Исцелённое сердце бесплатное чтение

Пролог

Неприметная стёжка петляла меж зарослей ельника, перемежавшегося бледными берёзами. Месяц Вересень[1], как не ждала того земля, выдался дождливым. В лесу пахло горьковато-влажной, успевшей пропреть листвой. Небо хмурилось, и молодой женщине казалось, что из недр его взирает суровый глаз Богини-пряхи. Сколько же она молилась ей, желая всем сердцем рождения чада. Вот уж третья зима минула, а чрево её так и остаётся пустым, ну точно пустоцвет по весне. За что ей такое наказание, злой рок ли? И какой в ней толк, если не может плод зачать, не в силах в жизнь явить ни одного наследника? Да хотя бы дочку! Даже ей, долгожданной, была бы счастлива без меры. Но и девочку Боги не давали. Уж как ни молилась, каких даров да жертв ни преподносила девам Рожаницам[2], сколь бы ни обивала пороги знахарок и ведуний, обрядов и ритуалов каких только ни совершала, а толка никакого — не зачала дитя. Вот и муж охладел, презирать стал, злиться. Пристрастился к пирам, да крепкой медовухе. Угасли очи его, нет в них былого пыла. Остыл. Ныне ночью пришла к нему, а он прогнал…

Только ноша лишняя земле-матушке! Так горько сделалось на сердце, что в порыве горя бросилась бежать, куда глаза глядят.

Горячие слёзы катились по щекам, застилали взор, и не заметила она, как сбилась со стёжки. Вот и хорошо. Лучше сгинуть ей в лесу! Пусть Боги распорядятся её судьбой. Если заберут, то и Бог с ней, с этой жизнью…

Сколько бежала, в горячке княгиня не помнила. А когда пришла в чувство, поняла, что забрела в непроходимые кущи. Назад не повернула, всё глубже уходила в лес. Идти уже было сложно, приходилось продираться через кустарники вереса. Подол простого платья то и дело цеплялся за корявые ветки, и плат давно сбился с головы, волосы русые растрепались. За пеленой слёз и сгустившегося сумрака не разобрала, куда ступает, и, споткнувшись о корень, рухнула на колени в мягкую перину из жёлтых листьев. Она сжалась, унимая душившие её рыдания. А когда опомнилась, прошло уже много времени. Княгиня завертела головой, только и блестели, как мокрые листья, широко распахнутые, серые, похожие на грозовое небо глаза. Кругом обступала крепь одна непроходимая из высоченных, набухших влагой деревьев. Заплутала. И слава Богине Всесущей, пусть забирает её пустоцветную! В груди будто мокрый снег скопился, отяжеляя бренное тело. И боль продолжала невыносимо терзать её сердце. Она схватилась за голову и, согнувшись в поясе, прильнула к земле. Зарыдала в голос, вздрагивая. Душила острая обида на жизнь, на всех Богов. А ведь начиналось всё так хорошо, и узы эти обещали безбедную, безгорестную жизнь, только и пожинай плоды. И страсть была кипучая в муже к ней, и власть огромна, да преданность народа: всё плыло в руки. А теперь треснула жизнь, как скорлупа, утекает, так и не породившая новую жизнь… Хватаясь за последнюю ниточку, княгиня горячо зашептала:

— Светлая Рожана-матушка, не дай оскудеть роду. Освяти чрево моё благодатной силой своей… — повторяла вновь и вновь, погружаясь в отчаяние. — Не в воле я перед тобой.

Когда же открыла глаза, было уже сумрачно. Обступавший лес отвечал неподвижным молчанием, от земли поднималась прохлада, сверху давил густой влажной воздух, насыщенный запахом древесной коры и мха. Обхватив себя руками, чтобы унять зябь, затихла было, но слёзы продолжали безвольно литься из глаз, будто вода из переполнившейся крынки.

Она вздрогнула, когда на плечи ей неожиданно опустились ощутимой тяжестью чьи-то тёплые ладони. Всколыхнувшийся страх покрыл всё её горе. Нутро предательски сжалось, а сердце бешено запрыгало, казалось, стук его отдался эхом по лесу. Человек ли позади?

Княгиня медленно повернула голову. Мужская рука с опрятными чистыми пальцами, на среднем кольцо серебряное поблёскивает. Проглотив ком, она задрала голову. Сверху на неё смотрел высокий молодой мужчина с немного резкими, но приятными чертами. Взор его был спокойным, не желающим ей ничего злого.

— Помочь? — спросил он просто, и голос его она нашла таким же мягким и привлекательным, как и весь его вид.

Торопливо утерев тыльной стороной ладони влажные скулы, княгиня успокоилась. Мужчина тем временем убрал руку и опустился на лежащий рядом бурелом. Он смотрел проницательно, и в тумане опускающих сумерек глаза его казались голубыми и такими чистыми, словно дождевые капли. Отросшие волосы, светлые, чуть завивающиеся на концах, делали их ещё ярче. На нём была простая холщёвая рубаха и серые штаны. Сильный в плечах и ногах, воином его не назовёшь — ни брони на груди, ни меча на поясе, хотя такому только и стоять в рядах княжеской дружины, навевать страх на врага. И откуда взялся, Бог весть! Уж не наваждение ли?

Оправившись вовсе, княгиня поспешила собрать растрепавшиеся, влажные и потяжелевшие волосы, расправить скомкавшееся в коленях, вымокшее платье. Одёрнула подол на оголившиеся колени и щиколотки: она княгиня, в таком виде показываться чужакам стыдоба, будто просто деревенская девка, или, чего лихо, за сенную девку[3] примет. Не ждала она в чаще глухой гостя.

Всё ещё пребывая в замешательстве, она украдкой оглядела незнакомца и затревожилась сильнее. А ну кто узнает из посадских, что с чужим мужем в лесу прячется, сраму не оберёшься, злые языки такого растреплют, что во век не отмоешься. Однако всё больше протяжный взгляд чужака утешал. Молод, а глаза мудреца. Чтобы ведовством разуметь, иногда и жизни мало прожить. Чем больше смотрела княгиня на него, тем больше по нраву приходился тот. Красивые губы, обрамлённые светлой бородой, слегка улыбнулись. Теплом живым веяло от этого человека, и со страшной силой потянуло излить ему своё горе. А что если Боги его послали в помощь? Что если знак свыше? Какая может быть случайность — во всем бескрайнем дремучем лесу встретить человека? Мужчину. Или сами же Боги явились в обличии людском? Помощь сулят?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌Княгиня ощутила, как растекается по телу мягким жидким золотом истома, делая её почти невесомой, а голову туманной. Она уже не робела и смотрела открыто, с вызовом. Вихрем закрутилось постыдное желание. С чего бы? Мужу своему никогда не изменяла, не крутила шашни ни с кем, верна и честна была. Быть может, зародился в ней грех из-за того, что князь, уже шестой месяц пошёл, как не делит с ней постель, не греет по ночам, ласки не дарит, речи пылкие не молвит, а ныне так и вовсе прогнал из опочивальни, будто холопку какую? Вот и обида смертная её взяла, и тоска. Опаляющее желание горячей волной поднялось к сердцу.

— Детей хочу… а не могу зачать… — призналась она честно, теряя самообладание, но на душе посветлело, и вдруг сделалось так хорошо, что даже враждебный лес больше не пугал её, а недавнее горе отступило в тень.

Мужчина не посмеялся над её открытостью и признанием, но и не пожалел — всё неподвижно взирал со своего места, а потом вдруг поднялся, медленно приблизился, смотря на неё сверху. Подобрал русую косу, та, скользнув по его ладони, тяжело упала на плечо.

— Ты можешь, а вот муж твой не способен… — ответил он, так же без всякого выражения, но глаза его сражали своей проницательностью, и прятаться от них не было сил.

Сказанное им не сразу сознала она, а как поняла, так тут же обледенела. От земли поднялась прохлада, прокатилась вдоль спины к затылку, но не успела княгиня окунуться в чёрный омут смятения, он вдруг промолвил:

— Ты пришла ко мне не случайно. Я помогу тебе, только будет у нас с тобой уговор.

— Так что же ты ведун?

Мужчина только усмехнулся в русые усы.

— Может, и ведун, — ответил он уклончиво, и, воспользовавшись замешательством княгини, начал развязывать пояс на длинной, почти до колен, рубахе.

Она тот миг встрепенулась, осознавая, что ведун намеревается совершить. Облизав пересохшие губы, она, боясь пошевелиться, как завороженная смотрела на чужака и не закричала, не пустилась бежать прочь, только сидела, наблюдая, как он стягивает с крепких плеч рубаху, и не отвела взора и тогда, когда он стянул следом штаны. Тело его сильное было напряжено, перекатывались мышцы под бронзовой кожей, и, верно был готов слиться с ней. Он опустился наземь рядом с княгиней.

Она же задрожала, что осенний лист, но не от холода, напротив — всю её бросало в жар, било волнение. Ведун не торопился. Медленно покрывая её поцелуями, уложил на брошенные наземь вещи, доводя княгиню до такого же сильного, как в нём самом, неудержимого желания и трепета, зажигая необузданное вожделение, что горячей рудой растекалось меж бёдер, вынуждая отвечать и выгибаться навстречу его одурманивающим настойчивым ласкам. Он опрокинул её на полог листвы, забрался руками под платье, накрыл её собой, двинулся вперёд, сливаясь в единое целое. Грозовое небо, да деревья сначала плавно, а потом бешено закачались, толкая её в поток блаженного наслаждения. Она позабыла обо всём и только лишь двигалась в такт чужака…

Какое-то время княгиня неподвижно лежала с закрытыми глазами, ощущая его лёгкое дыхание, вбирая в себя свежий воздух, подрагивая от бессилия и разлившейся по телу неги. Время остановилось, и верно её уж спохватились няньки да наставницы. Ну и пускай… Князь всё равно не ждёт её. Она желанна ведуном, и рядом с ним хорошо. Мужские руки твёрдо и в то же время ласково оглаживали всю её, дарили нежность и тепло.

— Ты родишь, — вдруг сказал ведун, склоняясь над ней, опаляя жаром дыхания её лицо. — Но у меня будет одно условие, о котором скажу позже.

Произнесённые слова были слаще мёда, проливая в сердце долгожданную светлую радость и надежду. Даже воздух стал не таким по-осеннему промозглым, а прозрачным, кристально чистым, как глаза ведуна, в которых купалась её душа.

Как вернулась назад, не помнила. Испытывая благоговение, ощущая сжимающееся комом во чреве тепло, она уверилась, что понесла, и скоро явится белому свету долгожданное дитя.

Глава 1. По следу

Пребран открыл глаза, когда первые рассветные лучи разлились по покоям. Он проснулся с тем же омерзительным чувством, с которым вчера и провалился в сон. Ни на долю не стало лучше. Взболтанным осадком поднялась с глубокого дна тоска, пробуждая в нём утихшую было необоримую тягу к травнице. При воспоминании о ней, в груди до свербящей боли сжалось сердце, заныло, будто растревоженная рана, лишая воли просыпаться. Он мотнул головой, противясь, но сделал только хуже — овладело горячее желание. Пах налился тяжёлой рудой, выказывая готовность. Сцепив зубы, Пребран беспомощно вдавился в постель. Лишённый возможности утолить жажду, он продолжал терзаться, выворачиваясь наизнанку. Вжался в постель сильнее, задушив дикий вопль, но ресницы всё же стали мокрыми. Бешеное влечение разрывало на части. Дико желая вновь соединиться с травницей, покорить, задушить, смять и утолить позыв, он задохнулся, зубами впившись в одеяло, ярясь разорвать его. До сих пор княжич ощущал гибкое горячее тело Зариславы в своих руках, мерещились её невыносимо голубые глаза. Как же он вожделел прижаться губами к стучащим жилкам на её шее, завладеть ей вновь и вновь, прильнуть к раскрывающимся в поцелуе устам, увидеть, как грудь вздрагивает в такт его движениям. Её сладкий аромат тогда, в бане, казалось, проник в него до костей, сплетясь с его запахом, лишив разума, одурманив и покорив, что не смог сдержать себя и излил в неё все свои соки, навсегда лишившись покоя. Желание слиться с ней овладевало им всё больше.

Повернувшись на бок и закрыв глаза, Пребран погрузился в стылую мглу безысходности, слушая в ней лишь гулкое биение собственного сердца. А когда вспомнил вчерашний разговор с отцом, кровь мгновенно остыла, уступив место гневу.

— Вздумал женить на княженке из Лути! — фыркнул он в утреннюю полутьму, губы его искривились в ухмылке. — Решил проучить. Поздно спохватился, отец.

Город этот находился в десяти верстах от Доловска, не бедствовал, и народ промышлял в нём торговлей. Вроде бы завидная невеста, да только слухи о её неказистой внешности облетели все веси вокруг. Пребрана взяла лютая ярость, что Вячеслав, всегда давший свободу, вдруг надумал решить за него его судьбу, посадить в клетку. Всё из-за Радмилы!

Княжич ощутил на шее затягивающуюся петлю, и его одолело слепое бешенство.

Он резко сел в постели, запустив обе пятерни в отросшие и выгоревшие на солнце волосы. Сжимая зубы и покачиваясь, он лихорадочно думал о решении отца. Но мысли сплетались, путались, как нить в неумелых руках.

Нужно бежать. Прямо сейчас! Ждать, когда отец перебесится, долго. Какой же дурак, что послушался сестру и уехал из Волдара! Нужно было остаться в там. Да только откуда он мог знать, что ялыньская девка так западёт в душу, завладев всеми его мыслями, и он станет до сумасшествия мучиться, неистово желая её? Она же отвергла его, растоптала чувства.

— «Устала», леший её побрал! — припомнил он её слова, которые, что крючок, выдрали из груди его сердце.

Откинув одеяло, Пребран соскользнул на пол, направился к сундуку. И только сделал пару шагов — замер на месте. В глазах резко потемнело, а стены поплыли. Княжич пошатнулся. Цепляясь за спинку стула, рухнул на пол, опрокинувшись навзничь.

С грохотом упал дубовый стул. Не успел он оправиться, как всего его скрутило. Корчась от боли, он сцепил плотно зубы, чтобы не закричать. Так продлилось до тех пор, пока внутри не прозрело что-то дикое, неуёмное, разрывающее его на части, вынуждая его вскрикнуть, ощутив, как сердце лихорадочно задёргалось, а мышцы и кости рёбер судорога скрутила, заставляя выгнуться, не давая никакой возможности вдохнуть. Царапая пол ногтями и скрежеща зубами, Пребран сжался в клубок, пытаясь превозмочь ломающую кости боль.

Из беспамятства его вытянул собственный измотанный стон. Резь отступила, но он всё равно лежал неподвижно, боясь возвращения приступа. Вскоре сердце вновь застучало ровно, а лёгкие расправились, позволяя вдыхать полной грудью. Пребран успокоился совсем, когда стены и потолок приобрели привычное положение. Скрипнув зубами, княжич схватился за край стола и, подтянувшись, поднялся с пола, сел на постели.

Прикрыл ставшие вдруг мокрыми ресницы, снова начал покачиваться, как ясень на ветру, сжимая дрожащие пальцы в кулаки, которые теперь едва подчинялись ему.

Такого ещё с ним не случалось.

В голове шумело, а каждую пядь тела ломило до зуда в мышцах, не позволяя соображать ясно.

Больше не в силах находиться взаперти, он подобрал со стола пояс с ножнами, покинул покои. Миновал переходы, вышел на крыльцо заднего двора.

Он сразу окунулся в прохладу, горькую от дыма и мутную от оседавшего на детинец тумана. Пребран остолбенел, не поверив своим глазам и чутью. Он не просто видел всё отчётливо и ярко, как видит лесной кот в ночи, но и сам воздух будто стал осязаемым, словно вода, плотная и глухая. И эти все запахи, насыщенные и тугие, проникали в его тело, кровь.

Пребран протянул руку, и сквозь пальцы потянулись густые потоки нитей, что водоросли, и все они имели тусклые отсветы лилово-синих оттенков. Они наматывались на его пальцы, обволакивая руку. Пребран задохнулся от потрясения и сковавшего его страха и едва разом не потерял все чувства и опору из-под ног, когда уловил в воздухе, запах той, которую он так безумно желал. Внутри завязался стальной узел, а по телу растеклись тёплые потоки блаженства. Как давно она была в Доловске, а запах её ещё остался. Он с жадностью втягивал в ноздри искомые токи Зариславы, пытаясь наполниться ими до краёв, насытиться до предела, но их было недостаточно, слишком мало, чтобы погасить острое возбуждение. Только ещё больше разожгли вожделение. Возжелал ещё сильнее, до безумия, до потери разума. Раздражённый, Пребран спустился с крыльца, больше не останавливаясь, зашагал по двору к воротам.

Детинец ещё пустовал, только наверху во влажной мгле сновала стража по крепостным стенам.

«Что ж, отец запретил покидать его, да пусть катиться к нежити, плевать на его запреты!»

Пребран быстро пересёк площадку для ристалищ, застёгивая кожаный ремень на ходу. Его кто-то окликнул, но княжич упорно шагал, не обращая внимания на прицепившийся за ним хвост. И что им всем надо от него?!

— Пребран! — настиг следом голос Избора.

Княжич остановился и, не поворачиваясь, схватился за рукоять ножа. Он давно заметил, что побратим следит за ним, с тех пор, как приехал из Волдара.

— Тебе отец приказал выслеживать меня? — спросил прямо Пребран, поворачиваясь, выпуская нож, но едва сдерживая себя, чтобы не сорваться и не дать тому в зубы.

Взгляд Избора настороженно скользнул к поясу княжича, где висели ножны. Друже уже смекнул, что княжеский отпрыск не настроен говорить мирно и собирается покинуть двор, не посчитавшись ни с кем.

— Ты только скажи, куда направляешься.

Пребран хмыкнул, отвёл взор, теряя терпение.

— Не твоё дело, — огрызнулся он, возвращая распалённый взгляд на побратима.

— Так не пойдёт, — качнул тот досадливо головой. — Князь Вячеслав должен знать о тебе.

Пребран фыркнул, чувствуя себя отвратительно. До сих пор принимают за непоседливого мальчишку, идущего наперекор взрослым. Только они все забыли, что он давно вырос и сам решает, что ему делать.

Достаточно было того, что послушал сестру. Пусть та и верещала, чтобы оставил травницу, но привез бы её сюда.

Пребран исподлобья обвёл взором стены. Дружинники и отроки, заметив их перепалку, таращились теперь во двор.

Княжич раздражаясь, сжав зубы, прошипел:

— Чего ты добиваешься, Избор?

— Чтобы ты остался.

Пребран сузил гневно глаза, смеряя пристальным взглядом нежданное препятствие, стараясь здраво оценить его преимущества. Широкоплеч и высотой не уступает княжичу, к тому же старше на пять зим. Воин опытный.

— Оставь меня в покое и иди, куда шёл, — огрызнулся Пребран.

— Охладись, чего ты так щетинишься?

Избор старался сохранять спокойствие, но княжич нутром чуял, что тот не отпустит его так просто, всполошит весь двор. Так и отец скоро нагрянет, и тогда уж ему точно не уйти. Пребран ярился, только время теряет, а неуловимые токи Зариславы меж тем сводят с ума, вынуждая мысли путаться. Не говоря больше ни слова, княжич, развернулся и пошёл прочь. Избор бросился следом, опрометчиво схватил буяна за плечо. Пребран отозвался быстро. Едва Избор успел сообразить что-либо, как кулак врезался в его переносицу. Глухой стук — и дружинник откинул голову назад, едва устоял на ногах. Кровь хлынула из носа ручьём, и её металлический вкус осел у него на языке. Верно не ожидал такого поступка от юнца, а зря.

Со всех концов двора на драку спешили остальные то ли разнимать, то ли полюбопытствовать — где это видано, чтобы княжеский отпрыск со старшинами кулаками махался!

— Ты что творишь?! — вступился Вятко, аршинный муж, выше Пребрана на две пяди. — А ну позову воеводу, он тебя быстро охолодит.

Избор, утерев кровь, сохранил здравомыслие, не оправдав ожиданий собравшихся отроков, в драку не полез.

— Ты не только здоровьем, но и умом повредился, — сплюнул он наземь кровь.

Пребран, брезгливо кривясь, отступил. Вятко дёрнулся, было, за ним, но Избор остановил.

— Пускай идёт.

Пребран, свирепо оглядывая бородатых мужей и отроков, беспрепятственно вышел в ворота. Конечно, эта стычка просто так с рук не сойдёт. Как, впрочем, и не сошло по случаю с Зариславой — отец наказал не покидать детинца. Сдалась ему это девка?!

«Любопытно, что он скажет, когда приведу её к нему. А пускай что хочет, то и делает, а возьму в жёны её, пусть хоть изобъёт батогами».

Нужно было поскорее уходить, пока отец и впрямь не нагнал его. Да если и нагонит, что он может сделать? Ничто его не остановит, даже если бы Вячеслав погрозил оставить без крова и наследства. Плевать! Сбежит всё равно.

В пылу он даже не заметил, что по пальцам течёт руда. Разбитые костяшки кровоточили, и теперь боль тупо отдавалась в ладонь.

Оказавшись за стенами детинца, Пребран вышел на узкую улочку, чтобы поскорее затеряться меж построек. Подумал о том, что ему нужно будет взять лошадь и лучше на постоялом дворе, где всегда околачивается много люда. Наверняка отец бросится остановить его.

Всё больше светлело небо, обещая безоблачный день, воздух наливался золотистым искрящимся сиянием, и когда солнце выхватило его из тени, Пребран одеревенев, схватился за бревенчатую стену, согнулся в поясе. Сжал ладонями раскалывающую на части голову. Когда мышцы вновь скрутило, завязывая в узлы, он упал на колени, взвыв от боли, и свет утра померк для него.

Глава 2. Беглецы

Дорога усложнялась, потому что отряду приходилось пробираться через чащобы и скальные местности. Открытые луга да пролески остались позади, всё больше становилось скальных подъёмов, а широкие поймы рек сменялись быстротечными горными ручьями. И когда всадники в очередной раз остановились на ночлег под сенью деревьев, Зарисава ощутила изнуряющую усталость, к тому же её никак не могла отпустить страшная мысль о том, что Мрабора едва не лишили жизни. От одного представления казни спину травницы продирала зябь страха.

Средь корней было сухо, а земля сплошь усыпана шишками. Обступающие деревья укрывали, не пропуская ни единого звука, потому было глухо.

Зарислава, развязывая узлы походных мешков, почувствовала спиной взгляд Марибора. Не успела она обернуться, как сильные руки обхватили её.

— Послезавтра к обеду мы должны быть на месте, — шепнул он на ухо.

Зарислава занемела, чувствуя, как по рукам и ногам растекается жар, обессиливая её. Она, зардевшись, огляделась — не видит ли их кто? Сердце её застучало быстрее. Ни одного кметя рядом не оказалось, все разбрелись по своим нуждам.

По мере удаления от Волдара душа Зариславы замирала в преддверии неведомого, хотя и узнала от княжича о их цели — тайном остроге, воздвигнутом князем Славером. За две седмицы пути он старался не тревожить травницу попусту и каждый раз, когда они останавливались на отдых, приближался, тихо обнимал её, справлялся о самочувствии и нуждах. Но сейчас его прикосновения были иные, томительные, жаждущие, и Зарислава будто пьянела рядом с ним.

— Хорошо, — выронила она, отстранившись.

Подхватив с седла котомку с травами, торопливо обошла Марибора, углубилась в сень ельника, примечая для себя уединённое местечко.

Княжич же, проводив её долгим взглядом, прошёл к лошадям, стаскивая плащи и меха для ночлега.

Зарислава, растерявшись, второпях начала развязывать узлы верёвки походного мешка, но невольно взгляд задержался на обручье. Оно всё ещё оставалось на запястье и тускло поблёскивало в сумрачном свете. Княжич больше не заговаривал о нём, погружённый в более насущные мысли. Зарислава так и не решилась спросить у него, что произошло с ними в плену, избегая и вопроса о Вагнаре. И мысли о княженке всё больше грызли её, ведь он, выходит, был с ней… Поймав себя на неуместной ревности, Зарислава прогнала прочь смрадные мысли. Теперь Вагнара далеко, а Марибор рядом с ней.

Травница оглянулась и будто в землю вросла, удерживая котомку в онемевших пальцах. Марибор, чуть пригибая голову под низкими еловыми ветками, медленно направлялся к ней.

Он коснулся её руки, вынуждая бросить бесполезное занятие.

— Твоё тепло исцеляет больше, нежели травы, — произнёс он тихо, разворачивая Зариславу к себе, прижимаясь горячими губами к её лбу.

— Ночи холодными становятся, так и захворать можно, а травы отгонят хвори, — проронила лишь она, не найдясь с другим ответом.

Марибор слегка улыбнулся. Зарислава не насмелилась взглянуть ему в глаза, верно никогда не привыкнет к его вниманию, снова и снова будет утопать в клокочущем волнении.

Убрав выбившиеся светлые пряди за ухо, Марибор погладил её по щеке, склонился, окутывая запахом сладковатой гвоздики. С нетерпением прильнул губами к её раскрывшимся устам. Внутри Зариславы будто что-то завязалось в узел, а затем мгновенно всплеснулось, разливаясь по телу горячей волной. Сухие губы Марибора ласкали ненастойчиво, но потом его будто подхватило вихрем. Дыхание княжича задрожало. Пылко смяв её бёдра, замер на мгновение, должно быть, осознавая, что слишком напористо стискивает её, но это колебание продолжилось недолго, не в воле остановиться, продолжил оглаживать. За всё время пути он ни разу не целовал вот так, исступленно и отчаянно, нетерпеливо — это будоражило.

Зарислава, позабыв о котомке, узлы которой она так и не распутала, выронила её, обвив руками сильную шею Марибора. Возжелала так же касаться его, так же гладить и ласкать, чувствовать жар его дыхания, растворяться в его объятиях, ощущать кожей могучее тело, дарить удовольствие. Захотелось так, что внутри заплескался неукротимый порыв, который удивил её и напугал одновременно. Бурная страсть, что завладела ею, вынудили замереть — она не разгульница какая, но осмыслить это толком не успела, ласки Марибора сметали остатки разума. Марибор подхватил её, приподнял, отрывая от земли. Ощутив его губы на впадине горла, позабыла обо всём. Даже через кожаный стёганный налатник она ощутила его вздымающее напряжение, каменные мышцы, бешеный грохот сердца. Он был весь на пределе. Зарислава тоже больше не сдерживалась, развязала тесёмки на своём вороте, обнажая себя, наблюдая, как взгляд Марибора под тенями ресниц заволокся одурью, и зрачки в них расширились до самых краёв радужки.

— Ты меня погубишь, — выдохнул он.

Огладив рукой упругую грудь, сжал её, прильнув к заострившемуся розовому соску губами, вобрал его в себя, оставляя на коже влажный прохладный след. От нахлынувшего дурмана Зарислава прогнулась, пронизывая пальцами его волосы, чувствуя, как разбегается по телу дрожь от прикосновения требовательных губ. Прижалась нему плотнее, чтобы сполна насладиться мощью его тела. И когда Марибор опустил её на землю, Зарислава потянулась к его поясу, забираясь руками под грубую одежду. Коснувшись твёрдого живота, рука невольно скользнула вниз, пальцы коснулись налившуюся силой плоть. Марибор вздрогнул, а дыхание на короткий миг застряло в груди.

— Зари… слава, что ты… делаешь? — с мольбой прошептал он в самое ухо. Последнее слово утонуло в грохоте сердца.

Когда пальцы сомкнулись, Марибор тяжело вдохнул и выдохнул. Мысли Зариславы поплыли, неподдельное наслаждение появилось на лице княжича. В этот самый миг желание слиться с ним в одно целое стало настолько острым, что в нетерпении она начала скользить ладонью, стремясь больше ощутить его. Где-то в глубине зародилось странное чувство смятения, но это быстро прошло под его касаниями. Дыхание Марибора исчезало и появлялось вновь на её шее отяжелевшим и горячим, как раскалённая наковальня. Больше не в воле сдерживаться, он сдёрнул с Зариславы платье к поясу. Ладони его скользнули вниз, забираясь глубже под одежду. Травница задохнулась от накрывшего её блаженства, когда его пальцы добрались до чувственного места.

— Марибор, — позвала она, ясно сознавая, что ещё немного, и он не остановится.

Он не отозвался и продолжал жадно покрывать поцелуями, твёрдо поглаживая её там, от чего дыхание замирало, а тело содрогалось и потяжелело, предчувствуя скорую близость, отчаянно желая, что бы он заполнил её скорее. Но нельзя. Не сейчас.

— Марибор, — сделала она новую попытку, — я не хочу… чтобы… это случилось здесь, — вымолвила она прерывисто, обхватывая лицо княжича, призывая остановиться.

Марибор, услышав её, замер.

— Да… — выдохнул он, наконец и отстранился. — Верно. Нужно потерпеть, почти же пришли… — проговорил он сбивчиво, будто уговаривая себя, и взгляд его начал проясняться.

Переведя дух, спустя несколько надрывных вдохов и выдохов, Марибор отнял руки, утешительно погладив её шею под затылком. Зарислава ощутила, как его тело содрогается от бушующего возбуждения. Одной искры было достаточно, чтобы пламя поглотило их, ведь всю дорогу, все две седмицы держались порознь, теперь превозмочь желание было почти невозможно. Марибору особенно пришлось несладко, он желал её с самой первой их встречи.

Укорив себя за безрассудство, Зарислава поправила ворот платья, пряча грудь, быстро завязала тесьмы, собрала волосы, перекинула на плечо. Даже не мыслила, что может зайти так далеко. Щёки воспламенились от стыда. А вспомнив о Пребране и о том, что может случиться после близости, ощутила, как жар мгновенно остыл, и презрение к самой себе больно пронзило. Облизав пересохшие вдруг губы, она даже не решалась сейчас смотреть Марибору в глаза, испытывая дикое смущение за содеянное распутство.

Марибор, приметив её заминку, насторожился.

— Я благодарен тебе, что ты поехала со мной, что не оставила меня… — шепнул он на ухо.

Марибор взял ее за подбородок, вынуждая повернуться.

— Но мне нужно знать одно, знать наверняка, — он помолчал какое-то время, пристально вглядываясь в неё, глаза его в этот миг потемнели. — Ты хочешь стать моей женой?

Пальцы его рук, которые всё ещё касались подбородка, жгли кожу, и Зарислава не понимала, жар это или холод. Открыла, было, рот, чтобы сказать, что хочет этого больше всего, что поехала только ради него, но одёрнула себя, вспомнив о том, что узнала о себе, о том, что она должна была зачать дитя от Пребрана, едва не выпив его жизнь. Она похолодела. От одного лишь представления, что с Марибором это может повториться, охватывал страх.

Марибор, видя долгое замешательство Зариславы, сжал губы, выказывая горечь.

— Скажи, — потребовал он. — Я же вижу, что тебя что-то гложет. Клянусь, что никогда не причиню тебе боли. Поклянусь и пред богами.

— Для начала нам нужно добраться до пристанища, — прервала его Зарислава, отвечая уклончиво. — Я пошла за тобой, разве этого не достаточно? А там… как боги велят.

Глаза Марибора стали глубокими, как колодцы, и стылыми, как зимнее небо. Мелькнула в них и знакомая всеобъемлющая тьма, от чего по спине пополз мороз, опрокинув её ледяной омут. Он всё же выпустил её, отрезвев от гнева. По всему было видно, что ответ пришёлся ему не по сердцу.

— Значит, ты не отступилась от своего желания стать жрицей? — спросил он с резкостью в голосе.

— Мне нужно разобраться.

— В чём, скажи, может, я смогу помочь!

Зарислава мотнула головой, отчаянно пытаясь уйти от разговора, да видно не выйдет.

— Наволод провёл обряд, чтобы разорвать связь с тем, кто…

— Обесчестил тебя, — договорил он за неё, подхватывая каждое слово.

— Но после этого… ко мне стала пребывать сила. Волхв сказал, что я… после близости… вытягиваю жизнь. Я не знаю, откуда это, не знала, что так могу…

— Постой, так он жив?

— Кто?

— Анталак. За тобой же погнались степняки тогда.

Зарислава в недоумении смотрела на него. Значит, на него он думает? И не знала, радоваться тому или нет. И тут же Зарислава сжалась. Если узнает о Пребране, быть беде.

Марибор долго смотрел на неё, на какой-то миг показалось, что он догадывается о чём-то.

— Я боюсь, что с тобой произойдёт тоже самое, — только и ответила она, так и не найдя решимости признаться.

— Не бойся. Меньше всего тебе нужно думать обо мне, — ответил он, смягчаясь. — Со мной ничего не случится.

Зарислава хотела, было, возразить, но Марибор не позволил, притянул её вновь, накрыв уста долгим поцелуем, на этот раз тягучим и мягким.

— Как прибудем на место, мы во всём разберёмся. Только верь мне. Больше ничего не нужно, — шептал он.

И Зарислава, чувствуя его силу и уверенность, поверила, внутри же сжалось сердце от того, что утаивает главное.

Из чащи послышался хруст ветвей. Марибор нехотя отстранился.

Зарислава рассеянно посмотрела на брошенную котомку, подхватила её, опустившись на корни.

— Добрая тут белорыбица, — довольно промолвил Стемир. — Давно ушицы не пробовали, — кладя добычу на валун, воин принялся разводить костёр.

Марибор, погружённый в собственные мысли, не заговаривал с кметем, но Зарислава чуяла его напряжение, которое он так и оставил в себе, не выплеснув. Задушив горечь, стараясь отвлечься, Зарислава выудила котелок, неторопливо стала крошить в него огневицы. Всё думала о том, верно ли, что открылась? Думала и о своей жизни, и о даре, родичах, которых она никогда не знала, и, верно, те были не из простого люда. Она хотела стать жрицей и уйти в лес, а в итоге отправилась на край земли с изгнанным волдаровским княжичем. Она хорошо понимала Марибора — он выбрал её и давно объявил об этом, с самого начала. Когда только прибыла в Волдар, он неуклонно добивался её. Как же давно это было, а по существу, всего-то прошёл месяц. Вся жизнь перевернулась с ног на голову.

Влив в котелок воды, помешав деревянной ложкой, Зарислава, покинув своё укрытие, отправилась к полыхавшему костру. Когда приготовились отвар и уха, вернулся Вратко. Марибор к тому времени расчистил место для ночлега. На запах один за другим подтянулись и остальные мужчины.

Заруба с бурдюками с водой, весёлый и шумный. За ними и Будимир подоспел с лукошком лесных ягод, которое сразу вручил Зариславе.

Отвечеряли всеми вместе. Насытившись, мужчины ещё долго разговаривали о дороге и местах здешних, а потом разлеглись возле костра. Зарислава, укутавшись в шкуры, опустилась на расстеленную для неё Марибором постель. И испытала тепло, когда он лёг рядом с ней, ясно ощущая его пристальный взгляд на себе. Вглядываясь в тёмный полог крон и слушая уханье пробудившихся от дневного сна сов, доносившееся из глубины леса, треск сучьев в костре, Зарислава успокоилась. Опасаться было нужно разве только лесных зверей, но в окружении пятерых воинов ей и это было не страшно, особенно когда рядом Марибор.

Заруба и Стемир тихо переговаривались, но вскоре и они смолкли. Стемир укрывшись одеялами сшитые из овчины отвернулся. Заруба оставшийся в дозорных окутанный дымом и тишиной сидел у костра, вдумчиво вглядываясь в языки пламени. Зарислава всё думала о разговоре с княжичем и о том, что случилось между ними, с ней, когда касалась его, и тут же покрывал холодный пот, а щёки, напротив, полыхали. Даже и не ожидала, что способна на такое… Но больше всего её беспокоило то, что может произойти после. Пусть Марибор и заверил не переживать, но это было невозможным.

