Чернильные дети бесплатное чтение

Эту книгу я посвящаю Алисе – маленькой девочке с большим сердцем.

I – ЧИСТОТЕЛАЯ

Кожаные сапожки Салли хлюпали в вязкой смеси грязи и черной золы. Она ступила внутрь покосившегося дома, где крыша уже частично осела, но стены еще держались. Воздух здесь был затхлый – пахло гнилью и старыми травами, будто кто-то умер прямо на полу, но перед смертью успел заварить отвар от простуды.

Салли прошла мимо перевернутого стола, подняла тряпичную куклу, забыто валявшуюся в углу, и бережно поставила на подоконник – рядом с пустой чернильницей.

В глубине комнаты стоял старый письменный стол. Он покосился, как больной позвоночник. Девочка приоткрыла ящик. Щелчок. Внутри – тонкий свиток, перетянутый высохшим кожаным ремешком. Бумага хрупкая, пожелтевшая; чернила – потекшие, но слова еще читались.

«Из дневника лекаря Халдора

1261 год Первой Эпохи

«О, черные жилы, черная кровь и черная, как ночь, тишина после…»

Я записываю это для тех, кто придет после нас – если кто придет.

О начале:

Болезнь началась, как роса на утренней траве – тихо, незаметно, в одном краю. А теперь она в каждом доме.

О первых признаках:

Мальчик из деревушки Сарул – я помню. Сначала подумали, что это грязь. Потом – что чернила.

Но вены набухли, стали темнеть, словно внутри них кипело что-то густое. Они начали… двигаться. Не в переносном смысле.

На третий день из ушей и носа пошла темная кровь. Я сжег тело, когда его мать еще молилась.

О передаче:

Болезнь передается через все: слюну, кровь, даже пот. Я мыл руки спиртом, менял перчатки – и все равно… Она будто думает.

Она выбирает.

Так и появились чистотелые – те, кого болезнь не трогает. Их начали искать. Одни – чтобы спасти. Другие – чтобы сожрать.

О стадиях:

День первый – вены.

День второй – кровь.

День третий – шепот.

День четвертый – бред.

День пятый – тьма в глазах.

День шестой – кожа.

День седьмой – тьма в теле.

Потом – смерть.

Или то, что хуже.

О страхе:

Друг мой, лекарь с юга, однажды сказал: «Мы не лечим. Мы записываем умирание».

И он был прав.

Ни зелья, ни молитвы. Только огонь. Только соль. Только одиночество.

О последних:

Поговаривают, в северных горах живут те, кто не боится болезни.

Девочка с черными глазами. Мальчик без сердца. Женщина с белыми руками…

Сказки. Или предупреждения.

Если ты читаешь это, знай:

чернила внутри нас – не болезнь, а напоминание.

Напоминание о том, кем мы были.

И кем стали.

– Халдор, лекарь, оставшийся один»

Салли молча свернула пергамент, аккуратно положила его в сумку. Ее руки давно уже не дрожали, а тело больше не покрывалось мурашками.

Это была девочка – лет тринадцати, с лицом, которое запоминалось бы сразу. Бледная кожа, усыпанная веснушками, чуть вздернутый нос и большие зеленые глаза – не детские. Глаза, в которых поселилось что-то такое, что ее взгляд не выдержал бы даже воин.

Волосы – каштаново-рыжие, густые и волнистые, были стянуты в грубый, небрежный хвост кожаным шнуром. Пара прядей все равно выбивались и падали на лоб, придавая лицу упрямое выражение. Поверх льнянойд рубахи цвета пыли – старая, поношенная кожаная куртка с потертыми локтями и крепкими швами. Она явно была мужской. Под ней – штаны из той же коровьей кожи, затертые на коленях, с порванной строчкой у бедра. Высокие сапоги обвиты вокруг щиколоток полосками ткани, чтобы держались крепче. Ладони были обмотаны тканью, создавая что-то вроде перчаток. На поясе – нож в самодельных ножнах. Через плечо – небольшой лук, колчан со стрелами, темная сумка из плотной парусины.

Она встала, откинула прядь с лица и вышла из дома.

Над деревней висела тишина, та самая – из дневника. Не ночная, не лесная, а мертвая. Здесь давно никто не жил.

