Непрошеный гость бесплатное чтение

Пролог: Место, где треснул мир

Дождь стучал по ржавой кровле промзоны, будто пытался выбить код доступа в иной мир. Поздняя осень 1989-го сопровождалась мокрым асфальтом, гарью и тоской. Айзек Вейл, шестнадцать лет, костлявый и неприметный, как тень от забора, прижимал к груди потрепанный учебник по физике. Стиснутые страницы шелестели в такт его бегу – прерывистому, сбивчивому, полному слепого страха.

– Эй, очкарик! Куда собрался? Дай посмотреть, что носишь!

Голосов было несколько, они накатывали сзади, грубые и развязные. Шпана. Местные, которым нечего было терять, кроме скуки длинного вечера. Айзек не оборачивался. Он знал, чем кончаются такие разговоры: отобранными деньгами, которые копил на новые книги, синяками и унизительным смехом. Он свернул в знакомый проулок, где пахло гниющими овощами с близлежащего рынка. Ноги скользили по мокрому булыжнику.

– Держи его!

Он рванул вперёд, сердце колотилось где-то в горле, мешая дышать. Мысли путались: «Библиотека закроется… Бабушка волнуется… Почему они всегда ко мне?..» Впереди, как спасительный провал в стене реальности, зиял пролом в ржавом заборе – территория заброшенного НИИ «Квант-7». Место, которое местные обходили стороной. Говорили, там десять лет назад что-то взорвалось не по-людски. Говорили, что по ночам там светятся окна, хотя электричество отключили. Говорили много чего. Айзек, рационалист до мозга костей, не верил в сказки. Он верил в уравнения, в законы термодинамики, в то, что у всего есть объяснение. Но сейчас ему нужно было просто спрятаться.

С грохотом, от которого зазвенело в ушах, он пролез через дыру. Забор отомстил ему длинной рваной царапиной на предплечье. Он не почувствовал боли – только ледяной укол адреналина. Территория института была царством запустения. Высокие, темные корпуса с выбитыми стеклами стояли, словно гигантские надгробия. Между ними росли лопухи и крапива по пояс. Айзек, пригнувшись, побежал к самому дальнему зданию – низкому, приземистому, больше похожему на бункер. Там был подвальный вход, который он случайно обнаружил прошлым летом, исследуя развалины.

Дверь в подвал, тяжелая, обитая потрескавшейся жестью, приоткрылась с противным, многотонным скрипом. Запах ударил в нос – не просто сырость и плесень. Что-то ещё. Сладковато-металлическое. Воздух был гуще, тяжелее, будто пропитан невидимой пылью. Айзек нырнул внутрь, в абсолютную черноту, и прижался спиной к холодной бетонной стене, затаив дыхание.

Снаружи донеслись голоса, но уже не такие уверенные.

– Ты чё, реально туда? Там же контора проклятая.

– Да плевать! Он там, гадёныш. Сейчас мы его…

Голоса замерли. Послышалось нерешительное перешептывание, потом – удаляющиеся шаги. Они не решились. Сработал старый, как мир, страх перед запретным местом. Айзек выдохнул, и его тело дрогнуло мелкой, нервной дрожью. Он медленно сполз по стене на пол, ощущая, как холод проникает сквозь куртку.

Темнота была непроглядной. Но через минуту глаза начали привыкать. Слабый, размытый свет просачивался откуда-то сверху, вероятно, через вентиляционную шахту. Он выхватывал из мрака очертания: груду ящиков с выцветшими надписями, сломанную стойку с приборами, чьи циферблаты были вечно застывшими на нуле. И ещё одну дверь. Внутреннюю. Она была металлическая, без оконца, с массивной ручкой и едва читаемой табличкой: «Зона К. Критическая изоляция. Доступ по уровню 5 и выше.»

Любопытство – тот самый зуд в мозгу, что всегда толкал его разбирать будильники и читать научные журналы запоем – пошевелилось внутри, оттесняя страх. Что они здесь охраняли? Почему «критическая изоляция»? Он подошёл ближе. Дверь была не просто заперта. Она была деформирована, будто изнутри по ней били чем-то огромным. Между дверным полотном и косяком зияла щель в палец толщиной.

Айзек колебался секунду. А потом – медленно, осторожно – просунул пальцы в щель и потянул. Металл заскрежетал, сопротивление было огромным, но дверь поддалась, сдвинувшись на несколько сантиметров с оглушительным лязгом, от которого по спине побежали мурашки. Запах усилился, стал почти осязаемым. Он втянул его в лёгкие, и на языке возник странный привкус – как будто лизнул контакты батарейки.

