Чужая свадьба – 2 бесплатное чтение

© Любовь Марьянова, 2025

ISBN 978-5-0068-5278-5 (т. 2)

ISBN 978-5-0068-5279-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

КНИГА 2

Глава

–

Небо затянулось тяжелыми тучами, которые низко опустились, словно прощаясь с Олей. И вот пошел мелкий колючий снег, собираясь на плечах, капюшонах и платках людей белым покрывалом, но под ногами становился рыхлым, темным. Казалось бы, легкий ветерок, но он проникал постепенно под одежду. Ноги у людей промокли, они ежились, постукивая ногами. Почувствовав дискомфорт, начали собираться кучками, с нетерпением ожидая конца похоронной церемонии, ведя между собой тихую беседу. Некоторые разбрелись по ближним могилкам, разглядывая памятники. Старушки кутались в шали и прятали носы. Они стояли отдельно ото всех, наблюдая по возможности за каждым. Их интересовала буквально все: кто с кем пришел? кто с кем рядом стоит? почему нет попа? Затем начали сетовать на бесснежную зиму, боясь, что на дачах все деревья и кустарники вымерзли. После кинули реплику об Оле: «Вот, мол, старые живут, а молодые, красивые уходят». Затем их внимание привлекло то, что Владимир Петрович, бросив несколько горстей земли в могилу, обнял Дарью Петровну, которая стояла в норковой шубе бледная, кусая синие губы, и горько заплакал.

Владимир Петрович был в черном плаще, в черной фуражке, которая свалилась на землю, показывая его аккуратно подстриженный волос, на котором порошилась седина, хотя ему было сорок шесть лет. К нему подошел мужчина, с сильной проседью волос на голове, на котором был такой же, как у Владимира Петровича длинный расстегнутый плащ, где выглядывал черный костюм с белой рубашкой и черным галстуком. Движение у него были умерены, речь сдержанная – это был Артур Леонтьевич. Владимир Петрович подобрал фуражку и стоял напротив, смотря на него усталым скучным взглядом, сморщив лоб, где появились глубокие морщины, у глаз синева и опухшие веки. На его лице была глубокая печаль, но также и былая уверенность в его колючем взгляде говорила, что он не собирается сдаваться, что он все же, сильного характера.

Тетя Шура безутешно причитала, на некоторое время она замолкала, спрашивая неизвестно у кого, где Иванушка. Сергей постоянно находился возле тети Шуры. Он стоял, казалось, отрешенный от всего и никого не замечал. Он был в черной кожаной куртке, без головного убора. На его голову падал снег, который на щеках перемешивался со слезами и, было совершенно не понятно, плачет он или это горький снег тает на его каменном лице. На вопрос тети Шуры он каждый раз вежливо отвечал, что Иванушка у соседки. Тетя Шура опять начинала причитать. Смотря на них, можно было понять, что они оба безумно любили Олю.

Когда появился холм на могиле Оли, и начали устанавливать памятник и оградку, все тут же потянулись в автобусы и автомобили, отправляясь в столовую, где должны состояться поминки по Оле.

Владимир Петрович немного задержался у могилки. Он вытащил с кармана плаща стопку конвертов, обвязанных черной лентой с бантом, и положил на могилку, засыпая их землей так, чтобы не было видно.

–

В черте города под индивидуальное строительство выдавалось шесть соток земельного участка. Почва была глинистая: после дождя – грязь, чуть просохнет – пыль. В дни строительство там было все в движении – это напоминало муравейник: кто тащил на себе бревно, кто – кирпичи, кто – песок, цемент, кто только заливал фундамент коттеджа, кто выкладывал стены, кто уже накрывал крышу. Словом, шла бурная стройка. Каждый хотел добротнее, лучше построить, чем у соседа, но ничего лучшего не выходило – все дома были в основном одинаковые, так как проекты давали одни и те же.

Для улучшения структуры почвы, люди на свои участки завозили чернозем, перегной. Задействовали каждый кусочек земли под культурные растения, оставляя немного земли для огорода. Отличались дома заборами: одни были кирпичные, другие с прутьев железа, сплетенных разным орнаментом. Владимир Петрович сейчас жил в одном из таких коттеджей.

Строительством коттеджа Владимира Петровича занимались лучшие мастера города, работали лучшие дизайнеры, была закуплена итальянская мебель. После окончания всех работ здесь было уютно, пахло роскошью.

Владимир Петрович вышел с ванны в сером махровом халате подвязанным поясом, в домашних тапочках и сел на диван с ногами. Взял газету, просмотрел все статьи, заметки и, отложив в сторону, глубоко задумался. Его душа покоя не знала, душили мысли, муки сердце давили.

«Кто даст мне исцеленье?! Белый свет стал темным склепом, умерли все, кто был дорог мне. Я один брожу, как призрак, я и сам бы лег в могилу! – печально думал Владимир Петрович. Перед его глазами пробежала вся его жизнь. Он горько каялся. Тут мысленно перед его взором появился внук, – Иван! – облегченно подумал Владимир Петрович, – ты один мне маяк, ты свет в моей судьбе унылой!»

У Владимира Петровича совершалась борьба мыслей, чувств, смысла жизни. Перед ним никогда не стояла дилемма: «Кто он?!» Сейчас же у него происходила ломка душевного чаяния. Он до физической боли хотел видеть Валентину Николаевну, Олю! Но он ничего не мог сделать! Он не мог повернуть вспять время. Владимир Петрович понял, что никакое богатство в мире и никакое знатное великое знакомство не сможет вернуть дорогих его сердцу людей. Он чувствовал бессилие и от этого еще больше страдал.

Владимир Петрович встал, бесцельно побродил по комнате, затем подошел к окну, где мороз рисовал причудливые тончайшие узоры. Владимир Петрович смотрел на них и думал: «Человек – это песчинка во вселенной, которая куда дует ветер туда и летит. И собирает ветер эти песчинки в бархан. Которые песчинки наверху, тем вольготно, легко дышать! Но тут опять поднимается ветер и срывает песчинки вначале верхние – и летят они опять в неизвестность!» – обида сдавила ему горло. Захотелось хоть на кого—то свалить непомерную тяжесть! Он еще не решил на кого, но твердо произнес вслух: «Нет, ни один я полечу! Прихвачу кого—нибудь!»

–

Владимир Петрович гладко побрился, надел свежую синего цвета рубашку, черный костюм безукоризненно выглаженный. Он к себе и к вещам относился бережно всегда, а сегодня особо. Он собирался навестить внука, к которому никогда глубоких чувств не имел, но сегодня ему хотелось видеть его. Он решил забрать его домой, ведь это его внук и он не должен жить где—то. Он заберет его и тетю Шуру и станет намного легче жить! Он забудет, что это сын ненавистного преступника!

Когда Владимир Петрович увидел Ивана, который сидел, наклонившись за столом и, что—то старательно выводил на бумаге карандашом, в его сердце кольнула вражда, к этому казалось, подросшему ребенку. Иван был похож на Олю такое же овальное лицо, ее прямой нос, карие большие глаза с огромными закручивающими ресницами. Но у него был Женин высокий лоб, который морщил так же, как Женя, такой же, как у Жени кудрявый густой, но светлый волос, который доставал до плеч. Оля была миниатюрная, а по Ивану даже в его два года, глядя на его крепкие ручонки, сразу было видно, что он будущий мужчина. В его взгляде, поведении Владимир Петрович видел Женю.

Александра Андреевна накрыла на стол и поставила графин с водкой. Они выпили.

Разговор начал Артур Леонтьевич. Он сидел напротив Владимира Петровича в спортивном костюме, прямо держа осанку, говорил тихо спокойно, аккуратно накалывая на вилку отрезанный ломтик отбивной котлеты. Артур Леонтьевич вел себя так, будто за ним наблюдает целая аудитория глаз.

– Владимир Петрович, чем собираетесь заниматься? Я слышал, что Вы купили магазин.

– Да решил попробовать себя в бизнесе. Я думаю получиться. Вон у нас магазин выкупил инженер и, кажется, у него, получается, – сказал Владимир Петрович, затем задумался, вздохнул и продолжил, – а партия сейчас никому не нужна, вон на площади сжигают партбилеты.

– Да, конечно, если деньги есть можно попробовать, – вступила в разговор Александра Андреевна.

– У меня немного есть. А у Вас?! Я думаю, если у инженера есть так у Вас и подавно, – скептически произнес Владимир Петрович, затем немного насмешливо добавил – деньги что, вон их сейчас сетками носят. У нас зарплату выдали один раз мелкой купюрой, так один чудак специально положил их в сетку и, размахивая ею, шел домой и никто даже не удивился. Инфляция идет, деньги обесценились. Умные люди кооперативные квартиры накупили и за полгода выкупили. А такие как Вы заводы выкупают за купоны, а Вы деньги. Смотрите, передержите…

– Владимир Петрович, у нас таких денег нет, чтобы заводы выкупать, а … – начал Артур Леонтьевич.

– Есть, не надо плакать! Наливай, а то и водка прокиснет. Нет денег это Ваше дело, не люблю чужие деньги считать. Купоны куда дели?! Эх, всю жизнь не будешь жить с Сергеем, подумай о нем и купи заводик, да в придачу пару магазинов. Долго так не может быть. Слухи идут, что деньги поменяются. Тогда вот он локоть, а не укусишь. Мне просто жаль Вас, да и внука Вы растите, не бойсь, привыкли к нему, аль мне отдадите?

– Привыкли? Мы его полюбили, да и Сережа не хочет с ним расставаться, – тут же проговорила Александра Андреевна. Она боялась, что очень мало времени прошло, как не стало Оли и если Владимир Петрович заберет Ивана, Сергей совсем загрустит, он и так ходит как неживая мумия.

– Хорошо, – облегченно вздохнул Владимир Петрович, – придется принести вам все документы на него или повременить посмотрю. Я тоже хотел бы побыть с внуком.

Владимир Петрович знал, что они скупы и никак не могут расстаться с деньгами, которых у них немало. Накопление денег – это их хобби.

Их квартира напоминала ему музей. Мебель была дорогая, но уже немодная. В шкафу посуда находилась только серебренная и из китайского фарфора, с которой они никогда не ели и только строго раз в неделю протирали. Окна постоянно закрыты тяжелыми шторами, чтобы солнечные лучи не попадали на мебель, книги, которых было много: в гостиной – в мебельной стенке, в спальне – в книжных шкафах, которые стояли вдоль стены. На стенах висели картины, которые тоже составляли немалый капитал. Здесь пахло нафталином.

Владимиру Петровичу захотелось открыть окна, раскрыть настежь двери балкона и запустить свежий воздух, но Александра Андреевна болела. Она постоянно доставала носовой платок и вытирала им нос и никак не могла допить крохотную рюмочку водки, и все куталась в большую пуховую шаль. На ее лице была подчеркнутая усталость. Она больше походила на домохозяйку в домашнем желтом платье, которое желтым оттенком отдавалось на ее круглом лице, делая его болезненным. Видя ее сейчас, никто не мог и предположить, что она полностью отдается работе, которую обожает. На ногах у нее были две пары вязаных носков и тапочки. Александра Андреевна была примерной больной и всегда принимала все лекарства, что ей выписал врач, делала все процедуры.

Владимир Петрович долго не мог оставаться здесь. Он попрощался с внуком и ушел.

Подходя к своему коттеджу, увидел машину. Когда он поравнялся с ней оттуда вышел «Грузя». Хотя уже было темно, Владимир Петрович на его подвижном лице усмотрел тревогу. Да и суетливые его движения говорили о том, что что—то случилось серьезное. Он протянул Владимиру Петровичу потную руку, и молча, обошел свою машину, пиная шины колес, так будто там его враг, держа в карманах меховой куртки руки.

– Что произошло? Зачем приехал? Я говорил…, – возмущено проговорил Владимир Петрович, открывая железные ворота, кирпичного забора.

– Владимир Петрович, здес ситуаций изрядный, – нервно произнес «Грузя»

– Выкладывай!

– Я этот сука здес поймал! – тривиально сказал «Грузя», открывая заднюю дверцу машины.

Радость придавила грудь Владимиру Петровичу, он схватился за сердце и, прислонился к забору. В висках стучало: «Валентина! Валентина! Валентина! Решилась, все же решилась прийти. Милая Валентина! Как я истосковался по тебе! Боже ведь она не знает, что нет Оли! Как ей сказать?! " – у Владимира Петровича лезли мысли одна за другой. Но он не допускал, ни на секунду что это, не Валентина Николаевна. Затем он обратился сам к себе: «Возьми себя в руки. Лишь бы она была здорова, сейчас ей и не надо знать. Она мне все простила! Хорошо! Валентина, милая Валентина!»

Владимир Петрович хотел подойти к машине, но ноги стали ватные. Чтобы не показать свою слабость, он властно, как только мог, произнес:

– Приведи ее домой. Я сам с ней разберусь.

– Может домой не надо! – ничего не понял «Грузя».

– Домой я сказал, – грубо произнес Владимир Петрович, тут же придя в чувство, он не любил, когда ему перечат.

«Грузя», тупо посмотрел на Владимира Петровича, потирая правую руку об бок. Затем отправился к открытой дверце машины.

Владимир Петрович буквально влетел на второй этаж. Дух жизни, здоровья, отчаянной радости переполнял его. Он был готов взлететь на небеса. Если Валентина Николаевна простила его, он будет самым послушным мужем и больше никогда в жизни не огорчит ее. Только бы она простила его! Вдруг он вспотел, виски закололи: «Почему я думаю, что она пришла мириться?! Может, она пришла убить меня?! Может она знает, что Оли больше нет и, решила…, нет! Она ни такая! Да, в конце концов, какая разница, она живая и здоровая раз нашла меня, а это главное! Я ни за что не отпущу ее, даже если мне придется применить силу! Нет Валентина, ты уже отсюда никуда не уйдешь! Мы опять заживем счастливой семьей. Пусть без Оли, но мы постараемся быть счастливыми. Жаль, конечно, что наша дочь так рано ушла. Может, возьмем Иванушку…, нет! Иванушку нет. Я не хочу. Нет, я больше не хочу мрачных мыслей. Где Валентина?! Что он как черепаха идет? Почему они долго поднимаются? Может она не может ходить? Нет, он сказал, что она здесь ходила? Валентина, ты мне простила!»

– Что ты с ней сделал?! – задыхаясь, спросил Владимир Петрович, когда увидел тяжело дышавшего «Грузю», у которого на руках была женщина без сознания.

– Она плохо вел себя здес, – став одной нагой на колена и, улаживая ее на ковер, почти под ноги Владимиру Петровичу, спокойно сказал «Грузя».

Владимир Петрович присел на корточки и долго смотрел на женщину, потом встал и, отвернувшись от «Грузи» спросил:

– Кого ты мне принес? Зачем она мне? Ты тупой, …, – он грубо выругался.

– Слюшай, Владимир Петрович, может я ни такой плохой. Зачем городишь? Она знает, где ты! Тюрьма хочешь? Свой друг скажет, ты тюрьма пойдешь!

– Понимаешь, не нужна она мне. Не хочу я ничего. Другой я стал. Не хочу видеть я ни тебя, ни ее. Зачем мне все, когда у меня не семьи…

– Голова потерял, говоришь непонятно. Тюрьма хочешь.

– А в склепе лучше? – с грустной иронией спросил Владимир Петрович

– Слюшай, я не могу, понят, но тюрьма хорошо понимаю. Думай, она вычислила тебя…

– Подожди, я сейчас приду. Понимаешь, мне надо немного подумать.

– Тебе много надо подумат. Только она сейчас глаз откроет.

– Убери ее в кладовку, – решительно сказал Владимир Петрович, – сам жди меня здесь, ясно?!

– Ну, вот это и ладушки! Это ты!

–

На улице ночью выпало много снега, прибавив дворникам работы. Они уже с раннего утра чистили дворы, большими лопатами из фанеры, обитыми на конце жестью. Дети, радуясь мокрому снегу, тут же дружно принялись строить снежную горку.

Солнце было затянуто пеленой и, пасмурно смотрело на землю. Чернильные тучи в некоторых местах ватными облаками плыли почти над самыми крышами домов.

