Ряженье бесплатное чтение

Глава 1

Виктор Сергеевич стоял у верстака, испещренного засечками и пятнами краски, и что-то припаивал, пуская дым, который утягивало в вытяжку.

Женя, отбросив рюкзак, тут же устроился на соседнем табурете, подперев голову руками. Его глаза жадно следили за движениями паяльника.

– Виктор Сергеич, а вот если бы вам пришлось из одного только куска дерева и гвоздя сделать штуку, чтобы дверь держалась… Ну, чтоб не захлопывалась… как бы вы стали делать?

– Клином, Колядин. Простейший деревянный клин. И гвоздь тебе не понадобится.

– А если дверь тяжеленная? Из железа?

Паша сидел на полу, прислонившись к шкафу с инструментами. В его руках был старый, разобранный дверной замок. Он перебирал пальцами блестящие шестеренки и пружинки. Замок был формальным предлогом, чтобы оказаться здесь.

– Колядин, а у вас что, уроки уже кончились? – С ухмылкой спросил вдруг трудовик.

– Ну да… Кончились.

– Врешь же?

– Да нет. – Честно ответил Женя, глядя на Пашу.

Паша вдруг замер, оторвался от замка и поднял на Женю испуганные глаза.

– Классный час. – Прошептал он. – Мы забыли.

В глазах Жени мелькнула паника. Пропустить классный час – это не то, чтобы страшно, но лишнее внимание, нравоучения…

– Черт! – Закричал он, вскочив с табурета. – А ты сразу сказать не мог!?

Он схватил рюкзак и выбежал в коридор. Паша быстро метнулся за ним, кратко попрощавшись с трудовиком. Они побежали по лестнице, на этаж выше. Женя с разбегу распахнул дверь класса. Все уже сидели по местам. Классная, Марина Станиславовна, стояла у доски с видом мученицы. Все одноклассники с любопытством уставились на опоздавших.

– Простите. – Буркнул Женя, и, не дожидаясь ответа, громко упал на свое место. Паша бесшумно проскользнул к своему, стараясь стать как можно незаметнее.

Марина Станиславовна тяжело вздохнула и продолжила с натужной бодростью:

– Как я и говорила… мы не позволим этому испортить наш выпускной! Мы решили устроить для вас настоящий праздник. С вальсом.

В классе повисла тишина, как перед грозой. И тут же её разорвал гул, в котором смешались возмущённое бормотание, нервный смешок и чьё-то испуганное «ой».

– Вальс? – Рявкнул Женя. – Вы это серьёзно? Да кому это надо!?

Его соседка по парте, Ксюша Гутман, устало вздохнула.

– Это красивая традиция, Евгений… – строго сказала классная, но её тут же перебил громкий, циничный голос.

– Традиция для тех, у кого есть с кем танцевать. – Проронил Миша Копейкин, перебирая в руках ручку.

– Ага, – фыркнул Олег Святкин, развалившись на парте рядом с Каролиной Карельской, – а ничего, что мальчиков больше, чем девочек? Или Малинов и Костанак вместе должны танцевать?

Все непроизвольно повернулись к Вале Костанаку, а потом – и к Марку Малинову. Валя, казалось, пытался исчезнуть, да как можно незаметнее. Он сидел, уставившись в свою мятую тетрадь, чувствуя, как десятки глаз прожигают его насквозь. Саша Вахрушин, его сосед по парте, показательно отвернулся к окну.

– Ну, вы там разберётесь. – Махнула рукой классная, сдаваясь. – Нужно хотя бы пять пар. Подумайте. На этом все.

Когда прозвенел звонок, все повскакивали в мест.

Женя Колядин, с трудом высидевший последние минуты, с силой пихнул дверь плечом и вывалился в коридор, тут же принявшись орать на ни в чем не повинного семиклассника, задевшего его плечо. За ним, как и всегда, молча последовал Миша Тряпичкин.

Катя Тукчарская и Нина Ильская тут же сцепились в клубок шепотов и перешёптываний, их глаза забегали по расходящимся одноклассникам. Валя Костанак постарался скрыться. Пока все толпились в дверях, он юркнул в противоположный конец коридора, к запасному выходу, что вел прямиком к пустынному школьному двору и дальше – к морю.

На улице его встретил промозглый, серый день. Редкий, мокрый снег крупными хлопьями лениво падал на землю, тут же превращаясь в грязную жижу.

Фрося и Каролина обменялись одним-единственным взглядом – быстрым, понимающим – и, не говоря ни слова, тоже двинулись к выходу. Копейкин быстро догнал их.

– Ну что, вы сейчас куда? – Спросил Копейкин девочек, когда они уже стояли в школьном дворе.

– Мы с Тукчарской и Ильской договаривались в кафе пойти вроде бы… – Ответила Каролина, с лёгкой брезгливостью отряхивая с рукава пальто мокрую снежинку. – Только я их что-то не вижу.

– Ясненько. – Кивнул Миша. – Ну хорошо, дерзайте.

– Ты с нами не пойдешь? – Спросила Фрося.

Он коротко усмехнулся.

– А зачем я вам там нужен? Идите без меня. Я на каток схожу.

Копейкин резво спустился по ступенькам и пошел свое й дорогой. Фрося и Каролина еще недолго постояли, как вдруг, на пороге появились Катя и Нина.

– Ой! – Начала Катя. – Спасибо, что ждете! Теперь нам, девочки, точно надо куда-то сходить. Меня эта новость о вальсе знатно пошатнула…

– Есть такое… – Согласилась Каролина.

Они вышли со школьного двора.

Девочки ввалились в кафе громким, неуклюжим табуном, сдирая с себя куртки – дутые пуховики и яркие пальтишки. Они швырнули их на свободные стулья, а рюкзаки, доверху набитые учебниками, с грохотом свалились на пол.

Каролина осторожно сложила пальто, положив его рядом с собой. На этой неделе ее «школьная одежда» – бежевый кашемировый джемпер, юбка, чуть короче разрешенного, теплые колготки и ботиночки на небольшом каблуке. Каролина была весьма приятной наружности – не высокая, не низкая, с деловыми чертами лица, длинными ресницами и вьющимися волосами до пояса. Она красилась, но не ярко, носила украшения – но не броские и всегда достойные – золотые сережки, цепочки и колечки. На ее носу красовались очки в тонкой, черной оправе.

– Заказывайте, я плачу. – Сказала она, устраиваясь в углу.

Катя и Нина тотчас схватили меню.

За стойкой, поправляя фартук, стояла Ксюша. Её смена только начиналась. Она взяла блокнот и, как ни в чем не бывало, вскоре подошла к столику одноклассниц.

– Две Пепперони и две картошки. – Выпалила Катя прежде, чем Ксюша успела что-то сказать. – И два сырных соуса.

– И чай, пожалуйста. – Сказала Каролина.

– И чай, пожалуйста. – Повторила Катя чуть громче.

Ксюша кивнула и забрала меню.

Катя поправила свой огромный розовый пуховик, чтобы он не свалился со стула, и откинулась на диванчик. Она была самой низкой девочкой в классе и любила экспериментировать с волосами – красилась то в желтый, то в розовый, или, как недавно – в красный, который благополучно вымылся в рыжий. Ее волосы вечно топорщились. Тукчарская любила носить недорогую бижутерию с маркетплейсов, и частенько пополняла свою коллекцию разноцветных браслетов, сережек и подвесок. Ее подруга Нина рядом с ней казалась особенно большой и неуклюжей. Ее прямые волосы мышиного цвета были собраны в небрежный, сползающий набок хвост, а на лице были старомодные очки в роговой оправе, которые она постоянно поправляла нервным движением пальца. Нина не красилась и не носила украшений – кроме красной ниточки на руке.

– Вот Ксюша молодец… – сказала вдруг Фрося, глядя Ксюше вслед, – школа только кончилась, а она уже работает.

Фрося Копейкина считалась главной красавицей класса – большие серо-голубые глаза, прямой нос, высокие скулы, длинные, вьющиеся золотистые волосы. Ростом она была где-то с Нину, но ее фигура и пропорции, в отличии от Нининых, были сложены достойно.

С ее братом Мишей у них на двоих была одна экстравагантная черта – белая прядь у лба.

Фрося регулярно делала простой, почти незаметный маникюр и носила серебряные сережки-гвоздики. Как и Каролина, она красилась не вызывающе, но умело.

Минут через пятнадцать Ксюша принесла заказ.

Пиццу тут же растащили по тарелкам, честно поделив куски. Картошка фри лежала горкой в глубоких блюдцах – бледная, немного недожаренная, щедро посыпанная солью. Катя и Нина ели быстро, жадно. Фрося и Каролина ели аккуратно, стараясь не испачкаться.

– Так, что ж! – Катя потянулась к тарелке с картошкой, выхватила сразу несколько штук и небрежно, с размаху, макнула их в лужицу кетчупа. – Теперь, когда принесли еду, можно и обсудить то, что мучает нас всех! – с набитым ртом она продолжила, – ну вот зачем это вообще нужно!? Танцевать-то не с кем! Все как на подбор… Уроды.

– Не все. – Нина тут же ткнула её локтем под ребро, и кивнула на Фросю. Катя фыркнула. – Фросе, например, не придется ни о чём думать.

Все посмотрели на Фросю. Та, не отрываясь от экрана телефона, медленно пожала плечами.

– Может быть, ещё и не будет никакого вальса. – Почти апатично ответила она. – Не соберётся пять пар – и всё.

