Хранители. Ключи от Библиотеки бесплатное чтение

Глава 1. Первая встреча

Магазинчик находился в очень неприметном и непроходном месте – в арке жилого дома в спальном районе. В полуподвальчике на три ступени. Изначально он назывался “Слово и дело”, но со временем “дело” отпало и осталось только “слово”.

Магазин торговал книгами. Старыми, подержанными. Часто под обложкой томика красовалась надпись “Наташеньке в День рождения. 1973 год” или “Дорогому Тарасу Анатольевичу с юбилеем. От сослуживцев”. Хозяин магазинчика, он же продавец, пожилой и гладко выбритый мужчина в старомодном, но чистом костюме, дивно напоминал отставного институтского профессора. Таких обычно изображали в добрых черно-белых фильмах.

Иногда в магазинчик забегали люди и подолгу беседовали с хозяином, задумчиво теребя потертые корешки книг. Люди выглядели настолько интеллигентно и, уходя, так трепетно прижимали к груди покупку, что даже местная гроза всего двора и повелительница всех его лавок – потомственная пролетарка и труженица метлы Олимпиада Порфирьевна Пречистенская, считала магазинчик светочем разума в наше сложное время и часто приносила старому продавцу домашние пирожки.

Остальные жильцы боялись тетю Липу как огня, но стоило отдать ей должное – во дворе царила идеальная чистота и нулевой уровень хулиганства. Местный хулиган Петя вообще уверял, что Липка всамделишная ведьма. Он сам видел, как она обернулась черной кошкой и просочилась к нему домой.

Пете не поверили, но каждый раз при встрече с тетей Липой он мелко крестился и уверял, что от Липкиного взгляда внутри все холодеет и на озорство больше не тянет. Вскоре Петя восстановился на учубу и устроился на работу. Сторожем по вечерам.

Неизвестно, чем магазин жил и как платил за аренду. Не иначе как чудом. А может, помогали нечастые покупатели и забегавшие за тетрадями местные школьники. Но каждое утро он открывался. В любой день недели. В любую погоду.

В субботу продавец, который носил старое, скорее, даже старинное имя Игнат Мокеевич, сидел среди разномастных томов и с увлечением перелистывал приключения цесаревича Николая Романова в Японии. Лампы светили тускло.

Звякнул колокольчик. Игнат Мокеевич оторвался от томика. На пороге, неуверенно переступая с ноги на ногу, стояла пухленькая девушка в голубом весеннем пальто, розовом шарфике и с красным зонтиком. Видимо, она была не совсем уверена, что попала по нужному адресу.

– Здрасте! – Девушка справилась со смущением и лучезарно улыбнулась. – Я от Степаниды Андреевны! Она сказала, у вас можно найти чудный справочник по целебным растениям средней и северо-западной полосы!

– Здравствуйте, здравствуйте, – степенно ответствовал продавец, поднимаясь, – есть такой, как же не быть. Как здоровье Степаниды Андреевны?

– Спасибо, уже хорошо! Недавно вот только приболела, лапы ломило и хвост отваливался, но выходили травками, – совершенно серьезно ответила девушка. Игнат Мокеевич сочувственно поцокал языком, водя пальцем по корешкам книг на стеллаже. Потом подцепил указательным пальцем одну – большую, темно-зеленую, и потянул на себя.

В руках продавца определитель высших растений Северо-Запада европейской части РСФСР начал постепенно менять цвет с изумрудного на болотный, и расплывшиеся буквы сложились в новое название: “Алхимический указатель растений Центральных Северо-Западных губерний. Для волшбы, ворожбы, целебных зелий и ядов. Под редакцией О.М. Буянковой”.

– Оно? – продавец протянул девушке книгу.

– Да-да, то самое! – возрадовалась покупательница, прижимая к груди томик. – Сколько с меня?

– Тридцать монет серебром, – улыбнулся Игнат Мокеевич. – Скидка подопечным любезнейшей Степаниды Андреевны.

Девушка с готовностью высыпала горсть монет в протянутую руку, все также бережно прижимая к груди томик, который вновь стал определителем высших растений Северо-Запада европейской части РСФСР. Хозяин лавки с улыбкой проводил покупательницу до порога и велел передавать доброго здоровьечка дорогой Степаниде Андреевне. Девушка обещала и поглаживала корешок книги. На том и расстались.

Хлопнула форточка низкого подвального окошка.

Игнат Мокеевич обернулся. На подоконнике, между фиалкой и геранью, сидела толстая черная кошка.

– А-а-а, Олипиадочка Парфирьевна! Вечер добрый, душенька! – возрадовался Игнат Мокеевич. – Ну что же вы так долго не заглядывали? Пойдемте пить чай. У меня сегодня чудный сорт с чабрецом и домашние пряники, из имения прислали!

Кошка беззвучно раззявила розовую пасть и спрыгнула на пол. Домашние пряники госпожа Пречистенская обожала.

Когда во дворик с трудом протиснулась грузовая машина, Олимпиада Порфирьевна дремала на лавочке. Машина остановилась у второго подъезда, и деловито засновали грузчики, совершенно не обращая внимания на черную кошку. Мало ли этих кошек в каждом дворе. Пречистенская сощурила глаза, внимательно вглядываясь в чужаков. Сами грузчики интереса не вызывали, люди как люди, а вот приехавшая с ними семья…

От неожиданности кошка распахнула глаза. Семья была не местной, ранее не виданной. Папа – интеллигентного вида, в очках с роговой оправой, растянутом свитере и с растрепанными каштановыми волосами, дивно напоминал классического сисадмина из анекдотов. Мама – с упругими длинными кудрями медного цвета и в юбке-разлетайке. И двое детей: серьезный молчаливый мальчик лет двенадцати и бойкая девочка такого же возраста. Близнецы – двойняшки. Семейство дружно выгрузилось из приехавшей вслед за грузовичком легковушки и зашло в подъезд, волоча кадку с фикусом.

Олимпиада Порфирьевна прикрыла глаза и замотала головой. Быть того не могло! Просто не могло быть! Столько лет они искали Хранителя по всем губерниям! Пречистенская лично облазила все вятские леса и величала тамбовского волка Семеныча товарищем. После всего пережитого-то вместе. И тут! И куда? Квартира бабы Тони уже лет десять стояла пустая, потому что дети забрали ее к себе в другой город. А баба Тоня не сопротивлялась, ей совершенно не нравилось, когда додельный домовой Степан Потапыч начинал ночами перемывать всю посуду, старчески кряхтя и подвывая под нос тягучую рабочую песенку.

Вызванный из ближайшего храма для обряда экзорцизма отец Петр ничего с упрямым домовым поделать не смог, хотя и провел ему несколько сеансов психотерапии по Фрейду и даже выпил на посошок. В конце концов баба Тоня плюнула через левое плечо и отбыла к детям и внукам. На днях звонила старой подружке Липе и говорила, как она счастлива всегда находить вещи на своих местах и самолично печь пирожки, без нудных советов под руку о правильном поставлении опары.

– Скучаешь? – Пречистенская скосила глаза. Рядом на лавочке сидел давешний парнишка. – Я вот – тоже скучаю. А тебя можно погладить?

Прежде чем Олимпиада раскрыла рот, мальчишка деликатно провел рукой по ее голове и почесал за ушком. Пречистенская изобразила мурк, похожий на приступ кашля. От мальчишки пахло старыми книгами, булочками и еще чем-то знакомым и очень-очень родным. Кошка замерла, пытаясь уловить, задержать внезапно всколыхнувшееся. Не вышло…

– Папу сюда на работу перевели, – продолжал делиться ребенок. – Сказали, тут какой-то архив старый нашли. Надо разобрать и все перевести. Папа специалист по древним языкам, – в голосе мальчика прорезалась нотка гордости, – а мама сказала, что если ехать, то вместе. Вот мы и здесь… Нам разрешили пожить в квартире бабы Тони… Знаешь такую, киса?

Олимпиада Порфирьевна рассеянно кивнула, погруженная в свои думы. Потом спохватилась и принялась намывать лапу. Паренек не обратил внимания на чересчур умную кошку и продолжил рассказывать о папиной работе, маминых булочках и внезапном переезде. Пречистенская внимала, погруженная в своим мысли. Голос мальчика действовал на старуху гипнотически-успокаивающе, погружая в омут воспоминаний. На периферии сознания звучал вальс Шуберта и хрустела французская булка, навевая видения о ранней весне в старом имении, куда юную Липочку привезли после очередного Сезона в Москве. Липочка была по уши влюблена в статного гусара и ждала предложения. Она еще не знала, что принесет жаркое лето 1812-го…

На втором этаже второго подъезда распахнулось окно, и во двор выглянули “новенькая” девочка и лист фикуса.

– Мишка, вот ты где! – звонко, на весь двор, обрадовалась девочка. – Поднимайся, вещи разбирать будем! И мама зовет пить чай! – И скрылась в глубине квартиры, оставив окно открытым. Странное Ощущение окончательно улетучилось, и Олимпиаду Порфирьевну накрыла привычная дневная суета. На вязе у старых качелей громко выясняли отношения воробьи. Внизу курлыкали голуби и доедали оброненную воробьями булку.

– Пойду я, – сказал Мишка, поднимаясь, – вон Янка уже зовет. Ты заходи к нам, мама добрая, она всех бродячих кошек кормит. Хотя ты, наверное, чья-то, – мальчик с сомнением оглядел кругленькие кошачьи бочка, – ты толстенькая, значит, кормят.

И ушел. Олимпиада Порфирьевна возмущенно фыркнула вслед. Что за невоспитанная молодежь нынче пошла! Каждое поколение гораздо хуже предыдущего! Не то что в ее время…

На втором этаже хлопнуло окно. Кошка очнулась от своих мыслей, спрыгнула на землю и потянулась. Нужно сходить к Игнату Мокеевичу за советом.

Очень уж странные дела затеваются. Очень.

– Липочка, а вы уверены, что это они? – Игнат Мокеевич с беспокойством смотрел на бессильно откинувшуюся в кресле Олимпиаду Порфирьевну. Он знавал ее еще ребенком и был близким другом ее отца – Порфирия Ивановича, поэтому позволял себе иногда величать ее Липонькой или душечкой. Без посторонних, конечно.

