Искушение Ксилары. Книга вторая бесплатное чтение

Глава 1. Эхо Испытания

Сознание возвращалось к ней обрывками, будто сквозь плотную, влажную пелену тумана. Сначала – физическое ощущение: твердая, прохладная поверхность под спиной, пахнущая мхом, влажной землей и чем-то еще, сладковатым и дурманящим – эхом недавнего кошмара. Потом – звук. Не тишина, а насыщенное, почти звенящее безмолвие леса, в котором каждый шорох, каждый вздох был слышен так отчетливо, будто происходил у нее в голове.

И наконец – боль.

Не острая, не режущая, а глухая, разлитая по всему телу, будто ее внутренности вывернули наизнанку, потрясли и запихнули обратно, кое-как и не на свои места. Каждый мускул ныл, каждое сухожилие напряглось до предела. Но хуже физической была душевная опустошенность. Та самая, что наступает после долгого, надрывного плача, когда слез уже нет, а внутри – лишь выжженная, соленая пустота.

Она лежала на спине, глядя вверх. Сквозь кружевной полог гигантских черных ветвей пробивался фосфоресцирующий свет – не солнца, а самого леса. Частички света, похожие на золотую пыль, танцевали в воздухе, и этот танец был одновременно прекрасен и пугающ. Он напоминал ей о случившемся. О Роще. Об Испытании.

Видения накатили с новой, приглушенной силой, словно отголоски землетрясения. Офис. Падение. Искаженное лицо Герцога. Грубые руки. И тот момент, самый страшный, когда она увидела свое проклятие – живое, пульсирующее чудовище, сросшееся с ее душой.

Она сглотнула ком в горле, пытаясь отогнать образы. Движение далось с трудом. Она повернула голову – медленно, будто шею ей залили свинцом.

И увидела его.

Элриндор стоял в нескольких шагах, прислонившись к серебристому стволу дерева. Он не смотрел на нее. Его взгляд был устремлен куда-то вглубь леса, и его идеальный, лишенный всяких эмоций профиль казался высеченным изо льда и лунного света. Он был так же безупречен, как и до начала кошмара. Ни пылинки на его длинных, изысканных одеждах, ни единого волоска, выбившегося из безупречно заплетенной серебряной косы. Эта невозмутимость была оскорбительной. После того как он видел ее – грязную, рыдающую, раздавленную, одержимую страхами и демонами.

– Ты жива, – его голос прозвучал ровно, без интонации. Он не поворачивался, продолжая смотреть в лес. – Это уже достижение. Большинство смертных, допущенных в Рощу Испытаний, либо сходят с ума, либо их разум гаснет, как брошенный в воду факел.

Ксилара попыталась сесть. Тело протестовало резкой болью в мышцах пресса. Она с трудом подавила стон, упершись локтями в прохладный мох.

– А что… что со мной будет теперь? – ее собственный голос показался ей хриплым, чужим, будто проскреб горло битым стеклом.

Элриндор медленно повернул голову. Его синие, бездонные глаза уставились на нее. В них не было ни сострадания, ни презрения. Лишь холодное, неумолимое любопытство. Точно такое же, с каким ученый рассматривает редкий, возможно, ядовитый экземпляр насекомого.

– Тебя не казнят, если ты об этом. Совет Древних счел твои… переживания… достаточной платой за вторжение в наши священные места. – Он сделал паузу, давая словам просочиться в ее сознание, словно яд. – Ты выжила. Но ты не прошла.

«Не прошла». Эти слова ударили больнее, чем любое физическое воздействие. Значит, все это – этот ад, это выворачивание души наизнанку – было напрасно? Весь ужас, вся боль, вся грязь ее страхов… и все зря?

– Но… орхидея… – прошептала она, чувствуя, как предательская дрожь поднимается изнутри. «Слеза Лунной Орхидеи». Первый ингредиент Эликсира Воли. Единственная надежда обрести контроль над своим проклятием.

– Доступ к Реликвиям Леса нужно заслужить, – отрезал он, и в его голосе впервые прозвучала легкая, почти незаметная нотка чего-то, что могло быть усталостью или раздражением. – Твое нынешнее состояние лишь доказало то, что Совет и так подозревал: твоя душа слишком хаотична, твоя магия слишком… груба. Она оскверняет чистоту наших традиций.

Он оттолкнулся от дерева и сделал несколько шагов к ней. Он был высоким, невероятно высоким, и теперь, когда она сидела у его ног, он казался ей не эльфом, а неким божеством, сошедшим с небес, чтобы судить ее.

– Вставай, – скомандовал он, и в его тоне не было места возражениям. – Ты провела в Роще всю ночь. Совет желает… определить твой дальнейший статус.

Ксилара заставила себя подняться. Ноги подкашивались, мир на мгновение поплыл перед глазами. Она едва не рухнула обратно, но каким-то чудом удержалась, вцепившись пальцами босых ног в мягкий, влажный мох. Она стояла перед ним – испачканная землей и собственной болью, в разорванном, нелепом платье, которое когда-то было великолепным. А он – чистый, безупречный, пахнущий зимним лесом и звездной пылью.

Он окинул ее беглым, оценивающим взглядом, и в его глазах мелькнуло что-то… знакомое. Не страсть. Нет. Нечто иное. То самое хищное, голодное любопытство, с которым он наблюдал за ее мучениями в Роще.

И в ответ на этот взгляд ее дар, ее проклятый «Чароцвет», шевельнулся внутри.

Это было не похоже на прежние всплески. Не волна всепоглощающего жара, требующая немедленного выхода, не слепая страсть, ищущая жертву. Нет. На этот раз это было похоже на пробуждение зверя, учуявшего другого хищника. Настороженное, внимательное, почти… интеллектуальное. Дар будто принюхивался, ощупывал холодную, отточенную магию эльфа, пытаясь найти в ней слабое место, щель в ледяной броне.

Элриндор, казалось, ничего не почувствовал. Он лишь слегка приподнял бровь, словно уловил малейшее изменение в ее позе, в биении ее сердца.

– Идем, – бросил он через плечо и повернулся, чтобы вести ее по едва заметной тропе, вьющейся между гигантских деревьев.

Она последовала за ним, чувствуя, как каждое движение отзывается болью в изможденном теле. Они шли в полном молчании. Лес вокруг был невероятно прекрасен и так же невероятно чужд. Деревья, казалось, росли по законам, непостижимым для человеческого разума. Их кора переливалась перламутром, листья пестрели оттенками серебра и изумруда. В воздухе порхали светящиеся насекомые, похожие на живые драгоценности. Но за этой красотой скрывалась древняя, безразличная мощь. Этот лес был живым, и он наблюдал за ней. И она чувствовала себя тут лишней. Грязным пятном на безупречном полотне.

А впереди, мерно ступая по тропе, был он. Ее судья и тюремщик. Его спина была прямой, плечи – расправленными. Он не оглядывался, не проверял, идет ли она за ним. Он был уверен, что она последует. И в этой уверенности было что-то унизительное.

Они вышли на широкую, извилистую ветвь, настолько огромную, что она могла бы сойти за городской бульвар в ее прошлой жизни. По краям ветви были вплетены перила из живых, гибких побегов, усыпанных крошечными белыми цветами. И тогда она впервые увидела Талаксон.

Город эльфов раскинулся не на земле, а в кронах гигантских деревьев. Это был не просто набор домов на ветках. Это было единое, дышащее произведение искусства. Здания, вырезанные из самого дерева и отлитые из живого серебра, сливались с ветвями, образуя ажурные башни, мосты, похожие на паутину, и изящные площади. Все здесь было подчинено плавным, изогнутым линиям. Ничего прямого, ничего угловатого, ничего резкого. Воздух был наполнен тихой, мелодичной музыкой, которую, казалось, издавал сам лес – шелест листьев, журчание невидимых ручьев, щебет невиданных птиц.

И повсюду были эльфы.

Они двигались с невозмутимой, почти ленивой грацией. Их одежды струились, как вода, их длинные волосы отливали металлом и драгоценными камнями. Их лица были прекрасны, но в этой красоте не было жизни. Ни смеха, ни гнева, ни суеты. Лишь вечное, холодное спокойствие. Они были похожи на изысканные статуи, ожившие лишь наполовину.

