Ложь в твоем поцелуе бесплатное чтение

Kim Nina Ocker

Die Hüter der fünf Jahreszeiten,

The Lie in your Kiss

© 2021 Ravensburger Verlag GmbH, Ravensburg, Germany

© Кузнецова Е., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Во внутреннем макете использованы иллюстрации: © Olga.And.Design / Shutterstock.com

Наде.

Это наша книга

Давным-давно над миром властвовали боги. Они управляли сменой времен года: по их велению распускались цветы, опадали листья, а реки покрывались льдом. Сезоны, придуманные богами, должны были напоминать людям о бренности их бытия и подчинять божественной воле. Но едва боги вернулись в свой мир, оставив землю во власти людей, привычная нам вселенная погрузилась в хаос. Природа вышла из-под контроля: сильные перепады температур охватили землю, посевы были уничтожены, а отдельные части света и вовсе покрылись льдом.

Чтобы противостоять хаосу и спасти мир от гибели, боги избрали четыре семьи, призванные взять на себя руководство по смене времен года, восстановить первоначальный порядок мироустройства и общими силами поддерживать его. Чтобы исполнить этот долг и обеспечить безопасность людей, боги наделили каждую семью магическими способностями, которые соответствовали их сезонам.

Для контроля над зимой была дана сила энергии, весну символизировали целительные силы, хранителям лета были дарованы физическая мощь и превосходство, а тем, кто оберегал осень, достались губительные силы, в знак того, что в их сезон природа умирает.

Семьям было велено каждый новый год избирать из своих рядов Стража, который обязан заботиться о непрерывности цикла времени. Четыре Стража, представляющие свои семьи, призваны были совместными усилиями обеспечивать переход от одного сезона к другому.

Задача, поставленная перед кланами Стражей, передается из поколения в поколение с целью напомнить, что у всего есть конец: рано или поздно придет время и их место займут потомки. Так же, как с окончанием сезона отцветают первые цветы, заканчивается летний дождь, прекращается осенний листопад и тает снег.

Семья Остара, Стражи весны.

Семья Флорес, Стражи лета.

Семья Кастейн, Стражи осени.

Семья Калино, Стражи зимы.

Холод

Проклиная все вокруг, я с трудом перелезаю через горы одежды в комнате кузена. Терпеть не могу, когда Сандер ведет себя как принц в своем гребаном королевстве. Что бы ни оказалось в его руках, он просто бросает это на пол или швыряет на стол, думая, видимо, что вещи возвращаются на свои прежние места по волшебству. Я на сто процентов уверена, что Сандер понятия не имеет, сколько работников требуется, чтобы каждый день убирать за ним.

Обычно я не обращаю внимания на его эгоизм. Я выросла, наблюдая это изо дня в день, и, скажем так, давно привыкла к такому поведению. Но этот идиот, будь он неладен, взял мою зарядку, и я теперь нигде не могу ее найти. Батарея показывает только семь процентов, а мне через полчаса выходить. Если, конечно, хочу успеть в кино.

Тихо проклинаю Сандера. Будет нелишним, думаю, хотя если боги, в которых верит моя семья, действительно существуют, они, конечно, не станут наказывать своего любимчика.

Когда я прохожу по широкому коридору родительского дома, взгляд останавливается на картинах, которыми увешаны стены. Я, наверное, сумела бы нарисовать лица, изображенные на них, по памяти, хотя лично почти ни с кем из этих людей не встречалась. На каждой картинке лицо Стража Зимы, звезды своего поколения. Я понимаю, что, будучи членом Зимнего Дома, должна чуть больше гордиться ими, ведь все они, в конце концов, мои предки. Когда Сандер, тетя или дедушка проходят мимо этих полотен, лица их всегда выражают благоговение. Со мной все не так. Я не являюсь активной участницей или даже сторонницей семейного предприятия и не вижу необходимости притворяться, что это имеет для меня хоть какое-то значение.

На лестничной площадке я останавливаюсь и прислушиваюсь. Как может в доме, где живет столько людей, быть так чертовски тихо? Наверное, самое время отправиться на поиски нашей экономки Мэрты – она, как правило, знает о местонахождении всех вещей куда лучше, чем их хозяева.

– Сандер? – громко зову я, слушая эхо своего собственного голоса. Кричать в доме мне вообще-то не следует. Кричать, бегать, шуметь – в сущности, мне запрещено все, что может доставить хоть мало-мальское удовольствие. В детстве я тщательно придерживалась этих правил, потому что стремилась всем угодить, хотела быть частью того, к чему не принадлежала. Сегодня же мне на все это искренне наплевать.

Не дождавшись ответа, я шумно вздыхаю и сбегаю, перепрыгивая через две ступеньки, вниз по лестнице. Подвал – единственная комната в этом поместье, где можно весело провести время. Там есть настольный футбол и экран, на котором в детстве мы часто смотрели фильмы – до того, как появился Netflix. Не найдя Сандера ни в его комнате, ни в тренажерном зале, я следую именно в подвал.

Достигнув последнего лестничного пролета, я слегка вздрагиваю и обхватываю себя руками. Зима вроде подходит к концу, но мороз пока еще остается, и мне чертовски холодно. По-моему, чем раньше придет весна, тем лучше. Для моей же семьи это время года скорее повод для легкой меланхолии, потому что зима, а вместе с ней и наше правление подходят к концу. На протяжении бесчисленных поколений Калино правили зимним временем года. Все в моей семье относятся к этому делу очень серьезно. Все, кроме меня. Я незаконнорожденный ребенок, что само по себе было бы не так уж и плохо, но мой отец не является членом ни одного из сезонных Домов, а значит, моя семья его не приняла. Он исчез еще до моего рождения, и меня, можно сказать, терпели, но никогда не принимали по-настоящему. В отличие от всех этих юношей и девушек на картинах, которые, как мне кажется, всегда с каким-то недоверием смотрят на меня из своих рам.

Когда я спускаюсь к подножию деревянной лестницы, температура воздуха падает, кажется, еще градусов на десять. Что странно, ведь стены поместья очень толстые, и все помещения, даже подвальные, отапливаются очень хорошо. Вероятно, Сандер или кто-то из моих кузенов оставил открытым окно.

Какое-то нехорошее предчувствие охватывает меня. Не знаю, откуда оно берется, но оно как ледяная рука, которая сжимает мне сердце. На середине пути я замираю и озираюсь по сторонам. Вокруг ничего и никого, кроме небольшого комода, на котором стоит ваза с цветами. Я одна. Будто я единственный человек во всей вселенной или кто-то поместил меня под стеклянный купол, ограждающий от внешнего мира.

Мои дрожащие пальцы тянутся к дверной ручке, а я пытаюсь отогнать странные мысли. Это просто мой подвал. Я входила в него уже тысячи раз, и никогда ничего не происходило. Рука сжимает ручку и крутит ее, ледяное давление от сердца переходит к легким.

Нервно смеюсь. Я давно привыкла к странным событиям в этом доме. Этого не избежать, когда большинство здесь живущих обладают магическими способностями. Но эти события никогда не имели ко мне ни малейшего отношения, потому что я никакими способностями не обладаю. Во мне нет ничего особенного.

Сильнее толкаю дверь. Возможно, Сандер сейчас экспериментирует над своими силами.

Но никакого Сандера внутри не видно. Телевизор выключен, музыка не играет, весь свет погашен, и это превращает комнату в единую странную тень. Ничего необычного, кроме того факта, что здесь тоже чертовски холодно. Дрожа, я оглядываюсь по сторонам. Может, моя зарядка где-то здесь.

Я делаю всего несколько шагов в комнату и тут же хмурюсь обнаружив, что несколько диванных подушек лежат вовсе не на месте. Кроме того, один из маленьких приставных столиков опрокинут и валяется на полу. Осторожно обхожу диван…

И замираю как вкопанная.

Вмиг мое сердце начинает бешено стучать, пульс учащается. Похоже, требуется определенное время, чтобы осмыслить увиденное. Но когда осознание наконец происходит, из моего горла вырывается душераздирающий крик, и я с трудом узнаю свой собственный голос.

Передо мной, на полу, неестественно выгнув конечности, в странной позе лежит Сандер.

У меня подгибаются колени, я падаю на пол рядом с ним, в первый момент совершенно не представляя, что делать.

– Сандер, – шепчу я, касаясь кончиками пальцев его лба.

Словно электрический разряд, энергия переходит от его кожи к моим пальцам. Я отдергиваю руку. Сандер холоден как лед, а его взгляд устремлен в пустоту. Никакой реакции. Ни единого признака жизни. Я могла бы пощупать его пульс, но мне почему-то совершенно точно ясно, что он мертв.

Сандер мертв.

– Боже мой, – всхлипываю я, уверенная, что эти слова заглушаются громким биением моего сердца.

Я не могу оторвать от Сандера взгляда. Холод распространяется по моему телу, пока я не чувствую, что скоро замерзну насмерть.

Я едва могу дышать и не в состоянии ясно мыслить.

– На помощь! – кричу я, отчаянно озираясь по сторонам. Мой голос эхом разносится по подвалу, отражаясь от каменных стен, что окружают меня. Стены толстые, но я знаю: они меня услышат. Это смерть, а моя семья ее чувствует. Они должны почувствовать, что потеряли одного из нас.

Словно находясь в тумане, я слышу голоса, шаги по старой деревянной лестнице, которые приближаются ко мне, к Сандеру и словно отталкивают меня в сторону. Хочу что-то сказать, хочу кричать и спросить, что это значит. Но не могу. Как будто вся сила ушла из моих мышц, оставив мне лишь крошечную кучку страданий.

Сандер мертв.

Мой кузен мертв, хотя был молод, ничем не болел и не… не был готов умереть.

Осознание приходит медленно, словно пробирается сквозь густой туман. Я должна что-то сделать, надо встать и… не знаю.

Руки, безвольно висящие, вдруг сжимаются в кулаки. Я почти чувствую энергию окружающих меня людей, едва не касаюсь ее руками, хотя до сих пор не понимаю ни слова из того, что они говорят.

Так, словно мое тело работает на автопилоте, из меня вырывается крик. В лобной доле под черепной коробкой чувствуется жуткая боль, в глазах вспыхивают маленькие огоньки, но я ощущаю себя сильнее. Могущественнее. Мой крик, наполненный болью и потрясением, вырывается прямо из души. Наконец мой голос стихает, и я, задыхаясь, вдыхаю и выдыхаю воздух. В комнате по-прежнему холодно.

Дрожа, вновь озираюсь по сторонам, пытаюсь набрать в легкие воздух. Вокруг меня на полу лежат другие безжизненные тела. Я узнаю лица нескольких служащих, кузину Зару. Все они неподвижны.

– Какого дьявола?.. – Я испуганно вскакиваю. Люди, которые только что толпились вокруг меня, что-то крича друг другу, теперь лежат без сознания на полу. Я видела подобное раньше, была свидетельницей того, как мой дядя высасывал из людей энергию, словно смолу из дерева. Эта магическая способность сама по себе не таит в себе чего-то необычного, но в этом нет никакого смысла. Потому что единственный человек, который все еще стоит в этой комнате, – я. Но у меня нет никаких сил, никогда не было. Это не могу быть я, я не могу…

Растерянно моргаю и отступаю на несколько шагов назад.

– Очнитесь, – отчаянно шепчу я. Понятия не имею, что здесь произошло, и отказываюсь это анализировать.

Когда я выбегаю из комнаты, взгляд на долю секунды цепляется за цветы в вазе на маленьком комоде в коридоре. Цветы, которые еще несколько минут назад цвели ярко-красными цветами.

Теперь они мертвы, словно кто-то или что-то высосало из них всю жизнь.

Энергия смерти

Двадцать минут спустя я, дрожа, закрываю за собой дверь и стою, обхватив себя руками. Понятия не имею, как долго остаюсь в таком положении – ничего не видя и не слыша, не двигаясь, не шевелясь. Максимум несколько минут, но кажется, что проходят часы. Безжизненное лицо Сандера снова и снова всплывает у меня перед глазами, и я, как ни стараюсь, не могу выкинуть его из головы. Тысячи вопросов появляются в моей голове, как растревоженный пчелиный улей. Больше всего на свете мне хочется снова долго кричать или сделать что-то, чтобы забыть это.

Сандер мертв, без сомнения. Я не врач, но когда я коснулась его лица, кожа была холодна как лед, а глаза пусты. И… я почувствовала ее. Почувствовала смерть в той комнате, будто тошнотворный смрад. Так же, как и моя семья. Никто не сказал этого вслух, но все они выглядели потрясенными и растерянными.

Ясно одно: смерть моего кузена не случайность. Он могущественный, влиятельный член сезонного Дома. У нас есть личные врачи, и за нашим здоровьем следят, наверное, более тщательно, чем за здоровьем королевской семьи. Значит, должна существовать веская причина, по которой его сердце перестало биться.

Я содрогаюсь от ужаса, все мое тело дрожит. Ноги начинают слабеть, и в любой момент я могу упасть. Стараясь успокоиться, делаю глубокий вдох и пересекаю комнату, добираясь до своей маленькой скамейки для чтения, что стоит у окна. Голый лес, раскинувшийся вокруг нашего поместья, словно угрожая, тянет ко мне свои пальцы. Обычно мне нравятся эти деревья, даже когда листва с них облетает и они кажутся унылыми и тусклыми. Но сегодня они представляются мне темными вестниками, словно бы терзающими меня вопросами, ответов на которые у меня нет.

Сандер мертв. Эти два слова снова и снова проносятся в моих мыслях, но в них по-прежнему нет никакого смысла. Мой кузен просто не может лежать мертвым в нашем подвале. Не может в самый обычный пятничный вечер случиться ничего подобного. Тем более – с членом сезонного Дома. Это совершенно невозможно.

Невозможно и то, что с десяток человек вокруг меня просто свалились в обморок. Из-за меня. Я быстро отгоняю эти мысли. Если сейчас буду думать еще и об этом, то, вероятно, окончательно сойду с ума.

Тихий стук заставляет меня испуганно подскочить на месте, так, как если бы кто-то с размаху выбил дверь ногой. Сердце пропускает несколько ударов, а потом начинает ускоренно биться, словно пытаясь наверстать упущенное. Я хватаю ртом воздух, поспешно выпрямляюсь.

– Да? – отзываюсь я, удивляясь тому, что мой голос почти не дрожит.

Дверь открывается. Это моя мама, но вместо того чтобы войти, она стоит в дверях, прислонившись к косяку плечом. Я знаю эту позу: обычно за ней следует проповедь о том, что я разбросала свои вещи, или что-то в этом роде. Но не сегодня.

Какое-то время мама просто молча смотрит на меня.

– Как ты? – наконец спрашивает она.

Я пожимаю плечами.

– Не знаю. А ты?

Ее губы изгибаются в полуулыбке, которая, впрочем, тут же исчезает.

– Тоже не знаю. Доктор Серенсен уже в пути. Надеюсь, он внесет какую-то ясность.

Погруженная в собственные мысли, я только киваю. На острове у нас нет своего врача, но есть доверенное лицо на материке. Он знает о нас, и я почти уверена, что моя семья выложит ему кучу денег, чтобы он не поделился своими знаниями с первым попавшимся репортером. Визиты доктора Серенсена редки, и это только подчеркивает, насколько серьезно обстоят дела. Мое сердце вновь начинает бешено стучать.

– Мама, – нерешительно начинаю я. – Я видела его. Он выглядел… не очень хорошо.

Мама приподнимает брови и поджимает губы:

– Это, скорее, преуменьшение, Блум.

– Я имею в виду, что не выглядел так, будто просто ударился головой. По-моему, у него сломаны ноги, а руки…

– Хватит! – резко обрывает меня мама, на мгновение прикрывая глаза. Будто она раздражена. Будто я ребенок, который спорит с ней, не желая вовремя идти в постель. Словно мы сейчас обсуждаем не причину смерти моего кузена. – Бесполезно строить догадки, Блум. Мы ждем доктора, он и расскажет подробнее.

Мне хочется возразить, но я закрываю рот, не успев вымолвить ни слова. Я доверяю матери, и бывают моменты, когда она – мой единственный союзник в этой семье. Но я знаю, что иногда этот дом напоминает яму со змеями. Шепот и секреты за каждым углом. Так что иногда лучше просто промолчать и понаблюдать, прежде чем вмешиваться.

– Хорошо, но, пожалуйста, дай мне знать, если узнаешь что-то новое, – говорю я, пытаясь сохранить миролюбивый тон.

Мама кивает, глядя на меня.

– Мы обо всем поговорим, обещаю. Когда придет время. А теперь попробуй немного поспать, ладно? Предстоит несколько напряженных дней. Я скажу Мэрте принести чай.

Когда она закрывает за собой дверь, я устало прислоняюсь головой к стене и закрываю глаза. День и события последних нескольких часов до сих пор не дают мне покоя. Я использовала магию – впервые в жизни.

Обычно все прямые потомки Мастера, все потомки первого избранного богами Стража обладают магическими способностями. Эти способности являются частью нас, точно так же, как цвет глаз или личность. Как правило, они проявляются очень рано, в раннем детстве или во младенчестве. Вначале наши силы слабы и не поддаются контролю. Мы учимся управлять ими так же, как учимся ходить или говорить. Это естественный процесс.

Со мной все иначе. Во мне не было ничего исключительного, я даже никогда не подозревала, что могу обладать какими-либо способностями.

До сегодняшнего дня.

Понятия не имею, что это может означать. Никогда прежде я не слышала о человеке, чьи способности проявились бы так поздно. Это у меня в крови, но я всегда считала себя исключением из правил. Потому что мой отец не член ни одного из сезонных Домов, потому что он не может использовать магию. Я полагала, что унаследовала эту его нормальную сторону.

Но возможно, мои способности проявились лишь единожды. Может быть, эта крошечная сторона моей сезонной магии проявилась лишь однажды, в экстремальной ситуации. Может, я как те матери, которые внезапно оказываются в состоянии поднять в одиночку автомобиль, когда очень боятся за своего ребенка. Может, я все еще нормальная.

Через несколько минут прерываю свои размышления и иду в ванную. Я не ела уже несколько часов, но не чувствую голода. И соображаю с трудом, не говоря уже о том, чтобы представить, что завтра или через несколько дней жизнь вернется на круги своя и мы все вместе сядем за стол и будем ужинать. Обычно я включаю обогреватель на полную мощность и кладу на него несколько полотенец, чтобы они согрелись. Холод, который невозможно прогнать, въелся в мое тело, несмотря на то что я девушка из Зимнего Дома. Легенды гласят, что мы связаны с холодом и смертью, символизируя ее в круговороте времен года. Каждая семья представляет что-то свое: весна – жизнь, лето – силу и мощь, осень – старость, а зима – смерть. Покой после жизни. Я никогда не верила в это. Сейчас, в этот самый момент, я чувствую, как энергия смерти витает в воздухе, словно тонкая вуаль.

Отправив своей лучшей подруге Эмме короткое сообщение, в котором отменяю нашу встречу в кино, я раздеваюсь и встаю под горячий душ. Как только вода касается шеи, закрываю глаза и опускаю голову. Тепло и монотонное журчание воды успокаивают меня. Хочется просто остаться здесь. Вечно стоять под горячими струями воды, притворяясь, что всего этого хаоса вокруг меня не существует.

Что я – не его часть.

Если вчера я еще надеялась, что к следующему утру ситуация немного успокоится, то теперь мне известно другое: кругом все тот же странный хаос и неразбериха, что и накануне вечером. Никто не может найти времени, чтобы спокойно сесть и поесть, и я завтракаю в столовой за большим обеденным столом в полном одиночестве. Не то чтобы мне совсем нечем заняться, но, в отличие от остальных, у меня, по-видимому, нет никаких значимых дел. По воскресеньям я обычно сначала валяюсь в постели, потом встречаюсь с друзьями, сижу на своем ноутбуке в интернете или смотрю сериалы. Однако ехать в Осло или предпринимать что-то подобное мне сейчас кажется неуместным, а для Netflix мне просто не хватит терпения.

Мэрта, наша экономка, принесла мне порцию реммегрета, но я ковыряю кашу ложкой и почти ничего не ем. Очень тревожный признак, потому что манная каша с медом – одно из моих любимых блюд. Но вчерашний день никак не отпускает меня, и мысли постоянно вращаются вокруг смерти Сандера. Даже ночью я почти не сомкнула глаз.

После завтрака я сначала подумываю, не вернуться ли в свою комнату, но потом отказываюсь от этой мысли. Не могу думать в этом доме, иногда мне даже дышать здесь трудно. Поэтому я надеваю зимнюю куртку, наматываю на голову гигантский шарф и выскальзываю через боковой вход на улицу в холодное утро. Зима, может, и подходит к концу, но не на Калинойе, острове, где живет моя семья. Здесь зима царит круглый год. Время от времени, правда, становится немного теплее, но деревья всегда остаются голыми, а пейзаж каким-то ледяным. Но мне нравится. У зимы есть свое очарование: мне нравится настроение, которое она создает.