– Вот именно, что ВСЁ! – отрезала Катя, с силой тыкая в воздух картофелиной. – Тогда нас просто как попало расставят! Публичный позор!

– А вы-то чего переживаете? – Каролина аккуратно отломила кусочек пиццы. Она смотрела на подруг с лёгким, аналитическим любопытством. – У вас Олег и Саша есть. Готовые кандидаты.

Катя и Нина переглянулись – за секунду между ними пробежала целая молчаливая дискуссия. Они улыбнулись одинаковыми, понимающими ухмылками.

– Да, но понимаешь, – начала Нина, понизив голос и наклонившись вперед, – они же нам, как бы так сказать… свои. Мы же в детстве много общались.

– Они почти как братья. – Добавила Катя. – Дальние братья. Неловко как-то.

– И что? – Каролина выгнула бровь. – Миша, вот, брат Фроси. По-настоящему.

– Одно дело, когда твой брат – Копейкин, – парировала Катя. – другое дело, когда речь об Олеге и Саше. Будь они её братьями, я уверена, она бы с ними не танцевала. Ну не танцевала бы, Фрось?

Фрося наконец оторвалась от телефона.

– Не танцевала бы. – Подтвердила она.

– Об этом я и говорю! – Восторжествовала Катя. – Но вы правы… – её голос снова стал жалобным, а плечи обвисли. – другого выбора у нас нет.

– Лучше уж так, чем совсем без партнёра, – сказала Каролина, отодвигая от себя тарелку, – мне, например, с кем танцевать? Кто вообще остался? Берг? Это мимо. Колядин? Без лишних слов. Остались только сумасшедшие: Майский, Малинов и Костанак.

Катя откинулась на липкую спинку кресла, закатив глаза к потолку, с которого свисала пыльная гирлянда. Она задумалась, перебирая в голове скудный список.

– Ты Тряпичкина забыла! – Вдруг выдохнула Катя, и в её голосе прозвучала слабая искра надежды. – А что… Он ничего!

Нина наклонилась к ней – их головы почти соприкоснулись.

– Как крайний случай, – прошептала она, – ничего. Молчит, но по крайней мере не уронит. И пахнет вроде нормально.

На этом варианты, по сути, были исчерпаны.

– Это все не наши заботы. – Сказала вдруг Фрося. – Мальчики должны вас звать, а не вы их.

– И от этого еще страшнее… – Ответила Каролина.

– Мне кажется, мальчикам будет глубоко плевать на вальс. – Мрачно сказала Нина, снова поправляя сползающие очки. – Они, как всегда, всё пустят на самотёк.

– Да! – Воскликнула Катя. – И нас в последний момент поставят чёрти как! С Костанаком тебя поставят, представляешь?

– Лучше уж тогда с Марком. – Хмыкнула Нина. – Веселее.

– Я что-то уже вообще танцевать не хочу. – Заявила Каролина. – Подумала что-то – и не хочу. Тряпичкин? Ну… Не знаю я даже. Да даже если Тряпичкин – он не позовет меня ведь. Как ты, Нина, и сказала. Ему на этот вальс, наверное, будет вообще все равно.

Каролина вздохнула и отодвинула полупустую чашку. В этот момент к их столику вдруг подошла Ксюша с пустым подносом.

– Всё, девочки, или ещё что-то принести? – Спросила она, собирая пустые тарелки.

Катя, тут же подбиваясь поближе, выпалила:

– Ксюш, а ты с кем пойдёшь? Ну на вальс-то?

Ксюша на мгновение замерла – на ее лице мелькнула нотка испуга.

– Я… я ещё не знаю. – Выдохнула она, и, слишком быстро схватив поднос с тарелками, тут же развернулась и почти побежала к стойке.

Девочки проводили её недоуменными взглядами.

– Ну вот, – развела руками Катя. – И она не знает. Бардак. Значит, на данный момент у нас одна гарантированная пара – Копейкин и Копейкина. Замечательно!

Пока девочки болтали о своем, Валя Костанак добрался до пляжа.

Жёлтый песок почернел от влаги и покрылся коркой грязного снега. Здесь повсюду виднелись дорожки следов бродячих собак. Море выбрасывало на берег комки коричневой пены и обломки ракушек. Льда не было – вода была уж слишком неспокойная.

Над пляжем нависали тёмные, обрывистые скалы, поросшие колючим кустарником. В одной из скал было вбито три трамплина. Самый высокий, тот, что у всех вызывал смешанное чувство восторга и страха, упирался своей ржавой рамой в низкое, серое небо. Тринадцать метров.

Валя сел на мокрый, холодный валун, поджав колени.

– Валя! Эй, Костанак!

Его догнал запыхавшийся Марк. Его длинные вьющиеся волосы развевались на ветру, а веснушчатое лицо озаряла улыбка, совершенно здесь неуместная.

– Я тебя полчаса искал! – Марк упал на соседний камень, не замечая, как Валя весь сжался. – Ну ты слышал, да? Вальс! Это же так круто! Представляешь, все в смокингах и платьях, музыка… – Он начал размахивать руками, вырисовывая в воздухе невидимые фигуры. – Я, наверное, Ксюшу приглашу. Как думаешь, она согласится? А то я не уверен… Может, лучше никого не приглашать? А вдруг откажет? Но если не пригласить, то вообще шансов не будет, верно?

Его слова сыпались градом – больно, глухо и главное – бессмысленно.

– Она… добрая. – С усилием выдавил Валя, уставившись на свои ботинки.

– И я так думаю! Ну, отлично! – Марк, получив крупицу внимания, тут же воспрял духом. – А ты с кем? Девочек меньше, нужно хвататься! Может, попробуешь позвать Каролину?

Валя посмотрел на него с печалью в глазах, но с легкой улыбкой.

– Какую Каролину? – Он горько ухмыльнулся. – Ты меня видел?

Он был худым, почти тщедушным, невысоким, с бледной кожей и резкими чертами лица. Длинные чёрные волосы, которые он носил в надежде за ними спрятаться, лишь подчеркивали болезненную бледность.

Марк посмотрел на него с искренним недоумением.

– Ну… Да? И что?

– И то, Марк. Каролина не будет со мной танцевать.

– Если ты переживаешь о внешности, то это вообще не главное. Главное – быть хорошим человеком.

– Ну хорошо. – Валя снова посмотрел на море. Его очень изматывал этот разговор. – В любом случае, ее репутации пришел бы конец.

– Почему?

Валя недолго молчал, наблюдая, как чайка с пронзительным криком ринулась в серую воду и так же стремительно взмыла вверх с пустым клювом. Было что-то унизительное в этой тщетной охоте.

– Потому что, Марк. Со мной не танцуют.

Марк замер, и на его радостном лице вдруг проступила смутная, беспомощная досада. Он видел стену, но не знал, как её обойти.

– Ну… Ладно… – пробормотал он, с трудом подбирая слова. – Я тогда… я пойду, наверное.

Он неуверенно потоптался на месте, потом развернулся и засеменил прочь по мокрой гальке, оставив Валю одного под нависающим небом. Ветер безжалостно дул с моря в спину теперь уже уходящему Марку и в лицо Вале.

Девочки посидели еще недолго. Каролина оплатила счет и даже оставила Ксюше чаевых. На улице девочки разбились по парам. Резкий порывистый ветер с моря ударил им в лица.

Нина и Катя, всё ещё взвинченные разговором о вальсе, по инерции свернули в круглосуточный магазин неподалеку от школы.

– Чипсов купим? – Спросила Катя, отряхивая с рукава пуховика прилипший снежок.

– А ты не наелась?

– Наелась. Но я хочу чипсов.

– Ну ладно. Теперь и я хочу. У меня сдача есть. – Копошась в кармане, ответила Нина.

Внутри их обдало тёплым, влажным воздухом и запахом специй сублимированный лапши. Они направились к стойке с закусками, но тут же замерли, почуяв неладное. У полки с газировкой, спиной к ним, стояли Женя Колядин и Миша Тряпичкин.

Девочки инстинктивно шмыгнули в соседний ряд, и прижались к стеллажу, затаив дыхание. Катя толкнула Нину в плечо, и та пригнулась.

– …ну, так времени ещё вагон, – слышался уверенный, чуть хрипловатый голос Жени, – главное – подход найти. С Копейкиной.

Катя и Нина переглянулись – глаза обеих стали круглыми, как блюдца. Катя приложила палец к губам.

– Она не из тех, кого лёгким движением возьмёшь, – продолжал Женя, взяв с полки бутылку колы, – с ней план нужен. Но если всё правильно обставить… она согласится. Обязательно согласится.

Миша Тряпичкин, огромный и неподвижный, как скала, молча кивнул, взяв такую же бутылку.

– Зато сразу видно, с кем париться не надо, – фыркнул Женя, глянув куда-то через прилавок. – Если так подумать, то и выбирать не из кого. Одни сплошные уродины в классе. Ну так, скажи же?

Тряпичкин молча кивнул.

– Их всего шестеро. И нормальные – только Фрося и… Каролина? Как тебе Каролина?

Тряпичкин медленно пожал плечами, не выразив ничего, кроме легкого безразличия.

– Нормальная. – Ответил он своим привычным, низким голосом.

Женя махнул рукой и пошел к кассе. Тряпичкин тенью молча последовал за ним. Они расплатились, и Катя и Нина проводили их взглядами, пока те не скрылись за стеклянной дверью.