Александра Андреевна с работы зашла в магазин, она это делала нечасто. Обязанность хождения по магазинам возлагалась на Артура Леонтьевича, так как Александра Андреевна не хотела обременять себя еще одной обязанностью и как могла, сопротивляясь, когда ее просили что—то купить из продуктов, но иной раз она позволяла себе это сделать. Сегодня же она знала, что Артур Леонтьевич задержится на работе, а дома хлеба не было, и она решилась все же зайти в магазин. Купив хлеб и, медленно поднимаясь по лестнице, думала: «Если Сергей дома заставлю его почистить картофель и приготовить пюре».

Открыв дверь, от увиденного она растерялась, на полу вроссыпь валялись осколки огромного зеркала, которое весело в прихожей. Около этих осколков стояли Сергей и Иван. После некоторого замешательства она вдруг произнесла:

– На улице прекрасная погода. Надень Иванушку, мы с ним прогуляемся.

Сергей, молча надел на него цигейковую шубу и подвязал солдатским ремнем. Потом надел на него солдатскую шапку ушанку, потому что никакой другой шапки Иван не признавал. Затем на руках вынес его во двор, Александра Андреевна шла сзади, держась рукой за перила лестницы.

Александра Андреевна с Иваном подошли к детям, которые делали снежную горку. Иван немного постоял, посмотрел на ребят и тихо подошел поближе к ним. Нагнулся, взял комок снега и подал ребятам. Они засмеялись и сказали, чтобы он сам прилепил его к горке. Иван посмотрел на Александру Андреевну, как бы спрашивая у нее разрешение. Александра Андреевна в знак согласия кивнула ему головой. Ивану понравилось это занятие и он, кряхтя, нагибался за снегом и подходил к горке, хлопая по ней варежками, на которых прилипло снегу больше, чем он подносил.

Александра Андреевна в норковой шубе и норковой шляпе тихо ходила по двору, краем глаз наблюдая за Иваном. Буквально сзади Александры Андреевны вплотную подкатила машина. Александра Андреевна, вздрогнув быстро, что не свойственно ей, отскочила в сторону.

– Что напугалась? – выходя с машины улыбаясь, спросил сосед. Он был примерно одинакового возраста с Александрой Андреевной.

– Вы взрослый человек и так поступаете. Если бы у меня было слабое сердце? – достав носовой платочек и, протирая вспотевший лоб, сказала Александра Андреевна.

– Поэтому я выключил мотор, но ты все равно услышала, – ничуть не смущаясь, что напугал Александру Андреевну, насмешливо произнес он, положив руки на сильно выделяющийся живот.

Александра Андреевна вздохнула и пошла в сторону, где оставила Ивана с детьми. Не увидев его там, она спросила детей об Иване. Но дети только пожимали плечами.

Александра Андреевна растеряно, оглядываясь во все стороны, быстро завернула за ближайший угол дома. Сосед пошел за ней.

– Александра Андреевна, в чем дело? – спросил он.

– Иванушка куда—то ушел буквально, в то время как я с Вами говорила? – тревожно проговорила она.

– Да не переживай, куда он мог так быстро уйти. Он же маленький. Давай ты в эту сторону, а я в другую, не переживай сейчас найдем, – ободряюще сказал сосед и быстро пошел в другую сторону.

Затем они прошли все ближние дворы, но Ивана нигде не было. Александра Андреевна расстроенная, вся в слезах зашла домой.

– Что случилось? – взволновано спросил Сергей.

– Иванушка …, – только и смогла выговорить Александра Андреевна и тут же горько навзрыд заплакала.

Сергей, на ходу надевая куртку, выскочил во двор. Подойдя к ребятам, он попросил их пробежать все дворы, подворотни, подвалы. Сам тоже начал поиски Ивана.

–

Владимир Петрович уверенной походкой вошел в комнату, в которой оставил «Грузю», но его там не оказалось. Владимир Петрович спустился вниз по лестнице на первый этаж прошел все комнаты, но и там его не было. Владимир Петрович подошел к дверям кладовой комнаты, прислушался, услышав шорох, он тут же отошел. Он понял, что Рахима пришла в сознание и в темноте хочет понять, где находится или уже ищет выход. Владимир Петрович задумался: «Где этот недотепа?! Что он себе вообразил?! Я с ним же расправлюсь, так, что он на всю жизнь запомнит, как шутить со мной!» – но тут же мысленно одернув себя и, с грустью произнес, – нет! Не хочу я уже ни с кем расправляться!

Услышав отчаянный стук в двери кладовой комнаты, Владимир Петрович начал размышлял вслух:

«Да, круто он хочет меня подставить! Что ему надо от меня? Деньги?! Нет. Он что—то большее хочет! Запугать?! Но, нет, „Грузя“, меня так просто не возьмешь! Нет, это так тебе даром не пройдет. Ладно, он свое дело сделал! Что мне теперь делать?! Он сейчас вызовет милицию, и меня закроют за воровство людей! Если Рахима поймет, что она у меня она ни за что не поверит, что я к ее похищению никакого дела не имею. И прав был „Грузя“, что она спит и видит, как меня посадить за решетку. Дернуло меня за язык, чтобы он привел ее сюда. Но я думал…. Думал, думал, нечем мне думать. Почему я сделал эту ошибку?»

Стук в дверях продолжался и мешал Владимиру Петровичу сосредоточиться. Владимир Петрович прошел во вторую половину дома.

Зазвонил телефон, Владимир Петрович поднял трубку. Когда он услышал голос, решение пришло мгновенно. Это был его давнишний должник. Когда—то он спас его от тюрьмы. Теперь его очередь помочь Владимиру Петровичу.

Толгат Хамзенович, так звали его должника, звонил ему, чтобы назначить встречу. Владимир Петрович был несказанно рад. Такого поворота он и не мог себе представить.

Владимир Петрович накрыл на стол и, сидя на кресле с нетерпением ожидал гостя.

Когда Толгат Хамзенович пришел Владимир Петрович широко улыбнулся и протянул ему руку. Потом, дружески хлопая Толгат Хамзенович по плечу, произнес:

– Здравствуй, Толгат Хамзенович. Как твое здоровье? Как жена, дети? Вижу хорошо. Животик появился, добротная дубленка, сапоги видно итальянские, да и шапка норковая видно не с базара.

– Здравствуй Петрович. Приношу тебе свои соболезнования. Слышал, но прийти не смог, извини.

Владимир Петрович провел его в гостиную, усадил на белый кожаный диван, подкатил к нему стеклянный журнальный стол на колесиках, включил дистанционным управлением цветной с большим экраном телевизор. Сам сел, напротив, в такое же, как диван кресло.

Владимир Петрович был в коричневых брюках и в коричневом свитере. Внешне был спокоен, как всегда, но некоторая суетливость в его поведении и блеск глаз, говорили о том, что он чем—то озабочен.

Толгат Хамзенович был в светлых брюках и красном костюме, которые, казалось, его больше занимали, чем внешний вид и заботы Владимира Петровича, так как он все время что—то невидимое стряхивал то с рукав пиджака, то с брюк, то поправлял пиджак. Хотя это тоже говорило, что у него были свои проблемы, свои планы и свои заботы, которые его мучили и давили нерешенными задачами.

– Говори, что хочешь? – спросил Владимир Петрович его, наливая коньяк в рюмку для водки, – вижу, прищурил свои глаза, словно боишься, что песок попадет в них. А твоя хитрая улыбка на лице говорит о том, что план непростой у тебя.

– Петрович, ты человек мудрый. Я к тебе за советом. В аренду хочу взять магазин обувной с последующим выкупом, но боюсь прогадать…

– Прогадать?! Толгат Хамзенович кто это прогадывал, когда недвижимость брал?! Если деньги есть бери. Люди в подвалах магазины делают, квартиры на первых этажах скупают. А тут магазин готовый, люди привыкли ходить туда и, будут ходить туда, кто бы ни был хозяином. Какие бы не были новые магазины рядом, они будут поначалу ходить в этот магазин, но, а если все же, не наладишь хорошую поставку товаров, так это будешь сам виноват. Что могу сказать? Бери.

– В подвале у стадиона? Да это же мой магазин.

– Не тяни что хочешь? Думаешь, что на затылке округленную лысину имеешь, так уже и умнее всех. Я вижу тебе надо, чтобы этот магазин копейки стоил. Я тебе сделаю…

– О, аллах, я век тебе благодарен буду. Сделай, дорогой, сделай, – сдержано, не показывая эмоций, сказал Толгат Хамзенович, – я добро не забываю.

– А помнишь…

– Ай, зачем напоминаешь, помню я, помню. Если что надо я тоже помогу.

– Как твой сын Айдын? Женил его?

– Нет. Уже бы внуков хотелось бы. Ты же знаешь у нас у казахов надо, чтобы наследник обязательно был. Девушку бы ему хорошую.

– Калым даешь?

– Все отдам. Он у меня один. Жена так и не смогла подарить мне еще одного сына, все девчат носит у меня их четверо.

– У меня есть для тебя хорошая девушка. Она хороша собой, высшее образование имеет, семья порядочная.

– За высшее образование надо больше калым давать.

– Ты же сам сказал, что он у тебя один…

– А ты что в сваты набиваешься? – шутливо спросил Толгат Хамзенович, но уже насторожившись.

– А что? Ему, если я не ошибаюсь за тридцать.

– Я что—то тебя не пойму.

– Я тебе делаю услугу, ты мне тоже сделай. Ты сам говорил, что не забыл, что я тебя от тюрьмы и от сумы спас. Давно, правда, это было, но тогда я попотел, чтобы ты сегодня магазины покупал.

– Петрович не надо мне напоминать, – Толгат Хамзенович встал и заходил по комнате, опустив голову и, немного наклонившись вперед, обхватив руки за спиной. Он был крепышом маленького роста, шустрый, хитрый. У него было темно—серое лицо, прямой нос и тонкие губы, которые всегда готовы растянуться в хитрой улыбке. Узкие карие глаза всегда блестели, но они могли смотреть и с гневом.

– Садись не маячь перед глазами. Ты сам пришел ко мне и пришел с просьбой. Значит, я могу лезть в глаза к людям, чтобы ты даром взял магазин, а ты…?

– Но это же, сын!

– Твой сын спасибо скажет за такую жену! Давай выпьем, – Владимир Петрович налил еще по рюмкам коньяк, – понимаешь, меня перед фактом поставили. Привезли домой, так скажем. А это мне не надо. Общим мне надо чтобы ее сейчас же у меня не было. Выручай друг. Может племянник есть у тебя…. Ты знаешь, я просить не привык, но, если прошу, значит, припекло и круто. Я сам потерял дочь, знаю, что это! Но я тебе говорю она красивая, умная, но строптивая как необъезженная лошадка.

– Я не спрашиваю, почему ее привезли к тебе. Я тебя понял. Сейчас звоню сыну, он тут за два квартала у друга. Заберем ее у тебя, а там решим. Она знает, что у тебя находится?

– Нет. И я не хочу, чтобы твой сын знал. Знают двое – знает свинья! Так дела не делаются.

–

Рахима очнувшись, не могла понять, где она. Дома? Нет, дома так темно не бывает. Она попыталась встать, но не смогла. Казалось, голова разваливалась по частям и была сильно тяжелой, такой, что не могла ею даже пошевелить. Руки тоже онемели. Она хотела освободить их, но не смогла, они были в наручниках. Она решила попробовать пошевелить ногами, но и ноги тоже были запутаны какой—то веревкой до колен. Рахима начала извиваться, чтобы освободиться от веревок, думая: «Кто мог так со мной поступить? Кому я перешла дорогу? Где я нахожусь? Я всегда помнила, что делаю. В данной же ситуации я помню только то, что шла от подруги домой, которая живет в частном секторе. Помню собаку, огромную, лохматую. Я ею залюбовалась. Может, она сорвалась с цепи и укусила меня, и я потеряла сознание? Поэтому не помню, что со мной произошло дальше. Может, я буйствовала после укуса собаки? А может, бандиты меня связали?! Но зачем я бандитам? У меня никаких драгоценностей нет. Может, когда я подошла к дому и смотрела на собаку, подумали, что я наводчик и заперли меня в каком—то чулане? Да что можно сказать так, влипнуть в двадцать два года, могу только я».

Рахиме удалось расслабить веревку, и она кое—как освободила ноги. Затем она встала, взяла что—то тяжелое в руки, нащупала дверь, и начала бить в нее этим предметом пока от усталости не сползла на пол.

Сколько прошло времени, Рахима не знала, но когда дверь открылась, она была обессиленной и уставшей.

Ее подняли, надели на глаза повязку и почти волоком вывели на улицу. Сопротивляться она не могла и только думала: «Выйду отсюда, а там по обстановке решу, что делать!»

Ее посадили в машину. Проехав короткое расстояние, машина остановилась. Из машины, по всей вероятности, вышел водитель, так как со стороны водителя хлопнула дверца. Прошло непродолжительное время, когда водитель опять сел в машину. Затем на переднее сидение сел еще кто—то. Рахима ждала, что ее выведут, но машина опять поехала.

Переговоры между собой они вели короткими фразами. Из этих коротких фраз Рахима поняла, что это отец с сыном. Также Рахима поняла, что сын был недоволен отцом и нервно бурчал, на что отец отвечал тихо и спокойно.

Рахима терялась в догадках, кто они и что им надо от нее? Зачем надели на ее глаза повязку? Но одно она поняла, что это не милиция. Если это преступники, куда ее везут и какая от нее польза? Она с криминалом не связана, оружием не торгует, миллионов у нее нет. Рахима никак не могла собрать воедино мысли, голова раскалывалась. Особого страха она не ощущала.

Рахима осторожно опрокинула голову назад на спинку сидения – никто замечание ей не сделал. Она поводила головой – никто не реагировал на ее движения. Рахима опершись головой об спинку сидения ощутив узел повязки, немного сползла вниз, так чтобы узел повязки уперся в спинку сидения и начала головой делать движения «вниз – вверх» для того, чтобы расслабить повязку. Вдруг машина резко вильнула и Рахима свалилась на сидение.

– Сидеть тихо! Иначе пристрелю! – услышала Рахима грозный бас.

Рахима тут же приподнялась и села, она поняла, что не следует их злить. Они не особо глядят за ней, а если она будет им создавать беспокойство, то может сама пострадать! «Хорошо, подожду, что будет дальше» – решила она.

Машина шла на небольшой скорости. Рахима услышала:

– Надень ремень.

Она поняла, что сейчас подъедут к полицейскому посту. Машина пошла где—то 20 километров в час, затем приостановилась. Рахима решила, что именно сейчас нужно действовать. Дорога каждая минута, если промедлить дальше может быть труднее, она мысленно просила: «Дяденька милиционер, милый мой подойди к машине! Я умаляю тебя! Мне уже нечем дышать. Меня тошнит, в конце концов, я хочу в туалет, у меня скоро лопнет мочевой пузырь. О, аллах! Помоги мне, я больше не могу! Дяденька, милый мой подойди!» Но машина пошла вперед и Рахиме никто не помог! Ей захотелось плакать. Вдруг машина набрала скорость.

– Отец, что делаешь?! – услышала Рахима тревожный мужской голос.

– Ну, Петрович! Посмотрим, чья возьмет?! Это твои шутки. Я чувствую, – злорадно кричал один из них.

– Отец! Ты обезумел на дороге ничего не видно, а ты, злясь на кого—то, летишь. Мы же сейчас разобьемся, сейчас врежемся в другую машину! Отец, остановись!

– Перелезь быстро к девушке и помоги ей, – скомандовал его отец, – быстро сними с нее повязку и наручники. Этот плут сказал, чтобы я украл ее для тебя, а сам, по всей видимости…, быстро перелезай и не перечь отцу, времени нет.

– Отец!

– Быстро иначе мы и, правда, разобьемся!

Рахима в экстремальных ситуациях обладая холодным разумом, не стала ждать помощи, быстро повернулась к ним спиной и скомандовала:

– Не надо перелазить! Снимай с меня повязку!

Кто—то стал дрожащими руками снимать с нее повязку, Рахима подсказала ему:

– Расслабь ее, а то вместе с глазами снимешь.

