Разлучница для генерала дракона бесплатное чтение

Пролог

– Это я во всем виновата. Я подменила детей, – произнесла я тихо, почти шепотом. – Всё началось с того, что доктора поставили моей дочке страшный диагноз. Она больна! Очень больна. Доктор сказал, что лекарство есть. Но лекарство – очень дорогое, доступное только аристократам. Я… Я решила поступить к вам в дом кормилицей, чтобы поговорить с вами… Но вас не было. Вы были там, на передовой…

Голос мой дрожал, и я чувствовала, как внутри всё сжалось ещё сильнее. На глазах начали появляться слезы, и я едва могла сдерживаться, чтобы не расплакаться.

– В то утро моей доченьке стало совсем плохо, – продолжила я, чуть собираясь с силами. – Я не могла больше ждать! Тогда я решила подменить ребенка. Я сделала это, потому что боялась, что моя дочь умрет, если не получит нужное лекарство. Я знала, что это неправильно, но больше не могла смотреть, как она страдает.

Я опустила глаза, не в силах больше скрывать своих чувств. Мое сердце было разорвано, и я чувствовала, как из груди вырываются рыдания. Внутри всё трепетало, словно я находилась на грани полного разрушения.

– И тогда я просто поменяла местами детей. Чтобы доктор вылечил мою девочку, – мой голос стал чуть тише, чуть слабее. – Я знаю, что поступила неправильно. Но она – все, что у меня есть. Она – мое все! И я не могла смотреть, как она умирает. Когда вы появились, было уже слишком поздно. Я надеялась, что доктор ничего не заподозрит. Но, видите, как все получилось.

Я ощущала, как внутри всё трепещет, словно я стояла на краю пропасти, готовая сорваться вниз. В этот момент я была абсолютно открыта, без защиты, без маски. Просто – очень устала, очень одинока и очень виновна.

Потом мне было просто страшно говорить правду… Я обняла себя обеими руками, словно пытаясь согреться.

– Это я разрушила вашу семью, – выдохнула я, покаянно опуская голову. – Поэтому ваш семейный артефакт показал, что ребенок не ваш… Я готова понести любое наказание. И готова немедленно покинуть дом. Но если вы позволите, я готова отработать все до последнего лорнора… Я выдохнула, вытерла слезы и смотрела на генерала Леандра Моравиа, ожидая, что последует за его молчанием.

Внутри бушевали чувства, и я понимала – сейчас всё может измениться навсегда.

Я смотрела на генерала, словно впервые видела этого человека – его строгие черты, высокие скулы, красиво очерченные губы.

Глаза были холодные и проницательные, а в них – что-то недосягаемое. Вся его фигура излучала силу и уверенность, и, несмотря на мою растерянность, я не могла не замечать его красоту.

Я понимала – генерал не из тех, кто уступает или сомневается.

Я втайне понимала, что такие мужчины мне не светят.

В моих мыслях всплывал портрет моего мужа – судя по портрету, милый, добрый человек, которого я даже не знала.

Я ведь очутилась в чужом теле в тот момент, когда некая Филисента Талбот, молодая беременная жена лейтенанта Джеймса Талбота, услышала страшную новость о его гибели.

Маленький, чуть поцарапанный портретик я всегда вожу с собой, чтобы показывать его доченьке Мелиссе. Чтобы она знала, что у нее был отец. Мне почему-то казалось это важным. Этот портрет не вызывал у меня никаких чувств. Ни тепла, ни боли. Он – просто напоминание, что когда-то в чужой жизни была любовь, счастье, подарившее жизнь маленькой девочке.

Сейчас я не отрывала взгляда от генерала, хотя сердце билось так сильно, что казалось, вырвется из груди.

Леандр Моравиа посмотрел мне прямо в глаза, и я почувствовала, как напряжение внутри меня усиливается. В этот момент он произнес спокойным, безупречно ровным голосом:

– По вашему совету, я решил перепроверить всё сегодня утром. Сегодня утром в колыбельке была моя дочь?

Я медленно кивнула, ощущая, как внутри всё сжалось в комок, который трудно разжать.

– Да! – ответила я тихо, почти шепотом. – Ваша.

Генерал чуть наклонил голову, и в его взгляде появился холодный блеск.

– А вот родовая магия так не думает, – произнес он, глядя на свой перстень с драконом.

Я остолбенела, не в силах поверить.

– Что? – опешила я, чувствуя, как по коже пробегает мелкая дрожь. – Что вы имеете в виду?

Глава 1

Я стояла в изысканно обставленной комнате, освещенной мягким светом, пробивающимся сквозь тяжелые бархатные шторы.

В руках я держала драгоценный сверток, который казался слишком легким для того, что внутри.

Это был мой ребенок, моя маленькая дочь, но она не издавала ни звука.

Ее маленькое исхудавшее тельце едва дышало, словно в ожидании последнего вздоха.

Она не плакала, как все младенцы.

Не открывала своих больших глаз, чтобы изучить этот любопытный мир.

Она не спала, ее лицо было неподвижно, как маска.

Моя дочь умирала.

Это бледное, почти фарфоровое личико, с тонкими, как паутина, венами, просвечивающими сквозь прозрачную кожу, казалось, было лишено жизни. Ее маленькие ручки дрожали, а глаза, безжизненно серые, словно мрамор, смотрели в никуда, как будто она уже покинула этот мир.

Я ощущала, как внутри меня нарастает волна тревоги, готовая затопить меня с головой. Нервозность отражалась в каждом моем движении: ладони были липкими от пота, сердце билось так сильно, что я боялась, как бы оно не выпрыгнуло из груди. Я чувствовала, как воздух становится тяжелее, словно его пропитала моя паника.

– Ну что ж, показывайте, мисс, – прокашлялся доктор Эндрюс, стоя у стола, заваленного множеством склянок, микстур и зелий. Его голос был холодным, но в нем слышалось что-то, что заставляло меня нервничать еще больше.

Мое сердце отчаянно надеялось на чудо.

Вдруг среди всех этих зелий найдется что-то, что сможет спасти мою дочь?

Но сейчас доктор смотрел на меня, словно все понимая.

Служанка. Ребенок. От кого, кроме как от хозяина? Может, он и сочувствовал в глубине души, понимая, что у молодой симпатичной девушки нет шансов отказать тому, кто в любой момент может вышвырнуть ее на улицу. Но осуждал, как и все общество.

– Миссис. Миссис Филисента Талбот! – поправила я его, чувствуя, как внутри меня вспыхнуло раздражение.

Я знала, что все вокруг думают, будто я просто служанка, брошенная своим хозяином после новости о беременности. Но я была замужем. И это очень много значило в мире, в который я случайно попала.

Доктор Эндрюс – человек с седыми, гладко зачесанными волосами и строгим, чуть осуждающим лицом склонился над моей Мелиссой. Его холодные голубые глаза внимательно осмотрели девочку, затем медленно поднялись на меня. В его взгляде читалось неприкрытое недовольство, словно я что-то сделала неправильно, довела бедную доченьку до такого ужасного состояния.

– Вы замужем? – переспросил он, словно это было неожиданно. – Где ваш муж? Я бы хотел поговорить с ним.

Голос доктора звучал так, будто он уже знал ответ, но все же хотел услышать подтверждение. Я сглотнула, чувствуя, как внутри все сжалось. Мое сердце забилось еще быстрее, и я почувствовала, как меня охватывает странное ощущение, будто я оказалась в ловушке стереотипов.

– Я – вдова, – тихо прошептала я, стараясь не смотреть ему в глаза. – Недавно овдовела.

Доктор кивнул, его лицо стало еще более серьезным. Но я почувствовала, как отношение ко мне меняется.

– А отец? Брат? Есть кто-то из родственников, с кем бы я мог обсудить самочувствие ребенка? – повторил он.

Его вопрос прозвучал как удар хлыста, и я почувствовала, как внутри меня все сжалось. Мое сердце забилось быстрее, и я ощутила, как меня охватывает чувство беспомощности. Обычно такое спрашивают, когда все очень плохо.

– Мой муж умер. Родственников нет, – сказала я, стараясь говорить спокойно, хотя внутри меня бушевала буря эмоций. – Я одна. Если вы что-то хотите обсудить, то вам придется обсудить это со мной.

Доктор Эндрюс снова кивнул, но его взгляд остался холодным. Он продолжал внимательно изучать мою дочь, его руки двигались с точностью часовщика, проверяя пульс и дыхание. Я наблюдала за ним, чувствуя, как каждая секунда становится вечностью.

– Что с ней? – спросила я, стараясь не дрожать. Мой голос был тихим, но в нем звучала мольба не томить.

