толпой. А тут раскололась семья напополам, за Майдан и против, одни «на Украине» – другие вовсе «в» ней. Семейные узы рвались по-живому, любившие друг друга родственники, крестившие детей и поддерживающие друг друга всю жизнь, расплёвывались и расходились злейшими врагами, под брань и проклятья с обеих сторон.

   Ситуации происходили совершенно фантасмагорические. Мне кажется, когда мы будем внукам про это рассказывать – они будут упрекать бабушку и дедушку либо во вранье, либо в старческом слабоумии.

   Например, у моего Сергея был армейский друг, проверенный годами. Точнее, у них была небольшая компания из четырех человек, друзей, как говорится, не разлей вода. Тарас, украинец, вернулся после армии в Киев, доучился в ВУЗе, стал журналистом, редактором, известным в своей стране. Витя, из Воронежа, женился на девушке из Подмосковья, работал истопником в Барвихе, на одной из правительственных дач. Боря, математик, родом из Питера, давно уехал с семьей в Израиль. Ну, и Серега мой.

   Раз в год-два, хоть трава не расти, обязательно встречались, долго примериваясь к планам друг друга, подгадывая отпуска и другие жизненные обстоятельства так, чтобы всем было удобно. Поэтому место встречи то и дело менялось. Однажды даже в турецком Кемере, на отдыхе, встречу устроили. Их отношения давали мне и нашим детям отчетливое представление о том, что такое мужская дружба, армейское братство.  Я не представляла, до поры до времени, что могло бы случиться, что могло бы нарушить их дружбу. Их отношения были проверены годами, трудностями и общими радостями. Борис переезжал в Израиль, и заболел накануне отъезда – так эти взрослые мальчишки все собрались в Питере, подставили плечо, помогали, грузили, отправляли, успокаивали. Виктор получил сильный ожог на работе – через сутки вся компания была в больнице в Москве, куда его отправили, сдавали кровь, торчали у окон палаты, пока его состояние не перестало внушать опасения врачам. У Тараса внезапно и тяжело заболела жена – первые, кто помог финансово, естественно, были Сергей, Борька и Витя. За годы нашей с Сережей супружеской жизни я привыкла к ним так, что забывала, порой, что они просто друзья, а не кровная родня, настолько мы все были близки.

   16 марта 2014 года в Крыму прошел референдум о присоединении Крыма к России. А 19 марта, в день рождения Сергея, раздался звонок из Киева. Обычно и всегда его «армейцы» звонили и поздравляли его первыми, с самого утра. Так и в этот день: Витя и Борька уже позвонили рано утром, поздравили, так что когда на экране мобильного высветился номер Тараса, Сергей расплылся в улыбке, снял трубку и сказал:

– Бинго! Ты сегодня последний, хохол.

   Вдруг его лицо начало меняться. Поднялись брови, застыли глаза, приоткрылся рот. Слушая голос из трубки, Сергей растерянно посмотрел на меня, а потом включил громкую связь.

– … суки вы последние! И Путин ваш, и вы сами! В холопстве живёте и все вам нравится! Ну, и живите, кто вам не дает! Чтож вы другим-то жизни не даете?! А Крым я вам никогда не прощу, так и знайте! Или вы выводите войска – или можешь забыть о том, что я твой друг! Врагами станем!

   Мои глаза тоже полезли на лоб. Мы с мужем молча дослушали гневный монолог Тараса. Наконец, когда бешеный поток речи из трубки пошел на спад, Сергей переспросил осторожно:

– Тарас, дружище, ты вообще трезвый? Чот рановато ты сегодня начал, похоже.

   В ответ ему прозвучал очередной взрыв брани. Затем друг бросил трубку.

   Небольшое расследование, проведенное Сергеем в этот же день, показало: Виктору он закатил с утра такой же скандал, с проклятиями и угрозами. Борису звонил, но так как Израиль на тот момент еще никаких заявлений по украинской теме вообще и крымской – в частности, не делал, то ограничился просто выяснением личной позиции Борьки по острому вопросу. Борька, человек настолько аполитичный, насколько это вообще возможно, и по молодости-то не от мира сего, с возрастом все глубже уходящий в себя, вообще не понял чего от него хотят. Телевизор он не смотрел, читал только научные журналы или профильные сайты, поэтому Тарасу пришлось сначала объяснять ему о чём вообще речь.

   Боря все выслушал, помолчал. Тарас не выдержал:

– Чего молчишь-то? Что ты думаешь по этому поводу, на чьей ты стороне?

– Стратегические просчеты невозможно компенсировать тактическими успехами.

«О войне», фон Клаузевиц.

– Это ты к чему? – опешил киевлянин. – Какой такой Клаузевиц?

– Прусский военачальник, военный теоретик и историк 19 века.

– Он-то тут при чем?

– Ты меня спросил о чём я думаю. Я тебе ответил.

   Тарас выматерился и бросил трубку.

   Становилось очевидно, что надлом нашей жизни, которую мы так бережно охраняли от внешних передряг, будет куда сильнее, чем можно было бы предположить.

   Сначала мы с Сергеем пытались смотреть ТВ, искать новости про Украину в интернете, но скоро стало понятно, что от этого не легче, а, наоборот, тяжелее: не имея надежной, достоверной информации от непосредственных участников событий, видя тенденциозность освещения происходящего со всех сторон, разобраться в том, где правда, а где ложь было решительно невозможно. Один и тот же факт разными сторонами подавался совершенно по-разному.

   Неплохо читая по-английски, я попыталась поискать информацию в зарубежных СМИ. Скоро стало понятно, что и они крайне вольно обращаются с информацией. За первые же месяцы украинских событий, в особенности, когда начались военные действия и в город стали приезжать беженцы, стало понятно, что и беседы с очевидцами, в том числе, не приносят нам понимания что же там происходит, у соседних братьев-славян, кто прав, а кто не прав. Клубок закручивался всё туже, в воздухе витали растерянность и ожидание самого худшего сценария развития событий. Возможно, кому-то это всё давалось без особых проблем. Я же, со своей тонкой нервной организацией и способностью к сопереживаниям, просто физически болела от происходящего вокруг, в том числе, и в информационном пространстве. Одно было понятно: очень жалко людей, очень жалко всех нас, кому выпало проживать эти времена…

   Помню, как мы ехали домой после одного из рекламных мероприятий в области. Погода была дождливая, мы очень устали. Решили затормозить на заправке, отдохнуть, перекусить. В кафе мы с Андреем познакомились с двумя женщинами, они оказались беженками из Донецка. То, что они рассказывали – бомбёжки, насилие с обеих сторон, голод, гибнущие дети – взрывало мозг, заставляло тяжко биться сердце. Я впервые, за свою долгую жизнь, оказалась в такой ситуации и не знала как себя вести. Одновременно хотелось убежать и не слышать – и в то же время немедленно чем-то помочь. Они сидели передо мной, две обычные тётки, встреть на улице – и внимания не обратишь. А внутри у них был ад, я уверена, что переживи человек такое – он просто не сможет остаться прежним, не сможет не измениться.

   Когда настал момент оплачивать счет, у них не оказалось наличных. Андрей попытался оплатить наш общий счет самостоятельно – женщины отказались, шумно возмущались и интересовались, есть ли поблизости банкомат. С обратной стороны заправки был небольшой магазин, девушка-официантка сказала нам, что там можно снять деньги. Договорились, что мы немного подождём, женщины сходят в магазин и вернутся к нам. Я решила сходить в туалет и вышла с заправки чуть раньше. Когда я стала застегивать в кабинке джинсы, молния зацепила легкий шарф, концы которого при наклоне попали в застежку. Так что пришлось задержаться, пыхтеть, возиться, пытаясь не сломать застежку и одновременно не порвать легкую ткань.

   В этот момент я услышала, что в туалет вошли наши случайные знакомые.

– Так, значит. Сейчас выходим из туалета и сразу в машину иди, уезжаем.

– Погоди, нам же еще в банкомат идти, нас ждут же в кафе.

– Ты меня слышала? Выходим и уезжаем!

– Нехорошо как-то. Хорошие люди, даже заплатить хотели за нас. Неудобно убегать-то.

– Неудобно тебе?! Да из-за них, людей этих хороших, у нас вся жизнь под откос! Петро твой погиб, мой мужик, считай, сгинул – видела его последний раз 2 месяца назад, где он и что – неизвестно теперь. А ей, видите ли, неудобно! Пусть платят!

   Быстро управившись с делами, так и не обнаружив в кабинке меня, они вышли.

   У меня так горели щеки, мне было так нехорошо, что я еще немного задержалась в туалете. Успокоившись, я вернулась в кафе и сказала Сергею, что уговорила на улице женщин все-таки согласиться на оплату счета нами. Ситуация была странной даже для него, не слышавшего этого туалетного диалога: логично было в этой ситуации хотя бы вернуться, сказать спасибо и попрощаться. Но я хорошо знала своего мужа, знала, что человек он не мелочный и спустит эту ситуацию на тормозах, промолчит. По приезду домой я сильно заболела и долго выкарабкивалась, врачи терялись в догадках по поводу диагноза. Ощущение было такое, что разладился весь организм, настолько противоречивыми были симптомы. Я понимала, что причина, скорее всего, в моем внутреннем раздрае, непокое, как говорится, болею на нервной почве. И даже внутри себя благодарила вовремя пришедшую болезнь, давшую мне возможность полежать в постели и подумать, отдохнуть.