Олимпиада кивнула и пригубила предложенный отвар. На вид Пречистенской можно было дать лет шестьдесят. Не полная, а скорее крепко сбитая, с крупными и правильными чертами лица и, как говорят, со следами былой красоты. Она носила строгий, красиво уложенный пучок, имела тонкие, хоть и огрубелые от физической работы пальцы и невероятно прямую спину. Такую прямую, что многие, увидев ее издали, считали, что перед ними отставная балерина. Держалась дворничиха всегда с таким достоинством, что и дворовые кумушки, считавшие ее своей в доску не доходили до откровенно панибратства, общались с ней подчеркнуто уважительно. Хотя и считали, что Липка уж больно высоко себя повела. Но им было простительно, они не знали…

В юности Олимпиада была красива очень земной, мягкой, чувственной красотой. Полненькая, резвая хохотушка, с бойким нравом, копной каштановых волос и глазами теплого орехового оттенка. Порфирий Иванович души не чаял в дочери и намечал для нее лучшую партию. На приданое он тоже не скупился.

На зиму Липу вывезли в Москву. К высшему свету Пречистенские никогда не относились, но и не были совсем уж голытьбой однодворной. Крепенькие середнячки. На первом же балу к барышне подошел статный гусар и отрекомендовался:

– Казимир Андреевич Забытовский!

Липа подала дрожащую ручку для кадрили и забыла обо всем на свете…

Порфирий Иванович недовольно крутил ус и перешептывался с женой, которая горестно вздыхала и легонько сжимала ладонь супруга. А Липа… Липа беззаветно влюбилась. Нахальный гусар, к вящему неудовольствию отца, стал ездить к ним в дом, и знакомые заговорили о скорой свадьбе.

Все решилось само собой.

С Отечественной войны 1812-го жених… не вернулся. Пречистенский, не выдержав слез дочери и уговоров жены, поднял все связи, но гусар как в воду канул. В конце концов его признали погибшим. Липа с горя слегла. Выписанный из Москвы доктор долго осматривал больную, цокал языком и качал головой. Наконец выписал порошки и шепотом посоветовал Порфирию Ивановичу готовиться к худшему.

Готовиться к худшему Пречистенский отказался и велел седлать лошадей и ехать в соседнее имение к старому другу – Игнату Мокеевичу Воронову. Если уж сосед не возьмется, то пиши пропало. А так, даст Бог, выходит Липу. Врачевал Игнат Мокеевич редко, но метко, в основном тех, от кого уже отказались врачи, и из всего лечения предлагали соборование, как последнее из вернейших средств. Собственно, и дружба их началась с того, что сосед выходил самого Порфирия Ивановича от брюшного тифа.

Не смущала Порфирия и странная слава, ходившая о друге. В свете он почти не появлялся, в гости ездил неохотно, к себе не звал. Болтали, что Воронов подался в масоны, а в имении у него сплошь тайные манускрипты да страшные ритуалы. Особенно в этом усердствовала помещица Малышева. С Малышевой у Воронова не сложилось сразу же. С первого взгляда, как встретились у Пречистенских, так кошка черная между ними и пробежала.

Крестьяне и вовсе именовали барина колдуном и шептуном и в обычной жизни сторонились. Что совершенно не мешало им время от времени слезно просить посмотреть на захворавшую корову или на занемогшего ребенка. Впрочем, и деревни у Воронова были как заговоренные, люди и скот болели редко, да и недорода почти не было.

Игнат Мокеевич не отказал. Тот же час приехал, толком не одевшись, велел нагреть воды, долго заваривал травки из походного саквояжика, что-то шептал над глиняным горшочком, парящим ароматным травяным духом.

Утром Липочка поднялась на подушках и слабым голосом попросила чаю. Госпожа Пречистенская крестилась на образа и била земные поклоны, Пречистенский настаивал, чтобы Игнат Мокеевич остался на неделю, а за вещами съездит Стенька-калмык. Сам Воронов задумчиво кивал головой и перебирал в своем таинственном саквояжике баночки с травами и настойками.

А еще через три дня Липочка вышла из комнаты и сидела в гостиной, глядя в узкое окошечко деревенской усадьбы. Маменька хлопотала об обеде, папенька – отдавал распоряжение дворне, а Олимпиада… просто сидела и наслаждалась покоем после бессилия болезни.

– Доброе утро, Олимпиада Порфирьевна, как ваше здоровье? – Воронов возник будто из ниоткуда и вежливо раскланялся.

– Доброе утро, Игнат Мокеевич, спасибо, уже лучше. Маман сейчас придет, – барышня слабо улыбнулась, взглянула на окошко и… вскрикнула от неожиданности – из-под рамы к ней тянулась черная призрачная рука. Мужчина быстро кинулся к окну и стукнул ее набалдашником трости. Конечность сложилась в кулак, погрозила ему и растаяла без следа.

– Что это? – Липочка была белая как полотно, но в обморок падать не спешила. Бойкость нрава сказывалась.

– Не бойтесь, – Игнат Мокеевич достал из-за пазухи веточку полыни, невообразимым образом зажег и окутал ее пряным дымом, – это всего лишь ляды. Низшие сущности. Они уже никому не причинят вреда. Не думал я, что и вы из Наших, да видно такая уж у вас судьба. А от судьбы не скроешься.

Пречистенская снова посмотрела на низкие тучи в окошке и поняла, что старая жизнь с этого момента уж навсегда кончена.

– Говорю же вам, Игнат Мокеевич, это ОНИ! – слабый голос Олимпиады Порфирьевны вернул Воронова в реальность. – Я не могла ошибиться!

Посмотрим, Олимпиада Порфирьевна, посмотрим, – рассеянно пробормотал старый библиотекарь и снова принялся перекладывать книги из стопки в стопку.

Звякнул колокольчик. Хозяин выглянул из подсобки. На пороге стоял Мишка и осматривался по сторонам. Заметив его, мальчишка широко улыбнулся и звонко отрапортовал:

– Здравствуйте! А тетя Лида сказала, что у вас есть тетради и карандаши. Мне надо. А Янке нужна акварельная бумага!

– Сейчас, сейчас. Есть, как не быть. – На Игната Мокеевича вдруг напала непривычная суетливость. В подсобке Олимпиада Порфирьевна уронила фарфоровую чашку.

Воронов, преодолевая дрожь в руках, отсчитывал дюжину тетрадей Хранителю. За которым (кто бы мог подумать!) даже не пришлось тащиться в вятские леса и мерянские болота.

А значит, все только начиналось.

Мальчишка ушел, а Игнат Мокеевич, вернувшись в подсобку, задумчиво оглядел книжное хозяйство и остановился на Олимпиаде Порфирьевне.

– Вот что, Липочка, разузнайте все об этих приезжих, – велел он. – А там и будем думать. Ошибиться нельзя.

Пречистенская кивнула и взяла со стола пряник. Стресс требовал заедания.

– Ну, и что ты расскажешь? – Поздно вечером Пречистенская чаевничала на кухне. Все честь по чести: самовар, пряники и малиновое варенье. Напротив хозяйки сидел Степан Потапыч – домовой безвременно уехавшей бабы Тони.

– А чего тут рассказывать, – проворчал он, – приехали, шум-гам устроили. Девчонка скоро заневестится, а вместо того, чтобы кулебяки печь да приданное шить, все бумагу переводит. Мужик ихний, не хозяин, а так… а баба ихняя…

– Ты мне тут зубы не заговаривай, – беззлобно оборвала причитания Олимпиада Порфирьевна. – Ты мне скажи, есть у них Ключи? Где держат?

– Нет у них Ключей, – развел руками гость. – Токмо от квартиры да энтой… машины. Ох, не люблю я эти машины, ох и не люблю. Железо, вонь, шум. То ли дело лошадушка. Вот, бывалоча, сядем мы с конюшим Селиванычем да гриву мерину в косички заплетаем, иль песни на два голоса играем, – ностальгически вздохнул он, не забывая активно закидывать в рот угощение. Блюдечко с чаем он держал фасонно – тремя пальцами.

– А раз нет, то и неча пряники за просто так жрать, – Пречистенская шлепнула наглого домового по руке. Тот от неожиданности выронил добычу и расплескал чай.

– Злая ты, Порфирьевна, вот ей же ей злая, – запричитал Степан Потапыч, вытираясь кухонным полотенцем с вышитым петушком. – Пряника пожалела! И чай разлил! И ай какой чай! Крепкий, да не в прикуску, а в накладку!

– А ты отвечай толком, когда спрашивают, – беззлобно хмыкнула женщина, наливая ему новую порцию из самовара. Домовой удовлетворенно запыхтел и сыпанул в чашку пять полных ложек сахару. С горкой. Подумал и добавил шестую.

– Да нет ничего у них, Липушка. – Степан Потапыч вытянул губы трубочкой и прихлебнул из блюдечка духмяный чай с травами, закрыв от удовольствия глаза. – Неужто бы я не заметил? Нет ни Ключей, ни энтих… прости господи, артефактов. Люди как люди. Меня, правда, не боятся. – Он досадливо заерзал на месте. Пречистенская по-бабьи подперла ладонью щеку и не сводила с него пристального гестаповского взгляда. Под этим взглядом домовой резко затосковал и даже перехотел чаю.

– Вот что, соседушка, а давай так условимся, – он подумал и цапнул очередной мятный пряник, – приходи ты к нам сегодня ночью, вместе и поищем, а? Можа они их куда затосовали, а я и не приметил? Старый я стал, Липонька, глазки подводят, ножки подводят, ручки… и те не слушаются! Я ж еще в стародавние времена родился, еще при царе!

– Горохе? – хмыкнула Олимпиада Порфирьевна.

– Иван Васильиче! – обиделся домовой.

– Ясно с тобой все, – отмахнулась хозяйка. – Опять придется все самой делать. Жди уж. Приду. Сегодня в двенадцатом часу. Пустишь хоть?

– А то как же, – обрадованно закивал головой Степан Потапыч, – мы Ведунам завсегда рады.

Дворничиха вздохнула и налила чашечку и себе. До полуночи еще было далеко. Не грех и почаевничать…

– Ну что, нашел что-нибудь?

