Пусть меня позовёт лес бесплатное чтение

Глава 1

– Мира, давай быстрее! – нахмурив брови, пробурчала я, нервно теребя ремешок своего портфеля. – Сколько можно копошиться? Из-за тебя мы опоздаем на физику, и эта грымза…

– Идём-идём! – оборвала меня подруга, с силой запихивая в сумку мятые тетради. Её рюкзак напоминал ненасытное чудовище – вечно голодное и абсолютно хаотичное. – Не кипятись из-за нее. Подумаешь, контрольная!

Я лишь фыркнула в ответ. Для Миры, чей мозг был заточен под формулы и законы, контрольная по физике была желанным развлечением. Для меня же – гарантированной головной болью и парой минут унижения у доски.

В этом мы с подругой были полными противоположностями. Если Мира со своей кукольной внешностью и густыми смоляными волосами всегда выглядела так, будто только что сошла с обложки журнала, то я ничем не отличалась от сотен других девушек в нашей школе. Мои жидкие темно-русые волосы, которые я вечно завязывала в низкий хвост, чтобы они не мешали, пара блеклых серых глаз и лицо, про которое в лучшем случае можно сказать «симпатичное» – разумеется, в модели меня бы не взяли. Да и не особо то хотелось.

Рядом с сияющей Мирой я чувствовала себя серой мышкой, и в такие моменты, как этот, разница ощущалась особенно остро. Пока она с лёгкостью щёлкала задачи, мне приходилось сражаться за каждую оценку, и эта борьба редко заканчивалась в мою пользу.

Мы выскочили из класса в почти опустевший коридор. Воздух здесь был густым и спёртым, пропахшим мелом, старой краской и безотчётной предэкзаменационной паникой, витавшей с начала одиннадцатого класса.

– Бежим через парк? – уже на улице, щурясь от яркого осеннего солнца, предложила Мира. – Так быстрее!

Парк… Мой взгляд сам собой скользнул к зубчатой стене старого леса, видневшейся за школьным забором. Там, в глубине, стоял тот самый заброшенный храм. Место, окутанное кучей детских страшилок и легенд. Говорили, что в сумерках можно встретить лиса-оборотня. В детстве мы обожали пугать там друг друга, пока моя бабушка не сказала как-то строго: «Не шалите у лесного храма. Духи не любят, когда их тревожат по пустякам».

– Давай лучше в обход, – вдруг сказала я сама себе удивляясь.

– Серьёзно? – Мира подняла брови. – Ты же всегда тащила меня через парк, говорила, там воздух лучше пахнет.

Воздух и правда там был другим – свежим, влажным, пахшим хвоей и тайной. Но сегодня меня вдруг резко потянуло на асфальт, на длинный, но безопасный путь, где не мерещатся движущиеся тени и не шелестят листья под невидимыми шагами.

– Просто не хочу, и всё, – отрезала я, ускоряя шаг по бетонной дорожке. – И вообще, побежали, а то точно опоздаем!

Мы понеслись по улице, и я отогнала от себя глупые мысли. Какие духи, какой лис? Впереди была контрольная по физике, последний год школы и целая взрослая жизнь. А всё остальное – просто сказки для тех, кто ещё не наигрался в детстве.

Как шторм влетели в здание университета, сбивая с ног растерянных первокурсников, и, не сбавляя темпа, понеслись по бесконечному коридору. Наши шаги гулко отдавались под высокими сводчатыми потолками, а из открытых дверей аудиторий доносились скучные голоса лекторов и запах старой извести.

– Лаборатория! – задыхаясь, выдохнула я, сверкая глазами по номерам на дверях.

Вот она – двести четырнадцатая. Мы рванули внутрь, едва не снеся дверь, и замерли на пороге, тяжело дыша. Ровно в эту секунду над головой пронзительно зазвенел звонок.

Учитель, наша «грымза», стояла у своего стола, вся вытянувшись, как струна, и смотрела на нас поверх очков. Её взгляд был красноречивее любой нотации.

Мария Захаровна – а звали мы её всегда строго по имени-отчеству, будто это было единое, неразрывное понятие, – была женщиной лет пятидесяти, чья внешность отражала ту самую «академическую строгость», которую мы так ненавидели и втайне уважали. Высокая и до болезненности худая, она всегда носила строгие костюмы-двойки, которые висели на ней, как на вешалке, подчёркивая аскетичную угловатость фигуры.

Её лицо, узкое и продолговатое, с тонкими, вечно поджатыми губами, напоминало лицо средневековой игуменьи. Седеющие волосы, убранные в тугой, неумолимо гладкий пучок на затылке, натягивали кожу на висках, отчего скулы кажутся ещё более острыми. Но главным оружием Марины Захаровны были её глаза. Небольшие, поразительно-светлые, они смотрели на мир через массивные очки в роговой оправе, которые она имела привычку то и дело поправлять длинным пальцем.

А когда она смотрела на нерадивого ученика поверх этих очков, опуская голову и приподнимая веки, в классе воцарялась могильная тишина. Этот взгляд, холодный, оценивающий и безжалостный, мог заставить почувствовать себя ничтожеством даже отпетого хулигана. В такие моменты казалось, что она видит не твоё испуганное лицо, а все невыученные уроки, все списанные контрольные и все грехи разом.

– Поздравляю, барышни, – сухо произнесла женщина, и в классе повисла мёртвая тишина. – Вы ровно на один вздох опоздали. Садитесь на места и поживее.

Мы, не поднимая глаз, плюхнулись на первые попавшиеся стулья в заднем ряду. Сердце колотилось где-то в горле, выстукивая дикий ритм. Мира тут же начала лихорадочно рыться в своём рюкзаке-чревочудовище, выуживая затертый до дыр конспект. Я же просто уставилась в окно.

Лаборатория физики находилась на втором этаже, и из её окон был виден тот самый старый лес – тёмно-зелёное пятно, отороченное золотом осени. Отсюда, сверху, он казался таким мирным и безмятежным. Почти игрушечным. Сложно было поверить, что там, среди этих вековых деревьев, скрывается что-то, кроме птиц и опавших листьев. Бабушкины сказки, вот и всё. Сейчас главная реальность – это контрольная по физике, от которой у меня похолодели пальцы.

– Варианты на столе, – голос учителя прозвучал, как похоронный колокол. – На выполнение – сорок минут.

Я взяла свой листок. Формулы поплыли перед глазами, сливаясь в устрашающие символы. И почему мы всегда бежим сюда, как угорелые? Почему нельзя просто жить спокойно, как все нормальные люди? Ходить в обычную школу, в обычный класс, без этих вечных перебежек между зданиями, без страха опоздать и быть униженной?