Добраться бы поскорее до места, а там, быть может, уляжется всё. Выяснит, что за дар проснулся в ней и что с ним делать.

От костра веяло мягким теплом, пламя согревало, а оранжевые всполохи навевали дремоту. Ночь окутала, и в тишине стали слышны тяжёлые мужские дыхания — кмети спали, тогда она ощутила прикосновение Марибора, рука его беспрепятственно легла на живот. Обхватив Зариславу крепче, Марибор притянул её к себе ближе, зарываясь в её волосы, целовал в шею, потом за ухом. Дрожь побежали по коже, поднимая волоски на затылке, а в животе расцвело томительное предчувствие. Прижавшись плотнее к его сильному и горячему телу, Зарислава утонула в неге. Стало так хорошо в его объятиях, что и не заметила, как погрузилась в глубокий сон.

Глава 3. Бессонная ночь

Вглядываясь в тяжёлый еловый полог, сквозь который сочился в небо прозрачно-сизый дым от костра, Марибор пытался дышать ровно, отчаянно отгоняя будоражащие мысли, но травница была слишком близко. Одурманенный запахом Зариславы, княжич всё никак не мог уснуть, хоть и пытался уговорить себя остыть. Тогда он отстранился, чтобы не чувствовать тепло, исходящее от неё, не слышать её запаха, который сводил с ума. Пусть травница всё ещё колеблется с ответом, но она с ним, рядом, она больше ничья, только его. С самого первого дня встречи он это знал, хоть и не верил колдунье. Марибор сразу почуял Зариславу, как волк, слышащий запах своей самки. Он просто понял, что она предназначена ему.

Но и другое пророчество Чародуши всё же сбылось — навь-река, что течёт в его крови, едва не погубила травницу. Ко всему, как ни скорбно это признавать, ценой его мести стали смерти лучших воинов Волдара и Доловска.

Марибор надрывно вздохнул, думать о том было тяжело. Кажется, он только сейчас начал осознавать в полной мере, что натворил. Будто две луны назад и не он был вовсе, а кто-то другой, кто повелевал им. Марибор был очернён злобой, ненавистью к брату, племяннику, к людям. Будто наваждение какое-то затмевало его ум.

Княжич закрыл глаза, помыслил о минувших событиях, начиная с того времени, как он сговорился со степняками, как взял под своё покровительство Вагнару, условившись уничтожить Данияра, и заканчивая тем, как едва не погибла Зарислава, и сам он чудом выкарабкался с того света. Всё внутри померкло от осознания того, чем бы могло всё закончиться. Конечно, не было ничего радостного в том, что племянник, пусть и не поквитался, но выставил его вон за порог, заставив бежать сломя голову. Вроде и должен не слышать земли под собой от радости, что вознаградила богиня-пряха доброй долей, и гнев рода не обрушился на него, острой секирой в руках Данияра да на шею. Однако червь смятения точил душу из-за того, что сын Горислава погнал его с родной земли. Даже и признавал свою вину, а верно, для другого воина лучше бы смерть, чем такое унижение. Для Марибора пусть и не стоила ничего его жизнь, но была дорога, какой бы скверной она ни была.

Вдобавок ко всему, чем ближе подбирались к Деннице, тем сильнее назревало беспокойство, которое вялым током закручивалось в воронку, утягивая в вязкую глубину. И Марибор не мог толком разобраться, что именно так волновало. «Беда беду накликает», — вспомнились слова Творимира. Тогда волхв предчувствовал свою кончину, и она пришла. Жестокая, непоколебимая, своенравная Мара забрала его жизнь, оставив Марибору много загадок.

Внезапно боль продрала рёбра на левом боку, будто по его плоти вновь прошлось лезвие Оскабы, сдёргивая кожу. От этой почти осязаемой рези по глазам ударило алое зарево, дёрнулись мышцы на скулах. Марибор зажмурился, слыша в голове сквозь шелест крови озлобленный голос Вагнары, видя как наяву её холодные мерцающие сталью глаза, смотрящие будто в саму бездну, отчуждённые, не знающие жалости.

Находясь в плену у степняков, Марибор вспомнил обрывки своей жизни. А ведь после он иногда пытался снова вернуться в прошлое и попытаться восполнить в памяти отрочество, но всегда упирался в глухую стену, и напрасными были попытки биться в неё — не преодолимы заклятия Творимира. А в том, что это была волошба, Марибор не сомневался, ведь не мог же он подчистую забыть то, каким тайным умениям учил его старец.

«Для чего это нужно? Зачем ворошить минувшее, тревожить раны и снова испытывать мучительную боль? Какой в этом смысл?»

Но жить в неведении, в непонимании, куда уходят его корни, ещё хуже.

Вконец измучившись от бесплодных и удушливых дум, стараясь не тревожить спящую Зариславу, Марибор поднялся.

Зарубы возле костра не оказалось, видно решил побродить в округе. Неподалёку спал Стемир, и тихое сопение разносилось по округе, рядом устроился и Вратко с Будимиром, грудь которого медленно поднималась и резко опадала в глубоком выдохе. Воины, кои отправились с ним, доверяли ему, готовые положить головы на отсечение за его жизнь, а Марибор раньше их не ценил, был занят другим…

Бурлили в котелке ягоды, собранные Стемиром. Марибор подхватил чугунок, снял с огня, позволив отвару немного выстыть. За время пути Марибор привык к тысяцкому, пусть раньше не замечал его. Странно всё, снова взяло смутное ощущение, будто до пленения казалось всё чуждым бессмысленным, и не с ним всё происходило, будто он крепко спал и только сейчас проснулся от тягостного забвения, в котором растерял воспоминания и утратил способность чувствовать.

— Не спится тёмной ночькой, княже? — грянул голос Зарубы позади Марибора. Тот и не ожидал, что он бесшумно подкрадётся к нему.

Чутьё и слух никогда не подводили княжича. Даже в тот злополучный день, когда степняки напали на княжеский отряд, Марибор, ещё не подобравшись к лесу, ощутил, что их ждут и за ними следят, вот только не предусмотрел, что головорезов окажется больше дружины. Неверие в то, что их могло быть больше сотни, сыграло злую шутку, а ведь не думал, что враг не осмелится подкрасться так близко. И ошибся. Да и как он мог угадать, что Вагнара способна на такое?

— Нет, не хочется, — ответил Марибор, мрачно взглянув на тысяцкого, хоть тот и не виноват был в том, что его одолела бессонница.

Заруба понимающе покачал головой, присел рядом, поставив плошки, налил в них ягодного взвара. Недаром тысяцкий был на хорошем счету у князя Горислава. Вспомнив о брате, Марибор ещё сильнее упал духом. Горислав никогда не делился с ним своими тревогами, и Марибор даже не искал случаев поговорить с ним. Да что он вообще знал о нём? Ничего. Как и Горислав о Мариборе. Теперь уже никогда не узнает.

— Я всё хотел у тебя спросить, Заруба, — начал Марибор.

— Спрашивай, княже.

— Почему ты пошёл за мной?

Заруба глянул на него тяжёлым взглядом. Хоть и подёрнулись его русые пряди сединой, и не сказать, что такой громадный витязь мог обладать ловкостью и подкрадываться бесшумно, но сейчас глубокие тени вычерчивали на его лице резкие хищные черты, а грубая борозда на брови и вовсе делала его матёрым опасным зверем. Он втягивал в себя запахи леса, раздувая крылья носа, отзывался на каждый шорох. Марибор никогда не видел его таким. Будто тьма леса меняла его.

Не смотря на то, что Марибор раньше не считался с опытным в битвах тысяцким. Наверное, он представлялся ему юнцом, только-только постигнувшим вкус бойни, сколь безрассудным, столь и опасным, только и нужен догляд, иначе лиха беда. За время пути Марибор разглядел в Зарубе не только опытного воина, повидавшего много зла в своей жизни и сумевшего сохранить человечность и твёрдость духа, но и оказался хорошим советчиком и день за днём дружеское отношение только крепло.

— Потому что знаю, каково это — остаться одному.

Марибор долго посмотрел на него, а потом отвернулся, сбрасывая оцепенение.

— Я ведь раньше тоже был сам по себе, вот как ты. Гляжу на тебя и себя вспоминаю. Слыхивал про племя берлогов?

Заруба хмыкнул, прочитав на лице княжича удивление, но смотрел твёрдо, неотрывно.

— Людям об этом роде мало известно. Племя берлогов живёт глубоко в лесах, служит хозяину Велесу[4]. Одни считают их дикарями, другие молвят, что те обращаются в зверей да охотятся на людей, нападая на деревни, детей воруют. Но я знаю, что родом они из этих мест.

Да, многое из этого слышал Марибор, толки разные ходят о племени берлогов, но только к чему Заруба завёл этот разговор?

— Откуда тебе это известно?

— Матушка моя родом из того племени.

Марибор едва не поперхнулся отваром от изумления. Уж не хочет ли Заруба сказать, что он бер[5]? Княжич приподнял бровь, обращая удивлённый взгляд на тысяцкого.

— В Роде этом существует закон для отпрысков смешанных кровей: если родился мальчик, принято избавляться от него, девочек же, напротив, забирают в племя. Меня должны были убить, но отец мой, селянин деревни Кривицы, уберёг от такой участи, воспитал, а потом, как вошёл я в отрочество, отдал князю в дружину.

— Вот как, — опустил взгляд в костёр Марибор.

Огонь бесшумно трепыхался, приковывал внимание, поглощал, прогоняя все мысли из головы.

— Наговорил тут семь вёрст до небес, — посмеялся Марибор, но Заруба упёрся в него хмурым взглядом, выказывая всю серьёзность поведанного, готовый заручиться за каждое произнесённое им слово. Он не шутил.

— Думай, что хочешь, но это правда.

— И что же, в медведя можешь перекидываться? — хмыкнул Марибор невольно, хотя по спине холодок прокатился.

— Нет, не могу, только те, кто чистой крови, могут, остальные же, чьи крови мешаны, имеет сноровку дюжую, выносливее остальных, терпеливее.

Марибор глянул на него заново. И верно, даже воевода Вятшеслав, что возглавлял дружину Волдара, пал в стычке со степняками, а Заруба остался жив.

— А шрам откуда?

— Однажды в лесу мне пришлось столкнуться с бером, с истинным хозяином леса. Испокон веков у них заведено убивать слабых, чтобы их род состоял из сильнейших. Я защищался, чудом уцелел.

Повисло глубокое молчание. Марибор допил остатки взвара, отставил плошку. Что ж, правда о Зарубе пробрала.

— Я чту память Горислава, — вдруг снова заговорил тысяцкий.

— И, зная, что я причастен к смерти князя, ты всё равно решил остаться со мной.

— Он был знатным предводителем, столько походов вместе, — задумчиво произнёс Заруба. — Пусть покоится мирно его душа в Ирии. Я слышал много разговоров о ссорах. И не стану говорить, что ты прав, поступив так с братом, пусть тот и искупил вину своей жёнушки. Уж мне-то ли не знать цену жизни? Мне жаль его — он не осознал своей ошибки, и ты не дал ему возможности принять тебя как брата, хотя в последнее время, верно, предчувствуя погибель, он был на пути к тому.

Слова тысяцкого покоробили, сжав грудь в тиски.

— Зачем? Зачем, Заруба, ты говоришь мне об этом сейчас?

— Хочу знать, сожалеешь ли ты?

Воин пристально смотрел, не давая возможности уйти от ответа, и Марибор ощущал себя беспомощным и уязвимым, будто он снова оказался на сходе, и на него смотрит множество осуждающих взглядов. И как бы он ни желал отгородиться, да только хуже делал. Может быть, всему виной гордыня. Творимир часто упрекал его в этом.

— Иногда, — ответил Марибор. — Но, ещё ни разу я не простил его, сколько бы ни пытался.

— Верю, — ответил тысяцкий. — Я пошёл за тобой потому что ты сильнее Горислава и уж не вровень Данияру, я уважаю их, но сын князя слишком мягок, слишком шаток его дух, ему ещё крепнуть и крепнуть, если б не Радмила, её настойчивость, лежать бы ему вместе с Гориславом в сырой земле. Настоящие воины рождаются нынче мало…

Внутри Марибора стало мутно, размышляя над сказанным Зарубой. Сидели какое-то время в молчании, каждый думая о своём, и только кто-то из мужей начал всхрапывать во сне, разбавляя лесную тишь.

— Как думаешь, ждут ли нас в остроге? — вдруг спросил Заруба, выныривая из смутных дум.

— Будем надеяться, — поднял княжич глаза на тысяцкого. — Другого выхода у нас нет. Поживём — увидим, но будьте готовы ко всему.

Заруба качнул головой, снова уставился в колышущийся огонь.

Спать окончательно перехотелось и оставаться на месте — тоже.

— Вот что, — поднялся Марибор со своего места, поднимая с земли оставленный у поваленного дерева пояс с ножнами. — Я тут покараулю, а ты иди, ложись.

Заруба посмеялся тихо, оглядывая Марибора.

— Нет, княже, спать мне тоже не хочется.

— Тогда оставайся, а я пойду, осмотрюсь, — подпоясавшись, Марибор не стал накидывать кожух, хоть и знал, что ночи в последнюю седмицу выдавались прохладные.

Заруба твёрдо кивнул.

— Только далече не уходи, княже, — забеспокоился он, остерегаясь незнамо кого, — мало ли, какая напасть живёт в этих лесах ночью.

Марибор отступил, удаляясь в тень зарослей, и шагал до тех пор, пока не погасли отсветы костра за кущами, а его не объяла тьма да холодная сырость леса. Княжич остановился тогда, когда понял, что бежит от своих мыслей.

«Заруба взбередил же душу».

Постояв на месте, Марибор глубоко вдохнул и выдохнул выстуженный ночью воздух.

Вдалеке гудит, как в трубу, болотная выпь. Подняв подбородок, княжич вгляделся ввысь, пытаясь различить среди сплетения крон небо, но увидел лишь черноту, даже мерцание звёзд заволок то ли туман, то ли дым от костра. До рассвета ещё далеко, и в тиши изредка поскрипывают сосны, доносится хруст ветвей, шорохи, видно, ночные звери вышли на охоту. Вокруг на сотню саженей ни одной человеческой души, только дремучие дебри да вековые деревья. Стоило им покинуть границы Волдара, селения всё реже стали попадаться, а вскоре и вовсе сплошные чистые луга потянулись, а потом и леса, и больше ни одного селения так и не попалось на пути. Но завтра они должны выйти к обжитым местам, там по слухам разжилось племя вергенов.

Неожиданно в лицо пахнуло речными водорослями. Марибор уже неспешно пошёл по склону, вскоре заслышал и тихие всплески воды. Верно, набрёл на речушку, к которой ходили кмети ещё вечером. В дебрях прохладно, даже слишком, но он не пожалел, что покинул тёплое местечко — нужно взбодриться, прийти в себя.

Перебравшись через каменистую рытвину и поднявшись на взгорок, впереди, в двух верстах, и впрямь завидел средь чёрных стволов сосен узкую реку. Марибор спустился по крутому склону, хватаясь за шершавые стволы деревьев и скользя сапогами по траве, вышел прямо к кромке, поросший жёстким рогозом. Хорошо, что в такой холод не было комаров и мошки, иначе закусали бы.

Может, Заруба и прав, кто знает, какая нечисть водится здесь? Но Марибор решил остаться, смыть усталость и чернь дум. Да и чего опасаться, он и сам был похуже лютого беса. Быстро расстегнул ремень, будто боялся, что тело воспротивится лезть в тёмную воду, в которой ночью может прятаться бог весть что. Подобрав полы рубахи, стянул с себя. Плечи, спину и грудь тут же огладил холод, норовя забраться под кожу, принялся с жадностью тянуть тепло. Не мешкая и не оставляя себе времени для раздумий, Марибор скинул сапоги, следом и порты, бросив на сухую траву рядом с ножнами. Вдохнул глубоко свежего речного воздуха, и голова мгновенно прояснилась. Очертания дальнего берега с кустами вереса стали как будто чётче и ярче далёкие звёзды.

Марибор выдохнул порывисто, привыкая к стыни. Прошёл по мягкой полыни, ступни погрузились в ледяную воду, что обожгла едва не до судороги, от которой зябь пошла вдоль позвоночника, вконец отрезвляя — то, что ему сейчас нужно. Он пошёл вглубь, нащупывая глиняное дно, густо поросшее роголистником, который, словно змеи, опутывал лодыжки, вызывая не самые приятные ощущения. Марибор поспешил, колени обожгла вода. Поднимая шум, княжич по подбородок погрузился в воду. Дыхание перехватило, как от удара под дых, свело живот и горло. Потеряв дно, он поплыл к середине. Всплески воды спугнули какую-то ночную птицу, которая, хлопая крыльями, взмыла в небо и, судя по глубокому уханью, то была неясыть. Марибор размашистыми саженями отплыл довольно далеко от берега, и вода уже не казалась такой холодной, обнимала руками, плавно покачивала, как колыбель матери, была ласковой, обволакивающей. Бодрость захлёстывала, вызывая всплеск сил и задор. Задержав дыхание, пловец резко ушёл в чёрную ледяную утробу реки.

Его на короткий миг оглушило жгучим холодом, и тело непроизвольно поспешило поскорее вынырнуть. Едва он вознамерился всплыть, как что-то помешало вобрать с поверхности воздух. На шее будто стянулась петля, натужно потянув вниз. Растерявшись, Марибор дёрнулся, было, вверх, но бесполезно — бороться с невидимыми путами невозможно. Беспомощно двигая в толще воды ставшими бесчувственными руками и ногами, княжич попытался вывернуться из хватки, но его неумолимо тянула на дно чужая сила, которой он, как мог, сопротивлялся, и когда не стало сил бороться, лёгкие едва не разорвались на части — горло и нос забила колючая вода. Боль была нестерпимой, будто его копьём прошибло вдоль позвоночника, разум померк. В следующий миг Марибор опустился на илистое дно, но он не потерял чувств, не умер, видя перед собой в поднявшейся мути свои руки. Когда поднял голову, лицо его вытянулось от изумления, перед ним возник Творимир — его бледное до синевы лицо, исчерченное глубокими тенями, княжич, узнал до мельчайших морщин. Острый, как серп, взгляд резанул, открывая душу, вынуждая Марибора пошатнуться волей. Плотно сжатые губы старца выказывали горечь и осуждение. Полы его одежды струились под потоками воды, так же клубилась седая борода, обволакивая его крепкую грудь.

— Кем ты стал, — сказал вдруг он.

Голос волхва рокочуще сокрушил слух. Марибор набрался духа, чтобы ответить, но неожиданно ком застрял в горле, и всё разом померкло, где-то в отголосках сознания растворился образ Творимира. Княжич рванулся вверх, мгновенно выныривая из недр черноты, лихорадочно хватанул воздух.

Откашливаясь снова и снова, он пытался восполнить дыхание, но воздуха всё одно нещадно не хватало до надсадной боли в груди. Пылали жаром лёгкие, их кололо, словно в него с каждой попыткой вдохнуть вонзали ножи. Резь в глазах не давала толком оглядеться. Куда делся волхв? Где он сам? Что с ним произошло?

Придя немного в себя, Марибор в тусклом свете звёзд различил берег — рукой подать, а сам он невесть как оказался ближе к жёстким порослям камыша.

«Всё же нужно было послушать Зарубу».

— Вот нечистая сила, едва не сгубила, — выругался княжич, смахивая с лица воду и мокрые волосы, поплыл к суше.

Унимая клокочущую изнутри дрожь и стискивая зубы, Марибор вышел на твердь, ища замутнёнными водой глазами оставленные вещи. Вновь закашлялся, прочищая дравшее болью горло, выталкивая из груди воду. Подхватив с травы рубаху, он поспешно надел её на мокрое тело, следом натянул порты, сапоги и, подняв пояс с оружием, обернулся, всматриваясь в неподвижную гладь воды. Лишь у берега она тоскливо хлюпала, тускло мерцали звёзды. Теперь гадай, что с ним сталось: то ли болотник позабавился, то ли речная дева решила поиграть, да и неважно — воды нахлебался изрядно. Однако то, что видел волхва как наяву, вынуждало Марибора холодеть. Лучше скорее добраться к огню да погреться. Княжич развернулся и без промедления зашагал ввысь, на гору, поспешил покинуть злосчастное место, невесело предчувствуя, что ночное купание даром не пройдёт. Больше не оглядываясь, пошёл к становищу.

Заруба по-прежнему сидел возле костра, пригнув русоволосую голову. Марибор не успел приблизиться, как тысяцкий приосанился и чуть приобернулся на шорох, но когда разглядел княжича, встрепенулся.

— Ты что же, княжич, удумал в такую-то стужу искупаться!? — приглушённо прошипел он, стараясь не будить других.

— Сейчас, погоди, — Заруба отошёл к седельным сумкам.

Найдя сухую одежду, вынудил переодеться, а потом снова нагрел в чугунке воду с брусникой, заставил Марибора выпить. Огонь, казалось, совсем не грел. И лучше бы сейчас сбитня или медовухи. Его перестало колотить только после третьей плошки отвара.

— Захвораешь, нужно бы разбудить травницу, — недоверчиво смотрел он на княжича.

— Нет, — резко отозвался Марибор, всё ещё прокашливаясь от речной воды.

Заруба сокрушённо покачал головой, что-то пробурчал себе под нос, искоса и с недовольством поглядев на Марибора.

Тот хоть и согрелся в сухой одежде да возле очага, но внутренняя дрожь не отпускала до восхода.

Глава 4. Побег из детинца

Пребран открыл глаза и не сразу понял, где он.

Зажмурившись от безысходности, он приподнялся на локти и ощутил себя крайне гадко. К горлу подкатила тошнота, вынуждая опрокинуться обратно на постель. Задушив рвотный позыв, он задышал глубоко и медленно, пытаясь вернуть былое здравое самочувствие.

Он должен был уйти и добраться до гостиной избы, но снова оказался в своих покоях. Значит, не успел выйти за ворота, его догнали.

Гнев заворочался внутри, будто раскрывшаяся рана. Полежав ещё немного, княжич поднялся. Босым зашагал к окну, выглянул в него — небесное светило поднялось к зениту.

Пребран провёл ладонью по взмокшей шее, облизал искусанные и загрубевшие губы и, положив локти на высокий подоконник, ощущая дурную муть, которая так и не отпускала его, задышал часто и судорожно. Щурясь на невыносимо яркое светило, подставляя лицо потоку света, он погрузился в раздумья.

Прошедшие дни будто провалились в чёрную яму, и поездка в Волдар осталась в тумане. Последнее, что Пребран отчётливо помнил — то, как встретил на перепутье Зариславу. А после ночи с травницей жизнь перевернулась. После того, как увидел её на утро, гордую, спесивую, живую и до ноющей боли желанную, время для него перестало существовать. Он вспомнил, как мучился потом. Как мгновения превратились в вечность, он чуял её запах, слышал как бьётся сердце, ощущал её тепло и дурел от того, что она рядом, но не было возможности даже коснуться её, приласкать, взять вновь. А когда прибыли на место, терпение его закончилось — напился, чтобы заглушить невыносимые муки, а потом его захватила безумная потребность поговорить, объяснить свои скверные поступки, попросить прощения. До самого утра прождал её под дверью, чтобы сказать, что чувствует к ней, что не хотел причинять ей боли. Но когда узнал, что травница рядом с выродком Марибором, дикая ревность задушила здравый рассудок, и он потерял ум от ярости и верно напугал её до смерти. А после накрыла беспросветная тьма. Бурный поток реки его жизни остановился и порос мхом, заволокся водорослями, превращаясь в болото. Отец прав — он чахнет, и это с каждым днем становится всё ощутимей, а вчерашний приступ толкнул в пропасть отчаяния. Всё перемешалось в его голове: перестал отличать день отночи, не чувствует ни жара ни холода, только ярость от бессилия и невозможности соединиться с той, которая завладела его сердцем.

Вспомнив стычку с Избором, княжич ещё пуще помрачнел. Негодование холодной глыбой застряло в груди, возвращая здравомыслие.

«Отец этого не упустит», — Пребран упрямо встряхнул головой.

Дверь за спиной скрипнула, он резко обернулся, едва в чертог ступил отец.

Вот принесла нелёгкая. Теперь укорять станет. Одно хорошо, что матушка не прибежала, её бы не вытерпел видеть, не вынес бы её слёз, а рыдала она в последнее время часто, всё переживала за Радмилу, а теперь и за него взялась. Пребран и не заметил, как вспыхнул. Княжич вобрал в грудь больше воздуха, непроизвольно вытянулся.

Вячеслав смерил сына тяжёлым, как свинец, взглядом, будто к полу прибил, нарочито медленно прошёл вглубь чертога. Отец был облачен в серые суконные порты и простую рубаху, из богатства лишь вышитая горловина и вставки на запястьях и подоле. Верно, ещё никуда не выходил из терема.

— Я пришёл справиться о твоём здоровье. Ведогора больно переживает за тебя, но её к тебе не пустил. Что с тобой происходит? Давай я позову Бавока, он посмотрит тебя, в храм отведёт, обряды справит.

Пребран только фыркнул и, пройдя к лавке, тяжело рухнул на неё, откинувшись спиной о стену, смотря на отца сквозь ресницы задумчиво и долго.

— Не хочу.

Только сейчас Пребран заметил, что отец выглядит более внушительным и статным, чем когда-либо, а заострившиеся черты от бессонных ночей только сделали его ещё суровее.

— Ты понимаешь, что твоё поведение только вынуждает взять хлыст и хорошенько тебя выпороть? — и слова осуждения полились беспрерывным потоком, и каждое, что гвозди, вонзались в кожу. — Ты мой наследник, моё продолжение, надежда. Почему ты заставляешь меня огорчаться, совершая мелкие гнусные поступки? Сбегаешь, нарушая мою волю и запрет. Я ведь всегда шёл тебе навстречу, и какую же плату ты мне даёшь взамен?

Пребран, выслушав долгую речь, опустил взгляд в пол. Если б он знал, что с ним, что движет им, то, наверное, мог бы ответить. Но сейчас его брало лютое раздражение и злость — обходится с ним, как с дитём.

— Мне не нужна нянька. Хочу, чтобы меня оставили в покое, хочу иметь возможность самому распоряжаться своей жизнью. А твой замысел женить меня на уродище лишь ради того, чтобы проучить меня, только порождает ещё большую неприязнь к тебе.

Вячеслав даже вытянулся, а лицо побагровело, покрываясь пятнами.

— Во-первых встань, когда я с тобой разговариваю! — рявкнул он, теряя годами выношенное самообладание.

Вокруг князя будто заклубилась невидимая глазу чёрная грозовая туча, которая мгновенно раздулась и заполняла собой весь чертог. На короткий миг Пребран вспомнил о том, что ему и впрямь ещё мало лет, и до матёрости отца уж очень далеко. Однако сколь бы тот ни внушал страх и угрозу, княжич ни на долю не усомнился в своей правоте. Но воле князя подчинился — встал и тут же возненавидел себя за это, аж перекоробило всего, будто к сердцу прижали раскаленное железо. Хотелось разнести к леший матери всё вокруг, но он только сжал тугие кулаки, стиснул зубы, озлобленно и по-волчьи глядя на отца. Вячеслав оказался всего лишь на несколько пядей выше Пребрана, но сейчас, это малое превосходство заметно ощущалось.

— Ты ещёмолокосос, чтобы так разговаривать со мной. Ты поступил подло с Избором. Он тебе в дядьки годиться, ты ему соратник по оружию, ты же на глазах у всех унизил его, используя свою власть против него. И меня поставил ни во что, и после этого ты ещё смеешь меня упрекать в чём-то?

— Нечего ему было лезть, — процедил Пребран, ярясь. — Надо было ему рожу получше начистить, чтобы не встревал, куда его не просят.

— Значит, руки ты распускать горазд, так же как и девок портить, — терпеливо и как-то разочарованно отрезал отец, скрипнув зубами, и его слова подействовали сродни удара под дых. Княжич невольно скривился, но отец, верно, принял это за насмешку.

Пребран не позволил сказать ему нислова.

— Это ты ведёшь себя так со мной! Зачем было его ставить выслеживать меня? Приставил, будто я опеке нуждаюсь! По-твоему, ты тем самым не унижаешь меня пред остальными?

Вячеслав нахмурился, кадык его дёрнулся.

— Выпороть бы мне тебя кнутами на глазах у всех, вот где стыдобища. Но ты мой сын, а потому твою оплошность беру на свою совесть.

Раскалённый гневом князь начал остывать. И от этого Пребрану сделалось гадко, давно он не ощущал себя таким сломленным и раздавленным, будто по нему табун лошадей пробежался. Уж лучше пусть бы на него наорал.

Вячеслав отвернулся и направился в сторону двери, сказав на ходу:

— Я пришлю к тебе целителя.

С этими словами и покинул чертог.

Пребран слепо глянул в запертую дверь.

— Мне ничего не нужно, — проговорил он в пустоту, чувствуя, как короткий разговор вымотал его, выпив и без того скудные силы до дна.

Однако неожиданно его будто шилом укололи. Вспомнив о том, что слышал запах травницы, Пребран разом встрепенулся, вытягивая шею, жадно втягивая в себя воздух, пытаясь различить тонкое веяние, но воздух был как обычно прозрачен и чист, никаких потоков, отсветов, следов девицы. Морок ли? Однако пусть он ничего и не ощущал, мучительная тяга дёргала жилы, толкая княжича идти по следу Зариславы.

— Ты будешь моей. Где бы ни была, найду, — просипел он севшим голосом.

Пребран, больше не медля, кинулся к двери и, распахнув её, громко окликнул:

— Будята!

Внизу лестницы послышалась возня. Пребран, удостоверившись, что его услышали, вернулся в свои покои. Жилистый юнец появился следом же, не заставив себя долго ждать. Высокий, но узкий в плечах, такого в ряды княжеских воинов не поставишь, щупловат малость, да и безус почти, а вот для службы в тереме юнец оказался весьма сноровист и скор.

— Звал, княжич? — спросил тут же он, поглядев на Пребрана выразительными карими глазами.

Пребран мрачно его окинул взглядом.

— Выясни, где сейчас Верна, челядинка, которая прислуживала Радмиле. Помнишь?

Будята задрал выше подбородок, в глазах его забилась тревога и растерянность.

— Так это… не велит же кн…

— Замолкни, — оборвал его Пребран.

Знать отец совсем решил его от мира отрезать. Княжич, сдерживая ураган гнева, продолжил:

— Выполняй, что я тебе говорю, иначе не сносить тебе головы. И князь, поверь, не заметит твоей пропажи.

Молодое лицо холопа вытянулось и покрылось бурыми размером с медяк пятнами. Он быстро закивал головой.

— Слушаю, княжич.

— Найди Верну, пусть придёт к задним воротам к полуночи. Да чтоб никому не слова, — угрожающе процедил он сквозь зубы.

Юнец преклонил голову, давая понять, что веление выполнит.

— Ступай, с ответом жду тебя.

Будята скрылся так быстро, как и явился.

Оставалось только ждать. Пребран смял кулаки. Как же это его раздражало, до потери рассудка, но иного выхода не было — отец и впрямь решил заточить его в детинце.

Целитель, которого князь пообещал прислать, явился скоро. Бавок не был древним старцем, заросшим бородой, да и седины в его светлых волосах не примечалось. Дело он своё знал отменно, и отец ещё ни разу в нём не разуверился. Бавок способен был исцелять только телесные изъяны. Идти дальше вглубь души он не умел, слабоват был, но других вокруг небыло. Осмотрев княжича и расспросив его о самочувствии, знахарь удалился.

В следующий раз пришёл со зловонным отваром, заставив испить вязкую жижу до последней капли. Пребран, морщась, всё же втянул в себя отвар, проклиная лекаря за то, что не мог приготовить снадобья послаще — едва внутренности не выплеснул вместе с этим питьём. Снадобье начало действовать немного позже. Приятное тепло, что разошлось по телу, успокоило, а затем прилила и сила. Походило на то, как будто он вошёл с мороза в натопленную клеть, его разморило. Он стал даже равнодушным к окружению. Вроде бы прошли тревоги и тяжесть, но это казалось только снаружи, внутри же зияла раскалённая пустота, напоминая Пребрану, что он лишился чего-то важного, значимого, без чего если и может существовать, то в вечных стенаниях. Если силу телес Бавок, восполнил, то волей продолжала управлять эта бездонная дыра внутри него. И заполнить её может одна единственная женщина в этом мире — Зарислава.

К закату всё вернулось на свои места — раздраженный и резкий, что молодой жеребец, которого пытаются приструнить, Пребран метался из угла в угол.

На счастье вернулся Будята с вестью о том, что нашёл челядинку. Оказалось, что ныне она прислуживает одному знатному купеческому роду, что обосновался недавно на посаде. Верна, как велел Пребран, будет ждать его у ворот крепостных острогов. Тревога немного унялась. Приободрившись духом от того, что челядинка отыскалась в городе, Пребран стал неспешно собираться. Теперь ожидание не казалось таким мучительно тягостным. Но сомнение всё одно закрадывалось в душу — вдруг девка в лютой обиде на него, пообещала, а сама не явится?

Поглощённый тишиной, Пребран терпеливо наблюдал, как во дворе и на стенах возгораются факелы, а в небе бусины звёзд становятся ярче. Когда настала полночь, облачившись в походную одежду и опоясавшись, он сгрёб со стола тяжёлый мешочки с кунами и покинул опостылевшие до омерзения стены. Спустился во двор, нырнул в ночную прохладу, как в реку окунулся.

Стражники, что сновали, казалось, повсюду: на стенах, на главных воротах — сразу обратили на него внимания, но никтоне решился пойти к нему навстречу, верно после с тычки с Избором связываться с ним не желали.

Пользуясь заминкой, Пребран поспешил покинуть порог теремаи широким шагом с грацией волка устремился прямиком к воротам. Так же беспрепятственно он вышел к невысоким створкам, которые никем не охранялись. Ведь никто не осмелится пересечь детинец, полный вооружённых до зубов воинов, что снуют туда-сюда постоянно и днём, и ночью.

Боги, верно, сопутствовали ему, позволив беспрепятственно достигнуть бревенчатой вежи с глубокими воротами в стене. Выйдя на дорогу, он постоял, привыкая глазами к кромешной темноте, напряжённо вглядываясь и вслушиваясь в каждую тень и шорох, осматриваясь по сторонам.

Неужели Избор ещё не заметил его? Или же заметил и выжидает подходящего времени, чтобы застать врасплох, как тогда, когда его подкосил приступ. Теперь наверняка на него точит зуб, теперь станет из-подтишка брать. Но не с тем бодаться собрался! Теперь Пребран поступит хитрее. Помыслив об этом, он нутром почуял, что за ним следят. И нужно бы поторопиться, но дорога всё ещё оставалось пустынной.

Не успел Пребран разозлиться на то, что Верна всё же его обдурила, как на его грудь легли почти невесомые ладони. Следом он почувствовал, как к спине прижимается гибкий стан.

Надо же, как незаметно подобралась!

— Любимый мой… Я знала, что ты меня позовёшь, что одумаешься, и поймёшь. Я так ждала тебя, никуда не уходила, тут оставалась, подле тебя, — услышал приглушенный лепет Верны и мало что разобрал в её непрерывной болтовне.

