Две колеи бесплатное чтение

Часть 1. Лиенбань

В одном из параллельных нам миров история шла по иному пути, нежели в нашей реальности. Там сложилось в какой-то момент единое государство в заметной части Азии – включавшее Индокитай, Японские острова и Корейский полуостров. Это государство оказалось достаточно мощным и эффективным, чтобы успешно избежать колонизации – и даже намёка на неё. Причём само оно придерживалось, скорее, политики вооружённого нейтралитета. То есть, стремления к экспансионистским действиям не наблюдалось.

Ещё характерной чертой «того» мира являлось то, что там наука и технология развивались заметно быстрее, чем в нашем. Где-то на 90 лет (конечно, не «день в день», но этого вполне достаточно). Естественно, сравнить это… до поры – было невозможно. Потому что в обоих реальностях – не знали друг о друге. До того самого дня 10 июня 1854 года, когда произошёл «переброс».

Тихоокеанские встречи

10 июня 1854 года. 9:17 утра. В трёхстах километрах к юго-западу от Окинавы. Патрульный самолёт, срочно поднятый по тревоге в связи с неясностью обстановки и исчезновением сигналов радио во внешнем мире, пошёл на снижение. Пилот решил поближе рассмотреть замеченное внизу судно…

«Уже второй парусник в этом районе. Был ещё какой-то музейный пароход. Что же такое творится? Что это за корабли?».

Тем не менее, приказ следовало выполнять – поэтому второй пилот вновь запустил бортовой фотоаппарат. Ещё через десять минут самолёт лёг на обратный курс.

11:46 утра. Эсминец, выдвинутый на разведку акватории в Южно-Китайском море, перехватил архаичного вида судно, перевозившее чай. Как заявили сами моряки, это «британский клипер, идущий из Гонконга».

Сразу возникло недопонимание. Капитан «клипера» грозил гневом некоей «королевы», а моряки Лиенбаня между собой переглядывались недоуменно. «Что за бред? Все ведь знают, что последним королём Англии был Карл I, и потом монархия не возобновлялась. Да и зачем на такой лоханке парусной грузы возить…».

В свою очередь, британцы вообще не понимали, кто именно их задержал. Непонятного вида военный корабль внушал уважение одним своим видом. «Но что это? Откуда? И что это за флаг – жёлтый (тёплый солнечный), с невероятным гербом: в центре книга, а по бокам от неё – лопата и отвёртка…».

Уже рано утром, как только рассвело, на лиенбанской авиабазе в районе Пхеньяна получили приказ «выяснить, что происходит за границами страны». Поэтому оттуда взлетело несколько самолётов-разведчиков с радиусом действия 1700 км. К полудню в распоряжении штаба были фотографии Мукдена, нескольких других точек в Маньчжурии.

К вечеру были получены фотоснимки, сделанные дальними разведчиками (с радиусом действия 2500 км) над Пекином, рядом районов Монголии, Харбином, Байкалом.

На юге вылетевший из Янгона такой же дальний разведчик сделал фото Мадраса и Бомбея, а разведчики из Пномпеня достигли Джакарты и Манилы.

В штабах Лиенбаня пришли к тому же выводу, который сформулировали для себя и экипажи самолётов: физическая география не поменялась, а вот «с цивилизацией вокруг явно что-то не то». К тому моменту поток сообщений – с границы, из результатов допросов задержанных иностранных моряков – уже позволил сформулировать верное предположение, но решили пока не делать официальных выводов, и, тем более, не объявлять публично ещё несколько часов.

За границу в разных местах отправились пешие разведгруппы – и решено было подождать их сообщений по радио, а в идеале – возвращения и обстоятельных докладов.

Тем не менее, вскоре, уже через час, высшее военное руководство потребовало срочно предоставить выводы – «всё равно, что они у вас сырые, нам нужно хоть минимально знать, что происходит, чтобы обеспечивать безопасность». Пришлось докладывать «как есть».

«Местность в мире вокруг нашей страны, насколько удалось выяснить, не изменилась. Однако существуют серьёзные отличия в технологическом и военном плане, как-то:

нет признаков военной или гражданской радиосвязи;

не замечены иностранные самолёты-разведчики;

обнаружено, что на море используются парусные и паровые суда морально устаревших конструкций;

личное оружие моряков, навигационные средства на перехваченных судах крайне примитивны, отсутствуют какие бы то ни было радиостанции;

все имеющиеся сведения – пока, к сожалению, отрывочные – о зарубежных армиях, свидетельствуют об использовании дульнозарядных или ранних казнозарядных винтовок, гладкоствольных орудий на чёрном порохе, об отсутствии механического транспорта, бронетехники, авиации».

Однако у масштабной дальней авиаразведки, предпринятой 10 июня 1854 года, был и неожиданный побочный эффект. На земле – в Китае, Индии, Индонезии, на Филиппинах, в Восточной Сибири и Монголии – пролетающие самолёты заметило огромное количество людей. Естественно, реакция была… разной.

Офицеры и гражданские начальники отправили срочные сообщения о своих наблюдениях.

Полицейские и подобные структуры были повсеместно приведены в состояние повышенной готовности, плюс – им было дано указание отслеживать слухи.

Каковых, естественно, оказалось просто неимоверное количество.

И «наступают последние времена».

И «козни демонов» (индуистских, буддийских, христианских) или «происки шайтана».

И «знамение свыше».

И т. д. на все лады.

Но и среди людей вроде бы образованных и не склонных к мистическим и необычным объяснениям, появились самые разные предположения.

Так, в среде английских офицеров в Индии распространилось мнение, что это «или наша британская опытная машина, или французская, или американская». А многие военные и чиновники на сибирских просторах полагали, что «англичане ведут разведку и готовятся напасть и с этой стороны».

С той и другой стороны

Поздно вечером 10 июня произошло срочное заседание правительства. На нём обсуждали сложившуюся ситуацию, в том числе информацию от гражданских ведомств, от транспортных организаций (в связи с нарушением обычного автомобильного и железнодорожного сообщения по периметру они одними из первых начали поднимать тревогу). Поскольку восстановление грузовых и пассажирских перевозок между частями страны (Индокитаем с одной стороны, Корейским полуостровом с другой) по суше было предметом первостепенной важности, первую из делегаций решили отправить в Пекин.

Первая делегация прибыла туда уже утром 11 июня 1854 года. Нет нужды объяснять, что приземление самолёта с ней вызвало шок и трепет. В последующие несколько часов прибывшим пришлось долго и обстоятельно объяснять, кто они такие и зачем явились. Эти объяснения сначала выслушивали с недоумением, а потом со всё более напряжённым вниманием.

Однако вскоре на переговорах была затронута тема, которая заставила на время отложить даже обсуждение транспортной проблемы. Лиенбанские представители узнали об отличиях исторического процесса от того, который был им знаком. А «принимающая сторона» сообразила: неожиданных посетителей можно будет использовать для укрепления своих позиций в мире.

Полученная информация привела правительство Лиенбаня сначала в замешательство. Потом – в состояние холодного бешенства. Особенно когда поступили сообщения «с мест» – 12 и 13 июня корабли, заходившие в китайские порты, вскоре отправляли радиограммы с подтверждением ранее полученной на переговорах информации, и с какими подтверждениями… Задержанные в море экипажи иностранных судов тоже подтвердили этот факт.