Я вздохнула, сжала ручку и попыталась вникнуть в первое задание. Но краем глаза всё равно видела лес. И почему-то сегодня он манил сильнее, чем обычно.

Глава 2

Задачи решались мучительно трудно. Формулы путались в голове, цифры плясали перед глазами, а от напряжения начинала ныть правая рука, сжимающая ручку так, будто от этого зависела моя жизнь.

Каждый раз, когда Мария Захаровна проходила мимо меня, она томно вздыхала. Это был не просто вздох усталости, а целый спектакль разочарования. Негромкий, едва слышный выдох, который я ловила каждым нервом, словно он был наполнен конкретными, невысказанными словами: «И за эту ерунду я поставлю тебе едва ли два балла». Она не говорила ничего вслух, не останавливалась и не заглядывала в мою тетрадь пристально. Но этот звук отчаяния в её обычно бесстрастной персоне, хуже любой откровенной критики. Он будто наглядно демонстрировал пропасть между блестящим умом Миры, чья ручка быстро и уверенно скользила по бумаге, и моими жалкими потугами.

От этих вздохов у меня потели ладони, а в висках начинало стучать. Я чувствовала себя лабораторной крысой, за которой наблюдают и фиксируют её неудачи. Вся моя уверенность, с которой мы влетели в класс, испарилась, оставив после себя лишь комок нервов и предчувствие неминуемого провала.

Я украдкой взглянула на Миру. Та, нахмурив свой идеальный лобик, с упоением решала какую-то особо сложную задачу, и на её губах играла лёгкая, почти незаметная улыбка. Улыбка человека, который нашёл свою стихию. А я в ней просто тонула.

Каждое новое движение Марии Захаровны отзывалось во мне жгучим стыдом. Словно тонкая игла, которая прокалывала мой и без того сдувшийся шарик уверенности. Я сопротивлялась этому, как могла – выпрямляла спину, делала вид, что сосредоточена, и старательно водила ручкой по бумаге. Но под этим театральным напускным спокойствием бушевала настоящая паника. Она поднималась из самого низа живота, холодной и тяжёлой волной, сжимая горло.

Пальцы начинали слегка подрагивать, и я сжимала ручку ещё сильнее. «Успокойся, – твердила я себе мысленно. – Это просто контрольная. Это не конец света». Но рациональные доводы тонули в нарастающем гуле тревоги. Этот гул заглушал всё – и шорох листов, и скрип стульев, даже мерный ход часов на стене. Весь мир сузился до листа в клеточку, исписанного моими корявыми попытками решить задачу, и до звука шагов учительницы, предвещающих новый укол.

Лицо заливалось краской. Тепло шло по шее и щекам, хотелось провалиться сквозь землю. В голове проносились обрывки мыслей: «Все уже всё поняли. Все видят, что я не справляюсь. Мира уже на последней задаче, а я всё ещё сижу над первой…»

Это было хуже, чем просто получить низкие баллы. Чувство полной интеллектуальной неадекватности. Ощущение, что ты – брак на фоне отлаженного, умного механизма под названием «учебный процесс». Что ты вечно догоняешь, вечно не успеваешь, вечно заставляешь томно вздыхать людей, которые от тебя чего-то ждут.

Я украдкой снова взглянула на Миру. Её спокойная, сосредоточенная поза, лёгкая улыбка на губах – всё это вызывало не зависть, а острое чувство одиночества. Мы были в одном классе, но нас разделяла пропасть. Она парила над всем, а я барахталась, захлёбываясь и понимая, что берег неумолимо отдаляется.

Сорок минут пролетели незаметно, что было удивительно, ведь каждая из них состояла из шестидесяти мучительных секунд ожидания нового вздоха Марии Захаровны. Но вот её голос, сухой и властный, разрезал гулкую тишину:

– Время вышло. Сдаём работы.

По рядам прокатился общий выдох – кто-то облегчённо, кто-то разочарованно. Я со стуком отложила ручку, чувствуя, как пальцы затекли и немеют. Мой листок представлял собой неуверенными вычисления и помарки. Он был кривым, жалким отражением внутреннего состояния.

Мы по очереди, как заключённые, подходили к столу и клали свои листки в аккуратную стопку. Мария Захаровна принимала их, не глядя на сдающих, её внимание было уже приковано к первой работе. Когда я протянула свой листок, её пальцы на мгновение коснулись моих. От этого мимолётного прикосновения по спине пробежали мурашки – будто я только что передала ей бомбу, и сейчас она взорвется. В нашей системе, даже малейшая ошибка могла стоить драгоценных баллов. А у меня были не ошибки, а целые провалы в знаниях. Вместо возможных ста баллов я, чувствовалось, едва наскребу на двадцать.

– Ну как? – прошептала Мира, когда мы вышли в коридор, наполненный гомоном других студентов. На её лице читалась лёгкая эйфория – верный признак того, что она решила всё, включая самую сложную, пятую, «звёздную» задачу, которая давала дополнительные пятнадцать баллов. – Справилась?

Я лишь пожала плечами, сгорбившись под тяжестью рюкзака и собственной несостоятельности.

– Как всегда, – буркнула в ответ, чувствуя, как по щекам вновь разливается предательский румянец. – На двадцать баллов, если повезёт. Может, двадцать пять.

Впереди был целый день, но главное испытание, казалось, уже осталось позади. Остальное было просто фоном, на котором ярким пятном позора выделялся мой провал. Каждый потерянный балл отдалял меня от заветного поступления и получения стипендии, делая перспективу жизни ещё более туманной.

Мы вышли из прохладного полумрака университетского коридора на ослепительную осеннюю площадь, и я невольно зажмурилась, делая глубокий, полной грудью, глоток свободы. Воздух, уже без примеси запаха старой бумаги и тревоги, пах дымом, влажной листвой и бесконечными возможностями дня. Казалось, я оставила весь свой стыд и неуверенность в той самой лаборатории, на испещрённом помарками листке.

– Девочки, привет!

К нам, помахивая рукой, подбежала Алина из параллельного класса. Её лицо сияло предвкушением.

– Все после этого кошмара с физикой идут в «Булочную». Запивать стресс чаем и жаловаться на жизнь. Вы с нами?

Я встретилась взглядом с Мирой, и та, прочитав в моих глазах молчаливое «очень надо», тут же радостно кивнула.

– Конечно, идём! – Мира ответила за нас обеих, её глаза ещё сияли азартом от только что закончившейся битвы с формулами. – Надо же как-то снять это напряжение. Я чувствую, будто меня через мясорубку прокрутили.

– И не говори, – вздохнула я, но на душе уже стало заметно легче. Перспектива провести время в шумной компании, за кружкой чего-нибудь горячего, где можно будет посмеяться над общим стрессом, казалась идеальным лекарством от унижения, которое я только что пережила.

