Злая лисица бесплатное чтение

«Настоящее наслаждение. Эта книга вобрала в себя лучшее от корейских дорам и городского фэнтези».

РЕНЕ АХДИЕ, автор бестселлера «Красавица»

Моим маме и папе – Келло Кэти и Дэвиду Янгу Чо.

Вы показали мне, что такое любовь.

사랑해요. 보고 싶어요[1].

Отношения с луной у Ку Миён были непростые. Впрочем, когда дело касается силы, легко и не бывает.

Девушка стояла на краю крыши. Мышцы ее подрагивали в предвкушении, а кожа так и зудела под лунным светом, словно перетянутая струна. В попытке утихомирить грохочущее сердце она глубоко вздохнула, и легкие наполнил запах гнилого мусора.

Мать всегда повторяла: надо быть благодарной луне, ведь она дает им силу. Однако порой Миён с удовольствием бы от этого отказалась.

Она осмотрела улицы. Фонари все перегорели, и, похоже, уже давно – но ей это нисколько не мешало. В темноте девушка видела ничуть не хуже, чем при свете дня. Ей даже казалось, что погасшие фонари, наоборот, украшали здания. По осыпающимся стенам змеились трещины, покрытые соцветиями плесени. Возможно, какой-нибудь оптимист углядел бы определенную красоту в этих узорах, но Миён к ним не относилась.

Она достала телефон и набрала один из двух номеров, занесенных в адресную книгу.

– Ты нашла его, сонбэ?[2] – выпалила Нара, едва подняв трубку.

На последнем слове девушка запнулась, и уважительное обращение прозвучало оглушающе-официально. Как будто Миён была раза в два старше подруги, хотя разница в возрасте у них всего год.

Но Миён прекрасно понимала, чем вызвано такое обращение, – причин было много. Одна из них, например, заключалась в том, что две недели назад ее даже не звали Ку Миён.

– Я выследила его до того же переулка. Он сюда всю неделю приходил, но я пока так и не выяснила, в какую именно квартиру.

– Я посмотрела по карте на телефоне, – попыталась помочь Нара. – По идее, ты сейчас прямо над ним. Так, а это точно ты? Включи-ка GPS.

Миён так и подмывало сказать Наре, что лучше б та с духами общалась, но все же включила функцию отслеживания на телефоне.

– Погоди. Теперь тебя двое, – Нара что-то приглушенно забормотала.

Миён закатила глаза, но говорить ничего не стала. Криком делу не поможешь. Нара вечно нервничала – побочный эффект того, что она с детства видела призраков. К тому же девушка явно хотела как лучше. Однако Миён не волновало, как будет лучше, – ей нужна была цель.

Она бросилась наворачивать круги по крыше и села на парапет, свесив ноги над шестиэтажным обрывом. С такой высоты можно запросто следить и за окружением, и за добычей.

Правда, до сих пор она видела свою жертву только издалека, опираясь лишь на смутные описания подруги.

Миён закрыла глаза и досчитала до десяти, чтобы успокоиться.

Перед ней простирался Сеул. Небоскребы Чхондам-дона[3] – Мекки развлечений и красоты, родины моды и кей-попа[4]. Парящий в облаках Юксам-билдинг[5] – символ модернизации столицы, часовым стоящий возле реки Ханган. Огни башни Намсан[6], куда стекались туристы и влюбленные парочки, чтобы увидеть мир у своих ног. Миён с усмешкой взглянула на свои поношенные кеды, нависающие над грязной улицей.

– И что он здесь забыл? – пробормотала девушка, ни к кому особо не обращаясь.

– Дух говорит, что он ходит туда каждый вечер. Ее смерть была так ужасна, – прозвучал из трубки мрачный голос шаманки. – Она хочет, чтобы справедливость восторжествовала до того, как она отправится в загробный мир.

Миён сомневалась, что она вершит справедливость. Но лучше так, чем никак. Если уж все равно придется убивать, то пусть это хотя бы поможет заблудшим духам свести счеты.

Уже не впервые Миён задумалась: а правильно ли она поступает, доверяясь духам шаманки? Без силы полный луны она не могла питаться. Точнее, нет. Она отказывалась питаться без этой силы.

Полная луна обостряла чувства, открывала путь для чужой энергии, позволяла поглотить ее, не разрывая человека на части. Так что либо девушка питается сегодня, в полнолуние… либо становится чудовищем. Она чуть не рассмеялась. То, что ее жертвы были гнусными людьми, не делало Миён менее жестокой.

Однако самым низменным инстинктам Миён не поддавалась. Вгрызаться в плоть. Обнажать энергию, обитающую внутри каждого живого существа. Высасывать эту энергию из людей без помощи луны. Нет, она старалась действовать как можно мягче, притворялась этаким дружелюбным чудовищем.

Лишь один раз она пропустила полнолуние и после этого отказывалась питаться, несмотря на все просьбы матери. Тогда девушка впервые пошла ей наперекор. Не прошло и недели, как Миён начала слабеть, и восстановиться ей помогла лишь охота в следующее полнолуние. Поэтому у матери был целый ряд правил, одно из которых звучало так: «Никогда не пропускай охоту».

А Нара же была одаренным шаманом: она умела общаться с духами со всех уголков страны. Куда бы Миён ни отправилась, шаманка каждое полнолуние исправно находила ей новых жертв. Полезный помощник.

– Сонбэ?

– Что? – переспросила Миён, возможно слишком резко.

– Будь сегодня осторожна. В эту Сандалгосу[7] многие семьи изгнали злых духов, и они теперь бродят по городу.

– Меня парочкой духов не испугать, – Миён раздраженно поднялась на ноги и снова принялась наворачивать круги.

Вдруг раздался скрип двери, и девушка посмотрела вниз. До нее донеслись звуки смеха и музыки изнутри здания – должно быть, там находился какой-то подпольный клуб.

На улице показался человек. Он был небольшого роста, толстый, а лысая голова выглядела совсем белой под ярким светом луны. Под широким воротником рубашки виднелась татуировка – огромный паук. Мужчина наверняка думал, что так он выглядит круто, но тату лишь старило его.

– Нашла. Я тебе перезвоню, – Миён повесила трубку, спрыгнула с крыши и мягко приземлилась на землю, подняв зловонное облачко пыли.

Мужчина споткнулся; он явно был пьян. Миён следовала за ним по пятам. Девушка вышла из тени, готовясь наброситься на него и убить, но тут мужчина вдруг выронил бутылку соджу[8].

Он посмотрел на разбитое стекло и выругался. Миён поспешно скрылась в темноте, хотя это было необязательно. Неважно, увидит он ее или нет. Все равно не расскажет об этом никому, кроме духов.

Она так задумалась, что не заметила, как мужчина двинулся дальше по узким улочкам, прямиком к центру цивилизации. Девушка выругалась. Слишком долго выжидала.

Еще одно материнское правило: «Убивай в укромных местах». Миён окружили дым и пар, полные запахов кипящего соленого ччигэ[9] и паленого мяса. Над ларьками с едой висели голые лампочки, за светом которых терялись потрескавшиеся стены зданий.

Девушка только переехала сюда, но уже твердо решила: это место ей не по нраву. Она жила в Сеуле прежде – сначала среди головокружительных небоскребов Каннамгу, потом в тени старого дворца рядом с Самчхон-доном[10]. Но этот район нельзя было назвать ни новым, ни историческим. Он просто существовал. В воздухе витали запахи острого токпокки[11] и пряной выпечки, и рот девушки мигом заполнила слюна, даже несмотря на все ее презрение к жирной пище.

Мужчина остановился перед засушенным оджино[12]. Щупальца морского существа переплелись и были такими тонкими, что казалось, прикоснись к ним – и они рассыплются. Твердые и хрупкие одновременно. Миён часто раздумывала над такими противоположностями. Если бы кто-нибудь вырвал ее сердце, оно наверняка было бы похоже на искривленные щупальца этого хрупкого кальмара.

Мужчина отломал одно из восьми щупалец и запихнул его в рот.

– Эй! – воскликнула аджумма[13] из-за прилавка. – А платить вы за это будете?

Похоже, намечался скандал, а Миён совсем не хотелось ждать, пока он утихнет сам собой. Так что она решилась нарушить последнее материнское правило: «Не попадайся никому на глаза во время охоты».

– Аджосси![14] – Миён подхватила мужчину под руку. – Вот вы где!

– Вы его знаете? – Женщина оглядела Миён.

– Конечно. Извините, – девушка протянула продавщице хрустящую оранжевую бумажку. – Сдачи не надо.

И повела мужчину подальше от лавки.

– А ты ещ-ще кто? – скосил он на нее затуманенный взгляд.

Миён поморщилась: у мужчины изо рта воняло соджу.

– Мы с вами однажды встречались, довольно давно. Вы в детстве дружили с моим отцом.

Она свернула на пустынную дорогу, в конце которой виднелись деревья. Идеальное укрытие.

– А кто твой отец? – мужчина так сильно закатил глаза, будто прямо ими надеялся выискать что-то в памяти.

«Хороший вопрос», – чуть не ответила Миён. Она его никогда не видела. Так что теперь девушка пустила в ход воображение и стала говорить все, что в голову взбредет:

– Вы с ним учились в одной школе. А со мной познакомились пару лет назад, когда приходили к нам в гости. Мама еще сделала чапчхэ[15]. – Миён свернула на грязную тропу, уводя свою жертву все дальше и дальше от широкой дороги. Вокруг них сгущались деревья, и скоро они оказались посреди леса.

Она собиралась завести его еще дальше, но тут мужчина начал озираться, и весь ее план пошел насмарку.

– Где это мы?

Миён выругалась.

– Куда ты меня завела? – он вырвал руку, развернулся и, не разбирая дороги, побежал прямо в самую чащу. Миён даже стало жалко старого дурака.

Не успел он сделать и десяти шагов, как девушка схватила его за воротник; мужчина закричал, пытаясь вырваться.

Миён прижала его к стволу ясеня и положила пальцы на толстую шею. Почувствовала, как по руке потекла боль вместе с каплями ци[16] – энергии, живущей внутри каждого существа. Энергии, которую она крала, чтобы стать бессмертной.

– Что тебе от меня нужно?!

Вместо ответа Миён достала телефон.

На экране появилось бледное овальное лицо Нары. Из-под челки на Миён смотрели огромные беспокойные глаза, а под ними вырисовывались темные круги – последствия нескольких бессонных ночей, которые шаманка потратила на то, чтобы помочь подруге выследить жертву.

– Ты его поймала?

Миён направила камеру на испуганного мужчину. Вид телефона отрезвил его; он окинул взглядом высокую восемнадцатилетнюю девушку с темными волосами и ромбовидным лицом и заметно успокоился. Судя по всему, ее миловидная внешность ввела его в заблуждение. Оставалось только пожалеть его. Глупец – он и не подозревает, что под красотой скрывается чудовище.

– Он? – Миён решила оставить пылающий взгляд своей добычи без внимания. Она все равно видела его слишком часто.

– Да.

Миён кивнула и повесила трубку.

– Кто это был? – рявкнул мужчина. Он явно переволновался и при этом был уверен, что ему ничего не грозит. Жертвы Миён раз за разом повторяли эту ошибку – каждый месяц, как часы.

– Шаман, – решила ответить девушка. Она могла рассказать ему что угодно – все равно это не имело никакого значения. Да и к тому же Миён всегда учили уважать старших, пусть даже намерения у нее сейчас были самые отвратительные.

– Какая-нибудь шарлатанка-предсказательница?

– Совсем уже уважение к обычаям потеряли, – разочарованно цокнула языком Миён. – Настоящие шаманы умеют не только судьбу предсказывать. Они также общаются с духами мертвых. Например, с той девочкой, которую ты убил месяц назад.

Краска схлынула с его лица.

– Откуда ты знаешь?

– Не жалеешь, что так с ней поступил? – Вопрос был скорее риторический, хотя она и надеялась увидеть раскаяние в его глазах.

И, как обычно, надежды не оправдались.

– Чего это я должен жалеть? Она сама напросилась. – Его лицо налилось кровью. – Не надо было вопить. Я лишь пытался заткнуть ее.

– Что ж, ты сделал свой выбор, а я – свой.

Она почувствовала луну, услышала ее шепот: ешь.

И Миён впустила темную энергию, позволила ей течь по телу, выпустила наружу часть своей истинной сущности.

Мужчина тяжело выдохнул.

За спиной девушки взвились хвосты из лунных света и пыли.

Перед тем как забрать жизнь, она должна была показать себя такой, какая есть на самом деле. Никакой больше лжи и масок. Пусть убитые ею люди видят, кто забирает их жизнь.

Она схватила мужчину за плечи, вытягивая из него энергию ци, поглощая ее, пока не задрожат руки. Луна шептала: «Расслабься, выпусти на волю инстинкты. Вырвешь печень – и дело сделано». Но Миён не могла так поступить. Так что пусть медленно, но безболезненно, она капля за каплей вытягивала из него энергию ци. Не больнее, чем заснуть.

И чем больше ци заполняла Миён, тем меньше становилась ее жертва, сдуваясь, словно воздушный шарик. Девушка любила чувствовать себя полной энергии, но ненавидела за то, что была чудовищем.

– За что ты так со мной? – спросил мужчина заплетающимся языком.

– Я не хочу умирать, – она смотрела в его угасающие глаза.

– Я тоже, – пробормотал он, прежде чем потерять сознание.

– Знаю, – прошептала девушка в пустоту.

В компьютерном зале стояла страшная жара. Работали все тридцать компьютеров, хотя занято было только три. Здесь было душно, темно и пахло креветочными чипсами и быстрорастворимой лапшой.

Ан Джихуну тут нравилось. Пальцы его беспрерывно двигались; левая рука намертво приклеилась к «горячим клавишам», а правая – к мышке компьютера.

– Мы опоздаем, если сейчас не выйдем, – сказал О Чханван. Руки его порхали подобно взволнованным бабочкам, которым некуда приземлиться. Парень уже давно проиграл и вышел из игры.

– Значит, опоздаем. – По экрану Джихуна маршировали цифровые армии.

– Мне нельзя снова задерживаться, – нахмурился Чханван. Его лицо казалось непропорциональным: нос слишком длинный, уши слишком большие. Он выглядел как еще не выросший щенок.

Конечно, дело было не в опоздании, и Джихун прекрасно это понимал. Чханвану не хватало уверенности в себе. Он был старшим сыном, и родители возлагали на него большие надежды, а то, что семья была богатая, нисколько груз этих надежд не облегчало. Чханван родительских ожиданий не оправдывал – он много нервничал и ни в одном занятии не мог похвастаться значительными успехами. Джихуну оставалось только радоваться, что он был из бедной семьи.

– Чханван-а[17], ты слишком много думаешь о будущем. Надо жить настоящим. Зачем нам дана жизнь, если она не приносит удовольствия? – Джихун сощурился в поисках последней башни противника. Торжествующий возглас – и вот над армией протоссов[18] загорелись зеленые буквы, возвещающие о победе.

– Прекрасно, ты выиграл. Пошли? – напомнил Чханван.

Джихун встал и накинул на плечи темно-синий школьный пиджак.

– Чханван-а, хорош меня пилить.

Чханван бросил на Джихуна сердитый взгляд, а тот в ответ улыбнулся. Этот изгиб губ и глубокие ямочки на щеках были его излюбленным средством в споре. Они как будто говорили: «Я, конечно, не со зла, но к моим словам стоит прислушаться». Своей улыбкой Джихун мог обезоружить почти любого. Как, например, сейчас – стоило юноше пустить в ход свое оружие, как Чханван невольно улыбнулся в ответ.

Джихун вышел наружу и глубоко вдохнул. Пахло автомобильными выхлопами и соллонтханом[19], который готовили в ресторанчике неподалеку. Сквозь высотки ярко светило солнце. Джихун положил руку на плечо другу:

– После победы утренний воздух всегда свежее пахнет!

– А по-моему, пахнет так, будто кто-то забыл почистить аквариумы. – Чханван скривился при виде лавочки с морепродуктами. Из огромных стеклянных аквариумов на витрине на мальчишек глазела камбала.

К остановке подошел автобус, и Джихун хлопнул Чханвана по плечу.

– Пошли, а то опоздаем же.

Они уже опаздывали.

Когда юноши добрались до школы, ворота были закрыты. Значит, уроки начались без них. Джихун подсадил Чханвана, а потом и сам перебрался через стену. Однако в прыжке он зацепился за край изгороди и недовольно зашипел при виде порванной бежевой штанины:

– Аисси![20]

За последний год парень здорово вымахал, став выше всех одноклассников, и еще не совсем освоился с ростом.

Школа представляла собой здание в виде буквы «п» с длинными узкими коридорами, с одной стороны которых располагались двери в кабинеты, а с другой – окна. Во внутреннем дворе находилась спортивная площадка и зона для отдыха. Здание было старым, и центрального отопления тут не было. По коридорам гулял холодный осенний ветер.

Когда ребята пробрались в кабинет, до конца классного часа оставалось десять минут. Учительница, госпожа Квон, еще разговаривала с классом.

– Хочу всем напомнить, что сейчас не стоит отлынивать, – она пристально посмотрела на Джихуна. – Следующий год будет для вас последним. Наша задача – вас подготовить, а ваша – всему научиться.

– Да, сонсенним[21], – раздался дружный хор.

– На этом все, – подвела итог Квон.

Встала староста:

– Встать! Поклон!

– Спасибо, – студенты синхронно поклонились.

Перед тем как выйти, госпожа Квон прошла по проходу и постучала по парте Джихуна, которая находилась рядом с партой Чханвана.

– Еще раз опоздаете – и вас оставят на второй год.

– Да, сонсенним. – Чханван низко поклонился, упершись лбом в столешницу.

– Нам только в радость провести еще один год с вами. – Джихун вальяжно улыбнулся.

Госпожа Квон попыталась было сдержаться, но губы предательски расплылись в улыбке.

– Я серьезно, Ан Джихун.

– Я тоже, – мгновенно ответил Джихун и улыбнулся еще шире. На щеках расцвели ямочки.

– В последний раз предупреждаю, – госпожа Квон невольно усмехнулась и покинула кабинет.

Как только дверь за ней закрылась, класс как будто взорвался. Ребята повскакивали с мест, торопясь подсесть к друзьям.

– И как только тебе подобное прощают? – Чханван покачал головой.

– Просто я умею быть обаятельным.

– Просто он настолько возмутительно себя ведет, что остается либо смеяться, либо кричать. – К партам парней подошла Ли Сомин. 158 сантиметров наглости, сконцентрированные в маленькой упаковке. Они с Джихуном дружили с пеленок и были лучшими друзьями.

Девушка кинула взгляд на мальчишку, сидевшего перед Джихуном.

– Проваливай.

Парень мгновенно сорвался со стула, будто испуганный кролик.

Джихун взглянул на девушку. Сомин всегда плевать хотела на школьную форму: рубашка не застегнута, а под ней просматривается цветастая футболка, ногти покрашены в черный. Снова новая прическа. Сомин никак не могла остановиться на чем-то одном, ее внешний вид менялся как времена года. Это всегда выводило Джихуна из себя. Он ненавидел перемены. Слишком много мороки. Сегодня короткие волосы Сомин были окрашены в огненно-красный – и настроение у нее было таким же огненным.

– И как заместитель директора наказал тебя сегодня? – Джихун провел рукой по пылающей прядке волос.

– Пришлось с утра стоять на коленях перед школой. Снова.

– Ты же знаешь, они такое с рук не спускают, – подметил Джихун.

– Кто бы говорил, – парировала Сомин. – Уже придумал, что скажешь хальмони[22], когда тебя оставят на второй год, а ее снова вызовут в школу?

Улыбка Джихуна на мгновение угасла – мысль о реакции бабушки его явно пугала, – но тут же засияла с новой силой. Он не любил волноваться. Слишком много мороки.

– Зря ты расслабился. Осталось всего полгода учиться, – девушка кивнула в сторону окна, на покрасневшие и пожелтевшие листья. Джихуну осень нравилась. Если пришла осень, значит, скоро и зима, а там уже и школе конец[23]. Ну, хотя бы до марта, пока на горизонте не замаячит новый учебный год.

– И что? – Джихун знал, что Сомин ответит, но все равно задал этот вопрос.

– А то, что следующий год – третий, последний[24].

Джихун одарил подругу каменным взглядом, и девушка продолжила:

– Последний год, сунын[25]. А ты последний по оценкам в рейтинге учеников вторых классов.

– Ну кто-то же должен быть в конце рейтинга, – пожал плечами Джихун.

– Все шутки шутишь?

– Да не шучу я. Просто…

– Да без разницы! – в один голос прервали его Чханван и Сомин.

Джихун пожал плечами и грустно усмехнулся. Все считали его приветливым парнишкой, из которого вряд ли выйдет что-либо толковое. И его это устраивало. Чем меньше надежд на него возлагали, тем меньше будут приставать. Сомин единственная во всей школе верила в Джихуна несмотря ни на что. А он ей это великодушно прощал – в конце концов, они всю жизнь дружили.

– Когда-нибудь ты серьезно вляпаешься, и острый язык тебе не поможет, – сказала девушка.

– Тогда я возьму пример с тебя и пробьюсь кулаками. – Джихун встрепал девушке волосы.

Сомин шлепнула его по ладони.

– Да конечно. Ты свои ручки-то видел? Да тебе силенок едва хватает, чтоб поднести еду ко рту и подтереться.

– Сомин-а, даме так вести себя не положено, – смутился Чханван.

– А когда это я говорила, что я дама? – Сомин качнула головой. Прям как тигр, что высматривает жертву.

– Никогда, – Чханван опустил глаза.

Под пререкания друзей Джихун лег на парту и задремал.

Было уже очень поздно, и солнечный свет едва освещал улицы. Джихун поднимался по холму в сторону дома. Рядом тянулась опушка леса. Днем сюда часто захаживали спортсмены и семьи в поисках природы в суетливом городе, однако ночью ветви деревьев казались кривее, страшнее, а листья дрожали, когда мимо проходили невидимые чудовища. Джихун всю жизнь провел возле этого леса – и даже он не смел зайти в него после наступления темноты. Это все бабушкины сказки про нежить и призраков, которые едят плохих детей.

– Снова поздно возвращаешься, Джихун-а. – Напротив магазинчика лечебных вин сидела старая женщина. Все звали ее хальмони Хван. Среди местных она была самой старой. Женщина говорила, что давным-давно перестала следить за своим возрастом – помнит лишь, что когда-то ей уже исполнилось девяносто два года.

– Длинный день был, – подмигнул старушке Джихун.

– Учился или играл? – Она проницательно улыбалась. Сидя на низкой деревянной дощечке, женщина чистила в миску чеснок. Даже с дороги Джихун чувствовал его резкий запах.

– Играл. – Парень улыбнулся. – Как и всегда.

Старушка цокнула языком и закинула в рот головку сырого чеснока. Джихун ненавидел сырой чеснок – пусть бабушка хоть сто раз говорит, что это полезно для здоровья. Однако, когда хальмони Хван протянула ему головку, он послушно ее взял.

– Когда вы уже осчастливите меня и согласитесь стать моей женой?

– Когда-нибудь твое красноречие тебя до беды доведет, – фыркнула хальмони Хван. Глаза ее сверкнули.

– Уже. – Джихун снова ей подмигнул. – Много-много раз.

– Хватит копаться. Иди домой и поговори с хальмони.

Джихун вздохнул. Старушка права. Он поклонился ей и, перейдя дорогу, тихо прокрался в квартиру над бабушкиным рестораном. Скинув кроссовки, поставил их рядом с поношенными ботинками хальмони. Навстречу ему с громким звонким лаем выскочило что-то маленькое.

– Дубу! Тихо ты, – парень попытался угомонить маленький шерстяной шарик, но тот только прыгал вокруг, требуя, чтобы его погладили.

Дверь открылась, и Джихун вздрогнул.

– Ан Джихун! – раздался громкий голос хальмони. – А я уж собиралась в полицию звонить, чтоб по всей Корее тебя искали.

Джихун поклонился, извиняясь.

Когда-то бабушка была красавицей. Доказательства – старые черно-белые фотографии – лежали у нее на тумбочке. Но заботы и возраст не прошли для нее бесследно. Она была маленького роста – всего-то Джихуну по плечу, – но тот всегда как будто уменьшался при виде ее гневного лица.

– Хальмони, ну чего ты волнуешься? У тебя же давление повысится.

– Где ты был? – строго спросила женщина.

Джихун не стал тратить время на пустые оправдания.

– Ты и так знаешь.

Бабушка недовольно цокнула языком:

– Ты такой умный мальчик, а тратишь время на глупые игры. Я же не прошу тебя войти в тройку первых студентов университетов SKY[26]. Но в колледж-то поступить надо! Вот твоя мать выскочила замуж сразу после старшей школы – и без отца ни на что не сгодилась.

Джихун покачал головой при упоминании родителей.

– Чтобы работать в ресторане, высшее образование не нужно, – произнес он. – А может быть, я стану знаменитым геймером? Куплю тебе большой дом. В любом случае я хочу остаться с тобой, а не поступать ни в какие университеты.

Хальмони нахмурилась и решила сменить тактику:

– Я ходила к шаману. Он сказал, над твоей душой нависло нечто мрачное.

– Не трать ты деньги на этих шарлатанов, они же просто мошенники. Только с бутылкой говорить и могут. – Джихун изобразил, как отпивает из горла.

– Он говорит, скоро ты столкнешься с тьмой. Как думаешь, что это может значить?

Джихун пожал плечами и прошел на кухню, подальше от хальмони с этим разговором. Его мутило каждый раз, когда бабушка начинала вещать о душах.

Хоть бы она не взялась снова изгонять из него нечистую силу.

– Будешь долго за компьютером сидеть – глаза испортишь. – Хальмони вошла вслед за ним. Сбежал, но ненадолго. Квартирка-то маленькая, прям как почтовая марка.

– Нет, глаза мне портить никак нельзя. Иначе как мне любоваться твоим прекрасным лицом? – Джихун вальяжно улыбнулся, и губы хальмони дрогнули. Сдержав улыбку, она одарила внука сердитым взглядом.

– Не подлизывайся. Я же не дурочка какая, чтобы на твои речи клевать.

Джихун сжал ее в широких объятьях.

– И в мыслях не было. Моя хальмони – умнейшая женщина в этом районе. Может быть, даже во всем Сеуле.

Хальмони смиренно фыркнула и, сдержанно похлопав внука по спине, выскользнула из объятий.

Взяв Джихуна за руку, она вложила ему в ладонь лист бумаги. Красные символы ярко пылали на ярко-желтом фоне. Похоже на те талисманы, которые висели у них над входной дверью.

– Что это и зачем? – Джихун взял бумажку двумя пальцами, как подгнившую банановую кожуру.

– Это пуджок[27]. Мне его шаманка дала, чтобы отпугнуть от тебя зло. Носи с собой.

– Это просто смешно.

– Ты, кажется, говорил, что я умная? Вот и делай как я велю. – Хальмони зажала талисман у него в руке.

Джихун сдался и убрал бумажку в карман.

– Ладно.

– Умница. – Старушка ласково шлепнула внука пониже спины. – А теперь ужинай, пока еда не остыла, и иди выгуливать собаку.

Когда Джихун повел Дубу на прогулку, сумерки уже сменились ночью. Луну затянули облака, и дорогу освещали лишь фонари, в свете которых все тени казались длиннее. Улица шла под уклон, и, чтобы здания стояли прямо, их строили криво. Земля в городе стоила дорого, однако в районе, где жил Джихун, сохранилось множество причудливых низеньких домиков, между которыми вилась дорога настолько узкая, что машина при всем желании не могла по ней проехать.

Маленькая, едва доходившая Джихуну до икр собака с белой, словно лунного цвета, шерстью не проявляла никакого желания делать свои дела. Навострив уши, она вглядывалась в темноту улиц.

– Ну что, мы идем или как? Если наделаешь кучу дома, сама перед хальмони извиняться будешь.

Дубу разразилась громким лаем и внезапно сорвалась с места – Джихун не успел даже поводок ухватить. Он выругался и побежал за собакой, чуть не покатившись кубарем по крутой дороге.

Остановился он только перед хальмони Хван, которая все еще чистила чеснок.

– Вы Дубу не видели?

– А то, лаяла все равно что самджокку[28]. По-моему, к детской площадке побежала. – Хальмони протянула Джихуну головку чеснока, и юноша послушно ее взял, хотя руки у него до сих пор пахли предыдущим гостинцем.

Детская площадка располагалась недалеко от дороги, возле самой опушки.

– Дубу! – позвал Джихун. Может быть, спряталась под пластиковой лазалкой?

Но нет – собачий лай раздался откуда-то из леса. Джихун свистнул, надеясь, что собака вернется, но та и не подумала.

Туманное небо застилали тяжелые облака. Не очень-то хотелось заходить в лес ночью, тем более без лунного света. По спине Джихуна пробежали мурашки. Юноша включил фонарик на телефоне, расправил плечи и ступил под тень деревьев.

– Дубу! Пойдем, девочка! – позвал он, и крик его вернулся эхом.

В ночной тьме тени выглядели зловещими серыми чудищами, что тянули к нему лапы. Вокруг, казалось, бродили призраки и нежить.

И даже неважно, что Джихун давно в них не верил.

Ночью любой поверит.

Что-то потянуло его за рукав, и парень стремительно развернулся, пронзительно вскрикнув – звонче, чем хотелось бы признавать. Он уже был готов увидеть сзади скалящегося токкэби[29] с гнилыми зубами и отнюдь не добрыми намерениями. Страшное чудовище из сказки, которую рассказывают детям, чтобы они слушались.

Это оказалась ветка.

Джихун нервно рассмеялся.

Рядом промелькнула тень, и смех сорвался в очередной вскрик.

– Дубу!

Джихун кинулся вслед за собакой. Он точно свернет ей шею. А потом пойдет в зоомагазин и купит точно такую же. Хальмони и не заметит подмены.

Он старался не вздрагивать при каждом звуке и шорохе листьев и отказывался смотреть на тени вокруг. Шел, глядя только вперед.

Наконец он нагнал Дубу и взял ее на руки. Собака вырывалась, а в зубах у нее что-то было. Лишь бы не крыса… Внезапно Дубу выронила предмет из пасти, и парень быстро отскочил в сторону. Ну а вдруг оно еще живое?

К стыду своему, Джихун осознал, что это не грызун, а ботинок. Точнее, женская кроссовка.

– Отлично. Прям то, что нужно. Зачем еще идти в темный страшный лес, как не за обувью?

Он повернул было в сторону дома, но вскоре понял, что потерялся. Даже тропинки никакой не было видно. Дубу все продолжала рычать и вертеться у него на руках. Джихун нервно оглядывался, ожидая в любой момент встретиться лицом к лицу с диким животным, но вокруг были только тени и деревья.

Что же не нравилось Дубу? Может, она бестолковую белку приметила? Внезапно от старого дуба отделилась тень какого-то существа. Дубу зарычала, и тварь тоже отозвалась рыком. Джихун зажал рукой пасть собаке. Сначала ему показалось, что тварь пытается их прогнать, но потом парень увидел, что она смотрит в другую сторону.

Юноша отступил на шаг. Прислушавшись, он внезапно понял: чудовище не рычит. Оно говорит.

– Стой… лисица…

И, прежде чем Джихун успел осознать, что существо действительно разговаривает, Дубу вывернулась из его хватки и залилась громким лаем.

Сгорбленная фигура повернулась к парню, и луна осветила ее лицо.

У Джихуна перехватило дыхание.

Существо отдаленно напоминало человека: красные круглые щеки, крючковатый нос. Но человеком его было никак не назвать. Коренастое, мышцы на руках шириной с бедро Джихуна.

– И-извините. – Голос юноши предательски дрожал. Джихун почувствовал себя маленьким мальчиком, который прятался от страха под одеялом.

– Человек. Ошибся. – Рокочущий бас походил на наткнувшуюся на металл лопату.

Дубу соскочила с рук Джихуна и сиганула вперед. Чудовище легко отбросило собачонку, как какую-нибудь муху. С болезненным взвизгом Дубу врезалась в дерево и осела на землю. Джихун шагнул было к питомцу, но чудовище преградило ему дорогу.

«Не поддавайся панике», – напомнил он себе. Будь спокоен, и хищник тебя не тронет. А Джихун был уверен, что, несмотря на человеческие черты, существо это было диким.

– Слушайте, мне неприятностей не нужно, – тихо произнес Джихун. – Давайте я просто заберу собаку и уйду и никогда в жизни никому об этом не расскажу.

Тварь атаковала мгновенно. Мускулистая рука обхватила шею Джихуна; до юноши донесся запах переспелых фруктов и пота – не самое лучшее сочетание. Тварь наклонилась и обнюхала его. Колючие усы прижались ко лбу Джихуна. Парень попытался вырваться, но чем больше он сопротивлялся, тем крепче тварь держала.

Джихун представил, как он умрет посреди леса. Как будет волноваться хальмони. Как его тело найдут спустя много дней: раздутое, даже не опознать.

– Эй! – раздался вопль.

Тварь обернулась так быстро, что у Джихуна закружилась голова. Как только мир прекратил вертеться, Джихун взглянул в сторону голоса – и удивленно моргнул. Это у него от недостатка кислорода уже галлюцинации начались или там действительно стоит девчонка? Если второе, то выглядела она не старше восемнадцати лет[30] – то есть была ровесницей Джихуну. У нее были проницательные глаза, обкусанные губы и видок не менее дикий, чем у твари, которая держала юношу. Девушка была худой, высокой, но, наверное, где-то на голову ниже Джихуна. Она встала в боевую стойку, и парень невольно взглянул на ее длинные ноги. На девушке оказалась всего одна кроссовка.

– Отпусти его, токкэби секки-я[31]. – Она сплюнула в грязь.

Кусочки пазла в голове Джихуна начали складываться. Как слово, которое долго вертелось на языке и ты наконец-то его вспомнил. Чудовище выглядело точь-в-точь как коренастые сгорбленные гоблины из бабушкиных сказок – токкэби. Только вот токкэби не существовало.

Тварь громогласно расхохоталась:

– А ты попробуй забери, еву[32].

Глаза девушки блеснули.

Джихун знал, что ей не победить. Но ему не хватало храбрости, чтобы крикнуть ей бежать.

Девушка схватила токкэби за большой палец и одним движением оторвала его. Звук был такой, будто от фарфоровой вазы отломали кусок.

Взревев от боли, чудовище выпустило Джихуна. Парень упал на землю и, не в силах подняться от страха, с хрипом вдохнул сладкий воздух.

«Крови нет, – подумал Джихун. Его тошнило. – Почему не идет кровь?»

Чудовище сгорбилось, прижимая рану к груди. Морда у него покраснела, и теперь оно в точности напоминало тех краснокожих токкэби из детских книжек.

Джихун, шатаясь, поднялся на ноги, а девушка тем временем встала между ним и токкэби. В руке она все еще держала большой палец чудовища. Она с хрустом сжала кулак, и с ладони на землю посыпалась белая пыль, которая блестела в лунном свете как зачарованная. До Джихуна внезапно дошло, что облака на небе разошлись. Все было освещено серебристым светом луны, и прошлые кошмары показались лишь страшным сном.

И вдруг тени дрогнули.

За спиной девушки раскрылся сияющий веер…

Нет, не веер.

Хвосты – бледные и яркие, словно луна.

Она выглядела как королева-воительница, яростная и безжалостная. И такая же нереальная, как танцующие хвосты у нее за спиной.

Джихуну вдруг вспомнилось, как в детстве хальмони читала ему сказки из книжки с пожелтевшими страницами. Истории про лисиц, что живут вечно. Про лисиц, что превращаются в красивых женщин и соблазняют ничего не подозревающих мужчин. Про мужчин, которые не вернулись живыми.

И внезапно Джихун понял, почему токкэби назвал ее еву – лисицей.

– Кумихо[33], – прошептал он.

Девушка мотнула головой. В ее глазах горело пламя. Джихун понимал, что должен бояться, но на деле почему-то восхищался ею.

Луну снова накрыли облака, тени закровоточили. На землю опустилась непроглядная тьма. Джихуну хотелось бы верить, что это просто обман зрения, и он почти было убедил себя в этом, но потом глаза привыкли, и он разглядел девушку – на этот раз без хвостов. Они скрылись вместе с луной.

Токкэби издал гортанный рык и кинулся на девушку – лоб в лоб. Та проскользила по земле назад, оставляя под ногами глубокие рытвины.

Джихун склонился над Дубу, не отрывая глаз от битвы. Он поднял собачку на руки – та казалась пушинкой в его руках – и с облегчением обнаружил, что маленькая грудь вздымается и опускается в такт дыханию.

А буквально в паре метров от него происходила битва, которую Джихун мог бы увидеть в игре, но никак не наяву. Токкэби против кумихо. Гоблин против лисицы. Силы были примерно равны, и стоило одному из них оступиться, как другой тут же напирал с новой силой.

Джихун начал было потихоньку отступать в сторонку, но потом замер. Не мог же он взять и бросить девушку, которая его спасла? Хальмони бы точно за такое не похвалила.

Ругая себя за совестливость, он выкрикнул:

– Справа бей!

Девушка обернулась к нему – и этой доли секунды хватило, чтобы токкэби воспользовался шансом. Крутанув противницу, он схватил ее за шею и начал душить.

– Справа! – повторил Джихун.

Если токкэби и кумихо существуют, то, может, и в сказках хальмони есть доля правды? Например, там говорилось, что токкэби хорошо сражаются врукопашную, но правая половина тела у них слабая.

В глазах девушки мелькнуло понимание; она сжала губы, полная решимости, и потянулась вправо. Однако токкэби тоже слышал крик Джихуна. Вытянув полоску золотой бумаги с красными символами – это же пуджок! – существо поместило талисман противнице на грудь, прямо напротив сердца.

Кумихо хрипло вскрикнула от боли. У нее затряслись ноги, и девушка начала сдавать позиции. Токкэби все крепче сжимал ее шею. В ее глазах впервые мелькнул страх. Так она не только позиции сдаст, но и вовсе проиграет.

Джихуна сложно было назвать храбрецом. Он уже жалел о том, что задумал. Положив Дубу на землю, парень сделал два глубоких вдоха, стиснул зубы и ринулся вперед. Он врезался головой в правую половину токкэби, прямо под рукой, державшей шею девчонки. Все трое повалились на землю.

Все смешалось перед глазами; со всех сторон прилетали удары. Девушка как-то извернулась и оказалась над токкэби. Тот продолжал одной рукой сжимать тоненькую шею противницы, а другой держал Джихуна за волосы.

– Убить лисицу, – повторяло чудовище, – убить лисицу…

Девушка не сопротивлялась. Напротив, она выглядела спокойной, будто все было под контролем. Может, от боли и недостатка кислорода уже теряла связь с реальностью.

Лисица положила раскрытую ладонь на сердце токкэби.

Лисица дернулась, крепче стиснула волосы Джихуна, чуть ли не вырывая их. Парень вскрикнул от боли и, заскрипев зубами, попыталась разжать толстые пальцы.

Токкэби заколотил ногами в воздухе, точно бы это не он душил девушку, а она его. Она не мигая смотрела на чудовище темными бездонными глазами. По бледной коже бусинами скатывался пот. Вокруг призрачных хвостов, словно водоворот дыма, плясали тени.

Стало тяжело дышать, осенняя прохлада сменилась жаром и духотой. Воздух поплыл, как под знойным летним солнцем.

Токкэби продолжал тянуть Джихуна за волосы. От боли и жары перед глазами у юноши заплясали белые точки. Сливаясь в призраков, они улетали в лес – а Джихун смотрел на них и думал, что тоже хочет улететь.

«Подождите», – попытался крикнуть он. Одна из точек остановилась. Девушка? Она взглянула на него, а потом скрылась в темноте.

Рев токкэби эхом пронесся между деревьями. Гоблина трясло, из-под него вылетала грязь, хрустели листья – и наконец его тело дернулось в последний раз, как рыба на палубе корабля. Дымка развеялась. Хвосты за спиной у девушки исчезли.

Она спокойно сидела на токкэби, прям как ребенок в любимом кресле. Ее руки лежали у твари на груди. А потом по красной коже чудовища зазмеились трещины, и тело начало разваливаться.

И токкэби рассыпался мелкой пылью.

Девушка встала на ноги.

– Ты его убила, – пробормотал Джихун.

– Я спасла тебя. – Она перешагнула через то, что осталось от токкэби, и нависла над Джихуном. – Так что не заставляй меня жалеть об этом решении. И не говори никому о том, что ты сегодня видел.

Парень неистово закивал.

Девушка перевела хмурый взгляд на желтую полоску, все еще приклеенную к груди. Попыталась оторвать ее, но, зашипев от боли, отдернула руку.

Джихун встал и протянул к талисману руку, но девушка отпрянула и зарычала.

Он остался стоять с протянутой ладонью.

– Можно помогу?

Замерев, она настороженно смотрела, как парень дотронулся до пуджока. Талисман отклеился легко, как лист от дерева. Не успел Джихун удивиться, почему у него получилось оторвать пуджок, а у девушки, которая явно была сильнее его, – нет, талисман растаял.

Девчонка пошатнулась, и Джихун едва успел ее поймать. Они оба оказались на земле. Ее трясло, как если бы сквозь тело проходил разряд тока. Глаза закатились, на бледных губах выступила пена.

Джихун растерялся. Он слышал, что при припадке надо сунуть что-нибудь человеку между зубов, но, прежде чем он успел что-либо предпринять, девушка замерла.

– Ты жива?

В ответ тишина.

Он наклонился проверить, дышит ли она.

Девушка вдруг подскочила, закашлявшись, будто подавилась чем-то, и врезалась парню в лоб. Джихун упал на спину, и следом что-то приземлилось ему на щеку и откатилось в сторону. Девушка снова потеряла сознание.

Лежа на груде листьев и грязи, Джихун повернул голову. На земле лежала маленькая перламутровая жемчужина. Парень взял ее в руки, но тут же чуть не выронил – жемчужина запульсировала мерными глухими ударами. Как сердце. У Джихуна задрожали руки.

От него через жемчужину протянулась серебряная нить прямо к сердцу девушки.

Пальцы Джихуна занемели, словно из них разом вытянули все тепло. Нить все пульсировала, становилась ярче, толще. На юношу навалилась усталость, и он готов был уже упасть, когда девушка внезапно распахнула глаза и уставилась на шарик в его руке.

Вскочив на ноги, она выхватила у него жемчужину и жутко, по-звериному зарычала. Ярость на ее лице быстро отрезвила Джихуна, вся усталость вмиг испарилась – остался лишь страх.

Девушка сорвалась с места и в одну секунду скрылась за деревьями, подняв в воздух ворох листьев.

Джихун вдруг осознал, что он снова один в лесу, полном разнообразных звуков. И все еще не знает, как вернуться домой.

Позади треснула ветка, и он вскрикнул. Но это оказалась всего лишь Дубу. Жалобно скуля, она прохромала к хозяину и забралась ему на руки. Джихуна все еще трясло. Притянув к себе собачку, он зарылся лицом в ее шерсть.

Вы никогда не задумывались, со страхом глядя ночью на полную луну, откуда взялись кумихо?

Кто-то говорит, что они явились с запада – прошли весь полуостров, чтобы заселить горные леса, которые им всегда нравились. Кто-то – что первые кумихо жили на землях Кореи еще до того, как та обзавелась своим именем. Как бы то ни было, этой истории уже много-много лет, и началась она, когда принц Чумон[34] – Свет Востока – основал государство Когуре[35].

Жила на свете лисица, и было ей больше пятисот лет. Она всегда с интересом следила за людьми. Была она сильной и с блестящей шерсткой, на которую покушалось немало охотников. Однако, как бы быстры ни были их луки, никому не удавалось поймать лисицу. Даже принцу Чумону, внуку водного божества Хабэка[36], который славился своими охотничьими навыками. Лишь попав в сто мишеней из ста, он решился пойти на лисицу.

Та заходила в его земли каждый день. Поговаривали, что она влюблена в принца – или же просто хочет посмеяться над ним. Но кому дано знать желания древних?

К тысячному году жизни лисица накопила огромное количество энергии ци.

С помощью этой энергии она превратилась в человека. В прекрасную женщину, которая влюбляла в себя каждого мужчину. Однако эта любовь никогда не длилась долго.

Так она и бродила по земле – одна, не совсем человек, но уже и не животное.

Лисица, которая любила смертных и подражала им.

До тех пор, пока она не могла больше их любить.

Джихуну снился сон. Он знал, что это сон, даже несмотря на то, что все выглядело реально. Просто знал.

Он шел сквозь замолкший лес, освещенный серебристым светом луны. По земле стелился туман, такой густой, что не было видно ног. Юноша как будто парил над землей. Не было слышно ни звука шагов, ни шороха листьев от случайного ветерка или птиц, ни треска ветвей под лапами животных. Ни один звук не нарушал глубокой лесной тишины.

Ему еще никогда не доводилось осознавать, что он спит. Но ночь и так уже была полна странностей, с чего бы удивляться еще одной? Он как-то слышал, что в осознанных снах можно делать всякие крутые штуки, типа дышать под водой или летать. Поразмыслив, парень разбежался, прыгнул… и с глухим ударом шлепнулся на землю. В лицо полезли ветки и листья.

– Что ты делаешь?

Юноша поднял голову и огляделся. Лес был пуст. Поднявшись, Джихун поглядел вперед, на тропу. Там тоже ничего. Тогда он обернулся и увидел за спиной ее. Глаза сияют в тени капюшона. Руки сложены на груди. За спиной вьются хвосты.

Когда он увидел девушку, лес вдруг снова ожил. Ветер со свистом развевал ее длинные волосы. Юноша сделал шаг назад; под ногами захрустели листья. Где-то вдалеке раздался птичий крик.

– Что происходит? Почему ты здесь? – Джихун старался говорить уверенно.

– Мы во сне, только вот не понимаю, как ты сюда попал. И меня это беспокоит.

– Что ты имеешь в виду?

Девушка промолчала. Склонив голову к плечу, она пристально смотрела на луну. Можно было подумать, что она прислушивалась к чьему-то далекому голосу.

А потом внезапно сорвалась с места и одним рывком отбросила парня за куст.

Не успел он даже крикнуть, как она закрыла ему рот ладонью.

– Она услышит, – прошептала девушка не терпящим возражений тоном.

Юноша разом притих. Он и без того уже понял, что чудовища существуют.

Лес казался одной сплошной угрозой. Среди верхушек деревьев завывал ветер. Под ногами животных хрустели ветки. Справа что-то зашуршало. Мелькнула чья-то бледная тень.

– Это что…

Девушка шикнула на него и, подняв руку, указала куда-то налево.

Там, между деревьев, кралось небольшое существо. Оно двигалось плавно и тихо, совсем как туман. Джихун разглядел длинный нос и остроконечные ушки, густой рыжий мех и блестящие глаза. А за спиной этой лисицы вились девять хвостов.

Кумихо остановилась, вскинула голову и посмотрела прямо на их убежище. Джихун затаил дыхание. Лисица шагнула было к ним, но тут где-то далеко в лесу раздался шум, и она в мгновение ока убежала.

Джихун наконец выдохнул и взглянул на девушку. Та разжала кулак, и с ее ладони дождем посыпались камни.

– Кто это был? – спросил Джихун.

– Моя мать. Она не любит людей.

– А ты? – Джихун встал, и у него закружилась голова.

– Я их не ненавижу, – неохотно призналась девушка. – Но меня беспокоит тот факт, что ты здесь оказался.

– Это я уже слышал. Что ты имеешь в виду? – Лес покачнулся перед глазами, сначала влево, потом вправо, словно корабль посреди моря. Джихуну показалось, что его пытаются вырвать из сна, но юноша упорно сопротивлялся.

– Зачем ты поднял мою бусину?

– Бусину? Это ты про ту жемчужину?

– Зачем ты пришел сегодня в лес?

– У меня собака… – начал было парень, но в горле словно встал комок желчи.

– Ты знал, что я окажусь сегодня в лесу? Что ты собирался делать с моей бусиной? – Голос девушки звучал искаженно, как будто из телефонной трубки.

– Что происходит? – На Джихуна накатила тошнота, вязкая, тягучая, и деревья закружились в пируэтах.

Она смотрела на него с интересом.

– Когда тело хочет проснуться, ему плевать на желания разума.

– Я просыпаюсь? – переспросил юноша. – Вот почему я так странно себя чувствую…

Не успела она ответить, как лес выскользнул у Джихуна из-под ног. Парень падал в темноту, и земля поглощала и его, и его крик.

Миён медленно очнулась ото сна. Сначала девушка даже не поняла, что она больше не в лесу, а в своей спальне, лежит на кованой железной кровати, заваленной подушками. Сквозь большие окна рядом с кроватью светила луна. Девушка взглянула на яркие цифры на часах. 3:33 ночи.

Ощущение сна все никак не проходило, оно липло к ней жирной пленкой. Лес, туман и юноша. Девушке редко снились сны, но они никогда не были такими яркими. Как будто этот парень впрямь вошел к ней в голову. Это беспокоило. Она говорила эти же слова во сне и повторила их сейчас.

Она слышала о кумихо, которые являлись своим жертвам во снах. Медленно сводили их с ума, а потом вырывали им печень. Но сама она так никогда не делала и даже не знала, что кумихо все еще обладают этим даром. Наверное, все же не обладают. В конце концов, девушка же не специально явилась к этому мальчишке в сон. Может быть, просто думала о нем, а подсознание сыграло с ней злую шутку. И даже немудрено, что парнишка занимал ее мысли: в конце концов, он видел, как кумихо потеряла свою бусину…

Миён перевернулась на бок и открыла ящик тумбочки. Внутри лежала бусина. Такая яркая, что было непонятно: то ли она сама изнутри так сияет, то ли просто отражает лунный свет.

Девушка глядела на камешек – еву кусыль[37], лисью бусину. Если верить легендам, у каждой кумихо была такая, но Миён никогда не придавала им особого значения. Нара иногда рассказывала о бусинах, сравнивала их с людскими душами.

Может быть, Миён стоило прислушаться к несуразным теориям шаманки. Но их было так много, они были такими длинными, что Миён частенько даже не вслушивалась. Кажется, шаманка как-то предупреждала: если человек завладеет лисьей бусиной кумихо, он может заставить ее выполнить любую его прихоть. А еще были истории про кумихо, которые потеряли свои бусины, но все еще питались, с каждым разом приобретая все более демонический облик.

Миён закрыла глаза и прокатила камешек по ладони. Он вспыхнул словно от статического электричества. Или как будто в нем еще оставалась энергия. Не похоже на ци того аджосси – та была горькой и затхлой. А эта была яркой и свежей. Мальчишкина? Но ведь девушка не питалась его энергией. Тогда как же она оказалась в бусине?

Впрочем, ответ лежал на поверхности. Парень коснулся бусины, держал ее в руках. Вот та и поглотила его ци. Ведь именно прилив энергии разбудил девушку, пока она лежала на земле в лесу. Неужели бусина смогла передать ей ци того парня, даже не находясь в ее теле?

Знал бы он, что держит в руках… но он, конечно, не знал. А теперь бусина у нее, в безопасности. По крайней мере, насколько это возможно.

Она не понимала, почему спасла мальчишку. Хотя его действия смущали ее еще больше. Он остался. Он напал на токкэби, хотя прекрасно знал, чем это может обернуться. Миён сжала бусину в кулаке. Сейчас ей стоило не о мальчишке волноваться.

Надо было придумать, как вернуть камень на место. Может быть, она не слышала всех легенд о еву кусыль, но точно знала: место бусины – в кумихо. Девушка чувствовала пустоту внутри, как будто из середины пазла пропал кусочек. Зияющая дыра.

Миён выбралась из кровати и прошла по коридору в сторону комнаты матери.

В ванной был включен душ. В воздухе висел пар – настолько густой, что буквально сдавливал горло. Девушка внезапно запаниковала и смогла успокоиться, только сделав несколько глубоких вздохов. Миён боялась воды, сколько себя помнила. Даже ванну отказывалась принимать. Однако мать ненавидела любые проявления слабостей дочери, и Миён старалась не подавать виду.

Вода выключилась, и из душа выбралась Йена. Сквозь парные занавески просматривались белые кресты шрамов на ее спине.

Миён как-то раз спросила, откуда эти шрамы, и Йена ответила, что это работа людей. Она была слишком молода и слаба, чтобы полностью залечить раны. Иногда Миён гадала, не осталось ли шрамов где-нибудь помимо кожи.

Дымка потихоньку рассасывалась. Йена надела халат – и вот она снова выглядит сногсшибательно. Такая высокая, гибкая, с черными как уголь волосами и такими же темными глазами.

Все знакомые говорили, что Миён – точная копия матери.

А Миён всегда их благодарила и низко кланялась. В конце концов, Йена была самим воплощением красоты. Многие мужчины, глядя на нее, не желали даже моргать.

– Миён-а, что такое?

– Я хотела с тобой поговорить. – Как бы рассказать матери об этом тревожном сне и не выдать своей ошибки?

– Ты насчет понедельника?

Миён удивленно моргнула.

– Понедельника?

А потом она вспомнила. Новая школа.

– Все хорошо. В конце концов, не в первый раз. Я привыкла. – И это правда. Миён вечно была новенькой в классе. Никогда не задерживалась надолго, так, чтобы перестать быть новенькой.

– Это хорошая школа, пусть район и похуже прежнего. Но, к сожалению, там нельзя было оставаться из-за твоей… неосмотрительности.

В голосе матери сквозило осуждение, и Миён поджала губы. Девушке совершенно не нравилось переезжать, но приходилось – и все из-за ее вечных промахов. А Йена не уставала напоминать своим раздражением, каким же наказанием была для нее дочь. Может быть, не стоит рассказывать о последней ошибке, тем более так скоро после предыдущей.

– Извини, мама, я не хотела. И девочка ведь выжила…

Оправдания, оправдания, сплошные бесполезные оправдания.

– Но ты все равно чуть не выдала нас, потеряв контроль над собой при человеке. При свете дня!

– Я просто пыталась ее угомонить! Она все доставала меня, и я среагировала соответствующе… – Миён резко замолчала, осознав, как же ее оправдания похожи на слова того аджосси из леса: «Она сама напросилась. Не надо было вопить. Я лишь пытался заткнуть ее».

Миён ненавидела себя за то, что у нее было столько общего со злом, на которое она вела охоту.

– Не надо оправдываться, – Йена будто читала мысли дочери. – Делай как я велю, и все будет отлично.

– Если честно, я хотела тебе кое-что сказать.

– Я знаю, что ты хотела сказать. Все хорошо, не волнуйся, – развеяла Йена опасения дочери. Миён ждала другой реакции.

– Все хорошо? – Сердце пустилось вскачь. Значит, не страшно, что мальчишка узнал, кто она такая, и увидел ее бусину? – Я не хотела…

– Только не надо врать, дорогая. Я прекрасно осведомлена, что ты снова опустошала жертву – медленно. Никак не можешь научиться убивать быстро.

У Миён чуть не вырвался облегченный вздох. Значит, Йена не знала ни о мальчишке, ни о бусине.

– Меня устраивает и медленно. – Миён могла бы придумать сотню оправданий: меньше шума, меньше криков, меньше кровопролития. Но она знала, что не в этом дело. И Йена тоже знала.

– Зря ты гонишься за одобрением людей. Именно поэтому ты такая слабая. – Вот оно. Мать не одобряла того, что Миён была наполовину человеком. Что в ней текла человеческая кровь, кровь отца.

– Тяжело не переживать, когда вы бок о бок живете, – пробормотала Миён.

– К сожалению, это неизбежное зло. Если мы хотим питаться каждый месяц, надо жить рядом с едой.

Миён передернуло – умеет же мать слова подобрать, – но она кивнула.

– А если бы кто-то узнал, кто мы такие?

– Тогда, конечно, пришлось бы что-то с ним делать. Но человеческую жизнь так легко оборвать, – мать говорила небрежно, и у Миён перехватило дыхание. Смогла бы она убить того мальчишку? Свернуть ему шею и оставить в лесу гнить? Она задрожала при одной мысли об этом. Но может быть, в том-то и дело? Может быть, она недостаточно жестока?

– Что с тобой? – Йена перехватила взгляд дочери.

– Просто чувствую себя не очень, – ответила Миён. – Еще не привыкла к месту, да и охотиться так скоро после переезда…

– Иначе никак, – перебила ее Йена. – Без луны ты отказываешься охотиться.

– Знаю. – Как бы перевести разговор на другую тему и спросить о бусинах? – Кстати, я тут разбирала вещи и нашла несколько интересных книг. Одна из них была про лисьи бусины.

Йена коротко рассмеялась.

– Ты про те сказки? Это люди придумали, чтобы детям рассказывать. Лисьих бусин не существует.

Миён нахмурилась и сжала в кармане несуществующий камешек. Неужели мама, прожив на земле сотни лет, никогда не видела и не чувствовала свою бусину?

– Миён-а, я устала. Ночь была долгой. Давай оставим разговоры о сказках и всяких «если бы да кабы».

– Да, мама. – Миён чувствовала себя поверженной.

– Иногда я думаю, что даю тебе слишком много свободы, вот и вылезают всякие проблемы. – У Миён сердце ушло в пятки. Неужели будут новые правила и запреты? – Не забивай мозг глупыми сказками. Всегда будь начеку. Мы с тобой должны защищать друг друга. В конце концов, мы с тобой одни против всего мира.

Миён кивнула. Йена часто говорила нечто подобное, вместо того чтобы просто обнять, как сделал бы любой родитель. Но Йена никогда не обнималась. Она вообще редко притрагивалась к Миён.

– Мама?

– Да?

Миён попыталась собраться с силами, чтобы рассказать матери о бусине и странном юноше в лесу, но не смогла выдавить из себя ни слова.

– Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, Миён.

Джихун проспал.

Обычно его это нисколько не беспокоило, однако сегодня была суббота и парень должен был помогать бабушке в ресторане.

Он прошел по коридору к маленькой подстилке, где лежала, свернувшись клубком, Дубу. Тихо заскулив, собачка попыталась подойти к нему.

– Ты моя храбрая девочка, – Джихун нежно обнял собачку. Он все еще не определился, злится на нее или же рад, что с ней все хорошо. Пожалуй, и то и другое одновременно.

Он полночи не спал: все думал о гоблинах и кумихо. Хальмони часто рассказывала Джихуну истории о токкэби, обманывающих людей, и о девятихвостых лисицах, поедающих человеческую печень. Ужасы маскировали под сказки, чтобы поучать детей. Но сказки должны были оставаться в книжках, а не оживать и душить его почти до смерти.

Джихун пытался убедить себя, что это всего лишь галлюцинация. Но на виске красовался синяк от столкновения с головой девчонки. И тот странный камень, который она выплюнула… Пальцы до сих пор пощипывало, словно камешек вытянул из него жизненные силы.

Джихун спустился по черной лестнице навстречу суматошному ресторану.

Из подсобки раздавались чьи-то голоса. Джихун остановился на полпути, заслышав что-то про нападения диких животных.

– Спасибо, что зашли, полицейский Хэ, – поблагодарила хальмони.

– Детектив.

– Простите. Детектив Хэ.

– Мы решили проинформировать близлежащие дома и офисы, чтобы все были начеку. Похоже, с гор спустился волк или дикая собака. Будьте осторожны.

Джихун встал столбом, пытаясь осмыслить сказанное. Нападения дикого животного? Как, например, лисы?

– Мы предупредим посетителей. – Хальмони открыла дверь. – Заходите в гости, если вдруг захотите вкусной домашней еды.

Детектив вышел из ресторана, и Джихун услышал, как хальмони прошла на кухню.

Интересно, связано ли это нападение с той девушкой?

Наверное, не стоило о ней волноваться. Она пригрозила ему, чтоб не болтал о прошлой ночи, а значит, лучше всего будет забыть о том, что случилось.

Одновременно с тем, как он зашел в подсобку, из-за кухонной двери появилась Сомин. В руках она, опасно балансируя, держала целую стопку грязных тарелок. Девушка была одета в футболку с рисунком, рваные джинсы и ресторанный фартук до колен.

– Ты что тут забыла? – Джихун изумленно вылупился на подругу.

– Твоя хальмони сказала, что ты спишь как убитый. Она не хотела тебя будить, вот и позвала нас с мамой. Там настоящий сумасшедший дом.

Сомин не обвиняла его, но Джихун все равно виновато ссутулился.

Парень с самого детства помогал в ресторане. Иногда он часами обрезал ростки сои или защипывал тесто клецок. А не так давно его повысили до официанта и курьера.

– Я собирался тебе позвонить. – Джихун стучал по столу ложкой, обдумывая, что сказать дальше.

Сомин всегда с готовностью выслушивала друга, когда ему хотелось выговориться, а после сегодняшней ночи ему это было необходимо. В конце концов, они росли бок о бок, и Сомин знала все бабушкины сказки.

Но в голове крутилась угроза той девушки: «И не говори никому о том, что ты сегодня видел».

Поэтому парень просто спросил:

– Ты когда-нибудь верила в токкэби?

Сомин на секунду задумалась. Она всегда серьезно отвечала на вопросы друзей.

– Конечно. Когда совсем маленькой была. А еще, я слышала, есть такое приложение, которое голосом токкэби говорит детям: «Кушай овощи».

– Я не про тех токкэби, которыми нас пугали родители, а про настоящих.

Сомин засмеялась – ее смех резанул по и без того напряженным нервам, – но замолчала, увидев серьезный взгляд друга.

– Джихун-а, ты же знаешь, что токкэби не существует.

– Конечно, знаю, – решительно уверил ее парень. Или, может быть, он убеждал себя?

– И ты знаешь, что я всегда готова выслушать, если у тебя неприятности. – Сомин склонила голову набок. – Или галлюцинации.

– Эй! – Джихун бросил в подругу ложкой, но девушка перехватила ее в воздухе. В отличие от парня Сомин всегда была ловкой.

Джихун повалился на стойку, изображая поражение. Какой смысл вообще в этом разбираться? Все равно он никогда ту девушку больше не встретит.

– Мне нужен кофеин.

– Что ж, тогда тебе повезло. – Сомин достала из кармана фартука пачку растворимого кофе и надорвала ее. Джихун тут же подскочил.

– А можно мне его как-нибудь внутривенно влить? – спросил Джихун.

Сомин тем временем помешивала напиток, вместо ложки используя опустошенный пакетик. Джихун благодарно забрал у нее кружку. Кофе обжигал язык, но ему было плевать.

– Ты богиня, – он довольно выдохнул. – Когда-нибудь тебе будут строить храмы. Святыни с твоим портретом.

Сомин усмехнулась.

– Когда почувствуешь себя человеком, выходи помогать.

Когда Джихун вошел на кухню, мама Сомин, Мун Сухюн[38], спорила с хальмони по поводу специй:

– Госпожа Нам, если добавить слишком много рыбного соуса, вкус будет чересчур сильным. – Она размахивала деревянной поварешкой, и, прежде чем та приземлилась на гору горшочков, Сомин выхватила ее из рук матери.

– Ты уже получала от меня этой поварешкой. Могу добавить, – пригрозила хальмони.

– Госпожа Нам, всем всегда нравилась ваша стряпня. Но давайте признаем: вы стареете, а когда люди стареют, первыми у них ухудшаются зрение и вкус.

Хальмони цокнула языком:

– Не понимаю, почему я до сих пор тебя сюда пускаю.

– Потому что вы меня любите. – Мама Сомин улыбнулась.

– Я просто привыкла к тебе, – пробурчала хальмони. – Вы здесь с моей Ёри еще в детстве вместе бегали.

Сердце Джихуна ухнуло куда-то вниз. Ему не нравилось вспоминать, что их с Сомин матери выросли вместе. Вместе играли, ходили в одну школу, одновременно забеременели. Только мать Сомин осталась, а его – ушла.

– А мне нравится, как вы готовите. – Сомин обняла хальмони. – Может быть, я выйду замуж за Джихуна – и тогда каждый день смогу есть вашу стряпню.

Джихун наконец подал голос:

– А кто тебе сказал, что я возьму тебя в жены, Ли Сомин? Ты же знаешь: я терпеть не могу, когда люди за меня решают, что мне делать.

– Джихун-а! – воскликнули все трое: кто-то нежно, а кто-то – нахмурившись.

– О, Хуни проснулся! – В глазах у мамы Сомин горел дьявольский огонек. Она ущипнула его за щеку. Ей единственной это позволялось, и она об этом прекрасно знала. – Как вам повезло, госпожа Нам. Зачем нужны стремянки, когда есть такой высокий внук? Что угодно с верхних полок достанет.

Парень сдержал смешок.

– Не дразни его, – сказала хальмони.

Мама Сомин отпустила Джихуна, но свобода длилась недолго. Хальмони повернула к себе лицо внука и внимательно осмотрела. Зоркие глаза тут же приметили синяк на виске.

– Что случилось?

– Ничего, – выпалил парень. Он не хотел даже думать, как далеко заведет хальмони ее суеверность, узнай она о прошлой ночи.

Хальмони так пристально на него смотрела, что он готов был поклясться, что слышит ее мысли: она решала, оставить тему или все же надавить. Наконец она отпустила внука.

– Мне прошлой ночью снилась свинья.

Джихун посмотрел на Сомин, надеясь, что та ему что-нибудь разъяснит, но девушка только пожала плечами.

– Свиньи приносят удачу. Так что старайтесь и учитесь. – Хальмони наставила лопатку на Сомин и Джихуна.

– Да, хальмони. – Парень с девушкой синхронно поклонились.

– И ешьте ет[39]. Она закрепит знания.

– Да, хальмони.

– Вот, отнесите на третий столик. – Хальмони выдала внуку поднос с дымящимся тушеным мясом в керамических горшочках.

– А потом возвращайтесь. Надо будет отнести еще одно блюдо на шестой столик. Только соображу, что делать со специями, – сказала мама Сомин и вернулась к прерванному спору с хальмони.

Сомин улыбнулась Джихуну и, закатив глаза, забрала у него поднос.

Джихун последовал за подругой, впервые благодарный судьбе за то, что его жизнь была сплошным бардаком. К концу обеда он уже почти забыл о девушках-лисицах и гоблинах.

Когда первой лисице исполнилась тысяча лет, воинство Силла, объединившись с китайской династией Тан, взяло верх над тем, что осталось от Когуре, основанного принцем Чумоном. В Корее наступил рассвет буддизма.

Число девять (ку[40], 九) символизировало дракона, а соответственно, и императора. Это был символ долголетия, символ бессмертия.

Девять наций присягнули династии Силла. Они построили пагоду императорского дракона с девятью этажами[41]. Это был самый большой храм в Восточной Азии, и он символизировал силу Будды и Силла.

И тогда лисица отрастила еще восемь хвостов.

Девять хвостов – для силы.

Девять хвостов – для бессмертия.

В понедельник утром госпожа Квон угомонила учеников и начала классный час. Однако вместо того, чтобы, как обычно, объявить о повестке дня, она прочистила горло и зачитала что-то из своего блокнота.

– С сегодняшнего дня с нами будет учиться новая девочка – Ку Миён.

Женщина махнула в сторону открытой двери.

Первым делом Джихуну бросилось в глаза то, как тихо двигалась девушка.

Он удивленно приподнялся на стуле. За эти выходные он раз десять думал о ней, но уж точно не подозревал, что увидит ее в таком скучном месте, как школа. Тем более его школа.

В солнечном свете она выглядела поразительно – особенно лицо. Угловатое, точеное, с прямым носом, красивым изгибом бровей и темными глазами, обрамленными длинными ресницами. Парни все мгновенно выпрямились – точь-в-точь марионетки, которых разом потянули за веревочки.

– Представься, – попросила госпожа Квон.

– Меня зовут Ку Миён. – Девушка поклонилась. – Мы с мамой недавно переехали в Сеул. Рада с вами познакомиться. – Такую речь произносят все новые ученики, однако голос Миён звучал угрожающе, а в глазах читалась сталь. «Не подходите ко мне». Джихун все ждал, когда она его обнаружит, но девушка даже не задержала на нем взгляда.

– По-моему, я влюбился, – прошептал Чханван.

– Только слюнями стол не залей, – не глядя на друга, кинул Джихун. Все его внимание было приковано к Миён, которая упорно на него не смотрела.

– Можешь сесть рядом с Ли Сомин, – сказала девушке госпожа Квон.

Миён заняла предложенное место, опустив голову и полностью игнорируя любые попытки Джихуна попасться ей на глаза.

Закончив с объявлениями на сегодня, госпожа Квон удалилась под звонок с урока. Класс мигом заполнила болтовня. В эти несколько минут свободы, пока учителя переходили из класса в класс, ученики могли посплетничать или съесть запрещенные в школе снеки, заранее где-нибудь припрятанные.

Джихун обычно предпочитал перекус, но сегодня он встал и подошел к парте Миён.

Однако его тут же оттеснила Пэк Хана.

– Новенькая! – Хана была милой, но обычной: классическое овальное лицо, вздернутый нос, розовые губы. Идеально уложенная челка, идеально выглаженная плиссированная юбка. Джихуну она казалась похожей на фарфоровую куклу, только у кукол не было такого осуждающего взгляда и острого языка. – А где ты раньше жила?

Миён так долго не отвечала, будто бы собиралась проигнорировать вопрос. Но в конце концов произнесла:

– В Чолла-Намдо[42].

– Прям во всей южной Чолле?

И снова длинная пауза.

– В Кванджу.

– У меня родственники в Кванджу живут! – Хана улыбнулась, но как-то прохладно. – А ты милая. Кто тебе пластическую операцию делал?

Джихун страдальчески закатил глаза. Все прекрасно знали, что Хана умоляла родителей сделать ей хирургию двойного века, и их отказ ничуть ее не обескураживал. Миён сжала кулаки и сложила их на коленях. Интересно, она сдерживалась, чтобы не дать Хане в челюсть?

– Хана-я, тебе что-то нужно? – спросила Сомин. Полкласса мигом замолчало, а некоторые и вовсе уставились на девушек в ожидании шоу.

Хана съежилась под взглядом Сомин. Обычно Джихун не злорадствовал по поводу чужих неприятностей, но сейчас испытал мрачное чувство удовольствия. Взгляд Ханы метался между Сомин и Миён. Она оказалась перед непростым выбором: поиграть с новой жертвой или же спасать свою шкуру?

Хана вздернула подбородок, и Джихун понял, что она сделала неверный выбор.

– Я просто подошла поздороваться с новенькой.

– Ну вот, поздоровалась. А теперь лучше сядь на место, пока учитель не пришел.

– Да без проблем. – Хана нервно пожала плечами. Все в классе знали, что с Сомин лучше не связываться.

– Я твоей помощи не просила, – раздался голос Миён. Все мигом повернулись к девушке, удивленные ее реакцией.

– Прошу прощения? – удивилась Сомин. Две огромные волны схлестнулись друг с другом.

– Не лезь в мои дела. – В классе стояла такая тишина, что слова Миён расслышали абсолютно все.

Сомин сжала челюсти, сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь едкое. Но Джихун хорошо ее знал. Сомин редко удавалось держать себя в руках.

Весь класс затаил дыхание в ожидании грозы.

Но вместо этого открылась дверь и в кабинет зашел учитель математики Хон.

Джихун наблюдал за Миён со своего места.

Она сидела по диагонали от него, в соседнем проходе, и быстро конспектировала урок. Джихуну вспомнилось, как ловко она оторвала токкэби палец. Парень невольно содрогнулся.

Быстренько написав что-то на бумажке, он наклонился в проход и глянул на Хона. Учитель наблюдал за тем, как двое учеников у доски пытались решить задачу, и легонько бил бамбуковой палкой по ладони. Он часто хлопал этой палкой по доске, когда ученики засыпали. Если бы телесные наказания не отменили, наверняка бил бы ею и детей.

– Эй, – прошептал Джихун.

Миён перестала писать, но глаза от тетради не подняла. Джихун перекинул девушке бумажку, и та, ударившись о край парты Миён, упала на пол.

Девушка продолжила записывать за учителем как ни в чем не бывало.

– Эй, – уже настойчивее повторил Джихун, переходя на какую-то смесь из шепота и крика.

Кто-то наступил на записку, и Джихун скривился. Учитель поднял бумажку.

– Ку Миён, Ан Джихуну, похоже, не терпится повидаться с тобой после уроков. – Класс сдавленно сдерживал смешки. – Вы двое, за мной.

В коридоре он заставил их до конца урока сидеть на коленях, подняв руки вверх. У Джихуна тут же все разболелось.

– Чего ты ее не схватила? – спросил он.

Миён молча глядела перед собой.

– Ты же могла ее поймать. Я видел, какая ты ловкая.

Она не ответила.

Сквозь окна на девушку падал солнечный свет, и она выглядела поразительно. Даже, пожалуй, изящно. Но Джихун помнил, как яростно и играючи она расправилась с тем токкэби в лесу.

Он решил попытаться снова:

– Слушай, о той ночи в лесу…

– Не понимаю, о чем ты говоришь, – перебила его Миён.

– Но…

– Я только-только переехала. Еще ничего тут не знаю. Как я могла оказаться в лесу? – Она смотрела на него уверенно, не меняясь в лице, и Джихун чуть было не поверил, что девушка действительно ничего не знает.

Он снова открыл рот, как вдруг Хон ударил по стеклу и одними губами произнес: «Не болтать».

Джихун опустил голову. Он старался не замечать боли в плечах.

Тишину прорвал пронзительный звонок с урока, означавший, что пришло время для физкультуры. Опускать руки было больно. Джихун встал, чуть при этом не упав; в ноги как будто впилась тысяча иголок.

Пока он с грехом пополам поднимался, к новенькой подбежала стайка девчонок. На Миён, похоже, наказание никак не сказалось, словно его и не было.

