Полюбить дракона бесплатное чтение

Полюбить Дракона

Константин Фрес

Глава 1. Вот это искупалась…

Новый желтый купальник был хорош и сидел на Диане идеально, подчеркивая ее прекрасную фигуру, стройные ноги и сливочно-нежную кожу. Белоснежную, как у русалки. И стоил он не три копейки. И пошит был так, как нужно — аккуратно и качественно. Сразу видно — фирма, взят в бутике, а не на рынке.

Диана многократно представляла, как будет выходить в нем из бассейна — как Венера из пены морской, — аккуратно и неспешно поднимаясь по металлической лесенке, цепляясь за поручни, а все будут смотреть на нее и удивляться, как до сих пор не замечали ее красоты.

И он, подлый кобель, лжец и похотливый бабник, тоже будет смотреть. Смотреть и жалеть, что променял ее, Диану, на кривоногую Ирку! И, может, пожалеет, что так опрометчиво переметнулся, и вернется…

Кривоногая Ирка, девица тихоня, типичная пай-девочка, с тараканьим голоском, чистенькая и опрятная. Одинокая, не особо богатая подругами; все почему-то думали, что она девушка строгих правил, и просто так с парнем в койку не прыгнет. Диана ее не любила — чувствовался в Ирке какой-то подвох. И не ошиблась.

Выбравшись на природу в компании молодых людей и парочек, Ирка совершила поистине гадючий бросок, и, пока Диана распаковывала вещи и занималась салатиками и тарелочками за общим столом, Ирка соблазнила ее парня — красавца Андрея.

Когда Диана застала их, Ирка стеснительно прятала глаза и натягивала на голую грудь край спального мешка — ее, Дианы, спального мешка! — а Андрей, закрывая ее широкими плечами от остальных ребят, притихших и оторопевших, заявлял громким, уверенным голосом:

— Это я!.. Это моя вина!.. Дин — прости. Мы не можем быть вместе… теперь.

Пикник, конечно, был испорчен истерикой, слезами, криками, дракой. Никаких шашлыков не случилось. Пришлось сворачиваться и ехать обратно в город.

Диану больше всего поразило даже не предательство Андрея, а то, как бесстыдно эта тихая змея-отличница, скромница, стыдливо опускающая глазки от сальных мужских шуток, вползла в ее, Дианы, палатку, и там, на ее, Дианы, вещах, отдалась. Раздвинула ноги. Прикрылась ее, Дианы, постельным бельем.

Двуличная дрянь!

Андрей всех уверял, что инициатором выступил он. Глупый Дон Кихот! Рыцарь драный! Он не видел гаденькую, сладкую улыбку на губах этой мартышки, которая притворялась невинной овечкой и смиренно просила у Дианы прощения.

Диана хотела расцарапать ей всю наглую рожу! Вырвать волосы! Но Андрей не пускал ее; крепко сжимал сильными руками, которые когда-то причиняли не боль, а только приятные ощущения, и оттаскивал от палатки, где спешно натягивала трусы эта тварь!

Первое время после расставания Диана жила как в огне. Она надеялась, что Андрей, получив то, что хотел, отрезвеет, посмотрит на Ирку другими глазами — не бесконечно влюбленными, а трезвыми и беспристрастными. Не слепой же он, в самом деле?! Он увидит и ее кривые ноги, и почти плоскую грудь, и задницу, которая шире стола!

И, конечно, гадкую, лживую улыбку. Как можно верить этой Ирке, когда она так ядовито, так лживо улыбается?! Сразу видно, что она задумала какую-то мерзкую гадость! И слова — эта гадина должна была обязательно ляпнуть что-то, что выдало бы ее с головой! Что-то грязное и злое, в ее, Дианы, адрес! Что-то пренебрежительное, голосом победительницы. Андрей всегда был чуток к таким вещам. Он не любил издевок и плевков в сторону тех, кому больно, а Диане было чертовски больно! Очень больно!

Андрей это знал, и поэтому извинялся долго, бесконечно, хотя Диана рыдала, и половина слов не доходила до нее.

Вот поэтому она и ждала, напряженно ждала, даже, казалось, прислушиваясь — а не вспыхнет ли скандал? — когда торжествующая соперница капнет ядом в ее, Дианы, сторону, и Андрей прозреет. Но этого не происходило, и дни тянулись в мучительном ожидании, в тоске, слезах и мечтах о том, чего никогда уже не будет…

Андрей был ее воплощенной мечтой. Красивый, спортивный, обаятельный. Он умел нравиться девушкам, и Диане даже льстило, что из всех он выбрал именно ее. Это была ее первая любовь, ее первые настоящие взрослые чувства. Не подростковые обжимания, а отношения — с планами на будущее, с робкими намеками на свадьбу, с первым сексом — неуклюжим, неловким, болезненным, но до головокружения возбуждающим и желанным.

После этого, лежа в объятьях Андрея с сильно бьющимся сердцем, Диана подумала — вот оно. Все. Теперь он полностью принадлежит ей. Над их головами качались, шумели деревья, небо было расцвечено звездами и бесконечно, как ее Дианы, счастье. Она думала, что теперь они навсегда вместе. Но это оказалось не так…

После слез, после ожидания пришла ярость. Диана места себе не находила. «Какого черта? — думала она. — Чем она лучше меня?! Я подарила ему себя! Первый раз! А эта потаскуха, — тут Диана нервно рассмеялась, — она ведь даже девственницей не была! На вещах не было ни капли крови!»

Тут пришло время Диане смеяться, истерически, горько, до слез, понимая, что ее дар, ее невинность, была Андрею не нужна…

А потом пришло ярое желание уязвить парочку. Да, именно так — их обоих. Оба они хороши; Диана уже не верила, что Андрей тот хороший и честный молодой человек, каким она его знала. Ей отчего-то начало казаться, что он ее обманывал с самого начала, и ничем он от хитрой Ирки не отличается.

«Просто хотел под юбку ко мне залезть, — с ненавистью и стыдом думала Диана. — Вот и прикидывался романтиком! А сам, наверное, к Ирке уже бегал… И со мной… со мной — это чтоб галочку поставить. Покорил; завоевал. Для ровного счета не хватало? Наверное, смеются теперь с Иркой надо мной… Смеются или нет? Правда он такой подлец, или все же нет?»

От этих мыслей становилось совсем уж паршиво и стыдно, и хотелось сделать что-то резкое, дикое, как-то выплеснуть яд, который, казалось, разъедал ее изнутри. Хотелось показать, что ей не больно, давно уже не больно. Что она тоже позабыла все, что больше не над чем смеяться!

И тогда она не нашла ничего умнее, чем купить новый купальник и явиться в бассейн, где наверняка можно встретить милующуюся сладкую парочку.

Но всем ее мечтам о мести и о торжестве гордости не дано было сбыться. Андрей, завидев ее, поспешил скрыться в раздевалке, а Ирка и ухом не повела — продолжила щебетать с тренером.

«Ну и отлично, — бесшабашно подумала Диана, выбираясь из воды. — Пока она треплется, догоню Андрея и спрошу. Просто поговорю; нам поговорит надо».

Но стоило ей вылезти из воды, как дорогу ей заступила Ирка, словно из-по земли выросшая.

— Ты что-то хотела? — просвиристела она своим культурненьким, чистеньким голоском. Чисто пташка на ветке…

На Ирке был какой-то невзрачный, темненький купальник, который обтягивал ее плоскую грудку и невыгодно подчеркивал, пожалуй, чересчур широкие бедра. Кривоватые ноги — вот же смех! — были покрыты темненькими волосиками, приглаженными вниз, прилипшими к мокрой коже. Ирка смотрела своими темными глазками-пуговками, ее темные, приглаженные в аккуратный хвостик, волосики блестели в свете ламп, и Диане на миг показалось, что, наверное, она сошла с ума.

Ну, не могла эта девица у нее отбить парня!

Такая бесхитростная, такая простая, тихая и приятная… с точечками веснушек на носу. С таким простым, приветливым лицом.

Это бред какой-то, наваждение…

Диана отшатнулась от Ирки, и та, как змея, так же стремительно, как эти гадины делают бросок, подалась вперед, за Дианой, глядя глаза в глаза.

— Не смей и близко подходить к Андрюхе! — прошипела она, морща нос.

А вот теперь все сходится.

Простота исчезла из ее черт, приветливая улыбка обернулась мерзким издевательским оскалом, а глаза стали жуткими, наглыми, пьяными от восторга, что ей всех удалось надуть, обвести вокруг пальца.

— Он мой, поняла? — шипела Ирка, наступая на онемевшую Диану, вцепляясь в блестящие поручни выжимая девушку к воде. — Мой он! Ты ему не нужна, тупая неудачница! Можешь наряжаться во что угодно — он мой, и моим останется навсегда! Ты ему не нужна, ты ему не интересна, да и полюбить такую тупую, инфантильную дуру он не сможет никогда! Так что не смей к нему приближаться, поняла!?

Ирка внезапно задрала свою кривую волосатую ножонку и неожиданно ловко, почти не целясь, толкнула ею Диану в живот, да так сильно и болезненно, что у девушки дыхание перехватило. Она нелепо замахала руками, чтоб удержаться на ногах, но нет, не смогла.

Последнее, что она видела — это перекошенное от злобного торжества лицо соперницы и ее ядовитые слова, медленно разливающиеся над водой, как проклятье:

— Да тебя вообще никто никогда не полюбит, тупая овечка…

Глава 2. Что все это значит?!

Диана от неожиданности и от боли сразу ушла глубоко под воду и едва не захлебнулась. Она беспомощно заколотила руками по воде, в глазах ее потемнело. Вода сделалась почему-то обжигающе-холодной, да настолько, что судорогой свел ноги.

Диана с криком рванула вверх, пробкой выскочила на поверхность, но ледяная тяжелая волна тотчас толкнула ее в спину, обрушилась огромной тяжестью на плечи.

«Что это такое?! — в ужасе думала Диана, в панике снова вырываясь вверх, к бледному свету, еле пробивающемуся сквозь пляшущие волны. — Я головой, что ли, ударилась!? Я тону?!»

Ледяная вода снова ухватила ее, сжала плотно, и выкинула вверх. Диана снова с криком вынырнула, беспомощно барахтаясь в воде, и на миг увидела бледное низкое небо с белым пятном солнца, пляшущие вокруг нее свинцово-серые тяжелые волны неприветливого холодного моря, полоску берега далеко впереди и лодку с людьми.

— Помогите! — выкрикнула она, не понимая совершенно, что происходит.

Какая лодка?! Какое море?!

«Я, наверное, умираю, а это все мне кажется!» — успела подумать Диана, снова уходя под темную тяжелую воду. Но тут чья-то жесткая, как корни деревьев, рука ухватила ее за запястье и потянула вверх. Налетела очередная ледяная волна, полная песка и рваных водорослей, толкнув бессильное тело девушки вперед, на лодку, и Диана была вытащена из воды, словно огромная рыба.

Она тряслась и шумно хватала ртом воздух, волосы прилипли к спине и плечам, и ей было все равно, что она отчего-то была совершенно нагишом, словно холодные волны слизнули с нее ее новый купальник, и ее спасители, грубые бородачи, пялятся на ее грудь.

От пронизывающего ветра ее укрыли серым грубым покрывалом, толстым и тяжелым, как войлок. Дрожь била девушку так, что она с трудом дышала. Свернувшись калачиком, она упала на дно лодки.

— Что происходит, что происходит? — бормотала она, словно заклинание. Все происходящее казалось ей чудовищным сном, безумием.

Лодку, в которую втащили спасенную девушку, бросало по волнам. Один бородач сидел на веслах и греб, но, казалось, в бушующем море его усилия были тщетны. Второй мужчина, с закатанными до локтя рукавами, перевешиваясь через борт, разглядывал волны. Диане он показался охотником; он то и дело нырял вниз головой, едва не бушующие волны, и так же стремительно выпрямлялся, когда добыча была слишком агрессивной.

А она была!

Пару раз Диана в ужасе замечала мелькающие у бортов лодки лица — женские лица, — перекошенные ненавистью. Они скалили чудовищные зубы, их глаза горели золотым светом, бледные, почти синие от холода пальцы вцеплялись в борт лодки, а вместо волос на головах их была чешуя, и она поднималась дыбом.

Этих красоток бородач сталкивал обратно в море, бесцеремонно, не раздумывая. Они всплескивали чешуйчатым хвостом и скрывались в холодных волнах, а лодка продолжала свой нелегкий путь.

Когда лодка ткнулась носом в берег, в ней трепыхались еще три девушки, ни дать, ни взять — рыбы, вытащенные на берег. Они, так же как Диана, были абсолютно обнажены, и очень похожи на людей, с той лишь разницей, что, в отличие от Дианы, вели себя так, будто без воды им было тяжело. Они вертелись, крутили головами, взбрыкивали ногами — ни дать, ни взять, морские животные ластами. Бородачи накрывали их своими серыми одеялами, но девушки сбрасывали их, глядя очумевшими глазами в серое небо. На плечах их то и дело проступала чешуя, воинственно топорщилась и снова исчезала по мере того, как девушки успокаивались и приходили в себя.

В конце концов, их пришлось плотнее укутать в войлок и обвязать сверху веревками, чтобы они не поранили себя и окружающих. Только после этого они немного успокоились; но из серых ворочающихся коконов то и дел слышался какой-то угрожающий скрежет, словно глубоководные неведомые чудовища переговаривались друг с другом.

«Дурдом какой-то, — в ужасе думала Диана. — Кто эти девицы? Сумасшедшие? Или жертвы научных экспериментов?! Сбежали из-под замка? И меня, наверное, без сознания сюда приволокли и выбросили в море? И теперь вместе со всеми выловили и потащат обратно, в дурдом? Будут ставить эксперименты?!»

Она закричала и заплакала, забилась, и спасители обратили внимание на нее. Но вязать веревками не стали; наоборот — казалось, бородачи всеми силами старались успокоить ее. Они бормотали что-то, выставляя вперед ладони, показывая, что не вооружены и не опасны, и голоса их звучали ласково, словно мужчины заискивались перед Дианой.

На берегу они развели костер, разложили вокруг него, поближе к огню, свою добычу, а Диану усадили на бревнышко, перенеся ее почтительно на руках. В ее промерзшие руки они сунули глиняную чашку с дымящимся чаем, пахнущим травой и ягодами, и девушка с наслаждением сделала глоток, чувствуя, как тепло катится по ее горлу вниз, в живот, и от этого крупная дрожь больше не бьет ее тело, и расправляются сведенные плечи.

Увидев, что она пьет, бородачи обрадовались, заговорили разом, возбужденно. Диана не понимала, что они говорят, в речи их повторялось одно и то же слово, полное ликования — «Ирментруда». Кажется, имя какой-то древней франкской королевы?

Впрочем, все равно.

Повторяя его, бородачи то и дело предлагали Диане что-то съестное, то кусок сахару, то хлеб, и радовались, как дети, когда она принимала их нехитрые дары и ела. Как будто это чудо какое-то.

Меж тем темнело; полз холод с моря, костры на берегу — а их оказалось много, — растрепанными яркими пятнами бились на ветру вдоль кромки моря. У каждого из них стояла лодка, и вокруг пламени серыми камнями лежали надежно связанные девушки.

«Безумие какое-то!» — подумала Диана, глядя, как бородачи переворачивают эти серые коконы, прогревая их со всех сторон.

Дрожь перестала ее бить, волосы просохли, от костра зарозовели щеки, колючий песок ссыпался с высохшей потеплевшей кожи. Что теперь? Ответа не было, как и ответа на вопросы, как она сюда попала, и зачем она сюда попала. От пережитого и от горячего чая девушка была совершенно разбита и обессилена, она начала клевать носом, но тут конское ржание, топот копыт и громкие крики разбудили ее.

— Ирментруда, Ирментруда! — вопили ее спасители, бросившись куда-то в непроглядную ночь, явно привлекая чье-то внимание. Из темноты в неярком свете от костра почти тотчас же появились лошади, сверкающие дикими глазами, всадники — перепуганная Диана крутила головой, натягивая на себя теплое одеяло, — и бородачи, перед кем-то сгибающиеся в подобострастных поклонах чуть не пополам.

— Что происходит, — пискнула она испуганно, но ее не слушали.

Один из бородачей подскочил к ней, рывком стащил ее с бревна и поставил босыми ногами на жесткую холодную гальку. Темнота загомонила на разные голоса, словно ее умение стоять было каким-то ужасно сложным фокусом. В круг света выехал еще один всадник на черном, как смоль, жеребце, разом заставив всех замолчать своим появлением.

Диана даже остолбенела, позабыв испугаться, хотя вид всадника был более чем грозен.

Это был мужчина, молодой — может, немногим старше Дианы, — черноволосый, статный, в черненых доспехах поверх красивой, странной, богатой одежды. Вооружен — она заметила широкий кожаный пояс, перетягивающий его талию, на котором нашлось место для меча и пары кинжалов.

Длинные волосы его гладким покрывалом лежали на плечах. Бледное лицо — красиво, с тонкими чертами, с чувственными яркими губами. Глаза его в темноте то смотрели темными провалами, то сверкали красивыми льдисто-серым и золотым светом, словно в них разгорался огонь, и тогда взгляд незнакомца становился одержимым и пронизывал насквозь.

Диане показалось, что шум вокруг нее стих, в ушах стоял гул, плотным комом отгораживающий ее от звуков всего мира. Она не слышала, как бряцали доспехи и узда, когда неизвестный спрыгнул с коня, не слышала, как загремела галька под его ногами, когда он сделал несколько шагов к ней…

«Господи, я сошла с ума! — словно молитву повторяла она, глядя, как незнакомец подходит все ближе и ближе. — Этого быть не может! Таких красавцев не бывает на свете! А если и бывают — то ни один из них в мою сторону не посмотрит! Зачем я ему? Почему он так смотрит?!»

Но тот, кого не бывает, однако, был. И смотрел в ее сторону не только с интересом, но и с волнением.

Мужчина был высок и широк в плечах. Рядом с ним Диана ощутила себя крохотной, слабой и беззащитной; он закрыл плечами все небо. От него исходил жар, словно от костра, и… кроме красоты, он поразил Диану тем, что кожа его неярко сияла в темноте, словно расплавленное золото, и под ней тонкими жилками, нитями, расцветали и гасли тонкие алые дорожки, расписывая высокий лоб и скулы мужчины тонкими огненными узорами. С его блестящих волос разве что не сыпались огненные искры, а в голосе слышался рокот моря. Он улыбался, и в глазах его мерцало пламя.

Непреодолимое волшебство потекло по жилам девушки. На мгновение ей вдруг почудилось, что ее рывком подтащило к этому странному мужчине, и выгнуло вперед грудью, будто она сама предлагала ему свое беззащитное сердце…

— Ирментруда, — повторяли бородачи, кланяясь.

Словно с самого великого чуда на свете, словно с древней статуи богини они сорвали с Дианы грубое серое одеяло, и она осталась стоять перед черноволосым красавцем совершенно обнаженной.

Отчего-то она не спряталась стыдливо, нет. Волшебство, что светилось в глазах мужчины, околдовало ее, и она напротив — встала гордо, ровно, расправив плечи, словно цветок, освободившийся от тесных высохших лепестков, раскрылась, разведя руки, чтобы мужчина как следует рассмотрел ее.

Ветер с моря омыл ее тело, растрепал волосы и снова уложил их на ее плечи, будто стараясь придать девушке вид прекрасный и свободный. Диана услышала, как вокруг нее стихли всадники, пораженные, и тот, что стоял перед ней, отшатнулся, словно в лицо ему дохнул невыносимым пеклом пламень из самого сердца плавильной печи, в которой кипит расплавленное золото.

Рука его — горячая, крепкая, — коснулась ее плеча, крепко сжала, провела вверх, и мужчина разжал пальцы, мельком глянул на свою ладонь. Он словно ожидал, что она будет испачкана, — или изрезана, подумалось Диане. Изрезана острой чешуей, что таится под кожей других девушек, выловленных в море.

Но ладонь его осталась цела, и люди вокруг загомонили. К ногам Дианы полетели монеты — она слышала, как золото звенело о камни, — и золотоглазый красавец подступил к ней ближе, практически вплотную.

В его взгляде не было страха, хотя Диана словно наяву припомнила искаженные яростью лица женщин, которых бородачи вылавливали из волн. Их острыми зубами можно было б прокусить руку любого человека, и от нее, от Дианы, он мог ожидать точно такого же. Неспешно он коснулся ее щеки теплыми пальцами, поглаживая. Диана опустила глаза — на его запястье были видны давно зажившие рваные длинные раны. Кусали, значит…

Он склонился над ней ниже, почти касаясь носом ее носа, дыша ее дыханием, которое он будто решил попробовать на вкус. И она дышала его дыханием, чувствуя, что его огонь, его волшебство, передается ей, что она воспламеняется изнутри, горит, и странная жажда разливается у нее под кожей. На мгновение Диана почувствовала странную связь. Словно что-то касалось ее души, осторожно и бережно, и ее душа отвечала на эти прикосновения.

«Скажи, — послышался вкрадчивый шепот, хотя мужчина, склоняющийся над ней, не говорил ни слова, — скажи, что слышишь меня. Скажи, что понимаешь меня».

«Слышу, — шепнула Диана так же безмолвно, но горячо. — Понимаю! Я тебя понимаю!»

Она готова была плакать и кричать, готова была завалить расспросами этого человека, готова была рассказать, что не понимает, где она и как сюда попала, но он отстранился, и Диана почувствовала, что их ментальная связь прервалась, и он больше не слышит ее.

— Ирментруда, — повторил мужчина, словно завороженный, пожирая Диану взглядом.

Рывком он содрал с пояса увесистый мешочек, звякнувший монетами, и кинул его бородачам.

Наверное, это был невероятно щедрый жест, и красавец заплатил за девушку, наверное, очень щедро, небывало щедро, потому что бородачи упали ниц и едва ли не целовали его сапоги.

Мужчина стащил со своих плеч плащ и уже накинул его на Диану, скрывая ее наготу от посторонних глаз, как вдруг из темноты выступил еще один мужчина, в светлых доспехах, поблескивающих золотыми рисунками, вытравленными на каждой металлической пластинке, скрывающей тело.

Он только глянул на девушку, и та онемела от изумления и страха.

Перед ней стоял… Андрей!

Так же коротко остриженный, как ей было привычно, в отличие от длинноволосого красавца, купившего ее, с тем же цветом глаз, с тем же цветом волос, с теми же чертами лица, знакомыми Диане от и до! Вот только его кожа теперь тоже светилась, но не теплым светом раскаленного металла, а таинственной космической синевой и звездным пронзительным светом, отражающимся в глазах!

Она едва не закричала от нахлынувшего на нее ощущения нереальности всего происходящего. Ее бывший возлюбленный смотрел на нее! Он изучал ее с ног до головы, было видно, что ему нравится то, что он видит, и самоуверенная улыбка играет на его губах!

«Кто он?! — мысли в голове Дианы рванули наперегонки, смешались. Она не знала, что и думать. — Андрей?! Зачем он здесь?! Пришел меня спасти? Или это не он, а лишь похожий на него человек?! Да что вообще происходит!?»

Она очень хотела услышать родную речь, надеялась, что он окликнет ее по имени, и все сразу же разрешится, и ее тотчас же отпустят, не будут рассматривать, как племенную лошадь на базаре. А он заберет, укроет от всех, и увезет домой, но…

Но тот, кого Диана приняла за Андрея, ни словом, ни жестом не выдал себя, не показал, что знает девушку. Все так же небрежно улыбаясь, он кинул к ногам бородачей еще более увесистый кошелек, и тот лопнул под тяжестью золота. Монеты сияющим потоком пролились на камни, и бородачи кинулись их собирать.

Мужчина что-то сказал небрежно; язык, на котором он говорил, был Диане абсолютно непонятен, но голос, голос-то знаком!

— Андрей! — закричала Диана, не вынеся. Она бросилась вперед, к нему, но крепкие руки удержали ее и отбросили назад, от усмехающегося мужчины. — Миленький, хороший мой, забери меня отсюда! Я хочу с тобой, Андрей! Забери меня!

Диана ощутила ужас; колдовство, которое передалось ей из взгляда черноволосого красавца, рассеялось, улетучилось, и девушка снова ощутила холод, боль в ступнях, исколотых острыми прибрежными камнями, и страх. Страх оттого, что стоит голышом среди целой толпы незнакомых мужчин, и они… они торгуются за нее! Торгуются за право обладать ею. За право увезти с собой и сделать все, что в голову взбредет! И нет никого, кто мог бы защитить, спасти!

— Отпустите! — она билась и извивалась, вырывалась изо всех сил, но ее весьма небрежно скрутили, завернули в плащ черноволосого и перевязали веревкой — точно так же, как и прочих девушек. Брыкающуюся и упирающуюся, ее закинули на коня, поперек седла.

Черноволосый красавец, усмехаясь, глянул на мешок с золотом, который готов был заплатить «Андрей» и неспешно стащил с руки перстень. В свете огня блеснул огромный бриллиант, окруженный сапфирами, и бородач на лету поймал драгоценность, тотчас сунув ее за пазуху.

— Андрей, спаси меня! — не унималась девушка, но, видимо, «Андрею» нечем было перекрыть цену, выставленную черноволосым красавцем, и он досадливо поморщился, отступил, сжав кулаки.

Черноволосый рассмеялся над бессилием соперника, отступая к своему коню. Он явно был доволен покупкой, хотя Диана и обошлась ему весьма дорого. Чтобы еще больше позлить неудачливого конкурента, он задрал свой плащ, скрывающий ноги и зад девушки, и звонко шлепну ее по округлой белой ягодице, словно породистое животное, под хохот своих людей.

Диана взвизгнула, задрыгав ногами, из глаз ее от страха и унижения полились так долго сдерживаемые слезы.

— Андре-е-ей…

Она слышала его гневный голос, но не понимали ни слова. Черноволосый и его свита смеялись, слушая, как он ругается, а затем черноволосый — наверняка, чтобы еще сильнее подразнить соперника, — припал губами к ягодице девушки и куснул. Остро, больно, жадно, непередаваемо эротично, словно они были наедине, и никто не видел этой дикой и жестокой ласки.

Диана снова взвизгнула, забившись, и черноволосый, хохоча, шлепнул ее по заднице и одним движением взлетел в седло.

Он что-то крикнул на прощание «Андрею» и пришпорил коня, спеша утащить добычу в свое логово.

Глава 3. Постель Повелителя

Диана пришла в себя, когда купивший ее черноволосый красавец бросил ее на постель, свалил, словно куль с мукой, нисколько не заботясь о том, что с ее кожи волос колючий морской песок насыплется в простыни.

Комната, куда притащил ее незнакомец, напоминала морской грот. Стены, будто отполированные волнами, уходили вверх, посверкивая вкраплениями минералов. По потолку метались яркие светлые сполохи — недалеко, за стеной из коралловых ветвей, шумела вода, словно в спальне был огромный бассейн.

Диана пошевелилась; она смогла определить, что руки и ноги ее свободны, не связаны, а от плаща легко избавиться. Девушка несмело шевельнулась, приподнялась. Ее хозяин, мужчина, отдавший за нее так много денег, стоял прямо перед ней, разглядывая свою добычу. Он неспешно раздевался, расстегивая причудливые металлические застежки на одежде из синего плотного материала, и его серые льдистые глаза одержимо сверкали.

Диана вскрикнула и забилась в уголок огромного ложа, судорожно натягивая на себя плащ. Мужчина просто пожирал ее взглядом, губы его подрагивали, ноздри трепетали, словно ему не терпелось отведать ее крови.

Неспешно стащил он с себя пояс с оружием, богатую верхнюю одежду, небрежно сдернул с плеч белую нижнюю рубашку, отбросил длинные черные волосы на спину, и девушка, испуганно забившаяся в уголок, удивленно ахнула и даже забыла прикрытья от нескромных взглядов мужчины.

Сложен незнакомец был точно как человек. Как сильный, тренированный человек. Под атласной чистой кожей перекатывались тугие мышцы. Плечи незнакомца были широки, спина — мощна, руки — крепкие, с хорошо развитыми, сильными длинными пальцами.

Только при каждом повороте его тела, под ровной кожей, поблескивая золотом, сверкала чешуя, острая и плотная. Иногда гармоничную игру света на чешуях прерывали шрамы — короткие и длинные, рваные, неровные, белые, тянущиеся под кожей, — словно он неоднократно сражался с каким-то чудовищем, и оно рвало когтями его спину, его грудь. Однако. Мужчина оборачивался к свету под другим углом, и волшебная игра золота под его гладкой кожей пропадала, и Диане казалось, что все это — и чешуя, и шрамы, — было всего лишь нарисовано ее воображением.

«Боже, да он такой же монстр, как те женщины, которых сталкивали в море!» — подумала Диана, как завороженная рассматривая мужчину, подмечая каждый золотой всполох. Почему-то ей показалось, что под человеческой, слишком тесной оболочкой шевелится огромное, могучее животное, морское неведомое чудовище.

Мужчина меж тем освободился от штанов и, обнаженный, шагнул к девушке. Высокий, сильный, он казался Диане пугающим, как первобытный дикарь. Своей наготы он не стеснялся, и Диана, глянув на него, со стыдом скользнув взглядом по дорожке темных волос на его животе, заметила, что его член уже возбужден, налит кровью. Значит, все намерения этого дикаря более чем ясны…

— Даже не вздумай меня касаться! — в панике выкрикнула Диана, но мужчина в ответ усмехнулся, показав острые, нечеловеческие клыки. Эта деталь его ослепительной улыбки почему-то ввела девушку в ступор, и она уселась неподвижно, и очнулась только тогда, когда мужчина оказался совсем близко.

Его ладонь, лаская, приподняла ее лицо за подбородок, и мужчина легко коснулся ее губ своими губами, невесомо и осторожно, будто хотел проверить, а опасна ли его избранница. На миг в мозгу Дианы промелькнула шальная мысль вцепиться зубами ему в губу, прокусить до крови… Но этот жалкий укус сразу показал бы ему, как она, Диана, слаба, и тогда… он мог разъяриться и выпустить свое чудовище наружу, или просто растерзать дерзкую девушку.

Поэтому Диана перенесла его поцелуй молча, от ужаса вся дрожа, как натянутая струна.

Она заверещала, зажмурилась, когда он выхватил ее из спасительного кокона, стащил с постели, закинул себе на плечо и зашагал к пахнущему морем бассейну.

— Отпусти меня! — верещала Диана, колотя по его спине кулаками. Но безрезультатно; мужчина словно не чувствовал ее ударов. Колотить его было все равно, что пробовать отдубасить толстого варана. Ладоням девушки стало больно, а своему «хозяину» она не нанесла ни малейшего ущерба. Только чешуя под кожей вспыхивала ярче.

Добравшись до воды, он, осторожно ступая, спустился по трем ступенькам в воду, и Диана напряглась. Голубые, словно подсвеченные снизу, волны были все ближе и ближе.

— Что, опять?! — закричала она, вцепляясь от страха ногтями в его спину. — Нет, только не в бассейн!

«Вдруг меня занесет еще куда-нибудь?!» — в панике думала она.

Но мужчина не слушал ее, спускаясь в воду все глубже и глубже. Когда вода стала доходить ему до пояса, он бесцеремонно ухватил девушку, висящую у него на плече, за бедра, и бросил в воду.

Теплые сияющие волны сомкнулись над головой у Дианы. Она провалилась в толщу воды, испуганно озираясь по сторонам. Внизу на дне, выложенном мозаикой, мерцали таинственным светом голубые кристаллы, похожие на топазы, крупные и совсем крошечные, а вокруг перепуганной девушки, неспешно и плавно, выписывало круги морское чудовище.

В ужасе Диана проводила взглядом длинное тело, сияющее позолотой, словно золотая рыбка в аквариуме. Плеча ее коснулся нежный, полупрозрачный плавник, на круто выгнувшейся спине чудовища раскрылся гребень, прорезая воду словно остро отточенный нож. То, что кружило вокруг нее — это же был морской змей, настоящий подводный дракон, хищный и огромный. Голубые кристаллы на дне от движения воды, потревоженной движениями сильного большого тела, вспыхнули ярче, будто проснулись. Перепуганной Диане почудилось даже, что она слышит их пение, странную, неземную музыку, шепот океана.

А затем пришло жжение. Вода, которую дракон перемешивал своим телом, пришла в движение и размывала кристаллы, наполняясь их мелкими частицами и сиянием, словно воздух светлячками. Касаясь кожи девушки, эта сияющая вода обжигала, как огонь, и странное томление разливалось по венам Дианы.

С криком Диана выскочила на поверхность, заколотила руками по воде, но сияющие струи, поднявшиеся со дна, уже догнали ее и оплели лентами, обжигая плечи, живот, бедра.

Перепуганная девушка в два взмаха достигла ступеней, выбралась на них, подстегиваемая жжением. Ей казалось, что все тело ее пылало и пульсировало, особенно между ног. Она прижала дрожащую ладонь к горящему лону и выкрикнула от неожиданности. Удовольствие пронзило ее тело, мягкими спазмами растеклось по животу, налило тяжестью ноги. Девушка упала на мозаичный пол, свернувшись калачиком и поскуливая, потому что ползущие по ее коже капли воды терзали уже ее всю. Они ползли по груди, покалывая острыми иглами желания соски, они щекотали живот, наполняющийся сладкими спазмами, они холодили важные бедра, и холод воды превращался в огонь нестерпимого желания там, между ног.

Никогда прежде Диана не испытывала такого безумного сексуального желания. Даже по любви, даже с Андреем, все было не так. Тогда, с любимым, она ощущала перемешивающийся с возбуждением сты. Сейчас же стыда не бы совсем, ей казалось, что от возбуждения к ее лону и половым губам прилило столько крови, что она вот-вот брызнет из всех пор. Встать и убежать было невозможно; Диане казалось, что сделай она хоть шаг, удовольствие станет совсем уж невыносимым, и она, чего доброго, кончит на глазах у этого… этого… или умрет от разрыва сердца.

Мужчина меж тем вынырнул из кипящей белой морской пеной воды, вернувшись к человеческому облику. Приглаживая черные мокрые волосы, он неспешно вышел из бассейна. Его серые глаза блестели стылым льдом, сияющая вода лилась по его груди и жемчужным каплями била о волнующуюся поверхность и затем о мозаичный пол.

— Не смей меня трогать, — пропыхтела Диана, отодвигаясь от наступающего на нее мужчины. Возбуждение тотчас дало о себе знать; с мучительным стоном она упала на спину и, совсем позабыв про стыд, развела дрожащие колени, чтобы не чувствовать невыносимой сладкой пытки. Лишь бы стало легче...

— Что ты сделал со мной, — пыхтела она, балансируя на грани облегчения и невероятного, нечеловеческого наслаждения, которое обрушивало ее сознание в черную пропасть. — Что ты натворил?..

Мужчина посмеиваясь, неспешно приблизился к девушке, извивающейся на полу, прилег рядом. По-хозяйски провел ладонью по ее часто вздымающейся груди, по трепещущему животу. Диана даже не двинулась, чтобы защититься, отстраниться от ласкающего ее мужчины. Каждое движение зажигало звезды под ее дрожащими веками, девушка чувствовала, что приближающийся оргазм покалывает все ее тело, и она боялась и противилась ему.

Мужчина рассмеялся, показывая свои острые опасные клыки; внутренняя борьба девушки не укрылась от него. Желая поддразнить ее еще больше, он с улыбкой поднял руку и показал Диане голубой кристалл, зажатый в пальцах.

— Ради бога, не надо, — проскулила Диана, с ужасом глядя на этот странный кристалл, сочащийся сияющими каплями.

Однако, мужчина не понимал ни слова из того, что она говорит. Да и вряд ли ее слабые попытки противостоять ему смогли бы остановить его. Осторожно коснулся он этим кристаллом раскрытых губ девушки, обвел сначала верхнюю губу, аккуратно повторив уголки, затем нижнюю, и Диана с ужасом поняла, что теперь все желание сосредоточено в ее губах. Оно пульсировало там, делая рот девушки невероятно чувствительным, и если Диана подумала, что если она не поцелует сейчас что-нибудь, то просто умрет.

Сияющая капля стекла с кристалла, скользнула по языку девушки, и та почти с криком припала к улыбающимся губам мужчины, впилась в них, словно истомленный жаждой, умирающий человек к чистому источнику. Девушка запустила пальцы в черные мокрые волосы мужчины, забыв о всякой осторожности, забыв о страхе и стыдливости. Она привлекла его к себе, неистово и жадно целуя его, боясь только одного — что он отстранится прежде, чем она утолит свою жажду.

Он целовал ее так же страстно и неистово, буто сам находился под вдастью волшебного кристлла, будто его сок так же невыносимо жег и его губы. Мужчина проникал языком в рот Дианы, лаская, и девушка захдилась в стонах, принимая эти гловокружительные поцелуи.

Словно капля раскаленного металла коснулась ее соска, и Диана закричала, отпрянув от мужчины. Его пыльцы осторожно поглаживали остренькую вершинку тающим кристаллом, и Диана закричала, словно он клеймил ее каленым железом. Откинув голову назад, она выгнулась, поскуливая, подставляя грудь под его поцелуи, и едва не умерла от облегчения, когда мужчина накрыл пылающую вершинку губами и стер острейше, невыносимое желание.

Пальцы с зажатым в них кристаллом нежно рисовали замысловатые узоры по дрожащему телу Дианы, девушка вскрикивала и затихала, блаженно вытягиваясь, подставляя пылающую кожу под исцеляющие поцелуи. От острых, непереносимых ощущений она была на грани помешательства, и в этот миг позволила бы касаться и целовать себя где угодно.

Тающий кристалл провел тонкую полоску по подрагивающему животу девушки, скользнул по лобку, нырнул между припухших, горячих губ и коварно погрузился в мокрое, раскрытое лоно.

Диана закричала, сжала бедра из всех сил. Ей показалось, что в ее животе расцвел огненный цветок, сводящий ее с ума. Девушка все бы отдала, чтоб вытряхнуть из своего тела чертов кристалл, но мужчина накрыл ее лоно ладонью, прижал пальцами мкрую чувствительную дырочку, и настойчиво втирал в кожу сияющую голубизну. До хриплых криков, до воплей погибающей грешницы, до спазмов, выгибающих се тело девушки.

Диана вертелась, словно ее поджаривали на углях, стонала и кричала, словно с нее заживо сдирают кожу. Невыносимое желание разливалось по ее телу, и его уже не победить было поцелуями. Это безумие и сравнивать невозможно было с робкими обжиманиями с Андреем.

— Что ты сделал со мной, — рычала Диана. — Что со мной...

Мужчина не ответил; он поняся, подхватил девушку на руки, поднял и перенес ее в постель.

Прохладные простыни приятно освежили пылающее тело.

Постанывая, Диана позволила мужчине развести ее колени, и взвыла, как дикий зверь, когда он подхватил ее под бедра, а его член ткнулся в ее сочащееся смазкой лоно.

— Ну же! — рыдала Диана, нетерпеливо и бесстыдно виляя бедрами, стараясь надеться на член и погасить внутри себе непереносимое желание. Она смотрела, как его член проникает в ее тело, и жаждала этого, как лекарство, исцеления от невыносимых мук, как глоток жизни.

Мужчина был очень осторожен с ней; видимо, и его желание был велико, на его гладком лбу вспухли крупные капли пота, он прикусил губу острыми зубами, но, поддерживая девушку под извивающейся поясницей, он, однако, не спешил ее терзать. Его первое проникновение было острожным, неторопливым, и Диана выгнулась ему навстречу, забыв, кажется, как дышать.

Ничего слаще в ее жизни не случалось.

Она металась в постели, глядела не видящими глазами в потолок, а ее тело наполнялось наслаждением, словно звездным светом. Член мужчины, глубоко и сильно толкаясь в ее раскрытое тело, доставляя ей невероятное удовольствие. Руки мужчины поддерживали ее, и Диана, касаясь постели лишь затылком, выгибаясь навстречу мужчине, в полуобморочном состоянии думала, что летит, парит над пропастью, падает в ослепительное алое наслаждение, которое взрывается белой вспышкой и возносит ее вверх, к солнцу.

Когда все кончилось, девушка распахнула глаза. Над собой она увидела лицо мужчины и свои руки, обнимающие его за шею, привлекающие нечаянного любовника к себе. Дыхание ее было сбивчивым, горячим, тело дрожало, а странный черноволосый красавец, о котором еще сегодня с утра Диана не смела и мечтать, целовал ее припухшие губы и разглаживал влажные волосы.

Глава 4. Ирментруда

— Что ты сделал со мной? Что это было?!

Диана задала вопрос чисто риторически, не надеясь, что мужчина поймет ее и ответить, но он внезапно понял.

— Ничего особенного, — ответил он, снова улыбнувшись и с удовольствием прильнув к девушке всем телом, ласкаясь, потираясь животом о ее гладкую кожу. Казалось, отсутствие на ее коже ранящих чешуек приводило его в восторг, он терся и ласкался, как огромный кот.

— Ты… понимаешь меня?! — выдохнула удивленная, Диана — и почти тотчас же застонала, жалобно, почти по-животному беспомощно, потому что мужчина перехватил ее ноги под коленями, развел их шире и мягко, но настойчиво вжался в ее тело, проникая глубоко в ее лоно, касаясь каких-то особо чувствительных точек. Его член уже был не так тверд, но вышло все равно чувствительно, и мужчина с удовольствием сцеловал стоны с ее губ, урча от удовольствия, терзая ее обмякшее тело и наслаждаясь властью над ним.

— Конечно, понимаю, — жарко прошептал он, прихватывая губами расслабленный, мягкий язычок девушки вместе с ее нижней губой, запуская свой язык в ее разгоряченный рот и улыбаясь так, что на щеках его играли обаятельные ямочки. — Ты же отведала драконьего яда. Значит, и на языке Разумных должна говорить. Ирментруда моя...жемчужина моря...

— Что за язык?! Что за Разумные?! Как я попала сюда? — вопросы так и посыпались из Дианы, когда мужчина, поцеловав ее, отстранился от нее с явным намерением встать и покинуть свою любовницу.

Черноволосый красавец с удивлением взглянул на нее.

— Разве ты сама не знаешь, — произнес он удивленно, — зачем и для кого ты покинула морское дно? Ты не помнишь? Конечно, все Невесты отчасти лишаются памяти, выбираясь на берег, но ведь ты Ирментруда. Ты должна быть разумнее всех, да ты такая и есть, насколько я могу судить.

— Я не Ирментруда, — со слезами на глазах ответила девушка. Шок навалился на нее с новой силой, она упала в постель и закрыла пылающее лицо ладонями. — Меня иначе зовут…

Мужчина нахмурился, оборачивая бедра пестрыми шелками.

— То есть, ты помнишь свое подводное имя, но не помнишь, как и зачем попала сюда?

— Я не Ирментруда! — почти в отчаянии выкрикнула девушка. — Меня зовут Диана, и я… я…

Она запнулась. Как объяснить этому человеку — и человеку ли? — откуда она пришла?

— Ну? — подбодрил ее мужчина.

— Я пришла из другого мира, — наконец, решилась Диана. — Меня столкнули в воду, и я…

— Это говорят абсолютно все Невесты, — безразлично перебил ее мужчина. — Водный мир — это совсем иной мир. Разумные, мужчины, не могут долго там существовать, а вот дикие и вольные Дети Природы, женщины вроде тебя, там рождены.

Раз в год, ранней весной, когда море еще холодно и бурно, растущая луна становится полной и манит Детей Природы к поверхности, поиграть в бликах света. Море бурно и полно драконьего яда. Он дурманит самкам головы, они начинаю желать мужчин. Самые спелые самки сбрасывают свою острую опасную чешую и становятся похожи на Разумных. Природный зов ведет их, и перед ним не устоять ни одной из Детей Природы.

Они выбираются поближе к берегу, чтобы стать самками для Разумных, их женами, и дать потомство. Ты — очень похожа на Разумного. Ты самая спелая. Самая желанная. Твоя кожа гладкая, голос нежный, губы мягкие и теплые, а лоно влажное и приятное. Ты — Ирментруда, Королева Змей. Такие самки вызревают редко, и от них родятся самые крепкие, сильные и красивые дети. Поэтому, если ловцам посчастливится поймать Ирментруду, они обогащаются и могут потом не работать. И предлагают Королеву Змей, — мужчина сделал многозначительную паузу, — только правящим. Можешь называть меня Князь Эван. Ты — большое сокровище. Любой мужчина был бы счастлив обладать тобой.

Диана была потрясена услышанным.

— То есть, — произнесла она, — меня отдали вам, чтобы я… рожала вам… наследников?

Назвавшийся Князем Эваном чуть кивнул головой. От этого простого движения на плечах его жарко вспыхнула чешуя, и Диана в ужасе отпрянула от него.

— А потом? — тихо спросила она. — Когда… когда появится наследник?

— Ты так просто об этом говоришь, — фыркнул мужчина. — Ты такая юная… странно, что ты так рано созрела. Тебе есть двадцать весен?

— Есть, конечно! — возмутилась Диана.

— Наверное, так рано ты вызрела в дальних теплых морях, — произнес мужчина. Он стремительно приблизился к девушке и склонился, по-звериному принюхался к ее волосам. — От тебя пахнет сладким фруктами и солнцем. Что ж, тем лучше. Если удастся зачать наследника, он будет очень сильным.

— А потом? — не отставала Диана. — Что ты потом со мной сделаешь? Ты… освободишь меня?

Князь снова с удивлением глянул на девушку.

— Дети Природы сами берут свободу, когда беременеют, — ответил он слегка озадаченно. — Они зовутся Аудоверами. Беременные самки обрастают чешуей, становятся агрессивны и теряют способность понимать человеческую речь. Их отпускают в море; ничего иного делать не остается. Если самка понесла дочь, она родит ее в море и оставит себе. Если сына — она принесет младенца в Теплый Грот, в пещеру под городом. Там теплая вода и мягкий песок. Оттуда дитя заберут Звездные Колдуны и отдадут отцу. Так было всегда, так будет вечно.

— Как же определить, кто отец?

— По запаху, разумеется, — удивленный, ответил князь Эван. — Ни один отец не спутает свой собственный запах, исходящий от своего младенца, ни с чьим иным.

Перспективы для Дианы рисовались отнюдь не радостные. А что, если любую вспышку гнева тут принимают за превращение в дикую самку?! Что, если Диана начнет плакать, кричать, испугается? Ее выкинут в море?!

— Но я не хочу в море, — прошептала Диана со слезами на глазах. — Я не смогу в море!

— Такая беззащитная, лишенная чешуи и плавников — конечно, — поддакнул мужчина. — Поэтому ты можешь жить здесь столько, сколько тебе понадобится. До тех пор, пока не будешь уверена, что тебя зовет природа. Ты — Ирментруда, тебе будут оказаны все полагающиеся тебе знаки внимания и почет.

— А если… а если я надоем тебе, то что тогда?

Князь смерил девушку взглядом.

— Старые Ирментруды, — сказал он не особенно приязненно, — не родившие никого, но обросшие чешуей от старости, обленившиеся и растолстевшие, не желающие возвращаться в море, зовутся Галесвинтами.

От них надо бы избавиться, но они вечно находят уловки, чтобы не покидать этого дома. Они вырывают чешую, отрастающую на щеках, они скрывают свои волосы, превращающиеся в гребни и плавники, под шапками и покрывалами, они берут обет молчания, чтобы никто не услышал, что их голос стал страшнее скрежета металла, и даже подпиливают зубы.

Конечно, Галесвинт лучше б отпустить на волю, но как выкинешь в море беззащитное существо? Ни зубов, ни плавников… Они живут здесь, и лучше тебе с ними не встречаться, потому что сердца их делаются жестокими и коварными. За вкусный кусок, за право быть ближе ко мне, они могут и покалечить тебя. Конечно, преступницу — Фредегонду, — тогда настигнет суровая кара, но вряд ли тебя это утешит.

— Из-за сладкого куска? — повторила Диана. Это словосочетание ей почему-то особо не понравилось. Как про собак каких-то… — Может, эти женщины просто любят тебя, и поэтому не хотят в море возвращаться?

Мужчина с удивлением посмотрел на Диану.

— Любят? Любовь? — повторил он. Притом слово это он произнес неуклюже, как будто никогда раньше его не говорил. — Это что такое?

Теперь настала очередь Дианы удивляться.

— Ты никогда не любил женщину? — удивленная, спросила она. — Ты спишь с ними, платишь огромные деньги, чтобы тебе досталась лучшая, но не любишь ни одну?

— Как можно любить самку? — спросил мужчина отчасти надменно. — Женщина — это та, что никогда не разделит со мной свою жизнь. Самка бесконечно далека от меня; ее мысли простираются до самого горизонта, но все они о море и об игре с подругами среди водорослей. От самки не дождешься ни ласки, ни заботы, ни верности, ни поддержки. Любить можно отца, потому что он дал мне жизнь и принял в свою семью, брата — потому что он величайшее чудо, сотворенное отцом. Сына — потому что он продолжит род. И все они рядом. А женщины… Как можно любить того, кто бесконечно далек?

— Но ведь они рядом! — упорствовала Диана. — Ты сам говорил, что они идут на всякие уловки, чтобы остаться рядом с тобой!

Мужчина расхохотался, демонстрируя крепкие острые клыки.

— Чтобы остаться со мной, — повторил он, — или чтобы отъесть себе брюхо? Есть одна такая; любит сладкую свинину и подливке. Растолстела так, что больше похожа на моржа. Другая любит красивые платья и то, как я их надеваю на нее. Она сохранила свою красоту и иногда делит со мной ложе, потому что знает — поутру можно выпросить себе новый красивый наряд. Третья без ума от золота. Она тоже красива, но в ее постели я не испытываю ни тепла, ни страсти. Ты — пока ты свежа, пока зов природы не вернул тебя обратно в волны, ты еще можешь подарить мне иллюзию близости и влечения, но и то ненадолго.

Диана молча переваривала информацию.

«Сбылось проклятье Ирки! Этот красавец даже слыхом не слыхивал, что бывает любовь, и что люди существуют друг для друга! Гарем, — подумала с отчаянием она. — Гарем — вот как это называется, и любовью тут не пахнет. В нем тетки мне все волосы вырвут и лицо раскарябают, если он мне подарит платье, красивее, чем у них, или серьги, богаче, чем у кого-то. Я не хочу, я не умею плести интриги и бороться за… повелителя! Что вообще за дичь и средневековье! Должен же быть выход? А если сбежать, он преследовать будет? Все-таки, много денег потратил, наверное, да еще и наследника хочет!»

Разум ее пылал в поисках выхода из ситуации, и в памяти всплыл вдруг Андрей. Неожиданное видение, расцвеченное светом звезд, на ночном морском берегу. Его глаза, смотрящие так знакомо, его жадный, исступленный взгляд, провожающий ее. Может, он выкупит ее? Ведь он не зря появился тут, совсем не зря! Таких совпадений не бывает!

— А тот, второй человек, — осторожно начала Диана, — что был на берегу с тобой… Ты мог бы меня ему продать? Я видела, он торговался. Вдруг он смог бы предложить тебе много денег? Сам подумай, зачем тебе еще одна самка?

Диана не успела сказать ни единой приметы человека, которого имела в виду, но мужчина мгновенно понял, о ком она говорит. Он даже позабыл, что одевался и отыскивал пояс. В распахнутой сорочке, босой, он одним прыжком оказался возле девушки, и его руки до боли сжали ее плечи, а ярость, пролившаяся в кровь, прочертила на щеках, под кожей, огненные узоры, огненным сиянием брызнула из раскаленных золотых глаз.

— Даже не смей думать о нем! — раздраженно прорычал дракон, встряхивая Диану крепко, будто стараясь вытрясти из ее головы даже мысли о другом мужчине. — Не навлекай на свою голову беды, дочь моря!

— Беды? — испуганно пискнула Диана. — Отчего?.. Что плохого в том, что я о нем говорю? Ты убьешь меня за это?!

Первой ее мыслью было — он ревнует. Мужчины не терпят, когда женщины обращают внимание на других.

— Убью? — прорычал он одержимо, неистово, рассматривая Диану горящим взором. — Как же можно убить тебя, Ирментруда? Как можно погасить твои ясные глаза? Как можно смять шелк твоих волос, как можно засыпать колючим песком атлас твоей белой кожи? Как можно уничтожить призрак нежности, такой желанной и такой недоступной, далекой? Нет, я не смогу убить тебя, женщина. Легче себе руку отсечь, чем отказаться от блаженства прикасаться к тебе… но не смей даже помышлять о других!

— Ты пугаешь меня! — воскликнула Диана, пытаясь вырваться, но мужчина одним рывком вернул ее на место, прижался жадно, зарылся лицом в ее волосы, вдыхая ее аромат, исступленно тиская ее теплое податливое тело.

— Пугаю? — выдохнул он. — А старейшее мировое зло, Звездный колдун, не пугает? Не боишься его лжи, его нечистого волшебства, его черного сердца, его жажды власти?

Мужчина словно взбесился. Его крепкая ладонь сжалась на горле перепуганной девушки, словно он хотел, чтобы ни звука о звездном мужчине не вырвалось из груди Дианы.

— Ирментруда, — выдохнул он злобно титул, которым именовал Диану с таким обожанием и восторгом. Его горящие глаза сверлили девушку злобным взглядом. — Ты ведешь себя странно, очень странно… На первый раз я поверю, что ты не оправилась еще после холодных волн моря, но ты не должна даже думать о том человеке! Такое я вижу впервые в своей жизни, а пожил я долго! Все самки боятся Звездных колдунов и чуют их за версту! И лишь ты одна заинтересовалась им. Может, ты его злое порождение? Его слуга? Любовница? Не зря же он терся на берегу и искал… что он искал? Тебя?!

— Откуда же мне знать?! — пискнула испуганная Диана.

— Тебя, — со злобной улыбкой протянул мужчина, вглядываясь в испуганные глаза девушки и озвучивая свою догадку. — Зачем ты нужна Звездному колдуну?

— Я не знаю! — выкрикнула Диана.

— Подумай хорошенько, прежде чем мне лгать! — рыкнул мужчина.

Огненных узоров на его лице становилось все больше, чешуя сверкала на висках, и Диана поняла, что еще миг — и она вместо человеческого лица увидит оскаленную морду дракона. Это было так страшно, что она зажмурилась и закричала:

— Я видела! Я видела его прежде! В прежнем мире! Наверное, он пришел за мной!

Видимо, это было так необычно, что пальцы мужчины разжались и он, удивленный, отпрянул от девушки.

— А-а-а, — потрясенный, протянул он, — Звездный колдун тебя преследует? Скачет за тобой из мира в мир?

— Я не знаю! — выкрикнула Диана. — Действительно не знаю! Но мне показалось, что я видела его прежде!

**

— Эй, братец! Тише! Что ж ты делаешь?!

Молодой, веселый голос потушил пожар в глазах мужчины, он отпустил Диану, и та упала в постель, испуганно натягивая одеяло до самых глаз.

