Жгучие травы и темные воды бесплатное чтение

Пролог

Вечерело. Сумерки только-только начали опускаться на город. Саим ар-Азаж очень любил именно это время. Воздух становился густым, а тени – плотными, и слиться с ними было очень просто. Ар-Азаж накинул потрепанный серый плащ и неслышно пошел по улицам, никем не замеченный, неуловимый и свободный. Да, это время суток определенно нравилось ему больше всего.

Горожане постепенно скрывались в своих домах, двери запирались на крепкие засовы, кое-где в окошках загорался свет. Собаки глухо перегавкивались в подворотнях. Звуки приглушались: даже цоканье копыт, такое звонкое и частое днем, становилось все тише и реже.

Ар-Азаж очень хорошо изучил город за то время, пока жил здесь. Боковыми улочками он уверенно вышел к условленному месту у реки. Годы прошли с того момента, как река Марта из-за падения Великой скалы изменила свое русло, и построенный через нее мост, все еще называемый горожанами Новым, уже успел зарасти кустарником и покрыться мхом и водорослями. Ар-Азаж не торопясь выбрал укромный уголок в зарослях акации и стал ждать.

Человек он был крайне пунктуальный и хотел того же от других. Поэтому, когда его ручные часы на золотой цепочке тихонько отзвонили четверть восьмого, нахмурился и в нетерпении начал постукивать о землю носком правой ноги. Когда же, наконец, раздалось похрустывание мелких камешков на берегу, ар-Азаж уже пришел в совершенно раздраженное состояние и еле сдерживался от того, чтобы не высказать пришедшему на встречу человеку свое недовольство столь сильным опозданием.

Впрочем, посредник как всегда был молчалив и на укоризненное постукивание ар-Азажем пальцем по циферблату часов лишь пожал плечами. Стало уже совсем темно, но встретившиеся не зажигали огня; слабого сияния месяца было достаточно, чтобы посредник разглядел тубус у ар-Азажа и нетерпеливо протянул руку за ним.

– Погодите, – остановил его ар-Азаж. – Прежде чем я отдам вам последнюю часть чертежей, нужно прояснить кое-что.

Посредник безмолвно ожидал продолжения.

– Здесь не хватает некоторых сведений. Чертежи зашифрованы; чтобы прочитать необходимые пояснения, нужен ключ. Вы получите его позже. Нам нужно убедиться, что все идет по плану.

Посредник склонил голову в знак согласия и вновь протянул руку за тубусом. Ар-Азаж показал взглядом на свою пустую ладонь – на нее тут же опустился увесистый кошель, и только тогда чертежи были переданы посреднику. Не говоря ни слова, тот сразу удалился, чуть слышно шурша темным плащом, и ар-Азаж снова остался один.

– Стоило так долго ждать ради пары минут, – недовольно проворчал он себе под нос, взвешивая на руке кошелек. Затем направился по песчаному откосу вверх к городу, но через мгновение обернулся, чтобы в последний раз посмотреть на реку и мост. – Не сказать, что буду скучать по тебе, – обращаясь к Марте, пробормотал ар-Азаж. – Но когда взорвут Великую скалу, мне в любом случае лучше быть подальше отсюда.

Он отсалютовал реке и бесшумно исчез в лабиринте засыпающего города.

Глава 1. Две недели до взрыва. Альтаир

Взвившуюся над дорогой пыль первыми заметили деревенские мальчишки. Наступила самая макушка лета, дождей давно уже не было, стояла сушь. Мужики с любовью и надеждой посматривали на налитые колосья пшеницы, чуть еще зеленоватые, но ровнехонькие, один к одному, обещавшие сытую зиму. Трава на луговинах иссохла и шелестела под знойным ветром, не приносившим ни малейшего облегчения от воцарившейся духоты, не спадавшей даже к раннему утру. Полноводная по весне река сократилась вдвое, обнажив широкие песчаные берега, и не спеша катила серо-зеленые воды вдаль к вылинявшему небу.

Поэтому-то на растрескавшейся дороге поднималась пыль даже от копыт старенькой кобылки деревенского старосты, низкорослой и тощей, как и сам хозяин, а уж от целого взвода солдат плотно встало огромное облако, которое и приметили разомлевшие от жары и спрятавшиеся в тень развесистого дуба пастушки. О том, что это именно военные люди, а не бродячий цирк или торговый караван, мальцам подсказал нестерпимый блеск надраенных кокард и мерный шаг, не сопровождаемый, однако, маршевыми песнями. Причина молчания становилась понятной при первом же взгляде на одуревших от жары, запыленных и пропотевших солдат, с ненавистью стиснувших зубы со скрипевшим на них песком и щурившихся от невыносимо яркого полуденного солнца.

Когда догадка переросла в убеждение, с мальчишек как рукой сняло дремоту, и они помчались в деревню наперегонки, сверкая грязными босыми ногами, с воплями: «Солдаты! Солдаты идут!»

Опустевшие от жары дворы мигом наполнились встревоженными жителями. Женщины в светлых рубахах и цветастых юбках стояли на крыльцах домов или у калиток, не решаясь выйти дальше, прикрывали рты кончиками платков, повязанных на головах, с напряжением всматривались вдаль. Мужчины собрались на небольшой, ровно утоптанной площадке вблизи колодца, служившей местом для немногочисленных деревенских сходов, и негромко переговаривались.

– Опять пришли по закромам шарить, – раздраженно проговорил коренастый крестьянин с окладистой пышной бородой и густой шапкой кудрявых волос. – Еще урожай не собрали, а им, ненасытным, все мало.

– Да нет, там целый взвод, не иначе, как к войне дело, – возразил ему другой – долговязый мужик, сложивший руки на груди. – Точно пришли парней в солдаты забрить.

– Дак не осень еще! – не согласился третий, раскуривший коротенькую глиняную трубочку крестьянин, в перепачканном кровью кожаном фартуке, по виду – мясник. У него подрастало трое сыновей, и слухи о возможной мобилизации всегда волновали его. – Нет, за хлебом и мясом пришли, черти окаянные. – Он презрительно сплюнул в сторону. – Ты им, Гаврила, шиш, а не харчи, – обратился он к старосте, невысокому щуплому мужичонке с седоватой бородой.

– Так и скажи, урожай еще не собрали, нет у нас ничего, – поддакнул соседу первый говоривший. – В прошлый раз они так прошлись по амбарам, что самим в пору было зубы на полку класть.

– Так а что я сделаю, если там солдаты? – произнес дребезжащим голосом староста. – Вдруг король и вправду готовится к войне с проклятыми республиканцами…

Все мужики, не сговариваясь, повернулись на юг и погрозили кулаками.

– …Тогда и парней забреют, и хлеб заберут, – мрачно закончил долговязый.

Так что когда вся измученная зноем солдатская процессия достигла первых домов, ее встречали нахмуренные и настороженные лица, впрочем, разглядывавшие не без интереса отдельных ее представителей.

Особое внимание деревенских жителей привлек явный предводитель процессии, высокий худощавый мужчина средних лет, облаченный в офицерский мундир и восседавший на великолепном гнедом жеребце. Раскрасневшееся лицо всадника можно было бы назвать красивым и даже утонченным, если бы не шрам на левой щеке, растянувшийся от глаза к уголку рта, немного приподнимавший его и придававший, таким образом, выражение постоянной злой усмешки. Темные глаза офицера с презрением рассматривали толпу, собравшуюся у колодца; руки в холщовых перчатках сжимали поводья и небольшой хлыстик с кожаным кнутовищем. Богатая упряжь лошади, щедро изукрашенная рукоять клинка и его дорогие ножны, а также сапоги всадника, изготовленные из очень хорошей кожи, выдавали в нем человека обеспеченного, высокого происхождения, это подтверждал и надменный взгляд, выискивавший среди деревенского люда старосту.

– Эй, кто здесь главный? – хриплым от усталости голосом с раздражением спросил офицер. Мужики помялись и толкнули вперед старосту, несмело придвинувшегося к визитерам.

– Я, господин, – дрожащим голосом негромко сказал старик, смущаясь и комкая в руках засаленный картуз. – Дозволено ли будет спросить, кто вы и что делаете в наших краях?

Всадник, раздражаясь от тихого голоса старосты еще больше, осадил нетерпеливо приплясывавшего коня и отчеканил:

– Вопросы задаю я. Солдат разместить и накормить. Коням – отдых и корм. Мне и моим спутникам – приличная гостиница. Денег на фураж и провиант получите.

Староста сконфузился еще сильнее, вместо ответа обернулся назад в поисках поддержки от односельчан и, не найдя ее, повернулся назад, но сказать от страха ничего не смог.

– Что непонятного? – пришел в бешенство офицер. – Или тебе, собаке, особые указания нужны?

В припадке гнева, потеряв всяческое самообладание, всадник размахнулся и ударил старосту хлыстом. Тот вздрогнул от неожиданности и боли, согнулся, прикрываясь руками, и залепетал:

– Не гневайтесь, господин, все сделаем, все сделаем, все найдем, накормим, разместим, – и от ужаса перешел и вовсе на бессвязное бормотание, но с места не сдвинулся.

К офицеру подъехал второй всадник, тоже высокий, но светловолосый и светлоглазый, с небольшой бородой, выглядевший несколько моложе своего спутника. Лицо его было спокойным и доброжелательным, взгляд ясным, несмотря на усталость от трудной дороги. Одет всадник был в штатское, однако выправка выдавала человека с военным прошлым, что подтверждалось и тем, как он уверенно держался в седле, и клинком в потертых ножнах, бившимся о бок наездника. Впрочем, левую руку он держал несколько скованно, так что человек с наметанным глазом без труда предположил бы наличие раны или даже увечья.

– Капитан, эдак мы ничего не получим, – негромко сказал он. – Люди перепуганы. Позвольте мне поговорить с ними.

Офицер раздраженно сделал неопределенный жест рукой, уступая место товарищу. Тот выехал чуть вперед и ласково спросил старосту:

– Как зовут тебя?

Тот, вжав голову в плечи, как будто ожидая нового удара, несмело ответил:

– Гаврила я, господин, староста местный.

– Любезный Гаврила, – продолжал тем же спокойным тоном второй всадник, – сделай милость, перестань трястись и выслушай, что нам надо. Солдатам требуется место, чтобы поставить палатки, да чтоб невдалеке река была и защита от солнцепека. Жара у вас стоит неимоверная, а мы люди к ней непривычные. Понимаешь?

– По… понимаю, – заикаясь закивал староста.

– Солдаты все пешие, покормить их надо хорошенько, оголодали они на сухарях. Деревня-то у вас крепкая, ты уж подсобери им на кашу с подливой и хлебца посвежее. Поди найдется? И выпить, но не так уж чтоб в голову ударило по пеклу.

– Найдется, – уже увереннее согласился старик.

– Ну а нам четверым, – всадник небрежно указал назад, – нужна хорошая гостиница, чтобы отдых был и еда приличная, и коням уход.

Староста, подслеповато щурясь, поглядел за спину всадника, и сказал:

– Постоялый двор у нас тоже имеется, как же иначе, через нас и торговый люд проходит, и господа с поручениями проезжают. Только вот… – заикнулся он снова, опасливо глядя на темноглазого офицера и опять вжимая голову в плечи, – только вот солдаты у нас отродясь не останавливались.

Он жалостливо всхлипнул и вновь обернулся назад, глядя на односельчан.

– Ну не останавливались, а теперь остановятся, – теряя терпение, ответил второй всадник. – Так покажи же нам, где разместиться, мы устали от долгой дороги и порядком напеклись на солнце.

Староста бухнулся на колени прямо в пыль и неожиданно громко запричитал:

– Господин, не погуби, ой, только не погуби!

Молчавшие раньше мужики за его спиной заволновались и стали перешептываться.

– Да что такое! – с изумлением вскрикнул штатский. – Клянусь честью, я терпелив, но и моему терпению скоро придет конец.

– Вы слишком терпеливы, Альтаир, – прошипел первый всадник. – Пара хороших ударов приведет его в чувство.

