Пустые глаза бесплатное чтение

Следуйте за доказательствами, куда бы они ни привели, и подвергайте все сомнению.

– Нил Деграсс Тайсон

Макинтош, Вирджиния,

15 января 2013 года

Грех – это тайна.

Некоторые считают, что их грехи остаются незамеченными и их можно совершать без последствий. Другие каются, убежденные, что всемогущий Бог наблюдает за всеми прегрешениями и прощает их безусловно. Стрелок, одетый в сапоги и длинный плащ с развевающимися полами, верил в нечто иное: самые вопиющие грехи не остаются незамеченными и никогда не прощаются, а те, кто их совершает, должны быть наказаны.

Стрелок бесшумно поднялся по лестнице, пока семья спала. Наверху он свернул к спальне и с помощью ствола дробовика открыл дверь. Петли заскрипели, нарушив тишину в доме. Дверь открылась не до конца, но осталось достаточно места, чтобы пройти. Стрелок проскользнул внутрь и подошел к изножью кровати. Мягкое дыхание женщины перемежалось звериным храпом лежащего рядом с ней мужчины. Стрелок поднял дробовик и закрепил его на плече, прижав правую щеку к холодному металлу так, чтобы ствол был направлен на храпящего мужчину. Палец лег на спусковой крючок, на мгновение задержался, а затем дернулся, вызвав оглушительный взрыв. Плоть спящего мужчины взорвалась, когда картечь впилась ему в грудь. Его жена проснулась, не понимая, в чем дело, и села в кровати. В растерянности она не успела заметить ни стрелка, стоящего напротив, ни ствола дробовика, направленного на нее. От второго выстрела туловище женщины ударилось об изголовье кровати.

Засунув руку в карман плаща, стрелок достал три фотографии и бросил их на кровать. Когда в воздухе рассеялся звон от выстрелов, за дверью спальни заскрипели половицы. Стрелок быстро раскрыл ствол дробовика, выпустив стреляные гильзы в воздух. Руками в латексных перчатках он достал из второго кармана плаща две свежие пули, вставил их в дымящийся патронник и защелкнул ствол, после чего прицелился в дверь спальни. Прошла целая вечность, пока петли снова не заскрипели и дверь не открылась, явив взору мальчика.

Рэймонду Квинлану было тринадцать лет, что вызвало у стрелка беспокойство: уже достаточно, чтобы быть надежным свидетелем в суде, но слишком мало, чтобы принять следующее решение без угрызений совести. Пока Рэймонд пытался осознать происходящее, стрелок не дал мальчику времени сориентироваться. Ствол дробовика вперился в его грудь, и третий оглушительный звук выстрела наполнил дом.

Пока сотрясались стены спальни, в душе у убийцы поселилась меланхолия, но он ее быстро отбросил. Времени для уныния будет полно, когда миссия будет выполнена. Работа, которая несколько минут назад казалась завершенной, теперь была выполнена лишь на три четверти. Стрелок быстро вышел из спальни. Рэймонд лежал в коридоре, по паркету растекалась лужа крови. Быстрый взгляд на спальню выхватил стреляные гильзы, четко видные на ковре. Но они не вызвали беспокойства. Как и само ружье. Собственно, по плану оружие нужно было положить к изножью кровати, когда дело будет сделано, но Рэймонд все испортил. Перешагнув через его тело, стрелок поспешил по коридору во вторую спальню. В доме был еще один член семьи, который теперь требовал внимания.

В конце коридора стрелок снова толкнул дверь спальни стволом дробовика. Однако на этот раз она не сдвинулась с места. Она была закрыта. Покрутив ручку и обнаружив, что дверь все равно не открывается, стрелок поднял колено и ударил по ручке каблуком сапога. Дверь треснула, но не поддалась. Со второго удара ему удалось распахнуть ее, выбив верхнюю петлю из рамы, так что дверь криво повисла на косяке. Войдя в комнату, стрелок увидел, что кровать пуста, но белье на ней смято. Прикоснувшись ладонью к простыням, он почувствовал, что постель теплая: в ней кто-то спал всего несколько минут назад. Отвернувшись от кровати, стрелок обратил внимание на шкаф. Его плетеная дверца была закрыта. Подойдя к ней, стрелок постучал стволом дробовика.

Когда ответа не последовало, стрелок повернул ручку и медленно толкнул дверь. Но шкаф, как и кровать, был пуст. Именно тогда ночная прохлада коснулась ног стрелка, ниже подола плаща. На другом конце комнаты зашевелились занавески, раздуваясь от ночного воздуха, который проникал сквозь открытое окно. Перебежав через комнату, стрелок отдернул шторы и распахнул створки настежь. На дорожке внизу лежала сетка, выбитая из рамы в момент, когда последний член семьи выбирался из дома.

Вот настоящая проблема. Серьезная ошибка, вызванная просчетом по неосторожности, но не единственная, которую совершил стрелок в ту ночь.

Есть кровь – есть и интерес.

– Гарретт Ланкастер

Глава 1

Окружной суд

Четверг, 26 сентября 2013 года

15:05

Гарретт Ланкастер шел к судебной трибуне, пока телекамеры фиксировали каждый его шаг, и миллионы людей следили за прямой трансляцией. Судебный процесс по обвинению в клевете Александры Квинлан против штата Вирджиния привлек внимание всей страны. С той самой ночи, когда семья Квинланов была убита, а их семнадцатилетняя дочь – арестована за убийства, страна была очарована Александрой Квинлан. Сперва – когда ее обвинили в преступлении и назвали садисткой-убийцей. Потом – когда за появлением улик, доказывающих ее невиновность, последовал оправдательный приговор. И особенно сейчас, когда Александра подала в суд на штат Вирджиния, утверждая, что полицейский департамент Макинтоша и окружная прокуратура Аллегейни не только провалили расследование убийства ее семьи, но и сломали ей жизнь.

Из-за того, что убийство Квинланов привлекло внимание прессы, дело о клевете рассматривалось в ускоренном порядке. По прогнозам, судебное разбирательство должно было продлиться две недели, и оно шло точно по графику. Первые несколько дней – с понедельника по четверг – присяжные выслушивали показания тщательно отобранных свидетелей, которых Гарретт Ланкастер вызывал в неслучайном порядке. Теперь у Гарретта были остаток четверга и вся пятница, чтобы закончить изложение своей версии событий. Он планировал заполнить эти часы показаниями всего двух человек – двух последних свидетелей. Если все пройдет по плану, адвокаты штата будут молча сидеть эти два последних дня. Они не осмелятся оспаривать показания, которые услышат сегодня, а провести перекрестный допрос завтрашнего свидетеля им и в голову не придет.

Гарретт понимал, в какое невыносимое положение он поставил команду государственных защитников. А знал он это потому, что обычно защитой занимался он сам. Лишь благодаря причудливому стечению обстоятельств он оказался в необычном положении адвоката обвинения, представляя интересы Александры Квинлан в иске о клевете против штата Вирджиния. Будучи управляющим партнером одной из крупнейших адвокатских фирм на Восточном побережье, Гарретт всю жизнь занимался защитой и поэтому находился в уникальном положении, зная своих оппонентов вдоль и поперек.

Гарретт тщательно продумал стратегию. Несмотря на искушение дать присяжным выслушать показания двух звездных свидетелей в начале недели и в начале процесса, когда присяжных легко впечатлить, он приберег их показания до полудня четверга и утра пятницы. План заключался в том, чтобы закончить рассмотрение дела завтра утром до обеда, а затем убедить судью сделать паузу на выходные. Гарретт хотел, чтобы показания двух последних свидетелей – их лица, слезы и срывающиеся голоса – были свежи в памяти присяжных, когда они отправятся на отдых. Показания должны были удерживаться в сознании присяжных два долгих дня, прежде чем они снова соберутся в понедельник утром, чтобы выслушать адвокатов штата Вирджиния, которые выступят с полным и абсолютным опровержением утверждений Александры по поводу некомпетентности полицейского управления Макинтоша и коррумпированности окружной прокуратуры Аллегейни.

– Ваша честь, – произнес Гарретт, выйдя на подиум. Одетый в элегантный темно-синий костюм и желтый галстук, он, не торопясь, аккуратно разложил свои записи, демонстрируя самообладание и уверенность. Он знал, что на него смотрит миллионная телевизионная аудитория, и был рад такому вниманию. В свои пятьдесят с небольшим Гарретт знал, как вести себя с присяжными, и не был дилетантом, когда речь шла о громких делах. – Обвинение вызывает Донну Коппел.

Донна Коппел первой прибыла к дому Квинланов в ночь на 15 января, первой вошла в здание, первой поднялась по лестнице и стала первым свидетелем кровавой бойни в хозяйской спальне. Четверо других полицейских, выехавших на выстрелы в доме номер 421 по Монтгомери-Лейн, уже выступили в суде. Гарретт умело использовал их показания, чтобы изложить присяжным, что именно было обнаружено в ночь, когда офицеры вошли в дом Квинланов. Их показания совпадали: каждый описывал кровавую расправу над семьей, убитой посреди ночи. Каждый из них рассказал, как обнаружил девочку, которую позже идентифицировали как Александру Квинлан, на полу в спальне родителей с дробовиком, из которого были убиты ее родители и брат. Гарретт не пытался приукрасить или смягчить воспоминания полицейских об этой сцене. Более того, он позаботился о том, чтобы каждый из них подробно рассказал о том вечере – от прибытия на место преступления до подъема по лестнице и перешагивания через тело Рэймонда Квинлана, чтобы попасть в основную спальню, где в кровати лежали мертвые Деннис и Хелен Квинлан.

Все это входило в план Гарретта. То, как он добивался подробнейших показаний от каждого сотрудника полиции, по сути, свело на нет перекрестный допрос защиты. Больше от свидетелей ничего нельзя было добиться. Гарретт не опроверг ни одно из показаний о том, что они увидели и обнаружили, когда вошли в дом к Квинланам. Вместо этого Гарретт принял их воспоминания на веру, как Евангелие, и подтвердил, что показания каждого из них полностью совпадают с показаниями остальных: это была жуткая ночь, которая потрясла каждого из них до глубины души, и пугающее место преступления, которое впоследствии поразило всю страну.

В начале недели Гарретт вызвал для дачи показаний криминалистов, которые подтвердили, что ружье, из которого была убита семья Квинланов, – это двуствольное ружье Stoeger Coach двенадцатого калибра с переломным механизмом, принадлежавшее мистеру Квинлану. В суде во вторник утром Гарретт эффектно представил ружье присяжным. Многие присяжные, когда Гарретт спросил их об этом, признались, что никогда раньше не видели оружия, кроме как по телевизору. Из списка присяжных Гарретт знал, что восемь из них не имели опыта обращения с оружием, а четверо, напротив, были зарегистрированными владельцами оружия. Держать в руках оружие, из которого были убиты три человека, и позволить присяжным увидеть его вблизи – настоящая сенсация. Но и это было частью плана Гарретта. Он сделал это для того, чтобы завтра утром, когда он снова достанет ружье, допрашивая последнего свидетеля, оно казалось не таким смертоносным и более обыкновенным. Это ружье должно показать Александру Квинлан не как чокнутую убийцу-подростка, а как ту умницу, которой она была на самом деле.

Но это выступление будет завтра. А сегодня он стоит за трибуной и слушает, как Донна Коппел цокает каблуками, двигаясь по центральному проходу зала суда под шепот своих коллег на галерее. Вся полиция Макинтоша считала показания, которые собиралась дать Донна, предательством. В преддверии судебного разбирательства дела в участке пошли настолько плохо, что офицер Коппел взяла отпуск в полицейском управлении Макинтоша. Планировалось, что отпуск продлится до тех пор, пока идет судебный процесс, но Гарретт подозревал, что шансы на то, что она когда-нибудь вернется в полицию Макинтоша, невелики.

Донна толкнула деревянную дверцу и прошла мимо Гарретта. Он заметил быстрый взгляд, который она бросила на него по дороге. Если бы взглядом можно было убивать, он бы уже упал замертво. Вместо этого он прочел главную мысль, владеющую Донной: «Молюсь Богу, чтобы ты знал, что делаешь».

Донна заняла скамью для свидетелей.

– Пожалуйста, поднимите правую руку, мэм, – сказал судья со своего места слева от нее.

Донна выполнила указание.

– Клянетесь ли вы говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, и да поможет вам Бог?

– Клянусь.

– Адвокат, приступайте, – сказал судья, кивнув Гарретту.

Стоя за трибуной, Гарретт перелистнул несколько страниц в блокноте. На этот раз он тянул время не для того, чтобы поразить присяжных своим влиянием на происходящее в зале суда. Это было сделано ради Донны, чтобы дать ей возможность собраться с мыслями и перевести дух.

Когда Гарретт убедился, что она держится уверенно, он нашел нужное место в блокноте и посмотрел на свидетельскую скамью.

– Мисс Коппел, – начал Гарретт. – Не могли бы вы сообщить суду о своей роли в полицейском управлении Макинтоша?

– Я оперативник полиции.

– Как долго вы работаете в департаменте?

– Восемнадцать лет.

– И все это время вы на оперативной работе?

– Да.

– Работаете ли вы в настоящее время?

– В настоящее время я нахожусь в отпуске.

– А почему?

Донна сглотнула.

– Мои показания нынче… непопулярны в полиции Макинтоша.

– Они непопулярны, но все равно будут честными, я правильно понимаю?

– Все верно.

– Почему вы думаете, что ваши показания непопулярны?

Донна заколебалась и бросила быстрый взгляд на галерею и на своих коллег.

– Потому что они идут вразрез со сложившейся версией.

– Это с какой?

– С тем, что полицейский департамент Макинтоша рассказал по поводу того, что произошло в ночь на пятнадцатое января как в доме Квинланов, так и позже в полицейском управлении.

– Хорошо, – сказал Гарретт, – но поскольку здесь не пытаются выиграть конкурс на популярность, а добиваются справедливости в отношении ошибок, совершенных той ночью, я считаю ваши показания жизненно важными, даже если они не пользуются уважением ваших коллег. Вы согласны?

– Протестую, – заявил адвокат штата.

– Поддерживаю, – ответил судья.

Гарретт кивнул судье и обернулся к Донне.

– Прежде чем мы начнем, не могли бы вы сообщить суду, в каких отношениях мы с вами состоим?

– Мы женаты.

Гарретт вышел из-за подиума и подошел к свидетельскому месту.

– Привет, – произнес он, оказавшись рядом с ней.

Донна улыбнулась, и члены жюри тихонько засмеялись.

– Привет, – ответила Донна.

– Пятнадцатого января этого года вы дежурили в ночную смену?

– Да.

– Вы выехали на вызов в ту ночь?

– Да. Я ехала по своему обычному патрульному маршруту, когда мне поступил звонок о стрельбе в жилом доме.

– И как вы поступили?

– Я немедленно выехала. Я была всего в нескольких кварталах от дома.

– Вы первой приехали на место происшествия?

– Да.

– Не могли бы вы рассказать нам о той ночи? С того момента, как вы впервые прибыли на место происшествия, описывая все, что вы там делали и видели?

Донна глубоко вздохнула, и Гарретт почувствовал, как она нервничает. Сколько бы раз они ни репетировали это дома, невозможно в домашних условиях воссоздать стресс, который испытываешь, сидя на свидетельской скамье и выступая перед переполненным залом суда, где двенадцать присяжных следят за каждым твоим словом и работают телекамеры.

«Давай, детка, – Гарретт подбодрил жену едва заметным кивком. – У тебя все получится».

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

00:46

Донна притормозила у обочины и направила фонарь на фасад дома, осветив двухэтажное здание на фоне ночной тьмы. Она отвечала на экстренный вызов с сообщением о стрельбе в доме номер 421 по Монтгомери-Лейн и была первым патрульным на месте происшествия. Было уже далеко за полночь, внутри дома не горел свет, и, кроме нескольких соседей, слонявшихся снаружи, на месте происшествия было тихо.

Когда Донна выходила из машины, к ней подошел мужчина. Жестом вытянутой руки и пистолетом она показала ему, что приближаться нельзя. Мужчина остановился и поднял руки вверх.

– Я живу по соседству, – сказал он. – Это я позвонил в девять-один-один.

Донна пыталась одновременно удержать во внимании дом, мужчину, стоявшего перед ней, и толпу соседей, которая постепенно разрасталась вокруг нее.

– Что случилось? – спросила она.

– Я смотрел телевизор, когда вдруг услышал громкий хлопок. Я выключил звук, а потом услышал еще один, поэтому открыл заднюю дверь и вышел на крыльцо. Через несколько секунд я услышал третий. Только на этот раз я уже был снаружи и сразу же понял, что это выстрел. Дробовик, вероятно, двенадцатого калибра. Я охотник, так что этот звук мне знаком.

Донна указала на дом, куда был направлен свет фонаря.

– Вы уверены, что выстрелы раздались из этого дома?

– Будь я проклят, если нет, мэм. Простите за выражение.