— Ты же пугаешь Ирментруду… Драконье дыхание, как хороша! — меж тем не унимался молодой. — Какая гладенькая! Какая красивая, спелая самка! Зачем же ты ей боль причиняешь?! Зачем кричишь!? Она ни в чем не виновата! В твоих бедах так точно! Сердца у тебя нет, Эван!

— Князь Эван, — рыкнул в ответ мужчина, едва не фыркая от злости, отпрянув от девушки.

— О, прости! — тут же исправился молодой. — Князь Эван!

Пришедший в самый напряженный момент молодой человек — в пугающих черных доспехах, в гривастом шлеме, с рассеченным лицом, через всю щеку и губы, — улыбался во весь рот, отирая кровь. Однако, эти царапины его, как будто, не тревожили. Сняв шлем, рассыпав по плечам темные блестящие волосы, он обаятельно рассмеялся, тоже показывая острые зубы, и весьма нескромно рассматривая Диану.

Это был совсем молодой человек — о, простите, дракон! — в своей юности обаятельный и светлый, не жестокий и не испорченный властью. Высокий, выше старшего дракона, и худощавый по-юношески. Его темные глаза были веселы, он шмыгал разбитым носом, потирал рассеченную губу, словом, вел себя так, как ведут себя все мальчишки, вернувшиеся домой после драки. Небрежно отерев лицо поданным старшим братом полотенцем, он отшвырнул свой шлем и стал спешно избавляться от доспехов, сковывающих его движения, бросая их прямо на пол.

— Веди себя соответственно титулу княжича, — рыкнул старший дракон, сверля младшего строгим взглядом. — Ты выглядишь так, будто тебя жадные Гелесвинты драли.

— Конечно, — поспешно согласился младший. В голосе его слышалась нетерпеливая дрожь. — Прошу прощения. Дай умыться. Ты же позволишь мне разглядеть ее хорошенько?..

Старший нервно фыркнул, дернул плечом.

— Смотри, — ответил он нарочито небрежно. — В конце концов, род, надо продолжать… И какая разница, я или ты…

Младший, задорно шмыгнув кровоточащим носом, осторожно, чтоб не вспугнуть девушку, скользнул на постель, как черный изящный змей. Его ладони проникли под одеяло, скрывающее Диану, и она почувствовала, как мальчишка касается ее, поглаживает ее ноги, пальцами повторяя изгибы ее тела.

— Не бойся, не бойся, — шептал он, сияя ослепительной улыбой и восхищенными глазами. — О, какая… драконья печень, ну до чего хороша!

Несмотря на лестные слова, эти заигрывания показались Диане обидными.

«Как лошадь успокаивает, — сердито подумала она и откинула одеяло, бессовестно показывая обнаженную грудь. — Я ему что, животное?!»

— Я и не боюсь, — ответила она гордо, и драконий княжич рассмеялся, придвинулся ближе, обнял ее бедра холодными, замерзшими на холодном весеннем ветру ладонями.

— Не боишься? — озорно повторил он. — Правильно, не бойся. Эван просто ревнив, — младший небрежно откинул одеяло, раскрывая обнаженные ноги девушки. — И колдунов не любит. Они украли у него одну Ирментруду. Хорошенькую, гладенькую.

Диана и опомниться не успела, как этот молодой прохвост своими юными губами наставил на ее коленях горячих поцелуев, и осторожно развел ее ноги, деликатно касаясь ее теплой кожи по-юношески узкими ладонями.

— Пресвятые драконьи крылья, — выдохнул он, удерживая перед собой девушку с разведенными ногами, — да она розовая тут! Розовая, представляешь?!

Не дожидаясь ответа брата, он подхватил девушку под ягодицы и одним взмахом, уже не церемонясь, придвинул ее к себе поближе. Жадными губами припал к розовому лону, красотой которого только что восторгался. От его поцелуя Диана вскрикнула — и откинулась назад, лишь самыми кончиками напряженных пальцев ног касаясь плеч мальчишки, весьма откровенно и весьма умело ласкающего ее губами.

— Ах, сладкая какая! — меж тем восторгался мальчишка. — Она все время хочет?!

— Кажется, да, — холодно ответил Эван, глядя холодными глазами в затуманенные от наслаждения глаза Дианы.

Девушке на миг показалось, что Эвану бесконечно больно смотреть, как его брат ласкает ее. Он, говоривший, что не знает любви, сгорал в яростном пламени ревности, и не мог налюбоваться на девушку, разомлевшую, извивающуюся под ласками другого. Жаждущую мужчину и готовую отдаваться…

Диана вскрикнула, когда сильный драконий язык проник в ее лоно, вылизывая сок ее желания. Постанывая, она приподнялась на локтях — и почти сразу же рухнула в постель со стоном, потому что юный дракон обнял ее бедро, запустил руку меж ее ног и коснулся возбужденного клитора. Мягко лаская ее сочащуюся соком желания дырочку, он просунул руку и под ее ягодицы, и Диана взвизгнула, чувствуя, как его пальцы ласкают ее сзади, меж мягких ягодиц.

Он завладел всем ее телом, сразу, полно, жадно, лаская все ее чувствительные местечки. Диана вскрикивала и почти со священным ужасом смотрела на то, что он вытворяет меж ее ног, то и дело заходясь в беспомощных криках и откидываясь назад, в постель. Бедра ее дрожали под руками дракона, и он то и дело поглаживал их, успокаивая девушку, когда его пальцы в погружались в ее тугое, мягкое тело, выбивая из ее горла животные громкие стоны.

Его пальцы гладили, встряхивали ее тело, она взвизгивала и виляла бедрами, когда чувствовала, что клитор ее горит под ласками и наслаждение становилось горячим и острым.

— Эван, спаси меня, — выдохнула она, и молодой дракон, целующий ее разведенные дрожащие бедра, рассмеялся.

— Не умрешь, — грубовато проговорил он. Его голос утратил обманчивую юношескую звонкость, и рокотал теперь низко, хрипло, с металлическими нотами.

Эван не вынес.

Зрелище раздирало ему душу, он шагнул к Диане и прижался к ней, глуша поцелуями ее стоны.

— Эван, Эван…

Ее пальцы зарылись в его черные волосы, она отвечала на его поцелуи и стонала, извиваясь под ласками младшего дракона.

— Я не могу, не могу… я так не умею, я не привыкла…

Рука Эвана легла на ее живот, усмиряя и прижимая плотнее к ласкающим губам младшего дракона, и трепещущая девушка зашлась в криках, каждый из которых был выпит губами Эвана. Он целовал ее все откровеннее, все жарче, его рука подхватила ее ногу под колено, подняла, раскрывая девушку перед поцелуями младшего дракона, и Диана закричала, поразившись этому сладкому предательству.

Молодой дракон крепче впился губами в ее лоно, пальцы его теребили ее тело быстрее, настойчивее, и Диана с криком кончила, чувствуя, как сжимаются ее бедра, как в узком лоне с трудом протискивается драконий язык, как палец мальчишки настойчиво мокрую кожу на сжавшемся анусе.

— Сладкая, сладкая, — шептал дракон, исцеловывая ее дрожащий живот, оглаживая жадной ладонью ее груди с остро торчащими сосками. — Вот это улов так улов!

Глава 5. Священный Грот

Драконы с урчанием ласкали и целовали ее тело, повторяя легкими прикосновениями пальцами все изгибы, а Диана, с сильно колотящимся сердцем лежала навзничь на постели, не в силах даже пошевелиться и лишь постанывала и вздрагивала, когда прикосновения обоих мужчин становились слишком уж чувствительными.

«Вот это попала, так попала! — в изумлении думала девушка, блаженно вытягиваясь в постели. — Конечно, больно они мне не сделают, но, черт подери, я им что, игрушка?! Так и будут передавать меня из рук в руки? Младший сказал, что Эван ревнив, а Эван, называя меня своей, легко поделился с младшим… Их интересует только то, хотят они меня или нет, рожу я им детей или нет. А вот мои чувства их словно не касаются. Я вообще как вещь! Они даже не стесняются меня, — об этом она подумала со стыдом, потому что младший дракон, утолив свою жажду женского тела, поднялся и без тени смущения принялся раздеваться. — Впрочем, может, они вообще никого не стесняются, это же не люди, это же… драконы, ой, мамочка!»

Младший из драконов, как уже отметила Диана, был высок, длинноног и строен. Раны на его теле были свежи — в том числе и шрамы на спине, плечах. Они еще не ушли под кожу, не затянулись чешуей, которая, к слову, у младшего была черной, и проблескивала черным перламутровым готичным кружевом. Тонкими белыми нитями шрамы перечеркивали гармоничную игру мышц, и младший дракон, прежде, чем прыгнуть в бассейн, полил их ладонью, втирая волшебную влагу в кожу.

Наверное, Диана задремала, потому что приснившийся ей поцелуй в висок, осторожное касание губ, заставило ее вздрогнуть. Перед глазами ее все еще стояла картинка — обнаженный юный дракон, спускающийся в голубые мерцающие воды, его широкие плечи и юношески узкая спина, длинные иссиня-черные волосы, разметавшиеся по плечам. Однако, мигнув, она увидела, что юноши давно нет, а в бассейне плещется черный, длинный, словно питон, дракон, выписывая круги в прозрачной воде.

Эвана в спальне не было.

Диана уселась в постели, как завороженная, глядя, как дракон ополаскивает в волшебной воде кровь, боль и усталость. Длинные усы морского чудовища были обвиты морской сияющей пеной, гребень вдоль спины взрезал воду и прозрачным веером играл в волнах. Диана невольно залюбовалась игрой света на длинном теле морского черного змея, и снова пропустила момент, когда чудовище перекинулось в молодого человека.

— Проснулась, сладкая, — пожирая ее жадным горящим взглядом, улыбаясь, произнес он, неспешно выходя из воды. Раны его, которые до того кровоточили, теперь выглядели так, будто им много дней. — Проголодалась?

— Пожалуй, немного, — стыдливо пискнула Диана, отводя взгляд от обнаженного юноши и натягивая одеяло на грудь. Бесстыжий дракон даже не пытался прикрыться, и белья на нем не было от слова вообще.

Эта застенчивость показалась дракону забавной; усмехнувшись, он снова прыгнул на кровать, сдернул с Дианы одеяло, навалился на девушку, прижался к ней, разогретой, разнеженной, холодным мокрым телом, и поцеловал.

В его поцелуе было много обожания, неги и желания упиться удовольствием — своим, и ее, Дианы, трепетом. Ощутить ее беспомощность и слабость под своим телом. Наиграться досыта новой живой игрушкой, замучить, затискать, зацеловать.

— Не бейся, сладкая, — тихо рассмеялся мальчишка, словно мог слышать мысли Дианы. — Я не съем и не растерзаю тебя. Хотя очень хотелось бы…

Его сила и страсть были свежими, ненасытными, бурными, как горный стремительный поток, и Диана, заалев, упершись ладонью ему в грудь, попыталась отстранить его от себя.

— Тебе восемнадцать-то есть? — нарочито пренебрежительно спросила она, и мальчишка расхохотался неожиданно басом, с металлическими нотками в голосе.

— Сто восемьдесят, — инфернальным, глубоким и порочным голосом ответил он, нарочно чувствительно тиская Диану, чтобы она сильнее извивалась и билась под ним, доставляя ему ни с чем несравнимое удовольствие от борьбы с ней. Его юное тело было сильно и тяжело, и молодой дракон, играя, легко усмирял ее дрыгающиеся ноги. — Человеческий вид обманчив, маленькая Ирментруда.

— Диана, — пропыхтела девушка. — Меня зовут Дианой!

— Ирментруда Диана, — повторил молодой дракон и с удовольствием куснул ее в грудь, оставляя алое пятнышко на белоснежном бархате кожи. — Что ж, я запомню.

— А Эван где? — смущенно спросила Диана, делая вид, что отыскивает старшего дракона взглядом.

— Ушел по делам, — уклончиво ответил молодой дракон. — Ну, пойдем?

Он помог ей подняться и одеться. Для этого он долго копался в сундуке у изголовья кровати, перебирая пестрые ткани.

— Вот это, пожалуй! — произнес он, отыскав золотистый шелк с черной, тонкой, как туман, прозрачной накидкой. — Наши цвета. Ты же не предашь и не убежишь, маленькая Ирментруда?

Он сам помог Диане надеть платье, похожее на восточный длинный халат, сам поправил широкие рукава, из которых беленькие руки девушки выглядывали, как тычинки из лепестков спящего цветка, сам застегнул на тонкой талии девушки застежки и повязал широкий шелковый пояс.

— Ножку давай, — велел он, преклонив колени перед девушкой. Та, засмеявшись, приподняла подол, и княжич взял в ладонь ее теплую маленькую ступню. Аккуратно, со знанием дела, надел маленькую туфлю с чуть загнутым носом, всю расшитую драгоценными камешками. — Удобно тебе? Не больно?

Диана чуть качнула головой — нет, не больно, — и рассмеялась, когда мальчишка, даже не надев штанов, усадил ее перед зеркалом и сам, осторожно и аккуратно, начал расчёсывать ее волосы.

— Почему ты делаешь все сам? — спросила Диана. Она хотела повернуться к княжичу, но тот сжал ее виски ладонями, заставив сидеть смирно, смотреть в зеркало перед собой и не вертеться.

— Потому что Ирментруды, только что выловленные из моря, как правило, ничего не умеют, — пояснил он. — Они и туфлю-то не знают, на какое место пристроить.

— А где же слуги?

— Слуги! — фыркнул княжич, распутывая щеткой волосы девушки. — Эван откусит голову любому слуге, который посмеет посмотреть на твое обнаженное тело. Он очень ревнив.

— Ревнив! А ты…

— А я — его кровь, — отрезал княжич. — Он любит меня так же, как самого себя. В роду он старший, это верно. Но род надо продолжить, и кто это сделает — не важно.

— Вы же не умеете любить самок, — неодобрительно заметила Диана. — Как же можно ревновать, но не любить?

— А как можно любить самку? — удивился княжич. — Конечно, можно испытывать привязанность, симпатию, но как можно любить того, кто бесконечно далек и сам любить не в состоянии?

В зеркале перед собой, куда она была вынуждена смотреть, Диана то и дело видела его живот. Чуть смуглая кожа, сильные рельефные мышцы, темная дорожка курчавых волос… Краснея, Диана отводила взгляд, чтобы ненароком не опустить его вниз и не рассмотреть княжича как следует. А еще ей почему-то вдруг остро захотелось погладить этого молодого наглеца, ощутить под своей ладонью его тепло и силу его мышц, и поцеловать его в этот самый смуглый живот, провести губами вниз, вдоль полоски волос… наверное, если б она так сделала, мальчишка, при всей его самоуверенной высокомерности, смутился бы, ахнул, балансируя на грани удовольствия, напрягся б до дрожи, и с жалобным полувсхлипом толкнулся бы в ее горячий рот, скользнул бы по языку, который обласкал бы чувствительную головку его члена…

«Господи, что за мысли в моей голове! — тут же укорила себя Диана, краснея и скашивая глаза в сторону, чтоб не видеть мельтешащее в зеркале отражение. Чтоб не соблазняться. — Это все вода и драконий яд, в котором он купался. Это из-за них я хочу… хочу его».

Однако, самому дракону, похоже, и в голову не приходило, что он может порождать такие мысли в голове Ирментруды.

— А служанки? — спросила Диана, кое-как справившись с бессовестными мыслями, роящимися у нее в голове. Княжич фыркнул еще насмешливее:

— Самки? — переспросил он. — Те из самок, что живут в этом доме, не расчешут тебе волосы, а вырвут их, и лицо расцарапают. И, возможно, нос откусят. Так что я бы не советовал на их половину дома ходить.

— А тебя правда… Галесвинты драли? — вспомнив окровавленную щеку княжича, осторожно спросила Диана. Тот с удивлением глянул в зеркало, встретился взглядом с девушкой — и снова инфернально, хрипло расхохотался, показывая острые блестящие драконьи клыки.

— Драконы, — проскрежетал он нечеловеческим, темным голосом, — не дерутся с самками. Старые Галесвинты, конечно, существа коварные и злобные, но далеко не глупые. Ни одна из них не справится с драконом, — хрипнул княжич, и Диана на миг увидела нечеловеческий, пугающий лик. — И все вместе — тоже. Тоже не справятся.

— Так кто тебя ранил?

Княжич на миг замер. Затем склонился над Дианой низко, заглянул в зеркало, встретился взглядом с ее глазами в отражении, и хрипло, страшно, ответил:

— Звездные колдуны.

Диане показалось, что он внимательно изучает ее реакцию, всматривается в ее черты, чтобы отыскать что-то, какое-то фальшивое чувство, что-то, что выдаст ее. Но Диана, тараща глаза, осталась неподвижна и не сорвалась с места с криком.

— И… — протянула Диана, с испугом вглядываясь в его глаза, темные, сверкающие то ярким красновато-карим светом, как самый дорогой чай, то рдеющие расплавленным золотом. — И что это значит? Кто это — звездные колдуны?

Княжич пожал плечами.

— В общем-то, — нехотя признал он, — это тоже драконы. Только им запрещено летать. Они могут лишь ползать, жалить и рвать зубами. Их души темны и завистливы. Их языки, кажется, не умеют говорить правду. Они жаждут только одного — отнять все, что нам дорого.

***

— Бойся Звездного колдуна, — закончил свою речь княжич, словно заклинание. — Он обманет, сломает твою жизнь, отравит все, чем ты дышишь, подольет горечи полынной в еду и питье, и станет невыносимо существовать.

— Зачем им это? — в смятении выкрикнула Диана. Слова княжича были пугающими, в них была заключена какая-то особенная зловещая сила. Диана кожей почувствовала дыхание неумолимого зла, мурашки побежали у нее по спине. — Как можно быть настолько злобным созданием?!

— Ох, какая странная ты, Ирментруда, — посмеиваясь, ответил княжич. В зеркале отразились его веселые блестящие глаза. — Прав был Эван — есть в тебе что-то странное, почти пугающее.

— Отчего же? — удивилась Диана.

— Да оттого, гладенькая моя, — ответил княжич, так же посмеиваясь и разглядывая девушку в отражении, — что ты забываешь — Ирментруды и самки вообще сами существа не самые добрые в этом мире. А тебя ужасает чужая жестокость, которая самой тебе должна казаться обычной и правильной. Притом ужасает искренне; вон ты как напугалась. Даже щеки побледнели.

— Почему ты уверен, — тихо спросила Диана, пряча взгляд от его внимательных глаз, — что я искренне напугалась? Может, я искусно притворяюсь.

— И еще об одной вещи ты забываешь, — снова хихикнул княжич, сжимая ее плечи. — Я ведь менталист. Так же, как и Эван. Разве он не говорил с тобой мысленно, разве не касался твоего разума? А все Ирментруды знают об этом, и потому предпочитают мечтать об украшениях и платьях, чтобы не выдать себя.

— Ты мысли читать умеешь? — спросила Диана и покраснела, потому что глаза у княжича разгорелись, вспыхнули одержимым огнем.

— О да, — ответил он, внезапно охрипнув. — Умею. И даже лучше Эвана. Я все время слышу твои мысли… даже самые бессовестные, — он с нескрываемым любопытством заглянул в пылающее лицо девушки. — И никак не могу понять, что это такое ты задумала?

Диана прекрасно понимала, о чем он ведет речь.

В последние полчаса она только и думала о том, как было бы здорово прикоснуться к княжичу, поцеловать его подрагивающий живот, положить ладонь на его член и почувствовать, как тот твердеет под ласкающими его пальцами.

— Это не я, — багровея, задыхаясь от стыда, пробормотала Диана. — Это все драконий яд.

— Драконьим ядом можно отравиться только один раз, — возразил княжич, — и действие его быстро выветривается. Это твои мысли, Ирментруда. Твои странные мечты.

«Мои мечты! — отчасти сердито подумала Диана, опуская пылающее лицо. — А разгуливать без штанов и думать, что это так и надо, и на девушку никак не влияет — это чьи мысли и мечты?!»

Она вдруг ощутила то, чего не чувствовала, потому что, наверное, не обращала внимания — осторожные прикосновения к своим мыслям, которые княжич листал, как книжку с картинками. Иногда какие-то сцены становились очень яркими и сочными, словно под увеличительным стеклом — то княжич всматривался в тайные мечты девушки, в те из них, что самого его манили более всего…

— Я давно смотрю на это, — хрипло проговорил княжич, — и никак не могу понять, что это ты такое задумала. Зачем это все?

В голове девушки ярко вспыхнула картинка, словно она само только что это представила — как ее губы смыкаются на красной влажной головке возбужденного члена, как язык мягко поглаживает чувствительное место, как возбужденная мужская плоть поглаживает ее разгоряченные алые губы. Диана поняла, что он пристально рассматривает эту ее бессовестную мечу уже долго, вертит ее и так, и сяк, не понимая прелести этой ласки.

— Тебе что, никогда так не делали, — произнесла Диана, облизнув губы бессовестно.

— Какой же глупец отважится сделать так с Ирментрудой, — слабо возразил ей княжич. — У Ирментруды могут отказаться очень острые зубы… и коварные планы.

— Так загляни в мой разум глубже, княжич, — ответила Диана, для самой себя неожиданно страстно и жарко, без стеснения взглянув разгоревшимися глазами в его глаза. — Посмотри хорошенько и узнаешь, зачем это делается. Глянь, и узнаешь, чего я хочу.

Княжич смолчал, судорожно сглотнув. Его ловкие сильные руки повисли вдоль тела, Диана видела, как вздрагивает его живот от частого сильного пульса, и член его поднимался, наливаясь кровью и увеличиваясь в размерах. Не помня себя, отбросив всякую стыдливость, Диана вдруг положила свои ладони на его горячий и живот и исцеловала его, сама поражаясь нахлынувшему на нее безумию. Под рукой она почувствовала, как княжич от каждого поцелуя вздрагивает, настороженный и блаженствующий, и ее ладонь легла на горячую головку его напряженного члена.

Нежно, чтобы не вспугнуть доверившегося ей княжича, Диана поцеловала возбужденный член, затем еще и еще, наслаждаясь его упругой жесткостью и морским свежим запахом, перемешанным с запахом желания мужчины. Языком коснулась уздечки, и княжич под ее руками вздрогнул, весьма шумно охнул и безотчетно подался вперед, к ласкающей его девушке.

— Еще, — простонал он жалобно и беззащитно, и Диана его просьбу удовлетворила, пройдясь языком по всей головке, поглаживая чувствительную плоть, щекоча уздечку. Она обняла княжича за бедра и почувствовала, как он дрожит под ее руками, замерев, не смея двинуться, принимая наслаждение напряженно и жадно.

— Ох! — выкрикнул он, когда девушка чуть разомкнула губы, и член туго вошел в ее рот, скользнул по упругому горячему языку. Тело княжича лихорадило, каждый его мускул дрожал, и Диана едва не рассмеялась, понимая, чего стоит дракону это непривычное, густо замешанное на опаске наслаждение. Однако, он не спешил отстранить девушку, как бы ни боялся; и затуманенными глазам наблюдал за тем, как она ласкает его, обняв за бедра и принимая его член все глубже и глубже, до самого горла.

— Что ж ты вытворяешь, Ирментруда, — шептал княжич, подстраиваясь под ритмичные движения ее губ и упругого языка, — что же ты делаешь…

Его член выскользнул из ее рта, и девушка, сжав его у основания, сделала то, о чем так хотела — поцеловала, чуть сжав губы на мокрой головке, и поводила ею по своим разгоряченным, жаждущим губам, словно стараясь стереть нарастающее возбуждение.

Не стерла; а лишь распалила этой бесстыдной сценой желания и подчинения мужчину, который, не вынеся, взревел, и ухвати ее, в один взмах усадил ее на столик со всякими дамскими штучками для наведения красоты. Руки его, путаясь в тканях, лихорадочно отыскивали голые бедра девушки, но лишь затем, чтобы сжать больно, почти до синяков, растащить ноги девушки в разные стороны, и войти членом в ее узкое лоно одним движением, нетерпеливым и грубым, но таким страстным, таким желанным, что Диана закусила губы, яростно царапая плечи княжича и обвивая его ногами.

Он поднял ее, стиснув жадными руками ягодицы, сжав их до боли, и яростно толкнулся в лоно девушки. Еще и еще — яростно, отрывисто, жестко. Усадил ее снова на столик, но лишь затем, чтоб еще сильнее и жестче вжаться в ее тело, между ее голых бедер.

Дракон брал ее беспощадно, жестко, яростно — совсем не так, как привык разговаривать, мягко и осторожно. В любви княжич был неистов и беспощаден, и каждый толчок в свое тело, до самого чувствительного, нежного нутра, Диана встречала воплями, забывшись, рассыпав причесанные волосы и крепко зажмурив глаза. Ей казалось, что он сейчас растерзает ее, и когда он поцеловал ее, проникнув жадным горячим языком в ее рот, она сжала губами его язык и неистово ласкала его так же, как до того ласкала член дракона.

— Да где же тебя выловили, такую…

Он изо всех сил старался быть сильным, грозным, безжалостным. Но ласки девушки заставляли его самого трепетать, будто все у него в первый раз, и он срывался в стоны наслаждения, зарывался лицом в грудь девушки, и толкался еще сильнее в ее тугое тело. Член его становился все жестче, головка набухала; Диана чувствовала, как изнутри ее жестко массирует словно металлическим шаром, катая его по самой чувствительной области, и она сжималась, доводя ощущения до невероятных.

— Где у тебя самое сладкое местечко, а? — шептал княжич, стискивая ее бедра и уже не пытаясь вогнать свой член на всю длину. Напротив — он почти полностью выскользнул из лона девушки и теперь ласкал частыми толчками самый вход, проталкивая жесткую крупную головку в лоно сквозь кольцо из сжавшихся мышц. — Где? Здесь? Разведи-ка свои ножки шире!

Диана взвизгнула, и княжич усмехнулся. Его ладонь легла на мягкий зарозовевший лобок, большой палец нашел клитор девушки, и та вскинулась, как норовистая лошадка.

— О да, здесь…

Диана приподнялась на локтях, яростно двигаясь навстречу толчкам княжича, виляя бедрами, надеваясь на его член. От ласки его руками наслаждение ее сделалось очень полным, захватило все ее тело. Она задерживала дыхание, поджимая пальцы на ногах, подстерегая наслаждение и замирая, и княжич, глядя в ее затуманенные любовной пыткой глаза, усмехался, а его палец касался ее мягкого влажного тела все тоньше, все невесомее и все быстрее.

Девушка даже покраснела, словно от натуги, словно ей пришлось поднять невероятную тяжесть. Бедра ее сначала невероятно напряглись, задрожав, а затем она закричала, упав на спину, и тело ее все скрутило спазмами, вздрагивая от каждого толчка и прикосновения к ее раскрытому лону. Под конец она, дрожа и извиваясь, крепко сжала ноги, не в силах уже терпеть, но княжич уже тоже присоединился к ее наслаждению, вздрагивая точно так же, как она, повалившись на ее расслабляющееся тело. Его член вздрагивал в ее лоне, и девушка чуть слышно постанывала, принимая эти нечаянные ласки.

— О, Ирментруда, — еле ворочая языком, произнес княжич. — А с тобой так сладко… я думал, душа моя сплавится от твоих бесстыжих губ.

***

После ужина, который состоялся очень поздно, Диана рассчитывала на отдых, но неутомимый княжич, наконец, натянув штаны и сапоги, боле-менее приведя себя в порядок, потянул ее за руку:

— Пойдем, — таинственным шепотом позвал он, — покажу что-то.

— Мне обязательно это видеть? — полусонная, сопротивлялась Диана.

— Да, — без колебаний ответил княжич. — Именно ты и должна это увидеть. Пошли.

Они обогнули бассейн, в котором купались, и княжич завел Диану в темный коридор. Удерживая девушку за руку, он помог ей спуститься по камням и сланцу, образовавшим естественные ступени, и перед изумленной Дианой открылся вид на красивую пещеру.

Подсвечивали ее кристаллы, огромные, с отполированными гранями, пронзающие пещеру подобно гигантским мечам. Все дно пещеры усыпали жемчужины всех цветов, от молочно-белого до черного и багрово-красного. В них, как в песке, были утоплены разбитые сундучки с сапфирами и рубинами, богатые и причудливые короны острыми зубцами выглядывали из жемчужной горы. Золотые украшения, сплетённые в единое целое, слежавшиеся, перепутанные, слепили глаза.

А посередине, словно огромное сердце океана, сияя ритмично и мягко, горел огромный камень глубокого синего цвета. Даже, пожалуй, целая скала: восхищённая, Диана обошла ее кругом, рассматривая этот огромный, многотонный сапфир, оправленный грубой горной породой.

— О-о-о, — прошептала она, касаясь ровной, как зеркальная гладь, грани камня. — И сколько же это может стоить?

— Он бесценен, — шепнул суфлером княжич на ухо девушки. — Это Сердце Кита. Оно живое; оно знает обо всех помыслах ныне живущих. И драконов, и Звездных Колдунов, и диких свободных самок. Что тебе нравится тут больше всего? Ты можешь взять, что хочешь. Для себя.

Диана оглянулась; пещера, полная сокровищ, поразила ее воображение, и она не знала, что тут самое красивое. Она пересыпала жемчуг с ладони на ладонь, но тут, в сияющей груде, он казался ей намного красивее, чем в ее ладонях. Что десяток жемчужин? Они ничто в сравнении с пещерным великолепием.

Диана находила какие-то броши, цепочки. Но выбрав в сверкающей груде одну вещицу, Диана с удивлением отмечала, что драгоценность теряет всякую привлекательность. И девушка теряла весь интерес к украшениям и возвращала их туда, откуда взяла.

— Ах, Ирментруда Диана, — посмеивался за ее спиной княжич. — Ты такая странная. Любая женщина нашла бы здесь то, что желает ее сердце. Утащила бы в свою норку; спрятала подальше с глаз. И только твое сердце не хочет части; ты запоминаешь и сохраняешь в своем сердце все. Не готова довольствоваться частью?

— Наверное, — нерешительно ответила Диана. — Мне кажется, отсюда нельзя ничего уносить.

— Твое сердце самое жадное, — шепнул княжич. — Не руки, и не глаза. Сердце. Ты сохраняешь в памяти все, чтоб порадовать сердце, и поэтому владеешь всем. Какая мудрая самка…

Диана меж тем подошла к сияющему сапфиру, к Сердцу Кита, и положила на него свою ладонь. В отполированных синих гранях, вспыхивающих ослепительным огнем.

— Он что-нибудь говорит тебе? — спросил княжич, наблюдая за девушкой. — Ты слышишь его?

Диана качнула головой, намереваясь ответить отрицательно, но вдруг синее сердце вспыхнуло изнутри дымным, черным, грязным светом, и оттуда, изнутри, к девушке шагнул Андрей.

Его лицо появилось за гранью так внезапно, что девушка отшатнулась, но не смогла отойти ни на шаг. Ее ладонь словно приклеилась к драгоценности, и там, в глубине синего самоцвета, с другой стороны, к ее ладони прислонилась ладонь Андрея.

— Андрей, — прошептала девушка в ужасе, изо всех сил стараясь освободиться.

Андрей был красивым. По крайней мере, она привыкла так думать. тонкий породистый нос, чувственные губы, темные глаза, приятныек черты лица...Коротко остриженные русые волосы. Андрей и молчал, и говорил привлекательно. Он умел нравиться.

Сейчас же знакомое лицо молодого человека вдруг сделалось невероятно жестоким, порочным, черты исказились, и Диана забилась с криком, стараясь оторвать свою ладонь от драгоценности и бежать. Но не смогла.

— Отпусти меня! — потребовала Диана, затравленно озираясь. Но вокруг было темно, не было видно сопровождающего ее княжича, и сокровища казались в полумраке простыми песком и камнями. Девушка снова рванула прочь, вложив в движение всю силу своего молодого тела, но этот рывок отдался болью в руке, которая по-прежнему оставалась приклеенной к синему камню, и Диана закричала, бессильно обмякнув и повиснув на этой руке, словно привязанная.

— Андреас, — поправил ее шипящим, ненавидящим голосом молодой человек, наблюдая за ее бесплодными попытками вырваться. — Называй меня так. Я рожден здесь и наречен этим именем — Андреас.

— Кто… кто ты такой?! — в ужасе пробормотала Диана, отирая болезненный пот со лба. Молодой человек усмехнулся, в его черных глазах разгорелся недобрый огонек.

— Ты же знаешь, — издеваясь, ответил он. — Звездный Колдун. Лишенный крыльев изгой. Тот, кто рожден свободным и кого принуждают пресмыкаться и ползать на брюхе, в пыли!

— Так не делай этого, — произнесла Диана, но Андреас усмехнулся недобро.

— Когда хочешь взлететь, но крыльев нет, неизменно падаешь на землю, — страшно и злобно ответил Андреас. — Это очень больно. А смотреть, как парят те, кто запер тебя в этом теле, кто надел кандалы на свободные крылья, еще более невыносимо.

— Так причем тут я?! — выкрикнула Диана в истерике. — Я тут причем?! Это не я виновата в твоих бедах! И я тебе ничем помочь не могу! Ясно?! А вот ты мне мог! Ты мог! Ты мог выкупить меня и отправить домой! Мог договориться! Мог угрожать, мог сражаться за меня! Но не стал! Ты просто отступил, ты просто меня им отдал! Так зачем сейчас ты являешься ко мне с упреками и жалобами?! Хочешь, чтобы я тебя пожалела? Посочувствовала? Но у меня нет сочувствия к тебе!

Андреас смолчал, а у Дианы перед глазами промчались события последних дней. Ярость придала ей сил, она подскочила на ноги и ударила кулаком по холодной сапфировой грани.

— Ты же сам меня оставил! — закричала девушка. — Бросил! Отказался! Променял! Ты обманул меня! А я любила тебя! Я тебе подарила себя! Свои искренние чувства! Да я всю жизнь готова была с тобой прожить, я все готова была для тебя сделать, а ты!.. Ты меня на другую променял! На Ирку!

«…они украли у него Ирментруду. Гладенькую, милую», — шепнуло ей на ухо волшебство голосом княжича.

— Ирка?! — выдохнула Диана, пораженная догадкой. — Ты у князя украл самку?! Это она? Ирка? Эта подлая гадина, отправившая меня сюда, в свободное плавание — Ирментруда, Ирка?!

Андреас смолчал, недобро кривя губы, и Диана зашлась в хохоте:

— Что же ты не наслаждаешься своей гладенькой, красивой Ирментрудой?! Чешуя у нее где-то не там отросла?! Или стащил, да не ту? Она тебе лапши на уши навешала, наобещала, а оказалось — врет?! Зачем, кстати, тебе эта кривоногая? Это ж змея скользкая, и ты ей не нужен нисколько! Драконы говорят — самки их любить не умеют, только притворяются! И золото считают! Поверил в ее вранье?! В ее сладенькие речи? Чем она тебя взяла? Безотказностью? Или смотрела на тебя собачьими преданными глазами?! Как она тебя обманула? Расскажи, мне же интересно! Я знать хочу, чем она лучше меня! Что тебе надо было, я хочу слышать!

Диана кричала и кричала свои обвинения, обидные горькие слова, а Андреас слушал его, и в глазах у него закипала лютая ярость.

— Я всего лишь ошибся, — задушенным голосом ответил он. — Не она была необычной Ирментрудой. Это я понял тотчас, как она тебя сюда закинула…

— Ты сам от меня отказался, — мстительно выдохнула Диана. — Ты ей позволил меня «закинуть». Необычности хотел? Так ты ее навсегда потерял! Я теперь принадлежу князю и его брату! И ради тебя и пальцем не двину!

— Нравится там? — недобро усмехнулся Андреас. — Эти пресмыкающиеся еще не трахали тебя? Обычно они не тянут; сразу набрасываются. Вдвоем, втроем, сколько их там, в гнезде. Но предупреждаю, милочка: любить они не умеют. Только похоть ими движет. Только запах твоей распаленной киски. Возбудится другая самка — и она помчатся на ее запах… как животные…

— Трахали! — выкрикнула Диана. — О, еще как трахали! Боже, как они меня трахали! Я каждый миг пережила бы еще раз по десять — так мне хорошо с ними было! Ты и твой несчастный, мелкий огрызок — ничто в сравнении с князем! А княжич… тебе и не снился такой темперамент! Так что пусть животные — но ненасытные и такие страстные! И меня так просто, за кривоногую самку, они никому не отдадут!

— Замолчи, — задушенным голосом произнес Андреас, но Диана и не думала его слушаться.

— А то что, дружочек? — издевательски ответила она. — Что ты сделаешь мне, дракон, лишенный крыльев? Укусишь? Но у меня есть, кому кусать.

— Я отравлю твою жизнь! — прохрипел Андреас с ненавистью. — Каждый вздох, каждый миг станут невыносимы!

— О, как же, интересно? — оживилась Диана. — Что ты можешь? Ты — никто, и сюда, в княжий дом, тебе не пробраться. А вот я тут вроде самой драгоценной вещицы. Они оба надо мной трясутся. Особенно младший. Знаешь, мне кажется, что он готов принять то, что самки тоже имеют душу и могут влюбляться. А старший так и льнет к теплу. К нежности. Как думаешь, кто первый в меня втрескается?

— Ты пожалеешь о своих словах, — прорычал Андреас с ненавистью. — Но у тебя есть один способ избежать моего наказания. Синий камень. Сердце Кита. Я хочу его часть. Я хочу его коснуться. Тогда я буду свободен. Я раскрою крылья.

За синей гранью было видно, как Андреас с тоской смотрит вверх, наверное, на небо, и Диане на миг стало жаль его — скованного, связанного волшебством. На миг девушка увидела призрачные цепи, сковывающие его крылья, и заклятья, связывающие его сильнее, чем самые прочные путы на свете.

— Боюсь, дружочек, тут ты не по адресу, — холодно ответила Диана. — Надо было свою кривоногую просить. Она б отколупала тебе частичку… Или постой, — до Дианы вдруг дошло. — Она тебя тем и взяла? Обманула, что князья ей показывали Сердце Кита и она касалась его? И ты ей поверил и меня бросил?

Андреас выглядел одержимым. Он молчал, но Диана видела, как он жадно дышит, будто не может надышаться.

— О-о-о, — протянула она, — так ты сам виноват. Вы с нею стоите друг друга!

Лицо Андреаса покрылось алыми пятнами.

— Так вам обоим и надо!

Андреас отвернулся так резко, словно девушка влепила ему хлесткую пощечину.

— Ненавижу тебя! — выкрикнула Диана, и ее ладонь оторвалась от синей грани.

Диану отшвырнуло от камня и она с криком упала прямо на руки княжича.

— Что ты видела? — повторял он, но она не слышала его тревожный голос. — Что? Что Сердце кита тебе показало?

— Звездный Колдун, — прошептала она. Перед ее глазами все еще стояло лицо Андреаса, искаженное ненавистью и гневом. — Он хочет мне причинить зло.. Он кричал на меня… он грозился мне…

— Чем грозился, сердечко мое? — прижимая к себе и поглаживая дрожащую девушку, спросил княжич. — Чем он напугал тебя?

— Грозился отравить мою жизнь, — тихо ответила Диана. — Грозился и здесь достать и причинить боль. Если я не помогу ему, если я ему кусочек камня не отколупну. Грозился меня измучить!

— Хвастун ползающий, — усмехнулся княжич. — Как ему проникнуть в княжий дом? Никак. Зря сотрясает стены. А кусочек камня… Конечно он его хочет. Но не получит никогда. Поклянись мне, Ирментруда, что не станешь помогать этому негодяю. Я поклянусь, что буду защищать тебя всегда, а ты мне обещай, что не изменишь мне с ним, ни мыслями, ни телом. Для этого надо быть не только честной, но и сильной, храброй. Это сложно; особенно для женщины, которая большую жизнь живет свободно в море и не привыкла служить никому. Но ты необычная; я верю, что и в твоей душе есть место благородству.

Но Диана вся тряслась, как в лихорадке.

— Я клянусь тебя, княжич! Клянусь! Я не желаю помогать ему, но… Он говорил так уверенно, — прошептала она, — словно уже сделал что-то… Словно уже проник сюда. Скажи мне, княжич, почему и за что его называют Звездным Колдуном, если он такой же Дракон, как и ты?

— Зови меня Леонардом, — мягко ответил княжич, отчего-то не желая рассказывать Диане о Звездных Колдунах. — Лео… как приятнее тебе?

Диана вся дрожала, но кивнула головой и оперлась о предложенную ей руку.

— Лео, — повторила она. — Леонард… прошу тебя, княжич: убереги меня! Не хочу я, чтоб этот человек меня погубил!

— Так он и не человек, — ответил княжич. — И не дракон. Не вполне дракон, точнее. Много веков назад ему подобные драконы, его предки, обманули море.

— Как это? — шептала Диана, взбираясь впотьмах по ступеням из сланца.

— Море дарует силу, — задумчиво произнес княжич. — Вода лечит все раны. Море — это колыбель наша. И Король моря — огромный синий кит, — плавал в его водах. Любой мог его найти, догнать и попросить о чем угодно. Кит мог помочь… или отказать. Этим, Звездным Колдунам, он отказал, уж я не знаю, о чем они просили.

Кит был мудр; он рассказывал, отчего иногда желаемое нельзя давать в руки. Получать желаемое не всегда хорошо. Это может быть не предназначено для тебя и губительно. Но появлялось все больше и больше тех, кто не хотел Синего Кита слушать. Они плавали рядом с ним. Они шептали ему свои желания и свою волю, но он им лишь улыбался. Они начали угрожать — но он смеялся. И тогда они решили его убить. Их было много; мы не успели вступиться за Синего Кита. Но он сам покарал их всех. Он умер; но вместе с ним все они попадали на дно и еле смогли выбраться на сушу, задыхаясь. Они не могли больше плавать. Они не могли больше летать. Они вечно теперь свой грех замаливают. Но Синий Кит прощает не всех.

Прощения действительно могут получить те из них, кто коснется его сердца. Но ни я, ни брат им этого не позволим; остаются Ирментруды. Женщины. Существа, не ведающие любви и привязанности. Синий кит сказал, что если Звездный Колдун сумеет разжалобить сердце Ирментруды, если та ему поверит и пожалеет настолько, что решится отколоть камешек от сердца, то прощение у Колдуна будет. Вот они и стараются хитростью или угрозами заполучить желаемое. Но, кажется, они неверно поняли слова Синего кита — или поняли, но все равно хотят обмануть…

Звездными же их кличут затем, что однажды, сильно пожелав, пожертвовав своей жизнью, колдун может поразить своих врагов звездопадом. Но не бойся; это редко случалось. Для этого нужно мужество, отчаяние и ярость таких высот, что и вообразить трудно.

«Вот зачем я здесь, — догадалась Диана. — Вот зачем он говорил, что любит, вот зачем мне голову морочил! Закинули меня сюда со своей сообщницей, и думали, что я напугаюсь, и за освобождение и за возвращение назад ему камень притащу! Или по старой памяти, по любви… Голову хотел мне морочить? Только прощения он не достоин! Да и освобождать меня он, может, и не станет совсем. Закинет в море или обманет. Зачем ему вообще со мной будет возиться, если он получит желаемое?»

— Андреасу я бы не простила ничего. Ничего, — зло шептала Диана. — Ему верить нельзя.

— О, он тебе и имя свое назвал? Худо это, — сказал княжич. — Это значит, он очень рассчитывает на тебя. Если хочешь, — предложил княжич, — я лягу сегодня спать с тобой. Чтоб тебе не было страшно. Если сон дурной приснится, то я его отгоню прочь. А если Колдун будет тебе всякие мерзости говорить, так я его планы из мыслей твоих услышу. Или ты против? Или не хочешь, чтоб я все знал?

— О да! — отвечала ему девушка. — Прошу тебя, не оставляй меня! Читай все мои мысли, знай, что я ничего дурного не задумываю!

Княжич вынес ее на руках их пещеры, пронес в спальню, что была расположена рядом со спальней князя, и уложил в постель. Пожалуй, он испытывал некий стыд оттого, что подверг Диану такому испытанию и так напугал ее.

— Ничего не бойся, — шептал он, приглаживая ее волосы. — Я скажу Эвану, пусть отправит отряд. Мы его изловим, этого колдуна, вот и все. И он перестанет тебя мучить.

Глава 6. Драконы

Дремлющая Диана над своей головой слышала голоса.

Она лишь успела подумать, что, кажется, теперь никогда не будет знать покоя, всегда будет окружена людьми, которым принадлежит теперь, и они будут вертеть и крутить ее как куклу, и пользоваться ею, как своей вещью, по своему желанию.

Но тут до ее сознания дошел смысл слов, и она затаила дыхание, вслушиваясь.

— …Это было слишком тяжелым испытанием для нее! — голос младшего дракона звучал сердито, даже гневно. — Это всего лишь маленькая рыбка, выросшая в прозрачных теплых южных водах, не пиранья и не мурена. Она не задумывает ничего дурного! Это ты… все ты, со своей подозрительностью!

— Звездный Колдун сказал мне, что это его рабыня, — жестко ответил старший, князь Эван. У Дианы сердце зашлось. Так вот о чем они говорили там, на берегу! Андреас опорочил ее, оговорил, отравил ее появление в этом мире с самых первых секунд. Бросил тень; поселил семя сомнения в душу Эвана. Сразу. А сомнение — самый ядовитый и самый мучительный из всех… Будет разъедать и мучить всегда! — Сказал, что я выкупаю черную змею, а не ласковую самку.

— Комы ты веришь! — насмешливо и с возмущением воскликнул Леонард. — Лгуну, чей язык чернее дна преисподней?!

— Я не верю, — грубо отрезал Эван. — Поэтому и велел сводить ее к Сердцу Кита.

— Она только напугалась, — грустно заметил Лео. Видел бы ты, как она билась, стараясь освободиться от колдовства! Оно затягивало ее, но она сопротивлялась ему и вырвалась. Она не его рабыня, не его слуга, не его женщина. Я не верю, что самка, так боящаяся Звездного, будет ему подчиняться. Я вообще не верю в возможность привязанности при таком страхе.

«Ах, наивный Лео! — с горечью подумала Диана. — Прожил сто восемьдесят лет и не знаешь, что самая горячая ярость рождается из самой нежной любви… Впрочем, откуда тебе знать. Вы же не ведаете любви вовсе».

Впрочем, князь Эван выглядел пристыженным, как бы ни старался придать себе вид отстраненный, замкнутый и гордый.

— Я сожалею, — хрипло произнёс он, наконец, — что принял такое решение и подверг ее такому испытанию. Как она?

— Спит, успокоилась, — ответил Лео.

— Думаю, — произнес Эван, — подарок ее взбодрит. Смотри, что я принес. Самки любят подарки и украшения.

Сквозь опущенные ресницы Диана увидела в руках князя роскошное колье. Алый камень, окруженный россыпью бриллиантов, сверкающих, как холодные звезды, три нитки жемчуга. Князь держал это невероятное, захватывающее дух богатство в горсти, словно стоимость его не особенно волновала Эвана.

— Это красиво, — согласился Лео, — но рыбка и в пещере ничего не взяла. Не знаю, примет ли от тебя дар, соблазнится ли, — в голосе его зазвучало сомнение, и Эван шумно, со страстью, выдохнул свое напряжение.

— Да кто же знает, что им надо! — пробормотал он, мучаясь от невозможности решить ситуацию по своему желанию сию же минуту, одним словом, как он привык решать проблемы. — Подарил бы что угодно, чтобы оставались рядом!.. неприятно привязываться к самке, считать ее чем-то постоянным — и терять! Чем он ее приманил, почему она оплыла к нему?!

«Ого, — с удивлением подумала Диана. — Сколько страсти, сколько пыла! И он мне будет говорить, что нет любви? Интересно, о ком он говорит?»

— Все еще по ней скучаешь? — небрежно ответил Лео. — Ну, сманил и сманил. Теперь у тебя другая есть. Еще глаже и еще симпатичнее. Она и вправду нежная рыбка; она мне нравится больше прежней. Такая юная, такая трепетная, любопытная, искренняя… Зачем тебе та самка? Ее черные волосы так и норовили превратиться в чешую, а тихий голос был слишком сладким. Как яд, растворенный в вине. Забудь ее; или в тебе уязвленная гордость говорит, оттого что Звездный смог ее увести?

«Да ведь он об Ирке говорит! — потрясенная, сообразила Диана. — О самке, которую украл Звездный Колдун — Андреас! Он же Ирку сманил… А она, конечно, красотка. Обманула обоих; и князя не любила, и Звездному наобещала, видно, с три короба, и ничего не сделала… Или просто не смогла исполнить то, что он хотел? В любом случае, — Диана вдруг ощутила болезненный укол ревности в сердце, — князь Эван ее… наверное… любил. Был немного влюблен; привязан. И забыть не может».

Это показалось Диане отчего-то таким обидным, что она не стала больше скрывать, что не спит, и уселась в постели, откинув покрывало.

Оба мужчины, беседующие поблизости, тотчас обернулись к ней, и Лео шумно вздохнул, жадно окинув взглядом ее тело.

— Смотри, какая, — произнес он, — какая нежная кожа, какие волосы золотые… Какие розовые пальчики. В них горячая кровь, а не холодные морские воды. Твое сердце точно камень, Эван.

— Нет, — также хрипло ответил Эван, пожирая девушку взглядом. — Не камень. Как раз наоборот. Я боюсь снова впустить в него тепло — и снова обжечься о холод.

— Разве это слова, достойные смелого князя? — коварно промурлыкала Диана, усевшись так, чтобы все изгибы ее нагого тела были соблазнительно позолочены неярким янтарным светом ночника. Отчего-то ей сейчас очень хотелось, чтобы Эван вытряхнул из мыслей ее соперницу и думал только о ней, о Диане, видел только ее. — Кто не боится и не пробует, тот никогда не получит того, что так вожделеет.

Эван усмехнулся, тряхнул черными волосами.

— А ты можешь обещать мне свою верность, самка? — спросил он, осторожно усаживаясь на краешек постели Дианы. Он протянул руку и самыми кончиками пальцев подцепил локон, свисающий на грудь девушки, золотистым завитком цепляющийся за острый сосок. Невинное, казалось бы, движение, но Диана поняла — князь хочет рассмотреть ее хорошенько, хочет насытиться видом ее груди, розовой и нежной, с торчащими сосками.

— Верность? — переспросила Диана. Пальцы князя осторожно касались ее кожи, оставляя ощущения тепла, обрисовывали округлость женской груди, нежный мягкий животик. — Как собака?

Князь поморщился. Отчего-то такое сравнение ему не понравилось.

— Если мне нужна будет собака, я не стану искать ее в другом существе, я ее просто заведу и воспитаю по своему желанию. Я хочу, чтоб ты, — князь поднялся, отвел от ее шеи волосы, и Диана почувствовала, как на ее шею скользнуло тяжелое и прохладное колье, — чувствовала то же, что и я.

Он застегнул замочек украшения, оправил ярко сверкнувшее рубиновое сердце, его теплые ладони сжали плечи девушки.

— Красота женского тела и красота камней вечна, — почему-то произнес он. — Может, твое сердце тоже станет таким же огненным, как этот камень? Хотя бы сделает видимость? Камень тоже холоден но кажется, что он горит.

— Разве камнями зажигают в сердцах женщин страсть? — игриво произнесла Диана.

— А чем же?

— Может, теплом поцелуев?

— Я пробовал. Но и это не приносит желаемого тепла, — вздохнул Эван. — Оставим глупые мечты высшим силам. Они решат, да или нет. А мы просто будем жить. Не бойся и не отвергай меня, маленькая Ирментруда. Я умею делать женщинам хорошо. Я не причиню тебе боли.

Его серые глаза горели ярко, как лед на горной вершине. Еле сдерживая страсть, он склонился над девушкой, обнял и огладил ее ладное тело, прильнувшее к нему, впился страстным поцелуем в губы, готовые ласкать его в ответ.

От поцелуя князя, полного жаркого желания, Диана ощутила, как огонь желания рванул по ее венам, разжигая сердце, заставляя его биться быстрее и желать. Нетерпеливые пальцы князя проникли меж ее ног, прижали влажные губы, коснулись горячей дырочки, и Диана простонала -долго, сладко, нетерпеливо.

— Да, вот так. Будь покорна. Я хочу, чтоб мои прикосновения приносили тебе только наслаждение, и никогда — отвращение, — шептал Эван, укладывая девушку в постель, лаская ее горящие губы. — Вот так…

Его ладонь жадно накрыла округлую грудь, пальцы сжали сосок, поглаживая, лаская его так, что девушка, постанывая, выгнулась вперед, навстречу ласкающей руке, трепеща от острого наслаждения и нетерпения. Диана балансировала на грани; еще одно движение, еще ласка — и лоно прольется горячим соком желания, и задрожат стиснутые бедра.

Ласковые прохладные ладони скользнули по коленям девушки, жадные нетерпеливые поцелуи покрыли все ее ноги. От неукротимой хищности, с которой второй дракон овладел ее телом, Диана вскрикнула, чувствуя, как Леонард нетерпеливо разводит ее ноги и целует, целует — от колена и выше, по мягкой нежной коже на внутренней стороне бедра, тонкой и чувствительной, оставляя цепочку теплых влажных поцелуев.

Но старший дракон, Эван, заглушил ее вскрик, вместе с поцелуями и с дыханием выпивая ее страстный крик.

Диана, дрожа, подчинилась поцелуям и ласкам младшего дракона, который добрался до самого сладкого, до ее женского естества, и теперь целовал и лизал там, меж ног, проникая длинным языком глубоко, хищно, жадно, ненасытно. Он бы не отпускал девушку из рук, вылизывал бы ее долго, до хриплых стонов и криков, но у старшего дракона были другие планы.

Оторвавшись от губ девушки, обхватив ее, словно драгоценность, он через силу произнес:

— Вместе… Мы овладеем ею вместе.

Диана, услышав это, вскрикнула, забилась в руках мужчин, но те ласками успокоили ее, ее крик растворился в их поцелуях.

— Чего ты испугалась, маленькая рыбка? — шептал младший дракон. — Не бойся. Мы не обидим тебя, мы сделаем хорошо…

Диана почти не помнила, как помогала обоим лихорадочно избавляться от одежды. Прикосновения ее были легкими и быстрыми, и, стаскивая рубашки с мужчин, она целовала их по очереди, желая раствориться в их нежности, в их желании, в их страсти.

Эван опустился в постель, уложил девушку себе на грудь, крепко обнял ее тело. Ее бедра обнимали мужчину, а над ее обнаженной спиной склонялся княжич, целуя ее плечи, шею, покусывая, оставляя дорожки теплых поцелуев вдоль извивающегося позвоночника.

— Подожди, — шептала девушка. Молодой дракон поглаживал ее сзади, и девушка, хоть и блаженствовала от его умелых ласковых прикосновений, а все же сжималась, пугаясь незнакомых ей ощущений. — Я не могу так… я не умею с двумя… я боюсь…

— Не бойся, — ответил княжич. — Разве я не обещал тебя беречь? Разве я не обещал, что не причиню тебе боли? Тебе будет хорошо, очень хорошо… обещаю: ты сама попросишь тебя взять.

