Мифы и легенды Южного Бутова 1.1 бесплатное чтение

Любовь и верность

Троллейбус вырулил на Варшавку и горделиво зашелестел мимо собравшейся, как всегда, пробки на светофоре.

На ближайшей остановке в салон довольно шумно ввалилась женщина совершенно неопределенного возраста.

– Видел? – Танька ткнула меня локтем. В ее голосе слышалась гордость.

– Конечно.

На женщину сложно было не обратить внимание. Несмотря на то, что было еще не холодно, одежды на ней было довольно много. Вещи она подбирала скорее по возможности сотворить из них следующий слой поверх предыдущего, чем по фасону или расцветке. И слоев было больше, чем два или три. Это создавало странное впечатление – не неряшливости, а какой-то сумбурности, судорожности сборов. Завершала цветовую вакханалию, кажется, даже самодельная меховая шапка, больше напоминающая ратный кольчужный подшлемник.

Я присмотрелся.

В противовес странному наряду, лицо ее казалось еще молодым, хотя большое количество весьма аляповато наложенной косметики не давало определить возраст.

Хотя, честно признать, я и в менее обескураживающих ситуациях не мог никогда определить возраст женщины.

– Это у нее из кошки? – не удержался я, вернувшись к разглядыванию странного головного убора.

– Возможно. Предпочитаю думать, что из собаки, – со свойственной ей дотошностью ответила мне Татьяна. – Говорят, она была детским поэтом, а потом сошла с ума.

– С чего бы? Казалось бы, такая мирная профессия…

– Вроде как из-за несчастной любви. То есть, это я так слышала.

– Интересно… – я на секунду задумался. – А как они познакомились?

Элегантно подперев щеку левой рукой, Вика направила свой взгляд на повисшие в небе облака. В правой она держала перьевую ручку, которой небрежно помахивала.

В целом, картина себя, сидящей в муках творчества за рабочим столом, представлялась ей вполне удавшейся. В свое время она выпросила у мужа дорогой Montblanc, потому что писать стихи просто печатая на ноутбуке представлялось ей кощунством. И сходила на несколько мастер-классов по графическому рисунку, чтобы, подобно Пушкину, оставлять на полях своих черновиков милые картинки.

На этом, по ее мнению, образ поэтессы был окончательно сформирован.

В нем было очень уместно бросать томные романтические взгляды в небеса.

Большим минусом, правда, являлось то, что сюжетов для картинок на полях у нее не было. К женским ножкам ее не тянуло, собственные автопортреты получались настолько ужасны, что она сожгла все свои первые попытки, чтобы Михаил, не дай Бог, не увидел.

Так что она пыталась научиться рисовать пером облака. Получалось сомнительно и быстро надоело.

Налицо был явный творческий кризис. Облака не напоминали ничего, к чему просилась бы рифма, пальцы сами не тянулись к перу, а их приходилось уговаривать, лист бумаги оставался пустым, чернила в Muses Elizabeth Taylor Special Edition подсыхали за невостребованностью.

В общем стихи не текли никак – ни свободно, ни под нажимом.

Она довольно успешно пыталась убедить себя, что охватывающее ее чувство не было ощущением беспомощности. Нет, это просто… ожидание, вот. И совсем оно не тревожное. Она ж не маленькая девочка, которой могут поставить двойку, она – поэт. Поэтесса.

Она отвлеклась на размышления о феминитивах. С одной стороны, поэтесса звучало более современно, с другой, короткое «поэт» – как-то более емко и гордо, что ли… Не перепутаешь со стюардессой. Хотя у стюардесс очень красивая форма, ей бы пошла…

Аккуратно закрутив колпачок, и только потом небрежно бросив ручку на девственно чистый лист, Вика завалилась на диван, и принялась продумывать, что расскажет вечером мужу.

– Ты не представляешь, как трудно в наше время найти тему для творчества! Все, все уже давно придумано и написано! Про облака? – пожалуйста, про игрушки? – пожалуйста!

– Вика, ты же любишь писать стихи, – Михаил уже хорошо успел выучить этот ритуал. Жена всегда дожидалась ужина и только за едой начинала делиться горестями своей жизни. В силу своего мягкого характера, он искренне старался по возможности ее поддержать.

– Люблю! Очень люблю! Я посвятила свою жизнь поэзии, потому что ничего прекраснее не представляю, – с чувством и напором подтвердила Вика.

Проблема, на самом деле, была одна – она любила писать стихи только когда они у нее получались.

– Но поэту нужно вдохновение! А оно меня покинуло, – резюмировала она.

Михаил иногда задумывался, почему он женился именно на Вике. Знакомы они были еще со школы. Старая, как мир история – жили они в соседних домах, он был в нее тайно влюблен, как потом выяснилось, он ей тоже нравился…

Но постепенно пришло понимание, что к задорным коленкам, торчащим из-под мини-юбки, и почти стершимся из памяти хвостикам с праздничными бантами, прилагаются не только грудь и талия. А и некоторые отягощающие обстоятельства.

Например, характер.

Как просвещенный человек, выступавший за эмансипацию, Михаил вполне соглашался с тем, что жена не готовит. Готовить он и сам не умел и не любил. И, при его зарплате, они вполне могли себе позволить не только доставку еды, но и приходящую уборщицу. Что и делали, так что их базовые бытовые потребности были вполне удовлетворены.

Со временем окончательно выяснилось, что Вика не создана ни для чего, кроме поэзии.

По крайней мере, с ее слов.

По наблюдениям Михаила, с поэзией как раз не все было гладко. Он даже предложил ей заняться переводами, но иностранные языки Вика учить отказывалась.

Зато Вика была красивая. Это был долгое время очень весомый аргумент, на котором держался их брак. Пока проблемы не добрались и до постели.

Фразу «ни для чего, кроме поэзии», Вика внедряла в жизнь весьма планомерно.

– Может быть, нам завести ребенка? Ты вспомнишь, что нравится детям…

«Или, хотя бы порепетируем, как мы будем это делать,» – подумал он про себя.

– Ну, Мишка, мы же обсуждали… Все эти пеленки, крики… Пока он вырастет до того возраста, чтобы понимать стихи, нужно слишком много времени, я пока совершенно не готова.

Михаил открыл было рот, чтобы вставить про репетицию, но Вика опередила его:

– Пойдем, лучше, погуляем. Погода нынче диво как хороша! – она любила такие обороты речи, которые сначала Михаила умиляли, потом стали казаться уж слишком анахроничными. Он жил в мире мобильной связи и Интернета, а от «диво как» почему-то отдавало их отсутствием и навозом.

– Вот о чем писать, когда вокруг солнышко и все хорошо? – Вика повисла у него на руке, уверенно направляя его в сторону заказника.

– Что кругом солнышко и у всех хорошее настроение? – решил испытать удачу Миша.

– Сразу видно, что ты не поэт, – она игриво хлопнула его по предплечью. – Это же слишком просто и банально. Ой, смотри какая собачка!

Она отвлеклась на проходящую мимо пару с каким-то мопсом на поводке. В породах собак Миша не разбирался, и делил их на две категории: «чё за хрень» и «вот это похоже на настоящую собаку». Пробегавшая мимо зверушка явно относилась к первой категории.

– Да ну, позорище, – констатировал Михаил.

– Она такая милая, ты не понимаешь! – настроение восклицательных знаков у Вики и не думало заканчиваться. Миша никогда толком не понимал, как ему в таких ситуациях себя вести, и просто снисходительно терпел.

– Если заводить собаку, то чтобы охраняла… А эту даже другом не назовешь, просто игрушка.

– Зато живая и милая!

– Давай заведем собаку? Будешь с ней гулять, – бессознательно Михаил все же пытался перенести внимание свой жены с ее собственной персоны на кого-то еще.

– С зонтиком! – воображение Вики тут же подкинуло ей картинку. Пышное платье, зонт и французская болонка на поводке.

– Тоже банально, – отметил ей муж.

Вика, к собственному неудовольствию, была вынуждена согласиться. Картинка в ее голове действительно напоминала «и еще одну фотографию». Из череды весьма однотипных.

Воспользовавшись неожиданной паузой, Михаил продолжил мысль:

– Наоборот, нужен верный, надежный друг. Большой и сильный, чтобы, когда ты с ним гуляла, все бы смотрели с уважением, а не вот с этим… «ой, как миленько»… Фу, пошло.

Неожиданно Вике показалось, что идея иметь большого и сильного друга, который будет ее терпеливо выслушивать и вместе с ней продираться сквозь муки творчества, весьма заманчива. Но говорить пока ничего не стала, она не умела так быстро сдаваться.

– Я шагаю по асфальту… – решила она перевести тему и начала декламировать. – Какая рифма к слову асфальт? – потрясла она мужа за плечо.

Как и всегда в подобных случаях, Миша принялся терпеливо пытаться помочь.

Михаил вылез из-под одеяла, стараясь не разбудить Вику и на ощупь пробрался на кухню.

Очень хотелось пить.

Наливая воду из кувшина, Миша припомнил старый анекдот, из которого всегда любил последнюю фразу: «Локомотив проиграл, зато неплохо потрахались.»

Он усмехнулся:

«Ну, да, как-то примерно так.»

За «Локомотив» он никогда не болел, но вот все эти разговоры о стихах, которые длились даже дольше, чем рядовой футбольный матч, уже выбивали его из колеи.

Ему искренне хотелось, чтобы у Вики начало опять что-то получаться.

Сами стихи было слушать приятнее, чем ее жалобы.

К тому же стихи надо было просто хвалить, а не думать, что ответить жене.

«Надо съездить куда-нибудь на выходные, что ли…» – решил он.