Прежде чем удалиться от дома, я на всякий случай еще раз проверяю свои карманы, желая убедиться, что взяла с собой телефон. Сегодня маму я увидела лишь мельком, и она сказала, что свяжется со мной, как только дедушка освободится, и тогда мы сможем поговорить о моих способностях. Что крайне необходимо. Хотя я все же надеюсь, что это был лишь разовый случай.

Пока иду по узкой тропинке, огибающей наш гигантский дом, мысли вновь возвращаются к Сандеру. Он был Стражем Зимы. Быть хранителем сезона – одна из величайших почестей, которые могут быть оказаны кому-либо в моем мире. Это своего рода прирожденное право, сравнимое с наследованием престола в королевской семье. Мой прапрапрапрапрапрадед был первым Стражем нашей семьи. Первым, кто – согласно легенде – был выбран богами, чтобы править в круговороте сезонов зимой. После этого Стражем стал его сын, потом сын его сына, и так далее. Мой дед тоже был Стражем, а после смерти своего отца стал Мастером, то есть главой нашего Дома и представителем зимнего клана. В моем поколении старшим ребенком и, следовательно, нынешним Стражем Зимы был Сандер. Позже у него могли быть неплохие шансы стать Мастером и главой Дома. Могли быть, если бы он не умер.

Невольно я задаюсь вопросом, кто теперь возьмет на себя его обязанности. Наверное, Зара, младшая сестра Сандера. Она хоть и младше меня, но у нее, по крайней мере, есть силы. Кузина может видеть будущее, хотя то, что она пророчит, не всегда сбывается. И все равно она всегда впереди меня.

Достигнув крутого скалистого берега, защищающего меня от неспокойного фьорда, я останавливаюсь и опускаюсь на большой камень, выступающий из обледенелой земли. Вода настолько темная, что кажется почти черной, волны мечутся в разные стороны, будто они злятся. Мой взгляд блуждает над поверхностью воды, находит размытый горизонт. Осло величественно возвышается над фьордом, но сейчас город едва различим из-за тумана и мелкого моросящего дождя.

Тоскливый вздох, который срывается с моих губ, тут же подхватывает и уносит ветер. В детстве мне часто хотелось жить не на этом острове, а на материке. Жители Осло, как и жители всего остального мира, не имеют ни малейшего представления о магии, которой владеет моя семья и другие сезонные кланы. Наши Дома разбросаны по всему миру, но люди и не подозревают, что это мы приносим им каждый год новые весну, лето, осень и зиму. И какая-то часть меня завидует им. Завидует тому, что они живут своей жизнью и понятия не имеют об обязанностях, которые несут Стражи, обязанностях, исполнение которых меняет мир. Потому что мне в этом магическом мире никогда не было места, несмотря на то что я родилась и выросла в нем. Не было – из-за отсутствия способностей и самого обычного отца. Поэтому я рано приспособилась к миру нормальных людей. Я хожу в обычную школу, у меня обычные друзья… я хочу нормальной жизни. Скорее бы выпускной – и тогда меня здесь уже не будет. Я уеду отсюда. Прочь от тайн, прочь от Стражей и Мастеров, прочь от магии, с которой мне никогда раньше не приходилось иметь дело.

Я снова созерцаю очертания города. В школе я узнала, что в Средние века в Осло располагались два замка и королевский двор. Я много раз задавалась вопросом, не принадлежало ли одно из этих поместий моей семье. Сегодня моя семья имеет большое влияние в городе: мы владеем крупными компаниями, у нас много денег, есть свои люди в городском совете, и мы имеем право голоса везде, где принимают решения. Иногда мне кажется, что мы что-то вроде мафии. Поэтому не удивлюсь, что мы имели определенное значение и при королевском дворе.

Вибрация телефона так резко прерывает мои мысли, что я даже подпрыгиваю. Это мама. Она сообщает, что вся семья через десять минут собирается в большом зале. Я без лишних слов уверяю ее, что уже иду, и вскакиваю с места. Когда я несусь обратно в дом, сердце замирает. Какая-то часть меня была уверена, что мама не позвонит. Меня так долго не замечали, что я с трудом представляю себе, почему сегодня все должно быть иначе.

Немного запыхавшись, я добегаю до дома, быстро заправляю растрепавшиеся волосы за уши и направляюсь в большой зал. Эта комната предназначена для представительских целей и, если не считать собраний и выступлений, нами почти не используется. Створчатые двери слегка приоткрыты, и гул голосов, доносящихся из зала, слышен уже в коридоре. Когда я вхожу, навстречу устремляются взгляды почти тридцати человек – моей семьи. Близкие и дальние родственники, но ни с кем из них меня не связывают по-настоящему теплые отношения. Мои тетя и дядя, родители Сандера и Зары, которые, как и все остальные, тоже живут здесь, в доме, почти не разговаривают со мной, потому что много лет назад поссорились с моей матерью. Мы с кузиной Зарой тоже постоянно ругаемся и просто терпеть не можем друг друга. С Сандером я ладила нормально, но не скажу, что мы были так уж близки.

Мне требуется несколько секунд, чтобы найти среди всех собравшихся маму. Торопливо подхожу к ней и как раз успеваю расположиться в небольшом кресле с подголовником, когда в зал входит мой дед. Как только остальные замечают его, разговоры стихают. Все, кажется, даже немного напрягаются. Члены моей семьи похожи на солдат, которые должны отдать честь своему начальству. Или на детей в школе, которые выстроились по струнке, приветствуя своего учителя. Как бы то ни было, сила, исходящая от моего деда, Мастера Зимы, почти осязаема.

Он останавливается за одним из кресел, опираясь большими руками на его спинку. Взгляд дедушки блуждает по комнате, на долю секунды задерживается на мне. Во рту становится сухо.

– Спасибо, что все вы смогли так быстро тут собраться, – говорит он громким твердым голосом, кивая нескольким людям. – Обещаю, это не займет много времени. Однако все вы имеете право узнать, что произошло. Моя дочь и ее муж пока еще на материке, им нужно закончить кое-какие дела. Они просили передать, что очень благодарны всем вам за ваши молитвы и мысли. – Мастер Зимы расправляет плечи, и его взгляд становится еще более серьезным, если это вообще возможно. – Я знаю, что у всех вас есть вопросы. Я сам в глубоком трауре, но и мне хотелось бы получить ответ на вопрос, с чем связана такая внезапная смерть моего внука. Вот почему еще вчера вечером мы вызвали с материка медика, который забрал тело Сандера и провел вскрытие.

В желудке болезненно все сжимается. Я поднимаю голову и смотрю на своего деда, который снова делает драматическую паузу.

– Примерно двадцать минут назад мне сообщили результат, и он меня очень огорчил. Сандер умер в результате аллергического шока. Его смерть столь же трагична, сколь и бессмысленна. Похороны состоятся в следующую субботу, и я хочу попросить вас всех…

Его следующие слова теряются в беспорядочном гуле в моей голове. Аллергический шок? Серьезно?

В моей голове, словно по команде, появляется образ Сандера, лежащего передо мной на полу со скрюченными конечностями. Аллергическая реакция точно не могла быть причиной его смерти, если, конечно, у Сандера не было аллергии на каких-нибудь головорезов.

Но зачем деду лгать?

Как заторможенная, я поворачиваю голову и смотрю на маму, стоящую рядом со мной. На долю секунды наши взгляды встречаются, затем она отворачивается, и снова все ее внимание фокусируется на моем дедушке.

Ложь

Эмма окунает ложку в молочную пенку, облизывает ее, кладет на маленькое блюдце и поднимает на меня взгляд широко распахнутых глаз.

– Жесть.

Я смотрю на свою лучшую подругу, с которой дружу с третьего класса, и безрадостно улыбаюсь.

– В общем и целом, можно сказать и так.

– Мои соболезнования, – поспешно произносит она, задумчиво склоняя голову. – Но правда, Блум, это же просто невероятно. Твоя семья живет как в плохой мыльной опере, скажешь, нет?

Не зная, что на это ответить, я пожимаю плечами. Потому что она права. Даже мне трудно переварить все эти драмы, а ведь я выросла среди них. Не представляю, как мои слова звучат для нее. Как и все прочие люди в Осло, Эмма думает, что мы – древний род богатых аристократов. Длинная родословная, внушительные суммы на банковских счетах, влиятельная позиция в городской жизни и политике. Семья Калино испокон веков была частью Осло и является почти неотъемлемой деталью городского пейзажа, как Осло-фьорд или наш королевский замок. Для Эммы, которая не имеет ни малейшего представления о магии и обязанностях, которые лежат на наших плечах, мы просто богатая семейка с причудами. Как часто я бывала близка к тому, чтобы рассказать подруге всю правду! Я доверяю Эмме, люблю ее как сестру и не боюсь, что она тут же помчится к журналистам или выкинет что-то в этом роде. Но я знаю свою семью, и мне известно, насколько безжалостными они могут быть. Если мои родственники поймут, что Эмма знает правду, то просто лишат меня головы. И никогда больше не оставят в покое Эмму, будут следить за ней, прослушивать ее телефон и все такое прочее. Поступать так со своей подругой я не хочу.

– Врачи говорят, что смерть произошла в результате аллергического шока, – повторяю я объяснение деда, чувствуя, как лживые слова оседают во рту, оставляя вкус пепла. После вчерашнего собрания мой дед, чтобы не вызывать лишних вопросов, выпустил пресс-релиз, в котором объявил о смерти своего внука. Однако мои вопросы никуда не делись. – Но мне все это кажется каким-то нереальным.

– Могу себе представить, – говорит Эмма с долей растерянности и сострадания. – А вы вообще знали, что у него аллергия?

Я нехотя качаю головой:

– Я – нет. Но это и неудивительно. Сандер никогда об этом не упоминал, а с Викторией и Аскджеллом меня никогда не связывали особенно теплые отношения.

Эмма кивает. Она знает, что моя мама вот уже много лет не разговаривает со своей сестрой и ее мужем, хотя настоящая тому причина подруге неизвестна. А дело в том, что мама связалась с совершенно обычным мужчиной и даже забеременела от него. Что, конечно, было огромным скандалом.

– Впрочем, это неважно. Как дела у тебя? – спрашиваю я, пытаясь сменить тему.

Мне нравится разговаривать с Эммой, но если я буду лгать ей слишком долго, то почувствую себя виноватой, а мне это сейчас совсем не нужно. Что мне требуется, так это перерыв. Эмма наверняка расскажет что-нибудь, что позволит мне переключиться на что-то другое. Мы не виделись почти две недели, потому что зимние каникулы Эмма проводила у своего отца в Броланде.

Издав стон, подруга качает головой, но потом улыбается мне из-за своей чашки кофе.

– Ну, мы с папой прекрасно провели время. Но гвоздем программы была сама поездка! Ты ведь помнишь, что раньше меня отвозила мама, но они с папой ссорились всякий раз, как виделись друг с другом. Поэтому я решила проехать первую часть пути на поезде, а остальную – на автобусе. Так вот. – Эмма набирает в грудь побольше воздуха и продолжает: – Первая часть пути прошла отлично. Но когда я оказалась на автовокзале и водитель отсканировал мой билет, выяснилось, что он недействителен. Папа перепутал даты и ошибся на целую неделю! И вот я стою в Уддевалле – поверь мне, ты ни за что в жизни не захочешь застрять в этом городе! – и только собираюсь позвонить маме или папе, как понимаю, что батарея моего телефона полностью разряжена!

Эмма смотрит на меня с таким потрясением, что я не могу удержаться от смеха. Мой громкий хохот даже заставляет пару за соседним столиком повернуться в нашу сторону. Спешно делаю глоток кофе и слушаю, как Эмма приукрашивает свой рассказ до такой степени, что он звучит как трейлер боевика. Минута течет за минутой, и я чувствую, как постепенно начинаю расслабляться. Эмма всегда оказывала на меня такое влияние. И школа, и… прочие обычные вещи. Зато в собственном доме, в окружении своей семьи, я постоянно нахожусь в напряжении.

Я смотрю сквозь окно на улицу, на людей, снующих снаружи. День сегодня серый и холодный, а вот город – нет. Мы с Эммой встретились в Грюнерлокке, одном из альтернативных районов Осло. Большая часть города так или иначе традиционна и излучает историческое очарование. Но этот молодежный район является его полной противоположностью – это место, где живет искусство в самых разнообразных его проявлениях, и это невозможно не заметить. Здесь расположены галереи, небольшие магазинчики-секонд-хенды и блошиные рынки. Все яркое, красочное: и стены домов, и украшения перед лавками, и даже скамейки в парках раскрашены во всевозможные цвета. Мне нравится приезжать сюда, особенно осенью и зимой, потому что местные городские пейзажи изгоняют тусклую серость холодных сезонов.

– Папа хочет, чтобы весной мы с ним поехали посмотреть колледжи, – говорит Эмма, прерывая поток моих мыслей. – Я подумала, может, ты захочешь поехать с нами.

Мои губы расползаются в улыбке.

– С удовольствием. Только мама не должна об этом знать.

Эмма хмурится, как бывает всегда, когда я отпускаю подобные комментарии.

– Она что, правда ожидает, что ты проживешь всю оставшуюся жизнь в Осло?

– Не обязательно в Осло, просто рядом с семейными предприятиями. Уверена, Голландия тоже подойдет, там у меня тоже есть родственники. – Это не совсем так. Члены Весеннего Двора мне на самом деле не родственники, но объяснить это Эмме было бы слишком сложно.

Эмма фыркает.

– Ты ведь даже не знаешь всех этих своих родственников. То есть, не пойми меня неправильно, иметь такую большую семью, конечно, круто. Сама я даже не знакома с кузенами своей матери. Но какая разница, поедешь ты в Голландию к каким-то там родственникам или будешь учиться в Стокгольме? Все равно ведь уедешь.

Я пожимаю плечами, не до конца понимая, как все это объяснить. Потомки Мастеров, коим в моем случае является дедушка, после окончания школы обычно либо берут на себя какие-то задачи в семье, либо работают в одной из многочисленных семейных компаний, либо выполняют другие обязанности, связанные с временами года. Время от времени людей отправляют в другие Дворы, разбросанные по всему миру. Это, можно сказать, нечто вроде посольской деятельности, но меня такая перспектива совсем не привлекает. Я почти не знакома с другими семьями, все, что я слышала, – это истории. Несмотря на то что сезонные Дворы делают, если можно так сказать, общую работу, отношения между ними совсем не близкие. Среди взрослых и Мастеров они сводятся прежде всего к конкуренции: кто обладает наибольшей мирской властью, у кого больше денег, чьи магические силы могущественнее, чей Двор величественнее и великолепнее? Молодое поколение впитывает этот соревновательный дух с молоком матери, но соревнуются они чаще в своих способностях. Лето, например, обладает необычайной физической силой, как у Геркулеса. Весна умеет залечивать раны, а некоторые представители осени могут убить одним прикосновением. Эта способность относительно редка и все же вызывает некоторый страх. Все это приводит к тому, что в результате мы, как правило, относимся к другим Домам довольно скептически. Поэтому если после школы я решу отправиться в Дом другого сезона, то буду там чужой. Совершенно чужой в окружении людей, часть которых обладает по-настоящему жуткими способностями.

Но провести всю жизнь здесь, в Осло? Далеко не предел мечтаний.

Больше всего на свете мне хочется уехать и поступить в колледж. Может, это будет что-то связанное со СМИ или с журналистикой. Моя семья довольно старомодна, и, возможно, именно поэтому меня привлекает идея выйти в мир и работать со всеми технологиями XXI века. Путешествовать по миру, рассказывать о нем – вот воплощение свободы.

Мне хочется отправиться в то место, в ту страну, которую выберу я. Потому что это место мне нравится или потому что меня приняли в хороший колледж, а не потому что там есть Дом одного из сезонов. Хочу сама определять свое будущее, быть независимой от своей семьи. Но это не так-то просто. Всякий раз, когда я заговариваю об этом с мамой, возникает спор. Нет, она никогда не запрещает мне принимать собственные решения, но ясно дает понять, что если я все же сделаю это, то поступлю вопреки ее ожиданиям и разочарую ее. Я знаю, что семейный клан Сезона способен отвергнуть своего члена. В таком случае ты перестаешь быть членом семьи, перестаешь быть частью их мира. И хотя порой эта перспектива кажется мне заманчивой, я не могу себе представить, что никогда больше не смогу поговорить со своей мамой или навестить ее. Ведь она все еще мой Дом.

Куда бы я ни двинулась, меня не покидает ощущение, что я делаю не то, что нужно. Если останусь и возьму на себя какие-то обязанности при Дворе, то всегда буду чувствовать себя словно в клетке. А если отвернусь от своей семьи и всего того, что знаю, то, боюсь, однажды пожалею об этом. А пути назад уже не будет.

Быстро отгоняю тревожные мысли и стараюсь сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас. Концентрируюсь на Эмме, на нашем с ней разговоре. Мы еще немного болтаем о школе, пересказываем друг другу новости и сплетни, о которых узнали из Instagram[1] и Snapchat. Так здорово, что можно переключиться на что-то другое, помимо убитых кузенов и невесть откуда взявшихся сил.

Когда мы прощаемся, я обнимаю Эмму и прижимаю ее к себе на мгновение дольше, чем обычно. Знаю, что уже завтра увижу подругу в школе, но какая-то часть меня просто не хочет ее отпускать. Мне хочется забрать Эмму с собой и спрятать у себя в шкафу. И тогда она была бы моим личным тайм-аутом. Представив это, я издаю смешок, потом поворачиваюсь и иду к главной дороге, где меня ждет мой водитель.

Дождя нет, но в воздухе витает влажный туман, который касается моей кожи и вызывает дрожь во всем теле. Натягиваю капюшон парки на голову и, стараясь защитить руки от холода, засовываю их в карманы брюк. На бордюрах и стенах домов еще лежат остатки последнего снега, хотя на вид он больше напоминает серо-коричневую грязь. Зима определенно приближается к концу, а значит, время моего Дома тоже близится к завершению. Мне нравится зима, но я все равно очень жду весну. В это время года моя семья всегда немного тоскует. Родственники даже кажутся чуть более нормальными, ведь их работа сделана, они могут немного отдохнуть.

Наши действующие обязанности ограничиваются в основном наблюдением и документированием. История называет мой Дом памятью мира. Мы – архивариусы и ведем учет почти всего. Все, что происходит в нашем мире и мире обычных людей, записывается и сохраняется для наших потомков. На Калинойе десяток библиотек, и все они под завязку набиты книгами. Иногда я думаю, для чего все это нужно. Ни один человек в жизни не смог бы прочесть все это. Для такого нужно как минимум сотня жизней.

Помимо обязанности вести архив, зимой мы должны следить за температурой воздуха, обращать внимание на поведение природы и вмешиваться, если возникнет такая необходимость. В этом-то нам, конечно, и помогают наши силы. Мой Дом олицетворяет смерть и энергию, а это значит, что некоторые члены моей семьи могут заглядывать в будущее, видеть силовые линии, а иногда даже общаться с мертвыми. Мы можем предсказывать изменения погоды, влиять на это или противодействовать. Если понимать, как работает энергия и как ею управлять, с ее помощью можно делать очень и очень многое. Способности и силы проявляются по-разному, однако лично я никогда не встречала никого, кто в самом деле мог разговаривать с мертвыми. Я даже не уверена, что в наше время существует хоть один живой человек, который на это способен. Иначе мой дед непременно вызвал бы его, чтобы пообщаться с Сандером, правда же? При всем желании я просто не в состоянии поверить, что кузен умер от аллергического шока. Но ни мама, ни дедушка не хотят об этом говорить.

Смахнув с лица намокшие пряди волос, я оглядываюсь по сторонам в поисках своей машины, но в этот момент в кармане вибрирует телефон. Достаю его и снимаю блокировку с экрана, чтобы прочитать сообщение, которое только что прислала мама.

Приходи в большой зал, когда вернешься.

Нужно поговорить.

Сердце в груди бешено колотится. Уверена, меня ждет что-то интересное.

После того как Матео забирает меня, а потом переправляет через фьорд в лодке, я бегу в свою комнату, чтобы переодеться. Одежда на мне вся мокрая от сырости, и так холодно, что помочь могут только мягкие спортивные штаны и теплые носки. Я быстро надеваю толстый свитер и направляюсь в большой зал. Дорога через дом, как обычно, напоминает маленькое путешествие. Стоя перед широкими створчатыми дверями, я делаю глубокий вдох и задаюсь вопросом, почему такие разговоры всегда происходят в этом зале или кабинете моего дедушки. Ведь есть же у нас обычная гостиная, и даже обеденный стол, как у нормальных семей.