Мы свернули с университетской площади на оживлённую улицу. Я постаралась отогнать от себя все мысли о контрольной, о вздохах Марии Захаровны, о том жалком листке с помарками. Впереди был чай, друзья и долгий вечер, который точно должен был быть лучше физики.

«Булочная» наше универсальное убежище. Небольшое кафе с потёртым паркетом, столиками из тёмного дерева и невероятными запахами, которые били в нос уже на пороге: ваниль, свежая выпечка, горький миндаль и, конечно, кофе. Здесь всегда было шумно, тесно и оттого уютно.

Едва мы вошли, нас уже окликнули из дальнего угла, где за большим столом с грохотом расставляли стулья. Половина нашего класса уже была здесь. Лица у всех разные – кто-то сиял, кто-то хмурился, кто-то с драматическим видом закатывал глаза к потолку.

– Ну что, как сдали? – тут же начался традиционный разбор полётов, едва мы уселись и сделали первые заказы.

Мира, скромно потупившись, но не в силах скрыть лёгкую улыбку, принялась рассказывать о задачах. Её тут же окружили вниманием, задавали уточняющие вопросы. Я откинулась на спинку стула, обхватив ладонями тёплую кружку с капучино, и просто слушала. В такие моменты наша с Мирой разница становилась особенно очевидной. Она была в центре внимания, я – на его периферии. Но сейчас это даже радовало. Мне не нужно было ничего объяснять, никому не нужно было признаваться в своём провале.

– А ты чего молчишь? – вдруг спросил меня Саня, парень с нашего класса, размахивая куском брауни. – У тебя какой вариант был? Третий?

– Третий, – кивнула я, делая вид, что тщательно выбираю себе пирожное.

– Ну и? Задачу про КПД тепловой машины решила? Я там вообще ничего не понял, просто рандомные цифры понаписал.

И тут меня будто осенило. В его голосе не было осуждения или ожидания блестящего ответа. Простое, братское недоумение. Я посмотрела на другие лица. Да, тут были те, кто всё решил, но большинство – просто выживали, как и я.

– Честно? – сказала я, и почувствовала, как комок в горле начинает рассасываться. – Я во второй задаче, кажется, ускорение свободного падения на Юпитер перенесла. Получилась какая-то дикая цифра.

Саня фыркнул, и вокруг раздался смех, полный облегчения.

– О, так ты тоже в этом клубе! – он стукнул себя в грудь кулаком. – Я там вообще массу в килограммах забыл перевести. У меня тело весом в три грамма падало с высоты десятиэтажки. Ну, думаю, ладно, пусть будет очень лёгкое тело.

Мы все засмеялись уже по-настоящему. И вот оно, то самое лекарство. Оказалось, что я не одинока в своей неуверенности. Мой провал на фоне всеобщего стресса не выглядел таким уж катастрофичным. Разговоры постепенно переключились с физики на планы на выходные, на новый сериал, на смешной пост в соцсетях.

Я отпила из своей кружки, и сладкий, тёплый вкус капучино разлился по телу, согревая изнутри. Посмотрела в окно, на быстро темнеющее небо. Фонари на улице уже зажглись, отбрасывая на асфальт длинные жёлтые блики.

И снова, совсем не к месту, подкралась мысль о лесе. Там, за городом, в этой наступающей темноте, он был совсем другим. Не игрушечным, как днём с окна лаборатории, а тёмным, густым и безмолвным. Я отогнала эту мысль, доев свою пенистую шапку. Не сейчас. В этой тёплой, шумной «Булочной», среди своих, было по-настоящему хорошо и безопасно. Все неприятности остались за дверью.

По крайней мере, я на это надеюсь.

Глава 3

Солнце уже село, окрасив край неба в густые сиреневые тона, когда я, наконец, свернула на свою улицу. «Булочная» и смех одноклассников остались позади, как яркий сон, а на смену им пришла знакомая, чуть щемящая грусть. Улица была тихой, в старых домиках кое-где зажигались огни.

Все разбрелись по домам, и я, замедлив шаг, подошла к нашему дому. Он был стареньким, деревянным, с резными наличниками, которые бабушка каждое лето красила в голубой цвет, и сейчас они казались серыми в сумерках. Родители живут и работают в большом городе, они звали и меня с собой, сулили перспективы, другую жизнь. Но оставлять бабушку одну в этом городке, с её больными ногами и упрямой привязанностью к родным стенам, я не могла. Не хотелось. Хотя иногда, после дней вроде сегодняшнего, мысль о другой, незнакомой жизни казалась заманчивой.

Я тихо повернула скрипучую калитку, стараясь не шуметь. Бабуля, наверняка, уже заждалась – она всегда ложилась спать рано. Привычно вставила ключ в замок, который с лёгким щелчком поддался, и неслышно вошла в прихожую. В доме пахло старым деревом, сушёной мятой и чем-то неуловимо родным, бабушкиным.

Скинув куртку и уличные ботинки, я босиком, по холодным половикам, проследовала на кухню. Из-за двери пробивалась узкая полоска света. Я приостановилась, удивлённая. Значит, не спит.

– Алиса, ты пришла? – донёсся из кухни мягкий, хрипловатый от возраста голос.

Я вошла. Бабушка сидела за столом, под слабым светом абажура, и вязала свой бесконечный шерстяной шарф. На столе для меня стоял прикрытый тарелкой ужин.

– Я вернулась, – улыбнулась я, подходя и целуя её в морщинистую щёку. – Ты чего не спишь?

– Дожидалась тебя, птаха. Как прошла контрольная? – её взгляд, мудрый и пронзительно-ясный, несмотря на годы, изучающе скользнул по моему лицу. Она всегда всё понимает без слов.

Я вздохнула, садясь на стул напротив и отодвигая тарелку с тушёной картошкой и котлетой.

– Так и прошла, – выдохнула я, глядя на запотевшее окно, в чёрном стекле которого отражалась наша уютная кухня. – Мария Захаровна снова вздыхала, как паровоз. Кажется, я единственная, кто умудряется выносить ей мозг, даже ничего не говоря. Просто своим существованием.

Бабушка отложила вязание, её пальцы, узловатые от артрита, легли поверх моей руки.

– Не принимай близко к сердцу, Алисенька. У всякого человека своя доля. У неё – учить, у тебя… – она запнулась и покачала головой, – у тебя она другая. Не про формулы твоя душа. Это и без контрольной видно.

От её слов в горле снова встал комок, но на этот раз не от стыда, а от чего-то тёплого и горького одновременно.

– Через лес опять ходили? – неожиданно спросила бабушка, и в её голосе прозвучала какая-то странная нота.

