Заколдованная жизнь бесплатное чтение

Диана Уинн Джонс
Заколдованная жизнь

Посвящается Клэр, Николасу, Франсез

Глава первая

Мур Чант восхищался своей старшей сестрой Гвендолен. Она была колдуньей. Он восхищался ею и крепко за нее держался — особенно после того, как в их жизни произошли важные перемены и ему стало не за кого больше держаться.

Первая важная перемена произошла, когда родители взяли Мура и Гвендолен прокатиться на колесном пароходике вниз по реке. В дорогу семейство отправилось при полном параде — Гвендолен и мама в белых платьях с лентами, Мур и папа в воскресных костюмах из колючей темно-синей саржи. День выдался жаркий. Пароходик был битком набит празднично одетыми людьми. Пассажиры болтали, смеялись и лакомились мидиями, заедая их тонкими ломтиками белого хлеба с маслом. Паровой органчик, сопя и хрипя, наяривал популярные мелодии, и никто никого не слышал.

Пароходик, что и говорить, был слишком стар и сильно перегружен. Вдобавок что-то неладное случилось с рулевым управлением, и пароходик наткнулся на плотину, откуда обрушился поток, захлестнувший всю эту веселую, жующую сандвичи толпу. Пароходик просто-напросто развалился, налетев на одну из свай, ограждавших плотину. Муру запомнились лопасти, режущие синеву небес, и клубы, которые со свистом вырывались из сломанных труб органчика. Этот шум заглушал крики пассажиров, пока вода сбивала их с ног и прямо с палубы уносила в реку.

Ужасная история — в газетах ее назвали «катастрофой „Милашки Молли“». Дамам мешали плыть прилипшие к телу длинные юбки. Мужчинам в их тесной сарже приходилось не легче. Но Гвендолен была колдуньей, она не могла утонуть. А Мур, обхвативший ее обеими руками, спасся вместе с ней. В живых остались всего несколько человек.

Трагедия потрясла всю страну. Пароходство и власти Вулверкоута взяли на себя похоронные расходы. Гвендолен и Муру за казенный счет пошили тяжелое черное траурное платье. Они ехали в конце похоронной процессии в экипаже, запряженном черными лошадьми с черным плюмажем на лбу. С ними были и остальные уцелевшие пассажиры. Мур всю дорогу разглядывал их, пытаясь угадать, не колдуны ли они, не волшебники, но так этого и не выяснил. Мэр Вулверкоута учредил фонд для выживших в кораблекрушении. Пожертвования стекались со всей страны. Уцелевшие пассажиры получили свою долю и разъехались кто куда — начинать новую жизнь. Только Муру и Гвендолен ехать было некуда — никаких родственников у них не обнаружилось, и они остались в Вулверкоуте.

На некоторое время они стали знаменитостями. Все были к ним очень добры и без конца повторяли, какие они прелестные маленькие сиротки, что было сущей правдой. Оба — светловолосые, бледные и голубоглазые, обоим шел черный цвет. Гвендолен — очень хорошенькая и высокая для своих лет. Мур, напротив, для своего возраста низковат. Гвендолен пеклась о брате почти как мать, и это всех очень трогало и умиляло.

Мур не возражал. Без этого участия он чувствовал бы себя совсем осиротевшим и потерянным. Дамы угощали его сластями и дарили игрушки. Члены городского совета заботливо спрашивали, как он поживает. Сам мэр заходил погладить его по головке. Мэр, кстати, объяснил, что опекунский совет положил деньги фонда на счет — до совершеннолетия Мура и Гвендолен. Пока же их образование и воспитание будет оплачивать город.

— А где вы, дружочки, хотели бы жить? — ласково осведомился мэр.

Гвендолен сразу же сказала, что миссис Шарп, соседка снизу, предложила взять их к себе.

— Она всегда была добра к нам, — объяснила Гвендолен. — Мы бы хотели жить у нее.

Миссис Шарп и вправду относилась к ним очень тепло. Она тоже была колдуньей (в ее гостиной висел аттестат с надписью: «Дипломированная ведьма») и проявляла к Гвендолен живой интерес. Мэр колебался. Как все, кто не умеет колдовать, он не одобрял людей с магическим даром. Он спросил Мура, хочет ли тот переехать к миссис Шарп. Мур не возражал. Он предпочитал жить в доме, к которому привык, даже если для этого придется переселиться на нижний этаж. Мэр, считавший, что нужно приложить все усилия, чтобы двум сироткам жилось как можно лучше, дал согласие. Так Гвендолен и Мур поселились у миссис Шарп.

Пожалуй, именно в тот момент Мур окончательно убедился: Гвендолен — колдунья. Прежде он не был до конца в этом уверен. Когда он спрашивал родителей, они качали головами, вздыхали и обменивались горестными взглядами. Мур вспоминал, какой поднялся переполох, когда из-за сестры с ним случились судороги. Ведь родители не стали бы обвинять Гвендолен, не будь она в самом деле колдуньей. Но теперь все изменилось — миссис Шарп все выкладывала начистоту.

— У тебя настоящий талант к волшебству, милочка, — говорила она, глядя на Гвендолен сияющим взглядом, — и я не я буду, если допущу, чтобы он пропал. Нужно немедленно найти тебе учителя. Для начала подойдет и наш сосед — мистер Нострум. Некромант он, пожалуй, неважнецкий, но учитель неплохой. Он обучит тебя азам, душенька.

Мистер Нострум брал фунт в час за обучение основным предметам и гинею в час за углубленный курс. По мнению миссис Шарп, это было отнюдь не дешево. Она надела лучшую свою шляпку с черным стеклярусом и поспешила в городской совет, чтобы выяснить, согласится ли фонд оплачивать занятия Гвендолен.

К ее досаде, мэр ответил отказом. Он объяснил миссис Шарп, что колдовство не входит в обязательную программу. Миссис Шарп вернулась, раздраженно позвякивая бусинами на шляпке. В руках она держала полученную от мэра плоскую картонную коробку, полную всяких мелочей, которые сердобольные дамы нашли в спальне родителей Гвендолен.

— Нелепые предрассудки! — возмущалась миссис Шарп, швыряя коробку на кухонный стол. — Если у человека есть талант, то должно быть и право его развить — так я и заявила мэру! Но не волнуйся, милочка, — поспешила она утешить явно разгневанную Гвендолен, — выход всегда можно найти. Мистер Нострум и даром с тобой позанимается, если мы придумаем, чем его завлечь. Давай-ка пошарим в этой коробке. Может, твои бедные мамочка и папочка оставили как раз то, что нам нужно.

Сказано — сделано, и миссис Шарп вывалила содержимое коробки на стол. Это было странное собрание предметов — письма, кружева, какие-то сувениры. Мур и половины из них раньше не видел. Было здесь брачное свидетельство, гласившее, что двенадцать лет назад Фрэнсис Джон Чант обвенчался с Кэролайн Мэри Чант в церкви Святой Маргариты в Вулверкоуте, а также засохший букетик, который, должно быть, держала в руках невеста. А под всем этим Мур обнаружил сверкающие сережки, каких он никогда у мамы не видел.

Звякнув стеклярусом на шляпке, миссис Шарп быстро нагнулась к сережкам.

— Да это же бриллианты! — сказала она. — У твоей мамочки наверняка водились деньжата! Так, если я отнесу серьги мистеру Ноструму... впрочем, нет, мистер Ларкинс даст за них больше.

Мистер Ларкинс держал на углу что-то вроде лавки старьевщика, — правда, не все его товары были старьем. Среди медных каминных решеток и щербатой посуды можно было найти весьма ценные вещи со скромной этикеткой «Экзотический ассортимент», то есть у мистера Ларкинса водились и крылья летучих мышей, и сушеные тритоны — словом, всякая всячина, без которой волшебнику не обойтись. Без сомнения, мистер Ларкинс не останется равнодушен к паре серег с бриллиантами. Жадно сверкнув черными, как бусины на шляпе, глазами, миссис Шарп протянула руку, чтобы схватить драгоценности.

Но не тут-то было — в тот же миг к сережкам потянулась Гвендолен. Она ничего не сказала. Молчала и миссис Шарп. Обе руки замерли в воздухе. Возникло ощущение жестокой невидимой борьбы. Наконец миссис Шарп убрала свою руку.

— Благодарю, — холодно произнесла Гвендолен, спрятав серьги в карман своего черного платья.

— А я о чем говорила? — поспешила сгладить неловкость миссис Шарп. — У тебя, милочка, настоящий талант!

Она продолжила разбирать вещи из коробки. Отбросив в сторону курительную трубку, ленты, веточку белого вереска, меню, билеты на концерт, она обнаружила связку старых писем и отогнула большим пальцем края стопки.

— Любовные письма, — сообщила миссис Шарп. — От него к ней. — Она, не глядя, кинула пачку обратно и подхватила другую. — От нее к нему. Никакого проку. Наблюдая, как толстый лиловый палец миссис Шарп ворошит третью связку писем, Мур решил, что колдовство, должно быть, экономит кучу времени.

— Деловые письма, — определила миссис Шарп. Ее большой палец на мгновение замер и стал медленно перебирать стопку заново.

— А что у нас тут? — заинтересовалась она. Развязав розовую ленту, она аккуратно вытащила и развернула три письма. — Крестоманси! — воскликнула миссис Шарп и тут же прикрыла рот рукой, бормоча себе что-то под нос. Лицо у нее покраснело. Мур заметил, что она испытывает одновременный прилив удивления, страха и жадности. — Так, и что же он писал вашему папочке? — спросила она, приходя в себя.

— Давайте посмотрим, — ответила Гвендолен.

Миссис Шарп разложила три письма на кухонном столе, и Гвендолен с Муром склонились над ними. Мура прежде всего поразила энергичность подписи на всех трех:

Крестоманси

Тут Мур обратил внимание на то, что два письма написаны тем же энергичным почерком, что и подпись. Первое письмо было получено двенадцать лет назад, вскоре после свадьбы родителей. Отправитель писал:

«Дорогой Фрэнк!

Прошу, не лезь в бутылку. Я предложил тебе это, поскольку хотел помочь. Я и теперь готов тебе всячески помогать, если ты сообщишь мне, что от меня требуется. Можешь на меня рассчитывать.

Неизм. твой

Крестоманси».

Второе письмо было короче:

«Дорогой Чант!

И тебе того же. Пропади ты пропадом.

Крестоманси».

Третье письмо, шестилетней давности, написал кто-то другой. Крестоманси только поставил подпись.

«Сэр!

Шесть лет назад Вас предупреждали: может произойти нечто подобное тому, о чем Вы сообщаете, но Вы четко дали понять, что не нуждаетесь в нашей помощи. Таким образом, Ваши проблемы нас не касаются. К тому же мы не благотворительная организация.

Крестоманси».

— Что же такое ваш папочка мог ему написать? — спросила миссис Шарп, трепеща от любопытства и благоговения. — Ну... что ты думаешь на этот счет, милочка?

Гвендолен простерла руки над письмами и подержала их, как над огнем. Она пошевелила мизинцами обеих рук.

— Я не знаю. Кажется, это важные письма — особенно первое и последнее, — ужасно важные!

— А кто этот Крестоманси? — спросил Мур. Имя было трудно произнести. Он повторил его по слогам, стараясь произносить так, как это делала миссис Шарп: — КРЕСТ-О-МАН-СИ. Правильно?

— Да, правильно... и не бери в голову, кто он, — затараторила миссис Шарп. — «Важные» — это не то слово, дорогие мои. Эх, знать бы, что сообщил ему ваш папочка. Уж наверно, такое, что не всякий осмелится сказать, судя по всему. А взамен он получил три настоящих подписи! Да мистер Нострум за них оба глаза отдаст, милые вы мои! Как вам повезло! Он вас за это всему обучит, будьте покойны, — и ни один некромант во всей Англии вам не откажет! — Ликуя, миссис Шарп принялась складывать вещи обратно в коробку. — А это еще что такое?

Из связки деловых писем выпала маленькая красная книжечка. Это были спички. Миссис Шарп бережно подняла ее и так же бережно открыла. Книжечка оказалась неполной, и спички в ней были хлипкие — картонные. И вот странность: кто-то сжег три спички, даже не вырвав их из книжечки, причем по тому, как сильно обгорела одна из них, можно было предположить, что две другие как раз от нее и загорелись.

— Гм, — пробормотала миссис Шарп, протягивая спички Гвендолен, — думаю, тебе надо это сохранить, милочка.

Гвендолен положила книжечку в карман платья — туда, где уже лежали сережки.

— А ты, дорогуша, возьми на память вот это, — обратилась миссис Шарп к Муру, вспомнив, что и он вправе рассчитывать на свою долю.

Ему досталась веточка белого вереска. Он вдел ее в петлицу и носил, пока она окончательно не рассыпалась.

Живя у миссис Шарп, Гвендолен расцвела. Волосы у нее заблестели ярче золота, глаза стали небесно-голубыми, а в манерах появились обходительность и уверенность в себе. Возможно, Мур намеренно держался скромнее, оттеняя обаяние сестры, — а может, и нет. Он и сам не знал. Не то чтобы он чувствовал себя несчастным — миссис Шарп относилась к нему ничуть не хуже, чем к Гвендолен. Члены городского совета заходили по нескольку раз в неделю и гладили по голове. Благодаря их заботам Мур и Гвендолен были определены в лучшую школу Вулверкоута. Учиться Муру нравилось. Единственная трудность была в том, что Мур — левша, и учителя наказывали его всякий раз, когда он писал левой рукой. Впрочем, так поступали во всех школах, где Мур учился прежде, и он к этому привык. Зато у него появилось много друзей. И все же Мур чувствовал себя одиноким и потерянным. Поэтому он держался за сестру, ведь больше родных у него не было, а вечно занятая Гвендолен вела себя с братом нетерпеливо и раздраженно. Крикнув «Отстань, Мур, не до тебя...» и, сложив тетради в папку для нот, она убегала на урок к их соседу мистеру Ноструму.

Тот с радостью согласился учить Гвендолен в обмен на письма. Миссис Шарп приносила ему по письму каждую четверть, и начала она с последнего.

— Все сразу нельзя, а то у него глаза разгорятся, — объясняла она детям. — Оставим самое лучшее под конец.

Училась Гвендолен блестяще. Она оказалась такой многообещающей колдуньей, что сдала экзамен по волшебству второго уровня, перескочив через первый. Сразу после Рождества ей удалось сдать экзамены сразу третьего и четвертого уровней, и в начале лета она уже вовсю изучала углубленный курс магии. Мистер Нострум считал Гвендолен своей любимой ученицей (так во всяком случае он говорил миссис Шарп), а она после его уроков выглядела счастливой, довольной и сияющей. Дважды в неделю по вечерам, с тетрадями по волшебству под мышкой, Гвендолен отправлялась на уроки колдовства так же, как ее сверстницы ходят на уроки музыки. Кстати, отчитываясь перед городским советом о потраченных средствах, миссис Шарп сообщила, что Гвендолен занимается музыкой. Поскольку мистер Нострум ничего не получал в уплату, кроме писем, Мур счел этот поступок миссис Шарп бесчестным.

— Ну должна же я хоть что-то отложить на старость? — ворчала на мальчика миссис Шарп. — Я ведь, кажется, никаких доходов от вас не имею. А надежды на то, что твоя сестра вспомнит обо мне, когда вырастет и прославится, у меня тоже нет. Да уж, тут у меня нет никаких иллюзий!

«Может, миссис Шарп и права», — думал Мур. Он немного жалел ее, ведь она и вправду хорошо к нему относилась; к тому же он понимал, что ведьма она посредственная. Звание «дипломированной ведьмы», которым, судя по аттестату в гостиной, обладала миссис Шарп, означало в магии самую низшую ступень. Люди пользовались колдовскими услугами миссис Шарп только в том случае, если не могли позволить себе визит к какой-нибудь из трех ведьм высшей категории, обитавших по соседству. Поэтому миссис Шарп сводила концы с концами в основном благодаря мистеру Ларкинсу. Она поставляла для его лавки «экзотический ассортимент», то есть заморские диковины, необходимые для магических ритуалов, причем добывала она их аж в самом Лондоне. Миссис Шарп очень гордилась своими лондонскими связями.

— О да, — то и дело хвасталась она Гвендолен, — уж чего-чего, а связей у меня хватает. Стоит мне только попросить, и мне достанут фунт драконьей крови, хотя это и противозаконно. Так что, пока ты со мной, нужда тебе не грозит.

Хотя миссис Шарп и не слишком рассчитывала на благодарность Гвендолен, она все-таки надеялась управлять ее делами, когда та вырастет. Во всяком случае, так казалось Муру. И ему становилось жаль миссис Шарп, ведь он был уверен, что когда Гвендолен прославится, она выбросит свою благодетельницу, как старое платье. И Мур говорил миссис Шарп; «Я позабочусь о вас». Он немножко кривил душой, но чувствовал, что должен это сказать.

Миссис Шарп была тронута и договорилась о настоящих уроках музыки для Мура.

— Теперь этот мэр уже не сможет ко мне придраться, — радовалась она, надеясь убить одним выстрелом двух зайцев.

Мур начал осваивать игру на скрипке, — как ему казалось, небезуспешно. Он прилежно занимался, но не мог понять, почему соседи сверху всегда стучат в пол, стоит ему взяться за инструмент. Зато миссис Шарп, которой медведь на ухо наступил, кивала и улыбалась, слушая гаммы и этюды своего воспитанника, и всячески поощряла его к дальнейшим занятиям.

Однажды вечером Мур мирно музицировал, как вдруг ворвалась Гвендолен и выкрикнула ему в лицо заклинание. В тот же миг Мур с ужасом обнаружил, что его скрипка превратилась в большую полосатую кошку. Он держал ее за хвост, кошачья голова уткнулась ему в подбородок, а смычком он водил по кошачьей спине. Мур тут же отпустил кошку, но она все-таки успела укусить его за подбородок и больно поцарапать.

— Почему ты это сделала? — опешил Мур.

Кошка пристально смотрела на него, выгнув спину дугой.

— Да потому, что скрипка твоя визжит, как драная кошка! — крикнула Гвендолен, — Хватит с меня! Кис-кис-кис!

Впрочем, Гвендолен кошке тоже не понравилась. Царапнув протянутую руку и получив в ответ шлепок, кошка с мяуканьем бросилась вон из комнаты. Мур бросился вдогонку, вопя: «Стой! Ты же моя скрипка! Стой!» — но ей удалось улизнуть. На этом занятиям музыкой пришел конец.

Такое проявление таланта Гвендолен произвело большое впечатление на миссис Шарп. Она даже забралась на стул во дворе, чтобы через забор рассказать мистеру Ноструму об успехах его ученицы. Вскоре об истории со скрипкой узнали все ведьмы и чародеи в округе.

А колдунов в этих местах было пруд пруди. Представители одного ремесла вообще любят селиться по соседству. Если Мур выходил из передней двери и сворачивал направо по улице Шабаша, то на пути ему встречались следующие вывески: «Ведьма высшей категории» (три раза), «Черная магия для Вас» (два раза), «Гадалка», «Прорицатель» и «Усердный Маг». А выйдя из дому и повернув налево, Мур шел мимо «Уроков колдовства» мистера Нострума, «Предсказаний судьбы», «Волшебства на все случаи жизни», «Ясновидящей» и, наконец, магазина мистера Ларкинса. Воздух на этой и нескольких соседних улицах был прямо-таки пропитан магией.

Соседи отнеслись к Гвендолен с живым и дружеским интересом. История со скрипкой пользовалась у них огромным успехом. Кошка стала всеобщей любимицей, а назвали ее, конечно же, Скрипкой. И хотя она по-прежнему вела себя капризно и недружелюбно, недостатка в еде не испытывала, А уж Гвендолен все просто обожали. Мистер Ларкинс дарил ей подарки. Усердный Маг, мускулистый, вечно небритый молодой мужчина, увидев Гвендолен в окно, выбегал из дому, чтобы угостить ее леденцами. Ведьмы всех мастей то и дело выискивали для нее простые заклинания. У Гвендолен их потуги вызывали глубокое презрение.

— Я им что, дитя малое, что ли? Да я сто лет назад все это проходила! — фыркала Гвендолен, отбрасывая листок с очередным заклинанием, так старательно добытым добросердечными колдуньями.

Миссис Шарп, бережливо относившаяся ко всему колдовскому, обычно аккуратно складывала заклинания и прятала их в потайном месте. Но пару раз она забыла это сделать, и они попались на глаза Муру. Искушение испробовать их было слишком велико, ведь ему так хотелось хоть чуточку волшебных способностей сестры. Он всегда считал, что у него позднее развитие, а значит, в один прекрасный день произнесенное им заклинание сработает. Увы, этого не произошло — Муру не удалось даже превратить медные пуговицы в золотые, чего ему страшно хотелось.

Предсказатели судьбы тоже дарили Гвендолен подарки. От Прорицателя она получила старинный хрустальный шар, а от Гадалки колоду карт. Предсказатель будущего предсказал ей... будущее. Гвендолен вернулась от него сияющая и возбужденная.

— Я буду знаменитой! Он сказал, я буду править миром, если выберу верный путь! — крикнула она брату с порога.

Хотя Мур не сомневался, что Гвендолен прославится, он не очень-то понимал, как ей удастся править миром.

— Даже если бы ты вышла замуж за короля, ты могла бы властвовать только в одной стране, — возразил он сестре. — В любом случае ты опоздала — принц Уэльский женился в прошлом году.

— Дурачок, полно других способов! — парировала Гвендолен. — Для начала кое-какие идеи есть у мистера Нострума. Конечно, мой путь не будет усыпан розами. Мне придется пережить тяжелую полосу и встретиться с могущественным Темным Незнакомцем. Но когда он сказал, что я буду править, мои пальцы задрожали, и я почувствовала — это правда! — Гвендолен была безгранично уверена в себе.

На следующий день пришел черед Мура узнать свою судьбу: Ясновидящая (мисс Ларкинс) пригласила его к себе домой.

Глава вторая

Приглашение мисс Ларкинс встревожило Мура. Ясновидящая приходилась дочерью мистеру Ларкинсу, хозяину лавки. Юная, хорошенькая мисс Ларкинс была жгуче-рыжей. Волосы она носила собранными в узел на затылке, но отдельные огненные завитки выбивались и очаровательно переплетались с сережками, напоминая кольца для попугаев. Она слыла весьма одаренной ясновидящей и была всеобщей любимицей, пока, после проделки со скрипкой, ее место не заняла Гвендолен. Мур вспомнил, что еще его мама дарила мисс Ларкинс подарки, и сообразил: она предлагает предсказать его судьбу из зависти к успехам Гвендолен.

— Нет. Большое спасибо, но мне это не нужно, — произнес Мур, пятясь от столика мисс Ларкинс, заваленного всякой всячиной, какую обычно используют гадалки. — У меня и так все в порядке, и я не хочу ничего знать. Но мисс Ларкинс придвинулась к нему и взяла его за плечи. Мур вздрогнул. От нее исходил дурманящий аромат фиалок, ее серьги позвякивали, как наручники, а корсет зловеще поскрипывал.

— Глупый мальчишка! — зазвучал глубокий переливчатый голос девушки. — Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу знать.

— Но... но я не хочу, — бормотал Мур, изо всех сил пытаясь вырваться от нее.

— Не дергайся, — прошептала мисс Ларкинс, стараясь поглубже заглянуть в глаза Муру.

Мур поспешно зажмурился и начал что есть мочи выкручиваться из цепких объятий мисс Ларкинс. Он уже почти вырвался, но тут она погрузилась в какой-то транс. Мур почувствовал, что она держит его с такой силой, какую трудно было бы ожидать даже от Усердного Мага. Открыв глаза, Мур удивился еще больше: мисс Ларкинс смотрела пустыми глазами, ее тело раскачивалось взад-вперед, а корсет скрипел, как старые двери на сквозняке.

— Ну пожалуйста, отпустите! — взмолился Мур.

Но мисс Ларкинс едва ли его слышала. Он вцепился в пальцы, сжимавшие его плечи, и попытался отогнуть их. Но эти пальцы будто приросли к нему. Только и оставалось что беспомощно смотреть в ее безучастные глаза.

Мисс Ларкинс открыла рот, и раздался голос совершенно другого человека — мужской голос, живой и участливый.

— Да у меня просто камень с души свалился, парень, — услышал Мур. Голос звучал удовлетворенно. — Тебя ждут большие перемены. Но ты вел себя слишком безрассудно — четыре уже истрачены, и осталось пять. Будь осторожен. Ты хоть знаешь, что тебе грозит опасность по крайней мере с двух сторон?

Голос смолк. Между тем Мур от испуга не смел пошевелиться. Ему оставалось только ждать, пока мисс Ларкинс придет в себя. А когда это наконец случилось, она зевнула и сняла руку с его плеча, чтобы изящно прикрыть рот ладошкой.

— Ну вот, — произнесла она обычным голосом. — Вот и все. Так что я говорила?

Когда Мур понял, что мисс Ларкинс понятия не имеет о сказанном ею самой минуту назад, по спине у него побежали мурашки. Ему захотелось только одного — удрать отсюда. Он ринулся к двери.

Но мисс Ларкинс бросилась за ним, снова схватила его за плечи и хорошенько встряхнула.

— Что я сказала? Отвечай! Да отвечай же!

Она трясла его так сильно, что ее прическа растрепалась и рыжие волосы повисли спутанными прядями. Ее корсет скрипел, как тюремные нары. Мисс Ларкинс была ужасна.

— Каким голосом я говорила? — допытывалась она.

— Му... мужским, — запинаясь, ответил Мур, — Таким приятным и... серьезным.

Этот ответ, казалось, ошарашил девушку.

— Мужским? Не Бобби или Доддо... то есть, я хочу сказать, не детским голосом?

— Нет, — пролепетал Мур.

— Как странно! Я никогда не говорю мужским голосом. И что же ты услышал?

Мур повторил услышанное. Ему казалось, он бы и в девяносто лет не забыл об этом. Он утешался только тем, что мисс Ларкинс озадачена не меньше его.

— Пожалуй, это было предупреждение, — неуверенно произнесла она, явно разочарованная. — И больше ничего? Ни слова о твоей сестре?

— Нет, ни слова, — подтвердил Мур.

— Ну что ж, тут ничего не попишешь, — с досадой проговорила мисс Ларкинс, снова отпуская мальчика — на сей раз чтобы поправить волосы.

Убедившись, что девушка всецело занята своими волосами, Мур пустился в бегство. Вне себя от испуга и волнения, он пулей вылетел из дома мисс Ларкинс.

И почти тут же — из огня да в полымя — угодил в лапы к двум другим волшебникам.

— А вот и юный Эрик Чант, — воскликнул мистер Нострум, приближаясь к нему по тротуару. — Скажи-ка, мой юный друг, знаком ли ты с моим братом Уильямом?

Мур снова оказался в неволе (правда, на сей раз его просто взяли за локоть). Мур попытался улыбнуться. И не то чтоб ему не нравился мистер Нострум — скорее, его смущал тот шутливый тон, которым колдун к нему обращался. Он через каждое слово называл Мура «юным Чантом», и тот не знал, как на это ответить. Мистер Нострум был низкорослым и пухлым и уже начал седеть. Вдобавок ко всему он косил на левый глаз, что несколько затрудняло общение с ним. Например, Мур никак не мог понять, смотрит ли колдун на него, слушает ли его или нет. Казалось, мысль мистера Нострума бродит там же, куда устремлен его косящий глаз.

— Да, да, мы уже встречались с вашим братом, — напомнил Мур колдуну.

Мур видел мистера Уильяма Нострума почти каждый месяц — тот регулярно навещал своего брата. Преуспевающий волшебник, он жил и практиковал в Истборне. Если верить миссис Шарп, мистер Генри Нострум жил за счет своего обеспеченного брата, выпрашивая у него не только деньги, но и хорошие, проверенные заклинания.

Как бы там ни было, беседовать с мистером Уильямом Нострумом оказалось еще труднее, чем с его братом. Он был раза в полтора крупнее мистера Генри, всегда носил визитку, а на его вздувшейся пузырем жилетке красовалась толстая серебряная цепочка для часов. Во всем остальном мистер Уильям ничем не отличался от брата — разве что косил на оба глаза. Мур никак не мог понять, видит ли тот что-нибудь вообще.

— Как поживаете? — вежливо обратился к нему мальчик.

— Прекрасно, — мрачно ответил мистер Уильям, словно давая понять, что на самом деле поживает очень скверно.

Мистер Генри Нострум посмотрел на брата, словно прося прощения.

— Дело в том, юный Чант, — начал он объяснять Муру, — что у нас возникли неприятности. Мой брат огорчен. — Он понизил голос, а его косящий глаз начал высматривать что-то на правой щеке Мура. — Это касается тех писем от... Ты Знаешь От Кого. Нам ничего не удается выяснить. Видимо, и Гвендолен ничего не знает. А ты, юный Чант, не знаешь ли случайно, каким образом твой высокочтимый, светлой памяти батюшка был знаком с... с... со, скажем так, Внушительной Особой, подписавшей те письма?

— К сожалению, я понятия об этом не имею, — признался Мур.

— Может быть, вы родственники? — предположил мистер Генри Нострум. — Чант — Хорошее Имя.

— Думаю, и плохое тоже, — возразил Мур. — Во всяком случае, никаких родственников у нас с Гвендолен нет.

— А может, это родство по материнской линии? — не сдавался мистер Нострум. Его странный глаз вглядывался куда-то в пустоту, а мистер Уильям и вовсе умудрялся мрачно обозревать и тротуар, и крыши одновременно.

— Видишь, бедный мальчик ничего не знает, Генри, — вздохнул мистер Уильям. — Бьюсь об заклад, он не знает и девичьей фамилии своей дорогой матушки.

— А вот это я как раз знаю, — обрадовался Мур. — Я же видел их брачное свидетельство. Ее девичья фамилия тоже Чант.

— Странно, — произнес мистер Нострум, наводя глаз на брата.

— Странно, а главное, совершенно бесполезно, — согласился мистер Уильям.

Муру хотелось уйти. Ему и так уже задали столько странных вопросов, что хватило бы до самого Рождества.

— Послушайте, если уж вас так все это интересует, — обратился он к братьям, — почему бы вам не написать самому мистеру... э... мистеру Крес...

— Тише! — свирепо прикрикнул на него мистер Генри Нострум.

— Молчи! — не менее грозно вторил ему брат.

— Я хотел сказать, Внушительной Особе, — проговорил Мур, с тревогой глядя на братьев. Взгляд мистера Уильяма вновь остановился на лице мальчика, и тот испугался, что колдун тоже погрузится в транс, как и мисс Ларкинс.

— Это сработает, Генри, сработает! — внезапно воскликнул мистер Уильям. Он схватил серебряную цепочку, украшавшую его жилет» и победоносно потряс ею. — Итак, за серебром!

— Я очень рад за вас, — вежливо промолвил Мур. — Но, увы, мне пора.

Он бросился бежать со всех ног. Когда позднее Муру снова понадобилось выйти из дому, он свернул направо — так, чтобы, пройдя мимо дома Усердного Мага, покинуть улицу Шабаша. Он избрал довольно неудобный маршрут, ведь друзья, к которым он направлялся, жили в другой стороне, но он готов был идти в обход, лишь бы не столкнуться опять с мисс Ларкинс или братьями Нострум. Из-за них он уже почти мечтал о начале школьных занятий.

Вернувшись домой вечером, Мур застал Гвендолен, только что пришедшую от мистера Нострума. Как всегда, она сияла и ликовала, но сегодня она еще и напустила на себя важность и загадочность.

— А тебе в голову пришла отличная идея — написать Крестоманси, — похвалила Гвендолен Мура. — Даже не знаю, почему я сама до этого не додумалась. Во всяком случае, я уже отправила ему письмо.

— Почему ты? Разве мистер Нострум не мог сам ему написать? — удивился Мур.

— Ну, у меня больше оснований для такого письма, — ответила сестра. — К тому же нет ничего страшного в том, что он получит мою подпись. А содержание письма мне продиктовал мистер Нострум.

— А ему-то это все зачем? — недоумевал брат.

— Можно подумать, что ты не хочешь узнать, в чем дело! — запальчиво воскликнула Гвендолен.

— Нет, — сказал Мур просто. — Я — не хочу.

Поскольку этот разговор напомнил ему об утренних событиях, он снова пожелал, чтобы скорее началась осенняя четверть, и пробормотал: «Вот бы созрели конские каштаны».