– У тебя такое маленькое лицо. Ты могла бы стать моделью! – ворковала одна. – Эх, завидую!

– У тебя такая чистая кожа. Ты каким кремом пользуешься? – полюбопытствовала другая.

– Никаким, – холодно и пренебрежительно отозвалась Миён.

Однако девушки, похоже, намека не поняли. Они продолжали заваливать новенькую вопросами. Одна из них уставилась на юношу:

– Ан Джихун. Решил в первый же день за девчонкой приударить? Что-то на тебя не похоже.

Джихун в ответ пожал плечами.

– А Ли Сомин знает, что ты в новенькую втюрился?

Парень повернулся к Миён, чтобы увидеть ее реакцию, но обнаружил, что девушка уже сбежала.

– Ли Сомин точно знает, что вы сплетничаете за ее спиной. – Из кабинета, сложив на груди руки, вышла Сомин. Девочки подскочили и выпрямились – точь-в-точь рядовые перед полковником.

– Идите переодевайтесь к физкультуре, – велела им Сомин. Девушки кивнули и убежали.

– Сомин-а, не делай так. С нами же никто разговаривать не будет. – Джихун перекинул руку ей через плечо. Надо сказать, он просто не мог устоять на еще не окрепших ногах, но ведь об этом необязательно никому знать, верно?

– А что, это плохо? – Сомин ткнула друга в ребро, чтобы не сжимал так крепко. – Что ты от новенькой-то хотел?

– Да просто подружиться пытался, – пожал плечами Джихун. Ему не хотелось сейчас обсуждать загадку под именем Ку Миён.

– Мне она не нравится. Такая грубая.

– Тебе она не нравится, потому что не боится тебя, – присоединился к ним Чханван.

– А твоего мнения никто не спрашивал, – Сомин насмешливо ухмыльнулась, и они пустились в спор.

– Пойдемте. – Джихун перекинул вторую руку через плечо Чханвана, связывая троицу воедино. – Для физкультуры энергию приберегите.

Миён устала от пристального внимания одноклассников. Ей было не привыкать к расспросам, которые устраивали новичкам, но в этот раз все было иначе. Настойчивее. И девушка винила в этом Ан Джихуна – если б не его записка, непрошеных вопросов было бы меньше. Миён уже жалела, что спасла этого никчемного мальчишку.

По огромному физкультурному залу эхом гуляли голоса ее одноклассников, разделившихся на маленькие группки. Миён стояла позади всех в полном одиночестве. Как и обычно.

Учителем физкультуры был невзрачный мужчина с жабьим лицом. Миён даже не стала утруждать себя запоминать его имя. Он объявил, что сегодня они будут играть в парные вышибалы, и по залу, словно мячи, разлетелись стенания учеников.

Выдав ребятам пять красных мячей, учитель объяснил правила игры. Надо было разбиться по парам: один игрок защищает другого. Мяч может трогать только тот, кто защищает. Если в его партнера попадет мяч, пара выбывает. Если их разделить, они выбывают.

«Зачем так все усложнять?» – подумала Миён.

Все начали быстро выбирать себе партнеров по игре. Девушка одаривала мрачным взглядом каждого, кто пытался хоть на шаг к ней приблизиться, и наконец без пары остались только Миён и Джихун. Он жалобно ей улыбнулся. Девушка нахмурилась еще сильнее.

– Похоже, мы с тобой одни остались. – Его, видимо, нисколько не смущал ее сердитый взгляд.

– Я не могу играть. – Девушка буквально задыхалась от гнева. – У меня нога болит.

– Поранилась, когда упала? – шепотом спросил Джихун.

– Я не падала, – недоуменно ответила Миён.

– Не сегодня. Той ночью.

Она прищурилась. Он действительно идиот или притворяется?

– Начали, – свистнул учитель.

Все разбежались. Кто-то уже жалобно поскуливал, хотя еще даже ни одного мяча не кинули. Громче всех стонал Чханван, цеплявшийся за плечи Сомин.

Джихун встал спереди, а Миён двумя пальцами взялась за край его футболки. Они лавировали, уворачиваясь от мячей, и девушка ловко повторяла каждое, даже самое резкое, движение Джихуна. Но в какой-то момент вместо того, чтобы отбиться от мяча, парень попытался увернуться от него, метнулся вправо и оступился, а Миён пришлось отпрыгнуть назад от другого мяча, летевшего ей прямо в лицо. И девушка поняла, что ей совсем не хочется быть одной из первых проигравших.

Она представила, что сказала бы Йена: «Моя дочь ни за что не проиграет в людской спортивной игре! Особенно такой глупой, как вышибалы».

– Будь внимателен. Следи за мячом, – прорычала она сквозь сжатые зубы.

– Они слишком быстрые.

– Влево! – крикнула она, и парень наклонился. Мяч пролетел мимо, едва его не задев.

У Миён начала болеть голова, и каждый раз, когда она уворачивалась от мяча, который не смог отбить Джихун, в животе образовывался тугой комок. Она было подумала, что это гнев, но потом к горлу подступила тошнота.

– Все хорошо? – Джихун взглянул на нее через плечо.

– Конечно. – Девушка несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь утихомирить бешеный пульс. Она редко когда чувствовала себя плохо. Еще и бусина по ноге била, словно напоминая, что все отнюдь не радужно.

– Что-то не похоже.

– Аккуратно! – Она рванула вместе с ним в сторону, в последний момент уворачиваясь от мяча. – Ты за игрой следить будешь или как?

– Это с той ночи? Когда ты сражалась…

– Ты когда-нибудь заткнешься? – Из-за гнева головная боль все нарастала, как крещендо.

– Просто тогда ты тоже плохо себя чувствовала…

– А теперь у меня все хорошо. Не надо обо мне думать.

– Сам бы хотел, – рассмеялся Джихун.

– И что это должно значить? – выпалила Миён, не подумав.

– Меня сложно назвать любопытным, но о тебе я думаю не переставая. – Под взглядом Миён он быстро продолжил: – Не в том смысле. В плане, что все истории, которые мне рассказывала хальмони, оказались правдой. Это немножко сюрреалистично. Никак не могу перестать об этом думать. И еще тот странный сон…

– Какой сон? – Она посмотрела на него так внимательно, что парень отстранился.

Но, прежде чем Джихун ответил, учитель дунул в свисток и попросил пары поменяться местами. Теперь Миён стояла на защите, а Джихун держался за ее плечи. Девушка отбивала все мячи, будто ей это ничего не стоило, и не сводила глаз с партнера.

– Какой сон? – повторила она.

– Ну, когда мы прятались в лесу от… твоей мамы? – спросил он неуверенно, точно ожидая одобрения.

Таких совпадений не бывает. Он только что подтвердил ее страхи. Парень дотронулся до бусины, и это на время их связало. Неприятная ситуация сложилась. Что еще он видел в ее голове?

Миён закрыла глаза. В висках в полную силу пульсировала боль. Казалось, глаза сейчас взорвутся.

– Извини за любопытство…

Всматриваясь ей в лицо, Джихун шагнул вперед. Девушка вытянула руку, чтобы остановить его, однако головная боль затуманила ее сознание. Схватив парня за рубашку, она отбросила его в сторону, и Джихун проскользил несколько метров по полу.

– А ну не драться! – Учитель дунул в свисток, и все остановились. – Джихун, ничего не болит?

Парень покачал головой и поднялся на ноги.

– Ты новенькая, да? – Учитель подошел к Миён.

– Да, – пробормотала она. Внутри все вскипело, когда она поняла, что на нее нацелены взгляды всех одноклассников.

– С места в карьер, новенькая, – покачал головой физрук. – Придется матери твоей звонить.

Ожидание матери было сущим кошмаром. Миён еще никогда не доводилось в первый же день в новой школе попасть к заместителю директора. Она стояла перед кабинетом и ждала, пока приедет Йена.

Одноклассники осторожно поглядывали на девушку, проходя мимо. Миён их игнорировала. Она знала, что будет лучше, если ни на что не реагировать.

До нее долетали обрывки разговоров. Буйная. Чудовище. Не лучшее начало. Уж она-то все об этом знала – за спиной у нее были десятки школ, и в каждой одно и то же. В любой школе, где бы та ни находилась, ребята хотели быть частью коллектива и, соответственно, издевались над всем и каждым, кто хоть чуть-чуть отличался. А не отличаться у Миён катастрофически не получалось, как будто это было заложено у нее в генах. Сколько бы она ни старалась, она никак не вписывалась в коллектив. Фигурка лисицы, которая тщетно пытается влезть в отверстие в форме человека.

И она перестала стараться. Решила просто не выделяться. Если удастся, одноклассники подумают: «Какая же она скучная!» – и отстанут.

Но теперь она привлекла к себе внимание, и, к сожалению, это внимание было не самым лестным. Подростки любят шептаться о всяких смутьянах в классе. Сначала Миён грубо ответила Ли Сомин – она не хотела, однако ее вывело из равновесия присутствие Джихуна. Потом ее наказали на глазах всего класса. Два промаха. А теперь и третий – ввязалась в драку в физкультурном зале.

И во всех трех случаях было общее звено: Ан Джихун.

Он как раз шел мимо вместе с друзьями. Странный паренек, которого звали то ли Чханмин, то ли Чханву, быстро ей поклонился. На лице Джихуна отразилась какая-то внутренняя борьба, и наконец он повернул к ней.

Сузив глаза, Миён медленно покачала головой. Ее взгляд говорил: «Не приближайся ко мне». Джихун опустил голову и поспешил дальше по коридору. За ним, кинув на девушку мрачный взгляд, последовала Ли Сомин.

Послышалось цоканье каблуков. Оно могло принадлежать кому угодно, но Миён прекрасно знала, что это Йена. Даже проверять не надо было.

Появление ее матери вызвало фурор. Подростки вытягивали шеи, чтобы взглянуть на нее и даже учителя останавливались на полпути. А Йена как будто не замечала всеобщего восхищения. Она не сводила холодного взгляда с Миён, у которой внезапно вспотели ладони. Йена была в ярости. Миён выпрямилась и сцепила руки в замок, чтобы скрыть дрожь.

Не говоря ни слова, Йена прошла мимо дочери прямо в кабинет, где ее уже ждал заместитель директора. Миён поспешила следом, опустив голову.

Замдиректора напомнил девушке носорога: такой же большой.

– З-з-здравствуйте, – он заикался, как будто это не он вызвал мать Миён, а она его. Поднявшись со стула, мужчина поправил пиджак и выпрямился, возвращая себе самообладание. – Вы, должно быть, омони[43] Миён.

Губы матери изогнулись в дружелюбной, слегка соблазнительной улыбке. Миён ненавидела, когда мать так улыбалась, хотя сама не одну ночь провела перед зеркалом в ванной, пытаясь изобразить что-то хотя бы отдаленно похожее. Этой улыбкой Йена магическим образом могла покорить любого мужчину.

– Рада познакомиться со столь серьезным человеком, – голос матери струился подобно бархату. Интересно, подумалось Миён, у сирен такой же голос? – Извините, что отвлекаем вас от дел со своими мелкими проблемами. – Женщина махнула рукой в сторону дочери.

Замдиректора захихикал, как какая-нибудь младшеклассница. Миён чуть не поморщилась от раздражения.

– Что вы, я сам рад познакомиться с матерью нашей новой ученицы. Я считаю так: нельзя жалеть сил, мне ведь каждый ученик дорог. – Миён как-то видела мультфильм, в котором бегемот танцевал балет и все его потуги оканчивались неудачей. Позерство замдиректора сейчас выглядело так же неуместно.

– Я в шоке, что моя дочь в первый же день учинила скандал. Я считаю себя в ответе за произошедшее. В конце концов, когда дети ведут себя неподобающе – это повод родителям задуматься. – У женщины задрожали губы, она опустила веки, точно сдерживая слезы. Однако, когда Йена открыла глаза, в них не было ни слезинки.

Миён всегда напрягало актерское мастерство матери.

– Что вы, омма Миён, нельзя так думать. Уверен, наша Миён просто переживает. Ей пришлось перевестись в другую школу прямо посреди учебного года…

Омма Миён? Наша Миён? Девушка помрачнела, хотя матери готова была аплодировать – уж очень быстро та охмурила заместителя директора. Возможно, попроси его сейчас Йена, он бы автоматом зачел Миён все экзамены за второй класс.

– Я прекрасно пойму, если моей прелестной дочери назначат испытательный срок за хулиганство. Я полностью вам доверяю. В конце концов, столь почетную должность может получить только честный и справедливый человек.

Йена взяла заместителя директора за руку. У того мигом покраснела шея.

– Ну что вы, такая крошечная ошибка… Насколько я слышал, они играли в вышибалы, а это сама по себе очень жестокая игра. Мне кажется, наша Миён – девочка хорошая, и на этот раз я только выдам ей предупреждение. Пусть будет осторожней в будущем, ладно, Миён-а?

Миён удивленно моргнула, осознав, что мужчина обращается непосредственно к ней.

– Конечно, – она попыталась сказать это таким же нежным голосом, как Йена, но вышел какой-то хрип.

– О, как вы добры. – Йена пожала мужчине руку. Миён подумалось, что еще чуть-чуть, и тот упадет в обморок.

Мать с дочерью вышли из кабинета. В коридоре стояла тишина – такая плотная, что у Миён перехватило дыхание.

Они вышли на улицу. Йена даже ни разу не взглянула на Миён.

– Ты меня разочаровала.

– Извини, мама… – начала было Миён, но рука матери взметнулась вверх, и девушка замолчала. Она знала, что Йена ее никогда не ударит, но все равно заслонилась руками. Однако мать всего лишь вызвала такси.

– Увидимся дома, – сказала она на прощание.

Миён даже не подумала попросить подбросить ее – не рискнула вновь рассердить мать. Женщина села в машину и уехала.

Так будет лучше. Все равно Миён ждали дела.

Миён глядела в окно автобуса. В воздухе витало напряжение; приближалась буря.

Автобус подскочил на выбоине, и в животе что-то перевернулось. С того самого боя с токкэби девушка чувствовала себя выбитой из колеи. Она вообще не понимала, зачем туда полезла. Может, просто испугалась, что гоблин напал на человеческого мальчишку. Пусть она сама и убивала людей, ей все равно не нравилось, когда нечто сверхъестественное отбирало невинные жизни. А вот Джихун сегодня только и делал, что доказывал Миён, что он не такой уж и невинный. Но девушка понимала, что ее равновесие нарушило не сражение с токкэби.

Она опустила руку в карман. Бусина нагрелась при ее прикосновении, адаптируясь к температуре тела.

Надо поскорее вернуть ее на место. И для этого нужна помощь.

Час спустя Миён вышла из автобуса. Улицы были заполнены людьми, и какой-то офисный трудяга толкнул ее плечом, проходя мимо. Обычно Миён даже бы не обратила на подобное внимание, но сейчас к горлу подступила тошнота. Она почувствовала ци этого мужчины, словно над головой висела полная луна, а не сияющее солнце. Рот наполнился слюной, и девушка нахмурилась. Как так? Почему она чувствует голод? Она же совсем недавно питалась.

Миён снова опустила руку в карман и сжала бусину. Наверняка все это как-то связано. Она быстро свернула на соседнюю улицу – скорее даже в переулок – подальше от толпы. Рекламные щиты зазывали клиентов на второй и третий этажи, где можно было найти все что угодно: от чехлов на телефон до макколли[44] и массажа. Миён прошла мимо стоек с одеждой, приглашающих покупателей зайти в крошечные лавочки. Вместо этого она открыла дверь в небольшой магазинчик, над входом в который висела вывеска:

ШАМАН

Девушку обволокло тяжелое облако приторного ладана.

Здесь были горой навалены товары. Плетеные корзины подпирали потолок напротив окон, перегораживая путь солнцу. Столы погрязли под весом благовоний, вееров и картин. Сверху лежали медные тарелки в пластиковых упаковках. Стену, словно гобелен, украшали портреты на толстой бежевой бумаге. Смелыми красными, мрачными черными, яркими белыми и темно-синими красками были запечатлены строгие лица знатных мужчин и женщин. Миён отвела взгляд, не желая смотреть в их темные глаза.

– Осо осее![45] – пропел голос откуда-то из глубины магазинчика.

К Миён вышла низенькая миловидная девушка. На ней был льняной ханбок[46], весь мятый после работы, однако хорошо сидевший на ее худенькой фигурке; волосы наспех завязаны в пучок. При виде Миён она замерла.

– Сонбэ.

– Нара-щи[47], – поприветствовала ее Миён. – Я смотрю, бизнес процветает. – Девушка обвела рукой пустой магазин.

Нара поджала губы, но спорить не стала.

– Раз уж ты теперь живешь в Сеуле, можешь забегать почаще, – ответила она. – Как в старые добрые времена.

– Ага. На юге нам больше были не рады, пришло время что-то менять.

– Когда вы уехали из Сеула, я уж подумала, что больше сюда не вернетесь.

– В конце концов вернулись бы. Сеул – огромный город, здесь легко затеряться среди толпы.

В воздухе повисла неловкая пауза. Даже спустя пять лет Нара безуспешно пыталась дотянуться до Миён сквозь все барьеры, которые та понастроила.

– Твоя хальмони тут? – спросила Миён.

Нервный взгляд шаманки метнулся к потолку, и Миён поняла, что старушка наверху, в квартире над магазином. Девушка знала, что Нара скрывала их отношения от бабушки.

Даже Миён слышала истории о старой шаманке. Бабушка жила раньше в Чеджу[48], где шаманизмом никого не удивишь. Ходили слухи, что она повидала и изгнала больше темных духов и нежити, чем любой иной шаман в городе. И ей совсем не по нраву было племя Миён – существ, которые охотились на людей. Порождений зла.

– Я ненадолго, – сказала Миён. – Совсем быстро. Мне нужна твоя помощь. Помощь шамана.

– Пошли. – Нара проводила девушку в подсобку, в которой вещей было даже больше, чем в магазине. От пола до потолка стопками лежали книги, а на дубовых столах кучей были навалены предметы для шаманских ритуалов: свитки, бронзовые миски, благовония.

Нара легко пробралась сквозь заставленную комнату. Она помогала бабушке с магазином и знала каждый уголок в этом беспорядочно захламленном помещении. Звание шамана ей перешло по наследству, а не из-за одержимости духами. В ее семье шаманизм был и бизнесом, и традицией.

Когда они проходили мимо огромного книжного шкафа, Нара дотронулась до фотографии в рамке – единственной вещи на полке, не покрытой слоем пыли. На фотографии были изображены улыбающиеся мужчина с женщиной и ребенок между ними. Родители Нары.

Они умерли, когда Нара была совсем маленькой. Теперь у нее остались только хальмони и шаманизм.

– Чем тебе помочь, сонбэ? – Девушка слегка заикалась. Глаза ее беспрестанно двигались. Можно было подумать, она высматривала призраков в темноте.

Интересно, сколько силы кроется в этой робкой девчушке?

На самом деле самым храбрым поступком шаманки было то, что когда-то она не побоялась заговорить с Миён. В двенадцать лет Нара была щуплой, у нее были большие глаза и беспокойные, постоянно движущиеся пальцы. Миён даже внимания на нее не обратила, пока девочка не прошептала слово «кумихо», – и тогда все завертелось.

С тех пор Нара каждый месяц подкидывала Миён наводки на убийц, чьи жертвы донимали шаманку. Кумихо иногда думала: какая же они странная пара. Две отщепенки, никак не вписывавшиеся в миры себе подобных.

Нара выжидательно смотрела на Миён.

– В прошлое полнолуние кое-что произошло. – Кумихо сомневалась, стоит ли ей об этом говорить. Обычно она никому не выдавала своих секретов.

Она взяла в руки бамбуковый веер. Тутовая бумага была расписана вручную; на веере были изображены горы и леса, кричащая сорока и улыбающийся тигр.

– Что случилось? – Нара вытаращила глаза.

– Я нарвалась на токкэби в лесу. Он напал на меня. – Девушка не понимала, зачем снова умалчивает о Джихуне. Почему-то ей хотелось сохранить встречу с ним в тайне.

– Ты не пострадала? – Нара схватила Миён за руки.

Глаза шаманки застила дымка, и Миён вырвалась. Она уже знала этот взгляд: Нара чувствовала духов. Сколько ее теперь ни тыкай и ни тряси, она не вернется, пока не закончит. Нара покачнулась и чуть не сбила возвышающийся над ней книжный шкаф, заставленный томами в кожаных переплетах и мисками с песком и остатками благовоний. Взгляд ее прояснился.

– Что ты видела? – спросила Миён.

– Как будто что-то прошло сквозь меня, – Нара говорила нараспев.

– Мне казалось, тобой не могут завладеть ни призраки, ни боги.

– Обычно да. Хальмони говорит… – Нара притихла и опустила взгляд в пол.

Миён знала, что Нара обладает необычными способностями – даже для шамана. Девушка боялась призраков, из-за чего ей было тяжело управлять своей силой. Не такого ожидаешь от внучки сильнейшей шаманки, изгонявшей злых духов. От нее вообще многого ожидали и мало любили. Миён прекрасно понимала подругу.

– Это не дух и не бог. Просто ощущение. Что-то не так. Вспышка солнца, а потом – полная темнота. – Нара повторяла эти слова раз за разом, словно разгадывая загадку. – Что-то исчезло. Что-то пропало.

У Миён резко перехватило дыхание.

– Что ты потеряла? – Нара пристально посмотрела на Миён. Потом прищурилась, как будто вставляла последний кусочек пазла на место. – Твой еву кусыль.

– Да, – подтвердила Миён. Не было смысла отрицать. Все равно она пришла сюда именно из-за бусины.

Глаза шаманки стали круглыми, как две полных луны.

– Где он?

– В безопасности.

– Если им завладеет не тот человек, он сможет управлять тобой. – От волнения Нара с каждым словом говорила все громче.

– Он в безопасности. – Миён поборола желание проверить карман.

– А твоя мама знает? – прошептала Нара. Она всегда понижала голос, когда речь заходила о матери Миён. Шаманка одновременно уважала и прилично ее боялась. А еще, кажется, верила, что, если говорить о кумихо вслух, она услышит и придет.

– Она не знает и, надеюсь, не узнает. Но ты должна помочь мне вернуть бусину на место. – У Миён было ощущение, что карман становится все тяжелее, будто бусина знала, о чем идет речь.

– Так ты теперь мне веришь? Еву кусыль – это душа кумихо. В ней заключается твоя жизнь, твоя ци…

– Я не сомневалась. – Миён помолчала, потом добавила: – Теоретически. Но я никогда не слышала, чтобы душа человека вываливалась наружу.

– Люди когда-то верили, что в лисьей бусине заключены познания о небесах и земле, – тихо ответила Нара. – Но мало кому известно, что истинное назначение бусины – соблюдать баланс. Без нее ты можешь потерять свою человеческую природу.

– Это как? – Миён сжала кулаки, как будто собираясь сражаться с невидимым врагом.

– Это значит, что ты потеряешь контроль над своей сверхъестественной сущностью, и… чудовище в тебе вырвется наружу.

– Ну… – у Миён пропал голос, и она прочистила горло. – Значит, нужно как можно скорее вернуть ее на место.

– Наверное, я знаю как, – медленно произнесла Нара, и эта медлительность разозлила Миён. Она и так была на взводе.

– Ну и как? – нетерпеливо спросила девушка.

– Тебе не понравится.

– Рассказывай, – потребовала Миён.

– Можешь дать мне бусину?

Кумихо невольно отступила назад.

– Так я и думала, – с болью в глазах вздохнула Нара. Миён чуть было не почувствовала себя виноватой, но она помнила, что должна всегда защищать себя. Даже от Нары.

– Не хочу подвергать тебя опасности. – Сомнительное оправдание, и, судя по лицу шаманки, Нара тоже так думала.

– Я не могу тебе помочь, если ты мне не доверяешь.

– А другого способа нет? Обряда какого-нибудь? – уточнила Миён.

– Я таких еще не проводила. – Нара отвернулась, но Миён успела заметить в ее глазах странный отблеск.

Лисица схватила шаманку за руку.

– Что за обряд?

Нара помедлила, ее глаза бегали из стороны в сторону, и Миён никак не могла поймать взгляд подруги.

– Не знаю, сработает ли.

– Я все равно хочу попробовать.

Нара кивнула и сняла с захламленной вешалки куртку.

– Не здесь? – удивилась Миён.

– Нет, но недалеко.

Оплакиваете ли вы растерзанное, пустое сердце кумихо? А следовало бы. Ведь, сколько бы она ни жаждала любви, она никогда ее не получала.

Когда произошел этот случай, первая кумихо уже стала не более чем легендой. В страшных сказках на ночь на смену ей пришло множество других чудовищ. Люди рассказывали о них, чтобы оградить других от соблазнов. Мало кому было известно, что за сказками скрывалась правда.

Жил как-то на свете сын бедного ученого, и был он умен не по годам.

И стояла на пути к его учителю софора, также известная как дерево китайских ученых[49].

Ходили слухи, что нельзя вставать ночью под этим деревом: уж очень любили приходить к нему духи, когда светила луна.

И вот как-то раз возвращался юноша домой после захода солнца. Возле дерева он заметил человека и подошел, чтобы предупредить о злых духах. Это оказалась красивая девушка – робкая и застенчивая. Однако, когда юноша рассказал ей о злых духах, она рассмеялась. Каждую ночь после этого девушка стояла под деревом, и каждую ночь юноша подходил к ней. Они говорили о жизни, любви, мировоззрении духов.

Однажды они отправились в лес, к домику с черепичной крышей. Там девушка накормила его вкусной едой и окружила любовью, однако ни разу не поцеловала в губы.

Растерянный юноша спросил совета старших, и те поведали ему: это не девушка, это лисица в человеческом обличии. Одна из тех, кто подобно чуме заполонил окрестности. Они сказали: тебе повезло, что ты сбежал из ее когтей. Но, может, раз лисица ему доверяет, он мог бы достать нечто, чем не обладал еще ни один человек?

Говорят, у этих лисиц есть особый камень – еву кусыль. Они прячут его под языком, поэтому девушка и не целовала никого.

Если украсть этот камень, овладеешь безграничными познаниями. Надо лишь взглянуть на небо, и тогда поймешь, как все делается на небесах, и передашь эти знания своим последователям.

Юноша согласился: ему хотелось знать все, что известно небесам.

Следующей ночью он снова пришел под дерево и признался девушке в любви. Потрясенная, она ответила ему взаимностью.

«Раз ты меня любишь, тогда поцелуй меня», – попросил он.

И девушка, поверив в его искренность, поцеловала юношу.

Когда их губы соприкоснулись, он украл у нее из-под языка еву кусыль и спрятал у себя во рту.

Однако, когда юноша бежал от девушки, он споткнулся о камень и вместо неба посмотрел на землю.

И не узнал он ничего о небесах, только о земле.

И все смертные после него знали лишь дела земные.

Если улочку с магазином шаманки еще можно было назвать переулком, то дорога, по которой они шли сейчас, скорее походила на какой-то желоб. Протиснуться здесь можно было только поодиночке. В это узкое пространство между домами не попадал солнечный свет, и улочка была вечно скрыта в тенях.

Перед ржавой металлической дверью Нара остановилась и постучала. Никто так долго не отвечал, что Миён успела подумать, будто никого нет дома. Но потом дверь приоткрылась, и из щелки на них уставился глаз.

– Могу вам чем-нибудь помочь? – Голос был мужской, недоверчивый – и в то же время спокойный и вежливый. Глядя на этот захудалый район, Миён ожидала чего-то более грозного.

– Мы пришли к Чуну́, – пробормотала Нара.

– Он занят. Зайдите позже.

Миён успела схватить дверь прежде, чем ту захлопнули у них перед носом. Паренек еще пытался сопротивляться, однако Миён все равно была сильнее. Она распахнула дверь.

Юноша внутри оказался не старше ее, на вид ему было лет девятнадцать-двадцать. На нем была шелковая пижама; волосы растрепаны, как будто он только что выбрался из кровати. Миён приподняла бровь: на дворе уже стояли сумерки. Она оглядела паренька. Он был весьма красив: высокие скулы, прямой нос, глаза теплого карего цвета, высокий рост – Миён пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. Но, несмотря на всю его красоту, она невольно испытывала к нему отвращение. Они были одинаковыми полюсами магнитов, отталкивающимися друг от друга.

– Я обычно не провожу встречи так рано…

– Уже вечер, – прервала его Миён.

– И что с того? – Парень вздохнул и ушел в глубь дома, не дав ей времени отреагировать.

Миён взглянула на подругу. Та пожала плечами, и девушки вошли внутрь сквозь распахнутую дверь.

Они как будто оказались в параллельной вселенной. Миён ожидала увидеть ветхую комнатушку с бетонными стенами и грязными полами. Однако коридор только что не сиял. Гладкие, точно стеклянные стены были белоснежного цвета, от мраморного пола под ногами шло тепло, и даже тапочки, которые нашла и надела Миён, были девственно-белые.

Звуки привели девушек на кухню – сплошь из гранита и стали. Парень держал в руках пакет с кофейными зернами и смотрел на кофемашину. Та выглядела новехонькой, словно ею еще ни разу не пользовались.

– Нам бы с Чуну увидеться. Не знаете, когда он вернется? – Нара подошла к юноше, взяла у него из рук пакет и засыпала зерна в кофемолку. Ох уж эта шаманская натура – вечно девушка всем помогает. Самый главный ее недостаток, как считала Миён.

Парень нахмурился, однако позволил шаманке взять его кружку, чтобы налить эспрессо.

– Что вам от него нужно? – Он облокотился на стойку – прям хоть сейчас фотографируй и ставь на обложку еженедельного журнала мод. Например, «Мятые пижамы».

– Мы бы хотели у него кое-что купить. Талисман, – объяснила Нара, поворачивая ручку на кофемашине. В кружку с шипением полился горячий эспрессо.

– Зачем шаману покупать талисман? Ты ведь сама можешь его сделать.

– Вы знаете, что я шаманка? – запнулась Нара.

– Милая, да от тебя за версту ду́хами пахнет. – Он обвел ее рукой. – Говорю тебе со всей симпатией, на которую только способен парень, еще не получивший свою утреннюю дозу кофеина.

Миён хотела было снова напомнить ему, который час, но решила воздержаться.

– Так ты скажешь нам, где Чуну, или как? – Девушкой снова овладевал гнев.

Парень с благодарным кивком забрал у шаманки чашку и залпом влил в себя кофе.

– Ну, вот он выпил кофе и теперь полностью в вашем распоряжении, – юноша поставил кружку на стол и подмигнул Миён. Она не доверяла этому самоуверенному мальчишке.

– Так вы и есть Чуну? – Нара подозрительно оглядела его с ног до головы.

– Удивлена? – Он тепло улыбнулся, как будто его нисколько не задела реакция девушки.

– Просто не думала, что вы можете так выглядеть, – ответила шаманка.

Миён впервые слышала, чтобы Нара вела себя столь бесцеремонно и грубо. Особенно с кем-то старше ее.

Паренек усмехнулся и ласково провел пальцем по подбородку шаманки.

– Ты думала, на мне будет больше растительности? Что у меня будет красное лицо? Горб и отвратительный запах?

– Ты – токкэби, – догадалась Миён. В ее голосе послышалось осуждение.

– К вашим услугам, – Чуну низко поклонился. Даже несмотря на то, что поклон был в девяносто градусов, он все равно выглядел как издевка.

– И почему ты так выглядишь? – спросила Миён.

– Я – чхонгак токкэби[50].

– Их не существует. – Миён вспомнились все рассказы о «гоблинах-холостяках», таких красивых, что девушки падали к их ногам. Говорят, эти гоблины служат одной цели: любви.

– Тогда кумихо тоже не существует. – Чуну потянулся пальцем к щеке Миён, но та увернулась. Парень улыбнулся. Миён насупилась. – Или же наполовину кумихо? Твоя человеческая сущность проглядывается на раз-два.

Неожиданно девушка зарычала.

– Ох, ну что ты злишься? Не будь ты наполовину человеком, ты бы сюда даже не зашла. У меня случались… неприятности с кумихо.

Миён не нравился этот парень – токкэби, или кто он там.

– Нам нужен талисман, – повторила Нара, напоминая о себе. – Я слышала, вы можете его раздобыть.

– Должно быть, это необычный талисман. Иначе зачем внучке Ким Хюнсук обращаться ко мне?

– Вы и про мою бабушку знаете?

– Такая у меня работа – приходится все знать. – Чуну перевел взгляд на Миён. – Например, я знаю, что твоя мать – Ку Йена, одна из старейших кумихо, с которой мне когда-либо доводилось работать. Хотя это было так давно…

– Это с моей матерью у тебя неприятности были? – уточнила Миён.

– Нет, Йена знает цену хорошим сделкам, – Чуну рассмеялся, потом объяснил: – Она много мне заплатила. Лучший клиент – тот, который платит.

– В общем, нам нужен талисман гуй, – снова влезла Нара.

Чуну удивленно приподнял брови.

– Даосский? Ты знакома с их практиками?

Миён в испуге отшатнулась. В некоторых легендах говорилось, что даосские маги обладали силой, сравнимой с мощью самого Хэмосу[51], бога солнца.

Йена однажды предупреждала Миён не связываться с даосской магией. И тогда в голосе матери слышалось не только презрение, но и страх. Что бы ни напугало мать, должно быть, оно было очень сильным. И опасным.

– А зачем нам нужен… – Миён прервалась, собираясь с силами. – Зачем нам нужен этот талисман?

– Он раскрывает для восприятия, – многозначительно ответила ей Нара.

Миён кивнула. Значит, с помощью этого талисмана она сможет раскрыться и принять бусину внутрь своего тела – на место.

– Понимаешь ли ты, что такое даосские практики? – Чуну заговорил тихо и серьезно, от былого шутовства и следа не осталось. – Может быть, ты считаешь их обычной магией, но это не так. Это как равновесие между небесными и земными путями.

Миён не нравился этот парень. Он их осуждал и относился к ним как к глупым детям, которых надо отругать.

– Лучше скажи, есть ли у тебя талисман.

Он оглядел девчонок, условно считая в уме.

– Может быть, и есть. Сколько отдадите за него? – Чуну посмотрел на Миён. Чутье подсказывало ему, кто будет платить.

– Деньги не проблема. Лучше принеси талисман. – Лисица высокомерно махнула ладонью, прогоняя парня. – Мы и так слишком долго торчим в этом странном месте.

– Слушай, радость моя, мой дом – это произведение искусства. Холодильник передает новости, а плита знает голосовые команды.

– Ты, наверное, чувствуешь себя как дома, когда говоришь с предметами, – усмехнулась Миён. Она считала токкэби единственными, в ком человеческого меньше, чем в кумихо. Кумихо хотя бы рождались, а токкэби – создавались искусственно.

Она наконец-то его задела – Чуну нахмурился и вышел с кухни.

– Зря ты с ним ссоришься. А если он теперь не продаст нам талисман? – нервно прошептала Нара.

– Еще как продаст. Токкэби интересуют только деньги.

Нара закусила губу. В отличие от Миён она сильно в этом сомневалась.

– Впрочем, никогда не слышала, чтобы они работали за деньги, – задумчиво пробормотала лисица. – Что это с ним?

Нара нервно оглянулась на коридор, а затем прошептала:

– Ходят слухи, что Чуну давным-давно потерял свою гоблинскую дубинку и теперь не может призывать сокровища, как остальные токкэби.

Миён чуть не рассмеялась. Чуну строил из себя надменного и всесильного токкэби, а на деле у него даже не было дубинки! А ведь такая дубинка должна быть у всех токкэби. Кумихо никогда их не видела, но во всех легендах и мифах они обязательно упоминались. Волшебные палки, которые могли телепортировать к токкэби все что угодно – если, конечно, он знает, где эта вещь лежит.

– В любом случае, – продолжала Нара, – у него есть связи во всех уголках мира, он не отлынивает и может достать покупателю все что угодно. Нам с тобой повезло.

– Так а что этот талисман делает? – поинтересовалась Миён.

– Он нам нужен для обряда, чтобы призвать силу гуй – пяти призраков. Надо будет преобразовать твои инь и ян, и тогда мы сможем раскрыть тебя для восприятия.

– И вернуть бусину на место?

– Теоретически.

– Теоретически?! – чуть не вскричала Миён. Ей совсем не хотелось отдавать свою судьбу на волю случая.

– Другого варианта у меня нет, – Нара развела руками.

Чуну вернулся с коричневым конвертом в руках. Миён ожидала чего-нибудь повнушительней для магии, которую боялась даже ее мать.

– Я бы спросил, зачем шаманке и кумихо даосский талисман, но мне, если честно, плевать.

– Ну и отлично. – Миён потянулась за конвертом, но Чуну поднял его в воздух и погрозил ей пальцем.

– Не-а. Деньги вперед. С вас миллион вон[52].

– Миллион? – поперхнулась Миён.

– Нет? Я также возьму иены. Или тысячу долларов США. Или твоего первенца. Биткоины пока еще не принимаю, хотя слышал, что они становятся все популярнее.

Миён решила не обращать внимания на сарказм токкэби и неохотно достала кошелек. Не то чтобы ей было жалко денег – их-то у нее достаточно, – но чувствовалось, что токкэби завышает цену. И, судя по его самодовольной улыбке, девушка была права.

– Вот. – Миён кинула купюры на стойку и снова потянулась за конвертом, но Чуну не спешил его отдавать, пока не пересчитает деньги.

Наконец он досчитал и протянул девушке талисман. Миён поборола желание выхватить конверт. Она аккуратно взяла его в руки и вместо поклона склонила голову. Возможно, парня покоробит хотя бы ее непочтительность.

– Приятно иметь с вами дело. Заходите, если понадобится что-нибудь еще. Я слышал, где-то на западе маги используют глаза тритона.

– Ха-ха. – Голос Миён от сарказма звучал ровнее вспаханного поля.

– Спасибо. – Нара низко поклонилась. Вежлива сверх меры.

– Пошли. – Миён тяжелым шагом прошла мимо шаманки в коридор. Там она скинула тапки и с такой силой запихнула ноги в кроссовки, что стало больно.

Когда Миён открыла дверь на улицу, Чуну неторопливо вышел в коридор. Над входом заколыхались пуджоки. Девушка посмотрела наверх. Талисманов было несколько десятков.

– И часто ты продаешь талисманы?

Чуну взглянул на лисицу с любопытством.

– Их довольно часто спрашивают. А что?

– А что насчет токкэби?

– А что насчет нас? – Чуну прищурился.

– Им тоже талисманы продаешь? – Миён вспомнила массивное чудовище в лесу. Где-то же оно взяло тот пуджок.

Взгляд Чуну стал недобрым.

– Я не раскрываю личности своих клиентов. Вы тоже наверняка это оцените.

– Пойдем, сонбэ. – Нара потянула Миён за рукав. Миён в последний раз кинула на Чуну подозрительный взгляд, и ржавая дверь между ними закрылась.

Девушка обернулась и ощетинилась.

– Мне больше по душе, когда у них горб.

– А мне никто из них не по душе. – Нара пожала плечами. – Что ты так пуджоками заинтересовалась?

Миён ответила вопросом на вопрос:

– Часто ли токкэби используют талисманы?

– Я знаю только о Чуну. Большинство токкэби предпочитают магию попроще, типа дубинок. Им не нужны шаманские пуджоки.

– Той ночью, когда я потеряла бусину, у токкэби был с собой талисман. – Миён прижала руку к груди: ей вспомнилась пронзительная боль.

– Даже если он купил его здесь, от Чуну ответа не добьешься. Он славится тем, что на него можно положиться.

– Да неважно. – Все равно тот токкэби уже мертв, и, какие бы у него ни были намерения, они умерли вместе с ним. Надо сосредоточиться на возвращении бусины на ее законное место.

– Что теперь? – спросила Миён, когда они дошли до шоссе.

– Ждем полнолуния.

– Но оно же только через несколько недель! – воскликнула кумихо.

– У меня маловато опыта для даосских практик. Не хочу рисковать. Лучше воспользуюсь силой полной луны.

Миён пришлось сдаться.

– Ладно.

– Все будет хорошо, сонбэ. Доверься мне. – Нара протянула к Миён руку, но лисица попятилась. – Если что-нибудь случится до полнолуния, позвони мне.

– А что, по-твоему, может случиться?

Девочка вздохнула. Она уже давно привыкла к мнительности Миён.

– Просто хочу, чтобы ты помнила: если я тебе понадоблюсь – я рядом. Будь осторожна.

Нара поклонилась и повернула в сторону дома.

Миён прошла мимо автобусной остановки. Ей хотелось прогуляться, прочистить голову.

Бусина пульсировала в кармане. Ее собственное сердце-обличитель[53], которое своим биением словно издевалось над ней.

Не думайте, что вся магия одинакова.

Шаманы долгое время были духовными вождями людей, однако существовали и другие религии.

Прошло много времени с появления кумихо, когда в Стране утренней свежести[54] узнали о даосизме. Это был расцвет государства Когуре. Мудрецы спустились с гор, чтобы обучить людей даосским практикам, и эти практики дошли до самих правителей. Даосы тренировали хваранов[55] Силла и учили дисциплине ума. Дисциплине, с помощью которой, по мнению многих, можно было преодолеть смерть.

Конфуцианский ученый И Хван был одаренным даосом и умел обращаться с магией. Будучи человеком необыкновенной дисциплины, он старался использовать свои способности мудро и редко. Однако все равно по земле ходила слава о его деяниях. Он спас ученика от призрака. Вылечил племянника. Предсказал, что еще девять поколений у семьи не будет наследника.

Однажды его даже попросили обуздать даосского мастера, служившего вану Сонджо, – он использовал даосскую магию во зло.

Говорят, И Хван взглядом мог заставить ребенка упасть с дерева.

Говорят, он мог общаться с чудовищами.

Говорят, он проглотил лисью бусину, чтобы научиться колдовать.

Возможно, именно поэтому лисы боятся даосов.

Скутер Джихуна ловко лавировал между машинами в пробке. За спиной юноши развевался флажок с названием бабушкиного ресторана.

Мотороллер еле-еле развивал скорость до сорока километров в час и в любой момент грозил развалиться. Смертельная ловушка на изношенных колесах. Ну в самом деле, неужели хальмони совсем не заботило личное благосостояние собственного внука?

Оставалось лишь надеяться, что скутер не сломается, когда Джихун будет объезжать какой-нибудь пыхтящий автобус.

Близлежащие районы кишели сетевыми магазинчиками и кофейнями. Двери со свистом распахивались, и наружу вслед посетителям неслись громкие попсовые песенки. Джихун подтанцовывал в такт.

Когда парень свернул на крутой холм, скутер все же не выдержал и умер. Сколько Джихун его ни уговаривал, последние пять кварталов до ресторана пришлось идти пешком. Он думал было бросить скутер на полпути, но потом решил, что бабушка не оценит, если он будет разбрасывать на дороге всякий хлам, и покорно дотащил его до дома.

– А вот и твой любимый внук, хальмони. – Джихун вошел в ресторан и стянул с себя куртку. В воздухе витал запах ччигэ, даже несмотря на то, что кухню закрывали по понедельникам, когда бабушка готовила кимчхи[56] и прочие гарниры.

Джихун уже чувствовал пряный аромат квашеной капусты.

– Я наверху, – раздался голос со второго этажа ресторана.

Бабушка сидела среди пластиковых тазиков. Столы были сдвинуты в сторону, чтобы не мешать ей работать. В части емкостей лежали еще сырые кочаны, другие же были заполнены капустой, перемешанной с ярко-красной массой. Джихун подцепил один лист – пальцы тут же стали красными, как кровь, – и положил в рот. Горько и остро – все как он любит.

Бабушка погрузила руки в резиновых перчатках в таз с кабачками.

– Джихун-а, еще одна доставка.

– Но мы же уже закрыты. И скутер сдох, – Джихун запихнул в рот еще кимчхи.

– Что, опять? – Хальмони шлепнула внука по руке, когда он потянулся за третьей порцией. – Впрочем, неважно. Поезжай на автобусе. Нужно отвезти это в «Ханян». – Женщина махнула рукой в сторону двух контейнеров, аккуратно замотанных в розовую атласную ткань.

– Зачем? – Одно название этого жилого комплекса заставило Джихуна вздрогнуть. – Кому это?

– А кто еще там живет? – цокнула языком хальмони. Обычно на этом Джихун бы сдался, но в этот раз он скрестил руки. Он решил твердо стоять на своем.

– Зачем ты ей что-то отправляешь?

– Бери контейнеры и не груби, – бабушка даже не посмотрела на него.

– Не понимаю, чего ты о ней так печешься. У нее вообще-то муж есть. И то, что она – твоя дочь, не значит…

– Не смей так говорить о собственной матери. – На этот раз в голосе хальмони послышались стальные нотки, и Джихуну пришлось сдаться.

– Она мне больше не мать, – пробормотал парень, забирая контейнеры.

На улице, точно чувствуя его гнев, собирались темные густые облака. Джихун успел дойти до остановки, когда понял, что оставил в ресторане куртку. Он взглянул на дорогу и решил, что не будет возвращаться. Все равно он был настолько зол, что не чувствовал холода.

Джихун вышел к шоссе и сел в подошедший автобус, кашляющий выхлопами. Плюхнувшись на заднее сиденье, парень положил контейнеры себе на колени, и они как будто нарочно подпрыгивали каждый раз, когда автобус наезжал на выбоину, усугубляя его и без того плохое настроение.

Джихун глядел в окно, всеми силами стараясь не думать о женщине, которая бросила его, – и, конечно же, не мог выкинуть ее из головы.

Из детства ему запомнились две вещи: долгие родительские крики и понимание, что они его не любят. После каждой ссоры отец топил горе в бутылке, а мать становилась все злее и ожесточеннее. Маленького Джихуна ругали и били как за то, что он слишком громко кричал, так и за то, что он сидел слишком тихо. Когда мальчику исполнилось четыре, отца арестовали. Тогда мать Джихуна немедленно подала на развод и переехала вместе с сыном в квартиру над рестораном хальмони.

Жизнь с хальмони напоминала солнечную погоду после долгих лет подземного обитания. Бабушка заботилась о нем, мыла, кормила. Дарила игрушки и одежду. Однако, когда мать Джихуна попросила дать ей карманных денег, хальмони вручила дочери фартук и велела идти зарабатывать.

Как-то раз, когда Джихуну было почти пять, он сидел на кухне во время обеда. В комнате пахло дымящимся на плите ччигэ – соленым и чуть-чуть острым; запах щекотал ему ноздри. Хальмони напевала старую народную песенку, которую услышала по радио, а Джихун подпевал, хотя и не помнил слов. Однако бабушка смеялась, глядя на его старания, и мальчик воодушевленно продолжал петь.

Так они и пели – под кухонный шум и крики в обеденном зале, – когда на кухню зашла мама с полным подносом грязных тарелок. Волосы у нее вывалились из-под резинки, обрамляя покрасневшее лицо, а на щеке виднелось пятнышко соуса.

Джихун тогда подумал, что нет никого красивее ее.

Обрадовавшись маминому появлению, мальчик спрыгнул со стула, подбежал к женщине и обнял ее за колени.

Поднос выскользнул у нее из рук и с грохотом приземлился на пол. Один из стаканов, разбившись, рикошетом рассек Джихуну щеку.

– Джихун-а! – закричала женщина. – Ты зачем под ноги кидаешься? Что ты вообще здесь забыл?

Мать схватила его и ударила по попе. От страха Джихун даже не почувствовал боли.

Он беззвучно заплакал. За свою короткую жизнь он уже понял, что, если не хочешь получить еще больше, лучше плакать молча. От слез защипало порез на щеке.

– Ёри-я, – строго начала хальмони, но тут мать Джихуна накинулась на нее:

– Нет! У меня уже в печенках это сидит. А все из-за него! – Она ткнула пальцем в сторону Джихуна, ревущего над разбитыми тарелками и разбросанной едой. – Если б не он, мне бы не пришлось выходить замуж. И я не застряла бы тут! Не чувствовала бы себя такой жалкой!

И с этими словами она убежала, оставив хальмони с Джихуном одних на грязной кухне.

Неделю спустя мать познакомилась со своим будущим мужем.

От этого воспоминания Джихуну свело челюсть, как будто он съел что-то кислое. Он нечасто вспоминал о той сцене, но никак не мог ее забыть. Джихун много раз задавался вопросом: неужели именно в тот момент он потерял ее? Если бы он не был таким растяпой… Если б он не путался под ногами… Может быть, тогда бы мама не ушла.

Юноша выглянул в окно. Улицы становились все шире, а здания – выше. Автобус пересек реку Ханган и ехал навстречу роскоши и богатству Апкучжон-дона[57].

Джихун терпеть не мог этот квартал. Не из-за чистоты и современного вида, не из-за показного хвастовства богатством, про которое даже в других странах пели. Просто потому, что здесь жила она. Она бросила его и уехала сюда.

Джихуну понадобилось целых четыре минуты, чтобы собраться с силами и позвонить в дверь квартиры, где жила мать.

Глазок камеры повернулся к нему. Парень почувствовал себя взломщиком. Он отвернулся, испугавшись, что ему откажутся даже открывать дверь.

– Кто там? – раздался из-за двери бодрый голос.

– Доставка, – выдавил парень.

Дверь открылась с радостным переливающимся писком.

На женщине было ярко-желтое платье. Волосы завязаны в коротенький хвостик, на талии – розовый фартук с кружевом. А на руках – сонный младенец.

– Джихун-а?! – удивленно воскликнула женщина.

Парень уставился на младенца. Тот уставился в ответ – взгляд любопытный, маленькие кулачки сжимают воротник ее платья.

– Доставка, – повторил Джихун и дрожащими от боли руками протянул женщине контейнеры.

Она взглянула на две огромные емкости, потом вздохнула и распахнула дверь пошире.

– Можешь поставить туда, – указала она на пол вестибюля. – Я пойду уложу Туджуна. Ему пора спать.

Не дожидаясь ответа, она скрылась в одной из комнат.

Джихун остался стоять снаружи, не решаясь зайти без приглашения. Квартира была вылизана дочиста. Одна гостиная оказалсь больше, чем квартира, в которой жили Джихун с хальмони. На стене портрет: мужчина с квадратной челюстью обнимал маму Джихуна со спины, а та держала на руках малыша Туджуна. Они выглядели счастливыми. Идеальными. Образцовая молодая семья.

Джихун не видел ни одной фотографии, где он был бы запечатлен вместе с обоими родителями. Хальмони рассказывала, что мама все выкинула.

Женщина вышла из комнаты и махнула рукой на контейнеры.

– Что на этот раз?

– Кимчхи. – И, заслышав презрение в ее словах, добавил: – Что осталось после ресторана. – Он скорее умрет, чем скажет, что хальмони целый день делала эти заготовки специально для дочери.

– Аппа[58] Туджуна не любит острое. Зачем она столько наготовила?

Джихун сжал зубы, чтобы случайно не выпалить что-нибудь со зла.

– В любом случае я их привез. Не забудь сказать об этом хальмони, если она позвонит.

– Как хальмони выпустила тебя из дома в таком виде? На тебе даже куртки нет, а там дождь собирается.

Ее слова были пропитаны порицанием, однако парень даже не обратил на него внимания. В голове крутилась одна мысль: она боится, как бы сын не попал под дождь. Значит, она все-таки о нем беспокоится?

– Да мне нормально, – прошептал он. Заговори он громче, точно бы сорвался.

– Подожди, – женщина заглянула в кладовку и достала оттуда целый пакет одежды, из которого вытянула длинный плащ. – Мы собирались отдать эту одежду на благотворительность, но можешь взять себе.

Джихун помрачнел. Это, по-видимому, была одежда того мужика.

– Мне твоя благотворительность не нужна.

– Не упрямься. Это же брендовая одежда.

Джихун уже собирался сказать, куда ей идти со своими брендами, как вдруг дверь в коридор распахнулась и к ним вышла пожилая женщина. На ней был халат в цветочек; волосы цвета черного оникса – ну точно крашеные – накручены на бигуди. Заметив Джихуна, она остановилась.

– Омма Туджуна, кто это? – спросила она.

Омма Туджуна. Парень медленно осмыслил это обращение. Он его, конечно, знал – к мамам его друзей иногда так обращались соседи или учителя, но он никогда не слышал, чтобы его маму называли оммой. А теперь она стала оммой Туджуна. Еще одно доказательство, что она ему больше не мать.

– Оммоним[59], – Ёри обернулась к свекрови. – Это курьер, кимчхи принес. Я хотела сегодня ччигэ с кимчхи приготовить.

Джихун чуть не рассмеялся: так легко далась ей эта ложь.

– У меня от кимчхи ччигэ изжога. – Женщина приложила руку к груди. – А сын мой когда домой вернется?

– Скоро уже будет. – Мама Джихуна принялась заламывать руки, кидая беспокойные взгляды то на сына, то на свекровь.

Джихуну хотелось смеяться, кричать, бить стены. Так что он решил, что пора идти. Он поклонился:

– Спасибо за заказ.

– Погодите, молодой человек, – скомандовала хальмони. Эта бабуля явно привыкла к тому, что все ей подчиняются. Джихуна остановило только то, что его учили быть вежливым. – Вот. – И женщина протянула ему две зеленые бумажки.

В этот раз смех вырвался наружу, и Джихун сделал вид, что закашлялся. Он поймал униженный взгляд матери. Возможно, именно из-за него парень и взял эти двадцать тысяч вон, после чего склонился в глубоком поклоне.

Когда он вышел, дверь с писком закрылась за ним.

Джихун сел на автобус в сторону дома и прислонился лбом к холодному стеклу. У него даже кости болели от усталости. Такое ощущение, что в его тело напихали хлипких палок, которые в любой момент грозились сломаться под весом.

Вот бы мама рассказала своей новой семье правду. Что Джихун – ее сын, что ей не стыдно об этом заявить. Но не это расстраивало его больше всего. Он никак не мог забыть, как нежно его мама качала на руках ребенка. Каким взглядом она смотрела на него. В ее глазах теплилась материнская любовь, которой Джихун никогда не знал. Чем он был так плох, почему собственная мать не могла полюбить его столь же сильно, как и того младенца?

За окном начался дождь, и стекло запотело. Глаза Джихуна тоже застила дымка – от слез. Он быстро их сморгнул, не желая проливать и слезинки из-за этой женщины.

Как только Джихун сошел с автобуса, он мигом промок до нитки. Одежда липла к коже, по голым рукам бежали мурашки. В голове промелькнула мимолетная мысль о мешке с кучей курток, но Джихун ее тут же отбросил. Он лучше умрет от холода, чем наденет обноски того мужика.

Домой Джихуну пока не хотелось, и он сел на скамейку на автобусной остановке.

Достав телефон, он написал коротенькое сообщение Чханвану. Джихуну сейчас бы не помешал поход в компьютерный клуб. Он долго смотрел на пустой экран в ожидании ответного сообщения, но наконец сдался, зашел в адресную книгу и позвонил Сомин. Та взяла трубку только минуту спустя.

– Алло? – Сомин пыталась перекричать толпу на заднем фоне.

– Сомин-а, – хрипло начал Джихун.

– Я тебя почти не слышу! Говори громче.

– Ты где?

– Я тебя не слышу! Мы с мамой на рынке Кванчжан[60]. По-моему, она собралась съесть весь кимбап[61] и сундэ[62] в Сеуле.

– Сомин-а! – раздался из трубки отдаленный голос. – Еще чего брать будем?

– Слушай, я пойду, а то еще чуть-чуть, и маму придется катить домой! Пиши, если вдруг что, – попрощалась Сомин и отключилась.

Парень опустил трубку и судорожно вздохнул.

Не стоило звонить Сомин. Голос ее матери так и сочился смехом, и пусть Сомин и притворялась, будто ей это все надоело, она была рада возможности провести время с матерью. Им было весело вместе. Незачем огорчать Сомин чужими проблемами.

Телефон завибрировал, и на экране засветился запоздалый ответ Чханвана:

Отец увидел мои оценки. Я наказан.:-)

Джихун знал, что это плохо, но все равно завидовал Чханвану. У того хотя бы был отец, который мог его наказать. Все пройдет, напомнил парень себе. Эта тяжесть в груди – она скоро пройдет.

Поняв, что больше нет сил сидеть на одном месте, Джихун вышел из-под козырька остановки.

Он шел по извивающимся улочкам, украшенным желтыми лежачими полицейскими. Дорогу от леса отгораживала каменная стена, однако ветки упорно стремились пробраться наружу сквозь трещины.

– Эй, пабо-я[63], ты о зонте когда-нибудь слышал?

Джихун остановился. Он даже не удивился, что его назвали глупым.

Сначала он увидел только блестящие сапоги. Потом бросил взгляд выше.

Перед ним стояла Миён. В руках девушка держала зонтик, скрыв под его тенью глаза. Было видно только усмешку на губах.

– Прошу прощения? – Голос его был холоднее дождя.

– Кто ходит в ливень без зонта и без куртки?

Она, конечно, была права, но он только сильнее расстроился.

– Отстань от меня.

Джихун свернул на маленькую детскую площадку. Красочные пластиковые тоннели выглядели выцветшими и серыми под затянутым облаками небом. Качели слегка покачивались, словно буквально секунду назад кто-то с них спрыгнул и побежал искать укрытие от дождя.

Джихун плюхнулся на сиденье. Он не думал, что Миён пойдет следом, однако она встала перед качелями и пристально вгляделась в парня.

– Мне кажется, нам нужно кое-что обсудить, – начала она.

– Ты думаешь, я всем разболтаю, – прервал ее Джихун.

Девушка сжала ручку зонтика.

– Ты поэтому сюда пришла, да? – продолжил Джихун. – Боишься, что я всем расскажу, кто ты такая. – Где-то в глубине души внутренний голос молил его заткнуться. Разве стоит шутить с девушкой, которая может буквально вырвать ему сердце?

Миён откинула зонтик за спину и наклонила голову набок.

– На твоем месте я бы придержала язык. У меня был плохой день.

– Что ж, добро пожаловать в клуб, – Джихун будто и не слышал ее предупреждения. Он и так много о чем пожалел за прошедший день. Еще одно плохое решение погоды не сделает.

Впрочем, кое-что ему хотелось спросить. Нужно было спросить.

– Как ты это сделала? Как ты убила то чудище?

– Так же как убила бы тебя, если бы захотела.

Джихун сглотнул. По телу прокатилась дрожь, и уже отнюдь не от холода. Зато хоть дождь прекратился.

– Значит, это правда? Все правда? Все те сказки и детские истории?

– Наверное. Я не обязана знать, что в людских сказках – правда, а что – просто глупые выдумки.

– Тогда почему у тебя нет лисьих ушек? Или длинной мордочки? Разве ты не должна больше походить… на лисицу?

– Вот понять не могу: ты храбрый или все-таки тупой? – невозмутимо отреагировала Миён. Она выглядела как хищник, который долго выслеживает жертву перед нападением. – Зря ты шутки со мной шутишь. Ты же знаешь, кто я. Знаешь, что я могу в любой момент вырвать тебе печень.

– Правда, что ли? – он собрал весь свой гнев, копившийся внутри, и выстрелил им в нее.

Рык, сорвавшийся с губ девушки, звучал скорее мило, чем угрожающе.

– Не думай, что раз я тебя спасла один раз, то не смогу убить.

– Блефуешь, – ответил он.

– Почему ты так решил?

– Потому что ты запнулась перед словом «убить».

Джихун не понял, когда ее пальцы оказались на его шее. Девушка рывком прижала парня к стенке детской площадки, да с такой силой, что у него вышибло воздух из легких.

– Знаешь, еще чуть-чуть – и я сорвусь, – прорычала она.

– Да плевать. – В нем смешались гнев, страх, кровь ударила в голову, и парень уже не знал, где остановиться. Может быть, если он умрет, мама все-таки пожалеет о том, что бросила его?

– Я тебя предупредила.

Миён замахнулась, и Джихун съежился в ожидании удара. Однако вместо боли он услышал хруст рядом с ухом. Джихун повернул голову. По пластиковой трубе змеились трещины, а буквально в двух сантиметрах от его головы была дыра от кулака Миён.

– В следующий раз не промахнусь.

Девушка отпустила Джихуна. Ноги отказывались его держать, и парень ухватился за край горки.

– Ладно, – прохрипел он.

– Что ты видел в лесу?

– Не то чтобы много. – Он задумался. – Токкэби. Твои хвосты. И…

– И?.. – Миён наклонилась к нему. Вблизи она выглядела еще поразительнее. Джихун заморгал, как если бы случайно посмотрел на солнце.

– И бусину, – еле-еле выдавил он из себя. Все тело заломило, словно оно было сплошным оголенным нервом. После той встречи он не сдержался и пролистал бабушкины книжки, пока не нашел наконец сказки про кумихо. В одной из них упоминались и лисьи бусины, в которых таятся знания Вселенной.

Девушка задумчиво помычала.

– Что ты чувствовал, когда держал ее в руках?

Джихун задумался, ища подвох в ее вопросе. Однако, так ничего и не обнаружив, ответил:

– Она была теплой. Точь-в-точь живая.

– И все? – резко спросила Миён.

Она как будто обвиняла его в чем-то, хотя он до сих пор не понял, где провинился.

– И еще сон. Все было так… реально. Словно это и вправду была ты, а не просто твой образ.

– Кумихо могут являться людям во снах. Такое бывает, – Миён махнула рукой, рассеивая его беспокойство.

Она что, считает, что ходить по чужим снам – все равно что на рынок забежать?

– И ты снова так сделаешь?

Ее глаза казались совсем черными.

– Нет.

Юноша хотел настоять, потребовать более подробного ответа – но промолчал. Он достаточно времени провел со своей суеверной хальмони, чтобы знать: не стоит искать неприятности там, где ты ни черта не смыслишь.

И все же он не удержался:

– С тобой все хорошо будет?

Миён удивленно раскрыла глаза. Такого вопроса она не ожидала.

– Ну, без бусины, – поспешно продолжил парень. – С тобой все хорошо будет?

Хмурый взгляд исказил спокойное лицо девушки.

– Все будет хорошо, – мягко ответила она. Голос предательски дрожал.

По Миён было видно, что дела у нее плохи. Лицо осунулось, глаза запавшие. Но парень не стал ни о чем спрашивать, лишь произнес:

– Не волнуйся, я никому не расскажу. Давай лучше вот о чем договоримся. Я клянусь, что сохраню все в тайне, а ты поклянись, что не будешь вырывать мне печень. Уговор? – Джихун протянул ей руку.

Он думал, девушка засомневается. Но к тому, что у нее будут трястись руки, он не был готов. Когда Миён обхватила пальцами его ладонь, ей удалось унять дрожь, но Джихун уже все понял. Она тоже его боялась. Может быть, не меньше, чем он ее.

– Ты должна сказать: «Уговор». – Парень дружелюбно улыбнулся. Ему хотелось как-то успокоить ее. – А то сделка не состоится!

Миён покачала головой и отпустила его руку, оставив на ладони Джихуна кровавый след.

– У тебя кровь идет! – Парень снова схватил девушку за руку.

– Да все хорошо.

– Что ты как маленькая? – Джихун достал из кармана бумажный платок. Цокнув языком при виде крови, он обмотал ладонь Миён самодельным бинтом. – У меня с собой сейчас ничего нет, так что как домой придешь, обработай рану. А то заразишься еще чем-нибудь…

– Ты прямо как бабулька.

Миён пристально смотрела на парня, одновременно сбитая с толку и заинтригованная. На мгновение сердце Джихуна пропустило удар.

Парень отпустил ее руку и вытер внезапно взмокшие ладони о штаны.

– Это все моя хальмони, – от смущения он начал говорить что в голову взбредет. – Она, например, часами может читать нотации про всякие дурные привычки. Когда я был совсем ребенком, то грыз ногти, и хальмони каждое утро обмазывала мне пальцы соком момордики[64]. Наверное, поэтому мне этот вкус напоминает о ней.

– Хорошо тебе.

– Что?

– Ничего, – пробормотала девушка, накрывая наспех перевязанную ладонь здоровой рукой. – Не представляю, каково это – когда над тобой хлопочет бабушка.

Джихун удивленно моргнул. Ему показалось или он расслышал в голосе Миён тоску? Такое простое человеческое желание – иметь семью… Ее образ становился все более загадочным, порождал все больше вопросов, и Джихун не удержался:

– У тебя родители есть?

Миён кинула на него сердитый взгляд.

– Просто во всех легендах говорится, что изначально кумихо были обычными лисицами.

– Я была рождена так же, как и ты, – чуть ли не с возмущением ответила девушка.

– А отец у тебя тоже кумихо? – Джихун ни разу не слышал о мужчинах-кумихо.

– Он был человеком.

– Был? – У Джихуна внезапно пересохло во рту, и он сглотнул. – Он умер?

– А мне откуда знать? – промямлила Миён. – Я его в жизни не видела.

– Как же до ненормального обычно, – пожал плечами Джихун. А потом поблагодарил звезды за то, что кумихо не стреляют лазерами из глаз, иначе бы девушка напрочь сожгла ему лицо. – Извини, не хотел обидеть. Я не сужу тебя, если что. – Он снова начал нести какую-то околесицу: – Вообще не имею права тебя судить: я тоже вырос без отца. С четырех лет его не видел.

– Люди иногда такие козлы, – бросила Миён.

Обычно ему отвечали что-нибудь иное, и от девушки такого ответа Джихун точно не ждал. Он затих на секунду, решая, как отреагировать. Потом громко рассмеялся:

– Спасибо!

– За что?

– За то, что, будучи сама собой, отвлекла меня от проблем.

– Ты странный, – покачала головой Миён. – Мне пора идти.

Однако вместо того, чтобы развернуться, она прищурилась, задумавшись, а потом протянула парню зонтик.

– Зачем это? – удивился Джихун.

– Кумихо не болеют. Мне он не нужен.

Парень взял у девушки зонт и улыбнулся.

– Будь осторожна. А то вдруг я подумаю, что ты в меня влюбилась.

Миён закатила глаза и ушла. Даже когда она скрылась на горизонте, Джихун еще долго не мог отвести глаз.

«Не стоит искать неприятности там, где ты ни черта не смыслишь», – напомнил себе Джихун. Это же глупо.

Ну а он, похоже, был глупцом.

Миён шла через лес, и в груди у нее нарастала смутная тревога. Не сглупила ли она, оставив в живых человека, владеющего ее тайной?

Йена бы просто влюбила его в себя. Она вечно повторяла, что ради любви люди готовы на что угодно. Однако Миён не хотелось манипулировать чужой любовью – претила сама идея. Может, Йена и разочаровалась в человеческих сердцах, но Миён – пока нет.

И все же Джихун беспокоил ее. Он был наблюдателен, хитро улыбался и много болтал. Плохое сочетание. Он слишком много знал и слишком мало думал.

А еще девушке казалось, что он с ходу распознает всю ее ложь. Взять хотя бы то, как она соврала об их общем сне. Она ведь не специально оказалась в его сновидении – для нее их встреча была такой же неожиданностью. Однако Миён должна была показать, что она сильнее, чем есть на самом деле. Запугать его, чтобы молчал. Парень, конечно, поклялся никому ничего не говорить, но девушка не верила его обещаниям. Хотя и очень хотела.

«С тобой все хорошо будет?» – Его вопрос раз за разом всплывал в голове. Джихун, похоже, и вправду за нее переживал. От этой мысли сердце охватила боль.

Миён с силой сжала кулаки. Правая ладонь все еще была перевязана аккуратным бантом, даже несмотря на то, как легко рвались бумажные салфетки. Девушка сорвала повязку. Кожа под ней уже зажила.

Может, стоит все-таки рассказать матери? Йена в любой ситуации знала, что делать. И да, она бы заставила Джихуна молчать – правда, навеки. Миён, конечно, не нравилось, что парень знал ее тайну, однако она точно не желала ему смерти.

Да и после поездки в школу Йена обязательно будет злиться. Наверное, лучше не рассказывать о Джихуне – хотя бы еще чуть-чуть.

Миён жила в самом конце улицы, в доме из стекла и дерева, окруженном со всех сторон природой.

Гостиная была вылизана дочиста – нигде ни пылинки. Все вещи разобрали в первый же день. Ку Йена ни за что не стала бы жить среди коробок.

В стеклянных шкафах покоились реликвии прошлого.

Керамические лошадки, навечно застывшие на дыбах. Их матери подарил поклонник. Он провез этих лошадок контрабандой, чтобы доказать кумихо свою любовь.

Шестиконечная корона, отделанная нефритом и золотом. Ее Йена получила от двоюродного брата короля.

Длинная и гладкая нефритовая заколка пине[65]. Замысловатые узоры, выгравированные на конце, складывались в изящные цветы лотоса. Набор таких заколок матери подарил ученый из Сонгюнгвана[66].

А с другого конца комнаты на Миён смотрела бронзовая лисичка. Девушка не знала, кто подарил матери этот экспонат, но он наверняка должен был обладать хорошим чувством юмора и железным характером. Иначе как ему только хватило находчивости подарить кумихо такую фигурку?

Эти реликвии Йена собирала несколько веков, и иногда Миён чувствовала себя одной из них. Эта мысль не давала ей покоя. Как можно соперничать с ворами, принцами и придворными учеными? Она хотела быть тверже керамики, дороже золота, красивее нефрита. Но выдаст ли мать дочери собственную стеклянную полочку, если у нее не получится? Будет ли аккуратно упаковывать дочь в коробку, чтобы иногда с нежностью вспоминать о ней?

Миён опустила руку в карман и зажала в ладони еву кусыль. Это уже стало привычкой.

Девушка прошла в свою комнату. Над кроватью висел постер с IU[67] – любимой певицей Миён. Йена сначала не разрешала дочери постеры. Зачем, спрашивается, заводить кумиров-певцов, когда существуют настоящие боги и демоны? Однако Миён настояла, и матери пришлось уступить. Нечасто Миён удавалось в чем-то убедить мать.

Девушка включила большой телевизор в углу комнаты. Его звук всегда помогал ей успокоиться и выбросить из головы множество беспокойных мыслей. По телевизору шел популярный сериал. Половина была уже позади: количество сопливых страданий уменьшилось, а количество признаний в любви – увеличилось. Середину дорам Миён любила больше всего.

Не успела девушка устроиться на кровати, как в дверь постучали и тут же, не дожидаясь ответа, распахнули. Миён поднялась с кровати и склонилась в поклоне.

– Здравствуй, мама.

– Долго ты до дома добиралась.

– Прости, – произнесла Миён.

– Лучше не извиняйся, а исправляйся.

Миён кивнула и смяла край рубашки, чтобы унять дрожь в пальцах. На костяшках обнаружился приклеившийся к коже кусочек салфетки, которой Джихун бережно обмотал ее руку, и девушка сцепила ладони, чтобы спрятать от матери окровавленную бумажку. Ей еще рано знать о Джихуне. Пока что.

Йена наклонилась вперед, ловя взгляд Миён. На мгновение девушка даже испугалась: а не залезла ли мать к ней в голову, не узнала ли, что дочь от нее скрывает? Однако Миён знала, что вопреки всем легендам уже давным-давно не существует кумихо, которые могли бы читать чужие мысли.

– Миён, кто ты такая?

У нее чуть не вырвался вздох облегчения. Она заставила себя медленно выдохнуть.

– Дочь Ку Йены, – ответила Миён на привычный вопрос.

– А значит, ты…

– Умная.

– И?

– Красивая.

– И?

– Сильная.

– Хорошо, – Йена довольно кивнула. – Не позволяй смертным выводить тебя из себя. Моя дочь должна быть выше этого. И уж точно она должна быть выше мелочных склок с одноклассниками.

Конечно, эту реплику никак нельзя было назвать утешительной, однако Миён все равно приободрилась.

– Извини, мама. Мне жаль, что у тебя из-за меня столько проблем.

– Знаю.

Йена вышла из комнаты, оставив Миён наедине с дорамой.

Джихун полагал, что после произошедшего Миён будет относиться к нему иначе, однако он ошибся. Все утро в школе она не обращала на него внимания. А если бы он не пялился на кумихо, день и вовсе можно было бы назвать непримечательным. Девушка тем временем ничем не показывала, что вообще помнит о вчерашнем разговоре. Неужели она все забыла?

Эта мысль вертелась в голове Джихуна все утро, и наконец он понял, что ведет себя как влюбленный дурак. Он решил держаться как обычно: то есть спать на английском и вместо уроков играть в видеоигры. Однако в итоге он все равно сидел и пялился на затылок Миён, пока та яростно писала что-то в тетрадь.

– Все-таки молчаливые девчонки такие крутые, – мечтательно произнес Чханван за обедом.

Джихун оглянулся, чтобы посмотреть, на кого пялится друг. Мог и не утруждаться. Конечно же, Чханван не сводил взгляда с Миён, одиноко сидящую в углу столовой и решительно игнорирующую всех, кто смел к ней приблизиться. Ну, зато Джихун мог успокоить себя тем, что он не единственный, с кем она не разговаривает.

Если бы у одиночества был вкус, одиночество лисицы Джихун описал бы как горькое послевкусие на языке. Она всем видом показывала, что не хочет общаться с одноклассниками: сгорбленные плечи, суженные глаза, сжатые кулаки. Словно разговоры причиняли ей физическую боль.

После уроков Чханван отправился на новые курсы, куда его записал отец. Что ж, Джихуну станет проще – от игр никто отвлекать не будет. Он прислонился к стеклу автобусной остановки, достал наушники и подумал, стоит ли ехать в компьютерный клуб в одиночку. С остановки открывался отличный вид на школьные ворота, и поэтому он не мог не заметить Миён с ее мягкой походкой. Парень притворился, что роется в телефоне, краем глаза послеживая за одноклассницей. Рядом с остановкой та на миг запнулась, узнав среди школьников Джихуна, однако мигом выправилась и уселась на скамейку. Даже виду не подала, что узнала его.