Какой-либо из европейских столиц новости о появлении неведомого государства пока ещё не достигли. Телеграфного сообщения с Индией или Китаем не было ещё. Безусловно, сам факт появления каких-то неизвестных дипломатов представители посольств заметили – трудно было не заметить прилёт самолёта. Однако информация об этом могла быть доставлена в Европу только спустя 3 месяца минимум – пока курьеры по суше или на кораблях доберутся. А тем временем события разворачивались стремительно. Тратить время на дипломатические экивоки и консультации с нейтральными странами «пришельцы» не собирались, оно было слишком дорого.

Уже 14 июня был подписан договор о взаимной обороне. В тот же день лиенбанский флот вышел в назначенные районы, а в «экстерриториальных портах», использовавшихся англичанами, были высажены воздушные десанты, взявшие всю их территорию под полный контроль.

Следует заметить, что была теоретически у англичан возможность передать сообщение из Индии за 30–40 дней. Для этого пароход должен был добраться до Суэца, где в 1854 году уже работала, пусть и не слишком стабильно, прямая телеграфная линия. Однако о случившемся узнали в Лондоне даже прежде, чем успели отправить судно со срочным уведомлением. Просто не узнали об этом ещё.

Из Гонконга в Калькутту (самый быстрый из маршрутов) пароходы в тот момент в среднем добирались за 18–25 дней. То есть о том, что «что-то не то», и суда не приходят вовремя, в Индии могли узнать не раньше 28 июня. К тому моменту сенсация в Европе уже разразилась.

14 июня 1854 года лиенбанские власти приняли решение передать военнопленных (именно такой статус имели теперь разоружённые британские моряки и военные) датчанам. Мотив был прост: «пора показать себя, но не выходить на контакт с самим Альбионом, ещё не хватало у них на побегушках быть».

Чтобы не тратить время на согласования и очередные объяснения, «кто мы такие и что нам нужно», а самолёты не обладали ещё необходимой полной дальностью, решили организовать воздушную перевозку пленных поэтапно, с выбором глухих мест в Средней Азии и далее по маршруту. На промежуточных стоянках, которые подбирали по принципу «лишь бы был ровный участок и подальше от населённых пунктов», организовали временные подобия аэродромов. Из инфраструктуры – только бочки с топливом и смазочными материалами, радиостанции, палатки и всё в таком духе. Для защиты авиатехников, пилотов и радистов от диких зверей и вероятных всё же столкновений – несколько вооружённых бойцов на каждой точке.

Всё это потребовало 12 дней – и уже 26 июня 1854 года первый самолёт, прошедший весь маршрут, высадил четырёх своих «пассажиров» на берегу километрах в 30 от Копенгагена. Пока они добрались до города, пока там что-то решали и разбирались, высылать ли полицейский отряд или нет, он уже давно заправился, используя привезённое в салоне горючее, и улетел на обратный курс.

Само путешествие для пленных оказалось настоящим шоком, и не столько физическим, сколько психологическим. Они долго чувствовали себя совершенно потерянными, и лишь спустя сутки после того как добрались до Копенгагена, когда их срочно посадили на пароход, уходивший в Халл, ощутили себя увереннее.

Датские власти, тем временем, не знали что и думать. Они, конечно, поняли, зачем пленным вручили календари за текущий 1854 год – с изображениями военных с неизвестным оружием, различных боевых машин, странного вида боевых кораблей, причём в двух экземплярах; это было п_р_е_д_у_п_р_е_ж_д_е_н_и_е. Часть датские начальники оставили себе, а часть позволили забрать уезжавшим, чтобы ознакомились с ними и в Вестминстере.

Пролёт самолёта видели и рыбаки, и жители прибрежных деревень и городков. Полиция нашла место посадки довольно быстро, но ничего, кроме следов колёс и вмятин от бочек с топливом на земле, там не было.

Как не было и понимания того, что делать, и насколько происходящее может быть опасно. Воображение начинало рисовать картины «внезапно высаживающихся в глуши тысяч вооружённых солдат»…

Как реагировать-то?

Итак, 27 июня 1854 года четверо англичан сели на пароход, а 29 – были уже «на Острове», в Гулле. И уже поздним вечером того же дня их срочно доставили в Лондон на поезде. Гулльские полицейские сначала не поверили было необыкновенному рассказу, но предъявленные «вещественные доказательства» убедили их моментально. Главную роль сыграли при этом отнюдь не календари, и не фотографии разных пейзажей и городских улиц (явно отличавшиеся от привычных «дагерротипов»), и даже не выданная пленным обувь неизвестных образцов. Особенно убедительным «аргументом» стал радиоприёмник специальной конструкции, с подробными указаниями и вспомогательными принадлежностями (несколькими комплектами аккумуляторных батарей для усилителя сигнала). Около полутора часов чиновники тупо слушали «токийские сообщения». Потом опомнились и немедленно отправили всех прибывших в столицу.

На следующий день, 30 июня 1854 года, удивляться пришлось уже ряду высокопоставленных военных. Но очень скоро удивление переменилось раздражением и яростью. Содержание очередных лиенбанских сообщений – на достаточно хорошем английском – было слишком вызывающе.

«Придя на помощь ограбляемой и унижаемой стране, наши войска заняли Гонконг, чтобы вернуть его законным владельцам. Флот Лиенбаня выполняет свою миссию и перехватывает часть судов по определённым причинам. Подписано соглашение о взаимной обороне с Китаем».

Несколько секунд стояла оглушительная тишина. Потом побагровевший лорд-адмирал прошипел:

– Вот варварство! Нам смеют указывать, чем и где торговать. Нас пытаются запугать. Если не врут, конечно, и Гонконг действительно захвачен, а корабли задерживаются, Британии брошён серьёзнейший вызов. И мы не можем оставить это просто так, без ответа, просто потому, что кому-то захотелось встать поперёк нашего пути!

Кто-то из присутствующих заметил:

– Значит… отзываем эскадры из Балтийского и Чёрного моря и срочно отправляем их в Китай?

– Да, чёрт побери!, – воскликнул лорд-адмирал. Какой смысл отстаивать дальние подступы к нашей жемчужине – Индии, если ей самой, вероятно, угрожает опасность! Я немедленно отправляюсь на доклад к первому лорду адмиралтейства и к военному министру.

… Впрочем, первый лорд и министр оказались куда как более флегматичны. Они указали, что если опасность для владычества в Индии и для финансов Империи действительно настолько грозна, то всё равно даже в идеальном случае эскадрам понадобится не меньше 3–4 месяцев для нового похода. И притом, добавили они, нельзя исключать, что всё это – грандиозная мистификация с целью сорвать текущие военные действия…

И всё-таки, спустя ещё несколько суток, военные руководители начали тревожиться всерьёз. С 30 июня по 3 июля 1854 года произошло несколько важных событий, которые заставили рассматривать открывшиеся факты более основательно.

Во-первых, следователи, как ни старались «поймать пленных на противоречиях», так и не смогли этого сделать. Версия с засланными агентами-дезинформаторами трещала по швам.

Во-вторых, видные инженеры и ведущие специалисты в области электрической физики однозначно заявили – они не только не могли бы воспроизвести подобный прибор, но и… не до конца представляют даже, как он работает.

В-третьих, были доставлены ещё несколько групп военнопленных – на этот раз привезённых по воздуху не в Данию, а в Германию и Швецию. Причём в Швеции самолёт до отбытия едва не был захвачен – полиции удалось среагировать довольно оперативно, поскольку площадка для приземления была выбрана слишком близко к городу. Пришёл даже официальный запрос по телеграфу от шведского правительства, в котором упоминалось, что «чины полиции и другие лица, заслуживающие доверия, во множестве наблюдали подъём неизвестной летающей машины с земли, и что ранее в море и на побережье были тысячи свидетелей того, как она пролетала туда и сюда в поисках удобного места».

