За Пророчицу и веру бесплатное чтение

Марик Лернер
За Пророчицу и веру

Часть первая
Император

Глава 1
Падение Заритоса

Мой долгий путь подошел к концу. Впереди вырастали городские стены Заритоса^[1], не пожелавшего сдаться. На огромном пространстве, насколько хватает глаз, беспорядочно рассыпаны тысячи палаток. Иногда больших, где расположились командиры, но чаще на одного-двух человек. Навскидку собралось тысяч тридцать, плюс со мной не меньше пятнадцати пришло. Серьезная сила, если правильно направить.

Мы едем мимо стен города на холм чуть в стороне от дорог и ворот. Там расположена целая с виду вилла, над которой вьется мой личный флаг – поднимающееся красное солнце с лучами на белом фоне и надписью стандартным латинским шрифтом, но на лингва тамазигхт, как большинству привычнее: «За Пророчицу и веру». Отправленная вперед группа четко выполнила задачу, обеспечив удобное место для стоянки не только командирам, но и обоим легионам. А чуть в стороне поместятся и прочие сопровождающие части.

Четырнадцать месяцев и добрых две тысячи миль триумфального похода по побережью. Еще не похоронили трупы на поле сражения, как помчались мои гонцы и голуби с письмами, а также повезли подстрекательские листовки. Крестьяне прекрасно помнили историю двухлетней давности, когда мы грабили исключительно виллы, а мелких арендаторов не трогали, даже платили за фураж и постой. Теперь я прямо заявил, земли переходят под мою руку и налоговые выплаты снижаются до минимальных пятнадцати процентов от урожая. Правоверные платят десять. Изначально и вовсе хотели освободить своих от поборов, но это путь нехороший. Чем больше станет «чистых», тем меньше денег в казне. Настанет время, и придется все равно обкладывать платежами, так пусть лучше с самого начала, но не сильно обременительного размера.

Безусловно, для правильного определения суммы пользовались кадастрами, описывающими участок и чем владеет семья. Такие стандартно раз в пять лет переписывались и уточнялись прежде. Бюрократия нам досталась от румлян и сейчас очень уместна, избавляя от излишних дрязг. Потому что частенько города отдавали откупщикам отдельные виды сборов, а я такую практику категорически запретил. Слишком часто они выбивали гораздо большую сумму, чем изначально по правилам требовалось. Но нельзя ж брать, сколько податные скажут, доверие тоже имеет границы.

Ну а если семья дает в войско крепкого парня, так и вовсе освобождается на год от любых поборов. Естественно, он может вернуться по истечении срока домой, если уцелел, однако тогда участок остается без льгот.

Больше ничего не потребовалось для взрыва. Платить вместо сорока – пятидесяти всего десять процентов?! Деревенские общины наперегонки побежали преклонять колени и требовать (!) прислать им магида^[2], чтоб обучил правильным молитвам. Конечно, можно не сомневаться, большинство продолжит приносить жертвы своим домашним идолам еще долго. Но дети их уже будут верующими, поскольку учеба у присланных становилась обязательной.

Но кого волнуют такие вещи, когда можно освободиться от налогов и не платить вовсе, отдав младшего сына в армию, которому все равно получать после смерти отца нечего?! Сельское население, за редчайшим исключением, поднялось в едином порыве, внезапно уверовав в Единого. Городские жители, а также ополченцы и наемники подвергались нападениям на каждом шагу, стоило высунуться из-за крепостных стен. Хозяев земли вырезали буквально семьями, и они бежали, бросая имущество. Потом эти земли разделили между своими, и в большинстве случаев мои люди утверждали итог кровавого передела. Иногда часть поместья или целиком отдавались моим заслуженным соратникам. Они могли селиться там или сдавать в аренду местным жителям. Тоже пример для подражания.

По арцотам – округам бродили целые крестьянские армии, не щадящие никого, имеющего доход чуть выше среднего, и целенаправленно охотящиеся на откупщиков и хозяев поместий, включая храмовые земли, и приход моих отрядов буквально приносил облегчение всем. Волубис, Альтава, Тасакора, Большой Порт, Картенна, Икосий, Ауция, Ситифия, Цирта, Калама, Тагаст – нет числа большим и малым городам, открывавшим ворота в надежде на защиту от взбесившейся черни. И реально пару раз приходилось уничтожать излишне распоясавшихся и не желающих подчиняться. А некоторые отряды расформировывал, разбрасывая по отдельным частям. Причем еще и по конкурсу брал. Молодых и здоровых.

Лишь однажды Тингис^[3] не сдался на милость победителей. Их тоже можно понять. Городские власти были одними из основных интересантов в приглашении зверолюдей и прекрасно знали, чем это для них закончится.

Списки нарушивших прежний договор у меня имелись, и после занятия очередного города казни начинались практически сразу. Тем не менее важнее было не прикончить, а отобрать подчистую имущество. Очень скоро замазанные в переговорах и призывах к войне поняли это и побежали в две стороны. За море, забрав наиболее ценное, и мне навстречу. Потому что я милостив, как предписывает религия.

Пришедших с повинной не убивали. Землю да, отбирал. Но это у всех. Двенадцать миль от городских стен остались во власти муниципалий. А жизнь не отнимал, наложив весомый штраф. Достаточно заложников из ближайших родственников. Кто поумнее, прекрасно сознавал, на новом месте ничего хорошего не ждет и лучше лишиться части добра, чем всего. Конечно, от иных можно было получить в будущем неприятности, но это в порядке вещей, второго прощения им не получить. Ведь сказано в «Диатессароне»^[4]: «Будь милосерден к кающемуся, но если он повторил предательство, значит, душа тяготеет к злу. Третьего раза случиться не должно». И еще: «При оценке поступков всегда исходи из побуждений. Случайные оплошности и грехом считать нельзя. Сознательное нанесение вреда – преступление».

Городские должности, а во внутренние дела вмешиваться государство в моем лице не собиралось, из-за перетряски и новых законов, со снижением ценза и дарованием гражданства становились доступны людям, прежде не участвовавшим в управлении, – ремесленникам и мелким купцам. Плюс всякие ограничения на приобретение собственности и распоряжение ею законным способом убирались новым Кодексом, что сразу делало сторонниками пришедшего порядка множество народа. Прежде люди, не имеющие двух родителей, родившихся здесь, десятилетиями жили в городах, но приобрести недвижимость не имели права.

Если крестьяне готовы были удавить прежних хозяев и нередко это делали, то городские ворота при появлении моих знамен открывали мастеровые. Половина бескровно взятых союзных портов пережила бунты с погромами и смену руководства. Кодекс действовал с момента оглашения в новом городе, но он был одинаков для любого и обратной силы не имел. Имущество считалось принадлежащим хозяину по прежнему договору или реальному владению. Надо ли пояснять, как с удовольствием шел передел не только пахотной земли, но и особняков с мастерскими еще до вступления правоверных в город.

Голуби с кораблями летали и ходили куда быстрее моего войска. Я не особо торопился, давая время не желавшим умирать за чужие права принять правильное решение. Тингис решил биться. Внутреннее недовольство подавили наемники, и ворота не открыли. Рано или поздно это должно было случиться. Они были убеждены, что мои люди не умеют брать укрепления. Так и есть. Но я и не стал убивать бойцов, кидая их в лобовую атаку. Просто сжег город дотла. Напалм не создал, но нечто вроде, практически невозможное погасить водой и прилипающее на основе нефти и загустителя с мелкими добавками давно имею. Назвал все равно этим словом, чтоб не морочиться. Оставалось лишь поставить требушеты и тупо швырять, пока пожар не поднялся до самого неба, а немногие уцелевшие загрузились на корабли и, проклиная, не уплыли. Химия вещь полезная. Не знаю, аналог ли это греческого огня, но сработало прекрасно.

Дело в том, что история моя несколько нетипична для приличного мавретанца и известна только одному человеку – сестре. Родившись на Земле, попал по не зависящим от меня причинам в этот мир, очень напоминающий прошлое, но во многом и кардинально от него отличающийся. И местный друид, поставивший на мне оригинальный опыт вивисекции, добился немалого успеха. Фактически я умер, слившись своим сознанием со старым и крайне неприятным бывшим наемником и убийцей. Память обоих причудливо перемешалась, создав новую личность и вытеснив многое из нас прежних. Знания землянина частично сохранились, однако про родных и тамошнюю жизнь почти ничего не помнил. Зато здешнюю неплохо. Так что сумел выдать себя за сына того человека.

Два курса института с упором на химию, по здешним понятиям, серьезнейшее образование. Во всяком случае, сварить мыло, сделать динамит или перегонный куб, создавая керосин и лампу, мне удалось без особых сложностей, как и шариковую ручку с печатным станком. И жить бы, поживать, сладко кушая и набивая кошель, да понесло по не зависящим от меня причинам в совершенно другом направлении. Я не виноват, что сестра оказалась Пророчицей и за ней пошли люди. Иногда тебя несет по течению, и выгребать против просто опасно.

Одно можно сказать о Тингисе. То, как быстро и жестко расправился с пятнадцатитысячным городом, обнесенным прекрасными оборонительными стенами, произвело яркое впечатление и на моих новых подданных, и на еще колеблющихся. Сопротивление окончательно исчезло. Более того, мне с поклоном и без малейшего нажима наперебой стали подносить золотые венки, признавая высшим правителем. На сегодняшний день уже семьдесят четыре весом в добрых двадцать пять талантов.

«Смерть ждет меня, и мы встретимся скоро, – затянули за спиной древнюю песню. – Смерть не забудет меня, и я не опоздаю к ней никогда».

Теперь уже не сотня охраны пела, а гремело по всему легиону, и от звуков мужского хора мурашки бежали по коже. Это исполняют перед боем.

«Встречу с ней даже трус не отменит, я иду. Пусть зовет, я не тороплюсь».

Конечно, это не тот легион. Достаточно знакомое слово, не вызывающее недоуменных вопросов, но совершенно иное содержание.

Три отряда по тысяче человек, разделенные на сотни и десятки. Восемь сотен из десяти в каждом подразделении были обычные пехотинцы, вооруженные гладкоствольными ружьями со штыками. Благодаря последнему они не нуждались в прикрытии пикинерами, и можно было создать на узком участке мощный огневой удар. Одна сотня состояла из застрельщиков, имеющих нарезные стволы. Еще одна считалась элитной. Туда назначались заслуженные ветераны, обученные использовать гранаты и прочие хитрые фокусы. В составе легиона находилась и конница: пять сотен кирасиров от слова «кираса», закрывающая спину и грудь сталью. Они были нужны для таранного удара, и шесть сотен легкой кавалерии, глаза и уши армии. Их подразделения занимались разведкой, шли впереди и прикрывали тылы. Каждая тысяча пехоты имела приданную ей артиллерию: четыре пушки-восьмифунтовки и две шестифунтовых гаубицы. Плюс барабанщики, медики, интенданты, вспомогательные части, на десять человек один обозник. Непременных проституток и маркитанток в составе не считаю. На этих приходилось закрывать глаза, но в военный лагерь их не допускали. Списочного состава набиралось до пяти тысяч. И таких легионов у меня на сегодняшний день два.

Все дело в том, что конницы много, и прекрасной. Из кочевников получаются замечательные бойцы. Но пользы от нее при штурме укрепленных позиций немного. Да и стойкостью не отличаются. К тому же они охотно служат, пока могут разжиться трофеями, и так же легко уходят домой, если не особо добыча велика. Большинство пехоты из бывших крестьян и рабов, которых учить еще и учить. К тому же вооружены они обычно чем попало и грозны исключительно количеством. Особой надежды при столкновении с профессиональным противником на них не питаю. Есть так называемые союзники, вынужденные служить. Доверия к их отрядам не испытываю. Ну еще имеются достаточно стойкие и мотивированные единоверцы. Которых не так много.

Потому и создавал постоянную армию, чтоб было на кого без всяких сомнений опереться. Отбирал из готовых и проверенных боем. Люди первого «Победоносного» и второго «Разрывающего цепи» участвовали в разгроме коалиции Пятидесятиградья с урсами и готовы были идти до конца. Практически все правоверные и, помимо бывших крестьян, больше половины рабы, вольноотпущенники и харатины^[5]. Стать элитой для них многое значило, и дисциплине они подчинялись, не изображая поруганную честь. Легионеры получали стабильное жалованье в отличие от остальных и имели на вооружении однотипное огнестрельное оружие. Фактически мои заводы работали исключительно на армию, даже не на все подразделения. Надо сказать, дорогое удовольствие, лично б не потянул такое количество ружей и пушек, однако оплачивало все государство за счет грабежа врагов. Пока война исправно кормила сама себя.

Наметом к голове колонны примчался всадник, отвлекая от размышлений. Ему сначала перекрыли движение, затем пропустили.

– Этнарх^[6] Аннибал приветствует тебя и просит присоединиться в его шатре для дружеской беседы.

– Ты совсем взрослый стал, Ганон! – говорю с удивлением, глядя в обветренное лицо. Летят годы неизвестно куда.

– Я уже не ребенок, отец, – с отчетливой гордостью заявляет.

Строго говоря, он мне не сын, точнее, приемный, но если не считать юридического заскока насчет наследства, сознательно провел обряд вхождения в семью уже после рождения общих с Олимпиадой детей, чтоб после моей смерти не случилось драки за имущество, но никогда не отличал его в какую-либо сторону. Ни худшую, ни лучшую. Не по годам серьезный мальчишка и не чужой. Возился с ним не меньше, чем со своими. Понятно, до семи лет. В этом возрасте отдают на воспитание родственникам или друзьям. В данном случае он получил первые уроки жизни под началом выходца из кочевников. Для жителей плоскогорья нормально, как и обратное. Уж точно из седла не выпадет и на скаку попадет из лука в цель. А насчет прочего будет видно.

Синий отнюдь не дурак и не случайно пользуется огромным авторитетом в степи. Правда, вот подобное приглашение совсем не смотрится красивым. Не он меня, а я его должен звать на совещание согласно более высокому уровню. Но посланец не зря употребил выражение. На посиделки приятельские вроде зовет, а не разбор. При этом не забывает вставить титул «этнарх», подчеркивая власть над целым районом. Гонец всего лишь голос, слова он обязан повторять четко и без отсебятины. Я в курсе, что Аннибал претендует на так называемые земли нумидийцев и по большей части опирается на туарегов, живущих в южной части того, что на Земле называлось Алжиром. И все ж хочется ему или нет, я император – глава военных сил правоверных. И решать, когда обниматься, тоже стану без дополнительных намеков.

– И прошел «очищение».

Пророчица требовала сознательного выбора, и дети не могли прямо в младенчестве стать правоверными. Нужно было вырасти.

– Я теперь Александр. И уже не комбатан, а аспирант!^[7]

Все ж не удержался и похвастался. А в сочетании с именем матери – Олимпиада – звучит совсем намекающе. Я не против, пусть повторит достижения Македонского.

– Поздравляю, – хлопаю по плечу. Обниматься, сидя на лошадях, не слишком удобно. – Но вот насчет взрослости… – И с иронией интересуюсь: – А почему не пишешь матери? Нужно напоминать регулярно или мне обратиться прямо к твоему наставнику, чтоб он проверял?

– Ну, ты ж знаешь, как ходят письма, – пробормотал Александр, теряя весь апломб.

– Предлагаешь организовать государственную почту? – задумчиво спрашиваю.

Кстати, давно б надо заняться. Полезная вещь.

– Я… нет… не думал…

– А пора б соображать, – говорю без насмешки. – Если взрослый и ответственный мужчина. Жениться еще не надумал?

– Есть девушка. – Он покраснел, аж сквозь загар и смуглую от рождения кожу стало заметно. – А куда мы едем, отец?

Ну да совсем не на встречу с Аннибалом. Подождет.

– Не знаю, чему тебя учил наставник, – говорю серьезно, – но запомни на будущее. Прежде чем обсуждать нечто, хотя б осаду города, требуется осмотреть его укрепления лично, а не полагаться на чьи-то донесения и слова.

Лагерь организовать можно и без меня. Второй легион этим займется согласно распорядку. Тут указаний не требуется. Напротив, если после пяти лет походов и стычек кто-то спросит, в каком порядке ему ставить палатки или рыть отхожие ямы, немедленно уберу с должности как профнепригодного. Любой из командиров начинал максимум с десятника и эту науку изучил на практике. Иногда собственными руками вымеряя расстояние и выкапывая ровик для дерьма. Поэтому могу спокойно проследовать дальше в сопровождении охраны.

В первую очередь меня интересовал выход в море. Здесь прекрасный залив, и, пройдя через Голетту или Горло, судно защищено от любых штормов и ветров. Заритос стоит на берегу озера, способного принять весь флот Средиземноморья. Вода в нем пресная, что достаточно удобно в качестве источника снабжения, однако до берега пришлось прорыть канал, иначе кораблям не пройти. Соленой воде перекрыт путь дамбой, а вот заткнуть дорогу для обеспечения города обычными средствами невозможно. Стены вокруг него футов тридцать высотой, а здесь еще и натыкали артиллерию. Причем, судя по докладам, это не местная самодеятельность. Урсы привезли. У нас была возможность ознакомиться с их творчеством на примере добытых трофеев.

Снаряд оказался странной спиральной формы, да и сам ствол пушки походил на шестигранник, закрученный по спирали^[8]. Ядро летело почти на шесть миль, что совершенно излишне в полевых сражениях, но немаловажно при обороне крепостей и на близком расстоянии очень точно. Хотя нам досталась дюжина целых и шесть серьезно поврежденных экземпляров, повторить их оказалось невозможно. Были какие-то секреты, позволяющие создавать достаточно тонкие стенки и соответственно уменьшать вес. К тому же запас снарядов небольшой и очень быстро подошел бы к концу. Правда, додумались спиливать круглые ядра, делая их гранеными, но понятно, какая морока. К тому же прежние характеристики уже полученных таблиц для стрельбы пришлось переделывать, а точность заметно понизилась.

Суть в том, что близко артиллерию не поставить из-за наличия таких страшилищ у противника, но на каждую дырку есть свой хитрый болт. И я его нашел достаточно быстро, прекрасно зная, что именно разыскиваю. То есть когда стены строились, никто еще всерьез не задумывался о роли артиллерии. А она нынче представлена не одними бомбардами, стреляющими прямой наводкой. Находим холм, расположенный не очень далеко от канала, а лучше парочку, и ставим за обратным скатом тяжелые мортиры с гаубицами. На самой вершине достаточно поместить наблюдателей, и самые лучшие дальнобойные орудия мало что смогут против контрбатарейной стрельбы.

– Ага, – сказал Мизинец, занимающий пост начальника артиллерии всех моих сил, включая осадные орудия. – Не идиот, соображаю. Сделаю из кораблей обломки.

И то, достаточно одному ядру тяжелой мортиры попасть в идущую галеру, как прошибет насквозь, сверху до дна. Вот про гаубицы пока неясно, не случилось проверить на море, но в любом случае урон должны нанести серьезный. А канал-то узкий. Достаточно вставшей поперек триеры или пузатого купеческого гаулоса, чтоб создать пробку и топить в любом количестве подкрепления.

– Только мне прикрытие понадобится. Они ж пойдут на вылазку.

– Первый легион полностью в твоем распоряжении.

Он довольно кивнул. Первым командовала Малха, его жена. По-моему, она больше заботилась о своих подчиненных, чем о супруге, но это точно не мое дело. Зато уверен, все необходимое оба сделают. Правильной осады с траншеями и подкопами мы пока не вели и опыта особого не имеем. Я тоже не энциклопедия знаний, хотя от Фенека-изгоя досталось достаточно для общего понимания мероприятий. В очередной раз излагаю с мудрым видом внимательно слушающим командирам диспозицию и чуть не получаю ядром. На стенах заинтересовались собранием и явным наличием старших начальников, что хорошо определяется по свите и богатым одеждам. Влупили сразу тремя орудиями по скоплению всадников. К счастью, всего одного и убило да лошадь пострадала. Пристреляться мы не дали, поспешно убравшись за холм. Горожане радостно кричали, но меня такие вещи не раздражают. Сегодня вам повезло, завтра обратка прилетит.

– Да, – сказал Александр, когда глянул на него. – Я тоже понял. Наставник Аннибал говорит, в тебе нет настоящего упоения битвы. Ты плохой боец. Зато хороший полководец и думаешь заранее. Не гадаешь, а точно просчитываешь врага.

Тут прилетел очередной посланец, позволив не комментировать высказывание. А то даже не знаю, комплимент ли это. Я долго учился не впадать в ярость, чем славился прежний Фенек, но иногда и сейчас реагирую импульсивно. Просто с некоторых пор не имею желания доказывать кому бы то ни было геройство. Я себе цену знаю, а если кто не согласен, плевать.

Конь весь в мыле и дышит тяжко. Чуть не загнал. Синий совсем сбрендил на почве недостатка уважения и вздумал требовать явиться срочно?

– Пророчица приехала! – сказал всадник, счастливо улыбаясь. – У главных ворот.

А вот это уже игнорировать нельзя, переглядываемся.

– Вы готовьтесь, и поэнергичнее, – говорю супругам. – Стрелков и орудия прямо сейчас на позицию, но чтоб никто на виду не стоял.

Махаю рукой, и скачем с сотней охраны, оставив за спиной легион.

Чем ближе подъезжаем, тем занятнее сцена. Мария стоит напротив главных ворот, к счастью, на предельном расстоянии от орудийного выстрела. Уж не знаю, подсказали или сама сообразила, однако не подставляется по-глупому. А вокруг целая толпа. Похоже, она не одна приехала, а с многочисленной армией последователей. Большинство из них в качестве бойцов никуда не годятся, зато у́ченные и все ее проповеди знают наизусть. А еще сзади за ней постоянно тащится толпа всевозможных больных, сумасшедших, фанатиков. И ходит она среди этих уродов постоянно, а также лечит. Мне пришлось две сотни отборных парней приставить к ней в качестве охраны.

Сейчас вокруг толпятся набежавшие выразить почтение старейшины кочевых племен и горских родов. Практически все они здесь не от желания познать веру, а за неимением иного выхода. Сначала к ним приходили мои люди и очень вежливо просили поделиться имуществом во имя Ylim. Обычно хозяева уже знали, что сопротивляющийся и иноверец платят больше. И наси принимался перечислять множество невзгод, обрушившихся на его семейство. Пастбища стали скудны, засуха осушила колодцы, и скот болеет, своих бедняков надо поддерживать. Это могло продолжаться очень долго, но крайне редко шли к очередным жертвам, не имея представления о благосостоянии данного племени. А когда они слышали о равной доле для участников походов, скрепя сердце соглашались с необходимостью платить налог. Реально мало кто из них помнил даже простейшие молитвы, хотя именем Его клясться не забывали.

– Не называйте себя «чистыми», – однажды сказала Мария, не выдержав общения. – Вера еще не проникла в ваши сердца.

Как бы то ни было, племя за племенем, они принимали наши требования и называли себя правоверными, а значит, вынуждены были и новые законы, касающиеся женщин, соблюдать. А чтоб уж совсем гарантировать правильное поведение, показательно ломали статуэтки и разбивали камни, которым поклонялись кочевники.

– Предложите еще раз сдаться, – сказала Мария, глядя из-под руки, чтоб солнце не слепило со стороны высоких стен Заритоса.

Я не стал демонстративно пожимать плечами и рассказывать про наивность. Где угодно, но не при таком количестве чужих глаз и ушей. Уже ходили с предложением три дня назад, когда пришли первые отряды, о чем известно мне, но и остальным, полагаю, тоже. Отправил герольда со стандартным посланием. Он доехал до ворот с оливковой ветвью в руке. Какое-то время стоял, дожидаясь появления городских начальников. Мы лениво перебрасывались репликами и здоровались. Писаря давно не видел. Он, скотина, перебежал к Пророчице и заведует ее финансами. Поскольку не раб и честно предупредил, обиды на него не держу. Пирра, приставленного в качестве начальника охраны Марии, тоже редко встречаю. Есть о чем побеседовать, опять же не на людях.

И тут случилось. Никто не ждал такой реакции. Со стен внезапно открыли стрельбу. Явно даже без предупреждения. Посол погиб на месте, а над замершим войском повис гневный крик.

– Я не хотела крови! – сказала Мария с болью.

Слышно было сначала только стоявшим рядом, а затем звук прозвучал для каждого. Возможно, и на стенах. Этот фокус жриц не имел отношения к усилению, а то б гремело рядом жутко. А как они добиваются, мне не понять. Магия бытовая, неподвластная разуму земного человека.

– Но за все надо платить. За попрание законов человеческих и божьих будет наказан весь город!

Она встала на колени.

– Ради веры в Него карают зло и защищают добродетель, – звучало для каждого, и люди невольно повторяли.

– Он истину знает, вершит Высший суд, Он вездесущ, и если иное не может помочь, позволено сталью врага одолеть.

На ногах остались очень немногие. Даже иноверцы в большинстве поддались общему порыву. Только в стороне стояла кучка иудеев. Недавно ко мне заявились целым табором. Совместно девять племен, достаточно сильных в Тунисе, чтоб с ними считались. Они очень хорошо поняли, что если даже не спалим Заритос, то уж им ничего не поможет против такой орды. Я охотно принял в союзники. Стандартные условия по части выставления воинов и налога.

– Кроме Ylim, нет других богов! – провозгласила Мария, заканчивая литургию.

На миг опустилась полная тишина, а затем раздался жуткий грохот. Прямо на глазах мощная башня и часть стены рухнули, открывая проход.

– Узрите все, – яростно вскричала Мария, – вам послан знак! Всем идолопоклонникам, верящим в Единого, пусть несколько иначе, и вам, правоверные! Погрязшие в грехах и грязных мыслях – смотрите и убедитесь! Он отдал город вам!

Она очень изменилась, и неизвестно, к лучшему ли это. Никому не говорил и никогда не скажу, что, приняв правоту необходимости сражаться за веру, она долго рыдала на моем плече. Не к этому стремилась, проповедуя братство и любовь. К сожалению, другого пути нет. Наша революция должна уметь защищаться, иначе в этом мире уцелеть невозможно. Кто первый меч воткнул, тот и правит. А теперь она уже сама посылает уничтожить целый город. Иного толкования не найти.

– Кроме Ylim, нет других богов! – поставила точку.

– Кроме Ylim, нет других богов! – повторил дружный хор тысяч голосов.

А потом завыли трубы, ударили барабаны и яростная человеческая река хлынула на приступ. Большинство начальников остались сзади и кинулись догонять. Синий-Аннибал задумчиво посмотрел на меня, потом нечто пробормотал и тоже уехал. Его кочевники побежали грабить первыми. На этом фоне продолжавший стоять легион смотрелся изумительно. Но время терять было нельзя, еще немного, и они тоже сорвутся.

– Нет! – обернувшись, я почти зарычал в лицо Павлу и Николаю, старшим командирам второго легиона. – Вы ведете своих людей к воротам. Они могут попытаться прорваться. Если будут сдаваться, поступайте как обычно. Дерущихся – бейте насмерть без разговоров. И не волнуйтесь, внакладе никто не останется. Это лично я обещаю, так и скажите всем.

– Агат! – позвал я вечно торчащего рядом начальника личной разведки. – Бери сотню и выясни.

– Понял, – сказал тот, прекрасно зная, о чем речь, и тут же испарился.

Марии к этому моменту тоже не было. К счастью, ей не пришло в голову лезть по грудам камней в пролом. Она медленно шла куда-то в сторону, и кроме охраны рядом никого. Молодец, Рыжий. Его люди не помчались грабить. Удержал. Если когда-нибудь захочет сменить поле деятельности, охотно поставлю во главе третьего легиона.