Джихун откинул голову назад, на стекло, держа девушку в поле зрения. Та сидела, глядя прямо перед собой. Это показалось Джихуну странным. Наконец он понял почему: все остальные не отлипали от телефонов. В отличие от нее и стайки школьников, которые шептались на другом краю остановки.

– Я слышал, ее из прошлой школы выперли, – произнес мальчишка с острым подбородком. Его вздернутый нос украшала россыпь веснушек. Он был совсем невысокого роста, наверняка еще первогодка. Джихун тут же вспомнил коварную нежить из бабушкиных историй.

Школьники кидали на Миён взгляды, преисполненные злобы. Откуда только взялась эта желчь? Миён и трех дней в школе не проучилась. Где она успела провиниться? Чем заслужила их ненависть?

– А я слышала, что ее из трех школ выгнали, – это сказала уже девчонка. Во рту она держала леденец и легонько стучала им себе по зубам, когда говорила. Джихун вспомнил, что видел этих ребят вместе с Пэк Ханой. Эта компашка любила всем угрожать и распускать слухи, лишь бы оставаться в центре всеобщего внимания.

Миён ссутулилась, еще чуть-чуть – и совсем с окружающей средой сольется.

– А я слышала, что личико у нее ненастоящее. – Зубы второй девчонки украшали огромные брекеты, из-за которых она шепелявила, а губы топорщились больше, чем от вишневого леденца в руках. – Точно вам говорю, она сделала пластику.

– Абсолютно. Вон, даже шрам от операции видно, – вторил ей парень.

Джихуну это надоело. Вынув из ушей наушники, он протянул их Миён. Девушка молча уставилась на него, и тогда Джихун попытался вставить ей наушники самостоятельно. Она отпрянула, но он не сдался, пока «капельки» не оказались у Миён в ушах.

Кумихо кинула на него недоуменный взгляд. Джихун ей улыбнулся и вместо объяснения пожал плечами, после чего откинулся обратно на стенку автобусной остановки. Миён опустила голову, но наушники не сняла.

Подъехал автобус, и ехидная компашка в полном составе покинула остановку. Миён тоже было встала, но Джихун схватил ее за руку.

– Давай на следующем поедем? – Он указал на сплетников, которые пялились на них из последнего окна автобуса. Миён ничего не ответила, но и в автобус садиться не стала.

– Зачем носить наушники, если не слушаешь музыку? – Девушка вернула Джихуну молчащие «капельки».

– За музыкой не будет слышно, о чем говорят вокруг.

– То есть ты подслушиваешь чужие разговоры?

– Я же не заставляю людей говорить о чем-то личном на публике.

– Гадко как-то, – пробормотала Миён.

Джихун пожал плечами:

– И это вся твоя благодарность?

– А за что тебя благодарить?

– Они перестали шептаться. Скучно перемывать кости, когда никто не слышит.

Миён так долго глядела на Джихуна, что ему стало неуютно.

– А ты, смотрю, все об этом знаешь.

– А тебе, смотрю, очень интересно, что я об этом знаю.

К остановке подъехал следующий автобус. Поджав губы, Миён вошла внутрь. Она заняла место в последнем ряду, и Джихун мигом подсел рядом. Девушка нахмурилась, но говорить ничего не стала.

– Почему ты даешь им себя обсуждать? – спросил ее Джихун. – Ты же с ними одной левой справишься.

– Сам бы их и заткнул.

– Но, если я подниму шум, они обратят внимание уже на меня, – Джихун поднял бровь. Похоже, у него с ней все-таки было нечто общее: обоим не хотелось, чтобы кто-то лез в их жизнь. Юноша решил поразмыслить над этим попозже.

– Спасибо.

Джихун еле расслышал эти тихие слова за шумом автобуса и разговорами других пассажиров.

– Что? – Парень наклонился к девушке.

– Повторять не стану, – отрезала Миён.

– Пожалуйста, – кивнул он ей. – Мне несложно. Я привык не привлекать ненужное внимание.

От внимательных черных глаз Миён хотелось где-нибудь спрятаться.

– Как ни странно, верю.

Джихун поежился под ее жалостливым взглядом. Чтобы снять напряжение в плечах, он как ни в чем не бывало закинул руку на спинку сиденья.

– И что ты обычно делаешь после уроков? – Джихун одарил Миён нахальной улыбкой – той самой, из-за которой на щеках у него расцветали ямочки.

Девушка не ответила, лишь зыркнула на его ладонь возле своего плеча. Джихун мигом убрал руку – оторвет еще, чего доброго.

– Вот я обычно езжу в компьютерный клуб, – продолжил парень. – Ты в «LOL»[68] не играешь?

Миён молча уставилась в окно. Но это Джихуна не остановило – наоборот, скорее раззадорило. Сможет ли он выбить из нее ответ?

– Мне нравится Ари, – Джихун фыркнул от смеха. – Если б ты играла, то поняла бы шутку. – Парень наклонился к девушке и театрально прошептал: – Она кумихо.

Миён перевела хмурый взгляд на Джихуна, а тот в ответ улыбнулся. Но она устояла под натиском его лучшего оружия. Улыбка парня дрогнула.

– Да ладно, ты что, совсем ничем не увлекаешься? Может, занимаешься спортом? Вяжешь? Проводишь чайные церемонии? Что ты делаешь, чтобы развеяться?

– Я подобным не занимаюсь.

– Почему?

– А тебе что?

Джихун пожал плечами.

– Потому что тебе, похоже, не помешал бы друг.

– Мне не нужны друзья, – пробормотала Миён.

– Всем нужны, – возразил Джихун.

Девушка одарила его недовольным взглядом.

– Ладно! Я смотрю телевизор, читаю, ем, – Миён стала загибать пальцы.

– Ага, значит, любишь дома время проводить.

– Люблю одна время проводить, – уточнила Миён и решительно отвернулась обратно к окну.

Джихун решил оставить последнее слово за ней. На этот раз. В конце концов, умный человек знает, когда отстать от спящего медведя. Или, точнее, от спящей лисицы.

Джихун помешал в тарелке кальби ччим[69] – толстые куски говядины и картошка в водовороте вязкого коричневого остро-сладкого соуса. Выловив из гущи жареный каштан, тут же уронил его обратно на морковку. Рядом, стуча хвостом по полу, сидела Дубу. При хальмони выпрашивать еду она бы не стала, но все равно надеялась на кусочек. Однако Джихун был так погружен в свои мысли, что даже не заметил ее.

Он украдкой взглянул на бабушку, потом уткнулся в тарелку. Наконец после третьего такого взгляда хальмони спросила:

– Ан Джихун, хватит смотреть на меня. Что ты натворил?

– Ничего. По крайней мере, в последнее время, – он усмехнулся.

– Я вот что среди грязных вещей нашла. – Хальмони достала ярко-желтый пуджок. – Его вообще-то надо при себе носить.

Джихун нахмурился. Ему вспомнилась ночь в лесу. Тот токкэби применил талисман против Миён. Парень медленно протянул руку и взял бумажку.

– Хальмони, а помнишь те сказки, которые ты мне в детстве рассказывала?

– Да? – Бабушка отложила палочки и сложила руки перед собой, обратив все внимание на внука.

– Почему кумихо считают злыми существами?

– Чего это ты о них вспомнил?

Хальмони откинулась назад, приготовившись к интересному разговору. Они сидели в гостиной, на полу перед низким столиком. Прямо за бабушкой стоял диван, на который она иногда облокачивалась. Джихун сидел напротив, скрестив ноги, и осторожно подбирал слова:

– Да просто интересно. Вспомнилась история с доброй лисицей, которая помогла монаху найти просветление. Мне интересно, почему они вдруг стали злыми.

– Все не так просто. – Хальмони включила нравоучительный тон. – Лисица – такое же животное, как ты и я. Она не выбирает между добром и злом, когда приходит в мир.

Джихун внимательно кивал. Хальмони всегда весьма витиевато излагала свои мысли, но он любил ее истории.

– Изначально, в ранних легендах, кумихо считали доброжелательными существами.

– А потом? – нетерпеливо допытывался Джихун.

– А потом люди по своему обыкновению нашли, кого винить во всех грехах, – горько ответила Хальмони. – Мужчины влюблялись в кумихо за красоту, но вместо того, чтобы признать собственные ошибки и измены, они возложили вину на кумихо. Один влюбился, второй – и вот уже все считают, что кумихо уводят мужей у жен. И кумихо считают злом, хотя они ни в чем не виноваты. А если все вокруг считают тебя злобной отщепенкой, волей-неволей начнешь вести себя соответствующе.

Джихун уткнулся мрачным взглядом в рис. Неужели Миён такая же? Она вроде не была уж очень плохой. В конце концов, она его спасла. Но он собственными глазами видел, как к девушке относятся окружающие, хотя она им ничего не сделала. Могут ли их грубые слова ожесточить ее и превратить в чудовище? Не превратили ли уже?

– А про печень? – поднял он глаза на бабушку. – Про печень истории откуда взялись?

Хальмони пожала плечами и взяла палочками горстку риса.

– Вот тут уж не знаю. Может быть, придумали, чтобы мужчины много не пили? Решили двух зайцев одним ударом убить.

Джихун улыбнулся этой плохой шутке, но бабушка взяла его за руку, и улыбка мигом поблекла.

– Джихун-а, я не думаю, что кумихо всегда были злыми. Однако это не значит, что сейчас они добрые. Всегда помни, с кем имеешь дело, и не дай себя укусить.

Юноша медленно кивнул, стараясь найти в бабушкином зловещем предупреждении скрытый подтекст.

Глаза хальмони осветила улыбка. Она ласково погладила внука по руке и вернулась к ужину.

Всю оставшуюся ночь Джихун вспоминал легенды и сказки. Сколькому они учили людей – и чем пришлось заплатить за эти уроки?

Миён не нравилось оставаться дома одной. И хотя Йена говорила, что так и должно быть, сама она редко сидела в четырех стенах. Возможно, ей, как полноценной кумихо, хотелось побольше побыть на природе. А может быть, она просто избегала неловких разговоров с дочерью.

Прошлым вечером, когда они в тишине ужинали, Миён не выдержала и полюбопытствовала:

– Мама, а что ты делаешь, чтобы развеяться?

– Развеяться? – В устах матери это слово прозвучало как какая-то болезнь.

– Ага. Ты вяжешь? Играешь? Читаешь?.. – Слова замерли на губах под ледяным взглядом Йены.

– Странный вопрос. Что на тебя такое нашло в последнее время? – презрительно фыркнула мать.

– Устала, наверное.

После этого разговора Миён извинилась и ушла к себе в комнату.

Может быть, по этой причине сегодня Йена написала, что не придет на ужин. Не хотела, чтобы Миён снова задавала «странные» вопросы. А без нее дома было совсем пусто – не считая, конечно, коллекции экспонатов.

Миён всегда чувствовала себя одиноко. Именно поэтому она и пристрастилась к дорамам. У нее в комнате вечно был включен телевизор. По выходным показывали обычные семейные мелодрамы, но вечером сериалы были куда интереснее. Некоторые даже пользовались огромной популярностью: когда Миён была младше, одну дораму постоянно крутили по кругу. Главной героиней была влюбившаяся девятихвостая лисица.

Миён очень хотелось показать эту дораму матери. Девушке казалось, что она смотрит сериал о своих родителях – человеческий мальчишка влюбляется в кумихо… Миён не знала, как познакомились ее родители, и заполнила этот пробел в сердце милыми и нежными любовными сценами между главными героями.

Она записала первый эпизод и, когда Йена вернулась домой, показала его матери. Но та разбила телевизор вдребезги. Сказала, что, раз Миён тратит дни на эту чепуху, телевизор им точно не нужен.

Ночью, когда Миён в слезах лежала на кровати, к ней зашла Йена, чтобы извиниться.

– Я очень удивилась, – объяснила она. – Там все неправильно. Я не хочу, чтобы ты забивала себе этим голову. Даже не думай, что такое возможно в реальной жизни. Это опасно.

– Но ты же познакомилась с отцом. Влюбилась в него!

– И очень об этом жалею. Все было совсем не как в сериале. Он – мужчина, а мужчинам от нас только одно и нужно. Я думала, что он другой, но ошиблась. В конце концов он нас бросил. Даже ради собственной дочери не остался! Я не хочу, чтобы ты повторила мою ошибку.

Больше Йена никогда не обсуждала с Миён ее отца.

Сегодня никаких интересных сериалов не было. Миён посмотрела на часы. Еду должны были уже доставить. Она бросила взгляд на измятое меню, которое нашла в почтовом ящике. Обычно Миён ничего не заказывала, но в холодильнике было пусто, а ей очень хотелось есть.

Девушка потерла живот. Внутри все крутило и сводило – почти до боли, хотя нельзя сказать, чтобы она давно не ела. По крайней мере, обычную еду.

Раздался звонок в дверь; Миён подскочила. Открыв нараспашку дверь, она потянулась было за едой, но на полпути остановилась. Перед ней стоял Джихун с пластиковым контейнером в руках.

– А ты что здесь делаешь? – выпалила девушка, хотя ответ был очевиден – прямо за парнем стоял скутер для доставки.

– Работаю, – он кивнул на контейнер между ними.

Миён резко выхватила еду у Джихуна из рук и точно бы расплескала суп, не будь металлические миски плотно завернуты. Она поставила еду на пол и протянула юноше несколько купюр.

Но он не обратил на нее внимания. Вытянув шею, Джихун глядел девушке за спину – на гостиную со сводчатым потолком. Потом восхищенно присвистнул:

– Никогда не видел, как тут внутри все обставлено. Боялся даже заглянуть.

– Может, прекратишь мямлить и возьмешь деньги? – перебила его Миён.

– Говорят, здесь живут духи.

Джихун шагнул внутрь, но Миён преградила ему дорогу.

– И что это ты делаешь? – ледяным тоном спросила она. Таким говорила Йена, когда ей что-то не нравилось.

– Да ладно тебе, мне просто любопытно, – Джихун широко улыбнулся, демонстрируя ямочки на щеках. – Об этом доме болтали, сколько я себя помню. Когда-то здесь жила старая ведьма – ее возлюбленный сбежал, и она прокляла дом, чтобы никто из живущих в нем не узнал любви.

Миён закатила глаза, но, почувствовав какой-то странный холодок, обхватила себя руками.

– И какой дурак в эти россказни поверит?

– А какой дурак поверит в кумихо и токкэби? – непринужденно рассмеялся Джихун – пожалуй, слишком непринужденно.

Похоже, по-хорошему он уходить не хотел. Девушка сдалась – чего зря время на споры тратить?

– Хорошо. Если я дам тебе заглянуть внутрь, ты уйдешь?

– Ага.

Джихун проскользнул внутрь и сбросил ботинки. Молча подхватив с пола контейнер, он поставил его на низенький кофейный столик в гостиной. Миён тут же переставила его на обеденный стол.

– Ого, круто, – Джихун посмотрел на бронзовую лисицу за стеклом, а потом одарил Миён озорной улыбкой. – Твоя родственница?

Миён еле сдержалась, чтоб не огрызнуться. Йена любила повторять, что самоконтроль – лучшее средство в их арсенале.

– Ну что, все посмотрел? Может, пора идти?

– Что-то хозяйка из тебя не очень. Даже попить не предложила, – напомнил Джихун.

– Ну, извините. У меня ни разу гостей не было.

Джихун оторвался от изучения нефритовой пине и обернулся к девушке.

– Что, правда? Вообще никогда? Даже в детстве?

– А зачем мне кого-то приглашать? Чтобы матери перед обедом было чем закусить?

Джихун нахмурился.

– А друзья к тебе что, не приходили?

– У меня никогда не было друзей.

– Это грустно, – тихо пробормотал Джихун. Вряд ли он рассчитывал, что Миён услышит его слова, но у кумихо острый слух. Его жалость ее задела.

– Тебе-то, конечно, этого не понять, но я нравлюсь далеко не всем.

– Почему мне не понять? – удивился Джихун.

Почему из всей фразы он именно на этом заострил внимание?

– Потому что ты нравишься всем.

Джихун запрокинул голову и рассмеялся. Его громогласный смех заполнил всю комнату, и стало как будто чуть теплее. И не так пусто. Миён удивленно моргнула.

– Это точно не про меня. Я очень многим не нравлюсь.

– Неправда, – продолжила упорствовать Миён. – Я же видела. В классе тебя все любят. Все с тобой здороваются и разговаривают в коридорах.

– Так это из вежливости, – нахмурился Джихун. – Они же меня не знают.

– И? – не поняла Миён.

– Нельзя полюбить человека, если не знаешь его. – Он говорил так, словно это и объяснять не надо было. – Может, именно поэтому тебе так сложно завести друзей. Ты не пытаешься узнать их поближе, – задумчиво продолжил парень.

– Я редко задерживаюсь в одном месте надолго, чтобы с кем-то сблизиться, – пренебрежительно отозвалась Миён с ледяным лицом. Ей не нравился этот разговор: от него у нее начала болеть голова, а сердце сжалось. Джихун пытался вытащить на поверхность чувства, которые она давным-давно похоронила.

Миён подошла ко входной двери и открыла ее. Веселый писк резко контрастировал с ее душевным настроем.

– Тебе пора.

Джихун покорно направился к двери.

– Не забудь оставить контейнер снаружи. Я потом его заберу.

– Хорошо.

И она хлопнула дверью прямо у него перед носом.

Миён не нравилось, как Джихун с ней разговаривал. Как будто они друзья. Он без разрешения перешел с ней на панмаль![70] Интересно, а сам-то заметил? Но самое главное, она сама не понимала, почему не остановила его.

Настроение и так было на нуле, так еще и очередь в буфет казалась просто бесконечной. Миён слишком долго просидела в классе после звонка. В прошлой школе у нее было вдвое меньше одноклассников, чем сейчас. Девушка успела забыть, какое столпотворение случается в столовых сеульских школ.

Миён старательно не замечала учеников, которые шепотом перемывали ей косточки. В чем-в чем, а в игнорировании слухов и внимательных взглядов она точно поднаторела. Но слух у девушки был хороший, а потому она все-таки расслышала несколько слов, в том числе имя Ан Джихуна, которое неизменно звучало, когда речь заходила о Миён. Похоже, друзьям Пэк не понравился его трюк с наушниками. Они считали, что Джихун слишком любезничал с Миён. А уж слухи о том, что они встречаются, разлетелись со скоростью ветра.

У Миён на душе было неспокойно. Эти слухи привлекали слишком много внимания. Хотя это было что-то новенькое – до этого, в предыдущих школах, ее называли снежной королевой.

Школьники в очереди толкались, и один из них случайно задел плечо девушки. Миён тут же почувствовала вкус чего-то яркого, словно сквозь кожу, наполняя силой мышцы, прошел разряд электричества. Девушка даже не чувствовала, что мышцы болят, пока ее не наполнила энергия. Это была ци толкнувшего ее ученика. Юный, свежий и так рядом… Она чуть было не повернулась, чтобы схватить мальчишку.

Руки застыли на полпути к парню. Миён крепко сцепила ладони, и ногти впились в кожу.

Где-то внутри запротестовал голод. Девушка закрыла глаза и сделала три глубоких вдоха. Никогда еще голод не настигал ее так скоро после кормежки. Как будто ей не хватало энергии, набранной в полнолуние, хотя обычно ци одного человека хватало на целый месяц. Ей хотелось питаться – еще и еще.

Наверняка это из-за того, что бусина не внутри ее. В еву кусыль скапливалась вся энергия, и без нее ци вытекала из тела подобно воде в мешке.

Наконец очередь дошла до Миён. Девушка взяла металлический поднос, радуясь, что хоть чем-то руки удалось занять. В каждое отделение подноса буфетчики что-то выкладывали: горячий рис, миеккук[71] с мутным бульоном, ярко-красное кимчхи, острое мясо.

Похоже, ученики были рады, что сегодня подают мясо. Их восторг чувствовался в воздухе. От этого живот Миён заурчал – но в предвкушении не физической еды.

Девушка вышла из очереди. Ей хотелось поскорее засесть где-нибудь в темном уголке, но свободных мест почти не осталось – все столы были заняты. Где бы ни пришлось сесть, все равно окажешься между другими учениками.

А потом Миён заметила Джихуна и его друзей. Сомин, конечно, та еще колючка, но она не стала лезть к Миён. А О Чханван хоть и нервничал и заикался, но всегда был с ней вежлив. Девушка вздохнула и направилась к их столику.

– …круто, что они встречаются, – расслышала Миён конец фразы Чханвана.

– Ты просто хочешь вблизи на нее поглазеть, – Сомин так яростно вонзила палочки в рыбную котлету, что проткнула ее насквозь.

– На кого поглазеть? – спросила Миён, заранее зная ответ. Джихун поднял на нее глаза. Чханван замер.

– Что ты тут делаешь? – Сомин старательно избегала взгляда Миён.

– Больше сесть некуда, – Миён заняла свободное место возле Сомин.

– К-как тебе наша школа, Миён-щи? – запинаясь, полюбопытствовал Чханван. Щеки у него горели.

– Нормально.

– Перед тем как сесть, обычно разрешения спрашивают, – пробурчала Сомин.

– А зачем спрашивать, если место не занято? – Миён спокойно поднесла ко рту рис.

Сомин покраснела и надулась, как будто весь свой гнев она хранила за щеками. Воздух вокруг нее почти что искрился энергией. Миён никогда не пробовала ци девушки, но подумала, что энергии Сомин ей хватило бы с лихвой.

– Миён-щи, ты, кажется, хотела посмотреть, где ребята в футбол играют? – отвлек ее Джихун, во все глаза появившийся на нее.

Знал бы он, о чем она думает. Чувство вины сжало ее сердце.

– Конечно, – ухватилась Миён за его предложение сбежать.

Она бросила палочки на поднос и встала. Может быть, шагала она быстрее, чем обычно. Может быть, слишком громко бросила поднос ко всей остальной грязной посуде. Но ей хотелось сбежать из зала, где было столько тел, столько ци, столько соблазна. От желания перехватывало дыхание. Так много лакомой энергии…

В коридоре, к счастью, было пусто, и девушка судорожно вдохнула.

Джихун вышел из столовой следом за ней.

– Я не собиралась ничего с ней делать, – произнесла Миён по дороге. Ей почему-то хотелось, чтобы он об этом знал. Хотелось, чтобы он ей поверил.

– Ты думаешь, я за Сомин испугался? У нее отменный правый хук, да и в школе она лучшая. Ни разу в драке не проиграла.

Миён насмешливо рассмеялась.

– Человеческая девчонка мне не ровня.

– Но в школе-то ты тоже обыкновенная «человеческая девчонка», разве нет?

Миён быстро окинула взглядом коридор – не подслушивал ли кто. Но вокруг не было ни души.

– Выбирай выражения, – сквозь сжатые зубы процедила она. – Будь мы не в школе, от тебя бы уже мокрого места не осталось.

– Вот уж не подумал бы, что буду рад оказаться в школе, – пробормотал Джихун, открывая дверь.

– Куда ты идешь?

– Я сказал Сомин и Чханвану, что мы с тобой пойдем на футбольное поле.

– Я думала, ты просто соврал, чтобы увести меня от своих друзей.

– Я не вру без необходимости, – ответил ей Джихун.

– Да, но ты сказал, что я хотела посмотреть на футбольное поле, – напомнила Миён. – Ты соврал.

– Ну, теперь это почти что правда.

Джихун вытолкнул ее наружу, и девушка мгновенно напряглась. Никто не прикасался к ней настолько непринужденно. Даже мать. Кожа, слишком чувствительная от терзающего голода, зазудела.

Высвободившись, Миён сделала несколько шагов к полю, где толпа девушек и парней гоняла футбольный мяч.

– Как они успевают и поесть, и поиграть?

– Они и не успевают. Они вместо обеда играют.

– Но зачем пропускать обед ради какого-то пустяка?

– Для них игра – не пустяк. – Джихун пожал плечами, наблюдая за игроками. – Им это важно, и они готовы многое за это отдать. Больше у них времени поиграть нет.

– Не понимаю, зачем так стараться, – проговорила Миён. – Что эта игра им даст?

– Ничего. Она и не должна, – рассмеялся Джихун. – Это просто развлечение. Иногда нужно расслабиться и не думать, что ты от этого получишь.

– Развлечения – это людская привилегия, – пробормотала Миён, старательно пряча обиду. Она ненавидела себя за то, что завидовала этим ребятам. Их единственная забота – найти время для футбола.

– Ты тоже наполовину человек, – заметил Джихун.

Он говорил тихо, но его слова больно задели девушку. Не потому, что она частично была человеком, нет. Потому что частично она человеком не была.

– Я не знала, что во время обеда можно выходить наружу, – сказала Миён. Здесь оказалось куда лучше, чем в битком набитой столовой, где было не продохнуть.

– Холодает, – Джихун посмотрел на пылающее солнце.

– Мне холод нипочем, – пожала плечами Миён.

– Правда? – в его голосе отчетливо слышалось восхищение. Миён такой откровенный интерес был в новинку.

– Зачем ты это делаешь? – девушка не сумела скрыть беспокойство.

– Что делаю? Стою?

Миён шумно втянула воздух и на мгновение задержала дыхание, прежде чем сказать то, о чем потом пожалеет.

– Зачем ты разыгрываешь этот фарс с поддельной дружбой?

Джихун сдвинул брови.

– Она не поддельная. Мы друзья.

– Из меня плохой друг.

Джихун фыркнул.

– Мне и плохой друг сойдет. Так что, думаю, вопрос решен.

Парень вошел обратно в здание. Миён еле подавила отчаянный крик.

– Да что все это значит? – воскликнула она ему вдогонку.

Но Джихун не обернулся, лишь дружелюбно помахал ей рукой под трель звонка на урок.

Понемногу Миён начала привыкать к своей новой жизни. Она любила порядок и систематичность. Когда все заранее распланировано, не случится ничего непредвиденного. Легче контролировать ситуацию, когда знаешь, что ждет тебя днем.

С другой стороны, вписывалась ли в эту рутину тикающая бомба в ее кармане? Еву кусыль лежал тяжелым грузом и постоянно напоминал, что не все в порядке.

А еще был Джихун, чья жизнь проходила в полнейшем хаосе. В нем не было ни толики систематичности. Он мог ни с того ни с сего начать валять дурака или заснуть на уроке. Появлялся в компьютерном клубе чаще, чем в школе, – и играл в игры все свободное время.

У Джихуна был странный талант делать как можно меньше, не навлекая при этом ярости учителей. Может быть, озорное мальчишеское лицо с плутовской улыбкой помогало ему добиться своего.

Миён мало с кем говорила в школе. Это средство работало лучше всего. Игнорируй остальных, пока они не начнут игнорировать тебя. Единственным исключением стал Джихун. Он непринужденно здоровался с ней в коридорах. Звал со своими друзьями на обед (впрочем, даже если бы Миён не обедала снаружи, на лестнице, она бы не стала к ним присоединяться – Сомин беспрерывно кидала на девушку сердитые взгляды).

Но в автобусе от Джихуна некуда было бежать. Это тоже стало своеобразной рутиной. Он всегда садился рядом, без умолку трещал о том, как прошел его день, спрашивал, как у нее дела. А когда она не отвечала, он просто продолжал болтать.

Это было необычно и странно. До этого никто не садился рядом с ней и не решался заговорить. И никто не доводил ее до белого каления.

Со временем Миён начала обращать внимание на привычки Джихуна. Он часто начинал машинально барабанить пальцами по любой поверхности. Он принимал всех и каждого, и в ответ люди тянулись к нему. Даже Миён, пусть ей и не хотелось этого признавать, рядом с ним чувствовала себя спокойнее.

Выйдя из школы, Миён огляделась. Она никого не ищет, напомнила лисица себе, но все равно расстроилась, когда не увидела долговязую фигуру со взъерошенными волосами. Джихуна попросили остаться после уроков, поговорить с учителем. Оценки у него были откровенно плохие, почти ужасные.

Миён, еле передвигая ноги, вышла с территории школы. Ей почему-то не хотелось уходить. Казалось, если она выйдет, Джихун потом не сможет ее найти. Просто смешно – остановку-то со школьного крыльца было видно. Девушка встала напротив стеклянного навеса.

К остановке подошли двое парней и облокотились на стекло с обратной стороны. Один был высокий, с острыми чертами лица, точь-в-точь крыса. Второй был здоровый, неуклюжий. Высокий парень с крысиным лицом хлопнул пачкой сигарет себе по руке. Курить на территории школы было запрещено, но он, видимо, решил, что раз он стоит в нескольких метрах от забора, то ему все можно. Миён почти физически ощущала его взгляд. Она решила не обращать внимания.

Девушка повернула голову проверить, не вышел ли Джихун.

Но вместо него к дороге спешил Чханван.

– Миён-щи, – обратился он к ней. Несмотря на то что они ровесники, он использовал формальный суффикс. В глубине души Миён нравилась его вежливость. – Ты одна автобус ждешь? – Он оглянулся, и Миён поняла, что он искал Джихуна.

– А что в этом такого? – Миён тут же пожалела, что так резко ответила. Было в Чханване что-то такое, что смягчало сердце. – Подождешь со мной?

Робкий паренек зарделся, почти незаметно кивнул и сел за полметра от нее. Девушка, не удержавшись, улыбнулась. Она привыкла, что парни на нее засматривались, но восхищение Чханвана выглядело столь невинно.

– Он хороший парень, – произнес вдруг Чханван.

– Кто?

– Джихун. Он хороший парень. Знаю, он часто ленится и делает вид, что ему на все плевать, но это не так, – пояснил Чханван. – Ты, наверное, уже заметила: я в подметки не гожусь ни ему, ни Сомин. Но они ни разу не подали виду, что мне с ними не место.

– Решил его порекламировать? – Миён чуть не рассмеялась.

– Он ни о чем меня не просил, если что! – Чханван вскинул руки, как будто его поймали с поличным. – Но я вижу, что ты ему нравишься, и надеюсь, что он тебе тоже. А если нет, то, пожалуйста, будь с ним помягче. Джихун, конечно, не подает виду, но ему в жизни пришлось нелегко.

– Нелегко? А что произошло?

Чханван покачал головой.

– Я не могу…

– Все и так знают, что отец Ан Джихуна – преступник, а мать сбежала. Даже интересно, что он такое сделал, чтобы оба родителя его бросили, – подал голос парень с крысиным лицом.

Миён посмотрела на нашивку с именем у него на форме: Чун Джэгиль. Она неожиданно его вспомнила. Этот парень тоже учился во втором классе, только в параллели. Миён видела, как он травил первогодок в коридорах – иногда отбирал у них деньги на обед, а иногда просто развлекался. Хулиганов Миён презирала.

За спиной Джэгиля стоял второй парень, который потолще. Судя по нашивке, его звали Кан Сехо. Похоже, в этой компании Джэгиль был мозгом, а Сехо – кулаком. Типичные хулиганы. Миён таких уже встречала.

– Вас это не касается, – голос Чханвана дрожал.

– Так ты сам начал, – пожал плечами Джэгиль. – Надялся впечатлить симпатичную девчонку?

– Вовсе не правда! – возмутился Чханван.

– Правильно, ты же не дурачок, – кивнул Джэгиль. – Какая девчонка станет с тобой разговаривать? Пусть даже твой папаша хорошо зарабатывает.

Чханван втянул голову в плечи, и Джэгиль ухмыльнулся. Он вовсю наслаждался издевательствами над другими, болью, которую им причинял.

Миён возненавидела этого парня еще больше. И, может быть, именно поэтому решилась на нечто неожиданное даже для себя.

– Он – мой друг. Правда, Чханван-а? – Миён положила руку юноше на плечо.

– Ага, – пробормотал Чханван. Его шею и щеки залил румянец.

С тяжелым вздохом Джэгиль перевел взгляд с Чханвана на Миён.

К остановке подъехала машина с затемненными окнами, через которые ничего не было видно, и Чханван облегченно вздохнул.

– Мне пора, – попрощался он с девушкой, даже не взглянув на нависающих над ним хулиганов. – До завтра, Миён, – и, помедлив, добавил суффикс: – …а.

– Пока, – выдавила Миён улыбку.

– Я тоже могу быть твоим другом, – Джэгиль похотливо ухмыльнулся.

– У меня уже достаточно друзей.

Она отвернулась, и улыбка парня погасла. Но он не собирался сдаваться.

– Сигаретку не хочешь? – Джэгиль встал перед ней, зажав между пальцами сигарету. Видимо, считал эту позу привлекательной. Может быть, даже не раз тренировался, прежде чем начать перед девчонками красоваться.

Тихий голосок в голове напомнил, что от Джэгиля легко избавиться. Он больше не пристанет к ней, не будет никого травить. Миён теперь постоянно точил голод. Давил на нее, нашептывал, что мальчишка не заслуживает жизни, раз он тратит ее на издевательства над другими.

– Я задал тебе вопрос, – требовательно произнес Джэгиль. Его голос скрежетал прямо по оголенным нервам Миён. – Игнорировать вопросы невежливо. Так, Сехо?

– Очень невежливо, – насмешливым баритоном произнес здоровяк.

– Я не курю. – Слова Миён были пропитаны ядом.

«Отстаньте от меня, пока я не натворила того, о чем пожалею», – подумала она.

Джэгиль намека не понял.

– Точно не хочешь? Я обычно ни с кем не делюсь.

Он сунул сигарету девушке прямо под нос, и она почувствовала едкий запах табака. Вырвав сигарету у парня из рук, Миён встала. Но прежде, чем она успела что-либо сделать, появился Джихун.

– Отвалите от нее, – толкнул он Джэгиля.

– О, а вот и Джихун. Пришел спасти свою е-чхин?[72]

Миён двинулась к Джэгилю, но Джихун остановил ее:

– Если ты ему двинешь, привлечешь слишком много внимания. Вряд ли тебе это нужно.

Джэгиль презрительно фыркнул, а Сехо подошел ближе.

– Ты правда думаешь, что она сможет меня побить? Хотел бы я на это посмотреть.

– Поверь, ты не хочешь, – ответил Джихун.

– Хватит защищать меня, – Миён сжала челюсти.

– Давай я с ними разберусь, – попытался остановить ее Джихун.

– Отстань от меня! – Крик Миён эхом отразился от стеклянных стен автобусной остановки. Легкие пылали. В грудной клетке смешались жар и вездесущий голод, и стало нечем дышать.

– Похоже, она тебя все-таки не любит, Ан Джихун, – хмыкнул Джэгиль.

– Да заткнись ты! – обернулась Миён к Джэгилю со столь бешеным рыком, что тот отпрянул. – Я ненавижу таких, как вы. Вы, хулиганы, считаете, что вам все дозволено! А это, – девушка вырвала у Джэгиля сигареты, – это тебя убьет.

Она смяла пачку в кулаке. Жар ярости распространялся по телу, пульсировал в ней, овладевал разумом. Она занесла кулак; Джэгиль отшатнулся от предстоящего удара. Миён бросила пачку с сигаретами со всей силой, на которую был способен ее гнев. Смятый бумажный шарик врезался в окно магазина прямо за автобусной остановкой. От удара по стеклу пробежала паутина трещин, все длиннее и длиннее. Миён слишком поздно поняла, что не просто кинула шарик – она использовала силу кумихо. На людях.

Прошло несколько напряженных секунд. Может быть, стекло выдержит? Но потом оно все-таки рассыпалось, падающие осколки изящным звоном словно смеялись над Миён.

– Холь![73] – Джэгиль переводил удивленный взгляд с Миён на разбитое стекло.

Миён почувствовала, как земля уходит из-под ног. Обычной девчонке не под силу разбить толстое окно бумажным шариком. Она перевела взгляд на Джихуна – он с открытым от удивления ртом смотрел на осколки стекла. Из магазина, разразившись ругательствами, выбежал хозяин.

– Кто это сделал? Я вызвал полицию! Кто мне за это заплатит?

Замершие прохожие зашептались. Миён кожей чувствовала жар от их взглядов. Как будто кто-то зажег сигареты Джэгиля и прижал их к ней.

Мир вокруг рушился, точь-в-точь как разбитое стекло.

Рот наполнила желчь. От страха девушку затошнило.

– Беги! Убирайся отсюда! – услышала она голос Джихуна.

– Что? – Миён не понимала, что он имеет в виду. Сейчас же приедет полиция. Сейчас ее арестуют. Ее раскроют. Матери придется разгребать этот бардак – снова. Убьет ли Йена Джихуна, когда обо всем узнает? Во всем Миён виновата, это ее вина.

Джэгиль и Сехо, с криком унеслись прочь, а хозяин магазина побежал за ними.

– Беги, пока полиция не приехала.

Джихун толкнул девушку в спину, и она, спотыкаясь, по инерции прошла несколько шагов. Сначала быстрым шагом, потом бросилась бежать и, наконец, рванула изо всех сил.

Джихун сидел на твердом стуле напротив бледно-бежевой стены. Вокруг замысловатым пазлом стояли столы, за которыми сидели полицейские.

Он был в полицейском участке только один раз – вместе с мамой. Она тогда пришла поругаться с полицейским, который арестовал отца. Плохое воспоминание только портило и без того плохое настроение. Да и допрашивающий Джихуна полицейский не особо облегчал ситуацию.

– Давай еще раз. Чем ты разбил стекло?

На этот вопрос Джихун ответил уже раз десять.

– Камнем. – Чем короче ответы, тем сложнее поймать на лжи.

– Зачем?

Хороший вопрос, подумал Джихун. Зачем он решил прикрыть Миён? Не потому, что хотел ее защитить. Он прекрасно понимал, что ей защита не нужна. Скорее всего, причина в том, что она думала, будто он ничего не сделает. Джихун хотел доказать Миён, что она не права. Что он беспокоится за нее.

Стоп. Он беспокоится за Миён?

Не успел он осмыслить этот вопрос, как полицейский снова заговорил:

– А убежавшие ребята. Они причастны?

– Нет.

– Слушай, парень, у меня нет времени на твои игры. Ты совершил настоящее преступление.

– Знаю. – Джихун не хотел, чтобы в нем видели несерьезного разгильдяя, но с короткими ответами не очень-то получалось.

– Еще чуть-чуть – и я потеряю терпение, – мужчина оперся на стол; у него изо рта вылетела капелька слюны и приземлилась Джихуну на щеку.

– Полицейский Но, может, пока отдохнете? – спокойно произнес детектив, стоявший позади. У него был цепкий взгляд, и казалось, что он повидал все. Его глаза пугали Джихуна куда больше гнева полицейского. – Я с ним закончу.

На столе у детектива творился полнейший беспорядок. Дела вкривь и вкось громоздились возле коробки с кучей каких-то безделушек. Джихун разглядел кружку с логотипом «Lotte Giants»[74], маленькую деревянную рамку с бледной фотографией ребенка и большой деревянный крест с выгравированной цитатой из Библии: «Потому что очи Господа обращены к праведным и уши Его к молитве их (1-е Петра 3:12)».

Детектив Хэ прочитал дело, которое забрал со стола полицейского. Его квадратная челюсть и темные с проседью волосы – точно соль с перцем – навевали мысли об актерах из исторических драм, которые так любила хальмони. Джихун представил детектива, одетого в широкие одеяния знати и кричащего о чести страны.

– Итак, ты разбил окно и решил, что будет разумно грубить полиции?

– Это было необдуманное решение, – ответил Джихун. А когда детектив нахмурился, добавил: – Господин Хэ.

– Ты ведь понимаешь, что у тебя серьезные проблемы? – Детектив взглянул на бумагу у себя в руке. – Ан Джихун.

Джихун решил вспомнить хорошие манеры.

– Понимаю, господин Хэ.

– Хозяин магазина говорит, что ты был не один.

Джихун кивнул. Врать детективу почему-то было бесконечно сложно.

– Верно, господин Хэ. Но я признаю свою вину.

– Да ты-то, конечно, признался. – Казалось, детектив видит его насквозь. – Хозяин магазина хотел подать в суд, – он начал читать мораль. Джихун ощетинился, но голову из уважительного поклона не поднял. – Но твоя хальмони отговорила его.

Впервые за день Джихун испугался. Глаза заметались по кабинету в поисках хальмони; он даже допроса не так опасался, как бабушку.

Детектив усмехнулся, и Джихун повернулся обратно к нему.

– Приятно видеть, что ты ее уважаешь. Твоя хальмони – потрясающая женщина. Будет жаль, если этот проступок запятнает ее честь.

На Джихуна накатила волна вины. Это ведь не отразится на репутации ресторана?

До него не сразу дошел смысл слов детектива.

– Вы знакомы с моей хальмони?

– Я познакомился с ней, когда только начал здесь работать. Мне кажется, она женщина добрая и сильная и не приемлет бездумное поведение. И, по-моему, твоя хальмони способна наказать тебя куда строже, чем полиция. Так как официально тебя ни в чем не обвиняют, сможешь вернуться домой, как только она придет.

Джихун кивнул и, стараясь унять нервную дрожь, посмотрел на дверь. В кармане внезапно пропищал телефон, и Джихун подпрыгнул на месте.

Сообщение было от Сомин: «Я слышала, тебя забрали в полицию. Что происходит?»

Джихун засомневался. Что ей ответить? Он всегда рассказывал Сомин все, но только не в этот раз. Если она узнает, что он взял на себя вину Миён, вопросов не миновать, а ответить он не сможет. Было очень странно врать человеку, который знал, что до семи лет Джихун писался в кровать.

Он написал: «Не волнуйся».

Ответ прилетел буквально через секунду. Джихун заподозрил, что девушка напечатала его заранее: «Ты не хочешь мне говорить? Ты злишься? Я чем-то тебя обидела?»

Грудную клетку распирало от вины.

Он повторил: «Не волнуйся».

Облачко с тремя точками висело долго – она что, книгу пишет, подумал Джихун, – а потом исчезло. И никакого ответа.

Детектив Хэ громко захлопнул дело и кинул его сверху на кучу других; неустойчивая стопка мигом рассыпалась. Когда Джихун нагнулся, чтобы поднять бумаги, глаз зацепился за строчку «нападение животного». Папка была толстая, с кучей отчетов, карт и фотографий. Последний отчет, судя по всему, содержал показания очевидцев.

Двое офисных работников решили выпить. Напились в стельку. Один из них решил срезать и пошел через лес, а там его что-то уволокло.

Джихуну вспомнился подслушанный разговор на следующий день после первой встречи с Миён. Детектив предупреждал бабушку о нападении животных.

– Тебе это читать нельзя. – Детектив Хэ протянул руку за папкой.

Джихун вернул ему дело.

– Я вас вспомнил. Вы заходили в ресторан предупредить нас о диких животных. Преступника уже нашли?

– Я не имею права разглашать информацию по открытому делу.

Джихун кивнул. Больше ничего и не требовалось. Открытое – значит, виновника еще не нашли.

– Ан Джихун!

Парень содрогнулся от бабушкиного возгласа и мигом забыл и отчет, и убитого мужчину. Убийство – ничто по сравнению с бабушкиной яростью.

Миён прокралась в дом, сняла обувь и скинула рюкзак прямо посреди комнаты. Мать, конечно, разозлится из-за беспорядка, но у Миён не было сил унести вещи наверх.

Она упала на диван и уткнулась лицом в мягкие подушки. Глаза горели от слез, и девушка зарылась еще глубже, чтобы ткань все впитала.

Не стоило бросать Джихуна.

Он любил наделать глупостей, но ведь она могла его удержать. Он приводил ее в бешенство. Девушка с размаху ударила кулаком в подушки.

У нее перед глазами стояло обеспокоенное выражение лица Джихуна, когда он сказал ей бежать. Так странно – он сделал это ради нее. И больше всего ее смущало то, что она без задней мысли приняла его помощь. Доверилась ему и убежала.

Миён перевернулась на спину и уставилась в сводчатый потолок. Сквозь застекленный люк светила луна. До полнолуния еще столько дней… Луна ворошила ее голод, раздувала его. Боль была настолько глубокой, что хотелось свернуться в комочек.

На лестнице послышались звуки шагов, и Миён мигом села. Пригладив взъерошенные волосы, она поднялась с дивана.

– Мама, так ты дома.

– Ты плакала? – Йена остановилась на нижней ступеньке и пронзила дочь хищным взглядом.

– Нет, конечно. – Миён едва удержалась от того, чтобы потрогать щеки. Не осталось ли там слез?

– Что произошло?

– Ничего. – Миён впервые настолько бесцеремонно врала матери.

Йена замерла, и Миён на мгновение показалось, что она смутила мать.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать?

Сердце Миён забилось с бешеной скоростью, а на лбу, несмотря на холод, выступил пот.

– Например, что вот это такое? – Йена достала из кармана коричневый конверт.

– Ты все неправильно поняла… – Миён судорожно пыталась придумать, как бы объяснить все матери, не выдав накопившиеся секреты.

– Что я тебе говорила об этой магии? – Йена помахала конвертом – символом позора Миён.

– Но она мне нужна.

– Рассказывай, что происходит. Сейчас же. – С приказом матери не было смысла спорить.

– Не могу. – Миён мысленно молилась, чтобы мать оттаяла, хотя бы в этот раз.

– У тебя всего один шанс. Или клянусь… – Йене не было нужды заканчивать предложение. Разочарование на ее лице било больнее тысячи угроз.

– Проблема в моей бусине…

– Я тебе уже говорила, их не существует, – перебила дочь Йена. – И мне не нравится, что ты врешь.

Миён затопило отчаяние. Она знала, что бусины существуют, и не верила, что мать, прожив столько лет, о них не знала. Зачем матери это утаивать?

– Я не вру. Просто выслушай меня…

Рука матери с оглушительным звуком соприкоснулась с щекой Миён, и звон эхом прокатился по комнате.

– Чем я заслужила твое неуважение?

– Ничем. – Миён прижимала ладонь к щеке, отчего слова прозвучали приглушенно.

Йена подняла руку, точно собираясь положить ту дочери на плечо, но потом безвольно ее уронила.

– Миён-а, я так строга, потому что в тебе живет слабость. И виновата в этом я – ведь когда-то я тоже была слаба.

Миён поняла, что Йена говорит об отце. Мать считала, что слабее людей бывают только кумихо, которые влюбились в людей.

– Я не хочу тебя потерять. – Впервые в жизни Йена сказала дочери нечто отдаленно похожее на слова любви. – Поэтому у нас есть определенные правила. Я всерьез беспокоюсь о твоей безопасности.

– Я исправлюсь, мама, – пообещала Миён.

– Надеюсь. – Йена разорвала конверт на множество маленьких кусочков и бросила их на пол.

Что-то с матерью было не так. Йена знала о кумихо больше преданий, чем Миён и Нара, вместе взятые. И Йена наверняка была в курсе существования лисьих бусин. Так почему же она молчит? Во что такое ввязалась Миён, что даже мать не решается рассказать ей о бусинах?

«Я обязательно выясню, – думала Миён, глядя на разбросанные по полу кусочки конверта и талисмана. – Я исправлю свои ошибки, разгребу все, что натворила, и, заслужив доверие матери, выясню правду».

Джихун запарковал починенный скутер перед продуктовым магазином. Стояла поздняя осень, и от холода у Джихуна раскраснелись щеки. Ему хотелось выпить чего-нибудь горячего.

Сказать, что хальмони была расстроена, – ничего не сказать. Но у нее были дела в ресторане, так что к механику за скутером пришлось ехать Джихуну. И он решил воспользоваться этой возможностью, чтобы передохнуть от сердитой хальмони.

Перед автоматом с подогретым кофе Джихун замешкался; его мысли занимали совсем не теплые кофейные баночки. Повернувшись к автомату с холодными напитками, он краем глаза заметил какое-то движение снаружи.

Словно видение, вызванное к жизни его желанием, за низеньким пластиковым столиком сидела Миён. Она так низко свесила голову, что волосы закрывали ей лицо.

Джихун вышел из магазина и сел напротив девушки.

– Что ты здесь делаешь? – спросила она, не поднимая головы.

– Да вот решил, что это отличное место для сна. Ты, похоже, так же подумала.

– Ты такой весельчак, – но, судя по голосу Миён, она совсем так не считала.

– Уж надеюсь, – Джихун откинулся на стуле. Под сложенными на столе руками Миён он заметил коричневый конверт. – Что это у тебя?

– Ничего, – пробормотала девушка и, сначала прижав конверт к груди, убрала его во внутренний карман школьного пиджака.

– Если что, я ничего не сказал… – сообщил Джихун, а когда девушка не ответила, пояснил: – …полиции. Если ты об этом переживала.

– Мог меня не прикрывать, – она выглядела не сердито, а подавленно. Опустошенно. Как парусная лодка посреди озера в полный штиль. Такую Миён Джихун еще не видел.

– Ну мы же друзья.

– Зачем тебе это нужно? Я никогда не просила тебя дружить со мной.

– А об этом и не надо просить. Это просто случается.

– Я сама могу о себе позаботиться.

– Но ведь необязательно делать это все время.

Миён наконец подняла голову, и Джихун увидел покрасневшие глаза. Она плакала.

– Что произошло? – Джихун никогда не видел, чтобы Миён грустила или тем более плакала.

– Ничего. – Девушка протерла опухшие глаза и покраснела.

– Можешь не рассказывать, – Джихун не изменился в лице. – Я отвезу тебя домой. Уже поздно.

Миён уронила голову обратно на стол – Джихун аж вздрогнул от глухого удара.

– Мне пока нельзя домой. Она узнает, что я сделала. – Девушка вцепилась в пиджак. Джихун услышал шелест конверта внутри.

Джихун не понимал, о чем Миён говорит, но он вообще редко ее понимал. И он уже уяснил, что не стоит пытаться разгадать загадку по имени Миён. Но еще Джихун считал, что, если человек в беде, перед тобой стоит простой выбор: либо помочь, либо не обращать внимания.

Джихун поднялся и, достав из скутера запасной шлем, нацепил его Миён на голову.

– Ты что делаешь? – Миён попыталась снять шлем, но Джихун крепко держал его, пока девушка не сдалась.

– Давай проедемся. Свежий воздух прочистит тебе голову. Мне обычно помогает.

– Мама считает, что после темноты мужчинам от женщин нужно только одно.

Джихун аж подавился.

– Ну, так считает твоя мама. А сама ты что думаешь?

Миён моргнула, сбитая с толку.

– Дай мне пять минут. Если не понравится, тут же отвезу тебя обратно. – Джихун протянул ей руку. – Уговор?

Девушка так долго смотрела на его ладонь, что Джихун решил, будто она сейчас откажется.

– Уговор.

Парень забрался на скутер и застегнул шлем, а Миён тем временем уселась сзади.

– Значит, договорились. – Он завел скутер.

– О чем?

– Что мы с тобой друзья на сегодня. Забыла прочитать мелкий шрифт? В каждом договоре такой есть. – Скутер шумно стартовал, и, даже если девушка что-то ответила, Джихун не расслышал.

Поначалу Миён сидела неподвижно, не прикасаясь к Джихуну. Парень улыбнулся и на очередном повороте – возможно, специально – слишком резко крутанул руль. Когда девушка обхватила парня за пояс, улыбка на его лице расплылась еще шире. Миён попыталась убрать руки, но он положил ладонь поверх ее пальцев.

– Не глупи, – крикнул он. – Держись.

Девушка поколебалась мгновение, а потом сцепила пальцы.

В какой-то момент они подъехали слишком близко к грузовику; машина засигналила, и Миён крепче сжала Джихуна.

– Полегче со своим сверхъестественным удушающим захватом! – обернулся к ней парень.

– Ой, прости. – Ее слова прозвучали прямо у него над ухом, и по позвоночнику пробежали мурашки.

До Джихуна только дошло, как она близко. Нет, он и до этого понимал, что они сидят вплотную друг к другу, но теперь он не мог думать ни о чем другом. Ее подбородок лежал у него на плече. Руки обхватили пояс. Изгибы тела прижимались к спине.

Отвлекшись, он чуть не пропустил поворот и крутанул так резко, что колеса скутера проскользили, подняв облака пыли и дыма с запахом жженой резины. Они выехали на дорогу к крутому склону горы.

Пока они поднимались в горку, Миён поинтересовалась:

– Куда мы едем?

– Не скажу.

Джихун остановился только тогда, когда огни города потускнели, а им на смену пришел свет звезд. Они припарковались на повороте, на широкой обочине, с которой открывался вид на город.

Миён сняла шлем, встряхнула волосами. Джихун завороженно наблюдал за завитками ее иссиня-черных волос, шелковыми нитями рассыпавшихся по плечам и пиджаку.

– Где мы? – спросила девушка.

– А? – Он моргнул, поняв, что засмотрелся. – Я сюда приезжаю, когда устаю от шума города или если надо подумать. – Джихун постарался расслабиться; ему хотелось, чтобы ветер, трепавший его куртку, унес с собой и напряжение.

Перед ними до самого горизонта расстилался город. Небоскребы тянулись в небо. Издали они выглядели совсем как горы.

– Десять минут в этом месте – и забудешь обо всех своих проблемах.

– Сомневаюсь, – произнесла Миён, но тоже осмотрела вид. – Как ты нашел это место?

– Меня отец сюда как-то приводил. – Чуть ли не единственное хорошее воспоминание Джихуна о нем.

– Джэгиль сказал, что он был преступником.

Девушка его не осуждала, но Джихун все равно напрягся.

– Кто бы говорил. Его отец тоже не подарок. Всем известно, что он громила в местной банде.

– Зато понятно, почему Джэгиль так себя ведет. – Миён вздохнула. Порочный круг насилия: жестокость отца передалась и сыну. – Когда твой отец ушел?

Джихун удивился. Обычно люди старались не спрашивать его о родителях.

– Мне было четыре. Мама не захотела растить меня в одиночку и тоже решила уйти. Они были созданы друг для друга. Оба думали только о себе, наплевав на любые последствия. – Джихун вздохнул – в животе образовался узел.

– Родители иногда такие эгоисты, – проговорила Миён.

– Ты о своем отце?

– С чего вдруг?

– Ты говорила, что он тебя бросил. И я подумал: может быть, тебя это беспокоит. – Джихун засомневался, но добавил: – Как меня.

Девушка посмотрела на город. Похоже, их обсуждение расстроило ее. Но спустя какое-то время Миён заговорила:

– Я никогда его не видела. Мама говорила, он сбежал еще до моего рождения. Я даже не знаю, как он выглядел. Не знаю, на кого мне злиться. Я словно играю в дартс без мишени.

Джихун нахмурился. Ему сложно было себе это представить. Было бы ему проще, если бы он никогда не знал своих родителей? Стер бы он свои воспоминания о них, представься ему такая возможность?

Миён подошла к обрыву и встала на самый край.

– Осторожно, – предупредил Джихун.

Она кинула на него презрительный взгляд.

– Мне не нужна помощь мальчишки.

– Так дело не в том, что ты девчонка и можешь запросто упасть, – Джихун одновременно защищался и ругал ее. – Вот только, насколько мне известно, кумихо летать не умеют.

– Как воспринимать тебя всерьез, если ты постоянно шутишь?

– Я смотрю на жизнь с оптимизмом, но это не значит, что я легкомысленный. Иногда нужно просто посмеяться – даже над грустным и страшным.

– Я тебя не понимаю.

– И, похоже, тебя это напрягает. – Джихун встал рядом с ней, глядя на огни, из которых состоял город.

– Неправда, – воскликнула она так яростно, что Джихун подумал, не злится ли девушка на него. – Вернее, это бы не напрягало, оставь ты меня в покое.

– Ты правда так не хочешь со мной дружить?

– Мне не нужны друзья. Одной мне лучше.

– Я тебе не верю. Кому захочется одиночества?

– Так как я не совсем человек, меня не волнуют человеческие потребности. Мне не нужны ни любовь, ни дружба.

– Для нечеловека ты очень по-человечески на все реагируешь. Должно быть, умеешь хорошо врать.

Миён спрятала руки в карманы.

– Ложь помогает мне выжить.

– Что ж, тогда хорошо, что мы тут одни. Никто не услышит, если ты вдруг скажешь правду.

Сказать-то легко. Джихун внезапно понял, как сильно он хотел узнать настоящую Миён. У нее столько тайн. Интересно, не они ли не дают ей рассыпаться на части?

– Я начну, – произнес Джихун. – Я не считаю тебя привлекательной.

Лицо Миён исказила гримаса.

– По-моему, ты говорил что-то про правду.

– А это правда. Да, у тебя красивое лицо, но внутри пусто. Ты никого не подпускаешь близко, потому что думаешь, будто все хотят видеть только красивую картинку. Ты – подделка, и это не привлекательно.

– Если люди увидят меня такой, какая я на самом деле, они меня возненавидят.

– Неправда. Я тебя видел.

«И ты очень красивая», – хотелось добавить Джихуну, но он удержался. Ему казалось, что комплименты о внешности Миён не по душе.

– Но ведь не всю меня, – прошептала девушка.

– Я вижу больше, чем ты думаешь, – настойчиво ответил Джихун. – Ты не замечала, как шарахаешься от людей в коридорах? Будь ты хоть человеком, хоть кумихо – когда ты так себя ведешь, люди начинают думать, что ты терпеть их не можешь, и реагируют соответствующе. А что им еще делать, если ты не даешь никому узнать себя получше?

Миён открыла было рот, собираясь вылить на него все свое бешенство, но вместо этого отвернулась.

«Не зашел ли я слишком далеко?» – подумал Джихун. Обычно он говорил все, что придет на ум. Но в этот раз он пожалел о своих словах: под гневом Миён он увидел затаившуюся боль.

– Я думаю, ты лучше, чем тебе кажется, – попытался разъяснить Джихун свою мысль. – Я слышал, что ты выручила Чханвана.

– Просто я ненавижу хулиганов.

– Видишь? Говорю же, ты лучше, чем думаешь.

Миён закатила глаза.

– То, что я даю отпор плохим людям, не значит, что я вдруг стала хорошей.

Джихун шагнул к Миён. Миён отшагнула назад.

Ему хотелось взять ее за плечи и встряхнуть.

– Тогда почему ты спасла меня?

Миён горько рассмеялась.

– А знаешь, что я делала до того, как спасти тебя? Я высосала всю ци из человека!

Джихуна передернуло, но он не сдвинулся с места. Не может же он ошибаться? Он знал, что Миён хорошая, что она не чудовище.

– Высосала ци? Как вампир?

Миён обессиленно вздохнула.

– Я выкачала из него всю энергию. Медленно, как будто усыпила его.

– Я знал, – произнес Джихун.

– Что знал? – нахмурилась девушка.

– Что ты умеешь сострадать, – пояснил парень. – Ты бы не стала разрывать кого-то на части, как, например, того человека, которого полиция нашла.

Миён затихла, и Джихун было подумал, что она уже не ответит, но в конце концов девушка подала голос:

– Нет, это сделала моя мать. Я так не могу.

– Он был плохим? – спросил Джихун. – Тот, чью ци ты забрала?

– Почему ты так думаешь?

– Предположил из твоих слов. – «То, что я даю отпор плохим людям, не значит, что я вдруг стала хорошей».

– Да, он был негодяем. Он навредил невинному человеку.

– Откуда ты…

– Может, о чем-нибудь другом поговорим? – перебила его девушка. – Ты обещал, что мне здесь станет лучше.

– А, да, конечно. – Джихун мысленно выругал себя за назойливость. Он посмотрел на город. – Иногда я представляю, как втыкаю метку в ту часть города, куда хочу поехать. Своеобразная 3D-карта.

– Ага. – Миён, помычав, осмотрела вид и наконец показала на реку. – Хочу туда. На Ханган.

– Хочешь увидеть весь Ханган? – переспросил Джихун.

– Не весь, конечно. Но я бы хотела пройтись по дорожке вдоль реки, может, даже на велосипеде покататься. Или посидеть у воды. Летом, наверное, хорошо.

Джихун обратил внимание на тоску в ее голосе.

– Тебе нравится вода?

– Нет. Я в ужасе от нее, если честно.

– Правда? – удивился парень.

– Да. Всегда боялась. Когда мне было пять, Йена записала меня в бассейн, но я не смогла туда даже зайти. Я поначалу думала, что все из-за моей лисьей половины, но у матери проблем с водой нет. Еще одно доказательство, что я слабее ее.

– Почему ты мне об этом рассказываешь?

– Ты же сказал, что я пустая. Вот, заполняю пустоту.

Джихун кивнул.

– Все мы чего-то боимся.

– А тебя что пугает?

– Лягушки, – мигом ответил он.

– Лягушки? – недоверчиво повторила Миён.

– Они склизкие, а задние ноги у них ненормально сильные. Стремно, – Джихун поежился.

Он добился своего: его ответ разрядил обстановку, и Миён рассмеялась.

Девушка наморщила нос, а глаза ее засияли, как две половинки луны.

– Вот, теперь ты выглядишь привлекательно, – прошептал Джихун.

Она раскрыла было рот, потом закрыла – как будто сначала собиралась что-то произнести, но решила промолчать. Ее глаза тщательно его изучали. Джихун почти слышал, как в голове девушки вращаются шестеренки, пытаясь разобраться в нем.

– Нам пора возвращаться. – Миён направилась обратно к скутеру.

Миён сомневалась, стоит ли ей сейчас ехать домой. Новый талисман покоился в кармане, рядом с бусиной. Два секрета, которые она скрывала от матери. Секреты, о которых девушке пока не хотелось думать.

Джихун припарковался за небольшим квадратным домом. В воздухе витал насыщенный запах твенджан ччигэ[75]. Такое простое блюдо, но не нашлось бы корейца, которого этот запах не успокаивает.

– Где мы? – спросила Миён, слезая со скутера.

Но, прежде чем Джихун успел ответить, раздался голос:

– Джихун-а, ты нашел мне замену?

Парень усмехнулся и обернулся к старушке, сидевшей на деревянном помосте через дорогу:

– Конечно же нет. Вас я люблю больше всего!

– Она еву.

Джихун и Миён, замерев, обменялись испуганными взглядами.

– Девочка-лисичка, – старушка восхищенно хохотнула. – Очень миленькая.

Парень облегченно выдохнул.

– Да, очень.

Задняя дверь ресторана с грохотом распахнулась, и Миён с Джихуном резко развернулись.

– Джихун-а! Ты где был?!

В дверном проеме стояла пожилая женщина: руки сложены на груди, на голове – белая копна волос, лицо испещряют строгие морщины.

С такой женщиной спорить – себе дороже.

– Хальмони, это Миён. Она к нам недавно перевелась. – Джихун подтолкнул Миён вперед, прячась за ее спиной как за щитом.

– Я тебе сколько раз говорила не толкать людей? – Хальмони выхватила из фартука кусок тряпки и хлестанула им внука. Удар был настолько точный, что Миён почувствовала лишь дуновение – ее тряпка вообще не коснулась.

Джихун отскочил в сторону, но хальмони на удивление бойко рванула следом за ним.

Миён удивилась. Обычно при гостях люди начинали вести себя маниакально вежливо. Прятали семейные разборки за счастливыми улыбками. Но только не эта семья. Бабушка Джихуна лупила внука тряпкой, а он возмущенно голосил.

– Клянусь, Ан Джихун, каждая твоя выходка стоит мне десяти лет жизни! Сначала арест, теперь вот исчез на полночи! Ты что, в могилу меня свести хочешь? – зычно ругалась хальмони. Миён подумалось, что этой женщине точно не грозит никакая могила.

– Меня задержали, а не арестовали! – запротестовал Джихун, и хальмони сузила глаза. Даже Миён стало страшно.

– Потом, Ан Джихун. Я потом с тобой поговорю. – И, стремительно переменившись в лице, хальмони улыбнулась Миён. – Ты, наверное, есть хочешь?

Миён, удивленная столь внезапным переходом от ярости к гостеприимности, едва не забыла поклониться в приветственном поклоне.

– Нет, спасибо.

– Чушь, ты же подросток. Подростки всегда голодные.

Хальмони зашла обратно в ресторан, лишив Миён возможности отказаться.

– Пошли, – Джихун настойчиво потянул Миён за руку.

– Мне, наверное, пора домой, – ответила Миён, хотя от ароматов еды рот у нее наполнился слюной.

– Да ладно, соглашайся. Хальмони не отпустит тебя, пока ты не поешь.

– Ты просто надеешься, что из-за меня она на время забудет о твоем наказании.

– Конечно, надеюсь! Так что не подведи друга, – Джихун ухмыльнулся, и сердце девушки дрогнуло. Надо было его поправить, напомнить, что они не друзья. Но она не смогла. Так странно: еще месяц назад она не знала о существовании этого мальчишки, а теперь чуть ли не тосковала без него.

Тесный ресторанчик едва ли вызывал восхищение. Пожелтевший линолеум был покрыт трещинами, водоочиститель в углу грустно булькал. Под одинокой люминесцентной лампой стоял полностью накрытый стол. Комнату наполнял солоноватый запах соевой пасты, исходящий от дымящихся мисок с твенджан ччигэ.

Стул под Миён покачнулся, когда она села: одна ножка была короче других.

В комнату вошла хальмони с третьей миской ччигэ. Миён тут же вскочила, чтобы помочь женщине.

– Вот хорошая девочка. – Хальмони ласково похлопала девушку по спине.

Миён замерла. Ее еще никогда не хвалили настолько обыденно. И, как ни прискорбно, она совершенно не представляла, как можно сохранить при этом спокойствие.

– Вы, получается, недавно сюда переехали? – Хальмони села.

– Да, с мамой. – Миён тоже заняла свое место.

– А твой отец? Чем он занимается?

– Его с нами больше нет, – Миён склонила голову.

– Ох, сочувствую, – хальмони участливо улыбнулась.

– Он не умер, – ощетинилась Миён. – Он ушел.

Хальмони невозмутимо ответила:

– Что ж, милая, не все в жизни случается так, как хочется. Но семья не вертится вокруг одних только кровных родственников.

Не решив, что на это сказать, Миён зачерпнула ччигэ из миски. Хальмони Джихуна положила ей сверху кусочек мяса. Вот так вот запросто. Миён тысячу раз видела такие сцены в дорамах – между персонажами, которые заботились друг о друге. Миён сунула ложку в рот, хотя в горле стоял комок.

Джихун поднял глаза от тарелки и, поймав взгляд Миён, широко ей улыбнулся. Между зубов у него застряло кимчхи. Почему даже с кимчхи его дурацкая улыбка выглядит настолько обаятельно?

Даже сейчас, за ужином, Джихун не забывал о своей хальмони – а она заботилась о нем. За столько лет они досконально изучили привычки и вкусы друг друга. Хальмони положила внуку в миску мяса. Она еще не успела потянуться за огуречным кимчхи – а Джихун уже подвинул его к ней поближе.

Пока они ели, Джихун положил ладонь на бабушкину руку, ласково поглаживая большим пальцем по костяшкам. Интересно, подумалось Миён, а он сам-то заметил?

Как так могло быть? Еще недавно они кричали на улице, а теперь так мирно обедали. Для них эта любовь была столь естественна. Они открыто могли ругаться, смеяться и обожать друг друга.

От наплыва чувств в горле снова встал комок, и Миён подавилась. Джихун с хальмони удивленно посмотрели на девушку. На глаза набежали слезы, и Миён склонилась над миской пониже, чтобы их спрятать.

Как больно было видеть любовь, которой ей всегда не хватало. Все равно что ковыряться в старой, давно покрывшейся коркой ране. И теперь эта рана открылась. Миён заполнило сосущее чувство пустоты, и девушка подумала: сможет ли она когда-нибудь снова избавиться от него?

После ужина Миён предложила помыть посуду: хотела привести в порядок спутанные мысли.

Она наполнила раковину мыльной водой. Маленький телевизор в углу комнаты показывал какой-то сериал, и ссора двух героев, доносившаяся из динамиков, лишь давила на и без того невеселое настроение Миён.

В комнату вошел Джихун с последней партией грязной посуды.

Миён хотелось попросить его уйти. Боль переросла в раздражение, а Джихун был главной ее мишенью.

Но она не успела его выгнать: парень надел вторую пару перчаток и встал рядом, чтобы помочь с посудой.

Миён вцепилась зубами в щеку. Лишь почувствовав медный привкус крови во рту, девушка заставила себя расслабиться, отпустить гнев. Почему бы не дать ему помочь? Парень уже погрузил руки в воду и оттирал гигантский котелок.

– Что показывают? – Джихун кивком указал на телевизор.

С одной стороны, Миён подумала было пропустить вопрос мимо ушей, но, с другой стороны, она знала, что Джихун не отстанет, пока не ответишь.

Главная героиня в сериале как раз неслась на машине по темной дороге, собираясь пожертвовать собой ради любви. Миён покачала головой. Что за глупая жертвенность?

– Он богатый, она бедная. Его семья не хочет, чтобы они встречались. Думаю, в этой серии она попадет в аварию. Потеряет память или что-нибудь такое. А потом они некоторое время будут разлучены.

– Если его семья и так не одобряет, зачем надо вдобавок разлучать этих двоих?

– Потому что нужно больше драматичности.

– А зачем смотреть сериал, если ты все и так знаешь?

– За компанию, – пожала плечами Миён.

– Компанию?

– Надо же разбавить как-то тишину, если нет друзей. Хотя бы телевизором.

– И тебе хватает? Это же просто сериалы. – Из динамиков донесся звук аварии. Под затихающие и усиливающиеся звуки музыки на экране в замедленной съемке показывали разбившуюся машину. – Не настоящая жизнь.

– Я предпочитаю вымысел. С реальным миром слишком много проблем. – Миён махнула рукой в сторону экрана, где целая толпа полицейских и санитаров осматривала место аварии. – Мне нравится, когда все под контролем. Так безопаснее.

Из-за машин выбежал главный герой; его остановил полицейский, и мужчина с рыданиями принялся выкрикивать имя главной героини. Камера отъехала назад, запечатлевая отчаяние главного героя; его голос слился с воем сирены. Следующая сцена уже показывала события пять лет спустя. Миён даже пожалела, что так хорошо умеет предсказывать сюжеты.

– Кому безопаснее? – поинтересовался Джихун.

Миён перевела взгляд на юношу. Заиграла главная тема сериала – песня о потерянной любви и разбитых сердцах. Печальная песня для печальной истории.

– А это важно? – спросила она.

– Мне – важно.

От его слов у девушки участился пульс. По телу пробежала приятная волна. Так не должно было быть. Но впервые в жизни Миён потеряла контроль над собственным сердцем. А может, она никогда его и не контролировала.

– Ты задаешь слишком много вопросов, – проговорила она.

Джихун покорно вздохнул.

– Я провожу тебя до дома.

На улице моросило.

Джихун попросил Миён подождать, пока он сбегает за зонтиком.

Миён подумала было уйти, но решила подождать – сама толком не понимая почему. Закрыв глаза, девушка стояла под дождем, а на щеки ее беспрепятственно падали капли воды – холодные, пахнущие улицей. Землей, асфальтом и листьями.

– Дождь – это хорошо. – Из здания вышла хальмони Джихуна. Она крепко прижимала к себе куртку, а на голову повязала шарф, чтобы волосы не замочило.

– Совсем скоро снег пойдет. – Миён вытянула руку, ловя ледяные капельки.

– С первым снегом всегда приходят важные события.

Миён ждала объяснения, но вместо этого хальмони проговорила:

– Мой Джихуни… он плоховато сходится с людьми.

Девушка бросила на бабушку Джихуна растерянный взгляд.

– В школе его все любят. – Она не знала, зачем это сказала. Наверное, ей хотелось подбодрить хальмони Джихуна.

– Я рада. Он добрый и милый мальчик, но людям не доверяет. Особенно после того, как его мать ушла.

Миён прикусила язык. Ей было любопытно, но спрашивать не хотелось.

– Джихун был таким тихим, когда только ко мне переехал. Иногда целыми днями не говорил. Я очень беспокоилась.

Девушка поджала губы, чтобы не рассмеяться от удивления. Она никогда бы не подумала, что болтливый Джихун может вести себя тихо.

– Боюсь, первые четыре года не были для него лучшими. Мне стыдно, что я не вмешалась раньше. Я хотела им помочь – ему и его матери. Но ей требовалось нечто большее. И она ушла – это было лучшее решение, что она могла принять в той ситуации.

– Как решение бросить ребенка может быть лучшим? – Йена, может, и была к ней холодна, но Миён точно знала: мать ее никогда не бросит.

– То, что будет лучше для тебя, не всегда выглядит правильным с точки зрения всех остальных. Понимаешь, о чем я говорю?

Хальмони Джихуна обладала таким же внимательным взглядом, что и сам Джихун. Миён это тревожило.

– Джихун старается не подпускать к себе людей. И хорошо это скрывает, очень хорошо. Но в тебе он что-то увидел. Может быть, тебе так не кажется, но он предлагает тебе редкий дар – свою дружбу.

– Я его об этом не просила. – Миён казалось, что гравитация давит на нее, прижимает к земле. Это был слишком тяжкий груз, и он был ей не нужен.

– А об этом не надо просить – это же дар.

Почему эти двое так настойчиво верили в нее? Почему не могли оставить ее в покое?

– Я его недостойна. – Миён сжала руку в кулак, и капля воды на ладони просочилась сквозь пальцы.

– Это тоже не тебе решать.

Что-то во взгляде хальмони навевало на мысли, что женщина знает больше, чем говорит.

С громким лязгом открылась дверь.

– Хальмони, не стой под дождем!

Джихун бросился к бабушке и открыл над ней зонтик – тот самый, который Миён отдала ему на детской площадке. Почему-то девушке это не понравилось, и она поежилась от волнения.

– Не переживай за меня. – Хальмони с улыбкой потрепала Джихуна по щеке и шагнула к двери. – Проводи девочку до дома. – Хальмони поймала взгляд Миён. – Береги себя.

– Чего это она? – спросил Джихун, когда дверь закрылась.

