Соль. Судьба первородной бесплатное чтение

Посвящается моим дорогим

и любимым дедушке и папе,

Шаронову Николаю Григорьевичу

и Бажанову Николаю Андреевичу.

Спасибо, что вы были в моей жизни

Пролог

Песок. Куда ни посмотри, он будет везде. Бескрайнее песчаное море, в котором не боишься потеряться, ибо, сделав лишь шаг по бескрайней пустыне Элио, ты можешь считать, что уже потерян. Найден ты будешь лишь в день, когда великие духи Элио решат отпустить твое тело и душу. Поймешь ли ты, что песка больше нет в этот миг? Или пустыня отнимет последние крупицы твоего разума, подменив его своими образами и видениями? Всякий ступивший на этот путь надеется, что удача будет на его стороне. Всякий идущий в поисках края пустыни верит, что он непременно есть. Но не каждому дано найти место, где обрывается песчаное море.

Фигура, с ног до головы укутанная в плотную темно-коричневую ткань, неспешно ступала по песчаной насыпи. Из-за палящего солнца казалось, что силуэт дрожит на фоне лазурного неба. Но человек шел уверенно и твердо, словно не в первый раз ступал по бескрайней глади Элио. Из-за одежды было сложно понять, кто этот странник с шестом в руке. Мужчина ли? Женщина?

Каждый знает: по Элио нельзя ходить в одиночестве. Только караваном, только с людьми, которые смогут подстраховать и не дадут заблудиться или сойти с ума. Но человек, бредущий сейчас по волнам из золотого песка, не знал об этом или в этом не нуждался. Так или иначе, поступь его была тверда, и в ней читалась уверенность в направлении. Его лицо было закрыто отрезом ткани, лишь глаза пристально изучали то, что вот-вот должно было всколыхнуть мнимое спокойствие песков.

«Не успею», — коротко подумал человек, подсознательно отмечая оставшееся время до того, как неукротимая буря всколыхнет окружающее пространство. Вздыбится золотая гладь миллионами крошечных песчинок, взметнутся они в едином порыве в воздух, и не устоит ничто живое на пути очнувшейся ото сна стихии. Бежать нет никакого смысла. Да и не убежишь от того, что лежит под ногами, готовясь очнуться ото сна.

Фигура неожиданно остановилась. Казалось, человек пристально всматривается куда-то вдаль. Некоторое время он стоял, словно размышляя о выборе пути. Но стоило ли терять время на размышления? Решение было принято еще в тот момент, когда странник увидел неестественно изогнутую фигуру на песке в нескольких десятках метров от себя. Как-то досадливо тряхнув головой, человек решительно ступил в сторону, где, раскинув руки широко в стороны, лежал мужчина.

Легко скользя по песчаной насыпи, странник быстро преодолел расстояние до тела, которое так не вовремя заметил.

«Лучше бы тебе умереть», — не к месту подумал он, опускаясь перед мужчиной на четвереньки. Стоило путешественнику осмотреть лежащего перед ним «человека», как он озабоченно нахмурился и что-то прошипел сквозь сжатые зубы. И это было неудивительно, ведь перед ним был настоящий аланит — представитель древнего народа нелюдей.

Странник решительно стянул тугую перчатку, обнажая необычайно хрупкую ладонь, больше похожую на девичью или подростковую, и быстро провел рукой над телом мужчины.

— Живой, — несколько разочарованно пробормотал путник. — И чего бы тебе не отдать свою душу на суд Литы хоть мгновением ранее?! — возмущенно пробормотал человек, резким движением скидывая свой мешок со спины и ставя рядом с умирающим. — Чего поперся в пустыню, если за себя не в состоянии постоять? Чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе век одни беды на голову сыпались! Как я вас ненавижу, гадов! Чтоб вас сплющило и раздавило! И что вы все болеете?! Лучше б сразу ручки сложили и прямым ходом по назначению! — продолжал шипеть странник, выуживая из сумки совсем простой на вид медальон перехода. — Одни растраты с вами! И мимо не пройдешь, и с собой тащить не больно надо! Что за жизнь? Что за жизнь?! И за что мне это только! — сокрушался человек, казалось бы, бестолково водя руками над телом аланита. Правда, бестолково это выглядело лишь для тех, кто смотрел на мир, не владея истинным зрением…

— Ничего, я буду не я, если задаром тебя с того света вытащу, — зло буркнул человек, ухватив пострадавшего за подбородок, который, как и все тело мужчины, был в густой, почти запекшейся крови. Наклонившись над, судя по количеству оружия и одежде, воином, он весьма повелительно шикнул, приложив к этому и необходимый энергетический импульс: — Открой глаза, балбес!

«Балбес» болезненно поморщился, но глаза все же открыл. Сперва глаза цвета ночи никак не могли сфокусироваться, но уже спустя пять секунд они внимательно смотрели на странника.

— К-кто т-ты… — тяжело выдохнул аланит на всеобщеимперском наречии.

— А ты? — раздраженно скривился странник, а голос его вдруг стал неожиданно хриплым, старческим. — Ты мне одно скажи: тебя спасать надо или как? Жить хочешь? — почти не рассчитывая на отрицательный ответ, осведомился человек, так и не открыв лица.

Аланит тяжело сглотнул и, словно собрав все оставшиеся силы, резко кивнул, теряя сознание.

— Кивнул или судорога? — задумчиво пробормотал человек, прекрасно понимая, что тот кивнул; после чего он тяжело вздохнул и активировал амулет перехода.

Эрдан Иль Таррэн приходил в себя с трудом. Все тело болело. Ощущения были не из приятных. И не удивительно, учитывая то, какие раны ему нанесли при последнем покушении. Потом принудительная телепортация и выброс в самой что ни на есть пустыне. Он должен был умереть. Должен… и умер бы. Если бы не тот человеческий дед, что совершенно непостижимым образом оказался в самом центре безжизненных песков. Он смутно помнил, каким именно образом оказался под сводом этой странной пещеры, совсем не помнил того, как дед раздел, отмыл его, залечил наружные раны и уложил на жесткий топчан в самом углу этого каменного жилища. Эрдан не принадлежал к расе людей, иначе, после того как странник столь умело излечил его тело, он сумел бы встать и забыть о том, что с ним произошло. Но ранения у него были такими, что изуродованы оказались энергетические потоки внутри, пробоины были серьезными, и он продолжал терять силы. Но и человек, что лечил его, превзошел все ожидания аланита. Он не знал Целителей подобной силы. Ни разу не встречал подобных… первородных, настоящих — во плоти, а не героев сказок и легенд. Все эти мысли пронеслись в сознании Эрдана, стоило ему в первый раз прийти в себя после лечения. Сейчас он лежал на спине и без интереса разглядывал свод пещеры. От ощущения собственного бессилия мужчина то и дело резко сжимал кулаки, и это было единственным, на что он сейчас был способен.

— Ну, ну, давай: еще раз десять сожмешь и опять потеряешь сознание дня на три, — ехидный голос старика раздался от входа в пещеру. Эрдан подслеповато сощурился, стараясь разглядеть того, кто спас ему жизнь. Судя по одежде, что скрывала мужчину с головы до ног, его подобрал некто, привыкший ходить по пескам Элио. Вот только никогда он не слышал о том, чтобы люди имели глупость путешествовать в одиночестве в этих местах. — Мне лично так даже лучше. Я могу хотя бы представить, что тебя тут нет.

— К-к… — попытался было сказать Эрдан, но вовремя понял, что для этого слишком слаб; правда, перед этим его больно ударили палкой по лбу.

— Я тебе что — «Имперская благотворительная организация»? — хрипло осведомился дед, не выпуская из рук посоха. — Откроешь рот, когда разрешу! Если не дошло, ты меня стесняешь. Я не люблю гостей, особенно тех, что остаются погостить. Чем дольше ты болен, тем дольше ты будешь тут и тем несчастнее буду я. Доступно излагаю? — фыркнул дедок, легким движением руки убирая ушиб со лба Эрдана. — Теперь пей, спи и не дергайся лишний раз — мне надо работать над твоими потоками. Твои травмы мешают мне жить, так что сделай милость, выздоравливай и уматывай, — пробурчал дед, подсовывая под нос Эрдану глиняную плошку, сильно воняющую чем-то неподдающимся описанию. Не успел мужчина сделать и несколько глотков, как его веки наполнились свинцовой тяжестью, и он даже не понял, что отключился.

— Так гораздо лучше, — едва слышным шепотом проговорил склонившийся над аланитом целитель. — Эх, всего-то неделя прошла, а я уже ненавижу тебя пуще всех на свете.

Когда Эрдан пришел в себя во второй раз, он не поверил собственным ощущениям. До того изуродованные энергоартерии, казалось, полностью зажили. Он чувствовал себя если не хорошо, то очень сносно в сравнении с прошлым разом. Сейчас его тело будто налилось приятной тяжестью силы. Она наполняла собой его нутро, давая опьяняющее чувство, что он способен на все. Несмело пошевелив руками, он решил, что вполне может встать, и даже попытался это сделать. Но тут случилось нечто невообразимое! Его вновь ударили по голове! А совсем рядом упало что-то и звонко разбилось. И только после того, как это произошло, он понял, что не смог среагировать вовремя! Даже не почувствовал, как дед, а больше было некому, запустил в него маленькую глиняную пиалу.

— Ты что — тупой? — без обиняков поинтересовались у него из глубины пещеры.

— Зачем вы швырнули в меня эту миску? — неожиданно слабо прохрипел Эрдан, втайне ненавидя себя за слабость, с которой не мог справиться.

— Потому, что ты идиот и нормальных слов не понимаешь. Что непонятного я тебе сказал, когда просил не вставать без разрешения? — вкрадчиво поинтересовался старик. — Ты еще слишком слаб, а работы с тобой получилось столько, что легче было бы тебя просто удавить по-тихому. И что я вижу? Зенки распахнул, немного ожил — и к демонам все, о чем просил человек, что тебя спас.

Во время этой отповеди старик подошел к небольшому топчану, на котором и лежал сейчас аланит. Неровно чадящая свеча выхватила образ старика, что замер в ногах Эрдана. Необычайно живые и проницательные аквамариновые глаза смотрели строго. От этого Эрдану стало не по себе! А учитывая, что он в принципе не помнил, когда ему было не по себе в последний раз, ощущение оказалось не из приятных.

— Я хоть и восстановил твои артерии, но воспользоваться силой ты не сможешь месяц, а то и полтора.

— Как?! — пораженно выдохнул мужчина. — Я не могу так долго…

— «Я не могу так долго», — передразнил его дед и тут же жестко сказал: — Болезный, если думаешь, что я буду с тобой возиться полтора месяца, то глубоко ошибаешься. Завтра вещички соберешь, и чтоб духу твоего тут больше не было.

— Но…

— Блоки сможет снять любой недоучка-знахарь за звонкую монету, так что более не задерживаю, — проворчал самый невероятный и противный целитель, что когда-либо встречался Эрдану за всю его жизнь. — И так уже сил нет терпеть вонь твоей болезни и страданий! Всегда одно и то же! Не ценят ни здоровье, ни жизнь, а потом ноют без конца. Почему у них глисты? Почему печень раздулась? А я тебе скажу, — препротивно заворчал дед, — потому, что жрать меньше надо что попало и где попало! А что касаемо тебя, идиота, то нечего мечи к заднице прикручивать, коли пользоваться не умеешь!

— Вы же первородный, — из последних сил призывая себя к спокойствию, заговорил Эрдан. — Откуда такое отношение к живым и нуждающимся в помощи и исцелении?

— О! — воскликнул дед. — Поумничать решил? А ты поживи с мое — я на тебя посмотрю! Полечи дебилов, потеряй всех, кто был тебе братом, а потом скажи, каково быть таким, как я, и сколько любви к живым в тебе еще останется? Или ты думаешь, я от хорошей жизни торчу в этой дыре? — поинтересовался дедок, сверкнув злым взглядом в сторону больного. — Вот вы все где у меня, — зло указав ладонью на шею, сквозь зубы процедил он.

— Но… послушайте, я не последний аланит в империи и занимаю достаточно высокое положение при дворе, потому имею достойное образование и знаю, что первородные целители не могут так относиться к живым людям! Они — само воплощение любви…

После этих его слов пещера буквально взорвалась от каркающего хриплого смеха. Потом дед вдруг резко замолчал и пристально посмотрел в черные глаза мужчины, что лежал перед ним, своими необыкновенными аквамариновыми глазами.

— Скажи-ка мне, не последний муж империи с хорошим образованием, когда исчезли последние первородные целители Двуликого Бога, а?

— Последние первородные исчезли после Десятилетней войны, — заученно пробормотал Эрдан. — Это была великая битва, в которой родилась наша империя!

— Это была Великая резня, в которой вы кромсали, сжигали, травили и Двуликий ведает что еще делали друг с другом. Первородных сгоняли на поля сражений, как скот! Кидали нас в самое пекло, заставляя лечить! Зная, что ни один из нас не пойдет против зова. Не сможет отвернуться от чужой боли. Полагали, что наш дар безграничен, а значит, высасывать его из нас можно бесконечно. Знаешь, сколько из нас выжило после этого?

— В-все, — неуверенно, но все же сказал Эрдан, мысленно прикидывая, сколько же лет этому старику, если война, о которой они говорят, произошла не одно столетие назад.

— И куда же мы делись? — усмехнулся дед. — Раз после нас никто не видел?

— По велению императора Актавия вам была дарована высшая милость Великой Империи Алании, а именно десять тысяч золотых асе, земельный надел в плодородных землях провинции Эсай… — по памяти перечислял Эрдан то, что некогда сумел запомнить на уроке истории у достопочтимого господина Соруса. — Свобода воли в выборе службы и места ее прохождения, а также пособие из казны империи. Но гордые первородные отвергли щедрое предложение империи за оказанные услуги, отринули долг перед родиной и предпочли скитания и вольнодумие, — весьма патетично закончил Эрдан, отчего-то чувствуя, что сморозил глупость. И что тому было причиной: презрительный прищур аквамариновых глаз или же сам факт, озвученный, вдруг показался ему каким-то ненастоящим, что ли?

— Ну-ну, — фыркнул дед, отворачиваясь от мужчины и тем самым показывая, что не желает больше с ним говорить.

Целитель оставил своего подопечного одного, вышел через узкий скалистый проход из своего логова, спустился к подножью горы, в которой жил так давно, что уже и не пытался считать время. У самой кромки скалы начиналось песчаное море Элио. Здесь его никто и никогда не стал бы искать. В таком месте не стали бы искать даже жалкие крупицы жизни. Днем Элио раскалялась до невыносимых температур, ночью был такой холод, что мороз, царящий в занесенном снегами Амарио, любому показался бы незначительной прохладой. А он тут жил… и берёг…

Взгляд сам собой упал на десятки каменных валунов, рассыпанных у подножья горы. Казалось, что камнепад случился не одно десятилетие назад. Да камни так и остались лежать, утопая в песках, не потревоженные никем. Вот только он знал имя каждого валуна, хранившего покой его братьев и сестер.

— Айрин, — коснулась рука первого камня, — Дарэн, — и второго камня касается ладонь, — Сорэн, Тим, Лила, Сорэйя, Ксандер, Айтон, Эмма, Лиссан, Джо, — хрипло усмехнулся дедок, вспоминая что-то погребенное под пеплом прожитых лет, но все еще не забытое. — Антей, Шиман, Зорис, Там-Там, — и вновь улыбка слышится в голосе. — Дон, Юрис, Катлин, Ром, Симус, Шонтай…

Камней много, и у каждого есть свое имя, у каждого своя история и место в его воспоминаниях — когда они совсем еще юные, молодые, отмеченные касанием Двуликого, вступали на свой путь целителя. Когда никто еще и подумать не мог, как их дар растопчут, а жизнь изуродуют непрекращающимися войнами империи. И все, что останется, — это безымянные надгробия на краю безжизненной пустыни Элио. Кладбище самоубийц, сгоревших первородных, безумных и потерянных. Где дом их хранителя, последнего, того, кто сумел выжить, кто не поддался безумию, кто сумел уберечь свой дар и разум, а вместе с тем и жизнь…

— Слышали, что бормочет этот идиот? Оказывается, вы скрываетесь. Конечно скрываетесь, — согласно кивнул он. — Под непроницаемым покрывалом Элио, под жаром палящего солнца и безумием ледяных ночей. Мы сокрыты так, что ни один из них нас не найдет. Следовало бросить этого недоросля умирать, — покачал он головой, будто соглашаясь с кем-то невидимым, — я знаю. До сих пор чувствую, что влечет за собой опрометчивое решение, но зов все еще поет в крови… Надежда, что ушли мы достаточно далеко от них, тает с каждой секундой. Все зря… — тяжело вздохнул старик. — Если бы не страх, что живет во мне столь долго, я бы… мы были бы вместе сейчас. Но я так хочу жить, — тяжело перевел он дыхание. — Двуликий, почему я все еще хочу жить? — не ожидая ответа, он устремил свой ясный взор к небу, привычно вслушиваясь в тишину и шепот песков.

Эрдан ощущал, что былая сила возвращается в его тело. С трудом, но он уже мог сидеть. Как же не вовремя приключилось это покушение. Сейчас, когда он так нужен своему Дому, он лежит на вонючем топчане на задворках их мира и все, о чем в состоянии думать, — как выползти наружу, чтобы справить нужду. К слову сказать, вместе с тем, как в его тело возвращалась сила, он начинал понимать и еще кое-что. Во-первых, он выжил, а дома наверняка все считают его мертвым. Ведь, похоже, при принудительной телепортации он потерял свой амулет, который мог бы дать знать его брату, куда именно направить поисковый отряд и в каком состоянии он находится. Если брат решит, что он мертв, то скорее всего предпримет шаги на опережение. Начнутся массовые репрессии, а зная нрав брата, утяжеленный его нынешним состоянием…

На этой мысли Эрдан запнулся и нервно перевел взгляд на выход из пещеры. Ну конечно же… Вот оно! Это не просто судьба, а само провидение! Должно быть, богиня Лурес истинно благоволит к нему. Пусть сквозь страдания и лишения, но он нашел то, что так долго искал и не надеялся обрести!

Стараясь скрыть охватившее его возбуждение, он мысленно призвал себя к спокойствию. Не стоит раньше времени поддаваться эмоциям. Ведь то, что он задумал, не так-то просто сделать в его нынешнем состоянии. Как бы то ни было, дед не простой человек. А если говорить точно, то и вовсе не человек… первородный, отмеченный Двуликим Богом, сильнейший целитель их мира. Что еще он знает о таких, как этот дед? Почему живет он на окраине мира, забыв о деньгах, славе и долге? Какое имеет он право так бездарно тратить свой дар?! И потом, разве будет он неблагодарным по отношению к своему спасителю, если даст тому все то, чего он достоин, в обмен всего на одну услугу? Пусть дед сперва и не поймет, как ему повезло, но признает это позже непременно! Ах, если бы не это ранение и, как следствие, невозможность пользоваться силой! Все было бы куда как проще… А так — придется рассчитывать лишь на себя и благоволение Лурес. Ему нужен амулет перехода, которым уже однажды воспользовался его спаситель. И он очень надеялся, что на амулете еще остались заряды для перемещения.

Когда через несколько часов по пещере поплыли запахи съестного, Эрдан невольно начал жадно принюхиваться. Сколько он не ел? Сколько времени прошло с тех пор, как он оказался тут? Все, что он помнил, — как в его рот проникает влага. А это могло значить лишь то, что дед его все же поил. Но боги, как же ему хотелось сейчас есть! Громкое урчание в животе стало тому ярким подтверждением. Он был не из тех, кто стеснялся говорить, а точнее — заявлять о своих желаниях, но сейчас отчего-то испытывал робость. Не желая признаваться даже себе в том, что странный целитель вызывает в нем легкую оторопь, он все же попытался встать на ноги и самолично отправиться на зов искушающих запахов. Но не успел он толком сесть, как в проходе показался уже знакомый силуэт.

— Что? — скептически изогнув бровь, поинтересовался спаситель. — Решил протереть мне пол своим телом? Чтоб ты знал, до утра можешь даже не пытаться встать. Но уже завтра днем будешь сносно стоять на ногах для того, чтобы убраться из моего дома.

— Но, — постаравшись придать своему голосу необходимых жалостливых интонаций, начал Эрдан, — как?

— Ножками, как еще? — хмыкнул дед, ловко усаживаясь на пол прямо перед спасенным и опуская перед собой поднос с бульоном.

— Но ведь мы же…

— В самом сердце Элио? Да, — уверенно кивнул целитель.

— Я не дойду, — возмущенно воскликнул аланит.

— Чёй-то? — усмехнувшись, поинтересовался дед.

— Это будет самоубийство, — с силой сжав кулаки и призвав себя к спокойствию, Эрдан попытался состроить жалостливую гримасу.

— Да ладно, — отмахнулся дед. — Таскать вон тот ворох оружия, — указал он на два фамильных клинка, доставшихся Эрдану в свое время в качестве подарка на совершеннолетие, а теперь небрежно брошенных в углу пещеры, — не умея им владеть как следует, вот это — самоубийство. А ножками потопать — это для здоровья самое то.

— Если я не умру от жажды, то замерзну ночью! — все же вспыхнул аланит, не сумев подавить раздражения.

— Значит — судьба, не моя забота, — легко пожал плечами собеседник.

— Но у вас же есть амулет перехода, — отбросив надежду вывести собеседника на нужную ему тему, Эрдан решил повернуть беседу в интересующее его русло сам.

— Есть, да не про твою честь, — фыркнул дед и, не давая возможности сказать Эрдану что-то в ответ, сунул тому ложку с огненным бульоном в рот.

«Да, так дело не пойдет, — мысленно рассуждал Эрдан, лежа в полной темноте и вперив взгляд в окружающую его тьму. — Завтра, только завтра, если верить заверениям этого ненормального, я смогу вновь ощутить себя полным сил и встать на ноги. Дед выглядит до смешного тщедушным. Так что, даже несмотря на то что силы мои заблокированы, есть шанс просто оглушить его… А там — стоит вернуться домой, и я сумею найти достойный аргумент, чтобы он согласился еще раз мне помочь. Нельзя упускать такую возможность, никак нельзя!»

Глава 1

Приходить в себя после того, как едва не отдавший богу душу придурок решил воспользоваться твоим радушием и шарахнул тебя по голове не пойми чем, — то еще удовольствие, скажу я вам. Особенно приятно осознать, что твои руки туго связаны, лицом ты упираешься в каменный, изрядно отполированный пол, а в пяти сантиметрах от твоих глаз находятся чудесные сандалии из кожи молодого бычка на огромных лапищах неизвестного мужика. Почему мужика? Ну, думается мне, мало найдется красоток со столь внушительным размером ноги и повышенной волосатостью кожного покрова. Еще одним, безусловно приятным, открытием становится тот факт, что этот мужик здоров как бык. Именно поэтому от него не пахнет ни старыми хворями, ни острыми болями. Чист, аки младенец. Чушь, просто кто-то не поленился и затянул на мне петлю Двуликого.

— Я же просил быть с ним поаккуратнее, — откуда-то издалека послышался встревоженный голос моего давешнего знакомого-мерзавца. — Поднимите его с пола, пока он не пришел в себя, и развяжите руки. Это ни к чему. Нет, Римс, петлю не трогай, только руки, — засуетился где-то рядом тот, кого все же стоило бросить умирать в пустыне. Паренек-то оказался не просто аланитом, что само по себе было премерзким фактом, а еще и подлым уродцем.

Я занималась им добрых две недели. Две недели постоянной усталости, недосыпания и магического истощения, не говоря уже о горшках и прочих радостях по уходу за лежачим больным. И что в итоге? А в итоге… все как всегда. Жадность живых не имеет предела. Эгоистичность и алчность — вот что движет этим миром, который уже слишком давно забыл, что такое любовь, самоотдача, сострадание. Что говорить, я и сама пытаюсь забыть, но мой проклятый дар расставляет приоритеты в моей жизни. И его вовсе не волнует, как мне опостылело все это. Как устала я от глупости и порочности живых. Как ненавистны мне чужие хвори и неблагодарность спасенных мною людей.

Тем не менее я заставила себя прикрыть глаза и еще крепче сжать челюсти, чтобы, не дай Двуликий, не испортить свое и без того незавидное положение. Перед тем как ударить меня, «больной» сказал, что ему нужна всего одна услуга… Они всегда так говорят. Это успокаивает их совесть. Так им кажется, что они вовсе не неблагодарные твари, а всего лишь просящие. Я точно знаю, что им всегда будет мало. Тем более если человек или нелюдь наделен властью. Такие люди развращены тем, что имеют. Они наивно полагают, что вправе владеть всем, чем им захочется. Даже жизнями других. Им кажется, что все в этом мире создано для них и ради них. Они верят в собственную значимость и исключительность, а на деле… каждый из них — всего лишь существо, которому рано или поздно предназначено превратиться в тлен у ног живых. Тем временем здоровяк Римс легко поднял меня на руки и куда-то пошел, не особо задумываясь, удобно ли мне висеть кверху ногами, уткнувшись носом в его пухлый зад. Отвратительное начало дня!

— Осторожнее, Римс, осторожнее, — кудахтал где-то сбоку мой давешний больной. — Положи его вот сюда. Да осторожнее же ты! Ой… ты что, не видишь, что это подлокотник, а не подушка! Он и так пострадал, не стоит усугублять! Мне он нужен здоровым!

«Стоило подумать об этом прежде, чем приложить меня головой о деревянный подлокотник два раза подряд!» — хотелось высказаться мне, но оставалось лишь с удвоенной силой сжимать челюсти.

Что за жизнь…

Стоило мне почувствовать, как этот самый Римс опустил меня на небольшую кушетку и отошел в сторону, я решила, что пора немного поохать и открыть глаза. Не хватало только, чтобы они еще и в чувства меня соизволили привести.

— Кажется, приходит в себя, — прокомментировал мои стоны бывший больной.

— Прихожу, — пробурчала я старческим голосом, не имея никакой возможности поправить голосовые связки, поскольку петля, небрежно накинутая на мою шею, этого бы не позволила.

Я привыкла общаться с окружающими в обличье пожилого мужчины. Так было проще. Быть девушкой чревато, когда не уверена, что сможешь постоять за себя в любой ситуации. Быть старухой не солидно. Пожилых женщин в империи не воспринимают вовсе. Юношей? То же самое, что и старухой. Возраст меняется, отношение остается. Потому быть мужиком в летах — оптимальный вариант… особенно учитывая мой прескверный характер, скрывать который я не вижу ни необходимости, ни желания. Почему? Да просто слишком долго я брожу по дорогам Айрис, чтобы все еще быть милой, общительной и вечно улыбающейся. Хотя не факт, что даже в молодости я имела вышеперечисленные достоинства.

— Простите меня! — тем временем накинулся на меня Неблагодарный Уродец. — Я не хотел, чтобы все было именно так, но по-другому вы бы не согласились! Мне пришлось…

— Ага, — не желая слушать весь этот насквозь фальшивый монолог, решила все же избавить себя от сомнительного удовольствия выслушивать об угрызениях совести, что теперь будут изводить этого хлыща прям-таки до конца его дней. — Я так вот сразу и понял. Особенно хорошо мне стало ясно, как сильно ты не хотел, когда ты обчищал мои карманы, предварительно оглушив.

— Послушайте, — на мгновение вспыхнул мужчина, явно подбирая слова. — Я понимаю ваше раздражение, но, на мой взгляд, следует все же понимать, с кем вы говорите, прежде чем произносить нечто подобное! Вы хоть знаете, кто я такой?!

Вот он. Мой любимый момент, когда маска лживой услужливости слетает с лица того, кто привык получать от жизни все, что захочет, по простому щелчку пальцев. Когда вся эта насквозь фальшивая шелуха слетает с красивого лица, обнажая неприкрытую спесь.

— Нет, — против воли улыбка все равно расцветает на моих губах. И почему этот олух полагает, что мне есть дело до того, кто он? — И мне совершенно нет до этого дела, — легко пожимаю я плечами. — Все, что нужно мне знать, я вижу и так. Ты молодой аланит. Тебе нет и тридцати. Слишком молод для того, чтобы так высоко взлететь самостоятельно. Твои крылья тени еще не окрепли. Больше скажу, у тебя задержка в развитии и взлетишь ты еще не скоро… Почему? Потому, что твои предки грешили с близкородственными браками. Это приводит к патологиям в роду. Я пробовал твою кровь, потому не стоит выпячивать глаза и возмущенно сопеть, я знаю о тебе столько, сколько ты сам вряд ли бы выяснил за всю свою жизнь. У тебя застарелая инфекция мочевыводящих путей к тому же. Не будешь лечить — бубенчики откажут раньше, чем сможешь расправить крылья. Ну что ты покраснел, будто девица на выданье, разве не затем решил спереть первородного, чтоб всю правду о своих перспективах на жизнь выведать? Да ты не расстраивайся, коли нечем будет погреметь там, — выразительно посмотрела на его бедра, — то хоть, может, драться научишься.

Жизнь — такая штука. В одном месте затор, так в другом пролезть завсегда можно, — легко пожала я плечами. — А баб впредь поосмотрительнее выбирай… Ну, это так, на будущее, конечно… — Тут я позволила себе тяжелый вздох и начала разглядывать убранство помещения, в котором очутилась. Все же аланит и впрямь оказался молодым, потому еще никак не мог отойти от переживаний о своей погремушке… М-да… дети.

И «ребенок» этот был явно не из бедненьких. Огромная зала, белоснежный мраморный пол, изысканная мебель и пушистые ковры. Я сидела на небольшой кушетке, обитой ис’шерским шелком, и буквально чувствовала, как мой пропыленный зад оскорбляет труд тех людей, что не жалея сил ткут это совершенство. За моей спиной было огромное окно в пол, за которым находилась широкая терраса, судя по размерам и множеству цветов, высаженных на ней, предполагалось, что господа аланиты будут проводить на ней вечера, предаваясь романтическим мечтаниям, или гуляниям, или еще чем-то более осязаемым, но непременно романтическим.

— Знаешь что, — вдруг зло оскалился мой «пациент». — Я хотел с тобой по-доброму! Так, чтобы и тебе выгода была! Ведь как это ни печально признавать, но я вроде как обязан тебе! Но будь я проклят, если стану терпеть подобное! И уж тем более не стану позориться перед братом, показывая ему тебя, предварительно не укротив твой нрав!

— Мальчик, — устало посмотрела я на него, — что ты можешь такого, что я еще не видел в своей жизни? Что ты можешь сделать со мной, чего уже не сделали подобные тебе?

— Как насчет того, чтобы укоротить твой поганый язык?! — зло вызверился аланит, обжигая меня темным взглядом.

— Он отрастет уже на следующий день, — пожала я плечами. — Ты забываешь, кто я такой, малец. Дар Двуликого, как и его творец, имеет две стороны.

На миг мне показалось, что мой ответ шокировал этого мелкого поганца настолько, что он готов был обнять меня и извиниться. Но мерзкий пройдоха лишь окликнул своего слугу:

— Римс, отведи нашего гостя в подвал и позаботься, чтоб ему было там комфортно…

— «Было там комфортно»! Вот же скотина бескрылая, что б тебе не сдохнуть в пустыне?! — зло сплюнула я, понимая, что еще пару часов — и я перестану чувствовать руки. Тоже хороша, и чего мне не сиделось на той чудесной кушетке?! Эх, язык мой воистину — мой самый лютый враг. Но и я уже не в том возрасте, когда так легко удержаться от старческого ворчания… Хорошо, не от ворчания! Оно могло бы быть и безобидным. Просто не могу я уже сдержаться. Не могу терпеть, когда надо бы помолчать. Настолько я устала от этого мира. Настолько тяжело мне играть по правилам, которые так любят соблюдать сильные мира сего, раздуваясь от собственной важности, будто их не первый день пучит.

— Эй, — писклявый голосок от противоположной стены заставил меня вынырнуть из собственных мыслей и обратить внимание на человека, что был прикован напротив. Тощий паренек лет шестнадцати буквально висел на кандалах, потому как сил стоять у него, похоже, уже не было. — Ради Лурес, не могли бы вы потише, — взмолился он. — Если они услышат, то нам обоим несдобровать.

— Похоже, то, что ты вот-вот отдашь душу на суд Литы от истощения, — это несомненная удача, не так ли?

— Может быть хуже, — зловещим шепотом поведал он.

— Ребенок, тебе не говорили, что ты довольно здраво мыслишь для своих лет?

— О чем вы? — устало промямлил он, явно находясь на грани обморока.

— Всегда может быть хуже — золотые слова, малец. Кстати, случаем не подскажешь дедушке, где мы?

— Вы что, тупой? — как-то обреченно посмотрел он на меня.

В то время как я невольно прониклась к парню. Вопросы задает по существу и мыслит трезво.

— Это темница, пыточные подвалы…

— Чьи?

— Ну ты, дед, даешь, тебя там по голове не били случаем? — несколько оживился паренек.

— Вообще-то били, — не считая нужным отрицать сей факт, призналась я.

— А, ну ясно… — сочувственно кивнул пацан, и голова его устало упала на грудь.

— Эй, ответь на вопрос старика прежде, чем… спать, — тактично подметила я.

На этот раз малец лишь вяло попытался запрокинуть голову, а в результате начал бубнить себе поднос.

— Дом семьи Наньен…

— Наньен?

— Паньен…

— Паньен?

— Ариен! — все же подняв голову, вызверился пацан и тут же вновь сник.

— Так бы сразу и сказал…

Ариен, значит, м-да. Могло быть и хуже. Последний из живых Ариен, которого знала я лично, был на службе у тайной канцелярии. Думаю, мало что изменилось с тех пор для этой семьи. Аланиты живут в мире, где всем заправляют касты. Младшие дети еще могут перейти из одного сообщества в другое, но только не наследники либо те, кто согласен стать таковым для всего рода. Ариен — это незыблемый столп, на котором зиждется власть в империи. И то, что меня занесло в родовые пыточные подвалы, значит, что я оказалась в объятиях тех, от кого столь долго пыталась держаться как можно дальше.

— Стесняюсь спросить, — вновь обратилась я к парнишке, который, казалось, потерял всякий интерес к реальности, — как так вышло, что столь юное создание находится в казематах, предназначенных для врагов империи?

Парень тягостно вздохнул и как-то обреченно сказал:

— По дурости…

— Ну, пока ты явно умнее тех, кого я встречал за последние десятилетия… — пробурчала я себе под нос, восхищаясь тем, как здраво оценивает этот человеческий ребенок себя и мир в целом. — А конкретнее? — Ну, мне было скорее скучно, нежели любопытно. Прошло уже более четырех часов, как я оказалась прикованной к каменной сырой стене в промозглом подвале. Пока никто не желал отрезать от меня куски плоти, всячески издеваться и прочее, потому приходилось тихо мерзнуть и уговаривать свой организм, что ему только кажется, что пора бы отлучиться по нужде. Одним словом, нужно было с кем-то поговорить.

— Да, — досадливо протянул пацан, — связался с одним хмырем. Он предлагал хорошие деньги, если помогу перейти ему через перевал…

— Перевал? — заинтересовалась я.

— Ну да, ко мне частенько обращаются в обход имперских станций перехода. Сами знаете, — тяжело сглотнул он, — любой переход в империи…

— …да благословит император, — фыркнула я.

Вот именно под таким придурковатым предлогом они заставляли всех жителей империи приучаться к легальным станциям перехода и не пересекать границы в обход таможни. Естественно, что кроме благого напутствия приходилось платить и пошлину. В принципе, простой люд успешно игнорировал «благословение» и жил во грехе, путешествуя самостоятельно. «Благословители» на таких обычно закрывали глаза. Что возьмешь с простого нищего крестьянина, а вот купцам и прочим со звонкой монетой в кармане греховничать было не к лицу и следовало регулярно получать «благость» сверху.

— Я хорошо знаю наши места, и у меня никогда не было проблем с клиентами, а тут…

— Замели? — участливо поинтересовалась я.

Вместо ответа парень выразительно глянул на меня, как если бы вновь озвучил вопрос о моем умственном состоянии, и с непередаваемым выражением на лице тряхнул цепями. Ну, попытался тряхнуть.

— Нет, сам пришел, — пробормотал он. — Тот гад какие-то штуки пер в своей сумке — как оказалось, очень империи нужные. А я вроде как сосучапником оказался… шут его знает, что это значит, — устало вздохнул он.

— С таким произношением я и сам не возьмусь судить, — пожала я плечами.

Мужчина откинулся на спинку кресла, устремив свой потемневший взор на линию горизонта. Взгляд его был сосредоточен, темные брови напряженно нахмурены, губы сурово поджаты. Мысли, витавшие в его голове, были мрачны и тяжелы. Он умирал. Пусть медленно, но необратимо развивалось то, что совсем скоро сотрет его с лица земли. Единственное, что не давало ему впасть в пучину отчаянья, — это его работа. Желание, чтобы жизнь его оказалась хотя бы в какой-то степени не напрасной. Сделать так, чтобы его род процветал, а империя стабильно развивалась. Ничто не помешает ему исполнить то, что он должен. Он давно разучился чувствовать радость жизни, ее неповторимый вкус. Самому себе он казался мертвецом, который все же нуждался пока в еде, женщинах, сне и прочей ерунде. Но все это было ограничено лишь физиологией. Пища на вкус давно стала пресной, женщины — потребностью, сон — необходимостью. Простые жители империи его называли Тенью Императора. Его боялись. Им пугали детей, своенравных подростков, нерадивых мужей и оступившихся с пути закона граждан. Ему было все равно, любим ли он народом. Боятся ли его. Главное, чтобы это шло на пользу его делу. Страх имперцев перед ним был ему на руку, потому он не возражал и не пытался выглядеть как-то по-другому. Тень Императора… да, он и впрямь был похож на тень. Всегда в черном, какая бы ни была погода, какое бы ни было событие. Только ему было дозволено посещать любые мероприятия, не изменяя черному цвету одежды, не обнажая кистей рук. Жаль только, все выше перечисленное не было стилем, который так ему нравился. Просто единственная часть его тела, которая пока не пострадала от одолевавшей его болезни, была именно голова. Хотя даже волосы его были цвета воронова крыла, так что всё в тон. Лучший мечник империи, первый красавец и самый завидный жених семьи Ариен, несгибаемый глава тайной службы его императорского величества. Аланит, с которым мало кто решился бы поспорить, одно имя которого навевало страх на окружающих его существ, а для самого себя — просто калека, которому недолго осталось на этом свете. Как плакала его мать, когда узнала, что сделали с ее сыном, что, несмотря на невероятное здоровье их расы, на силы, что дарованы им богами, он никогда не сможет победить заразу, которая ныне прочно засела в его теле. Ни один целитель, маг или знахарь не способны поделать с этим хоть что-то. Как уговаривала она его оставить службу и попытаться найти выход, спасти себя. Но Рэйнхард знал: все это пустое. Он никогда не страдал от мечтательного склада характера. Лишь одно тяготило его: преемника на свое место он не видел среди собственных родственников. Его двоюродный младший брат — самое большое его разочарование. Эрдан никогда не будет достаточно готов для того, чтобы занять его место. Не было в нем ни остроты ума, ни усидчивости, ни терпения и выдержки, чтобы разыгрывать долгие партии по вычленению тех, от кого следует избавиться во имя Алании. Недавно его брат пропал. Мать умоляла сосредоточить все силы, подвластные Рэйну, на его поисках, но сам Рэйн всегда отделял личное от того, что действительно необходимо в данной ситуации. Вместо того чтобы искать брата, заглядывая в каждый уголок империи, он искал того, кто поднял руку на члена его семьи. Ту гниль, что необходимо было искоренить. Завтра должна была состояться казнь. На эшафот поднимется Сориен Иль Варгус, некогда лучший друг его брата, а точнее сказать тот, с кем его младший брат проматывал состояние семьи, изображая богатого наследника рода. Рэйн был зол на брата за то, что он подпустил к себе так близко шпиона Илонии. Хотя и признавал, что и самому ему стоило быть внимательнее, но он все это время занимался отцом Сориена, считая его тем, кто работает на «дружественное» империи государство. В разработке был и сын, но он никак не проявлял себя, кроме как в качестве участника светских раутов, загульных оргий, азартных зрелищ, всяческого проматывания отцовского состояния и частого гостя их резиденции. Не проявлял до тех самых пор, пока не организовал покушение на его брата.

Теперь на центральной площади готовилось два торжественных события. Казнь для Сориена и игрища для его отца, где Сориен-старший попробует отстоять свое право на прощение, вступив в бой с ящерами сцима. Ядовитые твари, огромные и безжалостные, которых невозможно одолеть без магии и силы, заключенной в крыльях каждого аланита. По традиции такие сражения требовали блокировки сил…

Прерывистый стук в дверь заставил Рэйна против воли вздрогнуть. Слишком глубоко он погрузился в пучины воображаемого безрадостного будущего. На самом деле больше всего его мысли занимало «время», а если точнее — сколько у него осталось этой странной субстанции.

— Войдите, — холодно бросил он, прекрасно зная, кого принесло к его дверям.

Еще утром он получил вести, что его двоюродный брат чудесным образом сумел избежать смерти и вернулся под заботливое крылышко матери. Он был жив и здоров — а в таком случае их встреча могла обождать окончания рабочего дня. Весь день Рэйн провел во дворце, а домой вернулся лишь пятнадцать минут назад, так что он знал, кто мог прийти к нему так скоро без предварительной договоренности. Эрдан с радостной улыбкой на лице буквально ворвался в его кабинет и тут же с размаху упал в кресло, что стояло напротив рабочего стола Рэйна.

Не было крепких объятий и братских похлопываний по спине не только потому, что Рэйн не выносил, когда влезают в его личностное пространство без должной причины, но и потому, что это принесло бы ему лишь боль. Хотя он ощущал ее постоянно. Менялись лишь оттенки.

— Ты жив, — констатировал он.

Эта его реплика заставила брата улыбнуться еще шире, подняться на ноги и покружиться вокруг себя, демонстрируя целостность собственного тела.

— Как видишь! Хотя, скажу тебе откровенно, рассчитывать на такой исход не приходилось!

— Слушаю, — серьезно произнес мужчина, оставаясь совершенно безучастным к легкомысленному веселью братца.

— Э, нет! Не так просто! Попробуй угадать, как я остался жив, когда эти ублюдки сделали все возможное, чтобы подобного не произошло!

На такое предложение Рэйн и вовсе отказался отвечать, лишь многозначительно изогнул черную бровь.

— Ну, тебе что, сложно подыграть в честь моего спасения?! Обещаю, ты не пожалеешь, если попробуешь!

Смерив брата тяжелым взглядом, Рэйн глубоко вздохнул, напоминая себе, что его боль — его проблема. Раздражение, которое он испытывает постоянно от глупой болтовни, что ослабляла его концентрацию над собственными ощущениями, не должно затрагивать ни семью, ни работу.

— Тебя воскресил жрец Двуликого, — неохотно вступил он в игру, предположив самое нереальное из того, что могло бы быть, лишь бы поскорее перейти к сути.

Но вместо очередного смешка лицо брата вдруг стало серьезным, и он несколько разочарованно пробормотал:

— Как это-то ты узнал?

— Прости? — уже раздраженно бросил Рэйн, не понимая, к чему ведет его чересчур легкомысленный брат.

— Это должно было стать сюрпризом! Как ты узнал?

— Узнал о чем? — все еще спокойно переспросил Рэйн.

— О жреце Двуликого, ты же сам сказал!

— Повтори, — скупо бросил он, решив, что ослышался либо же что брат сейчас начнет глупо хихикать и восклицать, что сумел-таки обмануть старшего брата.

— Меня спас первородный. Ты что, издеваешься надо мной? Сам же все уже выведал ума не приложу как, так еще и меня заставляешь повторять, — Эрдан казался не на шутку задетым, что его ожидания не оправдались. И, вместо того чтобы увидеть неподдельный интерес брата, он чувствовал, как закипает в нем гнев.

— Первородные исчезли не одно десятилетие назад, ты ведь должен был хоть чему-то научиться на тех бесчисленных уроках, что оплачивал твой отец? — Обжигающий прищур черных глаз задел Эрдана за живое. Совсем не так он представлял себе реакцию брата, когда сообщит ему умопомрачительную новость о целителе, которому подвластно не только исцелять раны и легкие хвори. Эрдан представлял себе, как вечно невозмутимый Рэйн будет благодарить его, едва ли не валяясь в ногах, стоит ему узнать, что Эрдан привел того самого целителя в их дом!

— Скажи это мерзкому старикашке, что я доставил для тебя, между прочим, и который наверняка уже наделал в штаны от страха в наших родовых подвалах, — зло огрызнулся Эрдан, порядком раздраженный тем пренебрежением, с которым разговаривал с ним старший брат.

— Еще раз! — Рэйн и сам не помнил, когда в жизни он не мог понять то, что ему говорят, с первого раза. Но сейчас произнесенное Эрданом больше всего походило на горячечный бред. Ему не дал погибнуть первородный? Хорошо, допустим. Хотя больше всего походило на то, что младшего брата просто надул мошенник, который выдал себя за жреца Двуликого. Но Эрдан-то верит, что целитель настоящий! И что приходит на ум его брату? Посадить величайшую драгоценность их мира, возможно последнего представителя редчайшего дара, на цепь. Боги, за что?! Хотелось воскликнуть мужчине, но вместо этого он лишь ждал, когда Эрдан наконец пояснит то, что с ним произошло. Под конец рассказа брата Рэйн думал лишь об одном: в кого его брат родился таким… хотя о чем это он, ясное дело, в кого — в мать.

— То есть, — чересчур спокойно начал Рэйн в то время, как с лица Эрдана начала сползать восторженная улыбка. Младший брат всегда чувствовал, когда надвигается гроза. — Ты совершенно серьезно заявляешь мне, что оглушил первородного, надел на него петлю Двуликого и приковал цепями в пыточной? — вкрадчиво поинтересовался Рэйн.

— Да… — несколько растерянно кивнул брат.

— И все это ты провернул с мыслью о том, что он станет лечить меня?

На этот раз Эрдан лишь коротко кивнул и вздрогнул, когда Рэйн начал перебирать пальцами, мягко ударяя подушечками по поверхности стола. Взгляд старшего брата стал несколько отстраненным и как будто бы стеклянным. Эрдан хорошо знал, что именно так, с того самого момента как тело его брата начала жрать болезнь, он выражает крайнюю степень ярости. Не было ни криков, ни гневных слов, лишь этот мягкий ритмичный перебор пальцев по деревянной поверхности стола.

— Я надеялся, — тихо сказал он спустя продолжительную паузу, — что ты умнее, — холодно бросил он.

И эти простые слова, не несущие в себе ни гнева, ни тени другой эмоции, били куда сильнее, чем любое ругательство. Только Рэйн мог заставить его почувствовать себя настоящим ничтожеством, бросив всего одно простое слово.

— Я… — начал было Эрдан, пытаясь подобрать слова, которые бы следовало сказать сейчас, но когда Рэйн смотрел на него с такой холодностью, они упорно исчезали из головы. Он был младшим. Он привык к тому, что с самого детства на него смотрят с обожанием, умилением, любовью. Так смотрели мать, сестра, младший брат, бабушки, няньки, даже отец. Потом так же на него всегда смотрели девушки, женщины, друзья, но не Рэйн. Не его старший брат, который никогда не давал ему дополнительных баллов. Не обожал его просто так, как делала это мать. Брат всегда был строг и холоден, и невероятно то, что именно Рэйна Эрдан любил больше всего на свете. Он обожал его, боготворил — и в то же время боялся, а порой и ненавидел. Этот невероятный коктейль эмоций всегда толкал его на нечто большее, чем ему самому хотелось. Он старался ради брата и только ради одного его доброго слова готов был на очень и очень многое. Вот только делал он все это ради собственного эго, которое ущемляло такое отношение Рэйна, или же на самом деле беззаветно любил старшего брата, он не взялся бы судить. Да и не задумывался никогда.

— Тебе стоит отдохнуть сейчас, — поднимаясь с кресла, обронил Рэйн и отправился в сторону двери. — Сэптим, — чуть повысив голос, позвал он.

— Да, господин, — в дверях возник пожилой мужчина-человек и, глубоко поклонившись, замер в ожидании приказа своего хозяина.

— Пойдешь со мной, — сказал он и, ни разу больше не взглянув на брата, вышел из своего кабинета.

Эрдан смотрел ему вслед, и постепенно тот задорный огонек неподдельной радости в его глазах от встречи с братом и предвкушения его реакции на известие, которое он принес, исчезал. Плечи поникли, а губы скривились в горькой усмешке.

«Все как всегда…» — подумалось ему, а рука в этот момент взметнулась, чтобы со всей силы швырнуть на пол дорогое пресс-папье.

— Да угомонитесь вы уже! — злое шипение оборвало меня на самом интересном. Еще пару минут — и я начала бы петь похабные частушки моей студенческой молодости. — Вы такой старый, а такую непотребщину несете! — возмутился пацан и, кажется, даже собрался с силами, чтобы попытаться дотянуться до меня. — Чего вам спокойно не висится?

— Потому, молодой человек, что мне ужасно не хочется оконфузиться перед вами, — горделиво ответила я и вновь заерзала так, что теперь на всю темницу загремели цепи.

— Чего? Можете фузиться сколько влезет, только хватит уже! Дайте тишины!

— Послушай, мне надо по нужде! Очень надо! И примерно с тех пор, когда моя матушка сподобилась выделить мне горшок, я не привык дуть себе в штаны.

— А придется, — ехидно усмехнулся пацан, явно внутренне радуясь тому, что я буду чувствовать себя неловко, в то время как он почувствует себя отомщенным.

— Ты, — набрав побольше воздуха в легкие, я уж было приготовилась высказать парню все, что следовало бы, как дверь в наш маленький подвал отворилась и на пороге возник рослый, наголо обритый детина в простых тряпичных брюках и сапогах. При всей внушительной комплекции у него были совершенно крошечные поросячьи глазки, такие, что от одного взгляда на него хотелось улыбнуться, если бы я точно не знала, что этот пухлый и розовощекий амбал — мастер пыток семьи Ариен. Об этом наглядно свидетельствовала татуировка в виде крошечной птички на его груди. Мужик молча подошел ко мне и стал откручивать кандалы от специальных креплений, на которых я все это время и висела. Я не пыталась протестовать или что-то спрашивать у этого мужчины, поскольку занятие это было бесполезным. Палачам отрезали языки, как только они вставали на этот путь. Это не было насильственным актом в понимании имперцев. Всего лишь традиция, с которой приходят в профессию. Либо так, либо работай где-нибудь еще… Хотя обычно профессия переходила от отца к сыну. Я уже говорила, что кастовость в Алании была одной из основ правопорядка. Женщины, младшие дети могли перемещаться между родами, выходя замуж или поступая в услужение, но только не наследники семей, если, конечно, по объективным причинам они не могли занять положенный пост. Вот, например, мой бывший пациент оказался натуральным придурком, конечно, его нельзя сажать во главе Ариен. Проще сразу распустить империю. Это так, к слову пришлось…

Как только мои руки упали двумя бесчувственными плетьми, мириады острых иголочек ударили по нервным окончаниям. Я невольно скривилась, но разумно не стала ни возмущаться, ни протестовать. Тем временем пыточных дел мастер ухватил меня за цепь и буквально поволок из камеры, поскольку затекли не только руки, но и ноги. Пока мы шли по длинным мрачным коридорам, я несколько раз падала, колени мои кровили и нещадно болели. Хотя чего это я, болело все. Голова, руки, ноги, желудок… предатель думал о своем, ему-то хоть война, лишь бы пожрать! Шли мы, по моим ощущениям, вечность, на деле, думаю, — не больше двадцати минут до того, как перед нами возникла высокая дверь из темного дерева. Палач резко встал как вкопанный, я же решила обняться на прощанье и врезалась в его широкую спину. Поросячьи голубые глазки злобно сверкнули на меня сверху, я фыркнула… хотела фыркнуть, в результате хрюкнула. Вот и поговорили.

После обмена любезностями я ожидала, что начнется самое интересное. Отворится дверь — и я окажусь в старательно забытом месте. Хотя кому я вру, никогда я не забуду, как пахнет пыточная. Равно как никогда не перестанут сниться мне одни и те же сны, где я оперирую тяжело раненного солдата, находясь в тогда еще королевском госпитале. Операционные там были всем на зависть. Чистые, светлые, просторные, отменно оснащенные. Да и персонал в больнице всегда был вышколенным. Приятно работать. Я беру скальпель и делаю надрез — а уже в следующую секунду это я лежу на столе, в темной комнате, пропитанной человеческими испражнениями, страхом, кровью и болью. И это меня вскрывает не целитель, а палач… Конечно, я пленная, я должна быть допрошена со всей жестокостью, как требует закон военного времени. Вот только он режет, а раны мои не затягиваются ровно до тех пор, пока он не стаскивает с меня «петлю», давая повреждениям исчезнуть, и тогда все повторяется вновь… а я так измождена, что вместо криков боли, от которой агонизирует все внутри меня, вырываются лишь сиплые всхлипы, пока чернота заботливо не укрывает сознание на жалкие доли секунд.

— Нам будет весело, поверь, — холодно сказала я, даже не пытаясь сопротивляться и бежать.

Я пробовала однажды. Теперь знаю, что это бесполезно. Внутри все будто заледенело. Сколько бы я ни храбрилась, страшно мне было все равно.

Тем временем здоровяк, не обращая внимания на мои слова, коротко постучался, а после решительно открыл дверь.

То, что меня привели не в пыточную, стало понятно тут же. Это место скорее походило на рабочий кабинет. Просторная чистая комната, в которой витали запахи бумаги, чернил и дорогого парфюма. Впрочем, обладателя этого самого парфюма я увидела сразу. Он сидел за широким деревянным столом, сложив руки, утянутые в черную кожу, перед собой. К слову сказать, мужчина был весь в черном, даже его волосы и глаза были глубокого черного цвета. Только кожа на лице казалась совершенно бледной, будто давно не знала солнца. Он внимательно смотрел на нас, и чувствовалось, что за его пристальным взглядом сокрыт глубокий проницательный ум. И даже несмотря на то, что внешне он был весьма привлекателен, я бы посчитала его очередным уродцем, если бы не этот острый пронизывающий взгляд, который свидетельствовал о наличии интеллекта. Ну что сказать, я питала слабость к умным людям. Их я могла уважать.

— Присаживайтесь, — заговорил мужчина, указывая взглядом на глубокое кресло перед письменным столом, за которым он сидел. — Трион, сними кандалы, я же просил, — вкрадчиво заметил он, остро взглянув на палача. Толстяк под его взглядом, кажется, вздрогнул и уже немного подрагивающими руками поспешил разомкнуть кандалы, то и дело промахиваясь ключом мимо скважины.

Мужчина лишь молчаливо наблюдал за тем, как неуклюже возится с замком Трион. Он был воплощением вселенского спокойствия, но казалось, нервировал здоровяка тем самым еще больше. Наконец кандалы были сняты, и я с облегчением плюхнулась на кресло. Да, я умела наслаждаться предоставленными мгновениями, не стесняясь окружающих. Сейчас мои ноги болели, гудели и вибрировали так, что стесняться и говорить, мол, я лучше постою, я не собиралась.

— Свободен, — лишь коротко бросил он тому, кто привел меня. Дверь затворилась, и мы остались вдвоем.

На его лице не дрогнул ни один мускул, пока темный взгляд скользил по мне, будто бы ощупывая и тщательно осматривая каждый сантиметр моего тела. При этом он хранил молчание, не пытаясь брезгливо фыркать, когда его взгляд упал на мою изрядно истоптанную обувь или когда он осматривал мой пропыленный песками Элио наряд. Я оценила. В то же самое время я сама беззастенчиво осматривала мужчину, что сейчас сидел передо мной. Ну, что я могу сказать… кроме того, что он являлся обладателем весьма привлекательного лица, его вещи регулярно стирали, а может, после носки тут же выкидывали, не дозволяя господину пользоваться одним и тем же нарядом дважды. Богатенький гаденыш, заключила я, переключившись на обстановку в кабинете. И будто почувствовав, что им больше не интересуются, мужчина заговорил:

— Мое имя Рэйнхард Эль Ариен. — Одно его имя заставило меня вновь обратить внимание на его обладателя. Старший сын семьи, пронеслось в голове, и это знание заставило напрячься все тело. Младшие дети носили в имени приставку Иль, а далее шла девичья фамилия матери. — И я хочу поблагодарить вас за то, что вы сделали для моего брата, — сказал он и замолчал, будто бы ожидая что-то в ответ. Я же не спешила с ответом, потому как после «спасибо» такие люди обычно добавляли «но». — Я понимаю, это не совсем та, — многозначительно посмотрел он на меня, — благодарность, на которую вы рассчитывали, но…

Вот оно!

— …Так уж сложились обстоятельства.

Не оно!

И вновь взглянул на меня, пленяя мой взгляд своим, будто завладевая разумом и сознанием.

— Могу я узнать ваше имя? — не спеша переходить к делу, поинтересовался он.

— Соль.

— Соль?

— Просто Соль, — кивнула я.

— Необычное имя…

— Просто слишком старое, чтобы им до сих пор пользовались.

— Хотите пить, Соль?

— Нет.

— Нет? — явно удивился он.

— Я хочу в туалет, — припечатала я. — А потом пить, — решив, что второй раз могут не предложить, решила-таки пользоваться ситуацией. — И есть, — немного поразмыслив, добавила я.

Рэйнхард никак не показал, что мои три желания его как-то задели или удивили, хотя если подумать, то ничего сверхъестественного я не потребовала. Раз благодарен, то сперва напои, накорми, маленькую просьбу исполни, а потом уж и ответ вели держать. Как-то так…

— Сэптим, — коротко позвал он, и тут же из небольшой ниши в стене, куда не доходил свет, выступил пожилой мужчина-человек. — Ты слышал, о чем просит гость, — позаботься.

— Прошу вас, — склонился мужчина и, указав рукой на ту самую нишу, как бы предложил туда проследовать.

Спорить и противиться я не собиралась, потому как если не там, то здесь это случится. И лучше уж в теньке…

Как оказалось, зря я так переживала. Мне не предложили нагадить в углу, а всего лишь проследовать в отдельную уборную. Вернулась я в прекрасном расположении духа. И теперь мои разбитые ладони, колени, мучавшие меня голод и жажда не казались чем-то уж настолько существенным, без чего я не могла бы обойтись. Потому следовало бы изначально решить все насущные вопросы, купить себе время и безопасное существование, прежде чем в очередной раз вырваться из-под гнета власти, и начать жизнь заново. Не в первый раз, дай Двуликий, и не в последний. Так что когда я села перед старшим Ариен, чувствовала себя не в пример увереннее, чем прежде. Придется потерпеть, а это я могу.

Все это время Рэйнхард наблюдал за мной, будто бы позволяя прийти в себя, а заодно и открыться перед ним. Но тут он не угадал, это вообще не про меня.

— Мой брат, — начал он, — сказал, что вы спасли его. Это так?

— Разве не ясно, раз он жив и здоров, ersento (поганец), — добавила я на мертвом языке своей родины.

— Да, это так. Но еще он сказал, что вы первородный… — вновь замолчал Рэйнхард, будто выжидая, что я на это ему скажу, когда у него такой аргумент.

Я тоже молчала. Ибо жизнь нищего человеческого деда — это всего лишь сор у ног аланита. Жизнь первородного — звезда на темном небе для любого из живых. И тем не менее я не собираюсь разживаться манерами и подлизываться ни к одному из них. Да, я люблю жизнь. Мне нравится жить. И я хочу жить. Но и смерть приходит рано или поздно ко всем. Мою, конечно, надо бы еще поискать. А жить прогнувшись — какой в этом смысл?

— …Так ли это? — должно быть, решив, что я туповат, все же спросил он. А по его на мгновение прикрытым векам я поняла, что он примерно такого же мнения о словах братца, как я о самом братце.

— Я, как мои братья и сестры, родился в землях благословенной Эйлирии. Уж не знаю, помнят ли до сих пор те времена. Но когда-то это был плодородный вечнозеленый край, богатейшее из королевств. С нашим рождением Эйлирия перестала существовать. Так распорядился Двуликий, что сила нашей земли перешла к нам, в то время как моя родина превратилась в пустыню, которую имперцы называют Элио. Любой дар моего Бога — это и благословение, и проклятие, смотря для кого и когда. Таков мой Бог, таков его дар, об этом стоит помнить…

— То есть вы утверждаете, что слова моего брата — правда?

— Это все, что ты услышал?

— Это первое, чему я хочу услышать подтверждение, — жестко сказал Рэйнхард, а я усмехнулась. Мозг есть — жить будет.

— Если тебе надо все повторять по два раза, то учти сразу, терпения и вежливости у меня хватает лишь на один. Да, это правда, ты понял или еще повторить?

— Провоцируете меня?

— Я в следующий раз табличку подниму, чтоб понятно было, с каким посылом я говорю те или иные вещи, — против воли заворчала я. На самом деле свой прелестный характер я собиралась вручить ему бесплатным приложением, от которого не отказываются, но вышло немного иначе… Опять не дотерпела.

— Что ж, мой брат был прав и насчет вашего характера.

— Сразу предупреждаю, либо принимай его и не жалуйся, либо закончим все прямо сейчас. Я не меняюсь ни рядом с императором, ни с детьми, ни с девами юных лет. Я тот, кто я есть, и слишком стар, чтобы говорить то, что призвано услаждать чей бы то ни было слух.

— Если то, что вы первородный, правда, то я могу с этим смириться, конечно…

О, вот оно! Ну наконец-то.

— …Если и вы будете полезны…

— Кому конкретно полезен, могу я узнать?

— Империи, — тут же ответил он.

— Надо же, — усмехнулась я. Вот уж не думала, что мною захотят делиться. — Даже так, — я позволила себе откинуться на спинку кресла, предвкушая длинный разговор и торг. То, что торг будет, я была уверена. Насильно из целителя много не выжать, мы слабеем, когда находимся в жестокости и боли постоянно. Это общеизвестный факт. Потому с первородными лучше договариваться, если хочешь выжать их до последнего.

— Я ожидал, что будет яростный спор и мне придется вас заставить, — признался собеседник, видя мою реакцию.

— Ты заставляешь, но я не спорю, потому как хоть и стар, но маразм еще только на пути ко мне. Если думаешь, что раз я в годах, то, стало быть, слаб умом, то не стоит мечтать понапрасну.

— Что вы хотите?

— Зависит от того, что буду должен.

— Что ж, — задумчиво протянул мой собеседник, — думаю, это справедливо. Мне нужен целитель, который, обладая огромным опытом, сумеет передать свои знания тем, кто только готовится встать на этот путь. Целитель, который будет не только просиживать днями и ночами в аудиториях академии, но и практиковать. Думаю, именно таким образом вы, Соль, будете полезны моей стране…

— О как, — хмыкнула я. Должна сказать, запросы у старшего Ариен были, что называется, впечатляющими. — Это все?

— Как вам сказать. Прежде чем позволить вам работать на империю, я должен убедиться, что вы не шарлатан, так что, — встал он со своего кресла, подошел ко мне и легким движением руки скинул самую ненавистную вещь для любого первородного. Петлю, которая блокировала все наши силы и ощущения, делая нас совершенно обычными людьми, и к которой ни один из нас не мог прикоснуться.

Ощущения в тот же миг накрыли меня с головой, заставляя болезненно поморщиться. И дело было не в том, что все мои ссадины тут же начало нещадно щипать из-за ускоренной регенерации. На меня так ощутимо дыхнуло тленом, болью и застарелой болезнью, что мне с трудом удалось сглотнуть горечь во рту и удержаться от рвотного позыва. Рэйнхард смотрел прямо мне в глаза и, думаю, заметил мою реакцию на себя.

— Что скажете? — тем временем невозмутимо поинтересовался он.

— Надеюсь, сынок, ты не под кайфом, иначе у меня нет уверенности, что все наши договоренности будут иметь силу.

— Откуда такой вопрос?

— Иначе ума не приложу, как ты все это можешь терпеть, — просто сказала я.

Боль, которую должен испытывать этот человек, была из разряда невыносимой. Не понимаю, как он может сидеть, стоять, говорить, а не орать во всю силу легких от того, что с ним происходит.

— Что ж, я понял все, что мне нужно. То, что я хочу взамен, — это жалованье согласно занимаемым мной должностям, свой личный дом подальше от людей и личного ассистента…

— Ассистента?

— Да, он висит внизу, аккурат напротив того места, где недавно болтался я. Беру его, так что можете за ним кого-нибудь послать. Далее, перерабатывать я не собираюсь, так что планируйте график не более десяти часов в день, дежурства по ночам буду брать не чаще двух раз в неделю, и еще мне нужен один выходной и подъемные. А, да: ассистенту жалованье тоже вы платить будете, у меня денег нет. Еще мне лошадь и женщину…

— Женщину? — изумленно воскликнул он.

Я лишь обреченно закатила глаза. Мужчины всегда такие мужчины…

— Чтоб приходила ко мне в обед, убирала и готовила до моего возвращения, в вещах не копошилась, разве что стирала то, что я буду специально для нее оставлять.

— Это все?

— Не совсем, толстож…х пациентов, то есть элитных пациентов, в отдельный день буду принимать, ясно? А теперь — меня покормить, помыть и начнем с тебя.

— Вы что, — усмехнулся он, — хотите сказать, что можете меня вылечить?

— Именно это я и сказал, — прямо взглянула я на старшего Ариен, который, судя по всему, несколько ошалел от моей напористости.

Но это он зря, я еще только начала.

— И еще кое-что: прошу отдельно запомнить, что мне нервы не трепать и не доставать по пустякам, я этого не люблю. Стиль в одежде я не меняю. Я сын Элио, так было, есть и будет. Так что в ваши имперские платья влезать не собираюсь. — Имперцы и впрямь в одежде отдавали предпочтение тогам и туникам. Разве что стоящий передо мной аланит не показывал обнаженных ног и под туникой носил черные широкие штаны, заправленные в сапоги. — Отдельно запомни, что в душу ко мне лезть не стоит, личные вопросы игнорируются вне зависимости от того, кто их задает. Если будешь соблюдать договор, то и я буду полезен для тебя. Так что? Договоримся?

— Что ж, — медленно проследовав до занимаемого им кресла, начал Рэйнхард. — Все вами перечисленное вполне приемлемо для меня, но, как вы и сказали, сперва я должен увидеть, чего стоят ваши умения, — осторожно сел он в кресло, и это было неудивительно, учитывая его состояние. — Пока вы и ваш ассистент разместитесь в доме семьи Ариен. У вас будет время до вечера, чтобы отдохнуть и привести себя в порядок. Вечером же мы встретимся в моих покоях. Сэптим…

— Погоди-ка, который сейчас час, сначала скажи?

— Два часа ночи, — тут же ответил он. — Все?

— Теперь да. Сэптим! — позвала я.

— Проводи гостя, — закончил за меня мужчина, никак не показав своего отношения к состоявшемуся разговору.

Как бы странно это ни прозвучало, но я была довольна тем, как заканчивается этот день. В нем не нашлось места насилию над моей замечательной личностью. Конечно, то, что мне как следует дали по голове, надели петлю Двуликого, приковали цепями к стене, чуть не дали умереть от разрыва мочевого пузыря, поваляли по каменному полу, было малоприятно, но не сказать, чтобы настолько ужасно, чтобы я долго об этом переживала. Конечно, я не была в восторге и от предстоящих перспектив относительно работы на благо империи. И вовсе уж не собиралась задерживаться тут. Должно быть, если бы на меня взглянул кто-то со стороны, то сказал бы, что я избалованная себялюбивая гадина, раз не желаю делиться тем, чем так щедро наградил меня Двуликий. Возможно, так оно и есть. Хотя лично для меня все выглядит в несколько ином свете. За прожитые годы, как мне кажется, я отдала достаточно за непрошеный Дар и давно уже никому и ничего не должна. Все, чего я так давно жажду, — это покой. Мой Бог коварен, он многолик, и дары его никогда не бывают однозначны. Это понимаешь с годами, но понимаешь…

Вот такие меланхоличные мысли роились у меня в голове, в то время как я устало плелась за пожилым человеческим мужчиной. Молчал он, молчала я, и ни один из нас не чувствовал себя вправе нарушать уединение друг друга… ну ладно, просто нам не о чем было говорить. Я устала и все, чего хотела, — это есть, спать и мыться. Но, как бы ни мечталось все сделать именно в такой последовательности, придется начать с последнего.

Бесконечные коридоры сменялись подъемами и вновь перетекали в коридоры, и как-то так незаметно мы оказались на открытой галерее, ведущей в жилую часть этого родового гнезда, которое было отделено от городской суеты внушительной каменной стеной, парками, садами и даже крошечной речушкой. Ночной теплый ветер, пропитанный ароматами жаркого летнего дня, ночных южных цветов и трав, нес толику морской прохлады и умиротворения. Я с удовольствием прикрыла глаза, подставив лицо под искусные ласки ветра, с тоской и нежностью вспоминая время, когда такие ночи были только нашими. Когда мы, тогда еще совсем юные первородные целители, вступали на жизненный путь предназначения и долга. Тогда все казалось другим: проще, интереснее и непременно с прекрасным светлым будущим впереди.

— Вы идете? — вывел меня из не к месту начавшейся меланхолии мой сопровождающий. — Ваша комната наверняка уже готова.

— Радостно слышать, — буркнула я. — И не вздумайте мне ассистента под бочок подсунуть. Он не для таких дел мне надобен, так что выделите ему отдельную комнату и довольствие.

— Само собой, — несколько смутившись, кивнул Сэптим.

Прежде чем ступить с открытой галереи в жилую часть дома, я в последний раз бросила взгляд на бескрайнее черное покрывало ночного неба и тяжело вздохнула. Последняя свободная ночь, пока клеймо не легло на мое запястье, накрывая меня вместе с мнимым покровительством Дома Ариен, особой меткой, которая всегда скажет этому Дому, где я и как далеко от него. Обычная практика для особо важных «гостей». Сколько меток перебывало на моем теле, так и не вспомнишь. Одной больше, одной меньше. Они думают, что их плюшки на моей коже способны привязать меня к этому месту. Ну, пусть думают, мне не жалко.

Комната оказалась на удивление просторной и вовсе не напоминала собой кладовку для швабр. В ней были и окно, и кровать, и даже маленькая ванная с нужником. Что еще нужно для счастья старому деду после столь бурного дня? Правильно, уединение.

— Стелла и Арма помогут вам, — начал было Сэптим, когда в углу комнаты обнаружились две смуглые девушки с туго собранными в пучки темными волосами.

— С чем это?

— Эм, ну совершить омовение…

— Не многовато ли рук для такого нехитрого занятия? — вопросительно изогнув бровь, взглянула я исподлобья на провожатого. — Забирай-ка своих девок, Сэптим, и ступай совершай с ними сам хоть омовение, хоть еще что более интересное. Мне ваши рожи уже до того опостылели за этот день, что не знаю, как усну теперь! Так что взялись за руки и шуруйте отсюда, пока я вам не наподдал для скорости, я понятно объясняю? Эй, ты, кучерявая, — поспешила я остановить одну из девушек, которая в спешке почему-то схватилась за поднос с едой. — Посуду оставь, есть я буду. И вещи мои заберешь чуть позже у двери — постираешь, а завтра принеси и там же положи. Всё, теперь мыться буду, — ворчливо добавила я, надеясь, что эта моя фраза даст им понять, что пора бы уже оставить меня в покое.

— Но господин Рэйнхард дал четкие инструкции, — попытался было настоять на своем Сэптим. На что я, уже не выдержав всех перипетий этого дня, просто сказала:

— Пошел он в зад…у вместе со своими инструкциями.

Резко развернулась и, уже слыша, как они направляются к двери, сама проследовала в дальнюю комнату, которая и должна была быть моей личной купальней.

Когда я начала раздеваться, то ощущения были такими, что я смогу поставить свою куртку на пол — и она не упадет, настолько пропыленной и грязной я себя ощущала. Но обошлось. Одежда упала ворохом тряпья, а я взглянула на себя в небольшое зеркало, что висело на стене. Внешность каждого первородного была особенной, если сравнивать нас с общепринятыми нормами. Мой лучший друг Там-Там был похож на «нечто». Вспоминая его, я до сих пор не могла сдержать улыбки. Огненно-рыжие волосы, смуглая кожа, почти коричневая, и ярко-зеленые глаза. Он выглядел забавно, мягко говоря, учитывая его рост под два метра. Айрин же могла похвастаться столь ценимой в империи белоснежной кожей, совершенно белыми волосами, черными будто ночь глазами и такими же бровями. Каждый из нас был немного странным, не таким, как все. С чем это было связано? Лично мне доподлинно неизвестно, но в свое время люди любили рассказывать сказки, будто бы жрецы Двуликого несут в себе не только частичку его силы, но и многогранность внешности божества. Короче, кто его знает, почему у моих совершенно обычных блондинистых родителей родилась смуглокожая дочь с совершенно черными волосами и яркими аквамариновыми глазами. Не подумайте, я не выпендриваюсь, называя банальный голубой «аквамарином». Подозреваю, мой папочка проел плешь мамочке, откуда взялось такое дивное создание в их семье, и перебрал не одно имя знакомых или случайно встреченных мужчин за последние девять месяцев, что захаживали к ним в дом или просто слонялись неподалеку. Грыз себя и окружающих родитель ровно до тех пор, пока на моем виске не распустилась алая лилия Двуликого. Благо, цветет сия фигура под волосами, а виска касается лишь один из ее лепестков. Похожа она то ли на татуировку, то ли на родимое пятно, и у каждого из нас появлялась эта метка в самых неожиданных местах. Так что мне, можно сказать, повезло, что сию отметину можно было скрыть волосами. Большую ее часть.

На самом деле я не боялась того, что кто-то узнает, что я женщина, больше меня волновало, что они запомнят мое лицо. Хотя и тут я особенно не переживала и цепляться за свое инкогнито до трясущихся поджилок не собиралась. Пусть все идет как идет, а там я о себе позабочусь. Но быть стариком мне все же нравилось. Старость давала мне свободу в общении, а это уже было много!

Глава 2

Как же сильно меня вымотало это семейство Ариен, если я совершенно не помнила, как уснула. Казалось, что кто-то просто погасил свет в моем сознании, а уже в следующий миг яркое солнце проникало сквозь копну темных волос, что так старательно отгораживали меня от окружающего мира.

Назойливое «бум-бум-бум» заставило болезненно сморщиться и оторвать голову от подушки.

— Господин целитель. — Ишь ты?! «Господин целитель» мне понравилось. — Если вы не выйдете, стражники сломают дверь, — данное замечание мне совсем не понравилось.

— Если они сломают дверь, то я сломаю их, — недовольно заметила я. И поскольку голосовые связки все еще были изменены, то прозвучало это довольно угрожающе. — Чё те надо, Сэптик?

— Я Сэптим, — терпеливо поправил он. — Мой господин желает видеть вас за завтраком. Позвольте проводить вас до столовой и откройте уже дверь! Где вы раздобыли замок?

Ну не дурак? Или он думает, что целитель — это только бинты изводить?

— Секрет, — зловредно отозвалась я, призывая его мозг к работе. — Иди подумай, а я пока вещи заберу. Кучерявая простирнула?

— Арма все сделала, и я могу подать вам ваш наряд и помочь облачиться.

— Иди бабуле Ариен помоги, а у меня пока все шевелится, чтоб собственные порты натянуть.

Тяжело оторвавшись от подушки, я прошла в ту самую маленькую комнатку, где находились мои личные удобства, и сняла магический замок с двери.

— Положи на кровать и жди за дверью, скоро выйду.

— Но господин велел проследить, — в последний раз попытался возмутиться слуга.

— Так передай ему, что у меня все как и у него, только зад более обвислый, — уже зло шикнула я из-за двери.

Ну что за люди!

— Я тебя слышу, — уже через несколько минут ответила я, заметив, что старый слуга так и не собирается давать мне пространство, чтобы переодеться. — И нечего пыхтеть, иди отсюда! Я не нанимался ходить перед всякими, светя голым задом!

— Но господин велел, — как-то жалостливо проблеял он.

— Да хоть сама Лурес! — рявкнула я, слыша торопливые шаги и хлопок, ознаменовавший то, что Сэптим наконец-то понял, что от него хотят.

Свое временное пристанище я покидала уже в полном облачении. Не могу сказать, что мне так уж нравилось ходить с головы до ног укутанной в тряпки, но ко всему привыкаешь. А со временем так и вовсе перестаешь придавать значение тому, что когда-то не нравилось. Я даже есть умела так, чтобы не открывать лицо, научившись подвязывать ткань особым образом.

— Смею заметить, — сказал Сэптим, как только увидел меня в проходе, — что в столовой семьи Ариен никогда не было песчаных бурь.

— Какое тонкое замечание, друг мой, не передать, как я этому рад, — проворчала я.

— Я говорю это к тому, — невозмутимо продолжил он, — что прикрывать лицо нет особой нужды. Вы можете снять это, давайте я вам помогу, — потянулся он уже было к моему лицу, как моя рука тут же сомкнулась на его запястье.

— Ты не смотри, что я маленький да худенький, так вдарю — звезды до самой ночи считать будешь! Еще раз меня решишь потрогать или одежду мою стянуть попробуешь, я тебе устрою хронический геморрой, понял?

— Но… — попытался Сэптим вырвать свою руку, но, поняв, что хватка у меня и впрямь что надо, оставил попытки. — Я понял, понял, господин.

— Вот и ладно, — отпустив его руку и посмотрев по сторонам, я уже спокойно поинтересовалась: — Куда идти? Показывай.

Дом, принадлежавший непосредственно членам семьи Ариен, был огромен, роскошен и безупречен, с какой бы точки зрения я на него ни посмотрела. Эта семья умела тратить деньги на свой собственный комфорт так, что роскошь не переходила грань, превращаясь в вульгарность, и все, на что бы ни упал мой взор, выглядело дорого… баснословно дорого и в то же время скромно. Как так выходило — я не знаю и, если честно, то и знать не хочу. Единственное, что мне удалось украсить за всю свою жизнь, — так это мое выпускное платье… чего уж там, на тот момент это было моим единственным платьем. И решив, что неплохо было бы приляпать к нему белый воротник в честь торжественного события, я приготовила все то же серое платье, но с торжественным слюнявчиком по вороту. Одним словом, больше я не экспериментировала, пытаясь вызнать, не додал ли мне Двуликий еще какого-нибудь таланта помимо основного. Так что, шествуя за своим провожатым, я с интересом разглядывала обстановку, по большей части с целью запомнить, что где находится.

Высокие стеклянные двери приоткрылись передо мной, и две молоденькие служанки в темно-синих тогах застыли в глубоком поклоне. Я решительно шагнула внутрь.

Они сидели за огромным овальным столом на стульях с высокими тонкими спинками, как если бы эти стулья были сделаны специально под их крылья, которые аланиты показывали лишь в определенных ситуациях. В обычной же жизни каждый из них был внешне похож на человека, но сходство это было весьма и весьма обманчивым. Они были иными. Это витало вокруг них, и даже если в тебе не было ни грамма магии, ты все равно бы почувствовал это отличие на каком-то зверином уровне. Уловил бы в четкости и выверенности движений, в манере вести себя так, будто именно они истинные хозяева этой жизни. Невольно залюбовался бы внешностью, которая показалась бы тебе необычной, правильной, притягательной. Так поет магия в их крови, отражаясь в реальности через внешность. Никогда нельзя поддаваться этой манящей песни крови, забывая, кто перед тобой.

Во главе стола, спиной к широкому окну, сидел мой вчерашний знакомый. Облаченный во все черное, казалось, он возвышается над членами своей семьи, подавляя каждого из них своей внутренней силой. И даже находясь в таком плачевном состоянии, он казался сильнее любого из них. По правую руку от Рэйнхарда сидели двое, мужчина и женщина, и судя по их месту за столом, это были родители либо же более старшие, но близкие родственники. Мужчина был очень похож на старшего сына семьи. Те же черные волосы, тот же суровый сосредоточенный взгляд. Но энергетика не столь мощная, и это чувствовалось. Женщина на фоне этих двух мужчин выглядела хрупкой и несколько ранимой. Ее утонченная красота была не броской, а скорее изысканной. Светлые, немного вьющиеся волосы убраны в высокую прическу и открывают взору длинную шею. Длинное платье из струящегося бледно-голубого шелка. Но вся эта внешняя ранимость была лишь иллюзией, потому как девица была одной из сильнейших, кто сейчас находился в этой комнате. Чувствуют ли они ее так же, как могу это делать я? Слева от главы семьи располагались еще трое — двое мужчин и одна девушка. Одного из мужчин я уже знала — и будь моя воля, то подошла бы и врезала ему промеж глаз. Рядом с ним сидел совсем еще юный аланит, который едва перешагнул грань, что разделяет ребенка и уже юношу, и точно такая же юная девушка. Брат и сестра, и скорее всего двойняшки, что само по себе редкость для семей аланитов, были точной копией матери. Конечно, если я правильно определила родство.

Все честное семейство с интересом пялилось в мою сторону. Мой недавний пациент нервно подпрыгивал на заднице, силясь унять словесный поток бессмыслицы, что вот-вот грозил обрушиться на всех присутствующих.

— Это Соль, — просто сказал Рэйнхард, после посмотрел на меня и, сдержанно кивнув, обратился уже ко мне: — Присаживайтесь и разделите с нами хлеб.

— Благодарю, — скупо бросила я, отодвинув единственный свободный стул и заняв указанное место.

— Соль? — тонкий мелодичный голос преобразил мое имя, и я невольно вздрогнула. Как если бы меня позвал кто-то из прошлого. — Кто этот господин, Рэйн? — с улыбкой поинтересовалась женщина, которую я посчитала матерью одного конкретного идиота и, возможно, остальных троих. Не в том смысле, что она могла быть матерью лишь для одного, просто остальные свою склонность к идиотизму пока не проявили.

— Это человек, который спас Эрдана, — коротко пояснил Рэйн, не вникая в подробности.

— Это правда? — несколько возбужденно встрепенулась женщина, устремив на меня лихорадочный взор синих глаз.

— Что, не стоило? — пробурчала я, изогнув бровь.

— Ч-что? — немного растерялась она.

— Не обращай внимания, мам, — все же не удержав словесных нечистот, заговорил «Эрдан-поганый-уродец-неблагодарная-скотина». — Соль — довольно необычный человек. К нему нужно привыкнуть, но Рэйн прав, он спас меня, когда никто бы не смог!

— О Лурес, это правда?! — в очередной раз воскликнула женщина, а я подумала, что вот он — корень идиотизма этого дома.

— Да, — нарочито медленно, не теряя зрительного контакта, ответила я в надежде, что в четвертый раз она уже постесняется спросить.

— Вы даже не представляете, как много это значит для нашей семьи! Прошу вас быть не просто нашим гостем — станьте нашим другом! — воскликнула она.

Мое молчание на данное предложение было тут же растолковано как восторг, который попросту отнял у меня способность к связной речи.

— Когда мой Эрдан пропал, я столько слез пролила, молясь всем богам. Вы даже не представляете, как может страдать сердце матери!

«Куда уж мне», — мысленно скривилась я.

— О боги, вот опять, — схватилась она за белоснежную салфетку, что лежала рядом с ее тарелкой, и начала утирать невидимые слезы. Хотя, может, это только мне их не видно, все остальные как по команде сложили бровки домиком и скорчили умилительные рожи. Все, кроме Рэйна. — Стоит мне только подумать, что я могла его потерять… Слава Лурес, вы встретились на его пути! Не иначе сама богиня откликнулась на мои молитвы и привела вас к нему в столь ужасный час его жизни, так ведь?

Будто хищная птица, она резко повернулась ко мне и уставилась так, что, скажи я ей, что была б моя воля, то десятой дорогой обошла засранца, она тут же выдрала бы мне глаза.