Отправил посыльного к Малхе, чтоб внимательно смотрели за каналом, и не стал сам ехать. Вот что пользы от меня, не из мортир же стрелять. Все поручения розданы, и если подчиненные не способны сделать правильно, то крики уже не помогут. Парочка бывших карателей с птицами у них есть, скорректировать огонь вполне способны. Зарыться не успели, да теперь уже не важно. Вряд ли предстоит серьезный бой. Самые умные побегут сразу, остальных вырежут. На двадцать с лишним тысяч жителей пара тысяч наемников плюс неизвестное число беглецов с округи – вдвое больше вооруженных и желающих набить карманы сейчас в город влезло, не считая обозников. Тут сопротивляйся или сдавайся – результат один. Хорошо, если жизнь оставят.

Ох, нет. Не все побежали.

– А ведь твои сородичи тоже там, – говорю Саулу, наблюдающему за мной в компании вечно торчащего рядом менестреля.

Писарь номер два этот Ганикс. Все записывает и фиксирует. Только прежний летописец поперек никогда б не пошел, а от певца неизвестно чего ждать. Потому близко не подпускаю, но и не гоню. В отличие от Писаря он не зациклен на вере и честно клепает историю последних лет. А если там будут содержаться не особо приятные эпитеты, то и начхать. Правда есть правда, и по-настоящему нечего стыдиться. Скорее от его хвалебных баллад смешно, хотя они и пользуются немалым успехом. Если б про кого другого услышал то же самое, не поверил бы. Уж больно напоминаю Илью Муромца. Махну мечом и сразу рать прорежу наполовину. Ага, последний раз лично убивал много лет назад. Но летопись у него совсем другая. Четко делится на «мне это рассказывал такой-то, иногда с добавлением, верить ли ему, решать читателю» и на то, что он сам видел. Может, и выйдет нечто полезное для истории. А то иногда ловлю себя, что уже не помню, в каком городе собрание по поводу введения Кодекса. Везде одно и то же. Зато Ганикс создал такое:

Ну разве после такого выгонишь?

– И кому они все дружно понесут награбленное? – спросил ответно Саул, изображая недоумение.

– Тебе, бескорыстному.

– Боюсь, – понижая голос, явно чтоб ушастый Ганикс не зафиксировал где-то в записях, – моих денег может не хватить на приобретение того дерьма, что натаскают.

– Ты без советов знаешь, где взять. Даже без процентов, но потом покажешь, вдруг мне что понравится. Я скажу кому надо.

– Благодарю, мой господин. Безмерно благодарен.

Если он может с первых моих заводов иметь постоянные пять процентов, почему мне не поучаствовать в замечательном бизнесе. Солдаты всегда и во все времена отдают по дешевке трофеи. За выпивку, девок и даже еду. Он с самого начала под моим покровительством работает поставщиком и скупщиком. Причем никакой гнили по определению и завышения цен, когда дело касается снабжения легионов. А половина прибыли уходит Олимпиаде, на ее нужды. Так что могу на короткий срок поделиться из казны. Все равно не было еще случая, чтоб меньше чем троекратно нажился на таких трофеях. А в ближайшие дни чужого добра будет много.

– Без доклада никого не пускать, – говорю охране и захожу в виллу.

Здесь явно побывали в немалом количестве не особо ценящие красоту, поскольку некоторые ниши, где обычно стоят статуи или маски умерших предков, пустовали, но после этого прибрали. Какой смысл ставить так близко от городских стен загородный дом, не вполне ясно, да и не особо волнует. Точно не для надзора за работниками, пашущими землю. Здесь даже нормальной давильни для винограда или оливок нет. Какие-то общие признаки мавретанских горских домов с римским стандартом можно было уловить без особого труда. Но это, скорее всего, просто условия диктуют и климат.

Атрий, центральная часть виллы, прежде был двором, где готовилась еда. Потом над ним сделали крышу, оставив отверстие для света. Здесь объем помещения настолько велик, что пришлось поставить колонны, чтоб держать балки и черепицу. Зато внизу полно места. Именно тут солидный человек и принимает гостей с посетителями, для чего стоят пуфики, на которых возлежат, и столик. Стены украшены фресками с картинками из сельской жизни, под ногами орнаменты из мозаики. Ну как-то так я согласен жить, поскольку строилось с учетом климата и жары. Все продувается, в центре фонтанчик, окруженный зеленью.

Снаружи знакомо бухнуло. Потом еще раз, и пошло грохотать почти без перерыва. Не только мортиры, но и гаубицы. Кажется, драп начался даже раньше ожидаемого. Надеюсь, всех утопят. А вот потом придется пристроить парочку фортов, напичканных серьезными орудиями, чтоб не допустить в будущем повторения, но уже по моим потомкам.

Без особой охоты извлек из тубуса очередную пачку бумаг и углубился в изучение. Наверное, большинство считает, что царем быть замечательно. Водишь войска в походы. С утра до вечера весело проводишь время в окружении красавиц и лишь изредка отрываешься от охоты, подписывая надоедливые бумаги. На то и бюрократия, чтоб все двигалось в правильном направлении. Если бы! Если чиновник толковый – значит, непременно тайно ворует, глупый – тащит открыто. Честных абсолютно не встречал, а чтоб не крал и при этом соображал в порученном деле, и вовсе не припомню. Остается опираться на близких людей, которым вроде незачем тырить. Жена смотрит за заводами, Тодор за западной частью Мавретана. Еще дядьке Клыку могу доверять. Он у меня по части артиллерии, но годы идут, и он не так бодр. Агат еще. Собственно, на этом список людей, которые сделают как мне надо, а не в личных интересах, по-настоящему исчерпывается. Желтое Крыло и вовсе помер не так давно, а Писарь у Марии теперь. За всеми остальными нужен глаз да глаз. А уж доносов пишут! И ведь приходится разбираться, истину сообщил или подсидеть хотел начальника аль старого недруга.

Ну вот, пожалуйста. Обычное вроде б сообщение, а теперь придется послать кого-то с инспекцией. Сотник Аврелий, что крайне неприятно – из самых первых «чистых», убился по пьяни и собственной дурости, сверзившись с лошади. Абсолютно точно не по злому умыслу, иначе б не писали такие вещи. Дело в том, что в его багаже оказалось свыше трех тысяч золотых монет. Неоткуда ему иметь такую сумму, и хуже всего – не нашей чеканки, а иберийской. То ли за шпионаж заплатили, то ли взятки брал, а последняя должность его – наместник в городе на побережье, то ли ограбил кого. Что хуже?

Гиену послать, записываю. В отличие от большинства карателей, принявших Единого и в большинстве своем получивших высокие должности, остался упертым язычником. И плевать. Зато по части следствия специалист и охотно берется за такие вещи при должной оплате. Пусть всех закошмарит, как он обожает, но докопается, откуда деньги. Кстати, пора заводить нормальную полицию. Слишком много народа нынче стало, и мне нужны порученцы с умением находить преступников.

Филарет, сын Грома Небесного, нынче сотник и правоверный, а еще два года назад заложник из рода Топорища, сунулся в атрий.

– Агат вернулся.

– Зови. И еды пусть принесут.

Агат вошел, стуча сапогами, и без надлежащего приветствия плюхнулся на кушетку напротив. Подождал, пока оставят блюда на столе и уйдут, и только затем открыл рот.

– Никто не сможет ответить на вопрос, – сказал он глухо. – Мне не пришлось ничего делать. Дом стоял вплотную к стене, и всех завалило.

После такого там живых остаться не могло.

А если б случилось, можно не сомневаться, Агат лично бы перерезал глотки выжившим. Достаточно часто ему намекать не требуется. Сам все понимает и не колеблется. Это ведь его люди, завербованные много лет назад, когда еще не шла речь о захвате, просто сообщали интересные новости. Но за золото они были готовы и на серьезные дела.

– Надеюсь, это так. Но все равно объяви, на случай, если кто уцелел, что ждем.

– Мы никогда не выясним, что случилось. – Тон был вопросительный.

Если все тамошние погибли, то на свете есть всего двое, знающие, что подкоп готовился давно. И взрывчатку завезли не вчера. Возчики были не в курсе, что за груз, а рыли члены одной семьи. Такими вещами с посторонними не делятся.

– Я приказ не отдавал. Это должно было произойти завтра, – честно сознаюсь. – Когда легионы отдохнули б после марша и пушки были бы установлены.

– Мы имеем свободу воли и готовим мину, – сказал Агат задумчиво. – Но когда взорвать, решает Он.

Прекрасное объяснение. Уж лучше, чем внезапно уроненный нашим шпионом ящик с динамитом как раз под конец молитвы.

– Случилось чудо, – наливая в кружку вино и кивая ему, подвожу итог навсегда, – пусть им и останется.

Глава 2
Планы на будущее

На звук шагов мы обернулись одновременно. Ко мне кто попало без доклада и просто так мимо охраны не приходит. А сейчас и вовсе мало найдется желающих, все мародерствуют. И сразу автоматически вскочили, одновременно поклонившись.

– Пойду, – пробормотал Агат, когда Мария отмахнулась от знаков почтения. – Делом займусь.

Я как-то не понял каким, но удерживать не стал. Дождался, пока Мария сядет, и тоже опустился напротив. Из кармана ее платья моментально выскочил Пицли и требовательно заверещал. Пришлось дать ему кусочек мяса. Он без особого интереса принялся грызть, на голодного отнюдь не смахивает. Зачем тогда просил? А чтоб показать, насколько важен. Попробуй особо не отметить, примется мешать. И ведь не вредная в принципе скотинка, но хочет быть в центре внимания. Мне не жалко почесать.

– Выпивали, – сказала она, глянув на кружки. – Тебе тоже неприятно? – И ткнула пальцем в сторону стены. – Ты ведь знаешь, что сейчас творится в Заритосе.

– Это было неизбежно, – говорю без малейших колебаний. – Они отказались сдаться и убили герольда. Нужен пример для остальных, чтоб и думать о сопротивлении не посмели.

– А наоборот не выйдет?

– Я не Пророк и будущее не предсказываю.

– Зато я Пророчица! – сказала Мария с болью.

Пицли перестал пощипывать угощение и подбежал к ней, ткнувшись головкой в ногу. Все ж нельзя не увидеть, как реагирует на настроение. Она машинально погладила зверька.

– Я несу слово Божье и говорю про любовь. А сегодня это было не его веление. Мое. Я разрешила.

– Он дал знак.

И отныне это не подлежит сомнению. Пусть ее душа останется чистой. За ложь расплачиваться мне на том свете. И я заплачу за сказанное, но не пожалею даже там.

– Но этого ли Он хотел? – спросила Мария с болью.

Пицли уже сидел на плече и терся о ее щеку. Эмоции Спутники ловят моментально. Расстроена не показушно.

– Не знаю. И никто не знает. На то нам и дана свобода воли и действий. Мы сами решаем и выбираем. Я их не толкал стрелять в посла. И скажу со всей ответственностью, за все нужно платить. За кровь в особенности. Раз стрелявших не остановили, а там присутствовало руководство города, то отвечают все.

Глотнул из кружки чуток, только чтоб смочить глотку.

– Если собаку то бить, то гладить, она не поймет, чего от нее ждут, и может покусать без всякой причины. Зато если твой враг твердо знает, что обещания выполняются всегда, ему не требуется лишний раз объяснять последствия. Сдающиеся без боя получают одни условия. Сопротивляющиеся иные. Нужно поступать одинаково, согласно однажды сказанному. Это и есть справедливость. У нас на очереди Картаго^[9], и может быть, они станут покладистей, узнав, как погиб этот город.

Картаго построили еще румляне возле развалин старого пунического Картадашта, фактически назвав прежним, но исковерканным латынью названием. Он еще тогда стал центром области, уж больно место удачное, а сейчас крупнейший в Пятидесятиградье. А это подразумевает и военную силу.

– Не мучай себя, что сделано, то сделано. Надеюсь, вторично не потребуется. Ну-ка, – наполняя кружку вином, протягиваю, – старый метод. Поверь мне, чтоб вышибить тоску, нужно хорошо надраться.

И переспать с девчонкой ласковой, но это несколько неуместно излагать в нашей ситуации.

– Лучше б, конечно, бренди, чтоб быстрее по мозгам жахнуло, но и так сойдет. Вино хорошее и к баранине прекрасно подходит. Посидим, поговорим. Когда мы так, с глазу на глаз, в последний раз беседовали?

Мария смотрела секунду, потом лихо опрокинула в рот содержимое кружки. В ее откровениях содержалась достаточно скользкая формулировка про осуждение употребления для пустого удовольствия любых веществ, вызывающих привыкание. Лишь на День Мертвых^[10], раз в году и не доходя до скотского состояния, позволительно. И то, совершивший преступление в таком виде получает двойное наказание.

Табак у нас и так особо распространения не получил, однако были любители подымить. Но хотя конкретный список озвучен не был, подразумевались наркотики любого вида, о чем имелась соответствующая цитата. Для медицины – да, чисто для удовольствия – нет. Вино с бренди под осуждение не попали, пусть и напиться можно до отвратительного состояния. И правильно, как по мне. Средиземноморье слишком привыкло к виноградной лозе и производимому из него напитку. Его употребляли все зачастую вместо воды.

– Давно. Я скучаю по тем временам, – призналась застенчиво.

– Я тоже.

Мы снова выпили, чокнувшись, чтоб плеснуло через край в сосуд собутыльника, и улыбнулись друг другу. По местным понятиям высший знак доверия.

– К тому же не приходилось думать о государственных проблемах. И кто там меня ненавидит и желает подгадить. Раньше были одни родичи Корня, да и то больше для вида. Напасть боялись. А теперь их сотни, и все норовят обмануть, а то чего и похуже.

– О, как я тебя понимаю.

Она, ничуть не чинясь, с ходу принялась накладывать специальным черпачком из горшочка в глубокую тарелку бульон вместе с неким местным аналогом пельменей, в котором он и варился. Ложка, как и у всех, у нее своя и всегда с собой. Только не деревянная, а серебряная. Может себе позволить. Полагаю, она была б самая богатая в Северной Африке за счет постоянно выделяемой доли трофеев, если б не тратила без раздумий на помощь нуждающимся и отсылку кучи денег вестникам-магидам по всей стране. Проповедники, несущие слово божье, не должны нищенствовать, по ее убеждению. А если сумели зацепиться в новых местах, то на содержание молитвенного дома требуется немало. Не уверен, что помнит обо всех тратах. Давно уже есть личный секретарь, эконом – заведующий земельными владениями и поступлениями с них, казначей, отвечающий за расходы и доходы. К счастью, все они из самых первых Чистых, а за казну отвечает бесконечно честный до щепетильности Приблуда, нынче Матафей. Он способен и меня достать требованиями и непременными бумажками. Зато к рукам ничего не прилипает. И это важнее всего прочего. Фактически он свое прежнее состояние растратил на службе, и пришлось пару лет назад Марии намекать, чтоб ему жалованье приличное начали платить, а то б со счастливой рожей из-за благородного поведения загнал в нищету собственную семью.

– Могущество и слава растут, а реальная власть куда-то девается. Люди из самых лучших побуждений прячут нечто важное, да и невозможно справиться со всем. Приходится поручать то или иное верным и знающим, а они сами принимают решения. Иногда задним числом уже и не отменить. Хуже будет. Вкусно, – сказала попробовав.

Никаких запретов на питание она так и не провозгласила, хотя постные дни существовали каждую неделю. Каждый четвертый и шестой день. Мяса не ели, поскольку продавалось оно в эти дни идоложертвенное. Падаль запрещалась в принципе. При этом сознательно оговаривалось, что одно воздержание не полезно для спасения души из-за гордыни. Еще и молитвы в немалом количестве в постный день в полдень помимо дополнительных утром и вечером. Зато седьмой день считался выходным и совпадал с таковым у иудеев и павликиан. Воскресенья-то не было! Павел умер, казненный. Точнее, четвертованный во искупление человеческих грехов. До сих пор спорят, он сознательно сдался или нет и где сейчас.

– У меня есть профессиональный повар из бывших рабов, способный приготовить мясо, чтоб его приняли за рыбу, или в одном куске одна половина будет соленой, а другая сладкой. Некоторые аристократы положительно ненормальные. Не знают уже, чего придумать из тщеславия для посрамления соседей. У меня он такими изысками не балуется.

Если честно, давно достала вечная баранина и даже верблюжатина. Когда есть возможность, выбираю рыбу с парочкой кружек вина. На общем фоне почти трезвенник, предпочитающий квас.

– Некогда ему ерундой маяться. На всю сотню охраны готовит.

– В смысле, это из общего котла?

– Ну не каждый день так едим, в походе некогда, но – да. Отдельно не готовят.

– Как, оказывается, прекрасно живут мои воины, – сказала она с отчетливой иронией, доедая. – Даже с перцем.

– Не надо все ж забывать, моя сотня – это кузница будущих центурионов и викариев^[11]. Почти все дети Чистых плюс немного родовитых союзников. Через годик-два видно, можно дать повышение в войска или назначить на серьезную должность. А простые легионеры нормально жрут, если командиры не идиоты. В моих отрядах голодных не бывает. Боец с пустым желудком – плохой. И это не мое убеждение, а факт.

– Между прочим, глиняные горшки и тарелки случайно не намек на аскетизм? А то мне стыдно. Кушаю на серебре и серебряной ложкой.

– Зато тебя нельзя подкупить.

– Говорят, и тебя. – Мария посмотрела прищурившись.

Пицли на ее коленях даже и не подумал открыть глаза, продолжая блаженно щуриться под гладящей рукой.

– Не ври, – хмыкаю, – наверняка жалуются.

– А есть на что?

– Ты в курсе, что твой Спутник слишком явно реагирует на эмоции? Вот сейчас могу с уверенностью сказать, обвиняющий тон исключительно внешний. Ничуть не сердишься и не подозреваешь. А я ведь не один такой. Кто постоянно с тобой общается, может прекрасно знать.

– Он только у тебя еду берет, – сказала Мария со вздохом.

Ели они оба с изрядным аппетитом. Как Публий умудрялся из привычной баранины с картофелем, который не так давно считали годным разве что на корм скоту, приготовить по-настоящему вкусное блюдо, мне не понять. Мое кулинарное искусство так и не ушло дальше поджаренного куска мяса на костре или варки каши. Слава богу, существует жена, воспитанник или настоящий кухарь.

– И никогда не попадается на глаза во время докладов. Причем не учила и не просила. Сам так с самого начала делает. Но просителям это не помогает. Люди пахнут по-разному, но когда волнуются, боятся или врут, я всегда знаю, даже если Пицли находится в другом конце комнаты.

Что-то такое я давно подозревал. Но спрашивать бесполезно. Агат, Синий, Бирюк, Сова, еще парочка хорошо знакомых карателей не ответили, еще и посмотрели нехорошо. Нечего лезть в тайны, пусть давно уже не в почтарях числятся, на моей службе, а Синий без Спутника много лет. Казалось бы, чего скрытничать теперь.

– И нет, я взяток не беру. Подарки не в счет.

– А в чем разница? – заинтересованно спросила Мария.

– Элементарная. Подарок выражает уважение, и отказаться от него – нанести обиду. Причем всегда следует ответный, иногда дороже. А взятка берется за определенные действия в пользу просителя. И нет, я не бескорыстный. Против денег ничего не имею. Особенно больших.

И заводы мои нынче продукцию стабильно поставляют в армию, получая неплохой навар. Причем уже не в двух местах работают, а во многих. Гораздо удобнее перегонкой той же нефти на месте заниматься и везти уже керосин, например. Просто раньше пришлось бы договариваться с тамошними родами и племенами, а теперь это просто мое личное. И пусть кто вякнет.

– Но деньги не главное, хотя важны. Гораздо серьезнее, что могу оставить о себе память. Не знаю, видишь ты или нет, но мы строим государство для всех, а не обычное, когда верхушка держится за счет силы захватчиков. При этом отнюдь не страну, где все могут быть счастливы и довольны. Всегда будут бедные и богатые. Кто-то от рождения умен, а другой глуп, кому-то везет, а иному Бог не послал детей, или он просто лентяй и пьяница. Не только семьи, но и целые роды поднимаются и падают.

Мы в очередной раз выпили.

– Но можно сделать так, чтоб люди не продавали детей, спасая от голода. Чтобы у каждого на обед каждый день была хотя б курица и яичница не по большим праздникам.

Маленькая скотина, нажравшись, вообще легла вверх брюхом, позволяя себя чесать, и счастливо запищала, когда послушно погладил в нужных местах и принялся скрести пальцами животик.

– Можно ли добиться? Богатый всегда отнимет у бедного.

– Твое духовное дело – внушить необходимость помогать несчастным. Мое – обеспечить это по закону.

– Но ты ж делаешь прямо противоположное! Отнимаешь доход у успешных, да и у государства!

– Нет. Я снизил налоги не для того, чтоб кого-то ограбить. Я создаю общество, заинтересованное в нашей власти. Люди получили важнейший стимул увеличивать, насколько это возможно, количество продаваемой продукции. Таможни снимаю между городами, побережьем и горами подчистую. Увидишь, неминуем рост торговли. На руках у простых крестьян появятся деньги. Оборот станет в два раза больше. А с каждой сделки мы получаем свой процент.

«Мы» здесь отнюдь не оговорка. Десятина на нужды веры стабильно идет, а кроме того с каждой военной добычи доля.

– Чем больше оборот, тем выше доход империи.

– Земли все равно начнут рано или поздно перераспределять, – указала Мария четко в цель. – Ты сам сказал, люди разные. Работящие и умелые получат больший урожай. А кто-то обязательно разорится. В итоге через поколение опять будут большие плантации и маленькие участки арендаторов.

– Да, так и будет. И многие забудут прежние размеры налогов и станут ныть, как им плохо. Поэтому так важно принять общие законы.

– Ты ломаешь древнюю традицию.

И вполне сознательно, превращая граждан в подданных. Людей традиционно объединяли не по национальности, а религии. Если в древности в каждом городе существовали местные боги и любые приезжие становились неполноценными жителями, то со временем они все получили гражданство, однако практически всегда существовало несколько отдельных религиозных общин. Глава ее отвечал за законопослушность своих людей. Фактически у них были свои отдельные интересы, и иногда договориться об общих действиях крайне проблематично. А внутри все связаны круговой порукой. Это удобно, когда нужно собирать налоги, и жутко вредно, если часть общины посчитает себя ущемленной. Ведь каждая имела свои правила и привилегии с льготами и цепко смотрела за их выполнением, пусть вопреки городскому доходу.

Даже Пятидесятиградье, состоящее в союзе, не признавало над собой некой верховной власти, сохраняя местные законы и правила. Они жили отдельной жизнью и за столетия так и не слились в некую общую нацию, несмотря на общий язык и даже религию. Зачем, если ничего не связывало помимо корыстного интереса защиты кораблей и купцов?

Мне требовалось сломать мешающие правила раз и навсегда. Если хочешь удержать власть, постарайся не при помощи одного меча. Такая обречена. История страны пишется трудом обычных людей. Потому в основу положен принцип: все подданные, независимо от происхождения, имеют равные права и обязанности – вот главная идея. И с этой целью собрал специалистов: два по римскому праву, парочка местных мавретанских знатоков обычаев, две жрицы, трое авторитетных кочевников из разных племен и даже юриста, специализирующегося на законах зверолюдей. На удивление, они не погрязли в спорах, а в течение шести месяцев выдали итоговый труд – Судебный кодекс, включающий в себя гражданский, торговый и уголовный, обязательные для всех. Кое-что прямо скопировали, как многие положения всем известного родосского морского права и римского имущественного. Главное, они не противоречат основной идее. На практике все категории подданных выводились из-под власти общин и ставились в зависимость от государства.

Чтоб не было неизбежных разночтений, в города назначались шуффеты-судьи, обязанные следовать прописанному в толстенном томе при разборе жалоб и преступлений. Сам Кодекс был напечатан, по нему готовились мои чиновники, да и ознакомиться мог каждый. Естественно, нововведение взбесило очень многих. Вполне предсказуемо. Кое-где пришлось давить военной силой. Но чаще реформы проходили под недовольное бурчание, не больше. И причина проста: имущественные цензы сознательно снижались, численность выборщиков увеличилась сразу вдвое. Новые граждане получали очень много прав и терпеть прежних хозяев не желали.

– Общая система мер, весов и правила, включая снятие любых таможен в стране на общую пользу, – твердо заявляю. – Судей я набирал из предварительно прошедших обучение и имеющих юридический опыт, достойный масихийя.

Она еле заметно поморщилась. Не любила Мария это слово. Если точно переводить, «следующие за Мессией». Корни греческие, не здешние, но в городах его употребляли гораздо чаще, чем привычное «чистые» или «правоверные».

– Я не об этом.

– На земле всегда должно быть две разделенные власти, – твердо заявляю. – Духовная и светская. Первая установлена Богом для заботы о душах людских и научения идти правильным путем совершенствования. Вторая управляет «телесными действиями подданных», и не нужно смешивать. Каждодневное управление жизни должно находиться в руках обычных чиновников. Потому что, когда жрец лезет в мирские проблемы, он невольно становится стороной конфликта. Его право и обязанность – учить, к чему стремиться и что греховно, а не лезть в драку за кусок поля. Вот если кто творит несправедливость, долг магида – возмутиться публично. Иначе учителя веры начнут думать в первую очередь о личной мошне и со временем превратятся в угнетателей собственного народа. Пусть лучше несут свет, чем тень. По крайней мере, в идеальном виде, – заканчиваю после паузы.

– Гражданская свобода существует там, где уважается собственность, – процитировала Мария заголовок из Кодекса, поднимая кружку.

Выпила и со стуком поставила на пол. Глаза блестят, движения резкие. Похоже, она крепко набралась. Ливийское вино коварное. Пьешь как воду, а потом внезапно ноги не держат.

– Ты действительно иной. Правильно или нет, но думаешь о будущем для всех. Приземленном, подходящем для живущих и понятном им. Я могу говорить, все кивают, ничего не движется. А ты повелел, и выполняют!

– Э?

– Хочешь жениться, – сказала Мария с усмешкой, – посади с невестой вместе два дерева у дороги. Развестись – четыре. Засохли при твоей жизни, посади другие. Просто и понятно. Да еще и на пользу прохожим, которые могут отдохнуть в тени или сорвать плод, проголодавшись. И ссылаешься при этом на меня! Не ради корысти требование, а во исполнение слов Пророчицы! Что она говорила о добрых делах и опустынивании в результате сведения лесов?

– Я не прав?

– В том-то и дело – прав! Но как вывернул! Не своей волей, а вера обязывает. Ох, Влад, как ты умеешь себе на пользу повернуть!

– Обидно говоришь, – бурчу.

При чем здесь моя польза. Можно подумать, мне одному от этого лучше в перспективе.

– Знаешь, – сказала Мария, – чем дальше, тем больше я жалею, что мы с тобой стали братом с сестрой.

Я невольно напрягся. Это уже неприятно запахло.

– Лучше б ты меня в жены взял, – огорошила неожиданным поворотом. – Тогда всем без разницы было, кто я и откуда. А что детей не рожу, больных же тебе и мне не надо, так против других баб ничего бы не имела. Ты б своих усыновил честь по чести, зато как бы мы замечательно жили! Я ведь женщина! Молодая и достаточно красивая…

«Надо б найти хорошего художника и сделать парочку ее реальных портретов, – подумалось невпопад. – А то через поколение навыдумывают».

– Ты знаешь, – снова выпив, продолжила Мария, – Он со мной больше не говорит. Все нужное сказано. И сегодня я от себя отдала город. Не по воле Его.

– Может, основное уже прозвучало? – говорю осторожно. – Когда потребуется, снова обратится.