Глава 2

Эта неизвестность была невыносимой. Я чувствовала, как мое сердце сжимается от страха и отчаяния. Мне казалось, что я сойду с ума, если не узнаю, что происходит с моей дочерью.

Доктор Эндрюс вздохнул, и я заметила, как его лицо приобрело выражение, которого я никогда раньше не видела – это была смесь серьезности и сострадания, как будто он сам страдал от того, что должен был сказать.

Он повернулся ко мне, его глаза, обычно такие холодные и отстраненные, на мгновение вспыхнули искрой понимания. Я почувствовала, как внутри меня что-то дрогнуло, как будто он знал, что я сейчас чувствую.

– У вас есть от этого лекарство? – спросила я, подавшись вперед, словно надеялась, что он скажет «да», и все мои страхи исчезнут. Мой голос был хриплым, почти шепотом, и я сама удивилась, насколько сильно дрожали мои руки.

При мысли о лекарстве я почувствовала, как внутри меня вспыхнуло что-то теплое, почти ослепляющее. Я была готова на все, отдать все, что у меня есть, лишь бы спасти своего ребенка. Даже если это означало бы продать старый дом, отдать все свои сбережения, я бы сделала это не раздумывая.

Доктор посмотрел на меня, и в его глазах мелькнуло что-то, что я не смогла понять. Он нахмурился, словно собираясь с мыслями, а затем медленно и взвешенно начал говорить, как будто каждое слово могло разрушить мою последнюю надежду.

– Мадам, у меня есть для вас неутешительные новости, – начал он, и я почувствовала, как кровь застыла в моих венах. – У вашей девочки магическая болезнь, которая, к сожалению, очень опасна. Она не заразна, но это не делает ее менее страшной. Видимо, у вас в роду были аристократы или чародеи, – добавил он, и я почувствовала, как мой мир рушится.

– Еще раз, – прошептала я, разлепив пересохшие от волнения губы. Мои пальцы впились в подлокотники кресла, как будто я пыталась удержать себя от того, чтобы не упасть.

– Если говорить проще, то ребенка убивает собственная магия, – заметил доктор. – По какой-то причине ее тело отказывается ее принимать. Хотя такого быть не должно. Грубо говоря, у нее аллергия на собственную магию. Очень редкая болезнь. Я за свою практику ни разу с ней не сталкивался.

Это что за магическая аллергия? Я впервые про такое слышу. Я не могла поверить своим ушам. Как такое возможно? Как магия может быть болезнью?

– То, что вы видите – это реакция тела на собственную магию, – вздохнул доктор, поправив свои очки. – Тело вашей дочери борется с магией, словно она – чужеродная. Хотя изначально оно должно ее принять.

Мое тело обмякло, словно я потеряла контроль над собой. Каждая клетка внутри меня протестовала против этих слов, как будто мое тело знало правду, которую мой разум еще не принял. Я чувствовала, как внутри меня поднимается волна паники, как будто я задыхалась.

– И какие прогнозы? – спросила я безнадежным голосом, чувствуя, как слезы подступают к глазам.

– Она может прожить максимум неделю, – нахмурился доктор.

Его слова прозвучали как приговор, как будто он говорил о том, что уже ничего нельзя изменить.

Я почувствовала, как меня охватывает дрожь. И вдруг – словно удар молнии – на глаза навернулись слезы. Сердце сжалось, дыхание стало тяжелым, словно кто-то надавил мне на грудь невидимыми руками.

– Нет… – прошептала я едва слышно. – Нет, это не может быть правдой!

Доктор вздохнул. Его лицо оставалось спокойным, но в его уставших глазах я увидела сочувствие, которое он, казалось, не хотел признавать. Он мягко подошел ко мне и положил руку мне на плечо, как будто пытаясь утешить.

– Мадам, я понимаю, каково вам, – негромко произнес он, и я чуть не разрыдалась. Его голос был таким мягким, таким утешительным, но в то же время в нем была скрытая печаль. – Но я не хочу вас обнадеживать. Есть одно лекарство, однако, вы вряд ли сможете им воспользоваться.

– Почему? – удивилась я, чувствуя, как в душе встрепенулась надежда. Мои пальцы впились в его руку, как будто я пыталась удержать его, не дать ему уйти.

Глава 3

– Потому что оно доступно только аристократам. Вам его даже не продадут, – голос доктора Эндрюса стал чуть мягче, но я понимала, что каждое его слово – это приговор для моей малышки.

Он смотрел на меня с холодным, почти безразличным выражением лица, словно перед ним была лишь еще одна пациентка, еще одна отчаявшаяся вдова.

– Оно стоит очень дорого. Я бы даже сказал, баснословно дорого, – продолжал доктор, его глаза смотрели куда-то вдаль, будто он размышлял о чем-то своем. – Достаточно одного флакона, и болезнь будет побеждена.

“Баснословно дорого”, – эхом отозвалось в моей голове. Я задыхалась, словно меня кто-то сжимал за горло невидимой рукой. Сердце колотилось так быстро, что я почти теряла сознание. Кровь стучала в висках, а перед глазами все плыло. Я не могла поверить, что это происходит со мной.

Я перевела взгляд на свою малышку, лежащую без движения. Ее бледное личико было почти прозрачным, словно она уже не принадлежала этому миру. В ее больших, безжизненных глазах отражался свет лампы, но казалось, что она не видит ничего вокруг. В этот момент я поняла, что больше не могу позволить себе плакать. Слезы уже не помогут.

Внезапно я почувствовала, как внутри меня рождается отчаяние. Оно было холодным и тяжелым, как могильный камень. Я прошептала:

– Но… может быть, есть что-то, что…

Я понимала, что это звучит как безнадежная попытка бороться с судьбой.

Доктор Эндрюс поднял глаза, и я увидела в них легкое сочувствие.

– Я бы мог выписать вам какую-нибудь микстуру, – сказал он, его голос был мягким, почти отеческим. – Так, для успокоения души. Но, знаете, я не наживаюсь на горе людей. Тем более, на горе вдовы! В отличие от многих моих коллег.

Он бросил взгляд на мою старую, поношенную одежду, на мои руки, дрожащие от усталости и отчаяния.

Я почувствовала, как несправедливость мира обрушивается на меня всей своей тяжестью. Я всего лишь служанка в богатом доме, не экономка, не горничная. Просто девочка, подай – принеси.

На мгновение я представила, как было бы, если бы у меня были деньги, если бы я была аристократкой. Если бы я могла позволить себе лучшее лечение, лучшее будущее для своей малышки. Но это было лишь мечтой, недостижимой и прекрасной.

Доктор Эндрюс отвел глаза, и я увидела, что ему тоже обидно. Его обида была другой, более сложной. Он был хорошим и честным доктором, бывшим военным, который видел слишком много боли и страданий. Он знал, что иногда помочь невозможно, и это знание делало его еще более человечным, чем другие доктора.

Я не могла больше сдерживать свои эмоции. Слезы хлынули из моих глаз, как дождь в самый мрачный день. Я рыдала беззвучно, не в силах произнести ни слова. Весь мир вокруг меня казался пустым и бессмысленным.

Недаром мне говорили, что он очень хороший и честный доктор. Бывший военный.

В этот момент мое сердце сжалось так сильно, что казалось, оно вот-вот лопнет.

– Возможно, так будет лучше для вас самих. Знаете, ребенок – это хлопоты. А в вашем положении, когда вам приходится самой зарабатывать себе на жизнь, это может стать спасением, – тихо произнес доктор.

Я еще была в своих мыслях и не понимала, о чем это он.

– Может быть, так вам будет проще искать работу и жениха. Вы – молодая, привлекательная женщина. Я уверен, что как только ваша жизнь снова устроится, вы обязательно встретите достойного мужчину и родите здорового ребенка.

И тут до меня дошло, что доктор имеет в виду. Он готовил меня с тому, что моя дочь умрет! Он хотел, чтобы я смирилась с этой мыслью! Что смерть дочери развяжет мои руки!

Я не смогла сдержать слез. Они хлынули из моих глаз градом, как дождь в самый мрачный день. Я рыдала, не в силах ничего ответить.

– Ладно… Кажется, я знаю, как вам помочь, – сказал доктор Эндрюс, его голос был твердым, но в нем также слышалась надежда. – Вы у кого работаете?

В моей душе вспыхнула искра паники и безумной веры в чудо. Я подняла глаза на доктора, и в этот момент мне показалось, что весь мир вокруг нас замер.