   Но сколько бы я не размышляла на эту тему, я не могла прийти к какому-то четкому мнению, встать внутри себя на какую-то четкую и однозначную точку зрения: кто прав – кто виноват, где добро, а где зло, где белое, а где чёрное. Никогда бы не могла подумать раньше, что неопределённость с вопросами, не касающимися моего личного существования, может вызывать у меня такие сильные, такие болезненные ощущения. Так мучить меня и занимать мои ежедневные мысли. Я слушала или читала высказывания людей, обосновывающих важность и нужность происходящего для соблюдения интересов России – и соглашалась с их доводами. Затем натыкалась в сети на точку зрения оппонентов, защищающих интересы «украинской свидомости» – и начинала понимать их.

   Вскоре я начала чувствовать, что мне нужно как-то отслониться от темы. Я физически страдала от погружения в нее: нарушился сон, аппетит, стало то и дело подскакивать давление, я ощущала себя постоянно угнетенной, разбитой. Но поделать с этим ничего не могла: каждое утро, садясь к компу, как зомби, начинала снова и снова погружаться в российско-украинскую заваруху.

   Скоро к поводам для душевных терзаний, помимо Украины, прибавились и санкции с финансовым кризисом. Резкие колебания курса валют, изменения в экономической обстановке тут же отразились на нашем бизнесе. Клиенты резали свои рекламные бюджеты, наши заработки стремительно падали. Сергей старался удержать руль нашей лодки, которая упорно поворачивалась носом вниз, ко дну. Я, со своим куда более стратегическим взглядом, понимала, что необходимо срочное и кардинальное решение, а не попытка отбивать те или иные последствия происходящего на рынке. А оно, решение это, всё не приходило и не приходило.

   К сожалению, со всеми этими событиями совпал и мой личный «срок работы батареек». Я чувствовала себя невероятно разбитой и унылой. События вокруг давили на меня, на мой мозг, заставляя безостановочно искать решения, выходы, придумывать антикризисные планы. Организм сопротивлялся, отделывался от мозга всевозможными болезнями, то и дело нападающей на меня бессонницей, после которой я не то что работать не могла – я едва ноги носила. Ощущение фатального полёта в пропасть все нарастало.

   Подкашивала наш бизнес еще и сильная наша закредитованность. Во второй половине 2013, когда все еще было ровно, радужно и складно, мы взяли два больших кредита. За счет первого мы выкупили в собственность офисное здание, где давно уже арендовало площади наше агентство. Второй кредит мы потратили на то, чтобы отремонтировать как следует старый офис, расположенный очень удачно в тихом центре, меблировали его, постаравшись сделать интерьер модным и достаточно шикарным. Оба кредита были валютными, и когда грянул кризис, мы оказались в захлопнувшейся ловушке: чтобы обслуживать кредиты, нужно было зарабатывать, а клиенты агентства, как это всегда и бывает в кризис, «резали косты», сокращая всё, что только можно, и в том числе – бюджеты на рекламу и маркетинг.

   Цифра наших долгов быстро достигла совершенно какой-то невыговариваемой цифры. Надо было что-то срочно предпринимать, тревожная красная кнопка горела и пульсировала у меня внутри практически постоянно. А путей выхода из сложившейся непростой ситуации так и не было видно, не придумывалось мне ничего

   Но и этого судьбе показалось мало.

   Как-то вечером в гости пришел Руслан. Что удивительно – один, без Кристины, обычно в свободное от работы время они перемещались исключительно парой, как попугаи-неразлучники. Я даже забеспокоилась сначала, уж не добавится ко всем нашим трудностям еще и кризис в его семье. Оказалось, дело совсем не в этом.

– Мам, пап, нужно поговорить.

– Рус, только умоляю: без твоих длинных преамбул. Я совсем плоха последнее время, пожалей мать-старушку, не тяни, – взмолилась сразу я.

– Ой, мам, начинается это твое кокетство! Какая ты старушка-то?

– Рус, не паузи! – поддержал меня отец. – Со старушками позднее разберемся. Что случилось то?

– Я выиграл американскую грин-карту.

   Говорила же я Сергею, за фигом каменные полы на кухне, чай, не в замке живем: уроненная мною от неожиданности кружка с чаем рассыпалась в мелкие дребезги, горячий чай обжег мне ногу. Я подпрыгнула, зашипела, затрясла ногой.

– Эмм, – протянул изумленно Сергей, не обращая внимания на мои пляски. – Что, прям сегодня выиграл?

– Да нет, весной еще.

– Так на дворе, вроде, осень. Долго готовил для нас сюрприз?

– Нет, не в сюрпризе дело. Я думал, буду ли я этой возможностью пользоваться.

– Как интересно, – боль у меня в ноге чуть успокоилась, и я смогла принять участие в разговоре. – То есть, подавал ты на получение карты, не понимая тебе это надо или нет?

– Да я ж на спор это делал!

– На спор?! – произнесли мы хором с Сергеем. Блин, вот так растишь, растишь ребёнка, знаешь про него все, каждую морщинку, каждую болячку, каждую волосиночку. И тут он вырастает и вдруг ты понимаешь, что перед тобой не просто взрослый человек, а вовсе незнакомый взрослый человек.

– Давайте я тогда сначала начну.

– Было бы неплохо, – судя по тону мужа, он испытывал ощущения, сходные с моими.

– Помните Мишку? Кудрявый такой, пришел к нам в 9 классе и учился с нами до выпуска? Ну, вот. Мы с ним с год назад в одной компании пересеклись. Речь зашла о везении. Я сказал, что я везучий человек. И в картах, в смысле, в каких-то азартных начинаниях, и в любви. Что захочу, то у меня и срастается. Слово за слово, мы поспорили, не очень трезвые уже были. Мишка говорит: давай на спор, подавай со мной на гринку, на грин-карту, в смысле. Вот и проверим твою везучесть. Выиграешь – с меня бутылка виски коллекционного. Меня прям задело чего-то это за живое, что он в моих словах сомневается. Ну, и выпимши же еще были. Закусил я удила, все заполнил. Ну, не совсем сам, Мишка помогал, он же до меня анкету эту заполнял, лучше в этом разбирался.

   Я и забыл совсем про это, доступ ему отдал, чтобы он сам проверял, не собирался я тогда никуда переезжать, не планировал. А в мае Мишка мне звонит и говорит: ну, братан, куда тебе бутылку подвозить? А я ж уже не помню, говорю, какую бутылку, за что? А он: ты ж выиграл грин-карту. Правду говорил, везучий. Я проиграл – ты выиграл, куда бутылку-то везти? Я растерялся очень. Всё думал, думал, надо ли оно мне. А вот теперь решил: надо. Да и Катька там, авось, поможет на старте. Может, это мой шанс и судьба. И она меня на мысль наводит не случайно. Вот.

   На кухне воцарилась тишина. Сергей, после пары минут тупления взглядом в столешницу, перевел взгляд на меня и стал ждать моей реакции. А она запаздывала. Я была совершенно растеряна. Мои мозги отказывались переваривать внезапную и ошеломительную новость. Видимо, история с внезапными Руслановыми планами превысила возможности моего бортового компьютера. Я молчала, никакие слова на ум не шли.

   Внезапно мне стало нехорошо. Зашумело в ушах, кровь прилила к лицу. Я потянулась за тонометром, проверить давление: на фоне событий последних месяцев я вдруг узнала, что оно у меня есть и может довольно серьёзно подпортить мне жизнь. Мужики мои всполошились. Руслан бросился меня обнимать и извиняться, Сергей – искать в аптечке лекарство. Как-то даже неудобно стало, мизансцена сильно смахивала на классическую манипуляцию из старого кино. Кое-как обстановка успокоилась. Я сказала сыну, что мне надо немного времени обдумать новость, он, конечно же, согласился, долго сокрушался, что выбрал неудачный момент для разговора, и мы договорились к выходным встретиться и поподробнее поговорить на эту тему.

   Я проснулась в эту же ночь под утро. Судя по абсолютной темноте за окном, скорее ночью, чем утром. Проснулась, невзирая на накопившуюся усталость, совершенно выспавшейся и отдохнувшей. С вечера на улице было холодно, и Сергей основательно раскочегарил домашний котёл. В спальне было жарко, во рту у меня пересохло, и, раз уж не спится, я решила сходить в кухню, взять себе что-нибудь попить.

   Сергей, видимо, и не ложился. Так и сидел там же, за столом, где я оставила его, уходя спать. Сидел и разгадывал кроссворд в какой-то рекламной газете, которые обычно пачками суют в почтовые ящики, и которые обычно так же, пачками, перекочёвывают в мусорное ведро. Услышав мои шаги, поднял голову, улыбнулся.

– Чего не спишь?

– Серёж, давай тоже уедем!

– Куда?

– К Катьке, в Америку.

– Ты чего? С чего вдруг? От Руслана переопылилась?