— Теперь я знаю, кому обязан, — кивнула я. — Непременно вознесу молитву за подаренный шанс познакомиться со столь замечательной семьей. Мы есть будем или как? — все же задала я насущный вопрос, решив прервать стенания этой женщины.

— О, вы голодны?! Конечно-конечно, — встрепенулась тетка и подала знак прислуге.

Мне же стало интересно: в этой семье умеет еще кто-нибудь говорить, кроме нее и «Эрдана-неубиваемого-поганца»? Надолго моей выдержки не хватит, а насколько я знаю, не стоит хамить мамам, чьи дети могут на вполне легальных основаниях отлупить вас розгами.

Уже через несколько секунд после отданного распоряжения распахнулись двери и в столовую вошли сразу с десяток служанок и расставили перед собравшимися тарелки с едой, напитки, свежую выпечку и фрукты. Я уже очень давно не считаю себя гурманом. И поскольку от ядов в пище испытываю лишь изжогу и несварение, то ем, особо не задумываясь, то, что есть. Жизнь отшельника дает возможность не мудрить над пищей, да и для организма полезнее простая еда. Так что стоило тарелке оказаться передо мной, я мысленно плюнула на собравшихся и тут же занялась тем, ради чего, собственно, пришла. Ела я всегда быстро, так что уже совсем скоро в тарелке показалось дно, и я сыто откинулась на спинку стула, едва не рухнув на пол, совершенно забыв, для кого эти самые стулья сделаны.

— Вот зараза, — сдержанно выругалась я, возвращая себе равновесие.

И только в этот момент я поняла, что шесть пар глаз неотрывно следят за мной, будто бы выжидая чего-то.

— Все хорошо? — участливо спросила «мама». Этот Рэйнхард мог бы и представить своих родственничков, а так придется самой знакомиться.

— Вполне, госпожа… — кивнула я, мысленно соображая, чем теперь себя занять, пока эта трапеза не закончилась. Ведь, кроме меня, никто и не пытался поторопиться.

— Филиция, для вас, Соль, я просто Филиция. Это меньшее, чем я могу отблагодарить…

Да ё..! Если б я только знала о щедрости вознаграждения, то на руках бы донесла ее сына до дома!

— Эрдана и Рэйнхарда вы уже знаете, мой муж и отец наших детей Димитрий. — На этих ее словах мужчина коротко кивнул, но так и не обронил ни слова. — Димитрий соблюдает обет, ему сейчас нельзя говорить, — скромно заметила Филиция, а я подумала, что вот она, ощутимая польза религии. — И наши младшие дети, Аргус и Джемма, они двойняшки…

— А правда, что вы первородный?! — раскрасневшись будто помидор, буквально выплюнул младший Ариен и впился в меня взглядом.

— Нет, — коротко возразила я, ухватившись за края вазы с фруктами и притянув ее к себе.

— Но как же… — разочарованно протянул пацан, устремив обиженный взгляд на старшего брата. — А Эрдан сказал, что вы первородный, потому как никому иному его спасти бы не удалось.

— Ну, ему-то, конечно, виднее с его медицинским образованием и опытом…

— Но у Эрдана нет медицинского образования, — растерянно пробормотал Аргус. — У Эрдана вообще нет образования…

— Вот именно, — серьезно кивнула я, выудив из кучи фруктов замечательного вида яблоко. Оно почему-то показалось самым аппетитным из всего, что было.

— Аргус имеет в виду, что я еще не защитил диплом, но уже этой зимой он у меня будет.

— Самоуверенно, — фыркнула я.

— А почему вы не снимаете повязку, когда едите? — теперь уже младшая Ариен решила отметиться в разговоре.

— Зубы мои выпали с десяток лет назад, и когда я ем, то слюни у меня летят во все стороны, а это негигиенично, потому стараюсь не смущать окружающих, — я откровенно устала от этого завтрака, а глупые вопросы не добавляли мне хорошего настроения.

— Зачем же вам тогда яблоко? — наивно хлопнув огромными голубыми глазищами, поинтересовалась девочка.

— У меня в комнате терка есть, с собой возьму, — фыркнула я, сунув замечательный плод в карман.

Этот завтрак длился и длился. Лично мне казалось, что столько времени тратить на еду — просто верх глупости! Но славная чета продолжала трапезничать, без умолку болтая о всякой ерунде и задавая по большей части нелепые вопросы мне. Стиснув зубы, я отвечала и время от времени посматривала на молчаливо наблюдающего за мной старшего сына семьи. Казалось, что не только Димитрий соблюдал лишь богам ведомый обет, но и сам Рэйнхард. За все время завтрака он не проронил ни слова. Впрочем, и к нему самому никто не пытался обратиться, чтобы вовлечь его в разговор. Я же ему искренне завидовала.

Наконец глава семьи встал из-за стола, и это послужило сигналом для всех остальных. Словно солдаты хорошо вымуштрованного подразделения, они изящно отложили столовые приборы и уставились на старшего.

— Буду в девять, — коротко бросил он, направляясь к выходу. — Соль, проводите меня, — опять же, сказано это было не как приказ, а скорее как просьба. И в то же время у меня и мысли не возникло перечить.

Я поднялась и последовала за мужчиной, который и не думал дожидаться меня в дверях. Нагнав его уже в коридоре, я молчаливо следовала за ним.

— Я решил, что совместный завтрак поможет вам узнать мою семью, — заговорил он. — В принципе, это не имеет особого значения для вас, но все же я не планирую строить из себя рабовладельца.

— Иллюзия равноправия? — изогнув бровь, спросила я.

— Разве это плохой вариант сотрудничества?

— Не худший, — согласилась я.

— Как мы и договаривались, сегодня вечером я жду вас у себя.

— Прежде я хочу увидеть своего ассистента. Где он?

— Его должны были поселить на этаже для слуг. И несмотря на то что я знаю, что он всего лишь мелкая сошка в том деле, которое рассматривает тайная служба, но пока он находится в этом доме, к нему будет приставлена стража и я запрещаю ему покидать выделенную ему комнату.

— Справедливо, — кивнула я и, не видя более смысла следовать за этим мужчиной, решила попрощаться прямо сейчас. — Что ж, тогда до вечера.

— Обычно это я говорю, когда пришло время прощаться, — холодно заметил старший Ариен.

— Обычно я просто ухожу, — более не дожидаясь ответа, я повернулась спиной к своему пленителю и направилась в сторону служебных коридоров, по которым этой ночью вел меня его личный слуга.

— Я еще не закончил! — несколько раздраженно донеслось мне в спину.

— Остальное мне не интересно, — фыркнула я.

На самом деле я давно переросла тот возраст, когда наивно полагаешь, что глава тайной службы может что-либо сделать просто так. Зачем он посадил меня за стол со своими близкими? К чему этот спектакль? Признания в дружбе, благодарность? Ощущения у меня были весьма противоречивыми после этого. Как если бы меня решили разыграть… Я не верю, что люди, и тем более нелюди, наделенные властью, могут быть открыты, любезны и глупы. Это сочетание равно смерть в этом мире. Хорошо, Аргус и Джемма еще совсем юные создания. Им простительно, но такая женщина, что отхватила себе в мужья на тот момент наследника… Хотя стоп, какого наследника? Будь это так, Димитрий сидел бы во главе стола. Он еще достаточно молод, чтобы быть старшим в доме. А это значит…

— Чей ты сын, дорогуша? — прошептала я, замерев на лестнице, ведущей вниз.

Не то чтобы мне было это интересно, но это могло бы дать зацепку… Нет, пока ничего это не дает. Того, что я ощущаю, недостаточно. Только когда начну лечение, смогу сказать точно.

Досадливо врезав кулаком по стене, я зло уставилась себе под ноги и начала быстро спускаться вниз.

Только этого мне не хватало! Мне вообще наплевать, пусть хоть всем семейством на тот свет отправятся! Это не мое дело, что там у них происходит! Не мое!

Зачем он посадил меня за стол вместе со своей семьей? Неужели хотел, чтобы я подумала…

— Ублюдок, да плевать мне! — шипела я себе под нос. — Хрена с два я стану тебе в этом помогать! И ты, сволочь, знал: если меня это зацепит, то я пойду с пациентом до конца! Знал, гад, и все равно… У-у, гадина, такой же, как и твой братец! Все только для себя!

— Вы кого-то ищете? — Сэптим возник на лестнице неожиданно и едва не стал жертвой моего испуга, а в моем случае страх равно устранить угрозу немедленно.

— Ты чего пугаешь?! Хорошо, у меня посох забрали, считай, тебе повезло, — проворчала я, проходя мимо слуги Рэйнхарда. — Кстати, где моя палка? — зло прищурившись, глянула я на него.

— Я… не знаю, — растерянно пожал он плечами.

— Так ты узнай, — с напором добавила я. — Вот тебе-то хорошо, пока ноги волочешь, а мне знаешь как тяжело! Уж постарше тебя буду. Доживешь до моих годов, так поймешь. Все вы, пока молодые, думаете, что это раз и навсегда, а как за шестой десяток перевалит, так и успевай ловить подарки: то одно откажет, то другое заскрипит…

— Я… я узнаю, господин, не волнуйтесь так.

— То-то же, — покивала я. — Где мой ассистент?

— Э…

— Тощий, грязный, вонючий, — перечислила я основные приметы.

— А! Я провожу, — спохватился мужчина и тут же побежал вперед меня.

Надо сказать, шли мы недолго, и стоило спуститься по лестнице и попасть в крыло для слуг, как перед нами возникло двое стражников, стоящих напротив невзрачной двери. К моему удивлению, меня никто не спросил, разрешено ли мне войти. Должно быть, Рэйнхард дал особые указания на этот случай. Так что, не тратя времени даром, я вошла внутрь и тут же скривилась. Мало того, что они поселили пацана в кладовке, так еще никто не озаботился тем, чтобы дать ему хотя бы таз с водой и чистые порты.

— Сэптим, — позвала я, пока дверь за моей спиной не успела захлопнуться. — У тебя столько народу в распоряжении, так пусть кто-нибудь выделит моему ассистенту чистые порты и рубаху, таз с водой и миску супа.

— Господин Рэйнхард не давал указаний на этот счет…

— А самому сообразить никак? — фыркнула я. — Мне чуть в штаны не залез, а парень без сознания лежит, как будто так и надо!

— Я…

— Иди отсюда, не доводи до греха! Тащи все, что велено, и не бубукай!

— Да, господин, — глубоко вздохнув, сказал слуга, едва сдерживая раздражение.

— Поскрипи-поскрипи мне зубами — последние выпадут — поверь на слово, — пробормотала я, захлопнув дверь перед его носом и тут же подойдя к небольшому топчану, на котором лежал мальчик.

Сейчас он казался еще младше. Лицо его было осунувшимся, лоб покрывал пот лихорадки. Немудрено, если учитывать тот факт, сколько времени ему пришлось провести в том сыром подвале без еды и воды.

Я провела рукой по его спутанным волосам, лицу и шее. В принципе, пока ничего серьезного, может и сам восстановиться при надлежащем уходе. Вот только ухаживать, похоже, никто не станет, а мне особо и не дадут. Да и не лучшая это идея — оставить его слабым в логове врага. На самом деле я не была поклонником того, чтобы лечить болезнь при помощи дара, когда ресурсы организма позволяют исцелиться самостоятельно при помощи правильной терапии. Но тут уж ничего иного не остается.

Мой дар… как я пользуюсь им? Как это работает? На самом деле это совсем не похоже на то, как работает простой целитель при помощи инструментов, лекарств, знаний: он ставит диагноз, назначает лечение, ведет пациента на протяжении всего периода выздоровления. Процесс этот высокоинтеллектуальный, не терпящий ошибок, напряженный и весьма трудоемкий. Я помню то, как впервые почувствовала себя первородной. На тот момент мне было около семи лет и в мою не слишком состоятельную… да чего уж там, нищую семью постучалось горе. Слегла мать. Не слишком знающий в этом вопросе отец пытался поить супругу какими-то корешками, травами, боги ведают, чем еще. Приводил домой дряхлых старушенций, у которых на фоне маразма открывались способности к ведовству и знахарству. Те что-то шептали, жгли свечи или пучки каких-то трав, окуривали ими наше жилище, потом бесновались во дворе, изображая исход болезни из дома. Затем говорили, что Луресc запрещает им брать с нас денег (еще бы, у нас их отродясь не водилось), но припадочного поросенка, которого то и дело била эпилепсия, они с удовольствием возьмут и сожрут за наше здоровье. Была и такая, что приметив, что я не похожа на своих родителей, предложила меня сжечь, поскольку чернява я не от природы и именно во мне — корень всех несчастий и болезней моей семьи. Хорошо, батюшка мой сообразил, что это маленько перебор, и отказался от такого способа возвращения благосостояния в семью. Когда же местные сумасшедшие закончились, он решился отправиться в город на поиски врача.

Все это время я ощущала, что происходящее — это неправильно! Меня раздражали эти женщины, которым казалось, что они наделены даром и силой. Мне безумно хотелось выгнать их за порог нашего дома, чтобы они не мешали мне быть рядом с мамой. Как только она заболела, я все время проводила у ее постели, и тогда мне казалось, что внутри меня есть теплое слепящее голубое «нечто». Оно будто живое, перетекает в тело моей матери, стоит мне прикоснуться к ней. В этот момент оно как будто превращалось в некий образ, пронизанный серебряными нитями. В каких-то местах эти нити истончались, где-то обрывались и казались обугленными. И именно в такие моменты я будто бы уговаривала то «нечто», что жило у меня внутри, направиться к этим обугленным ниточкам, восстановить их, склеить. Зачастую на то, чтобы увидеть эти ниточки, у меня уходил целый день, и стоило мне уговорить свою силу восстановить их, как возвращался отец с очередной старой ведьмой и, несмотря на мои крики, выпроваживал меня на улицу.

И вот наконец, когда он отправился в город, я поняла одну простую вещь: если не сделать задуманного сейчас, то завтра может и не наступить. Я до сих пор слышу, как скрипит половица под моими босыми ногами, чувствую, как зябко подрагивают мои плечи под легкой сорочкой. Вижу восковый профиль мамы в свете луны. Помню ее запах, когда прижималась к ней всем телом и представляла, представляла… как восстанавливаются эти обугленные нити, как срастаются они, заполняясь этим самым «нечто», что жило внутри меня. Это было похоже на сон или на одержимость, уж и не знаю. Но уже на следующее утро моя мама пришла в себя, а вот я проспала три дня. Просто пролежала, как если бы умерла, не чувствуя и не слыша ничего и никого вокруг. То были три последних дня, что я провела в кругу семьи. Три последних дня, которые подарили мне возможность вернуть долг жизни той, что мне ее подарила. А потом вернулся отец… не один. Пока я еще была маленькой, я думала, что целитель согласился прийти к нам в дом за те пол-асса, что были у отца. Немного позже я уже точно знала, что он искал детей, таких как я, и путь его пролегал именно через нашу деревню.

Следующие двадцать лет я провела за стенами Эйлирской медицинской академии, чередуя лекции, что давали в Академии Магии Эйлирии. Детство мое закончилось стремительно, так и не успев толком начаться. Первая моя попытка осознанного лечения едва не закончилась моей смертью. Как выяснилось позже, дару Двуликого невозможно противиться, но и нещадно эксплуатировать его тоже не лучший вариант. Потому я рада, что все сложилось так, как сложилось, и уж тем более не жалею о том времени, что ушло на мое обучение. Как ни крути, но то были самые счастливые годы моей жизни.

Интересно, если бы король Эйлирии знал тогда, чем закончится для его королевства становление сорока семи жрецов Двуликого, не обезглавил бы он нас вместо того, чтобы взращивать будто редкие хрупкие цветы?

Как бы там ни было, прошлое осталось в прошлом, а то, что было важно сейчас, лежало у моих ног, дрожа будто осиновый лист на ветру. Я опустилась на колени рядом с мальчиком, сняла перчатки и осторожно обхватила его голову ладонями. Больше мне не нужно было часами сосредотачиваться на том, чтобы увидеть, что не так с человеком, которого мне необходимо вылечить. Умения, столь долго взращиваемые и оттачиваемые, давали полную картину происходящего. Какую-то простую хворь я могла преодолеть всего за один раз, как например ту, что одолевала сейчас моего будущего ассистента. Иные болезни напоминали собой поле сражения, когда день за днем приходилось отвоевывать пострадавшие участки чужого тела. Это может прозвучать дико, но порой для того, чтобы лучше понять, что с человеком, мне нужно было пробовать его кровь. Двуликий изрядно пошутил, создавая мне подобных, потому как то, что у него вышло, оказалось, мягко говоря, странным, как внешне, так и внутренне. Но как бы там ни было, прежде всего я целитель, а потом уже первородный. Так нас учили и воспитывали. Быть независимыми от дара, полноценными профессионалами своего дела. Знания — вот то, что делает из простого человека того, на кого можно положиться в сложной ситуации.

Стоило моим ладоням соприкоснуться с его обнаженной кожей, как перед мысленным взором вспыхнула картинка-образ. Я видела каждый энергетический поток, сплетающий образ тела подростка, ощущала каждый орган, чувствовала, что и как функционирует. Так открывалась первая ступень дара — диагностика. Уже через несколько секунд я знала, куда следует направить свою силу, как сделать его тело вновь здоровым. От кончиков моих пальцев потянулись сотни тончайших, мерцающих нежно-голубым нитей, они, будто корни растения, пронизывали тело ребенка, проникая внутрь, устремляя потоки энергии к пострадавшим системам организма, питая их, выправляя и приводя в норму. Каждый раз, когда я это делаю, я пытаюсь понять, как такое возможно, но даже спустя столько лет не знаю ответа. Но зато вижу процесс и чувствую себя проводником воли Двуликого, чтобы уже в следующий миг увидеть результат.

Вдруг дверь в каморку открылась, и на пороге возник Сэптим с подносом в руках. Мужчина пораженно замер, смотря на меня во все глаза. Хорошо, что мне уже далеко не восемнадцать, иначе я просто потеряла бы концентрацию и все было бы напрасно. А так меня даже забавляло, когда неподготовленный зритель видел нечто подобное. Ведь мои глаза в момент лечения сияют, будто две сапфировые звезды, да еще и исходит сияние от рук — одним словом, выгляжу я божественно… в прямом смысле слова.

— Чё замер, дует же! — возмущенно проворчала я.

— Э… — проблеял Сэптим, так и не рискнув моргнуть, а вместе с тем и двинуться с места.

— Бэ, — передразнила я, — дверь закрой.

— Д-да, г-господин, с-сейчас.

Протиснувшись в проем двери, он дрожащими руками опустил на пол поднос с миской супа и ломтем хлеба, попутно нещадно расплескав содержимое.

— Ну что ты в самом деле, окосел, что ли? — покачала я головой. — Поесть пацану оставь хоть немножко.

— П-простите, г-г-г…

— Г-г-г прощает, тащи одежду и воду, — покивала я. — И сандалии хоть какие-нибудь ему раздобудь… не сейчас, так потом, понял?

Вместо ответа мужчина лишь резко кивнул и был таков.

Я же лишь покачала головой ему вслед. Ничего, он меня еще полюбит и даже будет скучать. Может, в это полнолуние я ему суставы подправлю, так и вовсе любовь у нас будет не разлей водой… или что там не разлей?

— Что со мной, — слабый голос ассистента заставил меня опустить глаза и посмотреть на парня уже нормальным взглядом. Лечение окончено. Сейчас я практически не чувствовала никакой усталости от проделанной работы. С возрастом не только появлялся опыт, но и мой личный резерв становился больше.

— Уже все хорошо, — просто сказала я, совершенно иначе смотря на этого мальчика, после того как прочувствовала его.

— Я умер? — как-то печально выдохнул он.

— С чего бы? — хмыкнула я.

— Но… тебя-то, дед, палач увел, — как-то уныло вздохнул он.

На это его замечание я весело усмехнулась, проведя рукой по спутанным медным кудрям.

На самом деле вы должны были заметить, что люди мне не очень нравятся. Мне гораздо комфортнее одной. Но этот парень… было в нем что-то притягательное для меня. Помимо того, что он был знатоком местности (и впоследствии я собиралась воспользоваться его знаниями), я видела в нем нечто знакомое. Черты его лица, манера говорить — все это навевало воспоминания о годах моей молодости; моих друзьях, которых больше нет со мной. Что такого было в нем? Не знаю и понять пока не могу, но это цепляло. Совершенно странным, непостижимым образом мне хотелось видеть в нем родственную душу. Я пока не могла понять, что все это значит, но что-то необычное и давно забытое было во всем этом.

— Ну увел, делов-то, — покачала я головой. — Он тут по совместительству секретарем подрабатывает, препроводил меня к начальству и все, — отмахнулась я. — Ты сам-то как? Есть хочешь?

— Очень, но…

— Потом поговорим, сначала поешь… Хотя нет, поговорим после того, как ты перестанешь так нещадно смердеть, — серьезно кивнула я.

— Эй, — возмутился он, попытавшись присесть, но все, что у него вышло, — это перевернуться на бок и подвинуть к себе поднос.

А дальше он, кажется, забыл и обо мне, и о своих вопросах, полностью погрузившись в процесс поглощения пищи. Причем он и впрямь погрузился в миску чуть ли не с ушами. За время, пока он ел, пришел Сэптим с тазом воды и комплектом простой одежды, чем-то напоминающей мою. Сейчас на пареньке была простая темно-синяя туника, изодранная со всех сторон и лишь чудом державшаяся на его острых тощих плечах. Сэптим же раздобыл для парня одежду детей песков. То была куртка с запахом и длинные широкие штаны. С кого сняли сей костюм, спрашивать я не стала, а потому просто приняла то, что давали. К одежде шли еще плетеные сандалии, которые надевались поверх тканевых «носков», которые защищали ноги от песка и пыли.

— Я помню, — наконец заговорил парень, вынырнув из своей тарелки, — мне было так худо, что думал — вот-вот на суд Литы отправлюсь, но сейчас я чувствую себя очень хорошо. Мной кто-то занимался?

— Да, — кивнула я.

— Кто?

— Я.

— Зачем? — подозрительно сощурился пацан, понизив голос до шепота.

Усмехнувшись, я все же сказала достаточно серьезно:

— Потому что ты мой ассистент.

— А-си-се… чего?!

— Помощник, — пояснила я.

— Но с чего бы меня выпустили из пыточных, чтобы я стал помощником какому-то деду?

— А тебе не все равно, раз это спасло тебе жизнь? — поинтересовалась я.

— Все равно! — тут же горячо согласился парень. — Но хотелось бы подробностей!

— Резонно, — кивнула я. — А мне бы для начала хотелось перестать дышать через раз, так что я выйду, а ты приведи себя в порядок.

— Да не воняет от меня! — возмутился пацан.

— Не воняет, — кивнула я, — смердит.

— То есть вы хотите, чтобы я поверил, будто бы вы герой сказки? — скептически изогнув бровь, но все же перейдя на «вы», поинтересовался парень, после того как я представилась по всей форме.

— Нет, балбес, я хочу, чтобы ты работал вместе со мной и при этом, прошу заметить, не просто избавился от участи висельника, но и получал деньги за свой труд, — немного раздраженно пробормотала я.

— Вы даже не знаете меня! Может, все то, что я наговорил вам в подвале, было неправдой?

— А может, мне и не очень-то хочется тебя узнавать, но надо, чтобы кто-то делал то, что мне делать лень?

— То есть вам все равно, совершал я то, в чем меня обвиняли, или нет? — прищурился парень.

— Да мне, собственно, плевать, мне империя процент не отстегивает с того, что получают станции перехода.

— Но я могу быть преступником, вас это совсем не волнует.

— Пф, — раздраженно выдохнула я. — А чего мне переживать? Сопрешь у меня имперские деньги? Так мне еще дадут. Воткнешь мне ножик в спину? Так это вообще не считается, все зарастет раньше, чем я замечу. И, — наставительно ткнула в него пальцем, — не вздумай проверять, иначе сделаю так, что в имперский гарем завсегда на работу сможешь устроиться, сечешь? Ну, что там еще? Снасильничать попробуешь? Так это, я надеюсь, и вовсе не про тебя в моем случае, но если что, то все же может стать проблемой…

— Эй! Вы чего? — возмущенно вспыхнул паренек.

— Сам сказал, что я тебя совсем не знаю, — пожала я плечами.

— Да вы ваще, что ль!

— Ва-а-аще… Хорошее определение. Ну так что, согласен?

— Я хочу знать, что вы будете с меня требовать? — деловито поинтересовался парень.

— М… делать то, что я не хочу, — развела я в стороны руки.

— Например?

— Ну, будешь носить мою сумку, говорить «Здравствуйте», «Спасибо», «До свидания», «Пожалуйста» и «Господин целитель сожалеет, но сегодня принять вас не сможет», — перечисляла я, загибая пальцы.

— Вы это серьезно?

— Вполне. А! Извиняться за меня тоже ты будешь, потому что я этого делать не люблю, а люди расстраиваются и ходят за мной, пока я не скажу… Ну?

— Бить будете?

— Как пойдет, но не сильно! — поспешила добавить я. Все же человек на работу устраивается, надо заранее предупреждать об издержках.

На мгновение парень устремил взгляд в пол, что-то для себя решая, после чего вновь посмотрел на меня.

— Вы правда первородный? — тихо спросил он.

— Да, — кивнула я, когда на эти мои слова парень хитро улыбнулся, изрек:

— Тогда вы не сможете меня ударить! Я согласен, — и протянул мне руку для того, чтобы скрепить договор.

— Тебе не говорили, что сказки врут? — усмехнулась я, со всей крепостью пожимая его руку. — Соль.

— Слуга не приносил, — растерянно отозвался пацан.

— Я — Соль, придурок, — раздраженно пробурчала я.

— А, — вновь усмехнулся он, и на его щеках появились две озорные ямочки. — Я — Кит.

— Пишется так же, как и «кит»? — растерянно пробормотала я.

Парень лишь заливисто расхохотался и кое-как кивнул.

— Еще не легче… Приду завтра, — махнула я на него рукой. — У меня дела, а завтра начнем обустраиваться. Вот, — достала я из кармана случайно прихваченное яблоко, — это тебе, чтобы больше не болел, — неуклюже сунула я ему свой гостинец и была такова.

Глава 3

До самого вечера у меня было столько дел, что не сосчитать. Ведь я так и не досчитала, сколько листочков на дереве, что росло за моим окном. Утомилась невероятно. Потом стало темно, и я решила не портить зрение. Меня препроводили в свои покои сразу после встречи с Китом. А перед тем как уйти, Сэптим дрожащим шепотом поинтересовался, может ли господин целитель дать консультацию его работникам, которые безумно жаждут меня увидеть и задать свои вопросы. Я любезно согласилась — после того, как сделаю свои дела. Ну, видно, не судьба, дел оказалось очень много.

Теперь оставалось ждать приезда рабовладельца, разобраться с его болячкой, а заодно и с моим переездом. Жить здесь дальше мне совсем не хотелось. Кормить особо не кормят, норовят за здорово живешь эксплуатировать, поговорить за жизнь или стянуть одежду. Слишком много желающих влезть в мое личное пространство.

Тихий стук в дверь вывел меня из состояния каталепсии, заставив вздрогнуть и пойти открыть дверь. На пороге стоял молодой стражник, а вовсе не Сэптим, как я ожидала. Мужчина посмотрел на меня холодным, ничего не выражающим взглядом, а после спросил:

— Колюще-режущие предметы есть?

— Да, — серьезно кивнула я.

— Оставьте тут и следуйте за мной, — также невыразительно порекомендовал он.

— Тогда мне придется вырвать себе глаза и язык, — фыркнула я. — Куда идем? — не дожидаясь ответа, поинтересовалась.

— Господин Рэйнхард прислал меня за вами, но я не могу пустить вас к нему без досмотра.

— Досматривай, — спокойно кивнула я.

На самом деле я надеялась, что у личной охраны такого аланита, как Рэйнхард Эль Ариен, все должно быть по последнему слову магии, и не ошиблась, когда мужчина вынул из кармана тоненькую серебристую палочку и начал водить ею вокруг меня, выискивая те самые сокрытые кинжалы-ножики. Минимальный досмотр — это, можно сказать, знак хорошего тона.

— Идемте, — закончив, сказал он, повернулся ко мне спиной и последовал по коридору. Свернул на лестницу, и далее мы уже шли только вверх и еще раз вверх. Рэйнхард Эль Ариен занимал весь верхний этаж своего немаленького дома и делиться своими удобствами главы рода ни с кем не собирался. Ну, разве что с немногочисленными воинами, встречаемыми нами по пути. И что-то мне подсказывало — это было скорее демонстрацией специально для меня, чем обычным делом. Каждый из встреченных мною стражников будто бы испытывал солидарность к своему главному, поскольку был одет во все черное и точно так же, как и глава тайной службы, носил длинные брюки и высокие сапоги.

Думаю, нет смысла говорить о том, насколько роскошным все было и на этом этаже. Единственное отличие заключалось в том, что здесь было гораздо больше пространства, не заставленного мебелью, несущей в себе лишь декоративную функцию. Все исключительно для того, чтобы этим пользовались.

— Я буду за дверью, — коротко обронил аланит с определенным смыслом, когда мы остановились у высоких дверей.

— Мне все равно, — точно так же отозвалась я и вошла в комнату.

Место, куда меня привел личный охранник главы тайной службы Алании, оказалось спальней. Большой… нет, очень большой спальней. В дальнем углу комнаты находилась внушительных размеров кровать, у огромного, во всю стену, окна стоял письменный стол, за которым и сидел сейчас тот, к кому я пришла. В комнате царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи. Что было скорее прихотью владельца, нежели необходимостью. У семьи Ариен было достаточно средств, чтобы иметь в доме магическое освещение.

Сейчас Рэйнхард был похож на статую, которая неподвижно замерла, устремив свой взор к темному звездному небу.

— Включай свет, я не сова, чтобы осматривать тебя впотьмах, — буркнула я, подходя к нему ближе.

— Глаза болят, — тихо отозвался он.

— Знаю.

— Разве вам нужно меня осматривать, чтобы понять, что со мной? — так и не обернувшись, тихо поинтересовался он.

— Я тебе больше скажу: я тебя даже попробую.

На это мое замечание он негромко усмехнулся и все же соизволил обернуться ко мне, несильно хлопнув в ладоши для того, чтобы комнату затопило мягкое сияние магических светильников.

— Достаточно?

— Вполне, — кивнула я. — Раздевайся, и начнем.

Похоже, предложение раздеться ему не понравилось, судя по тому, как поджались его губы.

— Это необходимо?

— Нет, конечно, просто люблю чужие задницы разглядывать, — фыркнула я. — Раздевайся! Что бы там ни было, ты вряд ли сумеешь меня удивить, мальчик, — намеренно назвав его «мальчиком», я хотела показать, сколько лет нас разделяет. Обычно подобное срабатывает на особо застенчивых, заставляя их подсознательно относиться к немощному старикашке как к предмету интерьера.

— Дело не в этом, — вновь усмехнувшись, сказал он. — Процесс весьма… болезненный, скажем так.

— Помочь? — изогнув бровь, поинтересовалась я.

Он лишь кивнул, прикрыв глаза. И столько было в этом жесте одной определенной эмоции, что она почему-то очень сильно задела в этот миг меня. Желание скрыть собственную беспомощность. Желание провалиться под землю от собственной несостоятельности, бессильной злости на себя самого. Рэйнхард достал из верхнего ящика стола ножницы и положил их на стол.

— Так будет проще всего.

— Болезнь одинаково уродлива как у молодых и сильных, так и у старых и слабых, — почему-то мне захотелось сказать ему это, когда подошла к нему и взяла в руки ножницы. — И это всегда и для всех так.

Он оказался гораздо выше меня, потому мне было не слишком удобно, когда я срезала одежду на его плечах. И приходилось стоять достаточно близко к нему и в то же время быть гораздо осторожнее обычного. На задворках сознания промелькнула мысль, что я люблю, когда мужчина выше меня, когда у него широкие плечи… а еще у него красивые губы.

— Ох, твою ж мать, — прошипела я, отшатнувшись в сторону.

— Что? — проницательно посмотрел он на меня.

— Руку свело, сядь на стульчик, высоковат ты немножко, — пробормотала я и на этот раз сосредоточилась на процессе срезания одежды, совершенно выкинув из головы, с кого именно ее срезаю.

По ощущениям, что приходили ко мне от Рэйнхарда, я примерно представляла то, что увижу. Однако все равно не ожидала, что все будет настолько плохо! Его темная кофта из мягкой ткани имела второй слой из особой, некогда белоснежной ткани, судя по всему, пропитанной какой-то мазью, так на вид мною не определимой, а вот то, что скрывала под собой материя, заставляло невольно содрогнуться. Его некогда ровная кожа была покрыта бесчисленным множеством открытых язв, не только совершенно отвратительных на вид, но и источающих особый запах гниющей плоти. Будь на его месте простой человек, он давным-давно был бы мертв. Но сущность аланита, его сила и магия, живущая в его теле, не давала этому случиться, и все, что оставалось этому мужчине, — так это гнить заживо и терпеть такой силы мучения, каких не пожелаешь и врагу.

Тем временем я молчаливо опустилась на колени, срезая с него брюки и снимая сапоги. Внизу дело обстояло не лучше. Сняв перчатки, взяла отрез подкладки: необходимо было понять, чем ее пропитывали. Как и ожидалось, смесью из наркотических трав.

— И как, помогает? — изогнув бровь, посмотрела вверх на мужчину, что все это время следил за мной.

— С этим я могу терпеть, — просто ответил он.

— Ясно, руку дай мне.

Его лицо, кисти рук и стопы пока были менее всего пострадавшими частями тела. Но сейчас меня интересовало нечто другое.

— Мне нужна твоя кровь, ясно? Совсем немного… — Вот именно в такие моменты мне всегда хочется выйти на свежий воздух. Даже словами не передать, как мне отвратительна подобная процедура, но и от нее никуда не деться…

Ножницы все еще были при мне, потому, повернув его ладонь, я легко проколола один из пальцев ими. Мужчина даже не вздрогнул. Сняв каплю выступившей крови указательным пальцем, я тут же залечила крошечную ранку. Сунула палец в рот, прикрыв глаза и стараясь не думать о том, что это такое. Мне нужна была информация, в ней сокрытая.

Обычно у меня уходит от минуты до пяти, прежде чем я могу понять всю картину, тут же меня не было около десяти. И скорее не потому, что я не могла понять, что с ним, — в это время я принимала решение, как вести себя дальше. Хотя к чему это… я не тот целитель, из которого пациент может вить веревки. Только не тогда, когда я уже взялась за дело.

— Мне абсолютно наплевать, что ты там себе навоображал о своей собственной значимости для империи, — наконец заговорила я, — но раз уж ты ввязал меня в это все, то будешь делать то, что я тебе скажу. И из этой комнаты ты не выйдешь, пока я не скажу, что можно выйти. Это понятно?

Некоторое время в комнате царило молчание, пока наконец Рэйнхард его не нарушил.

— Вы знаете, что со мной…

— Как и ты, — оборвала я его. — Уж не настолько имперские лекари отсталые, чтобы не диагностировать то, что с тобой сделали. И ты обязательно поделишься со мной, кого из своих родственничков считаешь замешанным в этом, хотя я тебе сразу скажу, что мне глубоко наплевать на это. Для начала мы сделаем вот что, — я осторожно дотронулась до его предплечий, позволяя своей силе коснуться его.

Всего лишь на краткий миг комнату заполнила тишина, в которой явственно послышался вздох, полный облегчения.

— Это не лечение, — тут же сказала я. — Твои нервные окончания всего лишь перестали передавать информацию в мозг о том, что тебе больно. Так что не радуйся раньше времени, — строго заявила я.

Рэйнхард криво улыбнулся и посмотрел на меня таким взглядом, будто я только что дала ему дозу наркотика, а не блокировала часть нервной системы.

— Для меня это уже много.

— Ложись и спи, дальше я буду работать без тебя, — буркнула я, подходя к письменному столу и открывая первый попавшийся ящик, чтобы выудить оттуда чистый лист бумаги, а из кармана своей куртки достала видавший виды грифель.

Тем временем пациент не спешил отходить ко сну, а внимательно следил за тем, что я делаю.

— Как вы поняли, что я подозреваю кого-то из семьи? — спросил он.

— Я ясновидящий, — буркнула я.

Но поскольку реакции не последовало, то было очевидно, что он умнее своего младшего братца, как и то, что надо было вырубить его сразу, а уж до кровати бы доволокла…

— Хорошо, — кивнула я, обернувшись к нему лицом, — во-первых, с чего бы еще Ариен делить завтрак со старым дедом, который в силу прогрессирующего маразма не помнит не только то, какой вилкой есть салат, но и то, что и кому можно говорить?

— Удобный предлог, — хмыкнул Рэйн, и впервые на его лице появилась настоящая, живая улыбка.

— Безусловно, — серьезно кивнула я. — Во-вторых, ты не родной сын Сифилиции и… не помню, как зовут второго…

— Как я понимаю, первую тоже, — усмехнулся он.

— Это не важно, всех как-нибудь да зовут, я запоминаю только тех, до кого мне есть дело, — отмахнулась я.

— Вы правы, я потерял родителей, когда мне было пять, — строго кивнул Рэйнхард. — Димитрий — мой родной дядя, а Филиция — женщина, на которой он женился, когда я уже встал на крыло. Правда, несмотря на то что я был уже взрослым, она все же пыталась заменить мне мать.

— И, как я понимаю, на тот момент у «мамы-заменителя» не было родных детей, не так ли? Как ни крути, но пока ты жив, ни Димитрий, ни твой двоюродный неубиваемый брат не могут претендовать на главенство в семье. Старший сын — ты.

— Все верно.

— Одного не могу понять: если твои мозги все еще на месте, почему эта ядовитая пятерка родственников все еще заседает с тобой за одним столом, а не украшает своими головами городские ворота?

— Соль, вы же должны понимать значение слова «порядок». Не Ариен создана для меня, а я для нее рожден. Я уже отравлен, противоядия нет, и вы предлагаете, чтобы я вырезал свой род, чтобы мне было не так обидно? Во-вторых, я не уверен до конца, что это произошло именно дома…

— О нет, — улыбнулась я, — ты не просто уверен, ты это знаешь, иначе этого разговора бы не было. Иначе не посадил меня за один стол вместе с собой и не ел только то, что ел бы я, но вот только одного ты не учел: тебя отравили не едой, в этом я уже уверен. Слишком рискованно делать нечто подобное за общим столом в доме, где работают лишь те, кто принес магическую клятву на верность старшему Ариен. И еще кое-что, — тяжело вздохнула я, — на меня ориентироваться в этом вопросе не стоит, у меня от ядов только понос.

— Информативно, — кивнул он.

— Решил, что тебе следует знать, чтобы потом без претензий. Что, думаешь, не дадут тебе своей смертью умереть? Или… не думаешь ли, что твой брат попросил меня довершить то, что следует? Не боишься? — прищурившись, поинтересовалась я.

— Эрдана я не подозреваю, — качнул он головой.

— Что так? Вечная братская любовь и никакого предательства?

— Нет, — покачал он головой, — он не слишком амбициозен и недостаточно умен для подобного.

— Это ты зря, просто не знаешь, сколько людей умирало по воле дураков, — хмыкнула я, решив, что на сегодня откровенных бесед достаточно. — Я перееду в смежную комнату, — констатировала я.

— Простите? — изогнув бровь, посмотрел он на меня.

— Мой ассистент займет место на этом этаже тоже, можешь его пока не выпускать и охранять, мне без разницы.

Не дождавшись ответа, я вновь посмотрела на Рэйна.

— Нет, а ты что думал? Представил меня как своего личного первородного, а когда твое здоровье пойдет на поправку — кто-то из них решит разделаться и со мной. Оно мне надо? Меня, в отличие от тебя, для Ариен не рожали, и я не собираюсь, не слезая с горшка, завершать то, ради чего меня сюда приволокли. И это, смею заметить, в лучшем случае! Так что я поживу у тебя, мне тут нравится.

— Спасибо.

— Ладно, теперь я пишу то, что мне нужно уже сегодня. Тот розовощекий хлыщ, что привел меня сюда, идет за покупками, ты — спать, я — работать. Начали, — кивнула я и, больше не отвлекаясь на мужчину, принялась записывать то, что мне было необходимо для его лечения.

— Я бы хотел быть в сознании, пока вы будете мной заниматься, — начал было он.

— А я бы хотел отправить тебя в кому, пока я буду тобой заниматься, но я же сдерживаюсь, — дребезжащим голосом поделилась я.

— Вы всегда такой? — казалось, вместо того чтобы проникнуться, Рэйнхард едва сдерживает смех.

— Я не понимаю, о чем ты? — пожала я плечами.

— Ну да, — все же хохотнул он. — Простите, — ни с того ни сего извинился он. — Сам не пойму почему, но не могу перестать улыбаться. Должно быть, потому, что впервые за последние несколько лет я могу просто говорить с кем-то, не думая о том, как бы не показать…

— …Свою боль, — закончила я за него. Это было знакомо. — Брось и не дури, я коснулся тебя даром, теперь ты мой подопечный до полного выздоровления, и все, что я буду делать с тобой, — лишь то, что необходимо делать для полного выздоровления. Сколько ты не спал, Рэйнхард? Лучше подумай над этим, потому как я дарю тебе сон лишь на сегодня. Мне нужно, чтобы ты отдохнул. Завтра боль вернется.

— Что ж, — улыбка слетела с его губ, а лицо стало вновь похоже на идеальный оттиск скульптуры из белоснежного мрамора. — Я не забуду этот дар.

И я не знаю, что произошло со мной в этот момент, но я поверила ему! Я — поверила — аланиту! Неожиданно для самой себя я увидела в нем нечто… хорошее?

— Я схожу с ума, — пробормотала я на языке своей родины.

— Что?

— Говорю, что было бы неплохо, если бы ты завтра дал мне аванс, надо одежду купить себе и ассистенту, — поспешно ответила я.

— Если я проснусь завтра, то так и будет, — коротко кивнул он.

— Я хоть и стар, но не такой придурок, чтобы убить главу тайной службы в его же спальне. Расслабься уже и оставь меня…

— Интересно, как у вас хватает смелости командовать главой тайной службы?

— Я говорю то, что мне надо для достижения цели, а не командую, — поправила его я. — Если не согласен, то останавливаемся и я схожу с «корабля», как и договаривались. Во мне нет тех самых душевных сил, которые требуются, чтобы уговаривать и умолять поступать так, как следует для твоего же здоровья. Ты либо делаешь то, что необходимо, либо нет, и на этом мы расходимся.

— Что-то мне подсказывает, что за вашими плечами, Соль, довольно обширный опыт работы на руководящей должности, — сказал Рэйнхард довольно-таки серьезным тоном, если бы не озорные огоньки на самом дне его глаз.

— За моими плечами опыт, верно, разный опыт — и он говорит мне, буквально кричит всякий раз, приказывая не тратить свое время на тех, кому это не так и нужно… — Глубоко вздохнув, я посмотрела на ночное небо и вспомнила еще кое-что, о чем хотела узнать. — Ты еще можешь расправить крылья? — тихо спросила я, не решаясь обернуться к нему. Вопрос был весьма интимным для любого аланита, что уж говорить о таком мужчине, как этот.

— Я чувствую их, — коротко ответил он.

— Ты еще можешь расправить крылья? — вновь задала я вопрос, на который желала получить простой ответ «да» или «нет».

На этот раз пауза оказалась дольше и многозначительнее.

— Я не пытался уже четыре месяца… — в конце концов признался Рэйн.

— Ясно.

— Что вам ясно? — с нажимом поинтересовался он.

— Что я застрял тут, — проворчала я. — А значит, купишь мне хорошую кровать, и чтоб матрац был что надо! Запомни, это очень важно! — покивала я. — Все, иди отсюда, я тоже планирую сегодня поспать. И Щекастому скажи, чтоб достал все, что напишу, — начала я быстро выводить слова на общеимперском наречии.

Рэйнхард больше не пытался заговорить со мной. Он молча наблюдал за тем, что я пишу, после накинул какой-то халат и отправился к двери, где тут же оказался мой недавний провожатый. Они обменялись короткими репликами, которые я, к собственному сожалению, не расслышала, и тут же аланит направился к своей постели.

— Ну и чего, спрашивается, было выпендриваться, — пробормотала я, смотря на то, как, радостно посапывая, спал Ариен уже спустя пять минут.

Мне кажется, он уснул еще раньше, чем голова его коснулась подушки. Что, собственно, было и не удивительно.

Я уже отдала список стражнику, что все это время находился у входа в спальню своего старшего, так что была уверена, что теперь меня никто не побеспокоит следующие несколько часов. Потому, опустившись на широкую кровать Рэйнхарда Эль Ариен, положила ладонь ему на лоб, делая его сон более глубоким и спокойным, а после забралась на кровать с ногами, встала в полный рост и, оттолкнувшись как следует, прыгнула. Ну ладно, не такая уж я гадина, всего-то раз пять подпрыгнула, но какое удовольствие испытала, словами не передать! Такой способ проверки, действуют ли на него сонные чары, самый забавный, все же лучше, чем колоть его иголкой в пятку. И вовсе я не хулиганка. У некоторых аланитов был иммунитет именно к воздействию на сознание, так что приходилось проверять.

— Сойдет, — пробормотала я, спрыгивая с кровати, представляя, с какими рожами за мной сейчас подглядывают его люди, что наверняка были приставлены следить за мной в эту ночь.

Когда я только вставала на путь целителя, мне казалось, что я избрана не случайно. Мне казалось, что я действительно к этому готова и рождена именно для этого. Знаете почему? Когда ты начинаешь лечить кого-то при помощи дара, это очень похоже на влюбленность. Тот же порыв, трепет и тепло, всепоглощающая нежность и неконтролируемое желание отдать всю себя кому-то. Гладь твоей души вдруг встрепенется, будто бы от порыва весеннего ветерка, и разойдутся круги внутри, затрагивая каждый потаенный уголок твоего сердца. И каждый такой круг принесет с собой чужую боль, чужое горе, заставит сопереживать и прочувствовать все на себе. Лишь мимолетное касание, не больше, но и этого достаточно, чтобы влюбиться на этот самый краткий миг, зацепиться за этого человека и пожелать всем сердцем, чтобы его жизнь изменилась благодаря тебе. Когда первые крупинки силы начинают проникать в чужое тело, твои ощущения напоминают эйфорию. Но вот чем дальше, тем сложнее. Восторг вскоре угасает. Ты видишь, что твои труды не были напрасны и твой дар расцветает в том, кому он был отдан от самого чистого сердца. А потом ты смотришь, как тысячи солдат вновь уходят на войну, чтобы растратить то, что ты подарила им. Смотришь, как, едва избавившись от болезни, человек возвращается на былые порочные круги, и уже будто видишь, как совсем скоро он вновь приползет к твоему порогу в поисках того, что ты уже однажды отдала. Сначала ты все понимаешь. Ты находишь в себе силы на то, чтобы понять, оправдать и принять его, дав этому простое определение: такова жизнь. Но чем больше за твоими плечами прожитых лет, тем крепче становится замкнутый круг, в котором бывают лишь редкие исключения, к коим ты начинаешь относиться уже как к чуду. Которых ты каждый раз ждешь и каждый раз разочаровываешься. В какой-то момент ты уже перестаешь понимать, почему же все-таки это ты? Зачем это тебе нужно, если тем, кому ты это даришь, просто наплевать?! Они скажут «спасибо» и пойдут дальше втаптывать твой дар в грязь. В такие моменты осознаешь всю глупость того, что даровал тебе Двуликий. Чувствовать в себе частичку Бога и не быть способной изменить хоть что-то — разве может быть что-то более бестолковым?! Хотя, должно быть, еще до той самой войны я верила, что в нас есть смысл, что первородные нужны в этом мире больше, чем кто-либо! Верила и на поле битвы, верила и на протяжении тех кровавых десятилетий, когда наш крошечный отряд Двуликого переживал вновь и вновь одно и то же каждый день. Вспоминая о тех годах, я часто думаю, почему я не выгорела тогда так же, как они… Почему эта бесконечная формула «болезнь — любовь — исцеление — смерть» равно «бессмысленный бег по кругу» не свела меня с ума, как их? Что во мне было такого неправильного, что я это пережила? Не знаю. До сих пор не знаю. Но вот что я помню очень хорошо: в тот день, когда последний камень укрыл безымянную могилу в самом сердце Элио, я пообещала себе, что остановлю эту бессмысленную вереницу существования для себя раз и навсегда! Что с меня хватит!

Но за окном темная ночь, на постели лежит мужчина, который, так же как и я, перестал ждать этого самого «чуда». Вот только он, должно быть, гораздо благороднее меня, раз решил исполнить навязанное предназначение до самого конца, и не важно, что придется есть за одним столом с собственными убийцами. Заботиться о них, оберегать их, быть внимательным и благородным по отношению к ним…

Мои руки накрыли его виски, и знакомый сердцу трепет затопил все внутри. Эта радость, словно после долгой разлуки, когда нежно-голубые нити начинают проникать в чужое тело. Любовь, которой так нестерпимо хочется поделиться…

— Стань же и ты моим чудом, Рэйнхард Эль Ариен, позволь верить в тебя, — прошептала я, прежде чем полностью поддаться дару, что уже стремился затопить собой все посторонние мысли.

Время замирает вокруг, когда есть только я, Двуликий и тот, кому так сильно нужна моя помощь. Мир вокруг растворяется, и все, что имеет значение, — это распахнувшаяся вселенная под названием «живой организм». Я проникаю в нее сердцем, разумом, тем, что ниспослано свыше, и просто делаю все, что могу. И именно это приносит радость и зажигает солнце в душе — и пусть ненадолго, но мой мир обретает смысл.

Должно быть, я просидела у изголовья его кровати несколько часов, прежде чем в дверь осторожно постучали, заставляя меня вынырнуть из нахлынувших ощущений. Я немного замешкалась, потому как ноги сильно затекли, и далеко не сразу смогла твердо встать на них. Тогда в дверь постучали вновь, уже более настойчиво.

— Да иду я, чтоб тебя, зараза, — бурчала я себе под нос, наслаждаясь противными покалываниями в конечностях.

За дверью оказался тот самый стражник, что привел меня сюда. Смотрел он на меня, надо сказать, достаточно враждебно, даже не пытаясь скрыть собственного пренебрежения и недоверия.

— Вот, — попытался он впихнуть несколько свертков, — принес то, что просили. Хотя с трудом могу себе представить, как эти травки могут помочь в сложившейся ситуации, — не удержался он от скептических интонаций.

— Ты мне тоже не нравишься, — буркнула я, отходя в сторону и приглашая его войти.

— Я не верю вам.

— А я просил? — изогнув бровь, посмотрела на него. — Положи все это на стол и сгоняй за кипяченой водой.

— Я не слуга, — зло прошипел он, косясь на кровать, где лежал его господин. — Что вы с ним сделали? — Его колючие серые глаза требовали незамедлительного ответа, а поза говорила о том, что мне несдобровать, если ответ его не устроит.

— Ты чё сюда приперся, поскандалить? Пошел вон, если толку от тебя, как от надоедливой мухи, — отмахнулась я, не желая не то что объясняться с этим мужчиной, но тратить время, оставшееся до рассвета. Потому молча повернулась к принесенным сверткам, чтобы проверить их содержимое.

— Я задал вопрос, — тут же ухватил он меня за предплечье с такой силой, что, будь я обычным человеком, синяки — это меньшее, чем бы завершился подобный захват.

Я лишь как-то устало вздохнула, борясь с раздражением, что время все же будет потрачено зря, а после резко, гораздо быстрее, чем может обычный человек, схватила его за средний палец, а именно за одну из болевых точек, усиливая неприятные ощущения посылаемыми импульсами, исходящими уже от меня. Хватка в тот же миг ослабла, мужчина застонал и как-то неуклюже повалился на колени.

— Маленький засранец, — прошипела я, нависая над рослым воином, — тоже мне праздничный пирог! Не слуга он, видите ли! А ну как переломаю тебе руку в пяти местах, а потом неправильно сложу, посмотрим, кем тогда станешь! Если деда говорит, что надо воды принести, значит, надо принести, а не спрашивать о том, чего все одно понять не сможешь!

— Вы аферист, — зло вызверился мужчина, — такой же, как и остальные! Так с чего бы мне вас слушать?! — кривясь от боли, продолжал шипеть он.

— И то верно, какого мне тебе объяснять, если ты все равно не слушаешь, — пожала я плечами и легонько хлопнула его ладонью по сонной артерии. Мужчина тут же закатил глаза и кулем повалился на пол. В тот же миг в дверях возникло еще двое стражников, настроенных более чем решительно, судя по выражениям, застывшим на их лицах.

— Он спит, — наставительно ткнула пальцем я на их напарника, — тот тоже спит, — в этот раз палец мой указал туда, где лежал Рэйнхард. — Забирайте этого либо же бужу главного и рассказываю, что вы тут вытворяете, тогда как он поручил вам совсем другое. Не бесите дедушку, — припечатала я, выжидающе посмотрев на застывших в проеме воителей.

Стражниками, обменявшимися короткими взглядами, решение не нарушать приказ главного все же было принято, и смутьяна вытащили из комнаты.

— И воды мне принесите, поганцы, — буркнула все же им вслед, прекрасно зная, что они в курсе, о какой именно воде идет речь.

Уже через десять минут у меня были как вода и нужные мне сборы трав, так и столь важное уединение.

— Маленькие засранцы, все как на подбор, кто вас только рожает таких полудурочных? — продолжала я бухтеть, разворачивая свертки с травами и придирчиво разглядывая содержимое. Порой меня так увлекало это бормотание себе под нос, что я получала истинное удовольствие от самого процесса ворчания. Ну что это, если не старость?! — Как кто? Такие же идиоты, — простодушно отвечала я самой себе. — Ромашка, календула, окопник, ага, — раскладывала я то, что принес спящий красавец. — Для начала хватит, остальное лучше покупать самому, ведь им разве доверишь? Куда уж там, за водой сходить и то через «по жопе», — фыркнула я, смешивая содержимое пакетиков и заваривая крутым кипятком.

Сегодня я хотела хотя бы просто обработать раны и попробовать восстановить часть кожного покрова. Настой из простых, но очень полезных трав я усиливала собственным даром. Любой медицинский сбор (мазь, микстура, что угодно), приготовленный первородным для одного конкретного пациента, которого тот согласился лечить, становился лучшим из возможных средств, как если бы наш дар проникал и в травы, усиливая их свойства. Конечно, Рэйнхард не человек, но его организм был сильно ослаблен, и сейчас у него просто не было сил восстановиться быстро самостоятельно, даже после того, как мне удастся полностью очистить его от яда. То, что его кожа была сильно повреждена, лишь усугубляло дело. Ведь, кроме яда, никто не отменял бесчисленное множество инфекций, которым ему приходилось противостоять.

Ему казалось — он просто провалился во тьму, что так милостиво распахнула для него свои объятия. Казалось, что до этого самого момента он и не подозревал, насколько сильно устал. Это незнакомое, непонятное слово для него прежнего — усталость. Были времена, когда он и не знал, что это может означать. Но только не последние полгода. Когда он понял, что с ним происходит что-то не то, а впоследствии и выяснил, что именно, он просто собрал все свое естество в железный кулак, сжал его со всей силы и просто двигался вперед. Стиснув зубы, не чувствуя, не видя ничего, кроме того, что считал по-настоящему важным. Он даже не помнил, было ли ему больно, когда понял, что споры Серой Моры ему предложили в качестве угощения собственные названые мать или отец. Кто именно? Он не знал, а может, не хотел копать так глубоко. С него было достаточно того, что сделали они это ради главенства в Ариен, а не для того, чтобы продать Ариен врагам. Своей целью он видел, чтобы после его смерти Ариен была сильна как никогда прежде. Это его семья, его долг, его ответственность. Все те люди, что живут под его крылом ради империи и для нее, должны быть защищены после того, как он испустит свой последний вздох.

Император, слишком молодой и самонадеянный аланит, не верил в то, что империя может быть уязвима. Но Рэйн знал свою родину как никто. Знал и понимал, чем дышит страна. Будто обожравшаяся кошка, она стала слишком ленивой и беспечной, предпочитая отлеживаться в теньке рядом с миской молока, чем охотиться на заносчивых крыс. Каждый раз он отправлялся на собрания Глав Десяти как на поле боя. С пеной у рта доказывал, что в стране вовсе не все так хорошо, как кажется. Что необходимо усиливать границы. Что его люди чуть ли не каждый день натыкаются на вражеские шпионские сети внутри империи, что сами ритары не сидят без дела… И каждый раз чувствовал, что еще немного — и у него не хватит сил на то, чтобы бороться и впредь за собственную страну.

С тех самых пор, как заболел, он вместе с сильнейшими магами своего рода перетаскал в дом лучших целителей империи, которым впоследствии вычищались все ненужные воспоминания о нем. Кто-то давал надежду, прописывая ему снадобья, которые никак на него не действовали. Кто-то прямо говорил, что не знает, что тут можно поделать. А некоторые начинали выдумывать диагнозы и, будто он подопытная крыса, выписывали ему то одни, то другие лекарства. Его люди продолжали надеяться на чудо, тогда как сам Рэйн все понял, осознал и принял. Не было ни истерик, ни гнева, ничего. Он просто понял, что есть то, чего ему не избежать, и начал жить в соответствии с тем, что ему предопределено. Разорвал помолвку, совершенно перестал интересоваться светской жизнью и с головой ушел в работу.

В день, когда Эрдан привел к нему Соль… Что сказать, он и его люди не верили ни единому слову старика. Но поскольку надежды все равно нет, так почему бы не попробовать, а заодно и не использовать старика так, как если бы он и впрямь был первородным. Да, он представил его своей семье, скорее забавы ради, а не в надежде, что старик окажется столь проницательным. И больше ради того, чтобы понять, кто же из домочадцев решил его отправить на тот свет… Как? Все просто: тот, кто попытается прикончить деда, думая, что тот первородный, способный его исцелить, — и есть его палач. И несмотря на то, что он не собирался разжигать войну внутри собственного дома, он должен был узнать, кто именно виновен, пока не слишком поздно — чтобы знать, кому оставляет свой род.

Из бездны небытия, в которой он пребывал и которая казалась ему столь притягательной, его выдернуло препротивное и повторяющееся «хлюп-хляп-чма». Странный звук необыкновенно раздражал и никак не прекращался.

Хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма, хлюп-хляп-чма.

— А, горячая зараза, — хриплое старческое ворчание заставило недовольно сощуриться.

Он любил начинать утро в тишине и одиночестве, но никак не под отвратное чавканье.

Недовольно сощурившись, он приоткрыл один глаз, чтобы собрать последние крохи душевного равновесия, когда увидел… его! Дед, забравшись с ногами на его рабочее кресло, умостил у себя на коленях не тарелку, а скорее таз, заполненный чем-то похожим на червей в навозе, и, склонившись над миской, прямо руками засовывал их в рот. Ну, наверное, в рот, ведь повязку старик так и не снял.

— Жрать хофу, — с набитым ртом пробормотал он, — фил неф фепфеть! Фы ках? — поинтересовался старичок, даже не пытаясь осмотреть больного.

— Если я правильно понял, вы спрашиваете, как я себя чувствую?

Старик энергично покивал, но взгляда на Рэйна так и не поднял.

— Ну… я пока все еще не чувствую боли, — поделился он. — И я выспался, как это ни странно, — глубоко вздохнул он, опуская взгляд на свою грудь и руки, чтобы уже в следующий миг шокировано воззриться на Соль.

Там, где еще вчера были сочащиеся сукровицей и гноем язвы, теперь была пусть и не ровная кожа, но покрытые тонкой кожицей болячки — и это поражало. Пусть не все язвы закрылись, но то, как выглядели еще открытые, не шло ни в какое сравнение с тем, что было еще ночью.

— Как такое возможно? — пробормотал Рэйн, прекрасно помня, что ему сказали, когда стало известно, чем именно его отравили. Эти язвы не заживут, что бы он ни делал, процесс гниения плоти необратим.

Старик, казалось, даже не услышал его, а продолжал с упоением поедать то, что и едой-то назвать было нельзя. Рэйн так точно бы такое не стал есть.

Через минут пять старичок сыто откинулся на спинку кресла и блаженно прикрыл глаза, предварительно смачно облизав пальцы… Ну а что еще, если под повязку он по очереди засунул обе руки, почавкал и достал их уже совершенно чистыми.

— Мать моя женщина, — блаженно протянул он, — как же ж хорошо…

После протяжно вздохнул, выдохнул и… захрапел! Захрапел так, что даже повязка на его лице начала вздыматься в такт дыханию.

— Соль, — осторожно позвал Рэйн, но реакции так и не последовало. — Соль, вы меня слышите? — еще одна несмелая попытка провалилась.

Тогда Рэйн осторожно встал на ноги, наслаждаясь уже непривычным ощущением, что он может, не боясь боли, двигаться, и подошел к креслу, на котором, ни о ком не заботясь особо, храпел старик. Он с интересом разглядывал тщедушное тело старца, думая о том, как, должно быть, ему непросто было всю жизнь с таким откровенно хрупким телосложением. Несмотря на свободную куртку и брюки, было видно, насколько он тощий и маленький. Одни ладони, привычно утянутые в перчатки, чего стоили. Мужчина с такими руками не то что меч не удержит — даже лук натянуть не сможет. Поймав себя на мысли, что ему весьма интересно посмотреть на лицо своего спасителя, Рэйн осторожно протянул руку и взялся за край повязки так, чтобы не потревожить сон старика. И когда уже собрался откинуть ее с лица, на его запястье сомкнулась крошечная, но очень сильная ладонь, и в тот же миг он встретился с прищуром необыкновенных аквамариновых глаз.

— Что, интересно? — нахально поинтересовался старик. — Это у вас так принято, что ли? То один рвется штаны с меня спустить, то теперь ты — повязку.

— Я… — неожиданно Рэйн почувствовал себя пристыженным. Странное ощущение, давно не испытываемое им, и достаточно неприятное, как выяснилось. — Да, интересно, — все же решил признаться он, не желая оправдываться.

— Жирно будет, — небрежно отведя его руку от своего лица, пробормотал старик, легко поднимаясь с кресла и стягивая перчатку с руки, чтобы так же небрежно коснуться предплечья Рэйна. И в тот же миг аланит болезненно скривился. — Хорош, а то шустрый больно стал. Обезболивать буду только ночью — и то только пока не закрою все язвы, понял?

— Как вы это сделали?

— Сделал что? — взгромоздив уже пустой таз на рабочий стол Рэйна, спросил старик.

— Мне говорили, что процесс необратим.

— А, это, — отмахнулся целитель, — необратим, конечно, чем его обращать-то при нынешнем уровне медицины? Коровьими лепешками, что ли? Мир растерял знания Эйлирии, — тяжело вздохнул старик, — мир убил последних, кто их хранил, решив, что сильным мира сего хватит магии, а остальным — и подорожника. Но, — посмотрел он на Рэйна так остро, что мужчина невольно оробел, — порой и магия умирает в еще живом теле.

В комнате возникла неловкая пауза, когда целитель заговорил вновь.

— Я спать хочу, — как всегда, его желания были озвучены весьма прямолинейно. — Твой подчиненный хорошо готовит, не ожидал. Правда, скажи ему впредь класть поменьше сонной травы — она горчит, а спать я хочу и без нее. Только продукты переводит.

— Это приготовил кто-то из моих ребят? — брезгливо скривившись, поинтересовался Рэйн.

— Ну да, — покивал дед, — я ночью ему с бессонницей подсобил, сегодня он мне таз островной лапши притаранил, — хохотнул дед. — Скажи ему… А… — отмахнулся вдруг, — лучше не надо, пусть думает, что подействовало. Готовит он вкусно и старался от души, видать, так пусть продолжает, я не против.

— Не против, если он будет продолжать вас травить сонной травой? — скептически усмехнулся Рэйн.

Старик безразлично пожал плечами и посмотрел в окно.

— Сейчас позднее утро, я буду спать около трех часов, потом ты дашь мне денег и выделишь людей, чтобы сходили со мной на рынок. Сам никуда не уезжай, будь тут еще хотя бы неделю.

Рэйн слушал целителя и в очередной раз ловил себя на мысли, что человек, стоящий перед ним, — совершенно ненормальный. Хорошо, он никогда не тяготел к насилию над более слабым как к акту самоутверждения. Но будь на его месте любой другой аланит, равный ему по положению, то давно бы приказал запороть старика в воспитательных целях.

— Что-то еще, господин? — иронично поинтересовался Рэйн.

— Пожалуй, это пока все, — серьезно кивнул Соль и тут же направился в смежную комнату, которая все еще продолжала быть спальней для будущей жены Рэйнхарда Эль Ариен. Сам мужчина давно не обращал внимания на это помещение, и существовало оно больше как дань традиции и память о погибших родителях.

— О как, — растерянно замер старик на пороге в комнату. — Это двойственность натуры или иногда тебе хочется нежности? — поинтересовался он, замерев напротив кровати матери, которая была до сих пор декорирована множеством оборок, кружев, шелком и атласными бантами. Больше всего это ложе напоминало кремовый торт с изящными завитками и узорами.

— Это кровать моей матери, как, собственно, и комната, — встав в проходе, сказал Рэйн, наблюдая за тем, как совершенно посторонний, но столь нужный ему человек подпрыгивает, сидя на кровати, к которой никто не прикасался уже почти шестьдесят лет.

— Сойдет пока, — резюмировал дед. — Я не просто так прошу тебя не покидать эту комнату ближайшие дни, — вдруг неожиданно серьезно проговорил он. — Тебе не просто подсыпали яд один раз, он продолжает поступать в твой организм уже долгое время. Кто бы это ни делал, но он решил подстраховаться.

— Откуда вам это знать?

— Ну, — тяжело вздохнул целитель, — либо ты сожрал за один присест целую тарелку Серой Моры, либо кто-то тебе регулярно ее подсовывает. Этот яд длительного действия, если использовать его разово. Чтобы оказаться в столь плачевном состоянии за столь короткий срок, нужно постараться, и не заметить отравления тебе при всем желании не удалось бы.

— Да-а-а, — протяжно вздохнула я, остановившись прямо перед невидимой границей центрального рынка столицы империи. — Давненько я тут не бывал, — покивала, — но в принципе, ничего и не изменилось, — поделилась я наблюдениями с двумя молчаливыми стражниками, которых выделили мне в сопровождающие. Дарий и Сай были родом с северных границ империи, судя по их внешности, конечно. Рослые, крепко сложенные, светлокожие и русоволосые и, конечно же, аланиты. Люди в доме Ариен выполняли функцию лишь обслуживающего персонала. Кстати, Сэптим раздобыл-таки мою палку, и теперь я была вооружена и опасна, что, несомненно, радовало. — Ну, идем, что ли? Если хотите, возьмите дедушку за ручку, а то, упаси Двуликий, потеряетесь, что я потом вашему главному скажу?

Мужчины лишь обменялись многозначительными взглядами, но так и не обронили ни слова, а молча последовали за мной, врезаясь в толпу, которая и не думала расступаться. И неудивительно, ведь мужчины оделись как обычные жители империи среднего достатка, оставив свой характерный черный наряд дома. Я же, в своей видавшей виды одежке, и вовсе вызывала желание скорее наступить на себя, чем пропустить. Но поскольку я была маленькой и тощей, как сушеная таранка, то и в толпе чувствовала себя куда комфортнее. И палка пригодилась: не заметить и не пропустить меня с ней было все-таки невозможно.

Рынок в столице подобен отдельно живущему городу. Тут, при должном терпении, можно найти все! Начиная от сухофруктов с орехами и заканчивая личным рабом и лошадью. Все что хочешь, если у тебя есть деньги и ты знаешь, где искать то, что твоей душеньке угодно. Моей было угодно приодеться и закупить нужные мне в лечении Ариен ингредиенты. Как и любой женщине, процесс приобретения тряпья мне нравился. Моим спутникам, как выяснилось уже спустя два часа, не очень. Два здоровяка выглядели несколько ошалевшими и затравленными, таща за мной свертки, которые я то и дело им подсовывала. И неудивительно: кроме меня лично, у меня на попечении оказался еще и ребенок, из одежды у которого было лишь то, что выделил прижимистый слуга Ариен. Сильно я не торговалась, а брала то, что нравилось. Деньги никогда меня особенно не волновали. Сегодня они есть, завтра — нет. И если деньги не способны приносить пользу и радость, то смысла в них — никакого.

Конечно, с тех пор как я была на этом самом рынке последний раз, миновало уже немалое количество лет, расположение рядов изменилось. И если с одеждой было просто, то вот найти ряды травников оказалось делом непростым.

— Поверить не могу, — недовольно покачала я головой, обнаружив вместо ожидаемого небольшую площадь, заполненную народом, посреди которой находилась высокая сцена. В самом разгаре были невольничьи торги.

— …Только посмотрите, какие у нее зубы! — кричал невысокий лысоватый мужичок, обращаясь к толпе. — Ее кожа не знала солнца, белоснежная, гладкая, точно ис’шерский шелк! Любой мужчина вознесется к небесам, едва коснется столь дивного тела! — встав рядом с девушкой, что была облачена в полупрозрачные одежды, и водя вокруг нее руками, впрочем, не решаясь прикоснуться, вещал мужчина. — Волосы точно золото!

— Интересуетесь? — ехидно поинтересовался один из моих провожатых, заметив мой пристальный взгляд, направленный на сцену и клети для людей и даже нелюдей за ней.

— Да, — сквозь зубы проговорила я.

— Что? Хотите приобрести? Не слишком ли молода для…

Договаривать он не стал, да и я не была столь глупа, чтобы не понять подтекст.

— Так можете у господина попросить попользоваться, — хохотнул тот, кто назвал себя Дарием. — У Ариен много невольников, может, и для вас найдется!

Рабство в империи процветало. Причем в рабы можно было угодить не только в качестве трофея с захваченных земель, но и быть проданным за долги семьи или другие проступки по решению суда. И не важно, кто ты — аланит, человек, оборотень. Свобода в империи была понятием весьма относительным и, увы, легко теряемым. В рабство попадали все, кто не мог себя отстоять, и не важно — женщина, ребенок, старик или воин. Я, как человек, рожденный в землях свободолюбивой Эйлирии, испытывала ярко выраженную неприязнь к любому проявлению издевательств над личностью. Еще больше моя неприязнь усиливалась в такие моменты, как сейчас. Когда я стояла по другую сторону клетки и понимала, что мне нечего противопоставить варварству этих существ. Я опасалась, что Ариен заклеймит меня уже сегодня, поставив на мне знак низшей принадлежности к своему роду, тем самым объявив меня своей собственностью. Собственно, сегодня, после моего обеденного сна, он поставил меня, так сказать, перед фактом, что намерен это сделать прежде, чем выпустить меня из дома.

— Давай, — прямо взглянув ему в глаза, сказала я, — я срежу его вместе с кожей. И если ты думаешь, что это у меня в первый раз, то зря.

— Так я могу гарантировать вашу защиту, — резонно заметил он.

Конечно, навредить собственности одного из величайших родов империи — преступление. Но больше эта штука нужна, чтобы раб далеко не убежал. Причем не потому, что его перемещения будут отслеживаться, хотя и это тоже, а потому, что клеймо притягивает своего обладателя к хозяину так, что стоит переступить разрешенный предел расстояния — и ты сам побежишь обратно, как бы сильно тебе ни хотелось иного.

— Ты о своей безопасности волнуйся, понял, — уже не скрывая злости, оскалилась я. — Ты что о себе возомнил, а? Мне ваши рабские клейма уже поперек глотки! Я не твоя собственность и знаешь почему? — чуть тише добавила я. — Все вы лишь пепел и тлен, облеченные в плоть на столь краткий срок, что я не успеваю моргать, как на место одних приходят другие! Так вот подумай, что ты собой представляешь для человека вроде меня, чтобы называться моим хозяином?

— Я не это имел в виду, предлагая вам свое покровительство, — точно так же сквозь зубы процедил Рэйн.

— Тебе прямо сказать, куда ты можешь себе его засунуть? Я, сыночек, уже перерос то время, когда мне нужны были покровители. Есть договор — и будем придерживаться его, если нет — ты знаешь: я настаивать на его продлении не стану.

— То, что я терплю ваше поведение, потому что вы можете мне быть полезны, вовсе не означает, что так будет всегда! — зло сверкнул на меня черными как ночь глазами Рэйнхард.

— Будет, — точно так же усмехнулась я.

— Что?

— То, — сплюнула я. — После близкого знакомства с твоим братцем одно я понял очень хорошо: семейка ваша своего не упустит. Так вот и я не жертвенный ягненок во благо и процветание твоего рода. С этого дня, Рэйнхард Эль Ариен, мы связаны с тобой очень хитрым и забавным способом, как-нибудь расскажу тебе, в свете какой случайности он появился. Но сейчас тебе следует знать лишь одно: если плохо будет мне, то равнозначно будет и тебе. — А после я с силой ущипнула себя за предплечье, аланит болезненно поморщился и посмотрел на меня таким взглядом, будто все проклятья этого мира воплотились для него в моем лице. — Так что береги дедушку, от всех напастей береги, — не стесняясь, злорадствовала я. — И учти, связь эту смогу оборвать только я, понял?

— Что вы сделали со мной? — почти прорычал он, нависая надо мной.

— Обеспечил свое спокойное проживание тут, — припечатала я.

Так закончилась наша первая серьезная ссора. Ну, как закончилась. Он просто перестал со мной разговаривать, испепеляя вместо этого уничижительным взглядом.

Я же просто сказала, что если он еще раз подойдет ко мне со своим клеймом, то я сама буду биться об стену головой столько, сколько будет нужно, чтобы выбить у него дурь из головы. А еще посоветовала думать в следующий раз, прежде чем заставлять кого-то себя лечить. Хоть я и не умела управлять при помощи дара огнем или показывать фокусы, но с чужими телами могла творить такое, что ему и не снилось, и пусть радуется, что я отходчивый старикашка.

— Что, частенько за помощью обращаешься в хозяйский гарем? — участливо поинтересовалась я, смерив презрительным взглядом своего провожатого. — Рановато что-то уже неможется тебе самостоятельно за девушкой ухаживать.

Дарий уставился на меня остекленевшим взглядом и уже было рванулся в мою сторону, как его напарник вовремя выставил руку вперед, останавливая друга.

— Еще раз рыпнешься в мою сторону — репу расколю, понял? — подбросив свою палку, которая была по совместительству моей лучшей подружкой и телохранителем, сказала я. — Идем, не могу смотреть на это одичавшее стадо.

Для того чтобы попасть в нужные нам ряды, пришлось пересечь площадь и пройти мимо клетей для тех, чью судьбу уже не изменить. Я смотрела на сытые, отчего-то казавшиеся невероятно омерзительными рожи тех, кто пришел сюда за новыми игрушками. Смотрела на лица людей и нелюдей, находящихся по другую сторону жизни. Кто-то глядел зло. Будто подбитый зверь, который еще не осознал, что он пойман и больше ничего не изменить. Такие не выживали в рабстве, если не ломались и не превращались в кроткое мычащее ничто. Кто-то выглядел откровенно испуганным и голодным. Обычно так смотрели дети, будто загнанные крошечные мышата, в тайне ожидающие чуда. Все еще верящие, что оно возможно. Я ненавидела такие взгляды. Дети не должны так смотреть на мир! Во взгляде женщин чаще всего читалась обреченность. Женщины, как и старики, отчего-то яснее понимали, что бороться нет смысла. Надо принять и выжить, только так. Многие из них попадали в рабство вместе с детьми, а мать… должна выживать. Мать — это частица божества для одного конкретного человека, которая должна быть способна защитить только его одного. Так говорили там, откуда я родом.

Всякий раз когда я видела нечто подобное, душа моя кровоточила от бессильной злости, и, как это ни парадоксально, я казалась себе моложе и куда безрассуднее, раз нечто подобное все еще способно тронуть мое давно дырявое и изношенное сердце.

— Великая Империя варваров, — зло сплюнула я, стоило нам уйти с площади.

— Я одного никак в толк не возьму, — с интересом рассматривая вещи, что я притащила, сообщил Кит.

— Всего лишь «одного»? Да ты просто гений, — вяло пробурчала я, уплетая виноград из огромной чаши, которую совсем недавно принес один из людей Рэйнхарда.

Теперь я и Кит обитали на его личном этаже. В связи с тем, что глава тайной службы разобиделся на меня в пух и прах, уже по приходу с рынка нам с Китом выделили отдельные смежные апартаменты под усиленной охраной.

— Да, — уверенно кивнул он, — не понимаю, зачем я вам все же понадобился? И вещей вы мне столько накупили, и вылечили. Не то чтобы я не рад был, но как-то странно это…

Я слушала его размышления в полуха, куда интереснее было смотреть в окно, сидя на широком подоконнике в его части апартаментов. Под вечер погода испортилась, и совсем недавно начался дождь, грозящий перерасти в настоящий потоп. За окном поднялся сильный ветер, который сейчас уродовал творения садовников Ариен в их семейном парке. И, разумеется, никто из обитателей поместья не рвался в такое время на улицу. Должно быть, именно поэтому было странно увидеть девушку, укутанную в черный плащ с головы до ног, несущуюся по одной из тропинок парка в сторону дома. Хотя лица и не было видно в столь непогожий вечер, но по тому, как именно она бежала, было ясно, что это именно женщина. А за ней, кто бы мог подумать, словно молоденький козлик скакал дяденька Рэйнхарда. Как и любому аланиту, ему были доступны азы магии, поэтому неудивительно, что он и вовсе не испытывал неудобств из-за дождя и ветра.

— Вы меня слушаете? — тем временем поинтересовался ассистент.

— А то, — кивнула я, не отвлекаясь от происходящего.

Тем временем мужчина нагнал беглянку, ухватил ее за руку и с силой дернул на себя. Женщина потеряла равновесие, но тем не менее оказалась лицом к преследователю. Из-за слишком резкого поворота с головы девушки упал капюшон, и все, что мне удалось увидеть, — копну золотых волос. Мужчина что-то с жаром выговаривал беглянке, та не менее страстно отвечала. Судя по всему, разгорался нешуточный спор. А после женщина, каким-то образом изловчившись, с силой отвесила Димитрию оплеуху и побежала уже в противоположную от дома сторону. «Козлик» поскакал следом.

— Мило, — усмехнулась я.

— Мило?! Мило?! — вдруг заблажил мой ассистент. — Вы серьезно, что ли?! Вы больной старый идиот! Да как вас земля носит?! Пусть меня лучше завтра же повесят, но я не стану! Ясно, не стану! — после этих слов в меня полетел уже сверток с его новыми сандалиями.

— Не хочешь — не носи, применение найдется, — пожала я плечами, прикидывая, что такого я пропустила, наблюдая за странной картиной в парке.

На память пришло нечто: «Я привык ждать не самых приятных условий после дорогих подарков. И учитывая, что вы вроде дюже старый для всякой непотребщины, то на ум приходят мне лишь две вещи! Слыхивал я, что лекари — любители над людями издеваться, чтобы в обучении своем продвинуться. Говаривают, что людей они потрошат точно рыбу. Требуху всю вынимают другим на забаву, а потом ради интересу всем скопом разглядывают, что у кого внутри находится. Так вот, либо вы меня на потроха разобрать хотите, а перед этим задобрить решили, либо ж наняли меня, чтоб я за вами „убирал“ и чужие тела таскал куда подальше. Так ведь то гадость несусветная!»

После того как память воскресла, а ассистент уже барабанил в запертую дверь с воплями о том, что он на такое не подписывался, я лишь тяжело и как-то тоскливо вздохнула, с сожалением отставив миску с вкуснейшим виноградом в сторону, взяла палку и пошла объяснять ребенку, что к чему.

Уже через несколько минут, после нехитрой борьбы, я сидела верхом на поверженном ассистенте, прижимая его палкой к полу. Так как Кит имел неосторожность упасть лицом вперед, то делать это было несложно, придавив его шею и сев на спину.

— Ты знаешь, я уже начинаю жалеть, что с тобой связался! — Ассистент что-то промычал, попытался взбрыкнуть, отчего я едва не свалилась с него. — Угомонись, дубина, — с силой навалилась я сверху, — не буду я тебя потрошить! Делать больше мне нечего, что ли?!

— Знафиф ефе какфую гафофь фелафь фафтафите, — проговорил он в пушистый ковер под его лицом.

— Я тебе последний раз говорю: если не угомонишься, то вернешься в казематы, так что лучше подумай хорошо. Либо работаешь со мной, либо идешь обратно вниз. Не создавай мне проблем, и без твоих выступлений у меня их достаточно. Делай что хочешь, а я иду спать, мне еще всю ночь на ногах предстоит провести, — тяжело перевела дыхание я. — Уговаривать тебя я не собираюсь. С тобой или без тебя — я буду двигаться вперед, — надеясь, что он не сильно тупой, сказала я, особо выделив последние слова. — Усек?

На этот раз он лишь кивнул, а я, уже больше не пытаясь воздействовать на него, резко встала и направилась в свою комнату, с силой хлопнув дверью.

Про сон я немного слукавила. Дел было столько, что до вечера бы успеть. Я нашла то, зачем, собственно, отправлялась сегодня на рынок: мне нужно было не только разобрать все принесенные травы и настойки, но и правильно их приготовить.

Потому, не откладывая дела на потом, я принялась за то, что было первостепенной важности. Семена сцерлы, листья лоры душистой, опять же настойка окопника. Семена измельчить в пудру, туда же листья, развести настойкой и добавить в пузатую склянку с ланолином. Как следует перемешать, добавить крупицу собственной силы — и мазь на сегодня готова. Теперь то, что свяжет и выведет из организма яд. Опять семена сцерлы, редкого растения, произрастающего в горах Ис’Шера, очень полезного, обладающего невероятными свойствами, а ныне применяемого лишь в качестве лучшего средства от расстройства желудка. Растение редкое, трудно добываемое, оттого дорогое, и пользоваться им, когда для тех же целей можно использовать нечто более доступное, невыгодно. Но, если имперцы и забыли многое, ис’шерцы еще кое-что помнят. Хотя возят его в основном для покупателей оборотничьего рода-племени. В сочетании с рядом трав женщина-оборотень может использовать его в качестве духов, которые непременно придутся по душе ее партнеру. Эффект, так сказать, гарантирован. Мне же нужно было соединить их с совершенно иными ингредиентами, чтобы получилось то, что нужно для быстрого выведения ядовитых веществ из организма. Дело было хлопотным и требовало особой точности в соотношении компонентов. Не раз вспомнила с благодарностью я учебник по прикладной фармацевтике в условиях военного времени.

В Великой Империи я чувствовала себя примерно как в окопе с топором для лечения и раскаленной кочергой для дезинфекции. Как можно было до такого докатиться, я не понимала! Всё! Все, что оставили после себя мои братья и сестры, было забыто и выкинуто за ненадобностью. Да, аланиты болели редко и чаще всего не пользовались методами длительного исцеления, а просто приглашали мага, отстегивали определенную сумму за накопитель энергии, потом разом впихивали в себя всю эту дозу — и болезнь просто перегорала. Оборотни никогда не воспринимали лекарства. Все, что могло исцелить их хвори, давала земля и содержалось в обычных растениях, которые всего лишь нужно было знать. Или на крайний случай обратиться к оборотню-интуиту, который подберет необходимые травы, отталкиваясь лишь от своего звериного чутья. Разумеется, это не касалось ран, переломов и всего, что могло быть связано с оперативным вмешательством. К слову сказать, чуял такой оборотень только то, что нужно для своих собратьев. На людей такой дар не распространялся.