– Ничего, – соврала Миён. Как ей надоели эти докучливые людишки с их наблюдательностью.

Не дожидаясь Джихуна, она вышла на дорогу. Парень поспешил за Миён, громко шлепая по мокрому тротуару.

Джихун шел так близко, что их плечи периодически соприкасались, и Миён попыталась отойти.

– Что ты как маленькая? – Джихун снова к ней приблизился.

– Под зонтом мало места.

– Поэтому будь благодарна, что я им с тобой делюсь, – ответил юноша.

– Это вообще-то мой зонт.

– А я думал, ты мне его подарила. – Джихун так невинно ей подмигнул, что Миён чуть не рассмеялась. Так что вместо этого она нахмурилась.

Налетел легкий ветер; зонтик откинуло назад, и стало видно луну. У Миён свело желудок. Голод был вдвое сильнее обычного. Он будто напоминал, что без бусины ее энергии негде храниться, и она слишком быстро теряла силы.

Девушка перевела взгляд на блестящий асфальт.

– Она на тебя как-нибудь влияет? – полюбопытствовал Джихун, и Миён сразу догадалась, что он о луне.

– Я всегда ее чувствую.

Она старалась не обращать внимания на боль, лошадиным галопом пробежавшую по ее мышцам. Все ей напоминало о том, что внутри было пусто. Миён спрятала руки в карманы, нащупала пальцами еву кусыль. Он согревал – крохотное утешение в этом холоде.

– Мать говорит, что все кумихо – женщины, потому что мы черпаем силу из луны.

– А что же мужчины? – осведомился Джихун.

– Они – ужин.

Джихун застыл, приподняв бровь, и Миён сдавленно рассмеялась.

– По преданию, мужчина – это солнце, а луна – его жена, – объяснила девушка. – Луна и солнце живут на одном небе, но никогда не пересекаются.

– Это просто сказка.

– Я сама живу в мире сказок.

– Но и в человеческом мире ты тоже живешь. Ходишь в школу. Делаешь домашку. Ездишь на автобусе.

Миён уловила в голосе Джихуна нотки разочарования, но не смогла понять, чем он расстроен.

– Мама считает, мне нужно уметь сливаться с толпой. Ассимилироваться. Мне нужен был краткий курс по выживанию в коварном человеческом мире – и что может быть лучше школы?

Джихун искренне рассмеялся, ямочки на его щеках стали глубже. Его смех согрел девушку.

– Что ж, действительно. Ненавидеть школу – куда уж нормальнее?

– Я не испытываю ненависти к школе, – вздохнула Миён. Вообще-то школа ей нравилась. Ей нравилось учиться, узнавать новые вещи, притворяться, что и в ее жизни встречаются такие простые проблемы, как домашняя работа и экзамены. – Но не бывает школ без детей. Без большого количества детей. А кумихо с толпами не ладят.

– Почему?

– По народным преданиям, раньше мы жили в горах, питались путниками. И неспроста.

Джихун кивнул, и Миён, не увидев на его лице отвращения, продолжила:

– Никто больше не путешествует пешком, так что кумихо вынуждены селиться рядом с людьми. Но чем больше людей вокруг, тем больше шанс, что кто-нибудь догадается о нашей истинной сущности.

– А разве это плохо?

Конечно, его это удивляло. Но не все похожи на Джихуна.

– Когда-то моя мать знала одну кумихо. Та верила, что близким нельзя врать. Думала: может быть, люди боятся кумихо только потому, что во всех мифах нас изображают чудовищами? В конце концов, если человек тебя полюбил, он будет любить тебя несмотря ни на что – будь ты хоть человеком, хоть кумихо.

– И? – Джихун наклонился, на лице явственно читалось любопытство.

– Скажем так, для кумихо это ничем хорошим не кончилось. – Миён не хотелось рассказывать историю этой несчастной. – Толпы очень быстро звереют.

– Если людей есть, то, конечно, они будут вас бояться, – пожал плечами Джихун. Наверное, его слова должны были расстроить Миён, но он говорил без осуждения. Просто озвучил факт, чистую правду. Типичный Джихун.

– Если я не буду питаться каждый месяц, то умру. Может быть, я эгоистка, раз выбираю свою жизнь, а не чужие. Но что бы сделал ты на моем месте?

Джихун насупился, и девушка поняла, что задела его этим вопросом.

– И никакого другого способа точно нет?

На сердце Миён легла тяжесть. Конечно же, он не мог не спросить. Джихун тоже наверняка боялся этой стороны ее личности. И она не могла его винить, хотя и было больно – больнее, чем она думала. Девушка покрепче сжала в руке бусину.

– Если я за сто дней не поглощу новую ци, то умру. Это обмен: человеческая энергия – на мою жизнь и бессмертие.

– О, точно, – произнес Джихун, разглядывая Миён. – Я все хотел спросить, сколько тебе… – Он умолк, смущенно поджав губы.

– Ты хотел спросить, не прячется ли за лицом восемнадцатилетней девушки старушка?

– Ну, раз ты сама об этом упомянула.

– Мне вправду восемнадцать.

– А твоей матери?

– Она старше той страны, в которой мы с тобой родились.

– Солидная дама, – Джихун улыбнулся. – Неудивительно, что ты друзей в гости не приглашаешь.

Миён с улыбкой отклонила голову назад, чтобы взглянуть на юношу. Она и не представляла, насколько близко он стоит – под зонтом места было совсем мало. Джихун чуть-чуть ссутулился, чтобы зонт был пониже. И когда девушка откинула подбородок, их лица оказались примерно на одном уровне. Его глаза наравне с ее глазами, его нос – с ее носом, его губы – с ее губами.

От него пахло солью, дождем и чем-то еще – очень легким. Запахом кожи, сладкой, как крем. От этого запаха у Миён помутилось в голове.

Девушка постаралась мысленно себя ободрить: «Ты – дочь Ку Йены. Ты – сильная. Ты – красивая. Ты – умная. И тебя таким не проймешь».

Не помогло.

Ей хотелось дать волю этому теплому ощущению в животе. Миён никогда не чувствовала ничего подобного, и ей не хотелось, чтобы тепло уходило.

«Мужчинам от нас только одно надо», – эхом раздался голос матери в голове. Миён отшагнула назад, подальше от немигающих глаз Джихуна. Когда он так на нее глядел, ей казалось, что он видит ее насквозь. Что он видел даже те тайны, о которых она сама пока не знала.

Это одновременно пугало и очаровывало.

Все ее чувства вышли из-под контроля. Девушка сделала еще шаг – лишь бы сбежать от переполняющей энергии. Раздался пронзительный гудок; на нее неслись фары. Миён удивленно моргнула. Откуда на тротуаре машина?

Руки Джихуна обхватили Миён, и их обоих закрутило. Машина, сигналя, пронеслась буквально в сантиметрах от них.

Джихун крепко прижимал к себе Миён, сердце его стучало как бешеное; она утыкалась лицом ему в грудь. От рубашки юноши исходил слабый запах средства для стирки. Дрожащей рукой парень гладил ее по волосам. Шум в ушах постепенно стал затихать.

– …что ж ты не смотришь, куда идешь, пабо-я?

Шокированная от произошедшего, Миён не сразу осознала, как близко Джихун стоит. Тепло его тела согревало ее.

Но под его кожей пульсировала ци. Такая теплая, тяжелая, успокоительная… Голод Миён словно потянулся к юноше. Ей хотелось впитать его энергию, наполнить себя ею.

Девушка отскочила назад, оттолкнула Джихуна, и тот по инерции отступил на несколько шагов назад. От дождя волосы Миён мигом намокли и прилипли к лицу, но остудить пылающую кожу дождь не мог.

– Не подходи ко мне, – бросила она Джихуну, когда тот сделал шаг ей навстречу. – Держись от меня подальше.

– Ладно. – Джихун поднял руки вверх, словно демонстрируя, что он ей не навредит. Миён чуть не рассмеялась, так он нелепо выглядел.

– Находиться рядом со мной слишком опасно.

– Ты постоянно мне об этом напоминаешь.

Миён нахмурилась: он не воспринимал ее всерьез.

– Тогда почему ты до сих пор не сбежал?

– Слишком много мороки, – с дерзкой улыбкой ответил Джихун.

Как же Миён не хотелось испытывать эту тяжесть на груди. Она будто напоминала, как важен для нее стал этот мальчишка – несмотря на все попытки оттолкнуть его.

– Ты говорил, что никогда не врешь. Но сейчас ты мне солгал.

– Может быть, – медленно и непривычно серьезно начал он. – Я не убегаю, потому что знаю, каково это – когда люди сбегают от тебя.

– Ты про свою мать? – Это было чрезмерно грубо, зато достигло цели: взгляд Джихуна помрачнел, и парень отступил на шаг. Наконец-то он отступил. Она же этого и хотела, напомнила Миён себе, удаляясь по темному тротуару.

Холод пробирался под кожу. Все тело болело. Как если бы дождь вытянул из нее всю энергию. Но не дождь был виноват в ее усталости. Сил ее лишило решение уйти от того, чего ей хотелось больше всего.

Не все хищники – чудовища. Но если долго их бить, то и они могут укусить.

Этот урок хорошо запомнили жители маленькой деревушки в конце девятнадцатого века.

Императрица Мёнсон – королева Мин – жаждала модернизировать Чосон.

И была в то время одна кумихо. Жила она в маленькой деревне на одной из скалистых гор, тут и там раскиданных по землям государства. И, хотя обычно кумихо вели кочевой образ жизни, эта лисица любила отдаленную деревушку и ее жителей. И поэтому она решила остаться в ней навсегда.

Она знала имена всех соседей. Играла с их детьми. Помогала собирать урожай.

Кумихо никогда не нападала на жителей деревни, ведь она их полюбила. Вместо этого каждую полную луну кумихо уезжала далеко-далеко, чтобы насытиться.

Королева Мин всеми силами выступала за прогресс. Она жаждала открыть Чосон новым идеям, новым технологиям, новым религиям.

И кумихо увидела в этом прогрессе надежду. Может быть, теперь, когда люди больше не верят в мрачные мифы и суеверия, она смогла бы доверить им свой секрет? Ведь те же люди, что передавали из поколения в поколение поверья о злых кумихо, верили и в силу любви.

Наконец кумихо отважилась рассказать им правду.

Сначала она решила поведать все старейшине деревни в надежде, что тот уговорит и остальных жителей.

Когда он отвернулся от нее, то же сделали и все остальные. Той ночью они пришли к лисице с мечами и камнями. Они разрушили ее маленький ханок[76]. Но их клинки не убили ее.

Кумихо убежала, ослепленная предательством и болью. Жители деревни еще долго преследовали ее, обыскивали горы и поля, но в конце концов решили, что кумихо умерла, и вернулись к своим жизням. Кумихо осталась одна – брошенная, сломленная. А вся деревня просто вернулась к сбору урожая и воспитанию детей. Для них ничего не изменилось с тех пор, как они прогнали демона, и при виде этой подлости сердце кумихо поглотила ярость.

На следующее полнолуние она вернулась в деревню и обошла каждый дом. Она рвала людскую плоть когтями, зубами и у каждого вырвала печень.

Последний ханок на ее пути принадлежал отвернувшемуся от нее старейшине. Но, когда кумихо ворвалась в его дом, на нее напали шаманы. Своей магией они отделили ее душу от тела и прогнали на тот свет. А вместе с кумихо туда канула и ее злоба.

С полнолунием на грудь Миён навалилась тяжесть, а вместе с ней пришли предвкушение и беспокойство. Ей хотелось, чтобы сегодня все прошло хорошо. Ей нужно было снова найти равновесие – девушка была уверена, что все станет хорошо, когда бусина вернется на место.

Миён сбежала по лестнице; она не хотела опоздать на встречу с шаманкой. Но, завидев мать с чемоданом, лисица остановилась как вкопанная.

– Ты уезжаешь куда-то? Сегодня? – удивилась девушка.

«В полнолуние?»

– Да, у меня есть важные дела, и я не могу больше их откладывать.

– Но мне нужно… – Миён осеклась. Она и сама не знала, что хотела от матери. Разве что ей было спокойнее, будь Йена рядом. А сегодня предстояла важная ночь.

– Меня не будет всего несколько дней, максимум неделю, – ответила старшая кумихо.

– Куда ты? – вырвалось у Миён.

– По работе.

Судя по холодному голосу матери, та считала, что Миён лезет не в свое дело.

Девушка совершенно не представляла, чем занимается Йена. Она знала, что мать за свою долгую жизнь заработала состояние, и Миён никогда не нуждалась. В детстве она недоумевала: зачем матери вообще надо было работать? Однажды Миён поинтересовалась, куда Йена так часто уезжает, и та ответила, что кое-что ищет. Надеяться на подробное объяснение не приходилось – если Йена не хотела чего-то говорить, добиться от нее ответа было просто невозможно.

– Веди себя прилично, пока меня не будет. – Больше похоже на приказ, чем на просьбу.

– Конечно. – Миён низко поклонилась и так и стояла, пока дверь за матерью не закрылась.

Когда такси увезло женщину прочь, Миён направилась в лес. К месту встречи с шаманкой вела узенькая лестница из камня, стершегося под воздействием грязи и булыжников.

Луна сегодня выглядела полнее, чем обычно, – точь-в-точь перекачанный воздушный шарик, который вот-вот лопнет. Только вот вместо луны, казалось, лопнет Миён. Кожа зудела, как будто под ней ползали тысячи маленький жучков. Желудок то и дело делал сальто, напоминая, что ци у лисицы осталось опасно мало. Надо было провести обряд и найти новую ци. Когда она насытится, станет получше.

Нара сидела под корявым деревом, уже полностью облетевшим, и раскладывала все для обряда. На маленьком деревянном столике стояла медная чаша с водой и чаша с песком и зажженным благовонием. Сквозь голые ветки просвечивала луна, отбрасывая на девушку искривленные тени.

– У меня почти все готово. – Нара даже не посмотрела на подошедшую кумихо.

– Сколько нам времени понадобится?

– На обряд – мало. – Нара прикусила губу и сверилась с наспех исписанной бумажкой.

Придется Миён довольствоваться неполным ответом. Она прекрасно понимала, что сейчас они обе ступают на неизведанную территорию.

– Садись.

– Откуда ты знаешь про этот обряд? – Миён села напротив шаманки. Казалось бы, невинный вопрос, однако Нара заметно погрустнела.

– Моя мама описывала его в своих дневниках. Ей нравилось изучать другие религии и поверья. Хальмони говорит, благодаря этому мама стала хорошим шаманом.

Миён заметила скорбь в голосе подруги. Тоску девушки, которой никто не мог наскучить.

– Уверена, она гордилась бы тобой. Твои родители бы оба гордились.

Банальность, но лучше Миён придумать не могла.

– Мне остается только трудиться, чтобы не запятнать их имя. – Лицо Нары осветила решимость. А Миён подумалось, как красиво выглядит подруга с упрямо сжатым ртом и твердым взглядом.

– Начнем. – Шаманка глубоко вздохнула, не отрывая взгляда от бумажки в руке. – Принесла талисман?

Миён достала конверт из кармана и передала девушке. Талисман выглядел совсем обычно – Нара такие же в своем магазинчике делала.

Юная шаманка запела. Слова взывали к энергии инь и ян, рассказывали об их чистых проявлениях и прозрачных водах. Запев об огне, шаманка подожгла талисман и подставила чашу с водой под осыпающийся пепел.

Когда талисман полностью сгорел, Нара медленно провернула чашу, размешивая пепел; вода окрасилась в мутно-серый цвет. Шаманка обмакнула пальцы и потянулась к Миён, но кумихо отпрянула.

– Не шевелись, – приказала Нара – так строго, что Миён удивилась.

Девушка провела пальцами по векам и лбу лисицы.

У Миён на языке вертелась тысяча вопросов, но она их проглотила. Нара протянула ей чашу.

– Пей.

Вода пахла огнем и дымом.

– Пей, – повторила Нара.

Жидкость была теплее, чем думалось Миён, – словно в пепле от талисмана все еще горело пламя. Лисица пила маленькими глотками, борясь с накатывающей тошнотой, но потом в горле встал ком, и Миён сильно закашлялась.

– Нужно выпить все, – настойчиво сказала Нара.

С каждым глотком горло рвало болью; кусочки талисмана липли к внутренним органам, царапали изнутри. Миён сложилась пополам. Чаша выпала из ее трясущихся рук, и жидкость пролилась на землю.

– Нет! – Нара с криком бросилась вперед. Но спасать уже было нечего.

Миён еле дышала от мучительной боли. Внутренности горели, как будто она проглотила пылающие угли.

– Что ты сделала? – Даже говорить было неприятно. Слова царапали, жгли горло языками пламени.

– Ты должна была все проглотить, – запаниковала Нара. – Я не знаю, что теперь будет.

Вокруг кружили и танцевали тени, и Миён не понимала: деревья качаются или у нее со зрением что-то не так. Спотыкаясь, девушка встала – и тут же чуть не упала на подкосившихся ногах.

– Сонбэ! – испуганно вскрикнула Нара.

– Не трогай меня.

В ушах гудело. Голова кружилась. Мышцы сводило судорогой.

Нара подползла к ее ногам.

– Сонбэ, твоя бусина. Где она?

– Отстань от меня! – Миён кричала – одновременно на все и ни на что.

Лисица рванулась бежать. Ветки хлестали ее по щекам, корни деревьев вздымались из-под земли и бросались ей под ноги. Каким-то чудом Миён удалось не упасть, и она стремглав пронеслась сквозь лес, который впервые в жизни пугал ее.

Она ничего не видела. Что в этом талисмане было?

За ней гнались тени. И Миён понимала, что нельзя дать им себя поймать.

Она выскочила из леса прямо навстречу слепящим городским огням. Свернула в сторону, чтобы не попасть под машину. От далеких звуков транспорта и людских голосов кружилась голова, и лисица, спотыкаясь, свернула в какой-то переулок. Ей было все равно, где она в результате окажется. Здания вокруг были покрыты трещинами и пятнами, и между обваливавшимися домиками еле можно было пройти. Ржавые двери со скрипом раскачивались на петлях, окна все зарешечены. Ноздри Миён наполнил запах человеческой вони, и ее едва не стошнило.

Одна из дверей с грохотом распахнулась, и улицу наводнили крики. Миён старалась держаться тени: ей не хотелось, чтобы кто-нибудь видел ее в таком состоянии. Она не представляла, как сейчас выглядит. А вдруг ее хвосты проявились?

Но до сих пор, едва волоча ноги по дороге, держа путь сама не зная куда, Миён чувствовала, как ее преследуют призрачные тени. Они шептали ей. Подначивали.

Убийца.

Злодейка.

Чудовище!

– Нет, – хрипло прошептала Миён. – Отстаньте от меня!

Она споткнулась о собственную ногу и, натолкнувшись на мусорные баки, с грохотом упала на землю.

Она накрыла голову руками, прячась от теней. Дверь соседнего дома открылась, и на асфальт рядом с девушкой упала полоска света. Миён поспешно отползла, надеясь, что ее не заметили.

– Кто тут? – раздавшийся голос был грозным, мрачным, а его обладатель явно подвыпил. – Парень! А ну иди сюда!

– Да, абоджи?[77]

Миён зажмурилась. Второй голос она уже где-то слышала.

– Я же говорил тебе: закрывай крышку на мусорке, а то всякие бродячие псы будут рыться!

– Я закрыл.

Миён вспомнила. Чун Джэгиль. А значит, мужчина, схвативший парня за воротник, – это его отец.

– Судя по всему, не закрыл! – Раздался звук удара, вскрик, и Джэгиль врезался в дверную раму. Рукой он держался за щеку, куда его только что ударил отец.

– Бесполезный мальчишка! – прикрикнул на него мужчина. – Сам закрою. Все равно за пивом надо сходить.

Дверь захлопнулась, забирая с собой весь свет. К Миён приближались шаркающие ноги.

Вот и он. Прям сам в руки идет.

Это ее мысли? Или голоса теней? По правде говоря, Миён было все равно; она внезапно поняла, что голодна. Голод затмил страх и боль, поглощавшие ее несколько секунд назад.

Гравий захрустел под ботинками мужчины. Миён проглотила слюну.

Ты его чуешь?

Она поднялась на ноги, села за упавшими крышками от мусорных баков.

Разорви его. Ты для этого и была создана.

Мужчина споткнулся о ее ногу.

– Чт…

Она не дала ему договорить. Выпрыгнув из укрытия, девушка вцепилась ему в горло. Мужчина удивленно выпучил красные от похмелья глаза на багряном от нездорового образа жизни лице.

«Он подлец, – напомнила себе девушка. – Он бьет своего сына. Он – плохой человек».

Миён сжала горло мужчины, а он впился ногтями ей в руку. Она еще не успела впустить в себя его ци, но уже почувствовала ее. Кумихо начала откачивать его энергию – так быстро, что мужчина вскрикнул от боли. Она еще никогда не впитывала энергию так быстро. Миён и не знала, что может причинить кому-то столько боли.

– Абоджи? – Из-за двери, вглядываясь в темноту, показался Джэгиль.

Миён оцепенела. Что она делает? Этот мужчина – не преступник и не убийца, как те, на кого она обычно охотилась. Он был обычным пьяницей. Чьим-то отцом.

Она уронила мужчину на землю. Тот лежал без чувств, но его грудная клетка вздымалась и опускалась в такт дыханию. Он был жив.

Миён попятилась, завернула за угол и рванула со всех ног.

«Я не хотела, – повторяла она себе. – Я не чудовище».

Да, ты хотела. Да, ты чудовище.

Миён обернулась в поисках голоса. Неужели кто-то ее видел?

– Кто здесь? – крикнула она в темноту.

Перед глазами танцевали тени, темные извивающиеся фигуры.

– Что вы такое? – закричала Миён.

Тени соединились, превратившись в столбы дыма с лицами. Ураган духов, всех тех людей, кого Миён лишила жизни.

Они пожирали ее осуждающими взглядами. Открывали рты, и наружу вырывался крик.

Призраки прошлого высвободились из разума Миён и кружили вокруг. Неужели это наказание за то, что она живет, убивая других? Девушка закрыла уши руками, чтобы не слышать хора их голосов. А когда это не помогло, она побежала.

Чтобы понять, почему лисица была обречена на столь кровожадную судьбу, давайте вспомним самую первую кумихо.

Будучи символом дерева, печень подпитывает огонь сердца.

Все в теле проходит через печень. Она обезвреживает токсины и вырабатывает полезные вещества. Печень – единственный орган в человеческом теле, который может восстанавливаться.

И на это ей нужно много ци.

Лисицы не сразу стали поедать мужскую печень.

Как и с любой трагедией – или проклятьем, – все случилось из-за любви.

Поначалу кумихо жила за счет той ци, что накопила за свою долгую жизнь.

Но потом она стала постепенно уставать от вечных путешествий. Она хотела осесть в одном месте, найти свой истинный дом. Именно тогда она встретила двух очень разных мужчин.

Один был сансином[78] – горным божеством. Каждую ночь он являлся к кумихо и признавался ей в любви.

Но ее сердце было отдано смертному, и ради него она хотела стать человеком.

Сансин сказал ей, что знает, как можно стать человеком, и, чтобы доказать лисице свою любовь, поведал ей об этом.

Он рассказал, что надо съесть печень сотни мужчин и поглотить их ци. И, если сделать это за сотню дней, желание кумихо исполнится.

И кумихо сделала как он сказал: съела печень сотни мужчин.

На сотый день она пришла домой к мужчине, которого любила.

Он проснулся и увидел ее, омытую светом луны.

И отпрянул от нее в страхе. Она была уже не человеком, но полуженщиной-полудемоном. Словно в доказательство ее сущности вокруг кумихо кружили девять хвостов. Ее душа была охвачена тенями – знак всего зла, что она совершила.

И мужчина отверг ее любовь. Опьяненная ци, полная отчаяния, лисица пришла в бешенство и в слепой ярости убила его.

С разбитым сердцем явилась кумихо к сансину.

Он кинул на нее холодный взгляд:

– Ты отвергла меня. Теперь твое проклятье – демоном бродить по земле. Ты поживилась мужской печенью и потеряла душу. Благодаря ци убитых ты будешь жить вечно – но будучи егве[79], чудовищем, тварью. Ни один смертный тебя никогда не полюбит. А все, кто последует за тобой, встретят ту же судьбу.

Так лисица стала женщиной, а женщина стала демоном.

И она навечно стала кумихо.

Джихун целых десять минут стоял перед белоснежной дверью, прежде чем наконец решился позвонить.

Никто не открыл.

Он окинул взглядом очаровательный дом. Такой же, что и в тот день, когда он доставил Миён еду из ресторана.

И он бы не пришел сюда, но Миён с прошлого полнолуния не появлялась в школе. Он целую неделю думал о ней. Волновался. Вспоминал ту дождливую ночь. Когда они стояли возле дороги, он хотел ее поцеловать. Хотел узнать, будет ли поцелуй с ней на вкус как дождь. Парень подозревал, что скорее он будет похож на молнию.

Джихун снова постучал, и снова без ответа. Юноша повернул было обратно к скутеру, но тут дверь открылась.

Миён выглядела истощенной, как будто за последние семь дней скинула сразу килограммов пять. Ее глаза закрывали огромные солнцезащитные очки, а волосы были собраны в неряшливый пучок – но было видно, что они все в колтунах.

– Миён-а? – потянулся к ней Джихун.

Девушка отпрянула, дыхание стало прерывистым.

– Ты настоящий? – прошептала она.

– Что? – Джихун придвинулся к ней и увидел, что у нее дрожат плечи.

Миён прочистила горло и заговорила уже увереннее:

– Джихун. – Она глубоко вдохнула, ухватилась за его имя, как за якорь. – Что ты тут делаешь?

– Я переживал? – Это было не утверждение, а вопрос – он знал, что Миён это не понравится.

– У меня все хорошо. Правда, мне надо идти. – Миён попыталась протиснуться мимо, но он загородил ей дорогу.

Девушку так трясло, что Джихун даже удивился, как у нее зубы не стучали.

– Что происходит? Это из-за твоей бусины, да?

Миён с шипением выдохнула и попыталась оттолкнуть его руки. Но не смогла. Куда делась вся ее сила?

– Не надо за меня переживать, – настойчиво проговорила она.

– Тогда скажи, как мне тебе помочь.

– Мне никто не может помочь, – прошептала Миён. – Я проклята.

– Что это значит? – спросил ее Джихун, но к дому подъехало такси, и Миён рванула к нему.

– Иди домой, Джихун. Мои дела тебя не касаются. – Она захлопнула за собой дверь, и такси, разметав камешки, поехало прочь.

Миён стучала в ржавую металлическую дверь. Ей повезло, что дом находился в конце узенькой улочки – солнечный свет сюда едва проникал, а очки и без того не справлялись с пульсирующей головной болью. А еще они защищали только от солнечных лучей, но никак не от призраков, то появляющихся, то исчезающих из ее поля зрения.

Эти призраки донимали девушку всю неделю. Демоны прошлого, грешники при жизни, после смерти они явились мучить ее и угрожать.

Ждем не дождемся, когда твоя душа к нам присоединится.

Ты убиваешь, чтобы жить, – чем я, по-твоему, поступил хуже?

Ты живешь лишь грехом, и когда придет твоя смерть, наказание будет суровым!

Миён заколотила в дверь сильнее, пытаясь заглушить шепот.

– Да слышу я, слышу! Иду! – раздался голос изнутри, и через секунду дверь открылась. Чуну раздраженно уставился на Миён. – Ну конечно, кто это еще мог быть. – Он нахмурился. – Придется поговорить с этой шаманкой. Уже начинаю жалеть, что она тебя сюда привела.

– Что это было? – Миён, не обращая внимания на ворчание Чуну, зашла внутрь – и призраки разом исчезли. Девушка развернулась, ища их глазами. – Стоп, что происходит?

– Так, тебе придется озвучить вопрос полностью. Недомолвок я не понимаю. – Чуну придерживал дверь, точно надеялся, что Миён сейчас передумает и уйдет.

– Что ты мне продал? – процедила она.

– Талисман, – Чуну говорил медленно, как с ребенком.

– Это я знаю. Для чего он?

– Ты его использовала?

– Может быть, – расплывчато ответила Миён. Она не была уверена, чем и скольким стоит делиться с токкэби.

– Использовала. И теперь видишь призраков. А еще думаешь, почему они не последовали за тобой внутрь.

Миён промолчала.

– Все из-за него. – Чуну указал на золотой талисман рядом с дверью. – Он защищает от всяких неприятных штук. Я подумал было, что он сломался, раз ты сумела войти.

– Ха-ха. – Миён закатила глаза. Она была на пределе: всю неделю ее изводили лица жертв, которые следовали за лисицей везде и всюду. Миён достала кошелек. Пальцы тряслись, и она сложила их в замок, успокаивая дрожь. – Сколько?

– За шутку? Отдам бесплатно. – Чуну игриво подмигнул.

– За талисман. – Она решила не обращать внимания на его притворство. Миён не верила, что токкэби ее не понял. – Сколько он стоит?

Не дожидаясь ответа, лисица достала из кошелька все, что в нем было, но Чуну даже не притронулся к деньгам.

– Зачем тебе нужен был первый талисман?

Миён кинула на него сердитый взгляд.

– Если ответишь, я отдам тебе этот, – Чуну указал на желтую полоску бумаги, развевающуюся на ветру.

– Я кое-что потеряла, и мне надо вернуть это на место. А Нара говорила, что талисман поможет мне раскрыть мою энергию.

– Не уверен, что шаманка сказала тебе правду. Если, конечно, ты не призраков потеряла.

Миён содрогнулась от неприязни: Чуну буквально озвучил ее мысли.

– Он только на это годится? Чтобы раскрывать разум и видеть призраков? И больше ничего?

– Ну, все можно… изменить, – задумался Чуну. – Но без должных умений и указаний это слишком опасно.

Миён вздохнула. Она была дурой, раз думала, что у нее все схвачено. Теперь приходится платить по счетам.

– Что такого могла потерять кумихо, чтобы идти на подобный риск? – Чуну не сводил с нее внимательного взгляда.

– Тебя это не касается.

– Не могу же я не полюбопытствовать.

– Я пришла сюда не в викторину играть. Мне нужен талисман.

Чуну поднял руку, и Миён еле сдержалась, чтобы не сломать ему палец.

– Как кумихо могла потерять свой еву кусыль? – Глаза его расширились от удивления.

И почему Миён удивилась, что он так быстро угадал? Она и так уже знала, что этот токкэби куда умнее любого гоблина, только бесит вдвое больше.

– Не знаю. Зато сейчас выясним, как токкэби может потерять левую руку.

Чуну поднял другую руку, показывая, что сдается. Потом снял с двери желтый листок и отдал его девушке, вырвав у нее деньги.

– Приятно иметь с тобой дело. Этот есть не надо. Просто носи с собой. Он уменьшит количество призраков вокруг.

– Уменьшит? – переспросила Миён.

– Полностью он тебя от духов не защитит. У меня дома много амулетов, которые усиливают его действие, но все их носить будет слишком проблематично. Хочешь ты того или нет, но теперь ты – гордая обладательница дара ви́дения.

– Прекрасно.

Миён протиснулась обратно на улицу. Дверь за ней с грохотом захлопнулась, обострив головную боль. Но хотя бы призраки исчезли. По большей части. Где-то на периферии зрения витали тени, однако перед ней они юлить перестали. Да и шепот поутих.

Карман завибрировал, и девушка подскочила. На какое-то мгновение она подумала, что один из призраков все же сумел разрушить чары и решил ее растрясти. Миён достала из кармана телефон и нахмурилась: звонила мать.

– Алло?

– Мне позвонили из школы. – Йена определенно была недовольна. – Сказали, что ты уже неделю на уроках не появлялась. Ты же знаешь, я терпеть не могу, когда мне из твоих школ звонят. Я чего-то не знаю?

– Просто не хотела туда идти, – небрежно ответила девушка. Она надеялась, что голос не дрожал в такт рукам. – Когда ты вернешься домой? – Вот теперь задрожал и голос. Миён устала, и ей нужна была мама.

– У меня еще есть дела. Буду дома не раньше чем недели через две.

Миён подавила всхлип.

– Завтра иди в школу, – распорядилась Йена и повесила трубку, не дав Миён ответить.

Школа была пыткой. То есть даже мучительней, чем обычно.

С самого утра Миён настойчиво не обращала на Джихуна внимания. Но хоть в школу вернулась. Парень заметил, что выглядит лисица измученно: кожа побледнела, на лбу выступил пот. Он волновался. Она же говорила, что кумихо никогда не болеют. Так почему же она такая бледная?

Джихун как раз думал об этом, когда они с Чханваном шли из школьного магазинчика с полными руками еды. Заметив Миён, Джихун резко остановился. Она тоже увидела его – и свернула направо, в женский туалет. Девушка определенно избегает встречи с ним.

– Она все еще с тобой не разговаривает? – спросил Чханван.

– Ты о чем? – Джихун попытался притвориться дурачком, но ничего не вышло.

– Все уже в курсе, – пожал плечами Чханван. – Делают ставки, когда она тебя бросит.

– Нельзя положить конец тому, что еще не началось. – Джихун занял позицию возле двери туалета. – Вот, возьми мой пакет и отнеси в класс, ладно?

Чханван забрал у Джихуна пакет с чипсами и конфетами, пожелал другу удачи и направился в кабинет.

– Ты что тут забыл? Подглядываешь, извращенец? – прикопалась к нему подошедшая Пэк Хана.

– Когда я последний раз проверял, стены все еще были общими.

Хана закатила глаза и захлопнула за собой дверь.

Прошла еще пара минут, и Джихун сдался. Он злился. Что он делает? Ждет, пока на него накричат, проигнорируют или еще что похуже.

Он уже было ушел, когда вдруг услышал изнутри крик. Джихун дернул дверь, и в этот самый момент Хана толкнула Миён прямо на кафельную стену.

– Хорошо, наверное, быть богатенькой: мамашка заплатила – и ничего как будто и не было, – набросилась на девушку Хана. – Даже покушения на убийство.

Миён не отвечала; голова ее висела так низко, что волосы заслоняли лицо.

– Эй? Слышишь меня? – Хана снова толкнула Миён в стену, и в этот раз девушка ударилась о кафель головой. – У меня брат двоюродный в Кванджу живет. Я ему показала твою фотографию, а он сказал, что знает тебя – только под другим именем. Что, решила сменить имя после того, как чуть не убила ту девчонку?

В углу маленького туалета стояла Сомин и спокойно вытирала руки. Как будто вообще ничего не происходит.

– Ты что делаешь? – подал голос Джихун. Все три девушки разом подняли на него глаза.

– Ой, заткнись, Ан Джихун. Я знаю, что ты в нее втрескался. – Хана ухмыльнулась. – А она говорила тебе, почему ее из прошлой школы выгнали? За покушение на убийство!

Все еще не обращая на происходящее никакого внимания, Сомин кинула бумажное полотенце в мусорку и повернулась к выходу. Джихун преградил подруге путь рукой.

– Сомин-а, я в тебе разочарован.

– Что? – Она округлила глаза.

– Ты должна была ее остановить! – возмутился Джихун.

– Ты не имеешь никакого права меня осуждать, – оскалилась Сомин. – Нечего было секретничать и игнорировать меня!

Джихун не знал, что ответить. Впрочем, Сомин все равно не дала ему такой возможности – она пулей выскочила из туалета.

– Ты тоже иди, Хана. Если, конечно, не хочешь, чтобы я рассказал госпоже Квон об увиденном.

Хана презрительно усмехнулась, но все же вяло вышла в коридор, не глядя Джихуну в глаза.

Парень подошел к Миён и проверил, нет ли у нее крови.

– Нигде не болит?

Он откинул волосы с ее лица, но Миён отпихнула его, словно вздорный ребенок, которому в тягость забота родителей.

– Я бы им ничего не сделала.

– Я остановил Хану не потому, что за них боялся, а потому, что это было неправильно.

Миён метнула нервный взгляд в сторону.

– Не волнуйся, она не вернется, – заверил ее Джихун.

Из горла Миён вырвался тихий всхлип, и плечи у нее затряслись. Ее взгляд судорожно метался из стороны в сторону, словно вокруг кружили невидимые глазу юноши тени.

Джихун нахмурился. Мог ли удар о стену навредить? Бывают ли у кумихо сотрясения мозга?

– Она не врала, – голос Миён дрогнул.

– Что?

– О той девочке. Она считала, что я увела у нее парня. А он ее бросил, потому что возомнил, что влюбился в меня. Глупый человеческий мальчишка.

Миён выглядела очень несчастной. Но в груди Джихуна все равно всколыхнулась волна жара. Его охватила ревность.

– И она никак не отставала. Натравила на меня всю школу.

Джихун молчал. Он понимал, что ей надо выговориться. Хальмони всегда говорила, что такое нельзя держать в себе.

– И я слишком бурно отреагировала. Я хотела, чтобы она оставила меня в покое. Она стояла так близко – я слышала, как у нее сердце бьется. Я ее оттолкнула, лишь бы она отстала. Надо было ей в тот раз за мной через мост идти…

– Что с ней произошло? – Джихун охрип от волнения.

– Девчонка выжила, – ответила Миён. – Я не убиваю невинных людей. – Она пристально разглядывала Джихуна, наморщив лоб. Вид девушки говорил лучше любых слов: никто никогда не вставал на ее сторону.

– Значит, это был несчастный случай, – Джихун облегченно выдохнул.

– А если нет, ты бы ушел? Заговорил бы со мной, если бы думал, что я специально навредила невинному человеку?

Джихун помедлил.

– Не знаю, – наконец признался он. – Но это не тот случай.

– Вот в чем твоя проблема. Ты хочешь быть другом благородному чудовищу, но ты все время забываешь – я убиваю, чтобы жить. Я – плохая, – произнесла Миён. – И я никогда не притворялась хорошей. – От отчаяния голос у нее сорвался.

– Я и не забываю, – ответил Джихун. – Но знаю, что в тебе больше добра, чем ты думаешь.

– Не говори так. – Гнев Миён эхом отразился от стен. – Ты ничего не знаешь! Не знаешь, что я творила. Прекрати притворяться, будто все понимаешь!

– Я точно знаю, что мне не нравится, когда над тобой издеваются.

Джихун вдруг понял, что Миён не все равно, что она переживает. Чтобы жить, ей приходилось убивать, но сердце у нее было доброе. Скорее всего, девушку разрывало от осознания, что одно ее существование приносит окружающим боль. Джихун понимал это, и ему было за нее обидно – пусть даже он и не знал, как ей помочь.

– Я все время их вижу, – Миён дрожала. – Они напоминают мне о том, что я наделала.

– Кто? – Джихун отчаянно пытался ее понять. Как будто после этого он наконец сможет ей помочь.

Миён сердито вдохнула, глаза ее наполнили слезы, но она не дала ни одной слезинке упасть – настолько крепко держала себя руках.

У Миён завибрировал телефон, и она посмотрела на экран. А потом, не глядя на Джихуна, сорвалась с места и выскочила за дверь.

«Вот обязательно Ан Джихуну надо быть настолько мучительно понимающим?» – думала Миён.

Телефон снова завибрировал. Еще одно сообщение от Нары.

«Я перед школой, пожалуйста, можешь со мной поговорить?»

Миён стрелой неслась по коридору, хотя уже прозвенел предварительный звонок на урок. Сейчас она вернуться в класс не могла. Голова пульсировала болью, и тени духов, пусть Миён и отказывалась на них смотреть, все так же крутились вокруг. А если постоять подольше, можно было даже расслышать их шепот.

Убийца.

Чудовище.

Егве. Тварь.

По пути к школьным воротам Миён чувствовала, как болтается в кармане еву кусыль. Казалось, с каждым шагом жизнь по крупинке покидает лисицу.

Ворота были закрыты, и Миён пришлось перелезть через забор. Если повезет, и из школы сбежать получится, и с шаманкой не встретиться.

Но девушке не повезло. Как только ноги соприкоснулись с асфальтом, она услышала знакомый голос. К ней, слегка задыхаясь, подбежала Нара.

– Сонбэ!

– Что ты тут делаешь?

– Ты не отвечала на мои звонки.

– Нам с тобой не о чем говорить. – Миён отвернулась и пошла вдоль улицы.

– Зачем ты от меня отгораживаешься? – нахмурилась Нара. – Я могу тебе помочь.

Все так же молча Миён зашла в первую попавшуюся дверь, за которой скрывались узкая лестница и помятый лифт. Рядом с дверями лифта висела табличка с указателями: магазин мобильных телефонов, норэбан[80] и маленькое кафе на крыше.

– Куда мы идем? – спросила Нара.

– Куда-нибудь, где можно будет поговорить без свидетелей. – Миён вошла в лифт и нажала кнопку третьего этажа.

– Норэбан? – растерялась шаманка.

Миён не ответила. Двери лифта открылись, и девушки вышли в тесный коридор. На зеркальных стенах мигали яркие неоновые огни. В небольшом баре продавали различные закуски, газировку, алкоголь. На висящей тут же табличке от руки было написано, что у них есть самые новые кей-поп песни. Миён подошла к мужчине, сидящему за липкой стойкой, и поинтересовалась:

– Можно забронировать комнату на час?

Он взглянул на школьные формы девушек, потом пожал плечами и лениво озвучил цены за комнату. Похоже, прогулы его не волновали – лишь бы клиенты платили.

В комнате стоял запах несвежего пива и соджу, но хотя бы не было посторонних. Миён взяла гигантский квадратный джойстик и выбрала первую попавшуюся песню. Из колонок загремел трот[81]. Музыка времен их родителей. Ну или, по крайней мере, родителей Нары. Миён сомневалась, что Йена хоть когда-нибудь слушала музыку. На экране мелькали слова песни «Love Battery»[82] на фоне цветов и природы.

Миён повернулась к шаманке:

– Говори.

– Эти духи… – Нара оглянулась, но Миён заставила себя не смотреть. Она отказывалась признавать, что привидения ее преследуют. – Ты же их видишь, да?

– Ты сделала это специально? – озвучила Миён вопрос, глодавший ее все это время.

– Я с рождения вижу призраков, зачем бы мне обрекать на это проклятье других? – На глаза девушки набежали слезы.

Миён выдохнула. Ответ шаманки развеял ее сомнения. Действительно, с чего бы Нара стала желать ей зла?

– Что тогда произошло?

Нара покачала головой.

– Извини, сонбэ. Я не сумела перенаправить энергию талисмана, не хватило навыков. Не стоило и пытаться. Но я так хотела помочь… – Девушка сложила ладони, точно выпрашивая прощения. Моля о нем.

Миён знала, что надо пойти ей навстречу, что прощение утешит шаманку. Но она не могла.

– Ты можешь избавиться от них? – поинтересовалась кумихо.

– Можно, наверное, провести обряд для защиты. Кажется, был кут…[83]

– Нара, по-моему, шаманских плясок тут не хватит.

– Вот увидишь! А если ты мне дашь свой еву…

– Нет, бусину я тебе не отдам. Я расскажу о ней маме. Надо было сделать это с самого начала.

Нара побледнела от страха и прошептала:

– Ты скажешь ей о том, что мы сделали?

– Нет, о тебе я матери никогда не рассказывала и не расскажу. Не бойся.

– Хорошо, – кивнула Нара. – Только помни, я всегда рядом.

Шаманка будто требовала, молила Миён поверить в нее.

Громкая мелодия стихла. В комнате воцарилась тишина, и призраки снова начали шептать. Миён потянулась за пультом, чтобы поставить новую песню и заглушить их.

– Они и до этого были, – вдруг подала голос Нара.

Миён с удивлением воззрилась на шаманку.

– Что?

– Призраки. Они всегда тебя преследовали. Они до того озлоблены, что не могут уйти. Ты – их незавершенное дело. Извини, я никогда тебе об этом не говорила. Думала, для тебя это будет слишком тяжелая ноша.

У Миён затряслась рука, и она сжала пальцы в кулак. Она знала, что Нара не врет. Шаманка скрывала это от кумихо, чтобы защитить ее.

– Эти призраки – моя проблема, – ощетинилась Миён. – И моя ноша.

– Но необязательно же делать все самой!

– Нет, обязательно.

– Интересно, – произнесла Нара, – почему ты никому не доверяешь? Из-за матери?

– Моя мать заботится обо мне. Кроме меня, у нее никого нет.

– Из-за того, что твоя мать не доверяет миру, ты вечно одна. Однако у нее, чтобы сделать этот выбор, были сотни лет. А был ли выбор у тебя? – В глазах Нары читалась мольба. Но если бы Миён признала правоту шаманки, то вся та видимость контроля, которую кумихо так долго выстраивала, мигом бы рухнула.

– Мне нравится быть одной, – ответила Миён. Но в собственном голосе она слышала ложь. Неважно, насколько умело лисица врала остальным, самой себе она врать так и не научилась.

Джихун был практически уверен, что на следующий день лисица снова не придет в школу, и поэтому не удержался от облегченной улыбки, когда все-таки увидел Миён, с ее темными волосами, занавесью покрывающими ссутуленные плечи.

Его одноклассники сидели маленькими группками и шептались, посматривая на Миён. Джихун вздохнул: он надеялся, что слухи об их «проблемах в отношениях» уже развеялись. Слишком долго все обмусоливали эти сплетни.

У двери в конце кабинета раздался какой-то шум, и все обернулись на звук.

В кабинет, сгорбившись под весом чего-то тяжелого в руках, зашла Пэк Хана. К ней мигом подскочили ее друзья. Раздался оживленный шепот. Потом одна из девочек достала из кармана телефон и встала в углу кабинета, откуда обзор лучше всего.

Хана со злобной ухмылкой прицелилась.

Миён сидела низко опустив голову и полностью погрузившись в тетрадь.

Джихун бросился через парты; из огромной банки в руках Ханы уже капало что-то липкое. Парень схватил Миён и успел накрыть ее своим телом как раз в тот момент, когда мунговая паста[84] вылилась из банки. Холодный водопад обрушился ему на спину, за шиворот, под рубашку.

– Эй! – закричала Хана. – Ты спятил, что ли, Ан Джихун?!

Все затихли, наблюдая за разворачивающимся зрелищем.

В руках Хана все еще держала банку, по стенкам которой скользили остатки мунговой пасты. Джихун отобрал у нее тару – на случай, если одноклассница еще что-нибудь замыслит.

– Убирайся отсюда, пока я учителя не позвал.

– Зачем ты ее защищаешь? – набросилась на юношу Хана. – Она что, и правда твоя е-чхин?

– Да, мы с ней встречаемся. Так что отвали.

Все в классе замерли, словно не зная, как на это реагировать. Джихун впервые объявил об этом во всеуслышание.

Миён рывком встала, опрокинув стул на стоящую за ней парту. Джихун посмотрел ей в глаза – темные, непроницаемые. А потом лисица проскользнула мимо него и выбежала из кабинета.

Миён дрожала: первый зимний ветерок насквозь продувал пиджак. Она сидела на ступеньках перед спортивной площадкой и наблюдала за ребятами, которые, наплевав на холод, играли в футбол. Удивительно, но, судя по всему, призракам, все еще крутившимся на периферии зрения, такая погода была не по нраву: она как будто бы их замедляла. Девушка сунула руку в карман и сжала в кулаке талисман, купленный у Чуну. Это помогало унять бесконечное жужжание в ушах.

Она даже не взглянула на Джихуна, когда тот пришел и сел рядом. Парень достал банановое молоко и протянул его Миён.

Лисица хмурым взглядом уставилась на бутылочку, испытывая дежавю. Совсем недавно он так же предлагал ей наушники.

– У меня их два. Если не выпьешь, пропадет, – заявил Джихун.

Миён попыталась отказаться, но он вложил бутылочку ей в руки, зажав ее ладони между своими. Тепло его пальцев просочилось под холодную кожу.

Девушка бережно приняла молоко, с опаской глядя, как Джихун вынимает второе.

– Так ты все-таки скажешь мне, в чем дело?

– Я не привыкла доверять другим свои секреты.

– Ну, большинство из них я уже знаю, – пожал плечами Джихун. – Так что можешь либо забыть об этом, либо все-таки воспользоваться свободными ушами.

Он был прав. Джихун знал куда больше многих – даже больше Йены.

– Это все из-за бусины, – созналась Миён. – С той ночи мне все хуже и хуже. А когда я попыталась все исправить, только испортила. Те люди… чью ци я забрала, – она не могла произнести слово «убила». – Они вернулись и теперь преследуют меня. Я всегда думала, что придется встретиться с ними после смерти, но они решили наведаться пораньше.

– После смерти? – переспросил Джихун. – Мне казалось, кумихо могут умереть, только если сто дней не питаться.

– Нас все еще можно убить обычными зверскими способами. Проткнуть сердце, обезглавить или, как делали в старые добрые времена, сжечь на костре.

– А сейчас они здесь? – Джихун огляделся, будто ожидая увидеть за спиной Миён муль квисин[85] в насквозь промокшей белой ночнушке и с темными волосами, закрывающими лицо. Когда он ничего не увидел, его напряженные плечи обмякли.

Миён вдруг осознала, что жужжание в ушах утихло, как будто разговор с Джихуном отпугнул призраков. А может, на одно счастливое мгновение парень сумел отвлечь ее от них. Как бы то ни было, ей хотелось продлить эту пустяковую отсрочку.

– Это больно? – поинтересовался Джихун. – То, что бусина… не внутри?

– Я все время чувствую голод, – пояснила Миён. – Иногда такое ощущение, что та часть меня, которая хочет охотиться, может вырваться в любой момент.

Джихун нервно сглотнул, но, расправив плечи, подвинулся к ней, и лисица почувствовала тепло его тела.

– Могу ли я чем-то помочь?

– Ты помогаешь, – призналась она. – Ты неплохо отвлекаешь меня своим присутствием.

Джихун улыбнулся и закинул голову, чтобы посмотреть на небо.

– Кажется, понимаю, почему ты тут сидишь. На солнце хорошо.

Миён тоже откинулась.

– Здесь проще. Дальше от соблазна. В столовой слишком много ци. К тому же, если школьникам взбредет в голову атаковать меня едой, с моей стороны будет неразумно идти туда, где хранятся все снаряды.

Джихун посмотрел в окна столовой. Несколько учеников пялились на них через стекло – все равно что на животных в зоопарке.

– Тебе бы вернуться, а не то они удумают и тебя мукой обсыпать.

– Мне плевать, что они думают. – Джихун мягко отвернул девушку от зрителей. – И тебе тоже должно быть плевать.

– Жду не дождусь того дня, когда ты наконец осознаешь, что от меня надо бежать.

«Врешь», – произнес голос в ее голове.

Казалось, все вокруг движется, пробивает ее защитную оболочку, оставляет трещину в сердце. Надо быть сильной, но где-то внутри лисица вдруг засомневалась: а ее ли это сила? Почему она всегда считала, что довериться другим – это слабость? Потому что Йена так сказала?

Миён вспомнила слова Нары: «Из-за того, что твоя мать не доверяет миру, ты вечно одна. А был ли выбор у тебя?»

Они в тишине допили молоко.

– Спасибо.

– За что?

– За то, что пытался защитить от Ханы. И за то, что соврал, что мы встречаемся. Я помню, что ты ненавидишь врать.

Джихун повернулся к ней.

– Ну так, может, сделаем это правдой?

Девушка испуганно осознала, что ей очень хочется ответить согласием.

– Слушай, – медленно начала Миён, тщательно подбирая слова. – Я не предполагала, что существуют такие люди, как ты. Люди, которые знают обо мне так много – и не отворачиваются. Меня это пугает. Я не привыкла нравиться другим.

– А что не так в том, что ты мне нравишься? – спросил Джихун.

– Все так. Просто мне хочется ответить тебе тем же, а я знаю, что это невозможно. Мне нельзя быть с тобой.

– Почему? Вот он я. Ты до сих пор мне не доверяешь?

– Дело не в тебе. Мы с мамой никогда не задерживаемся в одном месте надолго. В конце концов я вечно допускаю какой-нибудь промах. Люди и так уже относятся ко мне с подозрением: Хана всем рассказала, что случилось в моей прошлой школе.

– А если в этот раз вы не уедете?

– Мы уедем, – настойчиво повторила Миён.

– Хорошо, но давай на секунду представим, что не уедете?

Миён не хотела играть в эти игры; у нее и так уже болело сердце. Но она поддалась – Джихун любого бы заставил поддаться. Благодаря ему Миён хотелось на что-то надеяться.

– Если я не уеду, то, наверное, мы могли бы сходить на свидание?

– Вот как?

Он улыбнулся, демонстрируя эту чертову ямочку на щеке. Миён хотелось поцеловать ее, прикоснуться к ней своими губами – и поэтому она сжала их поплотнее. Как если бы они могли выйти из-под контроля.

– А куда ты хочешь на свидание? – продолжил Джихун.

– Не знаю, – задумчиво произнесла Миён, надеясь под размышлениями утаить бешеный стук сердца. – Намсан?

Джихун засмеялся было, но тут же утих при виде хмурого взгляда лисицы.

– Башня Намсан? Как-то банально, не находишь?

– Не знаю, я там никогда не была, – смутившись, отрезала Миён.

Она начала отворачиваться, но Джихун схватил ее за плечи и повернул к себе:

– Ладно, ладно. Пойдем на Намсан, и там я тебе куплю гигантский хот-дог с картошкой фри.

– И мороженое! – добавила Миён, внезапно осознав, что действительно надеется пойти на это глупое, банальное свидание. – Скоро звонок.

– Ага, только не забудь, что задолжала мне свидание. – Джихун отпустил ее плечи, и она почувствовала холод на коже, где только что лежали его ладони.

– Конечно! Станем самыми обычными людьми – тогда и сходим на свидание.

– Отлично, – улыбнулся Джихун.

Прозвенел звонок на урок. Миён вскочила и заспешила обратно внутрь. Грудную клетку пронзила боль, словно что-то сдавило ребра. Или как будто сердце разбухло от переполнявших его чувств. Миён так к этому не привыкла, что стало даже больно.

С того дня Миён стала приносить с собой сменную одежду. Как она и думала, излюбленным снарядом школьников стала еда. Если бы Миён собрала все продукты, которыми ей пачкали одежду, она вполне бы могла накрыть целый праздничный стол на Чхусок[86].

Ей повезло, что Йена еще не вернулась. По крайней мере, можно было помариноваться в унижении наедине с собой.

После физкультуры Миён направилась в класс. В это время летающих объектов, которые «случайно» выскальзывали из рук, было мучительно больше. И лисицу это особо не волновало бы, не отвлекай ее приставучие духи. Они как будто сговорились с человеческими хулиганами и начинали донимать ее все разом.

А еще Миён не могла забыть слова Нары. Призраки были и до этого. Они преследовали ее, точно несмываемое клеймо позора, с тех пор как она украла их жизни, чтобы продлить свою. Они были ее наказанием.

Прозвенел последний звонок на урок, и Миён поняла, что было ошибкой задерживаться в душе, лишь бы не встречаться с одноклассниками.

Девушка бежала по коридору, когда путь ей преградила чья-то рука. Миён узнала Чун Джэгиля. Под правым глазом у него красовался фингал, и Миён вдруг вспомнила его обеспокоенный взгляд, когда он искал на темной грязной улице своего отца. Кожу закололо чувством вины.

– Уйди с дороги, – в голосе Миён прозвучали стальные нотки. – Я опаздываю.

– Мы все тут опаздываем, – Джэгиль указал на себя и Сехо за своей спиной.

– У меня нет на это времени. – Миён попыталась обойти Джэгиля, но его друг преградил ей дорогу.

– Я слышал, за тобой числится определенная репутация, – рассмеялся Джэгиль. – Вот уж не подумал бы, что в этой школе есть кто-то хуже меня.

Миён снова попыталась протиснуться, но парень оттолкнул ее, и она с глухим звуком врезалась в стену.

«Это тебе за то, что ты сделала с его отцом», – прошептал призрачный голосок, и девушка не поняла – ее это мысли или голос одного из духов.

– Что-то в тебе не так, – Джэгиль протянул руку и придвинулся ближе. Изо рта у него пахло апельсиновым соком и креветочными чипсами. – Как ты умудрилась разбить окно в магазине?

– Я же сказала, убирайся с дороги, – предупредила его Миён. Она буквально чувствовала, как теряет контроль над собой.

– И как же ты меня заставишь? – Джэгиль провел пальцем по ее щеке.

Девушка ударила его по руке.

Глаза Джэгиля вспыхнули, и Миён узнала яростный взгляд потрепанного жизнью человека. Похоже, Джэгиль был ей ближе, чем хотелось бы признавать. В конце концов, они оба шли на поводу своих агрессивных характеров. Джэгиль поднял руку, замахиваясь перед ударом…

И отлетел на несколько метров по керамическим плиткам.

Между ними стояла Сомин, подобно щиту загораживая Миён от ошеломленного мальчишки на полу.

– Сомин, наппын киджибэ![87] – закричал Джэгиль. Сехо кинулся к другу.

Дверь одного из кабинетов открылась, и в коридор высунулась голова учителя второклассников.

– Почему вы не на уроке? Кто ваш классный руководитель?

Джэгиль и Сехо мигом сорвались с места. Они порядком уже поднаторели в искусстве убегать.

А вот Сомин с Миён не повезло.

Дисциплинарный кабинет представлял собой простой квадрат с белыми стенами и полудюжиной парт. Преподаватель усадил девушек в конце кабинета – писать извинительные письма.

Миён глядела на чистый лист перед собой. Она никак не могла собрать в кучку мысли и тыкала ручкой в бумагу, оставляя на ней маленькие черные точки.

– Чтобы защититься от таких хулиганов, как Джэгиль, надо пускать в ход кулаки, – раздался голос Сомин из-за спины. – Эти мальчишки понимают только грубую силу.

«А если постараешься, то можно его и убить», – поддел Миён призрачный голосок.

– Отстань от меня, – сказала Миён пустому листу.

– Что?

– Говорю, не беспокойся обо мне. Это мое личное дело.

– Без проблем, – небрежно ответила Сомин. – Я свои личные дела тоже всегда в общественных коридорах решаю.

Миён все-таки обернулась.

– Он начал первый!

Сомин сидела к ней лицом, верхом на стуле, а под юбкой на ней были надеты спортивные штаны. Она ткнула пальцем в лоб Миён.

– О, а вот и наш боевой дух!

У Сомин было лицо сердечком и озорной наблюдательный взгляд. Раньше Миён таких девчонок за версту обходила.

– А драться-то ты умеешь? – Сомин перевела взгляд на руки лисицы. – Скорее всего, нет. При первом же ударе запястье сломаешь.

– Умею я драться, – пробормотала Миён.

– Не похоже, – с издевкой произнесла Сомин.

– Тебе-то какое дело?

– Никакого. – Сомин скрестила руки. – И в то же время какое. Просто бесит, что Джихун был прав.

– Прошу прощения? – озадаченно переспросила Миён.

– Когда сказал, что я должна была остановить Пэк Хану в туалете. Она над тобой издевалась, но я виновата не меньше. Вот, хочу перед тобой извиниться. – Ее тон был скорее раздраженным, чем раскаивающимся.

Миён пыталась переварить услышанное. Чтобы кто-то перед ней извинялся – это было что-то новенькое.

– Все хорошо, – отмахнулась она от доброты одноклассницы.

– Нет, плохо, – возразила Сомин. – Хана распространяет слухи, и все в них верят – а ты знаешь, какими жестокими могут быть подростки. Я научу тебя драться. Самый эффективный способ, если хочешь, чтобы от тебя все отстали.

– Это не слухи. Я действительно столкнула девочку с моста.

Как хорошо было сказать правду. Сразу стало легче дышать. Может, именно поэтому Джихун никогда не врал.

Сомин окинула Миён оценивающим взглядом.

– Специально?

– Какая разница? – ответила Миён.

– Мне есть разница.

Миён вздохнула:

– Нет.

– Ага, – кивнула Сомин. – Ну, в общем, если хочешь, предложение в силе.

Миён ожидала совсем не этого.

– Почему ты все еще хочешь мне помочь после того, что я только что рассказала?

– Все мы ошибаемся. Мама говорит, всегда нужно давать второй шанс. А иначе как нам искупить ошибки?

От слов Сомин Миён стало не по себе.

– Я слышала, Хана пыталась превратить тебя в ходячий пиндэтток[88].

– Столько хорошей еды впустую, – пробормотала Миён.

Сомин фыркнула от смеха.

– А еще я слышала, что сделал Джихун. Смотри, если он пострадает – ты труп.

– Он тебе нравится? – выпалила Миён, не подумав.

– Конечно, нравится.

– Ты знаешь, о чем я. – Миён ругала себя за то, что начала этот разговор. Какая ей разница, что Сомин чувствует к Джихуну?

– Он – мой друг, и ничего больше. Я люблю его как брата. Он мой лучший друг. А то почему, думаешь, я на него столько злюсь?

Миён горько рассмеялась.

– Вот, значит, как надо дружить? Ну тогда у меня здесь сотни друзей.

– Они просто тебе завидуют. Ты вся такая красивая и упорно делаешь вид, будто тебе плевать, что они там себе думают.

Миён чуть не призналась, что они ошибаются. Ее слишком заботило, что другие о ней думают. Вместо этого она спросила:

– Вы с Джихуном помиритесь?

Брови Сомин скрылись под взъерошенной челкой.

– Это что же, неужели снежная королева о чем-то беспокоится?

Завидев на лице Миён полный отвращения взгляд, Сомин хихикнула.

– Да ладно, уверена, ты в курсе, как тебя называют. Ты такая холодная, что я б не удивилась, будь у тебя сосулька в…

– Спасибо, я поняла, – Миён не могла скрыть улыбку. – И да, я беспокоюсь. Как ни странно. Чуть-чуть.

Сомин широко улыбнулась.

– Ого, чувствую себя недостойной столь глубокой привязанности. – Девушка положила руку на плечо Миён и легонько сжала его. – Знаешь, что хорошо в друзьях? Даже когда они ссорятся, они все еще любят друг друга.

Сомин отвернулась к своему листу бумаги и принялась писать.

Сглотнув комок в горле, Миён занялась тем же.

Миён и Джихун стали каждый день обедать на ступеньках.

В пятницу погода была пасмурная, но в обеденный перерыв они все равно завернулись в пухлые зимние куртки и вышли во двор. Подойдя к месту, где они обычно сидели, Миён замедлилась.

Выцветший бетон был измазан уродливыми красными надписями: УБИЙЦА. ПЛАСТМАССОВАЯ КИДЖИБЭ. УБИРАЙСЯ ИЗ НАШЕЙ ШКОЛЫ!

Лисица двинулась вперед, собираясь сесть, хотя было видно, что краска еще не полностью высохла.

– Стой! – остановил ее Джихун. – Минуту подождешь? Я скоро вернусь.

И он, не дожидаясь ответа, убежал.

Миён продолжала смотреть на оскорбления, когда дверь у нее за спиной снова открылась. В проходе стояла Сомин.

– Ты что тут делаешь? Холодина такая.

– Я… – Миён умолкла, не зная, что сказать. Но это было неважно – Сомин уже увидела надписи, и с ее губ сорвались настолько отборные ругательства, что Миён впечатленно подняла брови.

Прежде чем хоть одна из них успела снова заговорить, вернулся Джихун. В одной руке, расплескивая воду, он нес ведро, а во второй каким-то невероятным образом зажимал две швабры и несколько тряпок.

– А ты что здесь делаешь? – обратился Джихун к Сомин, и его грубый тон взбесил Миён.

– Да хватит уже вам обоим!

Сомин и Джихун с удивлением уставились на девушку, но больше всех этим возгласом была ошеломлена сама Миён. А еще она вдруг осознала, что не сожалеет о сказанном. Даже наоборот – чувствует себя лучше.

– Вы же всю жизнь знакомы. Разве вы не понимаете, как много это значит? Хотите бросить на ветер свою дружбу – пожалуйста, сколько угодно, только давайте не из-за меня? Не хочу иметь к этому никакого отношения!

Сомин и Джихун молчали – возможно, от шока. А может, никто не хотел извиняться первым.

– Прости, что дулась, – наконец произнесла Сомин.

– Прости, что скрывал от тебя секреты, – извинился Джихун.

– Ну, наверное, это были важные секреты, раз ты даже мне их не доверил.

Джихун улыбнулся, и у Миён камень с сердца упал.

– Так что, – растягивая слова, проговорил Джихун, – ты, значит, по мне скучала? – И, прежде чем Сомин успела от него увернуться, парень обхватил ее локтем за шею.

– Эй! – воскликнула Сомин.

Но Джихун крепко держал ее.

– Признайся, ты скучала!

Сомин замахнулась и ударила Джихуна кулаком по спине. Он со вскриком отпустил ее.

– Больно вообще-то!

– В том и суть! – ответила Сомин, не переставая бить.

Миён смотрела на ребят и чувствовала, как внутри образовывается давление – словно пузырьки газированной воды в бутылке с плотно закрытой крышкой. Будто ее трясли, трясли не переставая. Долгие дни травли. Недели вне равновесия. И теперь она глядела на сюрреалистичную драку Сомин и Джихуна. Точь-в-точь дети. И Миён подумала: а ведь они действительно дети – дети, которые могут вести себя нелепо сколько душе угодно.

Давление вырвалось наружу взрывом смеха. Сомин с Джихуном дружно замерли, но больше всего удивилась сама Миён.

– Ты смеешься над моими страданиями? – воскликнул Джихун.

– Я нахожу весьма забавным зрелище, как тебя избивают, – проговорила Миён между приступами смеха.

– Его не кто попало избивает! – встала вдруг на защиту друга Сомин.

– Ага, – Джихун перекинул руку подруге через плечо в знак солидарности, в мгновение ока забыв о драке. – Меня избивает Сомин. А под ее кулаками любая страна падет.

Джихун поднял крошечный кулак девушки в качестве доказательства.

Три пары глаз уставились на кулачок. А потом они громко расхохотались. От смеха у Миён заболели мышцы живота, а голова закружилась, но это было приятное чувство. Очищающее. Все равно что вымести всю темную грязь, которая много дней засоряла ее изнутри.

– Привет! Вы что, прячетесь тут от меня? А я вас в столовой ждал. – В дверях, скрестив на груди руки, стоял Чханван.

– Чханван-а, раз уж ты здесь, помоги нам убраться, – попросил Джихун, и его слова напомнили Миён о надписях.

– Да не нужно… – начала она, чувствуя стыд за красные грубые слова.

– Конечно, мы поможем. – Сомин хмуро поглядела на буквы на бетоне. – На такие подлости способны только трусы.

Чханван кивнул и забрал у Джихуна протянутую швабру. Ни одного вопроса, ни одного жалобного взгляда – только солидарность и желание помочь. Для Миён такая безоговорочная поддержка была в новинку.

Трое друзей, смеясь и подкалывая друг друга, принялись отмывать бетон. Не раз и не два звучали шутливые замечания, что кто-нибудь не заметил пятно или решил поотлынивать.

Как странно: то, что могло стать очередным ударом по уверенности лисицы, обратилось в нечто столь приятное.

Ребята делали это ради нее. Они с улыбками на лицах стирали жестокие слова, которые должны были ранить Миён.

Неужели заводить друзей всегда было так легко? Сердце Миён сковало сожаление. Как она могла потратить столько времени на одиночество?

В воскресенье было полнолуние. Дома казалось на удивление тихо. Миён прошла через комнату и достала джинсы и свитер.

Как ни странно, она не волновалась. Сегодня все разрешится, несмотря ни на что. Йена будет дома к ночи, и Миён расскажет ей правду. Она тщательно подберет слова, избежит любых упоминаний шаманов и талисманов, и мама придумает, как все исправить. А потом Миён скажет, что хочет остаться тут навсегда. Что здесь – ее дом. И настоящие друзья.

Зазвонил телефон. На экране высветился номер Нары. Миён на мгновение засомневалась, стоит ли брать трубку.

– Полагаю, ты звонишь не для того, чтобы узнать, как у меня дела.

– Сегодня полнолуние, – раздался напряженный голос Нары.

– Да, что-то такое слышала.

– Если ты хочешь признаться…

– Я собираюсь рассказать все матери. Твои шаманские ритуалы мне не понадобятся.

– Шаманские что?

При звуке голоса Йены Миён стремительно развернулась и выронила телефон.

Йена с невозмутимым видом стояла в дверном проеме и смотрела на Миён так, будто спрашивала о погоде. Но Миён сразу же заметила сжатые кулаки и впивающиеся в кожу ногти.

– Я могу объяснить. – А может ли? Было очень тяжело собраться с мыслями при виде материнской ярости.

– Я доверяю тебе и надеюсь, что ты поступаешь так, как я прошу.

– Конечно.

Глаза Йены сверкнули.

– И рассчитываю, что ты не будешь мне врать.

Она подошла к шкафчику Миён, открыла один из ящиков, вывалила оттуда на пол бумаги. Выдвинула следующий. Обыск. Как будто Миён была преступницей.

– Я запретила тебе общаться с шаманами.

На пол посыпались еще бумаги, следом – тетради и ручки.

– Они нам враги. Они готовы на все, чтобы нам навредить – или сделать что похуже.

– Мама.

Йена оборвала речь дочери свирепым взглядом.

– Я не объясняю наши правила, потому что некоторые вещи в этом мире слишком сложно объяснить – даже таким, как мы с тобой.

Женщина достала последний ящик и вывалила его содержимое на пол, а потом кинула и сам ящик.

– Но все, что я делаю, я делаю ради тебя. Все.

Йена сняла со спинки стула пиджак Миён и вывернула карманы. На пол, точно улика, приземлился желтый талисман. Йена с непередаваемым отвращением подняла его двумя пальцами.

– И вот так ты отвечаешь на мое доверие?

– Пожалуйста! – взмолилась Миён.

Но, что бы она ни делала, мать была неумолима. Медленным, уверенным движением Йена разорвала талисман пополам. Золотистая бумажка сверкнула, сила талисмана вырвалась наружу и растворилась в воздухе.

И секунды не прошло, как вокруг, покрывая кровью стены, выросли тени.

– Что на тебя нашло? – спросила Йена.

Тени за спиной матери удлинялись, сгущались, превращались в грозные фигуры.

– Простите, – пробормотала Миён, моргая так часто, что перед закрытыми веками начали вспыхивать белые огни.

– Расскажи. – Вокруг Йены росли мрачные тени, протягивали к ней руки.

– Мама! – закричала Миён. Но демоны прошли насквозь через Йену, а та и глазом не моргнула.

Миён готова была разреветься. Она все испортила, и нельзя было ничего исправить, сколько бы она ни притворялась. В конце концов, Миён всегда умела хорошо врать – и вот она научилась обманывать саму себя.

– Я так сожалею. – Миён даже не знала, кому она это говорит: матери или призрачным лицам ее жертв.

– Что ты наделала?

Миён отшатнулась – от гнева матери, от призраков позади нее. С этими страхами ей не справиться. Призраки обнажили зубы, их лица светились ненавистью, их глаза казались черными дырами – и все же они смотрели на Миён с порицанием.

– Да можно уже отстать от меня?!

– Не смей говорить со мной таким тоном! – рявкнула Йена. Она едва сдерживала гнев, ноздри ее раздувались.

Призраки танцевали в воздухе, точно их раскачивала ярость матери. Они хлынули вперед.

– Прочь! – закричала Миён и взмахнула рукой. Ее ногти разодрали щеку матери. По бледной коже Йены заструились капельки крови.

– Миён! – рык огласил комнату и очистил разум лисицы от отчаяния и страха. Девушка моргнула и наконец смогла сконцентрировать взгляд на матери. Призраки отступили. Миён перевела взгляд на окровавленную руку.

– Я не хотела, – ее голос дрожал от напряжения и сожаления. – Я пыталась все исправить, и Сон Нара сказала… – Миён сжала губы, вдруг осознав свою ошибку.

– Сон… Нара… – медленно повторила Йена. – Шамана, с которым ты общалась, зовут Сон Нара?

Миён робко кивнула.

Не произнося ни слова, Йена повернулась на каблуках.

– Подожди! – воскликнула ей вслед Миён. – Куда ты?

Но Йена, не ответив, убежала.

Дрожащими пальцами Миён набрала номер шаманки.

– Нара, если я дам тебе бусину, ты обещаешь, что сможешь все исправить?

– Да. Думаю, смогу, сонбэ.

– Говори, куда идти.

Воскресенья Джихун проводил за играми.

По воскресеньям не было уроков, а бабушка давала ему выходной от работы в ресторане, и эти счастливые минуты он мог тратить на что угодно. Парень включил древний компьютер дома и некоторое время размышлял, стоит ли надеть штаны и отправиться в компьютерный клуб, где Интернет всяко лучше. Он достал пару брюк из аккуратно сложенной стопки чистой одежды, которую принесла хальмони. Из кармана выпала желтая бумажка, и Джихун вздохнул. Каждый раз, когда он оставлял пуджок среди вещей для стирки, бабушка заботливо спасала талисман, а потом клала внуку обратно в карман. Он хотел было запихнуть пуджок в ящик, но передумал. В конце концов, парень как никто другой знал, что это не просто суеверие. Так что Джихун сунул талисман обратно в карман куртки.

Раздался звонок в дверь. Джихун растерялся. Мало кто заходил наверх, когда был открыт ресторан внизу.

Он открыл дверь, и желтые пуджоки над ней затрепетали на сквозняке.

Перед порогом стоял детектив Хэ.

– Детектив. Вы хальмони ищете? Она внизу.

Мужчина проницательным взглядом окинул мятую одежду на Джихуне и его заспанные глаза.

– Вообще я ищу тебя. Ваша соседка, госпожа Хван, сказала, что видела тебя возле леса несколько недель назад.

– Когда это? – Хотя Джихун и так уже знал.