Окончательно неприятный факт признали всё же нескоро. Но зато бесповоротно. 15–20 июля 1854 года добрались до Суэца на предельно возможной скорости посыльные суда, отправленные из Индии. По мере поступления телеграмм становилось ясно, что действительно, опиумная торговля прервана, и, более того, сообщение с Гонконгом и другими портами отсутствует; что к востоку от Индии, в Индокитае, находится «неизвестно кто», и, наконец, что некоторые суда, благодаря счастливой случайности избежавшие захвата в море, докладывают о военных кораблях невообразимого вида, явно не принадлежащих ни одному известному флоту. Наконец, и о том, что и с берега во многих портах видели те же корабли, а над Индией несколько раз пролетели неизвестные летательные машины.

Примерно в тот же момент тревогу начали бить и голландцы с испанцами – до них тоже добрались сообщения о наблюдавшихся воздушных разведчиках, привезённые из Джакарты и Манилы соответственно.

Между тем, уже в выпусках газет, начиная с 27-28 июня 1854 года – прежде всего в Германии, Дании, Швеции – начали появляться сообщения о неизвестных «воздушных кораблях», которые видели то там, то здесь, то в море, то на суше. Поскольку большинство очевидцев едва ли были технически подготовлены – даже на уровне середины 19 века, то в описаниях упоминалось чаще «нечто большое, шумящее, пронёсшееся в небе над головой».

Где-то с 5 июля появились и другие заметки – в тихоокеанских водах капитаны и экипажи замечали «причудливые пароходы», и, изредка, всё те же «воздушные корабли». Опять же, никаких подробностей не было… или они выглядели явно преувеличенными, продиктованными страхом и непониманием.

10–12 июля начались отрывочные сообщения про «чьё-то нападение на Гонконг». Поскольку никаких обстоятельных подробностей ни у кого не было, а поверить в воздушный десант было невозможно, учитывая фактический уровень воздухоплавания, даже самые смелые журналисты написали только пару раз о «слухах, якобы некие вражеские солдаты были забрасываемы катапультами в город». А «Панч» высмеял эти глухие сообщения по-своему, опубликовав карикатуру с казаками на невообразимо, нелепо высоких ходулях…

Наконец, 21 июля 1854 года игнорировать растущий поток сведений стало невозможно. На очередном заседании британского парламента военному министру пришлось изворачиваться, чтобы объяснить – он и вверенное ему ведомство просто не имеет возможности отправить быстро сколько-то значительные силы в Азию, чтобы отбивать (или защищать осаждённый?) Гонконг. А высшие военные руководители стали «снимать стружку» с начальников разведки, пеняя им, что те «прошляпили появление врага, о существовании которого прежде никто даже не подозревал».

После напряжённых обсуждений, в том числе в адмиралтействе, затянувшихся далеко за полночь 22 июля, решили всё же – не прерывать идущей войны, а постараться поскорее завершить её победоносно. С лейтмотивом: «показав свою силу на Чёрном море, мы сможем впечатлить любого противника; дёргаясь туда и сюда, мы ничего не добьёмся, изнурим и рассеем наши силы, и предстанем перед всем светом в глупом виде, последний босяк в трущобах Ист-Энда, любой аргентинский пастух будет над нами насмехаться».

Естественно, 22 и 23 июля уже практически вся пресса обсуждала эти новости. Никто из журналистов не располагал ещё достоверными подробностями в полной мере – потому что радиоприёмник сразу стал предметом высшей секретности, и о содержании передач, не считая «ответственных за запись на бумаге» двоих офицеров, знало только полдюжины человек; королева, военный министр, глава МИД Кларендон, премьер Абердин, первый лорд адмиралтейства и начальник военно-морской разведки. Даже инженеры, которые пытались разработать некие заменители имеющихся аккумуляторных батарей, не знали, для чего они вообще предназначены.

Однако сообщения из множества других источников невозможно было скрыть. Тем более что это было прямо связано с торговлей и мореплаванием. Не пришедшие вовремя корабли = недоставленные грузы разного рода. Недополученные доходы и даже убытки. Многие и многие судовладельцы, получатели и отправители товаров, акционеры беспокоились с каждым днём всё сильнее из-за неопределённости происходящего.

Общий тон изданий стал тревожно-озабоченным. Весёлые карикатуры и подтрунивания исчезали, как снег под лучами жаркого солнца. Все уже начинали догадываться, что «странные летающие машины» и события в Азии как-то связаны. Однако вопрос был не только, «что произошло», но и «кто за всем этим стоит».

Многие газеты ухватились за идею, которая хоть как-то связывала разрозненные факты в одно целом. Суть была проста: «Япония изобрела какие-то там необычные орудия и вылезла из своей скорлупы».

Со всем тайным произошло неизбежное…

Конечно, когда эту тему начали затрагивать в британской печати, то и в других странах не могли не отреагировать. Начиная с 24–25 июля во французских газетах, например, появились статьи в духе «неожиданная вылазка врага», «попытки отвлечь союзные армии внезапным нападением с востока» и т. д. И с обязательным рефреном – не сдадимся, одолеем и так далее.

Но бесконечно это продолжаться не могло. Особенно после того, как к освещению событий подключился и печально известный Дэвид Уркварт. В своих публикациях, в присущей ему манере, согласно своей идее фикс, он вопил: «доколе наше правительство, подкупленное петербургским золотом, будет ещё и позволять подкупать аналогичным образом китайцев и японцев, чтобы они нападали на наши владения? Или недалёк день, когда Николай купит и Индию, и мы проснёмся однажды, и узнаем, что все навабы и все наши командующие служат ему, и нам там более ничего не принадлежит?».

На очередном парламентском заседании – 30 июля 1854 года – Абердин вынужден был огласить информацию о появлении неизвестной страны, чтобы утихомирить шквал обвинений со всех сторон хоть на время…

Дебаты разразились нешуточные! Одни спрашивали «и что теперь делать», другие кричали «зачем было столько скрывать», третьи требовали немедленно огласить всю информацию…

Урквартовы обвинения прекратились только совсем ненадолго, на день-два буквально, затем возобновились уже с новым лейтмотивом: «бездарное и подкупленное руководство иностранными делами допустило нападение неведомой державы, и даже сейчас всё ещё не посылает делегацию, чтобы скорее привлечь её на нашу сторону и покончить с проклятым врагом одним ударом».

После официального подтверждения в Лондоне вынуждены были дать свои скупые комментарии и все остальные европейские правительства. Турцию, конечно, заверили, что «её не бросят точно, и будут защищать до конца».

Ну а в Петербурге только-только – спустя полтора месяца – добрались наконец фельдъегерские сообщения, отправленные при первых воздушных разведках над Сибирью и Дальним Востоком 10–12 июня. Первоначально им не слишком поверили… до момента, когда 7–8 августа получили сведения о заявлении Абердина – кружным путём, через нейтральные страны.

Между тем, в Национальном комитете (правительстве) Лиенбаня 7 августа 1854 года происходило заседание – уже не паническое и экстренное, как в первые дни, а более упорядоченное. Решался вопрос: какой быть политике по отношению к внешнему миру.