Но люди-то?! Как могли растерять все, что было им жизненно необходимо, докатившись до какой-то дикости! Да, я слышала, что в столице Алантис сгорел храм Двуликого вместе с нашими архивами, но были же еще записи, учения, академии! Куда все это делось за жалкое столетие? Хотя о чем я говорю, все, на что могли рассчитывать люди в Алании, — это рабство либо служение у богатых господ. Нет, конечно, были еще семьи среднего и даже выше среднего достатка, но такие люди занимались торговлей. Эта ниша была отдана нам. После Десятилетней войны, которая по факту длилась около тридцати лет, империя разрослась, превратившись из среднего королевства в огромное чудовище, пожиравшее богатства поверженных. В империи много и часто говорили о равенстве, свободе и праве. Но как-то так вышло, что некоторые были все же равнее других и права их были гораздо важнее. Долгоживущие расы, такие как аланиты и оборотни, обладали и большими возможностями в силу объективных причин. Сила, магия, долгожительство были на их стороне. Люди-маги рождались редко, но по силе не уступали, а то и превосходили две долгоживущие расы. Таких людей называли лурис, считалось, что они были избранниками богини, почитаемой в мире Айрис, и, конечно же, жизнь дарила им все возможности для безбедного существования — с одним лишь условием: посвятить его империи.

Негодуя и тяжко вздыхая, я готовилась к вечеру. И как бы мне ни хотелось обратного, время пролетело слишком быстро. Вскоре за окном сгустились легкие сумерки, словно вуалью прикрыв кричащую буйными красками великую империю мира Айрис. Я осторожно сложила то, что у меня получилось, в мешок и вышла из комнаты, чтобы застать ассистента мирно сопящим в своей постели. Детский разум прекрасен. Он способен забывать и не думать о том, о чем можно поволноваться и позже. В этот момент я искренне позавидовала его непосредственности, а еще пожалела его, ведь однажды и юный Кит не сумеет уснуть по причинам, от которых прежде был способен отмахнуться.

Стоило мне выйти из комнаты, как в коридоре тут же показались мои давешние сопровождающие. Молчаливые и хмурые, они на приличном расстоянии следовали за мной до покоев Рэйнхарда. Точно так же, не произнеся ни слова, один из них обогнал меня, когда до двери оставалось не больше десяти шагов, тихо постучал в дверь и, не задерживая меня ни секундой дольше, позволил войти.

Внутри царил полумрак, развеваемый лишь пламенем свечи, одиноко стоявшей на письменном столе, за которым сейчас и сидел Рэйнхард. Выглядел он донельзя неаристократично сегодня. Укутавшись в одну простынь, свободно развалившись в кресле, он слюнявил указательный и большой пальцы, чтобы перевернуть страницу книги. На мой приход пациент никак не отреагировал. Лишь мазнул равнодушным холодным взглядом и тут же вернулся к чтению.

— Ложись на кровать, — сказала я, опуская мешок на пол у его постели.

— Я еще не закончил, — холодно обронил он.

— Зато я уже начал, — просто ответила я.

Некоторое время мы мерили друг друга взглядами. Рэйнхард смотрел строго, жестко, холодно. О да, этот парень знал толк в гляделках с целью устрашения. Ну а я… Я просто человек, который прожил интересную, разнообразную, порой столь горькую, что и вспоминать страшно, жизнь. Если говорят, что глаза — это зеркало человеческой души, то лучше никогда не смотрите в глаза тем, кому не вспомнить свою жизнь и за несколько недель. В таких глазах живет бездна, а она имеет свойство смотреть в ответ.

— Ну, — нахмурилась я, когда мне показалось, что он несколько смутился, не ожидая подобного эффекта от любимой игры, — живо! Я что, по-твоему, сюда на рожу твою пялиться приперся? Я б лучше спать лег, чем твои телеса полночи натирать. Сегодня весь день, как малолетка, шлялся по рынку вместо того, чтобы начертать, что надобно, и ассистенту поручить за покупками сходить. Устал, как скотина, еще ты тут решил ослепнуть для полного моего счастья, а то мне лечить больше нечего. И так без слез не взглянешь, так он еще себе свечечку зажег и пялится в книгу, а сам-то, поди, ничё, кроме фигу, впотьмах и разобрать не может!

Рэйн тяжело вздохнул, прикрыл глаза, усмехнулся, а уже после как-то обреченно покачал головой.

— Просто, — вновь вздохнув, заговорил он, — у меня болят глаза.

— Да ладно, с чего бы? — притворно изумилась я. — Я, конечно, понимаю, что мне, старому дураку, не понять, но ты-то должен был додуматься, что раз что-то болит, то сие не просто так! Иди ложись, — уже серьезно сказала я, — глаза твои болят потому, что третий этап отравления Серой Морой — это слепота, а следом и глухота. Каждый орган твоего тела будет отказывать один за другим, так что не стоит затягивать с лечением, пока это еще обратимо.

Устало прикрыв глаза, Рэйн кивнул, а после осторожно поднялся с кресла и подошел ко мне, протянув обе руки. В этот момент простынь опала к его ногам и глава дома Ариен предстал передо мной в своем первозданном виде. Что же, должна признаться, даже в своем плачевном состоянии он выглядел… Нет, не так: я могла представить, каким этот мужчина был прежде, и посмотреть было на что.

Но поскольку я не была практиканткой-третьекурсницей, то стыдливо румяниться не собиралась, как и думать о том, что к делу не имело ни малейшего отношения. Есть тело, которому нужна рука целителя, и между двумя этими составляющими не может быть ни смущения, ни стыдливости, ни брезгливости.

Сняв перчатки, я тут же коснулась его запястий, убирая боль. Рэйнхард, казалось, даже затаил дыхание в ожидании тех ощущений, что несло с собой мое прикосновение.

— Ложись, — отойдя от него, я начала доставать из мешка все то, что мне удалось приготовить сегодня. Сначала нужно было принять то, что полагалось внутрь.

— Что это? — осторожно понюхав бутылочку, предложенную мной, и смешно сморщив нос, поинтересовался Рэйн.

— Какая-то хрень, — пожала я плечами.

И надо было видеть, как вытянулось его лицо в этот момент и округлились глаза, чтобы осознать, чего мне стоило сохранить невозмутимость!

— Что, — развела я руки в стороны, — разве это я задаю глупые вопросы?

— Я не считаю, что мой вопрос — глупый, — отчеканил он каждое слово.

— Он бесполезный, а стало быть, глупый. Что ты спрашиваешь всякую ерунду, как будто я должен поверить в то, что твои люди не следят за тем, что я покупаю, а впоследствии делаю у «себя» в комнате. Ты прекрасно знаешь и что это, и из чего сделано.

— Да, — зло ответил Рэйн, — как и то, что ты намешал туда дорогущей травы от поноса!

Ну наконец-то он озверел!

— И что? Тебе жалко, что ли? Подумаешь, денек-другой воздержишься…

— Я последний раз нормально спрашиваю…

— Не-не-не, — помахала я указательным пальцем, — не так. Ты должен сказать: «Я спросил в последний раз и просто буду делать то, что говорит мой целитель». Помнишь же пункт нашего договора о том, что ты «не будешь меня доставать глупыми вопросами»?

— Я…

— Забыл? Так и знал, — печально вздохнула я. — Как тебя во главе Ариен только поставили-то, — ну вот я и шагнула на ту самую заповедную землю, которая была способна лишить привычного равновесия столь замкнутого и уравновешенного типа.

После этих моих слов он нарочито медленно отставил бутылочку, поднялся на ноги, подошел ко мне бесшумной, хищной походкой. Его взгляд будто впился в меня, как если бы ему было по силам одним только им удержать меня на месте и раздавить. Его дыхание было частым и прерывистым — как раз то, что мне нужно! Он был зол, как демон из преисподней Айда! Тут же его руки стальными тисками вцепились в полы моей куртки, и я с каким-то детским восторгом ощутила, как взмываю вверх. Серьезно говорю, так весело мне давно не было! Нет, слава Двуликому, он не стал меня швырять, а вместо этого встряхнул туда-сюда, так что я едва не расхохоталась в голос. Так меня в детстве подкидывал отец… потом как-то все стеснялись.

— Да что ты о себе возомнил?! Ты, — зарычал он, готовясь к возмутительной по своему содержанию тираде, когда я уже легко могла дотянуться до нескольких точек на его груди и шее, которые позволили бы его ненадолго обездвижить. Что я, собственно, и сделала. Мужчина как-то накренился — и едва не погреб меня под своим телом, но, вовремя изловчившись, я все же толкнула его на бок, а сама, не тратя времени даром, схватила бутылочку и, открыв ему рот, влила содержимое внутрь, заставив проглотить. Рэйнхард явно был ошарашен. Всего за несколько секунд его оглушили, тело перестало его слушаться, он упал, ему в рот влили лекарство, а теперь заботливо гладили по голове, приговаривая:

— «От поноса»… Ну скажешь тоже, — покачала я головой, — кто ж такую траву на г…о переводить будет. Это особая трава, Рэйнхард Эль Ариен, которая в сочетании с теми компонентами и твоей злостью выведет из организма уже накопленный яд. Двуликий знает почему, но именно когда ее употребляешь при стрессовых ситуациях или нагрузках, она лучше действует. Так что можешь еще покипеть от злости, сейчас это полезно, как раз хватит на то, чтобы твое сердце успело разнести ее по всему организму, пока она не потеряла своих свойств, — усмехнулась я.

Он уснул, так и не придя в себя после моих… процедур. Это, должно быть, и хорошо, потому как одно дело — объяснить, почему так поступила, и совсем другое — понять, почему именно так поступил этот мерзкий гадливый старикашка. Голова Рэйна покоилась на моих коленях, а я продолжала механически гладить его по волосам, параллельно вплетая через это действие нити собственной силы. Мысли мои были далеки и концентрировались лишь на том, что необходимо сделать за эту ночь. Но все же было и еще кое-что, что беспокоило меня.

Вторые сутки моего пребывания под крылом Ариен подходили к концу. И то, что я ощущала сейчас через прикосновения к этому мужчине, мне не нравилось совершенно. Вчера я хорошо почистила его кровь. Очень хорошо почистила! Сегодня оставалось вывести остатки яда из организма и начать восстановительный процесс в полном объеме. Но сейчас я ясно ощущала, что картина в общем-то не изменилась. То, что я убрала вчера, было вновь на своем месте. А это могло значить лишь одно, учитывая то, что своей комнаты он не покидал: то, что травило его, принесли сюда.

Глава 4

Как это странно, необыкновенно и приятно — просыпаться не потому, что твой организм пробыл в отключке столько, что вновь ощущает боль, а потому, что ты просто спал достаточно. Эта томная нега в расслабленном теле… Вот только почему такой твердый матрац? Он вроде бы не менял его? Точно, не менял. А засыпал где? Вроде бы…

После этой мысли мужчина широко распахнул глаза, чтобы обнаружить себя… в гробу?!

Толком не понимая, что происходит, он попытался привстать, но затея оказалась неудачной, поскольку он тут же ударился головой о деревянную плиту над собой. Сбоку что-то всколыхнулось, пропуская лучик света, и только теперь он понял, где находится. Если вчера ему показалось, что он на грани бешенства, то сейчас он был вне себя от ярости и готов был действовать! Тем более что объект его злости обнаружился тут же и был хорошо виден в образовавшуюся щель! А учитывая, что Рэйн нашел себя под собственной кроватью, совершенно голым, бережно укутанным в одеяло и даже с подушечкой под головой, а простынь дед использовал не хуже балдахина, чуть приспустив ее по бокам кровати, то злиться было на что! Да еще эта его вчерашняя выходка!

И что же старый мерзавец вытворял уже с утра? В комнате было все вверх дном. Дед скатал все ковры, ободрал обивку на его любимом кресле, расшвырял на столе книги, которые почему-то выглядели обгрызенными, и теперь уныло таращился на небосвод, взгромоздившись на его подоконник.

— Что все это значит? — прорычал Рэйн раньше, чем сумел полностью выбраться из-под кровати.

— Значит… значит… — пробормотал дед, не обратив на него ровным счетом никакого внимания. — Значит, что я что-то упускаю, — вопреки всему дед говорил спокойно и вдумчиво, в то время как Рэйнхард едва сдерживался, чтобы не довершить начатое вчера вечером. Что сделал с ним этот старик, что из невозмутимого, замкнутого мужчины он спустя всего двое суток превращается в кого-то, слишком напоминающего его младшего брата. Надо с этим завязывать! Он не может себе позволить быть таким. Подобная несдержанность приведет лишь к ошибкам!

— Объясните мне, что все это значит и почему вас никто не остановил?!

— А, — отмахнулся дед, — они спят, — глубоко вздохнул он.

— Что? Как — спят?!

Дед опять уныло вздохнул и посмотрел на Рэйнхарда так, что тот невольно ощутил себя надоедливой блохой.

— Они меняются каждые четыре часа, — пояснил дед совершенно секретную информацию, о которой знать ему не полагалось. — После того как они в последний раз поменялись, я начал заниматься этим, — обвел он рукой комнату. — Они прибежали, теперь спят, — кивнул он в сторону двери, где мирно посапывали двое лучших людей Рэйнхарда. — Следующие придут не раньше чем через полтора часа.

Старик вновь замолчал, устремив свой взор в окно.

— Зачем вы разнесли мою комнату и засунули меня под крова… — На этих словах Рэйн запнулся, так как взор его упал на ту самую кровать. — Вы разодрали мой матрац… — как-то устало пробормотал он.

— Гм, — кивнул дед, — разодрал… Устал я.

— Надо думать, — пробормотал Рэйнхард, медленно осматривая разгромленную комнату.

Старик вновь погрузился в собственные мысли, позволяя Рэйну лицезреть масштабы причиненного вреда. А посмотреть было на что! Пострадало не только кресло. Казалось, старик отодрал все возможные обивки, до которых сумел добраться. Он вскрыл не только его матрац, но и подушки, перевернул его малый гардероб, в котором хранилось белье и кое-какая повседневная одежда, выпотрошил ящики стола, книжные полки теперь пустовали, а ворох книг возвышался горой посреди комнаты, отдельно валялись выдранные изжеванные листы…

— Вы что, пытались есть мои книги? — монотонно поинтересовался он.

— Нет, я их только попробовал, — пояснил дед.

— Зачем? — несколько обреченно посмотрел Рэйн на старика. Такого вредоносного целителя он в жизни своей не встречал. Это был древний пакостник-вредитель, который будет похлеще стихийного бедствия, если захочет. Старик связал его по рукам и ногам всего за несколько суток и сам прекрасно знает, что ничего ему не будет не только потому, что он нужен, но и потому что у Рэйна рука не поднимется причинить ему вред. Но ведь его можно изолировать? Тогда какой от него прок… Тем более у этого ума хватит навредить и самому себе, если это будет нужно.

— Ты облизываешь страницы, когда читаешь, — тяжко вздохнул дед. — Было бы идеально, если бы тебя травили твоими же книжками.

— Я проверял, — в точности повторив вздох старика, поделился Рэйн.

— А чего не сказал? — встрепенулся Соль и уже было собрался идти в наступление.

— А вы спрашивали? — изогнув бровь, спросил Рэйн. — Могли бы поинтересоваться прежде, чем меня… — закатил он глаза, явно пытаясь неуклюже изобразить способ своего вчерашнего пленения.

— Я боялся, ты не разрешишь…

— Жевать мои редкие, баснословно дорогие книги?

— Ну, что-то типа того, — кивнул старик. — Да и не такие уж они и дорогие, я тебе подарю лучше, если вернусь домой…

— Зачем изодрали стены, кресло, постельное белье, подушки, мое исподнее?

— Затем, — обиженно засопел старик.

— Их я тоже проверял, — поделился Рэйн. — Я не идиот, — зачем-то добавил он.

— У тебя брат идиот, так что у меня не было полной уверенности в тебе…

— Это способ сказать «Простите за погром»?

— Типа того, — не став препираться, согласился дед. — И… это… сегодня я от тебя ни на шаг не отойду, — немного запинаясь, пробормотал он.

— А что так?

— Есть причина.

— Мне не становится лучше? — как бы легкомысленно ни прозвучал этот вопрос, таковым для Рэйна он вовсе не был.

— Становится, — возразил дед, — пока я не выхожу за пределы этой комнаты. Поэтому я хочу еще раз позавтракать вместе с твоими родственниками, а заодно и походить за тобой по пятам.

— Хорошо, — просто ответил Рэйнхард, с удивлением понимая, что чувствует нечто сродни уверенности рядом с этим человеком, а может, даже и доверие к нему? Хотя… ерунда все это.

Сифилиция, Молчаливый-болтун, Двое-из-ларца и Поганец были уже на месте, когда мы спустились в столовую дома Ариен. Стоило переступить порог комнаты, чтобы поразиться тому, как выглядела эта семья в лучах утреннего солнца, что сквозь широкие окна проникали внутрь помещения. Женщины казались воздушными неземными созданиями в своих легких струящихся тогах, что словно были сотканы из тысяч нежнейших лепестков. Их золотые кудри убраны в высокие прически, кожа казалась такой сияющей и нежной, что до боли хотелось к ней прикоснуться, при этом страшно бы было осквернить нечто столь идеальное. Они казались чистыми и невинными, и сердце невольно начинало трепетать в груди от одного только взгляда на них. На лицах безмятежные, немного легкомысленные улыбки.

В то время как мужчины выглядели особенно мужественно и благородно рядом с такой беззащитной красотой. В воздухе кружил нежный аромат свежесрезанных фрезий и легкий флер лимонной травы. Младший брат Рэйна отпускал ничего не значащие шутки, и столовая наполнялась нежным перезвоном женского смеха. Мужчины реагировали более сдержанно, при этом показывая, что им нравится происходящее. Они были похожи на героев романа, сказки или картины о том, как выглядит идеальная светская семья. Реальность вокруг них преображалась, словно наполняясь волшебными, едва слышимыми звуками таинственных мелодий. Казалось, не солнце проникает в комнату, а от каждого из присутствующих исходит это самое прекрасное сияние.

Вот о чем я говорила, когда предупреждала о том, чем отличаются аланиты от простых людей. Они могут ослеплять. Их магия сочится из каждой клеточки их тела. Если вы до сих пор не знаете, что такое настоящая любовь, счастье, искушение и страсть, то испытаете все это непременно, стоит им лишь слегка задеть вас своим магическим флером. Люди выдумывают небылицы о том, как прекрасны Крылатые. О том, сколько юных дев и парней теряло голову от одного только метко брошенного взгляда. Разумеется, в людском прочтении такие истории всегда заканчивались брачной церемонией и прекрасной фразой «Жили они долго и счастливо». Но, как известно, желаемое и реальность частенько разнятся. В реальности аланиты с легкостью добивались взаимной симпатии, использовали жертву по назначению, хотя для любого из них это было всего лишь частью флирта или же чем-то, что люди назвали бы обаянием, то есть частью натуры, которая просто была дана им от природы и стыдиться которой не пристало. Хотя если спросите меня, это не что иное, как завуалированное принуждение. Когда Крылатые прекрасно знали, как действуют на существ, обделенных магией, и продолжали этим пользоваться. Возможно, среди царящих ныне нравов в империи, где рабство — это норма жизни, когда твой господин тебе приятен — это не что иное, как благость? Я не знаю. Но человеческие женщины и мужчины теряли головы от своих господ. Их образы воспевали, восхваляли и приравнивали к божественным. Люди говорили: «Красива, как юная аланис» — и это было лучшим комплиментом девушке.

На деле же все гораздо проще: не столь уж красивы они были, сколь опьяняла простых людей магия, что пела свою песнь в крови каждого аланита. Сейчас, похоже, никто из присутствующих не пытался чуть пригасить свой магический фон. Разве что Эрдан казался просто медным чайником среди золотых кувшинов. У него все еще были заблокированы его энергопотоки. Рэйнхард был болен, и ошеломляющей разницы между нами я не ощущала. Его люди привыкли быть незаметными и понапрасну свои силы не тратили. Но, похоже, его родственники решили просто ошеломить меня в это утро…

Им это удалось — у меня заболела голова.

— Ох, Соль, — воскликнула мать семейства и тут же расплылась в лучезарной улыбке. Я болезненно сощурилась. — Так рада видеть вас! Почему вас не было с нами вчера? Я скучала! — проворковала она.

В этот момент я заметила на себе сосредоточенный взгляд Рэйнхарда, который выглядел несколько обеспокоенным. Ну еще бы, его псевдоматушка решила меня охмурить… похоже. А может, и сестра тоже? Шучу, конечно, но что-то было не так. Единственным человеком за столом была я, а стало быть — единственной, кто мог остаться под впечатлением от подобного. Хотя, может быть, им хотелось показаться радушными и очаровательными хозяевами? Ага.

— А ты ведь оставался вчера дома? — обратилась она к Рэйнхарду. — Мог бы и поприсутствовать с нами на ужине, — обиженно поджав губы, укоризненно посмотрела она на него. — Нельзя жить только работой!

— Я не работал, — возразил Рэйн. — Соль занимался мной.

— Да? — встрепенулась женщина. — Это правда? Соль, умоляю, скажите мне, что вы можете помочь моему несчастному сыну! — живо обратилась она уже ко мне. — Вы не представляете, как я себя чувствую, стоит мне только подумать о моем мальчике!

Мне стоило невероятных трудов сдержаться и не рассмеяться в лицо этой женщине. Разве может мать переставать думать о своем больном ребенке?!

— Так, может, лучше не думать? — осведомилась я.

— Вы, вероятно, шутите?!

— Вероятно, так, — пожала я плечами, не дожидаясь приглашения сесть за стол и занимая первое свободное место, впрочем, это было то самое место, которое досталось мне и в первый раз.

— Как вам новое место жительства? — подал голос мой первый пациент в этом семействе. — Не находите, что жить в доме, где у вас есть не только удобная кровать, но и своя личная ванная, гораздо удобнее? — мило улыбнулся парень, а я подумала, что некоторые мужчины смотрелись бы гораздо симпатичнее, не будь у них передних зубов. Они хотя бы щериться стеснялись бы на людях.

— Кто тебе сказал, что в моем доме не было ванной? — мрачно поинтересовалась я.

— Я прожил у вас не один день…

— Ты провалялся в прихожей, можно сказать, в зоне карантина. Или ты думаешь, я всех подряд приглашаю пользоваться моими предметами для личной гигиены? — поинтересовалась я.

Эрдан как раз набрал побольше воздуха в грудь, чтобы сообщить мне, как он признателен за спасение собственной жизни, как в разговор вновь вклинилась его несносная мать.

— Вам не очень приятен мой сын? — прибавив жалобных ноток в голос, поинтересовалась она. — Почему бы вам не перестать на него злиться, ведь он поступил так лишь с мыслью о своем брате…

На этот раз я прямо посмотрела на нее, сбрасывая тот налет человечности, что обычно присутствовал в цвете моих глаз, — глазами первородного.

— Почему бы тебе, дочка, не перестать указывать мне, как и к кому относиться? А еще — притуши свой магический фонарь, в моем возрасте даже мысль о том, что ты ничаво, — неуместна. Есть будем или как?

— Вы… — еще одна дама благородного семейства набрала в грудь побольше воздуха, дабы высказать свое восхищение моей персоной.

— Я старше тебя, твоего мужа, детей и племянника, вместе взятых, и то, что ты продолжаешь проверять мои нервы на крепость, меня безумно раздражает. Прекрати зудеть и ешь молча. Устал я. Коли уж приволокли меня сюда, то будьте так любезны не нервировать ради своего дражайшего сына и его болезни, разумеется.

— Рэйнхард! — наконец собравшись с мыслями, воскликнула мамаша, обратив взор, полный негодования, к сыну.

— Позже, — коротко бросил он и, дав знак слуге подавать на стол, тем самым прекратил любые разговоры.

Странная эта семья Ариен. То, что сегодня в этом мире у меня стало на одного врага больше, я понимала со всей ответственностью. Надо сказать, я хотела, чтобы маски были сброшены как можно скорее и мы бы перестали играть в добросердечие. Я ставила на то, что отравителем была именно мать Рэйнхарда. У нее было больше всего возможностей и средств для подобного. Разумеется, ей кто-то помогал. Возможно, даже ее собственный муж. Но все это, конечно, были мои домыслы ввиду того, кто получил бы большую выгоду от смерти старшего Дома. Хотя по большому счету мне казалось, что проиграли бы все. Зачем сознательно ослаблять собственный Дом? Выходила какая-то ерунда! Ведь каждый из присутствующих жил и особенно не тужил, пока рядом существовал Рэйнхард. Разве нет?

— Ай, — неожиданный вздох юной Джеммы привлек всеобщее внимание.

Как это нетрудно представить, я отвлеклась от процесса поглощения пищи, поддавшись стадному инстинкту.

— Что такое, милая? — участливо проворковала мать семейства.

— Ничего, — смущенно пробормотала девушка. — Просто ты уверена, что мое платье действительно из ис’шерского шелка? — капризно изогнув губки, поинтересовалась она.

— Разумеется. К чему подобный вопрос?

— Просто, — пожала плечами девушка, поведя ими так, будто пытаясь почесаться между лопаток. — Не важно, — отмахнулась она.

— Твоя кожа слишком чувствительна, дорогая, — улыбнулась женщина и вновь обернулась ко мне с таким выражением лица, будто бы ничего не было. — Наша Джемма совершенно не выносит сложных тканей, такая нежная девочка, даже не могу представить, что однажды мне придется отпустить ее в другой Дом, — тягостно вздохнула она, перескочив с одной темы на противоположную.

— Брось, мама, — встрял ее старший сын, — Джемма сумеет о себе позаботиться. Тем более ей предстоит лучшая партия из возможных! Ее ждет Дом Варис — разве где-то ей будет лучше?

— Это правда, Варис — наши соратники, они не дадут мою малышку в обиду. Не то, что Дриэллы… Как вспомню, что у них хватило наглости просить руку моего сокровища, — мороз по коже! Отвратительно! Никогда кровь Ариен не будет разбавлена гнилостной жижей из Дома Дриэллов!

— К чему эти разговоры? — неожиданно агрессивно вступил в разговор младший брат Эрдана. — До ее брака еще пять лет, а вы постоянно наседаете на нее, не позволяя думать ни о чем другом.

— Зачем моей малышке забивать свою прелестную головку чем-то бесполезным, когда впереди столько приятных открытий? — захихикала женщина. — Все, что нужно будущей хозяйке Дома, — это стать отличной хозяйкой! Тогда и проблем в ее жизни не будет.

— Мама! — капризно воскликнула малолетняя невеста. — Хватит!

— Какое же ты все-таки дитя, — нежно улыбнулась женщина.

Вот за такими разговорами о том, кому с кем жить до скончания времен, и прошел этот завтрак. Оказалось, что Поганец, так же как Джемма и Аргус, уже давно сосватан, но точно так же, как и младшие брат с сестрой, в храм Пресветлой не спешит. Рэйнхард же, напротив, судя по словам матушки, которая, похоже, не обладала излишним чутьем и тактичностью, недавно разорвал желанную помолвку с любимой женщиной, и несчастная Филиция просто не понимала, как он справлялся с навалившимся на него горем. Все это было высказано при всех без малейшего уважения к его чувствам. Рэйн же, казалось, и вовсе удалился на совещание с собственным разумом, потому никак не реагировал ни на слова матери, ни на поддакивания младших.

— Вы даже не представляете, насколько прекрасна эта девушка, Соль, — сокрушалась матушка. — Такая надолго в невестах не засидится. Эх, если бы только не болезнь, мой ребенок сейчас был бы счастливейшим из мужей! Но я верю, что у них еще все получится! Вы ведь здесь! А значит, у него есть шанс на семейное благополучие!

— Я подобные дела не организовываю, — буркнула я.

— Ох уж этот ваш колючий нрав, — вновь расплылась в улыбке Филиция. — Вы знаете, мне даже нравится! — воскликнула она.

На данное замечание слов у меня уже не нашлось. Я решила, что пусть болтает, ведь чтобы ее заткнуть, мне, похоже, придется ее убить. Потому я просто занялась тем, зачем, собственно, пришла. Я перепробовала все, что было на столе. Но ничего так и не нашла. Потому все, что мне осталось, — так это предаться самой мрачной меланхолии. Когда же уже этот Рэйнхард встанет и возвестит всех, что поел, мать его за ногу! Но вместо этого он с задумчивым видом счищал шкурку с ярко-алого сочного яблока и, похоже, намеревался еще и нарезать его тонкими ломтиками прежде, чем съесть.

— Конечно, Елена надолго одна не останется, — с толикой презрения в голосе вклинился в разговор Эрдан, — ведь не просто так она племянница императора…

Я едва не поперхнулась от такой новости, но вовремя успела запить ее водой.

— Да, второй такой партии нам уже не устроить, — покивала Филиция. И можно было на самом деле подумать, что эта дамочка имела непосредственное участие в устройстве будущего своих детей. — Хоть и рождена была от младшей сестры, но все же императорская кровь, — мечтательно причмокнула она. — Гербы Ариен и Гридас, какое чудное цветовое сочетание…

Я устало прикрыла глаза. Более бредового разговора, чем происходил на данный момент, я, пожалуй, в жизни не слышала. А если учесть, что, помимо всего прочего вслух озвученного идиотизма, цветом Ариен был красный, а Гридас — зеленый, то «чудесное цветовое сочетание» было бы чудесным, даже если сочетать пришлось буро-коричневый и нежно-розовый. Стоило матери Эрдана открыть рот, как меня начинало ощутимо потряхивать от едва сдерживаемого раздражения. И с каждым произнесенным ею словом оно лишь нарастало.

— Ах, — печально вздохнула она, — если бы не эта треклятая болезнь! Так не вовремя…

И именно это слово, брошенное ею как нечто само собой разумеющееся, окончательно разбило остатки моего самообладания. С силой обрушив сжавшийся кулак на стол, я и не заметила, как жалобно взвизгнула фарфоровая посуда вокруг меня. Все, о чем я могла думать сейчас, — с каким бы удовольствием вмазала бы этой полоумной.

— Как жаль, — усмехнулась я, — что ваш…

— Я закончил, — оборвал меня на половине фразы Рэйнхард, поднимаясь из-за стола. — Пойдемте, Соль, у нас еще дела.

Да что за на хрен!

— Сынок, позволь Соль договорить, я уверена, ему хотелось сказать что-то очень важное, — этот тошнотворно приторный голос был хуже клинка в сердце.

— О, — елейным голосом ответила я, встречаясь взглядом с этой женщиной, — всего лишь хотел согласиться, что это охренеть как удобно — знать точно, когда кто-то решит скопытиться. Можно столько всего запланировать заранее. Спасибо за завтрак, — кивнула я.

— О… конечно, — пробормотала Филиция, все еще улыбаясь и оборачиваясь к собственному мужу, который, похоже, с ней не общался из принципа самосохранения: — Дорогой, я не поняла…

Дальше слушать я уже не могла.

— Твоя приемная мать точно не умственно отсталая? — поинтересовалась я, стоило дверям закрыться за нашими спинами.

— Моя мать… — задумчиво проговорил он, — самое жестокое и прекрасное создание моего дома. И я вас очень попрошу, Соль, не тревожить ее.

— Что, прости? — прищурилась я.

— Она… обладает двойственной природой — и никогда не знаешь, как она отреагирует на те или иные вещи.

— Так все же с головой у нее нелады? — прямо поинтересовалась я.

— С головой, — с нажимом сказал Рэйн, — у нее все в порядке, с реакциями — беда. Она не всегда такая, но бывают периоды, когда с ней лучше соглашаться и не спорить лишний раз. В такие дни Димитрий обычно просто молчит. Это все из-за дисбаланса силы…

— Она нестабильна?

Рэйн лишь коротко кивнул.

— Ее источник не был готов, когда ее выдали замуж и она начала половую жизнь, потому…

— Фон силы скачет, а с ним меняется и характер…

— Конечно, вы должны были слышать о подобном, — кивнул он.

— Я знаю, что это такое, но в такой ярко выраженной форме встречать не приходилось.

— Мы не афишируем это, просто стараемся подстраиваться…

— Вы поощряете ее дурь, — жестко оборвала его я. — Нестабильность не выражается так, поверь мне на слово, сынок.

Зрелость аланита измерялась не годами, а сформированностью крыльев. Именно крылья, суть их магии и силы, сотканные из энергии, что делала их теми, кем они были, определяли их способность состоять в браке, иметь детей, быть самостоятельными членами общества. На мальчиков такой момент, как незрелость, не влиял, когда им хотелось плотских утех. Яркий пример — «Эрдан-Уродливый-Поганец-и-Потаскушник». Девочкам же, напротив, следовало себя беречь до полной зрелости. В противном случае была вероятность поведенческих отклонений и нестабильности энергетического фона. Иными словами, у Филиции было обострение. Ее энергетический фон на данный момент зашкаливал, потому мне и показалось, что она самая сильная в этой семье.

— Идем, надо бы ассистента проведать, а потом вновь вернемся к твоему обычному распорядку дня.

— Соль, вы ведь в курсе, что я довольно занятой аланит? — мягко поинтересовался Рэйн.

— Но вы же в курсе, насколько мне пофиг? — в тон ему ответила я.

— Определенно, — фыркнул он.

И, пожалуй, я впервые увидела, как этот мужчина может улыбаться. Нет, его губы были неподвижны, на лице не дрогнул ни единый мускул, но его антрацитово-черный взгляд вдруг утратил свою привычную холодность, наполняясь задорными искорками смеха. Это было настолько непривычным и неожиданным, когда речь заходила о Рэйне Эль Ариен, что я невольно залюбовалась тем, как преобразилось его лицо в этот момент. Он был красивым мужчиной, я не могла этого отрицать. Однако его красота была подобна лезвию меча. Острая, опасная, хищная. Но не сейчас. Именно сейчас он был похож на того, кого можно считать таким же обычным мужчиной, как и сотни других… Он показался мне человечным в этот момент.

— Что? — заметив мой чересчур пристальный взгляд, поинтересовался Рэйн, а я ужаснулась тому, с какой силой в этот миг мое сердце забилось в груди. Так, будто меня застукали на месте преступления. Так, словно я сделала нечто плохое и только теперь это поняла. Так, как было не одно столетие назад, когда мое сердце впервые опалило чувство, от которого я, казалось, никогда не смогу избавиться!

— Нет! — рявкнула я.

Рэйн испуганно вздрогнул и невольно отшатнулся. Еще бы, не каждый день на него орет полоумный старикан.

— Я… не «что», — буркнула я, впервые за долгое время не найдясь с ответом.

Рэйнхард пожал плечами и так, словно ничего и не ждал в ответ, вышел на лестницу, ведущую на свой этаж. Я поспешила следом.

Всю дорогу до наших с ассистентом покоев я думала о том, что со мной происходит. Ну, честное слово, ведь не серьезно все это! Я же не романтическая идиотина юных лет! Даже не зрелая, истосковавшаяся по мужскому плечу матрона! Я уже и сама не знаю, что я и кто! Так давно это было со мной. Вот оно! Дожилась в пустыне, одичала совсем, на первого встречного калеку глаз готова положить! Хорошо, на второго, просто первый оказался дюже тупой, а второй вроде как и приглянулся. На минуточку! Ничего ведь не произошло! Ну, подумаешь, показался мне он симпатичным, так ведь всего-то второй раз об этом подумала?! И вообще, я же уже взрослая женщина… да чего уж там, с меня уже песок должен вовсю сыпаться, а я распереживалась!

— Чего с вас сыпется? — поинтересовался Рэйн, обернувшись ко мне вполоборота и посмотрев сверху вниз.

— Что? — испуганно замерла я, неожиданно сообразив, что могла начать рассуждать вслух по привычке.

— Вы сказали: «И вообще, я вообще, чего уж там, с меня сыпется», — процитировал он то, что я все же сподобилась озвучить.

Облегченно выдохнув и порадовавшись, что не сболтнула лишнего, ответила:

— Чего-чего? Пыль сыпется, ты там шаркаешь наверху, а мне на голову падает! Я первый пойду, понял? — и, не дожидаясь ответа, обогнала его на несколько ступеней.

— Проснись, проснись, мой юный трудолюбивый и незаменимый помощник! — воскликнула я, войдя в комнату к Киту и тут же настороженно замерев.

Парень лежал на кровати, укутавшись в одеяло. Со стороны могло показаться, что он просто спит.

— Хорош помощник, — раздался со спины голос Рэйнхарда, в то время как я, не реагируя на его замечание, подбежала к постели мальчика, сбросив с него одеяло.

Первым, на что я всегда реагировала как первородная, стоило мне подойти к больному, — это запах. На самом деле для обычных существ ничем таким не пахло, но для такой, как я, было все иначе. Больной человек, аланит, оборотень обладал весьма характерным слащаво-тошнотворным запахом болезни. Его ни с чем не спутать. Вот и сейчас сомнений быть не могло: с Китом что-то не так.

Стоило мне откинуть одеяло, как причины оказались очевидны. Мальчика бил озноб из-за сильного жара, его тело было покрыто язвами… весьма знакомыми на вид.

— Сукины дети, — прошипела я себе под нос, залезая на кровать с ногами и стягивая перчатки с рук, чтобы тут же положить их на виски парня. Времени на то, чтобы действовать размеренно и постепенно, не было. Кит не был аланитом. Яд Серой Моры просто убьет его за считаные дни, так и не позволив парню прийти в себя.

— Что с ним? — жестко спросил Рэйн, подходя к нам.

— То же, что и с тобой, — пробурчала я себе под нос. — С одной лишь разницей: у него нет той силы, что позволит ему продержаться столько же, сколько держишься ты. Сумасшествие какое-то, — прошипела я. — Мне нужно, чтобы сюда кое-что принесли к тому моменту, как я закончу…

Рэйн лишь понятливо кивнул.

Как? Как такое могло произойти? Как я могла не заметить?!

Именно эта череда вопросов снедала меня все то время, пока я занималась восстановлением организма мальчика. Если подумать о степени повреждения его внутренних органов и кожного покрова, то выходило, что Серая Мора в организм попала около суток тому назад. Отсюда получалось, что меня в комнате не было, ведь я занималась лечением Рэйна. Но в то же время Рэйнхард заверил, что на его этаж ядовитый продукт (если допустить, что отравили парня именно едой) попасть не мог, а стало быть, существовали две возможные причины: яд был в чем-то другом, но опять же эта теория была несостоятельна, потому как ничего нового сюда не приносили. Кит не выходил из комнаты, к нему никого не пускали. Либо же мальчик сам принес это «нечто» при переезде. И если допустить подобное, то это должно было быть чем-то съедобным и маленьким, потому как при переезде все наши вещи были проверены, кроме карманов пацана…

«— Вот, это тебе, чтобы больше не болел», — фраза, брошенная мною всего около двух дней назад, всплыла в голове так неожиданно, что я невольно затаила дыхание.

«— Зачем же вам тогда яблоко?»

Этот вопрос, заданный таким нежным девичьим голосом, заставил кровь заледенеть в венах. Нахмурившись, я попыталась визуализировать стол в тот день. Ваза с фруктами, где были душистые желтые сливы, грозди с красным виноградом, сочные груши и яблоки…

А сегодня? Определенно — да. Кто их ел, кроме Рэйнхарда? Никто. Фрукты вообще никто старался не трогать, кроме меня и Рэйнхарда. Но я пробовала яблоки. Отрезала для себя небольшой кусочек, и он был совершенно чистым… А вот в прошлый раз попробовать не смогла…

Осторожно переложив голову мальчика с колен на подушку, я спустилась с кровати и принялась за поиски. Если я хоть что-то и знала точно о мальчиках-подростках, так то, что понятие «мусорное ведро» им совершенно не знакомо. Потому первым и, как оказалось, верным решением было заглянуть под кровать. Огрызок был заброшен аккурат под кровать так, чтобы его можно было достать, только если полностью залезть под нее. Что, собственно, и было сделано мною, когда в комнату вошел Рэйнхард.

— Что вы делаете? — поинтересовался он, опуская на стол у окна все то, что я просила его принести.

— Пытаюсь разобраться, — пробормотала я, вытаскивая из-под кровати так нужный мне огрызок.

Во взгляде Рэйна притаился невысказанный вопрос и скепсис.

— Скажи мне, — посмотрела я на него, — какой твой любимый фрукт?

— Нет предпочтений, — пожал он плечами.

— Тогда почему грыз яблоко сегодня?

— Привычка.

— Привычка? — нахмурилась я.

— Да, привычка родом из детства. Когда я был ребенком, то моя настоящая мать давала мне именно яблоки после завтрака. К чему этот вопрос и зачем вам этот огрызок?

— Доем, — фыркнула я, осторожно откусывая не самую пропыленную часть.

— Надеюсь, вы не думаете, что меня травят именно яблоками? — тем временем продолжал рассуждать Рэйн, пока на моем языке расцветал затхло-гнилостный привкус отравленной пищи. — Это просто невозможно, поскольку то, что я ем, проверяется тщательнейшим образом моими людьми и…

— И, я надеюсь, ты точно знаешь, кто именно проверял яблоки в тот день, когда одно из них я взял с собой, — сплюнув недожеванный кусочек на ладонь, поинтересовалась я.

— Это невозможно, — повторил он.

— Но это так. Советую тебе заняться первой зацепкой по нашему делу, пока я буду заниматься своим ассистентом. И надеюсь, как только я закончу, господину ассистенту Жреца Двуликого Бога будет дозволено шляться за своим Мастером шаг в шаг.

Рэйн ничего не ответил. Он молча смотрел мне в глаза, будто пытаясь заглянуть в мысли, а после излишне резко повернулся на каблуках и вышел за дверь. Чудной он, этот глава тайной службы Великой Империи Алании.

— Ну да и хрен с ним, — фыркнула я, погружаясь в работу, которую, кроме меня, было делать просто некому.

Когда я закончила, за окном опустились сумерки. После проведенных процедур и оказанного лечения Кит наконец-то перекочевал из состояния «бред» в «оздоровительный сон». Мальчик шел на поправку, и это, конечно же, было радостной новостью. Но день я провела вовсе не так, как планировала, и это тормозило меня. Я чувствовала, что топчусь на месте. И так будет продолжаться ровно до тех самых пор, пока меня будут водить по дому семьи Ариен на коротком поводке по заданному маршруту. Все, на что я способна в таком положении, — это отыскивать отравленные предметы и еду. Но что в том проку? Если на смену тому, что я нахожу, подложат еще десять?

Я безумно устала за этот день, но просто завалиться поперек кровати и послать все куда подальше мне мешал мой проклятый дар. Всем сердцем, душой и естеством целителя я хотела помочь. Кто бы знал, как сильно меня раздражали подобные порывы откровенного идиотизма в ущерб собственным нуждам, но и поделать с ними было ничего нельзя. Стоит только попытаться поставить себя во главу угла и просто лечь спать, как полноценная бессонница гарантирована. Если я знаю, что не сделала все на сто процентов, то о покое можно забыть.

Распахнув окно в комнате Кита, я выглянула наружу. Теплый пряный воздух тут же окутал меня, дурманя ароматами летних трав, ночи и моря. Глубоко вдохнув, я лишь на мгновение позволила себе насладиться южной ночью: прикрыла глаза, обращаясь к собственному дару.

Почему моего бога называют Двуликим? Вовсе не потому, что у него два лица или две головы, как можно было бы подумать. Двуликий Бог являет собой два лика: жизни и смерти, переплетая их в собственной сущности самым замысловатым образом. Что есть жизнь для одного, то есть смерть для другого — так можно описать его суть. Именно смерть может послужить началом жизни, и наоборот. Все это запутано, но таков баланс. Мне очень много лет… очень… не потому, что я жива, но и не потому, что мертва. Это сложно понять, но пока во мне есть крупица его силы, я где-то между жизнью и смертью. Я не умираю, не старею, не болею и вроде бы как существую, но ничто живое не может не стареть, не изменяться и в то же самое время быть. Ничто, кроме меня… Теперь осталась только я одна. Когда в моих братьях выгорела эта самая искра Двуликого, они перестали существовать.

К чему я, собственно, все это говорю? Просто дом семьи Ариен был защищен невидимыми глазу заклятьями от проникновения чужаков. Все пространство, начиная от крыши и заканчивая фундаментом, было укрыто замысловатой вязью символов, призванных защитить обитателей дома от проникновения извне. Но поскольку мало кто из живущих вообще улавливал, что такое я, а я и не собиралась их просвещать, то сегодня по плану у меня была весьма интересная прогулка.

— Мертвец идет погулять, — хохотнула я, припомнив строки из старой пиратской песни.

Можно сказать, в Храме Двуликого Бога мы изучали не только медицину и свой собственный дар, но и природу. Разумеется, делиться такими знаниями мы не собирались ни с кем.

Я осторожно вылезла на широкий карниз и посмотрела вниз. Высоковато. Если что-то пойдет не так, переломы обеспечены. Ненавижу их, особенно сложные. Больно, так еще надо всё на место поставить, чтобы правильно срослось. А если, упаси Двуликий, сподобишься сломать шею, так с час, а то и дольше будешь регенерировать за счет собственного дара, бездумно таращась в одну точку. Бе-е… Как-то раз я рухнула со скалы, как мешок с рисом, честное слово, пролежала сутки, уткнувшись носом в гниющие остатки какой-то скотины, которая была первопроходцем в бездну, судя по всему. Ощущения фееричные, скажу я вам.

— Да пофиг, — прошептала я себе под нос в целях успокоения, — кустов много, подумаешь, кверху задницей повишу немного — и всего делов.

Вдоль стен особняка темными тугими плетями вился дикий виноград, который опутывал собой специально для него установленные решетки, вот они-то мне и были нужны, чтобы спуститься чуть ниже, а там уже погулять и послушать, о чем болтают в этом доме. Не то чтобы я надеялась услышать нечто конкретное, но порой бывают важны и вскользь брошенные фразы. Да, мне было приятно думать, что травит Рэйна его мачеха. Но в то же самое время это казалось весьма глупо с ее стороны. Был бы смысл, если бы ее старший сын вошел в нужный возраст для главенства в Доме. Но он был еще слишком юн и глуп, его бы убрали чужие либо же устранили свои. Эрдан еще не набрал веса в обществе, не сформировался как полноценный аланит. Пока есть Рэйн, ее дети прикрыты, их будущее устроено. Пока Дом силен, с ним хотят породниться сильнейшие.

За такими размышлениями я все же успешно преодолела расстояние, необходимое, чтобы оказаться на этаже для членов семьи. Осторожно, воображая, что по-кошачьи, я шла вперед, минуя окна столовой и нескольких гостиных. Жилых комнат под спальней Рэйна не было. Подозреваю, что сие устроено не просто так. Тем не менее шла я ровно до тех пор, пока до меня не донесся уже ненавистный голос Филиции.

— Да не смеши меня, — надменно, жестко, без тени той сопливой фальши и медовой ласковости, которой она кормила всех за завтраком, сказала она. — Я устала от тебя, ясно? Где твой обет, когда тебе что-то нужно от меня?

— На кону судьба Джеммы, — холодно и отстранение.

— С каких пор, — почти сорвалась она на крик, но тут же начала шипеть, будто дикая кошка, — тебя стало это волновать?

— Ты забываешься, — сказано это было так, будто забылся табурет у его ног, а не собственная жена.

— Думаешь, я не знаю…

А вот тут уже последовал хлопок и тишина. Похоже, кто-то получил по морде… э… лицу, наверное, будет более правильно. От неожиданности я едва не потеряла равновесие, но все же собралась с духом и еще теснее прильнула к откосу.

— Не смей открывать свой рот, — как я понимаю, рычал на данный момент именно Димитрий. — Я тоже знаю, иначе бы ничего подобного не произошло.

— Ты мне отвратителен, слышишь, ты — мразь…

О… вот тебе и королева меда.

— Нет, — растягивая гласные, заговорил Димитрий, — во всем, что произошло, виновата только ты, моя дорогая, дражайшая супруга. Ты — и никто больше! Ты сама это выбрала…

— Не смей, слышишь, у тебя просто нет права винить меня! — сорвавшись на крик, воскликнула Филиция, после чего, судя по всему, разрыдалась.

Возникла продолжительная пауза, которую не спешил прерывать дражайший супруг, затем краткие отрывистые шаги — и тихий почти шепот:

— Думать надо было семнадцать лет назад, а не ныть сейчас, — и хлопок тяжелой двери ознаменовал его уход.

Рыдания оборвались как по команде, и если бы я точно не знала, что Филиция осталась внутри, то решила бы, что комната опустела. Но тишина продлилась недолго, женщину, похоже, переполняли эмоции, которые рвались вылиться хотя бы в злые слова, брошенные в спину.

— Ты изуродовал мою жизнь, теперь хочешь мою Джемму… — шипела она, — мою маленькую Джемму… сам сдохнешь… мразь… Это ты виноват, что мне приходится выбирать! И я выбираю правильно!

Эта ее последняя фраза, брошенная в спину ушедшему мужу, взорвалась в моей голове тысячами вопросов, ответы на которые я не могла найти так просто, как хотелось бы. И, как бы я ни старалась гнать от себя грязные мыслишки, в голове все одно появлялись самые отвратительные подозрения. Что, демоны их раздери, творится в этом доме?!

Глава 5

Джемма. Джемма. Джемма.

Маленькое белокурое создание, невинность, заточенная в плоть. Милая девочка с небесно-голубыми глазами, нежной белоснежной кожей, хрупкой, почти воздушной фигурой. Совсем еще дитя…

Такой она виделась мне в день, когда я впервые увидела ее. Нежная юная аланис из высшего общества империи. Кем она была в этом доме? Для своих же собственных родителей. Почему стала причиной столь странного и в то же самое время полного ненависти и взаимных упреков спора. Что было в этой девочке такого, что могло бы стать причиной всего этого?

Я ступала по тонкой каменной «дорожке», что опоясывала весь второй этаж, совершенно позабыв и о высоте, и о времени. Не знаю, который круг я наматывала, размышляя обо всем услышанном. Но желания подниматься в душную комнату пока не было. На душе стало тревожно. Если раньше, думая о том, что кто-то из своих травит Рэйнхарда, я представляла Филицию или Димитрия с флаконом яда и блеском ненависти во взгляде, то сейчас понимала, что все не так просто…

Смотря на ситуацию со всех сторон, крутя этот кубик с секретом, мысленно переворачивая его и разглядывая каждую из сторон, я все больше понимала, что то, что совсем еще недавно казалось мне очевидным, было ни чем иным, как глупостью. Сперва мне казалось, что смерть главы Дома будет на руку Филиции. Конечно, у нее трое своих, родных детей, которым эта смерть могла открыть перспективы на власть. Но отбросим глупые фантазии и как результат получим, что их просто раздавят жернова власти. Думается мне, эта женщина понимала все как никто другой. Димитрий… Мог ли в этом участвовать родной дядька? Мог, наверное, но для чего? Главенство в семье в первую очередь переходит к старшему сыну, то есть, как ни крути, но Димитрий по праву наследования стоит сразу за Эрданом. Димитрий — второй сын в своей семье, и годы жизни это не изменят, по правам его обходит собственный первенец. О придурковатости законов империи поговорим потом, просто с незапамятных времен считается, что первенец аланита — это сила рода. Да, Двуликий с ними, это было не важно сейчас… И кто же у нас остается в сухом остатке? Эрдан? Да ладно… даже если я отброшу предвзятое отношение к нему и его умственным способностям, остается тот факт, что он привел меня в этот дом!

— Аргус и Джемма… дети…

— Ай! — неожиданный вскрик заставил меня испуганно подпрыгнуть и замереть.

— Ох ты ж, чуть не на… — уже было хотела я скрасить прогулку крепким словцом, как за очередным окном послышался голос юного Аргуса, всего мгновение назад упомянутого мною всуе.

— Все равно не понимаю, зачем тебе это?

— Это красиво, — нежный девичий голос невозможно было перепутать ни с чьим другим.

— Ты снова обожглась…

— Это ерунда, — засмеялась девушка. — Просто я совсем недавно пробую себя в этом.

— Лучше бы ты продолжала вышивать, — фыркнул юноша.

— Кто сказал, что я перестала вышивать, — легко ответила она. — Мне просто нравится пробовать себя в чем-то новом, новые пути — новые решения, — нараспев пробормотала она.

— Гм… И это говорит аланит, решивший делать разноцветные свечки для торта.

— Это подарок кузине, ей исполнится всего три, и я пока только учусь делать свечи такими.

— Простые ты делаешь лучше, — в этой фразе чувствовалась какая-то недосказанность.

— Это так, — усмехнулась Джемма, а я не могла найти сил сделать вдох. — У меня был хороший учитель, — засмеялась она, мечтательно прикрыв глаза.

— Ты все еще полагаешь, что это возможно? Теперь, когда в доме появился этот… Я боюсь, не получится так быстро, как хотелось бы.

— Нет, — покачала она головой, — теперь я просто уверена, что это возможно.

Я видела сквозь прикрытые шторы, как девочка вынимает из формочки крошечную розовую свечку. Как осторожно она кладет ее в небольшую коробочку к еще двум таким же, а сама вспоминала ночь и бледно-желтое сияние свечи. Склонившуюся над ворохом бумаг голову Рэйна и то, что он сказал мне перед тем, как потушить эту самую свечу: «Просто у меня болят глаза».

Не первый раз он говорил мне о глазах, когда рядом горела свеча, а после сразу тушил ее, стоило мне войти в комнату. Я не могла почувствовать яд, я валила все на болезнь, которая добралась уже и до глаз…

Что я должна была сделать в этот момент? Бежать к Рэйнхарду и рассказывать о своих подозрениях? Ворваться в комнату и попытаться образумить этого ребенка… Ведь она же ребенок! Мои мысли всё склонялись к тому, что она еще дитя. Что моих подозрений недостаточно! Что выводы бывают ошибочны! Что все это ошибка, учитывая то, что у меня до сих пор нет вразумительного мотива. И я не судья, я всего лишь человек, которому никто не давал права обрекать другого на смерть…

— Боль, — задумчиво произнес мужчина, казалось, ни к кому конкретно не обращаясь. Его голос был бесцветен и холоден, стоило ему сказать лишь слово — как в звуках слышался звон льда. Только он умел так говорить, что у невольных собеседников стыла кровь в жилах. — Мне кажется, я знаю все ее оттенки, привкусы, нюансы… Порой мне кажется, что боль — это та же музыка, состоящая из нот, звуков и аккордов, что стоит мне лишь прислушаться, и я услышу невероятную симфонию, самую захватывающую из всех слышанных миром ранее, созданную лишь для меня… для моего тела. Как считаешь, Ферт, звучит достаточно поэтично, чтобы начать завидовать мне?

— Я не понимаю, — мужчина, что сейчас замер напротив стола своего господина, выглядел невозмутимым.

— Разве? — изогнув бровь, холодно взглянул Рэйн на своего подчиненного. Если бы сейчас в комнате была Соль, то она непременно опознала в мужчине того, кто в первый раз принес ей воду и травы для пациента.

— Сложно понять, когда вы не говорите ничего конкретного…

— Конкретного… что ж, хорошо, — кивнул Рэйнхард собственным мыслям, доставая из кармана яблоко из сада Ариен и кладя его на стол перед собой. Именно эти яблоки, из фамильного сада, с незапамятных времен были украшением стола господ этого дома. — Угощайся, — можно сказать, даже любезно предложил он.

Высокий, хорошо сложенный мужчина, настоящий воин, прошедший не одну битву под знаменами семьи Ариен, который поклялся служить своему господину не одно десятилетие назад, Ферт смотрел на предложенное угощение, не решаясь принять его.

— Не хочешь? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн. — Потому что не понимаешь, с чего бы вдруг мне предлагать тебе его, или потому, что точно знаешь, почему я это делаю и перед тобой живой пример того, как это угощение отразится на тебе?

Последние слова господина ударили по напряженным нервам не хуже плети. Больше не раздумывая ни секунды, Ферт взял предложенное и решительно надкусил сочный плод.

— Лучше так, чем быть предателем для вас, — жестко сказал он, встречая взгляд темных глаз.

Рэйнхард молча смотрел на то, как его подчиненный ест яблоко, но вопреки этому облегчение не приходило.

— Ты купил себе время, Ферт, — усмехнулся он. — Теперь у тебя есть время, чтобы я вновь мог полагаться на тебя. У тебя есть ровно три дня, чтобы узнать, как именно отравленные яблоки из сада семьи попали на мой стол. И лучше бы тебе потратить его с толком. Иначе в следующий раз оно и впрямь будет отравлено…

Ферт склонился в глубоком поклоне, когда его господин, не проронив больше ни слова, вышел из кабинета. Ему все было понятно и так. Он отвечал за то, что произошло. Его ошибка и его же промах. Рэйн никогда не карал своих людей, не имея на то веских оснований, теперь же у него был такой повод. Его предшественник, наставник и прежде правая рука Рэйнхарда, был разжалован и отлучен от Дома тогда, когда стало известно об отравлении. Участь, в сравнении с которой смерть покажется радостной возможностью избавления. Ведь в своем уме с такой службы не уходил никто… Возможно, больше не полетело бы ничьей головы, если бы не появился тот ненормальный дед, который, словно дикая сцима, разнюхивал все вокруг. Именно он внушил господину мысль о том, что его травят до сих пор! И что теперь делать Ферту, карьера которого на службе семьи только началась?!

Звезды в эту ночь сияли особенно ярко. Конечно, если сравнивать ночной небосвод Алании и Элио… а-а, лучше не заниматься подобным. Ничто не сравнится с ночами в пустыне, с небом, которое, кажется, еще немного — и упадет на тебя, или вдруг исчезнут все законы земли, и ты воспаришь прямо к звездам. И несмотря на холод, от которого щемит сердце в груди, ты едва ли можешь найти в себе силы, чтобы сделать один-единственный шаг, чтобы скрыться в тепле своего жилища.

— Да, Кит, — проведя рукой по спутанным кудрям спящего мальчика, продолжила я свой рассказ, — прошла не одна сотня лет с тех пор, как мой дом перестал существовать в своем первозданном виде, но я все равно возвращаюсь туда… Представляешь, я живу во дворце, да-да, — покивала я спящему слушателю. — Еще до тех самых пор, как магия ушла из моих земель, гора, в которой я теперь живу, была прекраснейшим из дворцов. Там пела магия и сила, цвели дивные сады, пели птицы и журчали серебряные фонтаны. В нем жил король… и даже принц, — усмехнулась я, вспоминая те времена, — самый странный принц из всех. У него были огненно-рыжие кудри, почти как у тебя, ярко-зеленые глаза и белоснежная кожа. Он был странным… мой принц…

Сглотнув тяжелый ком в горле, я осторожно смахнула непрошеную слезу. В день, когда я перестану плакать о нем, я, должно быть, сдохну… это уж точно!

Дробный стук в дверь заставил меня очнуться от невольных воспоминаний о днях, о которых лучше и вовсе не вспоминать, дабы не чувствовать себя жалкой и ничтожной в этом мире. Кем бы ни оказался визитер, я уже была ему благодарна.

— Чё надо? — прохрипела я, отворяя дверь, чтобы нос к носу столкнуться с одним из воинов Рэйнхарда. Я помнила его и про себя называла просто — Щекастый. Надо сказать, знакомство наше не было приятным, для него уж точно. Мне-то без разницы, у меня подобное частенько случается.

— Я… — начал было он, — могу войти?

— Чё так вежливо? На тебя не похоже, — хмыкнула я, тем не менее позволяя ему войти.

Мужчина вошел и тут же направился к окну, бросил мимолетный взгляд на постель Кита, на меня и вновь на окно. Он смотрел на ночное небо и молчал. Я начинала закипать. Вроде бы я была рада его приходу, но с условием, что он отвлечет меня от неподходящих мыслей, а не будет молча таращиться на небо. Только я собралась его подбодрить и начать занимательный разговор, как он с шумом выдохнул, проводя ладонью по коротко стриженной голове, и сказал:

— Мне нужна помощь.

Надо сказать, я заметила, насколько через силу давались ему эти слова. Это не было похоже на просьбу, скорее на команду с нотками истерики. А может, он просто не умел просить? Кто его знает.

— Взрослый вроде, так что сам разберешься, — хмыкнула я, теряя всякий интерес к пришельцу.

— Мне очень нужна ваша помощь, — сквозь зубы процедил он, а спустя долю секунды как-то обреченно добавил: — Пожалуйста…

Я молчала, позволяя себе поразмыслить над тем, что такого могло от меня понадобиться аланиту, служащему Рэйнхарду. Этот мужчина казался несгибаемым. Его взгляд, разворот плеч, манера держать голову и спину. Он выглядел сильным и уверенным в себе, тем более странной казалась его просьба.

— Денег у меня нет, так что в долг не дам, — резюмировала я, прекрасно понимая, что вряд ли ему нужно от меня именно это. — Болячек, кроме очевидного и непоправимого, — легко коснувшись виска, сказала я, — я не наблюдаю. А с врожденным помочь не могу. Если еще чего надо, то у меня нет. Все?

— К демонам, — фыркнул он, разворачиваясь на каблуках в направлении двери, — зря я решил, что от вас может быть прок! Вы же просто старый козел!

— Если пришел просить о помощи, так проси, аланит, — холодно бросила я ему в спину. — А не делай мне одолжение своей просьбой. Родители не учили, что как попросишь — так и в ответ получишь?

Он замер у самой двери. Его плечи тяжело вздымались и опускались. Было видно, чего ему стоит наступить на горло своей гордости.

— Мне нужна ваша помощь, чтобы спасти господина, — совсем тихо сказал он, — и я прошу вас помочь мне в этом…

— И как я должен помочь тебе? — изогнув бровь, поинтересовалась я. — Разве я и так не делаю то, о чем ты меня просишь?

На этот раз он повернулся ко мне лицом.

— Я хочу, чтобы мы действовали сообща, ища отравителя.

— И с чего вдруг ты решил, что можешь быть полезен мне в этом? Извини, но пока я не вижу от тебя прока, — пожала я плечами.

— Чего вы добиваетесь этими вопросами? — вполне ожидаемо вспылил он. — Провоцируете меня? Или просто хотите мне сказать, чтобы я проваливал? Так не тяните — и я уйду.

На этот раз уже не выдержала я, позволив себе усмешку.

— В моем возрасте начинаешь уставать от пустых слов. Хочешь, я помогу тебе сказать то, ради чего ты пришел? — приблизилась я к нему так, чтобы мой шепот было можно разобрать. — Мне нужно спасти свою шкуру, и я не успеваю сделать это сам, потому мне нужен тот, кто может работать быстрее и давать результат, так? Кого я могу использовать в этом деле и получить желаемое, верно?

Щекастый молча смотрел мне в глаза, и взгляд его был суров и необычайно холоден. Прищур серых хищных глаз говорил куда яснее слов.

— Вижу, что верно. Вот только обозначь мне причину, что ты можешь сделать такого для меня, чтобы это стало мне интересным?

— Чего вы хотите? — чуть слышно отозвался он, с силой сжав кулаки.

— Обещание, — быстро выпалила я.

— Обещание?

— Одно. Простое. Обещание. Дашь мне его — и я помогу.

— Если это обещание не принесет вреда ни империи, ни императору и ни одному из правящих Домов Алании, я дам его.

— Не принесет, уж ты мне поверь, до ваших правящих Домов мне ваще пофиг, — ухватив его за ладонь, я решительно потянула ее на себя. — Ну так как, согласен?

— Согласен, — прямо встретив мой взгляд, сказал Щекастый, а я осторожно подула на его ладонь, позволяя коже в самом ее центре разойтись и показаться первым каплям крови.

Ну ладно, тяга к лицедейству у меня в крови. Обожаю такие фокусы, а особенно рожи тех, кто видит нечто подобное в первый раз.

— Сарани элау… Как тебя зовут?

— Ф-ферт.

— Ф-ферт или Ферт? — прищурившись, уточнила я.

— Второе, — буркнул он.

— Сарани элау Ферт аурус Соль. Повтори.

— Что это значит?

— Что ты дал мне обещание, — перевела я, тогда как значило это нечто вроде «Ферт — страшила, а Соль — нет». Но кто будет разбираться в деталях, когда такое дело?

— Вам же лучше, если так и есть.

На эту реплику я лишь коротко пожала плечами, позволяя ему сделать выбор. И он не заставил себя долго ждать.

— Сарани элау Ферт аурус Соль.

Я вновь подула на его ладонь, сводя края кожи вместе и позволяя голубым искрам моей силы закружиться вокруг ранки.

— Ты дал слово, Ферт, а теперь займемся делом…

— И что будет, если я его нарушу?

— Сгниешь… заживо, — под впечатлением от последних событий не моргнув глазом соврала я.

— Вы же не маг, чтобы насылать проклятье?

— Да ну? И правда, как я не подумал?! — притворно изумилась я. — Я — жрец Двуликого, понял? А стало быть, мне без разницы, какой стороной перевернуть твое здоровье. Можешь считать, что у тебя в крови теперь особое устройство, и стоит тебе нарушить слово, как оно придет в движение. Был жив-здоров, обманул дедушку — заболел и сдох, — не удержавшись, захохотала я.

Врать я любила, чего уж там, сам процесс меня порой завораживал. Так вот плети чего в голову взбредет, и никто и не докажет, что такого быть не может. Просто тех, кто мог бы, не осталось…

— Ясно.

Кажется, мой «напарник» уже десять раз пожалел, что со мной связался.

— И когда вы стребуете с меня то, что я пообещал?

— Когда надо, тебе знать не надо. Идем, пора заняться делом.

— Каким?

— Ну, во-первых, мне нужны все свечи, предназначавшиеся для Рэйнхарда и…

— Его травят свечами? Кто?! Как вы узнали?! Стоп! Так вы уже знаете, кто…

— И чё? — просто поинтересовалась я.

— Так зачем меня заставили клясться, если уже всё узнали?!

— Я?! Ты сам пришел, развел речи «о господине, долге и отечестве», просил взять тебя в долю, я все равно собирался сегодня заняться именно этим, а тут ты, так мне не жалко, вместе так вместе, — пожала я плечами.

— Я вас ненавижу… — как-то потерянно сообщил он мне.

— Ну, ты же примерно представляешь, что я на это тебе отвечу? — поинтересовалась я.

— Что вам пофиг…

— Угу, — кивнула я, выходя из комнаты.

— Не тяжело? — не особенно искренне, но все же поинтересовалась я.

На свой невинный вопрос я получила лишь шумный выдох.

На самом деле выглядели мы весьма забавно. Посреди ночи начальник личной охраны главы тайной службы империи тащится на полусогнутых с двумя ящиками замечательнейших свечей, а чуть впереди немного прихрамывает тщедушный старикашка с посохом на полголовы выше себя. Прихрамывала я, кстати, весьма натурально, поскольку недоделанный Ферт уронил мне на ногу один из этих самых ящиков. Я, конечно, подозреваю, что это он сделал специально, хотя сам Ферт настаивает на своей недоделанности, то есть случайности.

— Мы не можем заявиться посреди ночи к господину, — все же выдал он умную мысль.

— Почему это?

— Он отдыхает, — выдвинул Ферт свой железный аргумент.

— Вот ноги протянет и отдохнет, а пока стоит отсрочить его отдых на некоторое время, как считаешь?

— Господин сказал содействовать вам, пока это не идет вразрез с интересами Дома, но будь я на его месте, то запер бы вас в подвале! Всем было бы спокойнее, уж точно.

— Как все же здорово, что ты на своем месте, а? — поинтересовалась я.

— Вы дряхлый старикан, но такое ощущение, что вам года два от силы… Вы вообще спите?

— Ну… вообще да, но только когда мне нечем заняться, — пожала я плечами. — Расслабься, мой верный Ферти, вот вылечим твоего господина и разбежимся в разные стороны.

— Вы только обещаете… — пробурчал он себе под нос, должно быть, с мыслью, что я глуховата.

— Я стараюсь держать слово, когда оно совпадает с моими желаниями, — подытожила я, берясь за ручку двери в покои Рэйнхарда.

Но стоило мне потянуть дверь на себя, как Ферт весь как-то затрясся, а вместе с ним загремели и свечи в ящиках. При этом он состроил такую рожу, словно его перекосило, и зашипел на меня.

— Ты чё? Припадочный, что ль? — почему-то зашептала я вместо того, чтоб как следует гаркнуть.

— По-остучать на-адо, — почему-то нараспев зашептал он в ответ. — Покои господина! — все еще шепотом попытался крикнуть он. Лицо его в этот момент выражало такую смесь отчаянья и безысходности, будто бы я скинула в бездну его любимую бабулю, не меньше.

— Ща, — легко согласилась я и со всего маху зарядила кулаком в дверь. — Нормально? Думаю, теперь можно, твои люди за стеной точно проснулись, и господину ничего не угрожает.

— Вы… — теперь к отчаянью прибавилась еще и ярость.

— Если из-за тебя я простою тут еще хотя бы полминуты, то я даже дозволения войти спрошу…

Решив, что вопрос моих манер исчерпан, я решительно вошла внутрь. Как и ожидалось, Рэйнхард не спал. Как бы это у него вышло, если сегодня я весь день провела с Китом, а соответственно, не обезболивала его? Он сидел за своим рабочим столом, перед ним лежала целая пачка бумаг, а рядом уже привычно горела свеча.

— Как ты меня достал! — с порога припечатала я.

— Я? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн, смотря на нас со странным выражением на лице. Так, будто бы серьезно раздумывал, прихлопнуть этих двух букашек, что ползают по его прекрасному мраморному полу, или лучше размазать, небрежно на них наступив.

Позади меня послышался прерывистый вдох. Я бы, может, и испугалась, не потерял ли сознание Ферт, но вроде бы пока ничего не упало, так что переживать было не о чем.

— Именно, — серьезно кивнула я. — Что я совсем недавно сказал по поводу свечей?

— Послушайте, — все же тяжело вздохнул он, — я устал и без вас. У меня много работы, Соль, которую нужно делать, и мне некогда…

Мне в этот момент очень хотелось шарахнуть его по голове своей палкой. На самом деле я бы сделала это с превеликим удовольствием, если бы мы были вдвоем. Но здраво рассудив, что позорить начальника перед подчиненным — не лучший способ обретения спокойной жизни, я лишь посильнее сжала древко и решительно шагнула вперед. Как выяснилось, мое стремительное приближение уже наводило ужас. Рэйнхард оборвал себя на середине фразы, а позади все же что-то упало.

— Работа твоя закончится, не успев начаться, если продолжишь в том же духе, сынок, — склонилась я над свечой, что горела на его столе, и сделала глубокий вдох. В носу уже привычно защипало, а в горле запершило. Я почувствовала это лишь потому, что была так близко и благодаря своему дару. Как и все те свечи, что лежали в двух ящиках, эта была отравлена. — Ферт, забирай ее, она тоже отравлена, — буркнула я себе за спину.

Позади послышался топот ног, и тут же рядом со мной возник Ферт, который, уже не дожидаясь дальнейших инструкций, решительно задул свечу и активировал кристаллы-накопители, которыми обычно освещались комнаты в богатых семьях.

— Отравлена? — переспросил Рэйнхард, смотря на свечу как на ядовитую змею.

— Именно. И я знаю лишь одного члена твоей семьи, который развлекается тем, что лепит свечи в подарок…

— Мне очень жаль, — с неподдельной скорбью в голосе начала говорить я то, ради чего, собственно, собрала членов семьи Ариен в гостиной. — Но несмотря на все мои усилия… — тяжелый вздох, — уже сегодня вечером господин Рэйнхард Эль Ариен умрет, — жестко добавила я, тем временем пристально вглядываясь в лица собравшихся.

Сейчас я стояла в центре комнаты. Передо мной на широких диванах расположились члены честного семейства. Как всегда, одетые по последнему слову моды империи, безупречно красивые, кажущиеся по-неземному прекрасными. Стоило последнему слову слететь с моих губ, как все собравшиеся в едином порыве затаили дыхание. Тишина, повисшая в комнате, казалась вязкой, тягучей и непомерно тяжелой. Было сложно что-то разобрать по выражению их лиц. В один миг слетела с них вся шелуха чинного радушия, благостного настроения, пропали их фальшиво-теплые, покровительственные взгляды. А лица превратились в пустые маски, будто их хозяева лихорадочно пытались подыскать для себя полагающуюся случаю реакцию.

— Нет! — по-звериному дико взвыла Филиция.

Ну, как по мне, это уже был перебор. А я все-таки знала толк в притворстве.

— Вы же обещали, что спасете моего мальчика! Обещали, что все с ним будет хорошо! Обещали, что еще немного — и он вернется к нам здоровым и невредимым!

Ну, Рэйнхард, «господин гениальный план, где страдает только Соль», ответишь, даст Двуликий!

— Невозможно всего предугадать, когда дело касается такой серьезной болезни, как у вашего сына, — сочувственно произнесла я.

— Соль… я же… я верила вам! — воскликнула Филиция, на последнем слове весьма грациозно рухнув в объятия мужа и разрыдавшись.

Как это мило… Он ее по морде, а она к нему поплакать…

— Думаю… — впервые я услышала голос Димитрия, видя его лицо. И стоило ему заговорить, как и изменилось мое восприятие этого мужчины. Я уже знала, что он козел, но еще ни разу не видела его глаз в момент, когда он озвучивал свои мысли. Эти глаза были холоднее льдов Амарио. Он жесток, это я поняла сразу же. — Нам стоит обратиться за услугами Триона, мне кажется, это поможет пролить свет на происходящее.

Я уже знала, кто был этот самый Трион. Мы с ним даже общались… правда, не так близко, как предлагал Димитрий. Да и кто захочет сближаться с немым палачом?

— Мне очень жаль, — прошептала я, склоняясь в поклоне перед отцом семейства, скрестив руки на груди в знак скорби.

— Отец, — неожиданно подал голос Эрдан, — этот человек первородный, и твои подозрения… не должны вести к необратимым последствиям, — как-то тихо добавил он.

Вот уж от кого не ожидала заступничества. И теперь едва сдерживалась, чтобы не начать к нему относиться не как к идиоту, а больше как к добродушному, но все же придурку.

Двойняшки молчаливо переводили взгляд с меня на отца, но так и не проронили ни слова. Джемма и вовсе выглядела так, словно не понимала, что настолько ужасного происходит в данный момент. Что ни говори, но девочка очень странная. Хотя о чем это я? Странная тут целая семья.

Теперь, когда я обозначила время триумфа для одного из собравшихся, оставалось только ждать и следить. Кем бы ни был отравитель, но он проявит себя в этот день так или иначе. Если мои подозрения верны и это Джемма, то логично было бы предположить, что девочка действовала не одна. Какими бы ни были ее причины, но работать с таким ядом, как Серая Мора, она не могла научиться, прочитав заурядную книжицу из своей библиотеки. Это был очень сильный яд не только для людей, но и для аланитов. Даже попадание небольшого его количества на кожу могло бы вызвать длительное раздражение кожного покрова. А ведь приходилось обрабатывать им те или иные продукты, добавлять в свечи, для всего этого нужны навыки и мастерство, которым просто неоткуда было взяться у шестнадцатилетней девочки.

Но, как бы там ни было, дальнейшие действия ложились уже на плечи Ферта и других людей Рэйнхарда. Начиная с этой минуты магия, что вплетена в стены этого дома и подчиняется лишь его главе, проснется. Каждый шаг, каждое слово, каждое действие будет услышано, какими бы чарами ни пользовались домочадцы, чтобы сохранить свой секрет. Для Рэйнхарда это будет очень сложным испытанием. Со стороны многим и впрямь покажется, что он при смерти. На самом деле для такой магии нужна запредельная концентрация и уверенность, что тебя не прибьют, пока ты будешь «слушать».

— В таком случае мы можем ограничиться всего лишь подвалами… пока, — многозначительно добавил дядя Рэйнхарда.

«Ну нет, пожалуй, не сегодня», — подумалось мне, когда подошел Ферт и с каменным выражением на лице сказал:

— Господин дал четкие указания по поводу того, где будет находиться господин целитель в его последние часы.

— И где же? — жестко ухмыльнулся мужчина.

— Рядом с ним. Жрец Двуликого должен облегчить его путь на суд Литы, такова воля господина.

— Что?! — возмущенно воскликнула Филиция, но была тут же остановлена небрежным взмахом руки мужа.

— Советую тебе, Ферт, переосмыслить толкование приказа умирающего, — почти шепотом, едва слышно сказал Димитрий.

— Воля господина совершенно определенна, — быстро и решительно ответил Ферт, цепко ухватил меня под локоть и потащил на выход.

Казалось, что он просто спит. Его дыхание было ровным и глубоким, хотя кожа казалась белее мела. Черные пряди волос разметались по подушкам, и лишь небольшой лихорадочный румянец на щеках выдавал болезненность его состояния. Магия дома… редкостная дрянь. Неудобная в использовании вещь, хотя бывает весьма полезной, особенно в случаях как сейчас. Магия в империи была на таком уровне, что двое могли при императоре обсуждать способ его убийства, а сам бы император при этом хохотал как ненормальный, воображая, что ему рассказывают анекдот. Ежегодно маги разрабатывали всё новые и новые способы, как из уродины сделать красавицу в глазах окружающих, молодому любовнику оставаться незамеченным для охранных чар в доме мужа его избранницы и прочее, прочее. Разумеется, мои примеры выглядят довольно невинно в сравнении с тем, как на самом деле применялись эти разработки.

Магия же, что вплетена в защитные чары дома Ариен, родом из моих земель. Эйлирцы всегда говорили, что лишь живое может обмануться, а камень знает, видит и слышит то, что есть. Быть главой Дома — это не просто стоять во главе одной конкретной семьи, а получить в наследие и родовой дом, и магию, и силу. До болезни Рэйнхард мог бы пользоваться подобными чарами с меньшими затратами, чем сейчас. Сейчас же это требовало концентрации всех его жизненных сил, воли и разума. Стать частью дома — вот что ему предстояло. Раствориться в его стенах, сплестись разумом с камнем… Увидеть и услышать все, что творится в этом огромном муравейнике, не так и просто, скажу я вам.

Я присела на краешек постели, сняла перчатки и осторожно взяла его ладонь в свою, позволяя моей энергии проникать в его тело.

— Просто слушай, на самом деле это просто… только сначала тебе кажется, что ты оглушен, но надо просто слушать и смотреть, тогда все станет ясным как день. Забудь о том, кто ты, у камня не может быть индивидуальности. Теперь ты везде, потому что ты — это всё…

Впервые, да, именно впервые в своей жизни Рэйн решился на такой шаг, как вступить в права своего наследия до конца. Его родители умерли слишком рано, чтобы суметь научить маленького наследника пользоваться тем, что завещано предками. Он помнил только то, что не одно десятилетие назад рассказывал ему отец, и знал лишь то, что было прочитано когда-то о древней магии, чудом сохранившейся у аланитов после гибели великой цивилизации древности. Он был искусным магом своего народа, но иногда ему казалось, что в сравнении с тем, что некогда умели творить с энергиями этого мира эйлирцы, он всего лишь неумелое дитя. Это сегодня среди людей почти нет магов, но раньше… раньше было иначе. И то, что некогда привнесли в этот мир люди Эйлирии, до сих пор будоражит лучшие умы мира Айрис.

Но время — песчаная река, и все, что было некогда величественным, ныне погребено под раскаленным песком. Магия ушла, просто выцвела, оставив после себя лишь пустыню с названием, в котором до сих пор слышатся отзвуки прошлого: Элио, «душа». Совпадение или чей-то умысел, но сокращенное название Эйлирии означало именно это слово на мертвом языке…

Сейчас, когда Рэйн остался в комнате совершенно один, чувствуя, как утягивают его сознание нити чар, связующих его и дом, его мысли рассеялись и то и дело поворачивали в совершенно неожиданное русло. Почему-то ему вспомнился целитель… Соль. Самый странный человек, да и вообще мужчина, которого он встречал. Словно осколок великого прошлого Эйлирии, Соль был последним из однажды угаснувшей цивилизации. Каково это — быть последним? Должно быть, так же, как умирать от руки своей семьи… Всего несколько дней назад ему казалось, что он смирился. Что готов принять это во благо Ариен. Умереть, но не допустить раскола. Что осталось от него прежнего с появлением в его жизни смертельной болезни? Рэйн не брался судить. Он боялся посмотреть на себя со стороны, боялся почувствовать жалость к себе самому. Но вот появился он, последний жрец Двуликого Бога, с необыкновенными глазами цвета моря, и Рэйну всего на краткий миг показалось, что, быть может, еще не поздно. Быть может, еще есть шанс выиграть? Если есть хотя бы один шанс из тысячи, что он останется жив, то он сделает все, чтобы уничтожить то, что поставило его наследие на край бездны. Его Дом… Имя, что досталось ему от отца… будут жить. Он не станет тем самым неудачником, который потерял все так бездарно.

Сперва он никак не мог понять, что же такое происходит вокруг. Было так шумно, так странно, будто бы в его голове распахнулось неведомое количество дверей. За каждой из них кто-то говорил, куда-то шел, что-то делал. А он лишь бездумно пытался заглянуть хотя бы в одну из них. В результате же ему казалось, что он бегает от одной двери к другой, толком даже не успевая заглянуть внутрь — и тут же врывается в другую. Сколько это длилось? Эта сбивающая с толку сумятица из голосов, лиц и мест действия, он не понимал. Но это очень походило на безумную вереницу, которая никак не прекращалась. Не прекращалась ровно до того момента, как что-то обожгло его руку. Не сильно, лишь слегка коснулось, но это заставило его затаить дыхание и очнуться уже в своей комнате… Да, эта комната, несомненно, была его! Но кто же этот мужчина, что сейчас лежал на постели? Неужели…

— Просто слушай, на самом деле это просто… — услышал он хриплый голос, как тут же смог заметить человека, склонившегося над его телом. — Только сначала тебе кажется, что ты оглушен, но надо просто слушать и смотреть, тогда все станет ясным как день. Забудь, о том, кто ты, у камня не может быть индивидуальности. Теперь ты везде, потому что ты — это всё…

С последними словами человека ему нестерпимо захотелось сделать вдох, чтобы успокоиться и последовать его совету. Но, казалось, только теперь он в полной мере осознал, что у него нет этого самого тела. Каким-то образом он видел пространство вокруг не с одной точки зрения, а словно охватывая ее объемно, со всех сторон. Это могло бы испугать, вот только именно теперь, с этим странным обжигающим теплом в его руке, он наконец почувствовал себя уверенно. Наконец-то осознал, зачем все это, как и то, что он может сделать то, ради чего отважился применить магию, доставшуюся ему в наследство.

— Тебе нет нужды метаться от одного к другому, чтобы услышать четко, нужно лишь подумать о том, что ты хочешь узнать. Не бойся, просто представь, ответ придет сам.

Должно быть, то была магия, которую он отважился применить, иначе он просто не мог объяснить, почему так внимательно слушал то, что говорил человек, как и то, почему ему так отчаянно хотелось верить ему. Но слова, сказанные ему сейчас, будто бы проникали сквозь него, привнося в его тело именно то, о чем говорил ему Соль. Покой и понимание того, что с ним происходит, успокаивали душу, помогая сосредоточиться на мире вокруг. Он слушал и слышал, чем живет дом, в котором он родился. Видел, как пожилой Сэптим, его старый слуга, отдает распоряжения на кухне. Видел, как маленькая девочка, должно быть, дочка одной из служанок, осторожно прячет еще горячую булочку к себе за пояс. Видел своих людей, каждого на своем посту. Молодого ассистента Соль, которому, похоже, стало лучше с прошлой ночи и который с удовольствием поедал то, что оставили для него слуги, даже и не думая встать с постели. Видел своего младшего брата. Эрдан казался до странности потерянным, когда сидел вот так, ссутулив плечи и вперив взгляд в пол. Он впервые видел его таким…

Домашние животные, слуги, воины, дети — все они жили здесь, и каждый из них существовал в отдельном мире собственной жизни, объединяло их лишь место. И этим местом был теперь он. Словно маленькая вселенная для сотен людей, он окружал их, незримо смыкаясь вокруг каждого.