– И что? – Она явно не слушала. – Я все равно осталась Пророчицей, и некуда бежать от этой роли. Даже уйди завтра в никуда, смогу ли жить обычной жизнью? С тобой бы смогла. Но ты ж тоже от этой ответственности не уйдешь. Семья, государство, все на твоих плечах. Никогда не бросишь. А сама – нет, не смогу спрятаться. Все равно не удержусь и стану лечить людей. А там слух пойдет, и опознают хоть в Иберии, хоть в самой Византии.

Не нравятся мне эти мысли. Очень. Понять могу, принять – жуть берет, что у нее в душе. Выше головы не прыгнешь, а все вокруг в рот смотрят. Неудивительно, что только в пьяном виде и заговорила.

– Не святая я, – сказала Мария тоскливо. – Иногда смотришь на парня, аж горит между ногами. А он либо пугается при первом намеке, либо мечтает через меня власть получить, что гораздо хуже. И верить никому нельзя, у каждого свои интересы. Мой личный секретарь, и тот норовит пустить только полезных ему, а бедняков оттирает.

– Писаря нужно поставить на место? – прямо спрашиваю.

Мне и раньше на него кляузы писали, но не лез в их дела. Заигрался мой бывший колон, раз уже Мария заметила. Когда-то был полезен, и я не возражал против такого перехода на новую должность. Разжирел, нахватал земли из конфискованной. Какая-то у него болезненная страсть к недвижимости. По жизни ведь не скуп, охотно ссужал деньги старым знакомым без процентов, мог не требовать долго, если человек в стесненных обстоятельствах, но попробуй попроси участок земли из приобретенных им. Прекрасный способ довести до сердечного приступа.

– Хе-хе, – сказала Мария. – Кто говорил про разные ветви власти? Не твои проблемы. Сегодня ты будешь пугать моего секретаря, завтра еще кого. А потом непременно обратное случится. Я твоим чиновникам ручки загребущие пооткручиваю.

Это про конкретного или как? Нужно выяснить.

– Разделение так разделение. Я ведь тебя слушаю и даже особо не возражаю. Достаточно. Дай бедной девушке возможность поплакаться. А где можно прилечь? – спросила без перехода.

Пришлось проводить в соседнюю комнату – таблиниум. Спальня далеко, а здесь кабинет бывшего хозяина, отделенный легкой дверью с непременными масками предков. Кровать для меня пока не держат в обозе. Чаще его для скорости совсем не имеется, а все нужное на вьючных лошадей и мулов грузят. И такового немного. Я всегда шел со своими воинами, разделяя с ними лишения и питаясь из одного котла. А значит, и комфорта обычно не больше, чем у любого легионера. И делал это не для видимости или чтоб завоевать любовь. Это принцип. Какой смысл запрещать другим таскать за собой сундуки, если сам этим занимаешься?

Здесь имелся толстенный мягкий ковер, оставшийся от хозяев, на котором подстелен плащ и положена подушка. Обычный походный набор. Она завалилась не раздеваясь и практически сразу засопела, а потом и захрапела. Не помню, чтоб раньше такие звуки издавала. Пицли устроился у нее в ногах.

Окна закрыты тонкой материей-сеткой. Насекомых не пропускает, а если кто полезет – услышу. Снаружи охрана. Пройти можно только мимо меня. Поэтому уселся и снова принялся старательно пересчитывать по доступным данным общую приблизительную сумму. Пошлины в районе двух – двух с половиной процентов от стоимости товаров, на рабов сознательно ввел пять. В последнее время цена заметно упала, уж больно много их после войн, но корабли с севера охотно забирают. Двойная выгода. Избавляюсь от ненужного добра и на обороте неплохо зарабатываю.

Четверть пошлины полисы теперь отдадут в качестве регулярной дани. На круг выходит до миллиона ауреев в год. Сколько всего можно сделать на это золото! Как минимум требовалось расселить часть правоверных на занятых землях. Это практиковали еще румляне, создавая колонии на оккупированных территориях. На ветеранов можно опереться в случае мятежа. Ведь новые поселенцы получали права на манер казаков и в случае неприятностей обязаны выставить вооруженный отряд. Приблизительный устав такого поселения легко нашелся в библиотеке одного из городов, некогда именно по такой схеме и организованного. Я его в последнее время тщательно изучал, делая выписки.

– Чего? – раздраженно спросил, когда в атрий сунулся сотник.

– Из города прибежали, – бодро доложил тот. – Возле пристани зверомордые с полулюдьми засели в домах и отстреливаются.

– И что, – брюзгливо спрашиваю, – сами не могут догадаться орудия подтащить, а не биться лбом о каменные стены? Или им жалко с пушкарями делиться?

– Так и сказать?

– Пророчица отдала город на разграбление, – прорвалось раздражение, – и что там происходит, не мое дело.

Он глубокомысленно кивнул. Только сейчас обратил внимание, у него на шее висит «Рука Марии». На самом деле ладонь с пальцами и непременной надписью: «Кроме Ylim, нет других». Вместо крестиков носят. И тоже очень разные бывают. Из железа, серебра, золота и даже с драгоценными камнями. Откуда пошло, так и не доискался. Вроде и прежде нечто похожее в качестве оберегов использовали. В правилах такого не было, чистая самодеятельность.

– Еще чего? – недовольно интересуюсь, поскольку не уходит.

– Там Зенобия, – полушепотом докладывает и почти демонстративно озирается в поисках Пророчицы. – А, госпожа…

Моя сестра старательно уклонялась от общения с главой группы жриц, хотя их и величали среди правоверных «марьямийя», следующие по пути Марии. Они еще со времен обители не в лучших отношениях, и об этом, оказывается, даже сотник в курсе. Умный Филарет, а не просто случайный рубака. Хорошо последствия просчитывает для себя.

– Пусть заходит.

– Дождь под ноги, Влад, – сказала жрица, некогда именуемая Пятнадцатой в обители и знакомая еще с той поры. – Ты просил зайти?

Изумительно, как много можно сказать обычными словами; невольно внутренне улыбаюсь приветствуя. По имени, не император, не приказал, а просил, будто не получает постоянную плату за лечение. О, она себя совершенно открыто ставит на одну доску со мной. Независимая и гордая.

– Угощайся, – показываю на столик. – Мария спит. – На взгляд через плечо уточняю: – И разговор не имеет отношения к ней.

Молодая, а как умеет себя подать. Эта приподнятая бровь, выражающая недоумение без всяких слов. Умничка. Такая мне и нужна.

– Кому ты служишь, Зена? – Такое обращение вполне нормально. Только на официальных встречах называют полным именем. Да и на Влада не реагирую. – Танит?

Дверь тихонько приоткрылась за ее спиной, и высунулась мордочка подслушивающего Пицли. Мне не жалко, пусть передаст разговор.

– Бог Един, – произнесла она, не задумываясь ни на миг. – Он есть Истина, Бессмертный и Нерожденный. Никто не способен назвать всех его имен, потому что произносятся на разных языках. Он не рожден от матери и отца, не имеет пола. Он чистый, нескончаемый Свет. Верующие могут называть его разными именами, но первое и главное – Творец всего сущего.

– Я тоже помню эти слова, сказанные Пророчицей. Но ты ж не проходила очищение и не получила новое имя.

– Зачем? Можно назвать Ее любыми именами, главное, согласие с верой. Разве не это проповедует сестра наша, носящая на теле знак и лечащая силой Ее?

О, вот мы и подошли к главному. На Ее, а не Его заострять не стоит. Прекрасно знаю, что ответит. Если нет формы, то нет и пола, какая разница. В нашем языке со средним родом беда. Четко различаются мужской и женский, среднего не существует. Исключительно заимствованные слова. А вот у эллинов есть Афродит. Женское божество с мужскими причиндалами на статуях. Не очень распространенный культ, но вид еще тот у божества. Хорошо, что Мария запретила Ylim изображать.

– То, что сейчас происходит, – говорю вслух, – в городе, я не планировал. Но давно думаю над важной вещью. Правоверным нужно место, где они могут собираться, учиться и жить. Место, где наша община будет существовать сама по себе, без иных групп и храмов. Возможно, для того и пришло знамение.

При всей ее невозмутимости нечто мелькнуло в глазах. Наверняка и на жриц случившееся произвело впечатление. Уж они прекрасно видели, Мария ничего не сделала. А стена рухнула. Тогда кто? Ответ прямо на поверхности.

– Теперь такая возможность появилась. Это будет наш город. Без чужаков. И в нем нужен великий молитвенный дом. Может быть, проще построить на ипподроме, не снося домов и храмов. Просто теперь наверняка пустого места окажется достаточно. Я собираюсь возвести нечто такое.

Покопался в бумагах и извлек нужную, предлагая посмотреть. Стена по периметру с башнями-входами на все четыре стороны (разумеется, вход для всех), не хуже городской, превращающая комплекс в мощную цитадель.

Чертежник из меня еще тот, но здесь требовалась общая схема, а не стиль архитектуры. Хотя несколько рисунков попытался сделать. Точнее, объяснял свои желания, и менестрель Ганикс, обладающий кучей умений, пытался изобразить. Стрельчатые подковообразные арки, настенная резьба и облицовка плиткой. Мраморные колонны, мозаика, орнамент и поучительные сценки из истории.

Внутри храм, не имеющий ничего общего с римско-эллинским стилем. Скорее базилика прямоугольная. Здание огромное. В длину триста тридцать три римских фута^[12]. В ширину половина от этой цифры. Входы, опять же, со всех сторон. Две башни. Сознательно. Звук колоколов должен быть разным. Для праздников и обычных мероприятий с молитвами. Это возможно. Есть такие специалисты, отливающие по-разному звучащие.

Закрытый огромный двор, вполне соответствующий древним традициям обителей. И целый комплекс с объясняющими надписями: библиотека, общежитие, учебные аудитории, типография, больница, кельи для преподавателей, хозяйственные помещения. Часть строений, вероятно, придется делать в два-три этажа для экономии площади. Это сегодня кажется, что полно места.

– Здесь, – ткнув пальцем, – я собираюсь устроить место для женщин и мужчин, постигающих мудрость веры и науки. Обладающие вашими умениями всегда нужны, согласен на любые условия заранее. При одном моем. Вы, кто пожелает, официально пройдете очищение и станете одними из нас.

Можно было б добавить, второго предложения при отказе не дождешься, но она и сама все прекрасно знала. Я делал ставку на честолюбие. Иерархия среди жриц достаточно жесткая. Главы обителей имеют максимальный вес и выбираются собранием остальных после смерти предыдущей. Можно быть лучшей по силе, знаниям или еще каким качествам, но молодая никогда не попадет на этот пост. Считается, требуется немалый накопленный на практике опыт. А живут они долго. Раза в полтора больше обычного человека. В среднем, понятно. От насильственной смерти уйти нельзя. Зато можно долго сохраняться в работоспособном состоянии. Никто никогда не слышал про утратившую разум жрицу, а вот страшно старую видел на днях. Мепашкане на вид скоро сто, ссохлась до невесомого состояния, но продолжает руководить. А здесь такая сладкая морковка – получить в руки немалую власть.

Зенобия долго молчала.

– Ты всегда мне нравился, Влад, – сказала наконец негромко. – Умеешь соблазнять, а не грубо хватать, как иные. Но ты никогда не станешь вмешиваться в наши дела. Ни внутри обители, ни в отношения с другими скитами.

– Когда я лез в дела духовные?

– Иногда грань тонкая, особенно в таком варианте. Ты ж не случайно запихиваешь в одно место академию, магидов-мужчин и нас.

– Ты все правильно поняла. Сильно много власти никто не получит. Представители от каждой группы в общем управляющем совете. Предварительный устав разработать можешь самостоятельно. – И я улыбнулся.

Все равно утверждать станем вместе, для того и слово соответствующее употребил.

– Строить ты тоже доверишь мне.

– Сам храм только по согласованию с будущим епископом. Вам все равно придется вместе работать и служить литургии. По очереди или оба одновременно. Здесь соперничество неуместно, равноправие полное.

Я и так фактически создаю два ордена, не спрашивая мнения Марии. Сегодня магиды и диаконы могут быть мужского и женского пола, однако не все так просто в их взаимоотношениях. А если развести по углам, дам возможность жить раздельно, но по одним правилам, может, станет проще.

– Бирюк, – без вопросительной интонации сказала Зена.

– Да, думал про него.

– Проект утверждаем вместе, деньги даешь ты в необходимом размере. Да, – отреагировала на мой выразительный жест, – это будет дорого, но лишнего не попрошу.

– Идет.

Все равно такое строительство выйдет в дикую сумму. Но зато и привлечет кучу деятельного народа. Кто-то же должен строить, и это отнюдь не мои мавретанцы. Мы возводим здания без особой фантазии, а здесь требуется настоящий профессионал. Здешний молитвенный дом должен стать образцом для подражания во всех смыслах.

– Тогда я тебе дам тридцать семь жриц, готовых на очищение. При условии, что его проведет Пророчица!

Ну да. А как иначе. От кого попало не примут. Они не крестьяне с улицы и не кочевники из сертана. Не думаю, что у Марии найдутся возражения. Сама постановка вопроса ставит их ниже, ей должно быть лестно.

– А разве может быть иначе? – показательно удивляюсь.

– И еще одно, – прозвучало после паузы.

– Да?

– Скажи, как ты обходишься без женщин? У тебя одна жена и о других не слышно. А ты не по части мальчиков, как многие эллины.

– Ну, – несколько смущенно говорю, удивленный неожиданным поворотом беседы. – Я просто не считаю для себя правильным насиловать беззащитных.

Очень не хочется уподобиться прежнему Фенеку. Он и так иногда прорывается неуместно.

– Нельзя сказать, чтоб совсем уж обходился. Иногда, хм, бабы сами приходят в завоеванных городах.

Она гибко поднялась и скользнула вперед, присев на корточки рядом.

– Считай, – подмигивая, – сама пришла.

– Э, – говорю «умно», когда ее рука полезла в штаны.

– Иногда за этим ничего не стоит, – сказала Зена. – Мы и так договорились. Это ни на что не повлияет. Просто я хочу немножко плотской любви, и не с грязным кочевником, а ты и сам по себе хорош, без титула.

Сопротивляться было глупо, да и рука умело действовала, а девушка красивая. Ее губы оказались мягкими и сладкими, руки умелыми, а тело сильным, гибким.

Глава 3
Будни

После холодного душа сразу бодрость наступает, а у меня еще и прекрасное настроение. После тесного общения с Зеной оно просто потрясающее. Я однажды поинтересовался, и она, ничуть не смущаясь, поведала очередную тайну. Которая, возможно, исключительно для одного меня существует. Остальные и так в курсе. В какой-то момент по решению старших жриц, но обязательно до последних экзаменов, приглашают умелого специалиста к послушницам. Никто из них не выходит из обители девственницей. И причина проста. Они не должны привязываться к первому любовнику. Профессионал обучает, как правильно себя вести, чтоб ей было хорошо, но и мужчине тоже, однако чтоб постельные утехи четко разделяли с деловыми отношениями.

Вдобавок вчера вечером имел удовольствие получить весточку от Аннибала. После падения Заритоса мы резко разошлись во мнениях насчет дальнейшего. Ему хотелось упоения в битвах и радостей победителя, а мне требовалось время на приведение в порядок уже достигнутого. Мало барана захватить, важно еще и стричь его регулярно. Желательно, чтоб золотое руно давал. На упорядочивание системы и правового Кодекса, проверки земельных кадастров и новых чиновников нужно было спокойствие. А вот биться головой о Картаго сразу совершенно неуместно. В отличие от жаждущего славы Аннибала я догадывался, к чему это может привести, раз уж разрушение стен Заритоса не сподвигло к сдаче. Потому каждый занялся своим делом.

У большинства здешних городов стены были возведены очень давно, плохо противостояли тяжелым осадным пушкам и просто частенько находились не в лучшем состоянии. Крупнейший город побережья не так давно окружил себя совершенно особыми фортификационными сооружениями. Стены возводили из утрамбованной земли, перемешанной с галькой, только снаружи облицованы камнем. Очень много применялся бетон. Для меня стало немалым открытием, что его используют так массово и даже умудряются строить буквально вечные волноломы. Квадратная гавань, круглая. Чего только не творили благодаря прекрасному материалу.

Пробить такие укрепления достаточно тяжело. Вместо башен возвели пятиугольные бастионы, дающие отсутствие мертвых зон во время штурма. Кроме того, он находился на мысе, где достаточно удобно защищаться. Подойти можно исключительно по узкой полосе, под мощным обстрелом. То есть стандартный метод взятия крепости нахрапом мало подходил, оставалась плотная осада и бесконечный обстрел. На это у горожан имелся очень приличный флот, и полностью перекрыть снабжение не удалось бы.

Но тогда все были под мощным впечатлением от чуда и горели желанием продолжить поход. Сначала на Картаго, а потом и дальше на восток, в Ливию. Ну, я внешне неохотно, а в душе злорадствуя, уступил великую честь, доверив этнарху совершать подвиги. Практически всю армию вручил за минусом собственных легионов. И вот уже полгода он сидел у стен и в очередной раз жаловался на плохой подвоз продовольствия, недостаточное количество пороха и уходящих кочевников, крайне недовольных ситуацией. Добычи не было, потери все увеличивались, а перспективы никакой. Даже пограбить толком некого. Ближайший район давно вычистили, а ходить в рейды им Влад не велит. Это ж наши подданные, забирать у них нельзя. Только за плату, иначе петля. И ведь вешал, если ловил. Даже преданные имощаги из родного племени Синего уходили.

Нет, порох и продовольствие я отправлял. Но мне тоже необходимо кормить легион и готовиться к будущему. Поэтому причины для недовольства имелись, но кто ж виноват, что свои силы не рассчитал? По-моему, Аннибала всерьез допекло, что радовало. Уж больно всегда хотел на себя одеяло перетянуть. Вот пусть и трудится. В письме он явно намекал на необходимость попросить Марию посетить войско. Не хуже меня понимает, насколько это воодушевило бы воинов, пусть и без второго чуда, но и что просить ее бесполезно. Может, я б мог умолить, но, безусловно, не стану. И не из желания насолить сопернику. Побывав в Заритосе на следующий день, насмотревшись на тысячи трупов и сожженные дома, она вторично напилась и, проспавшись, отправилась назад по побережью с проповедями. Война ей всегда была поперек горла, но благими намерениями выстлана дорога в ад. Похоже, свой она уже увидела и результат ей крайне не понравился. Из донесений можно понять, что вещает она о доброте, помощи людям и тому подобном. О священной войне молчит. Незачем дополнительно гадить в душу. Ей и так нехорошо.

Завтрак в атрии почти всегда в одиночку, разве кому-то из допущенных приспичит повидаться на рассвете. Зена ушла еще ночью. Так что, толкнув дверь, не ожидал кого-либо увидеть. Когда краем глаза заметил мелькнувшую тень, совершенно машинально шарахнулся. И только поэтому не получил пол-локтя железа в бок. Худой и высокий, жилистый смуглый человек с совершенно незнакомым лицом сделал второй выпад длинным ножом. К сожалению, сейчас на мне ничего не было, кроме полотенца в руках. На нашей жаре драпироваться в кучу одежек, находясь дома, да еще сразу после душа? У меня и тапочек-то не было, босые ноги!

Видимо, не зря каждый вечер тренировался с самыми разными партнерами. Тело работало без малейшего участия головы. Полотенцем по глазам нападавшему, ногой в колено. Оба раза он уклонился с похвальной быстротой, но и меня не задел, отвлеченный. Ну а я, пользуясь секундной передышкой, открыл рот и во всю глотку заорал:

– Охрана!

Да, это не совсем честно для такого замечательного поединка, но у меня-то ножа нет, и я совершенно не расположен проверять, насколько его острый. Убийца пошел на меня, красиво вертя сталью. Я только и успевал уклоняться, пятясь, причем он все ж дважды меня зацепил несильно. Порез. Кровь пошла, не добавляя радости. При этом я продолжал вопить, призывая на помощь. Потом успел перехватить руку и принялся выкручивать. На какое-то мгновение застыли в шатком равновесии, затем он пнул меня коленом между ног, но угодил по вовремя подставленному бедру. Тоже мало приятного. Мы качнулись, и он врезал лбом мне в переносицу. Жуткая боль, но руку с ножом я не выпустил, прекрасно сознавая, чем закончится. Напротив, рванул его на себя и через бедро. Прием не получился, слишком опытен противник, однако мы упали, причем я оказался сверху. Видимо, ему крепко досталось, поскольку нож улетел в сторону, но этот тип тоже умел терпеть боль и почти сразу выскользнул, а потом и оседлал меня, вцепившись руками в горло. Пальцы у него были железные, разжимать я даже не пытался, вцепившись ответно в глаза и лицо. Сознание уплывало, и даже не удивился, когда он упал внезапно сверху. Спихнув тело вбок, тупо посмотрел на вылезающие из его расколотого черепа мозги, пытаясь отдышаться.

Потом поднял голову. Маленький Стрелок из Лука, так его звали правильно, хотя обычно окликали просто Мелким, стоял рядом, держа в руках бронзовую статуэтку работы Алкамена, заляпанную кровью и мозгами. Причем пальцы не дрожали, хотя вроде бы первый его убитый.

Скульптор, конечно, не Пракситель и не Лисипп, однако стоит этот «Скиф» десятка три ауреев. У меня их много, изображающих разные народы. Стоят себе на полочке рядком, где прежде маски предков хозяина были. Кто б мог подумать, что можно и так применить. На полу валялась миска с лепешками и что-то размазано по мозаике. Парнишка нес мне завтрак и от неожиданного зрелища уронил. Зато не растерялся.

– Молодец, – говорю под грохот бегущих. Наконец-то охрана прибыла. – За мной долг, и серьезный. Подумай, чего хочешь, и скажи. Может, домой вернуться?

– Я хочу, – блеснув глазами, сказал, – чтоб ты заменил отца на обряде «очищения».

Он заложник из Тазы, из рода Нефус, с десяти лет рядом. Достаточно сообразительный, чтоб не смотреть волком с самого начала. В конце концов, никто таких, как он, не тиранил. Обычные воспитанники, проходящие обучение на практике и получающие необходимые любому воину навыки. Их учили работать с лошадьми, верблюдами, холодным и огнестрельным оружием, ходить в строю и в разведку. Кроме того, каждое утро они присутствовали на молитвах, а магиды не только давали навыки чтения и письма, еще знакомили с основами новой религии и правилами поведения.

Очень редко кто, даже из прежде враждебных родов, уходил, когда получал свободу. Через пару лет мальчишки обзаводятся друзьями, потом их начинают обкатывать в мелких стычках и набегах. Еще и девчонки из заложниц тоже по соседству, и завязываются отношения. Не сознательно, но они перемешиваются и ощущают себя ближе к моим легионерам и охранникам, среди которых постоянно крутятся, чем к прежним родичам. Многие и веру принимают без малейшего нажима. Для нормального мавретанца само появление правоверных победителей означает, что их бог сильнее, а значит, ему полезно служить. Но этот первый с такой просьбой. Понимает, что запомнят, да и мне неудобно будет его потом сунуть в дальний гарнизон и забыть. Хитрец.

– Для меня честь привести искренне, – произнес с нажимом, – верующего в общину. Это не награда. Это доброе дело для меня. Так что подумай. Луну не обещаю, я ее даже жене на дарил, но жизнь свою достаточно ценю. Ты, – уже совсем другим тоном шиплю Филарету, – как он сюда попал, моча верблюжья?

– Часовой у входа убит. Еще один исчез.

На пороге возник очередной охранник и сделал понятный жест.

– Тоже мертвый.

– Вконец зажрались! Не охрана, а дерьмо ослиное! В моем доме убийцы выскакивают! Вас режут, как детей. Даже сопротивляться не пытаетесь! Если не выяснишь за сутки, как эта падаль сюда проникла, кто помогал, все пойдете на пополнение в легионы. Ты лично за лошадьми смотреть – конюхом. Там вас научат, как на посту стоять! Привыкли жрать и спать, неумехи!

Последнее несколько преувеличено, потому что кого попало в охранную сотню не беру. Но к этому моменту в помещении уже целая толпа народу, от слуг до секретарей, и все жадно слушают. Спускать нерадивость никак нельзя. Не поймут. Правда, хоть одежду принесли.

– Мне коня!

– Так нельзя, – нерешительно бормочет Филарет. – А если он был не один?

– Так обыщи дом! – ору. – А вам заняться нечем? Пошли вон!

Подбираю с пола лепешку и откусываю приличный кусок, позволяя себя осмотреть примчавшейся жрице. Как и ожидалось, ничего ужасного. Парочка порезов, которые мажут крайне неприятно жгучей мазью. По опыту, прекрасно заживляет и воспаление после редко бывает. Только если нечто в рану не попало.

Несмотря на волнения, аппетит не пропал. Да и настроение нормальное. Подумаешь, убить хотели. В третий раз за последний год. Один раз из арбалета попытались, второй – отравить. Теперь пришел убийца в гости. И кто их прислать мог? Занятный вопрос. Ответ отсутствует. Отравительница работала на кухне, ей предложили большие деньги. Не будь дурой, согласилась и тут же все выложила главному повару. То ли ее проверяли, то ли следили, но наниматель исчез, и по описанию найти не удалось. Арбалетчика и вовсе завалили бдительные телохранители, стоило ему высунуться. Мои ребята стреляют из лука на скаку, попадя в кольцо. Других не держу. И им не пришло в голову подранить сомнительного типа на крыше. Сразу двумя стрелами наповал. Так что в очередной раз допросить некого. Обычный профессиональный риск монархов – лишиться жизни от руки наемного убийцы. Не собираюсь из-за этого сидеть взаперти.

Каждое утро после завтрака сажусь в седло и отправляюсь по произвольному маршруту. Не то чтоб не доверял назначенным, но иногда нужно заявиться с проверкой и разнести за нерадивость, да и на месте удобнее смотреть на результаты работы. Все должны знать, что могу свалиться внезапно на голову и прийти в ярость, если в докладе вранье. Был еще специальный ящик у ворот, куда через щель кидали кляузы с доносами и плачи пострадавших. Вынуть можно было только изнутри. Иногда там попадались любопытные сообщения.

На самом деле просто необходимо вместо бесконечных бумаг прогуляться часик-другой и отдохнуть. Первое время с утра до вечера доставали посетители, мечтающие, чтоб их рассудили. Идиоты. Когда делят по справедливости, меньше всего достается тем, кто в нее искренне верит. Но с этим я научился бороться еще в прошлом, в бытность свою обычным владельцем заводов и торговых предприятий. Все просители и жалобщики идут сначала к личному секретарю и его помощникам. Писарь, отбыв в свиту Марии, оставил несколько достаточно вышколенных заместителей. Забавно, но он тоже перебороть себя не смог и набрал чиновников из бывших рабов. Образованные, умные, однако не настоящие мавретанцы. Зато и не начинают изображать обиженную честь, когда в сердцах наорешь. Стараюсь такого не делать, но натура берет верх, и иногда срываюсь. В любом случае не сам многими вещами занимаюсь. Это даже выгодно. Всегда можно свалить вину на другого и поручить умному, но ленивому сделать дело. Такой сотрудник выполнит работу сразу должным образом, чтоб не заставили переделывать.

Езжу по городу, естественно, не один, а с десятком охраны. Не потому, что кого-то боюсь или разучился ходить пешком. Важный человек не может разгуливать в одиночку на своих двоих. Не поймут. И так нарушаю традицию, внося варварский оттенок. В приличных местах носильщики должны таскать, но меня при этом реально тошнит. Рикша и то лучше, но до изобретения велосипеда мне не дожить. Колеса резиновые и шарикоподшипники – высокие технологии, недоступные здешнему производству. То есть вулканизацию я создал, но чтоб получить на талант веса резину, необходимо привезти из-за океана в три раза больше каучука, который добывают сотни людей. Понятно, во что влетает все в итоге. Желающих приобрести перчатки не найти, разве кое-кто из возящихся с химическими реактивами оценил. Хотя простейшие галоши расхватали моментально. Ходить по грязи в них гораздо удобнее. Презервативы я так и не начал выпускать, хотя ничего особо сложного. Надо только на форму слой соли положить и в латекс окунуть. Но по такой цене очень большие любители возьмут. Про сифилис, к счастью, не слышно, хотя не могли не подцепить в Америке. То есть Атлантиде, как ее называют.