И он было замахнулся вновь, как староста вскочил на ноги и заголосил:

– Солдаты ж ваши луговину всю вытопчут, запасы все подъедят, баб наших перепортят, как же мы дальше-то жить будем! Ой, не погуби, господин!

Он вцепился в свои жидкие седые волосенки и снова бухнулся в пыль.

Штатский, мученически закатив глаза, не торопясь спешился и, подойдя к старосте, ухватил его за локоть, поднял и поставил перед собой.

– Солдаты здесь ненадолго. За прокорм оплатим. Баб не обидим, – глядя прямо в глаза старику, четко и громко, так, чтобы услышали все мужики, произнес он. – Покажешь куда идти, или разговор снова будет вести капитан?

Староста, услышав заветные слова «ненадолго» и «оплатим», засуетился и беспрестанно кланяясь, поманил нескольких мужиков из толпы, по ходу раздавая им указания. Всадники, обменявшись взглядами, с облегчением вздохнули. Капитан позвал взводного и негромко стал ему что-то объяснять, а штатский вернулся назад. Кони прибывших расступились, и жители деревни, наконец, получили возможность рассмотреть оставшихся двоих примечательных членов этой устрашающей для них процессии.

Третьим всадником был юноша лет семнадцати, с небольшими светлыми усиками и нежным лицом, скромно, но прилично одетый. На боку у него висела сумка с письменными принадлежностями, а к седлу был приторочен небольшой сундучок с довольно увесистыми для его размеров замками. Его пегая кобылка была ладной лошадкой, но с великолепными жеребцами первых двух всадников не шла ни в какое сравнение. Несмотря на свой юный возраст и общую утомленность от дороги и жары, юноша хорошо держался в седле и насмешливо посматривал на поднявшуюся суету. Вместе с тем, в его движениях иногда проявлялась некая неловкость, это можно было заметить по тому, как он нерешительно оборачивался назад или нарочито внимательно рассматривал деревенские окрестности.

Причиной же этой неловкости, очевидно, был четвертый всадник, а вернее сказать – всадница. Ее, скрытую доселе от взглядов рослыми конями и крупными фигурами мужчин, деревенские заметили не сразу, а рассмотрев – взволновались еще больше. Всадница была невысокой женщиной выдающейся красоты, восседала она на небольшой ухоженной лошадке по-мужски, фигуру подчеркивал хорошо скроенный серый дорожный костюм из дорогой ткани. Каштановые волосы были уложены в замысловатую прическу и спрятаны под изящную шляпку, с которой спускался светлый прозрачный шарф, защищающий ее обладательницу от солнца и пыли. Лицо ее привлекало правильностью черт, темные глаза смотрели дерзко, а небольшие, но пухлые губы были плотно сомкнуты, что придавало всему облику дамы независимый и даже вызывающий вид. Во взглядах, бросаемых на всадницу исподтишка деревенскими мужиками, сквозило неприкрытое восхищение; женщины же из близлежащих домов, которым удалось ее разглядеть, с неудовольствием отметили ее ладную фигурку, плотно обтянутую камзолом и брюками. Мужская одежда представлялась им и вовсе делом недопустимым, что заставляло их кривиться еще больше, а всадницу, замечавшую устремленные на нее взоры – плотнее поджимать губы и напускать на себя еще более независимый вид.

Впрочем, взаимное разглядывание скоро прекратилось, поскольку к всадникам подошел один из деревенских, вызвавшись проводить их к постоялому двору, и процессия направилась по главной дороге дальше на юг. Солдаты же, нарушив с позволения взводного строй, с нескрываемой радостью и облегчением устремились на предоставленный в их распоряжение луг, на ходу разоблачаясь и бросая вещи. Самые нетерпеливые, на бегу раздевшись до исподнего, ныряли в реку, с наслаждением охлаждаясь в ее прозрачных струях и смывая грязь долгого перехода.

Всадники же вскоре добрались до небольшого постоялого двора и, оставив коней на попечение шустрого мальчонки, вошли внутрь. Провожатый поклонился и ретиво удалился, предоставив гостям действовать в дальнейшем самостоятельно.

Внутри гостиницы было довольно чисто и светло, хотя обстановка отличалась простотой, если не сказать скудостью. Навстречу путешественникам уже спешила хозяйка, немолодая, полная, но проворная женщина, с внимательным взглядом и учтивой улыбкой.

– Отдельную комнату для дамы и нам что-нибудь поприличнее. Воды помыться. Через час – обед, – в свойственной ему отрывистой манере скомандовал офицер, не утруждаясь приветствиями. Хозяйка быстро согнулась в поклоне и собралась уже уйти с распоряжениями, как внезапно была остановлена словами дамы.

– Нет, – неожиданно промолвила красавица певучим голосом.

– Что – «нет»? – недовольно поинтересовался офицер, а остальные мужчины удивленно посмотрели на нее.

– Нет – это значит, что я не останусь в этом клоповнике, – холодно пояснила дама. Она прошлась по трапезной, оглядев грубо сколоченные столы, развешанные под балками связки острого перца, лука и чеснока, и встала у окна, сокрытого до половины белой узорчатой занавеской.

Хозяйка в недоумении посмотрела на капитана.

– В деревне, конечно, есть еще одна гостиница, но, добрые господа, я не советую вам туда заселяться, – торопливо заговорила старая женщина. – «Синий огонь» пользуется дурной славой в наших местах, посетителей опаивают там страшным зельем, это может плохо кончиться для вас всех.

Офицер махнул рукой, оборвав речь хозяйки, и обратился к даме.

– Мы довольно терпели ваши прихоти весь этот путь, показавшийся нам чересчур длинным, – с нескрываемым раздражением произнес капитан. – И вот когда мы наконец достигли того места, где, я надеюсь, мы вскоре распрощаемся, перестаньте изводить нас своими условиями. Другой приличной гостиницы в деревне нет, так что следуйте наверх и там извольте ожидать прибытия канцлера. В противном случае я привяжу вас в конюшне рядом с вашей кобылой, и пропадите вы пропадом.

Произнеся эту слишком многословную для него тираду, мужчина подошел к даме и схватил ее за локоть с намерением оттащить к лестнице, но она отстранилась и твердо ответила ему:

– Не пойду. Пусть я прибыла сюда и не по своей воле, но вам было сказано сопровождать меня со всей возможной учтивостью. Так что оставаться в этом клоповнике, как я и сказала раньше, я не собираюсь.

– А где же вы тогда заночуете, госпожа? – взволнованно спросил юноша.

– В этой деревне наверняка найдется какой-нибудь приличный дом, где лучше следят за чистотой и где я не буду вынуждена оставаться под одной крышей со всяким сбродом, – ответила дама, не отводя взгляда от окна. – Вот хотя бы там, – она изящным жестом отодвинула занавеску и указала на дом, стоявший на пригорке в небольшом отдалении.

Офицер, стараясь успокоиться, стиснул зубы так, что заходили желваки. Подошел его светловолосый товарищ и, взглянув в окно на пригорок, обратился к стоявшей у лестницы растерянной хозяйке:

– А чей это дом, добрая женщина?

Та, в волнении теребя в руках фартук, ответила:

– Там живет вдова с двумя детьми. Дом у нее и вправду хороший, живет она в достатке, но поверьте, господа, в моей гостинице нет никаких клопов, все постели чистые и ужин достойный.

– Вдова, – усмехнувшись, отвернулась от окна красавица. – Вот и чудно! Едва ли она откажет в приеме несчастной женщине, тоже лишившейся мужа, не так ли?

Ирония, сквозившая в ее голосе, была столь явственна, что офицер поморщился от ее слов и что-то злобно пробормотал себе под нос, а юноша вновь сконфузился и стал внимательно рассматривать кухонную утварь на полках в трапезной. Светловолосый мужчина спокойно взглянул на спутницу и ответил:

– Ну что ж, если так вам угодно. Только помните, что когда светлейший канцлер повелел относиться к вам со всей учтивостью, он не преминул напомнить, чтобы мы не спускали при этом с вас глаз. Посему приюта у вдовы мы будем искать с вами вместе. Вы же, господа, – он повернулся в сторону офицера и его юного спутника, – оставайтесь здесь и насладитесь заслуженным отдыхом. Я навещу вас позднее.

Юноша вежливо поклонился, на его лице явно читалось нетерпеливое ожидание возможности подняться в комнату.

– Вы слишком добры, Альтаир, – раздраженно потирая лоб, сказал офицер. – Эта змея еще попортит вам кровь. Впрочем, дело ваше. Увидимся за ужином. Хозяйка, веди – повернулся он к женщине, по-прежнему ожидающей у лестницы.

Та с поклоном пригласила гостей наверх, и двое последовали за ней.

– Прошу, – Альтаир лаконичным жестом указал даме на дверь. Та метнула на него злобный взгляд и вышла на улицу. Он поспешил за ней и в дверях столкнулся со старостой, который тут же втянул голову в плечи и попытался остаться незамеченным.

– Да ты мне как раз и нужен, любезный Гаврила, – обрадовался Альтаир. – Отведи-ка нас вон к тому дому на пригорке. Дама пожелала остановиться на ночлег там.

Староста смутился, замялся и попытался что-то объяснить, но вновь лишился дара речи и только как рыба открывал и закрывал рот.

– В чем проблема? – нахмурился светловолосый.

– Господин, а почему же вы… это очень хороший постоялый двор, – чуть не плача забормотал староста.

Альтаир покачал головой и, ничего не объясняя, направился вслед за дамой, решительно шагающей на конюшню. Староста последовал за ними.

– Госпожа! – окликнул даму ее светловолосый спутник. – А лошадки-то останутся здесь. Им клопы не страшны, – насмешливо пояснил он, глядя, как брови красавицы изумленно поползли вверх.

– Так что же это я… пешком пойду туда? – возмущенно проговорила она.

– Так тут недалеко, так ведь, Гаврила? – весело обратился к старику Альтаир. – Прибавим же шагу и получим долгожданный для нас всех отдых.

Дама молча всплеснула руками, но упрямо двинулась к пригорку. Альтаир и староста последовали за ней.

Пока они шли к дому вдовы, Альтаир рассматривал деревню. Селение производило на него двоякое впечатление. Часть его была представлена крепкими, добротными домами, хотя и с глиняными, но белеными стенами, с аккуратными голубыми ставенками. Окошки были задернуты чистыми занавесками, а подворья окружены ровными крепкими заборами, из-за которых выглядывали любопытствующие темноволосые головенки ребятишек и мелькали светлые рубахи женщин. Другие же постройки заросли бурьяном и смотрелись откровенно заброшенными, с торчащими гнилыми досками и провалившимися соломенными крышами. Невдалеке стояла небольшая старинная церквушка с одной маковкой, рядом прилепилось крохотное одноэтажное строеньице.

Когда путники подошли к нужному дому, староста помялся на пороге, затем забарабанил в калитку и дребезжащим голосом завопил:

– Ольга! А, Ольга! Выйди, это я, Гаврила, дело есть!

Ответом было молчание. Даже собаки не лаяли, хотя Альтаиру показалось, что за высоким забором звякнула цепь и мягко затрусили чьи-то лапы.

– Ольга! – вновь заголосил староста. – Вот проклятая баба, – тихо добавил он. – Нет с ней никакого сладу, упрямая!

– А давайте-ка попробую я, – насмешливо сказала дама и решительно толкнула калитку. Та отворилась, и красавица уверенно ступила на вымощенную плоским камнем дорожку, ведущую прямо к дому. Мужчинам ничего не оставалось, как следовать за ней.

Пока они шли, Альтаир осматривался и подмечал идеальный порядок, царивший на подворье. Всюду чувствовалась крепкая хозяйская рука: в чисто выметенных дорожках и аккуратно сложенной поленнице; в ровных, словно проведенных по нитке, грядках с наливающимися сочными овощами; даже курицы не разбредались по всему двору, а неспешно прогуливались квохча возле курятника. Слева от дома стояли небольшой сарай и летняя кухонька, а справа притулилась банька. Сам дом производил приятное впечатление и разительно отличался от всех других, увиденных Альтаиром в деревне: деревянный, двускатный, с общей крышей для жилой части и хлева, с высоким каменным подполом, резными наличниками и неожиданными крохотными клумбами под окнами, на которых весело пестрели садовые цветы.