– Изнутри дома?

– Да, мэм.

Не сводя глаз с входной двери, Донна схватила рацию, прикрепленную к плечу.

– Это Коппел, выехала на место происшествия по звонку о стрельбе в доме 421 по Монтгомери-Лейн.

– Я слушаю.

– У меня есть свидетель, который подтверждает, что выстрелы раздались изнутри дома. Прошу подкрепления, пока я оцениваю обстановку.

– Вас понял. Вызываю подкрепление, будет через три минуты.

– У меня полно оружия, мэм, – предложил услужливый сосед. – Только скажите, и я дам вам все необходимое подкрепление.

– Оставайтесь на месте, – велела она ему, направляясь к дому.

Ее тень становилась все длиннее, по мере того как она перемещалась в луче света от автомобильного прожектора, пока наконец ее черный силуэт не вылез на фасад дома и не повис над Донной, как призрак. Она сняла с пояса фонарик и посветила им в окна, но занавески закрывали обзор. Дойдя до крыльца, она постучала в дверь фонариком.

– Полиция! Откройте дверь.

Не получив ответа, она оглянулась и увидела группу соседей, наблюдающих за происходящим с улицы. К счастью, вдалеке замигали фары другого автомобиля: прибыло подкрепление. Через минуту она уже стояла на крыльце вместе с двумя другими офицерами. Третий отошел за дом, чтобы проверить обстановку, и теперь его голос трещал по рации.

– Здесь тихо. Света нет. Признаков жизни нет.

Поскольку Донна приехала первой, командовать происходящим предстояло ей. Она взялась за ручку входной двери и с удивлением обнаружила, что та не заперта и открылась со щелчком, как только повернулась ручка. Донна переглянулась с сослуживцами, и те закивали. С оружием наизготовку они вошли в дом.

Глава 2

Окружной суд

Четверг, 26 сентября 2013 года

15:30

Гарретт вернулся за трибуну и спокойно оперся о нее руками. Затем обратился к своим записям.

– Офицер Коппел, в тот момент, когда вы вошли в дом, каково было ваше душевное состояние? О чем вы думали?

Донна сделала небольшую паузу.

– Я нервничала.

– Свидетель, живший по соседству с Квинланами, сказал вам, что отчетливо слышал выстрелы, доносившиеся из дома Квинланов. Нервозность – вполне справедливая эмоция для любого человека в такой момент. Но что еще чувствовали вы и ваши сослуживцы?

– Протестую, – сказал Билл Брэдли, главный адвокат властей по делу Александры Квинлан против штата Вирджиния. – Офицер Коппел не может высказывать свое мнение о том, что чувствовали другие офицеры в ту ночь.

– Поддерживаю, – сказал судья.

– Кроме нервозности, – продолжал Гарретт, – что еще вы чувствовали?

– Прилив адреналина.

– Значит, вы нервничали, и вас переполнял адреналин. И, по вашему мнению, остальные патрульные чувствовали то же самое.

– Протестую, – сказал Билл Брэдли.

– Я спрашиваю офицера Коппел о ее настроении, когда она входила в дом, а не о настроении ее сослуживцев.

– Протест отклонен, – сказал судья. – Продолжайте.

– Значит, вы нервничали, вас переполнял адреналин, и вы чувствовали, что ваши сослуживцы испытывают те же эмоции?

– Да.

– Приходилось ли вам за восемнадцать лет работы в полиции Макинтоша выезжать на выстрелы или на вызов, связанный с активным стрелком?

– Нет.

– Кто-нибудь из других патрульных, которые оказались рядом с вами в тот вечер, имел такой опыт?

– Нет.

– Значит, заходить в дом, предполагая, что внутри находится активный стрелок, – это новый для вас опыт?

– Да.

– Кроме тренировок в департаменте на этот случай, у вас не было практического опыта?

– Нет.

– Можно ли сказать, офицер Коппел, что стрессовая, опасная и абсолютно новая ситуация, в которой у вас не было опыта, могла подтолкнуть вас к тому, чтобы наделать ошибок?

Донна сделала паузу, затем тяжело сглотнула.

– Да, можно.

– Могли ли четверо офицеров, оказавшихся в ситуации, в которой они никогда раньше не бывали, нервничая и находясь под воздействием адреналина, неправильно истолковать то, что увидели в доме Квинланов?

– Могли.

– Зная то, что вы знаете сегодня, вы бы по-другому повели себя в ту ночь?

На глаза у Донны навернулись слезы, когда она ответила:

– По-другому.

– Можете ли вы рассказать суду, что вы обнаружили, когда вошли в дом к Квинланам в ночь на пятнадцатое января?

Донна глубоко вздохнула, чтобы успокоить нервы, смахнула слезы и рассказала залу суда, что она и ее сослуживцы обнаружили в доме.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

00:54

– Эй! – крикнула Донна, входя в дом с пистолетом наготове. – Полиция! Есть кто-нибудь дома?

Время близилось к часу ночи, в доме было темно, и меньше всего ей хотелось застать врасплох владельца дома с оружием посреди ночи, если все это окажется просто недоразумением. Они с коллегами старались как можно больше шуметь в прихожей.

– Полиция! – повторила она. – Есть кто-нибудь дома?

– У вас дома полицейские! – крикнул другой офицер. – Здесь кто-нибудь есть?

Дом ответил жуткой тишиной. Они разделились, прошли по всему первому этажу и включили свет везде. Все было на месте, следов взлома не наблюдалось. Донна включила свет в прихожей. Площадка второго этажа была огорожена перилами и смотрела на прихожую. Донна начала медленно подниматься по лестнице, держа пистолет наготове. Подойдя к площадке второго этажа, она смогла разглядеть ее дальний конец сквозь витые перила. Дверь одной из спален была сильно повреждена и болталась на косяке.

– Сюда! – крикнула она остальным полицейским, которые быстро собрались с оружием наизготовку и помчались вверх по лестнице, чтобы помочь ей.

– Спальня в конце коридора. Дверь, похоже, выломана, – сказала она, сидя на корточках на ступеньках и не видя хозяйской спальни, расположенной справа от лестничной площадки.

– Я иду первой, – сказала она. – Прикройте меня.

Офицеры за ее спиной кивнули, и все они начали медленно, один за другим подниматься по ступенькам. Как только Донна поднялась на площадку, взору предстала кровавая бойня у хозяйской спальни. На полу лежал мальчик. Лужа крови вокруг него и рана на груди сразу же рассказали о случившемся. Сосед действительно слышал выстрелы.

– Вот черт, – охнула Донна, почувствовав спазм в груди. Полицейские быстро прошли оставшиеся ступеньки, встали в боевые стойки и направили стволы на открытую дверь хозяйской спальни. У Донны возникло внезапное чувство, что стрелок все еще в доме. Она обхватила рацию на плече.

– Запрашиваю подкрепление и скорую помощь на Монтгомери-Лейн, 421. В доме по меньшей мере одна жертва перестрелки.

– Вас понял, – проскрипел голос из рации. – Подкрепление уже в пути. Вызываю скорую помощь.

Донна указала на хозяйскую спальню. Она старалась не смотреть на лежащего на полу мальчика, сосредоточившись на спальне и на том, что может ждать внутри. Подойдя ближе, она услышала какой-то звук и подняла руку, чтобы коллеги, стоявшие позади нее, остановились. Затем прислушалась, пока не убедилась в том, что это именно плач. Он доносился из хозяйской спальни. Она подошла ближе, и всхлипывания стали громче. Голос был похож на детский. Прижавшись спиной к стене, она закричала:

– Полиция! Руки вверх! Слышите меня?

Снова раздался плач, но слов она не услышала. Адреналин захлестнул ее, и она ослабила давление на спусковой крючок своего пистолета, понимая, что еще немного, и он может выстрелить случайно. Она перешагнула через мертвого мальчика и вошла в спальню. Присев на корточки, прицелилась вглубь комнаты. То, что она увидела, привело ее в замешательство. Девочка-подросток сидела на полу, прижавшись спиной к изножью кровати. Ночная рубашка у нее была испачкана кровью, а на коленях лежал дробовик двенадцатого калибра. Позади девочки в постели лежали тела двух взрослых, простыни были залиты кровью. Брызги крови пятнышками покрывали стену позади них.

Донна пыталась осмыслить происходящее. Тела. Девочка. Ружье.

– Подними руки вверх! – велела Донна девочке, направив оружие на нее как на подозреваемую. Девочка продолжила плакать, но выполнила приказ, подняв руки.

Пока Донна наводила пистолет на девочку, другой офицер подбежал и схватил дробовик с коленей девочки. Третий офицер повалил девочку на пол лицом вперед и закрепил ее руки за спиной. Четвертый офицер осмотрел комнату и убедился, что в ней больше никого нет.

Донна медленно подошла к рыдающей девочке, кивнув офицеру, чтобы тот отпустил ее. Кроме того, что Донна первой прибыла на место происшествия, она была там единственной женщиной, и казалось логичным, чтобы именно она обратилась к девочке. Она помогла ей снова сесть и при этом внимательно рассмотрела кровь, которой была залита ее ночная рубашка.

– Мои родители умерли, – сказала девочка.

– Это ты в них стреляла?

– И мой брат тоже.

– Это ты их застрелила? – снова спросила Донна.

Девочка широко раскрыла глаза, глядя на Донну.

– Они все мертвы.

– Как тебя зовут?

Плач девочки немного утих.

– Александра Квинлан.

Глава 3

Окружной суд

Четверг, 26 сентября 2013 года

15:50

– Каково было ваше первое впечатление от спальни мистера и миссис Квинлан? – спросил Гарретт, все еще стоя за трибуной.

– Я видела перед собой трех жертв и подозреваемую с ружьем.

– Как бы вы описали атмосферу в комнате?

– Она была напряженной. Мы все держали перед собой оружие, и я была начеку. Сперва мне показалось, что Александра застрелила своих родителей и брата и представляет опасность как для себя, так и для моей команды.

– И поэтому вы ее обезоружили?

– Да. Мы следовали протоколу департамента по обезвреживанию активного стрелка.

– А потом вы надели на Александру наручники?

– Да.

– В те первые моменты, когда вы вошли в главную спальню, переступили через тело Рэймонда Квинлана и увидели Денниса и Хелен Квинлан мертвыми в кровати, алые простыни, брызги крови на стене позади, девочку-подростка на полу с дробовиком на коленях, – вы можете сказать, что вами овладела растерянность?

– Да.

– Офицер Диас, – продолжал Гарретт, перелистывая страницу в блокноте, – который вторым оказался на месте происшествия, также описал эту сцену как «ужасающую». Вы бы согласились с этим мнением?

– Да, мы все были напуганы.

– Протестую, – сказал Билл Брэдли. – Офицер Коппел не может давать показания о том, что чувствовали ее сослуживцы.

– Поддерживаю.

– Ваша честь, я понимаю, что офицер Коппел не может говорить за своих сослуживцев, но их показания уже занесены в протокол. Каждый из них описал чувства растерянности, ужаса, печали и ощущение подавленности тем, что они обнаружили в доме Квинланов. Я спрашиваю, чувствовала ли офицер Коппел то же самое.

– Возражение поддержано, мистер Ланкастер, – сказал судья. – Давайте дальше.

Гарретт на мгновение задумался, прежде чем кивнуть и вновь обратиться к Донне.

– Офицер Коппел, через несколько мгновений после того, как вы вошли в спальню Квинланов, вы испытали сильные эмоции. Была ли среди них растерянность?

– Да.

– Ужас и шок?

– Да.

– Печаль?

– Да.

– Ощущение, что все это невыносимо?

На глаза Донны навернулись слезы:

– Да.

– Когда вы испытывали все эти эмоции одновременно, возможно ли, что, увидев девочку-подростка, сидящую у кровати своих родителей – родителей, которые явно были застрелены, – вы могли принять эту сцену за то, чем она на самом деле не являлась?

– Да. Очевидно, так и произошло.

– На фоне столь бурных эмоций вы предположили, что Александра Квинлан убила свою семью. Это верно?

– Да, это было мое первое предположение.

– Пока вы находились в доме у Квинланов, вы не думали, что может быть другое объяснение тому, что вы нашли?

– Нет, пока я была на месте преступления, нет.

– Обсуждали ли вы с кем-нибудь из ваших коллег другие возможные объяснения ситуации в доме у Квинланов?

Донна покачала головой:

– Пока я была на месте преступления, нет.

– Но ведь был момент, офицер Коппел, когда вас осенило, что вы неверно интерпретировали место преступления?

– Да. Когда мы вернулись в штаб и я смотрела допрос Александры, я начала подозревать, что мы что-то напутали.

– Сколько времени прошло с того момента, как вы приехали на место преступления и испытали все эти переполнявшие вас эмоции, до того, как к вам пришло осознание? Осознание того, что вы, возможно, что-то не так поняли?

– Наверное, часа два.

Гарретт проверил свои записи.

– Вы выехали на выстрелы в доме у Квинланов в ноль сорок шесть. Вы вызвали подкрепление и скорую помощь в ноль пятьдесят восемь, после того как вошли в дом. Следователь Альварес начал допрос Александры Квинлан в три двадцать утра. Таким образом, с того момента, как вы выехали на вызов, до того, как вы стали свидетелем допроса Александры, прошло почти три часа. Я правильно восстановил хронологию событий?

– Правильно.

– Итак, после того как вы вошли в спальню к Квинланам, вам потребовалось три часа, чтобы проанализировать образы и эмоции, которые мало кто из офицеров испытывает за всю свою карьеру. Три часа ушло на то, чтобы дать этим переполнявшим вас эмоциям рассеяться. Три часа, чтобы разум и логика смогли внести свою лепту в запутанную картину преступления и позволить здравому смыслу во всем разобраться. Все верно?

Донна кивнула и вытерла слезы.

– Да.

Гарретт сделал паузу. Он молчал достаточно долго, чтобы тишина заставила присяжных почувствовать себя неуютно. Чтобы они насторожились и сосредоточились.

– Когда эмоции улеглись, офицер Коппел, и им на смену пришли разум и логика, что вы заметили?

Донна прочистила горло.

– Я наблюдала за допросом Александры и поняла, что она больше не в шоке, как это было, когда мы обнаружили ее на месте преступления. Я увидела девушку, которая не понимала, в чем ее обвиняют.

– Вы заметили, что через три часа – время, достаточное для того, чтобы Александра смогла осознать произошедшее, – она наконец поняла, что ее обвиняют в убийстве всей семьи. И когда ее осенило это понимание, что изменилось в поведении Александры?

– Она больше не была в трансе. Мне показалось, что она наконец поняла, что ее допрашивают, и выглядела испуганной и потерянной, словно ей нужна была помощь.

– Значит, семнадцатилетней девочке, которая одна выжила в ночь убийства ее семьи, нужна была помощь окружающих ее взрослых. Так вы подумали?

– Так.

Гарретт вышел из-за трибуны и подошел к ложе присяжных.

– Мысль о том, что юной девушке в такой ситуации нужны взрослые для защиты, кажется здравой, не так ли?

– Протестую. Спорно.

– Поддерживаю.

– Кажется, что первое, что должны сделать взрослые, – это защитить девочку, которая только что потеряла мать, отца и брата. Но вместо помощи Александра Квинлан получила оперативников, которые неправильно поняли обстановку и сделали поспешные выводы, верно?

– Протестую! Спорно.

– Поддерживаю.

– Вместо помощи Александра Квинлан получила агрессивного следователя, который во время незаконного допроса несовершеннолетней в полчетвертого утра обвинил ее в убийстве всей семьи. Вместо помощи и за то, что выжила в ту ночь, Александра Квинлан получила двухмесячное пребывание в центре временного содержания несовершеннолетних. Вместо помощи Александра Квинлан получила то, что ее в наручниках вытащили из дома, пока съемочная группа новостей записывала каждую деталь и транслировала ее на весь мир. Вместо помощи Александра Квинлан получила заголовки, обвиняющие ее в убийстве семьи, потому что все мы знаем, что в СМИ, если есть кровь, есть и интерес. Мы также знаем, что колесо новостей, вращающееся двадцать четыре часа в сутки, быстро судит, но медленно признает ошибки. Так что Александре Квинлан придется всю жизнь преодолевать последствия клеветы и клейма. Александра Квинлан получила ужасное прозвище «Пустые Глаза», данное ей чересчур ретивым репортером и повторенное всеми СМИ в Вирджинии и многими по всей стране. А все потому, что молодая девушка имела наглость выглядеть растерянной после того, как всю ее семью убили. То, что получила Александра Квинлан, было полной противоположностью тому, что должно было дать ей цивилизованное общество и этичная, беспристрастная система правосудия.

– Протестую! – Билл Брэдли гневно вскочил на ноги. – Ваша честь, мистер Ланкастер говорит заключительное слово, в то время как ему следовало бы допрашивать свидетеля.

– Мистер Ланкастер, – сказал судья, – вы испытываете мое терпение. У вас есть вопрос к офицеру Коппел?