И все они смотрели на нее.

Не прямо, не открыто. Их взгляды скользили мимо, будто случайно задевая ее, но она чувствовала их на своей коже – колючие, как иглы мороза. В них читалось не просто любопытство, а глубокая, безмолвная неприязнь. Она была для них чумной. Дикаркой. Ошибкой природы.

Элриндор, не замедляя шага, вел ее через один из паутинных мостов. Он колыхался под их ногами, но походка эльфа была такой уверенной, что казалось, он идет по твердой земле. Ксилара же шла, цепляясь за перила, чувствуя, как подкашиваются колени. Вид вниз вызывал головокружение – между переплетенными ветвями зияла бесконечная пропасть, заполненная туманом и зеленью.

Наконец они подошли к одной из серебристых башен, вплетенной в ствол самого большого дерева, которое она когда-либо видела. Элриндор провел рукой по гладкой поверхности стены, и часть ее бесшумно отъехала, образуя вход.

– Твои покои, – произнес он, жестом приглашая ее войти внутрь.

Она переступила порог, и ее охватила прохлада. Комната была круглой, с высоким, куполообразным потолком. Стены были из того же живого дерева, испещренного изнутри серебристыми прожилками, которые мягко светились, наполняя пространство приглушенным сиянием. В центре стояла низкая, широкая кровать, застеленная тканями цвета лунного света. Было несколько полок, встроенных в стену, и небольшой столик, вырезанный из цельного куска хрусталя. В одной из стен зиял огромный проем без стекла, открывающий вид на бескрайний, уходящий за горизонт лес.

Это было самое красивое место, в котором она когда-либо бывала. И самая изысканная клетка.

– Тебе принесут воду для омовения и чистую одежду, – сказал Элриндор, оставаясь на пороге. – Не пытайся покинуть эту комнату без сопровождения. Лес… не терпит незваных гостей.

– Я в плену? – спросила она, и ее голос прозвучал громче, чем она ожидала.

Он снова посмотрел на нее с тем же аналитическим выражением.

– Ты под наблюдением. Твое существование, твой дар… представляют определенный интерес. И определенную угрозу. Пока Совет не определит, что перевешивает, твоя свобода будет ограничена.

Он повернулся, чтобы уйти.

– Элриндор.

Он остановился, не оборачиваясь.

– Ты видел… все это? – ее голос дрогнул. – В Роще? Ты видел мои кошмары?

Он медленно обернулся. Его лицо было бесстрастным, но в глубине глаз что-то мерцало. Холодный, далекий огонек.

– Я видел то, что ты сама позволила мне увидеть. Истина обнажает душу. Я был лишь… зрителем.

– И что ты увидел? – выдохнула она, чувствуя, как снова накатывает стыд.

Он помедлил, его взгляд скользнул по ее лицу, по спутанным волосам, по грязи на щеке.

– Я увидел хаос, – произнес он тихо. – Красивый, в своем роде. И очень, очень опасный.

С этими словами он вышел, и стена бесшумно закрылась за ним, не оставив и щели.

Ксилара осталась одна. Она подошла к огромному проему в стене и оперлась руками о его край. Лес лежал перед ней, бескрайний и безмолвный. Где-то там был Эликсир Воли. Где-то там – свобода. А она была здесь, в золотой клетке, под пристальным взглядом холодного, прекрасного эльфа, который смотрел на нее, как на интересное насекомое.

И ее дар, ее внутренний зверь, тихо шевелился в глубине души, чуя новую, незнакомую добычу. Он еще не знал, что с ней делать. Но он уже проснулся. И он был голоден.

Она сжала пальцы на прохладном дереве подоконника. Боль, стыд и унижение медленно начали отступать, сменяясь новым, острым чувством. Предвкушением. Вызовом.

«Хорошо, эльф, – подумала она, глядя в бесконечную зелень. – Ты хочешь посмотреть на мой хаос? Посмотрим, выдержишь ли ты его взгляд».

Глава 2. Город из Живого Серебра

Первый луч сознания, прорезавший тьму сна, был острым и безжалостным. Он не принес утешения, лишь вновь вонзил в душу шипы воспоминаний. Роща. Лес. Элриндор. Клетка.

Ксилара открыла глаза, и на секунду ей показалось, что она все еще видит кошмар – причудливые тени, пляшущие на стенах. Но нет. Это не тени. Это был сам город. Мягкое, фосфоресцирующее сияние, исходящее от стен, пульсировало в такт ее собственному сердцу, будто комната была живым существом, которое спало и дышало вместе с ней. Воздух был прохладным, пахнущим влажной древесиной, цветочной пыльцой и чем-то неуловимо металлическим, словно кто-то развесил в лесу тончайшие серебряные нити.

Она лежала на кровати, утопая в невесомых тканях, которые казались сплетенными из лунного света и паутины. Ее собственное платье, грязное и разорванное, куда-то исчезло. Тело было чистым, волосы – распутанными и мягкими. Кто-то позаботился о ней, пока она спала мертвецким сном. Мысль об этом вызвала прилив жгучего стыда. Опять эта беспомощность. Опять эти чужие руки, обтирающие ее, как вещь.

С трудом отбросив одеяло, она поднялась. Мышцы все еще ныли, но уже не так сильно, как вчера. Голова была ясной, слишком ясной, будто ее мозг вычистили до блеска, оставив лишь неприятную, звенящую пустоту. Она подошла к огромному проему в стене, служившему окном.

Вид, открывшийся ей, перехватил дыхание.

Ночью Талаксон был загадочным и пугающим. Но при свете дня… при том особенном свете, что царил здесь, он был ослепителен. Солнца в привычном понимании не было – его заменяло рассеянное, золотисто-зеленое сияние, исходившее, казалось, от самого неба. Гигантские деревья, на которых покоился город, были не просто деревьями. Их стволы, цвета темного серебра и старой бронзы, уходили ввысь и вниз, теряясь в туманной дымке. Между ними были перекинуты те самые ажурные мосты, похожие на застывшее кружево. Некоторые были прозрачными, словно стеклянные, другие – сплетенными из живых, цветущих лиан. По ним скользили эльфы. Их длинные одежды струились, волосы отливали металлом. Они двигались беззвучно, плавно, будто не шли, а плыли по воздуху. Ни суеты, ни громких разговоров. Лишь изредка доносился отдаленный, похожий на перезвон хрустальных колокольчиков, смех. Или не смех, а просто музыкальный аккорд.

Это была потрясающая, неземная красота. И от этой красоты становилось не по себе. Все здесь было слишком идеально, слишком чисто, слишком… безжизненно. Не город, а диорама в музее. И она, Ксилара, была единственным живым, дышащим, пахнущим потом и страхом существом, случайно занесенным сюда, как пятно на безупречном холсте.

Ее желудок предательски заурчал, напоминая, что последний раз она ела, кажется, в прошлой жизни. Осмотрев комнату, она заметила на хрустальном столике низкую вазу из молочно-белого камня. В ней лежали несколько странных фруктов – фиолетовых, с перламутровым отливом, и серебристых, похожих на груши. Рядом стоял кувшин, из которого исходил легкий пар.

Она взяла один из фиолетовых плодов. Он был упругим и прохладным. Понюхала – аромат напоминал смесь персика и какого-то незнакомого цветка. Решив, что ее вряд ли станут травить, она откусила. Вкус взорвался во рту – сладкий, сочный, с едва уловимой горьковатой ноткой. Сок потек по подбородку. Она быстро вытерла его рукой, чувствуя себя неуклюжим ребенком. Ей захотелось схватить фрукт в обе руки и жадно впиться в него зубами, как это сделала бы Маша после тяжелого рабочего дня. Но здесь, в этой хрустальной комнате, даже голод приходилось утолять с изяществом.

Она запила фрукт водой из кувшина. Вода оказалась ледяной и невероятно вкусной, словно ее только что собрали с горных вершин, укрытых вечными снегами.