Но жена его опередила:

– Ты не представляешь, сколько у нас брошенных собак! Миша, люди такие жестокие. Заведут себе животное, не подумав, а потом бросают.

Сегодня у них в меню были суши. Есть их Миша любил, но ими было сложно наесться. Почему-то, даже если набить ими живот до отказа, голод довольно быстро возвращался обратно, и этот вопрос сейчас беспокоил Михаила. Сильнее, чем людское равнодушие. Он просто кивнул.

– Я нашла приют для собак в Щербинке, давай съездим на выходных, посмотрим?

– Нашла приют?… – Миша оказался настолько озадачен, что даже не смог толком сформулировать свой вопрос. Последние пару дней на работе выдались очень тяжелыми – подошли сроки сдачи заказчику крупного проекта, который, конечно, еще не был готов до конца, и приходилось экстренно что-то докручивать на ходу. Впрочем, крупные проекты никогда не заканчивались в срок и без авралов. Но почему-то сверхурочная работа не становилась привычной и продолжала каждый раз выматывать. Так что разговор о собаке Михаил уже успел забыть.

– Я решила посмотреть, какие породы собак самые популярные для содержания дома… А ты же знаешь этот Интернет! – Вика рассмеялась, картинно махнув рукой.

– Ну, это да, – Миша улыбнулся, подыгрывая жене. – Только мы в субботу работаем, получится в воскресенье?

– Как – работаете?

– Ну, ты же помнишь, проект сдаем, все носятся, как ошпаренные…

– Ужасно. Мы так мало времени проводим вместе… Найди уже себе нормальную работу, – полушутливо предложила Вика, надув губки.

– Вика, я не собираюсь останавливаться в своем карьерном росте, – серьезно начал он. – Но не все сразу.

– Ну, что ты, я же пошутила, – выслушивать про работу мужа и ее важность Вике не хотелось. Она все понимала, да, жили они не бедно, несмотря на то, что ее стихи почти никакого дохода не приносили. Причем «почти» – это еще было сильно сказано. Сегодняшний ужин обошелся им в ее месячный заработок, состоявший в этот раз преимущественно из четверостиший для свадебных поздравлений. Но понимать головой и как-то участвовать в жизни Михаила – это слишком разные вещи. В жизни работа мужа казалась ей скучной и серой. Один из костюмов мужа даже был как раз такого цвета – идеально рабочего. Самого серого на свете. Вика решила сменить тему. – Хочешь, сходим куда-нибудь в субботу вечером? Расслабимся…

Миша уже подумывал посидеть с коллегами в баре, но вылазка с женой представлялась более перспективной. Хотя, конечно, Вика наверняка захочет в клуб, а не в бар…

– Можно пивка попить. К концу недели я вряд ли буду годен на что-то еще.

– О, мой верный рыцарь способен на многое в любой день недели, – Вика томно провела по его плечу указательным пальцем.

Такие моменты всегда вызывали у Михаила прилив энергии.

В воскресенье Михаилу очень хотелось вернуть субботу обратно.

Взять машину времени и…

В тот момент, когда он перешел на виски?

Или, когда он решил, что, раз уж он послушал Вику, и они оказались в клубе, то он тоже может себе позволить…?

Или когда после второй кружки пива слишком послушно согласился перебраться из бара «куда-нибудь еще»…?

– Я сварила тебе ароматный кофе, – заговорщицки сообщила подкравшаяся к постели Вика.

Миша открыл глаза и от яркого света и ударившего в нос запаха его замутило. Кофе он не любил, сегодня – особенно. Но Вика считала напиток даром богов и настойчиво приучала к нему мужа.

Михаил зажмурил глаза и коротко простонал.

– Да, да, кто-то вчера неплохо гульнул, – Вика поставила кружку на прикроватную тумбочку и ткнула мужа пальцем в плечо. – Кофе тебя точно взбодрит, вставай, соня.

Бодриться Мише не хотелось, хотелось пить и лежать. Точнее даже – валяться.

Побоявшись нарваться на очередную лекцию о пользе кофе по утрам, Михаил аккуратно выбрался из кровати и протопал на кухню. Воды в кувшине не было, пришлось напиться из-под крана. С детства Михаилу казалось, что на кухне вода чище, чем в ванной, и ее вполне можно пить. А вот в ванной была какая-то совсем другая вода, неподходящая для приема внутрь, только для наружного. Он усмехнулся тому, как некоторые идеи застревают в голове на долгие годы, и отправился в душ.

Вика ждала его в постели с надутыми губами. После душа настроение у Михаила немного наладилось, и он стал яснее воспринимать действительность.

«Интересно, она все время так сидела или скорчила морду, услышав, что я иду? Прикольно было бы поставить камеру…»

– Малыш, что такое? – он прилег рядом и обнял жену. Та не отстранилась, значит, обидка была ненадолго.

– Ты не стал пить мой вкуснейший кофе!

– Прости, с похмелья что-то не очень хочется…

– Ага, сначала он напивается, потом отказывается от кофе… Больше не буду с тобой пить, – Вика посильнее надула губы. На самом деле, она и так не много пила, два коктейля за вечер были ее пределом. И тянула она их очень долго.

– Ну, извини, сейчас исправлюсь, – Михаил повернулся к тумбочке. Чашка на ней была пуста.

– Так он и станет тебя ждать, – хихикнула Вика. – Такой вкусный и ароматный, как можно было удержаться.

– Видишь, как хорошо, тебе больше досталось, – Михаил откинулся на подушку.

– Противный, – ткнула его локтем Вика. – Вставай давай.

– Зачем? Давай кино посмотрим…

– Мы собирались смотреть на собачек, – жена выскользнула из постели. – Я уже час тебя жду.

– Собачки, – обреченно протянул Миша, потирая глаза руками. – Ну, да, собачки…

– Я уже почти готова, так что давай одевайся.

Михаилу действительно пришлось ждать свою жену буквально двадцать минут, что было очень хорошим результатом. Видимо, Вике действительно не терпелось отправится в питомник.

В лифте она взяла его под руку.

– А почему мы с тобой никогда не ездили в зоопарк? Зверюшки – это же мило… Поехали в зоопарк?

– Когда? – испугался еще оторванный от реальности Михаил.

– Давай на следующих выходных?

Миша не был уверен, что на следующей неделе у него будут выходные. Они не успевали закончить работу даже к самым крайним дедлайнам, так что пахло не только сверхурочными, но и отсутствием выходных. Посвящать в это свою жену прям сейчас Миша поостерегся.

– Да, мы как раз должны сдать проект, думаю, все получится, – насколько мог осторожно сформулировал он.

– А тебе дадут за него премию? – быстро переключилась Вика на более практичную мысль.

«Потом догонят и еще дадут,» – мелькнуло у Миши в голове.

– Думаю, как обычно… – еще более туманно прокомментировал он.

Вика замолчала, задумавшись.

«Придется ей чего-нибудь купить вместо зоопарка… Ну и так даже проще,» – решил ее муж.

– Это какой-то мастиф. Без документов нам отдали.

– Какой он… – Вика неожиданно не сразу смогла подобрать слова. – …такой благородный и суровый…

Собака разительно отличалась от всех, что они видели до этого. Из-за очень короткой шерсти она выглядела вполне ухоженной, совсем не бесхозной. Висящие брыли придавали ей немного грустный вид. Но жалеть ее Михаилу совсем не хотелось. Маленькие, глубоко посаженные глаза смотрели на него настороженно, что, вкупе с объемной грудной клеткой вызвало у Миши ощущение тревоги.

– Какая беленькая, чистенькая… А сколько ей лет?

– Да буквально два года, – девушка, работавшая в питомнике, заметив интерес Вики, приободрилась. – Совсем щенок еще, сможете выдрессировать… Мастифы очень привязчивы к своим хозяевам.

– Как ты хотел, Миш, большой и хороший друг, – Вика приобняла мужа и положила ему голову на плечо. – Видишь, очень верный.

Спорить было трудно. Это действительно была очень большая и очень собака. Даже слишком. Сильная и грозная. В общем, на взгляд Михаила – перебор. Третья категория, о которой он раньше не задумывался.

Мастиф был настоящим зверем, в полном смысле этого слова. С клыками, которые у других собак не настолько доходчиво давали о себе знать.

Не хотелось иметь в доме животное, которого сам боишься. Но не говорить же жене, что собака его пугает?

– Большой, да… Жрет, небось, много, – Михаил отчаянно принялся искать какую-нибудь лазейку.

– Ты тоже, знаешь ли, ешь каждый день и не по одному разу, – уверенно парировала Вика.

– Пойдем еще посмотрим?… – предложил Михаил.

– Пойдем, – спокойно согласилась с ним жена.

Оказалось, что в приюте было на продажу все – и ошейники, и миски, и даже коврик. К последнему у Михаила были некоторые претензии – на его вкус коврик был слишком жизнерадостной расцветки для их брутальной собаки. Но ходить лишний раз в магазин не хотелось.

В такси Михаил успел пересмотреть свои взгляды. Держа в руках поводок, он задумался о том, что, наконец-то, сбылась мечта детства. Какой мальчишка не хочет себе большую собаку? Михаил очень хотел. И, наконец, вот она, уместившаяся в ногах на заднем сиденье. Большая, сильная.

Его собака.

Это чувство начинало становиться приятным.

Ничего, к ее взгляду он привыкнет. Как и к странной гангстерской кличке Тони.

– Тебя встречает у дверей

Веселый звонкий лай, – продекламировала Вика.

– И означает он – скорей,

Иди, со мной гуляй!

Михаил ткнулся губами жене куда-то в район виска, не успев быстро выбрать между щекой и лбом.