Он помнил, зачем позвал её, а потому мешкать не стал, развернулся, и в один миг Верна оказалась в его крепких объятьях. Она нисколько не изменилась: длинная смоляная коса лежала на плече, карие, но в ночи почти чёрные с мутным блеском глаза смотрели на него с жадностью и желанием, кожа имела в свете луны необычайно белый цвет. Верна была красивой девкой, но чувства к ней давно остыли. Разве только…

Тонкие пальчики вцепились в ворот его кафтана. Верна не стерпела миг ожидания и, подтянувшись к лицу Пребрана, впилась ему в губы. И он в свою очередь нисколько не препятствовал тому, ответил на ненасытные сладкие поцелуи. Однако его прикосновение явно нельзя было назвать лаской, он врывался в её рот языком, терзал и кусал её губы, грубо сминая челядинку руками, но Верна и не замечала его жесткости, напротив, нравились ей его объятия, всё шептала:

— Я так скучала, ты мой. Хочу тебя, немедля…

— Дурная… — прошептал он и не заставил её долго ждать, чтобы доказать, как он тоже хотел её, прямо здесь, у ворот.

Развязав тесьму на портах, высвободив восставшую плоть, он подхватил девку и, придавив к частоколу, задрал платье. Не позволив опомниться, рванулся вперёд, проникая в горячее лоно, заполняя её до самого упора. Верна от такой пылкости задохнулась, с шумом, через раскрывшиеся губы, вобрала воздух, будто собиралась нырнуть в глубины вод. Вцепившись в его плечи, она закрыла глаза, стараясь удерживаться под частыми и резкими толчками.

Пребрану понадобилось немного времени, чтобы приблизиться к самому пику наслаждения, но этому не дали свершиться скрипнувшие ворота. Княжич замер, крепко держа девкуна весу. Что ж, оно так и лучше будет. Теперь они его не заподозрят в том, что он помышляет сбежать.

Верна притаилась, прижимаясь к его груди. Из ворот торопливо вышли сразу трое кметей с факелами и вооруженные и направились в их сторону.

Избор нисколько не смутился, когда разглядел в свете факелов княжича. Верна стыдливо отвернула лицо, прячась, но куда там, их было хорошо видно, даже слишком. Завидев распластавшуюся девицу с голыми ногами под Пребраном, кмети закашлялись. И только Избор оставался неизменным твёрдым, перебитая переносица делала его ещё грознее.

— И что, так и будешь стоять смотреть? — усмехнулся Пребран, нарочно погладив голое бедро Верны.

Побратим если и хотел что-либо ответить, то отчего-то передумал. Подал знак воинам, и кмети всей гурьбой вернулись за ворота.

И как только они остались одни, Пребран, дыша часто и глубоко, сжав горло Верны, продолжил проникать в неё, вынуждая ту мгновенно забыть о случившемся недоразумении. Слишком долго он воздерживался, а теперь не мог остановиться — взорвался слишком скоро. Верна застонала, хватаясь за княжича, как за спасительный сук. Излившись в неё, он отстранился, но девка обмякла, не в силах стоять на ногах, повисла на шее, как намокшая под дождём рубаха.

— Любимый, — пискнула она, уткнувшись носом ему в шею.

Отойдя от всплеска жара, Пребран, осмыслив сказанное ей, скривился, подавив порыв оторвать от себя Верну и оттолкнуть. И хотелось бы, но не для этого он позвал её. Она нужна ему сейчас.

— Мне нужна лошадь. Сможешь раздобыть для меня? Скажу, где и у кого. А затем приведёшь к берёзовому мосту.

Верна в удивлении посмотрела на него, но Пребран не позволил ей возразить, вложил в руку оплату.

— Одну лошадь? Ты куда-то собираешься? — забеспокоилась она.

Пребран шумно выдохнул через нос. Он бы ответил ей, что это не её ума дело, но побоялся обидеть, и вдруг та не выполнит ничего. А подумав ещё немного, понял, что девка в дороге ему ещё пригодиться.

— Глупая, конечно не одну, тебя я теперь не оставлю.

Верна просияла, да так, что глаза сверкнули лунами.

— Всё сделаю.

— До восхода жду тебя там.

Глава 5. Болото

Ночь не спешила отступать. Рассвет забрезжил над лесом неохотно, тускло пробиваясь сквозь кроны, разгоняя тьму. Постепенно верхушки стволов ярчали — из посеревших во мгле становились багряно-оранжевыми и теперь высились, как лучи, пронзая острыми макушками небо. Хотя между сосен ещё плавал седой туман, окутывая, как в шубы, деревья, мётлы хвои стали ярко-изумрудными. Воздух будто уплотнился и опускался на землю влажным полотном, он был совершенно неподвижен. Даже птицы не щебетали, не шуршали над головами ветви.

Вскоре заёрзал Вратко, пробуждаясь, за ним подтянулся и Стемир, сонно продирая глаза, воины одним за другим начали подтягиваться к костру, переговариваясь с тысяцким. На шум поднялась и Зарислава. Подсев к огню и кутаясь в накидку, она кротко поглядывала на кметей. Сейчас было особенно видно, как травница изменилась за время пути — казалась ещё более хрупкой, тонкой, глаза на похудевшем лице стали больше и сияли голубизной, как озёра, но кожа по-прежнему была мягкой, белой, не тронули её ни ветра, ни жёсткая вода. Воздух надсадно вырвался из груди, Марибор сжал кулаки, чувствуя, как подрагивают пальцы, отвернулся. Хотя воины и так понимали, что к чему, уходили, когда то требовалось, и уж ни для кого не оставалось в тайне, что происходит меж ними.

Поутреничав вчерашней ухой, воины собрали вещи, водрузили на взнузданных лошадей и, попрыгав в сёдла, покинули становище, держа путь на север.

Под гнётом тяжёлых, влажных и серебрившихся от росы крон да туманного колтуна, что навис над лесом, никому не хотелось разговаривать. Отряд молча двигался через лес, тревожа местную живность. Изредка слышалось жужжание пчёл, ухали сипухи над головами, глухо стучали где-то вдалеке дятлы, в еловых метлах тут и там проскакивали рыжие белки. Марибор всё никак не мог отделаться от смутного ощущения, что Творимир следит за ним. Бледное лицо старца с поблёскивающими во тьме глазами мерещилось повсюду, так и казалось: вот сейчас выйдет из дебрей, преградит путь, хоть это было и невозможным — прах его уж давно разлетелся по земле.

Княжич обернулся. Позади, вглядываясь в кущи, ехал Стемир. Его вороной мерин, понурив голову, плёлся, то и дело шевеля ушами. Немного отстав, следовал Вратко. Марибор поглядел вперёд, на широкую спину Зарубы. Рядом, что жаворонок, держалась Зарислава. Отряд будто погрузился в сон, но продолжал двигаться.

Внезапно Марибор ощутил, как тело объяла дрожь, а в груди распалился, словно кузнечное жерло, жар, сдавливая огненным обручем. Вместе с тем всё тело будто отяжелело, руки и ноги налились свинцом. Всадники поплыли перед глазами, вслед им и лес.

Тысяцкий, словно почуяв неладное, обернулся, смерив Марибора хмурым взглядом, верно, ждал подвоха от ночного купания. Помолчав, он вздохнул и отвернулся.

Дорога через лес казалась бесконечной. Непонятно было, когда же расступятся нависшие над лесом неуклюжие кручи, которые так и опускались на плечи непосильной тяжестью уже целую седмицу. Монотонность пути не прекращалась, начавшийся жар тянул силы, нещадно одолевала слабость. Сжимая в подрагивающих руках повод, Марибор, борясь с недугом, осматривался, но вновь и вновь видел только серую массу леса, которая с каждом шагом становилась всё неприветливей, всё враждебней. Ели и лиственницы, будто одичалые старцы, выступали вперёд, их косматые лапы походили на бороды, а кривые ветки — на крючковатые руки, что норовили зацепить за плащ и волосы. В воздухе витал тяжёлый дух, как на поле брани, где земля ещё недавно была пропитана кровью. Здесь же вместо павших воинов кренились под гнётом беспощадного бремени замшелые деревья, а новые земля так и не смогла родить, напитывая водой жёлтые мхи, губя проклюнувшиеся, было, на свет молодые ёлки. Гиблые места, теперь понятно, почему люд не селится здесь, в такой глуши. А вот для берлогов самое место.

Путь стал ухабистым. Тряска отдавалась болью в теле, и Марибор, больше не в силах сносить муку, стал пошатываться в седле. Взгляды воинов теперь были прикованы к нему, но никто не смел справиться о самочувствии — и правильно делали, знали, что могло последовать в ответ. Мимо проехал Стемир, пристроившись к Зарубе, и они о чём-то переговаривались, посматривая в сторону княжича. Марибор не слышал их, лишь невнятное гудение. Да и едва ли он мог различить стволы деревьев, землю перед собой, лишь смотрел на бурый загривок мерина, который изредка вскидывал голову, стряхивая назойливых насекомых, стриг беспокойно ушами.

Хвала богам, лес стал постепенно расступаться. Вековые деревья всё больше заменялись молодняком, перемеживаясь с низкими кустами ольхи, дикими яблонями. Кмети приосанились, радуясь тому, что скоро можно будет встать на отдых, но, выйдя на перелесок, поросший едва ли не в человеческий рост травой иван-чаем, помрачнели. А как прошли ещё немного вёрст, копыта коней начали увязывать во влажной мочажине, поднимая со дна гнилостный запах. Потеряв надежду встать на привал, слушая как жалобно хлюпает и голодно чавкает под копытами лошадей трясина, как уныло пищит возле ушей комарьё, путники совсем понурились. Кмети непрестанно вглядывались в подёрнувшийся маревом окоём в надежде, что вот-вот покажутся жилые кровли, но болоту не было конца. Когда перед отрядом снова вырос глухой стеной лес, воины помрачнели. Никаких следов жизни вокруг не примечалось, а следовательно, о деревеньке никто и не заговаривал. Нырнув под мрачную сень деревьев, отряд остановился.

— Всё, привал, — громко скомандовал Заруба остальным, хмуро оглядывая Марибора.

— Кто знает, как долго ещё до Кривицы, так и без лошадей останемся, — поддержал его Стемир.

Воины согласно закивали, разбираясь на ночлежку. Рассёдланные, изголодавшиеся за день пути лошади стали жадно рвать скудные поросли травы. Марибор спрыгнул наземь, но твердь под ним покачнулась, а от удара в висках забилась боль. Кое-как стащив вещи, княжич без сил опустился на землю. Устроившись под низкой кроной ели, прислонился спиной к рассохшемуся облупленному лосями стволу. Он смахнул с лица взмокшие волосы, чувствуя, как к спине прилипает рубаха, словно чьи-то прохладные ладони. Дышать было трудно, и горло издавало надсадный сип, в голове от усилий гудело, и жар волнами накатывал на грудь, стягивал в тиски. На глаза давило, и было мутно, как будто смотришь на отражение в запотевшей стали. Малейшее дуновение ветерка жгло кожу, подтверждая опасение в приближении хвори, поглощающей с каждым вздохом.

Озадаченный Заруба всё же предстал перед Марибором.

— Хочешь, злись, княже, хочешь, лютуй, но ты нам ещё нужен живой. Зарислава!!

Марибор сглотнул, спорить с тысяцким не было никаких сил.

Травница, оставив походные вещи, направилась к ним. Стемир, заслышав оклик, тоже приблизился. Врятко и Будимир остались разбирать вещи, настороженно поглядывая в их сторону.

— Что случилось? — спросила она, переводя взгляд с тысяцкого на Марибора, верно, только она одна не ведала, что происходит.

— Нынче ночью Марибор решил искупаться.

Лицо Зариславы мгновенно побелело, но травница не сказала и слова, только плотно сжала поблекшие губы. Теперь на белом, как снег, лице, голубые до невыносимости глаза наполнились беспокойством. В следующий миг Марибор ощутил её тёплые ладони на своём лбу, щеках.

— Похоже, жар, — сказала она, торопливо стащив поясную суму, развязала узлы, выудила кожаный мешочек, заглянула внутрь. — Думаю, хватит сделать отвар. Что же молчали, раньше не говорили? — укорила она тысяцкого, наградив того хмурым взглядом, что он так и потерял дар речи.

— Он не виноват, — вступился Марибор, от чего тоже получил укоризненный взгляд от травницы.

— Я сейчас, — Зарислава, не теряя времени, подобралась, покинула мужчин.

— Не нужно было тебя отпускать, — выбранился Заруба.

— Перестань, — одёрнул Марибор. — Я не дитя малое, чтобы нянчиться со мной и отчитывать, — сказал он, отрывая взгляд от травницы, ощущая, как по венам растекается калёным железом жар.

— Выходит, что так, — вмешался Стемир, и в голосе его прозвучала непоколебимая твёрдость. — Это же тебе не Купальская ночь, в воде плескаться.

Всё было бы хорошо, если бы он не нахлебался воды, но не рассказывать же им, что на самом деле стряслось. Зачем наводить смуту? И так заплутали, а впереди неизвестно что ждёт их. Марибор промолчал, глядя на суетящуюся у костра Зариславу — огонь успели разжечь Вратко и Будимир. Привычными движениями она поставила на пламя чугунок, влила воды. И в самом деле, пора бы принять, что с ним не всё в порядке, возможно и в седло-то поутру не поднимется, не сможет, а задерживаться в глуши опасно. После россказней Зарубы так и вовсе следовало поостеречься. Если это земли берлогов, то хозяева, поди, вскоре прознают о чужаках и заявят права, если долго оставаться на их границе.

— Нужно было раньше попросить о помощи, — посетовал только Заруба, бросая на княжича безутешный взгляд, отходя.

Стемир, потоптавшись, тоже оставил Марибора, когда вернулась травница с глиняной чашей в руках, из которой струился пар. Отвар тут же оказалась в его руках. Зарислава поднялась и снова отправилась к костру. Марибор, тоскливо посмотрел ей в след, тягуче вобрал в себя знакомый аромат пахучего сбора трав. Кажется, это были тысячелистник и медуница. Снадобье, которое когда-то подняло Данияра на ноги и исцелило Марибора до последнего рубца.

— Пей, — поторопила Зарислава, вернувшись, накинув ему на плечи тяжёлый покров из медвежьей шкуры, присела рядом.

Марибор глянул поверх головы травницы. Будимир хозяйничал возле костра, готовя какую-то снедь. Зарубы и Стемира не оказались поблизости — знать, ушли обходить места. Вратко возился с лошадьми, насыпая тем корм — оставшийся запас проса.

Княжич опустил взгляд. Зарислава ожидала, тревожно глядя на него. Верно, он и впрямь выглядел неважно.

— Помогут они только к утру, — предупредила она. — Слишком мало осталось. Это последние. Теперь до весны ждать.

Чтобы утишить её волнение, Марибор поднёс горячее варево к губам, отпил. Терпкий отвар обволок горло, согрел. Он пил медленно, пока не почувствовал лёгкость.

Зарислава забрала опустевшую плошку.

— Останься со мной, — задержал её Марибор, когда она собралась уходить.

Забрав назад плошку, отставил.

— Иди ко мне.

Зарислава поддалась, но невольно оглянулась на копошившегося в вещах Вратко и помешивающего варево Будимира.

— Может, мы неправильной дорогой идём? — вдруг спросила она.

Марибор не сразу понял смысл её слов. В голове горели иные мысли. Да, возможно, Кривицы уже и нет, но об этом думать он хотел меньше всего, по крайней мере, сейчас. Он помыслит об этом завтра. Сейчас он жаждал другого — ощущать под ладонями мягкость и изгибы тела Зариславы. Когда ещё ему доведётся и доведётся ли вообще? Возьмёт и передумает, ведь обручье так и не отдаёт и от ответа уходит, и бог знает, что и думать.

— Завтра будет ясно, — прошептал Марибор, чувствуя, как ослабевают огненные обручи, что стягивали его грудь, как отступает бившая в виски боль, дышать стало ощутимо легче. И оставалось только гадать, помогли ли травы, или так на него влияет она.

Марибор коснулся пальцами нежной и гладкой кожи её руки, погладил, вырисовывая узоры, ощущая, как травница задрожала, и мир вокруг поплыл. Марибор будто ошалел от одного чувствования её трепета, утопая во взгляде прозрачно-голубых, как перед бурей, глаз. До ломоты захотелось обладать ею прямо здесь, ласкать всю её, целовать каждую пядь тела, оглаживать эти хрупкие плечи, сжимать упругие, налитые груди.

— Почему боги не послали мне тебя раньше? Тогда, быть может, нам бы не пришлось бежать, — сказал лишь он, подавив желание.

Зарислава затаилась, но, насмелившись, пошевелилась, подняла голову.

— Тогда кто знает, с чем бы нам пришлось столкнуться ещё, — ответила она чуть с хрипом.

Марибор усмехнулся.

«Нам», — отдавалось в голове, а помниться, совсем недавно она просила не искать встреч с ней.

Высвободив руку, он провёл пальцами по её гладкой щеке, коснулся губ. Зарислава закрыла глаза, тёмные ресницы затрепетали. Что он делает, бесы бы его побрали?! Ещё ни одна девица не доводила его до такого безумия. Внезапная мысль о том, что она может предпочесть другого, нещадно поглотила его, выжгла напрочь здравый рассудок.

Марибор склонился, но Зарислава открыла глаза, чуть отстранилась.

— Лучше не сейчас.

— Думаешь, они ничего не замечали раньше? — погладил Марибор её тёплую шею, забираясь пальцами за ворот кожуха. — Они уже обо всём давно догадались.

В вечерней мгле на белой, как молоко, коже травницы было отчётливо видно вспыхнувший, как закат, румянец. Она всё ещё была девственной, не раскрывшейся в своей полной, истинной красоте, и это одурманивало.

— Тебе поспать нужно, — ответила она, совсем оробев.

— Ну, если причина только в этом, то это вовсе неважно.

Не позволяя больше возражать, Марибор притянул её к себе, укрывая шкурой. В его руках она показалась совсем хрупкой, тонкой и гибкой, как веточка берёзы. Обхватив её за узкую талию, он прижал крепче.

Зарислава прильнула к его груди с лёгким смущением, но так же желая касаться, пытаясь отвечать теплом, как могла.

— Видишь, нас и не заметно.

Лёгкий и быстрый выдох сорвался с её губ, и Марибор не сдержался. Накрыл её сухие, чуть обветренные уста.

Зарислава не отстранила его, ответила на поцелуй. Марибор забыл обо всём. Она его, и это мысль пьянила. Вскоре губы её от столь жаждущего натиска вспыхнули, побагровели, как калина, и стали горячими, мягкими и ещё больше манящими. От ощущения на языке их лакомого, пахнущего мёдом вкуса кровь загустела мгновенно, разливаясь по венам тяжёлым жаром, ухнула свинцовой волной в пах, выказывая готовность. Перебарывая дикое вскипающее влечение, от которого он едва не задохнулся, Марибор страстно переплёл пальцы с тонкими, ставшими тёплыми и чуть подрагивающими пальцами Зариславы, но вместо того, чтобы прервать поцелуй, углубил его и она снова ответила. Всё мышцы его заныли, напряглись, будто перед схваткой, пришлось сделать большое усилие, чтобы не выпустить руки Зариславы, иначе не остановится, как едва остановился вчера. Ещё никогда ему не приходилось испытывать такую бешеную, неукротимую тягу, которую он невесть как смог усмирить.

Зарислава и без его слов почувствовала, что происходит, немного отстранилась, и хорошо — он бы не смог.

— Я всё понимаю… — сказала она едва слышно, дрожа в его руках, убирая тёмные пряди волос за ухо… — Лучше мне уйти, тебе нужен отдых.

Марибор склонился, скользнув губами по виску, прошептал на ухо чуть сдавленно:

— Не могу тебя отпустить. Зарислава… дай только до места добраться.

Он поймал её пальцы и прижался губами к мягкой ладони. И верно, разумно было бы поступить так, но любая мысль о том, что она исчезнет, оставив пустоту после себя, повергала в холод.

Пусть и дуреет, как ненормальный, от её близости, воздержится, но не отпустит. Княжич горячо выдохнул, а потом едва ли не с мучительным стоном сжал травницу крепче, стараясь не причинить ей боли, так и держал, унимаясь, вдыхая её благоухающий запах, напоминающий хмельной аромат цветущей липы и яблони.

Зарислава положила голову ему на грудь, обвила руками его пояс, затихла.

Надолго объяла тишина.

Вскоре вернулись Заруба и Стемир, поглядывая в сторону их укрытия, не стали мешать и звать к трапезе. Стемнело быстро. Зарислава стала дышать ровнее, постепенно расслаблялась. Сжав её плёчо, Марибор понял, что она уснула. Укутавшись плотнее, чтобы ночная мгла не смогла пробраться к ним, Марибор закрыл глаза.

— Марибор, очнись, — кто-то трепал за плечо.

Княжич разлепил ресницы, дёрнулся, но что-то помешало ему подняться. Зарислава, что спала рядом с ним, приподнялась, завертела головой, спросонок не понимая, что происходит.

— Прости, княже, нам пора выдвигаться, — услышал он более внятно голос Зарубы. — Нашёл я дорогу, оказалось, что мы немного сбились с пути. И лучше поторопиться, места здесь гиблые, неспокойные.

Марибор провёл по лицу ладонью, смахивая сонливость. Как ему не хотелось подниматься, так бы и лежал, прижимая к себе Зариславу, но нужно было внять совету тысяцкого.

— Как ты? — спросила травница, натягивая на плечо шкуру. Верно, тоже не была готова выбираться наружу так скоро.

В самом деле, было холодно даже слишком для столь ранней осени. Наверное, всё из-за болота, оттуда тянулась промозглая зябь.

— Лучше, — ответил он, оглаживая её плечи, натягивая выше тяжёлые меха. Хоть и не успел толком понять это сразу, но жар отступил.

Заслышались голоса кметей, ржание коней. Заруба уже всех разбудил спозаранок, кмети собирались в путь, а потому не оставили никакого выбора, пришлось поспешить. Выругавшись, княжич приподнялся, но в последний миг порывисто притянул к себе Зариславу, обхватив ладонью тонкую шею, где билась горячая ярёмная вена, прошептал:

— Спасибо…

Зарислава посмотрела на него долго, и Марибор отчётливо увидел в озёрах её глаз серебристые прожилки. Теперь в её взгляде не было и доли сомнения, будто в чём-то она убедилась окончательно. Неожиданно травница подалась вперёд, прильнув горячими губами к его устам. Марибор на миг потерял дыхание. Зарислава ощутив взорвавшееся возбуждение, отстранилась, и лёгкий румянец лёг на её щёки, доводя княжича до исступления. И если бы они задержалась ещё хотя бы на мгновение, он остался бы с ней здесь. Но хвала богам, травница поднялась, оставив призрачную дымку дурманящих запахов, пуская в их укрытие холодный воздух, который заставил Марибора охолонуть.

Чувствуя прихлынувшую бодрость, княжич поднялся вслед. Разминая шею и лопатки, он собрал вещи и вгляделся в небо, которое так и оставалось беспросветным, лишь немного подернувшимся рассветным багрянцем. Морось, что брызнула с вышины влажных хвой, окропили лицо — сам лесной дух игрался с ним.

Лагерь собрали споро. Под бодрые командные выкрики тысяцкого и смешки Стемира медлительные Вратко и Будемир лениво, бурча себе что-то под нос, водрузили мешки и, погрузившись в сёдла, путники покинули место ночлежки.

— Не хватало ещё, чтобы дождь застал, дороги развезёт, тогда ещё незнамо сколько будем плестись, — рокотал, как грозовой раскат, голос Зарубы.

И чего нашло? Верно, чуял земли Хозяина леса, о котором вчера ночью поведал. Что ж, Марибору хоть и казался его рассказ небылицей, но послушать его стоило. Да и скорее бы попасть за стены. В самом деле, если начнутся дожди, то добираться до острога придётся ещё целую седмицу.

Марибор, чувствуя, как плещется бодрость в теле, подогнал мерина. Воистину, Зарислава имела чудотворное влияние. Выискав взглядом травницу, Марибор задержал дыхание. Скорей бы уж добраться…

Мрачный лес сменился молодым березняком, а потом и вовсе путникам открылись просторные луга, лишь вдали виднелись редкие плешины кустарников да пролески. От радости кмети, подстёгивая лошадей, спешили за возглавлявшими отряд Марибором и Зарубой, так и не остановившись на привал до самого вечера. А вскоре завиднелись вдали оранжевые огоньки — то была деревня вергенов, о которой говорил Заруба. Всадники уже бодрее подгоняли лошадей, предвкушая тёплый кров и сухую постель.

Когда путники добрались до первых дворов, залаяли псы, повыскакивали на улицу люди, верно не ждали столь поздних гостей, да и откуда тем взяться в далекой глуши. Марибор смерил Вратко строгим взглядом, когда тот схватился за рукоять меча, и кметь тут же сбросил руку. Не хватало ещё, чтобы кто-то из селян подумал, что гости желают нанести вред. Если местные были бы враждебно настроены, то не позволили бы приблизиться к кровлям ни на версту, напали бы ещё на отшибе.

Но Марибор не мог оставаться в полном спокойствии, увидев в руках мужей топоры и колья, вернул внимания на пояс, где покоился его меч, напрягся. Приготовившись в любой миг атаковать. Хоть и знал, что ни один из них первым не кинется очертя голову. Мирный народ никогда не станет разжигать бойню, храня надежду, что кровь не прольётся. Это не степняки, готовые глотку перегрызть за куну. Разглядев в темноте вооружённых кметей с секирами и облаченных в броню, селяне поняли, что никакой опасности нет. Однако оружия не побросали, всё равно настороженно сжимали, следя, за отрядом, который проехал к зубчатому острогу, что раскинулся на холме.

Немаленькая деревенька оказалась Кривица. Зияли раскрытые ворота, словно пробоина, и оттуда высыпали люди. Парни светлволосы расступились, навстречу путникам вышел крепкий старец, проживший ни больше ни меньше, как век. У него были такие же, как у юношей, белокурые волосы и карие пронизывающие глаза, острые черты лица. Он медленно, с прищуром оглядел каждого кметя и остановил взгляд на Мариборе, лицо старика вдруг расправилось, уста тронула улыбка, будто он узнал далёкого побратима. Вратко и Стемир переглянулись.

— Здрав будь, хозяин, — начал первым Марибор. — Мы пришли с реки Тавры, из города Волдара. Ищем пристанище на ночлег. Как величать мне тебя?

Староста помолчал. Марибор ощутил, как замерли люди за спиной в ожидании. Повеяло сырым ветерком, всколыхнувшим волосы и бороду старосты.

— И тебе не хворать, — ответил, наконец, он, перевёл взгляд на Зариславу, и взгляд его ещё больше смягчился, при виде хрупкой девушки среди мужей. — Имя моё Аколим. Просишь на ночлег пустить, что ж, милости прошу, с добрыми гостями местом и хлебом мне не жалко поделиться.

Сыновья старосты недоумённо переглянулись, верно, не ожидали, что отец пустит под кров чужаков.

— Отец! — выступил старший из них, грудь которого была покатая, шея что у вола — здоровый парень, видно, самый старший. — Как нам знать, что не желают нам зла? Если пустим на ночлег, не воспользуются ли своим оружием?

Повисло гробовое молчание, люди будто в землю вросли.

— Зла никому не причиним. Если нужно, могу поклясться перед богами, — ответил Марибор, чуя кожей, как пошатнулась уверенность народа.

— И за людей своих я ручаюсь, — добавил Марибор.

— Не нужно, Марибор Славерович, верю я тебе на слово. Тарас, — строго посмотрел староста на сына, — забери у пришедших лошадей.

Тарас, ссутулившись, хоть и скривил физиономию, а воле отца подчинился, знать уважение и почтение имел.

Толпа с облегчением выдохнула, переговариваясь, пока путники спрыгивали наземь. Лошадей тут же забрали младшие сыновья старосты, повели в хлева.

Аколим, впустив гостей в ворота, повёл их через широкий двор, освещённый факелами, довёл до массивного, высокого с резными столбами порога терема. Марибор огляделся. Добротная была изба старосты, из дубовых брусьев, в два яруса.

На крыльцо встречать гостей выскочила тоненькая женщина с русыми косами, прошитыми сединой. Вытирая второпях руки о расшитый передник, она поправила повой. Хоть и взволнованна была приходом чужаков, но на тонких губах заиграла добрая улыбка, выказывая почтение, такова традиция — ночь ли на дворе, день, а гостей прими, накорми и спать уложи. Она не стала дожидаться, пока поднимутся гости, скрылась за дверью.

Горница, как и предполагалось, была широка, посерёдке длинный стол, выстеленный домотканой набеленной скатертью. Видно, всё семейство жило в одной избе, сохраняя старшинство. Сразу из-за дверей повыныривали головы детей. Было душно, пахло ржаным квасом и хлебом. Кмети, соскучившиеся по домашнему теплу, разомлели разом, заводили носами, вбирая запахи.

— Проходите, разделите с нами трапезу, — пригласил староста, останавливаясь у своего почётного места во главе стола.

Воины не застали себя ждать, заняли места по обе стороны. Марибор опустился на скамью рядом с Аколимом, рядом примостился Заруба, напротив — Стемир, Вратко и Будимир. Зарислава села подле Вратко, робко посматривая на хозяина терема. От внимания Марибора не ускользнуло, как травница волновалась, стала белее скатерти. Но вдруг рядом с ней примостился один из сыновей старосты, за что сразу получил шлепок полотенцем по макушке от одной из дочерей старосты — все они были так сходны чертами, что не спутаешь. Марибор ощутил, как грудь продрала опаляющая волна яда, подкатила к горлу, задушив. И когда все братья расселись за стол, потеснив остальных, младший случайно коснулся своим плечом плеча Зариславы. Непроизвольно руки княжича сжались в кулаки, а горло свело судорогой. В этот самый миг травница подняла голову, посмотрев на княжича, в глазах её вспыхнул испуг. Она быстро глянула на сына старосты, который имел наглость улыбнуться ей, лицо её залило краской, а глаза наполнились растерянностью.

Следом появились чернобровые девки, видно, жёны старших сыновей, отвлекая от скверных чувств, которые захлестнули Марибора с головой. Стол начал быстро заполнятся едой и напитками, так что вскоре не осталось и простора. Усталость на лицах женщин говорила, что день выдался трудным, и они уже были готовы ложиться спать, если бы не чужеземцы. Давно не потчевавшись домашней едой, воины налегли на горячую похлёбку из фасоли и репчатого лука.

— Значит, путь держите к Деннице? — спросил вдруг Аколим, разрывая молчание. Он, верно, тоже не остался довольным поведением младшего — опуская ложку в кашу, зыркнул на сына так, что тот сразу помрачнел и почему-то глянул на Марибора.

Княжич ощутил, как локоть Зарубы ткнулся ему в бок. Понадобилось время, чтобы заставить себя отлепить взгляд от разрумянившейся травницы.

— Да, к Деннице, — сухо ответил Марибор.

Есть совершенно перехотелось, не смотря на то, что за целый день они так и не присели, но ради приличия запустил ложку в похлёбку.

— Ты прости, что так встретили. Я сразу узнал кто ты, похож на Славера, тот часто заезжал в наши края.

Марибор не смог разлепить губы и ответить, словно их смазали дёгтем, а мир вокруг стал чёрным и непроглядным от гнева. Снова повисло напряжённое молчание.

Некоторое время было слышно, как ложки опускались в похлебки. Нехотя Марибор сделал пару глотков, горячая снедь только язык обожгла, вкуса он никакого не почувствовал. Из двери по-прежнему высовывались белоголовые макушки отроков, взрослые же сыновья сидели молча, лишь изредка поглядывали на гостей исподлобья. Зарислава сидела зажатая с обеих сторон, почти не поднимала глаз. Марибор сильно пожалел, что согласился сесть за общий стол.

— Спасибо за гостеприимство, — сказал княжич, отодвигаясь.

Сыновья подняли в голову в удивлении. Не дожидаясь ответа, Марибор поднялся и пошёл из горницы, намериваясь как можно быстрее глотнуть свежего воздуха.

Глава 6. Новое пристанище

После крова старейшины Аколима Зарислава ощущала себя отдохнувшей. Быть может, в предвкушении близившейся к концу дороги, которая изрядно измотала её. В преддверии отдыха ехать стало легче и веселее, даже вчерашний неурядица с Марибором забылась. Княжич, хоть и молчал, не согрев тёплым словом, как он делал по утрам, но взгляд его полнился теплом. И Слава Богам, что дорога увлекла. Время потекло звонким ручьём, наполняя новыми силами. Заруба, ехавший рядом с Марибором, бодро вел с княжичем о чём-то разговор, и его смех время от времени докатывался до ушей Зариславы. Она невольно поймала себя на том, что силится вслушаться, но ничего существенного для себя не нашла. Всё так же речь шла о дороге и народе, коему ещё предстоит отдать хвалу и поклон до земли. К ним подтянулся и Стемир. Марибор изредка оборачивался и окидывал Зариславу спокойным, но сосредоточенным взглядом. Она, верно, покрывалась багровыми пятнами, вспоминая произошедшую меж ними близость, отводила взор и гнала прочь неуместные мысли, стараясь думать о новом пристанище, поднимала глаза к васильковому, ясному небу — впервые за целую седмицу распогодилось. Только в такое время солнце может быть настолько ярким и не опаляющим, мягким, как в жаркие дни купальские. Да и Перуново время дождей и гроз ожидалось нескоро. Настало время, которое Зарислава любила. Время тишины природы и замирания. Ко всему глаз радовало красочное убранство деревьев и лугов. Бывшая когда-то изумрудно-зеленой, сочной да блестящей трава пожухла, местами пожелтела и задубела. Высились с обеих сторон в рост человека колючки да запылённые лопухи с лиловыми маковками. Однако лошади не брезговали таким лакомством, на ходу жадно хватали мягкими губами жёсткую траву. Наверняка в Ялыни уже началась жатва. Вспомнив о деревне, Зарислава целиком утонула в мыслях о родном крае, не заметив, как раскалённое око перекатилось к зениту. Вереница двигалась всё вперёд, пока лес не начал расступаться, а путь не стал ровным, оставив позади каменистые дебри, открывая взору чужие, неизведанные просторы.

Зарислава сощурилась от яркого света, разглядывая в сизой дымке извилистую, поблёскивающую серебряной змейкой реку.

— Вот и прибыли к месту, — отозвался Заруба, тоже щуря глаза. — Река Денница. Там за перелеском обжитые земли.

Сердце Зариславы разом подпрыгнуло, охватило её волнение, которое, верно, за раздумьями уснуло.

— Что же нас никто не встречает? Подобрались, поди, к самому сердцу острога, — фыркнул Стемир, приглаживая усы, косясь в сторону леса. — Чужаков так легко пропускают.

— Наверное, уже хлеб с солью готовят, — осмелился пошутить Вратко, но тут же остыл под ледяным взглядом Марибора.

— Нечего болтать попусту, — вмешался Заруба, но Марибор его остановил.

— Лучше поспешим, — бросил княжич кметям, пустил гнедого по ухабистому склону.

Остальным только и пришлось нагонять.

До места они добрались не так уж и быстро. Успели набежать облака, закрыв светило, и от солнечного, вселяющего в душу тепло дня не осталось и следа. Небо теперь хмурило, рассеивая туманное марево по земле. Перелесок давно остался позади, а дорога всё виляла по склонам да ухабам. Русло реки крылось за лесом, и когда сил уже не оставалось держаться в седле, и путники поднялись на очередной взгорок, чтобы встать на постой, им, наконец, открылся широкий мыс. На нём, как гнездо орла, разлёгся острог, частокол которого доходил до трёх саженей. По мере приближения завиднелись и избы небольшого посада из ремесленных построек и овинов.

