Выдыхая тьму бесплатное чтение

Вступление

Мир испещрен трещинами. Они расползаются по асфальту мегаполисов, прячутся в затененных переулках и, что самое страшное, пролегают через человеческие души. Для большинства людей эти трещины – лишь досадная часть пейзажа, нечто, что следует обходить стороной. Зло – это не аномалия, а фоновый шум, к которому привыкаешь, как к гулу автострады за окном. Люди учатся не замечать его, выстраивая стены из цинизма и равнодушия, потому что так проще, так безопаснее. Этот мир ценит силу, прагматизм и жесткость. Он учит давать сдачи, бить первым и никогда не показывать свою уязвимость.

Но есть и другие. Те, кто не может и не хочет отворачиваться. Те, для кого чужая боль звучит не фоном, а оглушительной сиреной. Они видят трещины не как изъян, а как рану, которая нуждается в исцелении. Их не влечет тьма, но они без колебаний шагают в нее, потому что верят: единственный способ победить мрак – это зажечь в нем свет. Их оружие – не ярость, а понимание. Их щит – не броня из цинизма, а непоколебимая вера в то, что даже в самой заблудшей душе можно найти осколок человечности.

Такие люди хрупки, их идеализм кажется наивным, а их доброта – слабостью в этом жестоком мире. Но именно они стоят на страже того, что делает нас людьми. И в часы, когда тьма сгущается, когда бездна разверзается, чтобы поглотить очередную жертву, именно такой человек, как доктор Джоан Деви, становится единственной надеждой этого мира. Потому что она не просто смотрит в бездну – она ищет в ней ответы, чтобы никто другой не упал туда следом.

Глава 1

Два часа ночи. Сиэтл тонул в мелкой, накрапывающей мороси, которая превращала огни города в расплывчатые акварельные пятна на мокром асфальте. Бесшумный седан Lexus ES тёмно-синего цвета, почти чёрного под ночным небом, плавно затормозил у обочины жилого дома. За рулём сидела доктор Джоан Деви. Глубокая, свинцовая усталость лежала на её плечах и в уголках глаз, но мозг, её главный инструмент и проклятие, отказывался отключаться. Что-то было не так. Какая-то деталь, крошечный диссонирующий аккорд в смертельной симфонии, которую они разбирали здесь несколько часов назад, не давала ей покоя.

Она неуклюже потянулась через сиденье за служебным пропуском, лежавшим в портфеле. В этот момент связка ключей от машины выскользнула из ослабевших пальцев и с тихим звоном упала на коврик. Неловкая, искренняя улыбка тронула её губы в темноте – укор самой себе за эту минутную рассеянность.

Когда она вышла из машины, её хрупкая и миниатюрная фигурка, казалось, совсем потерялась на фоне ночного города. Под строгим твидовым пальто в мелкую бежево-коричневую клетку угадывался ворот чёрной водолазки. Широкие серые брюки со строгими отворотами и простые чёрные ботинки довершали образ скорее скромного аспиранта, чем ведущего профайлера ФБР. Короткие, слегка взъерошенные каштановые волосы обрамляли бледное лицо с тонкими чертами, а в больших карих глазах за круглыми очками в тонкой оправе застыла вселенская печаль и проницательность, которая так пугала тех, кому было что скрывать. В руке она сжимала свой неизменный спутник – потёртый портфель-сатчел из мягкой коричневой кожи.

Жёлтые ленты оцепления безвольно провисали на дверном проёме, трепеща от сквозняка. Внутри царила тишина, почти стерильная, оглушающая после ухода шумной команды криминалистов. Повсюду, словно маленькие надгробия, стояли пластиковые маркеры улик с номерами: №1, №2, №3… Воздух был пропитан едким запахом химикатов для снятия отпечатков, но под этой химической завесой всё ещё витал едва уловимый, металлический призрак запаха крови.

Войдя в квартиру, Джоан не двинулась с места. Она просто стояла на пороге, прикрыв глаза, и сделала несколько глубоких, медленных вдохов. Она отсекала резкие запахи, пыталась пробиться сквозь них, чтобы уловить нечто иное – атмосферу места, эхо последних эмоций, застывших в этих стенах.

Затем, действуя на автомате, она надела бахилы и натянула на тонкие кисти рук нитриловые перчатки. Её дальнейшие движения были медленными, почти как в трансе. Она начала двигаться по квартире, но её маршрут не следовал логике криминалиста, переходящего от одной улики к другой. Она шла по пути жертвы.

Её движение завершилось у кресла в гостиной. Она опустилась в него, и её миниатюрная фигура почти утонула в его объятиях. Её взгляд, проницательный даже сквозь пелену усталости, устремился на тёмный экран телевизора – с того же ракурса, с которого его видела жертва в свои последние мгновения.

Затем Джоан сделала то, что всегда вызывало у нее почти животный ужас. Она сняла свои очки в тонкой оправе и аккуратно положила их на ближайший столик. Мир, до этого четкий и аналитичный, мгновенно превратился в калейдоскоп размытых пятен света и тени. К горлу подступил знакомый ледяной комок страха – боязнь потери контроля, уязвимости, которую она испытывала без очков, – но она заставила себя сделать медленный выдох, отгоняя панику. Теперь, лишенная своего главного инструмента познания мира, она была вынуждена полагаться на нечто иное – на слух, на осязание воздуха кожей, на интуицию.

Она подошла к месту, где на полу еще виднелись меловые очертания тела, и медленно опустилась на корточки. Но ее взгляд был устремлен не на них, а на пустую, выкрашенную в бежевый цвет стену напротив. Ее внутренний монолог был не логической цепочкой «улика А ведет к улике Б». Это была реконструкция чувств, попытка услышать эхо, застывшее в комнате.

«Страх. Но не паника. Удивление. Он знал его. Он впустил его сам… Он не ждал удара. Он чувствовал превосходство, а потом… ничего».

Это была не работа аналитика; это была работа эмпата. Она пропускала через себя ледяное эхо чужих, последних в жизни эмоций.

С дрожью в пальцах она надела очки обратно. Мир снова обрел резкость, и вместе с ним пришло огромное, почти физическое облегчение. И именно в этот момент, когда хаос расплывчатых пятен снова сложился в четкую картину, взгляд Джоан, теперь острый как скальпель, зацепился за деталь, которую все проигнорировали. На книжной полке, где все книги стояли в беспорядке – какие-то наклонившись, какие-то засунутые кое-как, – одна книга стояла идеально ровно, перпендикулярно краю полки. Мелочь. Пустяк, который проигнорировала вся криминалистическая группа. Но для Джоан это был ключ к психологии убийцы.

Ее мозг, работающий на пределе, мгновенно связал эту деталь с только что пережитой эмоциональной реконструкцией.

«Контроль. Это не была ссора. Это было утверждение контроля. Он не просто убил, он "навел порядок" в хаосе чужой жизни, как он его понимал. Патологический перфекционизм».

Она достала телефон. Пальцы, нажимавшие на экран, слегка дрожали – не от страха, а от остаточного напряжения прошедшего через нее эмоционального шторма и последовавшего за ним ослепительного интеллектуального прорыва. Она сфотографировала ровно стоящую книгу, запечатлев то, что было не просто уликой, а автографом чужой, искалеченной души.

Затем Джоан вышла из квартиры, тихо притворив и заперев за собой дверь. Она села в машину, но не стала сразу ее заводить. Она сидела несколько минут в оглушающей тишине, приходя в себя, позволяя отголоскам чужой трагедии медленно отступить. На ее лице не было и тени триумфа от разгаданной загадки. Лишь глубокая, всепоглощающая усталость и тихое сочувствие. Это была цена ее дара.

Она посмотрела на свой телефон. На экране не было ни одного личного сообщения. Горькое, знакомое чувство одиночества кольнуло в груди. Конечно, было глупо ждать от кого-то весточки в два часа ночи, но это осознание слабо утешало.

Экран погас, и в его черном зеркале на мгновение отразилось ее бледное, одинокое лицо в полумраке салона автомобиля. Она глубоко вздохнула, повернула ключ в зажигании, и двигатель тихо ожил. Машина тронулась с места, увозя ее в холодную, безразличную ночь.

Машина тихо катилась по сонным, безупречно чистым улицам Квин-Энн. Дорогие автомобили стояли у особняков, за темными окнами которых спал престижный район Сиэтла. Для Джоан ее просторная квартира, щедрый подарок отца-промышленника, была не столько символом статуса, сколько убежищем. Крепостью с панорамными окнами, где можно было спрятаться от тьмы, в которую она ежедневно всматривалась на работе.

Поднявшись на лифте, она вошла в тишину своего дома. Никаких лишних действий. Сняв одежду, она бросила ее в отдельный контейнер для стирки – еще одна рабочая привычка, словно грязь с мест преступлений была не только метафорической. Долгий, почти обжигающе горячий душ был ритуалом очищения, попыткой смыть с себя невидимый, но ощутимый налет чужой боли и страха. Завернувшись в мягкий халат, она прошла на кухню и выпила стакан воды, стараясь ни о чем не думать. Ее мозг, натренированный годами, умел по команде отключать аналитический процесс, уходя в режим сохранения энергии. Лежа в большой прохладной постели, она провалилась в сон без сновидений – пустота была единственным спасением.

Будильник деликатно пропел ровно в 5:30 утра. За окном занимался мягкий, серый рассвет Сиэтла. Джоан никогда не позволяла себе нежиться в постели. Утренняя рутина была ее броней, тем, что позволяло ей оставаться собой, не позволяя ужасам работы поглотить ее светлую, идеалистичную натуру.

Первым ритуалом была тишина. Она проходила на кухню, залитую первыми лучами света, и ставила чайник. Никакого кофе, только дорогой белый чай с жасмином. Сам процесс был медитацией: она наблюдала, как горячая вода раскрывает скрученные листочки в изящной стеклянной чашке, как поднимается тонкий аромат. Это был акт созидания маленького, контролируемого совершенства в противовес хаосу и разрушению, с которыми она имела дело.

С чашкой в руках она садилась на коврик для йоги в гостиной, лицом к огромному окну. Второй ритуал – освобождение. Она не занималась сложными асанами. Она просто сидела в позе лотоса, делая глубокие вдохи и выдохи. С каждым выдохом она представляла, как из нее уходит вязкий, холодный осадок вчерашнего дня – эхо страха жертвы, ледяное спокойствие убийцы. Она буквально выдыхала тьму, а на вдохе представляла, как наполняется чистым, нейтральным светом утреннего неба. Это позволяло ей отделить чужие эмоции, которые она пропускала через себя, от своих собственных.

Третий и самый важный ритуал был актом сознательной доброты. Она садилась за свой элегантный письменный стол, открывала ноутбук и писала одно короткое письмо. Каждый день – разному человеку. Сегодня это был ее бывший профессор из университета, пожилой и немного эксцентричный гений когнитивной психологии. Она написала ему всего несколько строк, поблагодарив за лекцию о структурах патологического мышления, которая вчера неожиданно помогла ей в работе, и пожелав ему хорошего дня. Это было ее противоядие яду цинизма. Активное напоминание себе и миру, что существуют благодарность, уважение и светлые человеческие связи. Что мир состоит не только из жертв и хищников.

Закончив, она почувствовала, как внутри воцаряется хрупкое, но реальное равновесие. Теперь она была готова. Она быстро оделась – строгие, идеально сидящие брюки, шелковая блузка и мягкий кашемировый джемпер. Ничего лишнего, ничего кричащего. Профессионально, но с оттенком мягкости. Надев очки, она в последний раз взглянула на себя в зеркало. Маленькая, хрупкая женщина, в глазах которой теперь горел не отголосок чужого ужаса, а спокойная, сфокусированная проницательность доктора Джоан Деви, готовой к новому дню.

Она спустилась к машине и поехала в офис ФБР. Улицы уже наполнялись жизнью, и утреннее солнце, пробившееся сквозь облака, играло на мокром асфальте. Ночь осталась позади. Работа ждала.

Парковка у Федерального бюро в Сиэтле была уже почти заполнена. Выйдя из машины, Джоан направилась ко входу, мысленно прокручивая детали ночного дела. Погруженная в свои размышления, она неловко взмахнула сумочкой, пытаясь достать пропуск, и тот, выскользнув из пальцев, полетел в лужу, оставшуюся от ночного дождя.

– Ох, нет, – выдохнула она с искренним огорчением.

Крупный охранник на входе, наблюдавший за сценой, рассмеялся добродушно.

– Не волнуйтесь, доктор Ди! Не вы первая, не вы последняя. – Он вышел из своей будки с салфеткой, поднял пластиковую карточку и протянул ей.

– Хорошего дня.

– Спасибо, Фрэнк! И вам! – поблагодарила она, и ее лицо озарила та самая лучезарная, обезоруживающая улыбка, которая заставляла даже самых суровых агентов смягчаться.

Внутри гудел улей оперативного центра. Джоан вошла в просторную комнату их команды, где за десятком столов, заставленных мониторами, уже кипела работа.

– Доброе утро всем! – ее голос прозвучал мягко, но отчетливо в общем гуле.

Со всех сторон послышались ответные приветствия. Команда любила Джоан. Она была не просто блестящим профайлером, она была сердцем их коллектива – тем, кто помнил о днях рождения детей и всегда замечал, если у кого-то плохой день.

Она налила себе чашку черного кофе – утренняя уступка в пользу скорости, а не ритуала – и села за свой стол. Первым делом она загрузила ночную фотографию в систему, прикрепив короткую заметку для лаборатории:

– Пожалуйста, проанализируйте положение книги относительно других предметов на полке. Потенциальный маркер компульсивного поведения, не свойственного жертве. – Затем она начала просматривать сводки и отчеты, которые накопились за ночь.

Ее внимание привлек парень за столом в углу. Это был Джек, новый аналитик, переведенный к ним всего неделю назад. Он сидел, вцепившись в волосы, и смотрел в монитор с таким отчаянием, будто на экране был вынесен смертный приговор. Его плечи поникли, и Джоан показалось, что он вот-вот расплачется. На его мониторе хаотичным водопадом бежали цифры и графики – сырые данные по их ночному делу.

Джоан молча встала, подошла к офисной кофемашине, налила еще одну чашку и тихо подошла к столу Джека. Она осторожно поставила кофе рядом с его рукой, стараясь не привлекать лишнего внимания.

– Привет. Джек, верно? – спросила она мягко. – Все в порядке?

Он вздрогнул и поднял на нее покрасневшие, затравленные глаза.

– Доктор Деви… Здравствуйте. Я… я просто не понимаю. Это бессмыслица. Финансовые отчеты, записи звонков, соцсети… Это просто гора мусора, в ней ничего нет.

Джоан одарила его теплой, ободряющей улыбкой.

– Это совершенно нормально, Джек. В первый раз это всегда похоже на попытку выпить океан из наперстка, – ее голос был спокойным и успокаивающим. – Не пытайся увидеть все данные сразу. Ты смотришь не на цифры, ты смотришь на жизнь человека, переведенную в код. И ты ищешь не подтверждение нормы, а сбой в коде. Аномалию. Не пытайся найти в этом мусоре иголку, попробуй найти то, чего в этом мусоре быть не должно. Одну деталь, которая выбивается из общего хаоса.

Джек растерянно посмотрел на нее, потом на экран.

– Сбой? Аномалию? Например? – задал он наводящий вопрос, цепляясь за ее слова, как за спасательный круг.

– Например, человек каждый день покупает кофе в одном и том же месте в 8:15 утра, а за три дня до смерти начинает покупать его в другом месте в 11:00. Или он всегда платит картой, а потом внезапно снимает крупную сумму наличных. Не ищи само событие, ищи слом привычки. Паника, страх, подготовка к чему-то – все это оставляет в цифровом следе такие же шрамы, как нож на теле.

Джек удивленно моргнул, в его взгляде появилась искра понимания.

– То есть… искать не то, что он делал, а то, что он перестал делать или начал делать иначе?