Я вздрогнула и посмотрела на неё.

– Почему ты спрашиваешь?

– Так, – она отвела взгляд к своему вязанию. – Осень. Сумерки. Он всегда в это время становится беспокойным. Духи леса не любят, когда их забывают.

– Я… мы сегодня в обход ходили, – тихо призналась я. – Мне что-то не захотелось через парк.

Бабушка кивнула, словно что-то поняв.

– И правильно. Нечего там тебе делать в такие дни. Лучше уж с подружками пройтись.

Она встала, с трудом опираясь на стол.

– Ладно, спать мне пора. А ты ужинай да не горюй. Не в контрольной счастье.

Бабушка медленно вышла из кухни, оставив меня наедине с тишиной, тёплой едой и странным вопросом. Я снова посмотрела в чёрное окно. Оттуда, с той стороны, где за спящими домами темнел лес, мне вдруг почудился тихий-тихий зов. Не звук, а скорее ощущение, похожее на лёгкое прикосновение паутины к лицу. Я дёрнула плечом и принялась за остывающий ужин.

Но мысли уже были далеко, там, где шелестели листьями вековые деревья и стоял в глухой чаще заброшенный храм, хранящий свои тайны.

Поев, решимости стало больше, нужно расслабится. Отправившись в небольшую, отделанную потрескавшейся голубой плиткой ванную, я повернула кран. Вода с шумом хлынула, наполняя комнату паром и уютным гулом. Добавила несколько капель геля для душа с запахом ромашки – пахло сеном и летом, так непохоже на осеннюю сырость за окном.

Когда ванна наполнилась, я погрузилась в нее с головой. Мир снаружи исчез, сменившись теплым, бархатным мраком, в котором было слышно только биение собственного сердца и приглушенный гул воды. Она словно окутала меня, как кокон, заставляя забыть обо всех невзгодах, о контрольной, о вздохах учителя, о туманном будущем и даже о странном бабушкином предостережении. На несколько драгоценных мгновений не существовало ничего, кроме этой тишины и тепла.

Я продержалась под водой до тех пор, пока в легких не начало щемить, и тогда резко вынырнула, откинув мокрые волосы со лба. Воздух показался прохладным и обжигающе свежим. Откинулась на закругленный край ванны, глядя на то, как пар клубится под потолком, рисуя причудливые, мимолетные узоры.

Вода смывала не только пот и уличную пыль. Она, казалось, смывала и дневной стресс, оставляя после себя лишь приятную пустоту и легкую усталость. Я закрыла глаза, вдыхая знакомый запах ромашки, и позволила мыслям течь лениво и бесцельно, словно пенящиеся пузыри в воде. Сегодняшний день, начавшийся так суетливо и унизительно, наконец-то подходил к концу, и это было главное.

Проведя в тишине долгие тридцать минут, пока вода потихоньку остывала, я наконец-то заставила себя выбраться из ванны. Кожа распарилась и порозовела, а на душе стало спокойнее. Вытершись большим махровым полотенцем, я переоделась в свою старую, мягкую пижаму с выцветшими совятами, тщательно высушила волосы и, наконец, почувствовала себя готовой ко сну.

В доме царила тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем настенных часов в прихожей. Прислушалась: из-за двери бабушкиной комнаты не доносилось храпа. Значит, она всё ещё не спала.

Я постучала и, не дожидаясь ответа, заглянула внутрь. Бабушка сидела в своей кровати, опершись на груду подушек, и в свете ночника читала какую-то потрёпанную книгу в кожаном переплёте.

– Можно? – тихо спросила я.

– Заходи, птаха, – она отложила книгу и сняла очки.

Я устроилась на краю кровати, подобрав под себя ноги. Комната была наполнена её духом – запахом лекарственных трав, старого дерева и лаванды.

– Бабушка, – начала я, глядя на свои пальцы, вцепившиеся в край пижамных штанин. – Я вот всё думаю… Почему ты так не хочешь переехать? В городе было бы проще. И врачи лучше, и магазины рядом. Мама с папой нашли бы тебе хорошую квартиру.

Бабушка не ответила сразу. Она посмотрела куда-то в сторону тёмного окна, и её лицо, изборождённое морщинами, стало сосредоточенным и суровым. Она лишь покачала головой, словно отгоняя назойливую муху.

– Не моё это, Алисенька. Большой город. Там душа задыхается, – её голос был тихим, но твёрдым, как камень. – А здесь… здесь корни. И не только наши, родовые.

Она снова замолчала.

– Ты про лес? – не удержалась я. – Про духов, которых тревожить нельзя?

Бабушка перевела на меня свой пронзительный взгляд. Казалось, она взвешивала что-то, решая, говорить или нет. Наконец, она тяжело вздохнула.

– Не просто «нельзя», дорогая. С ними… договор был. Очень старый. – Она поправила одеяло. – Лес – он не просто деревья да звери. Он живой. По-настоящему живой. И у него есть Хранители. Духи места. Одни добрые к людям, если их уважать. Другие… другие – старые, дикие, они помнят времена, когда людей тут и в помине не было. Им наши города и дороги – как нож в сердце.

Я замерла, боясь спугнуть её рассказ.

– Наш род здесь давно. Очень давно. И предки наши знали правила. Не шуми в лесу без нужды. Не бери больше, чем надо. Не оскверняй святые места. А главное – не давай пустых обещаний. Духи слово помнят дольше, чем живут люди. – Она опустила голос до шёпота. – Говорят, одна из наших пра-пра… отдала им своё первенство, чтобы род во время голода выжил. Другие обещали беречь лес от чужаков, от пожаров. И лес… он нас бережёт в ответ. Чувствуешь, как тут тихо? Как спится спокойно? Это он. Его защита.

– А… а что будет, если уехать? – прошептала я.

– Договор порвётся, – просто сказала бабушка. – Защита ослабнет. И для тех, кто уедет, и для самого места. Лес этого не прощает. Он может… позвать назад. Или наслать тоску такую, что никакой город не в радость. А может, и хуже. – Она снова посмотрела на меня, в её глазах читалась не печаль, а решимость. – Я не могу этого допустить. Пока я здесь, сторожу наш очаг, духи знают – договор в силе. А ты… – она протянула руку и коснулась моей щеки, – ты тоже им приглянулась. С рождения. Я вижу, как ты на лес смотришь. Он тебя тянет, а ты боишься. Это он проверяет. Прислушивается к твоей душе.

От её слов по моей спине пробежали мурашки. Это была не просто сказка на ночь. Это объясняло мою странную тягу, тот страх и ощущение, что за деревьями кто-то есть.

– Так что не зови меня в город, – закончила бабушка, устало опускаясь на подушки. – Мне мой дом и мой долг беречь. А тебе… тебе ещё предстоит понять свой. А теперь спать. Поздно уже.