Глава 4

– У Армфельтов, – ответила я, чувствуя, как внутри поднимается волна тревоги. Я знала, что мои дни в этом доме сочтены, и это осознание давило на меня, словно невидимая тяжесть, как срок подходящего платежа по кредиту.

Где-то уже маячил призрак голода!

Скоро я снова окажусь на улице в лихорадочных поисках работы из-за не в меру подозрительной и ревнивой престарелой хозяйки, которой какие-то демоны нашептали, что моя дочь – это внебрачный ребенок ее мужа. И ничего, что ее мужу за семьдесят, что он выглядит как сушеная мумия в дорогом костюме и иногда забывает, кто он и где находится. Единственное, что заставляет его ожить, – это газета и звон ложечки, размешивающей сахар.

Однако все это не имеет значения в глазах истеричной и ревнивой супруги, подозревающей, что мы успели согрешить против нерушимых уз брака за те пять минут, пока я подавала и размешивала старику чай. Видимо, она что-то знает о супруге, чего не знаю я.

Расстегнутая пуговица манжета – попытка стриптиза, случайный взгляд – неприкрытое кокетство, бантик в волосах – дерзкая попытка соблазнения при живой супруге.

Моё увольнение было лишь вопросом времени. Я знала это, и это знание терзало меня изнутри. Но я не могла позволить себе отчаяние. Я должна была найти выход.

Раньше найти работу женщине с ребенком было почти невозможно. Но так получилось, что после очередной войны количество вдов резко возросло. Поэтому король издал указ о том, чтобы вдов брали на работу в первую очередь. Вне зависимости от наличия детей.

– Знаете, а вы не хотели бы попробовать себя кормилицей? – спросил доктор Эндрюс. – Сейчас Моравиа ищут кормилицу для дочери. Она ровесница вашей девочки. Я слышал краем уха. Так что у вас есть шанс получить работу в самом богатом доме королевства!

– Я? Кормилицей? – удивилась я.

О таком я даже не думала!

– Ну да! Кормилицам платят намного больше, чем горничным или посудомойкам! К тому же вы сможете попросить у господина генерала помощи, – улыбнулся доктор. – Я думаю, что он вам не откажет.

– Ну, я даже не думала, – заметила я, чувствуя, как в сердце зажглась надежда.

Но идея уже захватила меня. Быть кормилицей в богатом доме! Это было бы так замечательно!

Быть может, будь на моем месте кто-то другой, он бы поблагодарил и наивно отправился попытать счастья, но я понимала, что со своей изящной фигуркой не выдержу сравнения с пышными деревенскими красавицами.

В голове тут же созрел план. Я должна была использовать все свои знания и умения, чтобы получить преимущество. Жизнь в другом мире научила меня многому, и я знала, как можно использовать эти знания в свою пользу.

Чувствую, сейчас доктор будет в недоумении.

А я ведь многого не попрошу!

Глава 5

Я шла по узкой мощеной улице, когда длинные тени вечера уже сливались с наступающей ночью.

В руках я держала свою крошечную дочь – слабую, почти прозрачную, с бледным лицом, словно кукла без жизни.

Ее тонкие пальчики безжизненно сжались, а глаза, серые и без выражения, смотрели в никуда.

Ее дыхание было слабым, почти незаметным, и я чувствовала, как сердце сжимается от страха и безысходности.

Мои руки дрожали, пока я нежно прижимала к себе драгоценную ношу, будто пыталась согреть её, хотя внутри меня бушевал холод.

Тревога и тяжесть камнем лежали в груди. Я размышляла о своем внешнем виде. Уставшая, изможденная заботами, с преждевременными морщинами, появившимися из-за постоянных переживаний.

Растерев лицо рукой, я понимала, что ничто так не старит женщину, как боль собственного ребенка, безысходность и невозможность помочь. Эта проклятая боль отдается прямо в сердце, не дает спокойно жить, дышать.

Мне кажется, что сейчас я выглядела не на двадцать три, как по местным документам, а на все сорок пять.

Мои губы дрожали, и сердце билось всё сильнее, когда я приближалась к дому генерала Моравиа – огромному особняку с высокими стенами и тяжелыми коваными железными воротами.

Я остановилась перед воротами, которые казались преградой между мной и надеждой.

В памяти пронеслись события этого утра.

“Ах, расчет?”, – потирала руки прежняя хозяйка, баронесса Армфельт. – “Конечно, дорогая моя!”.

Кажется, в одном доме сегодня большой праздник. Старому барону Армфельту уже ничего не угрожает. Никакие женские прелести не будут маячить перед его равнодушными глазами. Никакая роковая обольстительница не будет телепать сахар в его кружке. Отдать должное, старый барон даже не пошевелился в своем кресле, когда я вежливо попрощалась.

Стоило мне приблизиться к воротам, они открылись, словно приглашая меня внутрь. «Магия!» – пронеслось у меня в голове. Я шла по аллее, поражаясь роскоши особняка и парка. Всё вокруг было настолько величественным и изысканным, что я чувствовала себя ещё более ничтожной.

На третьей-четвёртой ступени лестницы, ведущей к входной двери, я почувствовала неуверенность. Мои ноги гудели от усталости, а мысли были полны страха перед новым испытанием. Но я взяла себя в руки и сделала глубокий вдох, готовясь к встрече.

Перед дверью я сделала глубокий вдох – последний, решительный – и постучала по дереву.

Внутри меня всё сжалось, словно я стояла на грани, готовая упасть в свое отчаяние, если мне откажут. Мои ноги гудели от усталости, будто я шла целую вечность. Страх перед новым испытанием разъедал мои мысли.

Дверь медленно открылась, и на пороге появилась высокая немолодая женщина в строгом темном платье. Её лицо было холодным, с острыми чертами, и в глазах я уловила пренебрежение, словно я – всего лишь мешок тряпья, недостойный внимания.

Согласна.

Мои ботинки выглядели так, словно истоптали половину земли, но старое платье цвета светло – зеленой шелковицы намекало, что не вся моя жизнь – сплошная безнадега. Даже в ней бывали экономические просветы.

– Что вам нужно? – спросила сухо женщина, не приглашая войти.

Ее колючие глаза смотрели на меня с высока.

Я сглотнула, ощущая, как сердце колотится в груди. Голос мой прозвучал немного хрипло, от волнения и усталости:

– Я пришла по объявлению. Меня зовут Филисента Талбот, я вдова лейтенанта Талбота. Я ищу работу кормилицей.

Она взглянула сначала на меня, а потом на мою дочь, и в её холодных глазах мелькнула искра недовольства.

– У вас есть хоть какие-то рекомендации? – спросила она с явным пренебрежением.

Я почувствовала, как внутри что-то сжалось, словно я оказалась в плену чужого взгляда, который словно говорил – ты ничтожна.

Внутри закипали эмоции. В груди зазвучала смесь боли, гнева и страха. Я знала, что в моих глазах – отчаяние, а в голосе – надежда, которая борется с чужим сытым безразличием.

– Нет, у меня нет рекомендаций, – прошептала я, стараясь не показывать своей слабости. – Но я готова работать честно и усердно.

– Дорогая моя, нет рекомендаций – нет работы! Моравиа кого попало с улицы не принимает! – произнесла дама, словно я теперь должна ей за потраченное на меня время.

Глава 6

Женщина посмотрела на меня с холодным недоверием, её глаза скользнули по моему лицу, словно она уже успела составить обо мне мнение.

В её взгляде читалось пренебрежение, словно я была не более чем жалкой попрошайкой, пытающейся урвать кусок хлеба.

Внутри меня всё закипало от злости и отчаяния. Я сжала зубы, стараясь не показать слабость. Моё тело дрожало не только от усталости, но и от осознания того, что эта встреча может стать последним шансом для меня и моей дочери.

Внутри всё кипело – страх, надежда, отчаяние. Я сжалась, собирая все силы, чтобы сказать:

– Я буду стараться изо всех сил. Пожалуйста, дайте мне работу. У меня достаточно молока, чтобы выкормить двоих детей.

Я не соврала. Молока у меня было хоть отбавляй.

Я понимала, что, несмотря на холодность этой женщины и её пренебрежительный взгляд, я должна бороться за свою дочь, за свою жизнь. И сдаваться не собиралась.

– Ах, дорогая моя, – произнесла женщина с высокомерием. Я поняла, что передо мной простая экономка, которая строит из себя невесть что. – Вы посмотрите на себя. Вы выглядите как-то нездорово!

– Я недавно овдовела, – произнесла я, стараясь говорить спокойно, но с достоинством, подражая интонациям экономки. – Мой муж героически погиб во время битвы при Фроствейле. Я поклялась беречь память о нём до конца своих дней. Что касается моего здоровья. У меня есть подтверждение!