Ей развязали повязку и сняли наручники. Рахима увидела, что она находится в салоне шикарной машины. На заднем сидении около нее никого не было, только лежала дубленка. Впереди было двое мужчин. Машину вел мужчина с хорошей залысиной сзади, он был в красном пиджаке. Второй сидел в дубленке, не двигаясь и, смотрел на Рахиму. В его карих глазах застыл страх недоумение. У него был темный прямой волос, небольшой прямой нос. Его бледное лицо и припухшие губы, и взгляд говорил о том, что он был изнежен жизнью и в данной ситуации был растерян и не владел собой.

Рахима, чтобы их не нервировать тихо почти шепотом спросила:

– Вы мне дадите воды? Я очень хочу пить.

Молодой человек, не отводя от нее взгляда, одной рукой нащупал бутылку воды, которая стояла у его ног, и протянул Рахиме.

Рахима с жадностью выпила воду и поставила бутылку около себя, затем спокойно обратилась к молодому человеку:

– Что смотришь на меня? Смотри вперед, подсказывай отцу дорогу. Снег валет ничего не видно впереди, а скорость у нас такова, будто за нами преступники гонятся или кое—кому жить надоело.

– Видимо ты соображаешь что—то? Что ж так влетела? – спросил отец молодого человека.

– По—моему, не только я?! – высказалась Рахима и прижала губы «Что ляпаю, сама не знаю?! Сама на себя накликаю беду!» – щипнув себя за колено, подумала Рахима, а вслух все же добавила, – остановите машину, я хочу в туалет.

– Сама говоришь, что влипла не только ты. Сейчас я остановлю машину, но ты должна мне обещать, что не оставишь моего сына в беде.

– Вот тебе бабушка и Юрьев день?! Слова поистине….

– Девушка демагогией заниматься, просто времени нет, обещай!

– Отец! – воскликнул молодой человек.

– Молчи! Я людей знаю! Она должна спасти тебя! – взяв за руку сына сжав ее своей рукой, а другой рукой держа руль, сказал отец. Затем, обращаясь к Рахиме, повторил, – обещай!

– Обещаю! – твердо сказала Рахима.

Она поняла, что не зря ей сняли повязку, а теперь еще и сыночка в придачу отдают взамен свободы. «Видно точно влипли все! Что ж нужно бороться за жизнь» – успокоила себя Рахима.

– Давай Айдын, давай сынок, выживи всем назло! Дверцы машины придерживайте, а то ветер сумасшедший, снег валит, тьма на улице. Мы сейчас в степи и идти вам придется километров двадцать. Идите по дороге, никуда не сворачивая, иначе собьетесь с пути, – грустно сказал его отец, сунув в карман сыну сверток и, остановив машину, буквально вытолкнул Айдына из машины.

Рахима тут же открыла дверцу машины и сбежала вниз, проваливаясь почти по пояс в снег, на ходу снимая джинсы. Она еще ни разу не испытывала такую жажду освобождения от ненужной жидкости внутри себя. Айдын не реагировал на ее действие. Он стоял на обочине дороги, схватившись двумя руками за голову и, смотрел вслед уходящей машины…

Рахима отошла от Айдына совсем недалеко, но уже не видела его. В мыслях пробежала: «Да, ну, его, зачем он мне? Они хотели меня украсть, как сказал его отец для него, а я теперь должна заниматься благотворительностью. Может это тоже одна из их уловок?! Но не похоже. Уж сильно сынок его перепуган. Да ну, их обоих».

Поднимаясь с кювета на дорогу, Рахима натолкнулась на кого—то, она подняла глаза. Прямо перед ней стоял Айдын.

– Значит не судьба, – произнесла Рахима вслух, думая: «…бросить тебя. Да, пожалуй, вдвоем в такую непогоду будет веселей», после паузы продолжила, – так значит надо идти вперед двадцать километров?

– Ага, – это было первое, что смог произнести Айдын.

– Так ты уже пришел в себя?

– Я?

– Но не я же, дорогой мой. Идем. Иначе если будем стоять, станем снегурочками. Ну, уж потом я надеюсь, я сильно надеюсь, что ты придешь в себя. Пошли!

Пурга и ветер усиливались, идти против ветра было почти невозможно. Айдын отставал от нее, и когда его становилось не видать, Рахиме приходилось ждать его.

– Чем тебя привязать к себе? За ручку тебя взять что ли? Ты, в конце концов, мужчина или как?

– Я не могу понять логику отца? То он сказал, что мой друг украл тебя. А так как ты строптивая они тебя завязали, или точнее сказать надели наручники. А глаза закрыли, чтобы не знала, куда везут, и не сбежала, вот я и согласился сопровождать тебя. А тут он говорит, что для меня. А самое главное…

– Главное пошли, главное даже не одной машины нет, не сзади, не впереди. Видно, в такую погоду, вернее непогоду ГАИ не выпускает машины за город. Ты мне скажи, почему вас пропустили?

– Да не было еще такого снега, вот только и начался.

– Не говори глупости. Если ты понял я ни такая глупая.

– Да, конечно, да. Тебе кажется, что я глуп, но я никак не пойму…

– Ну вот, идти нам далеко надеюсь, поразмышляв, мы поймем, что произошло.

– Интересно сколько мы уже прошли? Отец говорил, что нам надо пройти где—то километров 20.

– Как бы я хотела, чтобы он ошибся. Если мы прошли с километр это хорошо. У меня шуба вся в снегу. А вдруг мы идем не по дороге, да еще в другую сторону.

– Идем мы по дороге. Вот смотри, идет белая сплошная линия – это означает, что мы идем по краю дороги.

– Хорошо я тебе поверю. Но, что угрожало твоему отцу? Почему он почти выбросил тебя на дорогу, а может и на погибель, а?

– Это мне неведомо!

– Да – а, – протянула Рахима, – он своровал меня для тебя. По логике ваши проблемы довезти меня к месту. А вышло, что он же просит, чтобы я тебя спасла. Не находишь странным?! Не отвечай, я сама с собой говорю. Я знаю, что ты ничего не знаешь. Чушь какую—то мелю. Но ты жених попался неслабый, я за тобой как за каменной стеной. Ха! Вот, наверное, так мне и надо. Сулили мне, что я должна выйти замуж «за троицу», а поворот! А я—я—я—я—я – й! Так тебе и надо Рахима!

– Тебя звать Рахима?

– Да, суженный! – Рахима посмотрела на Айдына, который был будто слепленный из снега, а лицо прилеплено живое. Она вздохнула и, прыснув смехом, прикрыв ладонью свой рот, добавила, – да, ряженный!

– Ты можешь говорить без иронии?

– Ирония вся моя жизнь! – улыбчиво продекламировала Рахима, разведя руками

– Слушай! Слушай! Кто—то подает салют!

– Салют?! Посреди дороги? Может. А может, это у кого—то лопнул баллон?

– Не знаю. Но, похоже…

– Тихо! Послушай! Смотри, да какой—то треск идет. Как – будто горит смола, битум. Да на это больше похоже, чем на салют. Видишь, огонь внизу проглядывается, а если б салют, то вверху был бы, а?

– Может ты и права, – задумчиво проговорил Айдын.

– Давай поторопимся, скорее всего, там должны быть люди.

– Давай. Смотри, это где—то совсем близко.

– Если бы еще поземка не поднималась. Мало того, что сверху сыпет, да еще и снизу закручивает так, что вот—вот поднимет вверх и понесет. Хороший хозяин собаку из дома не выпустит. А тут родного сына с дорогой снохой выкинули как на помойку. Ерунда какая—то.

– Рахима, что всю дорогу ворчишь?

– Ну а ты песню спой. Знаешь какую—нибудь желательно старинную песню. Например «Шел отряд по берегу…» – это мне мать пела, когда улаживала спать. Поэтому я, наверное, патриотка? Не находишь?

– Люди едут, люди едут за деньгами, а я еду, а я еду за туманом, за мечтами и за запахом тайги, – запел Айдын.

– Молодец! Вообще не фальшивишь.

– А можно еще …? – спросил Айдын, поддерживая, дух Рахимы, а в основном свой и почти профессионально запел, – «А я по шпалам, а я по шпалам иду домой по привычки…»

– Слушай, перепиши слова, – смеясь, шутила Рахима, – ты случаем не артист? – и, подхватив мелодию, тоже запела.

– А ты тоже хорошо поешь, – сказал Айдын уже более уверено, – спасибо тебе я как—то даже забылся. Не стал думать о происшедшем. Ничего Рахима, я вижу с тобой можно в огонь и в воду… и в ветер, и в пургу и медные трубы.

– Я вижу у тебя с юмором нормально, значит пробьемся!

– Смотри впереди, по—моему, горит машина! – показывая рукой на вылетающие пламя внутри машины, произнес Айдын.

– Смотри какие—то люди, маленький ребенок с ними. Разбились что ли?! – испугано, спросила Рахима, и сама себе ответила, – конечно, в такую непогоду. Давай подойдем к ним.

– Нет, разбились не они, видишь, они подходят к джипу. Может, это авария была? – размышлял Айдын.

– Удивительно они схватили ребенка как звереныша какого—то за шиворот и кинули его в салон машины. Давай переждем, мне интуиция подсказывает – это нехорошие люди.

– Но у них ребенок.

– Чем ты ему поможешь?

– Когда не надо милиция, а когда на улице белого света невидно, они как будто вымерли. Надо хотя бы записать номер их.

– Запиши, запиши. Если увидишь, конечно, – насмешливо произнесла Рахима.

Айдын рванул туда, но поскользнулся и упал.

– Знаешь Айдын, не нравится мне это все, слишком быстро они уезжают, и совершенно не хотят помочь людям, попавшим в беду. Чувствую я, что это нехорошие люди. По поведению видно. Нет, даже я чувствую.

Поднимаясь, Айдын нащупал что—то на снегу и поднял. Это был шарф, до боли со знакомым запахом. Он взял его и прижал к груди. Страшная мысль пронеслась в голове. Вмиг он понял все действия своего отца. Сердце забилось такими толчками, что они заглушили все вокруг. Он развернулся всем телом, и грозно перекрикивая шум ветра, дико закричал:

– Сволочи, где вы?! Не уйти вам от возмездия! Я найду вас, я убью всех, кто причинил мне страшную потерю!

Рахима подбежала к машине и начала дергать дверцу машины со стороны водителя, пытаясь открыть заклиненную дверцу и вытащить оттуда отца Айдына.

Айдын зашел с другой стороны и свободно открыл дверцу, включил в салоне свет и тут же увидел отца, лежавшего прошитой пулями грудью, откуда сочилась кровь, Айдын припал к его груди и зарыдал.

Рахима все билась, с другой стороны, потом, поняв, что у нее ничего не выйдет начала носить снег, и бросать в салон, чтобы потушить загоревшиеся чехлы сидений.

–

Когда Марат зашел на кухню Сара Ибраевна, что—то готовила на газовой плите к завтраку. Марат внимательно посмотрел на мать и отметил, что она стала ниже ростом. На голове из—под белой шелковой косынки выглядывала прядь седых волос. На лбу появились хорошо выраженные три поперечные морщины. Верхние веки, припухшие, и наползают на глаза, глаза углубились внутрь, оставив вокруг глаз темные следы. Марат смотрел на нее с теплотой и нежностью, думая: " Сколько же я причинил ей страданий, болей, бессонных ночей. Как глубока любовь матери к детям! Как самоотверженно они борются за их здоровье, счастье! Каждый седой волос – это печаль за детей, каждая морщинка терпение!»

Сара Ибраевна заметила его и улыбнулась доброй улыбкой, поправила на голове косынку, вытерла полотенцем руки и сказала:

– Сейчас будет готово. Уже надо идти к Жене. Я ему приготовила немного баурсаков, картофель, отнесешь пока горячий.

– Ты у меня мама особенная. Ты знаешь людей, знаешь их натуру, знаешь жизнь. Ты всегда понимала меня и моих друзей. Я люблю тебя! Когда у меня будут дети, я тоже хотел бы стать им таким же другом как ты у меня.

– Я уже жду, не дождусь, когда у тебя появятся дети.

– Для этого мне надо вначале жениться.

– Придется, наверное, мне найти, вам невест.

– Только не это. Ты же у нас современная женщина, а так говоришь!

– Не могу я уже с тобой сладить, сильно самостоятельный стал. Тебе уже двадцать пять лет. Не дожил отец, до того, когда ты женишься, он все хотел увидеть твою жену. Женись быстрее, чтобы я хоть увидела, да понянчила внуков. Чтобы я уже спокойная была за тебя.

– Мама, что ты говоришь, я женюсь и столько нанесу внуков, что всех не пронянчишь.

– Женишься? Когда?!

– Ну, мама.

– Понятно, садись кушать. В больницу уже надо идти.

– Ты мама как всегда права.

Марат зашел к Булату.

Булат сидел за столом и о чем—то углубленно думал. В одной руке он держал ручку, другой рукой поддерживал лоб, упершись локтем на стол, прикусив верхнюю губу. На письменном столе у него были раскрыты несколько книг. Над столом висели три книжных полки. Там стояли, лежали книги: толстые, тонкие, старые, с порванными обложками, без обложек, новые, маленькие, большие.

Комната, где находился Булат, была маленькая и кроме стола, одного стула, кровати ничего не было, но где можно было, везде лежали бумаги, они были даже на полу. Сам он сидел на стуле у стола в белой майке и шортах с босыми ногами на ковре. Непослушный волос был не расчесан и торчал во все стороны, лицо не бритое, но кровать была заправлена. Три большие подушки в белых наволочках положены одна на одну у спинки кровати. На подоконнике в красивых горшочках стояли цветы, внизу у окна в большом керамическом горшке стояло комнатное дерево, на котором были большие красные розы.

Марат посмотрел на часы, вздохнул и сказал:

– Профессор извините, но мы…

– Марат, – произнес Булат и тут же шустро встал, подавая Марату руку в знак приветствия, – извини мысли не вовремя пришли, – и убежал в ванну.

Уже во дворе на ходу застегивая пуховик и поправляя вязаную шапку, Булат сказал:

– Звонил вчера весь вечер Рахиме, никто не поднял трубку. Давай после Жени сходим к Рахиме, почему—то на душе не спокойно.

– Один день не увидел и уже неспокойно, по—моему, у тебя любовь.

– У меня любовь?! Что ты друг? Да и она, по—моему…

– Завоевывать надо, тебе уже двадцать шесть лет, – сказал Марат, дружески похлопывая Булата по плечу.

– Что это ты начал года считать, Марат стареешь? – спросил Булат.

– Мама меня с утра пилила и напомнила, сколько мне лет.

– Женить тебя надо.

– Как не странно, да. Она хочет нянчить моих детей.

– Да, мои родители, особенно бабушка, тоже хотят, чтобы я женился, и появились у меня дети. Тогда бабушка, как она говорит, попадет в рай, так как увидит своих правнуков. У нас женат только Женя, хотя он младше нас, ему двадцать четыре года. Да кому досталось в жизни так это ему.

Женя ждал их в фойе. На его исхудавшем лице, где даже щеки провалились, промелькнула радость. Он встал со скамейки, где сидел рядом с больными и, подойдя к ребятам, сразу заговорил:

– Я больше не могу находиться в этом сером холодном здании, я уже не больной…

– Так, перестань, ты не красная девица, а …, – начал говорить Булат.

– Булат пойми, я хочу сходить на могилку, я хочу забрать сына…

– Сына вряд ли заберешь. Объявился, Владимир Петрович и он не отдаст тебе его, хотя он и находится не у него, а у Сергея.

– Объявился?! Так его надо в тюрьму!

– В тюрьму?! Нет, Женя пока нет таких улик на него, чтобы спрятать его по…, – Булат не успел закончить мысль, как на пороге фойе больницы появился Сергей.

У Сергея был такой вид, что все, кто там находился, обратили внимание на его трагическое лицо. Он же, как бы растерялся, увидев их. Вначале пошел к ним, затем подался назад, потом оглянулся, как бы ища у кого—то невидимого помощь.

– Здравствуй Сергей, что еще произошло?! – спросил тут же Булат.