– Пойдем гулять! Мы тебя ждали.

– Дай хоть переоденусь, не идти же в костюме…

– А мне надо было бы тогда надеть вечернее платье… Как бы мы благородно смотрелись, – принялась восторженно мечтать Вика.

– В следующий раз так и пойдем, – негромко проговорил Михаил, закрыв за собой дверь туалета.

Жизнь Вики волшебно преобразилась. Она даже начала вставать раньше обычного, правда, не без помощи Тони.

Пес оказался очень общительным, и не любил проводить время в одиночку, что Вику более чем устраивало. Она даже гуляла с ним днем в подходящую погоду, не дожидаясь вечерней прогулки с мужем, что сильно сократило время, проводимое Викой в творческих муках.

Прогулка с собакой всегда казалась ей весьма интерактивным действием. И пес с ней соглашался, бегая сначала за подобранными палками, позже – за специально купленным мячом, прыгая зигзагом через невысокие ограды газонов… Пес был неутомим, его мускулистое тело всегда было готово к движению.

– Девушка, что ж вы с такой собакой без намордника?! – осекла Вику шедшая навстречу собачница с овчаркой на поводке.

– Да он добрый, вы не волнуйтесь! – Вика присела на одно колено, впрочем, не касаясь им «» асфальта. – Тони!

Пес мгновенно подбежал к ней, за что получил любвеобильную трепку за щеки.

– Да, Тони? Кто у нас добрый и веселый пес?

Овчарка словно бы невзначай немного отодвинулась за хозяйку.

Тони напрягся, разглядывая ее, но Вика не обратила на это внимания.

– Девушка, я знаю это породу, это же аргентинский дог. Они в некоторых странах даже запрещены.

– Вы ошибаетесь, это мастиф. Тони у нас мастиф, да? – Вика повернула его морду к себе, пытаясь чмокнуть в нос.

Собака как-то странно дернула губами, но смирилась и немного обмякла в руках хозяйки. Вика уже успела приучить животное, что хозяйка с ним может делать все, что взбредет в ее поэтическую голову.

– Аргентинский мастиф, аргентинский дог – это одно и тоже. Девушка, тут детская площадка недалеко, купите ей намордник.

Вика поняла, что наглядная демонстрация всех прелестей характера Тони успеха не имела и резко поднялась.

Пес у ее ног тут же напружинился, неотрывно глядя на овчарку. Но Вика уже потащила его вперед, бросив через плечо:

– Женщина, вот у вас есть своя собака, ей и занимайтесь, – Вика заметила, что ей пришлось тянуть поводок почти со всей силы, чтобы сдвинуть Тони с места. Это немного испортило ее триумфальный уход, но пес все же послушался, затрусив с ней рядом.

– Хороший мальчик, – Вика потрепала его по холке. – Глупые они, ничего не понимают в собаках. Ты же у нас самый добрый и послушный пес.

Тони молчал, размеренно переступая лапами около Викиной ноги. Он был хорошим слушателем, особенную прелесть ему придавало то, что Вика сама себе за него отвечала. Это делало их разговоры особенно приятными для нее.

– Да, Вик, глупые они. Люди вообще любят лезть не в свои дела, – пробасила Вика. Привычку разговаривать на два голос вслух Вика приобрела как раз на прогулках с Тони. Впрочем, окружающие воспринимали это, как должное.

– Вот, Тони, ты все понимаешь!

Вика была счастлива. Гулять в хорошую погоду, мыть лапы, валяться с Тони в постели, зачитывая ему новые отрывки из будущих стихотворений, вместе обедать и радостно обсуждать покупки на выходе из магазина… Тони был готов не отходить от нее ни на шаг, и такой симбиоз вполне устраивал обоих.

Ее мир расцвел новыми красками, которые полностью поглотили воспоминания о каких-то там муках. Не было больше этого странного состояния, которое не беспомощность, нет, конечно, а такое мучительное ожидание музы. Для страданий все-таки нужно одиночество. Постоянная компания верного зверя совершенно затмевала эти переживания. Было так приятно просыпаться утром от того, что соскучившийся Тони всем своим весом запрыгивал на кровать и укладывался возле нее с тихим ворчанием. Можно было обнять его и еще немного подремать, чувствуя под рукой его теплое и мускулистое тело.

Да и стихи какие-то стали, вроде, получаться. Вполне себе детские.

Михаил сильно зажмурил глаза, чувствую у лица частое дыхание пса. Тот нетерпеливо похлопал его лапой по плечу.

Вика не любила ранние подъемы, поэтому утренние прогулки с Тони навсегда были поручены Мише. Он торопливо и осторожно начал вылезать из-под одеяла, не дожидаясь, пока проснется жена и в полусне не спросит, не обращая внимания на тавтологию:

– Миша, ну что ты ждешь, он же ждет тебя.

Пес был надежнее будильника. Его нельзя было переставить «и еще на десять минут».

– Нет лучше друга, чем собака… – полушепотом продекламировал Михаил один из новых Викиных стихов.

Что там было дальше, он не помнил, тем более что рифма была подобрана сомнительная – задавака. Правда, автора это не смущало.

Как и общий тон стихотворения, выслушав которое Михаил ощутил что-то вроде ревности. Или не вроде.

– Нет лучше друга… – ворчливо повторил он, натягивая кроссовки, и продолжил, – чем подруга, которой жопа есть упруга.

Живя с поэтом трудно избежать невольных переходов на рифмованные фразы.

Впрочем, Михаила покоробили отголоски столь нелюбимого им высокопарного Викиного слога.

– … чем подруга, пусть жопа у нее упруга, и… – третья рифма к слову «друга» все никак не приходила в голову, и Михаил перешел на прозу. – Ну что ты на меня смотришь?

В тесноте лифта казалось, что Тони действительно очень внимательно следит за артикуляцией хозяина.

Хотя вряд ли тут можно было употребить слово «хозяин». Еще во время одной из самых первых их утренних прогулок, когда Михаилу казалось, что нет ничего проще чем вести собаку на поводке, Тони продемонстрировал ему всю правдивость присказки «гуляя с псом главное точно определиться, кто кого выгуливает».

Домой Тони не спешил. Михаил потянул за поводок, еще пока рассеянно спросонья дружески приговаривая:

– Пойдем, мне пора на работу.

Тони лишь крепче уперся лапами в асфальт и, казалось, чуть напряг плечи. Михаил замер, ощутив, как испаряются остатки состояния «я взрослый, и у меня есть настоящая большая собака».

– Пойдем… пожалуйста, – зачем-то добавил он, для проверки еще раз чуть дернув поводок.

Он так и не понял тогда, была ли это игра неверного утреннего света или губы Тони действительно начали чуть расходится, немного обнажая клыки.

Больше всего пугало, что собака молчала. Ни лая, ни какого-то рычания, ни единого звука. Тихая, напряженная поза, от которой можно было ожидать чего угодно. Точнее, нет. Ничего хорошего ожидать не приходилось, но чего именно… Неизвестность пугала. И тишина.

– И чего ты хочешь?

Тони хотел двигаться. Много двигаться. Скакать, бегать, наслаждаться погодой. Самое ужасное было то, что собака любила дождь.

«Видимо Вика ее слишком часто моет.»

Или же, быстро поняв, как Михаил ненавидит сырость, пес специально издевался над ним.

Так ее новый хозяин быстро оказался в самом низу семейной иерархии.

Мише даже казалось, что это не Тони носится за брошенным мячиком. А он кидает его, развлекая пса. Оттенок смысла был плохо различим, но очень хорошо ощущался.

И не самая любимая большинством людей часть дня превратилась для Михаила в настоящее испытание. Он даже начал делать вид, что бегает по утрам для пользы собственного здоровья. Он ведь так давно мечтал.

На деле, Тони, похоже, было необходимо выжечь определенное количество калорий, иначе прогулка не заканчивалась в нужное время и Миша опаздывал на работу.

Так что из задворок гардероба был вынут спортивный костюм, и Вика даже обрадовалась:

– Все, как ты и хотел, Миш! Как хорошо, что мы забрали себе этого прелестного пса!

– Как и хотел, да, – постыдился признаться он.

Хуже всего было то, что ситуация казалась необратимой.

Не мог же Михаил сказать – давай вернем собаку обратно?

Точнее, мог, но результат этой попытки был очевиден.

Вика настолько была в восторге от пса, что речи о том, чтобы с ним расстаться, и быть не могло.

С одной стороны – Михаил перестал слышать жалобы о творческих муках, и у него появилась, наконец, возможность просто хвалить Викины стихи.

С другой – он теперь постоянно слушал про то, какой замечательный Тони, что у них было на прогулке, как он ей помог… Да и стихи все были исключительно о собаках.

Хвалить их становилось внутренне все труднее, Михаилу пару раз даже подмывало вернуть Вике ее слова о том, что все уже написано, и про собак тоже.

Но ругаться Михаил не любил, и давать жене лишние поводы для обиды не собирался.

Зато ему удалось уговорить себя, что ревность к домашнему животному – это глупо. Он совсем не ревнует, просто ему скучно все время слушать про одно и то же.

Корпоратив не то чтобы был в разгаре, просто все весьма энергично налегали на спиртное. И уже минут через двадцать после того, как они сели за стол, пошли разговоры про танцы и караоке. А потом и то и другое вперемежку и вместе.

Да и корпоративом это можно было назвать с очень большой натяжкой, только ради приличия. Или пафоса.

Просто, наконец-то проект был сдан и требовалось срочно спустить пар. Точнее – напиться. По крайней мере, у Михаила была именно эта цель.