Я сказала это с таким достоинством, что позавидовала бы герцогиня!

И тут же достала справку, вручая ее обалдевшей экономке.

– У меня есть справка от уважаемого врача. Не думаю, что другие кормилицы могут таким похвастаться. Я совершенно здорова. За исключением легкого искривления позвоночника и нервного потрясения. Что никак не скажется на здоровье ребенка. Как видите, я уже ответственно подхожу к работе и заранее позаботилась о справке. Я не пью. С мужчинами не знакомлюсь. Сплетни меня не интересуют, – чопорным голосом, слегка копируя жесты экономки, произнесла я.

Я достала из сумки справку от доктора и протянула её миссис Смит. Она с удивлением взяла документ, её глаза забегали по строчкам, а затем она достала пенсне и начала изучать почерк доктора. Её взгляд задержался на магической печати, которая светилась мягким голубым светом. Теперь в её глазах появился оттенок уважения, но вместе с тем и нерешительности.

А я просто отзеркаливала ее поведение. Я чувствовала, что мой тон, мои слова, моя справка произвели на нее впечатление.

– Конечно, вы можете взять любую деревенскую девушку, – с чопорным достоинством продолжала я, идя в наступление. – Но где гарантия, что она ничем не заразит ребенка? Я же сторонница чистоты и гигиены! Я понимаю, какая ответственность лежит на мне. Так же прекрасно понимаю, какая ответственность лежит на вас, если вы принимаете такое важное решение.

Экономка вернула мне справку, а в ее глазах появился легкий оттенок уважения и в то же время нерешительности.

Она сомневалась.

Глава 7

– Что ж, пройдемте! – наконец произнесла экономка, словно чаша ее внутренних весов качнулась в мою сторону.

Она впустила меня в дом.

Роскошь холла просто ошеломила меня, заставив замереть сразу же, как только я переступила порог.

Но рассматривать роскошное убранство было некогда. Единственное, что бросилось в глаза, – это портрет невероятно красивого брюнета с равнодушным взглядом серых глаз. Такими глазами смотрят на женщину, когда хотят ее соблазнить. Достаточно одного такого взгляда, чтобы идти на край света.

Алый мундир, украшенный сияющими орденами, вызвал невольное уважение.

– Это – портрет хозяина. Генерала Леандра Моравиа.

"Леандр", – повторила я слово, похожее на льдинку. Красивое имя.

У моего покойного мужа, которого, к слову, я ни разу в своей жизни не видела, тоже был маленький кругляшок медали. Его мне вручили вместе с письмом и соболезнованиями.

Это событие как раз совпало с тем моментом, как я очутилась в этом странном и несправедливом мире, лежащей в глубоком обмороке на крыльце дома.

До этого я беззаботно купалась в городском пруду, глядя на набегающие тучи. Была даже мысль вызвать такси, но я как-то забила на нее. Меня больше беспокоил мой телефон, который лежал на подстилке. Не стащит ли его кто-то? И сумка, в которой лежали кошелек и карточки. Несколько молний ударило в горизонт. Но, поскольку с физикой я была на "вы", мне казалось это просто красивым зрелищем. Последнее, что я помню, так это яркую вспышку в ста метрах от меня.

Я ничего не почувствовала. Даже боли. Я толком испугаться не успела.

– Мадам, мадам! Очнитесь! – трепали меня, пытаясь привести в чувство. Какой-то добрый самаритянин брызнул на меня водой, заставляя открыть глаза.

Вокруг меня толпились незнакомые женщины в длинных старинных платьях.

– Ой, бедняжечка! Как же она теперь? – причитали они.

Я сначала не поняла, почему все такие грустные, а когда меня попытались поднять, ка-а-ак поняла! Да у меня живот больше, чем я сама! Я очнулась в теле беременной женщины!

– Примите наши искренние соболезнования в связи с гибелью вашего мужа, – запинаясь, произнес лопоухий солдатик, с грустью поглядывая на мой внушительный живот.

Остальные солдаты в старинных мундирах стояли с каменными лицами, протягивая мне свернутый квадратиком флаг, поверх которого лежало короткое письмо и маленькая медалька с изображением короны и дракона.

Я чувствовала, как глаза щиплет, а щеки мокрые от слез. Я поняла, что только что плакала.

Тряхнув головой, я отогнала воспоминания, решив сосредоточиться на будущем разговоре с хозяйкой.

– Прошу сюда, – произнесла экономка, чинно ведя меня к двери.

Она постучала, услышала приятный женский голос: "Войдите" и открыла дверь с таким видом, словно это была ее великая миссия.

В невероятно красивой комнате, освещенной мягким сиянием бронзовых ламп, царила тишина, нарушаемая лишь тихим шелестом ткани.

Передо мной во всей красе стояла герцогиня Моравиа, молодая светловолосая женщина с тонкими чертами лица и пышной, почти гипнотизирующей красотой. Ее длинные, шелковистые волосы были аккуратно уложены, а на шее сверкало жемчужное ожерелье, причем каждая из жемчужин была в золотой оправе.

В руках она держала каталог платьев и шляпок, будто это священный свиток, и внимательно рассматривала каждую страницу.

Утонченная и прекрасная, шелестящая и пахнущая как букет цветов, занесенный в кондитерскую, она напоминала сказочную фею.

Ее глаза – глубокие и холодные, словно ледяные озера, – не обращали внимания на окружающих. Каждая её клеточка тела выражала полное погружение в свои мысли. Внутри меня вдруг зашевелился странный микс эмоций: с одной стороны – восхищение этой живой, будто ожившей статуей красоты, с другой – ощущение пустоты, словно она сама не чувствует ничего, кроме собственного превосходства.

Я тут же почувствовала себя как-то убого и неуместно рядом с такой красивой женщиной, окруженной такой невероятной роскошью. Мое самое нарядное платье в этот момент показалось мне нищим, как лохмотья побирушки.

Я вежливо шагнула вперед, чтобы представить свою кандидатуру. Мои руки – тонкие и бледные – слегка дрожали от волнения и усталости, я прижимала к себе молчаливую дочь. При этом старалась держаться с достоинством.

– Ваша светлость, – произнесла экономка, сцепив пальцы, так, словно собирается петь в опере, – разрешите представиться вам новую кормилицу. Она умеет обращаться с детьми и очень аккуратна.

Глава 8

Герцогиня не отвлеклась от каталога. Я заметила, как она легко, будто по инерции, подняла глаза, словно только сейчас вспомнила о моем присутствии. Ее взгляд был оценивающим, холодным и совершенно незаинтересованным.

– Очень хорошо, – сказала она ровным голосом. – А что у нее с внешностью?

Экономка чуть наклонилась, чтобы лучше рассмотреть мое лицо. Внутри меня что-то сжалось – ведь я понимала, что в этом вопросе важна не только добросовестность, но и внешний вид.

– Она недавно овдовела. Ее супруг погиб при Фроствейле, – сообщила экономка. – Для бедняжки это был большой удар.

Герцогиня вздохнула. В ее глазах я заметила легкое одобрение, но больше – равнодушие, словно все это – просто формальность.

Прошло еще несколько минут, и в комнату вошла служанка, аккуратно держа в руках коробки. В ней было множество роскошных шляп и платьев, сверкающих тканями и украшениями.

– Вот, госпожа, – кротким голосом сказала она.

Герцогиня, словно совершенно не замечая окружающих, подняла одну из шляп – из тончайшего шелка, украшенную жемчужными бусинами и перьями павлина. Она медленно, с присущей ей грациозностью примерила ее перед зеркалом.

Я наблюдала за ней, ощущая, как сердце неровно бьется.

Ее лицо – словно сделанное из фарфора – отражало в зеркале идеальный образ. Как же меня бесило и нервировало то, что мне приходилось терпеливо ждать ответа. Но требовать ответ я не имела права. Поэтому и я, и экономка, и служанка, все мы просто стояли и ждали, когда герцогиня налюбуется своим отражением.

Она улыбнулась, взглянув на себя в зеркало, и, словно в другой реальности, начала рассматривать шляпки и платья, будто вопрос о ее дочери – о малышке, был ей вовсе не важен.

Наверное, я слишком предвзята, вспоминая скандальных яжематерей нашего мира, готовых забить всем, что попадет под руку, любого негодяя, осмелившегося обидеть из кровиночку.

Красавица, что стояла передо мной, была лишь отражением своего времени. Она из тех, кто любит детей с шести до семи вечера и во время семейных прогулок. Такие, как она, остаются для собственных детей недосягаемыми богинями, которые иногда нисходят со своего пьедестала, чтобы погладить по головке и улыбнуться ослепительной улыбкой. Остальное все делают слуги. И я должна быть благодарна такой матери за возможность заработать.