– Здравствуй Сергей, я Женя, – подавая ему руку, сказал Женя бледнея.

Марат вопросительно смотрел на Сергея. Сергей же в свою очередь смотрел на Марата, говоря глазами: «Что делать?!»

Сергей, узнал от Сары Ибраевны, что Марат и Булат пошли навестить Женю в больницу. Он решил найти их там и рассказать об исчезновение Иванушки. Нужно было действовать, но как он не мог самостоятельно решить, да и считал не вправе промолчать об этом. Но он не знал, что Женя уже встает, и не ожидал увидеть его у порога больницы.

Марат понял, что Сергей хочет сказать что—то очень нехорошее и что это касается именно Жени. Он решил выйти с Сергеем на улицу, но его остановил Женя.

– Ребята не надо от меня ничего скрывать! Меня уже ничто не убьет, – грустно сказал Женя и обратившись к Сергею, произнес, – говори.

– Говори, – твердо сказал Марат, облокотившись на дверь.

Булат переминался с ноги на ногу. Женя стоял неподвижно, ожидая страшную весть.

– Я не знаю, как начать? Мама вывела Иванушку на улицу. Она смотрела за ним, она любит его…

– Что с Иванушкой? – грозно надвигаясь на Сергея, спросил Женя.

Марат стал между ними, на вытянутую свою руку отстранил Женю от Сергея и, удерживая его ею, сказал:

– Женя ты сам сказал…, слушай. Ему тоже тяжело говорить.

– Она только на несколько минут отошла от него, и он…, он потерялся. Мы все дворы пересмотрели, его нет.

–

Рахима силой вытащила Айдына из машины. Он тут же свалился вниз лицом в снег. Рахима нагнулась к нему, перевернула его и поцеловала в губы.

– Я люблю тебя Айдын! – Рахиме легко было говорить эти слова, так как они шли не от души. Она видела, что Айдын не может справиться со своим горем. Слишком тяжела его утрата! За короткое время знакомства с Айдыном, Рахима поняла, что у него волевой характер, но перед непредвиденными обстоятельствами он поначалу теряется. Ему нужно время, чтобы прийти в чувство и реально оценить обстановку. Но для этого у них не было времени, и Рахима приложила все свое старание, чтобы он хотя бы немного начал мыслить. – Я не хочу, чтобы ты застыл рядом с отцом, ты должен сначала спасти меня, а затем …. Короче будь мужчиной! Если ты начнешь давать волю бесхарактерности, мы до утра застынем с тобой здесь! Отцу твоему мы не в силах помощь! Мы доберемся до селения и позовем людей!

– Рахима, я неглуп до такой степени, чтобы не понять, тебя! Но все равно спасибо! Я только удив…

– Вставай! На…

Вдруг прямо перед ними просвистело что—то пугающее, злостно – сверкающее и падающее ложащимися тяжелыми черными каплями в снег.

Инстинктивно голова Рахимы прижалась к туловищу Айдына, руки судорожно обхватили его шею. В таком положении они скатились вниз по оврагу, обрастая снежным комом. Затем как будто какая—то сила поставила их на ноги и они, схватившись за руки, побежали прочь оттуда, где шел страшный обстрел, почти обжигая им пятки. Они бежали пока оба не свалились от усталости. Тяжело дыша, Рахима спросила:

– Айдын, что это было!

– Это была автоматная очередь! Которая чудом не попала в нас, нам помогла метель.

– Какая очередь?! – не поняла Рахима.

– Это были те же подонки, которые убили отца! – грубо ответил Айдын.

– Откуда ты знаешь кто они?!

– Я не знаю кто они. Я знаю, что они знали, что отец был не один.

– Странная семейка у вас! Один ворует меня, другого обстреливают!

– Обстреливают не меня! Обстреливают нас всех, а кто виновен в этом, мы можем и не узнать, – сказал Айдын, затем спросил, сам не зная почему, – сколько тебе лет?

– Мне?! Лет?! – удивленно переспросила Рахима, не поняв, зачем ему, сколько ей лет.

– Согрелась? – опять спросил Айдын.

– С тобой все в порядке? – опять не поняв смысла его слов, спросила Рахима.

Айдын не ответил. Дальше они пошли молча. Они уже не знали, в какую сторону идут вперед или назад они просто шли, не обращая внимания на снег, который облепил их со всех сторон. Но долго идти под ветер они не могли, первая заговорила Рахима.

– Я больше не могу. Пусть расстреляют меня на месте, но я больше идти не могу.

Айдын уже заметил мерцающие впереди огоньки, но Рахиме не хотел говорить. Он знал, что расслабляться нельзя и те ли эти огоньки, поэтому грубо сказал:

– Можешь!

Рахиме стало обидно, она в трудную минуту его поддержала, а он так разговаривает с ней. Она распрямилась и гордо пошла, вперед думая: «Грубиян! Ты посмотри маменькин сынок, заговорил! Вот недавно распустил слюни, а тут уже забыл, что я женщина, что я слабая. Хорошо! Еще не вечер, я больше успокаивать тебя не буду!»

Огоньки уже близко сверкали

– Айдын! – радостно закричала Рахима, – смотри! Мы молодцы! Смотри это же, похоже, что мы подошли к людям!

В них вселилась вера в спасение, и они с новыми силами рванули к спасительным огонькам.

–

Но вернемся назад и попробуем разобраться, зачем и кто может преследовать наших героев?!

Когда «Грузя» остался один он тут же позвонил Павлу, который неделю назад освободился. Это он попросил «Грузю» навестить Владимира Петровича. Он знал, что не без его помощи он попал в тюрьму и решил взять у него кругленькую сумму, как он объяснял: «Компенсация за тюремные издержки».

Подъехав к коттеджу Владимира Петровича, «Грузя» увидел Рахиму. Непонятное гневное чувство овладело им: «Сколько я потерял из—за нее и ее дружков денег?! Ведь мне обещали кучу денег, если я с ее дружками расправлюсь. „Плевое дело“ – тогда думал я. А вот погляди ж вместо того, чтобы всех их отправить туда, „Где Макар телят не пас“, они с нами расправились».

«Грузя» не задумываясь, подошел сзади и стукнул ее попавшей на глаза палкой. Рахима тут же свалилась наповал. Он не собирался ее спасать, но увидел идущих впереди людей, быстро подхватил ее и бросил в машину на заднее сидение. Тут подошел Владимир Петрович и… опять поворот. Он надеялся, что Владимир Петрович прикажет ее убить, но опять осечка.…

– Слюшай, надо твоя совет, – тихо проговорил в трубку «Грузя», когда услышал на том конце провода голос Паши.

– Чего – о? – не понял Паша.

– Твоя совет надо, – повторил «Грузя».

– Валяй.

– Здес Владимир Петрович немного больной наверно. Говорит, что ничего не хочет, хочет думать! Хочет Валентину Николаевну.

– Ты сказал, что я тебе говорил?!

– Нет, я другое сказал. Рахиму немного по голове стукнул. Он говорит, не надо было, ему надо Валентина Николаевна, а с нами он больше ничего не хочет.

– Я тебя не понял, но понял, что Владимир….

– Паша, что ты говоришь, понял, не понял, ромашка играешь?! Сейчас он придет, а я с тобой понял, не понял, играю!

– Смывайся осторожно оттуда, понял?

– Это понял! – обрадовано проговорил «Грузя» и быстро юркнул в двери.

Подъезжая к дому Паши, «Грузя» увидел на углу маячащую фигуру двадцати семилетнего Паши в коротком светлом полушубке, в норковой шапке. Хотя Паша только что вышел с тюрьмы он как ревнивая женщина следил за своей одеждой и любил носить все светлое. Но все же, взгляд, оттенок лица, суетливость, особенно когда он нервничал, напоминали о его недавнем прошлом. «Все же требуется время, чтобы адаптироваться среди людей. Цвет лица, наверное, такой, наверное, чифира много пил. Походка турьма пахнет, руки за спину и чистый зекан. Да турьма не тетка родной!» – печально думал «Грузя». Он припарковал свою машину так, чтобы она не мешала выезду другим стоящим во дворе машинам. Вышел с машины и подошел к Паше. Паша показал головой на стоящий рядом «Джип» и пошел к нему. «Грузя», подошел с другой стороны, и они почти одновременно уселись на сидения.

Паша завел машину и сказал:

– Поедем на этой машине. Она хоть украдена, но уже перекрашена и сменены номера. Твоя тачка пусть стоит здесь. Твою тачку многие знают, а эту еще никто не видел. Да и меня никто не ждет. Кроме тебя никто не знает, что я вышел. Так что это лучший вариант. Рассказывай, что там у нашего благодетеля произошло.

Когда «Грузя» все рассказал, Паша зло, улыбнувшись, проговорил:

– Ничего денежки я с него выдою, ни мытьем так катаньем! Мы сейчас его внука украдем! За своего щенка он выложит кругленькую сумму!

– Нехорошо говоришь! Ребенок не котенок!

– Я хорошо говорю! А вот он нехорошо поступил, за свои поступки надо отвечать! Я заставлю его быть покорным!

– Ты не знашь его!

– Мне плевать знаю, не знаю, а он ответит!

– Как собираешься брат Ванку?

– Я день и ночь буду караулить, но украду! Я хотел по—хорошему, если бы он дал мне деньги., но так он будет сговорчивей! У него кроме внука никого не осталось.

– Я сомневаюсь, что на него можно давит!

– А ты не сомневайся.

– Поживем…

– Не каркай!

Они подъехали к дому, как раз в том момент, когда Сергей вынес Ивана с подъезда.

– Ну, вот прямо с рук на руки нам передали Ивана, – потирая руку об руку, сказал Паша, плюнув три раза через левое плечо.

– Злой ты Паша! Какой—то плохо говоришь.

– Ласковый ты наш. Сколько девок испортил, а на тот свет отправил?! Добренький ты наш двадцати трехлетний детина! – злорадно – ласково процедил сквозь зубы Паша.

– Людей много, – буркнул в ответ «Грузя» думая: «Плохой Паша, друга обидел! Зачем такой помнить. Я же не говорю, какой он! Но Владимир Петрович так делат надо, он прав. За это стоит борьба!»

Увидев, что Александра Андреевна отошла от Ивана, Паша выскочил с машины и, вмиг ока оказался тут же.

Александра Андреевна быстро обнаружила пропажу Ивана и если бы не затемненные окна, она бы увидела его, потому что он каким—то образом вывернулся из рук Паши и плача стал стучать по стеклу. Тут опомнился «Грузя» и схватив Ивана за шиворот, нагнул его к своим ногам, прижав ими его голову, закричал на Пашу:

– Быстрее заводи машину, поехал!

– Нет, ты неправ. Сейчас нельзя. Сейчас все заметят, что мы отъехали…

– Но сейчас они подойдут к нам.

– Пусть подходят. Скажем, что мы никого не видели. Мы отъедем только тогда, когда она побежит к своему сыночку. А она это сделает, ей некуда деваться, – спокойно ответил Паша.

Так и случилось она, оббежав вокруг домов, зашла в подъезд. Воспользовавшись этим, они незаметно отъехали.

Когда «Грузя» появился у Владимира Петровича, он пил чай.

– Я думал, что ты меня оставил, – насмешливо сказал Владимир Петрович.

– Владимир Петрович во дворе ждет Паша. Он говорит, ему ты должен платить деньги.

– Сколько?! – грубо спросил Владимир Петрович, – и почему он сам не пришел, а шестерку подослал?!

– Зря обижат меня. Он брать твоего внука. Говорит, будешь хорошо вести…

– Во—он! – в гневе закричал Владимир Петрович, – ты мне угрожать! Уголовники! Во—он!

– Давай по—хорошему! Что так воздух сокрушат! Я же не орал, когда ты…

– Не тыкать мне! – возмущенно кричал Владимир Петрович.

Он был готов разорвать «Грузю». «Эти преступники решили меня шантажировать! Опустился я дальше некуда! Но, нельзя их со счетов тоже убирать. Требуется успокоиться и понять их и себя. Я тоже глуп! Не выслушав, начинаю …, видно все же смерть Оли не прошла даром! Я не могу совладать собой! Все, все успокойся и выслушай. Требуется даже у глупцов учиться», – размышлял Владимир Петрович и, успокоившись, произнес:

– Хорошо! Говорите. Я прошу извинения у вас! Вы должны меня понять! У меня такое горе!

Появился Паша. И тихой походкой, подходя к Владимиру Петровичу, который сидел на кресле у журнального столика в темном костюме, белой рубашке с черным галстуком, как всегда гладко выбритый и в начищенных до блеска черных туфлях, думал: «Ну, фраер, туфельки не жмут! Да и не сезон их сейчас носить! Отстал от жизни! Но все же, я думал, что ты с понурой головой, а ты, наверное, уже и любовницу нашел и готов уже рвать к ней! Молодец! Ну не совсем ты фраер, потрепала тебя тоже жизнь, уже тронул снежок твою шевелюру, но с гордо поднятой головой и важный, как всегда. Да и смотришь на нас снисходительно. Мало видно тебе…. Но я уж постараюсь! Не обессудь!»

В свою очередь, Владимир Петрович разглядывая Пашу, думал: «Плохо тебе было в тюрьме?! Вон отъел морду. Наверняка, силенок понабрался, огонек злости в глазах сверкает напыщенной пустотой!»

Паша бесцеремонно рассматривал все вокруг, думая дальше: «Богатством придется делиться дяденька! Вон, здесь, сколько его!», – затем не совсем уверенно произнес:

– Приношу соболезнование! Тут такое дело. Внучек твой… Ваш. Я вот с тюрьмы вышел, гол как сокол! Деньжат мне требуется подкинуть!

– Деньжат всем надо! Я тоже поистратился. Сам понимаешь, похороны и так далее…. Хотелось бы тоже немного, мне много зачем, мне немного сейчас надо. А если нуждаешься сильно, сделай мне услугу. Не пожалеешь!

– Я рад услужить только деньги наперед!

– Деньги не проблема, только заработать их надо. Знаешь, если дармовые деньги они не ценятся! А когда деньги не ценят, они этого не любят и сразу уходят!

– Что же надо сделать!

– Найди Валентину Николаевну.

– Владимир Петрович так она же…

– Она жива! Она не хочет мне попадаться. Я знаю, она жива!

– Не знаю, что Вам и ответить! Если она жива найду! Вот только ваш внук…

– Что мой внук?! Почему он тебя заинтересовал?

– Деньги мне сейчас надо. А Вашу жену пока найду, время пройдет, а кушать сейчас хочется.

Владимир Петрович опять разнервничался, он уже был готов грубо ответить, но подумав: «Похоже, хотят припугнуть внуком! Что они хотят, если я сейчас выставлю их, я не узнаю, что они замышляют. Нет, будь, покоен» – и спокойно произнес вслух, – я не уловлю мысли.

– Внук у нас и если Вы не дадите мне нужной суммы…

– Делай с ним, что хочешь! Шантаж у тебя не выйдет! Мне все равно. Это я тебе говорю. Найдешь Валентину, получишь деньги!

– Слишком спокойно ведешь себя! – опять перешел на «ты» Паша, – где Рахима, ты ее еще не убил?!

– Нет! А если она тебя интересует, поспеши она сейчас в пути. Она едет к жениху! Ее украли, хотят выдать замуж. Так что ничего у вас не получится пока не найдете Валентину… Николаевну.

– Сколько там человек?

– Как я понял трое, – невозмутимо ответил Владимир Петрович.

– Я их догоню и убью. Ясно?! Рядом положу твоего внука! Ясно?!

– Делай что хочешь. Я устал от вас мне пора спать.

–

Паша выскочил как ужаленный от Владимира Петровича. Ярость давила грудь! Ненависть стучала в висках, глаза наполнились кровью, лицо пылало жаром, в горле пересохло и он сдавленным голосом, который переходил в шипение матерных слов, возмущенно орал. Затем сел за руль, тут же завел машину, которая буквально рванула с места, свалив на сидение «Грузю», который едва успел на него присесть.