– Уродины… – Прошипела наконец Катя. – Сам-то на себя в зеркало смотрел? Он ростом с табуретку!

Катя знала, что с ее стороны это может звучать двояко, но считала, что девочке простительно быть не высокой.

Она злобно тыкала пальцем в сторону двери, хотя там уже никого не было. Женя Колядин и вправду был самым низким мальчиком в классе. Он знал собственный рост с точностью до миллиметра – 162.8, и всегда старался визуально его увеличить. У него были вечно взъерошенные, темно-каштановые кудри, смугловатая кожа, а на губе – уже как пару лет не заживающая царапина. Глаза у него были карие, быстрые, вечно бегающие.

– А этот… Гляди, как ему поддакивает. – С горькой иронией прошептала Нина.

Миша Тряпичкин был полной противоположностью Жени – высокий, почти до косяка двери, с широкими плечами. Его светлые, льняные волосы всегда были коротко и аккуратно подстрижены, а лицо – большое, открытое – всегда было спокойно.

– Да и пошли они. – Бросила Катя, с силой дергая застежку своего розового пуховика. – Они только и могут на девочек пальцем показывать. Пойдем, я уже и чипсов никаких не хочу… Нет, ну все же! Это смешно! Вот какая ему Фрося? Она его сантиметров на десять выше, его это не смущает?

Миша вернулся домой позже сестры. Он вошёл в прихожую их большого, красивого дома, но уже с порога почувствовал неладное. Из гостиной доносился приглушённый, но резкий голос отца:

– …я не понимаю, Алла, что с ней не так! Врачи говорят «норма», а она… она просто не хочет!

Ответ матери был неразборчивым, шипящим шёпотом, полным слёз и оправданий. На широкой лестнице сидела няня, пытаясь успокоить их младшенькую, Раю. Четырехлетняя девочка, смуглая и черноволосая, молча раскачивалась на месте, уставившись в одну точку огромными черными глазами. Она не плакала и не кричала – просто «отключилась».

Миша оставил куртку в прихожей и постарался проскользнуть мимо, чтобы не встретиться ни с кем взглядом. Его спальня встретила его благословенной тишиной. Он скинул спортивную форму, завернул её в шар и бросил в корзину для белья в ванной. В душе он простоял минут пятнадцать под горячей водой.

Переодевшись, он пошел искать Фросю. В комнате ее не было. Дверь была приоткрыта, внутри царил легкий беспорядок: на туалетном столике стояли флаконы духов, на кресле была наброшена юбка, а на столе, рядом с ноутбуком, лежала стопка книг и тетрадей. Миша прошелся по коридору. Обстановка на лестнице не изменилась.

– Я её возьму. – Тихо сказал он няне, не глядя на неё. Та, с облегчением, кивнула и поспешно исчезла.

Миша бережно поднял сестру. Она была легкой, не оказывала сопротивления и лишь продолжая смотреть куда-то внутрь себя. Вместе с ней он вернулся в свою комнату и застал Фросю за компьютером.

– О, ты у меня. – Сказал он, закрывая дверь. – А я тебя ищу… Смотри, кто со мной.

Он усадил Раю на кровать. Девочка тут же перекатилась на бок, свернулась калачиком и её взгляд медленно пополз по комнате. Она наконец нашла, за что зацепиться – блик на одной из блестящих моделей машин на стеллаже. Её пальцы начали теребить край Мишиной подушки. Фрося повернулась и на ее лице мелькнула тёплая, нежная улыбка, которую она не показывала больше никому:

– Привет, рыбка.

Мишина комната, как и комната Фроси, была большой и просторной, с панорамным окном, в котором угадывалось тёмное море. Стены были выкрашены в пастельный синий. В углу стояла шведская стенка, а одну из стен от потолка до пола перегораживал стеллаж из тёмного дерева. Полки были уставлены рядами безупречно расставленных моделек автомобилей – классических, строгих лимузинов и ретро-моделей. На верхней полке также было несколько изящных, механических головоломок, которые он то и дело разбирал и собирал заново.

Миша упал на кровать рядом с Раей и подполз к самому краю, как ящерица, чтобы его лицо оказалось на одном уровне со столом, где сидела Фрося.

– Ну? – Выдохнул он, подперев голову рукой. – Кто-то пополнил список неблагонадёжных? Напомни-ка, кто у нас там в хит-параде…

Фрося откинулась в кресле, вздохнула и начала загибать пальцы.

– Первый и самый очевидный – инспектор ПДН, Игорь Владимирович. – Начала она. —Друг мамы. Брюнет. Карие глаза. Смугловатый. И мать явно к нему не равнодушна.

– Мент. – С лёгким пренебрежением выдохнул Миша, глядя в потолок. – Не верю я, что мама, со всеми её амбициями, могла так опуститься. Хотя… кто его знает, что в её голове.

– Второй – Арам, тот самый массажист с золотыми руками, которого нанимали для отца, – продолжила Фрося, загибая второй палец. – Армянин. Очень тёмный. Ходил сюда ровно те три месяца, после которых мама объявила о своём «счастливом событии». Папа его, помнишь, на дух не переносил.

– Интересно, – Миша задумался, – но мать с ним? Сомнительно…

– И вот, третий… Виктор Сергеевич, наш трудовик. – Фрося произнесла это с некоторой неловкостью.

Миша медленно повернул к ней голову, с недоверчиво-изумлённым видом.

– Я знаю, это звучит тупо! – Парировала Фрося прежде, чем он успел открыть рот. – Но посмотри на его старые фото в учительской! Он… ничего такой. И, между прочим, довольно харизматичным. А мать всегда любила «простых и честных», как она говорит. И он часто бывал у нас дома, чинил мебель.

– Кошмар. – Прошептал Миша, закрывая глаза. – Настоящий кошмар. Значит, переходим к этапу тотальной слежки? Будем прятаться в кустах с биноклем?

– Именно. – Твёрдо сказала Фрося. – Нужно поймать кого-то из них на чём-то личном. На взгляде, на подарке для Раи, на слове…

В этот момент дверь распахнулась без стука, и на пороге возникла их мать, Алла Викторовна. Её взгляд сразу же, с животной тревогой, метнулся к младшей дочке.

– Что с ней? Она… всё в порядке? – Вырвалось у матери, и в голосе прозвучала неподдельная тревога, приглушённая стыдом.

– Всё в порядке, мама. – Мгновенно, ровным и холодным тоном ответил Миша, даже не поворачиваясь к ней. – Устала. Отдышится.

Алла Викторовна с облегчением выдохнула, но напряжение не отпустило. Она перевела взгляд на Мишу и Фросю.

– А вы тут о чем с таким серьёзным видом, мои дорогие? – Спросила она чересчур бодрым, высоким тоном.

Миша, не меняя позы и не моргнув, быстро ответил:

– О вальсе, мама. На выпускном вместе танцевать будем. Репетируем распределение ролей – кто ведёт, кто ведомый.

Алла Викторовна прижала руку к груди, изображая умиление, но её глаза продолжали бегать по комнате, будто выискивая улики.

– Ах, вальс… – Она сделала шаг назад, в коридор. – Какая милая, трогательная традиция. Не шумите только, пожалуйста, не тревожьте сестричку. – И, бросив на них последний, пронзительный взгляд, она поспешно ретировалась, будто боялась, что следующий вопрос будет не о танцах.

Когда дверь закрылась, Фрося и Миша снова переглянулись.

– Все-таки будем танцевать вместе? – Тихо спросила Фрося с едва заметной улыбкой.

– А ты что, хотела отдать меня на растерзание Тукчарской и Ильской? – Миша поднял брови, изображая ужас. – Что я тебе, родной брат, сделал? Я же не заслужил такого. Лучше уж наш старый, проверенный дуэт.

Темнело. В доме Копейкиных было тепло, а на улице хозяйствовал мороз.

Гаражный кооператив был похож на кладбище машин. Ржавые ворота покосились, асфальт во дворе провалился, обнажив промёрзлую глину. Колядин и Тряпичкин забирались на свой гараж – тот, что с самой плоской крышей, застеленной старым, потрескавшимся рубероидом.

Зимний закат – особенное зрелище. Солнце, яркое, четкое уже почти скрылось за гребнем сопок. Небо медленно окрашивалось в сиреневые оттенки. Воздух обжигал легкие – холод ощущался особенно остро.

Женя с силой растирал ладони – пальцы занемели от прикосновения к ледяной скобе пожарной лестницы, и даже через перчатки жгучий холод проникал до костей. Он сунул руки в карманы куртки, но толку было мало – ветер, слабый, но пронизывающий, находил щели и все равно обжигал запястья. Тряпичкин, казалось, не обращал на холод внимания. Воротник его куртки был поднят против ветра.

Когда они уже почти забрались на гараж, они вдруг услышали знакомые голоса, а потом – увидели знакомые фигуры. Вахрушин и Святкин сидели на гараже в полутьме и о чем-то болтали.

Женя тотчас нахмурился.

– Эй! – Крикнул он, грозно ступая на гараж. Крыша хрустнула под его ногами. – Вы че тут делаете!?

Фигуры обернулись. Святкин медленно, с некоторой театральностью, поднялся во весь свой немалый рост. Он был почти так же высок, как Тряпичкин, но в его осанке читалась не грубая сила, а гибкая, почти кошачья уверенность.

Святкин болел витилиго – но сам он был светлый, так что пятна не слишком бросались в глаза.

Вахрушин дружелюбно помахал Жене и Мише рукой.