Я почувствовала, как внутри меня что-то зашевелилось – то ли раздражение, то ли жалость. Но я сдержалась, понимая, что сейчас главное – сохранить спокойствие, ведь ей плевать, кто будет заботиться о ребенке.

Она продолжала рассматривать себя, словно наслаждаясь своей красотой, а я стояла тихо, наблюдая, как прекрасная, холодная герцогиня превращается в идеальный образец безразличия. И внутри меня закипела волна тревоги и отчаяния.

Герцогиня повернулась ко мне, еще раз взглянув на меня с высоты своего положения.

И я почувствовала, что сейчас она даст ответ.

– Ну хорошо, вы приняты, – заметила она, кивнув экономке. – Но при одном условии…

Глава 9

– Надеюсь, вы понимаете, что ваш ребенок – не ровня моему. Я забочусь о своей дочери и не хочу, чтобы ваш ребенок находился рядом с моим. Играл ее игрушками, лежал в ее колыбели. Я слышала, что многие кормилицы так делают. Кладут своего младенца в колыбель к хозяйскому. Я против. Поэтому пусть ваш ребенок находится подальше от моего. А лучше – отошлите его к родственникам, – заметила герцогиня, кивнув экономке. – Проследи, Грейс, чтобы новая кормилица неукоснительно соблюдала это правило.

– Да, мадам, – чинно кивнула экономка.

Меня тут же поспешили вывести из роскошной, пахнущей дорогими духами комнаты.

– У меня нет родственников, – прошептала я, глядя на экономку, которая тут же нахмурилась. – Мне некуда отослать ребенка.

– Тогда вам придется держать своего ребенка подальше от хозяйского. Вам будет тяжело, – заметила экономка. – Надеюсь, он у вас не крикливый. Не хватало, чтобы детские крики по ночам не давали спать!

– Нет, что вы, – прошептала я, видя, как меня ведут на чердачный этаж, где размещались комнаты для слуг.

– Вот ваша комната. Я не знаю, как вы будете разрываться между детьми, но уж постарайтесь! – кивнула экономка, когда я осматривала скромную обстановку. – Располагайтесь. Я зайду за вами, чтобы проводить вас к ребенку.

Вещей у меня было немного. Скромные платья переехали на крючки в шкафу, а я уселась на кровать, пытаясь покормить грудью дочку. Вчера она немного поела, а сегодня едва-едва.

– Ну, зайка, – шептала я, гладя ее по нежной щечке. – Ну поешь… Ну хоть немножечко…

Я видела, как единственная близкая и родная душа в этом мире борется за каждый вдох.

– Пожалуйста, моя крошка, – прошептала я тихо, словно боялась разбудить смерть, – пусть хоть чуть-чуть…

Мелисса не открыла рот. Только слабо дернулась, сопротивляясь. Словно сама уже устала бороться. Ее лицо – бледное, с синими кругами под глазами – было безжизненно, и я чувствовала, как растет отчаяние.

Внутри меня ледяной глыбой застыл страх, что я не смогу ей помочь, что моя слабость не даст мне спасти ее. Я потерла свою щеку, чувствовала, как кожа под моими пальцами становилась влажной от слез. Я сейчас сама – словно тень, истощенная и разбитая – не могла донести до единственной близкой и родной души хоть чуточку тепла и жизни.

Болезнь случилась внезапно.

Я даже сама не поняла, что произошло.

Еще вчера это была маленькая здоровая, активная девочка с отличным аппетитом, вдруг притихла. Я меряла температуру, думала на зубки, рассматривала покакули. Но все было в порядке.

К вечеру дочь совсем поникла.

Я с сожалением вспомнила наш мир. Я бы сто раз уже погуглила симптомы, отнесла бы ее в больницу, ждала бы анализов, план лечения. Но здесь все было иначе. Здесь государству не было никакого дела до ребенка бедной вдовы. Если, конечно, у вдовушки не завалялась в чулке приличная сумма денег.

Я поцеловала дочку, умоляя держаться.

– Вы готовы? – спросила экономка, постучавшись в дверь.

Глава 10

– Да, – кивнула я, переложив Мелиссу на кровать и сделав из одеяла гнездышко.

– Надеюсь, вы помните, что хозяйка не потерпит присутствие вашего ребенка рядом с юной госпожой, – строго произнесла экономка, ведя меня по коридору. – Нам сюда.

– А господин генерал? – с тревогой спросила я, вспоминая слова доктора о помощи.

– Он сейчас на передовой. Его нет дома. Но скоро должен вернуться, – заметила экономка.

«Скоро должен вернуться!» – пронеслась в голове спасительная мысль. Я представила, как падаю на колени перед ним, как умоляю спасти моего ребенка. И если он не откажет в просьбе, я готова буду целовать землю, по которой он ходил!

Слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, что спасение близко.

– Нам сюда, – пригласила экономка.

Она открыла дверь, поглядывая за моей реакцией на потрясающую роскошь, с которой была обставлена детская комната.

Слуги, как правило, любили хвастаться роскошью дома, в котором служат. И сейчас экономка явно ожидала от меня широко распахнутых глаз и открытого от изумления рта.

Тут действительно было чем восхищаться.

Высокие потолки, украшенные изысканными лепнинами, стены, обитые дорогими тканями, а в центре – огромная кровать с изящным изголовьем и балдахином, словно из сказки. В углу стояла роскошная колыбель, украшенная тонкими кружевами и золотыми нитями.

Я взглянула на нее и почувствовала, как сердце сжалось от несправедливости.

Внутри колыбели лежала здоровая девочка – розовощекая, с темными волосами и большими серыми глазами, полными жизни и беззаботности. Она выглядела такой же, как моя собственная дочь, – только здоровая и смеющаяся, словно лучик солнца ласкал ее личико.

Я невольно задержалась взглядом на малышке, и в груди вдруг зашевелилась смесь чувств: зависть, злость и одновременно – тихое, болезненное сожаление. Эта роскошь, эта безмятежность – всё казалось мне чужим миром.

Я почувствовала, как моя грудь сжалась, словно кто-то вырвал сердце, и я, словно на грани слез, боролась с желанием опуститься на колени и зарыдать.

Счастливый, здоровый ребенок лежал передо мной, а я чувствовала, как подступает гнусная черная зависть, пытаясь убить всё хорошее, что есть в моей душе.

– Почему так сложилось? – мысленно прошептала я про себя, чувствуя, как мои руки дрожат от внутренней борьбы. – Почему моя крошка сейчас умирает в темной комнате для слуг, а эта девочка – в такой роскоши?

Внутри меня зародилась злость на судьбу, на несправедливость, которая так жестоко обманула меня.

Мои глаза наполнились слезами, и я почувствовала, как их горячие слезы застилают взгляд. Мои руки – тонкие, бледные, с дрожью в пальцах – словно не слушались меня, и я с трудом сдерживала сильное желание отвернуться и уйти.

Но вдруг я вспомнила о ней – своей крошке.

О той, кто сейчас лежала в темной комнате, без тепла и заботы, пока я должна была заботиться о другой, чужой девочке.

В этот момент я сделала усилие, чтобы прогнать злые мысли, чтобы не позволить себе ненавидеть ни в чем не повинного ребенка.

Я взяла глубокий вдох и, преодолев внутреннюю тревогу, осторожно подошла к колыбели.

Глава 11

Взгляд на девочку, словно солнечный луч, прогнал тень зависти и злости.

Я протянула руку и нежно взяла малышку на руки.

Ее мягкое тело было теплым – не такое, как у моей девочки, – а в груди у меня вновь зазвучала тихая материнская нежность.

Я взглянула на нее и почувствовала, как внутри вновь рождается тепло. Она не виновата в том, что судьба так была несправедлива со мной. И я, несмотря на всю свою усталость и боль, ощутила, как нежность и любовь переполняют сердце.

– Малышка, – прошептала я, мягко прижимая ее к себе. – Ты – мой свет, моё маленькое солнце. Я сделаю всё, чтобы ты росла счастливой, несмотря ни на что.

В этот момент я поняла, что даже в самой темной тени можно найти искру света, если только не забывать о любви и надежде. И пусть судьба была жестока, я вновь обрела силу – ради своей крошки, ради той, что сейчас лежала в темной комнате, – чтобы бороться и не сдаваться.

– Это – Каролина Моравиа, – с нежностью произнесла экономка.

– Каролина? – спросила я, глядя на малышку. – Так вот, значит, как тебя зовут!