«Грузя», ожидал такого финала, поэтому вел себя спокойно. Но это не означало, что у него не было злости к этому ненавистному Владимиру Петровичу. «Он хочет все грехи на нас списат! Это опасный человек и с ним надо бороться! Прав Пашка и нам надо объединиться иначе он нас упрячет в турма!» – думал «Грузя». Но пока он молчал, так как хотел, чтобы Паша немного успокоился, иначе можно только себе навредить.

Иван выбился из сил плакать и уснул.

За городом ничего не было видно. Сверху крупными хлопьями по лобовому стеклу машины хлестал снег. Внизу столбами поднималась поземка. Но Паша, как всегда, не слушался разума. Его цель была Рахима.

– Паша догоним мы их. Дальше?

– Дальше у меня в багажнике хорошая пушка есть.

– Паша это мокруха!

– Мне все равно. Я из—за нее…

– Но сейчас опят она и опят турма!

– Струсил! Можешь выходить! Иди к Владимиру Петровичу он будет тобой понукать! А уберем Рахиму, затем Владимира Петровича и овладеем его деньгами! Понял!

– Но…

– Он сейчас никому не нужен. Кто он?! Короче деньги хочешь?!

– Да хотеть!

– Хотеть не вредно, вредно не хотеть… – немного успокоившись, задумчиво произнес Паша и продолжил, – если оставим Рахима, она все расскажет и будет хана не только тебе, но и мне, ну и конечно Владимиру Петровичу. Она не поскупится рассказать о тебе дружкам, но там сам знаешь, потянется веревочка.

Паша остановил машину.

– Ты …?

– Без вопросов, – сказал Паша, – там под задним сидением возьми два автомата.

Увидев автоматы «Грузя» словно, ожил, глаза загорелись, душа запела.

– Где приобрел? – удерживая страсть пострелять, спросил «Грузя». Он совершено потерял разум и забыл, что хочет стрелять в живых людей! Он открыл стекло дверцы машины и выставил автомат, водя ими так, будто уже стреляет.

– Э, друг, ты в своем уме? Ты хочешь, чтобы нас арестовали еще до того, как мы их уложим?! Сейчас заметят и…

– Хто заметит, здес рядом не видат нихто.

– Успеешь, развлечься, успокойся. Кстати, сейчас будет ГАИ.

«Грузя», понял сразу и ловкими движениями уложил возле своих ног автоматы и накрыл их тряпками.

–

Когда они подъехали к посту ГАИ, к ним подошел милиционер и, попросив документы, сказал:

– Куда едем? Не уж, не видите, какая погода? Не могу пропустить. Давайте назад.

Паша сделал озабоченное лицо и, выйдя с машины, сказал:

– Понимаешь, там на своей машине застрял механик со своей семьей, начальник отправил меня на помощь. Ведь замерзнут, там что—то у них с генератором.

– Сам—то не замерзнешь?

– Что Вы господин полковник. У меня машина по всем степям проехала и в любую погоду, я охотник.

– Я не полковник, а подполковник, – довольно улыбаясь, сказал милиционер.

– Извините, не понял в темноте.

– Ладно, ехай я тоже охотник. Только смотри…

– Понял.

Большую скорость было держать невозможно, впереди не было ничего видно.

– Паша мы ползем. Мы догнать их нельзя! – возмущено проговорил «Грузя»

– Слушай, садись за руль, я тебе предоставляю такую возможность, – недовольно пробурчал Паша.

– Нет, я не могу.

– Тогда ни каркай под руку и так можно налететь, на чью—нибудь машину. Стекло машины залепило слоем снега.

– Да – а, – понимающе произнес «Грузя» и нагнулся, чтобы потрогать автоматы, как вдруг машина затормозила и начала крутиться.

Паша усилено крутил рулем машины нервно ругаясь, «Грузя» прикусив нижнюю губу, сидел тихо. Машина, прокрутившись несколько раз, оказалась на обочине противоположной стороны и развернута в обратном направлении. Паша упал лицом на руль и не двигался.

– Эй, живой! – толкая его, спросил «Грузя».

– Думал, богу душу отдадим. Хорошо, что встречных и сзади машин не было, – надо же какой—то придурок стоит на дороге без света, только габариты горят, которых в такую пургу не видно. А ты молодец хоть сидел, молча, не хватался за руль, иначе хана нам была бы!

– Я понял это, – обидчиво произнес «Грузя».

– Пошли, разберемся с ними, – выходя с машины, сказал Паша.

«Грузя», легко выскочил с машины и размашистой походкой зашагал впереди Паши. Он уже подходил к машине, когда Паша грубо схватил его сзади за плечо. Он развернулся и хотел ответить ему той же грубостью, но Паша скомандовал:

– Назад.

– Не понял!

– Это они! – тихо проговорил Паша.

«Грузя» быстро в два прыжка, оказался у своей машины. Достал автоматы, один подал Паши, и немного отойдя от машины, тут же открыл огонь, выпустив почти всю обойму.

–

Иван проснулся и начал капризничать. Но к нему никто не подошел. Услышав сильный треск, он начал пытаться выйти, толкая дверцы машины, горько рыдая. Кое—как дверца ему поддалась и он, открыв ее, упал на снег. Он маленький непонимающий, что происходит человек, был потрясен увиденным и, ожидая чего—то страшного, прекратил плакать и только дрожал всем телом.

Паша, увидев Ивана, в ярости схватил его за шиворот шубы и закинул опять в машину. Иван потихоньку заплакал. Когда в машину сели Паша и «Грузя» Иван, глубоко дыша, пытался прекратить плакать, но это ему не удавалась.

Они же ругались отборной бранью. Затем начали хохотать. Отъехав подальше от этого места, они остановились, достали водку, стаканы, колбасу, хлеб. Когда было выпито на каждого по бутылке водки, Паша, обращаясь к «Грузе» сказал:

– Кинь малому колбасу и хлеб, пусть подкрепится малость.

– Обойдется, а то на двор захочет, проблем не отберешься, – затем неожиданно для Паши сказал, – а Рахимы там не было.

– Что мелешь спьяну?!

– Я просто правду говорю, чувствую, один он был.

– Это он их отпустил! Он ждал нас! Но почему сам не уехал?! – спросил Паша

– Машина сломался? – рассуждал «Грузя», потом добавил, – он хотел, но человеческая жадность погубил его. Эх, Паша не все деньги играт рол! Свой жадност погубил себя! Сына спас! Не мог он рисковат сын, хорош человек!

– Что же ты хорошего человека убил?! Всю обойму на него спустил.

– А ты не всю спустил?

– Я не стрелял, мне мокруха не нужна!

– Нехороший ты человек, люди ты! Я думал один Владимир Петрович…

– Хорош, причитать. Едем назад посмотрим, как там Рахима? Если это правда, что ты сказал надо найти немедленно их.

– Правда сказал, – твердо произнес «Грузя» и уже, чтобы убедить себя самого задумчиво произнес, – да не было их там, один он был.

Паша развернул машину и понесся со скоростью двести пятьдесят километров в час. Кто ездил с такой скоростью знает, как охватывает тебя всего чувство вдохновения полета, дыхания страха, опьяняющей силы над вселенной. По телу так и разливается адреналин. А чувство погони тебя несет со страшной силой впереди этой скорости. Ты уже всецело со своей жертвой. Если ты обладаешь этими чувствами, ты знаешь, что сила поражения прямо пропорциональна силе смерти. Ты зверь, ты подчинен дьявольской силе овладения жертвой, ты гонимый ею, ты ее хочешь! Ты с ней, ты един с нарастающей, распирающей силой власти, тобой владеют потусторонние силы!

–

Когда они почти сравнялись с машиной, Паша не увидел, почувствовал дыхание жизни, там что—то или кто—то шевелился.

– А ты был прав, – выхватывая автомат, произнес Паша.

– Я чувствую, они здес, пришли оплакиват папашу, – злорадно произнес «Грузя», стреляя по машине.

И уже не Паша, а он взял на себя команду, прокричав:

– Вперед! Мы их сейчас…

– Успокойся, садись быстро, они вон бегут, ты в них не попал. Садись, хренов стреляка.

– Ты Паша грубиян! Ты свой мать уважат?!

– Уважат, уважат, если бы я ее знал. Да, что тебе до моей родни? У тебя хоть у самого есть мать?!

– Мой мать далеко. Я…

– Вот ты живешь и не брыкаешься, что тебя называю «Грузя». Ты привык к кличке как она к тебе. Мне кажется, ты не знаешь, как тебя звать? Ведь, правда?

– Нехороший ты Паша я просто сказал, где твой мама, а ты хотел меня оскорбит.

– Глупый ты «Грузя». Родня мы с тобой!

– Много болтать. Мы терят их!

– Вон они стреляй, раззява! – закричал Паша, – уйдут, уйдут, стреляй!

– Я, видать, их, – крикнул «Грузя» и опять выпустил автоматную очередь, думая: «Мокруху хочет мне приписат. Паша я неглуп, как кажусь с первого взгляда. Напрасно ты обо мне такой мнение! Стрелят будешь ты тепер»

Паша видел, что, он, не целясь, стреляет. А что он может стрелять, Паша знал. Даже Паше стало понятно, что «Грузя» хитрит, что он хочет, чтобы теперь Паша убил. Так они будут на равных. Но Паша еще никогда не убивал, а у «Грузи» – это не первое убийство. «Ему убить человека, словно муху убить лишь бы заплатили» – нервно думал Паша.

– Уйдут! Не могу я стрелять, дурень, стреляй! Я же машину веду, – взмолился Паша, – все равно вместе сидеть придется, если не убьем. Господи да помоги ему разума набраться!

– Давай машину, поведу, – твердо сказал «Грузя».

«Подумаешь, что я хуже тебя?! Садись, веди машины, посмотрим, какой ты водила. Я сам справлюсь без тебя!» – подумал Паша, резко остановив машину. Но его словно приковали к месту. «Да, командовать легче, – подумал Паша, – да я трус, но я не могу убить человека! Я не думал, что не смогу! Но я, правда, не могу! Господи помоги! О боже, о чем это я!»

Паша включил скорость, и машина рванула с места.

– Пока мы будем рассаживаться, они убегут. Мне что?! Они меня не видели, а тебя Рахима видела. Решай, долго будешь выделываться?! – уже спокойней сказал Паша, сплюнув через плечо, продолжил, – ты ведешь себя как фраер.

– Ты меня хочешь, подставит?!

– Никто тебя не собирается подставлять кроме тебя самого! Ясно я выражаюсь?! Сидеть, если что, нам вместе! Я тебе еще раз повторяю. Но если мы оставим свидетелей…

– Ехай быстрее!

– Ну, вот и ладушки.

–

Пока они между собой переговаривались, Рахима с Айдыном скрылись в пурге.

– Куда они делись? – нервничал Паша

– Давай решат. Они должны сесть в машину, который едет – раз. Они должны идти к людям – два. Они, зная, если дорога, должны идти туда – три. Больше пути нет! – рассуждал «Грузя»

– Скорее всего, они должны остановить машину и сесть в нее. Насколько я внимателен – машина не встречная, не попутная нас не обгоняла, значит, нам надо останавливать все идущие машины и в любую сторону, и мы их найдем. Благо машин почти нет.

Машины шли в основном цепочкой, впереди обычно шел КАМАЗ, сзади него несколько легковых машин. Они остановили несколько таких цепочек, представляясь сотрудниками милиции, осматривали их. Увидев одиночную машину, они тут же остановили ее. Но когда подошли к ней ближе увидели, что там полный салон милиции. Первый опомнился «Грузя»

– Мы заблудился, как проехат вокзал? – первое, что пришло на ум, спросил он.

– Мы едем в ту сторону, – сказал один из них и, обращаясь к другому, добавил, – Казбек садись к ним в машину покажешь, где вокзал. Заодно купишь сигарет.

– У нас места нет, – нашелся «Грузя»

– Ладно, тогда езжайте за нами.

– Я тебя убью, – выплюнув держащую спичку в зубах, возмущенно сказал Паша, когда они отошли от машины.

– Сам говори, что меня подставляешь? Что надо было сказат, что убиват едем? Я сказал, что ум пришел.

– Заткнись. Я посмотрю, что ты на вокзале делать будешь.

– Можно не ехат.

– Еще что? Выдумал не ехать, нет дорогой, поедем, сам выпросил.

–

– Айдын, смотри это же вокзал, ура! – закричала Рахима, радостно прыгая, когда они почти вплотную подошли к железной дороге, здесь люди. Ура! Айдын!

– Рахима я понимаю тебя, тебя переполняет радость, а мне грустно…

– Ты ненормальный?! Ты хочешь еще прогуляться?! Но, ты даешь!

– Мне грустно, что мы сейчас сядем, каждый на свой поезд и вполне возможно, что больше никогда не увидимся…

– Брось, Айдын ты же славный, ты понимаешь, что у нас разные дороги. А, насчет, не увидимся – это ты напрасно так думаешь, мы с тобой обменяемся адресами. Пройдет время и, мы встретимся старичками и, будем вспоминать, как …, – тут Рахима осеклась, она хотела сказать «как они убегали от погони, но это не романтика для Айдына там, в степи лежит его отец», и продолжила, – сейчас не время думать о нас. Идем в милицию! Надо сказать о твоем отце.

Вдруг прямо перед ними завизжали тормоза какой—то машины. Рахима схватила Айдына за руку, и они быстро вмиг оказались за углом рядом стоящего дома.

– Может это не они, – тихо произнес Айдын.

– Они, я заметила машину краем глаз.

– Что им надо от нас?

– Убить, – спокойно ответила Рахима, – нам надо как—то забежать на вокзал. Там люди и они, может быть, не посмеют.

– Рахима, они все посмеют, но может ты права. Смотри, люди вышли, они ждут какой—то поезд. Нам нужно влиться в толпу, там они нас сразу не найдут. Если удастся, может, сядем на поезд.

– Можно подумать они не могут сесть на тот же поезд. Да и проводник не пустит, пока мы будем объяснять ему, они как раз поспеют.

– Решайся иначе они сейчас вернуться. И как они поняли, что мы здесь, когда мы сами не знали куда плетемся?

По громкоговорящей связи объявили, что через пять минут подойдет электричка. Толпа людей двинулась к перрону. Айдын дернул Рахиму за руку, и они побежали.

– Смотри с их машины выпал малыш и тоже идет сюда, – шепнула Рахима в ухо Айдыну, показывая пальцем в сторону малыша.

– Рахима, малыш тебе ничего не сделает. Ты лучше не просмотри, где они. И что электричка не идет, по—моему, уже ни пять минут прошло, а целых пять часов.

– Эй, как тебя звать? – обратилась Рахима к малышу, – ты девочка или мальчик.

– Тетя, – заплакал малыш и протянул ей руки.

– Рахима отойди от малыша, – горячо зашептал ей Айдын, – они обнаружат пропажу малыша и, сразу увидят нас.

– А что, если его взять в заложники?! А—а?!

– Ты совершенно перестала соображать. Отойди от малыша.

– Тетя, – плакал малыш.

Рахима взяла его на руки.

– Так кто ты мальчик или…

– Рахима он в солдатской шапке, как он может быть девочкой? Отпусти его, я тебя прошу, умоляю!

– Что ты ко мне привязался? Ты сам сказал, что у нас разные дороги. Сейчас ты сядешь на одну электричку, я на другую. А знаешь у меня идея! Мы должны сесть в разные вагоны.

– Как ты это представляешь?! Я что совсем…. Рахима отпусти малыша.

– Он схватился за меня мертвой схваткой. Он меня задушит. Возьми ты его.

Айдын хотел взять малыша, но Рахима была права. Он зацепился за нее так, что практически было нельзя его оторвать. Тут подошла электричка. Все кинулись к ней.

– Слушай, малыш если я тебя заберу…? Слушай, а ты их ребенок, что—то не сильно похоже?!

– Рахима они бегут – быстро в вагон. Объявили, что электричка стоит здесь две минуты. Будем надеяться, что они не успеют. Да оставь ты малыша, – взмолился Айдын, видя, что Рахима держит на руках мальчика.

Рахима заскочила в вагон вместе с ребенком и, тут же состав тронулся. Они сели во второй вагон. Рахима устало опустилась на сидение и хотела посадить рядом малыша, но он ее не отпускал.