– Нет. Наверное, давно зрела, и вот созрела. Какая-то у меня прямо уверенность внутри, что так и надо сделать. Я не могу больше тут. В тревоге, в бесконечном преодолении трудностей, в повальной вовлеченности нас всех в геополитические вопросы «русского мира». Я хочу тихой мещанской жизни. Чтобы пришел с работы, а по телевизору сплошные «мыльные оперы», новости на отдельных каналах, которые можно и не включать. Борща съел и пошел с цветами в сад возиться.

– Борща в Америке нет. Делать-то мы там чего будем?

– Интересно, кто это мне может помешать варить в Америке борщ? Делать что там будем? Да то же самое, что и здесь! Только без вот этого вот погружения в экзистенциальные вопросы про добро и зло, «железный занавес» и что сказал Обама о взаимоотношениях с нашей страной. Я хочу просто жить. А не выживать, не бороться за жизнь.

– Ир, мне кажется, ты перебарщиваешь. Что касается новостей – я тебе давно говорил, не рви душу, не порть здоровье, не смотри, не читай всего этого потока, тебя никто не обязывает. Про всё остальное…. Пословицу знаешь: «Хорошо там, где нас нет»?

– Сереж, а ты не думал, что, может, в данном случае всё так и есть? Там нас нет. И там хорошо. Мы здесь, и нам плохо. А? Ну, хотя бы в виде исключения?

– Ир, ты ж знаешь. Решишь ехать – поехали. Нам, голым, собраться – только пояс найти.

– Ой, ну, не прибедняйся. Голый он. Сидит в огромной домине совладелец известного в регионе бизнеса и про «подпоясаться» рассуждает. Тут, даже если решим, пока все продадим, дела уладим – куча времени пройдет. А без денег ехать смысла нет, кому мы там нужны.

   Утром, когда мы с Сергеем уже садились в прогретую перед дорогой машину, он посмотрел на меня внимательно:

– Ира, ты точно решила?

– Ага. Помнишь мультик про Бабок Ёжек, Катька маленькая любила: «Бабки! По ступам!»? По ступам, Серёж!

– Тогда давай больше не обсуждать ничего и не рассусоливать. Сейчас приедем, дела разбросаем и сядем, попланируем как и что делать будем, чтобы уехать.

   Я кивнула ему, занесла ногу в машину и остановилась на минуту.

– Спасибо тебе, Серёж!

– За что?

– За преданность твою. За умение поддержать меня в любом, даже совершенно безумном, начинании. За то, что ты такая у меня стена и скала, на которую можно опереться, не раздумывая.

– Поехали. А то сейчас расплачусь. Умеешь ты сказануть.

               * * *

   Следующие полгода я предпочла бы не вспоминать в деталях. Если это был и не ад, то чистилище – уж точно. Сергей от всего свалившегося находился в жесточайшем стрессе, но изо всех старался держаться, следствием чего стали два гипертонических криза, один за другим. В этот момент я чётко поняла, что мужик мой не тянет, и, если я не хочу остаться в ближайшее время вдовой, – мне нужно срочно уводить его с острия атаки, оставив заниматься лишь технической стороной тех бизнес-решений по аккуратной ликвидации нашего бизнеса, которые предлагались мною. Я крутилась как белка в колесе, пытаясь одновременно реструктурировать наш кредитный портфель, ликвидировать имущество, стараясь выручить за него как можно больше денег на переезд, одновременно пуская пыль в глаза оставшимся с нами клиентам, чтобы не дай Бог им не показалось, что у нас дела плохи. Хромая утка никому не нужна, только на бульон. Руслан помогал как мог, долгое время мы выносили с ним все трудности плечо к плечу, дневали и ночевали на работе. Но тут стала не выдерживать Кристина.

   В какой-то момент сын пришел ко мне с разговором.

– Мам, нам бы поговорить.

– Да, давай, я тебя слушаю. Что-то случилось?

– Ну, как сказать…

– Не томи. Не та у меня нынче нервная система. Не мотай мне нервы на кулак. Что такое?

– Мам, я не могу больше уделять столько времени работе.

– Ээ… В каком смысле? Что ты имеешь в виду?

– Понимаешь… Ты только не обижайся, мам… Дома у меня сейчас очень трудно. В материальном плане мы сейчас стали жить тяжелее и хуже, ну, впрочем, как и вы с отцом, по сравнению с тем, как раньше было. Соответственно, и Кристинка уже не может себе позволить так жить, как привыкла. Плюс, я же с этой ликвидацией и реструктуризацией долгов дома почти вообще бывать перестал. А когда всё-таки прихожу, то падаю, едва успев помыться и что-то в рот закинуть. А она всё же молодая женщина, ей другое нужно. Ты еще к этому добавь мои хлопоты по оформлению отъезда в США. Она, считай, как одна сейчас, я практически не в счёт.

– Погоди, Руслан. Неужели она не понимает, что всё, что мы сейчас с тобой делаем – мы делаем для семьи в целом, и для нее в частности?

– Мам, ну, ты Кристину знаешь. Ну, не Софья Ковалевская она ни разу. Она чувствует всю эту нервозность, которую я домой приношу. С другой стороны, а куда мне её ещё приносить? Меня целыми днями нет дома, подчас включая и выходные. Я только на ночь домой прихожу, и то, если у нас с тобой выезды в область, то и ночую не дома. Ей плохо, одиноко, она депрессует. У нас очень испортились отношения. К тому же, это все усугубляется тем, что выехать в США я могу только один, потом будем думать, как её вывезти. У нас дома скандал за скандалом. Я сначала злюсь, а потом мне её жалко становится.

– Ей плохо?! Руслан, ты вообще в себе?!

– Мам, не начинай. Да, я в курсе, что она тебе не нравится и ты против Кристины настроена, всегда была и есть сейчас. И я понимаю, что всё, что я тебе сейчас рассказываю, симпатию твою к ней не увеличит. Но я её люблю. Именно её, со всеми ее недостатками. И я не могу её потерять. Особенно сейчас.

– Рус, я всё смотрю и отгадать пытаюсь: что именно и на каком этапе мы не додали тебе, что тебя потянуло к ней, замкнуло так на кукле этой? Ну, ладно. Красотка, молодая, фигура. Но не круглые же сутки ты с ней в койке кувыркаешься. Вы же куда-то с ней ходите, общаетесь. Она же пробка, Рус! И, как теперь выясняется, эгоистичная пробка. Как ты её друзьям-то показываешь, тебе не стыдно? Она ведь тебя бросит как только сложности на пути у вас появятся.

– Ну, с частью друзей мне из-за этого пришлось расстаться. Они не поняли и не приняли Кристину. Но, значит, это и не дружба была, раз люди не уважают мой выбор. Ты не понимаешь, как и они: она добрая, светлая, наивная. И в отсутствии у неё образованности, интеллекта глубокого есть свои положительные стороны: она простая очень. Не такая, как многие девушки моего круга: с понтами, заморочками, интригами и комплексами. Мне с ней легко, удобно, приятно. Она умеет меня любить и любит.  И мне это очень приятно. Всё, мне достаточно.

   Можешь считать меня нетребовательным и непритязательным. Но вот какой есть. И давай заканчивать этот разговор. Я не хочу конфликтовать с тобой, ссориться. Тебе и так сейчас тяжело, я понимаю. Давай разговоры про Кристину оставим на потом, когда мы оба будем спокойнее. Я просто хотел предупредить тебя, что, при всем уважении к вашему с отцом бизнесу, я не готов его спасать ценой своей личной жизни. Прошу меня понять и простить. Реальная моя жизнь мне важнее. Можешь за это меня выкинуть из завещания.

   Спасибо тебе и папе, я не пропаду даже если от этого агентства камня на камне не останется. Без работы не останусь, вы мне правильный старт в жизни дали. Помогать тебе буду, конечно. Но в этой вот гонке безумной последних двух месяцев я больше не участвую. Я и занимался то этим агентством просто так, потому что дела другого у меня не было, а без дела мне скучно, да и вместе быть, с семьей, привык. Ладно, всё, я пойду, мам. Сегодня Кристине нужно к врачу, я пообещал пойти с ней и ее поддержать.

   Дверь хлопнула, я осталась одна.

   Вот это поворот. Муж не может тянуть наш день сегодняшний, сын – не хочет. Я одна с этой телегой посреди дороги. И не бросишь уже, и не сбежишь. Придется одной. Как же голова-то болит… Римма, врач мой любимый, говорит, что это головные боли напряжения, и что от них не таблетки надо жрать, а высыпаться и не нервничать так. Звучит как пожелание взлететь или спеть пару арий вместо Монтсеррат Кабалье, пока у оперной дивы ёлки. Плюнуть на всё тоже не вариант – других источников финансовых у нас нет. Поэтому будем изображать из себя гертруду – героиню труда, пока хватит сил.