Итог короткой дискуссии, окончившейся полным согласием, подвёл председатель:

– Итак, полная изоляция – невозможна. Да, мы можем технически существовать автономно или почти автономно. Но… мы уже ведь вмешались во внешние дела. Не следить за тем, что происходит в результате наших действий, было бы в высшей степени неразумно. Обладать возможностями, превосходящими всё, о чём жители иных стран могли бы только мечтать прежде, и держать их исключительно при себе, скрывать, например, давно известную нам надёжную защиту от бешенства… чем мы тогда будем, в принципе, отличаться от чванливых и жадных милордов?

Естественно, вмешиваться в войны без необходимости прямой мы, как и прежде, не станем. Но именно поэтому нам нужно как можно скорее донести и нашу точку зрения, известные нам факты, до внешнего мира. Очень важно, например, в кратчайший срок организовать в нейтральных странах демонстрацию готовящегося документального фильма о положении дел – чтобы у Британии не получилось мобилизовать общественное мнение и представить наши действия в Гонконге и на море как неспровоцированное, беспричинное насилие.

14 августа 1854 года лиенбанский самолёт – уже не с пленными, а с делегацией и всем, необходимым для показа фильма – прибыл в Берлин. Конечно, открытый визит стал настоящим фурором, однако цель была достигнута только условно. Да, довольно многие, увидевшие этот материал, были возмущены, но… правительство и влиятельные круги остались при своём мнении: как и раньше, интересы Пруссии требуют политики благосклонного нейтралитета (фактически – неявной поддержки) англо-франко-турецкого блока.

Аналогичный результат был и в Австрии, а в Сардинском королевстве даже не стали принимать другую делегацию, потому что король Виктор-Эммануил и его правительство превыше всего ставили возможность объединения Италии вокруг себя, чего невозможно было сделать без английской и/или французской поддержки.

В Дании кинопоказ вызвал куда более сильный отклик – немало ещё оставалось людей, помнивших, как британский флот громил Копенгаген в 1801 и 1807 годах. В Швеции публика отреагировала несколько сдержаннее, чем в Дании, однако в целом настроения «за нейтралитет» укрепились.

В США обнаружилось явное разделение: на Юге равнодушных или даже презрительно относящихся к «этим жёлтым» предсказуемо было намного больше, чем на Севере.

Естественно, ни о какой демонстрации ленты во Франции или Англии речи не шло. В обоих странах пресса высмеивала «жалкие потуги какими-то глупыми картинками оправдать захватнические устремления».

Не фурор, а фурорище

Естественно, независимо от отношения к содержанию документального фильма, сам факт предъявления звуковой киноленты – в 1854 году! – не мог не произвести сенсации. Журналисты, деятели театра, да вообще все – горячо обсуждали эту тему. На кинопоказы шли уже даже просто ради того, чтобы «увидеть ЭТО». Немало коммерсантов сразу стало искать возможности вложиться во внезапно появившийся вид искусства, выяснять, на каких условиях можно организовать если не съёмки, то сами демонстрации.

Стоит заметить, что привезли и некоторое количество других фильмов, художественных. Однако они вызвали у публики пусть и горячий интерес, но в итоге многие остались недовольны или изрядно разочарованы. Помимо того, что сюжеты явно были в духе совсем иной культурной традиции, так ещё и из страны, почти на целый век опережающей их собственные. Характерные реакции таких людей предсказуемы: «недопустимая степень вольности… полное неуважение к семье… подрыв устоев… чудовищно неприличная одежда» и т. д.

Впрочем, было немало вещей, вызывавших куда более жгучий интерес, чем кинематограф. Конечно, «гвоздём программы» стали сами самолёты. Узнать о них побольше, увидеть вживую, кто только не стремился! Привезённый запас популярных брошюр об этой технике разобрали везде буквально за минуту.

Своеобразным популярнейшим «аттракционом» стали демонстрации телефонов: пришлось даже ввести строгое правило – сказал тому, с кем пришёл, пару фраз на расстоянии, выслушал ответ, уступи место следующему.

С вечера до утра – новые толпы: на этот раз желающих посмотреть на электрическое освещение. Пришлось даже срочно присылать пару дополнительных самолётов с горючим для дизель-генераторов.

Репродуктор, транслирующий передачи лиенбанского радио, тоже привлекал всё новых слушателей. Правда, не всех их вёл обычный интерес – шли и сотрудники цензурных ведомств, и просто «благонамеренные граждане»; убедившись, что это не шутка, начинали думать, «как быть с подобной новинкой и не станет ли она орудием всяких карбонариев, это ведь не книга и даже не газета, тираж не уничтожишь».

Однако больше всего интереса проявили к радио не цензоры даже, а дипломаты. Буквально через считанные часы после начала демонстрации его возможностей в каждой столице – Берлине и Вене, Копенгагене и Стокгольме, Мадриде и Вашингтоне – приходили представители ведомства по иностранным делам и интересовались, «сколько стоит купить такую штуку для нашей прямой связи с зарубежными правительствами и обучить наших людей с ней обращаться?».

Следом за ними тянулись представители военных ведомств, судовладельцы…

Были ли недовольные этой ситуацией, появлением нового государства? Да, конечно. И это были не только влиятельные круги Англии и Франции, не только ультраконсерваторы. Очень сильное раздражение испытывала польская эмиграция. Причём сразу по нескольким причинам.

Для начала – что очевидно – появление Лиенбаня стало новостью №1, а они сами отошли глубоко на третий план. Даже самые благосклонные к ним дипломаты и чиновники разных государств заняты были совсем иной заботой.

Далее, противодействие Англии – пусть даже на Тихом океане и по своим особым причинам – воспринималось ими как «косвенная помеха восстановлению Речи Посполитой».

Ещё сказывалась банальная зависть. «Ну почему? Почему эти азиаты свалились к нам, а не преуспевающая и вольная ойчизна?».

И, наконец, прямой отказ продавать какое-либо оружие – даже со ссылкой на то, что «мы как ответственная держава, пока не разберёмся, что к чему, минимум два года никаких вооружений и подобного передавать никому не будем» – только усилил негативные настроения ещё больше…

"Глухой телефон"

Подсылаемые делегаты пробовали уговаривать, просили сделать исключение, ссылались на «свою борьбу за свободу» и т. д.

Состоялся даже примечательный диалог – в Женеве, 1 сентября 1854 года. Один из авторитетнейших деятелей эмиграции, отличавшийся, как считалось, особым даром убеждать, вновь вышел на контакт с лиенбанскими представителями. Привожу с мыслями одной из сторон.

– Почему вы не продадите нам хотя бы немного винтовок и этих, как их… пулемётов?

– Вам уже объясняли, что мы не поставляем никому оружия до начала 1856 года, таково решение нашего правительства – так как иначе мы потеряем статус нейтральной державу.

– А ваши действия в Гонконге?

– Мы защищаем жителей Китая от британской наркоторговли.

«Какое нам дело до этих жёлтых. Впрочем… можно сыграть на том».

– Мы тоже защищаем цивилизацию и тоже хотим возродить нашу страну – так же, как вы желаете возродить близкий вам Китай!

– И как же будет выглядеть цивилизация вашей страны, если вы её восстановите?

– Мы станем щитом Европы от московитского варварства!

– То есть религиозное и национальное равноправие в вашу программу не входит?

«Проклятые демократы! Поганые хлопы! Одно слово – Азия! Им не понять нашего благородного шляхетского духа».