– Да я ж тебе уже говорил, нету у них Ключей, нету-у-у… Вот, принес тебе от квартиры – раз, два, три, четыре. Вот от машины ихней, одна штука. Вот от шифоньера – одна штука, но там ничего интересного, пакетики какие-то непонятные. И все. Что ж ты меня пытаешь, что ваши кровопийцы?

Пречистенская раздраженно фыркнула и еще раз прошлась по квартире, оттопырив трубой пушистый хвост. Домовой семенил следом, ворча под нос нелестное. Открыто выражать нелестное Олимпиаде Порфирьевне он опасался.

Полная луна желтела за окном сырным кругляшком и давала море света. Кошка сунула нос во все углы, пролезла под кроватью и в каждый закуток. Ничего не было.

– Сильное Полнолуние, – отметила про себя гостья. – Ведовское. Эх, поди опять папора зацвела. Надо было остаться и собрать, а я и позабыла совсем. Ну да ладно. В следующий раз. Попоры этой полны подоконники.

В задумчивости Ведунья остановилась у Мишкиной кровати. По случаю жары окно было распахнуто, и на полу лежала яркая лунная дорожка. Кошка втянула с шумом воздух и замерла. От паренька тянуло Силой. Истинной и полузабытой, наводнившей воспоминания запахом широких заливных лугов и проточной реки да стрекотанием кузнечиков в сочной траве. Невозможно ни пройти, ни забыть, ни перепутать. Истинный Хранитель Ключей от Библиотеки, где собраны и сокрыты самые сокровенные знания.

Библиотека стерлась из людской памяти, и только где-то на задворках еще жила легенда о загадочных манускриптах, подаренных Ивану Грозному его бабкой – Софьей Палеолог, последней из рода Византийских Императоров. Но люди говорили: “Это всего лишь легенда!”. Если Книги и были, то они давно истлели или сгорели в многочисленных страшных пожарах. Мало что уцелело с тех времен. Мало.

И только Ведуны знали, что никакая это не легенда, а самая настоящая быль. И Книги не сгорели и не истлели. Они просто стали Не Здесь и Не Сейчас. Долго, очень долго Ведуны искали и Хранителей, и Ключи, надеясь обрести потерянное знание и спрятанную силу. Что-то по крупицам собирал мудрый Ворон, Игнат Мокеевич, находя отзвуки истинного в ворохе глупых баек да старушечьих россказней. Что-то помнили самые старые Лешие из непролазных буреломов и чащоб, но никто даже и намеком не мог сказать, как выглядят Хранители и где спрятаны загадочные Ключи…

Все твердили одно: увидишь – поймешь. А поймешь – как увидишь.

Правду говорили.

Мишка заворочался и поднялся на кровати, потирая ладонью лицо.

– Киса, а ты как здесь оказалась? – спросил он сквозь дрему. Потом глаза мальчишки резко расширились, в них плескался первобытный ужас. Пречистенская резко обернулась и выругалась про себя последними словами. Позади нее лежала человеческая тень. Тень старухи с высоким пучком, в длинном платье и в домашних тапочках. Полнолуние всегда гораздо показывать истинную суть вещей.

– Мама-а-а-а, – заорал Мишка. Гостья, еще раз мысленно выругалась на себя и луну, и свою непредусмотрительность, выпрыгнула в окно. В квартире резко вспыхнул свет, зазвучали встревоженные голоса, топот шагов и звон посуды.

Олимпиада Порфирьевна досадливо махнула хвостом и завернула за угол дома, старательно обходя освещенные участки. Это ж надо было так глупо попасться! Нужно будет рассказать местному семейному врачу – Семену Алексеевичу, о промашке. Пускай зайдет невзначай и выпишет пареньку успокоительного сбора. Или домового попросить в чай незаметно кинуть.

Первая встреча с Ведунами она всегда такая. Запоминающаяся.

Глава 2. Мишка, Янка и домовой

Мишка сидел на старом табурете и пил чай из белой чашки с веселым гжельским цветком. За окном только-только высветлялось ночное небо, и кухню своим мягким желтоватым светом освещала лампочка под выцветшим зеленым абажуром. За холодильником пристроился Степан Потапыч и уплетал выданный Порфирьевной пряник. Ведунья строго наказала приглядывать за мальчиком и вылить в заварочный чайник успокоительное зелье. Маленький пустой пузырек теперь чарующе пах разнотравьем и ноткой спирта, и домовой дал себе слово выпросить у беспокойной соседки немного и для себя – для протирки нервов и полировки струн души.

– Говорю же вам, мне не показалось, – упрямился виновник ночного переполоха. – Там была тень старухи! От черной кошки! Неужели вы мне не верите?

– Верим, сынок, конечно же, верим. – Полина, его мама, завернутая в клетчатый халат, присела рядом и обняла сына за плечи. – Но если тебе не показалось, то что это могло быть? А кошка… Откуда она здесь взялась?

– Может, в окно запрыгнула? – предположила Янка, сидевшая напротив брата. – Похоже, она колбасу учуяла.

– Да нет у нас никакой колбасы, – отмахнулся папа Дима, подпирающий спиной холодильник, – и не было. Вот если только мамино жаркое… Забралась по дереву и шмыгнула в комнату.

– Жаркое мы еще на ужин доели, – возразил успокоившийся Мишка. Острота момента медленно уходила, и мальчик уже начал сомневаться, а было ли что-то, или ему просто почудилось? Ну, действительно, откуда в квартире взялась кошка с человеческой тенью? Как она попала в дом? Через окно? Но деревья далеко, ей не допрыгнуть. Какая-то неведомая магическая сила? Он старательно припомнил все подробности и понял – ничего толком ему на ум не приходит, а обстоятельства произошедшего стирались из памяти как дурной сон. Чай с непривычным привкусом трав действовал расслабляюще. Нужно будет спросить у мамы, что это. Она часто добавляла в заварку разное.

– А вдруг это мыши? – помолчав, сказала Янка и тряхнула озорными рыжими кудряшками. – Я слышала, как у нас за холодильником кто-то постоянно скребется! Точно, это мышь! Большая, толстая и страшная.

Степан Потапыч поперхнулся пряником.

– Да ну, откуда здесь мыши, – покачал головой папа. – Им тут нечего было есть.

– Например, от соседей, – предположила мама. Папа молча пожал плечами.

Мишка допил чай и широко зевнул. И странная черная кошка, и силуэт старухи уже казались ему простым кошмаром. Зря только всех разбудил. Стыдно теперь.

– Иди спать, сынок. – Мама принялась убирать со стола посуду. – Если хочешь, папа с тобой побудет.

– Нет, я сам. – Мальчик еще больше устыдился своего порыва. – Мне, наверное, все привиделось.

Мама вздохнула и сполоснула чашку. Папа поставил на плиту свежий чайник, Янка тоже зевнула и ушла к себе. Было так рано, что скорее еще слишком поздно – начало четвертого утра.

Новый дом Мишке нравился. Было в нем что-то непередаваемо уютное, как в бабушкином пуховом одеяле. Когда они только переехали, папа опасался, что квартира, столько времени простоявшая без хозяина, потребует большого ремонта. Но нет. На удивление все было исправно, и даже пыли собралось совсем немного. Сестра тогда еще предположила, что здесь наверняка есть домовой и это он за всем следит.

Мама посмеялась и сказала, что ему нужно положить конфетку на верхнюю полку буфета. Там угощение и пребывало по сию пору. У Степан Потапыча была аллергия на шоколад, о чем он как-то долго и со вкусом сетовал соседской домовой кикиморе.

Мишка аккуратно прилег на кровать и с опаской уставился в закрытое окно. Луна уже ушла, и в комнату пробивался только свет фонаря. Он с головой укрылся одеялом и тут же уснул – крепко и без сновидений.

А в это время у себя Олимпиада Порфирьевна деловито собирала оставшиеся цветки папоротника и мурлыкала под нос старинный вальс, который нередко наигрывала на фортепьяно в имении своего батюшки, еще будучи девушкой. Домовой незаметно шуршал в ее припасах, надеясь добыть заветную бутылочку, но пока нашел только зелье от расстройства желудка и настойку из волчьих ягод. Она тоже пахла соблазнительно, но попробовать ее он не рискнул, во избежание незапланированного исхода.

Утро обещало быть добрым и буйным.

– Миш, подожди! – Из квартиры вслед за братом вылетела Янка и кинулась вниз по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

– Чего тебе? – хмуро уточнил Мишка и остановился на лестничной площадке.

– Ты в магазин? Я с тобой, надо поговорить.

Мальчик пожал плечами. Поговорить – значит, поговорить. День начался незапланированно. Примерно в начале десятого в дверь постучали. Мама бросилась открывать, и в квартиру просочились плотная женщина в возрасте и запах свежеиспеченных блинов. Гостья представилась Олимпиадой Порфирьевной, местной дворничихой, и сказала, что пришла познакомиться с новыми жильцами вверенного ей двора и честно принесла свежие блинчики.

Родители захлопотали на кухне, а Мишку услали в магазин за углом – за свежей сметаной и “чем-нибудь к чаю”. Предполагалось, что догадливый отпрыск сам выберет между вафлями и печеньем. Янка вроде бы должна была остаться и помочь, но…

– Миш, слушай, я все-все поняла! – На залитом солнцем дворе с визгом носилась местная детвора, в теньке под липой спали кошки и вовсю женились голуби. – Про сегодняшнюю ночь!

– Да забудь ты, просто кошмар привиделся! – с досадой отмахнулся Мишка. Сестра не нашла ничего умнее, как надавить на больную мозоль.

– Нет, не кошмар! – заупрямилась Янка. – Я всю ночь думала и поняла – это тебя испугал домовой!

– Ты опять за свое? Никаких домовых не существует!

– А вот и существуют! Просто мы их не видим! – горячо продолжила девочка. – Смотри, все сходится! Кошка, которой не было, и тень от старухи! Это морок, который на тебя наслали! Скорее всего, мы что-то нарушили, и домовой теперь на нас злится! Помнишь, я как-то говорила, что слышала на кухне шум воды и бормотание, а папа сказал, что это всего лишь трубы? Или как мама удивлялась, что кто-то вымыл противень, который она временно оставила. А еще…

– Хорошо, хорошо! – Мальчик примирительно поднял руки. Спорить с сестрой в такие моменты было совершенно бесполезно. – Предположим, только предположим, что это был домовой. И дальше что? Что ты предлагаешь?