– Мне кажется это не их ребенок, – сказала Рахима.

– Да—а, по его поведению мне тоже кажется, что это не их ребенок. Что будем делать? – и тут же Айдын скомандовал, схватив вместе с малышом Рахиму, – ложись, – и вмиг свалил их под лавку.

Паша с «Грузей» зашли в их вагон, неся черные тяжелые сумки. Они остановились рядом с сидением, где на полу распластались Рахима, малыш и Айдын, поставили напротив их сумки и глазами начали осматривать вагон. Народу в вагоне было мало, и их обнаружить было легко.

Рахиму всю колотило, стук сердца звоном отдавался в ушах, казалось, что весь вагон слышит, как сильно стучит ее сердце, язык прирос к небу и, страшно хотелось пить. Рахима злилась сама на себя, в такую минуту она не могла ни о чем думать, как выпить холодной прехолодной воды. Малыш лежал так тихо, что казалось он неживой.

Айдын, сам, просил всех святых, чтобы они ушли, чтобы нашелся такой человек, который бы помог им, отвел от них безумствующих. Секунды длились часами. Он боялся еще то, что в салоне могут найтись люди, которые подскажут, где они находятся. А, это означало, им троим смерть!

К Паше и «Грузе» подошел мужчина с проседью в лохматых волосах. На нем была потертая, грязная фуфайка, длинный потерявший цвет, в нескольких местах с мелкими и большими дырами, перемотанный вокруг его шеи, шарф. Айдын подумал: «Недолго ждать пришлось!» С виду мужчине было ближе к сорока годам. На лице справа у него большой шрам, бесформенная борода и бакенбарды. На ногах у него были ботинки, по крайней мере, на два размера больше его ног, где виднелись портянки. Также было видно, что он с глубокого похмелья. У Айдына перехватило дыхание, в голове пронеслось: «Что делать? Этот холоп сейчас за медный грош продаст нас с потрохами! Выйти?!… Да выйти, точнее, вылезти из—под этого вонючего пропахшего потом, пылью сидения и спасти Рахиму с малышом!» Он приподнялся на локтях, упираясь ногами, которые скользили по полу, издавая шум. «Своей мышиной возней, я создаю шум, чем привлеку внимание, и нас обнаружат. Я всех выдам место спасения! Отсюда нужно вытаскивать нас бульдозером. Кажется, мы попали?!» – панически подумал Айдын.

– Сынок, подай нищему, больному человеку, – хриплым голосом попросил мужчина у Паши милостыни.

– Пошел вон! – грубо ответил Паша.

– Сынок, дай мне хотя бы на хлеб.

– Иди вон, – оттолкнул его «Грузя»

– Нельзя убогого обижать! Я не вор, я нищий…

– Пошли дальше, их здесь нет, – сказал Паша, брезгливо глянув на нищего, пошел вперед по вагону.

За ним, оглядываясь, раскачиваясь как на палубе, шел «Грузя», нищий тоже шел за ними.

– Пшел, – грубо оттолкнув нищего, сказал «Грузя».

Когда они ушли в другой вагон, нищий подбежал к Рахиме и Айдыну и, дергая Рахиму за ногу быстро глотая последние слога слов, сказал, что они ушли, и что им следует поторопиться, пока они не вернулись. Мужчина помог вылезти Рахиме из—под сидения, затем они вытащили Айдына.

Мужчина, шустро припадая на правую ногу, открыл дверь в тамбур и вышел вместе с ними, сказав:

– Если вам повезет, и сейчас на пути будут путейские работники, машинист остановит электричку, и вы выскочите. Здесь в основном часто делают остановки, подбирая рабочих. Ну, а если…, бегите по вагонам.

– Как вы узнали…

– Молодой человек, никто под лавку не лезет, за здоров живешь. Да я малость прожил на белом свете и не в тепличных условиях. А у вас видуха, если бы вы сами себя видели. Вас словно специально валяли в снегу. У женщины шуба на одной пуговице, остальные потеряла. Шапка набекрень, выглядывает потрепанный волос и весь в снегу, лица у всех троих перепуганные. Пацан, описанию не подлежит.

Айдын глянул в салон вагона, глаза округлились, там заглядывая под сидения, шли Паша и «Грузя». Он отскочил от двери и, задыхаясь, произнес:

– Идут, они заглядывают под каждое сидение.

– Стойте здесь и потихоньку выглядывайте, я постараюсь их отвлечь. Как я только к ним подойду, вы бегите по вагонам…, – только мужчина это произнес, электричка остановилась, и они тут же выпрыгнули.

– Рахима, ты беги, а мы с малышом…

– Айдын успокойся никуда я не побегу. Да и куда бежать?! – сказала Рахима, затем добавила, – у меня уже руки отекли держать мальчишку.

– Давайте мне его, – сказал мужчина и забрал мальчика, но Рахима не могла отойти от них, так как мальчик схватился за тумар.

– Сынок, отпусти тумар. Мне же больно, – застонала Рахима.

Подошел Айдын и хотел забрать у него тумар, но малыш его держал крепко.

– Рахима мне кажется, будет легче тебе расстаться с тумаром, чем у него забрать. Да он и так вел себя хорошо, даже не пискнул, когда эти бандиты искали нас.

– Хорошо ребятенок! Это тебе за храбрость. Пусть он хранит тебя, – сказала Рахима и попросила Айдына попробовать снять с ее шеи тесьму, на которой находился тумар.

Когда Рахима отдала тумар малышу, она словно освободилась от тяжкого груза и произнесла:

– Как хорошо! Я так счастлива! Мне так легко стало, – она зевнула и сладко потянулась.

– Для того чтобы понять, что такое счастье, человеку надо понять, что такое несчастье! – произнес Айдын.

– Ты это понял только сейчас или…, – Рахима хотела выпустить шутку, но ее прервала автоматная очередь.

Горечь отчаяния опять сдавила лапой грудь. Айдын схватил Рахиму за руку и с силой рванул ее с места.

И опять они бежали, гонимые страшной автоматной очередью, которая оглушала их, и казалось била по пяткам.

Увидев последний вагон электрички, они решили догнать и запрыгнуть в него. Но он словно дразня, махал им в темноте тремя красными огоньками. А они все бежали сквозь темноту, зная, что сейчас их обязательно догонят свинцовые тяжелые пули, они уже отчетливо слышали дыхание преследователей.

Айдын услышал голос отца: «Сынок посмотри на меня, я впереди тебя!!! Уже совсем близко! Я уже протягиваю тебе руки, но давай же, давай! Еще мгновение и ты со мной!»

Когда ж Айдын поднял голову то, увидел огромный круглый прожектор, который, ослепляя, двигался прямо на него с Рахимой. «Нет, папа, нет! Помоги мне, пожалуйста! Я тебя прошу! Ради мамы, которая не вынесет двух смертей! Помоги—и—и!» – закричал Айдын и, обхватив Рахиму обеими руками, свалился вместе с ней с железнодорожного пути на междупутья в снег, услышав над головой пролетающий стук вагонных колес на стыках рельс. «Спасибо тебе папа! Ты нас спас!» – искренне поблагодарил отца Айдын. Айдын поднялся и подал руку Рахиме. Рахима молча, взяла его за руку и встала.

– А теперь, опять бегом, покой нам только сниться, – полусерьезно, полушутя сказал Айдын.

Они забежали в какую—то контору рядом с железной дорогой. В помещении стоял длинный деревянный стол на перекрещенных ножках, закрепленных внизу доской; в углу в раскрытой дверце облупленной печи лежали дрова, ведро с углем, тут же находились метла и лопаты. Но самое главное там был телефон. Айдын намеривался позвонить в милицию, но его остановила Рахима. Она убедила его, что милиция первая скажет бандитам, где они находятся.

За столом сидели несколько человек в фуфайках, поверх которых были надеты желтые жилетки. Они любопытно смотрели на них, теряясь в догадках. Один не выдержал и произнес:

– Ну, вы ребята создается, всю ночь кувыркались в снегу. Хотя бы парень ширинку на брюках застегнул, да блин заправил рубашку.

– Морды красные, глаза воспаленные, волосы растрепанные, но не пьяные, – добавил другой, застегивая желтый жилет.

– Пылкая любовь была видимо, ха, – произнес третий, улыбаясь одними глазами.

Вокруг посыпались односторонние шутки, которые склонялись больше к интиму, но они были безобидные и звучали недоуменно.

Рахима и Айдын были в глубоком потрясении и не могли еще реально воспринимать происходящие. Уж слишком часто менялась декорация для их спектакля.

Айдын опять поднял трубку телефона и набрал «02». Рахима нажала на рычаг.

– Айдын, послушай меня! Твоего отца уже нашла милиция. Мы сейчас не сможем ему помочь. Если можно лучше позвони матери или кому ни будь из родни и сообщи…

– Нет, Рахима не произноси это ужасное слово! Я умоляю тебя!

–

Асет, так звали нищего, который взял ребенка, увидев серьезную угрозу для всех окружающих, а особенно для себя с невероятной для него расторопностью запрыгнул в последний вагон электрички. Отдышавшись, Асет посадил рядом с собой ребенка и, обращаясь к нему, сказал:

– Прости меня пацан, я бездомный бродяга. Я не думал тебя брать, так получилось. Уж слишком мать твоя была напугана. Я просто хотел, чтобы она передохнула. Тяжелый ты. Не смотри на меня, не могу я тебя взять. Самому—то хотя бы прокормиться, а еще тебя…, нет, я не смогу. Не знаю, выживут они или нет. И что они сделали, что за ними такая погоня? Я не знаю.

Подошла проводница и, грубо обращаясь к нему, сказала:

– Э, ты, билет будем брать? Не посмотрю, что с маленьким сыном выставлю тебя.

– Во, видишь, мегера? Это она у нас так уважительно спрашивает, будем ли мы брать билет ее вонючий, – обращаясь к малышу, сказал Асет.

– Ты алкоголик, плати за проезд.

– Вот что тебя ждет со мной, – обратился опять к малышу Асет. Затем медленно повернул голову к проводнице, поправил на голове вязаную шапку и сказал, – зачем же так грубо перед малышом на его отца говоришь? Он же маленький не поймет, что ты сука меня позоришь. Выбросить с малышом? Посмеешь?

– Да пошел ты…

– Оставьте их, что вы не видите, что он с маленьким ребенком? Пусть едет, – заступились за него несколько человек.

Один подошел и положил рядом с ними пачку печенья. Малыш взял и начал жевать его, затем сказал первое слово:

– Дать.

– О, ты говоришь, я подумал, что ты немой, – даже как—то обрадовался Асет. Он понял, что ребенок просит воды и обратился к людям:

– У кого есть вода? Мой сын хочет пить.

Асет удивился, в вагоне было мало людей, но никто не остался безучастным. Одни подносили минеральную воду, другие деньги, конфеты печенья, хлеб.

На конечной остановке, взяв спящего малыша на руки и полный пакет еды, держа в кулаке деньги, Асет вышел. Он широко шагал, поглядывая на встречающихся ему людей, довольно улыбаясь. Он, только неся еду, но, уже чувствуя привкус сытого желудка, думал: «Разве может так радоваться куску хлеба и нескольким копейкам, разве может быть так счастлив тот, кто каждый день ест, пьет, живет в своей квартире, знает, что завтра проснется не от пинка ментов, а сам?!»

Асет подошел к торцу жилого шестиэтажного дома, осторожно озираясь по сторонам и никого не заметив, юркнул в маленькую подвальную дверь. Нагнувшись и опустив голову, он, осторожно перешагивая через трубы, доски, мусор, прошел за деревянную перегородку. Там спали на панцирных сетках, которые стояли на кирпичах, на досках человек десять. Помещение было довольно большое, но пахло плесенью. Стены были блочные, между ними выглядывал раствор толстой штукатурки и рубероид. В стенах было четыре маленьких окна с грязными стеклами.

Асет подошел к одному спящему и, столкнув его на пол, положил малыша. Тот, которого столкнул Асет начал громко возмущаться и разбудил остальных.

Увидев ребенка, все начали возмущаться:

– Асет черт тебя бери, зачем ты взял его?

– Так получилось, – оправдывался Асет.

– Как это так? Ты его случайно не украл? Ты знаешь, если менты увидят мало того, что лишимся угла зимой, так еще посадят, – возникал один из прыснувших, молодой человек, дистрофического типа, на котором штаны были в «татьянку», а свитер растянут и довольно изношен.

– Кого посадит? Тебя? Так ты первый скажешь, спасибо, вот тебе и угол вот тебе и еда. Я на твоем бы месте не боялся тюрьмы, а наоборот…, – сказал один, зевая и встав с панцирной сетки, потянулся к стоявшему рядом стакану с водой.

– Бросьте вы пререкаться. Вы хоть знаете, что такое тюрьма. Самый голодный не захочет туда, если уже был. Пусть мне век не пить, если я неправду говорю! Почему я здесь? Вышел с тюрьмы, а жена уехала, продала квартиру. Родители умерли. Пошел на работу, не берут…. Да, ладно, вам. Пацана разбудите, – сказал уже немолодой человек, лежа на голых досках и укрытый грязной простыню, и, повернувшись на другой бок, махнул рукой.

Другие тоже приняли участия в разговоре, но как – то неохотно и безразлично. Всем хотелось спать.

Малыш открыл глаза и сразу захныкал. Асет подошел к нему, пощупал его.

– О, брат да ты же мужик, почему не попросился в туалет? – даже как—то одобряюще спросил Асет, затем добавил, – я тебя понимаю, ничего.

– Ну, началось в колхозе утра, – недовольно произнес Сергей, которому самому было около двадцати лет.

– Сам еще недавно в штаны ходил, – буркнул на него Асет, затем добродушно сказал, – неси корыто оно там, в углу стоит.

– Я что нянька, – переступая с ноги на ногу, бурчал Сергей, поглядывая на других ища у них поддержки.

– Неси, раз сказано, – сказал Иван, которому было лет шестьдесят. Он был с толстым сизым носом и длинной седой бородой. Он был у них авторитет, и прекословить ему означало остаться без еды и быть побитым.

– Я что, я ничего, – нехотя идя за корытом, все еще недовольно буркнул Сергей.

Асет с отопительных труб набрал воды, налил в корыто, раздел малыша и начал его купать. К нему присоединились еще несколько человек.

– Слушай Асет, – сказал Дюсен, который совсем недавно присоединился к ним. Особо у него никто не спрашивал, почему он пришел к ним, но, как—то напившись, он сам сказал, что прячется от милиции. Он был тридцати двухлетний мужчина, одевался хорошо и совсем не был похож на них. Он был высокий, плотный и обходительный. Разговаривал культурно, по—русски почти не понимал. Он мог не быть неделю, потом опять появлялся, – у парня шуба дорогая. Да и костюмчик прилично стоит. Я думаю, если продать нам можно неделю кормиться.

– Не уж ты голодуешь? – спросил Асет, – ты посмотри на себя в зеркало. А вообще продай свои вещи, мы не только будем неголодные, но еще и напьемся до отвала, ясно тебе буржуйская морда.

Дюсен обижено отошел от Асета. Асет покупал малыша и попросил, чтобы ему подали тряпку вытереть его. Ему поднесли длинную тряпку и он, закутав малыша, посадил его на панцирную сетку и сказал:

– Сергей брось в корыто вещи малыша, я постираю их.

– Я их не вижу, – ответил Сергей.

– Куда они могли деться? Они возле корыта лежат.

– Нет их здесь, – развел руками Сергей.

Асет подошел к корыту, вещей там не было.

– Вы, нелюди, с малыша зимой забрать вещи! Отдайте!

Сара Ибраевна проснулась от шороха. Она не сразу поняла, в чем дело и лежала на кровати, прислушиваясь. Когда хлопнула входная дверь, а затем в замочной скважине повернулся ключ, она догадалась, что кто—то вышел. Сара Ибраевна встала и подошла к окну. Немного подождав, она увидела Женю. «Страдает парень, – с грустью подумала Сара Ибраевна, – но куда он пошел в такой поздний час?» – она отошла от окна и уже намеривалась лечь, думая: «Пусть побудет один, видно припекло парня! Хочет побыть один!» Но, налегая на эту мысль, появилась другая: «Может не выдержать! Сотворит грех! Наложит на себя руки!» Она, не включая свет, на ощупь надела тапочки накинула халат и пошла на кухню. Посмотрела на настенные часы. Часы показывали пять часов утра. Ощущение страха утроилось. Она подошла к кровати Марата, постояла в раздумье и все же решила разбудить. Марат не просыпался, но зато Булат проснулся.