Ещё через пару саженей Зарислава разглядела проезжую башню, высившуюся над тесовыми воротами. Но не величие острога поразило Зариславу. Река с лесистыми кручами была широка и уходила далеко за окоём. Встречая по пути ручейки да родники, Денница вбирала все истоки в себя, обращаясь в полноводное русло. От неё во все стороны, куда ни глянь, распростёрлись скальные крепи да вековые дебри, что разрывали корни хвойного леса. В прозрачном окоёме мерно парили соколы. Одно Зарислава поняла наверняка — место суровое, дикое и верно долго придётся привыкать к этой земле, никак не желающей покоряться человеку. Сам леший ногу сломит. Однако острог был жилым, об этом говорили поднимающиеся к небу столбы чёрного дыма.

— Если и Славер выбрал место, то явно не хотел, чтобы острог кому-то пришёлся по вкусу, — буркнул Заруба.

Его никто не поддержал, и слова утонули в напряжённом молчании.

И только тут Зарислава заметила, как тихо кругом, только лишь поднявшийся ветер шевелит траву. Снова почудилось, что и нет никого из живых душ. Ворота, к которым они ехали, показались слишком скоро и были завешены не щитами да оружиями — трофеями воинов, а черепами коз, волов, волков и лосей. Взглянешь на них, и мороз по коже. Зарислава усомнилась на миг, а добрые ли тут люди живут? То, что вольные — убедилась наверняка, такие обереги на ворота не каждый старейшина повесит.

Долго ждать не пришлось, по ту сторону стен поднялась суета, а следом послышались голоса, замелькали тени в башнях.

Кмети терпеливо выждали гостеприимства, ни у кого из них не вызывала опасения царившая вокруг тишина, однако Заруба поглаживал гриву лошади — успокаивал то ли себя, то ли не в меру растревоженное животное. Взгляд Зариславы невольно пересёкся со взглядом Марибора, который был горящим, что внутри всё разомлело, и страх вмиг схлынул. Хотелось приблизиться к нему, быть рядом, но понимала, что будет только мешаться.

Ворота натужно скрипнули, медленно начали отворяться. Зарислава невольно сжала повод в побелевших пальцах. Перед ними открылся обширный двор, на котором собралось немало народа. Растерявшись, травница оглянулась на тысяцкого. Тот напустил на лицо суровость, смотрел прямо. Марибор хоть и оставался спокойным, но каждый мускул его был напряжён. Он первым тронул вороного, неспешно въезжая во двор. За ним потянулись и остальные. Зарислава успела пристроиться рядом с Вратко, попутно оглядывая такие же, как и снаружи, башни, громоздкие строения, что нависали по обе стороны, будто могучие дебри леса.

Избы теснились друг к другу, а то и вовсе соединялись переходами, создавая два длинных дома, верно для сборов, их ещё в Доловске называли мужскими избами. Здесь они были добротные, крепкие, с высокими крыльцами, с множествами подклетей и погребов. Там жили дружинники и отроки, которых обучали военному делу. Да только среди горожан Зарислава так и не разглядела ни одного воина в кольчуге, однако оружие при себе имели даже женщины, коих оказалось меньше, чем мужчин. Отряд остановился, добравшись до середины двора, упершись в возвышающийся двухъярусный терем с венцами из дуба и резными столбами на крыльце. Кровлю венчали массивные обережные конки из ликов диковинных животных и божеств. Видно, это и был княжий терем, что отстроил Славер.

Марибор свободно проехал ещё чуть ближе, прямо к пламенеющему костру у изваяния щура. Зарислава и кмети остались на месте, и их мгновенно придавило к земле всеобщее людское внимание. Но когда люди разглядели среди пришлых девицу, смягчились, зашушукались, от чего ей сразу сделалось не по себе.

Заруба встал позади всех — мало ли, в порыве всякое может случиться. Марибор спокойно окинул взглядом собравшуюся толпу, что переваливала за сотню. Для острога без хозяина на удивление много.

Зарислава вглядывалась в каждого. Бородатые мужики хмурили густые брови, юнцы, приосанившись, смотрели поверх плеч отцов. Старики в длинных суконных рубахах глядели пристально из-под лохматых бровей. На лицах женщин читался интерес. Все они — коренные жители этих земель — вышли встречать своего князя.

Вперёд из толпы вышли двое крепких русоволосых мужей, а во главе их — такой же крепкий осанистый старец с белой кудрявой бородой до пояса и длинными, до лопаток, волосами. Лоб его перетягивала плетёная из бересты тесьма, крючковатый посох, что сжимал в руке старец, говорил о его высоком чине среди селян. По-видимому, детины приходились сыновьями волхву. Были схожи: оба голубоглазы, с острыми носами, однако один был выше и шире в плечах, верно, старший.

— Здоровы будьте, — произнес старик зычным голосом. — Здоров будь, — обратился он к Марибору.

Тот в свою очередь спрыгнул с лошади, коснувшись дланью груди, склонил чуть голову, произнес:

— И вы будьте здоровы. Моё имя Марибор. Я сын Славера города Волдара.

Старец сощурил глаза.

— Ведомо нам, кто ты. Ждем тебя уже давно, Марибор сын Славера, а как пришла весть, так второй день уже глаза проглядываем. Я Гоенег, волхв капища Световита — живого сотворения. Это мои сыновья. Триян младший и старший Велеба. Коли пожелаешь, будут верными людьми тебе, — осведомил волхв. — Завещал нам князь до твоего появления стены этого города, а за кров и защиту клялись ему перед Богами помогать тебе, вступать в службу мужам и отрокам, нести правду. Стоять плечом к плечу во славу земель и рода, жизнь твою беречь, — произнёс он, ведомо, припасённую загодя речь.

Марибор посмотрел в землю, раздумывая, а потом поднял голову, пристально взглянув на старца.

— Благодарствую за радушие. По нраву мне мудрость твоя. Как видишь я не один пришёл, — Марибор повернулся к кметям, — с верными мне людьми.

— Тех, кто явился с тобой, и кому доверяет наш князь, так же примем всех, — уверил Гоенег.

Зарислава оглянулась на поднявшийся вокруг шум. Люди переговаривались, сбросив с себя хмурость, засверкав глазами. Удалась первая встреча с местными. Наблюдая всё это время с затаённым дыханием за Марибором и волхвом, травница теперь выдохнула свободно.

— Вещали нам Боги, что добро и свет принесёшь в стены этого города, и встречу эту давно ждали мы, а потому прошу очиститься с дороги, — объявил волхв, приглашая путников к костру.

Обычай очищения духом огня Зарислава хорошо знала. И стар и млад ведает, что пламя сжигает все дурные помыслы. Очистит огонь и злых духов, и чернь ночи, что могли прицепиться с дальнего пути.

Марибор, первым зачерпнув ладонями багряное пламя, провёл по лицу, потом снова запустил руки, быстро провёл по шее, третий раз — по груди. Так сделали и Заруба, Вратко, и Стемир, и Будимир.

Зарислава под любопытными взорами подошла к огню последней. Быстро зачерпнув ладонями огонь, плеснула тепло к лицу, шее и груди. Столкнувшись с одобрительными, прозрачно-голубыми глазами Гоенега, Зарислава отступила от священного костра.

— А теперь идёмте за мной. Изволь, князь Марибор, попотчиваться с дороги в общей избе с нами.

Отказывать, знамо дело, невежественно, и Марибор последовал за старцем, давая знак кметям идти за ним.

Народ загудел бойчее, провожая воинов. Теперь будет много толка о приезжем новом хозяине. Гоенег в молчании провёл путников к длинному дому. Оказавшись в недрах построек, волхв завёл гостей вглубь сумрачного перехода, и вскоре вышли они в просторную горницу с маленькими волоковыми окошками над потолком. Здесь было тепло и сухо, пахло хлебом. Посередине длинный стол с дубовыми резными скамьями. На шум вышли совсем ещё юные девицы, каждому путнику преподнося питьё в больших резных ковшах. За ними из широких дверей с низким сводом вышла статная женщина. Две седые косы падали из-под повоя по плечам, но голубые глаза сверкали молодо. Одета была ярко — в расшитую рубаху и понёву в пол.

— Это моя жена Пригода, — разорвал тишину волхв.

Зарислава искренне удивилась. Не думала, что волхв, ведущий службу Богам и народу, может взять себе жену. Да и верно не каждая женщина сможет нести такую честь, а только особенная — провидица или знахарка. А ведь травница когда-то думала, что не сможет пойти за мужа, коли нареклась жрицею. «Какая же глупая была в неведении своём», — усмехнулась про себя Зарислава.

Когда девицы скрылись с пустыми ковшами, женщина обвела радушным взглядом гостей, каждого поприветствовав кивком, и, когда взгляд её остановился на Зариславе, Пригода улыбнулась ещё теплее, верно, ни сколь, не удивлённая травнице. Все будто ожидали увидеть среди пришлых мужчин молодую девицу.

Марибор, положив руку на спину своей избранницы, сказал:

— Это моя невеста, Зарислава.

Ладонь Марибора в этот миг будто прожгла кожу, как и слова — душу.

Пригода улыбнулась шире и, взяв за руку травницу, заговорила:

— Наслышана уже. Позволь забрать её. Такой красе не место среди мужских разговоров, да и поди, устала с дороги.

Зарислава в удивлении взглянула на Марибора — откуда могли знать это тут? Она ощутила, как рука его стала тяжелее, верно, не желал отпускать от себя.

— Вечером сведетесь за общим столом, — заверила Пригода, увидев заминку княжича.

Зариславу, будто варом окатили. Слова женщины были хоть и понятны, но чувствовала, что за ними скрывается что-то ещё. Под взглядом Марибора она зарделась пуще, но Пригода, не дав растеряться, поманила травницу за собой, уводя в другую клеть, разлучая её с княжичем.

— Пока они наговорятся, будет уже поздняя ночь, а тебе отдохнуть нужно, сил набраться, ночь сегодня настанет не скоро.

Пригода оказалась права, не так-то просто обвыкнуться на новом месте. Тут и глаз до утра не сомкнёшь. Девицы, что хлопотали в поварне, натирали глиняные горшки, другие хлопотали над снедью у печи. Видно, все местные собрались справиться, стол нынче большой будет, на множество людей.

— Малютка! — окликнула Пригода одну из девиц, и отозвалась самая младшая из них, от роду пятнадцати зим, не больше.

— Отведи гостью в нашу баньку, — велела с твёрдостью хозяйка.

Девица, послушно склонив голову, приблизилась в Зариславе и оказалась на полголовы ниже. Глаза Малютки были золотистыми, как мёд, и волосы — светлыми, как ярая пшеница, заплетенными в тугую косу, которая доходила до пояса. Льняное платье делало её фигурку тонкой, на шее рябинового цвета бусы, наверняка подаренные отцом или братом. Как бы то ни было, а девица была из вольных людей.

— Ступай, Малюта проводит тебя. И поспеши, чтобы успеть к трапезе, — с этими словами она отпустила Зариславу.

Малюта повела травницу по тёмным переходам в полном молчании. Вскоре они оказались на небольших задворках, где и топилась баня. И когда девица последовала за травницей в предбанник, Зарислава остановила её.

— Не нужно со мной.

Дважды повторять не пришлось, Малюта хоть и была удивлена, отступила.

— А как же веничком, да водицей облить, в печь дров кинуть? — спросила она напоследок тонким голосом.

— Справлюсь, — сказала Зарислава.

Взявшись за ручку двери, потянула на себя.

— Я буду тут, рядом. Коли что, зови, — услышала она уже с улицы.

Оставшись одна, Зарислава утомлённо стянула с плеча суму, кинула на лавку, вошла в натопленную до невыносимой духоты баню. Просторная, с полатями по верху, лавками. Каменная печь палила жаром, и пахло еловыми шишками с примесью мокрого прогоркшего аромата берёзовых веников, разложенных на дальней лавке под волоковым окошком. Оно было приоткрыто, давая тусклый мутный свет сквозь пар.

Расплетя косу и стянув многослойную одежду, Зарислава налила из кадки горячей воды. Зачерпнув немного, полила на плечо. Тёплые струйки хлынули по спине и животу, обогрели, смывая всю усталость. Мысли ушли не сразу, но время будто остановилось, окуная травницу в пар и безмолвие. Теперь, с наступлением холодов, жизнь замедлит свой ход. Глядя в кадку на поблёскивающую серебром воду, Зарислава осознала, что на новом месте освоиться будет непросто. Но больше всего её волновал Марибор, ведь ему тоже будет нелегко. Он ждёт ответа, ему нужна хозяйка, которая будет поддерживать его. А она не как Радмила, которая может взять всё в свои руки, справиться с любой преградой. Если бы не она, так бы и разрушился Волдар, но теперь она стала княгиней. А какая из Зариславы хозяйка? Выйдет ли что-то путное?

Травница устало выдохнула. Время покажет. Однако всё вело к тому, чтобы взять ответственность на себя за свои поступки. Ведь не совсем искренна с Марибором, всё юлит и убегает от ответа, и от этого делается противно от самой себя. С каких пор она стала такой? Или всегда была, и только теперь всё дурное показывается наружу? Нужно пойти в храм да преподнести дары Богам, чтобы уберегли и защитили. А ещё узнать, что делать с даром. Последнее Зариславу приводило в растерянность. Ни защита Богов, ни собственные убеждения не внушали успокоения, а только страх, неведение и растерянность — это угнетало.

В густом паре она пыталась узнать родной дом, представить себя в избе у Ветрии. Так она успокаивалась, но, подумав о волхве, о том, чему та учила её, как наставляла быть честной, открытой для себя, ощутила, как сердце сжалось в тоске. И чем глубже Зарислава возвращалась мыслями к ней, тем горше становилось. Нехорошо она поступила с матушкой — ушла и пропала. Обязательно нужно её навестить.

За этими раздумьями травница вымылась, напарившись и надышавшись до темноты в глазах. Расчесав ещё мокрые, чистые волосы, что буквально скрипели от гребня, Зарислава, забрав пыльную одежду, вышла в предбанник. Выудила из мешка свежее платье, облачилась.

— Позволь, заберу почистить, — появилась в дверях Малютка. — Завтра же и верну.

Зарислава не стала отказываться от помощи, ведь у неё даже пока ещё нет крова над головой, если удастся добраться до терема — и то ладно, но опять же не раньше полуночи.

Она кивнула, и девица, подобрав с лавки дорожную одежду, ловко шмыгнула за дверь, сошла с порога. Зарислава поняла, что Малютка всё больше ей нравится: много не болтает и добра в меру.

Небо давило своей чернотой и хмарью. Идя позади хрупкой девицы через двор, Зарислава ощутила, что на неё надвигается такое же что-то тёмное, потаённое. И в ответ этой мысли в груди толкнулась тревога. Зарислава даже остановилась, чувствуя внутри смятение. Сковал страх за Марибора, страх, что она потянет с него жизнь.

— Что случилось? — подступила Малюта.

Зарислава подняла замутнённые глаза на девку и, увидев её золотистые, как солнце, глаза, мгновенно успокоилась, мотнула головой, чувствуя, как тьма отхлынула, позволяя свободно дышать.

— Наверное, долго паром дышала. Уже прошло, — заверила она.

Малютка выпрямилась, отступила, однако почуяла неладные перемены в травнице. В молчании они добрались до общей избы, где на пороге их встретила Пригода. В вечернем свете глаза её были ещё ярче. Она показалась Зариславе красивой женщиной, было в ней что-то особенное, отличающее её от остальных. Тонкий прямой нос, очерченные губы, пусть и складки залегли возле крыльев носа, но это только придавало её улыбке выразительности. Узнать её ближе ещё будет время.

Стол собрали в той же горнице, потому как на улице поднялся прохладный, неприятно забирающийся под одежду ветер. Как и думала Зарислава, народу собралось тьма. Тут были и волдаровские кмети, которые один за другим подтягивались к столу прямо с бани, раскрасневшиеся, ещё с влажными кудрями. Марибор с Зарубой видно первые пришли, сидели и толковали о чём-то. Сыновья Гоенега с серьёзными лицами восседали по обе стороны от волхва, и старцы, и мужи самого острога, верно главные из всех, кто до прихода князя держал власть, охраняя стан. А вот женщин, кроме как вошедших Пригоды и Зариславы не оказалось.

Марибор окинул Зариславу взглядом таким, будто целую вечность были в разлуке, и её неумолимо потянуло приблизиться к нему, окунуться в его тепло, запах, коснуться загорелой кожи, погладить твёрдую грудь, мышцы рук, сильную шею, ощутить крепкие объятия, дающие защиту и уверенность. Зарислава моргнула, сбрасывая неуместные мысли. Что же такое творится? Но потом сдалась и признала, наконец, что просто хочет тепла, и давно хотела, за долго до того, как покинула Ялынь. Марибор, распознав её замешательство, изменился в лице. Синие глаза его на короткий миг потеплели. Однако его быстро увлекли разговором старейшины.

Пригода, посадив рядом с собой травницу, благосклонно молчала, не мешая мужчинам вести разговоры. Горница быстро наполнилась оживлённым шумом, а девицы дворовые одна за другой выносили на стол снедь и полные кваса и браги ендовы. И только тут Зарислава смекнула, что к чему. Недаром нарядные да без лент в косе, верно понравиться хотят пришлым воинам. Вот и Вратко смотрит как на рыженькую красу, словно медведь на малину. Чем не повод себя показать да хозяйкой-умелицей? И за этими переглядами да неспешной беседой Марибора с Гоенегом в свете огней факелов травница, забывшись, всё больше прислушивалась к разговорам мужчин. Узнала о том, что острог нарекли в честь храма Световита — Агдив. И что живут они на припасы князя Славера, да корма, какие удаётся выращивать на грубой земле. Река хоть и полноводна, да пришлых не бывает в этих местах, редко когда заезжают, потому как Денница уходит далеко в лес, и больших городищ нет на берегах.

— Ясное дело, если торговать не с кем, то и врагов тоже нет, опасаться никого не приходилось, — поведал Гоенег. — Потому охрана тут разве только от лесного зверя.

— Хотя в минувшей осени беда нас настигла однажды. Изловили мы несколько татей поганых окрест Денницы, пришлось порубы вырыть, — вставил один из мужей.

Зарислава кожей ощутила, как Марибор напрягся весь.

— И кто такие? Что сталось с ними? — спросил он.

— Зимы тут суровые, до весны не дожили, померли от хворобы. Пришлые они сами, телом неказисты, лицом узки, а глаза и волосы черны, что вспаханная земля. Из степей они.

Заруба даже кашлянул в кулак, а по плечам Зариславы холод полоснул.

— И сюда добрались, — буркнул тысяцкий.

Марибор посмотрел в чарку потемневшим взглядом.

— Больше не попадались, — подал голос старший сын волхва Велеба.

И тут с разных концов стола посыпались вопросы, и все касались хозяйства.

— Зима на пятки наступает, народу нынче прибавилось, где хранить нам припасы?

— Уже и овны выстроили за стенами, да лесной зверь растащит всё.

— Теперь и дров вдвое больше возить с лесу.

— Кого главного ставить по уставам и поборкам?

— Избы новые ставить надобно, пока холода не настали.

Марибор терпеливо отвечал всем, и старейшины внимали каждому его слову. Несмотря на усталость с дороги, он говорил рассудительно и ясно, не оставляя ни в ком сомнения. Но потом мужчины наперебой засыпали его вопросами.

— Да и хозяйка нам нужна — храм держать, земли освящать, опять же зима на носу, время на подходе, — начал один из старейшин.

— О том мы ещё потолкуем, — перебил, наконец, Гоенег разгорячившихся мужчин. — А сейчас пейте, ешьте, отдыхайте с дороги. Времени у нас предостаточно. Белым днём такие дела обсуждать нужно, а не ночью, когда выпущенное из уст слово злые духи забрать могут и навредить.

Мужчины разом затихли, спорить с таким никто не осмелился, каждый понимал истинность сказанных слов. Налегли на печёных тетеревов и зайцев, запивая душисто-терпким квасом. Однако оставшийся вечер прошёл в напряжении. Марибор уже отвечал коротко и излишне не вступал в переговоры с местными, всё думал о чём-то, продолжая время от времени бросать на Зариславу сдержанные взгляды, от которых у неё играла кровь. И Зарислава ясно предчувствовала, что этой ночью она станет его.

Насытившись, мужчины ещё долго вели разговоры.

И когда за окном совсем стемнело, Гоенег сказал со своего места, хитро прищурившись:

— Ну что, люди твои тут пусть размещаются, места в избе много, а ты, князь, верно хочешь поскорее увидеть терем свой. Пойдём, отведу тебя и хозяйку будущую под кров. Верно, краса, умаялась поди? — волхв глянул на Зариславу добродушными глазами.

— Ступай, — подбодрила травницу Пригода. — Там уже всё приготовлено: и постелька и натопленные очаги. Коли нужно, в помощницы кого оставлю.

Зарислава первым делом подумала о Малютке, но передумала быстро.

— Не нужно, не сегодня.

Втроём они покинули шумную горницу, вышли из длинной, ставшей душной избы и зашагали через двор, направляясь к высокому крыльцу.

Небо было тёмно, с высоты сверкали холодные бледные искры звёзд. Зарислава обняла прихваченные зябью плечи, но замёрзнуть толком не успела. Скоро, поднявшись по длинной лестнице, оказались в густо натопленной раздольной горнице с широкими резными столбами. Помещение освещали две лучины, света их было мало, чтобы всё рассмотреть. Здесь было сухо, имелся длинный дубовый стол, так же обставленный массивными резными скамьями, как и в общей избе, только совсем ещё не обтёртый, блеющий свежей древесиной.

Волхв остановился.

— Вот он, дом, который Славер завещал тебе, — проговорил Гоенег глубоким задумчивым голосом, будто бы вспомнил тот миг, когда князь Славер так же стоял здесь, как сейчас Марибор.

Зарислава невольно глянула на княжича. Он оставался таким же спокойным, неспешно оглядывая углы и потолок.

— Ну что, пора мне, — развернулся лицом к гостям Гоенег. — Доброй ночи, — сказал он рассеянно и направился к выходу.

Марибор с Зариславой проводили его долгим взглядом, пока не стихли шаги за дверью на лестнице. И повисла такая тишь, что стало слышно шум собственной крови в ушах. Сейчас, находясь наедине с Марибором без ожидания, что кмети разорвут их уединение, Зарислава ощутила, как не на шутку разыгралось волнение.

Марибор, не замечая заминки травницы, ещё раз огляделся.

— Нравится тебе тут? — спросил вдруг он.

Зарислава выдохнула.

— Река понравилась. Широка. Я никогда не видела такой, — призналась она честно, но растерянно.

Марибор тихо усмехнулся и поглядел в левую сторону горницы, где по обычаю была женская половина: оттуда тоже сочился свет, виднелась лестница, ведущая на верхний ярус жилья. Но в правой стороне была другая дверь, ведущая в княжие чертоги. И верно, должны их дороги разойтись.

Зарислава не услышала, как Марибор приблизился со спины. Его руки легли ей на плечи, огладили, согревая. И ничего в жесте этом не было зазорного, не раз он ласкал её так, но пол под травницей будто провалился, и бешено забилось сердце в предчувствии.

— Я желаю, чтобы ты осталась сегодня со мной, — прошептал он чуть слышно, обхватывая её за талию, прижимая к себе.

А следом Зарислава ощутила его дыхание и тёплые губы на своей шее, такие мягкие и ласковые.

— Если позволишь быть с тобой рядом… — прошелестел его голос, как ветер рядом с ухом.

И когда он вобрал губами мочку, горница поплыла. Зарислава невольно прикрыла ресницы, боясь, что повалиться с ног. Ощущала спиной его тело, такое сильное, твёрдое, красивое, по бёдрам разливалась тянущая истома.

Как можно было пожелать иного?

Она хотела, было, ответить тут же, что позволит, что хочет этого, но, вспомнив о том, с чем должна разобраться, её с новой силой объял страх.

Насмелившись, она развернулась, упираясь руками в его грудь. Раскрыла, было, рот, чтобы сказать «нет», но глядя в лицо, в синие, ярче самого неба, глаза, вглядываясь в правильную, красиво очерченную линию губ и загорелые скулы, освещённые медово-мягким светом, Зарислава онемела. Никогда она ещё не видела в его глазах столько желания, столько жизни. Они были чисты, открыты, и в глубине их она узрела себя.

Марибор опередил её с ответом, и этим было всё решено.

— Ничего не бойся, — сказал он так глубоко и проникновенно, что она стала сама не своя. — Всё будет хорошо, обещаю.

Зарислава сквозь хлынувший в голову туман, мешающий соображать ясно, ответила приглушённо:

— Я знаю.

И будь что будет. Слишком сильна была тяга к нему, а она слишком слаба, чтобы отвергнуть желанного мужчину, такого желанного, что все беды канули разом в яму, оставив ласковые поглаживания рук, от которых вздрагивало всё тело, делая её лёгкой, как лебяжий пух. Обвив руками шею Марибора, она подтянулась, касаясь слегка его губ, прошептала ещё тише, будто их кто-то слышит:

— Я хочу.

Зарислава ощутила, как загрохотало его сердце под одеждой, а дыхание стало чуть задерживаться в груди.

Марибор склонился, и Зарислава утонула в глубинах его глаз. Его взгляд скользнул вниз и задержался на губах. Она тоже глянула на его губы и закрыла глаза. Поцелуй был медленный, до дрожи чувственный, поглощающий. Он целовал её так впервые, никуда не торопясь, касаясь уст нежно, вкушая их сладость. А потом подхватил травницу на руки и зашагал к лестнице, обнимая, будто самое ценное, что у него есть.

Миновав немногочисленные ступеньки, они оказались в покоях, освещённых лучинами, закреплёнными в светце. Широкую лавку, застеленную шкурами, Зарислава приметила сразу, чуть поодаль, ближе к запертым ставнями небольшого оконца, в железном горшке тлели угли. Очаг давал больше света и жара, наполнял покои теплом. Пахло свежей древесной смолой и сухими веточками можжевельника, однако, несмотря на пустоту, царившую без хозяев в тереме, Зариславе сделалось тепло, и не так сурова показалась местность за стенами. А если и обжиться, так и вовсе уютно и спокойно.

Марибор, подойдя к лавке, опустил Зариславу на шкуры, оставляя на коже горячие следы от поцелуев, таких же огненных, как пылающие рядом угли.

Она потянулась к его поясу, расстегнула кожаные ремни. Ножны упали со стальным бряцаньем на пол. Марибор сорвал с себя верхнюю одежду, откинул в сторону.

Зарислава приподнялась, стягивая с себя платье, и испытала настоящее наслаждение от того, как взгляд Марибора наполнился неуёмным пламенем. Марибор слегка сжал пальцами груди, вбирая и прикусывая зубами поочередно соски, дразня языком, огладил её всю, касаясь руками живота, бёдер, и отстранился лишь для того, чтобы стянуть с себя штаны. Зарислава прикрыла ресницы от блаженного ощущения его обнажённого тела своим, и когда в бёдра упёрлось напряженное горячее естество, всё внутри замерло. В голову хлынул дурман, сметая остатки страха и напряжения.

Пропустив сквозь пальцы её волосы, распуская наскоро сплетённую косу, он прижался губами к её устам в поцелуе, проник языком в рот, от чего в животе занемело. Медленно раздвинув её колени, навис, позволяя чувствовать себя больше, прошептал в губы:

— Я так долго ждал тебя…

Услышав его сквозь пелену наслаждения, она поняла, что он ждал вовсе не её согласия, а встречи с ней. Он ждал её долго, а она имела глупость отвергнуть его. Зарислава не простит этого себе, никогда.

Руки случайно скользнули с плеч, опустились на бока Марибора. Зарислава вдруг обледенела. В том месте, где была рана, кожа оказалась не гладкой, а грубой и неровной, будто исполосованной рубцами, что напомнили о том злосчастном дне нападения, вызвали боль и сожаление. Хотя травы и исцелили, но порезы останутся навсегда.

Зачем они это сделали? Марибор так ведь и не дал на это ответа.

Зарислава подняла вопрошающий взгляд на княжича.

Дыхание его задержалось на миг. В глубинах его тёмных, как ночь, глаз зародилось что-то холодное и отчуждённое — он быстро прочёл по её лицу, о чём она мыслит.

— Это расплата. Я же предал Оскабу, вождя степняков. Вот он и решил поквитаться со мной.

Зарислава больше не стала ничего выспрашивать. Не сейчас, когда он был так близок. Он был с ней, ласково, с упоением целуя каждую пядь её тела. Она погладила его плечи, ощущая ладонями, как под кожей перекатываются твёрдые, налитые сталью мышцы, потянулась к его губам, вкус которых был пряным от выпитой сурьи.

Зарислава ахнула, когда он, не отрываясь от её губ, проник легко и мягко, заполняя собой. Потеряв все мысли и дыхание разом, она прогнулась навстречу, позволяя ему завладеть ей и заполнить её больше. Но он отстранился и снова двинулся вперёд. Глубоко. До упора. Так он позволил больше ощутить его всего, и Зарислава даже не могла подумать, что это может быть настолько волнующим, приятным испытанием.

Голова закружилась от удовольствия, Зарислава, больше ничего не видела вокруг, уносясь в глубины чувств, испытывая невыносимое блаженство. Она принадлежала ему, а он ей — узы связаны. Марибор медленно, но прямо приближал её к чему-то огромному и великому. Не в силах вынести эту муку, Зарислава изнывала от нетерпения, но старалась двигаться в такт ему, желая каждой частичкой себя скорее настигнуть то, к чему так стремилось всё её существо. Марибор медлил, наслаждаясь и дыша ею.

И когда Зарислава задышала быстрее от пульсирующего желания, растворяясь и одновременно возрождаясь к чему-то новому, пальцы судорожно впились в плечи.

— Мари… бор…

— Ещё немного… — ответил он, прижимая её крепче, и теперь врывался в неё не мягко и плавно, а непрерывно, толчками.

Зарислава видела свет от очага, что золотом переливался на его тёмных волосах. Свет при каждом движении отливал бронзой на покрывшейся испариной коже.

Задерживая дыхание, больше не в силах терпеть эту сладостную муку, Зарислава вспыхнула, судорожно цепляясь за княжича. Из глубины оглушающей волной поднялось то самое всеобъемлющее чувство наполненности, окатывая горячим потоком с головы до ног. Она растворилась в этом море до последней капли себя. Сквозь намокшие от накатившего наслаждения ресницы она видела отблески света, слышала, как Марибор судорожно хватает воздух, а потом задерживает дыхание. Обхватив её плечи, он прижал её к себе, вдавил в постель, вливая свои токи.

Чувствуя внутри горячие разливающиеся волны, она подалась ему навстречу, принимая его до самого конца. Дыша глубоко, вбирая его запах, такой сладостный, такой терпкий и желанный, Зарислава растворилась в нём, ощущая, как всё ещё вздрагивает от сокрушительной встряски, слыша, как бешено скачет сердце в его груди.

— Ты моя, — услышала она сквозь окутывающую негу, чувствуя тёплые губы Марибора на своих веках, щеках, губах, шее. — Только моя, — он прильнул к губам, целуя глубоко, проникновенно долго.

Утопая в блаженстве, Зарислава не шевелилась какое-то время, всем телом содрогаясь от охватившего её томления… отвечая ему на поцелуй, нехотя выныривая из тёплого омута небытия. Туман рассеялся скоро, возвращая её в натопленный княжий чертог, в объятия Марибора. Она закрыла глаза, прислушалась к глубокому и частому его и своему дыханию.

Княжич в молчании отстранился, лёг рядом, увлекая её за собой, укладывая к себе на грудь. Как маленькую. Обнял, погладив плечи.

Никогда бы она не могла подумать, что прикосновения могут быть столь властными и нежными одновременно. Желанными. Горячими.

— Ты необыкновенная, — прошептал Марибор, погладив кончиками пальцев по щеке Зариславы. — Я всё ещё не верю, что Боги отдали мне тебя.

Она слушала его вкрадчивый голос. Тоже не верила, что так далеко сможет зайти. Что теперь лежит и любуется его телом. Робко, несмело, но касается его. От этого всего голова пошла кругом.

— Гоенег сказал, здесь есть капище. Мне нужно пойти в храм, — бездумно сказала Зарислава.

Её тревога рассыпалась на части, но каждая из них пыталась настойчиво пробиться через разомлевшее сознание. Не сейчас. Быть может, завтра она подумает обо всём.

— Завтра отведу тебя, — тихо ответил он.

Зарислава подняла голову, заглянула ему в глаза.

— Как старейшины набросились на тебе с расспросами. Для меня теперь не останется времени.

Марибор усмехнулся слегка, проведя рукой по струящимся, отливающим золотом волосам Зариславы.

— Ошибаешься, — ещё тише прошептал он. — Теперь вся моя жизнь будет принадлежать тебе… Все деяния будут посвящены тебе. Ты моя Богиня, которой я буду воздавать хвалу неустанно.

Смутившись, Зарислава положила голову обратно на его грудь, невольно улыбнулась, слушая, как стучит сердце Марибора. И не верилось, что он говорил о ней. Что он её. Её мужчина. А она его. Богиня. Смотрела на тлеющие угли. Так хорошо ей никогда не было. Окутанная теплом очага и жаром тела Марибора, Зарислава и не заметила, как провалилась в блаженный сон.

Глава 7. Острог

Лес казался огромным, таящим в себе тени. Зловеще шуршали кроны, скрипели со стоном необъятные стволы деревьев, и Зарислава, вцепившись в тёплую руку крепче, старалась не отставать от женщины, идущей рядом. Ладонь её была нежной, мягкой, и она крепко держала руку травницы, вела всё дальше вглубь чащобы.

В груди всё сжималось от плохого предчувствия. Зарислава снова посмотрела на молодую женщину, и внутри вспыхнуло узнавание. Это же матушка, её родная! Удивление в миг испарилось, когда та посмотрела на Зариславу серьёзно, и её каменное лицо не выказало ничего, кроме твёрдости. Плотно сжаты побелевшие губы, взгляд острый, как ножи, шаг резкий. Она дёрнула дочь за руку, подгоняя поспешить.

Всё это не к добру. Зарислава оглядывается. Куда они идут? Зачем так далеко?

Грудь разрывает болезненное отчаяние и неведенье. Ужас охватывает её при мысли, что матушка бросит её тут, оставит в лесу одну, зверям и злым духам. Никто никогда её не найдёт. И не будет искать. Зариславу не любили там, откуда вела матушка. Но и то место, куда она вела её, не сулило ничего хорошего. Пусть не любят, но она не пойдёт в лес.

Зарислава потянулась мать назад.

— Что ты делаешь? — услышала в толще тумана её голос, такой же твёрдый, как камень, и неумолимо жесткий, как ржавое железо, сухой, как измельчавший колодец. Ни капельки тепла. И Зариславу охватила паника. По щекам потекли слёзы, мгновенно остывая на холодном ветру, оставляя на коже ледяные дорожки. Так холодно и больно сделалось внутри, что не стало сил вздохнуть.

— Не останавливайся, — поторопила матушка, не обращая внимания ни на слёзы, ни на упрямство, ни на объявший дочь страх. — Так нужно, — добавила она сухо.

Хлынул очередной поток ветра, подняв бешенный шум, такой громкий, проникающий в самое нутро, выжигающий все чувства без остатка, вселяющий только мертвенный страх.

Но тут раздался свист, и призрачная тень мелькнула средь еловых зарослей. Рука матушки, что крепко держала ладонь дочери, послабела вдруг. И когда Зарислава увидела остекленевшие глаза её, да немое удивление с примесью непонимания, она отшатнулась, вырывая руку.

Матушка упала в траву, стремительно белея, а из спины её торчала рукоять ножа.

Немой крик застрял в горле…

Зарислава вскочила, слыша в тумане сна неудержимый глухой грохот. Заозиралась, не понимая, откуда исходит грозящий звук и что он в себе несёт.

— Тише, тише, — услышала она успокаивающий шёпот Марибора рядом, чувствуя его горячее дыхание на плече. — Это дождь всего лишь.