Плотный слой золы, вперемешку с прошлогодними листьями, лежал повсюду: на тропинке, на крытых соломой домах, на камнях, из которых когда-то сложили колодец. Несколько домов были обвалены до фундамента. Остальные – покосились и сгнили.

Салли шла медленно, не по тропинке, а вдоль стен. Лук за спиной чуть качался с каждым шагом. Она прислушивалась – не к звукам, а к их отсутствию.

Где-то вдалеке хрустнула ветка. Но это мог быть ворон, они любят такие места.

Первым делом – кладовки.

Если повезет, найдет крупу или сушеную зелень. Но девочка была рада хоть чему-нибудь, что не сожрал гриб или крыса.

Во втором доме, за запертой дверью, она нашла тряпичный мешок, внутри – заплесневелая мука, с комьями, как камни. Взяла одну щепотку – понюхала – выбросила.

В третьем – глиняный кувшин с остатками меда. Засохший. Но Салли зачерпнула ножом и слизнула. Мед оказался горьким и сладким одновременно, а если сладкий значит, живой.

Она вытерла губы ладонью и пошла дальше.

С каждым домом росла тревога, к которой девочка уже привыкла. В таких местах можно наткнуться на кого угодно: больного, голодного, или еще хуже – тех, кто ищет чистотелых.

Четвертый дом выглядел более крепким – его крыша еще держалась, окна были забиты досками. Салли приоткрыла дверь, стараясь не скрипнуть. Внутри пахло пылью и сухой землей. Паутина свисала с потолка, но обстановка была почти нетронутая – как будто люди ушли отсюда не в панике, а тихо.

Она обошла комнату, откинула тряпку у печи и замерла.

В нише, почти у самого пола, стоял деревянный ящик. Она приподняла крышку и едва не вздохнула вслух: внутри были вяленое мясо, несколько травяных лепешек, засушенных до твердости камня. Все в тряпке, плотно завязанной. Кто-то пытался сохранить это как запас. Кто-то кто не вернулся.

Салли не стала разбирать. Просто взяла весь узел, затянула ремешок и закинула в сумку. На полке, над камином, девочка нашла флягу с темной жидкостью – понюхала: не кисло. Пахло тмином.

Когда она вышла из дома, небо уже затянули тяжелые облака. Солнце померкло, как старый уголь в золе.

И тогда девочка услышала.

– …я говорю, был тут кто-то, я чую, – сказал низкий голос.

– Если чистотелая – ее кровь еще свежа, – ответил второй, с хрипотцой.

Салли пригнулась за бочкой, обвитой полынью и прошкой. Сердце не билось – оно напряглось, как зверь, готовый рвануть.

Голоса приближались.

– Один мужик с севера говорил, будто у них целая деревня таких, – сказал третий.

– Съешь – станешь как она.

Кто-то усмехнулся. Стукнула железка – возможно, топор или цепь.

Салли не шевелилась. Она знала: если выдать себя, вряд ли ей получится скрыться. Будет охота. И она в ней – не хищник.

Девочка прижалась спиной к холодной стене. Бочка воняла прелой полынью, но лучше так, чем оказаться на их пути. Она медленно достала нож из самодельных ножен, хотя понимала: если будет битва, у нее нет шансов. Но с ножом в руках, как-то поспокойнее.

– След свежий, говорю же, – сказал один, и в его голосе слышалось раздражение. – Она где-то тут.

Тени скользнули по земле, по полуобвалившемуся крыльцу. Один из них шагнул в дом, из которого вышла Салли минуту назад. Скрипнула дверь. Послышался хруст – будто кто-то наступил на сухую листву.

– Бери еду, если есть. Если нет – ищем дальше.

– А если она затаилась?

– Тогда она – наша. Живую брать не обязательно.

Сердце девочки застучало в ушах. Но тело не дрогнуло, ни один мускул не шевельнулся. Она знала, что страх не должен шуметь.

Прошло несколько долгих секунд.

– Ничего. Пусто. Пошли к колодцу.

Шаги отдалились.

Салли осталась еще на мгновение, потом выдохнула – коротко, бесшумно. Она знала кто это был. Фанатики. Люди, лишенные всяких чувств и эмоций. Они ловят всех, кто еще ходит по этой серой земле.

Девочка двинулась вдоль задней стены, стараясь не попасть в поле зрения. Переулок за домами был заросшим, но все еще проходимым. Несколько прыжков – и она скрылась в густом кустарнике за деревней.