У самого входа и вправду был цепной пес – острый слух не подвел Альтаира, но охранник сидел неподвижно, высунув красный мокрый язык, и молча следил за незваными гостями огромными светло-карими глазами.

Не успели посетители ступить на крыльцо, как дверь без скрипа распахнулась и на пороге появилась женщина, очевидно, та самая Ольга, судя по тому, как староста стал ей приветственно махать скрюченными руками. Оценив жалкий вид Гаврилы и след от хлыста, багровеющий через все его лицо, хозяйка перевела строгий взгляд серых глаз на посетителей, сложив руки на груди.

Насколько ее дом был непохож на все другие деревенские постройки, настолько и сама хозяйка, как увидел Альтаир, отличалась от местных женщин. Светлые волосы не были покрыты платком, но тщательно зачесаны гребешком и уложены в тугой узел на затылке. Вместо белой рубахи и цветной юбки, едва прикрывавшей лодыжки, женщина была одета в глухое светло-синее льняное платье в пол, подчеркивающее ее высокий рост и стройную фигуру. Спину она держала прямо, взгляд был открытый, но в нем не просматривалось ни капли любопытства, а лишь, напротив, настороженность и явно выраженное желание поскорее избавиться от незваных гостей.

– Ольга, вот ты где, – задребезжал староста, – я зову-зову тебя, а ты не откликаешься.

Хозяйка промолчала, ожидая продолжения.

– Гости к нам пожаловали издалека. Солдаты его величества и вот господа сопровождающие, – с полупоклоном в сторону приезжих сообщил старик.

– Ну а ко мне какое дело? – ответила Ольга.

– Жить у тебя хотим, – вмешалась приезжая дама, с усмешкой выступая вперед. – Пустишь?

Хозяйка пристально посмотрела на красавицу, и на ее лице промелькнуло что-то очень быстрое, почти неуловимое, как рябь на воде от легкого ветерка, сменившись затем прежним непроницаемым выражением.

– Надолго? – помолчав, спросила она, не сводя глаз с приезжей.

– Мы ждем вестей от светлейшего канцлера либо его личного прибытия, – сообщил Альтаир. Староста, услышав это, тихонько ахнул. – Рассчитываем на три-четыре дня, максимум на неделю.

Ольга окинула быстрым равнодушным взглядом мужчину и снова посмотрела на даму. Та как ни в чем ни бывало, по-свойски поставила одну ногу в хорошеньком кожаном ботинке на ступеньку и помалкивала в ожидании ответа.

– Проходите, – кратко сказала, решившись, хозяйка, и староста облегченно вздохнул.

– Ну, я пошел, добрые господа, ежели чего, мой дом у самой церкви, рядом с отцом Михаилом, батюшкой нашим, – скороговоркой произнес он, последние слова договаривая практически на бегу. Но его уже никто и не слушал, поскольку Ольга прошла в дом, а гости последовали за ней.

В доме, как и во всем подворье, царила совершенная чистота. Полы были выскоблены добела, пахло травами и свежим хлебом. Обеденный стол, располагавшийся справа от входа, был накрыт скатертью, его украшал глиняный кувшин с охапкой полевых цветов. В углу у окна стояла небольшая конторка, на которой ровными рядами лежали бумаги и бухгроссы, в глубине у печи виднелся шкаф с посудой и кухонной утварью, начищенной до блеска. Печь, не топленная по случаю жары, выделялась недавней побелкой, на ней были развешены травы, чей аромат донесся до гостей сразу при входе. Угол за печью был отделен занавесью, оттуда раздавался приглушенный шепоток, по-видимому, там находились спальные места. Слева стояло несколько сундуков, накрытых вышитыми салфетками, вдоль окон – две широкие лавки.

– Что, госпожа, может лучше вернуться в гостиницу? – насмешливо спросил Альтаир спутницу, осмотрев простую, хоть и безукоризненно чистую обстановку дома.

– А вот и нет, – беззаботно ответила та, проходя дальше и без приглашения усаживаясь за стол. – Мне тут очень нравится. Чувствую себя как дома, знаете ли.

Альтаир недоверчиво хмыкнул, ибо знал, как выглядит поместье дамы, откуда ее забрали в это вынужденное и неприятное для всех путешествие. Но дом Ольги ему и вправду понравился, а сама хозяйка, несмотря на холодный прием, производила достойное впечатление. Одним словом, он решил остаться, поскольку и сам изрядно утомился от дороги и жары и мечтал глотнуть чего-нибудь холодного и хотя бы на часок прилечь отдохнуть.

– Тогда позвольте представиться, добрая хозяйка, – решил проявить любезность Альтаир. – Я – Александр Альтаир, чиновник особых поручений при светлейшем канцлере. Моя спутница – Мелисса Бек, графиня Атмаара.

– Графиня, значит, – ровно произнесла хозяйка, и гость уловил едва заметное волнение на ее лице. – Добро пожаловать, ваше сиятельство, – сопроводила она свои слова непринужденным полупоклоном, неожиданно элегантным для женщины низкого сословия. – И вам, господин, добра, – Ольга отвесила легкий поклон и ему с таким же равнодушным выражением лица. – Извольте присесть, – пригласила она, словно не обращая внимания на то, что Мелисса уже давно сидела за столом, скривив рот в легкой усмешке, – сейчас вам накроют обед.

Ольга на мгновение скрылась за занавесью и вернулась оттуда вместе с миловидной высокой девочкой лет десяти, с длинной русой косой и серыми глазами. Сходство между ними было столь очевидным, что позволило Альтаиру с уверенностью предположить их родство.

– Аннушка принесет вам умыться, – распорядилась хозяйка, и столько нежности было в этом неожиданном для внешне беспристрастной Ольги ласковом обращении, что Александр утвердился в своей мысли о родственной связи между женщиной и девочкой.

Сама хозяйка, тем временем, ненадолго вышла из дома и, пока Аннушка подносила гостям медный таз, кувшин с водой и белоснежные полотенца, вернулась с темноволосой симпатичной смуглянкой в светлой рубахе и пестрой укороченной юбке. Девушка с любопытством оглядела гостей и поприветствовала их низким поклоном, после чего стала быстро накрывать на стол. Альтаир с облегчением освободился от камзола и отстегнул клинок, обмыл руки и лицо и позволил себе, наконец, немного расслабиться. Аннушка поднесла ему кружку холодного узвара, и он, сделав глоток, почувствовал, что напряжение последних дней слегка его отпустило. Мелисса сидела напротив, постукивая холеными пальцами по столу, и казалась вполне спокойной и мирной, но Альтаир знал, что спокойствие ее обманчиво. «От этой женщины всегда нужно ждать подвоха», – мысленно напомнил он себе. «Расслабляться нельзя, еще ничего не кончено. Вот только когда прибудет светлейший…»

Мысль о том, что канцлер, скорее всего, не прибудет сам, а лишь пришлет гонца с дальнейшими указаниями, ему очень сильно претила, но такой вариант был более вероятным, чем приезд светлейшего в эту дыру. И женщина эта, и ее тайна, порученные его попечению, а сверх того – ее внезапные капризы и прихоти – все это очень не нравилось Альтаиру, он, признаться, в который раз уже пожалел об оставленной военной стезе и полученной следом должности специального порученца. Но он понимал, что ему нет пути назад, как знала теперь о его несчастной доле и милая Аннушка, поливавшая ему из кувшина, но не дрогнувшая ни единым мускулом при виде его искалеченной левой руки.

От невеселых мыслей его отвлек аромат поданной еды, и стало видно, что в доме, несмотря на простую обстановку, действительно был достаток. Смуглянка поставила перед гостями несколько плоских тарелок со свежими овощами, травами и сырами, добавила пару теплых лепешек, но главное, что приковало внимание сильно проголодавшихся путников, булькало в большом глиняном горшке и представляло собой чудеснейшую мясную похлебку с картофелем и специями, что по деревенским меркам было непозволительной роскошью. Но гости над этим долго раздумывать не стали, и даже графиня на какое-то время перестала напускать на себя высокомерный вид и накинулась на еду, обжигаясь и глотая крупные куски. Немного погодя Альтаир опомнился и обратился к Ольге, стоявшей поодаль и негромко переговаривавшейся со смуглянкой:

– А что же ты, добрая хозяйка?

– Мы поедим позже, – сухо ответила она и, прервав беседу с девушкой, скрылась за занавесью. Смуглянка вернулась прислуживать за столом и, судя по тому, какие заинтересованные взгляды она бросала на рослого, видного Альтаира, то была не прочь оказать ему и другого рода услуги.

Мелисса заметила эти взгляды и насмешливо фыркнула, но насытившись, пришла в благожелательное состояние духа и не стала вслух комментировать увиденное. Альтаир же в полном молчании закончил трапезу и с блаженством откинулся на спину, сдержанно поблагодарив в отсутствие хозяйки смуглянку за сытный обед. Та блеснула белозубой улыбкой и стала ловко собирать посуду со стола, стараясь продемонстрировать все прелести стройной фигуры. Однако эта демонстрация была вскоре пресечена взглядом строгих глаз Ольги, которая вышла из-за занавеси с ребенком на руках. Девушка вспыхнула, потупилась, молниеносно закончила уборку и, повинуясь одному лишь кивку, скрылась в спальном отделении.

– Вам, графиня, постелят там, – хозяйка указала за занавесь. – Вам, господин, придется расположиться на этой лавке, но, – поспешила добавить она, – не извольте беспокоиться, она вполне широкая и мы для мягкости добавим вам перину.

– Все в порядке, добрая хозяйка, – с улыбкой ответил Альтаир, – мне доводилось ночевать и в условиях куда как менее приятных, чем в твоем уютном жилище.

Он поглядел на ребенка на руках у Ольги. То была девочка с прелестным личиком и буйными каштановыми кудрями. Карие глазки искрились любопытством, на губах играла очаровательная улыбка. Малышке на вид было лет пять, и Альтаир про себя отметил, что девчушка довольно велика, чтоб находиться на руках у матери. Однако стоило Ольге опустить ребенка на пол, как все прояснилось: девочка сильно хромала, и, несмотря на всю ее резвость и детскую непоседливость, было понятно, что любое передвижение сопровождается сильной болью.

Графиня тоже проследила за ребенком с какой-то неизвестной для Альтаира прежде отчужденностью и даже некой задумчивостью, но накатившаяся вновь усталость и нега после сытного обеда не позволили ему поразмыслить над метаморфозами в выражении лица Мелиссы, и он разрешил себе подумать об этом позднее.

Графиня же, вполне освоившись в своем временном пристанище, теперь заявила, что желает помыться.

– Распорядись принести горячей воды, хозяйка, – с прежней надменностью сообщила она. – Да побольше, побольше! Мне кажется, что за время нашего путешествия я собрала на себе всю пыль юга. И скажите, любезный господин Альтаир, – повернулась графиня к своему спутнику, – когда же доставят мои вещи?

– Мне нужно сообщить об этом взводному, – пожал плечами тот.

– Так поторопитесь, – холодно заметила Мелисса. – Или вы предложите мне после мытья остаться в своем первозданном виде?

– Матушка, – тихонько обратилась к Ольге сероглазая Аннушка, прежде скромно сидевшая на лавке и посматривавшая на гостей издали, – мы могли бы отправить с таким поручением Антона.

– Зови его, – согласилась мать. – Где расположились ваши люди, господин? – обратилась она к Альтаиру.

– Здесь недалеко, на лугу. Если бы нашелся клочок бумаги и карандаш, я бы отправил посыльного с запиской, и тогда вещи графини незамедлительно доставят.

Ольга прошлась к конторке и подала Альтаиру лист бумаги, перо и чернильницу. Пока он писал коротенькое сообщение взводному, то про себя отметил, что хозяйка далеко не так проста, как могло бы показаться. И как следовало быть деревенской вдове, которая осталась одна с двумя детьми.