– Именно. Ты ищешь эхо эмоций в строчках кода, – кивнула Джоан.

– Спасибо… – выдохнул Джек, с благодарностью глядя на нее. – И спасибо за кофе.

– Всегда пожалуйста, – ответила она, подмигнув, и вернулась на свое место.

Она села за компьютер, но прежде чем снова погрузиться в работу, ее взгляд упал на календарь. Сегодняшнее число было обведено в кружок. Меган! У Меган, их блестящего и язвительного судмедэксперта, с которой Джоан связывала теплая дружба, сегодня день рождения.

Джоан улыбнулась своим мыслям. Она открыла ящик стола и достала небольшой, аккуратно завернутый в крафтовую бумагу сверток. Внутри была книга – редкое издание анатомического атласа XIX века с гравюрами, которую она несколько месяцев искала в букинистических магазинах. Джоан знала, что Меган оценит такой подарок. Взяв сверток, она встала и направилась вниз, в царство холодной стали и тишины – в морг, где, скорее всего, и можно было найти именинницу.

Воздух в коридоре, ведущем в подвальные помещения, стал заметно холоднее и приобрел стерильный, едва уловимый запах антисептика. Джоан остановилась перед тяжелой металлической дверью с табличкой «Медицинская экспертиза» и тихо постучала.

– Можно? – спросила она.

Из-за двери донесся приглушенный, но энергичный женский голос:

– Зависит от того, принесла ли ты кофе или очередного клиента. Входи, если первое.

Джоан с улыбкой толкнула дверь. Внутри, в залитом холодным светом помещении, среди столов из нержавеющей стали, стояла Меган Кроули. Ее рыжеватые волосы были собраны в небрежный пучок, а проницательные глаза были устремлены в монитор с рентгеновским снимком.

– Кофе нет, но есть кое-что получше, – сказала Джоан, и ее лицо озарила та самая фирменная лучезарная улыбка. – С днем рождения, Меган. С сорок седьмым.

Меган оторвалась от экрана и обернулась. Уголки ее губ дрогнули в саркастической усмешке.

– О, боже. Еще один год ближе к тому, чтобы самой оказаться на одном из этих столов. Спасибо, что напомнила. – Она смерила Джоан взглядом, и ее лицо смягчилось. – Иди сюда.

– Можно я тебя обниму? – с надеждой спросила Джоан.

– Только если обещаешь не оставлять на мне следов эктоплазмы из твоих эмпатических видений, – фыркнула Меган, но уже раскрыла объятия.

Джоан подошла и крепко обняла ее. Хрупкая фигурка Джоан почти потерялась в объятиях высокой, сильной женщины. Это был миг настоящего тепла посреди царства холода и смерти.

– Это тебе, – сказала Джоан, отстраняясь и протягивая сверток.

Меган с нарочито нетерпеливым видом сорвала бумагу. Ее глаза расширились, когда она увидела тяжелый фолиант в кожаном переплете. Она провела пальцами по тисненому названию старинного анатомического атласа. Ее обычная язвительность на мгновение испарилась, сменившись неподдельным восторгом.

– Черт возьми, Деви… – выдохнула она, осторожно листая пожелтевшие страницы с изящными гравюрами. – Где ты его откопала? В склепе у какого-нибудь викторианского потрошителя? Это же чудо.

Она подняла на Джоан взгляд, в котором светилась искренняя благодарность. – Спасибо тебе, Светлячок.

Джоан тут же покраснела от прозвища, которое Меган дала ей три года назад, когда она только пришла в Бюро.

– Я очень рада, что тебе понравилось. Я подумала, что это будет… уместно для твоей коллекции.

– Уместно? Да это ее жемчужина! – Меган аккуратно положила книгу на свободный стол.

– Так, сентиментальную часть закончили. Пойдем ко мне в кабинет, надо же отпраздновать. Посплетничаем.

– Ой, Меган, я не могу, у меня столько работы… Новое дело, аналитика… – начала было отнекиваться Джоан, чувствуя укол профессиональной совести.

– Слышать ничего не желаю, – отрезала Меган, ее голос снова обрел привычные стальные нотки, но в глазах плясали смешинки. – Убийца никуда не денется, а мой сорок седьмой день рождения бывает только раз в жизни. У тебя есть десять минут, чтобы рассказать мне, почему ты до сих пор одна, а не завоевываешь мир.

Не давая Джоан и шанса возразить, Меган взяла ее за руку своей прохладной, сильной ладонью и уверенно потащила за собой из секционной в уютный беспорядок своего кабинета.

Кабинет Меган был ее точной копией – организованный хаос, в котором она одна могла найти логику. Анатомические плакаты висели рядом с фотографиями ее дочери, на полках медицинские справочники соседствовали с бульварными романами, а на столе, рядом с микроскопом, стояла кружка с надписью «Я говорю с мертвыми. Что у тебя за суперсила?».

Меган без церемоний усадила Джоан в потертое кожаное кресло для посетителей. Затем она, как фокусник, извлекла из недр нижнего ящика своего стола бутылку красного вина и два бокала.

– Ой, Меган, я не… я же не пью почти, – вежливо запротестовала Джоан, намекая на свою почти мгновенную и очень плохую реакцию на алкоголь.

– Знаю, – отрезала Меган, щедро наливая себе и плеснув Джоан на самое донышко. – Поэтому это не "питье", а ритуальное возлияние в честь моей неувядающей молодости. От одного глотка ты в кому не впадешь.

Джоан нехотя, но с благодарной улыбкой взяла бокал. Она подняла его.

– За лучшего судмедэксперта, мудрого друга и самую прекрасную именинницу. С днем рождения, Меган.

– Боже, какая пресность. Как будто тост для королевы читаешь, – подколола Меган, но глаза ее потеплели. Она чокнулась с бокалом Джоан. – Эх… не была бы замужем, давно бы крепко поцеловала тебя, Светлячок…

Щеки Джоан мгновенно залил румянец. Она опустила глаза и сделала крошечный глоток вина.

– Меган… – выдохнула она смущенно.

– Ладно-ладно, сиди спокойно, – усмехнулась та. – Рассказывай. Как жизнь? Хотя о чем я спрашиваю. Какая у тебя к черту жизнь? Кроме работы, конечно.

– У меня все хорошо. Работа интересная, – тихо ответила Джоан, как будто оправдываясь.

– Светлячок, работа – это не жизнь. Это способ платить за квартиру, в которой ты живешь одна, – прямолинейно заявила Меган. – Ты же невероятно красивая девушка. В твоей жизни должен быть кто-то, кто будет приносить тебе кофе в постель и спрашивать, как прошел твой день.

– По сравнению с тобой я выгляжу как уставшая от жизни тетка, – скромно пробормотала Джоан, искренне так считая.

– Ой, замолчи! – фыркнула Меган. – Я выгляжу хорошо для своих лет, а ты выглядишь так, будто ангелам стало скучно, и они слепили себе подружку поиграть. Не прибедняйся. С твоим лицом и… остальным, мужчины должны в очередь выстраиваться.

– Они не выстраиваются, – с тихой улыбкой ответила Джоан.

– Почему? Тебе почти тридцать, а ты все еще как монашка в отпуске. Что не так?

– Я… последние три года была очень занята, – Джоан снова сослалась на работу в ФБР.

– Занята она, – передразнила Меган. – Что там с тем парнем из Tinder, или как его там? С которым ты ходила на свидание в прошлом месяце?

Джоан слегка поморщилась от воспоминаний.

– Мы встретились в кофейне. Он был милый, программист. Мы хорошо говорили, но потом я потянулась за сахаром и опрокинула на его ноутбук целый латте. Думаю, на этом свидание закончилось.

– Гениально. Просто гениально. Способ убить романтику – утопить рабочий инструмент, – саркастично прокомментировала Меган. – А тот другой? Которого ты случайно встретила в книжном? Который выглядел как молодой Хью Грант?

– С ним все было отлично… поначалу, – призналась Джоан. – Мы гуляли в парке, он рассказывал о себе, и я… я заметила микровыражения, указывающие на глубокую неуверенность, и паттерны речи, свойственные людям с проблемами доверия, вероятно, из-за отношений с отцом. Я попыталась мягко дать ему совет, как проработать эти травмы… Он сказал, что ему пора, и больше не звонил.

Меган закатила глаза.

– Господи, Джоан! Ты пошла на свидание, а не на сеанс психотерапии! Ты просто не можешь отключить свой мозг?

– Я не виню их, они оба хорошие парни, – тихо сказала Джоан.

– Вечно ты, Светлячок, видишь свет даже в куче испражнений… – вздохнула Меган.

– Но ведь в каждом есть что-то светлое, правда? – искренне возразила Джоан.

Меган посмотрела на нее долгим, теплым взглядом.

– Я просто волнуюсь за тебя, милая. Вот и все.

– Я знаю. Спасибо, – улыбнулась Джоан, чувствуя прилив благодарности. – А как у тебя дела? Как Томми? И Лейси?

– Все в порядке, – отмахнулась Меган. – Если не считать того, что Лейси на прошлой неделе решила стать готом. Теперь ходит во всем черном и слушает такую музыку, под которую, мне кажется, в аду пытают грешников. Но это пройдет. Пубертат – он как насморк.

Она сделала еще глоток вина.

– А с Томми мы вчера чуть не поубивали друг друга из-за того, кто должен был вынести мусор.

– О, боже, Меган! У вас все хорошо? – в глазах Джоан появилось неподдельное беспокойство.

– Уже да. Мы помирились вчера вечером, – усмехнулась Меган.

– Как? – с облегчением спросила Джоан.

– Как всегда в таких вопросах, – Меган хитро прищурилась. – Мне пришлось взять процесс примирения в свои руки. Скажем так, Томми пришлось извиняться передо мной всю ночь. Очень усердно.

Джоан залилась краской до самых корней волос, моментально поняв явный намек.

– Меган! – только и смогла выдохнуть она, пряча лицо за бокалом.

– Не переживай, – подколола ее Меган. – Когда-нибудь и на твоей улице перевернется грузовик с извиняющимся мужиком. И ты будешь сверху.

– Мне кажется, я лучше просто буду выносить мусор сама, – пробормотала Джоан.

– Скучная ты, Светлячок, – рассмеялась Меган.

– Я не скучная, я… осторожная.

В этот момент в дверь вежливо постучали.

– Войдите, если вы не заразны и не из налоговой! – крикнула Меган.

Дверь приоткрылась, и в щель просунулась голова Джека.

– Простите, доктор Кроули. Доктор Деви, вас искал директор Фокс. Он велел срочно зайти в конференц-зал для брифинга.

– Спасибо, Джек! Сейчас буду, – кивнула Джоан.

Она встала.

– Мне нужно идти.

– Иди, спасай мир, – сказала Меган, тоже поднимаясь. – Но послушай мой совет, Светлячок. Когда поймаешь этого ублюдка, найди время и для себя. Позволь хоть кому-нибудь опрокинуть кофе на тебя, а не наоборот.

– Я постараюсь, – с теплой улыбкой пообещала Джоан.

Она вышла из кабинета и быстрой, но легкой походкой направилась по коридору в сторону конференц-зала, где ее уже ждала работа.

Глава 2

Темнота.

Потом холод.

Холод впивался в спину через тонкую ткань рубашки, грубый и зернистый, как язык кошки. Холод стучал в зубах, заставляя челюсть дрожать в неконтролируемом спазме. Во рту стоял медный привкус крови и чего-то кислого. Я попытался сглотнуть, но горло было сведено судорогой.

Я открыл глаза.

Тусклый, больной свет единственной лампочки под потолком бил прямо в зрачки. Вокруг – серое пространство. Бетонные стены, покрытые пятнами плесени, похожими на старые карты неизвестных континентов. Пахло ржавчиной, сырой землей и чем-то еще… сладковатым, тошнотворным, как запах забытых в подвале осенних яблок, начавших гнить изнутри.

Я попытался поднять руку, чтобы протереть глаза, но не смог. Мое тело не подчинялось. Паника, липкая и холодная, начала подниматься из живота. Я снова дернулся, на этот раз сильнее, и острая боль пронзила запястья и лодыжки.

Тогда я понял.

Мои руки были раскинуты в стороны, широко, до предела. Запястья стягивали толстые, впивающиеся в кожу пластиковые хомуты, прикрепленные к вбитым в стену ржавым кольцам. Ноги, сведенные вместе, были точно так же притянуты к еще одному кольцу у самого пола. Я висел на стене, словно уродливое украшение, в нелепой и жуткой пародии на распятие.

Карикатура на жертву. Насмешка над страданием. Зачем? Это какое-то послание? Наказание? В голове не было ответов, только звенящий, нарастающий ужас.

И тогда тень в углу шевельнулась.

Она не вышла. Она отделилась от остальной тьмы, будто кусок ночи обрел собственную волю. Это была не человеческая фигура. Слишком высокая, слишком тонкая, с неправильными, ломаными углами плеч. Она двигалась беззвучно, не шагая, а перетекая по бетонному полу. Демон, сошедший с пожелтевших страниц запретной книги.

Когда оно приблизилось, свет лампы выхватил из мрака не лицо, а его отсутствие. На меня смотрела гладкая, бледная маска, без рта, без носа, с двумя темными, пустыми провалами на месте глаз. Заглянув в них, я не увидел ничего, кроме бесконечной, голодной пустоты.

Оно остановилось прямо передо мной, так близко, что я должен был бы чувствовать его дыхание. Но не было ничего. Ни тепла, ни запаха. Только всепоглощающий холод, исходивший от него волнами.

– Красиво, – прошелестел голос, которого не могло быть. Он исходил не из-под маски, а отовсюду сразу, рождаясь в самом воздухе, в моей голове. Это был шепот сухого льда, скрип замерзших ветвей. – Совершенная симметрия. Жертва и алтарь в одном лице. Посмотри на себя. Ты – икона.

Я попытался закричать, но из горла вырвался лишь задавленный хрип. Слезы текли по щекам, смешиваясь с кровью и грязью.

– Не плачь, – прошептал демон. – Боль – это просто очищение. Она выжигает все лишнее. Всю суету. Всю ложь. В конце остается только истина.

Из-за его спины появилось что-то длинное и тонкое, блеснувшее в тусклом свете. Не нож. Скорее, стилет или заточенный прут. Оно держало его не как оружие, а как кисть художника. С благоговением.

– Каждая душа должна быть раскрыта, – прошелестел голос, и кончик стилета коснулся моей груди, прямо над сердцем. Холодный, как поцелуй смерти. – Чтобы свет, если он есть, мог выйти наружу. Или чтобы тьма могла наконец обрести покой.

Он надавил.

Боль была не похожа ни на что. Это не был огонь. Это был взрыв чистого, абсолютного холода, который пронзил меня насквозь, замораживая кровь, легкие, само сознание. Мое тело выгнулось дугой, насколько позволяли путы. Крик наконец прорвался, но он был коротким, захлебнувшимся.

Мир начал таять. Свет лампочки превратился в размытое пятно, которое пульсировало, сжимаясь. Шепот в голове стал тише, превращаясь в гул насекомого. Мои раскинутые руки больше не казались моими. Они были тяжелыми, свинцовыми крыльями, которые никогда не смогут взлететь.

Картинка перед глазами сжалась в крошечную точку света, как далекая звезда в безлунную ночь.

Последней моей мыслью была не любовь. Не страх. Не ненависть.

Это было простое, тихое удивление, обращенное в пустоту, где я когда-то был.

Зачем… такая поза?

А потом свет погас.

Тишина вернулась в комнату, более глубокая, более полная, чем прежде. Жертва была принесена. Симметрия была идеальна.

Войдя в конференц-зал, Джоан почувствовала, как привычная деловая атмосфера окутывает ее. За большим овальным столом уже сидели ее коллеги. Возглавлял собрание Джеймс Фокс, глава отделения, мужчина с умными, проницательными глазами и осанкой человека, привыкшего нести на себе тяжесть ответственности. Рядом с ним сидели остальные: Дэвид Чен, ветеран полевой службы, седеющий на висках, чье спокойствие и опыт не раз спасали группу в самых запутанных ситуациях; Сара Дженкинс, резкая и прямолинейная оперативница, чья язвительность уступала только ее преданности делу; и Джек, новый аналитик, который теперь выглядел гораздо увереннее и благодарно кивнул Джоан.