– Жень, привет. Место занято. – Он попытался улыбнуться, но улыбка вышла напряжённой.

– Это наше место. – Выдавил Женя сквозь зубы.

Вахрушин и Святкин переглянулись.

– Ну, – Вахрушин нарочито медленно поднял указательный палец. – Я бы поспорил. Это, скорее, наше, – он показал на себя и на Олега, – уже лет так пять.

– Оно и моё лет так пять. – Отрезал Женя, его взгляд перебегал с одного на другого, выискивая слабину. – И что-то я вас тут впервые за долгое время вижу.

– Как и мы тебя. – Парировал Святкин ровно и без грубости. – И чье это «ваше»? Насчет тебя – еще готов поверить, а он тут каким боком? – Он бросил короткий, оценивающий взгляд на неподвижного Тряпичкина.

Повисла тягучая тишина.

– Странно получилось. – Нервно рассмеялся Вахрушин. – Ну вообще… – Он взмахнул рукой, описывая крышу. – Крыша, она ничья…

– Я тут с четвёртого класса сижу! – Не унимался Женя.

– Так и мы тоже! – Почти крикнул Святкин. – Мы тут вместе сидели в четвёртом классе, идиот! До того, как ты всё… До того, как ты себя как мудак вести стал!

– Это я-то!? – Злость в его голосе перемешалась с обидой. Вся его напускная бравада рухнула, как только ему напомнили о старом. – Это вы со мной общаться бросили!

– Ну… – Тихо, глядя куда-то мимо Жени, сказал Вахрушин. Он теребил застёжку своей куртки, не в силах поднять глаза. – Это потому, что ты себя как мудак вести стал…

Женя отшатнулся, как от удара.

– Вы че, совсем берега попутали!? Только не надо мне снова этот разговор начинать! Нашлись миротворцы! – Он язвительно передразнил Сашу. – Раз уж я такой мудак, чего же вы на Костанака гоните? А? Вот, даже сегодня: «Малинов и Костанак вместе должны танцевать»! Шутка, кстати, отличная. Прям в точку! Вы-то не мудаки, да? Вы же так, не со зла! Шутки ради!

На другом конце улицы вдруг завёлся мотор. Тряпичкин медленно перевёл взгляд с Жени на Олега и Сашу. В его глазах вспыхнула тусклая искра ненависти. Он сделал едва заметный шаг вперёд.

Святкин скрестил руки на груди. Его светлые ресницы покрылись инеем от мороза.

– Мы не топили Костанака. – Произнёс он с ледяным спокойствием. – Не мы на него вину свалили.

– Вы. – Прошипел Женя. – Вы в том числе! – Он резко развернулся, отбросив с крыши пустую банку из-под газировки. – Да пошли вы!

Он спрыгнул вниз, не оглядываясь. Тряпичкин, не сводя с Олега и Саши тяжёлого взгляда, молча последовал за ним, отступая задом, как охранник, покидающий враждебную территорию.

Они спустились с гаража, и Женя, не останавливаясь, рванул с кооператива. Он бежал по темной улице, пока не уперся руками в колени, тяжело и прерывисто дыша от ярости, которая не находила выхода и сжигала его изнутри. Он с силой пнул ледяной бугорок грязи, и тот разлетелся на крошечные, твёрдые осколки. Тряпичкин в какой-то момент пропал из его поля зрения – Женя и вовсе не думал о нем, но когда остановился – Тряпичкин был тут как тут.

– Пошли ко мне. – Предложил он, дождавшись, когда Женя отдышится.

Женя резко выпрямился, смахивая с лица навернувшиеся от злости слезы.

– К тебе? Нафига? У тебя-ж родители дома. Смотреть будут, как на беспризорного. И поздно уже.

– Ну и что? – Пожал плечами Тряпичкин. – Посмотрят и перестанут. Закроемся в комнате.

Женя снова тяжело выдохнул, но без злости. Он кивком ткнул в сторону дома Тряпичкина.

– Ладно. Только если твоя мамка опять про мои ботинки заведёт, я ей честно отвечу, в чем они.

Мама Тряпичкина смотрела на Женю Колядина с опаской, но не из-за грязных ботинок. Тряпичкины вели весьма порядочный образ жизни: отец Миши работал на судоремонтном заводе, мать – в местном МФЦ. Они жили скромно, но честно, платили по счетам и верили, что главное в жизни – не запятнать свою репутацию. А репутация Жени Колядина была испачкана вдоль и поперёк.

Весь городок знал, что отец Жени отбывает срок по 105-й статье. Соседи шептались, что это случилось на бытовой почве, в пьяной драке, но от этого не становилось легче. А старший брат Жени закрыл собой наркотрафик района и получил семь лет по 228-й. Тряпичкины боялись, что вся эта грязь могла перекинуться на их тихого, скромного сына.

И если бы Женя подавал надежды на светлое будущее, отношение, возможно, было бы другим. Но и сам он был не сахар. Драки, грубость, вечные проблемы в школе. Мама Тряпичкина видела в нём не потерянного мальчишку, а прямую угрозу – дурное влияние на ее немного странного сына.

Глава 2

Следующим утром, сидя за партой в колючем свитере, Женя нервно грыз ручку. В рукавах – куча бумажек, под бедром – спрятанный телефон. Учительница, Марина Станиславовна, женщина с лицом бухгалтера и душой надзирателя, прохаживалась между рядами, зорко следя, чтобы никто не нарушал тишину лишними телодвижениями. Женя для вида черкал в тетради, а сам бегал глазами по одноклассникам. Он уже несколько раз ткнул в спину сидящего впереди Тряпичкина, но тот лишь пожимал плечами. Помочь Жене могли два человека: Копейкин, но тогда ему пришлось бы тянуться через целый ряд и соседку Ксюшу, и вдобавок – с большой вероятностью не получить ответа, или, что не легче – Валя Костанак.

Последний сидел на первой парте второго ряда, сгорбившись. Вахрушин, его сосед, то и дело смотрел на него требовательно и постукивал ногой, но Костанак делал вид, что не замечает. Варианты у них были разные. Тетрадь Вахрушина была чиста. Валя же в своем сражении преодолел пока половину поля.

Саша Вахрушин, отчаявшись, толкнул Валю локтем в бок. Валя испуганно мотнул головой, его взгляд умоляюще упёрся в Сашу – он, ни говоря ни слова, четко умолял отстать, но Вахрушин был настойчив. Он ткнул пальцем в первый номер на своем варианте и чуток пододвинул к Вале контрольный лист.

– Вахрушин, Костанак! – Раздался резкий голос над ними. Марина Станиславовна замерла рядом, сверля их своим ледяным взглядом. – Прекратить немедленно! И вам, Вахрушин, нечего глазеть в чужую тетрадь, а тебе, Костанак – не поощрять списывание! Понятно? Двойка ставится обоим!

Валя бессильно опустил голову.

Женя прищурился. Он выждал еще минуты две и достал из кармана заранее оторванный кусочек тетрадного листа.

Святкин, сидевший на третей парте первого ряда, всюду окруженный непростыми людьми – Копейкиными спереди, Каролиной – слева, и Майским – сзади – не знал, к кому обратиться. Фрося подсказала ему ровно один раз и больше не реагировала на его телодвижения. Майский вообще писал неизвестно какой вариант.

Дела Святкина, на деле, обстояли неплохо. Он самостоятельно решил почти половину варианта, а списанная у Фроси задача могла вытянуть его на четверку.

Тукчарская пыталась списать у Ксюши. Для этого ей приходилось оборачиваться назад, но Ксюша не противилась, а наоборот – охотно помогала. Женя, глядя на то, как его соседка обменивается записками с Катей, раздраженно вздыхал – Ксюша уже все решила, но заставить ее решать его вариант – задача практически невыполнимая.

Третий ряд был почти пустой. На первой парте одиноко сидела Нина. Ее отсадили сюда от Кати, чтобы та не болтала. Та же участь постигла однажды и Святкина с Вахрушиным – потому они и оказались в разных концах класса. За Ниной сидел Марк. Он бессильно разложился на парте, склонив голову на стол.

– Малинов, чего лежим? – Рыкнула на него учительница. – Все уже решили?

– Наверное, и так можно сказать. – Пробурчал Марк, не подняв головы.

– Тогда сдавайте тетрадь.

Марина Станиславовна переместилась в проход между третьим и вторым рядом. Женя и Нина глянули на Марка с ненавистью.

– И что это? – Спросила Марина Станиславовна, заглянув Марку в тетрадь. – У вас пустой лист.

– Так я ничего не знаю.

Копейкин откинулся на спинку стула и сложил руки на груди. И он забегал глазами по классу – увидел мечущегося Женю, обратил внимание на Костанака, упавшего головой на парту. Закончил он тем, что уставился в затылок Маляровой, сидевшей перед ним.

Алина Малярова и Борис Берг – тихая пара отличников, отстраненная и неразговорчивая.

Копейкин не видел, но знал – тетрадь Алины была исписана ровными, выверенными рядами решений. Она не суетилась, не списывала, не оглядывалась. Её тёмные волосы были заплетены в тугую косу. От Алины никогда-никогда нельзя было добиться помощи. Берг был добрее и нелепее. Он съёжился над своей партой и что-то быстро и возбуждённо чертил на полях, уйдя в математический азарт.

Копейкин прищурился и отвел взгляд обратно к Жене. Когда Марина Станиславовна переместилась на безопасное для Колядина расстояние, он, собравшись с силами, передал Тряпичкину записку, а тот, спустя минуту, ткнул ее в спину несчастного Костанака.