И лишь тогда позволила себе лечь в траву и перевести дыхание.

Но отдыхать было рано.

Салли знала, что они пойдут следом – если не по запаху, то по следам в золе.

– Надо уходить, – прошептала она себе. – Куда угодно. За овраг. А может к мосту. Туда точно никто не сунется.

Она не бежала – ползла, пригибаясь, как звереныш под огнем. Пальцы цеплялись за мокрые корни, за валуны, за прошлогоднюю труху, пока склон не вывел ее на узкую тропу между двух холмов. Там, внизу, под сенью ветвей, лежал старый каменный мост – обвалившийся, с трещинами, похожие на шрамы. Один его край исчез в пустоте, другой вел в чащу, которую уже съела тьма.

Салли знала про этот мост. Видела его раньше – издалека. Еще до того, как все стало мертвым. Тогда он казался частью сказки. Теперь – частью чего-то страшного и совсем не уютного.

Она скользнула вниз, прячась за зарослями. Камни под ногами были влажные, и маленькие сапожки Салли предательски скрипели. Дыхание девочки было тяжелым, словно под ребрами кто-то напылил. Мост оказался ближе, чем она думала. Несколько прыжков – и она, в тени обрушенного арочного свода.

Там было узко, холодно, но безопасно. Насколько это вообще возможно в ее ситуации.

Девочка забилась между двух плит, вытащила узел с лепешками, сунула его под бок и снова достала нож. Острие положила на колени, держа рукоять обеими руками. Тело чуть дрожало, но не от страха. Страх последние 5 лет стал для Салли, чем-то привычным. Ее руки дрожали от мертвенного холода. На запястье – ссадина, на щеке – потек от сажи. Салли облизала губы и почувствовала горький привкус золы и меда.

Внезапно девочка услышала шаги, где-то вверху и замерла.

Те, кто гнался за ней, дошли до оврага. Один из них что-то сказал, но ветер унес слова. Тень метнулась по траве – кто-то прошел по мосту, прямо над ее головой.

Стук – скрежет – тишина.

Они не знали, что девочка здесь. По крайней мере, пока.

Быть незаметной – значит быть частью моста. Частью камня. Салли опустила лоб на колени и закрыла глаза. Думать – значит шуметь. Чувствовать – значит быть уязвимой. Девочка давно научилась сливаться с окружением так, что даже животные не замечали ее. Но эти люди хуже, чем звери. Салли прошептала:

– Просто сиди. И не звука.

Камень под спиной был влажный и шершавый, пах плесенью и старостью. Ветки сверху скрипели, как суставы умирающего пса. Но сюда никто не заглядывал.

Она выдохнула – осторожно, чтобы не сорвать ритм тишины – и развязала сумку. Узел с лепешками, завернутыми в тряпицу, положила на колени. Достала флягу, понюхала еще раз – все тот же тмин и влага. Отпила глоток. Горько, но не испорчено.

Спустя минуту девочка позволила себе сесть удобнее. Закуталась в ткань, подтянула к груди ноги, спрятала подбородок в ворот куртки. Так – теплее.

Ее пальцы нащупали кармашек внутри сумки. Маленький, почти потайной. Оттуда Салли вытянула маленькую, обугленную игрушку – деревянного медвежонка на бечевке. Почерневший от времени, чуть треснувший. В лапке – круглое отверстие, где когда-то был шарик из стекла.

Салли смотрела на игрушку, и в глазах что-то зашевелилось. Но она не плакала вслух. Только губы и подбородок дрогнули. Дрожащие руки стали держать амулет крепче.

– Мы бы спрятались, – прошептала она, совсем тихо. – Мы бы успели.

Слова утонули. Она больно прикусила губу и почувствовала металлический вкус крови.

Салли швырнула медвежонка о камень. Он отлетел и, звякнув, отскочил обратно, прямо к ее ногам.

– Ненавижу. – Голос звучал почти по-взрослому. – Ненавижу.

Но через мгновение она осторожно подняла его и смахнув грязь с глаз, снова прижала к себе игрушку.

Сначала просто дрогнула нога. Еле заметно. Но дрожь перешла в колено, затем вверх, в живот, в грудь. Комок в горле встал, как кость – не проглотить, не выдавить. Будто само тело забыло, как дышать. Во рту пересохло, будто туда насыпали золы.

Скачать книгу