Айзек протиснулся внутрь.

Комната не была похожа на обычную лабораторию. Это был цилиндр, облицованный кафелем цвета увядшей мяты. По стенам шли толстенные кабели, сходящиеся к центру, где под разбитым стеклянным куполом стояла установка, напоминавшая скелет какого-то фантастического цветка из полированного металла и черного пластика. Вокруг валялись обрывки бумаг, оплавленные куски оборудования. Но всё это Айзек заметил позже.

Потому что в центре установки, в месте, где должны были сходиться лучи, висело ЭТО.

Это нельзя было назвать предметом. Это было отсутствие. Пятно. Густое, тяжёлое, цвета ядовитой зелени, которая не встречается в природе. Оно не светилось. Оно, казалось, всасывало в себя свет из комнаты, оставляя вокруг себя ореол неестественной тени. Оно пульсировало. Медленно. Неровно. Каждая пульсация отзывалась тихим гудением где-то ниже порога слышимости, но Айзек чувствовал его костями – неприятной вибрацией, от которой звенели зубы.

Он замер, не в силах оторвать взгляд. Разум, воспитанный на учебниках, лихорадочно искал объяснение: «Аномальная плазма… Сконцентрированное энергетическое поле… Побочный продукт реакции…» Но все слова рассыпались, наталкиваясь на простую, животную истину: это было неправильно. Это не должно было существовать в его мире, подчиняющемся законам Ньютона и Максвелла.

Он сделал шаг вперёд. Потом ещё один. Его отражение, искаженное и бледное, мелькнуло в выпуклой поверхности одного из уцелевших приборов. Он подошёл к консоли, заваленной пеплом и осколками. Рука, будто сама по себе, потянулась к единственной целой кнопке. Ярко-красной. С надписью «СТОП», почти стершейся.

Что, если…

Мысль не успела оформиться. Его палец коснулся кнопки.

Ничего не произошло. Ни гула, ни вспышки. Только тишина, ставшая вдруг абсолютной. Дождь снаружи перестал стучать. Его собственное дыхание замолчало. Сердцебиение исчезло.

А потом мир замер.

Тот зеленый сгусток не взорвался. Он развернулся. Как бутон чудовищного цветка. Стеклянный купол над ним не разбился – он испарился с тихим, шипящим звуком, оставив после себя лишь легкую дымку. И пространство внутри установки… перестало быть пространством. Там не было стен, не было пола. Там была Бездна. Не тьма, а нечто более древнее – отсутствие всего. И эта Бездна смотрела на него.

Нет, не смотрела. Она впустила его внутрь. Не физически. Его тело осталось стоять на месте. Но его сознание, его «я» – всё, что делало его Айзеком Вейлом, – было вырвано и брошено в эту беззвездную пустоту. Не было страха. Не было боли. Была только всепоглощающая тишина. Тишина, которая была живой. Она не просто отсутствовала – она жаждала, чтобы всё вокруг стало таким же безмолвным, как она сама.

В этом небытии что-то шевельнулось. Слепое. Голодное. Не мысль, а чистый инстинкт. Инстинкт заглушить любой звук, погасить любой свет, остановить любое движение мысли. И этот инстинкт устремился к единственному источнику шума в этой вечной тишине – к самому Айзеку.

Он не закричал. У него не было для этого голоса. Он почувствовал, как эта чужая, вселенская тишина вливается в него, заполняет каждую клетку, каждую синапс, вытесняя его собственные мысли, его воспоминания, его страх. Она входила в него, как вода в губку, и находила там свой новый дом.

Сознание вернулось резко, с чувством удара о землю. Он лежал на спине, на холодном, мокром асфальте пустыря. Над ним – бледное, предрассветное небо. Дождь кончился. Он попытался пошевелиться, и тело ответило тупой, разлитой болью, будто его вывернули наизнанку, а потом собрали обратно, не слишком заботясь о деталях.

Он сел. Посмотрел на свои руки. Они были целы. Но что-то было не так. Мир вокруг звучал… приглушенно. Шум далекой трассы, писк птицы, шелест ветра в проводах – всё это дошло до него как сквозь толстое стекло. А внутри… внутри было тихо. Не так, как бывает в пустой комнате. А так, будто в его черепе поселился кто-то посторонний и натянул звукоизоляцию. И в этой новой, странной тишине, на самом её дне, дремало что-то холодное и внимательное. Что-то, что только что проснулось.

Айзек поднялся на ноги, шатаясь. Он не знал, что с ним произошло. Он не знал, что «осколок» той Бездны теперь жил в нём. Что его разум стал сосудом для слепого, безликого голода по абсолютному покою. Он не знал, что отныне спокойствие других людей будет манить это существо внутри, как маяк, а их страх – провоцировать на агрессию.