— Теперь ты счастлива? — вопрос, который прозвучал среди сотен голосов, неожиданно привлек его внимание.

— Твои вопросы столь же несуразные, как и ты сам, — холодный, надменный ответ.

— Да, я несуразный… раз женился на подобной тебе.

А в ответ лишь холодный, полный ненависти смех.

— Ты просто идиот, — небрежно брошенная усмешка заставила его потянуться к тем, кто говорил сейчас.

Его приемная мать, златовласая нимфа Ариен, прекрасная и совершенная в своей красоте, сидела напротив зеркала, осторожно водя гребнем по своим прекрасным волосам.

— Ты женился не на мне, а на том, что причиталось вместе со мной… порченой потаскухой — кажется, так называл меня отец в день, когда обещал тебе?

— Ты такой и была, — жесткая усмешка, брошенная от противоположного конца комнаты. Димитрий смотрел на супругу мрачно, и такой его взгляд не предвещал ничего хорошего.

— Я? — вновь усмехнулась женщина. — Разве это у меня должен был родиться сын от портовой шлюхи? Разве это мне надо было найти ему племенную кобылу…

— Не смей так говорить о ней!

— О боже, да хватит уже, а? Я воспитала твоего ублюдка как родного…

— Как это забавно, что каждый из нас воспитывает чужих ублюдков…

Женщина лишь скупо поджала губы и усмехнулась собственному отражению.

— Ведь это ты? — спросил мужчина, смотря на Филицию исподлобья.

— Я — это я, а ты — это ты, разве не логично? — изогнув бровь, поинтересовалась она.

— Они же Дриэллы… Как ты могла? Меня тошнит от одного взгляда на тебя…

— Это взаимно, и не тебе указывать мне на мои предпочтения. Узнал — так заткнись, понял? Мои дети — Ариен, как и твой ублюдок.

— Вся вина Эрдана в том, что у его матери не было происхождения, которое позволило бы ей занять положенное место рядом со мной…

— А может, у его отца просто не было того, что делает мужчину мужчиной, а не евнухом при гареме императора, чтобы помочь ей занять это самое место, а? К чему весь этот разговор? — тяжело вздохнула она. — Спроси прямо то, что ты хочешь узнать, ведь не просто же так эта комната напоминает сокровищницу императора по количеству плетений, которыми ты закрылся от чужих ушей.

Димитрий глубоко вздохнул, будто пытаясь набраться решимости сказать то, что хотел, и тут же заговорил, отчужденно и холодно:

— Сперва болезнь Рэйна, которую можно было бы списать на козни недругов, следом покушение на Эрдана, которое тоже можно было бы смело счесть за вражеские козни, но, как ни крути, в результате остаются лишь Аргус и Джемма, твои дети, моя дорогая супруга. Не кажется ли тебе это странным?

— Нет, — скупо пожала она плечами, отложив гребень в сторону, — это закономерно, судя по тому, что ты сказал.

— Ты любила хоть кого-нибудь из них, каждый раз называя своими детьми? — чуть слышно спросил мужчина.

Ответ на свой вопрос он получил не сразу. Филиция глубоко вздохнула, поднялась с табурета, на котором все это время сидела, и осторожно приблизилась к мужу. В тишине комнаты был слышен лишь легкий шелест ткани юбки. Он завораживал, привнося странное умиротворение в гнетущую атмосферу, царившую сейчас в комнате.

— Я, — выдохнула она ему в лицо, — не умею любить уже очень давно…

— Все эти слезы, мольбы спасти Эрдана, спасти Рэйна…

— Слезы? Такие? — Она на миг замолчала, а ее огромные синие глаза, подобные глубинам горных озер, вдруг заблестели, а на идеальной белоснежной коже вдруг прочертили причудливые влажные дорожки слезы. — Ты об этом? — осторожно смахнула она кончиками пальцев слезинку и посмотрела на нее. — Всего лишь вода…

— Ты самая уродливая из женщин, которых я видел, — тяжело выдохнул Димитрий ей в лицо.

— Значит, мы идеально подходим друг другу, как считаешь? — улыбнувшись краешком губ, прошептала Филиция. — Идеально.

— Я не позволю тебе…

— Что ты собрался мне не позволить, я никак не могу взять в толк?

— Не позволю уничтожить мою семью…

— Ты никак не поймешь, да? Все уже сделано, очнись же! И при чем тут я…

— Если хотя бы один из них умрет…

— Один из них умирает прямо сейчас, и что ты можешь с этим поделать?

В этот момент рука мужа сомкнулась на тонкой шее женщины. Филиция чуть вздрогнула, а после едва взмахнула кистью руки, откидывая от себя тело мужа, словно тряпичную куклу. Димитрий был выше жены на голову, шире в плечах, да и вообще имел внушительную комплекцию, и тем более нелепо казалось все происходящее, когда его тело оказалось припечатано к противоположной стене.

— Даже не думай, ясно тебе? — фыркнула она, возвращаясь к трюмо, за которым сидела всего несколько минут назад. Открыла золотистую баночку с вязким розоватым содержимым, и осторожно нанесла состав себе на губы. — Не тебе идти против меня.

— Ты окончательно обезумела!

— И тем сильнее стала, — причмокнув губами, просто ответила она. — Я не убивала и не пыталась убить никого из них, понимаешь? — изогнула женщина бровь. — Ты думаешь, будто от тебя что-то зависит в этой жизни, но стоит вовремя понять — гораздо полезнее ты будешь, выполняя роль того, кто поможет сжать пальцы на рукояти меча.

Димитрий молчал. И по выражению его лица можно было понять лишь то, что он ни на миг не верит собственной жене.

Когда Филиция вышла за дверь, он обессиленно сполз по стене, как-то потерянно закрывая лицо руками.

«Иногда бывает просто поздно», — думал он, с тоской смотря на захлопнувшуюся дверь.

Взгляд Рэйна, казалось, уцепился именно за мачеху, и мужчина продолжал следить за тем, куда именно она идет. Как это ни странно, но он чувствовал себя именно наблюдателем, а не аланитом, которого все происходящее непосредственно касается. Еще будучи ребенком, он рос с мыслью о том, что самым важным для него должен быть его род. Так учил его отец. Брать ответственность на себя. Он часто вспоминал тот день, когда отец впервые расправил при нем свои крылья. Это зрелище: казалось, стоит прикрыть глаза, как сердце в груди вновь защемит от переполняемого восторга и благоговения. Черные крылья, сотканные из энергии, что питает их естество, поражали своим размером и мощью. Он помнил, как смотрел на отца в тот день, с полной серьезностью уверовав, что он Бог. Помнил, как сильные руки, принадлежавшие лучшему воину империи, легко оторвали его от земли. Как его отец сделал всего несколько взмахов этими чудовищно огромными крыльями и заставил маленького сына разомкнуть руки, которыми тот цеплялся за шею отца, в страхе зажмурив глаза, чтобы показать то, что осталось далеко внизу.

— Что ты видишь?

— Я не могу…

— Что ты видишь?

— Я боюсь…

— Что ты видишь?

— З-землю?

— Нет, — казалось, низкий, немного рычащий голос отца навсегда остался в его воспоминаниях, — ты видишь себя.

Вот так просто: «Ты видишь себя». Совершенно обычные слова, весь смысл которых откроется ему через не одно десятилетие. Именно эти слова заставят отринуть собственную злость, бессилие, ненависть и отчаянье на второй план, лишь бы сохранить свой род. Никудышный, как выяснилось, прогнивший, но другого у него не было. А были люди, живущие под крылом Ариен, однажды выбравшие, кому они посвятят свои жизни.

Филиция неспешно шла по коридорам личного крыла их семьи и, судя по направлению, которое было выбрано ею, направлялась к служебным лестницам. Оказавшись на лестнице, ведущей вниз, к служебным помещениям, она легко преодолела несколько пролетов, затем вышла в плохо освещенный коридор, где были комнаты ее личных служанок. Ее уверенная и неспешная поступь казалась странной Рэйнхарду. Не следовало бы быть осторожнее? Почему она не боится, что кто-то остановит ее или просто заметит в столь неподобающем для госпожи месте? Но стоило лишь присмотреться, чтобы понять ее бесстрашие. Чуть голубоватое сияние камней на ее серьгах говорило само за себя. Любой, кто намеревался сейчас возникнуть на пути женщины, вдруг вспоминал о неотложных делах, решал не выходить из комнаты еще несколько минут либо же просто поворачивал в другую сторону.

Дойдя до конца коридора и оказавшись у ничем не примечательной двери, она глубоко вздохнула и, тихо шепча слова заклятья, провела кончиком ногтя по деревянной поверхности. Дверь отворилась неспешно, а Филиция, особенно не волнуясь, что может быть замечена, проскользнула внутрь. За ней же точно тень последовал и Рэйн. Стоило ему подумать, что он хочет заглянуть в комнату, как картинка тут же возникла перед его взором.

Там оказалась настоящая кладовка бытовых мелочей. Начиная от бельевых веревок с мылом и заканчивая свечами… Но, что было особенно странным, женщина оказалась внутри не одна! Весело смеясь и подтрунивая друг над другом, у противоположной стены со стеллажами стояли две служанки и собирали в свои корзинки нужную им на данный момент утварь. Казалось, женщины даже не слышали, что дверь всего минуту назад приоткрылась и кто-то вошел.

— Ты неисправима, — фыркала одна из них, — сколько раз тебе говорить, что нехорошо обсуждать господ! Пусть даже и есть что обсудить… — хихикала девушка.

— Да ладно тебе, ничего крамольного я не сказала! Все знают, что господин Димитрий ходок, — отмахнулась женщина от своей товарки. — Что и неудивительно — будь у меня такая стерва-жена, я бы в петлю залезла…

— Стерва-то да, но красотка какая… эх…

— Осталось немного потерпеть, мам, — голос, раздавшийся из дальнего угла, стал неожиданностью для Рэйна, поскольку говоривший находился в дальнем, плохо освещенном углу комнаты. Но стоило лишь ему заговорить, как Рэйн уже понял, кого увидит спустя несколько секунд.

Первым на свет вышел его младший «брат», следом шагнула «сестра».

— Аргус прав, еще немного — и все будет кончено, — кивнула Джемма.

— Даже если так, — поспешно перебила их Филиция, — не стоит забывать, что говорил ваш отец об осторожности…

— Я устал быть осторожным, мама, — казалось, юноша изнывал от нетерпения либо же гнева. — Мы через столько прошли, что эти последние часы на самом деле убивают не его, а нас.

— Аргус, — рука Джеммы нежно накрыла кисть брата. И столько было в этом жесте, что Рэйну невольно стало не по себе. — Вспомни, что говорил отец: осталось лишь потерпеть. Магия рода Ариен может перейти не к наследнику лишь в случае, когда последний наследник умирает от руки того, кто вступит в права рода…

— Я знаю, — чуть крепче сжал он кисть сестры. — Но сколько еще мы можем ждать и терпеть к себе такое отношение?

— Чернь всегда болтает, — снисходительно взглянув на девушек, что сейчас направлялись к выходу, спокойно произнесла женщина. — Языки всем не вырвать, хотя порой достаточно и нескольких примеров для воспитания толпы, — хищно прищурившись, посмотрела она вслед девушкам. И этот взгляд не сулил им ничего хорошего.

— Ваш отец — единственный, кого по-настоящему волнует ваша судьба, он желает величия своим детям, а не участи безвольных заложников рода. Вы же знаете это?

На кивки детей Филиция вдруг улыбнулась и погладила по щеке дочь.

— Ты хорошо справилась, Джемма. Твое мастерство растет, а воображение не оставляет шансов врагам твоего брата.

Девочка искренне улыбнулась и прильнула к руке матери, точно домашняя собака.

— Последнюю свечу для него сделал Аргус, ее зажгут сегодня.

— Уверена?

— Они, — кивнула Филиция в сторону двери, через которую только что вышли служанки, — только что забрали ее.

— Но остается Эрдан, — подал голос юный Аргус.

— Ненадолго, милый, сейчас он подобен новорожденному. Его силы скованы, спасибо этому полоумному старику… Как твоя спина, дорогая? — заботливо посмотрев на дочь, поинтересовалась женщина.

— Уже лучше, просто несчастный случай. Следовало быть осторожнее при работе с материалом, что дал отец. Больше этого не повторится.

— Именно так, Джемма, ошибки не должны повторяться, — кивнула Филиция, явно подразумевая нечто большее под этой фразой. — Как только Рэйн умрет, нам надо действовать очень быстро. Ваш отец позаботится о Димитрии и вашем брате, — последнее слово она особенно выделила, будто говоря о чем-то недостойном ее внимания и вовсе. — Ты же, мой дорогой, — ласково взяв сына за предплечья, обратилась она к Аргусу, — займешь место, которое по праву крови должно быть твоим. Пусть ты будешь для них Ариен, но для меня и твоего папы ты всегда — наш первенец, наш наследник…

Рэйн слушал слова «матери» и поймал себя на мысли, что ему становится все более безразличным происходящее. Отстраненность восприятия уже не могли нарушить ни планы, строящиеся людьми, за которыми он наблюдал, ни уже свершенные деяния. Его сознание тонуло в черной меланхолии, спокойствии, безразличии ко всему.

— Хватит, — этот голос, он помнил его, но почему-то никак не мог сообразить, кому именно он принадлежал. — Возвращайся, — вновь обратились к нему, а может, и не к нему… Кто может звать его, зачем? — Возвращайся, мать твою душу, пока я тебе все патлы не повыдергивал!

Острая боль, такая, что смогла всколыхнуть гладь его спокойствия, вдруг пронзила руку. Это была боль, которую вопреки всему он не мог вытерпеть, и крик, сорвавшийся с его губ, ознаменовал собой первый хриплый вдох, прежде чем он сумел открыть глаза. Он все так же лежал в своей постели, вот только сейчас был уже не один. Возвышаясь над ним, словно грозный коршун над добычей, склонился дед, чьи глаза сияли точно два сапфировых огня. И что-то уже подсказывало ему, что когда дед смотрит так, последует нечто неизбежное.

Удар палкой по лбу не заставил себя ждать…

Глава 6

— Да Боже ж ты мой, всевидящий Двуликий, что ж такое-то! — когда я особенно волновалась, унять словесное бурчание практически не могла. Вот и теперь, стоило почувствовать, как пульс одного ненормального аланита сходит на нет, а он и не думает останавливаться и приходить в себя, как мне стало уже не до шуток. — Просыпайся, ненормальный идиот! Слышишь, ты, придурок! — почти орала я, лупя его почем зря по прекрасному лику. — Вставай, гадина, пока не убил!

Понимая, что все мои надрывы тщетны, вдруг решила привести его в чувство несколько иначе. Я уже сидела на нем верхом, когда наконец додумалась использовать собственный дар. И почему это раньше не пришло мне в голову, интересный вопрос? Совсем отупела в пустыне!

Схватив Рэйнхарда за руку и призвав свой дар, я послала в его тело такой энергетический импульс, что могла бы труп вернуть к жизни!

— Возвращайся, мать твою душу, пока я тебе все патлы не повыдергивал! — окончательно разволновавшись, выкрикнула я, когда мужчина подо мной сделал всего один протяжный хриплый вдох и открыл глаза.

Надо сказать, к собственному стыду, я едва не расплакалась в этот момент. Облегчение, радость, странная легкость — все это навалилось на меня с такой силой, что я даже не знаю, как так вышло, что я едва не отправила его к праотцам, вдарив со всей силы палкой точно в лоб. Как она вообще оказалась у меня в руках?!

— За что, — невнятно промычал Рэйнхард подо мной, пытаясь закатить глаза, но я лишь вновь отправила частицы своей силы ему.

— Еще раз попробуешь умереть, пока я тебя лечу, — вообще убью!

Он смотрел мне в глаза и просто молчал. Его завораживающий, глубокий темный взгляд, казалось, видит меня сейчас такой, какая я есть. Но ведь это было невозможно? Для меня происходящее было чем-то большим, чем того следовало допускать в наших отношениях. И не стоит строить иллюзий, я прекрасно понимала реакции своего тела, как и то, что этого допускать просто нельзя. Это ни к чему хорошему не приведет. Это не нужно ни мне, ни ему. В моей жизни было все, и даже немножко больше, но почему тогда я не могу перестать смотреть в эти бездонные черные глаза? Почему испытываю такое облегчение сейчас, когда с ним точно все хорошо? Это пугает и это неправильно, особенно учитывая то, что все это испытываю лишь я одна.

— Спасибо, — тихо шепнул он.

— Ты чуть и впрямь не сдох, — грубее, чем следовало, буркнула я и, кряхтя точно древний дед, слезла с него. — Напугал, зараза!

— Похоже, вы единственный, кого подобная новость испугала бы в этом доме.

— Что? — посмотрела я на него. — Узнал чуть больше, чем следовало?

— В самый раз, — просто кивнул он, осторожно поднимаясь вслед за мной.

— В следующий раз, когда решишь воспользоваться наследием рода, подготовься получше. Когда вплетаешь свое сознание в «неживые» материи, очень легко потеряться в них, — все же не удержалась я от предостережения. — Особенно если в этот момент тебе подсознательно не хочется быть там, где ты есть…

— Мне вполне осознанно, — сказал он, открывая створки шкафа и выуживая оттуда полотенца, — не хочется быть там, где я есть, — посмотрел он на меня. — Но говорить я об этом сейчас не хочу. Ступайте, Соль, вам следует хорошенько отдохнуть.

— Что будет дальше? — подозрительно прищурилась я.

— Это дело семьи, — просто ответил Рэйн, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь в сторону личной купальни.

— Я должен понимать это как нежелание посвящать меня в детали происходящего?

— Именно, — так и не повернувшись, ответил он, исчезая за дверью.

— Что ж… и тебе спасибо, Рэйнхард Эль Ариен… — прошептала я в ответ.

Что-то подсказывало мне, что это были не те знания, с которыми отпускают живыми и невредимыми. И в данном случае его нежелание рассказать было сродни желанию дать мне жить дальше. Думаю, не стоит данный поступок превозносить и причислять его к благородным, но глупое сердце, как я подозреваю, что-то уже себе нафантазировало, раз я ляпнула это хреновое «спасибо» ему вслед.

— Я заказала молитву в храме пресветлой Лурес, — голос Филиции дрожал и казался хриплым и надломленным, таким, будто она не один час проплакала, прежде чем появиться в общей гостиной в ожидании жреца Литы. — Я понимаю, — отчаянно борясь с рвущимися наружу рыданиями, говорила она, словно ни к кому конкретно не обращаясь, положив голову на плечо младшей дочери, что сейчас нежно гладила мать по волосам. — Прекрасно понимаю, что надежды нет, но разве могу я перестать верить в чудо? Я…

— Все хорошо, мама, — в очередной раз шепнула девушка, беря ладонь матери в свою.

Женщины расположились в центре комнаты на небольшом диванчике.

Солнце за окном окрасило небосвод в ярко-алые и малиновые тона, отчего казалось, что сам воздух вокруг имеет определенный, кровавый, оттенок. Все окна и двери, ведущие на широкие террасы, были распахнуты, легкий ветерок игриво путался в складках одежды и волосах женщин, будто дополняя их образ воплощенного горя художественными мазками. В гостиной собралась вся семья Ариен. Димитрий и Эрдан расположились у дальнего окна, сейчас они, как никогда прежде, были похожи на отца и сына. Оба мужчины молчаливо всматривались в голубую даль. Туда, где было видно, как горизонт утопает в бескрайнем океане. Выражения их лиц были настолько похожи, что сомнений в родстве ни у кого не могло бы остаться. Аргус же, напротив, оставался рядом с женщинами, напряженно всматриваясь в дверной проем, словно ожидая чего-то.

— Скоро прибудут дедушка, кузины и кузены… совсем скоро все узнают, — в очередной раз всхлипнула Филиция, когда в коридоре послышались спокойные, размеренные шаги. В дверях возник как всегда невозмутимый Ферт.

— Прошу вас, — обратился он к собравшимся, — будущий глава рода, господин Димитрий и госпожа Филиция, вам надлежит пройти со мной.

— Для чего? — оторвавшись от плеча дочери и на миг перестав плакать, поинтересовалась женщина.

— Господин Рэйнхард ненадолго пришел в себя и желает увидеть вас, дабы…

— Я поняла, не продолжай, — активно закивала Филиция, поднимаясь с кушетки и тут же опираясь на руку Эрдана.

Преступление и наказание — казалось бы, весьма простая закономерность. Так и есть, если ты можешь принимать решения, опираясь на закон и веря в его спра ведливость. Так и есть, когда твои решения не затрагивают тебя лично. Так и есть, когда последствия твоих решений никогда не коснутся твоей семьи. Он никогда не верил в справедливость. Он знал, как нужно сделать так — чтобы его решение оказалось благом для его страны, семьи… И сейчас он знал, как верно продолжать идти к тем же целям. Не поддаться ненависти, не позволить гневу оглушить себя. Ему не нужно все это. Ярость ослепляет. Она делает наказание легким, быстрым и бесполезным. Глупым актом насилия, не дающим ничего, кроме растраты сил, мимолетного удовлетворения и кучи проблем.

Словно статуя темного бога, он недвижимо сидел на своем рабочем месте, внутренне отсчитывая последние секунды мнимого благополучия его семьи. Совсем скоро он разобьет эту идеально ровную гладь. Он успел перебрать в голове сотни тысяч вариантов того, как бы он наказал ее… Да, вопреки всему он понимал, что из всех живущих в его доме, кому была выгодна его смерть, Филиция — номер один. Кто-то сказал бы, что следовало бы избавиться от нее еще тогда, но кто бы позаботился о младших в таком случае? Теперь же… Теперь необходимость в этом отпала.

Дробный стук в дверь ознаменовал собой новый отсчет жизни Ариен.

Дверь отворилась, и на пороге возник Ферт, пропуская внутрь тех троих, с кем Рэйнхард желал говорить в этот вечер. Джемма и Аргус… он скинет их фигуры с доски в этот вечер.

Вошедшие явно не ожидали увидеть открывшейся перед их взором картины. После того как Соль приложил к нему свою силу, ладони Рэйнхарда и кисти рук совершенно зажили. Даже шрамов не осталось, потому не было особой нужды в перчатках. Его общее самочувствие значительно улучшилось, даже легкий румянец появился. Множественные язвы на теле покрылись пока еще нежной кожей, и боль… стала такой… незначительной. Правда, чесалось все изрядно, но разве это не мелочи?

— Брат! — первым в себя пришел его младший брат, не привыкший держать в себе свои эмоции и переживания. На лице Эрдана расцвела неподдельная улыбка, и он было попытался броситься к Рэйну с объятиями, как был тут же остановлен его жестом.

— Сперва присядьте, — спокойно сказал он, указывая на три кресла перед своим столом, — и просто послушайте то, что я хочу сказать.

— Но какой в этом толк, если ты…

Рэйн тяжело вздохнул, уже жалея о том, что решил открыть брату глаза на происходящее именно сейчас. Должно быть, было бы лучше обойтись в этой беседе без него.

— Просто слушать, Эрдан, не забудь, — и сказано это было таким тоном, что даже если бы ему и захотелось забыть, то он уже явно не смог бы. — Ну что же вы? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн, взглянув на приемных родителей.

— Сынок?! Как же так, нам сказали… — следом за Эрданом пришла в себя и Филиция. Женщина так же, как до этого момента Эрдан, попыталась подойти к Рэйну, вот только на этот раз вмешался Ферт.

— Господин отдал приказ, — достаточно жестко пресек он ее попытки обнять приемного сына.

— Что ты себе позволяешь? Что происходит, Рэйн?! — достаточно резко отреагировала женщина на подобное вмешательство слуги.

— Что происходит, что происходит, — глубоко вздохнул Рэйн, а подушечки его пальцев поочередно коснулись поверхности стола. Стоило ему это сделать, как трое членов его семьи тут же сели на предложенные им места и в кабинете воцарилась тишина. Каждый из них знал, что такой жест их главы не может предвещать ничего хорошего. — И правда, что происходит в моем доме? Вопрос ироничный, особенно из уст главы тайной службы империи, — краешком губ усмехнулся Рэйн. — Признаться честно, еще неделю назад я искренне полагал, что умру, так и не разворошив осиное гнездо, что образовалось под крышей моего дома. Я искренне считал, что это будет всего лишь бесполезной возней перед неизбежным концом, который лишь усугубит развязку. Я смирился. Смирился, что так или иначе моим наследником станет кто-то из братьев, хотя ни один из вас к этому не готов. Смирился с тем, что скорее всего это станет концом Дома Ариен, как и с тем, что вероятнее всего вы сами пустите этот род под откос… Жалел я лишь об одном — что вовремя не смог переключиться с проблем внешних на те, что так давно назревали у меня под носом. Что ж, спасибо моему младшему брату, но у меня появился шанс все исправить… Филиция Иль Таррен…

Глаза Филиции широко распахнулись, стоило ей услышать свое имя от названого сына. Никогда прежде он не называл ее так.

— …Если в этот вечер я увижу твои слезы, — тем временем продолжил Рэйн, — ты лишишься глаз. Уже этой ночью Аргус будет лишен зачатков крыльев.

— Р-рэйн… — в миг онемевшими губами попыталась что-то сказать женщина.

— Я, кажется, забыл добавить, что если ты решишь хоть что-то сказать мне здесь и сейчас, то останешься без языка, — холодно добавил он. — Твоя дочь Джемма будет также лишена крыльев, уже завтра я начинаю переговоры о ее замужестве. Поздравляю тебя, мама, твоя дочка выходит замуж и отправляется в далекие земли Илонии, не абы к кому, а к самому сыну Парчи Риссана Аз Чар… Ему как раз нужна замыкающая жена в гарем.

Филиция лишь в ужасе прикрыла ладонями свой рот, поскольку понимала, что этот мужчина слов на ветер не бросит… не теперь.

— Да, — коротко кивнул он, — пятой женой быть непросто, но думаю, ее умения ей пригодятся, если она, конечно, все еще захочет выживать. Заметь, — он наставительно поднял палец, — я не лишаю твоих детей жизни, не обрываю твою ветвь рода, и как бы там ни было, если у твоих детей найдутся силы встать с колен, они смогут прожить пусть и недолгую по нашим меркам, но все же жизнь. Аргус станет участником военной кампании, которую организовывает император в ближайшие месяцы, и даже если он погибнет — это будет героическая смерть. Мы будем гордиться, что такой юный имперец настолько любил свою родину, что добровольно решил вступить в армию императора, невзирая на возраст и то, что война не лучшее место для столь юного создания.

Да, Рэйн говорил о возможной гибели члена своей семьи, но каждый из присутствующих уже знал, что Аргус с войны не вернется. Этого возможного «если» не было.

— Но все еще остается один вопрос… Что же будет с матерью, которая не сможет вынести трагедии, что случится с родным сыном? Покончит ли она жизнь самоубийством? Добровольно лишится крыльев в знак траура по сыну, решив умирать медленно? Или, быть может, у нее есть свой вариант того, как сложится ее жизнь после? Я разрешаю, скажи мне, — кивнул он Филиции, лицо которой стало белее мела.

— Ты не поступишь так, — дрожащим голосом, полным слез, произнесла она.

— Я уже поступил, не так ли, Ферт? — взглянул он на своего помощника, что тенью замер в темном углу кабинета.

— Осталось не больше получаса до полноценного изъятия крыльев юных Иль Таррен, — спокойно произнес мужчина.

— Нет… — прошептала она, хотя больше всего ей хотелось сейчас кричать в полную силу легких. Но был страх. Только сейчас она поняла, что боится за себя так сильно, что не может позволить себе горевать по своим родным детям. Боится стать калекой, даже понимая, что совсем скоро ее просто убьют! — Нет, — уже тверже сказала она, доставая из рукава свой последний и самый драгоценный козырь. — Их отец не позволит тебе! Он не простит!

— Ты знаешь, — задумавшись всего на миг, возразил Рэйн, — он уже позволил, а его прощение мне не нужно. Решай, что ты хочешь для себя, я дарю тебе исход, разумеется, после общения с Трионом…

Филиция вздрогнула и бросила нервный взгляд в сторону Эрдана, который выглядел откровенно шокированным.

— Не смей, — жестко бросил Рэйн, — не смей просить его, ты ему никто, ты едва не убила его, так что даже не пытайся искать в нем защитника. Ведь не обошлось и без твоей руки в этом гнилом деле, кто-то должен был знать, где и когда надо напасть, чтобы застать его без охраны, одного. Что же, если ты не можешь выбрать, я сделаю это сам, — сказал мужчина, ставя на стол пузатую склянку с прозрачной жидкостью внутри. — Мне ближе такой финал.

— Отравишь меня? — прищурившись, тихо спросила она.

— Нет, — скупо качнул он головой. — Все, что нужно, ты сделаешь сама.

Женщина как-то резко встала и, схватив предложенную склянку, швырнула ее в стену.

— Я не стану! Ни за что! Ты не заставишь меня!

Рэйн смотрел на ее выпад, и ни один мускул не дрогнул на его лице. Он не собирался растрачивать эмоции на то, что уже было решено. Исход будет один, что бы Филиция ни пыталась предпринять, сказать или сделать.

— Что ж, раз ты отказалась… Тебя повесят на третий день после того, как умрет Аргус. Для империи твой сын будет героем, ты — страдающей матерью. Не волнуйся, мои люди умеют писать хорошие предсмертные записки — твой образ в памяти людей останется светлым. Это все, ради чего я собрал вас здесь. Димитрий, — впервые за весь разговор Рэйн обратился к родному дяде, — ты покинешь мой дом завтра на рассвете. Я не желаю видеть тебя здесь ближайшие двадцать лет. Могу я быть спокоен за тебя? — вопрос прозвучал так, словно бы мужчина спросил, следует ли мне убить и тебя или ты не доставишь проблем?

— Да, глава, — коротко кивнул он Рэйну, и казалось, в этот момент аланит говорит действительно то, что думает.

— Эрдан останется со мной.

Эрдан невольно вздрогнул, будто только что очнулся от странного оцепенения, и бросил быстрый взгляд на отца и мать. Сам же Димитрий понимал, что Рэйн не просто так сказал ему о сыне. Эти слова прозвучали будто завуалированная угроза.

— Брат, — на этот раз Рэйн посмотрел на младшего брата так, как, пожалуй, никогда до этого себе не позволял, — словно признавая его. И впервые Эрдан ощутил себя действительно его братом, а не незнакомцем, живущим по соседству. Хотя, похоже, у него просто помутился рассудок. Он никак не мог понять, что сейчас произошло. Он вроде бы понимал смысл слов, но все равно они казались полнейшей ерундой и бессмыслицей. — Нам следует поговорить, но уже завтра.

Эрдан лишь скупо кивнул, но так и не смог произнести ни слова. Слишком… все это было слишком.

Я стояла на самой крыше резиденции дома Ариен. Теплый ночной воздух нес с собой запах моря, а вместе с ним и обещание того, что где-то живет радость в этом мире. Стоит лишь поглубже вдохнуть этот аромат соленой воды, солнца и теплого песка, и ты точно узнаешь, где именно она живет. Запах надежды… вслед за которым ты однажды все же сможешь пойти. Эта странная ассоциация приходит ко мне всякий раз в такие ночи. В ночи, когда я чувствую оборот Двуликого, я ощущаю пустоту. Если я хоть что-то понимаю еще в живых, то сегодня состоится обмен и Двуликий примет жертву. Три к одному, это справедливо? Трое умрут, один останется жить. Так бывает всегда, жизнь одного — это чья-то смерть. Таков баланс. Возмездие? Должна ли я радоваться тому, что виновные получат по заслугам? Я жрец, который должен дарить жизнь, любая смерть опустошает меня. Но я все понимаю…

— Вот вы где, — голос Рэйна, раздавшийся со спины, заставил невольно вздрогнуть.

Я молчала. Что я должна была сказать ему сейчас? Слова утешения, поздравления, поддержки? Что может сказать человек, который знает наверняка: все слова — это пустое сотрясение воздуха. От слов не перестанет болеть сердце, ты ничего не забудешь, хотя ничто уже не будет так, как раньше.

— Да, я здесь, — вместо всего прочего тихо ответила я.

Тем временем он подошел ко мне и встал рядом.

— Я ценю, что вы не спрашиваете. Зная вас, думаю, что вам должно быть нелегко проявлять тактичность…

— Хреничность, — фыркнула я. — Или ты и впрямь думаешь, что я впервые вижу нечто подобное? Всегда одно и то же. Кто-то всю жизнь ненавидит и мечтает о чьей-то смерти, кто-то устает мечтать и берет в руки нож и делает замах. Кто-то бьет и попадает в цель, а кто-то промахивается и умирает сам. Эта вшивая возня происходит изо дня в день, из года в год. И если сейчас промахнулась она, значит, в цель попал ты. Все довольно прозаично, а детали… какое они имеют значение…

— Вшивая возня? — изогнув бровь, посмотрел он на меня.

— Тебе не нравится такое определение? — в тон ему спросила я. — Тогда не стой со мной здесь и сейчас, иди туда, где ты на самом деле сейчас нужен.

— И где же это?

— Думаю, не ошибусь, если предположу, что твой придур… простоватый брат ни сном ни духом о том, что творилось в этом доме. Иди и говори с ним, пока он не сумеет понять. Не дай взрасти семени, которое позже принесет совсем не те плоды, на которые ты рассчитывал. И рожу попроще сделай, а то вечно ходишь, будто в штаны…

— Лучше остановитесь, — предостерегающе поднял он палец.

— Мне даже договаривать не надо, сам все знаешь. Иди, — уже тише добавила я, стараясь, чтобы это прозвучало как доброе пожелание.

Он постоял еще немного рядом со мной, а потом молча развернулся и ушел.

— Верное решение, — прошептала я ветру, который, похоже, решил принести на земли Алании грозу.

Вот так, жизнь переходит от одного витка к другому, когда в одной семье, под крышей одного дома разбиваются чьи-то песчаные замки золотых иллюзий родом из детства, и теперь лишь двум братьям будет дано решить, каким станет их мир после грозы, что пройдет в эту ночь. Найдет ли в себе силы один из них пережить то, что еще вчера казалось реальностью, а уже сегодня развеялось по ветру у него на глазах? Сумеет ли второй стать для младшего брата новым домом, семьей, заслужит ли его доверие? Я не знаю… но я не стояла бы на этой крыше здесь и сейчас, если бы разучилась верить в завтрашний день. Идиотка.

Две недели спустя

— Ты все собрал?

— Я все собрал.

— Нет, ты точно все собрал?

— Да, пресветлые боги, я скоро сбегу от вас! Как я могу жить с вами и работать на вас, когда мы и пяти минут не можем поговорить спокойно?! Вы задолбали, честное слово! Я все собрал! Ясно?

— Точно?

И лишь когда маленький Кит, протяжно рыкнув, выбежал из нашей комнаты, я наконец счастливо улыбнулась и плюхнулась на кровать.

— Ну наконец-то ушел, — пробурчала я.

Силой мысли потянулась к замку на двери, закрывая ее.

— Никакого личного пространства, так и свихнуться недолго, — прокомментировала я события последних дней нашего пребывания в доме Ариен. Дней, которые для меня совпали с не самыми приятными днями в жизни женщины. И не лучшая идея — пытаться притвориться дедулей, живя в смежной комнате с неугомонным подростком, который везде без конца шныряет! Живот сильно ныл, настроение скакало, хотелось поплакать и почему-то копченого угря?! Но я стоически терпела, ибо это, пожалуй, единственная хворь, с которой справиться собственными силами я не могла. И надежда на то, что дела мои временные и с возрастом сойдут на нет, исчезла, когда мне перевалило за первую сотню. Одно успокаивало мою злорадную душонку и заставляло-таки наслаждаться особо болезненными ощущениями и при этом даже не пытаться пить какой-либо обезболивающий отвар — Рэйнхард Эль Ариен мучился от замысловатых кишечных колик уже второй день, благородно отказываясь от моей помощи и делая вид, что он настоящий мужик. Связь работала идеально и проверку в полевых условиях проходила на «отлично».

Это был последний день, который я и Кит должны были провести в доме благородного семейства. Рэйнхард быстро шел на поправку и уже вовсю приступил к своим непосредственным обязанностям. Ни Филицию, ни двух ее детей я не видела уже две недели. Я не спрашивала, что он с ними сделал. Не хочу этого знать, и так понимаю, что ничего хорошего. Димитрий также покинул дом, но я видела, как он это делал, находясь в полном здравии. Эрдан же… Все произошедшее сильно изменило его. Порой многое можно сказать даже по глазам, и взгляд младшего брата Рэйна стал чем-то напоминать мой. У мужчины с такими глазами есть история, это понимаешь сразу, как и то, что спрашивать о ней — не лучшее решение. Как мне кажется, они с Рэйном сблизились за эти дни, и теперь Эрдан всюду таскался за старшим братом, а тот, в свою очередь, даже получал удовольствие от этого. Ну, так мне кажется. Хотя я порой склонна к неуместным фантазиям с легким оттенком сказки.

Пришло время уходить. Я сделала для его исцеления все, что могла, и теперь чувствовала необычайную легкость, будто птица, готовая встать на крыло и взлететь. Мой пациент жив и здоровье его восстанавливается — это наполняет радостью сердце. Так работает мой дар, и никуда от этого не деться.

Кит действительно собрал все наши вещи. Мальчик был весьма исполнителен, а может быть, он просто не хотел лишний раз связываться с противным старикашкой, который мог с легкостью превратить его желание отлынивать от работы в нечто изощренное и весьма выматывающее. Недавно я начала учить его читать и писать, так что он знал, чем закончится для него любая провинность. Диктант — это для любого подростка похлеще плетки будет. Правда, пока мы пишем только буквы, но и этого ему хватает.

Несколько дней назад Ферт отвел нас посмотреть на дом, который соблаговолил купить мне Рэйнхард. Ну, что я могу сказать? Ариен не разорилась, это точно. Хотя все, о чем я просила, тут было, а большее мне стало бы в тягость. Домик оказался небольшим, огороженным от улицы, на которой стоял, живой изгородью из зарослей дикого винограда и странным замысловатым плетением чужой силы, которое я чувствовала, но не понимала. Все же я не была аланитом и тем более искусным магом. Но не сложно было догадаться и так, что магическое плетение вряд ли имеет декоративную функцию. Клетка номер один оказалась на поверхности. Я не злилась и не обижалась, потому как все это было предсказуемо и ожидаемо. Он не собирался давать мне шанс на побег, я не собиралась плясать под его дудку, но и спешить тоже. Всему свое время, и именно времени у меня было предостаточно. Даже несмотря на то, что я понимала, чем закончится исцеление Рэйнхарда, я все равно расстроилась, стоило мне увидеть мою новую клетку. Нет, конечно, домик был само очарование. Небольшой, уютный, с хорошей мебелью и ремонтом, во дворе был разбит чудесный сад. Как я и просила, он оказался на окраине, правда, окраине весьма относительной. Если посмотреть на город с высоты птичьего полета, то несложно заметить, что форма его напоминает эллипс, и если резиденция Ариен была на севере, а мой дом на юге, то, условно говоря, оба наших дома были вроде как и в центре, но в то же время на окраине. Правда, мой домик был ближе к морю, а резиденция находилась на возвышении и ближе к горам. Фактически жить я буду в центре, хоть и на окраине. Вообще район для состоятельных горожан, и непонятно, каким чудом здесь оказался столь маленький домик? Скорее всего, он прежде принадлежал какому-нибудь хозяину многочисленных лавочек, что находятся на соседней, центральной торговой улице. Как объяснил Ферт, если идти по этой улице прямо, то совсем скоро можно оказаться на центральной площади, прямо за которой расположен главный университет Аланис, столицы Алании, а стало быть, и мое новое место работы. Там же, если пройти еще несколько кварталов, будет и центральный госпиталь. Короче, с тропки не свернуть, не затеряться, на работу придется ходить строго по прямой.

— Вам нравится? — думаю, чисто из вежливости поинтересовался Ферт, когда я угрюмо разглядывала мое новое жилище.

— В моем возрасте, юный Фертимон, нравятся шерстяные тапочки и глубокие кресла и совсем не нравятся дома, расположенные недалеко от работы, на которую не слишком хочется ходить.

— Только не говорите, что в вашем возрасте вам тяжело передвигаться, я прекрасно помню, как лихо вы скакали на кровати господина, а после весьма сноровисто ободрали всю мебель и стены…

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — монотонно пробурчала я и решительно распахнула дверь в свою новую обитель. — Горазд же ты приврать, как я посмотрю, — фыркнула я напоследок.

Внутри наблюдались совершенно крошечные прихожая, гостиная и кухня. Наверху находились две спальни и ванная комната со всеми удобствами — одна на двоих, к слову сказать.

— Что? — вредно осведомилась я. — Нельзя было мне отдельный нужник организовать? Столько денег, а всё жмутся…

— Я подумал, что вам на двоих будет достаточно…

— Подумал он?! А ты не думай, Фертерий! Тьфу, бесит прямо, не буду тут жить, — со всей присущей мне вредностью резюмировала я.

— Я не Фертерий, не Фертемон и не Фертиций, — сквозь зубы процедил мужчина, которому почему-то не нравилось, когда я называла его именами благородных аланитов. — И если вы откажетесь, то вам придется вернуться в дом Ариен, но уже на этаж для слуг.

Смерив мужчину уничижительным взглядом, я все же решила, что Лурес с ним, надоел, совсем не хочет поддерживать беседу и развлекать меня.

— Будем считать, я проникся, — хмыкнула я.

После того как я «проникся», прошло три дня, и, собственно, уже завтра утром мы готовы были съехать. Все смешалось у меня в душе. Я не могла сказать, что меня обидели в этом доме. Ведь если подумать, то могло быть гораздо хуже. Чего уж там, я знала, насколько хуже может быть, когда попадаешь под крыло могущественной семьи. Был период в моей жизни, когда я жила с петлей Двуликого на шее не один год, и снимали ее только в том случае, когда нужен был мой дар. Побои, голод, унижение… я помню, что значит быть вещью в богатом доме. Я ненавижу быть вещью, пусть даже такой, которую берегут, а не швыряют из угла в угол. И в то же самое время я не могла себя заставить ненавидеть или хотя бы относиться с неприязнью к своему, можно ли сказать, пленителю? Было ли причиной то, что мне пришлось его лечить? Или просто я настолько одичала в пустыне, что готова была проникнуться симпатией к первому встречному симпатичному мужчине?

— Фу, блин, самой тошно, — пробормотала я себе под нос.

Я стояла у окна и смотрела, как Рэйнхард впервые за столь долгий срок взял мечи в руки. Внизу, во внутреннем дворике своей резиденции, он пробовал свое тело, будто музыкант, давно не державший в руках инструмент. Обнаженный по пояс, с собранными в тугой пучок волосами, он будто порхал, едва касаясь земли в своем танце. Раны на его коже почти затянулись, и теперь я действительно могла увидеть, насколько привлекательным он был. Подумав, что можно и спуститься, я не стала себе отказывать в мимолетном желании.

Мое появление тут же было замечено. Оборвав себя на середине связки, он поприветствовал меня небрежным кивком головы.

— Добрый вечер, Соль, — чуть улыбнувшись, сказал он. — Вы искали меня? — изогнув бровь, спросил, подходя ближе ко мне.

— Скорее, пришел посмотреть, — правдиво ответила я.

— И как? — не скрывая усмешки, поинтересовался он.

— Очень даже, — усмехнулась я, думая о том, как бы он воспринял мои слова, знай, что я совсем не старый дед, и усмехнулась еще шире. Флиртовать, будучи старикашкой, было даже весело.

— Стоит ли мне попросить вас стать моим партнером на сегодня? — похоже у кого-то было игривое настроение, что неудивительно для того, кто впервые за пол года может не то что безболезненно поднять руку, а взять в нее меч.

Хотя мне его предложение показалось весьма забавным, я постаралась не хохотать, неприлично хрюкая в повязку на лице.

— Будем считать это дружеским спаррингом?

— Я не умею, — пожала я плечами, — да и староват…

— Соль, — оборвал он меня на середине фразы, — я прекрасно знаю, чего стоит ваше «Староват я», — забавно передразнил мой сиплый голос. — Ну же, — продолжал настаивать он. — Я знаю, что из себя представляет каждый из моих бойцов, и мне правда интересно попробовать сделать это с вами?

И опять у меня в голове закрутились образы совсем не того, что имел в виду Рэйнхард. Вовремя я решила вспомнить, что вроде как женщина. Забавно…

— Я не беру в руки мечи уже очень давно, — выразительно посмотрела я на свой посох, — с моим призванием убивать и калечить выходит не слишком продуктивно. Вот наподдать кому для лучшего кровообращения — совсем другое дело, — подбросила я свою палку в руке.

— Что ж, посох — значит, посох…

— Сперва уговор, — поспешила я вставить слово, — в зубы не целиться! Когда растут новые, ощущения — хуже не бывает!

И это правда, тут вам полный набор грудничка, начиная с жара, зуда, рвоты и заканчивая совсем уж непотребными последствиями.

— Договорились, — поспешно согласился Рэйн, давая знак своим людям, а уже спустя всего минуту у него в руках был новенький посох из темного дерева.

Не то чтобы я была виртуозным бойцом, не знавшим поражения, но, когда ты заражен долгожительством, обладаешь всеми необходимыми способностями вкупе с мерзким характером, частенько возникают моменты, когда тебе хотят набить морду. Это как бы естественное следствие. При всем при том, даже несмотря на то, что на мне все быстро заживает, когда тебя колотят — все одно неприятно. А если взять во внимание тот факт, что чем я злее, тем несдержаннее, то частенько дело не ограничивается простой затрещиной. А уж когда тебе под ребра загоняют нож или бьют булыжником по темечку… одним словом, нужно уметь за себя постоять. Потому очень давно я выбрала для себя простое оружие, не требующее особого разрешения, поскольку и оружием-то не считается. Да, в Алании мечи дозволялись лишь военным, стражам порядка и благородным. Нищебродам мечей иметь не полагалось. Во всяком случае, средь бела дня с ними по улице никто не ходил. А тут вроде бы старикашечка с палочкой или бабуля, а иногда и девчонка, смотря куда мне надо сходить, ничего особенного. Естественно, что я не самоучка, заниматься начала, еще когда существовала Эйлирия, то есть очень давно, и с мастерами своего дела, которые должны были научить юных целителей защищаться.

Я не любила долгие прелюдии перед боем. То самое время, когда двое противников кружат друг напротив друга, стараясь увидеть что-то такое, что впоследствии сыграет им на руку, казалось слишком скучным и утомительным. Бесполезной нервотрепкой. Чему быть, того не миновать, и когда дело касалось тренировочного поединка, я предпочитала просто получать удовольствие от происходящего. Потому стоило Рэйну показать мне свой шест, как я резко ушла в сторону и нанесла первый удар. Он отразил его мгновенно, как и всю серию последующих. Я нападала, он защищался и, судя по тому, какой искренний задор отражался в его глазах, уже видел себя победителем, полагая, что в таком темпе я быстро устану. Но мое телосложение, особенности физиологии и годы тренировок сделали из меня выносливого и быстрого бойца. Хотя стоит признать, один прямой удар — и я позорно рухну, как любая нормальная девушка. Быстрые точные удары, дерево о дерево — и двор наполняется эхом стонущей древесины. Если я хочу удержать преимущество, то не должна позволить ему перейти в нападение, потому уже через несколько секунд к простым ударам шестом добавляются удары ногами, сложные переходы и стойки. Все эти приемы когда-то выполнялись мастерами моей родины, а теперь я даже не знаю, дерутся ли так еще? Но Рэйн — искусный воин, и даже если то, что умею я, и ново для него, он весьма умело подстраивается, держит ритм и не дает мне спуску. В какой-то миг эта схватка перестает быть такой уж легкомысленной и развлекательной для меня. Вдруг начинает казаться, что я сражаюсь вовсе не с ним, а будто бы у меня лишь один враг — я сама и мне во что бы то ни стало необходимо одержать победу. Это важно! Я забываю… слишком быстро рядом с ним я забываю, и кто я, и что именно заставило уйти меня однажды под жалящее солнце Элио. Почему столько лет были отданы затмению моей души, жизни, чувств. Зачем я подпускаю его ближе, чем на самом деле требуется? Почему спустилась во двор, когда следовало отвернуться от окна и выкинуть его из головы? Почему сейчас даю ему право думать, будто бы мы приятели. Нет. Надо помнить! Я должна помнить — он мой враг. Рано или поздно круг замкнется и все вернется на свои места. Маски будут скинуты, и все станет очевидным, правильным, настоящим…

С каждой такой моей мыслью мои удары становились яростнее, жестче, сильнее, пока наконец я не ударила со всей силы, на какую была способна, и дерево под моим посохом жалостливо затрещало.

— Решили меня убить? — усмехнулся удивленно Рэйн, рассматривая треснувший шест. — Из какого дерева ваш посох, Соль?

Тяжело переведя дыхание, я устало оперлась о свой шест.

— Дерево? Таких деревьев больше нет. Как и я, этот посох — последний в своем роде.

— Эйлирский вяз? — неверяще прищурился мужчина.

— Он самый, — просто кивнула я, испытывая сейчас вместо удовлетворения острый приступ тоски. Я знаю, что я одна. Но быть одной и чувствовать себя одинокой — немного разные вещи. Сейчас, стоя на залитом солнцем внутреннем дворе Ариен, я как никогда остро чувствовала себя призраком прошлого, по странной воле судьбы застрявшим в толще страниц настоящего. Рэйн смотрел на меня тепло и дружелюбно, а я… Я словно была давно выцветшей картинкой прошлого, совершенно не сочетавшейся с яркими красками настоящего… Гребаные критические дни!

— Мне жаль, — вдруг сказал Рэйн, а я по своему обыкновению ощетинилась.

— Тут не о чем жалеть, — просто пожала я плечами, — кто бы ни растворился в песках времен, жизнь на этом не остановится. Как бы странно это ни прозвучало, но смерть никогда не мешает жизни, и Двуликий каждому рано или поздно дает увидеть оба своих лика.

— Вы философ, Соль, — усмехнулся Рэйн, с интересом рассматривая трещину на своем шесте, — философ, который вопреки стереотипам неплохо дерется.

— Это потому, что я забил на книги несколько десятков лет назад и решил заняться спортом на старости лет, — хмыкнула я.

— Ну да, я так и подумал.

— Чё я, собственно, пришел-то, — неожиданно возникшая пауза в разговоре вдруг показалась неуютной, и мне до ужаса захотелось сказать хоть что-то, лишь бы оборвать это молчание между нами. — Завтра я съезжаю…

— Я в курсе, — поспешил заверить он меня.

— А я в курсе, что ты в курсе, — заворчала я, — если бы ты не был в курсе, то был бы поваренком на кухне, а не главой Дома.

— Хорошо-хорошо, — примиряющее поднял он руки, легко улыбнувшись, — я понял, что вы что-то хотели сказать и мне не стоит вас перебивать.

— Лучше поздно, чем никогда, — фыркнула я. — Собственно, решил, чтоб ты знал, — глубоко вздохнула я. — Ты мне нравишься, Рэйнхард Эль Ариен.

Вот ради одного такого взгляда, когда черные словно ночь глаза распахиваются так широко, что кажутся размером с половину его лица, стоило это сказать!

— Кхх… — что-то попытался он сказать, но, по всей видимости, не смог найтись сразу с ответом. — Я… Спасибо, — наконец-то промямлил он.

— На здоровье, — достаточно серьезно кивнула я. — Это странно, потому что мне никто не нравится, — подытожила я.

— Мне уже страшно, — хмыкнул он.

— Это правильно.

— И что теперь делать с этим открытием?

— Не знаю, — пожала я плечами, — как придумаю — скажу. Все, я пошел. Спать пора.

— М-м… — промычал он мне на прощание, а я довольная собой решила спокойно выспаться.

Уже завтра меня ждал новый виток моего пребывания в Аланис, а новые витки, как водится, приносят с собой больше проблем, чем чего-то стоящего.

Глава 7

— Чё за побрякушки, Фертибальд? — прямо спросила я, увидев тот ворох артефактов, что принес с собой Ферт в это утро в мою комнату, как раз перед самым моим отъездом.

Мужчина глубоко вздохнул, но все же ответил спокойно.

— Это, — указал он на ворох, — приказ господина. Выберите то, что вам подходит, и носите это…

— Надо же, как щедро, — хмыкнула я, беря в руку первый попавшийся перстень, — я-то уж подумал, что ограничимся клеймом.

— По неизвестной мне причине господин предложил вам альтернативу клейма, хотя, если спросите меня, я считаю, что это не рационально.

— Как все же удачно, что тебя никто не спрашивает.

— Вы просто не понимаете, какие нравы царят в империи, — зло отчеканил он, — если вы вдруг окажетесь без этого, — вновь кивнул на ворох, — кто угодно сможет заявить на вас права! Любой Дом, узнав о том, кто вы, сможет забрать вас под свое покровительство!

— Да брось, Фертисимос, — скептически хмыкнула я, — твой господин уже оформил все полагающиеся бумаги на меня. Тебе просто не нравится, что я могу это снять и выйти куда-то без вашего ведома.

— К вам будет приставлена круглосуточная охрана и вам запрещается покидать дом без этих вещей.

— Ну и ладно, — пожала я плечами.

— Так просто? — скептически прищурился он.

— Да, — легко кивнула я. — Я пока не собираюсь тебя бросать, не переживай, а когда соберусь… ты все равно с этим ничего не сможешь поделать.

— Самоуверенно!

— Нормально, — заверила я его. — Ладно, возьми дедушкины сумки и неси их вниз, а я пока принаряжусь, — выудив еще одно колечко, самое невзрачное из всей кучи, я надела его на указательный палец. — Чего замер-то? — посмотрела я на так и не сошедшего с места мужчину.

— Я вам не слуга, — хмуро бросил он.

— Ну и что? Тебе сложно дедушке помочь, что ли? Вон ряху какую отожрал, а лишний шажок трудно сделать.

— Ряху отожрал? — как-то нехорошо закатив глаза и тут же прищурившись, переспросил мужчина. — То, что вам благоволит Дом Ариен, еще не означает, что вы имеете право коверкать мое имя, — решительно начал наступать он на меня, — говорить мне гадости…

— Конечно, — кивнула я, предупреждающе выставив посох перед собой, — все это значит лишь то, что вы имеете право указывать мне, как жить, где жить и кому служить, так? Или ты, юный Фертерий, наивно полагаешь, что я так вам всем благодарен за счастье торчать тут, что у меня аж дыханье схватывает? А может, ты там себе вообразил, что спасти двух наследников твоего Дома — это такая охренительная честь? Ну же, давай, скажи мне? Молчишь? Вот и помалкивай, бери мои сумки и тащи их вниз, растрясешь пузцо хоть.

— Пузцо?! — умудрился шепотом прорычать Ферт.

— Не пузцо, так жо…

— Господин, — неожиданное появление Кита почему-то заставило нас обоих замолчать, что само по себе странно: мальчик-слуга вызывает смущение у двух господ.

В это утро он вопреки обычаю остался дома и сейчас смотрел сквозь широкое окно в своем кабинете на то, как пределы его резиденции покидает старик, что всего несколько недель назад спас его жизнь. Странный старичок, даже удивительно, как с таким характером и откровенно миниатюрным телосложением ему удалось прожить столь долгую жизнь. Порой в голове не укладывалось, сколь сильным был этот на вид хрупкий старец. «Вредный» — это не то определение, которое могло бы охарактеризовать старика, скорее «вредоносный», но и весьма полезный. Отличное приобретение для его дома.

— Ты не боишься так просто его отпускать за пределы дома? — со спины раздался голос младшего брата. За эти недели Эрдан заметно изменился, и сейчас Рэйн испытывал смешанные чувства, смотря на него. С одной стороны, брат стал взрослее, сильнее, на многое учился смотреть иначе, это могло стать гарантом его выживания в этом мире. Но… положа руку на сердце (и он мог признаться в этом лишь самому себе), Рэйну было очень жаль, что все это коснулось его младшего брата. Неужели нельзя взрослеть, не испытывая боли, разочарования и предательства самых близких? Видимо, не в их семье.

— Нет, — скупо качнул он головой, так и не оторвав взгляда от маленького старичка, что скоро семенил впереди своего ассистента, который тащил за ним с десяток тюков, и активно жестикулировал руками. Просто гиперактивный старик, молодым остается только завидовать.

— Даже в расчет не берешь, что он может сбежать?

— Это невозможно.

— Без клейма? — усмехнулся Эрдан. — Для этого ненормального, похоже, нет таких слов, как «невозможно» и «нельзя».

— То, что клейма нет на коже, вовсе не означает, что клейма нет совсем. Пока Соль жив, его местоположение всегда под контролем, не стоит переживать по этому поводу.

— Думаешь, те артефакты, что ты ему дал, его удержат…

— Мусор, — отмахнулся Рэйн. — Я же не ребенок, чтобы позволять событиям идти своим чередом. Старик не выносит ошейников, я ему благодарен и могу подарить иллюзию свободы…

— А свободу?

— Зачем же? — наконец повернувшись лицом к брату, поинтересовался мужчина. — Мы заключили сделку, и в нее не входил уговор о свободе. И потом, империи нужен тот, кто сможет улучшить положение дел в сфере здравоохранения. От того, что он поделится своими знаниями, он не пострадает.

— А если он не хочет?

— Это не вопрос желания — делать то, что должен.

— Он не наш раб…

— Тебе стоило об этом подумать прежде, чем ты оглушил его и притащил сюда…

— Но…

— Нет. Я не требую от него чего-то невозможного, не издеваюсь и практически ни в чем не ущемляю его прав, почему же ты хочешь меня устыдить?

— Я не то имел в виду, — потупив взор, тихо сказал Эрдан.

— Хорошо, — спокойно согласился Рэйн, садясь за стол. — Хорошо потому, что совсем скоро может начаться война, брат, и у меня совсем нет времени на то, чтобы терзаться мыслями, достаточно ли я щедр и благодарен. Соль не сможет покинуть Аланию, как бы ему этого ни хотелось, внутри же он волен перемещаться как ему вздумается. Тщательно контролируемая свобода или просто свобода — разница лишь в том, где он будет ложиться спать и с какой пользой для общества проживать свою жизнь.

Даже несмотря на то, что он ступал чуть слышно, его шаги эхом отражались о глухие серые стены подвала. Последний раз в подвалах дома Ариен он был не одно десятилетие назад, разумеется, тот визит еще помнило его тело. Такое просто так не забывают. Да и вообще, не стоит просто так забывать то, что следует помнить, иначе как жить дальше?

В кромешной тьме он легко ступал по влажному каменному полу, и, казалось, темнота никоим образом ему не мешала ориентироваться в бесконечных лабиринтах дома. В какой-то момент он остановился у небольшой двери с маленьким зарешеченным оконцем, чуть наклонился, чтобы наверняка определить, туда ли пришел, и скупо улыбнулся, увидев на полу, в дальнем углу, то, что больше всего напоминало ворох грязного тряпья. Но стоило мужчине зажечь на своей ладони небольшой магический светлячок, как «ворох» слабо зашевелился и на свету оказалось все перемазанное чем-то бурым женское лицо.

— Ты… — слабо зашептала Филиция, — пришел за мной? Да? Я знала, — слабо улыбнулась она, подползая к двери. — Он меня не бросит, ведь так?

— Не совсем, — улыбнулся мужчина, сверху вниз посмотрев на женщину. В свете магического огня его глаза цвета весенней травы показались неестественно зелеными и зловещими. — Ты через многое прошла, ведь так? Я не чувствую в тебе больше силы твоих крыльев, они выдрали их из тебя, да?

Женщина болезненно прикрыла глаза и всхлипнула.

— Да, — тихо ответила она.

— Хорошо, — немного шире улыбнулся мужчина, в то время как глаза Филиции широко распахнулись. — Это меньшее, что могла ты отдать за мои потери, — жестко сказал он. — Жаль только, что ты оказалась такой дурой. Я научил тебя, как убить подобного тебе так, чтобы оказаться в стороне, но ты и твои детки даже этого не смогли, — раздраженно дернул он подбородком в знак своего пренебрежения. — Хотя если не ты — значит, кто-то другой, и вот я пришел за тобой.

— Почему? — тихо спросила она, не находя в себе сил на крик.

— Потому, что теперь в этом моя нужда, — просто ответил он, не встречая сопротивления от женщины, касаясь ее подбородка открытой ладонью. Сотни тончайших голубых нитей протянулись от ладони мужчины к коже женщины, всего на краткий миг касаясь ее. Филиция упала на пол, словно одно это прикосновение остановило ее сердце.

Некоторое время мужчина просто смотрел на тело, лежавшее у самой двери в камеру. Взгляд его был холоден и бесстрастен. Произошедшее не принесло ему ни единой эмоции, будь то радость от свершенного или удовлетворение.

— Ничего, — устало сказал он, — еще немного…

Первый день на новом месте был милостиво отдан мне в качестве выходного. Ну, если под выходным подразумевается день, посвященный обустройству на новом месте жительства. Хотя мне все равно, я отдыхала, сославшись на острый приступ радикулита. Кит, конечно, не особенно в это поверил, но его новая должность обязывала верить мне на слово. Потому ему пришлось самостоятельно разложить наши вещи, купленные мною не так давно на рынке, по шкафам и сходить за продуктами. Стоило ему вернуться, как я неожиданно почувствовала себя лучше и, решив лишний раз не рисковать пищеварительной системой, приготовила нехитрый ужин.

— Мой отец говорил, что мужчинам должно быть стыдно стоять у плиты, — неожиданно поделился Кит, наворачивая приготовленное мною. — Почему вы не попросили выделить вам кухарку?

— Стыдно сидеть голодным, когда у тебя есть руки и ноги. Стыдно не слезать с нужника, кушая то, что приготовил неизвестно кто и из чего. А быть самостоятельным и независимым — это повод собою гордиться, — поделилась я жизненным опытом.

— Вам просто надо было жениться, когда были помоложе, конечно, и тогда самостоятельным быть бы не пришлось, — резонно заметил молодой человек.

— Хм, — усмехнулась я. — Возможно, сейчас и не скажешь, но когда-то давно я был весьма хорош собой и имел привлекательный склад души, что особенно нравилось во мне противоположному полу, так что и… жена у меня была весьма… ммм… хороша собой во всех отношениях, — невольно улыбнулась я, представив Его в женском платье и переднике.

— Должно быть, это было очень давно, — усмехнулся парень, на что получил меткий бросок кухонным полотенцем в лицо.

— Не забудь приготовить мне одежду на завтра, остряк, — буркнула я, поднимаясь из-за стола. — И, к слову сказать, кухарку я все же просил, но, похоже, то, что сегодня мы ночуем тут, не считается. Итак, молодой человек, — вновь обратилась я к нему, подойдя к лестнице, — твоя комната — та, что слева, моя — справа, понятно?

Кит лишь пожал плечами, что было расценено мною как утвердительный ответ.

— И ко мне не входить, ясно?

Тут он уже утвердительно затряс головой, тщательно подъедая то, что осталось на дне его миски. Растущий организм, что ни говори.

Поднявшись в комнату, я тут же зашторила все окна в комнате и с нескрываемым удовольствием стянула с головы уже опостылевший тюрбан. По плечам тут же рассыпались тяжелые черные локоны моих волос. Как бы ни было это нерационально, но всякий раз, когда я приходила к мысли о том, что проще всего их обрезать, брала ножницы и подносила их к волосам… Я просто не могла этого сделать. Я до сих пор помнила, как его ладони касались их, как он любил пропускать тугие кудри сквозь пальцы. Помнила, как его губы легко целовали их. Все эти воспоминания, казалось, могут исчезнуть, если исчезнет то, к чему они до сих пор привязаны. Всякий раз, стоит мне взять простой гребень в руку, провести им по волосам, я вспоминаю… Картинки давно минувших дней оживают, и мне становится легче дышать. Одни воспоминания о нем… хорошо, что остались хотя бы они.

Легко потянув за завязки на крутке, я сняла и ее, следом брюки и обувь. Оставшись в одной рубашке до середины бедра, я подошла к зеркалу и, опустившись на небольшой табурет перед ним, посмотрела на свое отражение.

— Я скоро забуду тебя, — бросила я смуглокожей девушке с невероятными аквамариновыми глазами. Мое отражение… как усмешка всем законам природы. Если судить по человеческим меркам, то на вид мне не больше двадцати. Как жаль, что только на вид…

Когда дверь за моей спиной с легким скрипом отворилась, я почувствовала себя героиней комедийной пьесы. Я полуголая перед зеркалом, а за спиной онемевший подросток, бестолково выпучивший глаза и пытающийся то ли заорать во все горло, то ли еще что… Но как же все же хорошо, что мне не двадцать и я не трачу энергию на то, чтобы смущаться и бестолково тянуть рубаху к коленам. Зато резко вскочить на ноги, подбежать к онемевшему на долю секунды парню и утянуть его в комнату, схватив за грудки, и как следует приложить о стену, я могу.

— А ну, рот закрой! — возможно, грубее, чем следовало, все еще старческим голосом просипела я.

Кит лишь попытался что-то ответить, но и это вышло не слишком связно и больше всего напоминало вялое мычание.

— Просто сделай вдох, парень, просто дыши, — посоветовала я, вместе с тем поправляя голосовые связки, чтобы мой голос сочетался с образом, который предстал перед взглядом мальчика.

— Вы… ты… вы… кто вы? — все же определившись с местоимением, все еще часто дыша, поинтересовался он.

— Твоя бабушка, придурок, — для лучшего эффекта я отвесила ему легкую оплеуху.

— Больно! — возмущенно проорал он.

— Нормально! — резонно заметила я. — Я тебе что сказала? Не заходить!

— Так я к себе шел… — вяло промямлил парень, все еще не до конца понимая, что происходит.

— Где лево, дубина?!

Подросток уверенно поднял правую руку и с возмущением уставился на меня.

— Видите, я все правильно вошел, а вы — девчонка! — вдруг заорал фальцетом Кит, за что схлопотал еще одну затрещину.

— А ну заткнись, гадина! В твоих же интересах, ребенок, закрыть рот и просто забыть об этом, понял меня?

— Но почему? — повинуясь гормональному всплеску переходного возраста, взгляд мальчика заинтересованно скользнул на мои губы, шею, грудь, что виднелась в вырезе рубашки, а вместе с тем на его лице заиграла какая-то придурковатая улыбка.

— А ну очнулся!

Еще одна оплеуха заставила подростка прийти в себя и гневно уставиться на меня.

— Вы же женщина! Какое право имеете колотить мужчину?!

Да, в людских религиях был целый параграф в святых текстах о том, что женщинам любого возраста запрещалось калечить особей мужского пола. Должно быть, то была больная тема для святого, что их писал.

— Я тебе настоятельно советую не забывать, с кем имеешь дело… — протянула я руку, чтобы взять посох.

— Не надо, — поспешно пошел на попятный Кит. — Я все понял, — усиленно закивал он. — Но…

— Но?.. — предупреждающе нависла над ним я.

— Вы же женщина, — доверительно прошептал он мне в лицо.

— Учти, хоть кому-нибудь скажешь — так отхожу, мать родная не узнает! И еще: ты вроде парень не глупый, хоть в твоем возрасте все уже обычно в курсе, где какая сторона, но надеюсь, хотя бы по жизни не дурак… ты и я, мой маленький друг, в одной лодке теперь. Захочешь с кем-то поделиться столь интересным открытием, я скажу, что ты знал об этом с самых подвалов и шантажировал меня, чтобы я тебя оттуда вытащила. Догадываешься, что с тобой сделают в качестве вознаграждения за ценные сведения?

— Но это неправда…

— Да мне все равно, — резонно заметила я. — Ну что, — после того, как Кит тяжело сглотнул и как-то сник, поинтересовалась я, — будешь со мной дружить?

— Хорошо, я никому не скажу, слово рода, — понуро поклялся подросток своим будущим.

Я лишь ухмыльнулась. Разумеется, я допускала то, что он проболтается, но по большому счету это не было такой уж проблемой… для меня. Конечно, в современной реальности быть мужчиной проще, но и полезной для общества женщиной тоже возможно. Хотя и хлопотно.

Рано утром, когда все порядочные люди спят после буйных ночных возлияний, я и Кит стояли перед зеркалом и придирчиво оглядывали свои отражения.

— Мы как близняшки, — хмуро буркнул он.

— У нас глазки разные, — уже вновь старческим голосом хмыкнула я.

— Я не понимаю, зачем нам одеваться в одинаковые одежды детей пустыни?

— Не люблю выделяться, — фыркнула я.

— Так теперь мы вдвоем будем выделяться и… Вам не жарко? В этой штуке задохнуться можно! — указал он пальцем на свою повязку на лице.

— А ты не пыхти, — посоветовала я, беря свой посох, и не глядя со всей силы опустила его на ногу мальчику.

— А!!! Очумели?! — возмущенно заорал он. — Больно же! Как я теперь пойду?!

— Ой, прости, — достаточно натурально посочувствовала я. — Не переживай, Ариен мне лошадь дали, на ней поедешь…

— А вы? Может, просто залечите… — все еще возмущенно охая, поинтересовался он.

— Ты что?! Нельзя дар на такие травмы расходовать, вредно, — покивала я.

— Да? — со здоровой долей скептицизма поинтересовался он.

— Да, — уверенно ответила я. — Не переживай, лошадь я приготовлю, — важно покивала я, выходя из домика и направляясь к небольшому сарайчику на одну лошадиную персону. Еще вчера он был пуст, но уже сегодня утром я проснулась от задорного лошадиного ржания. Надеюсь, вся полагающаяся животине экипировка тоже в наличии. Как оказалось, облеченное властью семейство, здраво рассудив, что старикашке вроде меня спешить некуда, прислало мне небольшую лошадку, видавшую достаточно в этой жизни, чтобы мы могли смотреть друг на друга на равных. Одним словом, то была гнедая невысокая старая кляча, которая переехала под крышу моего дома доживать свой век.

— М-да, — хмыкнула я, скептически осмотрев средство передвижения, на которое возлагала определенные надежды в будущем. — Не обеднели, гады.

— Я уже хорошо себя чувствую, — начал было Кит, стоило нам выехать из-за ворот и не спеша добраться до центральной площади.

Столица империи только пробуждалась ото сна. Некогда маленькая рыбацкая деревня за прошедшие столетия превратилась в яркий, цветущий торгово-портовый центр. Я была тут, когда лишь по кромке берега стояло несколько захудалых лачуг, была, когда город только начинал распускать свои щупальца по побережью. Но сейчас, будто медленно просыпающаяся ото сна бабочка, город расправил свои крылья во всей красе. Будь мне столько же лет, сколько Киту, я бы не могла связно думать, рассматривая эти невероятные модные лавки, где было все, начиная от свежей выпечки и заканчивая самыми модными ателье для обладателей звонкой монеты. Это была действительно центральная улица: нарядная, благоухающая и вечно цветущая. Когда идешь по таким, невольно начинает казаться, что все живущие в этом городе непременно счастливы, богаты и успешны. И совсем забываешь, что у всего есть второе дно. Аланиты никогда не селились на первых этажах и предпочитали многоэтажные дома, потому все первые этажи были отданы под торговые площади, все, что было выше, уже занимали сами хозяева империи либо же ее граждане. И как ни странно это прозвучит, но различия были, и не только в том, что в империи проживали разные расы, кроме самих аланитов, но и в том, что права одних были куда обширнее, чем права других. Если так случалось, что между человеком и аланитом возникал конфликт, не надо было быть гадалкой, чтобы понимать, в чью сторону будет решен спор.

— Ничего, мне не тяжело, — несколько отстраненно ответила я.

Сейчас я вела под уздцы нашу клячу, которую милостиво нарекла Фертой. Ферта оказалась милейшим созданием, с весьма спокойным нравом и неумолимым желанием всхрапнуть при каждой остановке. Мне кажется, даже процесс поедания пищи был для нее в тягость. Не говоря о том, что у меня невольно сердце разрывалось от ее тягостных вздохов, начавшихся с тех самых пор, как в седле оказался Кит.

Как и ожидалось, нас никто не намеревался сопровождать до места назначения. Хотя правильнее будет сказать, явно сопровождать никто не вызвался, а стало быть, мы могли себе представить, что прогуливаемся в гордом одиночестве. И меня это радовало. Пусть смотрят, но на расстоянии, а то только лишний раз нервы мотать будут. И потом, раз я теперь преподаватель академии, то не пристало мне являться как узник под взоры студентов и коллег.

Невольно заржав в голос, испугав тем самым и Кита, и нервно всхрапнувшую лошадь, я поспешила извиниться перед обоими.

— Почему у меня такое чувство, что вы задумали какую-то гадость? — едва слышно буркнул Кит.

— Не знаю, — легко пожала я плечами в ответ. — Тебе стоит мыслить позитивно, — посоветовала я.

— Как? — переспросил парнишка, явно не уловив значения слова.

— Гм… ну, чтоб мир казался более светлым, а жизнь радостной…

— Я что, похож на идиота? — серьезно поинтересовался Кит. — У нас в деревне был парень, поговаривали, его матушка в детстве вниз головой уронила, вот он всегда чему-то радовался. Так что ж в том хорошего? А учитывая, что вы всегда щедры на гадости, отчего я должен думать, что это не так?

— Между прочим, это я, гадкий старикашка, тебя два раза с того света вытащил, — проворчала я.

— А кто мне отравленное яблоко сперва подсунул? Поди, решили на мне испытать, прежде чем кому еще предложить? Хотя за то, что спасли, я вам и впрямь благодарен, — уже тише добавил мальчик.

— И то хлеб, — фыркнула я.

После воцарившейся паузы Кит неожиданно сказал:

— Просто скажите мне, зачем долбанули мне по ноге и чего от меня хотите, — я лучше сам сделаю, чем как всегда…

Я лишь довольно улыбнулась, словно сытая кошка.

— Начинаешь соображать, — довольно кивнула я. — Моя папка с документами у тебя?

— Да… — как-то обреченно выдохнул парень.

Дело было в том, что еще вчера Ферт передал мне на руки папку с документами, в которой лежал приказ о моем зачислении в качестве преподавателя в академию, мое расписание, а также мой статус и свидетельство о принадлежности, или, правильнее сказать, о собственности на мое имя Дома Ариен. Тот факт, что я первородный целитель, становился известным ректору академии и декану факультета целителей. И это пугало меня. Скажем так, когда ты просто целитель — это одно, но когда ты целитель, который дает сто процентов гарантии выздоровления, — это совсем другое. Пусть Ферт и заверил меня, что, кроме ректора и декана, никто не узнает о том, кто я такая, тому гарантией стали клятвы на крови. Но это вовсе не отменяет того факта, что и эти двое — живые существа со своими пороками и слабостями. А вот теперь представьте, что вам сказали, что завтра на рассвете к вам во двор пожалует божество… Ну, тут уж грешно будет не прибраться и не приготовить обед хотя бы, а может, и встречать пойдете всей семьей. Я такую хрень с юношества ненавижу. Что может быть хуже, когда все на тебя таращатся и прочее в этом же роде. Пусть и объявили студентам, что у них теперь будет преподавать знаменитый лекарь из Иртама, страны, что находится по другую сторону Элио и к империи формально не принадлежит, но все же принимать участие в торжественной встрече я не собиралась. Ассистент мне для чего, в конце концов? Я сюда работать пришла, а не заводить знакомства и вяло краснеть под лживыми комплиментами. А что так будет, я уже точно знала, не первый день на свете живу.

— Короче, просто маши головой, — напутствовала я, — говори «спасибо» и «как тебе приятно». Если будут приглашать выпить, то можешь сходить, но много не пей. Будут просить кого-то исцелить или посмотреть, то все в порядке очереди и по предварительной записи. Будь милым и молчаливым…

— А вы? — как-то потерянно поинтересовался Кит.

— А я пойду студентов шугану, может, завтра уже кто документы заберет, — хмыкнула я. — Как говорится, меньше народу — больше кислороду.

— Так если вас студенты ждут, может, и встречи никакой не планируется? — попытался отбрыкаться от поставленной задачи ассистент.

— Когда это, интересно, наличие студентов мешало преподавателям заниматься своими делами? У нас сегодня вводная лекция, а проще говоря — знакомство. Короче, — повернулась я к парню лицом, делясь жизненным опытом, — за свою жизнь я не раз приходила преподавать в те или иные заведения — и вот что я тебе скажу: редкий случай, когда мне удавалось в первый день уйти невредимой от чужого внимания и желания познакомиться. Так что пора выполнить тебе условия сделки. И не вздумай ничего обещать, понял? Сразу говорю, кого пообещаешь вылечить, того сам и будешь лечить как хочешь!

Что ж, после моего последнего визита в столицу она не просто выросла — она расцвела. И то, что раньше выглядело как простая школа, теперь могло гордо именовать себя студенческим городком. Вход на территорию Академии наук Аланис венчали витые ворота из черного металла, которые сейчас были распахнуты для всех желающих, а стоило их миновать — тут же наталкивался на стенд с подробной картой местности. Ну что сказать, учили тут всему и всех, разве что не магии. Для развития особенных способностей были особые университеты. Да и то, мастерство такого толка обычно передавали внутри семьи, и каждый уважающий себя аланит получал достойное образование на дому. Это можно было объяснить не только тем, что каждый Дом не спешил делиться тайнами родовой магии, но и тем, что у каждой семьи были особые предрасположенности дара. Разные Дома — различные направленности Дара. Исключение в методике обучения составляли люди и те аланиты, что были не из знатных родов или же обладали особенно сильным даром, который требовал особого контроля.

Тут же были корпуса естественных наук, юриспруденции и права, исторический факультет, гуманитарный, экономический, международных отношений, и в самой глубине стоял корпус, отведенный целителям и одаренным. Что означала приписка про «одаренных», я не знала. Магия есть магия, и целители никогда, даже имея дар к магии, не могли применить умения управлять энергетическими потоками к целительству. Все, на что был способен простой маг, — это поддерживать жизнь умирающего до тех пор, пока не прибудет целитель. Ну да ладно, разберемся по месту, сейчас же меня больше удручал тот факт, что топать придется еще столько же, сколько уже прошли. Мы синхронно тяжело вздохнули вместе с Фертой и, неохотно перебирая ногами, пошли в указанном направлении.

Как я и предсказывала, на подходе к корпусу целителей нас уже ожидала небольшая группа преподавателей во главе с невероятно счастливым ректором и деканом факультета. Вся группа в призме моего восприятия жизни походила на кучку пациентов дома скорби в этих незатейливых белоснежных тогах, подпоясанных обычной веревкой. Только представьте, в Алании бытовала такая идея, что истинный целитель должен быть воплощением кротости и скромности. Что-то типа «последнее с себя снять — лишь бы пациенту помочь». Конечно, я сомневаюсь, что декан факультета вечером расстилает свою тогу в качестве простыни на полу, а утром идет в ней на работу, но традиции мужик соблюдал. И теперь эта группа в белоснежных простынях, радостно улыбаясь, встречала Кита как родного. Разве что ректор выглядел как-то не к месту среди целителей в своей тунике голубого цвета и тоге тоном темнее, в которую он замотался, будто бабочка, готовая вылупиться из кокона, а полы ее радостно мели дорожки там, где ступала нога Верховного этой земли.

— Мы счастливы приветствовать вас! — радостно провозгласил он зычным басом, стоило нам приблизиться к центральному входу в здание.

Ректор был высоким мужчиной-аланитом, хотя, судя по лучикам морщинок в уголках глаз, ему уже давно перевалило за несколько сотен лет. На самом деле долгожительство, как и способность не стареть, напрямую зависело от силы крыльев этой расы. По моему, сугубо личному мнению, если бы сильные мира сего то и дело не пытались загнать друг друга в могилу, представители этой расы могли спокойно просуществовать не просто сотни лет, а тысячелетия. Но чем сильнее был аланит, тем выше его положение в обществе, а стало быть, и больше желающих от него избавиться. В империи с завидным постоянством вскрывались заговоры, приводившие к кровожадным игрищам на арене, происходили нелепые случайности со смертельным исходом, отравления и прочее, прочее. Одним словом, долгожительство было явление редкое и, увы, не модное не потому, что не могли, а потому, что сами друг другу и не давали. Тем самым вывод получался такой: этот импозантный блондин с немного волнистыми волосами, волевым подбородком и хитрым прищуром серых глаз был умным и хитрым говню… то есть мужчиной, который занимаемое положение знал не просто как получить, но и удержать.

Корпус, где обучались медики, выглядел весьма впечатляюще и вполне мог заслужить звания отдельного учебного учреждения. Высокое, монументальное строение из светлого камня, массивные колоны у самого входа, длинная лестница, ведущая прямо к высоким деревянным дверям. Когда ты замирал у самого ее начала, то невольно благоговел перед храмом науки, что открывал тебе свои врата.

Ну, собственно, на то и расчет.

Тем временем мы оказались рядом с встречающими, ректор махнул куда-то в сторону рукой, тут же к нам подбежали два человека в темно-коричневых туниках и резко вырвали у меня из рук поводья, за которые я вела Ферту. Видя, что я не спешу отходить, тот же самый ректор смерил меня уничижительным взглядом и брезгливым взмахом руки дал понять, чтоб я отошла и не мешала встречать дорого гостя.

Ну и замечательно!

Пока толпа радостных мужиков в белом облепила несчастную Ферту, а Кит пытался слезть с клячи, чтобы не дать кому-нибудь по морде сандалией, я спокойно поднялась по лестнице, отворила дверь и вошла в здание. Одно меня порадовало тут же: благодаря толстым каменным стенам внутри было довольно прохладно. Высокие потолки, мраморный пол и широкие коридоры, а также — гробовая тишина. Похоже, сейчас шли занятия, и все порядочные студенты занимались самообразованием, пока их преподаватели пытались задобрить моего ассистента. От всей комичности ситуации мое настроение улучшилось, и, сверившись с картой аудиторий, которая расположилась прямо на входе, я бодренько посеменила в нужном мне направлении.

— Да с чего вы взяли, что он из Иртама?! — голос, принадлежавший совсем еще юной девушке, наполненный негодованием, эхом отразился от стен аудитории.

— Мой дядя, — терпеливо начал разъяснять юноша, вокруг которого сейчас собралась целая толпа студентов, — работает…

— В секретариате, — раздраженно кивнула девушка, скрестив руки на груди. — Все это мы уже слышали, — отмахнулась она, нахмурив светлые брови. — И что с того?! Вы хоть знаете, кто такие иртамцы?! Они дикари! Самые настоящие животные, которым неведомы приличия! И вы хотите меня уверить, что наш ректор, господин Аурэлл, допустил бы подобное существо к своим лучшим студентам?!

— Ну конечно, кому, как не тебе, знать, Лил, что сделал бы ректор, а что нет? — ехидно фыркнул юноша, чьи волосы были насыщенного каштанового цвета и завивались тугими спиралями, придавая своему хозяину несколько залихватский вид.

— На что ты намекаешь, придурок?! — вспыхнула девушка, и аудиторию поглотил возмущенный гвалт тридцати взбудораженных студентов.

Они орали так, что стены дрожали и высокий куполообразный потолок того и гляди готов был обрушиться вниз. Я даже не пыталась вникнуть в суть дальнейшего спора, ну кроме очевидного — моей персоны, хотя, судя по гневным вскрикам, разговор медленно, но верно переходил на личности. Тем временем я осторожно приоткрыла дверь, тихо вошла в аудиторию, обошла кафедру, поскольку в ногах правды нет и я лучше пока присяду, и уселась за стол в глубокое кресло с подлокотниками. Попрыгала на мягкой подушке, по достоинству оценив выделенное мне начальством рабочее место. Попробовала откинуться на спинку, но вовремя поняла, что фокус не удастся и для меня данный предмет интерьера слишком глубокий, и я просто буду смотреться нелепо, если это сделаю. Потому усевшись поудобнее, я взяла свой посох и со всего маха жахнула им по столу. Хороший стол, выдержал, даже царапины не осталось. В аудитории тут же воцарилась тишина, и я почувствовала себя под прицелом тридцати пар глаз, которые явно пытались понять, кто я и что тут делаю, если по идее меня можно было и не ждать.