Утолив первый голод, она осмотрелась. Комната была не просто красивой. Она была функциональной, если можно так выразиться об эльфийских апартаментах. Помимо кровати и столика, в углу она заметила нечто, отдаленно напоминавшее умывальник – чашу, встроенную в стену, над которой висела сложная конструкция из листьев и тонких трубочек, похожих на стебли.

«Душ? – с надеждой подумала она. – О, боги, только не душ, который включается песней».

Мысль о том, чтобы петь в присутствии этих безмолвных, осуждающих стен, вызывала у нее приступ паники. Но желание смыть с себя остатки вчерашнего кошмара и липкое ощущение чужого вмешательства было сильнее.

Она подошла к чаше. Ни кранов, ни рычагов. Лишь гладкая, отполированная поверхность. Над чашей на стене были вырезаны странные символы, похожие на ноты.

– Ну, вот и все, – прошептала она себе. – Сейчас или никогда.

Она сглотнула и, чувствуя себя полной идиоткой, тихонько, сфальшивив на две октавы, попыталась пропеть одну из немногих мелодий, что пришли ей в голову. Старую, добрую «Во поле березка стояла».

Ничего не произошло.

Она помолчала, покраснев от собственной глупости. Может, нужно что-то на эльфийском? Или просто подумать? Она сосредоточилась, представила себе текущую воду. Снова – тишина.

Отчаяние начало подступать. Она чувствовала себя принцессой в сказке, которая не знает волшебных слов. Или обезьяной перед сложным механизмом.

И тут ее, откуда ни возьмись, пронзила волна иронии. Абсурдность ситуации достигла пика. Здесь она, женщина с магическим даром, способным сводить с ума могущественных мужчин, не может принять душ, потому что не знает пароля.

От нервного напряжения, от усталости, от накопившегося унижения в ее голове всплыла другая песня. Грубая, похабная, та самая, что пели в ее офисе после третьей бутылки дешевого вина на корпоративе. Частушка про «белую березу» и «рыжего кота», полная двусмысленностей и откровенного, деревенского юмора.

Она не собиралась ее петь. Это было бы кощунством. Но мысль пронеслась так ярко, что губы сами собой шевельнулись, беззвучно повторяя похабный куплет.

И случилось чудо.

Конструкция над чашей мягко вздохнула. Из трубочек-стеблей хлынула не вода, а… туман. Густой, ароматный, состоящий из мириад мельчайших капелек. Он был прохладным и в то же время согревающим, пахнущим мятой, чем-то хвойным и цветами, которых она не знала. Туман окутал ее с головы до ног, и она почувствовала, как с ее кожи исчезает не только грязь, но и усталость, напряжение. Это было потрясающе. Это было волшебно.

И невероятно постыдно.

Значит, этот… этот душ реагировал не на мелодию, а на намерение? На эмоциональный посыл? И он сработал на похабную русскую частушку, пронесшуюся в ее голове! Что, черт возьми, это значило? Что эльфийская магия была основана на низменных человеческих мыслях? Или что ее собственный разум был настолько испорчен, что даже самые возвышенные технологии извращались в его присутствии?

Она стояла, охваченная облаком ароматного тумана, и ее трясло от смеха. Смеха, граничащего с истерикой. Слезы катились по ее лицу и тут же смывались волшебной росой. Это было так унизительно и так смешно, что она не могла остановиться.

Когда «душ» наконец отключился, оставив ее кожу чистой и сияющей, а волосы – благоухающими, она все еще тихо хихикала, прислонившись к стене. Нервы ее были натянуты как струна. На столе уже лежала аккуратно сложенная одежда. Простое платье из струящейся ткани цвета морской волны, без лишних украшений. Оно явно было эльфийским, но, к ее удивлению, сидело идеально.

Одевшись, она снова подошла к окну. Чувство голода отступило, физическая чистота немного приободрила ее, но ощущение плена никуда не делось. Она была чистой, хорошо одетой и накормленной птичкой в золоченой клетке.

Вдруг дверь в ее комнату бесшумно отъехала. На пороге стоял не Элриндор. Двое эльфов в легких, похожих на униформу, одеждах. Их лица были пустыми и бесстрастными.

– Совет Древних предоставил тебе свободу передвижения в пределах Верхних Ветвей, – произнес один из них, и его голос был таким же безжизненным, как его взгляд. – Мы сопровождаем тебя для твоего… удобства.

«И для вашего спокойствия», – мысленно дополнила Ксилара.

Она кивнула, не видя другого выхода, и вышла за ними.

Ее провели по тому же ажурному мосту, по которому она шла вчера. При свете дня город был еще великолепнее. Она видела здания, которые казались выращенными, а не построенными – их стены были покрыты живыми цветами, с которых непрерывно осыпалась сверкающая пыльца. Она видела площади, где эльфы занимались какими-то медленными, грациозными упражнениями, больше похожими на ритуальный танец. Она видела фонтаны, из которых била не вода, а переливающийся свет.

Но чем дальше они шли, тем сильнее она чувствовала на себе взгляды. Они не были враждебными. Они были… отстраненными. Холодными. Как если бы она была редким, но неприятным насекомым, которого ученые вынули из банки, чтобы рассмотреть поближе. Эльфы не показывали на нее пальцем, не шептались. Они просто… смотрели. И в их взглядах читалось одно: «Ты не принадлежишь этому месту».

Ее провели в нечто, напоминавшее сад. Деревья здесь были ниже, их кроны сформировали натуральный свод. Под ногами стелился мягкий, изумрудный мох, испещренный крошечными, светящимися голубым цветами. В воздухе витал сладкий, тяжелый аромат, от которого слегка кружилась голова.

И тут она увидела нечто, от чего у нее замерло сердце. Неподалеку, на небольшом возвышении, рос цветок. Высокий, с серебристым стеблем и крупным, поникшим бутоном, лепестки которого переливались всеми оттенками лунного света.

Лунная Орхидея.

Она узнала ее сразу, по описанию алхимика. Та самая, чья слеза была нужна для Эликсира. Она была здесь. Так близко. Всего в нескольких десятках шагов.

Не думая, она сделала шаг в ее направлении. Но в тот же миг перед ней возникли ее сопровождающие. Они не преградили путь напрямую, но встали так, что дальнейшее движение стало невозможным.

– Реликвии леса неприкосновенны для посторонних, – мягко, но не допуская возражений, сказал один из них.

Ксилара отступила, сжимая кулаки. Так вот в чем была их «щедрость». Показать ей вожделенный плод, но оставить его за невидимым, незыблемым барьером правил и традиций. Жестокий и изысканный эльфийский способ сказать «нет».

Она отвела взгляд от орхидеи, чувствуя, как в горле снова встает ком. Она обвела взглядом сад, пытаясь отвлечься, и ее взгляд упал на группу молодых эльфов. Они сидели в тени дерева, и один из них, с кистью и чем-то вроде пергамента, что-то зарисовывал. Он смотрел то на лист, то на нее. И в его глазах она увидела не холод и не отстраненность, а то же самое, что была в глазах Элриндора. Холодный, научный интерес.

Он рисовал ее. Как диковинку. Как экспонат.

В этот момент ее дар снова пошевелился. На этот раз не как хищник, а как раненый зверь, загнанный в угол. Внутри все сжалось от унижения и гнева. Ей захотелось крикнуть, разбить эту прекрасную, ледяную маску их мира. Заставить их увидеть в ней не объект для изучения, а живого человека.

Но она сдержалась. Она просто повернулась к своим сопровождающим.

– Я устала, – сказала она, и ее голос прозвучал удивительно спокойно. – Я хочу вернуться в свою комнату.

Эльфы молча кивнули и повели ее обратно.

Обратный путь казался длиннее. Каждый взгляд, каждый шепот (даже если ей это лишь чудилось) впивался в ее спину как игла. Она шла, держа голову высоко, подражая их собственной, надменной осанке. Она не была больше напуганной, растерянной женщиной. Унижение переплавлялось в нечто иное. В решимость.

Они вернули ее в ту же комнату. Дверь закрылась. Она снова была одна.

Она подошла к окну и смотрела на бескрайний лес, на ажурные мосты, на город из живого серебра. Ее пальцы снова сжали край проема.