Зарислава сглотнула, бешеное сердцебиение заставляло содрогаться её всю. Она откинула с лица налипшие волосы, видя в полутьме обеспокоенные глаза Марибора, выдохнула шумно. Он крепко обнял её, чтобы согреть. Зарислава придвинулась к нему плотнее, ища утешения и защиты, касаясь носом его шеи, чувствуя горячую, пульсирующую жизнью жилку, вдыхая его сладко-терпкий запах — пришла немного в себя. Страх отступал, прячась в густые тени сознания, но её продолжала бить дрожь. Что за страшный сон?

Марибор легонько покачивал её, убаюкивая, а потом осторожно спросил:

— Тебе приснилось что-то? — его голос был настолько мягкий, шелестящий, что она и позабыла обо всём.

Зарислава кивнула.

— Я с тобой, — погладил он по волосам, по спине.

Да он, рядом. Она в безопасности, и нет никакого леса, и страшной тени смерти. Остатки сна стекли с неё вместе с холодным потом. Зарислава ещё некоторое время вслушивалась в биение его сердца да в безудержный грохот ливня по кровле, что припустился сильнее. В покоях же было по-прежнему тепло, и угли тускло переливались рядом. Однако из узкого приоткрытого оконца резво брызгал на пол серый дождь, оставляя мокрые пятна на полу. Желтовато-белый свет пробивался в окошко вместе с водой. Близился рассвет.

— Что тебе снилось?

Зарислава нахмурилась, стараясь припомнить смутные обрывки сновидения. Нежные очертания молодого лица женщины были слишком невнятны, чтобы хоть что-то припомнить из её облика, даже цвет глаз не запомнился ей. Нет, матушку она не вспомнит, но это точно была она. Странно, никогда не снилась. Никогда. Куда она её вела? Чего хотела?

«Это всего лишь сон. Просто переутомилась. Ещё не привыкла к новому месту».

— Мне снилась матушка, — всё же призналась она Марибору.

С произнесенными словами сон растворился, на удивление не оставив за собой никакого мутного осадка.

Марибор помолчал, позволив Зариславе выговориться.

— Я её совершенно не помню, а тут вдруг явилась во сне. Она меня вела в лес, — ответила Зарислава, вглядываясь в мутный серый свет.

Из-за такого дождя утро настанет нескоро.

— Я не знаю своих родичей. Меня волхва Ветрия взяла к себе. Она меня вырастила.

Марибор обхватил её шею под затылком, погладил. Сквозь сон взгляд его сделался задумчивым.

Горячие губы Марибора коснулись её виска, а потом губ. Его уста скользили медленно, пробуждая внутри Зариславы новую волну желания, они были настолько обжигающие, что Зарислава задрожала.

— Это просто сон. Забудь, — прошептал он глухо.

Поцелуи стали глубже, настойчивее и безудержнее, свободной рукой он погладил грудь.

— Ты так… пахнешь, — слова его влились в губы, как нектар, заполняя дурманом голову.

Марибор… он был с ней рядом. Она осталась здесь, в его покоях, в постели, напомнила себе Зарислава, окончательно пробуждаясь от сна. Ещё сонную трогает её, ласкает. Это явь самая настоящая. Непостижимая, невероятная. Она даже не могла предположить, что Марибор способен на такую нежность, заботу. Что она способна так откровенно, без остатка отдать ему себя. Без стеснения пробежала пальцами по тугим мышцам его голого торса, коснулась затвердевшей плоти. Марибор задышал неровно прямо в её губы. Сбившееся его дыхание ласкало слух, как звук свирели. Зарислава провела языком по его губам, пробуя их на вкус. Нет, это всё не она. Она не может быть такой… смелой.

Марибор в изнеможении закрыл глаза. Зарислава ощутила, как он, дрожит. И не верилось, что такой сильный, с несокрушимой волей, бесчувственный и холодный Марибор, был сейчас на грани бессилия.

— Зарислава, — вырывалось из его уст.

Не выдержав такой пытки, Марибор обхватил травницу, и она мгновенно оказалась во власти его крепких объятий. Рука Марибора скользнула под шкуры и погладила живот, плавно опустилась ниже. Палец медленно и ощутимо проник в неё. Зарислава выгнулась, вытягивая шею, чувствуя томительную муку. Марибор прижался губами к впадине между ключицами, одновременно так же медленно сделав круговые движения пальцем. Всё внутри сжалось, и Зарислава сомкнула плотно губы, шумно и часто выдыхая через нос, опасаясь издать какие-либо звуки, хоть и были они одни. Не в силах больше сдерживаться, он откинул покрывало, и сей же миг Зарислава ощутила тяжесть его горячего, как угли, тела. Она раскрылась, принимая его в себя.

Шум дождя оглушал, но Зарислава слышала только обрывистое дыхание княжича, вздрагивая под его напором. Мир снова завертелся вокруг, и она тонула в нём, захлёбываясь глубинами наслаждения, разрушающими её прежнюю. Зарислава услышала громкий стон, только потом поняла, что свой собственный. Цепляясь за его плечи, шею, крепче обхватила его бёдрами, осязая, как обрывается дыхание, в замирании зашептала его имя, как заклятие. В предвкушении всплеска жар хлынул по телу жидким огнём, и Зариславу бросило в водоворот непостижимого блаженства.

Марибор задышал рвано, он остановился и замер. Пропустив волосы Зариславы через пальцы, вдавил в постель могучим телом. По спине его прошла судорога от накалившегося до каменной тверди напряжения. Она погладила покрывшуюся испариной спину, лопатки, прильнула к раскрытым бездыханным устам. Наконец он расслабился разом, выпуская шумный выдох, мягко целуя её в губы.

— Ты моя, — прошептал Марибор так проникновенно и сладко, что внутри сделалось как-то неправильно хорошо. Слишком всё было хорошо. Может, так и должно быть?

— Да, — прошептала в ответ Зарислава. — Я твоя, — чувствуя, как наполняется чем-то необъятным, огромным сильным.

— Что бы ни случилось, ты не уйдёшь.

Зарислава погладила его скулу, вглядываясь в бездонные глаза. Её княжич тоже боится потерять её. Она улыбнулась тихо.

— Не уйду.

— Обещай, что принадлежать будешь только мне. И телом, — он погладил её по бедру, животу. — И душой, и сердцем, — ладонь скользнула на грудь, он замер, погладил шею, коснувшись подбородка, заставляя смотреть ему в глаза, такие чистые, голубые.

— Обещаю, — вымолвила она.

Он прижался к её губам, целуя медленно, томительно.

Её больше нет. Она чувствует это. Полностью растворилась в нём. Её вдруг охватывает ужас — что, если потеряет его? Она обняла его крепче. Представила это всего лишь на миг, и жизнь показалась перед Зариславой скудной, блеклой и пустой. В груди защемило.

— И ты обещай мне, — прошептала Зарислава.

— Обещаю. Я принадлежу только тебе. Весь, без остатка.

Слышать это было так невыносимо прекрасно.

Послушался грохот, кажется, хлопнула входная дверь с улицы.

Марибор напрягся, вслушиваясь. Зарислава же натянула на себя меховые покрывала, притаилась.

Раздался мужской голос снизу.

— Марибор!

Зарислава сразу узнала в нём Зарубу.

Княжич, тихо выругавшись, нехотя отстранился. Зарислава слышала шуршание, а когда повернулась, Марибор был уже одет во вчерашнее. Она любовалась каждым его движением, и сейчас, отошедший от сна, он выглядел отменно. Он медленно приблизился к Зариславе, и на лице его она прочла только одно довольство. Склонившись, он вновь поцеловал её томительно легко, и невозможно было от него оторваться.

— Князь!!

Марибор замер.

— Иди. Ты им нужен, — отстранилась Зарислава.

Марибор выпустил её, с твёрдой решительностью направился к выходу, плотно притворив за собой дверь.

Зарислава откинулась на постель, прижимая к груди меха, дождалась, когда стихнут шаги, закрыла глаза, некоторое время прислушиваясь к тишине. Руки и ноги всё ещё подрагивали, но все мышцы внизу живота, уставшие после длительного соития, были расслаблены, и Зарислава ощущала приятное томление.

Дождь незаметно для неё утих, и она слышала, как шумит кровь в ушах. Вставать не хотелось, и промозглый сквозняк, залетавший в приоткрытую створку, вынудил Зариславу спрятаться обратно под шкуры. Неожиданно вспомнила сновидение. Всё же странно, что приснилась матушка. Сделалось тесно внутри. Хотелось бы узнать о ней больше. Кем она была? Что с ней сталось? Во сне её убили. Игра ли воображения, или далёкие воспоминания пробудились в её памяти? Только и оставалось гадать.

Зарислава с досадой прикусила губу. Матушка дала бы ответы о её даре.

Проклятие!

Зарислава резко села, сбрасывая негу, заглушавшую голос её разума. Лихорадочно прислушалась к себе, но не выискала ничего особенного, чужого. Она чувствовала себя хорошо и спокойно, не было того подъёма и всплеска, который был после близости с…

Зарислава споткнулась о мысль, но поздно, её объял холод. Вспоминать доловского княжича она не хотела, особенно теперь. Пора бы его выкинуть из памяти, забыть, как и не было ничего. Вот и Марибор о нём не догадывается. И слава Богам!

Однако вместе с тем нехорошо и тесно стало внутри, и тот простор, который она познала вместе с Марибором, сузился до границ того запретного, что Зарислава обязалась не вспоминать. Опомнившись совсем, оглядела себя. Кожа загоралась, когда Зарислава вспоминала те места, где Пребран касался её, и от этого делалось невыносимо омерзительно. Выходит, она лжёт Марибору, себе, сидя тут совершенно голая в его постели. Пытаясь уйти от скверных мыслей, Зарислава задумчиво провела рукой по тому месту, где Марибор только что лежал, но легче не сделалось, внутри забушевал шквал разных чувств, и все они больно кололи её поочередно, и оставаться тут не было уж никаких сил. Поднявшись и ступая по тёплым тесовым доскам, она прошла к лавке, где оказалось её платье. Облачилась, подвязавшись тонким ремешком. Сняв с него гребень, неторопливо расчесала волосы.

«Пребран пускай останется в прошлом», — убедила она себя, отгоняя дурные воспоминания, думая о том, чем бы себя занять нынче в ненастье. И вдруг вспомнила, как Рогнеда вышивала обережную рубашку для Данияра. Вот и её пришло время. Вышить для Марибора. Да только нужно сперва раздобыть материю и нити для рукоделия.

С этими мыслями она заправила лавку и, окинув ещё раз стены, вдыхая смесь тёплых запахов, покинула княжью сторону.

В горнице она не ожидала столкнуться с Малюткой, та до этого времени сидела на лавке у окна за рукоделием. Заметив травницу, подскочила с места.

— Здрава будь, хозяйка, — поприветствовала она, склоняя голову. — Меня Пригода послала к тебе, упредить, когда ты проснешься, что ныне нужно помощниц для терема отобрать.

Зарислава раскрыла рот от изумления. Выбрать? Она? Но тут же одёрнула себя.

Марибор же при всех объявил её хозяйкой. Напомнила себе и о том, что пошла за ним не просто для того, чтобы быть рядом, а и затем, чтобы вместе создавать новую жизнь. И впрочем, ничего сложного в том нет.

— Хорошо, только переодеться бы нужно.

— Позволь проводить, — подрядилась Малюта.

Она забрала с лавки оставленный Зариславой со вчерашнего вечера дорожный мешок и выстиранную одежду, что принесла с собой. Знать управилась за вечер, успела даже высушить. Зарислава улыбнулась ей, понимая, что Малютка всё больше становится ей по душе.

— Веди, — сказала Зарислава, и жар прихлынул к лицу, выдала саму себя — за эту ночь в женском стане она так и не побывала. Но Малюта, похоже, не заметила её смущения, быстро прошла вперёд.

Вместе они отправились в женскую сторону, которая была намного сложнее по строению, нежели мужская часть. Миновав переход, где была ещё одна горница, по-видимому, для дворовых девок, поднявшись по лестнице, на этот раз длинной, они прошли башенную светлицу и оказались в просторных покоях. Здесь так же стоял горшок с истлевшими углями и заправленная шкурами лавка, не дождавшаяся своей хозяйки.

Местные и впрямь ждали их, постарались как.

Пока Малюта раскладывала вещи по сундукам, коих тут нашлось целых два, Зарислава переоделась в более нарядное, тёплое платье, как-никак ей показываться на людях в простом одеянии не резон, пусть ещё не замужняя, но хозяйка. Зарислава распахнула ставни. Сырой воздух тут же ворвался в покои, ободряя своей свежестью. Хоть и было небо заполонено серыми тучами, но внутри Зариславы переливалось радужно светило. Отсюда был виден только задний хозяйский двор, который ныне так же пустовал.

Внизу вновь послышался шум и оклики, кажется, звали травницу.

Малюта встрепенулась, быстро закрыв сундуки.

— Кто это там? — травница торопливо закрыла ставни обратно, бросилась из покоев.

Малютка не отставала. Внизу послышались быстрые почти летящие шаги.

— Зарислава!! — услышала она оклик Марибора.

Голос его был обеспокоенный и будто напуганный.

— Неужели случилось что? — обернулась она к Малютка, чувствуя, как сердце лихо застучало.

Слетела с лестницы на одном дыхании, остановилась, вцепившись в резной столб. Марибора было видно хорошо из двери. Руки его были стиснуты в кулаки, грудь вздымалась и судорожно опадала. На взволнованном побелевшем лице недоумение, плотно сжаты губы, и Зарислава увидела, как лихорадочно дёрнулись на его скулах желваки, выдавая волнение. Он смотрел в сторону выхода, не замечая в тени женские фигуры.

Зарислава немедля побежала к нему.

— Что случилось? — спросила она с ходу, с трудом от страха шевеля языком.

Никогда не привыкнет к его льдисто-синим глазам, которые могут и уничтожить, и возродить одновременно. Но взгляд его при виде её мгновенно оттаял, на лице хоть и по-прежнему отпечатывалась тень отчаянно-горькой муки, он немного расслабился. С высоты своего роста смотрел на неё блуждающим взглядом. Его руки вдруг обвили её.

— Ничего такого, — ответил он, слегка улыбаясь.

«Боги, да он верно подумал, что я ушла из терема!» — мелькнула догадка. Ведь однажды она уже сбегала в лес, когда встретилась с Чародушей и узнала о прошлом Марибора. Он и правда думал, что она сбежала? Не верилось ей, да в груди вспыхнула огненная буря. Вся она распалась на части до праха, видя как он улыбается. Так редко. Зарислава почувствовала, как тает, тает как снег по весне. И вся чёрствость опадает с неё, как кора с дерева, и она становилась голой, уязвимой и вместе с тем чистой внутри.

— Там женщины собрались, прислуживать.

— Мне уже сказала Малютка, — вспомнив о девице Зарислава. Она и позабыла, что та стоит за спиной.

Марибор только улыбнулся шире, но не выпустил. Зарислава краем глаза увидела, как Малютка юркнула к двери.

— На улице обожду тебя, хозяйка, — сказала она и вышла из горницы.

Марибор склонился, и Зарислава потонула в его глазах, таких ярких, таких живых. Разве можно так открыто и искренне смотреть? Нет, невозможно в них глядеть так долго. А его руки тёплые, настойчивые гладят так, что дрожь прокатывается по всему телу, вызывая волну мурашек. Зарислава смущённо отвела глаза, посмотрела в сторону. Марибор, видя её резкую перемену, отстранился немного.

«Нет, она не этого хотела!» Пусть он гладит её так всегда, но Зарислава не насмеливается об этом говорить. Лучше так, чтобы он не подумал, что она распутна.

— Тебя снова что-то беспокоит, — заключил Марибор, глядя на неё внимательно.

— Да… немного… — призналась травница, не в силах пережить одна эту разверзшуюся пустоту внутри.

— Поделишься?

Зарислава подняла взгляд на княжича.

— У меня нехорошее предчувствие.

Даже язык не поворачивался произносить вслух скверное, будто это и впрямь могло накликать беду.

— Что? — настоял Марибор.

— Я боюсь, что… что с тобой…

На лестницы послышались тяжёлые громкие шаги, вынудив их разлучиться. Марибор выпрямился, вспыхнуло и тут же исчезло раздражение в его взгляде. Похоже, поговорить с ним толком сегодня не получится.

Внушительная фигура Зарубы показалась в проёме уж не такой и маленькой двери, но для этого воина она явно была тесна. Увидев их вместе, он потупил взгляд, и неловкость нарисовалась на его суровом лице. Для такого сильного воина вовсе неуместна.

— Там это… Надо бы торопиться, народ всё прибывает, — буркнул он, чувствуя себя виноватым в том, что пришлось потревожить уже во второй раз.

— Князь, — вдруг следом окликнул с входа Стемир. — Гоенег зовёт тебя на капище, утреннюю требу вознести. Все уже собрались.

Марибор виновато глянул на Зариславу. Она быстро кивнула им, давая понять, что справится.

— Идёмте, — ответил княжич воинам.

Он сделал шаг, но остановился и, повернувшись к Зариславе, проговорил тихо:

— Вечером поговорим.

Проводив их взглядом, Зарислава выдохнула, но перевести дух ей не удалось, потому как следом появилась Малюта.

— Пригода кличет, хозяйка.

Зарислава хотела было сказать, чтобы Малюта перестала так её называть, но одёрнула себя. Марибор представил её именно так. Да и как её ещё называть? «Чудно», — подумала Зарислава и поспешила за Малюткой.

На площадке перед княжьим теремом и впрямь собралось с больше десятка женщин разных возрастов, чуть ли не все хозяйки острога. Не пришли только старухи да молодые ещё девицы. Даже хмурое небо не помешало. И как из такого количества выбрать надёжных, ответственных, ведь каждая таковой и являлась? Многие ждали этого мига, когда приступят к работе в тыне да под защитой. Надёжность и опора.

Они громко переговаривались между собой, но когда на крыльцо вышли Зарислава, разом стихли.

— Доброго здоровья, — послышались со всех концов приветствия с поклонами, и Зарислава от неожиданности смутилась. Пора бы привыкать к таким почестям, но верно её это доводило до сущего смущения. Ответ нашёлся сам собой.

— И вам доброго. Пусть Боги благословят нынче на день насущный, и щедрая длань одарит каждого, — сказала она, вызывая во взглядах одобрение.

Зарислава поприветствовала жену волхва, спустилась на площадку, присоединяясь к Пригоде.

— Ну что, приступим, — шепнула она и уже громче сказала: — Вот мои женщины, мастерицы, да помощницы. Расскажу о каждой, кто из них, что умеет.

И Зарислава была в том благодарна.

Как оказалось, отобрать прислужниц оказалось не просто. До самого обеда Зарислава пробыла на улице, беседуя с каждой из селянок. Все они были настолько разные и у каждой имелись свои достоинства. Каждая обладает навыком и опытом в хозяйских делах. И слава Богам, что твёрдое рассуждение Пригоды (уж она-то знала подноготную каждой) помогало Зариславе в решении.

— Новожея, подойди сюда, — окликнула Пригода.

Женщина с русыми косами в льняном платье с расшитым повоем вышла вперёд, оказалась росточком не великой, с белыми чуть пухловатыми руками.

— Стряпуха знатная.

Зарислава приблизилась, хоть сама она и была ростом невеликая, но Новожея оказалась ещё ниже. Она открыто смотрела в глаза, не смущаясь ничего.

— Замужем значит, и дети есть, — поняла Зарислава.

— Есть хозяйка, трое сыновей, но они уже взрослые, женаты.

Значит, можно сказать, свободна от дел домашних, ведь всё это время ей придётся жить в тереме. Да готовить на немалый стол.

— Справишься?

— А как же не справиться, — отозвалась тут же Новожея.

Зарислава обернулась на толпу, спросила:

— Кто из вас готов идти в помощницы Новожее?

Сразу отозвались три девицы значительно помладше. Расспросив их немного, Зарислава взяла к себе.

Пригода одобрительно кивнула, окликнула следующую умелицу.

— Олисава, полотна ткёт. Теперь и сама лён выращивает, крапиву рвёт. Муж у неё станки делает, иглы да шила.

— Я и обувь шью из кожи, — отозвалась Олисава, женщина сухая, как палка, но руки цепко теребили подол платья.

«Хваткая, быстрая», — отметила про себя Зарислава, вглядываясь в зелёные, как листья берёзы, глаза на узком лице.

— Советую взять тебе её, — шепнула Пригода. — Устали не знает.

И Зарислава послушала, отобрав ещё двух помощниц-ткачих.

Потом Пригода вызвала портних, травниц, прях. Потом были те, кто будет стирать и чистить одежду, доить коз и коров, и ещё много девиц, которые станут теперь помогать по уборке чертогов. Вот только не нашла главную женщину, которая бы за молодыми прислужницами приглядывала.

К концу обеда Зарислава насчитала двадцать душ, это без Малютки. Девица всё время держалась рядом, и Зарислава уже давно считала её своей приближенной помощницей.

Остальные же, уставшие и раздосадованные, что остались не при деле, подняли такой гай, что даже Пригода едва смогла их утихомирить.

— Вот бабы, склоку подняли! И вам найдётся работа, но не сейчас, немного позже, — этим и утешила. — А сейчас отдохнуть надобно княгине. Кого отобрали, ждите у крыльца, остальные ступайте по домам, — и добавила для бодрости, — до поры!

Впрочем, женщины недолго обижались, все же понимали, что даже обладай ты мастерством знатным, работы в тереме пока не так много. На том и разошлись. И на душе Зариславы сделалось так легко, что даже солнышко проклюнулось средь туч, освещая серые влажные крыши и стены построек.

Пригода отвела Зариславу в длинный дом, в коем они трапезничали со всеми ещё вчера.

— Князь велел позаботиться о том, чтобы ты сыта была, да отдыху тебе давать, но я и сама знаю о том. За мужчин не переживай, у них другой стол, с другой стороны площадки, там и накрыла, да только они вернуться не скоро. И нам расслабляется рано, ещё нужно распределить всех по местам, да дать работу. А потому поторопиться бы нужно, хозяйка.

— На этом заботы только начинаются, — согласилась Зарислава.

Насытившись печёной в яблоках утицей, они вновь втроём отправились к княжьему терему.

Обведя взглядом каждую, Зарислава сказала:

— Те, кого я выбрала, надеюсь, будут служить мне и моему роду верно и справно, за трудолюбие, честность и порядочность буду благодарить щедро, а те, кто провинится — наказывать по справедливости и совести.

Пригода вместе с Зариславой обошли все клети да горницы, показывая выбранным женщинам их места жилья. Портних и ткачих поселили во внутреннем дворе, в горнице. Девок помоложе: Весняну с русыми кудрями, смиренную Даину и Малюту, которая будет бегать с поручениями и готовить наряды да помогать собираться Зариславе — их поселила под боком в женской половине.

Потом пришло время показывать места работы, заглядывать в подклети, погреба да овны. Зарислава удивилась — в трапезной уже были натасканы мешки с крупой да репой, а на столе лежали зайцы и тетерева. В хлевах стояли несколько коз и коров. Видно, Марибор уже обо всём позаботился.

— Нечего дружине кормиться у Пригоды. Сегодня к вечеру и завтра чтобы столы были собраны в трапезной, — велела Зарислава с твёрдостью в голосе. — Новожея, теперь эта поварня твоя, — сказала хозяйка, обведя взглядом просторную клеть с двумя огромными печами.

Новожея и помощницы её, кто будет накрывать на стол, закивали разом, внимая каждому слову.

Ниве и Даронеге велела собрать все пыльные вещи воинов, что ныне вернутся с окрестностей, да выстирать.

Так они проходили до самого вечера, пока у Зариславы не заныли ноги от усталости. Изнеможённая суетой и вымотанная до последних соков она устало прислонилась к стене, провожая женщин из ворот до завтрашнего дня, оставив при себе только Малушу. С ней не так скучно, особенно когда небо уже темнело, а Марибор так и не появлялся в стане.

— Позволь позвать тебя, милая, отвечерять со мной. Умаялись мы ныне страшно. И муж с князем ещё не вернулись, — посетовала будто сама с собой Пригода. — Вместе-то веселее с нами.

И Зарислава не отказалась от такого приглашения. Малюту она оставила в тереме приготовить на ночь углей и натаскать воды в кадки для питья и умывания.

С Пригодой они покинули площадку. Зарислава обернулась на пустеющий терем, что возвышался, как суровая неприступная скала. Её дом, пристанище.

Заметив беспокойство хозяйки, Пригода рассеяла её сомнения.

— Они ныне поздно вернутся. Осматривают окрестности. Лучше переждать у нас. Нечего тебе там одной томиться. Малютка справится, ей не впервой, девочка одна живёт.

Сердце Зариславы окатило холодом.

— Одна? Такая юная, разве не боязно?

— Родительница померла три зимы назад от старости, поздняя Малютка у неё. А отец давно ушёл из жизни, утонул на ловле, — поведала Пригода, не дожидаясь вопросов.

— Как же так случилось?

— А кто знает, да видно без водяного не обошлось. А может, без дев речных.

Зарислава погрузилась в мрачные раздумья и не заметила, как оказалась перед высокими берёзовыми воротами.

Изба волхва оказалась не так и далеко от княжьего терема. Поднявшись по высокому порогу и миновав сени, женщины оказались в просторной сухой горнице. Здесь всё было как и во всех избах: печь, стол, лавки по периметру, божница с родовыми чурами в углу.

— Садись, — пригласила к столу Пригода, скидывая с плеч платок, расправляя косы.

Подхватив рушник, сняла с печи горшок пареной репы. Нарезала хлеба, заварила лесных ягод. Нечаянно напомнило всё это Зариславе её собственную родную избу, матушку-Ветрию, что так же хлопотала возле стола, когда она возвращалась с прогулок и общих гуляний.

Зарислава насытилась скоро, почувствовала приятную тяжесть и тепло.

— Откуда же ты родом? — не удержалась Пригода, отпивая сладкого отвара, от которого струился пар.

К лицу Зариславы прихлынул жар, но не от раскочегарившейся до красна печи и не от еды. Сделалось вдруг неловко. Ведь родичей она не знает своих, и, выходит, как и безродная.

— Из простого народа. Селение наше, Ялынь, на озёрах стоит, — уклончиво ответила Зарислава, избегая пристального взгляда жены волхва.

Пригода, как ни странно, не удивилась, отпила ещё ягодного отвара. Травница почувствовала, что веки её отяжелели, а внутри всё разомлело.

— Ты приляг. Разбужу, когда нужно будет.

— Пригода, а ты бы желала стать старшей по хозяйству в тереме? — спросила Зарислава, понимая, что такая женщина очень ценна, вон как держала всех. Ведь она была тут хозяйкой до прихода князя, опыта у неё много. Но она жена волхва, согласится ли. Зарислава засомневалась, не обидит ли этим её? Но Пригода, напротив, оживилась, показавшись Зариславе совсем молодой.

— Помогать тебе большая честь, да и чем мне ещё заниматься теперь. Коли зовёшь — пойду. С такой княгиней, как ты, и горя не будем знать.

Зарислава улыбнулась и теперь была совершенно спокойна. Опора ей нужна.

Опершись спиной о стену, ещё подумала о том, что так и не сходила в храм. Марибора верно разрывали на части. Ему тяжелее стократ приходится. А ей предстоит преподнести Богам за сегодняшней день дары.

Зарислава проследила, как взгляд Пригоды скользнул на её запястье и обручье на руке, но не стала ничего говорить. Твёрдо решила, что пора бы отдать его Марибору.

Пригода пошла хлопотать по хозяйству, оставила травницу отдыхать. Да и вскоре Гоенег придёт. Сколько силы в этой женщине, и устали не знает.

Зарислава представила себе жизнь с Марибором, и сделалось тепло и хорошо. Пусть так и не смогла понять, благословили её Боги, послав Марибора, или прокляли, но одно она осознала точно — без него нет жизни для неё. Горячее чувство это глубоко утонуло, мгновенно пустило корни, впиваясь в неё всё глубже, что Зарислава на миг потеряла дыхание. А вместе с радостью пришёл и страх. Так неожиданно и некстати, что даже в груди закололо от нехорошего предчувствия, которое начало донимать её с недавнего времени. Что если с Марибором… Зарислава тряхнула головой, пытаясь сбросить объявший холод.

Это всё из-за дурного сна, что привиделся ей ныне.

Она свернулась в комок на лавке и сомкнула глаза, не заметила, в какой миг уснула.

Глава 8. Ненайденная невеста

В тусклом свете звёзд Пребран различил тонкие девичьи черты Верны. Не смотря на то, что весь день и полночи они были в пути, девка держалась ровно в седле.

Вот же прилипла, потащилась с ним невесть куда. Собрала и еду, и одежду. Пребран только подивился её осмотрительности, сам он и думать не думал о том, одержим был гневом, что отец запер, его как щенка в псарне. Хорошо, что вовремя вспомнил о Верне, пригодилась ещё. Другая бы шубу выспросила за подмогу или серебра, а у этой дуры только одно на уме — в постельке порезвиться. Но и это сыграло Пребрану на руку. Стражники не стали преследовать его на заре, и тот беспрепятственно покинул детинец, уходя всё дальше от Доловска. Однако всё равно нужно было поспешить, заметили, поди, что его долго нет, наверное, уже и по следу спешат отцовы волки во главе с Избором. Вспомнив о дружиннике, Пребран пуще разозлился.

— Зачем тебе в Волдар нужно? — спросила вдруг Верна, выбив из задумчивости княжича.

Пребран косо поглядел на неё, разговаривать не было духа, но всё же ответил уклончиво:

— К сестре, по делу.

Верна тут же поникла, вспомнив о том, что Радмила выставила её за порог и навряд ли рада будет видеть рядом с братом.

— Я слышала, что отец невесту тебе подыскал, говорят, свадьба зимой.

Пребран мгновенно вскипел. Меньше всего он хотел думать об этом, а тут ещё и Верна со своими вопросами масло в огонь льёт. Он стиснул зубы, промолчал, призывая терпение. Выдержать бы до утра. В Волдаре он с ней расстанется, а вот как домой спровадить — на это Пребран пока не знал ответа. Прогонит и всё. Он её с собой не брал, это она увязалась, прилипла, что репей, да ещё вопросы задаёт глупые.

Не дождавшись ответа, Верна замокла и больше не заговаривала. Весь путь пребывали в молчании и гнали лошадей во весь опор, пролетая луга, посевные угодья и мелкие деревни, что изредка попадались на пути. Но Пребрану всё казалась одним сплошным зелёным пятном, он давно перестал замечать, что творилось вокруг него.

В лесу дорога не была столь ровной, и пришлось тащиться в темноте почти в слепую, пока первые рассветные лучи не пронизали густые кроны, давая тускло-зеленоватый свет. И когда птицы защебетали в полную силу, ехать стало веселее, больше не одолевала дремота, которая мучился Пребрана всю дорогу. В последнее время он мало спал.

Один раз, перед тем, как въехать в земли Волдара, они встали на отдых, но больше для того, чтобы покормить измотавшихся взмыленных лошадей. Костёр разжигать не стали, опасаясь привлечь беду. Верна вела себя тихо. Ещё бы, ведь была до безумия рада, что позволил идти с ней. Пребран искоса наблюдал за ней, пытаясь понять, чем она ему так приглянулась. Поначалу глаз от неё не отводил, подарки дарил, а что в ней такого было особенного? Коса тёмная, да глаза заурядные чёрные? Что колодцы в них, и не разгадаешь, о чём думает она. Не то, что у Зарислвы, у который даже оттенки говорили о том, что она испытывает — ясные, светлые, чистые. А Верна… ну нравилась в постели, да только это быстро наскучило, каждый раз он получал её легко.

Перекусив печёной крольчатиной с капустой они вновь поднялись в сёдла и уже к позднему утру въехали на гудящий осиным роем посад. Проехав оживлённые улицы, Пребран остановил лошадь у моста, спрыгнув с седла, приблизился к Верне. Помог ей спуститься наземь.

— Дальше тебе со мной нельзя, — сказал он, потянувшись к поясу, выуживая из складок налатника кошель, вручил девице.

— Это тебе за помощь.

Верна в непонимании воззрилась на кошель в руках Пребрана, а потом на самого княжича, замотала головой, что лошадь от оводов.

— Я не продажная девка, не для того тебе помогала, чтобы заработать.

Пребран стиснул зубы. И как с ней разговаривать?

— Здесь хватит тебе, чтобы целый год жить в постоялом дворе, не зная голода. Тебе со мной нельзя, — повторил он с грубой твёрдостью. — Бери же.

— Ты снова меня бросаешь? — и тут глаза Верны округлились и стали чернее бездны. — Это всё из-за неё, этой травницы? Ты к ней приехал? Сбежал от отца и приехал за Зариславой?

— Бери, я сказал! — гаркнул Пребран, теряя терпение, — Без этого ты пропадёшь.

Но Верна отпрянула от него, как от нежити, оглушённая собственным отчаянием.

— Я же люблю тебя, неужели ты не понимаешь?!

— Люби, только от меня чего ты хочешь? Чтобы я взял тебя, незнатную опороченную челядинку, в жёны? Ты рехнулась, если правда веришь в это! Даже если бы и заикнулся об этом, отец вмиг мне шею скрутит, — пусть слова его были жестоки и били, что плетьми, по сердцу, но другого выхода у него не было. — Я тебя не звал, сама увязалась, но за помощь благодарен. Бери же, кому говорю, — он схватил Верну за руку, пытаясь вручить ей плату.

— Не трогай меня! — выкрикнула она и, оттолкнув его с остервенением, взобралась обратно в седло.

А ведь ещё вчера стонала под ним, не постыдившись никого.

Пребран успел подхватить лошадь под уздцы, не позволив девке в горячке совершить глупостей. Силой вложил в её руку кошель.

— Не будь дурой, если дорога жизнь.

Верна упрямо сжала губы, глаза её заблестели слезами и сквозь пелену смотрели на княжича с лютой ненавистью, прожигали ядом. Дёрнув повод, она развернула лошадь, погнала её прочь от моста, только тёмные волосы и развевались по ветру.

Усмирив ярившееся дыхание, Пребран погладил по морде лошадь. Пусть живёт как хочет — не его теперь это забота.

— Ничего, перебесится и в этот раз, — он повёл животное в поводу, пересекая мост.

Стражники пустили его свободно, раскрыв ворота, не заставив долго ждать. Во дворе сновали воины, мелькала челядь — в постройках по всяким нуждам. Лошадь тут же забрал светловолосый отрок. Пребран ощутил, как внутри него колышется всё, и не было понятно, от волнения ли, или же от необузданного желания увидеть травницу. От последнего грудь сдавливало. Он на миг представил себе встречу с ней, беспокойно оглядывая башни терема. На этот раз он будет держать себя в руках. Он сможет. Должен. Иначе потеряет её. Пребран вообразил, что это случилось, и мир друг представился серым и однообразным без неё, не имеющим никакого смысла. Когда же он успел так вляпаться? С каких пор она стала для него жизнью? Пребран вновь ощутил мучительную тягу, да такую, что заныла под сердцем пустота. Будто его пробили копьём, а рана так и не заживает. Но тут его вдруг объяла тьма. Что если она уже не свободна? И тут же посмеялся над собой, всего за две с небольшим седмицы мало что могло измениться. Хотя он и слышал толки о том, что в Доловске прошёл тайный сход, о котором не знал никто, и неизвестно, кого именно старейшины судили. Но после судачили, что Волдар лишился последних воевод, и младший сын Славера Марибор пропал. Пребран поёжился. Вот и хорошо, вовремя княжич провалился сквозь землю, скатертью ему дорога. Сталкиваться с ним Пребрану с последней их встречи не хотелось. Однако нехорошие предчувствия закрадывались всё глубже в душу, разобрать их он так и не смог, и к горлу подкатил ком, от чего стало горько на языке.