– Ты, Мишка, конечно, молодец, – Катя почти упала на стул рядом с ним. – Вытянул этот злосчастный проект, даже начальство довольно в итоге.

– Ну мы же все над этим… – Михаил остановил вырывавшуюся из него казенную, заезженную мысль.

Он вдруг поймал себя на мысли, что ему хочется поговорить. Нормально, по-человечески. Вне рабочих формальностей.

Наверное потому, что Катя сама задала такой тон.

– Не глупи, – Катя решительно заполнила возникшую паузу. – Ты ж на всех этих совещаниях и презентациях отдувался.

– Спасибо, – он постарался, чтобы слово прозвучало действительно тепло. Хотелось его чем-то дополнить, чтобы не звучало так сухо, но ничего не приходило в голову.

– Я даже не представляю, как там тебя полоскали… Кремень! Ни малейшей критики в адрес своих подчиненных.

– Так надо было, чтобы все работали, а не, – он изобразил рукой какую-то непонятную фигуру в воздухе. Словно бы ввинчивал в патрон лампочку.

– Ой, а то ты не знаешь, как оно обычно у всех… Их пропесочили, они собрали совещание, вставили пистонов своим, те – дальше понесли… Классика.

Миша кивнул. Он хорошо знал, потому что его бывший руководитель отличался именно таким стилем управления. Благодаря ему Миша как раз и понял, что нужно действовать как-то иначе.

– Слушай, ну откуда тебе знать, что у нас на внутренних совещаниях было? – вдруг решил зачем-то парировать Михаил.

Катя работала в смежном управлении, которое занималось довольно небольшой частью проекта.

– Я же на общих совещаниях была… Да и вижу, как на тебя подчиненные смотрят. Совсем тебя не боятся, – Катя улыбнулась.

– Это плохо? – искренне растерялся Михаил.

– Мне нравится, – Катя подняла бокал с которым подсела к столу. – Давай выпьем за твою победу!

– Спасибо, – однообразно ответил Миша.

Они чокнулись.

– Но все-таки она «наша», а не только моя, – добавил он, отхлебнув виски.

– Наша, наша, – доверительно согласилась Катя.

Знакомы они больше года, но только на последнем проекте начали пересекаться на постоянной основе, раза два в неделю, а под конец и почаще.

– У меня ж муж директор. Всех держит в строгости… – честно призналась Катя. – А ты вот совсем другой.

– Не бывать мне директором? – пошутил Миша.

– Да кто ж его знает… Там от другого совсем зависит, ты же понимаешь…

Михаил кивнул на всякий случай, но все же уточнил:

– От чего?

– Ну, как связи наладить… И как фишка ляжет. Удача, стечение обстоятельств.

Миша кивнул.

Катя ему, в принципе, чисто по-человечески нравилась. Но была… Михаил никак не мог определить, что же именно его смущало в ней. Может, он просто не привык к такому типу женщин. В ней не было ни намека на Викину возвышенность. Наоборот, никаких загадок и недоолвок. Зато была какая-то надежность, за которую ее уважали все – и подчиненные и сослуживцы. И Миша.

Да и Вика была откровенной красавицей, а Катя – да, симпатичная. Вполне.

Михаил вынужден был признать, что при этом Катя была гораздо обаятельнее его жены.

– А муж в большой конторе работает?

– Очень. Ты ее знаешь, можно, я не буду называть?

Миша зачем-то кивнул, хотя понимал, что вопрос риторический.

– Да и старше меня сильно… – Катя усмехнулась. – Все меня учит, как правильно работать. Каждый день, прям не рассказ о том, как дела, а отчет с разбором полетов. Он у меня совсем директор, на всю голову, – она засмеялась и призывно подняла бокал.

Они снова выпили.

Болталось легко. Про проект они забыли почти сразу, переключившись на своих домашних.

Неожиданно Михаил вдруг обнаружил, что у них есть общая тема, далекая от всех проектов. Как он и хотел. Совсем забыть о работе и просто поговорить.

Точнее – пожаловаться. Он – Кате, она – ему. И они хорошо понимали друг друга, потому что их ощущения были вполне похожи.

Чуть заплетающиеся языки никак не могли подобрать точные формулировки, требовалось много слов, которые вертелись вокруг чего-то одного, что никак не удавалось назвать.

Они вбрасывали друг другу мелкие частности, короткие истории, каждая из которых была маленьким поводом для…

– Ой, обожаю эту песню! – Катя неожиданно поднялась с места и потащила Михаила из его кресла. – Потанцуй со мной.

«Still got the blues» Михаил тоже знал очень хорошо. Одна из тех медленных, томных песен, которые все еще нет-нет да и всплывали на танцполах, позволяя все новым поколениям танцоров класть друг другу руки на талию, эффектно подвигать бедрами и, конечно же, заглядывать в глаза напротив, такие близкие и притягательные.

Катя посмотрела на него сверху вниз с приятными огоньками в глазах.

Миша, давно не прикасавшийся ни к кому, кроме Вики, удивился неожиданно ярким ощущениям от Катиного тела под своими руками.

Катя была мягче, плавнее, и, как вдруг понял Миша, гораздо сексуальнее.

Не потому что он был пьян. А потому что до этого не решался себе в этом признаться.

– Мы весь вечер все о ком-то… – заговорила Катя. – А так надоело.

Она подняла руки с его плеч и обхватила его сзади за шею. Не сильно, но, как показалось Михаилу, очень крепко.

Надежно.

– Вот бы сбежать от всего этого… На недельку… – продолжила Катя, заглядывая ему в глаза. – Или хотя бы просто на ночь. Удрать и забыть.

Они медленно переступали, окруженные музыкой и, казалось, больше ничем и никем. Весь остальной мир куда-то отодвинулся, растворился в протяжных нотах.

Михаил понял, что сейчас может случиться что-то очень непривычное.

Никаких долгих ухаживаний. Никаких уговоров. Они могут просто уйти, добраться до ближайшего отеля и просто заняться сексом.

Без одолжений, торгов, а наоборот – друг для друга.

Это пугало, но почему-то казалось, что именно это и есть единственно правильный вариант. Которого у него в жизни никогда не было.

Что-то всплывало из глубины затуманенного алкоголем сознания Михаила.

Что бросить все, точнее, Вику – да, может и будет неплохо… Но вот быть предателем Мише не хотелось. Это пугало сильнее всех остальных последствий.

– Да разве от них вот так вот сбежишь… – пересохший вдруг язык с трудом выговаривал слова.

Огоньки в Катиных глазах поугасли.

– Ты прав, просто так не сбежишь, – она снова чуть опустила руки и положила ему голову на грудь.

Михаила затопил запах ее волос, такой живой и тягучий, что на секунду он полностью перестал осознавать окружающий мир. Пропали звуки, даже картинка дрогнула и схлопнулась темнотой. Остался только всепоглощающий аромат. Он вдохнул его еще раз полной грудью, стараясь запомнить каждую нотку оттенка. Словно в насмешку над самим собой – запомнить, от чего он отказался.

– Миш! – донесся до него голос из гостиной, по совместительству являвшейся Викиным кабинетом.

– Ну что опять, – сам себе пробурчал он, снимая ноги с кровати. Неожиданно для себя отметил, что уже перестает скрывать то раздражение, которое вызывала в нем Вика.

– А в зоопарк нас пустят с собакой? – Вика вдруг вспомнила свою давнишнюю идею.

– Вик, ну какой зоопарк?… – ворчливо спросил ее муж, входя в комнату.

Раздражение – это было новое слово. Оно давно бурлило в нем, и теперь, когда он его опознал и признал, стремилось вырваться на волю.

– Как какой? Ты уже давно мне обещал, что мы туда поедем.

Михаил посмотрел на жену, сидящую в кресле у стола. На ненавистного пса, привалившегося к ее ногам. И с досадой махнул рукой.

– Ты со своей собакой совсем с ума сошла.

– Миша… – голос Вики привычно задрожал, но Михаилу было все равно.

– Что – Миша? Слушай, я не высыпаюсь ни фига из-за него, можно, наконец, у меня нормальный выходной будет?

Тони, почувствовавший изменения в голосе хозяйки, поднялся на ноги, заглядывая ей в лицо.

Вика, всегда очень быстро заводившаяся, поднялась следом и посмотрела на пса.

– Тони, ты слышал? Он нас с тобой, оказывается, не любит, – чуть сдавленным тоном проговорила она.

Обычно в такой ситуации Михаил сразу начинал сдаваться, стараясь погасить обиду супруги. Только вот раньше она не обращалась при этом к собаке.

Миша почувствовал, что расстановка сил изменилась – их теперь было двое против него одного. Это было нечестно, обидно и… да, одиноко.

Он вдруг понял, что это и было то самое общее, что объединяло их с Катей. Одиночество при вполне себе живом партнере.

– Ну что ты опять? Любит – не любит… – неожиданное воспоминание о Кате невольно направило его мысли во вполне определенное русло, – это еще кто кого не любит, мы когда последний раз трахались?!

Вика немного растерялась, такая реакция мужа была ей непривычна. Пришедшее на ум «у вас только одно на уме» даже ей в этой ситуации показалось слишком банальным и примитивным.

Она опустила глаза на Тони и тоже это ощутила – она была не одна. Не физически, а, как-то по-настоящему. Верный пес, который всегда будет на ее стороне неожиданно изменил ее настроение. Вика почувствовала что-то вроде торжества.

– Что ты ругаешься? – губы ее задрожали. – Я только про зоопарк спросила, а ты сразу ругаться…

Прозвучало это очень обезоруживающе, и Миша был готов подойти и обнять супругу, но его останавливало присутствие собаки, явно охранявшей свою хозяйку.