– Доброе утро всем. Простите за опоздание, – мягко сказала Джоан, одарив всех теплой улыбкой.

Со всех сторон послышались приветствия.

– Доброе утро, Джоан.

– Садись, Ди.

– Здравствуйте доктор Деви.

– Заходи, Джоан, – кивнул Фокс, указав на свободное кресло рядом с собой. – Мы как раз начинаем.

Джоан села. Фокс нажал кнопку на пульте, и большой экран на стене ожил, показав то, от чего у любого нормального человека заледенела бы кровь. Фотографии из подвала. Тело мужчины, распятое на бетонной стене. Пустые, застывшие в ужасе глаза.

– Два часа назад патруль Сиэтла обнаружил это в заброшенном складском помещении в промышленной зоне, – начал Фокс своим ровным, лишенным эмоций голосом. – Жертва – Майкл Рирдон, 38 лет, биржевой брокер. Это уже четвертая жертва за месяц с идентичным почерком.

Он переключил слайд. На экране появились фотографии трех предыдущих жертв, застывших в той же жуткой позе.

– Местная полиция в тупике. Убийца не оставляет ни улик, ни свидетелей. Его методология указывает на высокий уровень организации, интеллекта и ритуализации, что выходит за рамки возможностей местного отдела по расследованию убийств. Поэтому дело передали нам. Я надеюсь на тебя, Джоан. Год назад ты помогла нам остановить 'Сиэтлского Резчика', когда у нас не было ничего. Твой профиль вывел нас прямо на него.

– Мы все работали вместе, сэр. Это была командная работа, – скромно ответила Джоан, чувствуя, как краснеют щеки.

– Вот она, наша скромница, – с усмешкой пробормотала Сара. Дэвид добродушно хмыкнул.

– Достаточно, – прервал их Фокс, хотя в его глазах не было гнева. Он уважал скромность Джоан, но сейчас было не до этого.

– Что связывает жертв? – спросил Дэвид.

– На первый взгляд – ничего, – ответил Фокс. – Разный возраст, раса, социальный статус. Брокер, учитель, дальнобойщик, студентка. Мы не видим паттерна.

– Мотив? – спросила Сара. – Ограбление? Сексуальное насилие?

– Ничего. Карманы не вывернуты, ценности на месте. Меган подтвердила отсутствие следов сексуального насилия на всех телах. Это чистое убийство. Ритуальное, – заключил Фокс. Затем он повернулся к Джоан. – Твои предварительные выводы? Что ты видишь?

Джоан на мгновение прикрыла глаза, отгоняя эмоции и впуская чистый анализ.

– Перед нами высокоорганизованный, миссионерского типа убийца. Он не получает удовольствия от самого акта насилия, по крайней мере, не в физиологическом смысле. Для него важен ритуал. Распятая поза – это не просто жестокость, это мощный символический акт. Деперсонализация жертвы, превращение ее в икону, в символ. Он видит себя не убийцей, а судьей, палачом или даже своего рода жрецом, совершающим некое таинство. Отсутствие сексуального насилия указывает на то, что его удовлетворение носит чисто психологический, а не физиологический характер. Он упивается властью, контролем и своей ролью вершителя судеб. Но это лишь предварительные наброски. Мне нужно увидеть все материалы по предыдущим трем жертвам, чтобы понять его эволюцию и найти логику в выборе жертв.

– Я так и думал, – кивнул Фокс. – Все материалы уже на твоем сервере. Это твой главный приоритет.

– Сэр, а как быть с ночным делом? – спросила Джоан, вспомнив квартиру, в которой была всего несколько часов назад.

– Твоя находка с книгой вывела нас на финансового консультанта жертвы, который имел доступ к ее счетам. Мы получили ордер и сейчас его допрашивают. Однако же это дело с серийным убийцей имеет высший приоритет. Мы не можем позволить себе еще одного Роберта Розье.

– Я понимаю, сэр, – кивнула Джоан.

– Как всегда, Джоан, на тебе психологический анализ и любые зацепки, которые ты сможешь из него извлечь, – сказал Фокс, возвращаясь к делу о распятиях.

– Да, сэр, – твердо ответила она.

– И еще одно, – добавил Джеймс, и его взгляд стал серьезнее. – Убийца не только жесток, но и умен, и крайне осторожен. Я не хочу, чтобы ты работала по этому делу в одиночку. Я приставлю к тебе специального агента. Он будет твоим напарником, будет помогать в расследовании и обеспечивать твою безопасность.

Джоан нахмурилась.

– Сэр, я ценю вашу заботу, но я думаю, что смогу справиться…

– Это не просьба, Джоан. Это приказ, – мягко, но непреклонно сказал Фокс.

– Расскажите мне о нем.

– Его перевели из Бостона два дня назад. В Бюро он два с половиной года. До этого служил в 'Дельте'.

– О, 'Дельта'? – вставила Сара с усмешкой. – Значит, он сначала стреляет, а потом спрашивает, нужна ли была дверь?

– Дженкинс, – устало вздохнул Фокс.

Джоан проигнорировала шутку.

– Каков его опыт в работе с поведенческим анализом или в расследованиях серийных преступлений? – задала она самый важный для нее вопрос.

Фокс потер переносицу.

– Последние два дня я был завален бюджетами, отчетами для Вашингтона и координацией с другими ведомствами. У меня не было времени изучить его личное дело досконально. Знаю только, что в Бостоне у него была высочайшая репутация.

Он взглянул на часы.

– В любом случае, он скоро будет здесь. Сможешь спросить у него все сама.

В этот самый момент из дверного проема, который оставался приоткрытым, раздался низкий, спокойный мужской голос с нотками едкой иронии:

– Можно и спросить, только обсуждать нечего.

Все головы в комнате одновременно развернулись на источник голоса.

В дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, стоял мужчина. Он был высоким, в безупречно скроенном черном костюме, который, однако, не мог скрыть ни атлетического сложения, ни того, что его обладатель чувствовал себя в нем чужеродно, как волк в овечьей шкуре. Коротко стриженные темные волосы уже тронула седина на висках. Лицо его, с резкими скулами и упрямым подбородком, казалось высеченным из камня. Глубокая, неумолимая морщина пролегла между бровей, а темные, внимательные глаза смотрели на мир с таким выражением, будто они уже видели все худшее, что он может предложить, и не были впечатлены. Это был взгляд человека, который оценивал и каталогизировал угрозы, а не заводил знакомства.

Джоан, вопреки общей заминке, ничуть не смутилась. Она тут же встала, и ее миниатюрная фигурка рядом с массивным силуэтом в дверях выглядела еще более хрупкой. Быстрыми, почти семенящими шагами она подошла к нему и с искренней, лучезарной улыбкой протянула руку.

– Здравствуйте, я доктор Джоан Деви. Рада буду с вами работать. А вы…

Мужчина на мгновение опустил взгляд на ее протянутую ладонь, словно оценивая ее как потенциальное оружие, затем перевел свой тяжелый, непроницаемый взгляд на ее лицо. После едва заметной паузы он ответил на рукопожатие. Его хватка была твердой, короткой и абсолютно лишенной тепла.

– Гарольд Киган, – произнес он ровным, лишенным интонаций голосом.

– Очень приятно познакомиться, агент Киган, – все так же дружелюбно ответила Джоан.

– Мгм, – был его единственный ответ.

Киган отстранился от дверного косяка и шагнул в комнату, обращаясь уже к Фоксу.

– Прошу прощения за опоздание, сэр. Заходил в оружейную, оформлял табельное оружие и знакомился с протоколами связи.

– Все в порядке, агент. Главное, что вы здесь, – кивнул Фокс. – Позвольте представить вам остальную команду. Это агенты Дэвид Чен и Сара Дженкинс, наши ведущие полевые оперативники. А это Джек Миллер, наш аналитик данных.

Киган окинул каждого коротким, оценивающим взглядом, отвечая на приветствия едва заметным кивком. Его взгляд чуть дольше задержался на Саре, словно распознав в ней родственную резкость.

– Садитесь, агент, – указал Фокс на стул рядом с Джоан.

Когда они уселись, Фокс вкратце пересказал Кигану основные детали дела, пока на экране сменялись фотографии с мест преступлений. Киган слушал молча, не сводя глаз с экрана, его лицо оставалось бесстрастным.

– Убийца оставляет следы входа? Действует на территории жертвы или похищает? – задал он первый вопрос, когда Фокс закончил. Голос его был все таким же ровным и прагматичным.

– Мы считаем, что он похищает, – ответила Джоан, подавшись вперед. – На всех четырех местах обнаружения тел нет никаких признаков того, что жертвы жили или работали там. Вероятно, он заманивает их или нападает в другом месте, привозит в подготовленную локацию, убивает и оставляет.

– Время смерти совпадает с предполагаемым временем похищения? – последовал следующий вопрос, адресованный ей же.

– Не всегда. Судя по отчетам Меган, у второй жертвы, дальнобойщика, между похищением и смертью прошло не меньше двенадцати часов. Он был обезвожен. – Джоан сделала паузу. – У вас есть какие-нибудь версии? Вы сталкивались с подобным?

Киган медленно перевел на нее свой холодный взгляд.

– Доктор, я сталкивался с людьми, которые убивают по сотне причин. Из-за денег, из-за приказа, из-за страха. Подобного ритуального театра я не видел. Но это не меняет сути. Один человек лишает жизни другого. Остальное – детали.

Джоан слегка вздрогнула от его цинизма, но кивнула.

– Иногда именно в этих деталях и кроется ключ к его личности.

– Итак, слушайте все, – вмешался Фокс, возвращая себе роль лидера. – С этого момента вы все – специальная группа по этому делу. Киган, Деви, Чен, Дженкинс, Миллер и доктор Кроули. Отчитываетесь напрямую мне. Сара, Дэвид, вы берете на себя всю полевую работу по новой жертве, Рирдону. Отработайте его окружение, финансы, последние дни. Джек, тебе нужно проанализировать цифровые следы всех четырех жертв, ищи любые, даже самые неочевидные пересечения. Джоан…

Он посмотрел на нее.

– Как ты и хотела. Бери дела по первым трем жертвам. Я хочу, чтобы ты погрузилась в них с головой и нашла то, что мы упустили. Зацепку, паттерн, что угодно. Твой новый напарник, агент Киган, пойдет с тобой. Его опыт может помочь увидеть ситуацию под другим, более практическим углом.

Киган лишь коротко кивнул.

– Понял, сэр.

– Хорошо, сэр, – ответила Джоан и, повернувшись к своему новому напарнику, постаралась улыбнуться как можно ободряюще. – Тогда пойдемте в мой кабинет, я покажу вам материалы.

Она встала, и Киган бесшумно поднялся следом. Они молча пошли по коридору в сторону ее кабинета. Легкие шаги Джоан и тяжелая, уверенная поступь бывшего спецназовца создавали странный, почти тревожный контрапункт в тишине осеннего утра в здании ФБР.

Кабинет Джоан был полной противоположностью своему новому временному обитателю. Он был небольшим, но казался невероятно уютным и светлым благодаря большому окну, выходящему на осенний Сиэтл. На подоконнике стояли горшки с фиалками, на стенах висели не просто дипломы, а репродукции картин импрессионистов. Стопки книг по нейропсихологии и криминальной патологии соседствовали с забавной кружкой в виде совы и плюшевым енотом, сидящим на мониторе. На пробковой доске пестрые стикеры с напоминаниями были перемешаны с фотографиями улыбающихся людей. В углу тихо гудел небольшой электрический обогреватель, распространяя волны тепла.

– Я не люблю холод… он у меня даже летом работает, – с легкой, извиняющейся улыбкой сказала Джоан, заметив взгляд Кигана, направленный на обогреватель.

Гарольд обвел кабинет медленным, оценивающим взглядом, который, казалось, сканировал и каталогизировал каждую деталь.

– Похоже на гнездо, – ровным тоном произнес он. Это не было ни комплиментом, ни оскорблением, а простой констатацией факта.

– Я стараюсь сделать его уютным, – мягко ответила Джоан. – Могу я предложить вам что-нибудь? Кофе, чай? У меня есть отличный капучино и шоколад.

– Воды. Если есть, – ответил он, не меняя выражения лица.

– Конечно, – кивнула Джоан, доставая из маленького холодильника под столом бутылку воды и стакан.

Она поставила воду перед ним и села в свое кресло, подвинув клавиатуру.

– Итак, давайте посмотрим, что у нас есть.

Войдя в защищенную сеть Бюро, она открыла файлы по первым трем жертвам. На экране появились фотографии, отчеты, схемы.

– Первая жертва – Эмили Картер, 21 год, студентка-искусствовед. Найдена в заброшенной церкви. Вторая – Майкл Брэди, 48 лет, дальнобойщик. Обнаружен на пустующем складе в порту. Третья – Хелен Рид, 62 года, библиотекарь на пенсии. Найдена в старом, выведенном из эксплуатации вагоне метро, – начала Джоан, ее голос стал сосредоточенным и профессиональным. – На первый взгляд, между ними нет ничего общего: ни социальный статус, ни возраст, ни род занятий. Он выбирает их не по внешним признакам. Поза, в которой он их оставляет, – это его послание. Он считает себя судьей, а их – грешниками, которых он очищает через страдание. Он создает из них иконы собственного правосудия.

Киган молча смотрел на экран, затем заговорил, его взгляд был прикован к тактическим схемам мест преступлений.

– Логистика безупречна. Никаких свидетелей похищения. Места обнаружения тел изолированы, с хорошими путями подхода и отхода. Он силен. Обезвредить и перевезти дальнобойщика весом под сто двадцать килограммов в одиночку требует серьезной физической подготовки и планирования. Он не оставляет следов борьбы на местах обнаружения, значит, основной акт происходит в другом месте. У него есть своя база. Безопасное, звукоизолированное место.

– Он невероятно организован, – согласилась Джоан. – Его фантазии полностью сформированы, и он методично воплощает их в жизнь. Этот ритуал для него важнее, чем сами жертвы. Они лишь актеры в его спектакле.

– Он дисциплинирован, – подхватил Киган, указывая на отчет криминалистов. – Ни ДНК, ни отпечатков, ни волокон. Он использует полный комплект защиты или проводит тщательную зачистку. Это говорит о тренировке. Возможно, бывший военный или полицейский. Он знает наши методы работы.

Они погрузились в молчание, изучая детали.

– Мы должны найти связь между жертвами, – наконец сказала Джоан. – Даже если она не очевидна, она должна быть. Возможно, они посещали одно и то же место, пользовались одной услугой, состояли в какой-то онлайн-группе. Джек уже ищет это, но я хочу посмотреть на их жизнь с психологической точки зрения. Может, они все совершили какой-то поступок, который в извращенной логике убийцы заслуживает наказания.

– Это как искать иголку в стоге сена, который может и не существовать, – прагматично заметил Киган. – Я предлагаю сосредоточиться на тактике. Он использует специфические узлы, чтобы закрепить веревки. Нужно отправить их на анализ в Квантико, возможно, они характерны для определенной профессии – моряков, альпинистов, военных. И нужно проверить всех, кто имеет доступ к заброшенным объектам, которые он использует. Риэлторы, охранные фирмы, городские службы.

Джоан на мгновение задумалась.

– Ваша идея насчет узлов превосходна. Это конкретная, осязаемая улика. Но поиск по объектам – это слишком широкая сеть. Мы можем сузить ее, если поймем его логику. Давайте сделаем так: мы отправим фото узлов в Квантико, а пока будем ждать ответа, углубимся в биографии жертв. Я буду искать психологическую связь, а вы – тактические пересечения в их маршрутах и распорядке дня. Возможно, они все пересекались в одной точке, удобной для похищения.