Я кивнула, не в силах вымолвить ни слова, вышла из комнаты, ощущая тяжесть её рассказа на своих плечах. Всё это время лес был не просто скоплением деревьев. Он был живым. И у моей семьи с ним были свои счёты.

Войдя в свою комнату, плюхнулась на кровать, стараясь не думать о бабушкиных историях. Древние духи, договоры… Слишком сложно для мозга, уставшего от формул. Я уставилась в потолок, где причудливые тени от уличного фонаря складывались в узоры, похожие на древесные кроны. И снова, против воли, мысли понеслись к единственному, что действительно волновало прямо сейчас.

«Пожалуйста, – мысленно взмолилась я, вцепившись пальцами в одеяло. – Пожалуйста, пусть хоть на этот раз повезёт».

Перед глазами встал образ моего листка с контрольной. Эти жалкие, неуверенные вычисления, эти помарки, которые я так старалась аккуратно зачеркнуть. Каждая задача давалась с таким трудом, будто я вгрызалась в камень.

«Хоть бы на двадцать баллов… Нет, лучше на тридцать! – торговалась я сама с собой, зажмурившись. – Мария Захаровна, вы же видели, я старалась! Я ведь не списывала, я сама…»

Но «сама» – это как раз и было самой большой проблемой. Мои собственные знания были зыбким песком, на котором нельзя было построить ничего прочного.

Я перевернулась на бок, к стене, пытаясь отогнать навязчивые мысли. Но они лезли в голову, как назойливые мухи: холодный взгляд поверх очков, её томные вздохи, насмешливый шепоток кого-то из одноклассников.

«Господи, да я же всё забыла! – в панике подумала я, вдруг сев на кровати. – В третьей задаче, кажется, вообще не ту формулу применила!»

От этой мысли сердце упало куда-то в пятки. Я снова плюхнулась на подушку, теперь уже с ощущением полной катастрофы. Высокие баллы? Какие, к черту, высокие баллы! Лишь бы не «ноль», лишь бы не переписывать…

Я натянула одеяло на голову, пытаясь создать себе хоть какое-то подобие укрытия от всего мира – от строгой учительницы, от сложных формул, от этого странного леса и его тайн. Но даже под одеялом, в душной темноте, я продолжала беззвучно шептать одно и то же, как заклинание: «Хоть бы на двадцать баллов… Хоть бы на тридцать…».

Глава 4

Утро ворвалось в сознание неожиданно и злобно, пробившись сквозь сон треском будильника. Я, не открывая глаз, шлёпнула по нему рукой. Тишина. Спустя какое-то время – снова. Ещё шлепок. Когда зазвучал уже третий, я с отвращением сонно потянулась и, наконец, разлепила веки. Цифры на экране плыли перед глазами. Семь… ноль… семь…

Семь утра!

Мысль ударила, как обухом. Я резко, словно ошпаренная кипятком, подскочила с кровати, сердце заколотилось в паническом ритме. Дополнительный урок по физике! Он начнется через… двадцать минут!

«Черт-черт-черт!» – единственное, что крутилось в голове, пока я, спотыкаясь о разбросанные вещи, носилась по комнате.

Сон как рукой сняло, сменившись леденящим ужасом опоздания. Представляя себе лицо Марии Захаровны, я начала судорожно собираться. Рука сама потянулась к вчерашним джинсам, валявшимся на стуле. Футболка была надета задом наперед, пришлось срывать и переодевать. Рюкзак! Где он? Я отыскала его под столом, одним движением сгребла с учебника стопку тетрадей и с силой запихнула внутрь, не глядя. Зубная щётка под прохладной водой на две секунды, умывание – столько же. Мокрыми руками схватила расческу, дернула ею по волосам, собрав их в неопрятный хвост, и тут же забыла о своей прическе.

Вылетев из комнаты, я на ходу натягивала куртку.

– Бабушка, я побежала! – крикнула я в сторону кухни, даже не останавливаясь.

Из-за двери донёсся спокойный голос:

– Позавтракать хоть возьми…

– Некогда! – уже из прихожей, запихивая ноги в кроссовки. Шнурки! На шнурки нет времени! Я просто затолкала их внутрь. Выскочила на улицу, хлопнув дверью. Холодный утренний воздух обжег лёгкие. Двадцать минут…

Бежать пришлось через парк. Другого пути просто не было, если я хотела успеть хоть к самому началу. Длинная асфальтовая дорога отнимала бы драгоценные минуты, которых у меня не было.

Ноги сами понесли меня по знакомой, но сегодня такой нежеланной тропинке. Воздух в парке был холодным и влажным, пах прелой листвой и сырой землёй. Солнце ещё не успело прогнать ночную прохладу, и от этого было по-осеннему зябко. Опавшая листва шуршала под ногами, но этот звук был тревожным, словно предупреждающим. Я то и дело спотыкалась о собственные ноги, о скрытые под рыжим ковром корни, дыхание сбивалось, превращаясь в прерывистые облачка пара.

«Только бы не опоздать, только бы не опоздать…»

Эта мысль стучала в висках в такт бегу. Но чем глубже я забегала в парк, тем сильнее сжималось странное, неприятное чувство в груди. Это была не просто усталость и не страх перед Марией Захаровной. А то самое ощущение, о котором говорила бабушка – будто за тобой пристально наблюдают.

Ветви старых дубов и клёнов смыкались над головой, создавая полумрак. Вчерашние рассказы о духах, которые я старалась отогнать, теперь возвращались с пугающей яркостью. Каждый шорох в кустах заставлял вздрагивать, каждый скрип дерева – оборачиваться. Мне почудилось, что между стволами мелькнула тень – быстрая и серая, не похожая на птицу или белку. Я прибавила шагу, сердце колотилось уже не только от бега.

«Это просто ветер, – пыталась я убедить себя, спотыкаясь о очередной корень. – Просто мое воображение».

Но ощущение не проходило. Напротив, оно росло, сдавливая горло. Казалось, сам лес затаил дыхание и следит за моей неуклюжей, торопливой фигурой. Влажный воздух стал густым, как желе, и каждый вдох давался с трудом.

Я уже почти выбежала на опушку, за которой виднелся спасительный асфальт улицы, ведущей к школе, когда краем глаза заметила что-то. Резко остановилась, запыхавшись.

На замшелом валуне, в двадцати шагах от тропы, сидел лис.

Он был необычайно крупным и… неестественно неподвижным. Его рыжая шкура казалась ярче осенней листвы, а тёмные, раскосые глаза были пристально устремлены на меня. В них не было ни злобы, ни любопытства. Холодный и безразличный интерес, словно он разглядывал букашку.