Эван, которому надоели долгие разговоры, привлек девушку к себе, впился в ее рот поцелуем, прижал ее к своей груди, слушая, как бьется ее испуганное сердечко.

Он взял ее осторожно; его член легко надавил на сжавшееся лоно, и вошел неспешно, нежно и глубоко в тугое, узкое лоно. Проникновения его были медленными, глубокими, Диана замирала каждый раз, когда Эван на миг останавливался перед очередным толчком в ее тело — и толкался, касаясь глубинных точек, массируя их так, что девушка рычала и дрожала в его руках. Его ладони ласкали, поглаживали ее ягодицы, тискали мягкую кожу, наслаждаясь тем, как податливое женское тело наполняет его ладонь.

В какой-то из моментов Диана поняла, что он растягивает ее ягодицы, раскрывая ее перед княжичем, и стыдливо зажалась, чувствуя, как ее ануса касаются пальцы Лео.

Это прикосновение, одновременно и пугающее, и желанное, заставило девушку сжаться, отпрянуть, попытаться спрятаться, но руки княжича были настойчивы. Одна его ладонь, горячая, тяжелая, легла на ее строптиво выгнувшуюся поясницу, заставив девушку расслабиться, прогнуться и снова показать вход в ее тело. Пальцы вновь коснулись ее сзади, тревожа анус, чем-то влажным, сочащимся водой, и Диана дрогнула, как от ожога, вся подавшись вперед и испуганно ахнув.

Действие драконьего яда она узнала бы из тысячи других ощущений. Ей показалось, что княжич коснулся ее незащищенного тела в самом его чувствительном местечке кусочком льда. Острыми иглами укололо, обожгло, а затем вспыхнуло невероятное желание, неуемное, голодное.

Движения члена Эвана в ее сжавшемся лоне стали чаще, но даже эти болезненные ощущения не смогли погасить ее дикой сексуальной жажды. Она извивалась, стонала, как обезумевшая, по-животному откровенно, развратно, яростно насаживаясь на член Эвана, стараясь достать ускользающий кусочек драконьего яда в пальцах младшего дракона. Стоило этому волшебному камешку погрузиться хоть на волос глубже в ее тело, как жажда волной проливалась в ее тело, стекала в живот, рождая невероятные мучения и наслаждения одновременно. Она хотела, чтоб вместо этого потока обманчивых ощущений в нее проник член Лео, она, казалось, ощущает прикосновение его влажной бархатной головки в себе, чувствует давление и легкую боль и проскальзывающую в ее тело плоть.

Эти ощущения были так реальны и приносили столько наслаждения, что Диана едва не рыдала, желая их на самом деле.

Эван губами ловил соски колышущихся перед его лицом грудей, оставляя на них крепкие поцелуи, окрашивающие ареолы в ярко-красный цвет. Болезненные укусы и поцелуи Диана воспринимала как невероятное благо и облегчение. Она замирала, постанывая, глядя, как Эван впивается губами в ее грудь, посасывает, накалывает острыми зубами нежную кожу, и чувствуя, как наслаждение из живота перебирается в грудь и сладкими спазмами расцветает во всем ее теле.

Пальцы княжича меж тем погружались в нее сзади, оставляя частички тающего кристалла внутри ее тела, и Диана заходилась в криках, ощущая, как княжич ласково разглаживает мокрую кожу, как невесомо касается, дразня невесомыми прикосновениями.

Жжение становилось невыносимым, она взбрыкивала, не зная, как потушить разгорающееся желание, сильнее насаживалась на член Эвана, но это не помогало. Только когда пальцы княжича проникали в ее анус, приходило удовлетворение, такое полное и безумное, что девушка замирала, все ее тело вибрировало, как натянутая струна, и она хватала воздух раскрытым ртом, как рыбка, вытащенная на берег.

— Возьми меня! — выкрикнула она, корчась и извиваясь, когда ласкающие пальцы княжича покинули ее тело в очередной раз.

— Я же говорил — попросишь, — усмехнулся он, склоняясь над девушкой, чуть прихватывая легким поцелуем ее умоляющие губы.

Эван растянул ее ягодицы максимально, до боли натянув кожу, стиснув мягкое тело девушки жесткими паьлцами, и там, сзади, в ее тело толкнулся член Лео. Дракон двигался осторожно, стараясь не повредить девушку, но она не могла больше терпеть. Яростно толкнувшись назад, она сама насадилась на крепкую, горячую головку, и с невероятным наслаждением ощутила ее в себе.

Удовольствие лавовой горячей рекой хлестнуло ее разум, Диана застыла, боясь вздохнуть, потому что ее чувство наполненности было чрезмерным. Члены обоих драконов двигались в ее теле, неспешно, осторожно, лаская ее в чувствительных точках так, что девушка больше не владела собой. Беспомощно вздрагивая, она лишь подчинялась ласкам и принимала поцелуи. Время плыло над ее головой туманом, пьяной дымкой, и колдовские ласки казались бесконечными и невероятно прекрасными.

Лео обхватил ее бедра своими, пропустил свою руку под ее животом, отнимая ее у брата, с жаром прижался животом к ее спине, вдалбливаясь в ее тело. Он перестал осторожничать, видя, что его ласки не приносят девушке боли. Его движения стили неистовыми, резкими, сильными, и девушка закричала, утопая с головой в нереальном наслаждении, таком сильном, таком соблазнительном и прекрасном, что Эван заревновал. Приподнявшись, он обнял девушку и толкнулся в ее раскрытые бедра так крепко, что ей показалось — их три тела, сплетенные в любовной игре, яростно двигающиеся, стали одним целым, слились, спаянные наслаждением.

Из глаз Дианы текли слезы, а ей казалось — это капало удовольствие, которого было слишком много, через край. Ее крика наслаждения хватило на обоих драконов, пьющих из ее губ по очереди. Оргазм был долгим, невероятно долгим, и таким глубоким, что после Диана не сразу пришла в себя и не сразу сообразила, что все случившееся — это не сон и не бред. Диана чувствовала, как ее тело сжимается на их членах, и они пульсируют в такт спазмам ее тела, наполняя ее своим семенем.

Драконы ласкали ее тело, урча, ласкались к ней, оглаживая ее ладонями, словно хотели стереть жар с каждой клеточки ее кожи. Их плоть все еще была в ней, и Диана отчего-то захотела, чтоб волшебный миг единения длился дольше…

Глава 7. Корона Когтей и Клыков

Поутру Диана проснулась уже одна.

Сквозь сон она еле слышала, как ее покинули драконы — сначала поднялся старший, подарив ей более чем страстный поцелуй, потом младший, перестав закрывать собой ее спину. Без них было не так тепло, но Диана была так измучена, что и без их тепла снова погрузилась в глубокий сон и проснулась лишь когда солнечные пятна заплясали по воде веселыми бликами. Солнце было высоко; оно отыскало окна, хитро расположенные в стенах, словно дыры в каменной породе грота, и наполнило комнату отблесками, танцующими тенями и солнечными зайчиками.

Девушка, сонно потягиваясь в постели, была отдохнувшей и легкой. Правда, едва проснувшись, она тотчас же испытала легкое чувство тревоги — а как она справится одна, без помощи князя княжича, — но тотчас же успокоила себя тем, что если хочет выжить в этом странном суровом мире, ей придется быть смелее и увереннее в себе.

Одеться без помощи драконов было легко. Никаких тебе шнуровок, никаких тебе корсетов. Платье, идеально сидящее на ее теле, повторяющее изгибы груди и талии, было длинным, с широкой юбкой, при ходьбе красиво обрисовывающее ее ноги складками. Оно застегивалось на несколько пуговиц, вот и все. Туфли надеть, наверное, смогла бы и самая несообразительная русалка, причесаться и умыться — тоже.

«Просто выйду и просто потребую еды у первого попавшегося, — про себя решила Диана. — Должны же слуги тут быть? И что делать с Ирментрудами, тоже должны знать».

Она решительно направилась к двери, распахнула ее и отпрянула. Она-то рассчитывала, что в замке женщин нет, а под ее дверями столпилось чуть не с десяток подслушивающих и подсматривающих чертовок.

— Вот она, паршивка, — шипели они, некрасиво, по-рыбьи, раскрывая рты, протягивая к ней руки и указывая на нее крючковатыми когтистыми пальцами. — Она князей соблазнила, из-за нее князья кинули нас!

«Да уж, — подумала Диана, отчасти ошарашенная этим внезапным нападением и видом соперниц, — вы в зеркало-то на себя давно смотрели?! Я в ваших бедах виновата?!»

Местные красавицы потрясли ее своим видом. И если мужчины были статными, красивыми, то женщины — даже поработавшие над собой, — были ужасны.

Все они скрывали волосы под шапочками, причудливо украшенными золотыми и серебряными завитками. И Диана подозревала, что там, под разноцветными головными уборами, туго обтягивающими голову, были давным-давно не волосы, а острые чешуи, как у панголинов.

Вырванные с лиц чешуи тоже дамам красоты не добавляли. Кожа на месте этих чешуй была сухая, белая, исполосованная мелкими белыми шрамами. Кое-где эти шрамы кровоточили. Целовать такое лицо, верно, было б неприятно…

И зубы.

Драконы говорили — самки подпиливают себе зубы, но те, верно, снова отрастали, потому что все, как одна, девицы уверенно скалили весьма опасные клыки, наступая на Диану.

— Изуродуем ее, — рычали самки злобными голосами. — По кусочку откусить достаточно будет… и князья снова на нас станут внимание обращать… подарки дарить… подарки…

При этом волшебном слове глаза женщин вспыхнули, они разом уставились на шею Дианы, и та с ужасом поняла, что рассматривают они рубиновое сердце на ее груди.

— Красиво, — прошипела одна, с особо разгоревшимися глазами. На ее пальцах, меж которыми отчетливо просматривались перепонки, были надеты очень красивые перстни, с очень крупными камнями, на шее — тяжелое ожерелье, которое, казалось, она сама нанизывала на суровую нить. Разноцветные камни, жемчуг и изумруды с рубинами. Как будто она оторвала их в драке, стащив с чужой шеи, а потом как попало нанизала свою добычу на обычную нить….

Эти мысли подстегнули Диану; она мигом сообразила, чем ей грозит встреча с этими плесневелыми рыбехами, и потому девушка с криком постаралась закрыть двери прямо перед носом у прочих самок. Но те были не из робкого десятка. Прижимая двери к косяку, всем телом наваливаясь на створки, Диана чувствовала себя так, словно участвует в зомби-апокалипсисе. Чудовища выли, скреблись в дверь, щелкали острыми зубами, а чья-то рука — скользкая, быстрая, -пролезла в щель между дверью и косяком и ухватила Диану за шею, стараясь разорвать три нити жемчуга и сорвать рубиновое сердце.

— Нет, не отдам! — заверещала Диана, отчего-то прижимая руками ожерелье, словно оно ей дороже жизни. Чудовища выли, рычали и лезли в двери. Черт подери этих драконов, как они могли ее одну оставить с этими чучелами?! Думали — самки найдут общий язык?! Как-то ведь эти страшилища уживаются между собой?! Видимо, доминирующая самка должна приструнить прочих? Искусать, там, или длиной хвоста поразить? Ну, хоть что-то?!

Диана и в самом деле готова была впиться зубами в хватающие ее руки, но тут раздалось шипение... нет, ШИПЕНИЕ!

Зловещее и нежное, одновременно ласкающее слух, как самая сладкая музыка, и пугающее так, что кровь стыла в жилах. Казалось, если двинешься — то вены внутри тела, наполненные ледяной кровью, лопнут, как стеклянные трубки, и тело превратится в сочащийся кровью кусок мяса.

— Великая старуха, великая старуха! — заверещали завистницы. Они вмиг позабыли, как хотели стащить с Дианы украшения и изуродовать ей лицо. Теперь они сами оборонялись от невидимого Диане врага, разевая зубастые рты и пытаясь издать такое же шипение, как и старуха, которой они боялись. Но тщетно. Ни у одной из них не получалось издать такой же прекрасный и ужасный звук, и самки отступали. Те из них, что были недостаточно поворотливы или слишком самоуверенные, старуха лупила палкой. Диана слышала звуки ударов и жалобное нытье зубастых красавиц.

Она выглянула на миг и увидела седую женщину в длинном синем платье, изукрашенном узорами и жемчугом. Скаля чудовищные зубы, сверкая холодными рыбьими глазами, та разевала острозубый рот и шипела, словно королева кобр, а остальные убегали.

Чтобы не видеть этого кошмара, Диана накрепко заперла дверь, навалилась на нее всем телом и зажмурила глаза, но и тогда в ее видениях рисовались ужасные острые зубы.

— Ну, все, — в дверь ее нетерпеливо стукнула суковатая палка. — Они ушли. Выходи, давай!

Диана распахнула глаза и в ужасе несколько секунд молчала, вслушиваясь в стук своего сердца.

Старуха явно не собиралась стучать в дверь, упрашивать Диану выйти, уговаривать ее и всячески перед ней выплясывать. Ее молчание за дверью было гнетущее и полное достоинства. К нему хотелось если не примкнуть, то уж прикоснуться — точно. Оно повелевало и подчиняло себе волю сильнее всяких громких слов, и Диана открыла дверь.

Старуха с ледяными спокойными глазами стояла на пороге.

Спина ее была согнута старостью. Волосы, распущенные по плечам, были выбелены временем. И только глаза на суровом лице говорили о том, что когда-то женщина была красива.

— Ну, — властно проговорила старуха, с интересом рассматривая Диану, — Выходи. Они ушли и не тронут. Ну, как же ты жить собралась тут, если не припасла ни острых когтей, ни зубов?!

— А я слышала, — пролепетала Диана, мгновенно робея перед старухой, — что Ирментруды все гладкие…

Диана не знала, почему она это сказала. Она словно оправдывала своей чрезмерно красивый вид, свою слабость перед другими самками, и старуха, осмотрев девушку, поджала губы:

— Слишком хороша… оба пометили тебя?! Вдвоем?!

Старуха шумно принюхивалась, и Диана покраснела, понимая, что именно она имеет в виду.

— Мужчины, — меж тем желчно протянула старуха, опираясь на палку. — Не видят ничего, кроме красоты, не хотят ничего, кроме гладкой кожи!

— Ты тоже хороша! — меж тем продолжала ругаться старуха, стуча об пол палкой. — Разве же можно настолько вверять себя мужчинам в руки! Разве можно так хотеть им понравиться, чтоб не оставить себе ничего для защиты — ни острых когтей, ни зубов?! Где твоя чешуя? Желание сделало твое тело слишком мягким и гладким! Надеюсь, такие жертвы оправдаются, и ты принесешь хотя бы одного ребенка… Идем, я велю тебя накормить и покажу дом.

Старуха неспешно и весьма невежливо обернулась к Диане спиной и, осторожно перебирая ногами, двинула по коридору. Девушке ничего не оставалось делать, как следовать за ней.

— А почему вас называют великой старухой? — поинтересовалась Диана, и женщина недовольно глянула на нее.

— Потому что я вдвое, а то и втрое старше любой из них, — сварливо ответила она. — Разве не видно?

Диану больше интересовало слово «великая», но старуха, видимо, решила, что она велика и без пояснения причин, и объяснять причину своего величия не стала.

— Ого, — удивленно произнесла Диана, чтобы как-то скрасить неловкую паузу. — Вы много лет живете здесь, во дворце князей?

Старуха усмехнулась; в ее смехе Диане послышалось озорство, не приличествующее такой взрослой и опасной даме, и едкое, неприятное чувство удовлетворения.

— О да, — протянула она с плохо скрываемым торжеством. — Я здесь, верно, навсегда останусь. Пусть даже у меня отрастет хвост длиннее, чем у всех драконов вместе взятых, хе-хе…

У старухи были отличные, как у любого дракона, зубы. Когда она ухмылялась, ее лицо, туго обтянутое желтоватой тонкой кожей, делалось особо страшным, нечеловеческим, хищным. И когти у нее были на старых, узловатых пальцах, крепко сжимающих палку. То есть, не было ни единой причины, по которой ее нельзя было б выпустить в море, но все же она была тут.

Любовница князя? Вряд ли. Выглядела она очень старой; вероятно, и имени-то своего не помнила. Впрочем, что Диана знала об особенностях этого мира? Может, женщины стареют здесь раньше…

— Князь любит вас? — отчего-то ревниво спросила Диана. Старуха искоса глянула на девушку:

— Конечно, — весьма прохладно ответила она. — Мужчины!.. Они все ищут тайный смысл и какой-то особенной любви у женщин. Они самок не понимают и не доверяют; но свою мать они почитают и любят так же, как и отца.

— Мать!? Вы их мать? — удивилась Диана. Старуха кивнула:

— Да. Оба мои сыновья от старого князя.

— Это возможно? — с изумлением спросила Диана. — То есть… ну, жизнь в море и созревание… я слышала…

Она замялась, не смея произнести то, что ей было уже известно — что созревающая самка не помнит ничего из прежней жизни. Ее может купить у ловцов любой, соблазнившись на ее красоту.

— Князь дважды купил вас? — спросила Диана осторожно, и старуха важно кивнула головой.

— А никто, кроме него, — произнесла она, — и сладить со мной не мог. Покупали и другие — но все они вынуждены были везти меня в княжеский дом, — она зловредно захихикала. — Только великий и сильный дракон мог овладеть мной. Только его силе я покорялась, только в его руках обретала покой и разум. У нас была невероятная история жизни, и любовь тоже была. Ради него я слушала весенний зов, ради него я плыла ближе к берегу. Ради него море смывало чешую с моего тела. Ради него я рожала крепких и сильных сыновей. Даже звездные колдуны, — старуха снова засмеялась, — хотели от меня потомства, но… перехотели. И вынуждены были отдать князю!

— А вот Звездные Колдуны, — вдруг оживилась Диана, — что им нужно от драконов?

Старуха снова покосилась на Диану, фыркнула насмешливо:

— От драконов? Это тебе мальчишки сказали? Что могут хотеть одни мальчишки от других мальчишек? Драки; возни с потасовкой, с размахиванием кулаками. Власти. Была б моя воля, — тонкие губы старухи неприятно, жестко изогнулись, — и я б их всех отшлепала, всех наказала бы единым наказанием, но… мир принадлежит не мне. Не я решаю, как управлять, и кем…

— А за что они дерутся? — спросила Диана, едва поспевая за старухой, которая, как оказалось, была очень подвижная и шустрая. — Должна же быть причина? Я вот слышала, — осторожно произнесла она, — что Звездным Колунам нужен камень, кусочек сердца Кита…

Старуха снова фыркнула насмешливо.

— И что им этот обломок, — безо всякого почтения ответила она, — коли короны у них нет?

— Короны? — переспросила сбитая с толку девушка.

— Конечно, — старуха усмехнулась, показав острые зубы. — Милая, кому, как не тебе, знать о том, что Звездные ищут особую самку? Ты ведь уже слышала об этом? Самка, которая отдаст им своими руками то, что им требуется? Я слышала, Сердце Кита показало тебе много видений.

— Я видела Звездного Колдуна, — ответила Диана. — И он мне угрожал.

— Ага! — воскликнула старуха, оживляясь. — Это оно!

— Но он точно просил камень. Кусочек от Сердца Кита.

— Конечно, — торжествуя, ответила старуха. — Ничтожество! Послушай меня, я скажу правду. Вот чем мне нравился старый князь — он не вручал свою судьбу мне, в мои руки. Он меня просто любил и ждал от меня сыновей. И только-то! Не ждал, чтоб я исполнила древние пророчества. А Звездные… они ленивы, злы, трусливы и тупы. Что им мешает жить своей жизнью? Строить свои города? Нет, нет и нет! Они цепляются к старинным легендам и предсказаниям! Они все ищут самку, — старуха зловредно захихикала, — которая вынесет им кусок камня, и они в корону его вставят. И волей небес драконы признают Звездных Колдунов господами над собой и поклонятся. Корона Когтей и Клыков, символ власти, что Кит забрал себе и обещал отдать и достойным. Говорят, она дает невероятную мощь тому, кто ее раздобудет и наденет. Даже ребенку в этой короне поклонятся могучие воины. Короне и куску Сердца Кита. В это верят Звездные. Это они ищут в наших землях, нападая, грабя и мародерствуя. Они ищут и не могут найти. Думают, что Кит им помог бы в поисках, но… сердце тут, а драконы тоже не знают о ее местонахождении.

Старуха вдруг остановилась, глянула светлыми, как у князя, глазами в лицо девушки.

— Они все ищут избранную, особенную самку, — мстительно повторила она. — Но находя ее, не могут совладать.

— А были эти особые? — удивилась Диана.

— Конечно, — злорадно ответила старуха. — На моей памяти только трое. И я — первая из них. Разве нет? Я о своей любви помнила, даже охотясь в море на рыб. Я приплывала к нему одному. Вторая — Ирина, так ее звали. Мастерица обещать и лгать. Умела вертеть мужчинами, чего уж… хотя я говорила Эвану, что все ее слова — сладкая хитрая ложь! И ты — третья. Слишком гладкая, слишком! Оба моих сына тебя возжелали. Как бы не передрались за право оплодотворить твое чрево… — старуха тревожно смотрела в лицо испуганной девушки. — И Звездный отчего-то думает, что ты его послушаешься. Нехорошо это.

— Я не послушаюсь! — горячо ответила Диана, и старуха кивнула головой:

— Очень надеюсь на это. Дому нужна хозяйка — хотя бы для того, чтобы всех этих рыб-прилипал, жаждущих подарков, выкинуть в море. А я уже стара и немощна. Так что не разочаруй меня, Ирментруда Диана! Я не вечна; еще немного, и мне придется вернуться в море навсегда. А сыновей не хочется оставлять кому попало. Я чую, — старуха снова принюхалась, как дикий зверь, — они оба брали тебя. Оба пометили; и тело твое им не сопротивлялось. Ты хотела их. Не притворяясь. Может, и ты особенная. Такая особенная, какой мне не пришлось быть. Не разочаруй меня!

Старуха вывела Диану на галерею, и девушка ахнула, глянув сверху вниз. Весь дворец представился ей живым муравейником, устроенным в огромном гроте, который вода вылизала изнутри до идеальной гладкости. В его толстых стенах и располагались комнаты, вымытые и отполированные той же водой. И там сновали слуги — что-то готовили, перетряхивали одежду, прибирались в комнатах.

И красавицы, вспугнутые старухой, тоже там сновали. В летящих развевающихся платьях, они бежали куда-то вниз, на первые этажи, то ли спрятаться, то ли урвать самый сладкий и жирный кусок у повара. Старуха проводила их ненавидящим взглядом.

— Бесполезные рыбехи, — ругнулась она. — Только жрут дерутся между собой, наследника не принесли! Вот их всех изведи, — плотоядно произнесла она, указав узловатым пальцем на стайку веселящихся девиц, которые мелькали внизу как разноцветные рыбки в кораллах. — Выгони из дому обратно в море. Тогда хозяйкой тут будешь.

— Почему вы думаете, — с сомнением произнесла Диана, — что я чем-то лучше них? Отчего вы мне помогаете? Отчего такое доверие?

— А разве ты не любишь моих сыновей? — с удивлением спросила старуха. — Мне показалось, ты не прочь быть с ними.

Диана припомнила страстную возню в постели, проникающие в нее члены, поцелуи драконов, которые словно поймали свою добычу и делят ее меж собой. Их ласки доводили девушку до исступления, она могла быть только покорным мягким воском в их руках, и каждый раз с ними — это как томящее, сладкое безумие...

— Во-от, — протянула старуха многозначительно. Видимо, все мысли Дианы отразились на ее лице. — Остальные-то зубы щерят и улыбаются, как акулы — недобро, ненастояще. А ты вон вся заалела, ахаешь, словно они рядом, словно касаются тебя. Верный знак; поэтому остальных, — старуха кивнула вниз, на резвящихся девиц, — всех из дома долой.

— Но разве можно, — с сомнением заикнулась Диана, и старуха гневно стукнула палкой.

— Ирментруде, — выговорила она четко, — можно все! Выше голову, и побольше уверенности в себе! Ты собираешься стать хозяйкой этого всего? И как ты собираешься управлять слугами, если сомневаешься, а имеешь ли ты право выставить из дому соперниц? Тот, кто велик — не сомневается. Он действует; ты думаешь, если кто-то из них вздумает змеей пролезть на ложе князя и очаровать его, тебя пощадят? Мужчины, — фыркнула старуха безо всякого почтения, — это как дети. Сами себя они называют Разумными, но весь их разум кончается, стоит самке поглаже раздвинуть перед ними ноги. Пару ласковых слов, пару жарких ночей — и они очарованы. А если самка не получит желаемого, и они будут и в твою постель наведываться, то тебя вывалят в море по ее наущению. Или она сама выгонит. Ирина так делала; были самки и поглаже нее, и покрасивее. Но она умела говорить самые хитрые, самые сладкие слова. Вот где разум! Мяукала, сидя у ног, заглядывала в глаза преданно. Эван сильно к ней привязался; даже когда у нее хребет порос чешуей, все равно верил ей и ходил к ней. Дурачок!

Старуха зашипела что-то злобно, сквозь зубы.

— За что вы не любите ее? — осторожно спросила Диана.

— Ты бы стала любить, если б она обворовывала тебя, сплетничала, понуждала сыновей вернуть меня в море? — ответила старуха зло. — Хотела мои драгоценности — брала, а когда я требовала вернуть их, она искусала себе руки до крови и жаловалась, что это я сделала. Эван верил; мрачный ходил, словно туча. А Лео нет, Лео хитрей. Рассмотрел, — рассмеялась старуха, — что не теми зубами укушено. Когда ее на чистую воду вывели, она и тогда вывернулась. Язык у нее без костей; скулила и ныла, валялась в ногах, говорила, что всего лишь хотела подарков… а уже ночью попыталась меня в бассейн вытащить, чтоб отлив меня с собой унес. Внизу, у самого входа в замок, есть выход в море. Туда самок отпускают, если они хотят уплыть. Но не на ту напала, — старуха оскалила острые зубы. — Тогда я ее действительно искусала. Месяц она отлеживалась. Месяц Эван не ходил к ней. Тоже хотел в отлив ее бросить. Но не смог; снова она ему заговорила все мысли дурные, улестила. Обещала смирной быть. Помирились… Я думала, она яду мне подсыплет, но, слава волнам, украл ее Звёздный. Видный такой, молодой, красивый…

— Как же он проник сюда? — с сильно забившимся сердцем спросила Диана.

— Да не сюда, — ответила старуха. — Слух прошел среди рыбешек, что теплый грот, где оставляют детей, полон жемчуга. Вроде как на дне золотые украшения разбросаны; и она повадилась туда ходить. Слуги за ней следили, пока она плавала, собирала побрякушки. А потом, уж не знаю, когда они сговорились, и чего она ему наобещала, да только перебил он всех слуг и ее утащил. Не побоялся гнева князя…

— Эван наказал его?

— Конечно, наказал бы. Такие вещи не проходят бесследно, не должны прощаться. Только этот скользкий гад ушел, — и Диана даже поняла куда. В другой мир. Ей голову морочить. — И только сейчас объявился.

— Отчего же Эван сейчас его не наказал? Простил?

— Да как же не так! Такое не прощает ни один дракон, — старуха пожевала губами. — Да только этот Звездный отчего-то стал не по зубам Эвану. Ах, узнать бы еще, почему…

Она на миг задумалась. Потом встрепенулась, оживилась, выбросила неприятные думы из головы.

— Ладно, — она протянула свою палку Диане. — Не думай пока об этом. Думай о том, как от рыбешек избавиться… и как хозяйкой тут стать. Сильной и хитрой надо быть… как Ирина. Но верной.

Старуха смотрела, не мигая, на Диану, и той стало неуютно под ее немигающим взглядом.

— Я знаю, — произнесла старуха тяжело, — мужчины не верят в любовь. То, что у меня было со старым князем — это, скорее, исключение из правил. Такой историей вряд ли тебе похвастается любая другая самка. Но они хотят верить, — старуха не пояснила, кого имеет в виду, своих сыновей или всех мужчин вообще. — И мечтают об этом. В твоих силах дать им то, чего они хотят. Когда ты найдешь слова… или что-то иное… что заставит их тебе поверить — вот тогда я буду спокойна.

Диана молча приняла старухин посох, хотя не совсем понимала, зачем он ей. Он был на удивление легкий, хотя был прочный и поблескивал, как черненая сталь. На его древке были видны многочисленные укусы острых зубов, борозды от когтей.

«Видимо, свекровь от души гоняла неугодных ей невесток палкой, — подумала Диана. — Хорошо, что она ко мне благоволит, а то бы и мои бока познали, как она лупит, эта палка…»

— Посох из дерева черной железной лозы, — любовно произнесла старуха. — На ней рос черный виноград, самый сладкий, что вообще существует на свете. Жаль, больше нет ни одного священного дерева… Бери, не сомневайся. Это как символ власти. Иначе кто в тебе признает госпожу? Тебе понадобится. И рыбешек, — голос старухи стал резким и злым, — всех вон!

И она, согнувшись, заложив руки за спину, неспешно пошла прочь.

***

Легко сказать — вон, но как это сделать?

Однако, старуха ясно дала понять — в доме должна быть одна хозяйка. Ирментруда не спрашивает разрешения, она действует!

«Старуха права уж тем, что эти красотки мне спокойно жить не дадут, — думала Диана, расхаживая по коридорам необычного замка. — Голову мне отгрызут за ожерелье. Да, надо быть хитрее и жестче… Даже если не умею и не привыкла!»

Но насилие с криками, с болью, с истязанием женщин Диане совсем не нравилось. Позвать слуг, чтоб те выкинули их в море? Но будут слезы и проклятья. Нет, надо, чтоб они сами уплыли.

Вспомнив о словах старухи, Диана пошла отыскать бассейн, о котором та говорила, и нашла его довольно быстро. Он был сух — только песок под ногами не успел высохнуть. Следы, которые оставляла Диана, тотчас же наполнялись водой. Над головой ее на потолке, нарисованные морем, были прекрасные узоры. Под ногами — длинные ленты водорослей. Впереди — небольшим светлым пятном виднелся выход в море. Шумели волны, и казалось, с каждой новой волной море проникает в пещеру все глубже.

«Скоро, значит, прилив, — подумала Диана. — Здесь много воды будет… не зря же мать князя завела со мной разговор именно в это время. Знала, что сейчас их выкинуть в море удобнее всего. Интересно, отчего она сама этого не сделала?»

Словно слеза, в песок упала жемчужина, и Диана с сожалением увидела, что одна нитка жемчуга разорвана жадными руками. Ах, как жаль! Подарок князя…

А жемчуг падал и падал в песок, его было уже не остановить. Диана подставляла ладони, ловя жемчужины, но их было так много…

«А что, если на жемчуг приманить их всех?!» — подумала Диана — и рассмеялась. Конечно, самки купятся на этот нехитрый трюк!

Почти бегом бросилась она бежать к покоям, где видела веселящихся девиц. Упавшие жемчужины помечали ее путь, звонко цокали по камням. Она с сожалением порвала еще нить, ссыпала все в ладони и кинула в зал, где ели красавицы. Жемчуг запрыгал по полу, и из зала донесся смех, потом визг, а потом и жадное рычание.

Прижавшись к стене, Диана напряженно вслушивалась, как девицы делят найденный жемчуг и считала секунды до того мига, когда они веселой стайкой вывалились из зала.

Едва ли не на четвереньках, деля найденные жемчужины и огрызаясь.

Они пошли по жемчужному следу, словно птицы по рассыпанным крошкам. Ни в одну голову не пришло даже и мысли, что тут что-то не так, они смеялись и радовались каждой найденной жемчужине. Диана проводила их взглядом; ей стало ужасно неприятно и стыдно за них , таких, за то, что князь видит женщин именно такими.

«Как же он может любить женщин, — с горечью подумала она, — если они ведут себя как животные. Одна была как человек, но отчего-то хитрый и подлый. Бедный Эван… ни ласки, ни нежности. Только жадность, хитрость и расчет!»

Тихо проследовала она за девицами и увидела, как они носились по песку, отыскивая жемчуг. Наступающее море уже лизало их башмачки, трепало подолы их платьев, но охота захватила их настолько, что они с радостным визгом бросались в наступающие волны — и выныривали, радостные, демонстрируя добычу.

Они удалялись от края бассейна все больше, плавая в наступающих волнах уже там, куда Диана не доходила, жадность велела им искать в песке, и на поверхность воды то и дело всплывали их платья, которые мешали в поисках, и которые самки скидывали с себя.

Скоро их веселые голоса зазвенели у самого выхода в море, и Диана вздохнула с облегчением глядя, как одна за другой ее соперницы протискиваются на волю, чтобы исчезнуть навсегда.

— Ирментруда Диана?! — услышала девушка за своей спиной изумленный и разгневанный голос Эвана.

Она обернулась и встретилась с его гневным взглядом.

— Зачем же ты, — только и смог вымолвить Эван. Он смотрел, как его самки уплывают, но вслед за ними не спешил. Это придало Диане уверенности; раньше она хотела солгать, расплакаться, как Ирка делала. Но здесь и сейчас она почему-то передумала.

— Что не так? — холодно произнесла она, сжимая суковатую палку. — Я отпустила их на волю. Они вполне счастливы.

— Это были мои женщины! — прорычал князь, ощерив крепкие зубы.

Диана лишь пожала плечами.

— Странный ты, князь Эван, — произнесла она. — Мечтаешь о верности, а сам верным быть не готов? Мне верным? Я тоже хочу, чтобы ты любил одну лишь женщину — меня. Я избавилась от соперниц, очистила в твоем сердце место для себя — чем ты недоволен?

Эван молча, изумленно хлопая глазами.

Но из-за его спины выступил Леонард, и он был не менее изумлен.

— Диана, — выдохнул он, тараща глаза, — а ты где… взяла это?!

И он указал на черную палку в ее руках.

Диана растерялась.

Она оглянулась беспомощно, словно надеясь увидеть старуху, вручившую ей эту палку. От нее поддержка не помешала бы! Почему она ушла, оставила Диану саму объясняться с братьями?!

«Подумают еще, что я эту палку отняла, — почти с отчаянием подумала Диана. — Ведь рассказывала же она, что Ирка ее кусала и топила! А вдруг они про меня тоже самое подумают?!»

— Мне-е-е, — неуверенно проблеяла она, крепче сжимая черную лозу, — мне ее дала ваша матушка.

— Что ты сказала?!

Ярость мгновенно наполнила глаза Эвана, и Диана тут же растеряла последние крохи уверенности. Слова старухи «Ирментруда имеет право делать все, что ей вздумается» растаяли в ее ушах, и девушка поспешила оправдаться.

— Я правду говорю! — закричала она. — Эти… женщины напали на меня, хотели изуродовать и отнять колье, а она их напугала, а мне дала этот посох и велела всех их из дому прогнать…

— Как она напугала их? — в отличие от Эвана, Леонард был спокоен. Преувеличенно спокоен и сосредоточен, словно хотел рассмотреть что-то очень маленькое, ускользающее из поля зрения.

— Она шипела! А они называли ее Великой Старухой, — ответила Диана уныло. Только сейчас до нее дошло, как нелепо и неуважительно звучат ее слова. Вряд ли драконы будут в восторге от того, как она называет их мать.

Но драконы не стали кричать, обвиняя Диану во всех смертных грехах. Они в изумлении рассматривали витой посох в ее руке — черный, выглядящий по-металлически массивным, поблескивающий белыми царапинами на черной коре.

— Этого быть не может, — повторил Эван, потрясенный. — Как?!..

— Я правду говорю, — ответила Диана, не много осмелев. — Она сама мне его отдала. Я не отнимала у нее эту… палку.

— Ты б и не смогла, — мягко ответил Лео. В его голосе вскипало ликующее изумление. — Наша мать мертва вот уже лет… сто?

Теперь настала очередь Дианы изумляться.

— Что?! — выдохнула она. — Мертва?! Этого быть не может! Они же ее видели тоже, они же напугались!.. — она беспомощно оглянулась на воду, в которой исчезли остальные девушки. Вернуть кого-то из них, чтобы они подтвердили правдивость ее слов, было невозможно. — Может, это кто-то сыграл со мной злую шутку? Я же не знаю никого здесь, меня обманули!

— Нет, — Эван осторожно коснулся посоха. — Тебя не обманули. Посох-то настоящий. Я помню на нем каждый скол, каждую отметину. После ее смерти его не смогли отыскать.

— Как это?! — выдохнула перепуганная Диана. Руки ее, сжимающие палку, тряслись, и Эван положил свою ладонь поверх ее дрожащих пальцев и крепче прижал их к черному дереву.

— Мать иногда являлась призраком в замок, — задумчиво ответил Эван. — Распугивала самок… но посоха своего не предлагала никому. Мы думали, его в море унесло… Да так, наверное, и было. Но он вернулся — вещь-то волшебная. Мама, верно, до сих пор не сообразит еще, что мертва... Ходит по дому, забоится о нас…

— Погибла внезапно, — пояснил Леонард, и Диана ахнула:

— Гладкая Ирментруда погубила ее! — выкрикнула девушка. — Ирина! Она говорила, что они передрались, и…

Лео снова кинул.

— Да, — подтвердил он, не вдаваясь в подробности и всем своим видом показывая, что не хочет развивать эту тему. — Так и было. Вот видишь, никто тебя не обманывал. Ты просто встретила призрак. И она почему-то тебе поверила и взяла под свою опеку. Как и нас.

Диана была потрясена настолько, что ноги ее не держали. Она выдохнула, но вздохнуть не смогла, и ей пришлось присесть на мокрый валун у самой кромки воды.

— Она еще что-нибудь говорила? — спросил Эван, буравя девушку взглядом. В его чертах выписалось мучительное, просящее выражение.

«Наверняка он чувствует себя виноватым в ее смерти, — подумала Диана, глянув в лицо князя. — Мать-то погибла по вине его любимой Ирментруды… а он, хоть и был зол, все равно ее простил. Приблизил к себе. Все равно делил с ней ложе, наверное, даже раскаиваясь в своей мягкосердечности. Эван, и ты хочешь сказать, что не ведаешь любви?!»

— У тебя ее глаза, — заметила Диана. Эван мигнул, и она заметила, как на ресницах его блеснули слезы. — Она хотела, чтоб ты верил мне. Чтоб вы оба мне верили, — она перевела взгляд на Леонарда. — Обоим вам она хотела бы такой же веры и такой же любви, какая связывала ее с вашим отцом. И верности. Она хотела, чтоб я вам верна была… а не как Ирина. Она мне рассказала о ней. Ты любил ее, Эван, а мне говорил — любви нет.

— Не напоминай мне о ней! — взревел Эван. — Это всего лишь была особая самка!

— Конечно, — поддакнула Диана, раззадоривая его. Боязнь ее испарилась, она готова была дразнить Эвана бесконечно, мучая его и причиняя боль. — Для тебя она была особенной. Когда любишь, человек становится особенным.

— Нет, нет! — яростно выкрикнул Эван, словно пытаясь огненным пером перечеркнуть прошлое. — Вовсе не поэтому! Я сам выловил ее в море, вот почему! Она ко мне приплыла, моим рукам подчинилась!

— Как твоя мать твоему отцу, — снова поддразнила Диана. — Конечно, ты увидел в этом знак и продолжение их невероятной истории.

— Замолчи, — выдохнул злобно Эван, сжимая кулаки.

— Да, — продолжала меж тем Диана. В нее словно бес вселился, не позволяя замолкнуть, и она все смелее бросала ранящие слова Эвану в лицо. — Это и не любовь вовсе, ты прав. Ты просто увидел в этом знак и хотел бы, чтоб это было правдой. Это твое упрямство; может, амбиции. Но не любовь.

— Замолчи!

Эван оказался рядом, вплотную, в один шаг. Он стиснул девушку, его пальцы рванули ее платье, словно дракон хотел разорвать на ней одежды и отправить ее в море, вслед за соперницами. Но жест, которому полагалось быть опасным и страшным, вышел томительно-страстный, ладони князя заскользили по ее обнаженным плечами, и руки Дианы оплели его плечи, губы накрыли его губы — резкие, плотно сжатые. Даже если сейчас Эван вздумал бы кинуть ее в волны, Диана увлекла его с собой, обхватив руками и ногами.

— Мой, — шептала она, исцеловывая его губы, щеки, лоб, глаза, — ты все равно моим будешь, упрямый князь. Зачем тебе эта скользкая змея? Смотри, она вползла в твое сердце, раскрыла там свой острый гребень, и вытряхнуть ее можно только с болью. Но больно будет только один раз. А потом хорошо…

— Что ты вытворяешь, Ирментруда, — Эван уже с трудом сопротивлялся ее ласкам, его ладони тискали ее тело все с большим желанием. — Что ты позволяешь себе, самка…

— Только Ирментруда может позволить себе все, — дерзко ответила Диана. — Остальные — ничего.

Они устроились на мелководье, на светлом песке, на который набегали прозрачные теплые волны. Точнее — Эван повалил Диану в мелководье, в теплое море, дающее ему силу, разодрал на ней платье, обжигая ее плечи и грудь поцелуями, словно раскаленными каплями металла.

— Что творишь ты, самка! — шептал он, избавляясь от одежды.

Он привстал, и женщина поднялась вслед за ним, словно не желая расставаться с жаром его сильного тела ни на миг. Ее ладонь легла на его обнаженный живот, поглаживая, лаская, и       дракон вскрикнул, когда ее пальцы чуть царапнули его кожу, повторяя темную дорожку из волос.

— Что ты задумала такое, хитрая самка? — хрипло произнес Эван, в изумлении опустив руки, подрагивая настороженно, но позволяя между тем Диане проникнуть ему под одежду и коснуться пальцами его напряженного члена.

Он читал ее мысли в изумлении и не мог понять, что ему рисуют видения.

А вот Лео понял, оживился, и в один миг оказался рядом.

— О, что она задумала, — повторил он, посмеиваясь и нетерпеливо дрожа в предвкушении. — Это сладко, очень сладко! Покажешь ему?

Он освободился от одежды мгновенно и встал к Диане ближе, в мокрый песок. Его напряженный член подрагивал, все сильнее наливаясь кровью, и Диана осторожно сжала его, поглаживая по всей длине, чуть массируя тонкими пальцами красную упругой головку.

— Что она делает такое?! — изумился Эван, глядя, как девушка ласкает ладонями яички Лео, как она целует перевитый венами ствол — и как с чуть слышным вздохом надевается ртом на красную горячую головку. — Ты с ума сошел?!

— Не бойся, — хрипло ответил Лео, весь подавшись вперед и дрожа от наслаждения, когда юркий язычок девушки принялся щекотать уздечку на его члене. — Эта Ирментруда не кусается…

Наслаждение его стало оглушительным, он со стоном откинул голову назад, подавшись вперед бедрами, за новой порцией сладкого безумия, и Диана, прикрыв глаза, продолжила неспешную интимную ласку.

— Ну, — через некоторое время выпустив член Лео из ярко-красных губ, проговорила она, вызывающе глянув на Эвана, — отважишься отведать этого наслаждения? Или боишься?..

Слово «боишься» подстегнуло молодого князя. Он решительно избавился от остатков одежды и придвинулся ближе к женщине. В глазах его смешались мольба и желание этой неведомой ему доселе ласки. И то, как девушка делала это… это почему-то возбуждало его, рождая в душе какие-то странные, страстные, непонятные желания. Провести по губам… толкнуться в нежное, влажное, узкое горло…

Диана устроилась между братьями. Не выпуская из рук член Лео, поглаживая его, она точно так же обняла ладонью и член Эвана и осторожно провела его головкой по своим раскрытым, зовущим губам. Ее мягкий язычок осторожно коснулся возбужденной плоти дракона, и Эван вздрогнул от страха, перемешанного с возбуждением.

Диана ласкала головку его члена языком, мягко обводя ее, щекоча уздечку и чуть сжимая на головке губы, отчего Эван ахал и тоже весь подавался вперед, трепеща от удовольствия.

— Ведьма, что ты делаешь…

Диана рассмеялась, выпуская из губ плоть Эвана, но тот мотнул головой:

— Полностью, — хрипло произнес он. — Возьми его полностью!

Диана, посмеиваясь, глянула в его глаза, снизу вверх, как кроткая рабыня, да только в ее глазах танцевали лукавые бесенята. Она знала свою власть над этим мужчиной; но приказу его подчинилась. Все так же глядя Эвану в глаза, она сначала облизнула красную головку его члена, пульсирующего от напряжения, и медленно, — так, чтобы Эван поскуливал от нетерпения, — взяла его член в рот, глубоко, до самого горлышка, в которое дракон не терпеливо толкнулся с жалобным стоном.

— О, как хорошо, — стонал он, сжимая пальцами ее затылок, чувствуя, как девушка ласкает его языком и движется туда-сюда, отчего головка его члена скользит по ее языку. — Ирментруда, ты истинно ведьма, раз изобрела такую сладкую ласку.

Диана не ответила; она отпустила Эвана и принялась ласкать член Лео с той же нежностью и желанием, с какими до сих пор дарила удовольствие Эвану.

Она по очереди целовала их члены, ласкала их языком, и эта сцена покорности и нежной страсти заводила мужчин все больше.

— Не кажется ли тебе, — простонал Лео, когда настала его очередь, — что теперь настала наша очередь сделать ей хорошо?..

На самом деле он лукавил.

Просто сил терпеть у него больше не было, хитрая Ирментруда останавливала свои ласки прямо на краю удовольствия, и Лео дрожал от разочарования. Ее ласки были мед и горечь, ад и рай, пламя и холод, наслаждение и страдание, и Лео сам не знал, чего хочет — чтобы они длились вечно или чтобы кончились тотчас же.

Он оказался лежащим на спине, а Ирментруда Диана — верхом на нем. Леонард притянул девушку к себе, поцеловал ее губы, пахнущие им, и со стоном наслаждения почувствовал, как она осторожно надевается на его член горячим мокрым лоном.

Эван, шумно дыша, склонился над нею. Яростно рыкнув, он вцепился в ее плечо зубами, помечая свою самку болью, и взял ее в зад нетерпеливо и грубо, да так, что она вскрикнула и сжалась на членах обоих братьев, тоже причиняя им боль.

— Тише, братец, тише, — шептал Лео, переводя дух. — Она такая узкая, что мне кажется — меня жжет огнем.

— Она измучила, измотала меня! — свирепо рыкнул Эван, безжалостно толкнувшись в нутро женщины.

Диана вскрикнула, выгнувшись, на ее белой коже выступили капли пота, блестящего, как самая мелкая жемчужная чешуя. Но Эван был беспощаден; он прижался к ней, горя, пылая, словно у него жар, снова прикусил ее плечо острыми драконьими клыками, и стал двигаться резко, жестко.

От каждого толчка в ее тело Диана вздрагивала, изнывая. Крепко схваченная зубами за плечо, парализованная болью, она не могла пошевелиться, и лишь шире расставляла ноги, позволяя братьям терзать ее тело, проникая в него глубоко, чувствительно.

Руки братьев гладили и терзали ее. Эван обхватил ее за талию, сильнее прижимая к себе, Лео проник чуткими пальцами меж телами и нащупал горячую упругую точку — клитор. От его ласки Диана взвилась и закричала, мелко дрожа словно от самой сильной боли, потому что наслаждение — болезненное, чрезмерное, развратное, — налило ее тело, его было много, так много, что, казалось, кровь от него закипает и испаряется из вен. И остается только звенящая наслаждением пустота, окутывающая тишина, в которой глохнут ее жалобные стоны и крики.

Братья брали ее жестко и нетерпеливо, даже когда волна навалилась на плечи Эвану и накрыла собой всех троих с головой. Диана сжала губы, чтобы не захлебнуться — и почти сразу же выкрикнула в муке, потому что ей показалось, что об ее спину трется чешуйчатое тело, а в анус входит огромный, нечеловеческий член, растягивая ткани, проникая глубоко, так, что у нее дыхание перебивает. И в лоно ей толкался такой же огромный член, с шипами, сладко массирующими ее клитор. Диана сучила ногами, извивалась, стараясь найти какое-то положение, чтоб не было так мучительно и страшно хорошо, чтобы не сойти с ума и не умереть от разрыва сердца здесь же, но это было невозможно. Члены растягивали ее чувствительные дырочки, достигали внутри каких-то особенных точек, отчего девушка утопала в наслаждении.

Волна схлынула — и наваждение с драконами пропало, Диана отдышалась, зажмурившись, чувствуя лишь жесткие толчки в свое тело. Волна снова облизала их тела — и Диана закричала, вся сжимаясь, чувствуя, как шипы проходят через вход в ее лоно, покалывают анус.

— Это тебе месть за сладкую пытку, которую ты устроила нам, — прошипел на ухо ей Эван, и Диана почувствовала, как все ее существо пульсирует и сжимается в оргазме, который едв не выбил из нее душу.

— Благодарю, благодарю, — шептала она, извиваясь и корчась, не чувствуя ничего, кроме наслаждения, глубокого и огромного, как океан.

Глава 8. Звездный Орден

Звездные колдуны не переносили на дух друг друга.

Их разум погряз во тьме, они не помнили своей родни, своей семьи. Жажда власти овладела ими; только слова Кита им помнились, а еще в неясных видениях во снах приходил венец — давно утраченный, спрятанный, — Венец Когтей и Клыков, черный, страшный. От него веяло силой. Даже во сне Звездные чувствовали, как скрипят, поддаваясь, цепи, сковавшие их крылья, когда сила Венца вливается в кровь…

Итан Среброрукий был самым старым среди Звездных, и он еще помнил, что это такое — быть драконом. Черным и быстрым, как стрела, которая с одинаковой быстротой пронзает и волны моря, и небесную синь.

Он был высок, худощав, черноволос, и глаза его были черными, чернее мертвой бездны, чернее бездонной пропасти.

Если бы самки умели любить, они были бы без ума от Итана. Его черты были тонки и благородны, черные густые волосы обрамляли бледное красивое лицо и ниспадали на плечи, на четко очерченных скулах танцевали под кожей белые и синие звезды. Потеряв крылья, а вместе с ними и часть памяти, Итан долго страдал и бился в яростном припадке. А придя в себя, велел выбить черными чернилами на своей спине утерянную чешую и крылья. Изображение дракона; свой портрет — такой, каким он себя помнил.

Болью тела заливая боль души…

Израненного Андреаса Итан нашел в заливе, куда скинули его драконы, победив. Непонятно, что шевельнулось в душе Звездного, отчего тот решил спасти почти утонувшего собрата, да только спас, перенес в свой дом, и выходил.

Андреас оказался чуть младше Итана. Но так же хитер, коварен и зол. Душа его была еще чернее, чем у старого Звездного, и своего спасителя он не убил только потому, что у Итана не было того, что нужно было Андреасу. А значит, можно было составить временный союз…

***

— …Значит, не подчинилась тебе, — задумчиво произнес Итан. Если не знать, что за черная душа была у Звездного, можно было б подумать, глядя на его умиротворенный вид, что он безмятежен и кроток, а замыслы его благородны. Но только до тех пор, пока он не начинал улыбаться. В улыбке словно другое, страшное и порочное существо проступало сквозь красивые, изысканные черты Итана, и он становился страшен.

От его издевательской улыбки Андреас напрягся, оскалился, как дикий пес. Они с Итаном не имели заблуждений по поводу друг друга, поэтому нужды притворяться не было, и натягивать маску любезности — тоже.

— Ты же говорил, — сладко продолжил Итан, любуясь собой в зеркало, — что самки того мира легко привязываются и следуют потом за своим господином вечно. И ничем их не отвадить, а?

На Итане был новый, черный с серебром, костюм. Он ловко сидел, выгодно подчеркивая стать и широкие плечи Звездного, и Итан, который был весьма тщеславен и очень любил себя, не мог накрасоваться. Он поворачивался так и этак, разглаживал светлое шитье на черном бархате, оправлял светлый пояс, похожий на переплетение шипастых ветвей.

…Венец выглядит именно так во снах всех Звездных…

— Я ошибся, — прорычал Андреас, с ненавистью сжимая кулаки. — Думал, девчонка достаточно привязалась ко мне. Кто же знал, что эти похотливые пресмыкающиеся ей окажутся дороже, чем я?!

— Думал, — насмешливо фыркнул Итан, будто нарочно зля и дразня Андреаса. — Нужно было не только думать, но и убедиться в этом. Но твоя самоуверенность сгубила тебя. А план был хорош. Если б она была чуть больше привязана к тебе, эта пара пресмыкающихся не смогла бы перебить у нее к тебе интерес. Она после помещения в наш мир увидела бы тебя — единственное знакомое ей лицо, — и позабыла бы обо всем. Но ты умудрился испоганить все.

Итан пригладил пышные волосы и из-под полуприкрытых век еще раз осмотрел свое отражение. «Если где-то существует демон-соблазнитель, разжигающий в сердцах страсть и желание, то он выглядит именно так…» — подумал Звездный, и, довольный собой, обернулся к Андреасу.

— Ты ведь не мальчик, — прошипел он злобно, хотя на его красивом лице по-прежнему было запечатлено самое мягкое, самое умиротворенное и прекрасное выражение. — Ты ведь пробовал не одну самку. Так как ты мог подумать, что одной мимолетной ласки самке будет достаточно? На чем основывалась твоя глупая самоуверенность? Хочешь сказать, ты так хорош? Лучше пары молодых драконов?

— Мог бы сам попробовать что-то сделать! — злобно огрызнулся Андреас, и жесткие пальцы сжали его горло, словно отлитая из стали рука подняла его в воздух и с силой, с размаху, припечатала к стене. Черные, как бездна, глаза, заглянули в самую душу, красивые губы Итана тронула нежная улыбка — и это при виде того, как названный союзник задыхается и корчится под его рукой, стараясь разжать словно окаменевшие пальцы.

— Если б я взялся что-то делать, — очень ласково и очень зло проговорил Итан, и глаза его наполнились ядовитой ненавистью, — я бы довел дело до конца. Я бы напряг свой мозг и наговорил самке такого, что она с радостью бы исполнила все, о чем бы я ее попросил. Но ты поспешил! — Итан укоризненно покачал головой. — Ты, неуклюжий повелитель самок, вместо того, чтобы очаровывать эту, полез в постель к другой. К Ирментруде. Ты потратил мою звезду для путешествия между мирами — ты знаешь, каково это, вырвать ее из себя с кожей и кровью? Не знаешь; но вместо того, чтобы делать дело, ты предпочел забыться в объятьях никчемной старой самки. Потешить свое эго. Снова припомнить сладкий вкус победы над князем. Только ведь на этом твои победы закончились.

— Разве он мог устоять перед моими чарами? — раздался насмешливый женский голос. — Разве я не мечта любого дракона? Разве можно его винить в чем-то?

Итан медленно и неохотно разжал пальцы, освобождая извивающегося и трепыхающегося Андреаса и обернулся к говорившей женщине.

— Ты-ы? — протянул он, глядя в ее жестокие смеющиеся глаза. — Маленькая Ирментруда, ядовитая подлая гадина, ты же понимаешь, что сейчас всего в шаге от смерти? Это твоя вина — что Андреас забыл о своей миссии и захотел оттрахать тебя. Это ты, погруженная в свои эгоистичные мысли, соблазнила его. Это ты спутала нам все планы. И сейчас ты выползаешь из своего угла, где пряталась до сих пор, и хвалишься своей неотразимостью?! Да ты поросла чешуей и ракушками, как брюхо старого кашалота!