«Третий лишний,» – почему-то подумал он. Воспоминания о Кате снова всплыли в его голове. В нос ударил призрак ее запаха.

– Вик, нам надо поговорить, – вдруг решился он.

– Плохой Миша, – продолжила Вика, как обычно, не обратив никакого внимания на слова мужа. И решила обратиться за помощью к своему самому верному товарищу. – Куси его, Тони, давай ему покажем.

Собака неотрывно уставилась на Михаила, и тот невольно шагнул назад.

В голове у Михаила проносился целый рой мыслей.

Пусть у Кати муж. Пусть даже она над ним посмеется. Но в любом случае, этот цирк со стихами и гангстерским псом пора заканчивать. Зачем вообще было потрачено столько лет?

Додумать эту мысль Михаил не успел.

– Ну, давай, – подбодрила пса приободрившаяся Вика, – Тони, фас.

Тони, словно давно ожидавший разрешения, взметнулся в воздух. Молча, без предупреждения, подготовки, каких-то сигналов. Как всегда, тихо, уверенно и стремительно.

Михаилу повезло, от резкого удара влетевшей в него собачьей туши он сильно ударился головой о стену, в глазах тут же потемнело и больше он уже не успел ничего почувствовать.

Вика замерла. У нее перехватило дыхание, она никак не могла понять, надо ей вдохнуть или выдохнуть, чтобы вернуть на место стремительно рассыпавшийся на ее глазах радужный мир веселых стишков, беззаботных дней, дурацких капризов…

Вернуть все за миг до раздавшегося странного стука и последовавших за ним звуков борьбы. Хотя, нет, не борьбы, просто нога мужа как-то резко и безвольно дернулась, ударяя пяткой об пол. Или рука? Или они все вместе?

Вика не смогла даже закричать. Просто отвернулась в сторону, чтобы не видеть происходящего, но странные звуки продолжали ее преследовать. Какое-то довольное ворчание, что-то, кажется, хлюпало или ей мерещилось уже всякое.

Конечно, мерещилось, решила она.

Но нет, Тони действительно довольно ворчал. И по полу действительно разливалась кровь. Очень много крови, столько же не бывает…

Вика стащила со своего кресла накидку, изображавшую шкуру неясной этимологии животного и накрыла ей голову, словно платком. Загородилась от мира, который неожиданно ее предал, разбив розовый беззаботный шар ее существования.

«Она меня спасет,» – Вика плотнее укуталась в импровизированную косынку. – «В ней мне не будет не видно и не слышно.»

Часовой механизм

– Можем пойти к школе, – предложила Татьяна. – Там, типа, что-то вроде парка. Ну, то есть, это вообще не парк ни фига, но погулять можно. Наверное.

Она очень мило тараторила, и стало даже обидно, что монолог оказался таким кратким. Немного подождав, я смиренно согласился.

– Пойдем.

Дорога лежала через частный сектор. Фонарей на ней не было, только несколько светолюбивых жильцов оборудовали свои ворота кое-какими светильниками. Однажды даже с датчиками движения.

Вечерние сумерки уже уступили свои права почти ночной темноте, и окружавшие нас заборы казались выше, прочнее и мрачнее.

– Как учеба? – решил я возобновить разговор банальным вопросом.

– Давай про что-нибудь другое? – Танька скорчила рассерженную мордочку. – И так все время только она и занимает.

– Тяжело?

– Говорят, после третьего курса будет проще.

– О, ну всего-то полгода осталось. Чуть-чуть побольше.

За забором неожиданно залаяла собака. Так, как брешет именно дворовый пес, уверенный в своих правах и своей неуязвимости. Долго, настойчиво и раздражающе.

Я вздрогнул. Моя спутница сжалась и вильнула в сторону от неожиданного звука.

– Да не бойся, она ж за забором.

– Страшно… – то ли пожаловалась, то ли похвасталась Татьяна.

– Ты посмотри, какие изгороди высоченные, – я махнул рукой.

Мне хотелось приобнять ее, но я не знал, как она на это отреагирует, и просто провел рукой по ее спине. Болоньевая ткань приятно скользила под ладонью.

– Все равно страшно.

Она никак не могла выбрать – то ли идти посередине улицы, подальше от невидимых противников, то ли прижаться к забору, ища у него защиты.

Я уверенно зашагал по центру переулка, на ходу рассуждая об особенностях местной архитектуры.

– Смотри, ну вот этот-то точно не перепрыгнут.

– Ага, а если там где-нибудь дыра?

– Ну, возможно, да, – сдался я. – В конце концов, чего особенного – схватят пару раз за жопу и все дела.

– У меня джинсы новые, жалко.

– Сейчас модно… С дырьями всякими. Снова.

– А можно не надо? – немного панически взмолилась Танька.

– Вон, смотри, – я окончательно сменил тактику, – в этом точно какой-нибудь лаз есть под штакетником. Специально, на корме экономят. Собака слишком большая, жрет, как конь, вот и приходится ей самой выкручиваться…

– Блин, чего-то не помогает, – Татьяна немного повысила голос.

Так мы его и нашли.

Обгоревший остов за покосившимся забором. В темноте он выглядел настораживающе.

– Странно. Земля тут не дешевая… – удивился я.

Закурил, стараясь разглядеть в темноте остатки постройки.

Было заметно, что Таньке хочется побыстрее свалить от гипотетических поедателей ее джинсов, но я всем видом показал, что спешить никуда не намерен.

– Он же, похоже, давно так стоит, – я подошел к забору и зачем-то поковырял его пальцем.

– А может, они все умерли?

– Так тем более, должно ж тогда государству отойти, черные риелторы набежать и все такое.

– С привидениями никто покупать не хочет.

Я медленно двинулся вдоль ограды.

– Да, брось, Тань, двадцать первый век, какие привидения? Репеллентом побрызгал и все дела.

– Спреем от полтергейста?

– Типа того. Уверен, на ВБ есть, и даже разные.

Одна из секций забора была повалена внутрь и так и осталась лежать, покрытая пожухлой травой, успевшей прорасти сквозь щели в штакетнике. Образовавшийся проход перегораживала натянутая между столбами веревка, призванная, видимо, оградить участок от несанкционированного проникновения. Перешагнуть ее не составляло никакого труда, но мы послушно остались снаружи, разглядывая развалины.

Крыша у дома целиком отсутствовала и оставшийся гордо торчать вверх фронтон мансарды с разбитым окном выглядел неуместным.

– Смотри, какая Луна! – Татьяна восторженно потянула меня за рукав.

Я оглянулся, последовав ее указаниям. Было полнолуние, и огромный, размытый блин величественно взирал на нас из конца улицы.

Городское зарево затмевало звезды, и картина выглядела немного искусственной. Вроде, ночное небо, но нарисованное не слишком внимательным к деталям художником.

– В полнолуние же эти, оборотни, – экспертно заметил я, – а не призраки.

– Ладно, оборотни в заброшенном доме это хотя бы свежее, чем призраки. Не такое клише, – смилостивилась моя спутница.

– Но тогда, – я улыбнулся, – мои выводы по поводу непреодолимости заборов неверны. Оборотень запросто перелезет.

– Так это не они. Они же лаять не умеют, только воют.

– Не знал, – я повернулся обратно к дому и осекся.

Разбитое окно мансарды было освещено неярким теплым светом. На секунду мне даже показалось, что он бликует на стекле, которого в окне не было.

Я чуть поправил очки, вглядываясь. Стекла все-таки не было, но сам свет немного подрагивал, словно горела свеча.

– Его же не было? – уточнил я вслух.

– Кого?

– Ну вон, смотри, свет зажегся.

– Блиииин… – протянула Танька и стремительно перешла к действиям – схватила меня за предплечье обеими руками и повлекла в сторону. – Вот теперь мне совсем страшно.

– Думаю, оборотни хорошо видят в темноте. Так что это просто бомжи.

– То есть угроза настоящая, а не выдуманная. Пойдем быстрее.

Видимо, я переставлял ноги чуть медленнее, чем ей бы хотелось. И тут же, естественно, еще немного сбавил ход.

– Да слушай… Крыша же обвалилась, вряд ли там сохранились перекрытия между этажами.

– И чего, – она напористо потянула меня сильнее.

– Да погоди ты, у меня лапки не ходят с такой скоростью!

– Сейчас мы их научим! – не унималась Танька.

– Я к тому, что бомжи не полезут туда. Зачем? Просто любопытный оптический эффект.

– От оборотней? – поспешно предложила она.

– Интересно, у них глаза горят? И насколько ярко?

– До школы дойдем, загуглишь. Там светло и я успокоюсь.

Как назло, я приехал чуть раньше, чем мы договаривались. Тогда я еще не потерял наивную надежду, что ситуация начнет как-то исправляться к лучшему.

Танька безбожно опаздывала. Минут на сорок, по ее оценке, значит, скорее всего, еще больше.

В общем, у меня был минимум час.

Я оставил машину на парковке у «Перекрестка» и отправился к Дому. Иногда русскому языку не хватает определенных артиклей.

Мне повезло.

У соседних ворот как раз ковырялась женщина средних лет, пытаясь то ли открыть их, чтобы

уехать, то ли, наоборот, закрыть за собой. Заведенная машина посередине улицы прилагалась.

– Извините, вы не подскажете, этот участок продается? – я кивнул головой в сторону руин.

При дневном свете они выглядели всего лишь унылой развалюхой.

– Ой, я не знаю, – с энтузиазмом отозвалась она, бросив свое занятие. – Ходили тут поначалу какие-то, потом все пропало. Уже пару лет никого не видели.

– А контактов хозяев у вас, случайно, нет?