Они думали, что загнали ее в угол. Они думали, что могут держать ее здесь, как диковинного зверька, изучать и судить. Они показали ей орхидею, как показывают сахар кошке, которую не собираются кормить.

Они ошибались.

Она видела орхидею. Она знала, где она. И она видела Элриндора. Она видела трещину в его ледяной броне. Маленькую, почти незаметную. Но трещину.

Она не знала, как именно, но она получит эту орхидею. Она заставит этих холодных, прекрасных существ увидеть в ней не хаос, а силу. Она устала быть объектом. Пора становиться субъектом. И ее дар, этот голодный, пробудившийся зверь, будет ее союзником в этой игре.

Город из живого серебра был прекрасен. Но у всего прекрасного, как она начинала понимать, есть своя цена. И свои темные, скрытые стороны. Она была готова заплатить. И готова была эти стороны найти.

Глава 3. Условия Договора

Тишина в комнате была иной, чем прежде. Теперь она не давила, а звенела. Звенела от напряжения, от невысказанных мыслей, от планов, которые начали вызревать в ее сознании, словно ядовитые плоды. Ксилара стояла у своего окна, но видела уже не красоту Талаксона, а его устройство. Изящные мосты были не просто украшением – они были путями, артериями. Стражи на них – не декорацией, а гарнизоном. Каждое здание, каждая ветвь становилась элементом гигантской головоломки, которую ей предстояло решить.

Она уже не была пассивной пленницей. Унижение, пережитое в саду, когда ей показали орхидею, словно конфетку за стеклом витрины, сгорело, оставив после себя твердый, холодный пепел решимости. Они думали, что могут контролировать ее через правила и традиции. Они не понимали, что имеют дело не с воспитанной эльфийской девой, а с женщиной, выросшей в мире, где выживал хитрейший, где договоры заключались не на пергаменте, а в умах, и где единственным законом часто была воля сильного.

Ее размышления прервало знакомое бесшумное движение. Дверь отъехала, и в проеме снова возникли двое стражей. На этот раз их поза была еще более официальной, если такое вообще было возможно.

– Совет Древних ожидает тебя, – произнес один из них, и в его голосе прозвучала непоколебимая уверенность в том, что это приглашение равносильно приказу.

Ксилара медленно обернулась. Она не кивнула. Она просто посмотрела на них, дав понять, что понимает ситуацию, но не принимает их превосходства как нечто данное.

– Ведите, – сказала она коротко, и ее тон был таким же нейтральным, как их собственный.

На этот раз их путь лежал не через ажурные мосты, а вглубь гигантского дерева, в котором располагалась ее комната. Они шли по спиральным пандусам, вырезанным в самой древесине. Стены здесь были живыми, испещренными сложными узорами, которые, если приглядеться, оказывались не просто орнаментом, а хрониками – изображениями звезд, растений, битв и ритуалов, сменяющих друг друга на протяжении веков. Воздух становился гуще, насыщеннее древней магией. Он пах старым деревом, смолой и озоном, словно перед грозой.

Наконец они вышли в огромный зал. И у Ксилары перехватило дыхание.

Это было не помещение в человеческом понимании. Это был собор, созданный природой и волей эльфов. Гигантский ствол дерева образовывал естественный купол, настолько высокий, что его вершина терялась в полумраке, из которого свисали светящиеся лианы, похожие на звездные гирлянды. Стены были не стенами, а переплетением корней и ветвей, образующих ажурные арки и ниши. В центре зала, полукругом, стояли девять тронов. Они не были вырезаны или отлиты – они будто выросли из пола, живые, дышащие, их древесина переливалась серебром и темным малахитом.

На тронах восседали эльфы.

Они были древними. Это читалось не в морщинах – их лица были столь же прекрасны и безупречны, как у Элриндора, – а в глазах. В этих бездонных, мерцающих озерах сквозил холод тысячелетий. Они смотрели на нее, и под этим коллективным взглядом она снова почувствовала себя букашкой. Но на этот раз она не опустила голову. Она выпрямила спину и позволила своему взгляду скользнуть по ним, принимая их молчаливый вызов.

В зале, помимо Совета и стражей, никого не было. Кроме одного. Элриндор стоял чуть в стороне, у основания одного из тронов. Его поза была формально почтительной, но в его глазах, встретившихся с ее взглядом, она прочитала то же аналитическое любопытство, что и прежде. Он был здесь и как часть этого мира, и как наблюдатель за ней.

Один из Древних, эльф с волосами цвета воронова крыла и глазами, похожими на застывшие изумруды, поднял руку. Движение было исполнено такой невероятной, отточенной грации, что казалось, будто сама Вселенная замедлила ход, чтобы не пропустить ни мгновения.

– Ксилара де Винэр, – его голос был тихим, но он заполнил собой все пространство зала, вибрируя в костях. – Ты вторглась в наши земли, осквернила нашу священную Рощу и принесла с собой хаос, угрожающий устоям нашего мира.

Он не ждал ответа. Это был не вопрос, а констатация.

– Ваша священная Роща сама напала на меня, – парировала Ксилара, удивляясь собственной смелости. Ее голос прозвучал громко и четко, эхом отразившись от живых стен. – Я пришла с просьбой, а не с угрозами.

Среди Древних прошел легкий, почти неосязаемый шелест – эльфийский эквивалент возмущения. Другой старейшина, женщина с лицом изваяния из слоновой кости и волосами, сплетенными из лунных лучей, заговорила. Ее голос был мелодичным и острым, как лезвие.

– Твоя просьба – это требование. Ты желаешь получить одну из наших величайших реликвий, Слезу Лунной Орхидеи. Ты, чья самая суть вывернута наизнанку и являет миру лишь грубые, животные импульсы. Твоя магия… – она слегка сморщила идеальный нос, словно почувствовала неприятный запах, – …это профанация истинного искусства. Это топор, где должен работать скальпель.

Ирония ситуации ударила в Ксилару с новой силой. Эти существа, жившие тысячелетиями, видевшие, должно быть, бесконечные войны и чудеса, боялись ее. Не ее лично, а того, что она представляла. Непредсказуемости. Хаоса. Человечности. Они прятались за своими традициями и утонченностью, потому что боялись той самой жизни, которая кипела в ее крови.

– Мой «топор» спас мне жизнь в Роще, – ответила она, глядя на эльфийку. – Возможно, если бы вы иногда пользовались топорами, а не скальпелями, ваши священные рощи не нападали бы на гостей.

Наступила мертвая тишина. Даже Элриндор, казалось, замер. Никто, по-видимому, не ожидал от нее такой дерзости.

Третий старейшина, чье лицо было скрыто глубоким капюшоном, сотканным из теней, заговорил. Его голос был сухим шелестом опавших листьев.

– Дерзость не заменит силы духа, дитя. Ты выжила в Роще, но не доказала, что можешь владеть собой. Твой дар – это бич, который ты несешь с собой, заражая все вокруг. Мы не можем позволить тебе уйти с нашей реликвией, не будучи уверенными, что ты не обратишь ее силу во зло или, что более вероятно, по глупости.

Ксилара сжала кулаки, чувствуя, как гнев закипает у нее внутри. Они говорили с ней, как с непослушным ребенком, несущим в руках гранату.

– Так что же вы предлагаете? – спросила она, и в ее голосе зазвенела сталь. – Оставить меня здесь, в качестве вашей живой диковинки? Изучать мой «грубый» дар, пока я не сойду с ума от вашей гостеприимности?

Эльф с изумрудными глазами обменялся долгим взглядом с другими членами Совета. Казалось, между ними прошел безмолвный диалог.

– Мы предлагаем тебе сделку, – произнес он наконец. – Испытание. Но не то, что ты прошла. Роща показала твои страхи. Но она не проверила твою способность им противостоять.

– Какое испытание? – спросила Ксилара, чувствуя, как у нее замирает сердце.

– «Танец с Тенью», – ответила эльфийка. – Ты войдешь в Зеркальную Пещеру. Там нет пыльцы, вызывающей видения. Там ты встретишься с материализованными воплощениями своих самых глубоких страхов. Они будут реальны. Они смогут ранить тебя. Смогут убить.