– Есть, – тон Гарретта смягчился, когда он перевел взгляд с членов жюри на Донну. – Семья Александры была убита в ночь на пятнадцатое января. Александра выжила. Офицер Коппел, согласны ли вы с тем, что неправомерные действия полицейского департамента Макинтоша в ту ночь и в последующие недели негативно скажутся на Александре до конца ее жизни?

– Протестую!

Гарретт наблюдал, как Донна начала плакать. То, что ему приходилось использовать чувства жены в этой ситуации, его убивало.

– Вопрос снят, ваша честь. У меня больше нет вопросов.

– Мистер Брэдли? – сказал судья. – Будете допрашивать свидетеля?

Билл Брэдли просто закрыл глаза и покачал головой. Он не осмелился предпринять попытку перекрестного допроса. Не сейчас, когда присяжные так расчувствовались.

– Офицер Коппел, – сказал судья, – вы можете идти.

В зале суда воцарилась тишина, когда Донна встала со скамьи и пошла по центральному проходу. На этот раз, заметил Гарретт, она не смотрела ему в глаза, а офицеры на галерее не перешептывались.

– Мистер Ланкастер, у вас есть еще свидетели? – спросил судья.

– Только один, ваша честь. Последний. Александра Квинлан.

Судья посмотрел на часы. Было уже четыре часа дня.

– Учитывая поздний час и полагая, что показания мисс Квинлан наверняка займут значительное количество времени, мы объявляем перерыв до завтрашнего дня в девять утра.

Судья ударил молоточком. Ложа присяжных опустела, а галерея наполнилась шепотом зрителей и репортеров, обсуждавших то, чему они стали свидетелями в этот день. Адвокаты защиты собрали вещи и ушли. Гарретт собрал свои записи с трибуны и сел за стол обвинения. Он сделал несколько глубоких вдохов, понимая, что у него остался всего один день, чтобы все исправить.

Глава 4

Макинтош, Вирджиния

Четверг, 26 сентября 2013 года

18:08

Донна и Гарретт сидели на заднем дворе своего дома и слушали вечернюю какофонию из щебета птиц и жужжания саранчи, доносящуюся с лесного участка, который примыкал к задней части их дома. Они ни слова не произнесли с тех пор, как вышли из здания суда. Эмоции обуревали, нервы были расшатаны, но пока что их стратегия работала безупречно. Показания Донны завершили собой день четверга. Показания Александры выслушают в пятницу утром, и, если все пойдет по плану, судья удалится на выходные, когда Гарретт закончит брать показания свидетелей, оставив присяжных обдумывать показания Донны и Александры на два дня. Но проблема, понял Гарретт, сидя в молчании рядом с женой, заключалась в том, что и ему тоже придется обдумывать их слова.

Лед звякнул о стекло стакана, когда он взболтал бурбон. Он сделал глоток и позволил своим мыслям вернуться к той ночи. К холодной январской ночи, когда началась эта глава их жизни. Он посмотрел на другой конец двора, где сидела Донна, обхватив пальцами ножку винного бокала. Глаза у нее были закрыты, и Гарретт знал, что она думает о той же ночи, что и он.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

1:12

Фургон Второго канала подъехал к дому на Монтгомери-Лейн, где, судя по полученным данным, велась активная перестрелка. Дом освещали прожекторы полицейских машин, припаркованных у входа. Съемочная группа поспешила выйти из фургона, чтобы заснять обстановку. Все вокруг мигало красными и синими огнями, пульсирующими на крышах патрульных машин и карет скорой помощи. Фургон коронера только что въехал на подъездную дорожку, и съемочная группа успела запечатлеть, как судмедэксперт входит в дом. Если повезет, то вскоре можно будет увидеть, как по крайней мере одна каталка выкатывается из дома, накрытая белой простыней.

Репортерша постучала по микрофону, чтобы проверить звук, а затем встала так, чтобы ярко освещенный дом оказался у нее за спиной, а фургон морга – сбоку от нее через плечо.

– Меня зовут Трейси Карр, и я веду репортаж из района Бриттани-Оукс в Макинтоше, где полиция выехала на выстрелы в доме, который находится позади меня. Как видите, только что прибыл судмедэксперт, но на данный момент у нас нет информации о том, сколько жертв может находиться внутри.

Вне кадра продюсер собрал соседей, которые с удовольствием согласились дать интервью.

– Ко мне присоединился, – продолжила репортерша, когда мужчина вошел в кадр и встал рядом с ней, – сосед, который услышал выстрелы и позвонил по телефону девять-один-один.

Репортерша поднесла микрофон к лицу мужчины.

– Я расскажу вам то, что сказал первому офицеру, когда она приехала. Я смотрел телевизор, когда услышал громкий хлопок. Через пару секунд раздался еще один. Я вышел на заднее крыльцо, чтобы посмотреть, что происходит. Тогда и услышал третий, и, поскольку в этот раз я был снаружи, я сразу понял, что это выстрел. Я охотник и звук сразу же узнал, вот только ночью никто не охотится.

– Выстрелы доносились из дома вашего соседа? – спросила Трейси.

– Да, мэм.

– И тогда вы позвонили в полицию?

– Да. У меня был соблазн пойти туда со своим ружьем, чтобы посмотреть, что происходит, но полиция приехала очень быстро. Сейчас в доме целая толпа полицейских.

– Так вы слышали три выстрела?

– Да, мэм.

Репортерша повернулась к камере и кратко изложила то, что ей известно, для новых зрителей:

– Я нахожусь в районе Бриттани-Оукс в Макинтоше, где полиция работает в доме, из которого прозвучало по меньшей мере три выстрела. На место происшествия прибыл судмедэксперт, который вошел в дом всего несколько минут назад.

В этот момент открылась входная дверь, и женщина-полицейский вывела из дома девочку-подростка, руки у которой были скованы наручниками за спиной, а рубашка окрашена в красный цвет от крови. Трейси Карр побежала к концу подъездной аллеи, оператор – за ней, и подоспели они как раз в тот момент, когда полицейские вывели девочку на улицу и направились к одной из служебных машин.

– Офицер, это Трейси Карр, новости Второго канала. Вы можете рассказать мне, что происходит?

Женщина-офицер подняла руку, чтобы загородить камеру.

– Пожалуйста, отойдите, мэм.

Трейси поднесла микрофон как можно ближе к лицу девочки:

– Это вы произвели выстрелы, которые слышали соседи?

Девочка подняла голову и уставилась в камеру. Ее глаза были пустыми и черными.

– Они все умерли, – сказала девочка.

Второй полицейский поспешил по подъездной дорожке, чтобы оттолкнуть камеру, но оператор успел опомниться и заснять, как девочку с пустыми глазами усаживают на заднее сиденье патрульной машины. Женщина-полицейский проигнорировала шквал вопросов от репортерши, поспешно села на водительское сиденье, включила сирены и уехала в ночь.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

3:20

Следователь прибыл через час после того, как офицер Коппел поместила Александру Квинлан в комнату для допросов. Донна наблюдала через одностороннее зеркальное окно, как девочка в одиночестве сидит на жестком деревянном стуле. Следователь подошел к Донне. Она знала его, но не очень хорошо.

– Офицер Коппел? – спросил следователь.

Она кивнула.

– Здравствуйте. Донна Коппел.

– Ромеро Альварес, – представился мужчина жестким тоном. – Вы первой оказались на месте преступления?

Донна снова кивнула.

– Да, я выехала на вызов по выстрелам.

– Расскажите мне вкратце. У меня пока информация только из вторых рук. Сейчас в доме работают техники по сбору улик, после допроса тоже туда поеду.

– Когда я приехала, в доме было тихо. Я дождалась подкрепления, прежде чем мы вошли. Сначала я постучала во входную дверь, ответа не было. Потом мы обнаружили, что входная дверь не заперта. Внутри мы нашли трех жертв – двое взрослых, родители, застрелены в своей кровати. Один ребенок мужского пола застрелен в коридоре возле спальни родителей. Это был младший брат девочки. – Донна кивнула в сторону комнаты для допросов. – Девочка сидела на полу перед кроватью родителей.

– Все трое были мертвы?

– Да. У каждого – по одному огнестрельному ранению. Выстрелы в грудь. У девочки на коленях лежало ружье двенадцатого калибра. Сейчас мы проводим экспертизу, чтобы убедиться, что именно из этого ружья были убиты родители и брат. Мы также взяли образцы пороха с рук девочки, чтобы убедиться, что следы совпадают с оружием.

– Хорошая работа, – сказал следователь. – Что-нибудь еще, прежде чем я поговорю с ней?

– Да, мы позвонили в Службу защиты детей, но они сказали, что пройдет немало времени, прежде чем они смогут кого-то сюда прислать. Других родственников мы не можем найти.

– Что-нибудь еще?

Донна сделала небольшую паузу, не желая нарушать субординацию.

– Прежде чем вы с ней поговорите, нужно назначить ей адвоката по делам несовершеннолетних.

Следователь взглянул на часы.

– Сначала я ее прощупаю.

– Она все еще в шоке, так что будьте с ней помягче.

Следователь Альварес снисходительно ухмыльнулся.

– Она убила троих человек. И последнее, что я собираюсь делать, – это мягко с ней обращаться.

– Я только имела в виду…

– Проблема этого мира, офицер Коппел, в том, что мы не испытываем достаточного шока после того, как происходит нечто подобное. Это уже стало частью нашей культуры. Сегодня это ее собственная семья, завтра – школа, на следующий день – кинотеатр. И мы должны сочувствовать ей, потому что она в шоке после того, как угробила всю свою семью? Не говорите ерунды, офицер. Это комната для допросов, а не кабинет психолога.

Следователь пристально посмотрел на Донну, словно бросая ей вызов, а затем развернулся и направился в комнату для допросов. Он сел напротив девочки. Донна наблюдала за ним через окно. Девочка подняла глаза на следователя.

– Меня зовут следователь Альварес, – голос следователя звучал четко через динамик, расположенный над окном. – Я здесь, чтобы выяснить, что произошло у тебя дома.

– Мои родители мертвы, – произнесла девочка. Ее глаза были такими же пустыми, как и тогда, когда ее вывели из дома и посадили в полицейскую машину. – И мой брат тоже.

– Да, полицейские рассказали мне об этом. Но давай начнем с того, как тебя зовут.

– Александра Квинлан.

– Хорошо, Александра. Повторяю, меня зовут следователь Альварес, и я здесь, чтобы помочь тебе, хорошо? Но только если ты будешь честна со мной. Если ты будешь мне врать, тогда я не смогу тебе помочь. Понятно?

– Вы уверены, что они мертвы? – спросила Александра. – Я так и не проверила.

– Да, – подтвердил следователь. – Они мертвы. Те двое взрослых – это твои родители?

– Да.

– А мальчик – твой брат?

– Да. Рэймонд.

– Сколько тебе лет, Александра?

– Восемнадцать. То есть через несколько дней мне исполнится восемнадцать.

– Ты поссорилась с родителями?

Она подняла на него глаза. Первая попытка установить зрительный контакт. Она медленно покачала головой:

– Нет.

– Так что же произошло ночью?

– Ничего. Я просто легла спать после того, как сделала домашку.

– Чье ружье было у тебя в руках, когда приехала полиция?

– Ружье?

– Да. Ты держала в руках дробовик, когда полиция вошла в комнату к твоим родителям. Чье это было ружье?

– Думаю, отца.

– Думаешь? Откуда оно у тебя?

– Обычно он хранил его в гараже.

– Значит, ты взяла его в гараже?

– Нет.

– Тогда где ты взяла ружье, Александра?

– Оно лежало в прихожей.

Следователь сделал паузу, и Донна заметила, что он пытается собрать воедино то немногое, что знает о месте преступления.

– Ружье лежало в прихожей?

– Да.

– Это ты его там спрятала?

– Я сделала что?

– Спрятала оружие в прихожей.

– Нет, оно лежало на полу, и я подняла его.

– И тогда ты их застрелила?

Девочка прищурилась, и Донна увидела, как она наклонила голову вбок.

– Мою семью?

– Да. Расскажи мне, что произошло после того, как ты подняла с пола ружье.

На глаза у девочки навернулись слезы.

– Они точно умерли?

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

3:30

Донна продолжала наблюдать за допросом через смотровое окно. Ее начальник стоял рядом с ней, скрестив руки на груди, и тоже наблюдал за происходящим по ту сторону стекла.

– Что-то не так, – сказала Донна.

– Что? – переспросил лейтенант, не отрывая взгляда от комнаты для допросов. Он так внимательно следил за каждым словом, звучавшим из динамиков над ними, что у Донны сложилось впечатление, будто он и не замечает ее присутствия.

– Что-то не так, – повторила Донна.

– Вся семья мертва, а убила ее эта девочка, так что ты в точку.

– Нет, я имею в виду девочку. Посмотрите на нее. Она понятия не имеет, что происходит и о чем говорит Альварес.

– Вы сами сказали, что она в шоке. Знаете, эти дети планируют такие вещи, основываясь на видеоиграх или социальных сетях, которые засоряют им мозги. А потом, когда они совершают это в реальной жизни, то хотят вернуть все назад. Но убийство назад не вернешь.

Глядя через окно комнаты для допросов, Донна видела не подростка, охваченного угрызениями совести. Она видела растерянную девочку, которая не понимает, почему ее допрашивают в полицейском управлении. Она видела девочку, которая все еще не до конца осознала, что ее семьи больше нет. Наблюдая за Александрой Квинлан, Донна увидела и кое-что еще. Прозрение Донны началось именно с ночной рубашки. Невинная на вид рубашка была вся в крови. Зачем, задавалась вопросом Донна, девочке, которая застрелила свою семью, что требовало серьезного планирования и обдумывания, надевать для этого ночнушку?

– Нет, – сказала Донна, покачав головой, – мы не можем допрашивать ее в таком виде. Она запуталась. Господи, лейтенант, она не знает, почему она здесь и что вокруг нее происходит. Она даже не до конца осознала тот факт, что ее семья мертва. Нам нужно взять тайм-аут, сделать паузу и все обдумать. Получить надлежащее согласие, найти этой девочке адвоката и дать ей шанс.

– Шанс на что? Придумать убедительную историю? Ее родители мертвы, так что мы не можем получить от них согласие. Пройдет несколько часов, прежде чем сюда приедет Служба защиты детей. Нам нужно узнать как можно больше о том, что произошло в этом доме. Как можно больше и как можно скорее.

– Прекратите допрос, – потребовала Донна.

– Что?

– Прекратите допрос, лейтенант, или это сделаю я.

– Ни черта я не прекращу, пока мы не узнаем, почему эта девушка убила свою семью. Откуда нам знать, что это не какая-то интернет-забава? Откуда нам знать, что другие дети не планируют то же самое сегодня ночью? – Он указал на окно. – Она может рассказать нам об этом, и именно это собирается выяснить следователь Альварес.

Донна глубоко вздохнула и еще мгновение наблюдала за Александрой. Она чувствовала, насколько тонок лед, по которому она ступает, и понимала, что давление на лейтенанта будет расценено как неподчинение. Она отвернулась от окна и вышла в коридор, на ходу доставая мобильный телефон и набирая номер. Посмотрела на часы – 3:35 утра. Ответит ли он вообще или уже слишком крепко спит, чтобы услышать звонок?

– Алло? – послышался сонный голос.

– Гарретт! – взволнованно прошептала Донна. – Это я. Приезжай в участок. Я знаю, что уже поздно, но приезжай прямо сейчас.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

4:05

Гарретт Ланкастер подъехал к полицейскому управлению Макинтоша чуть позже четырех утра. Он надел кепку с логотипом баскетбольной команды «Вашингтон Визардс», чтобы укротить волосы, которые торчали во все стороны после того, как тридцать минут назад его поднял с постели телефонный звонок жены. Он вышел из машины и направился к главному входу, но увидел Донну, спускающуюся по лестнице и бегущую к нему.

– Что случилось? – спросил Гарретт.

– Долго рассказывать, да и времени у нас нет. Я ответила на вызов о стрельбе по жилому адресу. Зашла в дом и обнаружила, что семья убита.

– Господи Иисусе, – ужаснулся Гарретт, взяв жену за локоть. – Ты в порядке?

Донна покачала головой.

– Я в порядке. Твоя помощь нужна девочке.

– Какой?

Гарретт наблюдал за тем, как его жена глубоко вздохнула, собралась с мыслями и начала снова:

– Когда я вошла в дом, то обнаружила двух взрослых, застреленных в своей постели. И ребенок – подросток – лежал мертвый в прихожей.

– Ради всего святого!

– Просто послушай. Я также обнаружила девочку, сидящую у кровати родителей с дробовиком на коленях. Ее сейчас допрашивают. Ей нужна твоя помощь.

– В чем? – спросил Гарретт. – Донна, я ничего не понимаю. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

– Послушай меня, Гарретт. Девочке нужна твоя помощь, пока она не сказала чего-то, что ее скомпрометирует. Чего она не сможет взять назад.