– Ну, можно попробовать его задобрить, – задумчиво протянула сестра. – Положить конфетку или молочка налить…

– У нас уже лежит одна конфетка, – припомнил Мишка, – И никто ее не берет, а раз лежит, то и домовых не существует…

– Это значит, что он на нас обиделся, да и одной конфетки мало! – пришла к своим выводам девочка. Ее брат скептически хмыкнул. Он так и знал, что вся эта ночная кутерьма обернется странными предположениями. Янка была помешана на сказках, домовых и леших, и даже однажды убежала из дома – искать цветок папоротника в ночь на Ивана Купалу. Они как раз на даче жили.

Мама тогда очень испугалась, а папа так рассердился, что на месяц лишил беглянку сладкого и прогулок. А Янка стояла в углу и ревела от осознания того, что теперь ее ночью в лес больше не выпустят и никакой цветок папоротника ей не светит. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Она даже на картинах всегда рисовала что-то сказочное и непонятное. И еще какой-то город с деревянными башнями и резными наличниками. Мама очень гордилась, а папа задумчиво теребил очки и уточнял, где дочь подсмотрела такие детализированные и достоверные деревянные узоры и способ укладки бревен. Янка пожимала плечами и утверждала, что нигде – само собой пришло.

– Вот что я придумала, – вдохновленно продолжила делиться мыслями сестра. – Мы поймаем домового и хорошенько его расспросим, чем именно он недоволен!

Мишка хмыкнул и вошел в небольшой магазинчик. Сметана пузатой баночкой выглядывала из дальнего угла холодильника. За кассой тетя Люба раскладывала по местам мелочовку. Мальчик вежливо поздоровался. Продавщицу он тоже знал, она жила в соседнем подъезде. У нее был сын – Никита, примерно его ровесник, и непоседливая, вусмерть раскормленная кокер-спаниэлька Булька.

Булькой заведовал Никита и выводил ее с собой во двор. Собаку часто забирали младшие дети и носились с ней по дворам. Несмотря на такой моцион, Булька худеть не спешила, и ела если не за четверых, то за двоих точно. Местный ветеринар дядя Леня раздраженно цокал языком и велел сажать собаку на строгую диету. Та смотрела в ответ голодными глазами и решительно отказывалась понимать вред переедания для здоровья.

– Слушай, а не обидится ли домовой еще больше, если ты его поймаешь? – усомнился Мишка, выходя с покупками из магазинчика.

– Ну… – задумалась Янка. – А мы попросим прощения! Два раза.

Мальчик снова вздохнул. Кошмар и ему не давал покоя, было в нем что-то неправильное. Слишком реальным он был, слишком осязаемым для сна. Но разумного объяснения не находилось. Может, все-таки стоит рискнуть?

– Хорошо, – разрешил он. – Давай попробуем. А ты знаешь, что надо делать?

– Решим, – беспечно отмахнулась девочка. – Думаю, ничего сложного в этом нет. Главное, найти приманку…

Взрослые чинно беседовали на кухне. Дворничиха степенно пила чай и спрашивала соседей о работе.

– А, Мишенька, проходи, садись, – Олимпиада Порфирьевна с готовностью подвинулась, освобождая местечко. – И ты, Яночка, садись. Мы как раз о вас говорили. Полина Аркадьевна сказала, что ты пишешь чудные картины. Покажешь?

Девочка кивнула, как завороженная, и послушно села. Было в гостье что-то такое… вроде и не хочешь, но и отказать не откажешь. Мальчик с интересом вглядывался в четкий классический профиль с элегантным пучком на затылке. Женщина казалась ему смутно знакомой, хотя он никак не мог вспомнить, где видел ее раньше.

А сама Липа искоса смотрела на ребят, не забывая поддерживать светскую беседу о безопарных блинчиках и сонорных гласных. Вон как Мишка настороженно относится, но не боится. Справился Степан Потапыч, дал успокоительное зелье парнишке.

Потом Яна показывала свои картины и слушала восхищенные замечания гостьи о светотени и глубине цвета. А что вы думали, Порфирий Иванович дал дочери прекрасное светское образование и рисовать пейзажи акварелью Липонька умела.

Пока все были заняты обсуждением правильного оттенка листвы, Мишка выскользнул из квартиры и отправился в парк. Ему нужно было прогуляться. А домовой? Что домовой? Янка придумала, пусть Янка и занимается. Тем более что никаких домовых не существует.

Тем временем один из таких несуществующих тихонько примеривался к позаимствованной у дворничихи бутылочке с жидкостью янтарного цвета и одуряющим, травянисто медовым запахом с явной ноткой спирта.

Не может же такая красивая плетеная бутылочка содержать плохое? Ведь не может же, правда?

Вскоре засобиралась домой и Пречистенская, оставив после себя легкий переполох и чувство восторга от знакомства с таким разносторонним человеком. Олимпиада Порфирьевна умела вливаться в общество.

“Нужно к Степаниде Андреевне заглянуть. И к Ворону”, – рассуждала Ведунья, поднимаясь к себе. – “Мальчишка точно Хранитель, Силой так и пышет. Девочка… не знаю, есть в ней что-то странное. А родители обычные. Вроде бы. Ключей у них нет, выходит, нужно искать. А искать – это к Стеше. Может, она хоть что-то сможет сделать, если показать ей живого Хранителя”.

В квартире царил зеленый полумрак от растущей под окнами березы. А на улице надрывно кричали стрижи. Солнце уже по-июньски припекало, но внутри было прохладно. Жары Олимпиада Порфирьевна не выносила и боролась с ней своими способами

Из кухни раздался приглушенный стон. Женщина навострила ухо, мгновенно вытянувшиеся в кошачье, и поспешила на звук. Под окном в позе снежинки возлежал Степан Потапыч, рядом валялась пустая бутылочка в веревочной оплетке. От домового исходил сладковато-терпкий запах, который разливался по всей кухне.

– Худо мне, Липонька, худо, помираю я, – надрывался он. – Отпусти душу на покаяние, расскажи малым детушкам, как батька их…

– Какая у тебя душа, ты ж нечисть, – хмыкнула Липка, поднимая емкость и рассматривая её на просвет. – А детушек у тебя нет и не будет.

– Это почему это не будет? – возмутился гость, приподнимаясь на локтях.

– А кому ты такой нужен? На тебя ж ни одна кикимора не взглянет.

– Ну знаешь ли… – обиженно засопел Степан Потапыч. – Какие мои годы! Найду еще!

– Ты ж вроде умираешь?

– Помрешь с тобой, как же! Бесчувственная ты! Вот, ей-же-ей, бесчувственная… Ох, худо мне, Липушка, худо, – он аккуратненько, чтобы не удариться о батарею, запрокинул голову и застонал, картинно сложив руки на груди и закрыв глаза.

– Ничего с тобой не будет. – Олимпиада Порфирьевна критически осмотрела бутылочку и отправила ее в раковину. – Это настойка от крапивницы, а от нее еще никто не умирал. Правда, и не пил никто ее раньше. Мазали в основном.

Домовой открыл глаз и подозрительно на покосился на Травницу. Та сполоснула опустевшую тару и просто закинула ее к чашкам – сушиться. Подумала и включила плиту под чайником.

“Неспроста это!”. – Степан Потапыч суетливо поднялся. Чтобы Липка вот так просто оставила без возмездия покушение на ящик с зельями?! Да быть того не могло. Помнится, Селивантий – домовой с другого конца дома, один мухомор у нее позаимствовал и потом чесался неделю, а тут… Или Ведунью заколдовали, или произошло нечто из ряда вон.

– А теперь, соседушка, ступай отсюда, присматривай за мальчишкой. А еще раз залезешь в мои зелья – устрою обряд экзорцизма в мусорное ведро, – ласково пообещала хозяйка, глядя затуманенными взглядом в стену. Гость икнул и испарился.

Спустя час из двери подъезда вышла черная лоснящаяся кошка, раздраженно фыркнула в кусты, гоняя обленившегося дворового, и завернула за угол. До магазинчика Степаниды Андреевны, или как пафосно называла это место его владелица – “салона”, идти было далековато. Но когда это Ведуны разучились спрямлять путь?

Тем временем у новеньких жильцов кипела своя жизнь и рождались идеи.

– А ты уверена, что это сработает? – Мишка с сомнением разглядывал странное приспособление для поимки домового. Янка торжествующе кивнула.

– Вот, смотри, как только он коснется этого пряника, то потянет за веревочку. Тут-то крышка и захлопнется. И все!

– Да ну, глупости какие-то! Это же… как его… сверхъестественное существо! А ты его пряником и коробкой…

– Я все продумала! Смотри, коробку намазала клеем и сверху посолила!

– А домовые разве боятся соли? – задумчиво протянул мальчик, не припоминая ничего такого.

– Ну… наверное. Хуже не будет, правда же?

Мишка махнул рукой. Пусть будет. Янка сама проверит, что затея наиглупейшая, и отстанет. И вообще – пора уже стать повзрослее, до сих пор какие-то детские фантазии. Не то, что у него.

– Решено! Ждем полуночи и ловим, – по-своему истолковала его жест сестра. – Папа рассказывал, что так раньше ловили дичь…

“Дичь”, ничего не подозревая, отсыпалась за газовой плитой.

Степанида Андреевна Разумовская курила пахучие сигары с длинным мундштуком, носила легкие шали и была склонна к декадентству. А еще у нее был свой магазинчик в одну витрину – “Сивилла”. Здесь торговали грошовыми амулетами и китайскими благовониями, но посвященные знали – настоящий магазин находится за витриной. Вот там-то и было где разгуляться: редкие травы и дорогие камни, хрустальные шары и загадочно мерцающие пузырьки. Но это если знать. А знали очень немногие.

Кроме того, Степанида преподавала. Учеников у нее было с десяток, и это уже считалось удачей. Мало стало Ведунов рождаться, очень мало. И вырастить их было очень непростой задачей. Часто состоявшийся Ведун брал к себе одного, максимум двух учеников за раз, но чтобы больше… Очень уж многое могло пойти не так. Но она справлялась, изредка обращаясь за помощью к Воронову или Пречистенской.