Ксилара почувствовала, как по ее спине пробежал холодный пот. Воспоминания о Роще были еще слишком свежи.

– И что я должна сделать?

– Не просто выжить, – вмешался эльф в капюшоне. – Ты должна победить их. Не физической силой, ибо ее у тебя нет. Не своей грубой магией, ибо она станет для тебя ловушкой. Ты должна найти в себе силу воли, чтобы противостоять им. Растворить их. Только так ты докажешь, что владеешь собой, а не твой дар владеет тобой.

Условие было жестоким и блестящим. Они заставляли ее бороться с самой собой, с тем, что она увидела в Роще, но на этот раз в реальном, осязаемом мире. Это было похоже на то, как если бы хирург не просто показал пациенту раковую опухоль на снимке, а вскрыл его и заставил вырезать ее собственными руками.

– И если я пройду? – спросила она, стараясь, чтобы голос не дрожал.

– Тогда ты получишь Слезу Лунной Орхидеи, – сказал изумрудноглазый эльф. – И свободно покинешь наши земли.

– А если нет?

– Тогда ты станешь частью леса, – мягко произнесла эльфийка. – Твое сознание растворится в тех самых тенях, с которыми ты не смогла справиться. Твое тело станет удобрением для наших деревьев. Это милосердный конец по сравнению с тем, что ждет тебя в мире с твоим даром.

Угроза висела в воздухе, холодная и неотвратимая. У нее не было выбора. Отказ был бы равносилен признанию собственной несостоятельности и, скорее всего, привел бы к тому же результату – вечному заточению в этой позолоченной клетке или смерти.

Она перевела взгляд на Элриндора. Он смотрел на нее, и в его глазах она снова увидела тот же холодный интерес. Он был ученым, а она – самым увлекательным экспериментом в его жизни.

– Я согласна, – сказала Ксилара, и ее слова прозвучали как приговор самой себе.

– Тогда слушай, – сказал эльф в капюшоне. – Во время Испытания с тобой будет наблюдатель. Тот, кто уже знаком с изнанкой твоей души. Он не сможет помочь тебе. Он не сможет вмешаться. Его задача – лишь фиксировать твой успех… или твой провал.

И прежде чем она успела что-то спросить, изумрудноглазый эльф закончил:

– Элриндор будет твоим проводником в Тени.

Ирония достигла своего апогея. Холодный, бесстрастный эльф, который наблюдал за ее мучениями в Роще, теперь станет свидетелем ее возможной гибели. Тот, кто видел ее самое сокровенное, теперь будет хладнокровно регистрировать ее агонию. Это было так же изощренно, как и все, что делали эльфы.

Элриндор склонил голову в знак согласия, не выражая ни малейших эмоций. Его взгляд скользнул по ней, будто оценивая подопытное животное перед началом процедуры.

– Испытание начнется на рассвете, – объявила эльфийка. – До тех пор ты можешь готовиться. Или проститься с миром, каким ты его знаешь.

Стражи сделали шаг вперед, указывая, что аудиенция окончена. Ксилара повернулась, чтобы уйти, но на пороге остановилась. Она обернулась и встретила взгляд Совета.

– Вы называете мою магию грубой, – сказала она, и ее голос внезапно обрел странную, почти пророческую силу. – Вы прячетесь за своими скальпелями и утонченностью. Но вы боитесь. Боитесь того, что не можете контролировать. Боитесь того, что у меня хватит смелости посмотреть в лицо своим страхам, в то время как вы столетиями прячетесь от своих.

Она не стала ждать ответа. Она вышла из зала, оставив за собой гробовую тишину, нарушаемую лишь мерцающим светом лиан и, возможно, биением ее собственного сердца, которое казалось ей теперь единственным союзником в этом мире ледяной красоты и смертельных испытаний.

Они думали, что отправляют ее на смерть. Они думали, что их «Танец с Тенью» станет ее концом. Но они не учли одного. Она уже танцевала с тьмой всю свою жизнь. Сначала в мире, где ее душила серая тоска, а теперь – в мире, где ее преследовало магическое проклятие. Еще один танец не изменил бы ничего. Лишь дал бы ей шанс на победу.

И когда она шла обратно по спиральному пандусу, она чувствовала на своем затылке пристальный взгляд Элриндора. Он не был просто наблюдателем. Он был частью испытания. И она поклялась себе, что если ей суждено пасть, то она утащит за собой в бездну и его холодное, бесстрастное любопытство.

Глава 4. Уроки Холодного Огня

Рассвет в Талаксоне не будил, а являлся. Он вплывал в мир беззвучно, как призрак, размывая сияние ночных светил и наполняя воздух жемчужным, рассеянным светом. Ксилара не спала. Она сидела на краю кровати, вцепившись пальцами в край матраса, и смотрела, как стены ее комнаты медленно меняют цвет с серебристо-синего на теплый, перламутровый. Каждая частичка света, казалось, шептала ей одно и то же слово: «Сегодня».

Сегодня ей предстояло снова столкнуться с собственными демонами. Но на этот раз они будут не видениями, а реальными, осязаемыми существами, способными разорвать ее на части. Мысль об этом леденила душу, но под слоем страха клокотала ярость. Ярость на эльфов, на их высокомерие, на их холодную, безжалостную логику. И на него. На Элриндора. На его спокойные, всевидящие глаза, которые наблюдали за ее агонией, как за интересным экспериментом.

Дверь отъехала раньше, чем она ожидала. На пороге стоял он. Не стражи, а именно он. Одетый в простые, но безупречные одежды серого цвета, оттенявшие его серебряные волосы и бледную кожу. В руках он ничего не держал. Его оружием был его разум.

– Время начинать, – произнес он, не предлагая никаких приветствий или слов ободрения. Его тон был ровным, деловым, словно он собирался не готовить ее к битве за собственную душу, а давать урок по ботанике.

Ксилара молча встала и последовала за ним. Они снова шли по спиральным пандусам, но на этот раз не вверх, к Совету, а вниз, в самое сердце гигантского дерева. Воздух становился прохладнее, влажнее. Светящиеся лианы на стенах сменились призрачным, голубоватым свечением грибов, росших на древесине.

Он привел ее в круглую комнату, совсем небольшую, лишенную окон. Стены, пол и потолок здесь были гладкими, отполированными до зеркального блеска, но отражали они не их фигуры, а лишь переливающиеся разводы, похожие на нефтяные пленки на воде. В центре комнаты на полу лежал простой круглый коврик из грубого волокна. Больше ничего.

– Сядь, – указал Элриндор на коврик.

Ксилара повиновалась, скрестив ноги по-турецки. Поза казалась неуместно детской в этой стерильной, пугающей обстановке. Элриндор остался стоять перед ней, сложив руки за спиной.

– Твой дар, – начал он, и его голос прозвучал в гробовой тишине комнаты особенно громко, – это не часть тебя. Это паразит. Симбионт, в лучшем случае. Но симбиоз этот дисфункционален. Ты отдаешь ему свою энергию, свои эмоции, а в ответ получаешь лишь временное ощущение власти, за которое платишь потерей воли.

– Спасибо за диагноз, целитель, – язвительно бросила Ксилара. – А теперь скажи, как мне его вырезать?

Он проигнорировал ее колкость.

– Его нельзя вырезать. С ним нужно договориться. Установить иерархию. Твоя воля должна стать абсолютом, которому он будет подчиняться. Сейчас же все наоборот. Он чувствует твой страх, твое желание, твое унижение и использует их как спусковой крючок.

– И как же мне установить эту иерархию? – спросила она, уже чувствуя, как внутри все сжимается от знакомого, сладкого и опасного присутствия. Сам разговор о даре будто будил его.

– Концентрация, – ответил он просто. – И контроль. Ты должна научиться отключать эмоции. Стать пустотой. Стать скалой, о которую разобьются волны его жажды.

– Стать похожей на вас? – она не смогла сдержать улыбки. – Холодной, безжизненной статуей?

Впервые на его лице промелькнуло нечто, что она могла бы с натяжкой назвать раздражением. Очень легкое, почти незаметное сужение глаз.

– Стать сильной, – поправил он. – А теперь закрой глаза.

