Укротить нельзя сбежать. История бродяги и чокнутой бесплатное чтение

Вступление

Легенда о создании Амуртэи

Я ведь не должен был чувствовать. Ничего. Я – Поднебесный Бес, двуликий дух, рожденный в горных туманах, где нет места слабости. Моя суть: игра, обман, легкая добыча душ, завороженных взглядом. Левый глаз – красный, как уголь в ночи, правый – зеленый, словно мох на древних камнях. Два цвета – две правды. Но ни одна из них не говорила мне о любви.

А потом была Она. Та, что смеется над кровью и ломает судьбы одним движением пальца. Та, что однажды взглянула на меня, как на равного. Как будто сквозь мою маску, сквозь бесовскую суть, она увидела что-то родное.

Я отдал ей глаз. Свой Небесный Глаз. Чтобы остаться. Чтобы быть рядом. Чтобы она могла смеяться, гладя мой торс, чтобы ее пальцы скользили по моей коже, а я… я мог дышать единым с ней воздухом.

Любовь? О, это не сладкие речи и не розы у порога. Это когда ты готов отдать часть себя, не требуя возврата. Это когда ты знаешь, что под Ее броней – рана, глубокая, как пропасть, и ты хочешь ее залечить. Даже если она тебя оттолкнет. Даже если в следующий миг прикажет убить.

Я не герой баллад. Я не рыцарь, воспетый в легендах. Я – присягнул ей на верность как шут, хоть был и не один в этой роли. Но в моем сердце теперь живет то, чего не должно быть у беса: нежность. Нежность к той, кто может разорвать меня на части и все равно останется единственной, кого я буду любить.

И если это проклятие, то я принимаю его с улыбкой. Потому что лучше гореть в ее огне, чем жить в вечной мерзлоте без нее.

Я так считал…

Да, я – Вееро, былой шут той самой королевы Риски. И моя любовь – это мой самый опасный трюк. Я убил королеву. Риска лежала на троне из обсидиана, и в ее груди зияла рана.

Я хотел лишь сказать правду:

– Я люблю тебя, – слова, простые и страшные, стали клинком.

Риска, владычица теней, повелительница запретных сил, не знала любви. Она знала власть, страх, одержимость – но не это. Не ту тихую, всепоглощающую нежность, с которой я смотрел на нее даже, когда она била меня хлыстом или заставляла исполнять драматичные танцы на битом стекле.

Риска от моих слов даже не вздрогнула. Лишь приподняла бровь, словно я выдал очередную глупую шутку. А потом. Потом ее лицо стало трескаться. Клянусь, я видел, как по коже пробежала тень разлома внутри. Ее сущность, сотканная из власти, тьмы и холодного расчета, не выдержала теплоты.

Моя любовь оказалась для нее ядом. Она не могла принять ее, не могла подчинить, не могла превратить в оружие. И потому – разбилась.

Ее сердце, темное, как ночь без звезд, раскололось на осколки. И каждый осколок светился – не злом, но возможностью.

Я собрал эти осколки. Голыми руками, не боясь порезов, которые кровоточили воспоминаниями о нас.

Осколок, где жила ее ярость – и превратил в площадь Бурных Страстей, где влюбленные будут кричат друг другу признания под грозой. Осколок, хранивший ее одиночество – станет аллеей Тихих Разлук, где зашелестят листья несбывшихся надежд. Из осколка с отголоском ее смеха я воздвиг театр Безумных Свиданий, где маски меняют лица, а правда прячется в шутке.

Самый маленький, самый темный осколок – тот, где таилась ее неспособность любить – я заковал в кристалл и поместил в сердце города, назвав это место Святилищем Невозможной Любви.

Так родилась Амуртэя – обитель, построенная на противоречиях, на осколках темного сердца, оживших благодаря моей безграничной любви. Теперь она – часть мира былой королевы Нави.

И я больше не шут. Теперь – страж собственного Создания, невидим для большинства. И лишь иногда появляюсь перед теми, кто стоит на пороге выбора. Я не даю советов, лишь спрашиваю у гостя: «Ты готов отдать часть себя? Не требуя возврата?» И если гость отвечает «да» – откроется дверь в Святилище. Если «нет» – он уходит, не помня встречи.

Мои правила таковы.

Первое. В Амуртэе нет окончательных разлук – только паузы.

Второе. Здесь ложь о любви страшнее любой правды.

Третье. Тот, кто ищет совершенства, не найдет ничего.

Четвертое. Сердце, разбитое искренне, становится осколком города.

Пятое. Я могу вмешаться в судьбу любого своего обитателя и дать ему шанс переписать неудавшуюся страницу в жизни.

Амуртэя – это место, где любовь не обязана быть счастливой. Где она может быть болезненной, безумной, даже разрушительной. Но всегда – настоящей. Здесь встречаются те, кто никогда не должен был. Клятвы даются под дождем из пепла. А в здешних водах отражаются особенно яркие звезды.

Моя Амуртэя живет и растет. И каждый, кто входит в нее, приносит с собой новый осколок – свой собственный, личный, темный или светлый. А я собираю их, складываю, превращаю в улицы, площади, фонтаны.

Иногда я размышляю. Где затаился мой собственный осколок? В какой части города спрятана моя боль? Наверное, в Саду Сердечных Тайн. Там, где всякий раз появляется новый цветок и распускается, когда оглашается чья-то невысказанная любовь. Моя – тоже цветет. Тихо. Незаметно. Но вечно.

Потому что любовь – это только начало. Волшебная обитель никогда не перестанет строиться и любовным историям, пусть даже если это темные романсы – не будет конца.

Глава 1 [В погоне за бродягой] | (Морвена)

Вот он! Моя следующая жертва!

Я патрулировала ночной парк – ну, как патрулировала… бродила с ножом, размышляя о красоте внутренностей и выискивая интересный экземпляр для изучения. Лунный свет выхватывал из тьмы причудливые тени, кусты шептались, будто сплетничали обо мне. Идеальная атмосфера для охоты!

И тут – бац! – мой взгляд зацепился за него. Этот странный бродяга разительно отличался от привычных ночных обитателей парка: бомжей, шепчущихся призраков и редких влюбленных парочек.

Он стоял в полутени у мраморной статуи богини (которая, кстати, выглядела куда менее впечатляюще, чем он), небрежно опираясь на одну ногу. Рука – в кармане мешковатых брюк, поза – словно он позировал для модного журнала «Бродяга месяца».

Торс обнажен, мышцы будто выточены из камня. Кожа светится в тусклом свете фонарей, будто он только что вышел из лаборатории с эликсиром вечной молодости. Пресс – как рельефная карта боевых действий: «Здесь был пресс. Он сражался. Он победил».

На плечах – потрепанный плащ с изысканным узором, напоминающим древние символы. Ткань одновременно роскошная и изношенная – как жизнь артиста, который прошел путь от оперной звезды до уличного музыканта. Плащ не прикрывает его полностью, а скорее подчеркивает небрежную, почти вызывающую позу.

Волосы темные, влажные, прилипшие ко лбу – будто он только что нырнул в фонтан (а может, и правда?). Взгляд холодный, пронизывающий, с тенью усталости и чего-то неуловимо опасного. Словно он знает все мои секреты… и они его откровенно разочаровали.