Внешность Стеша имела колоритную. Высокая, даже слишком, стройная до худобы, с огромными миндалевидными черными глазами, чрезмерно большими для такого узкого и изящного лица, и тонкими аккуратными губами, которые она красила темно-красной помадой. Ведунья обожала глухие и узкие длинные платья, которые дополняла вечными шалями, и туфли с острыми, как стилет, каблуками. Черные, чуть тронутые сединой волосы она укладывала в очень элегантные пучки и закрепляла их или высоким гребнем, или шпилькой.

Сейчас она сидела за кофейным столиком напротив Олимпиады в своем небольшом личном кабинете и куталась в шаль изумрудного оттенка, наброшенную поверх темно-фиолетового обтягивающего платья в пол. В неизменном пучке торчала шпилька с летучей мышью на конце.

– Так, говоришь, мальчик Хранитель? – Андреевна прищурилась и затянулась через мундштук, выпуская дым колечками. – Ну, милая, это вряд ли возможно… хотя… Подай сюда чашку.

Порфирьевна пожала плечами и протянула ей блюдце с перевернутой вверх дном маленькой чашечкой, из которой только что пила кофе. Та ловко ее перехватила, перевернула и уставилась на донышко, что-то бормоча себе под нос. Гостья привычным жестом достала с соседней полки чистую.

– Луна, профиль, развилка, рыба, – пробормотала Степанида, снова затягиваясь.

– Новый путь и правильный выбор к благому начинанию, – устало перевела Олимпиада. Подруга кивнула.

– Ну давай погадаем. – Разумовская со змеиным изяществом выскользнула из глубокого кресла и поманила гостью за собой в рабочий кабинет. Оный был призван производить впечатление и вызывать трепет. По крайней мере, так считала его хозяйка. Олимпиада находила его верхом дурновкусия, но свое мнение оставляла при себе.

Большая комната с двумя шкафами под замком – один с книгами, другой – с амулетами, окна занавешены тяжелыми темно-синими портьерами для таинственного полумрака и по причине южной стороны, круглый дубовый стол, на котором стоял хрустальный шар и дымилась ароматическая курильница, два стула с закосом под модерн друг напротив друга.

– Ах, милая, старею, старею… А ведь когда-то моими талантами восхищался сам Эйзенштейн, – вздохнула Степанида, доставая весьма потрепанную колоду карт таро и пеструю шаль. Их отдала молоденькой актрисе старая цыганка в обмен на фунт хлеба. Давно еще, в революционном Петрограде. На вокзале. Худенькая, бледная девушка, с небольшим саквояжиком, в котором помещалось все ее имущество: смена белья и конспекты, сама протянула хлеб. Посмотрела в голодные глаза шустрого цыганенка и протянула. Как заколдованная.

– Счастье тебе будет, золотая моя, – пообещала цыганка, суетливо пряча кусок в тряпки, подальше от недобрых глаз. – Все, что нагадаешь, все-все сбудется. Сила в тебе есть. Советуйся с картами…

Таро не подвели. Как-то поздним октябрьским вечером замерзшая Степанида поднялась в свою коморку под крышей. Чердачная комнатка была очень маленькой и выстуженной, и девушка, никогда не отличавшаяся крепким здоровьем и сложением, с ужасом представляла, как она останется тут зимовать. Все было плохо. Продуктов с каждым днем становилось все меньше, а волнений – все больше. То там, то тут слышались выстрелы, проходили стачки рабочих. Смутное было время. Нутром Стеша понимала, что надо бы уходить, но что-то держало ее в холодном неспокойном городе. И никому не было дела до начинающей актрисы немого кино. Да и до кино сейчас никому дела не было.

В комнате на колченогом столике были небрежно брошены те самые шаль и колода. А ведь забыла Стеша совсем о цыганском подарке. И когда только положила его здесь, ведь точно же убирала. Холодея, девушка подошла ближе. Верхняя карта была повернута лицевой стороной вверх. Тринадцатый аркан. Смерть.

Она дрожащими руками завернула карты в шаль и отнесла на подоконник. Пусть себе лежат до завтра, а там уж избавится от странных вещей. Выходить ночью на улицу оказалось еще страшнее, чем находиться с ними под одной крышей.

Под утро Степанида проснулась, точнее вынурныла из мучительного дремотного кошмара. Во сне, реальном до одури, были звуки орудий и дым пожарищ, кричали и бежали люди и всплывали неслыханные до этого фамилии: Махно, Котовский, Петлюра…

Она слепо пошарила у изголовья кровати и зажгла свечу.

На столе снова лежали расстеленная шаль и стопка цыганских карт. Тринадцатым арканом вверх.

Не помня себя, девушка выбежала на улицу, на ходу сунув ноги в калоши и накинув на плечи пальто. Темные питерские улицы мгновенно поглотили тонкую фигурку в распахнутом настежь стареньком пальто.

– Что же вы, душечка? Куда же вы прямо на дорогу бежите? Вас ведь и лошадью затоптать могут! Или, не ровен час, под автомобиль попадете. – Пожилой мужчина в добротной бобровой шубе, неизвестно откуда взявшийся на ее пути, подхватил ее под локоть и оттащил на тротуар. Стеша не сопротивлялась, ей было уже все равно. Она не понимала, как сюда пришла и что вообще делает на улице. Перед внутренним взором проплывали непонятные видения и стопка карт. Тринадцатым арканом вверх. Светало. Мужчина внимательно посмотрел в затуманенные глаза и вынес вердикт: – Пойдемте со мной, барышня, вам натурально нужна помощь. Я ведь в некотором роде доктор. И судя по вашему виду, у вас горячка. И крайнее нервное истощение. Меня зовут Игнатий Мокеевич Воронов. Может, слышали о таком? Пойдемте, пойдемте скорее, не бойтесь. Олимпиада Порфирьевна уже заждались…

Третий раз Тринадцатый аркан выпал сам собой в Ленинградской квартире Степаниды Андреевны 7 сентября 1941 года. Она долго перебирала таро, курила и куталась в шаль. Потом набрала московский номер Пречистенской:

– Липочка… да, я знаю… да, уже смотрела. Нет, я остаюсь здесь. Так надо… Все будет хорошо, я обещаю… и тебе удачи…

Поговорив, она набросила на плечи неизменную шаль и вышла из дома. У нее было всего несколько часов, чтобы как следует подготовиться. Город ждала страшная пора, но Стеше это было безразлично. Она знала – если она уйдет, все будет только хуже. А значит остальное уже не имело значения, она остается…

– Ну что сказать… – Гадалка быстрыми движениями раскладывала пасьянс. – Есть в твоем протеже что-то такое… необъяснимое. И странное. А вот никаких Ключей с ним нет… дорога, дорога, дорога… их еще найти нужно. Рядом с ним кровная родственница. Сестра или мать. Скорее сестра, очень уж молодая. Ничего без нее не выйдет, так что придется взять с собой.

– А искать-то где? – нетерпеливо перебила Олимпиада.

– Ну не здесь же, – досадливо поморщилась хозяйка кабинета. – Отведи к Ворону, возможно, вместе что-то и придумаете. Карты остались? Или мудрый ворон перестал записывать сказания?

– Толку-то, – усомнилась гостья. – Я уже столько искала. И другие тоже.

– Так это ты, – равнодушно заметила Степанида Андреевна, тасуя колоду, – а то – Хранитель. Ему Ключи обязательно откроются.

Пречистенская задумалась. Было в словах подруги рациональное зерно, но кое-что требовало уточнения.

– Хочешь сказать, мальчишка Ведун? Нет, я не исключаю такой вероятности, Сила в нем есть, но она… какая-то другая. Нет, он и есть та самая Сила, но я не уверена, что он сможет правильно ее использовать и…

– Он не Ведун, – просто объяснила Степанида, – он Хранитель. Еще по кофейку? И вечером ко мне придут на травологию, покажешь свое фирменное зелье бодрости? У ребят сессия, было бы весьма кстати.

– А давай. Все равно дома делать нечего…

Домой Олимпиада Порфирьевна вернулась уже за полночь, заболтавшись со Стешей после занятий. Возиться с учениками она не любила, но почтенное внимание молодежи льстило.

“Интересно, как там Хранитель?”, – подумала она, глядя в темные окна соседей. – “Надо бы завтра заглянуть. Обязательно”.

Тем временем Мишка с Янкой сидели в засаде под одеялом. Мальчик сжимал в руках мамины портновские ножницы, а девочка найденное в недрах секретера шило. Она уверяла, что все домовые боятся холодного железа.

Полночь уже миновала, а коробка с аккуратно уложенным на блюдце пряником по-прежнему стояла открытая, совершенно не шевелясь. Мишка раздраженно глянул на мобильник. Двенадцать тридцать. Он уже хотел высказать сестре все, что о ней думает, когда приманка сама собой дернулась и картонная крышка захлопнулась с легким стуком.

Одним прыжком ребята оказались рядом с ней. Мальчик рывком поднял крышку ловушки и уставился на маленького, плотного, косматого человека в косоворотке, полотняных штанах и мягких чунях. Человечек держал пряник и спокойно на них смотрел, даже не пытаясь убежать.

– А ну стой, вредитель! – Мишка в упор посмотрел на домового, протягивая вперед ножницы. На всякий случай. – Руки вверх!

– Вы что, меня видите? – удивился тот, глядя на детей округлившимися желтыми глазами. Новость потрясла Степан Потапыча до глубины души, и даже глубже, вызвав безотчетный ужас. Никто и никогда не увидит домового, если тот не захочет показываться. Услышать – да, почувствовать присутствие – легко, но не увидеть. А домовые показывались людям редко. Еще реже – в истинном облике, предпочитая образ кошки, лохматой зверушки или кого-то из домочадцев.

Настоящих и вообще всегда видели домовых только Ведуны, и то не сразу, а после обучения. И дети до трех лет. Но нашедшие его не были ни обученными Ведунами, ни маленькими детьми. Уж Ведуна бы “хозяин” точно учуял.

Сломанная картина мира вогнала Степан Потапыча в ступор, и он даже не попытался сбежать, так и застыл на месте.

– Видим-видим, – заявил Мишка. И сам себе удивился, что не испытывает ни малейшего страха перед сверхъестественным. Янка стояла рядом и сопела, как паровоз. – А ну признавайся, что ты тут делаешь! Зачем меня пугал?