Они нашли общую точку соприкосновения.

Внезапно тишину в кабинете нарушило громкое урчание. Джоан залилась краской и смущенно прижала руку к животу. Она посмотрела на часы на мониторе. Прошло больше трех часов.

– Ох, простите… Кажется, пора обедать, – пробормотала она. Затем, набравшись смелости, посмотрела на Гарольда. – Агент Киган, не хотите пойти со мной в 'Le Petit Coin'? Это небольшое французское бистро тут неподалеку, у них потрясающий луковый суп. Я угощаю. Хотелось бы… узнать своего напарника получше.

Киган медленно поднял на нее свой тяжелый взгляд.

– Вы ведь уже знаете, что помимо прочего мне поручили вас охранять, доктор Деви?

– Пожалуйста, просто Джоан, спасибо, – мягко поправила она.

– Ответьте на вопрос.

– Знаю, – тихо подтвердила она.

– Так вот, из меня плохая нянька…

– Хорошему напарнику и не нужно быть нянькой, – спокойно и твердо ответила Джоан, глядя ему прямо в глаза. В этот момент ее взгляд случайно упал на его левую руку, лежавшую на столе. Она заметила на тыльной стороне ладони большой, старый шрам от ожога, белесую, стянутую кожу. В ее голове мгновенно пронеслась мысль: он не просто разрушитель, он был и спасателем, он знает, что такое боль и жертва.

Она смягчила тон, и в ее голосе прозвучали неподдельная доброта и эмпатия.

– Агент Киган… Гарольд. Хороший напарник прикрывает спину. А я собираюсь прикрывать вашу. Психологически, разумеется. Мы в этом вместе. И я не смогу эффективно работать, если буду голодна.

Эта простая фраза, лишенная жалости, но полная профессионального уважения и признания его равным партнером, кажется, пробила его броню. В его глазах что-то неуловимо изменилось. Он смотрел на нее долгую секунду, а затем медленно кивнул.

– Хорошо… Джоан. Пойдемте в ваше бистро, – сказал он, и в его голосе впервые прозвучало нечто, похожее на оттепель. – Теперь я понимаю, за что люди в Бюро вас ценят.

– Я лишь выполняю свою работу наравне со всеми, – скромно ответила она, чувствуя, как щеки снова начинают гореть.

– Не все выполняют ее так, – тихо произнес Гарольд, и это прозвучало как высшая похвала. Он встал. – Я не буду заказывать много, чтобы не показаться бестактным.

Джоан улыбнулась искренней, теплой улыбкой.

– Гарольд, пожалуйста, закажите все, что захотите. Мой отец всегда говорил, что хорошо накормленный напарник – залог успешной операции.

Он посмотрел на нее, и в уголке его губ промелькнула тень улыбки, почти невидимая, но оттого еще более значимая.

– Понял, – с уважением ответил он.

И они вместе вышли из кабинета, направляясь в 'Le Petit Coin'.

Бистро 'Le Petit Coin' встретило их тихим звоном колокольчика над дверью, запахом свежеиспеченного хлеба и растопленного сливочного масла. Это было небольшое, уютное заведение с крошечными столиками, накрытыми белоснежными скатертями, мягким, теплым светом и тихой французской музыкой, едва слышной на фоне приглушенных разговоров. Джоан здесь явно знали – пожилая хозяйка в накрахмаленном фартуке улыбнулась ей как старой знакомой.

– Доктор Деви, как я рада вас видеть! Ваш любимый столик у окна свободен, – проворковала она.

Гарольд Киган вошел следом за Джоан, и его массивная, напряженная фигура в строгом костюме выглядела в этом царстве уюта и гедонизма абсолютно инородным телом. Он не смотрел на милые детали интерьера. Его взгляд методично просканировал помещение: отметил оба выхода, расположение других посетителей, оценил слепые зоны. Когда Джоан направилась к столику у окна, он молча последовал за ней, но сел не напротив, а сбоку, спиной к стене, откуда ему открывался полный обзор на входную дверь и зал.

Джоан заметила этот маневр, но ничего не сказала, лишь одарила его понимающей, теплой улыбкой и раскрыла меню.

– Здесь потрясающий луковый суп, как я и говорила. И киш лорен просто тает во рту, – с искренним энтузиазмом защебетала она. – А еще у них есть тарт татен, который заставит вас поверить в чудеса.

Киган взял меню, бросил на него короткий взгляд, словно это был оперативный отчет, и отложил в сторону.

– Стейк и картофель фри. Средней прожарки. И черный кофе.

– Отличный выбор, – ничуть не смутившись, кивнула Джоан. Себе она заказала луковый суп и маленький салат.

Когда официант ушел, повисла тишина, которую Гарольд, казалось, находил вполне комфортной. Джоан же, напротив, решила ее деликатно нарушить.

– Знаете, я все думаю о символизме. Церковь, склад, вагон метро… Это все места, которые когда-то служили людям, а теперь заброшены. Словно он находит красоту в упадке и забвении, – задумчиво произнесла она, глядя в окно на моросящий дождь.

– Он находит в них безопасность, – прагматично возразил Киган, не отрывая взгляда от двери. – Минимум свидетелей, известные пути отхода. Упадок – это просто побочный эффект. Его интересует функция, а не эстетика.

– Возможно, для него это одно и то же, – мягко предположила Джоан. – Я почти уверена, что он рос в Сиэтле. Он знает эти места не по картам, он их чувствует. Они – часть его личной географии.

Она перевела на него свой ясный взгляд.

– Вы давно в Сиэтле, Гарольд?

– Три дня, – коротко ответил он.

– И как вам… после Бостона? – сделала она еще одну попытку.

– Больше дождей, – был его исчерпывающий ответ. Он взял со стола нож и машинально проверил его баланс и остроту подушечкой пальца, прежде чем положить обратно.

Джоан внутренне улыбнулась. Это было похоже на попытку пробить стену из обсидиана с помощью пухового пера. Она решила сменить тактику.

– Вы очень наблюдательны. Не в смысле работы, а вообще, – сказала она тихо. – Я заметила, как вы сели. Вы всегда выбираете место, с которого все видно?

На секунду его взгляд оторвался от зала и сфокусировался на ней. В нем не было раздражения, скорее, сухое любопытство. Он не ожидал прямого вопроса.

– Привычка, – просто ответил он.

– Тяжелая, должно быть, привычка. Никогда не расслабляться, – произнесла она не с жалостью, а с сочувственным пониманием.

В этот момент принесли их заказ. Ароматный пар поднялся от тарелки с супом Джоан. Стейк Гарольда выглядел именно так, как он и заказывал – простой, функциональный источник белка. Они начали есть в тишине. Джоан ела медленно, с наслаждением. Гарольд – методично, эффективно, разрезая стейк на ровные куски.

– Ваш отец был прав, – неожиданно произнес он, когда его тарелка была уже наполовину пуста.

Джоан удивленно моргнула.

– Простите?

– Насчет хорошо накормленного напарника, – пояснил Киган, прожевав кусок мяса. – Продуктивность повышается на семнадцать процентов при своевременном поступлении калорий. Это снижает уровень кортизола и улучшает когнитивные функции.

Джоан не смогла сдержать смех – тихий, мелодичный.

– Боже, вы даже это перевели на язык статистики. Я просто имела в виду, что это приятно.

Он посмотрел на нее, и на его суровом лице снова промелькнула та самая, едва заметная тень улыбки.

– Приятно – это субъективная категория. Эффективно – объективная.

Они закончили обед. Джоан расплатилась картой, оставив щедрые чаевые. Когда они встали, чтобы уйти, Гарольд остановился у выхода и повернулся к ней. Он не смотрел ей в глаза, его взгляд был направлен куда-то ей за плечо.

– Обед был… адекватным топливом для дальнейшей работы. Спасибо, – произнес он ровным, почти механическим голосом.

Но Джоан услышала в этой фразе все, что он не смог или не захотел сказать. Она услышала признание ее заботы, искреннюю благодарность, выраженную на единственном языке, который был ему доступен – языке прагматизма и функции.

Она улыбнулась ему своей самой теплой и искренней улыбкой.

– Всегда пожалуйста, Гарольд. Эффективная команда должна быть хорошо заправлена.

Он коротко кивнул. Перемирие за обеденным столом было окончено. Они вышли под холодные капли сиэтлского дождя, и теперь им предстояло снова погрузиться в мир, где царили не ароматы французской кухни, а запах смерти и безумия. Пора было отрабатывать зацепки.

Обратный путь до офиса прошел в почти полном молчании, нарушаемом лишь монотонной работой дворников на лобовом стекле. Дождь превратился в унылую изморось. Вернувшись в здание ФБР, они разделились, чтобы проверить несколько зацепок по своим каналам, и снова встретились в кабинете Джоан два часа спустя. На столе громоздились распечатки, а на большом мониторе были открыты вкладки с фотографиями, отчетами криминалистов и картами.

Атмосфера была густой от напряжения и невысказанных теорий. Джоан сидела в своем кресле, вглядываясь в психологический портрет третьей жертвы, Хелен Рид. Гарольд стоял за ее спиной, скрестив руки на груди, его тень падала на стол.

– Доктор Деви… Джоан, – внезапно произнес он. Голос был ровным, но в нем слышалась просьба. – Не возражаете, если я воспользуюсь вашим терминалом? Мне нужно сопоставить несколько карт маршрутов, на большом экране будет удобнее.

– О, конечно, Гарольд, пожалуйста, – тут же отозвалась она, словно только этого и ждала. Она быстро поднялась, освобождая ему место, и перебралась на маленький кожаный диванчик у стены.

Устроившись, она взяла свой планшет, но прежде чем включить его, наклонилась и достала что-то из-под дивана. Это был плюшевый медведь среднего размера, сшитый из темно-коричневого бархата, с немного потрепанными ушами и серьезным выражением на мордочке. Джоан прижала его одной рукой к себе, другой включила планшет и снова погрузилась в материалы дела.

Киган, уже вошедший в систему под своим логином, замер на мгновение, глядя на эту сцену в отражении темного экрана. Он медленно повернул голову.

– Не знал, что плюшевые медведи входят в стандартный набор профайлера Бюро, – его голос был сухим, без явной насмешки, скорее констатация абсурдного факта.

Джоан подняла на него взгляд поверх очков, ничуть не смутившись.

– Он меня греет, – просто сказала она. – Я ведь упоминала, что не люблю холод.

– Обогреватель в полуметре от вас, – прагматично заметил Киган, кивнув на гудящий аппарат в углу.

– Он греет снаружи, а Барашкин – изнутри, – с мягкой улыбкой ответила Джоан и снова уткнулась в планшет.

Киган ничего не ответил, лишь едва заметно покачал головой и вернулся к работе. Несколько минут он молча щелкал мышкой, сравнивая карты.

– Вы уверены, что Майкл Брэди заезжал в тот район за три дня до исчезновения? По его рабочему графику у него был рейс в другую сторону, – спросил он, не оборачиваясь.

– Абсолютно, – уверенно ответила Джоан. – Смотрите транзакции по его личной кредитной карте, а не по рабочей топливной. В 14:32 он купил кофе в 'The Grind House' на углу Пайк и 4-й авеню. Это в двух кварталах от места, где жила Эмили Картер, первая жертва.

– Совпадение. Это популярная кофейня, – усомнился Киган.

– Возможно. Но за четыре года работы дальнобойщиком он ни разу не использовал личную карту в этом районе. Никогда. А за неделю до смерти он оказался там дважды. Это не совпадение, это изменение паттерна поведения, – доказательно произнесла она.

Киган молча смотрел на карту.

– Принято, – коротко ответил он.

На несколько секунд в кабинете снова воцарилась тишина. Джоан почувствовала, что задела его профессиональную гордость своей уверенностью. Он не любил ошибаться. Чувствуя укол вины за свою резкость, Киган снова повернулся к ней. Его взгляд упал на игрушку.

– Барашкин? – спросил он, и в голосе прозвучало неподдельное любопытство.

Джоан улыбнулась.

– Его зовут Барашкин. Его подарила мне Меган, моя лучшая подруга, когда я только пришла в Бюро три года назад. Сказала, что в этом мире цинизма и жестокости каждому нужен кто-то, кого можно обнять без лишних вопросов.

– И вы принесли его на работу в Федеральное Бюро Расследований, – это был не вопрос, а утверждение, окрашенное изумлением.

– Ну, я же не беру его на совещания к директору Фоксу, – ответила она с теплым юмором в голосе. – Он просто живет здесь, под диваном. И отлично справляется с функцией борьбы с холодом и цинизмом.

Киган хмыкнул, но на этот раз в звуке не было прежней едкости. Он снова повернулся к компьютеру.

– Гарольд, – позвала Джоан. – Посмотрите на фото узлов, которыми были связаны жертвы. Вы когда-нибудь видели такие? В 'Дельте' или где-то еще?

Он увеличил изображение. Его лицо стало еще более серьезным.

– Нет. Это не военный узел. И не морской. Слишком сложный, вычурный. Похож на декоративный, но затянут с невероятной силой. Палаческий узел проще и эффективнее. Этот… он для красоты. Часть ритуала, как вы и говорили.

– Значит, этому можно было где-то научиться? Какие-то курсы, книги? – уточнила Джоан.

– Возможно. Шибари, японское искусство связывания. Или просто очень специфическое хобби. Но тот, кто его вязал, делал это сотни, если не тысячи раз. Движения доведены до автоматизма, – ответил он, и Джоан заметила, как напряглись его плечи. Разговор о насилии, доведенном до искусства, явно вызывал у него отторжение.

Она увидела, как он сжал и разжал левую руку, ту самую, со шрамом. Ему было некомфортно.

– Гарольд, давайте сделаем перерыв на пять минут, – мягко предложила она. – Я сделаю вам кофе.

– Я в порядке. Нужно работать, – отрезал он, не поворачиваясь.

– Вы не в порядке, – ее голос стал еще тише, но в нем появилась невероятная сила и теплота. – Вы снова там, правда? В том месте, о котором не хотите говорить. Я вижу это по вашим плечам. Гарольд, посмотрите на меня.

Он медленно повернулся. Его глаза были холодными, как сиэтлский дождь.

– Вам не нужно быть здесь скалой, – продолжила она, глядя ему прямо в глаза, искренне и по-доброму. – Эта работа выматывает. Она высасывает душу, если позволить. Я здесь не для того, чтобы анализировать вас. Я здесь, чтобы прикрыть вашу спину, помните? Иногда это означает просто вовремя принести чашку кофе и дать человеку пять минут тишины. Позвольте мне быть вашим напарником.

Его защита, выстроенная годами боли и тренировок, дала трещину. Он смотрел на нее, на эту маленькую женщину с плюшевым медведем, и впервые за долгое время почувствовал не угрозу своему контролю, а искреннюю, неподдельную заботу. Он тяжело вздохнул, и его плечи опустились.

– Хорошо, – сдался он. – Кофе. Черный. Без сахара.

Он потер лицо рукой.

– Ваш метод… эта ваша доброта… она работает. Раздражающе, но работает.

– Это не метод, Гарольд. Это просто я, – тихо ответила Джоан, вставая.

В этот самый момент дверь кабинета распахнулась без стука, и в проеме возник взъерошенный директор Фокс.

– Киган, Деви, у нас труп! Похоже, наш клиент! По коням!

Джоан застыла на полпути к кофейнику. Гарольд мгновенно преобразился: вся усталость исчезла, он был собран и готов к действию.

– Адрес – заброшенный театр 'Орфеум' на 5-й авеню. Сара и Джек уже выехали, – выпалил Фокс.

– Периметр установлен? Местные не топчутся по уликам? – четко спросил Киган, уже надевая пиджак.

– Сара держит все под контролем, но чем скорее вы приедете, тем лучше. Двигайте! – скомандовал Фокс и исчез в коридоре.