«Хм, – подумала я, покручивая нож, – этот экземпляр явно не из дешевых. Надо брать!»

Я вышла из тени и сделала шаг к нему навстречу. Его взгляд стал изумленным – видимо, не каждый день в парке встречают девушку с ножом, которая смотрит на тебя как на редкий экспонат.

– Эй, ты чего? – пискнул он, инстинктивно прикрывая обнаженный торс.

– Не притворяйся невинным, – фыркнула я. – Я тебя раскусила. Ты не просто бродяга. Ты – бродяга с амбициями!

Он побледнел, оценил ситуацию и дал драпа.

Парк мгновенно превратился в лес. Ветви царапали лицо, корни норовили сбить с ног, а луна издевательски подмигивала: «Ну что, доктор Морвена, догонишь?»

Мое дыхание вырывалось рваными клубами пара – ночь выдалась ледяной. Впереди, между стволами, мелькал потрепанный плащ бродяги: бурый, будто клочок осенней травы, забытый зимой.

– Не уйдешь! – прошипела я, сжимая нож. Лезвие блеснуло в лунном свете, и мне показалось, что оно запело – тихо, предвкушающе.

Чуяло: под кожей этого человека таится нечто… особенное. Может, узор вен повторяет карту звезд? Или сердце бьется в ритме, которого нет у других? Надо лишь вскрыть, рассмотреть, понять.

Бродяга нырнул в чащу. Я рванула за ним – и вдруг остановилась.

Передо мной стояла дверь.

Не в дереве, не в скале – просто дверь. Старая, из потемневшего дуба, с ржавыми петлями и кольцом вместо ручки. На ней висел мох, светящийся бледно-зеленым, будто гнилушки в болоте.

– Что за… – я пнула дверь. Та распахнулась с протяжным скрипом.

За порогом был не лес.

Внутри царила сказочная атмосфера: небо мерцало, как перламутр, время от времени вспыхивали странные созвездия. В воздухе висели крохотные шары света, излучая теплый янтарный свет. Вдали переливался фонтан – вода играла всеми оттенками аметиста и золота.

Я шагнула внутрь, не выпуская ножа. Обернулась – дверь за мной закрылась, отрезав путь назад.

– О-о-о, ты гналась за кем-то? – раздался голос.

Я резко развернулась. Рядом возник мужчина. Высокий, мускулистый, с лицом наивного ребенка и голосом взрослого дядьки. Одет в черную майку, обычные джинсы и безрукавую накидку с капюшоном. На ней вышиты символы, которые шевелились, если смотреть на них краем глаза.

– Да, – бросила я, прищуриваясь. – Где он?

– Ох, сейчас я его приведу к тебе. Обещаю, – он улыбнулся, и в его глазах вспыхнули искорки, будто внутри горели свечи. – Но сперва позволь мне разместить тебя в апартаментах класса «люкс». Негоже гостье стоять с ножом у порога.

– Я не гостья! – я замахнулась. Нож в руке вдруг стал… мягким. Лезвие изогнулось, как резина, а рукоять превратилась в пушистый комок шерсти.

Я уставилась на свою руку, пытаясь уложить это чудо в голове.

– Что ты сделал?! – взвизгнула я.

– Ничего особенного. Просто Амуртэя не любит острых предметов. Здесь насилие гаснет, оставляя лишь намерение. А твое намерение, – он склонил голову, – довольно громкое. Но не страшное.

– Ты… – я сжала кулаки. – Кто ты?

– Вееро. Хозяин этого места, смотритель хаоса и порядка, а также, – он театрально поклонился, – специалист по размещению незваных гостей с ножами.

Я фыркнула:

– Мне не нужны апартаменты. Мне нужен тот, за кем я гналась.

– И ты его получишь. Но сначала – отдых, – Вееро взмахнул рукой, и подушки сами подплыли ко мне, складываясь в уютное гнездо. – Видишь ли, в Амуртэе есть правило: прежде чем кого-то поймать, нужно позволить себе быть пойманным.

– Пойманной? – я оскалилась. – Я никого не ловлю. Я исследую!

– А, так ты ученая? – Вееро присел на край фонтана, протянул руку к воде, та податливо обволокла его пальцы. – Замечательно! Тогда тебе точно понравятся мои покои. Тут есть книги, которые меняют содержание, если читать их вслух, и зеркала, показывающие то, что ты боишься увидеть.

Я замерла. Последнее прозвучало… слишком точно.

– Нет, – я отступила. – Я ухожу.

– Уходишь? – Вееро вздохнул. – Ну конечно. Все сначала хотят уйти. Но знаешь, что самое забавное? – он поднялся, и его тень на стене стала в три раза больше, приняв форму неведомого исполина. – Ты уже здесь. А значит, игра началась.

Он протянул руку:

– Пойдем. Покажу твои апартаменты. Там есть чай, который пахнет воспоминаниями. И, возможно, – он подмигнул, – ты найдешь там кое-что, что поможет тебе поймать твоего бродягу.

Я посмотрела на его ладонь, потом на свой «нож», который теперь мурлыкал, как котенок.

– Это что за цирк? – процедила я, пытаясь осмыслить новый трюк. – Но если это ловушка…

– Если это ловушка, – весело ответил Вееро, – то ты первая, кто ее раскусит. А теперь – за мной! И не бойся.

Он щелкнул пальцами, и мы очутилась в апартаментах.

– Здесь даже самые острые углы… – новым щелчком пальцев он превратил угол стены в мягкий мох, – умеют быть ласковыми.

Стены дышали, как живые, пол слегка пружинил под ногами. Я все еще сжимала в кулаке пушистый «нож» и думала:

«Что это за место? И почему мне кажется, что я уже его ненавижу… но все равно хочу остаться?»

Глава 2 [Встреча с Вееро и условия сделки] | (Эларион)

Я шагнул сквозь арку, заросшую плющом с серебряными листьями, и мир вокруг взорвался красками. Не так я ожидал «нормального» мира…

Сказочный сад встретил меня звенящей тишиной, нарушаемой лишь шепотом цветов. Солнце застыло в зените, будто время здесь потеряло смысл. Я провел рукой по лицу, пытаясь осознать, что происходит. Это не изгнание, не очередной мир смертных… Это что‑то иное.

Из полутени выступил высокий мужчина. Его улыбка была одновременно ироничной и теплой, а в глазах плескались тысячелетние тайны. Он похож на того, о ком я слышал много раз. Неужели это сам Вееро? И, выходит, я попал в Амуртэю? Его любовную обитель? От мужчины так и веет безумной магией!

Только не это…

– Ну, здравствуй, бывший бог. Вижу, ты все еще ищешь, куда пристроить свое доброе сердце.

Я нахмурился. Откуда он знает?

– Кто ты? И где я? – мой голос прозвучал резче, чем я хотел.

– Ты в Амуртэе, обители любви. А я – Вееро. Создатель обители. Ее страж. В общем, местный смотритель хаоса и порядка. У меня к тебе дело…

Как же верны были мои догадки!

Дело? У этого места есть планы на меня? После всего, что я потерял – силу, бессмертие, память о божественной сути – я не собирался становиться пешкой в чьей‑то игре.

– Какое дело? – процедил я, сжимая кулаки. Воспоминания о былой мощи отозвались болью в ладонях.