Он только чувствовал ледяную тяжесть в груди и смутную, необъяснимую уверенность: его жизнь, какой он ее знал, закончилась в ту самую секунду, когда палец коснулся красной кнопки. Впереди была только дорога. И тишина. Та самая, что теперь была частью его самого.

Глава 1: Тишина после грома

Апрель в Портленд-Гроуве оказался предателем. Солнце светило, но не грело, лишь подсвечивая унылую картину: серые стены складов, выщербленный асфальт, чахлые деревца в ржавых оградах. Город казался вымершим, но Айзек знал – он просто затаился.

Полгода. Прошло целых полгода, с того вечера в «Кванте-7».

Сейчас он жил в котельной старой прачечной на самой окраине. Место выбрал не случайно: стены толщиной в полметра из красно-бурого кирпича, крошечное зарешеченное оконце под потолком, тяжёлая чугунная дверь, которую он дополнительно подпер обрезком рельсы. И тишина. Глухая, давящая тишина заброшенного промышленного района, где даже птицы не селились.

Он сидел на свернутом матрасе из грязной пенки, спиной к холодной печи, и ел холодную консервированную фасоль прямо из банки. Ложки у него не было. Он ел пальцами, движения были механическими, лишенными всякого интереса к еде. Пища была просто топливом. Его тело, изменившееся за полгода, требовало его много. Он похудел, но не ослаб – мышцы стали какими-то жилистыми, плотными, как струны. Даже эта простая фасоль давалась ему с трудом. Рука иногда сжимала банку так, что жесть сминалась, и приходилось сознательно ослаблять хватку, боясь раздавить её в лепёшку.

Главное правило: никому не смотреть в глаза.

На нём были старые, поцарапанные солнцезащитные очки с потертыми линзами. Он не снимал их даже здесь, в относительной безопасности. Иногда, во сне, он всё равно видел это – зелёную пульсацию, бездну, тишину. И просыпался с ощущением, что вот-вот потеряет контроль.

Шёпот в голове сегодня был спокоен. Не голос, а скорее фон, низкое гудение на задворках сознания. Чувство голода, но не к еде. К покою. Когда вокруг было тихо, и шепот затихал, Айзек мог почти расслабиться. Почти.

Он закончил с фасолью, швырнул банку в угол, где уже росла груда такого же мусора, и потянулся за рюкзаком. Пора было идти. Ночь – его союзник. В темноте легче не встретиться взглядами. В кармане куртки лежали несколько ржавых гаек – его странный, непонятный даже ему самому ритуал. После каждого… «инцидента»… он оставлял одну у ног того, на кого посмотрел. Как якорь. Как немое «прости».

Он вышел, притворив тяжёлую дверь. Вечерний воздух был пронзительно холодным. Он надвинул капюшон и двинулся вдоль глухой кирпичной стены, его кроссовки почти не шумели на щебне. Маршрут был отработан: через разбитую дыру в заборе, по задворкам автосервиса, мимо спящих грузовиков, к мусорным контейнерам за круглосуточным магазинчиком на Мейн-стрит. Там иногда можно было найти что-то съедобное – просроченные, но не распечатанные продукты, которые выбрасывали ночью.

Путь лежал мимо пустыря, где местные подростки иногда жгли костры. Сегодня там никого не было, только черное пятно золы да валявшаяся бутылка. Айзек уже хотел пройти мимо, как из-за угла соседнего гаража вывернула тёмная фигура.

Это был пёс. Не бродячая дворняга, а нечто похожее на одичавшего немецкого дога. Костлявый, с тусклой шерстью и пронзительными желтыми глазами. Он шёл не шатаясь, а целенаправленно, низко опустив голову. Увидев Айзека, собака замерла. Глухое рычание вырвалось из её глотки, губы растянулись, обнажая длинные клыки.

Айзек застыл. Ледяная волна паники подкатила к горлу. Не смотри в глаза. Не провоцируй. Просто отойди.

Он медленно, очень медленно начал пятиться. Пёс сделал шаг вперёд. Рычание усилилось, стало угрожающим. Инстинкты животного, должно быть, чуяли что-то неладное в этом двуногом – его неестественную тишину, скованность.

«Уйди, – мысленно умолял Айзек. – Просто уйди».

Но пес, почуяв страх, решил иначе. Он коротко тявкнул и рванул вперёд, делая бросок. Не чтобы укусить, а чтобы напугать, прогнать со своей территории.