   Мальчики мои, мальчики, как же так-то…

* *

   То, что Кристину придется оставить в России, по крайней мере, пока, Руслан понял еще в самом начале нашей эпопеи с эмиграцией. Они не были женаты и начинать жениться прямо сейчас было бы уже подозрительно, как нам подтвердили все те визовые консультанты, которых мы смогли найти, помогая ему подготовиться к собеседованию в посольстве. Да и Кристина, плотно оставаясь в образе отечественной Барби, категорически отказывалась выходить замуж «на скорую руку», без лимузинов, фейерверков, фаты и платья в стразах. Меня она иногда злила, иногда смешила, иногда даже подбадривала: если человек говорит «поженимся потом, попозже, когда хотя бы тыщ сто баксов сможем на это потратить», то он, этот человек, верит, что вскоре эти времена настанут, правильно ведь? Мне самой этой веры местами очень не хватало. А тут такая нежданная-негаданная поддержка.

   В конце концов, мы пришли к следующему плану действий. Мы уезжаем, Руслан, видимо, раньше, мы с Сергеем – несколько попозже. Кристина тем временем переезжает в наш дом и будет присматривать за ним. Я суеверно побоялась продавать  дом сразу, хотя знакомая риэлторша предлагала неплохого покупателя на нашу недвижимость прямо сейчас. Договорились, что вернёмся к этой теме через полгода. Срок этот обозначился постепенно, в ходе ликвидации всех наших бизнес-активов, раньше никак не получалось. Определенная сумма – маленькая для жизни всей семьи в Штатах, но очень приличная по российским меркам, – была уже на руках. Соответственно, теперь осталось дождаться только документов, подтверждающих наше право въехать в Штаты.

    План был такой: когда все остальные сделки будут подведены к финалу, то Кристина, под чутким руководством нашей главбухши Тамары, одновременно ее матери, по доверенности подписывает все необходимые документы, деньги переводятся нам. Далее начинаем думать, как перевезти к себе и нашу будущую невестку. Сергей, правда, очень сильно протестовал против идеи оставить нашим «деловым представителем» Кристину, предлагая задержаться в России ещё, на период, необходимый для самостоятельной ликвидации всех дел.

Но меня этот план совсем не устраивал: во-первых, у меня были основания ожидать, что наши документы на выезд будут готовы гораздо раньше и просрочить их может быть опасно.

   Во-вторых, никаких других дел, кроме как поставить подпись, от неё никто не ждет. Мы будем рулить всем онлайн из Штатов, плюс в России нас будет подстраховывать Тамара, кандидатура которой казалась мне совершенно надежной. План виделся мне вполне стройным и жизнеспособным. Тамара, которая рука об руку отстояла с нами весь этот сложный период, вообще сказала, что я поразила ее своим финансовым и стратегическим менеджментом в этот период. Она, дескать, была уверена, что ничего из этой затеи не получится и дай бог, чтобы мы из долгов выпутались, а не то чтобы заработать на ликвидации и увезти что-то с собой, в Штаты получилось. Было, конечно, приятно, но я её подозревала всё-таки в некоторой лести и женской солидарности.

  Оставить в России пришлось и нашего пса, Грицая. Сначала я и слышать ничего об этом не хотела и настаивала на том, что мы должны обязательно забрать его с собой. Полезла в интернет, нашла тематические группы, по перевозу собак из одной страны в другую.

    Довольно быстро стало понятно, что задумала я трудно исполнимое дело. Авиакомпания-перевозчик и таможенное, ветеринарное законодательство страны назначения предъявляли столько требований к перевозке собак, особенно взрослых и крупных, и за такие бешеные деньги, что идея о перевозке в США Грицая меня довольно быстро попустила. К тому же, пока всё вырисовывалось так, что жить нам первое время предстояло у Кати с Виктором, и сваливаться к ним на голову мало того, что самим, так ещё и с огромной собакой, как-то не годилось совсем.

    Логичным образом на повестке дня встал следующий вопрос: а куда же тогда девать кобеля? Я посуетилась немного, напряглась сама и напрягла знакомых. Постепенно вырисовались два варианта – заводчик, женщина у которой мы покупали Грицая щенком, и вневедомственная охрана. Мне предстояло сделать довольно трудный, но, по возможности, оптимальный выбор.

   Конечно, куда лучше было бы вернуть Грицая заводчику. Но в этом варианте оказалось слишком много «но». Во-первых, было очень трудно сложить этот вариант технически. Когда мы брали Грицая, то использовали удобную подвернувшуюся возможность: заводчица, Анна Григорьевна, женщина сильно пожилая, ехала в Новосибирск на выставку со своими собаками, прихватив нам заодно и маленького Грицая. А теперь мне предстояло придумать, как отправить почти 70-тидесяти килограммовую собаку в Уяр, небольшой городок Красноярского края, примерно за 1000 км от нас.

     Альтернативой передать Грицая заводчику было продать его во вневедомственную охрану на железнодорожном транспорте, здесь же, в Новосибирске. Этот вариант как-то совсем не грел мне душу, хотя и, в отличие от варианта с заводчиком, предполагал бесхлопотное получение даже некоторых денег за собаку. Не нравилось мне то, что нашего холёного пса, живущего в персональном теплом вольере и употребляющего в пищу либо корм супер-премиум класса, либо отличное парное мясо от знакомого фермера, должны были поселить в будке, кормить каким-то хрючевом – иначе назвать еду, где мясом служили обрезки куриной кожи, а все остальное – самые дешевые виды круп, типа сечки и «артека», я не могла.

   Визит в эту часть оставил у меня совершенно тягостные впечатления. Работа нашего Грицая в этой части должна была заключаться в том, что по 12 часов каждый день, в любую погоду и время года, он должен был быть привязан на цепи на определенном блок-посте и охранять вверенное ему имущество. Я прошлась по территории и у меня сердце сжалось от вида работающих там собак, грязных, с сорванными голосами, с обезумевшими от злобы и жесткой фиксации на одном месте глазами.

    К сожалению, с заводчиком так ничего и не получилось. Сама Анна Григорьевна приехать за Грицаем не могла, не позволяли ни возраст, ни состояние здоровья. Оказии в те места мне найти тоже не удалось. Возможности же самой потратить на поездку около полутора суток, это если с отдыхом, не было. Не до собаки нам сейчас было, дел было выше крыши, и все они требовали нашей полной вовлеченности.

    Я пыталась обсудить эту проблему с семьёй, но разговор этот сразу пошёл наперекосяк. Изначально, конечно, я сама виновата в этом, но и домашние мои могли бы быть ко мне поснисходительнее. Вернее, не вообще все домашние, а сын, Руслан, – Сергей на тот момент был в Москве, улаживал ряд вопросов с тамошними клиентами агентства.

   В тот день я с утра ещё маялась головой, хоть и приняла таблетку, но ватное, разобранное какое-то состояние меня так и не оставляло. С сыном я завела разговор про собаку уже вечером, в офисе, когда практически все ушли по домам, кроме нас с ним и Тамары Никитичны.

– Руслан, я тобой посоветоваться хотела. Нам Грицая тоже придется оставить здесь, и этот вопрос надо как-то правильно решить.

– Я про «тоже» не понял, – изумленно вскинул на меня взгляд Руслан. – Ты что имеешь в виду?

– Ну, Кристину мы же тоже здесь оставляем пока, не берем с собой, – попыталась объяснить сыну свою речевую конструкцию я.

    Руслан мгновенно вспыхнул, как спичка:

– Мам, ну ты хоть бы скрывала как-то своё отношение к Кристине. Ставишь ее на один уровень с собакой!

    Мне стало неловко:

– Не обижайся. Я не хотела. Как-то оно само так неловко сказалось, помимо моей воли.

– Ладно, мам. Хотя это тот случай, когда оговорка очень показательна, – продолжил обижаться Руслан. – Я пойду, мне пора. С Грицаем реши, пожалуйста, как-нибудь без меня!

    Он так быстро ушёл, что я не успела ничего ему сказать. Я вышла из кабинета за ним, за дверями в коридоре увидела Тамару. Интересно, слышала она наш разговор или нет?

– Что-то случилось, Ирина Владимировна?

     Лицо у нее было достаточное безмятежное, тон ровный, никакой обиды в голосе. Значит, не слышала.

– Да нет, Тамара Никитична, ничего. Просто забыла, что еще кое-что хотела с Русланом обсудить, а он уже убежал. Наберу его по телефону, если что.

    Расставание с Грицаем получилось очень тягостным. Утром назначенного дня за ним приехали кинологи из части, на зеленом старом уазике-«буханке». Увидев чужаков, Грицай стал исправно отрабатывать свою функцию охранника. Я предложила помочь кинологам с тем, чтобы поймать и погрузить Грицая в машину. Но старший из них, худющий сутулый мужик без двух передних зубов и с неприятным, злобным выражением лица, от моей помощи отказался.

– Нет, хозяйка, мы должны всё сделать сами, чтоб кобель твой сразу понял кто тут хозяин и какой у него номер. Отойдите, не мешайте.

   Я было вздёрнулась спорить, но осадила себя. И правда ведь, имущество уже не моё: деньги за Грицая получены, договор подписан.

    Картина поимки и отлова Грицая оказалась очень тяжелой. Три мужика какими-то специальными рогатинами сначала загнали его в угол, между забором и вольером, а затем накинули ему на шею металлическую петлю на длинной ручке. Грицай ревел и бился как пойманный лев, пытаясь освободиться и раскидать, наказать своих обидчиков. Но у них опыта в таких делах было явно больше.