Он прокашлялся и зашагал уже быстрее к крыльцу. Не покидала мысль, что отец идёт за ним по пятам, того и гляди вломятся в ворота доловские дружиннику, тогда позору не оберёшься. Не успел Пребран достигнуть лестницы, как в глубине крыльца мелькнула знакомая фигура. Радмила выскочила ему навстречу с улыбкой на устах, но когда разглядела его лучше, лицо её вытянулось и побелело. Да и он не был настроен добро по отношению к ней, припоминая её жалобу отцу на него, из-за которой Вячеслав взъерепенился на сына.

Княжич не заставил себя долго ждать, поднялся и остановился в шаге от Радмилы. Она же долго и тревожно осматривала его, а потом, наконец, произнесла:

— Что с тобой?

Сестра заметно изменилась, смягчился взгляд серых глаз, волосы, выгоревшие на солнце, заплетены теперь в две косы, на челе венчик, вышитый янтарным бисером, плечи округлились, ещё сильнее на мать стала похожа. Или, быть может, от того, что давно не видел, заметил, как изменилась сестра? Раньше-то каждый день сталкивались.

— Что случилась? — спросила она уже требовательно, поддавшись немного вперёд, вопрошающе и беспокойно смотря снизу вверх. — Один приехал? — поглядела она за спину на пустующий двор. — Никак случилось что? Не мучай, говори же, с матушкой что, с отцом?

— Ничего не случилось. Всё хорошо — в ладу они.

Радмила выдохнула.

— Ну, а с тобой что? Здоров ли ты?

Пребран глянул во двор, чернь прислушиваясь к их разговору, зевала на ходу.

— Не на пороге же говорить, — буркнув недовольно, повернулся он к ней.

— Чего мелешь, дурачок? — раскраснелась княгиня.

— Прошлый раз ты меня прогнала.

Радмила посерьёзнела.

— Ради твоего же блага, — взяв его за руку, она потянула его внутрь.

— Муженёк твой где? — спросил Пребран, оглядываясь, будто не был в княжем тереме никогда.

Горница как будто стала просторней и светлее. На столе скатерть вышитая, на лавках подстилки, набитые гусиным пухом. Пребран присел на одну из них.

— Он к реке спустился, нынче ладьи новые ставят на воду.

— Неужели собрались-таки в поход на головорезов?

Радмила сжала губы, опустила взгляд.

— Собрались, — осветила она скупо, будто не желая говорить о тревожном и наболевшем. Оно и понятно, такое пережила после дня венчания.

— Рассказывай же, что у тебя?

Радмила опустилась рядом, в ожидании смотрела большими серыми глазами.

Пребран облизал пересохшие губы. Бросив взгляд на стол, подхватил крынку, плеснул, что было, в чару. Отпил, ощущая на языке терпкий сладковатый вкус сурьи.

— Где травница?

Взгляд Радмилы разом потемнел, тонкие брови нахмурились.

— Ты опять за своё? Зачем она тебе?

— Нужна, — княжич стукнул опустевшей чарой по столу с такой злостью, что Радмила вздрогнула. — Я спросил, где Зарислава, неужели так трудно ответить?

Сестра смотрела на брата круглыми глазами. Пребран поскрежетал зубами. Он же обещал себе, что будет держать себя в руках.

— Прости, я просто устал с дороги, — повинно отвёл он взгляд. — И не спал.

— Что с тобой, Пребран? Я тебя совсем не узнаю, — после некоторого молчания вздохнула Радмила.

— Со мной как обычно.

— Отец знает, что ты уехал? — спросила она, подозрительно глядя на него.

— Не знает, — ответил он честно. — Наверное, уже ищет.

Радмила ахнула, коснувшись груди ладонью. Сестрица всегда была через меру впечатлительна и мнительна. Отцова любимая дочка.

— Так ты скажешь, или мне самому идти искать её?

— Не нужно. Ты её не найдёшь.

Воздух будто накалился, и Пребрану показалось, что дышать ему стало нечем. Он гневно сощурил глаза, чувствуя, как пальцы сами собой сжимаются в кулаки.

— Как?

— Она уехала. Давно. Чуть больше двух седмиц назад.

Пребран оглох от ярости.

— Уехала? Куда? — просипел он, чувствуя, как мир рушиться вокруг, а в венах холодеет кровь.

— Не спрашивай меня, молю. Забудь о ней. Это ты из-за неё всё, да? — она тронула его руку, но он вмиг сбросил её похолодевшие от страха пальцы.

— Куда она уехала? — настойчиво повторил он вопрос стальным голосом.

Внутри раскалялась огромным жерлом ярость, не позволяя дышать. Он надеялся, что встретится с ней немедля. Он так ждал этого, и одна мысль, что она далеко, сжигала остатки здравомыслия. Пребран стал сам не свой от накатывающего свинцовой волной безумия.

— Я не знаю, куда. Ты, наверное, слышал о сходе. Не могу об этом говорить открыто, я поклялась Данияру, но она уехала не одна. С Марибором. Забудь о ней, Пребран. Давай я поговорю с отцом, он всё поймёт и устроит твою жизнь, как ты хочешь.

Пребран вытянулся. С Марибором? Он не ослышался?

— Вдвоём? — прошептал он онемевшими губами.

— Какая разница? Оставайся тут сколь пожелаешь. Я скажу Наволоду о тебе.

Внутри нарастала огромной силы буря. Он ожидал чего угодно, но только не этого. Только не того, что Зарислава останется с Марибором. Она же отказала ему, леший её подери!

— Зачем Наволоду? — спросил он запоздало, видя, как сестра совсем помрачнела.

— Он поможет. Ты изменился Пребран, может порча на тебе какая?

Княжич фыркнул громко, отвернул лицо, невидящим взглядом уставился в пол.

— Как он мог её забрать? Она ведь моя. Моя невеста.

Впрочем, он больше не сказал ни слова, видя глаза растревожившейся не на шутку Радмилы — смотрела, как на безумца. Глупые бабы. Однако припомнил случившийся с ним приступ, и по спине прошёлся холодок. Это отрезвило. Всё от усталости и недостатка сна, пытался он найти этому оправдание. И остаться бы на ночь, но вдруг отец нагрянет? Тогда он точно не переживёт, если Вячеслав вынудит его вернуться домой. Но от помощи отказываться не резон, вдруг волхв знает, куда делась Зарислава. С бабами договариваться — лучше пуд перца съесть, что привозят с жаркого востока торгаши.

— Останусь до вечера, — бросил он, понадеявшись, что отец не сразу догадается искать его в Волдаре.

Другое дело, если травница с Марибором, то как он увидится с ней? Как поговорит? Как заберёт её? Украдёт! А если надо, сразится в поединке, но завладеет ей. Радмила, видя задумчивость брата, поднялась с лавки, окликнула челядь:

— Мила!

Через миг в горнице объявилась медноволосая челядинка. Увидев княжича, та побелела, знать припомнила, как он ворвался в их клеть поздней ночью. Это она тогда позвала сестру, но если бы не позвала, тогда он сотворил бы что-то страшное, и тогда Зариславы бы ему век не видать. А ошибаться ему теперь никак нельзя.

— Снедь на стол неси и клеть приготовь, да печь в истопке запаливай, — дала сестрица короткие распоряжения.

Та кивнула головой:

— Сделаю всё, — и скрылась в недрах терема.

Поев наскоро и попарившись в бане, Пребран почувствовал себя лучше, даже весть о том, что Зарислава с Марибором, больше не разъедала его. Но Радмила вновь принялась его расспрашивать да в душу лезть, от чего он так исхудал да посерьёзнел, и разозлила его до крайности. Вскоре она ушла, оставив его отдыхать. Добравшись до постели, княжич почувствовал, что его разморило. На улице и в клети было так тихо, что едва он повалился на лавку и сомкнул глаза, провалился в сон. И казалось, спал всего ничего, но когда от шума в дверях открыл глаза, то удивился — был уже вечер, и клеть освещалась оранжевым мягким светом. Пребран оторвал голову от тюфяка, потёр затёкшую шею. В клети было прохладно, а вот с улицы парило. Так бы и проспал здесь до самого утра, если бы не Радмила.

— Я поговорила с Наволодом, и он зовёт тебя к себе.

Радмила выглядела обеспокоенной, знать разговор с волхвом выдался тяжёлый.

— Ты должен рассказать ему правду, иначе не сможет помочь.

Пребран глянул на Радмилу так, что та виновато опустила глаза.

— Ты что сболтнула что-то лишнее?

— Нет. Поэтому и говорю, ты должен признаться.

— В чём? Что я… — Пребран осёкся, всё же при сестре он никогда не имел дерзости выражаться грубо. — …Зариславу. И теперь хочу, чтобы она стала моей. В чём он мне поможет? Приворожит? Или наоборот, разлуку наведёт? Не думаю, что волхв этим промышляет, — приподнял он бровь, усмехаясь.

— Это не любовь. Посмотри, как ты высох, а взгляд твой ошалелый. Лихо с тобой поселился рядом, неужели не понимаешь?

— Хватит, а! Бреднями этими можешь детей малых пугать.

Радмила только цокнула языком, негодуя. Однако благоразумно промолчала.

Больше не собираясь слушать нытьё сестры, он поднялся, прихватив пояс со скамьи, подвязался. Радмила только с сожалением глядела на него, но спорить и препятствовать больше не подряживалась. Вот и славно.

— Луше проводи меня до берлоги Наволода. Мне нужно у него кое-что разузнать.

Изба Наволода рядом с храмом выглядела тщедушным наростом. Волхв жил скромно, имея лишь самое необходимое. Об этом говорила и небольшая горница с печью низкой и белёной. Ко всему пахло противно — берёзовым дёгтем, тягучим и липким. Запах этот, казалось, въедался не только в одежду и волосы, но и в кожу, оставляя горький привкус на языке.

Наволод вышел из другой холодной клети. Вытирая руки рушником, он внимательно оглядел Пребрана серыми, как буря, глазами. Верно старец готовил какой-то отвар: волосы были собраны, рукава закатаны. Он скинул передник и повернулся к Радмиле:

— Ступай, княгиня. Потолковать нам нужно наедине.

Пребран чуть повернулся к сестре, которая замерла в ожидании на пороге. Она опустила голову и без лишних слов вышла.

Наволод сел на скамью, положив локоть на стол, пристально посмотрел на княжича. Взгляд его не был приветливым, а улыбка, что едва проступала на его блеклых устах, казалась не добродушной вовсе.

— Что же тебя ко мне привело? — начал волхв издалека, но княжич нутром чуял, что тот задумал каверзу.

— Я ищу Зариславу, — не стал таиться Пребран переходя к важному.

Времени оставалось не так много и нужно уж было торопиться, чтобы затемно уйти. Всё ещё не отпускало ощущение, что Вячеслав вот-вот явится за ним. А испытывать удачу он не желал. И так много времени потратил из-за Радмилы.

Наволод усмехнулся, прожигая Пребрана пристальным взглядом.

— А Радмила говорит, что здоровьем ты послабел, и просила исправить худое. И для этого ты должен остаться жить у меня ровно сорок дней.

Пребран поднял глаза к низкому потолку. Волхв явно издевается над ним. Сорок дней, чуть больше месяца.

— Я не болен, — ответил он чётко. — Мне нужна травница. Она две седмицы назад покинула город… вместе с Марибором Славеровичем. Я хочу знать, куда она отправилась, всего лишь.

Наволод задумчиво погладил бороду, испытывая терпение княжича, и Пребран потерял всякую надежду, что старик раскроет ему эту тайну. Придётся поспрашивать местных, но возможность, что кто-то знает об этом, была ничтожно малой.

Пребран с шумом втянул в себя воздух и хотел, было, вспылить, да только понял, что совершенно потерял всякие силы спорить — с волхвом ли ему тягаться ныне, когда он потерян и разбит неведением тем, где сейчас травница, и знанием, что она далеко, в компании другого мужчины. И отчаяние скрутило его железными тисками так, что заныло в груди.

— Помоги мне найти её, — попросил он, качнувшись вперёд.

— Ты слишком молод, но уже увяз во тьме и наделал много ошибок. Ты сейчас на перепутье. Ты можешь катиться вниз, в яму, но ещё есть возможность устоять и не упасть. Боги гневаются на тебя и внимательно следят за тобой. Совершишь ещё одну ошибку, тогда твоя жизнь будет не подвластна тебе на долгие годы. Ты плетёшь себе злую судьбу, и она будет вынуждать тебя пройти испытание, — сказал он нравоучительно долгую речь, от которой княжичу стало тошно.

— Что же зазорного в том, что я хочу попросить прощения за содеянное и исправиться?

— Нет ничего зазорного. Но не думаю, что ей нужны твои извинения, у неё сейчас новая жизнь. Зачем тревожить напрасно?

— Значит, ты не скажешь мне?

Наволод оглядел его долгим взглядом.

— Я уже сказал, чем могу тебе помочь, но решать тебе. Если надумаешь, двери мои открыты, приходи. Душу всегда можно исцелить, если будет желание.

Пребран от глубокой досады плотно сжал губы, сделал шаг назад, потом ещё. Волхв провожал его задумчивым взглядом, но не пытался остановить — он всё сказал. Резко развернувшись, княжич покинул избу. Похоже, все против него и даже Боги. Он сузил глаза от нахлынувшего отчаяния и досады, за влажной пеленой не различая дороги, поплёлся прочь.

Спустился вниз по кряжу.

— Пребран! — услышал он позади себя.

Ну сколько можно! Радмила бежала за ним. Ветер сбивал её с бега, и, запыхавшись, она настигла брата.

— Куда ты собрался? Что Наволод сказал?

— Ничего, — процедил он сквозь зубы.

— Как ничего? Он же обещал тебе помочь.

— Отвяжись от меня, а! — ответил он резко, так грозно глянув на сестру, что та от внезапности отпрянула.

— Останься, — только лишь попросила она.

Пребран сжал зубы и стиснул кулаки так, что кости заломило.

— Близкие не желают помочь, что говорить о старике, — Пребран ощущал себя уязвлённым, обманутым и оплёванным.

— Что ты говоришь? Я правда не знаю, куда отправилась она. Знаю, что далеко, в сторону реки Денницы. Не ходи один, прошу тебя. Дороги нынче опасные, не доберёшься.

Пребран даже вытянулся от услышанного. Денница? Далеко, это верно. Пол месяца пути, а у него ни лошади, ни еды. Ну и пусть. Уж лучше сгинуть по пути, чем остаться тут и ждать, когда примчится отец.

— Иди к мужу. Я могу позаботиться о себе сам, не маленький, — буркнул он и, отступив, зашагал в сторону бурлящего жизнью посада, чувствуя спиной онемевшую от отчаяния и страха Радмилу.

Пребран, оторвав взгляд от земли и подняв глаза к небу, на ходу с тоской посмотрел на затянувшийся облаками небосклон. Никак дождь будет? Так некстати, ведь ещё днём солнце ослепительно сияло, а теперь и окоём почернел, и на город медленно надвигаются грозовые тучи, заслоняя кровавый закат. Очередной порыв ветра разметал волосы, забив дыхание пылью. Охваченный дурным предчувствием, он не остановился и продолжил свой путь, так и не обернувшись на сестрицу. Пребран упрямо шёл по дороге, не обращая внимания на встречающихся по пути людей, повозки, на перебранку мужиков, не смогших разъехаться телегами, не заметил, как лаяли на него из-за плетней цепные псы. Ему нужно добраться до Денницы. Он отыщет Зариславу, и пусть отец что хочет делает, а травница станет его невестой и женой, такова его воля.

Княжич углубился в посад. Там, на торжке, он приобрёл себе кобылу с упряжью и седлом. Косматый мужик, пропитанный прогоркшим маслянистым запахом, увидев знатно одетого молодца с мечом кованым, да распознав по лицу отчаяние, содрал с Пребрана втридорога. В итоге продал ему старую нерасторопную клячу, но других уже и не было, к вечеру народ расходился, да и надвигающиеся тучи не сулили хорошего куша. Хорошо, что успел купить в местном лотке вяленого мяса и свежего хлеба. Хоть еда здесь оказалась съедобная и пахла вкусно.

Водрузившись в седло, Пребран пустил лошадь по успевший опустеть дороге. Погружаясь в тишину луга, уходя прочь от Доловска, он и не заметил, как посад остался позади.

«Денница — река не малая, в какой части искать Зариславу?» — всё думал княжич. Однако хотя бы знал, в какую сторону теперь идти. Добраться бы, а там сыщет травницу. Вот только сколько времени утечёт? От мыслей об этом его охватывала паника. Да и еды не так много, и лошадь дотянет ли, не свалиться ли по пути?

Ночь застала его уже скоро, но Пребран не стал останавливаться на ночлег, в темноте выискивая тропки, забирая на север. Только бы не попасться татям, уж они то заберут то, что есть, и кобылой старой не побрезгуют, и едой да одеждой добротной, да оружием, сотворённым умелым кудесником, и хорошо если живым его оставят, а потому княжич таился, объезжая главные торговые пути, стараясь придерживаться лесного полога. Боги уберегли, и за ночь ему не попалась ни одна живая душа, и дождь минул стороной. На заре он сделал привал у ручья, умывшись и поев купленной на торжке снеди. Пустив лошадь щипать ковыль, сам пошёл по берегу, думая о сказанном Наволодом. Тот предлагал ему остаться у него. Неужели в свои помощники решил заделать? Всё о сорока днях говорил. Что за это время может измениться? Забудет? Одумается? Что? Но на это не имел Пребран сил, зная о том, что она с Марибором. Знать, всё-таки решила остаться с ним. Зачем им понадобилось уезжать так далеко? Данияр теперь полноправный правитель Волдара, и Марибору теперь там не место, наверное, и решил уйти, сманив за собой Зариславу, что б его! Пребран укорял себя за то, что уехал в тот день, когда нужно было настоять на своём. Сбивая со злости комья земли, поплёлся обратно к месту становища, да невольно ноги подкосились, и он опустился на колени, не сразу понял, что его свело судорогой, бессильно упал навзничь в траву. Голова немыслимо закружилась, и на смену злости пришла боль, нестерпимая жгучая боль, нещадно закручивая мышцы в узлы до потери дыхания. Он застонал и сквозь собственные вопли и застилающую ум боль расслышал ржание коней и глухой топот копыт. Пребран повернулся на бок, силясь подняться, взялся за рукоять меча, но не тут-то было, чей-то сапог врезался в правый бок, заставив его рухнуть обратно и скорчиться в муке.

— Оставь его, Оскаба, — услышал он через толщу багряного тумана женский голос.

Разлепив мокрые ресницы, сквозь пелену влаги он увидел мелькавшие над ним тени. Услышал, как его лошадь испуганно вскидывается, храпит, рвёт узду. Зрение прояснилось, и он увидел, что над ним сгрудились тёмные головы. В сознании мелькнуло, что это конец.

Тяжёлые ледяные капли, упавшие с туч, разбились о воспалённые губы и веки. Пребран вздрогнул, но, не в силах шевелиться, просто взирал на синее брюхо неба, перетерпливая невыносимую ломоту. Каждая пядь его тела ощущала боль, и терпеть уже не было сил.

Степняки внезапно расступились, и над ним склонилась женщина. Молодая с длинными русыми волосами, не похожая на чужачку, народа здешнего, и в отголосках его утихающего сознания забилась мысль, что её он где-то видел.

Её дыхание спокойно, глаза серы и влажны, как тучи над головой, как глаза русалки. А ореол волос вокруг лица оттеняет его бледность.

Она пошевелилась, и в следующий миг княжич ощутил холод её пальцев на своём лице. Она стёрла кровь с его искусанных губ.

— Я Вагнара, — проговорила незнакомка. — Знаешь меня?

Глава 9. Испытание

Закатное небо было таким ярким, что Марибору приходилось щурить глаза. Несмотря на то, что ночью был ливень, а днём тучи так и не сходили с небосклона, к вечеру на окоёме заблестел огненный диск, развевая хмарь и мрак, поселяя свет и в душу. Однако с запада снова на острог наползали тяжёлые грозовые облака, предвещая дождь.

Весь день прошёл в суете, не помешали ни тяжёлые давящие тучи, ни слякоть и грязь размытых дождём дорог, забот было тьма. С самого утра нужно было прийти в храм, чтобы воздать подношения Богам и предкам, получить благословение на новом пути. Важная для Марибора была ныне обязанность — поблагодарить за место и спокойную, без крови жизнь. Таков был обычай, и пренебрегать им перед местными было не благоразумно. После проведённых обрядов и вовсе не было продыху. Объявив о сборе гридней в свою дружину, Марибор вместе со Стемиром, Вратко, Будимиром и Зарубой да двумя сыновьями волхва Трияном и Велебой подрядились объехать ближайшие окрестности для того, чтобы собрать ещё людей да объявить о приезде князя.

Как оказалось, острог был не одинок на этом мысе. В десяти саженях от него простирались богатые деревеньки, пришлось толковать с местными ещё полдня. Узнав и увидев воочию князя, те с охотой соглашались жить под покровительством Агдива. Многие, и юноши, и взрослые, решили посвятить себя ратному мастерству. Иные были крепкие, сильные, другим же ещё нужно было нарастить мясо, чтобы держать оружие, а потому Марибор знал, что не все пройдут отбор.

Потом были ещё несколько деревень, находившихся прямо возле леса. Там народ жил посуровей. Лесовики, так называли их другие племена, не совсем обрадовались появлению нового правителя, встретив Марибора у капища с хмурыми лицами.

— Это что же получается, нам нужно будет дань платить? — тёмные брови старосты на вытянутом с впалыми щеками лице, с пронзительно жёлтыми, как мёд, глазами сошлись на переносице.

— Выходит, что так, — ответил Марибор, осмотрев одним взглядом весьма пузатые овны.

— Скупцы, — буркнул недовольно Заруба, склоняясь к князю. — Да и другие селяне жаловались, что они земли делить начали, даже рубить деревья для строительства изб не позволяют.

— В прошлую зиму степняков поймали, если помнишь, — вмешался Велеба, прерывая напряжённое молчание.

— Онег, — обратился к старосте старший сын волхва Триян, — живёшь одним днём, кто знает, как завтра всё обернётся. Придёт враг, пожжёт твои овны, и вовсе ни с чем останешься.

— Тьфу, — горячо сплюнул староста и ощетинился. — Ты не каркай. Не с тобой разговор веду.

Триян продолжать не стал, только плотно сомкнул губы, хмуро поглядев на собравшихся селян.

— С вами толковать, что лбом о стену биться, — буркнул Велеба.

— Вот и не встревай. Жили без опёки князя, как-нибудь и дальше проживём. Не пропадём.

Марибор только усмехнулся. Похоже, говорить с тем было бесполезно, пока петух не клюнет.

— Что ж, дело твоё, Онег, — заключил Марибор. — Но только помни, в случае чего, не дайте пресветлые Боги, ко мне в острог не суйся. Помощи ты от меня не получишь, раз отрекаешься сам. И твои слова я вспомню.

Онег вскинул золотистые глаза на Марибора, пожевал досадливо губами, видно, раздумывая. Почесал растрепавшиеся тёмно-русые волосы на затылке, буркнул:

— Нужно обдумать. Не могу я сходу так.

— Думай, времени тебе даю два дня. Сам придёшь ко мне, а не придёшь, посчитаю за отказ.

С этими словами они покинули Лесовеки — последнюю деревню, куда они могли добраться. Обратно домой войско уже отправилось в стремительно наступающих сумерках.

— Вот же скряга. Хочет на попятную, всех переплюнуть, — усмехнулся Заруба. — Все хотят быть хозяевами, а как беда какая, так начинают бардак наводить, — роптал он.

— Закрепляться просто не хотят, — отозвался Триян, услышав разговор. — С Онегом трудно договориться. Верно, своё княжество поставить хочет, уже как почитай две зимы, — прибавил сын волхва, и кмети разом засмеялись.

За пустыми усталыми разговорами военный отряд незаметно приближался к острогу, а небо становилось всё ниже. Летели по нему клубящиеся сизо-зелёные облака. Марибор заспешил, погоняя гнедого. Желал одного — увидеть мерцающе-голубые глаза травницы. Прижаться губам к её мягким податливым устам, чувствовать их вкус, вдыхать запах кожи. Он захотел этого так, что заломило в груди от распирающего бессилия, что не имеет возможности, сделать это в сей миг. Да и Гоенег, верно, его просто так не отпустит, и Зарислава, наверное, уже будет спать, когда он вернётся.

Марибор глянул на солнце в оранжево-алом ореоле, озаряющее острог, и грудь наполнилась чем-то бурлящим, неудержимо пылким. Этот острог башнями и островерхими кровлями напомнил ему его самого. Такой же хищный, неподвижный, грозный, и Зарислава, как солнце. Мягкое её сияние проникало вглубь, растекаясь по телу тяжестью, наполняя силами, врывалось в самые потаённые глубины, рассеивая тьму и мрак.

Сегодня ночью она была его.

Воспоминания мгновений близости вовсе обезоруживали. Ещё ни к одной женщине Марибор не испытывал такого безудержного влечения, чтобы ему приходилось собирать все свои силы, дабы держать себя в руках и быть осторожным с Зариславой, чтобы не напугать, не причинить боли. Мягко сжимая её в объятиях, любоваться, как она кусает свои губы, и те наливаются краской. Несмелые её касания доводили его до края терпения. Даже Вагнара, искушённая в ласках, не повергала его в пьянящую одурь. Да, с княженкой было хорошо, но после он чувствовал лишь опустошение и сухость.

Встреча с травницей изменила всё в нём. Она из гнили его злобы вырастила дерево жизни, которое цветёт, позволяя ощущать окружение: запахи, движение ветра, горячее дыхание земли, холодные глубины неба. Она возродила его к жизни, обратив к свету. Ради неё хотелось жить.

Марибор со смутной тревогой подумал о своей судьбе. Вся его жизнь до встречи с Зариславой показалась замшелым болотом, и он среди гнили ненависти и боли каким-то чудом смог жить, выживать, давясь собственным ядом. Он жил ради мести. Это было смыслом всего. Отвергнутый отцом, воспитанный волхвом, который был одержим несбыточным замыслом, он был в их руках как дворовый щенок. Он слушал и выполнял то, что ему говорили. До сих пор не укладывалось в голове, что Славер, который предал его с самого начала, мог построить ему пристанище. Князь же был к нему холоден и равнодушен, как к камню.

Марибор всё пытался вспомнить хоть что-то хорошее из своего прошлого, но всё время натыкался на чёрную пропасть, падать в которую он не желал, чтобы не тревожить старые раны, не испытывать забытую, зудящую боль.

Данияр решил проявить великодушие. Он оказался куда проницательней, чем Марибор предполагал. Племянник прежде всего думал о своём будущем, решив разорвать проклятие Творимира и отпустить предателя, зная, что Марибор был замешан в смерти Горислава.

— Заруба, — повернулся Марибор к затихшему тысяцкому, ехавшему рядом на бурнастой масти коне.

— Да, княже, — отозвался он, придерживая узду.

Марибор помолчал, ещё не привык, что его так величают, даже коробилось что-то внутри.

— Завтра соберутся мужи вступать в дружину.

— Дык знаю, а как же.

— Я вот что подумал… пора бы тебе становиться воеводой.

Суровое лицо тысяцкого вытянулась от удивления, глаза его как-то странно заблестели.

— Что скажешь? — усмехнулся Марибор.

Заруба всегда был верен Гориславу, но всё же сдержанно вёл себя с ним, хоть по совести и чести выполнял свои обязанности. И Марибор плохо его знал до того мига, как судьба вынудила их вместе пройти испытание.

— Так я это… — растерялся, было, воин.

— И какой же из него воевода, тут командный голос нужен, — хохоча, подтрунил тысяцкого Стемир, и его тут же поддержали Вратко и Будимир, смеясь в усы.

— А ты, Стемир, станешь сотником до тех пор, пока не соберём тысячу.

Стемир резко перестал хохотать, и воины ещё больше зашлись смехом.

— Благодарствую, княже, за честь, — отозвался пришедший в себя Заруба совсем посерьёзнев.

— Ну, а ты Стемир? — перевёл на него взор Марибор.

— Воля в твоих устах, воля Богов, моя воля, — не растерявшись ответил волдаровский кметь.

— Вот и славно, значит, готовьтесь к присяге.

К воротам подъехали, когда алый диск утонул в туманной дымке облаков. На улице уже было зябко — холодный воздух веял с реки. Лаяли цепные псы, мычали волы в загонах. Пахло дымом и ночной прохладой, поднимающейся от земли. Повсюду горели факелы. Марибор, отдав лошадь отроку, поспешил подняться в терем, но Гоенег надолго задержал его разговором. Увёл в дружинную избу, созывая остальных отужинать вместе.

— Не переживай, невеста твоя у жены моей, Пригоды, — осведомил волхв.

На этот раз вечер прошёл тихо, в кругу старшин и не в дружинной избе, а в горнице терема. Впервые чертог наполнился запахами съестного и питья. Девки, появившиеся невесть откуда, прислуживали, успевая выносить полные кваса ендовы да братины с медовухой. Марибор всё оглядывался на выход, надеясь увидеть там Зариславу, но она не появлялась. И когда за окном совсем погас багряный закат, князь вышел из-за стола. Гоенег тоже не стал засиживаться. Вместе с волхвом Марибор отправился в его избу. Шли они недолго. Гоенег всё смотрел в его сторону да о чём-то думал.

— Значит, Онег один отличился, — вспомнил он былой разговор. — Что ж, на него это похоже.

— Посмотрим, придёт ли он по истечении двух дней, — отозвался Марибор, глядя под ноги.

— Не придёт, — выдохнул волхв, и с лица его сошла безмятежность. — Он скорее уйдёт дальше в глубь леса, нежели встанет на сторону чужих.

— Его воля. Пусть идёт.

Марибор, остановившись возле высоких ворот, взялся за колья, сжал крепко.

— Народу одно нужно — опора крепкая, — сказал с хмуростью Марибор, глянув на волхва. — Ты не торопи, всё уляжется.

— А если придёт в зиму? — спросил старик.

— Если по истечении двух дней не придёт, пусть дорогу сюда не вспоминает. Я дважды не повторяю.

Волхв смолк, передумав продолжать.

— Твой выбор — это воля Богов, и я его принимаю.

Разговор всё меньше нравился Марибору, он сильнее сжал колья, что костяшки побелели.

— Гадал я на грядущее. Темно прошлое. Опасности ждут тебя, князь, будь осторожным, ссор лишних не заводи да не торопись в выборе своём. С силой тебе злой предстоит тягаться. Боги испытания сулят.

Марибор долго посмотрел на волхва.

— Я вот что тебе скажу, Гоенег. За меня не переживай, а лучше за милость Богов тужись. Доверяю тебе в этом, — сказал он с чуть большей резкостью, внимательно вглядываясь в синие чуть мутноватые глаза.

Гоенег, выдержав его взгляд, разлепил губы.

— Последую твоему совету, как своему. Но мне нужно было это сказать. Теперь моя душа и совесть чисты. Идём, — сказал он и толкнул створку ворот.

Марибор проводил его спокойным взглядом, чувствуя, как внутри нарастает напряжение, что сковало даже воздух. Княжич совсем не знает волхва, чтобы так скоропалительно судить, он справлялся и не с такими трудностями.

Вместе вошли на небольшой двор, поднялись по ступенькам крепкой избы и оказались в натопленной до жара горнице, где их встретила Пригода — женщина на вид приятная, хозяйственная, приветливая.

В тусклом свете лучин Марибор разглядел на лавке Зариславу и замер.

— Устала она нынче сильно, — прошептала жена волхва.

Марибор, пройдя к лавке, оглядел травницу. Во сне она выглядела ещё трогательней. Тёмные веера ресниц отбрасывали тени, покрасневшие от жара печи губы были плотно сомкнуты, будто ей снился тревожный сон, на щеках тоже проступал багрянец.

Он тихо склонился и поднял её на руки. Зарислава только шумно выдохнула, но не проснулась. Больше не медля, попрощавшись с хозяевами избы, Марибор вышел на улицу, зашагал в сторону терема. Зарислава всего лишь на миг вынырнула из сна, прижалась к его груди плотнее.

На этот раз он отнёс её в женскую часть терема, через задний двор, опасаясь, что гости могли засидеться в общей горнице. Пусть выспится, ведь и в самом деле сложный день выдался.

Как только Марибор зашёл в освещённые покои, тут же подскочила с лавки светловолосая девица Малуша. Сначала, было, испугалась, но потом поняла, что хозяйка её спит.

Марибор, не обращая на неё внимания, прошёл вглубь и положил Зариславу на лавку, погладив по тёплой руке, убрал с лица волосы. Сглотнул — так хотелось прижаться к её губам, к которым он не прикасался за целый день. Мешал это сделать пристальный взгляд в спину. Он был не один, а потому отошёл в сторону и повернулся к прислужнице.

— Как проснётся поутру, скажи, что князь желает её видеть.

Малуша кивнула.

— Всё передам.

Марибор ещё раз оглядел спящую Зариславу, сжав её тонкие пальцы в своей ладони, выпустил, заставив себя покинуть порог, думая о том, что напрасно принёс её сюда. Пусть она была бы рядом хоть спящей, и он любовался бы ей, ощущая её тепло.

И тут вспыхнул в памяти разговор с волхвом. Зачем он затеял это? Чтобы лишний раз вызвать опасение? О каких препятствиях говорил волхв? Связано ли это с даром Зариславы, о котором она сама намедни поведала ему? Марибор понадеялся, что у старика хватит благоразумия больше не поднимать этот разговор. Иначе… иначе он сотрёт в прах любого, кто встанет между ним и Зариславой.

Думая об этом, он в последний миг заметил, что горят лучины в горницах у девок — уже расселились помощницы, коих выбрала Зарислава.

Марибор спустился по лестнице, слыша приглушённые шёпоты, прошёл опустевшую горницу, где стол уже был убран, и покрыта чистая скатерть. Теперь здесь пахло жизнью. И тут нутром почуял и узрел как наяву присутствие Славера, явившегося таким, каким Марибор запомнил его: статным, широкоплечим, с аспидно-тёмными волосами и колючим до леденящей ломоты взглядом. Марибора пронизало всего от видения. Разлепил, было, губы, чтобы, сказать что-то, но так и не смог. Внутри словно заслонка преградила рвущиеся наружу слова. Он не стал задерживаться и медленно поднялся в свои покои, думая о том, что нужно бы воздвигнуть в память о нём чура. Каким бы князь ни был и как бы ни относился к Марибору — он его отец, оставивший наследство, пусть и таким путём.

Наверху оказалось куда тише. Так же горели новые угли поодаль постели, тлели в светце лучины. Было тепло, густо пахло благовонными травами.

Ещё не привыкший к новому пристанищу, Марибор, осматриваясь, расстегнул петли налатника, скинул его с плеч, бросил на скамью. Пройдя к умывальной чаше, плеснул в лицо чуть подогретой воды, отёрся чистым льняным рушником. С совершенно пустой головой устало рухнул на постель, утопая в шкурах. Но только закрыл глаза, видя лишь оранжевые всполохи, перед глазами в туманной дымке возникли ясные с особым свечением глаза Зариславы.

Даже несмотря на жар от углей и золотисто мягкое освещение, теперь без неё всё виделось и чувствовалось каким-то пустым и холодным, и внутри сквозила пустота, будто из сердца изъяли что-то важное, наполняющее смыслом жизнь, будто в стене дома пробили дыру, и холод зимы неумолимо забирал остатки тепла. Что он сделал не так? Марибор чуял, что что-то упускает, чуял ещё утром, после близости с травницей. Стоило ему заострить на этом внимание, оно ускользало из границ видимости.