Вееро неспешно обошел меня, будто оценивая товар на рынке.

– Твоя задача проста, но непроста одновременно. Ты должен пробудить любовь в одной девушке. Не как повелитель, а как равный. Без божественных уловок, без силы, только искренность.

Я замер. Любовь? Я забыл, что это такое. Забывал, пока спасал смертных, нарушая законы мироздания. За это меня и наказали…

– И что я получу взамен? – спросил я, стараясь скрыть дрожь в голосе. Остаточный дар чувствовать дисбаланс подсказывал: здесь кроется ловушка.

– Шанс вернуть часть силы. Не для власти, нет. Для защиты того, кого полюбишь. Но есть одно условие: ты не должен раскрывать истинных мотивов. Пусть думает, что ты просто странный, но обаятельный тип.

Я усмехнулся. Странный обаятельный тип… Звучит как приговор. Но что, если это мой шанс? Шанс не только вернуть крупицу силы, но и понять, что значит быть смертным по‑настоящему?

– А что с девушкой? – спросил я, изучая лицо Вееро в поисках подвоха. – Почему она?

– Ее зовут Морвена. Она… особенная. – Вееро сделал паузу, и в саду вдруг потемнело. Цветы замолчали, а фонтан за его спиной окрасился в кроваво‑алый. – Ее боль и ярость создают в Амуртэе разломы. Там, где она проходит, магия «протекает», обнажая хаос.

Он взмахнул рукой, и перед нами развернулась призрачная панорама. Фонтаны превращаются в чаши с застывшей тьмой, их струи – словно сгустки ночной тьмы.

– Она не колдует намеренно, – продолжил Вееро, опуская руку. – Но ее природа – анти‑катализатор любви. Каждый ее шаг ослабляет нити, связывающие сердца. Если так пойдет дальше, Амуртэя начнет кристаллизоваться. Превратится в ледяной лабиринт, где чувства застынут навеки. Я потеряю контроль, а обитель станет музеем боли.

Я невольно сглотнул. Образ девушки с ножом и ледяными глазами встал перед внутренним взором.

– Почему именно я? – спросил я тихо. – Почему не кто‑то другой?

– Потому что ты – бывший бог, лишенный силы, но сохранивший способность чувствовать. Ты можешь «зашивать» разломы не магией, а теплом. Твоя искренняя нежность – антидот к ее холоду. Ты покажешь ей, что любовь – это не вскрытие, а соприкосновение. Что душу можно изучать, не разрушая ее.

Я задумался. В голове всплыл образ: девушка с ножом, чьи глаза полны ярости и… тоски. Что, если в этой тоске – ключ?

– Как я узнаю, что справился? – спросил я, все еще колеблясь.

– Ты почувствуешь. Связь между вами станет крепче стали. А пока… – Вееро взмахнул рукой, и передо мной материализовалась карта Амуртэи с отмеченной точкой. – Это ее текущее местоположение. Удачи, бывший бог. Или… станешь ли ты новым?

Я взял карту, ощущая вес каждого слова Вееро. Новый бог? Или просто странник, обреченный вечно балансировать на грани между любовью и болью?

Ветер шелестел в листве, солнце по‑прежнему застыло в зените, а я стоял на пороге неизвестности, зная лишь одно: назад пути нет. Амуртэя приняла меня в свою игру, и теперь все зависит от того, смогу ли я сыграть свою роль до конца.

(Эларион)

Я нашел ее апартаменты. Морвена стояла посреди комнаты, словно статуя. Глаза – два холодных осколка льда.

– Кажись, я нужен тебе? Так сильно понравился? Можем познакомиться поближе! Вот я здесь! Эларион мое имя! И мы будем проживать вместе. Но есть одно условие. Никаких острых предметов! – выпалил я, подняв указательный палец. Пусть сразу поймет: здесь мои правила.

– Если тебе захочется исследовать мое тело… то только снаружи, а не изнутри. И желательно своими мягкими пальчиками. А, хочешь, можно и язычком, – добавил я, высунув язык и игриво дернув им. Пусть знает: я не из робкого десятка.

Она даже не моргнула. Только этот хитрый прищур… Наверняка уже что‑то замыслила.

Я устало опустился на диван, вытянул ноги. Все это начинало утомлять.

– Принеси мне чай, что ли, – бросил я небрежно.

Морвена молча направилась в зону кухни, к чайнику. Движения плавные, почти ритуальные. Вернулась с чашкой, протянула с едва заметной улыбкой.

Я взял чашку, прищурился. Жидкость янтарного оттенка, на вид – обычный чай. Но интуиция кричала: «Осторожно!»

– Не отравлено? Надеюсь, нет. Но, если вдруг он окажется сонным, знай, девочка: ты все равно ничего не сможешь со мной сделать. Ведь я настолько силен… – я сделал паузу, вспоминая те безумные дни – от медикаментозных экспериментов Белоснежки. Знаешь демона с таким прозвищем? Уфиром его звать. Мы с ним давние друзья. Он однажды влил в меня столько стимуляторов, что я трое суток бегал по пустыне без воды и спал потом неделю…

Я продолжал рассказывать, погружаясь в воспоминания, но вдруг замолчал. Морвена, стоявшая напротив, начала медленно раскачиваться в стороны. Глаза закрылись, дыхание стало ровным – уснула прямо на ногах, словно кукла, у которой кончился завод.

Я замер, потом осторожно поставил чашку на столик. Наклонился, разглядывая ее лицо. Тихо хмыкнул.

– Ну и ну… Даже не дождалась финала истории, – протянул я.

Взял чашку, принюхался, сделал крохотный глоток – и тут же сплюнул. Чай оказался болотным: вязким, с привкусом тины и гниющих водорослей.

– Болотный чай… Ну конечно. Кто бы сомневался, – покачал я головой.

Морвена вздрогнула и проснулась. Глаза распахнулись, взгляд метнулся к чашке в моей руке. На лице – ни стыда, ни раскаяния, лишь легкая досада.

Я выпрямился, скрестил руки на груди.

– Итак, – произнес я с холодной усмешкой. – Давай начнем сначала. Только на этот раз без фокусов.

В глазах Морвены мелькнуло что‑то неуловимое – то ли вызов, то ли тень безумия.

– Знаешь, – протянула она, делая шаг вперед, – я тут подумала… Может, ты и прав. Чай – это скучно. Давай лучше поговорим о ножах.

Я напрягся.

– О ножах?

– Да. О том самом, что был у меня в руке, когда ты вошел. – Она улыбнулась – ровно, почти ласково, но в этой улыбке проскользнуло что‑то острое, как лезвие. – Ты ведь заметил, правда?

Я кивнул, не отрывая взгляда от ее лица.

– Заметил. И даже задумался: то ли ты меня убить хотела, то ли…

– То ли? – она шагнула ближе, голос стал тише, почти шепотом. – То ли попробовать на вкус?

Я сглотнул. Шутка? Или нет?

– Девочка, я падал с небес, дрался с демонами, пил стимуляторы, от которых обычный человек превратился бы в пепел. Не пытайся меня напугать, – сказал я, а самого пробирала дрожь. Как мне спать‑то с этим монстром в одних апартаментах?

Она рассмеялась – звонко, почти истерично. Потом резко замолчала, и взгляд ее стал ледяным.