Мама и дедушка уже на месте. Но больше всего меня удивляет то, что в зале присутствует Зара. Кузина в довольно напряженной позе сидит в одном из кресел и, похоже, не совсем понимает, для чего она здесь. При взгляде на нее я едва сдерживаю сокрушенный вздох. Разница между нами очевидна. В то время как я практически утопаю в своей одежде и, скорее всего, выгляжу так, словно только что встала с постели, Зара выглядит как с иголочки. Узкие темные джинсы, светло-голубая блузка и волосы, собранные в идеальный пучок. Она, как прежде и Сандер, демонстрирует безупречное воспитание и образование.

– В чем дело? – помахав рукой присутствующим, спрашиваю я, усаживаясь на диван как можно дальше от Зары.

Мама сурово смотрит на меня, потом вздыхает:

– Нужно разобраться с твоими способностями.

Я стискиваю зубы. Понятное дело, рано или поздно этот разговор должен был состояться, но я надеялась, что про мои пробудившиеся силы все забыли, учитывая события последних нескольких дней. Лично я планировала пока что игнорировать свои способности Просто подождать и посмотреть, проявятся ли они снова.

– Это случилось один-единственный раз, – замечаю я, бросая взгляд на дедушку, который смотрит на меня безэмоционально.

Этот человек может сидеть долгое время с каменным лицом. Мне кажется, дед, с его серебристыми волосами, всегда идеально выглаженным костюмом и серыми глазами, похож на короля, на плечах которого лежит все бремя его народа. Ему подходит это сравнение. Конечно, дед не настоящий король и мы не его подчиненные, но он своего рода монарх. Мудрый человек, чьи решения оказывают огромное влияние на будущее мира. По крайней мере, таково общепринятое мнение моей семьи. Мое собственное мнение находится на другой странице, которую, я уверена, никто не захочет читать.

– Одного раза достаточно, чтобы обдумать это, – тихо говорит дед, поднимаясь со своего места и приглаживая пиджак. Очки, на мой взгляд, были бы отличным дополнением к его образу, но зрение у деда, конечно же, великолепное.

– Я понятия не имею, как это сделала! – совершенно машинально сажусь чуть прямее и складываю руки на коленях. – Не представляю, с чем я должна разбираться.

– В том-то и дело, – вклинивается мама. – Ты не можешь себя контролировать, потому что никогда не училась этому. Нужно поработать над этим, пока ты снова не сделала то, над чем не властна.

Упрек в ее голосе не оставил меня равнодушной.

– Но ведь ни с кем ничего не случилось, – защищаюсь я. – Все пришли в себя.

– Возможно. Однако мы не можем рисковать и быть уверенными, что это не произойдет снова. Что, если это случится в школе?

Я прикусываю губу. На этот аргумент мне возразить нечего. Трудно будет объяснить, как так получилось, что я заставила упасть в обморок весь свой класс.

– Мы подумали, – говорит мой дед, бросая быстрый взгляд на Зару, – не лучше ли тебе учиться дома? Вместе с Зарой.

Мы с ней переглядываемся, и по нашим лицам довольно легко понять, что мы обе думаем о таком предложении.

– Что? – возмущенно спрашивает она, вытягиваясь, как струна.

– Нет! – одновременно с кузиной выкрикиваю я. – В этом нет необходимости. Я хочу ходить в школу.

– Это для твоего же блага, Блум, – пытается успокоить меня мама, но безуспешно. Я сердито смотрю на нее, однако она лишь поднимает бровь, добавляя: – Существует причина, по которой ты до сих пор посещала государственную школу, в то время как другие – нет, и тебе о ней прекрасно известно. То, что у тебя есть силы, меняет очень многое.

– Если у меня есть силы, – чуть ли не в отчаянии поправляю я. – Может, это было просто что-то вроде рефлекса, вызванного экстремальной ситуацией, – повторяю я теорию, которую вывела для себя. – Может, это больше не повторится. Если бы у меня действительно были силы, как у других, они должны были проявиться раньше.

– Мы этого не знаем.

– Поэтому тем более важно, чтобы ты научилась их контролировать, – строго добавляет дед.

Я смотрю на них обоих в недоумении. То, что речь о моих способностях рано или поздно зайдет, было ясно как день, хотя я и надеялась, что никто не обратит на это внимания. Однако я даже не предполагала, что меня могут забрать из школы. Это было хуже всего. Не видеть больше своих друзей и сидеть взаперти в этом доме вместе с Зарой… нет, этого я допустить не могу.

– Я буду тренироваться во второй половине дня, – говорю я, глядя на маму. – Обещаю, каждый день после школы. Если нужно, даже весь оставшийся день после школы. Но дома я учиться не хочу.

Она с сомнением смотрит на меня, затем тихо вздыхает и поворачивается к своему отцу.

– Думаю, стоит попробовать.

Зара фыркает:

– Да, обязательно. Ей придется столько наверстывать, что она будет только тормозить меня.

Одна часть меня хочет ответить Заре какой-нибудь дурацкой репликой, другая – благодарна ей за поддержку. Я понимаю, что она делает это не ради меня, а исключительно для себя. Мы с Зарой недолюбливаем друг друга, в основном потому, что, сколько я себя помню, она всегда смотрела на меня свысока. Раньше мы еще время от времени играли вместе, но по мере того, как разница между нами становилась все более очевидной, отношения менялись. Хорошо помню, как в детстве я подслушивала у дверей, как учатся и тренируются мои двоюродные братья и сестры. Когда рождаешься в одной из сезонных семей, когда ты прямой потомок главы, то вынужден проходить сложное обучение. Ты посещаешь занятия, на которых изучаешь все о нашей истории и правилах. Учишься контролировать свои силы и правильно их использовать. Но поскольку я, в отличие от остальных, никогда не проявляла никаких способностей, меня отправили в обычную школу, в то время как другие дети брали частные уроки и обучались дома. У меня же всего раз в неделю проходили занятия с мамой, на которых она в двух словах рассказывала, что происходило в моей семье в последние столетия.

Сегодня я сознательно ограждаю себя от остальных, но в этом нет моей вины. Это своего рода защитная реакция, созданная мною еще в детстве. Потому что тогда мне на собственном горьком опыте пришлось усвоить, что я не принадлежу к их числу. Слишком часто мне приходилось в одиночестве плакать в своей комнате, потому что все остальные были намного лучше меня. Но теперь с этим покончено.

Дед бросает на Зару еще один быстрый взгляд, словно и в самом деле обдумывает ее слова, а затем поворачивается ко мне:

– Мы пока не знаем, почему твои способности, Блум, проявились только сейчас. Но независимо от того, разовый это случай или нет, ты, я надеюсь, понимаешь, что несешь ответственность перед этой семьей.

Мне очень хочется фыркнуть в ответ, но я сдерживаюсь. В течение последних семнадцати лет моя задача в этом доме сводилась к тому, чтобы не шуметь и не мешать другим. То, что об ответственности сейчас говорит именно дед, просто смешно. Его внук мертв, а его, похоже, не очень-то интересует, как это произошло.

– Понимаю, – заставляю я себя сказать, игнорируя Зару, которая тихо и наигранно смеется.

– Хорошо, – кивает дедушка. – Тогда можешь пока продолжать ходить в школу. Пока. Посмотрим, как будут развиваться события, и если что-то изменится, примем новое решение.

С облегчением выдыхаю. Я не особенно заинтересована в каких-либо тренировках и уж точно не рада тому, что проведу ближайшие дни дома вместо того, чтобы тусоваться с друзьями. Но это все же лучше, чем домашнее обучение.

Дед начал было отворачиваться, но затем вдруг снова посмотрел на нас.

– Вам обеим следует научиться ладить друг с другом, – говорит он Заре и мне. – Мы одна семья и должны поддерживать друг друга, а не втыкать палки в колеса. – И, не дожидаясь ответа, он поворачивается и выходит из комнаты.

В недоумении смотрю ему вслед и едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Да, мы одна семья, но только биологически. И не больше. Я люблю свою маму, к ней я чувствую привязанность, но, честно говоря, испытываю больше семейных чувств к нашей экономке Мэрте, чем к своему деду или к Заре. Может, мы и семья, но отношения у нас паршивые.

Когда в зале остаемся только мама, Зара и я, кузина тоже встает и молча выходит из комнаты.

Задумчиво разглядываю свои сцепленные руки, лежащие на коленях.

– Ты и в самом деле считаешь, что это необходимо? – тихо спрашиваю я, кивая в сторону двери, за которой только что скрылся мой дед. – Или ты говоришь это только потому, что он так думает?

Мама садится рядом со мной.

– Я не хочу, чтобы у тебя были неприятности. Если это действительно был единичный случай, мы поймем это и тогда сможем прекратить тренировки. Но на данный момент важно, чтобы мы подстраховались. Пока… – Когда она замолкает, я поднимаю голову. В голубых глазах матери плещется беспокойство и что-то, похоже на страх.

– Пока? – напоминаю я, когда мама не торопится закончить фразу.

Она пристально смотрит на меня, протягивает руку и убирает мне за ухо прядь волос.

– Пока мы не поймем, что происходит.

– Мама, – говорю я, пытаясь переварить сказанное. – Насчет Сандера… Я… я видела его тело. Это был точно не аллергический шок.

Взгляд матери становится каким-то… безучастным. Будто она отключила все чувства и мысли. Мама аккуратно поднимается, словно медлит с ответом. Когда она, наконец, начинает говорить, ее голос и интонация идеально сочетаются с выражением лица – гладким и бесстрастным.

– Не забивай себе этим голову, Блум. Об этом позаботится твой дедушка.

– Выходит, мне стоит заткнуться, хотя я знаю, что вы лжете?

– Я больше ничего не хочу от тебя слышать про это, – обрывает она меня так резко, что я рефлекторно отступаю назад. Заметив мою реакцию, она тихо вздыхает и проводит руками по лицу. И вдруг кажется какой-то невероятно усталой. – Я не со зла, Блум. Наоборот. Сейчас так много всего происходит, и ты уже достаточно натерпелась, когда нашла его. Тебе не стоит беспокоиться о таких вещах и не нужно волноваться. Договорились? Это все, что тебе нужно знать.

– Но…

– Никаких «но», – перебивает она меня, все еще строго, но уже не так резко, как до этого. – Ты просто должна мне доверять. Мне и своему деду.

Хочется поспорить, расспрашивать ее до тех пор, пока она, наконец, не скажет мне правду. Но я замолкаю. Я пробыла частью этой семьи достаточно долго для того, чтобы понимать, когда проиграла. Одно можно сказать наверняка: слепо доверять я не буду никому. Уж слишком много тайн и лжи витает в коридорах этого дома.

Избранная

Когда на следующий день я иду после школы в комнату для тренировок, то почти уверена, что на моем лице выражено разочарование. Надевая спортивный костюм и перекусывая перед тренировкой тефтелями, продолжаю ругать себя. Последние несколько часов в школе пролетели так быстро, что я почти уверена, что судьба замышляет сыграть со мной очередную злую шутку.

Не хочу этого делать. Во-первых, потому, что вся эта суета покажется чертовски неловкой, если мои пресловутые способности больше никогда не проявятся. Зара наверняка высмеет меня. Другая причина, по которой я предпочитаю проводить время иначе, заключается в том, что я попросту боюсь проявления своих сил, возможно, еще пробуждающихся, словно вулкан, который все считают спящим, но который может извергнуться в любой момент. Боюсь, что тренировки могут каким-то образом привести мои силы в действие. Если способности у меня есть, им требуется лишь нажатие на спусковой крючок. Но я не хочу обладать никакими магическими способностями. Что ж, может, у меня и есть силы, но я не хочу быть частью этого, не хочу заниматься семейным делом. Ведь это определенно будет означать только одно: мне придется распрощаться со своими планами на будущее. Я не смогу поехать за границу, чтобы изучать что-то, связанное со СМИ или, может, с журналистикой. Что бы я для себя ни выбрала, моей семье не понравится, если я захочу дистанцироваться от них ради собственной карьеры. А если окажется, что у меня действительно есть силы, семья просто сойдет с ума. Единственным положительным моментом, который принесла мне в прошлом нормальная жизнь обычного человека, было то, что меня оставили в покое. И я не стремлюсь этого изменить.

Вхожу в огромный тренировочный зал и быстро оглядываюсь. В детстве я часто бывала здесь – вообще-то, каждый раз, когда позволяли. Но позже меня уже не пускали туда, потому что комнату занимали Сандер, Зара и иже с ними. Я не была здесь уже много лет, но помещение ничуть не изменилось. Оно наподобие большого холла с высокими потолками и деревянными полами, которые почти сплошь выстланы тонкими циновками. Вдоль стен тянется гигантское зеркало, перед которым установлена длинная жердь. Я почти уверена, что это приспособление предназначено для балетной хореографии. Любопытно, как оно поможет мне контролировать силы.

Мой взгляд падает на Матео, моего личного водителя, телохранителя, няньку, а теперь, наверное, еще и тренера, который стоит в углу и хмуро смотрит на меня. Похоже, он немного удивлен, увидев меня здесь.

– Ты не знал, что я приду? – спрашиваю я, направляясь в центр зала.

– Знал, – приближаясь ко мне, говорит он. Сегодня Матео одет не так, как обычно. На нем джинсы и футболка, из-за чего он выглядит немного небрежно. Я знаю, что время от времени Матео занимался с Сандером и Зарой, но почему-то всегда предполагала, что он делает это в костюме. Глупость, конечно. – Чего я не знал, так это того, что вы придете в спортивной одежде.

Я поднимаю бровь, сдерживая свой комментарий о том, что ему стоит, наконец, начать называть меня на ты.

– А что я должна была надеть на тренировку?

– Все, что пожелаете. Однако заниматься спортом мы здесь не будем.

– А чем будем? – раздраженно спрашиваю я.

– Ваши способности, с большой долей вероятности, основаны на внутренней силе. На ней мы и будем концентрироваться.

Мне едва удается сдержать смех. К счастью, я успеваю взять себя в руки.

– Мы здесь, чтобы сконцентрироваться?

Матео кивает:

– Да.

И он говорит серьезно. Следующие два часа мы тратим на то, чтобы концентрироваться. Вернее, пытаемся это сделать, но, на мой взгляд, без особого успеха.

Матео объясняет мне, что мои силы должны работать с помощью энергии, так как она – источник моих способностей. Согласно легенде, каждый из Домов обладает определенной категорией способностей, в которую входят соответствующие силы и которые так или иначе связаны с их временем года.

Весна: целительные силы. Подобно природе после холодной зимы, члены этого Дома могут передавать свою энергию людям или иным живым существам, восстанавливая повреждения. Помощь в самоисцелении, так сказать.

Лето: физическая сила, потому что летом все цветет, жизнь бурлит и так далее.

Осень: способность к вырождению. Эта семья способна состаривать все и вся, иногда даже приводя к гибели. Если, конечно, верить слухам.

И, наконец, мы, Зима. Мы – Дом энергии. Большинство из нас могут видеть ауры, распознавать сущность людей, заглядывать в будущее и тому подобное. По словам Матео, силы, которые я использовала в подвале, вероятно, связаны со способностью обнаруживать силовые линии и подключаться к ним. Чтобы распознавать и отзывать энергию. Сила заключена практически во всем: жизненная энергия в людях и растениях, сила времени и истории в камнях и зданиях.

На словах все это звучит довольно доходчиво, но на деле ничуть мне не помогает. Моя мама может распознавать ауры и видеть, насколько испорчены души некоторых людей. Эта наука неточна и не всегда срабатывает автоматически. Дед умеет управлять потоками энергии, может ее блокировать или создавать. Примерно это означает то, что он может ослаблять или усиливать определенные способности других, хотя я не очень понимаю, как это работает. Матео и Зара могут предсказывать определенные события в будущем, но только в отдельные моменты времени. Эта способность тоже довольно неточная, потому что будущее постоянно меняется, а им дано увидеть лишь текущий результат настоящего. Все эти способности кардинально отличаются от моих, поэтому никто не может сказать мне, как использовать мои силы. Как их вызывать и контролировать. А это напрягает.

Тем не менее, эта сила – часть меня. Поэтому, по словам Матео, я должна уметь вызывать их с той же легкостью, с какой могу говорить или ходить. Но когда мне это не удается, Матео пытается объяснить, как он использует свои силы. Он дает мне советы о том, как собраться с силами, что представить, о чем подумать и так далее. Но ничего не работает. Единственное, чего я добиваюсь, – это пунцового лица и тонны проклятий, от которых прослезился бы даже мой дед.

Когда Матео, наконец, сдается, я расстраиваюсь. Часть меня испытывает облегчение от того, что я не превратилась в Суперженщину, а другая почему-то ощущает уязвленную гордость.

Едва я прощаюсь с Матео и выхожу из тренировочного зала, мой желудок напоминает о себе громким урчанием. Мне срочно нужно что-нибудь съесть. Перед тренировкой я слишком сильно нервничала, чтобы поесть как следует, и теперь просто умираю с голоду.

Погрузившись в собственные мысли, я бреду по коридору, уткнувшись в экран телефона, и читаю новые сообщения, как вдруг чуть не натыкаюсь на Зару, которая внезапно появляется из-за угла и, оступившись, останавливается.

– Смотри, куда ты идешь. – Она отшатывается от меня так сильно, словно я шириной не меньше двух метров.

– Не срывай на мне свое плохое настроение, Зара.

Она фыркает и насмешливо спрашивает:

– Как прошла тренировка?

– Отлично, – отвечаю я и иду дальше. Сейчас мне совсем не хочется с ней ссориться. Я очень голодна.

– А знаешь, что больше всего бесит? – кричит она мне вслед.

Выругавшись про себя, останавливаюсь. На миг закатываю глаза, а потом поворачиваюсь и смотрю на нее.

– Что?

Глаза Зары горят.

– Все заняты только тем, что беспокоятся о тебе.

– Я об этом не просила.

– И все же тебе почему-то всегда удается оказываться в центре внимания.

Я сжимаю руки в кулаки.

– А ближе к сути?

– А суть в том, что они просто забыли про Сандера, – бросает она мне в лицо. – Они снова строят планы, решают, что делать с очередной семейной проблемой, и никто больше не думает о моем брате и о том, что с ним случилось. И хуже всего то, что ты даже не ценишь этого.

– Зара, – тихо говорю я и делаю шаг ей навстречу. Я не люблю Зару, да и брат ее мне не особенно нравился. Но она потеряла его, и я больше чем уверена, что боль от этой утраты сильнее, чем она хочет признать.

– Забудь об этом, – фыркает Зара, распахивая дверь в тренировочный зал и исчезая за ней.

Какое-то мгновение я стою и смотрю ей вслед, а затем поворачиваюсь и иду в противоположном направлении. Настоящий сумасшедший дом.

Ближайшая неделя – это ад. Мой собственный, личный ад. Я хожу в школу, стараясь проводить там с друзьями как можно больше времени, а потом возвращаюсь домой, и меня вызывают прямо в тренажерный зал. Тренирует меня не всегда Матео. Иногда – мама, а порой даже дед. Все они пытаются объяснить мне, что я должна делать и как могу призвать свои силы.

Если они у меня вообще есть. К настоящему времени я почти совершенно уверилась, что та довольно впечатляющая вспышка в подвале была просто исключением. Не знаю, как это у меня получилось, и не могу этого повторить. Я – неудачница. Вот почему где-то внутри меня поселяется нехорошее предчувствие, когда в субботу меня вызывают в кабинет деда.

В том, что тебя вызывают в кабинет, не может быть ничего хорошего, особенно сейчас.

Слегка нервничая, я опускаюсь в кресло с подлокотниками напротив стола моего деда. Эта комната – типичный рабочий кабинет главы богатой семьи аристократов. Бесчисленные книжные полки, разумеется, без единой книги, которая была бы кому-то по-настоящему интересна. Приставные столики с трофеями и наградами, барная стойка в виде глобуса и картины с изображением влиятельных предков на стенах. Ну и собственные портреты. Каждый предмет в кабинете расположен в идеальном месте, как и все остальное в этом доме. Будь я пылинкой, ни за что бы не осмелилась осесть в этой комнате.

Ненавижу, когда меня вызывают сюда, потому что всегда чувствую себя при этом ребенком. Когда мама усаживается в кресло рядом со мной, у меня появляется ощущение, что сейчас придется оправдываться перед директором школы.

– В чем дело? – тихо спрашиваю я, озираясь по сторонам, хотя деда еще нет. Но я знаю, что у стен этого дома есть уши. Он слышит все.

– Давай подождем твоего дедушку, – говорит мама, и я, немного разочарованная, откидываюсь на спинку кресла.

Что бы я ни натворила, уверена, мне не было бы так неловко, если бы я поговорила об этом с мамой наедине. Она бывает строгой и немного отстраненной, но уж куда лучше, чем дед.