– Хоть режьте меня, хоть пытайте, а ничего не скажу, – шепотом надрывался домовой, прижимая к груди трофейный пряник. Мальчик грозно предъявил ему ножницы. – А может, и скажу, – передумал он. – Это все Ведуны виноваты! А Липка среди них первая! Она, она меня Ключи искать заставила! Я говорил ей – нету Ключей! А она мне: “Плохо смотрел, значит”! А я ей…

– Какие ключи, какая липа, какие ведуны? – не понял Мишка. Человечек тараторил быстро, с “оканьем” и непривычным, хотя и понятным произношением

– Ключи от Библиотеки, – поясняла «дичь», втихую откусывая от пряника. – Липа… Олимпиада Порфирьевна. А про Ведунов она вам лучше меня расскажет. Липка-то сама Ведунья. И не из последних.

– Ну дела-а-а, – протянул мальчик. – Выходит, маги и правда существуют? Прямо как в книжках?

Домовой согласно мотнул головой. Янка восхищенно, но молча смотрела на происходящее. Кто бы мог подумать, что существуют не только домовые, но и самые настоящие волшебники! И даже больше, их соседка очень могущественная колдунья! Как удачно они переехали в этот городок! Если у них дворники такие, то кто же тогда директор школы? Не иначе как самый-пресамый могучий маг!

– А что ты забыл ночью в моей комнате? – уточнил Мишка, решив отложить обдумывание чудных открытий на потом.

– Да, зачем ты моего брата пугал? – очнулась сестра.

– Это не я-а, – поперхнулся от обиды Степан Потапыч, – это все она, Липка! Вот, ей же ей, Липка!

– Липка, говоришь, – задумчиво сказал мальчик. – А где она живет покажешь?

Домовой кивнул, снова вгрызаясь в пряник.

Дети переглянулись. Мальчик пожал плечами. Неизвестно, можно ли верить сверхъестественному, а если и да, то насколько, но он знал – домовой не врет. Хотя и сам не понимал, откуда эта уверенность.

– Утром, как все уйдут, отведу – ответил домовой, стряхивая крошки с бороды. – Сами у нее все расспросите, а я тут ни при чем. Вот. Моя хата с краю, за домом следить и припасы считать. И баста.

Человечек хлопнул в ладоши и испарился, оставив после себя припорошенный крошками пол.

– Пошли спать? – предложил Мишка, разглядывая остатки приманки.

– Пошли, – согласилась Янка. – Только я теперь не усну.

– И я не усну…

Утром в квартире дворничихи раздался звонок. Подивившись на столь ранний визит, хозяйка открыла двери. На лестничной клетке стояли Мишка с Янкой. За косяком прятался Степан Потапыч, справедливо опасаясь страшного ведунского гнева и веника.

– Я знаю, что вы делали прошлой ночью, – выпалил мальчик и смело взглянул Пречистенской в глаза.

Глава 3. Ведуны и все-все-все

Олимпиада Порфирьевна вздохнула и чуть посторонилась, пропуская гостей в квартиру. Может, оно и к лучшему. Чуть раньше или чуть позже, но с Хранителем пришлось бы объясняться.

– И ты заходи, Степан Потапыч, – беззлобно окликнула она домового. – Заходи, не прячься, я ж вижу, что у тебя из-за угла пузо торчит.

Домовой обиженно засопел и просочился за порог.

– Это не пузо, это солидное брюшко. Каждому степенному хозяину положенное.

– Ты еще скажи, запасы на черный день, – хмыкнула Ведунья. – Ну что ж, пройдемте в гостиную, гости дорогие, поговорим. Степан Потапыч, займись-ка самоваром и принеси из кухни оладушек с вареньем малиновым, я утром пекла. И поторопись, дружок, разговор будет долгим.

Тот не возражал. Лучше на посылках, но от Липки подальше. Что ему припомнят разглашение ценных сведений, он не сомневался. И даже не разжалобишь ее, мол, растерялся и испугался. Малодушия Пречистенская не терпела и не прощала.

– Ну, с чего начать? – Олимпиада Порфирьевна пододвинула к гостям пышущие жаром оладьи. Расхрабрившийся Степан Потапыч пристроился с другой стороны стола и в отсутствии обожаемых пряников ложной таскал свое второе любимое лакомство – малиновое варенье.

– Вы волшебница? – сразу спросила Янка. Мишка недовольно покосился на сестру. Нашла что спросить! Итак ясно, что волшебница.

– Не совсем, – покачала головой дворничиха, – я Ведунья. Но в вашем понимании, наверное, да, волшебница. Но у нас, Ведунов, нет волшебных палочек и всего такого. Выдумки это все. Не нужны они нам. Все проще и одновременно сложнее. Ведун, хороший Ведун, работает напрямую, как это модно сегодня говорить, с энергией природы. А тут палочкой не поможешь, тут надо понимать и чувствовать.

– А заклинания? – с надеждой уточнила девочка.

– Есть, – кивнула хозяйка, – заговоры. Только сам по себе заговор ничего не значит. Если их прочитает несведущий человек, это так и останется набором слов. А нам они помогают настроиться на правильный лад. У каждого Ведуна есть то, что дается ему вернее остальных. Кто-то умеет “ходить”, кто-то – сражаться, а кто-то может смотреть в будущее или искать пропавшее, кто-то составляет новые заговоры. Я, например, больше по зельям и травам. А так все всё умеют, но что-то все равно лучше дается.

– А тут в городе все такие? – Мишка, расхрабрившись, хлебнул духмяного чаю и потянулся за оладушкой. – Волш… то есть Ведуны?

– Нет, – улыбнулась Олимпиада Порфирьевна, пододвигая тарелку ближе к мальчику и как бы невзначай отодвигая розетку с вареньем от обнаглевшего домового. – В городе не все жители волшебники. Большинство обычные люди, но да, НАШИХ, – дворничиха выделила голосом “наших”, – тут достаточно.

– И в других городах есть? – удивилась Янка. – И в Москве есть?

– Везде есть, – согласилась Ведунья, – но крупные города мы не любим. Да, там спрятаться легче, но в небольших уездных городках да деревнях и к природе ближе, и Силы больше. Особенно в таких старых городках, сильных. Уникальная в них, как сейчас любят говорить, аура. – Она снова шикнула на наглого Степан Потапыч и украдкой показала ему кулак.

– Выходит, мы тоже Ведуны, – не веря своему счастью сказал Мишка.

– Нет, – снова покачала головой хозяйка квартиры, – здесь другое. Ты – Хранитель Ключей. А Яна… наверное, тоже, хотя в сказаниях об этом ничего не говорится. Но Степанида Андреевна считает так. Надо к Ворону пойти, узнать наверняка. А потом уже и в путь…

– Да что за Хранитель? – поморщился мальчик. Ну вот, опять! Домовой ночью заладил про то же самое, и теперь вот Ведунья туда же!

Олимпиада Порфирьевна посмотрела в окно, подлила себе чаю и принялась рассказывать то, что когда-то сама услышала от Ворона.

– Когда-то давным давно правил в Москве князь Иван Васильевич…

– Ой, я знаю, – невежливо перебила Янка. – Грозный!

– Нет, другой, – спокойно возразила Ведунья и продолжила: – Это был дед Грозного, его тоже Иваном Васильевичем звали. Князь женился на византийской принцессе Софье Палеолог, и она привезла с собой книги. Очень много разных книг… Были там и тайные, незнамые и неведомые. И много в них было позабытого да ведовского. Сила настоящая была сокрыта. Кто прочтет да уразумеет, тот могучим Ведуном станет. И будут ему подвластны все Силы, которые есть на свете. Никому эти книги царевна не показывала. Другие – да, а эти – нет. Может, что-то мужу и поведала, а может, и сама многое умела. Всякая слава о ней ходила. Ой, всякая… Сошлись на том, что была она Ведуньей, из Старших еще, да только что Ведун вдали от родной земли сделает? Вдали от дома наша Сила слабеет. Однако рассказала она об этих книгах сыну своему – Василию. А он в свою очередь своему сыну – Ивану Васильевичу. И приказал уже он собрать еще книг, ну кроме тех, что уже были у его бабки и отца, и перенести их все в место тайное. А самую главную книгу, пророческую, велел оставить в особом зале.

– А что за книга?– на выдохе поинтересовалась девочка.

– Каждый там может прочесть свою судьбу, – просто ответила Ведунья, – и узнать о возможности избежать предначертанного. Но там и без этой книги много всякого… Так вот, построил царь Библиотеку и велел туда снести все книги. И назначил Библиотекаря. Никто уже и имени его не помнит, исчезло в веках. Некоторые даже думают, что это был сам Максим Грек. Ему батюшка Ивана Васильевича, Василий Иванович, свое собрание показывал и переводы некоторых книг заказывал. Да только… не верю я. И Ворон не верит. Многое не сходится. Может, и видел преподобный часть Библиотеки, да только явно не всю. Да и умер на полвека раньше, чем она пропала-то. Но пустое.

Библиотекарь этот был не прост. Ой как не прост. Понял он, что такую Силу да знания надо держать взаперти, чтобы нечистые помыслами люди не завладели книгами. Чуял он, что скоро смута начнется, и не хотел, чтобы они попали не в те руки. И создал тогда Библиотекарь четыре Ключа и стал первым Хранителем Библиотеки. А перед тем, как уйти – на покой ли, в иной ли мир, умалчивают легенды, отдал он их ворону, щуке, полозу и волку. И отнесли они эти Ключи на четыре стороны света: в леса дремучие, в глубины морские, в пещеры темные, в пески огненные. Затерялись Ключи. С тех пор Библиотека стоит закрытой. Не Здесь и Не Сейчас. И только истинный Хранитель может отыскать Ключи и открыть Библиотеку.

– И этот Хранитель… я? – потрясенно прошептал Мишка.