— Конские каштаны! — с величайшим презрением воскликнула Гвендолен. — Ума — палата! Да пройдет еще месяца полтора, пока они созреют.

— Да знаю я, — вздохнул Мур.

Выходя из дому в течение следующих двух дней, он каждый раз сворачивал направо.

Стояли чудесные золотые деньки, которые выпадают в начале осени, когда август перетекает в сентябрь. Как-то Мур и его друзья гуляли по берегу реки. Они обнаружили забор и влезли на него. За забором оказался сад, где ребятам посчастливилось найти дерево, усыпанное сладкими белыми яблоками-скороспелками. Ребята набрали полные карманы и шапки яблок. Приметивший их садовник в гневе погнался за ними с граблями. Друзья бросились врассыпную. Мур с гордостью принес домой целую шапку сочных плодов.

Миссис Шарп любила яблоки, и Мур надеялся, что на сей раз, она пощадит его и не станет печь пряничных человечков. Вообще-то эти человечки приводят детей в восторг. Они спрыгивают с тарелки и пускаются наутек, причем бегают так проворно, что, поймав их после долгой погони, ты чувствуешь себя вправе их съесть. Это честная игра, и некоторым человечкам удается удрать. Однако пряничный народец, испеченный миссис Шарп, вел себя иначе. Ее человечки лежали на тарелке, вяло шевеля конечностями, и Муру не хватало духу их съесть.

Мур так углубился в размышления, что даже не обратил внимания на экипаж, стоявший неподалеку от их дома. Вбежав через боковую дверь, он влетел на кухню со своей шапкой, полной яблок, и закричал:

— Миссис Шарп, вы дома? Поглядите, что у меня есть!

Миссис Шарп, видимо, еще не пришла. Зато посреди кухни стоял высокий и необычайно хорошо одетый мужчина. Мур с опаской посмотрел на него. Богатый посетитель наверняка был новым членом городского совета. Только люди этого круга носят брюки в такую элегантную полоску, пиджаки из такого роскошного бархата и цилиндры, блестящие не меньше их туфель. Черные волосы гостя выглядели так же безупречно, как и его шляпа. Мур тут же понял, что это Темный Незнакомец, явившийся, чтобы помочь Гвендолен в управлении миром, И уж конечно, кухня была малоподходящим местом для такого человека. Посетителей вообще всегда проводили прямо в гостиную.

— Здравствуйте, сэр. Не угодно ли вам пройти сюда, сэр? — выдохнул Мур.

Темный Незнакомец смотрел на него в недоумении. «И его можно понять», — подумал мальчик, рассеянно оглядываясь по сторонам. На кухне царил привычный беспорядок. Плиту покрывал толстый слой золы. На столе Мур с досадой обнаружил следы приготовления пряничных человечков. Все, что требовалось для ритуала, было сложено на одном конце стола (разные неряшливые газетные свертки и жалкие склянки), а сами пряники лежали посредине. На другом конце стола мухи слетелись на мясо для ланча, выглядевшее весьма неаппетитно. В общем, картина была самая удручающая.

— Кто ты? — спросил Темный Незнакомец. — Мне кажется, я тебя знаю. И что у тебя в шапке?

Растерянно озираясь по сторонам, Мур пропустил мимо ушей слова гостя. Но последний вопрос он услышал и сразу повеселел.

— Яблоки, — ответил мальчик, протягивая шапку Незнакомцу. — Чудесные сладкие яблоки. Я тут нарвал немножко... Уф, еле удрал...

Незнакомец помрачнел.

— Рвать чужие яблоки, — произнес он, — в некотором роде воровство.

Мур и сам это знал, но ему казалось, что даже члену городского совета не стоит об этом упоминать.

— Я знаю. Но, спорим, в моем возрасте вы и сами рвали яблоки в чужом саду?

Гость слегка кашлянул и сменил тему:

— Ты так и не представился.

— Неужели? Извините, — вежливо промолвил Мур. — Я Эрик Чант, правда все зовут меня Муром.

— Так Гвендолен Чант — твоя сестра? — спросил Незнакомец. Его взгляд стал строже и в то же время сочувственней. Видимо, предположил Мур, кухня миссис Шарп представляется гостю обителью греха.

— Да, сестра. Не угодно ли вам пройти сюда? — Мальчик всеми силами старался увести Незнакомца с кухни. — Там прибрано.

— Твоя сестра написала мне, — продолжил гость, не сходя с места. — Из ее письма у меня сложилось впечатление, что ты утонул вместе с родителями.

— Это не совсем так, — рассеянно возразил Мур. — Я не утонул, потому что держался за Гвендолен, а она колдунья. Ну пойдемте же, там чище.

— Понятно, — задумчиво проговорил Незнакомец. — Кстати, меня зовут Крестоманси.

— Ох, — так и выдохнул Мур. Нужно было немедленно что-то делать. Мур швырнул шапку с яблоками прямо на волшебные свертки и склянки, надеясь разрушить чары. — Тогда вы просто обязаны сейчас же пройти в гостиную.

— Почему? — удивился Крестоманси.

— Да потому что, — воскликнул Мур, выходя из себя, — вы слишком важный человек, и вам нельзя здесь оставаться.

— Но почему ты считаешь меня таким уж важным? — все еще недоумевал Крестоманси.

Муру хотелось схватить посетителя за плечи и хорошенько его встряхнуть.

— Ну а как же? Вы так хорошо одеты. И миссис Шарп так считает. Она говорила, мистер Нострум оба глаза отдаст за три ваших письма.

— И мистер Нострум отдал глаза в обмен на мои письма? — в изумлении воскликнул Крестоманси. — Едва ли они того стоят.

— Нет, он всего лишь дает Гвендолен уроки в обмен на них, — успокоил его Мур.

— Что? В обмен на собственные глаза? Как это неловко! — усмехнулся Крестоманси.

К счастью, послышались быстрые шаги, и в кухню, запыхавшись, влетела сияющая и ликующая Гвендолен.

— Мистер Крестоманси?!

— Просто Крестоманси, — поправил ее Незнакомец. — Он самый. А ты, вероятно, Гвендолен?

— Да. Мистер Нострум сказал мне, что там экипаж, — выдохнула она.

За ней, на цыпочках и почти не дыша, впорхнула миссис Шарп. К радости Мура, они принялись наперебой беседовать с гостем. Крестоманси, наконец, позволил увести себя в гостиную, где хозяйка почтительно предложила ему чашку чая и блюдце еле живых пряничных человечков. Мур с симпатией заметил, что и Крестоманси не хватило духу их съесть. Он только выпил чашку чая — пустого, без молока и сахара, — и спросил миссис Шарп о том, как Гвендолен и Мур оказались в ее доме. Та, понятное дело, изо всех сил пыталась внушить важному гостю, что опекает детей совершенно бескорыстно, из одного только добросердия. Ей так хотелось, чтобы Крестоманси, подобно членам городского совета, взял на себя ее расходы.

Но Гвендолен решила проявить честность.

— Наше содержание оплачивает город, — невозмутимо пояснила она, — поскольку все переживают из-за несчастного случая.

Мур облегченно вздохнул, хотя и почувствовал, что сестра уже вот-вот выбросит миссис Шарп, как старое платье.

— Что ж, тогда я должен побеседовать с мэром, — объявил Крестоманси, вставая и вытирая свой роскошный цилиндр элегантным рукавом.

Хозяйка заметно сникла. Ей тоже стало понятно, что затевает Гвендолен.

— Не беспокойтесь, миссис Шарп, — ободрил ее гость. — Никто не станет вводить вас в убыток. — Прощаясь за руку с Муром и Гвендолен, он сказал: — Мне, конечно же, следовало навестить вас раньше. Простите меня. Понимаете, ваш отец был ужасно груб со мной. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.

Затем Крестоманси сел в экипаж и уехал, оставив миссис Шарп раздосадованной, Мура — обеспокоенным, а Гвендолен — ликующей.

— Чему ты так радуешься? — поинтересовался Мур у сестры.

— Он так проникся нашей сиротской участью, — торжествовала она. — Теперь он будет опекать нас. Моя судьба решена!

— Не болтай чепухи! — огрызнулась миссис Шарп. — Твоя судьба ничуть не изменилась. Хоть он и явился сюда во всей красе, он ничего такого не говорил и уж тем более ничего не обещал.

— Но вы же не видели того душераздирающего письма, которое я ему написала, — самонадеянно ухмыльнулась Гвендолен.

— А что толку? Было бы что раздирать! — парировала миссис Шарп.

И Мур был склонен с ней согласиться. К тому же он с ужасом понял, что до появления Гвендолен и миссис Шарп он каким-то образом умудрился так же оскорбить Крестоманси, как это некогда сделал его отец. И если Гвендолен об этом узнает, ему несдобровать.

К крайнему изумлению Мура, права оказалась Гвендолен. В тот же день их посетил мэр и объявил, что Крестоманси уладил все дела. Теперь Мур и Гвендолен могут поселиться в его доме, став членами его семьи.

— И вряд ли мне нужно объяснять вам, дружочки, как крупно вам повезло, — сказал мэр, глядя на Гвендолен, которая с радостным воплем бросилась обнимать угрюмую миссис Шарп.

Мур еще никогда так не волновался. Он дернул мэра за рукав:

— Прошу вас, сэр, объясните мне, кто такой Крестоманси.

Мэр ласково потрепал его по затылку.

— Это весьма значительный джентльмен, — важно произнес он. — Вскоре, мой мальчик, вы будете запанибрата со всеми коронованными особами Европы. Ну, что ты об этом думаешь, а?

Мур не знал, что ему об этом думать. Слова мэра ровным счетом ничего ему не объяснили, а только еще больше взволновали. Видимо, Гвендолен действительно написала очень трогательное письмо.

Итак, в жизни Мура должна была произойти еще одна важная перемена, и он подозревал, что и эта перемена — к худшему. Всю следующую неделю, пока жены членов городского совета покупали им новую одежду, а Гвендолен становилась все более взбудораженной и ликующей, Мур скучал по миссис Шарп и всем остальным (даже по мисс Ларкинс) так сильно, будто уже расстался с ними. Когда ему и Гвендолен пришло время садиться в поезд, город устроил им великолепные проводы, с флагами и оркестром медных духовых. Это еще больше огорчило Мура. Он нервно ерзал на краешке сиденья, боясь, что впереди его ждет неизвестность, а может, даже и всякие напасти.

А Гвендолен, напротив, была в отличном расположении духа. Она разгладила на коленях нарядное новое платье, изящно поправила миленькую новую шляпку и элегантно откинулась в кресле.

— У меня получилось! — победоносно воскликнула она. — Разве я не молодец?

— Нет, — печально проговорил Мур. — Я уже скучаю по дому. Что ты наделала? Чему ты так радуешься?

— Тебе не понять, — снисходительно ответила Гвендолен. — Но я, пожалуй, кое-что тебе объясню. Наконец-то я выбралась из этого захолустья с его пустоголовыми членами городского совета и никчемными колдунами! А главное, сам Крестоманси оробел передо мной! Хоть это ты заметил?

— Ну, не знаю, — протянул Мур. — Я видел, как ты старалась ему понравиться...

— Замолчи сейчас же, а то я тебе такие судороги устрою! — разозлилась Гвендолен. И когда поезд, издав прощальный гудок, медленно пополз вдоль перрона, она изящно помахала духовому оркестру затянутой в перчатку ладошкой — ни дать ни взять особа королевской крови. Мур понял, что сестра всерьез готовится править миром.

Глава третья

Через час поезд уже прибыл в Боубридж, где брату с сестрой и надо было выходить.

— А городишко-то маленький, — с недовольным видом заметила Гвендолен.

— Боубридж! — объявил проводник, пробегая по перрону. — Боубридж. Юных Чантов просят сойти.

— Юные Чанты! — презрительно повторила Гвендолен. — Мог бы и поуважительней к нам обращаться!

И все-таки любое внимание ей льстило. Мур видел, как она дрожала от возбуждения, плотнее натягивая свои чересчур дамские перчатки. Он робко прятался за ее спиной, когда они выходили из поезда и, кутаясь от холодного ветра, наблюдали за тем, как носильщики выбрасывают на перрон их чемоданы. Прошествовав к проводнику, Гвендолен произнесла тоном королевы;

— Юные Чанты — это мы.

Это не произвело на проводника никакого впечатления. Едва кивнув, он заторопился к входу в здание вокзала, где ветер задувал еще сильнее, чем на перроне. Гвендолен пришлось придержать шляпку, чтобы та не слетела. У входа к ним шагнул молодой человек. Его куртка надулась от ветра и хлопала, как парус.

— Мы — юные Чанты, — все тем же царственным тоном объявила Гвендолен.

— Гвендолен и Эрик? Рад вас видеть, — дружелюбно сказал молодой человек. — А я — Майкл Сондерс. Вы будете заниматься у меня вместе с другими детьми.

— Другими детьми? — надменно спросила Гвендолен.

Однако мистер Сондерс явно не привык стоять на месте и чинно беседовать. Он уже умчался за чемоданами. Раздражение Гвендолен росло. Но когда мистер Сондерс вернулся и они все вместе вышли на площадь перед вокзалом, где их ждал автомобиль — длинный, черный, глянцевый, Гвендолен сменила гнев на милость. Такой прием ее вполне устраивал.

А Мур предпочел бы ехать в экипаже. Машина тряслась и гудела, к тому же в ней пахло бензином. Его сразу же затошнило, и стало еще хуже, когда автомобиль выехал из Боубриджа и заколесил по извилистой проселочной дороге. Он утешал себя только тем, что ехали они быстро. Уже через десять минут мистер Сондерс воскликнул: «А вот и Замок Крестоманси. Отсюда его видно лучше всего».

Позеленевший Мур и румяная Гвендолен посмотрели в ту сторону, куда указывал мистер Сондерс. Украшенный башенками серый Замок возвышался на дальнем холме. На новом повороте им открылась пристройка к Замку, должно быть недавняя, — с огромными окнами и флагом над крышей. А еще они увидели могучие деревья — темные кедры и большие вязы, а между ними мелькали лужайки и пестрели цветы.

— Выглядит здорово, — выдавил измученный Мур, удивляясь молчанию Гвендолен. Он надеялся, что остаток дороги будет не слишком извилистым.

На его счастье, им осталось только обогнуть зеленый газон и въехать в массивные ворота. К старой части Замка вела длинная аллея, обсаженная деревьями. Шурша гравием, машина притормозила прямо у величественного входа. Гвендолен нетерпеливо потянулась к двери. Она не сомневалась, что в таком доме есть дворецкий, а может, и лакеи, поэтому ей не терпелось совершить торжественный выход.

Однако автомобиль поехал дальше, мимо бугристых серых стен старого Замка и остановился перед малозаметной дверью в начале пристройки. Этот вход, скрытый густой зеленью рододендронов, казался почти потайным.

— Сейчас мы войдем в эту дверь, — бодро объяснил мистер Сондерс, — поскольку именно ею вам придется пользоваться чаще всего. Вот я и подумал, что вам будет легче здесь ориентироваться, если я сразу же проведу вас тем путем, каким вам предстоит ходить каждый день.

Мур не имел ничего против: на его взгляд, эта дверь выглядела более домашней, уютной. Но Гвендолен, чье торжественное появление сорвалось, бросала на мистера Сондерса возмущенные взгляды и явно подумывала о том, какое бы заклятье попротивней на него наложить. Но скрепя сердце она все-таки отказалась от этой затеи: ей все же хотелось произвести хорошее впечатление. Выйдя из машины, они последовали за мистером Сондерсом в дом и оказались в просторном, сияющем чистотой коридоре. Кстати, куртка их провожатого имела свойство надуваться парусом даже там, где вовсе не было ветра.

Встречала их весьма представительная дама. Она была затянута в узкое пурпурное платье, а на голове ее высилась целая башня черных как смоль волос. Мур подумал, что она и есть миссис Крестоманси.

— Это мисс Веникc, экономка, — представил даму мистер Сондерс. — Мисс Веникc — Эрик и Гвендолен. Боюсь, Эрика укачало в машине.

Реплика мистера Сондерса смутила Мура: неужели это так заметно? А Гвендолен, недовольная тем, что ее встречает какая-то экономка, холодно протянула мисс Веникc руку.

Мисс Веникc церемонно поздоровалась с обоими. Когда Мур подумал, что еще ни одна дама не вселяла в него такого благоговения, тут мисс Веникc ласково улыбнулась.

— Бедный Эрик, — сказала она. — Я тоже с трудом переношу поездки в автомобиле. Ну ничего, раз ты уже выбрался из машины, тебе должно стать легче, но если ты все еще неважно себя чувствуешь, я дам тебе какое-нибудь лекарство. Идите умойтесь и посмотрите свои комнаты.

Вслед за узким пурпурным треугольником платья мисс Веникc они поднялись по лестнице, затем прошли по коридору, за которым их ждала еще одна лестница. Мур в жизни не видел такой роскоши. Всю дорогу они шли по ковру — мягкому зеленому ковру, похожему на утреннюю росистую траву, — а пол по обеим сторонам был так отполирован, что в нем отражались и ослепительно-белые стены, и картины на стенах. Всюду царила полная тишина, нарушаемая только звуком шагов и пурпурным шелестом мисс Веникc.

Домоправительница открыла одну из дверей, и ребята зажмурились от яркого полдневного солнца.

— Вот твоя комната, Гвендолен. А тут — твоя ванная.

— Спасибо, — произнесла Гвендолен, величественно вплывая в свои владения.

Мур заглянул туда из-за спины мисс Веникc и увидел, что комната очень большая и почти весь пол в ней покрыт толстенным мягким турецким ковром.

— Когда нет гостей, семья ужинает рано, — предупредила экономка, — вместе с детьми. Сегодня как раз такой день. Но, думаю, вы все равно хотите чаю. Я распоряжусь. В чью комнату прислать чай?

— В мою, пожалуйста, — быстро ответила Гвендолен.

Последовала короткая пауза, а затем мисс Веникc продолжила:

— Значит, с этим мы разобрались, не так ли? А твоя комната, Эрик, там, наверху.

Они поднялись по винтовой лестнице. Мур обрадовался: кажется, ему предстояло жить в старой части Замка. Он не ошибся. Мисс Веникc открыла дверь, и взору мальчика предстала круглая комната с тремя окнами. Мур подивился толщине стен — фута три, не меньше! Мур не удержался и пробежался по яркому ковру, вскарабкался на стул под окном и выглянул на улицу. За плоскими кронами кедров открывался вид на большую лужайку, напоминавшую лоскут зеленого бархата, за которой высился холм с цветущими садами по склону. Затем Мур оглядел саму комнату: выбеленные сводчатые стены, массивный камин, кровать, застеленная лоскутным одеялом, стол, комод и книжный шкаф с заманчивыми корешками.

— Мне здесь нравится! — воскликнул Мур.

— Жаль только, что вход в ванную не прямо из комнаты, а дальше по коридору, — сказала мисс Веникc, словно извиняясь за этот недостаток. Но поскольку у Мура никогда раньше не было собственной ванной, он нимало не огорчился.

Едва экономка ушла, он поспешил взглянуть, как же эта ванная выглядит. К своему полному восхищению, он обнаружил там красные полотенца — маленькое, среднее и большое — и губку величиной с дыню. Ванна стояла на чугунных львиных лапах. В одном из углов комнаты, облицованном кафелем и завешанном красной прорезиненной занавеской, помещался душ. Муру не терпелось поэкспериментировать со всеми этими радостями, и он порядком намочил все кругом. Когда он, все еще мокрый, вернулся в свою комнату, его чемодан и коробка уже были там и рыжеволосая горничная их распаковывала. Она сказала мальчику, что ее зовут Мэри, и спросила у него, правильно ли она раскладывает вещи. Она вела себя чрезвычайно любезно, но Мур несколько робел ее, поскольку ее рыжие волосы напоминали ему о мисс Ларкинс. — Э... могу ли я пойти вниз, чтобы... э... выпить чаю? — запинаясь, спросил мальчик.

— Чувствуй себя как дома, — ответила Мэри (как показалось Муру, несколько холодно).

Он побежал вниз, думая, что, возможно, он не произвел на горничную должного впечатления.

Чемодан Гвендолен высился в самом центре ее комнаты. Сама она восседала в царственной позе возле круглого стола у окна. Перед ней стояли большой оловянный чайник и две тарелки — в одной серый хлеб с маслом, в другой — печенье.

— Я сказала горничной, что сама распакую свои вещи, — объявила Гвендолен. — Ведь и в чемодане, и в коробке у меня кое-что припрятано. И я попросила ее немедленно принести чай, поскольку я умираю с голоду. Но ты только посмотри на это! В жизни не видела такого убожества. У них даже варенья не нашлось!

— Может, хотя бы печенье вкусное? — с надеждой предположил Мур. Но нет, печенье оказалось так себе.

— И вот мы должны голодать — посреди всей этой роскоши! — трагически простонала сестра.

Ее комната и впрямь сияла великолепием. С голубыми бархатными обоями идеально гармонировала кровать, сверху донизу обитая тем же материалом и застеленная покрывалом той же расцветки. На стулья не пожалели позолоты. Туалетный столик с золочеными ящичками и кисточками, а также длинным овальным зеркалом в обрамлении позолоченных листьев и цветов сделал бы честь любой принцессе. Столик Гвендолен понравился — в отличие от платяного шкафа, расписанного гирляндами и майскими плясунами^[1].

— Шкаф ведь нужен для того, чтобы вешать одежду, а не разглядывать его, — недовольно пояснила она, — а эти картинки меня отвлекают. Но ванная прелестна.

Мур заглянул в ванную, облицованную голубым и белым кафелем. Сама ванна располагалась очень низко, на уровне пола, тоже покрытого плиткой. Над ней, как шторки над колыбелью, висели голубые занавески. Полотенца были под цвет кафеля. Муру больше приглянулась его собственная ванная, но, возможно, это объяснялось тем, что в ванной сестры ему пришлось просидеть довольно долго — она заперла его там, чтобы он не мешал ей распаковывать чемодан. Сквозь шум воды (Мур устроил настоящий потоп — а что ему еще оставалось делать?) Мур услышал, как Гвендолен раздраженно обращается к кому-то, кто пришел забрать остатки скудного угощения и, очевидно, застал ее с открытым чемоданом. Выпуская Мура, она все еще была вне себя от возмущения.

— Мне кажется, здешние слуги не слишком-то учтивы, — выпалила Гвендолен. — Если эта девица скажет еще одно слово, я позабочусь о том, чтобы у нее на носу вскочил фурункул — хоть ее и зовут Юфимией! Впрочем, — снисходительно добавила Гвендолен, — я склонна думать, что носить такое имя — само по себе суровое наказание. Ладно, Мур, ступай к себе и надень свой новый костюмчик. Как объявила эта Юфимия, до ужина всего полчаса и нам следует переодеться. В жизни не слыхала такого сухого и официального приглашения!

— А я думал, ты рассчитывала именно на такое обращение, — заметил Мур, не очень-то любящий церемонии.

— Можно быть светским и естественным в одно и то же время, — возразила Гвендолен. И все-таки мысль о скором триумфе подействовала на нее умиротворяюще. — Надену-ка я голубое платье с кружевным воротником, — промолвила она. — А носить имя «Юфимия» действительно слишком тяжелое бремя даже для того, кто очень груб.

Поднимаясь по винтовой лестнице, Мур услышал, как Замок наполняется каким-то раскатистым гулом. Этот звук, впервые нарушивший тишину, встревожил Мура. Впоследствии он узнал, что так звучит гонг, означающий: до ужина осталось полчаса, пора переодеваться. Мур, конечно же, мог надеть свой костюмчик гораздо быстрее, поэтому он успел еще разок забраться под душ. Когда горничная с никудышным именем Юфимия пришла за ним и Гвендолен, чтобы проводить их в гостиную, где уже собралась вся Семья, Мур чувствовал себя совершенно отсыревшим и еле волочил ноги, как если бы вода лишила его сил.

Одетая в прелестное голубое платье, Гвендолен вплыла с достоинством. Мур тащился за ней. В комнате оказалось полно народу, причем Мур никак не мог взять в толк, каким это образом все они являются членами Семьи. В гостиной сидели:

старая дама в кружевных перчатках;

человечек с могучими бровями и громким голосом, вещавший о курсах акций;

мистер Сондерс, чьи руки и ноги были длинноваты для его потертого черного костюма;

по крайней мере две молодые леди;

по меньшей мере два молодых человека.

Мур увидел Крестоманси — тот был великолепен в темно-красном бархате. Волшебник тоже посмотрел на Мура и Гвендолен, но, судя по его рассеянной, растерянной улыбке, по-видимому, не смог вспомнить, кто они такие.

— О, — промолвил Крестоманси. — Гм... Это моя жена.

Их подвели к пухлой даме с кротким лицом. На ней было великолепное кружевное платье — вне себя от восторга, Гвендолен так и пожирала его глазами, но в остальном жена Крестоманси казалась самой обыкновенной дамой. Она обратилась к ним с дружеской улыбкой:

— Эрик и Гвендолен, не так ли? Зовите меня Милли, мои дорогие.

Они вздохнули с облегчением — они уже начали ломать голову над тем, как обращаться к миссис Крестоманси.

— А теперь вы должны познакомиться с моими детьми, Джулией и Роджером, — продолжила Милли.

Из-за ее спины выглянули двое пухлых ребят, бледных и одышливых. На девочке было такое же, как у матери, кружевное платье, а на мальчике костюм из голубого бархата, но даже их нарядная одежда не могла скрыть того, что оба они обладают внешностью еще более заурядной, чем их мать. Они вежливо посмотрели на Гвендолен и Мура, а затем все четверо поздоровались друг с другом. Больше сказать было нечего.

К счастью, очень скоро появился дворецкий, который распахнул двери и объявил, что ужин подан. Гвендолен снова возмутилась.

— Почему это он не открыл дверь перед нами? — свирепо прошипела она Муру, когда все в беспорядке потянулись в столовую. — Почему мы должны пропускать вперед экономку?

Мур ничего не ответил — он из последних сил старался не отстать от сестры. Все расселись за длинным, празднично накрытым столом, и если бы Мура усадили далеко от Гвендолен, он наверняка упал бы в обморок от ужаса. К его облегчению, все обошлось, но ужин и без того был ужасен. Из-за левого плеча Мура постоянно возникали серебряные блюда с яствами, и поскольку это случалось неожиданно, то он каждый раз подскакивал, задевая тарелку. Но хуже всего было то, что он левша. Ему было не с руки орудовать ложкой и вилкой, ведь они лежали у него так, как у всех остальных. Пытаясь поменять их местами, он ронял ложку, а решив оставить все как есть, проливал соус. Лакей неизменно повторял: «Ничего страшного, сэр», отчего Мур совсем сник.

С беседой дела обстояли не лучше, чем с трапезой. На дальнем конце стола громкоголосый человечек не переставая тараторил об акциях, а там, где сидел Мур, рассуждали об Искусстве. Мистер Сондерс, по-видимому, все лето пропутешествовал за границей. Он видел статуи и картины во всех европейских музеях и был от них в полном восторге. От волнения молодой человек то и дело с силой ударял по столу. Он взахлеб говорил о студиях и школах, кватроченто и голландских интерьерах. У Мура голова пошла кругом. Мальчик взглянул на худое, скуластое лицо мистера Сондерса и с благоговением подумал обо всех знаниях, заключенных в этой голове. Тут в разговор вступили супруги Крестоманси. Милли так и сыпала именами, которых Мур в жизни не слыхивал, а волшебник отзывался о них так, словно речь шла о его близких друзьях. «Какими бы обыкновенными ни казались все прочие члены Семьи, — подумал Мур, — в самом Крестоманси нет ничего заурядного». У него были яркие черные глаза, притягательные, даже когда он выглядел рассеянным или задумчивым. А уж если речь шла о чем-то интересном, например об Искусстве, то казалось, что сияние глаз Крестоманси заливает все его лицо. К огорчению Мура, дети волшебника тоже поддерживали разговор. Они так весело щебетали, словно бы действительно понимали, о чем идет речь.

Мур чувствовал себя ужасным невеждой. Неудивительно, что из-за этой беседы и внезапно возникавших серебряных блюд у Мура совершенно пропал аппетит (к тому же он имел глупость съесть все печенье, поданное к чаю). Насилу одолев только половину торта из мороженого, Мур завидовал сестре, с невозмутимым и даже высокомерным видом вкушавшей изысканные яства.

Наконец трапеза завершилась. Юных Чантов отпустили на свободу, и они удалились в роскошную комнату Гвендолен. Девочка со всего размаху плюхнулась на свою бархатную кровать.

— Какое ребячество! — воскликнула она. — Они выставляют напоказ свои знания, чтобы мы почувствовали себя ничтожествами. Мистер Нострум меня об этом предупреждал. Они пытаются скрыть свое малодушие. Какая жуткая у Крестоманси жена! А видел ли ты когда-нибудь более некрасивых и глупых детей, чем эти двое? Да, Замок уже меня угнетает. Чувствую, скоро я все здесь возненавижу.

— Может, когда мы привыкнем, жизнь покажется нам не такой ужасной? — без особой надежды предположил Мур.

— Будет еще хуже, — пообещала Гвендолен. — С этим Замком что-то не так. Я чувствую его дурное воздействие. Здесь есть нечто мертвящее, высасывающее из меня жизнь и магические способности. Я здесь задыхаюсь.

— По-моему, ты все выдумываешь, возразил Мур, — потому что хочешь вернуться назад, к миссис Шарп. — Он вздохнул, поскольку сам по ней скучал.

— Нет, не выдумываю, — упорствовала Гвендолен. — Кстати, Замок давит так сильно, что даже ты можешь это почувствовать. Давай-ка сосредоточься. Разве ты не чувствуешь это омертвение?

Муру не пришлось особенно сосредоточиваться, чтобы понять, о чем говорит Гвендолен. Действительно, с Замком творилось нечто странное. Сначала Мур подумал, что это всего лишь тишина, но он ошибся. В атмосфере ощущалась какая-то мягкость, а в то же время и тяжесть, как будто все слова и движения были придавлены огромной периной. Обычные звуки — например, их голоса — казались очень тонкими, к тому же не давали эха.

— Да, как-то странно, — согласился Мур.

— Странно? Да просто ужасно! — роковым голосом произнесла Гвендолен. — Буду рада, если мне удастся выжить, — и, к удивлению брата, добавила: — Хотя я не жалею, что попала сюда.

— А я — жалею, — признался Мур.

— Ну и кто бы, интересно, за тобой присматривал? — спросила сестра. — Ладно. Принеси мне колоду карт — ту, что лежит на туалетном столике. Вообще-то карты волшебные, но если мы скинем все козыри, то сможем, если хочешь, поиграть в снэп^[2].

Глава четвертая

Наутро Мура разбудила рыжеволосая Мэри, и его тотчас обволокла все та же тишина и мягкость. Неровные стены комнаты были залиты ярким солнечным светом. И даже теперь, когда Мур знал, что в Замке полно людей, он не слышал ни звука. Казалось, и за окнами царит безмолвие.

«А, знаю, на что это похоже! — подумал Мур. — Так бывает, когда ночью выпадает снег». От этой мысли ему стало так уютно и тепло, что он снова погрузился в сон.

— Эрик, тебе правда пора вставать, — затормошила его Мэри. — Я приготовила для тебя ванну, а уроки начинаются в девять. Поторопись, а то не успеешь позавтракать.

Мур вскочил. Мысль о ночном снегопаде настолько засела у него в голове, что он сильно удивился солнцу и почти летнему теплу. А выглянув в окно, Мур просто не мог поверить своим глазам: перед ним расстилались зеленые лужайки с цветами, а дрозды кружили над пышной листвой деревьев. Мэри уже ушла. Это обрадовало Мура, ведь он еще не понял, нравится она ему или нет, да и боялся опоздать на завтрак. Наспех одевшись, он забежал в ванную и вытащил из ванны затычку. Потом он сбежал вниз по винтовой лестнице и влетел в комнату Гвендолен.

— Ты знаешь, где мы завтракаем? — спросил он Гвендолен.

По утрам Гвендолен всегда бывала не в духе. Вот и сегодня, восседая на голубом бархатном стуле перед зеркалом с гирляндами, она свирепо расчесывала свои золотистые волосы. Это занятие постоянно выводило Гвендолен из себя.

— Понятия не имею, и вообще — мне все равно! Замолчи! — огрызнулась она.

— Как ты нехорошо разговариваешь, — заметила Юфимия, быстро входя в комнату вслед за Муром. Она была очень даже симпатичной девушкой и, по-видимому, вовсе не считала свое имя обузой. — Мы ждем вас, чтобы подать завтрак. Идемте.