– Где-то примерно два месяца назад.

Два месяца назад. Когда Джихун впервые встретил Миён. Когда увидел, как она убила токкэби.

В голове судорожно бились мысли. Соврать? Сказать полуправду, решил он. Легче сказать правду, пусть даже не всю.

– Я не помню каждый вечер, который провожу не дома, но попытаюсь помочь чем могу.

– Видел ли ты что-нибудь странное? – начал детектив Хэ.

– Например?

– Что угодно. – Детектив тоже решил воздержаться от уточнений.

– Да вроде нет, после темноты тут обычно тихо.

– И никаких звуков из леса не доносилось?

– Вы про всяких походников?

– Я про все что угодно. – Детектив Хэ так пристально вглядывался в Джихуна, что казалось, готов арестовать даже за лишнее моргание.

– Если честно, я не особо наблюдательный.

Детектив вздохнул.

– Я все расследую то дело, материалы которого ты видел в участке. Два месяца назад пропал мужчина. Прошлой ночью мы нашли его тело, – он подчеркнул слово «тело», а сам внимательно наблюдал за реакцией Джихуна.

Джихун тем временем стоял с непроницаемым выражением лица: он проигрывал в уме стратегию последнего сражения в игре.

– Извините, ничем не могу помочь.

– Слушай. – Детектив на секунду умолк, потом продолжил: – Я знаю, что это звучит странно, но думаю, я начинаю прослеживать связь. Были и другие подобные нападения.

– А в чем похожесть? – полюбопытствовал Джихун.

– Это конфиденциальная информация, – ответил детектив, но Джихун и так догадывался. Мужчины пропадали, и, когда их находили, у них не было печени, а тела выглядели так, будто на них напали волки… или лисы. – Но я почти уверен, что будет еще одно нападение – и скоро. Теперь скажи мне: ты точно ничего не видел?

– Да, абсолютно точно. – Джихун сжал губы в тонкую линию, как делала хальмони.

Детектив Хэ сунул руку в карман и достал визитную карточку.

– Ну, если вдруг что-нибудь вспомнишь, позвони мне.

Всеми силами пытаясь скрыть дрожь в пальцах, Джихун взял карточку.

Детектив лез в дело, которое было ему не по зубам. Помимо Миён, в городе были и другие кумихо, и, судя по словам девушки, Йена была безжалостна. Джихун перевел взгляд на пуджоки над дверью и вспомнил, что такой же талисман использовал токкэби в ту ночь, когда Джихун впервые встретил кумихо. Вспомнил, как талисман ослабил лисицу.

– Погодите, – окликнул Джихун детектива. Он чувствовал себя глупо, но что, если детектив пострадает, а Джихун не сделал ничего, чтобы ему помочь? Поэтому парень снял один из талисманов и протянул мужчине.

– Пуджок? Для защиты? – удивился детектив Хэ.

– Вы знаете, что это? – Джихун озадаченно поднял брови.

– У меня жена одержима всеми этими штуками.

– Возьмите. Работа у вас, похоже, опасная.

Детектив усмехнулся и похлопал Джихуна по плечу. Жест был настолько душевный, отеческий, что Джихуну стало не по себе и он отступил на шаг назад.

Детектив кивнул на прощание. Джихун склонился в поклоне.

Закрыв дверь, парень тяжело оперся на нее и попытался позвонить Миён. Она взяла с него обещание, что он будет звонить только в крайних случаях, и Джихун решил, что это – один из них.

Она не отвечала. Джихун ругнулся, рывком открыл дверь и выбежал из квартиры.

Джихун взбежал по холму к дому Миён. В конце длинной дороги, засомневавшись, он поднял глаза на небо, темневшее по мере прихода сумерек. Но потом одернул себя и двинулся дальше.

Что-то зашевелилось со стороны деревьев, и Джихун замер, но потом распознал форму своей школы. Миён.

Он сомневался, что она просто решила прогуляться. Лисица готовилась к охоте, и если детектив сегодня патрулирует окрестности… Джихун не хотел представлять, что может случиться.

– Миён! – крикнул он девушке, но она либо была слишком далеко, либо решила его не замечать.

Джихун поспешил к ней, недоумевая, как она может так быстро двигаться и при этом не издавать ни звука.

Тропинка была узкой, со множеством огромных корней и угловатых камней. Крутой подъем быстро вытянул из Джихуна все силы. Он задумался: а можно ли вправду выкашлять легкие? Но проверять как-то не хотелось. Поэтому парень решил чуть-чуть передохнуть. Он прислонился к дереву. От высоты кружилась голова. Город лежал далеко внизу и выглядел как игрушечный макет. Из-за перерыва Джихун потерял драгоценное время, и, когда он снова посмотрел на тропинку, Миён уже нигде не было видно.

– Ку Миён! – завопил он.

Тишина. Не то чтобы он ожидал чего-то другого.

– Миён-а, ответь, если слышишь! – снова позвал Джихун. Его крик растревожил что-то за кустом, он отпрянул. Нога зависла над краем обрыва…

На тропу его вернули рывком. Перед Джихуном стояла Миён со скрещенными на груди руками. Судя по ее виду, она была не просто недовольна – она была очень зла.

– Что надо? – заговорила она.

– Они… – голос задрожал, и парень прервался.

Он принялся отряхивать грязь со штанов, надеясь за это время собраться с мыслями. Наконец Джихун произнес:

– Они нашли в лесу тело.

Лисица не изменилась в лице.

– Мужчину, который пропал, – продолжал Джихун. – Они что-то подозревают, ищут виновника и думают, что он снова нападет.

Миён кивнула, дав понять, что слушает.

– Полицейский обходит дома, всех опрашивает.

– То, что он ходит разнюхивает, не значит, что он что-либо знает, – нахмурилась Миён.

– Может, не стоит сегодня охотиться?

– Не лезь, пожалуйста. Здесь небезопасно.

Миён держалась за живот, взгляд метался из стороны в сторону, словно она видела что-то недоступное его глазу. И кожа у нее отливала странноватым бледно-зеленым цветом.

– С тобой все хорошо?

– Иди домой.

Миён не стала дожидаться ответа и снова двинулась в глубь леса.

Она выглядела растерянно. А если она растеряна, значит, может допустить какой-нибудь промах. Джихун не дал себе времени подумать и припустил за Миён – сквозь ветки, в сгущающиеся сумерки.

На щеку Миён упала первая снежинка и растаяла от тепла ее кожи.

«С первым снегом всегда приходят важные события», – вспомнила она слова хальмони. Теперь они звучали как предостережение.

По пути девушка прикасалась рукой к неровной коре деревьев. Не потому, что ноги не держали – она без проблем передвигалась по пересеченной местности. Просто ей нравилось прикасаться к растениям вокруг. Это успокаивало, удерживало на плаву, когда она сомневалась и ослабевала. А сегодня Миён нужна была вся возможная поддержка.

Призраки витали между деревьев, танцевали от ветки к ветке, пытались поколебать ее решимость.

Миён запустила пальцы в спутанные волосы. Несмотря на холодный зимний воздух, от пота они липли к вискам.

Перед Миён выскочила Нара, и лисица резко остановилась. На юной шаманке был надет разноцветный ханбок, и его яркие цвета сильно контрастировали с серо-коричневыми голыми стволами деревьев вокруг.

– О, сонбэ, – пробормотала Нара.

Глаза ее излучали жалость. Девушка окинула взглядом Миён и призраков.

– Пойдем, луна уже поднимается. – Шаманка схватила Миён за руку, впилась пальцами кумихо в кожу.

– Ты дала не самые четкие указания.

– Нам нужно было найти место с правильной энергией. – Нара с силой потянула Миён за руку, и лисица, спотыкаясь, пошла за низенькой шаманкой.

Под большим дубом был расчищен кусочек земли. Тут и там еще валялись опавшие листья. Перед толстым стволом расположился длинный жертвенник, заставленный подносами с фруктами, каштанами и рисом. В медных чашах лежали песок и благовония. Пламя свечей колыхалось на ветру, освещая лица на десятке картин, и каждое взирало на Миён темными глазами.

– Зажги благовония. – Нара протянула девушке длинную палочку.

Миён послушно зажгла.

Нара взяла одну из бронзовых чаш и подала кумихо.

Миён заглянула внутрь, почти уверенная, что снова увидит смесь из воды и пепла. Но в чаше было вино.

– Оно очистит тебя, – объяснила Нара. – Чтобы установить связь с богами, тебе нужно совершить обряд очищения.

– Нара, я очень хочу верить, что все сработает. Но в прошлый раз…

Она неуверенно умолкла, и шаманка понимающе кивнула.

– Ты не уверена, можешь ли доверять мне после прошлого полнолуния.

– На кону все-таки моя жизнь, – подтвердила Миён.

– Я не могу тебе ничего обещать, сонбэ. И не думаю, что у нас получится, если ты не будешь мне доверять.

Миён колебалась. Думала развернуться и уйти. Однако от голода у нее ломило все тело; а еще она вспомнила материнский взгляд, полный недоверия. Поэтому лисица отхлебнула из чаши. Рот заполнил горький привкус алкоголя.

– Мне нужно, чтобы все получилось. – Миён передала обратно чашу. – Я подвела маму. Я не могу вернуться, пока все не исправлю.

– Если твоя мать что-нибудь с тобой сделала…

– Давай не будем о ней говорить, – настойчиво попросила Миён. – Ты можешь это сделать или нет?

Лицо шаманки разгладилось, она расправила плечи.

– Могу.

Миён кивнула и сжала бусину в кармане так крепко, что побоялась, как бы ее не раздавить.

– Что ты сейчас намереваешься делать?

– Я – ничего, – ответила Нара. – Все будет делать моя хальмони.

На расчищенный участок земли вышла пожилая женщина. Она была одета в традиционный ханбок, подпоясанный высоко над ребрами, с широким колоколом атласной юбки. В отличие от обычных ханбоков, разукрашенных в яркие цвета, ее был белоснежного цвета.

Миён едва не попятилась. Как минимум они с Нарой так не договаривались. А еще в голове всплыли все истории о шаманке Ким, которые она когда-либо слышала, и предостережения Йены. Может, все-таки не стоило доверять этим шаманам. Может, стоит пойти домой, найти Йену и выпросить ее прощения.

– Это она? – заговорила хальмони Нары, и ее взгляд буквально пригвоздил Миён к месту.

– Это она, – кивнула Нара. – Ку Миён.

– Ку. Ми. Ен, – хальмони Нары словно препарировала имя кумихо на слоги. – Я – шаманка Ким.

Миён поклонилась: хорошие манеры взяли верх над телом, пока разум обдумывал, стоило ли сюда все-таки приходить. Лисица почти ничего не знала о шаманке Ким, кроме того, что она изгнала такое количество темных духов и нежити, что и сосчитать невозможно. А еще – что старая шаманка ненавидела все, что считала злом. И Миён знала, к какой категории относились кумихо. Доверять ей – все равно, как если бы олень доверил охотнику выдернуть стрелу у него из бока.

Шаманка Ким повернулась к внучке.

– Где он?

Нара перевела нетерпеливый взгляд на Миён.

Девушка не могла заставить себя достать из кармана руку с зажатым в ней еву кусыль.

– Если ты не хочешь моей помощи, то я зазря трачу на тебя время.

– Мне просто… мне нужны гарантии, – тихо выдавила Миён.

– В подобных обрядах не бывает никаких гарантий. Но от призраков я могу тебя избавить, – ответила шаманка Ким. – Полагаю, этого ты хочешь.

Миён кивнула.

– И, если хочешь, чтобы я вернула на место твой еву кусыль, он мне тоже понадобится.

Миён еще раз кивнула. С глубоким вздохом она достала бусину и уронила ее в протянутую ладонь шаманки Ким.

Девушку пробрала дрожь. А потом – ледяной холод.

Миён посмотрела на Нару, надеясь найти в ее взгляде сочувствие, но та смотрела на Миён холодно, как чужая. Это из-за шаманки Ким? Неужели Нара так боялась свою хальмони, что решила притвориться, будто они с Миён не друзья? Сердце Миён сковала боль, хотя она и понимала, что всегда вела себя так же по отношению к Наре. Держала дистанцию.

– Сядь, – приказала хальмони Нары, и Миён послушно села.

Старая женщина достала пуджок и обернула в него еву кусыль Миён. Она не сводила глаз с лисицы, и ее взгляд не сулил добра. Миён снова задалась вопросом, не глупо ли было доверять этой женщине.

Но было уже поздно. Нара выложила на колени чангу[89], барабан в форме песочных часов, с ярко-голубыми и красными узорами в цвет своего ханбока. Она ударила в барабан, и по лесу разнесся глухой тяжелый звук.

Несмотря на возраст женщины, движения шаманки Ким были изящными, долгими, тягучими. Каждый шаг был медленным, размеренным. Руки ее сгибались и извивались в куте – шаманском танце. Длинные рукава развевались, словно были продолжением тела.

Пока она танцевала, на небо поднялась луна.

Воздух отяжелел. Запах благовоний усилился.

Миён прокашлялась, чтобы прочистить горло, но это не помогло.

Нара поймала ее взгляд и одними губами произнесла: «Раскройся».

Миён притихла, повела плечами. Она не знала, как нужно раскрываться, но решила, что для начала неплохо бы расслабиться.

Дым от благовоний дрожал на ветру; от него начали отделяться сгустки, преобразовываясь в призрачные фигуры. Они соединились, и перед Миён предстало лицо одной из ее давних жертв. Мужчина, который убивал собак на улице при полной луне. Его ци была на вкус тяжелой и соленой.

Еще одно лицо – на этот раз мужчины, который за деньги купил себе свободу. Он сел за руль пьяным и задавил семью из четырех человек. Никто из них не выжил. Миён отправила его вслед за ними на тот свет.

Все больше и больше лиц появлялось в дыму, вырывалось на свободу, плавало вокруг кумихо. Жуткий калейдоскоп ее жертв. Жаждущие мести глаза мертвых все крутились и крутились вокруг, и все они винили кумихо.

Миён рывком дернула за воротник: она задыхалась. Шаманка Ким нашла глазами лисицу и не сводила с нее взгляда, продолжая кружиться и изгибаться. Ее грациозные движения стали резкими, дергаными.

Дробь чангу достигла яростного крещендо, и сердце Миён билось в такт с боем барабана.

«Выпусти нечистых духов».

Это был не ее голос, а шаманки, которая не сводила глаз с Миён.

«Не могу дышать», – подумала Миён. Казалось, руки мертвых сжали ей горло, их холодные пальцы перекрыли воздух.

«Ты в руках смерти. Она защищает тебя».

Миён вцепилась ногтями в горло, пытаясь разодрать его, чтобы пустить в тело кислород.

Бусина в золотой обертке засияла в руках шаманки – ярко, как огонь. И такое же пламя разгорелось в венах Миён. Она хотела доползти до бусины, вернуть ее обратно, но не могла даже выпрямиться.

Девушка сопротивлялась этой боли, пока от напряжения не заболела спина. Ее охватил жар, в крови будто взорвались фейерверки.

«Простите. Простите», – попыталась произнести Миён, но и слова выдавить не смогла.

Лисицу скрутило от адской боли, тело выгибалось в такт резким движениям шаманки.

Все перед глазами качалось. Темнота заполняла собой мир, точно в лесу образовалась черная дыра. Она затягивала призраков, пожирала их. Их жалобные вопли слились в пронзительный вой.

А потом темнота потянулась и к Миён и стала высасывать ее душу. Как будто пыталась вырвать кусок из ее тела. И когда лисица открыла рот, чтобы закричать, то не смогла издать ни звука.

Что-то вылетело из-за деревьев – огромная неуклюжая фигура, такая неповоротливая по сравнению с грациозно танцующей шаманкой. Джихун. Он рванул вперед, схватил шаманку Ким и вырвал пуджок с камнем у нее из рук – а потом с воплем уронил его на землю. Его руки украшали волдыри и жуткие красные раны.

Хотя танец был прерван, тело Миён все еще пронзали молнии. Она, шатаясь, поднялась. Ноги грозили в любой момент подогнуться. Сердце болело.

Миён задрала голову, ловя ртом воздух, и увидела на небе яркую полную луну.

Собрав последние крупицы сил, лисица побежала.

Джихун уронил лисью бусину и уставился на ожоги на ладонях. Как будто он не камень у шаманки отобрал, а горячий уголек.

При виде ошеломленного лица пожилой женщины он чуть не склонился в извинительном поклоне – по привычке. А потом Миён рванула в глубь леса.

Джихун бросился за ней, кричал ей, просил остановиться. Но она не слушала, и к тому моменту, как свет на расчищенном участке под дубом скрылся далеко позади, парень потерял кумихо из виду.

Вдали от свечей Джихун вдруг осознал, что сквозь плотно переплетенные ветки совсем не пробивается лунный свет. Куда бы он ни глянул, все выглядело одинаково. А еще до него начало медленно доходить, что он один в лесу в полнолуние.

Тихий лесной шорох пронзил вой, и сердце Джихуна подскочило, комком встало в горле. Но он сразу распознал этот звук. Для завываний ветра он был слишком прерывистый, а для животного – слишком мучительный. Нет, это был человеческий плач.

Джихун нашел девушку под деревом, сплошь состоящим из веток и сучков. Стволы перекручивались и изгибались, чтобы потом вытянуться ввысь, к небу. Миён тоже вся перекрутилась подобно дереву, уткнулась лицом в колени.

А вокруг нее, в крапинках лунного света, вились девять призрачных хвостов.

– Миён-а.

Джихун медленно побрел к девушке, спотыкаясь о корни и камни. Сделал еще один осторожный шаг, как если бы приближался к раненому животному.

Миён сжимала пальцами волосы, тянула черные как смоль пряди, и Джихун забеспокоился, как бы она не вырвала их с корнями.

Он подошел к ней вплотную, стараясь не глазеть на мельтешащие хвосты. Один из них проскользнул по его руке. Джихун не знал, чего он ожидал, но от прикосновения мягкого меха у него по коже пробежали мурашки.

– Я так устала, – пробормотала Миён. – Я так голодна.

– Миён-а? – повторил Джихун.

Все ее тело сотрясла дрожь. Бормотание умолкло. Даже воздух вокруг дерева замер, словно лес задержал дыхание.

Миён подняла голову, медленно повернула ее и наклонила. Темные глаза остановились на луне, и лисица гортанно зарычала.

Джихун вдруг оказался на спине. А над ним нависла Миён.

У нее изо рта капала слюна – срывалась с губ и падала ему на щеку.

Она опустила голову, остановившись всего в нескольких сантиметрах от его лица. Зрачки были расширены, губы растянуты в довольной улыбке хищника.

– Миён-а! – Джихун попытался оттолкнуть ее, но девушка не двинулась с места. – Ку Миён! – повторил он ее имя, надеясь, что та вспомнит, кто она.

Она вжала его плечи в землю, и в спину впились камни.

Джихун не мог пошевелить ни рукой, ни ногой. Поэтому он сделал единственное, до чего смог додуматься. Рывком подняв голову, он укусил Миён за плечо.

Она взвыла от боли. Хватка ослабла.

Перевернувшись на живот, Джихун попытался бежать.

Но Миён пришла в себя слишком быстро. Она обхватила руками его колени. Вцепилась зубами в икру, прокусив насквозь ткань и кожу. Джихун закричал, и его пронзительный вопль эхом разнесся по лесу.

Он пинался, пустил в ход ногти, но она все равно повалила его на спину.

– Умираю с голоду. – Слова отдавались дрожью во всем ее теле. Она снова пригвоздила его к земле.

Джихун не мог двигаться, и лисица наклонилась ниже; ее тяжелое дыхание щекотало ему волосы.

– Миён-а, – Джихун вложил в ее имя всю мольбу, все отчаяние, какое только мог.

Она остановилась. Между ее бровями пролегла морщина.

– Пожалуйста. Это же я, Ан Джихун, – от страха с языка срывалось все, что приходило на ум. – Ты ненавидишь мои шутки и думаешь, что я слишком много болтаю. Ты боишься воды. Моя хальмони накормила тебя твенджан ччигэ. Ты говорила, что не убьешь меня. Ты же говорила. – По его щеке скатилась слеза.

Миён вскочила, взгляд ее внезапно прояснился.

– Джихун?

Ее тело свело судорогой. Лисица содрогнулась и завалилась юноше на плечо.

Джихун высвободился из-под веса Миён и склонился над ней.

– Если ты не глупец, то лучше не трожь ее. – Из-за деревьев выступила юная шаманка.

Ему кажется, или он где-то ее уже видел?

– Мы знакомы?

– Что? Нет, – резко ответила шаманка.

– А-а-а, – протянул Джихун. Он никак не мог отделаться от странного чувства.

– Ты – яркий свет, – произнесла девушка. – Солнце, за которым гонятся тени. И она – тени.

– Ты ничего о нас не знаешь. – Джихун заслонил собой Миён.

Из тени деревьев вышла старая шаманка. Ее жесткий взгляд был прикован к Миён.

– Мы знаем куда больше, чем ты думаешь, – произнесла женщина.

– Ну, мне плевать, что вы там себе знаете. Отстаньте от нас, – отрезал Джихун.

– А ты никогда не задумывался, достойна ли она твоей верности? Она – убийца, – проговорила Нара. Это был голос осуждения.

На Джихуна вдруг снизошло озарение.

– Точно, я вспомнил. Вспомнил, где тебя видел.

– Мы никогда не встречались.

– Нет. – Джихун вытянул руку, пытаясь ухватиться за воспоминание. Призрачная фигура, постепенно исчезающая в лесу, пока он отчаянно дрался с токкэби. – Я тебя уже видел.

– Нет, не видел, – продолжала настаивать девушка.

– Ты была в лесу, когда я впервые встретил Миён. Я подумал, что ты – призрак, но ты была в лесу, когда она потеряла бусину.

– Что? – лесную тишину прорвал вопрос.

Миён позади Джихуна села.

– Нара, – в глазах Миён горел огонь. – Говори, что ты натворила?

Но вместо Нары ответила старая шаманка:

– Она должна избавить этот мир от демона.

Миён не знала, что было больнее: предательство, от которого в груди расцветала рана, или же мучительные языки пламени, пылающие в венах.

– Нара?

Миён поднялась на ноги. Джихун попытался ее поддержать, но девушка лишь оттолкнула его. Ей не нужна была его помощь. Ей не нужна была ничья помощь.

– Долгая история, – ответила шаманка. Но слова не значили ровным счетом ничего. Не существовало объяснения, которое смогло бы ослабить боль от удара – сколько бы Миён этого ни желала.

– Тебе стоит уйти, – сказала шаманка Ким Джихуну, не сводя глаз с Миён. – Незачем ввязываться в это.

– Я друзей в беде не бросаю, – огрызнулся парень.

На этот раз холодный взгляд шаманки Ким пронзил Джихуна.

– Будь ты умнее, не стал бы стоять так близко к кумихо в полнолуние.

– Думаю, я сам могу решить, что мне делать. – Джихун взял Миён за руку, их пальцы переплелись. Его уверенность смягчила боль в ее сердце.

– Нара, почему Джихун считает, что видел тебя той ночью? – подала голос Миён.

– Все должно было пройти совсем иначе, – промолвила Нара.

– Это ты послала токкэби?

Юная шаманка нахмурилась, точно ребенок, которого поймали на вранье, и сердце Миён дало трещину.

– Зачем ты это сделала?

– Мне нужна была бусина, – произнесла Нара так, будто это все объясняло. Но ее слова лишь поднимали множество других вопросов, и они крутились в голове Миён так быстро, что лисицу укачало.

– Ну что за милая сцена.

– Из тени показалась женщина, гибкая и элегантная. Ее шаги были легкими, даже листья не хрустели под ногами. Под свет луны вышла Йена, и глаза ее были прикованы к Миён.

Она посмотрела на руку дочери, все еще зажатую в ладони Джихуна. Миён попыталась вырваться, но парень только крепче сжал ей пальцы.

– Не думала, что когда-нибудь тебя еще встречу, Ким Хюнсук, – произнесла Йена.

– Вы знакомы? – Миён перевела взгляд с матери на шаманку Ким, а потом на Нару. Та выглядела неудивленной.

Что происходит?

С каждым новым открытием мир, казалось, распадался на кусочки, и вскоре от него не должно было остаться совсем ничего.

Джихун сжал ладонь Миён в своей, будто напоминая, что не все еще потеряно.

– Ты совсем не изменилась, – глянула на Йену шаманка Ким.

– А ты изменилась. Стала старой и уродливой, – глаза Йены сверкали как кинжалы. – Что ты здесь делаешь, Миён?

– Она пришла, чтобы ты наконец получила по заслугам.

Голос старой шаманки был полон такой ненависти, что даже Миён содрогнулась – а ведь эта ненависть была направлена не на нее.

– Ты все еще злишься на меня? – Йена щелкнула пальцами, не обратив никакого внимания на слова шаманки Ким, и старая женщина помрачнела. – Двадцать лет уже прошло.

– Шестнадцать! – закричала Нара. – Ты убила моих родителей шестнадцать лет назад!

– Нет, – выдавила охрипшим от удивления голосом Миён. Йена даже не удостоила дочь взглядом, однако Нара повернулась к лисице.

– Прости. Ты была нужна нам, чтобы добраться до нее. – В сиянии лунного света юная шаманка могла бы даже показаться красивой, не искази ее лицо ярость.

– О чем ты?.. – вырвалось у Миён.

– Лишить ее жизни мало, – прошипела шаманка Ким. – Она забрала у нас почти все – и мы сделаем то же самое.

Глаза Йены блеснули, она грозно двинулась вперед.

– Стой! – закричала Нара. Вопль явно предназначался Йене, но Миён вдруг почувствовала, будто ноги приросли к земле.

– Что происходит? – испуганно выпалила лисица, пытаясь поднять ступни.

– У меня ее еву кусыль! – Нара подняла над головой зажатый кулак, а потом повернулась к Йене. – Не подходи, или она пострадает.

Йена по-звериному зарычала и сделала еще один шаг.

– Сонбэ, сломай себе руку, – быстро проговорила Нара.

И, прежде чем Миён успела остановиться, она схватила правой рукой левую руку и согнула ее, пока не почувствовала треск кости. Даже взвыв от боли, она не отпускала руку, сжимала ту пальцами, пока и они не распухли, не сломались.

– Прекратите! – закричал Джихун, пытаясь разнять руки Миён.

– Ладно! – Йена замерла.

– Остановись, – приказала Нара.

Заскулив, Миён разжала пальцы. Ее руки бессильно опустились, и, если бы Джихун не подхватил девушку, она бы рухнула на колени.

– Ты всегда говорила, что я заслуживаю спасения, – проговорила Миён со скорбью. – А все это время ты тоже была чудовищем.

По щекам Нары покатились слезы.

– Я действительно хотела спасения для твоей души. Может, ты найдешь его на том свете.

Слова Нары глубоко ранили Миён. Значит, вся их дружба была обманом? Жестокой шуткой, чтобы завоевать доверие Миён?

– А смерть Джихуна, получается, стала бы неизбежным злом? Если бы токкэби его убил? – Почему-то это злило ее больше всего – что Джихун мог погибнуть ради мести Нары.

– Его не должно было там быть. Все могло бы закончиться мирно и быстро, и не пришлось бы два месяца терпеть эту боль.

– О, какое великодушие – ты хотела убить меня быстро. – Миён пыталась произнести это как можно холоднее, но голос предательски дрогнул.

«Только не Нара. Она же любила меня», – вопил разум, отказываясь принимать новую правду.

– А даосский талисман?

– Призраки должны были напугать тебя, чтобы ты обратилась к нам за помощью.

Перед глазами мелькнула тень, и Миён на мгновение подумала, что призраки вернулись. Но это оказалась Йена – она рванула вперед.

– Мама! – закричала Миён.

Йена застыла на долю секунды, но этого мгновения хватило, чтобы шаманка Ким схватила Нару и метнулась назад.

Юная шаманка со вскриком упала на землю, выставив перед собой руки. Еву кусыль выпал у нее из пальцев и покатился по земле. Миён наконец освободилась от чужой хватки и прыгнула, ухватилась за щиколотку Йены. Та лягнула ногой и задела сломанную руку Миён, отчего та отпустила ногу матери. Но Нара, хромая, уже спешила за бабушкой.

Миён не успела даже подумать, зачем ей спасать Нару. Может, кумихо просто хотела доказать, что она не такое уж и чудовище, каким ее клеймили шаманы.

Шаманка Ким нырнула за первый же ряд деревьев. Ее решение казалось необдуманным: толстые стволы едва ли могли укрыть женщину, а яркий ханбок Нары среди лесной серости выглядел как маяк в темную ночь.

Йена расплылась в улыбке и прицелилась.

Шаманка Ким достала из рукава пуджок и быстро что-то зашептала. Красная ханча[90] на бумажке засветилась.

Йена прыгнула, и одновременно с этим шаманка Ким припечатала пуджок к стволу дерева. Йену откинуло назад, словно она врезалась в невидимую стену. Пролетев по воздуху, женщина с глухим ударом приземлилась на землю.

– Мама! – подбежала Миён.

– Я не дам тебе больше и пальцем тронуть мою семью! – провозгласила шаманка Ким из-за стены, возведенной силой талисмана. – Пойдем, Нара.

Когда они ушли, Йена яростно оттолкнула дочь.

– Бестолочь! Видишь, что ты натворила?!

Миён открыла было рот, чтобы извиниться, но замерла, заслышав слева от себя какие-то звуки. Посреди поляны стоял Джихун, бережно держа в ладонях еву кусыль.

– Верни! – Йена вскочила и бросилась к нему.

Миён рванула за матерью.

Ноги у Йены были длиннее, чем у Миён. Мышцы – сильнее. Но Миён двигал страх. Она схватила мать и повалила ее на землю, и они покатились по мертвым листьям и траве.

– Либо ты убьешь его, либо я! – прорычала Йена, с легкостью сбросив Миён. В конце концов, у девушки была только одна здоровая рука. Женщина схватила дочь за плечи.

– Я не могу. – Миён поморщилась от боли: ногти Йены впились ей в кожу, расцарапав ее до крови.

– Я говорила тебе не связываться с шаманами – но ты не послушалась. Говорила не использовать даосскую магию – ты не послушалась. Когда ты уже поймешь, что я все делаю ради тебя? – Ноздри Йены раздувались от гнева, белки глаз как будто расширились.

– Пожалуйста, мама! – взмолилась Миён. По щекам хлынули слезы. Как объяснить матери, что, несмотря на множество ее промахов, Джихун не был одним из них? Но она не могла подобрать слов, лишь приглушенно выдавила: – Пожалуйста.

Йена издала полный отвращения рык и отпихнула Миён.

Выпустив когти, она кинулась на Джихуна.

Он не мог пошевелиться, в круглых глазах плескался ужас.

Миён хотела крикнуть ему, чтобы бежал. Пусть даже это не поможет.

И, когда Йена уже нависла над ним, Миён закрыла лицо руками. Ей было не под силу вынести это зрелище.

Вой Йены пронзил лес, и Миён вскочила.

Мать лежала на земле, выгнув от боли спину. У нее на груди висел желтый пуджок. Талисман для защиты от демонов и злых существ.

Над женщиной со все еще вытянутой рукой стоял Джихун.

У Миён не было времени раздумывать, где Джихун достал пуджок. Она кинула взгляд на мать, скорчившуюся от боли. Йена так крепко сжимала кулаки, что не могла сдернуть обессиливающий талисман.

Недолго думая, Миён схватила Джихуна за руку и побежала.

Джихун привел Миён к себе домой.

Ей следовало бы отказаться. Она хотела бежать все дальше и дальше, прочь из города, оставить все проблемы позади. Но она слишком устала.

Завтра она решит, что делать с бусиной, которую вернул Джихун. Завтра она будет задаваться вопросом, простит ли ее мама. Завтра она будет переживать из-за того, во что она превратила свою жизнь.

Но сегодня она слишком устала.

Джихун открыл дверь в квартируи пропустил Миён вперед. Они не разговаривали, казалось, уже много часов. Миён задумалась: а помнит ли она еще, как говорить?

И без того маленький коридор был весь заставлен ботинками, и места едва хватало на них двоих. Джихун сбросил кроссовки и аккуратно поставил их в ряд с остальной обувью.

Миён тупо уставилась на завязанные бантики на своих оксфордах. Все тело болело. Оно болело от одной мысли, что надо нагнуться и развязать шнурки. Девушка повела раненым плечом – все еще неприятно, но уже почти зажило.

Не говоря ни слова и не вставая с колен, Джихун принялся развязывать ей шнурки. Бережно распустил узелок на правом ботинке. Потянул за каблук, и Миён послушно подняла ступню, опершись на плечо юноши. Она не стала убирать ладонь. Ей хотелось удержать его тепло в своих руках.

Плечо Джихуна стало ей надежной опорой в этом пошатнувшемся мире. Кто бы мог подумать, что такой простой жест может быть настолько сокровенным?

Джихун повернулся к ее левой ступне. Его пальцы танцевали у нее над кожей – легкие как воздух, только куда нежнее. Миён не спеша достала ногу из ботинка. Ей не хотелось думать ни о чем ином. Только о руке Джихуна на ее щиколотке. О его бережных пальцах на пятке, от прикосновений которых дрожали икры. Все закончилось слишком быстро – он снял с нее обувь и чинно выставил оксфорды рядом со своими кроссовками.

Потом парень начал подниматься, пока не оказался с ней лицом к лицу. На три долгих вздоха они оба замерли – босые, прямо на входе в квартиру. Быть может, они боялись, что стоит только двинуться – и вернутся все проблемы, от которых они бежали.

Идиллию разрушил заливистый лай. Из глубины коридора вылетел маленький пушистый комок и понесся прямиком на Миён. Джихун поймал собачонку за мгновение до того, как она достигла цели.

– Дубу, тихо, – ругнул ее парень.

– Собаки ненавидят лис, – пробормотала Миён.

Джихун отнес Дубу в конец коридора. Миён услышала, как закрывается дверь, и лай подутих.

– Где твоя хальмони?

– Наверное, внизу, закрывает ресторан, – пожал плечами Джихун. – Сядь. Я сейчас вернусь.

Девушка оглядела гостиную. Половину комнаты занимал продавленный диван. Пожелтевшие со временем стены украшала тонна фотографий. На бамбуковой циновке на полу красовалось пятно.

Миён тут нравилось.

Она готова была часами рассматривать эту гостиную. Пусть даже комната и была меньше ее спальни, в ней хранилось столько следов чьей-то жизни.

Миён начала было подниматься, но вдруг застыла: ее взгляд упал на входную дверь и развешенные над ней пуджоки. По рукам пробежали мурашки.

Джихун вернулся с целой корзиной разных средств первой помощи. Проследив за ее взглядом, он одним махом сорвал все бумажки и выпалил:

– Извини!

– Спасибо. – Миён указала на корзинку: – А это зачем?

– Для твоего плеча, – ответил Джихун.

– Не понадобится. Суперисцеление кумихо, забыл?

– Помню, – вздохнул Джихун. Похоже, его внешняя непоколебимость тоже была всего лишь маской. И теперь, когда не знал, чем себя занять, он выглядел уставшим. Прямо как она.

– Дай сюда, – Миён вытянул руку.

Парень вопросительно поднял бровь.

– Надо прочистить рану у тебя на голени, вдруг инфекция попала, – Миён указала на пропитанную кровью штанину.

– А, да мне не больно. – Джихун скрестил ноги, пряча раненую ногу.

– Ну что ты как маленький. – Миён рывком потянула его за ногу, и парень зашипел от боли. На голени у него красовался след ее зубов – практически идеальный овал.

– Извини, – пробормотала она. Чтобы скрыть смущение, девушка взяла антисептическое средство и так щедро намазала им рану Джихуна, что тот завопил от боли. – Извини, – повторила она, обматывая ему ногу бинтом.

– Все хорошо, – сдавленно произнес парень, безуспешно пытаясь скрыть боль.

Когда Миён закончила и начала складывать все обратно в корзинку, Джихун остановил ее и потянул к себе на диван.

– С тобой все хорошо будет?

– Я не знаю. – Миён села рядом с ним. – Место бусины – внутри кумихо, а не в ее кармане. Когда она снаружи, я слишком уязвима.

– Уязвима? – переспросил Джихун.

– Если лисьей бусиной завладеет человек, он сможет контролировать кумихо. Поэтому моя мама рассердилась, когда ты поднял еву кусыль.

– Я бы никогда… – Джихун осекся, но Миён понимающе кивнула.

– Я не должна была до этого доводить. – Лисица откинулась на продавленную спинку дивана и закрыла глаза. – Надо было слушаться мать.

– Думаешь, она придет за тобой? – спросил Джихун.

Миён покачала головой.

– Нет. Она придет за тобой, потому что ты знаешь наш секрет.

– Я ее не боюсь.

– Тогда ты дурак.

– Ну, зато у этого дурака есть ты, а ты меня защитишь, – улыбнулся Джихун.

Миён улыбаться в ответ не стала.

– Моя мать прожила так долго, потому что умна. Она придет за тобой, Джихун. Лучше тебе уехать из города.

– А другого выхода нет? – поинтересовался Джихун.

– Этот надежней всего.

– Потому что так сделала бы ты? – произнес он, и Миён помрачнела, заслышав в его голосе осуждение. – Когда возникают проблемы, ты бежишь – так ведь?

– Это надежней всего, – повторила Миён. – Для всех.

– Но это не единственный выход, – продолжал настаивать Джихун.

– Пожалуйста, просто послушай меня. Я лучше всех знаю, на что способна моя мать.

«И я не хочу, чтобы ты пострадал», – подумала она, но не смогла произнести это вслух. У нее не было никакого права переживать за Джихуна, потому что именно она подвергла его опасности.

Миён сползла по спинке дивана. Все тело болело. Ей необходима новая энергия – или придется столкнуться с неприятными последствиями.

Все было безнадежно разрушено. Как искромсанный шелк, который невозможно сшить обратно.

– Она все поймет, если любит тебя, – прорвался сквозь мысли Миён голос Джихуна.

Она услышала в его голосе сомнение, но все равно была благодарна за попытку. Джихун обычно не врал, но было приятно, что ради нее он поступился принципами.

– Она единственная в этом мире любит меня. А теперь я не знаю, сможет ли она относиться ко мне как прежде. Для Йены не существует любви без доверия.

– Ты не права, – проговорил Джихун.

– Я ее знаю, в отличие от тебя, – покачала головой Миён.

– Нет, я не про это. Ты сказала, что тебя любит только мать. – Он так серьезно это произнес. Его слова камнем придавили Миён.

– Не надо. – Прозвучало как мольба. Ее израненное после сегодняшнего дня тело не выдержит того, что он собирался сказать, оно разобьется вдребезги.

– Почему? – нахмурился Джихун.

– Потому что ты не можешь этого чувствовать. Мы знакомы всего два месяца.

Джихун улыбнулся. Этого она не ожидала.

– За два месяца многое может случиться. Можно повстречать девушку – сердитую, скрытную – и узнать, что за внешней холодностью скрывается доброе сердце, на долю которого слишком много всего выпало. Я знаю, каково прятать синяки под маской.

– Ты не знаешь, о чем болтаешь. Я точно не добрая.

Джихун хмыкнул.

– Знаю, ты этого не видишь, но у тебя добрая душа. Ты помогла Чханвану, когда его травили. Ты заставила меня помириться с Сомин, потому что знаешь, что я не хочу с ней ругаться. И ты много раз спасала меня. Ты – мой герой.

Миён рассмеялась.

– Люди часто путают благодарность и более глубокие чувства.

– Ладно, – рассудительно проговорил Джихун. – Тогда скажу прямо.

Впервые в жизни Миён чувствовала себя ничего не подозревающей жертвой. Радужки Джихуна были темными, слишком темными. Казалось, они могут поглотить весь мир, включая ее.

– Я люблю тебя.

Миён тяжело выдохнула. По щекам покатились горячие слезы, и Джихун вытер их большими пальцами.

– Какой же ты глупый мальчишка.

У него на щеках расцвели ямочки.

– Полагаю, можно считать, что ты мне веришь?

– Да, я верю тебе.

Джихун откинул волосы с ее лба. Миён задержала дыхание, когда он легонько коснулся ее уха. Она и не знала, что в ушах так много нервных окончаний. Каждая клетка тела трепетала. Усталость куда-то исчезла.

Джихун придвинулся ближе.

– Я никогда ни с кем не целовалась. – Сгорая со стыда, Миён зажмурилась. Щеки у нее горели, и она попыталась спрятать их под волосами.

Джихун поймал ее беспокойные руки.

Миён продолжала сидеть с закрытыми глазами. Пальцы Джихуна пробежали по ее скуле, зарылись ей в волосы. Осторожно убрали прядь волос за ухо. Лисица гадала, чего он коснется следующим.

Юноша двигался медленно, будто не меньше ее хотел насладиться каждой секундой происходящего. Эти крошечные мгновения сплетались в запутанный лабиринт, который ветвился и ветвился, пока не опутал ее всю. И Миён больше не могла спрятаться, потому что вся она была в руках Джихуна.

Она чувствовала себя совершенно беззащитной. Но ей не хотелось от него закрываться. Миён хотела, чтобы он увидел. Увидел настоящую ее, без притворства и старательно расставленных щитов. В ее жизни впервые появился человек, который знал о ней все – и принимал это.

Джихун накрыл ладонью ее щеку, пропустил ее волосы сквозь пальцы.

Первое прикосновение к губам было таким легким, что Миён засомневалась: а не привиделось ли ей это? Следом последовал второй поцелуй – уже глубже, настойчивее, но такой же быстрый. От его касаний у нее занемели кончики пальцев, и она вцепилась ему в воротник.

Когда Джихун поцеловал ее в третий раз, Миён потянула его на себя, и они столкнулись губами. Парень сдавленно выдохнул, но через мгновение его руки оказались у нее на затылке, и стало неясно, кто кого держит.

Миён наклонила голову, углубляя поцелуй. Из его горла вырвался стон, дрожью отозвался на ее губах, унесся вниз по позвоночнику.

Перед закрытыми веками взорвались тысячи огней. На кончиках пальцев заструилась энергия, согревая насквозь замерзшее тело.

Руки Джихуна покоились у нее на талии, крепко прижимали лисицу к нему.

В книгах часто писали, что сердца влюбленных бьются в унисон.

Но Миён показалось иначе. Ее сердце гналось за сердцем Джихуна, неслось на головокружительной скорости, лишь бы догнать его.

Ей хотелось впитать ощущение его прикосновений, его запах, его вкус. Сегодня ее сердце полностью опустошили, и она хотела вновь его наполнить – Джихуном.

Джихун не представлял, когда они успели заснуть, но проснулся он оттого, что вздрогнул.

– Что такое? – Уткнувшаяся ему в бок Миён удивленно, по-совиному моргнула.

– Не знаю. – Джихун нахмурился, гадая, что могло так резко вырвать его из сна.

Снизу донесся шум. Парень вскочил на ноги.

Миён тоже поднялась.

– Откуда этот звук?

– Из ресторана. – Джихун шагнул к задней двери. – Хальмони?

Никто не ответил.

Когда Джихун проснулся, его удивление комком сосредоточилось где-то в животе. Теперь же оно переместилось выше, в грудную клетку, и обратилось в тревогу.

– Хальмони? – закричал Джихун, переходя на бег.

– Погоди! – попыталась остановить его Миён.

Но он не слушал. Парень кубарем сбежал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки.

В ресторане было темно и тихо. Все казалось заброшенным, и Джихун на мгновение засомневался, не ослышался ли он, но в этот момент на кухне что-то с грохотом обрушилось.

– Джихун-а! – снова попыталась предостеречь его Миён, но тот бросился к источнику звука.

И как вкопанный встал в дверях. Мозг отказывался воспринимать то, что случилось.

Его бабушка лежала на полу, ее фартук был окрашен в темно-красный цвет. Вокруг валялись осколки разбитых тарелок.

Из тени выступила высокая тонкая фигура.

Красивое тело, волосы черные, как вороново крыло, и такого же цвета глаза.

Ку Йена.

– Глупый человечишка, – выплюнула она и ударила Джихуна.

Миён кинулась к Джихуну. Вопль изумления, образовавшийся было в горле, вышел наружу мучительным стоном.

– Я разочарована в тебе, дочь.

– Что ты наделала? – выдавила между рыданиями Миён.

– Исправляю твои ошибки, как и всегда.

Миён медленно встала и заслонила собой Джихуна.

– Прошу тебя! Джихун много для меня значит. – Мышцы почти не двигались. Миён словно стояла на краю обрыва. Один порыв ветра мог как откинуть ее за край, так и спасти. И направление этого ветра зависело исключительно от веления материнского сердца.

– Тебя действительно так заботит его судьба? – подняла бровь Йена.

– Да.

Миён ухватилась за материнский вопрос как за спасательный круг.

Но внезапный смех Йены спустил ее с небес на землю.

– Рассудительности тебе явно не хватает, дочь моя. Сначала эта шаманка, теперь – мальчишка. Кумихо не любят. Мы – лишь объекты чужих желаний. Мы – миражи, красота, которую вожделеют люди. И поэтому мы так легко можем ими управлять.

– Ты не понимаешь. – Слезы ярости обожгли Миён глаза.

– О нет, я слишком хорошо все понимаю. Когда-то я была такой же дурочкой, и я горько поплатилась за свои промахи.

Ее слова больно ужалили Миён. Неужели Йена имела в виду, что Миён стала ее наказанием?

– Я делаю это для твоего же блага. – Йена взяла нож и повернулась к хальмони. – Смерть этой женщины будет на твоей совести. Пора уже понять, что у каждого поступка есть последствия. А вот свидетелей, наоборот, быть не должно.

– Прошу тебя! – В душе Миён еще теплилась надежда, что мать любит ее, что она ее услышит.

– Нет! – Из-за спины Миён выскочил Джихун и кинулся на Йену. Не было времени ни остановить его, ни предупредить.

Йена двигалась быстро, как молния. Она замахнулась ножом – и позволила Джихуну сделать все за нее.

Лезвие до того гладко вошло в тело юноши, что Миён на мгновение привиделось, будто ничего не случилось. Не было ни конвульсий, ни криков боли. С глухим стуком Джихун упал. Пол вокруг покрыла кровь – так много крови, что она казалась черной.

Миён закричала – или скорее завыла – и упала на колени возле тела Джихуна. Штаны мигом промокли от крови.

– Рекомендую тебе поглотить его ци. Дай ему умереть безболезненно. А потом мы забудем о твоих промахах, и я позволю тебе начать все сначала. – Йена даже не удостоила взглядом распростертые на полу тела. Она аккуратно пересекла кухню и покинула ресторан.

– Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста, – повторяла Миён снова и снова, зажимая рану Джихуна. Только вот помочь это никак не могло: слишком много крови он уже потерял. Девушка принялась собирать полотенца и тряпки – все что угодно, лишь бы остановить кровотечение.

Однако, когда она прижала к его шее окровавленные пальцы, пульса не было – и ее сердце остановилось вместе с его.

– Нет, нет, нет, – затянула она по новой, прижимая ухо к его груди в надежде отыскать внутри признаки жизни. Но она ничего не услышала.

С жалобным выдохом Миён прижала кулаки к его сердцу. Рыдания сотрясли ее тело, и из кармана что-то выпало.

Миён взглянула на еву кусыль. Маленький простенький камешек на запятнанном линолеуме. Она подняла его и крепко зажала в ладони, а потом рухнула рядом с Джихуном.

– Прости меня, – прошептала она, однако слова звучали бесполезно, фальшиво.

Бусина обожгла ладонь. Миён вскочила и бросила ее на пол, пока она не прожгла ей руку.

А вместе с Миён подскочил и Джихун, судорожно хватая ртом воздух.

– Джихун?

Парень подавился, кровь хлынула изо рта, залила лицо. Его затрясло, глаза закатились. С губ капала кровь и слизь.

– Стой!

Девушка зажала руками его рану, надавила на нее, но кровь только сильнее начала сочиться сквозь пальцы.

– Пожалуйста, скажи, что мне делать? – взмолилась она – Джихуну, богам, самой себе.

– Бусина, – вдруг услышала девушка тихий хрип.

Миён перевела смятенный взгляд на камень. Не мог же он заговорить?

– Используй бусину. – К девушке подползла хальмони; в волосах у нее запеклась кровь.

– Хальмони, – произнесла Миён, одновременно испытывая облегчение и горечь.

– Используй еву кусыль. – Хальмони схватила Джихуна за руку. Его дыхание совсем затихло, почти пропало.

– Откуда вы знаете про бусину?

– Старики видят и знают больше, чем ты думаешь. Пожалуйста, спаси моего внука. – По ее испещренному морщинами лицу катились слезы.

Миён осторожно подняла еву кусыль; от жара кожа мгновенно сморщилась. Лисица чуть было не уронила камень – она не привыкла испытывать боль от прикосновения к собственной бусине. Но вместо этого она сжала ее в ладони.

Джихун тяжело задышал, пытаясь вдохнуть воздух.

Миён положила бусину ему на грудь, напротив сердца, а сверху свою ладонь.

Раскаленный камень жег кожу. От боли Джихун выгнул спину, перекрутился, и девушку скрутило вместе с ним.

Джихун зашелся кашлем. Щеки и подбородок окрасились в темно-красный цвет.

Бусина в ладони остывала по мере того, как из нее утекала энергия.

Миён выругалась и нажала сильнее.

– Не умирай, – умоляла она.

Но тело Джихуна не слушало. Парня затрясло в предсмертной агонии – ранение брало свое.

– Не работает! – закричала Миён, нажимая кулаками юноше на грудь.

А потом остановились судороги. Остановился кашель с кровью. Все остановилось. В том числе сердце Джихуна под ладонями Миён.

– Нет! – Она продолжала нажимать ему на грудь – снова и снова. Как будто ее удары могли стать ударами его сердца.

Хальмони протянула руку, останавливая девушку.

– Бусине нужно больше энергии.

– Я пытаюсь! – Миён раскрыла ладони, показывая жуткие красные ожоги. Камень лежал на груди Джихуна, весь покрытый кровью – его и ее.

Хальмони положила руки Миён на плечи.

– Ей нужна ци.

– У меня слишком мало.

– Я знаю. Возьми мою.

– Что? – Девушка хотела спросить хальмони, откуда та знает, но вместо этого продолжила: – Я никогда не высасывала женскую ци, я не знаю, смогу ли.

– Ну, сейчас и узнаем. – Хальмони взяла окровавленные ладони Миён в свои.

Миён нерешительно взглянула на недвижное тело Джихуна.

– Пожалуйста, торопись, – взмолилась хальмони.

Миён закрыла глаза и приступила.

Поначалу ци не поддалась. Но Миён не отступала, и наконец энергия хлынула на нее горячей волной, словно хальмони сама подтолкнула ее в сторону Миён.

Бусина нагрелась, и женщина положила их с Миён руки на грудь Джихуна, вжимая камень ему в сердце.

Ци хальмони наполнила тело Миён, укротила ее голод – а потом отхлынула в камень. Точь-в-точь вода после долгой жажды – желание пить она утоляла, но, добравшись до желудка, тут же рвалась наружу. Миён была просто мостом между энергией хальмони и камнем.

Ресницы Джихуна затрепетали, зрачки начали двигаться под веками. Грудь подрагивала от слабого дыхания.

Миён попыталась закрыть связь между собой и старой женщиной, но бусина продолжала тянуть энергию. Девушка оказалась в сердце водоворота, и остановить его было не проще, чем победить гравитацию.

Миён попыталась выдернуть руки, разорвать связь физически, но хальмони крепче сжала ее ладони.

– Сработало, – прошептала Миён. – Остановитесь.

– Нет, еще не все, – покачала головой хальмони.

Со лба женщины вперемешку с кровью срывались капли пота.

Миён чувствовала, как затухает энергия хальмони – засыхающий колодец, от которого вскоре останется лишь пустая яма.

Из носа старой женщины потекла кровь, падая на их соединенные ладони.

Джихун распахнул глаза и быстро задышал – словно рыба на суше.

А потом замер.

Хальмони рухнула в обморок, и Миён едва успела поймать женщину, прежде чем она ударилась головой о пол.

Джихун тяжело втягивал воздух, но хотя бы дышал.

На разрушенной кухне воцарилась тишина.

Бусины больше не было.

В больнице их навестила полиция.

Этого стоило ожидать. Ресторан стал настоящим местом преступления, всюду была кровь. Конечно, это не могло не вызвать вопросов.

Миён отвели в зал ожидания, чтобы задать несколько вопросов.

– Можете описать нападавшего? – Полицейским оказался молодой парень в серой рубашке и неоново-желтой жилетке. Его грудь украшала огромная надпись «ПОЛИЦИЯ», и черные буквы выглядели почти агрессивно. Миён стояла обхватив себя руками и не сводя глаз с этих букв – лишь бы не видеть осуждающего взгляда мужчины.

– Не могу, – покачала головой Миён. И она не врала. Что бы Йена ни делала, Миён ни за что не могла ее сдать.

– Миён-а, что, черт возьми, случилось? – В комнату ворвалась Сомин. Глаза у нее опухли от слез. Следом за девушкой с видом потерянного щенка семенил Чханван.

– Пожалуйста! Я веду расследование, – попытался одернуть их полицейский.

Сомин недовольно поджала губы и отступила назад, пристально уставившись на полицейского.

Мужчина обратил недоверчивый взгляд к Миён.

– То есть ты утверждаешь, что ничего не помнишь о нападавшем? Ты ведь в курсе, что сокрытие информации карается законом?

И подозрениям тоже можно было не удивляться. Когда Миён нашли, руки у нее буквально были по локоть в крови.

– Я ничего не знаю. – Миён опустила голову под тремя парами сверлящих ее глаз.

– Может, поездка в участок освежит твою память?

– А это обязательно? – подал голос Чханван.

– Вопросы тут задаю я.

– Вы бы лучше нашли того, кто это сделал, а не угрожали свидетелю, словно он и есть преступник! – огрызнулась Сомин.

– Я просто хотел узнать, действительно ли она ничего не помнит, – боязливо проговорил полицейский.

– О. – Сомин слащаво улыбнулась, но глаза ее резали не хуже лазеров. – Ну тогда, видимо, с вопросами на сегодня покончено: вам же уже все рассказали.

– Ладно. – Полицейский убрал блокнот в карман. – Если что-нибудь вспомните, сообщите.

Он достал визитную карточку и вручил не кому иному, как Чханвану. Миён бы рассмеялась, если бы не готова была в любой момент разрыдаться.

Когда полицейский ушел, Сомин снова набросилась на Миён.

– Что произошло? Кто это сделал? – Гнев Сомин пронзил сердце Миён насквозь. Она и подумать не могла, насколько привязалась к этой девчонке. Под разочарованным, мучительным взглядом Сомин Миён замялась.

– Я не могу… – Миён не сумела закончить фразу.

– Но ты же знаешь. Я вижу, ты что-то недоговариваешь.

– Извини.

– Не нужны мне твои извинения. – Сомин, громко топая, направилась в сторону палаты Джихуна, оставив Чханвана с Миён.

Миён наконец обрела голос:

– Чханван-а.

Он кинул на девушку грустный взгляд.

– Ты правда не можешь рассказать, что произошло? Даже если это поможет Джихуну и его хальмони?

Миён молча покачала головой.

Лицо Чханвана вытянулось, и он бесцветным голосом произнес:

– Иди домой. Мы посидим с Джихуном.

И Чханван ушел, оставив Миён одну в зале ожидания. Она никогда не слышала, чтобы он так резко с кем-то говорил. А его разочарованный вид добил ее окончательно.

Миён не стала возвращаться домой, но и в палату не пошла – решила дать Сомин и Чханвану побыть наедине с Джихуном. Впрочем, даже когда они направились в палату хальмони, Миён осталась сидеть на неудобном стуле в зале ожидания.

Медсестра, работавшая в ночную смену, принесла Миён стакан воды.

Девушка приняла его и благодарно кивнула.

– Иди посиди с ним, – посоветовала медсестра. – Пациентам становится лучше, когда рядом с ними близкие.

– Не уверена…

– И близким от этого тоже лучше. Иди поговори с ним. Он тебя услышит.

Миён хотела сказать, что не знает, можно ли ее назвать близким Джихуну человеком, но не могла сопротивляться доброте медсестры.

Тишину в маленькой палате нарушали лишь звуки работающего оборудования. Джихун лежал неподвижно, и на мгновение Миён запаниковала – но потом увидела, как его грудная клетка слабо вздымается и опускается.

Она села и взяла ладонь Джихуна в свои забинтованные руки.

Почему-то ожоги на ладонях никак не хотели заживать. Несмотря на все протесты, медсестры забинтовали Миён руки.

– Прости меня, – произнесла она. – За мою мать, за твою хальмони. За все.

Она крепко сжала его ладонь; раны на руках заболели, а костяшки побледнели.

– Ты должен проснуться, просто обязан. – Казалось, от стыда она вот-вот сгорит дотла и останется только пепел.

Рука Джихуна дернулась, и взгляд лисицы взметнулся выше, к его лицу. Парня затрясло, и Миён отскочила назад. Оборудование бешено запищало, словно крича: «Сделай что-нибудь!»

В палату вбежали медсестры и, оттеснив Миён в сторону, опустили поручни на койке Джихуна.

– Тебе лучше уйти. – К Миён подошла та же самая медсестра, что говорила с ней чуть раньше.

– Что происходит? – спросила девушка.

– У него приступ, такое случается после травм, – ответила медсестра. Но Миён была превосходной лгуньей и знала, когда люди что-то недоговаривают.

Она вышла в коридор. Ноги подкосились, и она без сил рухнула на скамейку возле стены. Что-то было не так. Она чувствовала в Джихуне энергию, что-то знакомое, что-то сильное.

Миён вдруг осознала, что бусина никуда не исчезала.

Она была внутри Джихуна.

– Он жив. – Йена села рядом с Миён в зале ожидания.

Медики спасли Джихуна, но девушка не осмеливалась вновь зайти к нему в комнату.

– Да, – подтвердила Миён.

– Что ты сделала?

– Использовала бусину. – Не было смысла врать. Мать все равно в конце концов узнает.

– Глупая девчонка.

– Ты соврала мне. – Внутри разрастался огонь гнева, и Миён не собиралась его тушить – хотя бы потому, что за гневом она не чувствовала остальных эмоций, о которых так хотелось забыть.

– Что? – Голос Йены был низким, холодным.

– Ты говорила, что еву кусыль не существует. Если бы ты мне сказала… если бы я знала…

– Я тебе о них не рассказывала, потому что знала, что ты еще до этого не доросла. И я была права: сначала ты свою бусину потеряла, а потом запихнула в этого жалкого мальчишку.

Это была сущая правда. Гнев Миён разом угас, а без него лисица почувствовала себя совершенно опустошенной.

– И что нам теперь делать?

– Я хочу вырвать бусину из его груди.

Развернувшись, Миён увидела на лице матери отрешенное выражение.

– Но ты не можешь сделать этого, не навредив мне?

– Да, я могу повредить бусину, – подтвердила Йена. – Жизнь мальчишки меня не волнует, но тобой я рисковать не стану.

Миён должна была чувствовать благодарность, может, даже облегчение. Но внутри была только пустота.

– Тебе нельзя находиться рядом с ним, – сказала Йена. – Если у него твой еву кусыль, он сможет тебя контролировать.

– Он не станет этого делать. Я ему доверяю.

– А я нет.

– Ты хочешь, чтобы я его бросила? Его бабушка умирает в одной из палат, – огрызнулась Миён.

– Я ее не убивала.

Миён вздохнула – все-таки мать была права. Это Миён довела хальмони до такого состояния, и вина лежала исключительно на ней.

– А что, если мне придется питаться? Я могу ему этим навредить?

– Не могу сказать точно. – Йена была похожа на политика, пытающегося всеми способами избежать неудобной темы.

Подозрения Миён усилиливась, разрастались, пока наконец не оставили места ни воздуху, ни единой здравой мысли.

– Даже будучи внутри Джихуна, бусина все еще связана со мной. Что, по-твоему, может с ним случиться, если я впитаю новую энергию? Вместе с этим ведь разгорится и энергия бусины. Это может его убить.

Йена пожала плечами. Ей было плевать на судьбу Джихуна.

– Без бусины придется питаться чаще, причем прямо из плоти жертв. Больше никакого «высасывания» энергии. Только так ты сможешь выжить.

– Я не буду питаться.

– Что? – Йена сузила глаза.

– Твоя охота разрушила Наре жизнь. Зачем надо было убивать обоих ее родителей? Ты никогда не задумывалась, как это скажется на ней?

– Не стану же я изучать семейное положение всех своих жертв, – небрежно бросила Йена, и сердце Миён сжалось.

– Я не буду сегодня питаться.

– Почему? Потому что я убила родителей той шаманки? Или из-за мальчишки?

– Нет, – ответила Миён.

Как объяснить матери, что Миён боролась с мыслью, что ради ее жизни кто-то должен умереть? Как объяснить, что она не считала свою жизнь более значимой, чем жизни своих жертв? Как объяснить, что ей было больно не только от предательства Нары, но и потому, что она понимала, зачем шаманка так поступила? Девушка хотела отомстить за несправедливую смерть родителей. И шаманы были правы: злодейками в этой истории были Йена с Миён. Их выбор повлек за собой череду страшных проблем. И пострадали люди – взять хотя бы Джихуна.

– Не сегодня, мама. Все равно солнце уже почти встало. Просто… – Миён затихла и уронила голову на руки. – Не сегодня.

– Ладно, – резко ответила Йена, и Миён по ее тону поняла, что разговор не закончен, но отложен до следующего полнолуния. – Но если мы хотим найти способ достать бусину из тела мальчишки и вернуть в твое, тогда надо отправиться на поиски ответов. Мы уезжаем. Сегодня же. – Это было окончательное решение.

Миён не двигалась. Тело замерло, но мысли неслись наперегонки. Лисица подняла голову и увидела Сомин и Чханвана перед сестринским постом. Они даже не удостоили ее взгляда. Все, чего ей так хотелось, растворилось, исчезло. Глупо было считать, что она достойна хоть чего-то хорошего.

– Миён-а, ты меня слышала?

– Да, – наконец проговорила Миён. – Слышала. Сегодня уезжаем.

Джихун проснулся со сломанной жизнью, но целым телом.

Он приподнял футболку, ожидая обнаружить какой-нибудь чудовищный хирургический шрам, но увидел лишь простенький квадрат марли на животе.

Поначалу он был уверен, что видит сон, хотя и знал, что все происходит наяву.

Рождество он провел в больнице. Сомин с матерью пришли в дурацких сантовских шапках, принесли подарки. Однако Джихун мог думать лишь о том, что хальмони лежит в коме в соседней палате. Впервые за тринадцать лет он праздновал Рождество без нее.

Первые проблемы начались спустя три дня после выписки. Боль образовалась где-то за висками и за считаные секунды переросла в мигрень, а потом в волну тошноты. Парень едва успел добежать до туалета. Он решил никому об этом не говорить, но потом Джихун вырубился в компьютерном зале и очнулся только в больнице.

Врачи сказали, что это приступ.

Ему делали рентген, проводили тесты, перелили тонны крови. По всем результатам он был здоров: ни тромбов, ни опухолей. Абсолютно здоровый парень, чьи мигрени регулярно приводили его в реанимацию.

На Новый год он тоже оказался в больнице, и тенденция проводить праздники в больничном халате его совершенно не прельщала. Поэтому на Соллаль[91] он твердо решил обойтись без головных болей.

Не улучшали ситуацию и прописанные ему горы таблеток, и задолженность за аренду, и то, что Миён так и не вернулась. Джихун все ждал ее, думал, что она не станет уезжать, не сказав ни слова на прощание. Не может же жизнь быть настолько жестока – чтобы и родители бросили, и хальмони не просыпалась, и Миён уехала. Но шли дни, недели, и Джихун наконец понял, что он зря надеется. Жизнь несправедлива. Она лишь насмехалась над ним, дергала за хрупкие нити его судьбы, пока они окончательно не порвались.

– Ты не пришел на обед в воскресенье. – Сомин плюхнулась рядом с Джихуном.

Он даже не взглянул на нее из-за монитора. Игровой зал наполнили щелчки компьютерной мыши.

– Мама начинает переживать. Может, даже снова позвонит твоей матери, если ты не…

– Ладно, ладно, – перебил ее Джихун. – Приду на следующей неделе.

Он не сводил глаз с экрана.

– Хальмони будет гордиться тобой, когда проснется.

Джихун не ответил, но в горле у него образовался комок. Он проходил очередной тренировочный тест. Парень пропустил слишком много уроков и теперь, чтобы нагнать школьную программу, целыми днями только и делал, что занимался. Зато он выяснил, что его расчетливый ум, который так часто выручал в играх, неплохо справляется и с учебой.

– Джихун-а, может, ты пойдешь поспишь нормально? И поешь? – Сомин наклонилась, принюхалась и сморщила нос. – И душ примешь?

– Не поможет, Сомин-а, – откликнулся Чханван с противоположной стороны от Джихуна. На его экране светились счет и слово «ПРОИГРЫШ». – Я уже предлагал ему сходить в чимчильбан[92]. Полный провал.

– Да твой отец тебя в жизни в общественную баню не отпустит, – пробормотал Джихун.

– Джихун-а! – напала на него Сомин, и он понял, что перегнул палку. Сомин никогда не вставала на защиту Чханвана.

– Второй класс подходит к концу. Через месяц начнется третий, и у меня не будет времени наверстать программу, – напомнил друзьям Джихун.

– Но и о себе тоже забывать не надо, а не то выгоришь, – пустилась в нравоучения Сомин.

У нее снова была новая прическа: черные волосы до подбородка и прямая челка, как у фарфоровой куклы. Очень шло ее маленькому круглому личику. Личику, которое сейчас взирало на Джихуна с выражением серьезной обеспокоенности.

– Ты опять спал в больнице ночью, да? – Сомин повертела в руках измятый пиджак Джихуна. – Тебе некомфортно дома? Можешь у нас остаться. Мама возражать не будет, да и Дубу по тебе скучает.

– Нет, мне и дома нормально, – отказался Джихун, все так же не сводя глаз с экрана.

– А дом-то все еще ваш? – спросила Сомин. – Твоя мать оплачивает больничные счета. Уверена, она бы и с арендной платой тебе помогла, если бы знала, что ваш домовладелец сменил плату на месячную. Ты же сам в курсе, он пытается вытурить вас, пока хальмони в больнице.

– Мне не нужны деньги этой женщины. – Джихун закрыл глаза, отгоняя нарастающую головную боль. Ему и так пришлось смириться с фактом, что мать платила за больницу. Сомин убедила его, что это ее обязанность перед матерью и сыном. Но Джихун был не готов просить заплатить еще и за дом, тем более что мать даже не пригласила остаться с ней и ее новой идеальной семьей. Она наверняка знала, что он откажется, но даже не предложила этот вариант.

Сомин развернула друга за плечи, взглянула на пожелтевшую кожу.

– Джихун-а, я волнуюсь за тебя.

– Не надо. У меня все под контролем. – Джихун сжал в кулаки трясущиеся руки и пихнул их в карманы, подальше от орлиного взора Сомин.

– Может, стоит ей позвонить?

– Я уже сказал: я не буду звонить матери.

– Не матери, – покачала головой Сомин. – Ку Миён.

От одного звука ее имени сердце Джихуна сжалось от боли.

– И почему ты хочешь, чтобы я ей позвонил? Ты ей никогда не доверяла.

– У нее много секретов. Если она знает, кто на тебя напал…

– Я же уже говорил: ее там не было, когда все произошло. Она пришла позже. – Джихуну очень не хотелось врать Сомин, но так было лучше. Лучше держать ее в неведении.

Сомин потрясла головой. По глазам было видно, что ее раздирают противоречия.

– Да даже не в этом дело. Я считаю, что тебе не помешало бы как-то закрыть этот вопрос. Ты все время такой грустный, Джихун-а. Мне это не нравится.

– Я не грустный. Просто занят, – отмахнулся от подруги Джихун.

– Не дай гордости снова встать у тебя на пути.

– Снова? – Джихун сощурился, пытаясь прочитать слова на экране, но буквы никак не хотели обретать смысл.

– Ты боишься признавать, что скучаешь, – ведь тогда ты будешь казаться самому себе слабаком, – пояснила Сомин. – Но может, это поможет тебе ее отпустить?

– Мне твоя любительская психология не нужна. – Джихун выбрал случайный вариант и выругался, когда тест выдал, что ответ неверный.

– Я просто беспокоюсь за тебя, Джихун, – ответила Сомин.

И в этом-то и проблема. Джихун не хотел, чтобы за него беспокоились. Так было только больнее, когда его бросали.

Больница представляла собой высокое серое здание с широкой дорогой, ведущей прямо ко стеклянному входу. Таблички вокруг пестрили пожеланиями «Счастливого Лунного Нового года!». Подходил конец января, начались зимние каникулы. И, соответственно, прошел месяц с того момента, как Миён разрушила жизнь Джихуна и сбежала.

– Джихун-а, как экзамены? – поинтересовалась сестра Чан, когда парень подошел на медпост на седьмом этаже.

– Занял третье место в рейтинге класса.

– Твоя хальмони будет тобой гордиться.

Джихун улыбнулся, но то была лишь слабая тень его прежней улыбки с глубокими ямочками.

– Сегодня чтоб точно домой ушел, – пригрозила ему сестра Чан. – Хальмони бы не одобрила твоих регулярных ночевок в больнице.

– Слушаюсь.

В палате хальмони его встретил писк мониторов. Вторая койка сегодня пустовала, но скоро туда снова кого-нибудь положат. Они не могли позволить себе частную палату, однако другие пациенты никогда не задерживались надолго. Джихун помрачнел: ему вдруг вспомнилось, как был плох харабоджи[93], последним занимавший соседнюю койку.

– А вот и я, хальмони.

Джихун опустил увлажнитель кислорода. Достав из кармана гигиеническую губную помаду, он поднял кислородную маску и помазал женщине губы.

– Это чтобы у тебя губы не сохли. Ты же терпеть не можешь, когда они трескаются.

Парень вынул из сумки бумажку.

– Я занял третье место по результатам экзаменов, хальмони. Ты бы ни за что мне на слово не поверила, так что вот, смотри.

Где-то в глубине души он лелеял надежду, что сейчас, впервые за месяц, хальмони откроет глаза.

Но она оставалась неподвижна.

– Знаю, ты задаешься вопросом, почему не первое, – непринужденно продолжил Джихун. – Может, у меня и получилось бы, если бы ты меня больше шпыняла.

И снова тишина. Парень обреченно вздохнул.

– Джихун-а?

Он развернулся и увидел детектива Хэ.

– Аджосси.

– Как она сегодня?

– По-моему, цвет лица получше стал, – ответил юноша, хотя не мог утверждать ничего наверняка.

– Выглядит она хорошо.

Детектив Хэ сжал плечо Джихуна. Мужчина хотел его этим утешить, но Джихун, наоборот, весь напрягся. Он не привык к подобным отеческим проявлениям чувств. Рядом с детективом Хэ парень начинал задумываться, как бы все обстояло, присутствуй в его жизни отец. Но, думай об этом, не думай, ничего не изменится. Отец Джихуна был преступником и эгоистом. И даже если бы он остался, до непоколебимого и доброго детектива Хэ ему было далеко.

Джихун прочистил горло и кивнул на противоположную сторону комнаты:

– Похоже, скоро у нас будет новый сосед.

– Да, господин Ким скончался прошлой ночью. Я только что видел его дочерей на сестринском посту. Бедные девочки.

У Джихуна пересохло во рту. В последнее время такое часто случалось, когда он слышал о чьей-либо смерти. Джихун очень боялся стать одним из таких бедных мальчиков, которых шепотом жалели в коридорах, когда они теряли любимых.

– Он же вроде не так серьезно болел.

– Он теперь в лучшем месте, и да упокоится его душа с миром.

– Вы правда в это верите? – спросил Джихун.

Детектив Хэ был ревностным христианином. Впрочем, за последний месяц, пока Джихун пытался свыкнуться с состоянием хальмони, он нашел в этом некоторое утешение.

– Иногда мы не находим искупления при жизни, но можем получить его после смерти.

– Ну, люди не должны умирать слишком рано. Это несправедливо.

Детектив Хэ кивнул. Джихун не понял, соглашается он или нет.

– Что вы здесь делаете?

– Я все еще числюсь твоим контактным лицом. Мне позвонили, так как ты не пришел на последнюю встречу с врачом.

Джихун с тоской вздохнул – но не от слов детектива, хотя, кроме него, этот вздох никто больше бы не услышал. Когда Джихун оказался в больнице, расследование перехватил детектив Хэ. Так как медперсонал не знал, с кем еще связываться по поводу состояния новых пациентов, они взяли телефон детектива. Джихун так и не сменил контактное лицо.

– Я же уже говорил: если мне позвонят, я приеду тебя проведать, – напомнил детектив Хэ.

– Помню, – кивнул Джихун. – Извините.

Детектив Хэ с головой ушел в это расследование – и не только как полицейский. Он принял близко к сердцу нападение в ресторане хальмони. Соседи сообщали Джихуну, что видели, как старательно детектив Хэ изучает окрестности. Джихун знал, что преступник в жизни не предстанет перед судом, но было приятно осознавать, что кто-то старался ради них.

– Джихун-а, когда мужчина дает слово – он его держит.

Еще месяц назад Джихун бы полностью проигнорировал эти нотации, но сейчас он только покорно кивнул.

– Понимаю.

Детектив жил, руководствуясь чувством справедливости: он четко разграничивал, что хорошо, а что плохо. Считал, что надо следовать закону, быть хорошим человеком, прожить достойную жизнь.