Реакция Вали была мгновенной. Он вздрогнул всем телом, будто его ударили током, и резко обернулся. Валя уже получил выговор, уже был на мушке, а Тряпичкин предвещал одни лишь беды. Миша молча сунул ему в руку смятый клочок бумаги.

Сердце Вали ушло в пятки. Он развернул записку. Там, кривым, рваным почерком, знакомым до тошноты, было написано следующее:

«Костанаку. 2-й, 3-й номер. БЫСТРО!»

Он замер, разрываясь между страхом перед Мариной Станиславовной и страхом перед Колядиным. Один страх был сиюминутным и знакомым – еще одна двойка. Другой – тёмным, неопределённым и потому куда более жутким.

Секунда колебания – и его пальцы сами потянулись к ручке. Он быстро, почти истерично, стал переписывать решение в свой черновик. Вахрушин нахмурился. Он снова толкнул Костанака, снова пододвинул ему свой вариант, но Валя не реагировал.

– Эй, – сипло прошипел он, – я же первый просил… давай сюда…

Валя будто оглох. Саша отстранился, лицо его покраснело от злости и недоумения. Он мельком обернулся и поймал взгляд Жени – самодовольный, почти торжествующий – который Колядин кинул не конкретно ему, а будто бы всему классу

Через минут пять прозвенел звонок. Начался кипиш, привычная толкучка, но Марина Станиславовна быстро собрала работы.

Когда она ушла, Вахрушин, сдавший почти чистый лист, еще пару секунд смотрел в парту, как вдруг он резко встал, так что его стул с грохотом отъехал назад, и с размаху сгрёб с Валиной парты всё – ручку, черновик, учебники, которые тот только достал.

– Ты что, совсем уже, Костанак?! – Закричал он, что было силы. – Я тебя, блин, просил! Я первый! А ты этому… этому уродцу передаёшь! Мы что, по блату сейчас, да? Кто первый встал, того и тапки?!

Валя съёжился, пытаясь собрать свои вещи с пола, но Саша грубо оттолкнул его ногой.

– Вот и подбирай! Нечестно, блин! Ты мне помогать должен, а не ему! Да если бы не я, тебя бы уже не было давно!

Кто-то из класса фыркнул. Кто-то другой поспешно отвернулся, делая вид, что завязывает шнурок.

– Дайте пройти. —Безразлично бросил Копейкин, чуть ли не перешагивая через Валю, согнувшегося у парты.

Фрося и Каролина последовали за ним. Заметив краем глаза, что Женя с Тряпичкиным уже пробиваются к выходу, Вахрушин бросил Валю и ринулся в коридор, расталкивая одноклассников.

– Колядин! А ну стой, мразь!

Валя остался сидеть на полу среди разбросанных вещей, глотая комок в горле. Он смотрел на свою тетрадь, лежавшую в пыли у ножки парты. Класс окончательно опустел. Валя так и не поднялся, как дверь вдруг скрипнула – он испуганно обернулся, не ожидая ничего хорошего.

В дверях стояла Ксюша. Она оглядела пустой класс, убедилась, что никого нет, и только тогда подошла к нему. Она молча наклонилась и подняла тетрадь, старательно стряхнула с неё пыль.

– Не обращай внимания, – тихо сказала она, протягивая тетрадь, – Саша просто… разозлился. Он не хотел.

Валя не поднимал на неё глаз. Он взял тетрадь и сунул её в рюкзак, и вот – наконец встал. Ее демонстративная, запоздалая доброта была почти так же унизительна, как и агрессия Вахрушина.

– Спасибо. – Пробормотал он в пол.

– Тебе надо… – Ксюша замялась, подбирая слова. – Тебе надо просто не провоцировать их. Не давать повода.

– Какой повод? – Тихо спросил он. – Я просто сидел.

Ксюша растерялась.

– Ну… я не знаю. В общем, не принимай близко к сердцу. Всё наладится.

Когда Ксюша направилась к двери, Катя и Нина, прятавшиеся у стены, тотчас юркнули в разные стороны.

Коридор у раздевалки был забит народом. Несколько классов толклись вперемешку, кто-то уже переоделся, кто-то только пробивался к раздевалке. Девятый класс ждал, когда другие ученики покинут спортзал. Воняло здесь ужасно – и потом, и дезодорантом. Громкие крики ни на минуту не прекращались. Вахрушин догнал Колядина уже здесь, схватил за плечо и с силой рванул на себя.

Копейкины и Карельская мирно сидели на лавке, ожидая.

– Стой, Колядин! Стой, я тебе говорю!

Женя резко вырвал руку, случайно отпихнув стоявшего рядом случайного школьника.

– Да чё тебе надо!? Отстань от меня!

Катя и Нина оперативно добежали до зала и, стоя в дверях, переглянулись. Нина кивнула Кате и та, на всякий случай, достала телефон с включенной камерой.

– Ты Костанака подмял под себя! – Не унимался Саша. – Я его первый просил!

– А я – последний, зато взял! – Женя оскалился. – Костанак сделал свой выбор! Понял, что ты без Святкина ничего не стоишь!

Костанак, только подходивший к залу, услышав своё имя, побледнел и прикусил губу. Его глаза широко распахнулись от ужаса. Он мельком глянул на лица одноклассников из-за спин Кати и Нины, простоял так секунду, а потом резко развернулся и метнулся обратно в коридор, стараясь быть как можно непримечательнее. Из толпы, уже у зала, вдруг вынырнул Олег Святкин.

– Интересный вывод, – сказал он громко и четко, встав в одну линию с Сашей, – а без своего пажа ты кто, Колядин?

Копейкин вздохнул, надел наушники и прикрыл глаза, облокачиваясь на стену. Малинов с интересном переводил взгляд то на Святкина с Вахрушиным, то на Колядина с Тряпичкиным, и вдруг нечаянно столкнулся глазами с последним.

– А из-за чего, собственно, спор? – Спросил Марк то ли у Миши, то ли у всех.

Тряпичкин отвернулся.

– А вообще, – начал вдруг он, глядя на Вахрушина, – ты за что предъявляешь? За то, что тебе Костанак списать не дал? Никто тебя не трогал. Сам себе что-то надумал, сам и злишься.

– Заткнитесь, наконец! – Резкий, холодный голос Алины Маляровой вдруг прорезал гул. Она стояла чуть поодаль, скрестив руки на груди. – Вы все тут устроили дурдом из-за какой-то контрольной. Вести себя как люди не пробовали?

В нее тут же полетели ответные выкрики.

– Ты вообще замолчи! – Крикнул непонятно кто.

– Малярова, не твое дело! – добавил Вахрушин злостно.

– А ты, – Копейкин вдруг приоткрыл глаза, – могла бы Берга стукнуть, чтобы тот Вахрушину списать дал… И никто бы сейчас не орал, представляешь? Элементарная логика… не женская…

– Я тут вообще при чем? – С искренним недоумением спросил Берг, все это время стоявший в углу. – Меня, пожалуйста, в это не втягивайте.

Колядин, Вахрушин, Святкин и Тряпичкин – все недовольно посмотрели на Берга. Им всем так и захотелось прибить его за компанию.

Ксюша была в растерянности. Она бегала глазами по коридору, приближалась, но не слишком быстро, пыталась что-то сказать, но говорила слишком тихо. Ее никто не замечал.

Костанак выбежал из шумного коридора и прислонился к холодной стене в безлюдном переходе между корпусами. Он сжал кулаки, чувствуя, как дрожь бежит по спине.

– С тяжёлым днём, видимо.

Он вздрогнул и отпрянул от стены. Перед ним стояла Алиса Дмитриевна – молодая практикантка, которая недавно начала вести у них литературу. Она приходила всего пару раз, но уже успела всем запомниться. На её уроках даже такие, как Колядин и Святкин, поначалу пытались блеснуть остроумием – Женя как-то разродился цитатой из Есенина, а Олег Святкин отпускал язвительные комментарии по поводу сюжета «Отцов и детей», надеясь поймать её на ошибке. Но она лишь улыбалась своей спокойной улыбкой, парировала шутки и продолжала вести урок. Понимающая, веселая – в сравнении с советскими педагогами Алиса Дмитриевна была даром свыше.

– Я… всё нормально, Алиса Дмитриевна… – Прошептал он, опуская глаза.

– Конечно, нормально. – Парировала она, улыбаясь. – Обычная школьная идиллия. Крики, толкотня, выяснение отношений из-за какой-то мелочи…

Она сделала паузу. Валя не был уверен, как много могла видеть Алиса Дмитриевна.

– У меня сейчас окно, – сказала она, доставая из кармана брелок, – и ключ от кабинета психолога. Он пустой. Если хочешь, заходи. Чай есть. Можешь там отдышаться. – Она слегка наклонила голову. – Или, если захочешь, можешь рассказать, что там случилось…

Она не ждала его согласия, уже поворачиваясь и направляясь в сторону кабинета, но замедлила шаг, давая ему время, чтобы принять решение. Для Вали это предложение – войти с ней вдвоем в кабинет – было пугающим и невероятным. В ее голосе не было ничего лишнего… Деловой, почти отстранённый тон. Он сделал неуверенный шаг, потом второй, и поплёлся за ней по коридору, чувствуя, как его сердце всё ещё бешено колотится, но уже не только от страха, но и от смутного, тревожного любопытства.