Гвендолен отшвырнула свой гребень, и они пошли вслед за Юфимией в одну из комнат дальше по коридору. Комната, квадратная и просторная, с большими окнами, выглядела довольно запущенной. Глаз отмечал потертую кожаную обивку стульев, пятна на зеленом ковре. Ни один из шкафов плотно не закрывался: отовсюду торчали заводные паровозики и теннисные ракетки. Джулия и Роджер в ожидании сидели за столом у окна. Их поношенная одежда вполне соответствовала беспорядку вокруг.

Мэри, тоже поджидавшая Гвендолен и Мура, воскликнула: «Ну наконец-то!» — и стала возиться с очень любопытным лифтом, спрятанным в особом шкафу у камина. Когда что-то лязгнуло, Мэри открыла дверцы лифта и вытащила оттуда большую тарелку с хлебом и маслом, а также дымящийся коричневый кувшин с какао. Она принесла все это на подносе к столу, и Юфимия налила каждому ребенку по кружке какао.

Гвендолен презрительно взглянула на тарелку с хлебом:

— И это все?

— А чего еще тебе нужно? — поинтересовалась Юфимия.

В воображении Гвендолен проплыли овсянка, яичница с беконом, грейпфрут, тосты и копченая селедка. Не в силах выбрать что-то одно, она продолжала молча смотреть перед собой.

— Решай побыстрее, — не выдержала служанка. — Мне, знаешь ли, тоже пора завтракать.

— Нет ли у вас джема? — очнулась от оцепенения Гвендолен.

Юфимия и Мэри переглянулись.

— Джулии и Роджеру джем есть запрещено, — пояснила Мэри.

— Но мне никто не запрещал его есть, — с расстановкой произнесла Гвендолен. — Немедленно принесите мне джем.

Мэри подошла к переговорной трубе возле лифта, и, после длительного громыхания и победного лязганья, явилась банка с джемом. Горничная поставила ее перед Гвендолен.

— Вот спасибо! — воскликнул Мур. Ему очень хотелось джема, а какао он просто терпеть не мог.

— Не стоит благодарности, — чуть насмешливо ответила Мэри, и обе горничные) удалились.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем Роджер обратился к Муру:

— Передай мне, пожалуйста, джем.

— Но ведь тебе нельзя, — возразила Гвендолен, по-прежнему воинственно настроенная.

— А никто не узнает, если я возьму его одним из ваших ножей, — безмятежно сказал Роджер.

Передавая ему банку и свой нож в придачу, Мур полюбопытствовал:

— А почему вам нельзя?

Джулия и Роджер безмятежно переглянулись.

— Мы слишком толстые, — объяснила Джулия. Она преспокойно взяла у брата нож и всерьез занялась джемом.

«Ну еще бы», — подумал Мур, глядя, сколько джема эти двое умудрились взгромоздить на хлеб. Джем высился над кусками хлеба, словно липкие коричневые скалы.

Гвендолен с отвращением взглянула на Роджера и Джулию и самодовольно оглядела свое аккуратное льняное платье. Разница была велика.

— Ваш отец такой мужчина. Ему, должно быть, очень неприятно, что вы оба такие пухлые и неказистые, как, впрочем, и ваша матушка.

Толстяки невозмутимо выглядывали из-за своих приторных утесов.

— А я как-то об этом не думал, — признался жующий Роджер.

— Быть пухлым — удобно и уютно, — заявила Джулия. — А вот фарфоровым куклам вроде тебя наверняка живется несладко.

Голубые глаза Гвендолен сверкнули. Она тихонько щелкнула пальцами под столом. В ту же секунду кусок хлеба с толстым слоем джема выскользнул из рук Джулии и с размаху шлепнул ее по щеке. Джулия изумленно охнула: джем залепил ей поллица.

— Не смей меня оскорблять! — кликнула Гвендолен.

Джулия неторопливо сняла с лица хлеб и достала носовой платок. Мур подумал, что она хочет вытереться, но не тут-то было: Джулия и не подумала приводить себя в порядок, и джем стал вязко стекать по ее пухлым щекам. Зато она завязала на платке узелок и стала медленно его затягивать, выразительно глядя на Гвендолен. Узел затянулся, и наполовину полный и все еще дымящийся кувшин какао взмыл в воздух. Поколебавшись в нерешительности, он направился в сторону Гвендолен и завис прямо над ее головой. Затем он начал толчками наклоняться.

— Прекрати сейчас же! — задохнулась от возмущения Гвендолен.

Она подняла руку, пытаясь оттолкнуть кувшин. Тот ловко увернулся и продолжил наклоняться. Гвендолен снова щелкнула пальцами и пробормотала странные слова, но кувшин ее не слушался. Какао подступило к самому его носику; казалось, еще секунда, и оно польется на Гвендолен. Та отклонилась в сторону, но кувшин в мгновение ока снова навис над ее головой.

— Может, я позволю ему пролиться? — невозмутимо спросила Джулия. Под слоем джема на ее физиономии играла едва заметная улыбка.

— Только попробуй! — завопила Гвендолен. — Я все расскажу Крестоманси! Я... — Она выпрямилась, но кувшин тоже не дремал. Гвендолен попыталась его схватить, но он опять проворно отскочил.

— Осторожно, какао может пролиться. Неужели тебе не жаль своего чудесного платьица? — не скрывая ликования, проговорил Роджер.

— А ты вообще заткнись! — крикнула Гвендолен и на сей раз отклонилась так, что оказалась почти на коленях у брата. Мур с опаской смотрел на угрожающе нависший над ними кувшин, из которого, казалось, вот-вот польется горячее какао.

Но тут открылась дверь, и вошел Крестоманси, облаченный в цветастый шелковый шлафрок — пурпурно-красный, с золотой отделкой по вороту и манжетам. В этом одеянии волшебник выглядел удивительно высоким, изумительно стройным и невероятно величественным. Он мог бы быть императором или исключительно суровым епископом. Крестоманси вошел улыбаясь, но улыбка исчезла с его лица, когда он увидел кувшин.

Кувшин тоже попытался исчезнуть. Он скользнул обратно на стол, да так поспешно, что какао расплескалось и забрызгало платье Гвендолен (трудно сказать, было это случайностью или нет). Вначале и Джулия, и Роджер не смели пошевелиться, а потом Джулия принялась развязывать узел на носовом платке, причем с таким рвением, как если бы от этого зависела ее жизнь.

— Итак, я собирался пожелать вам доброго утра, — медленно произнес Крестоманси. — Но теперь я вижу, что оно вовсе не доброе, — Он перевел взгляд с кувшина на блестящие от джема щеки Джулии. — Если вы оба еще когда-нибудь захотите джема, — отчеканил он, — то лучше не попадайтесь мне на глаза. Кстати, требование вести себя прилично относится ко всем четверым.

— Я ничего дурного не сделала, — заявила Гвендолен с видом оскорбленной невинности.

— Нет, сделала! — возразил Роджер.

Крестоманси подошел к столу и остановился, глядя на детей сверху и держа руки в карманах своего благородного одеяния. Волшебник казался таким высоким, что у Мура в голове не укладывалось, как это он не задевает головой потолок.

— В Замке есть одно нерушимое правило, — сказал Крестоманси, — которое необходимо запомнить всем. Любые магические действия должны совершаться детьми только под руководством Майкла Сондерса. Гвендолен, ты меня поняла?

— Да, — ответила она. Вне себя от ярости, она сжала губы и скрестила руки на груди. — Я отказываюсь подчиняться такому дурацкому правилу!

Крестоманси то ли не расслышал ее слов, то ли не заметил, как она разгневана. Он обратился к Муру:

— А ты, Эрик, понял?

— Я? — удивленно переспросил мальчик. — Да, разумеется.

— Хорошо, — кивнул волшебник. — Теперь я пожелаю вам доброго утра.

— Доброе утро, папочка, — хором прощебетали Джулия и Роджер.

— Гм... Доброе утро, — робко пробормотал Мур. А Гвендолен сделала вид, что не слышит: в конце концов, в эту игру могут играть и двое. Крестоманси улыбнулся и важно удалился из комнаты, являя собой длинную процессию из одного человека.

— Ябеда! — крикнула Гвендолен Роджеру, как только дверь закрылась. — И эта гнусная проделка с кувшином! Небось вдвоем поработали?

Роджер благодушно улыбнулся, вовсе не реагируя на выпад Гвендолен.

— Колдовство у нас в роду, — пояснил он.

— И мы оба его унаследовали, — добавила Джулия. — Пойду умоюсь. — Она прихватила со стола три куска хлеба, чтобы не умереть от голода по дороге, и направилась к выходу, бросив через плечо: — Роджер, скажи Майклу, что я скоро приду.

— Еще какао? — вежливо предложил Роджер, взяв кувшин.

— Да, если можно, — откликнулся Мур.

Он не имел ничего против еды и питья, использованных в колдовских целях, к тому же, его мучила жажда. Он надеялся, что если сначала он набьет рот джемом, а потом отхлебнет какао, то какао не покажется таким отвратительным. А Гвендолен все еще была уверена, что Роджер хочет оскорбить ее. Она нетерпеливо ерзала на стуле, упрямо уставившись в стену. Внезапно открылась дверь — Мур поначалу этого не заметил, — и прозвучал бодрый голос мистера Сондерса:

— Так, ребята, начинаем урок. Сейчас мы посмотрим, готовы ли вы к небольшой проверке.

Мур торопливо проглотил свой джем, пропитанный какао. За дверью обнаружилась классная комната — самая настоящая, хотя и всего с четырьмя партами. В ней были доска, глобус, щербатый школьный пол и даже знакомый запах школы. У стены стоял и застекленный книжный шкаф, без которого не может обойтись ни одна классная комната, а в нем — потрепанные серо-зеленые и синие книжки, без которых не может обойтись ни один такой шкаф. На стенах были развешаны большие фотографии статуй, так пленивших мистера Сондерса.

Две из четырех парт были старые, коричневые, а две другие — новые, желтые от лака. Гвендолен и Мур, не сговариваясь, сели за новые парты. Тут вбежала Джулия, сияя старательно вымытыми щеками, уселась за старую парту, стоявшую за партой Роджера, и допрос начался. Мистер Сондерс принялся неуклюже расхаживать взад и вперед у доски, задавая каверзные вопросы. Твидовый пиджак раздувался у него на спине точно так же, как это недавно происходило с его курткой на ветру. Возможно, именно поэтому длинные руки мистера Сондерса торчали из рукавов на целый фут. И вдруг Мур увидел, что костлявый указательный палец направлен на него:

— Какую роль сыграло колдовство в войнах Алой и Белой розы?*^[3].

— Э... — промычал мальчик. — Гм... Кажется, я этого еще не проходил.

— Гвендолен? — продолжил допрос мистер Сондерс.

— О... очень важную роль, — наугад выпалила она.

— Неверно. Роджер?

Из проверки стало ясно, что хотя Роджер и Джулия порядком подрастеряли свои знания за время летних каникул, они все равно опережали Мура во многом, а Гвендолен — почти во всем.

— Что же ты изучала в школе? — в некотором раздражении спросил мистер Сондерс.

Гвендолен пожала плечами:

— Думаете, я помню? Ничего интересного. Я целиком посвящала себя колдовству, и, надеюсь, так будет и дальше.

— Боюсь, что нет, — возразил учитель.

Гвендолен уставилась на него, не веря своим ушам.

— Что? — почти взвизгнула она. — Но… но ведь я очень талантлива! Я должна продолжать свои занятия!

— Твой талант никуда не денется, — урезонил ее мистер Сондерс. — Ты сможешь снова заняться колдовством, когда выучишь что-то еще. Открой-ка свой учебник по арифметике и сделай первые четыре задачи. Эрик, а тебе, пожалуй, стоит заняться историей. Напиши-ка мне сочинение о короле Кнуте^[4] — Сказав это, учитель направился к Роджеру и Джулии.

Мур и Гвендолен открыли учебники. Гвендолен сначала покраснела, а потом побелела. Когда мистер Сондерс нагнулся к Роджеру, чернильница с ее парты взмыла в воздух и вылилась прямо на спину учителя, на его раздувающийся пиджак. Мур закусил губу, чтобы не засмеяться. Джулия молча наблюдала. Мистер Сондерс, по-видимому, ничего не заметил. Чернильница благополучно возвратилась на место.

— Гвендолен, — сказал учитель, не оборачиваясь, — достань, пожалуйста, банку с чернилами и воронку из нижнего ящика шкафа и наполни чернильницу. Да смотри хорошенько наполни.

С независимым видом Гвендолен вскочила из-за парты, нашла большую банку и воронку и принялась наполнять чернильницу. Прошло десять минут, а чернильница все никак не наполнялась. Сначала лицо Гвендолен было удивленным, потом покраснело, а потом побелело от злости. Она попыталась поставить банку на стол, но поняла, что это ей не удается. Тогда она попробовала произнести заклинание.

Мистер Сондерс обернулся и внимательно посмотрел на Гвендолен.

— Вы просто невыносимы! — крикнула она. — И между прочим, я имею право колдовать в вашем присутствии.

— Ни у кого нет права поливать чернилами своего преподавателя, — бодро ответил мистер Сондерс. — К тому же, как я уже сказал, тебе придется на время забыть о колдовстве. Продолжай наполнять чернильницу, пока я тебя не остановлю.

Гвендолен лила чернила еще с полчаса, и каждой минутой ее негодование нарастало.

Мур был потрясен. Он заподозрил, что мистер Сондерс довольно могущественный волшебник. Конечно же, вскоре мелькнула безупречно чистая спина мистера Сондерса — от чернил не осталось и следа. Мур то и дело поглядывал в сторону учителя, чтобы улучить момент, когда можно будет писать левой рукой. Мальчика так часто наказывали за это в школе, что он научился обводить учителей вокруг пальца. Вот и сейчас, когда мистер Сондерс поворачивался к Муру, тот мгновенно перекладывал ручку в правую руку. Ручка двигалась медленно и неохотно. Зато когда учитель отворачивался, мальчик хватал ручку левой рукой, и работа закипала. Главная трудность состояла в том, чтобы не размазать чернила левой рукой, поэтому Муру приходилось класть тетрадку косо. Но он очень ловко возвращал ее в прежнее положение, стоило только учителю посмотреть в его сторону.

Через полчаса мистер Сондерс, не оборачиваясь, велел Гвендолен закончить с чернилами и перейти к арифметике. Затем, по-прежнему стоя к ним спиной, он спросил Мура:

— Эрик, что ты делаешь?

— Пишу сочинение о короле Кнуте, — невинно ответил ученик.

Тут учитель повернулся к нему, но тетрадка лежала ровно, а ручка была в правой руке.

— Мне показалось, ты пишешь обеими руками, — произнес мистер Сондерс, подходя поближе и заглядывая в тетрадь. — Да, ты действительно пишешь обеими руками.

— Это ведь не заметно, — съежившись, пробормотал Мур.

— Не очень, — согласился учитель. — Но зачем? Тебе нравится так писать или есть какое-то другое объяснение?

— Нет, — признался Мур. — Просто я левша.

Как и опасался Мур, мистер Сондерс пришел в дикую ярость. Он побагровел и так стукнул по парте своей огромной узловатой рукой, что мальчик подпрыгнул, а с ним и чернильница, расплескавшая чернила и на одежду учителя, и на сочинение Мура.

— Левша! — рявкнул мистер Сондерс. — Так почему же, будь ты неладен, ты не пишешь левой рукой?

— Я... меня за это... наказывали, — запинаясь, ответил Мур — его озадачило, что учитель рассердился на него именно за это.

— В таком случае тех, кто тебя наказывал, следовало бы завязать в узел и зажарить на вертеле, — прорычал мистер Сондерс, — кем бы они ни были! Парень, ты хоть понимаешь, какой ужасный вред ты себе наносишь, слушаясь их? Если я еще раз увижу, что ты пишешь правой рукой, тебе на самом деле не поздоровится!

— Хорошо, — пискнул Мур, понемногу успокаиваясь. Он печально взглянул на заляпанное чернилами сочинение. Может быть, мистер Сондерс применит свои магические способности и в этот раз? Но учитель схватил тетрадку и вырвал исписанную страницу.

— А теперь пиши как следует! — скомандовал он, бросая тетрадь перед Муром.

Мур послушно принялся за работу. К счастью, вскоре появилась Мэри и принесла молока и печенья, а также чашку кофе для мистера Сондерса. После перерыва учитель сообщил Муру и Гвендолен, что теперь они свободны до обеда.

— Это вовсе не награда за хорошую работу, — добавил он. — Просто вам следует подышать воздухом.

Ребята направились к выходу, а учитель обратился к Роджеру и Джулии:

— А мы с вами немного позанимаемся колдовством. Надеюсь, вы не все позабыли за лето?

Гвендолен остановилась на пороге и поглядела на мистера Сондерса.

— Нет, к тебе это не относится, — сказал учитель. — Иди, проветрись.

Резко развернувшись, Гвендолен выскочила из класса и через обшарпанную игровую комнату выбежала в коридор. Брат кинулся за ней вслед, но сумел догнать ее только у великолепной мраморной лестницы, завитком уходившей вниз. Над ней возвышался прекрасный купол, источавший свет.

— По-моему, мы заблудились, — выдохнул запыхавшийся Мур.

— Нет, мы там, где нужно, — горячо возразила сестра. — Я хочу разыскать Крестоманси. С какой стати этим толстощеким простофилям можно заниматься колдовством, а мне нет? Да я в десять раз талантливей их, ведь они вдвоем насилу подняли в воздух кувшин с какао! Вот поэтому мне нужен Крестоманси.

Ей повезло: Крестоманси как раз шел по галерее с другой стороны лестницы, за мраморной балюстрадой. Теперь на нем был бежевый костюм, а не императорский шлафрок, но выглядел волшебник еще элегантней (если такое возможно). Судя по выражению его лица, его мысли блуждали очень далеко. Гвендолен обежала кругом верхнюю площадку лестницы и остановилась перед Крестоманси. Он моргнул и посмотрел отсутствующим взглядом сперва на Гвендолен, потом на Мура.

— Кто-то из вас хотел со мной встретиться?

— Да, Я, — твердо сказала Гвендолен. — Мистер Сондерс отказывается давать мне уроки волшебства, и я хочу, чтобы вы его заставили.

— Ой, но я не могу, — рассеянно произнес Крестоманси. — Мне, конечно, жаль и все такое...

Гвендолен топнула ногой по мраморному полу. Раздался еле слышный шлепок — даже эха не получилось. Тогда Гвендолен завопила:

— Но почему?! Вы должны, должны, должны!

Крестоманси посмотрел на нее сверху вниз, разглядывая ее с таким удивлением, как будто они впервые встретились.

— Ты, кажется, недовольна, но, к сожалению, тут ничего не поделать. Я сказал Майклу Сондерсу, чтобы он ни в коем случае не занимался колдовством — ни с тобой, ни с братом.

— Но почему! — в отчаянии закричала Гвендолен.

— Да потому, что ты бы непременно употребила полученные знания во зло, — объяснил волшебник тоном, не терпящим возражений. — Но я готов вернуться к этому разговору, скажем, через год — если, конечно, ты не раздумаешь.

Крестоманси любезно улыбнулся Гвендолен — будто его ответ мог ее обрадовать — и задумчиво поплыл вниз по мраморным ступеням.

Гвендолен яростно пнула балюстраду и вскрикнула от боли. Тут уж она рассвирепела не на шутку — даже больше, чем мистер Сондерс из-за истории с левой рукой. Гвендолен кружилась, подпрыгивала и визжала так неистово, что Мур за нее испугался. Она потрясла кулаком вслед Крестоманси:

— Ну, погодите! Я вам еще покажу!

Но волшебник давно исчез из виду на повороте лестницы и вряд ли что-либо слышал. Даже самые отчаянные вопли Гвендолен казались не громче цыплячьего писка.

Мур недоумевал. Что же такое творилось в Замке? Он поглядел вверх, на купол, откуда шел свет, и подумал, что здешнему эху полагалось бы быть на редкость гулким. Однако в ответ неистовым воплям Гвендолен звучало лишь тихое, писклявое кудахтанье. Придется подождать, пока сестра успокоится. Мур попробовал свистнуть изо всех сил, сунув два пальца в рот. Вместо оглушительного свиста раздался странный глухой звук, вроде скрипа ботинка. Но и этого оказалось довольно, чтобы из двери на галерее вышла пожилая дама в перчатках.

— Ах, что за шумные детки! — вздохнула она. — Если хотите кричать и свистеть, идите на улицу, а здесь шуметь нельзя.

— Пошли отсюда! — свирепо скомандовала Гвендолен, и они побежали в знакомую часть Замка. Немного поблуждав по коридору, они обнаружили дверь, через которую попали сюда впервые. Наконец-то они выйдут на воздух!

— Давай-ка разведаем все вокруг, — предложил Мур.

Пожав плечами, Гвендолен согласилась.

Проскочив заросли рододендронов, они оказались на большой и ровной лужайке, окруженной кедрами. Лужайка тянулась вдоль всего фасада новой части Замка, а с другой стороны она была огорожена замечательной стеной — высоченной и прямо-таки выбеленной солнцем. Над стеной нависали ветви деревьев. «Наверняка это развалины еще одного, совсем древнего замка», — подумал Мур и со всех ног помчался туда, увлекая за собой сестру. Однако Гвендолен упрямо остановилась на полпути и принялась ковырять носком туфли аккуратно постриженный газон.

— Гм, а как ты думаешь, это считается территорией Замка? — спросила она Мура.

— Наверное, — не раздумывая, ответил Мур. — Ну, идем же. Мне так охота полазить вон по тем развалинам.

Но первая стена, к которой они приблизились, оказалась совсем низкой, а дверь, обнаружившаяся в ней, вела в самый обыкновенный сад. Широкие прямые дорожки были посыпаны гравием и обсажены ровными рядами подстриженного кустарника, подстриженные тисы напоминали пирамиды, а на прилизанных клумбах росли одни только желтые цветы.

— Вот скучища, — огорчился Мур и направился дальше.

За следующей, совсем уже невзрачной, стеной начинался фруктовый сад, очень аккуратный и ухоженный. Всем деревьям здесь была придана прямоугольная форма, и они выстроились живой изгородью вдоль извилистых гравийных дорожек. Яблони гнулись под тяжестью плодов. Хорошо помня, как Крестоманси отчитал его, Мур даже не заглядывался на яблоки, зато Гвендолен сорвала большое красное яблоко сорта «вустер» и с наслаждением в него вгрызлась.

Из-за угла мигом появился садовник и с упреком сказал Гвендолен и Муру, что рвать яблоки запрещено.

Гвендолен тут же швырнула яблоко на дорожку.

— Ну и ешьте его сами. Оно все равно червивое.

Они отправились дальше, оставив садовника печально разглядывать надкушенное яблоко. Но руин на их пути снова не оказалось, зато им встретился пруд с золотыми рыбками, а потом розовый сад. Здесь Гвендолен ради эксперимента решила сорвать цветок. В ту же секунду словно из-под земли возник еще один садовник и вежливо объяснил, что розы рвать запрещено. Гвендолен швырнула и розу.

Мура волновал один вопрос: куда все время деваются развалины? Он оглянулся: теперь они почему-то оказались у него за спиной. Он побежал назад, но они снова исчезли. Уже близился обед, когда он наконец оказался на узкой и крутой тропинке, спрятанной между двух стен и ведущей на холм, на вершине которого и находились руины.

Мур радостно кинулся вверх по тропинке. Выбеленная солнцем стена казалась выше любого дома, а еще на ней росли деревья. Подобравшись поближе, Мур обнаружил выбитую в стене каменную лестницу, извилистую и очень крутую. Лестница была такая старая, что вся поросла синим львиным зевом и золотистой желтофиолью, а на самой нижней ступеньке пестрела мальва. Муру даже пришлось отодвинуть длинный красный цветок, чтобы поставить ногу на лестницу.

В тот же миг он услышал, как кто-то пыхтит, и, обернувшись, увидел третьего садовника, торопливо взбирающегося по тропинке.

— Тебе туда нельзя! Там сад Крестоманси! — крикнул старик.

— Но почему мне туда нельзя? — не на шутку огорчился Мур.

— Да потому что вход туда воспрещен, вот почему!

Ничего не поделаешь, пришлось отступить. Садовник встал у подножия лестницы, чтобы убедиться, что Мур его не ослушался.

— Свинство! — пробормотал Мур, спускаясь медленно и неохотно.

— Знаешь, мне порядком надоели все эти запреты Крестоманси, — задумчиво произнесла Гвендолен. — По-моему, нужно преподать ему хороший урок.

— Что ты собираешься делать? — встревожился Мур.

— Скоро узнаешь, — буркнула сестра и крепко сжала губы. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

Глава пятая

Гвендолен отказалась посвятить Мура в свои намерения. Понятно, что веселее ему от этого не стало. После сытного обеда, состоявшего из вареной баранины с брюквой, снова начались уроки. Затем Гвендолен молниеносно скрылась, а Мура с собой не взяла. Он слонялся без дела.

— Хочешь поиграть с нами? — спросил Роджер.

Мур взглянул на него и понял, что его приглашают из вежливости.

— Нет, спасибо, — любезно ответил он.

Пришлось бродить по садам в одиночестве. Поблизости находился лес, где в изобилии росли конские каштаны, но, увы, плоды еще не созрели. В нерешительности глядя на одно из деревьев, Мур обнаружил на нем домик примерно на полпути к верхушке. Да, пожалуй, на полпути. Он уже было полез туда, как вдруг услышал голоса и увидел, что в листве мелькнула юбка Джулии. Дело дрянь. Значит, этот домик — собственность Джулии и Роджера, и они как раз там играют.

Мур поплелся обратно. Выйдя на лужайку, он наткнулся на Гвендолен. Она сидела на корточках под одним из кедров и сосредоточенно рыла ямку.

— Что это ты делаешь? — спросил Мур.

— Уходи отсюда, — огрызнулась сестра.

Что ж, придется идти восвояси. Он не сомневался в том, что Гвендолен колдует и наверняка собирается «преподать Крестоманси урок», но задавать ей вопросы было бессмысленно. Оставалось только ждать. Время тянулось медленно; ужин оказался отвратительным, вечер — длинным и унылым. Гвендолен заперлась у себя в комнате и прогнала Мура, когда он к ней постучал.

На следующее утро Мур проснулся довольно рано и поспешил к ближайшему окну. Он сразу же понял, чем накануне занималась Гвендолен. От лужайки почти ничего не осталось — гладкий лоскут зеленого бархата был испещрен бесчисленными кротовьими норами. Повсюду, сколько хватало взгляда, торчали маленькие травяные и земляные холмики, тянулись длинные борозды выкопанной травы и полоски сырой земли. Казалось, что здесь хорошенько поработала целая армия кротов. Добрая дюжина садовников уже толпилась возле лужайки, мрачно почесывая затылки.

Наспех одевшись, Мур скатился по лестнице.

Гвендолен выглядывала из окна в своей хорошенькой ночной рубашке с оборками.

— Ты только посмотри! — обратилась она к брату, светясь от гордости. — Чудесно, правда? И тянется на много акров. Мне пришлось покорпеть не один час, чтобы как следует все тут испортить. Крестоманси придется пошевелить мозгами.

Мур в этом не сомневался. Хотя он точно не знал, во сколько обойдется замена такой огромной полосы дерна, но предполагал, что это недешево. На сей раз, Гвендолен действительно влипла в историю. Но к удивлению Мура, о лужайке никто не упоминал. Юфимия вошла минуту спустя и сказала:

— Вы снова опоздаете на завтрак.

Роджер и Джулия вообще хранили молчание. Они молча приняли джем и нож из рук Мура. Джулия только буркнула, когда вымазанный джемом ножик выпал у нее из рук и на него налипла пыль. А когда пришел мистер Сондерс и начал занятия, никто ни на секунду не отвлекся от темы урока. «Видимо, — подумал Мур, — обитатели Замка просто не догадываются, что кротовьи норы — дело рук Гвендолен. Вряд ли они знают, какая она сильная колдунья».

В тот день после обеда занятий не было. Как объяснил мистер Сондерс, по средам вторая половина дня у них всегда свободна.

А за время обеда все кротовьи норы исчезли. Когда все выглянули из окна игровой комнаты, лужайка снова напоминала лоскут бархата.

— Глазам своим не верю! — прошептала Гвендолен Муру. — Это фальшивка! Они просто хотят, чтобы я почувствовала себя ничтожеством!

После обеда Мур и Гвендолен спустились, чтобы получше осмотреть лужайку. Им следовало быть поосторожнее, поскольку в шезлонге под одним из кедров отдыхал мистер Сондерс. Правда, он читал какую-то книгу в мягкой желтой обложке и, по-видимому, от души веселился. Гвендолен неторопливо приблизилась к центру лужайки, притворяясь, что любуется Замком. Она нагнулась, якобы завязывая шнурок на ботинке, а на самом деле принялась ощупывать дерн.

— Ничего не понимаю! — пробормотала Гвендолен. Как колдунье, ей не составляло особого труда сообразить, что такой плотный, гладкий дерн не может быть фальшивкой. — С лужайкой действительно все в порядке. Как им это удалось?

— Возможно, свежий дерн привезли сюда во время наших занятий, — предположил Мур.

— Не будь глупцом! — фыркнула сестра. — Новый дерн все еще был бы в брусках, а этот вон какой ровный!

Тут их позвал мистер Сондерс.

Гвендолен посмотрела на учителя так пристально, что Мур вздрогнул. Но тотчас же она с невинной улыбкой направилась к мистеру Сондерсу. Мур пошел за ней и заметил, что желтая книга — на французском. Ничего себе — смеяться над книжкой, написанной по-французски! Видимо, мистер Сондерс волшебник не только сильный, но еще и образованный.

Учитель положил книгу обложкой вверх на прекрасную, как никогда, траву и улыбнулся:

— Вы так быстро ушли, что я даже не успел выдать вам деньги на карманные расходы. Вот, держите, — Он протянул каждому по большой серебряной монете.

Мур пригляделся и чуть не присвистнул: крона — целых пять шиллингов! Да у него в жизни не было столько денег в кармане! К его полному восторгу, мистер Сондерс добавил:

— Будете получать по такой монете каждую среду. Уж не знаю, экономные вы или транжиры. Вот Джулия и Роджер обычно бегут в деревню и накупают конфет.

— Ой, спасибо вам большое, — сказал Мур. — Ну что, Гвендолен, сбегаем в деревню?

Гвендолен колебалась: ее обуревало дерзкое желание остаться в Замке и посмотреть, чем все-таки закончится история с кротовьими норами, и в то же время она была рада возможности улизнуть.

— Думаю, Крестоманси пошлет за мной, как только поймет, что это моих рук дело, — сказала она, когда они с Муром шли по аллее.

— Ты считаешь, это мистер Сондерс привел лужайку в порядок? — спросил Мур.

— Вряд ли, — поморщилась Гвендолен. — Он же вел у нас урок.

— Может, садовники? — предположил Мур. — Некоторые из них вполне могут быть колдунами. Они ведь как из-под земли выскакивали со своими дурацкими запретами.

— Ты бы еще Усердного Мага вспомнил, — презрительно усмехнулась Гвендолен.

Да, подумал Мур, Усердный Маг едва ли намного превосходил миссис Шарп. Обычно его нанимали для переноски тяжестей или для того, чтобы на скачках победила желаемая лошадь.

— И все-таки, — уперся Мур, — они вполне могут быть специалистами — волшебными садовниками или садовыми волшебниками.

Гвендолен засмеялась еще более презрительно.

Деревушка располагалась прямо за воротами, у подножия холма, на котором стоял Замок. Она была очень славной, с большой лужайкой посредине. На краю лужайки стояла нарядная булочная с аркой над входом, а напротив — такое же нарядное здание, которое занимали кондитерская и почта. Муру не терпелось сунуть нос во все эти заведения, но Гвендолен сразу же направилась в третий дом, оказавшийся лавкой старьевщика. Мур не возражал: здесь тоже было кое-что интересное. Но Гвендолен раздраженно замотала головой и окликнула деревенского мальчишку, слонявшегося неподалеку:

— Мне сказали, в этой деревне живет мистер Баслам. Ты можешь показать мне его дом?