– А ты не боишься, что я не шучу? Что я действительно хотела… попробовать?

Тишина повисла между нами, как натянутая струна. Я смотрел на нее и видел: за этой маской игривости что‑то другое. Что‑то, что рвется наружу.

– Почему? – спросил я прямо. – Зачем ты гналась за мной с ножом?

Морвена опустила глаза, провела пальцем по краю стола.

– Потому что ты… другой. Говоришь, что падал с небес, что сражался с демонами. Мне очень интересно, какая красота и сила скрывается в этом могучем теле, – она провела пальцами по моему животу, и мне на мгновение сделалось щекотно.

Морвена тут же взяла себя в руки.

– Я хотела понять. Что в тебе такого? Я думала… если я дотронусь до тебя ножом, если почувствую эту таинственную мощь, вскрыв твое тело, то пойму. Пойму твою природу.

– Ну знаешь, – я выдохнул, стараясь удержать голос ровным, – для этого можно просто начать общаться с человеком. Если ты желаешь меня… узнать поближе. Говорю же, я готов. Я за этим сюда и пришел. Ты мне тоже очень интересна.

Я сделал паузу, взвешивая слова.

– Знаешь что… давай совершим сделку. Ты не пытаешься меня вскрыть, как какую‑то чертову лягушку. А я. Я научу тебя, как видеть в людях то, что ты хочешь. Я готов стать твоим первым подопытным на этом гуманном пути.

Она замерла, словно обдумывая каждое слово. В ее глазах мелькнуло нечто новое – не безумие, не ярость. Неужели любопытство? Да, именно оно! Настоящее, живое.

– Научишь? – переспросила она, чуть склонив голову. – А с чего ты взял, что я хочу видеть в людях что‑то хорошее?

Я пожал плечами.

– Потому что все хотят. Даже те, кто утверждает обратное. Ты ведь не просто так гналась за мной с ножом. Ты искала ответ. А ответы редко находят через боль. Чаще – через понимание.

Морвена медленно отошла к окну, скрестила руки на груди.

– Понимание… – повторила она, будто пробуя слово на вкус. – А что, если я не умею? Что, если все, что я знаю – это боль и разрушение?

Я осторожно шагнул к ней.

– Начнем с малого. Без ножей, без скрытых мотивов. Это ведь просто, "ты и я", два человека, которые хотят разобраться, что происходит.

Она обернулась, посмотрела на меня долгим, изучающим взглядом.

– Два человека… – повторила она загадочно.

– Получится, – кивнул я. – Если ты позволишь.

Тишина стала вязкой и ожидающей.

– Ладно, – наконец произнесла Морвена, слегка улыбнувшись. – Попробуем. Но если ты вдруг начнешь меня раздражать…

– Знаю, – перебил я, поднимая руки в шутливом жесте капитуляции. – Нож всегда под рукой.

Она фыркнула, и в этом звуке прозвучало что‑то отдаленно похожее на смех.

Глава 3 [Ночной инцидент] | (Эларион)

Амуртэя будто дышит во сне: стены мягко пульсируют, словно живые, магические светильники мерцают в ритме чьего‑то далекого сердцебиения. Я стою у окна, глядя на застывшее в зените солнце – даже ночью здесь нет тьмы, лишь приглушенный перламутровый свет.

Морвена бродит по апартаментам, трогая предметы с тем же пристальным вниманием, с каким хирург изучает тело перед вскрытием. Ее взгляд задерживается на каждом предмете – то ли ищет оружие, то ли пытается разгадать природу этого места.

– Тебе стоит отдохнуть, – говорю я, кивая на дверь ее спальни. – За окном глубокая ночь, хоть солнце и не ушло.

Она резко оборачивается:

– Кто ты такой, чтобы указывать мне?

– Никто. Просто… – я развожу руками. – Если ты не ляжешь спать, я не смогу. А мне нужно быть бодрым, чтобы не попасть под твой резиновый кинжал.

Она фыркает, но все же направляется к двери. Перед тем как исчезнуть в спальне, бросает через плечо:

– Не вздумай заходить. Убью.

– Принято, – киваю. – Чай и никаких убийств. До утра.

…

Я просыпаюсь от странного ощущения – будто по лицу ползет что‑то живое, щекочущее. Открываю глаза.

Над мной склонилась Морвена. Ее волосы – темные, как ночное небо, – рассыпались по моему лицу, шее, плечам. Она принюхивается, словно зверь, пытающийся распознать добычу.

– Что ты делаешь? – спрашиваю, стараясь не шевелиться.

Она не отстраняется. Ее глаза – два ледяных осколка – изучают меня.

– Ты не пахнешь, как бродяга. У тебя вообще есть запах?

Я невольно улыбаюсь:

– Такой колючке, как ты, его сразу и не почувствовать. Зато я могу услышать твой запах.

Резким движением я обхватываю ее за шею и плечи, притягиваю ближе. Вдыхаю – и мир переворачивается.

<Флешбэк>

Поле. Ветер колышет траву. Молодая девушка – еще не Морвена, а просто наивная душа с глазами, полными надежд, – протягивает руку к юноше. Это я. Но я смеюсь. Смеюсь над ее словами, над ее чувствами, над тем, как она верит в любовь, как верит в меня.

– Ты думаешь, это серьезно? – мой голос звучит холодно, почти жестоко. – Ты всего лишь смертная. А я… я выше этого.

Ее глаза темнеют. Не от слез – от ярости. Она поднимает руку, и воздух вокруг нас начинает дрожать.

– Тогда пусть будет так, – шепчет она. – Ты будешь вечно скитаться по мирам, искать то, что не сможешь найти. Ты будешь пытаться искупить вину перед той, кто никогда не простит. Ты будешь любить ту, кто ненавидит тебя. И только когда она полюбит тебя – ты обретешь покой.

Заклинание. Проклятие. Судьба.

Я резко отпускаю ее. Морвена отшатывается, но не падает – ее движения точны, как у хищника.

– Что это было? – ее голос звучит настороженно.

Я молчу. В голове гудит эхо ее проклятия. Ты будешь любить ту, кто ненавидит тебя.

– Ничего, – наконец выдавливаю. – Просто… ты пахнешь как прошлое.

Она прищуривается:

– Прошлое? Ты что, сумасшедший?

Я пытаюсь улыбнуться, но улыбка выходит кривой.

– Возможно. Но знаешь, в этом есть своя прелесть. Теперь я хотя бы понимаю, почему не могу от тебя уйти.

Она молчит. В ее глазах мелькает что‑то – не гнев, не страх, а… любопытство?

– Спи, – говорю я тихо. – Завтра будет новый день. И новые попытки не убить друг друга.

Она разворачивается и уходит в спальню, но перед тем как закрыть дверь, бросает через плечо:

– Если ты еще раз меня так схватишь…

– Я знаю, – перебиваю. – Дверь закрывается и бормочу себе уже под нос: – Убьешь. Но, честно говоря, это уже не самое страшное, что может случиться.

Я остаюсь один в полумраке, пытаясь осмыслить то, что увидел.

Она прокляла меня. А я даже не помню, почему.

Но одно ясно точно: эта девушка – моя кара. И, возможно… мое спасение.