Мы смотрели друг на друга несколько секунд, казавшихся вечностью. Вокруг воцарилась абсолютная, гнетущая тишина. Даже листья перестали шуршать. И тогда лис медленно, почти по-человечески, склонил голову набок. А потом… он исчез. Не убежал, не скрылся в кустах. Он просто растворился в утреннем воздухе, словно его и не было.

Я замерла на месте, не в силах пошевелиться. По спине поползли мурашки. Бабушкины рассказы вдруг перестали быть сказками. Резкий, пронзительный звук колокола с университетской башни донёсся до парка. Урок начинался прямо сейчас.

С силой встряхнула головой, отгоняя паралич, и бросилась вперёд, к выходу из парка, уже не оглядываясь. Но ощущение тех безразличных лисьих глаз я чувствовала на себе ещё очень долго.

Я влетела в класс со скоростью, которая, казалось, бросала вызов законам той самой физики, которую мы здесь изучали. Дверь с грохотом ударилась о стену, привлекая внимание всех двадцати человек в классе. Я стояла на пороге, тяжело дыша, с растрёпанными ветром волосами, с горящими щеками и в куртке, надетой наизнанку.

Мария Захаровна, которая как раз открывала учебник, медленно вскинула брови. Её взгляд, обычно холодный и оценивающий, на секунду стал просто удивлённым. Она смотрела на меня поверх очков, словно видела впервые.

– Алиса… – начала она, и в классе повисла тишина, полная ожидания.

– Простите, я… проспала… бежала через парк… – выпалила я, задыхаясь и чувствуя, как горит всё лицо. Мои объяснения прозвучали жалко и неубедительно.

Учительница помолчала ещё мгновение, изучая мою растрёпанную фигуру. Казалось, она вот-вот обрушит на меня шквал сарказма или сухого замечания. Но вместо этого она лишь коротко вздохнула и сделала резкий, отстранённый жест рукой в сторону моей парты.

– Садитесь на место. Не мешайте учебному процессу.

Облегчение, холодное и слабое, промыло меня изнутри. Я, не поднимая глаз, плюхнулась на своё место рядом с Мирой, выложив на стол учебник и тетрадь.

Со стороны Миры донёсся сдавленный звук. Я украдкой взглянула на неё. Она уткнулась в учебник, но её плечи мелко и предательски подрагивали, а губы были плотно сжаты, пытаясь удержать смех. Поймав мой взгляд, она фыркнула ещё громче, и из её груди вырвалось тихое, довольное хихиканье.

– Наизнанку, – прошептала она, еле шевеля губами и кивая на мою куртку.

Я покраснела ещё сильнее и судорожно начала стягивать её с себя, пытаясь сделать это как можно незаметнее. Сердце всё ещё бешено колотилось, но теперь не только от бега. К стыду за опоздание и свой вид добавилась тень от того, что я увидела в парке. Лис. Его безразличный взгляд казался теперь более реальным, чем скучный голос Марии Захаровны, заполнивший аудиторию.

Взяла ручку, пытаясь сосредоточиться на теме урока, но мысли упрямо возвращались к серому камню, рыжей шерсти и тому, как существо просто растворилось в воздухе. И тихое хихиканье Миры было сейчас самым обычным и самым далёким звуком на свете.

Дополнительный урок прошел мучительно. Дальше была литература, и мои отношения с этим предметом, как, впрочем, и с большинством других, оставляли желать лучшего. Учительница, Анна Петровна, с упоением разбирала скрытые смыслы в классическом произведении, её голос был ровным и монотонным, как шум дождя.

Я смотрела в окно, на уже знакомый силуэт леса за забором, и ловила себя на том, что мысленно возвращаюсь к тому лису. Было ли это игрой света? Галлюцинацией от недосыпа и паники? Но образ был таким ярким, таким реальным…

– Алиса, как вы считаете, в чём заключается трагедия главного героя? – голос Анны Петровны прозвучал прямо над моим ухом. Я вздрогнула и оторвалась от окна. Весь класс смотрел на меня.

Трагедия? Трагедия в том, что я не могу сосредоточиться, потому что мне мерещатся сказочные существа, а моя жизнь состоит из вечных игр в кошки-мышки и чувства собственной неполноценности.

– Э… он… не смог найти общий язык с обществом? – выпалила я первое, что пришло в голову.

Анна Петровна вздохнула с тем самым выражением, которое я видела каждый день на физике. «Очередная серая посредственность», – словно говорил её взгляд.

– Герцен, к сожалению, писал не о проблемах социализации.

В классе кто-то тихо засмеялся. Я опустила голову, чувствуя знакомый привкус стыда. Так было почти со всем – с физикой, с литературой, с историей. Я была той самой ученицей, которая стабильно приносит «пятьдесят баллов», вечно витает в облаках и не может вникнуть в «глубинный смысл».

Единственным островком спокойствия и понимания была для меня биология. Особенно темы, связанные с животными. Их анатомия, повадки, болезни – всё это казалось мне логичным, ясным и по-настоящему важным. Ветеринаром я мечтала стать с тех пор, как в детстве выходила сбитого машиной воробья. Бабушка тогда покачала головой, но помогла сделать перевязку.

Мысль о том, чтобы поступить на ветеринара, была мечтой всей жизни. Цель, которая заставляла терпеть все эти унизительные контрольные по физике и скучные уроки литературы. Это был шанс заняться тем, что действительно откликалось во мне, в чём я, возможно, не была бы серой мышкой.

Звонок с урока прозвучал для меня как освобождение. Мира залилась смехом, видя моё сконфуженное лицо, и подвинула свой стул ближе, понизив голос до конспиративного шёпота.

– Не кисни! Контрольную уже написали, литература – это просто страдания, которые нужно пережить. – Она ободряюще подмигнула. – Ребята предлагают после уроков в лесу погулять.

У меня в животе всё похолодело. Лес.

– Зачем? – вырвалось у меня, и голос прозвучал хриплее, чем я хотела.

– Ну, на рисовании Павел Сергеевич всё равно гонит нас на пленэр, «ловить осеннюю атмосферу», – передразнила она учителя. – Так что нужно идти и приметить удачное место заранее! А то потом все лучшие виды разберут. Представляешь, если мы найдём ту самую полянку с видом на озеро? Или ту самую старую сосну? Будет супер для эскизов!

Она говорила с таким энтузиазмом, что я едва не поддалась её настроению. Обычная школьная затея. Ничего мистического. Просто найти красивое место для рисования. Но в памяти чётко и ярко стоял образ того лиса. И безмолвный, внимательный лес. И слова бабушки: «Духи не любят, когда их тревожат по пустякам».