Зато в другом отношении я великий прогрессор. Заритос хорошо погорел во время резни и дальнейшего разграбления. Поскольку мои легионы в погроме не участвовали, честно выполняя свой долг на позициях, и немалое количество кораблей утопили (попадание в любое место бомбы мортиры превращает корабль буквально в обломки, пробивая его нередко насквозь), да и кучу бегущих отловили, город я забрал себе. А потом разделил на участки и раздал по жребию. Строили его некогда по римским шаблонам. Четкая сетка кварталов и две основные улицы. Ширина у них пятьдесят футов в отличие от остальных, где всего по тридцать. Натуральные проспекты!

Вот только адресов, в моем понимании, не существовало. Дом купца Марка Валиция. Кому надо, найдет. Я, не особо заморачиваясь, просто взял за основу шахматный принцип. Половина улиц обозначается буквой, вторая цифрой. Каждый квартал имеет свой номер. Через черточку дом в нем. А-34-3. Просто и понятно. Половина народа до сих пор чешет в затылке в недоумении, зачем эти сложности. Правда, почему город называется Мария-на-Озере, никто не спрашивает. Во-первых, на месте сожженного Тингиса точно так же Тодором строится Мария-на-Мысе. Мне нужны опоры среди чужого населения на случай проблем. Это города Чистых, где пока нет иноверцев. Во-вторых, Александр Македонский поставил своего имени больше десятка, и все об этом помнят. Александрия на Ниле до сих пор существует. А я не в честь себя название дал.

Дома раздавались в собственность; если требовался ремонт или восстановление, из казны новый хозяин получал беспроцентную ссуду на десять лет. Ну и себя, любимого, не забыл. Кому нужно намекнули, и один из лучших особняков, почти не пострадавший во время штурма, достался по приговору войска как командиру, без жребия. Надо понимать, что жили прежде в Заритосе не меньше тридцати тысяч, а заселились десять. Даже если вычесть бедняков в простых хибарах, необходимость сноса и постройки новых домов, никто не оказался обделенным или в плохих условиях. Город был богат. Канализация (!), причем не в озеро выводилась, хотя абсолютно чистым его все ж не назвать, водопровод, термы, табуларий-архив, театр, ипподром, множество храмов.

Вот последние целенаправленно сносились, освобождая место. Часть строительных материалов, включая колонны и мрамор, в будущем можно использовать для собора. А просто камни и сейчас пригодились, поскольку помимо места для молитвы ставились форты для прикрытия канала. Давать возможность повторить мой успех никому не собираюсь. Стены по-любому нужно переделывать для фронтального огня, и неплохо бы еще одну подальше, расширяя город и создавая дополнительную оборонительную систему. К сожалению, даже моих финансов на это пока маловато. Вечно приходится выбирать между первоочередными целями и теми, что могут подождать.

Перед торговой площадью у остатков забора снесенного дома парочка мужчин сидела на корточках. Один и вовсе дремал. Зато перед ними стояли двое и явно ссорились, размахивая руками и беседуя на повышенных тонах. При моем появлении спавшего толкнули, и он поспешно вскочил, напяливая шапку. Ага, здешний распорядитель, судя по фасону и цвету. За место торговец обязан платить, как и за продажи больших партий товара. Кстати, нашлись особо ушлые, и, полагаю, скоро их количество возрастет, которые сдавали свои дома приезжим купцам. Им хорошо и тем удобно.

Кроме того, в его полномочия входила проверка весов на соответствие стандартам, разбор жалоб, обмана и прочих хитростей, когда вес буханки, например, не соответствует заявленной. С этим у нас строго.

– Дождь под ноги, император, – говорит подойдя.

– Что происходит? Что это за люди?

Он замялся на мгновенье.

– Разбор досудебный.

– Не понял.

– Зачем суффета нагружать излишними трудами? – объясняет.

Кажется, сообразил, что не дошло.

– Не станет же он заниматься погрызенным мешком с маисом, мелкой ссудой или тому подобной ерундой. Этот одолжил осла, перегрузил его, а то возьми и сдохни!

Между прочим, в число внедренных мной стандартов веса есть и такие: вес осла – приблизительно сто пятьдесят килограмм, вьючного мула – триста, лошади – четыреста, а верблюда даже пятьсот. Меры и без меня придумали, оставалось лишь зафиксировать официально.

– Я им дал два часа на выяснение отношений. Если не договорятся, получат палкой оба и еще полчаса на раздумье. Если совсем тупые, пойдут к судье.

Наверняка еще и подарок небольшой получит потом за усердную помощь в обсуждении. Но суффету ведь платить придется, и мелочью не отделаешься! А здесь можно полюбовно договориться. Так что всем выгодно. Кроме судьи, который имеет свою долю с платы за разбор по Кодексу.

– Ну-ну, – говорю, невольно усмехаясь предприимчивости, и проезжаю.

Час еще ранний, однако торговля идет бойко. Здешний базар продовольственный. Сознательно разделил. Как водится, прямо на месте режут скот, да и гнили всякой полно остается к ночи. А санитарное состояние важно. Не говоря уж о возможности болезней, в этом отношении Кодекс строг и практически совпадает с законами на севере. И что не менее важно, прямо предписано Пророчицей соблюдать гигиену. Следить все равно надо. Человек скотина ленивая. Если его не пинать, он редко почешется. А мясо должно быть свежее, падаль запрещена. Но и бойня после всего отмыта и почищена от помета и вонючих шкур, чтоб не лежали где попало. За все нарушения штраф серьезнейший. Не понимающих или не желающих выполнять правила дважды изгоняли навечно. Крысы и прочие «радости» – разносчики заразы мне в городе без надобности.

Что угодно здесь продают: лепешки из маиса и пшеницы, которые пекут прямо на виду, пирожки с самой разной начинкой, даже перченые для ценителей, готовых платить заметно дороже. Овощи и фрукты, а также всевозможные приправы, от которых разбегаются глаза. В прежней жизни и не подозревал, что дыни бывают вяленые, маринованные, соленые и много других вариантов. Сотни сортов вина от самого паршивого до высоко ценимого, привезенного издалека, с добавками и без. Бренди, ну как без этого. Ракия, алкогольный напиток, приготовленный из фруктов. Абрикосы в огромном количестве, но здесь из них предпочитают варить пастилу. Густое повидло намазывают на гладкие доски, сушат и получают длинные полосы товара, сворачиваемого в рулон. Можно просто жевать, а можно добавить в пирог или сделать напиток. Самое удивительное, конечно, разнообразие оливок. На масле из них готовят, его используют в салатах и еще для притираний. А можно просто ими перекусить. Они бывают овальные, круглые, черные, зеленые, красные. Их солят, маринуют, вялят и готовят еще десятком способов.

Мясо любого вида. Куры, свиньи, коровы, козы, голуби, фазаны, кролики, зайцы, даже лошади и верблюды. Прямо при тебе зарежут и освежуют, если пожелаешь. Или отдадут живой товар. Все ж холодильники пока не изобрели и до гор со льдом далеко. Для любителей продается экзотика – олени, зебры, жирафы и крокодилы с цаплями. А можно прямо тут угоститься шашлыком из верблюжатины с бараньим жиром. Найти его у верблюда невозможно. Кстати, почему-то принято запивать жареное мясо простоквашей. Ее по соседству продают, как и сыр, творог, брынзу, масло не только коровье, но и лошадиное, козье и верблюжье. Цены, естественно, различаются. Коза скот совсем уж бедных, однако молоко и приготовленное из него на вкус ничем не хуже, по моему скромному мнению.

Морда моя хорошо знакома, тем более торговцы начальство в лицо прекрасно знают. Постоянно приветствуют, но с криками не лезут. Никто не навязывает товар и не кидается с просьбой о помощи. Иногда такое случается, но не часто. Редко кто стремится привлечь внимание. Суд мой строг, зато ужасно справедлив. Невинно обвиненный может получить клеветника в полное распоряжение. А там уж как повезет. Прибитое к столбу на сутки ухо не самое ужасное. Все это усвоили и предпочитают решать мелкие проблемы без власти, как недавно обнаружилось.

В одном месте собралась небольшая толпа. Оказалось, никто не дерется. Очередной юродивый дает представление. Через головы с коня все прекрасно видно. Он извлекает из корзины здоровенную гадюку и прямо на глазах изумленно ахающих зрителей принимается откусывать от нее куски, немедленно глотая. Собственно, жители сертана едят и змей, и ящериц, и даже всяких кузнечиков. Ничего ужасного в том нет, если правильно приготовить. Мясо пресмыкающихся на вкус напоминает курятину, но не живую же трескают приличные люди!

Мальчишка, пришедший с ним, отбивает на барабане дробь, сопровождающую действия ненормального. То быстрее, то медленнее. Когда доел окончательно несчастную ядовитую гадину, до последнего момента продолжающую дергать хвостом, замер. А затем удары стали особенно яростными.

Тут юродивый замер и захрипел, конвульсивно дергаясь. Поднял руки ко рту и извлек оттуда с заметным напряжением абсолютно целую и невредимую змею. Силен! Так глаза отвести! В чудеса я не верил абсолютно. Магия – это совсем другое дело. Только ни одна жрица никогда не оживит мертвого, пусть он и змей.

Народ радостно зашумел, и маленький барабанщик пошел с шапкой по кругу. Ему кидали самые разные монеты. Бросил и я денарий, обнаружив вблизи, что это вовсе не мальчик, а девушка, пусть и молоденькая. Она сразу засекла номинал, все ж серебро подают не часто, и поклонилась.

– Приходите вечером к domus Влада. Знаешь, где это?

– Да, император, – сказала она спокойно.

Выходит, признала. Тем лучше. Угостить еще одного странного типа мне не тяжко. Вдруг в очередной раз нечто выгорит. За пару лет пообщался с четырьмя добрыми дюжинами юродивых и фокусников. Большинство реально со сдвигом в мозгах, кое-кто нормален, но придуривается на публику. Половина просто жулики в той или иной степени. Такие охотно готовы поработать на Агата, передавать полезные сведения. Все равно бродят, много чего видят и слышат. Что ж не порадеть для хорошего человека за мзду невеликую. Но четверо оказались друидами. Лечить могли не хуже жриц. Правда, один сразу отказался переезжать, ему и так неплохо было в качестве обычного врача, еще один был стар и немощен, зато мог объяснить двоим молодым, как правильно лечить, чтоб самому не сдохнуть и клиента ненароком не угробить. До среднего уровня жрицы им всем было далековато, но лиха беда начало. В мужской обители такие уместны. Надеюсь, слух пойдет и сами появятся рано или поздно, надеясь выучиться. Потому что иначе люди со способностями рано помирают, о чем говорили некогда Марии. Мужчин это касается не меньше.

На пятачке заиграла музыка. Я так и не привык здешнюю воспринимать, раздражает, особенно когда приходится сидеть под это визгливо-заунывное треньканье. Менестрели с севера гораздо ближе по звучанию к моему пониманию, да и используют они нечто вроде гитары. А эти дуделки и одна палка две струны исключительно раздражают, о чем вслух не говорю.

Разворачиваю коня и еду дальше. Мимо рядов, где продают самое дешевое из возможного – плоды кактуса. Сердцевина достаточно приятна на вкус, но есть такое можно разве что с голодухи. Косточек огромное количество, и они не настолько мелкие, чтоб не обращать внимания. Не жуешь, а бесконечно сплевываешь. Между прочим, здешние арбузы имеют не больше трети красной мякоти и не сильно сладкие. Вот если упарить до густоты меда, получалось неплохо, а без обработки угощать гостей не принято.

Теперь на верфь. На мое счастье, ее раззадоренные правоверные не растащили и не спалили на радостях победы. Все ж доски далеко не самое ценное, что можно было найти в тот момент в павшем городе. Там даже уцелело несколько прятавшихся семей корабельщиков. В принципе, подобное место всегда достаточно замкнутый мирок. Кроме запасов древесины, обязательного пруда с солоноватой водой для укрепления частей корабля и мачт всегда строят склады и дома для работников. Постоянно нужны квалифицированные плотники, столяры, канатчики, парусные мастера.

А мне до зареза необходим флот. Нельзя владеть побережьем и не иметь возможности его контролировать. Общего военного Пятидесятиградье не имело никогда. Конечно, можно надергать с мира по штучке, однако большинство военных галер ушли в Картаго и на север, заодно уведя немало торговых суденышек. Все ж больше всего новую замечательную власть не любили прежние господа и богачи. Что могли – утянули. Землю с особняком же не увезешь, а сундуки с деньгами можно погрузить на корабли.

Так что пришлось начинать практически с нуля. И, как всегда, представления очень сильно разошлись с реальностью. Оказалось, судостроителям прекрасно известен метод конвейерного производства. Прогрессоры им без надобности. Существует несколько типов кораблей, и дерево никто не приобретает в последний момент. Оно высушивается, пропитывается чем-то, детали режутся по четким шаблонам, да еще каждая обозначается буквой. Доски вставляются в специальные пазы и прошиваются дубовыми штырями без всякого железа или меди. Когда дерево намокало, оно разбухало, и щели закрывались полностью.

Такой метод позволяет не работать сезонно или по мере поступления материалов, а иметь на складе все необходимое заранее, загружая работников верфи постоянно. А благодаря подготовленным запасам никакие потери не фатальны. Восстановление флотилии занимает не так много времени.

Обычный купеческий зерновоз, берущий в трюмы сто воловьих повозок зерна, опытные мастера строили за три недели! Потом еще палубный настил и надстройки на уже спущенном на воду. Военная галера, правда, месяца два доводилась до полной готовности. Никто не мог себе позволить большого количества военных кораблей. Строительство обходилось минимум в два таланта серебром, учитывая привозное дерево. Содержание в добрый талант. Мне они почти ничего не стоили, кроме платы работникам, большая часть которых трудилась в расчете на обещание через два года освободить, и их питание. Но наличие даже двадцати галер еще не делало меня навархом!^[13]

Требовалось обучить людей не только слаженно грести, но и маневрировать, а также ориентироваться в море. Необходимы были тренировки, включая пушечную стрельбу на качающих судно волнах. Чтоб не летели ядра мимо врага. Иначе вся подготовка закончится на дне моря. А каждая галера – это двести двадцать – двести пятьдесят гребцов, моряков и абордажников. То есть мне прямо сегодня нужно было минимум пять тысяч человек. И если на весла можно было посадить портовых бедняков, готовых за пайку и возможную добычу охотно служить, то наемники без надобности. Приходилось вместо третьего легиона создавать морскую пехоту. А мои горцы и кочевники море не особо любили. Проще сказать – боялись.

Поэтому крайне необходим был козырь. Что я уже давно сообразил, при немалых сохраненных достижениях античности, потерянных на Земле в темные века, здесь явно заметен застой даже в военной сфере. Серьезные государства существуют лишь на востоке, но они тупо бодаются уже третье столетие. Стоит кому-то начать брать верх, как его соперник получает помощь от соседей и с севера. Зверолюди не создали империй, но и другим не давали подняться. Европа в каком-то сонном феодализме. Четкая лестница снизу вверх и прикрепление к земле практически всех. Мало того, закон повелевал передавать профессию по наследству, и старший сын гончара не мог стать плотником, а жениться имел право либо в пределах местности, либо цеха. Конечно, всегда есть нюансы, однако в целом самое натуральное крепостное право. И хотя мелкие войны продолжались, серьезного развития того же огнестрельного оружия не происходило. Слишком дорогое удовольствие.

И пусть я не великий знаток военного дела, однако кое-что все ж помню. Орудия могут быть из чугуна – раз.

Да, они получаются тяжелее медных и бронзовых, но на корабле это не имеет такого значения, как в полевых сражениях. Значит, вместо парочки можно установить десяток и за счет общего веса залпа запинать более опытных мореходов. Так? А вот и нет. Попробуй на стандартную галеру воткнуть нечто дополнительно. Там элементарно места нет. А сильно здоровая пушка отдачей способна проломить борт или палубу. На практике убедились. То есть можно все ж, но крайне осторожно, чтоб не ухудшить скорость, управляемость и много чего еще. Вместо десятка планируемых орудий все равно два-три плюс маленького калибра на поворотном шесте. Просто мне они обходятся гораздо дешевле бронзовых, вот и вся радость.

Но я ж помню и другое, гребные суда были вытеснены парусными. Значит, можно – это два.

Осталось найти того, кто воплотит мутную идею. Естественно, средиземноморские мастера мысленно крутили пальцами у виска на предложение построить нечто среднее между гребным и парусным судном. Прямо свое отношение они выразить не смели, но никто такого не делает! Пришлось искать аж на атлантическом побережье корабельщиков.

Первый вариант был после проверки забракован и разобран. Теперь строили второй, улучшенный. Благодаря двухпалубной конструкции корабль мог дать бортовой залп из пяти крупнокалиберных пушек, а на близкой дистанции еще картечью из трех трехфунтовок. К тому же два двенадцатифунтовых орудия имели возможность бить прямо по носу. Вместо стандартных двух мачт предполагалось размещение трех с нижними латинскими и верхними прямоугольными парусами. Очень хотелось надеяться, что хотя бы через год это будет плавать, а не перевернется при первом же слабеньком шторме. Иначе все тщательно обдуманные планы превратятся в верблюжье дерьмо, тогда придется идти на запредельный риск. А я таких вещей крайне не люблю.

– И почему никто не работает? – интересуюсь, когда, миновав ворота, обнаруживаю толпу на пристани.

Мало того, что они не собираются оправдывать кормежку, так еще явно намечается потасовка. Стенка на стенку. И, судя по топорам, молоткам и прочему инструменту, здесь скоро будет весело. Очень вовремя заявился.

– Эти полулюди, не стоящие шакальей мочи, возмущаются, – говорит один из корабельщиков, показывая на двоих, распятых на стене.

– Кто не красномундирники, – произношу достаточно громко, чтоб слышали все, – отошли. Что непонятного, морда рябая? – вызвериваюсь на здорового обормота с палкой в руках.

Оспа здесь есть, но, поскольку практически все имеют домашний скот и ловят коровью оспу в детстве, болезнь чаще всего проходит в легкой форме. Про прививки против болезни тоже в курсе. Или это называется иначе? Втирают гной переболевших здоровым. Помогает, хотя изредка помирают. Но чаще просто кожу портит. Зато живы. Кажется, в Европе моего мира поумирало до трети заразившихся. Здесь парочка на тысячу.

Охранники все правильно сообразили и наезжают на не желающих торопиться. Бить не бьют, но теснят, и народ, ворча, отходит.

– Выстроились! В одну шеренгу! Живо сюда еще легионеров, – говорю сквозь зубы десятнику.

Тот моментально отправил одного из своих с приказом. Уж переспрашивать зачем, они не приучены.

Короткое колебание, и полулюди привычно разбираются по росту. Вид у большинства усталый, да все больше и без того в возрасте. В обозе молодые не служат. А жизнь нынче не сладкая. Почти три дюжины померли со времени попадания в плен. Кто от болезни, кто от работы или травм. Но две сотни еще осталось.

– Будьте готовы, если кто дернется – рубите, – приказал телохранителям. – Ты, – показываю на обезьяна, командующего построением, – ко мне.

Тот подошел почти строевым шагом, аж залюбоваться можно. Моих легионеров еще долго дрючить придется, прежде чем смогут повторить. А перестроение стрелков в бою требует немалой слаженности.

– Это твои люди, и ты отвечаешь за них, – говорю, глядя сверху, с коня. – Твои шакалы сбежали и пытались украсть лодку.

– Никто не пострадал, – хмуро сказал бывший начальник обоза. – За что их так?

Да, умирать они будут долго. На солнце. Проще было сразу головы отрубить. Но этого достойны воины, а не воры.

– А ты не знаешь? – спрашиваю с иронией. – Вы, – поднимаясь в стременах и обращаясь к полулюдям, – решили бунтовать? Что делают с рабами ваши хозяева в таких случаях?

– Мы не рабы! – крикнули из строя.

– Нет, – подтверждаю. – Вы не рабы. Вы падаль, не стоящая ничего и достойная стать исключительно удобрением для полей. Урсы отказались вас выкупать. Вы им не нужны. Не умерли в бою, значит, недостойны сочувствия. А мне зачем? Полагаете, много пользы от вас на работах? Кормят вас не хуже прочих, а толку почти нет. Теперь еще и сбежать надумали. Если б не прибежали рыбаки, ваши друзья и хозяина лодки убили бы. Я относился к вам как к людям. Но вы принимаете доброту за слабость. Еще раз спрашиваю, что в таких случаях делали зверомордые? Неужели никто не в курсе или языки проглотили? Это называется децимация! Каждый десятый раб при побеге в команде распинается. Не двое! Рассчитайтесь по номерам. Начали!

– Не надо, – быстро сказал обезьян.

– Не слышу!

– Первый, – сказал негромко стоявший на фланге. – Второй, третий, – пошло по шеренге.

– Стой на месте, Бидвэвэяш, – говорю негромко.

Он замер. Наверное, впервые услышал полное имя. Я тоже именовал его Бидом до сих пор.

– Сделаешь еще шаг, убью всех.

– Не делай этого. – В тоне Бида проскочила жалобная нотка.

– Можешь придумать причину?

– Чем я могу пригрозить, кроме лишения беседы? – изобразил наивность обезьян.

Гремя оружием, прибежали охранники. На верфь кого попало не пускают. Полную секретность не сохранить, если корабли через канал ходят, но пока в доке не особо разглядеть, что там клепают ударными темпами. А всем же интересно. И через пару дней дойдет до того, до кого нежелательно. Вот и приходится выставлять караулы.

– Ты правда думаешь, что я идиот? Ты за все время не сказал ничего интересного. Ни про прошлое вашего народа, ни про настоящее. С врагом не делятся информацией. Молодец. Только зачем мне пустая болтовня. Было любопытно, сколько еще способен молотить языком, не ответив, по сути, ни на один вопрос. Склады продовольствия через каждые шестнадцать миль? Это и так всем известно. Армия в «автономке» не больше двенадцати дней без реальной опоры? Может быть, ваша. Не моя. Зато теперь я знаю – симиа умны вопреки вашему виду и поведению. Возможно, не все, так и люди разные. Но недооценивать вас не стоит. Спасибо за урок. А сейчас ты получишь свой, чтобы помнил место.

Уже громко, для всех:

– Каждый десятый шаг вперед!

Теперь примчалась полусотня легионеров. Кажется, посыльный решил выполнить приказ с запасом. Эти встали вполне недвусмысленно, направив ружья на строй за спинами местной охраны. А сзади по-прежнему толпа, она стала заметно больше. Они поддержат с удовольствием. Полулюдей не любили гораздо больше, чем те этого заслуживали.

– Девятнадцать это нехорошо, – задумчиво говорю.

Сто девяносто семь голов на десять не делятся.

– Знаете, я передумал. Кому нужно просто распинать, когда можно развлечься. Что такое закон зверя, все помнят?

Ага, в курсе. Вон как посмотрели с ненавистью. Об этом мне рассказывал Пирр. Применяется не часто в качестве наказания для провинившегося подразделения. И для них страшнее всего, ведь убивать приходится своих же товарищей. Не зря в качестве палача у красномордых всегда обезьян. Нанести своему вред – позор.

– Только вот для одного пары не получается. Ну в лазарете ведь больных еще десяток. Так что последний – вышел из строя.

Этому совсем не хотелось, по морде видно, но деваться некуда.

– Сейчас вам дадут мечи, и только один должен остаться в живых. Если кто, получив клинок, захочет кинуться на нас, умрут все, стоящие в строю. Если зарезаться, на его место встанет любой другой из вас. Это ваш выбор.

– Мы все готовы умереть! – крикнул один из строя.

Я молча показал, и он свалился с дыркой в груди. Шеренга оборванцев в остатках красных мундиров невольно качнулась назад. Обезьян прыгнул ко мне и свалился, получив по башке плетью со свинчаткой. Кочевники такие вещи прекрасно умеют, а мой десятник из лучших. Помереть от удара редко удается, но приятного мало. Тяжелое сотрясение как минимум обеспечено.

– Есть еще желающие? Давайте.

Все молчали и смотрели под ноги. Жаль. Проще было б вырезать сразу.

– Когда останется один, он присоединится к вам в каменоломне. Потому что здесь вам не место. Вы – падаль, не нужная своим хозяевам, а мне тем более!

Филарет с очередной группой охранников появился вместе с мечами, принесенными из караульной.

– Уже нашел сообщников? – крайне удивляюсь.

– Нет, мой господин. Но дело важное, не терпит отлагательства. – И он прошептал на ухо пару фраз.

Поворачивая коня, понял, что первую можно было и не скрывать. Все равно все завтра станет известно.

– Останетесь здесь, – говорю десятнику, – проследите, чтоб все выполнено было.

– А с этим что? – спросил тот, показывая на Бидвэвэяша, сидящего на земле и держащегося за голову; сквозь его пальцы сочилась кровь.

– За ворота и пусть идет куда хочет, – равнодушно отвечаю. – Он свободен и никому не нужен.

Десятник оторопело похлопал глазами. Не хуже меня понимал, как мало шансов у настолько выделяющегося чужака куда-то пойти.

– Будет исполнено, император, – тем не менее бодро подтвердил.

А мне уже не до него. И не до проверок с ревизиями. Если б не городские улицы с прохожими, погнал бы на полной скорости. Только я сейчас, как в анекдоте. Нельзя куда-то бежать. Непременно пойдут сомнительные слухи и напророчат катаклизмы с катастрофами, пугая соседей.

Во дворе меня уже ждали полным составом. Впереди Олимпиада, сзади дети, потом остальные. Она подает традиционно чашу с водой. Я пью и с подозрением смотрю. Мало того что холодная, так реально сладкая. Не из здешнего колодца. Но все правильные слова говорю и лишь затем обнимаю жену.

– Есть проблемы? – шепчу на ухо.

С чего б ее принесло, да еще со всеми.

– Одна, но огромная, – также тихо отвечает. – Если здесь твоя ставка, то и семья должна быть. Сколько мне еще ждать зова?

– Как я тосковал без тебя, – трусливо сообщаю для общего сведения.

Какие все стали взрослые, глядя через ее плечо на детей, в душе удивляюсь. Даже младший. Как давно, оказывается, не виделись.

Глава 4
Государственные сложности

– Я и забыла, – мечтательно сказала Лампа, – как это хорошо, любиться.

Ей уже должно быть двадцать пять – двадцать семь, не меньше, у кочевников года не считают, так что и сама не знает точно. Но хорошая жизнь дает приятные результаты. Конечно, не девочка, однако по-женски зрелое тело по-прежнему красиво, сильно и на ощупь приятно. Старательно ознакомился недавно и полностью удовлетворен.

– Пока не поздно, – внезапно закончила, – нужно родить еще одного сына.

– Не обязательно беременеть, если хочешь проводить время в постели, – поглаживая до сих пор упругую грудь, бормочу.

А мог бы и головой подумать, прежде чем языком болтать. Потому что она села моментально и грозно сверкнула карими очами. Длинные тяжелые волосы спадали ниже задницы, обычно они заплетены в косу, но сейчас растрепаны, и так даже эротичнее смотрится.

– Ты нашел другую? Или правду говорят, что Зенобию норовишь оседлать?

А вот это уже опасный поворот.

– Я не сплю с ней, – максимально честно возмущаюсь.