— Ничего хорошего от него не ждите, — покривился малец. — Но если уж вам так надо, то он живет там, в самом конце улицы. — И он уставился на незнакомцев, всем своим видом показывая, что за труды ему полагается шесть пенсов. Но ни у Гвендолен, ни у Мура не было ничего, кроме их серебряных монет. Пришлось оставить мальчишку ни с чем.

— Наглая маленькая ведьма! Жадный колдунишка! — во весь голос завопил он им вслед.

Гвендолен и бровью не повела, а вот Муру стало так стыдно, что ему захотелось вернуться и все объяснить.

В окне ветхого домишки, принадлежащего мистеру Басламу, красовалась надпись: «Игзатический осортемент». Снисходительно взглянув на это чудо орфографии, Гвендолен постучала в дверь облезлым дверным молотком. Мистер Баслам оказался толстяком в мешковатых брюках. Красные глаза с отвислыми веками делали его похожим на сенбернара. Увидев ребят, торговец попытался закрыть дверь.

— Спасибо, не сегодня, — пробормотал он, обдавая непрошеных гостей сильным запахом пива.

— Я от мистера Нострума, — со значением произнесла Гвендолен. — Мистера Уильяма Нострума.

Дверь замерла, потом приоткрылась пошире.

— А, — заинтересовался мистер Баслам. — Тогда входите. Вот сюда.

Он провел их в тесную комнату, где стояли четыре стула, стол и множество ящиков с чучелами животных. Места здесь явно не хватало — ящики были расставлены как попало, один на другом, и их покрывал густой слой пыли.

— Ну садитесь, что ли, — неохотно кивнул хозяин.

Мур осторожно сел, стараясь дышать не глубоко: кроме пивного духа, исходившего от мистера Баслама, в комнате пахло гнилью и чем-то кислым. Мур подумал, что, наверно, не все чучела были должным образом обработаны. А Гвендолен, по-видимому, вовсе не обращала на запахи внимания. Она будто сошла с картинки, изображающей идеальную девочку: накрахмаленные складки кремового платья аккуратно расправлены, широкополая шляпка изящно оттеняет золотистые волосы. Гвендолен строго взглянула на мистера Бас лама:

— Между прочим, в вашей вывеске полно ошибок.

Торговец закатил свои собачьи глаза и театрально развел руки:

— Знаю-знаю. Но разве я хочу, чтобы меня принимали всерьез? Нет, не хочу, — во всяком случае, эта вывеска не для первого встречного. А что вам вообще нужно? Мистер Уильям Нострум не очень-то посвящал меня в свои планы. Я ведь всего лишь скромный поставщик колдовских товаров.

— А мне и нужно пополнить запасы, — заявила Гвендолен.

Мур откровенно скучал, пока она торговалась с хозяином. Мистер Баслам рылся где-то за ящиками с чучелами, извлекая оттуда бумажные пакетики со всякой всячиной: глазами тритонов, языками змей, кардамоном, чемерицей, кусочками мумий, селитрой, семенами моли^[5] и разными смолами, — не иначе, эти богатства и источали неприятный запах. Торговец хотел получить больше, чем Гвендолен могла заплатить, а она твердо решила потратить свои пять шиллингов с максимальной выгодой. Хозяина это явно обижало.

— А я смотрю, вы себе на уме, — ворчливо заметил он.

— Просто я знаю, что почем, — твердо сказала Гвендолен. Она сняла шляпку, аккуратно уложила покупки в тулью и снова надела шляпку. — Да, чуть не забыла — мне ведь еще нужно драконьей крови.

— Ох! — горестно вздохнул мистер Баслам, покачав головой так выразительно, что его отвисшие щеки затряслись. — Применение драконьей крови карается законом, юная леди. Следовало бы вам это знать. Не знаю, смогу ли я достать ее для вас.

— Как мне объяснил мистер Нострум — оба мистера Нострума, — вы способны достать все на свете, — проворковала Гвендолен. — Они говорили, что вы лучший агент из тех, кого они знают. И потом, я же не прошу у вас драконьей крови сейчас. Я хочу сделать заказ.

По-видимому, похвала братьев Нострум сильно льстила мистера Басламу, но он все еще колебался:

— Драконья кровь нужна для сильных и страшных заклинаний. Разве юной леди, вроде вас, пристало заниматься такими ужасными вещами?

— Этого я еще не знаю, — напустила на себя таинственность Гвендолен. — Но, возможно, мне придется прибегнуть и к такому средству. Я ведь, знаете ли, уже перешла к углубленному изучению магии, так что драконья кровь вполне может мне понадобиться.

— Стоит она недешево, — предупредил хозяин. — Это дорогое удовольствие. Дело рискованное, понимаете? Неприятности с законом мне не нужны.

— Я заплачу, — заверила его Гвендолен. — Буду платить по частям. Сдачу с пяти шиллингов считайте первым взносом.

Мистер Баслам был не в силах устоять. В его жадном взгляде, устремленном на серебряную монету, Мур явственно различил длинный ряд кружек с пенящимся пивом.

— По рукам, — согласился торговец. Гвендолен очаровательно улыбнулась и встала. Мур тоже радостно вскочил. — А как насчет вас, юный джентльмен? — льстиво обратился к нему хозяин. — Неужто вам бы не хотелось попробовать свои силы в черной магии?

— Нет, он всего лишь мой брат, — ответила за Мура Гвендолен.

— О... А... Гм... Ну да, — что-то прикинул торговец. — Конечно же, он и есть тот самый... Ладно, будьте здоровы. Приходите опять — в любое время.

— А когда вы получите драконью кровь? — спросила Гвендолен на пороге.

— Скажем, через неделю, — подумав, ответил мистер Баслам.

— Как быстро! — Лицо Гвендолен засияло. — Я же знала, что вы хороший агент. А где же вы ее так быстро раздобудете?

— А вам все скажи! — самодовольно крякнул хозяин. — Драконью кровь привозят из другого мира, а вот из какого — это уже секрет нашего бизнеса, молодая леди.

Когда они возвращались, Гвендолен не скрывала восторга.

— Неделя! — восклицала она. — Никогда не слышала, чтобы драконью кровь доставали так быстро. Ее ведь, знаешь ли, завозят контрабандой из другого мира. Наверное, у него там очень хорошие связи.

— Или она у него уже припасена — где-нибудь внутри птичьего чучела, — съехидничал Мур, которому мистер Баслам совсем не понравился. — Зачем тебе нужна драконья кровь? Миссис Шарп говорила, что она стоит пятьдесят фунтов за унцию.

— Успокойся, — промолвила Гвендолен. — Ой, Мур, быстрее за мной! Поторопись! Заскочим в эту кондитерскую. Она не должна знать, куда я ходила.

На лужайке посреди деревни стояла дама с зонтиком от солнца и беседовала со священником. Это была жена Крестоманси. Мур и Гвендолен быстрее ветра ворвались в кондитерскую в надежде, что Милли их не заметила. Мур купил себе и сестре по пакетику ирисок. Но Милли все еще разговаривала со священником, и Мур купил лакричных палочек. А Милли все еще беседовала со священником, и Мур купил перочистку и открытку с видом Замка. Но Милли все еще не двигалась с места. Но больше Муру и Гвендолен покупать было нечего, так что все-таки пришлось выйти на улицу.

Заметив ребят, Милли тут же позвала их:

— Подойдите сюда, я познакомлю вас с нашим дорогим священником.

Ее собеседник, старый человек с рассеянным и неуверенным взглядом, подал им трясущуюся руку и сказал, что будет рад увидеть их в воскресенье. Потом он откланялся.

— Нам тоже пора идти, — сообщила Милли. — Пойдемте, мои дорогие. Мы вместе вернемся в Замок.

Муру и Гвендолен ничего другого не оставалось, кроме как следовать за миссис Крестоманси в тени ее зонтика. Они пересекли лужайку и уже миновали ворота, а Мур все боялся, что Милли спросит их, зачем им понадобился мистер Баслам. А Гвендолен по-прежнему ждала вопроса о кротовьих норах. Но Милли завела разговор совсем на другую тему:

— Я рада, что могу наконец побеседовать с вами, милые мои, а то до сих пор все не доводилось. Как вы поживаете? Все ли у вас в порядке? Вам, наверное, все здесь кажется странным?

— Угу, — согласился Мур.

— Первые дни на новом месте всегда самые трудные, — утешила его Милли. — Уверена, скоро вы освоитесь и привыкните. Да, и берите любые игрушки в игровой комнате — они принадлежат всем. А личные игрушки лучше держать в своей комнате. Как вам, кстати, ваши комнаты?

Мур смотрел на нее в изумлении. Милли разговаривала с ними так, как будто не было ни кротовьих нор, ни заклинаний. Несмотря на ее элегантное платье с рюшами и кружевной зонтик, Милли оказалась самой обыкновенной, доброй и отзывчивой женщиной. Муру она пришлась по душе. Он стал уверять Милли, что доволен и комнатой, и ванной — в особенности душем, — и признался, что собственная ванная у него вообще впервые в жизни.

— О, я очень рада. Мне так хотелось, чтобы тебе все понравилось, — приветливо отозвалась Милли. — Миссис Веникc хотела поселить тебя рядом с Роджером, но та комната кажется мне мрачноватой, к тому же там нет душа. Если ты как-нибудь заглянешь в нее, то поймешь, о чем я говорю.

Милли тараторила всю дорогу, и Мур вежливо поддакивал. А Гвендолен прониклась к Милли презрением, окончательно убедившись, что та не собирается спрашивать ее ни о лужайке, ни об экзотических товарах. Гвендолен хранила высокомерное молчание, поэтому Муру приходилось отдуваться за двоих. Некоторое время спустя Милли спросила Мура, что ему кажется в Замке самым странным.

— То, как все разговаривают за ужином, — робко, но без запинки ответил он.

Милли издала такой отчаянный вопль, что Мур аж подскочил, а Гвендолен презрительно хмыкнула.

— Ой! Бедный Эрик! — запричитала Милли. — Я видела выражение твоего лица! Разве это не ужас? Уж если Майкл чем-то увлечется, то он больше ничего знать не хочет. Правда, хватает его ненадолго — на день или два, так что скоро мы снова сможем поболтать по-человечески и пошутить. Я вот люблю посмеяться за ужином, а ты, Эрик? Ой, но ведь еще и Бернард со своими акциями... Но ты просто не обращай внимания на беднягу — его вообще никто не слушает. Кстати, ты любишь эклеры?

— Да, — с готовностью откликнулся Мур.

— Чудесно! — воскликнула Милли. — Я как раз распорядилась, чтобы чай нам подали прямо на лужайке, поскольку это ваша первая среда в Замке и грешно упускать такую дивную погоду. Не правда ли, чудесно, что эти сентябрьские деньки почти всегда хороши? Если мы проскользнем вот здесь между деревьев, то окажемся на лужайке точно ко времени.

Сказано — сделано. Прошмыгнув между деревьями вслед за Милли, Мур и Гвендолен увидели, что на лужайке расставлены несколько столов и множество складных стульев и повсюду снуют лакеи с подносами. Почти вся Семья уже собралась. Гвендолен следовала за братом и Милли с нервным и вызывающим видом. Без сомнения, Крестоманси должен был заговорить о лужайке, а у девочки, к сожалению, не оставалось времени на то, чтобы извлечь из шляпы экзотический ассортимент.

Все были в сборе, только Крестоманси еще не появился. Милли протолкнулась между Бернардом-с-акциями, Джулией и пожилой дамой в перчатках и сурово указала своим зонтиком на мистера Сондерса:

— Майкл, вам строго-настрого запрещается говорить за чаем об Искусстве.

Впрочем, свою суровость она тут же сгладила веселым смехом.

Очевидно, мнение Мура разделяли все. «Правильно, правильно!» — закричали некоторые, а Роджер спросил: «Мамочка, не пора ли начинать?»

Чаепитие Муру понравилось. Впервые за все время, проведенное в Замке, он блаженствовал. К чаю подали тонюсенькие сандвичи с огурцом и огромные свежие эклеры. Мур умудрился съесть даже больше Роджера. Все весело и беззаботно болтали, а неизбежное гудение об акциях отодвинулось куда-то на задний план. Солнце мирно освещало лужайку. Мур порадовался тому, что лужайка восстановлена — зеленый бархат травы нравился ему куда больше, чем решето кротовьих нор. Ему казалось, стоит немного потренироваться — и он будет почти счастлив в этом Замке.

А Гвендолен, как обычно, была недовольна. Пакетики давили ей на голову, а их запах сильно портил вкус эклеров. К тому же она поняла, что разговора с Крестоманси придется ждать до ужина.

Из-за чаепития ужин отодвинулся на более поздний час. Когда обитатели Замка потянулись в столовую, солнце уже заходило. Нарядный стол был уставлен горящими свечами. И стол, и вся комната отражались в целой веренице высоких окон. Мур подумал, что это не только красиво, но и удобно: теперь он мог видеть появление лакея. Для Мура уже не было неожиданностью, когда из-за его плеча вынырнул поднос с рыбой и квашеной капустой. А поскольку Муру было запрещено притворяться правшой, он почувствовал себя вправе расположить столовый прибор так, как ему было удобно. Наконец-то он стал здесь осваиваться.

Тем временем, мистер Сондерс, во время чаепития лишенный возможности рассуждать об Искусстве, решил за ужином наверстать упущенное. Выбрав своей жертвой Крестоманси, он просто не закрывал рта. Глава Семьи, мечтательно и благодушно настроенный, рассеянно слушал и кивал. Зато Гвендолен свирепела с каждой минутой: ведь Крестоманси ни слова не сказал о лужайке — ни во время ужина, ни до того, в гостиной. Становилось ясно, что об этом случае вообще решили забыть.

Гвендолен была вне себя от гнева. Она хотела, чтобы с ее магическим талантом считались. Она хотела показать Крестоманси, что с ней шутки плохи. А для этого ей только и оставалось, что произнести еще одно заклинание. Правда, у Гвендолен под рукой не было ничего из экзотического ассортимента, но уж один-то трюк она могла сделать запросто.

Ужин шел своим чередом. Мистер Сондерс вещал. Слуги внесли очередное яство. Мур бросил взгляд на окна, чтобы узнать, когда к нему подплывет серебряное блюдо, и... чуть не поперхнулся.

Там было тощее белое существо. Оно прижималось к темному стеклу с той стороны, извиваясь на ветру и гримасничая. Существо казалось заблудшим призраком безумца — слабое, белое, отвратительное, неряшливое, склизкое... Хотя Мур почти сразу догадался, что это проделки сестры, он не мог совладать с ужасом.

Милли заметила его испуганные глаза. Она поглядела в ту же сторону и содрогнулась, а затем осторожно дотронулась до руки мужа. Крестоманси прервал свои мечтания и тоже посмотрел на окна. Устало взглянув на призрака, он вздохнул.

— И все-таки я считаю Флоренцию прекраснейшим из всех итальянских городов, — заявил мистер Сондерс.

— Найдутся и те, кто выступит в поддержку Венеции, — возразил Крестоманси. — Фрейзьер, будь так любезен, задерни шторы. Спасибо.

— Нет, нет, с моей точки зрения, Венецию переоценивают, — горячо заспорил мистер Сондерс и принялся объяснять, почему он так считает. В это время дворецкий задернул длинные оранжевые шторы, и существо исчезло из виду.

— Да, возможно, ты прав. Флоренция действительно богаче, — согласился Крестоманси. — Кстати, Гвендолен, говоря о Замке, я имел в виду не только помещения внутри, но и территорию вокруг. Теперь можешь продолжать, Майкл. На чем мы остановились?

Все вновь принялись за ужин как ни в чем не бывало — все, кроме Мура. Он не мог отделаться от ощущения, что там, за оранжевыми шторами, все еще кривляется и копошится прильнувшее к стеклу существо. Из-за этого Муру кусок в горло не лез.

— Да успокойся, дуралей! Я прогнала его! — зашипела на брата Гвендолен. От ярости она совсем охрипла.

Глава шестая

Гвендолен дала волю своему гневу, уединившись у себя в комнате после ужина. Она принялась с воплями прыгать по кровати и кидаться подушками. Мур стоял, прислонившись к стене, и благоразумно ждал, пока буря утихнет. Но Гвендолен не успокоилась до тех пор, пока не поклялась объявить Крестоманси настоящую войну.

— Ненавижу этот дом! — вопила она. — Они все прячутся за своими фальшивыми улыбочками. Ненавижу! Ненавижу! — Ее голос, приглушенный бархатом обоев, мгновенно проваливался во всепоглощающую тишину Замка. — Ты слышишь? Это просто какая-то пуховая перина омерзительной любезности! Я порчу их лужайку, а они угощают меня чаем с эклерами. Я вызываю симпатичное привидение, а они задергивают шторы. «Фрейзьер, будь так любезен, задерни шторы». Бр! Меня уже просто тошнит от этого Крестоманси.

— Мне оно вовсе не показалось симпатичным, — возразил Мур, все еще не в силах совладать с дрожью.

— Ха-ха! А ты небось и не думал, что я на такое способна? Да я не собиралась тебя, балбеса, пугать. Я хотела поддеть Крестоманси. Ух, ненавижу его — он не проявил никакого интереса!

— Ты думаешь, он бы нас здесь поселил, если бы ты его не интересовала? — Гвендолен растерялась.

— Об этом я как-то не думала. Вопрос серьезный. Уходи, мне нужно остаться одной и поразмыслить об этом, — задумчиво произнесла она, а потом, когда Мур уже был в дверях, крикнула: — И все-таки я заставлю его обратить на меня внимание, чего бы мне это ни стоило! Я готова каждый день устраивать ему сюрпризы!

Снова оказавшись в полном одиночестве, Мур загрустил. Ему вспомнились слова Милли, и он решил наведаться в игровую комнату. Там он увидел Роджера и Джулию, игравших в солдатики на заляпанном ковре. Крошечные оловянные гренадеры маршировали. Другие солдатики выкатывали пушку. Третьи лежали в засаде, стреляя из ружей со звуком не громче комариного писка. Роджер и Джулия виновато обернулись.

— Не говори никому, ладно? — попросила Джулия.

— Может, и ты хочешь с нами поиграть? — вежливо предложил Роджер.

— Нет, спасибо, — торопливо отказался Мур.

Он знал, что не сможет участвовать в такой игре без помощи Гвендолен, а тревожить сестру в ее нынешнем состоянии просто не решался. Значит, ему оставалось только уйти восвояси. Тут Мур вспомнил, что Милли явно хотела, чтобы он получше освоился в Замке. Охваченный неясными предчувствиями, он решил последовать ее совету.

Вечером Замок казался еще более странным. На равном расстоянии друг от друга матово светили электрические лампы. Загадочно поблескивал зеленый ковер, а полированный пол и стены отражали все предметы еще яснее, чем днем. Окруженный со всех сторон собственными двойниками, Мур сделал несколько осторожных шагов и почувствовал, что теряет ощущение реальности. Все двери были закрыты. Мур постоял у двух или трех из них, но ничего не услышал, а повернуть ручку хотя бы одной двери у него не хватило духа. Он направился дальше. Через некоторое время Мур обнаружил, что каким-то образом забрел в старую часть Замка. Стены здесь были беленые, а окна располагались примерно футах в трех от пола. Затем Мур увидел такую же винтовую лестницу, как та, по которой он поднимался в свою комнату, но эта лестница закручивалась в другую сторону. Он стал осторожно взбираться по ней.

Когда Мур оказался на последнем витке лестницы, дверь на верхней площадке распахнулась. На стене возник яркий квадрат света, а в нем появилась тень, явно принадлежащая самому Крестоманси. А чья еще тень могла быть такой длинной, с такой гладкой головой и такими пышными оборками на груди? Мур замер.

— Что ж, будем надеяться, несносная девчонка больше не станет этого делать, — донесся до Мура голос Крестоманси. Голос звучал гораздо тревожней обычного и к тому же весьма сердито.

— Честно говоря, я уже по горло сыт ее проделками, — послышался голос мистера Сондерса, видимо стоявшего в глубине комнаты. — Надеюсь, она возьмет себя в руки. Но что заставляет ее так использовать свою силу?

— Невежество, — ответил хозяин Замка. — Имей она хотя бы малейшее представление о том, что делает, я бы лишил ее возможности продолжать в таком духе.

— Я вообще-то сидел спиной, — промолвил учитель. — Что это было? Номер пятый?

— Нет, судя по всему, номер третий. Привидение, — уточнил Крестоманси. — За это мы еще спасибо ей должны сказать.

Он начал спускаться по лестнице, и Мур в ужасе застыл.

— Придется связаться с экзаменационной комиссией, — продолжал волшебник, уже спускаясь, — чтобы они пересмотрели программу по углубленному изучению магии и включили в нее побольше теории. А то эти безответственные колдуны сразу дают хорошим ученикам сложный практический материал, не обеспечивая их серьезной теоретической базой.

Продолжая спускаться, Крестоманси наткнулся на Мура.

— О, привет. А я и не знал, что ты тут. Хочешь подняться и осмотреть лабораторию Майкла?

Мур кивнул — отказаться он просто не посмел.

Хозяин Замка вел себя вполне дружелюбно. Он провел Мура в комнату наверху, где его радушно встретил мистер Сондерс.

— Привет, Эрик, — как всегда бодро, произнес он. — Можешь осмотреть лабораторию. Что-нибудь здесь кажется тебе знакомым?

Мур замотал головой. Комната была круглая, похожая на его собственную, но побольше. Обычная лаборатория волшебника — вот, пожалуй, и все, что можно было сказать. Впрочем, Мур различил нарисованную на полу пятиконечную звезду, а аромат, исходивший от подвешенной к потолку зажженной лампады, напомнил ему о запахах улицы Шабаша в его родном Вулверкоуте. Однако Мур не имел никакого представления о том, для чего служат разнообразные предметы, разложенные на столах. На одном из них громоздились колбы и перегонные кубы, пустые или наполненные пузырящимися жидкостями. На другом лежали книги и свитки. На третьем были мелом начертаны знаки, а между ними покоилось какое-то существо, похожее на мумию.

Взгляд Мура перемещался с предмета на предмет, скользил по полкам, ломившимся от книг и бесконечных банок и склянок со всякой всячиной, необходимой для колдовства, — больших банок, вроде тех, что стоят в кондитерских. Мур понял: мистер Сондерс работает с размахом. Он пробежал глазами несколько этикеток на огромных банках: «Глаза тритонов», «Гуммиарабик», «эликсир из травы Св. Иоанна», «Драконья кровь (сушеная)». Последняя банка была почти доверху заполнена темно-коричневым порошком. Мур снова взглянул на мумифицированное животное, вытянувшееся между знаками, начертанными на третьем столе. Когти его напоминали собачьи, а само оно походило на крупную ящерицу. При этом на спине у существа, кажется, были крылья, поэтому Мур почти не сомневался в том, что это маленький дракон.

— Ну, что скажешь? — поинтересовался мистер Сондерс.

Мальчик огляделся и обнаружил, что Крестоманси ушел. Он почувствовал себя свободнее.

— Должно быть, все это стоило кучу денег, — предположил он.

— К счастью, платят налогоплательщики, — весело ответил учитель. — А не хочешь ли ты узнать, для чего все это нужно?

— Вы предлагаете мне заняться колдовством? — не поверил Мур. — Нет, нет, спасибо. Вряд ли у меня получится.

— Вообще-то я имел в виду по крайней мере еще две вещи помимо колдовства, — задумчиво произнес мистер Сондерс – Но почему ты думаешь, что у тебя не получится?

— Да потому, что я не могу этим заниматься. Мои заклинания просто не работают.

— А ты уверен, что все делал правильно?

Задавая вопрос, мистер Сондерс подошел к мумифицированному дракону (или его подобию) и рассеянно щелкнул его. И вдруг... существо дернулось всем телом, расправило прозрачные крылья, а затем снова замерло без движения. Оторопев от ужаса и отвращения, Мур попятился к двери. Его охватил почти такой же ужас, как в гостях у мисс Ларкинс, когда та неожиданно заговорила мужским голосом. «А ведь тот голос, — мелькнуло в голове у мальчика, — очень даже похож на голос мистера Сондерса».

— Ой, да как я только не старался, — поспешно заговорил Мур, пятясь к двери. — Но мне не удалось даже превратить пуговицы в золото, а ведь это проще пареной репы.

— Возможно, ты недостаточно жаден, — засмеялся учитель. — Ладно, я вижу, тебе пора идти.

Мур с огромным облегчением покинул лабораторию. Мчась по странным коридорам, он лихорадочно думал: «Нужно обязательно рассказать Гвендолен о том, что Крестоманси не только заинтересовался ее привидением, но и очень разгневался на нее». Но Гвендолен заперлась у себя в комнате и не ответила, когда он к ней постучался.

На следующее утро Мур снова попытался перекинуться с ней словечком. Но только он открыл рот, как в комнату вошла Юфимия — с письмом для Гвендолен. Вне себя от радости, девочка почти выхватила конверт у горничной. Мельком взглянув на него, Мур узнал неровный почерк мистера Нострума.

А Гвендолен уже снова бушевала.

— Кто это сделал? Когда оно пришло? — закричала она, увидев, что конверт аккуратно разрезан вдоль.

— Сегодня утром, судя по почтовому штампу, — невозмутимо ответила Юфимия, — И не смотри на меня так. Миссис Веникс дала мне его открытым. — Как она посмела?! — еще громче завопила Гвендолен. — Как она смеет читать мои письма?! Я немедленно расскажу об этом Крестоманси.

— Смотри, не пришлось бы тебе пожалеть, — попыталась охладить ее пыл горничная, когда та ринулась к двери.

— Замолчи, глупая пучеглазая лягушка! — огрызнулась Гвендолен.

Муру показалось, что сестра несправедлива: хотя Юфимия и имела привычку немного таращить глаза, она была довольно симпатичной.

— За мной, Мур! — крикнула Гвендолен и помчалась по коридору, прижимая к груди письмо.

Мур бежал за ней, задыхаясь, но смог догнать ее, только когда они миновали мраморную лестницу.

— Крестоманси! — грозно позвала Гвендолен, и ее голос, как обычно, прозвучал тихо, тонко и без всякого эха.

Волшебник поднимался по мраморной лестнице, облаченный в широкий, ниспадающий шлафрок, в расцветке которого сочетались оранжевый и ярко-розовый цвета.

Его можно было принять за императора Перу. Судя по вежливому, рассеянному выражению его лица, он едва ли заметил Гвендолен и Мура.

— Эй, вы! Немедленно идите сюда! — завопила девочка, перегнувшись через перила.

Крестоманси посмотрел на нее и вопросительно поднял брови.

— Кто-то вскрывает мои письма, — продолжила Гвендолен. — Кто — не имеет значения, но я этого не позволю! Слышите?!

У Мура перехватило дыхание от ее дерзости.

— И что ты собираешься делать? — с озадаченным видом поинтересовался волшебник.

— Я этого не потерплю! — еще больше рассвирепела она. — Письма должны приходить ко мне запечатанными!

— То есть, ты хочешь, чтобы я расклеивал их на пару, а затем заклеивал снова? — с сомнением предположил Крестоманси. — Многовато возни, но я готов пойти на это, чтобы доставить тебе удовольствие.

— Вы хотите сказать, что это сделали вы? Прочли письмо, адресованное мне? — словно не веря своим ушам, спросила юная колдунья.

— Естественно, — любезно кивнул хозяин Замка. — Если тебе пишет такой человек, как Генри Нострум, то я должен убедиться, что в его письме нет какой-нибудь пакости. Ведь он прескверный тип.

— Он был моим учителем! — разъярилась Гвендолен. — Вы не имеете права!

— Жаль, что ты училась у такого безответственного колдуна. Теперь тебя придется от многого отучивать. А еще мне жаль, что ты не позволяешь мне вскрывать твои письма. Надеюсь, они будут приходить нечасто, а то меня совесть замучит.

— Значит, вы и впредь намерены их вскрывать? Тогда берегитесь! Я вас предупредила.

— О, ты очень заботлива. Я ценю предупреждения.

Крестоманси продолжал подниматься и уже проплыл мимо Гвендолен и Мура. Пола оранжево-розового шлафрока взметнулась, и вспыхнула ярко-алая подкладка. Мур моргнул. Величественная фигура прошествовала вглубь галереи, сопровождаемая мстительным взглядом Гвендолен.

— Значит, не хотите меня замечать? — зловеще зашипела девочка. — Шутки шутите? Ну погодите! Ох, Мур, как же он меня разозлил!

— Ты была ужасно груба, — заметил Мур.

— Он это заслужил, — упрямо заявила юная колдунья и решительно направилась в игровую комнату. — Вскрыть письмо бедного мистера Нострума! Дело даже не в том, что Крестоманси его прочитал. Едва ли он мог понять, о чем там на самом деле идет речь, поскольку мы придумали на редкость сложный шифр. Но в письме есть подпись. И потом, это же оскорбление. Задето мое достоинство. Живя в Замке, я целиком завишу от их милости. Они доводят меня до отчаяния, а я даже не могу помешать им читать мои письма. Но я им покажу! Они у меня попляшут!

Мур понимал, что ему лучше промолчать. Гвендолен ворвалась в игровую комнату, плюхнулась за стол и принялась наконец за чтение письма.

— Ну, что я тебе говорила? — обратилась к ней Юфимия, пока Мэри возилась с лифтом.

— И ты погоди, — пригрозила Гвендолен, метнув на горничную злобный взгляд.

Она продолжила читать письмо, а через какое-то время опять заглянула в конверт, достала оттуда листок бумаги и протянула его Муру:

— Для тебя тут тоже кое-что есть. Смотри не забудь ответить.

Мур взял у нее листок, в некоторой тревоге пытаясь сообразить, зачем мистер Нострум решил ему написать. Но письмо оказалось от миссис Шарп.

«Мой дарагой Мур!

Как ты паживаишъ мой милай? Мне очинъ грустна и адинока без вас абоих асобинна без тибя дом савсем апустел. Думала без вас будит спакойна но скучаю по тваиму голасу и вспоминаю как ты принасил яблоки. Тут без вас прихадил дженелъмен и дал мне пять фунтов за старую кошку каторая была тваей скрипкой и я обрадаваласъ и падумала что нада напечь для тибя прянешных человечков и как нибутъ привисти тибе но мистер Нострум миня отговарил. Надеюсь ты живешь в роскаши. Пацилуй Гвендолин. Вот, бы ты Мур вирнулся ко мне а деньги ничаво не значат.

Любящая тибя

Эллен Шарп».

Мур читал эти каракули, и у него щипало в носу. Ему хотелось то ли плакать, то ли смеяться. Видимо, он скучал по миссис Шарп ничуть не меньше, чем она по нему. Мальчика так тянуло домой, что он с трудом глотал хлеб и давился какао. Мистера Сондерса он почти не слушал.

— Эрик, что с тобой происходит? — прозвучал голос учителя.

Мур еще мысленно был на улице Шабаша, когда за окном внезапно стемнело. Комната погрузилась в непроглядную тьму. Джулия взвизгнула. Мистер Сондерс ощупью пробрался к выключателю и зажег свет. Когда он это сделал, окно снова стало светлым. Мур смог увидеть ухмыляющегося Роджера, испуганную Джулию, притворившуюся скромницей Гвендолен и мистера Сондерса, державшего руку на выключателе и раздраженно глядевшего на Гвендолен.

— Как я понимаю, причина этого находится за пределами территории Замка? — спросил он.

— О да, как раз за воротами, — удовлетворенно промурлыкала Гвендолен. — Я устроила это сегодня утром.

Тут Мур понял, что обещанная военная кампания против Крестоманси началась.

За окном потемнело вновь.

— И как часто нам придется с этим мириться? — послышался в темноте голос учителя.

— Каждые пятнадцать минут, — ответила Гвендолен.

— Спасибо, — язвительно произнес мистер Сондерс, оставляя свет включенным. — Поскольку теперь мы можем видеть, то ты, Гвендолен, напиши сто раз фразу «Я должна следовать духу закона, а не букве», а ты, Роджер, перестань ухмыляться.

И действительно, в течение целого дня окна замка погружались во тьму каждые пятнадцать минут. Но если Гвендолен надеялась разозлить Крестоманси, то едва ли она достигла цели. Не произошло ничего — просто всем приходилось оставлять свет включенным. Это неудобство мало кого смущало.

Перед обедом Мур вышел на лужайку перед Замком, чтобы посмотреть, как это кратковременное затмение выглядит снаружи. Было такое ощущение, что на каждом окне возникают две черные ставни и закрывают его. Сперва ставни появлялись в верхнем ряду окон справа и, перепархивая от окна к окну, упорно перемещались к противоположному концу ряда, затем слева направо в следующем ряду, затем опять справа налево и так до самого нижнего ряда. Потом все повторялось снова. Мур как раз посмотрел половину представления, когда у него за спиной обнаружился Роджер, засунувший пухлые руки в карманы и тоже внимательно наблюдающий.