В этот момент дверь позади нас открывается, и в кабинет входит мой дед. И как всегда, едва он появляется в комнате, я борюсь с желанием отдать ему честь.

– Привет, дедушка! – подчеркнуто радостно восклицаю я и улыбаюсь, когда он останавливает на мне хмурый взгляд.

– Блум. – Он только коротко кивает и садится за свой стол. Как будто сесть рядом с нами – это что-то слишком личное, ну или я не знаю. – Как твои дела?

Мысли сосредоточены на Сандере, но я поспешно направляю их в другое русло. Сейчас мне нельзя об этом думать, иначе снова разозлюсь из-за того, что они до сих пор считают его смерть несчастным случаем. Мне немного страшно, я боюсь, что эти двое захотят забрать меня из школы. И определенно хочу этого избежать. Поэтому мне понадобятся все мои навыки ведения переговоров, и гнев мне тут не помощник.

– Все нормально, – по возможности спокойно пытаюсь ответить я, за что заслуживаю понимающую улыбку мамы.

– Мы много советовались друг с другом в последние несколько дней, как ты, наверное, можешь себе представить. В том числе и с Матео, – говорит дед, потирая глаза. Он и в самом деле выглядит более уставшим, чем обычно. Вероятно, потому, что за одну ночь потерял и своего внука, и действующего Стража Зимы, и с тех пор постоянно находится под большим давлением. – Приближается бал смены сезонов, и впервые за всю историю мы оказались в положении, когда у нас нет хранителя ритуала, – объясняет он как ни в чем не бывало, словно говорит не о собственной семье. – В связи с чем возникает вопрос, кто возьмет на себя эту задачу. Кроме того, мы до сих пор не совсем уверены, что случилось с тобой там, внизу, в подвале, но по-прежнему думаем, что обморокам всех этих людей и другим происшествиям есть только одно объяснение.

Он смотрит на меня так выжидающе, что я медленно поднимаю брови.

– У меня есть силы?

Мама и дед кивают, продолжая внимательно изучать меня взглядами. Понятия не имею, какой реакции они ожидают. Удивления? Ужаса? А может, радости?

На самом деле ничего такого я не испытываю, вероятно потому, что пребываю о себе более высокого мнения, чем они. Конечно, я немного удивлена, что во мне бурлит толика магии, пусть и тщательно скрытой. Но почему бы и нет? Я внучка Мастера Зимы, хоть и выбиваюсь из общих рядов из-за своего отца.

Обычно прямым потомкам Дома не разрешается встречаться ни с кем из обычных людей. С теми, кто не имеет никакого отношения ко всей этой мишуре. До вступления в брак семья с особой тщательностью отбирает и проверяет потенциальных партнеров. У моей мамы был бурный подростковый период, а потом она по глупости забеременела от человека совершенно не ее класса. Так и появилась на свет я – ребенок от отца, не имеющего никакого отношения к сезонам, исчезнувшего задолго до моего рождения. Я как беспородный щенок в питомнике породистых собак. Милый, но бесполезный. И без магических сил.

До сих пор. Две недели назад, стоя на коленях рядом с Сандером в том проклятом подвале, я каким-то образом ухитрилась вобрать в себя всю доступную мне энергию. Результат – люди, валяющиеся на полу без сознания, и кучка увядших цветов.

И вот теперь мы здесь.

– Ладно, – говорю я, замечая, что мама и дед все еще смотрят на меня, ожидая реакции. – Это, конечно, неожиданно и все такое, но разве это что-то меняет? Тот случай в подвале был просто невообразимым, но, клянусь, раньше такого со мной никогда не было. Мы понятия не имеем, насколько велики мои силы и останутся ли они вообще. Может, теперь они исчезнут и больше никогда не проявятся.

Никак не могу заставить свой голос не звучать в конце с такой надеждой. Лично я совершенно не против, чтобы этот небольшой всплеск силы оказался разовым явлением.

– Боюсь, ты упускаешь из виду одну мелочь, – говорит мама, бросая на меня взгляд, в котором отражается недоверие и жалость.

Дед вздыхает и откидывается на спинку кресла.

– У смерти Сандера есть последствия, Блум, – серьезно говорит он. – Я понимаю, что в последние годы ты мало вникала в наши традиции, но даже тебе должно быть ясно, что смерть Стража в середине сезона – серьезная проблема.

Прикусываю губу, стараясь не выпалить в ответ ничего обидного. Он говорит так, будто я сама не захотела быть частью этих традиций, будто сделала сознательный выбор, решив быть аутсайдером в собственной семье. Неправда. Это они отстранились от меня.

– А что насчет Зары? – спрашиваю я, вновь сосредотачиваясь на текущем разговоре. – Она ведь следующая, да? Возможно, она еще немного юна, но для церемонии должно быть достаточно.

Обычно Стражей назначают, когда им исполнится не меньше восемнадцати лет. Моей кузине Заре и мне только по семнадцать. Она на полгода моложе меня, но, думаю, ее эго должно легко компенсировать небольшую разницу в возрасте.

– Зара не является прямой преемницей, Блум.

Что-то в его голосе заставляет меня насторожиться. Я бросаю взгляд на маму, но та лишь нервно теребит край своей блузки. Спустя несколько секунд она встает, идет к двери и прислоняется к стене, словно больше не может усидеть на месте.

Я понимаю, к чему клонит дед, и все же не могу в это поверить.

– Нет, – тихо говорю я, глядя на него. – Ты гонишь.

– Следи за словами, – ругает мама.

– Ты – следующий Страж, – подтверждает мои опасения дед. Лицо его не выражает никаких эмоций, а взгляд словно лезвие ножа.

Чувствую себя так, будто мне отвесили пощечину. До сих пор я понятия не имела, какой поразительный эффект могут иметь слова. Но в этот момент чувствую их почти физически.

– Что ты сказал? – спрашиваю я, подняв брови. Должно быть, я просто ослышалась.

Стражи – это избранные золотые мальчики и девочки каждого следующего поколения. Их, в принципе, можно сравнить с наследниками престола, за исключением того, что срок их пребывания в должности обычно невелик. Каждая семья выбирает Стража, который будет представлять их Дом на важных мероприятиях. Обычно это прямые потомки главы или Мастера, в данном случае моего деда. Обычно к этой особой чести готовятся, как, например, делали Зара и Сандер. Силы тренируют до тех пор, пока их нельзя будет вызвать по команде. Вы изучаете правила этикета, учите родословную, зубрите имена сотен Стражей, чтобы потом с легкостью вести светские беседы на соответствующих мероприятиях. Потому что даже если иногда срок пребывания Стража на должности составляет всего несколько лет – в зависимости от того, когда следующий Страж достигнет соответствующего возраста и сменит своего предшественника, – вы навсегда остаетесь частью внутреннего круга и, следовательно, элитой сезонных Домов. Мастера тоже когда-то давно были Стражами, так что это довольно большое дело.

Однако наиболее важной задачей является участие в церемонии смены времен во время сезонного бала. При каждой смене сезона проводится бал, на котором два нынешних Стража прощаются с текущим сезоном и позволяют наступить грядущему. Честь, которой многие представители моего поколения, вероятно, позавидовали бы. Но лично я смотрю на это иначе.

Мой дед вздыхает так тяжело, словно на его плечах лежит бремя целого мира, затем бросает взгляд на мою мать, которая, прислонившись к стене, по-прежнему стоит у двери с окаменевшим лицом и рассматривает свои стопы, как будто сейчас во всем мире нет ничего важнее.

– Ты – Страж, Блум, – повторяет дед, хмуря и без того наморщенный лоб. – Теперь, когда умер твой кузен, старшая в своем поколении именно ты. И мы не можем это проигнорировать.

Я сухо смеюсь и снова смотрю на маму, но она по-прежнему отказывается смотреть на меня.

– Так, значит, это мы проигнорировать не можем? Но зато тот факт, что я целых семнадцать лет не имела со всем этим ничего общего, – легко, да?

– Умерь свой энтузиазм, Блум, – останавливает меня дед. Легко понять, что он думает о моих словах и тоне, но сейчас мне все равно. – Так уж вышло.

Я фыркаю.

– Вы удивительно спокойны! – ошеломленно восклицаю я. – Что, если я вообще не хочу быть Стражем? Что, если я не желаю вмешиваться во всю эту ерунду?

– У тебя нет выбора, – невозмутимо говорит дед. Он сцепляет руки, лежащие перед ним на столе, и строго смотрит на меня.

Глядя на него сейчас, можно подумать, что он просто обеспокоенный дедушка. Но я знаю, что за человек скрывается под маской, знаю, что для всех них я – всего лишь винтик в системе. И главное, он, не задумываясь, заменил бы меня, не сходя с места, если бы мог. Дед не беспокоится обо мне, его волнует только проклятый Зимний Двор.

– Вся эта, как ты говоришь, ерунда, – продолжает мой дед, – это и твое наследие, Блум. Не мешало бы тебе относиться к нему с уважением.

– О, так теперь это мое наследие? – язвительно спрашиваю я. Мне хочется, чтобы мама, наконец, сказала хоть что-нибудь. Что она рядом, что она на моей стороне, но она молчит, стоя у стены, словно статуя. – Все эти годы вы твердили мне, что я не должна вмешиваться в ваши дела. Вы никогда не говорили этого прямо, но, поверьте мне, дети могут быть очень жестокими. Зара никогда не позволяла мне забыть, что я человек второго сорта. А однажды, прочитав Гарри Поттера, даже назвала меня грязнокровкой!

Я абсолютно уверена, что в этот момент уголки губ деда едва заметно дергаются, и это оказывается последней каплей.

– Знаете что?! – почти кричу я, удивляясь собственной холодности, и вскакиваю с места. Я, может, и считаю весь этот цирк с сезонными Домами смешным, но вообще-то чертовски уважаю своего деда. Правда. – Я в этом не участвую! Я не стану вступать в должность! Ну, или ухожу в отставку… не знаю. Черт побери, да я не позволю сделать из себя хренову куклу в этой игре!

– Блум!

В замешательстве смотрю на маму: она, наконец, зашевелилась, но не для того, чтобы встать рядом и защитить меня, как я надеялась. Нет, вместо этого она встает возле моего деда, скрещивая руки на груди. Вместе они образуют единое целое, непоколебимую стену холода, о которую разбиваются мои надежды.

– Смени свой тон, – говорит она, в точности подражая интонации моего деда. – Я понимаю, почему ты так расстроилась, правда понимаю. Мы все не в восторге, но через это придется пройти, понятно?

Я недоверчиво качаю головой.

– Вы не в восторге? Мне очень жаль, что я встала у вас на пути. – На глаза наворачиваются слезы, но я решительно смахиваю их резким движением ресниц. Я не стану плакать перед ними, я не доставлю им такого удовольствия. – Может, было бы лучше, если бы меня вообще не было! Тогда бы мне не пришлось так портить вашу дерьмовую жизнь!

С этими словами я решительно поворачиваюсь и пулей вылетаю из кабинета.

Я знаю, бегство – не решение. И понимаю, что мне ни за что не уйти ни от этого разговора, ни от его последствий. Но с меня хватит. Я больше не желаю постоянно выслушивать о том, что недостаточно хороша для всего этого. Что у меня слишком мало опыта, что во мне нет того, что нужно. А все потому, что мама понятия не имеет, кто мой отец. Ну, вообще-то не совсем так. Она благополучно забыла его имя, но никогда не упускала случая упомянуть, что он – обычный человек. Человек, не имеющий никакого отношения к сезонным Домам, не имеющий представления о магии, которая течет внутри всех членов нашей семьи. Мама – дочь Зимнего Мастера, и отношения с несведущим в ее положения были чуть ли не скандалом. Если бы у Дворов был свой таблоид, то мама бы тогда попала на первую полосу. То, что впоследствии она ко всему прочему родила от этого мужчины ребенка, было просто позором. Конечно, прямо об этом никто не говорит, но я знаю, что мое существование для многих членов семьи все равно что бельмо на глазу.

Ну, как бы то ни было, теперь это бельмо является действующим Стражем Зимнего Дома.

Ругаясь, я бегу, перепрыгивая через две ступеньки, по лестнице наверх, в свою комнату, игнорируя непонимание на лицах служащих, которые спешно освобождают мне путь.

Страж. Я – Страж. Похоже на дурацкую шутку. Ведь это все равно что пустить козла в огород, потому что в Домах всех четырех сезонов вряд ли найдется кто-то, кому вся эта шумиха кажется более нелепой, чем мне. То, что я в один миг должна стать вторым по значимости человеком во всем Дворе, – полнейший абсурд.

Оказавшись в своей комнате, я захлопываю за собой дверь и падаю на подоконник, выложенный подушками. Вообще-то это мой уголок для чтения, но в последние несколько лет он превратился в идеальное место для размышлений. Лучшего места для раздумий не найти: голый лес за усыпанным каплями дождя оконным стеклом подобен другу, готовому молчаливо выслушать любую, даже самую ничтожную проблему.

Однако сегодня мои проблемы пустяком не назовешь. И дело не только в том, что задета моя гордость. Конечно, какая-то часть меня отказывается участвовать во всем этом из принципа. Не понимаю, как можно было годами ни во что меня не ставить, чтобы потом бросить в самую гущу событий и при этом ожидать полной отдачи.

Но даже если абстрагироваться от этого факта, я все равно не хочу становиться Стражем. На это есть несколько причин. Во-первых, я чувствую, что должна проявлять хоть капельку энтузиазма, чего определенно не делаю. Я далеко не наивна и знаю, что наша задача и смена времен года очень важны. Без нас мир вышел бы из равновесия и, наверное, в какой-то момент просто взорвался бы. Я уважаю это. Если бы речь шла только об этой задаче, я, наверное, сразу бы занялась своими обязанностями. Потому что, по сути, миссия Стража в том, чтобы начать свой сезон и по его окончании попрощаться с ним до следующего года. А когда следующий Страж, которому исполнится восемнадцать лет, вступит в свою должность, посвятить себя другим обязанностям, до конца жизни сохраняя за собой признание Стража, а возможно, даже стать Мастером.

Однако чего я не понимаю – и частью чего определенно быть не хочу, – так это жеманства и позерства. Четыре семьи с впечатляющими родословными, каждая из которых отвечает за свой сезон; призванные в незапамятные времена для этой задачи богами, наделены различными магическими способностями. Так гласит легенда, хотя лично я серьезно сомневаюсь, что в истории происхождения Стражей действительно были замешаны боги. Во всяком случае, каждая семья считает себя особенной, лучше, чем другие, и, как может, старается это показать. Сколько себя помню, мой Дом занят тем, что конкурирует с остальными. Все это планирование максимально роскошных балов, показуха перед другими семьями… Все это меня безумно раздражает. Мы ведь как-никак в одной лодке – так неужели плохо было бы существовать в гармонии друг с другом? В конце концов, речь идет о сотрудничестве и совместном сохранении баланса. Как минимум об этом, а вовсе не о том, чья семья круче.

Я делаю вид, что совершенно не впечатлена ни членами семей, ни их Мастерами. Но, по правде говоря, они меня пугают. Сама я принадлежу к самому скучному Дому, но есть и другие, гораздо более способные, чем мы. Члены Осеннего Дома способны убивать одним касанием. Еще я слышала о мальчике из Летнего Дома, который, едва научившись ходить, оставлял глубокие следы на твердом бетоне. Это поразительно, я восхищаюсь этим, но, если честно, у меня от этого волосы встают дыбом. Даже просто знать, что они способны на такое, как-то жутковато.

Ко всему прочему, вряд ли существуют моральные ценности, которым мы следуем. Конечно, у нас есть определенные правила, но они далеко не так строги, как показывают в фильмах про супергероев. У нас нет кодекса чести. Никого, кто действительно контролирует нас. Поэтому, если кто-то из Осеннего Дома кого-то убьет, думаете, будет расследование? Нет. Будет ли он привлечен к ответственности? Тоже нет. Является ли подобное нашим правом, данным богами, потому что мы ведь все-таки особенные? По мнению остальных – безусловно.

Вздохнув, я прислоняюсь лбом к холодному стеклу и смотрю, как капля воды медленно сползает по нему. Нет, я не хочу становиться частью этого общества небожителей, которые считают себя лучше других и, похоже, давно утратили связь с реальностью. Не хочу идти на этот бал, не хочу надевать платье и вручать Амулет Времен Года. Потому что после этого обратного пути уже не будет. Ибо после выполнения этих обязанностей Стражам обычно отводится какая-то важная роль в соответствующем их сезону Доме, от которой они, конечно, не могут отказаться. Некоторых отправляют в качестве послов в другие Дворы, чтобы проходить там обучение. Я ни в коем случае не хочу этого.

Мысли снова возвращаются к Сандеру, и сердце болезненно сжимается. Он мертв. И судя по тому, в каком виде я его нашла, кузен умер определенно не своей смертью, хоть мой дед и хочет, чтобы все поверили именно в это. А это значит, что Сандеру кто-то помог. Но кто? И самое главное, почему? Маловероятно, что это был кто-то из нашей семьи. Но версия о том, что на наш остров мог незаметно проникнуть кто-то из других кланов, тоже, если честно, кажется безумной. Только не при тех мерах предосторожности, что приняты здесь, на Калинойе.

И снова мысль об Осеннем Дворе и его силах не дает мне покоя. Нет, я точно не хочу становиться винтиком в этом механизме.

Не хочу быть следующей.

Круг четырех

Следующие несколько дней пролетают незаметно. Подготовка к балу идет полным ходом, меня заваливают информацией и инструкциями: как себя вести, с кем разговаривать, а от кого держаться подальше. Добавьте к этому тренировки с Матео и тот факт, что я до сих пор не могу использовать свои силы. Голова гудит от мыслей, и пару раз я даже была близка к тому, чтобы просто уйти в лес и спрятаться там на несколько часов.

Я испытываю большое облегчение от того, что сегодня днем могу сбежать от всей этой суматохи. В качестве Стража я играю на балу смены сезонов одну из главных ролей, а значит, должна быть одета соответственно. Вот меня и отправили за покупками, и в данных обстоятельствах это предложение было принято мной с искренней благодарностью.

Я нервно приглаживаю ладонями юбку платья. Вот это да! Мне бы очень хотелось изобразить равнодушие, но сдержать легкую улыбку, которая появляется на моем лице при взгляде на собственное отражение, я просто не в состоянии. То есть я, конечно, сопротивляюсь своей роли в качестве Стража. Но это никак не меняет того факта, что платье просто потрясающее.

Оно из темно-синего кружевного корсажа, расшитого бусинами, который заканчивается чуть выше моего пупка, и широкой ниспадающей синей шелковой юбки. Когда я двигаюсь, ткань обтекает мои ноги, словно вода, а бусины отливают на свету серебром. Платье прекрасно. Оно напоминает снег, лед, темные зимние ночи, и в то же время – звездное небо. Вырез немного смелый, но, по крайней мере, встроенный пуш-ап создает иллюзию того, что у меня есть грудь, которая, по правде говоря, совсем не такая уж большая.

– Невероятно, – говорит Эмма, поднимая вверх большой палец. Она сидит в бутике на антикварном диване честерфилд и выглядит в своих кроссовках и рваных джинсах здесь так же неуместно, как себя чувствую я.

Я бы в этот магазин, скорее всего, и не зашла, если бы не мама, которая договорилась, чтобы меня приняли. Вообще-то она настаивала на том, чтобы сопровождать меня, но, слава богу, мне удалось отговорить ее от этого. Вкус у моей мамы, конечно, хороший, но мне требовался кто-то, кто мог сделать этот визит не таким напряженным. А лучшей кандидатуры, чем Эмма, для этого просто не найти. С тех пор как стало известно о моей новой роли в качестве Стража, мама немного давит. Я, конечно, люблю ее, и она, не считая меня, определенно самый нормальный человек в нашей семье, но такое чувство, что она хочет, наконец-то, с помощью меня воспользоваться шансом внести свой вклад в семейное предприятие. Она постоянно твердит мне, насколько важна моя задача и что я не должна отнестись к ней легкомысленно.

Нет, мне определенно нужен тайм-аут, чтобы отдохнуть от семьи, и небольшая поездка по магазинам вместе с Эммой складывается довольно весело.

Я снова кружусь перед зеркалом, придерживая лиф, который не соединен с юбкой, отчего мне все время кажется, что он скользит вверх, обнажая значительно больше кожи, чем мне хотелось бы.

– А может, есть возможность как-то прикрепить одно к другому? – спрашиваю я женщину-консультанта, которая стоит рядом со мной с измерительной лентой на шее и следит за каждым моим движением, будто боится, что я сейчас выбегу из магазина и прыгну в ближайшую лужу.