– А вы бы предоставили равноправие англичанам, если бы они сами, всем своим островом и иными землями, вошли в вашу державу?

– Естественно.

«Конечно, какого ещё ответа можно было бы ждать».

– Вы понимаете, что, когда мы восстановим Речь Посполитую без вас, то уже не будем вашими союзниками?

– Это ваше право. Но сначала восстановите свою страну – не на словах, а на деле. Кстати, если вы такие уж мудрые защитники цивилизации, а против вас варвары – отчего же потеряли её, а теперь не можете сами возродить?

«Хитёр, хлоп. Думает на коварных вопросах подловить. Не выйдет!»

– У нас нашлись предатели, а враги были слишком сильны…

– И теперь вы слоняетесь по Европе, а вами крутят ради своих комбинаций из Парижа и Лондона…

– Придёт и наше время!

– Вот уже шестьдесят лет прошло. Не пора ли оставить несбыточную надежду? Всё равно, даже если страна с тем же названием «Речь Посполитая» вновь возникнет, по сути она будет уже иной…

– Независимость нам нужна в первую очередь, а всё остальное потом!

– А нам ваша независимость зачем?

– Позвольте… Вам что, не нужно дружественное государство?

– Мы стремимся налаживать дружественные отношения с уже существующими государствами, а не изобретать новые.

– А если какое-то государство очень дикое и деспотическое, истинный наследник монгольских ханов?

– В таком случае это государство должно быть реформировано и преобразовано.

«Проклятье, мы говорим на разных языках».

– То есть никакой помощи?

– Да.

Стоит заметить, что не все захваченные в Гонконге, в других «экстерриториальных» городах, в самом Китае и даже на двух британских военных кораблях охотно возвращались в Великобританию. Так, даже один из видных чиновников из окружения гонконгского губернатора твёрдо решил остаться в Лиенбане – как только узнал, что тут его диабет не проблема. Немало матросов военных и торговых судов, познакомившись поближе с порядками в местном флоте, с бытовыми условиями на нём – приняли такое же решение. И, разумеется, это касалось только английских и отчасти шотландских жителей. Ирландцы, на долю которых приходилось, например, от 15 до 25% личного состава экипажей военных и гражданских кораблей (в основном на низших должностях), практически полностью отказались от возвращения. «Тут не бьют и не издеваются специально».

Вскоре, как раз в конце августа – начале сентября, в Ханой прибыли официальные делегации Франции и Великобритании. Если французы просто зондировали почву, то у англичан была чёткая инструкция – хотя и выразить недовольство, но вести себя максимально корректно и постараться склонить новую силу к союзнической поддержке. Или, хотя бы, договориться о покупке вооружений. «Будь у нас десяток-другой аэропланов, мы бы быстро поставили точку в войне… Впрочем, если не захотят их продавать, стрелковое оружие, артиллерия, или эти… рации – тоже были бы очень полезны».

Однако подобная инициатива сразу натолкнулась на последовательное неприятие. Британцам чётко объяснили, что в Лиенбане не собираются нарушать нейтралитет.

Диалог при этом был краткий, но очень насыщенный:

– Правительство её величества знает об установке вашей политики – защищать население разных стран от опасностей. Хотя мы не разделяем вашу оценку ситуации в Китае и считаем недопустимыми ваши действия по прекращению мирной торговли, но смеем обратить ваше внимание на другую ситуацию, где целой стране грозит большая опасность. Щупальца петербургской политики грозят захватить Турцию, а затем Персию, после чего отнять у нас Индию…

– Предположим. И что дальше?

– Неужели Национальный комитет Лиенбаня настолько слеп и глух, что не признаёт этой грозной опасности для целых народов?

– Наше правительство в курсе о тех неравноправных договорах, которые правительство её величества давно уже заключает с Оттоманской Портой. И считает, что даже полная «смена хозяев» в ней точно не сделает, как минимум, положение хуже для турок.

– Но мы стоим на почве цивилизации и порядка, а враг несёт смерть нашей цивилизации. Если казацкие отряды ворвутся в нашу Индию…

– И как давно она ваша, и при каких обстоятельствах стала? Впрочем, можете не отвечать: мы в курсе, знаем также о том, каковы результаты вашего правления там…

После такого оставалось только холодно распрощаться.

Восприятие на разных уровнях

Уже несколько ранее, как и во все другие государства мира, в Англию и Францию (через нейтральные страны) были переданы несколько радиостанций с полным комплектом инструкций. Это сделали ради элементарного удобства дипломатических контактов – чтобы не устраивать лишние дальние перелёты и не гонять корабли впустую. Поэтому на этот раз представители обеих делегаций сразу передали в свои столицы полученные ответы. Опасений не было: скрывать от принимающей стороны тезисы, которые она же и озвучила, не имело смысла.

Разумеется, самые важные сведения – собственные оценки и прогнозы – европейские дипломаты «радиоволнам» не доверили. Их отправили по старинке, на корабле. Но уже не на случайном пароходе, а на специально зафрахтованном для таких целей лиенбанском теплоходе: возможность сократить время доставки корреспонденции до трёх недель стоила дорого. Впрочем, судно не ходило в рейсы только ради переписки. Им охотно пользовались официальные делегации в обе стороны, а также коммерсанты, спешившие завязать перспективную торговлю. Места выкупали и отдельные корреспонденты – одни везли в редакции громкие репортажи, другие искали на месте материал для будущих сенсаций.

Стоит заметить, что именно представители прессы (вернее, издатели газет) были одними из первых, кто заинтересовался радиосвязью. Поэтому уже в сентябре 1854 года в ряде изданий появились приёмники – чтобы вовремя следить за лиенбанскими передачами. А ещё 19 сентября 1854 года один из британских грузовых пароходов, спешно оснащённых радиостанцией по инициативе судовладельца, оказавшись во время пересечения Индийского океана в затруднительном положении, вовремя связался с другим радиофицированным судном…

Буквально на следующий день после того, как этот случай был описан в газетах, произошла разительная перемена. Теперь всякий моряк, намеревавшийся наняться на то или иное судно, сперва спрашивал не о плате, не о пайке, а о том, есть ли на нём радиостанция. Лиенбанские радиотехнические предприятия оказались завалены заказами, а инженеры и мастера трудились на износ. Между тем в других странах, «узнавшие общий принцип» инженеры торопливо готовили развёртывание хотя бы примитивного производства радиоламп и искровых передатчиков – но до появления первых таких изделий должно было пройти не меньше года, а то и двух.

Сенсация сенсацией, а бои по расписанию… но не до конца

И всё же, даже на фоне столь стремительных перемен, ни одно государство не собиралось отказываться от прежних устремлений: их лишь подгоняли под новые условия. Поэтому высадка союзных войск в Евпатории 13 сентября 1854 года состоялась – почти так же, как и в нашей реальной истории…

С этого момента как раз, однако, всё пошло «не так». К тому времени Лиенбань сумел договориться с афганским эмиром – и самолёты-разведчики дальнего радиуса действия регулярно вылетали с полевого аэродрома где-то в окрестностях Герата, чтобы контролировать обстановку. (Напомним, в «той» реальности Крымской войны не было, там вообще вся история шла иначе, а если бы и была война, то всё равно контроль необходим генеральному штабу).

И происходящее очень сильно лиенбанцам не понравилось…

Настроение у них оказалось крайне негативным.

– И чего этим англичанам и французам надо? Чего ради они так упорно лезут вперёд? Уж не собираются ли…? Ну уж нет!