Джоан оставила Барашкина на диване, схватила свою сумку. Гарольд уже ждал ее у двери. Они молча, быстрыми шагами направились к лифту, ведущему на парковку, к его черному, неприметному седану. Пятиминутный перерыв отменился.

Глава 3

Мой шедевр завершен.

Тишина театра «Орфеум» – это не просто отсутствие звука. Это плотная, бархатная материя, сотканная из пыли, забвения и эха тысяч аплодисментов, давно обратившихся в прах. Я стою в партере, запрокинув голову. Единственный луч света, пробивающийся сквозь заколоченное досками окно в куполе, падает точно на сцену, на мой алтарь.

Он висит там, в центре. Идеальный. Руки раскинуты, прибиты к старой декорации изображающей дерево. Голова поникла на грудь. Я превратил его крик в произведение искусства. Я заставил его боль вознестись. Это не убийство. Это – вознесение. Я даровал этому ничтожному телу величие, которого оно никогда не знало при жизни. Его страдания стали моей литургией, его застывшая агония – моей симфонией. Я вдыхаю этот воздух, густой, как церковный ладан, пропитанный запахом остывающей крови и священного ужаса. Благодать.

Но смертные суетливы. Их мир груб и лишен понимания. Синие и красные огни начинают осквернять темноту снаружи, беззвучно мечась по облупившимся стенам, как панические всполохи в аду. Они прибыли. Мои критики.

Я не спешу. Я растворяюсь в тенях, поднимаясь по ветхой лестнице на верхний ярус, в ложу, откуда открывается лучший вид. Я – часть этого места. Я – его призрак, его холод, его память. Отсюда, сверху, они кажутся муравьями, копошащимися на пороге храма, не в силах постичь его сути.

Дверь со скрипом поддается. Входят двое.

Первый – Волк. Он носит шкуру человека, черный костюм, скроенный так, чтобы скрыть зверя внутри. Но я-то вижу. Я вижу сломанного солдата, механизм из шрамов и дисциплины. Камень. Его лицо – руины крепости после долгой осады. Скулы острые, как осколки. Седина на висках – иней на надгробии. А глаза… о, его глаза. В них нет света. В них – выжженная земля, где когда-то бушевал пожар, и теперь остался только пепел и знание того, что огонь вернется. Он не смотрит на мой шедевр с ужасом. Он его сканирует. Оценивает. Он ищет слабость в моей работе, в моем искусстве. Он не боится тьмы. Он сам – ее осколок, отколовшийся и потерявшийся.

А затем входит она.

Глина.

Такая маленькая, хрупкая, словно воробышек, случайно залетевший в склеп. Я вижу ее так ясно. Вижу, как бьется жилка на ее тонкой шее. Вижу, как большие, влажные глаза за круглыми стеклами очков расширяются, вбирая в себя величие моей работы. Ее губы, полные и мягкие, приоткрываются в беззвучном стоне. Она – светильник, принесенный в непроглядную ночь. Идеальная, чистая глина, еще не тронутая резцом страдания. В ней столько света, столько тепла, столько жизни. И все это так и просится, так и молит, чтобы это разбили. Чтобы осквернили. Чтобы сломали.

Я чувствую ее эмпатию даже отсюда, с высоты. Она – не просто смотрит. Она чувствует его. Она пытается заглянуть в его последние мгновения, пытается понять… меня. Это так восхитительно наивно. Она хочет понять бурю, зачерпнув ее ладошкой.

Они стоят рядом, Камень и Глина. Волк и Агнец. Он – защита. Она – то, что нужно защищать. Какой восхитительный контрапункт. Какой потенциал.

Мой нынешний апостол на сцене уже отдал мне все, что мог. Его песнь спета. Но эти двое… они принесли с собой новую музыку. Новые возможности. Я смотрю на нее, на эту маленькую девочку-доктора, и чувствую, как в венах стынет голодный огонь. Ее душа светится так ярко во тьме. Я хочу увидеть, как она погаснет. Я хочу взять эту чистую глину в свои руки и вылепить из нее новый шедевр – скульптуру отчаяния. А он, Волк, будет смотреть. Бессильный. Сломанный окончательно.

Я отступаю в самую гущу тьмы, в сердце театра. Я сливаюсь с ней, становлюсь ею. Мое присутствие тает, оставляя после себя лишь холод на коже и ощущение чужого взгляда на затылке.

Спектакль только начинается. И я уже нашел своих главных актеров.

Черный седан Гарольда бесшумно разрезал мокрые улицы Сиэтла, мигалки полицейских машин впереди превращали капли на лобовом стекле в расплывчатые рубины и сапфиры. Внутри царила напряженная тишина. Гарольд вел машину с той же отстраненной эффективностью, с какой делал все остальное, его взгляд был прикован к дороге. Джоан смотрела в окно на серые, плачущие здания, но видела не их. Она видела ритуальную позу, пустые глаза и рану в сердце.

Театр «Орфеум» встречал их, как зияющая пасть давно умершего левиафана. Полицейская лента лениво трепетала на ветру. Внутри пахло сыростью, пылью и чем-то еще – сладковато-металлическим, тошнотворным запахом, который Джоан научилась распознавать безошибочно.

Сара Дженкинс, высокая и резкая, как лезвие ножа, стояла, прислонившись к облупившейся колонне, и скрестив руки на груди. Рядом с ней, ссутулившись над ноутбуком, стоял Джек. Его лицо было бледным, а глаза бегали по сторонам, стараясь не смотреть на сцену, где криминалисты в белых костюмах работали под единственным лучом света, падавшим на тело.

Увидев Джоан, Джек шагнул ей навстречу, едва не споткнувшись о провод.

– Доктор Деви! Мы опознали жертву. Аарон Коул, сорок два года. Шеф-повар и владелец ресторана «Амброзия». Бумажник был при нем. Коронер дает предварительное время смерти между полуночью и двумя часами ночи. Множественные колото-резаные ранения, после чего тело было… вот так размещено. Что касается цифрового следа, то я проверил все, что мог. Его телефон был новым, зарегистрирован на вымышленное имя. Социальные сети – чистые, как у младенца. Он будто призрак. Словно кто-то методично стирал его из сети последние пару месяцев.

– Это не "ничего", Джек. Это отличная работа, – мягко ответила Джоан, и парень заметно расслабился под ее ободряющим взглядом. – Это значит, что наш субъект не просто выбирает жертв, он готовит их, заставляя обрывать связи еще до того, как нанесет удар. Спасибо.

Гарольд тем временем подошел к Саре.

– Доклад.

– Одна точка входа – эта дверь. Остальные окна и выходы заколочены еще с восьмидесятых, – кивнула Сара в сторону распахнутых дверей. – Никаких следов взлома. Периметр чист, местные копы молодцы, никого не пустили. Тело обнаружил бездомный, искал место для ночлега.

– Что-нибудь выглядит не на своем месте, кроме… очевидного? – спросила Джоан, обводя взглядом огромный, погруженный в полумрак зал.

– Кроме того, что знаменитого шеф-повара распяли в заброшенном театре? Нет, все на своих местах, – язвительно ответила Сара, но в ее голосе не было злобы, лишь профессиональная усталость.

Киган подошел к Джоан, которая, не отрываясь, смотрела на сцену, на застывшую фигуру.

– Что вы видите, доктор?

Джоан медленно выдохнула.

– Я вижу эскалацию. Церковь, склад, вагон – это были репетиционные залы. А это… это премьера. Театр. Сцена. Зрительный зал. Он больше не просто совершает ритуал, он ставит спектакль. Он – режиссер, артист и жрец в одном лице. Ему нужна аудитория. Ему нужно, чтобы мы увидели. Он упивается не только властью над жертвой, но и нашим вниманием. Он чувствует себя богом на этой сцене.

– Нарциссизм и комплекс бога. Стандартный набор, – прокомментировал Гарольд, но в его голосе слышалось внимание.

– Может, нам стоит проверить всех, кто когда-либо работал в этом театре? Актеров, осветителей? – робко спросил Джек.

– Конечно, Джек, – тут же отрезала Сара. – И всех, кто покупал сюда билеты с 1926 года. Давай сузим круг до всех жителей Сиэтла мужского пола.

Джек сжался и покраснел.

– Я просто…

– Идея правильная, Джек, – мягко вмешалась Джоан, не давая конфликту разгореться. – Мыслить нужно широко, искать связи там, где их не видно. Но Сара права, на данном этапе это слишком большой объем данных. Мы вернемся к этому, если другие зацепки не сработают.

Гарольд посмотрел на Джоан с новым выражением.

– Вы управляете не только профилем, но и командой, – тихо заметил он.

– Команда работает лучше, когда каждый чувствует себя ценным, – так же тихо ответила она, и в ее голосе прозвучала искренняя забота.

Они разделились, осматривая зал. Гарольд методично проверял точки входа и возможные пути отхода. Сара и Джек опрашивали криминалистов. А Джоан, повинуясь интуиции, поднялась по шаткой лестнице на верхний ярус, в одну из бархатных лож, откуда открывался идеальный вид на сцену.

Прошло около двадцати минут.

– Гарольд! Сара, Джек, сюда! – голос Джоан был тихим, но настойчивым, и он эхом пронесся по пустому залу.

Когда они поднялись, то увидели Джоан, стоящую на коленях в тени ложи. Она ничего не трогала, лишь подсвечивала фонариком маленький участок пыльного пола.

– Что там, Деви? – спросила Сара.

На полу, рядом со следом от ботинка, который явно не принадлежал ни одному из криминалистов, лежало нечто крошечное. Джоан аккуратно, кончиками пинцета, взяла это и поместила в пакетик для улик. Это был маленький, оплавленный огарок от тонкой восковой свечи, а рядом с ним – едва заметная капля застывшего воска на полу.

– Свеча? – удивился Джек. – Часть ритуала?

– Что это значит, Джоан? – спросил Киган. Его тон был ровным, но Джоан поняла – он уже сложил два и два.

– Это значит, что моя версия о "миссионере" была верна, – медленно произнесла она, поднимаясь. – Но важнее другое. Этот воск еще теплый. Он был здесь, когда мы приехали. Он сидел в этой ложе и смотрел на нас. На свой спектакль и на зрителей.

Лицо Гарольда окаменело. Инстинкт бойца взял верх.

– Перекрыть квартал! Собаки, тепловизоры. Фоксу доложить, что у нас "горячий" след! – скомандовал он, уже достав рацию.

– Нет, Гарольд, стойте! – голос Джоан остановил его.

Он резко обернулся.

– Почему? Он здесь, рядом! Мы можем его взять!

– Мы не можем, – ее взгляд был твердым и уверенным. – Подумайте, как он действует. Он дисциплинирован, методичен, он все планирует. У него есть заранее подготовленный путь отхода. Если мы поднимем тревогу, мы будем гоняться за тенью по всему району, а он будет сидеть в двух кварталах отсюда, в кафе, и наблюдать за хаосом по новостям. Мы не только его упустим. Мы покажем ему, что он нас переиграл. Мы покажем ему, что заметили его привычку наблюдать, и он ее изменит. Мы потеряем единственное его слабое место – его эго, его потребность в зрителях.

– Она права, Киган, – неожиданно поддержала Сара. – Этот парень слишком умен, чтобы бежать сломя голову. Погоня – это то, чего он ждет.

Джоан кивнула.

– Мы дадим ему именно то, что он хочет – иллюзию контроля.

Гарольд медленно опустил рацию. Его лицо выражало внутреннюю борьбу между инстинктом хищника и холодной логикой. Логика победила.

– Ваши предложения? – спросил он.

– Мы должны думать не о том, куда он побежал, а о том, откуда он смотрел, – ответила Джоан, ее глаза горели идеей. – Эта ложа. Почему именно она? Какой отсюда вид? Что он мог видеть, кроме сцены? Мы должны проанализировать его точку обзора, его взгляд. Джек, мне нужны все чертежи театра и все записи с уличных камер в радиусе трех кварталов за последние два часа, которые смотрят на выходы из переулков позади театра. Он не вышел бы на главный вход.

Гарольд смотрел на нее несколько долгих секунд. Затем он коротко кивнул.

– Логично. Действуйте.

Кабинет Джоан превратился в командный центр. На пробковой доске висели распечатанные чертежи театра, перечеркнутые красными маркерами. На столе, среди остывших бумажных стаканчиков из-под кофе, ноутбук Джека транслировал мозаику из десятков камер видеонаблюдения.

– Есть, – отрапортовал Джек, его пальцы летали по клавиатуре. – Все, что вы просили, доктор Деви. Чертежи, схемы вентиляции и все записи с камер в радиусе трех кварталов, ориентированные на задние дворы и переулки. Я уже отфильтровал дублирующиеся ракурсы.

Часы на стене бесстрастно отсчитывали время. Сара, со свойственной ей прямотой, встала около десяти вечера, зевнув.

– Ладно, дети, если наш призрак оперы не выложит селфи с тесаком в инстаграм, я до утра тут бесполезна. Позвоните, если найдете что-то умнее, чем "он был в здании".

Джек продержался еще час, его глаза начали слипаться. Он виновато посмотрел на Джоан.

– Простите, доктор Деви, я, наверное…

– Иди домой, Джек. Ты проделал колоссальную работу. Отдохни, – мягко улыбнулась ему Джоан.

И вот они остались вдвоем. Гарольд, похожий на гранитную статую, склонился над распечатанной картой района, методично сверяя ее с видеопотоком на своем ноутбуке. Его концентрация была абсолютной, почти нечеловеческой. Он не моргал, не двигался, лишь изредка его палец перемещался по карте.

Джоан наблюдала за ним несколько минут. Глубокая складка между его бровей стала еще резче, а под глазами залегли темные тени. Он работал на чистом упрямстве, сжигая последние резервы. Встав, она бесшумно вышла из кабинета. Гарольд даже не поднял головы.

Она вернулась через десять минут, держа в руках поднос с двумя сэндвичами из автомата в холле и двумя бутылками воды. Она молча поставила поднос на край его стола, отодвинув стопку папок.

Киган наконец оторвался от карты, его взгляд был недоумевающим. «Не стоило».

– Вы не ели с обеда, агент Киган, – тихо сказала Джоан, открывая свою бутылку с водой. – Чтобы ловить монстров, нужно адекватное топливо. Вы сами так сказали.

Он хотел было возразить, сказать, что не голоден, что привык работать сутками без еды и сна. Но в ее голосе не было ни жалости, ни попытки его опекать. Была лишь простая, искренняя констатация факта. Забота, настолько прямая и незамутненная, что спорить с ней казалось бессмысленным. Он молча взял сэндвич.

Время приближалось к полуночи. Тишину нарушал лишь гул компьютеров и шелест бумаг.

– Вот, – внезапно прошептала Джоан, наклоняясь к своему экрану.

Гарольд мгновенно оказался рядом. На экране была запись с камеры, установленной на офисном здании через дорогу от театра. Она смотрела на узкий, заваленный мусором переулок.

– Время 19:47. Смотрите, – Джоан указала на экран. В переулок медленно заехал неприметный серый фургон. Он припарковался в слепой зоне между двумя мусорными баками. Дверь не открывалась. Фургон просто стоял. – А теперь перемотаем… 23:15. Сразу после звонка бездомного в 911.

Фургон так же медленно выехал из переулка и скрылся из виду.

– Он привез его заранее и ждал, – констатировал Гарольд. – Но как это нам поможет? Номера не видно.

– Дело не в фургоне. Дело в том, что он не видел эту камеру, – ответила Джоан. – Он просчитал все ракурсы, которые смотрят на выходы. Но он не учел ту, что смотрит на сам переулок. А теперь самое главное… Посмотрите сюда.

Она увеличила изображение. Из-за плохого качества и тени было почти ничего не видно, но можно было разобрать, как открылась боковая дверь театра, ведущая в переулок. Из нее никто не вышел. Она просто осталась приоткрытой на несколько сантиметров.

– Он оставил себе путь к отступлению, но не только. Он оставил щель, чтобы смотреть. Из темноты театра на свой фургон. Он контролировал не только сцену, но и пути отхода. Ему нужно было видеть все.