– Я… я не знаю, – неуверенно пробормотала я. – Может, ну его, этот лес? Погода сегодня сомнительная…

– Алис, да ладно тебе! – Мира фыркнула. – Солнце светит! Ты чего такая странная стала? Вчера через парк бежать не хотела, сегодня от прогулки отказываешься. Ты сама на себя не похожа.

Она была права. Обычно я первая предлагала такие вылазки. Но сейчас всё было иначе.

– Просто… неважно себя чувствую, – соврала я, отводя взгляд.

– Ну, как знаешь, – Мира пожала плечами, но в её глазах читалось лёгкое разочарование. – Но если передумаешь – мы собираемся у главных ворот после шестого урока.

Она отошла, оставив меня наедине с тяжёлыми мыслями. С одной стороны – страх и смутное предчувствие. С другой – боязнь показаться странной, выпасть из компании, пропустить что-то важное. И всё же зов леса, который я чувствовала сейчас, был не манящим, а тревожным. Будто он сам предупреждал меня держаться подальше.

Глава 5

Урок биологии стал глотком свежего воздуха после кошмара с литературой. Анна Викторовна, наша биологичка, была полной противоположностью Марии Захаровны – молодая, увлеченная своим предметом, с лёгкой улыбкой. И сегодня мы как раз обсуждали тему, от которой у меня загорались глаза – экосистему нашего родного леса.

– Итак, начнём с царства грибов, – голос Анны Викторовны звенел энтузиазмом. – Помимо всем известных подберёзовиков и лисичек, в нашем лесу, особенно в его самой старой, нетронутой части, можно встретить настоящие реликты. Например, гриб-баран, или грифола курчавая. Это не просто гриб, а целый комплекс из множества сросшихся шляпок, он может весить несколько килограммов! Или саркосома шаровидная – похожая на бочонок, наполненный жидкостью, очень редкий и загадочный гриб.

Я слушала, затаив дыхание, и представляла эти чудеса, скрытые во влажной, темной почве под валежником.

– Но, конечно, сердце любой экосистемы – это её фауна, – продолжала учительница, переходя к самому интересному. – Наш лес – идеальное место для копытных. Здесь обитает стадо благородных оленей. Осенью, как раз сейчас, у них брачный период. Если вам повезёт услышать в сумерках этот низкий, трубный рёв, вы никогда его не забудете. Это звук самого леса.

В классе повисла тихая, завороженная пауза.

– А ещё кабаны, – продолжила Анна Викторовна. – Целые семейства – секачи, свиньи с полосатыми поросятами. Они осторожны, но если знать, где искать, можно увидеть следы их жизнедеятельности – разрытые участки земли в поисках корешков и личинок. И, разумеется, лоси. Наш лесной великан. Встреча с ним – это и восхищение, и опасность, особенно осенью, в период гона.

Мой внутренний зоолог ликовал. Я смотрела на проекцию с изображениями животных на доске, и они казались мне куда более реальными и важными, чем все формулы и литературные герои вместе взятые.

– Из средних хищников, – Анна Викторовна переключила слайд, – у нас обычные лисицы. – При этих словах я невольно выпрямилась. – Очень умные и адаптивные животные. Их можно узнать не только по рыжей шерсти, но и по характерному пряному запаху, который они оставляют на метках. Чаще всего они активны в сумерках, но иногда, особенно голодной осенью, их можно встретить и днём.

«Пряный запах…» Я непроизвольно принюхалась, но вспомнила, что в классе пахнет только мелом и краской. Тот лис в парке не пах ничем. Совсем.

– А ещё у нас есть барсуки, – голос учительницы вернул меня в реальность. – Они редко показываются на глаза, живут в глубоких, сложных норах – целых барсучьих «городах». И, конечно, куницы. Ловкие, стремительные, они практически невидимки леса.

Она рассказывала ещё про белок, рысей, сов и ястребов, но мои мысли снова и снова возвращались к лисице. К той, что сидела на валуне. К той, что не убежала, а исчезла. Анна Викторовна описывала реальных, биологических животных. А то, что видела я… оно будто находилось по ту сторону этого описания. Оно было похоже, но не было тем же самым.

Звонок прозвучал как гром среди ясного неба. Я сидела, не в силах пошевелиться, пока одноклассники с грохотом собирали вещи.

– Ну что, – Мира подошла ко мне, с энтузиазмом зажёгшимся в глазах после урока. – Теперь-то ты точно захочешь в лес? После такого? Может, оленя услышим или следы кабана увидим!

Я посмотрела на её восторженное лицо, а затем в окно, на тёмную зелень макушек деревьев. После рассказа Анны Викторовны лес стал ещё более живым, глубоким и… населённым. Но теперь я знала, что среди его обитателей, помимо оленей и барсуков, могли быть и другие. Те, о которых в учебниках биологии не пишут.

Я медленно собрала учебники, всё ещё находясь под впечатлением от урока. Слова Анны Викторовны оживили лес, наполнили его конкретными образами, но от этого он не стал менее загадочным. Напротив, теперь эта тайна имела плотность, запахи и голоса.

– Ну, так что? – не унималась Мира, пока мы выходили из кабинета в шумный коридор. – Идём после уроков? Представляешь, если мы правда увидим оленя? Или хоть его следы!

Её энтузиазм был заразителен, но страх, холодный и липкий, сидел глубоко внутри. Я понимала, что не могу рассказать ей про лиса. Она бы просто рассмеялась и назвала меня фантазёркой.

– Мира… – начала я, глядя на свои потрёпанные кроссовки. – А ты не боишься? В смысле, не кажется тебе, что в том лесу есть что-то… странное?

Она нахмурила свой идеальный лобик.

– Странное? Вроде медведей? Так Анна Викторовна сказала, что они глубоко в чащобе, ближе к заповеднику, и людей обходят.

– Нет, не медведи… – я замолчала, не зная, как объяснить. – Просто… ощущение. Бабушка рассказывала всякие легенды.

– Ой, Алис! – Мира махнула рукой и звонко рассмеялась. – Это же просто сказки! Чтобы маленькие дети далеко в лес не ходили. Мы же не дети! Мы идём за вдохновением для искусства!

Она говорила так уверенно, так логично. И я почти готова была ей поверить. Почти.

– Ладно, – сдалась я, чувствуя, как сопротивление уходит. Возможно, она и была права. Возможно, утренний лис был просто уставшей, замерзшей лисицей, а моё воображение и бабушкины истории сделали всё остальное. – Только… только давай не будем уходить далеко. И до темноты вернёмся.

– Конечно! – Мира сияла от победы. – Договорились! У главных ворот в четыре.