Когда он закончил писать, в дом вошел босой парнишка лет двенадцати со смышленым, хоть и чумазым лицом. Альтаир отдал ему записку, объяснив, где найти солдат, а сам, несмотря на непреодолимое желание улечься на обещанную хозяйкой лавку и уснуть на пару часов, решил отправиться в гостиницу и обсудить дальнейшие планы с капитаном. В доме тем временем суетились с лоханью и горячей водой.

– Воспользуюсь моментом и навещу капитана, любезная графиня, – громко заявил Альтаир.

– Будьте спокойны, в мыльной пене и без одежды я никуда не сбегу, – ядовито согласилась Мелисса.

– Надеюсь, вашего благоразумия на это хватит, – кивнул ей порученец. – Не в ваших интересах сейчас усложнять и так весьма затруднительное положение.

Графиня промолчала, проигнорировав последнее замечание. Альтаир же продолжил, обращаясь к Ольге:

– Насчет расходов не изволь беспокоиться, хозяйка. Мы все возместим.

Та просто кивнула в ответ и, подхватив на руки младшую девочку, покинула дом. Альтаир, потоптавшись на месте, с неудовольствием надел опостылевший камзол, подумав о том, что и ему не лишним было бы сменить белье, пристегнул клинок и собрался было последовать за хозяйкой прочь из дома, как вдруг кое-что увиденное на несколько мгновений его задержало.

В темном углу возле двери обнаружилось еще одно очень существенное подтверждение того, что Ольга и вправду не так проста. Практически незаметный для посторонних глаз, но не укрывшийся от цепкого взгляда бывшего солдата, который распознал бы оружие в любом возможном, даже самом неожиданном предмете, стоял заостренный с одного конца толщиною в палец метровый стальной прут.

Глава 2. Пятнадцать лет до взрыва. Христина

Юная Христина с малых лет знала, что ее единственное богатство – красота. Матушка часто приговаривала, расчесывая великолепные локоны девочки, струящиеся почти до земли, что она должна благодарить богов каждый день за свое хорошенькое личико и усердно просить их о богатом муже. Христина в богов не верила, ни в старых, ни в новых, но понимала, что мужчина, крепко стоящий на ногах, ей и вправду необходим.

Ее мать, довольно привлекательная, еще не старая женщина, мучилась с пьющим супругом, частенько оставлявшим в ближайшем трактире те скромные деньги, которые ему удавалось выручить за шитье и ремонт сапог. Но уйти от него она не могла, хотя ей и оказывали знаки внимания другие мужчины, и потому вновь и вновь ласково приглаживая роскошные волосы дочери, со слезами внушала ей: «Проси богов о хорошем муже, девочка, о хорошем муже!»

Таковым мог бы стать в будущем сын пекаря, розовощекий высокий парнишка, живущий на соседней улице. Христине нравилось, когда он тайком от отца приносил ей ароматные, присыпанные дорогущей корицей булочки. Но рассматривая свое отражение в маленьком тусклом зеркальце, она часто думала о том, что достойна в жизни чего-то большего, чем просто вкусная выпечка.

Грамоте ее, конечно, не учили, так что легенд и сказок она не читала. Но в городок частенько приезжали бродячие артисты и показывали представления о рыцарях и принцессах. Глядя на бутафорские украшения, фальшивые короны и платья, кое-как смастеренные из обрывков занавесей и старых юбок, Христина представляла себя на месте героев. Конечно, ее не манила жизнь заезжей актрисульки, после спектакля спешившей в ближайший трактир в поисках местного парня, который за медную монету запускал свои лапы в ее корсаж. Девочке хотелось быть настоящей знатной дамой, имеющей роскошные туалеты и собственную карету, служанок и огромный дом. Муж в этих мечтах был всегда где-то на заднем плане, представляясь ей некоей смутной фигурой, преподносящей то кольцо с огромным бриллиантом, то тяжелое жемчужное ожерелье.

Тем омерзительнее было возвращаться в грязную конуру, именовавшуюся их домом, где на лавке валялся бесчувственный отец, а над ним причитала мать, потрясая пустым кошельком.

Ожидание чудесной жизни в бедной лачуге было подчас настолько невыносимым, что Христина, наглядевшись вдоволь в зеркальце, выбегала из дома и часами просто бродила по улицам в поисках хоть малейшей возможности приблизиться к мечте.

И вот однажды ноги принесли ее на маленькую заброшенную улочку, где она, похоже, еще никогда не бывала. Христина с удивлением рассматривала заколоченные двери и ставни, полустертые буквы на вывесках, прогнившие ступени, ведущие в выломанные проходы. Стены многих домов изрядно заросли плющом и диким виноградом, неухоженные палисадники утопали в густой траве. Страшно девчушке не было, скорее стало любопытно, почему возникло такое запустение в этом уголке процветающего в общем-то города.

Вдруг одна из немногих уцелевших дверей открылась, и оттуда выглянула старуха. На ней был диковинный халат, расписанный яркими цветами и птицами, на голове накручен лиловый тюрбан, полностью скрывавший волосы. Она обладала стройной фигурой и двигалась довольно проворно, несмотря на почтенный возраст, который выдавали глубокие морщины и совершенно седые брови.

– Здравствуй, красавица, – приветливо обратилась старуха к Христине.

– Добрый день, госпожа, – присела в неглубоком поклоне девочка.

– Я заметила тебя в окно. Как ты оказалась в этой глуши?

– Я…я просто гуляла, госпожа, – немного растерялась Христина.

– Хорошо, что ты пришла, мне как раз нужна помощница. Ты, верно, не откажешься немного поработать в обмен на медную монету? – старуха цепким взглядом окинула старое платьице девочки и ее стоптанные башмаки.

– Не откажусь, – смело ответила Христина.

Тогда старуха поманила ее узловатым пальцем и скрылась в проеме двери.

Девочка, нерешительно потоптавшись на пороге, зашла вслед за ней и очутилась в необычной комнате. Всюду царил полумрак, и когда глаза Христины привыкли к темноте, она разглядела огромное количество разных трав и растений, источавших дурманящий аромат. Все здесь привлекало к себе внимание: подвешенные к потолку пучки сухих трав и кореньев, расставленные на полках горшки разных размеров с молодой порослью и старыми многолетниками, ровными рядками разложенные по отдельности стебли, листья и соцветия на огромном столе, занимавшем почти всю комнату, полки со стеклянными склянками. В глубине находился большой разожженный очаг, над которым висел закопченный котелок. В нем что-то булькало, брызги иногда попадали на огонь, отчего потрескивание поленьев перемежалось шипением.

Старуха подала Христине кожаный фартук и объяснила, что надо делать. Работа и вправду была несложная, но требовала ловкости тонких пальцев – девочка перетирала в маленькой ступке корешки и стебли растений, которые подавала ей хозяйка, и ссыпала их в узкие склянки. По мере выполнения работы старуха говорила ей названия растений и разъясняла их полезные свойства.

– Болеголов – от сердечной болезни, – бормотала она, – заваривать при полной луне и принимать три раза в день по маленькой ложке в течение двух недель. А эту травку, – подала старуха Христине небольшой пушистый пучок с тонкими длинными листочками, – нужно иметь при себе каждой девушке для облегчения женских болей. Разотри ее хорошенько, детка, да понюхай. Чувствуешь, каков аромат? Он помогает отличить ее от другой похожей травы, – старуха подала ей новый пучок, – это кислянка, бесполезное для таких дел растение. – Она поднесла траву прямо к носу Христины, – но если заварить ее вместе с корнем живицы, то можно получить неплохое снадобье от резей в животе.

Девочка внимательно слушала и усердно выполняла поручения старухи, так что вскоре вся работа была переделана. Хозяйка осталась довольна и дала Христине два медяка.

– Благодарю, госпожа, – присела в поклоне девочка. – А… могу ли я навестить вас завтра? Если дела для меня не найдется, я бы просто послушала про травы и снадобья.

Старуха внимательно посмотрела на Христину и, усмехнувшись, сказала:

– Ну что ж, пальцы у тебя ловкие, ум живой. Читать ты не умеешь, но возможно, это и к лучшему. Приходи. Научу тебя кой-чему, глядишь, и пригодится.

Госпожа Фармоза оказалась превосходным учителем, а Христина – усердной ученицей. Каждый день девочка прибегала к старухе и погружалась в удивительный мир растений. Вместе они рассматривали, нюхали, пробовали на вкус, сушили, заваривали, измельчали в кашицу, перетирали, настаивали, смешивали и разделяли. Узловатые коричневые пальцы старухи с любовью выкладывали на стол в безупречном порядке все новые и новые травы и цветы, а Христина с бесконечным интересом изучала и запоминала каждую мелочь, на которую указывала наставница. Вскоре старуха дозволила ей самостоятельно варить несложные зелья и смешивать настойки, а через какое-то время начала отправлять с посланиями к покупателям. Некоторые приходили сами, но иногда прибегали слуги. В таких случаях госпожа Фармоза смешивала настойки самолично, не допуская Христину даже к наполнению склянок.

Однажды в лавку зашла юная девушка, немногим старше самой Христины. Она подала старухе надушенную записку, начертанную затейливым аккуратным почерком, и осталась в ожидании ответа. Госпожа Фармоза нахмурилась и, что-то пробурчав себе под нос, добавила громко:

– Надеюсь, твоя хозяйка знает, что делает, – и, надев истертые кожаные перчатки, начала собирать состав.

Когда все было готово, девушка передала старухе увесистый мешочек, и с поклоном приняв склянку, быстро удалилась.

Заметив изумленный взгляд ученицы, брошенный ею на тяжелый кошель, старуха со вздохом призналась:

– Некоторые заказы, несмотря на их дороговизну, не представляют для меня никакой радости, детка. Но в вашей стране женщинам иногда приходится добывать себе свободу очень сложными способами.

Христина была умной девчушкой и поэтому решила не только покрепче держать язык за зубами, но и внимательнее присматриваться к работе старухи при выполнении особых заказов.

Неграмотность девочки осложняла процесс усвоения новых знаний. Госпожа Фармоза не затрудняла себя учить ее чтению, но вскоре Христина запомнила, как выглядят первые буквы подписанных банок с припасами и могла самостоятельно ориентироваться в их содержимом. Из букв складывались слоги, из слогов – слова. Так понемногу Христина обрела простые навыки чтения, но писать так и не выучилась.

Обучение у старой травницы длилось уже почти полгода, как случилась беда. Впрочем, в дальнейшем Христина часто думала о том, что происшедшее в итоге изменило ее жизнь к лучшему: не останься она сиротой, Фармоза не взяла бы ее к себе и не стала бы растить как родную дочь.

Отец Христины, придя после очередной попойки домой, пытался раскурить трубку, да уснул за этим занятием, уронив уголек прямо на соломенный тюфяк. Мать, крепко спавшая после тяжелой поденной работы, запаха гари не почувствовала. Поэтому Христина, вернувшись от старухи, нашла вместо дома лишь обгоревшие стены. Соседи, занятые тушением пожара и спасением собственных жилищ, на дочку сапожника никакого внимания не обратили, и девочка, едва сдерживая рыдания, помчалась обратно к Фармозе. Бездетная старуха, успевшая привязаться к прелестной и сообразительной ученице, сварила ей успокаивающий отвар и предложила остаться жить у нее. С того дня Христина стала ее названной дочерью и приступила к постижению не только целительных, но и темных сторон науки о растениях.

Так прошло несколько лет. Христине жилось у госпожи Фармозы сытно и нетягостно. Старуха по-своему полюбила сироту, ценила ум и молчание девушки и постоянно награждала ее звонкими монетами, все глубже посвящая в тайны своего ремесла.

Они часто ходили в лес, и хотя Христина считала эти прогулки довольно скучными, но не могла не признать, что они всегда приносили ей пользу. Неспеша бродили они с корзинками по тропинкам, то целыми днями охотясь за одним-единственным корешком, то за час с небольшим срезая целые снопики ароматных трав и молодых веточек.