Киган резко выпрямился, его глаза сверкнули. Он вернулся к своему столу и открыл базу данных.

– Серый фургон… В деле о похищении третьей жертвы, Эмили Картер, свидетель упоминал похожий фургон без опознавательных знаков, припаркованный на ее улице за два дня до исчезновения. – Он быстро вбивал данные. – Это оно.

Он встал, его фигура излучала готовность к действию.

– Я соберу команду. Оцепим…

– Гарольд, стойте, – остановила его Джоан. Он замер, удивленный, что она назвала его по имени. – Посмотрите на часы. Кого вы соберете? В офисе сейчас только пара дежурных аналитиков и охрана. Все наши люди дома, они вымотаны. Мы не можем начинать операцию по перехвату в таком состоянии. Он методичен. А мы будем действовать в спешке и усталости. Это рецепт провала.

Киган посмотрел на нее. Ее лицо было серьезным, но в больших карих глазах за стеклами очков не было паники. Было спокойствие и непоколебимая уверенность. Он вдруг осознал, насколько она права. Инстинкт требовал погони, но тактический опыт говорил, что она права. Он медленно опустился обратно на стул.

– Хорошо, – мягко ответил он. – Займемся этим с утра.

Джоан собрала свои вещи.

– Спокойной ночи, Гарольд.

– Спокойной ночи, – ответил он, не отрывая взгляда от экрана, на котором застыло изображение серого фургона.

Она уже была в дверях, когда его голос заставил ее остановиться.

– Деви!

Джоан обернулась. Гарольд стоял посреди кабинета, глядя на нее. На его лице было непривычное, почти растерянное выражение.

– Я понимаю, что вы на машине, но… – он запнулся, подбирая слова, что было для него совершенно нехарактерно. – В свете последних данных… лишняя предосторожность не бывает лишней. Я бы хотел проводить вас до парковки. Для полной уверенности в безопасности маршрута.

Джоан смотрела на него мгновение, а затем на ее губах появилась теплая, мягкая улыбка.

– Я согласна. Но с одним условием.

– Каким? – в его голосе прозвучало удивление.

– Мы перейдем на "ты", – просто сказала она. – Мы напарники. Мы будем работать в экстремальных условиях, где каждая секунда важна. И формальности вроде "агент Киган" и "доктор Деви" – это лишняя дистанция, которая нам не нужна. Эффективность коммуникации, верно?

Она использовала его же язык, язык прагматики и эффективности. Гарольд почувствовал, как к щекам приливает кровь, и мысленно взмолился, чтобы в тусклом свете коридора она этого не заметила. Он просто кивнул.

– Пойдем? – спросила Джоан, ее глаза светились добротой.

– Пойдем, – ответил он, и они вместе вышли из кабинета, направляясь к лифту, который вел на парковку.

Глава 4

Тьма была липкой и горячей, пахла горелым деревом и расплавленным пластиком. Гарольд стоял посреди своей гостиной, но это была не его гостиная. Это было пепелище. Сквозь клубы едкого дыма на него смотрели две пары глаз. Эмили. Лили.

– Зачем ты нас убил, Гарри? – голос его жены был нежным, как всегда, но слова впивались в него, словно раскаленные иглы.

– Папочка, почему ты не пришел? – вторила ей шестилетняя Лили, ее любимое плюшевое платье было покрыто сажей.

– Я вас не убивал, – выдохнул Гарольд. Слова застревали в горле, вязком от дыма, которого не было. Он знал, что это сон. Он знал это каждый раз. И каждый раз это не имело значения.

– Ты был на задании, – продолжала Эмили, делая шаг к нему. Огонь плясал по подолу ее платья. – Твои задания всегда были важнее нас. Ты оставил нас одних. Значит, ты нас убил.

– Я вас не убивал! – крикнул он, но звук потонул в реве пламени.

Он проснулся. Рывком. Тело среагировало раньше, чем мозг. Рука сама нырнула под подушку и сжала холодную, привычную рукоять «Глока». В один миг он сидел на кровати, ствол пистолета рыскал по спартанской обстановке его квартиры в Сиэтле, выискивая угрозу.

Холодный пот стекал по спине. Сердце колотилось о ребра, как пойманная птица. Дыхание было прерывистым. Угрозы не было. Никогда не было.

Он не опустил пистолет. Сжимая его в руке, Гарольд поднялся с кровати. Босые ноги ступали по холодному ламинату. Методично, на инстинктах, въевшихся в плоть за годы в «Дельте», он осмотрел крошечную кухню, заглянул за диван в гостиной. Пусто. Тихо. Только гул холодильника и далекий вой сирены где-то в ночном городе.

Он зашел в ванную, все еще сжимая оружие. Адское дежавю. Он включил холодную воду и, держа пистолет в левой руке, правой плеснул ледяной водой в лицо. Поднял голову, чтобы посмотреть на себя в зеркало.

И увидел их.

Они стояли прямо за его спиной. Прозрачные, сотканные из лунного света и его вины. Эмили и Лили.

– Зачем ты нас убил? – прошептал отраженный призрак его жены.

– Я вас не убивал, – выдохнул Гарольд, его голос был хриплым, сломленным.

– Ты позволил нам умереть, – сказала Лили, и ее детский голос в этой тишине был оглушающим. – Ты можешь это исправить. Ты можешь снова быть с нами.

Киган смотрел в зеркало, на свое осунувшееся лицо, на темные круги под глазами, на призраков за своей спиной. Пустота в груди, его вечная спутница, стала бездонной.

– Что вам нужно? – спросил он у отражений.

– Просто сделай это, – сказала Эмили, ее призрачная рука указала на пистолет в его руке. – Нажми на курок, и все закончится. Боль уйдет. Ты будешь с нами.

Он смотрел на свое отражение. На человека, которого он ненавидел больше всего на свете. И его правая рука, словно живя своей жизнью, медленно, почти нежно, поднесла ствол «Глока» к его виску. Палец лег на спусковой крючок. Вот оно. Решение. Тихое, прагматичное, окончательное.

Но вдруг, как помеха на старом телевизоре, образ в его голове дрогнул. Вместо призраков, вместо огня и дыма, он на долю секунды увидел другое лицо. Короткие каштановые волосы, большие круглые очки, и глаза… огромные, карие, по-детски добрые глаза, которые смотрели на него с такой искренней заботой, какой он не видел уже три года. Джоан. Ее мягкая улыбка, когда она предложила перейти на «ты».

– Давай, Гарри, – шипел голос Эмили ему в ухо. – Мы ждем тебя.

– Папочка, нажми, – вторила Лили.

Его палец напрягся. Но образ Джоан не уходил. Он вспыхивал снова и снова – ее лицо, когда она ставила перед ним сэндвич; ее уверенный взгляд, когда она останавливала его; ее тихий голос, объясняющий, почему погоня бессмысленна. Это был проблеск жизни в его мавзолее. Что-то, что не было связано со смертью и виной. Что-то новое.

– Она не спасет тебя, – прошипел призрак. – Никто не спасет. Только ты сам.

Он почти решился. Почти поддался. Еще одно усилие, и все…

БИИП-БИИП-БИИП-БИИП!

Резкий, пронзительный звук будильника на прикроватной тумбочке ворвался в тишину ванной, как взрыв.

Гарольд вздрогнул, как от удара током. Закричал – глухо, яростно. Мир вернулся. Призраки исчезли. В зеркале был только он – мужчина с пистолетом у виска и безумием в глазах.

Он не опустил пистолет. Он развернулся и, не целясь, швырнул в тумбочку стоявшую на раковине бутылку с водой. Бутылка ударилась в будильник, сбила его на пол. Пронзительный звук оборвался.

А потом сила оставила его. Пистолет выпал из ослабевшей руки и с глухим стуком упал на коврик. Гарольд Киган, бывший мастер-сержант элитного подразделения, специальный агент ФБР, сполз по холодной кафельной стене на пол. Он обхватил голову руками и затрясся в судорожных, беззвучных рыданиях, которые разрывали его изнутри. Впервые за три года он позволил себе плакать.

Черный седан Кигана занял свое обычное место на парковке для сотрудников ровно в 7:00. Гарольд не вышел из машины сразу. Он сидел, уставившись на бетонную стену перед собой, но не видел ее. Он видел только трещину на потолке своей ванной. Наконец, он выдохнул, и облачко пара растворилось в холодном утреннем воздухе. Дисциплина взяла верх. Есть работа.

В кухонной зоне на их этаже уже пахло крепким кофе. Джек, со своей вечно взъерошенной шевелюрой, возился у кофемашины, напевая что-то себе под нос.

– Утро, агент Киган, – бодро сказал он, заметив Гарольда. – Кофе свежий. Вам черный?

Джек уже потянулся за кружкой.

– Джек, – кивнул в ответ Гарольд. Он проигнорировал протянутую кружку, подошел к машине и, взяв стеклянный кофейник, налил себе полную кружку до краев. Не останавливаясь, он выпил половину обжигающей жидкости за несколько больших глотков. Затем налил снова.

– Ого. Похоже, ночь была веселой, – робко прокомментировал Джек, видя, как Киган опустошает вторую кружку.

– Что-то вроде того, – глухо ответил Гарольд, ставя пустой кофейник на место. Горечь кофе немного притупила дрожь в руках, но пустота внутри никуда не делась. Он направился в кабинет Джоан.

Дверь была приоткрыта. Она сидела за своим столом, что-то быстро печатая. Сегодня на ней были черные брюки и облегающая темно-серая водолазка, которая мягко подчеркивала ее хрупкую, но стройную фигуру. Подняв голову, она тепло ему улыбнулась.

– Доброе утро, Гарольд.

– Джоан, – он вошел и закрыл за собой дверь. – Мы можем поговорить?

– Да, конечно, – ответила она без малейшего промедления, откладывая работу.

Он не сел в кресло для посетителей. Он подошел к небольшому дивану и опустился на него, чувствуя, как свинец в его конечностях тянет его вниз. Джоан поднялась, взяла со своего кресла потрепанного плюшевого медведя, а с подоконника – тарелку с печеньем, и подсела рядом. Не слишком близко, но достаточно, чтобы создать ощущение доверия.

– Что случилось, Гарольд? – мягко спросила она, обнимая своего неизменного спутника по имени Барашкин.

Он смотрел на свои руки, сцепленные в замок.

– В последнее время мне очень трудно уснуть.

– Расскажи мне об этом, – ее голос был тихим и ровным. Она подвинула к нему тарелку. – Печенье? Сама испекла. Обожглась, правда, но сама!

Он мельком взглянул на печенье и отрицательно качнул головой.

– Это началось три года назад.

Он не уточнил. Но ему и не нужно было. Он видел в ее глазах, что она знает. Видимо она читала его досье.

– Когда ты ложишься спать, что ты чувствуешь? – ее вопрос был прямым, но лишенным всякого давления.

– Я не чувствую. Я просто… жду.

– Чего ты ждешь?

Он молчал с минуту.

– Рассвета.

Он все-таки протянул руку и взял одно печенье. Оно было овсяным, с кусочками шоколада. Откусив, он на мгновение замер. Оно было по-домашнему вкусным, настоящим.

– Вкусно.

– Спасибо, – ее улыбка стала чуть теплее.

– Третий вопрос, Гарольд. Когда ты не спишь, ты просто лежишь в тишине или… что-то делаешь?

– Думаю. Вспоминаю.

– О твоей службе в "Дельте"? – осторожно предположила она.

– Иногда.

– Почему ты пошел туда?

Это был неожиданный вопрос. Он заставил его поднять на нее взгляд.

– Мой отец был военным. Капитаном "зеленых беретов". Он погиб во Афганистане, когда мне было три года. Я хотел… быть как он. Лучше, чем он.

Джоан смотрела на него, и ее проницательный взгляд, казалось, видел дальше его слов. Она заметила тень, промелькнувшую в его глазах при упоминании отца.

– Была только эта причина, Гарольд? Или было что-то еще? Что-то, от чего ты хотел сбежать?

Ее мягкий голос стал тем самым ключом, что повернулся в заржавевшем замке. Перед его глазами встал не героический образ отца, а злая рука матери, замахивающаяся ремнем. А затем – оранжевое пламя, пожирающее его дом. Голоса Эмили и Лили.

Он резко встал. Фасад стоицизма треснул и осыпался.

– Это было ошибкой, – сказал он, его голос стал жестким, как сталь. – Я вывалил на тебя свои проблемы и повел себя непрофессионально. Прости, Джоан.

Он уже развернулся, чтобы уйти, чтобы сбежать обратно в свою выстроенную из дисциплины и цинизма крепость. Но тут теплая, мягкая ладонь осторожно легла на его запястье.

– Гарри, не уходи, пожалуйста.

Он застыл. Никто не называл его так со времен Эмили. От ее прикосновения по руке прошло тепло, такое чуждое и почти болезненное.

– То, что ты человек – это не непрофессионально, – тихо сказала Джоан, не отпуская его руки. – То, что ты чувствуешь боль – это не ошибка. Ты носишь в себе груз, который сломал бы десятерых. Но ты стоишь. Ты приходишь на работу. Ты пытаешься спасать других. Позволить кому-то помочь тебе нести этот груз хотя бы пять минут – это не слабость, Гарри. Это мужество.

Она заглянула ему в глаза.

– Что на самом деле случилось сегодня ночью?

Ее нежность, ее искреннее участие, ее отказ позволить ему снова захлопнуть дверь – все это пробило последнюю брешь в его обороне. Он смотрел в ее большие, добрые глаза за стеклами очков, и плотина рухнула.

– Я хотел застрелиться сегодня ночью, – выдохнул он, слова были почти беззвучными, но в тишине кабинета они прозвучали как выстрел. – Я хотел покончить с собой, Джо. И едва это не сделал.

Джоан не вздрогнула. Не ахнула. Она лишь крепче, но все так же мягко, сжала его руку. Ее взгляд наполнился не жалостью, а глубочайшим состраданием.

– Хорошо, – сказала она так спокойно, будто он сообщил ей прогноз погоды. – Спасибо, что ты сказал мне. Спасибо, что ты все еще здесь.

Она помолчала, давая ему вздохнуть.

– Ты сейчас не один, Гарри. Я здесь. Слышишь? Я здесь.

Он просто кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

Тогда Джоан встала, но его руку не отпустила. Она взяла своего медведя под другую руку и посмотрела на него.

– Пойдем со мной.

Она повела его к двери.

– Куда мы идем, Джо? – хрипло спросил он, позволяя вести себя, как ребенок.

Она обернулась, и в ее глазах мелькнула едва заметная, но придающая сил улыбка.

– В мое особое место.

Она провела его по коридору, мимо гудящих кабинетов и снующих агентов, к неприметной двери без таблички. Джоан открыла ее ключом и пропустила его вперед. Это была комната наблюдения за допросной, но не та, что использовалась постоянно. Здесь пахло пылью и старой бумагой. Через огромное одностороннее зеркало была видна пустая, стерильная комната с металлическим столом и двумя стульями. Свет был выключен, и комната тонула в полумраке, освещаемая лишь тусклым светом из коридора.

– Что мы здесь делаем? – спросил Гарольд, и его рука инстинктивно выскользнула из ее ладони. Он отошел к стеклу, его силуэт застыл на фоне пустой допросной.

Джоан не обиделась. Она присела на широкий подоконник, прижав к себе Барашкина.

– Иногда, когда я вижу… слишком много, я прихожу сюда, – сказала она своим тихим, ласковым голосом. – Смотрю на эту пустую комнату. Она помогает мне очистить голову. Здесь нет эмоций, нет лжи, нет боли. Только тишина. Я представляю, как вся грязь, которую я впитала за день, остается там, за стеклом, а я здесь, в безопасности.

– Прагматично, – только и смог ответить Гарольд, не отрывая взгляда от пустого стула.