Глава 4 [Грот Разбитых Зеркал] | (Эларион)

На следующее утро…

Из псевдо-инструкции (прилагающейся к карте Амуртэи) правило Вееро № 3: Если она говорит «Я тебя убью», улыбнись и предложи чай. Шансы на выживание: 40 %.

Грот Разбитых Зеркал встретил меня… ну, собственно, разбитыми зеркалами. Острые осколки устилали пол, а в центре грота стояла она.

Морвена.

Сжатый в руке «кинжал» – по факту резиновый червяк, извивающийся, будто ему снится кошмар – она замахивалась на свое отражение.

– Ты ухмыляешься! – шипела она зеркалу. – Как мой отец! Как все они!

Я замер в дверях, оценивая обстановку. Убежать? Не выйдет. Обитель Амуртэя уже наложила на меня “печать”. Так что не сработает. Кричать «Стой!» – рискую получить резиновым червяком в глаз. Значит нужно импровизировать!

Выбрал третий вариант.

– Браво! – захлопал я в ладоши. – Такой напор достоин эпической поэмы. Может, попробуем что‑то менее разрушительное? Например, поедим пирожных?

Она резко развернулась. Глаза – два ледяных осколка.

– Ты… не боишься? – голос звучал так, будто она уже мысленно разделала меня на части.

Я сделал шаг вперед, стараясь не наступить на зеркальный осколок и тем самым не показать, как дрожат колени.

– Боюсь. Но любопытство сильнее. Ты ведь не просто сумасшедшая, правда? Ты – загадка.

Молчание. Только резиновый кинжал вяло шевелился у нее в руке, будто сдаваясь.

– Загадка? – она приподняла бровь. – Ты либо очень глуп, либо…

– Либо очень заинтересован, – подмигнул я. – Кстати, о пирожных…

Из ниоткуда материализовалась тарелка с пирожными. Я потянулся к самому аппетитному – оно вдруг расправило крылья и улетело, оставив после себя радужную пыльцу.

– Э‑э… сюрприз? – я стряхнул пыльцу с рукава. – Обычно они не летают.

Морвена смотрела на меня как на говорящего таракана.

– Ты кто вообще?

– Эларион. Странник. Бывший бог. Ныне – специалист по выживанию в компании девушек с резиновыми кинжалами.

Она фыркнула. Первый признак жизни, не связанный с разрушением!

– Хочешь сказать, ты не боишься меня? – ее голос звучал почти… заинтересованно.

– Боюсь, – честно признался я. – Но знаешь, страх – это как соль: в меру – придает вкус жизни, а в избытке – отравляет. Давай без избытка, а?

Она опустила «кинжал». Тот плюхнулся на пол и свернулся в кольцо, будто устав от всего этого безумия.

– Почему ты улыбаешься? – ее тон стал резче. – Это не смешно!

– Потому что ты удивительная. И потому что… – я запнулся, пытаясь сформулировать комплимент, – …ты… э‑э… неплохо держишься для человека с ножом.

Пауза.

Потом она рассмеялась. Резко, коротко, будто сама испугалась этого звука.

– «Неплохо держишься»? Это твой способ флирта?

– Это мой способ не умереть от страха, – уклончиво‑задорно признался я.

В этот момент за спиной что‑то зашумело. Я обернулся – магический фонтан. Его здесь не было, откуда появился? До этого мирно журчавший, вдруг взметнул радужную пену. Нас окатило с ног до головы.

– Вот черт… – я вытер лицо, а пена тут же превратилась в крошечных светящихся рыбок, которые принялись плавать вокруг нас.

Морвена уставилась на них, потом на меня.

– Ты что, специально это подстроил?

– Клянусь, нет! – я поднял руки. – Амуртэя просто… любит драматичные моменты.

Я шутил конечно, откуда мне было знать, что происходит.

Одна рыбка подплыла к ней и села на палец. Морвена замерла, глядя на нее.

– Они… не кусаются? – спросила почти шепотом.

– Только если ты их оскорбишь. Например, скажешь, что они похожи на рыбьих детей твоего отца.

Ее глаза вспыхнули – то ли от гнева, то ли от смеха.

– Ты невыносимый.

– Зато живой, – улыбнулся я. – И готов предложить чай вместо пирожных. Или, если хочешь, можем просто смотреть на рыбок.

Она посмотрела на меня долгим взглядом. Потом на рыбок. Потом снова на меня.

– Чай, – наконец сказала она. – Посмотрим, какой ты сам сделаешь. Если попытаешься отравить меня в ответ, я тебя убью. Даже резиновым кинжалом.

– Принято, – я поклонился. – Чай и никаких отравлений. Обещаю.

Мысли после первой ночи: «Укротить? Невозможно. Сбежать? Пробовал еще в ту ночь в парке… Остается терпеть и надеяться, что Морвена не заметит, как я пытаюсь расшифровать нашу прошлую с ней жизнь».

Глава 5 [Испытание чаепитием] | (Эларион)

Морвена замерла на пороге, сжимая в руке резиновый нож.

– Что это за место? – прошипела она, оглядываясь по сторонам.

Я чуть не выпалил: «Вееро дал мне карту Амуртэи», – но вовремя прикусил язык. Нельзя. Ни слова о договоре. Ни намека на «печать», что горит невидимым клеймом на моей душе. Ни единого признака того, что я знаю больше, чем положено страннику, случайно забредшему в эти края.

В голове вихрем пронеслись мысли:

«Если скажу правду – она почувствует ложь. Или, хуже, – догадается, что я связан договором с Вееро. Ей ведь не объяснишь, в чем смысл печати Амуртэи. А если буду увиливать с ответом – насторожится.

Вееро давал мне с собой некоторую инструкцию с правилами по обращению с психопатками и в некоторых конкретных случаях с чокнутой Морвеной. В них был перечень псевдо‑инструкций: «Она чует обман, как зверь – кровь».

Вопрос – «Что это за место?» – звучал так, будто она ждала от меня ответа, который объяснит саму суть того, почему она здесь. Будто я могу знать больше, чем она. Но я всего лишь знаю места, которые нам могут оказаться полезны. Или куда может понести Морвену – например, в тот же Грот зеркал.

Но я не ключ. Я такой же пленник».

И все же… что‑то в ее взгляде заставляло меня хотеть дать ответ. Не полный, не честный до конца, но хоть какой‑то.

Я развел руками, стараясь, чтобы голос звучал легко, почти беспечно:

– Дом Шепчущих Чашек. Здесь вроде как чашки… разговаривают.

Короткая пауза. Ее глаза упрямо не отпускали моего взгляда.

– Я сам тут недавно, – добавил я, и это, по крайней мере, было правдой. – Знаю не больше твоего. Просто… чувствую, что это место такое же волшебное, оно нам подходит.

Ее бровь приподнялась:

– Подходит?

Я пожал плечами, скрывая внутреннюю бурю.

– Может, оно ждало таких, как мы с тобой. А может, оно просто любит драмы. В Амуртэе все так, ничему нельзя верить до конца.

Это было осторожно. Это было… почти честно. Я не сказал, что Вееро вручил мне карту с отмеченной точкой – ее местоположением. Не упомянул, что «печать» на моей душе пульсирует каждый раз, когда она рядом, будто пытаясь напомнить: «Ты уже связан с Морвеной. Ты ведь проклят ею! Исправь это!»