Фармоза доверяла больше своему обонянию и прикосновениям шершавых пальцев, чем зрению, поэтому любила ощупывать стволы деревьев, разрывать и обнюхивать ямки у корней старых дубов, бережно подкапывать моховые подстилки и перебирать прелую прошлогоднюю листву. В поисках нужных трав женщины могли забрести далеко, в самую глушь, но старуха всегда правильно запоминала пройденный путь и с уверенностью находила дорогу обратно. Бывало, утомившись от долгого хождения, травницы присаживались на поваленное дерево и доставали припасенные хлеб и молоко. В тишине поглощая пищу, Христина слушала лес и чувствовала его дыхание, движение соков в деревьях и взмах крыльев самой маленькой пичуги; ей казалось, будто она могла угадать, как из-под земли пробивается к свету скромный росток и наливается алым цветом земляничинка, к которой осторожно пробирается крошечная мышка. Девушка слушала, слышала и чувствовала себя частью леса, таким же осторожным, но крепким растеньицем, как и те, которые лежали в ее корзинке.

За редкими травами наведывались на рынок, когда приезжали купцы из дальних стран: местные жители госпожу Фармозу недолюбливали, если не сказать – боялись, но ее юную спутницу всегда привечали за милое личико и обходительное обращение. Собственный доход позволил Христине не только обзавестись парой приличных платьев и хорошеньких башмаков, но и время от времени баловать себя милыми безделушками, вроде броши на корсаж или беленьких перчаток, отчего щеки девушки очаровательно розовели, а взгляды, пущенные ей вслед мужчинами, становились все более продолжительными.

Как-то раз, после выполнения очередного «безрадостного» поручения (а старуха постепенно стала привлекать Христину к изготовлению и таких сборов), женщины сели передохнуть у огня за чашкой ароматного чая с булочками – румяный сын пекаря продолжал исправно снабжать красавицу свежим угощением. Старуха, задумчиво рассматривая ученицу, неожиданно нарушила молчание:

– Ты стала совсем взрослой, Христина. Скоро ты не сможешь оставаться со мной.

Девушка с удивлением посмотрела на наставницу огромными карими глазами, обрамленными длинными темными ресницами.

– В той стране, откуда я родом, женщины могут жить одни и вести хозяйство без мужчины, но у вас так непринято. Начнут задавать вопросы, Христина, а это самое плохое, что может быть в жизни женщины. В вашей стране нужно жить так, чтобы все ответы были как на ладони.

Девушка знала, что госпожа Фармоза много лет назад прибыла откуда-то с юга, но старуха никогда не рассказывала о своей прежней жизни, и Христина могла лишь догадываться, какой же была родина ее наставницы. Географию она, понятное дело, не учила, и ее представления о мире за пределами города были весьма ограниченны.

Старуха же продолжала свою мысль.

– Ты узнала достаточно много о свойствах разных растений, чтобы обеспечить себе безбедную жизнь. Но ты должна понимать две важные вещи.

Она встала с кресла и подошла к полкам со склянками. На самой верхней стоял небольшой ларец, открывать который могла только сама Фармоза. Наставница бережно взяла его и вернулась к огню.

– Первое: важны не только знания, но и те возможности, которые они дают. Связи. Сведения. Порой они бывают обрывочными, но их удачное сочетание позволяет представить интересную картину, которую можно продать еще дороже, чем зелье или настойку.

Фармоза открыла ларец, и Христина увидела, что в нем лежат толстые пачки писем и записок, среди них она узнала те, по которым они выполняли «безрадостные» поручения.

– Вот это, – старуха достала небольшой конверт из дорогой бумаги, – просьба некоего кавалера составить ему любовное зелье для неуступчивой замужней дамы. А это, – она помахала письмом, надушенным розовой водой, – отчаянная мольба той самой дамы продать ей настойку для вытравливания из чрева нежданного ребенка. Учить тебя держать язык за зубами я не буду – ты это прекрасно умеешь и сама. Но в некоторых случаях нужно хранить эти тайны, – она достала небольшой свиток без каких-либо опознавательных знаков, – нужно хранить эти тайны так, как будто ты о них никогда и не знала. Даже если тебе предлагают очень много денег. – И старуха бросила свиток в огонь.

Глядя на то, как пламя уничтожает бумагу, девушка обдумала сказанное и спросила наставницу:

– Какую вторую вещь я должна знать?

– Ну а вторая вещь, – Фармоза поднялась, чтобы убрать ларец на место. – Тебе нужен хороший муж.

Христина печально опустила голову из-за нахлынувших воспоминаний о наставлениях матери и глухо проговорила:

– Я не хочу замуж, госпожа Фармоза. Мне хорошо у вас.

Фармоза ласково улыбнулась девушке и провела заскорузлым пальцем по ее нежной щеке.

– Понимаю, детка. Но я уже стара. И слишком много знаю. В любой момент я могу умереть – по воле богов или людей. И тогда на тебя посыплются вопросы. Мы должны успеть до этого момента.

– Успеть что, госпожа? – Христина изо всех сил пыталась сдержать слезы.

– Найти тебе хорошего мужа, – повторила старуха. – Чтобы ты была свободна.

И Фармоза изложила ученице свой план, который исполнить, увы, было не суждено.

Глава 3. Две недели до взрыва. Альтаир

Несмотря на то, что день давно уже перешел за середину, раскаленное солнце и не думало сдавать своих позиций. Альтаир вступил под его палящие лучи, проклиная прихоти судьбы, забросившей его в этот уголок ада, и ускоренным шагом двинулся в сторону гостиницы. По пути он отметил, что деревня на самом деле была гораздо больше, чем ему показалось с первого взгляда, она растянулась на пологих холмах довольно далеко на юг. Шумиха, поднятая прибытием солдат, постепенно улеглась, и жители снова попрятались в домах, так что улицы казались пустынными и безжизненными. Даже собаки не лаяли на чужака через ровные штакетины заборов, а у колодца не стояло ни единого человека с ведром или кувшином. Альтаир знал, что до падения Великой скалы деревня процветала, во многом благодаря торговому пути, проходившему тогда через нее к морю, но в этот час было трудно вообразить хоть один купеческий караван, рискнувший бы окунуться в это расплавленное пекло даже в поисках желанной прибыли.

Он шагнул в полумрак гостиницы, звякнув колокольчиком, покачивавшимся на гвозде у двери. В общей трапезной никого не было, лишь где-то на кухне побрякивала посуда. На звон колокольчика выглянула хозяйка и, заметив Альтаира, поспешила к нему.

– Что угодно господину? Изволили передумать и вернуться ко мне? – с приветливой улыбкой поинтересовалась она.

– Да нет, у Ольги нам вполне… гм…удобно, – подобрал он нужное слово, отметив неодобрение, возникшее при этом на лице хозяйки. – Проводи меня к моим спутникам.

– Следуйте за мной, господин, – поклонилась та и поспешила к лестнице.

Поднявшись по скрипучим ступенькам, они очутились на втором этаже. Длинный узкий коридор с невысокими потолками был тесен, но хозяйка ловко лавировала в его закоулках, пока не привела Альтаира к выкрашенной красной краской двери с круглым медным кольцом посередине.

– Эти покои у нас для особо важных господ, – с гордостью отметила женщина. – Но и для дам у нас тоже есть хорошие комнаты, – с надеждой добавила она. – Если госпожа передумает, она не будет разочарована.

– Я понял тебя, добрая хозяйка, – кивнул Альтаир. – Пока мне больше ничего не нужно.

Женщина удалилась, а он взялся за кольцо, громко постучал и толкнул дверь.

Офицер и его юный спутник уже успели привести себя в порядок и подкрепиться. Пользуясь возможностью долгожданного отдыха, оба прилегли на кровати. В отличие от юноши, мгновенно провалившегося в сон, капитан достал бумаги и погрузился в чтение, периодически подливая в кружку вино из запотевшего кувшина. Увидев вошедшего Альтаира, он кивнул ему, не вставая, и продолжил изучать документы.

Комната и впрямь выглядела приличной и чистой, хотя и была тесновата. Занавеси на окнах не колыхались в отсутствие спасительного ветерка, и у спящего юноши на лбу выступили бисеринки пота.

– Не станем будить вашего племянника, капитан, – негромко проговорил Альтаир. – Спустимся вниз?

Капитан согласно кивнул и, оставив разворошенные бумаги на постели, поднялся и прихватил кувшин и кружку.

– Не желаете ли вина? – предложил он. – Не эльзитское, увы, но и не дрянь. А главное – холодное – у хозяйки в погребе есть ледник.

Альтаир с удовольствием принял предложение и дальнейшую беседу мужчины повели уже в полумраке трапезной.

– Зря вы позволили ей поселиться у деревенских, – помолчав, капитан высказал то, что волновало их обоих.

– Она не сбежит, – с уверенностью ответил Альтаир. – Ее конь здесь, денег нет, а к женщинам, путешествующим в одиночку, местный народ относится настороженно, если не сказать – плохо, и вряд ли окажет ей помощь. Да и в целом побег означал бы признание своей вины, встреча же с канцлером дает ей шанс объясниться.

– Встреча с канцлером, – хмыкнул капитан. – Вы надеетесь, что светлейший приедет в эту дыру?

– Я не исключаю такую возможность, – осторожно произнес порученец. – Для меня это был бы наиболее предпочтительный вариант.

– Для нас всех это лучше, – с раздражением заметил его собеседник. – Я мечтаю о том, когда мы бодрым маршем покинем это проклятое место. И вернемся в благословенный Веенпарк.

Здесь пришла очередь Альтаиру покачать головой с сомнением.

– Учитывая сложный диалог его величества с нашими соседями, вряд ли стоит ожидать скорого возвращения домой.

– Во всяком случае, я мечтаю отделаться от этой змеи. И от вас в придачу, – без всякой любезности бросил капитан. – Так что смотрите за ней в оба. Я не намерен расхлебывать последствия вашей уступчивости.

Порученец пожал плечами, не отреагировав на злой выпад собеседника.

– Сохранность графини – наша общая задача, Аллен.

Капитан негромко выругался, промокнув вспотевший лоб платком.

– Здесь когда-нибудь бывает не так жарко? – с возмущением проговорил он.

К столу подошла хозяйка, самолично пополнив кувшин с вином и добавив тарелку с сырами.

– Через час будет легче, господин. А завтра и вовсе пройдет гроза и жара спадет, – заметила она.

– Гроза? – капитан посмотрел в окно на видневшийся кусочек белесого неба без единого облачка и со скепсисом спросил: – Откуда такая уверенность?

– Так ведь будет праздник святой Антонины, покровительницы здешних мест, – с готовностью пояснила хозяйка. – А в этот день всегда гроза. Мужики в церковь бегают, молятся, лишь бы без града обошлось. А то всю пшеницу побьет, останемся без запасов на зиму.

– Еще и праздник, – со стоном закатил глаза капитан. – Будь проклят тот день, когда я вляпался в это дело, Альтаир.

Он фыркнул и снова приложился к кружке. Хозяйка поспешила удалиться.

– Я бы тоже хотел уйти отсюда с вашим взводом, капитан, – тихо проговорил Альтаир, рассматривая свою искалеченную руку.

Аллен перехватил его взгляд и бессознательно стал ощупывать шрам на своем лице.

– Проклятый Хеельхайм, – с горечью в голосе произнес он, вновь пригубив вино. – Проклятые республиканцы. Проклятый генерал Декарол, загнавший нас в ловушку. Если б он не направил нас туда, мы бы не попали в самый центр землетрясения. Я собственными руками похоронил столько своих солдат, что и не сосчитать. А скольких мы так и не нашли! – со стиснутыми зубами и ожесточенным лицом, в несвойственной ему многословной манере продолжал капитан. – Мне порой кажется, что я до сих пор чую запах паленого человеческого мяса от проклятых республиканских пушек, и крики парней, падавших в преисподнюю, все еще стоят в моих ушах. А теперь какая-то болтливая шлюха грозит нам повторением этого ада!

Аллен грохнул кружкой по столу, разлив вино, и Альтаир понял, что капитан уже изрядно пьян.

– Светлейший знает, что делает. Он не допустит второго Хеельхайма. Не зря мы здесь, я верю в то, что тайна, которую нам поручено охранять, направлена на предотвращение войны, – попытался успокоить своего спутника порученец.