Донна сделала еще один вдох.

– Прямо сейчас я не могу со всем этим разобраться. В голове каша, но… Я не думаю, что это она их убила. Ты должен пойти туда как ее адвокат и остановить допрос.

– Как ее адвокат?

Гарретт Ланкастер был одним из лучших адвокатов на Восточном побережье. «Ланкастер и Джордан» – мощнейшая фирма по защите подозреваемых в уголовных преступлениях, которую Гарретт основал два десятка лет назад вместе со своим партнером. Их офисы располагались по всей стране, а основной штаб находился в Вашингтоне, округ Колумбия. Гарретт Ланкастер имел сформировавшуюся репутацию защитника тех, кого обвиняли в чудовищных преступлениях. Ирония заключалась в том, что он был женат на офицере полиции. В частности, поэтому Донна сохранила девичью фамилию. В целом это было обычным делом для женщин-офицеров: так они сохраняли свою личную жизнь в тайне и не позволяли преступникам, которых они арестовывали, найти о них личную информацию в интернете. Но кроме того, что девичья фамилия позволяла ей избежать мести преступников, она отгораживала ее от Гарретта Ланкастера – известного адвоката по уголовным делам, чья работа заключалась в том, чтобы плохие парни не попадали в тюрьму. Работа Донны заключалась в том, чтобы упрятать их за решетку.

– Пожалуйста! – умоляла Донна. – Я знаю, что ставлю тебя в затруднительное положение, но, пожалуйста, сделай это для меня.

Гарретт пытался придумать, что сказать.

– А если ты ошибаешься?

– Тогда правда всплывет через день-другой, и ты передашь это дело. Но если я права, они держат семнадцатилетнюю девушку в комнате для допросов посреди ночи. Она только что видела, как убили ее семью, и теперь от нее требуют признания без согласия законного опекуна. Они будут давить на нее, пока она не скажет то, что они хотят услышать, а потом будет слишком поздно.

Гарретт посмотрел на здание участка, освещенное прожекторами по фасаду, – маяк правосудия, светящийся посреди ночи.

Он наклонил голову в сторону входа.

– Пойдем.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

4:15

Гарретт вслед за женой зашел в полицейское управление. Донна зарегистрировала его на стойке у входа, и Гарретт получил пропуск посетителя, который позволил ему пройти в здание. Обычно адвокатов защиты оставляли бродить по коридорам, пока они не находили дорогу туда, куда им было нужно. В полицейском участке адвокаты защиты – это крысы, снующие под плинтусами. Однако сегодня Донна привела его прямо в комнату для допросов, где Гарретт увидел ее начальника-лейтенанта, который наблюдал за происходящим за стеклом вместе с еще тремя полицейскими в форме. Внутри он увидел следователя в костюме, который говорил с девочкой с запавшими глазами в безразмерной ночной рубашке.

Гарретт инстинктивно сжал мышцы спины, раздвинув плечи и выпятив грудь. Он досадовал на себя за то, что не нашел времени причесаться или надеть костюм и теперь вынужден работать в джинсах и баскетбольной кепке.

– Лейтенант, – произнес Гарретт напористым голосом.

Мужчина, наблюдавший за допросом, повернулся, как и сослуживцы Донны. Гарретт почувствовал на себе их взгляды. Но еще сильнее он чувствовал Донну рядом с собой. Она немного сдулась. Эти оперативники вошли в дом вместе с ней и прикрывали ее, пока велся поиск активного стрелка. Несомненно, это был травмирующий и объединяющий опыт для всех них, и Гарретт знал, что Донну мучило чувство вины за то, как ей пришлось поступить.

– Меня зовут Гарретт Ланкастер, я представляю…

Тут Гарретт понял, что даже не знает имени клиента.

– Эту девочку, – наконец сказал он, указывая на комнату для допросов. – Я ее адвокат, и я требую, чтобы вы прекратили допрос.

Лейтенант Маркус Грей заглянул Гарретту через плечо и, прищурившись, посмотрел на Донну.

– Что происходит, Коппел?

Донна наклонила голову.

– Спроси Гарретта.

Он снова посмотрел на Гарретта.

– Что происходит, господин адвокат?

– Я требую, чтобы вы прекратили допрос, Маркус. Я ее адвокат.

– Вы позвонили мужу? – спросил лейтенант Грей у Донны. – Вы пытаетесь переиграть меня, позвонив мужу?

– Я не собираюсь никого переигрывать, сэр. Что-то не так. Эта девушка заслуживает такой же защиты, как и все остальные.

– Она застрелила свою чертову семью, Коппел!

Донна глубоко вздохнула:

– Она заслуживает знать свои права и быть защищенной в соответствии с нашей конституцией.

– Ей зачитали ее права!

Гарретт поднял руку.

– Как адвокат девочки…

– Александры, – прервала мужа Донна. – Как адвокат Александры.

– Как адвокат Александры я прошу, чтобы этот допрос прекратили немедленно. – Гарретт посмотрел на часы. – Сейчас четыре часа двадцать минут утра, и я уже второй раз прошу вас, лейтенант. Если вы не следите за временем, поверьте, я слежу.

По правилам, как прекрасно знал Гарретт, только его клиент мог попросить прекратить допрос. Именно поэтому он должен был немедленно отправиться к ней в комнату.

– Нам нужно выяснить, что происходит, – сказал Грей уже более спокойным голосом, – и единственный способ сделать это – поговорить со стрелком.

Гарретт прошел мимо лейтенанта Грея и открыл дверь комнаты для допросов, а затем шагнул внутрь. Следователь оглянулся через плечо, на его лице отразилось замешательство.

– Чем могу помочь?

– Меня зовут Гарретт Ланкастер, я адвокат Александры. Первое, чем вы можете помочь, – перестаньте задавать вопросы моей клиентке и оставьте нас в покое. Пожалуйста.

– Вашей клиентке? – удивился следователь, вставая со стула.

– Насколько я понимаю, согласие родителей на допрос Александры не было получено.

– Это было невозможно, – парировал следователь.

– Вы обратились по соответствующим каналам, чтобы найти ближайших родственников моей клиентки, которые в чрезвычайной ситуации могли бы считаться ее законными опекунами? – Гарретт махнул рукой. – Уверен, что да. Но потом, конечно, если вы не смогли найти родственников, вам пришлось обратиться в департамент Службы защиты детей штата, чтобы получить согласие на официальный допрос. Я уверен, что вы и это сделали, следователь, просто подтверждаю. Если вы сделали все это до того, как начали допрос моей клиентки, которой еще не исполнилось восемнадцать лет, а значит, она считается несовершеннолетней в штате Вирджиния, то вы и ваш отдел в полном порядке, и мне просто нужно побыть с клиенткой наедине. Если же вы проводили допрос несовершеннолетней без согласия родителей, опекунов или других законных лиц, то у вас, скорее всего, будет куча неприятностей, и у вас есть проблемы посерьезнее, чем то, что я прерываю допрос.

Гарретт уставился на следователя. Он наблюдал, как его глаза, которые мгновение назад лазером жгли Гарретта, устремились к одностороннему окну комнаты для допросов в поисках лейтенанта, но увидели лишь собственное отражение.

– Уделите мне минутку с клиенткой? – попросил Гарретт тем же вежливым голосом, что и до этого.

Мгновение поколебавшись, следователь направился к двери.

– Следователь, – добавил Гарретт, – пожалуйста, попросите лейтенанта выключить камеру и микрофон, пока я поговорю с Александрой. Я уверен, что вы уже провели незаконный допрос моей клиентки. Запись моего разговора с ней грозит вам такими неприятностями, которые вам и не снились. – Гарретт быстро улыбнулся. – Спасибо.

Глава 5

Окружной суд

Пятница, 27 сентября 2013 года

9:12

Хотя в пятницу утром ноги Александры и доставили ее на трибуну, Гарретт заметил, что они дрожат. Таким образом ее тело выражало протест против присутствия в суде. Скорее всего, она была бы готова оказаться где угодно, но только не в этом зале, где на нее направлены телекамеры, и внимание всей страны приковано к каждому ее слову. Но у Александры не было выбора. Если она хотела выиграть дело против штата Вирджиния, ее показания имели первостепенное значение. Без них победа была маловероятна. С ними, по мнению Гарретта, она была неизбежна.

Когда Александра села на свидетельскую скамью, она потянулась за стаканом воды и дрожащей рукой поднесла его ко рту. С той ночи, когда была убита ее семья, ей исполнилось восемнадцать, но формальный переход к совершеннолетию не мешал ей выглядеть испуганным ребенком. Гарретт чувствовал одновременно печаль и уверенность в победе. Он не хотел подвергать Александру такому испытанию, но знал, что это единственный способ добиться хотя бы крупицы справедливости за то, что с ней произошло. Вид испуганной девочки-подростка облегчал работу ему и делал почти невозможной – адвокату противной стороны.

После того как Александру привели к присяге, Гарретт улыбнулся ей.

– Доброе утро, – сказал он.

Александра кивнула и поправила очки, которые были толстыми и тяжелыми.

– Привет.

– Не могли бы вы назвать свое имя для суда?

– Александра Квинлан.

– Александра, сегодня утром мы затронем несколько сложных тем. То, о чем вам будет трудно говорить, и то, что будет трудно услышать суду. Мы с вами обсуждали эти темы в течение последних нескольких недель, и вы сказали мне, что готовы дать показания сегодня утром. Вы по-прежнему готовы?

Александра прочистила горло.

– Да.

– Вы нервничаете?

– Да.

– Я тоже. Я всегда нервничаю, когда выступаю в суде, так что мы с вами в одной лодке.

Это была ложь, но Гарретт не был под присягой. Правда заключалась в том, что он уже много лет не нервничал в зале суда.

Александра едва заметно улыбнулась.

– Если мы начнем говорить о чем-то, что вы не хотите обсуждать, просто дайте мне знать, и мы сменим тему. Хорошо? – спросил он.

– Хорошо.

Гарретт сделал небольшую паузу, прежде чем подойти к свидетельской скамье. Это дало присяжным время успокоиться в ожидании показаний Александры Квинлан, девушки, которую, как все они признались во время отбора присяжных, они видели в газетах и таблоидах. Теперь им предстояло познакомиться с ней лично.

– В ходе перекрестного допроса на этой неделе штат Вирджиния попытался представить суду версию о том, что полицейское управление Макинтоша делало все по правилам при расследовании убийства семьи Квинлан в целом и при общении с Александрой Квинлан в частности. На следующей неделе, когда настанет их очередь излагать дело, они расскажут нам то же самое.

Гарретт посмотрел на стол защиты.

– Если не считать того, что они обвинили не того человека в тройном убийстве и до сих пор не смогли привлечь к ответственности настоящего убийцу, возможно, этот дискурс имеет право на существование. В остальном он не выдерживает критики.

– Протестую, – сказал Билл Брэдли.

– Поддерживаю.

– Они хотят, чтобы вы не обращали внимания на пару «ошибок», которые они совершили в начале, и сосредоточились только на том, как хорошо они работали после этого. Но в зал суда нас привело совсем не то, что они сделали правильно, а все то, с чем они катастрофически напортачили.

– Ваша честь, – раздраженно произнес Билл Брэдли.

– Мистер Ланкастер, – сказал судья, – мы обсуждали это вчера. Вы не выступаете с заключительным словом, вы допрашиваете свидетеля. У вас есть вопрос к мисс Квинлан?

Гарретт снова повернулся к Александре.

– Полицейское управление Макинтоша считает, что с вами обращались корректно, по всем правилам, как я уже сказал, начиная с выезда из вашего дома в ночь убийства вашей семьи. Вы согласны с этим доводом?

– Нет, – сказала Александра.

– Куда вас поместили после ареста?

– В центр содержания несовершеннолетних в Аллегейни.

– Как долго вы там находились?

– Два месяца.

– Что произошло через два месяца?

– С меня сняли объявления и выпустили.

– Обвинения были сняты, но в течение двух месяцев вы были вынуждены жить в центре временного содержания для несовершеннолетних за преступление, которого не совершали. Я правильно понял?

– Да.

– Защита утверждает, что во время пребывания в Аллегейни с вами обращались хорошо. Вы согласны с этим?

– Нет.

– Но ваши психолог и социальный работник под присягой заявили, что у вас сложились близкие отношения с ними. Это правда?

– Правда.

– Но ведь это не с ними у вас были сложности, когда вы находились в Аллегейни?

– Не с ними.

– С кем у вас были проблемы?

– С другими детьми.

– Вы можете рассказать нам об этих проблемах?

– В Аллегейни нужно заводить друзей, чтобы выжить. Все состоят в группах типа банд, и нужно попасть в одну из них, чтобы получить защиту.

– Вы завели друзей?

– Да.

– И эти друзья защищали вас?

– Когда могли.

– Но бывали случаи, когда они не могли, я прав?

– Вы правы.

– С чем вам пришлось столкнуться в Аллегейни?

– Другие дети нашли в интернете слитые фотографии с места преступления и приклеили их к двери моей комнаты.

– Фотографии вашей семьи в ту ночь, когда их убили?

– Да.

– Они повесили эти фотографии на вашу дверь, чтобы помучить вас?

– Я не знаю, зачем они это сделали, просто сделали, и все.

– Было ли установлено, кто слил фотографии?

– Было.

– Кто это был?

– Следователь Альварес. Так мне сказали.

– Это тот следователь, который незаконно допрашивал вас в ночь убийства вашей семьи?

– Это он.

– Я бы с удовольствием вызвал следователя Альвареса на допрос, но это стало невозможным после того, как он покончил с собой незадолго до начала судебного процесса. Похоже, детектив Альварес понял, как плохо он вел ваше дело, даже если его начальство этого и не признало.

– Протестую.

– Принято. Продолжайте, мистер Ланкастер.

– Александра, неважно, насколько хорошо работали штат Вирджиния или полицейский департамент Макинтоша в дни и недели после того, как они вытащили вас из дома в наручниках, а камеры новостных каналов засняли каждую деталь. Неважно, насколько хорошо они справились с задачей после того, как публично обвинили вас в убийстве своей семьи. Неважно, насколько хорошо они работали после того, как несколько недель заголовки газет называли вас пустоглазой девчонкой, убившей свою семью. Неважно, что было после того, как экспертиза доказала, что не вы нажимали на спус в ту ночь. Все, что они сделали после всего этого, не имеет значения, потому что ущерб уже был нанесен, не так ли?

Александра тяжело сглотнула.

– Да.

– Давайте поговорим об этом. Давайте поговорим о том, какой вред причинил вам полицейский департамент Макинтоша. – Гарретт вернулся на свою трибуну. – Александра, скажите суду, сколько вам лет?

– Восемнадцать.

– А сколько вам было в ночь на пятнадцатое января?

– Семнадцать.

– Через неделю вам исполнилось восемнадцать, верно?

– Да. Двадцать второго января.

– Значит, в то время, когда все это произошло, вы учились в последнем классе школы?

– Верно.

– После того как вас выпустили из колонии для несовершеннолетних и сняли с вас все обвинения, вы вернулись в школу на весенний семестр?

Александра покачала головой.

– Нет, я не вернулась.

– Почему?

– Я пыталась, но каждый день в школе меня ожидали камеры и репортеры.

– Камеры и репортеры? Каждое утро ждали вас в школе, чтобы расспросить о той ночи, когда была убита ваша семья?

– Да.

– Они обвиняли вас в том, что убийство сошло вам с рук.

– Некоторые из них, да.

– А другие ученики вашей школы как к вам относились?

– Я растеряла всех своих друзей, потому что… Наверное, со мной было слишком тяжело общаться. Ребята называли меня Пустые Глаза.

– Пустые Глаза. Откуда взялось это прозвище?

– Репортерша, которая была там в ту ночь… в ту ночь, когда полиция вывела меня из дома… она сняла меня на камеру, и на снимке мои глаза выглядели впалыми и… пустыми, как я понимаю. Поэтому она стала называть меня «Пустые Глаза» во время репортажей.

– Прекрасно. Тяжело было получить такой ярлык?

– Тяжело.

– Слишком тяжело для школьницы-подростка, только что потерявшей семью, – констатировал Гарретт, глядя на присяжных. – И вы перестали ходить в школу?

– Да.

– Но вы закончили выпускной класс и окончили школу, верно?

– Да. Я закончила весенний семестр благодаря домашнему обучению и репетиторству.

– Но вы никогда не возвращались в школу?

– Нет.

– Вы пропустили свой выпускной год?

– Последнюю часть, да.

– Значит, никаких друзей. Никакого общения. Никакого выпускного. Никаких праздников.

– Нет, ничего этого у меня не было.

– А как насчет университета? Вы подали документы, и вас зачислили в несколько университетов, правильно?

– Да. До того как все это случилось, я пыталась решить, куда поступать. Мы с родителями вместе над этим размышляли.