— Вы кто? — как это ни странно, но первой ко мне обратилась именно светловолосая девушка, которую тот кудрявый обозвал «Лил». Высокая, светловолосая и сероглазая, она безотчетно принюхивалась и периодически позволяла себе оскаливаться в мою сторону. Скорее всего, не сошло еще возбуждение, охватившее ее в ссоре.

— С каких пор интуиты обучаются традиционному целительству в учебных учреждениях империи, тем более там, где наставник не является альфой? — лукаво поинтересовалась я так, как могла спросить, будучи только дедулей.

— Вам, кажется, задали вопрос? — я бы сказала, с долей враждебности вклинился в разговор тот, чьи волосы больше всего походили на тугие пружинки.

— Да неужели? — изумилась я. — Мне-то казалось, что раз кого-то допустили к обучению в высшем медицинском учреждении империи, то сделать определенные выводы для него не проблема, — пожала я плечами. — Так что довожу до вашего сведения, юноша, — смерила я его взглядом, — что на глупые вопросы я не отвечаю; если вы не в состоянии сложить один плюс один, то будьте любезны не тратить мое время на ваше обучение. Я слишком стар, и у меня его не так много.

— Вы не можете быть нашим новым преподавателем, — вместо кудрявого в разговор вступил рыжий растрепа. Похоже, вот он, мегамозг группы, он же нудный ботан и спасительная веревка двоечников.

— Да? — искренне удивилась я.

— Да, — важно кивнул он, — мы видели, как высший преподавательский состав увел его… ммм… — явно подбирая корректное определение, замялся мальчик, покраснев как маков цвет.

— Выжрать? — по-простому предположила я.

— Э… — было мне ответом.

— Еще есть предположения, почему я не могу быть вашим преподавателем, или в аргументах только то, что я должен быть уже в стельку пьян?

— Учителя так себя не ведут, — теперь в атаку пошла маленькая худенькая черноволосая девочка-человек.

Я прям-таки умилилась.

— А как надо? — поинтересовалась я.

Девочка покраснела, сжав маленькие кулачки, и выпалила:

— На вас нет формы, вы не начали урок так, как положено — с переклички, и вы ведете себя невежливо, — совсем раскрасневшись, пропыхтела она.

— Ну, во-первых, у меня все простыни дома цветные, так что и обернуться-то толком не во что, — доверительно сообщила я. — Перекличкой я и вовсе заниматься не намерен, поскольку пока мне совсем нет дела до ваших имен, и если хотите, чтобы я хоть кого-то из вас запомнил, то стоит постараться. А оттого, что я буду кликать вас каждый урок, интереснее вы не станете. Я вам гарантирую, что к концу курса в вашей группе останется меньше половины от настоящего количества. И мне совсем нет дела, чей папа скинулся на парты для нового класса, а чей нет. Учить тех, кто не хочет учиться, я не стану, что уж говорить, что бездари будут чистить горшки, пока не решат податься в другую профессию. К больным допуска не будет, даже не мечтайте. И нормальной жизни не дам тоже, поверьте на слово. И… — задумалась я, — что в вашем понимании «вести себя вежливо», юная госпожа? — прищурившись, поинтересовалась.

— Вы… вы… — стушевалась она.

— Я, я, — покивала я. — Достаточно вежливо?

В глазах у девочки заблестели слезы смущения.

— Рыдать за дверь, — кивнула я, — надумаешь работать — заходи.

Девчушка унеслась из аудитории под тяжелое молчание сокурсников.

— Слезы, пререкания, недовольство, неподчинение — оставляйте за дверью. Не согласны — никого не задерживаю, останетесь — не скулите, бесит, — фыркнула я, обведя притихших студентов тяжелым взглядом. — Раз больше никому не надо на выход, то прошу занимать места.

Уже двадцать девять пар глаз смотрели на меня так, словно знай они, что ничего им не будет за расправу над стариком, давно бы уж препарировали меня.

— Как мы можем обращаться к вам? — сквозь зубы спросила Лил, явно злясь и больше думая о том, как удержаться от смены ипостаси, чем о моем имени.

— Соль, — обведя группу пристальным взглядом, представилась я. — Меня зовут Соль.

И надо же было в этот момент двери в аудиторию распахнуться, чтобы впустить внутрь радостно гогочущего ректора, а с ним и группу в белых простынях.

— А вот и ваши сту… — оборвав себя на середине фразы, ректор замер с поднятой рукой, вперив взгляд в меня, что вальяжно восседала в преподавательском кресле. Кит, кажется, совсем разнервничался и вспотел, так что мокрые волоски облепили его виски, а повязка на лице то и дело вздымалась от частого дыхания.

— Вы кто? — ошарашенно спросил ректор, несколько спав с лица и хищно прищурившись.

— Тот, кого Рэйнхард Эль Ариен направил сюда работать, а что? — спокойно осведомилась я.

— А это? — так и не оглянувшись, указал он пальцем на Кита.

— Мой ассистент, — лениво ответила я.

— А почему он… почему мы с ним… — пытаясь подобрать слова, замялся мужчина. Так бывает, когда не можешь высказаться так, как тебе хочется, и необходимо удержать маску и выбранную роль.

— Не знаю, — серьезно ответила я. — Вы забрали его и ушли.

— Но почему он не сказал…

— Он придурковатый, — пожала я плечами. — Все время радуется чему-то, любит внимание и совсем туго соображает… и говорит тоже плохо. Ну, вы, наверное, заметили?

— Д-да…

— Я думал, господин Ариен вам о нем рассказал и вы, как истинные целители, прониклись горем юноши и решили проявить участие. Я был так тронут, — искренне кивнула я. — Всем составом решили поддержать ребенка в его беде.

Конечно, это была неплохая возможность, чтобы выкрутиться и прекратить уже так явно позориться перед студентами, — должно быть, именно поэтому весь преподавательский состав так рьяно за нее ухватился. Кит продолжал потеть и краснеть, повязка на его лице то и дело вздымалась и тут же опускалась, и, похоже, у мальчика начиналась гипервентиляция легких, а как следствие и обморок не за горами. Только этого не хватало.

— И все же, — вновь заговорил ректор, — мне бы хотелось пообщаться с вами лично, но поскольку вам стоит сначала познакомиться со студентами, я буду ожидать вас у себя, скажем, через час…

— Через три, — тут же подкорректировала я. — В моей группе тридцать студентов, а лекция только началась. Так что как только мы познакомимся как следует, — хищно прищурившись, как умел делать лишь мой преподаватель по анатомии существ, я обвела взглядом аудиторию, — я буду у вас.

— Что же, хорошо, — разумно не стал настаивать мужчина.

Стоило всем посторонним удалиться с занятия, как я сноровисто препроводила Кита в свой личный кабинет, куда вела дверь за моей спиной, и уложила его на небольшую кушетку у окна.

— Я вам этого никогда не прощу, — все еще задыхаясь, пробормотал он, стянув повязку с лица.

— Нормально все прошло, — успокоила я его. — Меньше надо нервничать и чаще просто получать удовольствие от происходящего.

— У меня сердце сейчас разорвется, — вяло пробормотал он, когда я положила ладонь ему на лоб.

— Именно поэтому кому-то надо поспать, — успокаивающе прошептала я, а Кит лишь попытался что-то протестующе возразить, но тут же расслабился, его глаза прикрылись, а дыхание выровнялось.

— Вот поспишь, а уже вечером будем вместе хохотать, вспоминая этот день, — улыбнулась я и отправилась вновь к студентам, с ходу начиная опрос. — К вам обратилось трое пациентов с загрудинной болью, один из них уже вечером умрет. Кто? Ты, — указала пальцем на кучерявого оборотня.

— Не знаю…

— Ответ неверный, сосед.

— Э…

— Бэ, — передразнила я. — У тебя умрут все от твоего занудства! Барышня блондинка.

— Мне непонятен вопрос…

— Уточни, что непонятно, если что-то непонятно, разве это непонятно? — пробормотала я.

От такого ответа девушка сильно покраснела, но все же спросила.

— Сколько лет пациентам?

— Уже лучше…

— Я думал, ты мой друг! — с жаром воскликнул Тириэн Аурэлл, что само по себе было странно для вечно улыбающегося мужчины, который слыл среди своих студентов и преподавателей образцом вежливости, доброжелательности и просто аланитом, который умел держать лицо в любой ситуации. Разумеется, Тириэн не был воплощением добродетелей этого мира, но своего предпочитал добиваться, используя белые тона. Юнцам он казался добрым дядюшкой, который может защитить и позаботиться, дамам — воплощением галантности и учтивости. Рэйнхард видел пытливый ум и нежелание мараться независимо от ситуации — за грязную работу всегда можно заплатить, и пусть ее сделает тот, кого не жаль. Эль Ариен предпочитал поддерживать с этим мужчиной добрые отношения, а стало быть, параллельные, когда их интересы не пересекались бы.

— Друг? — удивленно изогнув бровь, переспросил Рэйнхард таким тоном, что у Тириэна, что был гораздо старше своего собеседника, невольно поползли мурашки по спине.

— Хорошо, — примиряюще поднял он руки, — хотя бы не враг!

— Не враг, — эхом повторил Рэйн, точно зная, как немного остудить пыл ректора, чтобы тот почувствовал дистанцию между ними. Но, похоже, Тириэн был слишком возбужден в этот вечер, чтобы чувствовать полутона их беседы.

— Вот, — гневно ткнул он пальцем в папку, которую бросил на стол перед аланитом.

— Это что?

Рабочий день на сегодня был закончен, и Рэйн уже давно бы вошел под крышу собственного дома, если бы в ведомство, которым он управлял, не влетел бы запыхавшийся ректор, как раз тогда, когда мужчина собирался уходить.

— Это? Заявления на перевод на другие факультеты…

Рэйнхард тяжело вздохнул, понимая, к чему клонит этот аланит, но искренне недоумевая, при чем тут он?! Хотя как — «при чем»?! Он же теперь глава Дома, к которому причислен Соль…

— И?

— И?! Пятнадцать студентов из тридцати подали заявление на перевод за первый рабочий день этого старикашки! Остальные не успели, знаешь почему?

На молчаливый взгляд Ариен ректор вдруг встрепенулся и с жаром ответил сам себе.

— Потому что я дверь закрыл! Я сбежал, что б их, из собственного кабинета от собственных студентов! Этот старик провел с ними наедине три часа! Казалось бы, что может такого сделать один тщедушный старик за жалкие три часа на первом занятии? Но этот сделал…

— Что сделал? — прищурившись и с каким-то детским любопытством поинтересовался Рэйн.

— Не знаю… — тихо прошептав, доверительно поделился ректор.

— То есть — «не знаю»? Ты что, даже со студентами не попытался поговорить?

— Показания разнятся, — буркнул ректор. — Я, кстати, разговаривал и со стариком… конечно, он чудаковатый, но вполне себе милый…

— Какой?! — резко наклонившись к ректору, чем немало его напугав, переспросил Рэйн, на миг решив, что ему послышалось.

— Это же пер-во-род-ный, — по слогам проговорил Тириэн. — Ему же столько лет! Конечно, он может быть странным, но он вполне себе милый, вежливый такой.

— Какой?

— Ты оглох, что ли? — возмутился ректор. — Два раза сказал, что очень вежливый старик. Пришел ко мне ровно через три часа, мы поговорили, он четко обрисовал, чего хочет от тех, кто будет у него учиться, рассказал о методике преподавания, честно предупредил, что не потерпит расхлябанности, на что я дал ему полное добро. Ведь даже если он обучит как следует хотя бы одного студента — это уже будет значительный вклад! Потом мы вполне дружелюбно попрощались, и я уже было засобирался домой, как началось… Один за одним, ты понимаешь?! А я, честно сказать, нет! Первые пятеро смылись, не дождавшись, пока я завизирую их заявления, потом пришла студентка, с которой… то есть которая является старостой группы. Она оборотень-интуит, можно сказать, экспериментальный студент в нашем заведении, умница, отличница — и тоже с заявлением о переводе.

— Ты узнал причину?

— Она сказала, что трезво оценивает свои силы и обучения в таком темпе и стиле не выдержит. Что не сможет совладать с собственной натурой и просто прикончит старика. Конечно, я уговорил ее подумать, но… Следующие трое, чьи родители, между прочим, не последние люди в империи, сказали, что их в жизни так не унижали! Кто?! Старик — божий одуванчик, я с ним говорил, а уж в людях-то я понимаю!

«Ну-ну», — подумал Рэйн, устало подперев голову рукой.

— Но совершенно не понимаю, откуда такая реакция у половины группы. Я надеюсь, может быть, ты поможешь разобраться…

— Ты серьезно просишь меня заняться твоими студентами? — предупреждающе блеснув взглядом, тихо спросил Рэйн, отчего Тириэн вовремя сумел поправить себя.

— Не студентами, а преподавателем, ведь он твой…

— Мой, и что? Послушай, дядя Тириэн, — вовремя поняв, в качестве кого пришел к нему сегодня лучший друг его отца, Рэйн решил не нагнетать. — Я сделал империи дорогой подарок, привел в лучшее учебное заведение профессионала, которого тебе нигде больше не найти, и даже если он избавится от всех студентов, что ты ему определил в ученики, а останется всего один, то полагаю, что и это уже будет щедро…

— Значит, не поможешь? — прищурился Аурэлл.

— При первой возможности я с ним поговорю, хорошо?

— Кроме того, что ты сделал подарок империи, ты связал руки и мне, прекрасно понимая, что я не имею права наказывать и влиять на чужую собственность…

— Тебе же нравится быть хорошим, — уголком рта усмехнулся Рэйнхард.

— Лишь до поры до времени…

Глава 8

Мне снился сон. Впервые за последние десятилетия мне снился сон… не кошмар. Как я поняла, что это сон? В нем были краски, не серые подтеки вокруг. Впервые мои руки не зябли от пронизывающего холода. Я больше не падала с утеса Победителей, чтобы убедить их, что умерла. Не лежала на каменном плато ту бесконечную ночь, желая заорать во все горло, но не в силах преодолеть паралич. Тогда мне повезло, что они даже не удосужились спуститься, чтобы забрать тело. Повезло, что в тот лютый ночной мороз ни одна тварь не вышла в поисках падали. Больше не было видений бесконечного зноя, когда я тупо брела в самое сердце Элио, чтобы разыскать место, куда они сбросили тела тех, кого смогли найти и кому так решили воздать по заслугам. Ровно сорок пять тел. Я считала и считала в надежде найти самое главное из них, но, как бы я ни старалась увидеть среди лиц самое знакомое, родное, любимое, единственное… его не было. Сорок пять, не сорок шесть. Пустые, мутные, мертвые глаза друзей… Нет, не друзей, то была моя семья. Самая дорогая, единственная, любимая семья. Те, кто все знал обо мне, кому я бесконечно доверяла, кто был мне братом и сестрой в самом глубинном, истинном смысле этого слова. Они таращились на меня пустыми мутными взглядами, словно мусор сваленные в одну кучу. Мои родные…

Я ли кричала в тот день или же то всего лишь плод моего воображения, но этот пронзающий душу крик до сих пор стоит у меня в ушах. Мне часто снятся мои ладони, изодранные в кровь, и то, как я почему-то руками разгребаю песок, чтобы создать последнее пристанище для тех, кто не удержался от самого края. Иногда, во сне, я думаю, почему бы не взять лопату или что-то еще? Но не могу найти ничего подходящего. Это выматывает. Бывают ночи, когда я весь свой сон ищу ее и не могу проснуться. Это тяжело. Но тяжелее, когда я вижу все до самого конца… Вижу их такими красивыми, странными, почему-то улыбающимися, и мне приходится закапывать их. И в этот момент они превращаются в крошечные фигурки, будто куколки, которые я легко погребаю ладонью под слоем песка.

Но сегодня мне впервые снился сон. Мне снилась Эйлирия. Времена, когда счастье казалось мне чем-то постоянным, незыблемым; его сладкий вкус спелого персика, солнца и моря я чувствовала на языке, как и вкус поцелуя того, кого выбрала раз и навсегда. Он держал меня за руку и вел сквозь волшебный сад, туда, где журчали серебристые магические фонтаны. Ощущая родное тепло его руки, сжимавшей мою, я растворялась в этом летнем дне. Он шел впереди, и все, что я могла видеть, — это его широкая спина и медно-рыжие кудри волос. Но я любовалась. Любовалась тем, как солнечные лучи, проникая сквозь ветви деревьев, играют с ними, и поражалась тому, насколько же это красиво.

— Ты помнишь? — спросил он, так и не обернувшись ко мне лицом.

— Конечно, — попыталась сказать я, но голос отчего-то не слушался.

— Ты помнишь?

— Да, — и опять ничего.

— Ты помнишь? — вновь спросил он.

И я проснулась уже от собственного крика. Я кричала «да», а сердце мое билось в груди как сумасшедшее, заставляя ртом хватать воздух.

— Я помню, — прошептала я, хватаясь за голову, и, не сдержавшись, разрыдалась. — Но я не хочу помнить, это слишком… Слишком, слышишь?!

Если к кошмарам я уже привыкла (ну как привыкла, я умела с ними бороться, нужно было встать, обязательно принять душ, а потом заняться либо физическими тренировками, либо начать шить), то к таким снам оказалась явно не готова. Еще даже солнце не взошло, а меня трясло так, словно на улице стояла не знойная южная ночь, а лютый мороз. Не могла заставить себя встать. Не хотелось шевелиться, словно лишнее движение — лишняя боль. Но все, что кажется нам невозможным, на деле — всего лишь иллюзия разума, которому так проще. Вот и мне было проще лежать, жалеть себя и просто замереть. Если бы я только могла себе подобное позволить дольше часа в день, то, пожалуй, отправилась бы за своими собратьями. Но каждый день я почему-то встаю, нахожу повод для того, чтобы есть, ходить, дышать, радоваться жизни, и все еще нахожу ее интересной, хотя порой и предсказуемой… Приняв душ, я накинула легкий халат мужского кроя (хотя какая разница) и спустилась вниз. Привычно достала свой набор для шитья, свиную ногу и песочные часы. Теперь до самого утра я буду делать безвременно почившей свинье надрезы и зашивать их семью эйлирскими техниками наложения швов. На скорость! Не сказать, чтобы очень интересно, но время скоротать — весьма. Даже азартно порой.

Я так увлеклась своим занятием, что практически вошла в некое подобие транса, даже толком не думая над тем, как порхают мои пальцы над свиной ногой, когда юный ассистент спустился в гостиную.

— Пресветлая Лурес, вы зачем свинью испоганили!

— Все равно кожу срезать…

— Я хотел с кожей запечь?!

— Ты? — обернувшись, пристально посмотрела на него.

— Я, — важно кивнул мальчик. — Не пойду сегодня с вами.

— Это еще почему? — прищурилась я.

— Больше ректор не поведется на тот же фокус, а поспать я и дома могу. Но лучше приберусь, постираю и присмотрю, чтобы новая кухарка куда не надо нос не совала.

— Резонно, — согласилась я. — Тем более после занятий мне нужно наведаться еще и в местную больницу.

— Зачем? — поинтересовался Кит, занимаясь приготовлением нехитрого завтрака.

— Потому что Рэйнхард, мать его, Ариен решил измотать меня трудовыми буднями. Наверное, думает, что я совсем умом тронулась и буду лечить все хвори имперцев одним лишь взглядом. Или желает пробудить во мне интерес к профессии? Или желание лечить больше? А может, просто хочет, чтобы я была при деле? Это он, конечно, зря, но раз хозяин желает видеть меня в больнице, то, конечно, я не откажу, — ехидно поделилась я с Китом.

— Ну, понятно…

— Чего тебе понятно? — пробурчала я, садясь за широкий кухонный стол в ожидании, когда мелкий помощник шлепнет на мою тарелку пригоревшее яйцо и зачем-то поджаренный огурец, порезанный колечками.

— Что ничего у него не выйдет, разумеется.

— Вот не надо, я человек профессиональный и работу с удовольствием не мешаю, так что никто не умрет, но скучать не буду, — сноровисто отрезала я кусочек огурца, задумчиво на него посмотрела и поразилась, что в мои-то годы могу попробовать что-то новенькое. С интересом положила его в рот и решила, что эксперимент — это интересно, но иногда стоит придерживаться традиций. — Ты мне больше не жарь это, ладно?

— Почему? — удивился пацан. — Вкусно должно быть. Мне мама всегда кабачки жарила.

— Ну не то чтобы не вкусно, просто это не совсем кабачок, — сочувственно вздохнула я, сопереживая больше нашим желудкам, если этот повар будет баловать нас завтраками и впредь.

— Да? — с подозрением уставился он на самолично приготовленное блюдо. — А похожи…

— Точно тебе говорю, это не они, — едва сдерживая смех, серьезно ответила я.

— Надо же, — как-то тихо изумился он, а потом, видимо решив, что голод нужно побеждать, смахнул остатки к себе в тарелку.

Этим утром я была на редкость сострадательна и, пожалуй, добра как никогда. Не запозорила Кита за жареные огурцы, пожалела Ферту и оставила ее дома в стойле, опоздала к началу занятия на целых десять минут! Ну, это я сделала не по доброте душевной, а просто пыталась отыскать на центральной улице место, где продавали бы хоть что-нибудь, что можно просто съесть, не заходя в таверну или более элитное заведение. Как оказалось, даже чтобы съесть пирожок, надо зайти и присесть, сделать заказ и подождать! Одним словом, как и всегда, моя доброта обернулась мне голодом и дурным настроением к моменту подхода к месту работы. До обеда еще добрых четыре часа… гнусное начало дня. День стал еще гаже, стоило отворить двери в аудиторию и увидеть внутри целых десять студентов! Я так надеялась, что они все разбегутся и начнут пугать мною детей так, что больше никто не захочет у меня учиться. Судя по их лицам, когда я вошла, они надеялись на несчастный случай с моим участием. Что ж, это определенно был «день несбывшихся надежд».

Как это ни странно, но в группе остались все оборотни-интуиты, то есть блондинка Лил, кудрявый и еще один на вид невзрачный парень с волосами странного пепельного цвета, так же наблюдался рыжий ботаник, тощая плакса, что пыталась учить меня вежливости, и еще пятеро студентов, без особых опознавательных знаков, кроме половой принадлежности.

— Класс, приветствие, — точно солдат на плацу, дала команду девушка-оборотень, и вся группа тут же встала, приветствуя меня.

В принципе, у студентов в империи была довольно-таки сладкая жизнь. Государство выделяло стипендии особенно талантливым, обеспечивало их жильем и обедами, приветствовались философские семинары и клубы по интересам. Но было в этом во всем и кое-что приятное для учителей. Так, например, дисциплина во время уроков должна была быть железной. А еще у меня была собственная хворостина, которой я могла их пороть. Мой личный инструмент воздействия на неокрепшие умы стоял в углу, погруженный в соленую воду. И как только мне бы захотелось наставить на путь истинный кого-то из них, стоило лишь взять приглянувшийся прут — и вперед. Надо ли говорить, что обычно пороли безродных или тех, за кого просили родители? Да, бывало и такое. Ну и конечно, стоило помнить, что после работы еще и до дома надо дойти. Так что прилетало в основном слабым и бедным. У всего есть другая сторона.

— Садитесь, — хмуро буркнула я, тяжело ковыляя до своего места и мрачно поглядывая на прутья в углу. Может, и впрямь отходить их по очереди — и дело с концом, тогда уж точно больше меня не побеспокоят. — Как я понял из разговора с ректором, вашу группу прикрепили ко мне для прохождения практики. То есть теперь помимо основных дисциплин, которыми занимаетесь в университете, вы будете таскаться за мной в больницу, смотреть, какие больные ко мне попадают, помогать мне с постановкой диагноза и лечением, а после мы будем подробно разбирать все случаи уже здесь, так ведь?

Недоросли мрачно покивали.

— Вчера я понял, что единственное, что вы хорошо знаете, — это третью букву с конца алфавита. Хотя, возможно, у вас массовое расстройство речи, как знать? Не важно, — отмахнулась я. — Сегодня мы поделим наше занятие на три этапа. Я все еще не понимаю реального объема ваших знаний и не уверен, чего от вас ожидать и в чем конкретно я могу на вас положиться. Вас осталось всего десять, и меня безумно радует, что шелуха постепенно отходит и, возможно, останутся только те из вас, с кем есть смысл работать. Прошу вас, — достала я из папки, что принесла в это утро в аудиторию, стопку листов, исписанных аккуратным почерком. — Староста, раздайте, начнем с небольшой контрольной, возможно, письменно вы сможете изъясняться более внятно. Списывать смысла нет, сразу говорю, у каждого из вас разные вопросы и задания. После мы разберем ваши работы, и вы покажете мне, что умеете на практике. Начали, — скомандовала я, опускаясь в глубокое кресло и устало прикрыв глаза. Глаза прикрыла не потому, что тянуло в сон, просто хотела посмотреть, как оставшиеся студенты сумеют себя раскрыть, если почувствуют, что старый дед не стоит у них над душой. Так, под мерный скрежет грифелей, я продремала почти час.

— Сдаем работы, — открыв глаза, тихо сказала я. По залу раздался несколько разочарованный гомон, но листы все сдали тут же поднявшейся со своего места старосте.

— Что же, начнем и обойдемся без имен. Главное, что я знаю, где чья работа, вас же должны интересовать допущенные ошибки и методы их исправления.

Контрольную я составляла по принципу «от простейшего к сложному», но первый же элементарный вопрос и данный на него ответ заставил меня с интересом посмотреть на прутья в углу комнаты. Может, в этом времени следует и впрямь поколачивать студентов, чтобы у них мозг лучше кислородом обогащался?

— Расскажите процедуру обработки рубленой раны, опишите ее характеристики, — зачитала я первый вопрос. — Несложный вопрос, на который я получил весьма интересный ответ: «Рубленые раны наносятся тяжелыми острыми предметами, характерно глубокое повреждение тканей, ушиб и сотрясение окружающих тканей, что осложняет их обработку и способствует развитию инфекций», — читала я ответ, данный кучерявым оборотнем, который сидел с невозмутимым видом и явно ощущал себя уверенно. — Прямо параграф из медицинского справочника, — прокомментировала я. — «Способ обработки: промыть и зашить…» У кого-нибудь есть дополнения? — мягко поинтересовалась я, поднимаясь со своего места и беря в руки свой посох. — Ну же, — попыталась приободрить я свое маленькое стадо.

— Возможно, — не слишком уверенно заговорила Плакса, — следовало подробнее описать процедуру обработки раны?

— Например? — поинтересовалась я, а девочка начала стремительно краснеть.

— Например, указать составы, которые следует использовать при очищении раны?

— Какие?

Казалось, еще больше покраснеть уже просто невозможно, но она сделалась цвета спелой свеклы и начала заикаться:

— С-с-спир-с-спиртовые, — кое-как выдавила девчонка, — такие, как настой семиголовника? — жалобно посмотрела она на меня.

— Еще есть замечания?

Молчание стало мне ответом.

— Поздравляю, — счастливо улыбнувшись, поздравила я своих студентов, — исход для вашего пациента — весьма разнообразная, но смерть! Из-за автора данного опуса он вероятнее всего умрет от заражения крови, — указала я на лист бумаги в моей руке, — или от гнойной гангрены, а может, просто лишится ноги или руки, а из-за вас, моя дорогая, даже мучиться долго не будет, отправится на тот свет от кровопотери. Ведь ни один из вас не удосужился наложить жгут, для начала помыть собственные руки, обработать рану и использовать правильный шов. Промыть и зашить — не ответ для студентов четвертого курса целительского факультета. Открываем тетради и пишем тему — чувствую, сегодня у нас их будет много…

Спустя еще три часа я поняла, что скоро мне даже голосовые связки не надо будет изменять, я натурально теряла голос. Мое первое полноценное занятие сошло с запланированного пути и мчалось прямиком к истокам, основам целительского дела. Три часа мы разбирали первые вопросы десяти контрольных и писали, писали, писали, а я все говорила и говорила. Еще больше мне хотелось кого-нибудь поколотить из сидевших передо мной горе-целителей, которые даже не знали, что помимо обработки раны надо бы и свои собственные руки как-то помыть… Хотя, думаю, они, наверное, знали об этом, но меня поражало, насколько халатно относились к подобным деталям, а потом я поняла. Поняла, что аланит или оборотень вряд ли умрет от какой-то раны или грязных рук, а люди… Это же просто люди, разве нет? Ведь в группе у меня было всего три человека, а остальные, похоже, и не собирались тратить время на хвори людские больше, чем того бы им самим хотелось. А может, их так учили?

— И прежде, чем я отпущу вас на обед, — хрипло заговорила я, — хочу вам кое-что сказать. Если я хотя бы раз во время этой практики увижу, что вы по-разному относитесь к пациентам — в зависимости от их расовой принадлежности, — обвела я группу хмурым взглядом, — я вас так отделаю, что вам уже не один целитель не поможет. Я доступно объясняю? Свободны.

Повторять дважды не пришлось. Студенты сноровисто собрали свои письменные принадлежности и в полной тишине покинули аудиторию. Хотя не могу сказать, что выглядели при этом бодрыми и счастливыми. Похоже, четырехчасовой марафон по оказанию первой медицинской помощи при различных видах ранений вымотал их достаточно, чтобы покинуть аудиторию молча.

В столовой факультета мне удалось раздобыть для себя нехитрый, но сытный обед и с удивлением осознать, что я единственный преподаватель, который пришел сюда на обед. Должно быть, скромники в белых простынях предпочитали более изысканную кухню и ели где-то еще. Но мне было абсолютно плевать, что и где есть, главное, что не тухлое и достаточно полезное. А чем проще, по моему глубокому убеждению, пища, тем даже лучше. Потому каша, бульон и кусочек отварного мяса пришлись очень кстати после экзотического «кабачка». В огромной студенческой столовой царила непринужденная атмосфера, и это заставляло меня время от времени впадать в светлую ностальгию. Времена идут, а ведь, по сути, меняются лишь декорации. И студенты всё такие же студенты, и молодость все такая же искристая и озорная. Изменилась я, а этот светлый мир студенчества будто замер, впуская в свои объятия одних и безжалостно вышвыривая в жизнь других.

— Еще заплачь, — тихо фыркнула я себе под нос. После решительно встала, отбросила все лишние мысли и направилась к месту, где должна была захватить груз в десять студентов и отправиться вместе с ними осматривать мои новые владения.

На самом деле я боялась, что придется проделать весь путь до выхода с территории учебного комплекса, чтобы потом уже выйти на улицу и вдоль по ней двинуться в обратный путь к городской больнице. Но, как оказалось, если выйти через черный ход целительского факультета, пройти по узкой тенистой аллее и выскользнуть через небольшую калитку, то окажешься прямо напротив нее. Данное открытие, разумеется, я совершила не одна, а под чутким руководствам студентов, которые и показали короткий путь. Даже спрашивать дорогу не пришлось: просто встретившись с ними в фойе на первом этаже, сказала им «Идем» — и они пошли, я же бодренько зашагала следом.

Центральный городской госпиталь Аланис выглядел впечатляюще. Как и все заведения в империи, которые олицетворяли власть и принадлежность к культуре аланитов, он был монументальным памятником искусства. Несколько корпусов соединяло центральное округлое здание с куполообразной крышей, и я сильно подозреваю, что если взглянуть на комплекс с высоты птичьего полета, то он похож на лист клевера — символ целителей Алании.

Внутрь я уже входила первой. Центральный городской госпиталь — это все же гордость столицы, потому пол, выложенный из мраморной мозаики в виде какого-то чудака в белой простыне с небесно-голубыми глазами и немного розоватыми волосами, возложившего ладони, от которых исходило сияние, на коленопреклоненного перед ним мужчину в набедренной повязке, сначала озадачил меня своим сюжетом, а потом заставил изумленно замереть, и я уже разрывалась между желанием засмеяться и разрыдаться. Я узнала и мужчину в простыне, и, как это ни странно, вспомнила сам момент, когда это происходило!

— Это Первородный Зорис, — пояснила мне и без того известный факт Лил, — в Алании его почитают за то, что он исцелял от пьянства и наркомании…

— Ага, — вслух ответила я, вспоминая, каким любителем хорошенько приложиться был сам Зорис. Однажды он и коленопреклоненный Антей так напились в месте, о котором история умалчивает, что очнулись в подворотне у городской площади в чем мать родила. Причем роскошные пепельные локоны Зориса оказались при этом выкрашены марганцовкой в ярко-розовый оттенок, кто красил — осталось загадкой, но ярко-розовые ладони Антея отвечали на нее сполна. Эти двое сперли простыню и наволочку, что какая-то кумушка забыла снять с бельевой веревки. Самым ловким оказался Зорис, потому ему досталась и простынь, и веревка, Антей же напялил наволочку. После чего двое первородных попытались пересечь площадь в предрассветных сумерках. Поскольку Зорис был мужчиной опытным в такого рода делах, то он упрямо шел вперед, Антей же завалился аккурат посреди площади, где верный друг и произвел сей знаменательный акт избавления его от похмельного синдрома. Какая легенда сопровождала эту картину, мне было неведомо.

— Я читала, что Зорис был воплощением бескорыстности, потому и предпочитал в одежде самое простое, так теперь делают и наши целители, — тем временем вещала Лил у меня над ухом. — О нем помнят наши летописи, как и мы все. Потрясающий, должно быть, был человек.

— Они все были потрясающими, — тихо ответила я.

— Наверное, — пожала плечами девушка, — жаль, что главный храм Двуликого сгорел, а с ним и большая часть наследия первородных, включая их изображения, знания, имена и жизнеописания… Интересно было бы узнать, чем они жили, какие открытия совершали, как выглядели? Иногда начинаешь думать, что их и не существовало вовсе, а эти истории — всего лишь сказки, — пожала она плечами, на удивление разговорившись со мной, в то время как остальные студенты поспешили отметиться, что прибыли для прохождения практики. Да и мне стоило наведаться к главному целителю, дабы уведомить, что я поступаю в полное его распоряжение.

— Может, и сказки, — пожала я плечами. — Как бы там ни было, но для большинства того, о чем не знают и не помнят, — не было вовсе. Буду ждать вас здесь, как только освобожусь.

— Хорошо, — кивнула она, уходя вслед за сокурсниками.

Для того чтобы познакомиться с главным целителем городского госпиталя и получить привязку к отделению, мне пришлось подняться на самый верх центрального здания и оказаться в замысловатой приемной с совершенно прозрачным потолком, сквозь который было видно голубое небо. Подождать, пока невысокого роста человеческий мужчина-секретарь доложит о моем приходе, после чего еще подождать, сидя на неудобной табуретке. Исходя из условий встречи, я окончательно поняла, что главного никто не спешил уведомлять о моем истинном статусе. Это было хорошо. Ни к чему ему знать. И, судя по всему, Рэйнхард не желал афишировать сей факт. Спустя полчаса меня наконец пригласили войти. Главным в городском госпитале оказался мужчина-аланит. Если судить по меркам людей, то выглядел он на тридцать с небольшим, но думаю, был ровесником Тириэла Аурэлла, что уже само по себе было комплиментом его уму. Высокий широкоплечий шатен, замотанный в простынь, смотрелся комично, сидя за широким столом из красного дерева. Правда, таковым он казался лишь мне. Сам мужчина выглядел весьма сурово. Темные брови грозно сошлись на переносице, ярко-голубые глаза глубоко посажены, тонкие губы поджаты так, что их контура почти не видно. Одним словом, вид такой, что сразу становилось ясно — вольнодумие и словоблудие в его присутствии наказуемо! Ой-ой, ну страшный, страшный, говори уже, надоело тут сидеть.

— Добрый день, — неожиданно высоким писклявым голосом поздоровался он, а на моем лице расцвела широченная улыбка, которая, слава Двуликому, была ото всех сокрыта повязкой.

— Добрый, сынок, — просипела я, припадая на свой посох.

— Я вам не сынок, — сердито пискнул он и, грозно зыркнув на меня, вновь перевел взгляд на бумаги, разложенные на столе. — Соль, вы прибыли к нам из Иртама и ныне принадлежите к Дому Ариен, так?

— Так написано, — кивнула я.

— Могу я узнать, вы ли тот человек, который сумел помочь Рэйнхарду с его недугом?

— Там так написано? — поинтересовалась я.

— Нет, — его высокий голос будоражил мою темную сторону, которая уже потирала ручки, чувствуя, что «запахло» новой жертвой. Не то чтобы я любила издеваться над людьми, но если дядька будет вредничать, то с удовольствием послушаю, каким фальцетом он орет на подчиненных.

— Тогда не я, милок, сам понимаешь, дело-то секретное, а мне еще с годков пять спокойно доскрипеть — и то за радость, — тяжело вздохнула я.

— Я вам не милок, — сквозь зубы пробормотал он.

— Тык пердставьси, — начала я покачивать головой, так, как порой делают это совсем уж пожилые люди с неврологическими расстройствами.

— Меня зовут Саймон Тор, — грозно «воскликнул» мужчина. — Сколько вам лет и почему вас направили ко мне в госпиталь, да еще со студентами, как руководителя практики?!

— Столько не живут, — печально изрекла я. — Чтоб я знал, за что мне все это? И так еле хожу, все болит, скрипит и чпокает, так еще на старости лет учителем послали хлеб и покровительство отрабатывать…

— Как вы собираетесь вести прием в таком состоянии?

— Кто б знал, — вздохнула я.

— Думаю, этот вопрос необходимо задать вашему хозяину, что за шутки такие?! Будьте уверены, я с ним поговорю на ваш счет, пока же могу предложить вам поработать в отделении для лежачих больных, заодно и студенты ваши посмотрят на обратную сторону медицины.

— И на том спасибо, — покивала я, тяжело вздохнув и выходя за дверь.

А уже спустя час я с удовольствием пила травяной сбор вместе с дежурными медсестрами, играя в карты, и с наслаждением наблюдала за тем, как десять моих студентов меняют постельное белье под лежачими больными, убирают судна, моют и кормят их. Студенты смотрели на меня хмуро. Бьюсь об заклад — не так себе они представляли будни практикантов.

Осторожный стук в дверь вывел его из задумчивости. Рэйнхард устало прикрыл глаза, отгоняя от себя тяжелые мысли, которые вертелись вокруг неожиданной кончины Филиции и заканчивались на рубежах империи и тревожных донесениях оттуда. Работы последнее время было столько, что по вечерам ему казалось, что у него в голове завелся некто с молотком и двумя барабанами. Да еще император желал его видеть на ближайшем приеме в честь своего дня рождения непременно с целителем, что его спас. Когда он получил данное приглашение, то оно ему не понравилось, и это мягко сказано.

— Кто? — тихо спросил он, но этого оказалось достаточно, чтобы его секретарь, сухопарый мужчина-оборотень, услышал и вошел внутрь.

— К вам господин Саймон Тор, главный целитель городского госпиталя Аланис, просит об аудиенции, — бесцветным голосом сообщил мужчина и посмотрел на Рэйна ничего не выражающим взглядом.

— Час от часу не легче, — буркнул себе под нос аланит, но небрежным взмахом руки дал понять, что разрешает гостю войти.

Саймон Тор был того склада мужчиной, которые не любят затягивать вопросы, требующие их вмешательства. Порой он испытывал почти физический дискомфорт от нерешенных проблем, и это безумно его раздражало. Именно потому стоило появиться в его расписании свободному «окну», как он тут же отправился на серьезный разговор с главой Дома Ариен. Саймон не принадлежал ни к одному из величайших Домов империи и, по местным меркам, имел весьма скромную родословную, потому в его имени не было звучной приставки Эль или Иль, зато были гордость и чувство собственного достоинства, которые позволяли ему заходить в кабинеты, подобные этому, с высоко поднятой головой.

Мыслимое ли дело — едва переставляющего ноги раба отправлять работать в его госпиталь! А если этот человек умрет у него в больнице, кто будет нести за это ответственность? Ему было это не ясно, как и то, зачем его больнице нужен этот доходяга вообще? Чему он может научить студентов?!

Центральный городской госпиталь был расположен в центре города, собственно, как и ведомство Рэйнхарда Эль Ариен. Потому времени данное путешествие заняло немного, и теперь, сидя в приемной одного из опаснейших аланитов их общества, Тор тщательно продумывал каждое слово, что собирался произнести, войдя внутрь. Но, как обычно и бывает в таких ситуациях, стоило секретарю пригласить его войти, Саймон несколько растерялся и совершенно забыл, с чего хотел начать разговор. Но, пожалуй, он не стал бы тем, кем был, если бы не умел быстро реагировать на любые жизненные ситуации.

— Добрый день, — поздоровался он и в очередной раз несколько смутился от звука собственного голоса.

— Добрый, господин Тор. Что привело вас ко мне? — Рэйнхард благосклонно начал разговор, избавляя Саймона от необходимости вести светскую беседу.

— Думаю, вы понимаете, почему я здесь?

Рэйнхард не ответил, лишь выжидающе посмотрел на незваного гостя, заставляя того нервничать.

— Конечно, я пришел не играть с вами в слова, — кивнул Тор, присаживаясь в глубокое кресло напротив рабочего стола Эль Ариен. — Всего лишь хотел уточнить, известно ли вам, в каком состоянии ваш раб?

Такого вопроса Рэйн не ожидал — и с удивлением понял, что ему не все равно. Он волнуется.

— Что с ним? — тем не менее достаточно скупо поинтересовался мужчина.

— Что с ним?! Да он не сегодня-завтра умрет!

— Что? — простой вопрос прозвучал так, что у Саймона невольно пошел мороз по коже. Взгляд Ариен стал непроницаемо черным, а весь его образ без слов призывал к осторожности.

— Я, конечно, прошу прощения за мою прямолинейность, должно быть, мне следовало осторожнее быть в выра…

— Просто скажите, что с ним, — холодно и бесцветно бросил Рэйн, и, должно быть, всего лишь на миг, Саймону показалось, что воздух в кабинете главы тайной канцелярии налился невыносимой тяжестью и будто загустел…

— Я разговаривал с ним сегодня и могу со всей ответственностью заявить, что этот человек слишком стар, чтобы вести практику в моей больнице, — на одном дыхании выпалил Саймон и почти кожей почувствовал, как резко спало повисшее в кабинете напряжение.

— Это все? — облегчение от услышанного, которое испытал Рэйн, стало для него открытием. Да, целитель спас его, он был ему благодарен, но он не думал, что вместе с тем окажется эмоционально привязан к нему.

— Этого мало? — изогнув бровь, поинтересовался Саймон. — Вы должны понимать, что это достаточно веская причина для меня как для аланита, отвечающего за вверенную мне больницу, чтобы не допускать его к пациентам. Что, если кто-то пострадает? Кто будет отвечать? — выжидательно посмотрел мужчина на собеседника.

Рэйн легко усмехнулся, и в его темных глазах появился странный озорной огонек, который едва не довел Саймона до обморока. Кто угодно мог себе позволить такую усмешку, но когда она возникает на лице главы тайной службы… это пугает.

— Я должен извиниться перед вами, господин Тор, — тем временем заговорил Рэйнхард.

— Что? — глупо моргнув, выдохнул мужчина.

— Но только в том случае, если вы согласитесь пойти до конца, чтобы узнать причину моих слов, — под недоумевающим взглядом Саймона Рэйн поднялся из глубокого кресла, подошел к одному из стеллажей с книгами и из небольшого углубления вытащил непримечательный на вид пергамент, исписанный мелким каллиграфическим почерком. Любой, кто вращался в высших кругах общества Алании, понимал, что это такое. Понял и Саймон, отчего ему стало не по себе.

— Так что, Саймон? Готовы на небольшую уступку, чтобы узнать ответ на свой вопрос? — все еще улыбаясь, спросил Рэйн, а вот Саймон подумал, что еще не скоро сможет отойти от общения с этим аланитом. Любое сказанное им слово заставляло чувствовать его себя танцующим на лезвии ножа. А еще он совершенно точно решил, что больше ни в жизнь не сунется к главе Дома Ариен!

— Вы хотите, чтобы я принес клятву крови?

— Нет, — и улыбка на губах главы тайной службы Саймону совсем не понравилась, — клятву рода. Порой собственная жизнь не так ценна и от нее могут заставить отказаться. А как насчет всей вашей семьи? Хотя одна лишь мысль, намерение рассказать то, что вы услышите здесь и сейчас, — убьет всех, в ком течет ваша кровь, включая вас, конечно. Эта клятва, которую не обойти и не обхитрить. Говорю вам все это так, как есть, а выбор оставляю за вами…

— Его уже нет после ваших слов…

— Верно, — кивнул Рэйн. — Впредь вам стоит подумать дважды, прежде чем прийти сюда за правдой и есть ли вам чем заплатить за нее.

Ненадолго Саймон Тор задумался. Он не был дураком. Если откажется, то его просто убьют хотя бы за то, что он теперь знает, что со стариком что-то не так. Просто за подозрение, которое он может высказать кому-то, и не важно кому. Неужели эта информация может стоить его жизни? Судя по всему — да.

— Хорошо, — кивнул он, беря в руки маленький нож для бумаг, что лежал на столе у Рэйна, и одним быстрым, выверенным движением надрезал большой палец на левой руке. После так же резко прислонил его к пергаменту, что предложил ему Рэйн. Кровь тут же впиталась в поверхность листа и, будто покорная чужой воле, устремилась к строкам, впитываясь в каждую букву написанного. Текст на миг вспыхнул багряно-красным, и пергамент просто рассыпался на глазах, обращаясь в прах. Невесомая пыль, повисшая в воздухе, закружилась, уносимая никому не ощутимым ветром, чтобы спустя миг растаять на плечах Саймона Тора. Заклятье было наложено.

— Что ж, теперь поговорим…

— Альма, женщина, ты мухлюешь! Где ты этому научилась?! — возмущенно воскликнул старик, что сейчас сидел на стуле, точно птица на насесте, поджав к груди колени и кидая на стол сразу несколько потрепанных карт. — Дорей, не дай ей сделать нас, слышишь! Сломанная задница — еще не повод отключать мозги, — обвиняюще ткнув пальцем в бородатого оборотня, лежащего плашмя на каталке, воскликнул дед. К слову сказать, теперь их было пятеро, игравших в карты. Две медсестры, оборотень со сломанным бедром, Соль и Тереза, которая пробыла в коме несколько месяцев. Тереза все время пропускала ход, но странный дед сказал, что ей полезно побыть в обществе. — Отличный ход, дружище! Тереза, ходишь? — Женщина, лежавшая с другой стороны стола на еще одной каталке, бессмысленно смотрела в потолок и на провокации не откликалась. — Опять пропускаешь? Как хочешь, хотя карты у тебя должны быть неплохими, судя по моим.

— Как вы считаете, кто тут при смерти из этих пятерых? — шепотом спросил Рэйн, наклонившись к уху пораженно замершего Саймона. За развернувшимся действом они наблюдали уже добрых десять минут, и мужчина не мог поверить в то, что все происходящее реально! Во-первых, но не в главных, десять студентов без устали драили его отделение. Кто-то мыл окна, кто-то пол, кто-то протирал пыль. Судя по постелям лежачих больных, белье у каждого было поменяно, судна вынесены, все больные были помыты и даже причесаны. Во-вторых, в отделении пахло так, что и не скажешь, что тут лежат те, кто даже в туалет сам не может сходить! В-третьих, две дежурные медсестры, двое больных и сам… пресветлая Лурес… первородный (?!) увлеченно резались в карты, не замечая никого вокруг и дружно обмениваясь шутками. Даже Дорей, известный своим нравом глава городской стражи, хохотал и подначивал старика, словно они были давние знакомые.

— Я до сих пор не могу поверить в сказанное вами, — тихо прошептал Саймон. — Не могу поверить, что однажды увижу того, кого считал легендой… Вы знаете, я с самого детства мечтал стать целителем. Мечтал, что однажды стану таким, какими были они… Пойдемте, — поворачиваясь к выходу, прошептал Саймон, — до конца его рабочего дня еще полчаса. Не будем им мешать.

— Не будете мешать? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн.

— Нет.

И только теперь Рэйн увидел странный свет в глазах мужчины. Именно так смотрят на тех, кем восхищаются всем сердцем.

В полном молчании они покинули отделение, и лишь в конце общего коридора Саймон заговорил вновь:

— Я хочу, что бы вы знали, что я не жалею о принесенной клятве. — Он глубоко вздохнул, будто собираясь прыгнуть в ледяную воду с головой, и продолжил: — Но еще я считаю, что должен сказать — мне больно видеть то, что вы сделали. Хочется надеяться, что это потому, что вы не знали, какой редчайший дар богов попал к вам в руки. Но вы знали и вряд ли понимаете…

— Что же мне непонятно?

— Я в свое время провел несколько лет в исследованиях по теме первородных по тем крохам информации, что уцелели. Вы не понимаете, что нельзя называть рабом того, кто принадлежит лишь Богам. Вы не понимаете, что мы такое в его глазах…

— Всего лишь тлен, — тихо ответил Рэйн, — я знаю, он говорил.

— Нет, — покачал головой Саймон, — мы — те, ради кого их создали. Они должны любить и любят нас просто потому, что это в их природе. Любят, как мы можем любить лишь самых родных… Знаете, как это больно, когда любимые предают? — еще тише спросил мужчина, повернулся и, не дожидаясь, что Рэйн последует за ним, отправился прочь.

Рэйнхард смотрел вслед этому странному мужчине и с удивлением ощущал себя пристыженным, хотя и не мог понять, в чем именно он предал старика, если сделал все, чтобы Соль было хорошо. Он выполнил все его условия. То, что он причислил его к своему Дому как собственность, произошло лишь потому, что сделать его равным членом семьи было невозможно. Он ведь человек. Но разве это что-то меняет? Делает ли это Рэйна хозяином целителя? Вряд ли, особенно в том смысле, в котором обычно принято. У них был договор, и разве те ценности, в которые он верит с рождения, не стоят нескольких лет службы этого человека? Разве это столь запредельно для него — ради блага империи быть там, где он должен?

— Что же, господа студенты, — обратилась я к десяти своим студентам, что сейчас мало напоминали тех холеных золотых детей жизни, которыми являлись еще утром, — первый день вашей практики подошел к концу, надеюсь увидеть вас завтра, — улыбнулась я, имея в виду нечто совершенно противоположное.

— Завтра вы опять заставите нас драить судна? — зло поджав губы, оскалился оборотень с тугими кудряшками.

— Возможно, это прозвучит неправдоподобно, — таинственно начала я, — но люди и даже нелюди гадят каждый день, — переходя на шепот, поделилась я.

— Но мы не санитарки! — воскликнула Плакса. — Почему мы должны делать это? Мой отец через столько прошел, чтобы я могла учиться, а в итоге я чищу горшки?!

В этот момент хотелось бы сказать им нечто саркастичное вроде «Жизнь несправедлива — привыкай», но думается мне, ни один из них не понял бы, в чем истинная причина того, что я заставила их делать сегодня.

— Каждый из вас представляет себя кем-то вроде главного актера театра, вокруг которого складывается сюжет и все самые интересные приключения достаются непосредственно ему. Если вы и впредь собираетесь мнить себя кем-то подобным, я прошу вас уйти из моей группы, а еще лучше — оставить профессию. Сегодня вы писали самую примитивную контрольную уровня второго курса места, где учился я. Как я могу позволить вам подойти к человеку с травмой, если вы, даже сидя в аудитории, забываете об элементарных правилах гигиены? Да, для оборотня или аланита такие инфекции не будут опасны, опять же в зависимости от его состояния, но человека они могут убить. А вы даже примерно не осознаёте свою ответственность перед теми, кто вверяет вам самое дорогое — свою жизнь. И теперь, зная о вас то, что я знаю, я со всей ответственностью могу вам вручить лишь грязный горшок! И ровно до тех самых пор, пока не увижу в вас отблеск осознания того, что в ваших руках чужие жизни, которые нужно сберечь, — ничего другого, кроме того, что было сегодня, вам не светит. Либо учитесь быть целителями, либо проваливайте. Можете и дальше думать, что весь смысл в том, чтобы напялить на себя белую простынь и заниматься самолюбованием. Но вы ничто, пока продолжаете брезговать теми, кому так легкомысленно решили посвятить свою жизнь.

Я смотрела на студентов и честно не знала, как они могут не понимать столь простых вещей? А быть может, и я была бы такой, если бы не дар, что решил все за меня. Не знаю.

— Я не жду, что вы все придете завтра в аудиторию, но те, которые решат остаться, еще не раз пожалеют, пока не будут готовы сказать «спасибо» за то, чему научились.

Я ушла первой, полностью погрузившись в собственные мысли. Как это ни странно, но были они вовсе не о группе студентов, что остались за моей спиной. Я думала о Терезе. Единственной пациентке отделения, которая нуждалась во мне как в первородном. Сегодня я целый день звала ее, уговаривая вернуться из темных лабиринтов разума. Она не откликнулась на мой зов. А это значило лишь одно: завтра я продолжу это делать.

Так, думая об этой женщине, я покинула здание больницы и, оказавшись уже на центральной улице города, собралась проверить карманы на предмет наличности. Свой кошелек я забыла дома, а кушать мне ну очень хотелось, даже после обеда, потому игра в карты была очень кстати. Я не собиралась обирать медперсонал и того несчастного оборотня со сломанным бедром, хоть и могла, потому, выиграв достаточно на пару пирожков, больше так ни разу и «не смогла». Так что теперь наличности у меня было на один пирожок с яблоками или один без начинки. Что тоже неплохо и, надеюсь, даст доковылять до дома и оценить по достоинству жареный огурец.

— Вечер добрый, — его голос, раздавшийся со спины, стал неожиданностью в этот вечер. Чего уж там, я думала, что следующая наша встреча произойдет лишь в случае, если кто-то из членов правящей семьи решит отправиться на тот свет. Хотя как знать…

— Добрый, — ответила я, оборачиваясь к нему и с удивлением замечая, что рада его видеть. Рада слышать его голос, видеть его черные глаза, мне нравится то, как он смотрит на меня… Хотя это перебор, чего это должно меня радовать, если смотрит он на старого деда? Ох, Двуликий… — Чем обязан?

— То, что я захочу вас навестить без повода, даже не рассматривается? — прищурившись, поинтересовался он.

— Нет, конечно, — хмыкнула я. — Твое восстановление, судя по тому, что я вижу, идет полным ходом. Через неделю сможешь пользоваться крыльями и их силой, так что дело не в этом. Стало быть, гадать придется долго, а я устал и хочу есть, а отсюда тебе стоит сделать вывод, что разговор пойдет более продуктивно, если меня накормить.

— Справедливо, — усмехнулся он, после чего жестом предложил следовать за ним, туда, где его ожидал кучер, маленькая невзрачная карета и две пегие лошадки в упряжке.

— Скромновато, — по достоинству оценила я колымагу.

— Внешность обманчива, — ответили мне, когда кучер легко отворил для меня дверцу.

На самом деле внешность была ничуть не обманчива. Внутри были две жесткие лавки, никак не предназначенные для длительного и комфортного путешествия, стены обиты дешевой темной тканью, как и пол. Стоило нам усесться друг напротив друга, как Рэйн достал из кармана брюк, в которых продолжал ходить, несмотря на выздоровление, ничем не примечательное кольцо и надел его на указательный палец. В тот же миг перед моим взором оказался среднего роста аланит с невыразительными серыми волосами, глазами и внешностью. Да чего уж там, внешность была такой, что раз увидев, потом ни за что не вспомнишь. Как, собственно, и его одежда из дешевых, плохо окрашенных тканей не вызвала бы никакого интереса ни у торговцев, ни у представительниц противоположного пола.

— Решил принарядиться? — хмыкнула я.

Невзрачный мужчина напротив меня улыбнулся, скривив в подобии улыбки тонкие губы, и пожал плечами.

— Такая работа, — голос остался прежним, что не могло не радовать. — Хотя, как я погляжу, вы моими подарками пренебрегли, — то был не вопрос, а скорее утверждение.

— Ты про тот металлолом, что всучил мне Фертимон?

Рэйн легко кивнул, устремив свой взор в окно, будто бы с интересом рассматривая сменяющие друг друга пейзажи.

— Зачем мне эта хрень, если ты навесил маяк мне на ауру?

— Вы знали? — посмотрел он прямо на меня.

— Конечно, я же не Ферт и немного понимаю, когда на мне есть «следилка», а когда нет.

— Это злит вас? — спокойно спросил он, немного изогнув бровь.

— Да пофиг, — отмахнулась я.

— Должен ли я это понимать так, что вы знаете, как от нее избавиться, и зачем в таком случае говорите мне об этом?

— Понимай как хочешь, — вздохнула я. — Ваши игры в собственников утомляют меня, а методы порой весьма однообразны.

— После этих слов что следует мне сделать? — все еще улыбаясь, спросил он.

— Покормить меня, что еще-то?

Усмехнувшись, он покачал головой, и в карете воцарилось недолгое молчание.

— Почему у меня порой такое ощущение, что бы я ни делал, чтобы удержать вас, — это всего лишь попытка поймать воздух?

Я впервые за время поездки серьезно взглянула в глаза мужчины, что сидел напротив. Внутри меня происходил странный процесс из взаимодействия противоречивых эмоций, и я словно бы ощущала кое-что очень важное и опасное. Стоит мне определиться с тем, что я готова чувствовать по отношению к нему, — и начнется ураган, который сметет все на своем пути. Причем я не могла бы поручиться, будет это ненависть, жажда свободы, страсть или нечто совершенно непонятное пока. Мне было за что ненавидеть его и ему подобных. Я знала, что нравится и привлекает меня в нем. А еще — я уже на уровне животных инстинктов не выносила цепей. Они драли мне душу, лишали возможности дышать, мне было тесно и противно от такого осознания. Клетка останется клеткой, даже если отлить ее из золота. Я просто уже давным-давно вышла за те рамки, в которых мог бы прижиться обычный человек. Знаете, как бывает, когда, замерев на краю обрыва, ты представляешь, насколько холодная вода внизу, как высоко прыгать и что можно разбиться о скалы? А прыгнув, всего несколько бесконечно долгих секунд ты испытываешь ни с чем не сравнимый восторг. Я чувствовала такое предвкушение, смотря на мужчину, что сидел напротив меня. Казалось, что такой прыжок сумеет оживить меня, даст возможность вздохнуть, пускай и всего один разок, но полной грудью. Я не заблуждалась на свой счет… Моя любовь, как и мое солнце, зашло не одно столетие назад. Такого, как он, я больше не встречу никогда… Но разве не могу я сделать хотя бы еще один вдох, прежде чем вновь продолжу влачить свое жалкое существование, непонятно по какой причине цепляясь за остатки рассудка и жизнь?

— В империи слишком любят поводки, — пожала я плечами. — Красивые и ажурные, грубые и жесткие, это общество просто не желает понимать, что можно строить отношения иначе.

— Вы бы остались, если бы я просто попросил?

— Нет, — покачала я головой.

— Тогда как иначе я могу выстроить отношения с вами?

На этот вопрос я промолчала. Не потому, что мне нечего было ответить, просто я была не готова отвечать даже самой себе. А еще я совсем забыла, перед кем этот мужчина будет отвечать, несмотря ни на что, — это его Империя, именно она — единственная страсть в его жизни.

— В конце этой недели нас ждут в императорском дворце, — совершенно обычным тоном сообщил он мне.

Изо всех сил я старалась не подать виду, как шокировало меня это известие. Нет, я не знала того, кто правил Аланией в это время. Но…

Глава 9

— Айрин, Айрин, — звонкий женский голос раздался из огромного шатра, укрытого плотной белой тканью. — Джо, Лиссан! Да куда вы все делись?! Мне нужна помощь!

Створка шатра приоткрылась, выпустив наружу смуглокожую девушку с невероятно яркими аквамариновыми глазами. Девушка была одета в мужской темный костюм, поверх которого повязан некогда белоснежный фартук, нарукавники, и все это вымазано в свежей и уже засохшей крови. Густые черные волосы были забраны в тугой пучок, правда, сделан он был, похоже, довольно давно, и несколько прядей все же выбились. На лице, руках и даже волосах были следы чужой крови. Она выглядела так, словно не мылась уже несколько дней. Под глазами залегли темные круги, и ее ощутимо шатало. Яркие глаза казались до странности блестящими и несоизмеримо большими в сравнении с лицом, которое больше напоминало просто череп, обтянутый кожей.

— Айрин, я не справляюсь, помоги! — в отчаянье прокричала она.

Ответом ей была лишь глухая, какая-то неестественно мертвая тишина.

В воздухе пахло гарью и тленом, эта неимоверная вонь все еще била по обонянию, заставляя кривиться при каждом глубоком вдохе. Но девушка все же глубоко вздохнула и, сильно пошатываясь, пошла вокруг шатра, пытаясь найти хоть кого-то из членов их маленького выездного госпиталя, которых по всей линии военных действий было около десяти.

— Айр, — облегченно выдохнула она, стоило ей зайти еще за один поворот. — Вот ты где, — не скрывая облегчения в голосе, выдохнула она, смотря на спину девушки с белоснежными волосами, что сидела прямо на земле. — Айр, помоги мне, я не справляюсь. С линии северного фронта поступают всё новые и новые раненые. Был вестник, через пол-оборота нам доставят еще десятерых, а вы все куда-то разбежались. Очень вовремя, скажу я тебе… — совсем тихо договорила она, вдруг поняв, что на ее слова никто не реагирует и не отвечает. — Айр, — тихонько и как-то жалостливо позвала она подругу, каким-то внутренним чутьем ощущая — что-то не так. — Айрин, посмотри на меня, — ласково позвала она, обходя девушку со спины и заглядывая ей в лицо.

Каждый первородный имел необыкновенную внешность, будто бы Двуликий решил смешать в их образах самые невероятные, яркие и несочетаемые краски. Айрин имела белоснежные волосы, кожу, даже глаза — и те были словно бесцветными, лишь темные брови. Но сейчас ее зрачки расширились настолько, что глаза казались совершенно черными. Взгляд был пустым и отсутствующим, и лишь то, что ее губы невольно подрагивали, давало понять, что девушка все еще жива.

— Айрин…

Словно очнувшись ото сна, девушка вздрогнула и резко посмотрела в сторону говорящей. Ее до сих пор бессмысленный взгляд вдруг загорелся каким-то алчным, голодным блеском, и, не говоря ни слова, она бросилась на ту, что посмела потревожить ее.

— От-от-дай мне! — сквозь зубы рычала она, оседлав Соль сверху и разрывая на ней одежду. — Отдай!

Соль пыталась отбросить ее руки, скинуть с себя, но усталость, недомогание, голод сделали ее тело слабым и беспомощным. Их всех сделали такими, и почему теперь она не могла справиться с подругой, которая оказалась в десятки раз сильнее ее, Соль не понимала. Как не могла понять и того, что происходит. Еще несколько минут назад ей казалось, что она настолько устала, что совсем скоро будет спать там, где придется хотя бы ненадолго остановиться. Но сейчас на эту яростную схватку уходили последние силы, перед глазами все плыло. И несмотря на боль от ударов Айрин, ее больше беспокоила тошнота и то, что она вот-вот то ли заснет, то ли просто отключится.

— Айрин, Айрин, это я, Соль, — скорее шептала она, ее голос был слаб, и она сама едва себя слышала среди яростных криков подруги и под градом ударов, что сыпались на нее сверху.

Наконец Айрин особенно сильно дернула ее за рубаху и фартук, и ткань с надрывным треском разошлась в стороны.

— Где? — ладони девушки лихорадочно шарили по груди Соль, а ногти разрывали кожу. — Ты спрятала ее?! Почему ты спрятала?! Дай мне! Дай!

— Что… что… Айрин? Что ты ищешь?

— Мое! — срывая голос, с надрывом и отчаяньем завыла она.

Это была отчаянная мольба, непонимание и осознание, которое смешалось в одном коротком слове, эхом и болью отзываясь в душе девушки, что не могла найти в себе сил пошевелиться или сказать хоть что-то. Лишь две крупные слезинки, смешавшиеся с грязью и кровью, расчертили ее щеки.

— Айр… — слабо выдохнула она, чувствуя, как уплывает сознание, — вернись ко мне, Айр… — позвала она, вкладывая в призыв остатки силы, которой уже, казалось, и не осталось вовсе.

Белокурая девушка пошатнулась под натиском чужой силы, болезненно прикрыла глаза, чтобы уже в следующий миг посмотреть на Соль своими непередаваемыми бесцветными глазами.

— Соль, — выдохнула она, отшатнувшись в сторону и упав на землю, — что со мной, Соль?!

— Айр… — обреченно выдохнула Соль, понимая, что не может удержать сознание подруги. У нее просто не хватает сил. Она буквально чувствовала, как оно просачивается будто сквозь сжатые пальцы. Даже рефлекторно протянула к ней руку, словно пытаясь удержать то, что выскальзывало столь быстро, сколь покидали ее саму силы. — Будь со мной, прошу тебя, — шептала она, когда перед глазами поплыло и все, что она могла видеть, — это расплывающийся силуэт в ореоле белоснежных волос.

— Я, — с трудом сглотнув, ответила девушка, — должна идти, Соль. Пойду туда, где все началось, да, да… Двуликий не отвернется, если узнает, что у меня отняли Его искру. Конечно нет. Я же не знаю, как это могло случиться?! Просто не понимаю. Я пойду, Соль. Он ждет. Я пойду… ладно? Да, да, пойду… мой Бог ждет меня, надо идти… — с каждым произнесенным словом ее голос отдалялся, а Соль с каким-то отстраненным отчаяньем понимала, что не может пошевелиться. Ее руки, ноги, сознание — все отказывало, и она просто тонула. Не могла встать, чтобы остановить дорогого ей человека, не могла использовать Дар, чтобы помочь ей удержаться, просто не могла… потому что отдала все, что имела, бессмысленной войне. Принесла в дар смерти, которая, будто заговоренная, ходила по кругу, забирая все и тех, кому она отдавала свой дар.

Очнулась? Нет, ее вырвали из забытья, точно огненный шар опустился куда-то вниз живота, а тело содрогнулось от страшного удара чужого сапога. Воздух со свистом вышибло из легких, и она попыталась открыть глаза. Но все никак не могла уловить суть происходящего. Множество ног, обутых в тяжелые сапоги, мелькали перед глазами, кто-то кричал вдалеке, а кто-то что-то гневно спрашивал у кого-то. Она совсем не могла понять, что происходит, пока на ее волосах не сомкнулась чья-то рука, вздергивая ее вверх.

— Молчишь, сука? — голос, полный злобы, обращен уже к ней. Она теперь понимала. — Ну, молчи, в подвалах императорского дворца знают, как развязывать языки, — выплюнул ей в лицо воин, что теперь держал ее на вытянутой руке и с силой тряс. — Так даже лучше, заслужила, тварь!

Удар в лицо она уже не запомнила. Просто резкое давление в висок — и темнота.

Во второй раз она пришла в себя от сильной тряски. Первая мысль — возможно, она куда-то едет, и только спустя всего несколько секунд она поняла, что трясет ее потому, что тело колотит от страшного озноба. Она лежала в полной темноте, на сыром каменном полу. Руки были связаны за спиной, ноги тоже, судя по тому, что она не могла никак ими пошевелить. Все бы ничего, но ей было так страшно холодно. Она никогда и подумать не могла, что мороз может быть таким будто проникающим сквозь кожу до самых костей. Но, несмотря на холод, ее разум был обращен лишь к одному человеку. Она никак не могла поверить, осознать, что происходящее — это не какой-то идиотский кошмар. Это слишком напоминало невозможный, просто не имеющий право на реальность фарс! Айрин, ее Айрин, самая рассудительная, умная, серьезная, отважная и благоразумная из них всех. Что с ней произошло? Сошла с ума? Да бред, быть такого не может! Просто потому, что не может! Это у нее самой крыша поехала от истощения и голода. Она бредит! Конечно бредит! Иначе как еще она могла оказаться в этом темном месте, когда там остались больные, которым она так нужна?!

Сколько времени прошло, прежде чем вдалеке раздался лязг металла, протяжный скрип отворяемой двери и послышались приближающиеся шаги? Шло несколько человек или не человек, она бы не взялась судить. Но скорее всего не человек. Приближались они стремительно, и уже совсем скоро пространство вокруг нее озарилось неярким светом магического светильника. У самых глаз замерло несколько пар ног. Одни ноги, в изящных, инкрустированных камнями и золотом сандалиях, привлекли ее внимание.

— Это она? — фраза, полная брезгливого любопытства, оставила ее равнодушной. Все эмоции, переживания и волнения были направлены лишь к тем, кого сейчас рядом не было. Уже слишком давно они все жили на грани своих сил. И, должно быть, потому эта странная апатия к собственной судьбе была вполне ожидаема и вовсе не пугала.

— Да, ее нашли у брошенного госпиталя, что на северной границе. Как и в остальных, там никого не осталось, все раненые мертвы…

«Мертвы?!» — в сознании эхом отозвалось последнее слово, заставляя собраться и слушать. Как мертвы?!! Она ясно помнила, что когда выходила из шатра, все вверенные ей пациенты были живы, хотя и не совсем здоровы.

— …кроме нее, она единственная, кто не смог сбежать. Странно, что свои же ее бросили, но уверен, что она сможет пролить свет на случившееся. Если как следует допросить, то язык развяжется, это уж точно.

— Значит, допросить, — коротко бросил обладатель золотых сандалий. — Мне все равно, как это будет происходить, я желаю знать, где то, что принадлежит мне. Уже сегодня, — коротко обронил он, а Соль почувствовала, как некто склонился над ней и в тот же миг на ее подбородке сомкнулись жесткие длинные пальцы, заставляя поднять голову и посмотреть на себя. Она не видела лица, лишь темный силуэт в свете магического светильника.

— Думаешь, я позволю твоим собратьям сбежать? С тех пор, как взошла звезда Алании, вы принадлежите мне, моим потомкам, моему миру. Отрицать это — значит идти против империи. Ты заплатишь, заплатят и твои собратья, но итог будет одним, каждый из вас будет дышать, пока я не пожелаю обратного, поняла? — он небрежно отпустил ее. От слабости не удалось удержать голову, и Соль больно приложилась затылком о каменный пол.

— Мне нужен каждый из тех, кто сумел сбежать, — обратился он уже к мужчинам, что пришли с ним. — Каждый, ясно? Я должен видеть, каков будет результат. Потому, как только найдете их, первым должны узнать Трайс и я…

Дальше Соль уже не слышала. Ее легко, словно она была детской куколкой, поднял на руки коренастый мужчина и так же молча понес куда-то по темному извилистому коридору. Она понимала зачем. Со всей пугающей ясностью, заставляющей сжиматься все внутри, она осознавала, что будет дальше. Это будут боль, страх, ужас и кровь. Все сольется в единое целое, заставит забыть гордость, то, кто она и чего стоят ее принципы и убеждения.

«Я должен видеть, каков будет результат» — что значили эти слова? Кто такой Трайс? И при чем тут они все? Вопросов была масса. И она предпочитала думать о них, нежели о том, что ее ждет в конце этого темного коридора. Пока ее несли, она машинально пыталась запомнить этот извилистый путь, хотя и прекрасно понимала, что возможности сбежать ей не предоставят. Это было ясно. Если бы она была чуть сильнее сейчас, не испытывала бы этого страшного, изнуряющего все ее естество истощения, она бы попыталась. Но с тех самых пор, как их храм, святилище, в котором они все обрели новый дом и дали приют страждущим, оказался в руках захватчиков, это чувство лишь крепло. По мере того как рождалась империя, захватывая все новые и новые территории, каждый из них слабел все больше. Тридцать лет. Тридцать кровавых голодных лет на пределе возможного. Они прожили долгую жизнь до этих ужасных десятилетий, но никогда прежде им не приходилось жить так. Никогда прежде смертные не позволяли себе объявлять их рабами, заковывая в цепи клятв, которые не обязательно было принимать добровольно, достаточно было лишь немного крови, и все — ты раб до тех пор, пока бьется твое сердце. Она знала: ее сердце будет биться долго, гораздо дольше, чем ей самой этого бы хотелось. Простой человек мог наложить на себя руки, а они нет. Роскошь, недоступная им, невозможный и непреложный закон их существования, впитавшийся в ту самую силу, что держала их на земле.

«Золотые сандалии» сказал, что до конца дня она должна рассказать все… День — это недолго, она может потерпеть.

Обреченно прикрыв глаза, Соль попыталась отстраниться от происходящего. Нужно попытаться заблокировать нервные окончания. Нужно очень постараться, отдача после будет сильной, но не сильнее же, чем то, через что ей предстоит пройти? Насколько она сможет их отключить? И еще… надо выбраться! Во что бы то ни стало надо выжить и выбраться! Если они сказали, что все сбежали, это может значить только то, что со всеми ними что-то произошло! Тяжело вздохнула, гоня от себя прочь мысли, от которых становилось только хуже. А ведь теперь она, возможно, единственная, кто может помочь своим братьям! Но, как бы ни старалась она уйти в собственные мысли, с каждым шагом мужчины, что нес ее на руках, ее дыхание становилось все более сбивчивым, рваным. Она слышала эти хрипы, что вылетали из ее горла. Чувствовала, как заполошно бьется сердце. Страх боли сковывал горло, желудок, тело и разум. Она боялась. Сколько бы раз судьба ни заводила ее в подобные места, страх всегда шагал по пятам. За последние тридцать лет она должна была бы перестать бояться. Боль телесная — всего лишь ощущение, импульс, она имеет свойство заканчиваться. В конце концов, Соль может просто заблокировать ее на время!

Мужчина тем временем остановился, чтобы отпереть тяжелую металлическую дверь, и вошел в просторное помещение без окон. Освещение было достаточно ярким благодаря магическому светильнику под потолком, потому Соль могла легко рассмотреть окружающее ее пространство. Вдоль стен висел «инструмент», временами похожий на тот, что они использовали в работе. Из глаз сами по себе побежали слезы. Она молчала, лишь дышала часто-часто, но уже понимала всю неизбежность того, что ей предстоит. Следом за ними вошел еще кто-то, обошел их со спины, так, что теперь она могла видеть лицо вошедшего, который держал в руках ничем на вид не примечательную веревку, затянутую петлей. Мужчина, если бы не обстоятельства, показался бы ей весьма красивым. Золотые, чуть волнистые волосы, яркие бирюзовые глаза, широкие скулы и губы, предназначенные улыбаться так, чтобы у окружающих перехватывало дыхание от восторга. И это притом, что он даже не пытался очаровать ее. Но от его взгляда стыла кровь в жилах. Он смотрел на нее как на диковинную зверюшку, что вот-вот должна была его позабавить, показав давно выученный трюк.

— Это она? Та, которую бросили? — спросил он у здоровяка, что нес ее на руках. Палач ожидаемо не ответил, лишь кивнул.

Мужчина криво усмехнулся, разбивая свой притягательный облик и превращаясь в нечто ужасное, отчего у Соль пополз мороз по коже.

— Положи ее на стол и зафиксируй, — отдал он приказ. — У меня кое-что есть для тебя, дорогуша, — тем временем обратился он к Соль, — а то знаю я, какими скучными вы можете быть, когда с вами хотят поговорить по душам. Это подарок, — склонившись над ней, прошептал он ей на ухо, надевая на нее эту странную веревку. — Жалко, что оценить-то больше некому мое изобретение, но может, хоть ты? Нравится?

Стоило этой веревке оказаться на ее шее, как мир вокруг нее словно стал бесцветным. Исчезли краски, звуки, ощущения… дар… она больше не чувствовала его! Ее глаза в ужасе распахнулись, но это все, что она могла себе позволить. Почему она не кричит? Почему не говорит?! Хоть что-нибудь, но это совершенно не получалось! Она словно онемела.

— Вижу, что нравится, — кивнул он. — Через пару часов сними петлю, понял? — вновь заговорил он с палачом. — Тогда же приведешь ее на нижнюю смотровую площадку, я и повелитель будем ждать там. А тебе всего лишь надо рассказать, что произошло, и все тут же закончится, — как-то ласково обратился он к Соль. — Твой монолог будет записан, так что не тревожься, смело говори, — погладил он ее по волосам, когда на ее щиколотках сомкнулись кандалы. После чего вышел за дверь.

Она с замиранием сердца следила за тем, как аккуратно срезает палач с нее одежду. В его действиях была уверенность. Чувствовалось, что подобное для него привычно. Он не видел в ней человека, лишь свою работу. И лишь на краткий миг, но ей показалось, что на его лице проскользнула эмоция неодобрения, когда она осталась совершенно обнаженной. Он не мог не видеть, в каком плачевном состоянии было ее истощенное тело. Такая «работа» не выдержит нескольких часов, придется вытянуть информацию раньше.

В тот момент, когда последний лоскуток ее одежды упал на пол, она смогла прошептать, потому что голос все еще отказывал слушаться:

— Я не понимаю, за что?

Мужчина лишь пожал плечами, давая знать, что ему это неизвестно. Если она думала, что голос к ней так и не вернется, что при всем желании она так и не сможет ничего рассказать, то она жестоко ошибалась. Мужчина напротив нее вернул ей голос, он заставил ее кричать, сумел заставить просить остановиться. Но рассказать… ей было нечего. Соврать? Она, может быть, и соврала бы, вот только и придумать толком ничего не получалось. Она никогда не считала себя героем, который сумеет выдержать все ради поставленной цели. Да и цели-то молчать не было, ей просто было нечего сказать. Она, ее семья — они отдавали себя, не пытаясь делать то, что должны, хуже, чем могли бы. Да, их статус в обществе резко изменился с возникновением империи, их заковали клятвами, которые не давали ни сбежать, ни просто не подчиняться. И сейчас именно они, а не Соль были в беде! Вспоминая последние слова Айрин, Соль понимала, куда та могла пойти. Куда все они, возможно, направились, если с каждым из них произошло нечто подобное. Но вот об этом она ни за что не скажет. Эти несколько часов она продержится, а потом у нее будет лишь один шанс.

Часы, растянувшиеся непостижимым образом и превратившиеся в годы, наполненные агонией, болью и криками. Рассудок, который уже отказывался подчиняться, и замутненное сознание. Она с трудом поняла, когда чьи-то руки коснулись шеи, чтобы снять с нее петлю. Лишь жжение в теле от затягивающихся ран, которое вовсе уже не казалось болезненным. Этот некто поставил ведро воды на пол, после чего достаточно бережно вытер с нее кровь и помог одеться в серую, доходящую до колен тунику из грубой ткани. Смочил ей губы, предлагая попить, чем она, забыв обо всем на свете, воспользовалась. Пока ее несли куда-то, вернулась способность мыслить и понимать, что происходит. Когда же ей в лицо хлестнул сильный ветер, она тут же болезненно сощурилась от неяркого заходящего солнца, но стоило ее мучителю поставить ее на ноги, как тут же пришлось их открыть, чтобы понять, где они сейчас.

Аланиты всегда любили забираться повыше. Вот и дворец их императора был словно высечен в наивысшей точке империи, на отвесной части горы, которую во времена ее молодости называли Небесной. Сейчас Соль находилась на узком плато у самого подножья дворца. Утес Победителей — так назвали это место сами аланиты. С одной стороны ущелье, в бездне которого обитали самые страшные твари их мира, с другой — дворец и лишь небо, что призывно звало в свои объятия, суля мир и покой. Вместе с ней на плато осталось двое мужчин, палач, что принес ее, ушел, как поставил ее на ноги. Одного из них она узнала, второго лишь по выдающимся на фоне всех остальных сандалиям. Император. Она впервые видела его так близко. Он был высоким, широкоплечим, с густыми серебристыми волосами и синими глазами, цвет которых был так похож на небо, раскинувшееся над их головами. Вот только его взгляд не сулил покой — он обещал противоположное.

На миг она прикрыла глаза, обращаясь к собственному дару. Сделать что-то, не касаясь пациента, было невероятно сложно, но она так надеялась, что у нее получится! Так отчаянно молилась Двуликому, чтобы он не оставил ее сейчас!

— Мне сказали, что ты продолжаешь молчать? — вкрадчиво поинтересовался император. — Почему? А?

— Мне нечего сказать, — Соль едва узнала свой голос.

— Как жаль, — одними губами улыбнулся мужчина. — Разве не устала ты от войны? От чужой боли, крови и смерти? Разве все это не надоело тебе? Я ведь могу сделать так, что все изменится для тебя, стоит лишь заговорить…

Его предложение было таким… смешным. Соль и сама не заметила, как широко и искреннее улыбнулась ему, а после не выдержала и засмеялась.

— Что ты можешь мне предложить, аланит?! Что есть у тебя для того, чтобы я была счастлива? Еда, комната, одежда, деньги? Это? — скептически изогнула она бровь. — Оставь свое барахло себе, — зло выплюнула она. — То, что есть у меня, тебе и не снилось!

— Как интересно, — похоже, ее слова его позабавили. — И что же это? Ошейник раба?

— Это твой подарок… Как там говорилось — «до последнего удара сердца»? Что ж, я подожду, пока оно ударит в твоей груди последний раз. Мы все подождем, разве так долго ждать? Всего лишь взмах моих ресниц. Или… похоже, кто-то из нас уже нашел способ снять твое клеймо, да? Или твое? — посмотрела она на мужчину, что надел на нее петлю в подвале. С каждым произнесенным словом она все ближе подходила к краю плато.

— Тебе не сбежать…

Он не успел договорить, потому что девушка, что стояла перед ним всего мгновение назад, широко расставив руки в стороны, просто упала и исчезла. Не было ни криков, ни мига, что мог бы предупредить его о ее намерении. Все произошло так быстро, что ни один из них не успел среагировать. Император, как и его подданный, попытались призвать крылья, но с ужасом оба обнаружили, что не могут пользоваться силой! А потом было уже поздно.

— Что она сделала, Трайс?! Что она сделала?! — кричал император, в то время как мужчина с золотыми волосами подошел к самому краю плато и просто смотрел вниз. — Пошли отряд, пусть не возвращаются, пока не найдут тело!

— Они не найдут тело, — как-то тихо ответил ему Трайс.

— Что?

— Время охоты для сцима, — коротко пояснил мужчина, сказав то, что было понятно для каждого жителя империи.

Император лишь с силой сжал кулаки и зло выругался, после посмотрел на главного мага империи и сказал:

— Если твой эксперимент пошел не так, то я боюсь представить, чем он может обернуться для нас.

— Не думаю, что последствия для нас могут быть катастрофичными, не волнуйтесь.

— Молись, чтобы было так… и найди остальных! — уже крикнул мужчина.

Полет. Странное чувство, когда падаешь в бездну. Она никогда не испытывала ничего подобного. Крылья, как и небо, были ей недоступны. Но и она могла взлететь, пусть на жалкие несколько секунд. Выживет ли она после такого? Она не знала, а говоря совершенно откровенно — надеялась, что нет. Что повреждения будут такими, что дар уже не спасет. Прыгая, она истово верила, что выживет, потому смогла поймать момент, когда ее сила согласилась с ней, и тут же прыгнула. Ей было не интересно ни то, что мог предложить ей император, ни его дары и деньги. Ведь если взглянуть в далекое-далекое прошлое, однажды она вышла замуж за принца. Она была принцессой. Невольно на губах появилась улыбка. Если бы ее королевство продолжало существовать, она бы, наверное, была бы королевой. А так она королева Элио?! Разве может быть что-то забавнее. Король и королева песков… Как он? Узнает ли, что ее не стало?