— Видно, твоя сестра мыслит четко, — произнес Роджер.

— Думаю, это можно сказать обо всех волшебниках, — начал было Мур и смущенно запнулся: он ведь как раз говорил с одним из них или, по крайней мере, с будущим магом.

— Нет, я вроде бы не могу этим похвастаться, — возразил Роджер, ни в коей мере не задетый. — И Джулия не может. Да и Майкл, по-моему, тоже. Не хочешь ли ты после уроков поиграть в нашем древесном домике?

Мур был польщен. Он так обрадовался, что даже забыл, как сильно скучает по дому. Мур провел прекрасный вечер в лесу, помогая Роджеру и Джулии благоустраивать их домик. В Замок он вернулся уже после гонга к ужину и обнаружил, что «оконное заклинание» теряет свою силу. Когда окна вновь потемнели, комнаты погрузились уже не в полную темноту, а в нечто вроде сероватых сумерек. К следующему утру все кончилось, а Крестоманси опять промолчал.

Но Гвендолен снова ринулась в бой. Она поймала посыльного из булочной, когда он въезжал в ворота на велосипеде с полной корзиной хлеба. Мальчишка явился на кухню с несколько ошарашенным видом и признался, что у него кружится голова. По-видимому, самое интересное произошло, когда хлеб начали нарезать. В результате детям пришлось довольствоваться лепешками.

— Экая же ты баловница, Гвендолен, — сказала Мэри, доставая лепешки из лифта. — Ты нас здорово позабавила. Роберт подумал, что у него с головой не в порядке, когда буханка, которую он резал, оказалась старым башмаком. Тогда повар взялся за другую буханку, и в следующую минуту они с Нэнси уже пытались забраться на один и тот же стул, поскольку вокруг кишели белые мыши. Но больше всего меня насмешил Фрейзьер: только он сказал «Дайте-ка я попробую», как тут же обнаружил, что скребет ножом по камню. А потом...

— Не подначивай ее. Ты ведь знаешь, какая она, — резонно заметила Юфимия.

— Смотри, как бы я за тебя не взялась, — буркнула Гвендолен.

Роджер все-таки выведал у Мэри, что произошло с другими буханками. Одна превратилась в белого кролика, другая в страусиное яйцо, треснувшее и забрызгавшее беднягу посыльного с ног до головы, а третья — в большую белую луковицу. После этого фантазия Гвендолен иссякла, и весь оставшийся хлеб в мгновение ока стал сыром.

— Причем старым и невкусным сыром, — вздохнул Роджер, готовый оценить действия Гвендолен по справедливости. Но, как и в прошлый раз, никто не знал, как отнесся к последней проделке Крестоманси, поскольку он опять не проронил ни звука.

Потом была суббота. На сей раз Гвендолен поймала фермера, поставлявшего в Замок молоко. В результате поданное на завтрак какао просто нельзя было пить.

— Это начинает действовать мне на нервы, — кисло призналась Джулия. — Папа может и не заметить, он ведь пьет чай с лимоном.

Она со значением посмотрела на Гвендолен, а та в ответ уставилась на нее. Мур почувствовал возникшее между девочками невидимое противостояние, напомнившее ему о том, как некогда Гвендолен без слов потребовала у миссис Шарп сережки их матери. Однако на этот раз сестре не удалось одержать безусловную победу. Она опустила глаза и надулась.

— А меня тошнит оттого, что приходится так рано вставать, — сердито проворчала она.

В устах Гвендолен эти слова значили следующее: ближе к вечеру она еще что-нибудь учудит. Но Джулия по ошибке решила, что одолела соперницу.

В субботу утром у детей были уроки, и это вывело Гвендолен из себя.

— Чудовищно, — заявила она мистеру Сондерсу. — За что нам такие пытки?

— Это цена, которую я плачу за право отдыхать в среду, — объяснил ей мистер Сондерс. — А раз уж зашла речь о пытках, то я попросил бы тебя колдовать над чем-нибудь другим, а молоко оставить в покое.

— Я учту ваше пожелание, — любезно пообещала Гвендолен.

Глава седьмая

Суббота выдалась дождливой. Гвендолен, по обыкновению, заперлась у себя, и Мур снова не знал, чем заняться. Он написал ответ миссис Шарп на открытке с видом Замка, но это отняло у него не более десяти минут, а на улице было так мокро, что идти на почту не хотелось. Мур топтался в низу своей винтовой лестницы, пытаясь придумать себе занятие. Тут его и увидел Роджер — он как раз вышел из игровой комнаты.

— О, хорошо, что я тебя встретил, — обрадовался он. — Джулия не хочет играть в солдатики. Может, сыграем с тобой?

— Но я не умею... не могу так, как вы, — пробормотал Мур.

— Да это не имеет значения, — утешил его Роджер. — Честное слово.

Но это имело значение. Хотя Мур и хитроумно размещал свою оловянную армию, но стоило только Роджеру перейти в наступление, как безжизненные солдаты Мура валились, подобно кеглям. Они падали группами, толпами, батальонами. Мур яростно передвигал их то туда, то сюда, хватая их пригоршнями и зачерпывая крышкой от коробки, но по-прежнему нес тяжелые потери. Через пять минут от его армии остались только три солдата, припрятанные в засаде.

— Да, хорошего мало, — подытожил Роджер.

— Это уж точно, — печально согласился его противник.

— Джулия! — позвал Роджер.

— Что? — откликнулась сестра. Она сидела, свернувшись калачиком в самом потертом из кресел, умудряясь в одно и то же время сосать леденец на палочке, читать книгу под названием «Во власти лам6» и вдобавок вязать. Неудивительно, что ее вязание больше всего смахивало на фуфайку для жирафа, заляпанную серой краской шести оттенков.

— Не могла бы ты подвигать солдатиков вместо Мура? — попросил Роджер.

— Я читаю, — ответила Джулия, не вынимая леденца изо рта. — Тут так интересно. Один из них потерялся, и другие думают, что он погиб ужасной смертью.

— Ну, будь человеком, — настаивал брат. — А не то я расскажу тебе, погиб он или нет.

— Если ты это сделаешь, я превращу твои подштанники в мороженое, — сладко пообещала сестра. — Ладно, так уж и быть.

Не поднимая глаз от книги и по-прежнему сося леденец, она извлекла из кармана носовой платок и завязала на нем узел. Затем она положила платок на подлокотник своего кресла и снова принялась за вязание.

В следующее мгновение павшие молодцы Мура сами собой вскочили и оправили оловянные мундиры. Это было уже кое-что, но хотелось большего. Например, Мур не мог отдавать своей армии приказы — ему приходилось самому выводить солдат на позицию. Едва ли игрушечным воякам это нравилось: они в ужасе следили за мелькавшими над ними огромными ладонями. Муру даже показалось, что одному из его солдат стало плохо. Но в конце концов мальчику удалось расположить свои войска, как он считал, очень хитроумно.

Сражение началось. Казалось, солдаты действительно могут воевать самостоятельно. У Мура в резерве (за подушкой) была рота, которую он отправил в наступление на правый фланг Роджера в самый решающий момент. Но если вояки Роджера достойно приняли бой, то весь резерв Мура пустился в постыдное бегство. Этому примеру последовали и другие их товарищи. Через три секунды вся армия Мура пыталась спрятаться в игрушечном шкафу, и храбрецы Роджера рубили ее в капусту. Что удивительно, победитель был в ярости.

— Солдаты Джулии всегда бегут!

— Это потому, что я сама поступила бы точно так же, — объяснила Джулия, закладывая страницу вязальной спицей, — И мне непонятно, почему все остальные солдаты не следуют моему примеру.

— Ну добавь ты им хоть немного храбрости, — попросил ее брат. — А то получается нечестная игра.

— Ты просил только заставить их двигаться, — заупрямилась Джулия, как вдруг в дверь просунулась голова Гвендолен.

— Мне нужен Мур, — заявила она.

— Он занят, — ответил Роджер.

— Ну и что? Он мне нужен!

Джулия направила на Гвендолен одну из вязальных спиц и начертила в воздухе маленький крестик. Блеснув, он на мгновение повис в воздухе.

— Вон отсюда, — послышался голос Джулии. — Пошла вон.

Гвендолен шарахнулась от креста и тут же скрылась за дверью. По-видимому, она не смогла устоять перед этим заклинанием. Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего. С благостной улыбкой Джулия направила спицу на солдат Мура.

— Можешь играть дальше, — подбодрила она мальчика. — Я наполнила их сердца храбростью.

Услышав звуки гонга, Мур пошел за Гвендолен, чтобы узнать, зачем он ей понадобился. Сестра была погружена в чтение какой-то толстой, по-видимому недавно изданной, книги и сначала не обратила на него внимания. Мур повернул голову так, чтобы прочитать название книги: «Другой мир. Исследования. Серия 3». Тут Гвендолен, смеясь, воскликнула:

— Теперь я вижу, как это работает! Я знаю, что теперь делать!

Потом она заслонила книгу от Мура и велела ему не совать нос куда не следует.

— Зачем я тебе понадобился? — спросил Мур. — Откуда взялась эта книга?

— Из библиотеки Замка, — гордо отвечала Гвендолен. — А в тебе я больше не нуждаюсь. Я собиралась кое-что рассказать тебе о планах мистера Нострума, а возможно, и о моих собственных, но передумала после того, как ты позволил этой жирной зануде Джулии прогнать меня.

— А я и не знал, что у мистера Нострума какие-то планы. Кстати, гонг уже пробил.

— Конечно, у него есть планы, и я слышала о них, иначе зачем бы я писала Крестоманси? Но ты ко мне не подлизывайся — я ничего тебе не скажу, и скоро ты об этом пожалеешь. А с этой свинюгой-подлюгой Джулией я поквитаюсь еще скорее!

И действительно, Гвендолен едва дождалась начала ужина, чтобы отомстить Джулии. Лакей как раз передавал Джулии супницу, когда ее юбка превратилась в змей. Бедняжка завизжала и подпрыгнула. Суп хлынул прямо на змей и растекся вокруг, а отчаянный крик лакея «Господи, помилуй!» смешался с грохотом бьющейся супницы.

Затем воцарилась мертвая тишина — если не считать шипения змей. Их было ровно двадцать, и они свисали с пояса Джулии, извиваясь, толкаясь и крутя головами. Все застыли, впившись в нее глазами. Она стояла, словно статуя, подняв руки как можно выше, чтобы змеи не добрались до них. Слегка опомнившись, Джулия сглотнула и произнесла слова заклинания. Никто ее за это не упрекнул, а мистер Сондерс даже сказал: «Молодец!»

Подчинившись заклинанию, змеи развернулись веером и застыли — получилось что-то вроде балетной пачки. Тут все заметили, что на нижней юбке Джулии оборван волан — это случилось во время строительных работ в древесном домике — и что она в спешке подшила его красной шерстяной ниткой для штопки.

— Они укусили тебя? — спросил Крестоманси.

— Нет, — ответила Джулия. — Суп сбил их с толку. Если не возражаешь, я пойду переоденусь.

Медленно и осторожно она вышла из столовой, а Милли последовала за ней. Пока лакеи с позеленевшими лицами вытирали пролитый суп, Крестоманси произнес: «Я не потерплю проявлений злобы за обеденным столом. Гвендолен, ты меня очень обяжешь, если отправишься в игровую комнату. Ужин тебе подадут туда».

Не говоря ни слова, Гвендолен встала и вышла. Поскольку Джулия и Милли так и не вернулись, стол заметно обезлюдел в тот вечер. К вящему разочарованию Мура, на одном конце только и слышно было Бернарда с его вечными акциями, а на другом — мистера Сондерса с его ненаглядными статуями.

Мур заметил, что сестра празднует победу: наконец-то ей удалось произвести на Крестоманси впечатление! Чтобы не утратить завоеванных позиций, она решила продолжить наступление на следующий же день.

В воскресенье все члены Семьи принарядились и отправились на утреннюю службу в деревенскую церковь. Чародеям вроде бы не полагается особенно любить церковь и уж точно не полагается творить там заклинания. Но Гвендолен была выше предрассудков, что, по мнению миссис Шарп, было признаком исключительного дарования.

Гвендолен уселась рядом с братом на скамью, отведенную для семейства Крестоманси. В платье с английской вышивкой и шляпке она казалась самой невинностью. Ради пущего благочестия она открыла молитвенник и скромно уткнулась в него.

Завидев Гвендолен, местные жители стали толкать друг друга локтями и перешептываться. Это ее обрадовало — она почувствовала себя знаменитостью. Она сохраняла набожный вид до самого начала службы.

Священник неуверенной походкой взошел на кафедру и начал проповедь унылым, невнятным голосом: «Ибо многие из прихожан не очистились от греха». Увы, это оказалось единственным осмысленным замечанием.

Все так же уныло и невнятно священник принялся рассказывать об унылых и невнятных эпизодах своей юности. Он сравнил их с теми унылыми и невнятными событиями, которые, с его точки зрения, происходят сегодня в мире. Священник посоветовал пастве очиститься от многочисленных грехов (их он забыл перечислить) и вспомнил, к слову, об одной унылой и невнятной истории, рассказанной ему его тетушками.

Мистер Сондерс и Бернард-с-акциями уже крепко спали. Пожилая дама в перчатках кивала — или клевала носом. И тут некий святой, запечатленный на витражном окне, зевнул и деликатно прикрыл рот своим епископским посохом. Затем он покосился на свою соседку, суровую монахиню. Жесткие складки ее одежд напоминали вязанки хвороста. Епископ протянул свой витражный посох и огрел им соседку. Монахине это не понравилось, она перескочила в его витраж и начала трясти охальника за плечи, Мур все это заметил. Он увидел, как раскрашенный прозрачный епископ почем зря колотит монахиню, да и она в долгу не остается. Между тем какой-то волосатый святой подскочил к своему соседу — святому в королевском облачении, держащему в руках макет Замка. Король с перепугу выронил макет и бросился наутек, сверкнув стеклянными пятками. Пока он прятался за обширными юбками какой-то жеманной праведницы, его волосатый обидчик весело топтал макет Замка.

Постепенно ожили все витражи. Почти каждый святой колошматил своего соседа, а те, у кого соседей не оказалось, или исполняли дурацкие танцы, приподняв подолы своих одежд, или махали священнику, который, ни о чем не подозревая, по-прежнему нес бессмыслицу. Крошечные трубачи в уголках окон прыгали, резвились и дурачились, корча стеклянные рожи всем, кто на них смотрел. Волосатый святой выманил царственного соседа из-под юбок жеманной праведницы и теперь гонял его из витража в витраж, расталкивая остальных драчунов.

Тут уже все прихожане обратили внимание на возмутительную суету. Одни оторопело наблюдали за происходящим, другие шептались, а иные даже вовсю крутили головами, чтобы проследить за мельканием стеклянных пяток короля-святого.

Словом, возня была такая несусветная, что мистер Сондерс проснулся и стал озираться по сторонам. Он посмотрел на витражи, все понял и сурово взглянул на Гвендолен. Она сидела смиренно опустив глаза, по-прежнему изображая невинную овечку. Мур отыскал глазами Крестоманси. Странное дело, но волшебник ловил каждое слово священника и ничего не замечал. Милли беспокойно ерзала на самом краешке скамьи. Священник продолжал мямлить, будто не замечая суматохи вокруг.

Но помощник священника решил положить конец непозволительному поведению витражей. Он взял крест и свечу и, в сопровождении хориста — тот давился от смеха, размахивая кадилом, — принялся ходить от окна к окну, бормоча специальные молитвы для изгнания духов. Гвендолен любезно останавливала каждого святого, когда помощник священника приближался к нему, — причем именно в том месте, где святой находился (так, например, бедолага король застыл где-то посредине стены), но как только изгоняющий духов поворачивался спиной, святые принимались еще пуще лупить друг друга. Прихожане следили за всем этим, охая и ахая.

И тут Крестоманси обернулся и поглядел на мистера Сондерса. Тот кивнул. Последовала какая-то вспышка, и Мура даже чуть подбросило на скамье, зато в следующее мгновение святые уже оказались на своих местах и чинно замерли, переливаясь разноцветным стеклом.

Гвендолен возмущенно подняла голову и пожала плечами. В ту же секунду в дальнем конце церкви гигантский каменный крестоносец с диким скрежетом оседлал свою гробницу и показал священнику нос.

— Возлюбленные мои чада, — начал было священник, но осекся, увидев крестоносца. Потрясенный, он не мог выдавить из себя ни звука.

Помощник священника попытался скорей усмирить рыцаря. Каменному детине это явно не понравилось — он угрожающе поднял огромный меч. Но тут мистер Сондерс сделал быстрый жест и вновь навел порядок: крестоносец раздраженно опустил меч и улегся на место, так громыхнув напоследок, что все вздрогнули.

— Да, многие в этом приходе так и не очистились от греха, — горестно прошамкал священник. — Помолимся же, дети мои.

Когда прихожане потянулись на выход, Гвендолен спокойно смешалась с толпой, словно не замечая потрясенных взглядов, устремленных на нее со всех сторон. Милли догнала ее и схватила за руку. Она была сильно расстроена.

— Какой стыд, маленькая ты безбожница! Я не осмеливаюсь даже заговорить с бедным священником. Знаешь ли, иногда можно зайти слишком далеко!

— И со мной это произошло? — спросила Гвендолен с неподдельным интересом.

— Почти, — ответила Милли.

Но, по-видимому, черту Гвендолен еще не переступила. Во всяком случае, Крестоманси ничего ей не сказал, а вместо этого очень долго и ласково беседовал со священником и его помощником.

— Почему твой отец не выбранит Гвендолен? — поинтересовался Мур у Роджера, когда они шли назад по аллее. — Она свирепеет, когда ее не замечают.

— Понятия не имею, — пожал плечами Роджер. — Нас он здорово ругает, если мы балуемся волшебством. Может, он надеется, что ей самой это надоест. Не говорила ли она тебе, чем собирается заняться завтра? — Роджер с явным нетерпением ждал новых проделок Гвендолен.

— Нет. Она злится на меня за то, что я играл с тобой в солдатики.

— Ну и очень глупо с ее стороны считать тебя своей собственностью... Ладно, давай-ка оденемся попроще и пойдем достраивать наш древесный домик.

Гвендолен, понятное дело, рассердилась еще больше, когда Мур снова стал играть с Роджером. Вероятно, этим объяснялась ее новая затея. Впрочем, как призналась сама Гвендолен, у нее были и другие причины. Так или иначе, но в понедельник утром Мур проснулся в кромешной тьме. Решив, что еще глубокая ночь, он повернулся на другой бок и снова заснул.

Но минуту спустя его разбудила Мэри:

— Эрик, уже без двадцати девять! Вставай!

— Но еще совсем темно! — запротестовал Мур. — Что, идет дождь?

— Нет, — ответила горничная. — Это твоя сестрица опять взялась за свое. И откуда только силы берутся у такой маленькой девочки — ума не приложу!

Унылый, как всегда по понедельникам, Мур вылез из кровати и тут же понял, почему так темно. Каждое окно было буквально залеплено густой листвой деревьев — листьями зелеными и начинающими желтеть, голубоватой хвоей кедров и сосновыми иглами. К одному стеклу прижимался буйно цветущий розовый куст, к двум другим — обильные виноградные грозди. Казалось, за окнами не меньше чем на милю раскинулся непроходимый лес.

— Ну и дела! — воскликнул Мур.

— Да, вот так-то! — отозвалась Мэри. — Твоя сестрица заставила все деревья, все кусты в округе подобраться к Замку вплотную. Интересно, что еще она учудит?

Из-за темноты Мур совсем раскис. Ему даже одеваться не хотелось. Но Мэри стояла над душой, заставляя еще и умываться. Мур понял, почему она так усердствует: ей нужно было пожаловаться кому-то на всю эту мороку с деревьями. Ока�ывается, тисы из английского сада так плотно прижались к кухонной двери, что слугам пришлось прорубать дорогу для молочника. Возле парадного входа сгрудил�сь три могучих дуба, поэтому никто не мог ни войти, ни выйти.

— А еще она поставила тисы прямо на яблоки, попадавшие на землю, поэтому в кухне стоит такой запах, как будто у нас варят сидр, — вздохнула Мэри.

В игровой комнате, куда Мур еле добрел, оказалось еще темнее. В призрачном зеленоватом свете он разглядел лицо сестры, по понятным причинам бледное и усталое. Но было видно, что она собой довольна.

— Знаешь, по-моему, затея с деревьями — неудачная, — шепнул ей брат, когда Роджер и Джулия перешли в классную комнату. — Почему ты не могла придумать что-нибудь безобидное и веселое?

— Потому что нечего делать из меня посмешище! — прошипела Гвендолен. — А потом, мне нужно было проверить, насколько я могущественна!

— Думаю, ты очень могущественна, — признал Мур, разглядывая густую листву конского каштана, притиснутую к стеклу.

— То ли еще будет, — ухмыльнулась Гвендолен, — когда я получу драконью кровь.

Мур едва не проболтался, что он видел драконью кровь в лаборатории мистера Сондерса, но вовремя прикусил язык. Гвендолен и так не знает удержу.

Утро прошло при включенных лампах, а после обеда Мур, Джулия и Роджер решили посмотреть на деревья снаружи. К разочарованию ребят, им легко удалось выйти из Замка через потайную дверь, поскольку рододендроны расположились на расстоянии целых трех футов от нее. Сперва Мур подумал, что Гвендолен нарочно оставила один выход свободным, но, разглядывая согнутые ветви и раздавленные листья, он понял: вначале кусты действительно были плотно придвинуты к двери. По-видимому, деревья начали отступать.

Зато за рододендронами ребят ждали настоящие джунгли. Деревья сгрудились так тесно, что у них отломались и оборвались не только веточки и листья, но и огромные сучья, и все это лежало в одной куче вместе с искореженными розами, измятым ломоносом и раздавленным виноградом. Наконец ребята продрались сквозь чащу и остолбенели: в глаза им ударил яркий свет. Они зажмурились и заморгали, а когда протерли глаза, оказалось, что сады, деревня и даже холмы совершенно оголились. Деревья оставались только на старой, полуразрушенной стене сада Крестоманси.

— Да, видно, это было сильное заклинание, — задумчиво произнес Роджер.

— Настоящая пустыня! — воскликнула Джулия. — Я и не знала, что так привыкла к деревьям!

Но когда ребята снова приступили к занятиям, стало ясно: деревья возвращаются на свои места. Это было видно из окон классной комнаты. Чуть позже лес настолько поредел и отступил от Замка, что мистер Сондерс даже смог выключить свет. Вскоре Мур и Роджер заметили раздавленные и свисающие из дупла каштана останки древесного домика.

— Куда это вы теперь смотрите? — спросил учитель.

— Наш древесный домик разрушен, — вздохнул Роджер, угрюмо косясь на Гвендолен.

— Возможно, Гвендолен окажет вам любезность и отремонтирует его, — саркастически предположил мистер Сондерс.

Попытка устыдить юную колдунью не увенчалась успехом.

— Древесные домики — глупая детская затея, — вскинув голову, отчеканила Гвендолен ледяным тоном.

Ее бесило стремительное отступление деревьев. К ужину почти все они вернулись на свои места. Только деревья с холма казались ближе, чем стояли накануне.

Во всяком случае, вид по-прежнему был подпорчен.

— Я надеялась, что заклятье будет в силе до завтрашнего дня, — мрачно поделилась Гвендолен с Муром, — но, видно, придется устроить еще что-нибудь.

— Кто же вернул деревья? Садовые волшебники, то есть волшебные садовники? — ломал голову Мур.

— Не говори ерунды, — оборвала его сестра. — По-моему, очевидно, кто это сделал.

— Ты имеешь в виду мистера Сондерса? А может, твоего заклинания хватило только на то, чтобы притащить все деревья к Замку, но не на то, чтобы их здесь удержать?

— Что ты в этом понимаешь... — с досадой протянула Гвендолен.

Хотя Мур и осознавал, что очень мало смыслит в колдовстве, события развивались как-то странно. Выйдя из Замка на следующий день, он не обнаружил вокруг ни обломанных веток, ни растоптанных листьев, ни раздавленных виноградных гроздьев. Тисы во французском парке выглядели так, как будто накануне никто не прорубал себе через них дорогу. На земле возле кухни не было и следа от яблок, зато во дворе стояли ящики, полные твердых и круглых плодов. В саду же яблоки либо все еще дозревали, либо их собирали слуги и тоже складывали в ящики.

Внезапно Муру пришлось поспешно спрятаться за одной из яблонь, поскольку прямо на него мчалась джерсейская корова, а за ней гнались двое садовников и мальчишка-пастух. Другие коровы носились по лесу, куда Мур отправился, чтобы взглянуть на древесный домик, — увы, тот по-прежнему был сломан. Коровы добросовестно топтали клумбы, но никто не обращал на них внимания.

— Это твоя очередная проделка? — спросил Мур сестру.

— Да так, пустячок — надо же показать им, что я не сдаюсь, — небрежно ответила Гвендолен. — А вот завтра я наконец достану драконью кровь и устрою такое, что они навсегда запомнят!

Глава восьмая

В среду утром Гвендолен отправилась в деревню за драконьей кровью. Настроение у нее было прекрасное. К вечеру в Замке ожидали гостей и готовили торжественный ужин. Мур догадался, что об этом помалкивали, чтобы помешать Гвендолен по-своему встретить гостей. Однако в среду утром пришлось оповестить и ее, поскольку у детей была своя программа в тот вечер. Предполагалось, что ребята поужинают в игровой комнате и не будут вертеться под ногами у взрослых.

— О, я не буду вертеться под ногами, — со скрытым торжеством пообещала Гвендолен. — Но это мало что изменит.

Всю дорогу она презрительно фыркала. Когда они с Муром добрались до деревни, он пожалел о том, что пошел с Гвендолен. Местные жители от нее просто шарахались. Матери прятали младенцев и загоняли домой детей постарше. Впрочем, Гвендолен это нимало не смущало: ее интересовал только мистер Баслам, а вернее, драконья кровь. Лавочник Муру совсем не нравился, как не нравился ему и затхлый запашок, исходивший от ящиков с чучелами, поэтому Мур не пошел с сестрой, а решил заглянуть в почтово-кондитерскую лавку, чтобы отправить миссис Шарп открытку. К Муру отнеслись довольно прохладно, хотя он истратил на конфеты почти два шиллинга, а уж в соседней булочной ему оказали просто ледяной прием. Когда же он наконец вышел со своими свертками на улицу, мамаши снова бросились прятать детей.

Муру стало так стыдно, что он помчался обратно в Замок, не дожидаясь Гвендолен. Он понуро бродил по саду, поедая ириски и булочки и мечтая о том, как хорошо было бы вновь вернуться к миссис Шарп. Время от времени то здесь, то там мелькала Гвендолен. Порой она куда-то бежала, порой возилась под деревом, старательно что-то готовя. Муру не хотелось приближаться к ней. Если бы они снова вернулись к миссис Шарп, думал он, Гвендолен было бы незачем так изощряться. Жаль, что Гвендолен такая сильная и целеустремленная колдунья. Но вряд ли она могла быть другой.

Между тем в Замке что-то изменилось. В тишине непрерывно слышались какие-то негромкие звуки, — видимо, вечеру придавали большое значение и готовились к нему вовсю.

Заморив червячка, Мур забежал в комнату Гвендолен и прильнул к окну, чтобы поглазеть, как гости проходят по аллее. Они приезжали в экипажах и на больших дорогих машинах. В один великолепный экипаж были впряжены шесть белых лошадей. Уж не король ли к ним пожаловал?

— Тем лучше, — пробормотала Гвендолен.

Она восседала на ковре посреди комнаты, расстелив перед собой лист бумаги. На одном конце листа стоял котел с каким-то зельем, а на другом шевелилась, подергивалась или просто валялась всякая отвратительная всячина: две лягушки, дождевой червяк, несколько уховерток, черный жук, паук и маленькая кучка костей. Живые твари были околдованы, а потому не расползались по ковру.

Как только Мур подтвердил, что приток гостей прекратился, Гвендолен принялась помешивать в котле. Покачиваясь из стороны в сторону и тряся распущенными волосами, она бормотала какие-то слова, сливавшиеся в гулкое завывание. Мур смотрел на извивающихся, подпрыгивающих тварей, надеясь, что сестра не собирается бросать в котел и их. Тут Гвендолен откинулась назад и воскликнула: «Сейчас!»

Она щелкнула пальцами над котлом. Месиво загорелось само собой и запылало голубыми огоньками.

— Получилось! — возбужденно крикнула Гвендолен. Она выхватила откуда-то из-за спины небольшой пакетик и развернула его. — А теперь добавим драконьей крови! Взяв щепотку темно-коричневого порошка, она высыпала его в котел. Послышалось шипение, и в воздухе пахнуло горелым. Затем языки пламени взвились вверх примерно на фут, отливая зеленью и пурпуром и озаряя всю комнату пляшущим огнем.

Зеленые и пурпурные отблески падали на лицо Гвендолен. Она раскачивалась и протяжно выла, выпевая целые гирлянды непонятных слов. Затем, не прекращая завывать, она наклонилась к листу бумаги на ковре и дотронулась до паука. Тот немедленно начал расти. Он рос. И рос. И рос. И рос, пока не превратился в пятифутовое чудовище — жирную лепешку с парой крошечных глазок, висящую, как гамак, на восьми мохнатых лапах, густо покрытых волосами. Гвендолен ткнула указательным пальцем в сторону двери, и та тут же распахнулась сама собой, к полному восторгу Гвендолен. Гигантский паук беззвучно заковылял к выходу, покачиваясь на согнутых мохнатых ногах. Он поджал их под себя, чтобы протиснуться в дверь, а затем пополз по коридору.

Гвендолен дотрагивалась до всех тварей по очереди. Уховертки неуклюже топтались на месте, похожие на рыжих коров с переливчатыми боками и блестящими рогами. Лягушки достигли человеческих размеров и пошлепали к выходу на гигантских задних лапах, а их передние лапы болтались, как у горилл. Их пестрая кожа подрагивала, а поры на ней открывались и закрывались. В зобу у них что-то перекатывалось. Черный жук пополз на ветвистых лапах, и огромная черная глыба его тела с трудом пролезла в дверь. Потрясенный, Мур проводил глазами длинную и молчаливую процессию, которая ползла по сияющему зеленому коридору.

— Куда это они направляются? — еле слышно прошептал Мур.

— В столовую, куда же еще? Сомневаюсь, что ужин гостям понравится.

Гвендолен взяла кость и с силой ударила ею об пол; затем выпустила кость из рук, и та повисла в воздухе. Послышалось легкое постукивание, и, откуда ни возьмись, появились другие кости, которые принялись сами собой соединяться друг с другом. Котел издавал утробные звуки, и над ним по-прежнему вздымались зеленые и пурпурные языки пламени. Наконец явился череп, и вот рядом с огнем заколыхался целый скелет. Довольная Гвендолен улыбнулась и взяла еще одну кость.

Надо сказать, что заколдованные кости имеют свойство помнить, кому они в свое время принадлежали. Скелет вздохнул и пропел бесплотным, но мелодичным голосом:

— Бедная Сара Джейн. Я бедная Сара Джейн. Оставьте меня в покое.

Гвендолен нетерпеливо указала скелету на дверь. Он послушно поплыл, гремя костями и вздыхая, а за ним и второй скелет, завывающий:

— Боб, помощник садовника. Честное слово, я не виноват.

За этой парочкой последовали еще три скелета, и каждый из них печально и мелодично пел о своей судьбе. Все пятеро отправились вслед за черным жуком. Из коридора доносилось:

— Сара Джейн...

— Я не виноват...

— А я когда-то был герцогом Бэкингемским...

Не обращая внимания на их стоны, Гвендолен занялась дождевым червем. Он тоже рос, пока не превратился в гигантскую штуковину наподобие морского змея. Мура едва не стошнило. Голая розовая плоть червя была покрыта чем-то вроде свиной щетины. Кольца вокруг его тела напоминали морщинки на костяшках пальцев. Огромная слепая башка чудища дергалась то в одну, то в другую сторону, пока Гвендолен не направила его к двери. Он неспешно пополз вслед за скелетами, то сворачиваясь в кольца, то разворачиваясь.