Она упорхнула на следующий урок, а я осталась стоять в коридоре, прислонившись лбом к прохладному стеклу окна. Лес манил и пугал одновременно. Теперь я знала названия его обитателей, понимала связи между ними. Но знание не принесло покоя. Оно лишь заставило задуматься: а что, если среди этого изученного, описанного в учебниках мира, есть щели? И в эти щели можно провалиться и увидеть то, для чего у науки просто нет названия.

Предвкушение и тревога сплелись в тугой узел у меня в груди. Сегодня мне предстояло проверить это на собственном опыте.

Оставшиеся уроки пролетели как одно мгновение, окрашенное в тревожные тона. Исторические даты и грамматические правила проплывали мимо моего сознания, не задерживаясь в нём. Все мои мысли были там, за окном, где за зубчатой стеной школьного забора темнел лес. Теперь, после урока биологии, я видела его по-новому – не просто как скопление деревьев, а как сложный, многослойный организм, полный жизни. И где-то в самых его потаённых уголках, среди барсучьих нор и трухлявых пней, могла таиться та самая, иная жизнь.

Ровно в четыре мы с Мирой стояли у главных ворот. К нам уже подходили другие – Саня с мольбертом за спиной, Алина с огромной папкой для эскизов и ещё пара ребят из нашей школы. Все они были воодушевлены и шутили, предвкушая творческую вылазку.

– Что, Алиска, не в духе? – подтрунил Саня, заметив моё напряжённое лицо. – Боишься, что кисточки забыла?

– Да нет, всё со мной, – отмахнулась я, стараясь улыбнуться.

Мы двинулись в путь. От школы до опушки парка, который плавно переходил в дикий лес, было всего пятнадцать минут ходьбы. С каждым шагом моё сердце билось всё чаще. Я шла, чувствуя себя предателем – и по отношению к бабушкиным предостережениям, и по отношению к собственному страху.

Войдя под сень деревьев, я невольно задержала дыхание. Воздух здесь и правда был другим – холодным, влажным, густым. Он пах хвоей, грибами и чем-то неуловимо тягучим. Лучи низкого осеннего солнца пробивались сквозь плотный полог листвы, создавая в воздухе золотистые столбы, в которых кружились пылинки.

– О, смотри, поганки! – восторженно крикнула Алина, указывая на семейство ярко-красных мухоморов.

«Гриб-баран… саркосома…» – пронеслось у меня в голове.

– Ребята, тише, – сделал знак рукой Саня. – А то спугнёте всю живность. Давайте к озеру пройдём, там должен быть шикарный свет.

Мы двинулись по узкой, едва заметной тропинке. Я шла последней, постоянно оглядываясь. Лес молчал. Не было слышно ни птиц, ни ветра. Лишь шуршание наших шагов по опавшей листве нарушало звенящую тишину. Та самая тишина, что бывает, когда все живое замерло в ожидании.

И тогда я снова почувствовала это – пристальный, неотрывный взгляд в спину. Я резко обернулась.

Между стволами старых сосен, в двадцати метрах от нас, стоял олень. Он был величественным и спокойным. Его рога, похожие на корни дерева, гордо вздымались к небу. Но не это заставило моё сердце остановиться.

Олень смотрел прямо на меня. Его тёмные, влажные глаза были полны не животного любопытства, а бездонного притяжения. Казалось, он смотрит сквозь меня, видя все мои страхи, все сомнения, всю историю моего рода. Он простоял так несколько секунд, а затем, не издав ни звука, развернулся и бесшумно растворился в зелёном сумраке, будто его и не было.

– Вы видели? – обернулась ко мне Мира, её глаза были круглыми от восторга. – Это же олень! Настоящий! Какой он красивый!

– Да… – с трудом выдохнула я. – Красивый.

Но я поняла. Это было не случайностью. Скорее предупреждением. Или приветствием.

Мы пошли дальше, углубляясь в лес. Ребята вовсю рассматривали всё вокруг, хотя бывали здесь не раз. Но сегодня всё казалось иным – более ярким, более… осознанным. Каждый мох, обвивающий корягу, каждая резная травинка, казалось, были наполнены скрытым смыслом. Алина ахала над причудливыми узорами на коре старой берёзы, Саня прикидывал ракурсы для будущих этюдов, а Мира с восторгом фотографировала паутину, сверкающую в лучах солнца, словно нити из хрусталя.

Я же шла, всё ещё находясь под впечатлением от встречи с оленем. Его взгляд будто бы остался со мной, заставляя острее чувствовать каждую деталь. Я так увлеклась, разглядывая странный гриб, похожий на коралл, что не заметила торчащий из земли корень.

– Ой! – я споткнулась и полетела вперёд, уже готовясь к болезненному встрече с землей.

Но вместо земли меня поймали чьи-то крепкие руки. Это был Саня. Он стоял ближе всех и среагировал мгновенно. Он удержал меня, не давая упасть, его пальцы на мгновение впились в мой локоть и бок.

Наступила долгая, неловкая пауза. Я застыла, опираясь на него, чувствуя тепло ладоней сквозь тонкую ткань куртки. Он тоже не двигался, и внезапно в наступившей тишине было слышно только моё учащённое дыхание или его.

– Э… спасибо, – наконец выдохнула я, отстраняясь и стараясь не смотреть ему в глаза. Мои щёки горели.

– Не за что, – он тоже быстро отпустил меня и отшагнул, сделав вид, что поправляет ремень своего мольберта. – Смотри под ноги!

Он зашагал дальше, догоняя остальных, но я успела заметить, как кончики его ушей под коротко стриженными волосами заметно покраснели. Меня это озадачило. В лесу было достаточно темно, под сенью крон, чтобы скрыть лёгкий румянец. Но они горели так ярко, что это было видно даже в полумраке.

«Может, его смущает, что я такая неловкая?» – подумала я с лёгким уколом досады. Быть вечной растяпой было неприятно, особенно когда на тебя смотрят чужие, да ещё и такие внимательные глаза.

Но что-то в этом мимолётном прикосновении, в этой быстрой, застенчивой реакции было… не таким, как обычно. Не просто досадное недоразумение. А что-то тёплое и смущающее одновременно, что-то, что заставило кровь прилить к лицу и у меня, заставило забыть на секунду и о лесе, и о духах, и обо всём на свете.

Я потрясла головой, стараясь отогнать эти глупые мысли, и поспешила за остальными, теперь уже глядя исключительно под ноги. Но странное, новое чувство трепетало в груди, смешиваясь со страхом и предвкушением, создавая совершенно невообразимый коктейль эмоций.

Глава 6

Дорога до озера заняла около двадцати минут, но казалось, что мы провалились в другой временной поток. С каждым шагом лес смыкался за нами плотнее, а звуки города окончательно стихали, оставляя лишь наше дыхание и хруст веток под ногами.

Мы вышли н