– А вы тоже риелтор?

– Нет, проходил недавно мимо, подумал – вдруг не очень дорого отдадут? Место хорошее…

– У мужа был Володин номер, соседа этого… Но он пропал.

Мне захотелось уточнить – муж пропал? Володя? или телефонный номер?

Самопроизвольно исчез из списка контактов… Было бы вполне в духе истории с горящими глазами оборотней.

Но вопрос бы прозвучал, как проверка на чувство юмора, и я решил не рисковать.

– Пожар был?

– Да кто как говорит… Они разводились, говорят, Володя сам и сжег. Чтобы никому не достался. Ну, спорили из-за него, вроде.

Всегда приятно повстречать людей, готовых поделиться сплетнями с непосвященными. Я улыбнулся женщине с видом заговорщика. Она приоткрыла одну створку ворот и звучно позвала:

– Саш! Саш, слышишь?

Со двора послушались какие-то неопределенные звуки.

– Поди-ка! – не снижая громкости, позвала моя собеседница.

– Забыла чего? – раздалось вполне отчетливо с десяток секунд спустя.

– Тут товарищ участком интересуется, – меня неожиданно порадовало почти вышедшее из обихода обращение. Все-таки оно было как-то уютнее какого-нибудь «мужчина».

– О, давно никого не было, – из ворот появился на удивление неряшливо одетый мужик. Пузырящиеся на коленях потрепанные спортивные штаны и мелькавшая под распахнутой курткой «алкоголичка» наводили на мысль, что свечку в соседнем доме мог зажигать и он. И я застал уникальный момент превращения оборотня. Из респектабельного хозяина большого каменного дома днем в неприглядного пропойцу ночью. Такой себе обычный, бытовой оборотень, без примеси волчьей крови.

– Риелтор, что ли? – снисходительно осведомился он.

– Да нет, для себя. Проходил тут недавно, подумал – может, не очень дорого отдадут? Место у вас хорошее…

– Это смотря для чего хорошее, – рассудительно оповестил меня Александр. – Варшавка по утрам стоит так, что хрен ты в Москву попадешь.

– Метро же не очень далеко, – поддержал я беседу.

– Ну, метро, да. В пешей доступности, как говорится.

– Ты про Володю расскажи, – напомнила ему супруга.

– А чего рассказывать? Мы ж не в деревне, про соседей знаем мало… Зимой собирали на чистку снега, вот телефон его и был. Так, иногда чем-нибудь интересовались по-соседски. Шланг там или насос… А как пожар начался, это ж мы пожарных и вызвали. Ну, я и Володе звонил, но он трубку не взял. На следующий день тоже. Так и не перезвонил мне, – Александр немного монотоннно отчитался и, после небольшой паузы, поставил точку в своем рассказе: – Вот и вся история.

– А во время пожара никто не пострадал? – зачем-то уточнил я.

– Да нет, ни «скорой», никого… Дом, видать, не застрахован был, так что ни полиции, ни страховых агентов… Только риелторы первых год бегали по всем соседям.

– Ясно… и жены контактов нет?

Александр чуть задумался.

– Не знаю, спроси у главной нашей по улице. Вон там крайний дом, – он махнул рукой по направлению к школе.

– Спасибо, – я вынул визитку. – Если вдруг будет оказия, попросите мне позвонить.

Он тут же принялся ее рассматривать, видимо, стараясь убедиться, что я не риелтор.

– Да куда, они не приезжали тоже никто… – задумчиво заметил Саша, удовлетворенно убирая визитку в карман куртки.

– Мало ли… Думаю, вам более уютный пейзаж по соседству не помешает.

Он улыбнулся в ответ.

– Это да… Ну, если что – передадим.

– Нашел гнездо оборотней?

– Не знаю, как гнездо, но альфу точно видел. Представительный такой мужчина, пузо размером примерно с тебя.

– Так! – насторожилась Танька.

– Чего? – я невинно улыбнулся.

– Ничего, просто показалось.

– Пойдем, сходим. Посмотрим, что там горело.

– Куда?

– Да пошли, пошли, пока светло.

Я думал воспользоваться одним из разбитых окон, чтобы попасть в Дом, но это не понадобилось. Входная дверь была не заперта и открылась даже без особых усилий.

На первом этаже смутно угадывались бывшие очертания комнат. Вот санузел, сохранивший металлический остов стиральной машинки. Выглядела она, как ископаемый скелет, лишенный не только шкуры, но и мышц, немного покосившаяся и покрытая пылью и ржавчиной.

Бывшая гостиная, превратившаяся в несуразную какофонию самых разных обломков, выглядела совсем странно. Посередине комнаты валялся перекошенный каркас кровати – металлический остов с художественно приделанными к нему обгоревшими кусками ДСП, уже совсем не угадываемого цвета. Из-под него торчал край столешницы и одинокая ножка обеденного стола.

Видимо, кровать рухнула сюда со второго этажа.

Тут не было ни потолка, ни крыши, и по полу были разбросаны принесенные ветром пожухшие листья. Но никаких останков кровли на полу заметно не было. Только пара обгоревших бревен, опиравшихся на межкомнатную переборку, могла быть от конька крыши. Я завертел головой, пытаясь понять, куда делось все остальное. Но так и не понял.

Чуть дальше была видна кухня. Монументальная столешница, образовывавшая рабочую поверхность вдоль одной из стен, сохранилась почти в первозданном виде. На ней хаотично валялось несколько столовых приборов и осколки тарелок. Присутствовало несколько банок из-под пива, явно принесенных сюда такими же любителями заброшек.

– У меня такое чувство, что мы вломились к кому-то в дом, – озвучила мои мысли Татьяна, – и нас сейчас придут и арестуют.

– Есть такое, – я кивнул.

– А почему мы не взяли с собой пивка?

– По неопытности, – горестно вздохнул я.

– Ладно, ты все равно за рулем.

Все, что осталось от лестницы на второй этаж – пара верхних ступеней. На удивление, они были почти не тронуты огнем. Ниже этих ступеней тетива лестницы была обломана и пол был усеян бесформенными обгорелыми останками ступеней и перил.

Залезть на второй этаж можно было попробовать по обгоревшим балкам, которые я принял за остатки конька крыши, но только с перспективой с ног до головы извозиться углем.

– Надо список, – резюмировал я.

– Какой список? – Танька старательно пыталась держаться подальше сразу от всего – стен, мусора, обломков. Выглядело это очень мило, особенно учитывая ее совершенно растерянный взгляд.

– Что брать с собой в заброшки. Пиво – две ш.т., лестница – одна ш.т.

– А пиво – пол-литровые?

– Судя по всему, традиция именно такова.

– Тогда неправильный список. Четыре хотя бы…

– Как скажешь. Пойдем?

– Но ничего не понятно. Если туда нельзя залезть, что за огонек там был?

– Кто-то приходил с лестницей?

– Бомжи какие подготовленные пошли…

– Странно, конечно.

Мы снова перешагнули через огораживавшую участок веревку.

– Я так понимаю, это не последний наш визит? – хитро прищурилась Татьяна.

– Нет? – я улыбнулся в ответ.

– Мне и самой теперь интересно, – она взяла меня за руку. – Когда там следующее полнолуние?

Снег только начинал свою борьбу за существование, но на участке лежал почти ровным слоем, не считая нескольких проплешин, организованных случайными порывами ветра.

Небо было полностью затянуто тяжелыми тучами и Луна была не видна. Было довольно зябко и мы, перебравшись через веревку, встали вплотную к забору, укрывшись от ветра.

Танька, как всегда, мерзла. Даже ощутимо постукивала зубами. Вообще, она – самый яркий пример человека, который непонятно как оказался в совершенно неподходящем ему климате.

– Все, следов никаких, бомжи попрятались, пошли, – констатировала она.

– Мы тогда чуть позже здесь проходили, давай подождем немного?

– Напомни, я же сама это предложила, да?

– Было дело.

– О чем я только думала?

– О любопытстве.

– А надо было – о погоде, – она продолжала негодовать.

– Вообще, в засаде принято вести себя тихо.

– То есть, если всех спугнуть, мы сможем быстренько пойти в теплую машинку?

Я осекся. Удивительно, как часто мы действуем привычным образом, не задумываясь над тем, почему мы делаем именно так? Ну, да, в прошлый раз мы тут шли пешком.

– Да мы можем и сейчас пойти. Припаркуюсь тут у дырки и будем спокойно смотреть.

– Так… А почему мы так сразу не сделали?

– Дураки потому что, – безропотно заключил я.

Я поставил машину правым бортом вплотную к забору, чтобы оставалось достаточно места нас объехать. Впрочем, на улице никого не было.

– Когда мы будем об этом рассказывать, то давай мы сразу все сообразили и не мерзли под забором? – предложила Татьяна.

– Ага, и такие были в черных плащах и обтягивающих трико.

В тепле засада проходила веселее.

Мы болтали, впрочем, не отрывая взглядов от Дома.

– Точно, Ник, я хочу увидеть тебя в обтягивающем трико.

– Почему не в плаще?

– А в плаще буду я, – гордо резюмировала Танька.

Мы закурили, все еще глядя в окно.

– А как вот, интересно, можно сжечь свой дом?

– Например, открыть газ и зажечь свечу.

– Я не имела ввиду технически…

– Ну, не знаю. Ты строил, обустраивал его, а тут какие-то чужие люди будут пользоваться? Не знаю, короче.

– Тут поэтому крыши нет, взрывом снесло? – быстро переключилась Танька.