По пути он встретился взглядом с другой одинокой фигурой: Паша Майский стоял в тени у аварийного выхода. Увидев Валю и Алису Дмитриевну рядом, он беззвучно развернулся и растворился в тёмном проёме лестницы, ведущей куда-то в подвал.

В кабинете психолога было пыльно и хотелось чихать. Алиса щёлкнула выключателем, и загорелась тусклая лампа над столом, оставляя углы комнаты в тени. Она жестом указала Вале на кресло, а сама включила небольшой чайник, стоявший на подоконнике.

– Садись. Не бойся, я не буду ничего спрашивать… Если не захочешь.

Валя опустился на край кресла, положив руки на колени, чтобы они не дрожали. Он смотрел, как она насыпает в два бумажных стаканчика заварку.

– Вот. – Она протянула ему стаканчик. – Греет руки, успокаивает нервы. Проверено.

Он взял стаканчик, сделал маленький глоток. Чай был горьким и крепким.

– Спасибо. – Прошептал он.

– Не за что. В таких ситуациях главное – сменить обстановку.

Они сидели в тишине. Из коридора доносились приглушенные крики. Валя украдкой смотрел на Алису.

– Мне скоро на физру. – Вдруг сказал он, и сам удивился, что заговорил первым.

– Успеешь. – Спокойно ответила она. – У них там ещё перекличка, построение…

– Я… я её ненавижу. Физру. – Вырвалось у него, и он тут же сжался, ожидая стандартных упреков про «надо двигаться» и «это полезно».

Алиса повернула к нему голову.

– Понимаю. Особенно, когда ее в середине дня ставят… Я в школе тоже терпеть ее не могла. Всегда искала способ увильнуть… Ладно, – она поставила свой стаканчик, – можешь идти, можешь остаться. Я тебя выгонять не буду.

Валя почему-то засмущался – он отвернулся, приподнялся, выбросил стаканчик в мусорное ведро. Ему было непривычно и неловко от такой простой, ненавязчивой заботы.

– Я пойду все-таки. – Сказал он, не глядя на нее. Ему почему-то показалось важным аргументировать свой уход. – Итак часто ее прогуливаю…

Алиса лишь кивнула, не пытаясь его переубедить.

Класс тем временем уже во всю переодевался.

Женская раздевалка была тесной, с облупившейся краской и кривыми деревянными скамьями. Она была раза в два меньше раздевалки мальчиков. Впрочем, дышать и там и там было почти невозможно. Фрося, уже переодетая спортивную форму, с отвращением разглядывала свои кроссовки, стоявшие на влажном после предыдущего класса полу.

– Ну почему пол такой липкий…

Каролина, поправляя резинку в волосах, согласно вздохнула.

– У меня с собой влажные салфетки. Протрешь кроссовки после зала.

Катя копошилась в своём рюкзаке, вываливая оттуда гору нестиранных носков, фантиков и тетрадок.

– Блин, а я форму-то забыла! – Завопила она, хотя серая казённая майка и штаны уже лежали у неё на коленях.

Нина, молча и покорно надевавшая свои огромные, не по размеру, шорты, лишь покачала головой. Одежда висела на ней, как на вешалке. Из-за тонкой перегородки доносился оглушительный грохот, дикие крики и мат – мальчишки ни на секунду не унимались. Ксюша, уже одетая, нервно теребила край майки.

– Девочки, как думаете, чем там закончится? Я глянула, а они там чуть не дрались… – Её голос был полон тревоги. – Может, кому-то помочь надо?

Алина, завязывающая шнурки, фыркнула и сказала:

– Помочь? Им помочь можно только седативными. В промышленных дозах.

Послышался грохот – стена, у которой сидела Тукчарская вся задрожала.

– Четко. – Сказала Катя, улыбаясь. Она прислонилась к стене ухом. – Сейчас попробую понять, кто кого впечатал в стену…

– На крайний случай есть шпион… – Довольно сказала Нина, глядя на Фросю. – Спросим потом у Миши.

– Я, кажется, и Мишин голос там слышу…

Вдруг послышался голос физрука, и мальчики резко затихли. Он обругал их, поторопил и приказал выстраиваться. К девочкам он осторожно постучался, напоминая, что уже пора выходить. Вскоре все оказались в зале, выстроенные по росту. Дурацкая разница между Женей, на котором заканчивалась мужская половина строя, и Фросей, открывающей женский строй, бросалась в глаза. В этот момент боковая дверь в зал скрипнула, и в проёме показался Костанак. Он замер, боясь сделать шаг. Все головы повернулись к нему.

– Костанак, в строй! – Рявкнул физрук, не вдаваясь в подробности.

Валя, опустив голову, поплёлся к строю. Его место, по воле суровой школьной логики, было между Женей Колядиным и Борисом Бергом. Он втиснулся в этот зазор, чувствуя, как Женя тут же ехидно толкает его локтем в бок.

– Так, пацаны-девчата, на волейбол! Дел у меня сегодня и без вас полно. Капитаны – Вахрушин и Святкин. Сами решайте, кто первый выбирает!

Саша и Олег вышли в центр. Они переглянулись и принялись решать на цу-е-фа. Им пришлось сыграть раза три, пока Вахрушин не вышел победителем. Он коротко, со злорадным торжеством, улыбнулся и пробежался глазами по строю.

– Копейкин. – Выдохнул Саша, почти не думая.

Миша Копейкин, едва заметно закатив глаза, вышел из строя и встал за спиной Вахрушина, не взглянув на Олега. Святкин лишь поджал губы, но в его глазах мелькнуло раздражение.

– Вот так значит. – С азартом бросил он, глядя на Сашу. – Тряпичкин!

Миша Тряпичкин молча встал на его сторону. Колядин мрачно развалился на скамье, провожая Тряпичкина взглядом.

– Колядин. – Тут же бросил Вахрушин.

Женя медленно поднялся и, скрипя зубами, перешёл к Вахрушину.

– Ты же убить меня хотел минуту назад. – Прошипел он Саше.

– Да, но это волейбол.

Распределение шло дальше: Святкин тут же выбрал Фросю, а потом – Ксюшу Гутман. Вахрушин взял к себе Карельскую и Ильскую. На скамейке остались Малярова, играть с которой – дело не из легких, Тукчарская, по общим меркам считавшаяся не спортивной, нескладный Берг, Костанак и Малинов.

Святкин прищурился.

– Ну давай сюда, Катя.

Тукчарская поднялась, отряхнулась и перебежала на его сторону. Малинов недовольно скрестил руки на груди и показательно насупился.

Вахрушин мотнул головой:

– Берг.

Берг равнодушно встал со скамейки. Марк вдруг взмахнул руками.

– Вы серьезно!? – С недоумением завопил он. – Я вообще-то неплохо играю! И Берг подтвердит!

– Да, это правда. – Кивнул Берг.

Святкин и Вахрушин переглянулись. Олег секунды две разглядывал Марка.

– Ладно. – Выдохнул он. – Иди сюда, Марк.

Марк с радостью вскочил и чуть ли не вприпрыжку понесся к Олегу. На скамье остались Алина и Валя.

– Я могу не играть. – Заявила Алина.

Никто не заметил, но Валя кивнул, целиком и полностью поддерживая её инициативу.

– Все играют! – Раздался крик физрука из коморки.

Святкин и Вахрушин снова переглянулись.

– Алина. – Сказал Вахрушин, опуская плечи.

Святкин посмотрел на Вахрушина недовольно, будто тот совершил глубокое предательство.

– Костанак! – Крикнул Олег, глядя не на Валю, я прямиком на Сашу, произнеся эту несчастную фамилию, как обвинение.

Команды получились такие: Копейкин, Колядин, Карельская, Ильская, Берг, Малярова у Вахрушина; и Тряпичкин, Копейкина, Гутман, Тукчарская, Малинов, Костанак у Святкина. Когда натянули сетку, Олег и Саша встали друг к другу почти вплотную – их разделяло веревочное решето.

– Ну спасибо. – Цинично бросил Олег, окидывая взглядом свою команду. – У меня фулл-хаус. Жертвы четвертого энергоблока и Копейкина.

Марк Малинов, стоя рядом с Валей, без умолку тараторил, переминаясь с ноги на ногу: «Слушай, я в прошлый раз такую свечку поймал, все обзавидовались! Главное – не бояться мяча, он же легкий! Правда, в лицо им получать больно…» Валя лишь молча отодвигался от него, вжимаясь в стену зала. Ксюша Гутман пыталась наладить хоть какой-то порядок в стане Святкина: «Девочки, давайте встанем в линию! Олег, ты на подачу!» – но её голос тонул в общем гуле. Алина Малярова в команде Вахрушина стояла в самой дальней точке, скрестив руки. Берг, напротив, с научным интересом наблюдал за траекториями разминочных бросков Колядина, бормоча что-то про «сопротивление воздуха». Колядин четко попросил его замолчать и для убедительности показал ему средний палец.

Подача была у команды Вахрушина. Женя Колядин, получив мяч, не стал выдумывать. Его лицо исказила сосредоточенная злоба. Он изо всех сил швырнул мяч через сетку —прямиком в Копейкину. Фрося с трудом отбила – мяч полетел обратно, где его отшвырнул Копейкин примерно в то же место. Второй раз Фрося отбить не смогла.

– Мило. – Бросила она в сторону брата, холодно сузив глаза.

– Ничего личного. – Парировал Миша с другой стороны сетки и улыбнулся. – Это игра.