– Сейчас идет первый семестр года, который должен был стать вашим первым курсом в университете, но вы так и не пошли ни в один университет, верно?

Александра кивнула.

– Верно. Я решила, что не смогу учиться, когда вокруг столько СМИ, прессы, внимания и прочего.

– Потому что репортеры следовали бы за вами, какой бы кампус вы ни выбрали. Вы этого боялись?

– Да.

– На самом деле пресса узнала, какие университеты приняли вас, обнародовала эту информацию, а затем там прошли протесты. В Вирджинском политехе, в Клемсоне, в университете штата Джорджия.

Александра кивнула вновь.

– Да. Определенные организации в каждом из этих учебных заведений дали понять, что мне не будут рады у них в кампусе.

Гарретт оглянулся на присяжных.

– Девочка-подросток теряет всю свою семью, а из-за ненасытного аппетита нашего общества к болезненным подробностям чужих страданий, из-за нашего постоянного стремления найти козла отпущения и понаблюдать за скандалом – при этом масла в огонь подливают несправедливые обвинения и открытый для публики судебный процесс – этой девочке еще и не дали нормально закончить школу. – Тут он снова посмотрел на Александру. – Так что в университет вы пойти не смогли, и все ваше будущее будет омрачено некомпетентностью полицейского департамента и общественной одержимостью сенсационными преступлениями. Я правильно понимаю?

– Протестую, – сказал Билл Брэдли со стороны защиты. – Ваша честь, по ее собственному признанию, мисс Квинлан закончила школу. Не учиться в университете было ее личным решением. А мистер Ланкастер не может предсказывать будущее. Мы не знаем, чем мисс Квинлан будет заниматься в следующем году или до конца своей жизни.

– Протест поддержан, – сказал судья. – Мистер Ланкастер, придерживайтесь настоящего времени, пожалуйста.

– Конечно, ваша честь. Но вместо настоящего времени, – сказал Гарретт, повернувшись и посмотрев прямо на Билла Брэдли, – может быть, нам стоит вернуться в ночь на пятнадцатое января? – Гарретт снова повернулся к Александре, и его голос стал мягче: – Александра, вы готовы рассказать суду о том, что произошло в ночь, когда были убиты ваши родители и брат?

– Протестую, – повторил Билл Брэдли, встав из-за стола защиты, и на этот раз немного более оживленно.

Гарретт понимал, почему этот человек так агрессивно себя ведет. Штат Вирджиния во что бы то ни стало не хотел, чтобы суд услышал подробности, которые собиралась сообщить Александра.

– Мисс Квинлан не находится под судом за убийство, – пояснил Брэдли. – Я думаю, было бы несправедливо заставлять ее заново переживать ту ночь.

– Несправедливо? – Гарретт произнес это куда более эмоционально, чем Билл Брэдли. – С каких это пор штат Вирджиния озаботился несправедливостью? При всем уважении, Билл, это самая большая чушь, которую когда-либо несли в зале суда.

– Джентльмены! – сказал судья, ударив молоточком, чтобы призвать зал суда к порядку. – Обращайтесь ко мне, а не друг к другу. Вам понятно?

– Приношу извинения, ваша честь, – сказал Гарретт. – Я все понял.

– Ваше возражение отклоняется, мистер Брэдли. Показания мисс Квинлан о той ночи, когда была убита ее семья, имеют первостепенное значение для данного дела, и суд разрешает их выслушать.

Брэдли сел, а Гарретт посмотрел Александре в глаза.

– Вы уверены, что сможете? – спросил он так, будто говорил только с ней, но при этом убедился, что присяжные его слышат.

– Уверена, – кивнула Александра.

– Хорошо. Давайте поговорим о том, что произошло той ночью.

Макинтош, Вирджиния

15 января 2013 года

00:26

От громкого шума она проснулась. Звук был такой, словно что-то большое упало на деревянный пол возле ее комнаты, и в голове Александры возник образ напольных часов, всю жизнь стоявших в углу площадки второго этажа, которые опрокинулись и разбились об пол. Но что-то в этом шуме было необычным. Звук не исчез. Он повис в воздухе. В этот момент она полностью проснулась и поняла, что это был звук выстрела из ружья.

Звук был ей хорошо знаком по тем утрам, когда она охотилась с отцом на фазанов. Он еще не разрешал ей охотиться на оленей, но фазаны были неотъемлемым атрибутом субботнего утра. В обязанности Александры входило следить за собакой. Она использовала свисток, чтобы позвать Зика обратно, если он забредал далеко вперед, и следила за тем, как он пробирается сквозь высокие камыши, прислушиваясь, не прекратится ли хруст стеблей: это означало, что Зик нашел птицу. Тогда она кричала отцу: «Целься, папа! Целься!»

Затем раздавалось паническое хлопанье крыльев, когда Зик выгонял фазана из укрытия, и следом она слышала звук отцовского ружья. Это всегда был всего один выстрел. За все годы охоты на фазанов с отцом она ни разу не слышала, чтобы он дважды стрелял в одну и ту же птицу. Он никогда не промахивался. Именно так она узнала разбудивший ее шум. В кукурузных полях отцовское ружье стреляло один раз, а потом затихало. Звук выстрела цеплялся за жизнь еще пару секунд, словно живое существо, а затем рассеивался. Александра села в постели, слушая, как хлопок медленно замолкает. Но тут раздался еще один, и она поняла, что случилось что-то ужасное.

Откинув одеяло в сторону, она вскочила с кровати и подбежала к двери своей спальни. Прижавшись виском к дверной раме, выглянула в коридор. Без очков все плыло перед глазами, но она не решалась вернуться к тумбочке, чтобы надеть их. Сквозь туман она увидела, что часы не упали на пол, как ей показалось вначале. Они стояли там же, где и всегда, в углу площадки. В тот короткий момент, когда она выглянула из спальни, в доме было тихо и спокойно. Со второго этажа через витые перила, которые тянулись по всему периметру площадки, открывался вид на темную прихожую, и все казалось нормальным. Затем она увидела, как Рэймонд вышел из своей комнаты и пошел по коридору, удаляясь от Александры и направляясь к спальне родителей. Его фигура тоже расплывалась в ее близоруких глазах. И хотя тогда она этого не знала, позже Александра будет благодарна за то, что сцена, свидетелем которой ей предстояло стать, была расфокусирована и искажена в ее глазах. Дойдя до спальни родителей, Рэймонд остановился и толкнул дверь. По дому разнесся третий выстрел. Взрыв отбросил Рэймонда на спину, он лежал и не двигался.

Тогда Александра начала действовать. У нее дрожали колени, когда она отпрянула от двери, подбежала к окну своей спальни, распахнула его и стала возиться с сеткой, пока та не вывалилась и не упала на дорожку внизу. Она хотела спрыгнуть, но было холодно, темно и очень далеко до того места, где внизу лежала упавшая сетка. И тут по какой-то необъяснимой причине она снова вспомнила о часах, стоявших в конце коридора, прямо за дверью ее спальни. Вспоминая ту ночь, она так и не смогла объяснить, почему образ часов пришел к ней именно в тот момент или почему она вообразила, что именно часы упали и издали тот самый звук, который ее разбудил. Все, что она знала, – до них необходимо добраться.

Она отбежала в сторону от открытого окна и поспешила в коридор. Инстинктивно повернула замок на ручке двери своей спальни и тихо закрыла ее. Этому трюку она научилась, когда ей исполнилось семнадцать, – запирать дверь спальни из коридора. Так она обманывала родителей, убеждая их, что занимается в своей комнате, а на самом деле уходила встретиться с друзьями.

Заперев дверь спальни, Александра повернулась и побежала к тому месту, где всегда пряталась, когда была маленькой. Она проскользнула за напольные часы, заметив, что укромное местечко оказалось гораздо меньше, чем она помнила. Последний раз она укрывалась там по меньшей мере три года назад, и ее движение ко взрослой жизни никогда не было столь очевидным. Много лет назад она без труда пробиралась за часы, чтобы спрятаться от брата. Теперь она пыталась забраться туда, чтобы спасти свою жизнь.

Едва она устроилась в укрытии, как услышала шаги по паркетному полу. Александра не осмелилась выглянуть из-за края часов, чтобы осмотреть коридор. Она видела перила над прихожей и полоску дерева вдоль них. Затем увидела тень стрелка, которая появилась из комнаты ее родителей, пронеслась по перилам и исчезла за их краем. Тень остановилась, и Александра затаила дыхание, стараясь вести себя как можно тише. Наконец она снова услышала шаги: стрелок бежал к спальне Александры мимо часов, стоявших всего в паре метров от ее двери. Если бы она не поторопилась, то была бы сейчас в своей комнате и либо лежала в постели, либо, застыв, смотрела бы в щель между дверью и косяком. Она пожалела, что не нашла в себе смелости выпрыгнуть из окна спальни. Там были густые кусты, которые могли бы смягчить падение. Но если бы не смягчили, мелькнула мысль, то она бы поранилась и не смогла убежать, а застряла бы на задней дорожке, глядя вверх на стрелка, когда ствол дробовика высунулся бы из открытого окна и нацелился на нее. По крайней мере здесь, в укрытии, у нее был шанс. Спрятавшись за часами, она еще может пережить эту ночь.

Она услышала скрежет ручки от двери своей спальни. Затем раздался треск, когда стрелок ударил в дверь ногой. Один раз, потом еще, пока дверь не распахнулась. За часами, как можно сильнее вжавшись в угол, Александра зажмурила глаза. От колотящегося в груди сердца все ее тело содрогалось. Она не смела пошевелиться и старалась не дышать, когда услышала сначала стук, а затем скрип открывающейся дверцы шкафа. На мгновение воцарилась тишина, а затем она услышала громкие, громоподобные шаги стрелка, бегущего через спальню к открытому окну. Затем раздался скрип полностью открывающегося окна, а за ним последовали еще шаги: стрелок выбежал из спальни и побежал по коридору, прочь от места, где пряталась Александра. Топот по лестнице продолжался до тех пор, пока она не услышала, как открывается входная дверь, и тогда в доме воцарилась жуткая тишина.

Глава 6

Окружной суд

Пятница, 27 сентября 2013 года

10:32

В зале суда стояла тишина, и Гарретт ее не нарушал. На этот раз не только для того, чтобы произвести впечатление, но и для того, чтобы присяжные могли осознать всю серьезность услышанного. Семнадцатилетняя девочка укрылась в своем детском убежище. Решение, принятое за долю секунды, спасло ей жизнь.

– Вы в порядке? – спросил Гарретт.

Александра кивнула.

– Да.

– Думаю, я выражу мнение всех присутствующих в зале суда, говоря, что для того, чтобы рассказать эту историю, требуется немалое мужество.

Гарретт заметил, как несколько присяжных кивнули в знак согласия.

– Стрелок пошел к вам в комнату, но не смог вас найти. Что произошло после того, как стрелок выбежал из вашей спальни?

– Он побежал по коридору, прочь от того места, где я пряталась. Затем спустился по лестнице. Я стояла за часами, но выглянула, чтобы посмотреть через перила. С верхней площадки видно прихожую. Я увидела, как открылась входная дверь и стрелок выбежал на улицу.

– Стрелок выбежал из дома?

– Да.

– Можно с уверенностью утверждать, что все в зале суда с трудом понимают, что происходило той ночью, но в тот момент у вас было четкое представление о том, что произошло. Вы знали, почему стрелок выбежал из дома, не так ли?

– Да. Я одурачила его.

– Каким образом?

– Открыла окно в спальне, потому что думала спрыгнуть, но струсила. Оно было слишком высоко. Поэтому я побежала и спряталась за часами, которые стоят прямо у моей спальни. Но перед этим я заперла дверь спальни из коридора.

– Извне вашей комнаты?

– Да. Один мой друг показал, как это делается. Сначала нужно повернуть ручку, а потом закрыть замок, прежде чем захлопнуть саму дверь. Я проделывала этот трюк, чтобы родители думали, что я занимаюсь в своей комнате, а на самом деле уходила гулять с друзьями.

Гарретт улыбнулся.

– Уловка, которая спасла вам жизнь. Но в ту ночь вы пытались обмануть не родителей, а стрелка.

– Да. Я думала, что если запру дверь, то стрелок подумает, что я внутри, и не станет искать меня в другом месте. Когда стрелок зашел ко мне в комнату, я думаю, он решил, что я на самом деле выпрыгнула из окна и убежала. И когда я увидела, что стрелок выбежал через парадную дверь, то решила, что он будет меня искать или, по крайней мере, бежит к задней части дома, чтобы посмотреть, не там ли я еще.

– Значит, в тот момент, когда стрелок выбежал из дома, вы все еще прятались в своем укрытии. Но с того места вы могли видеть входную дверь через перила наверху. Вы что-то заметили после того, как стрелок выбежал?

– Да.

– И что же?

– Папино ружье.

– Где оно было?

– Внизу, в прихожей.

– Стрелок бросил его, прежде чем уйти, верно?

– Да.

Гарретт вернулся к прокурорскому столу, открыл кейс, стоявший на полу, и поднял дробовик, из которого была убита семья Александры.

– Это то самое ружье?

– Да.

– И оно принадлежало вашему отцу?

– Да.

– Вы хорошо его знаете, верно?

– Да.

– И умеете им пользоваться?

– Да.

– Как вы научились стрелять из ружья двенадцатого калибра?

– Меня научил отец, когда брал меня на охоту на фазанов по утрам в субботу.

– Что вы сделали после того, как заметили, что стрелок бросил ружье?

– Я выскользнула из-за часов и побежала вниз по лестнице, чтобы забрать его.

– Вы рассказали мне кое-что, что показалось мне удивительно интересным, и я хочу, чтобы вы поделились этим с судом. Почему вам было так важно забрать ружье? Кому-то может показаться более естественным побежать в комнату родителей, чтобы проверить, живы ли они.

– Было всего три выстрела, – объяснила Александра. – Ружье вмещает два патрона. Я слышала первые два выстрела – именно они меня разбудили. Потом, – тут ее голос надломился. Александра тяжело сглотнула и продолжила, – я услышала третий выстрел, когда убили брата. Я знала, что ружье перезарядили, чтобы застрелить брата, а значит, в патроннике еще оставался боевой патрон.

– Значит, вы забрали ружье, чтобы защитить себя?

– Да. Я схватила его на случай, если стрелок вернется.

– Зная, что в нем оставался один патрон.

– Именно.

– Умница, – произнес Гарретт. – Что вы сделали после того, как схватили ружье?

– Я побежала в комнату родителей.

– И что вы сделали дальше?

– Я села на пол перед их кроватью и стала ждать, положив отцовский дробовик на колени. На всякий случай.

– На всякий случай, – сказал Гарретт, двигаясь к ложе присяжных и все еще держа в руках дробовик. – На случай, если стрелок вернется?

– Верно.

Он посмотрел на членов жюри.

– Стрелок так и не вернулся. Но появилась полиция Макинтоша. Не знаю, что из этого хуже.

– Протестую! – выкрикнул Билл Брэдли.

– Снимаю вопрос, ваша честь. У меня больше нет вопросов к Александре.

– Мистер Брэдли? – спросил судья.

Билл Брэдли закрыл глаза и покачал головой.

Мы знаем, где ты.

– Лаверна Паркер

Глава 7

Вторник, 29 сентября 2015 года

Париж, Франция

13:35

Побег прошел безупречно. Средства перевели в анонимный трастовый фонд. Кембриджский университет принял ее на основании блестящей успеваемости и не задавался вопросом, почему она пропустила год после школы. Чартерный рейс обошелся в целое состояние, но у нее было много денег, выигранных в суде по иску о клевете, и она знала, что необходимо ускользнуть из Соединенных Штатов так, чтобы об этом не узнала пресса. Каждая деталь плана была тщательно спланирована и умело выполнена. Вот только потом все полетело к чертям.

Отправка Александры Квинлан в чужую страну – в полном одиночестве и так скоро после травмирующих событий, связанных с потерей семьи и открытым тяжелым судебным процессом, – возможно, была необходима и являлась единственным способом защитить ее, но этот план с самого начала был ошибочным. В нем было слишком много переменных и допущений. Первое заключалось в том, что после этих бурных и психологически травмирующих двух лет Александра Квинлан вольется в общество и будет плыть по течению. Второе – в том, что Алекс действительно будет учиться в университете, преуспеет на ниве высшего образования и в целом приспособится к новой жизни, в которую она сбежала. Ни одно из этих ожиданий не оправдалось, потому что, когда пыль осела, в ней поселилось чувство вины. Вины за то, что она выжила в ту ночь, когда была убита ее семья. За то, что она пряталась, пока убивали ее брата. За то, что в месяцы после трагедии она защищала себя, а не оплакивала погибших. За то, что она пыталась жить дальше, а не искала ответы на вопросы, почему до сих пор неизвестный злоумышленник проник в ее дом холодной январской ночью и убил ее семью.