Гвендолен проводила свои создания критическим взглядом.

— Неплохо, — промолвила она. — И все-таки нужен последний штрих.

Она с великой осторожностью бросила в огонь еще одну щепотку драконьей крови. Пламя зашипело, стало ярче, гуще, желтее. Гвендолен завыла, взмахивая руками. В дрожащем воздухе над котлом наметилось какое-то движение. Из ничего возникла булькающая белая масса, которая постепенно превратилась в жалкое согбенное существо с большой головой. За ним набухали и твердели три не менее отвратительных создания. Когда первая тварь плюхнулась на ковер, Гвендолен удовлетворенно хихикнула. Мур был удивлен, увидев, какое злое у сестры лицо.

— Ой, не надо! — пискнул он.

Три других существа тоже свалились на ковер, и в одном из них Мур узнал привидение, появлявшееся недавно в окне столовой. Первое создание напоминало младенца, слишком маленького, чтобы ходить, — правда, оно все-таки ходило, и его большая голова уродливо болталась. Второе существо оказалось калекой, таким безобразным и скрюченным, что на его ковыляние просто невозможно было смотреть. Третье — привидение из окна — выглядело жалким, морщинистым и неопрятным. И наконец, про четвертую тварь можно сказать только одно: белая в голубую полоску. При виде этих отвратительных и убогих уродцев Мур задрожал всем телом.

— Пожалуйста, пусть они уйдут! — умоляюще крикнул он.

Гвендолен засмеялась и приказала новым созданиям следовать за их предшественниками. Не смея ослушаться, они вяло потянулись к двери. Но не успели они покинуть комнату, как сюда вошел Крестоманси в сопровождении мистера Сондерса. Волшебник и учитель пригнали назад целую кучу костей и дохлых мелких тварей, которые шлепнулись на ковер и оказались раздавлены длинными блестящими туфлями Крестоманси. Привидения заколебались, а затем вернулись к горящему котлу и исчезли. Огонь пропал вместе с ними, и вот уже не осталось ничего, кроме плотного пахучего черного дыма.

Гвендолен сквозь дым уставилась на Крестоманси и мистера Сондерса. Хозяин Замка был великолепен в синем бархате, с кружевными манжетами и жабо. Мистер Сондерс, по-видимому, попытался подыскать костюм с рукавами и брюками необходимой длины, но ему это удалось лишь отчасти. Один из его дорогих кожаных ботинок был расшнурован, а костлявые кисти изрядно торчали из рукавов. Учитель медленно обмотал вокруг правого запястья какой-то невидимый моток. И мистер Сондерс, и Крестоманси смотрели на Гвендолен с исключительной суровостью.

— Тебя предупреждали, — тоном прокурора произнес Крестоманси. — Начинай, Майкл.

Учитель положил невидимый моток в карман.

— Спасибо, — обратился он к хозяину Замка. — У меня уже неделю руки чешутся.

Он шагнул к Гвендолен (его пиджак, как обычно, пузырился), рванул ее за руку, подтащил к стулу и, усевшись на него, перекинул девочку через колено. Вооружившись расшнурованным ботинком, он начал что есть силы колотить ее.

В то время как мистер Сондерс порол Гвендолен, а она вопила, извивалась и брыкалась, Крестоманси приблизился к Муру и надавал ему пощечин — по две на каждую щеку. Мур ошалело уставился на Крестоманси, но тот легким шлепком привел его в чувство.

— За что? — негодующе воскликнул Мур, держась за отчаянно звенящую голову. — Я ведь ничего не сделал.

— Вот за это я и ударил тебя, — ответил Крестоманси. — Ты ведь даже не попытался ее остановить.

Пока Мур всхлипывал из-за несправедливости наказания, волшебник повернулся к мистеру Сондерсу:

— Я думаю, Майкл, уже достаточно.

Мистер Сондерс подчинился с явным сожалением. Гвендолен сползла на пол, хныча от боли и крича о нанесенном ей оскорблении.

— Прекрати, — потребовал Крестоманси. — Встань и веди себя прилично.

Когда же Гвендолен с видом побитой собаки поднялась с пола, волшебник продолжил:

— Эту порку ты заслужила. К тому же, как ты, вероятно, уже поняла, Майкл отобрал у тебя твои чары. Ты больше не колдунья. В будущем ты не сможешь сотворить ни единого заклинания, если только не докажешь нам, что у тебя хорошие намерения. Это ясно? А теперь иди спать и, ради всего святого, постарайся обдумать свое поведение.

Он кивнул мистеру Сондерсу, и оба вышли, причем учитель подпрыгивал, надевая на ходу свой башмак. Подпрыгивая, он ненароком размазывал по полу остатки дохлых тварей.

Гвендолен закрыла лицо руками и яростно затопала по ковру.

— Свиньи! Скоты! Как они смеют? Да я им теперь такое устрою — мало не покажется!

— Но без волшебства ты ничег

Посвящается Клэр, Николасу, Франсез

Глава первая

Мур Чант восхищался своей старшей сестрой Гвендолен. Она была ведьмой. Он восхищался ею и крепко за нее держался, особенно после того, как в их жизни произошли важные перемены и ему стало не за кого больше держаться.

Первая важная перемена произошла, когда родители взяли Мура и Гвендолен прокатиться на колесном пароходике по реке. В дорогу семейство отправилось при полном параде: Гвендолен и мама – в белых платьях с лентами, Мур и папа – в воскресных костюмах из колючей темно-синей саржи. День выдался жаркий. Пароходик был битком набит празднично одетыми людьми. Пассажиры болтали, смеялись и лакомились мидиями, заедая их тонкими ломтиками белого хлеба с маслом. Паровой органчик, сопя и хрипя, наяривал популярные мелодии, и никто никого не слышал.

Пароходик, что и говорить, был слишком стар и сильно перегружен. Что-то неладное случилось с рулевым управлением, и пароходик понесло течением к дамбе. Они налетели на столбы ограждения, и суденышко просто-напросто развалилось на части. Вся эта веселая, жующая сэндвичи толпа за несколько мгновений оказалась в воде. Муру запомнились лопасти, режущие синеву небес, и клубы пара, со свистом вырывающиеся из сломанных труб органчика. Этот шум заглушал крики пассажиров, падающих с палубы в реку.

Ужасная история – в газетах ее назвали «катастрофой „Милашки Молли“». Дамам мешали плыть прилипшие к телу длинные юбки. Мужчинам в их тесной сарже приходилось не легче. Но Гвендолен была ведьмой, она не могла утонуть. А Мур, обхвативший ее обеими руками, спасся вместе с ней. В живых осталось всего несколько человек.

Трагедия потрясла всю страну. Пароходство и власти Вулверкота взяли на себя похоронные расходы. Гвендолен и Муру за казенный счет было сшито тяжелое черное траурное платье. Они ехали в конце похоронной процессии в экипаже, запряженном черными лошадьми с черным плюмажем на лбу. С ними были и остальные уцелевшие пассажиры. Мур всю дорогу разглядывал их, пытаясь угадать, не колдуны ли они, не волшебники ли, но так этого и не выяснил. Мэр Вулверкота учредил фонд для выживших в кораблекрушении. Пожертвования стекались со всей страны. Уцелевшие пассажиры получили свою долю и разъехались кто куда – начинать новую жизнь. Только Муру и Гвендолен ехать было некуда – никаких родственников у них не обнаружилось, и они остались в Вулверкоте.

На некоторое время они стали знаменитостями. Все были к ним очень добры и без конца повторяли, какие они прелестные маленькие сиротки, что было сущей правдой. Оба светловолосые, бледные и голубоглазые, обоим шел черный цвет. Гвендолен – очень хорошенькая и высокая для своих лет. Мур, напротив, для своего возраста был низковат. Гвендолен пеклась о брате почти по-матерински, и это всех очень трогало и умиляло.

Мур не возражал. Без этого участия он чувствовал бы себя совсем осиротевшим и потерянным. Дамы угощали его сластями и дари ли игрушки. Члены городского совета заботливо спрашивали, как он поживает. Сам мэр заходил погладить его по головке. Мэр, кстати, объяснил, что опекунский совет положил деньги фонда на счет – до совершеннолетия Мура и Гвендолен. Пока же их образование и воспитание будет оплачивать город.

– А где вы, дружочки, хотели бы жить? – ласково осведомился мэр.

Гвендолен сразу сказала, что миссис Шарп, соседка снизу, предложила взять их к себе.

– Она всегда была добра к нам, – объяснила Гвендолен. – Мы бы хотели жить у нее.

Миссис Шарп и вправду относилась к ним очень тепло. Она тоже была ведьмой (в ее гостиной висел аттестат с надписью: «Дипломированная ведьма») и проявляла к Гвендолен живой интерес. Мэр колебался. Подобно всем, кто не умеет колдовать, он не одобрял людей с магическим даром. Он спросил Мура, хочет ли тот переехать к миссис Шарп. Мур не возражал. Он предпочитал жить в доме, к которому привык, даже если для этого придется переселиться на нижний этаж. Поскольку мэр считал, что нужно приложить все усилия, чтобы двум сироткам жилось как можно лучше, он дал согласие. Так Гвендолен и Мур поселились у миссис Шарп.

Пожалуй, именно в тот момент Мур окончательно убедился, что Гвендолен – ведьма. Прежде он не был до конца в этом уверен. Когда он спрашивал родителей, они качали головами, вздыхали и обменивались горестными взглядами. Мур вспоминал, какой поднялся переполох, когда из-за сестры с ним случились судороги. Ведь родители не стали бы обвинять Гвендолен, не будь она в самом деле ведьмой. Но теперь все изменилось – миссис Шарп не делала из этого никакого секрета.

– У тебя настоящий талант к волшебству, милочка, – говорила она, глядя на Гвендолен сияющим взглядом, – и я не я буду, если допущу, чтобы он пропал. Нужно немедленно найти тебе учителя. Для начала подойдет и наш сосед, мистер Нострум. Некромант он, пожалуй, неважнецкий, а вот учитель неплохой. Он обучит тебя азам, душенька.

Мистер Нострум брал фунт в час за обучение основным предметам и гинею в час за углубленный курс. По мнению миссис Шарп, это было отнюдь не дешево. Она надела лучшую свою шляпку с черным стеклярусом и поспешила в городской совет, чтобы выяснить, согласится ли фонд оплачивать занятия Гвендолен.

К ее досаде, мэр ответил отказом. Он объяснил миссис Шарп, что колдовство не входит в обязательную программу. Миссис Шарп вернулась, раздраженно позвякивая бусинами на шляпке. В руках она держала полученную от мэра плоскую картонную коробку, полную всяческих мелочей, которые сердобольные дамы нашли в спальне родителей Гвендолен.

– Нелепые предрассудки! – возмущалась миссис Шарп, швыряя коробку на кухонный стол. – Если у человека есть талант, то должно быть и право его развить – так я и заявила мэру! Но не волнуйся, милочка, – поспешила она утешить явно разгневанную Гвендолен, – выход всегда можно найти. Мистер Нострум и даром с тобой позанимается, если мы придумаем, чем его завлечь. Давай-ка пошарим в этой коробке. Может, твои бедные мамочка и папочка оставили именно то, что нам нужно.

Сказано – сделано, и миссис Шарп вывалила содержимое коробки на стол. Это было странное собрание предметов: письма, кружева, какие-то сувениры. Мур и половины из них раньше не видел. Было здесь брачное свидетельство, гласившее, что двенадцать лет назад Фрэнсис Джон Чант обвенчался с Кэролайн Мэри Чант в церкви Святой Маргариты в Вулверкоте, и засохший букетик, который, должно быть, держала в руках невеста. А под всем этим Мур обнаружил сверкающие сережки, каких он никогда у мамы не видел.

Звякнув стеклярусом на шляпке, миссис Шарп быстро нагнулась к сережкам.

– Да это бриллианты! – сказала она. – У твоей мамочки наверняка водились деньжата! Так, если я отнесу серьги мистеру Ноструму… Впрочем, нет, мистер Ларкинс даст за них больше.

Мистер Ларкинс держал на углу что-то вроде лавки старьевщика. Правда, не все его товары были старьем. Среди медных каминных решеток и щербатой посуды можно было найти и весьма ценные вещи, и то, что мистер Ларкинс скромно звал «экзотический ассортимент», то есть сушеных тритонов, крылья летучих мышей и прочие мелочи, без которых волшебнику не обойтись. Несомненно, мистер Ларкинс не останется равнодушен к паре серег с бриллиантами. Жадно сверкнув черными, как бусины на шляпе, глазами, миссис Шарп протянула руку, чтобы схватить драгоценности.

Но не тут-то было! В тот же миг к сережкам потянулась Гвендолен. Она ничего не сказала. Молчала и миссис Шарп. Обе руки замерли в воздухе. Возникло ощущение жестокой невидимой борьбы. Наконец миссис Шарп убрала свою руку.

– Благодарю, – холодно произнесла Гвендолен, пряча серьги в карман своего черного платья.

– А я о чем говорила? – поспешила сгладить неловкость миссис Шарп. – У тебя, милочка, настоящий талант!

Она продолжила разбирать вещи из коробки. Отбросив в сторону курительную трубку, ленты, веточку белого вереска, меню, билеты на концерт, она обнаружила связку старых писем и отогнула большим пальцем края стопки.

– Любовные письма, – сообщила миссис Шарп. – От него к ней.

Она, не глядя, кинула пачку обратно и подхватила другую.

– От нее к нему. Никакого проку. Наблюдая, как пухлый большой палец миссис Шарп ворошит третью связку писем, Мур решил, что колдовство экономит кучу времени.

– Деловые письма, – определила миссис Шарп.

Ее большой палец на мгновение замер и стал медленно исследовать стопку заново.

– А что у нас тут? – заинтересовалась миссис Шарп.

Развязав розовую ленту, она аккуратно вытащила и развернула три письма.

– Крестоманси! – вскрикнула миссис Шарп и тут же прикрыла рот рукой, бормоча себе что-то под нос.

Лицо у нее покраснело. Мур заметил, что ее охватили смешанные чувства: удивление, страх и жадность одновременно.

– Так, и что же он писал вашему папочке? – спросила она, приходя в себя.

– Давайте посмотрим, – ответила Гвендолен.

Миссис Шарп разложила письма на кухонном столе, и Гвендолен с Муром склонились над ними. Мура прежде всего поразила энергичная подпись в конце всех трех писем:

Он обратил внимание на то, что два письма написаны тем же энергичным почерком, что и подпись. Первое письмо было получено двенадцать лет назад, вскоре после свадьбы родителей. В нем говорилось:

Дорогой Фрэнк!

Прошу, не лезь в бутылку. Я предложил тебе это, так как хотел помочь. Я и теперь готов всячески тебе помогать, если ты сообщишь, что от меня требуется. Можешь на меня рассчитывать.

Неизм. твой Крестоманси

Второе письмо было короче:

Дорогой Чант!

И тебе того же. Пропади ты пропадом.

Крестоманси

Третье письмо, шестилетней давности, написал кто-то другой. Крестоманси лишь поставил подпись.

Сэр!

Шесть лет назад Вас предупреждали: может произойти нечто подобное тому, о чем Вы сообщаете, но Вы четко дали понять, что не нуждаетесь в нашей помощи. Таким образом, Ваши проблемы нас не касаются. К тому же мы не благотворительная организация.

Крестоманси

– Что же такое ваш папочка мог ему написать? – спросила миссис Шарп, трепеща от любопытства и благоговения. – Ну… что ты думаешь на этот счет, милочка?

Гвендолен простерла руки над письмами и подержала их, как над огнем. Она пошевелила мизинцами обеих рук.

– Я не знаю. Кажется, это важные письма, особенно первое и последнее, – ужасно важные!

– А кто этот Крестоманси? – спросил Мур. Имя было труднопроизносимое, и он повторил его по слогам, стараясь подражать миссис Шарп: – Крес-то-ман-си. Правильно?

– Да, правильно… и не бери в голову, кто он, – затараторила миссис Шарп. – «Важные» – это не то слово, дорогие мои. Эх, знать бы, что сообщил ему ваш папочка! Уж наверное, такое, что не всякий осмелится сказать, судя по всему. А взамен он получил три настоящие подписи! Да мистер Нострум за них оба глаза отдаст, милые вы мои! Как вам повезло! Он вас за это всему обучит, будьте покойны, – и ни один некромант во всей Англии вам не откажет! – Ликуя, миссис Шарп принялась складывать вещи обратно в коробку. – А это еще что такое?

Из связки деловых писем выпала маленькая красная книжечка. Это были спички. Миссис Шарп бережно подняла ее и так же бережно открыла. Книжечка оказалась неполной, и спички в ней были хлипкие – картонные. И вот странность: кто-то сжег три спички, даже не вырвав их из книжечки, причем по тому, как сильно обгорела одна из них, можно было предположить, что две другие от нее и загорелись.

– Гм, – пробормотала миссис Шарп, протягивая спички Гвендолен, – думаю, тебе надо это сохранить, милочка.

Гвендолен положила книжечку в карман платья – туда, где уже лежали сережки.

– А ты, дорогуша, возьми на память вот это, – обратилась миссис Шарп к Муру, вспомнив, что и он вправе рассчитывать на свою долю.

Ему досталась веточка белого вереска. Он вдел ее в петлицу и носил, пока она окончательно не рассыпалась.

Живя у миссис Шарп, Гвендолен расцвела. Волосы у нее заблестели ярче золота, глаза стали небесно-голубыми, а в манерах появились обходительность и уверенность. Возможно, Мур намеренно держался скромнее, оттеняя обаяние сестры, – а может, и нет. Он и сам не знал. Не то чтобы он чувствовал себя несчастным – миссис Шарп относилась к нему ничуть не хуже, чем к Гвендолен. Члены городского совета заходили по нескольку раз в неделю и гладили по голове. Благодаря их заботам Мур и Гвендолен были определены в лучшую школу Вулверкота.

Учиться Муру нравилось. Единственная трудность была в том, что Мур – левша, и учителя наказывали его всякий раз, когда он писал левой рукой. Впрочем, так поступали во всех школах, где Мур учился прежде, и он к этому привык. Зато у него появилось много друзей. Но все же Мур чувствовал себя одиноким и потерянным. Поэтому он держался за сестру, ведь больше родных у него не было. А вечно занятая Гвендолен вела себя с братом нетерпеливо и раздраженно. Крикнув: «Отстань, Мур, не до тебя!» – и сложив тетради в папку для нот, она убегала на урок к их соседу, мистеру Ноструму.

Тот с радостью согласился обучать Гвендолен в обмен на письма. Миссис Шарп приносила ему письма по одному, начиная с последнего.

– Все сразу нельзя, а не то у него глаза разгорятся, – объясняла она детям. – Оставим самое лучшее под конец.

Училась Гвендолен блестяще. Она оказалась столь многообещающей колдуньей, что сдала экзамен по волшебству второго уровня, перескочив через первый. Вскоре после Рождества ей удалось сдать экзамены сразу третьего и четвертого уровней, и в начале лета она перешла к изучению углубленного курса магии. Мистер Нострум считал Гвендолен своей любимой ученицей (так, во всяком случае, он говорил миссис Шарп), а она после его уроков выглядела счастливой, довольной и сияющей. Дважды в неделю, по вечерам, Гвендолен с тетрадями по волшебству под мышкой отправлялась на уроки колдовства так же, как ее сверстницы ходят на уроки музыки. Кстати, отчитываясь перед городским советом о потраченных средствах, миссис Шарп сообщила, что Гвендолен занимается музыкой. Поскольку мистер Нострум ничего не получал в уплату, кроме писем, Мур счел этот поступок миссис Шарп бесчестным.

– Ну должна же я хоть что-то отложить на старость! – ворчала на мальчика миссис Шарп. – Я ведь, кажется, никаких доходов от вас не имею. А надежды на то, что твоя сестра вспомнит обо мне, когда вырастет и прославится, у меня тоже нет. Да уж, тут у меня нет никаких иллюзий!

«Может, миссис Шарп и права», – думал Мур. Он немного жалел ее, ведь она и вправду хорошо к нему относилась; к тому же он понимал, что ведьма она посредственная. Звание дипломированной ведьмы, которым, судя по аттестату в гостиной, обладала миссис Шарп, означало в магии самую низшую ступень. Люди пользовались колдовскими услугами миссис Шарп лишь в том случае, если не могли позволить себе визит к какой-нибудь из трех ведьм высшей категории, обитавших по соседству. По этому миссис Шарп сводила концы с концами в основном благодаря мистеру Ларкинсу. Она поставляла для его лавки «экзотический ассортимент», то есть заморские диковины, необходимые для магических ритуалов, причем добывала их аж в самом Лондоне. Миссис Шарп очень гордилась своими лондонскими связями.

– О да, – то и дело хвасталась она Гвендолен, – уж чего-чего, а связей у меня хватает. Стоит мне только попросить, и мне достанут фунт драконьей крови, хотя это и противозаконно. Так что пока ты со мной, нужда тебе не грозит.

Хотя миссис Шарп не слишком рассчитывала на благодарность Гвендолен, она все же надеялась управлять ее делами, когда та вырастет. Во всяком случае, так казалось Муру. И ему становилось жаль миссис Шарп, поскольку он был уверен, что, когда Гвендолен прославится, она выбросит свою благодетельницу, как старое платье. И Мур говорил миссис Шарп: «Я позабочусь о вас». Он немножко кривил душой, однако чувствовал, что должен это сказать.

Миссис Шарп была тронута и договорилась о настоящих уроках музыки для Мура.

– Теперь этот мэр уже не сможет ко мне придраться, – радовалась она, надеясь убить од ним выстрелом двух зайцев.

Мур начал осваивать игру на скрипке – как ему казалось, небезуспешно. Он прилежно занимался, но не мог понять, почему соседи сверху всегда стучат в пол, стоит ему взяться за инструмент. Зато миссис Шарп, которой медведь на ухо наступил, кивала и улыбалась, слушая гаммы и этюды своего воспитанника, и всячески поощряла его к дальнейшим занятиям.

Однажды вечером Мур мирно музицировал, как вдруг ворвалась Гвендолен и выкрикнула ему в лицо заклинание. В тот же миг Мур с ужасом обнаружил, что его скрипка превратилась в большую полосатую кошку. Он держал ее за хвост, кошачья голова уткнулась ему в подбородок, а смычком он водил по кошачьей спине. Мур сразу отпустил кошку, но она все-таки успела укусить его за подбородок и больно поцарапать.

– Почему ты это сделала? – опешил Мур. Кошка пристально смотрела на него, выгнув спину дугой.

– Да потому, что скрипка твоя визжит, как драная кошка! – крикнула Гвендолен. – Хватит с меня! Кис-кис-кис!

Впрочем, Гвендолен кошке тоже не понравилась. Царапнув протянутую руку и получив в ответ шлепок, кошка с мяуканьем бросилась вон из комнаты. Мур кинулся вдогонку, вопя: «Стой! Ты же моя скрипка! Стой!» – но ей удалось улизнуть. На этом занятия музыкой закончились.

Такое проявление таланта Гвендолен произвело большое впечатление на миссис Шарп. Она даже забралась на стул во дворе, чтобы через забор рассказать мистеру Ноструму об успехах его ученицы. Вскоре историю со скрипкой узнали все ведьмы и чародеи в округе.

А колдунов в этих местах было пруд пруди. Представители одного ремесла вообще любят селиться по соседству. Если Мур, выйдя из дому, сворачивал направо по улице Шабаша, то на пути ему встречались следующие вывески: «Ведьма высшей категории» (три раза), «Черная магия для вас» (два раза), «Гадалка», «Прорицатель» и «Усердный Маг». А если он сворачивал налево, то шел мимо «Уроков колдовства» мистера Нострума, «Предсказаний судьбы», «Волшебства на все случаи жизни», «Ясновидящей» и, наконец, магазина мистера Ларкинса. Воздух на этой и нескольких соседних улицах был прямо-таки пропитан магией.

Соседи отнеслись к Гвендолен с живым и дружеским интересом. История со скрипкой пользовалась у них огромным успехом. Кошка стала всеобщей любимицей, а назвали ее, конечно же, Скрипкой. И хотя она по-прежнему вела себя капризно и недружелюбно, недостатка в еде не испытывала. А уж Гвендолен все просто обожали. Мистер Ларкинс дарил ей подарки. Усердный Маг, мускулистый, вечно небритый молодой человек, увидев Гвендолен в окно, выбегал из дому, чтобы угостить ее леденцами. Ведьмы всех мастей то и дело выискивали для нее простые заклинания.

У Гвендолен их потуги вызывали глубокое презрение.

– Я им что, дитя малое, что ли? Да я сто лет назад все это проходила! – фыркала она, отбрасывая листок с очередным заклинанием, так старательно добытым добросердечными колдуньями.

Миссис Шарп, бережливо относившаяся ко всему колдовскому, обычно аккуратно складывала заклинания и прятала их в потайном месте. Но пару раз она забыла это сделать, и они попались на глаза Муру. Искушение испробовать их было слишком велико, ведь ему так хотелось хоть чуточку волшебных способностей сестры. Он всегда считал, что у него позднее развитие, а значит, в один прекрасный день произнесенное им заклинание сработает. Увы, этого не произошло: Муру не удалось даже превратить медные пуговицы в золотые, чего ему страшно хотелось.

Предсказатели судьбы тоже дарили Гвендолен подарки. От Прорицателя она получила старинный хрустальный шар, а от Гадалки – колоду карт. Предсказатель будущего предсказал ей… будущее. Гвендолен вернулась от него сияющая и возбужденная.

– Я буду знаменитой! Он сказал, я буду править миром, если выберу верный путь! – крикнула она брату с порога.

Хотя Мур не сомневался, что Гвендолен прославится, он не очень-то понимал, как ей удастся править миром.

– Даже если бы ты вышла замуж за короля, ты могла бы властвовать только в одной стране, – возразил он сестре. – В любом случае ты опоздала: принц Уэльский женился в прошлом году.

– Дурачок, полно других способов! – парировала Гвендолен. – Для начала кое-какие идеи есть у мистера Нострума. Конечно, мой путь не будет усыпан розами. Мне придется пережить тяжелую полосу и встретиться с могущественным Темным Незнакомцем. Но когда он сказал, что я буду править, мои пальцы задрожали и я почувствовала: это правда!

Гвендолен была безгранично уверена в себе. На следующий день пришел черед Мура узнать свою судьбу: Ясновидящая (мисс Ларкинс) пригласила его к себе домой.

Глава вторая

Приглашение мисс Ларкинс встревожило Мура. Ясновидящая приходилась дочерью мистеру Ларкинсу, хозяину лавки. Юная, хорошенькая мисс Ларкинс была жгуче-рыжей. Волосы она носила собранными в узел на затылке, но отдельные огненные завитки выбивались из прически и очаровательно переплетались с сережками, напоминая кольца для попугаев. Она слыла весьма одаренной ясновидящей и была всеобщей любимицей, пока, после проделки со скрипкой, ее место не заняла Гвендолен. Мур вспомнил, что еще его мама дарила мисс Ларкинс подарки, и сообразил: она предлагает предсказать его судьбу из зависти к успехам Гвендолен.

– Нет. Большое спасибо, но мне это не нужно, – произнес Мур, пятясь от столика мисс Ларкинс, заваленного всякой всячиной, какую обычно используют гадалки. – У меня и так все в порядке, и я не хочу ничего знать.

Мисс Ларкинс придвинулась к нему и взяла его за плечи. Мур вздрогнул. От нее исходил дурманящий аромат фиалок, ее серьги позвякивали, как наручники, а корсет зловеще поскрипывал.

– Глупый мальчишка! – зазвучал глубокий переливчатый голос девушки. – Я не причиню тебе вреда. Я просто хочу знать.

– Но… но я не хочу, – пробормотал Мур, изо всех сил пытаясь вырваться от нее.

– Не дергайся, – прошептала мисс Ларкинс, стараясь поглубже заглянуть в глаза Муру.

Мур поспешно зажмурился и начал что есть мочи выкручиваться из цепких объятий мисс Ларкинс. Он почти вырвался, но тут она погрузилась в какой-то транс. Мур почувствовал, что она держит его с силой, какую трудно было бы ожидать даже от Усердного Мага. Открыв глаза, Мур удивился еще больше: мисс Ларкинс смотрела пустыми глазами, ее тело раскачивалось взад-вперед, а корсет скрипел, будто старые двери на сквозняке.

– Ну пожалуйста, отпустите! – взмолился Мур.

Но мисс Ларкинс едва ли его слышала. Он вцепился в пальцы, сжимающие его плечи, и попытался разжать их. Однако эти пальцы будто приросли к нему. Только и оставалось, что беспомощно смотреть в ее безучастные глаза.

Мисс Ларкинс открыла рот, и раздался голос совершенно другого человека – мужской голос, живой и участливый.

– У меня просто камень с души свалился, парень, – услышал Мур. Голос звучал удовлетворенно. – Тебя ждут большие перемены. Но ты вел себя слишком безрассудно: четыре уже истрачены и осталось пять. Будь осторожен. Ты хоть знаешь, что тебе грозит опасность по крайней мере с двух сторон?

Голос смолк. Между тем Мур от испуга не смел пошевелиться. Ему пришлось ждать, пока мисс Ларкинс придет в себя. А когда это наконец случилось, она зевнула и сняла руку с его плеча, чтобы изящно прикрыть рот ладошкой.

– Ну вот и все, – произнесла она обычным голосом. – Так что я говорила?

Когда Мур понял, что мисс Ларкинс понятия не имеет о сказанном ею самой минуту назад, по спине у него побежали мурашки. Ему захотелось только одного – удрать отсюда. Он ринулся к двери.

Но мисс Ларкинс бросилась за ним, снова схватила его за плечи и хорошенько встряхнула.

– Что я сказала? Отвечай! Да отвечай же! Она трясла его так сильно, что ее прическа растрепалась и рыжие волосы повисли спутанными прядями. Ее корсет скрипел, как тюремные нары. Мисс Ларкинс была ужасна.

– Каким голосом я говорила? – требовательно спросила она.

– Му… мужским, – запинаясь, ответил Мур. – Очень приятным и… серьезным.

Этот ответ, похоже, ошарашил девушку.

– Мужским? Не Бобби или Доддо… то есть я хочу сказать, не детским голосом?

– Нет, – пролепетал Мур.

– Как странно! Я никогда не говорю мужским голосом. И что же ты услышал?

Мур повторил услышанное. Ему казалось, он бы и в девяносто лет не забыл об этом. Он утешался лишь тем, что мисс Ларкинс озадачена не меньше его.

– Пожалуй, это было предупреждение, – неуверенно произнесла она, явно разочарованная. – И больше ничего? Ни слова о твоей сестре?

– Ни слова, – подтвердил Мур.

– Ну что ж, тут ничего не попишешь, – с досадой проговорила мисс Ларкинс и снова отпустила мальчика, на сей раз чтобы поправить волосы.

Убедившись, что девушка всецело занята своей прической, Мур пустился в бегство. Вне себя от испуга и волнения, он пулей вылетел из дома мисс Ларкинс.

И почти тут же – из огня да в полымя – угодил в лапы к двум другим волшебникам.

– А вот и юный Эрик Чант! – воскликнул мистер Нострум, приближаясь к нему по тротуару. – Скажи-ка, мой юный друг, знаком ли ты с моим братом Уильямом?

Мур снова оказался в неволе (правда, на сей раз его просто взяли за локоть). Он попытался улыбнуться. Не то чтобы ему не нравился мистер Нострум – скорее, его смущал шутливый тон, избранный колдуном для обращения к нему. Тот через каждое слово называл Мура «юным Чантом», и мальчик не знал, как на это ответить. Мистер Нострум был низкорослым и пухлым и уже начал седеть. Вдобавок ко всему он косил на левый глаз, что несколько затрудняло общение с ним. Например, Мур никак не мог понять, смотрит ли колдун на него, слушает его или нет. Казалось, мысль мистера Нострума бродит там же, куда устремлен его косящий глаз.

– Да-да, мы встречались с вашим братом, – напомнил Мур колдуну.

Мур видел мистера Уильяма Нострума почти каждый месяц – тот регулярно навещал своего брата. Преуспевающий волшебник, он жил и практиковал в Истборне. Если верить миссис Шарп, мистер Генри Нострум жил за счет своего обеспеченного брата, выпрашивая у него не только деньги, но и хорошие, проверенные заклинания.