Та, которую Итан так неласково приветствовал, криво усмехнулась. Слова Звездного больно резанули по ее самолюбию, она задрожала, словно ее спину перечеркнул кровавый след хлыста, прикусила в гневе губы, и Итан расхохотался, понимая, что его слова попали в цель.

— Ты невероятно уродлива, — произнес он с наслаждением, глядя, как темные глаза Ирментруды Ирины просто белеют от ярости. — Даже самки с чешуей красивее тебя. У тебя круглое лицо, как раздутая рыба фугу, и над верхней губой волоски, как у совсем зеленого юноши. И на руках волосы. И на ногах тоже. Ростом ты не вышла, и твои ноги не такие уж стройные, как хотелось бы. Твои волосы черны и жидки, как мертвые водоросли. Так о каких чарах ты говоришь?

— Может, ты и прав во всем, Итан Среброрукий, — зло процедила она, едва не рыдая от оскорбления, которое нанес ей Итан, — да только у меня есть то, что выгодно отличает меня от всех самок.

— Даже не надейся, — гадко усмехнулся Итан, — и в постели ты ничего особенного собой не представляешь. Там ты тоже одинакова со всеми. Бывают и лучше!

— Я тебе не о постели говорю! — завизжала Ирина, словно окаченная кипятком кошка, теряя остатки самообладания. — Я говорю о разуме и о своем языке, при помощи которых я могу добиться чего угодно от мужчины!

Итан цинично усмехнулся.

— Глупая, уродливая самка, — процедил он. — Добейся от меня, чтобы я перестал тебя оскорблять, если такая умная. Только болваны покупаются на твою безыскусную сладкую лесть. Ну что, можешь обуздать свою беззубую ярость и взять себя в руки?

Ирина с трудом перевела дух, с ненавистью глядя на Итана.

— Может быть, ты и прав, — еле себя сдерживая, произнесла она. — Может быть, мед моих слов сладок только болванам, а не таким злобным хитрецам, как ты. Может, ты умнее и хитрее всех их, да только мне твои ласки тоже ни к чему. Поверь — и ты со всеми одинаков, бывают и лучше.

Итан злобно рявкнул на женщину, скаля драконовые клыки, но она увернулась от его злобного выпада.

— А вот кусочек власти мне пригодился бы, — продолжила Ирина, сверля ненавидящим взглядом Итана. — Если отыщется венец, если весь наш народ обретет утерянную память и станет единым целым, я хотела бы занять в нем подобающее место.

— Моей Королевы, полагаю? — насмешливо заметил Итан, и Ирина вернула ему усмешку.

— Зачем мне делить с тобой постель, — ответила она насмешливо, — если я могу найти экземпляр получше? Нет, Итан, я не хочу быть королевой. И рожать тебе детей не хочу. И любить не хочу тебя; ты красив, но ядовит, как будто всю жизнь целовал одних фугу.

— Кем же ты хочешь быть? — удивился Итан, посмеиваясь.

— Я хочу быть советницей, — ответила Ирина. — Той, с кем ты будешь обсуждать свои решения.

— Ты уверена, — расхохотался Итан, — что заслуживаешь, чтобы с тобой что-то обсуждали?!

— Конечно, уверена, — ответила Ирина. — По крайней мере, я готова заслужить. Помоги мне вернуться во дворец к князю, и я вынесу тебе кусок Сердца Кита.

— Откуда такая уверенность?

— Князь был привязан ко мне. Ночами я слышу его зов. Иногда он приходит в мои сны, тоскуя. Связь еще не ослабла; но скоро может прерваться. Сегодня я уже не видела его во сне. Так что поспеши, Итан. Прими верное решение, и ты поймешь, что я — союзник куда более надежный, чем твой Андреас, — она насмешливо глянула на бывшего любовника. — В отличие от него, я не куплюсь на ласки, и за ними не забуду своей цели.

— Боюсь, красавица моя, ты опоздала со своей помощью, — хохотнул Итан. — У князя уже есть самка. Та самая, что Андреас ему подсунул. Красавица, и чешуей не обрастает. Он уже от души с ней развлекается. Здорово он тебе свинью подложил, а?

Ирина склонила голову, недобро глянула исподлобья на Итана.

— А это уже моя забота, — процедила она недобро. — Самка… Я заставлю князя забыть обо всех самках на свете. И об этой самке — тоже. Я в том уверена. Дай мне звезду, Итан. Дай. Ты не пожалеешь.

**

Просыпаться в объятьях двух мужчин Диане понравилось.

Драконы словно свили теплое гнездо, защитив ее от утреннего холода, закрыв ее руками, закрыв своими телами от прохлады. И свое удовольствие они выказывали урчанием, почти звериным, раскатистым, ласкаясь к ней, прижимаясь, поглаживая. Их тела двигались, словно бесконечные змеиные кольца, их губы прихватывали поцелуями кожу на теле девушки, и Диана ахала, ощущая, как загораются на ее теле теплые пятна от касаний их губ.

В дверь спальни постучались — громко, встревоженно, — и Эван поднял лениво голову.

— Кто там еще? — спросил он.

— Встань и посмотри, — хитро произнес Лео, обнимая горячими руками Диану, завладевая ее телом полностью, целуя ее губы и явно намереваясь продолжить вечерние игры в песке здесь, в постели.

Эван нехотя поднялся, отыскал на полу брошенные небрежно вещи, обернул бедра какой-то накидкой, прежде чем открыть двери. Но только он их открыл, как вместе с горячечным шепотом в комнату словно беда ворвалась.

— Князь Эван! — шептал кто-то, принесший эту недобрую весть. — Совсем рядом с Теплыми Прудами ловцы выловили самку, Ирментруду! Гладкую и юную!

— Вот невидаль, — хохотнул Эван. — Кто бы мог подумать, что самки иногда заплывают в теплые воды погреться!

— В этом-то ничего странного нет, — парировал его собеседник, не видный Диане и Ласкающемуся к ней Лео. — Да только это твоя Ирментруда. Она называет твое имя, скалит зубы и говорит, что ни к кому более не пойдет.

— Ирина? — ахнул Эван, и Диана ощутила себя так, словно ее окатили ледяной водой, полной колючего песка, что наждаком дерет кожу.

На Лео эта весть тоже произвела неприятное впечатление, он в один миг оказался на ногах, прыгнул вперед, навалился на дверь всем телом и захлопнул ее перед носом у утреннего наушника, плечом оттеснил брата от дверей.

Глаза его были грозны и темны, ноздри яростно трепетали.

— Нет, — отчетливо произнес он, — ты не пустишь эту рыбину в наш дом снова! Вспомни — от нее одни беды в нашем доме!

— Беды? — переспросил Эван, сверля яростным взглядом брата. — Да она просто женщина! Просто рыбка, что попала в сети. Стыдно на женщину перекладывать всю вину за собственные беды.

— Как и наша мать! — выкрикнул Лео, шарахнув изо всех сил по двери ладонью, выказываю свою нечеловеческую силу и природу. Дверь загудела, на ее створке возникла вмятина от ладони младшего дракона. — Такая же рыбка, и зубов столько же! Ты забыл, как они передрались? Забыл, как твоя Ирментруда пустила ей кровь — твою родную кровь, между прочим?! Простил?!

— Ты же знаешь, — глухо ответил Эван, — как была яростна и неукротима наша мать. С ней никто, кроме отца, совладать не мог.

— Она подрала эту чертову Ирментруду не потому, что была неукротима! — зло шипел Лео. — А потому, что та была самой ядовитой рыбой, попавшей в сети! Твоя Ирина — это зло во плоти! Сладкий язык и черные мысли! Не зря же у меня на не даже не стоял, ибо я не готов поиметь морского дьявола!

— Оставь это мне решать! — рыкнул Эван, ухватив брата за плечо и пытаясь отпихнуть его от двери. — Дьявол она или нет!

— Зачем она тебе? — упирался Лео. — Чем плоха эта, новая Ирментруда? Глаже боков, чем у нее, нет и не было ни у кого!

— Так оставь ее себе, — ответил Эван так легко, что у Дианы, слушающей их спор, слезы брызнули из глаз. — Она всем хороша, пригожа, нежна и кротка. Но она не та, что покорилась только мне.

Эван был влюблен. Это видно было невооруженным взглядом. Никакая красота и никакие ласки не могли вытравить из его сердца образ строптивой и жестокой, хитрой Ирины. Он было увлекся Дианой, ее прекрасным телом, но стоило его прежней возлюбленной мелькнуть на горизонте, как Эван с легкостью отрекся от нового увлечения и поспешил к той, к прежней девушке, что сумела пробудить его сердце, не ведающего привязанности, от векового сна и заставить его петь.

И любовь его была так сильна и явна, так бросалась в глаза, что Диана ощутила очень болезненный укол ревности в сердце. Не смогла, не отвлекла, не покорила… Впрочем, как отвлечь того, кто одержим? Того не соблазнишь даже сладостью секса…

— Ах, спасибо! — насмешливо воскликнул Лео. — Я, конечно, себе возьму эту сладкую Ирментруду. Каждый вечер буду пить ее сладкие поцелуи. А ты будешь смотреть в холодные глаза своей рыбины и помнить то зло, на которое она способна. Яд сочится из ее дыхания. Ложь владеет ее языком. Не забывай — она со Звездным была.

— И что же? Коль ее поймали здесь, она от него уплыла, а обо мне вспомнила! — горячо выкрикнул Эван. — Как наша мать помнила нашего отца!

— Одинаковых историй не бывает! — рычал Лео, оскалив крепкие клыки. — Ты, конечно, князь, старший в роду, но ты ослеплен своим желанием повторить священную историю нашей семьи, а этого не бывает, не бывает!

— Так позволь мне самому творить свою историю, брат! — рыкнул с яростью Эван. — Да, я не отец, и понимаю это, но я тоже хочу быть мужчиной, ради которого женщина раскрыла свое сердце!

И он, рывком отстранив от дверей Лео, спешно вышел из спальни.

Диана, больше не сдерживаясь, заплакала.

Отчего-то ей стало очень горько; она ощутила себя вдруг ненужной вещью, изломанной и брошенной. Вот оно, настоящее отношение к ней драконов! Словно к яркой, новой, дорогой игрушке. Но стоило только появиться любимой забаве — и ее, Диану, отодвинули на второй план.

Хуже всего было то, что она хорошо помнила ночное неистовство Эвана, его страсть, его ласки, его желание заставить ее кричать о наслаждения. Она подарила ему это — свою покорность и свое наслаждение. Он упился ими, почувствовал себя властелином, хозяином над ее телом, глотнул ее любви и страсти, чтобы излечить свою уязвленную душу, и покинул Диану, стоило его первой любви появиться на горизонте.

Чертова Ирка! Что ею движет?! Правда ли ее тянет к князю, или она притворяется? Поблескивая своими подлыми хитрыми глазами, не хочет ли она снова поиграть, отнять у Дианы очередного мужчину, чтобы потешить свое самолюбие и причинить ей боль?!

— Не нужна, — жалобно всхлипывала она, вздрагивая. — Не нужна…

Лео поспешил утешить ее.

— Не плачь, рыбка моя золотая, — шептал он, ласково отирая ее щеки. — Эван перебесится, вот увидишь! Я его знаю хорошо. Это сейчас его глаза застила радость, воссоединение после разлуки, но он ведь не слепой, и не дурак. Ирментруда его, — Лео вдруг выплюнул злое, неприличное ругательство, — некрасивая и злая. Он увидит вас вместе и непременно поймет, что не прав. Пойдем, наденешь самое красивое платье, что только мы сможем найти во всем доме, и самые красивые украшения! Она пожалеет, что сюда явилась. Она увидит, что достойная замена ей найдена.

Услышав это, Диана вдруг успокоилась, отерла слезы с щек. Слова старухи-драконицы звучали в ее ушах сердитой воркотней.

«Я же Ирментруда, а она? Кто она такая? — подумала Диана зло. — Злая рыба. И я, сейчас я главная в доме! Хочет она тут жить? Придется ей по моими правилам маршировать!»

— Пойдем, — ласково произнёс Лео, увидев, что его Ирментруда успокоилась. — Послушаем, что скажет эта змея, выползшая из-под Звездного.

— Погоди, — тихо произнесла Диана. — Я не только красивое платье хочу надеть. Я посох возьму. Посмотрим, как она запоет, когда его в моих руках увидит.

— Хорошая идея, — обрадовался Лео. — Ее ребра должны помнить эту палку!

***

Эван заметно волновался.

Слова Лео он услышал — Ирина была не беззащитная рыбка, а его Ирментруда, коварство и злобность которой он знал хорошо. Эван собрался принять ее в тронном зале, который обычно пустовал и своей величественностью мог поразить воображение любого.

Князь оделся под стать великолепному убранству зала и мятежную Ирментруду собирался встретить неласково. Напугать, смутить, стереть ее язвительную улыбку с губ, заставить говорить правду…

И Лео — неугомонный юнец! — щуря злые темные глаза пришел, и притащил свою Ирментруду, Диану. Эван невольно облизнул пересохшие губы, припухшие от ночных поцелуев, скользнув взглядом по фигуре женщины, обнятой волнующимися шелками.

Девушка была чудо как хороша. Высокая, стройная, чистая. Ни чешуйки лишней. Волосы светлыми прядями рассыпаны по плечам. Плечи перехватывают золотые браслеты. В руке — черный посох.

Диана стояла ровно, подняв голову, свысока глядя на соперницу, которая прикрывалась маской добродетельной стыдливости. Да, эту девушку трудно променять на другую. Эван снова почувствовал неясное томление, желание скинуть душные одежды, окунуться в морские волны, освежиться, заключить в объятья мягкое женское тело и слиться с ним воедино в танце любви.

Посмотрел — и взгляд отвел.

Да, эта женщина хороша и сладка. Она покорна и прекрасна. Но чего-то не хватало в ее нежном образе. Капли горечи недоставало, которая оттеняет сладость.

«Конечно, ничто мне не помешает потом навестить ее постель, — подумал Эван, вспоминая ее поцелуи на собственном члене и дрожа, как подранок. — Но сейчас я должен послушать, что скажет Ирина… Зачем она пришла?»

Хитрая Ирментруда вползла в тронный зал. На ней было какие-то темное, невнятное вдовье платье, и покрывало укрывало волосы, но Эвану она показалась прекраснее и желаннее всех. Загорелся на руке огнем застарелый шрам, который оставили ее острые зубы.

Ирина прятала глаза, словно самая покорная и смирная Ирментруда, и Эван с трудом удержал себя на месте, на троне, хотя ему хотелось кинуться к ней, обнять ее, стиснуть, прижать к своему сердцу.

— Зачем ты явилась, женщина? — нарочито суровым голосом произнес Эван, и Ирина подняла на него взгляд.

— Я пришла к тебе, князь, — ответила она смиренно. — Разве ты не скучал обо мне, разве ты не хотел этого? Я вот скучала и помнила о тебе каждый миг…

— Ложь! — выкрикнул Эван, и это слово радостной дрожью пробежало по телу Дианы.

«Конечно, ложь, — думала она, разглядывая гладенькое личико соперницы. — Посмотри на ее сладкую, лживую ухмылку, посмотри в ее глаза, которые похожи на пуговицы! Скучала она каждый миг?!»

— Скучала? — удивленно произнесла Диана. — А мне вот… видения показали, что ты с удовольствием кувыркаешься в объятьях Звездного. Я даже знаю, как его зовут. Его имя тут каждый знает, думаю. Андреас — так его зовут. И ты легла под него не потому, что он тебя принудил. Нет. Ты хотела этого. Именно этого самца. Так о какой тоске по князю ты говоришь?

Ирина подняла глаза.

На ее лице застыла все та же покорная, умиротворенная улыбка, а глаза сверкали хитро, жестко.

— Ты же знаешь, что драконы не спрашивают согласия самок, — ядовито произнесла она, глядя прямо в лицо Дианы. — Они — господа, они — повелители, они просто берут свое, когда им хочется. Можно сопротивляться, но скоро силы иссякнут, а дракон полон мощи, как бездонный колодец. Он все равно победит и возьмет свое. И разве можно под ним не испытать блаженства? Разве можно не испытать страсти в его объятьях? Это же мужчина; только мужчина может сделать женщину счастливой, — пела Ирина нежным голоском, с придыханием. Надо же, как старается! Какие дифирамбы выводит! — Но даже когда мне было очень хорошо, я вспоминала, что может быть лучше. Только в объятьях князя — лучше. Поэтому я пришла к нему.

«Ты посмотри, какая подлиза! — потрясенно подумала Диана. — Теперь ясно, почему Эван к ней так тянется! У нее язык без костей, и как она льстить умеет! Не о подарках говорит и не о нарядах, а о нем, нахваливая его, как фанатик — бога! Конечно, среди прочих рыбешек она выгодно выделяется! Где ж так врать научилась?! Я-то видела, как она Андреаса окрутила… Андрея. Тогда еще — моего Андрея».

Воспоминание больно ранило ее сердце, прожгло разум. Не вынеся этой льстивой, гадкой, гладкой лжи, Диана, подобрав юбки, рванула со ступеней вниз, к стоящей у подножия трона Эвана Ирине.

Подойдя к ней близко-близко, крепко сжимая посох, она заглянула в ее притворяющиеся, бессовестные, прочные глаза и зашептала так, чтобы слышала ее одна Ирина, горячо, будто ее душа горела:

— Не думай, что ты сможешь обмануть меня хоть на миг! Я тебя знаю; я помню все. Я не забыла, как ты, забавы ради, отняла у меня Андрея. Я знаю, что ничего не значила для него, но ты!.. ты нарочно его соблазнила, чтобы причинить мне боль и посмотреть, как я буду корчиться, потеряв любимого. Тебе это доставляет удовольствие, да?

Ирина смотрела на соперницу, усмехаясь. Ресницы дрожали от сдерживаемого смеха над ее глазами.

— О, да, — прошептала она так откровенно и так страстно, что казалось — от черного яда, сочившегося из ее слов, воздух жжется. — Мне очень понравилось смотреть, как ты корчишься. Такая юная, такая невинная… оставленная любимым ради банальной похоти… Мне очень понравилось чувствовать себя сильнее тебя. Сильнее твоих чувств, сильнее твоих жертв, сильнее твоей молодости и чистоты. Мне нравилось чувствовать, что ты не нужна. Что ты никто. Что нет в тебе ничего особенного. И я сделаю это еще раз; понравился тебе князь Эван? Я чувствую, что понравился. Но я поклялась, что всех мужчин, что обратят на тебя внимание, я заберу себе. Не позволю им тебя любить. Ни единому.

— За что?

Диана могла задать только этот вопрос, потрясенная лютой ненавистью, сквозившей в голосе Ирины.

— Просто потому, — отвечает та, — что мне так хочется. Потому что я так могу сделать. Потому что ты чувствуешь боль. Я нашла себе игрушку, и играть буду по своему вкусу. Буду мучить, буду трепать, буду кусать и терзать, пока мне не надоест, пока рот мой не насытится твоей кровь. Я отниму у тебя все дорогое тебе и испорчу. Я каждый твой вздох превращу в боль. Эван мне не нужен, тут ты права; самки не умеют любить! Но он — мой, и моим он останется навсегда! И я ему не позволю испытать счастье с тобой.

— Ты никогда не станешь для Эвана дорогой и особенной, — в тон ей ответила Диана, хотя внутри нее все дрожало, и слезы были готовы хлынуть рекой. — У таких, как ты, не родятся драконы. Только ущербные Звездные. Потому что ты сама, наверное, рождена от Звездного колдуна. Кровь дурная, холодная и прогнившая, как у мертвой рыбы.

Эти слова, словно точная стрела, нашли незащищенное место в душе Ирины. Та с рявканьем кинулась на Диану, но та выставила вперед черный посох, и коварная драконица отшатнулась в страхе.

— Что, узнаешь палку, которая намяла тебе бока? — усмехнулась Диана, увидев в глазах соперницы страх. — Подожди же, она еще не раз распишет тебе спину, если сунешься ко мне.

— Где ты взяла ее?! — выдохнула Ирина, переведя дух.

— Великая старуха мне отдала этот посох, — ответила Диана язвительно. — И меня признала хозяйкой дома, а не тебя. Тебя дух матери драконов велел гнать взашей, и я тебя прогоню!

От зависти и злости у Ирины перекосилось лицо.

Она считала себя уникальной; самой умной из самок, самой достойной, не рыбой, но равной драконам. Жестокая? Что ж, мир полон жестокости. И мать князей знала это как никто другой.

Но то, что дух старухи не счел ее, Ирину, достойной звания хозяйки дома, пребольно ударило по ее самолюбию. Драконицу даже затрясло от завистливой ярости, что не она признана лучшей.

— Я докажу, — шипела она, стискивая кулаки, — докажу, что она ошиблась, отдав тебе посох! Кто такая ты? Без году неделя, в тебе только-то и есть примечательного, что гладкая кожа! А меня Эван любит!

От драконов не укрылось, что самки яростно спорят о чем-то и вот-вот сцепятся, и уже сцепились бы, если б не посох, которым Диана отгораживалась от Ирины.

— Хватит, — рявкнул Эван, прекращая их тихую грызню. — В конце концов, вас всего двое против целого гарема, который не так давно уплыл в море. Моего внимания хватит на вас обеих.

Диана обернулась к князю. На губах ее мелькала насмешливая улыбка.

— О, нет, князь, — ответила она, качая головой. — Ты думаешь, все так просто? Так я усложню тебе жизнь. Я не пущу тебя в свою постель, если ты коснешься этой ядовитой гадины. Ты думаешь, что можно ласкать двух женщин одинаково, и тебя все устроит? Так вот это не устроит меня! Ты отдал меня своему брату, едва услышав о своей прежней любви? Что ж, я, хоть и с болью, твой выбор принимаю и уважаю. Но в ваших отношениях я не желаю быть, — Диана запнулась, — десертом после основного блюда. Желаешь испить моей любви? Тебе придется выбирать. Я не хочу быть костылем при инвалиде, — она яростно мотнула головой, указывая на Ирину, — и давать тебе то, чего дать не может она. Я жива, я думаю и чувствую, и мне будет противно касаться тебя, князь, после нее. Чувствовать на тебе ее запах. Так что тебе придется выбирать, я или она.

От этих слов на лице Эвана выписалось такое удивление, что было ясно — он и слова не может произнести. Лео позади его трона деликатно прятал насмешливую улыбку.

— Он уже выбрал! — выкрикнула Ирина истерично. — Меня!

— Пусть сам скажет, — грубо пресекла ее Диана. — Здесь князь он, а не ты. Решает он, а не твоя язык. Но если ты, Эван, выберешь ее — что же, это твой выбор, твое решение. Я останусь с Леонардом и не потревожу тебя больше, не напомню о себе.

— Послушай-ка, женщина, — раздраженно рыкнул Эван, озадаченный строптивостью такой, казалось бы, покладистой самки. — Я купил тебя не для того, чтобы ты брыкалась и сопротивлялась!

— Так попроси у брата, пусть возместит тебе ущерб, — огрызнулась Диана. — Он же тоже богат?

Лео тихо покатывался со смеху.

— Ты придешь в мою постель, — рыкнул Эван, — тогда, когда я прикажу!

— Не приду! — строптиво отозвалась Диана. — А потащишь силой… Ты думаешь, я не умею кусаться? Еще как умею!

— Демоны знает что! — разозлился Эван.

***

— Ай, да Ирментруда! — похихикивал Лео, вышагивая впереди Дианы, заложив руки за спину и оглядываясь через плечо, чтобы посмотреть лишний раз на разгоряченное перепалкой лицо девушки. — Вот это укусила!

— Я и не начинала еще кусаться, — буркнула Диана.

— О, еще как начала, — хихикнул Лео. — Ирментруды часто бывают строптивы и часто отказывают — особенно когда море начинает их звать и у них отрастает чешуя, — и способов усмирить их тело у нас предостаточно… но еще ни одна Ирментруда не отказывала князю лишь потому, что он был с другой Ирментрудой.

— Это называется ревность, — буркнула Диана. — Вы что, совсем не умеете ревновать?

— Умеем, — Лео вдруг остановился, и Диана оказалась с ним, лицом к лицу.

Его юность сверкала, как ограненный бриллиант чистейшей воды. Светились его ясные молодые глаза, в которых еще оставались юношеский задор и чистота, сверкала его веселая улыбка, разметались по плечам темные волосы. Диана помнила, что эта юность обманчива, что дракон старше нее едва ли не на сто пятьдесят лет, но все равно не могла отделаться от ощущения, что он смотрит на нее с восторгом, как юнец на недосягаемую и вожделенную женщину.

— Но ревновать умеют лишь те, кто умеет любить, — интимно проворковал он, вплотную приблизившись к ней и поправляя зачем-то складки на ее платье, на груди. — Ты хочешь сказать, Ирментруда, что ты умеешь любить?..

Диана растерялась лишь на миг, и дракону было достаточно этой секунды слабости. Он будто ожидал, когда девушка из суровой, сильной и строгой снова станет мягкой, податливой и слабой, и его руки рванули на ее плечах платье, распарывая его пополам и обнажая ее грудь.

Словно загнанную добычу, Лео ухватил ее прижался голодными губами к ее соскам. Втолкнул в комнату, захлопнул за собой дверь, и снова ухватил опешившую девушку, словно играющий в воде с добычей дракон.

— Что ты вытворяешь? — только и успела пискнуть Диана, оказавшись абсолютно обнаженной в постели.

— Как — что? Эван тебя мне отдал, — хихикнул Лео, стаскивая одежду с себя и прижимаясь гибким сильным телом к девушке. — Я-то по рыбьим норкам не бегаю, и в моей постели этой кривоногой не будет никогда! Так что и причин отказывать мне как будто бы нет?..

Лео крутил и вертел Диану. Словно игрушку. Поставил ее на колени, огладил все ее тело. Его ладони скользили по ее белоснежной коже, снова и снова наслаждаясь гладкостью, каждым изгибом, каждой округлостью. Измял, исцапал все ягодицы, жадно, с наслаждением тиская, урча от вожделения, исцеловал и искусал в страсти, нализал жестким драконьим языком сжавшееся пятнышко ануса.

Диана, покорно стоя перед ним, раскрытая и беспомощная, только поскуливала, чувствуя предательскую влагу меж ног. Ее Лео растер пальцами, осторожными мазками распределил по всей промежности девушки, поглаживая ее и пальцами касаясь жара ее лона.

Головка его члена коснулась там, сзади, где только что был его язык, и Диана застонала, чувствуя, как член дракона туго, с трудом проникает в ее тело сзади, проскальзывает через кольцо тугих мышц.

Лео взял ее осторожно, но полностью, член вошел в тело девушки во всю длину, тревожа ее, рождая в ее животе сладкие спазмы. Дракон прижался к ней горячими бедрами, вжался в ее тело так, что ей показалось, что удовольствие покалывает ее где-то в глубине. Он подхватил ее под живот и под бедро, привлек к себе — и вот Диана уже сидит на его коленях, нанизанная на его жесткий член, с раздвинутыми ногами, которые Лео силой удерживает как можно шире.

Игриво покусывая стонущую девушку за ушко, за шею, Лео толкнулся пару раз в ее тело, заставляя принимать себя все полнее. Диана, стеная и мечась, почувствовала, как член дракона порастает упругими шипами, которые растягивают ее тело до предела и приятно тревожат ее плоть. Ей казалось, что она ощущает каждый из них, их упругое, чувствительное сопротивление и то, как они выскальзывают из ее тела, цепляя ее кожу.

— Отчего так, — скулила она, извиваясь, прижатая к груди Лео. — Я хочу… хочу…

Чего она хочет — она могла бы не говорить. Мягкие толчки, чувствительные ласки дракона наполняли ее живот тяжелым, пульсирующим возбуждением, и зарозовевшее меж бесстыдно разведенных ног лоно текло, желая проникновения.

Оно было таким влажным, таким мягким и соблазнительным, что Лео, не прекращая толкаться в ее тело, на миг отпустил ее ногу и его ладонь легла на пылающие желанием мокрые губки.

— А это затем, — с хриплым смешком ответил он на ушко изнывающей девушке, не прекращая ни на минуту ее терзать , толкаться в ее анус, — чтобы ты этим сладким местечком хотела как следует. Чтобы горела тут; чтобы желала до боли, чтобы извивалась и просила взять тебя сюда и освободить от скопившегося желания. Чем громче твои крики и сильнее твое желание, тем Эван лучше слышит тебя. Думаешь, твои стоны оставят его равнодушным? Думаешь, он не почувствует, как твое лоно жаждет его член? Еще как почувствует. Но пусть пеняет на себя, он сам отказался от такой сладкой рыбки, как ты!

Диана уже не слышала его.

Ей казалось, что этот коварный хитрец наполнил ее тело вместо крови драконьим ядом, и желание разгорается в ней сильнее с каждым его толчком. Она металась, кричала, отчаянно напрягаясь, но лишь плотнее сжимала его член и получала еще большую порцию сладких мучений. От ее жалких стонов звенел воздух, сладким потом возбуждения пропахла вся постель.

Лоно ее, раскрытое и горячее, текло немилосердно, и Диане казалось, что если сейчас Лео не пощадит ее — она сойдет с ума, не достигнув пика наслаждения.

Эван слышал ее, в этом она не сомневалась. Ей казалось, что она ощущает на себе его горящий взгляд, на своем раскрытом теле, на дырочке, принимающей член его брата. Она тряслась, как в лихорадке, умоляя его взять ее, вогнать в ее тело член ан всю длину, и позволить ей кончить, но ответа не получала.

Самая сладкая пытка продолжалась бесконечно. Девушка изнемогла и уже почти не кричала, жадно ловя воздух горячими губами, и только тогда Лео, искусный палач, сжалился над ней. Его рука снова легла на ее лоно, пальцы хищно и сильно погрузились в трепещущую глубину, а большой палец потеребил напряженный клитор. И лишь тогда Диана кончила, с криком и рычанием, выдыхая многочисленные спазмы, выкручивающие ее тело нескончаемым потоком наслаждения.

***

Когда Эван остался с Ирной наедине, женщина с видом победительницы приблизилась к нему и со вздохом удовлетворения опустилась перед ним на колени, обнимая его ноги.

Глаза ее горели хищными огоньками.

— Ты мой, князь, — произнесла она, торжествуя. — А я твоя. Только твоя. Никто больше меня не достоин.

Эти слова неприятно царапнули слух Эвана.

— Никто тебя не достоин? — глухо повторил он. — Что же в тебе такого, что ты думаешь, что стоишь так дорого?..

— А разве не стою? — промурлыкала Ирина, нисколько не смущенная вопросом Эвана. — Разве нет? Разве ты нашел кого-то, кто лучше меня? Разве ты забыл меня? Нет; я же вижу, как жадно горят твои глаза. Если б я не была тебе нужна, разве ты бы пустил меня в свой дом? Нет. Я читаю в твоем сердце, князь, как в раскрытой книге. Я умнее многих самок, если не самая умная. Я достойна тебя, князь. Не сомневайся! И я пришла не просто так.

— А зачем же ты пришла? — с интересом спросил Эван.

Ирина с жаром обняла его колени:

— Князь, — самым пленительным голосом, на который только была способна, произнесла она, — я долго думала и решила: ты — самый сильный дракон в нашем мире! Твоей семье удалось спрятать сердце дракона, а ты его долгое время отстаиваешь у своих врагов, не позволяешь им его похитить. А я — самая умная и сильная самка. Князь, какое мы могли бы оставить потомство?! Сильное и смелое… они, наши дети, властвовали бы надо всеми драконами в мире! Возьми меня своей княгиней, Эван! Клянусь тебе: каждую весну я стану возвращаться из моря в твой дом!

— Моя мать не покидала отца, — машинально ответил Эван. — И всю жизнь в этом доме прожила.

Ирина поморщилась.

— Не сравнивай нас никогда! — ревниво ответила она. — Кто знает, почему она не отвечала зову природы…

— Может, потому, что любила моего отца? — насмешливо ответил Эван.

Отчего-то радость встречи погасла. Может, оттого, что Ирина не кинулась ему на шею, не подарила ни единого поцелуя. Она — такая близкая, такая покорная, вернувшаяся к нему сама, — все равно оставалась далекой, холодной и чужой. Она притворялась, что покорна; Эван даже мог бы оценить ее старания, потому что видел — она изо всех сил старается перекроить свою природу и смотреть ласковей, да только…

«Называешь себя умной, — подумал Эван, заглядывая в ее порочные, холодные глаза. — А не поймешь, что мне нужна не покорность, а настоящее тепло. А этого ты как раз не умеешь; даже притворяться не можешь ласковой и страстной. Диана вот могла… могла отогреть».

Он потянулся разумом к мыслям Дианы, желая услышать хотя бы что-то о себе, хоть искру сожаления — и услышал отчаянный вой, безумие, какое охватывает женщину, когда ею без осторожности и без жалости овладевает мужчина. Эван от ярости скрипнул зубами, сжал кулаки, оглушенный запахом распаленной самки, силой ее желания.

«Чертов братец, — мысленно проскулил он, прикрывая глаза и слыша срывающееся в стоны дыхание женщины и кожей ощущая, как кипит разогретый двумя тесно сплетенными телами воздух. — Мог бы и потерпеть…»

Впрочем, что терпеть? Лео не сделал ничего предосудительного, тотчас же напомнил себе Эван. Лео просто взял женщину, которую Эван ему отдал. Взял сразу — чего ждать? Ему тоже нравится тепло и мягкость ее тела, узкое упругое лоно, ее беспомощные крики…

Эван нетерпеливо заерзал на троне. Он физически ощущал желание женщины, чувствовал, как горит ее жаждущее текущее лоно, как оно хочет его член. Эван ощущал это так же ясно, как если б хотел сам и изнемогал, сходил с ума от возбуждения.

Мокрая, горячая, беспомощная, задыхающаяся от страсти.

Хочет, покорно раздвигая ноги. Жаждет его в себе, жаждет его власти над собой.

— Ты веришь, — усмехнулась Ирина, даже не подозревая, какие мысли и видения терзают Эвана, — что самки умеют любить? Это природа научила самцов-драконов испытывать привязанность к самкам, иначе род драконий прервался бы. Твоя мать… Она очень была похожа на меня; я ее правда понимаю, любая самка жаждет лучшего и самого сильного самца. Да только душа ее была так же темна, как холодный водоворот. И эта, — голос женщины вдруг стал отвратительным, резким, — твоя новая игрушка, Ирментруда Диана… она мастерски притворяется. А знаешь, что она мне говорила? Что забьет меня посохом твоей матери до смерти, сдерет шкуру и выполощет ее в теплых прудах, чтобы все дети, рожденные мной, знали, что мне пришел конец!

— У тебя дети есть? — резко произнес Эван, поднимаясь. Ирина тотчас прикусила язычок, понимая, что сболтнула лишнего. — Странно. А мне ты ни одного не родила.

— Не родила прежде — теперь точно рожу, — спешно затараторила она, не выпуская Эвана, отчаянно цепляясь за его одежду. — Пойдем… я чувствуя желание. Оно кипит во мне, как океан.

Эван прикрыл глаза; хриплые стоны Дианы звенели в его ушах. В его неясных видениях девушка извивалась, корчилась на члене брата и едва не кричала его, Эвана, имя, призывая его на ложе.

Умоляя ее взять.

Виляя нетерпеливо бедрами и раскрываясь перед ним, млея от неутолимой жажды. Рыча, стеная и плача, словно ее клеймили раскаленным железом. Плача от того, что он ее не берет. От того, что он далеко, и она лишена его ласки. Эван чувствовал дрожь в пальцах, а под ними — словно бы сок, струящийся по коже женщины, и нежную мякоть ее тела. И она вскрикивала и рыдала от каждого прикосновения, потому что их ей было мало. И страсть все горела в ее теле, доставляя самую сладкую в мире муку…

И Эван страдал, умирал и воскресал вместе с ней, отчаянно тянулся к стонущей женщине в своих видениях, губами считая пульс на ее подрагивающем животе и слыша накатывающие на ее тело спазмы…

Как же хочется повторить это безумие, этот танец страсти, эту потную, жаркую, развратную возню! Тереться телом об тело, ласкаясь кожей, грудью, животом… Слышать влажные шлепки тел друг о друга, вдыхать пряный аромат желания… пальцы после самки благоухают, как цветы, как сладкая мякоть спелого ореха, как дымящийся горячий хлеб…

Невыносимо!

— Идем, — шептала Ирина, пытаясь увлечь Эвана за собой, дергая его нетерпеливо за руку. — Я давно уже хочу мужчину. Ты же тоже соскучился по моему телу? Разве ты не хочешь его прямо сейчас?

Она дергала и тащила Эвана к выходу из зала, но он вдруг встал, как вкопанный.

В его видениях Диана успокаивалась, корчась в сладких спазмах. Эван уже не ощущал под ладонями жара ее бархатистой кожи, тот словно перетек ему самому в вены и теперь бушевал в его крови.

— Я вижу, ты же хочешь меня, — шептала Ирина, прижимаясь к его боку. Ее руки бесстыдно скользили в паху Эвана, сквозь одежду нащупывая вставший член, и Эван со стоном принял эту ласку, обнаружив, что сам трепещет, будто его ведут на закланье.

Жар — и холод, откровенное желание — и расчетливые ласки, больше похожие на грубоватый массаж. Ирментруда Ирина была довольно опытной самкой. Она знала тела самцов, она знала, где надо погладить и потрогать, чтобы вызвать ответную реакцию. Ее пальцы творили чудеса, касаясь обнаженной кожи, мышц на напряженном животе Эвана, обводя контуры каждого кубика на его прессе, да только…

— Нет, — вдруг произнес Эван. Это слово он почти выкрикнул, ухватив Ирину за запястье и отнимая ее руку от своего тела. В глазах ее отразилось изумление, огромное, как полная луна.

Диана снова встала в его памяти — оскорбленная, гордая, выпрямившая царственно спину. Ее слова «я не разделю с тобой ложе!» больно резанули память. Он вдруг с испугом отнял у Ирины свою руку и тайком, заведя ее за спину, вытер о свою одежду, словно опасаясь, что на коже останется запах самки.

Он не готов был потерять ее.

В этот самый миг Эван вдруг понял, что даже ради неприступной Ирины, которая дразнилась и играла с его чувствами, которая была словно недосягаемая звезда, мечта, идеал и божество, он не готов терять расположение Дианы.

Взять ее силой? Многих плодовитых самок берут так, в специальных спальнях для строптивых. Но Эван не хотел силой. Не хотел податливую мягкость превращать в жесткое сопротивление.

Она сама хочет самца. Всегда его хочет. Всегда принимает и сладко стонет, ощущая его в себе.

Даже капля запаха Ирины может все это разрушить. Даже поцелуй, даже прикосновение ее холодных жестких рыбьих губ может перечеркнуть все! Эван ощутил яростный протест от одной мысли о том, что Диана окажется недосягаема.

Не как Ирина.

Тут Эван сообразил, что все это время просто пытался приручить собственноручно пойманную самку, а она… не приручалась. Оставалась холодна, доводя его до исступления, до отчаяния, до гулкой пустоты в груди. Она просто не могла ему это дать, в ней не было заложено ни искры добрых чувств.

А Диана — тепла. В ее сердце живет весенняя теплая нежность. И потерять это ради не умеющей чувствовать рыбешки?.. Отказаться от того, о чем он молил небеса все это время?!

— Нет?! — повторила, потрясенная, Ирина. — Но ты же сам!.. Ты же хочешь, я вижу!

— Нет, — хрипло повторил Эван, отстраняя самку, пытающуюся обхватить его руками, повиснуть у него на шее. — Я должен подумать.

— О чем тут думать?! — поразилась Ирина. — Ты стал стареть, князь, коли тебе уже надо долго думать, прежде чем лечь с женщиной в постель?!

— Я должен подумать о том, — рявкнул Эван сердито, — а действительно ли ты стоишь того, чтобы всех самок мира променять на тебя одну, женщина?

Ирина насмешливо фыркнула:

— Если тебе будет мало меня, — ответила она, — то бери себе самок столько, сколько захочется! Я не против.

— Другие самки могут быть против,— отчетливо произнес Эван,— чтобы я делил ложе с ними, а потом с тобой!

— Это ты о словах этой гадины?! — возмутилась Ирина. — Это ей мой запах не нравится чем-то?!

— Твой запах в ее постели, — напомнил Эван. — Запах твоего лона на моем члене.

— И ты потерпишь?! — ахнула Ирина, пораженная. — Потерпишь, чтобы самка ревновала и тебе указывала, с кем спать?! Потерпишь ее условия?! Не проще ли выкинуть ее обратно в море? Самок тысячи; тысячи из них превращаются в женщин с красивыми телами, намного красивее, чем эта строптивая Ирментруда! Бери любую! Видишь, как я покорна, видишь, как я готова служить тебе? А она, ведьма, — Ирина заскрипела зубами от ярости, — каким волшебством она себе такую гладкую кожу заполучила?! Тут нечисто, верно тебе говорю! Выкинь ее в море, подальше от берега! Пусть себе плывет туда, откуда взялась! А меня возьми княгиней… ты не пожалеешь, князь! Я служить тебе буду, верно, как пес! Мне, мне ее черный посох отдай. Что толку, что она красуется с ним? Этим посохом только врагов гонять!

— Не я ей этот посох вручил, — ответил Эван, — не мне его и забирать. И врагов… откуда враги в моем собственном доме?

— Как это нет врагов, если ты пригрел эту строптивую самку?! Да вот хоть бы и брат твой, — зашипела Ирина яростно. — Он непочтителен, он смеется! Над нами смеется, князь! Я бы отучила его скалить зубы…

— Помолчи-ка, рыба скользкая! — яростно прикрикнул на женщину Эван. — Как смеешь ты свой зубастый рот открывать на княжича! Ничуть не изменилась, — с досадой процедил Эван. — Одному небу известно, чем ты мне приглянулась, такая хитрая, злобная и расчетливая…

Глава 9. Сердце Кита

Эван ушел, а Ирина осталась одна, в растерянности, озлобленная и удивленная.

То, что князь не пустил ее в свою постель тотчас же, как увидел, было преобидной пощечиной, болезненным ударом по ее самолюбию. Ирина, багровея от стыда и унижения, словно наяву слышала издевательский хохот Звездного колдуна Итана, видела издевательские взгляды Андреаса. Звездные переглядывались между собой, будто насмехаясь над нею.

«Что, — говорили их взгляды, — самоуверенная, глупая самка? Думала, что все будет легко? Думала, Князь кинет все к твоим ногам по первому твоему желанию? А вот не вышло!»

И Ирина едва не рыдала и не рвала на себе волосы от стыда и ярости. Она понимала: эти взгляды и насмешки над ней дело времени. Едва Итан узнает о ее провале, как расхохочется так, что услышит каждый, имеющий уши.

И не преминет отпустить еще какую-нибудь колкость в адрес Ирины.

— Как будто я хотела ложиться к нему в постель, — шипела она злобно, сжимая кулаки. — Расплачиваться своим телом, стараться ради вас, дураков! Впрочем… зачем мне им помогать, если можно расстараться для себя?! Не захотел — так и не надо. Главное, из дома не выгнал…

Итан в ее воображении расхохотался еще громче, и Ирина подумала о том, что если Эван поколебался сейчас, через несколько дней он и вовсе может передумать.

«Вышвырнет тебя в море, — издевательски звучал в ее ушах голос Итана. — Или вышлет ко мне… Эван же жалостливый. Он не желает зла самкам, и губить их не хочет. Наивный, наивный Эван! Эти коварные существа, самки — они не пропадут и без чешуи, и без когтей. Они слишком живучи и слишком злобны, чтобы умереть от такой малости…»

Однако никакой стражи к Ирине приставлено не было, и слуги не явились проводить ее с почетом в самую роскошную спальню. Ирина, сама отыскивая свои новые покои, кусала злобно губы, понимая, что лучшие спальни теперь занимает Диана, эта неженка с перепуганными глазами.

— Самцы падки на такое! — зло шипела Ирина, пробираясь по знакомым коридорам дворца. — Рядом с несчастными, с беспомощными самками они чувствуют себя сильнее, фанфароны! А эта притворщица, она нарочно строит невинное лицо, чтобы показать, как она зависит от них… Я-то знаю таких! Им палец в рот не клади! Они растерзают, выпьют всю кровь, и скажут, что мало — вот каковы они, ваши невинные овечки!

Гарем располагался в самом низу огромного замка драконов, рядом с теплыми прудами. Куда самки приносили детей от князей; рядом с пещерой, полной сокровищ, главным из которых было сердце кита.

Пробираясь впотьмах, Ирина вдруг подумала о том, что неплохо было бы сделать вид, что она заблудилась. Поворот в спальни — налево, а в сокровищницу князя, где лежат его драгоценности, золото и камни — направо. Всего лишь вошла не в тот коридор…

Просто свернула не туда.

Просто не поняла, что под ногами звенят монеты и камни, оправленные серебром и золотом. Просто позабыла дорогу, которую ее ноги проделывали не раз и не два. Просто раскрыла тяжелые двери, просто не ушла, когда увидела драконовую гору сокровищ…

«Я скажу, что заблудилась, — лихорадочно запуская пальцы в звенящее золото, радующее сердце своим блеском, думала Ирина. — У дверей нет охраны, я легко могла ошибиться…»

Алчность ослепила ее.

Ее платье полно золота. Рвется тонкая ветхая ткань под грузом насыпанных в подол монет, узкие кольца с красивыми камнями жмут пальцы до синевы, но жадная Ирментруда хватает и хватает украшения, деньги, слитки… Она сгребает обеими руками драгоценности себе в подол, хватает самые яркие камни, самые тяжелые вещицы, отлитые из драгоценного металла…

…Покуда пальцы ее не утыкаются в синюю идеальную грань. Она дрожащими ладонями откидывает звенящие груды золота, которые, словно мокрый морской песок, стараются засыпать чудо, и лишь потом додумывается поднять голову, чтобы увидеть высокую, абсолютно ровную синюю грань.

— Сердце Кита! — заверещала она, не веря собственной удаче.

Вот так просто?! Без охраны, без поисков и без уговоров? Без риска, без драк — сердце кита ей досталось просто. Ирина выдохнула. Обезумевшая от счастья, ладонями гладя драгоценную поверхность. Все ее существо трепетало от радости, когда она обнимала огромный сапфир, что весил, наверное, больше всех драгоценностей, рассыпанных в пещере.

«Я получу власть над миром, — думала Ирина, совершенно счастливая. — Всего лишь крупинка этого камня — и она увенчает Корону! Мою корону!»

Но вот в чем проблема: камень был огромен, прекрасен и идеален, и ни единой трещинки не было на его сияющих гранях. Ирина обошла его несколько раз, огладила и ощупала, но не нашла ни единой трещинки, куда она могла б вонзить свои когти, чтобы отколоть хоть крошечный камень.

Сначала она была полна нетерпения, ощупывала, искала. Исследовала. Но потом ее лихорадочные поиски сменились истеричной злобой, когда она убедилась, что от камня невозможно отколупнуть ни крошки. Она рычала, лапая камень потными ладонями, скользя по нему руками, скрежеща ногтями по идеально ровным граням, истерично царапая его, словно животное, пробивающееся из смертельной духоты на свободу. Она с рычанием пробовала кусать его, пробуя вонзить острые драконьи клыки, но и это было бесполезно. Синий, как глубинный лед, камень только выглядел хрупким. На деле же он не подчинялся никаким воздействиям. Даже когда Ирина, отчаявшись, ухватила какое-то тяжелое золотое изделие и ударила в синюю грань, камень не поддался ни на волос. Ни одна крупинка не откололась от него, сколько б Ирина не колотила его в ярости, рыча и воя.

Зато произошло нечто другое; рука ее словно приросла к синей грани, и, сколько б Ирина не дергала ее, освободиться она не могла.

Зато за синей гранью вдруг явственно проступило лицо Итана, и Ирина затряслась, как в лихорадке.

— Ирина?! — с удивлением произнёс Итан. — Ты не похожа на мои мечты и на мои чаяния… Что ты делаешь в моих вещих снах?

— Хотела бы я, — прорычала она, едва не рыдая от досады и все еще силясь оторвать ладонь, прилипшую к синей грани, — чтобы меня в них не было! Но я здесь, возле Сердца кита. Оно меня пленило. И… ни капли не удалось отколупнуть! Ни песчинки!

— Это плохо, — сказал Итан, разглядывая Ирину, старающуюся освободиться, как насекомое, которое заливает смолой. — Ты же знаешь, что Сердце кита показывает только соперников? Тех, с кем судьба сведет только в драке? Ты хотела обмануть меня, глупая самка?

— Я хотела! Оторвать кусок! От камня! — злобно пыхтела Ирина.

— Хотела! — усмехнулся Итан. — А отчего ты не с князем? Я думал, — ядовито произнес он, — Эван оценит красоту, что подарила тебе моя звезда. Он что, не соблазнился?

— Нет, — выдохнула Ирина бессильно, признавая свое поражение и готовая принять все насмешки, что ей грезились. -Он сказал, что ему надо подумать.

Она опустила голову и зажмурилась, ожидая, что Итан обрушит на ее голову лавину издевок. Но тот отчего-то остался миролюбив по отношению к ней.

— Что? — удивился он искренне. — Эван же был так очарован тобой! Почему?! Как это вообще возможно — отказаться от Ирментруды вроде тебя?!

— Он теперь очарован новой Ирментрудой, — рыкнула сквозь слёзы Ирина. Она жаловалась. Она очень хотела найти поддержки и понимания хоть у кого-то, и, к ее удивлению, у Итан она их нашла. — Дианой. Она закатила ему истерику, сказала, что не пустит в постель, если он со мной…

— Что?! И он ей подчинился? — изумился Итан. — Невероятно! А можно взглянуть на нее хоть краем глаза? Что ж там за рыбка такая, коль князь Эван изменил своим вкусам? Я помню, он неистово хотел тебя, и только тебя! Что ж произошло? Она так красива? Молода?

— Как же я покажу тебе ее! — раздраженно рыкнула Ирина.

— Возьми зеркальце, — скомандовал Итан, — и поднеси к ее лицу. Я хочу увидеть ту, что смогла победить тебя, даже не сражаясь.

Ирина не знала, почему она подчинилась. Вероятно, она надеялась услышать от Итана, такого резкого и грубого, какие-то язвительные замечания в адрес своей соперницы. Синий камень, Сердце Кита, отпустил ее руку, и Ирина отыскала в груде золота медное зеркальце в золотой оправе. Отполированное до блеска, идеально гладкое, оно даже Ирину показало красивой, волнующей и загадочной, когда она заглянула в него, с гладкой медовой кожей, с отливающими темной бронзой волосами.

«Какова же будет эта стерва? — размышляла Ирина, так и этак вертя зеркало, стараясь, чтобы ее отражение было не таким мягким, не таким романтичным и красивым. — Наверняка Итан не будет сражен ее красотой? Он-то повидал всяких самок, он слишком стар, чтобы плениться гладкими боками…»

— Достаточно красоваться, — услышала она из зеркала голос Итана, полный боли. Видимо, он только что вырвал звезду с собственной кожи и ею оживил зеркало, сделав его своими глазами. — Я насмотрелся на твое лицо со всех сторон. Неси это зеркало туда, где обитает эта самка. Я хочу видеть ее.

Ирина подчинилась.

Она не стала убеждать Итана, что это невозможно, потому что Диана явно не одна ночевала. Отчего-то она сама хотела показать Итану Диану.

«Пусть посмеется над ней! — злобно думала Ирина, шагая к спальням. — Пусть скажет, что она похожа на блеклый увядший цветок!»

Но Итан не спешил смеяться над Дианой.

Когда Ирина проникла в спальню к Диане и Лео, на небе светила полная луна. Ее серебряный свет щедро лился сквозь раскрытое окно, выточенное водой в скале. Диана спала, положив руку под голову, поджав ноги, и лунный свет белоснежной каймой очерчивал ее фигуру в темноте.

— Ближе, — велел Итан, и Ирина, затаив дыхание, подступила близко-близко к постели.

Волшебное зеркало скользнуло над лицом спящей девушки, над ее золотыми волосами, над мерно вздымающейся грудью, над боком, над длинными ногами…

— Она совершенна, — выдохнул Итан, и Ирина с ревностью в его голосе расслышала страстные нотки. — Говоришь, там, где она родилась, все самки такие гладкие?..

От злости Ирина губу прикусила. Она помнила собственное проклятие — «тебя никто никогда не полюбит!» — и ей становилось страшно оттого, что все происходило с точностью наоборот. Самцы, завидев эту паршивку, теряли голову только оттого, что она пищала им что-то слабым голоском и слезливо пугалась их силы!

Эван, этот странный дракон, грезящий о том, чтобы самка ему открыла свое сердце, Лео — любопытный и недоверчивый… Вот и Итан поплыл. И даже Андреас в свое время находил эту мерзавку привлекательной!

— Достаточно, достаточно! — ругнулась Ирина, чувствуя, что это уже не она водит зеркальцем над телом спящей девушки, а зеркало само увлекает ее руку туда, где Итан хотел рассмотреть девушку.

И то ли от бликующих в зеркале лучей луны, то ли от пляшущих зайчиков, отражающихся от граней драгоценностей, надетых на Диану, но Ирина словно наяву увидела плотную черную тень, полную переливающихся звезд, склонившуюся над Дианой.

В очертаниях склоненной головы, в непокорных волосах, рассыпавшихся по плечам, в тонком профиле Ирина с удивлением узнала Итана. Звездный колдун присел на краешек постели, всматриваясь горящими звездами глаз в нежные черты девушки, и насмотреться не мог.

Черные, как бархатное ночное небо над головой, пальцы коснулись щеки девушки и осторожно обвели нежный овал лица, отодвинули спутанные светлые волосы. Большой палец Итана, касаясь легко и нежно, словно прохладная вечерняя тень, осторожно обвел контур губ Дианы, и она беспокойно вздохнула, перевернулась на спину.

— Уйдем отсюда! — в испуге шептала Ирина, пытаясь оттянуть зеркальце от постели. Но Итан держал ее крепко, не отпускал. Звездная переливающаяся чернота выплескивалась все больше из зеркальной глади, и тень над спящей девушкой становилась все плотнее, все более осязаемой.

Тыльной стороной ладони Итан осторожно провел по шее Дианы, зацепил пуговку соска, который тотчас стал острым, напряженным.

— Что ты делаешь, — отчаянно шипела Ирина, силясь освободиться от проклятого зеркала, вырываясь из магических тисков, но рука словно приклеилась к нему, и драконица не могла сойти с места. — Лео сейчас проснется! И мне конец! Ты понимаешь, что они убьют меня за то, что я тебя провела в спальню к их самке?! Эван выпустит мне кишки!

Итан не ответил. Он махнул рукой — и черная звездная стена отгородила его и Диану от спящего Лео. Свет далеких звезд проплыл по коже девушки, сделав ее еще красивее, и Итан склонил черноволосую голову, чтобы послушать, как в космической прекрасной тишине бьется сердце в ее груди.