Один из министров возразил:

– Они же заявляют, что собираются противостоять распадению Турции…

– И вы всерьёз верите, что они подлинно заботятся о благе турок?

20 и 21 сентября 1854 года авиаразведка сообщила о сражении под Альмой, о победе англо-французских войск и об их наступлении вперёд. Даже нескольких снимков Севастополя с высоты хватило, чтобы понять – он слабо укреплён и не имеет солидной армии. Потом, до 17 октября, разведка ежедневно показывала, что обе противостоящие стороны усиливают позиции, готовясь к бою. Лиенбанское правительство 20 октября обращается к четырём противостоящим державам с предложением объявить прекращение огня на 72 часа – для переговоров о перемирии. Никто, однако, не согласился на это.

Последующее противостояние также шло «в одни ворота» буквально, как и в нашей истории. Лиенбанское правительство было слегка раздражено неуступчивостью противников. Однако вмешиваться пока не собиралось, рассчитывая удержаться на своей позиции привычного нейтралитета. Так продолжалось довольно долго.

Всё изменилось в мае 1855 года. Разведка быстро сообщила об обстреле Керчи союзной эскадрой и об её взятии штурмом. Если прежде противостояние как-то укладывалось в «нормальные» военные рамки – атака на флот, на крепости, на главную военно-морскую базу – то теперь ситуация напоминала явную экспансию.

29 мая поступает доклад об обстреле английской эскадрой деревни Геническ – где не было ни укреплений, ни пушек, ни вооружённых солдат. На заявленный протест и требование наказать виновных официальный Лондон ответил категорическим отказом. Его позиция не поменялась и на следующий день – когда правительство Лиенбаня объявило о приостановке поставки радиостанций для британского военного и гражданского флота…

Однако идти на крайние меры в Лиенбане не собирались идти сразу. Ограничились сначала отправкой в Средиземное море двух эсминцев. Турция, предсказуемо, отказалась добровольно пропустить их в Мраморное и тем более в Чёрное море. Возникало всё больше подозрений, что просто так дело окончиться не может…

2 июня на правительственный запрос группа лиенбанских экспертов – социологов, экономистов, военных аналитиков: ответила так: реальной причиной конфликта являются, по-видимому, установление Петербургом протекционистского тарифа и недовольство этим в Англии и Франции. Такой вывод не успокоил. Более того, усилилось подозрение, что дело не так просто, как кажется.

И в этом, во многом, лиенбанские министры были правы. Недовольство ухудшением экономического положения на отдельных направлениях было только половиной дела. Куда хуже было то, что Англия теряла торговое преимущество в целом. Это и заставляло её идти на риск, несмотря ни на что…

В прессе нейтральных стран – даже склонявшихся к англо-французскому блоку Австрии, Италии и Пруссии – высказали опасение, что упрямство Лондона выглядит безрассудным. Однако английская и французская печать продолжали нагнетать и утверждать, что «необходимо загнать медведя обратно в леса» и т. д.

5 июня союзная эскадра подвергает Мариуполь продолжительному обстрелу. Вечером лиенбанское правительство объявляет о начале операции по принуждению к миру. На следующее утро радиостанции Ханоя и Токио уведомляют о нанесении вылетевшими с баз в Афганистане бомбардировщиками ударов по крепостям на северо-востоке Турции.

В этот и последующие дни британская пресса обрушила на читателя море визгливой вакханалии. Уже не только Уркварт с его Морнинг Адвентайзер, но и ряд более респектабельных изданий истошно вопит о «союзе дикарей», о «подкупленности» Лиенбаня российским золотом и т. д.

Рассказывая о событиях в европейских странах и об их подходах, мы как-то позабыли о реакции в Российской империи. Надо сказать, что, сопоставив информацию из открытых источников о характеристиках лиенбанских самолётов и о маршрутах доставки первых делегаций в европейские страны, инженеры твёрдо установили: происходили несколько промежуточных посадок на имперской территории. С этим вполне согласовывалась и выясненная к сентябрю-октябрю 1854 года совокупность наблюдений пролётов с земли.

Как запросы по присланной (напомним, рассылали всем странам) радиостанции, так и прибытие дипломатов в сам Лиенбань в конце октября 1854 года мало что дали. Позиция нейтралитета внушала разве ту пользу, что «с этой стороны опасности не будет». При этом сначала возникло недоумение насчёт лиенбанцев, как так – Гонконг отбили, а дальше против англичан не двигаются?

Только к концу 1854 года возникло понимание: там решили сугубо свою, азиатскую, проблему…

Даже сторонники либеральных и радикальных идей не могли определиться, как относиться к новому государству. С одной стороны, потрясающее технологическое развитие, с другой – «полное равнодушие к внешнему миру», как это порой представлялось. Приверженцы консервативного подхода упирали на этот момент больше всего: «вот видите, до какого бездушия эти ваши прогрессы доводят».

Тем временем динамика войны внушала всё большее отчаяние. Ситуация начала меняться только в момент решительного вмешательства. Да и то… никто не понимал, что это такое – «принуждение к миру», само выражение выглядело совершенно новым. Явились и опасения «не будут ли атаковать наши города».

Отдельные ультраконсервативные издания, такие как Северная пчела, шли ещё дальше. К тому моменту было уже хорошо известно (пусть и в искажённом свете), что из себя представляет лиенбанское общество, и оно представлялось приверженцам теории официальной народности чуть ли не ещё более чудовищным, чем европейское, поскольку было намного секулярнее и модернизированнее…

Напрасные ожидания

Однако выбирать не приходилось. В том числе и потому, что самые дальновидные, включая военачальников, осознавали к весне-лету 1855 года два простых факта. Первый – никто иной, кроме лиенбанских сил, неспособен нанести решительный удар по Англии и Франции. Второй – если это государство пожелает, оно сможет сокрушить вообще кого угодно, и лучше, разумнее с ним сотрудничать.

7 июня авианалёты на крепости в восточной Турции – вернее, их остатки – были повторены, ударам подверглись и полевые отряды. Однако российская армия не воспользовалась этим преимуществом, поскольку лиенбанское правительство прямо настояло на подобном ограничении, надеясь, что умеренность – даже в ходе самих боевых действий – станет уроком для Парижа и Лондона, покажет им отсутствие захватнических намерений…

Впрочем, этим надеждам не суждено было сбыться. 10 июня 1855 года оба правительства, а также Сардинское королевство, объявили о разрыве дипломатических отношений с Лиенбанем и объявлении войны. Нельзя сказать, что в этих кабинетах были глупцы. Просто там понимали – тяжелейшие последствия для рынка, биржи, крупнейших состояний неизбежны как при уступках, так и при конфликте, и неизвестно, что будет хуже. Поэтому драка продолжалась.

И 12 июня 1855 года Александр II принимал нового лиенбанского посла. Тот, после завершения обычных в таких случаях дипломатических ритуалов, сразу перешёл к делу. Переговоры шли долго, потребовалось привлечение генералов и военных советников, но в итоге, спустя 4 часа, было полностью определено, где разместится «сдерживающая» группировка, как она будет действовать, какой статус должна иметь, как предстоит урегулировать спорные вопросы, кто должен снабжать её и как…

Однако идти на крайние меры в Лиенбане не собирались идти сразу. Ограничились сначала отправкой в Средиземное море двух эсминцев. Турция, предсказуемо, отказалась добровольно пропустить их в Мраморное и тем более в Чёрное море. Возникало всё больше подозрений, что просто так дело окончиться не может. Недовольство ухудшением экономического положения на отдельных направлениях было только половиной дела. Куда хуже было то, что Англия теряла торговое преимущество в целом. Это и заставляло её идти на риск, несмотря ни на что…

Брэк!