– Думаю, кое-что тут уже растащили… На металлолом всякий. А что бывает с домом от взрыва газа – честно, не знаю, – задумался я. – Может и не взорваться, а просто вспыхнуть. Там же, небось, определенная пропорция метана и кислорода нужна для взрыва.

– А в чем разница?

Вопрос поставил меня в тупик.

– Может, ты и права. Если полыхнет сто кубов метана, то, наверное, не важно, это он взорвался или загорелся.

– Ой…

Мы замолчали. Окно мансарды снова озарилось теплым желтым светом. Я бросил взгляд на часы, засекая время. Когда поднял взгляд, мне снова показалось, что свет отражается в несуществующем оконном стекле.

– Следы ведь только наши, – зачем-то уточнил я.

– Ага, – тихо протянула Таня. Она не отрываясь смотрела на Дом, замерев, словно настороженный суслик.

– Я пойду, залезу, – я открыл дверь машины.

– Куда? – она любила этим словом заменять многие выражения. В данном случае, видимо – «как, зачем?»

Не ответив, я бросил куртку на водительское сиденье и полез в сугроб, первое время стараясь идти по нашим же следам, пока они не свернули в сторону.

Когда я снова открыл дверь машины, Танька откровенно растерялась. На ее лице ярко выступило сразу несколько эмоций – ей хотелось и ржать и срочно чем-то мне помочь.

– Самое интересное, – не залезая в машину, я принялся рыться в подлокотнике в поисках салфеток, – что, влезая по обгорелой балке, я сначала пытался как-то поменьше испачкаться.

– Тебе удалось, – все-таки прыснула она, – спина совсем чистая.

Одежду я решил оттереть снегом, в результате джинсы основательно промокли. И следующие несколько минут я просто пытался отогреться в машине.

– Там реально свечка горит. В консервной банке. Все новое, словно эти шпроты только что съели.

– А ты ее там оставил?

– В ней кусочек шторы… Я, честно, постремался брать.

– В смысле – шторы?

– Ну, да, тюль, словно обрезанный по краю банки. Почему-то из-за него совсем жутковато. Белая, чистая ткань посреди вот этого всего, – я кивнул в сторону дома.

– Странная какая инсталляция.

– Не то слово. Прям, режет глаза от несовместимости старых развалин и совсем нетронутых вещей.

– И как ее туда принесли?

– И кто, да. В доме никого не было. Он не мог мимо меня пройти.

– Может, сосед? Вдруг там калитка на соседний участок?

Вспоминая Александра, вполне резонно было предположить, что он шляется по ночам на заброшках. Со свечкой и бутылкой портвейна. Картинка в голове вполне складывалась.

– Не было никаких следов вокруг, только мои. Я посмотрел. Этого соседа можно заподозрить в странных поступках, ты права.

– Блин, ну как так-то?

– В следующий раз внутри подождем. Самому интересно.

Свет горел в окне мансарды чуть больше получаса. Дождавшись, когда он пропадет, мы уехали.

– Я столько надела… как там, Надежду, одежду… да, надела. Так вот – на мне столько вещей, что я, блин, вспотела, пока доехали, – пожаловалась Таня.

Я усмехнулся. Непонятно, в чей адрес. Просто потому что я снова лез по сугробам в кроссовках. Взять с собой сменку я хотел, но поленился это сделать.

Мы расположились в самой середине первого этажа. Из-за отсутствия дверей нам было хорошо видно и останки лестницы в мансарду и зал с кухней.

– Чего-то мне ссыкотно. А вдруг они нападут на нас?

– Ты не взяла чеснок? – притворно удивился я.

Сам я чувствовал себя не лучше. С того самого момента, когда я в свете своего мобильного увидел ровно горящую свечу на втором этаже, меня не покидало ощущение некоторой нереальности происходящего. От этого было не по себе.

– Ник, с тобой на оборотней ходить – гиблое дело. Чеснок это от вампиров.

По моим представлениям, оставалось минут пять, и мы пытались подбодриться, болтая о всякой чепухе.

– Да я ж тут бегал уже. Нет тут оборотней. Вот вампир – другое дело, мог прилететь и следов не оставить.

– Я все-таки ставлю на домового. Такого милого, нестрашного гномика с бородой. И ворчливого.

– Поддерживаю идею о нестрашном гномике. Очень подходит. Ночь, зима, обгоревшие развалины… Гномик тут смотрится аутентично.

– Это грустный гномик. Он все ждет новых хозяев для домика…

– Думаешь, это у него ритуал по приманиванию новых хозяев?

– Ну, ты же повелся. Значит – работает.

– Принимается. Надо было тогда молока взять.

– С чесноком?

– И в серебряной миске. Сразу от всего, удобно.

Мы какое-то время молча курили, я старательно оглядывался по сторонам, стараясь ничего не пропустить. И думал о черной кошке в темной комнате – сложно не пропустить непонятно чего.

Потом потянул Таньку за плечо, поворачивая.

– Тебе тоже кажется… – я не договорил.

Уцелевшие верхние ступени лестницы, казалось, начали светлеть. Их словно окутала какая-то туманная дымка, вроде света становилось больше, но различимы они были хуже. Замерцала, чуть вытягиваясь вниз, обломанная струна – на наших глазах лестница начала потихоньку расти вниз. Появились третья ступень, потом четвертая… Зыбкие, призрачные, но вполне различимые, как на зернистой кинопленке из какого-то очень древнего фильма. Свет потихоньку прибывал. Неявный, поэтому его и не было заметно с улицы, будто лестница слегка фосфоресцировала.

Мы молчали, я даже обратил внимание, что стараюсь дышать потише.

Пятая ступень, шестая, была видна уже половина лестницы. И из нижней границы этой зыбкой ряби начало что-то появляться.

Сначала я не разобрал, что именно, просто какая-то круглая тень. Но через несколько мгновений понял, что это голова человека.

Мужчина поднимался по лестнице, словно появляясь из-за границы обрыва ряби. Вот уже видны его плечи.

Идет он медленно, то ли нехотя, то ли сильно задумавшись. Еще два шага и стали видны его руки. В правой он что-то держал перед собой, левой хватался за проявляющиеся перила.

Еще шаг, еще…

В полной тишине он поднялся до самого верха лестницы и повернулся к нам боком, идя в сторону окна.

В руке он нес консервную банку.

Призрак пропал, его загородили появившиеся из ниоткуда туманные доски достраивающегося потолка первого этажа. Несколько секунд мы почти видели Дом таким, каким он был перед пожаром, по крайней мере, эту его часть.

Я замер, не смея двинуться, хотя собирался стряхнуть пепел, но это движение показалось мне слишком бытовым и кощунственным по отношению к происходящему.

Дом показывал нам историю своих последних минут.

Перекрытие первого этажа и лестница почти окончательно проявились в нашей реальности, когда наверху вспыхнул свет. Небольшой огонек свечи, которую поставили на подоконник и зажгли.

Мы замерли. Все смешные истории про оборотней рассеялись, столкнувшись с этим странным призраком из прошлого. Я, кажется, даже боялся пошевелиться. Просто, чтобы ненароком не спугнуть видение.

Но через несколько секунд оно исчезло само.

– Да что вообще это такое?! – Танька, наконец, подобрала слова, выражавшие ее эмоции. – Так же не бывает.

– Не бывает, – я все-таки стряхнул пепел и затянулся. И мы еще немного постояли в тишине, переваривая увиденное.

– Зато я понял, что произошло, – сообщил я, когда мы залезли в машину.

– В смысле?

– Ну, зачем там штора… Так он поджег дом. Штора в банке… когда свеча немного сгорела и огонь опустился до нее, тюль загорелся и начался пожар.

– Кто он?

– Такой себе не самый предсказуемый часовой механизм, – я проигнорировал ее вопрос, договаривая. – Но дал достаточно времени уехать.

– Ты про хозяина?

– Ну, да. Это нам и показали. «Так не доставайся же ты никому», – процитировал я классика.

– Ужас какой, – резюмировала Танька.

Улика

Машка пристроила свою чашку в посудомойку и закрыла дверцу. Потом спохватилась и полезла за таблеткой для нее.

Мама из кухни не уходила, ожидая, когда она закончит убирать со стола, и Маша заторопилась. Такое ожидание обязательно предвещало какой-то разговор, но вдруг получится быстро улизнуть в комнату?

– Маша, – мама начала говорить ровно в тот момент, как Машка распрямилась.

Пауза тянулась и Маша все-таки повернулась к ней лицом.

«Да, маменька» – проговорила она про себя. Ей всегда казалось, что мама ждет именно такого ответа. И чтобы в переднике, и руки чинно сложены. Правда, когда она однажды так ответила, мама высказалась по поводу неуместного старообрядческого обращения. Но ощущение никуда не делось. Да и почему вдруг – старообрядческого? – не переставала задумываться Машка.

Она подняла глаза на мать, и та с вечной полуулыбкой продолжила:

– Ты же помнишь Тамару Дмитриевну?

– Да? – вопрос не подразумевал иного ответа, но Маша споткнулась о мысли в своей голове, и интонация получилась скорее вопросительной.

Имя-отчество напомнили ей, почему-то, о школе. Какая-то бывшая учительница? Других ассоциаций в голове не возникало.

Легкая улыбка на мамином лице не изменилась.

– Всегда удивлялась, как у тебя это получается, – констатировала она без тени удивления.

И даже не уточняя, что именно получается, предоставив Машки самой заполнить пробел.

«Никого не помнить, все забывать», – послушно запрыгали подсказки.

– Это наши знакомые, не так давно купили дом по соседству… – мама чуть подождала и продолжила, – мы недавно были у них в гостях.