— Она идеальна, — страстно шепнул Итан, ладонями повторяя изгибы ее тела, чуть касаясь теплой кожи девушки. — Ничего прекраснее не видел…

— Ерунда! — каркала Ирина, все еще пытаясь вырваться. — Чушь! Это зеркало делает ее красивой!

— Что бы понимала, кривоногая рыба, — усмехнулся Итан, осторожно положив ладонь на нежный животик девушки. — Это чистая, здоровая, прекрасная самка. Не злобная рыба. Как странно…

На плече Итан сияла ярко звезда, и Ирина взвизгнула, увидев, как черные пальцы его ухватили эту сияющую крошку. Он со стоном сдернул ее, и запахло кровью, горячей и живой. Зажав ладонью рану, Итан дрожащими от боли пальцами положил эту звезду на губы Дианы и почти тотчас припал к ним своими губами. Звездная тьма расступилась, сквозь нее проступили его черты, его лицо, его руки. Он жадно запустил их в светлые волосы девушки, смелее прижался губами к ее сладкому ротику, провел языком по теплым мягким губам.

Зыбкий сон все еще владел Дианой, она открыла глаза, но не увидела того, кто ее целует. Перед ее глазами было только небо, звездное, огромное. А головокружительный поцелуй повторился, проливая в ее грудь страстную ласку, будя в ее душе все оттенки нежности и страсти. И она сквозь сон ответила на этот сладкий, страстный звездный поцелуй, потому что он казался ей самым прекрасным из снов, что она видела.

Жадные горячие губы прихватывали ее язычок, ласкали ее так изощренно, что девушка вскрикнула, ощущая страсть того, кто ее целует, так остро, как никогда ее не чувствовала.

Она запустила пальцы в его шелковистые волосы, отвечая на его ласки, прихватывая его ласкающий язык губами, мягко и нежно. Ее гибкая спина под его ладонью трепетала и извивалась, девушка пылала в руках Итана, ластилась к нему, жалась к теплу. Теряя голову от внезапно вспыхнувшей страсти, он уронил ее в постель, растрепал ее волосы, прижался крепче к юному, нежному телу, заставил ее развести ноги, почти силой, в страсти позабыв, что их разделяет огромное расстояние. Сияющие звезды дождем сыпались с его волос, сверкали в глазах, искрами загорались на исцелованных губах девушки.

Итан взял бы ее; он не пожалел бы и еще пяти звезд, вырванных со своей кожи, не пожалел бы боли и крови, чтобы ощутить свою власть на нею и сладость ее лона, и ему не помешала бы ни скулящая, ноющая Ирина и околдованный Лео.

Желание женщины, что лежала под ним, что трепетала, как блик на воде, что жалась и выпрашивала ласки и пила его поцелуи, как самый сладкий нектар, опьянило его. Итан никогда не ощущал такого слияния с самками. Секс с ними всегда был жестким, жестоким, приносящим в равных долях и наслаждение, и боль.

С Дианой было все иначе; он вдруг понял, что такое слияние, полное, гармоничное. Она залечила своими поцелуями боль на его плече, и прижалась, окруженная коконом жара от его напряженного тела.

— Эван, — сквозь свой прекрасный сон с улыбкой позвала она.

Одного этого имени было достаточно, чтоб звезды на черной тени ослепительно вспыхнули, словно взорвались все разом, и Ирину с зеркальцем откинуло прочь от постели и Дианы.

Итан исчез; его больше не было слышно, он ушел, словно в миг величайшего откровения получил оскорбительную пощечину и спрятался, скрывая стыд и боль. Ирину, удерживающую зеркальце, этой пощечиной откинуло к стене, и она упала там, обмякнув от магического удара.

От шума проснулись и Диана, и Лео. Усевшись в постели, дракон шумно, чутко принюхался к тревожной тишине; глаза его в темноте горели ярким алым цветом.

— Что это было?! — прошептала Диана. — Мне показалось, здесь кто-то был…

Она смущенно покраснела. В памяти ее все еще цвел волшебный поцелуй и страсть мужчины, который жаждал овладеть ею. Его волнующую близость, его нетерпеливые ласки — все это она приняла за желание Эвана быть с нею.

Когда она объявила ему, что не станет заниматься с ним любовью после того, как он разделит постель с Ириной, в глазах князя она увидела одержимое выражение, почти безумное. От понимания того, что он упускает ее из рук, теряет ее ласки, ее трепет и желание, он готов был отказаться от своей вожделенной, такой долгожданной Ирментруды Ирины тотчас же, и только чувство собственного достоинства, гордость не позволили ему тотчас оттолкнуть ту, ненастоящую, лживую женщину и заключить в объятья Диану.

Он не мог ее потерять; не мог смириться с тем, что нежная и сладкая самка больше ему не покорится.

И кроме этого… что-то в глубине его глаз говорило Диане, что она стала ему не безразлична. Строптивая, ревнивая, больно ранившая его самолюбие, раскрасневшаяся от гнева, она вдруг оказалась ему так же дорога, как Ирина — или даже больше. И он не готов от нее отказаться.

Диана ждала, что ночью он придет, разделит с ней ложе, но Эван не пришел. Видимо, гордость не позволяла ему сдаваться так просто, с первым «нет», с первым же испытанием его чувств. И девушка, утомленная страстной возней с Лео, скоро уснула.

Поцелуй разбудил ее.

Но вместо желанных рук, вместо мужчины Диана увидела лишь темноту…

Эван так и не пришел.

И это больно резануло ее сердце, отчаяние и тоска навалились с новой силой. Неужто ей все это показалось — и переживание князя, и Решил провести эту ночь с Ириной? Решил гордо отказаться от нее, от Дианы? Или подумал, что ее угрозы — это пустые слова? Самонадеянно подумал, что самка может лишь угрожать, но угроз своих не исполнит?

«Наразвлекается с этой гадиной, утолит свое желание, а потом явится взять свое и от меня, — с горечью и ревность думала Диана, наблюдая, как Лео мягко движется по комнате, отыскивая того, кто потревожил их сон. — А Лео… Лео будет целовать меня, удерживая перед ним раскрытой…»

От мысли об этом сладком, возбуждающем насилии Диана покраснела, но ее мысли — волнующие, обостряющие все чувства так, будто касаешься оголенных нервов, — были прерваны грозными криками Лео, какой-то возней и несчастным, трусливым писком.

Из темного угла, словно мешок с тряпками, Лео с ругательствами выволок упирающуюся Ирину.

— Кто это тут так невыносимо воняет звездной пылью?! Кто это, подлый и поганый, пробрался в мою спальню! В мою спальню! — рычал Лео. — Где сплю я, со своей женщиной! Кто тебя пустил, как ты посмела?! Разве я сказал, что возьму тебя после того, как ты путалась с Звездными?! Насквозь пропахла их жаром и их магией!

— Я всего лишь заблудилась, — пищала Ирина, притворно хныча. — Я ошиблась дверью!

Ее трясло; и не столько от того, что ее Лео застал, сколько от его слов о Звездных. Треклятый Итан! Что ему? Он далеко, зеркало лишь хранит его образ. А вот ей, Ирине, приходится отвечать за его желание посмотреть на Диану!

— Ошиблась дверью! — рычал Лео, трепля хитрую самку за шиворот. — Ты, которая обходила весь дом в кромешной темноте, наощупь находила сережки, что Эван собирался тебе подарить — ты мне сейчас говоришь о том, что ошиблась?! Позволь мне не поверить тебе! Что за гадость ты собиралась сделать? Ты же знаешь, что я тебя терпеть не могу, так чего ты могла искать в моей спальне, кроме собственной смерти?!

Дракон стал страшен; обнаженный, удерживающий брыкающуюся женщину за горло, он уже не напоминал мечтательного смешливого юношу. Черное кружево остроконечной чешуи проступало сквозь его кожу, тугие мускулы перекатывались под ажурным узором, в лице переменились черты, стали угрожающими, и Диана невольно отодвинулась подальше от него, прикрывшись спешно одеялом. Лео превратился в чудовищное ночное животное, в монстра, и даже то, что он был обнажен, не рождало в сердце девушки никаких эротических чувств. Он был воплощением грозной силы и дикой, неукротимой ярости.

— Ты не посмеешь тронуть меня! Я женщина князя; он тебе этого не простит, — прохрипела Ирина. Пальцы ее левой руки скребли руку, сжимающую ее горло, а правую… правую, с зеркалом, она тщательно прятала за спину. Драконица знала: если Лео увидит зеркальце, если он почует хоть тень тени Итана, если он заподозрит в ней шпионку, даже заступничество Эвана ее не спасет. Да и будет ли оно, это заступничество? Эван, который уже поколебался, не уверенный в своих чувствах к ней, вряд ли вступится. Сам убьет; это зеркальце будет лишним поводом, предлогом, чтобы избавиться от нее…

— Простит, простит, — усмехнулся Лео, в ослепительной улыбке показывая драконьи клыки. — Если б ты для него стоила так дорого, как утверждаешь, ты бы не ночевала здесь, в моей спальне, на коврике, как побитая собака. Ты бы сейчас была в княжеской постели, растерзанная и обессилевшая. Так что ты хотела здесь, в моей спальне?

Слова эти яркой молнией пронзили разум Дианы, испуганно вслушивающейся в их брань.

«А ведь и в самом деле! — ликуя, подумала она. — Эван не взял ее в постель! Не взял! Не сегодня! Иначе б она не стала в старом порванном платье шастать ночью по всему замку… Наверняка бы уже выпросила себе и побрякушек, и новый наряд!»

От радости дух ее занялся; она тихонько рассмеялась, пряча раскрасневшееся от счастья лицо, и Ирина, уловив краткий ликующий взгляд победительницы, с рыком рванулась из рук Лео. Смех Дианы показался ей издевательским и оскорбительным, и даже когти дракона, впившиеся глубоко в ее кожу, до крови раздирающие тело, не смогли заставить ее стоять смирно.

— Хотела моей Ирментруде попортить ее красоту? — вкрадчиво поинтересовался Лео, придушивая Ирину чуть сильнее и разглядывая ее побагровевшее от удушья лицо как нечто невероятно интересное.

Ирина была хитра; ей не в первый раз приходилось соображать быстро, и она заверещала, извиваясь, пытаясь вырваться из хватки Лео:

— Я-а-а-а! Всего лишь хотела, чтобы Эван ревновал! Я сказала бы ему, что забралась к вам под одеяло, и что мы втроем развлекались, если он отверг меня!

Лео усмехнулся; произнесенная Ириной гадость была очень похожа на правду — интрига, подлость и ложь, — и его удовлетворил ее ответ. Брезгливо оттолкнув женщину, он указал ей на двери.

— Уходи, — кратко велел он. — Только потому, что Эван зачем-то захотел выслушать тебя и зачем-то разрешил остаться здесь, я не оторвал голову тебе сейчас же. Да пошевеливайся! Я не хочу, чтоб Звездными, под которыми ты лежала, тут воняло так невыносимо!

Он наподдал ей тумака вдогонку, и она вылетела за дверь, как пробка, однако, переведя дух и вздохнув с облегчением. Магическое зеркало, зачарованное Итаном, было надежно спрятано в складках ее платья. Слава морям, разъяренный Лео не заметил его!

— Ты должна будешь помочь мне получить эту самку, — раздался одержимый голос Итана, стоило Ирине сделать пару шагов, прочь, подальше от спальни юного княжича.

Драконица так и подскочила от неожиданности и испуга; ее щеки все еще пылали от пережитого страха, горло саднило, на шее наливались глянцевым отеком и болью проколы и ссадины, оставленные острыми когтями Лео.

— Ты с ума сошел! — зашипела женщина с ненавистью, отыскав в складках платья зеркало и поднеся его к глазам. С отполированной поверхности на нее глянули такие же ненавидящие, полные одержимого безумья глаза. — Не много ли ты хочешь от меня?! Я рискую своей жизнью, пробираюсь в дом драконов, и все для чего?! Чтобы ты потешил свой похотливый член в лоне этой самки?! Нет! Припомни-ка хорошенько, зачем я здесь; не ты ли посылал меня за камнем, за кусочком Сердца кита, который можно вставить в корону Когтей и Клыков! Вот это настоящая цель, и ради этого можно рискнуть! Но никак не ради сладкой самки в твою постель!

Разум Ирины пылал, ей казалось, что она сходит с ума; от ревности, от досады и от страха. Ее собственное проклятье вернулось к ней! Эта ненавистная Диана, над которой так хотелось посмеяться, слезами и страданиями которой так хотелось упиться, отразила ее проклятье, как зеркало отражает солнечный луч, и пустила его против самой Ирины! Отправляя ее сюда, к драконам, пиная ее в бушующее холодное море, думала ли Ирина, что там очарует одним своим присутствием драконов, которые не верят в любовь самок?!

Нет, не думала; Ирина не верила в это. Она была убеждена, что Диана, хрупкая, ранимая и нежная, наплачется и настрадается от холодности драконов, от их равнодушия, с которым те обычно берут самок. Она надеялась дор злобной дрожи, почти до оргазма от садистского предвкушения того, как драконы изломают Диану, изнасиловав ее. Много раз она представляла, как Диана с воплями оказывается под беспощадным драконом. Как он мнет и калечит ее тело; как ее, исцарапанную и избитую, обессилевшую, с выросшим животом, драконы снова кидают в холодное море…

Ирина мечтала об этом, упиваясь своим мечтами.

И вдруг такой провал!

Диана, казалось, будила в сердцах мужчин все самое теплое, трепетное и нежное, все человечное, что они приберегли в самые потаенных уголках своей души. Даже Итан — о, не заблуждайтесь на его счет! — расчётливый, жестокий и властный, — не залапал грязью священное чувство; он подарил не болезненный укус, метя самку, а поцелуй.

Ну, и согласится ли Итан править с ней, с Ириной?! Или все его мысли и чувства будут устремлены к другой самке, с которой он разделит любовь, корону и власть?!

Впервые в жизни Ирине было страшно; страшно оттого, что небо словно покарало ее за жестокость, которую она хотела обратить против Дианы, и оттого, что вожделенная корона уплывала из ее рук.

Итан двигал ее, как пешку на шахматной доске, ни минуты не раздумывал над тем, пожертвовать ли ею. И мог просто не поделиться с Ириной плодами ее трудов.

Властью.

А еще Диана, если Итану удастся сделать ее своей наложницей, могла нашептать про нее, про Ирину, много гадостей. И Итан легко уничтожил бы Ирину самым жестоким способом, что только нашел бы, чтобы сделать приятное своей самке...

Это ли не ужас?!

Губы Итана сжались в узкую полоску, он вздохнул так шумно, что зеркало в руках Ирины задребезжало.

— Только я решаю, — рыкнул он, — зачем ты там! Я дал тебе звезду, чтобы вывести чешую с твоей спины, я отмыл твое лицо от рыбьих игл своей магией, а вернул тебе облик, глядя на который мужчина может испытать к тебе желание! И я так же легко могу забрать все это назад, — Итан мерзко усмехнулся и щелкнул пальцами. Ирина вскрикнула от боли — на обоих ее плечах, разрывая кожу, полезла чешуя, слишком быстро, слишком болезненно; покатилась яркими каплями кровь. — Вот тебе небольшое напоминание о том, кто ты есть. Эван ведь не любит раниться о чешую, так? Драконы лишены возможности менять вокруг себя и своих самок по своему усмотрению. Иначе б ты навеки оставалась прекрасной. Тебе придется чешую уничтожить, — садистки промурлыкал Итан, щуря хитрые глаза, — вырвать, чтобы Эван снова хотел тебя, хоть немного. За одним вспомнишь, что такое боль… и представишь мою, когда приходится вырывать звезду. Больно выщипывать чешую? Так вот рвать звезды намного более неприятно. Тут страдает только твоя кожа — а звезда тянет свои корни до самого сердца.

— Ты!.. — выдохнула Ирина, трясясь от злобы и досады. — Ты решил мне пожаловаться на то, как трудно тебе достается то, что я должна принести?! Я! Рискуя жизнью, а не клочком расписной шкуры!

— Нет, — издевательски ответил Итан. — Я решил тебе напомнить, кому ты обязана гладкими боками, и кто может тебя лишить всего. Пока звезда у тебя, место ее на коже и в сердце болит и саднит, и ее так хочется отнять у тебя…

— Когда ты целовал эту, ты не думал о том, как больно было срывать звезду! — с ненавистью, давясь слезами, рычала Ирина, обеими руками сжимая зеркало и вглядываясь в его гладь таким пылающим взглядом, что странно было, как это Итан не воспламеняется под ним. — А мне, той, что предложила тебе свою помощь, пожалел часть своей силы?!

— Я сам буду решать, — недовольно ответил Итан, — кому, сколько и чего мне давать. Так что иди и сделай так, чтобы драконы ее в море выкинули; я там подберу ее. Ты же этого хотела, так? Занять ее место? Так отчего ты не хочешь отдать ее мне? Что за ревность, что за соперничество? Не все ли тебе равно, с кем я стану спать?

— Не все равно! — выпалила Ирина. — Почему с ней?!

— Будешь сопротивляться, — мурлыкнул Итан так сладко, так музыкально, что голос его лился, словно мед, — и я сам скажу Эвану, что в его доме ты — шпионка…

Ирина выла в голос от отчаяния и страха. Шепот Итана — грозный, но вкрадчивый, тише шипения змеи, но ужаснее рычания тигра, — порождал в ее душе какую-то тоскливую безысходность, словно у человека, которого ведут на эшафот. Ей казалось, что Итан уже решился, что он уже ее предал, что над ее головой уже нависла опасность, и никуда не деться, не убежать, и помощи попросить не у кого.

— Я Андреасу расскажу, — задушено прошептала она, заливаясь горючими слезами, — что ты готов все — корону, власть! — потерять ради обладания этой самкой! Я расскажу, что ты меня шантажируешь, угрожаешь, я!..

Итан расхохотался, без сожаления глядя на слезы женщины.

— Каким образом, — ответил он. — Ты разве владеешь магией, самка? Ты можешь позвать его, и он услышит тебя? Или ты сможешь без моей помощи выбраться с куском Сердца кита из дома драконов? Ты угрожаешь мне?.. Ты будешь делать то, — жестко произнес он, — что я велю. А устранить самку Эвана — это в твоих же интересах. Поняла? Она будет моей! Она должна быть моей!

— Ни за что! — яростно выпалила Ирина.

В смятении и ярости она вбежала в первый попавшийся зал, красивый тропический рай с лианами, цветущими орхидеями и мягкими волнами, наползающими на белый песок.

Размахнувшись, она вышвырнула бронзовое зеркальце в воду, и голос Итана, так пугающий ее, затих.

Глава 10. Ожидания и реальность

Самки драконов обладают даром предвидения.

И сейчас этот дар нашептывал Ирине, что ее ноги ступили на скользкую дорожку. Она ощущала начало конца, предчувствовала падение в пропасть, холод смерти и отчаяние уже сковывали ее тело, но она не могла отступить, не могла сдаться.

Она ощущала, что особенная. Она чувствовала, что мир принадлежит ей; природа одарила ее редким даром — памятью, она помнила всех драконов и Звездных, с кем была, и она могла делать выбор. Другими самками руководил инстинкт, Ирина же знала, чего хочет.

Разум сиял, но ослеплял ее. Ирина не познала привязанности и нежности, но зато оттенков гордыни в ее душе было больше, чем цветов в радугах, сияющих над шумящими водопадами.

Она верила в то, что заслуживает большего, чем прочие самки. Она чувствовала, как может управлять драконами, их мыслями и поступками, просто подливая им в уши сладкой лести и лжи. И вдруг все ее могущество, все ее превосходство лопнуло, как мыльный пузырь, испарилось в один миг! Маленькая Ирментруда, которую она сама отправила на потеху драконам, оказалась для них особенной! А ее, Ирину, вышвырнули вон, больше не желая слушать ее хитрые речи!

Могла ли Ирина простить это? Могла ли смириться? Могла ли отступить, уйти в тень и перестать мечтать о короне Когтей и Клыков? Нет!

Жажда власти опьянила и поработила ее. Ей грезились роскошь и блеск королевского двора, ее двора; драконы всех семей преклоняли б перед ней колени, ее сокровищница была б полна золота, и она спала бы, насыпав полную постель чеканных монет.

Ей чудилась сила, которую могли дать ей только верные вассалы, яростные и сильные мужчины, боготворящие свою жестокую и прекрасную королеву. Она хотела казнить и миловать, держать в зажатом кулаке множество жизней, чувствовать, как они трепещут от благоговения и страха и знать, что может в любой момент погасить их все, просто сжав кулак покрепче.

А теперь ее предвидение кричало, вопило ей — отступись! Жгло грохотом приближающейся неминуемой беды, пугало леденящими предчувствиями, но Ирина, роняя злые слезы, не могла разжать скрюченные пальцы и отпустить на свободу призрак могущества и власти. Не могла выпустить мечту…

Предательство Итана просто подкосило ее. Она не ожидала, что тот, искушенный, циничный и осторожный, вдруг воспылает страстью к этой девчонке тоже.

Утирая мокрый нос, несясь по коридорам в поисках убежища, укромного уголка, где ее не потревожат, где можно выплакать ядовитые слезы и все как следует обдумать, Ирина от ярости кусала губы.

Можно понять драконов, Эвана и Лео — они отведали тела маленькой попаданки. Они очарованы ее нежностью и слабостью, ее податливостью. Но Итан?! Итан не пробовал ее, Итан даже не рассмотрел ее как следует! Но был пленен ею с первого взгляда!

Итан нравился Ирине; своим циничным, высокомерным отношением ко всем, своей далекой недоступностью, своей притягательной красотой, своим нежеланием размениваться на мелочи. Это не Эван; в Эване много силы, но вместе с тем и простоты. Он прям и бесхитростен, слишком широко раскрывает свою душу. Он готов принять любую самку.

Итан же был другой. Он казался ей идеальным ограненным черным бриллиантом, прекрасным и дорогим. Каждый раз она подступала к нему с ласковыми речами, и каждый раз он разгадывал ее хитрость и со смехом отвергал. Слишком умный, слишком недоступный и слишком желанный… Могущественный и тонкий, такого любая была бы рада покорить. Вступить с ним в схватку разумов и выиграть… сцепиться, сплестись телами — и в этой сладкой борьбе проиграть…

Итан был слишком сладким и слишком яростным любовником, чтобы Ирине можно было просто так забыть его власть над собою.

«А вдруг, — с ужасом подумала Ирина, и ее словно окатило ледяной морской волной, полной песка и колючего мелкого колотого льда, — она избранная?! Вдруг море ее полюбило и наделило каким-то особым даром, а я, я сама привела ее в этот мир и отдала его ей?! Вдруг она родилась какая-нибудь особенная? Вдруг ее запах, как волшебный нектар, пленяет мужчин?!»

И от этих мыслей становилось еще обиднее. Разве можно смириться с тем, что этот мир избрал какую-то чужачку?! Не ее, не Ирину, совершенное свое творение, а какую-то бледную пришлую девку?!

Нет…

«Я докажу всем, — рыдала Ирина, — я докажу, что это все мое! Я более достойная, а не она! Я!»

Разумеется, Ирина не могла допустить, что те мужчины, которых она считала своими, достались бы этой мелкой трясогузке!

«Не видать ей счастья, и любви у нее не будет! — думала Ирина, пробираясь в опустевшие покои гарема. — Я знаю Эвана! Глаза у него холодны, а кровь горяча. Я нашепчу ему такого, что он обезумеет от злости и разорвет ее в куски! И Итану… Итану я не позволю коснуться ее! Они скорее передерутся с Андреасом, поубивают друг друга, отравленные моими словами и наговорами, чем Итан познает счастье с этой… Он даже не попробует ее; никогда не познает ее сладости… »

В гареме было непривычно тихо; недобро усмехаясь, Ирина копалась в чужих платьях и оставленных украшениях, выбирая себе лучшее. Она уж найдет чем понравиться Эвану!

«Скажу — Леонард подарил, — пыхтела она, натягивая чужую шелковую нижнюю бирюзовую рубашку. — Если он мою ложь опровергнет, скажу — побоялся его, Эвана, гнева, за то, что опробовал его самку первым после долгого расставания. О, я еще не забыла, как плести интриги! Эта… она еще пожалеет, что встала между мной и Эваном! Князь должен служить мне! Его сила должна поддерживать меня на троне! Его сокровища должны быть моими! Его когти должны украшать мою корону! А хитрец Лео должен быть у меня на посылках. Язык у него остер и хорошо подвешен; когда корона станет моей, я, так и быть, сделаю его послом. Он будет к Звездным ходить и уговаривать их подчиниться мне. А не уговорит… что ж, рассказывают, что мечом он владеет так же искусно, как языком!»

Ей вдруг припомнилось и другое владение языком, и то, каков Лео в постели, драконица невольно замерла, испытав острое желание. Некоторое время она сидела, вцепившись острыми ногтями в резные деревянные подлокотники кресла, вспоминая свои игры с братьями-драконами в одной постели и думая о том, что когда-то природа просто велела ей сбросить чешую и подарила ей красоту для того, чтобы испытать наслаждение и продолжить род.

«Отчего бы сейчас не сделать то же самое? — подумала Ирина. — Эван колеблется, боится вторую самку потерять, но хитрецу Лео-то этим не угрожали. Он не любит меня, это верно, и не верит мне. Но разве не соблазнится на обнаженное тело? Чешуя, — тут Ирина ругнулась, поминая Итана недобрыми словами, — конечно, не красит меня, но Лео, как будто, привычен к таким мелочам… сходить ли к нему ночью, если Эван будет упрям?»

Но Ирина тут же отогнала эту мысль, словно испугалась, что ее нечаянное «Эван будет упрям» сбудется. Нет, прочь! Он сдастся! Он не сможет долго без ее тела!

Кто знает, чего на самом деле хотела эта женщина, любви, или же она просто карабкалась на вершину мира, царапаясь, как кошка, да только уже через полчаса она прогуливалась у покоев Эвана, старательно делая довольный вид и скрывая мешки под глазами, говорящие, что она не спала эту ночь.

Эван появился ближе к обеду.

Он был хмур, но собран, одет и приглажен, словно собирался на званый обед или хотел поразить кого-то своим великолепием. Ирина, глядя на серо-голубые шелка его одежд, украшенные мелким жемчугом, невольно облизнула губы — так хорош и светел был золотой князь!

— Эван, — танцующей походкой приближаясь к Эвану, томно покачивая бедрами, чтобы подчеркнуть плавность своих форм, произнесла Ирина, — как ты сегодня великолепен! Солнце меркнет перед твоей красотой!

Эван молчал, заложив руки за спину, рассматривая женщину, томно двигающуюся прямо перед ним, словно золотая рыбка в прозрачной воде. От зоркого глаза Ирины не укрылось, что серые глаза Эвана покраснели — видимо, тоже не спал всю ночь, размышлял и прислушивался к жалким стонам Дианы…

«И не пошел к ней! — радостно подумала Ирина. — Выдержал, не соблазнился!»

— Чего тебе нужно, женщина, — сухо промолвил князь, всматриваясь в ее черты.

Он не сделал попытки обнять ее, он, напротив, крепче перехватил запястье одной своей руки ладонью другой, будто боясь, что руки его предадут, против его воли потянутся к женщине, обнимут ее, привлекут, прижмут к сильно бьющемуся сердцу.

«А вот это плохо, — все так же притворно улыбаясь, жмуря красные от бессонницы глаза, подумала хитрая Ирина. — Это значит, что эту самку, Диану, он хочет чересчур сильно… что ж, подразним его. Кому-то достается все, а кому-то — ничего… так ему и скажем!»

— Я пришла пожелать тебе доброго утра, — промурлыкала Ирина, словно довольная кошка. — Ах, какая сегодня приятная весенняя ночь! Как сладко и как жарко было!.. Жаль, тебя с нами не было. Право же, князь — ты слишком горяч и обидчив. Ну, вспылила самка — но это море подарило ей такой бурный нрав. Нужно было в ночной тиши прийти к нам… поверь, когда ее ласкали, она быстро сменила гнев на милость, и Лео она позволила все.

Глаза Ирины смеялись; она облизывала искусанные, раскрасневшиеся губы, и Эван почувствовал, как клокочет и жжет драконий огонь в его груди.

— Она, — задушенным голосом произнес он, бледнея от злости настолько, что его светлые глаза на белом лице показались темными, как грязный тающий лед, — пустила тебя на их с Лео ложе?!

— Ну, я же говорю, — довольная своей ложью и унижением Эвана, ответила Ирина, щуря хитрые темные глазки. — Лео известный хитрец. Сначала он укротил ее ярость, взял ее первой, а затем настала моя очередь. Он целовал ее, гася ее обиду, и в это же самое время брал меня. Всего лишь надо было немного схитрить. А когда она была сыта и довольна, она не стала препятствовать моему счастью.

У Эвана даже губы задрожали от ярости, глаза стали черными провалами.

Издевательский смех звучал в его ушах.

Капризная Ирментруда ставит такие условия ему, и, однако, из своей постели соперницу не выгоняет?! Значит, вся ее ревность — ложь? Притворство? Ее пылкие слова, обращенные к нему — всего лишь эгоизм? Самки жадные, самки хитрые, любят единолично владеть чем-то…

— Да не расстраивайся так, князь, — пропела развратным, гадким голоском Ирина. — Видно, она пошутила над тобой так… но если хочешь, — Ирина хитро ему подмигнула, — то у меня еще остались силы. Помнишь — в свое время я вас обоих выдерживала, всю страсть вашу выпивала. И сегодня смогу удовлетворить тебя. Хочешь, доиграем игру, начатую ночью?..

Но Эван словно не слышал ее. В ярости он скрежетал зубами, думая, что Диана — подлая, капризная, лживая самка! — решила, что сможет своему мягкому телу набить цену повыше, играя его чувствами и отказывая ему.

А он повелся! Словно наивный юнец, словно доверчивый дурачок — поверил, и решил заслужить ее доверие своей верностью! Щеки Эвана пылали, глаза вспыхнули золотым светом. Ему было стыдно не за свою доверчивость — за порыв, который он посветил недостойной.

Он поверил, что для нее это значимо.

Он поверил в то, что его неверность ранит ее, что она не может вынести и мысли о том, что он будет с другой. Что чужие губы будут целовать и ласкать его тело.

А сама смеялась, упиваясь своей властью над отвергнутым князем!

Да будь ты проклята, лживая и порочная женщина!..

— Так говоришь, — шипел он злобно, — что тебя она не тронула?..

— Лео немного помял только, — ответила Ирина, демонстрируя Эвану синяк на запястье, который оставили ей пальцы Лео, выдворяющего ее из комнаты. — Но ты же знаешь, он всегда был груб и неаккуратен…

Незаметно она приблизилась к Эвану, руки ее скользнули по ярким дорогим шелкам его одежды. Она любовно обвила его шею руками, прильнула всем своим трепещущим от желания телом к сходящему с ума от злости князю.

— Ну, Эван, — шептала она соблазнительно, чувствуя, что Эван взбешен и беспокоясь от этого, -мы славно проведем время. А хочешь — я позову эту самку? Я скажу, что к Лео… а потом ей будет уж поздно вырываться… или не поздно — но это лишь добавит остроты в игре. Хочешь?

То, что Эван поверил навету с первого слова, здорово обеспокоило Ирину. Это значило, что он думал только о Диане; это значит, что он весь горел от невозможности коснуться ее. Это значило, что все его нервы были обнажены, и любое слово было словно капля раскаленного металла на лишенное кожи мясо. И Ирина изощренно лгала, отталкивая любую возможность переговоров между князем и Дианой.

Он не сможет обуздать свою гордость и не спросит, а она не сможет пробиться сквозь его оскорбленную обиду… Каждым своим выверенным словом Ирина все раздвигала и раздвигала берега пропасти между ними.

«Никогда вам вместе не быть!» — думала она злобно.

— Идем, Эван, — шептала она, нетерпеливо дергая его за руку.

Но Эван вдруг взорвался, словно вулкан.

— Поди прочь! — взревел он яростно, отпихнув ее так, что лгуньях, взвизгнув, отлетела на несколько шагов от него. — И не смей приближаться ко мне! Я — князь, и я беру все, что мне хочется! И никакая самка не смеет отвергать меня!

Душа Ирины сжалась, драконица болезненно вскрикнула, понимая, что раздразнила не только гордость Эвана, но и его страсть. Недооцененную ею страсть; тягу к Диане. И сейчас Эван…

— Не пущу! — прорычала она. Ловко подползая к его ногам, вцепляясь в них, обнимая изо всех сил.

Но Эвана было не остановить; он откинул Ирину так же легко, как буря ломает и крушит деревья и берега, и кинулся прочь, видимо, отыскивать Диану.

Ирина, помятая его неласковыми руками, взвыла, очутившись на полу, в одиночестве, словно истоптанная тряпка. Шаги Эвана стихали вдалеке, и стало ясно -он твердо выбрал свою новую строптивую самку.

***

Диана только что приняла ванную и расчесывала волосы, сидя на постели, в солнечном теплом пятне, под лучами солнца, когда ворвался Эван.

От его грозного вида у девушки сердце в пятки ушло, и этот страх был перемешан с радостью: Эван сам пришел. Не пришлось бегать за ним, не пришлось томительно ждать, когда он решится приблизиться.

Но первое же его слово погасило всякую радость девушки.

— Мерзавка! — тяжко дыша, произнес Эван, испепеляя перепуганную Диану злобным взглядом. — Лживая рыба! Ты решила, что можешь играть мной, забавляться? Пучок водорослей тебе!.. Я — князь, я беру все, что мне нужно!

— Что?!.. — испуганно вскрикнула ничего не понимающая девушка, и тут Эван налетел на нее.

Ухватив ее за руку, он стащил ее с постели — уже страшно! Значит, примирения и любви с нежными ласками не будет?! — и поволок, голую, сопротивляющуюся, куда-то вглубь спальни.

— Отпусти! Отпусти! — верещала Диана, но он будто не слышал ее. Окаменел и оглох от ярости.

Сминая зелень, он пробрался к темной двери на ветхих петлях, толкнул ее, едва не выбив совсем, и втащил в полутемную крохотную комнатку со столбом посередине.

Вид этого столба с болтающимися на нем железными кандалами привел Диану в ужас, она вскрикнула и забилась, стараясь освободиться, но Эван держал крепко.

— Это спальня для строптивых самок, — злым голосом объяснил он, заглядывая в перепуганные глаза Дианы. — Давно ею не пользовались. Сейчас опробуем.

— Отпусти меня! — верещала Диана, не сдаваясь. — Мне больно!

— А мне?! — яростно взревел Эван, швырнув девушку к столбу. — А мне не больно?! Ты говорила о верности, о том, что хочешь быть единственной, что не потерпишь соперницы и ее запаха на мне, и чтобы я был таким же хотела бы, а сама обманула! Для тебя это лишь игра! Издевка над моей мечтой!

Его руки яростно обернули ее запястья шелковым поясом несколько раз, и Диана, постанывая, ощутила, как ее вздергивает вверх, подвешивает у старого столба для наказания неведомая сила.

Ее ноги оказались продеты в тугие ременные петли, и старая жесткая кожа пребольно сжала ее нежные бедра, разводя их в разные стороны. Она, беззащитная, постанывающая от боли, оказалась крепко зафиксирована у позорного столба, готовая к насилию, с широко разведенными ногами, с выставленным бесстыже голым лоном…

-Эван, — трясясь от ужаса, произнесла она, видя, как дракон неспешно освобождается от одежды, — ты что?! О чем ты говоришь, Эван?!

— Я говорю, — произнес он, и голос его загрохотал гневно и грозно, как горный обвал, -что я — князь! И я возьму все, что захочу, вне зависимости от того, что ты говоришь. Я не верю тебе; и поэтому наши договоренности расторгаются! Буду трахать тебя тогда, когда пожелаю; даже на одном ложе с Ириной. Тебя после нее, ее после тебя — не важно. За то, что ты посмела обмануть меня, я растерзаю сначала твое тело, потом твою душу!

Диана в ужасе заскулила, дергаясь всем телом, стараясь высвободить связанные руки, но путы лишь больнее впивались в ее нежную кожу.

— Я не обманывала тебя, Эван! — отчаянно кричала она. — О чем ты?!

— Ты впустила ее на ваше с Лео ложе! — яростно рыкнул он. — Ты! Любила его после того, как он ею овладел! Тебе ничто не помешало кончить! Так ведь!?

— Эван, я…

Горячие ладони жадно подхватили ее под ягодицы, жесткие пальцы сжали мягкое тело, измяли его. Эван нарочно был груб, нарочно хватал внутренние чувствительные поверхности бедер, шлепал мягкую кожу, будто показывая, кто тут хозяин, и что в его власти сделать с обнаженной девушкой.

Диана заскулила, стараясь свести вмести расставленные широко колени, но ничего не вышло. Ладонь Эвана скользнула меж ее дрожащих ног и грубо ухватила голенький розовый треугольник, сминая, тиская, да так, что Диана завыла совершенно по-животному, напуганная, захлебывающаяся дыханием.

— Эван!

Его руки подхватили ее, притянули ее тело ближе, голодные губы прижались к бесстыдно раскрытому лону — розовому, мягкому. Влажному и ароматному, — и Диана дышать перестала, уронила голову на ослабшей шее.

— Э-ван…

Гибким тугим языком дракон часто-часто лизал ставший тугим и упругим клитор, несмотря на крики и визги извивающейся в его руках девушки.

Впечатывая каждый свой яростный, жгучий поцелуй в чувствительную мякоть, развернутую перед его лицом, Эван пил ее сок, ее желание, ее возбуждение, и с изумлением почувствовал, как в его руках мелко-мелко сокращаются бедра девушки и пульсирует горячая кровь в губах, которые распухли и покраснели.

— Эван…

Девушка в его руках, напуганная и напряженная поначалу, кончала, содрогаясь и подтягивая ягодицы. Голова Дианы беспомощно свисала, откинутая назад, в полуоткрытом ротике виднелся влажный расслабленный язык, такой соблазнительный, что Эван почувствовал жгучее желание скользнуть по нему своим языком, а затем провести возбужденным, пульсирующим членом по эти розовым, горячим губам.

— Притворщица!

— Эван, — простонала девушка еле слышно, — ну посмотри, ну, разве ты не чувствуешь — от нашей постели ею не пахнет… как ты мог поверить… Эван…

Тут она снова застонала, выгнулась, виляя разведенными бедрами, приникая горячим лоном к его губами, которые терзали ее тело. Эван с рычанием едва ли не впивался в трепещущую мякоть, прихватывая губами клитор, протискивая между губ жесткий язык, погружая его в мокрое узкое лоно, и Диана застонала, цепляясь руками за путы и выгибаясь от невыносимой пытки, чувствуя, что сейчас ее сердце вот-вот разорвется.

— Негодяйка, — рычал Эван, яростно вылизывая раскрытую девушку, кусая ее белые мягкие бедра, языком проникая в ее чувствительные дырочки, касаясь ее клитора так остро, что она заходилась в криках, а цепи испуганно звенели. — Как ты могла выставлять мне какие-то условия?! Как ты могла унижать меня недоверием?! Разве можно так играть с сердцем, готовым принадлежать тебе?!

— Эван, — шепнула Диана, поднимая через силу голову, напрягая живот, бедра, чтобы не кончить в грубо ласкающую, проникающую в нее руку, — возьми меня, Эван. Я хочу тебя!

Вместо этого грубые пальцы пронзили ее, глубоко погрузившись в оба ее отверстия, в мягкое податливое тело, и Диана, напряженная и дрожащая, почти с ужасом наблюдала, как между ее расставленных ног хозяйничает эта рука, встряхивая ее и доставляя унизительно-невыносимое наслаждение. Пот прочертил блестящую дорожку меж ее грудями, и Эван смахнул его, по-хозяйски ухвати девушку за грудь, сминая и тиская. Мстительный Драккон решил сполна рассчитаться за миг своей боли, и Диана закричала, извиваясь, кончая всем телом, вывернутым наизнанку удовольствием, которое не кончалось, которое наплывало и длилось еще и еще, столько, сколько хотелось ее яростному мучителю.

— Я хочу тебя, Эван… хочу…

Его горячий язык скользнул в е рот, заглушая ее стоны, жадные руки подхватили ее, снимая с привязи, освобождая ноги от ремней, и Диана связанными руками обхватила его за шею, утопая в поцелуях.

Он прижал ее к стене, нагретой горячим солнцем; Диана ощутила спиной каменную кладку. Утопая в яростных поцелуях, сходя с ума от страсти, которая была хмельна и безумна, Эван приподнял ее тело и с силой усадил девушку на свой вставший до боли член. Она вскрикнула, но он с рычанием натягивал ее, безжалостно погружаясь в ее сливочно-мокрое нутро.

Куснув острыми клыками ее дрожащее горло, он резко и жестко толкнулся в ее лоно, слишком узкое для его драконьего члена, еще и еще, наслаждаясь тем, как девчонка сомлела в его стальной хватке, тем, как каждый шип на его члене, прижатый тканями ее тугого лона, отзывается взрывающимся в голове белыми вспышками наслаждения.

Он распластал ее по стене, яростно и жестко толкаясь в ее лоно, трахая ее — как и обещал, -беспощадно, жадно и яростно. Если б ее руки не были связаны, они бы соскользнули с его напряженных до каменной гладкости, скользких от пота плеч. Ее расставленные ноги беспомощно и безвольно свисали, не достигая пола, а он яростно вжимался ее раскрытое перед ним тело, целовал ее полуоткрытые губы, жаждая только одного — оттрахать ее во все дырки, вытрясти из нее все признания, все лишнее и ненужное, все мысли о других мужчинах, если таковы вдруг были.

Как он хотел ее!.. Видит небо, своей ненасытной страстью он готов был ее убить, но девчонка, вопящая и корчащаяся на его члене, подскакивающая от каждого толчка, сделала свое дело. Возбуждение затопило его сознание до краев и через край, и оргазм пришел невероятно яркий, сильнее и жарче солнца, ослепляя и растворяя сознание.

***

— Ты будешь наказана, Ирментруда Диана.

Разомлевшая, разнежившаяся в объятьях Эвана девушка улыбнулась, проведя пальчиком по его сурово сомкнутым губам, но глаза его были серьезны. Хоть Эван и обнимал со страстью ее тело, и прижимал Диану, еще не остывшую после занятий любовью, к себе, но он не шутил.

— Но Эван, — глубоко пораженная, произнесла она. — За что?! Я же не…

Эван отрицательно мотнул головой.

Он обнюхал ее всю, выпил аромат, сочащийся из каждой клеточки ее тела, попробовал каждую каплю ее сладкого пота, чтобы убедиться, что от Дианы не пахнет Ириной. Они не спали, утомленные, под одним одеялом, их дыхания не перемешивались, и ни капли сока Ирины не было на постели Дианы…

Эван знал, что Ирина обманула его. Нажала на самые больные точки в его сердце, сыграла на чувствах — на том, чего у нее не было, и вместо них лед в душе.

— За что?!

— За то, — серьезно произнес Эван, крепче прижимая к себе ее разнеженное тело, вытянувшееся вдоль его собственного тела в постели, куда они забрались после бурного примирения, — что ты осмелилась ставить мне условия.

Диана обидчиво надула губы, и Эван стиснул ее крепче, будто боясь потерять налаженную хрупкую связь.

— Ты должна понять, — серьезно и жестко сказал он. — Я — князь. А ты называешь себя моей… говоришь, что веришь в разум и в любовь. Но вместо доверия ты пытаешься меня подчинить. Ты думаешь, я сам настолько глуп, что кинулся бы на эту женщину без оглядки, не вспомнив о тебе? Ты мне настолько не доверяешь?

— Я не хотела, чтоб ты ее и пальцем коснулся, — прошептала Диана. — Я даже думать не могу об этом!

— Из-за твоих неосторожных слов, — ответил Эван, — из-за того, что ты провела ночь любви, а я — полную тяжелых дум, из-за нашей размолвки при свидетелях, в присутствии чужих ушей Ирина нашла, как меня уязвить побольнее. Таким, как она, нельзя доверять то, что тебе дорого.

— За что же ты ею так дорожил, — изумилась Диана, и Эван снова глянул ей в лицо серьезными светлыми глазами.

— Она была моей первой, — пояснил он. — Нет, не женщиной. Первой настоящей привязанностью. Первым желанием. Первой мечтой. Первым существом, для которого я хотел изменить мир.

Не желая больше объясняться и раскрывать сердце больше, чем это уже было сделано, Эван поднялся, ухватил Диану под мягкий живот и заставил и ее подняться, встать на четвереньки.

— Эй! — воскликнула пораженная девушка. — Что ты задумал?

— Прими свое наказание, — сухо ответил Эван.

По бедрам Дианы скользнули какие-то веревочки, и она успела с изумлением подумать — Эван надевает на нее стринги?! Нарядные золотистые трусики, не прикрывающие практически ничего. Но это было не так.

Теплый, гладко отполированный металл толкнулся в анус девушки, скользнул вглубь ее тела, совсем недалеко, и она зашипела, выгнувшись, подрагивая и ощущая, как странный металлический предмет будто бы слегка вибрирует внутри нее, тревожа каждый нерв. Ей казалось, что он движется, разглаживая чувствительную коже, касается тех точек, от возбуждения которых все ее тело расслаблялось, и сознание стремилось покинуть тело.

— У-у-у, — заскулила Диана, приседая и отчаянно суча ногами. Бедра ее тряслись, девушка чувствовала, что предательски намокает, и в мозгу мелькнула мысль, что для наказания ей слишком хорошо, так хорошо, словно Лео снова вздумал взять ее в зад и вогнал в нее кристалл драконьего яда.

Эван чуть надавил на ее анус, заполненный этим странным предметом, и Дана вскрикнула. Ей показалось, что тот проник в нее глубоко, коварно кольнув, задев какую-то точку, отчего она увидела все звезды разом. Все, что она могла делать — это навалиться грудью на постель и постанывать, отчаянно желая, чтоб Эван еще потрогал ее там, сзади, где отчаянно пульсировала наливающаяся кровью дырочка.

Не успела привыкнуть Диана к этому приятному дискомфорту, как ладонь Эван коварно нырнула ей под живот, придерживая, и в ее лоно толкнулась округлая гладкая пробка, широкая, но совсем небольшая, как раз заполняющая собой весь чувствительный вход в лоно. Странные трусики на ней натянулись, сели слишком плотно, и Диана ткнулась в постель разгоряченным лицом, вцепилась в подушку зубами, чтоб не стонать.

Эван немилосердно подтягивал это странное устройство, то сзади, то спереди, и Диане казалось, что в ее тело загнали пару пальцев, и теперь эти пальцы смыкаются и чувствительно массируют тонкую перегородку плоти между ними. Неспешно, осторожно, глубоко, чувствительно.

— Нравится? — поинтересовался Эван.

Его ладони оглаживали трясущиеся ягодицы девушки, ее покорно расставленные бедра, дрожащие мелкой дрожью. Он жестоко шлепнул ее, оставив на коже наливающееся розовым пятно, но Диана лишь ответила ему жалобным утробным воем. От прикосновения к своей заднице ей показалось, что орудие пытки в ее анусе набухает, приобретая полноценный размер, и берет ее — глубоко, сильно, толкнувшись несколько раз в самое сплетение нервов, отчего предоргазменная судорога прокатилась по ее ногам, по животу, пролилась в грудь, выбив дыхание.

Даже если б она сейчас захотела, она б не смогла сдвинуть ноги. Диана знала, что Эван разглядывает ее всю, повторяя взглядом тот путь, что проделывают его пальцы, скользящие между ее ягодиц, вокруг пульсирующей наполненной дырочки, отчего пульсация только усиливалась; по набухшим губам, вокруг наполненного лона, щекоча бархатистую кожу.

— Ради бога, Эван, вытащи это! — взвизгнула Диана, когда он, шаля, нажал на пробку, толкая ее вглубь, и у девушки дыхание перехватило, словно ею овладели огромным членом, промассировав всю ее изнутри. — Зачем это?!

— Это для строптивых самок, — мурлыкнул он, оглаживая ее бедра, дрожь которых только усиливалась. — Надежнее ошейника. Некоторые самки хотели жить в доме, но не хотели спать с мужчинами. Так им разъясняли, от чего они отказываются. Женщины при помощи этого капкана упиваются наслаждением до безумия, а мужчины получают свою порцию покорности, слабости и беспомощности — все то, чем так хороша женщина, когда ее берешь. Знала бы ты, как ты красива в этой позе, такая растерянная, такая нежная и беззащитная. Не напрягайся, не то не сможешь долго терпеть.

Совет был хорош, но вот воспользоваться им Диана вряд ли могла. Она замерла, поскуливая и постанывая, и не двинулась ни на миллиметр, когда Эван устроился у нее между ногами и поцеловал ее напряженный дрожащий живот.

— Ах, какое сладкое зрелище, — шепнул он, разглядываю девушку снизу, гладя ее бедра, ягодицы, изгибающуюся поясницу, живот, мягкий треугольник между ног. — Какая раскрытая! Какая чистая и нежная в этом месте…

— Эва-а-а-н, — умоляюще проскулила она. От напряжения струйка пота скользнула меж ее лопаток тонкой змейкой, и Эван, усмехнувшись, припал губами к ее клитору.

Диана закричала, извиваясь. Ей показалось, что оргазм хлынул в ее тело со всех трех точек, такой мощный, что ей и двинуться было страшно. Она кричала так, словно Эван клеймил ее каленым металлом, словно он выбивал свое имя на ее белоснежном плече, а не упивался беспомощностью и сладостью ее покорного тела.

Его язык тонко ласкал ее клитор, чуть касаясь чувствительной вершинки, и она не вынесла — вильнула бедрами, стараясь унять невыносимый зуд. Странное приспособление в тот же миг врезалось в ее тело, у девушки перехватило дыхание, потому что ей показалось — два огромных члена проникли в нее с обеих сторон.

— Бож-же, — рычала она, раскрасневшись, яростно и жестко виляя бедрами снова и снова, закусывая губы, изнемогая от ощущений. Толчки странных предметов, накрепко вогнанных в ее тело, становились все чувствительнее, все глубже, словно ее воображаемые любовники брали ее, не осторожничая, доводя до умопомрачения, почти до обморока. Диана не заметила даже, как Эван поднялся, чтобы перехватить ее обмякшее тело. Теперь она стояла на коленях, крепко прижатая к нему, и смотрела в его глаза своими — затуманенными пыткой. Меж ее раздвинутых ног была его ладонь, и Эван касался ее клитора самым кончиком пальца, лаская осторожно, невесомо, чуть касаясь.

Рыча и вырываясь из его объятий, сходя с ума, Диана извивалась, словно оседлала любовника. Мысль о том, что она сама истязает себя, не оставляла ее, но прекратить она не могла. Не могла терпеть палец, который теперь терзал ее, не могла терпеть жесткого наслаждения… не могла терпеть взгляда Эвана, который тоже ее жег.

Дракон словно хотел упиться ее безумным удовольствием, хотел видеть миг, когда она кончит, когда безумие и наслаждение перемешаются в ее глазах и душа полетит в сверкающую высь.

И когда она хрипло закричала, вцепляясь ногтями в его плечи, царапаясь и извиваясь, он прижал ладонь к ее содрогающемуся лону и упился ее наслаждением, как своим, отсчитывая мягкие спазмы, охватившие ее тело.

***

— Эван, освободи меня от этой штуки!

Эван, одеваясь, лишь посмеивался. Глядя на Диану. Та лежала ничком, боясь пошевелиться — а если шевелилась, то из горла ее рвались стоны, потому что волшебная вещица продолжала причинять ей невыносимо приятные ощущения.

— Я же сказал, — ответил Эван, — ты наказана. Проносишь е до вечера, потом я сниму.

— До вечера?! — воскликнула Диана.

— Ничего; после первого раза будет легче.

Легче!

Девушка очень осторожно поднялась, по-прежнему ощущая в себе два члена, которые так и норовили задеть в глубине ее тела самые чувствительные места.

— Я не вынесу этого, — простонала она, натягивая дрожащими руками на себя платье.

— Не вынесешь? — повторил Эван, приближаясь к ней. Его светлые глаза сияли одержимым светом, и Диана насилу смогла стоять перед ним ровно. — И что же произойдет, если ты не вынесешь?

Его рука коснулась ее раскрасневшихся щек, подрагивающей шеи, спустилась на грудь и по-хозяйски стиснула мягкую округлость.

— Я кончу, — пискнула Диана, опуская голову. Она вся дрожала, и ее возбуждение и эта ненасытная дрожь пьянящим потоком лились в самое сердце дракона, который упивался ее желанием. — При всех… стыд-то какой!

— Все — это я и Лео, — уточнил Эван, прижимая девушку к себе и неотрывно наблюдая за малейшим изменением в чертах девушки. — Думаю, больше никто не увидит твоего любовного изнеможения.

Лео подкрался незаметно.

Еще миг назад никого, кроме Дианы и Эвана в спальне не было — и вдруг она ощутила на себе его руки, в своих волосах — его обжигающее возбужденное дыхание.

— Он нацепил на тебя это капкан? — промурлыкал младший дракон, шумно принюхиваясь к интимному запаху ее возбуждения. — Сердца у него нет! Что за жестокость!

Однако, вразрез с его словами, руки его жадно обшаривали ее тело, и. отыскав под одеждой золотые трусики, безжалостно потянули их вверх, да так, что у Дианы ноги подогнулись, и она бы упала, если б драконы не подхватили ее, один спереди, другой — сзади, зажав между своими телами. Распаленные, возбужденные, они касались ее влажной от сладкого пота кожи губами, слизывали ее горячий аромат, ласкались и терлись об ее изнемогающее тело. Диане, которая чувствовала себя так, словно тело ее потонуло в едином потоке ласк и огненном возбуждении, оставалось только покориться и заходиться стонами, чувствуя, как руки мужчин, поддразнивая ее, ласкают и гладят ее живот, ягодицы, бедра.

— Зачем это нужно, — взвизгнула она, когда ладонь Лео легла на ее живот, и изнемогающая девушка ощутила глубокие сильные толчки в своем лоне. — Вы ведь всегда можете взять меня! Зачем нужна эта вещь!

Сказала — и сорвалась в крик, извиваясь, потому что ладонь Лео ритмично давила на ее промежность, и Диана чувствовала, что течет так, что его рука мокра. Эван откинул ее на грудь брата, властно распахнул на ней платье и прижался губами к острым соскам, ставшим такими чувствительными, что, казалось, и ветер покалывает их острыми уколами наслаждения.

Диана билась и заходилась в стонах, переполненная возбуждением. Она не могла не сопротивляться, только принимать ласки, которых было слишком много, слишком…

— На званом вечере же невозможно, — подсказал Лео коварным шепотом, растирая местечко между ягодиц девушки и упиваясь е стонами и воплями, ее слабым сопротивлением и неудержимой дрожью. — Но это устройство позволит насладиться твоими муками… просто приобняв тебя покрепче.