Айзек дернулся назад, споткнулся о камень и упал на спину. Очки съехали на нос. В этот миг, инстинктивно, в ужасе перед клыками, он поднял голову и встретился взглядом с собакой.

Ярко-жёлтые, полные дикой злобы глаза. Всего на долю секунды.

И всё изменилось.

Рычание оборвалось на полуслове. Взгляд собаки, секунду назад такой острый и осмысленный, стал стеклянным, пустым. Она замерла в нелепой позе, одна лапа всё еще занесена для прыжка. Потом медленно, как в замедленной съёмке, опустила её. Села. Уставилась в пространство перед собой. Из её пасти бежала слюна, но это было уже не проявление агрессии, а просто мышечный спазм. Она перестала быть хищником. Она стала… предметом. Биологическим автоматом, у которого кто-то выключил главный предохранитель.

Тишина. Абсолютная, оглушительная тишина, нарушаемая только далеким гулом трассы.

Шёпот в голове Айзека на секунду затих, а потом вернулся – насыщенный, почти довольный. Так лучше, словно говорил он. Тише.

Айзек сглотнул комок, поднялся, отряхнулся. Его трясло. Он натянул очки обратно и, не глядя на собаку, сунул руку в карман. Пальцы нащупали холодный металл. Он вытащил ржавую гайку и, не поднимая глаз, бросил её на землю рядом с неподвижным животным. Гайка глухо звякнула о камень.

– Прости, – прошептал он, голос сорвался в хрип. – Я не хотел.

Он развернулся и почти побежал прочь, оставляя позади существо, которое теперь было всего лишь пустой оболочкой, смотрящей в вечность одним сплошным, немым вопросом. Он не знал, пройдёт ли это. Прошлый раз с человеком – тот дворник месяц назад – не прошло. Тот до сих пор сидел в саду дома престарелых, куда его определили, и смотрел на стену.

Айзек добежал до своего убежища, ворвался внутрь и прислонился к двери, тяжело дыша. Он снял очки, провёл ладонью по лицу. В темноте котельной его глаза, если бы кто-то посмотрел, отсвечивали бы слабым, больным зелёным светом – напоминанием о том, что живёт внутри. О том, что с каждым таким случаем «Пассажир» становился чуть сильнее, чуть наглее.

Он не был монстром. Он был тюрьмой. И его единственный заключенный только что в очередной раз доказал, кто здесь на самом деле хозяин.

Снаружи, на пустыре, собака наконец пошевелилась. Она встала, неуверенно потрясла головой и побрела прочь, пошатываясь. Но в её глазах уже не было прежней дикой ярости. Была только пустота. И где-то глубоко, на уровне сломанных инстинктов – смутная, неосознанная тяга к тишине.

Глава 2: Ржавые гайки

Автобус выплюнул Лео Марлоу на пыльную автостанцию Портленд-Гроува вместе с клубами выхлопного газа и ощущением глубокой безнадеги. Он стянул с сиденья свой потрепанный вещмешок – там всё его имущество: смена белья, туалетные принадлежности, папка с делами и тяжёлый, бесчувственный «Кольт» в потайном отделении.

Город встретил его гулкой тишиной. Не мирной, а выжидающей. Лео стоял минуту, привыкая, впитывая детали. Вывески с облезшей краской. Зашторенные окна. Мужчина в кепке, монотонно подметающий одну и ту же плитку тротуара, не поднимая головы. Классическая картина умирающего индустриального поселка, каких он видел десятки. Но здесь было что-то ещё. Что-то, что щекотало его старый, полицейский инстинкт и новоприобретённое, обостренное чутье охотника на аномалии.

Он достал из кармана смятую вырезку из региональной газеты «Портлендский Вестник». Заголовок: «Загадочная болезнь или массовая истерия?» Текст был написан в сдержанных тонах, но факты проступали сквозь строки. За последние три месяца в городе зафиксировано семь случаев. Люди – разные по возрасту, роду занятий – внезапно впадали в кататоническое состояние: замирали на месте, переставали реагировать на внешние раздражители. Через несколько часов приходили в себя, ничего не помня. Медики разводили руками, списывая на «диссоциативное расстройство» и «коллективную психогенную реакцию». Но была одна деталь, которую репортёр упомянул вскользь, а Лео подчеркнул красным карандашом: у всех семерых в кармане или в руке после пробуждения находили ржавый болт или гайку.

Не украшение. Не талисман. Простой промышленный хлам. Это не было почерком маньяка-фетишиста. Это было меткой. Сигналом. Или, как всё чаще думал Лео в последнее время, побочным эффектом.