– Да. – Олимпиада Порфирьевна устало откинулась на стуле. – Ворон, то есть Игнатий Мокеевич, утверждает, что легенда о том, что Ключи были отданы зверям и птицам это не более чем метафора сокрытия, а сами они хранятся у потомков Библиотекаря. А если и не сами Ключи, то знание о том, где они спрятаны. А может, и не у потомков, а у учеников и учеников учеников, мы же не знаем ничего о Первом Хранителе. Даже как его звали не знаем. Вот я и подумала, что Ключи с тобой. Или вы знаете, где они. Но…

Мальчик ошеломленно молчал. С одной стороны, он, конечно, готовился к чему-то такому, надеялся. А с другой, как-то все равно неожиданно и немножко неприятно. Вроде бы он и Избранный, а вроде как бы и нет. Вон, сказали же им, что он не Ведун. Выходит, и колдовать не может. Как-то быть библиотечным сторожем это немного не то, о чем всю жизнь мечтаешь. Даже магическим.

– И что же нам делать теперь? – спросила Янка, помешивая ложечкой чай.

– Искать Ключи, – просто ответила Олимпиада Порфирьевна. – И Библиотеку. И чем быстрей, тем лучше.

– А так ли уж нужна эта Библиотека? – с сомнением уточнил Мишка. – Столько веков без нее прекрасно обходились! К чему такая спешка?

– Понимаешь, – помолчав, начала издалека Пречистенская, – в мире есть не только добрые, как ты говоришь, волшебники, а есть еще и злые. Их зовут Кощунами. И они тоже ищут Книги. Им они нужны, пожалуй, даже больше, чем нам, Ведунам. Зло, Миша, творить легче. Оно само хочет, чтобы его творили, тут никаких душевных сил не надо и доброты. Вот и получается, что Кощуном может стать почти любой, у кого есть хоть какие-то задатки, а Ведуном – нет. Поэтому Кощунов больше, но они слабее нас и в открытую схватку стараются не вступать. Но есть среди них один… Мором кличут. Понятно, не имя это, а прозвище, но вот он сильный, да. Но все одно слабее самых сильных Ведунов, зато хитрее, коварнее и у него много приспешников. Если Библиотека попадет к Мору… Я даже и думать не хочу, что тогда произойдет. А он наверняка уже понял, что Хранитель нашелся, и тоже захочет завладеть Книгами. Кощуны хотят получить Силу. Если они сравняются с нами, то их уже ничто не остановит.

– Поня-ятно, – протянул мальчик и спросил: – А Кощун… он же может стать Ведуном? Или это необратимо?

– Перевоспитать надеешься? – хмыкнула хозяйка квартиры и снова разлила всем чаю. – И думать забудь. Чтобы Кощуном быть, надо иметь не просто минимальные задатки, а еще и больную душу. Душу, которая любить не может, завистью живет и злобой. И жаждой власти. Хоть ничтожной, а власти. Хороший человек на этот путь не вступит, а если и вступит, то быстро уйдет, не дойдя до конца обучения. Враки все это, что способности можно любому передать. Нельзя. Можно лишь пораньше пробудить их у подходящего человека, ну и инвентарем еще поделиться. А передать Силу – это все равно что передать ум. Но мы отвлеклись…Так вот, даже если Кощун творит добро, он делает это через зло. Даже лечит через него. Меняет жизнь за жизнь. Или здоровье за здоровье. А еще часто эта жизнь подло отнятая. Жертва или случайный человек.

– Жуть какая, – дернула плечами Янка. – Выходит, нам надо успеть получить Книги до Кощунов, чтобы не дать им стать сильнее? И стать сильнее самим?

Пречистенская кивнула. В наступившей тишине особенно отчетливо прозвучал шумный хлюп чая от домового. Все вздрогнули, а он смущенно отодвинул блюдце.

Олимпиада Порфирьевна поднялась и направилась на кухню.

– Сейчас чай допьем и пойдем к Игнату Мокеевичу. Он подскажет, что дальше делать.

– А это надолго? – опомнился Мишка. – А то мама с папой переживать будут.

– Не будут. – Ведунья загремела скляночками в своем секретном ящичке с зельями. – Не вы первые, не вы последние. Есть и чары, и травы, и заговоры, которые тоску снимают да вопросы лишние, ненужные убирают. Ворон знает, Ворон умеет.

Домовой подумал и наполнил чашки по-новой, решив, что, пока Липка возится с зельями, он тут за главного. Степан Потапыч был старой закалки и меньше трех чашек подряд не признавал. Чаевничать – так чаевничать.

А Липа перебирала мешочки с травами и воспоминания. На следующий день после того, как Игнат Мокеевич отогнал от Липоньки ляда, помещик засобирался домой. Батюшка попытался оставить его погодить подольше, но сосед заартачился, сослался на дела и ненужность в лечении и отбыл. На прощание тихонько пообещал прислать Липоньке весточку и рассказать, как ей быть дальше.

– Ох, надо же, какое несчастье, – возвестил Порфирий Иванович, выходя из кабинета, где разбирал накопившуюся почту. – Малышева умерла! А ведь такая молодая была…

– Умерла?! – воскликнула матушка. – Как умерла, когда умерла?

– Да вот как раз в тот день, когда Липонька выздоровела, – пояснил Порфирий Иванович, вчитываясь в короткое послание. – Горе-то какое…

Липа сидела на диване и читала французский роман. Точнее, делала вид, что читает. Под видом романа у девушки была одна из книг, выданных Игнатом Мокеевичем для образования. Перед глазами прыгала и расплывалась рукописная строка “… аще Кощунъ кощунство не сумѣетъ, али Вѣдунъ его запнѣть, такъ постигнетъ его смерть безвременная да страшная”…

Липа вынырнула из воспоминаний и прислушалась. Домовой вполголоса рассказывал про трактир Стеньки Рыжего, стоявший почти аккурат на этом месте, и Марфушку Странницу. Дети внимали.

– Степан Потапыч, заканчивай, наговоритесь еще. – Олимпиада Порфирьевна появилась в дверях, уже переодетая в более строгое и темное платье для выхода. В руках она держала маленький бархатный ридикюль со всем необходимым. – Нам пора в Город. – Ведунья выделила голосом последнее слово и стало понятно, что это не просто “город”, а именно “Город”. Но сначала к Воронову.

Владелец магазинчика расположился в окружении старых книг и читал фолиант при тусклом свете, нацепив на нос допотопные очки на резинке.

– Здравствуй, Игнат Мокеевич, мы к тебе, – улыбнулась Пречистенская, гордым крейсером заходя в каморку. Дети несмело жались за ее спиной. – Показывай свои записи, Хранитель хочет узнать подробнее о своем Пути.

Книжник глянул на гостью поверх очков округлившимися глазами и неторопливо поднялся. Раз уж она решила, что пора, то, стало быть – пора. Олимпиада была хоть и младше, но почти ничем не уступала книжнику.

– Доброе утро, – спокойно поприветствовал он ребят и поманил за собой в сторону подсобки. – Прошу за мной, господа, в мою скромную обитель.

Мишка мысленно приготовился увидеть что-то типа огромного зала или комнаты, заваленной таинственными манускриптами, с потайной дверью в подземелье. Но… ничего подобного не было. Подсобка оказалась подсобкой и дивно напоминала закулисье школьной библиотеки: узенькие проходы со стеллажами, уставленными потрепанными разномастными книжечками, у низкого подвального оконца небольшой деревянный столик, два стула с грубыми потертыми спинками да стандартная до незапоминаемости лампа. Мальчик разочарованно вздохнул. Какая-то слишком обыденная магия получалась. Не волшебная. И палочек нет, и заклинаний нет, по сути. И волшебники совсем как ненастоящие. Ни мантий, ни шляп, ни колпаков. Но Янка, кажется, его мнения совсем не разделяла, разглядывая все вокруг с заметным интересом.

Пока гости изучали местность, Книжник ловко водрузил на стол толстенный, написанный от руки талмуд и раскрыл его примерно посередине, прямо на схематичном изображении какого-то старого города.

– Ну что ж, Михал Дмитриевич, раз уж Олимпиада Порфирьевна вам все рассказала, то пожалте сюда.

Мишка осторожно подошел и вгляделся в неясный полустертый рисунок, очень схематичный, без перспектив и масштабов. Рядом с ним вились рукописные буквы, лишь отдаленно похожие на родные. Он силился прочесть, но кроме “аз” и “еси” ничего толком и не разобрал.

– Так вот, Ключи… – Голос Ворона потек неожиданно плавно, мягко и глубоко, как у былинного рассказчика. – Во всех сказаниях Их всегда четыре. Только в одном предании упоминается и некий Пятый Ключ, но я уверен, что так зашифрован сам Хранитель, как объединяющий фактор. А может, и нет, сказание об этом всего одно, мало ли кто что домыслил. Первый Ключ был отдан Волку. А значит, он спрятан в лесу. Мы искали по всей тогдашней ойкумене, расспрашивали всех, кто мог хоть что-то знать о каких-то кладах и сокрытых знаниях. И только в одном месте собрали полный пазл: и Волка, и леса, и рассказы древних леших о небывалом кладе, который охраняется Старшим Волком. Только ни самого клада, ни таинственного Волка так никто и не видел. И было это в мерянских лесах.

– Мерянские леса? – удивилась Янка. – А это где?

– Сейчас это Костромская область, – с готовностью ответил Игнат Мокеевич, доставая уже обычную географическую карту и пристраивая ее поверх книги. – Остались там еще места тайные – нехоженые да заповедные.

Олимпиада Порфирьевна едва заметно фыркнула. Так уж и заповедные и нехоженые. Когда Ворон смог систематизировать все знания о Волке, она тут же туда кинулась. Благо тогда она была совсем юной и легкой на подъем. И как все молодые и горячие Ведуны, хотела первой отыскать Ключи. Ну хотя бы один! Те земли и вправду оказались дремучими и на редкость ноголомными, но совершенно не заповедными. И Ключа не было. И Легендарного Стража тоже. Никаких следов.

Тогда-то и уверились они окончательно, что всякие там Волки с Ужиками не более чем собирательный образ четырех сторон света, или легенды, а не конкретные персонажи.

– Еще один Ключ, скорее всего, находится здесь. – Игнат Мокеевич широким жестом обвел область на севере карты. – Ильмень озеро и, возможно, Балтийское море. Здесь тоже водяники рассказывают о некой Щуке – рыбе, охраняющей сокровище.

– И ее тоже никто не видел, – понимающе протянул Мишка.