Александр II: Господин посол, ваше правительство долго сохраняло нейтралитет, а сейчас решило вступить в войну. Что вызвало такую перемену в политике?

Посол Лиенбаня: Ваше Величество, мы воздерживались от вмешательства до тех пор, пока не обнаружили, что английское и французское правительство ведут политику экспансии и намерены, по всей видимости, завладеть новыми землями; что английский флот произвёл нападение на ряд мирных городов и деревень. Также моё правительство опасается, что правительство Великобритании может добиваться устранения определённых таможенных и пограничных ограничений. Любая из этих трёх вещей является неприемлемой.

Александр II: Каким же образом вы собираетесь помешать этим намерениям, и какую позицию займёте далее по отношению к нашей стране?

Посол Лиенбаня: Ваше Величество, наше правительство готово использовать любые виды пехотных, морских или воздушных сил для скорейшего окончания войны. Поставлена задача нанести союзным армиям и флотам такой ущерб, после которого они будут вынуждены прекратить вооружённую борьбу.

Александр II: Однако ваша армия, обладая невероятным могуществом, может легко нанести удар и по нашим войскам.

Посол Лиенбаня: Мы не собираемся наносить такого удара – до тех пор, пока не обнаружим, что армия или флот Российской империи стали бы действовать заведомо захватническим образом, либо целенаправленно причинять вред мирным жителям.

Александр II: Иными словами, ваше правительство намерено настаивать на полном сохранении довоенных границ?

Посол Лиенбаня: Ваше Величество, моё правительство исходит из того, что последствия войны определятся, в первую очередь, степенью упорства Англии, Франции, Турции и Сардинии. Чем больше они станут оказывать сопротивление, тем сильнее будут для них последствия.

Александр II: Какое содействие российская армия и государство могут оказать вам?

Посол Лиенбаня: Прежде всего, нам необходимы точные данные о дорогах и мостах, то есть, проводники и карты. Далее, желательно наладить закупки продовольствия непосредственно на месте – естественно, при условии нашего всестороннего санитарного контроля.

Далее, нам понадобятся места, где могут быть размещены наши самолёты и другие боевые средства.

Александр II: Господин посол, Российская империя вполне может оказать вам такое содействие. Но при этом будет действовать несколько непременных условий. Все передвижения ваших войск, будь то на земле, на воде или в воздухе, должны заранее согласовываться с нашими воинскими начальниками, с губернаторами и градоначальниками. Вольный найм произвольных лиц исключён, если понадобится какое-то количество работников для разных нужд гарнизонов и маршевых колонн, ваши командиры должны будут просить о присылке помощников у надлежащих властей. Все ваши войска будут сопровождаться повсюду жандармами, чтобы пресекать вредное влияние на местных жителей. Не передавайте никому книг или газет, не устраивайте свои радиопередачи для посторонних нигде и не показывайте эти свои… кинофильмы, не получив заранее разрешения.

Посол Лиенбаня: Мы готовы принять эти условия, тем более, что их выполнение ничуть не помешает войскам решать поставленные боевые задачи.

Объявление о новом соглашении последовало 14 июня 1855 года – когда урегулированы были второстепенные вопросы и основные технические нюансы. И оно вызвало только ещё больший негатив в англо-французской прессе. Там договорились до того, что «нейтралитет Лиенбаня изначально был уловкой, чтобы усыпить нашу бдительность». Англичане начали давить на афганского эмира, чтобы тот приказал убрать авиацию из своих пределов. Однако сами же лиенбанцы упредили этот нажим – 15 и 16 числа самолёты поэтапно перебазировались в земли Войска Донского, где для двух аэродромов специально выделили пустующие территории.

Однако в предстоящем столкновении – решающем шаге по принуждению к миру – авиация являлась лишь резервом и вспомогательным средством (кроме самолётов-разведчиков и транспортников). Флот также решили не посылать. Нет, нанести сокрушительный удар и прорваться в Чёрное море эскадры Лиенбаня смогли бы без труда. Но командование решило иначе.

Была учтена базовая черта английской военно-политической психологии, для которой флот – это практически всё, а армия – лишь постольку поскольку важна. Поэтому приказ гласил: стараться не причинять вреда кораблям, пусть уходят спокойно. Основной (вернее, единственный) удар предстояло нанести на земле.

18 июня 1855 года последовал общий штурм Севастополя. Он был отбит обороняющимися, но становилось ясно – развязка приближается. Английские, французские и турецкие военачальники были озадачены: что готовит противник, оставалось неясным. Затишье – бездействие бомбардировочных соединений, отсутствие попыток прорвать морскую блокаду – внушало тревогу.

Не так вели себя газетчики. И в Англии, и во Франции они начали насмехаться открыто над Лиенбанем: «не настолько-то и силён», «силы крыльев хватило ненадолго». Какой-то журналист заявил, что «там испугались европейского духа». Ну и всякое в том же стиле. Тем временем, в тылу кипела работа. К 25 июня все назначенные подразделения оказались на исходных для выдвижения позициях. Но затем последовала предусмотренная планом дополнительная пауза, которая должна была заставить общественное мнение в Европе перегрузиться журнально-газетным пафосом…

Нужный момент, когда накал страстей достиг максимума, уже восклицали «победа близка, нас просто пугали, а на деле боятся вмешиваться», настал 6 июля 1855 года. На англо-французские позиции – без предупреждения в виде артподготовки или авиационного налёта – просто и бесхитростно выкатилась танковая лавина. Точнее, так казалось атакованным, на деле – всего лишь два полка, ещё один оставался в резерве.

Меньше чем за час исход битвы за Севастополь был решён; спустя четыре часа доложили о взятии в плен последних разбежавшихся турок, англичан, французов и сардинцев.

Флот обеих морских держав ушёл в тот же день.

Естественно, и в Лондоне, и в Париже произошедшее стало глубочайшим, невероятным практически, шоком. Оказалось, что все оценки могущества боевой техники Лиенбаня нужно смело умножать на пять, а то и на десять. И – в то же время там никак не могли смириться с унижением. Очень скоро появились толки о необходимости добиться реванша любой ценой.

Нет нужды говорить, что в Петербурге, Москве и других российских местностях новость вызвала небывалый эмоциональный подъём.

А вот в Лиенбане отнеслись к достижению сдержанно. Как к очередной, пусть важной, но второстепенной, работе.

После драки… по сторонам смотрят

Тем не менее, как ни выступали разъярённо английские и французские газеты, было ясно – одним гневом и повышенным напряжением сил опасность не устранить. Нужны кардинальные реформы, переоснащение всей промышленности, перевооружение армии и флота, изменение университетских курсов. И, как бы ни было сильно раздражение по отношению к новоявленному «азиатскому колоссу», как бы ни давила горечь тяжелейшего поражения, любой сколько-нибудь вменяемый деятель понимал отчётливо: только оттуда можно получить перспективные технологические приёмы, оборудование и специалистов, только там можно будет обучить профессионалов, которые создадут новые отрасли и продвинут вперёд старые.

При этом возник вопрос о «национальных модернизационных программах». Планы выдвигались самые амбициозные. Так, Наполеон III с помпой заявил 8 июля 1855 года, что «через 15 лет Франция будет готова производить всё то же самое, что и эти азиаты».