Это задало тон. Каролина, подавая, тоже метила в Фросю, видя в ней самого опасного игрока противника. Игра свелась к простой схеме: команда Вахрушина, собранная из сильнейших, методично и злостно атаковала команду Святкина, которая держалась лишь на Тряпичкине, безропотно бросавшемся под самые безнадёжные мячи, и на самом Олеге, который отчаянно носился по всему полю и пытался хоть как-то организовать своё сборище неудачников. Марк то и дело бежал не туда, сталкивался с Костанаком и орал. Валя же просто пригибался и закрывал голову руками при каждой атаке. Вахрушин почти не касался мяча, отдавая инициативу Копейкину и Колядину.

Физрук изредка покрикивал «Так, играем по правилам!», но ему было плевать.

Финальный свисток застал команду Святкина наголо разбитой. К концу урока Олег ненавидел Марка, Валю и Ксюшу, на которую он клал куда большие надежды.

Разборки после физкультуры не прекратились, а будто бы начались заново – но уже по новым поводам. После зала был еще один, последний урок, прошедший в гулком, напряжённом гуле взаимных претензий.

Когда наконец прозвенел звонок, Копейкины первыми выскользнул из класса. Они направился к выходу, как вдруг чуть не столкнулись с Алисой Дмитриевной. Она коротко кивнула Копейкину.

– Михаил, у меня к вам просьба. Нужно помочь донести проекторы в учительскую.

Копейкин переглянулся с Фросей – сестра пожала плечами и пошла к раздевалке, а внутри Миши все напряглось. Помощь практикантке не входила в его планы, но и грубить он не стал – в душе он даже обрадовался. В нем проснулся внезапный, острый интерес.

– Без проблем. – Кивнул он, стараясь звучать еще собраннее обычного.

Они шли по пустеющему коридору. Алиса выждала паузу.

– Скажите, Михаил, а почему в вашем классе такое… особенное отношение к Вале Костанаку?

Что-то холодное и тяжёлое упало ему в грудь. О Вале? Сейчас? Она могла спросить о чём угодно – о его планах, о книгах, о чём-то, что позволило бы ему раскрыться. Но она, как назло, спросила о Костанаке. К тому же, что в классе полно других, куда более достойных объектов для внимания… Копейкин фыркнул, поправляя коробку, и постарался, чтобы его тон остался прежним – лёгким, снисходительным.

– Какое отношение? Его подкалывают. Как и Малинова. В чём вопрос?

– Подкалывают – это немного другое. А на Валю смотрят, как на прокажённого. Будто он виноват в чем-то.

Они зашли в учительскую. Копейкин повернулся к ней, скрестив руки. Его поза была уверенной, но все же он чуток забеспокоился. Она настойчиво смотрела на него, ожидая ответа, и ее её настойчивость была оскорбительной – Копейкин и думать о Костанаке не желал. Это никогда не было его проблемой.

– Вы про случай в пятом классе? – Он произнёс это с подчёркнутой неохотой, давая понять, что тема ему неприятна. – Да, была трагедия. Девочка погибла. Костанак был там. На него и упала вина.

– Упала? – Алиса подняла бровь.

Раздражение, острое и ядовитое, кольнуло его. Она копает и в упор не видит, что перед ней стоит он, Миша Копейкин, живой и реальный!

– Все, кто там был, сказали, что он толкнул Арину. И он сам не стал ничего отрицать. – Миша пожал плечами, вкладывая в этот жест всю возможную долю холодного презрения. «Пожалуйста, пойми, что это меня не касается, что я выше этого» – умолял он её безмолвно. – Что тут ещё обсуждать? А это «особое отношение», как вы выразились… Это социально обусловленная роль. Классу нужен был виноватый, он нашёлся.

– И никто не сомневался?

Копейкин нахмурился.

– Сомнения – это для следователей и философов. – Отрезал он, и в его голосе теперь уже в открытую звучала злоба. – А нам что, заняться не чем? Говорю же – Костанак не отрицал.

Он кивнул ей, резко надел наушники и вышел. На душе остался неприятный осадок от всего разговора. Копейкин шел по коридору к раздевалке, и в ушах стоял её голос: «…такое… особенное отношение к Вале Костанаку?». Эта фраза задела его куда сильнее, чем он готов был признать.

Он зашёл в раздевалку как раз в тот момент, когда Олег Святкин, который никак не мог успокоиться и всюду искал виноватых, тыкал пальцем в грудь Костанаку.

– …и из-за таких сопливых, как ты, мы вечно в пролёте! Ну ты же не девочка, ей богу! Хоть бы в сторонке стоял, а не под мяч подныривал!

Валя как обычно смотрел куда-то в пол, стараясь не реагировать, и осторожно собирал вещи. Он потянулся за своей старой, потертой курткой, висевшей на крючке. Пальцы его дрожали, и куртка упала на грязный пол, прямо между ним и Копейкиным. Валя тут же присел, чтобы поднять её.

Копейкин, не дрогнув, сделал шаг вперёд, чтобы пройти к своему шкафчику. Острый носок его ботинка небрежно наступил на рукав его упавшей куртки. Копейкин небрежно опустил глаза и слегка пнул куртку в сторону.

– Вы надоели уже. – Брезгливо бросил он, обращаясь и к Костанаку, и к Святкину.

Последний звонок очень быстро вытолкнул всех в раздевалку, а оттуда – на улицу. Школа опустела так быстро, будто ученики сбегали с тонущего корабля. За считанные минуты шумная масса детей рассосалась по дворам и переулкам, и у школы остались лишь те, кому идти было некуда, или те, у кого были свои, недетские дела.

Ближе к вечеру Фрося и Миша медленно вели Раю по главной аллее. Официально – «подышать воздухом», но на деле это была засада. Рая, закутанная в тёплый комбинезон, шаркала ногами по шуршащему ковру из листьев, её взгляд был устремлён внутрь себя, на мир, недоступный остальным.

Именно тогда из-за поворота, ведя на поводке упитанного пса цвета кофе с молоком, появился Арам. Он был именно таким, каким запомнился со времён визитов к их отцу – подтянутый, с густыми чёрными волосами и внимательными, немного усталыми глазами. Увидев их, он на секунду замедлил шаг, и на его лице мелькнуло узнавание.

– Здравствуйте. – Ровно, без эмоций, кивнул он, и его взгляд равнодушно скользнул по Рае. Собака потянулась к девочке, но Арам твердо натянул поводок. – Не подходи, Джесси.

Больше он ничего не сказал, не задал вопросов, не проявил ни малейшего личного интереса. Прошёл мимо, как проходят мимо случайных прохожих. Через двадцать метров он отпустил собаку с поводка, и та радостно помчалась к кустам.

Копейкины переглянулись. Взгляд Фроси был острым и разочарованным. Миша ответил ей едва заметным сужением глаз. Они не обменялись ни словом и напоследок покачали друг другу головами, продолжив свой путь. Каждый держал Раю за руку. Её маленькие ладони лежали в их больших и холодных, а сама она неуклюже переступала с ноги на ногу.

Ее глаза с интересом блуждали по оголённым кронам деревьев.

В этот момент с боковой тропинки, громко споря о чём-то, вывалились Святкин и Вахрушин. Олег шёл в расстёгнутой куртке поверх школьной формы, руки в карманах, с привычной развязной уверенностью.

– Что, Копейкины, нянькаете? – Бросил Святкин, останавливаясь и остроумно ухмыляясь. Его глаза, холодные и насмешливые, скользнули по их сплетённым рукам с Раей. – А мамаша, видать, опять с кем-то по делам, раз вам со своей аутисткой гулять приходится?

Саша неловко откашлялся.

Миша застыл, его пальцы в карманах сжались в кулаки. Фрося резко шагнула вперёд и почти побелела от злости:

– Заткнись. – Рявкнули они хором, и Фрося продолжила: – У тебя есть пол минуты, чтобы извиниться.

– Полминуты? Щедро. – Усмехнулся Святкин, но, встретив взгляд близнецов, вдруг сник. – Ладно, ладно, не кипятитесь. Пошли, Саш.

– Мразь! – Тихо, но отчётливо выдохнула Фрося, глядя им вслед. Её пальцы нежно поправили воротник Раиной курточки.

Копейкины постепенно пошли в сторону дома. На Святкине и Вахрушине случайные встречи не закончились.

Не успели они отойти и ста метров от парка, как у подъезда девятиэтажки их нагнал шумный розовый Кайен, за рулём которого сидел мужчина в малиновом спортивном костюме с золотой цепью на шее, толщиной в палец. Это был Виктор Карельский, отец Каролины. Он высунулся из окна, сияя улыбкой во всю ширину лица.

– Миш, Фрось! Здорова! Малую из садика забираете? – Он густо пах дорогим парфюмом, перебивающим запах автомобильного освежителя. Его взгляд на мгновение задержался на Рае, но быстренько отвел в глаза сторону, смущённый её взглядом в никуда.

– Здравствуйте, Виктор Петрович. – С ноткой брезгливости ответил Миша, едва кивнув.

– Каролина дома? – Вступила Фрося, чисто чтобы поддержать видимость разговора.

– Ага, уроки там постигает! – Карельский хлопнул ладонью по рулю. – Вы к ней заходите, когда хотите! Всегда рады! Кстати, насчёт той мойки на Ленинградской, Миш, передай отцу…

– Давайте потом. – Миша резко, почти грубо оборвал его. – У нас сейчас нет времени. Извините.

Он взял Фросю под локоть и буквально потащил её вперёд, не оглядываясь на смущённо бормочущего Карельского.