Но она все еще смотрела на меня так, будто ждала большего. Будто мой ответ ставил под сомнение что‑то важное.

– Ладно, – наконец сдалась она, опуская нож. – Пусть будет это нечто с говорящей посудой. Но если хоть одна чашка скажет что‑то лишнее, я разобью их все.

– Принято, – кивнул я, чувствуя, как внутри что‑то сжимается от облегчения и тревоги одновременно.

– Во всяком случае, это лучшее место для примирения! – бодро заявил я. – Чай, разговоры и никакой крови. Ну, почти.

Мы сели за стол. Перед нами тут же материализовались две чашки – изящные, с золотым ободком. Одна из них тут же наклонилась к Морвене:

– Он явно в тебя влюблен!

Морвена резко отодвинулась.

– Замолчи, ты смущаешь гостя! – шикнула на нее вторая чашка.

– А она скрывает, что уже мечтает о свадьбе… – пропела третья, подлетая к нам.

– ЗАТКНИТЕСЬ! – рявкнула Морвена.

Ее рука метнулась вперед – чашка взвизгнула и улетела, оставив за собой облачко фарфоровой пыли.

Я рассмеялся:

– Вот видишь? Даже посуда считает, что ты – чудо. Давай просто насладимся моментом?

Она посмотрела на меня так, будто решала, стоит ли добавить к разбитой чашке еще и мою голову.

– Почему ты не боишься? – ее голос прозвучал неожиданно тихо. – Все боятся.

Ее нож, до этого мирно уложенный на столе, вдруг ожил – его лезвие дрогнуло, начало изгибаться, превращаясь в нежный бутон розы.

Я глубоко вздохнул.

– Ну… я просто подумал: если ты меня убьешь, кто будет пить твой ужасный чай?

Морвена моргнула.

– Мой чай не ужасный.

– Прости, но он пахнет болотом.

– Это лечебный сбор! – она прикусила нижнюю губу, и это было забавно наблюдать.

В этот момент зеркало на стене не выдержало:

– О, это будет эпично! Кто‑нибудь, принесите попкорн!

Я невольно улыбнулся.

– Видишь? Даже зеркало считает, что мы – отличная пара.

– Мы не пара! – отрезала она.

– Конечно, конечно. Просто… – я покосился на розу в ее руке. – Ты вдруг попыталась накормить меня цветочным нектаром?

Роза в ее руке шевельнулась, будто пытаясь обнять ее пальцы. Морвена посмотрела на цветок, потом на меня. В ее глазах мелькнуло что‑то неуловимое – не ярость, не гнев. Растерянность?

– Зачем ты это делаешь? – спросила она тихо. – Почему не убегаешь?

Я пожал плечами:

– Потому что даже если ты превратишь меня в букет, я все равно останусь рядом.

Молчание. Только чашки перешептывались где‑то в углу:

– Он точно влюблен.

– Она тоже. Но никогда в этом не признается.

– Классика!

Морвена вздохнула, отложила розу на стол. Та тут же превратилась обратно в резиновый нож – но уже без прежней остроты, а словно совсем игрушечный.

– Ладно. Чай. Но если хоть одна чашка скажет что‑то еще лишнее – я разобью их все.

– Принято, – кивнул я, наливая «лечебный сбор» в новую чашку. – Никаких лишних слов. Только чай. И, возможно, немного безумия.

Зеркало на стене хихикнуло:

– Безумное чаепитие! Обожаю!

Глава 6 [Прогулка по Облачному Парку] | (Эларион)

Мы вышли из Дома Шепчущих Чашек, и я невольно выдохнул. Хоть ненадолго – без говорящей посуды, без зеркальных комментариев, без угрозы быть превращенным в цветочный букет. Впереди расстилался Облачный Парк – бескрайний, переливающийся всеми оттенками перламутра. Тропинка под ногами дышала, пульсировала, будто живое существо.

Морвена шла рядом, держа дистанцию. Ее взгляд скользил по мне – то ли оценивающе, то ли с едва сдерживаемым желанием проверить, насколько легко меня сломать.

«Она смотрит на меня, как на жертву. Или на интересный экспонат. Или на то, что можно разобрать на запчасти. В любом случае – улыбайся, Эларион, улыбайся!»

– Ну что, – я развел руками, стараясь выглядеть непринужденно, – куда направимся? В Амуртэе столько чудес, что глаза разбегаются. Хотя, конечно, ты вряд ли захочешь смотреть на что‑то милое и безобидное…

Она покосилась на меня:

– Ты всегда так много говоришь?

– Только когда боюсь, что ты меня убьешь в тишине.

Ее губы дрогнули – то ли в усмешке, то ли в попытке сдержать раздражение.

Мы ступили на облачную тропинку. Она тут же откликнулась на наши шаги – мягкая, податливая, словно шелк. Но стоило Морвене нахмуриться (а она это сделала, едва я упомянул «милое и безобидное»), как под ее ногами начали прорастать шипы. Не настоящие – скорее иллюзорные, но достаточно острые на вид, чтобы заставить ее замедлить шаг.

– О, смотри! – я указал вперед. – Облака‑провокаторы. Они чувствуют твое настроение.

– Это не смешно, – процедила она.

– А я и не смеюсь, – я поднял руки. – Просто констатирую факт. Видишь? – я сделал шаг вперед, и под моими ногами облака тут же превратились в смешные рожицы с выпученными глазами и кривыми улыбками. – А вот это – облака‑шутники. Они реагируют на мой оптимизм. Или на мой страх. Или на то, что я отчаянно пытаюсь тебя развеселить.

Морвена фыркнула. Шипы под ее ногами слегка опали.

Мы шли дальше. Парк жил своей жизнью: деревья шептались, цветы перемигивались, а где‑то вдали слышалось приглушенное пение. Я надеялся, что это просто птицы.

– Почему ты все время улыбаешься? – вдруг спросила она. – Как будто тебе действительно весело.

Я задумался. Как объяснить, что улыбка – это щит? Что если перестану улыбаться, она увидит, как сильно я боюсь не справиться? Не оправдать ожиданий Вееро? Не разгадать тайну, связывающую нас?

– Потому что если я перестану, – ответил я, – эти облака решат, что мы в трауре, и начнут играть похоронный марш.

Словно по команде, из‑за кустов донеслось тягучее, мрачное: «Ту‑у‑у… ту‑у‑у…»

Морвена резко остановилась.

– Что это?

– Э‑э… – я огляделся. Среди цветов действительно виднелись странные бутоны, похожие на миниатюрные трубы. Они медленно раскрывались, издавая низкие, печальные звуки. – Кажется, это… цветы‑оркестр. Они реагируют на напряжение.

– На напряжение?! – ее голос стал резче. – Ты что, специально все это подстроил?

– Клянусь, нет! – я вскинул руки. – Амуртэя просто… любит драматичные моменты.

Цветы усилили темп. Теперь это звучало как полноценный похоронный марш – торжественно, мрачно, с намеком на неизбежный финал.

– Прекрати! – рявкнула Морвена, и ее кулак ударил по воздуху.

В тот же миг земля под нами дрогнула. Облачная тропинка разверзлась, и мы оба рухнули вниз – в мягкую, светящуюся «лужу» из чистого света.