– Ты подумал над тем, о чем я тебе в прошлый раз сказал?

Джихун сгорбился. Он не хотел сейчас об этом говорить.

– Подумал, – пробормотал он.

– И? – поднажал детектив. – Я могу найти твоего отца, если хочешь. Может быть, с родителем тебе будет проще… – Он умолк – знал, что для Джихуна это больная тема. Хэ был хорошим детективом; например, на поиски матери Джихуна у него ушел всего день. Но он уважал пожелание юноши не звонить ей. У него ушло много времени, чтобы завоевать доверие Джихуна.

– Мне надо лишь дождаться, пока хальмони проснется, и все будет хорошо. – Джихун встал. Ему не хотелось продолжать этот разговор. – Я пойду к врачу.

Он поклонился на прощание и вылетел из палаты.

Отделение неврологии только недавно отремонтировали. Коридоры окаймляли матовые окна, а зал ожидания украшали «водные стены».

Джихун записался на прием, и его тут же направили в процедурную в конце коридора, где уже ждал доктор Чхве. Он стоял посреди кабинета, скрестив на груди руки и выдвинув вперед квадратный подбородок. Седина на висках придавала ему вид человека умудренного. Джихун подозревал, что врач немало времени потратил для достижения такого эффекта.

– Господин Ан, неужто вы решили удостоить нас своим присутствием? – Доктор Чхве улыбнулся, но в глазах его отражался холод.

– Вы правда думаете, что очередной тест покажет что-то новенькое?

– Нас беспокоит тот факт, что никакие средства не работают, а приступы становятся все серьезнее, – доктор Чхве будто читал доклад по медицинскому феномену. – Разве вам самому не хочется узнать, отчего они происходят?

Не мог же Джихун признаться, что он и так знает? Что бы доктор Чхве сделал, скажи Джихун: «Я знаю, отчего у меня приступы. Пару месяцев назад я влюбился в кумихо, чья мать довела мою хальмони до комы, а на меня, скорее всего, наложила лисье проклятье»? Как минимум он перестал бы ухмыляться.

– Ладно, – пожал плечами Джихун. Одним снимком мозга больше, одним меньше – какая, в общем-то, разница?

Тесты ничего не показали, и доктор намекнул, что, может, стоит попробовать операцию, если они не найдут лекарства.

Джихун вернулся в палату хальмони и плюхнулся на стул возле ее койки. Детектив Хэ давно ушел, но на прикроватной тумбочке появились новые цветы. Однако Джихун едва обратил на них внимание.

– Уехала и ни слова на прощание не сказала, – заговорил Джихун с хальмони. – Мы ее больше никогда не увидим, так что не стоит надеяться и ждать. Верно?

Он посмотрел на бабушку, словно она вот-вот ответит.

– Верно, – согласился он с собой. – Мы же уже это все проходили. Люди уходят. Больше нам никто не нужен. – Джихун аккуратно положил руку на плечо хальмони, стараясь не давить сильно. – Нам не нужен никто, кроме нас с тобой.

Двадцать минут спустя медсестра Чан обнаружила, что Джихун заснул в палате.

Мы узнали, как кумихо появились. Как они были прокляты. Как они возненавидели людей, которые отвергали и кормили их. Но осталась история о еще одной кумихо, которую непременно надо рассказать.

Много времени прошло с тех пор, как с лица земли исчезла самая первая кумихо. Когда истории уже превратились в легенды…

Жил на свете мужчина, у которого было три сына и не было дочерей. Каждый день он молился о рождении дочери. И однажды его жена вернулась домой с маленькой девочкой.

Долгие годы семья жила не зная бед. Жена всем рассказывала, что мужчина так крепко обнимает дочь, что вот-вот задушит ее любовью.

Когда девочке исполнилось тринадцать, стал погибать скот. Вскоре достаток семьи начал таять на глазах. Поэтому мужчина отправил старшего сына на ночь в хлев посмотреть, почему умирают коровы и лошади.

На следующее утро старший сын поведал: «Я видел, как младшая сестра заходила в хлев. А когда она вышла, у коровы была вырвана печень».

Мужчина разозлился и выгнал старшего сына.

На следующую ночь он отправил в хлев среднего сына.

Наутро средний сын сказал, что лошадь убила его сестра.

«Ты хочешь смерти своей невинной младшей сестре! Чтоб глаза мои больше тебя не видели!»

И, наконец, мужчина отправил младшего сына следить за скотом.

Третий сын видел, как его младшая сестра зашла в хлев, убила корову и сожрала ее печень.

Однако он не хотел быть изгнанным подобно старшим братьям и поэтому соврал.

«Корова умерла сама собой, – сказал он, – а потом пришла лиса и съела ее печень».

Двое братьев долгое время бродили по землям и наконец встретили даосского мастера, который научил их магии. Однако братья никак не могли забыть свою семью и потому решили вернуться домой.

Даос даровал им три бутылки: белую, синюю и красную.

Поблагодарив учителя за подарок, братья отправились в путь.

Когда они вернулись домой, там не было никого, кроме младшей сестры.

Она встретила их с радостью.

Братья спросили ее, что случилось, и сестра ответила, что родители и младший брат умерли.

«Мы так хотим пить, – пожаловался ей старший брат. – Сходи к ручью, принеси нам воды».

Сестра ушла за водой, а братья убежали – ведь они поняли, что она убила и съела их родителей и младшего брата.

Она погналась за ними, прося вернуться.

Братья разбили белую бутылку, и из земли выросли колючие заросли. Но сестра вырвалась и продолжила погоню.

Тогда они разбили красную бутылку, и сестру поглотил огонь. Но она продолжала гнаться за ними.

Тогда они разбили синюю бутылку, и возникла река, которая унесла их сестру бурным течением. Больше они ее никогда не видели.

Однако кумихо навсегда вынесла урок из этих дней. Ведь она выжила. Она возненавидела людей и дала жизнь дочери, которую мы знаем под именем Ку Миён.

Дни Джихуна теперь начинались задолго до рассвета. В новой жизни не было места прежней лени. Чтобы заплатить за аренду, пока хальмони лежала в больнице, Джихуну во время каникул пришлось устроиться на несколько подработок. До рассвета он развозил и оставлял у входных дверей газеты и молоко. Он ездил на подержанном велосипеде, но иногда улицы были настолько крутые, что велосипед приходилось тащить на себе. Извилистые дороги, которые он раньше любил, стали его заклятым врагом: ему до смерти надоело таскаться вверх и вниз, вниз и вверх.

Он работал изо всех сил: отвозил молоко, расставлял пакеты перед дверями или клал в почтовый ящик вместе с ежедневной газетой.

Днем Джихун работал на заправке: заливал в машины бензин. Платили ему минимальный оклад: хозяин сказал, что без аттестата средней школы больше не положено.

Джихун забыл перчатки, и пальцы мерзли на январском морозе. Он поднял руки, чтобы согреть их дыханием, и почувствовал горький запах бензина. Он уставился на белый шрам в центре ладони, который остался после того, как он выхватил у шаманки Ким бусину Миён. Каждый раз при виде морщинистого шрама Джихун вспоминал ту ночь и все, что тогда потерял.

Ночь пришла раньше, чем закончилась его смена. На небе не было видно ни звездочки, лишь сияла полная луна. Хозяин заправки – дородный, лысеющий и прижимистый мужичок – подбежал к Джихуну, когда тот уже собирался уходить.

– Держи. – Он вложил в руки юноши два треугольных кимбапа. – А то весь день на холоде стоишь. Возьми, они даже почти непросроченные.

Джихун направился на третью, и последнюю на сегодня работу – в круглосуточный магазин. По пути парень съел один из кимбапов, а его глаза тем временем блуждали по небу. От одного взгляда на полную луну у юноши заныли ребра. Это было первое полнолуние с их последней встречи с Миён.

Идти было тяжело. Дыхание застывало в морозном воздухе облачками пара, которые плыли прямо в лицо, затуманивая зрение.

Его коллега Ким Бёджу уже стоял за прилавком.

– На четырнадцать минут опаздываешь, Джихун-щи, – вместо приветствия бросил он. – Придется вычесть из твоей зарплаты.

Бёджу было всего двадцать, и он работал в магазине на три месяца дольше Джихуна. А еще он был племянником управляющего и считал, что это дает ему полное право помыкать новым сотрудником. Но Джихуну было все равно.

– Утром пришла новая поставка. – Бёджу махнул рукой в сторону кладовой.

Джихун закатил глаза у коллеги за спиной, подумав, не слишком ли тот раскомандовался. Когда Джихун только начал работать, Бёджу сказал ему, что за разгрузку товаров отвечают новички. Прошло немало времени, прежде чем Джихун узнал, что это неправда.

Но он без единой жалобы принялся таскать коробки. Руки, которые и так после пяти часов работы на заправке были вялыми, как лапша, мигом разболелись. Голова побаливала, и яркий свет делал только хуже. К тому же в магазине пахло молоком, которое вот-вот скиснет. Джихун уже предчувствовал, что искать просрочку придется ему.

Спустя полчаса Джихун наконец затащил внутрь все ящики, слегка запнувшись, когда ставил последний. Он растопырил ноющие пальцы, радуясь, что с заданием покончено.

– Эй, ну и чем ты думал? – подошел к нему Бёджу.

– Что? – Джихун разминал разболевшееся плечо.

– Ну и зачем нам десять ящиков клубничного молока? – Бёджу ткнул в груду товара. – А?

– А? – повторил за ним Джихун.

– А то! Неси обратно.

Джихун стиснул кулаки – уж очень ему хотелось вмазать Бёджу прямо по наглой морде. Но вместо этого он медленно, по очереди, расслабил каждый палец и взял себя в руки. Ему нужна была эта работа. Все остальные придется бросить, когда начнется учебный год, а эта останется.

Поэтому, несмотря на протестующие мускулы, он поднял два ящика и сжал зубы, услышав, как Бёджу посмеивается над какой-то сценой в комиксе.

Под весом второй партии ящиков Джихун споткнулся и врезался локтем в дверной косяк. Боль пронзила руку и эхом отразилась в голове, словно в череп вогнали тонкую иголку.

Мышцы задрожали, и парень с грохотом выронил ящик. Клубничное молоко залило ему штаны и окрасило обувь в розовый цвет.

В ушах зазвенело, и через мгновение начался приступ.

Джихун не мог ничего слышать, не мог думать, не мог дышать.

Он мог только видеть – темноту и луну. Полную луну. Смеющуюся над ним.

Миён проснулась, почувствовав, что падает.

Она сильно дрожала, даже зубы стучали.

Девушка никогда не испытывала такой боли – вены будто пронзали ледяные кристаллы, – но сразу поняла, откуда эта боль. Сегодня было полнолуние. Первое с тех пор, как она прекратила питаться. Первое с тех пор, как она в последний раз видела Джихуна.

Кожу жгло лунным светом, проникающим сквозь окно.

Он манил девушку, умолял вернуться в его объятия, наказывал за то, что она отказывалась.

Дверь распахнулась, к ней приблизились торопливые шаги.

– Возьми ее за ноги. – Под слоем строгости в материнском голосе Миён распознала тревогу.

Йена подхватила Миён под плечи, а еще кто-то взял девушку за икры.

Мозг изо всех сил вопил, что надо вырываться.

Миён погрузили в ледяную воду.

«Нет, только не в воду!»

Миён билась, пытаясь вырваться из державшей ее хватки, и наверняка полностью облила тех, кто пытался ей помочь.

– Открой ей рот. – Голос был низким, мужским.

Пальцы разжали ей зубы. Миён старалась не сопротивляться, но от ощущения ледяной воды на обнаженной коченевшей коже челюсти сжались. Рот наполнил вкус крови.

Они повторили попытку, не испугавшись ее лязгающих зубов. В этот раз горькая жидкость залила девушке горло.

Тело прогнулось. Миён слишком устала, даже держать голову не было сил. Если уж вода хочет забрать ее, то так тому и быть. Но, похоже, жидкости было слишком мало, и девушка уткнулась щекой в холодный фарфор ванны. Если она сможет держать голову над водой, все будет хорошо. Это была ложь, но лисица повторяла ее себе раз за разом, пока сердце не успокоилось.

– Не хочет питаться? – раздался мужской голос.

– По-видимому, нет.

– Ей станет только хуже.

– Я плачу тебе не за то, чтобы ты мне тут очевидные вещи озвучивал. – В голосе Йены звучало недовольство.

– Ей повезло, что в ней течет человеческая кровь, она сдерживает худшие симптомы. Но если Миён не будет питаться, ты мало чем сможешь ей помочь.

– Есть одно решение… – произнесла Йена.

– Бусина в Сеуле.

– Опять же, это я знаю.

Пауза.

– Наверное, мне пора. Мы ничего не обнаружили, а мои связи иссякли.

– Так найди еще! – рявкнула Йена.

– Это будет дорого стоить.

Пауза.

– Бери из сейфа столько, сколько понадобится.

– Слушаюсь.

Раздался звук удаляющихся шагов, а потом – мягкий щелчок двери ванной.

Миён наконец открыла глаза. Комната расплывалась в светлой дымке. Среди белых пятен на фоне белых стен девушка все же различила материнские губы, нос, глаза.

Миён скрутила еще одна волна тошноты.

– Больно.

Миён не узнала собственный голос – он скорее напоминал какое-то мучительное мяуканье.

– Скоро пройдет. Ты – моя дочь. Умная, красивая и сильная. И ты справишься.

Миён задрожала от холода ванны и острой боли, пронзавшей ее кости.

– Я буду хорошей дочерью.

– И будешь питаться? – Беззлобный, искренний вопрос.

Вместо ответа Миён всхлипнула. Впрочем, Йене этого было достаточно.

– Ты отказываешься питаться из-за того мальчишки?

– Да, – прошептала Миён. – Но не в том смысле. Пока я не встретила его и не осознала, что могу за него переживать, я убеждала себя в том, что мне нет дела до чужих жизней. Однако это неправда. Если я продолжу убивать, чтобы жить, я стану чудовищем. А я не хочу им становиться.

Йена молчала. Миён успела подумать, что мать ушла, и открыла глаза – но Йена все еще сидела возле ванны, погрузившись в мысли. Миён вдруг поняла, как могли прозвучать ее слова. Что, возможно, она считает Йену чудовищем и не хочет быть похожей на нее.

– Ты считаешь, что месяц назад сделала свой выбор, однако это не так, – отрывисто промолвила Йена. – Ты ждешь и надеешься, пока на тебя снизойдет откровение, которое даст тебе все и сразу.

– А это плохо? – спросила Миён. – Не хочу, чтобы люди из-за меня страдали.

– Я думала, я тебя чему-то да научила. Я прожила так долго, потому что всегда решала сама за себя. Даже если все варианты плохи, – Йена встала, – нужно что-то выбрать.

Йена вышла, и Миён снова содрогнулась – но уже не от холода ванны.

Когда у Джихуна случались эпизоды – так их образно называли доктора, – ему снились яркие сны. Настолько яркие, что, будь у юноши хоть толика художественного таланта, он мог бы нарисовать картину.

Иногда ему снилась хальмони, и в этих снах они, довольные, жили самой обычной жизнью. В такие дни Джихун просыпался с мимолетным привкусом счастья, которое быстро рассеивалось.

Иногда ему снились родители – что они никуда не уходили и любили его, как нормальная семья. В такие дни Джихун просыпался с горечью, жалея о том, чего никогда не знал и не имел.

В этот раз он видел сон, который ненавидел больше всего. После таких снов он всегда просыпался с чувством гнетущей тоски. Ему снилась Миён.

Его путь освещала красная нить. Джихуну много раз снилось, как он идет вдоль этой нити, а на другом ее конце находится Миён. В начале сна всегда светило золотое солнце, но спустя некоторое время свет становился багряным.

Девушка сидела на скамейке под сияющей луной. Она обернулась к нему. На губах играла улыбка.

– Что делаешь? – Джихун сел рядом.

– Разговариваю с луной. – Ее голова легла ему на плечо, идеально примостилась в изгибе его шеи.

– О чем?

– Просто решила поздороваться.

– Луна что-то не особо разговорчива, – ответил Джихун.

– Дело не в том, что она говорит, а как. – Лисица откинула голову, чтобы взглянуть на него. – Я все думала, когда же ты найдешь меня.

– Это было несложно. – Он кивнул на нить, которая, исполнив свое предназначение, растворилась в ночи.

– Красная нить. Неужели мы с тобой связаны судьбой, Джихун-а?

Парень улыбнулся, вспомнив старую легенду о красной нити, что связывала две души, предназначенные друг другу судьбой.

– А тебе нужно мое сердце? – спросил он. – Его изрядно потрепало.

– Мое уже в твоих руках. – Миён потянулась к нему, и он, улыбнувшись и откинувшись, ответил на ее мягкий поцелуй.

Что-то мокрое, соленое, с металлическим привкусом капнуло ему на губы, затекло на язык. Джихун притронулся к губам, и пальцы окрасились в красный.

Он посмотрел на Миён. Из носа у нее текла кровь, заливала подбородок, капала на колени.

– Мне пора, – жалобно извинилась она.

– Ты не можешь уйти, – попытался остановить ее Джихун. – Мне нужны ответы!

– Ответы? – Кожа девушки была бледной, почти прозрачной.

– Моя хальмони больна.

– Что? – Ее слова резким эхом раздались вокруг.

– Что твоя мать с ней сделала? Пожалуйста, скажи. Пожалуйста, помоги нам.

Джихун протянул руку, но схватил только воздух.

Она исчезла. Джихун остался один, лишь с луной наедине.

Миён подскочила в постели; сердце билось как бешеное, отдаваясь даже в кончиках пальцев.

Ей приснился очередной яркий сон. Каждый раз она задавалась вопросом: неужели ей это снится от тоски по тем дням? Или же Джихун действительно там был? Но в этот раз что-то беспокоило Миён, и она отчаянно хваталась за ускользающий сон, пыталась его вспомнить.

Девушка села, игнорируя ноющую боль в мышцах. Все тело закостенело, как будто она пробежала марафон. Миён потянулась за водой.

Стакан на прикроватной тумбочке был пуст.

Когда Миён вышла в коридор, в квартире было тихо.

Она доплелась до кухни и налила себе воды. Вот уже месяц лисица не чувствовала сытости. Ничто не могло заглушить грызущий голод в животе. Они перепробовали множество продуктов, Миён ела днем и ночью. Но она прекрасно понимала, что утолить голод сможет только ци.

Она жадно пила воду, закинув голову вверх, чтобы не пролить ни единой капли, когда на кухне включился свет.

– Выключи, – прорычала Миён.

Она раздраженно взглянула на Чуну, а тот, отодвинув Миён в сторонку, спокойно открыл холодильник. Его залил резкий свет, выгодно подчеркивающий черты лица. Даже сейчас токкэби выглядел идеально.

– Какая же ты брюзга по утрам. – Чуну достал апельсиновый сок.

– Какой же ты придурок все время. – Миён налила себе воды. – Сколько тебя еще терпеть? Когда ты уже свалишь?

– Когда твоя мать перестанет платить мне за то, что я нянчусь с ее дочуркой. Знаешь, от ее предложений так сложно отказаться! Ну какой дурак упустит возможность попутешествовать, когда за тебя платят?

Чуну отпил сока и достал ломоть молочного хлеба[94].

– Эй! Это же последний!

– И это горбушка. – Он откусил здоровенный кусок. – А ты ненавидишь горбушки.

– Ладно, – сдалась Миён – все-таки он был прав.

– Кошмар приснился? – осведомился Чуну.

Миён не ответила, и токкэби не смог удержаться, чтобы не поддразнить ее.

– Джихун?

– Как ты угадал?

– У меня нюх на разбитые сердца. – Чуну хитро усмехнулся.

– Ой, отцепись.

Миён ударила его в плечо. Чуну возмущенно потер руку.

– Надо, пожалуй, попросить доплату за риск.

Миён кинула на него недовольный взгляд. Ей не нравилось то, что Чуну, оказывается, был знаком с Йеной – и уже давно. Почему-то от этого все сомнительные темные делишки Миён представлялись ей в худшем свете. Но матери понадобилась помощь того, кто умеет находить информацию, у кого имеются связи по всему миру, и она наняла Чуну. Первая неделя была тяжкой – Миён все боялась, что Чуну начнет припоминать даосский талисман и Нару. Однако токкэби решил не ворошить осиное гнездо, тем более что он знал тысячу и один другой способ достать Миён.

– Где мама?

– В Гонконге.

– И когда она вернется? – удивленно воскликнула Миён.

– Она не вернется. Мы поедем к ней, когда спасем ее ангелочка от неминуемой гибели.

– Ты действительно думаешь, что я умру? – Миён так и не сумела пересилить себя и задать этот вопрос матери. Но, возможно, хоть Чуну ответит прямо.

– Может, просто начнешь снова питаться?

Ну, не сказать чтобы прямой, но тем не менее ответ. Он тоже думал, что она умрет, если не поглотит новую ци.

– Я не могу.

– Люди мрут каждый день. А мы слишком хороши, чтобы лишать мир такой красоты. – Чуну озорно улыбнулся.

Миён не стала ничего ему объяснять. Все равно не поймет. Не поймет, как кумихо может ставить человеческие жизни выше своей. Он же токкэби. Он ничего не делал ради других – только ради себя любимого.

Миён на ум пришли слова матери. Йена говорила, что отказ питаться ничего не решал. Что Миён все еще убегала. Что она была трусихой.

А потом девушка все-таки вспомнила, что Джихун сказал ей во сне.

«Моя хальмони больна. Пожалуйста, помоги нам».

Хальмони жива? Миён считала, что женщина погибла от недостатка ци, но, похоже, она была сильнее, чем казалась на вид. С другой стороны, если она больна, значит, недостаток энергии все же сказывался – просто медленнее, чем предполагала Миён. Не может же человек выжить, потеряв столько ци?

Она не могла выкинуть из головы просьбу Джихуна. «Пожалуйста, помоги нам». Он говорил с таким отчаянием, что сердце Миён сжалось от вины, которая и без того глодала ее.

Миён выглянула в окно. Осака только просыпалась.

– Похоже, кицунэ[95] нам тоже ничем помочь не могут, – произнесла Миён, глядя на город. Яркие указатели освещали улицы в ожидании рассвета. Такой красивый, живой город – но не дом. – Я не хочу в Гонконг.

– Хочешь остаться тут?

– Хочу обратно в Сеул.

– Ты же знаешь, я не могу тебя туда отпустить.

– Если мама так ничего и не найдет, то времени у меня останется совсем немного. Считай это моим предсмертным желанием.

Миён не хотелось говорить Чуну правду – что если уж ее дни сочтены, то почему бы не спасти чужую жизнь? Может, так будет лучше. Она все равно уже чувствовала себя неприкаянным призраком. А Джихун с хальмони были ее незавершенным делом.

– Кумихо не полагается предсмертных желаний.

– А этой – полагается. Я не хочу оставаться здесь или лететь в Гонконг – или где там еще мать собирается искать ответы. Я хочу домой, – Миён дала отчаянной мольбе внутри себя вырваться наружу. В конце концов, какое дело умирающей кумихо до гордости?

– В твоем плане есть один крошечный изъян, – напомнил ей Джихун. – Мать ни за что не разрешит тебе уехать.

– И поэтому мне нужен ты, – Миён хитро улыбнулась.

Чуну, рассмеявшись, покачал головой.

– Это дорого тебе обойдется.

– Да уж полагаю. – Миён подняла бровь в ожидании, пока Чуну решит вопрос со своей верностью.

Токкэби запихнул остаток хлеба в рот и смахнул крошки с ладоней.

– Пойду собирать вещи!

Джихуна продержали в больнице несколько дней. Проводили тесты, брали кровь на анализы, тыкали, кололи. Но ни диагноза, ни какого-либо способа лечения так и не нашли, поэтому его выписали.

Пока он обувался – наклоняться было еще больно, но хотя бы одежда была привычная, – Сомин носилась по комнате, проверяя, не забыл ли чего друг.

– Джихун всего ничего здесь лежал. Что ему забывать-то? – попыталась вразумить дочку мама Сомин.

– А если он телефон оставит?

– Он у меня. – Джихун поднял в воздух мобильник и обменялся раздраженными взглядами с госпожой Мун.

– А зарядка?

– Тут. – Мама Сомин показала девушке провод.

Джихун понимал, что так Сомин борется с волнением: она успокоится, стоит дать ей покудахтать над ним. Когда Сомин в третий раз полезла под кровать – парень терялся в догадках, что она там искала, – в палату вошел детектив Хэ.

Госпожа Мун мигом выпрямилась и пригладила волосы.

– Добрый день, детектив Хэ, – любезно поприветствовала она его.

– Сухюн-щи, – детектив кивнул ей, и женщина зарделась. Еще месяц назад он звал ее омони Сомин. – Джихун-а, ты, похоже, уже готов.

– Да уже давно, – Джихун посмотрел на Сомин, которая как раз заглядывала в ванную.

– Сомин-а, – детектив Хэ взял ее за плечи. – Там медсестры подготовили рецепт для Джихуна, не заберешь, пожалуйста?

Она быстро кивнула, благодарная за хоть какое-то поручение.

– Детектив, всегда поражаюсь вашему умению добиться порядка. У вас настоящий талант, – произнесла госпожа Мун. – Я бы хотела отблагодарить вас. Как насчет ужина завтра вечером?

Джихун порадовался, что Сомин отошла. Наблюдать за тем, как твоя мать флиртует, – довольно странное зрелище. Даже Джихуну было как-то не по себе.

– Я бы с удовольствием, но завтра мне надо в церковь.

– Ваша вера достойна восхищения, – похвалила его госпожа Мун.

Джихун, не удержавшись, фыркнул от смеха, за что заслужил от женщины щелбан.

– Но я могу сейчас, – продолжил детектив Хэ.

– Что можете? – В палату вернулась Сомин с пачкой рецептов и предписаний в руках.

– Давайте выпьем по чашечке кофе? – предложила госпожа Мун. – Сходим в кафе на углу, а Сомин пока проверит палату напоследок.

Сомин закатила глаза.

– Договорились. Но кофе за мой счет. – Детектив взъерошил Сомин волосы на прощание, и девушка мигом оттаяла. Джихуну вдруг подумалось, что мужчина действительно скучает по дочери и жене, которые жили где-то за границей.

– Ан Джихун? – Из-за двери показалась голова медсестры. – Ой, прости, не знала, что к тебе семья зашла. Нам нужно подписать бумаги на выписку, – объяснила она детективу Хэ, по всей видимости предположив, что он отец этой счастливой полной семьи.

Джихун нахмурился.

– Конечно, – просто сказал детектив Хэ и вместе с госпожой Мун последовал за медсестрой.

– Не переживай так об этом, – произнесла Сомин, и Джихун подпрыгнул. Он забыл, что она еще тут.

– Ты о чем? – Джихун принялся собирать сумку, стараясь не глядеть на Сомин.

– Мы действительно твоя семья.

– Но он мне не отец. Отца у меня нет, и уже давно. – Джихун не понимал, почему его это так задело. Разве что сказывалось чувство одиночества, которое преследовало его весь последний месяц.

– У меня тоже, – напомнила ему Сомин. – Но, по-моему, мы и без отцов нормальными выросли.

Джихун знал, что Сомин лишь пытается его подбодрить, но вместо этого испытывал стыд напополам с гневом. Отец подруги умер, когда она была совсем маленькой, – она его и не знала-то толком.

– Пойду навещу хальмони, пока мы не уехали.

Сомин грустно улыбнулась.

– Встретимся в вестибюле.

Шторы были задернуты, и в комнате царил полумрак. Хальмони лежала, сложив руки на животе – судя по всему, медсестры постарались. Женщина выглядела умиротворенной.

– Хальмони. – Джихун взял ее ладонь – легче бумаги, словно кости внутри были полые, как у птиц. – Мне уже лучше. Ты ведь волновалась, да?

У Джихуна защипало глаза от последовавшей тишины. Ему не нравилось бледное лицо хальмони. Джихун привык видеть ее полной жизни, привык, что она постоянно ругает его, если он засиживается допоздна или получает плохие оценки в школе. А эта пустая и безэмоциональная женщина была не его хальмони.

– Я завтра снова приду. Не переживай за меня.

Джихун бережно положил ее руку обратно на простыни, поправил рюкзак на плече и вышел. Вместо вестибюля он направился к дальнему выходу с территории больницы и запрыгнул в автобус, как раз подошедший к остановке.

Миён проводила взглядом спину Джихуна, скрывающуюся за дверью. Она едва успела спрятаться за шторой, когда услышала его шаги.

– Знаю, что вы скажете. – Миён села в широкое кресло возле хальмони. – Что я трусиха. И вы правы, но я не готова с ним встретиться. Не сейчас.

Она взяла хальмони за руку, которую еще несколько минут назад держал Джихун. Миён показалось, что она почувствовала какую-то искру, когда провела пальцами по мягкой коже старушки. На мгновение ей захотелось поверить, что Джихун оставил здесь частичку себя, которая напоминала бы ей о нем. Но умом девушка понимала, насколько глупо искать скрытый смысл в статическом электричестве.

Миён закрыла глаза и раскрыла себя навстречу энергии хальмони. Она не собиралась вытягивать ци, хотела только проверить, сколько осталось. Лисица догадывалась, почему хальмони не просыпается.

И она ее увидела – крошечную угасающую звезду. Затухающую ци хальмони.

Этого Миён и боялась. Хальмони отдала Джихуну слишком много энергии, и у нее самой почти ничего не осталось. Женщина оказалась заточена между жизнью и смертью, в этом бессознательном лимбе. Похоже, той ночью Миён все же украла чужую жизнь, хотя и не смогла никого убить для себя.

– Простите, – прошептала она. – Я не хотела, чтобы так получилось.

Миён поднесла ладонь хальмони к своей щеке.

– Он никогда мне этого не простит. Я, наверное, эгоистка, раз надеюсь, что не придется ему рассказывать? Не хочу, чтобы он считал меня чудовищем. Понимаю, вы вряд ли меня простите. Но я хочу попробовать вас спасти. Дайте мне шанс. Ради него и ради меня.

Телефон Джихуна разрывался от сообщений.

Первое пришло от Сомин: «Ты чем думаешь?! Зачем в одиночку уехал? Я с тобой больше не разговариваю, Ан Джихун!»

Он этого ожидал, но все равно чувствовал себя виноватым. Однако, останься он с Сомин и ее матерью, они бы наверняка попытались уговорить его зайти в гости. А Джихуну хотелось побыть одному.

Следующее пришло от детектива Хэ: «Не лезь на рожон. Позвони, если вдруг плохо станет».

Джихун улыбнулся. Классическое «веди себя хорошо, не болей».

Через минуту пришло еще одно сообщение от Сомин: «В холодильнике суп. Не съешь – убью».

Джихун рассмеялся. Сомин слишком хорошо его знала.

Крутую дорогу к дому он преодолел еле-еле, почти жалея, что решил поехать один.

– Джихун-а, – позвала юношу хальмони Хван, когда он наконец поднялся. Хальмони сидела на узеньком помосте перед магазином, хотя воздух был по-февральски холодным.

Джихун сел рядом, чтобы перевести дыхание, вырывавшееся изо рта тяжелыми облачками.

– У тебя усталый вид. – Хальмони Хван нахмурилась.

– Сейчас отдохну.

– А почему полицейский не с тобой? Он такой красавчик.

– Хальмони Хван, да вы мне изменяете? – Джихун притворно возмутился.

Женщина хихикнула, и в ее потускневших глазах проскользнул огонек. Она потянулась назад и достала маленькую склянку. Внутри в золотой жидкости плавал толстый корень.

– Держи. Это лечебное вино с корнем имбиря с Пхальгонсана[96].

– Мне еще нельзя пить, – напомнил ей Джихун.

– В мое время даже пятилетние дети вино пили.

Старушка протянула ему бутылочку, и Джихун, низко поклонившись, аккуратно взял ее.

– А еще тебя кто-то искал.

– Чханвани? – спросил Джихун.

– Нет, симпатичней. – Хальмони Хван подмигнула.

Джихун помрачнел. Оставалось надеяться, что это не очередные кредиторы.

В ресторане было темно. На пустых столах стояли перевернутые стулья. На входной двери висело написанное от руки объявление: «ЗАКРЫТО НА НЕОПРЕДЕЛЕННЫЙ СРОК». Стоило Джихуну только сосредоточиться – и он смог бы представить пронизывающий воздух запах бабушкиного ччигэ, звон тарелок, смех посетителей. Но он не стал. Было больно вспоминать те дни, ведь он всегда принимал их за должное. Никогда не ценил жизнь с хальмони.

Он захлопнул за собой дверь в квартиру, и пуджоки на дверной раме зашелестели на сквозняке. Джихун сбросил обувь и аккуратно поставил ее рядом с любимой парой хальмони – черными поношенными рабочими ботинками.

Прошел всего месяц, но казалось, дом скучал по хальмони не меньше Джихуна. Все оставалось на своих местах, но как будто померкло. Парень почти услышал радостный лай Дубу, бегущей по коридору. Но собачка жила у Сомин – и это к лучшему, ей там уделяли много внимания. А Джихун за последний месяц провел больше времени в больнице, чем дома.

– Ну и бардак у вас тут.

Джихун резко развернулся. Из темной кухни показался человек.

– Кто ты? – Джихун поднял кулаки, готовясь к нападению.

– Я тебе не враг, – произнес голос. Определенно мужской.

– Если ты мне не враг, то покажись.

Парнишка, выступивший на свет, был едва ли старше Джихуна. Может быть, лет двадцати. У него было точеное лицо и светлые глаза.

– Приятно познакомиться. Я Чуну. – Парнишка ослепительно улыбнулся.

– Я бы представился, но мне как-то пока не доводилось знакомиться с людьми, пытающимися меня обокрасть.

– Ты серьезно считаешь, что я решил тебя обокрасть? – поднял бровь Чуну.

Справедливое замечание. Высокий парнишка выглядел так, будто сошел со страниц глянцевого журнала. На нем были темные штаны и длинное шерстяное пальто. Из-под рукава выглядывали золотые часы. И, скорее всего, за их стоимость вполне можно было бы оплатить добрую часть счетов из пачки на столе.

– И зачем ты сюда явился? – Джихун бросил взгляд на диван – там лежала его куртка, в кармане которой остался телефон.

– Сам не перестаю себя спрашивать. И почему я вечно ввязываюсь в подобные авантюры? – Чуну сел рядом с курткой Джихуна и преспокойно закинул ногу на ногу. – Наверное, из-за лица. Я так хорош собой, что люди ко мне тянутся. Ну а я не могу отказаться от хорошей компании.

Да кто этот парень?

– Я умею слушать. И поэтому люди мнят, что могут со мной откровенничать. Стоит чуть-чуть подождать – и вот я уже знаю их самые сокровенные секреты. А ведь, казалось бы, все должны бояться токкэби. – Чуну пожал плечами.

Джихун отпрянул и окинул Чуну критическим взглядом. Токкэби всегда описывают страшными уродами – как та тварь, которую Джихун встретил в лесу. Но у озабоченного гоблина из леса и этого красивого парнишки на диване не было ничего общего.

– И что понадобилось токкэби у меня дома? – Глаза Джихуна метались по комнате в поисках какого-нибудь оружия.

– А ты как думаешь? – Губы Чуну изогнулись в улыбке, как будто он загадал Джихуну загадку.

– Йена!

– Дэнг![97] – радостно воскликнул Чуну. – Не та кумихо.

У Джихуна внутри все затрепетало, словно стая стрекоз решила разом взлететь.

– Миён? – прошептал он ее имя, боясь дать себе даже малейший проблеск надежды.

– Она волнуется о тебе.

У Джихуна заболели глаза, точно он слишком долго держал их открытыми на морозе. Потом до него дошло, что он не моргал.

– Она убьет меня, если узнает, что я тебе об этом сказал, – проговорил Чуну. – Миён попросила удостовериться, не зарос ли ты тут грязью. Я не рассчитывал, что ты так скоро вернешься. Но я не из числа тех, кто станет прятаться.

– Где она была?

– Поблизости. – Чуну махнул рукой, точно это все объясняло.

Джихун решил, что терпеть не может этого парня.

– Ладно. – Чуну встал. – Уже поздно, а я хочу есть. Как думаешь, дети с детской площадки уже успели уйти?

Джихун раскрыл глаза в ужасе. Чуну внезапно хрипло рассмеялся.

– Ох, видел бы ты свое лицо! – Он шлепнул себя по колену. – Токкэби не едят людей. У меня слишком нежный желудок. Мое тело – храм, и с ним нужно обращаться бережно.

Джихун потерял дар речи.

– Мне пора. Насчет голода я не шутил. Хм, взять чачжанмен[98] или тямпон[99]? – вслух начал рассуждать Чуну, неторопливо шагая к двери.

– Пусть сама придет! – выпалил Джихун.

– А? – не без любопытства взглянул на него Чуну.

– Если она так за меня переживает, пусть сама ко мне придет. – Джихун сжал пальцы на швах штанов по бокам, чтобы не выдать охватившего его волнения.

Чуну задумался на мгновение, а потом кивнул и вышел. Дверь с хлопком закрылась, и пуджоки заколыхались. Они оказались совершенно бессильны против токкэби, но у Джихуна не было времени об этом подумать. Он повалился на диван. У него начиналась мигрень.

Миён вот уже несколько недель как вернулась, но никак не могла сподвигнуть себя искать способ разбудить хальмони Джихуна. Сначала девушка попыталась отдать ей немного своей ци. Однако она быстро обнаружила, что сил у нее почти нет, и после попытки установить связь лисица едва успела добежать до раковины, куда ее вырвало. На этом попытки кончились.

Но сейчас перед ней стояла проблема посерьезнее. Миён не хотелось этого признавать, но ей обязательно надо было поговорить с Джихуном. Она откладывала их встречу как могла, надеясь, что сумеет незаметно помочь хальмони и сбежать. Но ей нужен был свободный доступ в палату женщины – не могла же она туда каждый раз вламываться. Да и Джихун проводил с хальмони все часы посещения напролет. Поэтому последнее время девушка приходила в больницу, ждала, пока Джихун выйдет из палаты хальмони, и прокрадывалась туда сама. Но однажды лисицу обнаружила медсестра и начала задавать слишком много вопросов. Миён кое-как ее отвадила, сказав, что просто потеряла счет времени, но бдительная медсестра наверняка уже запомнила ее лицо.

Миён не хотела, чтобы Джихун узнал о ее возвращении от медсестры. Она была обязана рассказать ему самостоятельно, почему все-таки приехала назад.

Поэтому в один прекрасный момент Миён вернулась в район, где еще недавно жила, и направилась к дому Джихуна.

Она наворачивала уже десятый круг перед приземистым домиком. В квартире над рестораном горели окна. Миён чуть не сорвала объявление о временном закрытии ресторана, когда впервые его увидела.

– Ты та девочка-еву.

Заслышав старческий надтреснутый голос, Миён остановилась как вкопанная. Она обернулась и увидела старую женщину, которая сидела у входа в лавку лечебных вин и чистила каштаны.

– Прошу прощения?

– Тебя наш Джихуни как-то в гости приводил. У тебя много тайн, и очень темных.

– Что? – Миён попыталась изобразить замешательство. – Не понимаю, о чем вы.

Старая женщина хохотнула и, дочистив еще один каштан, протянула его девушке. Миён двумя руками взяла гостинец.

– Не пытайся что-то скрыть от такой старухи. Я слишком много всего видела, мне голову не задурить.

Ее слова эхом отдались в голове Миён. Когда-то она уже слышала нечто подобное – от бабушки Джихуна.

– Не бойся, мне неинтересны твои секреты. У меня и своих хватает – уж за целую жизнь-то накопилось. Разве что я думала, что ты придешь пораньше. Если ты хочешь поговорить с Джихуни, то просто соберись с духом и дерзай. Он хороший и добрый мальчик.

– У Джихуна все хорошо? – спросила Миён. – В плане, как он без бабушки?

– Поди спроси у него сама.

Женщина указала куда-то на дорогу, и Миён увидела удаляющегося Джихуна. Она собралась было броситься за ним, но тут заметила еще одного человека. Очень знакомого.

– Эй! – вырвалось у нее прежде, чем она успела подумать.

Девушка резко повернулась и, заметив Миён, бросилась на соседнюю улочку.

Несмотря на то что Миён долго не питалась, она все еще могла при надобности быстро бегать. По крайней мере, быстрее любого человека. Поэтому она быстро нагнала свою цель и, схватив ее за плечи, повернула к себе. На угрюмое бледное лицо упали черные волосы.

– Сон Нара, – выплюнула Миён имя шаманки. – Ты что тут делаешь?

Нара поправила куртку, пытаясь создать хотя бы какую-то видимость достоинства.

– Я слышала, что ты вернулась в город.

Миён это не понравилось. Неужто шаманка следила за ней?

Словно прочитав мысли Миён, Нара ответила:

– Когда в город возвращаются токкэби и кумихо, духи начинают судачить. Я и не думала, что ты так подружилась с Чуну.

– Тебя не касается, с кем я общаюсь. Что тебе нужно? Ты меня преследуешь?

– Я преследую не тебя, – возразила Нара. – Я преследовала Ан Джихуна. Хотела его предупредить.

– Предупредить? О чем?

– О тебе. Полагаю, ты вернулась затем, чтобы вырвать бусину у него из груди.

Миён удивилась. Откуда Нара об этом знает?

– Ты сама не понимаешь, о чем говоришь.

– Духи нашептали. Ты поступила противоестественно. – Нара на секунду умолкла. Ее одолевали смешанные чувства. – Но и очень храбро. Ты спасла Ан Джихуну жизнь. Я такого от тебя не ожидала.

– Ты знала меня хуже, чем тебе казалось.

– Возможно. – Нара внимательно изучала Миён. – Но, если он тебе и вправду дорог, лучше оставь его в покое. Моя хальмони не отказалась от своих планов, а ты уже должна понимать, что ее ничто не остановит.

– Ты мне угрожаешь? – Миён приподняла бровь. – Я тебя не боюсь.

Нара нахмурилась.

– Если ты хоть когда-нибудь мне доверяла…

– Нет, не доверяла, – солгала Миён.

Нара поджала губы. Миён почувствовала мрачное чувство удовлетворения, увидев на лице юной шаманки разочарование.

– Не стоит пренебрегать моим предупреждением. Хальмони ничего не забывает и очень редко прощает. Если я знаю, что ты вернулась, то она уж точно.

– Твои предупреждения, как и твоя дружба, ничего не стоят. Ты против своей хальмони никогда не пойдешь, а у меня еще остались незавершенные дела.

– Зачем же ты вернулась, если не за бусиной?

– Ты правда думаешь, что я расскажу? – презрительно усмехнулась Миён.

– Ну, с легкой задачей ты бы давно справилась. А ведь тебе помогает Чуну. Значит, скорее всего, ты не знаешь, что делать.

– А ты знаешь? Хочешь сказать, ты можешь вытащить мою бусину из Джихуна, не убив при этом ни одного из нас?

Нара замялась.

– Не могу. В первый раз я дождалась месяца с высоким уровнем духовной силы. Если я ошибусь…

Нара затихла, но Миён и без того знала, чем все закончится. Если Нара ошибется – Джихун умрет.

– Тогда ты ничем не можешь мне помочь, – кинула Миён и отвернулась, собираясь уйти.

– Я сделала это ради своей семьи! – воскликнула Нара. – Я подумала, может, ты поймешь…

Миён ослепила ярость.

– Как интересно: значит, тебе, чтобы почтить семью, нужно кого-то убить. Да, ты права – я действительно могу тебя понять. Судя по всему, мы с тобой обе чудовища, которые никогда не оправдают надежд наших семей.

Ее слова попали прямо в цель. Нара окаменела.

– Ему не стоит сегодня выходить на улицу, – наконец произнесла шаманка. – Тело излечилось от ран, но он все еще смертен. А бусина черпает силу из луны. Она может его поглотить.

– Что? – раздраженно переспросила Миён.

Нара насупилась и подняла руку к небу, указывая на полную луну.

Миён выругалась. Как она могла забыть о времени? Она оказалась на улице во время полнолуния. Лунный свет залил лисицу, сжал в тисках ее сердце, лишил воздуха.

– Все в порядке? – Нара шагнула к кумихо, но та подняла руку.

– Не беспокойся за меня, – произнесла Миён. – И не мешай мне. А то у твоей хальмони появится на один повод больше мстить моей семье.

Нара застыла на месте, потом быстро кивнула и, развернувшись, растворилась в ночной темноте.

Миён снова посмотрела на луну и потерла грудь.

Надо было найти Джихуна.

Уже не за горами был последний, выпускной класс – пожалуй, самый сложный год для любого корейского подростка. И Джихун с нетерпением ждал, когда он наконец начнется. Он ненавидел оставаться наедине со своими мыслями. Чханван уехал с родителями на время каникул, а с Сомин невозможно было долго находиться в одном помещении – она вечно начинала суетиться вокруг него.

Он старался проводить побольше времени с хальмони, но после последней госпитализации медсестры стали относиться к нему жестче и выпроваживали домой, когда часы посещения подходили к концу.

Поэтому от беспокойства Джихун стал бесцельно слоняться по кварталу. В маленькой квартирке, где все напоминало о хальмони, ему было слишком тесно.

Он потер шею – кожа зудела, словно в нее вонзались острые булавки. Джихун взглянул наверх, на полную луну, и вздохнул. Конечно, вот она, прямо перед ним – причина всех этих неприятностей. Вечное напоминание об ошибках прошлого.

Джихун вдруг заметил, что остановился прямо перед входом на детскую площадку. Ноги как будто специально привели его в место, полное воспоминаний. Надо было идти домой. Парень понимал, что это просто смешно, но от каждого взгляда на луну у него болело сердце.

Однако вместо этого он повернул на площадку. Толкнул карусель – та со скрипом закрутилась. В детстве он мог без устали кататься на ней, круг за кругом, пока не затошнит.

Забавно: он успел забыть, как ему тут нравилось. Но сейчас площадка лишь напоминала Джихуну о девушке – о том, как она была ему дорога и как потом разбила ему сердце. Парень сел на качели, оттолкнулся и откинулся назад, глядя на небо и звезды.

А потом сердце защемило. Дыхание перехватило. Над ним нависло лицо – бледное, как луна.

С громким воплем Джихун упал с качелей. Не обращая внимания на грязь и камни, впившиеся ему в ладони, он вскочил на ноги и поднял глаза.

Он ожидал увидеть призрака. Но перед ним предстал некто куда хуже. Миён.

Она была все так же красива. Лисицу словно обнимал яркий лунный свет. Кожа светилась. Глаза сверкали. Зимний ветер разметал волосы по бледным щекам. А за спиной девушки вились призрачные хвосты. Джихун успел было подумать, как бы кто этого не увидел, но потом луну заволокли облака, и она снова стала самой обычной школьницей. Однако для него она никогда не была обычной.

– Ты настоящая? – выдохнул Джихун, не веря собственному разуму. В последние пару месяцев голова не раз его подставляла.

– Джихун-а.

Он поднял руку, останавливая девушку. От ее красивого и спокойного голоса – такого знакомого – перемешались все мысли в голове.

– Давно не виделись, – наконец выдавил он.

Миён кивнула.

– Я не знаю, почему ты уехала, и не хочу знать. – Джихун всеми силами старался сохранять спокойствие. – Но мне нужна твоя помощь. Хальмони очень плоха. – Парень внимательно следил за ее лицом, но оно оставалось бесстрастным. – Врачи не могут понять, почему она так долго не просыпается. Мозговая активность у нее в норме, сердце – сильное. Шаманка, которую я привел, сказала, что в хальмони скопилась темная энергия, как будто ее кто-то проклял.

Миён покачала головой:

– Это не проклятье.

– Тогда что это? – закричал Джихун, и от вопля у него закружилась голова. – Скажи, Йена что-то с ней сделала?

Миён шагнула вперед.

– Стой! – В груди поднялся жар, шар огня, который так и рвался наружу.

Миён застыла на полпути.

Джихун прижал пальцы к вискам; перед глазами у него плясали пятна. Не самое удачное время для приступа. Он два месяца ждал этого разговора. Ему нужны были ответы, пока Миён вновь не исчезла.

Ноги задрожали и подкосились, и Джихун упал на качели, пытаясь восстановить дыхание. Кожа покрылась потом, несмотря на зимний мороз. Парень досчитал от одного до десяти, а потом в обратную сторону.

– Тебе плохо? – Миён все еще стояла в метре от него, точно боялась приближаться.

– Все хорошо, – пробормотал Джихун.

– Джихун-а, – произнесла она, и ему стало больно оттого, насколько привычно звучал ее голос.

– Что ты вообще здесь делаешь? Разве тебе не нужно охотиться? – выплюнул он. – Или ты решила, что уже нашла себе идеальную жертву?

Миён смотрела на него отсутствующим взглядом, и ему следовало бы встревожиться. В одну передрягу он уже угодил, так зачем было подстрекать ее? Но он верил, что она ему не навредит. Даже сейчас Джихун в это верил.

– Я не… – начала было девушка, но тут же поджала губы, да так, что они побелели.

Джихун хотел добиться от нее ответа, но знал, что это бесполезно. Миён всегда поступала как хотела. И пойдет она охотиться или нет – его этот вопрос не касался. Парень прижал пальцы к вискам, чтобы ослабить пульсирующую боль за глазами.

– Не похоже, что дела у тебя идут хорошо, – сказала Миён.

Ему не хотелось, чтобы она видела его в таком состоянии.

– Думаешь? Мою жизнь разрушила девчонка, которая говорила, что я ей дорог, а потом исчезла. Хальмони лежит в больнице, счета растут, потому что ресторан закрыт, а у меня – проклятая мигрень. Тебе бы было хорошо?

Боль нарастала. Еще чуть-чуть – и у него снова начнется приступ. Только не сейчас, только не перед Миён.

– Мне уйти?

Джихун молчал. Его так и раздирало ответить «нет» – но ведь тогда Миён поймет, что она все еще ему дорога. Однако и «да» он сказать не мог – парень не хотел, чтобы она уходила.

– Я не знаю, как с тобой говорить, – произнес Джихун вместо этого. – Не знаю, как находиться рядом.

– Я не жалею, – прошептала Миён.

– Что вернулась?

– Что люблю тебя.

Она впервые произнесла это вслух. Слова комом встали в горле.

Миён не сводила с Джихуна глаз, пока тот силился осмыслить ее признание.

– Я не хотела этого признавать… прежде. – Девушка замолчала, не решаясь ворошить прошлое. Но потом поняла, что хотя бы один раз должна это озвучить. – Благодаря тебе я впервые в жизни почувствовала, что могу быть свободна, могу забыть о своих проблемах. И я испугалась. Всю жизнь мною управлял страх. И ты страдаешь, потому что я все еще не научилась забывать и отпускать.

– Думаешь, я тебя теперь прощу, раз ты решила мне об этом рассказать?

Миён отпрянула при виде злости в его глазах. Луна выглянула из-за заслонявших ее облаков, и на качели упал луч света. Словно разделил миры Джихуна и Миён.

Луна звала лисицу, убеждала перестать себя контролировать. Однако вместо того, чтобы выпустить наружу чудовище, луна лишь дала волю словам, таившимся в сердце девушки.

– Я никогда не хотела причинять тебе боль.

– Что ж, не вышло. Я постоянно терплю боль, но я слишком устал, чтобы сердиться.

– Прости, – проговорила Миён.

– Я хочу тебя простить, – признался Джихун.

Поддавшись порыву сердца, Миён сделала шаг вперед, в косой луч лунного света. Мышцы охватила боль. И одновременно с ней Джихун тоже содрогнулся: его настигли отголоски ее боли.

Миён внезапно вспомнила, зачем она вернулась. Не за прощением – она все равно его не заслуживала. Ей хотелось раскрыть все карты, рассказать ему, что она сделала с хальмони. Это положит конец страданиям Джихуна и его уверенности, что он все еще ее любит. Вряд ли он сможет любить Миён, когда узнает, что она натворила.

Но вопреки этому желанию она эгоистично решила пока утаить секрет.

«Я вернулась, чтобы помочь, но он не даст мне этого сделать, если узнает», – оправдывала себя Миён. Однако лисица прекрасно знала, что она просто лгунья и трусиха.

Миён шагнула назад, дальше от лунного света, дальше от Джихуна.

Он опустил глаза, и засветившаяся в них надежда потухла.

– Уходи, – прошептал парень.

– Джихун-а…

– Я сказал, убирайся!

Его слова пронзили Миён насквозь. Она не могла сопротивляться приказу. Не смогла бы, даже если бы очень захотела. Впрочем, она и не хотела – после того как увидела его полный злобы взгляд. Проклиная себя за трусость, девушка убежала.

Начался последний учебный год. Из всех месяцев март Джихун ненавидел больше всего – вместе с ним приходила учеба и завершались короткие зимние каникулы. Но теперь школа могла отвлечь от множества донимавших его мыслей.

Первый день прошел буднично, как Джихун и хотел, правда, он никак не мог выбросить из головы одну кумихо. Все уроки слились в сплошной поток страшилок от учителей, что третий год для старшеклассников был не только последним, но и самым важным – из-за экзамена сунын.

Вместе с последним годом пришли и длинные бессонные ночи, которые старшеклассники проводили за учебой. Джихун всегда боялся такой судьбы, но сейчас схватился за нее как за спасательный круг. Только в обед он покинул школу и направился в больницу к хальмони.

Они как раз выходили с территории школы, когда Чханван, которому предстояло после уроков поехать на курсы, приметил черную спортивную машину. Он аж подпрыгнул на месте, чуть не выскочив при этом на дорогу.

– Вот это машина! – восхитился Чханван.

Джихун кинул на лучшего друга недовольный взгляд. Слишком легко тот купился на автомобиль.

Джихун двинулся в сторону, чтобы обойти машину, но в этот момент пассажирская дверь распахнулась и наружу вылезла Миён.

– Миён-щи! – воскликнул Чханван. Потом парень посмотрел на Джихуна, и улыбка сошла с его лица. – Когда ты вернулась? – спросил он уже спокойней.

– Не так давно, – призналась Миён. – Рада тебя видеть, Чханван-а.

У Джихуна не было времени на разговоры. Однако не успел он сделать и шага, как Миён преградила ему дорогу.

– Джихун… – начала она.

– Пропусти.

– Нет, – сказала лисица. – Мне надо с тобой поговорить.

– Знаете, я, пожалуй, пойду там постою, – пробормотал Чханван, бочком продвигаясь к машине. Ни Джихун, ни Миён не обратили на него ни малейшего внимания.

Джихун попытался обойти девушку, но светофор уже сменился на красный, а к остановке на другой стороне дороги подошел автобус.

Парень был на грани срыва, но разговаривать с Миён он категорически не хотел, поэтому сорвался на водителя. Чуну стоял, облокотившись на капот автомобиля, и рассказывал восхищенному Чханвану о машине. Будь это мультфильмом, Чханвану непременно нарисовали бы сердечки в глазах, и Джихун даже не мог предположить, кому эти сердечки предназначались – автомобилю или Чуну. Его друг вечно очень бурно восторгался при виде чего-нибудь крутого.

– Рядом со школой нельзя быстро ездить. Это может быть опасно, – обратился Джихун к токкэби.

– Ты теперь у нас полиция? – протянул Чуну.

Джихун скривился от отвращения. Хотя, с другой стороны, чего удивляться? Токкэби явно было плевать, кого чем можно обидеть.

– Может, мы вас подбросим? – предложила Миён. Она наверняка заметила, каким взглядом Чханван пожирал машину Чуну.

– Чханван, за тобой, кажется, водитель приехал. – Джихун указал на солидный (и скучный) черный седан, припаркованный у тротуара. Рядом стоял мужчина в черном костюме и наблюдал за ними.

– Ага. – Чханван скорчил недовольную гримасу, а потом покорно вздохнул. – В другой раз?

– Конечно, Чханван-а, – улыбнулась ему Миён.

Чханван улыбнулся в ответ, а потом осторожно скосил глаза на Джихуна и помрачнел.

– Увидимся. – Судя по всему, его слова должны были прозвучать резко, но вышли скорее боязливо. Чханван затрусил к ждущему его водителю.

– Джихун? – спросила Миён, и парень сообразил, что она все еще ждала от него ответа.

– Не надо. Поеду на автобусе.

Джихун встал перед пешеходным переходом ждать зеленый сигнал светофора.

– Можно мы сначала поговорим? – попросила его Миён.

Он не ответил и, лишь когда девушка не продолжила, понял, что она ожидает его разрешения.

– Что?

– Я ведь не просто так приехала.

– Если ты не собираешься спасать мою хальмони, меня это не волнует.

– Ну, тогда тебе повезло.

Сперва Джихун обратил внимание на разочарование в голосе Миён, и только потом до него дошел смысл ее слов.

– Погоди, что?

Ее лицо оставалось непроницаемой маской. Однако Джихун заметил пот, выступивший у нее на лбу. Он хотел спросить, все ли с девушкой хорошо, но тут же затоптал яркие цветы волнения, распустившиеся в груди. Ее судьба его больше не волновала.

– Ладно, продолжай, – процедил он.

– Я вернулась, чтобы помочь, но без твоей поддержки мне не справиться. У твоей хальмони осталось очень мало ци.

– Откуда ты знаешь? – Джихун сузил глаза.

Миён поджала губы, и парень мигом сообразил. Она навещала хальмони без его разрешения.

Но Джихун не хотел дать гневу все испортить. Поэтому он решил не кричать.

– И что означает то, что у нее мало ци?

– Это значит, что ей не хватает энергии, чтобы очнуться.

Джихун нахмурился. Неужели хальмони никогда не проснется?

– Она может проснуться. – Миён как будто читала его мысли. – Теоретически.

– И что нам для этой теории нужно?

– Надо придумать, где достать для нее ци, с помощью которой мы «запустим» ее тело. И тогда она сможет проснуться.

– Отлично. Где достать ци?

– Я еще думаю.

– Возьми мою, – предложил Джихун.

– Нет. – Ответ был настолько категорическим, что Джихун отпрянул.

– Почему это? – возмутился он.

– Потому что нельзя. Ты парень.

Джихун усмехнулся, но потом на память пришли книжки хальмони, в которых рассказывалось о женской энергии – инь – и мужской энергии – ян. Раз в жизни существовало столько всего сверхъестественного, то почему бы и этим историям не оказаться правдой?

– Так ты мне поможешь? – спросила Миён.

Джихуну хотелось ответить «да». Хотелось обнять ее, поблагодарить за то, что она вернулась. Но что-то его удерживало. Парень вспомнил, как Сомин ругала его за то, что он слишком гордый, но Джихун не мог так просто взять и все забыть. В конце концов, хальмони была больна именно из-за матери Миён. А Миён исчезла, вместо того чтобы признать это. И он никак не мог простить или довериться ей.

– Я подумаю, – сказал он и двинулся через дорогу, на автобусную остановку.

– Ты что, соврала ему? – спросил Чуну, когда Миён залезла в машину. Девушка кинула на него мрачный взгляд, и токкэби постучал себя по уху. – Слух у нас тоже отменный.

– Я ему не врала, – возразила Миён. – Его энергия хальмони не подойдет.

– Но не потому, что он парень, а потому что в его груди уютненько примостилась лисья бусинка.

– Это пока не наша проблема. – Миён скрестила руки на груди.

Чуну завел автомобиль.

– Это единственная проблема, которая должна тебя волновать, – заметил парнишка.

– Ты без денег хочешь остаться или что?

– А ты не боишься, что твоя дорогая мамочка узнает, где находится ее любимая доченька?

Миён сжала зубы: он загнал ее в ловушку.

И тут же как по волшебству у Миён зазвонил телефон, на экране высветился номер Йены. Девушка сердито посмотрела на Чуну и взяла трубку.

– Мама.

– Дочь, ты начала питаться? – Йена каждый разговор начинала с этого вопроса, и Миён еле удержалась от вздоха.

– Нет, не начала. Но я нормально себя чувствую.

– Очень в этом сомневаюсь. С каждым днем без новой энергии ты становишься слабее. Не надо было оставлять тебя в Японии. Наверное, тебе стоит приехать ко мне.

– Нет! – воскликнула Миён – пожалуй, громче, чем следовало. Девушка глубоко вздохнула, а потом продолжила уже спокойнее: – Правда, со мной все нормально. Чуну делает мне этот свой отвратный коктейль. Я его пью каждый день, и он помогает. Правда.

– Я тебе слишком много позволяю, – произнесла Йена, говоря скорее с собой, чем с Миён. – Не знаю, почему я поддалась на твои уговоры и уехала без тебя.

– Если я так слаба, то путешествия могут плохо сказаться на моем состоянии. – Миён рискнула воспользоваться материнской логикой против нее же.

– Ладно. Но тогда отвечай на все мои звонки, пожалуйста. Если я хоть раз попаду на голосовую почту – я тут же возвращаюсь.

– Да, мама, – покорно ответила Миён.

Даже не попрощавшись, Йена положила трубку. Миён без сил откинулась назад и закрыла глаза. Она только что соврала собственной матери. Девушка никогда еще не чувствовала подобной слабости. В последнее время она никак не могла нормально отдышаться. Мышцы тоже постоянно горели, словно медленно разлагались. Миён почитала о симптомах голодания, и, похоже, организм уже начал черпать энергию из наименее подходящих ресурсов.

– Как там наша любимая мамочка? – залепетал Чуну.

Вместо ответа Миён спросила:

– У тебя еще та жижа осталась?

Чуну посмотрел на лисицу, и, если бы Миён его не знала, она бы решила, что тот обеспокоен.

– Да, дома еще есть.

Токкэби, вжав в пол педаль газа, пролетел на красный свет.

Но у Миён не было сил жаловаться на его кошмарный стиль вождения.

На выходные Чханван, несмотря на протесты Джихуна, вытащил его гулять. Чханван заявил, что друг слишком много времени проводит в школе и в больнице, и возвестил, что нужно хоть иногда выходить на свет дневной. Джихун же, заглянув в прогноз погоды, угрюмо оповестил о предстоящем дожде.

– Тогда пойдем в компьютерный зал? – предложил Чханван, когда они зашли за кофе.

– Ты разве не ради солнца все это затевал?

– Ох…

Чханван выглядел настолько убитым, что Джихун решил уступить.

– Впрочем, как я могу тебе отказать, раз ты так хочешь, чтобы тебе надрали задницу?

Чханван широко улыбнулся, точно идея проиграть Джихуну в видеоигре приводила его в восторг. Кислое настроение Джихуна мигом улетучилось. В последние дни он был не самым хорошим другом. К тому же у него появился повод прогулять встречу с доктором Чхве.

Но потом глаза Чханвана, глядящие куда-то за спину Джихуну, вдруг засветились.

– Хенним![100]

Джихун проводил сердитым взглядом Чуну, подошедшего к стойке.

– Какое совпадение! Ты тоже за кофе зашел?

Чханван выглядел так, будто встретил своего любимого айдола.

– Ну, это же кофейня.

Губы Чуну изогнулись в кривой усмешке, словно специально созданной для его лица. Девушка за кассой с придыханием улыбнулась в ответ. Джихуну захотелось вмазать токкэби.

– Ты давно в онлайне не появлялся. Когда снова в «Старкрафт» 2х2?

– Вы что, общаетесь? – подозрительно спросил Джихун.

– Мы пару раз встретились в компьютерном зале, – объяснил Чханван, переводя глаза с Джихуна на Чуну. – Он отлично играет – ты бы видел!

– Да мы случайно пересеклись. Но мне здорово повезло. Не часто встретишь хорошего напарника для игр.

Чуну так лукаво улыбнулся, что Джихун мигом понял: это была не случайность.

Значит, вот как они решили себя вести? Следить за ним и его друзьями? Миён правда думает, что после такого он переменит свое мнение о ней? Если так, то она сильно ошибается.

– А твои дела как, Джихун-а? – обратился к нему Чуну – пожалуй, чересчур фамильярно.

– Нормально, – процедил Джихун.

– Давай я куплю тебе кофе, хенним! – выскочил Чханван.

– Нет. Я же старше, это я должен предлагать тебе кофе.

– Но я настаиваю, хенним.

– Спасибо, Чханван-а, – Чуну дружелюбно кивнул.

Чханван просиял.

– Не за что, хенним.

– Зови меня Чуну-хен, пожалуйста.

– Конечно, хенним.

Чуну рассмеялся.

– А ты смешной. Ты мне нравишься.

Чханван воспринял этот комплимент с энтузиазмом голодающего, которому дали краюху хлеба.

– Спасибо, хенним. Мы как раз собирались поиграть в видеоигры, не хочешь с нами?

– Звучит весело, – согласился Чуну.

– Знаете, я вдруг вспомнил, что мне надо к доктору Чхве, – сказал Джихун.

Уж лучше очередные анализы, чем целый день с токкэби.

– Какая жалость. – Чуну не изменился в лице. Его полуулыбка говорила, что токкэби видит ложь Джихуна насквозь. – А я уж думал, что наконец-то смогу прокатить вас на машине. Помните, мы договаривались?

– Я… Я обещал Джихуну сегодня погулять, – извинился Чханван, но по хмурому взгляду юноши было видно, что ему не хочется провести целый день в больнице.

Джихун вздохнул.

– Давай как-нибудь в другой раз пересечемся, Чханван-а?

– Правда? Точно? Спасибо! – протараторил Чханван так быстро, что Джихун и слова вставить не успел.

– Захватим что-нибудь поесть? – Чуну закинул руку на плечо Чханвану и вывел юношу на улицу.

И только когда они ушли, Джихун понял, что платить за напитки придется ему.

В Гонконге Йена ничего не нашла.

Она позвонила Миён и сообщила ей, что ни местные монахи, ни медиумы не знают, как вернуть кумихо потерянную бусину. Миён пришлось пустить в ход все свои акробатические навыки убеждения, чтобы не дать матери вернуться в Осаку, где та вместо дочери найдет лишь пустую квартиру в знак ее вранья.

– У нас совсем мало времени, – уговаривала мать Миён. – Может, стоит сразу дальше поехать?

– Ладно, – ответила Йена после затянувшейся паузы. – Я не хочу, чтобы ты волновалась, дочь. Я найду ответ.

– Я тебе доверяю, – сказала Миён на прощание.

И только потом как гром среди ясного неба девушку захлестнула волна паники. Она и не рассчитывала, что Йена найдет что-нибудь в Гонконге, но в глубине души все же надеялась. С каждым днем, с каждым новым городом, с каждым провалом Миён понимала, что смерть становится все ближе и ближе.

Что случится с ней после смерти? Миён всегда считала, что у кумихо нет души, но мысль, что она просто возьмет и прекратит существовать, пугала ее. Всю жизнь она шла по тонкой грани, старалась быть осторожной. Послушной. И первый же раз, когда она попыталась жить по-настоящему, стал ее погибелью. Теперь она проклята. Неужели это наказание за то, что Миён возомнила, будто может желать от жизни большего?

Раньше прогулки здорово помогали ей проветрить голову, но сейчас она уже час слонялась по улицам и за это время успела лишь понять, что никогда не была настолько слабой. Девушка стерла со лба пот, хотя на улице стоял легкий морозец ранней весны.

Остановившись, она облокотилась на автобусную остановку. Миён добрела до района, в котором раньше жила. Повернуть на развилке налево – и окажется у своего старого дома. А направо – у дома Джихуна.

Над головой прогремел раскат грома.

Миён посмотрела на облачное небо. Оно словно издевалось над ней. Или же прониклось ее настроением.

Два шага – и обувь промокла насквозь. Дождь обрушился на землю плотной стеной, скрыв за собой все вокруг. Ни один человек в здравом уме не сунулся бы под этот водопад. Но Миён спрятала руки в карманы и двинулась дальше, не чувствуя холода, проникающего сквозь одежду, кожу, кости.

– Пабо-я, ты о зонте когда-нибудь слышала? – эхом донеслись до лисицы слова из прошлого.

Перед ней стоял Джихун. В руках у него был огромный зонт, создававший надежное убежище от дождя.

– Ты меня преследуешь?

– Нет, конечно, – ответила Миён.

И она не врала. Она не собиралась сюда приходить. Это получилось… случайно. Девушка попыталась обойти Джихуна, но он шагнул ей навстречу, загораживая дорогу.

– В этом районе живу я, – напомнил ей парень. – Раз ты меня не преследуешь, то почему ты здесь?

– С чего ты решил, что я не вернулась обратно в свой старый дом?

– А ты вернулась? – он с вызовом поднял бровь.

– Нет.

Миён двинулась в другую сторону, но Джихун снова встал у нее на пути.

– Ты тогда не врала?

Миён застыла.

– Ты не врала, что поможешь моей хальмони?

– Я за этим и вернулась.

– Не знаю, могу ли я тебе доверять.

Миён кивнула и бросилась было бежать, пока он не увидел наворачивающиеся ей на глаза слезы. У нее не было никакого права обижаться на его недоверие. Но Миён дернулась слишком резко, дорога была слишком крутой, а ноги у нее слишком устали от нескольких часов ходьбы. Они предательски подогнулись, уволакивая девушку вниз.

Джихун поймал Миён за долю секунды до того, как она упала на асфальт. Он был так близко, что лисица слышала через рубашку тяжелый стук его сердца. Значит, его спокойствие все-таки было напускным? Тепло Джихуна просачивалось Миён под кожу, и ее сердце бешено застучало, обгоняя в этой безумной гонке его сердцебиение.

Волосы трепетали под его дыханием. Поверни она голову – и окажется с ним лицом к лицу. Так близко, что стоит только чуть-чуть наклониться и…

Джихун отпустил лисицу и отшагнул назад. Теперь они оба насквозь промокли. Его зонт валялся на земле. Миён вспомнила другую дождливую ночь, когда они оказались настолько же близко. Но тогда Джихун смотрел на нее с симпатией. А сейчас – с опаской.

– Держи. – Джихун поднял зонт и протянул ей.

Девушка хмуро посмотрела на ручку зонта, как будто та могла ее укусить.

– Зачем?

– Это просто зонт. Не ищи в нем какой-нибудь скрытый смысл.

– И не собиралась, – возразила Миён, но к ручке так и не потянулась.

– Да возьми ты этот проклятый зонт, – с раздражением велел Джихун.

По телу Миён прокатилась вспышка пламени, и руки поднялись против воли. На мгновение ей показалось, что она видит светящуюся нить, связывающую ее тело и сердце Джихуна, но она моргнула – и нить исчезла.

Миён схватила зонт, задев руку юноши.

– Я не хочу, чтобы все было так, – произнес Джихун, все еще держась за зонт. – Не хочу тебя ненавидеть.

– А чего ты хочешь?

– Я не знаю. – Он наконец отпустил рукоятку. – Я очень зол, что ты вернулась, но наверняка возненавижу тебя еще больше, если ты снова исчезнешь.

По его щекам скатились капли воды, и Миён не знала, слезы это или дождь.

– Я привык, что люди уходят, – продолжал Джихун. – Но не знаю, что делать, когда они возвращаются.

Его слова пронзили ее израненное сердце насквозь, оставив в нем еще одну дыру.

– Забери, – Миён попыталась вернуть ему зонт.

– Возьми уже и убирайся.

Джихун произнес эти слова с нажимом, и по телу кумихо снова пробежал жар. Руки сжались вокруг рукоятки зонта. Она не могла не послушаться.

– Я верну.

– Завтра, – сказал Джихун. – В больнице. Встретимся после уроков.

Миён кивнула и быстрым шагом двинулась прочь. Она не хотела оборачиваться, но не удержалась. Джихун так и стоял, насквозь промокший, и смотрел ей вслед.

Когда Миён дошла до узенькой улочки, ведущей к квартире Чуну, ливень уже сменился моросящим дождиком. Каждый шаг давался с трудом, как будто ноги отяжелели не только под весом насквозь промокших носков. Миён спотыкалась, перед глазами все расплывалось и появились пятна – на какое-то мгновение ей даже показалось, что это призраки. Девушка вспомнила, как в прошлый раз она так же брела по этой улице в поисках помощи. Казалось, с тех пор прошла целая жизнь, а на деле и четырех месяцев не минуло.

Миён упала на колени, выставив вперед руки. В ладонь впился кусок разбитого стекла, и она выругалась. Но даже ругательство вышло слабым. Она бы там так и осталась лежать под ледяным дождем, охлаждающим ее разгоряченные щеки, но сверху нависла тень.

– Ну что за зрелище, – цокнул языком Чуну. – В других обстоятельствах я бы возликовал при виде симпатичной девчонки, распростертой на земле в ожидании меня. Но я не понаслышке знаю, что ты кусаешься.

У Миён не было сил ни накричать на него, ни ударить, хотя неимоверно хотелось сделать и то и другое.

Чуну поднял ослабевшую лисицу, перекинув ее руку себе через плечо.

Миён была признательна, что он не закинул ее на плечо, как мешок с картошкой. За последние дни она научилась ценить подобные мелочи.

Ее бесцеремонно закинули в ванну, чтобы не заливала чистый пол. Потом Чуну вернулся с кружкой горькой дымящейся жидкости. Наверняка разогрел ее специально для промерзшей до костей девушки – и почему-то от этой мысли бурда в кружке показалась ей еще отвратнее.

– Что-то не припомню, чтобы ты брала с собой зонт, когда мы уходили. – Чуну приподнял в руке зонтик.

– Не брала, – пробормотала Миён, сбрасывая ботинки и выливая из них грязную дождевую воду.

– И где ты его взяла?

Миён не хотела сознаваться, но она знала, что Чуну и так догадается.

– Джихун дал.

– Настоящий рыцарь.

– Я не хотела его брать. – Миён стянула носки.

– Но он применил на тебе бусинную магию?

– Не называй ее так.