Бизнес Карельских – две автомойки на въездах в город и автомастерская были выстроены по одному принципу: «побольше хрома, позолоты и неоновых вывесок». Виктор Петрович искренне считал, что роскошь должна быть видна издалека, а его жена щеголяла в норковых шубах даже в оттепель, лишь бы все видели – им есть, на что их носить.

Их деньги были честно заработаны на грязи и поте – сначала Виктор мыл машины сам, с двумя помощниками, потом взял в аренду первый бокс, потом выкупил его. Он был гением выбивания тендеров и обхода налогов, но полным профаном в тонкостях вкуса. Он лез из кожи вон, чтобы вписаться в нужные круги, пытался выстраивать дружбы со страшим Копейкиным, но его попытки выглядели как золотая табличка «здесь живёт богач» на двери из дешёвого шпона.

– Надеюсь, больше мы никого не встретим. – Сказала Фрося, когда Карельский скрылся из виду.

– Особенно его. – Брезгливо поморщился Миша. – Каждый раз, после разговора с ним, мне как-то не по себе…

– И зачем он постоянно пытается втереться в доверие к отцу? – Фрося покачала головой. – Думает, если будет достаточно навязчив, его начнут воспринимать как равного?

– Хорошо, что Каролина хотя бы старается… У неё есть стиль…

– Да, – согласилась Фрося, – и она не лезет с «советами по бизнесу», как ее папаша. И не пытается копировать нас.

Дочь Карельских служила и предметом гордости, и источником постоянного недоумения. Каролина отчаянно пыталась сгладить их кричащую вульгарность своей безупречной, почти аскетичной элегантностью. Она стыдилась золотых кранов в их таунхаусе, стыдилась папиных разговоров о «бабках» и «разводах», стыдилась маминой страсти к брендовым вещам с гигантскими логотипами.

Автомастерская Карельских, громадный гараж с заляпанными стенами и запотевшими окнами, пряталась в сумерках. Здесь пахло соляркой и горьковатым машинным маслом. В центре, под одиноко гудящей люминесцентной лампой, стояла иномарка с разинутым капотом.

Рядом с ней, в ореоле тусклого света, работал Паша Майский.

Он не вытирал пот и не поправлял волосы. Гаечный ключ он чувствовал, как продолжение руки. Каждую открученную деталь он клал на верстак, застеленный чистой ветошью, выстраивая их в безупречный ряд – от самой крупной до самой мелкой. Тихо здесь было, не считая рабочего шума где-то в глубине здания – возможно, работал компрессор или котёл.

Внезапно тяжёлая ржавая дверь с грохотом отъехала по роликам, впустив вихрь ледяного воздуха и хлопья мокрого снега. На пороге появился Марк – вроде бы такой же взъерошенный и неуклюжий, как обычно, но было в нем что-то не то. То ли двигался он как-то скованно, то ли слишком быстро бегал по гаражу глазами.

– Паш… – Негромко начал он. – Можно я… тут посижу?

Паша медленно, как манекен, повернул к нему голову.

– Тут грязно. – Констатировал Паша и снова отвернулся.

Но Марк уже шмыгнул внутрь, прижался спиной к стеллажу с инструментами.

– А чего тебя не физкультуре не было? – Спросил Марк.

– Ненавижу физкультуру.

– А там такое было… Вахрушин с Колядиным чуть не подрались, из-за Костанака, представляешь? Из-за него. Он как тень, а из-за него драки. И все на него еще такими злыми глазами смотрят. А он просто… сидит. Он просто есть. И за это его ненавидят. А Ксюша… Почему ничего не сделает, она же староста…. А мне… мне кажется, она меня вообще не замечает. Я ей про вальс намекал, а она будто сквозь меня смотрит. Как на пустое место. – Он замолчал, перевел дух, глотнув густого воздуха. – А остальные? Копейкин, он умный, он же всё видит. Но ему просто… скучно? А Алина… она могла бы всё остановить. Одним словом. Но она просто с Бергом в своём углу сидит, как в аквариуме. И все молчат. Все делают вид, что так и надо. – Марк нервно провёл рукой по лицу, оставив на щеке тёмный след от грязных пальцев. – Валя виноват, но он итак уже наказан. Но тогда… зачем его травить, если он уже наказан? Или это такое… такое вечное наказание? Чтобы все видели и боялись? А может… может, он…

– Зачем пришел? – Перебил его Паша.

Марк мотнул головой.

– Я уже и забыл. Ладно. Я… я пойду. – Он бросил быстрый, испуганный взгляд на дверь. – Мне ещё… кое-куда надо. Может, я и завтра не приду. В школу. Передашь если что, да?

И, не дожидаясь ответа, Марк выскользнул за дверь, оставив её приоткрытой. Холодный ветер гулял по мастерской, шевеля бумажки на верстаке. Паша так и не обернулся.

Костанак, тем временем, уже давно был дома. Его мама сидела на кухне, уставясь в чашку с остывшим чаем. Её лицо было серым от усталости, а в глазах – вечный, невысказанный к миру вопрос: «Как такое могло случиться?». Она работала бухгалтером, и её жизнь была четко спланированным графиком: работа, магазин, дом.

– Поужинал? – Спросила она Валю, не поднимая головы.

– Да. – Буркнул Валя, проскальзывая в коридор.

Его комната была бывшей кладовкой, отгороженной от гостиной тонкой фанерной перегородкой. Здесь было тихо и тесно, но вполне уютно и тепло. На столе, заваленном учебниками, стояла настольная лампа с зелёным абажуром, отбрасывающая на стену гигантские, дрожащие тени. Над кроватью висела карта звёздного неба – подарок отца, о котором никто не вспоминал вслух. На полке, вместо игрушек, стояли ряды засушенных грибов – трофеи деда, аккуратно подписанные корявым почерком. Комната Вали все же иногда выполняла функции кладовки.

Сам дед, Николай Иванович, сидел в своей комнате и перебирал гербарий. Когда он вышел на пенсию, мир его сузился до леса и грибов. Когда грибов не было – он собирал шишки, а когда не было шишек – пытался охотиться. Когда и охота не удавалась, он просто бродил по лесу, сливаясь с природой в одно целое.

Дверь в комнату Вали скрипнула. На пороге стоял дед, держа в руках две банки с мутными настойками – одна была цвета крепкого чая, другая отливала кроваво-красным.

– На, Валька, – прошамкал старик, протягивая банку с тёмной жидкостью, – для иммунитета. На чайную ложку. А эту, – он кивнул на вторую, – для растирки, если продует.

Валя взял банки и поставил их на полку, к остальным. Для деда это была форма высшей мудрости и коммуникации с внуком – уйти, спрятаться, как гриб под листвой.

Валя лег в кровать, уставился в потолок и принялся невольно прокручивать в голове события сегодняшнего дня. Он не хотел их вспоминать, но стоило ему закрыть глаза – и он снова видел все те же картинки: злобное лицо Вахрушина, брезгливый взгляд Копейкина, собственная куртка на грязном полу. Он свернулся калачиком – от одной мысли, что завтра снова придется идти в школу, его тошнило. Бросало в ужас, когда он представлял эти длинные коридоры, эту ненавистную дверь в их класс.

И это был не абстрактный страх. Валя видел конкретные лица. Он помнил всё. Каждый взгляд, каждое слово, каждый случайный толчок в коридоре врезался в память с фотографической четкостью и отзывался ноющей болью, как синяк, который никогда не проходит. Он боялся Женю – его ярость была предсказуемой, от нее, казалось, можно уклониться, но разве от этого легче? Боялся Вахрушина и Святкина – их презрение было холоднее и обдуманнее. Боялся и Копейкина, который, наверное, и не подозревал, что задевает Валю.

И девочек он тоже боялся. Малярову за её молчаливое, всевидящее презрение, которая будто бы все видела, но находила его недостойным помощи. Боялся Фросю за её спокойную, неоспоримую власть, которая могла в любой момент обернуться против него. Боялся Каролину за её лёгкость и принадлежность к миру, куда ему хода не было и никогда не будет.

В этот момент телефон под подушкой коротко и негромко булькнул. Валя вздрогнул, и сердце заколотилось с немой паникой. Никто никогда ему не пишет. Значит, что-то случилось? Или это чья-то злая шутка?

Он с трудом вытащил телефон, щурясь от яркого света экрана. Незнакомый номер.

«Привет, Валя. Это Алиса Дмитриевна. Надеюсь, ты не против, что я взяла твой номер в журнале. Просто хотела на всякий случай знать, как с тобой связаться. Сегодня был непростой день. Если что, я на своей практике до конца апреля. Не стесняйся».

Он прочитал. Перечитал. Ещё раз. Один, второй, третий. Его пальцы похолодели. Валя, заточенный на поиск угроз, тут же принялся за свое:

«На всякий случай» – для какого? Чтобы подловить? Чтобы уличить в чём-то?

«Взяла в журнале» – значит, без спроса. Значит, ей можно то, что нельзя другим. Она пользуется своим положением.

«Непростой день» – она видела. Видела всё. И это знание может стать ее оружием.

Она либо собирает на него досье, либо это какая-то изощрённая провокация, чтобы он расслабился и совершил ошибку. А скорей всего – это вообще не она. Может, это Святкин или Колядин разыгрывают его, притворяясь ею. Валя убрал телефон и ухмыльнулся собственным положению и догадкам, но вдруг почувствовал что-то теплое в груди.

Кто-то ему написал.