Он выдохнул. Это всего лишь усталость от постоянного напряжения, да и две с лишним седмицы Зарислава была всегда рядом, за это время привык, а ныне впервые за стенкой от него, в недосягаемости.

«Она ведь хотела поговорить о чём-то», — вспомнил с тяжестью Марибор. Так и не нашёл время…

«И в храм не сводил, не выполнив обещание».

Вспомнил о словах Гоенега, и приступ негодования захлестнул его. Гадал, стало быть. Стало быть, волнуется за грядущее.

Марибор всё думал об этом, ощущая, как распаляется внутри жар тревоги, о которой он успел позабыть за время пути. Он открыл глаза и некоторое время бездумно наблюдал за колышущимися тенями от лучин на потолке.

«Обручье своё так и не отдала».

Всё ещё опасается, осторожничает. А чего он хотел? Она ведь столько пережила и всё по его вине. Пусть и были вместе уже столько времени и… вчера ночью… но раны не заживают бесследно. Липоксай… Марибор даже пожалел, что прикончил степняка так быстро, нужно было заставить его сполна пожалеть о том, что он совершил.

Тень сомнения мелькнула в нём, и тут же понял, что так волновало его весь день — правильно ли он поступил, что связал узы с ней до венчания?

Марибор даже задержал дыхание, чувствуя, как стынет кровь в жилах.

Теперь ещё и Гоенег напустил тумана, а ведь всё бы шло своим чередом. И колдунья как назло задерживается, ведь условились хоть и порознь, но в один день прийти в острог.

Марибор туго втянул в себя воздух. Думы, как тяжёлые морские волны, то накатывали, накрывая его ледяным покровом, то отступали, давая малую передышку. И это суетливое море тягостно шумело в голове. Заморосил снаружи дождь, и влажный воздух хлынул из окна в помещение, приглушая свет лучин. На миг потемнело, но огонь снова занялся, ярче освещая покои. Поднялся ветер, которого днём и в помине не было. Он шевелил железо на кровлях, позвякивал цепями, скрежетал брусьями. Шелест дождя усилился, врезаясь в стены, крышу. Марибор всё думал о степняках и не находил решения, как изловить и уничтожить этих гадов, истребить до одного вымеска, вновь и вновь приходил к тому, что слишком мало людей в остроге, а рисковать и губить то мало количество воинов, что было среди селян, безрассудно. Оставалось только терпеть, пока окрепнет, пока поднимется, а к тому времени утечёт много воды, и это связывало по рукам и ногам железными оковами.

Тяжесть обрушилась на грудь стальным молотом. Поняв, наконец, что сейчас ничего не может решить, Марибор сомкнул глаза, и совсем скоро под грохот ливня его одолела дремота. Только сон его начинался беспокойно, придавливал, не давая возможности очнуться, сбросить наваждение. Обрывки образов были неясные, размытые, как лужи на дорогах. Марибор всё вглядывался в них, пытаясь уловить беспорядочный поток видений. Но постепенно они становились чётче, объёмнее, осязаемее.

Сначала ему снился Волдар. Громадный городище, возвышающийся на берегу серебристой Тавры, напомнил ему былое с его дорогами, деревеньками, дымившимися кострами капищ. Но хлынувший ветер, что поднял пыль, быстро скрыл от глаз родные просторы. Он снова видел себя ещё совсем юным, стоящим на холме, смотрящим куда-то вдаль, то на серые тяжёлые облака, то на реку, отражающую хмарь неба. Она затягивала своей глубиной, спокойствием и чернотой. Но вдруг вместо узнаваемых мест Марибору предстал глухой, напитанный туманной влагой лес, и сам он очутился на заросшей папоротником тропинке. Он, движимый неясной силой, зашагал, оглядываясь по сторонам, осознавая, что то, что увидит в конце пути, не принесёт ему ничего хорошего. Он каким-то чувством знал, что там его прошлое, холодное, как обступающие каменные тверди. Прошлое казалось ему таким же кривым и уродливым, как старые замшелые ели с чёрными, вывернутыми наизнанку корнями, что росли по верхам нагорий. Прошлое, что всегда казалось таким далёким, позабытым, сейчас ощущалось так же остро, как глубокая промозглая осень. Но Марибор не останавливался, продолжал свой путь. Запах прелой листвы окутывал всё явственней и становился до горечи отвратительным. Чем дальше княжич углублялся в лес, тем становилось холоднее, пока стылый воздух не начал пробирать до костей. Вместе с тем всё больше его душу одолевала неясная тревога.

Вглядываясь в тёмно-зелёные недра леса, слушая застывшую тишину, Марибор начал дрожать. С каждым шагом воздух становился более спёртым, застывшим. Грудь будто набили мокрой хвоей, которая колола и мешала вдыхать. Марибор мгновенно уловил в этой плотной тишине движение. Его объял страх, когда на тропе показалась длинная фигура старца. Узнавание вспыхнуло мгновенно. Творимир долго смотрел на Марибора сверху вниз пронзительным взглядом серых глаз, спросил наконец:

— Зачем ты туда идёшь?

Марибор сглотнул, испытывая трепет, а вместе с ним совестливое почтение, то самое, которое он переживал, когда отроком в чём-то был виноват перед волхвом. Стоп. Почему он чувствует эту отягощающуюся вину? Почему не найдёт слов достойных, ведь он давно не мальчик, он мог бы сказать старику многое… но не сейчас. Сейчас он боится. Да. Он снова юн.

— Мне нужно туда. Это не даёт мне покоя. Пусти. Я хочу знать.

Его слова нисколько не пошатнули твёрдости старика, и Марибор ощутил себя проигравшим, до невыносимости бессильным перед несокрушимой волей волхва.

— Всё, что ты должен знать, ты знаешь, — твёрдо и спокойно заявил Творимир, и Марибор понял, что волхв не пустит его найти то, к чему так тяготеет всё его естество — найти правду.

— Ты забыл, чему я тебя учил, Марибор, — с укором сказал Творимир, и его слова окончательно разрушили ту шаткую, детскую его уверенность.

— Я не забыл, я просто не хочу.

— А как же воля твоей матушки? Ты предал её.

— Нет! — почти выкрикнул он, но плотный воздух быстро поглотил его слово, отозвавшись вязкой тишиной. — Не предал. Я хочу сам распоряжаться своей жизнью, быть хозяином своей судьбы.

Сухие губы волхва искривились, и Марибору сделалось не по себе от того, что не было понятно, то ли насмехался старик, то ли гневался.

— Ты не можешь. С самого начала, ещё до твоего рождения ты не был ей хозяином. Я твой благодетель и твой бог, и ты должен слушать меня, только меня. Исполнить то, что было задумано. Ты обязан отдать долг народу, земле, мне, воле богов, кои помогли совершить задуманное.

Марибор заледенел от услышанного, но что-то вынуждало его не соглашаться, какая-то часть его воспротивилась. Однако нежелание покоряться неумолимо побеждала чужая мощная древняя воля волхва. Она была сильная, неподъёмная для княжича, всё равно, что пытаться сдвинуть русло реки в другое место. Вспыхнувшие чувства угасли, слабым родником подтачивая его душу. Воля тёмных богов сильна, и с ней Марибору не тягаться.

— Лучше не противься, только хуже сделаешь себе, а я не желаю тебе ничего дурного. Я хочу, чтобы ты исполнил то, о чём я тебе заповедовал, о чём ты успел позабыть.

— Я не хочу. Освободи меня, — попросил Марибор, сглатывая колючий, распирающий горло ком.

— Не могу.

Марибор замотал головой, разметав волосы, отказываясь слушать.

— Я буду ждать твоего согласия. Если не получу его до новой луны, приду за долгом и заберу то, что принадлежит мне. Заберу твою жизнь и сам явлюсь миру, чтобы исполнить задуманное.

Казалось, сердце Марибора остановилось в этот миг, и сам он перестал дышать.

Слова волхва окунули душу княжича в холодные недра, прошибли копьём, вынудили подчиниться.

— Чего ты хочешь от меня?

— Стать тем, кем ты должен стать, чему учил тебя многие годы. Ты должен пользоваться своей силой, передать знания своим потомкам. Но сначала отомстить тем, кто погубил нас, отняв жизни, — гневно блеснули в изумрудном свете глаза волхва так, что внутри Марибора всё содрогнулось. — Горислав поплатился за всё, и его силы перешли мне. На много земных веков он не сможет возродиться на этой земле. Теперь, когда заклятия колдуньи сняты, я могу подсказывать тебе путь дальше. И знай, если ты попытаешь вновь наложить защитные знаки, я найду способ разрушить их.

Сказанные слова разошлись в стороны, как волны, обращаясь на лету в ворон. Марибор вздрогнул и попятился назад, закрывая уши от громкого пронизывающего карканья. Он зажмурил глаза, чтобы не видеть фигуру старца, что принялась чернеть на глазах. Чтобы не видеть, как подол серой рубахи рассеивается по ветру, словно пыль, оставляя после себя пустоту. Марибор с закрытыми глазами отступал всё дальше, пока не провалился в чёрную пустоту. Образ потемнел, уплывая жухлой листвой по глади воды.

Марибор открыл глаза. Вместо темноты покои затоплял ранний желтоватый свет, и не было никакого мрачного леса, гомона ворон, рассыпающегося в прах старика, однако сердце его стучало так, что Марибор не сразу смог пошевелиться, только немного позже он опрокинулся на спину. Бездумно вслушался в звуки, доносившиеся из приоткрытого окна: гормон острога и одинокий звон молота о железо. Марибор различил мужские, невнятные голоса. Сперва, было, насторожился, а затем расслабился, вспомнив об отборе дружинников.

Проведя по лицу ладонью, будто пытаясь смахнуть липкие остатки сна, Марибор уставился в потолок. Чем больше он вспоминал слова волхва, тем холоднее становилось внутри.

«Отдать долг», — крутилось в голове, — «Верно, не будет покоя от него».

Сон не принёс ему и толики отдыха, но нужно было поторопиться.

Поднявшись с постели, Марибор сполоснул лицо прохладной водой, смывая обрывки сна, которые плотным осадком опустились на дно. И мятежные думы отступили, на смену их пришла ясность и свежесть.

Вещий это сон или последствия усталости? Что хотел узнать, следуя по той тропке? Если бы не пошёл, Творимир возможно бы и не привиделся ему. Знать прошлое… Зачем оно ему?

— Что было, то было. Мне ничего не нужно знать, так что будь спокоен, — сказав это, Марибор не до конца поверил своим словам.

Одевшись, он поспешил спуститься вниз. Посмотрел в сторону двери в женскую половину. Лестница пустовала. Мысли о Зариславе завладели им, отвлекая. Ещё совсем рано, и Зарислава, наверное, не проснулась. Он совсем пробудился, когда ощутил, как нестерпимое желание мгновенно разлилось по телу жидким пламенем. Однако же Марибор сжал кулаки, мотнул головой. Нужно взять себя в руки — сегодня предстоит важное дело. Перебарывая желание подняться к ней, он пошёл прочь.

Марибор не прогадал — в общей трапезной дружинной избы его уже ждал Заруба со Стемиром и Вратко. Как только князь вошёл в двери, появились девки, захлопотали, выставляя на стол перед ним снедь и питьё. Марибор опустился в дубовое резное кресло, внимательно обвёл взглядом воинов, чувствуя некоторую скованность. Но напряжение быстро развеялось, когда заметил, как, излишне стараясь, одна из прислужниц, та, что с кудрями у висков, склонилась слишком близко к Стемиру, и кончик косы скользнул по его руке. Не нужно было и догадываться, что нёс в себе её жест. Поклонившись, она так же быстро скрылась в недрах терема.

Проводив кудрявую взглядом, Стемир только громко хмыкнул, взяв ковш. Верно, от него ничего не ускользнуло.

— За твоё здоровье, князь, — сказал он и припал к питью.

— Ни свет ни заря на площадке уже толпятся мужи. Ждут, — поведал Заруба, придвинул к себе чашу с печёной щукой, исходящей паром, отломил ломоть, кинул себе в рот.

— А Гоенег?

— Там он уже, с самой зари, вот и нас поднял. Но я упредил, что тебе поутреничать нужно. Так что пусть ждут. Вон, ты даже и не выспался толком, выглядишь, князь, сегодня не важно. Может, на другой де… — Заруба не договорил, видя, как изменился взгляд Марибора.

— Верно ты сказал, Заруба, — подхватил Стемир, поставив с грохотом ковш на стол.

— Чего молчишь, князь? — бросил короткий взгляд Заруба на Марибора.

Ответить было нечего. Марибор придвинул к себе скудель, влил в чару пахучего хлебного кваса.

— Смотрите сегодня в оба, нужно отобрать сперва лучших, а потом со всеми остальными нянчиться, — ответил он, отпивая из чары кисловато-терпкий квас.

Не удержавшись, Марибор снова глянул в сторону двери, но тут же одёрнул себя, начиная злиться на своё слабоволие. Да и в мужской избе Зарислава не появится.

Марибор поднялся, отставляя чару. Стемир с Зарубой подпоясались следом же.

На площадке, как и предупредил Заруба, было людно. Гоенег вместе с Трияном и Велебой находились у кострища, возносили утреннюю молитву. Двор пах сыростью — ночью был дождь. Как же спал крепко, что и не услышал. Небо по-осеннему хмурило, просыпая колючую морось, делая воздух прохладным и тугим. Чиркали небо юркие стрижи, ловя мошкару.

— Доброго утра, князь, — воскликнул Гоенег, увидев приближающегося Марибора.

Тот быстрым уверенным шагом вышел к капищу, скользнул взглядом по статной фигуре волхва, по хмурившимся Трияну и Велебе, вгляделся в их пронзительно голубые глаза. По своим внешним задаткам здоровые, кулаки что молоты, на груди при вдохе рубахи натягиваются. Братьев можно было сразу брать в дружину, не проверяя их умение в бою, но после слов волхва, что-то внутри удерживало его от спешки.

В воцарившейся тишине он повернулся к толпе. Здесь были, казалось, все мужи острога от юнцов, не достигших четырнадцати зим, до зрелых, намного старше Марибора, мужей.

Расстегнув петли налатника, Марибор скинул его с плеч, отдал Стемиру. Тот вместе с Зарубой смотрел на него с недоумением, не понимая, что задумал князь. Он и сам не думал, что поступит ныне так, толкало желание избавиться от внутреннего смятения и тяжести, да нехорошего предчувствия, что томило его со вчерашнего вечера.

Юноши заговорили между собой, зашептались, вытягивая шеи с задних рядов.

— Кто из вас первым насмелится выйти? — спросил Марибор, окидывая взглядом рослых мужчин.

На зов отозвались сразу двое. Впрочем, Марибор не сомневался, что найдутся смельчаки. Сделал шаг навстречу, оглядывая их с ног до головы.

Первый, который, верно, постарше, имел широкие плечи, покатую грудь, короткую но сильную шею. Лицо заросло недлинной бородой с проседью, волосы были светлые, ореховые. Взгляд под густыми, такими же светлыми, бровями был стальной, несокрушимый, чуть исподлобья.

— Я Балша, — представился он, — пахарь.

Марибор оторвал от него взгляд, перевёл на другого. Второй был моложе, с дымчато-тёмными волосами, подбородок вздёрнут. Хоть и рослый, но недобирал до уровня Марибора, смотрел он как бы свысока и с вызовом. Если Балша был напряжён и готов к атаке, то плечи собрата были расслабленно расправлены.

— Улеб, — коротко ответил он.

Марибор чуть отступил.

— Балша и Улеб, кто из вас держал хотя бы раз меч в руке?

Мужчины переглянулись между собой. Марибор краем глаза заметил, как за ним внимательно следит Гоенег, но вмешиваться тот пока не собирался.

Балша с обидой развёл руки.

— Так обижаешь, князь. Мы на стороже и днём, и ночью стоим.

— А что же без оружия?

Они снова переглянулись.

— Так это…

— Мы же не лясы пришли точить сюда, а на отбор. Или мне судить, насколько вы отменные воины, по зудящим языкам?

В толпе послышался рокот и даже смешки. Марибор строго глянул на поверх голов, и разом всё стихло. Отстегнув пояс с ножнами, отдал Зарубе.

— Вратко, неси затупленные. Ненароком зацеплю, а крови нам ныне не нужно.

— Я сейчас, — отозвался тот и скрылся.

Балша и Улеб только насупились, осознавая свою оплошность.

Вратко вернулся скоро с целой охапкой кованых из железа мечей. Марибор вытащил с шелестом один, другой примерил к руке — тяжёлый для его собственного веса, глянул на Балшу, протянул ему рукоять. Пахарь обхватил её широкой ладонью, покрутил. Другой меч, чуть пошире лезвием, Марибор вручил Улебу. Себе же оставил тот, который вытащил первым.

Толпа расступилась, с любопытством наблюдая за происходящим, всем хотелось видеть начинающийся поединок.

Отойдя на пять шагов, Марибор остановился, развернулся, приняв боевое положение, поводив лопатками, плечами расслабляя мышцы, разгоняя кровь, дыша свободно, окидывая настороженным взглядом противников.

Балша и Улеб встрепенулись, но наступать не решались, всё ещё сомневаясь в том, что князь и впрямь сам решил испытать их. Мужики, что оцепили кольцом сражающихся, замерли, затаив дыхания. Где-то на задворках послышалось ржание коней. Марибора не покидало чувство, что на него помимо селян, недовольного таким поворотом Зарубы, настороженного Гоенега и его сыновей, смотрит кто-то ещё, и это его на миг покоробило, однако он быстро сбросил с себя неприятное чувство.

— Ну чего, так и будете стоять? Я жду.

Балша начал обходить по левому боку, Улеб же, не теряя времени, двинулся, как уж, вперёд, замахиваясь мечом. Хитрый ход, но слишком предсказуемый. Марибор отбил упреждающий удар Балши слева, сразу отпрянул от сверкнувшего на уровне груди лезвия меча Улеба. И можно было остановить бой, потому как те уже показали себя с лучшей стороны, работая сообща. Но Марибор не остановился. Пусть другие смотрят, для чего пришли сюда.

Князь перемещался быстро, отбивая меч, и наступая тогда, когда его не ждали, истощая противников. Его движения были уверенными, чёткими, он не давал себе права на ошибку. Марибор ощущал ступнями землю, не теряя с ней невидимой связи, ускользал с хищностью зверя, наносил удары неожиданно, непредсказуемо. Противники начали выдыхаться. Сначала матёрый Балша, движения которого стали уже не такими скорыми, а дыхание — тяжёлым, удар — неуклюжим, и Марибор свободно отбивался в полсилы. Улеба же ещё держался и сдаваться, похоже, не собирался, не смотря на то, что рубаха на спине и у горла уже вся взмокла, а шаг сделался тугой, и взгляд заполонился туманом. Первым остановился Балша, сипло и надрывно дыша.

— Ты убит, — бросил ему Марибор и, крутанув мечом, ринулся в последнюю схватку с Улебой.

Князь отражал удары непринуждённо, будто делая противнику большую услугу. Улеба же, злясь, вертелся и пыхтел, как молодой загнанный жеребец, оттесняя своими грубыми выпадами толпу. Марибор настигал его неумолимо, не позволяя тому ускользать. Пора было бы и завершить поединок, после которого, верно, желающих поубавится, но среди этих круговых движений на миг вспыхнуло видение. Узнавание этого мига было столь неожиданным, что гром среди ясного неба — когда-то он точно так же бился под утренними лучами солнца, так же перед ним стоял противник с затупленным мечом.

— Князь, остановись, ты убьёшь его! — женский голос был настолько явный, что Марибор даже оглянулся, чтобы найти ту, которая окликнула его, но не высмотрел среди собравшихся ни одной женщины. Он повернулся назад, и густая тень накрыла его с головой — вместо Балши ему привиделась внушительная фигура отца. Это было так некстати, так неожиданно, что он на короткий миг растерялся. Холод заполонил его, обездвижив. Руки его вмиг похолодели, а удары сердца стали чаще.

— Марибор, берегись! — услышал он зычный голос Зарубы позади себя, это спасло князя от скользящего замаха Улебы. Но прежде, чем лезвия схлестнулись в звонком ударе, Улеб споткнулся, сбив противника с ног, и вместе они упали наземь. Сильный удар спиной заглушил удар затылком обо что-то твёрдое. Багряные брызги всплеснули мгновенно перед глазами, и мир вокруг погас.

Глава 10. Путь ведьмы

Пребран немигающим взглядом смотрел на всполохи огня, искры то и дело брызгали от треска ветвей, сыпались ему на руку, жгли кожу, но он не чувствовал ничего вовсе, продолжал держать нож с нанизанным на лезвие куском зайчатины. Белая мякоть шипела, покрываясь оранжевой коркой, источая запах, от которого желудок сворачивался в узел.

Княжич разжёг костёр отдельно ото всех, под низким вязом, почти у самой кромки берега узкого застоявшегося ручья, настолько мелкого, что крохотные кулики сновали вдоль берега, вылавливая длинными затупленными клювами мальков. Лощина, в которой остановились степняки, для ночлега совершенно не годилась. Здесь было сыро, много комаров, даже палатки ставить было негде, кругом трухля одна да вода. Однако Вагнара выбрала именно это место, и одним богам известно, что у этой девицы вообще на уме. Пребран вспомнил тот день, когда натолкнулся на степняков. Тогда его скрутила сильная боль, и понадобилось много времени, чтобы очнуться и понять, в какую яму он угодил. Вляпался по самые уши. И надо же было столкнуться в этой дремучести именно с ними, но в том было предзнаменование. Пребран не ожидал встретить среди заклятых врагов Вагнару, сарьярскую княженку. Какая злая судьба бросила девку в лапы стервятников? И Пребран с изумлением видел, что здоровые мужики слушаются её, что верные псы, исполняя её приказы, стоит ей изъявить слово, и дважды ей не приходилось повторять. Одно для княжича оставалось загадкой — она хоть и обобрала его, но не позволила лишить жизни.

Пребран очнулся от раздумий, когда сталь накалилась, и невозможно стало держать рукоять ножа. Княжич положил его на булыжники, которыми было выложено небольшое кострище. Увлекшись готовкой снеди, он не забывал искоса наблюдать за жизнью лагеря, слыша бесконечные переговоры и гул голосов, но не имея возможности разобрать и слова. Если бы понимал их речь…

Поганые ублюдки, стоит Вагнаре отойти, обсуждают его, перебирая кости. Только подумал об этом, как самый главный из них поглядел в его сторону, кривя презрительно тонкие губы под густыми чёрными усами, заплетёнными в лощёные косицы, щуря на дым чёрные, как угли, глаза. Пребрана так и заворотило с души.

Иногда кто-то из степняков пытался говорить с ним, но быстро отставал, видя его буравящий неподвижный взгляд. Открыто выказывать свою ненависть к врагам он не мог, и так на него косятся с неприязнью. Только требование Вагнары, чтобы пленник остался жив, сдерживало их желание придушить чужака при любом удобном случае, а потому Пребран далеко не отходил, держась в крысином логове почти невидимкой, сталкиваясь с их злыми взглядами.

Сколько они уже были в пути — пять дней? Седмицу? Пребран пытался посчитать. Время смешалось — ночь не отличалась ничем от дня, всё казалось однообразно-серым, как затопленное чёрными облаками небо над головой, которое не собиралось больше дарить тепло и свет, будто осерчав на землю-матушку. Светило пряталось за непроглядным занавесом мрака. Внутри было так же промозгло и стыло, как и снаружи, даже костёр не грел.

Пребран передёрнул плечами, сел прямо на сырую землю, укутался плотнее в кожух, который тоже, казалось, давал слишком малую толику тепла. Подивился тому, насколько резко похолодало, что даже зубы застучали. И вечера становились всё непрогляднее, темнело быстро. От Волдара хоть и далеко отъехали, но не настолько, чтобы оказаться в глубокой осени, надеть тулупы да сапоги. Может, эти места заколдованные, и злой дух поселился тут, навевая хандру? Уж не знал он, но то, что его пронимает холод до дрожи в зубах, настораживало его с каждым днём всё больше. Впрочем, с ним давно начали твориться странные случаи — сначала приступы, теперь как старик, скрючивается от любого дуновения ветерка. Утешало одно, что эти ублюдки тоже мёрзли, как бездомные псы. Видать холода совсем не переносят.

Княжич спрятал уши за высокий ворот, не желая видеть поганых, кои порядком надоели. Кожух, что пропитался дымом, оставлял на языке горький, как полынь, вкус.

Не ожидал Пребран, что станет якшаться с врагами, и люто внутри презирал себя за это, всем существом ненавидя проклятых вымесков. Приходилась терпеть и молча корить себя за то, что связался с нечистотой.

«Гром разрази, нет просто иного выхода! Вот же настигла лихая година», — сокрушался Пребран, поворачивая изрядно подгоревший ломоть мяса.

Он сощурился, но глаза заслезились от густо повалившего на него дыма.

«Эта девица Вагнара обещала помочь».

Не успел он подумать о сарьярьской княженке, вождь поднялся со своего места и направился прямиком к нему. Пребран, будто не замечая ничего, снял с огня приготовленного зайца, положил в деревянную плошку — пусть остывает. Хоть и хотелось есть сильно, но черноусый воин явно доброго здравия ему не желал, и хотение есть, паскуда, перебьет, в этом Пребран не сомневался.

Вождь опустился на корточки по другую сторону очага. Пребран мельком глянул на него. Накалившийся от корстра воздух дрожал, искажая загоревшее, что не смоешь ни щёлоком, ни дёгтем, скуластое лицо Оскабы. Колючий взгляд чёрных глаз пронизывал, что ножи. Малица, сшитая из кожи, которая за время потёрлась и порядком износилась, была расшита нитями, которые тоже имели когда-то яркий окрас. Из-под островерхой шапки висели две косы с вплетёнными в них такими же блёклыми кожаными ремешками, перевязанными на концах железными спайками. Таким же ремешками была обмотана и рукоять гнутого клинка на поясе, но в остроте его Пребран нисколько не сомневался, и чуть что, этот клинок может вполне оказаться у его горла. Княжич ощутимо больше волновался за свою жизнь.

Пребран, не выказывая и доли раздражительного волнения, потянулся к ветвям, вытянув корявую, переломил резким движением пополам, бросил в огонь. Языки пламени тут же принялись жадно обгладывать её, как злой пёс — сухую палку.

— Значит, ты отпрыск доловского князя Вячяслава, — сказал степняк, то ли спрашивая, то ли утверждая, Пребран не разобрал.

Да и леший с ним, пусть говорит, а он будет молчать — много чести отвечать.

Оскаба хмыкнул, видно, понял намерения пленного.

— А ты не очень-то разговорчив, и правильно. Как там у вас говорят — в бедах человек умудряется, — ответил он, глядя куда-то в сторону.

Пребран тоже посмотрел. Степняки один за другим начали подниматься с земли, собираясь вместе, и по спине прополз скользкой змеёй холодок. Оружие у него отняли ещё при первой встрече, оставив только затупленный нож, коим и кожу с зайца едва можно сдёрнуть, однако выколоть глаза вполне сгодится. Пребран дёрнулся к нему, но руку больно впечатал в землю чей-то сапог. Знал, что такой миг настанет, стоит Вагнаре оставить их наедине, и следовало бы подготовиться к тому. Пребран хотел, было, вырваться, но подняться на ноги ему не удалось, горла коснулось острое холодное лезвие.

— А у нас говорят: «Знай, ворона, своё гнездо».

Пребран нахмурился, не уразумев, к чему Оскаба клонит. Теперь уже степняки окружили его все семеро, включая самого вождя.

— Благодетельница ваша будет против, коли что случится со мной.

Пребран подумал, что ему рассмеются прямо в лицо, но этого не случилось, напротив, Оскаба нахмурился. Он медленно поднялся со своего места, неспешно обошёл кострище, на ходу поддев плошку с приготовленной снедью. Та отлетела в сторону и плюхнулась прямо в ручей, распугав серобрюхих куликов.

— Ты мне надоел, раб, — сказал вождь, глядя на Пребрана сверху вниз.

Лезвие плотнее врезалось в горло, княжич невольно сглотнул, посмотрел вниз, потом снова глянул на вождя.

— Что ты ей сказал такого, что она помчалась в это Батманом забытое место?

Вот что его так разволновало. Пребран невольно усмехнулся.

— А ты что же, истязаешься сомнением в верности её? — спросил Пребран насмехаясь.

Оскаба, обхватив обветренной грубой ладонью тесак, выдернул его из-за пояса, задумчиво покрутил лезвие перед глазами. Оно холодно и хищно сверкало в угасающих сумерках.

Чья-то пятерня вцепилась в волосы, дёрнула назад. Голова запрокинулась, тут же стальные тиски обхватили горло и лицо, не позволяя Пребрану шелохнуться, заставляя смотреть вверх. Пребран замер, едва разглядел в помутнении кончик острого лезвия, которое медленно опускалось прямо в левый глаз.

— Я отдам тебя в жертву великой прародительнице Верге, принесёшь куда больше пользы нам.

Пребран дёрнулся, пытаясь увернуться, но тщетно. И словам Оскабы он почему-то поверил. Вагнаре княжич нужен живым, но неважно, будет ли у него один глаз, или вовсе ни одного.

— Что ты хочешь знать?

— Зачем Вагнаре нужно в северные земли?

— Откуда мне знать.

Вождь спрашивает чепуху, он и вправду не знал, что так княженку подстегнуло отправиться с ним.

— Лжёшь.

Лезвие приблизилось ещё на пядь, и казалось, что стоит ему неосторожно дёрнуться, и оно войдёт в череп. Пребрана затрясло, и от ухмылки не осталось и следа, он судорожно сглотнул, сжал зубы, но глаз не закрыл.

— Я правда не знаю.

Он лихорадочно пытался вспомнить, перебирая их разговор с Вагнарой до мелочей.

— Я лишь рассказал ей, что иду за своей невестой, и что она ушла к Деннице вместе с волдаровским княжичем. Она ещё ответила, что отправится со мной, есть у неё незаконченное дело к княжичу Марибору.

Повисла тишина. Лезвие, с острия которого он не сводил глаз исчезло, голову высвободили, но стервятники не собирались его просто так отпускать.

— Княжич Марибор жив? — спросил Оскаба, не сводя с Пребрана пронизывающего взгляда.

— Выжил. Их в лесу нашли вместе с князем Данияром, — ответил он то, что говорил сосем недавно Вагнаре.

Степняки переглянулись. Оскаба кивнул, давая знак своим людям выпустить пленного. Оказавшись на свободе, Пребран одёрнул воротник и, смотря исподлобья, поглядел каждому в лицо. При случае нужно уносить ноги от них, кто знает, что в следующий раз нужно ждать? Нож в спину?

Зайца, которого он поймал, отняли степняки, оставив ему лишь малую его долю. Теперь остатки испорченного ужина валялись в воде, их уже обгладывала стая мальков. Пребран сглотнул — голод дал о себе знать болезненным скручиванием внутри. Он присел рядом с костром, подобрал нож и, выудив из мешка остатки зачерствелого хлеба, хорошо хоть плесень не взяла от сырости, отрезал себе ломоть. Сегодня придётся спать на голодный желудок. Хотя сомкнуть глаза теперь не удастся так легко.

Степняки сначала что-то яро обсуждали на своём языке, потом, утихомирившись, стали разбредаться кто куда. Пребран, доев краюху, подложил ещё сучьев костёр, расстелил на сухую траву мешковину, завалился на бок ближе к огню. Скрестив руки на груди, закрыл глаза. Вагнара так и не появлялась. Бог весть, где её носит, похоже, княженка среди степняков хозяйка.

Пребран ещё долго вслушивался в звуки. Изредка доносились всплески воды, редкие голоса степняков, но, похоже, донимать его теперь не станут, выведали что надо. Больше не в силах бороться с дремотой, княжич, слушая, как гудит пламя, ощущая благодатное тепло на лице и груди, уснул крепким беспробудным сном.

Ему снова снилась травница. Её запах, золотистые волосы, прикрывающие наготу, белая кожа, голубые, как зимние тени, глаза. Пребран безнадежно желал прикоснуться к ней, сжать в тиски и уже не выпускать. Но что-то мешало. Стоило ему сделать шаг навстречу, Зарислава удалялась, забирая всё тепло, оставляя его одного в кромешной тьме и холоде.

Пребран очнулся от озноба. Холод сковал, пробравшись под кожух ледяными змеями, заставляя сжиматься и стучать зубами. Костёр давно потух. Небо светлело молочно-розовым восходом, но в глубине чащи всё ещё царил холодный сумрак ночи. В глубокой тишине медленно плыли по глади воды пожелтевшие листья.

Лагерь ещё спал, степняки ночевали в расставленных с вечера палатках, им было куда теплее внутри.

Поднявшись, Пребран придвинулся к остывшему костру, разбил угли и сызнова водрузил ветви и древесную кору, чиркнул кресалом. Не сразу удалось выбить искру — озябшие пальцы дрожали, не слушались, но наконец желанные мелкие частички посыпалась. Мгновенно вспыхнула шелуха, обдавая его лицо тёплым воздухом.

Всё же, как ни противься, а Вагнара повстречалась вовремя, без них сгинул бы, да и, несмотря на угрозу вождя, вкупе как-то безопаснее идти сквозь лес. Пребран вспомнил сон. Он вдруг представил встречу с Зариславой, и на миг объяло неведение, а вместе с тем и страх. Что, если она уже обручена с Марибором и живёт себе счастливо? Что скажет ей, когда увидит? Уверенность его затрещала и сломалась, просыпаясь пеплом, как ветви в костре, пожираемые огнём. Если прогонит, что ему делать? Возвращаться назад, в Доловск? От одного представления, что он снова окажется в стенах, княжич вздрогнул, обхватив себя руками, ощущая, как что-то тёмное поднимается с глубин его души. Холодной волной захлестнуло отчаяние. Жизнь без травницы не представлялась ему. Может, лучше было бы остаться у Наволода? Пребран на короткий миг даже пожалел, что не дал старику помочь ему, но тут же встрепенулся. Она не может с ним поступить так. Он вымолит её прощение. Зарислава станет его.

Пребран сощурил глаза, когда повалил дым. Он подложил ещё растопки и уселся обратно на скомканную мешковину, бездумно вглядываясь в водную гладь ручья.

Тишину нарушили шорохи, княжич не стал оборачиваться, зная, что это вернулась Вагнара. Шелестящие звуки приблизились, и рядом с костром упали две тяжёлые тушки тетеревов. Не говоря ни слова, княженка сняла с плеча котомку, взяла котелок и, набрав из ручья воды, поставила на огонь. Села подле княжича.

Выглядела она бодрой, будто вовсе не смыкала глаз. Волосы заплетены в косу, кожух и мужские порты придавали ей мальчишеский вид, но глаза и черты лица смягчали её облик. Приодеть, так и вполне ничего. Хоть Пребран и видел её однажды, на пиру в Волдаре, но не запомнилась ему так явственно.

Она подняла голову, и Пребрану показалось, что стало теснее. Впрочем, с самой первой встречи от её взгляда по спине его бегал холодок, словно за шиворот насыпали снега. Почему-то княженка внушала чувство опасности. Вроде ничего такого в ней нет, и не во вкусе Пребрана она: слишком высокая, худощавая, в глазах серь одна, однако была по-своему красива, и красота её явной не была, а была в движениях уверенных и в то же время плавных, как река, во взгляде, хоть и колючем, но глубоком, проникновенном, а немногословность так и вовсе создавала вокруг неё сплошное недоумение.

Верно о вчерашней стычке его с Оскабой Вагнара ничего не ведает.

Когда котелок закипел, она сняла его с огня и опустила туда поочерёдно птиц, тут же принялась общипывать. Пребран молча наблюдал за ней и всё думал о том, что её толкнуло покинуть отчий дом и связаться со степняками? Впрочем, он не мог её жёстко осуждать, ведь сам поступил именно так.