Как бы там ни было, беседовать с мистером Уильямом Нострумом оказалось еще труднее, чем с его братом. Он был раза в полтора крупнее мистера Генри, всегда носил визитку, а на его вздувшейся пузырем жилетке красовалась толстая серебряная цепочка для часов. Во всем остальном мистер Уильям ничем не отличался от брата – разве что косил на оба глаза. Мур не мог понять, видит ли тот что-нибудь вообще.

– Как поживаете? – вежливо обратился к нему мальчик.

– Прекрасно, – мрачно ответил мистер Уильям, давая понять, что на самом деле поживает очень скверно.

Мистер Генри Нострум посмотрел на брата, словно прося прощения.

– Дело в том, юный Чант, – начал он объяснять Муру, – что у нас возникли неприятности. Мой брат огорчен. – Он понизил голос, а его косящий глаз начал высматривать что-то на правой щеке Мура. – Это касается тех писем от… ты понимаешь от кого. Нам ничего не удается выяснить. Видимо, и Гвендолен ничего не известно. А ты, юный Чант, не знаешь ли, случайно, каким образом твой высокочтимый, светлой памяти батюшка был знаком с… с… с, скажем так, влиятельной особой, подписавшей те письма?

– К сожалению, я понятия об этом не имею, – признался Мур.

– Может быть, вы родственники? – предположил мистер Генри Нострум. – Чант – хорошее имя.

– Думаю, и плохое тоже, – возразил Мур. – Во всяком случае, никаких родственников у нас с Гвендолен нет.

– Может, это родство по материнской линии? – не сдавался мистер Нострум.

Его странный глаз вглядывался куда-то в пустоту, а мистер Уильям и вовсе умудрялся мрачно обозревать тротуар и крыши одновременно.

– Видишь, бедный мальчик ничего не знает, Генри, – вздохнул мистер Уильям. – Бьюсь об заклад, он не знает и девичьей фамилии своей дорогой матушки.

– А вот это я как раз знаю, – обрадовался Мур. – Я видел их брачное свидетельство. Ее девичья фамилия тоже Чант.

– Странно, – произнес мистер Нострум, наводя глаз на брата.

– Странно, а главное, совершенно бесполезно, – согласился мистер Уильям.

Муру хотелось уйти. Ему и так успели задать столько странных вопросов, что хватило бы до самого Рождества.

– Послушайте, если уж вас так все это интересует, – обратился он к братьям, – почему бы вам не написать самому мистеру… э… мистеру Крес…

– Тише! – свирепо прикрикнул на него мистер Генри Нострум.

– Молчи! – не менее грозно рявкнул его брат.

– Я хотел сказать, влиятельной особе, – проговорил Мур, с тревогой глядя на братьев.

Взор мистера Уильяма вновь остановился на лице мальчика, и тот испугался, что колдун погрузится в транс, подобно мисс Ларкинс.

– Это сработает, Генри, сработает! – внезапно воскликнул мистер Уильям. Он схватил серебряную цепочку, украшающую его жилет, и победоносно потряс ею. – Итак, за серебром!

– Я очень рад за вас, – вежливо промолвил Мур. – Но, увы, мне пора.

Он бросился бежать со всех ног. Когда позднее Муру снова понадобилось выйти из дому, он свернул направо – так чтобы, пройдя мимо дома Усердного Мага, покинуть улицу Шабаша. Он избрал довольно неудобный маршрут, ведь друзья, к которым он направлялся, жили в другой стороне, но он готов был идти в обход, лишь бы не столкнуться опять с мисс Ларкинс или братьями Нострум. Из-за них он почти мечтал о начале школьных занятий.

Вернувшись домой вечером, Мур наткнулся на Гвендолен, только что пришедшую от мистера Нострума. Как всегда, его сестра сияла и ликовала, но сегодня она еще и напустила на себя важность и загадочность.

– Тебе в голову пришла отличная идея – написать Крестоманси, – похвалила Гвендолен брата. – Даже не знаю, почему я сама до этого не додумалась. Во всяком случае, я уже отправила ему письмо.

– Почему ты? Разве мистер Нострум не мог сам ему написать? – удивился Мур.

– У меня больше оснований для такого письма, – ответила сестра. – К тому же нет ничего страшного в том, что он получит мою подпись. А содержание письма мне продиктовал мистер Нострум.

– Да ему-то зачем это все? – с недоумением спросил брат.

– Можно подумать, что ты не хочешь узнать, в чем дело! – запальчиво воскликнула Гвендолен.

– Нет, – сказал Мур просто. – Я – не хочу. Поскольку этот разговор напомнил ему об утренних событиях, он снова пожелал, чтобы скорее началась осенняя четверть, и пробормотал:

– Вот бы созрели конские каштаны!

– Конские каштаны! – с величайшим презрением воскликнула Гвендолен. – Ума палата! Пройдет еще месяца полтора, пока они созреют.

– Да знаю я, – вздохнул Мур.

Выходя из дому в течение следующих двух дней, он каждый раз сворачивал направо.

Стояли чудесные золотые деньки, какие выпадают в начале осени, когда август перетекает в сентябрь. Как-то Мур и его друзья гуляли по берегу реки. Они обнаружили забор и влезли на него. За забором оказался сад, где ребятам посчастливилось найти дерево, усыпанное сладкими белыми яблоками-скороспелками. Ребята набрали полные карманы и шапки яблок. Приметивший их садовник в гневе погнался за ними с граблями. Друзья бросились врассыпную. Мур с гордостью принес домой целую шапку сочных плодов.

Миссис Шарп любила яблоки, и Мур надеялся, что на сей раз она пощадит его и не станет печь пряничных человечков. Вообще-то, эти человечки приводят детей в восторг. Они спрыгивают с тарелки и пускаются наутек, причем бегают так проворно, что, поймав их после долгой погони, ты чувствуешь себя вправе съесть их. Это честная игра, и некоторым человечкам удается удрать. Однако пряничный народец, испеченный миссис Шарп, вел себя иначе. Ее человечки лежали на тарелке, вяло шевеля конечностями, и Муру не хватало духу их съесть.

Мур так углубился в размышления, что даже не обратил внимания на экипаж, стоящий неподалеку от их дома. Вбежав через боковую дверь, он влетел на кухню со своей шапкой, полной яблок, и закричал:

– Миссис Шарп, вы дома? Поглядите, что у меня есть!

Миссис Шарп, видимо, еще не пришла. Зато посреди кухни стоял высокий и необычайно хорошо одетый мужчина. Мур с опаской посмотрел на него. Богатый посетитель наверняка был новым членом городского совета. Только люди этого круга носят брюки в такую элегантную полоску, пиджаки из такого роскошного бархата и цилиндры, блестящие не меньше их туфель. Черные волосы гостя выглядели столь же безупречно, как и его шляпа. Мур сразу понял, что это Темный Незнакомец, явившийся, чтобы помочь Гвендолен в управлении миром. И уж конечно, кухня была малоподходящим местом для такого человека. Посетителей вообще всегда проводили прямо в гостиную.

– Здравствуйте, сэр. Не угодно ли вам пройти сюда, сэр? – выдохнул Мур.

Темный Незнакомец смотрел на него в недоумении. «И его можно понять», – подумал мальчик, рассеянно оглядываясь по сторонам. На кухне царил привычный беспорядок. Плита была покрыта толстым слоем золы. На столе Мур с досадой обнаружил следы приготовления пряничных человечков. Все, что требовалось для ритуала, было сложено на одном конце стола (разные неряшливые газетные свертки и жалкие склянки), а сами пряники лежали посредине. На другом конце стола мухи слетелись на мясо для ланча, выглядевшее весьма неаппетитно. В общем, картина была самая удручающая.

– Кто ты? – спросил Темный Незнакомец. – Мне кажется, я тебя знаю. И что у тебя в шапке?

Растерянно озираясь по сторонам, Мур пропустил мимо ушей слова гостя. Но последний вопрос он услышал и сразу повеселел.

– Яблоки, – ответил мальчик, протягивая шапку Незнакомцу. – Чудесные, сладкие яблоки. Я тут нарвал немножко… Уф, еле удрал…

Незнакомец помрачнел.

– Рвать чужие яблоки, – произнес он, – в некотором роде воровство.

Мур и сам это знал, однако полагал, что даже члену городского совета не стоит об этом упоминать.

– Я знаю. Но спорим, в моем возрасте вы и сами рвали яблоки в чужом саду?

Гость слегка кашлянул и сменил тему:

– Ты так и не представился.

– Неужели? Извините, – вежливо промолвил Мур. – Я Эрик Чант, но все зовут меня Муром.

– Значит, Гвендолен Чант – твоя сестра? – спросил Незнакомец.

Его взгляд стал более строгим и в то же время более сочувственным. Видимо, предположил Мур, кухня миссис Шарп представляется гостю обителью греха.

– Да, сестра. Не угодно ли вам пройти туда? – Мальчик всеми силами старался увести Незнакомца с кухни. – Там прибрано.

– Твоя сестра написала мне, – продолжил гость, не сходя с места. – Из ее письма у меня сложилось впечатление, что ты утонул вместе с родителями.

– Это не совсем так, – рассеянно возразил Мур. – Я не утонул, потому что держался за Гвендолен, а она ведьма. Ну пойдемте же, там чище.

– Понятно, – задумчиво проговорил Незнакомец. – Кстати, меня зовут Крестоманси.

– Ох, – выдохнул Мур.

Нужно было немедленно что-то делать. Мур швырнул шапку с яблоками прямо на волшебные свертки и склянки, надеясь разрушить чары.

– Тогда вы просто обязаны сейчас же пройти в гостиную.

– Почему? – удивился Крестоманси.

– Да потому, – воскликнул Мур, выходя из себя, – что вы слишком важный человек и вам нельзя здесь оставаться!

– Но почему ты считаешь меня таким уж важным? – все еще недоумевал Крестоманси.

Муру захотелось схватить посетителя за плечи и хорошенько встряхнуть.

– Ну а как же? Вы так хорошо одеты. И миссис Шарп так считает. Она говорила, мистер Нострум отдаст оба глаза за три ваших письма.

– И мистер Нострум отдал глаза в обмен на мои письма? – в изумлении воскликнул Крестоманси. – Едва ли они того стоят.

– Нет, он всего лишь дает Гвендолен уроки в обмен на них, – успокоил его Мур.

– Что? В обмен на собственные глаза? Как это неловко! – усмехнулся Крестоманси.

К счастью, послышались быстрые шаги и в кухню, запыхавшись, влетела сияющая и ликующая Гвендолен.

– Мистер Крестоманси?!

– Просто Крестоманси, – поправил ее Незнакомец. – Он самый. А ты, вероятно, Гвендолен?

– Да. Мистер Нострум сказал мне, что там экипаж, – выпалила она.

За ней, на цыпочках и почти не дыша, впорхнула миссис Шарп. К радости Мура, они принялись наперебой беседовать с гостем. Крестоманси наконец позволил увести себя в гостиную, где хозяйка почтительно предложила ему чашку чая и блюдце еле живых пряничных человечков. Мур с симпатией заметил, что и Крестоманси не хватило духу их съесть. Он только выпил чашку чая – пустого, без молока и сахара – и спросил миссис Шарп о том, как Гвендолен и Мур оказались в ее доме. Та, понятное дело, изо всех сил попыталась внушить важному гостю, что опекает детей совершенно бескорыстно, из одного лишь добросердия. Ей так хотелось, чтобы Крестоманси, подобно членам городского совета, взял на себя ее расходы.

Но Гвендолен решила проявить честность.

– Наше содержание оплачивает город, – невозмутимо пояснила она, – поскольку все переживают из-за несчастного случая.

Мур облегченно вздохнул, хотя и почувствовал, что сестра вот-вот выбросит миссис Шарп, как старое платье.

– Что ж, тогда я должен побеседовать с мэром, – объявил Крестоманси, вставая и потирая свой роскошный цилиндр элегантным рукавом.

Хозяйка заметно сникла. Ей тоже стало понятно, что затевает Гвендолен.

– Не беспокойтесь, миссис Шарп, – ободрил ее гость. – Никто не станет вводить вас в убыток.

Прощаясь за руку с Муром и Гвендолен, он сказал:

– Мне, конечно же, следовало навестить вас раньше. Простите меня. Понимаете, ваш отец был ужасно груб со мной. Надеюсь, мы скоро увидимся снова.

Затем Крестоманси сел в экипаж и уехал, оставив миссис Шарп раздосадованной, Мура – обеспокоенным, а Гвендолен – ликующей.

– Чему ты так радуешься? – поинтересовался Мур у сестры.

– Он проникся нашей сиротской участью, – возгласила она. – Теперь он будет опекать нас. Моя судьба решена!

– Не болтай чепухи! – огрызнулась миссис Шарп. – Твоя судьба ничуть не изменилась. Хоть он и явился сюда во всей красе, он ничего такого не говорил и уж тем более ничего не обещал.

– Но вы не видели душераздирающего письма, которое я ему написала, – самонадеянно ухмыльнулась Гвендолен.

– А что толку? Было бы что раздирать! – парировала миссис Шарп.

Мур был склонен с ней согласиться. К тому же он с ужасом понял, что до появления Гвендолен и миссис Шарп умудрился оскорбить Крестоманси так же, как это некогда сделал его отец. И если Гвендолен об этом узнает, ему несдобровать.

К крайнему изумлению Мура, права оказалась Гвендолен. В тот же день их посетил мэр и объявил, что Крестоманси уладил все дела. Теперь Мур и Гвендолен могут поселиться в доме Крестоманси и стать членами его семьи.

– И вряд ли мне нужно объяснять, дружочки, как крупно вам повезло, – сказал мэр, глядя на Гвендолен, которая с радостным воплем бросилась обнимать угрюмую миссис Шарп.

Мур еще никогда так не волновался. Он дернул мэра за рукав:

– Прошу вас, сэр, объясните мне, кто такой Крестоманси.

Мэр ласково потрепал его по затылку.

– Это весьма значительный джентльмен, – важно произнес он. – Вскоре, мой мальчик, вы будете запанибрата со всеми коронованными особами Европы. Ну, что ты об этом думаешь, а?

Мур не знал, что об этом думать. Слова мэра ровным счетом ничего ему не объяснили, а только еще больше взволновали. Видимо, Гвендолен действительно написала очень трогательное письмо.

Итак, в жизни Мура должна была произойти очередная важная перемена, и он подозревал, что и эта перемена – к худшему. Всю следующую неделю, пока жены членов городского совета покупали им новую одежду, а Гвендолен становилась все более взбудораженной и ликующей, Мур скучал по миссис Шарп и всем остальным (даже по мисс Ларкинс) так сильно, будто уже расстался с ними. Когда ему и Гвендолен пришло время садиться в поезд, город устроил им великолепные проводы, с флагами и оркестром медных духовых. Это еще больше огорчило Мура. Он нервно ерзал на краешке сиденья, боясь, что впереди его ждет неизвестность, а может, даже и всякие напасти.

Гвендолен, напротив, была в отличном расположении духа. Она разгладила на коленях нарядное новое платье, изящно поправила миленькую новую шляпку и элегантно откинулась в кресле.

– У меня получилось! – победоносно воскликнула она. – Разве я не молодец?

– Нет, – печально проговорил Мур. – Я уже скучаю по дому. Что ты наделала? Чему ты так радуешься?

– Тебе не понять, – снисходительно ответила Гвендолен. – Но я, пожалуй, кое-что тебе объясню. Наконец-то я выбралась из этого захолустья с его пустоголовыми членами городского совета и никчемными колдунами! А главное, сам Крестоманси оробел передо мной! Хоть это ты заметил?

– Ну не знаю, – протянул Мур. – Я видел, как ты старалась ему понравиться…

– Замолчи сейчас же, а не то я тебе такие судороги устрою! – разозлилась Гвендолен.

И когда поезд, издав прощальный гудок, медленно пополз вдоль перрона, она изящно помахала духовому оркестру затянутой в перчатку ладошкой – ни дать ни взять особа королевской крови. Мур понял, что сестра всерьез готовится править миром.

Глава третья

Через час поезд прибыл в Боубридж, где брату с сестрой надо было выходить.

– А городишко-то маленький, – с недовольным видом заметила Гвендолен.

– Боубридж! – объявил проводник, пробегая по перрону. – Боубридж. Юных Чантов просят сойти.

– Юные Чанты! – презрительно повторила Гвендолен. – Мог бы и поуважительней к нам обращаться!

И все-таки любое внимание ей льстило. Мур видел, что она дрожала от возбуждения, плотнее натягивая свои чересчур дамские перчатки. Он робко прятался за ее спиной, когда они выходили из поезда и, кутаясь от холодного ветра, наблюдали за тем, как носильщики выбрасывают на перрон их чемоданы. Прошествовав к проводнику, Гвендолен произнесла тоном королевы:

– Юные Чанты – это мы.

Это не произвело на проводника никакого впечатления. Едва кивнув, он заторопился к входу в здание вокзала, где ветер задувал еще сильнее, чем на перроне. Гвендолен пришлось придержать шляпку, чтобы та не слетела. У входа к ним шагнул молодой человек. Его куртка надулась от ветра и хлопала, как парус.

– Мы – юные Чанты, – все тем же царственным тоном объявила Гвендолен.

– Гвендолен и Эрик? Рад вас видеть, – дружелюбно сказал молодой человек. – А я – Майкл Сондерс. Вы будете заниматься у меня вместе с другими детьми.

– Другими детьми? – надменно спросила Гвендолен.

Однако мистер Сондерс явно не привык стоять на месте и чинно беседовать. Он успел умчаться за чемоданами. Раздражение Гвендолен росло. Но когда мистер Сондерс вернулся и они все вместе вышли на площадь перед вокзалом, где их ждал автомобиль – длинный, черный, глянцевый, Гвендолен сменила гнев на милость. Такой прием ее вполне устраивал.

А Мур предпочел бы ехать в экипаже. Машина тряслась и гудела, к тому же в ней пахло бензином. Его сразу затошнило и стало еще хуже, когда автомобиль выехал из Боубриджа и заколесил по извилистой проселочной дороге. Мур утешал себя только тем, что ехали они быстро. Уже через десять минут мистер Сондерс воскликнул:

– А вот и замок Крестоманси! Отсюда его видно лучше всего.

Позеленевший Мур и румяная Гвендолен посмотрели в ту сторону, куда указывал мистер Сондерс. Украшенный башенками серый замок возвышался на дальнем холме. На новом повороте им открылась пристройка к замку, должно быть недавняя, – с огромными окнами и флагом над крышей. Еще они увидели могучие деревья – темные кедры и большие вязы, а между ними мелькали лужайки и пестрели цветы.

– Выглядит здорово, – выдавил измученный Мур, удивляясь молчанию Гвендолен.

Он надеялся, что остаток дороги будет не слишком извилистым.

На его счастье, им осталось лишь обогнуть зеленый газон и въехать в массивные ворота. К старой части замка вела длинная аллея, обсаженная деревьями. Шурша гравием, машина при тормозила прямо у величественного входа. Гвендолен нетерпеливо потянулась к двери. Она не сомневалась, что в таком доме есть дворецкий, а может, и лакеи, поэтому ей не терпелось совершить торжественный выход.

Однако автомобиль поехал дальше мимо бугристых серых стен старого замка и остановился перед малозаметной дверью в начале пристройки. Этот вход, скрытый густой зеленью рододендронов, казался почти потайным.

– Сейчас мы войдем в эту дверь, – бодро объяснил мистер Сондерс, – поскольку именно ею вам придется пользоваться чаще всего. Вот я и подумал, что вам будет легче здесь ориентироваться, если я сразу же проведу вас тем путем, каким вам предстоит ходить каждый день.

Мур не имел ничего против: на его взгляд, эта дверь выглядела более домашней, уютной. Но Гвендолен, чье торжественное появление сорвалось, бросала на мистера Сондерса возмущенные взгляды и явно подумывала о том, какое бы заклятие попротивней на него наложить. Скрепя сердце она отказалась от этой затеи: ей все же хотелось произвести хорошее впечатление.

Выйдя из машины, брат и сестра последовали за мистером Сондерсом в дом и оказались в просторном, сияющем чистотой коридоре. Кстати, куртка их провожатого имела свойство надуваться парусом даже там, где вовсе не было ветра.

Встречала их весьма представительная дама. Она была затянута в узкое пурпурное платье, а на голове ее высилась целая башня черных как смоль волос. Мур подумал, что она и есть миссис Крестоманси.

– Это мисс Веникс, экономка, – представил даму мистер Сондерс. – Мисс Веникс – Эрик и Гвендолен. Боюсь, Эрика укачало в машине.

Реплика мистера Сондерса смутила Мура: неужели это так заметно? А Гвендолен, недовольная тем, что ее встречает какая-то экономка, холодно протянула мисс Веникс руку.

Мисс Веникс церемонно поздоровалась с обоими. Мур подумал, что еще ни одна дама не вселяла в него такого благоговения, и тут мисс Веникс ласково улыбнулась.

– Бедный Эрик, – сказала она. – Я тоже с трудом переношу поездки в автомобиле. Ну ничего, раз ты уже выбрался из машины, тебе должно стать легче, но если ты все еще неважно себя чувствуешь, я дам тебе какое-нибудь лекарство. Идите умойтесь и посмотрите свои комнаты.

Вслед за узким пурпурным треугольником платья мисс Веникс они поднялись по лестнице, затем прошли по коридору, за которым их ждала еще одна лестница. Мур в жизни не видел подобной роскоши. Всю дорогу они шли по ковру – мягкому зеленому ковру, похожему на утреннюю росистую траву, – а пол по обеим сторонам был так отполирован, что в нем отражались и ослепительно-белые стены, и картины на стенах. Всюду царила тишина, нарушаемая только звуком шагов и пурпурным шелестом мисс Веникс.

Домоправительница открыла одну из дверей, и ребята зажмурились от яркого полдневного солнца.

– Вот твоя комната, Гвендолен. А тут – твоя ванная.

– Спасибо, – произнесла Гвендолен, величественно вплывая в свои владения.

Мур заглянул туда из-за спины мисс Веникс и увидел, что комната очень большая и почти весь пол в ней покрыт толстенным мягким турецким ковром.

– Когда нет гостей, семья ужинает рано, – предупредила экономка, – вместе с детьми. Сегодня как раз такой день. Но думаю, вы все равно хотите чаю. Я распоряжусь. В чью комнату прислать чай?

– В мою, пожалуйста, – быстро ответила Гвендолен.

Последовала короткая пауза, а затем мисс Веникс продолжила:

– Значит, с этим мы разобрались. А твоя комната, Эрик, наверху.

Они поднялись по винтовой лестнице. Мур обрадовался: кажется, ему предстояло жить в старой части замка. Он не ошибся. Мисс Веникс открыла дверь, и взору мальчика предстала круглая комната с тремя окнами. Мур подивился толщине стен – фута три, не меньше! Мур не удержался и пробежался по яркому ковру, вскарабкался на стул у окна и выглянул на улицу. За плоскими кронами кедров открывался вид на большую лужайку, напоминающую лоскут зеленого бархата, за которой высился холм с цветущими садами по склону. Затем Мур оглядел саму комнату: выбеленные сводчатые стены, массивный камин, кровать, застеленную лоскутным одеялом, стол, комод и книжный шкаф с заманчивыми корешками.

– Мне здесь нравится! – воскликнул Мур. – Жаль только, что вход в ванную не прямо из комнаты, а дальше по коридору, – сказала мисс Веникс, словно извиняясь за этот недостаток.

Но поскольку у Мура никогда раньше не было собственной ванной, он нимало не огорчился.

Едва экономка ушла, он поспешил взглянуть, как же эта ванная выглядит. К своему полному восхищению, он обнаружил там красные полотенца – маленькое, среднее и большое – и губку величиной с дыню. Ванна стояла на чугунных львиных лапах. В углу комнаты, облицованном кафелем и завешанном красной прорезиненной занавеской, помещался душ. Муру не терпелось поэкспериментировать со всеми этими радостями, и он порядком намочил все кругом. Когда он, все еще мокрый, вернулся в свою комнату, его чемодан и коробка уже находились там и рыжеволосая горничная их распаковывала. Она сказала мальчику, что ее зовут Мэри, и спросила у него, правильно ли она раскладывает вещи. Мэри вела себя чрезвычайно любезно, но Мур несколько робел, поскольку ее рыжие волосы напоминали ему о мисс Ларкинс.

– Э… могу ли я пойти вниз, чтобы… э… выпить чаю? – запинаясь, спросил мальчик.

– Чувствуй себя как дома, – ответила Мэри (как показалось Муру, холодновато).

Он побежал вниз, думая, что, возможно, не произвел на горничную должного впечатления.

Чемодан Гвендолен высился в самом центре ее комнаты. Сама она восседала в царственной позе возле круглого стола у окна. Перед ней стояли большой оловянный чайник и две тарелки: в одной – серый хлеб с маслом, в другой – печенье.

– Я сказала горничной, что сама распакую свои вещи, – объявила Гвендолен. – Ведь и в чемодане, и в коробке у меня кое-что припрятано. И я попросила ее немедленно принести чай, поскольку умираю с голоду. Но ты только посмотри на это! В жизни не видела подобного убожества. У них даже варенья не нашлось!

– Может, хотя бы печенье вкусное? – с надеждой предположил Мур.

Увы, печенье оказалось так себе.

– И вот мы должны голодать – посреди всей этой роскоши! – трагически простонала сестра.

Ее комната и впрямь сияла великолепием. С голубыми бархатными обоями идеально гармонировала кровать, сверху донизу обитая тем же материалом и застеленная покрывалом той же расцветки. На стулья не пожалели позолоты. Туалетный столик с золочеными ящичками и кисточками, а также длинным овальным зеркалом в обрамлении позолоченных листьев и цветов сделал бы честь любой принцессе. Столик Гвендолен понравился – в отличие от платяного шкафа, расписанного гирляндами и майскими плясунами[1].

– Шкаф нужен для того, чтобы вешать одежду, а не разглядывать его, – недовольно пояснила она, – а эти картинки меня отвлекают. Но ванная прелестна.

Мур заглянул в ванную, облицованную голубым и белым кафелем. Сама ванна располагалась очень низко, на уровне пола, тоже покрытого плит кой. Над ней, как полог над колыбелью, висели голубые занавески. Полотенца были под цвет кафеля. Муру больше приглянулась его собственная ванная, но, возможно, это объяснялось тем, что в ванной сестры ему пришлось просидеть довольно долго – она заперла его там, чтобы он не мешал ей распаковывать чемодан. Сквозь шум воды (Мур устроил настоящий потоп – а что ему еще оставалось делать?) он услышал, как Гвендолен раздраженно обращается к кому-то, кто пришел забрать остатки скудного угощения и, очевидно, застал ее с открытым чемоданом. Выпуская Мура, она все еще была вне себя от возмущения.

– Мне кажется, здешние слуги не слишком-то учтивы, – выпалила Гвендолен. – Если эта девица скажет еще одно слово, я позабочусь о том, чтобы у нее на носу вскочил фурункул, хоть ее и зовут Юфимией! Впрочем, – снисходительно добавила Гвендолен, – я склонна думать, что носить такое имя – само по себе суровое наказание. Ладно, Мур, ступай к себе и надень свой новый костюмчик. Как объявила эта Юфимия, до ужина всего полчаса и нам следует переодеться. В жизни не слыхала столь сухого и официального приглашения!

– А я думал, ты рассчитывала именно на такое обращение, – заметил Мур, не очень-то любящий церемонии.

– Можно быть светским и естественным в одно и то же время, – возразила Гвендолен.

И все-таки мысль о скором триумфе подействовала на нее умиротворяюще.

– Надену-ка я голубое платье с кружевным воротником, – промолвила она. – А носить имя Юфимия действительно слишком тяжелое бремя даже для того, кто очень груб.

Поднимаясь по винтовой лестнице, Мур услышал, как замок наполняется раскатистым гулом. Этот звук, впервые нарушивший тишину, встревожил Мура. Впоследствии он узнал, что так звучит гонг, означающий: до ужина осталось полчаса, пора переодеваться. Мур, конечно же, мог надеть свой костюмчик гораздо быстрее, поэтому он успел еще разок забраться под душ. Когда горничная с никудышным именем Юфимия пришла за ним и Гвендолен, чтобы проводить их в гостиную, где уже собралась вся семья, Мур чувствовал себя совершенно отсыревшим и еле волочил ноги, как если бы вода лишила его сил.

Одетая в прелестное голубое платье, Гвендолен вплыла с достоинством. Мур тащился за ней. В комнате оказалось полно народу, при чем Мур не мог взять в толк, каким это образом все они являются членами семьи. В гостиной сидели: старая дама в кружевных перчатках; человечек с могучими бровями и громким голосом, вещавший о курсах акций;

мистер Сондерс, чьи руки и ноги были длинноваты для его потертого черного костюма;

по крайней мере две молодые леди;

по меньшей мере два молодых человека.

Мур увидел Крестоманси – тот был великолепен в темно-красном бархате. Волшебник тоже посмотрел на Мура и Гвендолен, но, судя по его рассеянной, растерянной улыбке, по-видимому, не смог вспомнить, кто они такие.

– О, – промолвил Крестоманси. – Гм… Это моя жена.

Их подвели к пухлой даме с кротким лицом. На ней было великолепное кружевное платье – Гвендолен, вне себя от восторга, так и пожирала его глазами, – но в остальном жена Крестоманси казалась самой обыкновенной дамой. Она обратилась к ним с дружеской улыбкой:

– Эрик и Гвендолен, не так ли? Зовите меня Милли, мои дорогие.

Оба вздохнули с облегчением – они уже начали ломать голову над тем, как обращаться к миссис Крестоманси.

– А теперь вы должны познакомиться с моими детьми, Джулией и Роджером, – продолжила Милли.

Из-за ее спины выглянули двое пухлых ребят, бледных и одышливых. На девочке было такое же, как у матери, кружевное платье, а на мальчике – костюм из голубого бархата, но даже нарядная одежда не могла скрыть того, что оба они обладают внешностью еще более заурядной, чем их мать. Они вежливо посмотрели на Гвендолен и Мура, а затем все четверо поздоровались друг с другом. Больше сказать было нечего.

К счастью, очень скоро появился дворецкий, он распахнул двери и объявил, что ужин подан. Гвендолен снова возмутилась.

– Почему это он не открыл дверь перед нами? – свирепо прошипела она Муру, когда все в беспорядке потянулись в столовую. – Почему мы должны пропускать вперед экономку?

Мур ничего не ответил – он из последних сил старался не отстать от сестры. Все расселись за длинным, празднично накрытым столом, и если бы Мура усадили далеко от Гвендолен, он наверняка упал бы в обморок от ужаса. К его облегчению, все обошлось, но ужин и без того был ужасен. Из-за левого плеча Мура постоянно возникали серебряные блюда с яствами, и, поскольку это происходило неожиданно, он каждый раз подскакивал, задевая тарелку. Но хуже всего было то, что он левша. Ему было не с руки орудовать ложкой и вилкой, ведь они лежали у него так же, как у всех остальных. Пытаясь поменять их местами, он ронял ложку, а решив оставить все как есть, проливал соус. Лакей неизменно повторял: «Ничего страшного, сэр», отчего Мур совсем сник.

С беседой дела обстояли не лучше, чем с трапезой. На дальнем конце стола громкоголосый человечек неумолчно тараторил об акциях, а там, где сидел Мур, рассуждали об искусстве. Мистер Сондерс, по-видимому, все лето пропутешествовал за границей. Он видел статуи и картины во всех европейских музеях и был от них в полном восторге. От волнения молодой человек то и дело с силой ударял по столу. Он взахлеб говорил о студиях и школах, кватроченто и голландских интерьерах. У Мура голова пошла кругом. Мальчик взглянул на худое, скуластое лицо мистера Сондерса и с благоговением подумал о множестве знаний, заключенных в этой голове.

Тут в разговор вступили супруги Крестоманси. Милли сыпала именами, которых Мур в жизни не слыхивал, а волшебник отзывался о них так, словно речь шла о его близких друзьях. Мур подумал, что, какими бы обыкновенными ни казались все прочие члены семьи, в самом Крестоманси не было ничего заурядного. У него были яркие черные глаза, притягательные, даже когда он выглядел рассеянным или задумчивым. А уж если речь шла о чем-то интересном, например об искусстве, то казалось, что сияние глаз Крестоманси заливает все его лицо. К огорчению Мура, дети волшебника тоже поддерживали разговор. Они так весело щебетали, словно бы действительно понимали, о чем идет речь.