    Они какое-то время посуетились вокруг него, потом расступились и я увидела, как они тащат собаку к воротам, растянув его в разные стороны, чтобы он ни до кого не дотянулся. В какой-то момент кобелю удалось остановиться, замедлить ход. Он поднял глаза на кухонное окно, где в тот момент стояла и смотрела на всё происходящее я. Наши глаза встретились. Сердце у меня кольнуло, перед глазами пронеслись безмятежные и умильные картинки его детства: вот он маленький щенок и Руслан играет с ним в мяч во дворе, вот он нескладный длинноногий подросток, сопровождает меня на прогулке по соседнему с поселком сосновому бору…

    В этот момент Грицай, наверное, всё понял. Он прекратил сопротивление, сел и завыл, задрав голову вверх. Мужики воспользовались случаем, быстро дотащили его до машины и закинули в кузов. Машина завелась и уехала.

       Катерина звонила нам в этот период часто, звала, рассказывала как готовится к нашему приезду. В этот же период они с Виктором продали свою квартиру и, взяв банковскую ипотечную ссуду, приобрели частный дом в Трентоне, городе, составлявшем часть так называемого «Большого Нью-Йорка». Компания, где работал Виктор, шла в ногу с современными методиками менеджмента и перевела часть своих сотрудников на работу по удалёнке, по крайней мере, на несколько дней в неделю. Так что зять мог уже себе позволить не жить постоянно в душном и шумном городе, а переехать в более тихое место, застроенное респектабельными частными домами.

   Пока мы болтали по скайпу с Катей, она показывала, как любовно обживает свое новое гнездо: приличных размеров гостиная-столовая и кухня на первом этаже, две спальни – на втором. Одну из них молодые уже обставили, вторая предназначалась под гостевую комнату, с возможностью потом когда-нибудь, переделать ее под детскую комнату. Значит, всё-таки есть у них планы на детей, слава Богу, подумала, но не сказала вслух я. К дому полагался еще гараж на 2 машины, с мастерской, и небольшой двор.

   Не такой простор, как у нас, в Новосибирске, где территория вмещала и просторную лужайку, с зонами для барбекью, беседкой и маленьким искусственным прудом, сад соток на 15, с фруктовыми деревьями, и большой дом с площадью под 200 с лишним квадратом. У них же, судя по Катиным видео, общая площадь участка составляла примерно соток 6, не больше, вместе с домом, сам дом выглядел хоть и очень красивым, но маленьким, прямо кукольным. Но там ведь и цены на недвижимость другие, и налоги, да и работает один лишь Виктор – так что им на первое время достаточно. Надо же с чего-то начинать.

   Я планировала через какое-то время встать на ноги в Штатах, обзавестись каким-то своим делом.  Уже не смогу быть наемным работником, наверное. Каким именно делом – это мне пока представлялось очень туманным, но я решила отложить эти мысли на потом.

   По старой советской привычке, финансовые дела я по телефону с дочерью не обсуждала. Да и не с Катей их, в общем-то, обсуждать, она же у нас птичка Божия. Об обстоятельствах нашей нынешней жизни она, разумеется, знала, но без тяжелых деталей и лишних подробностей.

   Как мы не старались, в итоге вырученных на этом этапе денег хватало только на билеты и скромное проживание в США на период примерно в полгода, как я и предполагала. Осведомившись с помощью Кати по поводу цен на аренду жилья, я поняла, что вот её-то мы точно не потянем до полной ликвидации нашего российского имущества. Каждый раз, ведя с дочерью переговоры через океан, я порывалась ей это сказать и попросить ее потерпеть нас немного у себя, дать приют не только на пару дней после приезда, но и на более долгий срок. И каждый раз меня что-то останавливало. То ли стеснение от того, что мы внезапно оказались в такой непростой ситуации. Ведь дочь давно уже привыкла видеть нас с отцом на коне, состоятельными и уверенными в себе, не нуждающимися в опеке и жалости. То ли я все же надеялась до последнего на то, что случится чудо и мы как-нибудь выпутаемся, выкрутимся, денег у нас будет достаточно, и можно будет обойтись без присаживания на голову дочери с мужем.

   Но чуда не случилось, и мы не выкрутились.

    * * *

   Где были мои мозги, когда я так безоглядно кинулась в этот роман? Или это ощущение последнего и уходящего шанса так подстегивает либидо? Или же это всё потому, что Север был моей первой любовью, и моя душа кинулась к нему, пытаясь все вернуть и переиграть, вернуться на ту развилку в нашем общем прошлом? Я давлю в себе унижение, самое тяжелое женское унижение – прошедшей молодостью. Зачем он рассказал мне, что не просто бросает меня, а бросает ради другой, молодой, способной ещё родить ему ребенка? Ведь он говорил мне, что во мне – его душа, его жизнь, его удача, и он страшно боится потерять меня. Врал, получается? Как глупо задаваться такими вопросами в моем возрасте. В моем бальзаковском возрасте так верить мужику – признак не доверчивости, а старческого разжижения мозгов. Будь ты проклят, Север, будь ты проклят…

* * *

   В нью-йоркский аэропорт им. Джона Кеннеди рейс «Люфтганзы» привез нас ранним утром. Пройдя таможню, забрав багаж, мы вышли в зал к встречающим и оказались в объятиях визжавшей от радости дочери и гостеприимно улыбающегося зятя. Уступив первую очередь Кате и Вику, обнял нас и Руслан: мы все же не смогли подогнать наши графики один к другому, и если Руслан поселился в Штатах еще в июне, то наши дела тянулись аж до сентября.

   Всей воссоединившейся семьей мы спустились на парковку, погрузились во взятый Виктором на прокат минивэн и поехали к ним домой. Хороший нам все-таки зять достался. И Катьку любит и содержит в холе и неге, и к нам отлично относится. Вон, пригрели Руслана у себя без лишних разговоров. Он, конечно, взрослый мальчик и ухода за собой не требует, но на хрена бы им сдался чужой мужик, уже взрослый, в доме? А тут без всяких разговоров, когда Руслан уже с билетами на руках был: «Мам, мы все понимаем, с деньгами у вас все пока не айс, пусть Рус у нас поживет. А там вы приедете, вот мы и разберемся тогда!». Прямо до слез нас расстрогали, честное слово!

   За окном мелькали красивые нью-йоркские пейзажи ранней осени, Катя от радости всю дорогу тараторила, что было для нее совершенно нехарактерно, то и дело перебивая саму себя, чтобы показать нам ту или иную достопримечательность, мелькающую за окном автомобиля.

   «А вон, смотрите, Центральный вокзал, между прочим, самый большой вокзал в мире!». «А вон, видите, сверху башня с подсветкой торчит? Это знаменитый Эмпайр-Стейт-Билдинг!», и все в таком духе. Чувства я тогда испытывала совершенно эйфорические, наконец-то вся семья была вместе!

   Наконец, мы приехали к ребятам домой. Катерина расстаралась и приготовила совершенно необыкновенный ужин с русско-американским колоритом, где фаршированная запеченная индейка соседствовала с блинами, а стейки – с салатом «оливье». Были и прекрасные американские вина. Сроду не думала, что американцы умеют делать их так здорово! Оказывается, калифорнийские вина ничуть не хуже наших крымских! И даже бутылку «Столичной» к нашему приезду ребята купили. Я была очень тронута тем, как они подготовились к нашей встрече, как старались нам угодить.

   Наконец, с едой было покончено, и мы перешли в сад. Было очень тепло, совершенно не по-осеннему, в воздухе пахло костром и жареным мясом – где-то кто-то, в соседних дворах, готовил традиционное американское барбекью. Мы сели на веранде, Катя вынесла нам кофе с ликером и яблочным паем («простите, это уже пришлось купить в ближайшей кондитерской – не подрассчитала время, а так, мам, испекла бы твою любимую шарлотку с яблоками и корицей», трогательный мой ребенок!) и, наконец, перестала суетиться, села в кресло рядом с мужем.

   Я переглядывалась с Сергеем – пора было поговорить уже о нашей жизни и планах. Муж явно стеснялся, ему было не по себе. Отводил взгляд, старательно поддерживал все темы для разговоров, которые вносил Виктор – лишь бы отсрочить неприятный момент. Эх, Сережа, и здесь мне солировать…

   Наконец, Виктор перешел к разговору о нашей американской жизни, о планах на ближайшее будущее.

– Ирина Владимировна, Сергей Александрович! Может, вы устали, спать хотите? Такой длинный перелет, тяжелый. Я предлагаю вам сегодня заночевать у нас, вам мы с Катей подготовили кровать в гостевой комнате, Руслан может лечь в гостиной. А завтра с утра поедем к моему агенту по недвижимости. Я загодя попросил его подобрать для вас несколько не слишком дорогих вариантов домов, недалеко отсюда. После своего роскошного новосибирского дома вы наверняка не захотите жить в квартире. Посмотрим, может что-то из найденного вам понравится.