Девушка кинула в него носки, но вместо Чуну попала в стену. От носков во все стороны разлетелись грязные брызги. Токкэби поморщился. Он ненавидел грязь в своем доме.

– У него твоя бусина. Он может заставить тебя делать все, что ему вздумается. Как еще это называть? – Чуну протянул Миён полотенце.

– Только вот он не знает, что бусина у него. – Миён вылезла из ванны. Она уже гораздо тверже держалась на ногах.

– И что, это помешало ему раздавать команды?

Миён от ярости даже не смогла ничего ответить.

– Вот видишь, – пожал плечами Чуну.

– Тебе платят не за то, чтоб ты мнение свое высказывал. – Миён попыталась спародировать интонации матери, но вряд ли бы они сработали, учитывая, что выглядела девушка как мокрая крыса.

– Скажу я это или нет, менее опасным он для тебя не станет.

– Он тоже в опасности. По-моему, бусина причиняет ему страдания. Его смертное тело не предназначено для такой мощи.

– Ты не питаешься, чтобы ему не навредить. Ты вернулась, чтобы помочь его хальмони. Тебе этого мало?

– Всего будет мало. Будь у меня хоть десять ртов, чтоб извиниться, все равно было бы мало.

Миён направилась в сторону своей комнаты.

– Эй! С тебя вообще-то капает! – крикнул Чуну ей вслед.

Миён проигнорировала замечание токкэби, а когда он попытался последовать за ней, захлопнула дверь перед его носом. Инфантильно, но так приятно. Она стянула с себя мокрую одежду, побросала ее на пол и завернулась в халат.

Миён упала на кровать, врезавшись головой в спинку. К числу несчастий этого дня добавилась боль.

Чуну был прав. Она терпеть не могла то, как часто он был прав. Джихун обладал ее бусиной – а соответственно, и властью над кумихо. И когда он требовал, чтобы она что-то сделала, Миён чувствовала в груди пламя. Она не могла сопротивляться его командам.

Девушка взглянула на висевший на стене календарь. До следующего полнолуния еще три недели, а до сотого дня – месяц. Отсчет начался в день, когда Йена напала на Джихуна. Первая ночь, в которую Миён не питалась. И с каждым полнолунием, с каждым разом, когда она отказывалась добывать новую энергию, лисица становилась все слабее и слабее, пока наконец не исчезнет вовсе. Она подняла ладонь, почти ожидая увидеть сквозь нее потолок. Но рука была на месте, разве что бледнее, чем обычно. Пока что.

Не только Йена искала решение. Миён тоже посетила немало монахов и шаманов, и у нее возникли собственные теории насчет еву кусыль.

У лисицы появился на один повод больше не питаться. Миён верила, что, если дать бусине достаточно ослабнуть, ее можно будет вытащить из Джихуна на сотый день. Как раз перед тем, как девушка исчезнет навсегда.

Миён снова задалась вопросом, что происходит с кумихо, когда они умирают. Неужели у них и правда нет душ? Они просто перестают существовать, и все?

Через месяц она выяснит ответ.

Изолированность – враг человечности. Одиночество – угроза состраданию.

Возможно, именно поэтому кумихо выросла с ненавистью в сердце. Тогда ее еще не звали Ку Йеной. Но ее имя здесь ни к чему.

Собственная семья от нее отказалась, поэтому лисица одна жила высоко в горах. Она питалась энергией случайно забредших в горы путников и раздумывала, как отомстить роду человеческому.

Тем временем Сеул рос и рос вокруг гор со множеством храмов и святынь, а потом взобрался и на горные склоны.

Однажды кумихо встретила мужчину. У него был цепкий взгляд и грубые руки. Благодаря ему она чувствовала себя гораздо красивее, чем от признаний тысячи обожателей.

Он растопил ее ледяное сердце. Заставил жалеть об одиночестве.

С ним она начала мечтать о жизни без ненависти, которую питала столько сотен лет.

Но для кумихо за любовью скрывалась неопределенность.

Она жила много веков и знала, что людям нельзя доверять ее тайну. Они станут бояться лисицу или, хуже того, попытаются ею манипулировать.

И поэтому кумихо соврала мужчине. Решила, что это скромная плата за любовь.

Однако любовь и ложь несовместимы.

Миён ненавидела больницы. Ци утекала из больных и умирающих людей подобно воде из трещины в плотине. И соблазн попробовать эту энергию был слишком велик.

Девушка шла по коридору с опущенной головой, и ее шаги отдавались от стен быстрым стаккато.

– А ты что здесь забыла?

Миён вздрогнула от резкого окрика. Подняв глаза, она увидела Сомин.

– Я… – Лисица замолкла в нерешительности. Сказать правду или соврать?

Сомин сверлила взглядом Миён, словно ждала, что та вот-вот раскроет свой гнусный план.

– Это я попросил ее прийти. – В коридор вышел Джихун. – И ты опоздала, – обратился он к Миён.

– И зачем она тебе тут понадобилась? – спросила Сомин.

– Сомин-а, ты же сама предлагала ей позвонить.

Миён удивленно подняла брови.

Сомин метнула в Джихуна яростный взгляд и зло прошептала:

– Именно, я предлагала позвонить, да и то чтобы гештальт закрыть!

– Я вернулась самостоятельно, – вставила Миён. Девушку бесило, что они обсуждают ее, как будто ее тут нет.

– Ну тогда можешь и проваливать самостоятельно. Ты же в этом мастер. – Сомин одарила Миён тяжелым взглядом.

– Сомин-а, уже поздно, – попытался успокоить подругу Джихун.

– И? – Сомин упрямо сложила руки на груди.

– Со мной все будет в порядке, – продолжил парень. – Ты сама сказала, мне нужно закрыть этот вопрос. Давай я сам решу, как это сделать.

Похоже, ему удалось сломить упрямую Сомин.

– Позвони, если вдруг понадоблюсь.

– Всенепременно.

Джихун обнял Сомин. И, хотя Миён знала, что к чему, она все равно ощутила укол ревности, увидев, как запросто эти двое могли проявлять внимание друг к другу.

Когда Сомин наконец ушла, Джихун, приподняв бровь, посмотрел на Миён и зашел в палату хальмони.

Лисица вздохнула. Похоже, обмена любезностями не будет – сразу к делу.

Шторы были задернуты, в комнате царил полумрак. Вторая койка пустовала, но Миён была уверена, что в переполненной больнице это явление временное.

Девушка достала купленный у шамана талисман. На самом деле она сомневалась, можно ли было вообще доверять товарам из этой шаманской лавочки, но к Наре Миён решила не соваться. Впрочем, когда она прикоснулась к желтому пуджоку, тот заискрился.

– Что ты собираешься с его помощью делать?

– Он не для хальмони, а для меня, – ответила Миён. От талисмана кожа чесалась, но пуджок и нужен был для того, чтобы ослабить ее защиту, обессилить кумихо. Она надеялась, что он также поможет ей направить в хальмони ци, парящую в больнице.

– Если честно, я никогда ничего подобного не делала. – Миён зажгла благовония.

Джихун внимательно смотрел на нее через пламя зажигалки.

– Я тебе доверяю. Хотя и скрепя сердце.

– Знаю. – Миён опустила глаза, не в состоянии выдерживать его взгляд.

Она взяла ладонь хальмони в одну руку, а в другой зажала пуджок. Раскрывшись навстречу хальмони, лисица отыскала ее ци. Еще слабее, чем в прошлый раз. Догорающий уголек.

Миён боялась притрагиваться к этой энергии. Боялась, что, когда она почувствует ее вкус, в ней сразу проснется чудовищный голод. Поэтому она попыталась найти другой способ связаться с хальмони.

Шепот, тихий, как дуновение ветра, прошелестел: «Бедное дитя».

Миён потянулась к этому голосу – такому теплому, такому знакомому.

«Прости себя».

Она нахмурилась.

У Миён не было времени задумываться, а не решил ли разум сыграть над ней злую шутку. Она отдаленно чувствовала, как колышется ци хальмони. Девушка попыталась перелить в старушку энергию больных, но та воспротивилась ее хватке подобно дюжине змей, извивающихся в руках.

Миён выжала собственную энергию и попыталась ухватиться за ускользающую ци пациентов.

«Нет, так не пойдет, – прозвучал голос в голове. – Я не хочу жить за счет других».

Голос звучал как будто издалека, но Миён уже могла его разобрать.

«Хальмони?» – мысленно выдохнула она. Ее слова отозвались эхом, словно во сне.

«Отпусти, дитя».

И лисица покатилась – все ниже, ниже, ниже… Казалось, падение никогда не закончится. Но тут перед закрытыми глазами она что-то увидела. Ослепительный свет заполнил ее разум.

«Пожалуйста, позвольте мне помочь. Я должна это сделать! Ради Джихуна!» – взмолилась Миён.

«Ты не обязана это делать ради его прощения». – Голос хальмони был таким добрым и понимающим – и он разбил Миён сердце.

«Когда он узнает, что я сделала…» – девушка не смогла закончить мысль.

«А ты ему не говори. Все, что от тебя требуется, – это любить его».

«Я не могу, – ответила Миён. – Я этого не заслуживаю».

«Это решать не тебе, дитя».

Миён почувствовала, как ее тянет обратно. Она попыталась снова дотянуться, продраться к хальмони, но связь прервалась с резким шумом и вспышкой, ужалила Миён током. Когда она открыла глаза, Джихун стоял над ней на коленях.

– Слава богу. Я боялся, ты себе как-нибудь навредишь. – На его лице читалось волнение. И волновался он за нее. От этого у девушки потеплело на душе.

– Наврежу? – переспросила Миён. Только тогда она поняла, что лежит на полу. Она села и потерла затылок. Должно быть, ударилась, когда упала.

– Да, тебя трясло из стороны в сторону, а я никак не мог тебя остановить. – Джихун потер щеку, и Миён заметила на ней намечающийся синяк.

– Ты как?

Миён коснулась синеющей кожи, и парень отпрянул. Волнение мигом сменилось каменной маской.

– Ну что, сработало? – Он обернулся к неподвижной хальмони, и Миён почти физически ощутила его разочарование.

Она слышала голос хальмони у себя в голове и до сих пор сомневалась, был ли он настоящим или ей привиделось.

– Нет, боюсь, не сработало. – Миён решила, что не стоит ему говорить об услышанном. Особенно если ей все-таки привиделось.

– Значит, ты не можешь ничего сделать.

– Попробую еще раз.

Миён начала собирать вещи.

Джихун не ответил. Он сел в освободившееся кресло и взял хальмони за руку.

«Все, что от тебя требуется, – это любить его», – сказала хальмони.

Но как она может любить Джихуна, если приносит ему одни страдания?

Прошло две недели, но они так ничего и не добились. Хальмони была права. Если Миён возьмет ци больных и умирающих пациентов, она может ненароком их опустошить, и тогда они умрут. А девушка станет чудовищем, которым больше становиться не хотела.

Поэтому Миён рыскала по городу в поисках реликвий и артефактов, которые, по слухам, содержали проблески энергии. Из одной чосонской вазы (которая, по преданиям, когда-то была токкэби) лисица целый день пыталась вытрясти хоть каплю энергии – но не добилась ничего, кроме вдребезги разбитой вазы.

А так как ее собственная ци постепенно покидала тело, Миён не хватало сил на бесконечную беготню.

Девушка наклонилась над раковиной и подставила ладошки под воду. К счастью, в этом крыле больницы посетителей было мало, и Миён могла спокойно приходить сюда, когда ее тошнило, не боясь попасться никому на глаза. Во рту все еще стоял привкус желчи, а желудок потряхивало, как если бы она стояла на борту корабля посреди моря.

Миён осмотрела в зеркале свое впалое лицо. Ей становилось все хуже.

Чем ближе был сотый день, тем хуже она себя чувствовала. Иногда у нее сильно кружилась голова, и казалось, Миён находится во сне, от которого никак не могла проснуться. Но, когда боль достигала пика, она мечтала об этом почти бессознательном состоянии.

– Соберись, Ку Миён, – сказала она своему отражению. – Тебе недолго осталось.

Так себе напутствие, но зато хотя бы не тошнило.

Девушка вышла из туалета и направилась к палате хальмони. Перед дверью она на минутку задержалась, чтобы поправить рубашку. Потерла маленькое пятнышко, надеясь, что это не рвота, – хотя никак не могла исключить такую вероятность.

Наконец Миён открыла дверь и невольно вздохнула от облегчения, увидев, что Джихун еще не пришел. В палате были только хальмони и ее новый сосед. Оба пациента спали, и лишь писк мониторов нарушал тишину.

Миён села и положила голову рядом с холодной рукой хальмони. Ее беспокоило то, что кожа женщины была такой ледяной на ощупь, однако мониторы показывали медленное сердцебиение, а значит, хальмони была жива. Пока что.

В кармане завибрировал телефон, и Миён чуть не подпрыгнула.

На экране высветилось имя Йены. Девушка хотела было проигнорировать звонок, но потом вспомнила предупреждение матери.

– Алло?..

Она едва успела договорить, как из трубки донесся крик Йены:

– Ты в Сеуле? Почему ты вернулась без моего разрешения?!

– Потому что…

– Еще и заставила Чуну врать мне – за мои собственные деньги! Думала, я не замечу, какие огромные суммы ты снимаешь?!

Миён нахмурилась.

– Значит, он все тебе рассказал. Предатель.

– Вот только не надо его обвинять! Во всем виновата ты и твоя напрочь отсутствующая рассудительность! Ты сейчас с ним?

Миён догадалась, что мать говорит не о Чуну.

– Его хальмони больна. Я помогаю…

– Не смей приближаться к этому мальчишке, пока у него твоя бусина! Забыла уже, что стоит ему узнать правду – и он сможет тебя контролировать?

– Но он же не знает, – напомнила Миён.

– Если он не круглый идиот – а я не исключаю такую возможность, – скоро сам догадается! Не приближайся к этому мальчишке, Миён.

Девушка почти поддалась. Она до сих пор замирала от страха при звуке гневного материнского голоса. Однако долгие недели голода и неудач истощили и изнурили ее. Миён нужно было хоть что-нибудь, что позволило бы ей продержаться. И пусть Джихуну ее присутствие, судя по всему, было в тягость, один его вид помогал ей удержать в узде усталость – хотя бы на время.

Поэтому Миён твердо ответила:

– Ты больше не можешь мне указывать, мама.

И повесила трубку.

– Это была твоя мать? – раздался со стороны двери голос Джихуна.

– Йена вернулась? – спросил Джихун, заходя в комнату.

Миён резко обернулась и спрятала за спиной телефон, точно это была улика. Потом вздернула подбородок, возвращая себе самообладание.

– Моя мать тебя не касается.

– Касается, раз она навредила хальмони. Может, с ее помощью мы сумеем найти решение? Почему ты не хочешь говорить, вернулась ли она?

– Все не так просто. – Миён поникла, уголки ее губ опустились.

– Ты же сказала, что поможешь.

– Скажу я, где Йена, или нет – тебе это ничем не поможет.

Джихун видел, что лисица что-то скрывает, и это его злило. Как она может что-то утаивать, когда на кону стоит жизнь его хальмони?

– Но она может сказать, что сделала с хальмони! – Джихун очень старался держать себя в руках, но каждый произнесенный им слог был полон раздражения.

Миён яростно покачала головой:

– Не вини мою мать в том, что произошло с хальмони.

Джихун не мог поверить собственным ушам. Как Миён может настолько неистово защищать свою мать? Она что, вправду считает, что Йена ничего плохого не сделала? Хальмони третий месяц в коме лежит, а она говорит, что мать винить не за что!

– Кроме хальмони, у меня никого больше нет. Но твоей матери было плевать на это, когда она на нее напала!

Его слова переломили что-то в душе Миён. Она крепко сжала кулаки. К лицу прилила краска.

– Твоя хальмони в больнице не из-за моей матери, а потому что стара и смертна. А смертные умирают. На то вы и смертные!

У Джихуна все расплылось перед глазами. Говорят, что ярость – красного цвета, но на самом деле она белая. Белизна застила собой мир и заполнила разум юноши. Еще чуть-чуть – и его захлестнула бы вспышка света.

– Ну конечно! – прокричал Джихун. – Ты же понятия не имеешь, что такое семья. Твоя мать – чудовище, а отцу ты и вовсе не нужна!

Он тут же пожалел о сказанном, но слова уже слетели с языка.

Ладонь Миён взметнулась вверх и со звоном соприкоснулась с его щекой.

Кумихо пулей вылетела из палаты, и Джихун ее не остановил.

На следующий день Джихун попытался дозвониться до Миён, однако она не отвечала. Или, как он подозревал, сбрасывала его звонки.

Смена в минимаркете CU[101] стала для него маленьким адом. Джихун был вынужден стоять за прилавком, хотя на деле он горел нетерпением найти Миён и все ей объяснить. Легкие сдавливало виной, будто в груди засел язвительный демон, и Джихуну хотелось поскорее избавиться от этого чувства.

– Если тебя это так напрягает, то иди к ней домой. – На прилавок, потягивая жидкий йогурт, облокотилась Сомин.

– Я бы пошел, да только не знаю, где она живет. – Джихун бил по кнопкам кассы, все больше и больше погружаясь в себя. Он не виноват, повторял себе парень в двадцатый раз за день. Просто она его очень разозлила.

– А я говорила, что не стоит пускать эту девицу обратно в свою жизнь. – Сомин как будто специально подбрасывала дров в огонь.

– Только лекции читать мне не надо.

От отчаяния Джихун уронил голову на прилавок. Он знал, что для Миён это больная тема, он специально задел ее за живое. В тот момент он хотел лишь причинить девушке такую же боль, что испытывал сам. А ведь хальмони совсем не так его воспитывала. Она хотела, чтобы он был лучше.

Дверь в магазинчик открылась, и он подскочил на месте – но тут же сполз обратно, увидев Чуну.

– Что тебе надо? – проворчал Джихун.

– Почти уверен, что продавцов не так учат общаться с покупателями.

– Почти уверен, что ты сюда не за раменом[102] пришел, – парировал Джихун.

Чуну рассмеялся и только потом заметил перед Джихуном Сомин – стоявшую в стойке и готовую броситься в бой.

– А как зовут твою сногсшибательную подругу? – сострил Чуну.

– Ли Сомин, это Чуну, – Джихун махнул рукой в сторону токкэби, словно отгоняя назойливого комара.

– А фамилия? – поинтересовалась Сомин. – Или ты себя айдолом возомнил, как Рейн[103] или T.O.P?[104]

– Нет, я выгляжу куда лучше. – Чуну со смехом ей подмигнул.

Сомин насупилась, и улыбка токкэби слегка померкла. Похоже, впервые в жизни его чары не сработали, подумал Джихун. Чуну заинтересованно склонился к девушке.

– Я опаздываю на курсы. До завтра, Джихун-а. – Сомин схватила с прилавка пачку острых «Читос» и ушла, не удостоив Чуну даже взглядом.

– Суровая у тебя подружка. – Чуну умолк, а потом улыбнулся Джихуну. – Мне нравится.

– Не трожь моих друзей, – огрызнулся парень.

Чуну невинно поднял руки.

– Я пришел сюда не за этим.

Джихун закатил глаза:

– Что тебе надо?

– Вопрос скорее в том, что надо тебе.

– Ты говоришь загадками, потому что ты токкэби или просто хочешь меня побесить?

– Я пришел помочь тебе, – ответил Чуну. – У меня в квартире сейчас очень сердитая девушка. Топает целый день. У меня голова уже болит.

– Я пытался ей дозвониться, – вздохнул Джихун. Пусть и этому чертовому Чуну, но ему надо было выплакаться. – Как я могу извиниться, если она ни на звонки мои не отвечает, ни на сообщения?

– Какая жалость, что ты не знаком ни с одним сверхъестественным существом, созданным специально для обольщения женщин. Ни одного чхонгак токкэби вокруг, к ногам которого девушки так и валятся.

Джихун нахмурился. Неужели он всерьез раздумывает принять совет от того, кого ненавидел?

– Ладно.

– Телефон, – протянул руку Чуну.

Джихун передал ему смартфон, и Чуну начал быстро печатать.

– Что ты там пишешь?

Джихун перегнулся через прилавок, пытаясь заглянуть в экран, но токкэби отскочил.

– Не боись. Покажу перед тем, как отправить.

Джихун старался сохранять спокойствие, но чем дольше Чуну печатал, думал, удалял, перепечатывал, тем больше парень начинал терять терпение.

Наконец токкэби показал сообщение – сплошной поток цветочков, сердечек и полужирных надписей.

– Нет, – Джихун решительно покачал головой, – я это отсылать не буду.

Он стер сообщение.

– Эй! – запротестовал Чуну.

– Да я так в жизни не напишу. Она сразу поймет, что это был ты.

– Ладно, и что бы написал ты?

Джихун коротко напечатал: «Нам нужно поговорить».

Чуну скривился при виде коротенького сообщения, словно оно причиняло ему физическую боль. Он попытался перехватить телефон, но Джихун успел раньше.

Чуну вздохнул.

– Твои сообщения выглядят плоско. Нужно добавить объема.

– Объема? – недоуменно переспросил Джихун.

– Ну да, сердечко там или эмодзи, – предложил Чуну.

– Нет.

Джихун ограничился подмигивающим смайликом.

– Ладно-ладно, тогда хотя бы волну добавь. – Чуну с улыбкой ткнул в тильду.

Джихун закатил глаза, но все-таки добавил тильду, а потом отправил сообщение.

– Зачем ты мне помогаешь? – поинтересовался он у токкэби.

– Я же уже сказал. Терпеть не могу, когда люди брюзжат. У меня от них сразу настроение киснет.

– Правда? – Джихун не верил ни единому слову токкэби. Слишком уж скользким тот был, слишком хорошо умел врать.

Но, прежде чем Джихун успел еще как-нибудь подразнить парнишку, у него завибрировал телефон. На экране высветилось имя Миён. Джихун поднял удивленный взгляд на Чуну. Тот показал два больших пальца, и Джихун улыбнулся, забывшись на мгновение, – но потом вспомнил, что перед ним токкэби, и стер улыбку с лица.

Он открыл сообщение: «Я на башне Намсан».

Гора Намсан возвышалась прямо посреди города. По пути на вершину располагалось множество ресторанов, в которых подавали знаменитые ван тонкасы[105], однако главной достопримечательностью оставалась башня Намсан, которая пользовалась популярностью среди парочек, идущих на свидание. Джихун бы сюда ни за какие деньги не сунулся. Однако сейчас он, несмотря на свои убеждения, поднимался на гору в битком забитом фуникулере. От толпы у него начинала болеть голова. Или же оттого, что он нервничал целый день.

Джихун высадился из фуникулера, однако теперь ему предстояло еще подняться по лестнице мимо ларьков с едой. При взгляде на хот-доги на палочках с картошкой фри Джихун вдруг вспомнил, что когда-то обещал Миён купить такой же. Вернее, поправил он себя, другой Джихун обещал другой Миён.

Он никак не мог отыскать девушку в этом столпотворении. Запрокинув голову, парень взглянул на верхушку телебашни. Неужели ему придется туда подниматься? Он почти не сомневался, что без брóни в ресторан наверху не пускают.

Джихун осмотрел площадку под башней. Изгородь по периметру была полностью завешена металлическим гобеленом из разноцветных замочков. В середине площадки стояли металлические рождественские елки, также полностью покрытые замками.

Парень прошелся вдоль изгороди. Стоило признать: вид с горы открывался превосходный. Солнце клонилось к горизонту, и весь город словно сиял. С Намсана можно было разглядеть окраины Сеула, где металл и бетон города постепенно сменяли выцветшие черепичные крыши ханоков. В этой контрастной кутерьме старенькие домики со стенами из рисовой бумаги и угольным отоплением соседствовали с новомодными небоскребами. И все же подобная двойственность была свойственна этому городу, в нем она разрасталась и процветала. Похоже, иногда золотая середина между противоположностями все-таки существует.

А потом Джихун увидел ее. Лисица смотрела в бинокль на город внизу.

Джихун медленно подошел к ней, слегка беспокоясь, как бы Миён не столкнула его с горы. Но вряд ли лисица захочет устраивать сцену.

– Миён.

– Да? – холодно ответила она, не глядя на него.

– Мы хотели поговорить.

– Я только сказала тебе, где я. Поговорить хотел ты, – поправила его Миён.

Джихун чуть не взорвался. Его отчаяние было всего в двух сантиметрах от того, чтобы вырваться наружу. Голова запульсировала болью, но он вдохнул поглубже и попробовал начать заново:

– Хорошо. Я хотел перед тобой извиниться.

Он ждал, что она примет его извинение, но та молча изучала украшающие заборчик замки. Все они были исписаны заверениями в вечной любви и дружбе. Целая радуга обещаний.

– Ты меня слышала? – спросил Джихун.

– Да, – ответила Миён, беря в руки еще один замок.

Джихун повернул девушку к себе.

– Я пытаюсь извиниться.

– Зачем?

Джихун удивленно моргнул:

– В смысле – зачем?

– Зачем ты пытаешься извиниться? Ты ведь ясно дал понять, что именно я разрушила твою жизнь.

– Ты преувеличиваешь.

– Мне не нужны извинения. От тебя так точно.

– Слушай, извини, что сказал такое про твоего отца, – продолжал настаивать Джихун. – Я не смогу спокойно жить, если не извинюсь перед тобой.

– Ладно, – выплюнула Миён. Она так сильно сжала челюсти, что даже щеки были напряжены. – Принимаю твои извинения. А теперь, будь добр, оставь меня в покое.

Внезапно Джихун обратил внимание, как устало девушка выглядела. Под глазами были синяки. Кожа бледная. Плечи поникшие.

– Извините, вы не могли бы нас сфотографировать? – К ним подошла молодая мама.

– Конечно.

Джихун взял у женщины телефон и подождал, пока дети перестанут драться и успокоятся. Семья собралась вместе, муж приобнял жену и двоих детей. Чудесная картинка самой обычной семьи. Джихун скосил глаза на Миён – та смотрела куда угодно, только не на счастливое семейство. Ни у нее, ни у него никогда в жизни не было подобных фотографий.

Сделав кадр, Джихун вернул женщине телефон, и та спросила:

– А вас сфотографировать?

– Да нет, не надо. – Миён отшагнула назад, словно боялась, что женщина причинит ей боль.

– Даже если это ваше первое свидание, стоит сфотографироваться, – женщина улыбнулась. – У нас с мужем до сих пор хранятся фотографии с нашего знакомства.

– Мы не на первом свидании! – Щеки Миён порозовели.

– А что тогда, годовщину празднуете?

– Знаете, давайте мы все-таки сфотографируемся, – согласился Джихун, чтобы она наконец отстала. Он передал женщине телефон и встал рядом с Миён.

– Ты приобнял бы ее, – предложил муж женщины, подмигивая.

Джихун послушно обнял Миён. Все проще, чем неуклюже пытаться отказаться.

– Улыбочку!

Парень выдавил улыбку, и с непривычки это ощущалось странно.

– А у вас точно не первое свидание? – Женщина опустила телефон Джихуна. – Что вы такие деревянные?

Миён вопросительно посмотрела на Джихуна.

– Ладно, давайте еще раз.

В этот раз Джихун крепко прижал к себе Миён. Она, криво улыбаясь, подняла на него глаза, и в них читалось: «Только мы с тобой умудрились бы так вляпаться». Он усмехнулся: это была сущая правда.

– Отлично. – Женщина просияла. – Вы так хорошо вместе смотритесь!

Когда семья ушла к входу в башню, Джихун обернулся к Миён. Она отошла на несколько шагов в сторону. Плечи у нее тряслись. Она что, плачет?

Парень неуверенно положил руку девушке на плечо и уже собирался спросить, все ли хорошо, когда вдруг увидел широкую улыбку на ее лице. Лисица смеялась.

– Клянусь, Ан Джихун, когда она спросила, на свидании ли мы, ты так побледнел, словно демона-людоеда увидел!

Джихун удивленно хохотнул. А потом они оба зашлись смехом, держась друг за друга, пока хохот не утих до сдавленных смешков.

– Между прочим, это все ты виновата, – указал ей Джихун. – Вот зачем надо было приезжать на Намсан – средоточие всех романтиков – одной?

Лисица пожала плечами и перевела взгляд на его ладонь, все еще покоившуюся на ее плече. Джихун быстро убрал руку, и напряжение между ними вернулось.

– Ну, он давно был в моем списке предсмертных желаний, и я решила, что пора бы за него взяться.

Джихун нахмурился. Было что-то неправильное в том, что у бессмертной кумихо был список предсмертных желаний.

– Слушай, я тебя прощаю. – Она все еще стояла к парню спиной. – Можешь спокойно идти домой, твоя совесть чиста.

Джихун не знал, что на это ответить. Он пришел извиниться – и она его простила. Больше ему ничего не было нужно. Только вот чувство вины, весь день сидевшее у него в груди, тяжелым грузом опустилось к желудку. Как будто он снова где-то накосячил.

Но предлога остаться он найти не мог, и поэтому направился сквозь толпу к такси. По привычке достав из кармана телефон, Джихун на ходу его разблокировал. На экране все еще была открыта их с Миён фотография. Парень остановился как вкопанный. В него случайно врезалась парочка, и Джихун пробормотал извинения, но не оторвал глаз от изображения.

На фотографии Миён смотрела на него ласковым взглядом, а ее рука сжимала край его куртки. А он и не заметил.

Его собственное выражение лица казалось каким-то незнакомым. Джихун никак не мог понять, что за ним скрывается, но потом до него дошло: это было умиротворение. На одно краткое мгновение, очутившись в ее объятьях и в своих воспоминаниях, он был счастлив.

И Джихун не знал, что теперь делать. Он вроде бы понимал, что должен сердиться на Миён. Девушка что-то от него скрывала, и он не мог беспрекословно ей доверять. Но злиться становилось все сложнее и сложнее.

Миён же честно ему сказала, кто она. Она говорила, что сбегает, когда ситуация накаляется. Но на этот раз она вернулась, чтобы помочь хальмони. Что-то же это да значит, верно? Разве Джихун не заслуживал счастья после всего, что произошло?

Он бросился обратно через толпу – через компании, стайками кружащие по площадке, через держащиеся за руки парочки, вопящих и бегающих детей. Мартовский воздух был по-весеннему холодным, и, похоже, весь город решил насладиться им именно на Намсане.

Путь до Миён казался непреодолимо долгим.

Наконец найдя лисицу, он за плечи повернул ее к себе.

– Джихун-а?.. – При виде его лица Миён затихла, и горный ветер унес слетевшее с губ имя.

– С меня хватит. – Джихун положил ладонь девушке на щеку, пропуская сквозь пальцы мягкие, как пух, волосы.

– Хорошо… – осторожно произнесла Миён. – Чего хватит?

– Всего. – И Джихун, обхватив ладонями ее лицо, отпустил весь накопившийся внутри гнев, напряжение, страх и вздохнул с облегчением.

– Хорошо, – повторила Миён шепотом, который был слышен только ему.

Он наклонился.

Она замерла.

Он выдохнул ее имя.

Она вдохнула воздух.

Сердце билось о ребра, тянулось к ней, и казалось, его не волновало, что будет с ними дальше. Парень провел пальцами по гладкой коже ее щек, и у Миён перехватило дыхание.

На мгновение это вскружило ему голову. Он почувствовал себя всемогущим. Мальчишкой, от одного прикосновения которого трепетала кумихо.

Их губы разделял какой-то сантиметр, и Джихун видел перед собой лишь темные океаны глаз Миён и свое отражение в них. Казалось, еще чуть-чуть – и он затеряется в этих глазах. Но он был не против.

Что-то неведомое потянуло его вперед, и он медленно склонил голову, придерживая рукой затылок девушки.

Он приник к ее губам – легче, чем дуновение ветра.

Миён обвила руками его шею, притянула ближе. Нежный поначалу поцелуй тут же стал страстным. Он вдохнул ее выдох. Его руки запутались у нее в волосах. Ее зубы царапнули его по нижней губе. Теперь дыхание перехватило у него.

Давление в груди нарастало, пока наконец Джихуна не поглотил ослепляющий жар. Перед глазами взорвались звезды. В этот раз дыхание перехватило уже от боли. Джихун попятился, ноги задрожали, и он осел на землю.

Он слышал, как Миён кричит его имя, но звуки сливались со звоном в ушах.

Он падал, и падал, и падал, пока не потерял сознание.

Джихун проснулся под прерывистый писк и шепот – и сразу узнал эти звуки. Он был в больнице. Он не стал открывать глаза, решив для начала прийти в себя. Пока Джихун собирался с мыслями, он вдруг осознал, что то, что он сперва принял за шепот, было тихими всхлипами. Словно кто-то сдерживал рыдания.

Джихун открыл глаза и часто заморгал, привыкая к свету. У его койки, сложив на простыне руки и уткнувшись в них лицом, сидела Миён.

– Миён? – Даже ее имя было больно произносить.

– Джихун! – удивленно пискнула Миён.

– Со мной все хорошо. – Парень отпихнул от себя ее суетливые пальцы. – Почему я в больнице?

– У тебя начались судороги. Это было… – Она затихла. – Я испугалась.

– Извини.

– Не извиняйся. Это же не твоя вина.

Джихун покачал головой, и от этого глухой стук в его голове только усилился.

– Я не хотел, чтобы ты видела меня в таком состоянии.

Миён, похоже, избегала смотреть ему в глаза. У нее на ресницах, грозя сорваться вниз, висели слезы. От этого зрелища у Джихуна к горлу подкатил ком. Он и правда не хотел, чтобы она увидела его приступ, только раньше он боялся, что девушка посчитает его слабаком, а теперь – что она будет за него волноваться. А Джихун ненавидел волновать тех, кого любит.

Он нахмурился этой непрошеной мысли. Неужели он до сих пор любит Миён?

Джихун вздохнул. Конечно, любит. Иначе бы он так на нее не злился.

– Миён, иди сюда. – Джихун похлопал по одеялу.

Девушка осторожно примостилась на самом краешке койки.

Тяжело вздохнув, Джихун взял Миён за руку – та была холодной, влажной и очень сильно дрожала.

– За меня не переживай. Я сильнее, чем кажется. – Он убрал прядь волос ей за ухо, открывая лицо.

По бледным щекам Миён текли ручейки слез.

– Не плачь. Со мной все будет хорошо. Обещаю тебе.

Джихун потянулся стереть капли с ее кожи, но Миён перехватила его руку. Пальцы у нее больше не дрожали.

– Это все из-за меня, – призналась она. – Из-за моей бусины.

– С чего ты это взяла?

– Потому что… – Лисица смолкла; она часто дышала, и Джихун испуганно подумал, не задыхается ли она.

– Ну же, говори, – подтолкнул он ее. – А то ты меня пугаешь.

– Моя бусина внутри тебя.

– Что? Как? – Он и не заметил, как прижал руки к груди.

– Ты чуть не умер после маминого нападения. Я думала, ты не выживешь. – Миён встала, отдаляясь от него. – А твоя хальмони сказала мне использовать бусину.

– Хальмони? – Джихун недоуменно наморщил лоб.

– Бусина начала исцелять тебя, но этого оказалось недостаточно. Ей нужна была ци.

– Чья? – спросил Джихун, хотя уже подозревал, что девушка ответит. В животе образовался тяжелый комок.

Миён молчала. И не смела взглянуть ему в глаза.

– Говори, чью ци ты использовала?

– Твоей хальмони.

Отрицание захлестнуло Джихуна ледяной волной. Он не чувствовал рук, ног, биения собственного сердца.

– Она хотела, чтобы ты жил. Это было ее последним желанием. – Миён сложила руки в умоляющем жесте, словно надеясь, что парень поймет.

– Последним желанием? – выпалил Джихун. Внутренности скрутило от гнева. – Так вот почему она не выходит из комы. – Он вдруг все понял, и эта мысль обрушилась на него, как штормовая волна на скалы. – Так это не Йена виновата, а ты.

– Прости меня! Но другого способа спасти тебя не было…

– Значит, вот почему ты вернулась? Чувство вины съело за то, что ты сделала с хальмони? – Джихун старался дышать глубже, чтобы не дать волю поднимающейся тошноте.

– Я же тебе говорю, – настойчиво произнесла Миён. – Ты болен из-за того, что моя бусина внутри тебя. Лисьи бусины не предназначены для смертных тел.

– Ты не имела никакого права. – Джихун и сам не знал, что именно он имеет в виду. То, что она променяла жизнь хальмони на его? То, что Миён спасла его – и бросила? Или то, что она вернулась и вновь вскружила ему голову?

– Джихун-а, пожалуйста, прости меня.

Лисица потянулась к Джихуну, но он шарахнулся от нее.

– Не трогай меня.

В груди разгорелся жар. Сперва парень принял его за гнев, однако тепло не спеша разлилось по ребрам, плечам, а потом огненным шаром уселось в центре грудной клетки, прямо над сердцем. Сосредоточившись, Джихун распознал еще одно сердцебиение, эхом повторяющее его. Сердце Миён. Ее глаза пылали; она медленно, точно сопротивляясь какой-то невидимой силе, опустила руку.

Где-то на задворках его сознания забрезжило воспоминание. Миён как-то говорила, что, если мужчина завладеет бусиной кумихо, то сможет ее контролировать.

– Так вот почему ты вернулась. – Джихун чуть не рассмеялся над собственной наивностью. – Ты здесь не для того, чтобы помочь хальмони. Тебе нужна бусина. Вот что происходило между нами все это время. Ты потеряла бусину и с самой первой нашей встречи пыталась ее вернуть.

– Нет, – Миён покачала головой, – я вернулась ради тебя.

– Хватит врать!

Жар в груди перерос в слабое мерцание. Джихун закрыл глаза и сосредоточился на дыхании. Вдохнул, задержал, медленно выдохнул.

Наконец он снова заговорил – тихо, но твердо:

– Ты ничем не лучше своей матери. Манипулируешь другими, чтобы получить то, что тебе нужно. – Джихун не знал, как он должен себя чувствовать после всего этого. Сможет ли он теперь вообще что-нибудь чувствовать?

– Пожалуйста, – Миён умоляюще схватила его за руку. – Я была не права. Я была…

– Хватит! – Похоже, все-таки сможет. И он чувствовал гнев.

Лисица резко замолчала, как будто Джихун полностью выключил ее громкость.

Несколько мгновений они так и сидели – Джихун застыл с каменным лицом, а Миён мучилась безмолвными слезами, которые не смела пролить.

Раздался стук в дверь, и в палату заглянул детектив Хэ.

– Аджосси! – взмолился Джихун о помощи. Ему срочно нужен был кто-нибудь, кто разъяснит, что происходит.

– Что такое, Джихун-а? – В палату зашел детектив Хэ – и застыл при виде Миён. – Извини, я не знал, что у тебя гости.

Миён поспешно стерла слезы со щек и встала.

– Ты прямо точная ее копия, – прошептал детектив Хэ.

Девушка замерла в поклоне.

– Чья копия?

Миён окинула мужчину оценивающим взглядом. Как тигр, решающий, жертва перед ним или противник.

– Аджосси? – спросил Джихун, не понимая, что такого знакомого мужчина увидел в девушке.

– Ты точная копия матери. – Детектив сделал неловкий шаг в ее сторону. Его точно придавило силой тяжести.

– Откуда вы знаете мою мать? – Судя по ее тону, Миён остановилась на противнике.

Детектив Хэ вдохнул, в то время как Джихун затаил дыхание.

Он не знал, что сейчас произойдет, но нутром чувствовал: это будет нечто важное.

– Мы с ней женаты, – признался детектив Хэ. – И, выходит, ты – моя дочь.

Это неправда. Не могло быть правдой. Миён стрелой вылетела из больницы, не замечая несущихся ей вслед недовольных криков медсестер и пациентов.

Отец Миён был всего лишь пустым местом. Мать всегда говорила, что не стоит его и искать. Ей было стыдно, что она полюбила такого мужчину.

Но детектив Хэ был человеком чести. По крайней мере, если верить Джихуну. Он был детективом, и он спасал людей.

А может быть, Йена стыдилась не детектива? Возможно ли, что ей было стыдно за свой лисий род? За то, что кумихо были чудовищами, убийцами, а тот, кого Йена когда-то полюбила, оказался хорошим человеком?

Миён набрала Йене. Другого способа выяснить правду не было.

– Алло?

Миён замерла, услышав материнский голос. Как объяснить Йене, что ее дочь обижали вечные секреты? Однако сейчас Миён очень нуждалась в маме.

– Алло, Миён? Это ты?

– Мама, – хриплым шепотом выдавила девушка. Она прочистила горло и попробовала еще раз: – Мама, я хочу задать тебе один вопрос и прошу тебя ответить честно.

Последовала долгая многозначительная тишина. Наконец Йена ответила:

– Говори.

– Мой отец.

– Миён, я не хочу…

– Я его встретила! – выпалила Миён. – И он не такой уж и ужасный, как ты рассказывала. Он служит в полиции, и, по-моему, он хороший человек. А ты скрывала это от меня и…

– Не смей разговаривать с этим человеком! – Йена закричала так громко, что Миён пришлось отвести телефон от уха. – Не разговаривай с ним, поняла меня?

– Так, значит, я права? И ты знала, что он в Сеуле!

Йена вздохнула.

– Да, я только недавно это выяснила. И в том числе поэтому я запретила тебе возвращаться. Миён, он не такой хороший, как кажется. Не подходи ни к нему, ни к тому мальчишке, пока я не вернусь.

– Но он же мой отец.

– Пообещай мне! – потребовала Йена.

Миён слишком долго колебалась с ответом.

– Пообещай… – телефон пискнул, и Йена пропала.

Миён уставилась на экран. Неужели телефон разрядился? Но нет – на экране мелькнула длительность вызова, после чего высветилась заставка. Девушка попыталась снова набрать Йене, но услышала лишь голосовую почту.

Миён повесила трубку. Интересно, где сейчас Йена? Наверняка в аэропорту, едет лично бранить дочь за бесконечные ошибки.

Лисица со вздохом убрала телефон в карман и побрела куда глаза глядят. Ей нужно было проветриться. И, может быть, выпить.

Джихун распахнул входную дверь, и та с грохотом врезалась в стену. Парень выругался и начал стягивать ботинки.

– Ого! Смотрю, у тебя сегодня шикарное настроение.

Джихун даже не удивился при виде Чуну.

– Тебя не учили, что неприлично вламываться в чужие дома? Тем более дважды. – Джихун наконец справился с ботинками и отфутболил их в угол.

– Где она? – поинтересовался токкэби.

– Кто?

– Президент, – вяло съязвил Чуну. – Где Миён?

Несмотря на беспокойство и плохое настроение, Джихун молча прошел мимо Чуну на кухню.

В голове все смешалось. Сначала Миён призналась в том, что она натворила. Потом появился детектив Хэ и объявил, что он ее отец. А затем она убежала. Не сказав ни слова. Джихун знал, что должен был остановить Миён, но он злился на нее. И теперь он понятия не имел, что делать. Парень открыл дверцу холодильника и уставился на его убогое содержимое.

– Что случилось? – полюбопытствовал Чуну.

– Ее отец, – ответил Джихун, все так же глядя в практически пустой холодильник.

– А что с ним?

Джихун закрыл холодильник, так ничего и не взяв.

– Он тут.

На губах Чуну появилась усмешка, которая на его красивом лице смотрелась совершенно чужеродно.

– Что-то здесь не так.

– И что же?

Чуну пристально разглядывал юношу. Судя по всему, токкэби не собирался ничем делиться, поэтому Джихун решил раскрыть свои карты.

– Слушай, я только что узнал, что хальмони отдала свою ци, чтобы я не умер. Внутри меня находится бусина Миён, и, судя по всему, из-за этого и случаются приступы. Поэтому, что бы ни происходило там у Миён, это касается и меня.

Чуну кивнул.

– Йена пропала. Я не могу с ней связаться.

– И что?

– И то. Кумихо не должна никуда пропадать. Наоборот, из-за нее должны пропадать другие.

– Я в курсе.

– Йена не стала бы исчезать в такой момент.

– В какой момент?

Чуну как будто и не услышал вопроса.

– Она обязана вернуться до следующего полнолуния.

– Может, без матери Миён будет только лучше, – презрительно оскалился Джихун.

Токкэби посмотрел на юношу проницательным, оценивающим взглядом и, судя по всему, пришел к неутешительным выводам.

– Что бы ты ни думал о Йене – она защищает свое дитя. Она живет только ради Миён.

– Мне плевать, что там Йена делает.

– О нет, тебе не плевать, – отрезал Чуну. – Тебе не плевать, ведь ты считаешь, что она отобрала у тебя Миён. Ты думаешь, что это Йена заставила Миён бросить тебя.

– Какое мне дело, выберет Миён меня или свою мать? – заупрямился Джихун.

– Миён выбрала тебя, – Чуну щелкнул Джихуна по лбу. – Она уехала ради тебя. Она вернулась ради тебя. А ты нюни развесил, что Миён, видите ли, посмела любить мать, которую знает всю жизнь. Раз уж на то пошло, то сочувствовать надо Йене. Ведь это именно ты губишь ее дочь.

– Ты несешь какую-то чушь.

– А ты голову включи. Миён запихнула бусину в твое слабое человеческое тело почти сто дней назад, – медленно проговорил Чуну, как если бы объяснял алгебру трехлетке. – И, если к следующему полнолунию Миён ее не вернет и не поглотит чью-нибудь ци, нас ждут серьезные проблемы.

– Она что, не питалась? – опешил Джихун. – Но она же без новой ци умрет через сто дней!

– Динь-дон! Принесите юноше приз! – провозгласил Чуну, пародируя ведущих из шоу. Однако, несмотря на постановочную улыбку, взгляд его оставался серьезным.

– А почему она мне об этом не сказала?

– Не знаю. Возможно, хотела оградить тебя от ответственности за то, что твоя жизнь для Миён дороже ее собственной.

– Она не имеет никакого права решать за меня.

Чуну фыркнул.

– Знаешь что? Пожалуй, ты мне даже начинаешь нравиться.

– Что произойдет, если Йена все-таки объявится?

– Тогда советую найти доспехи, потому что, скорее всего, она вырвет драгоценную бусинку у тебя из груди.

Джихун потер внезапно занывшие ребра.

– Почему ты это делаешь? Зачем нам помогаешь?

– Потому что мне за это платят.

Джихун закатил глаза.

– Дам тебе один непрошеный совет, – заявил Чуну.

– А до этого прошеные были, что ли? – кисло осведомился Джихун.

Чуну продолжал, не обратив никакого внимания на ремарку юноши:

– На твоем месте я бы бежал. Какой смысл тут ошиваться, когда тебя ищут две кумихо, а твой единственный родственник лежит бревном?

Джихун занес кулак, метя в идеальную челюсть Чуну. Но токкэби, подняв руки, увернулся от удара, после чего нахально улыбнулся. Похоже, гнев Джихуна его нисколько не пугал.

– Если что – я тебя предупреждал.

И Чуну выскользнул за входную дверь, оставив Джихуна наедине с бессильной яростью.

Миён прошла через квартиру. Девушку трясло от холода и мутило от тошноты.

Где-то неподалеку журчала вода.

В конце коридора она обнаружила лежащую без сознания мать. Миён подбежала к ней. На лице Йены застыла маска боли, но Миён видела, что женщина еще дышит.

– Мама?

Она потрясла Йену за плечо, но та осталась неподвижна.

На щеки матери упали капли воды. Миён их стерла, но тут же появились новые. Только тогда Миён поняла, что вода течет с нее. Она была насквозь мокрая, с ног до головы, и с волос на пол в беспорядочном ритме падали капли.

А за спиной все громче и громче шумела вода – подобно водопаду, спадающему на камни.

Миён обернулась.

Из-под двери ванной исходил яркий свет.

Она встала, влекомая вперед.

С каждым шагом тело все больше дрожало, и даже в костях отдавался страх.

Миён взялась за дверную ручку, но не могла заставить себя ее повернуть.

Чья-то рука накрыла ее ладонь, согрела замерзшие пальцы, пока дрожь не утихла. Их запястья соединяла красная нить.

Миён взглянула Джихуну в глаза.

– Не открывай, – сказал он ей.

– Но я должна. – Она просто знала: ей необходимо внутрь, увидеть, что творится за дверью.

– Тогда откроем вместе.

Миён кивнула.

Джихун сжал ее ладонь. Дверь плавно отворилась.

Сначала девушка не увидела ничего, кроме белоснежной плитки и сверкающих хромированных кранов. Ванна была заполнена до краев, и вода уже лилась на пол, заливалась в сток посередине комнаты, но ее было слишком много, и на полу образовалось небольшое озерцо.

Джихун подошел к ванне. От его шагов по воде расходилась рябь.

– Миён-а. – Ее имя эхом разлетелось по ванной комнате.

– Что? – Девушка смотрела на крошечный водоворот над сливом. Миён пробил пот, словно вместе с водой в трубу могло утянуть и ее.

– Миён-а, – уже настойчивее повторил обеспокоенный Джихун.

Она попыталась ответить, но в горле что-то застряло. Девушка закашлялась, и с губ, как из фонтана, полилась вода.

Джихун продолжал звать ее, пока его не поглотила вода.

Миён попыталась доплыть до него, но от страха все тело парализовало. Она не любила воду. Девушку затянуло течением, и она начала тонуть.

Она отчаянно отбивалась. Попыталась потянуть за красную нить, ведущую к Джихуну, но та порвалась у нее руках, и, как бы она ни искала, найти ее вновь не удалось. И в конце концов под весом воды Миён сдалась.

Джихун и сам не понимал, что он делает на улице в три часа ночи.

Он проснулся в холодном поту, задыхаясь, как будто только что чуть не утонул. Яркий сон хорошо отпечатался в памяти: коридор, Йена без сознания, потоп в ванной. И Джихун подозревал, что это не просто сон. Бусина ведь связывала его с Миён.

А значит, скорее всего, Джихуну не одному снилось, как он умолял ее вернуться. Неужели она видела его в столь ранимом состоянии? От одной только мысли разболелась голова.

Джихун проснулся в полном раздрае и никак не мог снова заснуть. Он поневоле переживал за Миён. Чтобы успокоить бешено колотящееся сердце, парень решил пройтись и в конце концов оказался у старой детской площадки. За ней, охраняя позабытые качели, возвышались серые статуи деревьев.

А на карусели сидела Миён. Наверное, Джихуну следовало бы удивиться, но он откуда-то знал, что встретит ее здесь.

– Джихун-а! – невнятно выпалила Миён, поднимая бутылку соджу. Еще одна, пустая, лежала у ее ног.

Закрыв один глаз и высунув кончик языка, девушка сосредоточенно налила в пластиковый стаканчик алкогольный напиток.

– Почему ты здесь? – спросил Джихун.

– Не могла заснуть. Кошмары. – Она одним глотком опустошила стакан.

– А это ты где взяла? – Джихун приметил пакет с еще одной бутылкой и стаканчиками.

– В CU. Продавец так юлил передо мной, просил никому не говорить, что продал мне соджу. По-моему, он в меня втюрился. Как там его зовут – Бебе? Как-то так, да. – Миён пьяно улыбнулась.

Джихун бы посмеялся над тем, как девушка исковеркала имя Бёджу, но сейчас его больше волновало, как бы Миён не свалилась с вертящейся карусели.

– Веселый у тебя вечерок, смотрю. – Джихун присел на краешек рядом с лисицей и затормозил карусель.

– Давай тебе тоже налью. – Миён наклонила бутылку над вторым стаканчиком, и расплескала добрую часть соджу.

– Спасибо, не надо.

– Чушь! – Она подняла стакан. – Мы же подростки! Мы должны творить всякие глупости! У меня теперь есть отец, и надо как-то наверстать все те упущенные годы, что я его презирала. Пей, – сказала – нет, потребовала – Миён, не сводя с юноши выжидающего взгляда.

Джихун со вздохом поднял стакан. Девушка неуклюже с ним чокнулась.

– Конбэ![106]

Миён запрокинула голову, осушая стакан. Джихун свой быстренько вылил.

– Кья! – довольно воскликнула лисица. Кажется, она пересмотрела дорам.

Миён протянула Джихуну стакан, а когда тот не отреагировал, помахала рукой у него перед лицом.

– Ты что, не в курсе, что принято наливать друг другу?

Юноша не тронулся с места, и тогда она со вздохом схватила бутылку.

– Ладно!

Она так быстро наклонила бутылку, что половина соджу оказалась на земле. Джихуну оставалось лишь порадоваться, что Миён меньше достанется.

– Я всегда была такой терпеливой. Наверное, потому, что времени у меня было – завались.

Девушка коротко хохотнула. Взгляд ее затуманился, расфокусировался.

– А ты знаешь, каково быть бессмертным? – заплетающимся языком произнесла она. Похоже, последний стакан все-таки был лишним.

Джихун вдруг понял, что Миён смотрит на него в ожидании ответа.

– Нет.

– Ну вот я должна была жить вечно. – Миён налила себе еще стакан. – Когда перед тобой лежит вечность, все кажется таким пустяком. Пропавший отец, строгая мать… даже то, что люди постоянно ненавидят тебя без всякой причины. Ну, конечно, кроме той, что я могу высосать из них жизнь. – Миён усмехнулась собственной шуточке. – Смертные ко всему относятся как к вопросу жизни и смерти. Больше всего люблю, когда они начинают возмущаться из-за очередей в магазине. Прям такая ярость! – Она взмахнула рукой, расплескав соджу. – А потом они начинают ругаться, и в конце концов кто-нибудь кричит: «Да в чем дело-то?!» Вечно они забывают: дело все в том, что однажды они умрут.

Миён с мрачным взглядом опустила стакан, но, едва Джихун потянулся отобрать алкоголь, девушка тут же снова его подняла.

– А в моем мире все сводилось к кумихо. Мать, бессмертие… И когда я оказываюсь на пороге смерти, в моей жизни вдруг объявляется отец. Как думаешь, это знак? Что я должна стать обычным человеком – и пфф. – Она опустила большие пальцы вниз, обозначая смерть.

– Миён-а, а с тобой точно это случится, если ты сто дней питаться не будешь? – спросил Джихун. Он обязан был услышать это от нее.

Она растерянно моргнула и недовольно скривила губы.

– Ты не хочешь знать.

– Хочу.

– Я не уверена, – призналась Миён. – Но да, похоже, для меня это конец. Кумихо приносят только смерть. Даже самим себе.

Джихун потряс головой.

– Если ты перестала питаться ради меня, то я не хочу этого. Не хочу такой ответственности. Из-за меня и так хальмони в коме лежит. – Парень вдруг осознал, что все это время был зол не только на Миён, но и на себя. Он никогда не был хорошим внуком – а хальмони все равно пожертвовала всем ради него.

Идея выпить неожиданно показалась Джихуну не такой уж и плохой. Он взял бутылку, налил еще соджу в свой стакан и, залпом выпив, зашипел от жара в горле.

– Если я и умру, то не ради тебя, а ради себя.

– И что это значит? – Джихун не понимал, о чем Миён говорит. Это на нее алкоголь так действует или она просто ведет себя как обычно? Хотя, наверное, и то и другое.

– Я смотрю на мать и понимаю, насколько же она одинока.

Джихуну оставалось только подивиться, как разговор зашел в эту степь. У него не было ни малейшего желания сочувствовать Йене. Он еще раз глотнул из стакана, и в этот раз соджу не показалось ему таким отвратительным.

– Меня никогда не волновало, что я что-то в этой жизни упускаю. Друзья, отношения… всегда казалось, что у меня еще будет на них время. А теперь… – Миён вздохнула. – Все напоминает о том, как мало мне осталось. Я стала слабее. У меня появились шрамы. – Она показала на белую отметину у себя на ладони – такую же, как у Джихуна. – Мать всегда говорила, что надо делать выбор. И я выбирала. – Девушка широко раскинула руки и не удержалась на ногах. Джихун поймал ее за мгновение до того, как она упала. Миён оперлась ему на плечи. – С каждым днем, что я выбираю не питаться, я все больше убеждаюсь, что обязана это сделать. Не ради тебя. Не ради матери. Я сделала выбор, и это решение – мое. Больше у меня ничего своего нет.

Тело Джихуна прострелила боль, легкие сжались.

Он легко прикоснулся к ее щеке. Почему он так упорно отрицал, что скучал по ней? По ее голосу, по возможности дотронуться до ее волос, по глазам, в радужках которых он отражался. Она была подобна распустившемуся цветку. Как же Джихун по всему этому скучал.

– Миён-а, – тихо произнес он, скользя рукой по ее шее. – Я не…

– Не извиняйся, – перебила его она. – Мы с тобой вечно друг перед другом извиняемся. Извиняющаяся парочка. – Она усмехнулась. – Как я хочу, чтобы все было по-прежнему, – тоскливо вздохнула Миён. – Почему мы не можем стать прежними Миён и Джихуном? Почему не можем на пять минут притвориться, что все нормально?

– Думаю, я могу попробовать.

– Хорошо. – Девушка нежно улыбнулась. – А то меня сейчас вырвет.

Вскочив, она подбежала к краю площадки, где ее и стошнило.

А Джихун зачесал ей назад волосы и услужливо их держал.

Джихун нес Миён на спине вверх по крутой улице. Руки и ноги девушки свисали, как лианы, качались взад-вперед подобно ее сознанию, которое то прояснялось, то снова затуманивалось от алкоголя.

– Прости, что использовала ци твоей хальмони, – пробормотала Миён.

Джихун напрягся. Он не был уверен, что сейчас этот разговор уместен. Впрочем, прислушавшись к себе, он понял, что уже не так сильно злится.

– Я ее знаю, она такая упрямица. Если она сказала взять ее ци, значит, скорее всего, возражения и слушать бы не стала.

– Я отвратительная кумихо, – тихо продолжила Миён. – Даже твоей хальмони отказать не смогла. Тоже мне, бессмертное существо.

Джихун усмехнулся.

Потом взял девушку поудобнее и возблагодарил звезды, что на другой стороне улицы уже виднелась его квартира.

– Прости, что уехала, – извинилась она. – Я думала, что правильно поступаю. Я не хотела причинять тебе боль.

– Знаешь, мучеников никто не любит.

Он начал подниматься по лестнице, и ноги задрожали.

– Знаешь, по чему я больше всего скучала? – прошептала Миён ему на ухо.

– По чему? – Ее дыхание щекотало ему шею, и он старался не поддаваться желанию.

– По дружбе.

– А?

– Ты мой лучший друг. – Миён положила щеку ему на плечо. – Я скучаю по своему лучшему другу.

– Я тоже по тебе скучаю, – ответил Джихун.

Но девушка уже заснула.

Миён задавалась вопросом, может ли мозг самовольно высвободиться из черепа – по крайней мере, даже в объятиях дремы ей казалось, что это произойдет с минуты на минуту. Где-то в глубине головы пульсировала боль, и глаза отказывались открываться. А когда девушка все-таки сумела поднять веки, то тут же со стоном зажмурилась.

– Алкоголик проснулся? – раздался из дверей в спальню голос Джихуна. – Ого, да ты ужасно выглядишь! – Судя по тону, он был чрезвычайно доволен этим фактом.

Миён еле-еле заставила себя распахнуть правый глаз. В окна светило солнце, и она поморщилась при виде резкого света.

– Ты о шторах когда-нибудь слышал? – Ее голос звучал так, будто по гравию проехались пемзой.

– Слышал. Но не я выпил две бутылки соджу.

– А их всего две было? – пробормотала Миён, закрыв глаза и натянув на голову одеяло. – Мне казалось, не меньше сотни.

– Просто ты худая. Смирись. – Джихун безжалостно сдернул с девушки одеяло, и она захныкала.

– Вставай, я сделал пугогук[107].

«Слишком уж он радостный», – подумала Миён.

Она наконец почувствовала насыщенный запах супа и, не открывая глаз, села.

Следом за юношей она вышла из гостиной. Прошлой ночью Миён не разглядывала комнату, но сейчас заметила, что здесь все по-прежнему: низенький продавленный диванчик, так и умоляющий на него сесть, маленький уголок кухни – хотя, наверное, раньше грязных тарелок тут поменьше было. Книжные полки со множеством фотографий в рамках. А над дверью все так же висели ярко-желтые флажки – пуджоки.

Миён села за низенький столик – потрепанный и повидавший немало обедов. На нем стояло две миски с супом из минтая. Девушка подставила лицо под исходящий от них пар.

– Лучшее лекарство от похмелья, – объявил Джихун.

Зачерпнув ложкой суп, он поднес его к губам Миён. Та покорно проглотила соленый бульон. Поистине бальзам для больного горла.

– А я и не знала, что ты готовить умеешь. – Миён забрала у юноши ложку и жадно зачерпнула еще супа.

– У меня и помимо красивого личика таланты есть, – подмигнул Джихун.

– Ничего себе! Смотрю, твое чувство юмора не пострадало. – Она нахмурилась, но на душе у нее потеплело.

Джихун усмехнулся и принялся есть. На диване Миён заметила мятые подушки и одеяла. Похоже, он положил ее в своей комнате, а сам спал здесь.

Его волосы были растрепаны, а на щеке отпечатался след от подушки. В футболке виднелась дырка, а штаны протерлись на швах. Взгляд у него был все еще сонный, но он как-то умудрился рано проснуться, чтобы приготовить завтрак. В этот момент Джихун казался Миён самым красивым юношей, которого она когда-либо видела.

– Спасибо. – Миён никак не могла оторвать от него глаз.

– Да не за что, – пробормотал парень, смущенный ее вниманием.

– Наверное, это странно, но я скучала по этому дому. Я ведь была здесь всего один раз… – Слова вылетели прежде, чем она подумала. Лисица тут же вспомнила, что произошло в прошлый ее визит. На том же диване, где он сейчас спал… Щеки Миён залил румянец.

Джихун нервно закашлялся. Судя по всему, он вспомнил то же самое.

– На удивление привычно видеть тебя здесь. – Джихун зачерпнул еще ложку. – И я не знаю, как на это реагировать.

– Я могу уйти…

– Нет, останься. Мне кажется, пора оставить прошлое в прошлом. Не могу же я вечно на тебя злиться. Кстати, осознал я это после разговора с Чуну. Кто бы мог подумать?

– И что он сказал? – Миён не хотелось благодарить Чуну за что бы то ни было, но нельзя не признать: токкэби был чертовски убедителен.

– Он показал мне: нельзя винить тебя за любовь к матери. Я люблю свою хальмони и сделаю ради нее все. И ты сделала бы то же самое для Йены. Как можно злиться на то, что ты послушалась мать и уехала? Думаю, я просто искал, кого бы обвинить. Пережив столько предательств, невольно начинаешь искать причину в себе. И мне было проще злиться на тебя, чем в очередной раз чувствовать себя ничтожеством.

Миён не знала, что на это ответить. Однако, к ее счастью, у Джихуна зазвонил телефон. Тот посмотрел на экран, потом его глаза метнулись к девушке, и Миён сразу поняла, кто звонит.

– Ответь, – кивнула она.

Джихун провел пальцем по экрану.

– Алло?

Несколько секунд он слушал, поджав губы. Потом начал отвечать – но только «да» или «нет». Миён бесили эти бессодержательные реплики.

Наконец Джихун зажал рукой микрофон.

– Он хочет зайти.

Первым порывом Миён было отказать. Сказать, что у него было восемнадцать лет, чтобы зайти. Она открыла рот…

– Хорошо.

Джихун молча поднял брови, словно спрашивая еще раз.

Девушка тоже замерла в нерешительности. Хочет ли она увидеть отца? Он бросил ее, когда она была совсем маленькой, и Миён его совсем не знала. Однако вчера он столь жадно на нее смотрел, с такой тоской. Миён, сама того не подозревая, не раз и не два мечтала о подобном взгляде.

Джихун терпеливо и понимающе ждал.

Миён знала, что будет жалеть, если откажет. Поэтому она кивнула. Она сделала выбор.

– Скажи, пусть заходит. Я тоже хочу с ним повидаться.

Миён сидела за столиком в ресторане хальмони. Лицом к лицу с отцом. Впервые в жизни.

Как ни странно, ее не тошнило, и даже слезы на глаза не наворачивались – девушка все боялась, как бы этого не случилось. Но на деле Миён чувствовала себя совершенно спокойно.

А вот детектив Хэ, напротив, беспокойно крутил в руках телефон, не отрывая при этом пристального взгляда от лица дочери – той аж невольно захотелось проверить, не испачкалась ли она.

Наконец детектив заговорил:

– Извини. Знаю, тебе, наверное, непросто. Я не был уверен, захочешь ли ты меня видеть.

– Я тоже. – Миён не имела ни малейшего желания идти ему на уступки.

– Значит, тебя теперь Ку Миён зовут? – Девушка промолчала, и детектив неловко откашлялся. – Раньше ты была Хэ Мина.

Миён не представляла, что делать с полученной информацией, и поэтому снова не отреагировала.

– Я думал о тебе все время с тех пор…

– Как бросил нас?

– Да. – Детектив Хэ опустил глаза в знак раскаяния.

Но девушка заставила себя не поддаваться.

– И что тебе от нас нужно? – Миён специально объединила себя с матерью в «нас»: они всегда были единым целым, в то время как Хэ болтался где-то отдельно.

– Насколько мне известно, из-за вас Джихун ввязался в какую-то историю.

Миён не ответила. Она понятия не имела, насколько близки Джихун с детективом, и ненавидела себя за то, что испытывала ревность.

Детектив Хэ вздохнул:

– Я знаю, ты мне не доверяешь. Но я беспокоюсь.

Беспокоится за Джихуна. Не за нее. Миён хотелось кричать, спросить, почему он ее бросил. Где-то в глубине души девушке хотелось знать: как бы сложилась ее жизнь, останься он? Стала бы она лучше? Могла бы она стать лучше? Или же Миён в любом случае была обречена на чудовищную участь? Впрочем, теперь она никогда и не узнает.

– Я думал, ты умерла, – признался мужчина. – Когда мы с твоей матерью расстались, то серьезно поссорились, и ты пострадала.

– Неправда. Ты бросил нас еще до того, как я родилась.

Детектив Хэ покачал головой.

– Нет. Я жил с вами, пока тебе не исполнился год.

Миён нахмурилась. Она такого не помнила. Если это правда – получается, мать все это время ей врала?

– Когда меня перевели в Сеул, я прознал о нападениях животных. Что-то в них показалось мне знакомым, поэтому я решил взяться за дело… – Он умолк, но Миён и сама уже догадалась. Джихун предупреждал, что детектив расследует дело об убийствах ее матери. Теперь ясно, почему он так упорно разнюхивал. – Когда-то я думал, что могу спасти ее душу. А теперь боюсь, что, оставив тебя с Йеной, обрек тебя на ужасную судьбу.

– Нет. – Миён приподнялась со стула. – Не смей выставлять мою мать злодейкой. Ты ушел. Ты меня бросил. А она меня вырастила, заботилась обо мне, люби… – Лисица прервалась – отчасти из-за закружившейся от ярости головы и в то же время потому, что не сумела выдавить из себя последнее слово. Миён знала, что мать ее любит, но не могла произнести этого вслух. Она упала обратно на стул, и на нее вдруг обрушилась усталость.

– Миён-а? – Детектив Хэ в два шага обошел стол, но лисица покачала головой прежде, чем он успел до нее дотронуться. Оттого, как заботливо прозвучало ее имя в устах отца, девушке стало больно. Миён не готова была его простить. Все тело внезапно заломило.

– Ты жалеешь? – прошептала Миён, и слова встали в горле комом. – Жалеешь, что бросил меня?

– Каждый день. – Как бы ей хотелось поверить в ту искренность, с которой он говорил!

– И ты пришел, потому что хочешь вернуться в мою жизнь?

– Ох, Миён, я не могу ничего обещать. Сама понимаешь, твоя мать… – он умолк.

– Тебе пора. – Она не могла взглянуть ему в глаза. Не хотела, чтобы он заметил наворачивающиеся слезы.

– Но…

– Уходи!

И только когда дверь ресторана закрылась под перезвон колокольчика, девушка уронила голову на руки и дала волю слезам.

– Можно было и не стучать. – Джихун открыл входную дверь и замер как вкопанный. Вместо Миён за порогом, сложив руки и склонив голову, стояла Нара. – Что ты здесь делаешь? – Реплика вышла настолько холодной, что даже сам Джихун удивился.

– Я хотела… – Девушка смолкла. Попробовала начать еще раз – и не смогла. Джихун смягчился при виде этих безуспешных попыток. Наконец Нара прошептала: – Можно войти?

Он сомневался. Парень знал, на что способна эта девчонка, несмотря на ее небольшой рост и сгорбленные плечики.

Но надежда в ее взгляде растопила остатки льда вокруг его сердца.

Джихун приоткрыл дверь пошире и впустил девушку внутрь.

Нара устроилась на диване хальмони. Почему-то на проседающих подушках она выглядела еще меньше.

– Ты к Миён пришла? – наконец нарушил тишину Джихун.

Нара покачала головой.

– Тебе нужна помощь?

Она снова помотала головой.

– Слушай, пока ты не заговоришь, я ничего не смогу сделать.

– Она должна уехать! – внезапно выпалила Нара, взметнув голову.

Джихун задумался, не зря ли он ее впустил.

– Почему?

– Здесь небезопасно.

– Почему? – подозрительно повторил парень. – Потому что ты снова собираешься ей навредить?

Очередной взмах головы.

– Моя хальмони. Она не остановится, пока не отомстит.

– И она отправила тебя сюда, чтобы ты за нее всю грязную работу сделала?

– Я делала то, что считала правильным. Я выросла, считая Йену чудовищем. Считая, что и ее дочь наверняка тоже зло во плоти. – Нара протянула к нему руки, словно пытаясь преподнести свои слова в качестве покаяния.

– И теперь ты ни с того ни с сего передумала? – Ответ вышел резче, чем он рассчитывал.

Нара пожала плечами, и Джихун вздохнул.

– Тогда чего ты хочешь?

– Я хотела предупредить ее, пока еще есть время.

– Так предупреди сама. – Джихун глянул на дверь. Интересно, как там внизу дела у Миён с детективом Хэ?

– Я уже пыталась. Но она даже не захотела меня слушать! – От отчаяния ее голос сорвался. – Зато тебя Миён послушает.

Джихун колебался. Он не хотел верить Наре. Но он на горьком примере познал, что игнорировать подобные предупреждения – себе дороже. В прошлый раз Миён тоже говорила ему бежать, а он не послушал – и в результате вместо него поплатилась хальмони.

– А если Миён не уедет? – поинтересовался Джихун.

– Тогда она умрет.

Джихун оцепенел.

– И твою хальмони ничем не остановить?

– Она слишком сильна. Мне ни за что с ней не справиться, – ответила Нара. – К тому же она перестала мне доверять. По-моему, ей кто-то другой теперь помогает – я недавно вечером слышала, как они общались по телефону. Хальмони нашла что-то, что давно искала. И сказала, что так и должно было быть с самого начала и что в этот раз наказание будет в десять раз хуже. Миён должна бежать.

– Ни за что.

Джихун крутанулся на месте: за его спиной стояла Миён.

– Раз твоя хальмони не в состоянии забыть обиду, может, тогда мне стоит избавиться от угрозы? – Голос Миён мог бы заморозить и пламя.

– Прошу тебя, – промямлила Нара, – я же без злого умысла пришла. Пожалуйста, не трогай мою хальмони.

Миён на секунду замерла в нерешительности, после чего проговорила:

– Я не буду ее убивать. Я больше этим не занимаюсь.

– Спасибо, – выдохнула Нара.

– Итак, ты пришла меня предупредить. Предупредила. Мы закончили? – Лицо Миён казалось непроницаемой маской, но Джихун видел, что за ней крылось смятение. За спокойными радужками глаз бурлила буря.

Нара неуверенно молчала, переводя взгляд с Джихуна на Миён и обратно.

– Ты еще что-то хотела сказать? – мягко спросил Джихун. Он чувствовал себя между двумя пороховыми бочками, вот-вот готовыми взорваться.

– Бусина, – произнесла Нара. – Все сводится к ней. Моей хальмони нужна бусина. Хальмони считает, что, контролируя тебя, она сможет ранить Йену.

– То есть она собирается охотиться за мной? – уточнил Джихун.

– Мне кажется, я могу это сделать, – сказала Нара вместо ответа на вопрос. – Сумею повторить ту церемонию и достать из тебя бусину.

– Ты же говорила, что тебе сил не хватит, – ответила Миён.

Джихуну даже смотреть на нее не пришлось, чтобы понять, как кумихо волнуется. Вокруг словно образовалось электрическое поле. А может, это бусина передавала ему эмоции девушки.

– Не только, – Нара прикусила губу. – Но я тут поняла, что это полнолуние необычное.

– Ничего подобного. Сейчас не зимнее и не летнее солнцестояние. Даже до осеннего равноденствия еще далеко.

– Да, но это последнее полнолуние перед тем, как пройдут твои сто дней. И третье с тех пор, как ты прекратила питаться. Эти числа многое значат, – пояснила Нара. – Это важное для тебя полнолуние. А значит, и силы в нем больше.

– То есть ты можешь достать бусину, не навредив ни мне, ни Джихуну?

Молчание Нары говорило само за себя.

– Нет, – твердо и окончательно решила Миён.

– Да, я не знаю, сработает ли. Зато я точно могу сказать, что лучше варианта у тебя нет. Только в этом случае вы двое, вероятно, сумеете выжить.

– Если я продержусь сто дней без новой энергии, бусина может ослабнуть достаточно, чтобы выйти без чьей-либо помощи.

– А если ты умрешь, пока бусина все еще в Джихуне? Ты уверена, что он не умрет вместе с тобой?

– Она права, – согласился Джихун. – Я из-за бусины чувствую себя все хуже и хуже. Мигрени, приступы… Как по мне, пора что-то делать, иначе слишком высока вероятность, что либо один из нас, либо мы оба не выживем. Лучше попробовать и потерпеть неудачу, чем сдаться.