Мур чувствовал себя ужасным невеждой. Неудивительно, что из-за этой беседы и внезапно возникавших серебряных блюд у Мура совершенно пропал аппетит (к тому же он имел глупость съесть все печенье, поданное к чаю). Насилу одолев лишь половину торта из мороженого, Мур завидовал сестре, с невозмутимым и даже высокомерным видом вкушавшей изысканные яства.

Наконец трапеза завершилась. Юных Чантов отпустили на свободу, и они удалились в роскошную комнату Гвендолен. Девочка со всего размаху плюхнулась на свою бархатную кровать.

– Какое ребячество! – воскликнула она. – Они выставляют напоказ свои знания, чтобы мы почувствовали себя ничтожествами. Мистер Нострум меня об этом предупреждал. Они пытаются скрыть свое малодушие. Какая жуткая у Крестоманси жена! А видел ли ты когда-нибудь более некрасивых и глупых детей, чем эти двое? Да, замок меня уже угнетает. Чувствую, скоро я все здесь возненавижу.

– Может, когда мы привыкнем, жизнь покажется нам не столь ужасной? – без особой надежды предположил Мур.

– Будет еще хуже, – пообещала Гвендолен. – С этим замком что-то не так. Я чувствую его дурное воздействие. Здесь есть нечто мертвящее, высасывающее из меня жизнь и магические способности. Я здесь задыхаюсь.

– По-моему, ты все выдумываешь, – возразил Мур, – потому что хочешь вернуться назад, к миссис Шарп.

Он вздохнул, поскольку сам по ней скучал. – Нет, не выдумываю, – упорствовала Гвендолен. – Кстати, замок давит так сильно, что даже ты можешь это почувствовать. Давай-ка сосредоточься. Разве ты не чувствуешь это омертвение?

Муру не пришлось особенно сосредоточиваться, чтобы понять, о чем говорит Гвендолен. Действительно, с замком творилось нечто странное. Сначала Мур подумал, что это всего лишь тишина, но он ошибся. В атмосфере ощущалась какая-то мягкость, а в то же время и тяжесть, как будто все слова и движения были придавлены огромной периной. Обычные звуки, например их голоса, казались очень тонкими и не давали эха.

– Да, немного странно, – согласился Мур. – Странно? Да просто ужасно! – роковым голосом произнесла Гвендолен. – Буду рада, если мне удастся выжить. – И, к удивлению брата, добавила: – Хотя я не жалею, что попала сюда.

– А я жалею, – признался Мур.

– Ну и кто бы, интересно, за тобой присматривал? – спросила сестра. – Ладно. Принеси мне колоду карт – ту, что лежит на туалетном столике. Вообще-то, карты волшебные, но если мы скинем все козыри, то сможем, если хочешь, поиграть в снэп[2].

Глава четвертая

Наутро рыжеволосая Мэри разбудила Мура, и его тотчас обволокла все та же тишина и мягкость. Неровные стены комнаты были залиты ярким солнечным светом. Даже теперь, когда Мур знал, что в замке полно людей, он не слышал ни звука. Казалось, и за окнами царит безмолвие.

«А, знаю, на что это похоже! – подумал Мур. – Так бывает, когда ночью выпадает снег». От этой мысли ему стало уютно и тепло, и он снова погрузился в сон.

– Эрик, тебе правда пора вставать, – затормошила его Мэри. – Я приготовила для тебя ванну, а уроки начинаются в девять. Поторопись, а то не успеешь позавтракать.

Мур вскочил. Мысль о ночном снегопаде настолько засела у него в голове, что он сильно удивился солнцу и почти летнему теплу. А выглянув в окно, Мур не поверил своим глазам: перед ним расстилались зеленые лужайки с цветами, над пышной листвой деревьев кружили дрозды. Мэри уже ушла. Это обрадовало Мура, ведь он еще не понял, нравится она ему или нет, да и боялся опоздать на завтрак. Наспех одевшись, он забежал в ванную и вытащил из ванны затычку. Потом сбежал вниз по винтовой лестнице и влетел в комнату Гвендолен.

– Ты знаешь, где мы завтракаем? – спросил он сестру.

По утрам она всегда бывала не в духе. Вот и сегодня, восседая на голубом бархатном стуле перед зеркалом с гирляндами, она свирепо расчесывала свои золотистые волосы. Это занятие постоянно выводило Гвендолен из себя.

– Понятия не имею, и вообще мне все равно! Замолчи! – огрызнулась она.

– Как ты нехорошо разговариваешь, – заметила Юфимия, быстро входя в комнату вслед за Муром. Она была очень даже симпатичной девушкой и, по-видимому, вовсе не считала свое имя обузой. – Мы ждем вас, чтобы подать завтрак. Идемте.

Гвендолен отшвырнула гребень, и они пошли вслед за Юфимией в одну из комнат дальше по коридору. Комната, квадратная и просторная, с большими окнами, выглядела довольно запущенной. Глаз отмечал потертую кожаную обивку стульев, пятна на зеленом ковре. Ни один из шкафов плотно не закрывался: отовсюду торчали заводные паровозики и теннисные ракетки. Джулия и Роджер в ожидании сидели за столом у окна. Их поношенная одежда вполне соответствовала беспорядку вокруг.

Мэри, тоже поджидавшая Гвендолен и Мура, воскликнула: «Ну наконец-то!» – и стала возиться с очень любопытным лифтом, спрятанным в особом шкафу у камина. Когда что-то лязгнуло, Мэри открыла дверцы лифта и вытащила оттуда большую тарелку с хлебом и маслом, а также дымящийся коричневый кувшин с какао. Она принесла все это на подносе к столу, и Юфимия налила каждому ребенку по кружке какао.

Гвендолен презрительно взглянула на тарелку с хлебом:

– И это все?

– А что еще тебе нужно? – поинтересовалась Юфимия.

В воображении Гвендолен проплыли овсянка, яичница с беконом, грейпфрут, тосты и копченая селедка. Не в силах выбрать что-то одно, она продолжала молча смотреть перед собой.

– Решай побыстрее, – не выдержала служанка. – Мне, знаешь ли, тоже пора завтракать.

– Нет ли у вас джема? – очнулась от оцепенения Гвендолен.

Юфимия и Мэри переглянулись.

– Джулии и Роджеру запрещено есть джем, – пояснила Мэри.

– Но мне никто не запрещал его есть, – с расстановкой произнесла Гвендолен. – Немедленно принесите мне джем.

Мэри подошла к переговорной трубе возле лифта, и после длительного громыхания и победного лязганья явилась банка с джемом. Горничная поставила ее перед Гвендолен.

– Вот спасибо! – воскликнул Мур.

Ему очень хотелось джема, а какао он терпеть не мог.

– Не стоит благодарности, – чуть насмешливо ответила Мэри, и обе горничные удалились.

На некоторое время воцарилось молчание. Затем Роджер обратился к Муру:

– Передай мне, пожалуйста, джем.

– Да ведь тебе нельзя, – возразила Гвендолен, по-прежнему воинственно настроенная.

– Никто не узнает, если я возьму его одним из ваших ножей, – безмятежно сказал Роджер.

Передавая ему банку и свой нож в придачу, Мур полюбопытствовал:

– А почему вам нельзя?

Джулия и Роджер безмятежно переглянулись. – Мы слишком толстые, – объяснила Джулия.

Она преспокойно взяла у брата нож и всерьез занялась джемом.

«Ну еще бы», – подумал Мур, глядя, сколько джема эти двое умудрились нагромоздить на хлеб. Джем высился над кусками хлеба, словно липкие коричневые скалы.

Гвендолен с отвращением взглянула на Роджера и Джулию и самодовольно оглядела свое аккуратное льняное платье. Разница была велика.

– Ваш отец такой мужчина! Ему, должно быть, очень неприятно, что вы оба пухлые и неказистые, как, впрочем, и ваша матушка.

Толстяки невозмутимо выглядывали из-за своих приторных утесов.

– Я как-то об этом не думал, – признался жующий Роджер.

– Быть пухлым удобно и уютно, – заявила Джулия. – А вот фарфоровым куклам вроде тебя наверняка живется несладко.

Голубые глаза Гвендолен сверкнули. Она тихонько щелкнула пальцами под столом. В ту же секунду кусок хлеба с толстым слоем джема выскользнул из рук Джулии и с размаху шлепнул ее по щеке. Джулия изумленно охнула: джем залепил ей пол-лица.

– Не смей меня оскорблять! – крикнула Гвендолен.

Джулия неторопливо сняла с лица хлеб и достала носовой платок. Мур подумал, что она хочет вытереться, но не тут-то было: Джулия и не подумала приводить себя в порядок, и джем стал вязко стекать по ее пухлым щекам. Зато она завязала на платке узелок и стала медленно его затягивать, выразительно глядя на Гвендолен. Узел затянулся, и тогда наполовину полный и все еще дымящийся кувшин какао взмыл в воздух. Поколебавшись в нерешительности, он направился в сторону Гвендолен и завис прямо над ее головой. Затем он начал толчками наклоняться.

– Прекрати сейчас же! – задохнулась от возмущения Гвендолен.

Она подняла руку, пытаясь оттолкнуть кувшин. Тот ловко увернулся и продолжил наклоняться. Гвендолен снова щелкнула пальцами и пробормотала странные слова, однако кувшин ее не слушался. Какао подступило к самому его носику; казалось, еще секунда, и оно польется на Гвендолен. Та отклонилась в сторону, но кувшин в мгновение ока снова навис над ее головой.

– Может, позволить ему пролиться? – невозмутимо спросила Джулия.

Под слоем джема на ее физиономии играла едва заметная улыбка.

– Только попробуй! – завопила Гвендолен. – Я все расскажу Крестоманси! Я…

Она выпрямилась, однако кувшин тоже не дремал. Гвендолен попыталась его схватить, но он опять проворно отскочил.

– Осторожно, какао может выплеснуться. Неужели тебе не жаль своего чудесного платьица? – не скрывая ликования, проговорил Роджер.

– А ты вообще заткнись! – крикнула Гвендолен и на сей раз отклонилась так, что оказалась почти на коленях у брата.

Мур с опаской смотрел на угрожающе нависший над ними кувшин, из которого, казалось, вот-вот польется горячее какао.

Но тут открылась дверь, и вошел Крестоманси, облаченный в цветастый шелковый шлафрок – пурпурно-красный, с золотой отделкой по вороту и манжетам. В этом одеянии волшебник выглядел удивительно высоким, изумительно стройным и невероятно величественным. Он мог бы быть императором или исключительно суровым епископом. Крестоманси вошел, приветливо улыбаясь, однако улыбка исчезла с его лица, когда он увидел кувшин.

Кувшин тоже попытался исчезнуть. Он скользнул обратно на стол, да так поспешно, что какао расплескалось и забрызгало платье Гвендолен (трудно было сказать, случайность это или нет). Вначале и Джулия, и Роджер не смели пошевелиться, а потом Джулия принялась развязывать узел на носовом платке, причем с таким рвением, как если бы от этого зависела ее жизнь.

– Итак, я собирался пожелать вам доброго утра, – медленно произнес Крестоманси. – Но теперь я вижу, что оно вовсе не доброе. – Он перевел взгляд с кувшина на блестящие от джема щеки Джулии. – Если вы оба еще когда-нибудь захотите джема, – отчеканил он, – то лучше не попадайтесь мне на глаза. Кстати, требование вести себя прилично относится ко всем четверым.

– Я ничего дурного не сделала, – заявила Гвендолен с видом оскорбленной невинности.

– Нет, сделала! – возразил Роджер. Крестоманси подошел к столу и остановился, глядя на детей сверху и держа руки в карманах своего благородного одеяния. Волшебник казался таким высоким, что у Мура в голове не укладывалось, как это он не задевает головой потолок.

– В замке есть одно нерушимое правило, – сказал Крестоманси, – которое необходимо запомнить всем. Любые магические действия должны совершаться детьми только под руководством Майкла Сондерса. Гвендолен, ты меня поняла?

– Да, – ответила она. Вне себя от ярости, она сжала губы и скрестила руки на груди. – Я отказываюсь подчиняться этому дурацкому правилу!

Крестоманси то ли не расслышал ее слов, то ли не заметил, как она разгневана. Он обратился к Муру:

– А ты, Эрик, понял?

– Я? – удивленно переспросил мальчик. – Да, разумеется.

– Хорошо, – кивнул волшебник. – Теперь я пожелаю вам доброго утра.

– Доброе утро, папочка, – хором прощебетали Джулия и Роджер.

– Гм… Доброе утро, – робко пробормотал Мур.

Гвендолен сделала вид, что не слышит: в конце концов, в эту игру могут играть и двое. Крестоманси улыбнулся и важно удалился из комнаты, являя собой длинную процессию из одного человека.

– Ябеда! – крикнула Гвендолен Роджеру, как только дверь закрылась. – И эта гнусная проделка с кувшином! Небось вдвоем поработали?

Роджер благодушно улыбнулся, вовсе не реагируя на выпад Гвендолен.

– Колдовство у нас в роду, – пояснил он.

– И мы оба его унаследовали, – добавила Джулия. – Пойду умоюсь.

Она прихватила со стола три куска хлеба, чтобы не умереть от голода по дороге, и направилась к выходу, бросив через плечо:

– Роджер, скажи Майклу, что я скоро приду. – Еще какао? – вежливо предложил Роджер, взяв кувшин.

– Да, если можно, – откликнулся Мур.

Он не имел ничего против еды и питья, использованных в колдовских целях, к тому же его мучила жажда. Он надеялся, что если сначала набьет рот джемом, а потом отхлебнет какао, то напиток не покажется таким отвратительным. А Гвендолен все еще была уверена, что Роджер хочет оскорбить ее. Она нетерпеливо ерзала на стуле, упрямо уставившись в стену. Внезапно открылась дверь – Мур поначалу этого не заметил, – и прозвучал бодрый голос мистера Сондерса:

– Так, ребята, начинаем урок. Сейчас мы посмотрим, готовы ли вы к небольшой проверке.

Мур торопливо проглотил свой джем, пропитанный какао. За дверью обнаружилась классная комната – самая настоящая, хотя и всего с четырьмя партами. В ней были доска, глобус, щербатый школьный пол и даже знакомый запах школы. У стены стоял застекленный книжный шкаф, без которого не может обойтись ни одна классная комната, а в нем – потрепанные серо-зеленые и синие книжки, без которых не может обойтись ни один подобный шкаф. На стенах были развешаны большие фотографии статуй, так пленивших мистера Сондерса.

Две из четырех парт были старые, коричневые, а две другие – новые, желтые от лака. Гвендолен и Мур, не сговариваясь, сели за новые парты. Тут вбежала Джулия, сияя старательно вымытыми щеками, уселась за старую парту, стоящую за партой Роджера, и допрос начался. Мистер Сондерс неуклюже расхаживал взад и вперед у доски, задавая каверзные вопросы. Твидовый пиджак раздувался у него на спине точно так же, как это недавно происходило с его курткой на ветру. Возможно, именно поэтому длинные руки мистера Сондерса торчали из рукавов на целый фут. И вдруг Мур увидел, что костлявый указательный палец направлен на него.

– Какую роль сыграло колдовство в войнах Алой и Белой розы?[3]

– Э… – промычал мальчик. – Гм… Кажется, я этого еще не проходил.

– Гвендолен? – продолжил допрос мистер Сондерс.

– О… очень важную роль, – наугад выпалила она.

– Неверно. Роджер?

Из проверки стало ясно, что, хотя Роджер и Джулия порядком подрастеряли свои знания за время летних каникул, они все равно опережали Мура во многом, а Гвендолен – почти во всем.

– Что же ты изучала в школе? – в некотором раздражении спросил мистер Сондерс.

Гвендолен пожала плечами:

– Думаете, я помню? Ничего интересного.

Я целиком посвящала себя колдовству, и, надеюсь, так будет и дальше.

– Боюсь, что нет, – возразил учитель. Гвендолен уставилась на него, не веря своим ушам.

– Что? – почти взвизгнула она. – Но… но ведь я очень талантлива! Я должна продолжать свои занятия!

– Твой талант никуда не денется, – урезонил ее мистер Сондерс. – Ты сможешь снова заняться колдовством, когда выучишь что-то еще. Открой свой учебник по арифметике и сделай первые четыре задачи. Эрик, а тебе, пожалуй, стоит заняться историей. Напиши-ка мне сочинение о короле Кнуте[4].

Сказав это, учитель направился к Роджеру и Джулии.

Мур и Гвендолен открыли учебники. Гвендолен сначала покраснела, а потом побелела. Когда мистер Сондерс нагнулся к Роджеру, чернильница с ее парты взмыла в воздух и вылилась прямо на спину учителя, на его раздувающийся пиджак. Мур закусил губу, чтобы не засмеяться. Джулия молча наблюдала. Мистер Сондерс, по-видимому, ничего не заметил. Чернильница благополучно возвратилась на место.

– Гвендолен, – сказал учитель, не оборачиваясь, – достань, пожалуйста, банку с чернилами и воронку из нижнего ящика шкафа и наполни чернильницу. Да смотри хорошенько наполни.

С независимым видом Гвендолен вскочила из-за парты, нашла большую банку и воронку и принялась наполнять чернильницу. Прошло десять минут, а чернильница все еще не наполнилась. Сначала лицо Гвендолен было удивленным, потом покраснело, а потом побелело от злости. Она попыталась поставить банку на стол, но поняла, что это ей не удается. Тогда она попробовала произнести заклинание.

Мистер Сондерс обернулся и внимательно посмотрел на Гвендолен.

– Вы невыносимы! – крикнула она. – И между прочим, я имею право колдовать в вашем присутствии.

– Ни у кого нет права поливать чернилами своего преподавателя, – бодро ответил мистер Сондерс. – Кроме того, как я уже сказал, тебе придется на время забыть о колдовстве. Продолжай наполнять чернильницу, пока я тебя не остановлю.

Гвендолен лила чернила еще примерно полчаса, и с каждой минутой ее негодование нарастало.

Мур был потрясен. Он заподозрил, что мистер Сондерс довольно могущественный волшебник. Конечно же, вскоре перед ним мелькнула безупречно чистая спина мистера Сондерса – от чернил не осталось и следа.

Мур то и дело поглядывал в сторону учителя, чтобы улучить момент, когда можно будет писать левой рукой. Мальчика так часто наказывали за это в школе, что он научился обводить учителей вокруг пальца. Вот и сейчас, когда мистер Сондерс поворачивался к Муру, тот мгновенно перекладывал ручку в правую руку. Ручка двигалась медленно и неохотно. Зато когда учитель отворачивался, мальчик хватал ручку левой рукой и работа закипала. Главная трудность состояла в том, чтобы не размазать чернила левой рукой, поэтому Муру приходилось класть тетрадку косо. Но он очень ловко возвращал ее в прежнее положение, стоило только учителю посмотреть в его сторону.

Через полчаса мистер Сондерс, не оборачиваясь, велел Гвендолен закончить с чернилами и перейти к арифметике. Затем, по-прежнему стоя спиной к ученикам, он спросил Мура:

– Эрик, что ты делаешь?

– Пишу сочинение о короле Кнуте, – невинно ответил ученик.

Учитель повернулся к нему и увидел, что тетрадка лежит ровно, а ручка находится в правой руке.

– Мне показалось, ты пишешь обеими руками, – произнес мистер Сондерс, подходя ближе и заглядывая в тетрадь. – Да, ты действительно пишешь обеими руками.

– Это ведь незаметно, – съежившись, пробормотал Мур.

– Не очень, – согласился учитель. – Но зачем? Тебе нравится так писать или есть какое-то другое объяснение?

– Есть, – признался Мур. – Я левша.

Как и опасался Мур, мистер Сондерс пришел в дикую ярость. Он побагровел и с такой силой стукнул по парте своей огромной узловатой рукой, что мальчик подпрыгнул, а с ним и чернильница, расплескавшая чернила на одежду учителя и на сочинение Мура.

– Левша! – рявкнул мистер Сондерс. – Так почему же, будь ты неладен, ты не пишешь левой рукой?

Мура озадачило, что учитель рассердился на него именно по этой причине.

– Я… меня за это… наказывали, – запинаясь, ответил мальчик.

– В таком случае тех, кто тебя наказывал, следовало бы завязать в узел и зажарить на вертеле, кем бы они ни были! – прорычал мистер Сондерс. – Парень, ты хоть понимаешь, какой ужасный вред ты себе наносишь, слушаясь их? Если я еще раз увижу, что ты пишешь правой рукой, тебе на самом деле не поздоровится!

– Хорошо, – пискнул Мур, понемногу успокаиваясь.

Он печально взглянул на заляпанное чернилами сочинение. Может быть, мистер Сондерс применит свои магические способности и в этот раз? Но учитель схватил тетрадку и вырвал исписанную страницу.

– А теперь пиши как следует! – скомандовал он, бросая тетрадь перед Муром.

Мур послушно принялся за работу. К счастью, вскоре появилась Мэри и принесла молока и печенья, а также чашку кофе для мистера Сондерса. После перерыва учитель сообщил Муру и Гвендолен, что до обеда они свободны.

– Это вовсе не награда за хорошую работу, – добавил он. – Просто вам следует подышать воздухом.

Ребята направились к выходу, а учитель обратился к Роджеру и Джулии:

– А мы с вами немного позанимаемся колдовством. Надеюсь, вы не все позабыли за лето?

Гвендолен остановилась на пороге и поглядела на мистера Сондерса.

– Нет, к тебе это не относится, – сказал учитель. – Иди проветрись.

Резко развернувшись, Гвендолен выскочила из класса и через обшарпанную игровую комнату выбежала в коридор. Брат кинулся за ней вслед, но сумел догнать ее только у великолепной мраморной лестницы, завитком уходящей вниз. Над ней возвышался прекрасный купол, источающий свет.

– По-моему, мы заблудились, – выдохнул запыхавшийся Мур.

– Нет, мы там, где нужно, – горячо возразила сестра. – Я хочу разыскать Крестоманси. С какой стати этим толстощеким простофилям можно заниматься колдовством, а мне нет? Да я в десять раз талантливей их, ведь они вдвоем насилу подняли в воздух кувшин с какао! Вот поэтому мне нужен Крестоманси.

Ей повезло: Крестоманси как раз шел по галерее с другой стороны лестницы, за мраморной балюстрадой. Теперь на нем был бежевый костюм, а не императорский шлафрок, но выглядел волшебник еще элегантней (если такое возможно). Судя по выражению лица, его мысли блуждали очень далеко. Гвендолен обежала кругом верхнюю площадку лестницы и остановилась перед Крестоманси. Он моргнул и посмотрел отсутствующим взглядом сначала на Гвендолен, потом на Мура.

– Кто-то из вас хотел со мной встретиться? – Да. Это я, – твердо сказала Гвендолен. – Мистер Сондерс отказывается давать мне уроки волшебства, и я хочу, чтобы вы его заставили.

– Ой, но я не могу, – рассеянно произнес Крестоманси. – Мне, конечно, жаль и все такое…

Гвендолен топнула ногой по мраморному полу. Раздался еле слышный шлепок – даже эха не получилось. Тогда Гвендолен завопила:

– Но почему?! Вы должны, должны, должны!

Крестоманси посмотрел на нее сверху вниз, разглядывая ее с таким удивлением, как будто они впервые встретились.

– Ты, кажется, недовольна, но, к сожалению, с этим ничего не поделать. Я сказал Майклу Сондерсу, чтобы он ни в коем случае не занимался колдовством ни с тобой, ни с твоим братом.

– Но почему? – в отчаянии закричала Гвендолен.

– Да потому, что ты непременно употребила бы полученные знания во зло, – объяснил волшебник тоном, не терпящим возражений. – Однако я готов вернуться к этому разговору, скажем, через год – если, конечно, ты не раздумаешь.

Крестоманси любезно улыбнулся Гвендолен, будто его ответ мог ее обрадовать, и задумчиво поплыл вниз по мраморным ступеням.

Гвендолен яростно пнула по балюстраде – и вскрикнула от боли. Тут уж она рассвирепела не на шутку – даже больше, чем мистер Сондерс из-за истории с левой рукой. Гвендолен кружилась, подпрыгивала и визжала так неистово, что Мур за нее испугался. Она потрясла кулаком вслед Крестоманси:

– Ну погодите! Я вам еще покажу!

Но волшебник давно исчез из виду на повороте лестницы и вряд ли что-либо слышал. Даже самые отчаянные вопли Гвендолен казались не громче цыплячьего писка.

Мур недоумевал: что же такое творится в замке? Он поглядел вверх, на купол, откуда шел свет, и подумал, что здешнему эху полагалось бы быть на редкость гулким. Однако в ответ неистовым воплям Гвендолен звучало лишь тихое писклявое кудахтанье. Придется подождать, пока сестра успокоится. Мур попробовал свистнуть изо всех сил, сунув два пальца в рот. Вместо оглушительного свиста раздался странный глухой звук вроде скрипа ботинка. Но и этого оказалось довольно, чтобы из двери на галерее вышла пожилая дама в перчатках.

– Ах, что за шумные детки! – вздохнула она. – Если хотите кричать и свистеть, идите на улицу, а здесь шуметь нельзя.

– Пошли отсюда! – свирепо скомандовала Гвендолен, и они побежали в знакомую часть замка.

Немного поблуждав по коридору, они обнаружили дверь, через которую попали сюда впервые. Наконец-то они выйдут на воздух!

– Давай разведаем все вокруг, – предложил Мур.

Гвендолен неохотно согласилась. Проскочив заросли рододендронов, они оказались на большой и ровной лужайке, окруженной кедрами. Лужайка тянулась вдоль всего фа сада новой части замка, а с другой стороны она была огорожена замечательной стеной – высоченной и прямо-таки выбеленной солнцем. Над стеной нависали ветви деревьев. «Наверняка это развалины еще одного, совсем древнего замка», – подумал Мур и со всех ног помчался ту да, увлекая за собой сестру. Однако Гвендолен упрямо остановилась на полпути и принялась ковырять носком туфли аккуратно подстриженный газон.

– Хм, а как по-твоему, это считается территорией замка? – спросила она Мура.

– Наверное, – не раздумывая, ответил Мур. – Ну, идем же. Мне охота полазить вон по тем развалинам.

Но первая стена, когда они к ней приблизились, оказалась совсем низкой, а дверь, обнаружившаяся в ней, вела в самый обыкновенный сад. Широкие прямые дорожки были посыпаны гравием и обсажены ровными рядами кустарника, подстриженные тисы напоминали пирамиды, а на прилизанных клумбах росли одни только желтые цветы.

– Вот скучища, – огорчился Мур и направился дальше.

За следующей, совсем уже невзрачной стеной начинался фруктовый сад, очень аккуратный и ухоженный. Всем деревьям здесь была придана прямоугольная форма, и они выстроились живой изгородью вдоль извилистых гравийных дорожек. Яблони гнулись под тяжестью плодов. Хорошо помня, как Крестоманси отчитал его, Мур даже не заглядывался на яблоки, зато Гвендолен сорвала большое красное яблоко сорта «вустер» и с наслаждением в него вгрызлась.

Из-за угла мигом появился садовник и с упреком сказал Гвендолен и Муру, что рвать яблоки запрещено.

Гвендолен тут же швырнула яблоко на дорожку.

– Ну и ешьте его сами. Оно все равно червивое.

Они отправились дальше, оставив садовника печально разглядывать надкушенное яблоко. Руин на их пути снова не оказалось, зато им встретился пруд с золотыми рыбками, а потом розовый сад. Здесь Гвендолен ради эксперимента решила сорвать цветок. В ту же секунду словно из-под земли возник еще один садовник и вежливо объяснил, что розы рвать запрещено. Гвендолен швырнула и розу.

Мура волновал один вопрос: куда все время деваются развалины? Он оглянулся: теперь они почему-то оказались у него за спиной. Он побежал назад, но они снова исчезли. Уже близился обед, когда он наконец оказался на узкой и крутой тропинке, спрятанной между двух стен и ведущей на холм, на вершине которого и находились руины.

Мур радостно кинулся вверх по тропинке. Выбеленная солнцем стена казалась выше любого дома, а еще на ней росли деревья. Подобравшись поближе, Мур обнаружил выбитую в стене каменную лестницу, извилистую и очень крутую. Лестница была такая старая, что вся поросла синим львиным зевом и золотистой желтофиолью, а на самой нижней ступеньке пестрела мальва. Муру даже пришлось отодвинуть длинный красный цветок, чтобы поставить ногу на лестницу.

В тот же миг он услышал, как кто-то пыхтит, и, обернувшись, увидел третьего садовника, торопливо взбирающегося по тропинке.

– Тебе туда нельзя! Там сад Крестоманси! – крикнул старик.

– Но почему мне туда нельзя? – не на шутку огорчился Мур.

– Да потому что вход туда воспрещен, вот почему!

Ничего не поделаешь, пришлось отступить. Садовник встал у подножия лестницы, чтобы убедиться, что Мур его не ослушался.

– Свинство! – пробормотал Мур, медленно и неохотно спускаясь по тропе.

– Знаешь, мне порядком надоели все эти запреты Крестоманси, – задумчиво произнесла Гвендолен. – По-моему, нужно преподать ему хороший урок.

– Что ты собираешься делать? – встревожился Мур.

– Скоро узнаешь, – буркнула сестра и крепко сжала губы.

Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

Глава пятая

Гвендолен отказалась посвятить Мура в свои намерения. Понятно, что веселее ему от этого не стало. После сытного обеда, состоявшего из вареной баранины с брюквой, снова начались уроки. Затем Гвендолен молниеносно скрылась, а Мура с собой не взяла. Он слонялся без дела.

– Хочешь поиграть с нами? – спросил Роджер.

Мур взглянул на него и понял, что его приглашают из вежливости.

– Нет, спасибо, – дружелюбно ответил он. Пришлось бродить по садам в одиночестве.

Поблизости находился лес, где в изобилии росли конские каштаны, но, увы, плоды еще не созрели. В нерешительности глядя на одно из деревьев, Мур обнаружил на нем домик примерно на полпути к верхушке. Да, пожалуй, на полпути. Он полез было туда, как вдруг услышал голоса и увидел, что в листве мелькнула юбка Джулии. Дело дрянь. Значит, этот домик – собственность Джулии и Роджера и они сейчас там играют.

Мур поплелся обратно. Выйдя на лужайку, он наткнулся на Гвендолен. Она сидела на корточках под кедром и сосредоточенно рыла ямку.

– Что это ты делаешь? – спросил Мур.

– Иди отсюда, – огрызнулась сестра.

Что ж, пришлось уйти восвояси. Мур не сомневался в том, что Гвендолен колдует и наверняка собирается «преподать Крестоманси урок», но задавать ей вопросы было бессмысленно. Оставалось только ждать. Время тянулось медленно; ужин оказался отвратительным, вечер – длинным и унылым. Гвендолен заперлась у себя в комнате и прогнала Мура, когда он к ней постучал.

На следующее утро Мур проснулся довольно рано и поспешил к ближайшему окну. Он сразу понял, чем накануне занималась Гвендолен. От лужайки почти ничего не осталось: гладкий лоскут зеленого бархата был испещрен бесчисленными кротовьими норами. Повсюду, сколько хватало взгляда, торчали маленькие травяные и земляные холмики, тянулись длинные борозды выкопанной травы и полоски сырой земли. Казалось, что здесь хорошенько поработала целая армия кротов. Добрая дюжина садовников толпились возле лужайки, мрачно почесывая затылки.

Наспех одевшись, Мур скатился по лестнице. Гвендолен выглядывала из окна в своей хорошенькой ночной рубашке с оборками.

– Ты только посмотри! – обратилась она к брату, светясь от гордости. – Чудесно, правда? И тянется на много акров. Мне пришлось корпеть не один час, чтобы как следует все тут испортить. Крестоманси вынужден будет пошевелить мозгами.

Мур в этом не сомневался. Хотя он точно не знал, во сколько обойдется замена такой огромной полосы дерна, но предполагал, что это недешево. На сей раз Гвендолен действительно влипла в историю. Однако, к удивлению Мура, о лужайке никто даже не заикнулся. Юфимия вошла минуту спустя и сказала:

– Вы снова опоздаете на завтрак.

Роджер и Джулия вообще хранили молчание.

Они молча приняли джем и нож из рук Мура. Джулия только буркнула, когда умудрилась уронить вымазанный джемом ножик и на него налипла пыль. А когда пришел мистер Сондерс и начал занятия, никто ни на секунду не отвлекся от темы урока. Видимо, подумал Мур, обитатели замка не догадываются, что кротовьи норы – дело рук Гвендолен. Вряд ли они знают, какая она могущественная ведьма.