   Катя засмеялась, тихим мелодичным колокольчиком в наступающих сумерках:

– Все-таки, Витя, как ты не упираешься, а ты русский. Ибо американец бы в жизни вот этого всего бы не предложил, а отвез бы гостей в ближайший мотель. Для полноты картины осталось только достать раскладушку из кладовки и надувной матрас из гаража.

   Виктор возразил, они шутливо заспорили, пересыпая свою речь английскими словечками, которые я не понимала. Пора было нырять в неприятное.

– Ребят, я хотела бы поговорить с вами как раз на эту тему.

   Сергей резко встал с кресла, сунул руки в карманы, отошел к кашпо, подвешенному на веранде, что-то такое с него красивое, пышно цветущее свисало. Сколько не жили мы в частном доме, а садоводом я так и не стала.

– Да, мам, слушаю, – улыбающаяся Катя смотрела вопросительно на меня, подливая мне минералки в высокий бокал.

– Дело в том, что денег на съем жилья у нас нет. Пока нет. Их у нас вообще пока очень мало. Денег, в смысле. Впритык на полгода. Потом должна закончиться ликвидация наших активов, и деньги будут. С вашего позволения, мы поживем у вас. Мы с отцом можем спать на диване, в гостиной. Руслана определим в гостевую. На кого нам тут опереться, если не на вас, дети.

   На концовке этой фразы голос у меня предательски дрогнул. Катя без отрыва смотрела мне в глаза. Бокал был давно уже наполнен и газировка, булькая, текла по непромокаемой скатерти в оттиснутых клубничках к краю стола, но дочь этого будто не замечала. Немая сцена воцарилась на веранде, почище какой-нибудь МХАТовской. Сергей со страдальческим лицом выглядывал из-за кашпо. Руслан стиснул коленями ладони так, что побелели лунки ногтей. Катина улыбка превратилась в судорогу на лице, она умоляюще смотрела на мужа, а вода все текла и текла в переполненный бокал. Виктор застыл с выпученными глазами и открытым ртом…

   Наконец, вода добралась до края стола и устремилась на брюки зятя, мгновенно вымочив ему пространство между ног. Он с шипением вскочил и начал стряхивать воду на пол. По веранде пронесся вздох облегчения, все участники немой сцены вспомнили как дышать и отмерли.

   Видно было, что Витя специально слишком долго обихаживал свои брюки – явно собирался с мыслями.

– Ирина Владимировна, вообще, у нас так не принято. Здесь, в Америке, так не живут, это не московская коммуналка.

– Витенька, сынок, а что ты предлагаешь? Нам некуда деваться, аренду жилья мы сейчас не потянем. Вы же с Катей, когда к нам приезжали, тоже у нас останавливались, мы вас в гостиницу не гнали.

– Но мы не жили у вас полгода. Два визита, один на три дня, второй, если мне память не изменяет, длился 5 дней. Согласитесь, есть разница.

– Да, Витюш. Разница есть. Она есть, а денег – нет.

– Послушайте, это какие-то шантаж и манипуляция, я не ожидал от вас. Вы же знали, выезжая, что у вас нет денег. Почему не отложили отъезд? Почему не предупредили нас заранее?

– Мы брали недорогие невозвратные билеты и сильно заранее. Плюс мы боялись просрочить визу. Ну, и не могу я на такие темы разговаривать по телефону или по скайпу. Я ответила на все твои вопросы?

   Было видно, что Витя взбешен и обескуражен одновременно. Я предвидела, что разговор на эту тему будет непростым, но не ожидала что настолько.

Виктор замолчал, ушел в дом. Катя кинулась за ним. На веранде по-прежнему царило молчание. Катя вернулась к нам, принесла с кухни какие-то разноцветные салфетки и собирала разлитую кругом минералку. Буквально через десять минут зять появился на веранде со спортивной сумкой через плечо.

– Отдыхайте, мне нужно уехать. Завтра рано утром у меня встреча на Манхеттене. Поеду в город, переночую там, хотелось бы выспаться получше. До встречи!

   Тон, выражение лица, скорость исчезновения – все это не оставляло сомнений в том, что Виктор взбешен и держится из последних сил. Через минуту из-за угла дома послышался звук заведенной машины, открылись и закрылись автоматические ворота, и снова воцарилась тишина.

– Мам, ну, как бы и вправду… Тут так не принято. Но мне вас так жаль. И Витю жаль. Он совсем американец. Хотя и русский. Для него такое дико. Для него и Руслан в доме был чересчур, а тут вы ещё. Но я вас понимаю, куда вам деваться. Да и люблю я жить большой семьей, рада, что вы приехали. Поживём сколько-нибудь вместе, как в детстве. С Витей вот только… Его мне тоже очень жаль. Он сильно расстроен. Я к нему подошла, обнять там, поцеловать на дорогу, а он меня оттолкнул, и чуть вон не бегом убежал от нас… Может, побудет в городе, как-то успокоится.

   Сергей сидел на ступеньках дома и слегка, как будто медитативно, покачивался. Потом повернулся ко мне:

– Я тебе говорил, давай не спешить? Говорил? Говорил, что давай дождемся денег хотя бы в таком количестве, чтобы не садиться на старости лет дочери на шею? Куда ты ломилась как скаженная, а?!

– Ты слепой? В стране черт знает что творится! Может, там завтра границы закроют и ты будешь сидеть со своими деньгами в зубах, которые послезавтра превратятся в фантики.

– О, боже… Ира, я тебе говорил – не сиди столько времени в интернете, не сиди столько времени в социальных сетях. Чего и куда закроют-то? Кому ты нужна? Я вообще, если хочешь знать, был против отъезда. Чего ты сама себя и всех вокруг пугаешь, нагнетаешь глупости всякие?

   Тут очнулся Руслан.

– Против отъезда он был… Чего молчал то тогда, раз против? Молчал и делал всё, что она говорит! Вот и наделал. Сели Катьке на шею всем кагалом. И Кристинка там одна. Вы бы меня хоть заранее бы предупредили о таких раскладах, это просто как гром среди ясного неба.

   Катя расплакалась. Сидела, молча утирала катящиеся по щекам слезы, совсем как в детстве. Меж тем, разговор наш шел уже на повышенных тонах.

   Я не выдержала:

– Послушайте, а ну заканчивайте это нытьё и стон! Ахренели вообще. Успокойтесь. Все нормально. Виктор ошарашен, это понятно. Завтра спокойно поговорим, когда он вернется. Что-нибудь придумаем, договоримся.

   В этот момент цветущие кусты чего-то зеленого и плотного, растущего у забора, ну, как забора – маленького штакетника с завитушками, отгораживающего участок ребят от соседей, раздвинулись и там показалась седая голова с аккуратными буклями:

– Kate, darling, what’s happened? Do you need any help? (Кейт, дорогая, что случилось? Нужна какая-то помощь?)

   Катька подорвалась со стула с явным испугом:

– No, Mrs Cornwell, I’m fine, thanks! So sorry to trouble you (нет, миссис Корнуел, у меня все в порядке, спасибо! Извините, что побеспокоили)

   Голова посмотрела на нас, явно запоминая приметы для возможного полицейского протокола, и бесшумно скрылась в зеленых зарослях.

– Кать, чего это она? – изумленно спросил муж.

– Чего, чего… Раскричались мы. Тут такое не принято. Она решила, что у нас проблемы и пора вызывать полицию.

– Да ничего мы не кричали. Ну, просто разговаривали чуть громче обычного. Но не ругались же, что такого-то?

– Пап, здесь так не принято. Да и расстояние тут… Это тебе не твой новосибирский дом с участком как поле для мини-футбола. Вот оно её крыльцо, в нескольких метрах отсюда. Тут все друг у друга во дворах уши греют и все всё друг про друга знают. Поверь мне, пара дней вашего проживания тут – и они стукнут в полицию. Приедут копы из участка знакомиться с вами, что да как, документы проверять. Мы тут и так, со своим русским языком и регулярными вечеринками, в этом квартале пенсов, как прыщ на одном месте. Они только и ждут случая на нас нажаловаться в полицию.

   Руслан курил, слушал сестру, чуть прищурясь:

– Вы тоже скоро поймете куда попали, чудо что за страна, чудо что за люди!

   Катька вздернула подбородок, как детстве, когда брат с сестрой ссорились:

– Отличная страна! И курить тут не надо, дым беспокоит соседей, здесь так не принято. Хочешь курить – иди вниз, в подвале мастерская, включай вытяжку и кури.

   Руслан рывком вскочил с дивана, затушил сигарету.

– Пойду я по району погуляю. Это можно, не воспрещено? Никакой закон я этим не нарушу?

   Сунул руки в джинсы, хлопнул калиткой и ушел.

   Катя села ко мне поближе, обняла меня.

– Ну, мамулечка, ну, пожалуйста! Не расстраивайся. Все как-нибудь уладится. Витя хороший, он просто растерялся. Эта новость, что вы жить у нас будете, да еще так долго, она его напугала, он к такому не привык. Он и Руслана-то с трудом выдерживал. Я поговорю с ним завтра, как-нибудь все образуется.