Я приземлился на спину, оглушенный, но не раненый. Морвена оказалась рядом – ее волосы рассыпались по сияющей поверхности, а глаза широко раскрылись от неожиданности.

На секунду повисла тишина.

А потом она… засмеялась.

Не резко, не насмешливо – а искренне, от души. Звук был настолько неожиданным, что я замер, боясь спугнуть момент.

– Что? – она перевела взгляд на меня. – У тебя лицо, как у рыбы, которую вытащили из воды.

– Это потому что я только что упал в лужу света, – я попытался подняться, но поверхность была скользкой. – И потому что ты смеешься. Впервые за все время.

Она перестала смеяться, но в ее глазах еще плясали искорки.

– Не льсти себе. Это просто абсурдно.

– Абсурд – это моя стихия, – я наконец сумел сесть. – Знаешь, если бы кто‑то описал мне этот день, я бы не поверил. Падение в светящуюся лужу, цветы‑оркестр, девушка, которая смотрит на меня так, будто решает, стоит ли оставить меня в живых…

– Я все еще решаю, – сказала она, но теперь без угрозы.

– Тогда давай договоримся: пока ты решаешь, я буду продолжать улыбаться. И шутить. И падать в светящиеся лужи. Потому что… – я запнулся, подбирая слова, – потому что это лучше, чем бояться.

Она молчала. Облака над нами медленно меняли форму – теперь они напоминали звезды, рассыпанные по небу.

– Ладно, – наконец сказала она. – Но если ты снова упадешь, я не буду смеяться.

– Обещаешь?

– Нет.

Я улыбнулся.

«Возможно, это начало. Или конец. Или просто еще один нелепый момент в череде безумных дней. Но пока она смеется – я жив. И это уже немало».

***

Где‑то в полумраке, за завесой мерцающих нитей реальности, стоял Вееро. Его глаза – два бездонных колодца тайн – следили за парой, утонувшей в светящейся луже Облачного Парка. На губах его играла едва уловимая улыбка, в которой смешались удовлетворение, легкая ирония и тень древней мудрости.

«Помни: любовь – это не заклинание, – мысленно обратился он к Элариону. – Это когда ты готов вытерпеть ее нож у своего горла… в переносном смысле, конечно».

Эларион, все еще сидя в мягкой светящейся субстанции, невольно улыбнулся. Слова Вееро прозвучали в его сознании так отчетливо, будто тот стоял рядом.

«Укротить нельзя. Сбежать – опять. Но если нельзя сбежать… значит, остается только улыбаться и надеяться, что она не заметит, как я начинаю в нее влюбляться», – мысленно ответил он, глядя на Морвену.

Она, кажется, не слышала этого диалога – ее внимание было приковано к причудливым облакам над головой, которые медленно превращались в фигуры неведомых зверей. Но в ее взгляде, в легком наклоне головы читалась странная задумчивость.

– О чем ты думаешь? – спросил Эларион, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно.

Морвена пожала плечами:

– О том, что все это… слишком странно. Ты слишком странный. И этот мир… он будто издевается над нами.

– Может, он просто пытается нас сблизить? – Эларион осторожно поднялся, протягивая ей руку. – Давай выберемся отсюда, пока облака не решили устроить нам купание в звездном свете.

Она поколебалась, но все же приняла помощь. Их пальцы соприкоснулись – на мгновение, едва ощутимо, – и в этом касании Эларион почувствовал что‑то большее, чем случайность. Что‑то, от чего сердце пропустило удар.

Вееро тихо усмехнулся. «Любовь – это принятие ее целиком: и шипы, и смех, и резиновый нож. Именно так. Любовь – это когда ты перестаешь считать шансы».

Глава 7 [Кулинарный эксперимент] | (Эларион)

Сумерки в Амуртэе наступили внезапно – будто кто‑то щелкнул выключателем. День длился не больше трех часов, а теперь ночь раскинулась на двадцать, окутав мир перламутровой дымкой. Мы с Морвеной вернулись в наши «апартаменты» – место, где стены пульсируют в такт чьему‑то далекому сердцебиению, а мебель то появляется, то исчезает, будто стесняется нашего присутствия.

Я окинул взглядом кухню (если это странное скопление плавающих полок и самовозгорающихся свечей можно так назвать) и хлопнул в ладоши:

– Предлагаю кулинарный поединок!

Морвена, которая как раз изучала нож, найденный в одном из ящиков, подняла бровь:

– Поединок? С тобой?

– Ну, не совсем поединок… – я осторожно отодвинул нож подальше от ее пальцев. – Скорее… совместное творчество. Без жертв.

Она фыркнула:

– Ты боишься, что я тебя зарежу.

– Не то чтобы боюсь… – я замялся. – Просто предпочитаю, чтобы наши взаимодействия ограничивались словесными перепалками. И, возможно, совместным поеданием чего‑нибудь съедобного.

– Съедобного? – она обвела взглядом плавающие полки. – Здесь даже продукты выглядят подозрительно.

И правда: на одной из полок лежал фрукт, напоминающий гибрид ананаса и осьминога – его щупальца медленно шевелились. На другой – пучок трав, которые то и дело меняли цвет.

– Ничего, – бодро заявил я. – Мы возьмем самое простое. Например… – я потянулся к корзине с обычными на вид яблоками. – Вот! Классика.

– Яблоки? – ее голос звучал скептически. – Ты хочешь устроить кулинарный шедевр из яблок?

– Почему бы и нет? – я достал нож (специально выбрал самый тупой, какой только нашел). – Можем запечь их с медом. Или сделать… э‑э… яблочную пасту.

– Яблочную пасту? – она уставилась на меня, как на сумасшедшего. – Это вообще съедобно?

– Конечно! – я махнул рукой. – В худшем случае получится клей. Но мы ведь не будем его есть, если он будет похож на клей, верно?

Она закатила глаза, но я заметил, что ее губы дрогнули в улыбке.

– Ладно. Допустим, мы запечем яблоки. Но кто будет резать?

Я покосился на нож в своей руке, потом на нее.

– Знаешь, – осторожно начал я, – учитывая твою любовь к острым предметам… может, я сам? Ты будешь… э‑э… контролировать процесс.

– Контролировать? – она скрестила руки на груди. – То есть ты боишься доверить мне нож?

– Не боюсь, – поспешно поправился я. – Просто… предпочитаю минимизировать риски. Вдруг ты решишь, что яблоко – это замаскированный враг?

Она рассмеялась – коротко, но искренне:

– Ты невозможный.

– Зато живой, – подмигнул я. – И готов рискнуть ради кулинарного искусства.

Я начал резать яблоки – медленно, тщательно, стараясь не выглядеть так, будто защищаю свою жизнь. Морвена наблюдала, иногда комментируя:

– Слишком толсто.

– Слишком криво.

– Ты точно уверен, что это съедобно?

– Абсолютно! – я бросил очередной ломтик в миску. – А теперь мед. Где‑то здесь был…

В этот момент банка с медом ожила – она подпрыгнула на полке и попыталась улететь. Я бросился за ней, но она увернулась, оставив за собой липкий след.

– О, отлично, – Морвена скрестила руки. – Теперь у нас есть летающий мед.

– Это… часть рецепта, – я попытался поймать банку, но она вильнула в сторону и приземлилась прямо перед Морвеной.