Хотя переезд в Англию пошел на пользу в том смысле, что позволил Алекс скрыться от американских СМИ, сама концепция университета, занятий и учебы оказалась неудачной. Перспектива жизни в общежитии с соседом по комнате была настолько непривлекательной, что она ее даже не рассматривала. Алекс бежала из США, чтобы уйти от своего прошлого. Она сбежала в Кембридж, потому что там никто не знал ни ее, ни того, что с ней случилось. Там никто не мог уловить связь с той печально известной ночью, когда ее обвинили в убийстве ее семьи. Если бы она решила жить в общежитии с соседом по комнате, а не одна в съемной квартире, это вызвало бы множество вопросов о жизни Алекс и о ее родных. О ее родителях и брате. О том, как обстоят дела «дома».

На эти вопросы Алекс пришлось бы отнекиваться и врать, потому что она никогда не смогла бы объяснить, что у нее нет дома. С той самой ночи, когда два с лишним года назад фигура в длинном плаще вторглась в то место, которое она когда-то называла домом. После этого момента у Алекс были только «места». Сначала это был Аллегейни, центр временного содержания несовершеннолетних, где она провела два месяца после ареста. Затем был дом Ланкастеров в Вашингтоне, где она тайно жила с Гарреттом и Донной и начала собирать доказательства для дела против полицейского управления Макинтоша и окружной прокуратуры. После того как Алекс выиграла дело о клевете против штата Вирджиния, в результате которого ей присудили целое состояние в качестве компенсации, средства массовой информации стали активно ее разыскивать. Когда ситуация совсем ухудшилась, Алекс сбежала в загородный дом Ланкастеров, расположенный в предгорьях Аппалачских гор. Но уже тогда было очевидно, что репортеры и фанатики криминальных расследований не остановятся ни перед чем, чтобы найти и допросить «Пустые Глаза» о чудовищных преступлениях, которые она, как они до сих пор уверены, совершила.

В течение года, пока она скрывалась, на сайтах, посвященных криминальным расследованиям, часто появлялись слухи о том, что кто-то заметил Пустые Глаза в том или ином отеле, и туда стекались фрики и гики. Новостные фургоны подъезжали ко входу в отель и снимали протестующих с плакатами, которые скандировали о своей ненависти к ней. Их любимой и наименее изобретательной, по мнению Алекс, кричалкой была следующая: «Алекс Квинлан, ты повинна! Алекс Квинлан, ты повинна!»

Пока СМИ и любители преступлений искали ее не покладая рук, Гарретт и Донна ее прятали. А когда давление усилилось до предела, они разработали план, по которому Алекс должна была отправиться за границу. Об учебе в американском университете не могло быть и речи. В другой стране у нее, по крайней мере, был бы шанс на анонимность. Итак, выбор пал на Англию. Кембриджский университет должен был стать тем местом, где Алекс проучится четыре года. Именно туда она должна была сбежать, спрятаться и перевести дух. Там она должна была начать жизнь с чистого листа.

Легенда реально работала всего год, хотя обман не разоблачили и по сей день. Донна и Гарретт были уверены, что учеба идет полным ходом. Алекс вернулась в Соединенные Штаты и провела лето после первого курса снова в летнем доме Ланкастеров. Она врала им о том, как хорошо она учится и как много у нее друзей. О том, что Кембридж стал ее новым домом и ей не терпится вернуться на второй курс. Почему Алекс не могла рассказать им правду, она не могла объяснить до конца даже самой себе. Слишком многим она была обязана Гарретту и Донне за то, что они для нее сделали. Рассказать правду было равносильно предательству. Поэтому в конце лета Алекс собрала вещи и села на самолет, чтобы вернуться в Англию под предлогом начала второго курса.

Возвращение в Европу стало настоятельной необходимостью, но Алекс ехала не ради образования. Она искала ответ на вопрос о том, почему была убита ее семья, и, садясь в поезд на Лионском вокзале в Париже, чтобы проехать четыре часа до Цюриха в Швейцарии, она следовала за единственной зацепкой, на которую наткнулась во время поисков, занявших больше года.

Глава 8

Вторник, 29 сентября 2015 года

Париж, Франция

13:45

Алекс заняла свое место в купе первого класса поезда и разложила страницы на столе перед собой. С этих документов началось ее путешествие. Они стали первой настоящей зацепкой в ее поисках, начавшихся более года назад. Алекс снова изучила бумаги, пытаясь разобраться в цифрах. Но как бы она ни старалась расшифровать информацию, ей не хватало одного ключевого момента. И Алекс надеялась найти его в Швейцарии.

– Boisson?[1]

Алекс подняла глаза и увидела проводницу, предлагающую меню.

– Non, merci[2].

Когда проводница пошла дальше, чтобы обслужить следующего пассажира, Алекс откинула голову назад и закрыла глаза. После той роковой январской ночи, когда Алекс вывели из дома под слепящие вспышки камер, в последующие месяцы и особенно во время знаменательного судебного процесса против штата Вирджиния общественность узнала Александру Квинлан. Люди знали ее имя. Они знали ее лицо. Они знали ее глаза. Целый год ее образ красовался на страницах газет, таблоидов и в ночных выпусках новостей. Американская публика так жаждала болезненных подробностей о трагической ночи, когда была убита семья Квинланов, что позволила невинному подростку стать карикатурой на поп-культуру, одержимую расследованием преступлений. Для публики Александра Квинлан не была молодой девушкой, потерявшей семью. Она была злодейкой в детективе, и от этого детектива публика ждала поворотов, сюрпризов и сенсационных разоблачений. Она получила их в избытке во время расследования, а еще больше – во время судебного процесса против штата Вирджиния, в ходе которого были обнажены все грязные подробности. Кульминацией всего этого испытания стал последний поворот сюжета, которого никто не предвидел, – исчезновение Алекс из поля зрения общественности.

Как во время судебного процесса, так и по сей день американские СМИ отчаянно пытались найти ее, и не по каким-то правильным или благородным причинам. Масс-медиа хотели выследить Александру Квинлан и сжечь ее на костре. Несмотря на горы улик, неопровержимо доказывающих, что Алекс не убивала свою семью и сама едва избежала смерти, стервятники – фанаты криминальных расследований – отказывались в это верить. И с тех пор, как она выиграла крупное дело о клевете против штата Вирджиния, сделавшись мультимиллионершей, любители преступлений неистово пытались найти ее, допросить, разоблачить ее ложь и сделать так, чтобы остаток ее жизни превратился в сущий ад.

Как будто все подробности ее жизни еще не были выставлены на всеобщее обозрение, пресса хотела большего. Она всегда хотела большего, и Алекс едва не удовлетворила это желание. В самом начале ей подкинули идею предоставить какому-то известному журналисту эксклюзивное интервью, чтобы покончить со всем этим. Но идею быстро пресекли. Интервью просто послужило бы приманкой. Оно привлекло бы тысячи других репортеров, подкастеров и фанатиков преступлений, которые захотели бы получить то же самое. Единственным выходом для нее оказалось бросить все и исчезнуть. Как она и сделала.

Алекс открыла глаза и увидела, как мимо проносится сельская местность, пока поезд с грохотом мчится из Франции в Швейцарию. Она проезжала через маленькие городки с домами, стоящими у подножия холмов, мимо заснеженных Альп вдали. Всего пару лет назад она и не представляла, каково это – выехать за пределы Соединенных Штатов. Она почти не бывала за пределами Вирджинии, если не считать школьной поездки на другой берег реки Потомак в Вашингтон и нескольких семейных отпусков во Флориде. И вот теперь ей двадцать лет, и она сидит в поезде, проносящемся через Европу. За два года многое изменилось. Она прошла долгий путь от того испуганного подростка, который спрятался за часами после расстрела его семьи. Сегодня она больше не пряталась. Сегодня она сама стала охотницей.

Она пообещала себе проводить каждый божий день в поисках ответов на вопросы о той ночи, когда была убита ее семья. И сделала это своей первоочередной задачей, потому что знала, что больше их никто не ищет. Лишь с неохотой и под сильным давлением Гарретта Ланкастера и его могущественной юридической фирмы полиция Макинтоша и окружной прокурор округа Аллегейни сняли с нее обвинения. Но несмотря на это, несмотря на то, что неправильно проведенное расследование разоблачили, нашли очевидные улики, указывающие на то, что в ту ночь в ее доме находился незнакомец, несмотря на ее победу в суде, замечание судьи в адрес следователей Макинтоша и окружного прокурора, на мультимиллионный штраф, многие в полицейском управлении Макинтоша, как и во всей окружной прокуратуре, до сих пор считали, что это Алекс убила свою семью.

Официальная позиция полицейского управления Макинтоша и окружной прокуратуры заключалась в том, что убийство Денниса, Хелен и Рэймонда Квинланов стало результатом неудачного вторжения в дом. Утверждалось, что злоумышленник проник туда, чтобы украсть драгоценности и другие ценные вещи, но его спугнул мистер Квинлан. Проходимец убил Денниса Квинлана, а затем в спешке застрелил его жену и сына, пытаясь скрыться с места преступления.

Эта теория была слабой и игнорировала две ключевые улики, найденные в доме Квинланов, которые указывали на нечто гораздо более зловещее, чем неудачная кража со взломом. Во-первых, это загадочные фотографии, обнаруженные в кровати ее родителей в ночь их убийства. На снимках были изображены три неизвестные женщины, и Алекс знала, что они играют определенную роль в понимании причин убийства ее родителей. Но фотографии не вписывались в версию, выдвинутую полицией Макинтоша, поэтому от них отказались и не стали предавать огласке. Еще одной уликой стал отпечаток пальца, снятый с окна спальни Алекс, – окна, которое она открыла, но затем отказалась от идеи спрыгнуть со второго этажа. Отпечаток принадлежал тому, кто был в ее доме в ту ночь, и рисовал четкий образ убийцы, не которого напугал Деннис Квинлан, а который активно пытался выследить его дочь.

Сложив все это вместе, Алекс поняла, что полагаться на власти в поисках правды – все равно что опускать конверт в заброшенный почтовый ящик и надеяться, что он попадет по криво нацарапанному адресу. Полиция больше не искала убийцу ее семьи, потому что считала, что уже нашла ее.

Алекс отвернулась от окна и перевела взгляд на открытую папку с документами, лежащую на столе перед ней. Она снова перечитала страницы, хотя уже давно запомнила все детали. Из-за этих документов она полетела в Лондон, а затем проехала всю Европу. Ближе к вечеру она должна была прибыть в Швейцарию. Утром она первым делом отправится в банк «Спархафен» в Цюрихе, чтобы найти ответы на свои вопросы.

Глядя на страницы, мыслями она возвращалась к той ночи, когда впервые их нашла. Это было тогда, когда она пробралась в свой старый дом на Монтгомери-Лейн, впервые переступив его порог с тех пор, как все это случилось. Впервые она вернулась туда после того, как укрылась за часами в ночь убийства ее семьи. Это был первый и последний раз. Тот визит, преследовавший совершенно иную цель, и положил начало ее нынешнему путешествию. Теперь, когда поезд покачивался по дороге в Швейцарию, а взгляд Алекс скользил по страницам, в памяти всплывали отрывки той жаркой августовской ночи, когда она совершила тайный визит в свой старый дом…

Когда у дома не было припарковано фургона новостного канала, он был предоставлен сам себе: тихий, темный и жуткий. Детективы и криминалисты уже давно прекратили свое вторжение. Они решили, что внутри больше ничего не найти: все улики были обнаружены и собраны. Спустя два с лишним года после того, как желтая лента, отмечающая место преступления, впервые огородила участок, ее так до конца и не убрали. Остатки ленты, обернутые вокруг стволов деревьев, шевелились на ветру. Несколько полос по-прежнему были наклеены крестом на передний и задний входы. Но наличие ленты на месте преступления не свидетельствовало о том, что расследование не окончено. Полиции, как знала Алекс, больше не было дела до дома номер 421 по Монтгомери-Лейн. Лента осталась потому, что, после того как дом перешел ей по наследству, Алекс не успела нанять уборщицу.

Она использовала часть денег, полученных по решению суда, чтобы выкупить дом из-под банковского ареста. Но Алекс купила дом не для того, чтобы жить в нем. Это было бы невозможно после того, чему она стала свидетельницей. Она купила его, потому что не могла смотреть на то, как дом достается праздношатающимся фанатам преступлений, которые готовы превратить его в некий извращенный музей. Именно из-за этих мерзавцев Алекс и почувствовала настоятельную необходимость попасть внутрь. Ей нужно было забрать кое-что дорогое ее сердцу, пока фанатики, которые не переставали вторгаться на территорию дома, не добрались до чердака и не разграбили все, что там было.

Пробираясь на цыпочках через затененный двор к задней двери, Алекс опасалась, что встретит помешанных на расследовании преступлений идиотов, которые делают селфи в спальне у ее родителей. За последние несколько месяцев она видела множество подобных фотографий в интернете: улыбающиеся идиоты и самопровозглашенные «гражданские детективы» стояли перед кроватью ее родителей, фотографируя себя с забрызганной кровью стеной за спиной и обещая «добиться справедливости». Какие же мудаки, думала про них Алекс. Расчеловечивание того, что произошло, вызывало у нее тошноту каждый раз, когда она видела одну из этих фотографий. Как, всегда задавалась она вопросом, люди могут быть настолько одержимы событиями той ночи, чтобы забыть – или игнорировать – то, что погибли реальные люди?

Она повернула ручку задней двери, зная по предыдущим попыткам, что замок сломали сумасшедшие, которые вторглись к ней в дом, чтобы осмотреть его, словно заброшенный музей. Во время предыдущих визитов она доходила до порога задней двери, но затем поворачивала назад, будучи не в силах войти внутрь. Однако на этот раз она была полна решимости. На следующее утро она уезжала, чтобы начать учебу на втором курсе Кембриджского университета, и больше не могла терять время. Она не вернется до Рождества. Сейчас или никогда.

Алекс толкнула дверь и прислушалась к ее скрипу в ночи. Она не дала памяти времени на то, чтобы вернуться в ночь, когда была убита ее семья. У ее мозга не было времени на то, чтобы вызвать воспоминания о выстрелах или охватившем ее ужасе. На то, чтобы эти воспоминания убедили ее развернуться на сто восемьдесят градусов и бежать, бежать, бежать обратно домой к Донне и Гарретту. Вместо этого она вошла внутрь и закрыла дверь.

Только фонарик на ее мобильном телефоне прорезал окружающую тьму. Запах, хотя и затхлый от плесени и отсутствия людей, напомнил ей о прежней жизни. Сквозь влагу от прогнившего дерева и затхлость летней жары, пропитавшей стены, она почувствовала запах матери, отца и брата. Заставляя себя двигаться вперед, она прошла через кухню в прихожую. Мягкий свет луны отбрасывал на пол тусклые тени от оконных решеток. Она остановилась на том месте, где, как она помнила, лежало ружье. Посмотрела на коридор второго этажа, выходящий на прихожую, и вспомнила, как пряталась за часами, глядя на нее сквозь перила. Глубоко вздохнув, начала подниматься по ступенькам. Во время всех предыдущих попыток попасть в дом именно лестница мешала ей, потому что она знала, что, поднявшись по ней, окажется именно там, где все произошло.

Она продолжала идти вперед, преодолевая ступеньку за ступенькой, и закрыла глаза, оказавшись наверху. Она старалась, чтобы свет от мобильного телефона не попадал в спальню справа от нее. Алекс не хотела приближаться к этой комнате или даже мельком увидеть орошенный алым деревянный пол внутри. На лестничной площадке она быстро повернулась и направилась по коридору к своей спальне, но остановилась в самом начале пути. В конце коридора перед ней стояли часы, которые спасли ей жизнь. Они пугающе блестели в свете фонарика ее мобильного телефона, и освещенная полоса на циферблате то появлялась, то исчезала, то появлялась, то исчезала. Именно тогда Алекс поняла, что часы все еще тикают. В этом мертвом доме без электричества и какой-либо жизни напольные часы были живы и здоровы. Она подошла поближе, пока не услышала едва уловимое щелканье внутреннего механизма. Единственное объяснение – часы завели бродяги, которые пробирались в дом.

Она полюбовалась часами еще пару секунд, а затем подняла телефон к потолку. Нащупав висящий над головой шнур, она потянула за него, открыв люк на чердак. Повозилась с раздвижной лестницей, а затем направила фонарик телефона в темное отверстие в потолке и начала подниматься. Как только она пролезла в люк, и верхняя часть тела оказалась на чердаке, Алекс поразил другой запах, тоже затхлости и плесени, но навевающий совсем иные воспоминания. Этот запах напомнил ей о Рождестве. Каждый год родители открывали люк в потолке, и Квинланы один за другим забирались на чердак, чтобы достать многочисленные коробки с украшениями.