– Сара Ибраевна, что случилось?! Сколько время? – протирая глаза, спросил Булат.

– Пять часов.

– Утра? – переспросил Булат.

– Да, утра. Меня беспокоит Женя…

– Что Женя? – недослушав Сару Ибраевну, насторожился Булат.

– Женя вышел на улицу. Вот я и подумала разбудить Марата. Не нравится мне это.

– О, а, как мне не нравится! Сара Ибраевна идите, я мигом разбужу Марата – сказал Булат.

– Так, вставай, – нетерпеливо сказала Сара Ибраевна.

– Сара Ибраевна, – смутился Булат.

– Поняла, кавалер, стесняешься меня. Да, ладно, я пошла. Только вы быстрее, чувствую я неладное.

Только Сара Ибраевна успела закрыть в их спальню дверь, Булат тут же соскочил с кровати и подбежал к Марату и так его затряс что тот, хлопая глазами на Булата, встал.

2.

Женя тихо, но уверенно подходил к мосту реки Ишим. Он постоял немного, затем встал на перила. Тут же его подхватил Булат и поставил на мост, обхватив его сзади обеими руками за куртку. Марат стоял поодаль, но его голос звучал громко и отчетливо:

– Женя ты любишь своего сына?!

– Да, – однозначно ответил Женя.

– Ты его нянчил?!

– Нет.

– Ты радовался его первому шагу?

– Я не мог быть с ним рядом, но я радовался уже тогда, когда знал, что он будет на свете. Я вынес все только потому, что знал, что он есть! Я его любил, не видя!

– Ты сидел над его кроваткой, когда он болел?!

– Нет. Но вы знаете, где я был, я не мог этого сделать!

– Ты ночами не спал, когда у него резались зубки?!

– Я не мог предположить, что так трудно и больно потерять сына!

– Ты знаешь боль?!

– Да!

– Ты знаешь, как тяжело потерять сына?!

– Да!

– Так почему ты, когда решил посчитаться с жизнью, не подумал о своих престарелых родителях, которые тебе дали жизнь! Которые нянчили тебя, ухаживали за тобой, когда ты болел, радовались твоим первым успехам! А когда с тобой случилась беда, боролись за тебя! Они жили ради тебя и живут ради тебя! Отпусти его Булат. Что ж если человек не любит своих родителей ему прямая дорога туда! Если он чувствует только свою боль, если ему безразлична судьба сына, что ж мы можем сделать?! Пусть прыгает вниз головой! Мы найдем, Женя твоего сына, будь покоен! Мы его вырастим, дадим все, что сможем, но он никогда не узнает ласки отца! Не сможем мы дать того, что мог дать ты ему! Но ты выбрал этот путь, и мы ничего не можем сделать! Родителей, которые с горя умрут, мы тоже похороним, так что прыгай. За нас тоже не беспокойся, мы будем жить! Нам надо жить и доделать все, что ты не хотел сделать! Прощай друг!

Женя опустился на корточки и закрыл руками лицо. Ребята стояли рядом, боясь, что сказанные слова не дошли до Жениного сознания. Женя встал, выпрямился и сказал:

– Черт попутал! Ребята простите меня! Мне, наверное, надо лечиться!

Марат и Булат бросились к Жене.

– Женя дорогой, найдем мы твоего сына! – сказал Булат.

– А хочешь, маму ему найдем! – шутя, толкая вперед Женю, спросил Марат.

– Боже как я счастлив, что у меня есть такие друзья! Я не знаю, чтобы было со мной, если бы у меня не было вас?!

– Даже не надейся жить без нас, мы всегда с тобой! – обнимая Женю, закричали Марат и Булат.

3.

Кулянда вышла с ванны, обмотав себя полотенцем, с мокрых волос по лицу скатывались капельки воды. Она посмотрела в зеркало и осталась довольной. Ей сегодня исполнилось двадцать пять лет. Сегодня она идет в ресторан с Маратом, конечно, ей это удалось только стараниями Булата и Жени. Кулянда была благодарна им, она пригласила самых лучших своих подруг, считая, что они такие красивые девушки, что ребята не смогут устоять от соблазна, провести с ними вечер. Сама она наденет черное блестящее платье, сделает прическу и соблазнит Марата.

Позвонили в дверь и, Кулянда отошла от зеркала. Когда она открыла дверь из ее рук выпала расческа.

– Картина не ждали, – засмеялась Рахима.

– Рахима?! Конечно, не ждали. Ты как? Ты откуда? Ты одна или с мужем?

Рахима подала букет цветов Кулянде и сказала:

– С днем рождения дорогая подруга! Ты думала, что я забыла?! – торжественно проговорила Рахима.

– Ой, я так растерялась, проходи. Ты одна?

– Одна. Муж поехал в свои магазины. Там что—то дебет с кредитом не сходится. Короче это его проблемы, я их не собираюсь решать, – весело говорила Рахима, усаживаясь на диван, – ну что так сухо и будем сидеть, что—то подруга я не вижу радости в твоем исхудалом лице.

– Сейчас приготовлю достархан, за это не переживай. У меня исхудалое лицо, а у тебя? Рахима за какой—то год ты набрала килограммчиков десять.

– Ты хотела съехидничать, но я хочу сказать ты права. Я все наряды раздала сестрам мужа.

– Нашла бедных, лучше мне бы отдала.

– Не переживай, у меня здесь все наряды остались, заберешь, если будешь носить их – улыбчиво ответила Рахима, помогая Кулянде накрывать стол.

– Что мы все ни о том. Рассказывай, как живешь? О, Рахима, может, ты беременна. Может поэтому и…

– Хочу разочаровать тебя, я не беременна.

– Ладно, у меня день рождения давай по маленькой! – одушевленно сказала Кулянда, подвинув кресла к накрытому журнальному столику, и включила телевизор.

В комнате у Кулянды не было дорогой мебели и вообще было очень просто, но в тоже время все на своих местах и со вкусом.

– Ну что, – протянув рюмку с коньяком к Кулянде, сказала Рахима, – пусть будет все, что ты хочешь, и чтобы любовь допотери сознания, чтобы ты была счастлива! За тебя!

– Спасибо тебе Рахима! Все же я рада, что ты приехала! Я немного отошла от шока, как здорово, что ты не забыла о моем день рождении. А насчет счастья, не хочу спугнуть, ничего не скажу пока. Ты сможешь пойти со мной в ресторан? Заранее говорю, не пожалеешь!

– Почему не смогу? Смогу.

– А твой муж?! Или ты с ним пойдешь?

– Наливай! Ты что следователь расспрашиваешь?

– Но мне интересно. Надо же ты современная женщина, а тебя воруют, и ты покорно становишься женой. Знаешь на тебя не похоже.

– Похоже, не похоже. Это вы, незамужние женщины, все в розовом цвете воспринимаете! Еще есть обстоятельства, а может судьба?!

– Ты у меня спрашиваешь?

– Я у себя спрашиваю.

– Рахима вот я смотрю на тебя и не пойму счастлива ты или нет? – наливая еще немного коньяку, спросила Кулянда.

– Я хотела напиться и вот я напилась. Знаешь не с кем мне поделиться. Нет у меня сестры, брату такое не скажешь, а снохе тем более.

– Скажи мне.

– Ты не замужем не поймешь, осудишь.

– Ты забыла, что я невропатолог, психолог. Врач я! Лечу людей и тебя вылечу, – засмеялась Кулянда.

– Красивый у тебя смех, но ты нечасто смеешься. Вижу, новая прическа ступенькой подстригла волос, а то все хвостик носила. Ты похорошела, счастья тебе Кулянда большого, огромного, – сказала Рахима и заплакала.

– Но вот и повеселились. А впрочем, поплачь, легче будет.

– Он хороший. По—моему, любит меня. Да, конечно, любит. Но …, – Рахима замолчала.

– Ну что, но…

– Ты психолог не дави, наливай.

– А ну, их всех, давай напьемся и никуда я не пойду. Что ко мне подруга каждый день ходит?! – наливая, произнесла Кулянда.

– Напьемся и пойдем. Может, найду там, в ресторане мужчину, а то хожу голодная. Не удовлетворяет он меня! – сказала Рахима, залпом выпив коньяк, налитый в рюмку.

– Молодец Рахима покажем им. А насчет мужчин ты зря. К мужчинам надо особый подход, а нахрап их не возьмешь. Но это я тебе объясню потом. Сейчас не выйдет я пьяная. Только я прошу тебя Рахима, не лезь к Марату. У нас только – только что—то наклевывается. Мне кажется, я люблю его.

– Ты в ресторан идешь с Маратом?!

– С Маратом, Булатом, Женей.

– Кулянда, я тебя люблю! Я первым долгом побежала к ним, но никого не застала. Я была огорчена.

– Ты к Марату?

– Нет, ты ни так поняла…

– Нет, Рахима оставь мне Марата.

– Посмотрим.

4.

В ресторане было много народу. Все столы были заняты, играла музыка. Рахима сразу увидела «Святую тройку». С ними были две девушки.

Рахима с Куляндой подошли к их столу. Рахима подошла к Булату сзади и закрыла своими руками ему глаза, чертовскими искорками одаряя Марата и Женю. Марат с Женей как по команде встали. Они радостно смотрели на Рахиму, с их ртов едва не выскакивало: «Рахима!», но они с нетерпением ждали, когда Булат сам угадает.

– «Кулянда», – сказал Булат первое имя, что пришло на ум.

– Нет, – хором закричали Марат с Женей.

– По вашим радостным возгласам могу предположить, что это… Рахима!

Марат с Женей захлопали в ладоши, а Рахима опустила руки. Марат с Женей сразу оказались около Рахимы. Булат расталкивал их руками в разные стороны, смеясь, говорил:

– Ребятушки, козлятушки она подошла ко мне первому, дайте же мне, насладится видением! Ведь сколько раз я видел ее во сне, сколько я пережил, что она красивая, так прекрасно поступила! Если бы только я знал, что можно ее воровать, если бы…

– Без оскорблений Булат и без пламенных речей прошу обращаться к замужней женщине, – смеясь и обнимая всех троих, шутила Рахима.

К ним подошла Кулянда и рассадила их по местам. Потом обратилась к Рахиме:

– Рахима если ты не забыла, то сегодня у меня…

– День рождения! – подхватила Рахима, – и мы все поздравляем тебя! Желаем тебе всего того, что ты хотела бы…

– А я хотела бы, чтобы ты села на стул и успокоилась, – серьезно ответила ей Кулянда.

– Кулянда прости нас. Мы давно не видели Рахиму, но это не говорит о том, что мы забыли, что ты у нас самая, самая красивая, самая, самая привлекательная! Пусть Булат наслаждается Рахимой, а мы …, мы вами. Не горюйте девочки, сегодня день рождения у самой прекрасной девушки, счастье тебе Кулянда, здоровья и океан любви. Сегодня мы твои, но кроме… Булата, по—моему…, – сказал Марат.

Марат был в черном костюме и серой рубашке, которая так шла ему. Густой черный волос блестел, челка слегка падала на глаза, которые нежно смотрели на Кулянду. Кулянда улыбнулась ему и сказала:

– Мне нужно, чтобы только ты со мною рядом был!

Марат, немного смутившись, ответил:

– Как скажете.

– Мы сегодня будем пить, веселиться, а затем про любовь говорить, – весело сказала Рахима, немного ревнуя Марата к Кулянде.

– Мы не против. Тост уже был сказан, – подняв рюмку, сказал Булат, – так выпьем же и снова нальем.

Когда они выпили, Булат подошел к музыкантам и заказал вальс и танго. Подошел к Рахиме и, сделав реверанс, пригласил на танец. Марат пригласил Кулянду и, незаметно подтолкнул Женю, кивнув в сторону скучавших девушек. Женя подошел к Тамаре, так звали одну из подруг Кулянды, и пригласил ее на вальс. Но она сказала, что не может танцевать вальс и будет рада, если он ее пригласит на быстрый танец. Симпатичная, чернявая Бану очень любила вальс и не устояла перед соблазном самой подсказать Жене, что обожает вальс. Женя тут же пригласил ее. Кроме них никто не танцевал, и они кружились по всему залу. Затем они станцевали танго.

Когда закончилась музыка, все кто находился в зале, зааплодировали им. После ресторана Кулянда пригласила всех к себе.

5.

Сара Ибраевна и слова не сказала ребятам, что переживала, когда их не было дома. Они же, как шкодливые дети, опустив головы, спрятались в спальню. Сара Ибраевна, вздохнув с облегчением, что все живы, здоровы и ушла на кухню приготовить чай. Она поставила чайник на плиту и подошла к окну.

На кухню зашел Женя.

– Сара Ибраевна, простите нас! Мы хотели Вам позвонить, но было уже поздно, и мы не решились вас будить, – сказал он и сел на табуретку.

– Что с вами делать? Молодость погулять хочется. Я знала, что вам весело было, но можно было позвонить и сказать, что не придете ночевать. Эх, вам бы пора подумать о женитьбе. Матери своей бы позвонил, они только через меня узнают, как у тебя дела. Булат тоже своих родителей забыл, все здесь находится. Отец его уже сердится, что я вас здесь держу. Сегодня придут, хорошо бы вечером, а то, как глянут на вас еще и мне попадет. Чай будешь?

– Буду. Сара Ибраевна плохо мне. Пустой я какой—то стал. Давайте поговорим.

– Давай, – наливая чай, сказала Сара Ибраевна.

– За что мне такая судьба?! Я один в этом мире. Сначала отобрали свободу, любимую, теперь сына.

– Женя, время все лечит! Нужно время.

– Время идет. Сын может, нуждается в крошке хлеба.

– Женя я тебя понимаю, ищут твоего сына, Султан Касенович тоже хочет с тобой поговорить об Иванушке.

– Жить не хочется…

– Женя чтобы я больше не слышала таких слов, ты думаешь, у меня нет души?!

– Простите меня. Я пьян, мелю, что попало.

– Делом тебе надо заняться.

– Я работаю, хожу на курсы, поступать в институт хочу. Оля хотела, чтобы я учился.

– Ладно. Ложись спать. Поговорим позже.

– Я не хочу спать.

– Я обижусь, ложись.

Сара Ибраевна уже поглядывала на часы, думая: «Скоро придут гости, а ребята еще спят и жалко будить. Они хорошие, трудолюбивые, но перед девчатами не могут устоять. Жениться не хотят, а гулять, пожалуйста. Сейчас девушки сами приходят к парням. От звонков невозможно отбиться. Булат с дому сбежал, когда родители затребовали, чтобы он женился, и неплохую девушку подобрали ему. Разбалуются окончательно, вообще не женишь. Вот пойди, пойми, как с ними поступать. Нет, наши парни без любви не женятся это уже точно. Все трое как один. Тут надо крепко подумать!».

Услышав звонок, Сара Ибраевна пошла, открывать дверь. Она открыла дверь и всплеснула руками от удивления. На пороге стояла Рахима.

– Рахима! Здравствуй! Каким ветром?! Проходи. Когда приехала?

– Здравствуйте дорогая Сара Ибраевна. Я приехала вчера, приходила к вам, но мне никто не открыл, – сказала Рахима и обняла Сару Ибраевну.

– Я ходила к Серику. А ребята гуляли. Ты женщиной стала, поправилась. Изменила прическу, выкрасила волос. Стала еще красивее.

– Сара Ибраевна, Вы что забыли, что у меня светлый волос? Это же мой настоящий цвет волос. Вот, только, коротко подстрижен.

– Проходи, садись на диван. Как живешь, чай будешь?

– Спасибо не хочу, я хотела вас увидеть. Живу хорошо. Муж у меня хороший, любит меня.

– Еще бы такую красивую женщину не любить! Детей не собираетесь заводить?