Понятно, о чем она думает: ей интересно, есть ли у меня деньги, чтобы заплатить за это платье. Ну, по крайней мере, она думала бы так, если бы не узнала, кто я такая, по одной лишь моей фамилии. Ведь моя семья регулярно бывает здесь, хотя сама я до сих пор не имела такого удовольствия. Когда я прежде сопровождала дедушку на сезонные балы, то всегда надевала старые платья из семейного фонда.

– Мы, наверно, могли бы пришить лиф к юбке, – с сомнением произносит женщина. – Но полоска кожи здесь оставлена преднамеренно. Такой фасон.

Я хмурюсь.

– А это точно одно из платьев, которое мне надо примерить?

Продавщица кивает и исчезает в одной из задних комнат, видимо, для того, чтобы проверить бронь. Мама оставила для меня подобранные ею платья. Вероятно, для того, чтобы помешать мне выбрать комбинезон или что-то в этом роде. Мне, конечно, безумно льстит такое доверие.

– И тебе это платье нужно для бала? – спрашивает Эмма, которая осторожно подается вперед, чтобы взять свой стакан с водой.

Я отвечаю подруге неопределенной улыбкой:

– Да, это семейная традиция. Раз в году все собираются вместе и, видимо, думают, что бал – подходящая основа для встречи.

– Как-то слишком.

– И не говори, – комментирую я, закатывая глаза. Если бы она только знала.

Бал смены сезонов проводится в формате бала-маскарада, что делает все мероприятие еще более сумасшедшим. Конечно, настоящую причину этого бала я Эмме сказать не могу, поэтому просто делаю вид, что балы – этакая причуда богатых людей. Но на самом деле эти четыре бала – самые важные для нас события года. Они заканчивают один сезон и в то же время начинают новый. Сезонные балы всегда проводятся на территории того Двора, чей сезон приближается следующим. Каждый раз эти мероприятия хвастливы, чрезмерны и претенциозны. Они – повод для Домов прославить не только себя, но и свою власть. Иногда у меня возникает ощущение, что настоящая задача – передача Стражами друг другу Амулета Времен Года – немного отходит при этом на второй план. Без нас и этого ритуала в мире всегда царила бы только зима, лето, осень или весна, а природа была бы в полном беспорядке.

В общем, на этом балу я собираюсь сыграть одну из главных ролей. И платье, которое сейчас на мне, вполне подходит для этого, хотя на мой вкус все же слишком вычурно.

Когда консультант, наконец, возвращается и подтверждает, что мама одобрила это платье, я со вздохом поворачиваюсь к зеркалу.

– Думаю, возьму его, – бормочу я, хмуро разглядывая свое отражение. Платье и в самом деле чудесное. В маске, изготовленной специально под платье, буду похожа на героиню фильма. – Но мне понадобятся высокие каблуки.

Эмма морщится. Она прекрасно меня изучила и знает, что в том, как я передвигаюсь на каблуках, изящества не больше, чем у новорожденного жеребенка, который пытается делать свои первые шаги.

– А если просто надеть кроссовки? Под платьем их будет не видно.

– Держу пари, мама успеет заглянуть мне под юбку до того, как мы отправимся на бал, – сухо смеюсь я.

– Это вполне в духе твоей мамы, – усмехается было она, но тут же вновь становится серьезной. – Как там у вас в семье вообще дела? Мы с тобой почти не виделись последние две недели.

Я понимаю, к чему она клонит. В вечер смерти Сандера я была слишком потрясена, чтобы послать ей что-то большее, нежели короткое сообщение, но в воскресенье, когда мы встречались за чашкой кофе, рассказала подруге – за некоторыми исключениями – о том, что произошло. По крайней мере, официальную версию, согласно которой Сандер умер от анафилактического шока. Но я в это не верю. Убеждена, мой дед что-то скрывает, хотя я не знаю что. И главное, почему. Кроме того, я почти уверена, что Эмма что-то подозревает. Может, думает, что это было самоубийство. Хотела бы я рассказать ей о своих сомнениях, но не могу, и оттого, что мне приходится лгать, испытываю просто чудовищные угрызения совести.

Я пожимаю плечами и подбираю юбку, чтобы спуститься с небольшого подиума.

– Да, нормально. Все это кажется каким-то чересчур сюрреалистичным, чтобы окончательно осознать, понимаешь?

– Хм. – Эмма задумчиво смотрит на меня. – В это действительно трудно поверить. Обычно конца ожидаешь от старых людей, время для которых уже пришло. Но сколько лет было Сандеру? Восемнадцать?

Я киваю. В моей голове вновь возникают образы Сандера, лежащего передо мной с искривленными конечностями и застывшим взглядом. Я энергично отгоняю их, заставляя себя думать о чем-то другом. Только бы не заплакать. Я прочищаю горло.

– Мы уезжаем на следующей неделе, – говорю я, надеясь, что Эмма простит мне такую резкую смену темы и не будет настаивать на продолжении неприятного мне разговора. – Увидимся на выходных?

– Конечно, – улыбается моя подруга, склоняя голову набок. – А вы правда едете в Нидерланды? Все вместе?

– Ага, – отвечаю я. Балы всегда проходят при дворе грядущего сезона, а поскольку Весенний Дом находится в Нидерландах, вся семья отправляется в путешествие в прекрасный Гронинген. Но об этом я Эмме рассказать не могу. – Однако, – добавляю я, закатывая глаза, – на самом деле мы никогда не видим города, так что не имеет большого значения, здесь мы или там. Все поместья выглядят примерно одинаково.

– Мне, наверное, этого никогда не понять, – говорит, качая головой, Эмма и протягивает мне руку, чтобы помочь пройти в примерочную. Босиком в этом платье я чувствую себя немного неловко, а в туфлях на высоких каблуках не смогу пройти и пары метров без того, чтобы не споткнуться. – Ну разве это можно считать нормальным? – продолжает она. – Я схожу с ума, когда просто уезжаю из страны с родителями. А вы устраиваете балы и все такое.

И снова я не могу выдавить из себя ничего, кроме улыбки. Можно подумать, у меня уже есть некоторый опыт в тайнах и заговорах. В конце концов, я росла среди этого. Вот уже целых семнадцать лет мне так или иначе внушают, что наша история и наша работа – это самый важный секрет, который мне когда-либо приходилось хранить. Что наши семьи были избраны, чтобы управлять временами года, самими древними богами, а значит, и тем, чтобы природа развивалась в правильном русле. Я считаю эту историю скорее красивой сказкой, чем фактом, и все же понимаю, что мы особенные. Мы обладаем магическими способностями, что само по себе уже настоящее безумие. Мне довелось лишь однажды применить свои силы, но я до сих пор помню это чувство. Я будто стала неимоверно могущественна, словно часть моего тела отделилась и слилась с окружающей средой. Это было странное чувство, и часть меня с облегчением приняла то, что больше это не повторялось. Поддерживать видимость перед Эммой или моими одноклассниками было бы, вероятно, намного сложнее, если бы из меня постоянно вырывалась магия.

Я пожимаю плечами.

– Дело привычки, – только и говорю я, исчезая в примерочной. Я бы все отдала за то, чтобы иметь возможность поговорить с Эммой. Я имею в виду, поговорить по-настоящему. Иметь подругу или друга, с которыми не нужно притворяться.

Дети в семьях обычно дружат между собой. Некоторые Стражи после встречи и знакомства на сезонных балах поддерживают связь со Стражами других Домов. Но я всегда была аутсайдером и испытываю к моей кузине Заре скорее нечто вроде соперничества, чем настоящую привязанность. Вот почему у меня никогда не было никого, кому я могла бы довериться.

Когда я заканчиваю переодеваться и сообщаю продавщице о своем выборе, мы с Эммой берем такси до Акер Брюгге и занимаем один из немногих свободных столиков в «Старбаксе». Мне срочно нужен сладкий кофе с большим количеством сиропа. К моему облегчению, мы придерживаемся безобидных тем и к балу больше не возвращаемся. Пока я потягиваю кофе, Эмма рассказывает о свидании с парнем из «Тиндера», которое у нее запланировано на выходных, и мы решаем, не нужен ли ей для этого новый наряд. Я слушаю ее с легкой тоской. Не то чтобы я никогда не была на свидании. Конечно, я встречалась с мальчиками из школы, но всегда избегала онлайн-знакомств. Не потому, что мне неинтересно, а потому, что знаю: в этом нет смысла. Будь у меня парень, он постоянно находился бы под пристальным наблюдением моей семьи. Мои будни да и вообще вся жизнь – не такие как у всех, и я даже не могу себе представить, чтобы поделиться всем этим с незнакомцем из интернета. Не говоря уже о том, что после того, как мама ошиблась с моим отцом, меня, вероятно, все равно выдадут замуж по расчету. А может, я просто останусь старой девой.

Когда Эмма в конце концов собирается домой и исчезает в направлении метро, я еще несколько минут стою перед кафе и смотрю, как она уходит. Не знаю точно, увидимся ли мы в самом деле перед балом, но мне бы очень этого хотелось. Неприятное ощущение в животе подсказывает мне, что после него ничто уже не будет таким, как прежде. В последние несколько дней я нечасто уделяла время этим мыслям, чтобы не перегрузить себя окончательно. Но какая-то часть меня понимает, что мои беззаботные дни в тени семьи сочтены. Раньше я ненавидела то, что меня исключали из семейных дел. Но последние годы помогли осознать, как мне повезло, что я не была винтиком в этом механизме. Пока Сандер, Зара и другие дети обучались дома и проводили свободное время, тренируя свои силы, я гуляла с друзьями, ходила в школу и пробовала себя во всех видах спорта.

Теперь всему этому, наверное, придет конец.

Стараясь избавиться от мрачных мыслей, я качаю головой, потом поднимаю воротник пальто, натягиваю перчатки и тоже отправляюсь домой. Весна не за горами, но в Осло все еще холодно – до минус четырех градусов. Солнечный климат – это не про Норвегию. Когда я натягиваю на голову капюшон и иду к фьорду, на меня обрушивается дождь со снегом. Я, конечно, могла бы просто попросить моего водителя забрать меня. Но, если честно, мне нравится норвежская погода, даже если сейчас она чуть более холодная и сырая. Мне по-прежнему трудно представить, как мы заставим цвести первые цветы во время Весеннего бала. Имя у меня летнее, но я сама настоящая Зимняя девушка. Я не представляю иного.

Примерно через десять минут резвой ходьбы я промерзаю до костей, но чувствую себя немного лучше. Будто бы холодная погода приземлила меня, напомнив, что все мои проблемы довольно незначительны в великом плане жизни. Я наступаю на холодный камень, сквозь который течет тысячелетняя энергия. Он включает в себя силу и могущество людей, которые когда-то высекли его из скалы и погрузили в землю прямо вот здесь. Кожу начинает слегка покалывать, будто камень испускает небольшие электрические разряды.

Добравшись до причала, останавливаюсь перед огромными воротами из кованого железа, которые ограждают пристань от прохожих. За ними – один-единственный катер, тот самый, который сегодня утром переправил меня на материк. Несмотря на то что поместье моей семьи в Осло находится в самом центре города, мы живем на острове. Острове, на котором нет людей, которые не являются частью моей семьи. Даже служащие – и те так или иначе связаны с нами. Довольно умно, если подумать. Окружив себя достаточной цивилизацией, чтобы пользоваться преимуществами современного общества, мы по-прежнему предоставлены самим себе и можем быть уверены, что нормальные люди не узнают о тех странных махинациях, которыми мы занимаемся на нашем маленьком острове. Я знаю, что и в Осло, и в школе о нас болтают невесть что, но я не в обиде. Если бы я не была частью этой семьи, я бы тоже, наверное, о нас судачила.

Дрожа от холода, я снимаю перчатку, прижимаю большой палец к небольшой панели для сканирования. Раздается звуковой сигнал, и калитка с жужжанием открывается. Еще до того, как она захлопывается, Матео заводит маленькую лодку. Он протягивает мне руку, и я усмехаюсь.

– По шкале от одного до десяти, – говорю я, свободной рукой защищая лицо от ледяного ветра. – Как сильно ты замерз?

На лице Матео, как всегда, не дергается ни один мускул. Короткая стрижка, стальные серые глаза и выдающаяся линия подбородка делают его похожим на солдата элитной армии, только одет он в костюм. Но мне нравится. Матео не особенно разговорчив, но я почти уверена, что тоже ему нравлюсь. По крайней мере, он никогда не сдавал меня маме или дедушке, а иногда даже смеется над моими шутками.

– Все нормально, мисс Блум, – отвечает он, и я почти рефлекторно закатываю глаза. Я много лет работаю над тем, чтобы Матео звал меня по имени. Но он упорно отказывается, из-за чего я испытываю неловкость перед одноклассниками.

– Нет, ну правда, ты ведь и в самом деле мог подождать в кафе или где-то еще, – пытаюсь я еще раз, позволяя ему помочь мне забраться в лодку, которая шатается под несбалансированным весом. Ненавижу плавать в лодке, несмотря на то что это необходимо, чтобы выбраться с этого проклятого острова. По крайней мере, пока мой дядя не закончит посадочную площадку для частного самолета.

Матео, по-видимому, решил не отвечать и вместо этого разворачивает катер. Рев двигателя вибрирует подо мной, когда я всем телом впиваюсь в сиденье. Матео отправляет короткое радиосообщение, и вот мы уже мчимся по волнам. Небо над нами все еще затянуто тучами, завесы дождя и снега рисуют на темной воде абстрактные узоры. На воде никого, кроме нас, нет: туристические суда еще в зимней спячке, а катера до других островов фьорда стоят в доке.

Когда в поле зрения появляется Калинойя, я автоматически поворачиваю голову в ее сторону. Подобно спящему монстру, она выделяется из своего окружения и с каждым метром, что мы приближаемся, все выше поднимается из воды. Передо мной предстают корявые безлистные деревья, на которых даже летом никогда ничего не цветет, и древние черные скалы, покрытые инеем. Весь остров, по сути, состоит из леса, так что само поместье, Зимний Двор, отсюда не видно. Это мой дом, даже если в нем вряд ли можно чувствовать себя по-настоящему комфортно. Огромная усадьба, в которой проживает, наверное, около сотни человек – служащие и узкий семейный круг.

Я знаю, какие слухи ходят о Калинойе. В начальной школе я сама пересказывала их и участвовала в обсуждениях. Многие из этих историй звучат как сказки: что на деревьях нет листьев, потому что земля проклята, и что именно по этой причине всегда так холодно, если подойти к острову на лодке слишком близко. Другие истории жестоки и мрачны. Один мальчик однажды сказал мне на физкультуре, что моя семья, говорят, много веков назад убила первоначальных владельцев земли. Правда, только после того, как заставили их построить дом и подготовить земли. После смерти прежних хозяев мои предки поливали растения их кровью, вот потому-то на Калинойе с тех пор не растет никаких новых растений.

Однако истинная причина никогда никому и в голову не придет. Наш дом – это Зимний Двор. На этом сравнительно невзрачном клочке земли кучка фриков, обладающая магическими способностями, каждый день заставляет мир вращаться по кругу.

Кучка фриков, к которым теперь принадлежу и я.

Скривившись, я засовываю руки под бедра, чтобы не мерзли. Да, теперь я одна из них.

Дурное предчувствие надвигающихся перемен вновь охватывает меня, и кожу снова покалывает. На этот раз это, однако, не мелочь, не странная причуда, которую я могу отбросить, слегка пожав плечами. Нет, на этот раз все по-другому. Чувство переполняет меня так быстро, что у меня нет никакой возможности что-то с этим сделать. Волна страха и неуверенности накатывает на меня, как цунами, а кожа в то же время напрягается, будто из нее внезапно начинают вырастать кости. Мои пальцы выпрямляются сами по себе, дыхание застывает в горле, а гудение в голове становится таким невыносимо громким, что я на миг закрываю глаза.

Потом все вдруг стихает. Шум внутри прекращается, гудение умолкает, грудь больше ничто не сдавливает, я дышу свободно. Сделав несколько глубоких вдохов, с удивлением обнаруживаю, что чувствую себя лучше. Будто хорошо выспалась или выпила крепкого кофе. Тоскливая меланхолия, с которой я только что смотрела на черную воду и остров, куда-то испарилась.

Я растерянно оглядываюсь по сторонам.

И встречаю пристальный взгляд Матео.

– Что? – спрашиваю я, когда замечаю, что он задумчиво разглядывает меня. Тишина вновь поражает меня, но на этот раз мне становится понятен ее смысл. – Почему мы не плывем?

Матео молча указывает на двигатель, и я сразу понимаю, что он имеет в виду. От устройства валит густой черный дым, и не нужно обладать особыми техническими знаниями, чтобы понять: ему конец. Я сломала мотор.

В замешательстве отрываю взгляд от Матео и смотрю на свои пальцы.

И тут же испуганно ахаю. Кончики пальцев угольно-черные, будто я обмакнула их в черные чернила.

Черт!

Все мое тело, кажется, нервно гудит, когда я быстро пробираюсь в свою комнату. Все жду, что кто-нибудь остановит меня и расспросит о сломанном двигателе. Я попросила Матео не придавать этому большого значения. Он не из болтливых, я правда ему доверяю, но все равно чувствую себя преступницей. Это второй раз, когда мои зловещие способности проявляются с такой силой, и снова это привело к несчастному случаю. Опять же, я понятия не имею, как это сделала. Теперь почти уверена, что это связано с моими эмоциями, но что это мне дает? Эмоции трудно поддаются контролю. Этого-то я и боюсь. Если мама и дед поймут, что подобные вещи могут произойти со мной в любой момент, они обязательно заберут меня из школы.

Бросаю свою сумку и куртку на кровать и сломя голову несусь в ванную. Стиснув зубы, разглядываю себя в зеркале над раковиной. Выгляжу ужасно. Стресс и напряжение последних дней ясно сказываются на моем лице: кожа еще бледнее, чем обычно, волосы не поддаются укладке, под глазами вырисовываются темные круги.

Когда я поворачиваю кран и сую руки под струю воды, на глаза наворачиваются слезы. Промерзшие пальцы болят, медленно возвращаясь в тепло. Я тру почерневшие участки кожи, желая вместе с черной пылью смыть с себя все события последних дней. Весь этот сплошной хаос. Только что я провела прекрасный день со своей подругой, а меньше чем через час сломала двигатель скоростного катера.

Когда мне удается отмыть свои пальцы, я выключаю воду и опираюсь на узкий туалетный столик. Закрыв на миг глаза, делаю несколько глубоких вдохов. Хочется броситься на кровать и жалеть себя, но сейчас у меня нет на это времени. Это меня никуда не приведет. Нужно взять свою жизнь под контроль, и единственный способ сделать это – овладеть дурацкими способностями.

Очевидно, что сезонная магия во мне очень непостоянна, и я не могу представить, чтобы мой дед воспринимал меня с такими силами хоть сколько-нибудь всерьез. Нужно покончить с этим балом и просто надеяться, что после этого они оставят меня в покое. Как только Заре исполнится восемнадцать, она сможет взять на себя управление, и я заползу обратно в свой маленький уголок, проведу свое последнее время в этом доме, а потом уеду куда-нибудь далеко-далеко в университет.

Вздохнув, я выпрямляюсь, вытираю руки полотенцем и возвращаюсь в комнату. На письменном столе до сих пор лежат записи, которые вчера дала мне мама. В них – мои обязанности на балу, этикет, важная информация о Страже и Мастере Весны. Заметки занимают почти четыре страницы и напоминают брошюру. До сих пор я уклонялась от чтения этих записей, но сейчас плюхаюсь в кресло и просматриваю строки, написанные прямым, изящным почерком матери.

Бал посвященный смене сезонов, – событие в моем мире. Он проводится при каждом переходе сезона, всегда в Доме, чье время только начинается. Здесь широкие платья, лучшая еда в стране, музыка и множество людей, которые чувствуют себя невероятно важными. Я могу сосчитать по пальцам одной руки несколько раз, когда мне выпадала честь водить маму и дедушку на такой бал. И когда я была там, то в основном стояла в стороне или искала буфет. Так что я очень мало знаю об обычаях и ритуалах, и теперь это моя проблема.

Однако я точно знаю, что мне предстоит танцевать со Стражем Весны, а затем участвовать в церемонии вручения ему волшебного амулета, который сейчас находится в сейфе моего дедушки. В этот амулет вложен Зимний кристалл – синяя яшма. С приходом весны кристалл заменяют весенним камнем, а амулет отдают на попечение нового сезона. Честно говоря, я понятия не имею, является ли этот жест чисто представительным или на самом деле имеет какой-то эффект. Кроме того, в каждом Дворе есть дерево, которое Стражи символически отправляют в следующий сезон – весной на нем распускаются цветы, летом появляются плоды, осенью листья опадают, а зимой ветки покрываются снегом и льдом. Очень драматично, но, насколько мне известно, это только для иллюстрации.