– Гарольд, – ее голос был полон такой нежности, что, казалось, мог исцелять раны. – Расскажи мне, что ты чувствовал сегодня ночью. Когда ты стоял там, с пистолетом.

Он долго молчал.

– Ничего, – наконец произнес он. – В этом-то и дело. Я хотел почувствовать хоть что-то. Страх. Сожаление. Но была только… пустота. И голоса. Они обещали, что пустота исчезнет. Что я снова буду с ними.

– Когда ты держал пистолет у виска, на что ты надеялся в тот самый последний момент? Чего ты ждал после? – ее вопрос был похож на мягкое прикосновение к оголенному нерву.

– Тишины, – выдохнул он. – Окончательной тишины.

– Ты сказал, что почти сделал это. Но ты остановился. Что-то тебя удержало. Что это было, Гарри? – она назвала его так снова, и это имя прозвучало в тишине комнаты как забытая мелодия.

Он закрыл глаза. Образ ее лица – обеспокоенного, доброго, живого – вспыхнул за его веками.

– Я не знаю. Просто… помеха. Шум в системе.

– Эта помеха спасла тебе жизнь, – мягко сказала Джоан. – Иногда шум – это самое важное, что у нас есть. Скажи, эта пустота… она всегда была с тобой, или она появилась после… пожара?

Он обернулся и посмотрел на нее. На эту маленькую женщину с огромным сердцем и плюшевым медведем.

– Почему ты не сдашь меня Фоксу? По протоколу ты обязана доложить о сотруднике с суицидальными наклонностями. Меня отстранят, заберут значок и оружие.

– Потому что я вижу не протокол, а человека, – ответила она с непоколебимой мягкостью. – Человека, который впервые за три года попросил о помощи, пусть и таким отчаянным способом. Если я доложу, я предам твое доверие. А твое доверие сейчас важнее любого протокола. Мы найдем способ тебе помочь. Вместе.

– Мной должны заниматься психиатры, Джоан, а не профайлер-напарник, – горько усмехнулся он.

– Психиатры лечат разум, выписывают рецепты. И, возможно, тебе это понадобится, мы это обсудим. Но я здесь не как врач, – она посмотрела на него прямо, ее взгляд был полон любви и тепла. – Я здесь как друг. Психиатры не будут сидеть с тобой в пыльной комнате в семь утра, потому что тебе больно. А я буду.

Он смотрел на нее, пытаясь понять.

– Почему? Почему ты вообще этим занимаешься? Я читал твое дело. Нужно было знать, кого мне поручили охранять. Ты родилась в Саванне, в семье промышленника. Квартира на Квин-Энн. Ты могла бы делать что угодно. Зачем тебе все это? Эта грязь, эти сломленные люди вроде меня?

Джоан улыбнулась легкой, немного грустной улыбкой.

– От матери мне досталась доброта, а от отца – упрямство и воля идти до конца. Мне всегда нравилось наблюдать за людьми, пытаться понять их, решать их… головоломки. Я никогда не хотела быть частью того мира, где нужно быть жестокой и эгоцентричной, чтобы чего-то добиться. Мне хотелось, чтобы моя профессия служила людям. Помогать тем, кто потерялся во тьме, находить тех, кто эту тьму создает… Для меня работа профайлера в ФБР – это самое честное и правильное место.

– Ты идеалистка, – прокомментировал Гарольд, но в его голосе не было цинизма, только констатация факта.

– Может быть. Но мои идеалы уже помогли раскрыть два десятка дел за три года, – мягко парировала она. Джоан соскользнула с подоконника и подошла к нему. Она остановилась совсем близко, заставив его посмотреть на нее сверху вниз. – Отныне, я буду о тебе заботиться, Гарольд Киган. Ты больше никогда не будешь один. Я не позволю тебе умереть.

Она сделала паузу, и ее глаза за стеклами очков блеснули.

– В конце концов, мы же напарники, помнишь?

На его губах появилась тень улыбки, первая настоящая улыбка за это утро.

– Только напарники? По-моему, уже что-то большее».

Джоан чуть смутилась, но быстро нашлась:

– Ну, ты теперь знаешь про Барашкина и мои кулинарные неудачи. Это выводит наши партнерские отношения на новый уровень конфиденциальности.

И он улыбнулся. Устало, но искренне.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что поверила в меня.

– Верить в тебя – это самое простое, что я делала за весь день, Гарри, – ответила она так нежно, что у него перехватило дыхание.

– Для меня это важно, – тихо сказал он.

– Я знаю, – так же тихо ответила она.

Гарольд протянул руку и взял ее ладонь. Она была такой маленькой и теплой в его руке. Он посмотрел в ее глаза – огромные, детские, наивно-чистые карие глаза за круглыми очками, в которых сейчас отражалась вся доброта этого мира.

В этот момент в дверном проеме раздалось деликатное покашливание.

Они обернулись. В дверях стояла Меган. Ее рыжие волосы были собраны в небрежный пучок, а проницательные зеленые глаза с сарказмом оглядывали их сцепленные руки.

– Я, конечно, дико извиняюсь, что прерываю ваш сеанс взаимной эмоциональной поддержки, – протянула она своим фирменным язвительным тоном, – но в мой ледяной дворец доставили свежий товар. Последняя жертва. И я бы хотела услышать ваши гениальные догадки до того, как начну резать. Если вы, конечно, не слишком заняты спасением душ.

Джоан тут же отпустила руку Гарольда, слегка покраснев.

– Да, Меган, конечно. Мы идем.

– Разумеется, – добавил Гарольд, уже снова надевая маску невозмутимого агента.

– Вот и славненько, – хмыкнула Меган и развернулась, чтобы идти.

Они пошли за ней по коридору.

– Гляжу, ты везде с моим подарком ходишь, Светлячок, – бросила Меган через плечо, кивнув на Барашкина под мышкой у Джоан.

– Конечно. Он замечательный, как и ты, – искренне ответила Джоан.

– Не вгоняй меня в краску, Светлячок, – отмахнулась Меган. – Лучше прибереги комплименты для своего солдатика.

– Что? – не поняла Джоан.

– Что? – невинно переспросила Меган, не оборачиваясь.

Под эти разговоры они спускались в морг, возвращаясь к работе, к смерти. Но для Гарольда Кигана что-то неуловимо изменилось. В его личной, бесконечной ночи забрезжил крошечный, но упрямый рассвет.

Глава 5

Холодный, стерильный воздух морга ударил в лицо, смывая остатки утренней драмы. Меган Кроули, уже облаченная в синий халат, сноровисто натягивала перчатки, ее рыжие волосы были убраны под одноразовую шапочку. Она кивнула на тело Аарона Коула, лежавшее на стальном столе.

– Надеюсь, Барашкин у тебя не из пугливых, Светлячок, – бросила она, надевая защитную маску.

– Он видел вещи и похуже, Меган, – с мягким юмором ответила Джоан, прижимая медведя к себе. – Например, мои попытки испечь шарлотку.

Меган хмыкнула и взяла в руки скальпель.

– Итак, джентльмены, и леди, и медведь. Аарон Коул, шеф-повар, 42 года. Причина смерти – одиночное колото-резаное ранение в брюшную полость, повредившее аорту. Смерть наступила быстро. Но вот что интересно: рана нанесена тонким, обоюдоострым клинком, под точным углом снизу вверх. Никаких лишних движений, никакой борьбы в момент удара.

– Убийца имеет опыт обращения с холодным оружием. Возможно, военный или охотник. Удар нанесен для максимально быстрого и эффективного убийства, это не акт ярости, – ровным голосом произнес Гарольд, его взгляд был прикован к телу.

– Бинго, – кивнула Меган, продолжая осмотр. – Деталь вторая: гвозди в запястьях. Старые, ржавые, квадратные в сечении. Пробиты точно через щель Десто, между костями запястья. Чтобы так попасть, нужно либо иметь удачу дьявола, либо знать анатомию. На ладонях ни царапины.

– Он знал, что делал. Это не первая его инсталляция. Он изучал исторические или медицинские тексты о распятии. Он хотел аутентичности, – заключил Гарольд.

– В точку, солдатик. Деталь третья: под ногтями жертвы я нашла следы земли и частицы листьев самшита. Но в театре "Орфеум" нет ни земли, ни самшита.

– Убийство произошло в другом месте. Скорее всего, на улице, в саду или парке. Жертва пыталась защититься, хваталась за кусты. Тело было перевезено в театр уже после смерти.

– Три из трех. Приз в студию, – саркастично бросила Меган. – Четвертое: на одежде и теле нет следов волочения. Никаких потертостей. Наш парень весит добрых девяносто килограмм. Его не тащили по полу театра.

– Убийца либо очень силен физически и принес его на руках, либо использовал оборудование. Тележку, каталку. И у него был доступ в театр, он не взламывал дверь.

– И финальный аккорд, – Меган указала пинцетом на грудь жертвы. – Тело было вымыто. Тщательно. За исключением самой раны. Вокруг нее – засохшая кровь, нетронутая. Все остальное – чистое.

– Он отделяет акт убийства от своего послания. Смерть – это грязная необходимость. Посмертное действо – это чистое искусство, его проповедь. Он любуется своей работой, но презирает сам процесс лишения жизни, – закончил Гарольд.

Все это время Джоан молча, с напряженным любопытством, изучала тело. Гарольд заметил, как она обхватила своего медведя обеими руками, словно ища в нем опору. Когда Гарольд замолчал, она шагнула вперед.

– Он организованный, методичный и очень терпеливый, – начала она тихим, но уверенным голосом. – Нарциссическое расстройство личности с мессианским комплексом. Он считает себя не просто убийцей, а судьей, исполнителем высшей воли. Распятие – это наказание за грех, который, по его мнению, совершила жертва. Аарон Коул, владелец ресторана "Амброзия" – пища богов. Вероятно, наш убийца счел это кощунством, проявлением гордыни или чревоугодия. Он наказывает за то, что считает смертным грехом. Он хочет, чтобы его послание увидели, поэтому выбрал театр – сцену. Он умен, силен и, скорее всего, ведет двойную жизнь, производя впечатление абсолютно нормального человека.

– И как этот подробный психологический экскурс поможет его поймать, Джоан? – спросил Гарольд, его прагматизм взял верх.

– Мы должны искать не среди очевидных врагов, а среди "праведников". Людей с жесткими моральными или религиозными установками. Проверьте сотрудников и постоянных посетителей ресторана на предмет принадлежности к радикальным группам или сектам. Ищите человека, который мог знать Коула, но презирать его образ жизни. Его "сцены" требуют реквизита – старых гвоздей, возможно, доступа к заброшенным местам. Это говорит о том, что он хорошо знает город.

– Или работает в сфере строительства, или увлекается городской историей, – язвительно добавила Меган. – Куча вариантов.

– Именно. Но его нарциссизм заставит его допустить ошибку. Он захочет увидеть реакцию на свою "работу", – ответила Джоан.

– Ты думаешь, он вернется на место преступления? – уточнил Гарольд.

– Не обязательно физически. Он будет следить за новостями, читать статьи, может быть, даже комментировать их в сети под вымышленным именем, чтобы направить нас по ложному следу или насладиться паникой, – пояснила Джоан.

– Наш парень еще и интернет-тролль. Очаровательно, – пробормотала Меган.

В этот момент дверь в морг приоткрылась после короткого стука, и в проеме показалась голова Сары Дженкинс.

– Надеюсь, не прерываю ваш консилиум над мясцом, – бросила она со своей обычной прямолинейностью, – но у Джека есть кое-что по серому фургону, который ты, Киган, скинул ему вчера заполночь. И из Квантико прислали анализ по узлам.

– Мы сейчас подойдем, – сказала Джоан. – Спасибо, Сара.

Сара кивнула и исчезла. Джоан повернулась к Меган.

– Спасибо за анализ, Меган. Это очень помогло.

– Все для тебя, мое солнышко, – голос Меган неожиданно потеплел, и в ее глазах промелькнула неподдельная нежность.

Джоан улыбнулась и направилась к выходу. Меган окликнула Гарольда:

– Киган, задержись на секунду.

Он остановился, пока Джоан выходила из морга.

– В чем дело, Кроули?

Меган сняла маску и посмотрела на него в упор.

– Я слышала ваш разговор. Утром. В той комнате для наблюдений.

Гарольд застыл.

– Какую часть?

– Ту, где моя подруга спасает жизнь агенту ФБР, который решил, что его голова – отличная мишень. Я подошла, когда она уже вела тебя за руку. Вы были так увлечены, что не заметили.

– Понятно, – глухо ответил Гарольд, ожидая неизбежного.

– Я не сдам тебя Фоксу, – отрезала Меган. – Но. – Она сделала шаг к нему, и ее голос стал тихим и твердым, как сталь ее скальпеля. – Не смей ее обижать. Джоан – мой самый близкий и родной человек в этих стенах. Она мне как дочь и младшая сестра, Гарольд. Если ты причинишь ей боль, я лично найду способ сделать твою жизнь невыносимой. И поверь, я знаю много способов. Анатомически точных.

– Я не собираюсь ее обижать, – заверил он, глядя в ее пронзительные зеленые глаза. Он говорил абсолютно искренне.

– Смотри мне, – прошипела она, а затем ее лицо снова приняло привычное саркастичное выражение.

Гарольд помедлил.

– Меган… – он произнес это немного робко, что было для него совершенно не свойственно. – Что ей… нравится? Ну, цветы… подарки…

Меган вскинула бровь, и уголок ее губ дернулся в усмешке.

– Хочешь купить ей расположение? Думаешь, сработает? Может, подаришь ей подписанное первое издание "Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам"? – Она хмыкнула, видя его растерянность. – Ладно, слушай сюда, солдатик. Никаких роз. Она считает их банальными. Фрезии. Белые или сиреневые. Она не любит дорогие, кричащие подарки. Ей нужно что-то… продуманное. Книга, о которой она упоминала в разговоре. Или просто принеси ей тот самый чай с бергамотом, который она пьет, когда у нее закончится. Она ценит внимание, а не ценники.

– Спасибо, – искренне сказал Гарольд.

– Не за что, – отмахнулась Меган. – Просто помни: у нее достаточно своих демонов, не добавляй ей чужих. Особенно своих.

Она кивнула на дверь.

– А теперь постарайся вернуться живым с этого дела. Мне не хочется проводить твое вскрытие. Слишком много бумажной работы.

– Надеюсь, не скоро, – мрачно отшутился Гарольд.

– Я тоже. Не люблю работать сверхурочно, – парировала она. – Ладно, достаточно прохлаждаться. Иди, солдат, она ждет тебя.

Гарольд кивнул и, развернувшись, вышел из морга, направляясь к Джоан и новым зацепкам, которые, возможно, вели не только к убийце, но и к чему-то еще.

Когда Гарольд вошел в общую рабочую зону, гудящую от света мониторов и тихого стука клавиатур, он сразу увидел их. Джоан, Сара и Джек сгрудились у стола последнего, глядя на экран. Джоан все еще прижимала к боку плюшевого медведя, что выглядело до странного трогательно в этой обители федерального закона.

– О чем вы так долго говорили с Меган? – спросила Джоан, как только он подошел, ее голос был тихим и искренне любопытным.

Гарольд на мгновение запнулся, вспомнив неожиданно личный разговор в холодном морге.

– Э… о деле. Обсуждали детали вскрытия. Ничего особенного.

Джоан мягко улыбнулась, и в ее карих глазах за круглыми очками блеснул лукавый огонек.

– Просто ты выглядел так, будто она отчитывает тебя за плохое поведение. Я уж испугалась, что ты снова пытался пробить головой стену.

– Что-то вроде того, – буркнул он, чувствуя, как уши начинают гореть.

– Смотри, Киган, если Кроули взяла тебя в оборот, тебе крышка, – вставила Сара, не отрывая взгляда от экрана. – Она знает, где у людей находятся жизненно важные органы. Буквально. И не стесняется применять знания на практике.

– Учту, – ровно ответил Гарольд.