Она осторожно взяла ее, и банка тут же успокоилась, будто признала в ней хозяйку.

– Видимо, она тебя любит больше, чем меня, – вздохнул я.

– Или просто понимает, что ты не умеешь обращаться с продуктами, – она открыла банку и щедро полила яблоки медом.

Мы поставили блюдо в «духовку» (которая, к слову, выглядела как светящийся куб и периодически издавала странные звуки).

– И что теперь? – спросила Морвена, глядя на куб с подозрением.

– Теперь ждем, – я сел на ближайший стул (который тут же попытался уползти). – И надеемся, что это не взорвется.

– Оптимистично, – она села напротив. – Ты всегда так рискуешь?

– Только когда рядом ты, – улыбнулся я. – Иначе было бы скучно.

Она хотела что‑то ответить, но тут куб издал громкий «бум!», и из него вырвался аромат запеченных яблок и меда.

– Живы! – я поднял руки. – И, кажется, даже съедобно.

Мы достали блюдо – яблоки были идеально запечены, а мед образовал золотистую корочку.

– Ну что, – я взял ложку, – рискнем?

Морвена поколебалась, но все же взяла ложку.

– Если это окажется клей, я тебя убью. Даже без ножа.

– Принято, – кивнул я. – Но сначала попробуй.

Она откусила кусочек, закрыла глаза, будто ожидая худшего… а потом ее лицо расслабилось.

– Вкусно.

– Правда? – я тоже попробовал. – О, действительно вкусно!

Мы сидели в полумраке, ели яблоки с медом и молчали. Но это молчание было… другим. Не напряженным, не враждебным. Почти уютным.

– Знаешь, – вдруг сказала она, – это было… неплохо.

– «Неплохо»? – я улыбнулся. – Это почти комплимент.

– Почти, – она отложила ложку, засмеялась.

«Возможно, – подумал я, – это и есть ее нормальное состояние. Хоть бы так продолжалось всегда. Я даже готов терпеть летающий мед, кривую резку яблок и ее угрозы, лишь бы она смеялась».

Глава 8 [Мои тени] | (Морвена)

Я сидела, поджав колени к груди, и вертела в пальцах ложку. Странная штука. Вроде обычная – металл, выемка, ручка. Но в этом месте даже ложки казались подозрительными. То ли вдруг взлетят, то ли превратятся в змею. Как все здесь.

Эларион собирал тарелки – медленно, аккуратно, будто боялся спугнуть что‑то хрупкое. Или кого‑то. Меня.

Тишина была… не такая, как обычно. Не натянутая, не острая, а почти теплая. Почти уютная. И от этого становилось еще страшнее. Потому что уют – это ловушка. Я знала. Уютные моменты всегда заканчивались одинаково: кто‑то уходил. Кто‑то решал, что я слишком странная, слишком резкая, слишком опасная.

– Ты… – голос дрогнул. Я сжала ложку крепче. – Ты не брезгуешь сидеть рядом после всего?

Он поднял глаза. В их глубине танцевали отблески свечей – или что‑то другое, теплое, чего я не могла назвать.

– После яблок с медом? – усмехнулся он. – Нет, это было вкусно. Даже если следующий раз ты решишь добавить в рецепт летающий мед.

Я фыркнула. Но тут же снова стала серьезной. Потому что дело было не в меде.

– Я не про яблоки. Я про… все остальное. Про ножи. Про говорящие битые чашки. Про то, что я…

Не смогла закончить. Слова застряли в горле, как острые осколки.

Он протянул руку – не ко мне, а к пустой тарелке между нами. Просто положил ладонь на керамику. Будто ставил невидимый барьер: «Я здесь. Я не ухожу».

– Знаешь, – сказал он тихо, – когда я был маленьким, бабушка пекла пироги с ежевикой. И всегда говорила: «Если начинка вытекает – значит, пирог живой».

Я нахмурилась:

– Ты сравниваешь меня с пирогом?

– С живым пирогом, – уточнил он с улыбкой. – Тем, который может обжечь, но и согреть. Который не идеален, но без него стол пустой.

Внутри что‑то сжалось. Не страх – другое. Что‑то, от чего становилось трудно дышать.

Я не думала. Просто действовала. Мои пальцы коснулись его запястья – на мгновение, едва ощутимо. Проверяла.

Он не отдернет руку. Он не отдернет руку.

Он не отдернул.

В этот момент стены апартаментов дрогнули. Где‑то вдали зазвенел невидимый колокольчик – тонкий, как паутинка.

– Опять… – прошептала я, вскакивая. – Они зовут.

– Кто? – он встал следом, шагнув ближе.

Я посмотрела на него. На его спокойное лицо, на руки, которые только что не оттолкнули меня. И вдруг поняла: если он сейчас уйдет, это будет хуже, чем все предыдущие уходы. Потому что он – не такой.

– Тени, – сказала я глухо. – Мои тени.

И пошла вперед, не оглядываясь. Потому что если бы я оглянулась – если бы увидела его глаза еще раз – я бы не смогла сделать следующий шаг.

Они знают, куда бить. Каждый шепот – как нож в старое ранение. Но я не дам им власти. Не сегодня.

Шаг – и реальность перетекает. Неведомый зал дышал. Он пульсировал тенями – не просто силуэтами, а сгустками невысказанных слов, невыплаканных слез, непрощенных обид. Они кружились вокруг, шептали, тыкались в плечи, будто искали брешь в броне.

Я шла, сжав кулаки до боли в костяшках. «Не слушай. Не поддавайся». Но они знали мои слабые места. Каждая тень – ключ к замку, который я годами запирала на все засовы.

Эларион шел следом. Я чувствовала его шаги – ровные, спокойные. Ни страха, ни нетерпения. Будто он знал: даже если я сорвусь, он не побежит.

– Стой, – вдруг сказала я, сама не ожидая от себя этого.

Он замер. Не спросил «почему», не попытался обойти. Просто ждал.

Перед нами сидела маленькая девочка. Я. В углу пустой комнаты, обхватив колени, беззвучно плакала.

Нет. Только не это. Я запретила себе помнить. Почему она здесь? Почему сейчас?

Тени обступали ее, шептали: «Ты одна. Ты всегда будешь одна».

Внутри все скрутило. Я не хотела видеть это. Не хотела помнить.

– Не смотри, – голос дрогнул. – Это… некрасиво.

Но он уже шагнул вперед. Медленно, будто приближаясь к дикому зверю, протянул руку и коснулся моего детского лба – стер невидимую слезу.

– Ты не одна, – сказал он. – Даже если все тени мира скажут обратное.

Он не отшатнулся. Не сказал «все будет хорошо» – потому что знает: не будет. Он просто… остался. Почему?

Я вздрогнула. Его пальцы были теплыми. Настоящими. Я тоже почувствовала это прикосновение, ведь Та другая я — это тоже я.

– Ты… ты не отдернул руку, – произнесла я, не понимая, что чувствую: гнев, страх или… надежду?

– А должен был? – он улыбнулся, но глаза оставались серьезными. – Ты не заразная. Ты просто… ты.

Тени исчезли и тень девочки тоже растаяла. Вместо нее в воздухе вспыхнули искры – золотые, как мед, которым мы ужинали.

Они боятся его? Или… боятся того, что я могу почувствовать, если позволю себе поверить?