Он свернул с автостанции на главную улицу. Его цель – редакция той самой газеты. Джонни Трэвис, автор статьи, согласно информации Лео, был местным старожилом, любителем выпить и потрепаться. Идеальный источник.

Редакция помещалась в одноэтажном кирпичном здании, соседствуя с парикмахерской и лавкой по ремонту обуви. Дверь звякнула колокольчиком. Внутри пахло бумагой и типографской краской. За столом, заваленным ворохом фотографий и гранок, сидел полный мужчина лет пятидесяти с умными, усталыми глазами за толстыми стеклами очков.

– Джонни Трэвис? – спросил Лео, не представляясь.

– Он самый. Если вы продаёте подписку или спасение души, я уже спасен – работой, – буркнул Трэвис, не отрываясь от фотографии с замызганным видом городского совета.

– Лео Марлоу. Частный детектив. Интересует ваша статья про «загадочную болезнь».

Трэвис наконец поднял на него взгляд, оценивающе. – Частный? Кто нанял? Родственники кого-то из этих бедолаг?

– Можно сказать, что всё человечество, – сухо ответил Лео, доставая свою папку. – Я специализируюсь на необычных случаях. На тех, что не вписываются в протокол. Ваши «гаечные» истории попадают в эту категорию.

Он выложил на стол увеличенные копии своих заметок, карту города с отмеченными местами инцидентов. Трэвис присвистнул.

– Выглядит серьезно. И дорого. У нашего муниципалитета таких денег нет.

– Мне не нужны деньги. Мне нужна информация. Вы общались с пострадавшими?

Трэвис откинулся на стуле, снял очки, протер их. – Общался. Вернее, пытался. После того как они приходят в себя… это как разговаривать с чистой доской. Нет не только воспоминаний о самом моменте. Стирается что-то… важное. Эмоциональный отклик. У Энди, того дворника, например, была внучка, свет в окошке. Теперь он на неё смотрит, как на незнакомку. Без интереса.

Лео кивнул, записывая. – И гайки? Они что-то говорят про них?

– Ничего. Просто находят в кармане. Как будто кто-то подложил. – Трэвис понизил голос, хотя кроме них в комнате никого не было. – Но я тут кое-что своё откопал. Не для газеты, себе. Все эти люди, перед тем как… отключиться… были в состоянии полного покоя. Энди курил на лавочке. Миссис Глори, библиотекарша, пила чай в читальном зале. Студент Келвин слушал музыку в наушниках в парке. Никакого стресса, никакой паники.

– Спокойная мишень, – пробормотал Лео. – А что насчёт места? Есть какая-то география?

Трэвис ткнул пальцем в карту Лео. – Все случаи – в радиусе полутора километров от старой промзоны. Там, где был НИИ «Квант». Место нехорошее. После закрытия там только бомжи да шпана тусуются. Полиция туда лишний раз не суется.

Лео почувствовал знакомый холодок. «Старое место силы. Заброшенный институт. Несчастные случаи». Слишком уж шаблонно для обычного криминала и слишком конкретно для его новой специализации.

– И последний вопрос, – сказал Лео, собирая бумаги. – Вы сами верите в «массовую истерию»?

Трэвис долго смотрел на него, а потом медленно покачал головой. – Нет. Истерия – это когда люди кричат, бегут, заражают друг друга паникой. Здесь же всё наоборот. Их… выключают. Как лампочки. И кто-то оставляет после себя эти проклятые гайки, как чаевые. Нет, мистер Марлоу. Это не истерия. Это что-то другое. И мне страшно представить, что.

Лео поблагодарил и вышел. Улица встретила его тем же выжидательным молчанием. Он достал блокнот и сделал запись: «Субъект: "Тихий Взгляд" (рабочее название). Способ воздействия: вероятно, визуальный контакт. Цель: лица в состоянии покоя. Побочный эффект/метка: металлический мусор (гайки, болты). Локализация: промзона, бывший НИИ "Квант-7". Гипотеза: не агрессивное нападение, а неконтролируемая "утечка" чего-либо. Искать не преступника, а источник. Или носителя.»

Он посмотрел в сторону промзоны, где низкие тучи цеплялись за остовы разрушенных цехов. Там, во тьме заброшенных корпусов, кто-то или что-то оставляло людей пустыми оболочками. Лео потрогал рукоять «Кольта», который переложил в куртку. Против того, с чем он имел дело в Грей-Фоллз, пули оказались бесполезны. Но они давали иллюзию контроля. Сейчас же ему предстояла охота на призрака, который даже не скрывался. Он просто был. И его присутствие калечило людей.