Она нехотя повиновалась. Темнота под веками была густой, живой.

– Дыши, – скомандовал его голос. – Глубоко и ровно. Сосредоточься на дыхании. Ни на чем больше. Не на мыслях. Не на страхах. Не на мне. Только на вдохе и выдохе.

Она попыталась. Это было невероятно сложно. Мысли лезли в голову, как назойливые мухи. Воспоминания о Роще. Лица эльфов из Совета. Ощущение собственной беспомощности. И все это время она чувствовала его взгляд на себе. Пристальный, неумолимый.

– Ты теряешь фокус, – констатировал его голос. И в тот же миг ее пронзила боль.

Не физическая, не удар. Это было похоже на внезапный, ледяной электрический разряд, прошедший по всему телу изнутри. Короткий, но невероятно интенсивный. Она вскрикнула и дернулась, глаза сами собой распахнулись.

Элриндор стоял на том же месте, его рука была опущена. От кончиков его пальцев исчезало легкое синее сияние.

– Что это было? – выдохнула она, потирая грудь, где боль ощущалась сильнее всего.

– Стимул, – ответил он без тени сожаления. – Негативное подкрепление. Твоя задача – удерживать концентрацию так долго, чтобы я не нашел момента для его применения. Ты должна предвосхищать боль и избегать ее, оставаясь в состоянии пустоты.

– Ты пытаешься выдрессировать меня, как собаку? – в ее голосе зазвенела ярость.

– Я пытаюсь научить тебя выживать, – поправил он. – В Зеркальной Пещере твои страхи будут атаковать именно тогда, когда ты наиболее уязвима. Когда твои эмоции берут верх. Если ты не научишься контролировать их здесь, под моим наблюдением, там тебя ждет мгновенная смерть. Снова. Закрой глаза.

Дрожа от гнева и обиды, она снова подчинилась. На этот раз она изо всех сил пыталась очистить разум. Она представляла себе белый, пустой холст. Тихий, темный зал. Но образы были хрупкими, мимолетными. И снова, как только ее мысли на секунду касались чего-то постороннего – воспоминания о том, как он смотрел на нее в Роще, – ледяной шип боли снова вонзился в нее, на этот раз в основание черепа.

Она снова вскрикнула, отшатнувшись.

– Плохо, – произнес он. – Очень плохо. Твой разум – это бурлящий котел. Ты даже на секунду не можешь его усмирить.

– А ты попробуй пожить в этом «котле»! – выпалила она, чувствуя, как слезы подступают к глазам от бессилия и боли. – Ты, который всю жизнь провел в своем идеальном, холодном, безмятежном мире! Ты понятия не имеешь, каково это!

Он посмотрел на нее с тем же аналитическим выражением.

– Твои эмоции – это слабость. Они – дверь, через которую твой дар вырывается наружу. И через которую твои страхи войдут внутрь. Снова.

Они продолжались еще час. Или вечность. Ксилара потеряла счет времени. Ее тело ныло от повторяющихся магических шоков. Они были не изнурительными, но невероятно болезненными, унизительными в своей точности. Он всегда находил тот самый момент, когда ее защита ослабевала. Когда в голову прокрадывалась мысль о еде, о побеге, о том, как бы она хотела сейчас оказаться где угодно, только не здесь.

Он был безжалостным тренером. Он не хвалил, не подбадривал. Лишь констатировал факты: «Недостаточно». «Снова». «Ты почти потеряла сознание от боли, это признак полного провала концентрации».

Но посреди этого ада происходило нечто странное. Чем больше он ее «наказывал», чем больше она сосредотачивалась на том, чтобы избежать боли, тем тише становился ее внутренний демон. Дар, обычно такой отзывчивый на любое ее волнение, теперь будто притих, притаился. Он не исчез, нет. Он наблюдал. Изучал нового противника. Элриндора.

В один из моментов, когда ей на секунду удалось поймать состояние пустоты и удерживать его на протяжении нескольких вдохов, она почувствовала не боль, а нечто иное. Легкое, почти неосязаемое прикосновение. Не физическое, а ментальное. Холодное, как сталь, и острое, как бритва. Это был его разум. Он слегка коснулся ее сознания, проверяя прочность ее защиты.

И в тот же миг ее дар среагировал.

Это была не слепая атака, не волна страсти. Это был точечный, сфокусированный импульс. Вспышка чистой, обнаженной любознательности. Той самой, что она видела в его глазах. Ее дар, этот «топор», как назвали его эльфы, не пытался его соблазнить. Он попытался… отразить. Показать ему его собственное, скрытое под маской холодного ученого, любопытство. Препарировать его тем же самым скальпелем, который он пытался применить к ней.

Элриндор резко отшатнулся. Не физически, но ментально. Его ледяное присутствие в ее сознании исчезло, словно обожженное. Он не сказал ни слова, но она увидела, как его пальцы непроизвольно сжались. Его безупречное спокойствие дало первую, едва заметную трещину.

– Что это было? – на этот раз вопрос задал он. В его голосе не было гнева, но было удивление. Глубокое, неподдельное удивление.

– Я… не знаю, – честно ответила Ксилара, сама ошеломленная. – Он просто… ответил тебе.

Он смотрел на нее долгим, пристальным взглядом. В его глазах бушевала настоящая буря – интеллектуальный голод, смешанный с настороженностью.

– Ты пыталась это сделать? Сознательно?

– Нет. Это было… инстинктивно.

Он медленно прошелся по комнате, его молчание было красноречивее любых слов. Он что-то обдумывал. Что-то, что не вписывалось в его аккуратные теории.

– Интересно, – произнес он наконец, остановившись перед ней. – Твой «топор»… он не просто рубит. Он учится. Он адаптируется.

В его голосе прозвучало нечто, что она не слышала прежде. Нечто, отдаленно напоминающее уважение. Или страх. Возможно, и то, и другое.

– Значит, я не просто безмозглая кукла, которую дергают за ниточки? – не удержалась она от колкости, но на этот раз в ее словах не было злобы, лишь усталое торжество.

Он снова посмотрел на нее, и на этот раз его взгляд был иным. Он видел не просто объект, не просто хаос. Он видел сложность. Вызов.

– Сегодня достаточно, – сказал он, и его голос снова стал ровным и бесстрастным, но она уловила в нем легкую, напряженную нотку. – У тебя есть потенциал. Но потенциал – это еще не умение. Ты должна научиться направлять эту… адаптацию. Или она сожрет тебя изнутри.

Он повернулся и вышел, оставив ее одну в холодной, зеркальной комнате.

Ксилара сидела на коврике, дрожа от перенапряжения и переполняющих ее эмоций. Ее тело болело, разум был измотан до предела. Но внутри горел крошечный, но упрямый огонек. Она смогла до него дотронуться. Смогла нарушить его безупречное спокойствие.

Он был не просто холодным наблюдателем. Он был человеком. Эльфом. Существом, которое тоже могло чувствовать. И ее дар, ее ужасное проклятие, каким-то непостижимым образом нашло путь к этому чувству.

Она поднялась на ноги, ее колени дрожали. Она подошла к стене и посмотрела на свое искаженное отражение в переливающейся поверхности. Она была бледной, с темными кругами под глазами, но в ее взгляде горела не знакомая ей прежде решимость.

Они думали, что могут выдрессировать ее, как животное. Научить ее подавлять свою природу. Но ее природа оказалась сложнее, умнее, чем они предполагали. Ее дар был не просто грубым инструментом. Он был частью ее, и он учился. А раз он может учиться, значит, им можно управлять. Не через подавление, а через понимание.

Уроки холодного огня только начались. И она начинала понимать, что учится не только она. Учился и он. И эта мысль согревала ее куда сильнее, чем любое воображаемое пламя. Она нашла слабость в его броне. И она была намерена использовать ее, чтобы выжить. И чтобы победить.

Глава 5. Шепот в Библиотеке

Сон бежал от нее, как дикий зверь от огня. Каждый раз, едва ее сознание начинало погружаться в пучину забытья, тело судорожно вздрагивало, пронзаемое эхом магических шоков. За закрытыми веками стояло невозмутимое лицо Элриндора, а в ушах звенела гробовая тишина зеркальной комнаты. Но хуже всего было другое – навязчивое, неумолимое ощущение того самого мгновения, когда ее дар, этот клубок инстинктов и голода, не атаковал, а… ответил. Прикоснулся к холодному разуму эльфа и отразил его собственное любопытство.