– Пока денег не накопили, – улыбчиво ответила Рахима.

– Да сейчас не торопятся заводить детей. Как его родители к тебе относятся.

– Хорошо, Сара Ибраевна. У него только мать одна. Отца нет, он…. Сара Ибраевна как Вы?! Не болеете, все нормально?

– Что у меня. Ты скорее к Марату пришла. Никак не женю его.

– Сара Ибраевна скоро у Вас появится сноха. Знаете кто?!

– А тебе, откуда известно? – поинтересовалась Сара Ибраевна, пристально посмотрев на нее, – никак вчера, вместе были?

– Да, – ответила Рахима.

– Кто?

– Кулянда, по—моему.

– Ясно это вы вчера вместе были. А твой муж тоже там был?

– Ну, вот еще. Он занимается своими магазинами. А Кулянда сейчас придет, – быстро сказала Рахима, чтобы Сара не расспрашивала ее о муже.

– А сейчас, где он? – Сара Ибраевна поняла ее ход мыслей и не стала развивать тему о Кулянде. Хотя в душе понадеялась, что Марат забудет Надю, если что получится с Куляндой. Хотя надежда была слабая.

– А что ребята еще спят?

– Так ты с ними была?

– Город совсем изменился за какие—то полгода. Магазинов полно стало, ломбарды появились. Если бы Айдына мама не болела, мы бы переехали сюда жить. Знаете, как мне надоело там! Я не привыкла к таким условиям. Да и мои родители хотят, чтобы я рядом была, – сказала Рахима, поглядывая на спальню. «Вот спят. Оторвались вчера, так теперь весь день проспят. Все одинаковые эти мужики. Как бы их растолкать, чтобы не отвечать на вопросы. Сару Ибраевну ни так просто обвести, она все видит. Вот сони! Надо было попозже зайти», – недовольно думала Рахима.

Позвонили в двери. Рахима обрадовалась и сказала, что сама откроет. Пришли Кулянда, Бану и Тамара. Рахима хотела их отправить к себе домой, но услышала за спиной голос Булата.

– Здравствуйте девушки, – сказал он, обняв Рахиму сзади, поцеловал ее в шею.

– Ты что Сара Ибраевна увидит, – испугано проговорила Рахима, – отпусти. Ты что еще не протрезвел? Булат отпусти, – вырывалась Рахима.

– Это ты меня пьянишь своим появлением, – сказал Булат и пригласил гостей в гостиную, а сам убежал в ванну.

В это время Сара Ибраевна заглянула в прихожую. Увидев девушек, сказала:

– Рахима, что гостей держишь у порога? Почему не приглашаешь пройти?

– Они сейчас уходят, – сказала Рахима.

– Здравствуйте Сара Ибраевна, – сказала Кулянда.

– Здравствуй Кулянда, проходите, – еще раз повторила Сара Ибраевна, и они сразу же прошли в гостиную.

С ванны вышел Булат и присел возле Рахимы. Она быстро отодвинулась от него.

– Булат буди женихов, а то проспят невест. А вы девчата давайте на кухню. Пока они умоются, мы приготовим еду, – сказала Сара Ибраевна и отправилась на кухню.

– Сара Ибраевна, вы покажите нам, что делать мы сами все приготовим. А вы идите смотреть телевизор, – сказала Кулянда.

– Почему мы? – спросила Рахима, хитро улыбаясь, – ты сама приготовь, а мы посмотрим, готова ли ты к замужеству.

– Я тоже помогу Кулянде, – сказала Бану.

– Готовь, но Кулянда все равно не отдаст тебе Марата, – засмеялась Рахима.

– Язва ты Рахима, – упрекнула ее Кулянда, и на удивление Саре Ибраевне с гордостью добавила, – а Марата я никому не отдам.

– Здравствуйте девочки, – сказал Женя, заходя на кухню.

– Здравствуйте девочки, – выглядывая из—за спины Жени, сказал Марат, – кто тут уже не поделил меня?

– Я, – гордо сказала Кулянда, – я ни с кем не буду делить тебя!

– Во, слова истинно женские, – сказал Марат и хотел уже подойти к Кулянде, но Сара Ибраевна развернула их обратно и показала пальцем в сторону ванны.

В дверях опять зазвонил звонок. Это пришли Султан Касенович, Серик, Сергей и с ними была бабушка Булата.

– Здравствуйте, проходите, – сказала Сара Ибраевна.

– Здравствуй дорогая Сара. Еле уговорила, чтобы взяли меня. Не хотят со мной возиться, а я так хотела увидеть тебя, да внука. Поговорить, чтобы домой возвращался.

– Здравствуйте апа, проходите, что стоим у порога, – сказала Сара Ибраевна и провела ее в гостиную.

Бабушка, тяжело переступая через порог и упираясь на трость, прошла в гостиную. На ней было светлое в мелкий цветочек платье, расшитый национальным орнаментом зипун ниже колен, на голове повязан белый шелковый платок. Сара Ибраевна усадила ее на кресло. Она поставила трость рядом с собой и сказала:

– Уютно у тебя Сара ничего лишнего и стол казахский. А наши все косят под европейцев. Совсем современные.

Рахима с Тамарой вышли с кухни и, услышав, что старая бабушка так выражается, засмеялись. Сара Ибраевна помотала головой.

– Что смеетесь? От внука выражения взяла. Кто здесь из вас, его будет?

– Здравствуйте апа, – уважительно сказала Рахима, – как Ваше здоровье?

– Классная бабушка! – сказала Тамара.

– Здоровье у меня стариковское. Как твои дела Рахима?

– Вы помните, как меня зовут? – удивилась Рахима.

– Склерозом еще не страдаю. Еще могу потягаться с вами молодежью. У вас памяти нет. Как твой муж? Он здесь.

– Да в городе, – уклончиво сказала Рахима, думая: «Эта старая туда же лезет. Что за дело ей, есть у меня муж или нет. Вообще, может, я разошлась с ним. Заберу твоего внука, тогда будешь знать!»

С кухни вышли Кулянда и Бану, чтобы поздороваться с гостями.

– Сара ты, что горем устроила? – недовольно спросила бабушка, – а ну все на кухню, и чтобы я вас не видела, пока не приготовите достархан! У нас семейный совет.

– Мама, – с упреком произнес Султан Касенович.

– Молчи! Не перебивай, когда я говорю! Сара, где мои внуки?

– Апа, здравствуйте, – сказали все трое, которые стояли рядом и ждали, когда на их обратят внимание, затем каждый подошел и поцеловал ее.

– Вот так, пока на вас не покричишь, ничего не получишь. Разбаловались. Старость не уважаете!

– Я думаю им надо заняться каким—то серьезным делом, – сказала Сара Ибраевна. Я уже давно об этом думаю.

– Женя ты говорил, что где ты работаешь бригадиром, хотят продать этот цех? – спросил Султан Касенович.

– Да, – с готовностью сказал Женя.

– Так вот вам и дело! Берите цех. Ведь там столько деревообрабатывающих станков. Это отлично будет! Его еще не продали?

– Папа ты хоть понимаешь, что говоришь? Женя сколько стоит твой цех?

– Ты как с отцом разговариваешь?! Это я тебя так учила?! – вмешалась бабушка.

– Извини отец, вылетело. Прости апа, больше не повторится, – сказал Булат, покраснев, до ушей от стыда и подошел к бабушке, поцеловав ее в щеку.

– Это хорошо было бы, если бы мой цех выкупить. Я не знаю, сколько он стоит. Я не интересуюсь тем, что не могу сделать.

– Ты узнай, – сказала Сара Ибраевна, – не уж то в складчину не купим.

– Что Вы Сара Ибраевна? – сказал Женя, замахав руками.

– Ты не махай, а завтра узнай все подробности. Я помогу с оформлением документов. Да у вас готовый адвокат есть, – проводя по жесткому волосу Булата рукой, сказал Султан Касенович.

– У меня немного сбережений на похороны есть, – сказала Сара Ибраевна.

– Мама, – с удивлением сказал Марат, – зачем ты так говоришь? Ты у меня еще молодая, чтобы…

– Все мы смертны. В общем, я помогу. Есть с чего.

– У меня тоже энное количество имеется, – сказал Султан Касенович.

– Я позвоню родителям, у них тоже должны быть деньги, – сказал Женя.

– Если не хватит, я тоже помогу, – отозвался Сергей.

– Но у меня нет, – сказал Серик, – если, что я могу подключить нужных людей.

– Знаете, здесь может помочь Владимир Петрович у него связи по всему городу, – наивно заявил Сергей.

– Ни в коем случае Владимир Петрович не должен знать о нашем деле, – серьезно сказал Султан Касенович.

– Он мне уже помог, – досадливо сказал Женя.

– Извините, я не подумал, – оправдываясь, сказал Сергей, сняв очки, взял носовой платок с кармана пиджака поправил зачем—то галстук и начал платком протирать очки.

– Так всем все понятно. Теперь о главном. Знаете, в детский дом поступило трое мальчиков примерно такого возраста как Иванушка…

– В какой, я сейчас мигом…

– Женя тормози, сегодня воскресенье, – сказал Булат.

– Но мы только глянем на них, – нетерпеливо сказал Сергей.

– Как делить собрались, когда найдем? – засмеялся Марат.

– А мы вместе будем жить. Да Сергей?

– Я согласен, – твердо ответил Сергей.

– Давайте сначала найдем, – отрезвил их Султан Касенович.

– Вот выкупим всем миром цех, станет Марат директором завода деревоперерабатывающего, Женя главным инженером, я адвокатом, Рахима бухгалтером, Куленда психологом, отец советником… главным….

– Рахима пусть будет главным бухгалтером у своего мужа! Лучше определи место Сергею! – строго сказала бабушка.

– Апа, я тебя люблю! – сказал Булат и хотел поцеловать бабушку.

– Уйди подлиза, я тебя знаю, ты говоришь так, когда знаешь, что я права! – поднимая трость на него, улыбаясь, сказала бабушка.

Девушки не выходили с кухни пока их не позвали. Когда достархан был приготовлен, даже бабушка похвалила их.

6.

Прошло три года.

Надя на машине подъезжала к городу. Трепетное ожидание неизвестности томили душу, сердце замирала при мысли, что Марат женился и у него, по крайней мере, трое детей, которые все похожи на него. Детей она представляла четко и, почему—то это были мальчики, у которых короткие стрижки под «ежик» и на них надеты шорты, футболки и они стоят в шеренгу с футбольными мячами. А вот жену никак не могла представить. «Рахима?! Нет, Рахима нет! Кто?! Может, я ее не знаю. Может такая красивая, что Марат пылинки с нее сдувает! Зачем я тогда еду к нему?! Да ни к нему я еду! Пусть не думает, что только он единственный…. Если он женился, я тоже скажу, что я замужем. Но кто она такая?! Боже я сойду сума. Зачем тогда я еду? Нет, надо зайти к Оле и все узнать. Оля! Как ее судьба? Все еще живет с Сергеем? Олиному сыну Ване уже пять лет. Он уже большой! На кого же он похож?! Скорее на Олю. Оля…! Простила я тебе все Оля! После того как со мной почти год работал психолог, я поняла, что ты невиновата. Я поняла, что мир ни так прост, но не боюсь я ни бурь и ни гроз. И пусть буде все, что будет! Еду, значит, еду и хватит прижимать хвост. Если наша любовь не выдержала разлуку, что же это за любовь?!» – и с такими мыслями Наде стало легко, и она въехала в город.

Снег еще лежал у заборов домов и в тенистых местах, на тротуарах большими плешинами были лужи. Тополиные почки набухли. Карагачи из корявых с торчавшими голыми ветками деревьев стали пушистыми. В скверах, парках города деревья и кустарники были аккуратно подстрижены, некоторые имели форму шара, другие зверей. Город стал неузнаваемым. Почти во всех домах первые этажи преобразовались в магазины, ломбарды, нотариусы, аптеки, оптики. Дома, коттеджи, парки для отдыха выросли как грибы.

Началась стройка века! Теперь дома не были похожи друг на друга, каждый дом был индивидуальным в своем строении. На столичных дорогах часто образовывались пробки, в одну из которых попала Надя. Она была счастлива, что ее родной город, словно умытый дождем и украшен радугой красок, переливом огней, рекламными стойками. Крыши многоэтажных домов приобрели свой стиль. Она никогда не думала, что крыши домов имеют значения, она просто никогда не замечала их.

Надя подошла к двери и с бешеным стуком сердца нажала на кнопку звонка.

Сара Ибраевна посмотрела на часы. Часы показывали девять утра. «Марат что—нибудь забыл?» – решила она. Звонок не прекращался.

– Иду, иду я, – сказала Сара Ибраевна, открывая дверь.

У двери стояла девушка в брючном костюме с цветами в руке и казалась, не слышала и не видела Сару Ибраевну. Сара Ибраевна тоже не могла видеть ее через огромный красивый букет.

– Вам кого? – спросила Сара Ибраевна.

Девушка все держала руку на звонке. «Всегда открываю дверь, не спрашивая „кто?“ Что же это за видение такое?» – подумала Сара Ибраевна, убирая руку девушки с кнопки звонка. Забрала у нее букет цветов.

Когда Сара Ибраевна увидела, бледную с широко открытыми глазами Надю, она сама немного растерялась. Затем тихо произнесла:

– Надя!

Надя сразу обняла Сару Ибраевну, чуть не свалив ее с ног.

– Здравствуйте Сара Ибраевна, как я хотела увидеть Вас! – дрожащим голосом произнесла Надя.

– Здравствуй Надя! Я тебя не видела несколько лет, а ты все такая взбалмошная девчонка. Зачем так давить на звонок? – обнимая Надю, ласково говорила Сара Ибраевна.

– Простите меня Сара Ибраевна, я не хотела, – совсем расплакалась Надя.

– Проходи, а то люди не поймут, что мы у порога плачем. Радоваться надо встрече, а мы что—то сентиментальные стали. Проходи Надя. Насколько приехала? Где остановилась?

– Сара Ибраевна я сразу к вам.

– Ясно. Иди в ванну, а я сейчас приготовлю что—нибудь.

– Не беспокойтесь Сара Ибраевна. Я неголодная, а за ванну спасибо. Я к вам долго добиралась.

– Потом расскажешь, иди, помойся.

– Сара Ибраевна у вас есть внуки? – спросила Надя немного смущенно.

– Иди, мойся, – улыбнулась Сара Ибраевна. Она поняла, Надя хотела спросить: «Марат женат?»

Когда Надя вышла с ванны Сара Ибраевна все приготовила и ждала ее.

– Как тебе город? – спросила Сара Ибраевна

– Представите себе большую поляну, где плодородная земля, готовая принять зерно и в эту самую землю бросили зерна, полили водой, а тут солнце своими лучами обогрело эту поляну, и оттуда со всех сторон прорастают великолепные высотные дома, разнообразные коттеджи, особняки.

– А как Германия?

– Что Германия? Германия как германия там тоже надо выжить! Конечно, кругом изобилие товаров. На улицах чистота, порядок, там нигде не увидишь разбросанного мусора. Мусор выносят в специальных мешках. Приезжие с СНГ, Турции, Польши обычно ходят в турецкие магазины. У кого больше денег ходят в престижные магазины, и покупают там, в три дорого такие же вещи, которые можно купить в турецких магазинах за меньшую стоимость. Бабушка у нас сразу товар не покупает, она вначале проедет несколько магазинов выберет, где дешевле товар потом берет. Мы, конечно, так не делаем, берем сразу, не спрашивая цену, она нас за это ругает. Засолку и варенья, запасы на зиму, там это не делают. Но наши все равно умудряются делать все сами, хотя в любом магазине можно купить или заказать, что ты хочешь. Мебель выставляют на улицу, такую которую здесь покупают по блату. У нас в спальне белая мебель, очень красивая, добротная. Соседка купила новую мебель в спальню, а нам отдала эту. Многие ходят в красный крест берут там вещи, которые богатые один раз надевали. Но мы не ходим туда, у нас бабушка получает за сына большую пенсию, этой пенсии нам всем хватает. Мама с папой тоже работают. Я окончила педагогический колледж, ездила в Италию, Америку. Хорошо говорю на английском языке.