Ощущая небольшое напряжение во всем теле, я подпираю голову рукой и продолжаю читать. Мама написала, как мне вести себя с другими Мастерами и Стражами, что я могу говорить, а что нет и какая программа бывает на таких балах. Я не смогу все это запомнить. В любом случае в этот вечер мне, видимо, следует как можно меньше говорить. В конце концов, никто из других Домов не владеет норвежским. По крайней мере, я так думаю. Если бы меня учили, как Зару, Сандера и всех остальных детей, я бы уже говорила на разных языках. Но я не знаю ни одного из них. И хотя я знаю, что на этих балах обычно говорят по-английски, этот момент меня невероятно нервирует.

Переворачиваю страницу и вижу изображение Амулета Времен Года. Мама надписала его, что заставляет меня слегка усмехнуться. Камень красуется посередине и даже на рисунке, кажется, излучает какую-то силу. Я просматриваю текст ниже. Согласно записям мамы, амулет может быть передан только Стражем, и для этого нужны наши силы. Причина этого мне вообще не ясна, сомневаюсь, что этому есть какое-то логическое объяснение. У нас, Стражей, нет особых или дополнительных способностей, которые отличают нас от других членов семьи. Так что я никогда не понимала, почему только эти конкретные люди могут проводить обряд посвящения. Мама однажды объяснила мне, что боги хотели таким образом предотвратить высокомерие и манию величия. Такую важную задачу не должен брать на себя какой-то случайный или единственный человек, их следовало разделить по временам года, как дни – между сезонами. Я слегка сомневаюсь в этой божественной теории, но это не меняет того факта, что провести ритуал могут только Стражи переходящих сезонов.

Я нервно приглаживаю волосы. Отлично. Значит, это не простая формальность. Остается только надеяться, что наличия у меня магии будет достаточно для ритуала и мне не придется каким-то образом активно действовать. Потому что я почти уверена, что никто из присутствующих, не говоря уже о моем дедушке, не будет в восторге, если я что-нибудь подожгу или заставлю потерять сознание пару десятков человек. Если у меня вообще получится осознанно использовать свои силы.

Чем больше я думаю об этом, тем больше мне на ум приходит вещей, которые могут пойти не так. Я могу споткнуться во время танца, могу наступить на собственное платье и рухнуть плашмя на пол. Могу случайно сломать амулет или дерево сезонов, если мои силы снова вырвутся на свободу. Что, если я лишу сознания Стража или весеннего Мастера? Тогда дедушка, наверное, отречется от меня и сотрет мое имя из всех наших родословных.

С легким стоном отчаяния я отталкиваю записи и откидываюсь на спинку стула. Мне снова хочется сбежать отсюда: сходить с Эммой в кино или куда-нибудь поесть. Честно говоря, на самом деле мне все равно, куда пойти, главное – убраться куда-нибудь с этого острова.

Взгляд останавливается на теперь уже чистых руках. В качестве эксперимента сгибаю пальцы по одному и немного сужаю глаза. Обычные ощущения. Все во мне кажется таким же, как всегда, будто ничего не изменилось. А это значит, что магия внутри меня либо действительно была всегда, либо просто незаметно появилась у меня. Интересно, на что бы я оказалась способна, если бы была такой, как Сандер или Зара. Если бы мои способности проявились в детстве и меня обучали.

Я невольно морщусь. Скорее всего, я стала бы такой же, как они – тщеславной девочкой, мнящей себя элитой. Никогда не пошла в обычную школу, у меня было бы мало друзей за пределами этого острова, и большая часть моей жизни состояла бы из семейной истории и суматохи в ожидании балов.

Нет, спасибо. Как бы я ни страдала от изоляции, особенно в детстве, сейчас я безумно рада, что имела возможность вести нормальную жизнь.

С тихим вздохом встаю и убираю одежду в корзину для белья, а потом, переодевшись в самую пушистую толстовку с капюшоном и штаны для йоги, устраиваюсь на кровати с ноутбуком на коленях. Вообще-то мне нужно складывать вещи и готовиться к полету в Осло. Я должна поговорить с мамой, в очередной раз пройтись по ритуалу передачи амулета и потренироваться в танцах.

Но мне срочно нужен перерыв. Моей голове требуется беззаботный вечер в кинотеатре – с попкорном и предсказуемыми сюжетными линиями.

Дом весны

Три дня, два урока танцев, парочка небольших нервных срывов – и вот время пришло. Все утро двор напоминал настоящий курятник: все возбужденно носились туда-сюда, таскали сумки, путались в инструкциях и распределяли членов семьи по машинам. Большую часть этого времени я сидела на ступенях парадной лестницы и наблюдала за происходящим: все лучше, чем переживать о том, что бал состоится уже сегодня вечером.

Перелет из Осло в Гронинген в Нидерландах занял от силы два часа, но я испытала облегчение, когда наконец-то вновь ощутила под ногами твердую почву. Не то чтобы я очень боюсь летать, у меня нет клаустрофобии, однако, кажется, полномасштабной социофобии мне не избежать. Я нервничаю уже от того, что нахожусь в закрытом тесном пространстве вместе с моей семьей и не имею никакой возможности никуда сбежать. Слушать, как они снова и снова повторяют ритуал передачи амулета, видеть их озабоченность и беспокойство по поводу того, что у меня почти не было времени на подготовку, что никому не известно, достаточно ли для проведения ритуала моих сил вообще, в сочетании с тем фактом, что, хотя теперь я нахожусь центре внимания, не видно, чтобы я была увлечена всем происходящим по-настоящему, – выше моих сил. К тому же нервозность сейчас – не самое лучшее для меня состояние, особенно когда я нахожусь в воздухе и моя жизнь зависит от того, благополучно ли доставит нас самолет на землю. Весь полет я панически боялась снова потерять над собой контроль и сломать двигатель самолета. Это было бы гораздо хуже того факта, что Матео пришлось грести последние несколько метров до Калинойи самому. Потому что в воздухе не было бы никого, кто мог бы самостоятельно доставить нас к месту назначения живыми и здоровыми.

Все еще ощущаю дрожь во всем теле, когда наши машины, наконец, подъезжают к поместью Весеннего Двора. Я сижу в машине деда, и это вызывает во мне странное чувство. Никогда прежде мне не отводилось такое почетное место. Я почти уверена, единственное, что заботит моего деда, – это этикет. На сегодняшнем событии будут присутствовать четверо главных героев: я, Страж Весны, Мастер из весенней семьи Остара и мой дедушка – Зимний Мастер.

Несмотря на то что такие балы, как сегодняшний, посвящены смене времен года, главы семей всегда используют их как возможность посоревноваться друг с другом и показать себя с лучшей стороны. Так что то, что я и мой дед едем вместе, имеет свой смысл. И тем не менее чувствую я себя не очень-то комфортно.

Когда машина останавливается, я нервно приглаживаю ладонями свою одежду. Для поездки мама подобрала для меня простое голубое платье и голубое пальто в тон. Светло-русые кудри слегка небрежно спадают на плечи и в сочетании с моими светло-серыми глазами создают образ Снежной королевы из сказки. Я знаю, что все дело в том, что по одежке встречают: внешность важна, это первое впечатление. И все же мне приходится признать, что, как и в случае с бальным платьем, этот наряд мне очень нравится. Мой вид вызывает благоговейный страх, а это именно тот образ, который мне хочется донести. Пусть все эти избалованные и прекрасно обученные дети Сезонов с самого начала знают, что я не поддамся им только потому, что я – новичок.

– Нервничать – это нормально.

Я удивленно поднимаю глаза и встречаю взгляд деда. Одетый в темно-синий костюм-тройку в тонкую полоску, он выглядит так, будто только что сошел со страниц мужского модного журнала.

Я пытаюсь выдавить из себя спокойную, расслабленную улыбку, но, конечно, терплю поражение.

– Все так непривычно.

Одна из бровей деда медленно ползет вверх.

– Это хорошо или плохо?

Пожав плечами, я стараюсь уклониться от его взгляда.

– Честно? Я чувствую себя слегка… двуличной. Лицемеркой.

– Потому что в течение многих лет изображала из себя бунтарку, а теперь оказалась в центре внимания?

Я лишь киваю и сдерживаюсь, чтобы не ответить дерзко. Послушать его, так я буквально только что пережила подростковый период, когда бунтовала против всего и вся, восставала против правил. Он забывает, что это он и вся остальная семья сами оттолкнули меня, что это не было сознательным решением с моей стороны.

– Я просто не хочу, чтобы люди подумали, что я ринулась занять место, едва лишь оно освободилось. – Стараюсь сохранять спокойствие, но резкость в голосе сдержать не удается.

Он сухо смеется:

– Не волнуйся, Блум. Не думаю, что у кого-то сложится такое впечатление.

Прежде чем успеваю что-либо на это ответить, дверь со стороны деда открывается, и дворецкий уже держит наготове раскрытый зонтик. Бросив последний взгляд в мою сторону, дед выбирается наружу и поднимает руку, словно король, приветствующий своих подданных. И ему даже подходит это сравнение, с той разницей, что здоровается он не со своими подданными. Это люди Весны.

Когда моя дверь тоже открывается, я делаю глубокий вдох и пытаюсь перестать нервничать. Это как тогда, когда мне в пятом классе пришлось играть в пьесе небольшую роль. Теперь все во мне тоже сопротивляется происходящему, но сейчас нужно просто собраться и пройти через это. Покончить с этим раз и навсегда. Очень просто.

Осторожно, чтобы не помять платье, я выхожу из машины, опираясь на руку дворецкого. Прохладный ветер тут же развевает мои волосы, которые на мгновение закрывают мне обзор. Стараясь на обращать внимания на окружающих, беру зонт, который протягивает мне дворецкий, и следую за дедом. Знаю, что все смотрят на меня. Я – преемница, девушка, которая так и не была официально представлена и которая внезапно заняла место своего умершего кузена. Но, несмотря на то что на меня смотрит множество глаз, я точно не стану уподобляться своему деду и устраивать шоу. Буду делать только то, что необходимо.

Подходя к входной двери, я мельком окидываю взглядом гигантское поместье, так похожее на наше. Толстые каменные стены из светлого песчаника, колонны, бесчисленные эркеры и большой герб над дверью, смутно напоминающий распустившийся цветок, – четыре симметричных лепестка, под ними изогнутыми буквами фамилия семьи: Остара.

Когда к нам приближается пожилой мужчина, одетый почти так же, как мой дед, я расправляю плечи. Он кажется мне знакомым. Вероятно, я видела его раньше на фотографиях или на одном из балов, где была всего лишь молчаливым зрителем. Но даже не воскресив в памяти до конца его лицо, я знаю, кто он: Кристофер Арн Остара, Мастер Весеннего Двора. Цвет его водянистых светло-голубых глаз напоминает лепестки весенних цветов, с некоторым удивлением отмечаю я.

– Как мило с вашей стороны, что вы приехали, – говорит он, пожимая дедушке руку и слегка поклонившись мне, на что я отвечаю изящным реверансом. – Надеюсь, путешествие было приятным?

Я ограничиваюсь неопределенной улыбкой, как и советовала мне мама. Возможно, я являюсь действующим Стражем Зимы, но разговоры лучше оставить мужчинам. Довольно устаревшая позиция, если спросите меня. Но меня никто не спрашивает.

– Мы рады быть здесь, – делает мой дед широкий жест, обводя рукой поместье. – Ваш двор великолепен, впрочем, как и всегда. Скорая весна вам к лицу.

Остара от души смеется над этой глупой шуткой, которую он, вероятно, слышит далеко не в первый раз, и указывает нам на открытые входные двери. Затем впервые обращается ко мне напрямую, отчего я замираю:

– Блум, дорогая, как приятно, наконец, познакомиться с тобой. Прекрасной хранительницей Зимы, которая в этом году окажет нам честь.

– Вы – сама любезность, – немного неуверенно отвечаю я и снова улыбаюсь. – Благодарим вас за теплый прием.

Бросаю быстрый взгляд на деда. Однако тот, кажется, не выглядит недовольным. Мой английский неплох, однако далеко не так совершенен, как у других детей сезонных Домов. Большинство потенциальных Стражей с рождения учат говорить на нескольких языках, чтобы подготовить к контактам с международными Домами. У меня же не было такой возможности.

Остара указывает на дверь, затем отступает, пропуская нас вперед. Я украдкой оглядываюсь, ищу маму, но не вижу ее. Я знаю, что она не собиралась, как мы, участвовать в этом помпезном выступлении, однако надеялась, что она будет рядом со мной.

Внутри гигантский холл со всеми причитающимися атрибутами и украшениями: люстрами, освященными веками портретами, размашистыми цветочными композициями и двумя внушительными каменными лестницами, ведущими направо и налево на галерею верхнего этажа. Иногда я пытаюсь представить, как это восприняли бы люди, которые выросли в обычной квартире или доме. Лично для меня все это давно потеряло свою привлекательность, потому что я знаю, что на самом деле это всего лишь богато украшенная, красивая клетка, которая запирает семью внутри и отделяет ее от всего внешнего мира.

Я разглядываю картины на стенах, пока мой дед и Мастер Весны обмениваются фразами, приличествующими случаю. На картинах преобладают сезонные мотивы, хотя весенних, конечно, больше. Среди них – изображения огромных фигур, передающих людям какие-то сосуды. Должно быть, это представляет собой первый ритуал времен года – день, когда боги даровали людям свою силу.

После пустых, ничего не значащих фраз и взаимных пожеланий отличного вечера пара дворецких провожает нас в отведенные комнаты. Моя семья занимает целое крыло, но в этом вообще-то, нет ничего удивительного. На бал явилось примерно двадцать членов моего Дома, а эти люди привыкли к определенному уровню жизни.

Когда за мной закрывается тяжелая деревянная дверь и я, наконец, получаю возможность немного побыть в одиночестве, то прислоняюсь к двери спиной и немного выдыхаю. Первое препятствие я преодолела. Встретилась с Мастером Весны, поговорила с ним, прошла рядом с дедом через весь дом и ни разу не споткнулась, ничего случайно не сломала, и меня даже не вырвало никому под ноги от того, что я так жутко перенервничала!

Слегка успокоившись, оглядываю свою комнату. Большая кровать, милый декор, свежие цветы. В общем и целом комната выглядит как номер в довольно дорогом, изысканном отеле. Мы проведем здесь лишь одну ночь, поэтому в распаковке своих чемоданов смысла я не вижу. Зара, вероятно, уже развешивает свою одежду на вешалки, заполняет полки в шкафах и в ванной. Кузина – прекрасный пример организованности и отличного воспитания, и для этой работы она подошла бы куда лучше, чем я.

Вздохнув, бросаю взгляд на часы: до сборов на бал остается еще три с половиной часа. Платье мое уже висит в чехле в углу комнаты, ожидая своей участи вкупе с греховно дорогими украшениями и туфлями на чересчур высоких каблуках. И поскольку делать мне сейчас нечего, я без лишних церемоний плюхаюсь на кровать и проверяю сообщения. Ничего. Да уж, здорово.

Спустя десять минут, в течение которых я сижу, уставившись в стену напротив, и недолгого разговора с Эммой, решаю немного осмотреться в Весеннем Дворе. Выходить из комнаты мне никто не запрещал, а поскольку Двор довольно сильно занят приготовлениями к предстоящему празднику, то, вероятно, никто и не обратит на меня особого внимания.

Осторожно открываю дверь. Никого не обнаружив, поспешно иду к лестнице и спускаюсь на первый этаж. И будто бы попадаю в совершенно иной мир. В то время как на верхних этажах царит почти гробовая тишина, здесь, внизу, все гудит, как в улье. Бесчисленные служащие передвигают мебель, разносят подносы и букеты цветов, что-то выкрикивают друг другу на голландском языке, но что – я не понимаю. Пытаюсь разглядеть хоть какое-то сходство в лицах людей, но и это не удается. Я знаю, что большинство людей, работающих в одном сезонном Дворе, каким-то образом связаны с семьями. Сезонные семьи являются ярким примером кумовства. Вероятно, этому есть обоснованные причины, потому что местным поварам и уборщицам приходится, вероятно, день изо дня видеть множество совершенно абсурдных вещей, и семьи должны быть уверены, что ничто из этого не просочится во внешний мир.

Я проскальзываю между ними почти незамеченной: никто из служащих не обращает на меня внимания. Когда тебя мало кто знает – это своего рода преимущество. Смею сомневаться, что Сандер мог бы перемещаться здесь так же свободно.

Воспоминание о нем с болью отзывается в сердце, хоть это и не так болезненно, как в самом начале. Осматриваясь в широких коридорах, я спрашиваю себя, как бы все это воспринял Сандер? Как кульминацию своей карьеры? Это было бы чертовски печально, ведь ему, в конце концов, минуло всего восемнадцать лет. Неужели один-единственный вечер и в самом деле стоил для него всех этих бесконечных часов тренировок и подготовки?

В какой-то момент я попадаю в меньший холл, двери которого, несмотря на прохладу, широко открыты. Нерешительно прохожу туда, пока не оказываюсь в гигантском саду. И тут же невольно ахаю. Я словно попала в голландскую картину XVII века: цветы повсюду. Прежде всего, конечно, тюльпаны, но есть и нарциссы, крокусы и гиацинты. Здесь весна уже наступила по-настоящему. Ветви исполинской ивы ластятся к цветам, вокруг порхает множество бабочек.

Кончиками пальцев я осторожно провожу по ярко-красным тюльпановым лепесткам. Все цветы выглядят так, будто только что проснулись от зимней спячки. Неужели этот сад круглый год имеет такой вид? На Калинойе даже летом царит что-то вроде мягкой зимы, и это состояние природы затрагивает и растения. Думаю, здесь все примерно так же, так что эти цветы, скорее всего, цветут круглый год. Наверное, здорово. С точки зрения разнообразия ландшафтного дизайна весна, конечно, куда лучшее время года, чем зима.

Я медленно шагаю через сад, наслаждаясь его спокойствием и время от времени кивая садовникам, которые, вероятно, тоже заняты здесь круглый год. Интересно, причисляются ли они к категории более важных членов семьи. Конечно, обычный персонал не принадлежит к узкому кругу, но я почему-то сомневаюсь, что Весна безучастна к своим садовникам.

Обогнув могучий дуб и оказавшись у каменной стены, я улавливаю шум, который заставляет меня остановиться. Тихие мужские голоса, потом какая-то возня и брань, от которой на глаза моей матери навернулись бы слезы.

Останавливаюсь и оглядываюсь по сторонам. Слева от меня участок огибает стена, справа раскинулся сад, где-то позади – деревья и розовые кусты. Никого из людей не видно: последнего садовника я встретила примерно десять минут назад.

– Хэлло? – спрашиваю я на английском, чувствуя себя при этом довольно глупо.

Снова шорох, потом тишина. Может, в Весеннем Дворе белки умеют говорить? Абсурд, конечно, но не абсурднее, чем глушить лодочные моторы одной силой мысли.

– Хэлло? – доносится, наконец, из кустов низкий голос.

Осторожно подаюсь вперед, но, услышав шаги, поспешно выпрямляюсь. Как раз перед тем, как из кустов выходит высокий парень, примерно моего возраста, который начинает подозрительно меня рассматривать.

Я нервно откашливаюсь.

– Прости, – говорю я, отступая на несколько шагов назад. – Не хотела никому мешать. Я с Зимнего Двора, решила немного прогуляться.

Он разглядывает меня так внимательно, что я начинаю нервничать еще больше. Чтобы смотреть ему в лицо, мне приходится едва ли не запрокидывать голову. Не сказать, чтобы я была такая уж низкорослая – во мне метр семьдесят, но парень возвышается надо мной на целых две головы. Однако самое поразительное в нем – его волосы. Они коротко подстрижены и имеют седоватый оттенок. Некоторые пряди в свете послеполуденного солнца отливают серебром. У меня и самой довольно светлые волосы, но таких волос, как у него, я не видела ни у одного своего ровесника. С темными глазами, выразительным подбородком и в черной одежде парень выглядит просто потрясающе. И ничуть не похож на богатеньких сынков из сезонных Домов, которых я привыкла видеть.

– Ты – из Зимних? – внезапно спрашивает он и делает еще один шаг мне навстречу. По-английски он говорит с четким акцентом. Я не могу его понять, да и очаровывает меня не он, а его глаза. Они темно-карие и как-то совсем не подходят к его седым волосам. Взгляд такой пронзительный, что проникает мне сквозь кожу в самое нутро. Он и в самом деле красив, и этот факт не может скрыть даже моя нервозность.

– Да? – Вообще-то я собиралась дать утвердительный ответ, чтобы показать, что он вовсе не пугает меня, но ничего не вышло: мой ответ больше напоминает вопрос. – Я приехала на сегодняшний бал, ну, ты знаешь.