Этот момент был одновременно пугающим и пьянящим. Впервые за все время с момента пробуждения в этом теле она почувствовала не просто ярость или отчаяние, а нечто, отдаленно напоминающее контроль. Хрупкий, мимолетный, но контроль. И этот проблеск власти над собственной судьбой не давал ей уснуть.

Она встала с кровати, и грубый коврик под босыми ногами показался ей единственной реальной вещью в этом мире из кружева и лунного света. Комната-клетка внезапно стала невыносимой. Стены, пульсирующие мягким светом, казалось, сжимались, угрожая поглотить ее. Ей нужно было пространство. Воздух. Что-то, что не было бы им.

Тихо, как тень, она скользнула к двери. К ее удивлению, та бесшумно отъехала, едва ее пальцы коснулись дерева. Похоже, ее «свобода передвижения» в пределах Верхних Ветвей все же подразумевала какие-то границы, и ночное бдение не входило в список дозволенного. Или эльфы были настолько уверены в своей безопасности, что не видели угрозы в ее ночных прогулках.

Она вышла в пустынную галерею. Воздух был прохладным и неподвижным. Гигантские деревья, образующие стены, казались спящими исполинами, а мосты, раскинувшиеся в ночи, напоминали застывшие струны гигантской арфы. Ни души. Лишь изредка где-то в вышине пролетало светящееся существо, оставляя за собой шлейф из серебристых искр.

Ксилара шла, не зная куда, повинуясь лишь внутреннему импульсу. Ее ноги сами вынесли ее к знакомому зданию, вплетенному в ствол одного из древнейших деревьев – Библиотеке Талаксона. Массивная дверь, казавшаяся сплетенной из корней и покрытой сложной резьбой, была приоткрыта. Внутри лился тусклый, мерцающий свет.

Она вошла внутрь, и дыхание застряло у нее в горле.

Если зал Совета был собором, то это была вселенная. Бесконечная. Многоярусные галереи уходили ввысь и вглубь, теряясь в сумраке. Они были вырезаны в самой древесине, а вместо перил служили живые, цветущие лианы. Повсюду стояли стеллажи, но это были не просто полки для книг. Некоторые фолианты висели в воздухе, медленно вращаясь, словно планеты. Другие лежали раскрытыми на пюпитрах из причудливо изогнутых ветвей, и их страницы, казалось, были сотканы из света и тени. Воздух был густым и сладким, пахнущим старым пергаментом, засохшими травами и той особой, острой пылью, что копится лишь на знаниях, которым нет счету.

Здесь царила абсолютная тишина, но она была иной, чем в ее комнате. Это была насыщенная, густая тишина, наполненная шепотом переплетающихся судеб, заклинаний, пророчеств и историй, записанных на бесчисленных страницах.

Она медленно шла между стеллажами, ее пальцы с благоговением скользили по корешкам некоторых томов. Одни были из темной, потрескавшейся кожи, другие – из тончайшего, почти прозрачного пергамента, третьи и вовсе были табличками из полированного дерева с выжженными рунами. Она не могла прочитать ни слова. Эльфийская вязь была для нее столь же непостижима, как и ее хозяева.

Отчаяние снова начало подступать. Она была окружена океаном знаний, который мог бы дать ей ответы, но она не умела плавать. Она была слепой в мире зрячих.

И тут ее взгляд упал на один том. Он лежал отдельно от других, на низком каменном постаменте в нише, скрытой от посторонних глаз свисающими корнями. Книга была необычной. Ее переплет был из темно-багровой, почти черной кожи, и на нем не было ни тиснения, ни надписей. Но от нее исходило… колебание. Тихое, настойчивое, знакомое.

Ее дар пошевелился внутри, отозвавшись на этот зов. Это было похоже на то, как железный опилок тянется к магниту.

Она оглянулась. Вокруг никого не было. Сделав последний неуверенный шаг, она коснулась переплета. Кожа была холодной и шершавой, словно чешуей. Она открыла книгу.

И снова удивилась. Страницы внутри были исписаны не эльфийскими знаками, а на языке, который она не ожидала здесь увидеть – на общепринятом языке людей Олтании, том самом, на котором говорила сама Ксилара. Древнем, несколько архаичном, но понятном.

«Хроники Аномальных Магических Феноменов», – гласил заголовок на первой странице.

Сердце ее забилось чаще. Она листала страницы, покрытые аккуратным, но безличным почерком. Описания странных существ, проклятых артефактов, мутировавших заклинаний… И вот, почти в середине тома, она нашла то, что искала. Глава называлась просто: «Чароцвет».

«Феномен, известный в народных преданиях как „Чароцвет“, – гласил текст, – в академических кругах именуется „Магией Абсолютной Эмпатической Реверберации“. Суть его заключается в спонтанной и неконтролируемой манифестации магического поля, резонирующего с глубинными, часто подавляемыми желаниями объекта воздействия».

Ксилара жадно вчитывалась в слова. Здесь было все. Механика работы дара – визуальный контакт, концентрация. Побочный эффект – обратная связь, заставляющая носителя испытывать ответную, всепоглощающую страсть. Все, что она уже знала на собственном горьком опыте.

Но дальше пошли вещи, которых она не знала.

«…носитель „Чароцвета“ становится рабом не только своей магии, но и тех, на кого она направлена. Созданная связь является вампирической по своей природе – чем чаще дар используется, тем сильнее носитель привязывается к объектам своего воздействия, теряя собственную личность в паутине чужих желаний и своей собственной извращенной ответной реакции».

У нее похолодели пальцы. Вампирическая связь. Паутина чужих желаний. Разве это не было точным описанием ее жизни после пробуждения? Герцог Кэлан… даже Элриндор, чье холодное любопытство она теперь чувствовала на себе с почти болезненной остротой.

Она листала дальше, и ее глаза наткнулись на короткий, но исполненный леденящего душу смысла абзац.

«Ввиду экзистенциальной угрозы, которую „Чароцвет“ представляет для духовной чистоты и магической стабильности, все зафиксированные случаи его проявления подлежали безусловной ликвидации. Последний известный носитель, женщина по имени Исельта из рода Драконьей Крови, была подвергнута ритуалу „Безмолвного Забвения“ в 3023 году от Восхождения Звезд. Манускрипты, содержащие информацию о феномене, были изъяты из публичного доступа и помещены в Спецхраны соответствующих магических академий».

Ликвидации. Безусловной ликвидации.

Слова жгли ее глаза. Она снова была не уникальной, не особенной. Она была очередной в череде ошибок, подлежащих исправлению. Уничтожению. И эльфы, со своей манией чистоты и контроля, прекрасно об этом знали. Не поэтому ли они смотрели на нее с таким страхом и отвращением? Они видели в ней не просто диковинку, а ходячую мертвечину, болезнь, которую нужно было изолировать, а лучше – стереть с лица земли.

Отчаяние, холодное и липкое, поползло по ее жилам. Ее руки задрожали, и книга едва не выпала из ее пальцев.

– Находишь чтение по душе? – раздался тихий, мелодичный голос прямо у нее за спиной.

Ксилара вздрогнула и резко обернулась, прижимая книгу к груди, словно пойманная на месте преступления. Позади нее стояла юная эльфийка. Она была почти такой же высокой, как Элриндор, с теми же серебристыми волосами, заплетенными в сложную, но более легкую косу. Ее лицо было моложе, мягче, а глаза… глаза были не ледяными безднами, а теплыми, как летнее небо на закате. В них светилось живое, неподдельное любопытство.

– Я… я не знала, что нельзя, – пробормотала Ксилара, чувствуя, как горит лицо.

Эльфийка улыбнулась, и ее улыбка была поразительно человечной.

– О, здесь много чего нельзя. Но иногда самое интересное скрывается именно там, где нельзя. – Она сделала шаг ближе, ее взгляд упал на книгу в руках Ксилары. Ее улыбка слегка потускнела. – «Хроники Аномалий». Тяжелое чтение для ночи перед испытанием.