– Кхе-кхе! – заметила экономка, глядя на меня со строгостью. – Не тебя, а вас! Не забывайте, мадам. Девочка выше вас по положению! Хозяйке не понравится, если вы будете обращаться к девочке фамильярно. Эта девочка – герцогиня!

Я смотрела на кроху и чувствовала, словно теплый луч солнца проник в мое сердце. Внутри зажглось тепло, и оно тут же захотело обнять это крохотное дитя. Я почувствовала, как внутри поднялась волна нежности, будто мое сердце растаяло, превратившись в мягкий свет.

Малышка в моих руках тихо притихла, словно почувствовала эту волну ласки. Ее мягкое тело было теплым и живым, и я, не в силах сдержать трепет, мягко прижала ее к себе, чувствуя, как вся моя усталость уходит, уступая место тихой любви.

– Пожалуйста, принести мне теплую воду и салфетки, – тихо прошептала я, чувствуя, как голос стал чуть мягче, как будто вся моя тревога растворялась в этом спокойствии. – Перед кормлением я бы хотела привести себя в порядок. Я вспотела, поэтому хотела бы протереть грудь.

Экономка кивнула, взглянув на меня с уважением и чуть заметной симпатией. В её взгляде читалась щепетильность, словно она ценила мою аккуратность и заботу о ребенке.

– Разумеется, мадам, – ответила она, – я сейчас же принесу.

Когда через минуту она вернулась с теплой водой и мягкими салфетками, я почувствовала, как внутри снова растекается спокойствие.

Я осторожно стала расстегивать пуговицы на груди, и, с трепетом и легкой дрожью, протерла кожу на груди, чтобы подготовить ее к кормлению. Теплая влажная салфетка наполнила меня ощущением уюта, и я заметила, как мои руки, раньше дрожащие от волнения, перестали дрожать.

Словно сама природа шептала мне, что теперь в этой картине все правильно. Мать и младенец. Я аккуратно поднесла малышку к груди. Ее тело было мягким и теплым, словно живое солнце, и я почувствовала, как внутри меня вновь загорается искра нежности. Я с трепетом прижала ее к себе, ощущая, как теплая волна удовольствия мягко окутывает меня.

И вдруг в моей голове возникла мысль – почему доктор Эндрюс послал меня сюда?

Глава 12

Внутри меня зашевелилась тревога, словно холодный червячок, ползущий по спине. Я стояла, держа на руках маленькую девочку, которая сладко посапывала, устроившись у меня на груди. Ее тепло и безмятежность контрастировали с моим внутренним хаосом.

В тот момент я вдруг поняла, что доктор знал. Он, вероятно, знал, что моя собственная дочь, которая сейчас лежала в темной комнате для слуг, скоро умрет. И вот, зная это, он решил помочь мне пережить эту тяжелую утрату, предложив мне эту девочку – как своеобразный мост между горем и надеждой.

Через час, когда я сидела в полумраке, глядя на сытую и мирно спящую малышку, мое сердце наполнилось сложными чувствами. Я ощущала смесь благодарности и страха, радости и тревоги. Как могла я принять на себя такую ответственность?

В коридоре раздался голос экономки. Она, словно гордая хозяйка, хвасталась кому-то из слуг:

– Я не приняла бы на работу какую-нибудь крестьянку без справки и без должной чистоплотности. И вообще, в таких делах я считаю, что подтверждение врача о здоровье кормилицы – обязательно. Это, по моему мнению, – нововведение, которое должно быть введено в каждом доме! – не без гордости просвещала кого-то экономка по имени Грейс.

Ее голос звучал уверенно и твердо, как будто она была не просто слугой, а настоящей хозяйкой дома.

Словно это была не моя находчивость, а ее личная заслуга.

И в этот миг я вновь ощутила тепло – не только от мягкой малышки в моих руках, но и от той искры надежды, что скоро прибудет генерал, что я упаду перед ним на колени и буду вымаливать жизнь для своего ребенка.

Только бы он согласился!

Я готова на все!

Несколько раз я поднималась к себе, чтобы покормить Мелиссу, и тут же спешила вниз, стараясь не вызывать неудовольствия экономки.

Пару раз она бросала на меня строгие взгляды, ее колючие глаза пронзали меня, как острые кинжалы. Она сама, словно коршун, готова была виться над колыбелью, готовая защищать свою "маленькую герцогиню" от любых посягательств.

И я ее понимала. В экономки идут те, кто не познал радость материнства, те, кто ищет утешение в заботе о чужих детях.

Несколько дней пролетели незаметно.

Но генерала все не было.

Я начинала терять надежду, и каждый день без новостей становился для меня пыткой.

Под конец четвертого дня я остановилась перед дверью своей скромной комнаты.

Сердце шептало: пока я здесь, все в порядке. Но что-то останавливало меня от этого шага. Страх. Словно там, за дверью, затаилось большое горе, готовое обрушиться на меня в любой момент.

Я открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо.

Глава 13

– Только бы она была жива! Только бы она дожила до приезда генерала! – шептала я судьбе.

Я осторожно открыла дверь и вошла в полутемную комнату. Внутри было страшно тихо, как будто сама тишина была живым существом, наблюдающим за мной.

Я сделала несколько шагов вперед, стараясь не издавать ни звука, и остановилась у кровати. Моя дочь лежала там, укрытая тонким одеялом, ее маленькое лицо было спокойно, но в глубине души я знала, что может означать это спокойствие.

Я опустилась на колени рядом с кроватью и взяла ее маленькую ручку в свою. Ее кожа была холодной, как мрамор, и я почувствовала, как по моим щекам текут слезы.

Я молилась, прося у Бога дать мне силы и мужество, чтобы справиться с этим испытанием.

Но в глубине души я знала, что без генерала все мои молитвы будут напрасны.

Осторожно взяв дочку на руки, я выдохнула. Она была жива. Жизнь едва теплилась в ней, а я понимала, что ее время на исходе.

– Где этот генерал? – рыдала я, прижимая к себе ребенка.

Я понимала, что он не обязан мне помогать. Но для меня это была единственная надежда, единственная ниточка, которая удерживала меня на плаву. Я ненавидела его за то, что он все еще не приезжает, молилась на него и чувствовала, как отчаяние разрывает мое сердце. Потом мне становилось стыдно за свои мысли, и я старалась успокоиться.

Я просыпалась с одной единственной мыслью: “А что, если уже все?”. Серая, скромно меблированная комната слышала мой вздох облегчения, когда я понимала, что Мелисса еще жива. Я бережно пыталась сцедить по капельке в ее полуоткрытый ротик.

– Поешь хоть чуть-чуть, – шептала я, умоляя, чтобы каждая капелька придала доченьке сил бороться. – У меня никого нет в этом мире…

В минуты отчаяния я думала. Разве так справедливо? У других здоровые дети, а моя умирает?

Неужели я не увижу ее первые шаги? Не услышу, как она обнимает меня и называет мамой. Столько всего я придумала себе, когда узнала, что у меня девочка. И теперь я понимала, что этого не будет. Не будет первой царапины, на которую я буду дуть, первого бантика, который я завяжу на ее волосах, не будет куклы, которой мы будем придумывать имя. Она никогда не расскажет мне свои секретики…

Никогда…

Я просто беззвучно плакала, понимая, что болезнь стирает это будущее, словно ластиком.

Выбирая минутку, я спешила к своей Мелиссе.

И каждый раз замирала перед дверью, боясь, что как только открою ее, то увижу, что малышки больше нет.

Крохотная девочка, которая раньше была такой живой и веселой, теперь лежала без движения. Она уже даже не сопротивлялась, а смотрела на меня рано повзрослевшими глазами. В них было что-то, чего я не могла передать словами. Какая-то обреченность, спокойствие. Такие глаза бывают только у тех детей, которым судьба отмерила так мало.

Теперь ее глаза полузакрыты, лицо побледнело до почти прозрачного оттенка, а кожа – холодная и влажная. Она не ела уже два дня, и сердце мое разрывалось от боли и отчаяния. Несколько капелек молока я сцеживала в ее открытый ротик и просила проглотить.

Я сжала маленькую ручку дочки в свои ладони, и вдруг почувствовала, как тело мое наполняется теплом – не от физических ощущений, а от внутренней боли и надежды. Надежды, что этот мужчина, этот генерал, все-таки вернется и услышит мою мольбу.

Я чувствовала, как по телу пробежала дрожь – не от холода, а от страха. Мои руки, обычно уверенные и спокойные, сейчас тряслись, когда я осторожно взяла Мелиссу в руки, стараясь не навредить.