«Двуликий, — уже падая в бездну, она надеялась, что сможет додумать свою просьбу прежде, чем ее поглотит тьма, — пусть он сможет жить дальше, пусть сможет…»

Маленькая изломанная женская фигурка, в разорванной серой тряпке, в ореоле темных пропитанных кровью волос, лежала на земле, укутанная клочьями тумана, что был тут всегда. Сюда не доходили солнечные лучи. Здесь никогда не было тепло. Запах ее крови звал тех, кто жил здесь веками, заставляя их жадно принюхиваться и торопиться, пока не подоспели другие. Запах обещал близость пищи. Он обещал сытость, ему невозможно было противиться.

Десятки голодных желтых глаз то и дело выныривали из густого тумана, присматриваясь к недвижимому телу. Они знали: то, что не двигается, все равно может быть опасным. Надо подождать… подождать…

Когда ущелье погрузилось в совершенно непроницаемый мрак, твари наконец поняли, что можно, но стоило первой из них ринуться к жертве, как откуда-то сверху упала крошечная нежно-голубая искра. Она неспешно кружилась, падая все ниже, пока не коснулась женского тела и не замерла на ее открытой ладошке. Следом пришла вторая, затем еще одна. Каждая искра находила для себя место на изломанном теле. И если бы голодные ящеры умели считать, то насчитали бы ровно сорок пять крошечных звездочек, что в эту стылую ночь спустились на самое дно ущелья, укрывая собой свою сестру, чье сердце каким-то чудом вдруг сжалось, чтобы остановиться на краткий миг, и застучало вновь.

— Я не поеду, — в тон ему ответила я.

— Почему? — Рэйн никак не показал, что ответ его не устраивает.

— По кочану с кочерыжкой — устраивает обоснование?

— Нет, хотелось бы подробностей, — просто попросил он.

— Подробностей? — сказать, что я была зла, — ничего не сказать! — А не пожалеешь? — упрямо спросила я с несвойственной мне агрессией.

Я знала: он не мог знать того, что мне пришлось пережить в мой единственный визит туда. Но сейчас все те воспоминания, ощущения словно нахлынули на меня, будто воскресая в реальности. Мне стало так нестерпимо больно, что я схватила его за ладонь, заставляя его тело чувствовать то же, что и я когда-то. Он охнул, судорожно хватая воздух ртом, и начал сползать с сиденья, на котором сидел. Его глаза закатились, но вопреки всему он и не думал кричать, хотя его тело стала бить дрожь. В этот момент я чувствовала такую злость, что на миг позволила себе причинить боль живому, ни в чем не виноватому мужчине, и это отрезвило меня, заставляя убрать руку с его ладони.

— Вот так встречает дворец первородных. Теперь тебе все еще нужны слова?

— Что это? — все еще не в силах подняться, прошептал он.

— Таков был мой последний визит во дворец, — жестко ответила я. — И если ты думаешь, что я не умею делать правильных выводов, то ты просто идиот.

— Вас пытали? — спросил он, усаживаясь вновь на скамью и приводя свое дыхание в норму.

На этот вопрос я ничего не ответила, предпочитая смотреть в окно.

— Как вы смогли это вынести? — спустя несколько минут все же задал еще один вопрос Рэйн.

Пристально посмотрев ему в глаза, я все же ответила:

— Я умер.

Далее мы ехали в полной тишине. Каждый думал о своем. Я же вспоминала, и сердце мое дрожало от этих не к месту накативших воспоминаний. Я так скучала. Бог мой, я так отчаянно скучала по ним. Для того чтобы жить дальше, нужно было перестать слышать сердце, затворить все дверцы в нем, просто для того чтобы оно не рассыпалось на части. Но сейчас я вдруг словно отворила крошечную щелку внутрь себя, чтобы посмотреть, как там дела? Зажили ли мои раны? И с горечью поняла, что всё на месте. Боль, тоска и кромешное одиночество. Они жили там, в моей памяти, жили и точно так же ждали меня…

В глазах защипало от вставших в них слез, и вот это уже было по-настоящему дерьмово. Старый дед, рыдающий в карете главы тайной службы, — какая мелодрама!

— Не хочу больше есть, вези меня домой, — пробурчала я.

— Нет, — просто ответил он.

— Нет?!

— Нет, — покивал он. — И прежде, чем вы решите отходить меня своей палкой, предлагаю немного погулять по набережной и зайти в одно потрясающее место, где всегда только свежий улов морских ушек, а в это время дня почти не бывает народу, идет?

И я готова провалиться на месте, если таким образом он не пытался приободрить меня, словно я была ребеночком, которого пытались задобрить, накупив кулек сладостей.

— Я не поеду во дворец, — упрямо повторила я.

В этот момент наша скромная повозка остановилась, и я с облегчением вышла наружу, не дожидаясь, пока нам откроют дверцу.

— Если ты ждешь, пока я подам тебе руку, то твой бородатый извозчик уже на подходе, подожди еще немного, — посоветовала я, заметив, как замешкался внутри Рэйн.

— Я жду, когда вы вытащите свою палку, без которой у вас так болит спина и вы еле ходите. Наверное хотите, чтобы я потаскал вас на руках, и потому ее все время забываете?

Повернувшись, я хитро прищурилась, смерив его взглядом, а после уже серьезно изрекла:

— Растешь.

— Угу, вы талантливый педагог.

— Конечно, — согласилась я. — Ну, где тут твои уши?

— Не мои, а морские. Идемте, Соль, придется немного пройти пешком.

Мы оказались не на центральной набережной, где обычно было многолюдно. Карета Рэйна отвезла нас почти на самую окраину города, но как по мне — так было даже лучше. Не стоило думать о том, как удачно увернуться от проходящих мимо вечно спешащих людей и нелюдей. Можно было просто наслаждаться прогулкой. Если бы, конечно, так зверски не хотелось есть!

— Я не стану настаивать, — глубоко вздохнув, сказал Рэйн. — Если вы не хотите ехать, я не стану требовать, чтобы вы ехали. В конце концов, это не входило в наш договор.

— И как мне следует тебя понимать?

— Просто, — ответил он и замолчал, с интересом рассматривая горизонт.

— «Просто» не бывает.

Он легко улыбнулся и посмотрел прямо мне в глаза.

— С вами, наверное, нет. Соль, если я взял на себя ответственность за вас, принял под крыло Дома, то значить это может лишь то, что я уверен в том, что смогу защитить и удержать вас.

— Даже если император потребует иного?

— Я не торгуюсь, — серьезно добавил Рэйн. — Власть единого правителя ушла, теперь Аланией правят Дома, если хотите, место, где мы находимся, на многие лиги вокруг принадлежит мне. Империя жива, пока все Дома едины. Это знаем мы, это понимает и он.

— Не хочешь же ты сказать, что из-за дряхлого старика пойдешь на конфликт с тем, кому поклялся служить? — спросила я, не особенно надеясь на правдивый ответ, прекрасно зная, как умеют лгать смертные, когда им что-то нужно. Но мне хотелось услышать его ответ, потому я пристально всматривалась в его лицо, пытаясь расшифровать для себя его мысли и эмоции.

— А ну, посторонись! — раздалось у меня за спиной, и, вовремя не успев среагировать, я, словно безвольный наблюдатель, подалась вперед, когда крепкая ладонь сжалась у меня на предплечье и Рэйн дернул меня прямо в свои объятия. Мимо пронесся мужик с тележкой, а я, будто во сне, пыталась осознать произошедшее. Он обнимал меня. Обнимал за талию, а своей грудью я прижималась к его. Демоны преисподней, я, кажется, забыла, как дышать, в этот момент. Пусть годы отшельничества сделали из моих пышных округлостей, присущих представительницам прекрасного пола, нечто не слишком-то и пышное, но он мог почувствовать! Мог ощутить строение грудной клетки, мою талию, в конце-то концов! Я смотрела на его плечо и краткий миг не знала, что сказать?! Как повел бы себя мужчина?! Может, надо заржать как ненормальный жеребец? Или врезать ему? Или что?! Как надо?!

Его ладонь все еще жгла мне спину, в то время как он смотрел на меня сверху вниз и сосредоточенно молчал.

— Ты меня смущаешь, малец, хватит жмакать дедушку, — делая осторожный шаг назад, буркнула я.

Рэйн тут же опустил руки и отошел.

— Лучше бы «спасибо» сказали, — возмутился он.

— Спасибо. И ответь на вопрос — или решил, что я забуду?

— Даже не смел надеяться, — улыбнулся он. — Вы же все равно не поверите, если я просто скажу, что нет, не боюсь. Так?

Я пожала плечами.

— Я понимаю, вашу злость на то, что я заявил свои права на вас, — начал он издалека, — но еще вы должны понимать, почему я так поступил. Мы не сможем сотрудничать в этом мире, если я оставлю вас свободным. Да, я знаю, что вы не прочь сбежать, но я не могу вас отпустить, потому что вы нужны здесь и сейчас. Не прошу вас прощать меня или моего брата, но прошу постараться понять, почему я так поступаю. Я не хочу вражды между нами и необоснованного гнева. То, что вы принадлежите Ариен, — формальность, без которой у меня нет права защищать вас. А право собственности Дома священно в Аланис.

— Хочешь убедить меня, что быть рабом — в принципе неплохо?

— Нет, это необходимо.

Мы ужинали, и каждый из нас думал о чем-то о своем. Рэйн был, по своему обыкновению, молчалив, лишь временами я ловила на себе его задумчивые взгляды, и это заставляло меня испуганно сжиматься. Хотя…

— Какого хрена?! — возмущенно фыркнула я в ложку у своего рта.

— Простите?

— Забей, я о своем, — проворчала я, погружаясь в собственные мысли.

Я что, ребенок?! Вот как возьму да и разденусь прямо при нем, и пусть думает, как бабу в преподаватели запихнуть при нынешних нравах! Нет… не буду. Обреченно вздохнула, понимая, что на такой шаг у меня отчаянно не хватает решимости. Быть женщиной так хлопотно. Туда не ходи, так не говори, это не носи… Тоска какая.

— Похоже, у вас разгорелся нешуточный внутренний диалог? — усмехнулся Рэйн.

— А? Да, — рассеянно кивнула я. — Ты не мог бы не мешать, сейчас самое важное…

Он лишь серьезно кивнул, не скрывая смешинок во взгляде.

— Я чего, собственно, пришел, — решил все же прервать мои внутренние метания.

— На бал меня позвать, — напомнила я. — Но я не танцую, ты же понимаешь, старость…

— Да я уже понял, но пришел я не только поэтому, мне поступили на вас жалобы.

Боже, одна его фраза — как бальзам на душу! Ну наконец-то!

— Да? — воодушевилась я. — Что говорят? Наверное, просят меня убрать с преподавательской стези?

— Пока у вас есть хоть один ученик, этого не будет, — серьезно сказал Рэйн.

— Ты на что меня толкаешь? — притворно возмутилась я.

— Даже не думайте, — серьезно погрозил он мне пальцем. — Если сбегут все, то будете читать общие лекции по тем дисциплинам, по каким сочтет нужным ваш ректор. С утра и до самого вечера, ясно?

— Не пугай, — фыркнула я. — Умные все больно над другими верховодить. Слушай, вот мне прям интересно, как вы докатились до жизни такой? Куда все наши изыскания дели, а? За триста лет все проср… потерять то есть — это же надо уметь! Ладно спалили наш храм, но неужели нельзя было вынести все важное перед тем, как сжигать единственную уцелевшую библиотеку, лаборатории, исследовательские работы, что оставались там после войны?

— Мы не сжигали, Соль, — серьезно покачал головой Рэйн.

— Что?

— Это не мы, хотя, возможно, это сделали преступники, кто знает? Но император никогда не приказывал ничего подобного.

— Как ты можешь знать наверняка? — не скрывая скепсиса в голосе, поинтересовалась я.

— Это моя работа, Соль, знать наверняка… — и было в его ответе столько недосказанности, какого-то потаенного намека, что мне невольно стало не по себе.

Дальше наш ужин прошел вполне мирно, и хотя он и был наполнен странными взглядами со стороны Рейна, я не могла бы с уверенностью сказать, что они были направлены в мою сторону именно по той причине, из-за которой переживала я.

Глава 10

— Ребенок, я дома! — крикнула я, стоило мне переступить порог нашего скромного жилища. Хотя как только я обернулась в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, я поняла, что можно было и не кричать. Кит сидел на верхней ступеньке точно коршун, готовый к атаке.

— Где ты была? — со всей серьезностью спросил он, подозрительно сощурившись, отчего его увенчанная веснушками физиономия стала весьма миленькой и забавной.

— Ну, много где, а что?

— Ты время видела?

— Судя по тому, что солнце уже село, сейчас около десяти вечера.

— Именно! — наконец разъярился он. — Как ты можешь вести себя подобным образом?

— Чего?! — справедливо возмутилась я, стягивая с лица душную повязку. — Ты чего разошелся-то?

— Ты же женщина, — обличающе ткнул он в меня пальцем, как-то запросто переходя на «ты». — Как ты можешь где-то ходить после захода солнца?! — все еще тыкая в меня пальцем, сбежал он по ступеням и встал напротив. Это он зря, потому как я тут же схватила парня за указательный палец и стала его выкручивать. — Ой-ой-ой! — завопил новоявленный опекун, падая на колени.

— Ишь ты, обултус, — фыркнула я, смотря на него сверху вниз. — Ты кого воспитывать решил, а?

— Вы же женщина… — как-то потерянно повторил он.

— Гм, опомнился, дубина! — отвесила я ему не сильный, но вполне себе обидный подзатыльник. — Ты меня со своими девками деревенскими не путай, понял?

— А вдруг в неприятности попадете, а вступиться-то и некому! Никак снасильничают или еще что похуже?! Я вас больше одну не отпущу!

— Упасть не встать, как мило, — фыркнула я. — Двуликий с тобой, — махнула я рукой на юного защитника, — лучше расскажи, как день прошел? Приходила ли кухарка?

— А, — отмахнулся пацан, — приходила. Совершенно дурная баба, — покачал он головой, — притащила целую корзину травы, кукурузных початков и одни боги ведают чего еще, все уверяла, что это невероятно вкусно и полезно. Сказал ей, чтоб без мяса завтра даже не совалась.

— Думаешь, проняло? — скептически изогнув бровь, поинтересовалась я.

— Не знаю, — пожал он плечами, — но я ей сказал, что господин Ферт обещался выпороть любого, кто огорчит господина, что живет в этом доме.

— И как? — усмехнулась я.

— Обменяла свою корзину у соседа на синюшного цыпленка и сварила какую-то муру, — отмахнулся он. — Повариху будем менять, короче…

— Как скажешь, — покладисто согласилась я.

— Так где вы были? — прищурившись, все еще требовательно поинтересовался он.

— Где были, там уже нет. Завтра узнаешь.

Как всегда перед сном, я долгое время всматривалась в звездное небо. Не потому, что так уж любила это делать. Просто так мне казалось, что мои молитвы уходят туда, где их непременно услышат. И каждый раз я просила об одном и том же, уже заученным текстом произнося слова, в которые вкладывала всю силу своей души. Ничего сверхъестественного — просто о покое для родных мне душ. Но сегодня, впервые за много-много лет, я попросила долгих лет жизни… не для себя — для мальчика, который вдруг просто заметил, что он не единственный человек в этом мире…

Третий рабочий день выдался пасмурным. Потому до университета я и «придурковатый» Кит, которому в учебном заведении предстояло придерживаться выбранной для него роли, добрались промокшими, озябшими и раздраженными.

— Только вы могли представить меня как идиота! Да еще и полунемого, — возмущался он, когда мы уже почти дошли до здания университета. Бедную Ферту снова не взяли, у скотины от перемены погоды ныли суставы, и мне искренне было ее жаль.

— Ты не понимаешь всей прелести своего положения, — покачала я головой.

— Например? Никто даже не станет воспринимать всерьез!

— Не обижайся, мальчик, но всерьез тут воспринимают лишь тугие кошельки и положение в обществе, ни мне, ни тебе ничто из вышеперечисленного не светит. От этого и страдают, немощи, — сплюнула я.

— А?

— Слишком много думают о том, что высоко, когда надо под ноги смотреть. Просто слушай, запоминай и позволяй думать, что ты полный идиот, — дольше проживешь.

Тягостно вздохнув, Кит последовал моему совету незамедлительно, поскольку из дверей университета, словно бабочка-капустница гипертрофированных размеров, к нам летел декан факультета. Мужчина для меня новый и пока незнакомый.

— Доброе утро, доброе утро, — зачем-то два раза повторил он.

— Утро доброе, — весьма вежливо ответствовала я.

Мужчина чему-то в голос рассмеялся, что выглядело весьма странно, учитывая то, что мы продолжали мокнуть под дождем, а за его спиной все так же развевались белоснежные «крылья» из простыни.

— Решил вот поприветствовать вас лично, лично, — опять дважды повторил дядька.

— А ты говоришь, что тебя за идиота примут. Да ты тут почти свой, — на грани слышимости сказала я. — Очень приятно, господин..?

— Ну что вы, что вы, какой я господин, давайте не будем создавать стен в общении. Эдор, просто Эдор.

— Эдор, — приветливо кивнула я, выбрав манеру поведения перед преподавательским составом как крайне дружелюбную и невинную, этакий безобидный добродушный дед.

— Позвольте проводить вас, Соль, ведь к нам пожаловал особенный, особенный гость, жаждущий встречи с вами…

— И что же это за гость? — поинтересовалась я. — У меня занятия, я не могу опаздывать.

— Да ну, боже, боже, — замахала «крыльями» «бабочка-переросток», — какие занятия, у вас осталось всего пять студентов, о чем тут волноваться.

— Пять или двадцать пять — не имеет значения, — холодно ответила я, потому как никаких гостей не ждала — это раз, и слово «гость» прочно ассоциировалось со словом «неприятность» — это два. Порядочные люди по утрам на чужую работу в гости не ходят. — Кто меня ждет?

— Очень важный, важный аланит нашего общества, — все еще зубоскальствуя, ответил декан, но от этой натянутой, насквозь фальшивой улыбки его вид казался больше безумным, чем добродушным.

— Это не ответ, — отмахнулась я, обходя по кругу внушительную фигуру, укутанную в белоснежную тогу. Вот только «бабочка» и не думала так запросто сдаваться и отпускать меня с миром.

— Все же, все же, — заискивающе улыбнулся он, — вам стоит встретиться с нашим гостем. Думаю, данная встреча не доставит вам лишних хлопот, а вот отказ от нее… да, — исподлобья взглянул он на меня.

— Мой хозяин в курсе? — спросила я, решив пойти по ненавистному, но единственно правомерному пути.

— Это ни к чему, — взгляд Эдора на миг стал затравленным, но улыбка с его лица так и не сошла.

Одно я понимала точно: когда аланит решается, пусть даже косвенно, противостоять такому мужчине, как Эль Ариен, причина должна быть веской. А еще я подумала о том, что раз этот гость имеет такое влияние, то это скорее знак доброй воли, что он пришел сюда, а не нашел способ встретится со мной как-то иначе.

— Что ж, хорошо, но вам следует иметь в виду, что от хозяина хранить секреты у меня нет ни единой причины, — вот так вот, посмотрим на твою реакцию.

— Возможно, мне удастся найти ее для вас? — натянуто улыбнувшись, предположил декан.

— Смотря как постараешься, — хмыкнула я, проходя мимо него.

— Возможно, вашему ассистенту стоит обождать вас в вашей аудитории? — снова предположил он, как только мы с Китом зашагали следом за деканом по коридору.

— Зачем?

— Ну, я могу предположить, что разговор будет приватным…

— Он все равно идиот, — пожала я плечами, — вряд ли что-то поймет, даже если очень постараться объяснить. А если потеряется, так мне перед его матушкой неудобно будет, бедная так мечтала, что мальчик поумнеет с годами, но кому возраст в этом помогал?

— Так он правда не понимает, о чем мы говорим? — подозрительно сощурившись и смерив взглядом молчаливого Кита, который, судя по всему проникшись ролью, разинув рот рассматривал роспись, что украшала административное крыло, поинтересовался Эдор.

— Ну, не то чтобы совсем, — призадумалась я, — так, в общих чертах. Все равно, — отмахнулась я, — запомнить не сможет.

— Даже запомнить?! — поразился Эдор. — Что же это за недуг?

— Идиотерия обыкновенная, — с умным видом изрекла я. — Степень обострения зависит от фазы луны, и в полнолуние он даже может быть заразным, если случайно плюнет на свою жертву.

— Да вы что?! Впервые слышу о таком…

— Да, да, — грустно покивала я, — очень редкая в Иртаме болезнь…

В этот момент я замолчала, так как декан пораженно замер посреди коридора и, казалось, даже не был в состоянии ни моргнуть, ни сделать вдох.

— Что-то не так?

— Полнолуние… — потерянно прошептал он.

— Да, я же говорю, в полнолуние он может заразить того, на ком…

— Позавчера было полнолуние! О боги…

Нахмурив брови, я подошла к декану со всей серьезностью, в то время как Кит вовсю хохотал, повернувшись к нам спиной, отчего могло показаться, что у него начались конвульсии.

— Он что, плюнул на вас? — зачем-то потрогав его лоб и оттянув ему нижние веки, поинтересовалась я.

— Я не знаю, вроде бы нет… — не слишком уверенно прошептал декан.

— Мне очень жаль, — грустно прошептала я.

— Неужели ничего нельзя сделать, если подобное произошло? Должно быть средство, ведь прямого контакта не было…

— Конечно, вероятность очень мала, потому стоит сжечь одежду, в которой вы были, и ту, с которой она соприкасалась позже… незамедлительно! Всем нужно заняться этим как можно скорее, хотя, конечно, вероятность крайне маленькая. И еще необходимо три дня пить настой семиголовника по пятьсот миллилитров, не меньше.

Что ж, будет весело: судя по воодушевленному лицу Эдора, нас ждут три дня беспробудного пьянства преподавательского состава и массовое сожжение белых простыней. Наконец-то… В печь лжеправедные одежки! Я бы еще зло расхохоталась, но мы, кажется, пришли.

— Я оставлю вас, хорошо? Надо оповестить преподавательский состав о профилактических мероприятиях, — поспешил ретироваться декан, останавливаясь перед тяжелой дубовой дверью.

— Конечно, — понятливо кивнув мужчине, согласилась я и, стоило ему уйти, обратилась уже к Киту: — Останься тут, хорошо?

Мальчику идея явно не понравилась, но спорить тем не менее он не стал.

— Если что, просто позови, — довольно воинственно заявил он, отходя к противоположной стене.

— Ладно, — усмехнулась я, признавая, что это довольно приятно, когда есть кто-то, кто пытается позаботиться о тебе. Пусть я и понимаю, что вряд ли у него это получится, но хотя бы ему не все равно.

Я решительно потянула на себя тяжелую резную дверь из красного дерева, чтобы тут же шагнуть внутрь. Из-за пасмурной погоды в комнате царил полумрак. Как оказалось, это был чей-то рабочий кабинет, судя по обилию книжных полок и внушительному рабочему столу, сразу за которым было огромное окно, зашторенное газовой тканью. У самого окна стоял мужчина — казалось, что он не заметил моего появления, но я понимала, что это иллюзия. Мужчина был одет в дорогую, расшитую серебряными нитями темно-синюю тогу, его почти золотые волосы крупными волнами спадали до самых плеч, широкий разворот которых и поистине царственная осанка говорили о многом. Ему не нужно было представляться, чтобы окружающие понимали, что имеют дело с аланитом, привыкшим властвовать и повелевать. Так или иначе, но чего хотел таинственный гость, мне было неведомо, а он не спешил посвящать меня в свои тайны.

— Я думал… — его голос огненным шаром прокатился по моему восприятию. Заставляя сердце стучать с такой силой, что я на краткий миг почти оглохла от этих пульсирующих ударов. Всего одно слово довело меня до темных кругов перед глазами. — …Что больше никогда не увижу никого из вашего рода-племени, — с ленцой в голосе поделился он, поворачиваясь ко мне. Он мог бы этого и не делать, я уже знала, кого увижу перед собой. И все во мне: мой дар, моя патологическая любовь ко всему живому, желание жить и продолжать существовать — словно оказалось на краю бездны потому, что я впервые готова была переступить черту, когда увидела эти яркие голубые глаза. Это лицо, что могло принадлежать лишь вечно юному богу любви Арану, идеальный абрис губ, который станет уродливым, когда его обладатель изогнет их в усмешке. В этот самый миг я чувствовала каждую клеточку своего естества, что медленно, сантиметр за сантиметром, обволакивало тело придворного мага империи. Одна моя мысль, мое стремление — и я готова была разорвать каждую артерию в его теле, кости, сосуды, просто раздробить все это… Двуликий, я была так близка к другой твоей грани в этот момент. Стоит лишь захотеть — и я стану оборотной стороной. Всего лишь миг, чтобы изменить полярность собственной природы ради тебя, Трайс… ради тебя…

— Элтрайс Дриэлл к вашим услугам, — дружелюбно улыбнулся он.

Я смотрела на него исподлобья, тяжело опираясь на свой посох, и не могла найти в себе сил сказать хоть что-то и не разорвать его на части. Гнев в этот момент пожирал меня. Я не знаю, кто был виноват в том, что произошло, но я винила его! В смерти родных, в том, что он сделал со мной, хотя фактически это был и не он, но… Бездна!

Тяжело выдохнув, я сказала первое, что пришло в голову:

— Мне не нужны услуги, милок, я слишком стар для подобных штучек.

— Стары? — усмехнулся он. — Насколько я помню, за то достаточно долгое время, что был знаком с первородными, ни один из них не состарился ни на день…

— Все приходит со временем, — немного дрожа, ответила я.

Со стороны могло показаться, что это старческий мандраж, но то был гнев. Гнев, который я просто не имела права перестать контролировать! Нельзя, нельзя… я создана ради жизни, для жизни, что-то черное расцветет во мне, если я убью, что-то, что необратимо изменит меня… что-то, после чего я уже больше не смогу оправиться.

— Возможно, — кивнул Трайс. — Наслышан о ваших умениях целителя и, учитывая то, что вы сделали для империи, воскресив к жизни нашего Рэйнхарда, почти готов поверить, что вы тот, за кого себя выдаете… Но только почти, — решительно подошел он ко мне и поднял руку, чтобы стянуть с меня повязку. Он не попытался воздействовать магически лишь потому, что у каждого из нас был иммунитет к чарам. Страшно подумать, что бы они могли сотворить с нами, умей они на нас влиять силами, что даровала им их природа. Исключение составляла лишь пресловутая петля, делавшая нас просто людьми, изобретатель которой, судя по всему, был передо мной.

Но стоило ему приблизиться, как я тут же охнула и, пригнувшись, увернулась от него, проковыляла несколько шагов к столу и уселась в кресло декана, как я думаю.

— Ты извини, но от этого дождя совершенно разламывается поясница, старость — будь она неладна…

На эту мою фразу Трайс лишь усмехнулся, но вновь стащить с меня повязку не попытался. Если бы попробовал — я не уверена, что это хорошо бы закончилось.

— Что ж, — усмехнулся он, — надеюсь, вы почтите своим присутствием день рождения императора, тогда мы могли бы улучить момент, чтобы пообщаться как старые друзья, ведь нас связывает общее прошлое, о котором многие уже и не помнят…

— Да какие уж мне балы, — отмахнулась я.

— И все же вам лучше прийти, ведь я умею быть весьма настойчивым, когда мне отказывают. Вам понравится, там будет весело, — улыбнулся маг.

В этот момент перед моим мысленным взором будто расцвели картины прошлого. Его лицо, склоненное надо мной, и томный шепот на ухо:

«Нравится? Я вижу, что нравится…»

Я не знаю, как так вышло — я просто дернула: резко, сильно, жестко, потянув нити силы на себя. Такой удар должен был сломать ему позвоночник. Вариантов быть не могло. После смерти моей семьи я стала сильнее, гораздо сильнее как целитель, я чувствовала эти изменения в себе с той самой ночи. Но сейчас… ничего не произошло. Он стоял как стоял. Я чувствовала каждый орган в его теле, но не могла дотянуться до него, не могла ухватиться, будто моя сила проходила сквозь него.

Ни жестом, ни взглядом Трайс не дал мне понять, что почувствовал мою попытку убить его. Вполне возможно, что и не ощутил ничего вовсе. Вот только мне в этот момент было абсолютно все равно, я с ужасом осознавала, что могла натворить! Этот страх словно сомкнулся ледяным обручем на горле, мешая мне нормально дышать. Все то, что было многие столетия назад — мои потери, моя боль, — не давало мне право как Целителю нести смерть живому существу! Только не при помощи дара, который должен исцелять! Только не так.

Мне вдруг стало так холодно, что я едва могла подавить дрожь. Только не при нем. Я должна держать себя в руках.

— Ну что ты, сынок, какое уж весело в моем-то возрасте, — дребезжащим голосом сказала я. — Все эти танцы — дело для молодых, а мне лишь бы поспать лишний часок, — отмахнулась. — Чего настаивать-то? Раз уж пришел — то и говори, о чем хотел, не мучь старика лишними встрясками.

Его лицо вдруг сделалось совершенно невыразительным, взгляд — пустым и холодным, отчего мне совсем стало не по себе.

Трайс медленно, словно дикая горная кошка, увидевшая свою добычу, подошел ко мне и чуть наклонился, так, что наши глаза оказались на одном уровне, а после нарочито медленно сказал:

— О том, что с тобой будет, думать нужно было раньше, — кривая усмешка исказила его лицо, — прежде, чем влезать в чужие игры, — изогнув бровь, вновь усмехнулся маг. — Тебе лучше прийти самому, как сделал твой собрат, тогда мы сможем договориться, — как-то по-особенному нежно улыбнулся этот мужчина, а я сидела и просто таращилась на него.

Смотрела, как он выпрямился, как повернулся ко мне спиной и вышел за дверь. Смотрела на дверь и ничего не видела перед собой. Ничего не могла ни сказать, ни сделать. Было такое ощущение, словно у меня отнялись руки и ноги, будто каждый мускул в моем теле вдруг налился свинцовой тяжестью и я просто забыла, как это — двигаться, ходить, дышать…

— Что он сказал? Что он сказал? Да очнись ты! — звонкий мальчишеский голос долетал до моего сознания как сквозь густой туман. Меня качало из стороны в сторону, а я даже не понимала — почему. И только когда что-то горячее опустилось мне на щеку, я смогла вновь дышать и видеть.

Кит, не на шутку встревоженный, стоял передо мной и тряс меня так, что у меня голова то и дело билась о спинку кресла. И кажется, он даже ударил меня, судя по тому, каким огнем горела моя щека.

Я осторожно провела по тому месту, куда он меня ударил, подсознательно отметив, что на моем лице больше нет повязки. Пред глазами все плыло, и, кажется, я плакала…

— Я… в порядке, — кое-как отодрав от ворота своей куртки его пальцы, сказала я. Это действие невероятно утомило меня и так захотелось спать, что я начала проваливаться в глубокую бездну безмятежности, и единственное, что еще могла заметить, — как мальчишка отважно пытается растормошить меня.

В себя я приходила под мерные «бум», «бум-бум», «бум-бум-бум». Природу загадочных звуков мне удалось понять, стоило открыть глаза. Я все так же находилась в кабинете декана, вот только с кресла загадочным образом переместилась на стол, Кит же сидел в кресле, поджав под себя ноги и подперев им входную дверь, которую сейчас как раз кто-то методично пытался выломать.

Заметив, что я открыла глаза, парень легко улыбнулся.

— Теперь они точно поверят, что я дебил, — с каждым словом его голос менял тембр от методичных ударов о спинку кресла.

— Почему? — говорить было тяжело.

— Потому, — усмехнулся он, — что они думают, что тебе поплохело, а я как верный пес берегу труп хозяина, — устало прикрыв глаза, покачал Кит головой. — Ты была в отключке около часа, — поделился он.

— По ощущениям, как будто больше суток, — устало прикрыв глаза, ответила я.

— Расскажешь, что произошло?

— Позже, — кивнула я, еще несколько секунд продолжая рассматривать потолок. На самом деле я не была в «отключке», я правда спала. Каждый реагирует на потрясения по-своему. Кто-то ищет утешения на дне стакана, кто-то хочет кушать, а я просто сплю. Последний раз нечто подобное я пережила три столетия назад, и спала я тогда около недели, так что сейчас все прошло достаточно мирно. Могло быть хуже. — Да хватит стучать! — наконец не выдержав этого повторяющегося «бум-бум-бум», рявкнула я. Получилось грозно и действенно. Все, добрый дедушка Соль, откланявшись, взмахнул ручкой и отправился в дальние дали. Я не могла себе сейчас позволить обдумывать слова, сказанные мне Трайсом. Это все закончилось бы не слишком хорошо. Но вот отвлечься на не слишком расторопных стоило…

Резко сев на столе декана, я заправила повязку, вновь прикрыв лицо, и встала на ноги.

— Что ж, мой юный друг, — немного пафосно начала, — вперед, нас ждут великие свершения, — указала я на входную дверь.

Кит смерил меня скептическим взглядом и тихо пробурчал себе под нос:

— Вот именно этого я и боюсь…

Стоило нам немного поднатужиться и отодвинуть кресло, как дверь как-то странно накренилась и просто завалилась внутрь, едва не размозжив нам ноги.

По ту сторону оказалось несколько коренастых парней-оборотней, запыхавшийся, не на шутку встревоженный и немного подвыпивший декан, еще несколько преподавателей в таком же состоянии и странного вида тогах, сильно напоминающих занавеси, что висели во всех кабинетах, ядовито-желтого цвета. Вся компания тревожно вглядывалась внутрь, но стоило им увидеть нас с Китом, как вид их сделался растерянным и немного обиженным.

— Что, что тут происходит? — попытался как можно серьезнее спросить мужчина, но вместо этого как-то совсем несерьезно икнул и накренился.

— Позже, — воскликнула я, хватая отрока под руку, и добавила уже на выходе из кабинета: — Приказ Элтрайса Дриэлла, — важно кивнула я мужчине, как если бы двоим из нас была известна одна общая тайна. Удивительно, но, судя по такому же глубокомысленному кивку в ответ, тайна определенно была.

— Конечно, — серьезно изрек декан, оборачиваясь к своим спутникам и давая им знак, что дверь следует уже починить.

— Вот баранье стадо, — ругалась я себе под нос, на огромной скорости преодолевая коридор за коридором, чтобы добраться до учебного крыла.

— Ты собираешься сегодня еще и работать? — ничуть не сопротивляясь, Кит все так же держал меня за руку и семенил следом.

— Безусловно.

— Разве тебе не лучше отдохнуть после того, что случилось? И что, кстати, случилось? Возможно, мне стоит найти Ферта или…

— Тебе стоит быть рядом и ни о чем не спрашивать. Не прими за грубость, но если продолжишь расспросы, то потащишь меня до дома на руках. Не заставляй меня вспоминать, повторять и думать. Не сейчас.

— Ты странная, — тихо сказал он будто бы сам себе, но я-то слышала.

То, что происходило сейчас у меня в душе, было похоже на вырвавшуюся из-под контроля стихию. Все внутри словно взорвалось и сейчас хаотично металось в поисках решения, понимания, выхода. Стоит подождать. Нельзя сейчас ни о чем думать из того, что было озвучено. Что есть правда в словах из уст такого мужчины, а что — уродливая ложь, сложенная так, чтобы задеть меня? Мог ли он знать и использовать? Зачем я нужна ему на этом айдовом торжестве? Страшно ли мне было после его слов? Меня не волновало ничто из того, что он мог или хотел бы сделать, кроме одного-единственного слова: «Твой собрат». Разве может это быть правдой?! Вот что на самом деле шокировало, взорвало все внутри, изнурило и обездвижило меня.

Замерев посреди лестницы, я тяжело перевела дыхание. Ведь зарекалась же не думать ни о чем таком!

— Ты в порядке, — осторожное прикосновение пальцев к плечу привело меня в чувство.

Я судорожно кивнула и продолжила подъем, все так же держа Кита за руку. Странно, демоны меня побери, но я была счастлива, что он со мной, хотя стоит подумать над тем, как вытащить его из этой мясорубки, куда меня потихоньку затягивает.

Когда мы уже дошли до дверей аудитории, до меня начали доходить звуки, похожие на утробное рычание и ломаемое дерево.

— Ну, сукины дети, так и знала, — сквозь зубы процедила я, прежде чем одним ударом распахнуть дверь и уже с посохом наготове войти внутрь.

Три моих студента-оборотня, которые и впрямь были теми, кем я их назвала, наполовину перекинувшись, катались по полу и драли друг на друге шерсть. Двое других студентов, к слову сказать, то были аланит-Ботаник и Плакса, влипли в стену по разным углам комнаты.

Орудуя посохом на пример дубины, я с разбегу, пока эти трое не переключили свое внимание на меня, со всей силы дала под зад тому, что оказался ближе и имел серый окрас. Волчок, жалобно заскулив, отлетел чуть ли не на середину комнаты. Не давая возможности среагировать двум другим, я всыпала по хребтине буро-коричневому, который, не ожидая такой подлости, растянулся на полу. Осталась всего одна белоснежная волчица размером с теленка, что сейчас угрожающе скалилась и готовилась к атаке.

— Ну, паршивка, долго будешь зубоскалить?

Повторять она меня не заставила, а в тот же миг прыгнула. Ну, это она зря, поскольку я тут же пустила в ход свое оружие, отбив ее, как если бы она была огромным пушистым и зубастым мячиком. Волчица, вместо того чтобы упасть на меня, полетела в стену.

Потихоньку оборотни приходили в себя. Надо сказать, всем нам повезло, что эти трое были молоды и в момент утраты контроля над своей сущностью выясняли больше отношения между собой. И совершенно не повезло, что настоящего альфы в стенах университета не было. Ну, значит, надо исправить, потому как мне еще не хватало, чтобы они кого сожрали в пылу своих сражений. И я тут же уселась верхом на того, что в своей человеческой ипостаси был кучерявым шатеном, и со всей силы стянула кожу на его загривке, упирая его мордой в пол и не давая подняться. И лишь когда он перестал брыкаться и тихо засопел, ослабила хватку. Лил и Пепельный болезненно ковыляли к нам, то и дело прихрамывая и все еще продолжая скалиться. Ну, на этот случай у меня все еще был посох, которым я со всей силы ударила по полу — получившийся хлопок заставил маленьких оболтусов прижать уши и заскулить.

— А ну, пошли перекинулись, пока я добрый, а то ща так всыплю, будете потом на костылях выяснять, кто круче! — рявкнула я, видя, что сознание понемногу к ним возвращается и они начинают различать речь. — Вперед, — указала я им на свою каморку. В то время как Пепельный и Лил поковыляли туда, куда я показывала, Коричневый попытался встать на ноги вместе со мной у себя на спине.

— Да погоди ты, — заворчала я, — дай слезу, спина и так разболелась с вами, поганцами.

Кряхтя и охая, я слезла со спины оборотня, который едва стоял на дрожащих лапах, и попыталась осмотреться по сторонам, чтобы оценить причиненный дракой трех поганцев ущерб. Именно в этот момент невольно натолкнулась на три пары глаз, что в неверии рассматривали меня. Да, похоже, даже для Кита произошедшее оказалось неожиданным.

— Что? — изогнув бровь, поинтересовалась я. — Поди, надеялись, что я до конца вашей учебы не дотяну? Сюрприз! — усмехнулась я. — Давайте-ка, — помахала я рукой в сторону перевернутых парт, — поставьте столы на место, и начнем.

Когда же из моего преподавательского кабинета вышли оборотни, хромавшие и потрепанные, я уже с комфортом разместилась за своим столом.

— Позволю себе краткое отступление, прежде чем мы начнем, — заговорила я, пристально взглянув в глаза каждому из них и убедившись, что каждый из них в свою очередь взгляд отведет. — Это мой класс, вы мои ученики и раз вы здесь, то настоятельно советую вам забыть о своих инстинктах и принять как данность, что для вас на ближайшее время есть лишь один вожак — я. Возражения?

Троица обменялась многозначительными взглядами и отрицательно покачала головами.

— Хорошо, — скупо обронила я.

На самом деле сейчас произошло нечто большее, чем просто драка между стариком и тремя оборотнями. Порой зверь может узнать и почувствовать гораздо больше, чем человек. Каждый из этих троих в момент нашей недолгой схватки ощутил касание моей силы, ее течение внутри тела. Оборотни всегда чувствовали нас на своем уровне понимания мира. Я знала это. В конце концов, они не первые, с кем мне приходилось встречаться за долгую жизнь. Однажды я даже спросила, как они понимают, кто мы? Тогда же мой друг, Трэй, оборотень с северных земель, сказал, что они не знают, первородные мы или кто-то еще. Просто в момент, когда животная часть естества берет верх над человеческой и они видят перед собой одного из нас, то это сродни «прикосновению к чистому свету божества». Без преувеличения или хвастовства, его слова прозвучали именно так.

«— В вас есть частица Бога, мы чувствуем это, и это… пленяет».

Честно сказать, я ничего не поняла тогда, но было приятно, что искра Двуликого может кого-то восхитить.

Сейчас же на лицах оборотней читалось недоумение, благоговение, уважение, страх и… преданность, демоны меня задери, только этого и не хватало! Одичали совсем без нас!

— Продолжим с того, на чем остановились в прошлый раз, — встряхнула я листами проверочного теста, переходя к вопросам под номером два.

Удивительно, но из всех рас, населявших наш мир, именно среди оборотней я чувствовала себя комфортнее всего. Не было в них алчной жадности, зависти. Эмоции их казались чистыми и понятными, пусть они были порой яростными, безудержными, чересчур напористыми, но они не были столь хитро выплетенными с множеством подтекстов, как чувства и мысли, что вели аланитов или людей. Если оборотень ненавидел, то делал это от всего сердца, не страшась и не стараясь, чтобы о его ненависти противник узнал лишь в момент, когда примет яд из рук «любимого» брата. Если любил, то шел до конца, чтобы удержать и защитить любимого. Если же случалось так, что нужно было отпустить, то просто отпускал, раз и навсегда вычеркивая того, кого любил однажды, из своей жизни… как вычеркнул и меня из своей жизни Трэй.

Рэйн стоял у окна, и кончики его длинных пальцев прочерчивали след от бежавшей с другой стороны стекла капле дождя. Тяжелые серые облака окончательно затянули небосвод уже к обеду, а после и вовсе обрушились на землю затяжным дождем.

— Жаль, — вздохнул он. От его дыхания стекло покрылось испариной.

— Что именно?

— Я никогда не испытывал особых надежд на наши взаимоотношения, — заговорил он. — Конечно нет, — покачал он головой. — Не после того, как по его воле убрали моих родителей…

— Ты уверен?

— Разумеется, — кивнул он. — Тут не нужны доказательства — элементарная логика. Мой отец получил слишком большой диапазон влияния, Дом Дриэлл оказался отодвинут на вторые позиции… Элтрайс не может быть вторым, не тогда, когда прежний император мертв, а молодой слишком юн, чтобы удержаться от возможности иметь на него влияние.

— Ты так спокойно говоришь об этом, — усмехнулся собеседник.

— Нет, — чуть улыбнулся Рэйн. — С чего ты взял? — посмотрел он на мужчину, что сейчас расположился в его кресле. — Это вовсе не так.

— Но это так выглядит…

— Ты хочешь меня обидеть? Или и впрямь ждешь от меня истеричных вздрагиваний и криков из разряда «Ах, каков мерзавец!», так?

Собеседник лишь многозначительно поднял бровь, как если бы сказал — почему бы и нет?

— Он залез в мой Дом, пока я был слишком юн и слаб, чтобы противостоять ему. Подсунул мне под нос своих детей и ту, что сделал своей задолго до моего дядюшки, — прикрыв глаза, покачал головой мужчина. — Страшно подумать, сколько хаоса в наш мир способен принести секс, завязанный на страсти и, быть может, любви? — причмокнув губами, Рэйн покачал головой. — Всегда считал, что ингредиенты лучше не мешать, а некоторые и вовсе не употреблять.

— Ты сухарь, — фыркнул собеседник.

— Это так, — тяжело вздохнул Рэйн, все же улыбнувшись в ответ на эту реплику. — Я сухарь, которому надоело отвлекаться на интриги внутри империи, когда на носу война. Теперь, когда я знаю, что могу прожить дольше, чем планировалось еще месяц назад, когда я прибрался дома, пора разобраться и с тем, кто не выносит быть вторым.

— Осилишь?

Рэйн лишь многозначительно пожал плечами, думая вовсе не о мужчине с золотыми волосами и яркими голубыми глазами. Перед мысленным взором стояли совершенно другие глаза цвета моря и момент, когда этот человек оказался в его объятиях. Демоны преисподней, он не мог поверить в то, что почувствовал собственным телом. Это было просто невозможно! И загадка эта занимала его сейчас куда больше, чем партия, на кон которой предстояло поставить собственную жизнь, а ведь возможен лишь один исход для таких, как они. Либо выиграть и победить, либо исчезнуть раз и навсегда. И все равно не почувствовать вкуса победы. Он знал это. Быть может, поэтому Соль интересовал его гораздо больше. Или правильнее начинать думать «интересовала»? Эта тайна имела сладкий привкус, она отличалась от любой другой, она тревожила нечто такое, что еще никто не мог затронуть.

— А как же Елена?

— Кто? — нахмурившись, переспросил Рэйн, не будучи готовым к смене темы разговора.

— Ну ты даешь, — фыркнул собеседник, по-звериному рыкнув. Все же обротничьи инстинкты имели свойство проявляться даже в беседе с другом. — Твоя будущая жена!

— Ты хотел сказать, моя бывшая будущая жена?

— Почему? Теперь-то ты не умираешь…

— Потому что теперь я сильно сомневаюсь в необходимости такого брака. О нем договаривался еще мой отец, но после всего произошедшего… Елена — красивая женщина, умная, хитрая, она истинная дочь своего Дома, но…

— Но? — заметив, что друг опять погрузился в собственные мысли, вернул его к теме разговора мужчина.

— Но мне она не нужна, — просто пожал плечами Рэйн.

— Не нужна? А как же наследники, продолжение и укрепление рода? Что там еще так славится вашим братом, а?

— Странно, да? — усмехнулся Рэйн, вновь вернувшись к разглядыванию капель с другой стороны стекла. — Но почти переступив грань, вкусив все оттенки боли, поняв, чего стоят кровные узы, в которых нет любви, на многие вещи начинаешь смотреть немного иначе.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что вознамерился искать свою единственную, как делают это волки?

— Нет, — покачал он головой, — я не стану никого искать, просто постараюсь не пропустить и удержать. В любом случае, я не слишком уверен, что нечто подобное может произойти со мной. Столько книг написано об этом загадочном чувстве, столько поэм и песен, но думается мне, что прочувствовать нечто подобное на собственном опыте дано далеко не каждому.

— Не узнаю тебя, — покачал головой оборотень. — Не слишком-то продуктивные мысли с твоей точки зрения.

Рэйн ничего не ответил на эту реплику друга, которого встретил, когда ему было восемь. Пожалуй, Трэй был единственным, с кем он мог вести такие беседы, но даже ему он не решался сказать всего. Не мог сказать вслух о той степени отчаянья и обреченности, которые его преследовали совсем недавно. Как он глухо выл в собственной спальне, затыкая рот кончиком подушки, чтобы, упаси боги, ни один из тех, кто был под его крылом, не почувствовал его слабости. Одиночество бывает разным. Кто-то ищет его, кого-то оно пугает. Рэйн никогда до болезни не задумывался, насколько он на самом деле одинок и как сильно это может ослабить его. Но понимание приходит именно тогда, когда уже ничего нельзя сделать. И убивала его не болезнь. Не от яда он умирал, а именно то, что он оказался наедине с собственной бедой, когда нет никого рядом, с кем можно просто устало прикрыть глаза и позволить себе мимолетную слабость, — именно это убивало его. И сейчас соединиться с кем-то просто ради выгоды Дома; играть в любовь на публике и тайно ненавидеть или и вовсе ничего не испытывать ради наследника; все время быть настороже даже в собственной спальне, чтобы «любимая» супруга просто не решила избавиться от тебя в один прекрасный момент, — к демонам! Даже если у него родится наследник, и что дальше? Дети — это не щит от любых невзгод в их мире.

— Я не хочу мыслить продуктивно, когда дело касается моей личной жизни, — покачал он головой. — Я все еще помню о своем долге перед империей, но теперь я хочу иметь что-то и для себя, Трэй.

Глава 11

— Знаешь, дорогая, говорят, что после дождя здесь бывают умопомрачительные закаты. Как думаешь, врут? — подоткнув под ноги женщины одеяло, я подошла к ней и заглянула в глаза. — Я знаю, что ты меня слышишь, — улыбнулась я, — хотя и не хочешь отвечать, что не слишком-то вежливо с твоей стороны! Знаешь, чего мне стоило вытащить тебя сюда, могла бы и «спасибо» сказать, — причмокнула я губами, в то время как Тереза и не думала торопиться с ответом.

Приобретение в качестве студентов трех оборотней давало ощутимый бонус в деле переноски больных и мебели. Так что сейчас я, Тереза и бесцельно шатающийся по крыше корпуса больницы Кит собирались не просто дышать свежим воздухом, а еще и попробовать вернуть девушку, которая, казалось, и не думала возвращаться. Пятеро моих студентов были озадачены составлением историй болезни пациентов, что остались внизу, так что у нас было и время, и отсутствие свидетелей.

Сейчас Тереза была на той степени истощения, что совсем скоро могла просто умереть не от того, что была в коме. Никто толком не знал, как именно ухаживать за пациентами, что находились в состоянии, подобном ее.

Я осторожно взяла ее за руки и присела на краешек кровати.

— Я настырная, и даже когда со мной не разговаривают, все равно рано или поздно хотя бы посылают куда подальше.

Поглаживая ее предплечья, я обращалась к той силе, что давала мне существовать. Я смотрела на девушку перед собой со всех возможных ракурсов, начиная от ее физического состояния и заканчивая энергетическим.

— А ты ведь не так проста, а? — проговорила я машинально, рассматривая то, чем являлись ее энергетические артерии. Девушка передо мной была сейчас простым человеком, но еще совсем недавно Тереза являлась достаточно сильным магом. Как я уже говорила, с исчезновением Эйлирии среди людей рождалось крайне мало одаренных детей, но когда нечто подобное происходило, они были обладателями весьма незаурядных способностей. Энергоартерии Терезы были расширенными, у обычных людей так не бывает, это означало, что человек не просто имел дар, а умел им пользоваться. Вот только эти самые артерии сейчас казались обожженными, как если бы девушка приняла сквозь себя силу, для нее не предназначенную. Ее тело не могло с ней справиться. Ни один маг не стал бы делать нечто подобное добровольно, учитывая то, что каждый из них знает, сколько именно ему по силам потянуть. Но тут была такая мощь, что девушку просто выжгло изнутри. И еще кое-что: Тереза лежала в больнице под табличкой «Неопознанный», а это само по себе невозможно! Все маги всегда были и есть на строгом учете. Ее исчезновения просто не могли не заметить в империи.

— Гм… — тяжело вздохнула я, вновь обращаясь к девушке, что сейчас больше всего напоминала скелет, обтянутый кожей, с редкими пепельными волосами и блекло-серыми глазами. — Чья же ты, девочка? И как так могло сложиться? Что произошло с тобой? — вопросы, ответы на которые могли слишком дорого стоить мне. Если кое-чему меня и научила жизнь — так это не спрашивать. Просто лечи и никогда не спрашивай. Но хрена с два я когда-нибудь следовала собственным правилам. — Вот проклятье, — вслух выругалась я, прекрасно понимая, что приняла ее как своего пациента.

— Что-то не так? — поинтересовался Кит, подходя ко мне со спины.

Я лишь отрицательно покачала головой.

— Врешь?

Я согласно кивнула.

— Достала, — фыркнул он, вновь отходя от меня. — Потом расскажешь? — крикнул он, когда оказался почти у самого края крыши.

— Нет! — отмахнулась я.

«Не расскажу, что бы там ни было. Очень постараюсь спровадить тебя в ближайшие дни, потому что со мной тебе будет хуже… Буду скучать по тебе, но и это пройдет».

Вот о чем я думала в тот момент, когда Кит демонстративно повернулся ко мне спиной, изображая вселенскую обиду. Я не замечу его недовольства. Сделаю вид, что все хорошо. И поступлю так, как должна. Его метки раба я смогу снять с ауры. Процесс трудоемкий и болезненный для человека, но я смогу сделать это, пока он спит. Но как быть с тем, что ему необходимо будет еще как-то сбежать? Нужен амулет перехода. А может, нам уйти вдвоем?

— Как малодушно, не находишь? — посмотрела я на Терезу, озвучивая свои мысли. — Я так долго хожу под этим небом, а мне все еще бывает страшно, — хмыкнула я. — Жалкое зрелище, да? Я так привыкла прятаться в своей норе за прошедшие годы, что теперь любой шорох наводит на меня ужас, — покачала я головой. — Сама себя не узнаю. Не узнаю себя такой — беспомощной и жалкой, бездна меня поглоти! Я никогда не была жалкой, какой угодно, но не трясущейся крысой в углу норы… И кем я стала, — обреченно выдохнула я.

Ненадолго я замолчала, всматриваясь в горизонт и в то, как раскрашивают лучи заходящего солнца небосвод, наполняя его самыми невообразимыми переливами от ярко-оранжевого и нежно-розового до фиолетового и алого.

— Пора вспомнить о былом величии, — высокопарно произнесла я, искоса посмотрев на Терезу. — Хорошо сказала, учитывая момент, да? Но вся трагедия в том, что действительно пора вставать с колен, и кто бы знал, как страшно мне это сделать. А еще, ты знаешь, что страшнее всего, но о чем мне совсем нельзя вспоминать сейчас?

Конечно, Тереза ничего не ответила. Я наклонилась к ней и совсем тихо сказала, словно бы делясь секретом, но на самом деле мне просто было страшно услышать собственный голос и те слова, которые я скажу и, не дай Двуликий, неосторожно в них поверю.

— То, что Он может быть жив… — И от этих слов сердце мое против воли сжалось в груди, пропуская удар.

Мы пробыли на крыше еще около часа, прежде чем стало ощутимо прохладнее, и я решила, что вкупе ко всем бедам Терезе не хватало только еще и бронхита. Все это время мы говорили с ней, по ходу дела я пыталась немного привести ее энергообмен в порядок. Так сразу начинать заживление «артерий» было нельзя, она была слишком слаба.

Киран Арт Соррен. Имя, дарованное ему королем светлой Эйлирии, его отцом и наставником за долгие столетия до рождения проклятой империи аланитов, еще тогда, когда никто и представить себе не мог, что у наследного принца откроется Дар Первородного целителя. Дар, который перечеркнет сам факт того, что однажды ему будет суждено вступить на престол. В день, когда на груди маленького мальчика, над самым сердцем, расцвел алый цветок Двуликого, это стало понятно и самому королю. Его Киран никогда не взойдет на престол, никогда не примет бразды правления у своего отца. Для него Двуликий приготовил совсем другой путь и иной исход.

Стоило бы понять это раньше, еще тогда, когда у смуглокожего короля и королевы родился совершенно белокожий малыш. Вместо черных жестких волос, как у родителей, у ребенка были тяжелые кудри цвета меди и крови, что казались совершенно красными в солнечных лучах. Его глаза совсем не походили на карие родительские. Они, казалось, впитали в себя цвет весенней травы. С возрастом отличия от собственных отца и матери лишь усиливались. Киран рос высоким, крепким и совершенно не походил на своего низкорослого и полноватого отца. Но, несмотря на то что теперь король знал, что его сын — жрец Двуликого, он не спешил отдавать мальчика на обучение в школу к другим детям. Киран осваивал программу дома. Как и многие другие дисциплины, которые не преподавались никому из его собратьев и были больше предназначены для будущего правителя. Когда же мальчику исполнилось шестнадцать, пришло время подчиниться судьбе, король признал это, учитывая то, что у него родился наследник и он теперь мог передать ему трон… трон, которому суждено было исчезнуть в самые ближайшие годы.

Киран уходил из дворца, ни о чем не жалея. В нем жила искра Двуликого, которая помогала ему понимать несколько больше, чем другим людям. Она же заставляла ценить совсем другие вещи, нежели деньги, власть, положение в обществе. Все это душило его. И в день, когда его собратья получали аттестат об окончании школы и готовились к переходу на новую ступень обучения, ему было суждено наконец-то вступить с ними на одну тропу. Он не боялся быть изгоем. Не переживал, что его не примут. Все эти годы он тяготился от того, что не может быть рядом с ними. Так, будто бы его душа была кусочком чего-то большего, целого и она все это время стремилась примкнуть к этому «чему-то». Не зная их, он скучал. Так тоскуют по дому. Так тянутся к родным, с которыми давно не виделись.

В этот день он впервые покинул дворец один. Единственный, кто его сопровождал, был верный конь, с которым он не расставался с десяти лет. Стоило ему въехать на территорию школы и, спешившись, оказаться на дорожке, что вела под крышу здания, как где-то за стенами школы послышались спешные шаги. Они могли принадлежать лишь человеку, который куда-то очень сильно торопился, а следом он увидел, как из распахнутых дверей на залитый солнечным светом двор выбегает самая нелепая и странная девочка, что он когда-либо видел в своей жизни. Нелепая, потому что ее серое платье было ей сильно коротко. По вороту косо пришита белая тряпка с вышитыми на ней крупными цветочками. Непослушные черные длинные волосы собраны в две небрежные косы. И лишь невероятные глаза цвета моря, что как-то по-особенному сияли при свете солнца, не давали ему и шанса рассматривать ее наряд и дальше, приковав его внимание к себе. Девочка широко улыбнулась, точно встретила кого-то родного и давно знакомого. Так ему не улыбалась даже мать.

— Айр! — неожиданно она повернулась к нему спиной и звонко закричала. — Он пришел, Айр! — а после так же резко повернулась лицом и, бегом пересекая двор, устремилась к нему. Уже когда между ними было расстояниене больше вытянутой руки, он мимолетно подумал, что вот сейчас она остановится, чтобы поздороваться с ним, но вместо этого девочка, не сбавляя скорости, буквально врезалась в него на полном ходу, заключая его в объятия, хотя ростом она доходила ему лишь до середины груди. — Ты как раз вовремя! Мы уж думали — не успеешь, — совершенно панибратски попеняла она ему, тогда как Кир, растерявшись, просто боялся пошевелиться, нелепо расставив руки в стороны.

Когда он полюбил ее? Вопрос, который порой возникал в его голове и на который никогда не находилась в ответ конкретная дата. Иногда ему казалось, что он любил ее всегда. С самого своего рождения, будто бы точно зная, что где-то есть она. Его любовь, его мечта, продолжение его души. Но так он думал уже позже, когда повзрослел, когда наконец сумел подобрать слова, чтобы рассказать о своих чувствах, когда закончилась их совершенно детская война. Как оказалось, его женщина умела ломать людей не хуже, чем заправский палач, правда, методы были иными, но получала она всегда то, что хотела. Их знакомство, начавшееся на столь светлой ноте, точно так же быстро переросло в противостояние двух характеров. И он никогда в жизни не был так рад своему поражению… хотя проигрыш был скорее совместным, да и разве можно это так назвать, если в итоге он получил гораздо больше, чем смел мечтать.

Говорят, что с годами, проведенными вместе с одной женщиной, страсть утихает. Так говорят. Он слышал об этом. Но всякий раз, когда его губы находили ее, руки касались бархатистой кожи, он ощущал, будто под кончиками его пальцев пробегают крошечные электрические разряды, будоража в нем, кровь и пробуждая желание. В день, когда он смог назвать ее своей, ему на миг показалось, что на небе зажглось вечное солнце, что убережет их от любых невзгод. Казалось, что этот океан счастья никогда не иссякнет, и день, когда родился их общий сын, стал самым счастливым в их жизни… Тогда ни он, ни она не знали, что любовь способна причинить боль. Любовь к ребенку, который не унаследовал способностей родителей и родился обычным человеком. Разве можно принять подобное? Разве мог он смириться с подобным? Его Соль никогда не плакала, не раскрывала мысли, которые не покидали их обоих. Рано или поздно им придется расстаться с тем дорогим и бесценным, что зажглось в свете их любви. Вместо этого они вместе с теми, кто был их семьей, основали первый храм Двуликого Бога, место, где родилась мечта. Мечта о том, что они сумеют найти способ, чтобы отсечь часть своей искры и отдать тому, потерять которого было бы выше их сил. Долгие годы исследований, разработок, экспериментов. Каждый из них вел свое направление и развивал свою теорию. Но время неумолимо двигалось вперед, их сын был замечательным мальчиком, но в день, когда Киран однажды взглянул в зеркало из-за его плеча и увидел, что выглядит младше собственного сына… Это воспоминание, картинка, не отпускало его еще долгие годы. Тогда он впервые признался самому себе, что ничего не сможет с этим поделать. Просто не сможет. Все, на что хватит их с Соль сил, — это помочь ему прожить полноценную жизнь без бремени болезней. Быть рядом и запоминать каждый миг их жизни, радоваться успехам Дорина как своим собственным, а потом… Он не знал, что будет потом. Как и не знал того, как смогут они это пережить.

Не оставляя попыток что-то изменить, он стал думать, что знает, как добиться желаемого. Он пришел в дом сына, когда тому исполнилось тридцать пять. Сейчас Киран был похож на сына, нежели на отца. Дорин к тому моменту уже имел свою семью, детей…

— Я знаю, что мы можем сделать, — возбужденно проговорил он, подходя к уже взрослому мужчине и с каким-то лихорадочным блеском в глазах хватая его за руки.

Он никогда не забудет, как по-отечески тепло и печально смотрел на него его собственный ребенок, чтобы потом покачать головой и сказать:

— Нет.

— Нет? — словно в свое более взрослое отражение, всматривался Киран в зеленые глаза сына.

— Нет. На что ты хочешь обречь меня, отец? — спросил он. — Разве ты пожелал бы врагу то, через что вы с мамой проходите каждый день из-за меня, так почему хочешь уготовить мне то же самое? Не надо, я не так силен, как вы. Просто отпусти, когда придет время. Просто будь рядом, пока оно есть.

— Папа, папа, — из коридора послышался детский голосок, а следом за ним появилась и его обладательница, малышка Мира. — Деда! — радостно взвизгнула девочка, подбегая к Кирану и требовательно протягивая к нему руки.

Смотря в эти ярко-голубые глаза, Киран улыбнулся в ответ и легко подхватил девочку, прижимая крохотное тельце к груди и понимая всю правоту слов сына. Осталось лишь смириться с этим…

— Я должен рассказать о твоем решении маме…

— Нет, — покачал головой Дорин, — не должен. Просто забудь о том, что у вас был шанс. Просто никогда не вспоминай об этом, потому что, по правде говоря, его никогда и не было. Мама поймет однажды, и ты ей поможешь. Пообещай мне, отец: что бы ни случилось — ты всегда будешь на ее стороне, пообещай мне это здесь и сейчас.

Киран лишь грустно улыбнулся.

— Незачем, — покачал он головой, — я уже пообещал это ей…

И, несмотря на то что он обещал не говорить об этом Соль, он рассказал ей в тот же вечер, просто потому, что когда пытался что-то скрыть от нее, ончувствовал какой-то странный дискомфорт, почти боль, словно бы предавал ее доверие своим молчанием. В ту ночь она впервые плакала на его плече.

Он не любил вспоминать то время, когда оно все же пришло. Все до сих пор казалось нереальным сном, порожденным больным воображением. Их сын нашел свой дом у океана, там, где всегда были звездные ночи и солнечные дни. Их Дорин любил это. В день, когда Киран и Соль пришли проститься с ним, его женщина держала его за руку и молчала. Она смотрела на невзрачный холмик и не могла больше найти точку опоры в этом мире, кроме его руки. Сколько они так простояли? Он не знал. Лишь когда на небе расцвели первые звезды, она впервые заговорила с ним за последние три дня.

— Давай… — тяжело сглотнула она ком в горле, — пообещаем друг другу кое-что.

— Что? — бесцветно отозвался он.

— У нас больше никогда не будет детей, никогда, хорошо? — по ее щекам бежали крупные слезы, голос дрожал, но она все равно находила в себе силы говорить.

Он ничего не ответил ей в тот момент, лишь с силой прижал к груди, без слов рассказывая о том, как ему больно. Что не она одна потеряла. И, что бы там ни было, пережить они это смогут лишь вместе.

Время в их случае — весьма странное понятие. Оно то течет, то невыносимо тянется, но по сути ничего не меняет. Они еще жили рядом со своими потомками некоторое время — до тех пор, пока видеть, как некогда юная Мира увядает на глазах, превратившись в пожилую женщину, озорной шалопай Рим превращается в вечно брюзжащего старика, их дети так же неумолимо взрослеют, не стало слишком тяжело. Невыносимо. Тогда они ушли. Не вдвоем, ушли всей своей большой семьей. Не чтобы забыть — просто пережить.

Вспоминая то, как дальше складывалась их жизнь, после той страшной утраты, он уверялся — они негласно договорились открыть в своих сердцах частьдля воспоминаний о Дорине. Самых светлых, теплых, радостных, после чего закрыть эту самую часть, чтобы бережно хранить, но не пытаться ими жить. Произошло это не скоро, но у них получилось не тревожить былое, отстраниться от него. Должно быть, если бы он попытался назвать самое счастливое время, проведенное рядом с ней, то не смог бы. Не потому, что после его не было. Просто все то время, пока она была с ним, было для него счастьем. Иногда горьким, порой нестерпимо болезненным, сладким или же просто теплым, но именно сам факт присутствия ее в его жизни наделял эту самую жизнь смыслом.

Должно быть, было бы уместно сказать, что жили они долго и счастливо? Вот только так, может быть, и было, если бы вместе с течением времен не менялся бы и мир. Не увяли бы земли Эйлирии, превращаясь в золотые пески Элио, не распались бы удельные княжества пограничных земель, и на плодородные земли Аттавии не пришли бы те, кто верил в собственное величие, заключенное в праве решать чужие судьбы. Слухи о первородных ходили далеко за пределами их страны, потому, должно быть, неудивительно, что одним из первых мест, которые были захвачены войском императора, был именно их храм. Впервые Киран ощутил в себе это неудержимое желание взять в руки меч, чтобы отстоять свою женщину, семью. Проклятый Дар не давал даже этого. Все, на что хватало их сил, — это удерживать оборону храма, но стоило только подумать о том, чтобы убить… разум, душу пронзала такая боль, что еще неизвестно, кто пострадал бы, если бы они все же решили сражаться.

Впервые за долгую жизнь в нем просыпалась кровь королей. Он чувствовал свою ответственность за близких. Чувствовал, что должен защитить, и понимал, что сила, привязавшая его к этому миру и месту, никогда не позволит этого сделать.

Клеймо раба. Ни один из них не понимал, что означает быть рабом. Жизнь — это святое, свобода выбора — неприкосновенна. Нет жизни, что была бы ценнее или дороже жизни другого. Так не бывает. Этого не понимала их сила. Это отрицала их суть. Но война все расставила по своим местам.

Спустя восемь лет с начала боевых действий их впервые разлучили с Соль. Эти годы отпечатались в памяти беспомощностью и обреченностью, полной разочарования и боли. Смерть плела свой танец повсюду. Сколько бы они ни отдавали — этого было мало, чтобы сохранить жизни. Двадцать два года они виделись время от времени, когда их перебрасывали с одного места на другое. Тоска, такая черная, жгучая и всепоглощающая, заполняла сердце. Обреченность, усталость, голод, грязь и кровь — вот что принесли аланиты в их мир. И будь он проклят, но возненавидеть их он не мог. Мечтал хотя бы испытать это чувство на вкус, но не мог.

Столетия рука об руку — и ему уже порой казалось, что он может чувствовать ее на расстоянии. Даже угадывать мысли, как если бы ее переживания не ведали ни времени, ни расстояния. Порой он просыпался посреди ночи оттого, что его душили слезы, и, только открыв глаза, понимал, что где-то далеко плачет она. Выходил на улицу из своей крошечной грязной палатки и смотрел на черный небосклон, в котором отражалось зарево огней, что, казалось, горели повсюду. В такие ночи его не интересовало, что совсем близко идут сражения. Он думал о ней. Представлял, что она рядом, что он обнимает ее за плечи и баюкает на своих руках. И ему верилось, что она тоже чувствует его. После наступало утро, полное все тех же забот, что и днем ранее, но мысли его все равно тянулись к ней. Пока он чувствовал ее, смысл все еще был.

Этот день, который изменил все, был не лучше и не хуже любого другого. Он как раз заканчивал шить рану от заговоренного меча, удар которого не позволял пользоваться хваленой регенерацией аланитов. Каждый раз сталкиваясь с подобными ранениями, он думал, что, сколько бы ни минуло столетий, жизнь всегда найдет способ себя убить. Зачем Двуликий создал их? К чему это? Если живые никогда не понимали, что смерть приходит лишь однажды и она неизменна.

— Там-Там, мне нужен раствор, у меня закончился! — позвал он друга, который был так похож на него самого внешне, что их легко было назвать братьями. Разве что мужчина был гораздо выше, чем сам Киран, и обладал более смуглым цветом кожи.

— У меня тоже нет, — донеслось до него из-за тканевой перегородки, что разделяла два рабочих места.

— Рэм? — спросил он через плечо.

— Неа, — просто откликнулся друг из-за другой импровизированной стены. — Сейчас уйдет последнее.

— Вот же, — сквозь зубы выругался Киран, откладывая в сторону иглу, закончив накладывать шов. — Потерпи, — сказал он, обращаясь к пациенту, что сейчас, корчась от боли, лежал на столе перед ним. Обезболивающие закончились еще на прошлой неделе. Приглушать боль удавалось собственными силами, которых уже совсем не хватало. Намереваясь поскорее добраться до их маленького склада, где, возможно, еще кое-что осталось, он резко поднялся на ноги, спешно направился к выходу и едва не упал, потому как от столь резких движений голова закружилась и пол стал как-то странно подпрыгивать под ногами.

— Бездна, — прошипел он, уже гораздо медленнее продвигаясь вперед.

Кладовка не оправдала ожиданий. Искомого в ней не нашлось. А это значило, что либо он потратит последние силы и ничком пролежит несколько дней, либо понадеется на силу организма пациента. Хотя к чему эта дилемма? Выбора не было никогда. Но так подставить собратьев… Ведь каждый из них выглядел сейчас нелучше него самого. Вернувшись, он подошел к больному, что все так же лежал на столе, устало присел на высокий табурет, положил руку на его лоб и… замер, пытаясь осознать, что произошло. Мужчина был мертв.

Киран непонимающе нахмурился. Это было невозможно! Он был уверен в своих действиях, в оценке больного! Не мог тот просто взять и умереть! Но… это было так… Потянувшись к лежащему перед ним мужчине собственным даром, привычно смотря, как нежно-голубые нити оплетают запястья аланита, он шокированно понимал, что воин умер от болевого шока и внутреннего кровотечения, которое открылось в тех местах, что он заживлял при помощи своей силы, а не сшивал нитью.

— Что это… — растерянно прошептал он, поднимаясь со стула и чувствуя, как нарастает странное жжение в груди. Ощущения были такими, словно нечто горячее, до этого момента незаметное и просто текущее в его венах, вдруг устремилось к центру груди. Боль, пришедшая вместе с жжением, оказалась столь нестерпимой, что он упал на колени, часто хватая ртом воздух и не в силах ни закричать, ни сделать нормальный вдох. Перед глазами начинало темнеть, а когда это огненно-горячее «нечто» сконцентрировалось в груди, боль стала такой, что он готов был взвыть в голос, если бы только мог совладать с собственным голосом. А потом ему показалось, что какую-то часть его естества просто пытаются отрезать от него самого. Как если бы невидимое лезвие прошлось по его душе. В этот момент ему почудилось, что время вокруг остановилось. Он будто бы видел, как неведомая рука занесена для удара, но у него все еще была возможность поставить щит и защитить свой… дар? Как если бы тот, кто хотел ударить, нуждался в его согласии закончить начатое. Он должен был желать или хотя бы покориться, чтобы все закончилось. Этот миг. Странный миг, наполненный болью и агонией, когда все слилось воедино, когда все, чего оставалось желать, — это смерть и облегчение ноши, что он взвалил на себя так давно. Он должен был быть рад избавлению. Но вместо этого он упал, обхватив ноги руками, притянув колени к груди, и со всей оставшейся жаждой жизни подумал о ней. В ее глазах было его спасение. Пока он может видеть их хотя бы так, мысленно, он может бороться. Ему все еще есть ради чего жить. Как бы ни было больно, он не отдаст…

Что «не отдаст»? Он и сам не знал, но чувствовалось это так, что кто-то невидимой рукой просто пытается выдрать из тела его суть. Словно выстраивая между собой и этим «некто» непроницаемую стену, он держался на краю сознания, пока наконец не почувствовал, что боль ушла.

Подняться на ноги он смог далеко не сразу. После произошедшего навалилась такая слабость, что он еще несколько бесконечно долгих минут пытался найти в себе силы, чтобы просто открыть глаза. Тяжело опираясь на дрожащие руки, он кое-как поднялся и, словно хорошо набравшийся выпивоха, поплелся к выходу из госпиталя. Проходя мимо коек с больными, он с ужасом понимал, что каждый их пациент был мертв, будто бы кто-то забрал из их тел ту силу, что в свое время вложили они.

Выйдя из шатра, он болезненно сощурился от яркого солнца и попытался осмотреться. В конце концов, где-то были Там-Там и Рэм. И лишь когда он посмотрел на восток, то увидел две мужские фигуры, что, нелепо подволакивая ноги, брели прочь.

— Там-Там! Рэм! — закричал он.

Ответа не было. Казалось, они не слышали его, хотя и были не так далеко.

Говоря откровенно, он прожил достаточно долгую жизнь, чтобы уметь рационально подойти к любой ситуации. Не поддаваться панике, не делать поспешных выводов, думать, а потом уже действовать. Но тогда… Тогда ему впервые хотелось сделать нечто глупое, что хотя бы заняло его на какое-то время, просто потому, что он не знал, как поступить иначе. Но он не былбы сам собой, если бы тренированный годами ум не сделал все за него, расставив приоритеты и последовательность дальнейших действий. Скоро прибудет очередной обоз с ранеными, с ними прибудут и стражники. У них есть всего несколько часов, чтобы уйти как можно дальше. Хотя что в этом проку, если клеймо все еще на нем? Не важно. В первую очередь надо догнать братьев, позже они смогут что-нибудь придумать. В любом случае, оставаться тут дальше он не мог. Надо догнать друзей, со всем остальным они смогут разобраться уже вместе.

Он никогда не думал о себе как о слабаке. Но догнать Там-Тама и Рэма, похоже, было выше его сил. Он бежал, несколько раз падал, кое-как поднимался на все еще дрожавшие ноги, потом его тело выдавало такие зигзаги, что у него начинала кружиться голова, после чего он вновь брал себя в руки и плелся вперед. В конце концов ему удалось сократить расстояние и нагнать товарищей — но лишь потому, что они, похоже, были еще больше не в себе, чем он сам, и шли вперед, совершенно не понимая, куда именно идут. Его кульбиты, по сравнению с их были всего лишь легкими перекатами на пригорках.

Это был рывок или даже нечто среднее между прыжком и падением на грани возможного. Ему все же удалось ухватить Рэма за рукав его давно не стиранной, местами рваной рубахи и потянуть на себя. Благо, Рэм был обладателем хрупкого для мужчины телосложения. Ему не досталось ни роста Там-Тама, ни силы Кирана. Мужчина скорее напоминал подростка, и лишь необычайная аристократичность черт его лица, пронзительно синие глаза, что казались необыкновенно мудрыми и глубокими, никогда бы не позволили перепутать его с ребенком.

— Да постой же ты, — давно сорванным голосом прохрипел Киран, по инерции падая и утаскивая за собой Рэма. — Очнись, Рэм! — переворачиваясь так, чтобы заглянуть в лицо другу, пробормотал он и тут же неверяще замолчал.

Цветок Двуликого, что был на затылке Рэма… это было невероятно, но он расползся по лицу и телу брата. Странные, мерцающие огненно-красным гирлянды «цветов» покрывали теперь его шею, лицо, руки, ту часть груди, которую мог видеть Киран в вороте рубахи. Эти гирлянды будто бы тревожно вздрагивали и пульсировали, наливаясь все более темным, кровавым цветом.

— Рэм…

— Отойди, — прерывисто выдохнул Рэм, смотря на Кирана глазами, в которых не осталось больше ни зрачка, ни белка, лишь кровавая пелена. — Отпусти меня, — корчась от боли, просипел он, после этих слов из уголка его рта побежала кровавая дорожка.

Киран уже перестал понимать, что происходит, и просто стал делать то, что и всегда, когда нужен был его дар: он привычно обратился к нему, смотря за тем, как нежно-голубые нити проникают в тело родного ему человека.

То, что он ощутил… Он не мог поверить в это! Как если бы внутри Рэма каждый орган начинал трескаться и кровоточить.

— Да что же это?!

Он пытался заживлять раны, но на их место приходили новые. Они были крошечными, почти микроскопическими, но повсюду, как если бы организм вдруг треснул, словно дорогая фарфоровая ваза, и трещины эти лишь расползались с каждой секундой! А самое ужасное — Рэм больше не был тем, кем родился. В нем больше не жила сила…

— Отец заберет меня теперь, — захлебываясь собственной кровью, проговорил мужчина. — И тебя заберет, если не отпустишь меня… Мы все найдем покой у его сердца… — как-то жутко улыбнулся Рэм, но Киран все равно даже не думал останавливаться. С каждой секундой его нити все глубже проникали в тело друга, все теснее переплетались с ним. Пока в один моментбагряные «цветы» не вспыхнули как-то особенно ярко, а Киран не ощутил болезненную судорогу, которой прошлась по организму Рэма эта вспышка, и пространство вокруг не схлопнулось, выбрасывая их в самом сердце Элио…

Их выбросило у места, где некогда стоял величайший оплот магии мира, в котором они были рождены. Дворец королевской четы, источник силы, породившей их. Маги Эйлирии знали, в каком месте строить дворец. Тысячелетия назад в этой точке сходилось сразу несколько энергетических рек. Дворец, в котором родился и сам Кир, сейчас выглядел как огромная скалистая гора. Единственное место в мире, способное их укрыть ото всех, внутри которого, в самом сердце, все еще тлел магический огонек прошлого. Место, куда они мечтали однажды уйти, когда смогут скинуть клейма со своих душ, чтобы скрыться от тех, кто сковал их.

Что произошло? Как они оба оказались здесь? Да и что, в конце концов, происходит? Вопросы, которые без конца повторял он про себя, не имели ответов. Этот болезненный, совершенно противоестественный перенос лишил его последних сил. Сознание его померкло, стоило ему осознать, где они.

Он очнулся потому, что его бил сильный озноб. Надо сказать, он не помнил, когда в последний раз ему было настолько холодно. В новой империи, на землях бывшей Аттавии, а ныне Алании, были мягкие теплые ночи. Но в Элио, стоило солнцу лишь поцеловать горизонт, яростный зной сменялся лютой стужей. Не сразу он вспомнил, где именно находится, как не сразу взорвались в памяти картины недавних событий. Все казалось настолько невозможным, что больше всего напоминало кошмар. И сон быстро воплотился в реальность. Стоило ему только повернуться и попытаться встать, как взгляд уперся в распростертое тело, что недвижимо лежало рядом. Ему не было никакого смысла подходить к человеку, чтобы понять, кто он, как и то, что он мертв. Его состояние он чувствовал своим естеством, его личность… Он знал этого человека не первую сотню лет. Любого из членов своей семьи он мог узнать даже в сумерках, не видя лица, просто по очертаниям тела.

— Рэм, — потерянно прошептал Киран, даже не пытаясь встать, просто подползая к другу. И стоило ему оказаться рядом с мужчиной, как от увиденного у него помутнело в глазах. Рядом с Рэмом был Там-Там, чуть дальше Зорис, еще через несколько шагов — Шимус, державший за руку Катлин, рядом Джо, Айрин, Ксандр, Сорэйя, Айтон и Эмма… Они все были здесь. Он брел сквозь это недвижимое море из человеческих тел, словно сам был где-то на грани между жизнью и смертью. И явственно понимал, что с каждым своим шагом, с каждым опознанным телом он все ближе к этой самой грани. Стоит ему увидеть лишь одно самое дорогое, родное и любимое лицо на свете, как он тут же исчезнет. Просто сорвется в эту неведомую пропасть.

Он не нашел ее. Ее здесь не было. Эта мысль была принята сердцем, размышлять над этим он даже не пытался. Он боялся сделать подобную глупость. Это могло значить лишь конец. Он слишком привык, что все, что связано с их жизнями, не имеет конца. И сейчас, сидя на песке в эту лютую ночь, среди мертвых собратьев, каждого из которых он знал… Нет, он не просто знал, он ощущал их всю свою жизнь как некую часть себя, что заставляла его чувствовать себя живым, полноценным, он держался лишь на одной последней ниточке. Ее здесь не было, значит, она могла быть жива! Он прикрыл глаза, мысленно потянувшись к ней, но в ту же секунду, когда не смог ее ощутить, отстранился.

— Чушь! Я просто не в себе, потому не могу услышать! Конечно, — шептал он себе под нос, стараясь не смотреть по сторонам, — иначе и быть не может! Я должен встать и сделать еще немножко, но изо всехсил. Совсем чуть-чуть… только здесь есть то, что сможет мне помочь! Только здесь…

На этих словах Киран резко поднялся, и хотя его тело уже онемело от холода, царящего вокруг, поступь его была тверда, как никогда. Он поднимался по узкой тропе, что вела ко входу во «дворец». У самого входа в небольшую пещеру он лишь слегка повернул голову, чтобы сказать всего несколько слов:

— Я найду ее — и тогда мы вернемся к вам, потерпите еще чуть-чуть, мы обязательно вернемся…

Легко миновав несколько галерей пещеры, что служили чем-то вроде гостевой части для тех, кому не полагалось знать об истинной сути на вид самой обычной горы, он подошел к ничем ни примечательной стене, с силой прокусил собственное запястье, после чего провел обычную линию на стене. Каменная поверхность глубокого коричневого цвета вдруг истончилась, а вместо нее возникла мерцающая золотым паутинка. Он легко шагнул вперед, привычно сделав глубокий вдох. Здесь все еще пахло его родиной, домом. Его дворец, ныне пустынный и тихий, точно уснувший глубоким сном, но все еще живой. Стены внутри привычно налились теплым светом, будто бы приветствуя долгожданного гостя и завлекая его в свои объятия. В каждом коридоре, комнате, зале чувствовались легкость, изящество и воздушность форм и отделки. Мебель, вышедшая из-под рук лучших мастеров Эйлирии, все так же сияла, будто ее продолжали ежедневно полировать и ухаживать за ней. Идеально начищенные полы изящной мозаикой стелились под ноги, точно искусная кокетка, они не могли выдать свой истинный возраст. Серебристые фонтаны, вода в которых всегда считалась целебной, все так же струились, а кое-где даже слышалась музыка, как и мелодии давно минувших лет. Это было страшное место. Слишком живое, наделенное осмысленной силой магов, и в то же время уже давно умершее и замершее на вдохе существо. Слишком страшно здесьбыть одному, помня, каким все это было когда-то. Слишком притягательно тут остаться раз и навсегда, растворяясь в собственных воспоминаниях былого. Киран знал, что стоит отдаться собственной памяти, как дворец подчинится, воскрешая для него иллюзии прошлого, а учитывая то, что произошло, ему было страшно подумать, что с ним станет, если он остановится хотя бы на секунду.