Горячий рот Эвана теребил соски девушки, язык натер каждый до невероятной чувствительности, так, что каждый поцелуй тысячами игл пронзал нервы, и наслаждение проливалось в грудь, в сердце, и оттуда стекало в живот, в разгоряченное возбуждённое лоно. Диана стонала и упиралась ногами в пол, и тогда толчки сзади просто разрывали ее. Пальцы Лео, ласкающие влажную чувствительную кожу вокруг погруженного в ее тело предмета, жгли, словно касались обнаженных нервов, и Диана извивалась, принимая эту самую сладкую в мире муку с восторгом и страхом.

— Достаточно, достаточно!

Ей казалось, что хищные глаза ласкающих ее драконов загорели таинственным светом. Их власть над ее беззащитным телом будто бы наполняла их особой магией, от которой четче рисовалась чешуя на их плечах, и сами они все больше и больше походили на хищников, терзающих свою добычу. Их движения были плавными, они терлись об Диану, ласкались к ее рукам, и все это напоминало игру двух огромных змеев в толще воды…

— Да, достаточно, — хрипло ответил Лео, отрываясь от губ девушки, из которых он только что пил дыхание, стоны и крики, словно эликсир бессмертия. — Я же пришел кое о чем рассказать…

Правда, искушение было сильнее дел, и Лео придержал Диану еще, чуть сжав дрожащее от стонов горло, глядя, как брат насыщается ласками ее груди, как он нехотя отстраняется от ее тела в распахнутых одеждах.

— Что ты хотел сказать? — спросил Эван, отирая раскрасневшиеся губы, нехотя отстраняясь от разгоряченной женщины.

— Там явился этот, — неприязненно сообщил Лео, укачивая постанывающую, изнемогшую девушку на своей груди, прикрывая ее обнаженное тело одеждой. — Звездный… Андреас.

От звука знакомого имени Диана ахнула, ледяной холод прокатился по ее нервам.

— Что ему надо? — недовольно нахмурился Эван.

Лео пожал плечами.

— Требует, чтоб ты продал ему самку, — вкрадчиво ответил Лео. Его глаза по-прежнему горели каким-то дьявольским светом, в чертах и улыбки притаилась угроза. — Эту самку. Не Ирину — эту. Говорит, что знает о ней нечто такое, что навсегда отвратит тебя от нее.

— И что же это, м-м-м? — поинтересовался Эван, с интересом рассматривая испуганную девушку. Диана вскрикнула; на миг ей сделалось непереносимо жутко. Ей показалось, что дракон, до того с упоением, с урчанием ласкавший языком ее грудь, сейчас вцепится в ее обнаженное тело острыми клыками и разорвет ее на куски. — Что такого знает он, чего не знаю я?

Его горящие жуткие глаза напугали Диану так, что она в ужасе забилась в руках Лео и выкрикнула:

— Он был у меня первым!

Эван усмехнулся.

— Я знаю это, — беспечно ответил он. — Он сам говорил об этом там, на берегу. Сказал, что ты бестолковая и бесчувственная самка, которую даже драконьим ядом не соблазнить. Врал; значит, зачем-то хотел заполучить тебя? Зачем?

— Этого я не знаю, — ответила Диана. Лео покровительственно обнял ее, привлек к себе.

— Все бы тебе пугать и мучить нежную рыбку, — сурово сказал он, поглаживая Диану по волосам. — Иди у Андреаса спроси, почему он набрался такого нахальства, что посмел явиться сюда и что-то требовать. Из его недомолвок можно вытянуть истину; как бы глубоко он не прятал свои мысли, их можно прочесть, если постараться.

— Ее мысли тоже можно прочесть, ответил Эван, всматриваясь в заалевшее личико девушки.

— От ее мыслей, которые вертятся только вокруг того, как бы не кончить при посторонних, я только хочу поставить ее кверху задом и трахать до утра, — посмеиваясь, ответил Лео. — В ее мыслях только ее желание, чтобы я гладил ее сзади до тех пор, пока она с ума не сойдет. Это можно устроить, — жарко шепнул он на ухо девушке. — Обещай только кричать погромче.

— Ладно, — вздохнул Эван. — Пойдем, узнаем, что ему нужно.

**

Итан рвал и метал.

Напрасно он звал, кричал в пустоте — Ирина ему не отвечала. И Ирментруда Диана, нежный сонный ангел, стала ему недоступна. Не дотянуться в магической пустоте, не дотронуться до теплой кожи.

— Чертова кукла! — рычал Итан, поминая Ирину последними словами. — Ты поплатишься за свою строптивость… Вообразила о себе черт знает что… Кто сказал тебе, что ты имеешь право делать то, что тебе хочется? Кто тебе сказал, что ты имеешь какую-то ценность, хитрая самка? Стоит только мне пожелать — князь Эван выкинет тебя в холодное море…

Но исполнить угрозы было не легче, чем их выкрикнуть в ярости.

Кроме того, что чертова упрямая самка отказалась показывать ему Диану, Итан понял еще и то, что Ирина решила играть по своим правилам. Заревновала? Не потерпела соперницы? Испугалась его, Итана, острого горячего чувства?

Да он и сам был им напуган. Страсть нахлынула внезапно и лишила его разума. Ни о чем он теперь думать не мог, кроме как о девушке, которая показалась ему самым совершенным существом в мире.

«Мне-то что до ее чувств, — рыкнул Итан, вспоминая негодование Ирины. — Разве она полезет в драку с Эваном, когда настанет такой миг? Разве ее усилия тут самые главные?! Какого черта Ирина будет решать, будет ли принадлежать мне эта самка или нет?!»

Итан изнемогал; ему казалось, что он заболел, и кожа его пылает от жара, которым поражена его кровь. Он хотел Диану невероятно! Никогда и ничего он еще так не хотел, как Диану сейчас. Это недосягаемое сокровище казалось ему глотком воздуха, И Итан, помучавшись половину дня и выдумав новый план, призвал Андреаса.

— Ирментруда Ирина потерпела поражение, — произнес он тяжко. — Князь не захотел пускать ее на свое ложе, в свое сердце и в свою сокровищницу.

На лице Андреаса выписалось такое удивление, будто все звезды с кожи Итана взмыли в небо и расцветили его вспышками.

— Этого быть не может, — прошептал он, потрясенный. — Ты лжешь, чертов колдун! Я видел, я знаю, как князь Эван вожделел ее! Он не мог просто так отказаться от Ирины…

Итан усмехнулся, прикрыв ладонью губы, словно удерживая рвущийся издевательский смех.

— И потому ты ее у него стащил, так? — подвел итог он. — Хотел почувствовать себя лучше него? Удачливее?

— Не начинай, колдун! — перебил его Андреас. — Я знаю, ты любишь влезть под кожу и пить кровь, мучить своими язвительными словами! Да только это не тот случай, я не верю, я не могу поверить, что Эван ее не взял! Ты, верно, добился желаемого, и хочешь от меня избавиться?!

— Глупец, — рыкнул Итан. Глаза его разгорелись, как алые угли. — Если б я добился своего!.. Тогда корона была бы моей, и ты униженно лизал бы мне пятки.

По лицу Андреаса пошла судорога; похоже, Итан его не обманывал.

— Так в чем же дело? — с удивлением произнес он.

— Ты все испортил, — зашипел с ненавистью Итан. — Та девчонка, которую ты подсунул Эвану — она оказалась хитрее твоей Ирины! И, видимо, намного слаще. Они не хотят Ирину после этой… Дианы.

— Да быть того не может! — возмутился Андреас. — Я выбирал нарочно самку без зубов, если ты понимаешь о чем я. Такую, что растеряется, напугается, и которой легко будет управлять. Она смотрела глазами побитой собачонки и готова была на все!..

— А теперь на все ради нее готов князь, — хихикнул злорадно Итан. — Ирина не скрывала своей связи с тобой, а та змея… тоже не скрывала, но смеялась над тобой. Она так расписывала их достоинства и твои недостатки, что лесть ее, слаще патоки, залепила им уши, и стенаний отвергнутой Ирины ни один из них не слышит, — ядовито заметил Итан. — Она мне зеркальцем показывала, как драконы резвились… смеялись над тобой. Диана говорила, что у тебя член крошечный, как у дождевого червяка.

— Дай и мне посмотреть! — взвился Андреас. — Я хочу своими ушами слышать все то, что ты тут говоришь! Она не могла говорить обо мне такое! Я был у нее первым, она любила меня, я в этом уверен! Она готова была подарить мне свою жизнь! Не может быть, чтобы она говорила такие вещи обо мне! Дай сюда это зеркало!

— Ирина выбросила его, — сухо ответил Итан, довольный тем, что ему удалось раздразнить Андреаса. — И лишила меня возможности видеть, что там происходит… А я очень хотел бы знать, что еще говорит эта Ирментруда! Надо же, сколько хитрости скрыто под невинной оболочкой!

— Стерва! — шипел Андреас, стискивая кулаки. — Решила опозорить меня!.. Мстит за то, что я ее бросил!

Итан удивленно вздернул брови.

— Самки из того мира и такое умеют делать? — спросил он. Андреас хмуро кивнул:

— Самки того мира ничем не отличаются от мужчин, — ответил он. — Они чувствуют так же, они способны любить, ненавидеть, желать, мстить…

— Как интересно! — воскликнул Итан. — Какое чудо! Андреас, ты должен сделать так, чтобы эта самка к нам попала. Я хочу посмотреть, что это такое.

Андреас яростно сплюнул.

— Легче другую притащить, — грубо сказал он, — из того же мира, чем эту раздобыть. Как я проникну во дворец князя? Забыл разве, — голос Андреаса стал язвительным, — что они не очень-то нас любят, и при любом удобном случае готовы порвать на части?

— Это-то как раз не проблема, — ответил Итан. — Ради такого случая я готов тебе дать самую большую звезду и магический артефакт, в подарок князю. Заведешь обычный разговор, вроде как хочешь обменять подарок на камень от Сердца Кита… и заодним сделаешь так, чтобы они выкинули эту девку в море. Там я ее подберу.

Итана колотило от нетерпения. Он так сильно хотел обладать Дианой, что его просто ломало и корежило, как от сильной болезни.

— Зачем она тебе? — Андреас брезгливо пожал плечами. — Какая-то глупая, ничего не стоящая девчонка?

— Хочу наказать ее, — ответил Итан, и глаза его ярко блеснули, как гранаты в свете огня. — Примерно наказать… чтобы не смела рассуждать о дождевых червях… Или тебе такое сравнение даже льстит?

— За это я вырву ей язык! — вскипел Андреас, но Итан тряхнул головой.

— Ты не посмеешь и пальцем ее коснуться, — ласково и страшно произнес он. — Она моя, Андреас, помни об этом! Я хочу посмотреть на эту игрушку, пока она будет целой.

— Раз так хочешь заполучить ее, — огрызнулся Андреас, — то иди и возьми сам!

— Не выйдет, — тихо рассмеялся Итан. — Мне не к лицу унижаться и просить драконов о чем-либо, а вот тем, кто соперничает с дождевыми червями…

— Достаточно! — взвыл Андреас. — Хватит! Я притащу тебе эту девчонку!

***

Андреас метался по крохотной комнатушке перед тронным залом князя Эвана. Там его заперли на все время ожидания, и он ждал — чего?.. Когда Эван натешится с этой бледной курицей, с этой Дианой, и явится послушать, что там может ему Андреас предложить…

Неслыханно!

Андреас почти растерзал ветвь серебристой омелы, ее оборванные листья усыпали пол под его ногами. Он еле сдерживался от того, чтобы переломить ее напополам, ее хрупкий стебель изгибался в его руках, и тогда Андреас вспоминал, что останется без защиты, и драконы его просто растерзают. А омела пела им таинственную песню, убаюкивающую их кровожадность. Хочешь усыпить дракона? Качни веткой омелы над его головой. И он не тронет тебя.

Ветка большая; сразу видно, что дерево, на котором она росла, было могучее, сильное. Интересно, что стоило Итану вырастить это чудо? Сколько он потратил сил? И отчего так легко отдал омелу в дар драконам? За девчонку? Тоже пал жертвой нежной кожи и мягких волос?..

…Драконы любят запах листьев омелы…

Стена, отделяющая Андреаса от тронного зала, вдруг раздвинулась, как ширма, и тот был ослеплен светом и блеском. Рукой с омелой он прикрыл глаза, чтобы свет не резал их, и голос князя — глубокий, каким и полагается быть голосу князя, — пророкотал:

— Зачем ты пришел, Звездный, и что означает твой дар?

Князь унюхал омелу.

У драконов тонкий нюх, а вот Звездные и этого драконьего качества лишены. Драконы говорят — омела пахнет солнечными лучами и вечерними закатами, счастьем и беззаботным детством. Поэтому они так любят омелу…

— Не бойся, — милостиво произнёс Эван. — Подойди ближе.

Андреас, щуря уязвленные светом глаза, глянул на трон и снова зажмурился; князь явился к нему во всем блеске.

Сияли его приглаженные черные волосы. Блестели шелка его одежд, расшитые жемчугами. Горели темным льдом его серые глаза.

Но ярче его красоты, его великолепия, его молодости и драгоценностей сияла женщина в его руках. Та, что лежала без сил на его груди, томно постанывая. Эван перехватил ее за горло, привлек себе, прижал ее спиной к себе, и пальцы его расслабились, замерли на ее белоснежной точеной шее цвета слоновой кости.

Андреас даже замер, пораженный внезапной красотой этой женщины — той, о которой он отзывался с таким пренебрежением и чей образ хранился в его памяти как белое бледное пятно.

Тогда, давно, с ним, она была блеклой, бесцветной, жалкой и бледной. Теперь, под ласкающей рукой дракона, она была полнокровной, яркой и прекрасной, как распустившийся цветок гибискуса. Алые шелка ее богатых одежд, расшитых золотом, клали яркие блики на ее щеки, чуть тронутые испариной, отчего казалось, что ее розовая кожа с глянцем, как кожица сладкого плода.

Ее светлые волосы были небрежно рассыпаны по плечу князя, бесстыдно ласкающего ее на глазах у онемевшего звездного, дрожащие ресницы опущены, нежные губы, чуть тронутые румянцем возбуждения, раскрыты, и из них рвется стон вожделения.

Нет, не так — стон возбуждения и желания, бессовестного и ненасытного.

Девушка, лежащая на груди князя, была почти без сознания от наслаждения. Его рука ласкала ее, поглаживала по груди, очерчивая пальцами напряженные соски, по животу, и тогда глухие стоны усиливались, девушка, не раскрывая глаз, тянулась к князю и отыскивала губами его губы, чтобы хоть немного утолить свою жажду.

Она тянулась к Эвану бесстыдно и просто, словно в поцелуе, который она от него хотела получить, заключен был смысл всей ее жизни, и ничего важнее не было.

И в этом было столько искреннего желания и покорности, что Андреас непроизвольно облизнулся, ощущая прилив крови к члену. Сейчас он не назвал бы эту женщину блеклой и скучной; сейчас он с удовольствием поимел бы ее, чтобы услышать это пресыщенный наслаждением мучительный стон… посмотрел бы, как заалеет ее лицо от его ласк, почувствовал бы ее покорность и усталость под своими ладонями…

Усталость, которую она испытала после занятий любовью с ним…

Измученная его членом… покорная его силе и его ласкам… красивая рабыня… Затраханная, полная его семени, пахнущая его запахом, измученная и истерзанная его руками…

— Ну? — насмешливо произнес Эван, с удовольствием наблюдая, какое неизгладимое впечатление произвела на Андреаса Диана. — Что ж ты молчишь?

Его рука скользнула по алому шелку одежд женщины, погладила живот, опустилась меж покорно разведенных ног и чуть погладила там, и в тишине зала Андреас отчетливо услышал животный измученный стон.

Этот звук приятно кольнул его нервы, от него закипела кровь, и Звездный почувствовал, что его самого отрясет от возбуждения, а в штанах колом стоит член.

«Так жертва на дыбе стонет, — жестоко, с удовольствием подумал Звездный, испытывая невероятное, приятное удовольствие, исподлобья глядя в смеющиеся глаза князя. — Доведенная до состояния полоумного животного… беззащитная и беспомощная, у которой сил нет даже на то, чтобы кричать. Она лишь стонет, видя своего мучителя, и зная, что сейчас будет…»

Девушка конвульсивно задергалась, прихваченная за лобок ладонью Эвана, и Андреас понял, что она кончает. Только оттого, что Эван гладил ее — кончает, корчась, часто выдыхая, беспомощно распластанная на груди дракона. Над ее алой губой заблестели бисерины пота, показался алый нежный язык, мягкий и расслабленный, и князь, порывисто склонившись над ее раскрасневшимся лицом, прихватил этот язык своими губами, продолжая массировать ее лобок, заставляя ее беззвучно корчиться в его руках.

«Вот же мерзавец!» — яростно подумал Андреас, сгорая в пламени желания и мучаясь оттого, что нельзя сию минуту вынуть член и освободиться от лютого возбуждения, огнем пылающего в яйцах. Но он уже знал, что это видение — волнующее, тревожное. Возбуждающее, — будет долго преследовать его.

— Я пришел, — хрипло проговорил Андреас, как бы невзначай махнув веткой омелы, чтобы ее аромат, аромат ее изломанных листьев, одурманил дракона, — забрать свою женщину.

Эван изобразил удивление на своем лице.

— Твой дар, — жадно произнёс он, глядя на омелу, — конечно, очень дорог. Но даже он не стоит этой женщины. К тому же, ты называешь ее своей, но это не так. Я купил ее. Она выплыла ко мне. Это моя самка.

— Это вовсе не самка, — ответил Андреас хрипло, жадными глазами глядя на Диану. Небо великое, как теперь удержаться, как выполнить обещание, данное Итану и не взять ее, когда она окажется в его власти?!

— А кто же это? — удивился Эван.

— Я же Звездный колдун, — хрипло ответил Андреас. — Я могу путешествовать между мирами. Оттуда, из другого мира, я принес ее. Я не знаю, как называется их раса, только нет там драконов. Нет. Самки всегда белокожи и нежны. Они не становятся драконами ни на миг, не выплывают к мужчинам, чтобы продолжить род. Это не драконица, князь. Я себе ее притащил, хотел развлечься. Она, право же, мила. Действительно красива. Но она не твоей крови, она никогда от тебя не понесет. Она хороша для развлечений, и я хочу с ней развлечься.

**

Рука Эвана, ласкающая Диану, стала жесткой, он стиснул тело девушки так, что у нее дыхание перехватило. Он прижил ее к себе так сильно, будто дорогую вещь перед расставанием к сильно бьющемуся сердцу. Словно боялся, что сейчас кто-то или что-то, неведомая сила, вырвет ее из его рук.

Этот жадный и испуганный жест не укрылся от взгляда Андреаса, и колдун недобро усмехнулся. На его лице выписалось золе торжество, он вздернул подбородок и взглянул на Диану, переживающую последние отголоски наслаждения, уже смешивающиеся с ужасом.

Она не хотела расставаться с Эваном — это Андреас понял, увидев мольбу в ее глазах. Даже с перспективой вернуться домой, туда, в бассейн, вынырнуть с криком у знакомого бортика, выложенного плиткой — нет, не хотела.

В его родном мире, который он сам долго считал жестоким и суровым, как холодное море, она вдруг обрела то, чего была лишена дома — любовь. Там, в ее мире, под звенящими кронами деревьев обнимались парочки, встречая свою первую взрослую весну, а здесь драконы прикармливали самок, словно рыб в прозрачном пруду, и любви места в холодных сердцах не было.

Но Диане повезло. Тут — повезло. Она готова была раскрыть свое сердце. Ему ведь раскрывала; хотела получить от него тепло и ласку, защиту и понимание. Но он не оценил; не захотел. В отличие от Эвана, не смог разглядеть в ней настоящее, живое чувство. Да и просто не нуждался в ее любви.

Он просто хотел ее пометить; сделать своей, чтобы навсегда остаться в ее воспоминаниях несбывшейся, недосягаемой мечтой. Хотел тешиться. Время от времени воскрешая в памяти ее слезы — слезы по нему слезы тоски и разбитых надежд.

А теперь этих слез не было. Теперь его тщеславные надежды были разбиты, и он до судорог не хотел, чтобы Диана была счастлива. Не мог видеть в ее глазах радости. Просто не мог. Не мог стать в ее разуме серым, ничего не значащим пятном! Только не он!

Лучше пусть запомнит его навсегда как самое больше горе в своей жизни…

— Не драконица, — эхом повторил Андреас. — Не самка. Никакого потомства, никаких сыновей. Никаких острых зубов, никакой чешуи. Она не сможет защищаться и научить этому детей тоже не смогла бы. Только красивое, но бесполезное тело. Ты должен быть мне благодарен, князь. Я вижу, ты увлечен. Я понимаю твои чувства; она действительно красива и соблазнительна, и ты мог привязаться к ней сильнее и провести рядом с ней всю жизнь в ожидании чуда, но чуда бы не произошло. И ты умер бы, как не вовремя раскрывшийся цветок на ветке — бесплодным. Я мог это допустить; я легко мог сгубить твой род этим знанием. Знанием того, что рядом с тобой не чудо-рыбка, а чуждая нашему миру самка. Но я не стал.

Эван молчал, и Андреас, ободренный его молчанием, сделал шаг к трону.

— Поэтому я сегодня пришел к тебе с даром, — продолжил Андреас. — Чтобы задобрить тебя, чтобы успокоить твои чувства и остудить разум. Чтобы ты не держал на меня зла и простил эту самку за обман. Ты, конечно, можешь покарать ее и выкинуть обратно в море, которое тебе ее подарило, но я прошу тебя — просто отдай ее мне. Я знаю, у тебя есть другая Ирментруда. Не такая красивая, как эта, но она сильная и здоровая самка. Она строптива, но не ей спорить с природой. Она родит тебе сыновей. Эта — нет.

Он снова посмотрел колючим, внимательным холодным взглядом в лицо Дианы, враз побледневшее и ставшее испуганным и от этого некрасивым, и рассмеялся, смакуя каждый миг, наполненный ее страхом и болью.

«О да, Эван! Вспомни, что ты не розовая сладкая лужа! Вспомни, что ты — дракон! Вспомни, что в твоих жилах течет не только кровь, но еще и огонь с ядом! Покажи ей, как легко и без сожалений Драконы избавляются от разочаровавших их игрушек! Покажи свое сердце, холодное, как наше море! Выкини эту тварь в воду! — Андреас даже облизнулся, представляя себе беспомощные вопли тонущей девушки, оказавшейся посреди океана в одиночестве. Он дорого отдал бы за то, чтобы посмотреть на ее лицо в этот миг… — Она дорого заплатит за свои нелестные слова обо мне, за свое неуважение и за то, что посмела подумать, что у нее в этой жизни все будет хорошо… За то, что посмела заупрямиться и не выполнить мой приказ! Эта девка узнает, где ее место! Она должна была пресмыкаться и умолять вернуть ее домой в обмен на свои жалкие услуги! Ну, ничего; я смогу сделать так, что она будет сожалеть о тех днях, когда, черт ее дери, сосала мой член, когда я ей позволял это делать! Дождевой червь, говоришь? Ты будешь мечтать о праве прикоснуться к этому червю, ты будешь облизывать мои сапоги, чтобы я кинуло тебе кость, чтобы я прикрыл тебя от палящих лучей, чтобы я хоть как-то скрасил твое ужасное существование!»

Андреас замолк, и Эван, будто отходя от магии его обличительных, хлестких слов, упрямо мотнул головой — нет, нет!

— Нет, — звучно сказал он — и оскалился радостно, демонстрируя замершему от удивления Андреасу клыки. — Я не отдам тебе эту… самку.

— Не отдашь? — озадаченный, повторил Андреас. — Но… зачем тебе она?! Ты князь! Пристало ли тебе тратить на развлечения с пустышкой свою жизнь?! Молодые и крепкие самки — вот что тебе нужно, а не эта... ведьма. Она и касаться-то тебя не достойна!

Андреас насмешливо фыркнул и огляделся кругом в поисках поддержки. Но его окружала лишь охрана Эвана, и на их каменных лицах Андреас не увидел ни тени эмоций.

— Сначала сам стань князем, — насмешливо ответил Эван, — а потом размышляй, что князю пристало, а что нет. Запомни, червь: только твоя омела спасает тебя от того, чтобы я тут же кинулся на тебя и растерзал. Ее аромат усыпляет мою ярость и делает меня великодушным. Поэтому я позволю тебе приблизиться еще на три шага к моему трону, встать прямо перед ступеньками и как следует принюхаться. Надеюсь, твоего ущербного обоняния хватит…

Эван коротко кивнул головой, и охрана в бряцающих металлических кольчугах и доспехах расступилась, пуская Звездного ближе к трону.

— Ну? — поглаживая живот Дианы. Трепещущей от страха, протянул Эван. — Смелее! Подойди ближе и принюхайся!

— Что я должен почувствовать? — трусливо отозвался Андреас, несмело, бочком, шагнув к трону.

Эван тихо рассмеялся, обняв крепче прильнувшую к нему девушку.

— То, что вот уже два дня чувствую я, — ответил он. — Созревшую, как прозрачная желтая слива на солнце, самку. Полную ароматного сока, сладкую, как только что сорванный с ветки плод… Никаких наследников, говоришь? Она уже понесла. Я уже слышу, как мой плод зреет в ней и греется в ее теле. Я еще удивился, как легко у нее это вышло. Обычно с Ирментрудами все не так; немного не дозрела, остыла в море — и все, наследников не жди. Обрастет чешуей, и придется выпустить в море. Только деньги зря потратишь. А эта, — ладонь Эвана чуть сжала животик девушки, — вся насквозь теплая, живая. У нее кровь горячая, а не как морская вода — холодная и жидкая. Она молода, здорова и плодовита. Так что драконица она, нет — это не важно, — глаза Эвана смеялись. — Я должен тебе спасибо сказать, за то, что ты раздобыл мне эту женщину. Идеальную женщину, — он снова страстно стиснул обмякшее тело Дианы. — У нас ведь таких нет. И достать такую из чужого мира я никогда бы не смог, — Эван хищно усмехнулся, зарокотал глубоко и грозно, как гром в небесах. — Путешествовать среди миров я не умею. А ты… ты сделало мне такой подарок! Это будет подороже омелы. За это я даже не убью тебя. И, может быть, позову на свою свадьбу — посмотреть издалека, как эта женщина будет хороша в свадебном наряде.

— Что?.. — машинально произнес Андреас, отступая. — Свадьба?.. Как?..

Эван не блефовал.

Стоило Звездному подойти ближе, как в ноздри ему ударил прекрасный, тонкий аромат, исходящий от Дианы. Драконья кровь прорастала в ней, даря ее телу аромат экзотических цветов. Девушка действительно была беременна.

— Я возьму ее в княгини, — жестоко и безапелляционно произнес Эван. — Тем более, после твоих слов. Говоришь, никогда не обрастет чешуей?

— Но она не дракон! — прошептал Андреас, потрясенный, отступая дальше, чтобы не чуять волшебного аромата и не видеть прекрасную женщину в руках соперника. — Она не дракон! Что за плод от тебя зреет в ее теле?! Ущербный, увечный, слабый?! Урод?!

— Сильный и крепкий, — отрезал Эван. — Оказывается, в паре достаточно и одного дракона, чтобы потомки тоже были драконами. Я чувствую, как он ликует, радуясь полученной жизни. Счастье и ярость текут в нем поровну. Даже такой крохотный, он пробует то, что у тебя не выйдет никогда — он расправляет крылья.

Андреас почувствовал, как ад разверзается у него под ногами и самые гадкие демоны хохочут над ним. Щеки его заалели от адского пламени стыда, что облизнул Андреаса с ног до головы, и от досады Звездный едва не сошел с ума. Он ведь уже праздновал победу. Уже предвкушал мучения девушки, ее крики и слезы. И так жестоко был обманут в своих гнусных надеждах...

А самое интересное — это реакция Итана, который снова пожертвовал звездой.

Никакого результата в обмен на очередную его жертву.

В ярости Итан становится извращенным чудовищем.

Он может каленым железом выбить все звезды, что отдал Андреасу, на его спине…

— Она не может быть княгиней! — прошипел Андреас, корчась, словно тавро Итана уже вминается в его мясо, во взлохмаченную ударами плети кровавую кожу.

Эван снова усмехнулся и встал, удерживая Диану на руках. Подчеркивая ее статус — будущая княгиня, будущая мать княжеских детей.

— Издали, — разжав твердые губы, произнес Эван. — Я позволю тебе издали посмотреть на мою свадьбу.

— Не-е-ет!

Пестрым шелковым клубком из темного угла, где пряталась и подслушивала, выскользнула Ирина и кинулась к Эвану, но каменнолицая охрана не пустила ее близко к князю, и женщина, рыдая и вопя от злости, размазывая по лицу слезы, повисла на перекрещенных перед нею копьях.

— Ты не можешь на ней жениться, ты мой! — орала она, яростно грызя острыми драконьими зубами крепкое древко. Дерево крошилось с хрустом, глаза драконицы горели жутким желтым огнем, словно огни в преисподней, и Эван, чуть обернувшись к ней, лишь бросил одно слово:

— Могу.

— Я не позволю, — рычала и выла Ирина, острым клыком выводя белые борозды на древке, вымещая на нем свою ярость. Глаза ее налились кровью, казалось, что еще миг — и она забьется в припадке.

Эван обернулся к Андреасу.

— Эту забирай, если хочешь, — насмешливо произнес он, кивнув в сторону беснующейся женщины. — Кажется, она тебе нравилась? Нужна была? Она истинная самка дракона, все то, чего в этой женщине нет. Но и она, — слова Эвана стали холодны, остры и безжалостны, — не нарожает от тебя драконов.

**

— Так это правда? Ты действительно не драконица?

Отчего Эван выбрал именно этот зал для выяснения отношений?

Далеко над головой — звездная ночь, заглядывающая в зал через многочисленные отверстия в каменном потолке грота, пролизанные за много лет морской водой.

Синяя-синяя апрельская ночь, крупные звезды, и тонкая кисея ветра…Белые лучи пронизывают грот насквозь, пляшут белоснежными бликами на воде, и Диане кажется, что все это сон. Сон о тропическом нежном море.

Она никогда не была на море. В той, далекой, прошлой жизни — не была. Не видела так близко белого песка и светлых звезд, не слышала морского прибоя, не вдыхала ароматов цветущих тропических цветов. Не жила в этой красоте…

Сейчас, в сказочном дворце Эвана, она может побывать на любом море. Посмотреть в прозрачные волны тропического и вдохнуть резкий запах холодных северных…

…И зачем именно сейчас, когда Эван узнал об обмане, он ей показал, как это бывает красиво и волшебно?!

Диана чувствует, что готова разрыдаться. Почему все хорошее кончается, едва успев начаться?

— Так это правда?

Эван стоит на белоснежном песке, который кажется мириадами мелких звезд, рассыпанных по берегу. Его длинные шелковые одежды чуть треплет ветер, край длинного халата намок в набегающей волне и кажется черным.

Эван невероятно красив сейчас, темноволосый, светлоглазый. Его серые глаза сияют ярче звезд, и губы очень спокойны. Его могли бы выдать руки, беспокойны пальцы, сжимающиеся и разжимающиеся, но он их спрятал за спину, и Диана не может понять, что от него ждать.

— Да, — тихо, слабее шепота ветра, произнесла она, опустив голову. — Все, что он сказал — правда. Я… я из другого мира. Там… там, где я жила, я любила его. Но недолго; он предал меня.

— И почему же ты мне не рассказала об этом?

В голосе Эвана слышится любопытство; не злое, действительно не злое, но Диана не верит. Она помнит слова Лео о том, что Эван ревнив. Она чувствует, как бурлит вокруг дракона закипевший воздух, когда его разум воспламеняется от коротенького слова «любила», а глаза вспыхивают золотым светом и чешуя под кожей рдеет, как угли.

— Я же пыталась! — вскрикивает девушка, поднимая умоляющий взгляд и делая шаг вперед. — Вспомни — я пыталась! Сразу, как только ты привез меня сюда! Перед тем, как… как ты взял меня — я хотела тебе объяснить…

Эван делает шаг назад, разрывая между ними расстояние, отнимая у Дианы отвоеванное крохотное пространство, и девушка бессильно роняет руки. Она чувствует, как его разум касается ее разума, властно перелистывая ее воспоминания, с подозрением отыскивает хоть крупицу лжи.

Но не находит.

— Хорошо, — произносит князь, кивнув черноволосой головой. — Тогда я не стал тебя слушать, это моя вина. Но потом?..

— А ты смог бы поверить в то, что я говорю?! — с жаром выкрикнула Диана. — А если б поверил — оставил бы меня подле себя?! Оставил бы?

— А ты хотела бы остаться? — уточнил Эван. В его насмешливом голосе прозвучала нотка недоверия, и Диана от злости топнула ногой.

— Да, черт тебя дери! — выкрикнула она. — Ты абсолютный болван, Эван, ты как ящерица, которая будет недоверчиво бегать кругами, но не посмеет притронуться и проверить! Ты не верил и не веришь до сих пор! Я говорила тебе, что знаю любовь, я тянулась к тебе! Я хотела любить тебя! Ты действительно мне понравился, и я хотела быть с тобой не только в постели! А ты отмахивался от меня, от моих чувств, от моей нежности, со смехом говорил что-то о собаке, верность которой можешь получить быстрее, чем мою любовь!.. Там, где я родилась, есть любовь, и там не имеет никакого значения то, что ты князь, ясно?! Там любят просто так!

— Хотела, тянулась, нравился… Теперь, стало быть, не хочешь, не любишь? — уточнил Эван. — Как быстро ты отказалась от того, о чем рассуждаешь с таким пылом.

— Я отказываюсь от того, — прокричала Диана яростно, — что тебе не нужно! Достаточно с меня и одного предательства, этого проклятого Андреаса! Второй такой ошибки я не совершу! Не буду страдать, не буду мучиться и плакать ночами! Не буду ждать, когда ты захочешь меня в своей жизни, и не стану надеяться, что ты хоть что-то поймешь и пожелаешь вернуться и исправить! Давай, князь! Сделай то, что должен. Кажется, Андреас озвучил тебе твои обязанности; ты не можешь быть со мной. Выкинь меня в море!

— Ты хочешь, чтобы он подобрал тебя? — спокойно уточнил Эван. — Он кружит рядом, только и дожидаясь этого.

Это еще больше разозлило Диану, она снова топнула по песку, тот осел под ее ногами, и девушка чуть было не упала — и упала бы. Если б Эван не оказался рядом и не подхватил ее, обвив руками талию. Но девушка была разъярена настолько, что оттолкнула Эвана прежде, чем поняла — он обнимает ее, он бережно поддерживает ее…

Впрочем, неважно.

— Ты думаешь только о себе, — горько произнесла она. — И о том, как бы я не обманула тебя. Читаешь мои мысли — и все равно боишься. Неужто твое сердце такое трусливое, Эван?!

— Любовь ранит сильнее оружия, — ответил Эван. Теперь он не отстранялся, не отступал. Он смотрел в лицо раскрасневшейся от злости Дианы неотрывно, и губы его подрагивали.

— Хорошо, — хрипло ответила она. — Видимо, ты не понимаешь, что мне намного приятнее будет утонуть в море, чем вернуться к этому мерзавцу… Но не будем играть с твоими подозрениями. Можешь ты меня вернуть в мой мир? Обратно, домой? Ты ведь не настолько кровожаден, — усмехнулась Диана, — чтобы убить самку. По крайней мере, ко всем прочим ты был добр. И даже к Ирине… А я? Я же заслужила немного милосердия? Ты же не убьешь меня?

— Нет, — спокойно ответил Эван. — Не убью.

— Отпустишь домой? — повторила Диана. Ее начала бить неуемная нервная дрожь, она вдруг ощутила, что ее сказка окончена, и мир вокруг нее стал чужим, пугающим. А Эван… господи боже. Да он даже не человек! Он — дракон! Он в любой момент может обернуться в монстра и убить ее! Ведь нет никого, кто спросил бы с него за это убийство, выше него — только небо! Он ведь князь! — Отпусти меня…

— Теперь не могу, — ответил Эван все так же спокойно. Да проклятье! Он словно собрался всю кровь, все силы у Дианы выпить, оставив ее пустой бессильной оболочкой.

— Да что не так?! — взвыла Диана, заламывая руки. — Ты думаешь, Андреас кинется меня разыскивать? Не хочешь, чтоб я была с ним? Да я и не буду, ни уговорами, ни силой! Там, в том мире, меня есть кому защитить!

— Я сам могу это сделать, — ответил Эван. — Защитить тебя. Здесь.

Его редкие слова падали как тяжелые капли, и Диана отчего-то вспомнила такую пытку — водой, когда капли долго и нудно капают на голову, в конце концов раскалывая ее невероятной болью , страданиями, сводя жертву с ума!

Слова Эвана действовали точно так же. Диана уже корчилась от боли, от холодности и отстраненности его слов, за которыми была только пугающая неизвестность.

— Что?! Сам?! Здесь?! — вскричала Диана. — Но зачем я тебе здесь?!

— Как зачем? Я же говорил, — мягко ответил Эван, приблизившись к ней вплотную и коснувшись прохладной ладонью ее пылающей щеки. — Я же обещал взять тебя в княгини. Забыла? Так я повторю — я женюсь на тебе. Ты носишь моего наследника, ты любишь меня — так как же я могу тебя отпустить? Я желал этого чуда, и оно произошло. Скажи — ты правда не обрастешь чешуей и не уплывешь в море? До самого конца останешься такой вот — нежной и прекрасной?

Эван стоял близко-близко; взгляд его был ласковым, а ладони стирали болезненный жар с ее щек, и Диане показалось, что мир завертелся вокруг нее, как карусель с ослепительными огнями.

— Что!? — выдохнула она. — Ношу наследника? Что?!

— Разве ты не чувствуешь? — удивился Эван. — Самки в вашем мире не чувствуют приближения материнства?

— Чувствуют, конечно, — пролепетала Диана, в испуге ухватившись за его руку, поглаживающую ее живот. — Но не так вот сразу…

Эван чуть улыбнулся, самыми краешками губ, и у Дианы закружилась голова, когда она поняла, что он ей предлагает.

— Стать твоей княгиней, Эван? — пролепетала девушка. — Это из-за наследника, да? Потому что я забеременела, а тебе нужен наследник? Поэтому ты мне предлагаешь это?

Брови Эвана удивлено приподнялись.

— И это ты мне тут что-то говорила о трусливом сердце? — укоризненно произнес он. — После моих признаний?

Диана заглянула в его серые, как весенний лед, глаза, глубоко-глубоко, но не смогла рассмотреть там лжи.

— Ты не сказал, — требовательно ответила она. — Главного ты не сказал!

— А это нуждается в том, чтоб об этом говорили?

— Да! Да, нуждается! Я хочу слышать это! Я хочу знать! Я не хочу, чтобы потом появились мысли, что я сама все придумала и не поняла тебя! Скажи, Эван!

— Я влюблен в тебя, Ирментруда Диана, — очень мягко ответил Эван, проведя ладонью по ее волосам. — Действительно, влюблен. Это так непривычно и так странно — видеть ответную любовь в глазах самки… так что не осуждай меня. В твое мире принято любить. В моем — это лишь сказки, в которые я верил.

Глава 11. Призрак грота

Эту ночь Диана провела на берегу тропического моря, блестящего в лунном свете. Она, уставшая, но умиротворенная, уснула в маленькой комнатке крохотного гостевого домика под шелест волн. Ароматы цветов успокаивали ее и навевали сладкие сны.

— Все беременные самки первое время спят в этих покоях, — пояснил ей Эван, устраивая Диану в постели, заботливо подтыкая ей одеяло, будто она была маленьким ребенком. — Ты увидишь… морской воздух полезен для тебя сейчас. Это будет совсем недолго, не беспокойся. Эти покои охраняются лучше других, а еще тут теплое море, ласковое, и ручей в него впадает — слышишь, как он поет? Спи; тебе нужно отдохнуть сейчас. Слишком много переживаний для тебя, слишком…

Он поцеловал ее в лоб, и Диана уснула…

…И открыла глаза лишь когда ее век коснулся теплый солнечный луч.

Эван был прав; за ночь морское дыхание очистило разум Дианы от переживаний, от ненужных слез, от страха и сомнений. Было спокойно и хорошо. Впервые так хорошо.

А еще рядом кто-то сопел, спрятав голову под подушку, закатавшись в тонкое легкое одеяло. Диана рассмеялась тихонько, прислушиваясь к сонному дыханию мужчины.

— Эва-а-ан, — шаля, пропела она, запуская руки под одеяло, касаясь горячей, нагретой кожи. — Проснись, Эван!

Она прижалась губами к плечу — и с криком ужаса отпрянула, потому что под кожей отчетливо виднелись отблески черной готической кружевной чешуи Лео.

— Лео! — верещала Диана в панике, натягивая на голую грудь одеяло и колотя ногами. — Что ты тут делаешь?!

Молодой дракон спросонья свалился с ложа, недоуменно хлопая заспанными глазами. Чешуя, словно в миг опасности, прорезалась на его плечах, груди, спине, сверкая алмазным блеском.

— Ирментруда Диана, — охрипшим спросонья голосом пробормотал Лео, потирая глаза, — рыбка маленькая моя, что случилось?! Почему ты кричишь? Ты не узнала меня? Это же я, Леонард! Лео!

— Вот именно! — пылая негодованием, выкрикнула Диана, все так же стыдливо и целомудренно прикрываясь от молодого дракона. — Лео! Зачем ты забрался в мою постель?!

Глаза Лео сделались огромные-огромные, круглые, и в них не отражалось ничего.

— Рыбка моя, — осторожно начал Лео, поднимаясь — конечно, это я. А в твою постель я забрался за тем же самым, зачем обычно забираюсь…

— Ты что, не слышал вчера?! — возмущенно верещала Диана, дрыгая ногами и пресекая попытки молодого дракона коснуться ее.— Эван сделал мне предложение! И я приняла его, приняла!

— И что из этого следует? — на лице Лео отразилось понимание и глумливая улыбка.

— Что ты смеешься! — взвилась Диана. — Разве можно приставать к женщине брата, на которой тот собрался жениться?!

Лео расхохотался во все горло, да так, что повалился на пол. Чешуя на его плечах потускнела и исчезла.

— Это что такое сейчас было?! — простонал он, утирая катящиеся слезы. — Это приступ верности?! Ты мне демонстрируешь верность Эвану?

— Что смешного?.. — растерялась Диана, все еще прикрываясь от Лео.

— Смешно то, что я никогда такого у самок не видел, — ответил Лео и быстро, одним плавным движением оказался на постели, ухватил Диану за бедра и рывком подтащил к себе. — Ты такая трогательная и грозная, когда сердишься…

Он нетерпеливо разворошил одеяло, добираясь до тела девушки, удовлетворенно сопя.

— Эй! — от нахальства молодого дракона у Дианы дыхание перехватило. — Ты… ты что же — тебе совсем наплевать на чувства брата?!

— Вовсе даже не наплевать, — сопел Лео, устраиваясь меж ног Дианы, толкаясь вставшим членом в ее промежность, отыскивая сладкую дырочку.

— Но…

— Глупенькая Ирментруда! — Лео, наконец, достиг цели, член его с усилием проник в узкий вход, и дракон мягко вильнул телом, погружаясь одним толчком как можно глубже. — Эван же изначально притащил тебя нам двоим. Когда ты с нами двоими делила ложе, тебя же ничего не смущало? Ты, как будто, приняла нас обоих. И его предложение — это предложение отдельного бассейна, охраны… прочие самки же покрываются чешуей и уходят в море, а княгиня — она остается с князем всегда…

Он толкнулся в тело Дианы мягко, но настойчиво, глубоко, добиваясь от нее долгого стона.

— Когда самка в разуме, — продолжил Лео, склоняясь над Дианой и исцеловывая ее шею, — она соглашается на предложение… а когда природа ее зовет и она становится рыбой, Князь запирает ее в этом бассейне до следующей весны. Иначе самка может уплыть и не вернуться. Редко, когда княгини в этом не нуждаются. А ты, выходит, не нуждаешься совсем? Ты особенная, выходит?

Лео двигался мягко, нежно, овладевая девушкой с осторожностью и лаской. Удовольствие подкрадывалось, текло по нервам, и Диана, все еще страдающая от факта измены, ничего не могла с этим поделать.

— Я говорил, — посмеиваясь, шептал Лео на ушко Диане, — я видел — что-то с тобой не так. Ты иначе смотрела; иначе говорила. Иначе желала. И ты… ты розовая. Нежная. Твоя кожа такая тонкая, такая гладкая, такая теплая, словно никогда не знала прикосновения колючего песка и соленых волн… гладить ее — это особое удовольствие. Рука радуется, прикасаясь к тебе.

— Ну Лео-о-о, — простонала Диана, пытаясь вывернуться из-под мужчины. — Но как же Эван… Я, получается, обманываю его, изменяю… это не хорошо… он так жаждал любви и верности…

Лео замер, подрагивая от смеха.

— Рыбка моя, — произнес он, отсмеявшись как можно деликатнее, как можно скорее, стараясь не ранить чувств Дианы. Он с нежностью покрыл ее лицо поцелуями, двигаясь плавно, словно медленно плывущий в толще воды дракон, лаская все ее тело своим, потираясь о мягкий бархат ее кожи. — О, я это передам, передам Эвану! Он будет тронут тем, как ты отстаиваешь себя… ему твоя верность понравится. Но вот в чем дело: Эван не рассматривает себя отдельно от меня. И взял он тебя не себе — нам. В твоем мире самки знают, что такое любовь, а в нашем — драконы вполне могут жениться на одной самке вдвоем. Мы оба станем твоими мужьями, Ирментруда Диана. Эван старшим. Я — младшим. Твой ребенок, которого ты сейчас носишь, и аромат которого делает твое тело еще более соблазнительным — он может быть не от Эвана, а от меня, и все равно будет считаться княжеским сыном, наследником. Это значения не имеет, от кого он. В нем течет княжеская кровь. Он — часть нас. Мы теперь с тобой единое целое, Ирментруда Диана. Все твои дети — это одновременно и мои, и Эвана. Мы связаны неразрывно; а когда ты станешь княгиней… впрочем, ты сама должна это почувствовать. То, что ты, я, Эван — это одно целое.

— Это все очень странно, — ответила Диана, наконец, позволив себе расслабиться.

Лео так и покатывался со смеху, утыкаясь лицом в шею Дианы.

— Иномирянка, — клекотал он, толкаясь в ее тело жестче, тиская ее мягкие бедра. — Нужно быть покладистее! В нашем мире так принято, это традиция — привыкай! Мы будем любить тебя и вдвоем, и по очереди. Это же так удобно; без внимания и ласки ты не останешься…

Стирая сомнения Дианы поцелуями, Лео изо всех сил старался ласками заставить девушку позабыть обо всем.

— Маленькая рыбка моя, — шептал он, толкаясь в ее лоно нежно, осторожно. — Какая ты храбрая. Какая необычная! Самая драгоценная рыбка на свете!

Девушка лишь томно постанывала, обнимая Лео ногами. Ее ноготки царапали его напряженную спину, девушка вскрикивала, когда член дракона толкался в чувствительной глубине ее тела слишком уж крепко, и Лео урчал как огромный кот, рокотал, наслаждаясь ее криками и своей властью над нею.

***

Несмотря на то, что Диана сказала. Что умеет одеваться сама, Лео все же помог ей привести себя в порядок, когда они поднялись.

Лео расчесал светлые волосы Дианы, ловко обул ее в сафьяновые туфельки, расшитые драгоценными камнями.

— Всегда нравилось ухаживать за Ирментрудами, — сказал молодой дракон, поглаживая обутую ножку девушки, грея в ладонях ее маленькую ступню. — Когда одеваешь женщину, она кажется такой неловкой, такой беззащитной…

— А Эван где? — спросила Диана. — Почему он не стал со мной ночевать? Почему тебя подослал?

Она обидчиво надула губы, глаза ее налились слезами, и Лео поспешно отер щеку девушки, по которой слеза прочертила блестящую дорожку.

— Иногда есть дела, — серьезно ответил он, — которые важнее женщин.

— Важнее любимых женщин? — с обидой уточнила Диана. К ее удивлению, Лео кивнул.

— Даже любимых, — ответил он. — Помнишь тот день, когда я впервые тебя увидел? Я пришел раненым. Знаешь, откуда?

— Откуда?

— Из Белого Храма, — ответил Лео. — Ты касалась Сердца Кита. Ты должна уже знать о нашей вражде со Звездными колдунами и о короне Когтей и Клыков. Тот, кому она достанется, будет править миром. И мы не хотим допустить, чтобы злобные Звездные разнесли его в щепки. Нет.

— А храм тут причем? — удивилась Диана.

— Притом, что там дремлет последний росток черной священной лозы, проросший из слезы Синего Кита. Твой посох из нее сделан — кстати, почему ты не носишь его с собой? Это магическая вещь, и очень необычная. Тебе ее призрак отдал. Это что-то, да значит.

— И что же с этим ростком не так? — спросила Диана.

— Все с ним так. Просто нельзя, чтобы он достался Звездным. Ведь корона — это гибкая ветвь лозы. Она оплетет голову того, кого выберет. В этот раз очередь Эвана охранять Белый Храм. В прошлый раз — была моя.

— Но ваша мать, — с сомнением произнесла Диана, — Великая старуха… она сказала, что драконам, да и вообще никому, неизвестно местонахождение короны. Она говорила, что вы сражаетесь со Звездными за власть, стараясь истребить друг друга.

— Так и было. Но она умерла сто лет назад; и тогда мы не знали о том, что есть живая лоза, последняя, способная надеть корону на голову. А потом она появилась — живая, юная лоза. Только-только проросла из семечка. За ней нужно ухаживать, растить ее. И тогда, вероятно, она выберет того, чья голова достойна ее ветви.

— А если она захочет выбрать Звездного, эта лоза?

— Не захочет; лоза выбирает лишь из тех, кто за ней ухаживает. А еще это дерево обладает памятью; оно должно помнить, что Звездные силой сгибали его ветки, скручивали их в кольца и надевали себе на голову в надежде, что это и будет корона. Но нельзя силой получить ту часть магии, что рождает сама природа. Нельзя мироздание заставить указать на тебя пальцем. Ничего у них не вышло. Короны, что они силой скручивали, были все фальшивые. Поэтому они в ярости и порубили лозу. Всю. А теперь охотятся на последний ее росток. Твоя палка — мы ее подобрали в море, обломок черной лозы. Мать ее оплакивала. Очень надеялась, что прорастет. Что оживет. Но нет; лоза не поверила нам. Никому не поверила, даже в слезы матери. Вот и осталась она у нас… просто палка. Символ власти. Мать лупила ею нерадивых слуг, поваров, что-то пересоливших или устроивших на кухне разгром, гоняла наш гарем…

— Как все сложно и печально, — заметила Диана.

Ее черная лоза лежала возле кровати. Девушка поспешила ее поднять и провела по скрученным веткам ладонью. Ей показалось, что они усохли еще сильнее и загнулись, отчего прямая, как трость, палка стала больше походить на дугу.

— Мы — дети природы, — заметил Лео. — Мы должны были ее слушаться, видеть ее знаки и исполнять ее волю. Но всегда есть те, кто хочет заставить природу слушаться себя. А она этого не любит.

Ирине было не по себе.

Она чувствовала себя… непривычно.

Ирментруда была растеряна, обескуражена. Впервые в жизни ей казалось, что в суете о ней все забыли, и, глядя на нее, саму ее не видят. Эван вел себя так, будто она пустое место, как будто не было между ними ничего — ни борьбы, ни страсти, ни безумных ночей.

Все перегорело.

Все забылось.

Эван, который метался, страдал, неистово жаждал добиться от нее покорности и ласки, так настойчиво, словно от этого зависела его жизнь, вдруг сделал шаг назад. Раньше Ирина думала, что желание мужчин вечно. Не один, так второй. А страсть Эвана казалось ей тем, что не пройдет никогда.

«Он всегда возвращался ко мне! — злобно думала женщина, тайком подбираясь к дверям, за которыми теперь жила Диана. — Не было ни единой женщины, от которой он не приходил бы снова ко мне! Между нами была связь! Я чувствовала ее! Я знала, что она есть, незримая, но прочная, прочнее драконовой брони! Так как же так вышло, что эта связь прервалась?»

На ее глаза набежали слезы, но Ирина смахнула их, удивившись — что за вода потекла из глаз? Ее мучила досада и какое-то неведомое, тянущее, гнетущее чувство, от которого казалось — тело вот-вот порвется, изломается, и исправить это можно лишь устранив соперницу.

Тропический грот!

От мысли о том, что эта негодяйка сейчас там живет, греется на солнышке, нежится в ласковой воде, у Ирины начинало болеть где-то не то в груди, не то в животе. Она со стоном останавливалась, сползала по стене и сворачивалась в клубок, пережидая, когда пройдет зависть и эта режущая боль, что рвала на куски ее душу.

Мало того, что там орхидеи и красивые тропические птицы, мало того, что там растут фруктовые деревья с самыми сладкими и сочными плодами — там еще и сокровища, множество сокровищ!

Зарытые в белом песке морские раковины, полные горящих жемчугов и золота! Плетеные из пестрого шелка гамаки с золотыми кистями, сундучки и шкатулки, будто выброшенные на берег после кораблекрушения, наполненные рубинами и сапфирами!

Этими камешками можно было играть, перебирать из руками, ссыпать в кучу, украшать ими свои волосы и одежду. Эван лишь однажды показывал Ирине эту пещеру. Пытался уговорить ее, чтобы она родила ему наследника.

Не уговорил…

Тогда Ирине думалось, что все ей принадлежит. Что влюбленный князь все положит к ее ногам. И спешить некуда. Она не хотела быть его княгиней; не хотела плескаться вечно в одном и том же бассейне, не хотела ему рожать детей, да и свою тайную пещеру в море тоже совсем не хотела бросать.

Там у нее были припрятаны подарки от других драконов; и простые бусы из отшлифованного стекла цвета морской волны и спелых алых ягод, и изящные драгоценные венцы. Этого было совсем немного в сравнении с тем, что мог дать ей князь, но это было ее. Она не желала это терять, и даже думать не хотела о том, что ее тайник разыщет какая-нибудь другая, более удачливая самка.

А теперь вдруг оказалось, что за этими мелочами она упустила главное. Князь получил желаемое от другой, и все то, что Ирина считала своим, вдруг оказалось недоступным. Нет подарков; нет золота, нет красивых платьев. И тропический рай достался другой — той, что согласилась быть с князем. Ирина видела, как дракон щедро одаривает Диану, как он ласков и нежен с нею, как пылает от чего-то неведомого, непонятного, но такого прекрасного. И тогда Ирментруда Ирина понимала, что все, что она видит — это упущенная ею жизнь, которую она может наблюдать только со стороны.

Ее разум посетила странная мысль, какая до сих пор просто не рождалась в голове драконицы. Оказалось, что за все надо платить. Своим выбором, своей свободой — ведь если б она не заупрямилась тогда, то теперь бы уже была княгиней, и тропический грот был бы ее. Надо было только согласиться на условия князя, пожертвовать своей свободой и забыть о других мужчинах.