– Да, – с облегчением выдохнула Машка, когда воспоминания заполнили голову. Так часто бывало, что имена или лица совершенно ни о чем ей не говорили. Люди ей помнились только по событиям или даже, скорее, ощущениям от них. Облегчение тут сменилось чувством стыда – ощущение от Тамары Дмитриевны было именно такое. В гостях Машка не смогла удержаться и съела тогда два куска торта. Совершенно волшебного торта, Тамара Дмитриевна пекла просто божественно. И теперь точно уверена, что Маша – обжора.

И с лишним весом.

Он-то у нее точно был, она знала это по возникающим на животе складкам. Особенно если сесть в застегнутых ремнем джинсах, то они проявлялись очень отчетливо.

– Как у тебя сейчас с биологией, не всю забыла?

«Тамара Дмитриевна – учительница биологии?» – мелькнуло у Машки в голове.

К счастью, на этот раз мама не стала дожидаться ее ответа.

– У них там какая-то проблема с плесенью, ты помнишь про плесень? – продолжала экзаменовать ее мама.

– Что-то помню, – поспешила защититься Маша, пытаясь выудить из головы хоть какую-то информацию об этих грибах.

Точно, это грибы. Странновато, конечно, но как есть.

Еще вспомнилось, что в сырах используют плесень с очень говорящими названиями: Penicillium roqueforti, Penicillium camemberti… Непонятно, Тамара… – Машка с ужасом поняла, что уже забыла ее отчество – занимается сыроварением?

– Помнишь, чем плесень выводят? А то она жалуется, что все перепробовала уже, но не помогает.

«Ах, ну да, какое сыроварение… В погребе завелась?» – Машка все никак не могла придумать, в чем именно проблема. Уточнять у мамы не хотелось, чтобы не выяснить, что Маша могла бы уже и сама догадаться.

– А какая именно у них плесень? – все еще пребывая в прострации от поворотов разговора, поинтересовалась Маша.

– Тебе стоит самой сходить и выяснить этот момент, – неожиданно предложила мама, остановив поток суетливых машкиных мыслей.

Идти к Тамаре Дмитриевне, которая конечно же запомнила Машу как прожорливую и толстую девчонку, не хотелось совсем.

– Я сейчас почитаю, что там, и подскажу им, – оживилась Машка, найдя возможность закончить, наконец, этот разговор.

Главное, чтобы мама не утвердилась в правильности идеи о личном визите.

В интернете оказалось не очень много способов борьбы с плесенью.

А Тамара Дмитриевна, как выяснилось, хорошо умела пользоваться поисковыми системами и успела перепробовать действительно все – от уксуса и антисептика до осушения воздуха.

– Она, конечно, ничего не говорит, но мы так им расхваливали наш поселок, что мне теперь очень неловко… – посетовала мама и выдержала небольшую паузу, – Она еще и начиталась, что эта плесень очень опасная…

Маша в который раз отметила эту интересную особенность маминых размышлений.

«Мы расхваливали…» – словно смакуя, повторила она.

Но вслух ничего не сказала.

– Тебе все-таки стоит к ним сходить. Я договорилась с Тамарой на завтра, у тебя же нет никаких планов?

План у Маши появился несколько секунда назад, в тот момент, когда прозвучало слово «завтра».

Оказаться где-нибудь в Бразилии, например.

В Рио-де-Жанейро, городе Остапа Бендера и Пауло Коэльо.

Первого Машка не очень любила, хотя смотрела «Двенадцать стульев» много раз, это был один из любимых фильмов ее родителей. Или даже не «хотя», а, наоборот «потому что» – бесконечные просмотры полностью отбили у нее положительное впечатление о фильме. Впрочем, разбираться с причинами своего отношения Машке и не хотелось.

А второго обожала. Не за сложного «Алхимика», понять симолизм которого было совсем не просто, а за неожиданные «Одиннадцать минут», которые в свое время перевернули весь ее мир. Родители, которые всегда поощряли чтение, этот роман не читали.

И только Машка знала, что, оказывается, очень серьезные и всемирно известные писатели пишут в том числе и про проституток и секс. И не просто романы, а красивые сказки.

Она понимала, что это сказка, что не просто так главную героиню зовут Мария, что Коэльо – символист, что…

Мысль со скрежетом остановилась, и Машка вынырнула в реальность.

«Я хотела как раз завтра свалить в Рио», подумала она и покачала головой.

– Нет.

Мама слегка кивнула, они обе понимали, что каких-то планов, которые нельзя было бы отменить и перенести, у Машки быть не может. Раз уж мама уже договорилась.

Она решила надеть брюки и не очень свободную кофту. Такой наряд должен был максимально подчеркнуть отсутствие у нее лишнего веса.

И целый вечер читала про плесень, выяснив, что, в принципе, только черная опасна для здоровья человека и то при длительном контакте с грибком.

Никаких прорывных, неизвестных широкому кругу методов избавления от нее Маше обнаружить не удалось.

Зато она надежно выучила имя-отчество Тамары Дмитриевны.

«У нее же муж есть!» – опомнилась Машка, выйдя из дома и нерешительно обернулась на входную дверь, – «А как его зовут, я, конечно, забыла. И не спросила. Будет очень неловко. Вдруг он меня что-нибудь спросит? Ну, нет, он же не будет спрашивать – а ты помнишь, как меня зовут? Но вдруг придется…»

Что придется, Машка так и не придумала, и все-таки двинулась по поселку. Неторопливо, словно делая вид, что она не совсем идет выполнять мамино поручение по спасению семейной репутации. То есть, как бы и движется в сторону дома Тамары Дмитриевны, но выбирая для этого очень длинный и витиеватый путь.

«Мне просто нужно время, чтобы собраться с духом,» – аргументировала она сама себе. И немного повела плечами, словно пытаясь их немного расправить. Как крылья.

Ей хотелось выглядеть по-деловому и уверенно. Специалистом. Пусть даже и по плесени.

«Тебе идет», – подумала Машка с усмешкой. – «Специалист по тухлым грибам… Звучит, как призвание.»

Мужа Тамары Дмитриевны дома не оказалось. По крайней мере, встречать ее он не вышел.

Зато плесень в углу гостиной на первом этаже цвела очень эффектно.

Обои там были срезаны и даже шпаклевка частично ободрана, обнажая кирпичную кладку. Понятно было, что битва была долгая и упорная, но Тамара Дмитриевна проигрывала.

– Хочешь чаю? – гостеприимно осведомилась хозяйка.

Машка, испугавшись, что сейчас речь пойдет о торте, поспешно отказалась.

– Может, кофе? У нас отличная кофе-машина.

Кофе Машка не любила, но ей вдруг пришло в голову, что хозяйка может обидеться, если ей совсем отказать.

– Я такое люблю… чай, который не чай. Ромашку там всякую, – зачем-то добавила она, тут же решив, что выглядит совсем странно. Ну кто пьет какую-то ромашку? Бабки какие-то, небось…

– Я тоже очень люблю, – обрадовалась Тамара Дмитриевна. – Есть прекрасный каркаде, пойду заварю. А ты посмотри пока.

Машка опустилась на колени в углу гостиной с облегчением уставившись на поле боя.

Плесень была самая обыкновенная, черная, Aspergillus niger. Для аллергиков, действительно, опасная.

Судя по тому, как расползалось черное пятно, эпицентр его был не в самом углу, а на внешней стене, сантиметрах в двадцати от угла

То есть это не была проблема со швом, по которому сочилась бы влага.

Может, тут труба какая?

Машка дотронулась до стены.

Она была теплой и сухой.

Ее тонкие пальцы побежали вдоль стены.

Вот линия среза обоев, вот тут порожек, который образовал срез, по которому отодрали шпаклевку, вот кирпичи…

Зачем она это делает, Машка не знала. На какие мысли ее должно это навести – тоже. Просто оказалось, что это приятно – с умным видом ощупывать стену.

Вроде при деле, и говорить ничего не надо.

Так и за специалиста сойдет.

– Вот все тут и очищали, и покрывали антисептиком, и все равно опять прорастает.

– Да, это удивительно, она же во влажном воздухе растет… – поддержала разговор Машка.

– Ну, может какой новый штамм, – неуверенно предположила Тамара Дмитриевна, наглядно показывая, что относится к этому, скорее, как болезни.

«Дом заболел плесенью» – мелькнуло в голове у Машки, принеся с собой кучу разных образов, включая дом, обмотанный теплый шарфом, из-под которого торчал градусник.

– А там в стене трубы никакой нет? – спросила она, отгоняя детские картинки.

– Нет, тут же только батареи, и трубы для них под полом. Да и в тот угол не доходят, – Тамара Дмитриевна принялась активно жестикулировать, посвящая, как ей казалось, Машу в тонкости устройства домовых коммуникаций.

Машка, как любая студентка со стажем, обладала даром очень активного, но совершенно отстраненного слушания. Она улыбалась, радостно кивала, словно не было на свете ничего достопримечательнее, чем разводка здешних труб. При этом в ее сознание не просачивалось ни единого слова. Она не то, чтобы не слышала, нет, но звуки, которые произносила Тамара Дмитриевна, не складывались у Машки в голове в слова и предложения. Словно были на языке очень красивом и музыкальном, поэтому заставляли ее радостно улыбаться, но совершенно ей незнакомом.

Незаметно для Маши они переместились из комнаты на кухню и оказались за столом.

Под неспешный рассказ Тамары Дмитриевны, кажется, о сложности жизни в своем доме, Машка продолжала видеть перед собой стену, при этом вспоминая каждое ощущение от прикосновения к ней. Плесень, прорастая даже сквозь антисептик, тянулась словно бы из одного из кирпичей. Он отчетливо предстал перед Машкиным внутренним взором.