Действительно, никогда вместе не спали. Она всегда уходила после. И если мою жену удовлетворит такой ответ, так тому и быть. Я не виноват. Кто хочет, тот то и слышит. Поэтому возмущенного сопротивления не последовало, и она позволила себя опрокинуть на ложе, а затем охотно и все остальное. Причем это самое слово «позволила» несколько неуместно. Она была требовательна и норовила залезть сверху. Я не сопротивлялся. Это даже несколько оригинально. Прежде такого за ней не водилось.

– Не думаю, что в твоем возрасте хорошая идея рожать, – говорю, когда лежим в обнимку, отдышавшись.

– В этом вопросе тебе думать не полагается, – с какой-то снисходительностью отвечает. – Я ж тебе не указываю, куда войска водить.

– Это несколько разные вещи, – слегка оторопев, бурчу.

– Вот именно! – веско заявляет со странной женской логикой. – Между прочим, это твое дело отдавать сына на воспитание родичам! Ты опять тянешь, как с Александром.

– Мне показалось или Торопыга не особо рвется стать воином? Ему интереснее мудрость книжная.

– В магиды он тоже не годится, – сказала она с досадой. – Читает все подряд, но духовные искания не привлекают. Нет, епископа из него не сделать. На заводах вечно чего смотрит и даже сам неплохо умеет. – Тут в тоне проскользнула гордость. – И в твоей химии прекрасно разбирается. В тебя пошел. – И чувствительно ткнула под ребро.

– Хоть кто-то должен от меня получить нормальные мозги? – риторически спрашиваю. – Вторая Копуша – это уже лишнее.

Девочка прямо с ходу потребовала отдать ее Малхе в обучение. Вышивать и по дому смотреть за порядком в ее интересы не входило. Хочет тоже на горячем коне да с сабелькой. Какой я ни есть сторонник равноправия, но идея засунуть ее в легион с мужиками восторга не вызывает. Чему она там научится хорошему? Достаточно с меня Малхи, ругающейся так, как ни одному нищему не удастся, и обожающей рубить головы. Я давно подозреваю, что у нее сдвиг на этой почве. Но в остальном-то у нас полное взаимопонимание. Я ее ценю за дисциплинированность и умение держать легион в железных руках. Она меня крайне уважает за признание ее заслуг без отношения к полу.

– Рука устала пороть, – совершенно спокойно поведала Лампа. – Эту дурь у нее из башки не выбить. Пусть попробует реально, на что похож поход и сколько нужно пролить пота, чтоб не прикончили в первом же сражении.

Забавно, жена лично ни в одной настоящей стычке не участвовала, притом определенно имеет достаточно трезвый взгляд на эту дерьмовую работу. Потому что прав Аннибал. Для меня нет упоения в битве. Есть тяжкий и неприятный труд. Это не мои мысли. Фенека. Он мог впасть в ярость при личной обиде и натворить малоприятных дел в захваченном городе. Тем не менее на поле боя четко оценивал ситуацию, зря на рожон не лез, да и своих людей не пускал. Не случайно столько лет проходил в наемниках и не сдох. Я много от него получил.

– Малха не идиотка и в огонь ее сразу не сунет, – сказала жена. – Главное, пусть скидку не делает, а по всей строгости спрашивает. А там, быть может, познакомившись поближе с этой жизнью, сама раздумает.

Ох, терзают меня на этот счет сомнения, но вариантов особо нет. Не замуж же выдавать насильно. Тем более возрастом не вышла даже по здешним меркам.

– Значит, так и сделаем. Девчонку к Малхе, парня в академию…

Я император просвещенный и далеко смотрю. Собора еще нет, но просветительская деятельность уже началась. Причем общеобразовательная. Принимают всех. Конечно, с разбором. Сначала экзамен. Кто со способностями, может поступить бесплатно. У них даже общежитие есть.

Это настоящая школа для желающих получать знания. Там обучают грамотно писать, риторике, математике, истории, латыни и греческому, географии и физическому развитию. Это включает и обращение с оружием. Для более старших возрастов есть курсы по химии, инженерному искусству, астрономии, рисованию-черчению, алгебре с геометрией, агрономии.

Уже есть не самая богатая, но достаточно крупная библиотека. Дубликаты свитков, имеющиеся в покоренных городах, обязаны прислать. Интересные и редкие экземпляры нередко дарят, чтоб обратил внимание. Иногда копии оплачиваю.

Приглашаю известных людей, прямо скажем, далеко не все рвутся переехать, но некий гибрид интеллектуального клуба и элитарной высшей школы намечается. Выйдет или нет, один Ylim способен предвидеть. Это ж самое начало, а нуждаюсь не в философах и поэтах, а умеющих строить мосты, акведуки и дороги.

– А наставником у сына пусть будет Рычаг.

– Его зовут Габирель, – строго сказала Лампа.

В некоторых случаях она исключительно уперта. Получил новое имя, пройдя через обряд «очищения», не вспоминай прежнее.

– Габирелю, – послушно поправляюсь.

Мой самый полезный родственник, способный придумать нечто новое из одного невнятного намека. Может отлить пушку, создать капсюль и придумать ни на что не похожую архитектуру. Уже сейчас понятно, что строящийся по его планам собор будет не похож ни на мрачные базилики, ни на античные храмы. Купола, арки, опоры то массивные и тяжелые, то легкие и хрупкие почти наверняка вызовут подражание. Прямо в настоящий момент ощущение грандиозности. А уж по части денег просто жуть. Они уходят, как в прорву.

– Спасибо, муж мой, – говорит без малейшей иронии, потершись щекой о ладонь.

Нет, не за поправку. За готовность выслушать и сделать правильно. То есть как она хотела. Ведь нормальный мужчина должен мечтать о наследнике. А я полководец. Значит, просто обязан тянуть в армию и заставлять получать соответствующий опыт. Зачем? Пусть учится, чему нравится. Тогда и польза будет. К тому же, чтобы править, нужны совсем иные качества, нежели воинские.

– Я подобрала на заводы подходящих людей и разделила, чтоб каждый занимался одним делом, – сказала Лампа чуть погодя.

Супруга у меня о-го-го. По всем показателям. Не только по красоте, но и по части учета и контроля. По ее мнению, доходы семьи относятся к домашнему хозяйству, а значит, к ее компетенции. И прекрасно разбирается в ценах на металл, оружие и сколько кому платить. Она любого при необходимости поставит на место без ссылки на мое имя. А Саул ее откровенно опасается за цепкость и дотошность. Наизнанку вывернет, но все точно выяснит. Ее на хромой козе не объедешь. Из-под тебя выдернет и зажарит.

– Скажешь секретарю, что отныне ты будешь проверять счета на землю.

– Конечно, муж мой.

На этот раз она не благодарит. Это ее право. На самом деле ей разбираться долго и тяжко. Моя доля при разделе любых трофеев всего лишь сто двадцать восемь к обычной. То есть солидно, но далеко не та куча золота, как иным представляется. Основной доход прежде шел как раз с производств. Другое дело, большая часть продукции имеет военное назначение и выкупается по установленным Лампой ценам. Ну, это нормально. Накрутка идет всего процентов десять. Просто доход стабильный и четкий. Расширялись поставки, а только сейчас она привезла семьдесят тяжелых орудий для кораблей. И эти суммы пойдут на скупку трофеев у доблестных воинов, которыми занимался Саул наполовину с моих денег. Не очень красиво, если честно, однако ж никто их в спину не пихал и не заставлял отдавать по дешевке драгоценные изделия или скот.

Но с момента, когда начали брать под контроль побережье, огромные латифундии и виллы с рабами конфисковывались. Спрашивается, в чью пользу? То-то и оно. В зависимости от ситуации делились поля и сады между местными или отдавались в награду правоверным. Чаще всего в пропорции три к одному. Меньше пришельцам, зато обычно с усадьбой. Ведь земля в трофеи не входила и в обычном порядке делиться не могла. Непременно выделялось нечто под строительство молитвенного дома, но и себя тоже не забывал, каюсь. Понемножку-помаленьку нахапал, уже и сам не знаю, сколько точно. Сегодня, помимо городских особняков в каждом городе, мне принадлежат восемьдесят с лишним тысяч участков, сдаваемых в аренду, или отдельных ферм с наемными трудягами. Большинству рабов элементарно деваться некуда. Получив свободу, а не землю, они продолжают работать, как и прежде. Только уже не за пайку под кнутом, а за часть урожая, имея возможность уйти.

В любом случае в год набегает до ста тысяч ауреев дохода. Даже после уплаты налогов – жуткие деньги по здешним понятиям и ценам. Они не могут не прилипать к рукам мытарей, моих секретарей и даже крестьян. Я физически не способен проконтролировать столько людей и хозяйств. Вот пусть Лампа и занимается, раз ей это по душе. Я получаю кучу золота, она определенную власть и влияние. Оба в плюсе. А главное в семейной жизни – это довольная жена. Не только в смысле постели. Она сознает, насколько доверяю, и старается.

– Эй, – пихает снова в бок, – ты спать собрался?

– Извини, – бурчу, – прямо сейчас продолжить не получится.

– Нам пора на вечернюю молитву!

Я подумал и поднялся. Дело даже не в показной набожности. Лампа реально все предписания выполняет, хоть сверяй по ней тексты, мы просто непременно обязаны явиться всей семьей.

Во-первых, демонстрация для окружающих. Семья близка и правоверна. Никакая усталость после дороги не помешает явиться на молебен.

Во-вторых, можно не сомневаться, слух о ее приезде уже пошел по городу и на молитву придут все начальники с женами. Прекрасный способ красиво познакомиться и пообщаться. Пренебрегать такими вещами нельзя.

– Папа! – дружно сказали поджидавшие в атриуме детки при моем появлении. – Мы хотим…

– Мы тут посоветовались и решили, – я выдержал паузу, – а что конкретно, вы узнаете после окончания вечерней молитвы.

– Ну, пап! – возмущенно восклицает Копуша.

– Собирайтесь! Живо! Вас это тоже касается! – обратился уже к младшим.

Иногда я забываю, что девочка вовсе не моя. Не наша. Агапия, ее мать, жила у нас в доме уже как свободная. Через пару лет после начала войны за веру порезалась на огороде. Не обратила внимания, тем более вроде нормально заживало, и сгорела в короткий срок. Даже жрицы не помогли. Они не всесильны. Четверть обратившихся вовремя вытаскивают, а срок прошел, уже нет таких возможностей. Так и осталась Анастасия в нашей семье. Вскормившая ее Олимпиада не делала различий с остальными, и после смерти матери мы официально ее удочерили. Вырастет, красоткой будет. Уже сейчас заметно. Помесь мавретанца и потомка румлян с иберийкой, в крови которой намешана местная кровь, греческая и германская дала изумительное сочетание. Смуглая кожа и синие глаза. И это чудо чуть не выбросили как ненужное. Ничуть не жалко ее отца, зарезанного в Кровавую ночь.

Собора еще не существовало. Точнее, стены поднялись футов на десять. Высокого ограждения вокруг тоже пока не было, только намечено, и все в строительных лесах. С задней стороны складированы привезенные частично издалека колонны и материалы. А что вы хотите: я ж не джинн и по мановению руки дворцы не воздвигаю. Двести опытных трудяг работали в самом здании и еще почти тысяча вырубали и обтесывали блоки в каменоломнях. Зато мужская и женская обители, а также здание академии, библиотеки, типографии и нескольких хозяйственных помещений уже воздвигли. С этим было проще. Многие постройки в городе все равно сносили, и камни из них можно было использовать на новом строительстве. И башни росли прямо на глазах. Среди прочего Олимпиада привезла для них колокола. Через пару месяцев можно будет повесить. Облицовка терпит.

А еще двор, выложенный черно-белыми полированными плитами в шахматном порядке и по периметру окруженный деревьями и фонтанчиками. Пока собор строится, именно здесь собираются верующие на молитву. Обычно три-четыре тысячи приходят. Это не означает, что остальные не молятся. Просто Пророчица сказала, можно обращаться к Богу где угодно, и многие делают это прямо у себя, не выходя за порог. Или в доме у авторитетных верующих. Сейчас добрых десять тысяч собралось. Не зря такого размера площадь. Да, правильно угадал. Слух уже пошел. Всем интересно посмотреть на приехавших. Кого просто мучает любопытство, кто надеется на встречу.

Сегодня главный на молебне Бирюк. Они с Зенобией четко поделили права. Причем иногда перечисление, кто чего должен, настолько подробно, что тошнит. Возможно, так правильно для отсутствия в будущем разногласий, однако читать внимательно и утверждать все это пришлось мне. Во всяком случае, никаких драк и явных свар до сих пор не происходило. Можно друг друга не любить, но нужно уважать и сотрудничать. По четным дням проповеди за мужчинами, по нечетным это делают женщины. Обычно старшие среди своих, но не обязательно. График явно существовал, просто это не входило в мои интересы и я не интересовался подробностями.

В отличие от жриц, способных донести до каждого произнесенное на площади, Бирюк пользовался мегафоном. Иногда нахождение вблизи не лучший вариант. Гремит сильно над головой. Просьба научить фокусу Зенобией была отвергнута. Обычному человеку не удастся. Нужны магические способности. Зато у него есть Спутник, хотя никогда на проповеди не летает рядом.

Молитва дело не быстрое, можно, машинально произнося, думать о своем, благо давно наизусть помню. Это ж занятный ребус, почему Феликс из первого легиона стоит с Павлом из второго, а не с Малхой. То есть я догадываюсь о причинах, не так сложно, но меня совершенно не устраивает вечная свара среди командиров. Надо принимать решение, напрасно с этим тяну. Ага, вот сейчас будет «аминь» и можно встать со скамеечки. Тоже, если задуматься, незаметно традиции возникают и развиваются. То есть прежде сидели старики и больные. Но стоять долго на проповеди толпой не всегда удобно. Да и загораживают вид. Как-то само собой вышло, что в здании сидят на скамейках, а на природе, когда необходимо, можно и на коврике. Мы пока не в соборе, но для него изготовили сиденья заранее, не пропадать же добру. Поставили на площади до поры, и их моментально приняли как приглашение присесть. У меня своя личная есть, поставленная первой и покрашенная в красный цвет. Давно никто не покушался усесться без приглашения рядом.

– Габирель, – говорю соседу негромко, вставая. – Сделай одолжение, покажи моим собор. Только чтоб ничего на голову не упало.

– Постараюсь, – хмыкнув говорит.

На сумасшедшего ученого, забывающего поесть, он с виду ничуть не похож. Весь из себя франтоватый, да и любитель девок по углам зажимать. На морду совсем не красавец, но они никогда не возражают. Наплодил уже с десяток законных и незаконных, и жена помалкивает. Фактически эдакий Леонардо, закончивший некогда обучение у инженера из Италии. Вряд ли это входило в образование, но способен написать картину, отлить пушку, улучшить мою технологию взрывчатки и найти общее решение уравнения четвертой степени. Каждую задачу он считал вызовом своему уму и бился до полной победы. Так и с собором. Пока не достроит, не успокоится. Лучшего главу проекта не найти.

– Госпожа моя, Олимпиада, – склоняя голову, сказал Рычаг.

Когда он хотел, мог быть очень обходителен не только с девками.

Сын глянул на меня. Молча киваю. Согласие есть, а как мать будет договариваться насчет ученичества Владмира, ее дело. Моя б воля, отправил в академию в общежитие, чтоб не отличался от других. Но спорить с ней по этому вопросу не собираюсь.

– Вряд ли сейчас здание сможет произвести впечатление, – сказал Габирель. – Даже стены еще не готовы, не говоря о внутренней отделке.

– Я уже видела достаточно странное, – произнесла жена с ноткой недоумения. – Собор же квадратный!

Фактически новое слово в архитектуре. Ни храмы, ни базилики так не строились. И дома жилые, часть из которых позже была переоборудована под молитвенные дома, тоже. Наш гений определенно навострился на революцию, с ходу забраковав мои наброски и издевательски по ним проехався. Причем верю, сумеет.

– Он еще будет с куполом! – с гордостью заявил архитектор. – Верхушка, по моим расчетам, сто шестьдесят пять футов!^[14] Никто никогда такого не создавал! Но мы во славу веры и Пророчицы сделаем!

Олимпиада оторопело кивнула. Кажется, она тоже не понимает, как крыша не обвалится под огромным весом, и серьезно впечатлена. То есть про сам собор знают, наверное, уже и в Александрии на Ниле, и за Евфратом. Но одно дело слышать про строительство нового храма, а другое – видеть в реальности его гигантские размеры.

– Я покажу вам чертежи! – радостно наседал Габирель. Он даже позабыл в очередной раз попросить денег, ради чего уселся рядом. Уж такие вещи давно вижу.

Жуткое дело – это строительство. Скромный снаружи храм изнутри щедро украшен мозаиками, фресками, резьбой, даже плиты пола из специально привезенного издалека мрамора. Когда отделка будет закончена, должно бить нормального человека наповал. Ничего удивительного, воплощение дома Бога на земле.

Уже вбухал на оплату его идей половину поступлений этого года, а требования все растут. Нет, догадывался, что обойдется серьезно, но я ж золото не рожаю!

– Дождь под ноги, император. – Обычно Агат не столь официален и титул не озвучивает. – Позволь представить тебе… – Дальше принялся торжественно называть имена гостей.

Зря б мой начальник разведки не стал подводить чужаков. Значит, есть смысл, и просто так посылать куда подальше не стоит. Между прочим, Копуша с матерью не пошла и сверлит меня серьезным взором. Ее задержка не устраивает вопреки моему обещанию. Терпение, девочка, одна из добродетелей – мог бы сказать.

Эти мало походили на обычный контингент заинтересованных. Не местные. Спроси прямо, я б не смог ответить четко, как отличаю. Среди мавретанцев попадаются самые разные типы лиц и цвета кожи. По одежде тоже не особо разберешь различные племена без платка на шее. Разве что в праздники по вышивке. И все ж очень редко ошибаюсь и сразу слышу по говору – с Рифа или Атласа, с побережья или кочевник. Языки похожие, но есть и различия. Эти с Востока и неслучайные люди.

Клерухи неплохо знали лингву, однако никем другим они быть не могли. Религиозные выглядели обычно иначе, а официальные лица просили встречи через чиновников. Простых ремесленников Агат бы лично не привел. Акцент больно заметен, но он разный, как ни удивительно. А еще имена. Иксидор – подарок Исиды, Маркэль – воин Марса и Эли – мой бог. Полный набор жителей Востока. Один происходит из коренных жителей долины Нила, второй из греков и третий арамей-сириец.

– Я – слепец, бредущий по длинной дороге, – сказал Маркэль после обязательных взаимных расшаркиваний и глубокого сожаления по поводу отсутствия Пророчицы.

На мудреца он походил меньше всего. А вот на старого вояку – с первого взгляда. Повадки, как двигался, характерные мозоли и шрамы на руках. Уж такие вещи я прекрасно вижу с прежнего опыта. Столько лет в наемниках не могли не оставить отпечаток. Но сейчас он буквально повторял слова одной из напечатанных проповедей. Видать, я не зря старался с распространением.

– Я хочу, но не могу. Как мне подняться в гору?

– Вера – это не сотрясение воздуха, – отвечаю мгновенно, не в первый раз слышу в том или ином виде. – Не посещение гробниц, погребальных костров и не молитвы с утра до вечера. Будь чистым в грязи этого мира и найдешь свой путь.

– Мы люди простые, – сообщил Эли. Этот больше смахивал на ушлого купца, точно не наивный юноша. – Как бы попроще.

– Спасения нельзя достичь при помощи постов, умерщвления плоти и отказа от семьи ради служения Ему. Мы не признаем поклонения камням, статуям, любым идолам. Не имеем ограничений по части питания, хотя есть дни, когда не употребляем мяса, отдавая его или деньги на покупку не имеющим возможности приобрести, даже если не из наших. Это не обязанность, а часть служения – делиться с бедным. Потому что есть лишь Единый, не имеющий формы небесный Свет, присутствующий в каждом. Богатом и нищем, не зависящем от его пола, цвета кожи и народа. Даже у людей с иной религией. В этом мире каждый может прийти к нам и присоединиться к богослужению.

Для меня было достаточно странно обнаружить, что само слово «религия» латинское и означает «связь». Мы все заключаем договор с сидящими свыше. Ты мне – я тебе. Вопрос, что они требуют. Если мы ушли от человеческих жертв, почему нужно приносить на алтарь животных. Я никогда не был религиозным и даже «Отче наш» не помнил. Да и об истории христианства с мусульманством имел самые смутные представления. Христиане, к примеру, тоже говорят про Единого Бога, но если глянуть непредвзято, тут тебе и отец, и сын, и невнятный дух, а также толпа святых, Богородица и прочие архангелы. Фактически нет разницы с нашими верующими. Главный вроде бы в одиночестве, но вокруг масса божков рангом пониже. Они его волю выполняют. Так и Юпитер гонял Меркурия или Марса с поручениями. В чем разница?

– На то и община. Здесь мы учимся любить Бога и понимать Его величие, а не просто собираемся языками потрещать. Хотя и это возможно. Мы нормальные люди, нам хватает обычных забот. Потому и молитвы наши не за себя или другого человека, а за всех Чистых, как общий народ. А для простого человека есть такие же простые правила: «Не совершай несправедливости по отношению к окружающим, помоги несчастному и не заискивай перед богатым. Не кради, не грабь и не обманывай доверившихся. Не задерживай заработка работнику и не оставайся равнодушным к нуждам другим. Если можешь помочь – не отворачивайся». Этого достаточно?

Дочка совсем заскучала и ножкой ковыряет плиту. Сомневаюсь, что удастся сделать дырку. Там толщина немалая.

– Очень похоже на раздел «Будьте святыми», – сказал Эли задумчиво, подразумевая писание павликианцев.

– Вопросы теологии, – сухо отвечаю, – к более компетентным людям. Я не магид и занимаюсь сугубо земными делами. Одно скажу: есть законы морали, универсальные для всех. В той или иной форме они прописаны в обществе всегда. И нужно стремиться к их выполнению. Будем честны, все мы грешны, но потому и дана свобода воли Всевышним, чтоб выбирали свой путь. Это наше решение, по какой дороге идти. Мы люди, а не животные и имеем разум. Всегда есть возможность оглянуться на себя и встать на путь исправления. А судить нас станет после смерти не человеческая злоба или благодарность, а самый беспристрастный из возможных судей. Одни достойны будут возрождения, другие за неправедные поступки исчезнут навсегда. Их души сотрутся. За все нужно платить. За урожай по́том, за свободу кровью, за товар деньгами, за неправильные поступки забвением. А кто-то, достигнув высшего уровня, сядет у престола Его. Этого удастся достичь немногим, но вовсе не означает, что стремиться не нужно. В это я верю. И ради этого пытаюсь создать нечто, объединяющее всех.

– Юридически все равны под властью твоей, – быстро сказал Исидор, – да вот налоги платят разные.

Это называется морочить голову. В эллинистических царствах Востока податная система включала целые группы населения, заметно отличающиеся по правовому статусу. Одни налоги касались всех, другие налагались на отдельные категории подданных. Жрецы и «эллины» практически всегда были освобождены от поборов. В кавычках, поскольку касалось тоже не всех. Первые из-за своих функций, вторые взамен обязаны были выставлять воинов. А вот священников-павликиан и их владения от прихода фискалов не освобождали.

Но я очень хорошо понимал, в чем смысл вопроса.

– В зависимости от договора присоединения, – это так мягко называется захват, – население платит по-разному. Сдавшиеся без боя – меньше, сопротивлявшиеся – больше. Не сложившие оружие после предложения и вовсе могут потерять все, как в этом городе.

Это они и без меня прекрасно знают. А вот сейчас основное.

– Мы верим в Единого, и каждый Чистый платит добровольно, – мягко говоря, не всем это нравится, особенно кочевым племенам, – десятину на нужды веры. Мы не сжигаем чужие храмы, если только не было сопротивления, но десятину должны платить все, включая иноверцев.

Каждый гражданин и все конфессии. Это признание нашей власти правоверной. Взамен каждый может продолжать исповедовать свою веру.

Фактически иноверцам приходится платить дважды. На нужды своих религиозных организаций и в пользу истинной веры. Поскольку юридически они больше не привязаны к общине, то рано или поздно могут закрасться мысли, а почему б не пройти «очищение». Дешевле обойдется. Очень многие крестьяне так и сделали, буквально целыми деревнями. Для них выигрыш и для религии, и для государства. Да, уменьшается приток средств, зато увеличивается лояльное население. И заметим, абсолютно ненасильственным образом! Догмат о запрете включения в Чистые мечом и огнем полностью выполняется.

– Крестьяне нынче платят в год государству или хозяевам земли десять процентов от урожая деньгами или продуктами. Горожане один процент от доходов, города – десять сестерций с аурея^[15] оборота, храмы любые – десять процентов от собираемого. К этому добавляется налог в шестьдесят грошей «с каждого очага». Часть пошлины тоже идет государству. Есть парочка косвенных на соль, оружие, рабов. Зато множество иных поборов отменено.

И есть еще кое-что, не относящееся к налогам. Иноверцы не могут иметь рабов из Чистых, и им запрещено жениться на правоверных женщинах. А вот обратное позволительно. Данный пункт вызывал острую полемику при обсуждении Кодекса, но я лично вписал. Иначе недолго раствориться среди чужих.

– Не подумай, что пытаюсь обидеть, rex, – сказал Маркэль, называя правильно титул латинским, а не греческим словом, как ему было б привычнее после недолгого переваривания справки. Не удивлюсь, если и так в курсе. – Но пророков всегда было много. Даже сейчас по Канаане бродит некий Иоанн, вещая о грядущих бедах, в Йасрибе вещает иудей Ибн Сайад, в Йомаме Мусайлим, сплотивший вокруг себя племя ханиф, а у кочевников тиами есть пророчица Саджах. Даже у курейшитов Мухаммед. Чем они хуже Марии?

Очуметь, думал я между тем. Выходит, где-то в Аравии появился посланник Аллаха? Впервые я получаю какую-то привязку ко времени. К сожалению, Владимир не интересовался историей. «От основания Рума» мне ничего не говорит. Новой эры Христа здесь нет. Иудейские годы тоже бесполезны. От Вторжения бессмысленно. Ну Нерон, а когда он жил по земным учебникам? Как ни странно, прекрасно помню, закололся, произнося, «какой артист погибает» – в результате заговора. А здесь он почти десять лет пытался организовать сопротивление зверомордым, пока не погиб в сражении под Тергестом^[16], уже потеряв Италию и столицу. Когда ж жил Мухаммед? Седьмой или восьмой век? Все равно без толку. Не помню.

– Тем, что за ней идут сотни тысяч верующих, – говорю вслух. – Сегодня общее дело движется не только ее усилиями или моими, но и множеством мужчин и женщин. Погибни мы завтра, ничего не изменится. Будет ли так с последователями Иоанна и прочих, когда без главного все рассыпается моментально? Но вы ж выбираете не веру, не правда ли? Так я вам скажу мои главные тезисы: цивилизация – это порядок и подчинение закону. Он один для всех, без исключений по знатности и богатству. Да, я не философ и вижу жизнь без прикрас. Всегда возможности нищего будут ниже аристократа, но право обратиться в суд из-за несправедливости должно быть у каждого. А чтоб судить честно, должны соблюдаться Божьи законы, дарованные нам через откровения. Другого ответа вы не услышите. А теперь мне делом нужно заняться.

Они поклонились и отошли. К сожалению, это вовсе не отговорка. Дела никогда не заканчиваются. Разгребешь одни, навалятся другие. Моментально подступает Малха с Феликсом, которого мысленно машинально продолжаю звать Петухом.