А это не так уж просто!

Ведь много мужчин сулили ей множество подарков.

Ирина любила их получать, да и отнимать у других Ирментруд — тоже. Добытые в драке, монетки и камешки не самой большой величины ей были дороже всего.

А теперь все. Отнимать не у кого — даже гарема нет у Эвана. И она, Ирина, совершенно непонятно зачем тут находится. Эван больше не любил ее; Лео не любил ее никогда, и даже когда она была любимицей князя, Лео предпочитал постели других самок.

Теперь Ирина бы не нужна никому. Она слонялась по замку, ела и пила, надевала чужие платья, оставленные глупыми Ирментрудами, выманенными Дианой в море, и ее ожидало только одно: обрастание чешуей и дорога в море.

Скорее всего, Эван именно этого ждал.

— Это нечестно, нечестно! Почему я должна от чего-то отказываться!? Почему мне не дают то, чего я хочу, просто так?! Я же лучше всех! Я всех умнее, и даже многих — красивее! Это же я, а не какая-то безвестная рыбешка со дна! Эта подлая рыбина, — шипела Ирина зло, — Диана, все внимание к себе притянула! Околдовала! Да я готова поспорить, что она говорила много льстивых слов своим поганым сладеньким язычком! Иначе как бы ей удалось очаровать обоих братьев? Эвана легко обуздать; он готов к этому, он жаждет подставить спину и катать эту мошенницу по волнам, но Лео?! Лео хитрый, как старый толстый крокодил, сто лет проживший в тине… он видит всех насквозь. Мысль еще родиться не успела в голове, а Лео уже ее понимает! Что он там разглядел, в голове этой девчонки, что ложится с ней на одно ложе и стоит за нее горой?! Ну неужто же она так хитра, что умеет и в мыслях лгать!?

В своих злобных размышлениях Ирина не заметила, как рядом оказался Лео. Молодой дракон налетел на нее, пребольно ухватил за локоть, заставляя подняться на ноги.

— Так-так-так, — протянул он, подозрительно оглядывая Ирину с ног до головы. — Что ты тут отираешься? Чего тут надо?

Лео был одет нарядно, по-домашнему, в руках его был длинный лаковый футляр такой дорогой работы и из такого редкого дерева, что Ирина сразу поняла — в нем у молодого дракона украшение для Дианы.

Что-то очень дорогое и красивое.

— Лео, — заскулила Ирина, отирая мокрые глаза, — кажется, я заболела… Мне бы на солнышке погреться…

— Ага, — сказал Лео, внимательно оглядывая самку, — и поиграть изумрудами? Переливы света в их гранях самое лучшее лекарство, не так ли?

— Ох, но это действительно так! — простонала Ирина. — Ты же знаешь, если сердце радуется, то печаль и болезнь уходят!

Лео недоверчиво хмыкнул, и Ирина, пользуясь тем, что он не злится, снова заскулила, липкими пальчиками касаясь его ларца, оставляя на полированном дереве отпечатки:

— Лео, а покажи мне, — ныла она, — ну, покажи-и-и… Мне очень интересно!

Лео снова недоверчиво хмыкнул; но, видимо вид у Ирины был совершенно убитый, да еще и эти слезы, и мысли, полные терзаний и боли… Леонард был хороший эмпат, он физически ощущал, что забытой всеми Ирментруде не сладко, а потому пожалел ее и решил доставить удовольствие хотя бы тем, что даст ей посмотреть на княжеский подарок Диане.

Но вышло только хуже.

В лакированной отполированной коробке на ярко-синем бархате лежало прекрасное колье, переливающиеся бриллианты в три ряда ограненными горошинками сияли в оправах.

— О-ы-а, — провыла несчастная Ирина, даже заплясав, словно ее пятки жгло пламя, — это можно носить только голой! Чтобы никакое платье не отвлекало внимания от этого сокровища!

— Отличная мысль! — похвалил Лео и захлопнул коробку перед носом у несчастной Ирины. — Пожалуй, я попрошу ее надеть это прямо сейчас…

— Лео! — провыла Ирина, корчась. — Лео, помоги мне! Лео, мне кажется, я погибаю… мне бы туда!

Ирина уже не могла скрывать своих чувств и желаний; она скреблась в двери, скуля как собака, и молчаливая охрана оттеснила ее, скрестив копья у нее перед носом.

— Что, зависть разъедает? — посочувствовал Лео. — Очень тебя жаль.

— Пусти-и-и, — выла Ирина исступленно.

— Ага, конечно, — хмыкнул Лео. — Тебя, зубастую тварь, в теплую лужицу с нежной рыбкой. Ты же глотку ей перегрызешь, а плод вырвешь из чрева, сожрешь и не поперхнешься. Ты меня за дурака держишь?

— Лео, сжалься! — выла Ирина, без сил заваливаясь на пол и валяясь у нег в ногах. — Ох, Лео, знал бы ты, как я раскаиваюсь!

— Как ты жалеешь об упущенных возможностях! — поправил Лео.

— Лео, это такая мука — быть ненужной и забытой, — шептала Ирина со слезами на глазах. — Неужто ты не пожалеешь меня? Лео, я знаю — ты никогда не любил меня, но ты ведь не жесток, ты никогда жестоким не был! Пожалей меня хоть ты, Лео… мне так плохо, так холодно, будто я плыву, нагая, подо льдом, зимой, одна в море, а внутри все горит…

Ирментруда сжалась в комочек у ног Лео, воя, рыдая, лбом стуча по полу, и это не могло не тронуть сердца дракона.

— Не плачь, — сурово сказал Лео, снова подхватывая ее под руку. — Ты сама во всем виновата. Ну, не реви!

Обрадованная тем, что Лео смягчился, Ирина сунулась было к дверям, но Лео одернул ее.

— Куда собралась, хитрая, — почти ласково произнес он. — Греться на солнышке ты в другом месте будешь!

От разочарования Ирина взвыла еще громче, но ничего исправить уже не могла; Лео, цепко ухватив за локоть, протащил ее чуть дальше по коридору и отпер другие двери.

— Смотри, — сказал он, вталкивая Ирину в зал, — тут почти то же самое. Разве что поменьше золота в песке зарыто. Но солнце то же самое. Наслаждайся!

Ирина взвыла еще громче, но Лео уже выскочил и звери за собой запер. Да еще и, кажется, охрану приставил — Ирина, прижавшись ухом к дверям, слышала, как за ними бряцают доспехи молчаливых стражей. Запер! Не поверил ее слезам и воплям — а ведь она не лгала, ей действительно было худо!

В ярости она рычала и грызла кольцо, служившее дверной ручкой, валялась по полу, колотя в припадке ярости ногами, но это мало помогло. Ни дверь не отворилась, ни злоба не утихла.

Выбившись из сил, Ирина рухнула под дверями, тяжело пыхтя. Рай окружал ее — те же орхидеи, роскошные огромные алые цветы в зеленых зарослях, — да только Ирине не красоты тропического рая были нужны, а возможность, всего лишь возможность добраться до чертовой Ирментруды Дианы.

— Я бы перегрызла тебе глотку, тварь, — стонала Ирина, извиваясь на полу, словно угорь на сковороде, страдая от собственного яда, что сжигал ее изнутри.

В окнах погасло солнце; день минул как-то незаметно, полустертый страданиями и слезами, тропический рай засыпал, и Ирина, лежа все там же, под дверями, на остывающем полу, в опускающейся ночной тишине услышала нежный голос Дианы и ее смех.

— Смеется, гадина, — прошептала Ирина, облизнув пересохшие губы. За день она не съела ничего, хотя тропический сад был полон созревших фруктов. — Кто это ее развлекает? Эван?

Ирина приподнялась и прислушалась. Всплески серебристого смеха взлетали к сводам волшебного грота, Диана говорила что-то кокетливым голосом, а вот собеседник ее… это точно был не Эван!

И даже не Лео!

Лео, вероятно, ушел, насытившись ее телом.

Так кто там, с Дианой?!

Эта загадка словно придала Ирине сил. Драконица подскочила на ноги и рванула в ту сторону, откуда слышались голоса. Продравшись сквозь стену нежных белых фаленопсисов, она уткнулась в скалу, в каменную стену, что разделяла комнаты, и там, в вышине, увидела крохотное оконце, проточенное морскими водами, одно на два зала.

Голоса стало слышно лучше, Ирина даже могла разобрать отдельные слова. Голос Дианы был любопытен, голос ее собеседника — глубок, таинственен и прекрасен.

— Любовника завела? — рычала Ирина, карабкаясь по стене, кое-как втискивая ноги в узкие трещины, хватаясь за крошечные выступы ногтями. — О, Эван, вот тебе и любовь с верностью! Мерзавка!

Кое-как добравшись до оконца, Ирина заглянула в него одним глазком — и обмерла: с этой точки она узнала зал, где в ярости утопила зеркало Итана!

Только тогда этот зал пустовал, и стража не препятствовала тому, что самка в нем разгуливает!

— Итан! — ахнула Ирина. Вслушиваясь в голос таинственного собеседника Дианы. — Это точно он! Только он может говорить так завораживающе, когда пожелает!

От досады Ирина искусала себе все губы, понимая, что страстно желает тотчас же кинуться, стучать в дверь и звать охрану, чтобы наябедничать ревнивому Эвану о том, что его ненаглядная Ирментруда заигрывает — и с кем, со Звёздным колдуном!

Но сделать этого Ирина не могла; иначе у Эвана появились бы вопросы о том, а как это зеркало со Звездным попало в его дом.

Выдать Диану было все равно, что выдать саму себя, и Ирина тихо выла, тайно слушая, с какой нежностью и страстью Итан говорит с Дианой и понимая, что Звездный влюблен так, как не влюблялся никто в этом мире.

***

Когда Лео ушел, Диана некоторое время отдыхала, лежа в горячей от их тел постели. Ожерелье, что молодой дракон надел на ее шею, приятно холодило кожу и лежало широким воротником на груди. Диана трогала камни, которые сверкали, как драгоценные слезы бога, и улыбалась.

Она чувствовала себя невероятно красивой и очень счастливой.

Лео, сорвав с нее все одежды, нетерпеливо порвав рубашку, подтащил обнаженную Диану к зеркалу и там, заставив смотреть в отражение, надел на ее шею эту невероятно прекрасную и дорогую вещь.

— Ты совершенна, — прошептал он, склонясь к ее уху, пожирая ее отражение взглядом. — Как тебя украсило будущее материнство… Даже эти камни не в состоянии затмить твоей красоты.

Он целовал Диану, обнимая ее плечи горячими ладонями. А она, обнаженная, стояла перед зеркалом и рассматривала себя, как завороженная, словно впервые видела.

— Твоя кожа бела, как сливки, — сказал Лео, языком повторив линию ее плеча, до самой полоски, сверкающей бриллиантами. — И пахнешь ты так сладко… А волосы у тебя светлые, как утренние лучи. Грудь такая нежная, розовая, как самые красивые раковины со дна морского. Такой круглый, соблазнительней животик… и длинные ровные ноги. Красивые бедра… маленькая ножка с ровными аккуратными пальчиками, будто выточенная из розового мрамора. А самое сладкое, — ладонь Лео скользнула по телу Дианы, по ее подрагивающему животу, коварно проскользнула меж ее ног. Заставив девушку дрогнуть от сладкого предвкушения, — твое лоно, такое соблазнительное… ты прекраснее всех, кого я видел. Моя бы воля — я бы не вылезал из твоей постели. Затискал бы, зацеловал, — голос дракона инфернально хрипнул, выдав пылающую страсть и яростное желание, желание обладать этой женщиной и пить ее стоны. — До изнеможения…

И Диана, глядя в зеркало, с удивлением понимала, что так оно и есть.

То ли райское место ее так наполнило жизнью, то ли предстоящее материнство, да только саму себя Диана не узнавала. И, стоя перед зеркалом, изящная, гибкая, как тонкая и полупрозрачная фарфоровая статуэтка, с переливающимся колье на шее, Диана саму себя ощущала украшением, произведением искусства.

После того, как Лео ушел, она решила искупаться, смыть с кожи жар. Выглянула луна, прочертив серебряными бликами дорожку на морской воде, и Диана, как была — обнаженной, с колье на шее, — прыгнула в море.

Вода обняла ее тело, любовно погладила кожу, и Диана рассмеялась, в который раз ощутив себя любимой и счастливой.

— Прекрасная госпожа смеется так же очаровательно, как она сама, — пронеслось над водой, и Диана с криком рванула вон, наглотавшись воды и закашлявшись.

— Кто ты?! — выкрикнула она в ужасе, закрывая руками обнаженную грудь. — Как ты попал сюда?! Кем бы ты ни был — уходи! Не то князь разорвет тебя на тысячу кусков!

— Прекрасной госпоже незачем волноваться о ревности князя, — так же спокойно, тихо и загадочно ответил голос неизвестного. — Я — призрак, дух этого прекрасного грота, я тот, кто живет в каждом камешке. В каждом листке этого волшебного места . Князь не будет гневаться за то, что я восторгаюсь красотой вашего совершенного тела, госпожа.

Голос говорившего разносился над водой, и был он таким завораживающим, таким мягким и звучал с таким восторгом, что Диана расслабилась в тот же миг. Ей показалось, что в своем бархатном обволакивающем обаянии этот голос подобен апрельской звездной ночи над океаном. Не могло ни одно существо в мире так прекрасно и завораживающе говорить!

— Еще как может, — прочитав ее тайные мысли, ответил невидимый собеседник. — Тот, кто влюблен, так говорит. Потому что тогда говорит сердце, но не губы.

— Влюблен? — отходя от испуга, произнесла Диана. Она все еще смущалась, не выходила из моря, прикрывая грудь руками, но, кажется, это было совсем бесполезной мерой, потому что присмотрись она получше — она заметила бы в толще воды двигающуюся вокруг себя тень, такую же прозрачную и незаметную, как бриллиант. — В кого же может быть влюблен дух райского сада?

— В вас, — тихо и печально ответил невидимый собеседник. Его прекрасный голос волной прокатился над водой и кольнул Диану в самое сердце, потому что она поняла — он не лжет и не притворяется, не льстит и не пытается развлечь ее комплиментами.

— Господин Дух видит меня впервые, — стеснительно ответила Диана, как теплые струи воды движутся вокруг нее, обвивая ее тело и ласкаясь к ней, — и уже влюблен? Так скоро?

— Мне было достаточно и одного взгляда, — ответил он девушке. — Это князь Эван проделал долгий путь на неверной тропе своих чувств. А я решил сразу.

— Однако, как это необычно для того, кто говорит о тот, что он всего лишь дух пестрых листьев и цветов, — произнесла Диана. Она поспешила покинуть волнующиеся воды, и набежавшая на берег волна страстно поцеловала ее ступни, вскипев нежной пеной, не желая отпускать девушку из своих объятий.

— Почему вы мне не верите? — с обидой произнес ее невидимый собеседник. Диана спешно заворачивалась в покрывало, стащенное с постели, и голос ее невидимого собеседника ревниво дрогнул.

— Может, оттого, что меня о вас не предупредили? Эван ревнив; он никогда не позволил бы кому-то ко мне приблизиться. А вы…

— А что я? — горько ответил собеседник. — Что я могу сделать? Только развлечь вас беседой и сказать о том, какая вы прекрасная. Совершенная. Я даже одарить вас не могу ничем, кроме этих листьев, плодов и цветов… О, впрочем, могу! Вы любите подарки? Конечно, после шикарного жеста, сделанного князем, трудно его переплюнуть. Но все же я попробую. Закройте глаза.

Голос манил, покорял своим бархатным обаянием, и Диана послушалась. Она не увидела, как из воды поднялась под самый свод грота звезда, как рассыпалась салютом и исчезло все вокруг — грот, сады.

Осталось лишь море и лунная дорожка — и невероятно пустой, никем не открытый и непокоренный мир. В далеком-далеком небе переливались дорожки из звезд, плыли прекрасные туманности и тени далеких планет, а воздух был холоден и свеж.

— Мы одни сейчас в этом мире, — произнес невидимый собеседник, откровенно радуясь восторгом Дианы. Ветер рванул ее волосы, куснул обнаженное плечо, выскользнувшее из-под покрывала, и в лицо девушке пахнуло весенним запахом капели, талого льда и тонким-тонким ароматом первых цветов. — И нет больше никого. Ни князя, ни Лео, ни врагов. Нравится вам здесь?

— О да, — ответила Диана с восторгом. — Как здесь… свободно!

— Да, — согласился таинственный собеседник, и Диана услышала, как он вздохнул полной грудью. — Здесь вечная весна. Если прислушаться, то будет слышно, как звенят в небе звезды. Они сотворены недавно, совсем юные… как вы.

Диана с восторгом рассматривала незнакомые созвездия над головой, переливающиеся так же ярко, как украшения на ее шее.

— А вот эта звезда, самая яркая, — сказал невидимый собеседник, — называется Сердцем Дракона. Хотите, я ее подарю вам?

— Хочу, — рассмеялась Диана. Ей подумалось, что в своих ухаживаниях таинственный дух пошел по пути мужчин-романтиков и поэтов, которые называют звезды именами своих возлюбленных.

Но это было не так.

Вмиг звезда погасла на небе, и материализовалась здесь, прямо перед ее лицом, сжавшись в камень невероятной, пронзительной белизны, окруженный голубой дымкой.

Черная ладонь, сотканная из звездного неба, взяла руку изумленной девушки и вложила в нее подарок. Звезда была холодна и прекрасна, как огромный, искусно ограненный бриллиант.

— Она может исполнить ваше желание, — произнес призрак, переливающийся звездами. — Любое. Правда, сама исчезнет. Но а пока у вас нет неисполнимых желаний, пусть это будет для вас просто красивой безделушкой.

Диана молчала, потрясенная. Ветер трепал ее волосы, звезда сияла в руке, а тот, кто называл себя духом, и чьи черты с трудом угадывались на черноте апрельского неба, вдруг шагнул к ней, и она ощутила на своих губах поцелуй.

— Нет!

Диана выкрикнула это слово, отпрянув от мужчины, ощутив его прикосновения к себе. — Нет, слышите?! Это нельзя, это неправильно, так быть не должно! Я Эвана люблю, и… Лео! Я принадлежу только им! Я не могу — даже если бы хотела! — быть с вами! Я не могу обмануть их. Не могу!

Крикнула — и поняла, что она по-прежнему в тропической пещере, и никого рядом нет. Наваждение рассеялось. Только ветер тревожно прошел по ветвям деревьев, и холодная прекрасная звезда была в руках.

Но в этом покое было что-то грозное, что-то разъяренное, раскаленное, как металл в горниле, и Диана, не раздумывая, ухватила палку из черной лозы, единственное свое оружие, наставила ее на набегающие волны, словно та могла защитить девушку.

— Не смейте больше трогать меня! — прокричала Диана. — Я вам не принадлежу, и никогда не буду принадлежать!

Волны, набегающие на берег, стали пенными, злыми, словно где-то далеко в море зарождался шторм. Диана поняла, что тот, кто назвал себя духом пещеры, был вовсе не добр, и не трепетен, каким хотел бы казаться. А может, отказ Дианы он воспринял как оскорбление. Да только девушка кожей почуяла его злость.

— Не смейте подходить ко мне больше, — повторила Диана, оглядывая берег и все так же угрожающе покачивая палкой. — Я не из ваших самок, которые падки на подарки. Я сделала свой выбор осознанно. Вам меня купить не удастся!

Все это видела Ирина, изнывающая от несправедливости мира.

«Как же так! — едва не вопила она, то и дело кусая камни. — Итан, это холеный негодяй, этот холодный и скользкий лжец, являет этой тупой дуре чудеса света. Показывает ей неведомые миры! Да он ей звезду подарил — и эта жалкая курица только и может, что палкой в его сторону тыкать?! О-о-о, небо! Почему ты так несправедливо?! Почему мне Итан не дарит звезды и не говорит сладкие слова?! Почему он перед ней склоняется? Почему этот избалованный строптивец тоже хочет завладеть этой дурой, что в ней такого особенного?!»

В этот миг Ирина, погибающая от зависти, вдруг отчетливо поняла, что свой шанс быть особенной она упустила, как только впустила в этот мир по-настоящему особенную девушку.

«Она же другая, — лихорадочно соображала Ирина, отирая с губ колючий песок и землю, которых наелась в приступе ярости. — Они там, в ее мире, только тем и занимаются, что любятся… нужно же было нам с Андреасом подумать, что эта мерзавка начнёт ластиться к драконам, облизывая им пятки и льстя! Это все Андреас виноват; возомнил себя повелителем самок, надутый жирный крокодил! Он уверял меня, что девица полная размазня, что она напугается и будет метаться, отыскивая того, кто ее вернет обратно!»

Но если Диана была уникальной, то Эвана с Лео Ирина таковыми не считала.

«Эван мне и гибель матери простил, — думала Ирина, между делом и так, и сяк пытаясь просунуть руку в отверстие между камнями — а вдруг удастся расшатать их и как-нибудь проникнуть туда, к Диане?! — А какую-то самку, пусть даже и особенную, и подавно простит… Я скажу — она сама на меня кинулась. Я скажу — она ненавидела меня, как и твоя мамаша. И когда в ход идут зубы, церемониться уже некогда. Я скажу — она первая меня укусила!»

Меж тем в зале у Дианы что-то происходило. Замерев и прислушавшись, Ирина поняла, что та позвала охрану, и сюда уже спешит князь. Или княжич — что, в общем-то, неважно. Сейчас ее заберут и упрячут в другом зале замка, и тогда все, Ирина сроду ее не найдет!

**

В зал ворвался Эван — и тотчас же знаком велел страже выйти, потому что Диана была практически неодета. Кое-как завернутая в какое-то покрывало, она стояла на полосе прибоя, и плечи ее дрожали от страха.

— Что случилось? — проговорил Эван, осторожно приближаясь к девушке.

От него пахло войной, гарью, дымом. Кинувшись к нему в объятья, Диана уткнулась ему в грудь, щекой прижалась к доспехам, и почему-то подумала о том, что князь отвоевывал свой мир и свое право жить в покое с ней.

— Тут кто-то был, — тихо сказала она. — Мужчина. Он пытался утащить меня.

Эван в изумлении обнял плечи девушки, отнял ее от своей груди.

— Мужчина? — изумленно произнес он. В глазах его разгорелся дикий ревнивый огонь. — Ты не путаешь ничего? Никто не мог проникнуть в мой дом просто так! И я… я никого не чувствую.

Князь принюхался, как хищное животное, в его лице промелькнуло какое-то лютое, страшное выражение.

— Он как будто бы вышел из моря. И подарил мне это, — тихо ответила Диана и разжала ладонь.

Звезда синим камнем переливалась в руках девушки, и Эван отпрянул от нее. В его глазах синими отблесками танцевал страх.

— Звездный! — выдохнул он. — Здесь Звездный побывал! Но почему я не чувствую его?! Как этот хитрый червь сюда пролез?! Он не причинил тебе вреда? Он касался тебя?!

«О, я бы тебе сказала, как, — ухмыляясь, подумала Ирина, — но промолчу!»

…Диана вспомнила поцелуй и осторожные руки на своих висках, приглаживающие непослушные волосы, бьющиеся на ветру. Она судорожно сглотнула, понимая, что не сможет сказать Эвану о том, этот поцелуй был прекрасен, несмотря на все уверения дракона о том, что Звездные могут только причинять боль и рушить.

«В этом тоже есть боль, — пыталась убедить себя Диана. — Недоверие Эвана родится из моей честности. А если я обману его, то сама буду страдать…»

— Да, — тихо сказала она. — Он прикасался ко мне. Но, как будто, ничего плохого…

Эван лишь кивнул, спешно избавляясь от одежды и доспехов. Диана лишь отвернулась, когда он огромным змеем скользнул по песку и исчез в волнах, и осталась ждать, стискивая от волнения руки.

Дракон нырял и плавал в толще воды, его гребень разрезал волны, но никого Эван не нашел, не учуял, не увидел. Маленькое старинное зеркальце, блеснувшее на дне? Да мало ли сокровищ в этой пещере! Эван даже не обратил на него внимания.

Рассерженный, он вернулся к Диане, неспешно вышел из волн, отжимая воду из длинных волос.

— Тебе нельзя здесь оставаться, — сказал Эван. Верил он или нет в то, что Звездный был тут, а позволить ему еще хоть раз увидеть Диану, коснуться ее, он не мог. — Это был… он? Андреас?

Ревность кипела в его крови, жгла, словно раскаленный метал. Стоя рядом с ним, Диана почувствовала жар этой ревности. Она пролилась по венам и раскалила тело дракона, и вода не смогла остудить этот пожар.

— Нет, — ответила Диана. — Это был не он. Я узнала бы его по голосу. Тот, кто проник сюда, говорил иначе.

— Что ему нужно было от тебя? — ревниво спросил Эван. Как будто так непонятно!

— Он говорил, что я ему нравлюсь, — собрав все мужество в кулак, ответила Диана. Она решила говорить правду до конца, чего бы ей это не стоило.

Мучительная судорога пошла по лицу Эвана, дракон горел от ревности и невозможности наказать наглеца, дерзнувшего притронуться к его женщине.

— Тебе здесь нельзя, — простонал он, запуская пальцы в ее волосы, лаская ее, словно самое дорогое свое сокровище.

— Так давай просто покинем этот остров, — попыталась пошутить Диана, и Эван коснулся ее живота рукой:

— Он не выживет в другом зале, — ответил дракон. — Наследник. Ребенок. Только здесь у тебя есть шанс его отогреть под теплым солнцем. И сейчас мне легче отрубить себе руку, чем выбирать кого-то из вас двоих.

— Что?! — вскричала Диана, ухватившись руками за живот, словно осторожное прикосновение Эвана может вырвать из ее тела ребенка. — Нет, нет, надо что-то придумать! Я не позволю, я никуда отсюда не пойду!

— Но тогда он может снова прийти сюда.

— Так останься со мной! — выкрикнула Диана. — Останься здесь, со мной! Защити свою самку, черт тебя подери, и своего ребенка!

— А как же лоза?

— Что лоза? Черная лоза, которую вы охраняете в надежде получить от нее корону?! — насмешливо спросила Диана. — Неужели она стоит любви, Эван? Ты так жаждал настоящего чувства, ты получил его — и что, готов потерять это за корону? Наигрался?

Эван качнул головой.

— Дело не только в том, что я хочу власти, — ответил он. — Но и в Звездных…

— В Звездных? Которые все разрушают и портят? Которые наверняка снова попытаются свернуть корону из лозы и сломают ее?

— Возможно, они стали мудрее, и больше не совершат такой ошибки. В любом случае, я не стал бы рисковать, и не позволил бы им даже касаться власти…

— Так сломай эту лозу сам! — рявкнула Диана. — Чтобы не было надежд на корону!

— Тогда будет война, снова война!

— Воюй! — рявкнула Диана. — Как будто ты сейчас чем-то другим занимаешься! Ты каждый день уходишь от меня, чтобы драться. Так что изменится, если ты злее им огрызнешься? Не принимай подарков от Звездных, не пускай их к себе на порог, дай им понять, что нет больше высших сил, которые могут позволить им возвыситься. Скажи им, что в этом мире ты — самая главная сила, и что с тобой спорить бесполезно! Я готова разделить с тобой свою жизнь и родить тебе много детей, если ты дашь мне чувство защищенности, — Диана отступила от Эвана, занесла над головой руку с дареной звездой. — Он сказал, что звезда исполнит любое желание. Значит, и вернуться домой я смогу, — Эван проследил за звездой одержимым взглядом. — Но я выбираю оставаться с тобой. Так сделай для меня этот мир безопасным! Помнишь, ты говорил, что хотел изменить этот мир для Ирины? А я что, недостойна этого?

— Достойна, — ответил Эван. — Ты — достойна.

— Но сейчас давай уйдет отсюда, — настойчиво сказал он. — Я не хочу, чтобы он видел тебя. Даже чтоб только взглядом тебя касался — не хочу. Я прикажу обыскать тут все, прикажу найти лазейку, через которую он к тебе проник, и это будет очень быстро. Это не должно повредить… тебе и ребенку. Не должно!

Диана со страхом посмотрела на свой живот, прижала ладонь к нему.

— Нет, — твердо ответила она. — Если это может повредить, то нет. Я не хочу терять ребенка… он часть тебя. Часть нашей семьи, — поправилась она. — Часть того, что мы создадим… втроем. Никакая ревность не стоит маленькой жизни.

— Нет? — раздраженно переспросил Эван. — А если это не ревность, упрямая Ирментруда? Если я боюсь за тебя? А если тот, кто напугал тебя, вернется? Если он причинит тебе вред? Если он убьет тебя?

— У меня есть посох твоей матери, — наивно и трогательно произнесла Диана. — Если он посмеет ко мне приблизиться…

Она протянула руку и положила ладонь на темное дерево черной лозы.

— Я огрею его по спине, — тихо сказала девушка, не сдержав улыбки.

Это было ужасно наивно, глупо и трогательно, и Эван тоже улыбнулся, представляя себе эту сцену — как маленькая, хрупкая Диана гоняет злодея палкой его матери.

Но Диана сжала дерево, потянула его, пытаясь вытащить из песка, на который набегала волна, а палка словно вросла в землю.

— Ой, — пробормотала девушка, изумленная, дергая ее изо всех сил, и безрезультатно. — Кажется, я ее воткнула между камнями… попала в трещину… помоги высвободить. Будет жаль, если она тут останется, и море ее испортит.

Сердце Эвана екнуло; не веря в чудо, он кинулся на колени прямо в прибой, и ладонями принялся отгребать сырой тяжелый песок. Он ждал, что там, под белым песком, ладони его наткнутся на острые черные камни, он ждал боли, которая распорет его кожу. Но камней не было.

Вместо них, глубоко, крепко сплетясь с далекой почвой, обнаружились корни. Палка, что еще час назад была мертвым сухим деревом, проросла в морском берегу. Корням ее было словно сто лет; они были сильные, толстые, и уходили далеко вглубь в песчаный берег.

Эван, копая, разорил саженец. И теперь, изумленно хлопая глазами, он возвращал песок обратно, увлажняя черную лозу морской теплой водой.

— Что это значит? — воскликнула потрясенная Диана. — Что это?!

— Это величайшее чудо, — произнес, потрясенный, Эван. Он перевел взгляд своих светлых глаз на девушку и в изумлении мигнул несколько раз, словно желая удостовериться, что не спит. — Ирментруда, почему твоя палка проросла?! Черная лоза капризна и горда. Она никому не верит, ничьим словам и клятвам. Она и нашим словам не верит, когда мы клянемся ее беречь и защищать, а тут мертвое дерево ожило! Если она и отрастит ветку, то по размеру твоей головы! Лоза сочла тебя достойной ее короны! Что ты обещала ей, что говорила?!

— Я ничего ей не обещала, — потрясенная, ответила Диана. — Я и не думала, что она может ожить… я ничего не говорила!

Эван подскочил; на песке остались глубокие следы его ног, быстро наполняющиеся водой, а его серые глаза, цвета бурного весеннего моря, наливались отчего-то слезами.

— А ему, — тихо и робко, дрожащим от волнения голосом, произнес Эван, очень осторожно, бережно обняв девушку за плечи, — тому, что сюда приходил… что ты сказала ему?

— Я сказала, — медленно произнесла Диана, припоминая, — что…

— Ну? — подбодрил ее Эван, чуть встряхнув за плечи.

Тут Диана смутилась, опустила глаза, ее щеки запылали румянцем смущения.

— Я сказала, — поспешно произнесла она, явно желая поскорее закончить это щепетильный разговор, — что никогда он мной не завладеет. Я сказала, — тут Диана осмелела и подняла чистый взгляд на Эвана, коснулась ладонью его лица, — что останусь всегда верна тебе… и Лео… потому что не могу вас предать… и потому что люблю.

Тотчас же, словно в ускоренной сьемке, на черном дереве вспухла почка, лопнула, ощетинившись острыми чешуями, и из нее выросла гибкая черная ветвь. Словно вьющийся побег, она искала опору. Листья — крохотные, лакированные, и тоже черные, — воинственно растопорщились и заблестели в свете луны.

— Лоза верит тебе, — ахнул изумленный Эван. — Ты понимаешь, что это значит?! Понимаешь?!

Диана посмотрела на лозу — и не понимала.

— Она совьет корону на твоей голове? — пробормотала девушка.

— Нет, — прошептал Эван, обхватив девушку, едва не задавив ее в своих объятьях, целуя ее в макушку. — Это значит, что ты честна со мной. Твои слова идут от сердца. Ты не хочешь предавать.

**

Отказ Дианы больно ударил по самолюбию Итана.

Ожег, словно хлыстом, открытое ей сердце, и оставил Итана корчиться в темноте, одного. В ушах все еще звенел ее крик, вытолкнувший его из уединенного покоя, который Итан показал ей.

— Я целый мир готов был подарить тебя, — стонал он, извиваясь и корчась на полу. Обычно так больно было, когда вырываешь звезду, вместе с лучами, проросшими под кожей, вглубь тела, до самой души. Откуда была та звезда, что он вложил ей в ладони?

С груди; но, срывая ее, Итан не почувствовал боли. Она словно сама осталась в его пальцах. Не дрогнула ни единая струнка натянутых нервов. И было так легко…

— Потому что душа отпустила эту звезду с радостью, — хрипел Итан, поднимаясь, упираясь руками в пол. Его шатало, как пьяного, пол плясал перед его глазами, и Итан несколько раз падал, потому что мир продолжал плясать перед его глазами. — Потому что это был дар от чистого сердца! Потому что это было… само сердце…

Мысль эта, пришедшая в голову Итану только что, потрясла его настолько, что он прижал трясущиеся пальцы к груди, чтобы убедиться, что сильно бьющееся сердце на месте. Но облегчения это знание не принесло; Итану казалось, что все это обман, и стоит лишь пошевелить пальцами, как они наткнутся на кровоточащую рану.

— Здорово ж они отделали тебя, — раздался в тишине зала ледяной, полный ядовитой издевки голос. Андреас! Итан едва не застонал от досады, оттого что этот опасный, яростный и хитрый союзник видит его таким — слабым, поверженным. Но был в этом и плюс; уловив звук неторопливых шагов Андреаса, Итан вмиг себя взял в руки и поднялся на ноги, встал в полный рост и взглянул в лицо Андреаса.

Тот усмехался.

Обходя Итана неторопливыми, осторожными шагами, какими хищники и падальщики обходят ослабевшую жертву, он осматривал своего союзника, и его не обманывали ни уверенные движения, которыми Итан спешно приводил в порядок свою одежду, ни его твердый взгляд.

Андреас видел его, еле ворочающегося на полу, ослепленного яростью и болью. Он видел, что лицо Итана все еще бледно после пережитых страданий, и по высокому лбу катится болезненный пот.

— Что, — просмеялся Андреас гаденьким, мелким смешком, — отведал драконовых подарков? Летающие ведь только на вид такие гладкие и мягкие. Но эта податливая плоть, — в голосе Андреаса проскользнула лютая ненависть, — эта хрупкая кожа — это обман, иллюзия! Их чешуя крепче стали; очень самонадеянно было лезть к ним и думать, что у них можно что-то забрать хитростью. Хитрецов они не любят более всего. И если изловят… впрочем, зачем я тебе это рассказываю? Ты сам все знаешь; отведал на собственной шкуре.

Андреас не скрывал своей злобной, подленькой радости, и Итан понял, зачем Андреас здесь.

Услышав его беспомощные крики, этот кровожадный крокодил с горящими глазами учуял запах слабости и крови, и пришел, чтобы убить. Поэтому он так неспешно ходит в темноте — принюхивается, оценивает — так ли слаба его жертва. Хочет наверняка стать победителем.

Сам захотел быть первым и главным.

— Итан, Итан, Итан, — посмеиваясь, продолжил Андреас. — Старый Звездный… Сколько тебе лет? Тысяча? И ты все еще подвержен страстям? Нет, только не говори мне, что ты сейчас пострадал из-за того, что сам попытался выкрасть эту самку?! Что, в самом деле?! Ты дрожишь оттого, что не смог утолить свою жажду, не смог взять то, что так хочется твоему сердцу?

— Я дрожу оттого, — ответил Итан, кое-как переведя дух и сглатывая душащий его ком в горле, — что снова вырвал звезду из своего тела. Ты такой умный, ты так много всего видел, все знаешь… а каково это — раздобыть звезду, — знаешь?

Андреас снова гаденько рассмеялся, и Итан в полумраке огромного холодного каменного зала заметил металлический блеск в его руке, спрятанной за спину.

— Ты так легко расстаешься с ними, — процедил хитрец Андреас, наконец, остановившись. Теперь он не скрывал оружия. Прямой узкий меч, подрагивая в его руке, смотрел в пол, словно сдерживаемый яростный зверь. — Ты же знаешь, что с ними ты теряешь силу? Я считал все твои потерянные, напрасно потраченные звезды; их было слишком много. Ты разменивался на ничего не значащие мелочи, на сиюминутные желания, разрывая магические связи. А мне оставалось только ждать, когда ты потеряешь самый большой кусок магии и обессилеешь в конец. И я этого дня дождался.

От этих слов у Итана нестерпимо зажгло в груди, словно меч Андреаса уже пронзил его сердце. Боль промчалась по истерзанным нервам, по черным пустотам, раньше наполненным магическим светом, и жаром припекла то место, где раньше цвела огромная звезда, что Итан подарил Диане.

— Ты потерял себя, Итан, — отчетливо и серьезно произнес Андреас, глядя на соперника — теперь уже на соперника! — горящими яростными огненными глазами. — Ты по кускам себя роздал, ничего не оставив себе на черный день. И поэтому я сейчас убью тебя; быстро и, если ты не станешь сопротивляться, безболезненно. Я возьму себе твой дом, твои богатства, и вырежу с твоего тела все оставшиеся звезды. Я буду самым сильным Звездным; и у меня будет шанс справиться с драконами и забрать себе ту самку, которую ты вожделеешь. Нет, не думай — я ее не люблю. Вовсе нет. И никогда не любил. Но с некоторых пор эта женщина стала не просто соблазнительной желанной самкой, а неким символом. Переходящим призом, если желаешь, который достается самому сильному и самому смелому. Ты был силен, — издевательски подчеркнув слово «был», произнес Андреас, — а я умен. Хитер, если хочешь; хитрее тебя. И терпеливее. Я умею ждать и укрощать свои желания, в отличие от тебя. Поэтому я дождался и победил. Так что постарайся не сопротивляться. И твоя смерть будет легка.

От его слов у Итана в груди зажгло еще сильнее, словно восходящее солнце нещадно жарило его кожу. Все звездные шрамы пульсировали этим жаром пополам с ломающей болью, и яд подлости и предательства душил Итана.

«Я не был добр, — подумал он, слушая частый пульс, бьющийся в висках, — но не был и так подл, чтобы желать смерти названным братьям и брать себе их силу. Неужто мы, Звездные, живем для этого — для того, чтоб быть подлыми, и подлостью добывать себе блага и пробивать путь себе в этой жизни?»

— А ты знаешь, что я вдруг вспомнил, — произнес он, отступая от Андреаса, уже заносящего вооруженную руку. — Что звезды, отданные от чистого сердца, прорастают тысячами снова.

«И тогда нещадно жжет кожу. Это сотни, тысячи мелких звезд зажигаются и тянут друг к другу белые лучи сквозь мрак старых грехов…»

— И мы, Звездные, можем снова стать драконами, стоит только захотеть. По-настоящему. И пожертвовать всем.

— Так что же ты тянешь? — насмешливо произнес Андреас. — Стань! Ты же всегда считал, что стать драконом может только лучший. Так докажи мне, что ты лучший! Что ты лучше меня…

В брызнувшем взрывами звездном свете его узкий клинок ослепительно блеснул раскаленным добела лучом. Он со звоном опустился на того, кто миг назад был просто человеком, и кого теперь проросшая магия взорвала, уничтожила, разломав на куски — и собрав заново, но в виде черного крылатого зверя, дракона с разукрашенной звездами чешуей.

Итан кричал — от боли и от невероятного усилия, что сделал над собой, — и Андреас не устоял на дрожащем под ногами полу. Рывком магии его откинуло и подбросило вверх. Он упал, и его переломленный, поверженный меч задребезжал по камням рядом с ним.

— Что ж ты больше не смеешься? — проревел Дракон, раскрывая широкие черные крылья над испуганным поверженным человеком. — Может, завидуешь мне? Хочешь так же разорвать свои цепи? Но у тебя, слизня, не хватит духу и желания. Ты пересчитал все звезды на моей шкуре? Каждая звезда — это звено цепи. Попробуешь разорвать всю цепь?

Андреас молчал; ненавидящим взглядом он смотрел на одну из звезд, самую огромную, сияющую напротив сердца Итана. Никакой чешуи, никакой защиты, только пульсирующий белый свет. И если взять меч, пусть даже сломанный, и направить, просто направить его в этот свет, то страшный зверь в броске сделает все сам.

Но дракон, казалось, услышал его мысли, или разгадал, прочел, выписавшиеся на лице. Глаза его побагровели от гнева, страшная когтистая лапа выбила меч из-под тянущейся к нему руки.

— Я все понял, — прорычал Итан. — Ты можешь смеяться, Звездный, но я понял, что держало меня в теле человека. Ложь. Попробуй ответить хоть на один свой вопрос правдиво, попробуй найти в себе хоть что-то настоящее — и ты найдешь в себе силы стать драконом. А теперь встань и найди в себе мужество, чтобы обернуться ко мне спиной и уйти! Не искушай меня; ибо я очень хочу убить тебя…

Глава 12. Корона для достойного

Андреас, изгнанный из грота Итана, пробирался меж скалами, как побитая собака. Разве что хвост не поджал — но и то, потому что хвоста у него не было. В страхе он много раз оглядывался назад, но нет, Итан сдержал слово — не преследовал его, и оттого Андреас смеялся испуганно и злобно, сам себя подбадривая звуками своего голоса в каменистой пустыне.

Оставшись один, он вдруг остро осознал свою слабость, и понял, что опереться ему не на кого…Ну, разве что на Ирментруду Ирину, оставленную у князя? Правда, и та могла затаить на него зло. Князь ее отдавал — Андреас не взял. И она наверняка тоже испытала ощущение ненужности и одиночества, как сейчас он. Доверится ли она ему? НА ее месте Андреас бы больше не поверил. И даже отомстил, насмеявшись и наиздевавшись вдоволь над тем, кто когда-то отверг ее.

Но больше взывать было не к кому, и Андреас решился на отчаянный шаг. Подобно Итану, он решил вырвать звезду, самую маленькую, чтобы ее магией дозваться Ирину.

Забившись в самый темный и маленький грот, Андреас, поскуливая от страха, разделся и стал оглядывать себя. Звезды мерцали искрами на его реках, расцветали мелким пятнами на плечах и груди, на животе крупными гроздьями распускались. Но стоило Андреасу прижать к коже нож, как самая крохотная звезда наливалась нестерпимой болью и пульсировала так отчаянно, словно это было его перепуганное сердце, которое он собирался вырезать

Андреас рыдал, обливаясь слезами и соплями, когда его нож все же подцепил, поймал одну искорку, и вывернул ее, а вслед за нею потянулись лучи, режущие его плоть, как струны.

«Как же много сил у Итана, — повторял про себя Андреаса, кромсая в истерике звездные лучи, чтобы эта боль скорее закончилась. — Как много!»

С горем пополам он добыл эту звезду и потом долго, долго лежал, скрючившись, в холодных камнях, зажав драгоценную добычу в кулаке, отходя от пережитой пытки и привыкая к ощущению пустоты на месте магического маленького светила.

Ощущения эти странным образом его изменили. Совсем немного, но изменили. Андреас вдруг поняло, что сила, которую он считал у Итана, на самом деле была его слабостью. Что-то припомнилось о самопожертвовании и бескорыстии. О гордости и чести. Захотелось встать во весь рост и перестать корчиться в страхе. Но эти мысли были очень нестойки, и желание поквитаться с жестоким миром вскоре унесло их, как дуновение ветра уносит пушинку.

— Ирментруда Ирина, — стискивая холодную колкую звезду потными липкими пальцами, шептал в темноте Андреас, — услышь меня! Ирина, я к тебе взываю! Ты моя последняя надежда! Услышь…

Его голос, полный тоски и отчаяния, пронесся над каменистой пустыней и над морем, от него задрожали цветы в гроте, где спала Ирина, объевшаяся экзотических фруктов и перепачканная до ушей сладким соком, и та вздрогнула и проснулась, услыхав знакомый голос, пронесшийся над зеленью и цветами.

— Андреас?! — не веря ушам своим, вскричала она, подскочив на ноги. — Это ты?! Но как это возможно? Итан снова тебе звезду дал?!

Она припомнила трагедию, развернувшуюся совсем недавно перед ее глазами, и губы ее гневно изогнулись.

— Никогда, — шипела она, — ни за что я ему служить больше не буду! Так и передай ему! После того, как он подарил звезду этой дряни! После того, как он расстелился перед ней, словно тряпка! Я слышала все слова, что он говорил ей! Я видела, как он трепетал и склонялся перед нею! Он пытался выпросить у нее то же самое, что и Эван — ласку и любовь! Старый дурак с прокисшими мозгами… какое же ничтожество!

— Не он мне дал звезду, — с отчаянием воскликнул Андреас, перебив Ирину. — Разве ты не видишь?! Я сам добыл ее, с кровью и болью, из своей кожи!

— О, теперь вижу, — со смехом воскликнула Ирина. — Такая маленькая, еле светит! На большее духу не хватило? Итан обычно был щедрее!

— Ты не знаешь, каково это, — сурово отозвался пристыженный Андреас, не замечая, что слово в слово копирует Итана, говорившего ему это прежде.

— Мог бы и побольше звезду выдернуть, — продолжала язвить Ирина. — Раз уж решил обойти Итана… ты ведь хочешь обмануть его и выгадать себе что-то за его спиной, да, малыш?

— Мы больше не вместе, — дрожащими губами выдохнул Андреас. — Итан изгнал меня. Я теперь сам по себе.

— Ха-ха-ха-ха-ха! — Ирина разве что на спину не повалилась от смеха. — Серьезно? Ваш могучий альянс распался, стоило ему напороться на первую же, самую крошечную, трудность? Разбился о смазливую самку? Всего-то? О да, вы оба — прирожденные победители!

И она снова издевательски расхохоталась.

— Я — нет, — ответил Андреас, стуча зубами от внезапно навалившегося холода. После извлечения звезды отчего-то стало зябко, и даже свернувшись на земле в клубок, обхватив себя руками, Андреас не мог согреться и расслабить окаменевшее от частой дрожи тело. — А вот Итан да. Он стал драконом, Ирина. Он смог разрушить многовековое волшебство. Поэтому мы сейчас не вместе; и поэтому ему твои услуги больше не нужны.

— Что? — то изумления Ирина даже замолкла, перестала хохотать. — Драконом?..

— Именно так, — подтвердил Андреас. — И угадай, куда он полетит тотчас же, как только накупается в море и вдоволь налетается в облаках? Он смывает с себя старые грехи и воспоминания, свою трухлявую шкуру Звездного, чтобы его новая драконья кожа блестела ярче и не пахла хитростями и уловками униженного изгоя. Но скоро он наберется сил, позабудет о пережитой боли и вспомнит о своей цели.

— Ты думаешь, — быстро сообразила Ирина, — что сюда? К этой маленькой дряни?..

— Думаю, да, — ответил Андреас. — Ты сама сказала, он подарил ей звезду. Значит, у него это серьезно. Эта самка для него много значит, и теперь он не изгой и не жалкий червяк — он дракон. Он сможет войти в княжеский дом, как один и рода драконов, как брат по крови. Он оспорит ее у князя Эвана.

— Итан может, — с придыханием произнесла Ирина, воскрешая в памяти образ Итана, хитрого, гладкого щеголя и красавца. — И да, Андреас! О, драконьи жабры! Пока вы там спорили из-за этой самки, она ведь вырастила лозу!

— Что? — не понял Андреас.

— Не притворяйся глухим! Лозу! Она вырастила черную лозу! — раздраженно повторила Ирина. — Понимаешь?! В гроте, куда ее Эван усадил, то ли вода лучше, то ли солнце ярче, да только палка у нее проросла, и вот уже вьет корону из своих черных ветвей! Я сижу в гроте по соседству и могу видеть это только через щель в камнях. И так, и этак билась — никак не могу туда проникнуть! Понимаешь, как это опасно? Эта особая самка… она точно сможет отколоть кусок от Сердца Кита, когда корона созреет, и тогда!.. Итан точно сумеет выпросить эту корону себе! Он ужом будет виться, махать новыми крыльями и говорить самые сладкие слова из всех, что знает, но корону эту выпросит!

— Не думаю, что самка обделит своего князя, Эвана.

— Что Эван? Этот дурачок очарован этой самкой! За ее сладкое лоно он готов все отдать! И родит же море подобных дураков и слюнтяев! Его мать была яростной стервой, просто голодная мурена, а он просто мягкотелый сопляк! Любовь, любовь! Ни капли хитрости! Да он сам эту корону отдаст, если самка с ним останется!

— А что она, — вдруг ощутив в сердце ревность и тоску, спросил Андреас. — Она с ним останется?..

— Откуда же мне знать, — сварливо ответила Ирина. — Нет, конечно, она поет ему в уши о том, как сильно любит, и преданно заглядывает в глаза, да только я ей не верю! Хитрая стерва, она ведь и тебе о любви говорила! И где она, та любовь? Выдумки это все, придуманные раскормленными драконами-мужчинами! Лежат себе на шелковых подушках и придумывают что попало! Думаю, она говорит ему о любви только потому, что лоза проросла в его доме, и она, хитрая стерва, только и ждет, когда корона упадет ей в руки! А до тех пор она будет паинькой. Нельзя же допустить, чтобы Эван выгнал ее вон накануне того, как свершится это чудо!

— Не ровняй всех по своей мерке! — отчего-то разозлился Андреас. Все же вырванная звезда ранила его куда сильнее, чем могло бы показаться. Внезапно ему стало невероятно жаль, что это чудо — любовь, — что дарила ему Диана, было им упущено и прошло мимо. И никогда больше не повторится. И Итана он стал понимать куда как лучше.

Звезды — это сила, это сгустки магии, что внутри каждого Звездного запирают все великое, сильное и благородное, что есть у драконов. Звезды — это то, что колдуны выпросили у Синего Кита. Возможность творить самые невероятные чудеса в обмен на драконью душу. Множество чудес, и великих, и малых. Лишая себя звезд, раздавая их другими, Итан рвал свои цепи, и становился с каждым шагом все ближе к тому, что потерял когда-то…

— А ты не рявкай на меня, Звездный! — огрызнулась Ирина. — Я тебе больше не игрушка и не служанка! Все ваши хитрые планы пошли прахом, и вы своей власти надо мной лишились! И больше я на ваши сладкие речи не куплюсь!

— А на обещание, — с силой произнес Андреас, — на обещание поделить власть купишься?

— Что, еще одно обещание?! Их было слишком много!

— Теперь оно будет самое верное, — с воем и криком Андреас вырвал из плеча еще одну звезду и протянул ее, светящуюся во мраке, перед собой. Плечо его, истерзанное, кровоточило и болело, но он даже не мигнул, когда увидел, как звезда катится с его пальцев в никуда. — Возьми… возьми ее. Когда корона созреет, проникни в тот грот, и сорви ее. И задави эту девку, — внезапно кровожадно велел он. — Я разрешаю, нет, не так — я повелеваю тебе ее убить! Нужно задавить вместе с ней все воспоминания, что нас связывают.

— Как же я ее убью, если с ней Эван сидит? — ухватив, однако, звезду обеими руками, спросила хитрая Ирина, уже позабывшая, что в момент отчаяния хотела избавиться от Дианы. Нет, теперь ей так рисковать не хотелось. — Он разорвет меня одним взглядом, попадись я ему за этим интересным занятием, как убийство его любимой самки.

— Об этом не беспокойся, — глухо ответил Андреас. — Время у нас есть; я себе все руки и грудь изорву, но добуду достаточно звезд, чтобы справиться с князем и с княжичем. Я убью их; эта победа будет стоить мне много, невероятно много, но корона будет моей!

****

Вечером, когда над теплым морем садилось солнце, в грот пришел Леонард. Он был усталый и какой-то погасший, словно все его прожитые годы с невзгодами отразились на его обманчиво-юном лице.

— Лоза ушла под землю, — тусклым, уставшим голосом сообщил он встретившему его Эвану. — Не оставила нам ни единого шанса.

Сказал — и шагнул к берегу. Доспехи тяготили его, пыльное лицо нужно было умыть, стереть с него выражение досады из-за бесцельно потраченного времени.

— Шанс остается всегда, — ответил ему Эван торжественно, отступая и давая брату дорогу. Лео не слушал его — а зря. На берегу его ждал сюрприз; проросшая лоза укоренилась, песок под ней порос свежими побегами, берег затянулся рыжей землей. Ноги Лео ступали по сочной зелени, черные ветви шумели над его головой, на них разворачивались темные плотные листья, а вьющиеся побеги свивали венец все плотнее.

— О, чудо, — прошептал Лео, лаская жесткие, словно лакированные листья ладонью. — Быть не может! Какое чудо возродило ее?

— Ирментруда Диана и ее любовь ко мне, — ответил Эван. — К нам, — поправился он, шагнув к брату и обнимая его. — Она принесла в наш мир покой и надежду на мир.

— Тогда нам теперь предстоит хранить две самых больших ценности в этом мире, — отозвался Лео, ликуя. — Это… это ты заслужил, Эван, за свою веру в нечто непостижимое и невероятное! Ты искал нечто большее, и оно пришло к тебе!

Диана, немного оробевшая отчего-то, была рядом с братьями. Радость их казалась ей чем-то интимным, и присутствовать при этом, видеть их слезы и смех… ей было не по себе ото всего этого.

И потому, когда Лео обернулся к ней и протянул руку, она покраснела и стыдливо опустила глаза.

— Что ж ты стоишь там, волшебница, — произнес Лео. — Иди сюда. Дай обнять тебя. Дай отблагодарить тебя как следует за эту радость.

Щеки Дианы налились просто багровым румянцем, она не знала, шутит ли Лео, обещая по своему обыкновению разложить ее на постели и отделать хорошенько, или под его словами о благодарности действительно кроется что-то особенное.

Но стоило ей вложить свою руку в его ладонь, как все намерения насчет благодарности стали яснее ясного. Вмиг Диана оказалась в объятьях молодого дракона, и тот стиснул ее, исцеловывая заалевшее лицо молодой женщины.

— О, какая княгиня попалась в наши сети! — зашептал он, горящими глазами рассматривая ее стыдливо склоненное лицо. — Какое богатство в наших руках! Она даст нам шанс продолжить свой род на земле, без разделения морем?

— О да, — вкрадчиво ответил Эван, поглаживая живот Дианы. — Не терпится посмотреть на новорожденного. Смотри — на ней ни чешуйки, и даже вдоль позвоночника нет, — его ладонь огладила спину девушки сквозь тонкую ткань. — Значит, и дитя ее не погонит в море. Она всегда с нами будет.