Но сейчас Алекс не интересовали украшения или безделушки. В эту ночь ей было нужно кое-что другое. Она посветила фонариком в угол чердака, где обнаружила коробки, которые они с Рэймондом спрятали много лет назад. Сколько она помнила своего брата, он мечтал стать игроком Высшей бейсбольной лиги. Алекс представляла его себе только таким – в бейсболке и грязной форме. Последний год или около того Алекс блокировала эти воспоминания. Вспоминать Рэймонда в форме и на бейсбольном поле было слишком тяжело, потому что эти воспоминания вызывали ужасные приступы вины и угрызений совести. Когда-нибудь, как она надеялась, она сможет позволить мыслям о брате свободно циркулировать по ее сознанию. Ей очень не хватало его, и каждый раз, когда она вытесняла Рэймонда из своих мыслей, в сердце возникала глубокая боль. Но именно из-за Рэймонда она и приехала в свой старый дом. С самого детства брат собирал бейсбольные карточки. Из всех вещей, брошенных дома, именно коллекция бейсбольных карточек Рэймонда не должна была попасть в руки расследователей преступлений, которые в конце концов обнаружат чердак, разграбят все, что там хранится, и выставят все это на продаже в даркнете как реликвии, принадлежавшие семейке Квинланов, которых укокошила их старшая дочка.

Она нашла в углу коробку с бейсбольными карточками и вытащила ее из тени. Спустить коробку по чердачной лестнице было делом нелегким. Когда она выполнила эту задачу, то задвинула лестницу на место и закрыла люк на чердак. В доме снова воцарилось безмолвие, лишь тихо тикали напольные часы. Прежде чем уйти, Алекс дотянулась до верхней части часов, где хранилась ручка для завода. Она вставила ее в отверстие сбоку и несколько раз прокрутила, поднимая гири до упора. Надолго этого не хватит, но часы, по крайней мере, еще будут тикать, когда Алекс приземлится в Лондоне на следующий день.

Только позже, не в силах уснуть в ожидании перелета обратно в Англию и убивая время, она обнаружила, что в коробке, которую она взяла с чердака, была не коллекция бейсбольных карточек ее брата, а выписки из иностранных банков. Они стали первым ключом к разгадке того, кто убил ее семью.

Глава 9

Среда, 30 сентября 2015 года

Цюрих, Швейцария

9:35

Утром после того, как поезд доставил ее в Швейцарию, Алекс сидела в цюрихском кафе, потягивала эспрессо и наблюдала за банком на противоположной стороне улицы. Она проверила свой телефон. До назначенной встречи оставалось двадцать пять минут, и двадцать из них она потратила на то, чтобы допить кофе и успокоить нервы. За пять минут до встречи она собрала бумаги, за чтением которых провела утро, сложила их в папку с кожаным переплетом и сунула в рюкзак, после чего перешла на другую сторону улицы.

Несмотря на то что она оделась в свой лучший наряд – длинную юбку, шелковую блузку и пиджак, который не надевала со времен суда, – Алекс сразу же почувствовала себя не в своей тарелке, когда вошла в банк. Глаза всех сотрудников устремились на нее, едва она переступила порог просторного вестибюля. За последний год в Кембридже она привыкла сливаться с толпой и быть незаметной. Но двадцатилетняя девушка в банке такого типа привлекала внимание. Она была уверена, что типичные клиенты здесь – люди среднего возраста и с титулом.

Женщина за громадной стойкой ресепшн – ярко сверкающей глыбой мрамора – на мгновение замешкалась, прежде чем спросить:

– Чем я могу вам помочь?

– Меня зовут Алекс Квинлан. У меня назначена встреча с Сэмюэлом Макьюэном.

Женщина с растерянным видом проверила журнал учета посетителей. Алекс чувствовала ее уверенность в том, что сюда закралась какая-то ошибка. Но после того, как женщина проверила расписание встреч и документы Алекс, она нерешительно улыбнулась.

– Присаживайтесь. Мистер Макьюэн сейчас подойдет.

Алекс села на жесткий диван, который выглядел так, будто ему место в пафосном особняке, а не посреди банка. Но этот банк не был похож ни на один из тех, что она видела, а видела она их немало за последний год, когда встречалась с управляющими, финансовыми консультантами и адвокатами, которые советовали ей, как распорядиться состоянием, которое она получила после суда. Но ни один из американских банков не был похож на этот. Здесь все было из мрамора и гранита, сверкающего от яркого солнечного света, льющегося через сводчатое стекло с высоты трех этажей. Это было место, где богатые люди прятали свои сокровища, и Алекс догадывалась, что и диван, и гранит, и мрамор, и ослепительный солнечный свет – все это было сделано специально для того, чтобы богатые люди чувствовали себя богатыми.

Ее родители не были богаты. По крайней мере, ей не было известно ничего такого. Они жили в скромном доме, и Алекс с братом ходили в государственную школу. Самым экстравагантным семейным отпуском для них была неделя во Флориде. Хотя ее родители были бизнесменами, их фирма по налогам и аудиту состояла из двух человек – Деннис и Хелен Квинлан были там бухгалтерами, менеджерами и уборщиками. Как же так получилось, недоумевала Алекс, что всего месяц назад, в ту жаркую августовскую ночь, она нашла на чердаке коробку с выписками по счету в цюрихском банке на сумму пять миллионов долларов? Она была уверена, что ответ на этот вопрос приведет ее к убийце.

Через пять минут к ней подошел молодой человек в костюме и безупречно завязанном галстуке. Он не может быть намного старше ее самой, подумала Алекс, разглядывая его с ног до головы.

– Мисс Квинлан? – произнес молодой человек, протягивая руку. – Дрю Эстес. Я помощник мистера Макьюэна. Он сейчас подойдет. Если вы пройдете со мной, я провожу вас к нему в кабинет.

После года с лишним в Кембридже Алекс научилась проникать сквозь диалекты и акценты, чтобы понять английский, на котором с ней говорили. Но во время этой поездки по Европе она узнала, что английские диалекты различаются не только в разных странах, но и в разных регионах каждой страны. Здесь, в Швейцарии, англоговорящие швейцарцы говорили с сильным французским или немецким акцентом. Акцент Дрю Эстеса был густым немецким с британскими нотками, и Алекс потребовалось время, чтобы расшифровать, что он говорит.

– Спасибо, – ответила Алекс, встала и пожала ему руку.

Пока она касалась его руки, Алекс заметила, как Дрю Эстес на секунду задержал на ней взгляд, а затем прищурил глаза и наклонил голову.

– Мы знакомы? – спросил он.

– Нет, – ответила Алекс.

– Вы уверены? Выглядите знакомо.

Алекс улыбнулась.

– Уверена. Я впервые в Швейцарии.

Такое случалось несколько раз на улицах Кембриджа и один или два раза в университетском городке. Кто-то из ее знакомых спрашивал, не встречались ли они в каком-то другом месте или в другое время. Даже океан не мог поставить надежную преграду между Алекс и ее дурной славой. Но шли месяцы, заканчивался первый курс, ее слава угасала, и никто больше не обращал на нее внимания. До этого момента. До тех пор, пока Дрю Эстес не уставился на Алекс изучающим взглядом, от которого у нее по коже поползли мурашки.

– Как долго, вы сказали, придется подождать мистера Макьюэна? – наконец спросила Алекс.

– О, – сказал Дрю. – Извините. Пялюсь на вас, как дурак. Недолго. Он заканчивает совещание. Я провожу вас к нему в кабинет.

Через минуту молодой человек провел Алекс в изысканно обставленный кабинет.

– Вам что-нибудь принести? – спросил он с порога. – Кофе или воду?

– Нет, спасибо, – ответила Алекс.

– Спасибо, Дрю, – сказал мужчина, входя в кабинет. – Я Сэмюэл Макьюэн. Мы говорили по телефону.

Алекс улыбнулась и пожала ему руку, чувствуя облегчение оттого, что внимание Дрю Эстеса отвлеклось.

– Меня зовут Алекс Квинлан.

Макьюэн улыбнулся и покачал головой.

– Простите. просто ожидал увидеть кого-то постарше.

– К сожалению, здесь только я.

– Тогда ладно. Присаживайтесь. – Макьюэн указал на стул перед своим столом. – Спасибо, Дрю. Я позвоню, если мне что-нибудь понадобится.

Дрю Эстес улыбнулся с порога. Алекс почувствовала, как его взгляд задержался на ней еще на мгновение, прежде чем он ушел. Сэмюэл Макьюэн сидел за столом и постукивал по клавиатуре.

– Итак, вы хотите перевести средства из американского банка в наш, верно?

– Да, – ответил Алекс.

Макьюэн продолжал читать с экрана.

– Я вижу, вы уже оформили все бумаги. Сегодня мы только доделаем пару документов. Какова сумма перевода?

– Один миллион долларов, – ответила Алекс.

Макьюэн поднял глаза от компьютера, сделал паузу, а затем кивнул. Алекс почувствовала, что его так и подмывает спросить, как двадцатилетней девчонке удалось заполучить миллион долларов. Скорее всего, он подозревал, что она сопливая папенькина дочка с трастовым фондом, и Алекс хотелось бы, чтобы так оно и было. Внимание прессы в Америке, достигшее апогея во время ее судебного процесса против штата Вирджиния, перешло всякие границы, когда суд завершился вердиктом о том, чтобы присудить Алекс шестнадцать миллионов долларов компенсации, которые судья сократил до восьми с лишним. Кроме выкупа семейного дома и обычных расходов на жизнь, Алекс не прикоснулась к этой сумме. Сегодня она впервые использовала деньги по назначению. Сегодня они сыграют роль рычага давления.

– Очень хорошо, – продолжил Макьюэн. – У вас есть документы и информация из американского учреждения?

Алекс достала из рюкзака папку и передала ему все бумаги. Макьюэн быстро их просмотрел.

– Мне нужно проверить данные. У вас есть удостоверение личности с фотографией?

Алекс протянула свое удостоверение личности.

– Это займет несколько минут.

– Я подожду, – сказала Алекс.

Сэмюэл Макьюэн вышел из кабинета, и его не было пятнадцать минут. Когда он вернулся, у него на лице сияла ликующая улыбка. Забавно, на что способны деньги.

– Все улажено, – сказал он. – Мы сможем без проблем осуществить перевод и завершить все дела уже сегодня утром.

Следующий час Алекс провела, заполняя бланки и ставя свою подпись под дюжиной документов. Когда они закончили, она стала гордой обладательницей счета в швейцарском банке «Спархафен» в Цюрихе, на котором теперь лежал миллион долларов США, переведенный с брокерского счета в Америке.

Сэмюэл Макьюэн пообещал поддерживать с Алекс постоянную связь и помогать ей в любых других банковских делах.

– Просто дайте мне знать, если я могу сделать для вас что-то еще, – сказал он.

– Вообще-то можете, – сказала Алекс, которой удалось привлечь его внимание. Теперь он воспринимал ее всерьез.

Макьюэн тепло улыбнулся.

– Я слушаю.

Из своей папки Алекс достала лист бумаги.

– Это старая выписка из вашего банка, – сказала Алекс, передавая листок через стол. – Я нашла ее в вещах отца и хотела узнать, можете ли вы предоставить мне какую-нибудь информацию об этом счете.

Макьюэн взял листок и долго его изучал. После некоторого времени он заговорил, продолжая анализировать информацию:

– Это номерной счет. Он не оформлен ни на чье конкретное имя.

– Да, – подтвердила Алекс, – это я поняла. Но в качестве хранителя счета указана бухгалтерская фирма моего отца. Я ищу информацию о владельце счета и о том, почему фирма моих родителей указана в качестве хранителя.

– Я не могу предоставить вам информацию о частных счетах, мисс Квинлан. Возможно, вам стоит обратиться к своему отцу.

– Он умер.

Такая прямота застала Макьюэна врасплох.

– О, мне жаль.

– Дело вот в чем, – объяснила Алекс. – Оба моих родителя умерли. Все, что у них было, теперь принадлежит мне, согласно их завещанию, – тут Алекс положила на стол последнюю волю и завещание своих родителей.

– Здесь вы увидите, что я указана как их единственный бенефициар. Поэтому, когда я нашла эту банковскую выписку в вещах отца, я решила попытаться разобраться в этом. Существует ли еще этот счет?

– Мисс Квинлан, я не могу предоставить информацию об этом счете без соответствующих документов, подтверждающих, что то, о чем вы мне говорите, – правда. И даже в этом случае придется пройти через множество юридических препон.

– Я просто пытаюсь выяснить, существует ли еще этот счет. И если да, то кто его открыл. У меня есть еще деньги, которые нужно вложить, и, если бы вы могли оказать мне эту услугу, я бы рассмотрела ваш банк для дальнейших инвестиций.

– Понятно, – сказал Макьюэн. – Для меня большая честь служить вам всем, чем смогу, – и тут он добавил, передавая бумаги обратно: – К сожалению, с этим помочь не могу. Существуют законы, запрещающие мне делать то, о чем вы просите, и я боюсь, что не смогу помочь ни вам, ни другим моим клиентам, если потеряю лицензию.

Алекс достала из папки другой лист бумаги и протянула его через стол.

– У меня есть еще один миллион долларов, который я готова перевести в ваш банк, если вы поможете мне с этим. Мне нужно только имя.

– Мисс Квинлан, мне очень жаль. Я не имею права разглашать информацию о номерном счете без соответствующих документов, подтверждающих его принадлежность вам. И так будет независимо от того, сколько денег вы вложите в наш банк.

Алекс встала и улыбнулась. Прежняя ее версия, возможно, стала бы бушевать и протестовать против этого препятствия. Но новая Алекс просто найдет способ обойти его. Если последние два года и научили ее чему-то, так это тому, что отсиживаться в стороне в бездействии бесполезно.

– Спасибо, что уделили мне время, – сказала она перед уходом.

Глава 10

Среда, 30 сентября 2015 года

Цюрих, Швейцария

11:30

Дрю Эстес из кабинки наблюдал за девушкой, выходящей из банка. Он сразу же узнал ее. Ее выдали глаза. Они с его девушкой внимательно следили за историей Александры Квинлан. В прошлом году они даже проезжали мимо печально известного дома в Америке, где Пустые Глаза убила свою семью. Дрю с девушкой проводили отпуск в Штатах и потратили две недели на осмотр Нью-Йорка и Вашингтона, а в завершение поездки провели неделю в походе по Аппалачской тропе. Будучи фанатами расследований, ни Дрю, ни его девушка не могли упустить возможность увидеть печально известный дом в Макинтоше, штат Вирджиния, где Александра Квинлан расправилась со своей семьей.

Теперь, год спустя, Пустые Глаза сама зашла в банк в Швейцарии, где Дрю подменял отсутствующего сотрудника. Часом ранее он помогал мистеру Макьюэну заполнить все формы и пробить чеки, необходимые для открытия нового счета для Алекс Квинлан на сумму в один миллион долларов США. Состояние, которое заработала Пустые Глаза, – или, по крайней мере, малая его часть – теперь лежало на счете в банке, где работал Дрю Эстес. В это было трудно поверить. Дрю изучил дело Александры Квинлан вдоль и поперек и внимательно наблюдал за судебным процессом, когда она подала в суд на полицию и прокуратуру штата. Дрю знал, что ей удалось урвать гораздо больше, чем миллион долларов, и с тех пор весь мир лихорадочно искал ее. А нашел ее каким-то чудесным образом Дрю Эстес.

После того как он помог мистеру Макьюэну завершить утренние дела, Дрю отправился на обеденный перерыв. Он вышел на улицу и зажег сигарету, которая повисла у него во рту, пока он набирал номер на мобильном телефоне.

– Привет, детка, – сказал он, когда его девушка ответила. – Ты не поверишь, кто зашел в банк сегодня утром.

Разговор длился пять минут. К тому времени, когда его сигарета догорела до фильтра, Дрю Эстес разработал план.

Глава 11

Среда, 30 сентября 2015 года

Цюрих, Швейцария

21:41

Алекс сидела в углу бара и потягивала тоник с лаймом. Из-за языкового барьера ей с трудом удалось убедить бармена наполнить ее бокал только льдом и тоником, не добавляя джина или водки. Через несколько месяцев ей исполнится двадцать один год, и она станет совершеннолетней в Штатах. Здесь, в Европе, она могла свободно покупать и употреблять алкоголь с тех пор, как впервые переступила порог кампуса. Но ни алкоголь, ни наркотики никогда не привлекали ее. Возможно, потому, что она так и не закончила старший класс, где многие дети начинают баловаться подобными вещами, а друзья, с которыми Алекс могла бы баловаться, бросили ее после того, как ее отправили в колонию для несовершеннолетних. И несмотря на то, что за последние два года она обрела независимость в ускоренном порядке, в глубине души она все еще оставалась той девочкой, которую мать убила бы, если бы она выкурила косяк или хотя бы задумалась о том, чтобы проглотить одну из многочисленных таблеток, которые, как она видела, глотали ее сокурсники на первом году обучения в вузе.