– Король намерен биться за выход к морю, какой бы ценой ему это ни досталось, – капитан оперся локтями о стол и запустил руки в волосы. – А Ники еще нет и восемнадцати. Он сидит в своем казначействе и воображает, что умеет сражаться. На моих глазах разрывало в клочья таких же мальчишек. А, может, и более талантливых. И я ничего не мог с этим поделать, я, боевой офицер, отправивший в ад ударами собственного клинка не один десяток республиканцев!

– И я видел это, капитан, – негромко заметил Альтаир. – Поэтому мы с вами здесь и находимся, и делаем то, что должны, чтобы избежать повторения трагедии. Вам стоит отдохнуть, – порученец решительно поднялся с места и подхватил Аллена под руки. – Я провожу вас наверх. Постарайтесь как следует выспаться, а завтра, быть может, что-то и прояснится во всей этой запутанной ситуации.

Капитан безо всякого сопротивления позволил проводить себя в комнату, где рухнул на постель и почти сразу же уснул, составив компанию сладко посапывавшему юному Ники.

Альтаиру же спать совсем не хотелось, как не хотелось и вернуться в самый разгар банных процедур графини. Поэтому он решил направиться к солдатам, чтобы убедиться, что они благополучно разместились. Впрочем, это была официальная причина, выдуманная порученцем для самого себя, поскольку он не желал признаваться в том, что скучает по солдатским будням и хочет хотя бы немного побыть в привычной атмосфере военного братства.

На улице жара и вправду начала отступать, и деревня медленно оживала. То там, то здесь зашныряли темноголовые ребятишки, появлялись женщины с кувшинами и корзинами. Вдалеке зазвенела кузница, а по центральной дороге заскрипел первый, увиденный за день Альтаиром обоз, нагруженный горшками, кружками, мисками и прочей глиняной посудой.

– Го…го…господин! – порученец вдруг услышал чей-то звонкий голос. Он обернулся и увидел, что его догоняет, приволакивая правую ногу, священник в темной рясе. Альтаир приостановился, дожидаясь окликнувшего и рассматривая его забавную нескладную фигуру, представлявшую собой разительный контраст между тонкими ножками, угадывавшимися под полами рясы, внушительным пузом, нависающим над веревочным поясом, и маленькой головой, словно совсем не имевшей шеи и плотно сидевшей на покатых плечах.

– Господин… – добежав до порученца, священник остановился и долго не мог отдышаться, посматривая подслеповатыми глазками на Альтаира. Тот терпеливо ожидал продолжения.

– Я отец Михаил, настоятель местного храма, – восстановив дыхание, неожиданно мелодичным голосом представился священник. – До меня дошли слухи о вашем прибытии, и я, увидев вас, не смог не воспользоваться таким моментом. Мне надобно знать, – он немного смутился, – какой вы веры, господин? Вы, ваши спутники и солдаты? Ежели вы веруете в Святую Троицу, то я могу совершить над вами обряд помазания.

– Мы разделяем веру нашего короля в Единого Бога, – строго произнес Альтаир, и священник тут же сник от его слов. – Но его величество милостив к народам южных окраин своей страны и позволяет поклоняться старым богам.

– В таком случае, я должен показать вам документы, разрешающие мне проводить богослужение в нашей деревне, – горестно покачал головой отец Михаил. – Ведь вы состоите при светлейшем канцлере, господин? – и он, прищурившись, указал на небольшой значок в виде полукруга с расходящимися лучами, который был приколот на груди Альтаира.

– Ты прав, священник, – с удивлением признал порученец, – далеко не все знают об истинном смысле этого знака. Я зайду проверить бумаги, но не сегодня.

– Как вам будет угодно, господин, – поклонился священник и разочарованно захромал обратно к храму.

Альтаир продолжил свой путь и вскоре уловил запах костра и солдатской каши, варившейся в лагере. Солдаты, все, как один, молодые, крепкие и рослые парни, тщательно отобранные капитаном Алленом для щекотливой миссии, радовались долгожданному отдыху. Деревенские жители уже подвезли провизию на небольшой тележке. Среди прочего был доставлен бочонок крепкого пива, и солдаты, в ожидании ужина, не торопясь распивали по первой кружке, оживленно переговариваясь и перебрасываясь сальными шуточками. Альтаир почувствовал, как на его лице расплывается улыбка: эта обстановка была ему привычна, а потому и мила. Некоторых парней он знавал еще безусыми юнцами, и потому, когда он приблизился к лагерю, взводный приветливо помахал ему рукой и жестом поманил в круг, подыскивая свободную кружку. Один солдат вскочил было с места и вытянулся по уставу при виде порученца, но тот отрицательно покачал головой:

– Полно, парни, оставьте церемонии для командира. Отдыхайте, ешьте, я ненадолго.

– Пива, господин Альтаир? – предложил ему взводный, нашедший, наконец, пустую кружку. Порученец не стал отказываться и присел к остальным в кружок, прислушиваясь к беззаботной болтовне.

– А что капитан, уже нашел себя на дне винного бочонка? – дерзко поинтересовался один из парней, вынимая из-за пазухи небольшую флейту и протирая ее тряпочкой.

– Скорее, под боком у какой-нибудь сговорчивой смуглянки, – под общий хохот возразил кашевар, и Альтаир не сдержал улыбку, уж слишком верно были подмечены две слабости сурового Аллена.

– Могу сказать одно: капитан вас точно не потревожит до завтрашнего утра, – успокоил солдат порученец. – Так что, повторюсь, ешьте, пейте, вы заслужили небольшой отдых.

Слова Альтаира были встречены одобрительным гулом, и балагур – хозяин флейты затянул веселый незатейливый мотивчик, который тут же был подхвачен остальными. Ужин – каша с густой подливой и свежие лепешки – был быстро съеден проголодавшимися парнями, и солдаты разбрелись по лагерю. Кто-то сидел у огня и продолжал пить пиво под негромкие звуки флейты, кто-то чистил оружие, а двое воинов устроили спарринг на вытоптанной площадке. Заметив, как Альтаир наблюдает за ними, взводный произнес:

– Не желаете присоединиться, господин чиновник особых поручений?

– Контанц, мы с вами знакомы столько лет, – покачал головой тот. – Во-первых, прекратите этот официоз, а во-вторых – конечно, с удовольствием!

Альтаир с радостью вскочил с места, на ходу разминаясь, и направился к тренирующимся в сопровождении взводного.

– А ну-ка, Димитр, Фальстаф, покажите господину чиновнику, что умеете, – громко приказал парням Контанц. – Перед вами не кто-нибудь, а чемпион полка по битве на мечах.

– Бывший чемпион, – с грустью поправил взводного Альтаир, принимая тренировочное оружие. На его поясе была подвешена специальная перчатка, прошитая металлическими нитями и укрепленная стальными пластинами. Когда-то он владел искусством двуручного боя, но после ранения мог крайне ограниченно использовать левую руку, только как вспомогательную, для отражения скользящих ударов.

– Один против двух? – спросил кто-то из собравшихся вокруг солдат, с интересом следивших за предстоящим боем. Вместо ответа Альтаир лишь скинул камзол и занял исходную позицию.

В качестве сигнала к началу поединка прозвучала насмешливая трель на флейте, и мужчины стали сходиться. Поначалу солдаты осторожничали, слегка пасуя перед высокой должностью порученца и его увечьем. Но когда один из них получил ощутимый удар по предплечью, а второй – укол в бедро, они отбросили сомнения и начали атаковать в полную силу.

Альтаир ощутил, как внутри него поднимается бодрящий азарт и закипает кровь. Он снова почувствовал себя молодым и сильным, ловко парируя удары своих соперников и беспрепятственно просчитывая ходы обоих. Он нападал и отступал, колол и рубил, взмывал птицей и скользил змеей, он вел эту боевую пляску с радостью, с живым и трепетным сердцем, но с холодной головой. Солдаты, стоявшие вокруг, испускали подбадривающие крики, но он не слышал ничего, только вел эту партию как танец: удар, отскок, наклон и удар, обводящий удар справа, ложный замах и подсечка. Он бы продолжал этот танец снова и снова, ощущая в себе недюжинные силы, но взводный, видя, что солдаты уже пыхтят от натуги, остановил бой. Зрители одобрительно загудели.

– Слава чемпиону! – воскликнул кто-то, и другие подхватили: – Слава! Слава!

Альтаир поднял руку, останавливая чествование.

– Парни, была слава, да вышла вся в Хеельхайме.

Солдаты, услышав роковое слово, притихли. Альтаир отдал взводному тренировочный меч и одел камзол.

– Отдыхайте, ешьте и пейте, – повторил свои недавние слова порученец. – Когда ваша сила и мощь понадобятся королевству, вы должны быть готовы, чтобы не допустить повторения того ада.

Он похлопал по плечу одного из сражавшихся с ним солдат и вернулся к костру, попросив у кашевара еще пива. Сев в отдалении, Альтаир наблюдал за лагерной жизнью и невольно погрузился в воспоминания.

Хеельхайм… Слово, изменившее жизни тысяч людей на до и после. Кровавая битва, которая должна была положить конец спору за выход к Серому морю. Королевские войска терпели поражение, и лишь своевременно подоспевшая помощь наемников Северного Кольца смогла изменить положение дел. В последние часы того боя Альтаиру начало казаться, что разверзлась преисподняя.

Так оно потом и было. Очутившиеся в кольце республиканцев из-за непродуманных указаний генерала Декарола королевские войска и северные наемники сначала не сообразили, что произошло. В пылу битвы, когда пот и кровь заливали глаза, а от усталости уже не поднимались руки и подкашивались ноги, никто не понял, что земля трясется не от схватки тысячи людей и не от топота тяжеловооруженной конницы. Словно все боги, и старые, и новые, разгневались на людей и в самом эпицентре боя сотворили катастрофу. Земля застонала и покрылась метровыми трещинами, в которые падали и свои, и чужие. Горы будто ожили и направились навстречу лесу, издававшему оглушительный треск – это деревья ломались, словно спички. Испуганные кони сбрасывали всадников и топтали всех без разбору. Некоторые воины бросали оружие, падали на колени и молились, иные исчезали в бездонных недрах земли. Его, Альтаиров, бой закончился в тот момент, когда он, на мгновение утратив бдительность, пропустил оглушительный удар по затылку и потерял сознание.

Очнулся он уже в госпитале, среди сотен стонущих солдат, с раздробленной левой рукой и полным отсутствием дальнейших военных перспектив. Впрочем, на Хеельхайме война завершилась. Великая скала пала, навсегда изменив окружающий мир. Река Марта поменяла свое русло, а королевский торговый путь, единственный, который вел к Серому морю, отныне был закрыт.

Уходил из лагеря Альтаир уже затемно. Усталость взяла свое, да и не хотел он надолго оставлять графиню одну. Что-то в ее поведении не давало ему покоя: измученный постоянными дорожными капризами Мелиссы и грузом ответственности при выполнении тайной миссии, он во всем чуял подвох. И в странном выборе ночлега ему тоже мерещилось нечто коварное, поэтому он торопился убедиться хотя бы в том, что Мелисса не сбежала. Не сегодня, не сейчас.

Когда он толкнул калитку, то сразу заметил на крыльце высокую фигуру хозяйки. Рядом с ней темнел силуэт собаки. В доме огни уже не горели, но во дворе несколько фонарей освещали каменную дорожку.

– Я ждала вас, господин, чтобы спустить с привязи пса, – пояснила Ольга. – Ночью без особой нужды не выходите во двор, Быстрый не даст вам ступить и шагу.

– А что графиня?

– Графиня спит, – ответила она и, помолчав, добавила: – Быстрый никому не даст выйти из дома.

Пес, словно соглашаясь с хозяйкой, слегка повернул морду в сторону гостя и чуть повел ноздрями, вдыхая его запах. Альтаир подставил ему руку, чтобы тот хорошенько ее обнюхал, и с облегчением подумал, что благодаря собаке сможет хотя бы ночью не тревожиться о возможном побеге графини.