Потому он стремительно несся вперед, преодолевая коридор за коридором, зал за залом, лестницу за лестницей, поднимаясь все выше, туда, где когда-то были его личные покои. Его отец всегда задумывался над тем, как сделать магию более доступной для тех, кому не дано было владеть силой. Некогда Эйлирия славилась своими артефактами на весь мир Айрис. И тогда, когда стало понятно, что Киран не наделен магическим даром, его отец приготовил для него целую коллекцию того, что могло бы облегчить жизнь сына и пригодиться на любой случай жизни. Он подарил им с Соль два комплекта совершенно идентичных артефактов, которыми ни он, ни она особенно и не пользовались, считая, что если чего-то не можешь сам, то нечего и пытаться. Так говорила она…

— Нет, она всегда так говорит, — вслух поправил он сам себя, врываясь в свою личную спальню, что покинул не одно столетие назад. Размашистой походкой подойдя к шкафу и открыв нужную дверцу, достал то, что было так нужно ему сейчас. Небольшой округлый медальон из темного металла на простом кожаном шнурке с гравировкой в виде птицы, расправившей крылья. Он тут же надел его на шею, из соседней секции достал длинный плотный плащ, надел и его, скрывая за полами ткани окровавленную и рваную одежду. После сжал между ладоней медальон — чувствуя его тепло и прикрыв глаза, воскресил в памяти место, где видел Соль в последний раз. Госпиталь на окраине северного фронта — вот то самое место, куда ему нужно!

Он думал об этом самом месте до тех пор, пока волос не коснулся теплый ночной ветерок, не послышался шум ночного лагеря, ржание лошадей и ругань солдат. Он осторожно приоткрыл глаза, убедившись в том, что оказался в месте, где и рассчитывал, то есть в сокрытом от людских глаз в зарослях дикорастущих кустарников. Здесь время уже шло к рассвету, но Кирану казалось, что прошли не жалкие часы, а несколько лет. Несмотря на утренние часы, лагерь гудел, словно потревоженный улей. Переполох был такой, что Киран заинтересованно направился туда, где обычно селили офицерский состав. Почему аланиты делали это на возвышении и обязательно обособленно от остальных, Киран никогда особенно не понимал. С его точки зрения, это была не самая безопасная диспозиция, но кто бы знал, о чем думали эти нелюди? Офицерский шатер был укрыт сразу в несколько слоев заклятий. Но Киран, как и любой первородный, был невосприимчив к такого рода магии, потому без особого труда преодолел все барьеры и замер у противоположной стороны шатра, вслушиваясь в разговор, что велся внутри.

— Да… — задумчиво протянул мужчина, что находился сейчас в шатре. — Вот тебе и первородные, мать их, целители! А я никогда не верил в эту святую простоту, — зло сплюнул мужчина.

— Это уж точно, — в тон ему ответил другой голос.

— Надеюсь, император не оставит это просто так! Той суки, что мы нашли утром, недостаточно, чтобы заплатить за кровь наших людей!

— Надеюсь, сцима оценили по достоинству ее первородный вкус, — засмеялся в ответ собеседник, убедившись, что его шутка понравилась приятелю.

— Поверить не могу, что ее так быстро решили отдать на корм зверям, я думал, император сперва вытянет из нее все, что можно…

— Да брось, думаешь, императорский палач не умеет работать? Казнь состоялась, значит, все, что было нужно императору, она рассказала…

Позже он старался никогда не вспоминать, но в то же самое время и не забывал этот момент. Он помнил, как по его телу от самого сердца растекался жар, как не мог сделать и вдоха, гоня картины недавнего прошлого. Окровавленные тела друзей, свою такую хрупкую надежду на то, что его Соль жива… а она… они… скормили ее падальщикам… Эта последняя мысль, словно неосторожно брошенный камень, угодила точно в надтреснутое зеркало его души, разбивая его мир и давая ему прежнему умереть, как он надеялся, раз и навсегда. Сейчас он хотел навеки уснуть под звездным небом Элио и продолжить свои поиски уже там, на другой стороне. Он мечтал исчезнуть из этой реальности, когда его сердце пеплом осыпалось у его ног, превращаясь в нечто темное, холодное, но гораздо более надежное. Точно птица Феникс, он умер и воскрес в один миг, превращаясь в нечто иное. Все такой же, но уже не тот, точно монетка повернулась другой стороной. Все в нем болезненно содрогнулось, умирая, и задышало вновь уже свободно. Он не чувствовал себя воплощением зла, он всего лишь знал, теперь совершенно точно знал, куда должен идти и чего достичь.

Порой Киран задумывался над тем, что не является человеком в общепринятом смысле этого слова. Нет, он понимал, что так и есть, учитывая его способности и то, сколь долгая жизнь была дарована каждому из них, но… Если бы не дар, был бы он тем, кем привык себя считать? Если бы не эта патологическая тяга к сохранению чужой жизни, было бы его сердце таким? Сердце, которое умеет прощать, несмотря ни на что, которое тянется к тем, кому нужна его помощь. Ответ на такой вопрос мог бы сильно покалечить любого из них. Они предпочитали не знать либо же принимать себя таковыми, какими их задумал Двуликий. В эту ночь он получил ответ на свой вопрос. В ночь, когда его сила перевернулась, точно ожило отражение в зеркале, изменилось мировоззрение. Поменялись полюса у понятий. Вроде бы тот же, но уже не тот. Иной.

Он не зашел в палатку к тем двоим, что обсуждали смерть его Соль. Не ворвался, пытаясь отомстить или выместить свою злость. Ее не было. Его сердце выгорело в этот день, превратившись в бескрайнюю пустыню, где завывали серые холодные ветра. К чему ему убивать их? Они уже мертвы, он чувствовал это. Чувствовал, что совсем скоро будет очередная мясорубка во славу империи, где и поляжет большая часть этого гарнизона. Не предвидение — просто ощущение близкой смерти, ускорить которую было бы милосерднее, чем позволить им пройти через нее. Но он не хотел быть милосердным. Теперь стоило ему взглянуть в чужое лицо, он точно знал, когда придет конец. Не видел его, чувствовал. Ясно и просто.

Но именно в этот день он понял, что должен сделать кое-что для тех, кого любил…

Глава 12

Мы вошли под крышу нашего дома, когда уже стемнело. Сказать, что сегодня меня вымотали, — это не сказать ничего. День истощил меня. А что делают порядочные девушки, когда им сильно хреново? Плачут? Ну уж нет, они жрут — и именно так! Не кушают, не едят, а открывают кладовые, вынимают то, что можно, и дают физиологии сделать все за них. Никаких успокоительных сборов или пилюль для спокойного сна, всего-то и надо — взорвать свой гормональный фон чистым выбросом удовольствия!

— Что ты делаешь? — скептически изогнув бровь, поинтересовался Кит, смотря за тем, как я выгружаю на кухонный стол все подряд.

— Ищу смысл жизни, — пробурчала я, и не думая останавливаться.

— В тушеной баранине или в яблочном пироге?

— В гармонии, — фыркнула я.

— В таком случае я с тобой, — пожал он плечами.

— Тогда подогрей то, что оставила кухарка сегодня.

Должно быть, в этот вечер я нанесла нехилую душевную травму ребенку. Бедный мальчик, он ведь и подумать не мог, что женщина может съесть столько… Наверное, после такого и жениться никогда не захочет, бедняжка.

— Теперь ты расскажешь мне, что хотел тот хмырь? — как бы невзначай спросил Кит, когда я, сыто откинувшись на спинку стула, лениво крутила в руках небольшой ножик, который использовала во время еды.

— Приглашал на бал во дворец, — проговорила я себе под нос.

— И? Ты пойдешь? Нет, — покачал он головой, — мы пойдем?

— Нет, — прямо взглянув в зеленые глаза мальчика, ответила я. — Мы, — выделила я это слово, — никуда не пойдем. Если я и пойду, то одна.

— Мне это не нравится.

— Не тебе одному, — фыркнула я, подкинув ножик так, что рукоять легла точно на ладонь.

— А, — как-то нервно проследил он за моими манипуляциями, — что по этому поводу думает наш хозяин?

Я лишь усмехнулась, обхватив рукоять покрепче, замахнулась и со всей силы вонзила лезвие в другую руку, пригвоздив ее к столу.

— Давай спросим? — все еще ухмыляясь, сказала я.

— Ты совсем больная! — заорал Кит, поднимаясь из-за стола и опрометью кинувшись в соседнюю комнату, в то время как я легко выдернула нож, со странным интересом наблюдая, как сходятся края раны, а кровь останавливается. Было больно. Но мне не привыкать, зато, думаю, глава тайной службы не заставит себя ждать. Иначе вызов придется повторить…

В этот момент Кит ворвался в кухню с деревянной коробкой наперевес, в которой, судя по всему, он хранил перевязочный материал, как раз застав тот момент, когда регенерация завершилась и я, повертев рукой, поднялась, чтобы смыть кровь.

— Что ты творишь?!

— А что?

Договорить мне не дали, потому как входная дверь резко распахнулась и, судя по шагам в коридоре, тот, кого я желала видеть в этот вечер, появился. Торопливо поправив повязку на лице, я приготовилась к встрече.

— Что тут происходит? — холодное, яростное, полное решимости.

Его голос вызвал странный отклик внутри меня. Да, сегодня я была не в себе. Потому повернулась лицом к вошедшему и тут же уселась на стул.

— Не спится? — нагло поинтересовалась я.

Судя по тому, что мужчина был полностью одет, до сна ему было и впрямь далеко.

— Я думал, вам руку оторвало! Правда, сначала показалось, что ее оторвало мне…

— Видишь, как здорово, когда в хозяйстве пригождаются тыренные вещи, — зло бросила я, посмотрев на свой медальон перехода, что виднелся в вороте рубахи Рэйна.

— Да, — в тон мне ответил он, — весьма удобная и редкая вещь в наши дни, особенно полезная, когда не можешь пользоваться собственными силами.

— Кто бы сомневался, — фыркнула я.

— Вы не ответили на вопрос…

— Ах, это, — посмотрела я на поврежденную руку, — решил сынка подучить ловкости в управлении с ножом, да вот незадача, руки в моем возрасте трясутся, точно я с бутылкой не расстаюсь. Промазал маленько.

На миг Рэйн опустил взгляд, точно обдумывая, какую расправу ему учинить. Глубоко вздохнул, а после прямо посмотрел мне в глаза.

— Я устал, Соль, так что просто скажите, что вам было нужно, раз я притащился сюда в такое время, поднял своих людей, что сейчас держат оцепление вокруг вашего дома. Не думал, что такие игры в вашем духе.

— Хреново ты меня знаешь, — пробурчала я себе под нос, но уже громче добавила: — Чаю?

Тягостный вдох послужил утвердительным ответом и знаком для Кита.

Мы сидели за широким кухонным столом, в то время как Кит разливал по чашкам ароматный напиток родом из самого Ис’шера, чей аромат было трудно спутать с той бурдой, что продавалась на рынках империи. Уж не знаю кто, наверное Фертиций, расщедрился и сунул нам мешочек с чаем в шкаф, но мы с удовольствием его пили. Все же вкуснее вдвойне, когда знаешь, сколько стоит одна такая чашечка в городских кафе.

— Стоит ли мне завести светскую беседу и поинтересоваться, как вам нравится чай, что оставили для вас мои люди?

Несмотря на то, что вопрос был задан исключительно вежливым тоном, Рэйн смотрел на меня так, будто бы стоит мне кивнуть, как он тут же свернет мне шею.

— Ну зачем же, — пожала я плечами, — чай — не чай, как говаривала моя бабуля, все, что боженька пошлет, — человек к рукам и приберет, — отмахнулась я. — Так что не стесняйтесь, любой халяве мы очень рады. Кит — так тот вообще, задарма будет есть, пока не треснет. Вон погляди, — кивнула я на мусорное ведро в углу кухни, полное костей, огрызков и объедков, — и это только поужинали, — печально вздохнула я, в то время как рука Кита дрогнула — и часть кипятка «случайно» попала мне на ногу. Подавив зародившееся негодование, я все же продолжила: — Ну а что ж жаловаться, у ассистента растущий организм, кормить надо, да и какой зарплаты на такого прожорливого хватит, — тягостно вздохнула я. — Но зато помощник золотой…

— Я понял, — кивнул Рэйн, достав из кармана увесистый кошель и положив его на стол. — Надеюсь, на ближайшее время будет достаточно? — изогнув бровь, поинтересовался он.

— И я, — вздохнула я, смахнув кошелек себе на колени. — Ну, так чего, собственно, позвал, — опершись на стол локтями, заговорила я, дав знак Киту выйти из кухни. Мальчик был не глуп и пусть и с неохотой, но вышел. Какое-то время я смотрела на затворившуюся дверь, собираясь с мыслями. Ни одна из них не радовала меня своей перспективой. Как если бы стоять на краю пропасти и пытаться сделать последний вдох, чтобы решиться прыгнуть. Часть меня кричала, что я полная дура, раз хочу сделать этот шаг. Она же твердила, что надо бежать. Что только дуры идут вперед, умные прячутся и сидят тихо-тихо… Но разве теперь я могу сидеть «тихо»? Как я смогу жить дальше, зная, что из-за своей трусости упустила возможность пролить свет на Его судьбу. Если есть хотя бы минимальная возможность, что Он жив… я приду к нему.

«Двуликий, оберни мой страх в решимость! Помоги повернуть бегство в движение вперед! Даруй мне отражение для моих мыслей и чувств», — про себя молилась я, когда мои губы говорили совершенно иное.

— Я решил, что могу сопроводить тебя на пьянку к императору, — милостиво поведала я.

— Да ладно, — притворно изумился Рэйн, а его губы на миг искривились в восторженной улыбке, после чего вид он приобрел весьма сосредоточенный и серьезный. — С чего бы?

— Возможно, — начала я, тяжело вздохнув, — если бы я родился в землях Алании простым человеком, мне достаточно было бы простого слова хозяина, чтобы делать или не делать что-то, одного твоего желания. Прости, Рэйн, я не был рожден рабом. Твои слова, желания, приказы просто… пфф, — так и не подобрав нужного слова, попыталась передать я звуком то, что думала. — Никогда, до прихода в земли аланитов, мне не приходилось носить это, — указала я пальцем на свою повязку. — Я был свободным человеком, который по своей воле принимал свои обязанности и ответственность. Даже то, кем меня сотворил Двуликий, — я принял и не пытался избежать своей судьбы. Да и зачем? — пожала я плечами. — Мое естество приносило удовлетворение моей душе. Я не был несчастен, у меня было все, что делает людей счастливыми… Ну ладно, почти все, — отмахнулась я. — Но оно, наверное, и к лучшему, ведь абсолютно счастливы лишь идиоты. Эх.

— Соль, к чему этот разговор? — вновь повторил свой вопрос Рэйн.

— Не перебивай меня, мелкий ты засранец, — возмутилась я, хлопнув по столу открытой ладонью, от чего кожу на ней стало жечь, а Рэйн, недовольно поморщившись, примирительно поднял руки.

— Молчу, — хмыкнул он.

— Сейчас я, можно сказать, иду тебе навстречу, рассказать хочу то, что никому до сих пор не рассказывал! Так что сделай милость, не жужжи, и так двух слов связать не могу…

Убедившись, что Рэйнхард готов внимать, я вновь глубоко вздохнула, призывая себя к спокойствию, и продолжила:

— Однажды я был во дворце вашего императора. Это было давно, и, насколько я знаю, сейчас правит его сын, но моя встреча с его отцом была весьма запоминающейся. Это случилось на исходе войны… Бездна, — всплеснула я руками, — вот уж не думал, что всю эту хрень будет так сложно воссоздать в пересказе.

— Может, вина? — как-то робко предложил Рэйн, а я, подумав немного, кивнула. Без бутылки и впрямь не разберешься. — Кит? — позвал он и не ошибся: паренек если и ушел, то недалеко. Потому и появился быстро, поставив на стол бутылку из темного стекла и два бокала, после чего вновь вышел за дверь, но, судя по всему, теперь с официальным разрешением подслушивать.

Терпкий вкус темно-красного напитка расцвел на языке, горяча кровь и согревая изнутри. Иллюзия комфорта, которая порой бывает жизненно необходима. Я рассказала в эту ночь о том, как изменилась моя жизнь, о том самом дне… Кое-что скрыла — думаю, не стоит говорить о том, что весть о моей половой принадлежности сегодня была бы лишней. Но вот все остальное… Сначала было тяжело. Каждое слово приходилось буквально выдавливать из себя. Я так привыкла молчать о том, с чем жила эти века, что просто не знала, как воплотить в слова все, что так давно надежно укрыто под песками Элио. Но чем больше было выпито, тем живее становились картины прошлого, тем проще было описывать их словами. Рассказала и о подземелье, и о том, что случилось с моими собратьями, об императоре и придворном маге.

— Как вы выбрались из дворца? — спросил Рэйн, а я с удивлением поняла, что молчу уже несколько минут, хотя мне почему-то казалось, что я продолжаю рассказывать о случившимся.

— А? — вопросительно посмотрела я на него, будто очнувшись ото сна. — Я умер.

Пьяно сощурившись, я посмотрела на рукав своей куртки, на котором сумела разглядеть крошечное перышко, что каким-то чудом переплелось с нитями ткани. Осторожно вытащила его, подняла руку и разжала пальцы.

— Я падал, падал, падал, — усмехнулась я, проследив за полетом перышка. — Потом не помню, — покачала я головой. — Было темно и холодно. Больно, конечно, тоже, но это много позже.

Наконец оторвав взгляд от упавшего на пол пера, я посмотрела на Рэйна, и в этот момент мне вдруг стало не по себе. Легче, когда на тебя смотрят холодно, безразлично, с налетом надменности. Так правда легче. Это дает тебе повод защищаться, становиться сильнее, до последнего держать свои щиты. Тяжелее, когда в твое одиночество врывается тот, кто пытается тебя понять, заставляя почувствовать себя беззащитной и слабой. В этот самый миг тебе вдруг кажется, что ты всего лишь женщина, которой так хочется не быть одной…

— Я, — прочистив горло, вновь заговорила я, — нашел своих собратьев в том месте, где провел последующие столетия.

— Вы жили не один? Но, как я понял, они были не в себе во время вашей последней встречи…

— Нет, — прерывая его поток предположений, я подняла ладонь, — я прожил эти столетия один, потому как собратья мои были мертвы.

— Но…

— Но мы не можем умереть, я в курсе, — усмехнулась я. — Тем не менее я нашел тела всех, кроме одного… И теперь, прежде чем я расскажу тебе о причине, по которой я согласен сопровождать тебя, хочу спросить, готов ли ты стать для меня тем, на кого я смогу положиться?

— Вы, как всегда, прямолинейны, а как насчет того, что все врут?

Я не смогла не улыбнуться в ответ.

— Да, я знаю, что обмануть меня не составит труда. Ты можешь мне пообещать все что угодно, и это в конечном счете окажется пустотой. Но неужели, милый мальчик, ты думаешь, что я поверю тебе?

— Тогда почему спрашиваете?

— Потому, что мне больше некого просить быть на моей стороне.

На какое-то время в комнате воцарилась гнетущая тишина. Рэйн молчал. Его черные как ночь глаза будто бы стали еще темнее, а черты лица словно заострились.

— Я ценю то, что вы сказали, — наконец заговорил он, — откровенность в нашем мире дороже золота. Но порой мне кажется, что когда говорю я, Соль, вы мирно посапываете с открытыми глазами. Я обещаю вам, что вы войдете во дворец и выйдете из него вместе со мной, потому что я взял на себя ответственность за вас…

— Даже если дело касается Элтрайса Дриэлла?

Рэйн внимательно посмотрел на меня, в глазах его появился странный огонек, который в моем подвыпившем состоянии напугал меня до айдовых бесов, а потом он сказал:

— Я слушаю.

Вот так я сделала первый шаг навстречу этому мужчине. Все, что было прежде, как мне кажется, не считается, потому как раньше это не касалось меня лично. Хотя, конечно, кто-то скажет — куда уж более «лично», когда тебя клеймят или ты спасаешь человеку жизнь. Но в моем понимании все это ерунда в сравнении с тем, когда я рассказываю о себе. Айр всегда говорила, что я с «приветом», но я никогда и не спорила. Сердце женщины — оно такое… странное. В нем много потайных ходов, секретных комнат, темных коридоров и несуществующих для всех остальных дверей, вот только вход всего один, а отворить его даже чуть-чуть с годами становится все сложнее. Я могу говорить что угодно, вести себя как мне хочется, быть сильной и смелой, дерзкой и смешной, но это все одно что менять маски, пытаясь скрыть ту, кто я на самом деле есть. Ту, с которой случилось слишком много для одной жизни.

— Дочк, а что ща носют? — подслеповато щурясь, пристально рассматривала я выставленные на продажу ткани. Кит упорно делал вид, что меня не знает, молоденькая продавщица растерянно топталась с ноги на ногу, соображая, чего от нее хочет старик, что ранним утром зашел в ее модную среди светских дамочек лавочку.

— В к-каком смысле?

Я наконец-то отвлеклась от своего занятия и теперь уже щурилась прямо на нее. Почему так выходило, что я могла переварить любой яд, а похмелье случалось все равно, я не знала.

— А в каком смысле может быть?

— Э… — молоденькая аланиточка явно смутилась и теперь уже обдумывала способ спровадить надоедливого старика.

— Нет, — помахала я рукой, — слишком глубокомысленно для меня сейчас, я лучше поясню вопрос. Мне нужна нарядная… э… — обрисовала я указательным пальцем тогу, в которую была замотана девушка, — простыня, чтоб не стыдно в люди выйти, — подытожила я свой запрос. Эта мода на обматывание тряпками была не слишком мною любима, казалось, вот-вот развяжется какой узелок или булавка в задницу вопьется, а то и наступишь на подол — так и вовсе все размотается, и будешь при всем честном народе слои накручивать.

— Ммм… вам зачем? — наконец разродилась она.

— За «надом», — пробурчала я.

— Да нет, — улыбнулась девушка, — вы меня не так поняли…

— Как же мне тебя понять, если ты ничего не говоришь? Мне нужна нарядная тряпка с узорами или чевой там у вас нынче в моде, чтоб не хуже, чем у других… эх… — поморщилась я. Вся моя нелюбовь к имперцам, к их быту, традициям, устоям выливалась наружу, стоило только подумать о том, что когда-нибудь мне придется носить их одежду. Я ненавидела саму мысль об этом, потому начинала вести себя хуже ребенка. Воистину: старые — что малые.

— Моему дедушке нужна тога для моей сестры, — голос Кита, раздавшийся со спины, стал полнейшей неожиданностью.

— Сестры? Ах, ну теперь мне все понятно. Какая она?

— Что? — переспросил мальчик.

— Ну, опишите мне ее, чтобы можно было подобрать подходящий вариант.

— Она… красивая, — несколько смущаясь, начал он, почему-то смотря мне в глаза. — У нее смуглая кожа и глаза как у моего дедушки, такие же яркие. Волосы у нее черные и… Короче, она вполне себе ничего, — явно засмущавшись, пробормотал он.

Молоденькая продавщица почему-то захихикала и тут же нырнула под прилавок, выуживая на стол ткани от лучших мастеров Ис’шера. Газовые и воздушные, блестящие и атласные, тяжелые и плотные из-за обилия серебристых и золотых нитей, что были вплетены в полотно.

— Вот, — покивала девушка, — лучшее, что пришло ко мне за последние недели…

— Эту, — даже не спрашивая моего мнения, обнаглевший помощник ткнул пальцем в темно-синюю газовую ткань, расшитую по краю серебристым орнаментом. — Просвечивать не будет?

— Что вы, — вновь гнусно захихикала продавщица, — подберу вам все в лучшем виде.

Уже на улице, когда я смогла расплатиться за целый ворох ткани и булавок, Кит, таща мои покупки, все же решил заговорить со мной:

— Зачем тебе это все?

— А что? — посмотрела я на него.

— Только не говори, что собралась во дворец в этом?

— Не скажу.

— Тогда зачем?

— Потому что, — фыркнула я.

— С тобой невозможно разговаривать! — возмутился он.

— Это ты начал со мной разговаривать, — пожала я плечами. — Вот, возьми, — сунула я ему в руки кошель с деньгами, что получила вчера от Рэйна.

— Зачем ты отдаешь его мне? — споткнувшись на полушаге, он растерянно замер посреди улицы.

— Будешь носить с собой, чтобы я не спустила все, — легко пожала я плечами. — Знаешь, я такая транжира. Кстати, чего замер, идем, еще в одно место надо сходить.

— Куда? До начала занятий еще три часа, а ты ведешь себя слишком странно сегодня. Встала ни свет ни заря… Ты вообще ложилась, кстати? Эй, да постой же, с кем я вообще разговариваю?! — возмущенно раздалось со спины, в то время как я уходила в совершенно противоположном от здания университета направлении. Сегодня мне нужно было кое с кем встретиться, потому мои ноги несли меня к океану.

— Сегодня я не ложилась, — ответила я, как только Кит нагнал меня, — иначе бы не встала.

Я буквально кожей чувствовала, сколько вопросов вертится в голове мальчика, но он не пытался больше спрашивать, верно уловив, что у меня нет желания отвечать. Мы нашли свободного извозчика и оставшуюся часть пути проделали уже внутри небольшой повозки. Нам нужно было попасть на окраину города, там, где у самого обрыва росло танцующее дерево ольтис. Его изогнутый ствол уже невозможно было обнять, а ведь когда-то он было тоньше моего мизинца. Теперь же этот исполин точно парил на самом краю обрыва.

— Что мы тут забыли и… Это место, я был тут раньше, кажется? Точно был, помню это дерево, — внимательно всматривался он в открывшийся пейзаж. — Да, перед тем, как отца забрали в очередную военную кампанию империи, он приводил меня сюда. Когда же это было? Что-то около десяти лет тому назад… Да, где-то так.

— Он не сказал тебе зачем? — поинтересовалась я, стараясь говорить легко и непринужденно.

— Говорил, но я не очень помню, — пожал плечами паренек. — Что-то вроде того, что это место… важное для нашей семьи, не знаю, что он имел в виду.

— Ясно, — кивнула я, поднимаясь по крутому пригорку вверх. — Чудны пути твои, Двуликий. Чудны и запутанны.

— Что? — переспросил Кит, нагоняя меня.

— Ничего, все так…

Чувствовала ли я нечто общее с этим ребенком, когда впервые увидела его? С того самого момента, когда взглянула в его глаза. Хотя, быть может, и раньше. Я чувствовала в нем некую общность с собой. Я всегда ощущала детей Дорина, его внуков и правнуков. Не знаю, как правильно описать это ощущение. Просто представьте, что есть две детали одного механизма, и когда они встречаются, происходит щелчок и пазы совмещаются — и ты понимаешь, что это детали из одной конструкции. Все правильно и все так. Сейчас, поднимаясь на крутой склон, где когда-то очень давно нашел свое последнее пристанище мой сын, я чувствовала себя донельзя странно. Никогда мое сердце не перестанет болеть по Дорину, как никогда я не перестану скучать по нему. Но он прожил хорошую жизнь. Долгую, светлую — и никогда не позволял бремени своего происхождения влиять на свою жизнь. Он был сильным человеком, мой мальчик. Мы с Кираном оставили своих потомков не потому, что нам было все равно. Как раз-таки напротив, было до такой степени не все равно, что испытывать эти чувства стало однажды слишком больно. Раз за разом любить их, быть участником их жизни, видеть, как они растут, меняются, взрослеют, стареют… Это слишком. И сейчас мне хотелось прийти в это место вместе с Китом, пока была такая возможность. Хотелось почувствовать незримую поддержку сына и заручиться его покровительством. Конечно, все это, должно быть, предрассудки, но думаю, мне простительно быть немножко суеверной. Мне хотелось верить, что где-то там Дорин узнает о том, что я хочу попытаться защитить его наследие. Пусть его мать и не так сильна, как ей бы хотелось, довольно труслива и не слишком-то умна, когда дело касается дворцовых интриг, но она очень хочет сохранить то, что должна.

— А какая история связывает тебя с этим местом? — спросил Кит, когда мы оказались на самом верху холма под тенистой кроной дерева, что так давно мы с Кираном посадили. Сколько еще оно будет расти, учитывая то, какая уйма наших сил была влита в него?

— Гм… — задумчиво протянула я, смотря на горизонт, — очень светлая история, хотя и печальная…

— Очередная загадка? — поинтересовался он, вставая рядом со мной. Его темно-рыжие кудри трепал озорной морской бриз, и сейчас он, пожалуй, как никогда казался мне знакомым…

— Нет, — усмехнулась я. — Совершенно простая, житейская история, — пожала я плечами. — Здесь похоронен очень дорогой мне человек.

— Где? Прямо здесь? — немного испуганно посмотрел он себе под ноги. — Но ведь так не принято, в империи же сжигают…

— Тогда не было империи и тогда было принято иначе…

— Твой любимый? — немного робко спросил Кит.

— Самый любимый.

Дворец аланитов, оплот их цивилизации, символ Великой Империи и власти. Пожалуй, мало кто задумывается, чем на самом деле является это потрясающее сооружение, когда видит невероятной красоты здание, что, кажется, вырастает из самой горы. Простой обыватель скажет, что он прекрасен, что его могли создать лишь боги, потому как среди живых не может родиться мастер, способный на такое. Те, кто работают во дворце, чтобы помогать его обитателям жить ни в чем не нуждаясь и наслаждаться тайнами, интригами, светской жизнью и благами, что дает положение в обществе, смогут сказать, что это место столь же красиво снаружи, сколь прекрасно внутри. Место, где сбываются мечты, если тебе свезло родиться в нужной семье. Роскошь, богатство, лучшие развлечения и утехи для любых пороков, что только способны родиться в живом избалованном сердце. Каждый слуга мечтает стать господином в этом месте. Каждый господин не знает, что его слуги — живые существа, у которых бывают мечты. Если ты вошел под своды имперского дворца как господин, то это место очарует тебя. Оно сможет дать и показать тебе такое, о чем ты не смел и мечтать. Оно усладит твой взор, усыпит твой разум, а потом уже будет слишком поздно, чтобы что-то изменить. Но есть и еще одна сторона дворца, о которой знают лишь те, кто приходит сюда править, а не сгорать. За многослойной вуалью из роскоши, богатства и вседозволенности живут те, кто уже очень давно не видит лишнего вокруг. Элтрайс Дриэлл за долгие годы будто бы стал частью этого места. Он словно врос в эти стены, окружение. Пока одни, точно мухи в меду, залипали среди этого множества слоев удовольствия, он жил и делал то, что считал нужным для себя, ну, и возможно, для страны.

Сейчас он уверенной походкой спускался на нижние ярусы дворца, который уже очень давно называл не иначе как своим домом. Конечно, был император, который слишком слаб, чтобы попытаться взять власть в свои руки, невзирая на последствия. Парень никогда не сможет твердо стоять на ногах. Не тогда, когда живы подобные Элтрайсу, что уже не позволят ограничить собственную власть.

Есть ли предел у власти? У желания обладать? Смог бы он сказать, что сыт этим, если бы однажды они не вошли в земли Аттавии? Если бы тогда он не открыл для себя храм Двуликого и не вошел в святая святых этих целителей? Не узнал бы о возможности извлечения той божественной силы, что дарила им бессмертие… Для чего первородные вели эти исследования? Зачем сохранили эти знания? Но в тот момент, когда Элтрайс понял, что попало в его руки, разве мог он сказать тогда, что ему больше не нужно ничего в этой жизни? Сколько бы ни дали боги его расе, сколь щедро бы ни одарили долголетием, но его жизнь все одно рано или поздно закончилась бы. Этого оказалось достаточно, чтобы взять то, что случайно попало в его руки, и уже не отпускать. Исследования были неполными. Ему пришлось самому дорабатывать то, что однажды бросили первородные. Клеймить целителей, заставить их жить на пределе возможного — все это было необходимо, чтобы в нужный момент они не стали цепляться за свой дар. Но Айд бы знал, что пошло не так триста лет назад! Айд бы знал?! Они просто исчезли. Умерли их пациенты, а сами целители просто растворились, словно их никогда и не было прежде. Ритуал он замкнул на себя, но вместо того, чтобы стать бессмертным, он получил изоляцию от внешних магических потоков! Безупречную защиту от любого воздействия…

— И на том спасибо, — все еще злясь на былое, прошипел Дриэлл сквозь сжатые зубы.

Когда перед ним оказалась неприметная дверь, сколоченная из плотно сбитых досок, слишком простая и на вид потрепанная для дворца. Он приложил открытую ладонь к самому ее центру, по поверхности прошла изумрудная рябь, обрисовывая очертания защитного плетения, раздался глухой щелчок — и дверь тихонько приотворилась. Войдя, он привычно перенастроил зрение, чтобы лучше видеть в полумраке огромной залы, и тут же встретился взглядом с хищным прищуром изумрудных глаз.

— Чем обязан? — спросил мужчина, голос которого даже Трайса заставлял нервно вздрагивать. Пожалуй, если бы не то неимоверное количество подчиняющих заклятий, что он однажды навесил на последнего из первородных, что вследствие его эксперимента потерял свою способность исцелять, он бы чувствовал себя и вовсе крайне некомфортно рядом с ним.

— Сегодня я встречался с тем, кто выдает себя за первородного, — уведомил мужчину Трайс.

— Я уже говорил, что вряд ли он один из нас, — пожал плечами Киран, возвращаясь к своему занятию. В этой полутьме мужчина весьма увлеченно читал или по крайней мере делал вид, что читает.

Трайсу порой казалось, что этот человек не в себе. И как бы смешно это ни прозвучало, но общение с ним пугало его. Против воли все у него внутри немело, обмирало и падало куда-то в бездну, стоило пробыть с этим человеком дольше необходимого. Почему он тогда оставил его при себе? Бесполезного, потерявшего возможность исцелять? Все просто: этот человек еще был бессмертен, а стало быть — мог бы ему пригодиться однажды. Но всякий раз смотря ему в глаза, он уговаривал себя отринуть страх, потому как знал, что этот мужчина полностью в его власти, но всякий раз его естество не верило и не поддавалось уговорам.

— Все же я хочу, чтобы ты посмотрел на него…

— Хорошо, — без единой интонации в голосе отозвался мужчина. — Что-то еще? — исподлобья взглянул на него Киран своими необыкновенными зелеными глазами.

— Этот человек помог исцелиться Рэйнхарду Эль Ариен…

— И?

— Ты говорил, что яд Серой Моры невозможно обратить…

— В империи это так, — кивнул Киран, — здесь не осталось толковых целителей. Что происходит вне империи — мне неведомо. Мир велик, и никогда не стоит утверждать что-то категорично, — с ленцой в голосе прокомментировал он.

— Кто-то убил Филицию, пока она была в его подвалах, — зло прошипел Трайс, подходя ближе к мужчине. — Я бы, наверное, и сам поступил так же, ведь из-за нее я потерял детей…

— Из-за нее? — перевернув страницу книги, спросил Киран, скорее из вежливости, нежели из интереса.

— Из-за кого же еще, — зло сжал кулаки Трайс. — Это была ее ошибка, результатом которой стали мои потери.

— Тогда, конечно, ей стоило умереть.

— Но ведь и ты виноват, — прошипел Трайс.

— Я? — уголок губ мужчины пополз вверх в ленивой усмешке, в то время как сам Киран и не думал отвлекаться от чтения.

— Если бы яд, предложенный тобой, действовал быстрее или был сто процентов эффективен без всяких «если», то мне не пришлось бы столкнуться с неудобствами!

— Я дал тебе то, о чем ты просил, — холодно сказал Киран, наконец оторвавшись от книги и взглянув Трайсу в глаза. — Впредь знай, чего желаешь, и проси, когда уверен, — жестко отчеканил каждое слово этот человек. Самый невероятный человек из всех, когда-либо встреченных Трайсом в этом мире. Порой ему казалось, что, стоя перед собственным рабом, он находится перед истинным императором Алании. Именно такая невероятная тяжелая энергетика окружала мужчину, что волей-неволей хотелось спросить дозволения, чтобы сказать или войти.

— Ты забываешься, — сквозь зубы процедил маг, с силой сжав кулаки и упрямо смотря на своего раба.

— Так убей меня за дерзость, — усмехнулся Киран, вновь погружаясь в чтение.

— Это мы уже проходили, — фыркнул Трайс, поворачиваясь к нему спиной и направляясь в сторону выхода.

После того как за Трайсом затворилась дверь, Киран осторожно отодвинул книгу, поднялся со стула и медленно выпрямился, потягиваясь, словно ленивая кошка. Используя истинное зрение, он с интересом посмотрел на свое запястье. В этом месте появилось новое клеймо. Маг пришел с подарком. На энергетическом уровне все эти подобия оков воспринимались так, будто какой-то идиот пытался приляпать розовые бантики к его дорогому черному костюму из ис’шерского шелка. Честное слово, это было так нелепо. Не сдержавшись, он фыркнул и провел ладонью по тому самому месту, куда маг повесил очередную дребедень собственного производства. Энергия, что теперь питала его тело словно освежающий бриз, коснулась этого места, накрывая собой клеймо и впитывая его. То же самое он сделал и с теми оковами, что были наложены прежде. Его энергия просто поглотила их, усвоила и впитала внутрь себя, чтобы, когда это будет нужно, вернуть на место. В его новом мире были свои плюсы. Это жизнь робко просит дозволения существовать, смерть берет что хочет и не спрашивая.

Относительно недавно он пребывал «во власти» мага, через многое прошел, прежде чем его вот так вот стали просто оставлять одного. Но оно того стоило, как ему кажется. Сначала, когда он только узнал, кто убил Соль, ему хотелось прийти в дом к этому человеку, выпить его жизнь, пока он спит, и не дать ему ни единой возможности сопротивляться. Ярость, что затмевала собой любые возможные варианты, мешала мыслить. Так, будучи невидимым для любых охранных заклятий, он пришел в спальню к императору. Не стоит думать, что это было так уж просто. Вовсе нет. Это заняло годы подготовки. Но он это сделал. И прежде, чем сорвать последний вдох с губ императора, он узнал много интересного о том, что эти двое сотворили с ними. Стоя у изголовья уже мертвого правителя, он с разочарованием понимал лишь одно — эта смерть не принесла облегчения. Не дала удовлетворения и не придала смысла его нынешней жизни. В ту ночь он сжег их храм. Сжег, прекрасно понимая, что уничтожает бесценное наследие для будущих поколений, но ему было все равно. Хотя нет, ему просто было слишком больно, чтобы пытаться понять других.

С этого самого дня Киран нашел способ продлить свою жизнь, наполненную смыслом. И смысл для него стал один. Не смерть мага, сделавшего это с ними, не месть всем аланитам, не безотчетные убийства всех подряд. Он хотел другого. Он хотел краха империи. Хотел, чтобы все эти великие Дома Алании перестали существовать, оказавшись на самом дне. Это стало его мечтой. Почти триста лет он шел к ней, и сейчас, когда империя наконец была на краю очередной масштабной войны, он чувствовал, что как никогда близок к своей цели. Он сам пришел к тому, кого столько лет мечтал уничтожить, вытерпел то, что многим и не привиделось в самых изощренных кошмарах, лишь с одной целью — быть рядом, когда этот карточный домик под названием Алания сложится, словно его никогда и не существовало.

За эти триста лет он снискал славу во многих странах, что окружали империю. Заимел десятки имен. Сумел свести нужных людей и нелюдей, а от лишних просто избавился. Его знали те, кто был нужен, а другие, должно быть, и не подозревали о его существовании. Он работал с разведками тех государств, что совсем недавно заключили военный альянс против империи, и останавливаться не собирался, что бы ни случилось. Его новый дом позволял ему чувствовать себя в полной безопасности — разве может быть место безопаснее и менее всего вызывающее подозрения, чем «темница» врага. Хотя назвать то место темницей он бы не решился, все же, несмотря на то что Трайс запирал его, тут было все необходимое для существования.

Сделав несколько шагов по направлению к двери, из которой совсем недавно вышел Трайс, Киран глубоко вздохнул, и от его фигуры будто бы отделился странный сгусток бесформенной тьмы, тут же преобразовываясь в очертания фигуры мужчины, точно это была простая тень. Фигура замерла, потом сделала несколько шагов по направлению к столу и опустилась на стул. В полутьме комнаты мало кто смог бы опознать в получившемся очертании человека фантома.

— Скоро буду, — хмыкнул мужчина, без каких-либо манипуляций открывая дверь темницы.

Сколько раз Киран вот так покидал свою темницу, он даже не пытался считать, просто делал это, когда было нужно. Но стоит кому-либо войти в его «покои», как его собственная энергия притянет его обратно. Даже амулет не нужен, чтобы вернуться. Странные эти создания, аланиты, лучше бы уж обычный замок повесили — и то толку бы больше было.

Слова Трайса о том, что, возможно, появился еще один первородный, оставили его совершенно равнодушным. Он точно знал, что этого не могло быть. Так что если маг хочет, чтобы он посмотрел на того, кто выдает себя за его собратьев, что ж, так тому и быть. Ему не сложно. Только вот страшно представить, чем это может обернуться для несчастного афериста, хотя какая разница…

— Ну скажи…

— Нет, — коротко и ясно.

— Ну поче-е-ему? — заныл Кит, заставив меня усмехнуться. Как-то не вязался этот высокий парень с такой детской манерой поведения, хотя по сути ведь — дите дитем.

— По-то-му-у, — в тон ему проныла я.

— Нет, скажи!

— Потопай еще, — посоветовала я. — И так все думают, что ты дурачок, а тут даже сомневающихся не останется.

— Из-за кого, интересно, они так думают? — прошипел он.

— Вести себя надо по-нормальному, тогда ни у кого бы и мысли не возникло, — посоветовала я, начиная подниматься по ступеням в учебный корпус.

— И все же я хочу знать, зачем тебе женская тога!

— Да что ж ты орешь-то так, — возмутилась я, сбежав обратно по лестнице к упрямо замершему внизу пацану. — Совсем ополоумел!

— Тогда скажи зачем? — серьезно посмотрел он на меня своими зелеными глазищами. — Неужели ты так собралась во дворец?

— Я что, больная, по-твоему?

— Ну…

— Лучше молчи, если ответ может повлиять на твое здоровье!

— Тогда зачем? — упрямо скрестив руки на груди, продолжил он настаивать.

— Потому что без этого, — указала я на свою повязку, — меня никто и никогда не видел, и возможно, что совсем скоро мне будет нужно лицо, которое никто не знает.

— Ты хочешь сбежать? — тихо спросил он.

— Нет, — покачала я головой, — мы хотим.

Добавлять, что получится, возможно, не у «нас двоих», я не стала.

В этот раз занятия прошли без каких-либо эксцессов. Пятеро студентов оказались на своих местах, успешно прошли опрос по пройденным ранее темам и в полном молчании записали новые темы все из той же контрольной, которую мы разбирали уже не первый день. А вот в госпитале нас всех ждал не очень приятный сюрприз. Первое, что насторожило, — это слишком большое количество товарищей в белых тогах, топчущихся по «лицу Зориса» в самом центре приемного покоя. Следом к честному собранию присоединился главный целитель городской больницы Саймон Тор собственной персоной. Мужчина выглядел непривычно взволнованным, особую комичность его появлению придавало то, что в тех несуразных сандалиях, что были в моде у аланитов, он ужасно скользил на мраморном полу, но все же старался идти быстро. Выглядело это так, словно корову вывели на лед и хлестнули по заднице, заставляя шевелиться побыстрее.

— Хорошо, — своим непередаваемо высоким голосом обратился он к собравшимся, — все свободные от срочных дел целители в сборе, выдвигаемся сразу после того, как получите обратные «порты» на возвращение и наборы неотложной помощи. Раненых много, так что прошу вас расходовать время экономно. Всех срочных сразу же доставляйте сюда, тут их будут принимать вторые группы. Руководитель второй группы приема?

— Да, господин, — от группы целителей в центре залы отошел пожилой мужчина-человек.

— Аймон, начинай готовиться.

Я уже поняла, что дело ничем хорошим не пахнет. Стоило задуматься, как незаметно сдать назад так, чтобы стоящая позади меня оборотница даже пикнуть не успела, как нас бы вынесло за дверь. И именно в этот момент Саймон Тор заметил нашу группу, замершую в дверях.

— О, как удачно! — воскликнул он, а на лице его возникла откровенно восторженная улыбка. — Вы будете так кстати! Прорыв в пограничной крепости, много раненых!

— Счастье-то какое, не поспоришь, — пробормотала я себе под нос, подходя к ожидающему нас мужчине.

— Соль, — с непонятным мне придыханием в голосе и преданностью в глазах заговорил до этого момента вполне себе вменяемый мужик, — прошу вас присоединиться к группе целителей, что идет на границу. Вы согласны?

— Просто не могу отказать, когда меня так просят, — в тон ему ответила я. — Только из студентов возьму двух оборотней и своего ассистента, оставшиеся трое присоединятся ко второй группе, идет?

— Как скажете…

— Надо же, — пробормотала я себе под нос, поворачиваясь к своим студентам, — Белобрысая Стерва и Кудрявый за мной, Плакса, Ботаник и ты, — просто ткнула пальцем в оборотня, которому никак не могла подобрать прозвище, а называть его Серобурокозявчатым, как я кликала его про себя, было бы уж совсем обидно, — идете к вон тому пухлому дядечке в белой простыночке и делаете все, что он скажет. Без фанатизма! — наставительно крикнула я, когда трое студентов отправились в указанном направлении. — Где мы можем получить все необходимое? — на этот раз спрашивать пришлось у очередного целителя, что стоял аккурат на носу у Зориса и теперь был моим соседом по очереди.

— У стойки регистрации, — как-то неохотно отозвался он.

На самом деле очередь продвигалась достаточно быстро. У той самой стойки несколько младших целителей, судя по вкраплениям синих и желтых полос на оторочке тог, выдавали всем стоящим в очереди сумки с перевязочным материалом, некоторые медикаменты и телепорт с уже установленными координатами, который срабатывал лишь туда и обратно и был рассчитан на разовое перемещение до трех человек. То есть один целитель мог перенести двух пострадавших.

— Я не знаю, как там обстоят дела, — совершенно серьезно обратилась я к своим подопечным, — но есть два правила, которые я запрещаю вам нарушать. Первое: не смейте отходить от меня дальше чем на пятьдесят шагов, второе: все, что от вас требуется, — это найти раненого, остановить кровотечение и доставить его сюда. Это понятно? Никто не ждет, что вы будете воскрешать кого-то в чистом поле, потому не тратьте ни свое время, ни время того, кому нужна ваша помощь. Работать будем в парах. Вы двое, я и мой ассистент. Нашли раненого, остановили кровотечение, активировали порт и сдали больного с рук на руки. Это понятно?

— Да, — кивнула волчица, — а что, если…

— В случае «если» позовешь меня.

Я впервые участвовала в подобной операции. Надо отметить, что до прихода имперцев целителей прикрепляли к тому или иному объекту, где они какое-то время жили и работали, пока не передавали свои полномочия следующей команде. Естественно, что нас было слишком мало, чтобы обеспечивать всю страну необходимой медицинской помощью, потому в основном это делали простые целители, учившиеся у нас. Но все меняется… Сейчас квалифицированных целителей было слишком мало, чтобы обеспечивать ими гарнизоны в достаточном количестве. А если, как сказал Саймон Тор, были еще и десятки пострадавших, то тут на сцену выходили маги, что организовывали мобильный переброс туда и обратно уже с ранеными.

Стоило нам получить наши сумки и амулеты для перехода, которые активировались простым нажатием небольшого красного камешка в самом центре металлического медальона, как мы, отойдя немного в сторону от толпившихся в центре залы, совершили переход.

За те столетия, что я жила в одиночестве, я выходила к людям, но никогда не совалась туда, где происходили военные конфликты. Назовите меня малодушной, но я до темных кругов перед глазами боялась… Не крови, не того, что пострадаю, — я боялась смотреть на то, как живые убивают друг друга. Это зрелище вымораживало все внутри. Когда двое существ, одаренные магией, долгожительством и силой, чтобы найти способ убить друг друга, берут в руки оружие, которое способно перерубить магические артерии в теле, воспрепятствовать естественной регенерации тканей, прекратить само существование разумной жизни, — я испытывала боль. И я очень устала смотреть на это. За годы своего существования, за десятилетия бесконечной войны я просто устала. И сейчас мне предстояло взглянуть в глаза демонам, что пугали меня в ночных кошмарах. В песнях, балладах и сказаниях войны и сражения преподносятся как подвиг героев, но почему-то никто не говорит, насколько грязным и отвратительным является этот самый подвиг. Никто не поет о зловонии, что царит на поле битвы. Никто не восхваляет тысячи трупов молодых мужчин, сваленных в кучу и разлагающихся под палящими лучами солнца, стервятников, что слетаются на пир из человеческого мяса и костей. Мало кто говорит о ненависти, голоде, отчаянии и о том, что выживают не сильнейшие, а те, кому чуточку повезло. Я никогда не понимала, для чего нужна война. Если в молодости такое чувство, как патриотизм, еще существовало в моем восприятии жизни (я любила Эйлирию, это место было моим домом), то с течением лет границы стран стали понятием весьма расплывчатым. Я поняла, что я человек мира, в котором была рождена. Меняются правители, страны сменяют названия, но по сути своей все мы живем под одним небом, да и солнце все то же для всех…

Нас выкинуло в самом центре небольшой крепостной площади, со всех сторон окруженной высокими каменными стенами. Я примерно понимала, что увижу здесь, но все равно оказалась не готова столкнуться с этим вновь. В воздухе пахло гарью и дымом, чуть сладковатый запах витал для тех, кто был магически одарен. Этот тошнотворный аромат говорил о том, что совсем недавно здесь были использованы смертоносные заклятья. Повсюду слышались стоны пострадавших людей. Судя по тому, насколько тут было жарко, это скорее всего восточная часть империи. Сейчас тут царили палящее солнце и засуха. А где-то совсем рядом был мой дом…

— Работайте быстро, — наставляла я, делая решительный шаг туда, где чувствовала наиболее острую боль живого существа. — Никто не знает, будет ли повторная атака, поэтому сопли не размазываем, кровь остановили, влили в пасть настойку…

— Семицветника? — просто спросил кудрявый, а я едва не споткнулась на ровном месте.

— Можешь и ее, — покивала я, — только у тебя ее в сумке нет. Зато есть пузырек с красной водичкой, которая позволит переместить даже смертельно раненного без вреда, потому что мы должны быть уже в курсе на четвертом году обучения, что телепортация существа с разорванными магическими артериями весьма… что?

— О-опасна?

— Ну, как бы да, — кивнула я. — Он просто сдохнет, если ты его таким втащишь в порт. Но тут уж на твое усмотрение: если парень тебе не шибко понравится, можешь так и сделать, — кивнула я.

— Серьезно? — шокированно осведомился кудрявый.

— Ты идиот? — осведомилась уже я.

— Нет…

— Я потом лично проверю всех, кого ты будешь перемещать, а ты проследи, — кивнула я волчице, — чтобы он не напортачил. Большего от вас никто не требует, ясно? — Оборотни вроде бы как кивнули в ответ, хотя я уже начала жалеть, что взяла этих двоих с собой. Ну да ни к чему такие мысли — целителями не рождаются, на все нужно время и труд. — Ваш клиент, — указала я пальцем на поваленную каменную плиту, из-за которой едва слышалось тяжелое, рваное дыхание. Волки, не сговариваясь, кинулись в указанную мной сторону, в то время как я уже знала, что именно ждет меня в десяти шагах дальше.

— Если не уверен, что тебе по силам смотреть на подобное, просто постой тут и проследи, чтобы следом за мной никто не сунулся, — обратилась я к Киту. — Как только закончу, перенесу тебя с ними, — кивнула я в ту сторону, куда шла, — в больницу.

— А сама?

— Ну, сразу за тобой, — улыбнулась я. — Давай, просто постой тут, — похлопала я его по плечу, заходя за угол полуразрушенного здания.

Кругом валялись осколки камней. Нещадно дымило то, что, судя по всему, недавно было общехозяйственной постройкой. Вдали мелькали фигуры в белых тогах, спешащие на помощь к тем, кто нуждался в этом. Площадь заполнялась солдатами, что прибывали на замену пострадавшим, и магами, что должны были установить защитный контур, пока будут вестись восстановительные работы. Но все это было чуть дальше, ближе к самому центру гарнизона, мы же сейчас находились у западной стены. Не стоит думать, что направление я выбрала случайно. Еще в те времена, когда мне приходилось бывать в зоне военных действий или катастроф с большим числом пострадавших, я научилась чувствовать места, где была нужнее всего. Мы все научились этому, а иначе хаос из боли и чужих страданий просто дезориентировал.

Стоило пройти еще несколько шагов, чтобы увидеть искомое. Солдат лежал на земле, кожа его была покрыта грязью и кровью, он не кричал, просто, скорчившись в позе эмбриона, прижимал к груди пострадавшую руку… почти отрубленную руку. Мужчина не был человеком. Оборотень, потому и не впал в состояние шока и все еще был в сознании. Каким-то чудом парень затянул кожаный шнурок выше локтя, остановив кровотечение, а теперь с остекленевшим взглядом смотрел в никуда, изо всех сил держа руку, должно быть, надеясь на регенерацию. Лицо его было искажено частичной трансформацией, на полную не решался, потому как, видимо, понимал, что руку тогда точно потеряет.

Я подошла быстро, ни секунды не медля опустилась к нему. Думаю, не стоит говорить, что раненые животные опасны, так вот — пострадавшие оборотни — просто невменяемые полудурки. Потому я не очень обиделась, когда этот доходяга попытался укусить меня, стоило мне приблизиться. Надеюсь, и он не запомнит, как его вырубил тщедушный старикашка.

— Поспи, боец, некогда с тобой сюсюкать.

К сумке, что выдали мне в больнице, я даже не притрагивалась, все, что мне было нужно, было у меня внутри. Потому, положив руку на его пострадавшую конечность, я просто стала делать то, в чем действительно была хороша. Срастив кости, озаботившись тем, чтобы правильно зажили все связки, сосуды, вены и нервы, я не стала сводить края кожи и часть мышечной ткани, просто наложила тугую бинтовую повязку. Ни к чему это. Само зарастет через несколько часов, а парень пусть думает, какой у него сильный и здоровый организм.

Все это время я думала о том, кто мог осуществить это нападение? Никто из соседей империи на восточной границе, как мне кажется, не был достаточно оснащен ни магически, ни физически для организации нападения на крепость Алании. Восточная часть империи не сразу обрывается на границе с Элио. Между моим домом и началом империи есть, так сказать, буферная зона, которая вроде бы как формально ничья, но фактически ее населяют дикие племена кочевников, отверженных, бандитов и прочей разномастной шушеры. Земли там неплодородные, почти мертвые, но не настолько, как в пустыне. По сути своей, содержать границу вдали от Элио проще и удобнее, с другой стороны, караванщики, идущие на восток, частенько сталкиваются с набегами тех, кто не прочь выживать за их счет. Но в масштабах Алании все это такие мелочи, что для поддержания относительного порядка всегда было достаточно небольшого гарнизона. Но стоит заметить — не простого гарнизона, а оснащенного магическими охранными заклятьями, магами, которые в состоянии использовать силу крыльев, выбрасывая энергию в окружающий мир и преобразуя ее, а также солдатами-контрактниками, что само по себе означает, что они профессиональные военные.

Мой мир, Айрис, населен множеством видов и рас. Уже достаточно давно в той части мира, где привыкла жить я, главенствующие позиции по магическому и не только потенциалу занимают именно аланиты. Все люди и оборотни, живущие в пределах и рядом с империей, привыкли к этой мысли как к данности, общеизвестному факту. Который вовсе не отменяет того, что в нашем мире существуют и иные существа, способные противостоять этой силе на равных, но вот ранее не изъявляющие желания этого делать. И больше всего на свете я боялась, что эта стычка на восточной границе — предвестник чего-то большего, масштабного, что совсем скоро ударит по всей стране.

Тем временем отойдя от спящего оборотня, я прошла вдоль обрушенной стены туда, где чувствовала чужую боль. На полу лежала молодая женщина-человек. Судя по всему, она без сознания, и это было хорошо, учитывая то, в каком она состоянии. Нижнюю часть ее тела привалило куском разрушенной стены, кости и позвоночник были сильно повреждены. И если ей не помочь уже сейчас, то совсем скоро может быть поздно даже для меня. Внутреннее кровотечение при таких травмах — это то, чего стоит опасаться чуть ли не в первую очередь. И именно его я вполне ожидаемо обнаружила. Пока кровило несильно, но это вовсе не значило, что оно сойдет на нет само собой. Ухватившись за кусок каменной стены, я попыталась отодвинуть его, но, ничего не вышло. Как бы сильно мне этого ни хотелось, но кроме дара исцеления, мне не досталось ни силы десятерых мужчин, ни чего-то еще полезного в этой жизни.

— Кит! — закричала я, зовя парня и понимая, что сама не справлюсь, а медлить было нельзя. — Иди сюда!

Каково же было мое удивление, когда вместо него из-за угла здания вышел Рэйнхард Эль Ариен. Как и всегда — весь в черном. Его взгляд словно обжигал. Выглядел он предельно серьезным и сосредоточенным. Он остро взглянул на меня, потом на женщину, что лежала рядом, а после довольно небрежно, одной рукой отбросил камень в сторону. Так просто, будто он и не весил ничего вовсе.

— С вами все хорошо, — даже не спросил, просто констатировал он.

— Нормально, — ответила я, начиная заниматься пациентом, который сейчас нуждался в моем внимании куда больше, чем этот мужчина. — Где мой ассистент?

— Я попросил его оставаться на месте.

Когда нежно-голубые нити, исходящие от моих ладоней, проникли в тело женщины, я полностью сосредоточилась на пациенте. Как бы ни было велико мое желание расспросить Рэйна о том, что ему известно о произошедшем, гораздо важнее был человек, чья жизнь сейчас зависела от моего мастерства. За годы отшельничества я стала гораздо сильнее как целитель. Не знаю, с чем это связано, но иногда мне кажется, что если попробую объять каждого присутствующего здесь и сейчас нитями своей силы, то у меня это непременно получится. Как будто внутри меня есть показатель, который дает уверенность в своих силах. Но за все эти годы я ни разу не пыталась так широко использовать свою силу. И не потому, что боялась быть раскрытой — я боялась последствий. Мой Бог всегда дает двойную цену за все. Что со мной будет, если я позволю себе открыть свой потенциал? Стану ли я рабом своего предназначения в той степени, когда моя воля перестанет иметь хоть какое-то значение? Пока же каждый день я проживала так, будто бы сила моя была зажата в тугих тисках, и я время от времени сливала ее излишки в окружающий мир. Но лучше так. Для меня так лучше. Хотя что может быть хуже, когда твое сердце и разум в постоянном противостоянии?

— Что здесь произошло? — спросила я, как только дыхание женщины стало ровным и размеренным и она была готова к переносу. На память о произошедшем я оставила ей лишь несколько трещин в ребрах и огромный синяк чуть ниже поясницы. Ну а как иначе? И так отъелась на казенных харчах: судя по всему, за весьма короткий срок набрала около пятнадцати килограммов, а тут лишний раз и не присядет, схуднет немного. Расхитительница кладовых имперского гарнизона тягостно вздохнула и сладко засопела.

— На гарнизон напали, — коротко ответил Рэйн, и, судя по тому, что он замолчал, это была вся информация, которой он хотел со мной поделиться.

— Ну, слава богу, — радостно выдохнула я, — а то я уж подумал, что это все просто досадное недоразумение. Знаешь, как бывает: один упал и толкнул головой второго, который со всей силы повалился на стену дома, стена рухнула и придавила повариху, повариха упала на яблоки, что выскользнули из под нее и устремились в разные стороны, пробивая черепа и ломая ноги окружающим… Да, — кивнула я, — именно так я и думал, а тут вон как оказалось.

— Я не могу сказать вам большего. Эта информация не может покинуть тот круг лиц, для которых она предназначена.

— Да? — Хотя умом я понимала, что не стоит лезть туда, куда не стоит, но я предпочитала быть в курсе, кого бояться и откуда прилетит, если что.

— Да, — спокойно ответил Рэйн, встречаясь со мной взглядом, давая понять, что ему ровным счетом все равно, что я скажу или сделаю, но он мне ничего не расскажет.

— Ну и хрен с тобой, — зло фыркнула я. — Кит, иди сюда и завязывай уже подслушивать. Он в курсе, что ты не идиот! — позвала я паренька, который, судя по всему, решил натренировать свой слуховой нерв до небывалой чувствительности.

Кит выглянул из-за стены дома, при этом выглядел оскорбленным до глубины души, но кого он пытался обмануть, подслушивая за аланитом? У Рэйна и слух, и чувствительность к постороннему присутствию были гораздо лучше, чем у любого человека. Я же… просто чувствовала живых вокруг себя.

— Иди сюда, оболтус, — помахала я ему, — бери тетю с дядей, — указала я на двух пострадавших, — за ручки и стартуй.

— Чего? — все еще дуясь, переспросил он.

— Отправляйся вместе с ними в госпиталь, — пояснила я, доставая из кармана амулет, предназначенный Киту. — Помычи там чего-нибудь, чтобы их приняли, но не слишком усердствуй с пояснениями.

— А вы?

— Я пока останусь тут, — поднимаясь на ноги и прислушиваясь к внутреннему голосу, сказала я.

Работы предстояло много. Не могу сказать, что я готовилась стать героем дня, но тех, кому по-настоящему нужна была моя помощь, было действительно много. Когда я ощущаю такой зов, то чувствую себя покорителем горных вершин. Мне начинает казаться, что нет ничего в мире, что было бы не по силам мне одной. Необыкновенный подъем, воодушевление, желание быть там, где нужна, а потом приходит точно такая же отдача. Чувство опустошенности, собственной никчемности и бесполезности. Таков мой Бог, таков его дар.

— Фертибальд с тобой? — посмотрела я на Рэйнхарда.

— Разумеется, — кивнул он.

— Пусть поможет мне.

— Он? — несколько удивленно изогнув бровь, поинтересовался Рэйн так, словно эта моя просьба его огорчила.

— Ну хочешь, ты оттащи вон ту лошадиную тушу, под которой еще кто-то вяло трепыхается, мне как бы без разницы, — указала я в сторону почившей не своей смертью кобылы, из-под брюха которой торчало две ноги.

— И что, даже не попытаетесь разузнать побольше о произошедшем? — спросил он, давая знак кому-то, кто, по всей видимости, находился среди массового скопления целителей.

— Потом, сейчас не до этого, — отмахнулась я. — Сам расскажешь, — подумав, добавила, но клянусь, вовсе не рассчитывала, что эти мои слова прозвучат как угроза, и уж тем более на то, каким образом совсем скоро они подтвердятся. Тем временем Кит активировал свой амулет, и образ его точно растаял в воздухе вместе с теми, кого в этот момент касались его руки. На место моему ассистенту подошел как всегда недовольный Ферт. То ли строение лица у него такое, то ли по жизни одно дерьмо случается, но выглядел этот сотрудник Дома Ариен как аланит, который активно борется с расстройством желудка, но борьбу отчаянно проигрывает день ото дня.

— Фертазмус! — воскликнула я. — Идем же скорее, твой подарок, похоже, издох! — указала я пальцем на почившую кобылу, которая была так похожа на Ферту, что, не знай я, что она жива и относительно здорова, могла бы и перепутать.

Мужчина лишь тягостно вздохнул и как-то обреченно посмотрел на своего господина. Рэйн легко кивнул, давая знак подчиненному, и тут, пожалуй, впервые за время моего нынешнего пребывания в империи я увидела, как один из аланитов пользуется энергией крыльев. Хотя я скорее ощутила, как активизировались его внутренние токи, как потянулись невидимые энергетические нити к туше, чтобы всего лишь через секунду легко оторвать ее от земли и переместить на нужное расстояние, чтобы освободить того, кто лежал под животным. То, что сейчас произошло, можно было назвать неслыханным расточительством. Аланиты были жадными созданиями или себялюбивыми, потому как использовать собственную энергию, чтобы помочь незнакомцу, постороннему, бесполезному, считалось чем-то сродни дурости. И при всем при этом они любили, когда для них слабые трудятся задаром. Вот такой вот парадокс.

Рэйн смотрел на то, как Соль и его слуга суетятся вокруг пострадавшего мужчины. Это было странно. Нет, не то, что целитель выполнял свой долг. Теперь всякий раз, когда видел Соль, он вспоминал их прогулку по набережной. А именно — тот самый момент, когда ему пришлось помочь «старику» избежать столкновения с торговцем и его тележкой. И каждый раз думая об этом, он сомневался, не показалось ли ему. Вообразил тонкий девичий стан под плотной тканью куртки. Не к месту почудились ему изгибы, которых просто не могло быть у старика. Все это было так странно, но он должен доверять хотя бы самому себе.

— Ты тупой, что ли?! Говорю тебе — держи его, чтоб не дергался! — разорялся «старик» отнюдь не той тирадой, что была бы подходящей для девушки. — Держи, а не придерживай, словно он вонючая тряпочка! Слушай, Фертас, давай я тебе организую сложный перелом и попрошу Кита тебя так придержать. Посмотрим, как быстро я его вправлю!

— Я держу, — сквозь зубы рычал в ответ его помощник.

— Держит он, — ворчал «старик». — Бабу на сеновале так держать будешь!

И все же, даже несмотря на то что в этом создании не было ничего из того, что Рэйн ценил в женской природе, он все равно продолжал смотреть на целителя и с удивлением понимал, что смотрит гораздо глубже, чем просто на внешность или хорошие манеры. Будто бы видит то, что обычно сокрыто ото всех.

— Да больно же! — наконец не выдержав, вскрикнул Ферт, когда Соль с размаху врезал ему своей пресловутой палкой точно по лбу.

— Больно… Ему больно! — ткнул он пальцем в раненого. — В тебе силы — как в стаде быков, а подержать человека нормально не можешь! Дубина, — сплюнул «старик».

Сам не зная толком почему, но Рэйн усмехнулся и тихо засмеялся. Все происходящее вдруг показалось таким… забавным?

— Я спятил, — махнул он рукой, поворачиваясь спиной к этой парочке и отправляясь заниматься насущными проблемами, дав себе слово непременно разобраться с тем, что скрывает Соль.

Его самые страшные опасения претворялись в жизнь. Пожалуй, это понимал не только он, но и все правящие Дома империи. Грядет война — и не та, в которой они бы чувствовали себя абсолютно доминирующей расой. Неужели он станет свидетелем того, как изменится мировой порядок? Сколько крови понадобится пролить на земли Алании для этого? А самое главное — принесет ли эта война желаемый результат хоть кому-то? Его агентурная сеть уже давно давала тревожные звоночки, предупреждая о грядущем. Простой обыватель вряд ли мог это ощутить, но Алания жила подготовкой к войне. Вот только не все было так просто. Рэйн был скорее исключением, нежели правилом для правящей верхушки Алании. Он привык жить для своего Дома, привык вести относительно аскетический образ жизни, довольствоваться необходимым и посвящать себя всего без остатка делу, в котором видел собственное предназначение. Но он ясно видел и то, насколько прогнила его империя. Времена масштабных завоеваний, великих идей и идеалов остались в прошлом. Нынче дети состоятельных родителей предпочитали учебе развлечения, службе — игры на арене, ответственности за людей — фривольный образ жизни. Империя превращалась в символ роскоши, вседозволенности и затхлости. А учитывая то, какой противник готовился к нападению, дела были и вовсе хуже некуда. Оборотни и аланиты с незапамятных времен мирно сосуществовали бок о бок друг с другом, правда, родина их была очень далека от нынешней. Но была и еще одна раса, с которой они делили небо над головой. И нет, речь вовсе не о людях.

Глава 13

Прохладный утренний воздух проникает в спальню сквозь приоткрытое окно. Солнечные лучи медленно заливают собой пространство, делая это утро радостным. Как странно, разве может просто солнце или свежий воздух придать настроение дню? Но вместе с прохладным ветерком в комнату проникают ароматы моря, цветов, что растут под нашими окнами, чуть влажной, после ночного дождя, земли. Этот запах… тонкий аромат цветения апельсинового дерева, немного терпкий, с легкой горчинкой и в то же время совершенно необыкновенный, свежий и нежный. Солнце не палит, а пока нежно ласкает кожу, точно едва ощутимо обнимает. Его губы, будто вторя ему, легко касаются моего плеча, перемещаются на затылок, прокладывая дорожку из поцелуев. Теплые, нежные и умелые руки скользят по моей коже. Только он знает, как именно обращаться с моим телом, чтобы оно отвечало со всей страстностью, на какую способна женщина. Когда он вот так обнимает меня, мне кажется, я тону в его объятиях, чувствую себя необыкновенно защищенной. Мир вокруг — ничто. Пустая кутерьма, не имеющая ровным счетом никакого значения. Ведь есть только я и Киран, его теплые руки и жаркие поцелуи, наша любовь и простое сплетение тел. И это чувство, когда он заполняет меня собой, его откровенные ласки и шепот о том, как он любит, как нужна я ему… Эти движения греховны в своей откровенности и прекрасны в своей первозданности. Сквозь них вселенная сожмется до крошечной точки и взорвется вокруг, и прежде, чем повернуть меня к себе лицом, он будет молчаливо обнимать меня. А потом я, не сдержавшись, обернусь сама, чтобы утонуть в неповторимой темноте его глаз. И не сразу смогу понять лицо, что вижу перед собой, как и не сразу вспомню, кто этот мужчина, и уж тем более — не смогу осознать, что такое между нами только что произошло…

Я проснулась, как если бы кто-то неизвестный со всей силы ударил меня под дых. Жадно хватая ртом воздух, я нервно водила руками по мокрым волосам, прилипшей к телу и совершенно мокрой ночной рубахе, пытаясь сообразить хотя бы, где я?! О том, что только что опустилась до уровня среднестатистического мальчика-подростка, который осуществляет свои желания сугубо во сне, неизвестно с кем и под утро, вообще старалась не думать! То, что я пережила всего несколько мгновений назад, поразило меня до глубины души. Не говоря уже о том, кто оказался вторым главным действующим лицом!

Этот невероятно тяжелый, выматывающий день закончился для меня тем, что я уснула сразу же, как мы с Китом оказались дома. И не потому, что я так уж сильно устала, просто все эти картины войны, ее зарисовки будили во мне воспоминания, которые не следовало тревожить. Но сейчас… Ох, Двуликий!

Я опрометью подорвалась с постели, спешно натягивая первые попавшиеся штаны, куртку, убирая волосы… И поспешить явно стоило, ведь собственная хитрость могла вот-вот обернуться для меня самыми неожиданными последствиями! Айд меня побери, додумалась же до этой связи. А связь — она такая, срабатывает не только на боль! Хитрая Соль решила, что таким способом он не сможет причинить тебе боль. А как насчет того, что сможет он испытать посреди ночи, мирно посапывая в собственной постельке?!

— Ты чего? — подслеповато щурясь со сна, спросил возникший на пороге в мою комнату Кит. Мальчик выглядел так, будто привык спать вверх ногами. Его медные кудри сейчас топорщились во все стороны, на щеке четко прослеживался след от подушки. Не особенно заботясь о том, как выглядит со стороны, малолетний охальник пришлепал сражаться с тем, кто, возможно, пробрался в спальню к маленькой мне в чем мать родила, прикрывшись лишь простыней.

— Прихорашиваюсь, не видно? — пытаясь хоть как-то запихать отросшие сверх всякой меры волосы под повязку, которую привыкла носить на голове, ответила я. — Может, обойдется, а? — по старой привычке пробормотала я себе под нос, когда внизу послышался звук отпираемой двери и жесткие мужские шаги.

Что сказать, до момента X оставались считаные секунды, времени объяснять — не было вовсе, потому, легко подскочив к Киту, я беспрепятственно коснулась нескольких точек на шее, отправляя парня в глубокий оздоровительный сон. Поймать и подтащить его к кровати было несложно. Весил мальчик как молодой баран, пока не успел отъесться, что несомненно радовало! Потом встать на четвереньки, закатить его под кровать, одернуть простынь, опрометью броситься к письменному столу и открыть наши с Китом прописи, чтобы уже с деловым видом погрузиться в чтение палочек и черточек, коими мальчик исписал все листы. Ах ты ж, чуть не забыла зажечь свечу! На это моих скромных магических возможностей хватало.

Совет затянулся далеко за полночь. Сложившаяся ситуация не оставляла времени на сон и уж тем более не давала права спокойно лечь спать, оставив все как есть. Встретились главы Домов Алании, император и конечно же те, кто непосредственно отвечал за безопасность в империи. На повестке собрания стояли вопросы об усилении границ.

— Уже триста лет… — говорил глава Дома Тиранов, высокий и статный аланит, внешность которого подошла бы больше воину, привыкшему покорять и завоевывать, но никак не аристократу. Хотя одно вовсе не отменяет другого. — …Прошло с того момента, как мы пришли в эти земли. Уходили мы сознательно от тех, с кем больше не могли делить существование, с надеждой, что им хватит того, что было оставлено. Но мы не можем отдать им то, что принадлежит нам теперь. Если грядет война, мой Дом готов к битве.

— Лексан, вы не на военном параде, — скучающим тоном прервал выступающего император. — Ни один из присутствующих не намерен отдавать свое, так что не стоит распаляться. Стоит подумать, какого Айда этим тварям понадобилось от нас сейчас? Думаю, после нашего ухода земли — не то, в чем нуждаются эти рептилии.

Рэйн лишь беззвучно усмехнулся на подобную реплику правителя. Недооценить противника означает дать ему шанс убить себя. Называть ритаров «рептилиями» в столь пренебрежительном тоне — что ж, остается только надеяться, что у императора хватит задора для решительных действий. Мир Айрис — мир, где лишь каким-то чудом прижились люди. В стародавние времена, столь древние, о которых стараются не помнить, считалось, что люди, не имеющие дара, — сродни корове для крестьянина. Магов среди этой расы было гораздо больше, а стало быть, они могли жить наравне с двуликими расами. После того как исчезла Эйлирия, магов среди людей рождалось чрезвычайно мало, а отсюда следовал естественный для мироздания вывод — человек как подвид разумного существа в их мире — это вымирающий вид. Это мир двуликих рас. Аланиты, оборотни и ритары — вот за кем было будущее мира. Кто такие ритары? Еще одни создания с двойственной природой, что в момент перехода от одной личины к другой становятся больше всего похожи именно на змееподобное создание с огромными кожистыми крыльями. Их тело покрывается чешуей, видоизменяются глаза, появляются вполне себе осязаемые крылья. Если аланиты и оборотни могли существовать вместе, то аланиты и ритары давным-давно определили для себя разные пути в этом мире. Пока существовала Эйлирия, ни один из них и подумать не мог о том, чтобы захватить нынешние территории. Они жили, воевали, грызлись в родных землях, которые даже с натяжкой нельзя было назвать столь роскошными, как те, которыми они обладали теперь. Но Эйлирия угасла, маги выродились, а стало быть — не было смысла держаться за то, что приносило больше растрат, чем могло называться домом. Они ушли, оставив все ритарам. Хотя что там было оставлять? Жаркие степи? Неприступные горы? Богатство их расы было больше в них самих, нежели в землях, ими занимаемых. И вот, спустя триста лет… Какого Айда?!

— …эти агрессивные варвары, не способные созидать, а желающие лишь обогащаться за чужой счет… неужели допустим их появление на нашем пороге… стоит ли нам ждать или, быть может, ударить первыми? — очередной глава, не на шутку распалившись, предлагал «прекрасную» альтернативу войне — военный поход?!

«Лурес, неужели обязательно создавать идиотов?! Зачем они тебе?» — тоскливо подумал Рэйн, положив нога на ногу и подперев рукой подбородок. Совет обещал быть долгим и, похоже, бесполезным. Обычно он спокойно высиживал подобные собрания, посвященные разглагольствованиям о величии собственной расы. Все одно — решение о дальнейших действиях они будут принимать уже завтра утром на военном совете, а сегодня был как бы вечер поэзии в исполнении самых словоохотливых, пока императорские войска уже начинали исполнять то, что им было приказано несколько часов ранее. Но сейчас ему почему-то было невыносимо сидеть тут. Странный дискомфорт, сердце почему-то стало биться чаще, а дыхание едва удавалось держать ровным. И какой придурок решил, что не мешало бы включить отопительный контур? Жарко-то как!

Раздраженно дернув за высокий воротник куртки, Рэйн расстегнул верхние пуговицы. Как это ни странно, но, несмотря на то что он чувствовал себя теперь совершенно здоровым, стиля в одежде менять не спешил. И именно сейчас очень завидовал Домеусу и его незамысловатой тоге.

«Проклятье, я задыхаюсь, — подумал он, немного заерзав в кресле. — Неужели меня снова отравили?! О демоны, что это…»

Дышать становилось все тяжелее, сердце билось все чаще, но, как это ни странно, чувствовал себя он хорошо… Он бы мог сказать, что даже очень хорошо!

Дав мимолетный знак Ферту, что незримой тенью стоял у двери в зал, он лишь дожидался, пока мужчина подойдет к нему и сообщит о срочном донесении. Скажем так — это был единственный предлог, который у него был, чтобы покинуть честное собрание.

— Надеюсь, это не повторное нападение, — коротко бросил император, на что Рэйн ответил весьма сдержанно, но емко:

— Пока там мои люди — это невозможно, — и вышел за дверь.

— С вами все в порядке? — тут же спохватился Ферт, в то время как Рэйн не мог толком вздохнуть. И, демоны его разорви, вовсе не потому, что ему было больно!

— Сам не пойму, — сквозь зубы процедил он, понимая, что ощущения очень близки к тем, какие испытываешь вовсе не на собрании глав! Вопреки всему физиологически происходящее никак не выражалось. Только ощущения, но и их было предостаточно, особенно в тот самый момент, когда он кое-как дошел до лестницы и едва не рухнул кубарем вниз, потому как ноги неожиданно подкосились и волны удовольствия буквально пробили его тело насквозь.

— Да что с вами, — вовремя спохватившись, подхватил его Ферт.

Несколько секунд Рэйн приходил в себя, пытаясь управиться с собственным дыханием и ощущениями, даже не пытаясь открыть глаза или сказать что-либо. А потом с какой-то звериной решительностью, гневом и в то же время отчаяньем сказал всего одно-единственное слово, которое лично у Ферта вызывало дрожь и зарождающуюся панику:

— Соль.

Он появился на пороге в мою комнату, как и ожидалось, в приподнятом состоянии духа. Вот только смотрел на меня зверем, сопел громко и не пытался войти. Я же… Ну, как вам сказать, я женщина в летах и смутить меня не так-то и просто. Потому я вежливо продолжала всматриваться в каракули Кита, которые должны были означать нечто вроде «Мама варит кашу», но читались почему-то как нечто нецензурное и непереводимое. Маленький оболтус думал, что раз середина тетрадки, то я проверять не буду, а вон оно как вышло!

— Должно быть, ты что-то хотел? — смею заметить, спросила я достаточно вежливо, дабы разбить затянувшуюся паузу. Вот только Рэйн, похоже, поперхнулся воздухом и как-то странно просипел:

— Сейчас скажу, что я хотел, — и медленно стал продвигаться ко мне так, будто горный кот, готовящийся к прыжку.

— Мне пора спать уже, — невозмутимо намекнула я, что не стоит начинать долгую беседу. — Так что…

— О нет, — как-то зловеще оборвал он меня на середине фразы. — Вы прекрасно знаете, почему я пришел, — выплюнул сквозь зубы.

Несколько секунд мы буравили друг друга взглядами, а потом я подумала: какого Айда?!

— Не понравилось? — невинно осведомилась я и поняла, что, наверное, зря спросила, когда этот аланит ринулся на меня, точно взбесившийся бык! — Да брось, — фыркнула я, легко уходя с траектории его бездумной атаки и оказываясь у него за спиной, — я же старенький, у меня такие ночи — все одно что праздник Солнцестояния — раз в год бывают! Ну забыл я про тебя, — продолжая нарезать круги по комнате, задыхаясь, оправдывалась я. — А ты бы вспомнил, коли звезды так удачно сошлись и мой день настал?!

— Лучше не останавливайся, — посоветовал Рэйн, даже не думая больше бегать за мной, а просто кружа вокруг собственной оси и ловя мои маневры взглядом.

— Это ты лучше до греха не доводи!

— Я?! Это я-то?!

— Да ладно тебе, ну вышла осечка у дедушки, у тебя будто не бывало… — это, должно быть, я тоже зря сказала. Мальчики порой такие мальчики, когда заводишь разговор о промахах. Вот и этот хищно прищурился и тут же возник на пути моего забега, так что врезавшись в него на полном ходу, я по инерции полетела в обратную сторону.

— Гадина! Больно же! — обиженно засипела я, пытаясь подняться до того, как он все же решит подушить меня ради профилактики.

— Да уж не врите, — зло сплюнул он, — я-то уж знаю!

На этих словах он возник прямо надо мной, наклонился и бережно поднял меня за полы куртки так, что наши глаза оказались на одном уровне, а вот ноженьки мои совершенно потеряли точку опоры.

— Кто это был? — не отводя глаз, спросил он меня, и тут если бы я точно знала, что убивать меня — занятие неблагодарное, достаточно хлопотное и, самое главное, маркое, то точно решила бы, что от моего ответа зависит моя жизнь. Но в то же самое время я не люблю, когда меня и просто лупят. Это неприятно, как-никак.

— Честное слово, я сам, — со всей возможной честностью ответила я.

Некоторое время черные глаза Рэйна всматривались в мои, как если бы он мог узнать ответ в них. Когда он осторожно перехватил ворот моей куртки и его пальцы коснулись повязки на моем лице, я вдруг растерялась. Вспомнился сон, виденный мною совсем недавно, те ощущения, что казались столь реальными и вместе с тем желанными. Казалось, я давным-давно забыла, каково это — слышать стук собственного сердца вовсе не потому, что тебе страшно. И, несмотря на всю странность ситуации, в которой мы оказались, мне хотелось, чтобы подушечки его пальцев соприкоснулись с грубой тканью на моем лице, спустили бы ее чуть ниже, чтобы я смогла узнать, каково это, когда сны оживают в реальности.

Мне представлялось, что мы говорим сейчас. Без слов и объяснений, просто понимаем, что происходит между нами. И когда его пальцы начали медленно скользить по моему лицу, а ткань — так же лениво поддаваться за ними, из-под моей кровати раздался совершенно не подходящий моменту раскатистый храп…

— Спокойной ночи, Рэйнхард Эль Ариен, — уже не в силах сдержать смех от комичности всего происходящего, пожелала я, с сожалением отправляя в царство сновидений второго мужчину в собственной спальне за столь короткую ночь.

— Ммм, — сладко вздохнул мужчина, чувствуя себя на удивление отдохнувшим и расслабленным. Ему было тепло и хорошо, в теле поселилась томная нега. Несмотря на то что матрас под ним был жестковат, все равно было приятно просыпаться, когда тебя так нежно обнимают…

От неожиданности Рэйн резко раскрыл глаза, чтобы с ужасом обнаружить себя… в гробу… Стоп! Опять! Это уже было! Встряхнув головой, он попытался прийти в себя после долгого сна.

— Ну что ты ерзаешь, — сонный хриплый голос раздался над самым ухом, и кто-то по-хозяйски притянул его к себе за талию.

Несколько секунд мужчина лежал с широко раскрытыми глазами и клялся всем богам в чем угодно, только бы вспомнить, как, с кем и где он оказался! Должно быть, кому-то из божественного пантеона было от него что-то нужно, потому как он вспомнил! Вспомнил, с силой сжал челюсти, кулаки, перестал дышать, и ноги его от сильного напряжения свело судорогой, остужая боевой запал, который был нацелен на одного конкретного… конкретную (?)… Не важно!

— Вы вылезать думаете? — раздалось откуда-то со стороны. — Завтрак готов!

Дважды его просить не пришлось.