  На Сергея было жалко смотреть. Он сидел, свесив голову, такой униженный и подавленный, что моим глазам было больно. Еще бы, не привык оказываться в положении бедного родственника и приживала. Многие годы нашей достаточно состоятельной жизни приучили его как раз к обратному, оказывать покровительство более бедным и слабым. А тут такой поворот с ног на голову.

   Я вдруг разозлилась. Расстроен он, подавлен, ишь! Помог бы мне с ликвидацией бизнеса, с продажей имущества – может, и не оказались бы мы все в таком положении. Я ж одна всё на себе вытянула, как смогла! У одного девушка одиночеством страдает, второй оказался не стрессоустойчив, то голова, то жопа, то сердце. Всё на меня взвалили, а теперь недовольны! Хоть бы спасибо кто сказал, что я их на своем горбу сюда привезла! Эх, мужики…

   В тот вечер Виктор так и не вернулся. Я расценила это как временную вспышку раздражения, как желание надавить на Катю, перетянуть ее на свою сторону. Не хотелось думать, что это начало серьезного конфликта между ними. Конфликта из-за нас.

   Потекли дни, невротичные и вялые одновременно, полные вопросов о смысле жизни вообще и о завтрашнем дне в частности. Руслану было легче, он сразу после своего приезда записался на курсы английского для эмигрантов, посещая которые наш коммуникабельный сын обзавелся некоторым интернационалом из приятелей: кореец, араб, два латиноса и венгр. Так что целыми днями он либо пропадал на занятиях, либо тусил с новыми друзьями где-то в Нью-Йорке. Я обратила внимание, что у меня деньги он брать перестал. На мой вопрос по этому поводу отбрыкнулся невнятным «С пацанами почуть подрабатываем». Оставалось надеяться, что это «почуть» никак не связано с криминалом.

   Сами же мы будто впали в какую-то апатию. Видимо, сказывалась накопившаяся перед отъездом усталость. Я записалась на курсы английского, но дело изучения нового языка двигалось у меня с большим скрипом, хотя, как и все советские люди, язык я учила в школе и в институте. Постепенно посещения языковой школы сошли на нет. Я решила, что буду заниматься языком самостоятельно, больше смотреть американское ТВ, стараться чаще выбираться в город и общаться с людьми, благо, американцы ужасно коммуникабельны.

  Сергея же на изучение языка я уговорить не смогла. Со словами «старого кобеля новым трюкам не обучишь» он категорически отказался заниматься английским. Целыми днями он либо смотрел русские каналы по ТВ в гостиной, которая стала нашей комнатой, либо строгал что-то в гараже. Он все больше молчал, сильно похудел, так как почти не ел ничего. Разговорить его было невозможно. Да и трудно мне это было, я сразу злиться начинала и орать. Лучше не лезть, я и не лезла.

   Дни тянулись один за другим, налипая один на другой. В голове у меня постоянно варились всякие вопросы о прошлом, о текущей нашей жизни. Иногда я так задумывалась, что несколько дней пролетали незамеченными, и я с испугом видела на календаре четверг, в то время как мне казалось, что вчера был только понедельник.

   Я понимала, что надо постепенно обустраивать нашу жизнь в Америке, цель была очевидна и неизбежна. Но мой мозг отказывался работать, раскладывать цель на более мелкие и конкретные задачи, выстраивать пути ее достижения. Мне было стыдно от моего безделья и апатии, но ничего поделать с этим я не могла. Готовка была полностью на Кате, так что я взяла на себя уборку и могла драить полы хоть каждый день. Не знала раньше как это отвлекает от тяжелых мыслей. Ну, и ощущение собственной полезности, какой никакой, тоже приносит.

   Интересно, что в Америке раковины для мытья посуды всегда устроены у окна, в отличии от российской планировки кухонь. Так было и у Кати, так было и в фильмах про американскую жизнь, которые я пристрастилась смотреть, оправдывая это необходимостью аудировать чужой язык. Разумеется, на кухне была и посудомоечная машина. Но я наотрез отказывалась ею пользоваться, набирала гору посуды после еды и шла ее мыть вручную. Вода шумела, гора чистой посуды росла, за окном по кусту скакала какая-то птичка. Меня почему-то очень смешила мысль, что эта птичка – американка. Наверное, даже, урожденная. Как бы узнать, понимает ли она по-русски, как воробьи у нашего Макдональдса, прекрасно коммуницирующие с обедающими на открытой веранде и почти выхватывающие куски из рук?  Или ей надо предлагать еду только на английском языке? Я так привыкла к крохе, что, когда мы ездили с Катей в Wall-Mart за покупками на неделю, я покупала ей корм для попугаев, и насыпала его в деревянную кормушку, которую сделал Сергей в мастерской при доме, расписав ее вперемешку российскими и американскими флагами и пустив по низу надпись «Friendship! Together forever» (Дружба! Вместе навсегда!), которую придумал Руслан, уже вполне бойко щебечущий на английском.

   Потом, я много времени проводила в интернете. Во-первых, процессами в России по продаже нашего имущества надо было руководить, хотя бы с помощью электронной почты. Доверенность на ряд манипуляций юридического характера я оставила Кристине, Тамара тоже в этом деятельно участвовала, но я не хотела расхолаживать их своим невниманием к происходящему. Так что я регулярно проводила у компьютера часы, чтобы решать какие-то вопросы с нашими уполномоченными, читать присылаемые документы, вместе с Тамарой обсчитывать и обсуждать предлагаемые нам варианты сделок.

   Потом эти процессы, худо-бедно, встали на положенные рельсы и такого пристального внимания от меня уже не требовали. Все необходимые процедуры были пройдены, оставалось просто поставить финальные подписи на документах и дождаться поступления денег на мой счет. Вот как раз это ожидание давалось мне сложнее всего. По привычке каждое утро я все равно садилась за компьютер, но все больше времени проводила в соцсетях. Я поймала себя на том, что политикой я не стала интересоваться меньше, чем во времена нашей жизни в России, хотя мне тогда казалось, что интересуюсь я ею вынужденно, а не «по зову души», и как только я покину страну – эта привычка у меня пропадет.

   Я начинала каждое утро с того, что читала подробнейшим образом все новостные сайты, довольно эмоционально реагируя на каждую новость. Если писали как все плохо в стране – я радовалась, что вовремя уехала: новости обещали мор, глад, разруху и террор. Если писали хорошо – я снова и снова думала о том, не зря ли я все это затеяла, сорвала с места семью, поломала нашу устроенную жизнь. Иногда в голову закрадывались предательские мысли. Да, у нас были трудности. Но, возможно, если бы к их преодолению я приложила бы столько же усилий, сколько к ликвидации всего нами заработанного, к переезду в Америку, то, может, и уезжать было бы не нужно, все бы наладилось постепенно.

   Потом направление моих размышлений сменялось на противоположное. И я радовалась, что мы поставили крест на своей прежней жизни, переселились в куда более благополучную страну. Правда, страх того, что я слишком… ммм…. Ну, не хочу говорить – старая, пусть будет «слишком взрослая», чтобы встроиться в эту благополучную действительность, постоянно всплывал у меня со дна души. Я смотрела телевизор, стараясь выбирать американские каналы, мы с Катей выезжали погулять – то в Нью-Йорк, то в другие небольшие города вокруг. Мне все нравилось, но я чувствовала себя туристом, ощущение временности своего пребывания в предложенных обстоятельствах меня не покидало. Я много читала о ностальгии, о тоске по родине и примеряла то и дело прочитанное к тому, что сама испытывала. Результат все время был разным.

   Мне не хватало привычного круга общения, занятости, наполненности каждого дня какими-то делами разной степени важности, ежедневной круговерти личного и делового. То, что меня так тяготило в прошлой жизни – жизнь на разрыв аорты, бесконечные звонки, забитые срочными письмами ящики электронной почты, кончающиеся за полгода еженедельники, общий высокий градус моего существования, – вдруг стало казаться мне вовсе не страшным, не сложным, а привычным, дающим моей энергичной натуре возможность жить "полной грудью".

   Я ругала себя за непоследовательность, искала в окружающей меня действительности приметы того, что я все правильно сделала с этим переездом. Но внутренние весы продолжали качаться из стороны в сторону, и настроение мое менялось вместе с ними. Вообще говоря и оглядываясь назад, скажу, что все взрослые эмигранты – это пациенты если не психиатра, то хоты бы психотерапевта, по-хорошему. Потому что вся эта переплавка-перековка, которая позволяет им впоследствии стать гражданами новой страны – это та еще мясорубка, здоровыми из которой выползают единицы. И то, как говорится, здоровых нет – есть недообследованные.

   И я в данном случае не являюсь исключением. Вся эта русско-американская эпопея как-то сильно повлияла на мой мозг, нервную систему. Я, всегда такая четкая и определенная в решениях, вдруг будто утратила ясность разума и никак не могла найти решение самых простых вопросов. Мало того, я вдруг почувствовала, что вся моя энергия – а я всегда была мотором и терминатором в юбке! – будто делась куда-то. Я стала быстро уставать, много лениться, откладывать любое дело на потом, дотягивая его исполнение до самого последнего срока. Ловила себя периодически на откуда-то взявшейся желчности, нетерпимости, повышенной нервозности, слезливости.