– Умный пес, – от души похвалил четвероногого стража порученец. Ольга согласно кивнула и спросила: – Господин желает отужинать? Есть холодное мясо и хлеб.

– Я не голоден, – отказался Альтаир. – И все, чего желаю, – это прилечь на обещанную мне лавку.

Хозяйка жестом пригласила гостя в дом и спустила с привязи пса, который тут же помчался по подворью мягкими бесшумными скачками. В доме было темно, единственным источником хоть какого-то света служила стоявшая на столе свеча, которая позволила Альтаиру разглядеть его спальное место. Он взял свечу и приоткрыл занавесь, скрывавшую постель графини, чтобы убедиться, что она все-таки на месте, и какое-то время рассматривал ее, безмятежно спавшую под тонким хлопковым покрывалом. Каштановые кудри разметались по подушке, пухлый рот приоткрылся. При подрагивающем свете Мелисса казалась совсем юной и невинной. Но порученец знал, что скрывается за этой внешностью, и мысленно взмолился всем святым о скором приезде канцлера.

Альтаир вернул свечу на место и шагнул к своей лавке, где уже была постелена обещанная перина. Хозяйка положила на нее небольшую подушку и такое же, как и у графини, хлопковое покрывало. Порученец быстро разделся и лег, с разочарованием понимая, что даже из открытого окошка не веет спасительной прохладой. И, тем не менее, утомление от тягот последних дней взяло верх, и он начал быстро погружаться в сон. Ускользающим сознанием порученец уловил какие-то звуки и уже окончательно засыпая понял, что это Ольга тихонько поет колыбельную своим дочерям.

Ночью ему приснился удивительный сон. После битвы при Хеельхайме ему редко что-то снилось – он намеренно каждый день старался изматывать себя физическим трудом, чтобы ночью проваливаться в темноту без видений. Но если сны и приходили, то чаще всего это были сражения. Воины, свои и чужие, раны и смерти, кровь и звон стали, раззявленные рты и распоротые животы. Такие сны он не любил, в них не было азарта битвы, в пылу которого хотелось и получалось крушить врага и устремляться к победе. Там были скользящие в грязи тяжелые ноги и непослушные пальцы, вонь и страх, боль и слезы. Альтаир просыпался, чувствуя занемевшую покалеченную руку, и долго потом не мог заснуть, вспоминая погибших однополчан и сожалея о собственном увечье.

Но сегодня ему приснилась Ольга. Поутру вспоминая свой сон, он сильно недоумевал.

Она шла по заснеженному ночному лесу. Яркий лунный свет высеребрил узкую тропинку, змеившуюся между искрившимися сугробами, и вела в самую чащу, к высоким, устремлявшимся в небо, елям и соснам, с обвисшими тяжелыми ветвями. Снег под ногами скрипел от мороза, лес в безветрии замер.

Сначала Альтаир видел женщину только со спины, но во сне отчетливо понимал, что это именно Ольга. На ней был тяжелый зимний плащ темно-синего цвета, отороченный белым мехом. Капюшон был откинут, и длинная светлая коса мерно билась в такт ее энергичным шагам. Альтаир осторожно шел за женщиной. Вскоре он заметил Быстрого, бежавшего мягкой трусцой следом за ним. Поравнявшись с порученцем, пес взглянул на него умными светло-карими глазами и, чуть прибавив скорости, догнал хозяйку. Ольга повернула голову чуть в сторону, и свет луны обрисовал ее точеный профиль, подчеркнул высокий лоб и прямой нос, и во сне Альтаир поразился, до чего же она красива. Но тут он опустил взгляд на ее руку и заметил, что женщина сжимает какой-то длинный тяжелый предмет. Присмотревшись, он понял, что Ольга держит узкий меч, с которого темными каплями медленно падает кровь. Женщина неспеша развернулась к нему и пытливо взглянула ему в глаза, точно желая что-то сказать. Но стоило ей разомкнуть плотно сжатые губы, как Быстрый неожиданно мягким, тяжелым прыжком сбил Альтаира с ног, и он проснулся.

Глава 4. Одиннадцать лет до взрыва. Христина

Как-то раз в базарный день госпожа Фармоза и Христина направились на рынок пополнить запас редких трав: пронесся слух, будто в город приехали торговцы из Пейрода, далекой горной страны, расположенной где-то на востоке. Старая травница надеялась купить у них меркамон, небольшое растеньице, иногда встречающееся в горных долинах. Меркамон в качестве приправы любили добавлять в свиные рулеты повара богачей, уверяя, что эта травка придает мясным блюдам изысканный вкус. Но Фармоза знала еще об одном свойстве меркамона, которое проявлялось в сочетании с некоторыми корешками и очень пригодилось бы для исполнения «безрадостных» поручений.

Был погожий осенний денек, солнечный и безветренный. Деревья только начали окрашивать свои листья в охру и багрянец, туманы еще не поползли по долинам, воздух был прозрачен и свеж. Веенпарк готовился к празднику урожая, на который Фармоза и ее очаровательная подопечная возлагали особые надежды в части реализации плана по поиску мужа для Христины. На рынке царило оживление, горожане и торговцы весело переговаривались.

Травницы медленно пробирались через толпу, разглядывая прилавки в поисках меркамона. Христине отчаянно хотелось задержаться у лавки купца из Ладариума, высыпавшего на стол целую россыпь украшений. Ожерелья, кольца, браслеты и серьги, ярко сверкая в солнечных лучах фальшивыми камнями, неудержимо манили девушку к себе, особенно приглянулась ей пара сережек каплевидной формы из желтого металла, похожего на золото, с янтарными вставками. Но она боялась ослушаться старуху – Фармоза, хоть и была добра к ученице, но своеволия не терпела.

«На обратном пути», – про себя решила Христина. – «Фармоза купит меркамон, придет в хорошее настроение и позволит мне немножко здесь задержаться».

Но случилось нечто неожиданное, что коренным образом изменило планы красавицы и ее наставницы.

Среди посетителей рынка начал нарастать возмущенный гул, люди стали жаться к прилавкам, уступая дорогу трем всадникам в одежде желтого и черного цветов, восседавших на пышно украшенных конях. Всадники, не обращая внимания на неудовольствие горожан, гордо прошествовали на середину базарной площади, где стоял помост, сооруженный для казней и важных объявлений. Двое из прибывших спешились и поднялись на помост. Тот, что был поменьше ростом, коренастый, с широкой грудью, протрубил несколько раз в рожок для привлечения внимания, а второй, дождавшись, пока наступит тишина на площади, достал свиток и начал читать.

Травницы стояли довольно далеко от глашатаев и до них доносились лишь обрывки фраз: «Король…умер….малолетний сын…неспособен…Дядя взял…Король Феермант…Да здравствует король!» – громогласно выпалил последнюю фразу глашатай, и словно по сигналу толпа стала возбужденно переговариваться.

– Я не поняла, госпожа, король умер? – переспросила старуху Христина и тут же поразилась перемене в лице своей наставницы. Та побелела, глаза ее наполнились ужасом, губы задрожали.

– Быстрей, – лишь выдавила из себя та, – надо торопиться.

Не говоря более ни слова, старуха резко развернулась и проворно заковыляла домой, расталкивая встречных прохожих острыми локтями. Христина поспешила за ней, гадая о причине столь неожиданного изменения в настроении Фармозы. Дело, судя по всему, было крайне серьезное, поскольку старуха прошла мимо прилавка с травами, на котором девушка заметила меркамон, но Фармоза даже не взглянула в его сторону. Христина же, воспользовавшись суматохой и общим оживлением, не преминула тихонько стащить один корешок и быстро спрятать его в потайной карман юбки – купец, обсуждая с соседом подробности новостей, на юную воровку не обратил никакого внимания.

Вернувшись домой, Фармоза тотчас бросилась к заветному ларцу с «безрадостными» поручениями и стала торопливо перебирать бумаги, с остервенением бросая в очаг некоторые из них. Голова у нее тряслась, пальцы дрожали, и лишь закончив эту спешную работу и запрятав ларец подальше, на самую верхнюю и темную полку, старуха, наконец, объяснилась со своей подопечной:

– Старый король умер внезапно. Ну как внезапно… Внезапно для тех, кто не знал о том, как сильно стремились занять его трон некоторые другие лица, – она скрипнула зубами. – Но я поставила не на ту лошадку, детка. Молодая королева и ее малолетний сын остались не у дел. Феермант всех обскакал, будь он проклят! – со злобой воскликнула Фармоза и стала неистово ворошить кочергой остатки догорающих писем. – Нам надо затаиться, детка. А еще лучше – уехать подальше на некоторое время.

Не успела она договорить, как раздался стук в дверь. Старуха замерла.

– Как же быстро… – пробормотала она и кинула взгляд на очаг – обрывков бумаг уже не было видно. – Скорее спрячься, – тихо приказала она Христине, указав на темную дубовую панель в конце комнаты, за которой была небольшая ниша. – И что бы ни случилось, молчи и не выдавай своего присутствия.

Девушка с ужасом прижалась к старухе, та на мгновение стиснула ее в объятиях и ласково поцеловала в лоб. В дверь забарабанили сильней.

– Поторопись! – Фармоза подтолкнула ученицу и громко объявила, – иду, господа, иду!

Христина скользнула в нишу, куда с трудом поместилось ее хрупкое стройное тело. И только она прикрыла панель за собой, как в дом вошло несколько человек, громко топая сапогами. Дальнейшее девушка помнила как в тумане, ей практически ничего не было слышно – беседа велась негромко, невозможно было разобрать ни слова. Вдруг Фармоза вскрикнула: «Уверяю вас!» Послышался какой-то непонятный звук, снова раздался топот сапог, скрипнула дверь и все стихло.

Подождав немного, девушка покинула свое убежище и в страхе подбежала к старухе, сидевшей на стуле в неестественной позе: ее тело было слишком расслабленно и свешивалось набок. Увидев ниточку крови, стекавшую изо рта наставницы, Христина все поняла. Теперь она осталась одна.

Едва она успела распорядиться насчет похорон и с нежностью попрощаться со старой травницей, заменившей ей мать, как на следующий же день явились новые непрошеные гости. В дом без стука зашли трое мужчин – первым был краснолицый толстяк, с маленькими глазами и неопрятной клочковатой бородой, за ним следовали двое городских стражников. Ввалившись в комнату без всякого приветствия, толстяк уселся на стул и, вытирая грязным платком пот со лба (день выдался не по-осеннему жарким), заявил:

– Дом старой Фармозы после ее смерти отходит во владения его величества короля Феерманта. А я, как представитель королевского казначея в нашем славном городе, должен за этим проследить.

Пытаясь унять одышку, толстяк замолчал и стал внимательно разглядывать Христину. Пристальный взгляд его похотливых глаз девушке сразу не понравился, но она не проронила ни слова в ожидании продолжения.

– А ты, должно быть, ее ученица, как тебя там… – толстяк защелкал пальцами.

– Христина, – угодливо подсказал один из стражников.

– Да, да, Христина, – чиновник осклабился. – А нам говорили, что ты совсем мала. – Он перевел глаза с груди красавицы на ее тонкую талию и обратно. – Ученица, но не родственница, не так ли? Значит, никаких прав на дом не имеешь. Так что собирай свои вещи и проваливай прочь. – Он снова перевел дыхание и, утершись платком, спрятал его в нагрудный карман.

– Но мне некуда идти, – возразила девушка. – Я сирота, дом моих родителей сгорел, последние годы я жила здесь.

– А мне-то что? – равнодушно произнес чиновник. – У тебя есть время до вечера, собирайся и иди на все четыре стороны. Хотя…

Он помолчал и неуклюже поднялся со стула, по-прежнему не сводя глаз с девушки.

– Хотя, если хорошенько подумать… – толстяк подошел к Христине, и она почувствовала смрад его вспотевшего тела. – Король велит нам заботиться о сиротах, как он заботится о малолетнем принце. – Он схватил нежную руку девушки и стал мять ее своими мокрыми пальцами. – Если ты будешь достаточно почтительна с представителем королевского казначея, возможно, тебе позволят остаться здесь кое за какую плату.