Мне хотелось выть. Просто упасть на колени и выть. Как безумная, потерявшая все женщина.

Кожа дочки еще сильней побледнела, глаза затуманены. Каждая минутка казалась мне мучением, словно я наблюдала, как уходит из жизни, погибает драгоценная частичка меня.

Величественные стены чужой детской, покрытые выгоревшей позолотой и тяжелыми гобеленами, казались мне чужими – такими же холодными, как и безмолвное сердце этого дома.

Я даже не обращала внимание на окружающих. Я знала только то, что ровно в шесть экономка пьет чай, устраивая себе целый ритуал.

И что жена генерала каждый вечер наряжалась и куда-то уезжала. Но перед этим служанки сбивались с ног, нося то платья, то ленты в ее роскошные покои.

В такие моменты я сидела у окна, баюкала маленькую Каролину, и спрашивала у экономки, пытаясь скрыть свою тревогу в голосе:

– Когда приедет генерал? Когда он вернется домой?

Но она всегда повторяла: “Скоро!”. И лишь изредка интересовалась, а какое у меня к нему дело.

Я же понимала, что рассказывать щепетильной, боящейся любой заразы женщине о болезни моей дочки было бы верхом глупости. Поэтому осторожно съезжала с темы.

Сквозь трещины в сердце я пыталась сохранить спокойствие, но внутри все трещало – как разбитое стекло. Мне казалось, что теперь время идет слишком быстро, и каждая секунда – это шаг к утрате, которую я не могла предотвратить.

Проснувшись рано утром, я сразу почувствовала, что что-то не так.

Глава 14

В комнате стояла тишина, такая же, как обычно, если не считать тихого, слабого дыхания, исходящего от моей малышки. Ее дыхание было почти неслышным. И между вдохом и выдохом проходило несколько секунд.

“Всё. Это конец!” – подумала я, понимая, что вот-вот случится неизбежное.

Когда я приблизилась к Мелиссе, сердце мое сжалось.

Я заметила, что она совсем не шевелится, и внутри меня мгновенно поднялась волна паники. Ее ручки, которые раньше хотя бы цеплялись, сейчас были безвольными.

Мои руки задрожали, когда я осторожно взяла дочь на руки. Тело крошки было холодным, словно она уже умерла, и я почувствовала, как ледяной страх охватывает меня.

– Господи, помоги… – мой голос задрожал, и слезы хлынули из глаз.

Я быстро вытерла их рукавом, чувствуя, как сердце сжалось до боли.

Руки мои дрожали так сильно, что я чуть не уронила дочку.

Слезы теперь струились по щекам, капая на белоснежную пеленку. Я рыдала, словно человек, потерявший все, и внутри ощущала, как вся моя сила уходит, уступая место отчаянию.

Дыханием я пыталась согреть ее маленькие ручки.

– Не умирай, пожалуйста, – прошептала я, сжимая ее в объятиях. – Не покидай меня… Ты – всё, что у меня есть! Ты – то, ради чего я живу.

Внутри меня всё сжалось, словно я держала в руках крохотное зеркало своей боли.

Я встала, чуть задыхаясь, посмотрела на часы, опомнилась и поспешно пошла к генеральской дочке, чтобы успеть накормить её грудью.

Маленькая Каролина, крошечный комочек, лежала у меня на руках, а я смотрела на нее и думала о своем горе.

В этот момент я почувствовала себя эгоисткой, ведь эта малышка тоже лишена чего-то важного.

Она лишена матери.

Ее теплых рук, нежных поцелуев, звука ее голоса и любви.

Ни разу герцогиня не навестила крошку. Лишь изредка через экономку справлялась о здоровье и успехах ребенка.

Если бы герцогиню Моравиа действительно что-то волновало, кроме ее платьев и званых ужинов, то она бы хотя бы зашла сюда, посидела, обняла. Но нет.

Ни разу роскошный, расшитый драгоценностями башмачок не переступал порога этой комнаты. Ни разу по полу возле колыбели не шуршало роскошное платье.

Мое сердце вздрогнуло от нежности и желания прижать малышку к себе покрепче, чтобы подарить ей ту любовь, которую должна дарить мать.

Маленькая Каролина радовалась моему появлению, затихала у меня на руках, смотрела на меня серыми глазенками с тем самым детским любопытством, с которым изучают лицо мамы.

– Я тут, я рядом, – шептала я в ее маленькое ушко. – И я люблю тебя…

Я говорила искренне, от сердца.

Я чувствовала, как оно колотится в груди – громко, почти болезненно, словно предчувствие скорой утраты.

– Ну что? Мы покушали? Вкусно? – с улыбкой спросила я, видя, как маленькая ручка схватила мой палец.

В этот момент я услышала шаги за дверью, и в комнату вошла экономка – высокая, с тонкими чертами лица и строгими глазами.

В руке она держала часы и нервно поглядывала в коридор, словно ожидая кого-то.

– Через час приедет лучший доктор столицы. Он должен юную мисс, – строго произнесла она. – Будьте так любезны подготовить юную мисс к осмотру. И вам стоит красиво и нарядно одеться. Будьте готовы отвечать на вопросы доктора.

Доктор.

Слово, словно хлопок выстрела в воздухе.

Осмотр.

Внутри все сжалось.

Глава 15

Я услышала, как экономка вышла из комнаты и тихо закрыла за собой дверь. Я снова осталась в комнате одна, держа на руках малышку Каролину. В её глазах читалось безмятежное спокойствие сна, её тёмные волосики переливались в мягком свете свечей. Она была так похожа на мою Мелиссу, что сердце моё сжалось от боли.

Внутри бушевали страх, безысходность, отчаяние. Я чувствовала, как будто кто-то вынул мою душу из тела, и теперь она висит где-то между жизнью и смертью.

Я стояла и смотрела на Каролину, что тихо спала в роскошной колыбели, украшенной тончайшим кружевом и золотыми нитями.

– Как же вы похожи, – прошептала я.

И тут мои глаза расширились.

“Похожи!”, – пронеслось тихим шепотом в голове.

Ах, если бы могла, я бы положила свою собственную дочь сюда, в эту роскошную колыбель, чтобы доктор осмотрел ее и вылечил.

Эта мысль напугала меня, но в то же время подарила надежду.

От волнения у меня сердце забилось так гулко, что я прижала руку к груди, боясь, что оно выскочит.

– Это безумие, – прошептала я, прижав руку к губам. – Даже не думай. Неправильно, ужасающе неправильно.

Мне казалось, что тихий шепот страшной мысли продолжает шуршать внутри меня. И с каждой секундой он становился все отчетливей.

– Так нельзя, – прошептала я в свою ладонь. – Если кто-то узнает, мне конец…

Внутри боролись две силы: одна – стойкость, мораль и совесть, говорящие мне, что это преступление, за которое я могу поплатиться жизнью.

Вторая – отчаяние, которое шептало мне: «Если не сделаешь этого, твоя дочь умрет. И тогда ничего не останется – ни любви, ни совести, ни надежды».

И снова воображение рисовало мою малышку в роскошной колыбели и силуэт доктора над ней.

– Нет, – дрогнула я. – Это… это…

Я знала, что это – преступление. Самое страшное, что я могла сделать. Но иного выхода не было.

Девочки очень похожи. Тем более, что они еще маленькие. И вряд ли кто-то, кроме меня, заметит разницу!

Экономке я не говорила, что мой ребенок серьезно болен. Если бы я это сказала, то мнительная экономка вряд ли взяла бы меня на работу.

Поэтому есть шанс, что мою крошку вылечат.

Мои пальцы нервно заиграли с кружевом на рукаве, а дыхание стало учащенным и прерывистым.

– Я ведь ненадолго. Всего-то на несколько часов… Просто, чтобы доктор осмотрел и вылечил, – прошептала я, словно пытаясь оправдаться перед самой собой.

И в ту минуту я поняла – я должна сделать это.

Когда смерть уже стояла у порога, я решилась на последний, отчаянный шаг. Я взяла на руки спящую Каролину и подошла к двери, прислушиваясь, есть ли кто в коридоре.

В коридоре было тихо, и я бесшумной тенью выскользнула за дверь.

Казалось, что это не я, а кто-то другой мягко ступает на роскошный ковер, чтобы не издать ни звука.

Добравшись до своей комнаты, я дрожащими руками вытащила чистую пеленку и завернула в нее генеральскую дочь.

В роскошные шелковые пеленки я завернула Мелиссу.

Две девочки лежали рядом.

“Похожи!” – пронеслось в голове.

Каждое движение давалось с трудом, дыхание стало тяжелым и учащенным, словно я вдыхала воздух сквозь вату.