Была и еще одна причина, по которой Алекс избегала алкоголя. Она прекрасно осознавала, как одурманивающий эффект выпивки мог бы снять хотя бы часть ее тревоги и чувства вины. Возможно, этот путь был бы легче, чем тот, который она выбрала. Но легкий путь вел лишь к жалости к себе, а не к ответам на вопросы или просветлению, которые она твердо намеревалась обрести.

Она помешивала напиток и вспоминала прошедший день. Ее попытка узнать имя человека, стоящего за номерным счетом, хранителем которого выступали ее родители, не увенчалась успехом. Алекс была уверена, что это ключ к разгадке всех тайн, связанных с той ночью. Сейчас у нее в мыслях вертелся круговорот из всех неизвестных, а на поверхность, как всегда, поднимались две из них: фотографии, оставленные на кровати родителей в ночь их убийства, и отпечаток пальца, обнаруженный на окне ее спальни.

Алекс узнала о фотографиях только во время рассмотрения дела о клевете, когда Гарретт представил их как еще одно доказательство того, насколько плохо было проведено расследование. В лучшем случае, утверждал Гарретт, полиция Макинтоша не приняла фотографии к сведению, посчитав их несущественными. Однако более вероятно, что окружной прокурор попытался исключить их наличие, поскольку они не вписывались в версию о том, что именно Алекс убила родителей.

Снимки всегда оставались обескураживающей частью и без того сложной головоломки. Но после обнаружения выписок из иностранных банков, спрятанных на чердаке, Алекс придумала крайне хрупкую теорию, связывающую фотографии с отпечатком пальца, найденным на окне ее спальни. Находясь в доме в ночь убийства своей семьи, Алекс узнала несколько неопровержимых истин. Одна из них заключалась в том, что стрелок вошел к ней в спальню и распахнул окно настежь. Алекс сразу вспомнила, как скрипело окно, когда она пряталась за часами. Поэтому отпечаток пальца, снятый с оконного стекла, несомненно, принадлежит стрелку. Ни полицейскому управлению Макинтоша, ни Гарретту Ланкастеру, пытавшемуся доказать невиновность Алекс, не удалось найти владельца отпечатка. Гарретт обратился к своим источникам и попросил прогнать отпечаток через интегрированную автоматизированную систему идентификации отпечатков пальцев ФБР. Никаких совпадений. Но с тех пор, как Алекс наткнулась на банковские документы на чердаке, она начала строить теорию о том, что, возможно, отпечаток пальца, снятый с окна ее спальни, принадлежит владельцу счета. И возможно, если она узнает, кто этот человек, это прольет свет на то, кем являются женщины на фотографиях.

Однако ее визит в банк «Спархафен» оказался неудачным. То, что дело зашло в тупик, было досадно само по себе, не считая еще одной проблемы, которую это создавало. Миллион долларов, который она перевела, наверняка переполошил всех на родине. Прежде чем присудить ей восемь миллионов долларов, судья установил ограничения на их использование. Самым главным из них было то, что сертифицированный финансовый консультант должен был присматривать за деньгами и давать рекомендации до тех пор, пока Алекс не исполнится двадцать семь лет. После этого она могла инвестировать, тратить или транжирить деньги по своему усмотрению. Однако до этого момента, если она прикоснется хоть к одному центу, это сразу станет известно Гарретту Ланкастеру.

Гарретт всегда оставлял Алекс свободу действий, и, несмотря на то что он занимал важное место в ее жизни, она никогда не решала с ним денежные вопросы напрямую. Вместо этого ее расходы утверждал финансовый консультант. Но, несмотря на это посредничество, Алекс была уверена, что Гарретт видит каждый потраченный ей цент. Перевод миллиона долларов в швейцарский банк может занять какое-то время. Может пройти день или неделя. Но в конце концов ее консультант увидит перевод и снимет трубку, чтобы позвонить Гарретту, а тот в свою очередь снимет трубку, чтобы позвонить Алекс. Такова, к сожалению, была ее жизнь.

Алекс ежемесячно снимала скромную сумму на повседневные расходы, причем вся она покрывалась процентами от инвестиций основной суммы. Гарретт был непреклонен в убеждении, что Алекс не должна прикасаться к основному объему денег, а должна жить только на проценты. Двадцатилетней девушке, у которой не было ничего, кроме пустующего дома в Макинтоше, штат Вирджиния, жить на проценты было несложно. Перевод миллиона долларов в банк в Цюрихе точно не пройдет незамеченным дома.

У нее был готов план действий на случай звонка Гарретта. Алекс записала свой ответ ему и теперь пыталась запомнить каждую деталь наизусть. Суть заключалась в том, что деньги принадлежат ей независимо от того, что сказал судья и сколько к ним привязано ниточек, и она может делать с ними все, что пожелает. Она захотела открыть счет в швейцарском банке, сказала она Гарретту, для налоговых льгот. Алекс ничего не знала о международном налоговом законодательстве кроме того, что мельком подглядела в интернете, когда разрабатывала свой план. Но этого было достаточно, как она надеялась, чтобы ее слова звучали убедительно, когда Гарретт позвонит. Она будет подробно рассказывать о своих рассуждениях, уклончиво объясняя ход своих мыслей, и даже извинится за то, что имеет наглость прикасаться к собственным деньгам. Но чего она делать не станет, так это говорить Гарретту правду: что она перевела миллион долларов в банк Цюриха, потому что надеется, что это поможет ей приблизиться к истине о том, что случилось с ее семьей. Эта задача была лично ее.

Она сделала еще один глоток тоника, открыла телефон и пролистала расписание поездов на следующий день. На другом конце бара в кабинке сидела парочка. Их внимание переключалось с Алекс на телефон мужчины и продолжало метаться туда-сюда. Наконец Дрю Эстес увеличил изображение Александры Квинлан. Он улыбнулся своей девушке, пока они переводили взгляд с телефона на девушку в баре.

– Это она, – заявил Дрю. – Не могу поверить, но это она.

Лаверна Паркер кивнула.

– Да, черт возьми, это она. Она сняла очки и подстриглась, но посмотри на эти глаза. Их невозможно не узнать. Сколько она положила на счет?

– Миллион долларов. Я видел на компьютере у босса и помогал оформлять документы.

– Миллион баксов, – повторила Верна, презрительно глядя через весь бар. – Александра Квинлан собственной персоной. – Она улыбнулась, обнажив кривые зубы, и прошептала: – Мы знаем, кто ты.

Верна положила телефон на стол. Изображение Алекс оставалось на экране.

– Ей присудили около десяти миллионов, – продолжила она, непрерывно наблюдая за Алекс. – Убей свою семью, притворись маленькой испуганной дурочкой и свали с целым состоянием, – тут Верна снова заговорила нараспев, словно передразнивая кого-то: – Ты пыталась исчезнуть, но мы знаем, где ты.

Глава 12

Пятница, 2 октября 2015 года

Кембридж, Англия

14:15

Идея сделать карту расследования на доске пришла к Алекс после необыкновенно ясного сна о той ночи, когда была убита ее семья. С тех пор как она вырвалась из цирка своей прежней жизни в Штатах, ее сны стали настолько яркими, что Алекс начала записывать каждую деталь, которую могла вспомнить, как только просыпалась. Она купила в магазине пробковую доску размером метр на метр и повесила ее на стену в кухне, чтобы фиксировать там свои мысли. На ней должны были висеть расписания занятий и даты предстоящих экзаменов. Не говоря о фотографиях семьи и друзей. Вместо этого Алекс прикрепила к доске карточки, на которых были написаны все детали, которые она могла вспомнить о той ночи, когда была убита ее семья, и новые факты, которые она обнаружила за год поисков. Самым последним дополнением к доске стала фотография банка «Спархафен» в Цюрихе, рядом с которой была пристроена одна из банковских выписок, которые Алекс нашла на чердаке.

В левой части доски висела карточка с надписью «Противоправное вторжение в дом», сделанной красным карандашом. Эта теория, которой в настоящее время придерживалась полиция Макинтоша, была уловкой. Департаменту нужно было на кого-то свалить вину за убийства после того, как главный подозреваемый был оправдан, поэтому они остановились на версии о неудачной краже со взломом. Теория была неубедительной, плохо продуманной и уже тысячу раз доказывала свою несостоятельность. Вторжение в дом с целью ограбления предполагает кражу. Но из дома Квинланов ничего не пропало. К тому же объяснение событий от полиции Макинтоша не совпадало с тем, что знала Алекс. Она наблюдала из своей спальни за убийством брата и пряталась за часами, когда убийца вошел к ней в комнату в поисках последнего оставшегося члена семьи Квинлан. Убийца не испугался отца Алекс, как предполагали некомпетентные следователи, пытавшиеся объяснить эту сцену. Для этого ее отец должен был наткнуться на убийцу. То, что ее отца застрелили, когда он лежал в постели под одеялом и, скорее всего, крепко спал, доказывало, что официальная версия полицейского управления Макинтоша была не только невозможной, но и потрясающе дурацкой.

В центре доски находились найденные на кровати ее родителей фотографии трех женщин и изображение отпечатка пальца, снятого с окна ее спальни. В крайней правой части доски висела подробная хронология того дня. Она заключала в себе все детали, которые Алекс запомнила из почти каждой минуты того вечера, начиная с того момента, как она пришла домой из школы, и заканчивая тем, как она легла спать и как ее разбудил выстрел. Детали были дотошно подробными, включая конкретную главу учебника физики, по которой она делала домашнее задание в тот вечер: это был первый закон Ньютона, который Алекс выписала на карточку: «Всякое тело продолжает удерживаться в своем состоянии покоя или равномерного и прямолинейного движения, пока и поскольку оно не понуждается приложенными силами изменить это состояние». Это была мантра, которую она повторяла у себя в голове в разные моменты на протяжении последних двух лет. Доска висела на кухне, рядом с тем местом, где Алекс каждый день вешала свою куртку, поэтому ее мысли никогда не уходили далеко от той роковой ночи.

На следующий день после возвращения из Цюриха Алекс посмотрела на доску, а затем, взяв пальто, вышла из квартиры и направилась в кампус. Она затеяла это еще в середине первого курса, вернувшись в Штаты, чтобы провести рождественские каникулы с Ланкастерами. К тому времени Алекс уже знала, что колледж в Европе, да и вообще где бы то ни было, не для нее. Но она не могла заставить себя сказать об этом Донне и Гарретту. Вранье продолжалось весь второй семестр первого курса и все лето. Алекс не знала, сколько еще будет врать. Формально она все еще числилась в университете, но за второй курс еще ни разу не переступила порог аудитории. В какой-то момент она должна была признаться Донне и Гарретту, хотя бы потому, что это могло привести к ссоре. Освободившись от опеки взрослых в свои восемнадцать лет, Алекс жаждала, чтобы кто-то указывал ей, что делать. Она хотела не слушаться. Жаждала спорить с кем-то, кто желал ей добра. Это бы значило, что кто-то присматривает за ней, волнуется из-за того, к чему приведут ее решения и как они повлияют на ее жизнь.

Эта жажда близости была единственной причиной, по которой Алекс каждую неделю переступала порог кампуса. Донна и Гарретт присылали по письму в неделю, всегда на ее университетский адрес. Возможно, таким образом они хотели убедиться, что Алекс хотя бы изредка бывает в кампусе. Единственная причина, по которой у нее все еще оставался почтовый ящик в университете, заключалась в том, что обучение было полностью оплачено. Алекс Квинлан существовала в бухгалтерской книге Кембриджского университета, и ее счет был в полном порядке. Никто в кампусе не обратит на нее внимания до тех пор, пока не придет очередной счет за обучение или пока за экзамены ей не поставят несколько неудовлетворительные оценки, сколько никаких оценок вообще. Эта угроза была похожа на далекий астероид. Поначалу это было всего лишь пятнышко в небе, слишком далекое, чтобы вызывать сильные переживания. Но теперь, спустя месяц после начала второго курса, Алекс ходила в тени приближающегося небесного тела. Однако пока у нее были ответы на вопросы и улики, которые нужно было искать, она могла убедить себя не обращать на это внимания.

Прогуливаясь по кампусу, Алекс переходила по мосту, перекинутому через ручей, протекавший по территории, и с ностальгией думала о том, как мог бы выглядеть этот этап ее взросления, если бы она могла вести нормальный образ жизни. Дойдя до регистрационного бюро, Алекс вошла внутрь и направилась к стене с почтовыми ящиками. Вставив ключ, вынула небольшую стопку конвертов и стала перебирать их в поисках письма от Донны и Гарретта.

– А не ты была со мной на курсе криминологии в прошлом году? – вдруг спросила девушка рядом с ней.

Она говорила с тяжелым непонятным акцентом, который Алекс не сразу распознала. Студенты приезжали в Кембридж со всей Европы, и здесь было слишком много диалектов и акцентов, чтобы уследить за всеми. Алекс подняла глаза от своей почты. Девушка держала в руках связку ключей, чтобы открыть собственный почтовый ящик. Алекс рассматривала девушку, пытаясь вспомнить ее лицо, но была уверена, что никогда не видела ее раньше. Хотя Алекс записалась на криминологию в первом семестре первого курса и иногда посещала занятия, так что вполне возможно, что она действительно пересекалась с этой девушкой.

– Да, похоже, – сказала Алекс.

– У профессора Макити?

Алекс кивнула. Возможно, так звали профессора, который вел занятия, но она не могла вспомнить.

– Да.

Девушка улыбнулась.

– Мне показалось, что я тебя узнала. Меня зовут Лаверна.

– Алекс.

– Ты справилась?

Алекс сделала паузу.

– С чем?

– С криминологией. Макити может быть настоящей занозой в заднице. Я сдала на тройку, и мне повезло.

Алекс сдала экзамен на двойку.

– И я. У меня тоже тройка.

– Да мы с тобой молодцы. Знаешь, как называют троечников после четырех лет учебы?

Алекс ждала финала шутки.

– Выпускники университета.

Алекс принужденно улыбнулась.

– Точно.

– Слушай, – продолжала Лаверна, – я сегодня встречаюсь с приятелями, чтобы выпить. Не хочешь присоединиться к нам?

– Ой. – Алекс улыбнулась и покачала головой. – Я не могу сегодня. Мне нужно заниматься.

– В пятницу вечером? Да ты ботанша, я смотрю.

Алекс закрыла глаза от ужасной лжи, на которой ее поймали.

– Да и черт с ним, – произнесла Алекс. – Я могу выпить. Где и когда?

Девушка улыбнулась.

– В «Старой кассе» в восемь. Там буду только я и пара подружек. Я могу заскочить за тобой, и мы пойдем вместе. Так не придется заходить в бар в одиночку, как дуре.

Это выражение вызвало в голове у Алекс какое-то смутное воспоминание. Предупреждение от ее подсознания или просто минутное замешательство? В любом случае воспоминание оказалось слишком слабым и вызвало не более чем рябь на поверхности ее сознания.

– Откуда ты? – спросила Лаверна. – То есть понятно, что из Америки. Но откуда конкретно?

Алекс сделала паузу, борясь с нахлынувшими мыслями, пытаясь понять, что же беспокоило ее минуту назад. Она всегда избегала говорить о себе с другими студентами.

– Ты в порядке, подруга? – спросила Лаверна.

– Э-э, Чикаго.

– Правда? Ветреный город, так про него говорят?

– Город ветров.

– Вот оно что. – Лаверна пожала плечами. – У меня нет приятелей из Штатов. Ты будешь первой.

Алекс улыбнулась. У нее уже давно не было друга.

– Где ты живешь? – спросила Лаверна. – Я зайду за тобой по дороге. На этот вечер будем лучшими друзьями.

По какой-то причине у Алекс не было сил сопротивляться, и ее адрес сам сорвался у нее с губ, а Лаверна забила его в телефон.

– Примерно без четверти восемь удобно? – спросила Лаверна.

Алекс тяжело сглотнула и заставила себя улыбнуться.

– Звучит отлично.

Глава 13

Пятница, 2 октября 2015 года

Кембридж, Англия

19:45

Без четверти восемь в ее дверь постучали, как и было обещано. В течение всего дня Алекс переживала мучительные перепады настроения по поводу своего нелепого согласия на приглашение девушки, которая встретилась ей у почтовых ящиков. Она была в недоумении, почему сама охотно сказала свой адрес, а не просто согласилась встретиться в баре. Затем растерянность переросла в сожаление. А сожаление переросло в отчаяние, когда она поняла, что, дав Лаверне свой адрес, не сможет выйти из положения. Они даже не обменялись номерами телефонов, что позволило бы Алекс отменить встречу эсэмэской. Теперь у нее оставалось два варианта. Первый – спрятаться в своей квартире и не открывать дверь. Второй – открыть дверь и вести себя как обычная студентка колледжа, которая ходит на встречи с друзьями. А если вечер станет скучным, Алекс сможет тихо уйти и вернуться к себе, не вызывая ничьих подозрений. На долю секунды она даже подумала о том, что знакомство с новыми людьми может порадовать ее, а наличие кого-то, кого можно назвать другом, – это плюс, а не что-то, от чего нужно бежать.