– Сара, не пугай его, – мягко прервала Джоан. – Давайте лучше к делу.

– Да, агент Киган, доктор Деви, – подал голос робкий Джек. – По узлам. Из Квантико прислали полный анализ. Они подтверждают, что узлы невероятно сложные, декоративные и завязаны с огромной силой и мастерством. Это полностью совпадает с вашей версией о ритуальном характере, доктор Деви. Но вот что странно… они не похожи ни на что из известных практик. Это не шибари, не кельтские ритуальные узлы, не макраме смерти, вообще ничего из их баз данных. Такое ощущение, что преступник изобрел свой собственный, уникальный вид узлов.

– Отлично. Наш маньяк еще и изобретатель. Может, патент подаст? – язвительно прокомментировала Сара.

– Это значит, что он этому не учился. Он разработал это сам, – сказал Киган, его взгляд стал жестче. – Это его личный почерк, еще более уникальный, чем подпись.

– Это усиливает идею личного ритуала, – подхватила Джоан. – Он не подражает, он создает. Он считает себя творцом. Джек, а что по фургону?

Аналитик переключил изображение на экране.

– Серый фургон с камер у "Орфеума" был найден час назад патрульными за чертой города. Сожжен дотла. Абсолютно никаких улик. Но по остаткам рамы я могу попытаться восстановить фрагменты VIN-номера и пробить его по базе угнанных машин, а затем по архивам продаж. Это займет время. Думаю, часов двенадцать, не меньше.

– Свой собственный стиль узлов… Это одержимость, – тихо проговорил Гарольд, будто обращаясь к себе.

– Или просто у него было много свободного времени и моток веревки, – бросила Сара.

– Как там Чен? – спросил Гарольд, переводя взгляд на нее.

– У него есть зацепка. У четвертой жертвы, брокера, был очень недовольный клиент, которого она практически разорила. Мужик оказался бывшим моряком-китобоем. Чен поехал его проверять, уж больно совпадение с первоначальной морской версией показалось ему жирным.

– Итак, – вмешалась Джоан, возвращая всеобщее внимание. – На данный момент у нас две основные рабочие версии. Моя – "Миссионер". Убийца, который считает себя жрецом, наказывающим жертв за некий известный лишь ему "грех". И версия Гарольда – "Дисциплинированный практик". Бывший военный или оперативник, который использует свои навыки для совершения идеальных убийств. Он тактичен и осторожен.

– А что, если это одно и то же? – спросила Сара. – Что если они оба правы? Бывший вояка, которого переклинило на почве религии, и теперь он вершит свой кровавый самосуд?

– Это более чем вероятно, Сара, – кивнула Джоан, и ее взгляд стал задумчивым. – Тяжелая психологическая травма, полученная на службе, могла стать триггером. ПТСР часто ищет выход в жестких, упорядоченных системах. Для кого-то это армейская дисциплина, для другого – радикальная вера. В нашем случае одно могло наложиться на другое, создав чудовищный симбиоз. Дисциплина солдата, хладнокровно исполняющего приказ, и фанатизм жреца, свято верящего в свою миссию. Это объясняет и методичность зачистки, и ритуальный символизм.

– И насколько сильно это поможет нам его найти, если мы поймем его "грех"? – прагматично спросил Гарольд.

– Это даст нам его мировоззрение, – ответила Джоан, глядя прямо на него. – Мы сможем понять его критерии отбора. А если мы поймем, кого он ищет, мы сможем его опередить.

Она обвела всех взглядом, снова становясь ведущим профайлером.

– Хорошо. Давайте сосредоточимся. Джек, продолжай копать по фургону. Каждая мелочь важна. Мы с Гарольдом снова пройдемся по биографиям всех пяти жертв. Нужно найти то, что их объединяет в глазах убийцы. Сара, поезжай на подмогу к Чену. Ему может понадобиться поддержка, если китобой окажется неразговорчивым.

Команда молча кивнула. План был ясен.

– Работаем, – тихо сказала Джоан, и все разошлись, унося с собой новые фрагменты жуткой головоломки.

Кабинет Джоан был тихой гаванью посреди гудящего улья ФБР. Стены, увешанные дипломами и репродукциями картин эпохи Возрождения, казалось, поглощали шум. Гарольд и Джоан сидели друг напротив друга за большим дубовым столом, заваленным папками с делами жертв. Свет от настольной лампы выхватывал из полумрака их лица и разбросанные фотографии: студентка, дальнобойщик, пенсионерка, брокер, шеф-повар. Пять оборванных жизней. Пять нерешенных загадок.

Они работали часами, погрузившись в молчаливую, напряженную рутину. Гарольд, верный своей привычке, мог бы часами сидеть неподвижно, питаясь лишь кофе и никотином, но Джоан этого не позволяла. Каждые полтора часа она тихо вставала и, не говоря ни слова, ставила перед ним стакан воды или свежезаваренный чай.

– Ты обезвоживаешь себя, Гарри, – мягко говорила она, когда он пытался отказаться. Она следила, чтобы он хотя бы раз в час вставал и разминал спину, видя, как он инстинктивно морщится от застарелой боли. Гарольд подчинялся молча, с несвойственным ему смирением.

Дважды ее забота чуть не обернулась против нее самой. В первый раз, пытаясь дотянуться до папки на верхней полке, она неловко оступилась, и целая стопка тяжелых монографий по криминологии угрожающе накренилась. Гарольд, среагировав с молниеносной скоростью бывшего бойца «Дельты», подхватил ее, одной рукой удержав от падения, а другой прижав книги к полке.

– Спасибо, Гарри, – пробормотала она, оказавшись прижатой к его груди, и ее щеки залил румянец. – Смотри под ноги, – глухо ответил он, отступая на шаг.

Во второй раз она споткнулась о кабель питания ноутбука, едва не полетев лицом в угол стола. Его рука снова поймала ее за локоть, рывком возвращая равновесие.

– Спасибо, Гарри, – снова выдохнула она, еще больше смутившись.

– Пожалуйста, – коротко бросил он, убирая кабель с прохода.

Время близилось к девяти вечера. Ни одной общей зацепки, ни одного пересечения, ни малейшего намека на «общий грех». Гарольд почувствовал, как внутри снова начинает собираться привычная глухая тоска. Внезапно в кабинете запахло едой. Он поднял глаза. Джоан ставила на стол два контейнера из ресторана.

– Я подумала, что нам нужно подкрепиться, – сказала она, видя его изумление.

– Ты… заказала ужин? – в его голосе прозвучало неподдельное удивление.

– Не смотри на меня так, будто я только что изобрела колесо, – отшутилась она, раскладывая приборы. – Даже агенты ФБР иногда едят.

Они ели в тишине, которая теперь была не напряженной, а уютной.

– Как тебе? – спросила Джоан, кивнув на его контейнер с пастой.

– Соленая, – ответил он после небольшой паузы.

Она тепло улыбнулась.

– Это чтобы ты пил больше воды, Гарри. Я все продумала.

Он поднял уголки губ в подобии улыбки.

– Хитрый план. Почти как у нашего убийцы.

От этой неожиданной и немного неуклюжей шутки Джоан искренне рассмеялась – тихим, мелодичным смехом, который, казалось, заполнил всю комнату светом. Гарольд впервые за долгое время по-настоящему улыбнулся в ответ. И в этот момент он заметил крошечный кусочек соуса на ее щеке.

– У тебя… тут, – сказал он, неопределенно махнув рукой в сторону своего лица. Джоан по-детски нахмурилась и потерла сначала одну щеку, потом другую. – Где? Я не чувствую.

Гарольд вздохнул, слегка наклонился через стол и осторожно, кончиком указательного пальца, стер соус с ее кожи. Его палец был грубым, но прикосновение – невесомым. Джоан замерла, ее щеки вспыхнули ярче, чем в моменты ее неуклюжести.

– Спасибо, – прошептала она.

– Тебе спасибо, – его голос был тихим. – За еду и… ты поняла.

– Всегда пожалуйста, Гарри, – ответила она, не отводя взгляда.

Когда они закончили, Гарольд отодвинул пустой контейнер.

– Все было очень вкусно.

– Я рада, что тебе понравилось, – ее голос звучал невероятно нежно.

– В следующий раз я тебя кормлю, – сказал он, сам удивляясь своим словам.

– Я буду ждать, – ласково ответила она.

Тишина снова повисла между ними, но теперь в ней было что-то еще. Что-то хрупкое и новое. Гарольд смотрел на свои руки, на бледный шрам на тыльной стороне левой ладони.

– Джоан… – начал он хрипло. – Как мне… не убить себя сегодня ночью?

Она не вздрогнула. Она просто встала, обошла стол и села на стул рядом с ним, так близко, что он чувствовал тепло, исходящее от нее.

– Чтобы решить проблему, нужно знать ее источник, – сказала она предельно мягко. Она не смотрела на него с жалостью, только с глубоким, всепонимающим сочувствием. – Почему, Гарри? Почему ты хотел это сделать?

Он долго молчал, глядя на шрам.

– Три года назад. Я был на задании. Задержание одного ублюдка здесь, в штате. Моя жена, Эмили… и дочь, Лили… они были дома. Проводку замкнуло. Пожар.

Его голос был ровным, безэмоциональным, как будто он читал сводку.

– Я приехал, когда уже все горело. Пытался войти… – он коснулся шрама. – Это все, что у меня получилось. Это они… они приходили ко мне вчера ночью.

Джоан осторожно положила свою ладонь поверх его руки со шрамом. Ее пальцы были тонкими и прохладными.

– Они не приходят, чтобы мучить тебя, Гарри, – прошептала она. – Они приходят, потому что это единственное место, где они все еще живы – в твоей памяти. Ты не можешь избавиться от этой боли, стерев ее. Но ты можешь изменить свое отношение к ней. Не беги от воспоминаний. Встречай их. Позволь себе помнить не только ужас их ухода, но и радость их жизни. Память не должна быть твоей тюрьмой. Она может стать твоим убежищем.

– И как, по-вашему, доктор, превратить камеру пыток в убежище? – в его голосе прозвучала привычная горькая ирония.

– Не в одиночку, – так же нежно ответила она, слегка сжав его руку.

– Позволяя кому-то войти туда вместе с тобой. Позволяя кому-то просто быть рядом, когда приходят тени. Тебе не нужно сражаться с ними одному, Гарри. Ты сражался достаточно.

– Я не знаю, как это делается. Не сражаться, – тихо признался он.

– Тебе и не нужно знать. Просто… позволь мне быть рядом, – прошептала она. А потом добавила с абсолютной уверенностью: – Я всегда буду рядом.

– Спасибо, Джоан, – сказал он с уважением, которое было глубже любой благодарности.

Они проработали еще несколько часов, но вечерняя магия рассеялась, уступив место профессиональной рутине. Около полуночи они, наконец, закрыли папки и пошли на почти пустую парковку. Прохладный сентябрьский воздух пах дождем.

У его машины Джоан остановилась. Она замялась на секунду, а потом достала из своей большой сумки маленького плюшевого медведя, точную копию Барашкина, только серого цвета.

– Это брат Барашкина. Его зовут Топа, – сказала она, протягивая игрушку ему. – Обычно он охраняет меня, но ты теперь тоже нуждаешься в защите. Пока меня не будет рядом, он будет тебя оберегать.

Гарольд смотрел на игрушку в ее руке, потом на ее серьезное лицо, и что-то внутри него, давно замерзшее и твердое, треснуло. Он молча взял медведя. Тот был на удивление мягким.

– Спасибо.

– Не за что, – ее голос был мягким и теплым, как кашемир. Затем она протянула ему маленькую карточку. – Это мой личный номер. Звони в любое время. Я серьезно, Гарри, даже ночью. Если тени снова придут. Обещай, что не будешь корчить из себя Джона Рэмбо.

– Рэмбо – зеленый берет, а я из Дельты. Подразделения разные, – машинально поправил он.

– Обещай, что не будешь геройствовать в одиночку, Гарри, – с нажимом повторила она.

Он посмотрел на нее, на ее большие, тревожные глаза, и кивнул.

– Обещаю.

Потом он криво усмехнулся и добавил.

– Надо же. Дожил до момента, когда девушка сама дает мне свой номер.

– Не привыкай, – тут же отшутилась она. – Это разовая акция для особо тяжелых случаев.

– Ценю эксклюзивность, – ответил он.

Джоан сделала шаг вперед и, прежде чем он успел что-либо подумать, обняла его. Быстро, немного неловко, но крепко.

– Спокойной ночи, Гарри.

Он замер на мгновение, а потом осторожно обнял ее в ответ, чувствуя, какая она хрупкая.

– Спокойной ночи, Джоан.

Она отстранилась, улыбнулась ему в последний раз и пошла к своей машине. Гарольд смотрел ей вслед, сжимая в одной руке визитку с ее номером, а в другой – серого плюшевого медведя по имени Топа. Он все еще чувствовал тепло ее объятий. Этой ночью тени могли прийти, но впервые за три года он знал, что не будет встречать их один.

Глава 6

Квартира Гарольда была отражением его души – спартанская, упорядоченная и пустая. Вечерняя рутина была отточена годами до автоматизма. Сначала – проверка замков на входной двери, дважды. Затем – разборка, чистка и смазка его служебного "Глока", движения рук были механическими и точными. Холодный душ, безразличный к температуре воды. Он не ужинал, голод давно стал привычным фоном. Он прошел в спальню, где стояла только кровать и тумбочка. Взяв серого плюшевого медведя, он поставил его на тумбочку.

– Я оставлю тебя здесь, брат Барашкина, – глухо произнес он в тишину. Он лег и закрыл глаза, проваливаясь в беспокойную дрему.

Кошмар пришел, как и всегда, окутывая его запахом гари и дыма. Пламя ревело, пожирая стены его старого дома. И в этом огне стояли они – его Эмили, ее светлое платье превратилось в пепел, и маленькая Лили, прижимающая к себе обгоревшую куклу. Их лица были искажены не болью, а укором. «Ты дал нам сгореть, папа», – шептал голос Лили, проникая под кожу. «Ты не был там, Гарри», – вторила ей Эмили, протягивая к нему призрачные руки. «Ты оставил нас. Но ты можешь все исправить. Присоединяйся к нам. Пистолет на тумбочке. Один выстрел, и мы снова будем вместе».

– Я вас не убивал! – вырвалось у Гарольда хриплое бормотание. Он сел на кровати, весь в холодном поту. Левая рука сама потянулась к тумбочке и легла на холодную сталь пистолета. Но правая, словно имея собственную волю, наткнулась на что-то мягкое. Он инстинктивно сжал это – плюшевого медведя. Топа. В тот момент, когда его пальцы утонули в мягком ворсе, призрачные фигуры задрожали, как изображение на плохом экране. Укоризненные шепотки стали тише, растворяясь в гуле крови в ушах. Он сильнее сжал медведя, и образы его жены и дочери растаяли, оставив после себя лишь звенящую тишину и запах озона.

Гарольд тяжело дышал, сердце колотилось о ребра. Он посмотрел на будильник. 6:00. Он взял мобильный. Пальцы зависли над контактом «Джоан Деви». Он обещал. Помявшись несколько секунд, он нажал на вызов.

– Алло? – ее голос был сонным, но ясным.

– Джо… это я, Гарольд, – его собственный голос звучал чужим и надломленным. – Они снова приходили.

На том конце провода воцарилась тишина, а затем ее голос полился, как бальзам, – мягкий, нежный, успокаивающий.

– Дыши, Гарри. Просто дыши. Слышишь меня? Я сейчас приеду.

– Нет, не стоит, – поспешно сказал он. – Я… я просто хотел услышать твой голос. Чтобы успокоиться. Все в порядке.

– Ничего не в порядке, – твердо, но бесконечно нежно ответила она. – Тебе сейчас нужна поддержка, а не одиночество. Я ведь сказала, что буду о тебе заботиться, помнишь?

– А как же работа? Нам через два часа нужно быть на месте, – он цеплялся за рутину, за привычный порядок вещей.