Вот только к тому моменту, как ему удалось выползти из-под кровати, «вредитель» и был таков. И, судя по удаляющимся шагам, достаточно резво скакал вниз по лестнице. Лишь краем сознания Рэйн отметил, что проснулся не с кем-нибудь, а с маленьким ассистентом Соль. Мысль о том, что, возможно, это с ним вчера ночью было то, что коснулось своими отголосками и его, показалась дикой и несуразной. Не потому, что Кит был слишком маленьким. По меркам людей он был достаточно зрелым для подобных дел, но выглядел этот подросток гораздо меньше своих лет, разве что только начал вытягиваться, оттого казался еще более нелепым и нескладным.

— Да быть не может, — отмахнулся Рэйн от самой идеи и поспешил вниз.

Впервые в жизни он не знал, за какие ниточки ему потянуть, чтобы повлиять на кого-то. Странное ощущение, будто в руках — причудливый сложный механизм с множеством деталей, который нужно долго и кропотливо настраивать, а иначе проще выкинуть, чем дождаться результата. И он совершенно не понимал, где взять инструкцию, чтобы получить желаемое.

Спустившись, он увидел то, что никак не желало вписываться в общую картину мира. Соль, как всегда укутанный с ног до головы в свои непроницаемые тряпки, сервировал стол. Рэйн не был бы так удивлен, если бы этот человек выдал каждому по лепешке и стакану воды, но тут был полноценный завтрак. Несколько видов салатов, омлет с травами и сыром, сок, свежий хлеб, что еще — он даже боялся рассматривать.

— Ну, чё замер? Иди сюда, потолкуем, — не оборачиваясь, позвал старец, продолжая помешивать «нечто», что готовил на кухонном камне.

— Как неожиданно, — сдержанно ответил Рэйн, но все же подошел к столу.

— Ладно, — глубоко вздохнул «дед», — я виноват, ясно?! Я признаю, что я виноват, что причинил тебе дискомфорт, — еще раз глубоко вздохнул «он».

— Вы извиняетесь? — несколько удивленно переспросил Рэйн, никак не ожидавший чего-то подобного.

— Да, — резко повернулся к нему собеседник. — Но на самом деле, — уже привычнее быстро и резко затараторил Соль, — во всем виноват твой придурочный брат, который притащил меня сюда и великодушно подарил тебе! И если бы этого не произошло, мне не пришлось бы привязывать себя к тебе! Ты бы благополучно испустил дух, а я бы встречал свои маленькие праздники, никого особо не стесняясь, понял? И впредь советую об этом почаще вспоминать, когда вдруг ни с того ни с сего у тебя задница зачешется или зубы сведет! Да, мне очень жаль, понятно? Ешь, — спустя краткую паузу после столь эмоционального монолога бросил старик и плюхнулся на табурет напротив Рэйна.

— Вы опять засунули меня под кровать, — заметил Рэйн, стоило Соль взять в руки столовые приборы, которые «он» тут же положил обратно. Но то, как посмотрел «старик» на нож, несколько смутило Рэйна.

— Где захотел — там и положил, ясно? Вот приду я к тебе средь ночи, замыслив непотребное, можешь и меня тоже под кровать засунуть, как говорится — твое моральное право.

— А Кит…

— А Кит где хочет, там и спит — его моральное право, он тут живет. А теперь ешь, пожалуйста, для тебя старался.

— Этого-то я и боюсь, — себе под нос буркнул Рэйн, а Соль любезно сделал вид, что не услышал.

«Боится он, — хмыкнула я про себя. — Можно подумать, мне не страшно решиться на глупость, которая мне потом еще и аукаться будет неизвестно сколько! Оно мне надо? Зачем, если да?» — задумчиво покрутив перед собой вилкой с кусочком омлета, я раздраженно фыркнула и отправила его себе в рот. Как бы там ни было, что делать дальше, скоро покажет время. Вчера, перед тем как оказаться дома, мы с Китом пережили весьма неприятный момент в госпитале. Один бедолага из интенсивной терапии профукал выданный на время мероприятия амулет переноса. Что весьма печально для него, поскольку такая штука стоит немалых денег, но весьма полезно для меня, так как заставить Кита его сожрать было делом непростым, но вложение, думается мне, окупится своими дивидендами. Осталось изъять капитал… В конце концов, я могла бы и сама его съесть, но при условии, что Кит бы его спер. Парень оказался не слишком искусен в такого рода делах, потому пришлось заставить делать его то, что у него выходит лучше всего. Как выяснилось позже, ничего я не «престарелый параноик», обыскивали всех на предмет пропажи. Пропажа не нашлась, мы за свои побрякушки отчитались, а стало быть, оставалось ждать момента X для Кита, а после хорошенько припрятать найденное. Жаль только, что перенос возможен лишь до границы. Менять настройки в таких вещах я не могла.

Мы как раз были посреди трапезы, когда наверху послышались смачные ругательства, совершенно не подходящие юным отрокам, и звуки, как если бы что-то падало, поднималось вновь и снова падало.

— Он еще такой маленький, — улыбнувшись, прокомментировала я, — ходит плохо…

— Угу, — скептически посмотрев на меня, кивнул Рэйн, — у меня и то до сих пор все тело покалывает от такой ночевки. Представляю, что с ним творится.

Я лишь отмахнулась, мол, какие его годы.

— Если я правильно помню, завтра у нас важное мероприятие? — спросила я нарочито небрежно, чтобы лишний раз не показывать, как сильно меня заботит это. И дело не только в том, что мне предстоит встреча с магом, с которым меня связывают не самые приятные воспоминания. Хотя, стоит признать, меня волновали и мучили его последние слова о том, что один из моих собратьев сам пришел к нему, и если даже допустить, что такое возможно… это было слишком нереальным, чтобы просто так поверить в это и принять. Слишком! Потому самым главным для меня было то, как нынче принято гулять у аланитов… Вру, конечно, но предпочитала думать именно об этом, внутренне обмирая от страха и борясь с простым желанием просто удрать куда подальше отсюда! Сейчас у меня было два человека, о которых мне следовало позаботиться, прежде чем начинать строить планы относительно себя. Как это ни парадоксально прозвучит, но помимо Кита была Тереза, женщина, которую признала моя сила, а стало быть, я взяла ответственность за нее.

— Переходите ближе к делу, Соль, — едва улыбнувшись, сказал Рэйн, начиная перебирать подушечками пальцев по столешнице.

Ну да, конечно!

— Не психуй на меня, — угрожающе приподняла я указательный палец.

Постукивания прекратились, мужчина тяжело вздохнул.

— Ну?

— Медальон, что твой брат спер у меня, — верни, — протянула я ладонь и выжидающе уставилась на мужчину.

— Зачем? — резонно поинтересовался мужчина, посмотрев на меня.

— На этот вечер он останется у Кита, и если со мной что-то случится на данном мероприятии, этот мальчик должен иметь возможность покинуть Аланию. Таковы мои условия, на которых я согласен не позорить тебя в этот вечер, — скрестив руки на груди, уведомила я его.

— Не позорить меня? — переспросил Рэйн.

— Да. Я буду вежлив, культурен и старомоден согласно возрасту, ты очумеешь — гарантирую, — подмигнула я ему.

— Я уже…

— В хорошем смысле слова, — постаравшись смотреть благожелательно, добавила я. — Но Кит со мной не пойдет. Согласен, прямо сейчас передавать мне медальон — не лучшая идея, отдашь мне его, как только заедешь за мной на бал…

— Заеду за вами? — изогнув бровь, поинтересовался Рэйн.

— Нет, я за тобой, на Ферте. Хочешь?

— На ком?

— На чем, — поправила я.

— Хорошо, я подумаю, а сейчас мне пора, — начал подниматься он из-за стола.

— Подумай-подумай… и представь, — подняв скрюченные пальцы и изобразив нечто пугающее, продолжила: — Такой я или такой, — изобразив, как если бы мои пальцы были бы цветком и распустились точно нежные лепестки, ласково сказала я. — Выбор не должен быть сложным.

Рэйн лишь тяжело вздохнул, поднялся из-за стола и, уже возвышаясь надо мной, сказал:

— Если вы надеетесь сбежать, то вам следует знать, что мои люди не покидают меня ровно до тех пор, пока я сам не отпускаю их. А вы, Соль, мой человек. То, что я многое спускаю вам с рук, вовсе не означает, что вы научились манипулировать мной. Это означает лишь то, что я знаю границы вашей клетки и полностью уверен в том, что, пока вы свободно гуляете по отведенному вам пространству, смогу получать то, что нужно мне.

— Ты удивишься, но как-то так я себе и представлял подоплеку наших отношений, — сказала я это легко, но на сердце появилась тяжесть и едва терпимая тоска. Тоска глубиной в пропасть, которая ведет к одиночеству. Я помню, Рэйнхард Эль Ариен, как бы ни пыталось мое сердце содрогнуться рядом с тобой, я помню, насколько я одна. А насчет того, чтобы сбежать…

Я лишь усмехнулась этой мысли. За свободу можно заплатить лишь отсутствием привязанностей. Лишь одиночество дарит людям крылья, которые способны унести их так далеко, насколько может увидеть их душа. И порой целого мира бывает мало, когда ты обладаешь крыльями как у меня. Вот только почему-то каждый взмах такого крыла становится в тягость однажды.

— Очень рад, что мы понимаем друг друга. Медальон я отдам вам, как только заеду за вами, и вы сможете передать его Киту, хотя я не вижу в этом необходимости. С вами ничего не случится.

Стоило Рэйну выйти за дверь, как на пороге появился помятый и лохматый Кит, рыжие кудри которого сейчас почему-то решили, что законы притяжения им нипочем, и упрямо стремились ввысь.

— Проснулся? — спросила я, стаскивая повязку с лица и устало прикрыв глаза.

— Я не понял, — раздраженно начал он, садясь за стол и начиная уплетать то, что было приготовлено, — на кой Айд я сожрал ту переноску, если у тебя еще есть? Знаешь, похоже, эта дрянь какая-то неправильная, в животе у меня все кишки ходуном ходят… И кстати, — засунув в рот полную ложку с поджаренными яйцами, продолжил он, — почему я проснулся под твоей кроватью — раз? И с какой стати я должен бежать из страны — два?

— Не волнуйся, мой маленький друг, у бабушки Соль на все есть ответы, — усмехнулась я. — Во-первых, бабушка плохого не посоветует. Все, что ты съел, в хозяйстве пригодится и вреда не нанесет. Во-вторых, где проснулся, значит, там ты лег. А в третьих, потому что так надо. Видишь, — хитро прищурилась я, — я знаю ответы на все вопросы, так что можешь спрашивать, — поиграла я бровями.

— Я серьезно никуда не… Айд меня раздери, — как-то разом поперхнувшись, покраснев и схватившись за живот, подорвался Кит, устремившись к лестнице.

— Не пользуйся удобствами! — наставительно кричала я. — В моей комнате горшок с каким-то сеном, Ферт принес, используй его! Не сено — горшок! Сено выкинь в окно!

— Я тебя ненавижу! — донеслось до меня со второго этажа.

— Эх… — покачала я головой, начиная собираться в университет.

Этот разговор… не то чтобы я слишком прониклась словами Рэйна о том, что принадлежу ему. Просто сейчас, стоя у крыльца своего незамысловатого жилища в ожидании Кита и смотря на бескрайнее голубое небо, что раскинулось у меня над головой, я в очередной раз предавалась меланхолии. Все эти слова о том, кто и чей хозяин, на фоне прожитых лет кажутся бессмысленным набором слов. У живых есть одна хозяйка — это смерть. У бессмертных, вроде меня, нет даже ее. Я не говорю со своим Богом уже очень давно. Все наше общение сводится к тому, что я вынужденно следую за его даром. Как бы я ни ненавидела его, но именно он, его дар, держит меня в этом мире и не дает сломаться. Но порой хочется чего-то большего, чтобы двигаться вперед. Прикрыв глаза, я представила лицо Рэйна. Что я испытываю к нему? Он завораживает, волнует мое сердце, мне хотелось бы познать близость ним, но… Но.

— Вот, — раздалось немного раздраженное с верхней ступени лестницы, и я посмотрела на Кита, который протягивал мне медальон. — Готово.

— Давай сюда, — подала я руку.

— Что? Даже не спросите, хорошо ли я его помыл?

Я лишь усмехнулась, закатив глаза.

— Молодой человек, ты даже не представляешь, в чем были эти руки, — выразительно посмотрела я на собственные ладони. — Я переживу.

— Почему ты забираешь его себе, а мне хочешь отдать свой? — что ни говори, но пацан умел задавать правильные вопросы, что заставляло мое сердце всякий раз радоваться, что наследственность у меня еще ничего… Хотя, может, это Киран?

— Потому что я не маг, Кит. Этот телепорт, — забрав медальон из рук парня, начала объяснять я, — с четкими настройками выброса на границе империи. Тот, что я дам тебе, сделан для людей вроде нас с тобой, он настраивается, и с ним могут путешествовать простые люди. Я отдам его тебе, потому что ты не сможешь пройти через Элио и остаться в живых…

— А ты? — нахмурился парнишка.

— А я могу все, пора бы запомнить, — хлопнула я его по плечу. — Идем, мой юный кладоискатель, пора тебе начинать переписывать словарь всеобщеимперского языка.

— Не называйте меня так! — возмутился парень, несильно покраснев, но послушно следуя за мной.

— Приятно осознавать, что тебя не возмутило замечание про словарь.

— Я не знаю, что такое словарь, — отмахнулся он.

— И это прекрасно, — не выдержав, засмеялась я.

Вот именно с такой ничего не значащей перепалки началось это утро. Почему-то было ощущение того, что я стою у края. Странное чувство заставляло меня дышать глубже и чаще, видеть больше, слушать лучше… Мне хотелось прочувствовать этот день так, словно он был последним перед неконтролируемым падением в бездну. Страшно.

Когда мы уже почти дошли до университета, Кита пришлось отправить на второй этаж за методическими пособиями для занятий. Потому дальше вверх по крутым и высоченным лестницам между этажами я ползла уже одна. Вот серьезно, я не была ни толстой, ни слабачкой, но каждый подъем на эту верхотуру выматывал меня настолько, что я уже всерьез планировала засылать Кита вперед себя и ждать внизу веревку от него. На кой Айд строить такие высоченные здания?! Есть у тебя две ноги — так ходи по ровному!

— Как долго ты еще планируешь тратить время тут? — мужской голос показался смутно знакомым, и это заставило меня притормозить. Ну а что?! Дедушка устал, надо б отдышаться.

— Это мое решение! — блондинистая стерва, похоже, была полна решимости. — Так и скажи отцу!

— Лил, я не вижу в твоем выборе осознанного решения, лишь способ насолить отцу! Я друг твоей семьи и считаю, что оборотню-интуиту не место там, где учат лечить людей и аланитов…

— А я считаю, что уже совершеннолетняя и могу решать сама…

— Если все твое решение сводится к тому, чтобы быть грелкой в постели Тириэна Аурэлла, — зло чеканя каждое слово, почти рычал мужчина, когда пространство разрезал хлесткий звук пощечины. Ну, как мне кажется, то была она. Вот тут-то я решила стать героическим дедом и спасти красотку, потому быстро зашагала вперед. И тут же пожалела об этом.

Он стоял ко мне спиной. Призрак моего прошлого. Осколок, который так же, как и все остальные, должен был бы исчезнуть под слоем золотого песка. Сейчас он казался гораздо выше и шире в плечах. Его профиль принадлежал уже не юноше, а мужчине. Жесткому, властному, сильному и надежному вожаку.

«Заматерел волчара», — с теплотой в сердце подумала я.

— Чёй-то разорались, чуть с лестницы не упал, — сгорбившись так, чтобы не было видно моих глаз, продолжила я свое восхождение, тяжело опираясь на шест. — Ходют тут всякие, непотребщину несут, тьфу, мать вашу за ногу, слушать противно! А ну посторонись, верзила какая, отожрался-то — не обойдешь! А ты чё замерла? Дюже деловая, как я посмотрю, раз такую детину по роже хлестать вздумала? Что замерла, говорю? — Так и не дождавшись реакции от блондинки, я стала подниматься дальше, бросив через плечо: — Ты учти: коли вперед тебя залезу, полировать вазы особого назначения сегодня будешь ты… Да ити ж твою мать, чуть за перила не опрокинула!

Не сложно догадаться, что мой последний аргумент оказался весьма весомым.

Не выходя из образа и совершенно не сдерживая разошедшееся сердцебиение, что могло бы для пожилого человека объясняться тем, что его вымотал подъем, я продолжала медленно ползти дальше. Что было ужаснее всего, мой друг, во всяком случае я надеюсь, что все еще друг, молчал и не спешил уходить. Позади меня послышался шумный вдох, и сердце мое пропустило удар.

«Не может быть, не может быть, не может быть… столько лет прошло…»

— Простите… — попытался обратиться он.

— Хорошо, — кивнула я и скользнула в дверь, ведущую на мой этаж.

Дальше я уже неслась по пустынному коридору, точно у меня пятки горели. Поступок мой был, возможно, иррациональным, но, учитывая последние события, наше расставание и все это вместе… я не была уверена, что из этой встречи может получиться что-то хорошее. А приумножать проблемы мне не хотелось бы и вовсе.

То ли я была подобна молнии в своем стремлении убежать, то ли Трэй не так-то и старался обнюхать замшелого старикашку, но шагов позади меня я не слышала, потому уже спокойно вошла в аудиторию, уже вполне себе натурально опираясь на посох, чтобы не упасть от испытанного напряжения и слабости в ногах.

— Ну что? — осмотрела я свою пятерку студентов, которые, точно солдаты армии его императорского величества, смирно замерли на своих местах, сложив руки перед собой и неестественно выпрямив спины. — Вчера вы все неплохо справились. Никто не ныл и даже не рухнул в обморок, а стало быть, сегодня я согласен запомнить, как вас зовут. Только покороче, пожалуйста, и без фамилий, — отмахнулась я.

Занятие шло своим чередом, мерно скрипели грифели, студенты разбирали четвертый и пятый вопросы самостоятельной работы, Кит со злостью во взгляде пытался вывести на бумаге слово «аллегория». Судя по тому, как он раздувал щеки и пыхтел, слово это вызывало в нем куда большую стену непонимания жизни, чем «заднее предлежание плода» в моих студентах, имена которых я пыталась заучить. Таким образом, каждый из нас занимался делом, от которого мозг отнекивался, как мог, притворяясь тем, кто и вовсе не за этим делом в голове посажен. Честно говоря, я все больше утверждалась в мысли, что все это обучение в корне неправильное. Я не смогу их сделать нормальными целителями, начиная с середины и охватывая знания кусками. Хотя о чем это я, скоро и вовсе ничего из этого может не понадобиться… О Трэе я старалась не думать. Ни к чему это. И ему ни к чему знать, что я жива. Все же в неприятности я любила впутывать посторонних людей, но никак не близких.

Оставалось отработать положенные часы в госпитале, когда на подходе к вверенному в мое частичное управление отделению меня встретил главный целитель данного заведения. Саймон Тор выглядел несколько взволнованным, хотя выдавало его состояние лишь неуемное желание пальцев рук накрутить кудельки на веревке, что подпоясывала его белоснежную тогу. Но и этого было достаточно для этого мужчины, чтобы показать, насколько ему не по себе.

— Добрый день, Соль, — привычно пустил петуха Саймон, чем вызвал волну усмешек на лицах студентов, что шли рядом со мной. Маленьким засранцам было незнакомо чувство такта.

— Добрый, — поздоровалась я и жестом попросила Саймона обождать и почти промурлыкала в спины хихикающих студентов: — Грейте воду ребята, замочим наших доходяг еще разок!

Пятеро студентов замерли посреди шага и тут же сгорбились точно поникшие цветочки и уже вяло поплелись к входу в отделение. Спорить никто не пытался. Отлично.

Не то чтобы меня не веселило, когда Саймон вот так вот голосил, точно оперная дива, но я хоть не гоготала так открыто…

— Насколько мне известно, недавно ваши студенты перемыли все отделение и даже больных? — изогнув бровь, пробормотал Саймон, смотря в спины удаляющихся студентов, точно не понимая, почему они так гаденько хихикали недавно.

— Насколько известно мне, — в тон ему начала я, — людям свойственно гадить, — с видом мудреца заключила. — Чего хотел?

— Понимаете, тут такое дело, — замялся он. — Я просто хотел сказать, что амулет перехода, который вчера потерял целитель…

Тут я насторожилась, почему он говорит об этом со мной?

— …его нашли, — закончил совершенно неожиданным известием Саймон. — Так забавно получилось, — нервно усмехнулся мужчина.

Я смотрела на него и все, что он только что произнес, переводила как простое: «Я знаю и я на твоей стороне». Меня не часто можно было так удивить, как сделал главный целитель, и мне стало даже жаль уходить. Жаль потому, что здесь я могла бы найти друга. Теперь я это знала. Саймон точно так же молча смотрел на меня, когда я невольно выпустила частицу внутреннего света первородного и мои глаза на краткий миг засияли.

— Спасибо, что сказали мне, — сказала я, на самом деле имея в виду нечто большее.

Мужчина кивнул, касаясь моего предплечья, и улыбнулся. Улыбка слетела с его губ, когда тончайшие голубые нити отделились от меня в том самом месте, где он прикасался ко мне, и сплелись с пальцами его руки.

— Что это… — невольно осекся он, услышав звучание своего измененного голоса и посмотрев на меня широко распахнувшимися глазами.

— Простудились, должно быть, — пожала я плечами и направилась вслед за студентами, уже не оборачиваясь и не прощаясь с тем, кто просто взял и помог мне. Помог, даже не представляя, как для такой, как я, странно получать подобные дары.

Глава 14

— Не обсуждается, — коротко заметила я, стоило нам переступить порог нашего временного жилища. Убедившись в том, что неожиданных гостей не наблюдается, я устало стянула повязку с лица.

— Еще как обсуждается! Я не понимаю, почему должен делать так, как ты говоришь! Что за бред?! Если хочешь свалить, давай сделаем это прямо сейчас, но вместе! Даже тетку ту прихватим, но ты предлагаешь разделиться. На хрена? — совершенно по-детски выпятив нижнюю губу и засопев, завершил свою речь «внучок».

— Не сквернословь, — угрожающе выставив вперед указательный палец, наставительно произнесла я.

— Чья бы корова мычала, — пробурчал он, но с места так и не сошел.

— Я свое дерево высадила и мужика охомутала, мне можно, а тебя девочки любить не будут…

— Даже не думай сменить тему разговора… Я в курсе, как ты это делаешь, — далее последовала невообразимая комбинация, когда его руки то взлетали вверх, то расходились в стороны, то сходились крест на крест, — и все! — воскликнул он. — Я уже не помню, о чем говорил, — потерянно опустил он руки. — Сейчас такой фокус не прокатит! — твердо заявил пацан.

— Я так не делаю, — буркнула я, пройдя на кухню, сев за стол и приглашая оппонента к переговорам.

Наш разговор занял добрый час, за который мы то рьяно объясняли друг другу, как следует поступить, то орали друг на друга самыми отборными фразами, которые только знали, то потом тихо шептали, каждый — излагая свою позицию, а потом снова орали, пока мелкий поганец не схватил меня за косу и не попытался за нее же оттаскать. Я, конечно, понимаю, что на вид я немногим старше его, но только на вид, а стало быть, взаимоотношения брат-воспитывает-сестра-плачет никак бы со мной не прошли. Потому, когда я всыпала мелкому по первое число, мы сошлись на том, что диалог будем продолжать уже мирно.

— У меня кровь из носа, — меланхолично заметил Кит, когда спустя час мы оба, растрепанные и изрядно взлохмаченные, сидели на полу нашей развороченной кухни.

— Пофиг, — в тон ему отозвалась я, пытаясь разодрать спутанный колтун волос. — Ты все понял? — вяло обернулась к парню.

— Похоже на то, — нехотя кивнул он.

— Наконец-то, — облегченно выдохнула я, положив ладонь на его нос и убирая побочные эффекты нашего диалога. — Тебе не говорили, что ты немного туго соображаешь? — все же заметила я.

— Я просто имею свое мнение, — горделиво заметил пацан, поднимаясь с пола и помогая встать мне. — Хорошо, что этот, — закатил он глаза, — не прибежал…

— Просто я нервные окончания заблокировала, — попыталась я пригладить «гнездо» на голове.

— Ты жульничала! Так и знал, что ты что-то сделала, чтобы выиграть! Докатилась, даже нерваные окончания забрикадировала, — с умным видом начал возмущаться Кит, будто и впрямь знал, о чем говорил.

— Не начинай, — взяв в руки посох, предупредила я.

Уже приняв душ и укутавшись в широкий отрез ткани, я вошла в собственную комнату и присела перед зеркалом, думая о том, как буду расчесывать волосы. Провела по мокрым волосам щеткой, которая тут же застряла в них. Выругалась и с силой потянула ее вниз.

— Помочь? — хриплый мужской голос, раздавшийся от окна, заставил меня от неожиданности выпустить щетку из рук. Вот только упасть ей не дали. Смазанной тенью «помощник» метнулся в мою сторону, ловя то, что я не смогла удержать.

Должна сказать, что положение, в котором я оказалась, было столь же странным, сколь и сюрреалистичным. Я, укрытая лишь полоской ткани, нагло ухмыляющийся оборотень у моих ног, что смотрит на меня снизу вверх. И снова я, что в немом изумлении лишь хлопаю глазами, и вновь оборотень, чей взгляд светло-серых глаз, точно поглаживая мое тело, скользит по мне.

Что говорить, Трэй всегда мог заставить женщину зардеться. Он умел смотреть на женщин; подозреваю, что не только смотреть, но об этом я не осведомлена достоверно.

— Что, — краешком губ усмехнулась я, — только не говори, что от меня все так же пахнет волчьей мятой?

— Нет, — покачал он головой, — от тебя никогда ею не пахло, просто крышу сносило очень похоже, — на дне его глаз появился странный огонек. Именно так он смотрел на меня раньше, до того.

Трэй легко встал на ноги, обошел меня со спины и провел щеткой по моим волосам, осторожно придерживая их другой рукой. От этого его движения стало не по себе. То ли страшно, то ли волнительно… я пока не понимала. Самое главное — я не знала, отпустил ли он прошлые обиды? Понял ли?

— Я изменился? — то ли вопрос, то ли утверждение. Через зеркальную гладь, стоя за моей спиной, он смотрел мне в глаза.

— Конечно, ты же живой, — тихо ответила я.

— Но вот ты все та же, — вновь проведя щеткой по волосам, сказал он.

Я лишь глубоко вздохнула. Не могу сказать, что такие речи льстили мне или услаждали слух. Мне бы хотелось увидеть однажды, как седина коснется моих волос. Не ради старости — ради изменений.

— Я скучал по тебе, — тихо добавил он, — очень.

— И я, — я хотела ответить так, чтобы он меня услышал, но вышел невнятный шепот, горло мое почему-то свело судорогой и стало больно дышать.

Наши пути пересеклись спустя столетие, как я осталась одна. Жизнь моя тогда представляла собой жалкое зрелище. Хотя не уверена, что сейчас она имеет большее значение. Мое душевное состояние на тот момент было и вовсе удручающим. Меня, точно перекати-поле, кидало из темных волн удушающей апатии к неконтролируемой ярости, которая могла вполне себе закончиться приступом истерики, когда бы я хохотала точно умалишенная. Вот только сойти с ума никак не получалось. Уже тогда я путешествовала по миру в мужском облачении. Удивительно, но в определенных обстоятельствах грань между мужчиной и женщиной стирается и остается лишь человек. Вот и я перестала отождествлять себя с существом определенного пола. Я была просто существом. Точно мертвец, закованный в стенах колдовского замка прошлого, днями напролет я могла рассматривать под пропитанными магией стенами картины своего прошлого… нашего прошлого. Тогда я переставала ощущать время, текущее и перетекающее изо дня в день. А потом, должно быть, когда мое тело переступало определенную грань, что Дар не мог допустить, я вставала и уходила. Точно бабочка, влекомая яркими огнями чужих жизней, я стремилась туда, где смогла бы прикоснуться к реальности. Тело мое продолжало цепляться за жизнь, разум увязал в воспоминаниях, желая все больше и больше ее отринуть. На помощь приходили подарки отца Кирана, изготовленные лучшими мастерами Эйлирии, амулеты, способные улавливать магию вокруг и накапливать ее же без каких-либо затрат. Вещи, которые были сделаны специально для меня и Кирана. Одним из них был и мой амулет перехода.

Как это часто бывает в моей жизни, знакомство с Трэем началось со спасения одного из нас. Юный оборотень желал переиграть судьбу. Уйти от ответственности и долга, сбежать из родной стаи, не слишком разбираясь, насколько это хреново в мире зверолюдей — не иметь семьи. Хотя чего это я, в мире людей это настолько же отстойно. Вот только у волков от этого и впрямь зависит будущее. Если ты не в стае, то никогда ни одна самка не посмотрит в твою сторону с целью создания семьи. Ни один оборотень не посмотрит на тебя как на равного. Клеймо изгоя-одиночки — вот единственное, чего стоит ожидать отщепенцам. Лучшая доля для таких — это служба в императорской армии или разбой. Трэй был сыном стаи, которого хотели передать в другую стаю в качестве залога мирного соседства на обучение сроком в пять лет. Юноша расценил уготованную участь позорной, сродни тому, как если бы его отдали в заложники или что-то типа того. Честно сказать, я не очень понимаю, как это работает у оборотней. Каждый из них имеет отца и мать, но в то же самое время их единственный отец, чье мнение имеет значение, — Альфа, как и семья — это стая, а не только лишь кровные родственники. На мой взгляд, это несколько перебор, но им, как говорится, виднее.

Как стоило бы догадаться, Трэй сбежал. В тот же вечер, когда юный оборотень пытался убраться подальше от четырех «загонщиков», что были посланы за ним, ваша покорная слуга осваивала местные питейные заведения. Алкоголь выветривался достаточно быстро, потому для пущего эффекта его нужно было много… очень много. Не то чтобы я была любительницей выпить, скорее уж наоборот, но вот в этот вечер почему-то захотелось. В эту звездную морозную ночь я оказалась на севере империи, в месте, где были разрешены азартные игры без залогового взноса. Это здорово щекотало нервы, учитывая то, что в кармане у меня была всего тройка медяков, и проиграй я их и окажись неплатежеспособной, меня бы просто прибили. Попытались бы, конечно, но тем не менее ощущение опасности будоражило нервы. Алкоголь позволял чувствовать себя легко. Учитывая то, что я всегда была склонна к авантюрам и азартные игры расценивала как приключение, а не способ обогащения, в таких делах я была мастером. Изрядно увеличив свой первоначальный капитал, заработав несколько ненавидящих взглядов и как следует набравшись, я решила, что не хочу, чтобы меня лупили в этот вечер. Потому демонстративно скинув всю имеющуюся наличку, великодушно заказала всем и на все. Свалить под шум и гомон ликующей толпы оставалось делом техники.

Бредя по ночным улицам хмурого города, когда с неба падали легкие снежинки, я ловила себя на мысли, что сейчас, должно быть, похожа на одну из них, ибо мотало меня из стороны в сторону не хуже, чем этих пушистых бедняжек. Впереди показалась заброшенная смотровая крепость из грубо отесанного камня, и мне вдруг захотелось, как это часто бывает у изрядно выпивших людей, на нее залезть. Зачем? Кто бы знал?! Просто надо. Благо башня давно пустовала, а лестница, ведущая наверх, была вполне себе надежной, так что на смотровой площадке я оказалась быстро и без приключений. Приключения были впереди…

Не зря я говорила о том, что не люблю выпивать. Во-первых, но не в самых главных, легче осушить небольшой пруд, чем напоить меня: пить — занятие утомительное для таких, как я; во-вторых, в таком состоянии я проблемная больше обычного.

Итак, стоит представить: на улице глубокий минус, валит снег, холод такой, что дыхание индевеет на одежде и волосах. Я, изображающая снежинку на высоте в десять человеческих ростов. Для пущего сходства танец продолжается на каменном ограждении. С одной стороны пропасть, с другой — относительно безопасный пол. В руках мой шест для баланса. Думаю, все могло и обойтись, если бы внизу кто-то не заорал в момент особой концентрации. Ожидаемо я поскользнулась и дланью возмездия обрушилась на врагов юного Трэя. Как известно, чем с большей высоты падает тело, тем большую скорость оно в конечном счете может набрать. Так что мои невеликие килограммы стали карой небесной для двоих оборотней, что теснили свою жертву к стене… Стоит заметить, что в той истории все выжили, хотя ее завершение я помню смутно. Все мои попытки вызнать детали у очевидца так ни к чему и не привели, единственное, что было мне ответом, — это неконтролируемый смех, перемежающийся икотой. А то, что помню я, — это гнев за прерванный танец и радость, что шест был все еще в моих руках.

Наши взаимоотношения после — это совсем другая история. Но хочу заметить: в эту ночь я спасла его, а он, появившись в моей жизни, помог найти спасение мне. С ним мне стало тепло на долгие годы, ровно до тех пор, пока он не сказал, что этого уже мало ему. Трэй хотел, чтобы я предпочла памяти его. Но я всегда выбирала Кирана, даже когда точно знала, что его уже никогда не будет в моей жизни.

— Я все слышал, — сказал он, продолжая расчесывать мои волосы — Это странно, что, встретив тебя спустя столько лет, я вновь должен буду отпустить, ведь так?

Я тяжело вздохнула, но ответить должна была. Трэй был не тем, кому мне хотелось бы врать.

— Если что-то пойдет не так на этом приеме, я должна буду уйти. Я не останусь.

— А если окажется так, что там будет и правда он?

— Больше всего на свете я боюсь того, что вновь позволю себе надеяться. Но даже если Двуликий так распорядится, что он окажется жив… — На этих словах дыхание мое перехватило. Даже произносить подобные мысли, о вероятной доле возможности, было больно. — Я не оставлю его. Я выбрала этого мужчину очень давно. Выбрала сперва мужем, потом другом, потом отцом для нашего ребенка, выбрала своей половиной, и не важно, что с ним произошло, что все эти годы я продолжала верить, что его больше нет, но я не могу просто отвернуться от него.

— А что, если он тот, кто предал тебя… вас? — это был бы закономерный вопрос для любого, кто мерил жизнь общепринятыми человеческими понятиями.

— Возможно, ты мне не поверишь, такое сложно понять тому, кто не был рожден в одно время вместе с нами и не прожил бы той жизни, которая досталась нам. Но Киран никогда бы так не поступил.

— Как ты можешь быть уверена в этом?

На некоторое время я замолчала, пытаясь объяснить то, что я просто знала.

— Я, девочка из простой деревенской семьи, однажды вошла в королевскую семью. Как вы — люди, оборотни, аланиты — смотрите на подобные союзы?

— Такой мезальянс невозможен в империи.

— В Эйлирии он был тоже маловероятен. Но вы смотрите на мир сквозь призму материальных благ, разглядывая друг друга точно капусту на рынке. У какой капусты больше листочков, какие из листьев более сочные, а какие нет. Быть может, причина в том, что в нас есть сила созидания, но когда я смотрю на человека, я не вижу его кошелька, не замечаю, насколько богатая одежда на нем, не вижу разницы в происхождении. Ты не подумай, я не тупая, я знаю, что значит пропасть между сословиями, но я просто не понимаю ее. У семьи Кирана были деньги, власть и положение в обществе. У моей семьи не было ничего, да я особо и не помню ее. Подозреваю, после того, как казна выдала им за меня откупные, для них началась совершенно иная жизнь. Но была Соль и был Киран, женщина и мужчина, которые могли сделать мир счастливым друг для друга. В это мы верили. Когда-то я носила богатые платья, посещала приемы и балы, а потом мы уходили вместе с нашими братьями и сестрами и жили под звездным небом. И какая разница, где и как, когда ты живешь так, как ты этого хочешь, с тем, кого ты выбрал? Золото — всего лишь металл, власть — иллюзорна, хозяйка жизни — лишь смерть. Положение в обществе — что это вообще? — усмехнулась я. — Люди сами заковывают себя в цепи условностей. Они сами мешают себе быть счастливыми. Потому скажи мне, что можно предложить такому, как я, чтобы он решил предать свой мир? Тех, которые всегда поддержат? Которые всегда разделят с тобой этот мир и будут смотреть на него так же, как и ты? И поэтому когда ты спрашиваешь меня, допускаю ли я мысль о том, что этот человек предал нас, я отвечаю тебе — нет.

— Ты все еще любишь его? Даже спустя триста лет?

— Триста лет, — усмехнулась я. — Ты правда думаешь, что время способно что-то изменить? Времени не существует, если ты не способен забывать.

Некоторое время мы молча смотрели друг на друга. Помимо того, что я была рада нашей встрече, этот разговор заставил меня задуматься над некоторыми вещами. Например, о чем думал Двуликий, создавая наши тела и делая их такими беспомощными? Как так можно было поступить со своими детьми? Если бы мы могли постоять за себя, если не с превосходством, то хотя бы на равных, — насколько бы все было проще. Но всякий раз, когда в моем воображении возникала картина того, что у одного из самых мерзких представителей расы аланитов может находиться человек, столь дорогой моему сердцу, я чувствовала всю степень беспомощности, отчаяния и собственной никчемности.

— Я помогу тебе, можно? — его губы исказила кривая усмешка, которая совсем не затронула глаз.

— Тогда помоги Киту сделать то, что я от него хочу.

— Не волнуйся на этот счет, — многозначительно сказал Трэй. — А теперь позволь нам в этот вечер побыть просто друзьями, которые давно не видели друг друга. И… не переживай, один из друзей все же повзрослел, — пожал он плечами, положил расческу на столик рядом со мной и, больше не говоря ни слова, проследовал к моей постели и тут же по-хозяйски разлегся на ней. После чего обольстительно улыбнулся и похлопал ладонью рядом с собой.

— Глазам не верю, — пробормотала я себе под нос, не в силах сдержать улыбки.

— Да что такого? Присесть-то толком больше и негде, — пожав плечами, усмехнулся Трэй.

Этой ночью мы все же нашли место, где могли бы расположиться с комфортом. И местом этим оказался пол. Я могла бы сказать, что мы выпивали и хохотали полночи, как давние друзья, которые давным-давно не видели друг друга. Но на меня алкоголь особо не действовал, а на Трэя, как на оборотня, забродившие ягоды оказывали омолаживающий эффект, превращая серьезного мужчину в игривого щеночка. Одним словом, пустая трата денег. Потому мы просто говорили. Я рассказала о том, как оказалась под крылом Ариен, он — о своей жизни в стае.

— Как ты оказался в этом доме? Как сумел войти? — все же спросила я, когда ночь стала близиться к рассвету. — Ты теперь работаешь на Ариен?

— Нет, — покачал Трэй головой. — Я кровник того, кто ставил защиту на дом.

— Кровник Рэйнхарда Эль Ариен? — не веря своим ушам, переспросила я. — Вы связаны такой мощной магией? Я думала, он не из тех, кто заводит подобные отношения…

— Ну, так получилось… Но лично я не жалею до сих пор. Думаю, нам повезло, что мы смогли сохранить дружеские отношения.

— То есть его магия тебя не чувствует?

— Во мне есть его кровь, а стало быть, я свой. Уже поздно, — посмотрел он на светлеющее небо за окном.

— Точнее, уже рано…

— Хочешь, я побуду с тобой, пока ты не уснешь, как раньше…

— Пф, — фыркнула, — я никогда не просила тебя этого делать, — отмахнулась.

— Нет, — заглянул Трэй мне в глаза, — но пока я был рядом, ты никогда не плакала во сне.

Нервно закусив нижнюю губу, я первой отвела взгляд. Я любила то, как хорошо и комфортно мне было с ним. Я ненавидела себя за то, что отнимаю время его жизни.

— Ты не должен… — начала вяло мямлить я, когда его пальцы коснулись моего подбородка и он заставил меня посмотреть ему в глаза.

— Я взрослый мальчик, Соль, — серьезно сказал он, а от уверенности в его голосе мне вдруг стало не по себе. — Я больше не тот юнец, который не сумел вытерпеть отказ. Но я мужчина, который знает, чего он хочет. И даже если я все еще слышу от тебя «нет», это вовсе не означает, что я должен оставить тебя одну, когда нужен тебе.

Вот так подошла к рассвету эта ночь. Странная ночь. Наполненная сомнениями и тревогами о будущем. Сожалениями и воспоминаниями о прошлом. И совершенной неопределенностью в настоящем. Так бывает, когда мир вот-вот должен измениться, а ожидание перемен затягивается, и ты уже не знаешь, а стоит ли ждать чего-то? Почему ты застыла в своем прошлом? Почему оно никак не отпустит тебя? Есть ли эта самая судьба на самом деле или, быть может, стоит уже наконец-то научиться жить сегодняшним днем? Говорят, настоящим умеют жить лишь дети. Значит ли это, что как для человека, которому на роду было написано покинуть этот мир не одно столетие назад, но прихотью божества избежавшему данной участи, мои временные рамки, связывающие меня с реальностью, непозволительно широки? Я не знаю. Ответ пугает меня.

Я проснулась, лежа на своей кровати, укрытая одеялом, которое кто-то не поленился подоткнуть мне под ноги. Точно заботясь о ребенке или о любимом. Порой детали говорят больше, чем слова. Еще чаще эти самые детали замечать не хочется, а замечая чувствуешь, как начинает болеть сердце, потому что ты не «та самая» для того, кто тебе небезразличен. Последнее, что я помню из минувшей ночи, — то, как Трэй рассказывал о том, что его связывало с Лил. Как видно, тема показалась мне не слишком интересной. Но вот то, что было интересно этим утром, — непрекращающееся бухтение внизу. Кит нынче разошелся и кого-то отчитывал со всем рвением. Решив прислушаться, я нахмурилась, понимая, что совсем не понимаю, по какому поводу галдеж с утра пораньше.

— Как так-то, как так! — причитал юный помощник. — Что за айдова хреновина! Ну как так-то?!

— Зачем ты вообще это затеял? — голос Ферта с утра на моей кухне мне не понравился.

— Господин, — с придыханием начал Кит, — идет во дворец! Не на рынок, не на занятия, а во дворец! — уже достаточно ненатурально орал парень, судя по всему, желая предупредить меня о нежданных гостях. — Это лучшее из того, что он может надеть сегодня! Конечно, надо было это привести в порядок!

— Ну, — многозначительно промычал помощник Рэйна, — ты привел — вентиляция будет отменной, — не без злорадства в голосе заметил Ферталионис.

— Какая еще вентиляция?! Дырка на заднице! Как я ее залатаю теперь…

— А ты как думал — взял кристаллический утюг, ни разу им не пользовавшись?!

— Да что тут сложного?! Повернул рычаг туда, где порты нарисованы, и всего делов…

— Это не порты, а буква максима, чтоб ты знал!

— Вот не надо, я буквы уже выучил, там такой нет, — со знанием дела заявил пацан, не учтя того факта, что на магических приборах использовались буквы другого алфавита. Эйлирского, если говорить точнее.

Новое начало дня оказалось бодрящим. Решив не разлеживаться и не дожидаться, пока засланец поднимется ко мне, я быстро оделась и потопала вниз.

— Чего разорались с утра пораньше? — хмуро обратилась я к присутствующим. — Я уж не спрашиваю, чего ты приперся ни свет ни заря, — недобро прищурившись, посмотрела я на Ферта, когда краем глаза увидела свой белоснежный костюмчик, прикупленный еще в первую вылазку на рынок империи. Поскольку я, как и все люди, на которых лежало проклятие «чем белее, тем грязнее», любила светлые красивые вещи, но по объективным причинам не могла себе позволить их носить из-за врожденной способности влипать куда не надо (да и профессия не располагала), хранила я свою «лапочку» до особого случая, наступить которому не суждено, судя по всему. Воцарившееся молчание заставило моих собеседников напряженно замереть и сгруппироваться.

— Ферт! — Названный вздрогнул, поскольку это был первый раз, когда я назвала его по имени, должно быть, из-за этого. — Деньги есть? — со всей серьезностью посмотрела я на мужчину. Тот вопреки своей любви к уточняющим вопросам лишь кивнул. — Дай в долг моей хозяюшке на новые порты, а сам оставайся меня сторожить, так уж и быть, — милостиво разрешила я.

До самого вечера Ферт оставался со мной. Уж не знаю, чего так опасался Рэйн? Того, что я сбегу или учиню что-то, вполне способное разрушить торжество сильных мира сего? Я не знаю. Лично мне было не до того. Внутри я обмирала от страха. А когда мне было страшно и я не могла найти выход для своих эмоций в активных действиях, я замирала. Точно маленький зверек, который в чистом поле пытался укрыться от взоров хищников, что продолжали кружить над ним, даже не подозревая, насколько это бесполезно. Вот и я с того самого момента, как ушел Кит, так и не пошевелилась. Глупо смотря в окно, я сидела за кухонным столом, не позволяя себе ни чувствовать, ни касаться реальности вокруг.

— Если бы вы не моргали, то я подумал бы, что вы дух испустили, — через какое-то время заметил Ферт.

— Было бы неплохо, — монотонно ответила я, так и не обернувшись.

Какое-то время он ничего не говорил. И я даже забыла о нем, когда он тяжело вздохнул и сел напротив меня, пытаясь привлечь к себе внимание.

— Я не понимаю, — торопливо начал он. — Что вас может не устраивать?! Вы ведете себя так, словно самый несчастный дед в мире! Но послушайте, многие могут только мечтать о том, что есть у вас! Если бы вы только захотели, то могли бы стать одним из самых влиятельных людей империи! С вашими-то способностями…

Медленно повернувшись в сторону Ферта, я, должно быть, не успела перефокусировать взгляд, потому как он неожиданно смутился и замолчал. Да, Ферт, когда на тебя смотрит бездна, надо еще уметь взглянуть на нее в ответ.

— Мне это неинтересно, — коротко ответила я, потому что не знала, как объяснить очевидное для меня. — Лучше расскажи мне, с кем грядет война, — это интересно.

— Я не могу обсуждать с вами такие…

— И не надо, — отмахнулась я. — Я не идиот, кое-что еще соображаю. Полагаю, если бы это был кто-то из наших ближайших соседей, то и тайны бы никакой не было, а стало быть, один из народов тени проснулся, — усмехнулась я. — Долго же соображал…

— Народ «тени»? — непонимающе нахмурился Ферт.

— О, — усмехнулась я, — когда я был маленьким, на моей родине считалось забавным запугивать детей перед сном страшными сказками, а иначе я не знаю, зачем было рассказывать всю эту жуть на сон грядущий. Так вот, в те времена считалось, что после того как Лурес создала людей и так щедро одарила их магией, плодородными землями, талантами, то Айд и Лита от зависти решили создать своих детей. Получилась хрень вроде оборотней, аланитов и ритаров, конечно.

— Я бы вас попросил быть поаккуратней с выражениями, я все же аланит.

— Бывает, — кивнула я, — да дело-то не в этом, — поспешила успокоить запыхтевшего мужчину, — а в том, что вы такого могли сделать таким закостенелым почитателям собственной родины, как ритары, и заставить этих в высшей степени консервативных существ начать военные действия?

— Как вы их назвали?! Они агрессивные варвары, падкие на кровь…

— Ну, так-то оно есть немного, но то у себя дома, к другим они не лезут и, в отличие от некоторых, на чужой каравай рот свой прежде не разевали…

— Если мы продолжим этот разговор в том же духе, я клянусь, что врежу вам, несмотря на приказ и запрет, — с силой сжав кулаки, процедил Ферт сквозь зубы.

— Да это у тебя рот не закрывается! — справедливо возмутилась я. — Вот привязался, репей, — для полноты картины я еще и сплюнула.

Далее мы уже не пытались начать непринужденную беседу о смысле жизни и в молчаливом согласии, что оно того не стоит, продолжали ждать Кита, а лучше — новые порты в тон куртке.

Мой мир — странное порождение воли богов. Четыре разумные расы. Четыре разных организма, которые лишь похожи внешне, но в то же время совершенно разные. Четыре организма, которые почти никогда не пересекаются меж собой для воспроизведения потомства. Для удовлетворения похоти — может быть. Но полукровки встречаются редко. До того, как люди почти разучились творить волшебство силой своей души, они редко смотрели в сторону иных рас. Они стали меньше знать и пытаться учиться. Именно тогда люди стали смотреть на три оставшиеся расы как на неземных созданий. Как так вышло, что Трэй полюбил кого-то вроде меня? Почему я вижу в Рэйне мужчину? Не стоит приравнивать меня к простому человеку. Я что-то иное, как мне кажется. Откуда знаю про ритаров? В моем принце была толика их крови, правда все, в чем она проявлялась, — это чуть удлиненные клыки. Совсем немного. Ну и, пожалуй, достаточно высокий рост для человека, выносливость и сила. Конечно, по человеческим меркам. Какая из царственных особ Эйлирии подгуляла с заезжим послом, так и осталось загадкой, как и то, как ей это удалось провернуть и скрыть. Тайна вскрылась, когда мы с Кираном разменяли первое столетие и впервые встретили представителя этой расы. Даже несмотря на то что в Киране от ритара было ничтожно мало, общий «флер» улавливался. С тех пор мой муж интересовался этой расой, а вместе с ним и я. И при рассмотрении трех этих видов становится действительно не по себе. Быть может, мы и впрямь какие-то эксперименты богов? Оборотни разумны, но подвластны животным инстинктам и страстям. Аланиты разумны, но сердцу предпочитают разум и расчет. Ритары… это как два существа, заточенные в одно тело. Они что-то среднее между оборотнем и аланитом, и, как это ни странно, от этого с ними очень тяжело иметь дело. А лучше и вовсе не связываться. Говоря «айдовы отродья», эйлирцы имели в виду именно эти три расы.

Спустя неясное количество часов вернулся Кит. Так и не найдя подходящих по цвету порток, он купил мне новый костюм из ис’шерского шелка, который на деле им, конечно же, не являлся, глубокого синего цвета. Но наряд был новым, хорошо сидел и имел красивый широкий пояс, а также в комплект шли удобные сапоги. Мальчик был рад, что так ловко сторговал дорогую вещь, я в кои-то веки проявила благодушие и не стала рушить чужую иллюзию. Вот только Ферт, кажется, пожелал высказаться по этому поводу.

— Фертибальд, а ты в курсе, что мне Рэйн относительно тебя никаких особых указаний не давал? — многозначительно сказала я. Ферт как раз думал возмутиться относительно суммы, которая осталась на дне его кошелька.

Кит же выглядел так, точно достал звезду с неба, не меньше. И лишь когда я переодевалась у себя в комнате, я наконец поняла, что из нас двоих «наивной» можно назвать как раз меня, а не его. Знаете почему? Потому как вдоль всего широкого черного пояса из плотной ткани, который мне так понравился, шла строчка, и если очень постараться — то можно было нащупать вставленные в него в несколько рядов монеты.

Прикрыв глаза, я невольно усмехнулась.

Не знаю, кто обо мне последний раз так заботился… не помню.

Глава 15

«— Я боюсь, — сказала девушка, смотря на свое отражение в зеркале.

Слова казались особенно странными, учитывая то, насколько красива была та, что их произнесла. Длинное платье из струящейся летящей ткани нежно-голубого цвета, которое деликатно подчеркивало изгибы фигуры. Густые черные волосы убраны по бокам изящными серебряными гребнями, открывая длинную шею, и тугими кольцами спадают на спину. Чуть пухлые губы, аккуратный нос и огромные аквамариновые глазав обрамлении пушистых ресниц. Ее тонкие предплечья обнимали традиционные широкие браслеты из белого серебра, говорившие о том, что девушка уже обещана мужчине из королевской династии и дала свое согласие на брак.

— Тебе не стоит бояться, когда за твоей спиной я, — усмехнулся высокий рыжеволосый мужчина, возникая позади нее.

Они были странной парой, если говорить о пропасти в происхождении. Они были красивой парой, если смотреть на них как на мужчину и женщину. Их внешность, столь странная, необычная для мира, в котором они были рождены, привлекала внимание, точно заставляла окружающих смотреть им вслед.

— Тогда тебе придется быть там достаточно долго, чтобы я научилась, — нервно усмехнулась она, проводя рукой по своему платью. — Так странно…

— Это точно, — и в его взгляде появился голодный блеск, который вызывал рой мурашек на ее теле. В такие моменты она явственно ощущала, как он, не прикасаясь к ней, ласкал ее, раздевал и словно покрывал каждый сантиметр ее тела легкими прикосновениями своих губ. Но вместо этого лишь кончики его пальцев пробежались от ее предплечья к шее, а она уже едва могла сдержать то пламя, что вслед за его движением ползло по ее коже. Страха не было».

Когда воспоминания приходили так неожиданно, я никогда не могла с ними совладать. А всего-то и нужно было: синий костюм, как когда-то синего цвета платье, и мимолетный взгляд на собственное отражение, в котором нынче видны были лишь глаза…

— Вы готовы? — мужской голос, принадлежавший Рэйну, раздался от двери, вырывая меня из омута воспоминаний. Неуместных и лишних. — Вам нечего бояться, Соль, я дал вам слово, помните об этом.

— Ну, ты прям мастер утешений, — резко отвернувшись от собственного отражения в зеркале, повернулась я лицом к мужчине, что так и не захотел войти внутрь комнаты. — Принес? — протянув руку, спросила я.

— Разумеется, — вытащив руку из кармана брюк, Рэйн показал мне маленький медальон на тонкой цепочке.

— Отлично, давай сюда, — подошла я ближе и уже потянулась за своей вещью, как он отдернул руку.

— Могу ли я верить вам? — изогнув бровь, поинтересовался он.

Некоторое время мы молча сверлили друг друга взглядами, пока мне это не надоело.

— Все зависит от того, как у тебя с воображением. Дай сюда, а то потеряешь, — схватив свой медальон за цепочку, вырвала я его из рук Рэйна. Вопреки моим ожиданиям мужчина улыбался.

В присутствии Рэйна я передала свой медальон Киту. Мальчик взял его, ни взглядом, ни жестом не показав, как ему это не нравилось. Ему предстоял свой путь этой ночью. Во-первых, следовало попасть в госпиталь, во вторых, активировать амулет. Всего-то и нужно было, что пара капель крови и провести рукой по голове птицы, что изображена на амулете, повернуть ее в обратную сторону — чтобы вернуться домой. В теории он знал этот вопрос назубок, надеюсь, этого хватит, чтобы воплотить эти знания в жизнь. Да и то, куда он попадет после… там тоже может быть непросто, но по крайней мере безопасно.

— Вас не смущает то, что вы фактически отдали такую редкую вещь маленькому аферисту, о котором толком ничего не знаете? — все же спросил Рэйн, стоило нам оказаться в черной неприметной повозке, запряженной двумя гнедыми лошадками. Ферт сопровождал нас отдельно, как и другие люди Рэйна.

— Меня смущало, когда один маленький неизвестный мне аферист тюкнул меня по голове булыжником, чтобы завладеть моей вещью, — фыркнула я. — И мной, кстати, тоже.

— Это дорогая вещь, — попытался воззвать к моему разуму Ариен.

— Это просто вещь, — скупо ответила я, устремив свой взор на сменяющийся за окном пейзаж.

— А что, если прямо сейчас он покинул вас? Ведь, как мне казалось, вы достаточно сблизились за этот месяц?

Некоторое время я не хотела ему отвечать. Мне и впрямь не хотелось расставаться с этим мальчиком. Но я знала, что будет лучше, если однажды наши пути разойдутся. Вероятности событий раскрываются с возрастом. И однажды ты просто ловишь себя на мысли, что знаешь, как может повести себя тот или иной психотип. Но даже не в этом дело, любые отношения в конечном итоге — это боль. Потеря будет, так или иначе. Я устала терять, а чтобы не терять — не стоит и обретать, наверное… Хотя скорее всего я просто старая трусиха. Так или иначе, мне хотелось помочь ему. Дать хоть что-то хорошее, и я могла позволить ему жить вдали от нестареющей женщины, с которой ему бы не светило ничего, кроме одиночества и вечных скитаний. Люди не должны так жить. Люди должны любить, рожать детей, стареть вместе с кем-то особенным и умирать в окружении своих детей.

— Я молюсь своему Богу, чтобы наши пути разошлись. Свой я уже выучил — и он совсем не подходит тому, кому я желаю счастья.

Дальше наша поездка проходила в полнейшей тишине под мерный цокот копыт, скрип колес и стук моего сердца.

Через какое-то время скорость нашего движения снизилась, а потом экипаж и вовсе остановился. Дверцу открыл седовласый мужчина-человек в красивой красной тунике и, забормотав что-то торжественное, склонился в поклоне. Рэйн указал мне на выход, что было и неудивительно: последним выходил тот, кто занимал более высокое положение, а стало быть — он. Я, с шестом наперевес и сгорбившись в три погибели, полезла наружу.

— Мне вот интересно, — ворчала я во время айдского подъема по бесконечной лестнице, что вела непосредственно ко входу во дворец. — За что ты так, а? Почему нельзя было открыть телепорт? Или еще чего? Почему пешком?

Кроме нас двоих, по лестнице лезла целая толпа расфуфыренных аланитов, оборотней, включая их охрану и слуг. Как это ни странно, мне впервые было жалко женщин этой расы… Обмотавшись в роскошные, расшитые золотом и серебром простыни, накрасив лица, понавесив на себя килограммы украшений, они тащились по бесконечной лестнице, точно солдаты специального подразделения: молчаливо и с достоинством.

— Это день рождения императора, такова традиция, — пожал Рэйн плечами. — Все гости должны проделать этот путь ради него. Это как молитва богам. Каждый шаг — это жертва.

— Я ща сдохну, честное слово, — устало повиснув на шесте и посмотрев на несколько ступенек ниже, где вальяжной походкой шествовал Рэйн, изрекла я. — Это зачтется? Если меня инфаркт прихватит, что полагается его императорскому величеству?

— Гм, — загадочно улыбнулся мужчина, — кто знает… — изрек он, пройдя мимо меня, а я неохотно потащилась следом.

Как-то в моем понимании бал — это когда все веселятся, танцуют, флиртуют и пьют, тут же просто дух вон! Какие на фиг танцы?!

Подъем был колоссальным, без преувеличения. Пот с меня лил градом, ноги тряслись, в повязке мне не хватало кислорода. Все это были временные явления, то есть, несмотря на то что мне было плохо, сердце бы мое не отказало, но это лишь потому, что я необычный человек. Рэйн же и вовсе выглядел так, словно он на простой прогулке. Рассказывал мне какие-то забавные истории, пытался шутить, я же молилась Двуликому, чтоб императора несло недели две кряду. Пусть моя жертва не будет напрасной!

Когда же я залезла, а Рэйн торжественно взошел на самый верх, уже совсем стемнело. Вниз смотреть я не решалась. Боялась, что из-за высоты и общей изможденности просто покачусь вниз точно мячик, задорно подпрыгивающий на кочках. Потому я, уже вовсе не притворяясь и не разыгрывая старческое недомогание, повисла на шесте и пыталась привести дыхание в норму. Мимо нас проходили ничуть не запыхавшиеся гости с невозмутимыми лицами, точно и не они только что преодолели такой внушительный подъем. Женщины в роскошных тогах, с невероятными прическами, украшенными изысканными украшениями. Их нечеловеческий магический флер точно заставлял их сиять в царившем полумраке. Как и мужчины-аланиты, они притягивали к себе взгляды тех, кто даром был обделен, и не важно, был ли аланит красив физически, флер делал его необыкновенно притягательным. Рэйн же по-прежнему не пытался пустить магию по всем своим энергетическим артериям. Это было пока ни к чему. Лучше было дать организму полностью восстановиться, потому я могла себе представить, что он не такой, как они. Я еще ни разу за всю свою долгую жизнь не присутствовала на таком мероприятии аланитов в качестве гостя, который мог бы просто наблюдать за ними. Были тут и оборотни, от которых для меня веяло чем-то диким, необузданным, точно сила природной стихии, закованная в тело. Так я ощущала их. Люди в основном были среди обслуживающего персонала. Они открывали двери, разносили по залам напитки и закуски, были среди музыкантов и слуг. Стоило нам пройти внутрь, как я оказалась в совершенно ином мире, нежели тот, что существовал снаружи. Роскошь, нарочитое богатство во всем. Невероятное количество прекрасного оглушало и заставляло смотреть на все это как на нечто тошнотворное. Слишком, всего было слишком! Ярких нот ароматических масел и духов, неприкрытого витания флера, ярких тканей, драгоценностей, существ, что нарочито фальшиво смеялись и шутили, лишь бы их заметили, посмотрели именно на них. Так я ощущала этот прием, а быть может, все было идеально, просто это я отвыкла от чего-то подобного. Когда мы с Рэйном проходили мимо групп собравшихся, разговоры стихали, а смех выцветал, точно и не смеялся никто. Но мы упрямо шли вперед, пока я не отважилась спросить, куда мы направляемся?

— Этот этаж для аристократического сброда, — просто ответил он, — нам стоит подняться выше.

Вот так, даже тут, на балу для высших, существовала иерархия, кому и с кем проводить время. Я осмотрелась вокруг. Зала была огромной и забита разномастной публикой, и каждый из гостей внимательным взглядом провожал наши фигуры, и не было в этих взглядах ни толики радушия, которое цвело на улыбках гостей, а лишь колкий лед и расчет. Было весьма неуютно под таким количеством холодных взглядов. Точно я оказалась в бассейне с голодными бездушными рыбами.

— Как ты мог пропустить игры вчера? — наигранно обиженным голосом говорила одна из женщин, мимо которой мы проходили.

— Там было не на что смотреть, — скучающе отозвался ее собеседник. — Опять ящеры и опять кого-то сожрали, в самом деле, это так скучно, — отмахнулся он.

— Нет-нет, — поспешила возразить женщина, — устроители игр превзошли себя на этот раз, ты не представляешь…

Слушать дальше я не стала.

Тем временем мы вышли к широкой лестнице и довольно неспешно поднялись наверх, опять. И вот тут-то было уже все несколько иначе. Очередной зал, но количество допущенных — уже гораздо меньше. Дороговизна нарядов и тонкость витающих ароматов на порядок выше классом, если такое вообще возможно?! Даже среди слуг — только аланиты и оборотни, никаких людей. Рэйн шел впереди, я, как и положено слугам, позади. Ведь я же обещала не позорить его, потому с того самого момента, как мы оказались под сводами дворца, не произнесла и слова. Правда, и сделать этого было особенно не с кем. Тут на наше появление никто не реагировал так, как этажом ниже, лишь на меня пялились с неподдельным интересом. Но мне как раз было совершенно все равно.

— Рэйнхард, — тонкий мелодичный голос заставил невольно обратить внимание на его хозяйку.

Стройная высокая блондинка была похожа на небесное создание, укутанное в легкую, развевающуюся при каждом шаге тогу нежно-розового цвета. В ее волосы были вплетены жемчужные нити, а голубые глаза казались необыкновенно яркими и ясными, точно на самом их дне жило два крошечных солнца.

— Рэйнхард, — вновь повторила она, когда подошла к нам и остановилась на расстоянии протянутой руки. Девушка улыбнулась, и даже меня эта улыбка невольно зацепила, несмотря на мою устойчивость к флеру.

— Елена, — в отличие от собеседницы, голос Рэйна был холодным и бесстрастным.

— Я так рада видеть тебя в добром здравии, — все еще улыбаясь и не подав вида, что заметила отстраненность собеседника, продолжила она. — Возможно, мне стоило нанести тебе визит раньше, но мне казалось, что это может быть не слишком уместным… в свете последних событий…

Хоть девица и выглядела как небесный одуванчик, дурочкой, судя по всему, не была. Во всяком случае, диалоги строить умела, как и ступать по тонкому льду в беседе.

— Не стоило, — ответил Рэйн, и на краткий миг в глазах девушки промелькнул лед, хотя улыбка так никуда и не исчезла.

— Конечно. Нам ведь некуда спешить? — она точно давала ему второй шанс. Словно это не было вопросом, а лишь повторно кинутым концом веревки, за который он должен был ухватиться, по ее мнению.

Некоторое время Рэйн молчал, и мне уже стало казаться, что, может быть, он нашептывает ей ответ одними губами, чтобы я не слышала, потому эта дамочка все так же улыбается, несмотря на затянувшуюся паузу. Кто знает, может, он и строил ей рожи все это время, но вслух сказал нечто такое, чего даже я не ожидала от него.

— Нам и впрямь уже некуда спешить, — после этого он слегка кивнул ей, обошел девушку по дуге и пошел вперед, я посеменила следом. Хотя от льда, сквозившего в его словах, даже мне стало не по себе. Я бы не хотела услышать от него подобные интонации в свой адрес.

— Мне не отказывают, — сквозь зубы шепнула названая Елена, когда я проходила мимо нее. Не знаю, слышал ли Рэйн, но я точно слышала, и за него мне стало обидно. Столько пережил мужик, а она даже ни разу не навестила, стерва! Обычно я так не делаю, чтобы вы знали, но тут уж не сдержалась. И вообще, нечего так много косметических препаратов наносить, кожу лишний раз травмировать. Да и есть какую-то дрянь, организм же устает все это из себя выводить. А я вот ему помогла, подумаешь — почешется пару дней да на горшке посидит, так оно же для здоровья, и почистится заодно! Потому когда я случайно коснулась кончиков ее волос, проходя мимо, механизм был запущен и красотке следовало начинать уже спускаться вниз. Через пару часов все лишнее полезет вон.

Но если я думала, что на этой зале наш подъем наконец-то закончится, то я жестоко ошибалась. В конце него была еще одна лестница, по которой нам предстояло подняться. И что-то мне подсказывало, что уже этот подъем приведет нас туда, куда нужно. Стоило мне ступить на лестницу, как Рэйн сказал едва слышно:

— Вы должны помнить, Соль: вы пришли сюда под моим крылом — и вы уйдете отсюда под ним.

Его слова были слабым утешением. Моя безопасность меня, конечно же, волновала, но больше всего я переживала из-за предстоящей встречи. Еще немного, еще чуть-чуть — и я пойму наконец-то. Узнаю.

— Тебе следует поприсутствовать на одной встрече, сегодня, — голос врага, ненавистный и такой привычный, заставил обратить внимание на вошедшего. Киран посмотрел в глаза Трайса и не без удовольствия отметил, как тот поспешно отвел взгляд. Теперь его глаза не принадлежали целителю, они не дарили тепла и сочувствия. В них жила смерть. Холодная, далекая, безразличная ко всему. Он смотрел на всех одинаково, и многих это пугало.

— Если это так необходимо, — кратко ответил он, вернувшись к книге, что лежала на его столе.

— Это необходимо. Ариен приведет того, кто выдает себя за первородного…

Киран холодно усмехнулся, но глаз больше не поднимал.

— Я уже говорил тебе — они все мертвы. Кто бы это ни был, тебе не о чем переживать. Мой дар утрачен, и таких, как я, больше нет.

Он был уверен в своих словах. Его сердце больше не дрожало от надежд, которым не суждено сбыться. Оно не болело и не кровоточило, как раньше. Глухая тоска, что все еще жила там, точно диковинный зверь уснула под толстыми водами спокойствия и безразличия ко всему. Все, что у него осталось, — это его последняя цель. Все, что он хотел сделать, казалось невозможным, и именно поэтому он пошел на это.

— Ты так уверен в этом? Тогда тем более тебе не составит труда это подтвердить в присутствии императора и Ариен.

— Не составит. Кем бы ни был тот человек, что вытащил Рэйнхарда Эль Ариен с того света, он точно не один из нас. Должно быть, он и впрямь лучший целитель этого времени, но не больше.

— Жаль, — скупо отозвался Трайс, и впрямь жалея, что такой материал для его исследования так никогда и не будет найден. Неужели бессмертие так и останется чем-то невозможным для него? — Хотя бы приоденься согласно случаю, твой балахон наводит на меня тоску, — перед тем как уйти, добавил мужчина.

Некоторое время Киран и не думал делать то, что попросил от него Трайс. Бал аланитов, плевал он на это. Но в какой-то момент, когда солнце начало клониться к земле, он вдруг почувствовал странное волнение. Словно предвкушение чего-то очень важного, странное чувство стало теплеть в груди и причинять дискомфорт. Вопреки своему желанию он встал, подошел к зеркалу и долгое время всматривался в собственное отражение. Распустил густые кроваво-красные волосы, собранные в тугую косу, взял ножницы, а дальше руки уже сами делали то, от чего, казалось, он уже и отвык, чтобы увидеть в отражении того, кем когда-то был. В недрах гардероба он нашел куртку, брюки и даже высокие сапоги. Старомодные, но привычные для него. Почему он решил этим озаботиться именно сегодня, он так и не мог понять. Разве может сердце донести то, что оно все еще чувствует, даже если его перестали слушать.

Казалось бы, что такого сложного в одном простом действии? Всего-то и нужно переступить порог комнаты. Один-единственный шаг, ничего больше. Но столько всего порой переплетается в этом ничего не значащем действии. Ты шагаешь в неизвестность, а самое главное — это не давать себе повода для лишних надежд. Или самое главное — это надеяться до конца? Что лучше? Внутреннее напряжение было точно невидимая струна, натянутая до предела. Я знаю, что даже если бы был выбор, я все равно пришла. Теперь точно знаю.

В отличие от предыдущих помещений, этот зал оказался меньше и светлее. У противоположной стены стоит постамент, а на нем трон, на котором сидит мужчина, так похожий на того, что порой приходит ко мне во сне, заставляя вспоминать то, что произошло в стенах этого дворца не одно столетие назад. По правую руку от него стоит тот, кого мне не забыть никогда. Мужчина, что воплотил кошмар в жизнь. Вопреки моим ожиданиям в помещении больше никого нет. Ни слуг, ни того, кого я втайне мечтала встретить сегодня. Только мы вчетвером. Из-за дверей доносится музыка и гул множества голосов, а я все пытаюсь осмотреться, чтобы увидеть того единственного, ради кого я пришла сюда сегодня. Рэйн склоняется в поклоне перед императором и начинает говорить что-то торжественное, относящееся к поздравлениям, я следую его примеру, хотя втайне мечтаю уже о том, чтобы убраться отсюда как можно дальше! Как я могла так просто поверить?! Как могла позволить себе надеяться?! Как теперь пережить это?! В горле возникает противный тяжелый ком, становится трудно дышать, а на глаза наворачиваются слезы.

«Только не здесь», — взываю к самой себе.

Я должна собраться. Всё в силе, я просто уйду! Просто сбегу отсюда, как и планировала, — и все будет как раньше! Одиночество песков умеет исцелять любые раны! Оно просто погребает их под собой, заставляя забывать и не думать, и ты сам не понимаешь, как все, что начинаешь слышать, — это тихий шорох песчаных ветров.

— Я вижу, с тобой гость, — голос императора доносится словно через толщу воды. Я едва могу понять значение слов, что он говорит. — Представь нас.

— Это целитель, который сумел вернуть меня к жизни и победил болезнь, — Соль, — говорит Рэйн, и я наконец-то решаюсь выпрямиться, чтобы посмотреть на императора. Но все, что я могу видеть перед собой сейчас, — это мужчину, что вышел из-за спины Трайса. Я правда вижу его или мой рассудок наконец-то сдался? Так жадно смотреть на кого-то, впитывать в себя, словно губка, каждую черточку лица. Чувствовать, как мир вокруг оглох и выцвел, и только слышать, как нервно трепещет сердце, пытаясь протолкнуть кровь по венам. Я не могу больше слышать. Ни единого слова, что говорит император. Не могу заставить себя смотреть на что-то еще, кроме зеленых глаз. Таких родных и далеких в то же время. Я думала, что так не может быть. Я не маг, чтобы заставлять реальность меняться под себя, но сейчас есть только он и я, и это моя новая вселенная. Мое сердце вдруг стало таким горячим, словно очнулось ото сна. Впервые за долгие столетия я чувствовала, как возрождаюсь из пепла прожитых лет. Кажется, становлюсь немного сильнее и уже совсем не боюсь. Теперь мне больше не страшно. Несмотря на то, что я все еще не могу поверить в реальность происходящего. Не могу понять, почему он здесь? Мне это совсем не важно. Он жив, и я вижу, как вся испытанная мною боль от потери закручивается на самом дне его глаз. И если я сейчас же не подойду к нему, не обниму его, я уже не смогу себя заставить поверить, что все происходящее — реально.

Первый несмелый шаг, глубокий вдох. Я все еще слепа. Все еще не вижу и не слышу никого вокруг. Только он.

— Er tarre quost um (Я больше не за твоей спиной, досл.), — слова, сказанные им на древнем языке моей родины, отрезвляют, заставляя остановиться и еще раз попробовать перевести сказанное. «Он не мог так сказать!» — кричит внутренний голос. Мой Киран не мог так сказать!

Мне кажется, в тот момент я находилась в таком шоке, что вообще не могла понимать реальность. Его слова — это… для эйлирца как отказ от того, кого когда-то любил. Жестокие слова, убивающие любую надежду на возможность продолжения отношений. Такое не говорят в пылу ссоры, только когда все на самом деле кончено.

— Как я и говорил, — продолжил он, обращаясь уже к Трайсу и более не смотря на меня, точно меня тут и не было вовсе.

И в этот самый момент, устало прикрыв веки, я могла понять только одно: я ужасно устала. Ужасно устала… и хочу спать. Сон — вот что мне на самом деле сейчас нужно. Нужно уйти отсюда как можно скорее. Как можно скорее просто исчезнуть из этой страны, дворца… Хорошо бы из мира, но это не так-то просто.

Если бы могла, я бы прямо сейчас легла на пол, свернулась бы калачиком и исчезла бы из этой вселенной. Так больно… как же больно, я просто цепенею от этой боли. Не кричу и не плачу, я замираю. Каждая частичка моего тела превращается в кристаллик льда, а кричать я смогу, лишь когда пройдет эта заморозка. Он знает, как это бывает со мной. Он знает, что я не стану устраивать сцен, что ни мое лицо, ни поведение не выдаст себя здесь. Я просто такая. Он продолжает что-то говорить Трайсу — мужчине, по чьей воле мое тело… Не хочу вспоминать. Не хочу смотреть на это. Хочу уйти.

— Что ж, я думаю, мы можем позволить нашему гостю насладиться торжеством, — говорит император, точно читая мои мысли.

Рэйн благодарно кивает и уже собирается уйти вместе со мной, но и тут император, сам не ведая того, помогает мне.

— Рэйнхард, прошу вас, побудьте еще немного с нами.

— Конечно, — отвечает он, с тревогой во взгляде смотря на меня.

Все, что я могу, — это не подать вида, что замечаю его взгляд, и выхожу из зала. А дальше… Я ведь знала, как поступлю, еще когда шла сюда. План в силе. Все, что требуется от меня, — это обнять сердце железным обручем собственного разума и дать себе сделать то, что и хотела.

Спасибо Двуликий, что послал мне Трэя, пожалуй, он единственный, кому я все еще могу доверять. Стремительно спустившись по ступеням, я тут же юркнула за лестницу. Как Трэй и говорил, тут была небольшая дверца в коридор, который вел к хозяйственным помещениям для слуг. Мне нужно было пройти три двери, и не успела я подойти к нужной мне, как она приоткрылась и мужская ладонь сомкнулась на моем предплечье, утаскивая внутрь помещения.

— Фух, — шумно выдохнул Трэй, осматривая меня с головы до ног. — Как все прошло?

Я лишь молча смотрела на него, не находя в себе сил сказать хоть что-то.

— Ясно, — через какое-то время ответил он и тут же повернулся ко мне спиной, не пытаясь меня утешить и тем самым позволить окончательно размякнуть. Если бы он только прикоснулся ко мне, я бы уже не смогла сдержаться.

— Принес? — спросила я.

— Конечно, — ответил он, доставая из плотной холщовой сумки мое недавнее приобретение. — Правда, решил кое-что добавить от себя, — сказал он, указав на украшения и аккуратные женские сандалии. — Ты уверена, что сможешь?

— Да, — кивнула я. — Потом будет больно, конечно, но я это могу. А мешочек для этого удалось достать? — указала я взглядом на свой шест.

— Гм, — задумчиво поджал он губы, — ты должна знать, что я ограбил музей при магической академии.

— Я тебя буду навещать, — пообещала я, с трудом, но улыбнувшись.

Когда-то такие безразмерные кошельки были в ходу. Нынче же бытовая магия являла собой прискорбное зрелище. С воображением у аланитов, что ли, было не в порядке? Но достать безразмерную сумку для путешествия или еще какие-то мелочи было очень трудно.

— Переодевайся, совсем скоро сюда могут прийти слуги.

Повторять мне было не нужно. Потому в царившем полумраке комнаты для слуг я стала расстегивать пояс, подаренный Китом. Трэй повернулся ко мне спиной, хотя даже если бы он этого не сделал, я бы вряд ли заметила.

— Стены дворца защищены от несанкционированного перемещения.

— Знаю, — ответила я, легко засовывая свою одежду в крошечную на вид сумочку.

— Тогда как?

— Тогда, — усмехнулась я, — мне надо всего лишь покинуть их… Я уже делала это, не переживай.

Когда с переодеваниями было покончено, я подошла к небольшому зеркалу, где сейчас отражалась в своем истинном обличии. Внимательно посмотрела на себя, точно примеряясь к тому, что собиралась из себя вылепить. Процесс был затратным, впоследствии весьма болезненным, но, на мой взгляд, необходимым.

Первое, что нужно было сделать, — вернуть свой голос. Это просто. Дальше необходимо было выровнять цвет кожи там, где цвел алый цветок Двуликого. Он исчез ненадолго. Ровно до тех пор, пока я не пройду через телепорт и мой энергетический баланс не нарушится. Глаза. Вот что на самом деле было приметным во мне. Когда мой аквамариновый стал медленно выцветать, превращаясь в блекло-голубой, я наконец-то смогла выдохнуть спокойно. Осталось убрать метку Рэйна. Самое болезненное из всего. Клеймо приходилось выжигать вместе с частью своей энергии, но теперь я умела это делать. Как жаль, что не знала, что могу такое, раньше. Частичка меня умирала в этот момент. Но она восстановится, как и все остальное. А боль? Я почти не чувствовала ее, заблокировав в себе все ощущения… Ах да, связь с Рэйном… Пришло время разорвать и ее. Менять цвет кожи я не решилась. Потом мне бы такое аукнулось очень болезненными ощущениями, я а должна была быть в сознании.

— Готова? — спросил Трэй, повернувшись ко мне.

— Почти, — отозвалась я, беря в руки гребень и украшения для волос.

— Позволь мне, — грустно улыбнулся он, подходя ко мне со спины. — В последний раз? Хотя нет, — отрицательно помотал головой. — Я не прощаюсь с тобой, Соль. Что бы ни было, пообещай мне, что мы не прощаемся здесь и сейчас, — решительно сказал Трэй, а я смотрела в его глаза и не могла найти в себе сил солгать. Ведь я совсем не знала, как буду выживать теперь.

— Я обещаю, — сквозь тяжелый ком в горле прошептала я.

— То-то же, — скупо улыбнулся он, больше не смотря мне в глаза, а занимаясь моими волосами.

Когда я шествовала по самому нижнему ярусу для знати под руку с Трэем, я точно знала, куда нам следовало идти. Подошел бы любой балкон, любая открытая галерея, где я смогла бы сделать последний шаг. Никто не обращал внимания на оборотня и женщину рядом с ним, полукровку, скорее всего обротничьего происхождения. Единственное, что читалось во взглядах, брошенных в нашу сторону: как она сюда попала?

Но в принципе никаких вопросов. Тут были и чьи-то любовницы, и содержанки, так что все в порядке.

— Трэй! — голос Рэйна, что долетел до меня со спины, невозможно было перепутать.

Трэй тут же обернулся, и я вместе с ним. Рэйн стремительно приближался к нам. Выглядел он весьма взволнованным и, я могла бы даже сказать, испуганным. Лишь мимолетно взглянув на меня, он, утратив всякий интерес к моей персоне, вновь обратился к Трэю.

— Ты нужен мне, — жестко сказал он.

— Ну, — усмехнулся Трэй, — видишь ли, я немного занят, — многозначительно взглянул он на меня. Какие дела нас должны были связывать, нетрудно было бы догадаться.

— Ты нужен мне, — уже почти рыча, повторил Рэйн.

— Хорошо, хорошо, — подняв обе руки, усмехнулся Трэй. — Позволь только с дамой попрощаюсь, — плотоядно посмотрел на меня оборотень и точно так же улыбнулся, склонившись к моим губам. — Подожди меня на том балконе, крошка, — легко коснувшись моих губ, точно промурлыкал он.

Я улыбалась в ответ, хотя больше всего мне хотелось стукнуть его по голове за такой экспромт.

Рэйн быстро шагал прочь от толпы, что развлекалась вокруг. Он не мог думать сейчас ни о ком и ни о чем, кроме как о том, что почувствовал, когда его метка исчезла с той, на кого он ставил ее. В его понимании это могло означать лишь смерть! Иного способа снять клеймо с раба он не знал. Ему нужно было поговорить с Трэем. Пусть он больше не мог видеть ее магически, но нюх оборотня бы не подвел. Он бы мог выследить ее. Кем был тот мужчина, что встретился им в приемной у императора? Ведь встреча с ним так повлияла на Соль, он ощутил это. Не стоило ее отпускать!

Как только они оказались выше этажом, Рэйн тут же устремился на открытую галерею. Туда, где студеный ночной воздух мог бы позволить ему вновь дышать, попытаться успокоиться.

— Мне нужно, — торопливо заговорил он, стоило за их спинами затвориться двери, — чтобы ты кое-кого отыскал для меня!

— Кого? — спокойно спросил Трэй, подходя к ограждению, где сейчас стоял Рэйн.

— Этот человек где-то здесь, во дворце, я уверен! Вот, — протянул он Трэю кусок ткани. — Попробуй почуять…

Он все еще держал руку протянутой к оборотню и не сразу заметил, что тот не спешит принимать кусок ткани из его рук.

— Почему ты… — растерянно спросил Рэйн, в то время как Трэй смотрел куда-то ему за спину и даже не пытался проявить хоть какой-то интерес к его словам. Аланит растерянно обернулся и замер, не в силах до конца осознать то, что происходило ниже. На краю ограждения, что отделяло прогулочные террасы от бездны, стояла девушка, укутанная в темно-синюю ткань. Ее смуглая кожа точно сияла в свете звезд, а тяжелые черные волосы развевались на ветру. Но она стояла прямо, точно не сомневалась в том, что намеревалась сделать.

— Отпусти ее, — тихо попросил Трэй, — если обязан ей хоть немного, то просто позволь уйти…

Несмотря на то что Рэйн понимал, что говорил Трэй, смысл его слов ускользал от него. Что значит — отпустить? Кого он должен… И только теперь, всматриваясь в замерший на краю пропасти силуэт, он понял, кем могла быть эта незнакомка… В этот момент она сделала последний шаг. И столько всего вдруг произошло с ним! Точно не она упала в бездну, а что-то в нем самом исчезало. Он и сам не понял, как именно распахнулись за его спиной его призрачные крылья и он нырнул следом за той, что так безрассудно падала вниз. Для такого, как он, полет был нормальным явлением, но, пожалуй, впервые в жизни ему было так страшно падать вниз и бояться не успеть. Дотянуться до нее, обхватить руками за талию и тут же распустить крылья, сделать взмах, еще один и попытаться заглянуть ей в лицо, чтобы произнести всего одно слово:

— Зачем?

Он впервые видел ее лицо. Не прикрытое отрезом ткани — настоящее, и понимал, что уже не сможет посмотреть ни на кого другого. А в ответ лишь краткий испуганный выдох и вспышка от активированного портала, чтобы в ту же секунду оставить его ни с чем.

Стоило помнить, что она говорила. Стоило выучить это с первого раза.

«Обычно это я говорю, когда пришло время прощаться», — вспомнились слова, сказанные им когда-то давно, казалось, еще в прошлой жизни.

«Обычно я просто ухожу», — было ответом ему тогда.