Озадаченное выражение на его лице заставляет меня умолкнуть. Он что, не знает, о чем я говорю? Но ведь это означало бы, что ему здесь не место, а кроме того, то, что я только что рассказала постороннему человеку что-то о…

– А разве тебе тогда не следует делать прическу и собираться? – наконец спрашивает он, подавляя мою зарождающуюся панику. – Бал начнется через три часа.

– А тебе? – спрашиваю я в ответ, скрестив руки на груди. Это утверждение уже значительно больше соответствует тому типу людей, которых я ожидала здесь увидеть, и его внезапное высокомерие окончательно вытесняет мою неуверенность. – Разве тебе не нужно подпиливать ногти, завязывать идеальный узел на галстуке или выбирать подходящие запонки?

Явно удивленный таким ответом, он колеблется, а я подавляю усмешку.

– Туше, – с одобрительным кивком признает он.

– Знаю.

Его брови взлетают вверх, на губах расплывается кривая улыбка. Эта улыбка… ого! Парень был красив и тогда, когда мрачно смотрел на меня исподлобья, но теперь, когда улыбается, выглядит совершенно очаровательным. В его глазах есть что-то дерзкое, и это пробуждает мой интерес.

– А ты за словом в карман не лезешь, – замечает он. – Нервничаешь из-за торжества и всего этого?

Да, но причинами этого делиться с ним, конечно, не собираюсь.

– Это такой же бал, как и все остальные.

Секунду он пристально смотрит на меня, словно ищет более глубокий смысл моих слов. Затем уголок его рта дергается, и парень отступает назад.

– Хочется надеяться на обратное.

Понятия не имею, что он хотел этим сказать, но я замечаю нотки флирта в его голосе. Губы против моей воли расплываются в улыбке.

– Что ж, – чуть неуверенно говорю я. – Тогда увидимся позже?

Он подмигивает мне.

– Я найду тебя, Зимняя девушка.

Прежде чем я успеваю что-то ему ответить, парень разворачивается и… снова исчезает в кустах. Он движется меж ветвями окружающих деревьев, словно по подиуму, пока, наконец, зеленая листва не скрывает его от моего взора. Несколько секунд я стою неподвижно и смотрю на то место, где парень исчез, как будто сейчас он снова выскочит и закричит: «Сюрприз!» Но этого, само собой, не происходит.

Какой странный тип. Совершенно очевидно, что он принадлежит к одной из семей Сезонов, хотя ни его манеры, ни поведение не соответствуют тому, чего я ожидала от истинного члена семьи. С другой стороны, мои манеры и тоже оставляют желать лучшего, но я, скорее, исключение.

Когда я возвращаюсь в свою комнату – в самом деле затем, чтобы заняться своей прической, – парень все еще не выходит у меня из головы. Его взгляд, то, как он смотрел на меня… Странно, но я чувствую, что меня тянет к нему, несмотря на то что я его совсем не знаю. Никогда не испытывала такого раньше. Невольно я задаюсь вопросом, увижу ли его на балу снова, и какая-то часть меня даже хочет этого. Что совершенно иррационально, потому что этим вечером меня вообще-то должны занимать совершенно иные мысли, которые не касались бы одного привлекательного парня, вдруг выпрыгнувшего из кустов. Не знаю точно что, но что-то в нем кажется странным.

Но разве в этом мире это что-то значит?

Цветы и маски

Мои волосы уложены идеально, макияж выглядит как из модного журнала, а платье до самого пола. Когда я двигаюсь, камни на корсаже сверкают, как звезды на небе. Изящная маска на пол-лица выполнена из смеси серебряных блесток и кружев и слегка напоминает мне покрытые льдом ветви зимних деревьев и кустов. Она по-настоящему прекрасна. И идеально сочетается с моим нарядом, что неудивительно, ведь все маски изготавливают на заказ. Впервые увидев ее вчера, я была просто поражена.

Честно говоря, я понятия не имею, почему бал смены сезонов проводится в виде бала-маскарада, но вопросов на этот счет не задавала никогда. Да и к чему, ведь положа руку на сердце больше мне вряд ли когда в жизни придется пережить что-то подобное. Я чувствую себя неотразимой… если бы не эти чертовы туфли. Эти огромные каблуки гарантированно создадут мне проблемы сегодня ночью. Я и маме пыталась это объяснить, но безуспешно.

Теперь, шагая по празднично украшенному холлу, я цепляюсь за руку деда, надеясь не уткнуться носом в полированный мрамор. Двое дворецких открывают нам широкие створчатые двери, ведущие в бальный зал. За ними навстречу нам летит смесь голосов и нежной фортепианной музыки, и множество лиц в масках разом поворачиваются в нашу сторону. Мне остается только радоваться, что о нашем прибытии не объявляют. Какая-то часть меня боялась, что придется пережить торжественный выход или, чего доброго, спускаться по лестнице. Но, к моему облегчению, мы пользуемся тем же входом, что и все остальные гости, и можем смешаться с толпой, до тех пор, пока не начнется официальная часть вечера.

Оглядываясь по сторонам, я ищу знакомые лица, хотя под всеми этими масками сделать это не так-то просто. Пока мой дед обходит зал и приветствует людей, я, если честно, просто надеюсь, что сумею оставаться в тени до того момента, пока мне не придется танцевать со Стражем Весны. Почти уверена, что Сандер стал бы беседовать с гостями и налаживать контакты. Он был золотым мальчиком и правила этой игры определенно освоил в совершенстве. Но от меня этого не ждут, и я за это очень благодарна.

Мой взгляд блуждает по ярким платьям, баснословно дорогим на вид костюмам и бесчисленному множеству цветов, в которых утопает весь зал: одни расставлены на столах, другие сплетены в цветочные драпировки на стенах, а какие-то даже свисают между люстрами с высоких потолков. Повсюду сверкают маленькие огоньки, хоть я и не могу точно определить, откуда они берутся. И, несмотря на то что ко всей этой суете я отношусь довольно скептически, не могу не признать, что здесь красиво. В каждом времени года есть своя прелесть: весна – это великолепие цветов, лето – насыщенность оттенков и тепло солнца. Мне нравится и осень, она такая уютная. А когда думаю о собственном Доме, то вижу море ледяных кристаллов и холодной суровой красоты.

Мой дед ненадолго сжимает мне руку – жест, который, по всей видимости, должен был показать его поддержку, – и тут же исчезает в толпе. Я слегка облегченно выдыхаю. Желая убедиться, что он больше не наблюдает за мной, снова незаметно оглядываюсь, а потом выуживаю из своего небольшого клатча мобильный телефон и поспешно делаю для Эммы пару фото. Трудно представить, как подруга восприняла все мои россказни, поэтому она наверняка будет рада, если я смогу показать ей несколько снимков.

Нервно прячу телефон обратно в сумочку и снова оглядываюсь. Честно говоря, я не совсем понимаю, что мне сейчас делать. Моей семьи нигде не видно, что, конечно, совсем неудивительно при таком количестве гостей. Мои попытки найти кого-то знакомого напоминают поиск иголки в стоге сена. Мысли невольно возвращаются к предстоящему ритуалу. Рука на автомате касается шеи, и кончики пальцев нащупывают Амулет Времен Года.

Возможно, вся эта возня и шумиха вокруг бала и казалась мне малопривлекательной, но когда дед надел мне на шею амулет, мной овладело какое-то странно возвышенное ощущение. Я полностью отдаю себе отчет в том, что дед никогда не считал мою кандидатуру на эту роль хорошей затеей, и все же на долю секунды мне показалось, будто он дал мне свое благословение. Интересно, как бы все было, если бы меня воспитывали как совершенно обычного потенциального Стража? Стал бы этот миг особым для нас обоих? Мог бы он с гордостью взглянуть на меня после того, как надел мне на шею цепочку? Был бы этот вечер одним из тех волнующих мгновений, когда вы берете друг друга за руки и, возможно, даже стараетесь сдержать слезы из-за того, что так долго ждали этого момента?

В любом случае я представляла его более эффектным. Может, что-то вроде того, когда Гарри Поттер впервые взял в руки предназначенную для него волшебную палочку. Но в моем случае не было ни ветра в лицо, ни света, льющегося откуда-то сверху, ни драматичной фоновой музыки. Единственное, что я чувствую, – легкое тепло, исходящее от украшения. А может, это просто игра моего воображения.

Несмотря на то что я теперь Страж и это означает, что вообще-то я должна охранять амулет всю зиму, эта задача за многие тысячелетия, вероятно, немного утратила свое значение, потому что в наши дни Стражи надевают амулет только на время бала, а потом снова убирают его в какой-нибудь сейф. Либо амулет и в самом деле настолько ценен, что его необходимо прятать подальше от любопытных глаз, либо вокруг него просто создается чересчур много шумихи.

Я опускаю взгляд и рассматриваю украшение. Оно выглядит относительно просто, совершенно не так, как в моем представлении должен выглядеть магический артефакт. Круглый камень размером примерно с монету в одну крону в отполированной до блеска золотой оправе, подвешенной на золотой же цепочке. Сейчас в амулет вставлен зимний камень, синяя яшма. Но сегодня вечером все изменится. Во время церемонии камень будет заменен, и амулетом завладеет Весенний Дом.

Краем глаза я замечаю какое-то движение и поднимаю взгляд. Рядом со мной стоит Зара: светлые волосы прямые, как перья зеленого лука, платье ярко-желтое, как оперение канарейки.

Я поднимаю брови, хотя понимаю, что она, вероятно, вовсе не заметит этого из-за моей маски.

– Смелое цветовое решение, – говорю я, сознательно отказываясь от приветствия.

Зара фыркает.

– Оттенки синего разрешено носить только Стражам, – высокомерно просвещает она меня. – Тебе известно, что у Сандера уже был костюм, сшитый специально для этого вечера?

Комментарий не оставляет меня равнодушной, но я продолжаю храбро улыбаться.

– Нет, я этого не знала.

Она морщит нос:

– А твой наряд, кажется, из магазина готового платья?

Я дружелюбно ей улыбаюсь.

– Боюсь, у Сандера не было возможности заранее сообщить нам о своей смерти, так что времени для изготовления платья на заказ уже, к сожалению, не оставалось. – Я бы ни за что не сказала такого о Сандере, но мои нервы и так на пределе, и у меня просто не получается реагировать на ее слова иначе.

По глазам Зары видно, что она пребывает в некоем шоке.

– Как ты можешь быть настолько бестактной?

– Как же ты не предвидела, что это произойдет? – холодно замечаю я, делая шаг к кузине. Обычно я стараюсь избегать неприятностей, а значит, и Зары. Но она первая начала. – Разве не ты у нас великая ясновидящая? Тогда почему ты не предвидела надвигающейся гибели Сандера?

Зара снова с шипением втягивает в себя воздух, но на этот раз это очень даже отчетливо слышно:

– Ну ты и сука!

Я посылаю ей воздушный поцелуй, хотя пальцы немного дрожат.

– Я об этом не просила, Зара. Так что оставь меня в покое.

– Лучше бы выбрали меня, – шипит она на меня, быстро оглядываясь по сторонам. Наверное, боится, что ее идеальная репутация может рухнуть, если кто-то услышит, что она говорит. – Лучше бы выбрали кого угодно, только не тебя. Любого, кто хоть немного более серьезно относится к нашим традициям.

Я демонстративно смотрю на нее:

– Обычно от зависти зеленеют, а ты вот пожелтела. Что ж, платье, так сказать, в тон.

Зара безрадостно смеется:

– Думаешь, я завидую?

– Думаю, ты сама ясно дала это понять.

– Мне просто жаль тебя, – говорит она. – Эта ответственность будет давить на тебя, пока от тебя ничего не останется. На что ты до сих пор тратила свою жизнь, а? Слонялась без дела и изображала, что все это тебя не касается и что ты намного круче нас. Ты понятия не имеешь, каково это – постоянно вести себя так, как того требует долг. А теперь считаешь, что можешь вот так просто взять на себя роль, к которой нас готовили с самого рождения? Думаешь, что сможешь принять наследие, за которое умер Сандер? Если это так, то ты действительно глупее, чем я думала, Блум.

– Ты настолько… – Я прерываю фразу, когда часть ее высказывания просачивается в мое сознание. – Что ты имеешь в виду, говоря, что Сандер умер за наследие?

Что-то мелькает в глазах Зары, однако исчезает так быстро, что я даже думаю, будто мне все показалось.

– Забудь, – только и говорит она. – Наслаждайся своими пятью минутами славы. Тебе еще пригодятся воспоминания о лучших временах. – С этими словами она разворачивается и исчезает в толпе.

Ого! Несколько секунд я стою с открытым ртом и смотрю на то место, где только что находилась Зара. Часть меня хочет посмеяться над всем тем, что она про меня сказала. Однако другая часть все еще помнит о том, как кузина посмотрела на меня, когда я спросила о Сандере. Она казалась почти… испуганной. Как будто знает нечто такое, чего не знаю я. Но этого не может быть. Зара так гордится нашим Домом и так отчаянно хочет внести свой вклад, что, будь у нее видение, она бы первой побежала к моему деду. Необъяснимая смерть в доме, полном экстрасенсов, не лучшая реклама для нас.

Я качаю головой, пытаясь прогнать неприятное чувство, которое оставил во мне этот странный разговор. Я не хочу испытывать подобные чувства, пока не научилась контролировать свои силы и боюсь сжечь какой-нибудь механизм или высосать энергию из всех, кто находится в радиусе пяти метров от меня. Тогда вечеринке точно придет конец.

Осторожно пробираясь сквозь толпу, я попутно отвечаю на несколько приветствий, не вдаваясь, впрочем, ни в какие подробные разговоры. Не знаю ни одного из этих людей, и большинство из них даже не говорят на моем языке. Кто-то говорит на голландском, другие – на французском, английском или на разных языках сразу, которые мне совсем уж сложно разобрать. Мои собственные познания иностранных языков ограничены английским и ломаным немецким языками. Что, возможно, является причиной того, что мой дед не позволил мне пройти с ним круг приветствия.

Когда я в очередной раз оглядываю зал, то замечаю, что совершенно подсознательно ищу серебристые волосы и впечатляющие плечи. Маски довольно сильно затрудняют распознавание гостей, но в волосах я ошибиться не могу. Мне хочется снова увидеть парня, которого я встретила в саду, хотя даже не знаю, что стану делать в этом случае. Я не настолько смела, чтобы просто подойти и заговорить с ним. Но, может, мне было бы достаточно просто взглянуть на него – пусть даже он этого и не заметит.

Бросаю взгляд на часы моего смартфона, и сердце начинает биться чаще. Официальная часть вечера вот-вот начнется, и я нервничаю все сильнее. Я чувствую себя как раньше, как перед важным докладом в школе, с той разницей, что сегодня вечером на бал собралось гораздо больше людей, и если я что-то сделаю не так, меня, возможно, утопят в ближайшем канале. А ведь если подумать, этим вечером чертовски многое может пойти не так. В самом начале мне придется танцевать со Стражем Весны, и уже в этом таится камень преткновения, в буквальном смысле. Что, если я случайно наступлю своими каблуками ему на ногу и что-нибудь ему сломаю? Или во время ритуала передачи споткнусь и уроню амулет?

Как раз в тот момент, когда я уже готова поддаться своей маленькой панической атаке, музыка вокруг нас стихает, разговоры мало-помалу смолкают. Когда я встаю на цыпочки, пытаясь разглядеть что-то поверх толпы, сердце проваливается куда-то в пустоту.

В центре зала среди толпы образуется просвет, который, по мере того как люди расступаются все дальше и дальше, становится больше. Довольно скоро я вижу своего деда и Кристофера Остару, ожидающих внимания людей. За ними стоят мама, Зара, моя тетя и еще несколько членов семьи. Интересно, пропустила ли я какой-то сигнал или они пробыли там все это время, ожидая своего выхода. Спустя пару мгновений я ловлю взгляд мамы. Она едва заметно приподнимает брови, но затем ободряюще улыбается мне и кивает.

Ну, вперед.

Ладони становятся влажными, сердце дико колотится, пока я пробираюсь сквозь толпу, не сводя глаз с деда. Вот оно. Мой выход. Я должна покончить с этим, и надеюсь, что после этого вечера вернусь к своей обычной жизни.

– Добро пожаловать! – Голос Остары эхом, напоминающим удар хлыста, разносится по залу, и внезапно последние разговоры в комнате умолкают. Он раскидывает руки в стороны и улыбается своим гостям. – Добро пожаловать, друзья, на Весенний бал этого года. Темные дни подходят к концу, и весна готова вернуть в мир краски и жизнь.

Я украдкой смотрю на деда, который бросает косой взгляд на Остару и едва заметно поджимает губы.

– Но прежде чем мы начнем, – продолжает Остара, который внезапно становится совершенно серьезным и бросает свой взгляд в толпу, словно ищет кого-то, но никак не может найти, – я хочу попросить вас почтить память того, кто недавно нас покинул, минутой молчания.

Я спотыкаюсь и замираю. Такая традиция мне неведома. Конечно, я посетила совсем не так много балов, да и тогда, когда бывала на них, находилась так далеко от основного действа, что едва ли могла что-то заметить, и тем не менее совсем не припомню, чтобы кто-то проводил когда-либо хоть на одном балу минуту памяти. Образы Сандера, лежащего мертвым на полу нашего подвала, снова всплывают перед моим внутренним взором, но я отодвигаю их в сторону.

Не здесь, не сейчас.

Звучит нежная музыка, и люди вокруг меня опускают взгляд в пол, складывая руки в молитвенном жесте. Я знаю этот жест, хотя не использовала его с самого детства. Это древняя форма молитвы, которая сейчас уже почти не используется. Если я правильно помню, она представляет собой своего рода связь с древними богами и с силами природы, дарованными нам. Среди прочего, его до сих пор используют на похоронах, отчего все действо кажется довольно жутким.

И тем не менее я тоже складываю свои руки и смотрю вниз, на подол своей юбки. Возможно, я и не придаю этому особенного значения, но и проявлять неуважение не намерена.

Минует несколько секунд, и на задней стене зала появляется большая проекция. Понятия не имею, используется ли при этом какая-то чисто земная техника или кто-то воспользовался своей магией. На снимке изображен мужчина, старик, наверное, намного старше моего деда. Ниже – неизвестное мне имя. Следующей появляется изображение женщины: она намного моложе. Я бы дала ей где-то около тридцати, и мне бы хотелось знать, как она умерла. Члены семьи, наделенные магией, болеют гораздо реже, чем обычные люди, поэтому мы в основном умираем только от старости, несчастных случаев и… и убийств.

Третья картинка поражает меня так сильно, что я с шипением выдыхаю. Сандер.

Он одет в костюм и так откровенно смеется в камеру, что у меня сжимается сердце. Не скажу, что любила Сандера больше всех на этой планете, и все же он был моим двоюродным братом, частью моей семьи. Мы выросли вместе, и когда я закрываю глаза, то все еще слышу смех, который так подходит к этой фотографии.

И его убили. Теперь я уверена в этом, хотя и не знаю, кто и почему. Мама может отрицать это, пытаясь убедить себя, что это и в самом деле был аллергический шок. Но я в это не верю.

Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, прижимаю руку к животу. И вдруг начинаю по-настоящему бояться, что сейчас могу поддаться панической атаке. Мои нервы напряжены сильнее, чем я думала.

– Благодарю вас, – говорит Остара, вырывая меня из оцепенения. Я поднимаю глаза и встречаю взгляд деда. Его серые глаза так пронзительно сверлят мои, что какое-то мгновение я едва смею пошевелиться. А потом понимаю, к чему он клонит.

Мой выход.

Сердце готово выпрыгнуть из груди, когда я преодолеваю последние несколько метров и в нерешительности останавливаюсь на краю танцпола.

Улыбка расползается по лицу Остары: на миг он выглядит точь-в-точь как маленький ребенок в канун Рождества.

– И сейчас я особенно рад представить вам Стражей Зимы и Весны этого года. Блум Калино и Милан Остара, прошу вас, окажите нам честь и откройте этот замечательный Весенний бал первым танцем.

Легкая паника поднимается во мне, когда я оглядываюсь по сторонам, высматривая своего партнера по танцу. Я думала, что нас представят друг другу или попросят пройти вперед, но нас, похоже, просто сталкивают друг с другом вслепую. Я нерешительно выхожу из толпы – в тот же момент, что и молодой человек в черном костюме. Люди вокруг нас расступаются, освобождая место, мой дед и Остара тоже удаляются. Начинает играть музыка, и мое сердце пропускает несколько ударов.

Парень внимательно разглядывает меня сквозь свою черную маску. Она больше обычных масок и закрывает почти все его лицо, однако я тем не менее различаю светлые волосы и щетину. Он высокий, значительно выше меня, ткань костюма обрисовывает внушительную мускулатуру. Когда он делает мне навстречу широкий шаг и протягивает руку, я сглатываю.