— Всегда? — спросил Лео, целуя подрагивающие губы Дианы, передавая в них это вечное слово.

— Всегда, — покорно ответила она, обнимая молодого дракона за шею.

Вдвоем они увлекли Диану на ложе, лаская и целуя ее подрагивающее чутко тело. Вдвоем по очереди целовали ее голый живот, оглаживали ее бедра, принюхиваясь к тропическому цветочному аромату, которым было полно ее тело.

Диана, раскинувшись на постели, млела под их ласками и руками, покорно разводила ноги под их требовательными ладонями. И когда пальцы — Эвана или Лео, неясно, — жадно и страстно ухватили ее меж ног, за мягкие набухшие губы, Диана вскрикнула, как будто все происходит в первый раз.

Ей казалось, что по ее груди змеятся гибкие тела питонов, лаская ее, тревожа соски, обнимая ее своими плотными мускулистыми кольцами, да так плотно, что их движущиеся тела растирали ее, словно брошенные на жернова травы.

Руки, ласкающие ее, скользили по шее, по плечам, по груди, по животу, и Диана всхлипывала, растворяясь в жадном потоке ласк.

Один из братьев развел ее ноги в разные стороны, заставил девушку подтянуть колени к груди и развести их шире, отдаваясь ему. Второй перехватил, не позволяя свести колени вместе, и целуя ее губы, словно ожидая, когда же с них вспорхнет сладкий стон, чтобы слизнуть его горячим языком.

И стон не заставил себя долго ждать. На своем обнаженном, беспомощно раскрытом лоне Диана ощутила поцелуи, слишком откровенные, слишком крепкие и жгучие, чтобы оставаться спокойной. Она вздрогнула и забилась в руках, что крепко удерживали ее. Но поцелуи заглушили ее крик, а руки заставили прижаться крепче к целующему ее лоно рту, и Диана ощутила себя всецело во власти возбужденных мужчин.

Она покорно принимала поцелуи, язык, ласкающий ее рот так соблазнительно и глубоко, что от возбуждения у нее кружилась голова. Она шире разводила колени перед тем, кто яростно вылизывал ее шершавым и гибким длинным языком, проникая в ее тело туго, чувствительно и так соблазнительно, что она тряслась всем телом, ерзая на этом языке, пронзающем ее тело сладкой пыткой.

Она кричала в голос, никем уже не сдерживаемая, когда в ее анус проникли пальцы, и принялись двигаться в ее теле, в горячем ее нутре, распаляя ее сильнее, укрепляя в ней чувство беспомощности и принадлежности тем, кто сейчас овладевал ею.

Один рот, насытившийся сладостью ее тела, перестал терзать ее лоно, зато прижался второй — голодный, горячий, страстный. И Диана снова кричала и стонала, сама удерживая свои ноги раздвинутыми перед ласкающим ее мужчиной.

— Вкусная какая, сладкая…

Два голоса шептали ей в уши слова признаний, говорил ей о любви и страсти, о том, какое — это наслаждение — ласкать ее тонкую розовую кожу губами.

— Ты ведь любишь, — шептали губы, прижимающие ее губы, заглушающие стоны. — Скажи!

— Люблю! — выдыхала Диана, выгибаясь навстречу проникающему в нее члену. Ее лоно было таким мокрым, что член проник в нее без малейшего труда, сразу ткнувшись в глубину, тяжело и чувствительно. Диана застонала, но ее снова целовали, не позволяя выпустить на волю ни единого звука, и чья-то ладонь легла на низ ее живота, чтобы плотнее прижать ее лоно к скользящему в ней члену.

До безумия.

До пресыщения.

Драконы крутили ее, как куклу, поворачивали, чтобы обласкать каждый миллиметр ее горящей кожи. Стонущую, нанизанную на чей-то жесткий член, ее повернули кверху спиной, и горячие ладони с силой раздвинули ее ягодицы.

— А-а-а, — простонала Диана, извиваясь, чувствуя, как ею овладевают сзади, как члены наполняют ее тело, терзают нетерпеливо, двигаясь по очереди, массируя ее нутро, терзая ее и лаская. Девушка закусила губу, чувствуя, как ее тело растягивается до боли, как проникновения становятся все чаще и глубже, до безумия, до отключения всех мыслей.

Она закрывала глаза и выгибалась назад, закинув голову на плечо ласкающего ее мужчины. Его проникновения в ее тело становились все злее, все сильнее и глубже. Но она расслабила дрожащие бедра, расслабила лоно, и покорилась проникающим в нее членам полностью. Наслаждение вспыхивало в ее разуме черными глубокими вспышками, она стонала, чувствуя, как жесткие губы прихватывают и посасывают ее соски, ставшие ярким и жесткими от беременности, а толчки уносят ее тело и разум по реке наслаждения, укачивая и подчиняя себе.

И девушка чувствовала себя единой с терзающими ее драконами.

**

Драконы любили свою нежную, нездешнюю Ирментруду.

В этом Ирина смогла убедиться, бессовестно и беззастенчиво подглядывая за их любовной игрой из своей каменной ловушки. Диана извивалась и вопила, терпя жестокие ласки братьев, и Ирина, яростно угрызая камни и рыча в бессильи, чувствовала, как ее тело болит и ноет, жаждая точно таких же проникновений и поцелуев.

Она все отдала бы за то, чтобы Эван, куснув ее за плечо, жестко трахал ее, удерживая, не позволяя вывернуться из-под его властных ласк ровно до тех пор, пока бы боль не растворилась в удовольствии, и они б не начали приносить ей наслаждение. Ирина чувствовала, как между ног ее становится мокро; она, как никакая другая самка, точно знала, как умеет нежно любить Эван, и как неистов и жаден Лео. Он берет самок почти силой. Жестоко, жестко и сладко, когда слабость и наслаждение пронизывают каждую клетку тела.

— Меня, меня-а-а-а, — выла Ирина, извиваясь на камнях, глядя, как тела троих людей сплетаются воедино, и как женщина — не Ирина, а та, другая, подлая соперница! — изнемогает от любви братьев.

Потеряв даже возможность получить эту любовь, Ирина ощутила, как, оказывается, много имела и как бесконечно много потеряла. А ведь Эван умолял — просто будь рядом.

«Надо ж было быть такой дурой, — с досадой подумала Ирина, чуть не плача. — Почему так несправедливо?! Почему, стоит только потерять, эта оказывается так нужно и так недоступно?»

Когда страстная игра стихла в шатре на берегу ласкового теплого моря, Ирина тоже затихла, изнемогшая, тяжко дышащая, мокрая. Ее одежда была истерзанной и влажной от пота, лоно болело, исцарапанное острыми когтями.

И звезда — теперь Ирина ощущала четко ее холодный свет, леденящий ее ладони.

«А что, — подумала она вдруг, — если сейчас же превратиться в какую-нибудь другую самку? В очень красивую, в самую красивую? В такую, какой у Эвана не было никогда? В такую, от которой он не сможет отказаться? В ту же Диану, — это имя она произнесла про себя с ненавистью. — А ее саму утопить… скормить рыбехам».

Но Ирина представила, как изо дня в день будет смотреть на ненавистное лицо соперницы, отражающееся в зеркале вместо ее, Ирины, лица, и едва не зарычала от досады и злости. Да и чешуя… у Дианы она не растет, а у нее, у Ирины, отрастет обязательно. И тогда Эван заметит подвох и… страшно даже представить, что он сделает за свою княгиню!

С отчаянием Ирина размышляла, что не умеет говорить, как Диана, и такой же ласковой и покорной быть не может. Она хотела уж было приказать звезде изменить себя абсолютно, сделать ее точной копией Дианы, но вовремя спохватилась, поняв, что тем самым убьет себя, уничтожит, сотрет душу и тело.

И тогда ненависть накрыла ее с головой.

Она всем своим существом пожелала огромной силы, равной силе дракона.

Пожелала острые зубы, чтобы рвать плоть, и сильное мускулистое тело, чтобы давить и чувствовать, как лопаются кости. Пожелала страшный яд, чтобы отравленный ее укусом умирал в жутких муках, корчась и вопя так, чтобы его страданиями насытилось ее жестокое сердце.

Она не хотела ждать, когда явится Андреас и подаст знак. Она жаждала огромной змеей вползти на горячее, не остывшее после любви ложе, обвить кольцами Диану, и стиснуть ее так, чтобы стук ее погибающего сердца вплелся в ее собственный пульс.

Повторяя свои яростные желания, Ирина поднесла к губам звезду и выпила ее холодный свет. Тот острыми осколками прокатился по горлу женщины, Ирина изо всех сил рванула к лазейке в камнях, и ее голова — плоская хищная голова анаконды, — протиснулась, наконец, в этот узкий лаз.

Тело змеи было толстое, но такое сильное, что Ирина смогла разломать камни, ранее удерживающие ее. Она ползла, она неумолимо приближалась к спящим, и чем ближе она была, тем сильнее ее жгла ярость.

Даже корона, которую Ирина так хотела, и ради которой Андреас сейчас вырывает звезды из собственного тела, то, ради чего создавались невероятные, невозможные альянсы, цель всех владык этого мира!.. Ее почему-то не хотелось брать.

Ирина остановилась перед проросшей черной лозой и некоторое время смотрела на чудо, о котором только слышала и в которое даже до конца не верила.

Корона почти созрела. Она была туго сплетена из черных ветвей, темные листья аккуратно пригладились, сложились в красивый причудливый узор, и там, между ними, меж их острых кончиков, было место под камень из Сердца Кита.

Змея, не мигая, смотрела на корону.

«Вот сейчас, — подумала Ирина. — Сейчас ее можно просто украсть. Не делиться ни с кем. Оставить Андреаса на растерзание дракона, а самой бежать с короной. Силы моей достаточно, чтобы разломать тот проклятый камень, Сердце Кита, и добыть себе небольшой кристалл. И все. Я буду королевой мира. Они все мне будут кланяться и платить дань. Я же так этого хотела!»

Змея, не мигая, смотрела на корону.

В последнее время Ирина отчего-то стала много думать, и разум ее, будто мстя за то, что так долго дремал, подкидывал ей идеи одна страшнее другой. Вот и сейчас Ирину вдруг осенило, что, вероятно, дело совсем не в короне, нет. Фактически, корона у братьев, и что? Ничего не изменилось. Никто не поет им хвалу и не несет богатых даров, корона никак не изменила мир, не повергла его на колени перед Эваном. Да и зачем? Никто не оспаривает его титул.

Но вот Диана… ту, что смогла явить это чудо, ту, что прорастила старую сухую лозу, братья-драконы боготворят. Она наденет эту магическую бесполезную игрушку; перед ней склонятся князь и княжич — и ей же заставят кланяться всех остальных.

Можно, конечно, стащить ее. Украсть этот странный артефакт и устроить из-за него войну. За право обладать им передерутся все… а проклятая девчонка вырастит новую корону. И драться будут уже не за корону… можно сломать лозу сейчас, здесь, обвить петлею корону и сжать, но что-то говорило Ирине, что это будет временная победа, и черная лоза упрямо отрастет вновь. Да и шума это наделает немало, и проснутся драконы… и не дадут сделать главное — убить эту мерзавку!

«Да и к чему мне корона, — подумала Ирина, — если я потеряла главное — себя?..»

Змея молча опустила голову и скользнула по сочным побегам лозы, которых становилось все больше. В душе Ирины кипела ненависть, раскаляющая ее глаза добела. Они светили, как звезды Итана и Андреаса, отравившие ее кровь.

Добраться… скрутить ее и перемолоть, задавить до того, как проснутся братья, или нет — вонзить в нее зубы! И пусть потом Эван убьет — все равно он не исправит ничего! Он смертью не выторгует ее жизнь обратно!

— Она умрет на твоих руках, — шипела Ирина, подкрадываясь к палатке. — О, как вы будете страдать! Все трое! Потерять все, что дорого — это так больно! За это не жаль и умереть!

Она была близка к цели. Она уже слышала сонное дыхание; она уже видела светлые волосы, рассыпавшиеся по подушке, уже выпускала ядовитые зубы. Но тут с громом что-то огромное, тяжелое обрушилось на крышу грота. От удара посыпались камешки с тревожным шорохом, задрожали цветы и зелень, рябь пошла по мору.

И, конечно, проснулись братья — драконы.

Они выскочили из шатра, спешно одеваясь, глядя, как какое-то чудовище с ревом крушит и ломает их грот, стараясь просунуть огромную лапу сквозь проточенные водой отверстия в крыше.

Ирина, еще миг назад готовая погибнуть в обмен на смертельный укус соперницы, словно отрезвела от этого грохота. Все странные мысли, которые ей были несвойственны, вылетели из головы. Погибнуть?! Сейчас? В шаге от всего, чего так неистово хотелось?!

— О, нет, — шипела она, посмеиваясь и скрываясь в зелени. — Эвану не свернуть мне шею! Я свершу свою месть! Андреас, кажется, не поскупился на звезды. Он отвлечет этих болванов… а я тем временем перекушу ее нежное горлышко!

Но Ирина недооценила Андреаса; кажется, вырывая звезды, он обезумел от боли и ужаса, и потому рвал их без счета, потеряв голову от запаха собственной крови.

Пока братья отыскивали безопасный уголок для своей любимицы и прятали ее в маленькой пещерке, в воду, на белый тропический песок посыпались звезды. Они сверкали и звенели, словно из ларца ссыпали золотые, они ослепительно сияли в толще воды, в траве, и у Ирины дух захватило от того, сколько силы Андреас давал ей и рассыпал просто так, ведь далеко не все звезды Ирина могла подобрать. Но он сыпал их щедрой рукой все больше.

Для братьев же это был словно град из камней.

Чужая сила зло колотила их по головам и плечам, и Ирина с неподдельной радостью видела, как от ударов колких звезд на плечах братьев расцветают багровые синяки.

Однако, недолго это длилось.

Эван обернулся первым и взревел яростно, закинув страшную драконью голову к небу. Его золотая чешуя рдела, словно раскаленная, а крылья, раскрывшись над тропическим раем, защитили от града и лозу, и пещеру, где укрылась Диана.

Лео обернулся вторым, став черным, словно ночь. Его гибкое тело было меньше, чем у Эвана, и он стрелой, сложив крылья, вырвался наружу, вон из грота, выбрав отверстие побольше. С визгом и воем сцепился он с монстром, крушащим крышу княжеского замка, и было совершенно ясно, что его сил будет недостаточно, чтоб справиться с обезумевшим Андреасом. Но задержать монстра, почти разломавшего свод грота, он мог; камни перестали с шумом рушиться в море, и Эван взмыл вверх, на помощь брату.

«Однако, что же там за чудовище такое, — злорадно думала Ирина, торопливо подбирая и глотая звезды, запутавшиеся в траве, — если и двоих драконов мало, чтобы с ним справиться?»

Братья-драконы плотно застряли в драке; Андреас, истерзанный ножом, истекающий кровью, исчерченный длинными ранами, в которых раньше переплетались лучи его звезд, превратился в чудовищного ящера, неповоротливого, но огромного и сильного. Пламя драконов хлестало его бронированную спину, не причиняя видимого вреда, и они проносились сверкающими стрелами мимо него.

Один удар огромной лапы способен был переломить хребет любому из них, но ящер был слишком неповоротлив, поэтому его лапы и хвост напрасно колотили по воздуху и зубы клацали, не достигнув цели.

Он был свободен от чар, веками удерживающих его в теле Звездного колдуна; но в дракона все равно обернуться не мог. По совету Итана она вырвал все звезды, но это отчего-то не помогло. Крылья не отрасли. И Андреас, попусту искалечивший себя, просто сходил с ума от отчаяния.

— Отчего не вышло?! — орал он, сгребая в горсти холодно сверкающие звезды. — Отчего?!

Но никто не мог ему ответить, в какой момент дракон в его душе умер окончательно, оставив после себя уродливого монстра.

…Звезд, рассыпанных Андреасом, было много, Ирина чувствовала, как сила ее переполняет, и тело ее росло, давило траву. Скоро она стала так огромна, что скрыться уже не могла, да и не нужно этого было. Ничто ее не разделяло с ее соперницей, и Ирина, красуясь и хвалясь своей мощью, поднялась вверх, во весь рост, зависнув над перепуганной Дианой, оказавшейся лицом к лицу с хитрым врагом.

— Ну, вот мы сейчас и поквитаемся, — прошипела Ирина. — Бежать некуда. Дверь заперта; Эван думал, что этим он тебя защитит? Нет, он захлопнул крышку твоего гроба. Красивого гроба, конечно…

— За что? — только и смогла произнести Диана, задом наперед отползая от чудовищной змеи. — Я ведь не сделала тебе ничего дурного!

— За то, — гневно сверкнув страшными глазами, ответила Ирина, — что ты есть. За то, что ты моя самая большая ошибка. Я ошиблась, пустив тебя в свой мир. А свои ошибки надо исправлять.

Диана чудом увернулась от первого броска змеи; та бросилась внезапно и в своей слепой ярости разнесла головой низенький столик, выточенный из цельного камня.

Диана же угадала это удар, почувствовала его кожей, и неуклюже покатилась по траве, закрывая голову от разлетевшихся осколков. Змея, слегка оглушенная, мотала головой, с ее чешуи сыпались раскрошенные камешки.

— Я искусаю тебя, — злобно пообещала Ирина, — раздавлю тебе все кости, а потом проглочу, еще живую. Если, конечно, ты выживешь к тому моменту, как я хотя бы немного утолю свою ярость! Ведь твоя смерть — это всего лишь капля на раскаленный камень. Я убивала бы тебя сотни раз, мерзавка…

Змея не торопилась напасть на Диану.

Хотя бы потому, что ужас в ее глазах и слезы, катящиеся с ресниц, были для нее таким же наслаждением, как крики боли.

Она надвигалась медленно, но неумолимо, разевая зубастую пасть. С чудовищных клыков яркий, как капли янтаря, капал яд, смертоносный настолько, что умирали травы и побеги черной лозы, на которые он попадал.

— Ты умрешь сегодня, — шипела Ирина, извиваясь, раскидывая хвостом песок, — а я останусь жить! Я примерю твою корону, ха-ха, и найду слова, которые помогут мне вернуть Эвана! Я буду сильнее всех! Я! Я! Я!

— Никогда!

Мысль о том, что эта гадина способна обмануть Эвана и втереться к нему в доверие, больно ранило Диану. Да еще и ребенок… Драконы гладили и ласкали ее живот, словно в нем было заключено самое огромное их сокровище. Они уже любили его; они уже радовались ему и пытались дать самое лучшее — хотя бы опосредованно, через мать, что нежится под магическим тропическим солнцем и ест самые сладкие спелые плоды.

Диана подумала о том, какую боль причинит Эвану то, что это ребенок никогда не родится. Она поняла, в какой мрак погрузится его душа, когда он потеряет и ее — невероятное чудо, вымоленное им у магии. Все ради того, чтобы эта кривоногая жадная самка, дочь змеи и жабы, потешила свое алчное сердце?!

— Никогда ты не добьешься этого!

Никогда — как это долго. Как сильно сказано!

Гибкий побег черной лозы отломился под ладонью Дианы очень просто, и в ее крепко сжатых пальцах окаменел, застыл, твердый и прочный, как металлический прут.

Змея неуловимым броском кинулась вперед — и раскрытой пастью напоролась на неловко выставленное вперед оружие Дианы. Девушку отбросило, а змея замотала головой с пастью, изодранной в кровь.

Диана даже не почувствовала удара; через миг она снова была на ногах, снова выставив свой прут вперед. Первая удача ее вдохновила, и сердце ее билось ровно и сильно — так, как и полагается биться сердцу сражающейся самке дракона. Сражающейся за свою жизнь, за свою любовь и за плод, чье право жить, пожалуй, она отстаивала сильнее всего.

— Они мои! — выкрикнула она, потрясая своим прутом. — Эван и Лео мои, слышишь ты?! И ребенок этот родится! Обязательно!

Диане показалось, что в душе ее, вспыхнув, словно рождающийся Феникс, взмахнул яростными крыльями дракон, жар от его дыхания побежал по жилам, изничтожая кровь и наполняя сосуды вместо нее — раскаленным металлом.

Змея снова кинулась, но к ее удару Диана была готова. Ее рука стала твердой, точной, а удар молниеносным и точным, таким, что прут лозы согнулся в воздухе, будто был живым и полным соков, а металлически жестким.

От его хлесткого удара, встретившего змею, с треском лопнула чешуя и один глаз гадины, воздух порвался с треском, и змея отпрянула с человеческим воплем. Она каталась и извивалась, кровоточащая пустая глазница забилась песком, и только ярость дала чудовищу сил подняться и снова кинуться — но теперь уже затем, чтобы зубами ухватить прут и перекусить его, превратив во множество мелких бесполезных обломков.

Безоружная Диана отступила; сердце ее билось все так же спокойно и отважно, не допуская ни мига слабости, ни тени мысли о смерти. Пока жива — надо драться! Надо сопротивляться, надо…

— Я знаю каждую мысль, — прошипела змея изодранным, окровавленным ртом, — что рождается в твоей голове! Но тебе не поможет ничто!

Она пошире разинула пасть — огромную, все так же пугающе-зубастую, — чтобы наброситься и целиком проглотить Диану, — но тут свистнули черный крылья, ослепительный звездно-черный дракон сшиб ее в броске и вцепился зубами в змеиную шею, стараясь перекусить позвонки, и оба они, сплетясь в смертельной схватке, кубарем покатились в море.

Ноги не держали девушку; у Дианы подкосились колени и она упала, тяжело дыша. Только сейчас она заметила, как ноет рука, нанесшая пару сокрушительных ударов Ирине. Саднила содранная в кровь ладонь, но страха все так жене было, и желание драться не утихло.

Диана кое-как поднялась, подбирая невесомые полупрозрачные полы своей одежды. В море, недалеко от берега, два огромных чудовища, избиваясь, лупя хвостами, сражались, взбивая изумрудные волны в белую пену. И один из них — черный дракон, — не Лео. Это Диана поняла каким-то непостижимым шестым чувством, не узнав в очертаниях дракона ни единой приметы Лео. Не тот запах, не та форма чешуи, ярко вспыхивающие звезды — словно ограненные бриллианты… и чужой голос, рычание, яростное и неистовое.

Это был какой-то другой дракон, незнакомый; он протиснулся в дыру в разбитой, разломанной крыше и свалился вниз камнем, атакующим соколом — быстро, неудержимо.

Черная корона на расцветшей лозе осталась нетронута и им.

Она сияла в лучах магического тропического солнца, словно лозу только что пролил дождь, и ее листья раздвинулись и тянулись к свету, как руки. Руки, в которые только-то и надо было, чтобы вложить драгоценный волшебный камень, Сердце Синего Кита…

Но черный дракон не взял ее.

Корона была ему не нужна.

Он вступился — смело и одержимо, не раздумывая ни минуты, — за жизнь Дианы, и теперь его зубы терзали и рвали тело змеи, что обвила его своими кольцами и старалась задавить. Но кроме зубов у Дракона были еще и когти, и он рвал ими нежно-белое змеиное брюхо, добираясь до ее сердца.

Над белым песчаным берегом раздался жуткий вой, набегающие волны и белая пена окрасилась алым, и Диана изо всех сил зажмурилась и закрыла лицо руками, понимая, что все кончено, и что навалившаяся тишина обозначает, что одна из жизней оборвалась.

Тело побежденного унесло волнами; точнее, побежденной — лишь раз в волнах мелькнула змеиная голова с потухшим, остановившимся глазом. Тот, что остался жив, выбирался на берег, вода текла ручьями с его одежды, с черных волос…

И кровь.

Это его кровь окрашивала набегающие волны алым, пульсирующими толчками выплёскиваясь из глубокой раны на животе. Диана рванула изо всех сил к спасителю, но не успела его подхватить — он рухнул в набегающие волны, в мокрый песок, и она, подоспев к нему, перевернула его, положила его голову себе на колени, чтобы набегающие волны не мешали ему дышать, пригладила его черные волосы.

— Все… напрасно… — выдохнул дракон, зажмурив глаза. Лицо его, красивое, с точеными правильными чертами, было бледно, губы бескровны. — Ах, как коротка жизнь!

Он внезапно рассмеялся, показав острые клыки, и тут же сморщился, прижимая руку к мокрой одежде, к разорванному животу. Сквозь его стремительно бледнеющие пальцы текла рекой кровь, и Диана взвыла, прижав и свои пальцы поверх его, но мужчина лишь качнул головой:

— Не поможет, — выдохнул он рваными толчками. Его начал бить озноб, нос заострился, скулы обтянуло кожей, и он внезапно раскрыл темные, жгучие, слишком живые глаза. Словно тело умирало, а тело и разум — нет. — Рана затянулась бы. Но яд этой гадины поражает сильнее клыков. Еще минута — и я умру. Ах, как жаль, как жаль…

Диана беспомощно оглядела умирающего, не зная, как ему помочь.

— Кто ты? — произнесла она, склоняясь над ними, и слабая улыбка скользнула по его губам.

— Итан, — произнес он как можно яснее, — твой Дух пещеры… я думал, ты догадаешься. Твой Звездный колдун, что обрел крылья благодаря любви к тебе. И я благодарен за это. Жизнь — равноценная плата за радость снять проклятие. Я ухожу свободным… и настоящим.

Диана не ответила. Она прижала ладонь к губам, чтобы ни один крик, ни один стон не перебил слова умирающего.

— Можно, — вдруг попросил он, — ты поцелуешь меня, Ирментруда Диана? Не украдкой, и не обманом. Я хочу, чтоб этот поцелуй был не украден и выманен силой или обманом. Я хочу попробовать немного любви той женщины, что меняет миры и судьбы.

— Но Итан, — горько плача над ним, ответила Диана. — Я не могу. Правда, не могу. Я жалею тебя всем сердцем, и так же благодарна тебе, но моя любовь принадлежит только им, князю и княжичу. И если я тебя поцелую — это будет то же обман…

Итан снова рассмеялся, закрыв глаза.

— Ах, какая злая ирония, — произнес он. — Верно. Если ты подаришь мне свой поцелуй, волшебство разрушится… Как жаль. Как жаль…

На крыше грохотало и ревело; драка шла, но противники словно не могли справиться друг с другом, и камни с треснувшего потолка нет-нет, да падали в море.

— Они не победят его, — вдруг твердо и ясно сказал Итан. — Он слишком силен, а они не знают его уязвимое место. Еще немного, и они выдохнутся. И тогда он будет здесь…

Белые, как снег, пальцы Итана вдруг сорвали с одежды яркий блик, и он засиял звездой в его ладони.

— Возьми, — прохрипел он, — спасись. Обратись в драконицу и улети. Я хочу, чтоб ты жила. В этом мне отказать ты ведь не можешь?

Диана обеими руками ухватила колкую горячую звезду и прижала ее к сильно забившемуся сердцу.

— Слабое место? — переспросила она, не замечая, что кричит. — Где оно?! Где его слабое место?!

Итан, кажется, уже ничего не видел и не слышал, но по ее губам прочел вопрос.

— Драконица, — медленно произнес он, чуть коснувшись ее волос слабеющей рукой. — Ты драконица. Смелая и сильная.

— Ну же! Где его слабое место?!

— Звезда с сердца. Он не смог ее сорвать — а я тебе… ее отдал…

Глаза Итана остановились, рука упала в волны, и море лизнуло ее, как затосковавшая по хозяину собака. Дракон был мертв.

Диана закричала и заплакала, прижимая горячую звезду к своей груди, накалываясь на ее острые лучи, но ее слезы были не в силах вернуть ушедшего.

— Все так и должно быть, — раздался над ее плечом спокойный голос. — Правда ранит, убивает, но это правильно.

Она молниеносно обернулась — и увидела Великую старуху, чьи длинные седые волосы и красивые одежды развевал ветер. Она свысока смотрела на умершего, и ее тонкие, недобро изогнутые губы были плотно сжаты.

— А ты думаешь, — медленно произнесла она, — зачем я таскала с собой эту палку? Просто так? Нет. Это же лоза. И у нас была своя корона. Да только получив любовь женщины, мужчина уже не хотел ее. Она была не важна. Она и у нас росла, эта корона, долгие годы. Но что корона, если ты сам можешь всего добиться, и когда с тобой правдивы и женщины, и враги, и друзья? Правда, не важно? Смотри, — она кивнула на Итана, — и враги, и друзья ее не пожелали. У них была цель поважнее — ты, мать будущего князя. Поэтому утри сопли, встань, и пойди, спаси моих сыновей. Достаточно лить слезы по этому храбрецу. Магия его не забудет!

**

Драконы были смелыми. И упрямыми.

Они видели, что все их усилия отражались на противнике меньше, чем они рассчитывали. Огромный монстр ворочался, черный и обгоревший, но живой. Струи пламени, которыми драконы поливали его толстый панцирь, расчертили его толстую шкуру черными бороздами. Это было болезненно — но не смертельно. Боль только сильнее злила его, он свирепел и отмахивался от назойливых врагов. И когда они, отпугнутые взмахами его могучих лап, отлетали подальше, он продолжал крушить крышу над тропическим гротом.

Он хотел попасть туда.

Единственный из всех, он хотел корону. Он выл и рычал, тянул к ней лапы через разломы в крыше, и ему не было дела до Дианы.

Он жаждал власти.

Ветер пригладил чешую Дианы, выползшей на крышу через круглое оконце в гроте. Ее глаза видели все иначе, чем глаза человека, и она видела то, чего не заметила бы, будучи женщиной — ярко мерцающую звезду на груди чудовища. В самом его сердце. Оттуда он не смог ее вырвать, побоялся, что умрет.

«А ведь это бы его освободило», — подумала Диана.

Звезда, подаренная ей на прощание Итаном, обратила ее в дракона, и Диана вцепилась в этот образ, в новое тело, в новую шкуру всеми силами, чтобы ничто не смогло унести и развеять магию.

«Хочешь правду? — шепнуло ей в уши ветер голосом Итана. — Я вспомнил. Синего Кита такие, как я, убили за то, что он не позволял нам свершать чудеса. Он был нам всем как отец, но суровый, строгий, подчас жестокий. Наверное, родителей надо почитать, но это дается с трудом, когда хочется познавать мир и творить чудеса. Мы просили позволить нам тратить магию на невообразимые, прекрасные и сумасбродные вещи, а ему это казалось нерациональным. Неправильным, глупым; но сейчас я вижу — это не было глупо. Нет. Это было необходимо и неизбежно — позволить своим чадам жить так, как они хотят, совершать свои ошибки и одерживать свои победы. Он не позволил. Да, мы убили его. Мы совершили грех, но и он… тоже. Он нас возненавидел и проклял — а мог бы поверить в нас и благословить.

Драконы — они другие.

Они чтят предков и традиции, они любили Кита больше нас. Они вообще любили больше…

Они прощали ему свою несвободу. Они смирились даже с тем, что Кит разлучил их с женщинами, обратив тех в водных змей, в рыб, в самок, что теряют память и забывают о любви, стоит ему позвать их обратно в море.

Наверное, это и есть благородство — уметь прощать. Но далеко не каждый достоин прощения.

Кит — не был достоин. Я бы убил его и еще раз. За то, что он пытался нас приручить и контролировать. Даже нашу любовь… Он научил нас любить только его, и отучил любить друг друга. Это не мудрость; это боязнь, трусость!

Смотри: Звездные убили Кита, это верно. Но я, Звездный, научил тебя летать, а значит, и прочие самки смогут? Им не надо будет уходить в море. Я вернул драконам их женщин. Вот забава-то… Этого Кит точно не допустил бы. Он полагал, что любовь — это высший дар, позволял мужчинам любить женщин в качестве великого блага. Только достойные могли претендовать на любовь самок!

Может, это и верно. Наверное, в этом он был прав — любовь это дар. Великий дар! Он касается сердца, и нет муки и блаженства выше этого! Только не ему раздавать этот дар; а самим женщинам. И мужчинам — не ему служить за право провести с женщиной ночь, а самим женщинам.

Без его скользких ласт разберемся…

Но даже в них, в драконах, дух свободы проснулся тоже; даже твой Эван пожелал невозможного и искал этого всю жизнь, возжелал всем сердцем чуда, любви от самки, которыми до сих пор повелевает переменчивое море — а значит, между Звездными и драконами разница не так уж велика. Не правда ли? Подлецы, трусы, негодяи — это встречается в любом народе, так же, как храбрецы и великодушные. Негодяи — не только Звездные, это любой, в ком нет потребности быть чем-то лучшим».

Эван и Лео снова заходили на вираж, чтобы развернуться и опять облить чудовище с ног до головы пламенем. Диана, позабыв об опасности, на миг даже залюбовалась братьями, в каждом движении которых было все — мощь, решительность и неумолимая, свирепая ярость. Да, противник был крупнее и сильнее, но драконы привыкли яростно драться до конца, и Диана отчетливо почувствовала эту решимость, что побеждает любой страх. Решимость отдать и свою жизнь, чтобы победить.

И чувство это ей теперь тоже было не чуждо.

Новообращенная драконица раскрыла светло-золотые крылья — казалось, на ветру, наполнившем их, они позванивали, как тонкие листы золота, — и испустила дикий воинственный клич.

Голос ее был женским, в нем сплелось и рычание дракона, и ноты ее собственного, человеческого голоса. И трое дерущихся узнали ее; не могли не узнать.

Лео и Эван разразились тревожными криками, зависнув над монстром, а тот… о, как бронированный монстр был страшен! Его глаза, глянувшие прямо на Диану, были холодными и одержимыми, в них были только злоба и ненависть. Нечеловеческая, фанатичная ненависть — это было именно то, что поддерживало в монстре, дрожащем от боли, его неукротимое желание сражаться до конца.

Андреас — Диана с удивлением вспомнила, что это жуткое чудовище когда-то носило человеческое имя, — ее узнал, не мог не узнать. Он смотрел на молодую драконицу, парящую в небе, только миг, но в этот миг вся история, связанная с этим чудовищем, промелькнула у Дианы перед глазами.

И первая любовь, и поцелуи под вечным небом и звездами, и циничное предательство, продажа, использование ее, Дианы, в качестве разменной монеты в своих играх.

Бесполезных, бессильных играх, которые не смогли изменить этот мир.

— Диана, — произнес он. Словно выдохнул; словно подмытый морем утес рухнул в море. Словно сошла лавина в горах. — Глупая, бесполезная самка, которая не сгодилась ни на что! Я думал, в вашем мире принято сопротивляться и стремиться в свое гнездо, на родину, там, где ты увидела солнце. Думал, ты будешь царапаться, как тонущая кошка, пока не сотрешь все ногти в кровь. А ты поплыла по течению, покорилась! Легла под драконов… а я мог бы изменить весь мир, если б ты не оказалась трухлявой веткой! Из-за тебя рассыпался в куски весь мой план! А я мог бы!..

— Мир меняют только сильные! — прокричала Диана. — А ты ничтожен и слаб! Что же ты пожалел для этого мира свое сердце? Испугался? Этот мир изменил не ты — Итан! Это он творил чудеса, а ты лишь ждал мига, чтоб пожать плоды его трудов! Но и этого тебе не удастся сделать!

Она откуда-то знала, что и он вспоминает свой путь ошибок и неудач, больше похожий на узкую тропинку в горах, с которой соскользнуть — верная смерть. Он поднимался по этой тропинку все выше, она становилась все уже. И сейчас Андреас делает по ней последние упрямые шаги, несмотря на то, что под ногами уже крошатся камешки и летят в пропасть, обозначая его последний путь, падение в бездну.

Ее слова привели его в бешенство; он взревел так, что у Дианы померкло все перед глазами, а когда она смогла видеть, монстр уже несся на нее.

Ему не жаль было погубить очередное чудо этого мира — летающую драконицу. Все самки плавали в море, и лишь эта летала. Это было так невероятно, что Эван и Лео на миг замерли в замешательстве, и потому пропустили бросок зверя. Они слали ему вслед жгучие струи, но не успевали, зверь тяжким черным снарядом несся вперед — и Диана острой золотой пулей летела навстречу ему, выцеливая его слабое место — трусливое сердце, помеченное ярко горящей звездой.

Она никогда не летала раньше, но это оказалось так легко. Мысль вела ее, умело обходя опасности и препятствия, и слишком неповоротливые лапы чудовища, и его зубастую пасть, щелкающую чудовищными зубами.

Сверху пролился целый водопад пламени, но драконьей чешуе он был не страшен. Диана почувствовала, как оно омывает ее, раскаляя тело, делая его сильнее, живее и… острее. Зато монстр/, отыскивающий ее в пожаре, был ослеплен и ревел, чувствуя, как огонь жжет его глаза.

Он не вынес; он встал на задние лапы, вынырнул из огня, и яркая звезда сверкнула прямо перед глазами Дианы.

И тогда она дохнула в свою яркую цель огнем. Выдохнула всю свою обиду, весь свой страх и муки, что были в ее душе, и послала это раскаленной добела стрелой прямо в сердце тому, кто заставил ее все это пережить.

Словно нож в масло, вошла золотая драконица в расплавившуюся от ее огня звезду — и почти сразу же выскочила из спины навылет раненного монстра, прошитого струей ее огня.

Звезда тлела и полыхала, и ее багровым светом наливались все раны, откуда Андреас вырывал другие звезды. Длинные глубокие раны, пересечение лучей вырванных звезд, наливались багровым пламенем, которое впитывалось и монстр, взревев в последний раз, взорвался и развалился на множество тлеющих кусков.

Диана облетала пожарище, оставшееся от Андреаса. Сердце ее билось по-прежнему сильно и спокойно. Драконам неведом страх, и злорадство — тоже. Радость победы не затмевалась никакими низменными чувствами, но чтобы ушли воспоминания, они должны были сгореть в этом пожаре вместе с тем, с кем они связаны.

Глава 13. Брачный ритуал

Бой утих; драконы — Эван, Лео и Диана, — отстояли свой дом, — и, облетая его, огромную Драконью Гору, с выточенными морем окнами и многочисленными входами, защищенными магией, Диана видела, как к месту разломов, оставленных монстром-Андреасом, стремятся множество маленьких в сравнении с князем драконов.

Алыми быстрыми стаями, так похожими на стаи стрижей, они налетали на проломы, взбивали над ними воздух, пока магия не вскипала от этих ударов, и чинили дом.

«Мой дом, — подумала Диана, глядя, как исчезают под крыльями магов-строителей даже малейшие сколы на камнях, оставленные когтями монстра-Андреаса. — Теперь это мой дом по праву. Я отвоевала его. Я заслужила право жить в нем…»

Легко взмахнув крыльями, она с воздушным потоком скользнула в круглое оконце в грот, к теплому морю, в тропической зелени и сладким ароматам.

Миг, когда она перекинулась в человека и когда ее ноги, а не драконьи лапы, побежали по песку, она пропустила. Но Диана точно знала, что и обратно перекинуться ей удастся так же легко, по единому желанию.

Следом за ней на песок опустились и Лео с Эваном — она услышала, как шумят за ее спиной их крылья, как скрипит песок под их ногами, — но все ее мысли сейчас устремлялись не к ним.

К Итану.

Он все так же лежал на боку в полосе прибоя, море лизало его руку, словно жалея, приглаживало черные волосы, и Диане, которая, наконец, рассмотрела его, стало невероятно жаль погибшего смельчака и дерзеца. В магическом тропическом свете солнца его заострившиеся черты показались ей невероятно красивыми и умиротворенными, словно дракон умер не от ужасного яда, а заснул, и вот-вот проснется.

Рядом с его рукой, которую он вытянул вперед, к рыжему берегу, быстро зарастающему черной лозой, лежала корона. Она созрела, сплелась из самых крепких и гибких веток и упала вниз, на песок, и набегающие волны покачивали ее, но не осмеливались унести с собой. Черная, словно выкованная самым искусным ювелиром самыми крохотными молотками, она выглядела составленной из причудливой мозаики, и казалось, что принадлежит она не им, живым, а ему, Итану — умершему.

Море тоже не решалось забрать ее; оно качало корону, полируя прозрачной водой ее листья, но отчего-то прибой утащить ее с собой не мог.

— Дерзец, ах, дерзец, — прошептала Диана, опускаясь с Итоном рядом на колени, касаясь его мокрых волос осторожно, будто боясь потревожить и разбудить его. — Смельчак и дерзец…

— Кто он, Ирментруда Диана? — произнес Эван. Голос у него был напряженный и строгий, но Диана не боялась говорить ему правду. Теперь — нет.

— Он тот, — ответила Диана спокойно и смело, глядя Эвану прямо в глаза, — кто научил меня летать. Звездный, что нашел в себе силы снова стать драконом. Тот, кто изменил этот мир, хоть немного. Он отдал свою последнюю звезду мне, с последним желанием — спасти меня. Он мог бы сотворить чудо и спастись сам, но в минуту опасности он думал обо мне. Он обманом проник в твой дом, Эван, это верно. Но он спас всех нас. Он отдал свой единственный шанс выжить — мне. И ни слова не сказал против того, как и на что я использую искру, оставшуюся от его жизни. Он достоин уважения.

Эван ревниво тряхнул головой.

— Диана, — с мукой выдохнул он. — Я понимаю твои чувства и твою благодарность ему. Но если ты не передумала быть княгиней, ему не место в твоем сердце. Не место.

Диана снова глянула на Эвана так, как не глядела никогда, смело, на равных.

— Я не передумала, Эван, — ответила она. — Наша любовь, наше единство для меня святы. Просто, — голос Дианы окреп, — я хочу, чтобы ты чтил этого дракона так же, как любого, равного себе. Тебе не о чем беспокоиться, Эван. Разве ты не видишь — я стала другой? Такой же, как ты. Нет, ты видишь; ты все чувствуешь и понимаешь, просто боишься себе признаться

— Я не верю своему счастью, — шепнул Эван, приближаясь к Диане и ласково касаясь рукой её щеки. — Не могу поверить в ещё одно чудо. Самка дракона, равная самому дракону... Не прирученное животное, но равная...

Эван с изумление смотрел в глаза девушки, в которых теперь были вертикальные драконье зрачки, касался её кожи, которая теперь была горячая, как нагретое солнцем золото, и слышал разум Дианы — разум драконицы, которая сама выбирает себе судьбу и спутников в ней. За спиной её он видел крылья — такие же, как у него, с красивой чешуей, прочные и лёгкие, — и это изумляло его больше всего.

Но и пугало.

Свободное существо, которое больше не уступит ему только потому, что Эван — сильнее.Существо, способное выбирать.Останется ли она с ним навечно, на всю долгую драконью жизнь?

— Ирментруда Диана, — повторил Эван. — Девушка, рождённая в другом мире, ты пришла сюда, чтобы стать одной из нас? Вот что невероятно. Вот во что я никогда бы не поверил, если б не видел своими глазами.

— Это сделал Итан, — сказала она. — И, если честно, я понимаю его и все его поступки намного лучше, чем желания и мысли Кита, которого ты так чтишь. В любой другой день я попросила бы тебя от него отречься, но не теперь.

— Почему же нет? — с интересом спросил Эван.

— Оказалось, что поступки живых существ часто имеют двойное дно. Что их пробуждения непонятны доя стороннего наблюдателя. Кто знает, зачем Кит распорядился вами... Так. Быть может, он был тиран, негодяй, эгоист и злодей. А может, ценой своей жизни он научил вас ценить то, что у вас есть, и добиваться того, чего нет и, казалось бы, не может существовать. Поэтому я не попытаюсь разрушить твою любовь к этому существу. Он твой прародитель. С его дарами ты разберёшься сам.

— Мудро, — согласился меж тем Лео, младший дракон. — Но я чувствую какой-то подвох. Ирментруда Диана, — произнёс он и рассмеялся, — мне кажется, мы здорово рискуем, беря тебя в жены. Ты полна сюрпризов; и твои мысли так же безумны и непредсказуемы, как бег диких лошадей. Что ещё ты задумала?

— Корона, — твёрдо ответила Диана. —Я хочу отдать её Итану.

— Отчего ему? — спокойно спросил Эван. — Ты хочешь отдать власть над миром мертвецу? Думаешь, она ему больше понадобится, чем нам, живым?

— Он был мудрее нас троих, — ответила Диана. — И искреннее в своей ненависти и любви. Я думаю, что его звезда в этой короне — это честнее, чем сердце Кита.

— У тебя есть ещё одна его звезда, рыбка моя золотая? — удивился Лео.

— Самая большая, — тихо ответила Диана. —Звезда из самого его сердца. Я обронила её где-то в шатре. Смотри, Лео, как раздвинулись на короне лепестки! Словно специально для неё. Она будет здесь, а этом венце, очень к месту.

Глаза девушки, обращенные к молодому дракону, сделались печальным и просящими, Диана нарочно говорила об этом с Лео, так как знала о его открытости всему новому. Он был не так консервативен, как Эван, и до его чувств было достучаться легче.

"Только б он не подумал, что я влюблена в Итана! — думала Диана. — Только б не принял за скорбь моё желание вознаградить его по достоинству! Невыносимо мысли о том, что Эван и Лео могут отвернуться от меня и уйти навсегда, больно думать, что я могу их потерять, но и Итана предать я не могу! После того, как он отдал мне свою жизнь — нет, не могу! "

Она видела, как недоверчиво смотрит на неё ревнивый Эван, как ищет подвоха умный Лео. Она чувствовала, как они пытаются отыскать обман в её словах и предотвратить его, но не находят и замирают, прислушиваясь к её словам.

— Рыбка моя, — ласково произнёс меж тем Лео, доверительное заглядывая ей в глаза. — То есть, звезда, способная на любое чудо, все ещё в твоих руках?

— Ну да, – недоумевая, ответила Диана. Лео прищурил хитрый янтарный глаз:

— Тогда все намного проще, — весело сказал он. — Скажи, ты согласна отказаться от нее, от любого чуда, что она может подарить?

— Конечно, — ответила Диана печально. — Зачем мне звезда, если у меня есть все? Вы, дом. Любовь. Больше мне мечтать не о чем.

— А этого храбреца, — дрожащим от волнения и плохо скрываемой ревности голосом произнёс Эван, — готова ли ты его отпустить? Вырвать из своего сердца и никогда больше о нем не думать? Всеми мыслями быть только с нами? Со мной? И никогда не заслонять его образом нас?

— Конечно, Эван, — ласково ответила Диана. — Ах, какой ты недоверчивый!

— А от его любви, — коварно спросил Лео, — готова ты отказаться? Ему его сердце вернуть готова? Он любил тебя, это совершенно верно. Женщины могут легко отказываться любить, но своего обожателя терять они не хотят!

— Да, Лео, — ответила Диана. – он любил меня. И да, я готова была бы отказаться от его любви, отпустить его сердце, чтоб он раскрыл его навстречу всему миру и новой любви, но ведь он мертв. Некого отпускать больше.

— Звезда, Ирментруда Диана, — напомнил хитрый Лео. — Он сам пожелать не может, но ты можешь пожелать вместо него, чтоб он вернулся. Оставив там, в темноте, все его сомнения, терзания, горе, боль и... Любовь к тебе. Это так просто. Ты женщина, а женщины дарят новую жизнь. Так сможешь ли ты пожелать ему начать все сначала, с чистого листа? Это дело благое, ради него я бы отдал тебе эту корону.

— Смогу! — радостно воскликнула Диана. — Я отпущу его на волю!

Она перевела умоляющий взгляд на Эвана и тот лишь кратко кивнул, разрешая.

В шатре, под покрывала ми и подушками, Диана нашла подаренную Итаном звезду. Сжимая её колючие светлые лучи, Диана несла её, думая обо всем хорошем, что ждёт впереди Итана.

Моря, полные живящей воды, в которой так любили играть драконы. Небо, безоблачно чистое, или наоборот, затянутое грозовыми тучами, в которых драконы любят летать.

И драконью самку, которая однажды тронет его смелое сердце так же горячо и сильно, как смогла затронуть его Диана.

С этими мыслями она опустила звезду между расступившихся остроконечных чёрных листьев, и они крепко её сжали, так, что вынуть её стало невозможно.

Черную корону, величайшее чудо, от которого отказывались все, стараясь сберечь то, что действительно ценно и дорого, Диана надела на голову Итана, мысленно призывая его, и звезда из его сердца вспыхнула ярко-ярко, так, что на мгновение ослепила всех.

А когда зрение вернулось, Итана на берегу не было. Где-то впереди плеснул в морской воде чёрный, с крупными белыми звездами, плавник, и Эван кивком головы велел открыть магическую преграду и выпустить дракона из своего дома в открытое море.

Итан ни разу не обернулся, ни взглянул напоследок, и это было, пожалуй, грустно, но Диана знала, что поступить можно было только так.

Когда исчез последний всплеск плавников Итана, Эван, до того зорко наблюдавший за ним, обернулся к Диане и взял её за руку.

— Маленькая, храбрая Ирментруда, — чуть улыбнувшись, сказал он. На его лице отчётливо читалось волнение. — Ну, теперь-то ты точно готова принадлежать мне?

— Конечно, Эван, — ответила Диана как можно более серьёзно, хотя её так и подмывало рассмеяться. — Конечно.

***

В день свадьбы Дианы над морем сияло солнце. Природа будто смилостивилась, смягчилась, и на каменных уступах, чёрных от солёных морских брызг, расцвели не смелые белые цветы.

Зелень тонким невесомым весенним кружевом одела драконье гору, и желающих посмотреть на новую княгиню было хоть отбавляй.

Диана ужасно волновалась, хотя все, что было необходимо к свадьбе, было готово идеально.

Её шёлковое свадебное платье цвета слоновой кости было расшито жемчугом, а длинный шлейф украшен вышивкой, причудливой и невесомой, как морская пена.

В светлых волосах девушки лежал венец о пяти лучах, каждый из которых заканчивался алмаз зной сияющей капелькой.

На груди Дианы, словно тонкие струи ручья, переплелись цепочки с нанизанными на них жемчужинами.

Княгиню предстояло единожды показать всем, а затем она могла принадлежать только мужьям.

Эван и Лео сами наряжали её, сами приглаживали её волосы и вплетали в них украшения и драгоценности.

— Ножку, Диана! — весело сказал Лео, становясь перед ней на колено и протягивая ей туфельку. — Сейчас я обую тебя, Эван покроет твоё лицо фатой, чтобы люди не сошли с ума от зависти нам и от твоей красоты, и мы пойдём. Ох, да перестань же так бояться, — Лео расхохотался во все горло, заглянув в лицо Диане. — Ты словно привидение увидела!

— Не каждый день выходишь замуж и становишься княгиней, — парировала Диана. — Пожалуй, увидеть привидение не так страшно.

— Ничего страшного в свадьбе нет, — ответил Лео. — Наоборот; вон ты какая красивая и ладная! Любая самка захочет стать такой же красивой. Может, хоть в этот день они посмирнее будут.

Лео усмехнулся, думая о чем-то своём, а Диана с тревогой погладила живот. Там зрела новая жизнь; и если это будет девочка... Если драконица..

"Она будет отличаться ото всех, — подумала Диана. — Она будет уметь летать. Эван уже говорил со знатными людьми; боюсь, каждый из них, в чьём доме растёт сын, теперь будет молиться, чтоб я родила девочку. Чтобы дать начало новой, летающей расе!"

Эван и Лео взяли её под руки и помогли подняться с кресла. Сама, наверное, она б это сделать не смогла, потому что драконы щедро украсили её серебром, золотом и жемчугом, словно язычники — любимого идола.

— Ну, идём?

Им втроём предстояло пройти вдоль всего огромного, как площадь, двора, из крыла, в котором жили неженатые драконы, до крыла, где обычно в лист семейные гнезда и рождались дети.

Весь двор был застрелен пестрыми коврами, чтобы княгиня ненароком не споткнулась о камень и не зашибла ножку. Поверх ковров алой, как кровь, тропинкой лежала дорожка, пропавшая благовониями, и по ней нарядные братья вели свою прекрасную жену-драконицу в новую жизнь.

Народ кричал и славил молодую, необычную княгиню. Время от времени Диана чувствовала, что крылья разворачиваются у неё за спиной, и понимала, что она так волнуется, что готова отсюда удрать. Но эван и Лео удерживли её, она крепче сжимала их руки, и шла вперёд.

Радостные лица мелькали с обеих сторон, люди кричали и славили ее, молодую княгиню, но Диана не слышала их криков, и все их улыбки сливались в один серый фон.

Отчётливо она увидела только четыре лица.

И первое лицо было Итана.

Дракон хитро улыбался, в его тёмных глазах сверкала задумчивая грусть.

— Вы пустили его на праздник?! — выдохнула Диана, и Эван, оглянувшись на Итана, ответил:

— Но это же призрак. Он думает о тебе; он не забыл. Но потревожить тебя своим присутствием не посмел. Видимо, его любовь не вытравить и магией; но сердце его благородно.

Второе лицо, торжествующее, улыбающееся, было лицом Великой Старухи. Она хлопала в ладоши вместе со всеми, гордо вздернув голову, но Диана уже научилась отличать призраков от настоящих людей.

Эван и Лео почтительно поклонились духу матери, и та истончилась, стала прозрачной и испарилась.

— Теперь уж навсегда, — задумчиво сказал Лео. — Присматривала за нами. О, как я рад, что свою палку она тебе отдала!

А потом вдруг Диана увидела в толпе поздравляющих и радующихся людей Андреаса. Бедного, обескровленного. Обожженного и измученного. С рваной дырой в груди на том месте, где должно быть сердце.

Он смотрел потухшими глазами и страдание, исходящее от него, затмевало даже искреннюю радость собравшихся.

— Зачем он здесь?! — испуганно прошептала Диана. Эван крепче обнял её, его грозный взгляд напугал и развеял не знающего покоя призрака.

— Помнишь, я сказал, что разрешу ему присутствовать на нашей свадьбе? Похоже, он счёт это приглашением и просто не смог отказаться от возможности увидеть тебя ещё хоть раз.

Эван попытался пошутить, но Диана поняла, что это правда. Прав Эван в том, что Андреас у нет и не будет теперь покоя из-за неё, из-за Дианы.

И последней — но к этой встрече Диана была уже готова, — у самого входа в брачные покои, где уже готово и подогрето было брачное ложе, у самых дверей, Диана увидела Ирину.

Мятежная драконица выглядела ужасно, и потому закутана была в мрак с ног до головы. Она будто стыдилась своей разбухшей в воде землистого цвета кожи, своих переломанных Итаном рёбер и глубоких ран от его когтей, и потому опустила глаза, стоило Диане приблизиться к ней, и поплотнее закуталась в магическую темноту, попыталась натянуть на лицо, будто платок, спрятаться за нею. Но Диана все равно узнала и встала напротив бывшей соперницы.

Красивая, невероятно красивая, цветущая и украшенная невеста — против завернутой в саван изодранной мертвой тени.

Только на миг вспорхнули слипшиеся от морской воды ресницы над запавшими тусклыми глазами. Только раз вгляды соперницы встретились, и победительница, гордая, молчаливая и сияющая, тихо прошла дальше, в брачные покои, а проигравшая — проигравшая все, и жизнь, и любовь, — тихо растворилась и лёгким туманом скользнула по полу...

А за Дианой закрылись двери драконье го замка, и народ славил и славил её, выкрикивая её имя.

Конец