Копуша счастливо расцвела. Для нее Малха идеал. Увы, я так не думаю. Семья – это ее дело, и поучать не собираюсь, но жить одной войной нельзя. Нечто теряешь, сам не замечая. Давно думаю назначить ее в какой-то город посолиднее наместником, чтоб занятий было по горло. Хозяйственная самостоятельность само собой, но смотритель необходим. Или этнархом области. И все время откладываю. На своем месте она более полезна. И что гораздо важнее, легион она создавала с нуля, и там ей никто не соврет в отличие от вороватых горожан и чиновников. А с нее станется головы рубить без суда. Пусть уж лучше моим врагам и по моему приказу, а не по собственной инициативе.

– Мы обязаны помочь Аннибалу! – без приветствия агрессивно заявляет Феликс. – Взятие Картаго общее дело всех правоверных!

– Он уже и тебе пишет? – спрашиваю без особого интереса.

– А почему нет? – тоном ниже спрашивает. – Меня не касается ваша неприязнь, я думаю о благе государства! Разве я скрываю или делаю нечто за твоей спиной?

– А ты попробуй, – почти ласково говорю. – Впрочем, – выдержав легкую паузу, – ты абсолютно прав. На днях идет обоз с продовольствием и порохом для этнарха Аннибала, там требуется начальник. Полагаю, твой опыт позволит доставить все необходимое войску без потерь.

Малха хмыкнула. С начальника конницы легиона до руководителя обоза – это не просто понижение. Очень ясный знак недовольства его поведением. До сих пор он стабильно рос в чинах, и за дело. Неглуп, храбр, имеет хорошо подвешенный язык и быстро схватывает идеи. Кое-что и сам по ходу придумал по части тактики и маневров. То есть не просто рубака, а соображает. И вдруг такое.

Он смотрел какое-то время, не понимая. Потом вздернул подбородок в гневе, ноздри раздулись. Я ждал гудка от пара и гневного вопля, но он сумел сдержаться.

– Разреши выполнять, император?

– Ступай, Феликс.

– Это было жестоко, – сказала Малха с усмешкой.

– Не дело тысячникам и даже командирам легионов указывать высшей власти, что она должна или не должна совершать. Если кого не устраивают мои решения, всегда можно уехать к тому же Аннибалу. Охотно отпущу.

– Я давно выросла из детства, когда можно было произнести «трус» и ответно кидаться в драку. Тем более прекрасно понимаю, зачем тебе корабли и пушки. Не стоит смотреть так.

– Это ведь дело командира легиона ставить на место подчиненных. Если он лезет через твою голову, значит, не справляешься.

Малха широко улыбнулась. Мы так давно знакомы, что можно не сомневаться, сама и спровоцировала. Моими руками убрала неудобного. Феликс сам не прочь стать на ее место, а прямо давить его не хотела. Мой назначенец. Вот и подтолкнула.

– Ты правда хочешь мне на воспитание отдать дочь? – спросила Малха небрежно.

Копуша посмотрела на меня с заметным удивлением. Сегодня мы с Малхой не встречались, и, о чем был разговор, знать та не могла никоим образом. Я подмигнул. Папа знает все. Совсем необязательно выяснять о желаниях и наклонностях собственных детей в последний день. Письма мне пишут постоянно. И жена, и учителя, и даже разнообразные родственники. Не так сложно кое-что уточнить заранее.

– Не рано?

– Мне десять уже исполнилось! Иные начинают в семь!

– Мальчишки!

– У большинства людей, – сказала Малха спокойно, – всего пара раз в жизни бывает шанс нечто совершить значительное. Все остальное рутина, и баллады о таком не поют. Чудо, когда из таких эпизодов складывается история, которая хоть кому-то покажется интересной. Все больше бесконечный тяжелый труд, да еще и под палкой десятника, наказывающего нерадивых. А сама война – это не красование на коне, а вырванные кишки, воняющий дерьмом труп и здоровые мужики, которые всегда тебя сильнее, норовящие проломить череп или чего похуже.

– А сама? – набычившись, произнесла Копуша.

Это все ж грубость, но Малха для дочки не случайный человек. Член семьи.

– Меня в детстве часто обижали, и очень хотелось вырвать им глотки. Наверное, не очень здоровое желание, тем более я это сделала кое с кем. В первый момент радость, потом пустота. Сидишь и думаешь, а дальше-то что? Ты кого-то ненавидишь до такой степени?

– Нет, – сказала Копуша сразу. – Но я не за этим пришла.

– А за чем?

– Женщина не обязана сидеть дома. Она может делать то же, что и мужчины, так сказала Пророчица!

– Дождь тебе под ноги, наставник, – сказала Малха подошедшему Бирюку. Теперь Карк сидел на своем привычном месте, у него на плече.

Охрана вокруг меня бдит и кого попало просто так не подпускает.

– Могла б назвать епископом, – без особого раздражения сказал тот.

Он был из первых двенадцати проповедников, отобранных лично Марией нести свет в души заблудших. Не самая приятная миссия. Двоих убили. Потом, правда, я эти поселки стер с лица земли, но вряд ли прибитым от того стало приятнее. Еще один умер от старости, трое от болезней и трудностей путешествий. Осталось сегодня всего шесть первых, и все они сейчас в крупных городах занимают высокие должности.

Но кроме них был и второй призыв, когда благословляли двенадцать новых магидов. Везде поминали шестьдесят последователей, но фактически их семьдесят один, не считая назначенных на должности, а не отправленных странствовать. Во всяком случае, четкая иерархия уже существует, частично стихийно полученная, во многом сознательная, выработанная практическими нуждами. Шестеро, занимающих крупные посты, – епископы. За заслуги они получили и власть над более мелкими общинами в своем районе. Затем следуют посвященные, отвечающие перед высшей ступенькой иерархии за свою паству, но и имеющие право обратиться с вопросами, просьбами и жалобами выше. И наконец, диаконы с послушниками. В серьезном храме просто не обойтись одним человеком. Разве в деревне.

– Для меня ты навсегда останешься наставником, а не блюстителем морали^[17].

– Я испортил тебя, – сказал Бирюк с сожалением. – Надо было отказаться учить обращению с оружием. А получилась ни баба, ни мужик.

– Супруг не жалуется, – сказала она со смехом.

– Уйди с глаз моих, – сказал он грустно. – Пока не придумал наказания понеприятнее постов и аскетизма.

– Наставник, ты не прав, – заявила Малха. – Во всем виноват Влад. Если б он меня тогда погнал, глядишь, сидела б сейчас дома и шила очередному младенцу одежку. А этот злодей меня, девчонку, научил защищаться, убивать глупых мужиков. Он всегда был ненормальный.

Копуша опять глянула изумленно. Нет, на правду не обижаются, а я до сих пор в рамки правильного мавретанца не укладываюсь. Государство зачем-то строю. Нет бы грабить побежденных, снимая последние опорки.

– Как наставник, всего лишь отполировал уже готовое изделие. Так что наказание – ему, и положено огромное, неприятное!

Пошутила, называется, в мою сторону.

– Ты что-то очень веселишься, – говорю. – Когда последний раз была на исповеди?

– Не в чем каяться, – сказала Малха с придыханием, скромно потупив наглые глаза, – помимо гордыни непомерной. Так за нее я регулярно пост держу. Все! Ухожу, а то и мне обоз всучишь. Идем, девочка. Посмотришь на настоящую жизнь без фантазий.

– Про обоз это что было? – спросил Бирюк недоуменно, когда они ушли.

– А, – отмахиваюсь, – ерунда. Обычные дела.

– А клерухи к тебе зачем подходили? Имей в виду, люди отнюдь не случайные. Они и со мной беседовали, но ничего прямо не сказали. Все с заходами да скрытым смыслом.

– Великая тайна, – говорю с досадой. – Фараону после войны нужны деньги, он вводит новые налоги, только сильно выборочно. Почитателей Единого всех сортов обкладывает, а эллинских богов не трогает.

После Вторжения зверомордых по всему Средиземноморью был взрыв религиозных настроений. Многие вернулись к полузабытым эллинским богам, другие искали откровения на Востоке. Не случайно наряду со старыми стремительно развивались и новые идеи. Люди стремились найти божественных покровителей в смутные времена. Но для греческих правителей единобожники оказались лишь слегка менее неприятными, как и уверовавшие в богов с мордами зверей (в Мицраиме никто не удивился) или провозглашающие наступление конца света. Выкорчевывать таких пришлось с большой кровью, и отголоски их идей просматриваются даже у Марии.

– Павликиан в Мицраиме добрая треть плюс иудеев разного толка каждый десятый. Они ищут, либо куда перебраться, либо союзника.

– Сейчас не ко времени идти на Восток! Нужно навести порядок у нас. Не дело тешить неприязнь и отказывать в помощи соратникам.

О боже! И этот туда же.

– Один умный человек придумал стратегию непрямых действий, – сообщаю.

То, что он не из этого мира и не помню имени, не важно. Зачем приписывать себе чужие заслуги. Мне своей славы хватает.

– Это когда не тупо бьешься о стены, а перерезаешь снабжение осажденным. После чего они вынуждены сдаться за отсутствием другого выхода.

– И ты собираешься ударить через море, – понятливо кивает.

– Теорию нужно проверять на практике.

– А если закончится твоим поражением, все ж они мореходы получше?

– А если штурм превратится в гибель войска? Я не люблю больших сражений, где гибнут многие тысячи. Разумный план иногда приносит пользы больше, чем реки крови. Мой девиз – с меньшими потерями серьезней достижения. Не лезь в это, епископ. Скоро придет час атаки. А пока не нужно торопить. Чем лучше подготовимся, тем выше шансы на успех.

Глава 5
Массалия^[18]

Ливень прошел в стороне, и тяжелые грозовые облака, выжатые досуха и ставшие курчаво-белыми, тянулись в сторону берега уже неопасными. Солнце садилось, график срывался. С другой стороны, могло быть гораздо хуже, иди корабли наугад.

– Дедушка никогда не ошибается насчет погоды, – сказала без всякого торжества, как о неминуемом закате, Аглая.

Она привела тогда фокусника, и когда я нашел время пообщаться, очень быстро усвоил две вещи. Во-первых, дедуля полный псих, понять речь которого могла исключительно внучка. Он натурально нес какой-то бред, однако с ней мог общаться почти нормально. Я даже заподозрил, что она просто выдает свои слова за предсказания, но нет. Жрицы уверенно подтвердили ее заявление, никакими способностями она не обладала. Точнее, имелись, но на крайне низком уровне. Что, впрочем, абсолютно не мешало ей обворовывать людей. Ловкость рук, не больше.

Во-вторых, дедулю мне послал не иначе Ylim. Помимо дурацких фокусов, с которых кормился, он замечательно предсказывал погоду. Не обязательно рядом, мог сказать после раздумья, светит солнце или идет дождь на другом конце мира. Правда, делал это исключительно по просьбе Аглаи, и всплыло практически случайно. Едва не упустил очередной козырь, подброшенный удачей. Когда сообразил, моментально взял на довольствие. Отмыл, одел и стал усиленно кормить, попутно выясняя границы дедушкиных предсказаний. В сытом и довольном виде он был вечно сонный и вялый, поэтому не так просто оказалось, но кто хочет, тот добьется. Тем более Аглаю новая приятная жизнь устраивала, и она с энтузиазмом помогала, быстро уловив, чего мне требуется.

Конечно, кормчие знали множество полезных примет, позволяющих угадывать погоду: от цвета луны до величины и формы облаков, поведения птиц и морских животных, но в том-то и дело, что мне требовался долгосрочный прогноз на четком маршруте. Плавание считалось спокойным и безопасным от восхода Плеяд до восхода Арктура^[19]. Затем шел период штормов и дождей, с середины осени до весны никто в море не выходил. Случайное знакомство подарило интересную возможность, как избежать морского сражения.

И вот в один достаточно хмурый день, предварительно десять раз перепроверив предсказания сумасшедшего глотателя змей, я вывел свой флот в дальний поход. По прямой не меньше восьми дней хода. Реально оказалось почти девять. И в любой момент мог налететь шторм, уже осень, и разметать корабли. Без предсказателя я б не решился. С ним тоже нервы на пределе. Двадцать три галеры, два парусно-гребных монстра и сорок семь торговых кораблей, забитых людьми и лошадьми. Навликулярам-судовладельцам посулил освобождение на год от налогов и компенсацию в случае потери судна. Морякам долю в добыче. В результате шестнадцать тысяч человек шли сейчас навстречу неизвестности, поскольку я решил, что можно довериться словам внучки, расшифровывающей послания деда-психа. Хорошо, что они об этом не подозревают.

Капитан Флавий обернулся в мою сторону, отняв от глаза подзорную трубу. Достаточно тщательные поиски по захваченным городам дали нам добрых две дюжины. Это практически ничего, если учесть размер побережья Северной Африки. Большинство использовалось на море или в качестве дорогих безделушек. Так что своим командирам я раздаривал в качестве награды конфискованные, но Флавий имел свою еще с прежних времен. Он ходил не только по Средиземноморью, но и по Атлантике вдоль Африки на юг мимо, как я подозреваю, Канарских островов. Так что создание этих двух монстров во многом его заслуга. Да и имя капитана отнюдь не случайно. После развала Румской империи многие ушли в Африку и на Восток. Нынешний фараон происходил из знатного рода патрициев, потомков самого Сципиона, уничтожившего Картаго. В портовых городах империи наследников бывших италиков и румских граждан каждый второй.

– Патрульные галеры, – сказал Флавий, показывая два пальца. – Вряд ли нас, кроме больших судов, заметили.

– Пока мы в море, ты решаешь, какие приказы флоту отдавать, – говорю, с трудом проглатывая тошноту. Ненавижу качку и море!

Он с ходу начал отдавать команды, и на мачтах вывесили несколько разноцветных флагов. Идея подобной сигнализации моя, могу сознаться с гордостью. Пуны писали любые тексты, а имощаги и сегодня продолжают без гласных. Нисколько не мешает читать при определенной сноровке. На слух может звучать забавно, а смысл все понимают. Осталось сделать простейший шаг – нарисовать на полотнище согласную букву. Прекрасно расшифровываются несложные послания даже на больших расстояниях, особенно через подзорную трубу. Практически сразу мелькнули черные полотнища, означающие «ясно». До скорописи и без моих советов додумались, иные сигналы упростили. Галеры разделились. Часть сбавила ход, другие начали уходить на северо-восток, расходясь веером, чтоб не выпустить добычу.

– Чайки будут орать на трупах, плавающих в волнах, – на удивление вразумительно сообщил дед.

Аглая пожала плечами на мой взгляд.

– Чьи мертвые? – спросила.

– Все мы люди, – в обычном глубокомысленном стиле поведал дед.

– Навстречу двинулись, – азартно сообщил Флавий.

Минут через пятнадцать они подошли достаточно близко, чтоб видно было удивленные лица. Морской патруль не мог не знать виды судов и впервые лицезрел нечто странное. Высокие борта не позволяли рассмотреть происходящее на палубе.

– Кто такие, куда идете? – властно потребовал стоящий на носу человек в богатых доспехах.

Вместо ответа упали закрывающие пушечные порты заглушки, и по палубе хлестнуло картечью. А затем десятки крючьев впились в борт галеры, и ее потащило к нашему кораблю. Сверху посыпалась абордажная команда. На залитых кровью досках принялись резать еще уцелевших отборные головорезы, почти не встречая сопротивления. На стоявшей чуть дальше галере все правильно поняли и моментально сделали рывок к спасению. Второй корабль, близнец нашего, выстрелил практически с пистолетного расстояния ядром в двадцать четыре фунта и крайне удачно угодил под ватерлинию. Галера буквально разломилась пополам и затонула в считаные мгновения.

– Явно не на наших трупах чайки орать станут, – сказал я для имеющих уши под одобрительный шепот.

– Подбирать живых будем? – спросил Флавий.

– Звуки по воде доносятся далеко. Могли пушечные выстрелы какие-нибудь рыбаки услышать. Нет времени. Продолжаем движение.

Опять побежали поднятые наверх флаги, а затем застучали барабаны, отсчитывая ритм для гребцов. На горизонте вставали стены Массалии. Как с такими примитивными приборами для ориентации в море мы вышли практически точно к нужному пункту, выше моего понимания. Я воду в таком количестве ненавижу и, если б не помощь жрицы из последовательниц Зенобии, наверняка б висел всю дорогу, перегнувшись через борт, блюя в волны. А так всего лишь регулярно мутило. Хорошо иметь ведьм на жалованье.

Город располагался на берегу бухты Лакидон еще со времен греческой колонизации. Со стороны моря тоже стена, но Южная Галлия не подвергалась нападениям уже пару столетий. Никто особо не волновался при появлении нашей флотилии. Корабли здесь ходят постоянно и не обязательно в одиночку, К тому же стоянка военного флота. Смотрели с любопытством, но пока никакой озабоченности.

Бой барабанов изменился на ускоренный, и галеры рванули вперед. Через несколько минут они лихо подлетели к основным воротам, где запрещалась стоянка чужим судам, и высадившиеся бесцеремонно принялись резать недоумевающих немногочисленных стражников. Только теперь на берегу началась паника, поднялся крик. Одновременно к купеческим кораблям, стоящим на погрузке-разгрузке, пришвартовывались опоздавшие галеры, а с пузатых транспортников, подваливших к пристани, началась высадка легионеров. Обычно прямо у причалов находился рынок и лавки. Хоть вечер, далеко не все закрылось, но вместо грабежа колонна двинулась к воротам.

Моя группа слегка запоздала, но роли это не играло никакой, поскольку у выхода из Арсенала стража также была минимальной. Они забеспокоились, когда корабли подошли излишне близко, но закрыть тяжелые створки и натянуть цепь не успели. Оба больших парусно-гребных корабля расстреливали сбегающихся, ничего не понимающих людей и охранников, вошли во внутренний бассейн. Они прекрасно оправдали названия «Сцилла» и «Харибда»^[20].

Орудийные залпы с такого расстояния вымели окрестности моментально, оставив на земле немало трупов и раненых. На обе башни, контролирующие проход, полезли специально обученные головорезы из абордажных команд, и с тамошних орудий так и не прозвучало ни единого выстрела.

Один за другим в бухту вошли девять пузатых перевозчиков пшеницы, из их трюмов с диким счастливым воем, ты посиди в темноте и духоте несколько суток, обрадуешься любому развлечению, даже с шансом остаться без головы, устремились парни первого легиона. Пока все шло практически по расписанию. Я ж не случайно разделил свою армию и даже дал в последний момент указания, какой корабль какое место атакует. Все предусмотреть нельзя, да и не нужно. А вот высадка трети войска именно в Арсенал прошла даже легче ожидаемого.

Это целый комплекс предприятий, мастерских и складов, превышающий мой в Марии-на-Озере намного. Здесь изготовляют не только боевые галеры, паруса, канаты и многое другое, связанное с морскими судами, но и отливают пушки, делают ружья и порох. В принципе, каждый день могут спускать на воду оснащенную и полностью вооруженную галеру. Тут работают не меньше десяти тысяч человек!

Полного плана зданий и производств у меня не имелось, такие вещи секретны. Общего представления достаточно. Мы просто шли по улицам, выносили взрывчаткой запертые двери и выгоняли из помещений растерянных людей. Любое сопротивление давилось моментально и жестко. Меч в живот соседу очень хорошо помогает при упрямстве. Лишь в главном трехэтажном здании, где сидело начальство, собралось какое-то количество забаррикадировавшихся. Но Арсенал тем и хорош, что к нему по специально проложенным каналам можно подойди куда угодно. Когда бьют крупным калибром с трехсот футов по окнам, спасения нет. А первый легион не для того натаскивали, чтоб он спасовал перед обычными вояками. Когда из полуразрушенного горящего здания полезли наружу в последнем самоубийственном порыве немногочисленные уцелевшие, их просто расстреляли залпами, не дав приблизиться.

– Взяли тюрьму, – сказал примчавшийся посыльный, отвлекая от изучения огромного зернохранилища. Этим можно было кормить всю Массалию пару лет. Запасливые ребята.

– Веди.

Переступая через валяющиеся трупы и лужи крови, проходим сквозь взорванные ворота внутрь большого приземистого здания. Это так называемый эргастул. Здесь содержат рабов. Два этажа. Нижний общий, верхний имеет отдельные камеры. То ли для провинившихся, то ли для привилегированных. Второй этаж намного меньше, и есть коридорчик, позволяющий заглянуть вниз через ограду. Посредине пол отсутствует. А там, под ногами, настоящий ад. Несколько тысяч обритых и заклейменных мужчин самого разного возраста и цвета кожи, набившихся на голом полу, как сельди в бочке. Рабы, работающие в Арсенале. Мы пришли под вечер, и большую часть уже загнали на ночевку.

Урсы экономные хозяева. Если гребцы не махают веслами, сидя на цепи, их отправляют трудиться в такие заведения. Сокра�

Часть первая

Император

Глава 1

Падение Заритоса

Мой долгий путь подошел к концу. Впереди вырастали городские стены Заритоса[1], не пожелавшего сдаться. На огромном пространстве, насколько хватает глаз, беспорядочно рассыпаны тысячи палаток. Иногда больших, где расположились командиры, но чаще на одного-двух человек. Навскидку собралось тысяч тридцать, плюс со мной не меньше пятнадцати пришло. Серьезная сила, если правильно направить.

Мы едем мимо стен города на холм чуть в стороне от дорог и ворот. Там расположена целая с виду вилла, над которой вьется мой личный флаг – поднимающееся красное солнце с лучами на белом фоне и надписью стандартным латинским шрифтом, но на лингва тамазигхт, как большинству привычнее: «За Пророчицу и веру». Отправленная вперед группа четко выполнила задачу, обеспечив удобное место для стоянки не только командирам, но и обоим легионам. А чуть в стороне поместятся и прочие сопровождающие части.

Четырнадцать месяцев и добрых две тысячи миль триумфального похода по побережью. Еще не похоронили трупы на поле сражения, как помчались мои гонцы и голуби с письмами, а также повезли подстрекательские листовки. Крестьяне прекрасно помнили историю двухлетней давности, когда мы грабили исключительно виллы, а мелких арендаторов не трогали, даже платили за фураж и постой. Теперь я прямо заявил, земли переходят под мою руку и налоговые выплаты снижаются до минимальных пятнадцати процентов от урожая. Правоверные платят десять. Изначально и вовсе хотели освободить своих от поборов, но это путь нехороший. Чем больше станет «чистых», тем меньше денег в казне. Настанет время, и придется все равно обкладывать платежами, так пусть лучше с самого начала, но не сильно обременительного размера.

Безусловно, для правильного определения суммы пользовались кадастрами, описывающими участок и чем владеет семья. Такие стандартно раз в пять лет переписывались и уточнялись прежде. Бюрократия нам досталась от румлян и сейчас очень уместна, избавляя от излишних дрязг. Потому что частенько города отдавали откупщикам отдельные виды сборов, а я такую практику категорически запретил. Слишком часто они выбивали гораздо большую сумму, чем изначально по правилам требовалось. Но нельзя ж брать, сколько податные скажут, доверие тоже имеет границы.

Ну а если семья дает в войско крепкого парня, так и вовсе освобождается на год от любых поборов. Естественно, он может вернуться по истечении срока домой, если уцелел, однако тогда участок остается без льгот.

Больше ничего не потребовалось для взрыва. Платить вместо сорока – пятидесяти всего десять процентов?! Деревенские общины наперегонки побежали преклонять колени и требовать (!) прислать им магида[2], чтоб обучил правильным молитвам. Конечно, можно не сомневаться, большинство продолжит приносить жертвы своим домашним идолам еще долго. Но дети их уже будут верующими, поскольку учеба у присланных становилась обязательной.

Но кого волнуют такие вещи, когда можно освободиться от налогов и не платить вовсе, отдав младшего сына в армию, которому все равно получать после смерти отца нечего?! Сельское население, за редчайшим исключением, поднялось в едином порыве, внезапно уверовав в Единого. Городские жители, а также ополченцы и наемники подвергались нападениям на каждом шагу, стоило высунуться из-за крепостных стен. Хозяев земли вырезали буквально семьями, и они бежали, бросая имущество. Потом эти земли разделили между своими, и в большинстве случаев мои люди утверждали итог кровавого передела. Иногда часть поместья или целиком отдавались моим заслуженным соратникам. Они могли селиться там или сдавать в аренду местным жителям. Тоже пример для подражания.

По арцотам – округам бродили целые крестьянские армии, не щадящие никого, имеющего доход чуть выше среднего, и целенаправленно охотящиеся на откупщиков и хозяев поместий, включая храмовые земли, и приход моих отрядов буквально приносил облегчение всем. Волубис, Альтава, Тасакора, Большой Порт, Картенна, Икосий, Ауция, Ситифия, Цирта, Калама, Тагаст – нет числа большим и малым городам, открывавшим ворота в надежде на защиту от взбесившейся черни. И реально пару раз приходилось уничтожать излишне распоясавшихся и не желающих подчиняться. А некоторые отряды расформировывал, разбрасывая по отдельным частям. Причем еще и по конкурсу брал. Молодых и здоровых.

Лишь однажды Тингис[3] не сдался на милость победителей. Их тоже можно понять. Городские власти были одними из основных интересантов в приглашении зверолюдей и прекрасно знали, чем это для них закончится.

Списки нарушивших прежний договор у меня имелись, и после занятия очередного города казни начинались практически сразу. Тем не менее важнее было не прикончить, а отобрать подчистую имущество. Очень скоро замазанные в переговорах и призывах к войне поняли это и побежали в две стороны. За море, забрав наиболее ценное, и мне навстречу. Потому что я милостив, как предписывает религия.

Пришедших с повинной не убивали. Землю да, отбирал. Но это у всех. Двенадцать миль от городских стен остались во власти муниципалий. А жизнь не отнимал, наложив весомый штраф. Достаточно заложников из ближайших родственников. Кто поумнее, прекрасно сознавал, на новом месте ничего хорошего не ждет и лучше лишиться части добра, чем всего. Конечно, от иных можно было получить в будущем неприятности, но это в порядке вещей, второго прощения им не получить. Ведь сказано в «Диатессароне»[4]: «Будь милосерден к кающемуся, но если он повторил предательство, значит, душа тяготеет к злу. Третьего раза случиться не должно». И еще: «При оценке поступков всегда исходи из побуждений. Случайные оплошности и грехом считать нельзя. Сознательное нанесение вреда – преступление».

Городские должности, а во внутренние дела вмешиваться государство в моем лице не собиралось, из-за перетряски и новых законов, со снижением ценза и дарованием гражданства становились доступны людям, прежде не участвовавшим в управлении, – ремесленникам и мелким купцам. Плюс всякие ограничения на приобретение собственности и распоряжение ею законным способом убирались новым Кодексом, что сразу делало сторонниками пришедшего порядка множество народа. Прежде люди, не имеющие двух родителей, родившихся здесь, десятилетиями жили в городах, но приобрести недвижимость не имели права.

Если крестьяне готовы были удавить прежних хозяев и нередко это делали, то городские ворота при появлении моих знамен открывали мастеровые. Половина бескровно взятых союзных портов пережила бунты с погромами и смену руководства. Кодекс действовал с момента оглашения в новом городе, но он был одинаков для любого и обратной силы не имел. Имущество считалось принадлежащим хозяину по прежнему договору или реальному владению. Надо ли пояснять, как с удовольствием шел передел не только пахотной земли, но и особняков с мастерскими еще до вступления правоверных в город.

Голуби с кораблями летали и ходили куда быстрее моего войска. Я не особо торопился, давая время не желавшим умирать за чужие права принять правильное решение. Тингис решил биться. Внутреннее недовольство подавили наемники, и ворота не открыли. Рано или поздно это должно было случиться. Они были убеждены, что мои люди не умеют брать укрепления. Так и есть. Но я и не стал убивать бойцов, кидая их в лобовую атаку. Просто сжег город дотла. Напалм не создал, но нечто вроде, практически невозможное погасить водой и прилипающее на основе нефти и загустителя с мелкими добавками давно имею. Назвал все равно этим словом, чтоб не морочиться. Оставалось лишь поставить требушеты и тупо швырять, пока пожар не поднялся до самого неба, а немногие уцелевшие загрузились на корабли и, проклиная, не уплыли. Химия вещь полезная. Не знаю, аналог ли это греческого огня, но сработало прекрасно.