Лиенбанская пресса, впрочем, отреагировала на парижскую риторику без особого пиетета. В «Столичном вестнике» уже 10 июля появилась заметка под заголовком «Пятнадцать лет – срок приличный, но не для такого дела». Автор, вежливо признавая «истинно достойное упорство французской нации», язвительно интересовался: «Сумеет ли господин император дождаться часа, когда его армия пересядет с коней и телег на грузовики французского производства?»

В других изданиях шутили жёстче. Газета «Голос Бангкока» разместила карикатуру: Наполеон III, обвязавшись гирляндами из зубчатых колёс и медных труб, лихо восседает верхом на деревянной лошадке, а подпись гласит: «Новая боевая машина образца 1870 года – одобренная лично его величеством».

В отличие от журналистов, дипломаты просто «переключили моментально свой стиль работы», как это обычно и бывает. Уже 7 июля был согласован всеми сторонами – по радио – режим прекращения огня, вступивший в силу с 8-го числа. Однако без прямой встречи делегаций не обошлось. Для ускорения процесса доставку совещающихся взяли на себя всё те же лиенбанские авиаторы.

Переговоры решили провести на нейтральной территории – в Стокгольме. Поскольку всё уже было в целом очевидно, мирное соглашение оказалось достигнуто быстро – уже 12 июля 1855 года официально объявили о признании сторонами, в общем, сложившегося статус кво. Лиенбанские представители отказались от каких-либо территориальных претензий, от контрибуции и других уступок, потребовав от официального Лондона только изменения основ экономической политики и признания сложившегося положения дел.

Именно это условие вызвало больше всего негатива. Однако делать было нечего – ради сохранения и развития Британской империи следовало поступиться этими позициями. Тем более что лиенбанская сторона, понимая, насколько разъярены будут дельцы, потерявшие сверхприбыли, выдвинула несколько «компенсирующих» инициатив, чтобы привлечь на свою сторону интерес других коммерсантов.

Основные пункты:

– обязательство Лиенбаня в течение 3 лет с момента подписания мирного договора оснащать все британские гражданские суда радиостанциями, спасательными средствами на безвозмездной основе;

– строительство – также на безвозмездной основе – двух судоверфей новейшего образца – и обучение английского персонала и инженеров для них;

– передачу – за 25% себестоимости – 250 паровозов и 10000 грузовых вагонов новейшей конструкции;

– в течение последующих 10 лет – обязательство за 48 часов уведомлять Британию о посещении военными кораблями и подводными лодками Лиенбаня любой части Атлантического океана;

– подготовка 20000 инженеров по морским специальностям и 15000 инженеров по другим специализациям в лиенбанских учебных заведениях;

– обязательство до 1865 года предоставлять ежегодно 800 банковских кредитов британским компаниям, которые пожелали бы начать крупные проекты совместно с лиенбанскими предприятиями, под нулевую ставку;

– обязательство до 1875 года страховать все лиенбанские гражданские суда исключительно в конторе Ллойда.

Для Франции был предложен иной набор выгодных предложений. Прежде всего, Лиенбань брал обязательство не поставлять свои ткани и готовую одежду на французскую территорию, более того – в случае кризисных периодов и падения сбыта выкупать весь нераспроданный лионский шёлк по выгодным ценам. Далее, предлагалось строительство на безвозмездной основе паровозостроительного предприятия с новейшей технологической базой. Потом – обязательство до 1866 года закупать кофе исключительно у французских поставщиков. Далее – обязательство подготовить 1200 агрономов в области винодельческого хозяйства и 1000 – в других областях сельского хозяйства, 750 ветеринаров, 600 технологов швейного производства. Далее предлагалось переоснащение (на льготных условиях) французских производств фарфора, шерсти, сыра и оливкового масла. И, наконец, Лиенбань гарантировал, что первые 6 пассажирских аэропортов, которые будут построены за рубежом, появятся именно во Франции.

Между тем, мы позабыли ещё об одном государстве, которое оставалось в стороне от происходивших событий, но наблюдало за ними с большим интересом – это были САСШ. Там были впечатлены, конечно, открывшимися технологическими перспективами – и при этом всё же опасались, не возникнут ли отсюда какие-то проблемы для них. Однако такие рассуждения были свойственны скорее «государственным мужам». Разного рода коммерсанты и предприимчивые персонажи, погоревав недолго о потерянных угольных станциях в Японии (вместо той Японии, которую за несколько месяцев до «события» «открыл» Перри, была часть Лиенбаня, как мы уже знаем), ринулись «осваивать» неожиданно появившееся поле для деятельности.

Некоторым огорчением для них стали квоты на продажу оружия для частных лиц. Однако, хотя наводнить прерии, города Среднего Запада и другие районы пистолетами-пулемётами, магазинными винтовками и новейшими пистолетами не удалось, поставки были ограничены, «отыгрывались» в другом. Уже к лету 1855 года среди ковбоев и золотоискателей появился новый шик – хвалиться новейшими палатками, резиновыми сапогами и такими же ковриками, новейшими консервами и термосами, зажигалками, электрическими фонарями.

В городах давно освоенных были иные увлечения. Зазвучали кое-где граммофоны, начались показы художественных фильмов. Хоть и сложно было организовать первые кинотеатры – сообщение возможно было только вокруг Африки, по большому счёту, но это не стало препятствием. Ходили даже слухи, что кто-то из миллионеров намеревается вложиться в совместную киностудию.

Так ли это или нет, предстояло узнать спустя несколько месяцев. А вот то, что несколько десятков человек в Америки ухитрились за год с небольшим раздобыть легковые автомобили или мотоциклы – хотя их доставка, снабжение горючим и другими расходными материалами, наконец, найм лиенбанского водителя или обучение вождению стоили баснословных денег – факт. Во всяком случае, эти машины и мотоциклы видели во многих местах, и они разъезжали, пугая окружающих. Так что в ряде штатов даже пришлось срочно принимать законы, регулирующие подобное движение…

В Китае к этому моменту первоначальные страсти от необычных соседей улеглись. Стало понятно, что никакого намерения причинить вред или ограбить они не имеют. Особенно после того, как, разгромив британские форпосты в Гонконге и других местах, лиенбанцы не стали их удерживать, а передали официальным властям. И – заявили, что разместят свои войска только там, где пожелает их видеть пекинское правительство.

Распространение радиовещания стало ещё одним плюсом такого сотрудничества. Возможность заметно упростить как связь с чиновниками и военными на местах, так и донесение официальных решений до всего населения была оценена по достоинству. Наконец, корректное – не в пример британскому или французскому – поведение лиенбанцев – тоже вызвало вздох облегчения и в деревенских хижинах, и в городских домах, и во дворцах сановников.

Витрины, прилавки и мотивы

Между тем, 20 августа 1855 года лиенбанские войска окончательно были выведены с российской территории – их задача была полностью выполнена. А вот мирное взаимодействие, напротив, только начиналось, конечно же. Так, уже 22 августа в Петербурге был открыт первый универсальный магазин. Для покупателей это было не менее потрясающим нововведением, чем самолёты или кинематограф. Одни витрины, подсвеченные электрическими лампами, кассовые аппараты и холодильные лари, фабричные упаковки товаров сразу привлекали внимание. Для снабжения электроэнергией использовалась наскоро смонтированная мини-электростанция, питавшая заодно местный узел радиовещания, типографию, телефонную станцию и освещение на ближайших улицах.