Как раз этого момента я и боялась больше всего. Я умею танцевать, в теории. На прошлой неделе ежедневно занималась танцами, однако это совсем другое дело, чем танцевать с совершенно незнакомым человеком перед сотнями людей, которых я не знаю. И которые внимательно наблюдают за мной. Стражи и без того находятся в центре внимания, а я еще и привлекла к своей персоне немалый интерес. Все знают мою историю, все знают, что я заменяю умершего Стража и не имею практически никакого образования. Тем строже будет оцениваться каждая оплошность, любой неверный шаг.

Я расправляю плечи и мысленно подбадриваю себя, когда кладу свою руку в ладонь юноши и позволяю ему притянуть меня в свои объятия. Его рука прохладна и совершенно спокойна, никаких следов нервозности. Что на самом деле не удивительно. Насколько я знаю, Милан уже второй год является Стражем, потому что его преемник еще не достиг нужного возраста, чтобы взять на себя эту роль. К тому же он готовился к этому годами. Для него все это, наверное, уже давно пройденный этап.

– Готова?

Испуганная Золушка

Его томный, низкий голос вибрирует в моей груди, когда юноша нежно притягивает меня к себе. Машинально кладу левую руку на его плечо. А когда поднимаю голову, то встречаюсь с выразительным взглядом карих глаз.

– Кажется, выбора у меня нет, – сухо отвечаю я, и в следующее мгновение он уже направляет меня в танце. Я просто позволяю ему вести себя, но приходится призвать на помощь всю свою концентрацию, чтобы не споткнуться. Эти туфли усугубляют мои и без того ограниченные танцевальные способности. Словно в тумане, я смутно воспринимаю окружающих нас людей, украшения и огни. Я знаю, что если сосредоточусь на чем-то, кроме своего партнера, то враз собьюсь с такта.

Его тихий смех звучит искренне и немного расслабляет меня:

– Кажется, ты не в восторге.

Я наклоняю голову.

– Это часть моего образа.

Не сводя с меня глаз, Милан мягко вводит меня в поворот. Вероятно, он просто-напросто рассчитывает на то, что люди увернутся, если мы окажемся к ним слишком близко. Когда моя рука слегка соскальзывает с его плеча вниз, я чувствую, как под кожей Стража движутся мышцы. В самом деле впечатляющие мышцы. С его ростом он мог бы легко принадлежать к членам Летнего Двора, известного своим физическим превосходством.

– А знаешь, девушка, представительница Зимнего Дома, – шепчет он, едва заметно притягивая меня к себе чуть плотнее, – этот холодный облик тебе необыкновенно к лицу.

Фыркнув, я чуть отстраняюсь от него. Не настолько, чтобы это увидели те, кто на нас смотрит, но он замечает, я уверена. Едва заметная улыбка появляется на его губах, и я не могу удержаться от того, чтобы ответить тем же.

– Необыкновенно к лицу? – с усмешкой повторяю я. – Так вот чему вас тут учат? Говорить так, как будто вы сошли со страниц романов Джейн Остин?

– Вас? – закатывает он глаза. – Ты ведь тоже персонаж в этой игре, не забывай об этом.

В этом он прав, хотя признавать это мне совсем не хочется. Он прижимает меня к себе чуть крепче, и мы снова делаем разворот. На этот раз я слегка спотыкаюсь и чуть не наступаю ему на ногу, едва не задевая подол своего платья. Но прежде чем успеваю опомниться, он обхватывает мою талию и поддерживает в вертикальном положении. На долю секунды мои ноги отрываются от пола, и я неслышно хватаю ртом воздух. Моя грудь прижимается к его, и Милан вдруг оказывается так близко ко мне, что я чувствую на своем лице его дыхание. Эта внезапная близость заставляет меня почти полностью потерять сознание.

Ого! Меня слегка бросает в жар, и хочется выйти подышать свежим воздухом. В последние несколько недель я не раз прокручивала в уме этот вечер, и всегда он представлялся мне каким-то дурацким, скучным событием. Даже в самых смелых своих мечтах не ожидала, что я буду кружиться в танце с таким горячим парнем.

Во рту у меня сухо, лицо, наверное, ярко пылает, когда Милан вновь ставит меня на ноги. Быстро пытаюсь отодвинуться, чтобы между нами было хоть какое-то расстояние.

– Не за что, – сухо комментирует он всю ситуацию, но когда я смотрю на парня, то вижу на его лице широкую ухмылку.

– Я не очень-то хорошо танцую, – смущенно объясняю я ему.

– Но ведь у тебя все получается. А под платьем все равно никто не увидит, даже если ты сделаешь какой-то неверный шаг.

Наверное, нет, но такого комплимента я не ожидала. Этот Милан и в самом деле удивительно мил. Я ожидала встретить Стража, похожего на кого-то вроде Зары или Сандера. Однако этот парень намного более непринужденный и симпатичный.

– Попахивает сексизмом, не думаешь? – тихо спрашиваю я, улыбаясь преувеличенно широкой улыбкой, когда Милан ведет меня по широкой дуге мимо окружающих гостей. Боже, сколько же длится этот танец?

Он едва заметно хмурится.

– Что ты имеешь в виду?

Я пожимаю плечами.

– Ну, это женско-мужской вариант бала, так? Если есть Страж-женщина и Страж-мужчина, то они танцуют и мужчина ведет. Но если оба Стража – мужчины, этого всего ведь не было бы, да?

Милан бросает на меня короткий взгляд, но затем отводит его так быстро, будто его что-то испугало. Я слежу за его взглядом, но не вижу ничего необычного. Вместо ответа мой партнер отклоняет меня на спину: я чувствую кожей тепло его руки и слегка нервничаю от того, что боюсь упасть.

Когда мы вновь принимаем исходное положение, я фыркаю:

– Будь я парнем, в этом бы не было необходимости. Мы бы пожали друг другу руки, перебросились бы парой слов и закончили на этом.

– Но ведь тогда ничего этого у нас бы не было, Зимняя девушка, – тихо говорит Милан, замедляя шаги танца и, наконец, останавливаясь передо мной. Он пристально смотрит на меня, а потом отстраняется, продолжая держать меня за руку. Зал вокруг нас взрывается аплодисментами, а я все еще ищу взгляд его карих глаз. – Ты очаровала их всех.

Я открываю рот, собираясь возразить, но прежде чем успеваю сказать хоть слово, он отпускает мою руку и склоняется передо мной, на что я поспешно отвечаю реверансом. Когда я выпрямляюсь, он поворачивается, еще раз коротко подмигивает мне и, наконец, исчезает среди представителей Осеннего Двора.

Какое-то время молча смотрю ему вслед, чувствуя себя немного потерянной. Как Золушка, только еще более сбитая с толку.

Теперь официальная часть бала открыта, и несколько служащих спешат украсить танцпол золотыми корзинами с цветами. Кое-кто из гостей начинает танцевать, остальные расходятся в поисках напитков и еды. Первое препятствие я преодолела, хотя оно оказалось куда более запутанным, чем я ожидала. Я думала, что этот танец будет для меня неловким и неприятным с первой до последней секунды. Но, к моему удивлению, ничего подобного не произошло, а скорее наоборот. Конечно, сама по себе я могла бы обойтись и без танцев, но мой партнер по танцам оказался… интересным. И теперь, оттого что он ушел так внезапно, я чувствую себя немного отвергнутой.

В этот момент замечаю, что моя мама проталкивается мимо двух мужчин в черных костюмах и, широко улыбаясь, направляется ко мне. Она берет меня за руки и на миг сжимает их, потом поворачивается и увлекает меня в сторону, подальше от толпы.

– Это было здорово, Блум, – говорит она, быстро обнимая меня. – Я тобой горжусь. Ты выглядела просто чудесно.

Чувствую, как мои щеки заливает румянец. Подобные слова из уст представителя моей семьи много значат для меня, особенно если этот представитель – моя мама. Я люблю свою маму, и она всегда хорошо относилась ко мне, хотя иногда и бывала немного отстраненной. Однако я всегда понимала, что в жизни ей хотелось чего-то другого. Уверена, она любит меня, но вместе с тем я постоянно напоминаю ей, что она не в ладах со своей семьей. Из-за меня и из-за парня, который бросил ее, едва узнал, что я скоро появлюсь на свет. Иногда я задаюсь вопросом, стоила ли я для нее вообще всего этого.

– Спасибо, – смущенно улыбаясь, бормочу я. – Все прошло довольно хорошо, да? Что говорит дедушка?

– Он очень доволен, – говорит она, явно обрадованная этим. – Теперь у тебя есть примерно час на отдых, пока все едят и пьют. После этого камень в амулете поменяют, ну а потом настанет очередь дерева.

Дерево. На самом деле это один из пунктов в повестке дня, который я жду даже с некоторым нетерпением. В вечер каждого бала Стражи и Мастера Домов вместе открывают новый сезон. В каждом Дворе растет старое дерево. Стражи преображают его – в зависимости от наступающего сезона. В начале весны его выводят из спячки, иней на ветвях тает, и появляются первые листочки. На Летнем балу на нем распускаются цветы, и листва становится настолько густой, что сквозь нее почти не виден буровато-коричневый цвет коры. С наступлением осени листья становятся жухлыми и опадают на землю, а к началу зимы дерево обнажается и покрывается слоем льда. Я знаю, что этот этап не является обязательным для смены времен года. Он носит скорее символический характер. Это единственное дерево изображает начало, за которым потом следует весь мир. Сегодня ночью мы вызываем наступление весны, и да, именно поэтому я немного волнуюсь. И нервничаю, потому что почти не могу контролировать свои силы. Однако дед заверил меня, что одного только существования моей магии будет достаточно для завершения ритуала.

Мама вопросительно смотрит на меня, поэтому я киваю и лишь после нерешительно оглядываюсь по сторонам. По правде говоря, я ищу Милана, но об этом говорить маме не собираюсь.

– Сандер гордился бы тобой, – говорит она, вырывая меня из моих мыслей.

– Что? – Я недоверчиво смотрю на нее. – Нет, мама. Если он где-то там, на небесах, он, наверное, проклинает меня на чем свет стоит.

– Блум!

– Что? – спрашиваю я, серьезно глядя на нее. – Разве за все это время Виктория обмолвилась с тобой хоть одним словом?

Взгляд матери становится немного холоднее, когда она отпускает мои руки.

– Моя сестра потеряла сына. Я даже не могу себе представить, как она сейчас себя чувствует. Поэтому я не жду, что она будет вместе со мной радоваться тому, что моя дочь заняла место ее сына.

– Я не просила об этом, – тихо напоминаю я. – И, возможно, вам всем следует больше беспокоиться о том, что случилось с Сандером, чем о том, кто здесь чье место должен занимать.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Что Сандер умер не своей смертью, мама, – настойчиво говорю я. – Кто-то убил его. Этот бал не должен занимать первое место в списке ваших приоритетов. Мы здесь только для того, чтобы соблюсти приличия, поддержать традиции или все в этом духе. Это просто фарс, и все это уж точно не важнее того, что одного из нас убили!

Моя мама отступает на шаг и становится такой бледной, что на какой-то момент меня охватывает беспокойство. Но этот миг быстро проходит, потому что вскоре после этого ее лицо принимает непроницаемое выражение.

– Сандера никто не убивал. Ты говоришь о том, о чем понятия не имеешь, Блум.

– Вот как? – тихо спрашиваю я. Слезы щиплют мне глаза, но я резко смахиваю их. – Я нашла его, мама. Я его видела.

В течение нескольких секунд она молча смотрит на меня, затем медленно качает головой, поворачивается и уходит. А я просто остаюсь стоять на месте и снова чувствую себя вещью, которую просто откладывают в сторону, когда в ней больше нет необходимости. Милан был прав: я всего-навсего фигура в их игре, не более того. Когда этот вечер закончится, я им больше не понадоблюсь.

И какая-то часть меня даже хочет этого.

Мне требуется время, чтобы снова взять себя в руки. Сделав еще один глубокий вдох, я сливаюсь с другими гостями, стараясь ни на кого не смотреть достаточно долго, чтобы случайно не ввязаться в разговор. Еще часа два как минимум. И тогда я смогу вежливо извиниться, скрыться в своей комнате и позвонить Эмме. Тогда мой долг будет исполнен, можно будет завершить эту главу моей жизни и просто продолжать жить как раньше. Теперь я почти уверена, что моя семья не планировала, чтобы я играла большую роль. Так что если в этом вечере и есть что-то хорошее, так это то, что он кое-что доказал: мне здесь не место. И они тоже не хотят, чтобы я была здесь.

Обходя зал, я как раз иду на третий круг, когда кто-то касается моей руки. Поспешно цепляю на лицо улыбку, лишь потом оборачиваюсь и… удивленно распахиваю глаза.

Это Милан.

– Привет, – удивленно говорю я, слегка застигнутая врасплох. Мне приходится смотреть на парня, задрав голову. После его резкого ухода я уже не ожидала, что он снова заговорит со мной.

Его улыбка настолько привлекательна, что мое сердце пропускает пару ударов. А я немного смущаюсь из-за того, какое влияние он оказывает на меня.

– Ну как, развлекаешься? – спрашивает он, оглядываясь по сторонам.

Я пожимаю плечами.

– Да так, гуляю. А ты?

Милан снова смотрит через плечо. Его взгляд кажется беспокойным, как будто он нервничает:

– Честно говоря, в голове уже немного гудит. И нет никакого желания находиться за столом среди гостей.

Наверное, на моем лице написано удивление. А я-то думала, что Страж Весны убежал получать от гостей комплименты и восхваления.

– Понимаю, – отвечаю я, оправляя юбку. – Но, боюсь, до церемонии нам придется продержаться.

Он снова смотрит на меня. Я едва не задыхаюсь от того, насколько пронзительным кажется этот взгляд. Милан слегка наклоняется ко мне, и на миг я чувствую, какое напряжение повисает между нами.

– Давай сбежим? – тихо шепчет он.

Я так зачарована, что поначалу слова парня не обретают для меня никакого смысла. Несмотря на маску, скрывающую половину его лица, я с трудом могу оторвать взгляд от его глаз.

– Что? – глухо спрашиваю я.

Краем глаза я вижу, как он протягивает руку, ладонью вверх. Приглашение.

– Можем пойти на кухню. Там мы сможем поесть, и на нас не будут глазеть, как на животных в зоопарке.

– Но мы ведь не можем…

Он подходит еще чуть ближе, и мои слова затихают, смешиваясь с фоновым шумом.

– Ну же, пойдем, – улыбаясь, умоляет он. – Никто не будет винить нас за этот небольшой перерыв.

Мой здравый смысл подсказывает, что это не очень хорошая идея. Я понимаю, что все, что мне нужно, – это следовать правилам, не дергаться и не высовываться, – и все это закончится. И тем не менее я словно со стороны вижу, как киваю и беру Милана за руку. Довольная улыбка мелькает на лице парня, потом он поворачивается и тащит меня за собой сквозь толпу.

Гости провожают нас взглядами, а я завороженно наблюдаю за игрой мышц на спине Милана. Я знаю, что усложняю ситуацию, но не протестую. Только когда мы покидаем шум и духоту бального зала и нас окружает тусклый свет, я просыпаюсь от этого странного оцепенения.

– Это не очень хорошая идея, – нервно смеюсь я, оглядываясь по сторонам. Мы стоим в темной кухне, слишком маленькой для сезонного двора. К тому же здесь никого нет, что мне кажется совсем уж маловероятным, ведь в доме сейчас, в конце концов, идет пир. – Где мы?

– В малой кухне, – отвечает Милан и, отпуская мою руку, поворачивается ко мне. – В главной кухне сейчас слишком многолюдно, по правде сказать, там царит абсолютный хаос.

Я задумчиво киваю. Почему-то я чувствую себя как-то странно, не то чтобы мне плохо, но такое ощущение, будто я слегка пьяна. А ведь это невозможно, потому что пила я только воду и апельсиновый сок.

– Мы должны вернуться, – нерешительно предлагаю я, хотя и сама слышу, как неубедительно звучит мой голос. На самом деле я рада возможности немного передохнуть. Уйти от любопытных, изучающих взглядов и не обращать внимания на то, как я себя веду. Я почти не знаю Милана, но у меня такое чувство, что в этом мы похожи. Он теперь тоже кажется более расслабленным и намного более раскрепощенным, чем тогда, в бальном зале.

Махнув рукой, Милан одаривает меня чертовски очаровательной улыбкой, от которой мои колени моментально подгибаются.

– Не переживай ты так. Они все слишком заняты собой.

– А разве ты не должен присутствовать там, чтобы семья прославляла и чествовала тебя? – полушутя спрашиваю я, усаживаясь на столешницу, чтобы дать отдохнуть моим бедным ногам. Когда я сбрасываю с них туфли и стягиваю с лица маску, Милан бросает на меня веселый взгляд.

Он пересекает кухню и открывает гигантский холодильник.

– Они, скорее, прославляют сами себя. Остара ведет себя как чертов король.

Не могу удержаться от смеха, когда вспоминаю, что такая же мысль пришла в голову и мне, когда мы приехали сюда. Но затем я умолкаю и наклоняю голову:

– Почему ты называешь своего дедушку по фамилии?

Мышцы на спине Милана едва заметно напрягаются:

– У нас не слишком-то теплые отношения.

– Понимаю, что ты имеешь в виду.

Когда парень выпрямляется и снова поворачивается ко мне, в его руках я вижу пачку «Фла[2]».

Заметив упаковку, я невольно взвизгиваю.

– Боже мой, это тот двухцветный пудинг, да? – Я в таком восторге, что тут же вскакиваю со столешницы. Моя мама обожает «Фла» и регулярно заказывает его целыми вагонами. На самом деле это всего лишь шоколадно-ванильный пудинг, но я тоже без ума от него с тех пор, как однажды его попробовала.

Милан озадаченно смотрит на меня, и я не могу его в этом винить.

– Двухцветный пудинг? – повторяет парень, оглядывая упаковку. Затем берет две ложки, из тех, что сохнут на раковине, одним рывком срывает крышку и садится рядом со мной.

Сначала меня слегка удивляет, что он не вручает мне миску из чистого золота или что-то в этом роде, хотя вообще-то мне все равно. Я беру ложку, которую он протягивает, окунаю ее в пудинг и вздыхаю от удовольствия, когда облизываю ее.

Хорошо, хорошо, это очень даже отличается от всех моих представлений. Вместо того чтобы сидеть за столом с прямой как палка спиной и ломать голову над тем, какую вилку выбрать, я сижу с босыми ногами в темной кухоньке и ем ложкой пудинг прямо из упаковки. Так гораздо лучше!

– А ты не так ужасен, как я ожидала, – замечаю я и смеюсь, когда он раздраженно хмурится.

– А чего ты ожидала?

– Что ты – заносчивый придурок, – пожимая плечами, говорю я. – Извини, но я говорю это только исходя из своего опыта.

– А хочешь знать, чего ожидал я? – спрашивает он, указывая своей ложкой на мое лицо. Я выжидательно смотрю на него. – Что ты стерва, которая думает, что она лучше других, и считает себя особенной – только потому, что она брошенный ребенок.

– Брошенный ребенок? – фыркаю я. – С чего ты это взял?

– О тебе никогда не говорили, – задумчиво замечает он. – Когда до нас дошла информация о смерти нынешнего Стража, все ожидали, что следующей станет Зара. На тебя никто не рассчитывал.

– Хочешь сказать, что никто не знал, что я вообще существую?

– Что-то в этом роде. – Он наклоняет голову. – Многие другие, скорее всего, помешались бы на почве мании величия.

Я кладу в рот еще одну ложку пудинга и на миг задумываюсь об этом.

– Мания величия – это не про меня. Я покончу с этим делом, а потом выхожу из игры. Нет причин раздувать из этого нечто большее, чем оно есть.

– Большее, нежели поддержание баланса на всей Земле?

– Ты веришь в это? – с искренним интересом спрашиваю я. – Во все, что за этим стоит? То есть, я имею в виду, что мы, бесспорно, создаем времена года. Но откуда нам известно, что это не происходит само по себе? Так, как это видят все обычные люди? Может, это естественный саморегулирующийся процесс, а мы просто-напросто какие-то клоуны, которые каждый раз проводят этот чертов бал и изображают из себя невесть что. Я хочу сказать, мы ведь никогда не пробовали испытать, что произойдет, если мы вообще ничего не станем делать?

Милан рассматривает меня с каким-то неопределенным выражением на лице.

– Наверное, это повергнет все в один сплошной хаос.

– А разве сейчас не так? Стихийные бедствия, глобальное потепление, полярные льды тают, пчелы вымирают… Все это хаос в, так скажем, нормированных порциях. Но ведь благодаря нашему участию этого вообще не должно было случиться. Может быть, мы что-то делаем не так, может быть, мы небрежны. Мы называем себя Мастерами и Стражами времен года, но вопрос в том, кто контролирует хранителей?