Дело в том, что история моя несколько нетипична для приличного мавретанца и известна только одному человеку – сестре. Родившись на Земле, попал по не зависящим от меня причинам в этот мир, очень напоминающий прошлое, но во многом и кардинально от него отличающийся. И местный друид, поставивший на мне оригинальный опыт вивисекции, добился немалого успеха. Фактически я умер, слившись своим сознанием со старым и крайне неприятным бывшим наемником и убийцей. Память обоих причудливо перемешалась, создав новую личность и вытеснив многое из нас прежних. Знания землянина частично сохранились, однако про родных и тамошнюю жизнь почти ничего не помнил. Зато здешнюю неплохо. Так что сумел выдать себя за сына того человека.

Два курса института с упором на химию, по здешним понятиям, серьезнейшее образование. Во всяком случае, сварить мыло, сделать динамит или перегонный куб, создавая керосин и лампу, мне удалось без особых сложностей, как и шариковую ручку с печатным станком. И жить бы, поживать, сладко кушая и набивая кошель, да понесло по не зависящим от меня причинам в совершенно другом направлении. Я не виноват, что сестра оказалась Пророчицей и за ней пошли люди. Иногда тебя несет по течению, и выгребать против просто опасно.

Одно можно сказать о Тингисе. То, как быстро и жестко расправился с пятнадцатитысячным городом, обнесенным прекрасными оборонительными стенами, произвело яркое впечатление и на моих новых подданных, и на еще колеблющихся. Сопротивление окончательно исчезло. Более того, мне с поклоном и без малейшего нажима наперебой стали подносить золотые венки, признавая высшим правителем. На сегодняшний день уже семьдесят четыре весом в добрых двадцать пять талантов.

«Смерть ждет меня, и мы встретимся скоро, – затянули за спиной древнюю песню. – Смерть не забудет меня, и я не опоздаю к ней никогда».

Теперь уже не сотня охраны пела, а гремело по всему легиону, и от звуков мужского хора мурашки бежали по коже. Это исполняют перед боем.

«Встречу с ней даже трус не отменит, я иду. Пусть зовет, я не тороплюсь».

Конечно, это не тот легион. Достаточно знакомое слово, не вызывающее недоуменных вопросов, но совершенно иное содержание.

Три отряда по тысяче человек, разделенные на сотни и десятки. Восемь сотен из десяти в каждом подразделении были обычные пехотинцы, вооруженные гладкоствольными ружьями со штыками. Благодаря последнему они не нуждались в прикрытии пикинерами, и можно было создать на узком участке мощный огневой удар. Одна сотня состояла из застрельщиков, имеющих нарезные стволы. Еще одна считалась элитной. Туда назначались заслуженные ветераны, обученные использовать гранаты и прочие хитрые фокусы. В составе легиона находилась и конница: пять сотен кирасиров от слова «кираса», закрывающая спину и грудь сталью. Они были нужны для таранного удара, и шесть сотен легкой кавалерии, глаза и уши армии. Их подразделения занимались разведкой, шли впереди и прикрывали тылы. Каждая тысяча пехоты имела приданную ей артиллерию: четыре пушки-восьмифунтовки и две шестифунтовых гаубицы. Плюс барабанщики, медики, интенданты, вспомогательные части, на десять человек один обозник. Непременных проституток и маркитанток в составе не считаю. На этих приходилось закрывать глаза, но в военный лагерь их не допускали. Списочного состава набиралось до пяти тысяч. И таких легионов у меня на сегодняшний день два.

Все дело в том, что конницы много, и прекрасной. Из кочевников получаются замечательные бойцы. Но пользы от нее при штурме укрепленных позиций немного. Да и стойкостью не отличаются. К тому же они охотно служат, пока могут разжиться трофеями, и так же легко уходят домой, если не особо добыча велика. Большинство пехоты из бывших крестьян и рабов, которых учить еще и учить. К тому же вооружены они обычно чем попало и грозны исключительно количеством. Особой надежды при столкновении с профессиональным противником на них не питаю. Есть так называемые союзники, вынужденные служить. Доверия к их отрядам не испытываю. Ну еще имеются достаточно стойкие и мотивированные единоверцы. Которых не так много.

Потому и создавал постоянную армию, чтоб было на кого без всяких сомнений опереться. Отбирал из готовых и проверенных боем. Люди первого «Победоносного» и второго «Разрывающего цепи» участвовали в разгроме коалиции Пятидесятиградья с урсами и готовы были идти до конца. Практически все правоверные и, помимо бывших крестьян, больше половины рабы, вольноотпущенники и харатины[5]. Стать элитой для них многое значило, и дисциплине они подчинялись, не изображая поруганную честь. Легионеры получали стабильное жалованье в отличие от остальных и имели на вооружении однотипное огнестрельное оружие. Фактически мои заводы работали исключительно на армию, даже не на все подразделения. Надо сказать, дорогое удовольствие, лично б не потянул такое количество ружей и пушек, однако оплачивало все государство за счет грабежа врагов. Пока война исправно кормила сама себя.

Наметом к голове колонны примчался всадник, отвлекая от размышлений. Ему сначала перекрыли движение, затем пропустили.

– Этнарх[6] Аннибал приветствует тебя и просит присоединиться в его шатре для дружеской беседы.

– Ты совсем взрослый стал, Ганон! – говорю с удивлением, глядя в обветренное лицо. Летят годы неизвестно куда.

– Я уже не ребенок, отец, – с отчетливой гордостью заявляет.

Строго говоря, он мне не сын, точнее, приемный, но если не считать юридического заскока насчет наследства, сознательно провел обряд вхождения в семью уже после рождения общих с Олимпиадой детей, чтоб после моей смерти не случилось драки за имущество, но никогда не отличал его в какую-либо сторону. Ни худшую, ни лучшую. Не по годам серьезный мальчишка и не чужой. Возился с ним не меньше, чем со своими. Понятно, до семи лет. В этом возрасте отдают на воспитание родственникам или друзьям. В данном случае он получил первые уроки жизни под началом выходца из кочевников. Для жителей плоскогорья нормально, как и обратное. Уж точно из седла не выпадет и на скаку попадет из лука в цель. А насчет прочего будет видно.

Синий отнюдь не дурак и не случайно пользуется огромным авторитетом в степи. Правда, вот подобное приглашение совсем не смотрится красивым. Не он меня, а я его должен звать на совещание согласно более высокому уровню. Но посланец не зря употребил выражение. На посиделки приятельские вроде зовет, а не разбор. При этом не забывает вставить титул «этнарх», подчеркивая власть над целым районом. Гонец всего лишь голос, слова он обязан повторять четко и без отсебятины. Я в курсе, что Аннибал претендует на так называемые земли нумидийцев и по большей части опирается на туарегов, живущих в южной части того, что на Земле называлось Алжиром. И все ж хочется ему или нет, я император – глава военных сил правоверных. И решать, когда обниматься, тоже стану без дополнительных намеков.

– И прошел «очищение».

Пророчица требовала сознательного выбора, и дети не могли прямо в младенчестве стать правоверными. Нужно было вырасти.

– Я теперь Александр. И уже не комбатан, а аспирант![7]

Все ж не удержался и похвастался. А в сочетании с именем матери – Олимпиада – звучит совсем намекающе. Я не против, пусть повторит достижения Македонского.

– Поздравляю, – хлопаю по плечу. Обниматься, сидя на лошадях, не слишком удобно. – Но вот насчет взрослости… – И с иронией интересуюсь: – А почему не пишешь матери? Нужно напоминать регулярно или мне обратиться прямо к твоему наставнику, чтоб он проверял?

– Ну, ты ж знаешь, как ходят письма, – пробормотал Александр, теряя весь апломб.

– Предлагаешь организовать государственную почту? – задумчиво спрашиваю.

Кстати, давно б надо заняться. Полезная вещь.

– Я… нет… не думал…

– А пора б соображать, – говорю без насмешки. – Если взрослый и ответственный мужчина. Жениться еще не надумал?

– Есть девушка. – Он покраснел, аж сквозь загар и смуглую от рождения кожу стало заметно. – А куда мы едем, отец?

Ну да совсем не на встречу с Аннибалом. Подождет.

– Не знаю, чему тебя учил наставник, – говорю серьезно, – но запомни на будущее. Прежде чем обсуждать нечто, хотя б осаду города, требуется осмотреть его укрепления лично, а не полагаться на чьи-то донесения и слова.

Лагерь организовать можно и без меня. Второй легион этим займется согласно распорядку. Тут указаний не требуется. Напротив, если после пяти лет походов и стычек кто-то спросит, в каком порядке ему ставить палатки или рыть отхожие ямы, немедленно уберу с должности как профнепригодного. Любой из командиров начинал максимум с десятника и эту науку изучил на практике. Иногда собственными руками вымеряя расстояние и выкапывая ровик для дерьма. Поэтому могу спокойно проследовать дальше в сопровождении охраны.

В первую очередь меня интересовал выход в море. Здесь прекрасный залив, и, пройдя через Голетту или Горло, судно защищено от любых штормов и ветров. Заритос стоит на берегу озера, способного принять весь флот Средиземноморья. Вода в нем пресная, что достаточно удобно в качестве источника снабжения, однако до берега пришлось прорыть канал, иначе кораблям не пройти. Соленой воде перекрыт путь дамбой, а вот заткнуть дорогу для обеспечения города обычными средствами невозможно. Стены вокруг него футов тридцать высотой, а здесь еще и натыкали артиллерию. Причем, судя по докладам, это не местная самодеятельность. Урсы привезли. У нас была возможность ознакомиться с их творчеством на примере добытых трофеев.

Снаряд оказался странной спиральной формы, да и сам ствол пушки походил на шестигранник, закрученный по спирали[8]. Ядро летело почти на шесть миль, что совершенно излишне в полевых сражениях, но немаловажно при обороне крепостей и на близком расстоянии очень точно. Хотя нам досталась дюжина целых и шесть серьезно поврежденных экземпляров, повторить их оказалось невозможно. Были какие-то секреты, позволяющие создавать достаточно тонкие стенки и соответственно уменьшать вес. К тому же запас снарядов небольшой и очень быстро подошел бы к концу. Правда, додумались спиливать круглые ядра, делая их гранеными, но понятно, какая морока. К тому же прежние характеристики уже полученных таблиц для стрельбы пришлось переделывать, а точность заметно понизилась.

Суть в том, что близко артиллерию не поставить из-за наличия таких страшилищ у противника, но на каждую дырку есть свой хитрый болт. И я его нашел достаточно быстро, прекрасно зная, что именно разыскиваю. То есть когда стены строились, никто еще всерьез не задумывался о роли артиллерии. А она нынче представлена не одними бомбардами, стреляющими прямой наводкой. Находим холм, расположенный не очень далеко от канала, а лучше парочку, и ставим за обратным скатом тяжелые мортиры с гаубицами. На самой вершине достаточно поместить наблюдателей, и самые лучшие дальнобойные орудия мало что смогут против контрбатарейной стрельбы.

– Ага, – сказал Мизинец, занимающий пост начальника артиллерии всех моих сил, включая осадные орудия. – Не идиот, соображаю. Сделаю из кораблей обломки.

И то, достаточно одному ядру тяжелой мортиры попасть в идущую галеру, как прошибет насквозь, сверху до дна. Вот про гаубицы пока неясно, не случилось проверить на море, но в любом случае урон должны нанести серьезный. А канал-то узкий. Достаточно вставшей поперек триеры или пузатого купеческого гаулоса, чтоб создать пробку и топить в любом количестве подкрепления.

– Только мне прикрытие понадобится. Они ж пойдут на вылазку.

– Первый легион полностью в твоем распоряжении.

Он довольно кивнул. Первым командовала Малха, его жена. По-моему, она больше заботилась о своих подчиненных, чем о супруге, но это точно не мое дело. Зато уверен, все необходимое оба сделают. Правильной осады с траншеями и подкопами мы пока не вели и опыта особого не имеем. Я тоже не энциклопедия знаний, хотя от Фенека-изгоя досталось достаточно для общего понимания мероприятий. В очередной раз излагаю с мудрым видом внимательно слушающим командирам диспозицию и чуть не получаю ядром. На стенах заинтересовались собранием и явным наличием старших начальников, что хорошо определяется по свите и богатым одеждам. Влупили сразу тремя орудиями по скоплению всадников. К счастью, всего одного и убило да лошадь пострадала. Пристреляться мы не дали, поспешно убравшись за холм. Горожане радостно кричали, но меня такие вещи не раздражают. Сегодня вам повезло, завтра обратка прилетит.

– Да, – сказал Александр, когда глянул на него. – Я тоже понял. Наставник Аннибал говорит, в тебе нет настоящего упоения битвы. Ты плохой боец. Зато хороший полководец и думаешь заранее. Не гадаешь, а точно просчитываешь врага.

Тут прилетел очередной посланец, позволив не комментировать высказывание. А то даже не знаю, комплимент ли это. Я долго учился не впадать в ярость, чем славился прежний Фенек, но иногда и сейчас реагирую импульсивно. Просто с некоторых пор не имею желания доказывать кому бы то ни было геройство. Я себе цену знаю, а если кто не согласен, плевать.

Конь весь в мыле и дышит тяжко. Чуть не загнал. Синий совсем сбрендил на почве недостатка уважения и вздумал требовать явиться срочно?

– Пророчица приехала! – сказал всадник, счастливо улыбаясь. – У главных ворот.

А вот это уже игнорировать нельзя, переглядываемся.

– Вы готовьтесь, и поэнергичнее, – говорю супругам. – Стрелков и орудия прямо сейчас на позицию, но чтоб никто на виду не стоял.

Махаю рукой, и скачем с сотней охраны, оставив за спиной легион.

Чем ближе подъезжаем, тем занятнее сцена. Мария стоит напротив главных ворот, к счастью, на предельном расстоянии от орудийного выстрела. Уж не знаю, подсказали или сама сообразила, однако не подставляется по-глупому. А вокруг целая толпа. Похоже, она не одна приехала, а с многочисленной армией последователей. Большинство из них в качестве бойцов никуда не годятся, зато у́ченные и все ее проповеди знают наизусть. А еще сзади за ней постоянно тащится толпа всевозможных больных, сумасшедших, фанатиков. И ходит она среди этих уродов постоянно, а также лечит. Мне пришлось две сотни отборных парней приставить к ней в качестве охраны.

Сейчас вокруг толпятся набежавшие выразить почтение старейшины кочевых племен и горских родов. Практически все они здесь не от желания познать веру, а за неимением иного выхода. Сначала к ним приходили мои люди и очень вежливо просили поделиться имуществом во имя Ylim. Обычно хозяева уже знали, что сопротивляющийся и иноверец платят больше. И наси принимался перечислять множество невзгод, обрушившихся на его семейство. Пастбища стали скудны, засуха осушила колодцы, и скот болеет, своих бедняков надо поддерживать. Это могло продолжаться очень долго, но крайне редко шли к очередным жертвам, не имея представления о благосостоянии данного племени. А когда они слышали о равной доле для участников походов, скрепя сердце соглашались с необходимостью платить налог. Реально мало кто из них помнил даже простейшие молитвы, хотя именем Его клясться не забывали.

– Не называйте себя «чистыми», – однажды сказала Мария, не выдержав общения. – Вера еще не проникла в ваши сердца.

Как бы то ни было, племя за племенем, они принимали наши требования и называли себя правоверными, а значит, вынуждены были и новые законы, касающиеся женщин, соблюдать. А чтоб уж совсем гарантировать правильное поведение, показательно ломали статуэтки и разбивали камни, которым поклонялись кочевники.

– Предложите еще раз сдаться, – сказала Мария, глядя из-под руки, чтоб солнце не слепило со стороны высоких стен Заритоса.

Я не стал демонстративно пожимать плечами и рассказывать про наивность. Где угодно, но не при таком количестве чужих глаз и ушей. Уже ходили с предложением три дня назад, когда пришли первые отряды, о чем известно мне, но и остальным, полагаю, тоже. Отправил герольда со стандартным посланием. Он доехал до ворот с оливковой ветвью в руке. Какое-то время стоял, дожидаясь появления городских начальников. Мы лениво перебрасывались репликами и здоровались. Писаря давно не видел. Он, скотина, перебежал к Пророчице и заведует ее финансами. Поскольку не раб и честно предупредил, обиды на него не держу. Пирра, приставленного в качестве начальника охраны Марии, тоже редко встречаю. Есть о чем побеседовать, опять же не на людях.

И тут случилось. Никто не ждал такой реакции. Со стен внезапно открыли стрельбу. Явно даже без предупреждения. Посол погиб на месте, а над замершим войском повис гневный крик.

– Я не хотела крови! – сказала Мария с болью.

Слышно было сначала только стоявшим рядом, а затем звук прозвучал для каждого. Возможно, и на стенах. Этот фокус жриц не имел отношения к усилению, а то б гремело рядом жутко. А как они добиваются, мне не понять. Магия бытовая, неподвластная разуму земного человека.

– Но за все надо платить. За попрание законов человеческих и божьих будет наказан весь город!

Она встала на колени.

– Ради веры в Него карают зло и защищают добродетель, – звучало для каждого, и люди невольно повторяли.

– Он истину знает, вершит Высший суд, Он вездесущ, и если иное не может помочь, позволено сталью врага одолеть.

На ногах остались очень немногие. Даже иноверцы в большинстве поддались общему порыву. Только в стороне стояла кучка иудеев. Недавно ко мне заявились целым табором. Совместно девять племен, достаточно сильных в Тунисе, чтоб с ними считались. Они очень хорошо поняли, что если даже не спалим Заритос, то уж им ничего не поможет против такой орды. Я охотно принял в союзники. Стандартные условия по части выставления воинов и налога.

– Кроме Ylim, нет других богов! – провозгласила Мария, заканчивая литургию.

На миг опустилась полная тишина, а затем раздался жуткий грохот. Прямо на глазах мощная башня и часть стены рухнули, открывая проход.

– Узрите все, – яростно вскричала Мария, – вам послан знак! Всем идолопоклонникам, верящим в Единого, пусть несколько иначе, и вам, правоверные! Погрязшие в грехах и грязных мыслях – смотрите и убедитесь! Он отдал город вам!

Она очень изменилась, и неизвестно, к лучшему ли это. Никому не говорил и никогда не скажу, что, приняв правоту необходимости сражаться за веру, она долго рыдала на моем плече. Не к этому стремилась, проповедуя братство и любовь. К сожалению, другого пути нет. Наша революция должна уметь защищаться, иначе в этом мире уцелеть невозможно. Кто первый меч воткнул, тот и правит. А теперь она уже сама посылает уничтожить целый город. Иного толкования не найти.

– Кроме Ylim, нет других богов! – поставила точку.

– Кроме Ylim, нет других богов! – повторил дружный хор тысяч голосов.

А потом завыли трубы, ударили барабаны и яростная человеческая река хлынула на приступ. Большинство начальников остались сзади и кинулись догонять. Синий-Аннибал задумчиво посмотрел на меня, потом нечто пробормотал и тоже уехал. Его кочевники побежали грабить первыми. На этом фоне продолжавший стоять легион смотрелся изумительно. Но время терять было нельзя, еще немного, и они тоже сорвутся.

– Нет! – обернувшись, я почти зарычал в лицо Павлу и Николаю, старшим командирам второго легиона. – Вы ведете своих людей к воротам. Они могут попытаться прорваться. Если будут сдаваться, поступайте как обычно. Дерущихся – бейте насмерть без разговоров. И не волнуйтесь, внакладе никто не останется. Это лично я обещаю, так и скажите всем.

– Агат! – позвал я вечно торчащего рядом начальника личной разведки. – Бери сотню и выясни.

– Понял, – сказал тот, прекрасно зная, о чем речь, и тут же испарился.

Марии к этому моменту тоже не было. К счастью, ей не пришло в голову лезть по грудам камней в пролом. Она медленно шла куда-то в сторону, и кроме охраны рядом никого. Молодец, Рыжий. Его люди не помчались грабить. Удержал. Если когда-нибудь захочет сменить поле деятельности, охотно поставлю во главе третьего легиона.

Отправил посыльного к Малхе, чтоб внимательно смотрели за каналом, и не стал сам ехать. Вот что пользы от меня, не из мортир же стрелять. Все поручения розданы, и если подчиненные не способны сделать правильно, то крики уже не помогут. Парочка бывших карателей с птицами у них есть, скорректировать огонь вполне способны. Зарыться не успели, да теперь уже не важно. Вряд ли предстоит серьезный бой. Самые умные побегут сразу, остальных вырежут. На двадцать с лишним тысяч жителей пара тысяч наемников плюс неизвестное число беглецов с округи – вдвое больше вооруженных и желающих набить карманы сейчас в город влезло, не считая обозников. Тут сопротивляйся или сдавайся – результат один. Хорошо, если жизнь оставят.

Ох, нет. Не все побежали.

– А ведь твои сородичи тоже там, – говорю Саулу, наблюдающему за мной в компании вечно торчащего рядом менестреля.

Писарь номер два этот Ганикс. Все записывает и фиксирует. Только прежний летописец поперек никогда б не пошел, а от певца неизвестно чего ждать. Потому близко не подпускаю, но и не гоню. В отличие от Писаря он не зациклен на вере и честно клепает историю последних лет. А если там будут содержаться не особо приятные эпитеты, то и начхать. Правда есть правда, и по-настоящему нечего стыдиться. Скорее от его хвалебных баллад смешно, хотя они и пользуются немалым успехом. Если б про кого другого услышал то же самое, не поверил бы. Уж больно напоминаю Илью Муромца. Махну мечом и сразу рать прорежу наполовину. Ага, последний раз лично убивал много лет назад. Но летопись у него совсем другая. Четко делится на «мне это рассказывал такой-то, иногда с добавлением, верить ли ему, решать читателю» и на то, что он сам видел. Может, и выйдет нечто полезное для истории. А то иногда ловлю себя, что уже не помню, в каком городе собрание по поводу введения Кодекса. Везде одно и то же. Зато Ганикс создал такое:

• С Кодексом значимым справедливость познал человек,
• Всяк, беден иль богат, – правосудие имеет.
• И на всей земле не найти уголка,
• Где б правдой не святилась его рука.

Ну разве после такого выгонишь?

– И кому они все дружно понесут награбленное? – спросил ответно Саул, изображая недоумение.

– Тебе, бескорыстному.

– Боюсь, – понижая голос, явно чтоб ушастый Ганикс не зафиксировал где-то в записях, – моих денег может не хватить на приобретение того дерьма, что натаскают.

– Ты без советов знаешь, где взять. Даже без процентов, но потом покажешь, вдруг мне что понравится. Я скажу кому надо.

– Благодарю, мой господин. Безмерно благодарен.

Если он может с первых моих заводов иметь постоянные пять процентов, почему мне не поучаствовать в замечательном бизнесе. Солдаты всегда и во все времена отдают по дешевке трофеи. За выпивку, девок и даже еду. Он с самого начала под моим покровительством работает поставщиком и скупщиком. Причем никакой гнили по определению и завышения цен, когда дело касается снабжения легионов. А половина прибыли уходит Олимпиаде, на ее нужды. Так что могу на короткий срок поделиться из казны. Все равно не было еще случая, чтоб меньше чем троекратно нажился на таких трофеях. А в ближайшие дни чужого добра будет много.

– Без доклада никого не пускать, – говорю охране и захожу в виллу.

Здесь явно побывали в немалом количестве не особо ценящие красоту, поскольку некоторые ниши, где обычно стоят статуи или маски умерших предков, пустовали, но после этого прибрали. Какой смысл ставить так близко от городских стен загородный дом, не вполне ясно, да и не особо волнует. Точно не для надзора за работниками, пашущими землю. Здесь даже нормальной давильни для винограда или оливок нет. Какие-то общие признаки мавретанских горских домов с римским стандартом можно было уловить без особого труда. Но это, скорее всего, просто условия диктуют и климат.

Атрий, центральная часть виллы, прежде был двором, где готовилась еда. Потом над ним сделали крышу, оставив отверстие для света. Здесь объем помещения настолько велик, что пришлось поставить колонны, чтоб держать балки и черепицу. Зато внизу полно места. Именно тут солидный человек и принимает гостей с посетителями, для чего стоят пуфики, на которых возлежат, и столик. Стены украшены фресками с картинками из сельской жизни, под ногами орнаменты из мозаики. Ну как-то так я согласен жить, поскольку строилось с учетом климата и жары. Все продувается, в центре фонтанчик, окруженный зеленью.

Снаружи знакомо бухнуло. Потом еще раз, и пошло грохотать почти без перерыва. Не только мортиры, но и гаубицы. Кажется, драп начался даже раньше ожидаемого. Надеюсь, всех утопят. А вот потом придется пристроить парочку фортов, напичканных серьезными орудиями, чтоб не допустить в будущем повторения, но уже по моим потомкам.

Без особой охоты извлек из тубуса очередную пачку бумаг и углубился в изучение. Наверное, большинство считает, что царем быть замечательно. Водишь войска в походы. С утра до вечера весело проводишь время в окружении красавиц и лишь изредка отрываешься от охоты, подписывая надоедливые бумаги. На то и бюрократия, чтоб все двигалось в правильном направлении. Если бы! Если чиновник толковый – значит, непременно тайно ворует, глупый – тащит открыто. Честных абсолютно не встречал, а чтоб не крал и при этом соображал в порученном деле, и вовсе не припомню. Остается опираться на близких людей, которым вроде незачем тырить. Жена смотрит за заводами, Тодор за западной частью Мавретана. Еще дядьке Клыку могу доверять. Он у меня по части артиллерии, но годы идут, и он не так бодр. Агат еще. Собственно, на этом список людей, которые сделают как мне надо, а не в личных интересах, по-настоящему исчерпывается. Желтое Крыло и вовсе помер не так давно, а Писарь у Марии теперь. За всеми остальными нужен глаз да глаз. А уж доносов пишут! И ведь приходится разбираться, истину сообщил или подсидеть хотел начальника аль старого недруга.

Ну вот, пожалуйста. Обычное вроде б сообщение, а теперь придется послать кого-то с инспекцией. Сотник Аврелий, что крайне неприятно – из самых первых «чистых», убился по пьяни и собственной дурости, сверзившись с лошади. Абсолютно точно не по злому умыслу, иначе б не писали такие вещи. Дело в том, что в его багаже оказалось свыше трех тысяч золотых монет. Неоткуда ему иметь такую сумму, и хуже всего – не нашей чеканки, а иберийской. То ли за шпионаж заплатили, то ли взятки брал, а последняя должность его – наместник в городе на побережье, то ли ограбил кого. Что хуже?

Гиену послать, записываю. В отличие от большинства карателей, принявших Единого и в большинстве своем получивших высокие должности, остался упертым язычником. И плевать. Зато по части следствия специалист и охотно берется за такие вещи при должной оплате. Пусть всех закошмарит, как он обожает, но докопается, откуда деньги. Кстати, пора заводить нормальную полицию. Слишком много народа нынче стало, и мне нужны порученцы с умением находить преступников.

Филарет, сын Грома Небесного, нынче сотник и правоверный, а еще два года назад заложник из рода Топорища, сунулся в атрий.

– Агат вернулся.

– Зови. И еды пусть принесут.

Агат вошел, стуча сапогами, и без надлежащего приветствия плюхнулся на кушетку напротив. Подождал, пока оставят блюда на столе и уйдут, и только затем открыл рот.