   Каждый день я вставала с мыслью о том, что пора вставать и что-то, наконец, делать, устраивать нашу здешнюю жизнь – то есть, с усилием, без свойственным мне раньше радости и воодушевления перед новым днем. Подумав ещё и ещё над этим, я решила себя простить: в конце концов, не горит. Имею я права отдохнуть немного. Вот придут оставшиеся деньги из России, тогда и будем планы строить по «завоеванию Вселенной». А там, глядишь, и радость с воодушевлением вернутся.

   Теперь я практически не вылезала из соцсетей, интуитивно находя себе там отдушину, людей, близких мне по моему сегодняшнему духу, проблемам, настрою. стала завсегдатаем основных соцсетей. Постепенно все больше окружал новый чудный онлайн мир. В нем кипели страсти, велись долгие сражения, были свои авторитеты, военачальники и лидеры. Вокруг каждого из которых была целая армия последователей, фанатов и «хейтеров» – ненавистников, недоброжелателей, новое слово, которое я почерпнула в сети.

   Более того, оказалось, что это хейтерство, общая ненависть к кому-то, объединяла людей не меньше и не слабее, чем общие увлечения и симпатии. Первое время мне было как-то диковато, что, в общем-то, это всё не живые люди, а ники, псевдонимы, что-то вроде дублей Стругацких, живущих своей собственной жизнью. Странное, несколько иллюзорное войско, сильное, иногда страшное, но пощупать его руками совершенно невозможно.

   У меня даже сложился там свой круг общения, которого так не хватало мне в реальной жизни. Я была подписана на ряд групп, объединяющих русских эмигрантов в США, на авторов, уделяющих много времени российско-украинским отношениям, меня не оставляла идея разобраться-таки более четко с этим вопросом. Были еще кулинарные группы, группы про здоровый образ жизни, которым я стала интересоваться в Америке. Я стала понимать откуда берутся интернет-зависимые люди, то, что было совершенно непонятно мне в России. Согласитесь, когда взрослеешь и вырастаешь преимущественно в оффлайн среде, странно, трудно себе представить, что человек легко может подменить настоящую, живую жизнь вымышленной, сетевой, и не чувствовать при этом себя каким-то ущербным.

   Катя, насколько я успела заметить, тоже была такой вот, плотно подсевшей на сетевую жизнь. Мы встречались все утром на кухне, завтракали, Руслан убегал на курсы, Сергей уходил в мастерскую, мы с Катей, если не было домашних дел и если не заезжал по каким-нибудь своим делам Виктор, расползались по комнатам и залипали каждая в своем компьютере. Ощущение неправильности всего происходящего иногда накрывало меня, и достаточно сильно. Но что я могла? Отлучить себя от компьютера? А чем мне еще заниматься здесь, в американской жизни, где я, как и в сети, фантомный, ненастоящий персонаж? Так у меня есть хоть какая-то жизнь, общение и активность, пусть и не совсем настоящая. Воспитывать взрослую дочь? Это приведет только к конфликтам.

У Кати с Виктором наступил трудный период. Начался он, судя по всему, с нашим приездом. Возможно, что-то не так было и раньше, наш приезд просто обострил какие-то давние смутные разногласия между ними. Тут не угадаешь, а лезть в душу дочери и расковыривать и так больную ранку, мне совсем не хотелось. Виктор теперь почти никогда не ночевал дома, да и вообще появлялся здесь нечасто. Приезжал 1-2 раза в неделю, разбирал и упаковывал свои вещи, копался, что-то перебирал в бейсменте, как тут принято называть цокольный этаж с техническими помещениями, или в спальне, откуда доносились до меня их с Катей разговоры, иногда – на повышенных тонах. Потом снова подхватывался и уезжал. С нами он стал суховато вежлив и отстранен. В основном, со мной – мужчины мои особенно на глаза ему не показывались и общаться с хозяином дома не стремились.

   Катя, каждый раз, когда муж приезжал домой, ходила за ним с глуповатой полуулыбкой, заглядывала ему в глаза, как нашкодивший щенок, путалась под ногами и без конца пыталась его накормить. Нетрудно было заметить, что Виктора эта нынешняя Катина суета сильно нервировала и раздражала. Он не кричал, не хамил, но раздражение невидимыми искрами так и било от него в разные стороны. Я слишком плохо знала зятя, чтобы разобраться в тонкостях его реакций, понять, вызваны его эмоции нами, нашим присутствием в его доме, или необходимостью общений с Катей. Но он входил в дом «на нервах» и уходил отсюда таким же. Каждый раз после ухода Виктора Катя плакала, улегшись на кровать в своей спальне. Потом засыпала, часа через два спускалась к нам вниз, с чуть опухшим лицом, но уже немного повеселевшая и успокоившаяся.

   Это была еще один повод для моих мучительных раздумий, плохо поддающаяся мне загадка. С одной стороны, я остро ощущала свою вину за превращение дома дочери в коммунальную квартиру. С другой – я не понимала, какой другой выход в предлагаемых обстоятельствах я могла найти. Просрочь мы полученную визу, не воспользуйся ею, и второго шанса выехать у нас бы не было, с большой вероятностью. Я все понимаю: излюбленное американское «прайвеси», принятое в их обществе обособленное существование разных поколений одной семьи, да и вообще – иная, другая принятая в американском обществе дистанция даже между родными друг другу людьми. Но ведь форс-мажор же у нас, нет? Не понятно? Или форс-мажор – не достаточное основание для экстренной помощи семье жены?

   Катьку вот очень жалко. Она очень послушная девочка, и всегда такой была, даже маленькой. У меня никогда не было проблем с ее поведением в детстве, в отличие от Руслана. Видимо, и Виктору она была очень послушной женой. Теперь она существовала в явном конфликте с окружающей ее действительностью. Пока Виктора не было дома, у нас была совершеннейшая идиллия. Я готовила, Сергей возился в мастерской или стриг газон перед домом. Руслан в первой половине дня был на курсах английского, вечером смотрел телевизор в гостиной – иногда вместе с отцом, – русские каналы, либо гулял со своим новыми друзьями, которые у него появились благодаря курсам. Иногда Руслан вместе с Катей отправлялись в магазин за продуктами.

   Автомобильные права Руслана здесь были недействительны. По словам старожилов, получить здесь новые, американские, не составляло большой проблемы. Но Руслан сначала хотел закончить языковые курсы и на более или менее приличном уровне овладеть языком. Сейчас он чувствовал себя неуверенно, боялся, что остановят полицейские, например, а он двух слов не свяжет в ответ или вообще не поймет чего от него хотят. Катя же вообще машину не водила, да и не было ее у нас – машина была у Виктора, он забрал ее с собой. Поэтому поездки в супермаркет осуществлялись на такси.

   Мы старались экономить, поэтому ребята ездили за продуктами в большой гипермаркет на другом конце Трентона, на выезде из города.  Это увеличивало расходы на такси, зато уменьшало затраты на продукты. Поэтому в каждый такой выезд закупка была максимальной. Я составляла список, планировала бюджет и питание на неделю. Катя даже не порывалась принимать в этом участие. Сначала я советовалась с ней, все-таки она в доме хозяйка. Но после нескольких ее «как хочешь, мамочка» и «как скажешь, мамочка» прекратила эти реверансы.

   Время будто повернулось вспять, и если не выглядывать за окно, где маячил совершенно не новосибирский пейзаж, то, казалось, мы вернулись на много лет назад. Сейчас повозимся на кухне и Кате нужно будет идти к себе в «девичью» и делать сольфеджио к завтрашней «музыкалке», а Руслана пора усаживать за домашнюю работу, завтра контрольная по алгебре…

   Я испытывала смешанные чувства по этому поводу. С одной стороны, это внезапное впадение в прошлое было очень приятным, я чувствовала себя намного моложе, снова переживала ощущения наседки, выпасающей своих цыплят, – может, кого-то это чувство тяготит, но я вспоминаю эти годы как одни из самых лучших и светлых в своей жизни.

   С другой стороны, я чувствовала, что происходящее – неправильно, так не должно быть. Ведь на самом деле дети уже давно выросли. Катя замужем, у Руслана в России осталась практически жена. Желание детей спрятаться за меня, за нас отцом мы должны мягко, но пресекать. Вон у Катерины, кажется, семейная жизнь разваливается. Вчера я совершенно случайно услышала их разговор по скайпу с Виктором. Шла вешать постиранное белье на чердак, проходила по коридору мимо спальни, а дверь была приоткрыта. Нехорошо, конечно, подслушивать. Но уж лучше я послушаю, чем буду донимать дочь вопросами «что происходит» и «вы расстаётесь?».

   Монитор компьютера был повернут так, что видеть выражение лица или другие подробности изображения Виктора я не могла, зато звук был достаточно громким, чтобы я могла быть полноценным свидетелем супружеской беседы.

– Кать, я не могу так жить. Вся эта российская коммуналка посреди Америки выбивает меня совершенно из колеи. Я не буду так жить, не хочу и не буду. Я работать не могу после поездок к вам. Меня эти визиты просто раз-ру-ша-ют! – последнее слово он проговорил по слогам, как припечатал.