Мои руки нервно задрожали, когда я прижала к себе Каролину.

– Малышка, – прошептала я. – Милая Каролина… Я тебя очень люблю… Но… Я должна так сделать… Прошу тебя. Не обижайся… Ты сама того не знаешь, спасешь жизнь… И я…

Мой голос надломился, а я прижалась губами к ее лобику.

– Я буду до конца жизни тебе благодарна. Ты себе не представляешь как…

Я проглотила слезы.

– Я буду любить тебя как родную. Потому что ты подарила моей дочке шанс… – прошептала я. – А теперь полежи тихо и не плачь. Хорошо?

Маленькие глазенки смотрели на меня, а я гладила ее щечку.

Я уложила ее в теплое гнездышко, прижав к груди Мелиссу.

Осторожно открыв дверь, я вышла и стремительно направилась обратно, в роскошную детскую комнату.

Мне казалось, что счет шел на секунды.

Главное, чтобы меня не поймали и никто не заметил моего отсутствия.

Словно сама судьба улыбнулась мне, когда я спустилась в коридор. В нем было тихо. Никого.

Я поспешила к комнате, потянула ручку двери и…

Глава 16

В комнате тоже никого не было. У меня как камень с души упал.

В этот момент я знала – этот день навсегда изменит мою судьбу.

Я успела вовремя.

Вдруг в дверь постучали. Я вздрогнула, но не испугалась. Напротив, внутри меня зародилось странное чувство предвкушения. Я встала, стараясь не издавать ни звука, и подошла к двери. Сердце билось все быстрее, но я старалась сохранять спокойствие.

– Войдите, – прошептала я, стараясь, чтобы мой голос звучал ровно.

Дверь открылась, и в комнату вошел мужчина. Его появление было неожиданным, но в то же время я почувствовала, что это именно тот человек, которого я ждала.

– А! Вот и наша маленькая пациентка! – послышался добродушный мужской голос. – Как поживает наша юная Каролина Моравиа?

К колыбельке прошел высокий, статный мужчина с серебристыми волосами, аккуратно зачесанными назад. Его лицо было спокойным, словно вырезанным из камня, а глаза – холодными и проницательными, будто он видел сквозь меня. На его щеке виднелась вмятина шрама.

– Сюда, доктор Рейвс. Это – наша кормилица. Со справкой! – заметила не без гордости экономка, а я учтиво поклонилась, чувствуя, как на щеках вспыхивает румянец.

Доктор Рейвс подошел к колыбельке, и я заметила, как его лицо стало серьезным. Он наклонился, чтобы лучше разглядеть мою дочь, и его брови нахмурились.

– Это нехорошо, – произнес он, а у меня сердце подпрыгнуло. “Ах!”, – экономка прижала руки к лицу.

Доктор тут же поставил свой саквояж на пол и начал доставать из него какие-то странные кристаллы. Его движения были уверенными и точными, но в них сквозила тревога.

– Как давно она так себя чувствует? – спросил доктор Рейвс, обеспокоенно глядя на меня.

– Сегодня с утра она плохо кушала, – прошептала я, чувствуя, как голос предательски дрожит.

– О, неужели она заболела? – прошептала экономка, едва не плача. – Как чувствовала, что нужно вызвать доктора! Что ж вы мне не сказали?!

– Да, девочка больна, – кивнул доктор Рейвс, положив кристалл на грудь Мелиссы. – Очень больна!

– О, боги! – всхлипнула экономка, пока я стояла ни жива, ни мертва.

– А вчера такое было? – встревоженно спросил доктор, резко повернувшись ко мне.

– Нет, – прошептала я. – Немного вялая. Но я списала это на то, что я ее разбудила.

– Простите, – прокашлялся доктор, глядя с ужасом на почерневший кристалл. Он держал его на цепочке, словно не веря своим глазам. – Мне нужно связаться с генералом. Не могли бы вы вызвать мне господина генерала!

Я увидела, как экономка торопливо рисует на зеркале какой-то знак, а потом начинает нервно заламывать руки. Тишина в комнате была почти осязаемой, когда вдруг в зеркале начал клубиться дым. Я почувствовала, как по спине пробежал холодок, и не смогла сдержать дрожь.

И тут в зеркале появился генерал. Высокий, невероятно красивый мужчина с темными волосами и серыми глазами смотрел на меня с тревогой. Его лицо было гораздо красивее, чем на портретах, которые я видела раньше. В его взгляде читалась сила и власть, а каждое движение было наполнено грацией и уверенностью.

– Что-то случилось? – спросил он, и его голос прозвучал как удар хлыста.

– Да, господин доктор хочет с вами поговорить, – пролепетала экономка, и я заметила, как ее руки начали дрожать.

– Не могли бы вы покинуть комнату? – вежливо, но твердо произнес доктор. – Я бы хотел переговорить с генералом наедине.

– Да, да, – прошептала экономка, побледнев и поспешно выходя за дверь.

Я осталась стоять возле двери, чувствуя, как сердце колотится в груди. “Господи! Что же я наделала?!” – пронеслось у меня в голове, когда я закрыла дверь. В комнате воцарилась тишина, нарушаемая лишь щелчком замка.

– Мисс Грейс! – позвала из другого конца коридора обеспокоенная служанка.

– Потом! – раздраженно произнесла мисс Грейс, строго глядя на служанку.

– Там на кухне беда! Кухарка просила вас позвать! Просила срочно! – заметила служанка, а мисс Грейс тут же закатила глаза и направилась в сторону кухни.

Я осталась одна, чувствуя, как напряжение внутри меня нарастает. Осторожно приблизившись к двери, я услышала, как доктор и генерал о чем-то тихо переговариваются. Их голоса доносились до меня приглушенно, но я пыталась уловить каждое слово.

Глава 17

Стены вокруг казались тяжелыми, мертвыми, словно знали мою тайну и хранили ее в своих холодных каменных объятиях. Каждая трещина в штукатурке, каждый уголок, каждый звук – все это было против меня. Мое сердце билось так сильно, что я боялась, что его стук можно услышать даже за толстым деревянным дверным полотном.

Руки нервно сжались в кулаки, пальцы побелели, как будто я пыталась удержать саму себя от того, чтобы не броситься в комнату и во всем признаться.

Кровь приливала к щекам, словно мое тело пыталось выдать мое внутреннее состояние. Внутри меня все бурлило: страх, тревога, надежда и острое чувство опасности.

Ведь этот разговор мог вызвать подозрения, которые могли выдать меня с головой!

Голос Доктора Рейвса доносился из-за двери, спокойный, но в нем звучала тонкая нотка настойчивости, которая заставляла меня напрягаться еще больше.

Я прильнула к дверной щели, словно боясь упустить что-то важное, но в то же время стараясь не выдать своего присутствия.

– Господин генерал, нам нужно поговорить, – произнес доктор тихо, но твердо, как будто знал, что каждое его слово может иметь последствия.

Его голос был ровным, но в нем чувствовалась уверенность, которая не оставляла места для сомнений.

– Ваша дочь очень серьезно больна, – послышался голос доктора.

Я зажмурилась, чувствуя, как внутри меня что-то сжалось, как будто весь мир вокруг меня стал меньше. Каждая клетка моего тела напряглась, пытаясь расслышать каждое слово, каждый звук. Я боялась, что если что-то пойдет не так, то все мои усилия будут напрасны.

– Но перед тем как провести лечение, я бы хотел поговорить с вами с глазу на глаз, – голос доктора прозвучал мягко, но в нем была настойчивость, которая не оставляла места для отказа.

Он словно знал, что это важно, и не собирался отступать.

Мои глаза расширились, и сердце забилось еще сильнее. Я ощущала, как вены под кожей пульсировали, а дыхание стало прерывистым.

Мне показалось, что доктор что-то заподозрил!

Его слова, его тон – все это говорило о том, что он не просто врач, а человек, который знает больше, чем показывает.

– Лечение сложное? – голос генерала прозвучал тревожно, словно он уже чувствовал, что что-то не так. Его слова были наполнены беспокойством, но в то же время в них звучала решимость.

– Нет, одно дорогое зелье, – ответил Доктор Рейвс, стараясь сохранить спокойствие в своем голосе. – Но я бы хотел с вами переговорить… лично. – он сделал паузу, словно пытаясь выбрать слова, которые могли бы не вызвать подозрений.

В моем сердце заиграла надежда, но она была смешана с тревогой. Я чуть сглотнула, чувствуя, как внутри всё сжалось от волнения. Каждое мгновение казалось вечностью, и я не знала, что будет дальше.