– Никто не сможет ответить на вопрос, – сказал он глухо. – Мне не пришлось ничего делать. Дом стоял вплотную к стене, и всех завалило.

После такого там живых остаться не могло.

А если б случилось, можно не сомневаться, Агат лично бы перерезал глотки выжившим. Достаточно часто ему намекать не требуется. Сам все понимает и не колеблется. Это ведь его люди, завербованные много лет назад, когда еще не шла речь о захвате, просто сообщали интересные новости. Но за золото они были готовы и на серьезные дела.

– Надеюсь, это так. Но все равно объяви, на случай, если кто уцелел, что ждем.

– Мы никогда не выясним, что случилось. – Тон был вопросительный.

Если все тамошние погибли, то на свете есть всего двое, знающие, что подкоп готовился давно. И взрывчатку завезли не вчера. Возчики были не в курсе, что за груз, а рыли члены одной семьи. Такими вещами с посторонними не делятся.

– Я приказ не отдавал. Это должно было произойти завтра, – честно сознаюсь. – Когда легионы отдохнули б после марша и пушки были бы установлены.

– Мы имеем свободу воли и готовим мину, – сказал Агат задумчиво. – Но когда взорвать, решает Он.

Прекрасное объяснение. Уж лучше, чем внезапно уроненный нашим шпионом ящик с динамитом как раз под конец молитвы.

– Случилось чудо, – наливая в кружку вино и кивая ему, подвожу итог навсегда, – пусть им и останется.

Глава 2

Планы на будущее

На звук шагов мы обернулись одновременно. Ко мне кто попало без доклада и просто так мимо охраны не приходит. А сейчас и вовсе мало найдется желающих, все мародерствуют. И сразу автоматически вскочили, одновременно поклонившись.

– Пойду, – пробормотал Агат, когда Мария отмахнулась от знаков почтения. – Делом займусь.

Я как-то не понял каким, но удерживать не стал. Дождался, пока Мария сядет, и тоже опустился напротив. Из кармана ее платья моментально выскочил Пицли и требовательно заверещал. Пришлось дать ему кусочек мяса. Он без особого интереса принялся грызть, на голодного отнюдь не смахивает. Зачем тогда просил? А чтоб показать, насколько важен. Попробуй особо не отметить, примется мешать. И ведь не вредная в принципе скотинка, но хочет быть в центре внимания. Мне не жалко почесать.

– Выпивали, – сказала она, глянув на кружки. – Тебе тоже неприятно? – И ткнула пальцем в сторону стены. – Ты ведь знаешь, что сейчас творится в Заритосе.

– Это было неизбежно, – говорю без малейших колебаний. – Они отказались сдаться и убили герольда. Нужен пример для остальных, чтоб и думать о сопротивлении не посмели.

– А наоборот не выйдет?

– Я не Пророк и будущее не предсказываю.

– Зато я Пророчица! – сказала Мария с болью.

Пицли перестал пощипывать угощение и подбежал к ней, ткнувшись головкой в ногу. Все ж нельзя не увидеть, как реагирует на настроение. Она машинально погладила зверька.

– Я несу слово Божье и говорю про любовь. А сегодня это было не его веление. Мое. Я разрешила.

– Он дал знак.

И отныне это не подлежит сомнению. Пусть ее душа останется чистой. За ложь расплачиваться мне на том свете. И я заплачу за сказанное, но не пожалею даже там.

– Но этого ли Он хотел? – спросила Мария с болью.

Пицли уже сидел на плече и терся о ее щеку. Эмоции Спутники ловят моментально. Расстроена не показушно.

– Не знаю. И никто не знает. На то нам и дана свобода воли и действий. Мы сами решаем и выбираем. Я их не толкал стрелять в посла. И скажу со всей ответственностью, за все нужно платить. За кровь в особенности. Раз стрелявших не остановили, а там присутствовало руководство города, то отвечают все.

Глотнул из кружки чуток, только чтоб смочить глотку.

– Если собаку то бить, то гладить, она не поймет, чего от нее ждут, и может покусать без всякой причины. Зато если твой враг твердо знает, что обещания выполняются всегда, ему не требуется лишний раз объяснять последствия. Сдающиеся без боя получают одни условия. Сопротивляющиеся иные. Нужно поступать одинаково, согласно однажды сказанному. Это и есть справедливость. У нас на очереди Картаго[9], и может быть, они станут покладистей, узнав, как погиб этот город.

Картаго построили еще румляне возле развалин старого пунического Картадашта, фактически назвав прежним, но исковерканным латынью названием. Он еще тогда стал центром области, уж больно место удачное, а сейчас крупнейший в Пятидесятиградье. А это подразумевает и военную силу.

– Не мучай себя, что сделано, то сделано. Надеюсь, вторично не потребуется. Ну-ка, – наполняя кружку вином, протягиваю, – старый метод. Поверь мне, чтоб вышибить тоску, нужно хорошо надраться.

И переспать с девчонкой ласковой, но это несколько неуместно излагать в нашей ситуации.

– Лучше б, конечно, бренди, чтоб быстрее по мозгам жахнуло, но и так сойдет. Вино хорошее и к баранине прекрасно подходит. Посидим, поговорим. Когда мы так, с глазу на глаз, в последний раз беседовали?

Мария смотрела секунду, потом лихо опрокинула в рот содержимое кружки. В ее откровениях содержалась достаточно скользкая формулировка про осуждение употребления для пустого удовольствия любых веществ, вызывающих привыкание. Лишь на День Мертвых[10], раз в году и не доходя до скотского состояния, позволительно. И то, совершивший преступление в таком виде получает двойное наказание.

Табак у нас и так особо распространения не получил, однако были любители подымить. Но хотя конкретный список озвучен не был, подразумевались наркотики любого вида, о чем имелась соответствующая цитата. Для медицины – да, чисто для удовольствия – нет. Вино с бренди под осуждение не попали, пусть и напиться можно до отвратительного состояния. И правильно, как по мне. Средиземноморье слишком привыкло к виноградной лозе и производимому из него напитку. Его употребляли все зачастую вместо воды.

– Давно. Я скучаю по тем временам, – призналась застенчиво.

– Я тоже.

Мы снова выпили, чокнувшись, чтоб плеснуло через край в сосуд собутыльника, и улыбнулись друг другу. По местным понятиям высший знак доверия.

– К тому же не приходилось думать о государственных проблемах. И кто там меня ненавидит и желает подгадить. Раньше были одни родичи Корня, да и то больше для вида. Напасть боялись. А теперь их сотни, и все норовят обмануть, а то чего и похуже.

– О, как я тебя понимаю.

Она, ничуть не чинясь, с ходу принялась накладывать специальным черпачком из горшочка в глубокую тарелку бульон вместе с неким местным аналогом пельменей, в котором он и варился. Ложка, как и у всех, у нее своя и всегда с собой. Только не деревянная, а серебряная. Может себе позволить. Полагаю, она была б самая богатая в Северной Африке за счет постоянно выделяемой доли трофеев, если б не тратила без раздумий на помощь нуждающимся и отсылку кучи денег вестникам-магидам по всей стране. Проповедники, несущие слово божье, не должны нищенствовать, по ее убеждению. А если сумели зацепиться в новых местах, то на содержание молитвенного дома требуется немало. Не уверен, что помнит обо всех тратах. Давно уже есть личный секретарь, эконом – заведующий земельными владениями и поступлениями с них, казначей, отвечающий за расходы и доходы. К счастью, все они из самых первых Чистых, а за казну отвечает бесконечно честный до щепетильности Приблуда, нынче Матафей. Он способен и меня достать требованиями и непременными бумажками. Зато к рукам ничего не прилипает. И это важнее всего прочего. Фактически он свое прежнее состояние растратил на службе, и пришлось пару лет назад Марии намекать, чтоб ему жалованье приличное начали платить, а то б со счастливой рожей из-за благородного поведения загнал в нищету собственную семью.

– Могущество и слава растут, а реальная власть куда-то девается. Люди из самых лучших побуждений прячут нечто важное, да и невозможно справиться со всем. Приходится поручать то или иное верным и знающим, а они сами принимают решения. Иногда задним числом уже и не отменить. Хуже будет. Вкусно, – сказала попробовав.

Никаких запретов на питание она так и не провозгласила, хотя постные дни существовали каждую неделю. Каждый четвертый и шестой день. Мяса не ели, поскольку продавалось оно в эти дни идоложертвенное. Падаль запрещалась в принципе. При этом сознательно оговаривалось, что одно воздержание не полезно для спасения души из-за гордыни. Еще и молитвы в немалом количестве в постный день в полдень помимо дополнительных утром и вечером. Зато седьмой день считался выходным и совпадал с таковым у иудеев и павликиан. Воскресенья-то не было! Павел умер, казненный. Точнее, четвертованный во искупление человеческих грехов. До сих пор спорят, он сознательно сдался или нет и где сейчас.

– У меня есть профессиональный повар из бывших рабов, способный приготовить мясо, чтоб его приняли за рыбу, или в одном куске одна половина будет соленой, а другая сладкой. Некоторые аристократы положительно ненормальные. Не знают уже, чего придумать из тщеславия для посрамления соседей. У меня он такими изысками не балуется.

Если честно, давно достала вечная баранина и даже верблюжатина. Когда есть возможность, выбираю рыбу с парочкой кружек вина. На общем фоне почти трезвенник, предпочитающий квас.

– Некогда ему ерундой маяться. На всю сотню охраны готовит.

– В смысле, это из общего котла?

– Ну не каждый день так едим, в походе некогда, но – да. Отдельно не готовят.

– Как, оказывается, прекрасно живут мои воины, – сказала она с отчетливой иронией, доедая. – Даже с перцем.

– Не надо все ж забывать, моя сотня – это кузница будущих центурионов и викариев[11]. Почти все дети Чистых плюс немного родовитых союзников. Через годик-два видно, можно дать повышение в войска или назначить на серьезную должность. А простые легионеры нормально жрут, если командиры не идиоты. В моих отрядах голодных не бывает. Боец с пустым желудком – плохой. И это не мое убеждение, а факт.

– Между прочим, глиняные горшки и тарелки случайно не намек на аскетизм? А то мне стыдно. Кушаю на серебре и серебряной ложкой.

– Зато тебя нельзя подкупить.

– Говорят, и тебя. – Мария посмотрела прищурившись.

Пицли на ее коленях даже и не подумал открыть глаза, продолжая блаженно щуриться под гладящей рукой.

– Не ври, – хмыкаю, – наверняка жалуются.

– А есть на что?

– Ты в курсе, что твой Спутник слишком явно реагирует на эмоции? Вот сейчас могу с уверенностью сказать, обвиняющий тон исключительно внешний. Ничуть не сердишься и не подозреваешь. А я ведь не один такой. Кто постоянно с тобой общается, может прекрасно знать.

– Он только у тебя еду берет, – сказала Мария со вздохом.

Ели они оба с изрядным аппетитом. Как Публий умудрялся из привычной баранины с картофелем, который не так давно считали годным разве что на корм скоту, приготовить по-настоящему вкусное блюдо, мне не понять. Мое кулинарное искусство так и не ушло дальше поджаренного куска мяса на костре или варки каши. Слава богу, существует жена, воспитанник или настоящий кухарь.

– И никогда не попадается на глаза во время докладов. Причем не учила и не просила. Сам так с самого начала делает. Но просителям это не помогает. Люди пахнут по-разному, но когда волнуются, боятся или врут, я всегда знаю, даже если Пицли находится в другом конце комнаты.

Что-то такое я давно подозревал. Но спрашивать бесполезно. Агат, Синий, Бирюк, Сова, еще парочка хорошо знакомых карателей не ответили, еще и посмотрели нехорошо. Нечего лезть в тайны, пусть давно уже не в почтарях числятся, на моей службе, а Синий без Спутника много лет. Казалось бы, чего скрытничать теперь.

– И нет, я взяток не беру. Подарки не в счет.

– А в чем разница? – заинтересованно спросила Мария.

– Элементарная. Подарок выражает уважение, и отказаться от него – нанести обиду. Причем всегда следует ответный, иногда дороже. А взятка берется за определенные действия в пользу просителя. И нет, я не бескорыстный. Против денег ничего не имею. Особенно больших.

И заводы мои нынче продукцию стабильно поставляют в армию, получая неплохой навар. Причем уже не в двух местах работают, а во многих. Гораздо удобнее перегонкой той же нефти на месте заниматься и везти уже керосин, например. Просто раньше пришлось бы договариваться с тамошними родами и племенами, а теперь это просто мое личное. И пусть кто вякнет.

– Но деньги не главное, хотя важны. Гораздо серьезнее, что могу оставить о себе память. Не знаю, видишь ты или нет, но мы строим государство для всех, а не обычное, когда верхушка держится за счет силы захватчиков. При этом отнюдь не страну, где все могут быть счастливы и довольны. Всегда будут бедные и богатые. Кто-то от рождения умен, а другой глуп, кому-то везет, а иному Бог не послал детей, или он просто лентяй и пьяница. Не только семьи, но и целые роды поднимаются и падают.

Мы в очередной раз выпили.

– Но можно сделать так, чтоб люди не продавали детей, спасая от голода. Чтобы у каждого на обед каждый день была хотя б курица и яичница не по большим праздникам.

Маленькая скотина, нажравшись, вообще легла вверх брюхом, позволяя себя чесать, и счастливо запищала, когда послушно погладил в нужных местах и принялся скрести пальцами животик.

– Можно ли добиться? Богатый всегда отнимет у бедного.

– Твое духовное дело – внушить необходимость помогать несчастным. Мое – обеспечить это по закону.

– Но ты ж делаешь прямо противоположное! Отнимаешь доход у успешных, да и у государства!

– Нет. Я снизил налоги не для того, чтоб кого-то ограбить. Я создаю общество, заинтересованное в нашей власти. Люди получили важнейший стимул увеличивать, насколько это возможно, количество продаваемой продукции. Таможни снимаю между городами, побережьем и горами подчистую. Увидишь, неминуем рост торговли. На руках у простых крестьян появятся деньги. Оборот станет в два раза больше. А с каждой сделки мы получаем свой процент.

«Мы» здесь отнюдь не оговорка. Десятина на нужды веры стабильно идет, а кроме того с каждой военной добычи доля.

– Чем больше оборот, тем выше доход империи.

– Земли все равно начнут рано или поздно перераспределять, – указала Мария четко в цель. – Ты сам сказал, люди разные. Работящие и умелые получат больший урожай. А кто-то обязательно разорится. В итоге через поколение опять будут большие плантации и маленькие участки арендаторов.

– Да, так и будет. И многие забудут прежние размеры налогов и станут ныть, как им плохо. Поэтому так важно принять общие законы.

– Ты ломаешь древнюю традицию.

И вполне сознательно, превращая граждан в подданных. Людей традиционно объединяли не по национальности, а религии. Если в древности в каждом городе существовали местные боги и любые приезжие становились неполноценными жителями, то со временем они все получили гражданство, однако практически всегда существовало несколько отдельных религиозных общин. Глава ее отвечал за законопослушность своих людей. Фактически у них были свои отдельные интересы, и иногда договориться об общих действиях крайне проблематично. А внутри все связаны круговой порукой. Это удобно, когда нужно собирать налоги, и жутко вредно, если часть общины посчитает себя ущемленной. Ведь каждая имела свои правила и привилегии с льготами и цепко смотрела за их выполнением, пусть вопреки городскому доходу.

Даже Пятидесятиградье, состоящее в союзе, не признавало над собой некой верховной власти, сохраняя местные законы и правила. Они жили отдельной жизнью и за столетия так и не слились в некую общую нацию, несмотря на общий язык и даже религию. Зачем, если ничего не связывало помимо корыстного интереса защиты кораблей и купцов?

Мне требовалось сломать мешающие правила раз и навсегда. Если хочешь удержать власть, постарайся не при помощи одного меча. Такая обречена. История страны пишется трудом обычных людей. Потому в основу положен принцип: все подданные, независимо от происхождения, имеют равные права и обязанности – вот главная идея. И с этой целью собрал специалистов: два по римскому праву, парочка местных мавретанских знатоков обычаев, две жрицы, трое авторитетных кочевников из разных племен и даже юриста, специализирующегося на законах зверолюдей. На удивление, они не погрязли в спорах, а в течение шести месяцев выдали итоговый труд – Судебный кодекс, включающий в себя гражданский, торговый и уголовный, обязательные для всех. Кое-что прямо скопировали, как многие положения всем известного родосского морского права и римского имущественного. Главное, они не противоречат основной идее. На практике все категории подданных выводились из-под власти общин и ставились в зависимость от государства.

Чтоб не было неизбежных разночтений, в города назначались шуффеты-судьи, обязанные следовать прописанному в толстенном томе при разборе жалоб и преступлений. Сам Кодекс был напечатан, по нему готовились мои чиновники, да и ознакомиться мог каждый. Естественно, нововведение взбесило очень многих. Вполне предсказуемо. Кое-где пришлось давить военной силой. Но чаще реформы проходили под недовольное бурчание, не больше. И причина проста: имущественные цензы сознательно снижались, численность выборщиков увеличилась сразу вдвое. Новые граждане получали очень много прав и терпеть прежних хозяев не желали.

– Общая система мер, весов и правила, включая снятие любых таможен в стране на общую пользу, – твердо заявляю. – Судей я набирал из предварительно прошедших обучение и имеющих юридический опыт, достойный масихийя.

Она еле заметно поморщилась. Не любила Мария это слово. Если точно переводить, «следующие за Мессией». Корни греческие, не здешние, но в городах его употребляли гораздо чаще, чем привычное «чистые» или «правоверные».

– Я не об этом.

– На земле всегда должно быть две разделенные власти, – твердо заявляю. – Духовная и светская. Первая установлена Богом для заботы о душах людских и научения идти правильным путем совершенствования. Вторая управляет «телесными действиями подданных», и не нужно смешивать. Каждодневное управление жизни должно находиться в руках обычных чиновников. Потому что, когда жрец лезет в мирские проблемы, он невольно становится стороной конфликта. Его право и обязанность – учить, к чему стремиться и что греховно, а не лезть в драку за кусок поля. Вот если кто творит несправедливость, долг магида – возмутиться публично. Иначе учителя веры начнут думать в первую очередь о личной мошне и со временем превратятся в угнетателей собственного народа. Пусть лучше несут свет, чем тень. По крайней мере, в идеальном виде, – заканчиваю после паузы.

– Гражданская свобода существует там, где уважается собственность, – процитировала Мария заголовок из Кодекса, поднимая кружку.

Выпила и со стуком поставила на пол. Глаза блестят, движения резкие. Похоже, она крепко набралась. Ливийское вино коварное. Пьешь как воду, а потом внезапно ноги не держат.

– Ты действительно иной. Правильно или нет, но думаешь о будущем для всех. Приземленном, подходящем для живущих и понятном им. Я могу говорить, все кивают, ничего не движется. А ты повелел, и выполняют!

– Э?

– Хочешь жениться, – сказала Мария с усмешкой, – посади с невестой вместе два дерева у дороги. Развестись – четыре. Засохли при твоей жизни, посади другие. Просто и понятно. Да еще и на пользу прохожим, которые могут отдохнуть в тени или сорвать плод, проголодавшись. И ссылаешься при этом на меня! Не ради корысти требование, а во исполнение слов Пророчицы! Что она говорила о добрых делах и опустынивании в результате сведения лесов?

– Я не прав?

– В том-то и дело – прав! Но как вывернул! Не своей волей, а вера обязывает. Ох, Влад, как ты умеешь себе на пользу повернуть!

– Обидно говоришь, – бурчу.

При чем здесь моя польза. Можно подумать, мне одному от этого лучше в перспективе.

– Знаешь, – сказала Мария, – чем дальше, тем больше я жалею, что мы с тобой стали братом с сестрой.

Я невольно напрягся. Это уже неприятно запахло.

– Лучше б ты меня в жены взял, – огорошила неожиданным поворотом. – Тогда всем без разницы было, кто я и откуда. А что детей не рожу, больных же тебе и мне не надо, так против других баб ничего бы не имела. Ты б своих усыновил честь по чести, зато как бы мы замечательно жили! Я ведь женщина! Молодая и достаточно красивая…

«Надо б найти хорошего художника и сделать парочку ее реальных портретов, – подумалось невпопад. – А то через поколение навыдумывают».

– Ты знаешь, – снова выпив, продолжила Мария, – Он со мной больше не говорит. Все нужное сказано. И сегодня я от себя отдала город. Не по воле Его.

– Может, основное уже прозвучало? – говорю осторожно. – Когда потребуется, снова обратится.

– И что? – Она явно не слушала. – Я все равно осталась Пророчицей, и некуда бежать от этой роли. Даже уйди завтра в никуда, смогу ли жить обычной жизнью? С тобой бы смогла. Но ты ж тоже от этой ответственности не уйдешь. Семья, государство, все на твоих плечах. Никогда не бросишь. А сама – нет, не смогу спрятаться. Все равно не удержусь и стану лечить людей. А там слух пойдет, и опознают хоть в Иберии, хоть в самой Византии.

Не нравятся мне эти мысли. Очень. Понять могу, принять – жуть берет, что у нее в душе. Выше головы не прыгнешь, а все вокруг в рот смотрят. Неудивительно, что только в пьяном виде и заговорила.

– Не святая я, – сказала Мария тоскливо. – Иногда смотришь на парня, аж горит между ногами. А он либо пугается при первом намеке, либо мечтает через меня власть получить, что гораздо хуже. И верить никому нельзя, у каждого свои интересы. Мой личный секретарь, и тот норовит пустить только полезных ему, а бедняков оттирает.

– Писаря нужно поставить на место? – прямо спрашиваю.

Мне и раньше на него кляузы писали, но не лез в их дела. Заигрался мой бывший колон, раз уже Мария заметила. Когда-то был полезен, и я не возражал против такого перехода на новую должность. Разжирел, нахватал земли из конфискованной. Какая-то у него болезненная страсть к недвижимости. По жизни ведь не скуп, охотно ссужал деньги старым знакомым без процентов, мог не требовать долго, если человек в стесненных обстоятельствах, но попробуй попроси участок земли из приобретенных им. Прекрасный способ довести до сердечного приступа.

– Хе-хе, – сказала Мария. – Кто говорил про разные ветви власти? Не твои проблемы. Сегодня ты будешь пугать моего секретаря, завтра еще кого. А потом непременно обратное случится. Я твоим чиновникам ручки загребущие пооткручиваю.

Это про конкретного или как? Нужно выяснить.

– Разделение так разделение. Я ведь тебя слушаю и даже особо не возражаю. Достаточно. Дай бедной девушке возможность поплакаться. А где можно прилечь? – спросила без перехода.

Пришлось проводить в соседнюю комнату – таблиниум. Спальня далеко, а здесь кабинет бывшего хозяина, отделенный легкой дверью с непременными масками предков. Кровать для меня пока не держат в обозе. Чаще его для скорости совсем не имеется, а все нужное на вьючных лошадей и мулов грузят. И такового немного. Я всегда шел со своими воинами, разделяя с ними лишения и питаясь из одного котла. А значит, и комфорта обычно не больше, чем у любого легионера. И делал это не для видимости или чтоб завоевать любовь. Это принцип. Какой смысл запрещать другим таскать за собой сундуки, если сам этим занимаешься?

Здесь имелся толстенный мягкий ковер, оставшийся от хозяев, на котором подстелен плащ и положена подушка. Обычный походный набор. Она завалилась не раздеваясь и практически сразу засопела, а потом и захрапела. Не помню, чтоб раньше такие звуки издавала. Пицли устроился у нее в ногах.

Окна закрыты тонкой материей-сеткой. Насекомых не пропускает, а если кто полезет – услышу. Снаружи охрана. Пройти можно только мимо меня. Поэтому уселся и снова принялся старательно пересчитывать по доступным данным общую приблизительную сумму. Пошлины в районе двух – двух с половиной процентов от стоимости товаров, на рабов сознательно ввел пять. В последнее время цена заметно упала, уж больно много их после войн, но корабли с севера охотно забирают. Двойная выгода. Избавляюсь от ненужного добра и на обороте неплохо зарабатываю.

Четверть пошлины полисы теперь отдадут в качестве регулярной дани. На круг выходит до миллиона ауреев в год. Сколько всего можно сделать на это золото! Как минимум требовалось расселить часть правоверных на занятых землях. Это практиковали еще румляне, создавая колонии на оккупированных территориях. На ветеранов можно опереться в случае мятежа. Ведь новые поселенцы получали права на манер казаков и в случае неприятностей обязаны выставить вооруженный отряд. Приблизительный устав такого поселения легко нашелся в библиотеке одного из городов, некогда именно по такой схеме и организованного. Я его в последнее время тщательно изучал, делая выписки.

– Чего? – раздраженно спросил, когда в атрий сунулся сотник.

– Из города прибежали, – бодро доложил тот. – Возле пристани зверомордые с полулюдьми засели в домах и отстреливаются.

– И что, – брюзгливо спрашиваю, – сами не могут догадаться орудия подтащить, а не биться лбом о каменные стены? Или им жалко с пушкарями делиться?

– Так и сказать?

– Пророчица отдала город на разграбление, – прорвалось раздражение, – и что там происходит, не мое дело.

Он глубокомысленно кивнул. Только сейчас обратил внимание, у него на шее висит «Рука Марии». На самом деле ладонь с пальцами и непременной надписью: «Кроме Ylim, нет других». Вместо крестиков носят. И тоже очень разные бывают. Из железа, серебра, золота и даже с драгоценными камнями. Откуда пошло, так и не доискался. Вроде и прежде нечто похожее в качестве оберегов использовали. В правилах такого не было, чистая самодеятельность.

– Еще чего? – недовольно интересуюсь, поскольку не уходит.

– Там Зенобия, – полушепотом докладывает и почти демонстративно озирается в поисках Пророчицы. – А, госпожа…

Моя сестра старательно уклонялась от общения с главой группы жриц, хотя их и величали среди правоверных «марьямийя», следующие по пути Марии. Они еще со времен обители не в лучших отношениях, и об этом, оказывается, даже сотник в курсе. Умный Филарет, а не просто случайный рубака. Хорошо последствия просчитывает для себя.

– Пусть заходит.

– Дождь под ноги, Влад, – сказала жрица, некогда именуемая Пятнадцатой в обители и знакомая еще с той поры. – Ты просил зайти?

Изумительно, как много можно сказать обычными словами; невольно внутренне улыбаюсь приветствуя. По имени, не император, не приказал, а просил, будто не получает постоянную плату за лечение. О, она себя совершенно открыто ставит на одну доску со мной. Независимая и гордая.

– Угощайся, – показываю на столик. – Мария спит. – На взгляд через плечо уточняю: – И разговор не имеет отношения к ней.

Молодая, а как умеет себя подать. Эта приподнятая бровь, выражающая недоумение без всяких слов. Умничка. Такая мне и нужна.

– Кому ты служишь, Зена? – Такое обращение вполне нормально. Только на официальных встречах называют полным именем. Да и на Влада не реагирую. – Танит?

Дверь тихонько приоткрылась за ее спиной, и высунулась мордочка подслушивающего Пицли. Мне не жалко, пусть передаст разговор.

– Бог Един, – произнесла она, не задумываясь ни на миг. – Он есть Истина, Бессмертный и Нерожденный. Никто не способен назвать всех его имен, потому что произносятся на разных языках. Он не рожден от матери и отца, не имеет пола. Он чистый, нескончаемый Свет. Верующие могут называть его разными именами, но первое и главное – Творец всего сущего.

– Я тоже помню эти слова, сказанные Пророчицей. Но ты ж не проходила очищение и не получила новое имя.

– Зачем? Можно назвать Ее любыми именами, главное, согласие с верой. Разве не это проповедует сестра наша, носящая на теле знак и лечащая силой Ее?