– Ты знаешь, кто я? – удивилась Ксилара.

– Весь Талаксон знает, кто ты, – эльфийка мягко коснулась корешка книги. – Но лишь немногие понимают, что ты. Я – Лираэль. Сестра того, кто мучает тебя своими уроками.

Сестра Элриндора. Ксилара не могла скрыть своего изумления. Они были так похожи и так разительно отличались. В Лираэль была та же утонченность, но без ледяного налета. Та же грация, но без отстраненности.

– Он не мучает, – автоматически возразила Ксилара. – Он… учит.

– Элриндор всегда был одержим знанием, – сказала Лираэль, и в ее голосе прозвучала легкая, снисходительная нежность. – Для него весь мир – это сложный механизм, который нужно разобрать на винтики, чтобы понять, как он работает. Иногда он забывает, что у некоторых механизмов есть душа.

Эти слова попали прямо в цель. Ксилара почувствовала, как невольная волна признательности к этой незнакомке смывает часть ее страха.

– Он показал мне, что мой дар… что он уже был у других. И что с ними сделали, – тихо проговорила она, снова глядя на зловещий том.

Лираэль вздохнула. Ее взгляд стал серьезным.

– Совет боится тебя. Они видят в тебе не человека, а явление. Опасное и непредсказуемое. Они веками выстраивали свою идеальную, упорядоченную реальность, а ты ворвалась в нее, как ураган, неся с собой хаос, против которого у них нет защиты. Твой дар бьет в самую их суть – в их веру в контроль и превосходство.

– А ты? – посмотрела на нее Ксилара. – Ты тоже боишься?

Лираэль задумалась, ее пальцы поглаживали серебристую бахрому ее пояса.

– Боюсь. Но не тебя. Я боюсь за тебя. И за нас. Ритуал «Танца с Тенью»… он не просто опасен. Он создан не для того, чтобы испытать, а чтобы сломать. Совет не верит, что ты можешь его пройти. Они надеются, что твои же страхи тебя уничтожат, и им не придется пачкать руки.

Холодный ужас сковал Ксилару. Она догадывалась об этом, но услышать это от кого-то из эльфов… это делало угрозу реальной и неотвратимой.

– Почему ты говоришь мне это? – прошептала она. – Почему ты рискуешь?

Лираэль посмотрела на нее со странной смесью печали и решимости.

– Потому что я вижу в тебе не аномалию. Я вижу женщину. Женщину, которая борется. И потому что я помню времена, когда наши леса были полны не только тишины и порядка, но и смеха, и спонтанности, и настоящих, невыверенных эмоций. Мы многое утратили, стремясь к совершенству. Возможно… возможно, твой хаос – это не конец, а напоминание.

Она протянула руку и мягко закрыла книгу, которую все еще сжимала в руках Ксилара.

– Не ищи здесь своих ответов. История, которую они тебе расскажут, всегда будет историей победителей. Ищи свои собственные. Твой дар – это часть тебя. Не позволяй им убедить тебя в обратном.

С этими словами Лираэль повернулась и скользнула вглубь библиотеки, растворившись в тенях между стеллажами так же бесшумно, как и появилась.

Ксилара осталась одна, держа в руках тяжелый том, полный свидетельств о том, что ее род обречен. Но слова Лираэль звенели в ее ушах громче, чем любые древние пророчества.

«Ищи свои собственные ответы».

Она медленно вернула книгу на каменный постамент. Страх никуда не делся. Но к нему добавилось нечто иное. Не одна лишь ярость. Появилось понимание. Она была не одной в этом мире ледяной красоты. Здесь были силы, симпатии, слабости. Была Лираэль, видевшая в ней человека. Был Элриндор, чье холодное любопытство, возможно, таило в себе зерно чего-то большего.

И был ее дар. Не просто проклятие, а часть ее, которая умела учиться. Которая умела отвечать.

Она вышла из библиотеки, и ночной воздух уже не казался ей таким враждебным. Да, завтра ее ждала ловушка. Но теперь она знала, что это ловушка. И знала, что у нее есть нечто, чего не было у тех, кого уничтожили до нее. Воля к борьбе. И, возможно, первый, едва заметный союзник.

Она посмотрела на бескрайнее, усыпанное светящимися точками небо Талаксона. Завтра она станцует со своей тенью. И посмотрим, кто кого поглотит.

Глава 6. Первое Прикосновение

Следующий день пришел с ощущением неизбежности. Воздух в ее комнате казался густым, как желе, каждый вдох давался с усилием, словно легкие отказывались принимать то, что несет грядущий день. Ксилара стояла у своего окна, но не видела ни ослепительной красоты Талаксона, ни бескрайнего леса. Она видела лишь внутреннюю стену, возведенную за ночь из страха, решимости и странной надежды, посеянной словами Лираэль.

«Ищи свои собственные ответы».

Но чтобы искать, нужно было сначала выжить. А чтобы выжить, ей предстояло снова войти в ту холодную, зеркальную комнату и позволить ему пытаться сломать ее. С новым знанием, почерпнутым из библиотеки, эти «уроки» казались еще более циничными. Он не просто тренировал ее. Он изучал феномен, готовя его к последнему, решающему эксперименту в Зеркальной Пещере.

Когда дверь отъехала, и на пороге возник Элриндор, ее сердце не дрогнуло, а сжалось в холодный, твердый комок. Его взгляд был таким же – аналитичным, отстраненным. Ни тени сомнения, ни намека на ночную встречу его сестры. Возможно, он и не знал о ней. А возможно, знал и счел несущественным.

Они молча спустились в подземную залу. Комната встретила их тем же безжизненным, переливающимся блеском. Коврик на полу казался ей теперь эшафотом.

– С момента нашего последнего занятия, – начал он, не теряя времени на преамбулы, – твой дар продемонстрировал элементы адаптивного поведения. Это меняет параметры тренировки.

– О, как мило с твоей стороны это признать, – не удержалась она.

Он проигнорировал сарказм, как всегда.

– Прежняя тактика негативного подкрепления может лишь усилить его оборонительные реакции. Сегодня мы попробуем иной подход. Мы будем искать источник.

– Источник? – насторожилась Ксилара.

– Ядро твоего дара. Ту самую точку, из которой он черпает силу. Твои эмоции – не источник, а лишь топливо. Мы должны найти сам котел.

Он подошел к ней ближе, чем когда-либо прежде. Она почувствовала легкое движение воздуха, пахнущего зимним лесом и старым пергаментом.

– Закрой глаза, – скомандовал он.

На этот раз в его голосе не было привычной повелительной ноты. Было нечто иное… Напряженность? Нет, скорее сосредоточенность хирурга, готовящегося к сложнейшему вмешательству.

Она подчинилась, чувствуя, как каждый мускул ее тела напрягается в ожидании боли. Но боль не пришла. Вместо этого она ощутила его присутствие. Не физическое, а ментальное. Холодный, острый щуп его сознания скользнул по периметру ее психических защит, которые она инстинктивно возвела после вчерашних мучений. Он не атаковал. Он изучал. Искал брешь.

– Твои барьеры грубы и полны дыр, – констатировал он, и его голос звучал прямо у нее в голове, холодный и безличный. – Ты пытаешься заблокировать все сразу. Это неэффективно. Сосредоточься на одном. На самом сильном чувстве, которое ты ощущаешь ко мне прямо сейчас.

И это было легко. Ярость. Горячая, черная, кипящая ярость от его высокомерия, от его холодности, от того, что он стоит здесь, в ее разуме, как хозяин, в то время как ее судьба висит на волоске.

– Хорошо, – произнес он, уловив эту эмоцию. – Теперь отгони ее. Сделай себя пустой по отношению ко мне.

Она пыталась. Боже, как она пыталась! Она представляла себе, как ярость стекает с нее, как вода со скалы. Но чем сильнее она старалась, тем упорнее чувство цеплялось за нее, подпитываемое его собственным, безразличным присутствием. Это было похоже на попытку силой мысли погасить костер, на который кто-то постоянно подливает масло.