Христина услышала, как за спиной чиновника загоготали стражники и, несмотря на огромное желание выдернуть руку из потной ладони толстяка, собрала все свое самообладание и как можно любезнее улыбнулась ему:

– Конечно, господин чиновник, я сделаю все, что нужно. Я понимаю, что вы сейчас очень заняты. Вот если бы у вас завтра нашлось время зайти к бедной сироте на чай со свежими булочками, быть может, мы обговорили бы условия, на которых мне будет позволено остаться здесь. Без свидетелей, – многозначительно добавила она, кивнув в сторону стражников и как можно любезнее улыбнувшись толстяку.

– Как же я люблю умных и послушных подданных нашего славного короля, – обрадовался чиновник, глаза его заблестели от предвкушения предстоящего удовольствия. – Завтра в полдень я навещу тебя, юная Христина. Ты ведь будешь достаточно почтительна со мной, не так ли?

– О да, господин, не сомневайтесь, – склонилась в глубоком поклоне девушка, сжимая все еще лежащий в потайном кармане юбки корешок меркамона.

Глава 5. Тринадцать дней до взрыва. Альтаир

Короткая летняя ночь быстро перешла в предрассветные сумерки, принесшие долгожданную свежесть. Когда стало светать, Альтаир начал периодически просыпаться, но легкое дуновение ветерка из открытого окошка было так приятно, что хотелось разрешить себе поспать еще немного, благо, впереди был день, полный только томительного ожидания.

Сквозь дрему он слышал звуки пробуждавшейся деревни: мычание коров, сопровождавшееся мелодичным треньканьем колокольчиков, привязанных к их шеям, приглушенное шлепанье босых ног прислуги, позвякивание ведер и шуршание метлы по каменистым дорожкам подворья, недолгий тихий разговор Ольги и Аннушки за быстрым завтраком.

Когда Альтаир окончательно проснулся, то некоторое время еще просто лежал, ощущая возвратившуюся бодрость и силу. Затем он почувствовал на себе чей-то взгляд и тут же открыл глаза.

Рядом с ним стояла хромоногая малышка и с любопытством его разглядывала. Ротик ее сложился в милую полуулыбку, глаза светились озорством. Одета она была в светлый льняной сарафан, темные кудри аккуратно заплетены в две небольшие косички. Заметив, что ее интерес обнаружен, она нимало не смутилась, а лишь шире улыбнулась и приветливо спросила:

– Проснулся, солдатик?

Альтаир приподнялся на локтях и серьезно ответил:

– А я не солдат, добрая хозяйка.

Малышку рассмешило такое обращение к ней, как ко взрослой, и она тихонько хихикнула.

– Но у тебя же есть меч, – возразила она, легонько прикоснувшись пальчиком к стоявшему рядом клинку. – Значит, ты солдат.

– Я когда-то был им, а теперь – нет, – спокойно объяснил Альтаир и сел. – Ты позволишь мне одеться?

Малышка отвернулась, но продолжала расспрашивать.

– А почему ты теперь не солдат?

– Я получил в сражении рану и больше не могу биться так же хорошо, как прежде.

– Рану? – с интересом спросила девчушка и повернулась, не обращая внимания на то, что порученец еще не закончил одеваться. – Покажешь?

Альтаир, поколебавшись, протянул ей левую руку. Малышка внимательно изучила ее и кивнула, словно соглашаясь с тем, что с таким увечьем действительно невозможно оставаться солдатом.

– Совсем как я, – без малейшей грусти сказала она и присела на лавку. – У тебя раненая рука, а у меня – нога, – с этими словами она вытянула босую левую ножку.

– Ты тоже была солдатом? – шутливо спросил Альтаир, вызвав очередное приглушенное хихиканье.

– Нет, что ты, я была совсем маленькой, – девочка спрыгнула с лавки и шустро заковыляла к обеденному столу. – Матушка и Аннушка ушли, Марыся кормит кур. А я покормлю тебя, как настоящая хозяйка, – гордо заявила она. – Я все умею, ты не беспокойся.

И вправду: она проворно притащила таз для умывания и полотенце, с трудом подхватила кувшин, но и его донесла аккуратно, не разлив ни капли. Альтаир с улыбкой принял ее помощь, а когда закончил умываться, то заметил, что она уже положила на стол свежий хлеб, сыр, яйца и масло, принесла запотевший от холода кувшин узвара и золотистый душистый мед в небольшой глиняной плошке.

– Ты славная хозяйка и отлично заботишься о гостях, – искренне поблагодарил малышку порученец и с удовольствием приступил к завтраку. Но не успел он и куска проглотить, как занавесь отдернулась и появилась графиня, облаченная лишь в одну ночную рубашку. Ничуть не смущаясь от присутствия мужчины и своего непристойного вида, она потянулась и язвительно заявила:

– А я надеялась, что вы остались со своими дорогими солдатами, Альтаир.

– Дороже вас у меня никого нет, графиня, – парировал порученец. – Прикройтесь.

– Отчего же? – замурлыкала она. – Вам не нравится, как я выгляжу?

Девчушка тем временем замерла в восхищении, рассматривая гостью.

– Мне не нравится то, зачем вы это делаете, Мелисса. Оденьтесь, и наша любезная хозяйка накормит вас превосходным завтраком.

– А это ты, маленькая хромоножка? – как будто только что заметила малышку графиня. Та кивнула, продолжая рассматривать дорогое батистовое белье графини и ее точеную фигуру, просвечивающую через тонкую ткань. – И что же ты сможешь сделать со своей подбитой лапкой? Прыгать как курочка с лавки на лавку? – насмешливо спросила Мелисса.

Девочка нахмурилась, размышляя, что ответить. В это время распахнулась дверь и в дом зашла Ольга, сопровождаемая прислугой. Мгновенно оценив ситуацию, она скомандовала Марысе:

– Помоги графине одеться и умыться. Доброго утра, господин и госпожа, – кивнула она гостям и распахнула объятья для младшей дочери. Та тут же вскарабкалась к матери на руки и крепко прижалась к ней.

– Матушка, а мы пойдем сегодня на праздник? – спросила малышка Ольгу.

– Вы можете пойти с Марысей, – ласково ответила та. – Ты точно этого хочешь?

– Да, очень! – обрадовалась девчушка. – Отец Михаил обещал, что детям будут давать пряники. А если мальчишки будут нас с Аннушкой обижать, как в прошлый раз, Антон им всем задаст, вот увидишь.

– Я присмотрю за девочкой, хозяйка, – прощебетала Марыся, вернувшаяся от графини. – А вы будете на празднике, господин чиновник? – обернулась к порученцу смуглянка, кокетливо поправив выбившийся из прически кудрявый локон.

– Конечно, мы пойдем, – ответила за Альтаира Мелисса, выплывая из-за занавеси в шикарном шелковом халате, накинутом поверх пеньюара. – Как же пропустить такое веселье, не правда ли, Альтаир? – она изящно расположилась за столом и начала грациозно отламывать лепешку своими белыми холеными пальчиками. – Будет ярмарка? – спросила она Марысю.

– Будет, – мечтательно ответила та. – Правда, приезжих купцов у нас уже давно не было, но все местные обязательно выставят свой товар на продажу. Агнесса специально из Офентада привезла новые кружева и ткани. Хозяйка, добренькая, отпустите, а? – взмолилась смуглянка.

Ольга кивнула.

– Я обещала тебе, – она достала из кошеля, привязанного к поясу, несколько монет и вручила прислуге.

– Спасибо, хозяйка! – воскликнула Марыся. – А можно я уже побегу?

– Подожди меня, – обратилась к ней графиня и посмотрела на Альтаира. – Вы же не откажете мне в таком малом развлечении, господин чиновник, как прогулка на местную ярмарку?

Альтаир, внутренне призвав все свое самообладание, ответил, что не возражает.

– Я тем временем зайду к местному священнику, проверю его бумаги, – решил он.

– О, неужели вы не сопроводите меня к кружевам? – насмешливо спросила Мелисса, облизывая мед, капающий с пальцев.

– Ники с радостью составит вам компанию, – отрезал Александр. – Или вы предпочтете пройтись с капитаном?

Мелисса вместо ответа закатила глаза, и завтрак закончился в полном безмолвии. Марыся, нетерпеливо поджидая графиню на лавке, сразу же подскочила к ней, предложив свои услуги, и женщины удалились за занавесь, откуда немедленно послышалась оживленная болтовня и хихиканье.

– Благодарю вас, хозяюшки, за ночлег и еду, – вежливо обратился Альтаир к Ольге и хромой малышке.

– А мы тоже пойдем к отцу Михаилу, – радостно сообщила девчушка. – Аннушке пора заниматься, а после того, как мальчишки закидали ее грязью… – она осеклась под суровым взглядом матери.

– Если вам нужна моя помощь и сопровождение – дайте знать, – деликатно предложил свои услуги Альтаир.

Ольга сначала отказалась со свойственным ей непроницаемым выражением лица:

– Мы справимся.

Но затем, немного смягчившись, добавила:

– Однако в вашей компании, господин, детям будет спокойнее.

– Женщинам не принято учиться в этих местах, – объяснила она, выходя из дома. – В церковную школу ходят только мальчики. Я же думаю, что умение считать и писать еще никому не повредило, поэтому Аннушка ходит заниматься к отцу Михаилу отдельно от других учеников, после уроков. Но не всем в деревне это нравится, – с горечью признала Ольга и отворила калитку. Аннушка уже стояла у дороги, поджидая мать, и с облегчением вздохнула, узнав о том, что Альтаир их проводит.

Не успели они сделать несколько шагов, как раздался ужасный шум и крики. На дороге показались двое: девушка, истошно вопя, отчаянно пыталась вырваться из крепких рук мужчины, а тот держал ее за растрепанную косу и изо всех сил лупил широким кожаным ремнем. В конце концов девушка в изнеможении упала, а ее истязатель продолжил избиение кулаками. На крики стали постепенно собираться встревоженные жители, но многие, разглядев участников драки, тут же расходились.

– Опять Георгий дочь дубасит, – насмешливо провозгласил подоспевший к зрелищу чумазый Антон, аппетитно хрустящий яблоком.

– Опять? – вопросительно уточнил у мальчишки Альтаир.

– Ну да, она гулящая, а сегодняшнюю ночь на сеновале с вашими солдатами миловалась, – беззаботно поделился сведениями Антон, ничуть не смущаясь сурового выражения лица Ольги. Та неодобрительно наблюдала за побоями, крепко сжав губы и отвернув рукой лицо младшей дочери от этого зрелища.

– Убью, паскуда, если в подоле принесешь! – громогласно заявил разъяренный отец, припечатав свое обещание пинком сапога. Девушка вовсю ревела, размазывая по лицу кровь, смешавшуюся с дорожной пылью, но жалости у соседей не снискала, видимо, и вправду из-за своего непотребного поведения. Георгий, утомившись, собрался было идти домой, как заметил Ольгу и зло сплюнул в ее сторону:

– Что стоишь, пялишься? И тебе всыпать? Мало тебя покойник бил, надо было крепче уму-разуму учить. Глядишь, жив бы остался.

Ольга резко отвернулась от односельчанина и быстро зашагала прочь, в сторону церкви. Испуганная Аннушка последовала за матерью. Альтаир, прежде чем пойти за ними, придержал обсасывающего огрызок Антона:

– Сбегай на постоялый двор, найди там Ники Аллена. Скажи ему, что ты от меня и чтоб он немедля шел к графине и не отходил от нее ни на шаг. А я скоро найду их.

В деревне постепенно возрастала предпраздничная суета. Заборы и дома, лавки и рыночные лотки, телеги и любые другие, мало-мальски пригодные места украшались разноцветными ленточками. Возле храма суетились женщины с цветочными венками, пытаясь приладить их ко входу; над покосившейся дверью пристройки уже висел скромный завиток полевого разнотравья, перевитый красными нитками. Неподалеку четверо мужиков сколачивали огромный навес. Отец Михаил вышел из храма и озабоченно следил за ходом приготовлений.