Миён пришлось уступить:

– И что нам нужно делать?

Нара открыла было рот, как вдруг у Джихуна зазвонил телефон.

Он взглянул на Миён, как бы спрашивая, потерпит ли ситуация столь грубое вмешательство.

– Возьми трубку, – кивнула девушка. – Мне как раз надо проветриться и подумать.

Джихун нетерпеливо ответил на звонок:

– Алло?

Пока юноша вслушивался в деловой тон на другом конце провода, Миён подошла к входной двери и открыла ее. В квартиру ворвался холодный воздух.

– Что?.. – резко переспросил Джихун.

Миён обернулась и внимательно посмотрела на парня.

– Извините, – ответил Джихуну голос. – Не хотелось бы сообщать о подобном по телефону. Понимаете, ваша хальмони…

На белой нарукавной повязке Джихуна в знак того, что он принадлежит к семье усопшей, было нарисовано две параллельных черных полоски. Юноша неотрывно смотрел на них, пока доктора хальмони, пришедшие отдать бабушке дань памяти, кланялись ему.

Похороны проходили в чаннесигчане[108] при больнице. Здесь устраивали поминки и оплакивали умерших, и за каждой дверью скрывались смерть и горе. В соседних комнатах прощались с другими пациентами, и коридор был усеян множеством венков, указывающих на положение погибших в обществе.

Ошеломленный Джихун стоял перед портретом хальмони, вокруг которого разложили хризантемы и благовония, и наблюдал за кланяющимися родственниками и гостями.

«Один раз кланяемся живым, дважды – мертвым», – часто повторяла хальмони, когда они посещали могилу харабоджи. Для Джихуна эти поездки казались обыденностью, ведь дедушка умер еще до его рождения. Но теперь каждый раз, когда гости отвешивали второй поклон хальмони, сердце Джихуна пропускало удар.

Он едва замечал людей, которые с ним здоровались, проходили к столам с едой в соседней комнате или преподносили конверты с деньгами.

Стоявшая рядом с Джихуном мать сдержанно кивала гостям.

Джихун всеми силами старался держаться спокойно, как и положено хорошему и добропорядочному внуку, но он осознавал, что подвел хальмони. Что бы он ни делал, он причинял ей одни страдания. Несмотря на все ее мольбы, он учился спустя рукава. Вместо того чтобы помочь хальмони в ресторане, после школы он шел прямиком играть в видеоигры. Из-за него хальмони ранили. Она отдала ему свою ци. И теперь ее больше нет. Из-за него.

Юноша взглянул на Миён, которая суетилась между столами с едой, убирала тарелки, раздавала суп. Ее присутствие утешало, но Джихун не знал, достоин ли он этого утешения. В конце концов, именно они с ней виноваты в смерти хальмони.

Может быть, проглоти он свою гордость и позвони Миён, она бы рассказала ему про бусину. Может, если бы девушка не соврала и не сбежала, они могли бы что-нибудь исправить. Может, если бы Миён дала ему умереть, хальмони до сих пор была бы жива.

Так много «может» – и все они абсолютно бессмысленны. Ничто уже не изменит того факта, что хальмони умерла, а он остался жить. Всем сердцем Джихун желал, чтобы было наоборот.

Миён отвечала за стол с поминальной едой. Считалось невежливым уйти, не отведав рис, суп или панчхан[109]. Для удобства девушка носила с собой поднос, на который складывала грязные тарелки. Больше она ни о чем думать не могла. Даже Сомин, которая тоже занималась поминальным столом, не возмущалась по поводу присутствия и помощи Миён.

Мать Джихуна была одета в традиционный ханбок, а ее волосы были подвязаны белой веревочкой. Бледное лицо осунулось. Она стояла рядом с Джихуном и здоровалась со всеми гостями, в то время как парень смотрел прямо перед собой – мимо матери, мимо скорбящих. Он был всего лишь мальчишкой, и он лишился всего, что любил.

На глаза навернулись слезы, но Миён их сдержала. Здесь не было места ее горю.

После того как все ушли, Миён еще некоторое время сидела, наблюдая за недвижимыми статуями Джихуна и его матери. Парень выглядел совсем как молящийся в церкви – голова опущена, и лисица видела только черную копну волос на его голове.

– Можешь уже идти, – заговорил Джихун.

Мать не ответила. Ни один мускул на ее лице не дрогнул.

– Я сказал, ты можешь идти. – Голос юноши эхом отдавался от стен пустой комнаты.

Мать снова промолчала.

Джихун наконец поднял голову.

– Ты что, не слышала?

– Она была моей матерью, – тихо, но твердо произнесла женщина.

Джихун сжал кулаки.

– И когда это ты стала благочестивой дочерью? Когда хальмони на износ работала, чтобы меня прокормить? Или когда ты бросила ее гнить в больнице?

– Джихун-а, прекрати, – схватила его за руку Миён, но парень тут же вырвался.

– Скажи, – обратился он к матери. – Скажи, когда тебя заботила ее судьба?

Женщина наконец повернулась к нему, и ее лицо было спокойно, как озеро.

– Я знала свою мать задолго до твоего рождения. И ты понятия не имеешь, какое место она занимала в моем сердце.

– Ты говоришь так, точно она давным-давно умерла. Но она была жива. Все это время она была жива! И продолжала бы жить, если бы ты только… – Джихун смолк. Он тяжело дышал.

Миён положила руку ему на плечо.

– Я хотел бы поговорить с матерью наедине, – голос юноши был обманчиво спокойным.

Внутри Миён сражались желание утешить Джихуна и необходимость уважать его просьбы. В конце концов девушка покинула комнату, надеясь, что не ошиблась в своем выборе.

– Как-то раз хальмони водила меня к экзорцисту, – непринужденно начал Джихун.

Во взгляде матери мелькнуло удивление.

– Она боялась, что в меня вселился злой дух, потому что после твоего ухода я не мог ни есть, ни спать. Она не догадывалась, что я тоже проводил обряд изгнания. Я изгонял тебя. И я был так занят собственными переживаниями, что даже не задумался: а что тогда чувствовала хальмони? – Слова застревали в горле, но он выжимал их наружу. – Она поддерживала меня, переживала. А я был сплошным разочарованием. Я никогда не оправдывал ее надежд. Как и ты.

Грудную клетку разрывало от гнева. Джихун отчаянно хватал ртом воздух, но каждый вдох был подобен глотку грязи. Парень наклонился, пытаясь прочистить горло. Перед глазами помутилось.

– Джихун! – закричала его мать. – Джихун-а, ответь мне!

Но он не мог ответить, не мог даже сказать ей уйти. Ноги подкосились, и юноша рухнул на пол.

– На помощь! Позовите врача! Мой сын задыхается!

Под звенящие крики матери Джихун потерял сознание.

Джихун медленно приходил в себя под звук приглушенных голосов.

Ноздри наполнил спиртовой запах антисептика, и он понял: он в больнице.

– …вероятно, он был сильно расстроен – что неудивительно, учитывая похороны его хальмони. Однако этот приступ куда хуже всех предыдущих. – Джихун не сразу узнал голос доктора Чхве. Похоже, все было серьезно, раз невролог лично дежурил у койки Джихуна.

– Что вы имеете в виду? Что происходит с моим сыном? – спросила мать Джихуна.

«Моим сыном». Эти слова заполнили разум и сердце Джихуна.

– Я не предполагал, что его состояние так быстро ухудшится. Физически он абсолютно здоров, но все тесты показывают, что его сердце с каждым днем слабеет. Если ничего не изменится, это может быть смертельно. – Доктор рубил сплеча. В любой другой ситуации Джихун был бы за это признателен, но не сейчас.

Когда доктор Чхве вышел, парень взглянул на мать. Та смотрела на дверь, прижав руки к груди.

Джихуну страшно хотелось позвать ее, как если бы ему было три года. Придет ли она? Утешит ли его? Или же будет делать это только из жалости, потому что он умирает? От одной этой мысли стало трудно дышать. Умирает. Он умирает. Джихун сморгнул слезы, прежде чем заговорить.

– Ты, должно быть, рада, что наконец-то избавишься от докучливого сына. – Голос был похож на кваканье.

Мать круто развернулась, с удивлением осознав, что сын очнулся.

– Джихун-а!

– Почему ты раньше не пришла? – умоляюще прошептал он. – Почему для этого хальмони пришлось умереть? Ты должна была понимать, что нужна мне. Ты же моя мать.

– Джихун-а… – Из груди женщины вырвался всхлип. Ее печаль придала ему сил. Наконец-то мать показала, что любит его. Жаль, что для этого требовалось умереть. – Пожалуйста, прости меня…

– Я хотел, чтобы ты была рядом, – признался Джихун. – Только и всего.

Его сотрясли рыдания, которые он больше не мог удерживать в себе.

Но теперь мама была рядом, и ее теплые руки обнимали его. Джихун наконец-то отбросил свою гордыню. Впервые за столько лет он крепко обнял мать.

Джихун вновь открыл глаза. Он не знал, сколько времени прошло – часы, дни?

Рядом показалось лицо Миён. Джихун сел на кровати под писк аппаратов и пар из увлажнителя воздуха, но тут же упал обратно на подушки. Даже от такого простого движения он запыхался.

– Как ты себя чувствуешь? – спросила Миён.

Джихун не ответил. В полном молчании девушка поправила ему одеяло и взбила подушку.

– Твоя мама отошла, но скоро вернется, – быстро проговорила Миён, чтобы заполнить тишину.

– Не отказывайся питаться.

– Что?

Джихун зажал ее ладонь между своими.

– Не отказывайся питаться.

Девушка потрясла головой.

– Мы не знаем, как это может отразиться на тебе. Этот приступ ясно дал понять, что ты слишком слаб. Я не стану рисковать.

– Если ты этого не сделаешь, то умрешь.

– Мне плевать.

– Так ведь будет лучше. Хоть один из нас выживет, – бросил Джихун.

– Нет, – решительно возразила Миён.

– Как ты не понимаешь? – Аппараты запищали быстрее, регистрируя учащенное сердцебиение. – Я не хочу больше жить. Хальмони умерла из-за меня, а моему дурацкому телу все равно остались считаные дни. Иди за энергией. Не надо мучиться ради меня, мне твоя жертва не нужна.

– Мы что-нибудь придумаем…

– Ты же сама говорила, что слишком привыкла жить, зная, что впереди вечность. Но теперь твой запас времени весьма ограничен.

– Да, но это мое время, и я буду делать с ним что захочу, – огрызнулась Миён.

– Если ты заполучишь бусину, то сможешь жить вечно. Зачем разбрасываться бессмертием?

– Я могу жить, только убивая других. Но я не буду этого делать. Больше не буду.

– Какое дело бессмертной кумихо до простых смертных? – пробормотал Джихун. – Мы умираем – на то мы и смертные.

Миён вздрогнула: парень бросил ей в лицо ее же собственные слова.

– Да плевать мне на это бессмертие! Мне ты важен.

Месяц назад, даже неделю назад, он бы уцепился за эти слова, как за драгоценный лучик солнца. Но он их не заслуживал. Особенно теперь. Джихун подвел хальмони, и теперь уже ничего не исправишь.

– Я не могу никому принести счастья.

– Неправда.

– Хальмони умерла, и я не успел доказать ей, что моя жизнь того стоила. Она стольким пожертвовала ради меня – и умерла, считая меня ничтожеством. Пустым местом.

– Джихун-а, твоя хальмони никогда так не считала.

Юноша отпустил руку Миён и отвернулся.

– Оставь меня одного. Я знаю, ты это умеешь.

Джихун закрыл глаза. Он слышал, как Миён вышла из палаты и закрыла за собой дверь.

Джихун не заметил, как заснул. Однако ему снились сны – череда обрывочных картинок.

– Джихун-а.

Она предстала перед ним как в жизни: светлая кожа, темные глаза, белые, как луна, волосы.

– Хальмони. Ты настоящая?

Хальмони улыбнулась, вокруг ее сияющих глаз образовались морщинки.

– Дух я или плод твоего воображения – говори, что хотел, внук.

– Прости меня. – По щекам бежали горячие слезы. – Надеюсь, в следующей жизни я вновь стану твоим внуком, и тогда я должным образом буду беречь и чтить тебя.

– О, Джихун-а, ты и в этой жизни успеешь. Надеюсь, ты счастливо проведешь отведенные тебе годы. По-моему, это идеальный способ почтить мою память.

– Как я могу? После того, что случилось с тобой из-за меня?

– Я свой выбор сделала. Ты точно не хочешь умирать, внук. Мне хочется верить, что тебя столько всего еще ждет в этой жизни…

Джихун зажмурился, и последняя слеза стекла по его щеке.

Когда юноша открыл глаза, бабушки уже не было, а он оказался на улице.

Он лежал в лесу и удивленно смотрел на небо. Звезд было так много, что темнота отступала под их светом.

– Похоже, ты и без меня проблем нажить умеешь.

Джихун перевел взгляд на Йену, которая сидела рядом, скрестив ноги. Она глядела на небеса, а не на него. Зачем сознание так с ним поступает? Зачем отобрало хальмони и подменило ее на эту женщину?

– Ты, может, и любишь свою дочь, но я никогда не прощу тебя за то, что ты сделала.

– А я и не просила твоего прощения. Но, если ты любишь мою дочь, позволь ей жить. – Мольба смягчила черты лица Йены – черты, которые он никогда не замечал.

– Я не хочу, чтобы она умерла.

– Но ты тоже хочешь жить, – твердо произнесла Йена.

Юноша осознал, что она права, и на глаза вновь навернулись слезы. Звезды завращались, пока не слились в сплошной поток звездной пыли, ослепивший его. Джихун не мог взглянуть в лицо надвигающейся смерти и принять ее. Ему до боли хотелось жить.

– Люди хотя бы попадают в загробный мир, когда умирают, – продолжала Йена. – А кумихо и это вряд ли получат.

Джихун молчал, не в силах ответить.

– Миён не дает мне забыть о моей человечности, – мягко произнесла женщина. Глаза у нее сияли. Джихун рассеянно моргнул. Йена выглядела почти как человек. – Когда-то у меня была семья. Они предали меня, пытались убить. Меня заклеймили и превратили в чудовище. И, пока у меня не родилась Миён, я думала, что не заслуживаю семьи.

– И поэтому вы так за нее сражаетесь? – спросил Джихун. – Потому что боитесь стать чудовищем?

– Своей судьбы я не страшусь. Меня предали, потому что я доверяла сердцу, а не инстинктам. И я не дам дочери повторить мою ошибку.

Йена встала. В ее глазах плескалась темнота.

– Поэтому ты должен умереть.

Джихун вдруг понял, что это не сон.

Автоответчик сообщил Миён, что голосовая почта заполнена, и девушка нахмурилась. Она целый день пыталась дозвониться до Нары, а шаманка не отвечала.

Миён запихнула телефон в карман и выглянула из окон коридора, ведущего к палатам пациентов. Небо было серым, но за дымкой виднелась полная луна.

Она крепко сжала два банановых молока, оставив на пластике следы от ногтей. Нара перезвонит. Она знает, что дело важное. Миён старалась не думать о том, что она снова полагается на шаманку.

«Слишком поздно метаться. Другого выбора нет», – напомнила она себе.

Неожиданно она остановилась. Тело пронзила боль – холодная и острая. Сердце затрепыхалось в груди. Одна из бутылок выпала у девушки из рук, и молоко пролилось ей на ботинки.

Она бегом бросилась к палате Джихуна, мимо удивленных медсестер и пациентов. Смятая койка была пуста. Простыни сбились в ногах. Уронив вторую бутылку молока, Миён обернулась и ухватила за руку ближайшую медсестру – измученную женщину с полными руками марли.

– Куда делся пациент из палаты 1696? – в панике воскликнула Миён.

– Не знаю, может, его на рентген отправили?

Медсестра высвободилась из хватки Миён и поспешила дальше, пару раз с любопытством взглянув через плечо.

– Нет, – пробормотала Миён, ни к кому конкретно не обращаясь. Она прижала руку к бешено колотящемуся сердцу. Что бы она ни делала, не могла его успокоить. – Что-то не так.

Перед глазами замелькали огни – сплетались, расплетались, тянулись в стороны, – и девушка моргнула. Если Миён сейчас не успокоится, то может запросто потерять сознание.

К лисице, смерив ту подозрительным взглядом, подошла Сомин.

– Где Джихун? – она увидела пустую кровать.

– Я не знаю.

Миён зажмурилась. Когда она приоткрыла глаза, огни начали угасать, и девушка поняла, что они пульсируют. Совсем как сердце. Они взывали к ней. И Миён знала, что это не воображение играет с ней злую шутку и не галлюцинации из-за слабости. Это бусина звала хозяйку. Бусина вела ее. К Джихуну. Миён подпустила огни к себе, позволила им себя окружить. Из груди, разгораясь, вырвалось пламя, и когда девушка вновь открыла глаза, огоньки перед ней слились в ровную алеющую линию. Миён пошла вдоль нее.

Автоматическая дверь на входе открылась, пропуская ее, но дорогу преградил Чуну.

– Миён.

Лисица попыталась обойти токкэби, но он снова встал у нее на пути.

– Ну что? – озлобленно спросила она.

– Это все Йена.

Внутри, где-то в желудке, в Миён зародился ужас.

– Что ты наделал?

– Я ничего не делал.

Миён сузила глаза. Ее такими обтекаемыми формулировками не проведешь.

– То есть ты ее не остановил.

Чуну широко развел руками.

– Я не стану подставляться под удар. Не хочу пока умирать.

– Ты должен был ее остановить.

– Она мне неплохо заплатила, чтобы я этого не делал. А еще – чтобы я тебя не выпускал.

– А ты попробуй.

Миён оперлась на мыски, готовая броситься в бой.

– Йена меня убьет, если узнает, что я так легко тебя отпустил.

– Тогда лучше беги.

Чуну вздохнул, как если бы он ожидал подобного ответа, а потом схватил Миён за запястье.

– Я не могу позволить тебе покинуть больницу. А дать отпор ты не в состоянии.

Миён извернулась, чтобы вырвать руку, но Чуну оказался прав. Его сверхъестественная сила все еще была при нем, а вот Миён оказалась слабее ребенка. Однако у нее был ум – и отчаяние. Она укусила Чуну за ладонь.

Завопив от боли, парень отпустил ее, и Миён метнулась вперед. Однако токкэби оказался быстрее – он вновь вцепился в нее, не давая уйти.

– Кончай сопротивляться, тебе же проще будет. Дай матери достать бусину, и тогда сможешь наконец забыть об этом всем.

– Нет! – закричала Миён и вцепилась ногтями ему в руки.

Чуну вдруг вскрикнул от удивления. Пальцы его ослабли. Что-то тащило его назад. Высвободившись, Миён увидела Сомин, вцепившуюся токкэби в волосы.

– Отпусти! – Он попытался вырваться, но, судя по всему, хватка у Сомин была железная, потому что токкэби снова закричал. От боли у него на глаза навернулись слезы.

– Я не очень поняла, почему вы ссоритесь. Но я не в восторге от того, как ты обращаешься с моей подругой, – высказалась Сомин.

«Моей подругой». Миён удивленно подняла брови.

– Не лезь не в свое дело, – процедил Чуну сквозь сжатые зубы. Он стоял в полуприседе, потому что Сомин была сильно ниже ростом – и все еще держала его за волосы.

– Понимаешь, в чем проблема. Мне никак не удается не лезть в дела Миён. Такая вот я любопытная, – Сомин пожала плечами.

– Миён? Сомин? Что здесь происходит? – К ним, осматривая развернувшееся представление, подошел детектив Хэ.

– Аджосси! – Сомин наконец отпустила Чуну и убрала руки за спину, будто пряча какую-то улику.

– Молодой человек, кажется мне, вам пора. – Детектив Хэ слегка откинул ворот куртки, чтобы было видно полицейский значок. Миён тут же задалась вопросом, тренировался ли детектив перед зеркалом, доводя это движение до совершенства.

Взгляд Чуну метался между детективом и Миён.

– Я не готов терпеть подобное отношение за такие деньги, – отрезал Чуну. – Не говори потом, что я тебя не предупреждал. – С этими словами он унесся из больницы.

– Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? – детектив повернулся к девушкам.

– Мы не можем найти Джихуна, – объяснила Сомин.

– Что? – Взгляд детектива переметнулся на Миён, как бы ища подтверждений.

– Она вернулась. И Джихун у нее.

Лицо мужчины окаменело. Похоже, он понял, что Миён имела в виду.

– Пойдем, я на машине.

– Погодите! – воскликнула Сомин. – Что случилось? Его кто-то забрал? Откуда ты знаешь?

– Просто знаю, – нетерпеливо ответила Миён. – Жди нас здесь, мы его обязательно найдем.

– Каким образом? – требовательно спросила Сомин.

– Знаю я один способ… – Красная нить из огоньков все еще сверкала перед кумихо, пульсировала, требовала поторопиться.

– И какой же? – упрямо хмурясь, повторила Сомин.

Миён глянула на детектива, но тот только пожал плечами.

– Я не могу…

– Я имею право знать, – перебила Сомин. И дополнила испуганным, почти отчаянным шепотом: – Пожалуйста…

– Сомин, я знаю, это может прозвучать смешно, но это чистая правда. Пожалуйста, поверь мне. – Миён глубоко вздохнула, а потом сплеча рубанула: – Я не человек. Частично.

Сомин было засмеялась, но тут же смолкла, заметив серьезное выражение лица Миён.

– Ладно, и кто ты тогда?

Миён колебалась. Она никому и никогда не говорила этого напрямик, но сейчас у нее не было времени раздумывать над формулировками. Поэтому она взяла пример с Джихуна и сказала как есть:

– Я кумихо. Как и моя мать. Джихун говорил, что вы с ним с детства знакомы и вместе слушали сказки его хальмони. А значит, когда-то ты наверняка в нас верила. Поэтому я прошу тебя поверить мне. Моя мать хочет отобрать кое-что у Джихуна, и если она это сделает – он умрет.

Сомин мгновение смотрела на Миён с отвисшей челюстью, и кумихо пожалела, что не может прочитать ее мысли. Сомин глянула через плечо Миён на детектива, и тот коротко кивнул.

– Ладно… – произнесла Сомин. – Верни его в целости и сохранности.

Между бровями Миён пролегла морщинка. Она, конечно, просила ей поверить, но на деле никак этого не ожидала.

– Я сделаю все возможное, чтобы Джихун не пострадал, – пообещала Миён.

– И ты, – добавила Сомин.

– Что?

– Сделай все возможное, чтобы ты тоже не пострадала.

– Миён, нам пора. – Детектив Хэ уже сидел в машине.

Девушка подбежала к автомобилю и залезла на пассажирское сиденье. Прижав ладони к ребрам, она еще долго смотрела на Сомин в зеркало заднего вида, пока та не превратилась в крошечную точку на горизонте.

– Куда нам? – подал голос детектив Хэ, и Миён перевела взгляд на дорогу.

– Здесь налево, – указала она, не отрывая глаз от красной нити.

– Мы спасем Джихуна.

– И мою мать. – Миён посмотрела на детектива. Тот ответил ей добрым взглядом и ободряюще накрыл ее ладонь своей. И, хотя девушка еще не простила его до конца, она сжала его руку. Ей очень нужна была поддержка. – Я хочу спасти и ее тоже. Хочу спасти их обоих.

– Сделаем все, что в наших силах, – пообещал детектив Хэ, сжав ее ладонь в ответ.

На какое-то краткое мгновение Миён даже смогла ему поверить.

– Вы меня убьете? – спросил Джихун.

– А ты не любишь ходить вокруг да около.

Под лунным светом кожа Йены казалась такой бледной, что Джихун бы не удивился, будь она призраком, явившимся по его душу. Однако в действительности она была демоном, явившимся вырвать его сердце.

– Раз на кону стоит моя жизнь, я бы предпочел обойтись без церемоний, – проговорил Джихун.

– Ну и ну, – задумчиво посмотрела на него Йена. – Знаешь, как ни странно, я никогда не испытывала к тебе ненависти. Но я не дам своей дочери умереть ради тебя.

– Я тоже этого не хочу.

– Что ж, хоть в чем-то мы с тобой сошлись.

– И теперь вы меня убьете? – снова спросил Джихун. Он одновременно хотел и не хотел услышать ответ.

– Я жду.

– Чего?

– Его.

Миён тихой поступью кралась через лес. Следом за ней шел детектив Хэ. Он двигался гораздо тише, чем она предполагала. Вероятно, в полиции научился. Девушка была рада, что он здесь, с ней. Ей очень не хотелось встречаться лицом к лицу с матерью. Зато, если все пойдет наперекосяк, детектив ей поможет.

– Я тут подумал о том, что ты сказала… – негромко обратился к ней мужчина.

Миён чуть на него не шикнула – но удержалась, хотя ясно представляла, что им грозит, если Йена их услышит.

– О чем?

– Ты спрашивала, хочу ли я вернуться в твою жизнь, – напомнил детектив Хэ.

Сердце Миён, и без того скованное страхом, болезненно билось в груди в ожидании продолжения.

– Если это возможно, я хотел бы вернуть дочь. Дочь, которую я полюбил, когда она родилась, – прошептал детектив Хэ, и в его шепоте девушка расслышала горечь. Похоже, он тоже сожалел о потерянном для них двоих времени.

– Мне всегда было интересно, хороший ли человек мой отец, – призналась Миён. – Может быть, именно поэтому мне было сложно… выживать подобным образом.

– Я всегда стараюсь поступать правильно, – ответил детектив.

– Знаю.

Дальше они шли в тишине, разве что девушка, подняв кулак, постучала им себя по груди. Легкие словно заполнила грозовая туча, было тяжело дышать.

Сейчас не время вспоминать старые обиды. Нужно сосредоточиться на красной нити, ведущей к Джихуну. И к матери.

Сможет ли Миён противостоять Йене, если придется защищать Джихуна? И сможет ли она спокойно жить, если все плохо кончится? Девушка взглянула на профиль отца. Впервые в жизни она вдруг подумала, что, может быть, у нее есть кто-то помимо Йены.

Нить постепенно становилась ярче – теперь она уже освещала их путь. Миён посмотрела на детектива Хэ, но тот, похоже, не видел того же, что и она. Эта нить была видна только кумихо, и она связывала Миён с бусиной. Связывала ее с Джихуном.

Среди толстых деревьев витал запах весеннего леса. Свежих почек и зеленых листочков. Запах чего-то нового. Но чтобы началось нечто новое, нужно положить конец старому. И Миён собиралась положить конец всему сегодня. Так или иначе.

А потом из-за деревьев она расслышала голоса. Лисица вслушалась. Без сомнений, этот голос Миён узнала бы где угодно. Это был голос матери. А значит, они уже близко.

– Давай расскажу тебе одну историю. – Голос Йены лился мелодичным ручьем. Он был способен успокоить любого, однако нервы Джихуна были раскалены до предела, и юноша не поддался чарам женщины. – Миён очень любила мои истории. Каждый раз спрашивала, правда ли это. – Йена говорила с такой горечью, будто потеряла дитя.

– А эта история правдива? – спросил Джихун.

– Тебе решать, – заявила Йена. – Жила как-то на свете лисица, и была она всегда одна. Ее семья отказалась от нее, избила, отвергла. Но лисица выросла, поумнела и в конце концов поняла, что люди, среди которых она жила, – не друзья ей, а всего лишь добыча. – Эта история напомнила Джихуну те, которые рассказывала ему хальмони, пока кумихо не произнесла: – Но потом она встретила мужчину.

Йена не смотрела на Джихуна. В ее глазах плескалось отражение луны, точно она читала ее как книгу.

– Он был харизматичен и красив. Но в первую очередь он был добр. До встречи с ним лисица и не думала, что она так жаждала доброты. Лишь тогда лисица осознала, что внутри ее живет боль.

Джихун не мог сопереживать разбитому сердцу Йены. Каждый раз, глядя ей в лицо, он вспоминал ночь, когда кумихо пришла к нему домой и разрушила его жизнь.

– Мужчина одарил лисицу любовью, домом, ребенком. О большем она и мечтать не смела. Но, когда люди что-то дают, они запросто могут это и отобрать.

Джихун не хотел слышать, что случилось дальше. Неужто Йена считает, что чье-то предательство дает ей право творить все, что вздумается? Дает право убить Джихуна?

– Узнав, кто она такая, мужчина выдал лисицу семье шаманов. С помощью ее ци они хотели излечить ребенка, что мог видеть духов.

Должно быть, это о семье Нары. Интересно, а юная шаманка слышала эту версию истории?

– Я не хотела их убивать, хотя теперь жалею, что не прикончила заодно и старуху. Ведь тогда все было бы иначе и ничего этого бы не произошло. – Она помолчала. – Я собиралась рассказать ему правду. Я была дурой и верила, что он все еще меня любит. Однако шаманка Ким добралась до него первой и поведала, что произошло. А он, вместо того чтобы встать на мою сторону, обратился против меня. Все бы ничего, однако он обратился и против нашей Миён. Он отдал ее шаманке Ким.

Джихун не ожидал такого поворота событий. Как не ожидал, что станет сочувствовать Йене.

– Все было просто: мой еву кусыль в обмен на дочь. Вот такой выбор они мне предложили. Но какой это выбор для матери?

– И вы отдали бусину за Миён.

– А забрав мою бусину, он все равно попытался ее убить. Сказал, что моя дочь – такое же чудовище, как и я. Он бросил ее в полную ванну и оставил нас умирать.

Миён задыхалась. Свет луны обжигал, а от слов матери закружилась голова.

Нет, этого не может быть. Девушка никогда не слышала эту историю, но она звучала до боли знакомо.

«Когда мы с твоей матерью расстались, то серьезно поссорились, и ты пострадала», – вспомнила Миён слова детектива Хэ. Но она-то думала, что он имеет в виду обычную мелочную склоку между супругами. Никак не покушение на убийство.

Мир расплылся перед глазами: Миён вспомнила свой недавний кошмар. Поток воды, потоп в ванной комнате. Она наконец-то разглядела, что лежит в ванне. Младенец с посиневшей кожей. Так вот почему она боялась воды. Один раз та уже попыталась ее убить.

Голова раскалывалась от воспоминаний. Краем уха девушка услышала какое-то движение за спиной и резко обернулась. Перед ней стоял детектив Хэ. Его лицо было скрыто в тени.

– Жаль, что ты это услышала.

Череп пронзила боль, и Миён погрузилась в темноту.

Мозг Джихуна отказывался воспринимать историю Йены. Чтобы детектив Хэ пытался убить Миён? Но он же любил ее. Он с такой тоской и раскаянием говорил о жене с дочерью.

Это не может быть правдой. Йена была лгуньей – она готова на все, лишь бы получить желаемое.

– То есть вы говорите, что за всем этим стоит детектив Хэ? И он подговорил вас убить меня? – Джихун отчаянно тянул время. Может быть, Миён успеет его найти и прийти на помощь.

– Я не собираюсь тебя убивать. Я должна была тебя только доставить.

– Что? – Джихун сделал шаг назад, ища пути к отступлению. Он прекрасно осознавал, что бежать бессмысленно: Йена мгновенно его догонит. Но попробовать стоило.

Он успел пробежать целых три метра, пока не увидел, что его не преследуют. Более того, Йена все это время стояла на одном и том же месте.

– Почему вы не нападаете?

Йена бросила на него мрачный взгляд.

– Вы сказали, что у него ваша бусина… – медленно проговорил Джихун, – а значит, он может вас контролировать…

– Какой ты сообразительный, – сказала Йена. – Да, это он приказал привести тебя сюда. И запретил как-либо тебе вредить.

Джихун снова попытался спастись бегством, но удивленно остановился при виде детектива Хэ, движущегося в его сторону. В руках у него болталась безвольная Миён.

Йена за спиной Джихуна низко зарычала.

– С ней все в порядке.

Детектив Хэ положил Миён посреди поляны, между Йеной и Джихуном, и мягко провел рукой по лбу девушки, поправляя ей волосы.

– Что происходит, аджосси? – спросил Джихун. – Что случилось с Миён?

– Много всего. Но я это исправлю.

– Безумец, – с ненавистью произнесла Йена.

– Я восстанавливаю справедливость. Это была моя ошибка, и я должен ее исправить.

Из-за деревьев за спиной детектива появилась белая, словно привидение, фигура. Она подошла ближе, и Джихун узнал шаманку Ким. От каждого шага подол ее ханбока развевался.

– Йена, я искренне рада вновь тебя видеть. – Тонкие, будто бумажные, щеки шаманки расплылись в широкой улыбке.

– Как уже надоела твоя месть, Ким Хюнсук, – нахмурилась Йена.

– Зато ты наконец поплатилась за свое вранье.

Шаманка Ким достала пуджок из рукава, и Джихун отпрянул.

– Стой смирно, или будет только больнее, – предупредила шаманка.

– Что вы делаете? – спросил парень.

– Спасаю тебя. – Судя по маниакальной улыбке шаманки, она была готова праздновать победу.

От страха Джихун встал точно вкопанный. Шаманка со своими пуджоками и местью пугала его куда больше Йены с кровью на клыках. Потому что, понял вдруг юноша, Чуну был прав. Йеной двигала любовь к Миён, а шаманкой Ким – лишь ненависть.

Когда старая шаманка приклеила талисман к груди Джихуна, юноша повернулся к детективу Хэ:

– Все это время вы меня использовали?

– Нет, конечно. – Детектив Хэ нахмурился, точно вопрос его и вправду расстроил. – Я спасал твою душу от вечных мук, на которые обрекало тебя якшание с этими демонами. Я же тоже когда-то поддался на их чары, Джихун-а. Поверь мне, все это только к лучшему.

И, прежде чем Джихун успел задать еще один вопрос, шаманка Ким начала танцевать и низко, гортанно петь. Она вся извивалась. Подняв над головой белую бумажку, женщина ее подожгла. Джихун вспомнил, как хальмони когда-то рассказывала о куте – танце, с помощью которого шаманы обращаются к духам и их силам. А белый – цвет чистоты – использовался для связи с богами.

Его тело сковал лед. Сначала Джихун перестал чувствовать пальцы на ногах, затем ступни. Холод поднялся по ногам, замораживая вены.

От мучительной боли парень сжал зубы. Холод жег кожу. Пальцы, руки, ноги – все свело в судорогах. Джихун упал на колени и успел лишь заметить стремительно приближающуюся землю. Его охватил припадок.

Миён очнулась под монотонное пение. Все болело. Неужели она умерла и оказалась перед двенадцатью вратами в загробную жизнь?

– Миён-а, – раздался громкий обеспокоенный шепот.

В метре от девушки стояла Йена.

– Где Джихун? – выдавила Миён. В груди горело пламя. Она осмотрелась в поисках красной нити, ведущей к Джихуну.

– Миён-а, соберись. Тебе нужно убираться отсюда.

Девушка наконец вспомнила, где она и зачем сюда пришла. Дрожащими пальцами она прикоснулась к месту, куда детектив Хэ ее ударил, и зашипела от боли. Миён посмотрела на руку: пальцы были в крови.

Йена тоже увидела окровавленную руку дочери, и глаза ее сверкнули.

– Я его убью.

– Только после меня, – прорычала Миён, опираясь на пальцы и колени.

На поляне виднелись только две фигуры. Прищурившись, Миён разглядела детектива Хэ, а потом, вздрогнув от страха, узнала и танцующую шаманку Ким. Первые мгновения она не видела Джихуна, но затем юноша дернулся, и Миён поняла, что все это время он лежал на земле между детективом и хальмони Нары.

Лисица взревела от ярости и поднялась на ноги, однако у нее сразу закружилась голова. Слишком много сил отняло такое простое движение.

– Осторожно! – Йена протянула руку, чтобы поддержать дочь. Миён, прерывисто дыша, следила за извивающимся в страданиях Джихуном.

– Остановитесь! – крикнула Миён, после чего обернулась к Йене: – Мама, сделай же что-нибудь.

– Я не могу.

– Если он умрет, то умру и я. Моя бусина все еще внутри его.

– Я не могу, – повторила Йена, и только сейчас Миён увидела, что мать не в состоянии сдвинуться с места, словно пустила корни в земли.

Миён перевела взгляд на детектива Хэ и вспомнила конец маминой истории. Йена обменяла свою бусину на жизнь Миён. Весьма иронично. Что мать, что дочь пожертвовали собой ради любимых.

Джихун закричал от боли, и его страдания эхом отозвались в груди Миён. От острой, горячей боли она чуть снова не рухнула на колени, но Йена крепко ее держала.

Они вместе делили эту пытку в сияющем свете луны. Потом боль отступила, оставив Миён лишь легкое головокружение. Джихун тоже лежал спокойно.

Шаманка Ким встала на колени рядом с юношей и начала выписывать восьмерки у него над грудью, потом опустила руки ему на живот. Юноша подскочил – совсем как марионетка, которую потянули за ниточку. С его губ слетел еву кусыль, и он вновь упал без сознания.

Шаманка Ким с таким трепетом подняла бусину, будто она прикасалась к самой луне.

– Джихун-а! – кричала Миён. Но парень не отвечал.

Миён посмотрела на шаманку.

– Ну что, счастливы? Сколько боли вы ему причинили!

– Буду счастлива, когда закончу начатое, – ответила женщина.

– Зачем ты втягиваешь мою дочь в свою смехотворную вендетту? – подала голос Йена.

– Потому что ты убила мою дочь! – вскричала шаманка. От этого пронзительного крика по спине Миён пробежали мурашки. – Ты лишила меня дочери, поэтому я хотела лишить тебя твоей. Но в этот раз я заодно заберу и твою жизнь. А то кто тебя знает – вряд ли у тебя есть сердце, способное скорбеть по этой несчастной. Так что лучше я убью вас обеих.

Шаманка подала детективу Хэ белый лист.

– Сожги, чтобы очиститься, и тогда мы сможем установить связь с богами. Взывай к своим предкам, чтобы они поделились с нами силой и помогли достигнуть нашей цели.

– Хэ Тхэу, не делай этого! – взмолилась Йена. Миён еще никогда не видела, чтобы мать кого-то о чем-то умоляла. Она взяла ее за руку, и впервые в жизни Йена сжала ладонь дочери в ответ.

– Я должен, – покачал головой детектив Хэ. – Я в ответе за те души, что вы погубили за последние семнадцать лет. И я должен искупить свою слабость. Нельзя было оставлять вас в живых.

Мужчина достал из кармана еще одну бусину – не такую сияющую, как еву кусыль Миён. Как будто со временем она потеряла свой блеск.

– Поначалу я даже жалел о том, что потерял тебя, – благоговейно прошептал детектив Хэ, глядя на камешек. – Я столько раз приказывал тебе вернуться, но ты ни разу не послушалась. Ты была слишком далеко.

– Но теперь-то я здесь. Так что отпусти нашу дочь.

Детектив Хэ покачал головой, скользнул взглядом по Миён.

– В вас обеих притаилось зло, и я должен его уничтожить.

– И для этого ты хочешь нас убить?

– Только в смерти вы сможете обрести спасение.

– Тхэу, если ты хоть когда-нибудь меня любил…

– Я до сих пор люблю тебя! – прокричал детектив Хэ.

– Пора. – Шаманка Ким забрала у мужчины бусину и завернула ее в яркий пуджок. Потом она проделала то же самое с бусиной Миён. Два идеально ровных шарика, завернутых в красно-золотые бумажки.

Детектив Хэ поджег белый листок, а шаманка Ким тем временем положила на землю белый платок, а сверху – два камешка. Потом она зажгла благовония и расставила их вокруг бусин.

Шаманка Ким начала напевать и медленно двигаться в такт длинной ритмичной мелодии.

Миён вспомнила ночь три месяца назад, когда шаманка чуть не вытянула из нее душу.

Женщина танцевала, и на полянку пролился лунный свет – в тысячу раз ярче, чем солнечный.

Все разом ослепли. Ночь превратилась в день, холод – в пламя.

Миён закричала, крепко сжимая руку Йены. Ее хвосты сплелись с материнскими.

– Прости меня. – Лицо Йены искажала мучительная боль. Бледная кожа покраснела, точно от ожога.

– Не сдавайся! – процедила Миён сквозь сжатые зубы.

Йена улыбнулась, и ее звериный оскал пробудил в Миён надежду.

– Никогда.

Тело матери охватила дрожь, пальцы сжались. Из глаз, носа, рта Йены полилась кровь, и женщина рухнула на землю.

Миён попыталась было двинуться, но мышцы оцепенели; девушка упала рядом с распростертым телом Йены.

Внутри Миён разгоралось пламя – огромные языки мучительной боли, которые будут истязать ее, пока она не сгорит дотла.

Миён до безумия хотелось дать боли поглотить себя, погрузиться в темноту – лишь бы эта пытка закончилась.

– Ты что, собираешься ослушаться меня и умереть? – раздался грозный рык зажмурившейся от боли Йены. Миён чуть не рассмеялась. Кто еще мог приказывать жить?

– Как скажешь, мама.

Миён с усилием поднялась. Ноги под ней дрожали. Воздух искрился и шипел раскаленной магической энергией, призванной удержать кумихо.

Из последних сил девушка рванулась вперед. Каждый шаг давался с болью, сравнимой лишь с ударом тока в тысячу вольт.

Детектив Хэ удивленно раскрыл глаза при виде Миён. С ее губ вместе с рычанием слетали кровь и слюна, а любое движение сопровождал мучительный крик.

– Ты же говорила, что им не будет больно!

Миён чуть в голос не рассмеялась над запоздалым удивлением отца, но вместо этого лишь вновь застонала от боли.

Языки пламени вились вокруг нее, через нее, внутри нее.

В мире не осталось ничего, кроме боли.

А потом она услышала голос:

– Миён! Сражайся!

Джихун? Он все еще жив? Или зовет ее с собой на тот свет? Девушка распахнула глаза и нашла Джихуна. Он лежал на земле, пуджок на его груди был охвачен таким же пламенем, однако юноша совершенно спокойно взирал на нее.

– Сражайся, – повторил он.

– Сонбэ! – Подобно мстительному духу, из теней на поляну выскочила Нара. Она схватила бусину Миён с самодельного алтаря на земле и тут же закричала.

– Нет! – воскликнула шаманка Ким, резко прервав танец.

На одно счастливое мгновение боль Миён утихла.

Нара упала на землю, руки ее были испещрены волдырями. Девушка прижала ладони к груди. По ее щекам катились слезы и падали в грязь.

Шаманка Ким снова затанцевала, несмотря на то что внучка лежала с ожогами у ее ног. Напев достиг крещендо, и женщина подняла руки к небу. Бусина Йены загорелась. Пуджок вспыхнул и вместе с пламенем унесся в небо. А когда огонь утих, вместо камня на земле оказалась лишь горка пепла.

– Нет! – Миён хотелось кричать, но из сухой гортани вырвался лишь шепот.

Девушка обернулась к Йене и обомлела. Вместо матери на земле лежала красивая лисица – большая, худая, с гибкими мышцами и пышным мехом. Вокруг распластались ее девять хвостов. Йена на пути к смерти словно возвращалась к своему исходному виду.

Шаманка Ким наклонилась и попыталась разжать пальцы Нары. Та заскулила от боли.

– Глупая девчонка, – прокряхтела шаманка Ким, доставая бусину Миён из рук Нары.

– Это неправильно… – простонала Нара. – Мы же не убийцы.

– Демона нельзя убить. – Женщина вновь положила еву кусыль в центр круга благовоний, прямо на пепел, оставшийся от бусины матери юной лисицы.

– Ты говорила, все пройдет быстро… – Детектив Хэ смотрел на еву кусыль ошеломленным взглядом. У мужчины был такой вид, будто он только-только пришел в себя и теперь задавался вопросом, как он здесь очутился.

– Еще раз! – приказала шаманка и снова запела.

У Миён дрожали ноги.

Она шагнула вперед, но сразу поняла, что не успеет добраться до шаманки прежде, чем та закончит кут.

– Ты же говорил, что я тебе дорога! – набросилась Миён на отца, до сих пор смотревшего на покрытый пеплом алтарь.

Он встретился взглядом с дочерью и вздрогнул.

– Именно поэтому я это и делаю, – ответил мужчина. – Вы – злые создания. И я должен избавить этот мир от вас, пока никто больше не пострадал!

– Раз уж ты так хочешь отправить меня на тот свет, – Миён наклонилась вперед, и слова вышли рокочущим бульканьем из-за скопившейся в горле крови, – то я заберу тебя с собой!

Вложив все силы в рывок, она врезалась в отца. Они покатились в сторону алтаря, и мужчина отчаянно вскрикнул. Миён почувствовала, как кожу прожгли благовония. Она ударилась спиной об утрамбованную землю, и перед глазами взорвались звезды.

Когда девушка наконец проморгалась, она увидела, что отец подползает к расчищенному участку с алтарем и тянется к ее бусине, пылающей внутри пуджока.

– Нет! – закричала Миён, но она ни за что бы не успела ему помешать.

Перед глазами мелькнул росчерк краски. Раздалось утробное рычание. Сверкнули зубы. Йена – изящная, с лоснящимся мехом – прыгнула вперед, и веер ее хвостов затанцевал в воздухе. Отец Миён завыл от боли, когда лисица на него набросилась.

Детектив Хэ схватил бусину, и та ярким огнем разгорелась в его пальцах. Йена тут же сжала зубы у мужчины на запястье.

Миён не отрывала глаз от сражения родителей. Они дрались за бусину дочери, как если бы на кону стояла сама ее душа.

Сначала их, а потом и поляну вдруг залил пульсирующий свет. Он взвился наверх, захлестнул деревья, небо, звезды.

Миён заслонила рукой глаза.

Посреди поляны стояла призрачная фигура человека, и сначала Миён ее не узнала. Но свет постепенно угасал, и спустя пару мгновений она увидела вьющиеся хвосты вокруг матери – снова в человеческой форме. Ее обнаженная кожа сияла в лунном свете.

У ног Йены лежал детектив Хэ. Кожа его была истерзана, ноги и руки – переломаны. Его было почти невозможно узнать. А ведь когда-то он хотел ее убить.

– Ты больше и пальцем не тронешь мою дочь, – промолвила Йена.

Она шагнула вперед, но ноги подкосились, и женщина с глухим звуком рухнула на землю.

Миён подбежала к ней и упала на колени. Быстро сняв куртку, она накинула ее на плечи матери.

– Мама? – Это что, ее голос? Такой юный, такой испуганный. – Мама, что мне делать?

– Живи. Питайся, – прошептала Йена. По ее гладким щекам катились слезы.

– Я не могу, – ответила Миён.

– Миён-а. – К ним, хромая, подошел Джихун и осторожно опустился рядом.

Женщина оглядела поляну в поисках шаманок, но те как в воду канули.

Йена протянула к Миён сжатый кулак.

– Похоже, человек неплохо сберег ее для тебя. – Йена взглянула на Джихуна и уронила в ладонь Миён еву кусыль.

В ладони Миён бусина потеплела, замерцала в такт пульсу, и казалось, в руках у девушки трепетало ее собственное сердце. Жар от еву кусыль охватил Миён, словно за то время, пока бусина была в Джихуне, она успела разгореться и теперь могла пылать без чьей-либо энергии.

Йену затрясло; еще чуть-чуть – и она разобьется вдребезги.

– Нет! – Судорожно вздохнув, Миён приложила бусину к сердцу Йены.

Джихун схватил девушку за руку, останавливая ее.

– Ты что делаешь?

– Она умирает! – воскликнула Миён. – Я должна ей помочь!

– Миён-а. – В этом имени звучала вся мольба, на которую только было способно живое существо. – Мы не знаем, что с тобой тогда будет. Ты и так уже слишком слаба.

– Ты можешь умереть.

– Да плевать на эту бусину! Я не смогу спокойно жить, если не попытаюсь спасти маму!

Джихун хотел сказать что-то еще, но вместо этого понимающе кивнул и отпустил девушку.

Дрожь Йены постепенно угасла. Теперь она умиротворенно лежала на земле, как высеченная из мрамора статуя.

– Не бойся, – ласково пробормотала Миён. – Я тебя спасу.

Девушка положила бусину матери на грудь. Сильное мерное биение камня под ладонью успокаивало.

Миён собрала последние крохи своей ци. Ей нужно было всего ничего – маленькую искорку, чтобы запустить бусину, которая и так вовсю жгла ей руки.

Еву кусыль загудел, и сквозь сжатые пальцы Миён прорвался белый свет.

Йена дернулась, как будто ее ударило дефибриллятором.

– По-моему, работает, – пробормотал Джихун.

Бусина ярко светилась в руках Миён, и лисица испугалась, не сожжет ли она мать дотла, не успев ее оживить. Тело Йены сотрясли конвульсии.

– Что мне делать?! – воскликнула Миён.

– Продолжай, – ответил Джихун. Сняв куртку, он подоткнул ее Йене под шею.

Миён со всей силы надавила на раскаленную бусину.

По телу Йены пробежали волны энергии. Рот открылся, и воздух пронзил вой.

А потом наступила оглушающая тишина. Йену больше не трясло. Бусина пропала.

Миён вглядывалась в лицо матери.

– Омма?

Йена распахнула глаза, и Миён облегченно выдохнула.

– Получилось!

Потрескавшиеся губы Йены тронула мягкая улыбка. Женщина взяла Миён за руку.

– Скоро ты сможешь отдохнуть, омма.

– Ты меня с самого детства оммой не называла. – Слабый голос Йены звучал как будто издалека.

– Если хочешь, буду тебя так каждый день называть.

– Я горжусь тобой, дочь, – произнесла Йена. – Слишком редко я тебе это говорила.

– Зато теперь можешь говорить почаще. – Слезы Миён звездами падали на волосы Йены.

– Я так многого тебе не успела сказать, – Йена утихла, переводя дыхание. – А все моя гордыня.

– Почему ты так говоришь? Ты что, еще не поняла? У меня получилось. Я спасла тебя. – Миён сжала ладонь матери. Внутри зародился отчаянный страх.

– Прости. За все, чем я тебя обидела.

– Прекрати. Прекрати вести себя так, будто ты до сих пор умираешь, – потребовала Миён. – Ты меня пугаешь.

– Нет, мою храбрую девочку ничем не испугать, – выдохнула Йена. – Миён, кто ты?

Миён открыла было рот, но наружу вырвался всхлип. Девушка глубоко, судорожно вздохнула и наконец смогла ответить:

– Дочь Ку Йены.

– А значит, ты…

– Умная.

– И?

– Красивая.

– И?

– Сильная.

– И любимая.

Миён почувствовала, как жизнь покинула тело матери. Холодные руки Йены обмякли. Она испустила последний, облегченный вздох. Наконец-то она была свободна.

– Нет, – всхлипнула Миён. – Я же спасла тебя. Спасла. Спасла!

Она вновь и вновь как мантру повторяла эти слова. Затем затихла. И разрыдалась.

Миён рыдала над исчезающим телом Йены, пока в конце концов от него не осталось и следа. Только воздух и легкая дымка.

Выплакавшись, Миён без оглядки покинула поляну. Она даже не взглянула на то, что осталось от отца, – оставила на съедение воронам.

Первым же делом девушка отправилась в шаманский магазинчик. Нара обязана была ей помочь – пусть шаманы сами разгребают, что натворили. Но в магазинчике было пусто. Не осталось ничего, даже пылинки на потертом деревянном полу. Упав посреди опустевшей лавочки, лисица разрыдалась от гнева и отчаяния – и так и лежала, пока ее не нашел Джихун.

Табличку в память о Йене установили под деревом мэхва[110], которое, несмотря на холод, зацветало еще зимой. Выносливое и в то же время красивое дерево. Оно напоминало Миён о Йене.

Церемония прощания прошла тихо и просто, под свет убывающей луны. К Джихуну с Миён присоединился Чуну. Ему никто ничего не сказал – у Миён просто не было сил его прогнать.

Идти ей было некуда, поэтому девушка осталась у Джихуна. Его комната служила ей последним убежищем перед смертью. Бусина растворилась вместе с телом Йены, а без еву кусыль лисица наверняка совсем скоро присоединится к матери. Миён плотно занавесила окна в комнате и без солнца даже не знала, сколько дней уже прошло.

На полнолуние пришелся девяностый день. Значит, оставалось перетерпеть лишь десять суток пожирающего ее горя. Десять суток скорби, а затем девушка отправится в небытие.

Миён лихорадило, ее тело со скоростью лесного пожара охватил жар. Целыми днями она спала, а по ночам рыдала. Но каждый раз, когда просыпалась, она видела Джихуна. Он то стирал ей пот со лба, то подремывал рядом.

Джихун был ее последним утешением. И в то же время, видя боль в его глазах, она чувствовала вину.

– Слушай, это просто смешно, – как-то раз сказал Джихун, распахивая плотно задернутые шторы. – Ты не умираешь, Миён.

Девушка не ответила. Даже не двинулась, чтобы прикрыться от солнца.

– Миён-а, – мягко продолжил Джихун. – Я не знаю, что мне еще для тебя сделать. Подскажи?

Миён повернулась к нему и почувствовала щекой отсыревшую от слез ткань подушки.

– Когда я умру…

– Прекрати.

– Когда я умру, – повторила она, – не оплакивай меня. Забудь обо мне и живи, как жил до нашего знакомства.

– Миён-а. – Джихун сел рядом, поджав под себя ноги. – Если ты умрешь, я всегда буду тебя помнить. Это не значит, что моя жизнь тут же кончится. Да, люди уходят, и ничто уже не станет как прежде. Но если мы их забудем – разве можно считать, что мы их поистине ценили?

– И когда это ты таким мудрым стал? – спросила Миён.

– Когда прошел сотый день.

– Что? – Миён вскочила, и от резкого движения у нее закружилась голова.

– Я не хотел ничего говорить. Боялся сглазить. Но вчера был сотый день, – объяснил Джихун. – И ты все еще здесь.

– Нет. – Миён покачала головой, судорожно пытаясь сосчитать дни, но последние полторы недели слились в сплошную мешанину сна и горя. – Не может быть. У меня же нет бусины. Я должна была умереть!

– Неужели это так плохо? – Уголки губ Джихуна приподнялись в улыбке. – Ты так не хочешь провести свою человеческую жизнь со мной?

Миён выдохнула, внезапно осознав, что все это время не дышала. И позволила себе наконец поверить в чудо. Вместе с тем пришла легкость – если бы не было Джихуна, приковывающего лисицу к земле, она бы непременно улетела. Миён засмеялась и, обхватив юношу руками, притянула к себе.

– Я жива! – От радости у нее закружилась голова, и Миён снова хохотнула. – Жива!

– Ты жива, – ответил обнимавший ее Джихун, и девушка услышала в его голосе радость.

Внезапно помрачнев, Миён прошептала:

– И мне придется теперь жить без нее.

Джихун сжал ее ладони.

– Нам обоим придется научиться жить без любимых.

Миён вздохнула, вспомнив хальмони Джихуна. Не только она скорбела.

– Я не знаю как. – Она вся дрожала. – Она была для меня всем.

– Может быть, не стоит жить лишь ради кого-то одного. Может быть… – Джихун замолк, как-то странно изменившись в лице. – Может быть, не стоит полагаться в своем счастье и горе лишь на одного человека.

– Ты чего, Джихун? – нахмурилась Миён.

– Ничего. Просто подумал, что надо кое-кого навестить, – пояснил юноша. – Но это потом. А сейчас давай я сделаю суп.

– Суп – это хорошо, – улыбнулась Миён.

Джихун дрожащей рукой постучал в блестящую металлическую дверь. Он сжал пальцы в кулак, чтобы унять дрожь. В целом ему уже стало лучше, хотя иногда и накрывало слабостью. Доктора уверяли, что это последствия столь тяжелой болезни и что все скоро пройдет, хотя так до конца и не выяснили, чем же Джихун болел. И, скорее всего, расскажи он им правду, это ничем бы не помогло. Так что для врачей Джихун остался загадкой.

Дверь перед ним открылась, и показалось удивленное лицо его матери.

– Джихун-а, – с опаской произнесла она. – Что ты тут делаешь?

– Хотел кое-что сказать. – Он смолк. На пути к матери он много раз обдумывал свою речь, но сейчас вдруг растерялся. Поэтому просто выпалил: – Я понимаю.

– Что?

Голос матери дрожал от невысказанных чувств.

Почему-то Джихуна это успокоило.

– Я понимаю, почему ты ушла.

Женщина рассеянно посмотрела себе за спину и, придя к какому-то нелегкому выбору, предложила:

– Зайдешь? Я сделаю чай.

Это серьезный шаг, подумал Джихун. И он не готов был его совершать. Ему потребовалось немало храбрости, чтобы заговорить с матерью, но проводить с ней время он пока не мог.

– У меня мало времени. Просто должен тебе сказать кое-что.

– Хорошо. – Женщина сложила руки на груди, вся во внимании.

– Я понимаю, почему ты ушла. Ты сделала это ради меня. Я слишком долго отталкивал людей, оправдывая себя тем, как ты со мной поступила. Мне было проще обвинить тебя во всех своих проблемах. Но я знаю, в одном ты точно была права: жизнь с хальмони была для меня наилучшим вариантом.

– Джихун-а…

– Я решил, что больше не буду винить тебя. Не хочу держать обиду.

– Джихун-а, правда, я очень жалею, что все так вышло.

– Спасибо, – ответил юноша. – Думаю, я смогу тебя простить. Когда-нибудь.

Женщина неловко улыбнулась:

– Надеюсь.

Миён наслаждалась ярким солнечным светом. Все-таки на улице было хорошо. Воздух пах весной – пыльцой и травой. Девушка глубоко вдохнула.

Обоняние у нее ослабло. Как и зрение, и скорость, и сила. К этому долго пришлось привыкать.

Она все еще не чувствовала себя полноценным человеком, но и голода по энергии не испытывала.

Миён застряла где-то на пограничье: уже не кумихо, но еще не человек. Она пока об этом никому не говорила, но чувствовала, что даже для человека слишком слаба. Миён восстанавливалась медленнее, чем надеялась. Впрочем, она не собиралась никого этим грузить. Тем более что с подобными случаями медицина еще не сталкивалась.

– Эй! Крути педали нормально!

Миён подняла глаза и чуть не улыбнулась, увидев, как нещадно Сомин ругает Чханвана. Они пытались (не очень-то удачно) ехать на двухместном велосипеде.

– У тебя ноги короче! – пожаловался Чханван, тормозя ступнями о землю.

– Так ты смотри за ними внимательнее! – сообщила Сомин с переднего сиденья.

Чуну облокотился на перила.

– А разве не парень должен сидеть спереди?

За его спиной спокойно текла река Ханган, и пахнущий водой ветер обдувал щеки Миён.

– Спереди сидит тот, кто лучше катается! – поправила Сомин и одарила юношу особо свирепым взглядом, предназначавшимся только токкэби.

Между Миён и Чуну установилось странное перемирие. Миён предполагала, что он исчезнет сразу после смерти Йены, однако тот и не собирался никуда пропадать. А еще, как ни странно, именно Джихун посоветовал Миён дать Чуну второй шанс.

«Мне кажется, он хочет как-то загладить свою вину, – сказал тогда Джихун. – Думаю, нам с тобой прекрасно известно это чувство».

Поэтому Миён пусть и неохотно, но общалась с ним, когда Чуну вдруг решал приехать. Например, сегодня он привез с собой двухместный велосипед и Чханвана.

– Миён-а! Спаси меня от этих мальчишек! – позвала Сомин.

Девушка фыркнула.

– Ну уж нет, спасибо.

Сомин вздохнула, а затем подозвала Чуну:

– Тогда ты следующий.

Парень подошел к ней со всезнающей ухмылкой.

– Радость моя, неужели ты не хочешь со мной покататься? – ласково произнес он.

Чханван начал слезать с велосипеда, но Сомин его остановила:

– Нет. А вот вы, ребята, отлично сойдетесь. – Ослепительно улыбнувшись, Сомин спрыгнула на землю.

Чуну удивленно поднял брови, но потом пожал плечами и сел на ее место.

– Ладно, Чханван, покажем им.

Он так резко стартанул, что Чханван в панике закричал.

Сомин засмеялась следом за Миён.

За последние несколько недель они, можно сказать, неплохо сдружились. У Сомин скопилось немало вопросов, и на некоторые из них Миён до сих пор не дала ответов – возможно, потому, что и сама их не знала. Сомин интересовали самые странные вещи: зачем кумихо обычная еда, если для выживания им нужна только ци? Почему кумихо ведут одиночный образ жизни, если вместе они были бы гораздо сильнее?

Как-то раз Миён поймала на себе изучающий взгляд Сомин.

«Что такое?» – спросила Миён.

«Думаю, ты неплохо в старости будешь выглядеть, – задумчиво проговорила Сомин. – Черты лица у тебя подходящие. Вот теперь и узнаем».

И две девчушки весело расхохотались.

Как ни странно, Миён нравилось беззастенчивое любопытство Сомин. Она даже по-другому начала думать о своем лисьем прошлом и личине кумихо. Не как о чудовище, а как о другом существе, пытающемся выжить в этом суровом мире.

– Выглядишь уставшей, – заметила Сомин.

– Ну спасибо, – рассмеялась Миён, хотя в глубине души ее напрягал острый взгляд подруги. – У меня все хорошо, просто не выспалась.

Сомин кивнула и на этом закрыла тему. Она знала, что Миён до сих пор снятся кошмары о ночи, когда умерла ее мать.

– Точно не хочешь покататься на велосипеде? Это даже весело. – Сомин улыбнулась, и Миён не смогла не улыбнуться в ответ.

– Может, если Джихун приедет.

Сомин закатила глаза.

– Тогда удачи. У этого мальчишки с координацией еще хуже, чем у Чханвана.

– Поберегись! – раздался крик Чуну за мгновение до того, как он проехал в миллиметрах от Сомин.

– Эй! – вскрикнула девушка и пустилась вдогонку.

Миён рассмеялась, и тут кто-то закрыл ей ладонями глаза.

– Угадай, кто?

Она взяла его за запястья и потянула вперед, чтобы он ее обнял.

– Что делаешь? – прошептал Джихун лисице на ухо.

– Ничего, – ответила Миён, отпуская его. Парень обошел скамейку, на которой она сидела. – Разговариваю с солнцем.

– И что оно говорит? – Джихун уселся рядом и положил руку ей на плечо.

– Ничего особенного. Просто поздороваться решило.

– Что-то оно не особо разговорчиво, а?

– А ему и не нужно, – пожала плечами Миён. – У нас с ним хорошие взаимоотношения.

Она положила голову Джихуну на плечо. Он был ее личным солнцем, сорванным с неба.

– Ты наконец-то оказалась на Хангане. Все так, как ты представляла? – Парень посмотрел на нее. – Волшебство и единороги?

Миён фыркнула от смеха.

– Единорогов не существует.

– Я тут решил, что больше не буду отрицать чье-либо существование. – Джихун подмигнул. – А ты не ответила на мой вопрос.

Миён улыбнулась и перевела взгляд на друзей. Сомин громко ругалась, а Чуну гонялся за ней на велосипеде.

– Нет, я представляла все совсем иначе.

– И?

– Тут так прекрасно. – Девушка улыбнулась, и воздух вокруг нее наполнился смехом.

Миён вложила свою ладонь в руку Джихуна.

Она не знала, сколько времени ей было отведено в этом мире. Сто дней? Сто месяцев? Сто лет?

Здесь и сейчас, рядом с друзьями и Джихуном Миён чувствовала себя счастливой. И она решила искать счастье в каждом мгновении, пока эти мгновения не иссякнут.

Несмотря на полнолуние, в лесу стояла непроглядная тьма. Деревья были усыпаны листвой, вставшей на пути между небом и землей. Лунный свет больше не обжигал Миён, однако она по-прежнему радовалась подобной защите.

После смерти матери она старалась не заходить в лес. Но она скучала по своему убежищу. С этим местом было связано множество воспоминаний – приятных и болезненных. Пробираясь через спутанные корни и тянущиеся к ней ветки, Миён глубоко вдохнула. Запахи земли и дерева успокаивали.

Девушка чуть-чуть расслабила руку, в которой несла цветы, – не хотела поломать стебельки. Наверное, это абсолютно бесполезный жест с ее стороны. Йена ненавидела цветы. Не раз говорила, что после смерти они выглядят безобразно. Но Йена уже не могла выразить свое недовольство. Больше не могла.

Миён протерла глаза, которые защипало от слез.

Подойдя к мэхве, где они установили табличку в память о Йене, она остановилась как вкопанная. Неужели застеленные слезами глаза ее обманывают?

Миён зажмурилась и посмотрела еще раз. Но нет, ей не привиделось. На стволе дерева уродливым клеймом был выжжен темный крест, и он до сих пор дымился.

– Миён-а…

Девушка резко обернулась, услышав чей-то шепот – такой близкий, будто кто-то стоял прямо у нее за спиной.

Но сзади никого не было. Лишь зловеще нависали тени ветвей.

– Ты еще не свободна.

Миён крутанулась к мэхве и удивленно отпрянула. Ветки тянулись к ней, словно острые деревянные руки. Хватали ее. Лисица попыталась убежать, но ступни увязли в земле. Корни крепко обвились вокруг лодыжек.

Ветки окружили ее жесткой стеной, цеплялись за руки, и их грубая кора царапала кожу.

«Это сон, – сказала себе Миён. – Это все неправда. Давай же, просыпайся!»

Девушка попыталась выбраться, но ветки не пускали. Попыталась пинаться – но ноги держали земля и корни.

«Это неправда», – повторяла Миён. Но сердце бешено стучало. По щекам текли слезы. Она отчаянно пыталась вырваться из своей тюрьмы, пока пальцы не покрыла кровь.

Ветки сгустились над ней, и Миён окружила тьма.

– Миён-а, уходи.

– Не могу! – Она задыхалась. Если это всего лишь сон, то почему она задыхалась?

– Если останешься – умрешь.

– Нет! – Миён вцепилась окровавленными пальцами в ветки.

– Ты думаешь, все кончено, но это не так. Ты думаешь, ты свободна – но это не так. – Из темноты показалось лицо, холодное и прекрасное.

Миён встретилась взглядом с Йеной.

– Омма, – всхлипнула девушка. – Помоги мне.

Йена оскалилась, показывая острые зубы:

– Сама себе помогай!

Миён подскочила на кровати, запутавшись в простынях. Она вспомнила сон и поняла: это еще не конец.

Она до сих пор задыхалась. Миён несколько раз ударила сжатым кулаком по груди, чтобы прочистить легкие, и только тогда наконец смогла втянуть воздух.

Зажмурившись, девушка припомнила лицо матери. Жестокое. Холодное. Грозное.

Это был не просто сон. Это было предупреждение.

«Злая лисица» появилась на свет благодаря многим людям, и я бесконечно благодарна им всем за то, что помогли осуществить мою мечту!

Для начала хочу сказать спасибо моему прекрасному литературному агенту Бет Фелан. Ты верила в мою историю даже тогда, когда мне она казалась слишком сложной. Ты всегда заставляла меня стремиться к идеалу и помогла мне вырасти как писателю. Благодаря твоему бесконечному энтузиазму и невероятной проницательности я сумела создать такую историю, которую и представить не могла. Ты подарила надежду стольким писателям, и я каждый день благодарю судьбу, что ты была моим агентом!

Также хочу поблагодарить своего редактора Стейси Барни. Я любила твои работы задолго до того, как получила шанс поработать с тобой. Твоя вера в мою историю воодушевляла меня каждый раз, когда мне доводилось с тобой пообщаться. И я в восторге от твоей проницательности. Меня вдохновляло то, как ревностно ты защищала мою книгу. И я необычайно счастлива, что стала именно твоим автором.

Огромное спасибо сотрудникам издательства «Putnam/Penguin» за все, что вы сделали для моей книги!

Спасибо моим первым читателям и дружественным критикам. Без ваших помощи и советов не было бы этой истории! Лиз Мэллори, спасибо за то, что прочитала мою книгу – на тот момент еще самый первый черновик. Я ужасно волновалась, стоит ли оно того. Ты дала мне силы двигаться вперед. Акшая Раман, ты – прекрасная подруга, и я безумно рада, что твой ум и талант помогли мне преодолеть писательский блок. Кэти Пул, твое воодушевление на самых первых этапах очень много для меня значило. Ты – моя путеводная звезда, и я в восторге оттого, что тебе понравилась эта история! Рэна Барон, ты читала черновики первых глав, и я могу без конца благодарить тебя за то, что ты поддержала меня и вычитала книгу. Сара Сук, спасибо за поддержку и за то, что тоже была одним из моих первых пробных читателей.

Ребекке Кусс, Дибе Заргарпур, Эмили Бердж, Алексе Вейко. Каждый из вас столькому меня научил – и в писательском деле, и в издательском. Последние полтора года были такими веселыми именно благодаря вам, прекрасные дамы! Уверена: впереди вас ждет еще множество великих свершений в издательском деле!

Всем «Наблюдателям»: Дэвиду, Анитре, Дэйву «Дадвиду», Хелен, Никки, Алексу. Вы были первым писательским союзом, в котором я состояла, и ваша поддержка помогла мне побороть тревогу, когда я делилась своей работой.

Моим дамам из ЧиЯЭ[111]: Ронни Дэвис, Самире Ахмел, Глории Чао, Анне Ваггенер и Лиззи Кук. Я так рада, что вы были со мной в Чикаго. Я очень скучаю по нашим бранчам, но я знаю, что вы всегда будете рады пообщаться по поводу книжки или жизни!

Моим прекрасным подругам – Каруне Риази и Нафизе Азад. Вы всегда привносите радость в мою жизнь. Спасибо, что делились со мной историями и поддерживали в писательском начинании. Я так счастлива, что с вами знакома!

Девочки моего писательского клуба, вы все по-своему звезды, и я вас очень люблю! Джанелла Анджелес, Эшли Бурдин, Алекс Кастеллано, Мара Фитцджеральд, Аманда Фуди, Кристина Линн Эрман, Тара Сим, Мелоди Симпсон. Мы так много всего вместе пережили: Культугощения, неофициальное караоке с горшками, Бочка Вина, чуть не погибли от лебедя и плиты. Только с вами я согласилась бы порыдать на «Гамильтоне»! Спасибо вам за каждый день, что вы дружили со мной.

Благодарю авторов, которые помогали мне, наставляли, советовали. Эллен Ох – именно в твоих книгах я впервые увидела в качестве главного героя корейского подростка, да еще и в подростковом фэнтези. И это побудило меня рассказать о моем опыте, моей культуре, моем самоопределении. Спасибо тебе за прекрасные советы и поддержку! Джули Дао, твои расположение и ум послужили мне маяком на пути к изданию. Зорайда Кордова, спасибо тебе за отличный совет. Наши обсуждения об изданиях и дебютах помогли мне пройти это путешествие с трезвой головой на плечах (большую часть времени).

Моей подруге Мэг Кольманн. Спасибо за то, что была рядом во время моих писательских (и жизненных) срывов во время работы над книгой. Ты моя любимая «дочь», и я так рада, что нам удалось пожить в той крошечной квартирке! И извини, что мы так и не завели щенка, хотя ты его совершенно точно хотела.

Моей лучшей подруге и жене по «Твиттеру» Кларибель Ортеге. Не хватит слов, чтобы описать, как много ты для меня стала значить за последние три года. Может быть, мы и познакомились благодаря писательству, однако твоя дружба смягчила мое сердце. Благодаря тебе я стала куда лучше, и я так рада, что могу поддержать тебя так же, как ты всегда поддерживала меня. Я люблю тебя!

Моей семье: я рада, что выросла в такой любящей обстановке. Вы всегда были рядом. Хальмони, я в восторге оттого, как твердо ты руководила нашей гигантской семьей. Эмо Хелен, дядя Ду Сан, Эмо Сара, дядя Уоррен, дядя Джон, тетя Хи Джон, Эмо Мэри, дядя Барри, я и мечтать не смела о столь любящих дядях и тетях! Адам, Алекс, Саки, Сара Кен, Уайетт, Кристин, Кевин, Брайан, Джош, Скотт, Камилла, вы лучшие кузены и кузины, и я так люблю наши с вами приключения! И вас я очень-очень люблю!

Моей сестре и подруге Акси Ох. Ты мой герой. Без тебя меня бы не было. Твой талант, твое мужество, твои милейшие шуточки всегда вдохновляли меня. Я никогда не была одинока в книжном деле, потому что у меня всегда была ты. Ты – мой любимый автор. Я люблю тебя, сестричка.

Моему зятю (и почти что брату) Джиму Магера. Когда ты женился на моей сестре, мы сразу стали как семья. У меня никогда не было брата, но я счастлива, что теперь он у меня есть. Ты – потрясающий муж для моей сестры, отличный отец для Люси и прекрасный брат. Спасибо, что прочитал целых пятьдесят страниц моей книги.

Моей племяннице Люси – ты пока не можешь читать, но, надеюсь, научившись, обязательно прочитаешь эту книгу!

Моей сестре Дженнифер Магера. Ты – навсегда мой человек. Ты всегда была рядом, когда я переживала взлеты, и ты была моей опорой, когда я переживала падения (когда мы вместе переживали падения). О лучшей сестре и мечтать нельзя. Ты мой лучший друг, мой герой, мой пример для подражания. И я тебя очень люблю.

Моим родителям, Келло Кэти и Дэвиду Янгу Чо. Каждая моя история началась именно с вас. Вы зажгли во мне любовь к чтению, а она переросла в пламя писательства – такое огромное, что заполнило всю меня светом. Сражаясь с трудностями, вы научили меня быть сильной. На своем примере вы научили меня сочувствовать. Проводя время с семьей, вы научили меня любить. Всем, что во мне есть хорошего, я обязана вам. Я скучаю по вам. Я люблю вас.