– Именно, – кивнул Воронов. – А вот насчет оставшихся двух Ключей мнения очень расходятся, и точных свидетельств нет. Но раз у нас есть Хранитель, то уверен – мы обязательно отыщем все подсказки!

– Ну и как мы туда попадем? – усомнился мальчик, разглядывая карту. Карта игриво сообщала, что до загадочных мерянских лесов добираться долго и, скорее всего, муторно. – Вон оно как далеко.

– О, проще простого, – улыбнулся старик. – По Тропе.

– По Тропе?

– Да. Впрочем, это проще показать, чем объяснить. Олимпиада Порфирьевна проводит.

– А как хоть эти Ключи выглядят? – вставила любопытная Янка. – Как их отличить от остальных?

Воронов зябко передернул плечами и развел руками. Дескать, история умалчивает, сами догадывайтесь.

– Может, есть хоть слепок с замка? – продолжал допытываться умный Мишка. – Посмотрим на него и поймем – тот Ключ или нет.

– Так нет замка, – пояснил Книжник и снял с книги карту. – Мы даже не знаем, где его искать. Согласно источникам, у нас есть несколько предполагаемых мест сокрытия Библиотеки. Вот, глядите сюда, – и перевернул страницу. На развороте был нарисован тот же самый город, только уже подробнее – с витиеватыми надписями над каждым строением. Ребята с готовностью склонились над рисунком.

Игнат Мокеевич достал откуда-то небольшую указку и принялся водить ею по страницам, объясняя, где может быть спрятана Библиотека. Ну или хотя бы вход в нее. Мест выходило не так уж много, и, в отличие от костромских лесов и балтийских берегов, проверить их все было вполне реально.

– Ну что, есть хотите? – спросила Пречистенская, когда спустя полтора часа они ушли из комнатки скромного библиотекаря. Он обязался прислать ей все необходимое для похода.

Отдавать лавры первопроходца и первооткрывателя Хранителя она никому не собиралась, планируя проводить детей лично. Даже по непролазным лесам и северным озерам.

– Хотим, – сознался Мишка. В животе в подтверждение предательски заурчало.

– Тогда пошли в “Погребок”.

– “Погребок”? Это где?

– Сейчас увидишь, – пообещала Ведунья и свернула за угол дома. Дети с увлечением завертели головами, вроде и недалеко от дома отошли, но на этом пустыре они никогда не были. Даже и не замечали его ни разу. Потом зашли в какой-то запущенный парк с заброшенным неработающим фонтаном в виде мальчика с уткой, а затем этот парк внезапно кончился и они выскочили на центральную площадь.

– А как это мы так? – удивился Мишка. От их дома это все было далеко. Не меньше трех автобусных остановок, а они раз – и пришли, даже не запыхались. Просто повернули, и все

– Ничего сложного, – хмыкнула Ведунья, направляясь к упирающейся в площадь тенистой аллее. – Такой короткий путь и называется Тропой. Главное, с глаз скрыться и за угол завернуть, а дальше сама приведет. Нам сюда.

Пречистенская прошла по узкому проходу между двумя новыми домами и вышла прямиком к маленькому старинному особнячку среди густых зарослей сирени и плетущихся роз.

– Олимпиада Порфирьевна! – Девочка остановилась как вкопанная и даже открыла рот. – Здесь же ничего нет! Я ведь знаю! Мы с мамой, ходили там в банк, – она махнула на современное здание, оставшееся позади, – и я сюда случайно заглянула. Тут ничего не было! Просто заросший пустырь! Я точно помню.

– Значит, смотрела да не видела! Смотреть и видеть не одно и тоже, – ответила Ведунья, обходя здание.

С торца были неприметные ступени в подвальчик, над которым висела пожелтевшая от времени деревянная вывеска “Погребокъ”. Внизу была вычурная приписка “Радуетъ васъ съ 1756 года”. Пречистенская открыла тяжелую дубовую дверь и вошла внутрь. Ребята испуганными мышами проскочили следом.

– Как же здесь классно! – потрясенно прошептал Мишка, оглядевшись вокруг. Янка восхищенно закивала.

Помещение было достаточно большим и просторным – с высокими сводчатыми потолками, но вместе с тем уютным. Влево и вправо от входа уходило по два ряда крепких, потемневших от времени приземистых дубовых столиков. У каждого стояли крепкие же стулья с отполированными временем сидушками. С потолков свисали фонари, в которых горели свечи, и их пламя было нереально ярким и теплым. Впереди размещалось что-то типа барной стойки, или прилавка, за которым был низкий и приземистый, под стать меблировке, человек неопределенных лет с медно-рыжей, топорщащейся во все стороны бородой, в застиранной бежевой рубашке в коричневую клетку и темно-зеленом бархатном потертом жилете. За спиной у него находился стеллаж с разноцветными бутылочками, среди которых, впрочем, не было ни одной узнаваемой, а справа, за прилавком, прятался кофейный автомат.

В воздухе разносился запах свежей выпечки, жареного мяса и еще чего-то дровяного. Звучала негромкая струнная мелодия, такая ненавязчивая, что с ходу и не поймешь, что это. Да и тонула она в людских голосах.

Несмотря на утро, в зале были посетители. Мишка надеялся хотя бы здесь увидеть странных волшебников в мантиях и остроконечных шляпах, но… нет. Все были одеты вполне обычно. Кто-то завтракал основательно, а кто-то обходился чашкой кофе и пухленькой булочкой. Вот сидит молодой мужчина в строгом костюме, а через столик что-то обсуждают две студентки-подружки (на мгновение мальчику показалось, что у них как-то странно, в лисью мордочку, вытянулись лица, но всего лишь на мгновение). А вот пьет чай благообразная старушка в несовременном лиловом платье и в шляпе, напоминающей цветочную клумбу. Рядом на стульчике дремет здоровенный пушистый серый кот со шлейкой. Еще дальше пристроилась компания в рабочих комбинезонах и что-то обсуждала, активно жестикулируя. А совсем в углу сидел одинокий мужчина за абсолютно пустым столом. Он так низко наклонился, что можно было разобрать только сцепленные в замок руки на столе да закрытый серым капюшоном толстовки затылок.

– А-а-а, доброго утречка, разлюбезная Олимпиада Порфирьевна! – поприветствовал Пречистенскую бармен-трактирщик, с любопытством косясь на детей. – Давненько вы нас не радовали свои визитом. Совсем вы нас позабыли!

– Дела, – отрезала Ведунья и добавила: – Вот, учеников взяла, показываю им Город. Так что прости, Сильвестр Иванович, а недосуг было к тебе заглянуть.

– О-о-о, ученики, – возрадовался трактирщик и перегнулся через прилавок, чуть не вывалившись в зал. – Друзья Олимпиады Порфирьевны – мои друзья! Что желают юные Ведуны? У меня поспела чудная кулебяка, еще есть шанежки с земляникой, рагу овощное и пироги на любой вкус. Есть горячий сбитень, морс клюквенный, кисель и лимонад. А есть завтраки готовые. Сегодня яичница, горошек зеленый и две булочки с томлеными сливочками.

– Дай нам парочку завтраков, а мне чашку кофе, – перебила словоохотливого трактирщика Травница. – И не забудь добавить корицы.

– Сей секунд, милостивые государи! – Сильвестр изобразил полупоклон и скрылся в кухне. Пречистенская уверенно подошла к одному из дальних столиков у окна. Усевшись на стул, Мишка оглядел зал. Одинокого мужчины уже не было.

– А почему вы назвали нас учениками? – спросил мальчик много позже, ложечкой ковыряя десерт – сливочное мороженое, политое сверху черносмородиновым сиропом.

– Незачем кому-то про Хранителя знать, – пожала плечами Ведунья. – Сильвестр тот еще жук, да и людишек у него много бывает. Разных. Поди пойми, где Ведун, а где – Кощун. Тем более если кто проездом. Слухи, сплетни. Все в “Погребке”. Пусть лучше болтают, что Травница на старости лет умом тронулась и учеников взяла, чем ищут Хранителя.

– Но меня же и так заметят, – недоумевал он. – Вы же вот заметили.

– Я – другое дело, – снисходительно сказала она. – Одна из Старших. Не первая и старейшая, но все же… А более сильному от более слабого волшбу легко скрыть, а слабый и не заметит. Так что тебя я пока спрятала, и все остальные теперь видят, что ты всего лишь Ведун. С потенциалом, но непроявленный.

– А те, которые, как вы? – осторожно поинтересовалась Янка. – И те, которые сильнее?

– Таких тут мало, – покраснев, ответила Пречистенская и заторопилась: – Поели? Давайте в Город, мне еще надо зайти в пару лавочек, прикупить кое-что в дорогу.

Мишка кивнул и быстрей заработал ложкой. Его сестра задумчиво смотрела куда-то мимо нее и думала о чем-то своем.

Глава 4. В путь

– Ох, бяда-бяда, огорчение! – Степан Потапыч усиленно метался по квартире, волоча в походные рюкзаки, по случаю выданные Пречистенской, все, до чего мог дотянуться. Дети сидели на кровати, поджав ноги, и в хозяйственную сутолоку не вмешивались, деятельного домового хватало на всех. – Вот, ей же ей, как знал – одни беды от Ведунов! Посылают малых робят во дальние земли, во темные леса, во сырую воду. Бесчувственные. Вот, ей же ей, бесчувственные. А ежели остуда какая или инфлюэнца? Носки бери шерстяные, бери, кому говорят! Шерсть она завсегда тепло сохраняет, даже мокрая. Самое то для лесов да болот. Набуешь поверх нее сапоги и не простынешь. Вот сюды ложь… так, вот еще тряпочку чистую надо, кружку да ложку. Припасов мало, ой, мало. И медку нету. Кончился медок. А он при простуде лучшее средство. Ну да ничего, сейчас от Липки принесу. Чай, она не обеднеет. – И шмыгнул за холодильник. У домовых свои пути.

Дети переглянулись.

– Ты уверен, что надо идти? – уточнила Яна, глядя на брата. Тот кивнул.

– Да ты сама посуди, как все завертелось. – Мишка в упор глядел на пузатые рюкзаки, со знанием дела уложенные домовым. – Надо помочь. Тем более что кроме нас и некому. И потом, кажется, ты сама хотела попасть в магическое приключение! А теперь боишься!

– А мама с папой? – в который раз напомнила сестра.