— Значит, к Марибору идёшь? — спросил он осипшим голосом, пар вырвался в холодный воздух, он спрятал руки подмышки.

Вагнара коротко глянула на него, продолжила ощипывать влажные перья. Пар от ошпаренных варом птиц окутывал её лицо, размывая в белёсой дымке. Она нахмурилась.

— Тебе-то какое дело?

Пребран пожал плечами.

— Хочу понять, что ты нашла среди этих ублюдков.

Вагнара помолчав, хмыкнула.

— А ты, я смотрю, больно рачительный, прямо за душу берёт.

Резкий ответ быстро сбил охоту разговаривать, он посерьёзнел. Похоже, она не из тех хрупких девиц, которым только позволь в жилетку поплакаться — не отвяжутся.

— Ты бы за себя переживал, небось шкуру твою отец по всему лесу ищет.

— А тебя не ищет твой отец?

На этот раз Вагнара прервала своё занятие, вперилась в него уничтожающим взглядом.

— Не ищет, — ответила она язвительно. — Я сбежала, узнав, что он на одном из своих пиров пообещал одному купцу меня отдать, — неожиданно призналась она, и голос Вагнары изменился, сделался сдавленным.

— Похоже, судьба столкнула нас не случайно, чем-то мы с тобой похожи, — горько усмехнулся княжич. — Но купец — не так-то и плохо для незаконнорожденной.

Он ждал, что сейчас княженка пошлёт его лесом, но взгляд её остыл, и потускнел.

— Пойти замуж за старика? — ответила она резко, разрезала мякоть птицы, без брезгливости выпотрошила, выбрасывая внутренности в ручей, рыбам на съедение. Хотя, наверное, уже привыкла княженка-белоручка справляться сама, сколько уже скитается по лесам, уже всё нипочём, приспособилась.

Нанизав на железные шипы птиц, водрузила на тлеющие жаром угли.

— Ну, а тебя-то почему так прихватывает? — участливо спросила она, подсаживаясь ближе к костру, откинув косу за спину. — Хворый что ли?

Пребран уже и думать забыл о приступе и, вспомнив о боли, что выворачивает кости, передёрнул плечами. Как объяснить ей, какую невыносимую тягу он испытывает, стоит ему подумать о тарвнице? Да и похоже Вагнара о ней мало что знает.

— Нет, — ответил он, хотя уже сомневался в том.

— Кто такая эта Зарислава и откуда она пришла? — вдруг спросила княженка, будто прочитав его мысли, хотя по его лицу можно было угадать, что ум его занят только ялынской девицей.

Пребран подозрительно посмотрел на неё.

— А зачем тебе?

— Хочу знать, что за птица такая, что охомутала сразу двоих мужиков, — ответила она просто, но ответ её Пребрану не понравился. Внутри неприятно зашевелился колючий комок. Его и так разрывало на части от одной мысли, что рядом с Зариславой волдаровский княжич.

Пребран сощурил глаза.

— Уж не хочешь ли ты ей навредить?

— Ей? Что ты. Я её и в глаза не видела, просто любопытно, — ответила она, перевернув начинающую поджариваться тушку.

— Она из Ялыни, её нашла Радмила, моя сестра, чтобы помочь князю Данияру оправиться.

Вагнара сначала замерла, а потом как-то дёрнулись уголки её рта в недоброй улыбке, но вслух ничего не сказала.

— Про тебя ходили толки, что это ты опаивала Данияра, ко всему шашни крутила с ним, желая стать княгиней Волдара, а теперь тебе нужен Марибор?

— Нужен для того, чтобы убить.

Ответ обескуражил княжича.

— Он меня предал когда-то…

Пребран огляделся. Степняки всё ещё не спешили вылезать из палаток. Странно это всё. Нет, про отца, конечно, понятно, погорячился лишка, решив отдать дочь за старика, понятно, почему она сбежала из родительского дома. Только вот не укладывалось в голове: ластилась к Данияру, а говорит о Мариборе. Впрочем, рассудить умом женские поступки — это всё одно, что грызть камень — только зубы сломаешь. Ему даже и с руки. Хотя княжич сильно сомневался, что Вагнаре удастся дотянуть свои руки до Марибора. Но вполне может отвлечь его от травницы, тогда будет проще добраться до Зариславы. Рассудив так, Пребран больше не стал задавать вопросов, однако сомнение его давило, слишком много скрытого вокруг этой девицы Вагнары. Думать больше не позволил одурманивающий запах снеди. Вагнара, ловко отрезав ломоть мяса, протянула княжичу. Приняв еду, Пребран обжигая губы и язык, с жадностью впился зубами в мякоть.

Глава 11. Храм Световита

Зарислава проснулась, сонно приоткрыла глаза. Тусклый свет лучины рассеивал полумрак, в нём она разглядела закрытые ставни, и не было понятно, ночь ещё, или настало утро. Травница повернулась, обнаружив себя во вчерашнем платье.

— Доброе утро, — услышала она голос Малютки и удивилась ещё больше — она вовсе не в избе Пригоды, а в княжьем тереме.

Девица, что сидела у окна на лавке, возле лучины, приподнялась.

Значит всё же пора вставать…

— Князь просил, как только проснёшься, к нему явиться, — оповестила сразу Малютка.

Сама помощница уже была одета в дневное платье, коса туго заплетена, на лице и следов сна не виделось — явно встала ни свет ни заря.

— Как я оказалась здесь?

— Так князь и принёс вечером, — ответила Малютка, сминая в тонких пальцах края полотна вышивки.

Приподнявшись, разгоняя одолевшую сонливость, Зарислава укрылась снова. Несмотря на то, что угли пылали, всё же зябко было. Никак дождь ночью был? Так устроилась хорошо, что ещё бы поспала. Волхва Ветрия жалела её часто, баловала, позволяя спасть досыта, сама управлялась спозаранок по хозяйству, и как только Зарислава вставала с постели, тут ей сразу и молоко козье парное, и свежеиспечённый хлеб. Теперь такого не будет, прошла безмятежная её жизнь.

— Только он ушёл уже, — продолжила Малютка. — На площадке столько народу собралось. Дружинников отбирают.

Ведь верно, вчера об этом и Заруба упомянул. Зарислава попыталась думать о другом, но внутри всё же колючим комом сжалась досада.

Выходит, утреннюю трапезу проспала и с Марибором увидится только вечером. Зарислава нечаянно разозлилась на саму себя, что не дождалась его вчера. Сильно же её сморила усталость. Одно утешало — они тут же, почитай, третий день. В тепле да под защитой в этой далёкой глуши, вместе с Марибором. И верилось, и не верилось в это. И времени прошло всего ничего, а прошлое как из другой жизни предстало перед Зариславой.

— Малютка, а что ты там шьёшь?

Девица моргнула, глаз не подняла, побледнела.

— Для жениха моего. Он ныне там, среди других в дружину просится.

Зарислава невольно улыбнулась, просыпаясь окончательно, сев в постели.

— Покажешь?

Малюта с радостью подскочила с места, прошла к травнице. Присев на самый краешек, протянула хозяйке рукоделие.

В руках Зариславы оказалась рубаха из толстого льняного полотна. Работа Малютки была отменной, удивил не только каждый стежок нити, что сделан был с любовью и тщательностью, но и сам узор вышивки. Завитки растений плавно скручивались, переходя в образы зверей и птиц, вплетены были в них и обережные символы богов плодородия, богатства и лада. Ко всему цвета выбраны были тоже с вниманием: оттенки зелёного, синего. Это сколько же нужно терпения и кропотливости иметь, чтобы такое чудо сотворить? Зарислава провела пальцами по гладким и блестящим изгибам узора, подняла глаза на Малютку.

— Очень красиво, — выдохнула она, вглядываясь в огромные янтарно-золотистые глаза девицы.

Та только ресницы опустила, на лице выступили багровые пятна, словно у маленькой девочки, да она и была такой — ещё юной, нежной, чистой, покладистой и отзывчивой.

— В Доловске только для княжны такими нитями вышивали прислужницы.

Малютка растерянно отвела глаза.

— И у нас редкость. Князь Славер снабжал нас таким богатством. Олисава мне подарила немного…

Теперь Зариславе стало ясно, на что живут местные, закрома которых полнятся добром. Понятно теперь, почему с такой охотой вызвались служить новому предводителю.

— Как же звать его?

— Всеволодом его родители нарекли.

Зарислава вернула рубаху.

— Тоже хочу такую красоту сотворить. Сходи к Олисаве-ткачихе, возьми у неё всё, что нужно для рукоделия, скажи, что для меня.

Малютка кивнула.

— Всё сделаю.

— Только не сейчас.

Малюта поднялась, тихо прошла на своё прежнее место, вновь усаживаясь за рукоделие. Зарислава обратила взгляд на рубаху, всё ещё чувствуя тепло в руках. Вспомнились долгие зимние вечера в натопленной избе Ветрии, когда та, тихо напевая, пряла пряжу, ловко скручивая пух в мягкую нить, а Зарислава подле неё, слушая напевы, вышивала рушники да скатерти, а за окном мела пурга. Как давно это было. И что на неё нахлынули тоскливые воспоминания хандрой тягостной?

Зарислава встрепенулась, выныривая из оков прошлого. Раз так обернулось всё сегодня, нужно бы хозяйством заняться, посмотреть, чем девки заняты, испросить, в чём нуждаются, что удалось уже сделать. А потому она не стала задерживаться в постели, поднялась. Быстро омывшись и переодевшись в просторное платье, нацепила шитый бисером и зелёной нитью венчик. Посмотрелась в до блеска натёртую сталь. Выглядела сегодня по-другому, и то, что увидела, смутило её изрядно: губы налились бурым, как спелая малина, глаза со сна припухли малость и сверкали, как звёзды, будто их она всю ночь и видела, на щёках румянец. И несмотря на то, что проснулась с трудом, чувствовала себя свежо, выспавшейся. И с чем было это связано, одной Богине Славе вестимо. Хотя Зарислава быстро догадалась о причине такой перемены, ненароком припомнив ночь в княжеских покоях. Тут же её объял холод. Она сглотнула, оцепенев. В прошлый раз, когда с ней случился такой подъём, это привело к худому. Она дёрнула плечом, пытаясь тем самым сбросить наваждение. Дурные страхи одолевают, когда их совсем не ждёшь — выныривают на гладь воды, словно издохшие рыбы. Вроде пустяк, а неприятно. Теперь уже поздно хвататься, случилось то, что должно было случиться.

— Всё хорошо? — забеспокоилась Малютка, подавая височные кольца, украшенные подвесками.

— Хорошо, — ответила Зарислава, нацепив украшения на венчик.

И откуда в девочке столько зоркости? Так легко улавливает перемены, которые Зарислава научилась за время своего путешествия скрывать.

И как бы ни было у неё на душе, обязана держаться уверенно в глазах селян. Надо бы преподнести дары богам, а то ведь так и не отблагодарила за мирную дорогу, за то, что агдивцы приветили их спокойно, за то, что теперь Зарислава может спать под кровом, и ещё много за что.

— Малютка, помнишь, о чём просила? Ступай к Олисаве принеси, всё необходимое.

— Конечно, — склонилась девица, не удивляясь тому, что травница столь скоро отправила её выполнять поручение.

Зарислава, проследив, как Малюта покинула хоромину, бросилась к сундуку, выудила походную суму, а в ней нашла дедко. Сжав его в ладонях, она прошла к лавке, присела у окна. Ведь и забыла о нём вовсе, давно речи не вела, не сказывала о горестях своих и радостях, непростительно с её стороны.

— Вот мы какую дорогу с тобой проделали, сколько пережили… — прошептала Зарислава, вглядываясь в резные глаза чура.

Она бережно провела указательным пальцем по горбинке носа, густой бороде. Плотно сомкнутые уста дедко выказывали на этот раз укор — мол, опомнилась. И Зарислава не обиделась ни сколько — заслужила.

— Передай весточку от меня Ветрии Болиславовне, пусть не тоскует обо мне, пусть знает, что у меня всё хорошо, всё сладилось, — сказала Зарислава, чувствуя, как ком подкатывает к горлу.

Всё же, как ни пыталась утешить себя, а сердце тосковало по волхве.

Травница поднялась, пересекла покои и поставила чура на полку-божницу. На ней среди утвари нашёлся и масляный светильник. Зарислава зажгла фитиль лучиной. Живой огонь вмиг озарил угол, давая надежду и силу. Тени заиграли, оживляя деревянного старца, и теперь он, казалось, и не хмурился вовсе. На душе тоже посветлело.

«… силу тёмную показали, судьба Вагнары связана с колдуном, не простым, а что есть не человеком, начало его звериное», — вспомнила вдруг Зарислава наставление волхвы. Так отчётливо прозвучал её голос, будто перед ней прямо и стоит, — «… пусть оберегает тебя от чёрного глаза и беды. Носи его всюду…»

Что ж выходит, матушка не ясно истолковала резы? Марибор хоть и был повязан с Вагнарой, и колдун он, и течёт в нём навь-река, как рассказывала Чародуша, но опасаться его Зариславе не пришлось, всё наоборот вышло, отдаст она обручье, и это Марибору следует остерегаться её…

Снизу послышался топот и шум, потом мужские голоса. Сердце запрыгало так, что Зарислава сперва не смогла даже пошевелиться, но стук в дверь всё же заставил вздрогнуть. Никак случилось что!? Травница без промедления кинулась открывать дверь.

На пороге стояла Весняна, выбранная ею намедни прислужница. Глаза её были круглые, что блюдца, губы дрожали.

— Что? — спросила Зарислава, сжимая в кулаки похолодевшие пальцы.

— Хозяйка, там беда случилась. Поспеши.

Сердце Зариславы разом оборвалось, она не помнила, как выбежала из покоев, не помнила, как сбежала с порожек, как очутилась в горнице, замерла у двери, притаилась, когда в терем зашли белый, что снег, Заруба и хмурившийся Стемир, а за ним, Марибор. Зарислава пошатнулась. Марибор зажимал левой рукой с рушником затылок, да только полотно хоть выжимай — всё пропитано кровью.

— Князь, ты бы хоть посоветовался с нами, известил, что устроишь поединки, — бурчал Заруба, проходя вглубь терема.

— Ты же знаешь, что их проверить ещё нужно каждого, — подхватил Стемир, насупившись. — А мечом махать — так это всякий горазд, главное дело — как?

Марибор только прострелил острым взглядом спину Стемира и, казалось, побледнел ещё сильнее, так, что губы посинели.

Зарислава, сжав руки в кулаки, пытаясь скрыть страх и волнение, обернулась на одеревеневшую позади неё Весняну.

— Воды неси и полотно, — велела она. — Стой! Сперва к Пригоде за снадобьями, чтобы кровь остановить.

Девка без промедления ринулась в подклети, только и слышны были стихающие торопливые шаги.

Зарислава, не находя больше надобности таиться, шагнула из прохладной тени дверного проёма навстречу вошедшим.

Взгляд Марибора обжёг холодом, который тут же отозвался в груди Зариславы, что так и остановилась в растерянности посередине горницы, гадая, желает ли он её видеть, или бы отослал куда подальше? Но взгляд Марибора быстро смягчился, рассеивая сомнения.

— Вот, не уберегли, — разорвал воцарившееся напряжение Заруба, — в твои руки передаём, — могучий, сильный воин вдруг раздосадовано и беспомощно глянул на Марибора.

Князь мельком скосил на него глаза, давая знак, чтобы тот уходил.

— Никого не распускайте, — сказал Марибор с напряжением, будто сквозь боль. И в самом деле, поморщился. — Заруба, и ты, Стемир, займись отбором. Чуть позже выйду.

— Да ты не торопись, князь. Отлежись.

— Идите, — ответил Марибор, не желая больше разговаривать попусту.

— Ты уж прости, — буркнул тысяцкий уже с порога, обращаясь теперь к Зариславе.

Больше не найдя слов, он сжал кулак, злясь на себя, вместе со Стемиром вышел, только и послышались тяжёлые, шумные шаги, которые травница уже могла различить среди множества других.

Зарислава медленно приблизилась к Марибору, оглядев его. Волосы на шее намокли от крови так, что и ворот рубахи напитался ею, окрасившись в тёмные разводы, и это вызвало ещё большее беспокойство.

— Присядь, — попросила она.

Марибор, выказав едва видимое сопротивление, всё же подчинился, сел на скамью. Зарислава подошла со спины, коснулась его руки, чтоб тот разжал пальцы в бурых разводах. Приняв рушник, она отняла от головы полотно. Рана была сбоку, чуть ниже затылка. Из неё непрерывно и сочилась кровь.

— Что же случилось? — не стерпела Зарислава.

— Упал.

Она терпеливо сжала губы.

— Князь не вовремя шутит.

— Я не шучу, но… — Марибор замолчал, когда Зарислава попыталась убрать волосы, — упал не сам.

— Ясно. Голова болит?

— Несильно, — через силу выговорил он.

— Кружится?

— Рядом с тобой не может не кружиться.

Зарислава сильнее сжала полотно в подрагивающих пальцах, чувствуя, как жар приливает к её щекам. Хорошо, что не видит её сейчас.

«Жаль, огневиц не осталось», — с досадой подумала она, не видя, ничего кроме спины и затылка Марибора, даже показалось, что в горнице стало темнее.

Подоспела Весняна с лоханью воды, рушниками и мелко стёртыми в порошок листьями крапивы в узелке на правом локте.

Когда Зарислава промыла рану и присыпала травами, кровь помалу приостановилась, но не совсем, и потому пришлось перевязать голову чистым лоскутом. Весняна забрала выпачканные рушники и воду, унесла с горницы, оставив хозяев наедине.

Завязав узелок перевязки, Зарислава отступила.

— Придётся походить так, пока рана не затянется.

Марибор повернулся, окидывая Зариславу благодарным взглядом.

— Но лучше, прав Заруба, отлежаться бы надо. А я схожу к Пригоде, возможно у неё найдутся снадобья, чтобы боль унять.

Марибор задумчиво осмотрел её с ног до головы, протянул руки и, обхватив запястье Зариславы, притянул к себе.

— Пустое это. Не нужно, — проговорил он вкрадчиво, что даже, показалось, будто воздух зашевелился, обволакивая её волнами.

Зарислава хотела, было, возразить, что лучше послушаться, но Марибор, посадив её себе на колено, погладил косу. Его тёплые губы скользнули по щеке, нашли её губы, завладели. И Зарислава поняла, как Марибор соскучился по ней. Только теперь она уяснила, насколько поцелуи могут быть разными: и согревающими, и распаляющими желание. Дыхание Зариславы задержалось, и вся она задрожала. Не думала, что за одну ночь может соскучиться по его поцелуям и ласке. Туман дурмана заполнил голову, не позволяя соображать ясно. Обняла его за шею, отвечая на желанные поцелуи. И только потом закралось опасение, вынуждая отстраниться.

— Зайдёт кто.

— Пусть, — прошептал Марибор, поглаживая её по спине, бёдрам, снова прильнул к губам, до упоения впиваясь в них.

— Я знаю, почему это случилось со мной, — добавил, на миг оторвавшись.

— Почему? — выдохнула Зарислава.

— Потому что… желал, чтобы ты была со мной. И теперь ты со мной.

Травница чуть улыбнулась, но тут же посерьёзнела.

Марибор погладил горячими пальцами кисть её руки, провёл выше, к запястью, забираясь пальцами под обод обручья.

Этот жест застал Зариславу врасплох. Она ведь обещала себе при случае отдать его Марибору. И этот случай настал — сейчас самое время. Вот только дыхание задержалось, а пальцы её в руках Марибора будто деревянными стали. Расстаться с украшением оказалась не так просто, как виделось изначально. Что-то держало её, не позволяя сделать это сейчас.

Пальцы Марибора застыли в ожидании, прожигая кожу. Она сглотнула, отчего-то посмотрела на дверь. Князь отстранился и заглянул ей в глаза, вымаливая ответа. О, многое Зарислава желала сказать, да только слова все растеряла, сухо стало во рту от волнения.

— Мне… сначала нужно в храм, — только и сказала она невпопад.

Жар ладони исчез с запястья, и на месте том образовался холод — обручье плотно легло обратно на руку. На лице Марибора не выразилось ничего, но Зариславе показалось, что он скрывает от неё то, чего наверняка избегает сам, и обсуждать дальше ничего не собирается. Князь поспешил подняться. Невольно почувствовала, как от него повеяло знакомым холодом. В глаза и вовсе боязно заглядывать, но травница насмелилась. И угадала — взгляд Марибора стал жёстким, на лицо легла тень, он предстал перед ней таким, каким она его и увидела впервые ещё в Доловске, когда он приехал к княжне с извинениями от Данияра. Тогда она вызвала в нём интерес не больший, чем бревно в частоколе.

Однако вместе с тем тень непонимания мелькнула в синих льдинках.

Марибор, больше не сказав ни слова, развернулся и пошёл к выходу. Зарислава, обескуражено пронаблюдала за ним.

А потм развернулась и отправилась к лестнице. Прислужницы глазели удивлённо в её сторону, но никто не насмелился окликнуть, преградить путь. Взойдя в покои, Зарислава отдышалась, да только легче не стало, внутри плескались смутные волны негодования наравне с болью. Однако сколько ни пыталась не думать о дурном, поступок Марибора сильно покоробил. На поверхность всплыло болезненное разочарование. А чего хотела? Чтобы он всю душу ей излил? Но с чего бы ему это делать? Сама же виновата. Об обручье Марибор заговаривал и не раз, но обжигающее чувство обиды захлестнуло, и стало не управляемым. Зарислава закипела от собственного бессилия что-либо исправить. Почему не отдала обручье? Злость на себя жалила, как оса, пока желание вернуться не заныло невыносимо, но вернись она, так Марибор совсем посчитает её безрассудной девкой.

Придя немного в себя, травница осмотрелась. Тихо тлел масляный светец в углу. На скамье лежала работа Малютка, в груди сразу немного потеплело.

Не успела Зарислава пройти вглубь, вернулась и Малюта. В руках её полотна, нити, деревянные зажимы для вышивки. При виде помрачневшей травницы, с лица девицы так и сползла улыбка.

— Положи туда, — указала Зарислава на стол.

Малюта бережно разложила принадлежности для рукоделия. Зарислава смотрела на плавные движения её, на то, с какой любовью девица выполняет указания, и ураган смятения утих совсем. В самом деле, нет непосильных задач, и, слава Богам, всё ещё можно исправить.

— Видела Пригоду? — спросила она уже спокойно.

— Да, хозяйка. Она у Новожеи в поварни. Обещалась зайти.

Зарислава не стала дожидаться прихода жены волхва, спустилась в заднюю часть терема, направившись прямиком к кухарке. Не успела войти в клеть, из которой так вкусно пахло снедью, как в дверь вышла Пригода. Увидев травницу, та поприветствовала её, обласкав добродушным взглядом. И на душе стало ещё теплее — не одна здесь, и есть люди, готовые помогать ей во всем, доверять.

— Вовремя ты, милая, я как раз требы сготовила, в храм тебе надобно сходить, а то уже почитай ты тут третий день, а в святом месте и не была ещё, нехорошо.

Только тут Зарислава заметила, что в руке Пригоды было берестяное лукошко, прикрытое белоснежным рушником.

— Пойдём, — повлекла она её за собой.

Небесное светило заволокли дымчато-зелёные тучи. С неба моросил мелкой крупой дождь. Зарислава поёжилась, пожалев, что не накинула кожух. Напитанный влагой воздух тяжёлым покровом оседал на землю, давил. Вересень[6] в здешних местах был куда суровее, нежели на родине. Холодало быстро, казалось, и не проглянет больше солнце сквозь панцирь свинцовых туч. В такую погоду только и сидеть у очага, пить отвар из лесных ягод, да греть кости. Ко всему было тихо и неподвижно, только где-то вдалеке слышались гогот гусей и лай псов на пастбищах.

Храм оказался на окраине острога, и выходил он на полноводную Денницу. Серебряную гладь воды окутывал, словно шубой, серый туман, и не было понятно, где заканчивается небо, а где начинается твердь. Только чёткий кусочек берега, на котором и возвышался бревенчатый храм, огороженный высоким частоколом, висел, словно остров, в воздухе. Зарислава спешила за Пригодой, оглядывая грубые, каменистые очертания холма, резную дверь и тесовую крышу святилища, позади которой росла разлапистая изумрудная ель с посеревшим от сырости стволом. И запахом повеяло еловым с горьковатым привкусом дыма.

— Раньше здесь стояло открытое для неба капище Бога Световита, — начала вдруг Пригода, поглядев на травницу. — Его воздвигнул ещё Славер, чтобы оберегал земли, защищал от бед, невзгод да напастей всяких. А уж потом Гоенег вместе с остальными мужами поставил стены и кровлю. Мы-то тоже пришлые, из другого рода будем, из племени вергенов.

Зарислава оторвала взгляд от влажной, поросшей жухлой травой земли, с интересом поглядела на женщину.

— Да, — улыбнулась она чуть заметно, — мы с мужем с юга пришли. Если по реке Деннице, то месяц пути будет. Знали, что земли большие. Мы с Гоенегом — раньше-то он в своём племени слыл провидцем знатным — часто уходили от своего селения сначала на один, потом на два дня, а там и вовсе на седмицу уходили другим помогать. Потом, поразмыслив, задумали создать свою общину. Дал нам волхв Дамир благословение и отпустил с богами в путь, обживать новые места. Взяли пожитки, что могли унести так, и пошли вдоль реки. А река-то всё длинная, и ни конца ей ни края не было, так бы и дальше пошли к самому её истоку, — Пригода замолкла, посмотрев на сонную даль, окутанную рассветным маревом. — Но наткнулись на постройки. Здесь нас колдунья и встретила…

Дыхание Зариславы так и затаилось, но перебивать Пригоду не осмелилась.

— Разговорились мы до ночи, пришлось заночевать тут, а потом ещё ночку и ещё… пока не поняли с мужем, что наше это место, и жить боги призвали здесь. Место сильное, несмотря на то, что с виду неприветливое. Здесь и рыбы больше, и звери тянутся к стенам, и мысли дурные долго не задерживаются, — с прибауткой сказала женщина.

В самом деле, Зарислава уже и думать забыла о неприятности, случившейся между ней и Марибором. Даже смешными показались все переживания её. Вдохнула промозглого воздуха, и объяло долгожданное умиротворение. Рассказ Пригоды всё не отпускал Зариславу. Это надо же, сколько сил иметь нужно и отваги, чтобы самим из родных мест уйти. Не появись однажды Радмила на пороге дома, Зарислава ни в жизни не покинула бы волхву.

Мощная дверь с изогнутой ручкой возникла быстро перед ними. Зарислава спохватилась — хотелось разузнать, что за колдунья тут раньше жила.

«Узнает. Ещё будет время», — уняла она своё нетерпение.

Последовав за Пригодой, Зарислава оказалась во внутреннем дворике храма, где торчали из земли, как грибы-великаны, каменные глыбы с начертанными на них защитными рунами. Зарислава читать их не решилась — сперва бы осмотреться.

По обе стороны от главного входа врыты колья, на которых насажены рассохшиеся белые черепа коз, волов: считалось, что если человек со злыми помыслами ступает в храм, обереги эти не пропустят его. Жутко они смотрелись на фоне тёмного неба. Пустые глазницы так и утягивали в холодные глубины, от чего колкий холодок прошёлся меж лопатками.

Дверь в храм была открыта настежь, но на входе висел стёганный занавес из воловьей кожи. Ступив за тяжёлый влажный полог и поморщившись от холодных брызг, что слетели с потревоженного полотна, Зарислава оказалась в натопленном длинном помещении. Бок о бок они вошли вглубь, пройдя мимо резных столбов, под такими же резными расписными балками. Вошедшие нарушили уединение присутствующих здесь мужей. Среди них Зарислава сразу узнала местных старост. Они, завидев травницу, засобирались ещё охотливее, будто ожидали, когда явится новоиспечённая хозяйка острога. Не успела Зарислава оглянуться, как оказались внутри наедине с Пригодой. Бросив взгляд на кострище, травница подняла голову. За всполохами огня возвышались четыре высоких изваяния, среди которых травница сразу узнала богиню-пряху Макошь, покрытую цветастым полотном. У её ног лежали корзина зелёных яблок с бурыми боками, грозди рябины, веточки спелой брусники, поздние полевые цветы, и смесь сладко-горьких запахов заполняла помещение. Во главе возвышался и Световит, бог, озаряющий сияющей чистотой — он являлся главным среди остальных, и Зарислава кажется, начала понимать, почему: место здешнее было просторным, свободным, что даже по утрам сложно различить небо от земли на окоёме. Вездесущий бог творящей силы, этим он славился в народах. Там, откуда пришла Зарислава, он был едва ли не последним в окружении Сварога да Перуна, но Ветрия всегда втолковывала, что бог един, но проявление его богато. Какому бы божеству не поклонялся человек, он обращается к единому источнику всего сущего, богу Роду, родившему и небо, и землю, и всех живых существ. Зарислава вдруг вспомнила о колдунье, о которой упомянула Пригода, да так и не сказала, откуда та взялась. Повернулась, чтобы вызнать больше, но задумчивый вид жены волхва остановил её.

Пригода неподвижным взглядом наблюдала за мерцанием искр в очаге.

— Славер был суровым, но справедливым. Я хорошо его помню, хоть и было это почти двадцать зим назад. Когда в острог въехал князь Марибор, сердце моё едва не остановилось — сын очень похож на отца.

Значит, и тут такие же толки ходят о Славере, как и в Волдаре. Но так ли он был суров? Зарислава теперь сомневалась в том. Люди многое могли наговорить, придумать, не понимая истинных намерений князя. Ведь не мог человек с чёрствой душой так позаботиться о сыне, рождённом от простолюдинки, построить ему целый острог? Только тот, кто способен на душевное тепло, заботу, видно ни смотря ни на что думал о Мариборе. А ведь ей Марибор тоже показался суровым. Вспомнила, как она избегала его поначалу, как леденил душу его взгляд, и до сих пор обрывает дыхание. Разве могла она предположить, что он будет так опекать её, несмотря ни на что?

Пригода, будто очнувшись от далёких мыслей, сняла с лукошка рушник, вручила дары Зариславе.

— Ты тут похозяйничай, а мне нужно со старостой переговорить, пока далеко не ушёл. Сын его, мельник, обещался мешок муки привезти, а уже как второй день нету.

Зарислава только и успела, что рассеянно кивнуть, и Пригода оставила её одну. Травница почти не усомнилась в том, что староста — лишь отговорка, чтобы оставить её наедине с богами.

Дневной желтоватый свет на миг озарил храм, а потом всё погрузилось в колеблющиеся отблески костра, с шумом опустился полог за спиной. Сжимая в пальцах ручку лукошка и глядя в грозные глаза богов, Зарислава шагнула навстречу — уж выговориться ей было о чём. Вслушиваясь в треск поленьев в костре, в то как гудит, словно биение сердца, пламя, освещая грубые резные лики и потолочные балки, Зарислава согнулась в поясе, отдавая богам земной поклон…

Глава 12. Загадки судьбы

Марибор вышел на порог крыльца, щуря глаза от мороси, что залетала под кровлю. Положив ладони на брусья, он поднял голову, вглядываясь в беспросветные, бурлящие ненастьем тучи. Где-то над головой, на кровле, каркали с бульканьем вороны, напомнив Марибору странный сон.

Неспокойная выдалась ночка.

Марибор опустил взгляд. На кистях дрожали капли влаги, собираясь вместе, стекали ручейками. Голова раскалывалась и утихать, похоже, не собиралась, а потому какой смысл отлёживаться, коли и так весь день коту под хвост. Всё больше злился на себя, что застал Зариславу врасплох — не думал, что она в этот раз так растревожится. Он горько хмыкнул — ушёл не солоно нахлебавшись.

Что так терзает её? Почему не может принять решения, ведь всё и близилось к тому. «Чем ближе к огню, тем сильнее сопротивление», — с горечью подумал Марибор.

Слишком всё становилось сложным и запутанным. Он сжал кулаки так, что те хрустнули, осердясь, отринул мысли, кои шатали его твёрдость, что он воздвигал всю свою жизнь. Верно, терпение его истлело. Скорее бы колдунья явилась, она-то должна прояснить, подсказать, что ему делать с этим, как поступить дальше. Надо ждать. Снова ждать. Похоже, это стало его проклятием. После смерти матери он ждал, когда окрепнет и сможет покинуть колдунью да вернуться в княжество. Потом он ждал, когда родичи примут его и начнут более-менее доверять. Дальше он ждал случая, когда подойдёт время для исполнения мести. Но тогда это было холодное расчётливое ожидание. Теперь же, в ожидании согласия травницы, внутри всё выворачивалось наизнанку.

Разжав пальцы, он неспешно пошёл вниз по ступенькам. Спустившись по длинной, изломанной, крытой лестнице, пройдя переход, Марибор вышел прямо во двор.

Казалось, народу прихлынуло ещё больше. Гоенег, сохраняя спокойствие, наблюдал за происходящим, и только густой дым скрывал его фигуру, облачённую в светлое одеяние, и делал волхва изредка невидимым. Таким же немым, но почитающим взглядом он встретил Марибора и едва заметно кивнул, одобряя, что тот вернулся. Впрочем, Марибору не нужно было ничьё одобрение, он пришёл сюда по собственному желанию, однако отдавал должное старцу, испытывая глубокое уважение.

На ристалище продолжались сражения, только вместо князя теперь выступал Стемир, проверяя молодого юнца с русыми вихрами. Паренёк, хоть по сравнению с тяжеловесным Стемиром и выглядел диким оленёнком, весьма не дурно обращался с полуторным оружием, ловко извиваясь, отражая один за другим удары сотника. Вот только слишком торопился юнец, расходуя попусту свои силы излишней порывистостью и распылённостью. И там, где нужно было перевести дух да осознать силы противника, он наступал.

Толпа, увлечённая поединком, следила за противниками, столь не равными по силе и возрасту, и никто не заметил появления князя. И хорошо. Заруба, первым завидев его, нахмурился, укоризненно покачал головой, разглядывая его голову, теперь повязанную. Что ж, Улебу повезло больше — он приземлился куда удачнее, нежели Марибор, а потому отделался только лёгким ушибом колен.

Не успел князь приблизиться к воеводе, подступил и Улеб, смотря по-щенячьи виновато, насупился, и казалось, такое поведение не пристало крепкому детине. Куда делась горделивая осанка?

— Прости, князь, я не нарочно. Так получилось.

— Не нарочно он, — не сдержавшись, фыркнул Заруба, — И кто ж родил такое горе? Такому увальню только соху держать, пользы и то больше будет, а так всех мне тут парней перекалечишь.

Улеба только ещё ниже понурил голову, ссутулившись, опустил взгляд.

Заруба, конечно, погорячился в словах, но его тоже можно было понять, ему с парнем об обок сражаться, коли что.

— Да ладно уж. С кем не бывает, сноровку можно выработать. Заруба, принимай первого бойца.

Улеба поднял голову, глаза его так и просияли. Воевода с недоверием покосился на него, сомневаясь в том, что неуклюжесть чем-то можно поправить.

— Спасибо, князь.

Воевода кашлянул в кулак, но возражать не стал, похлопав парня по предплечью, указал ему держаться рядом.

Марибор глянул на ристалище, где толпа всё плотнее сжимала кольцо вокруг бойцов, с напряжением наблюдая за поединком, который всё никак не заканчивался.

Стемир уж верно измотан был порядком, но не отступал. И парень тот, верно, не знал устали, и рубаха его, пропитанная потом и влагой от мороси, которая всё никак не прекращалась, облепляла гибкое, слепленное из жилистых мышц тело. Юнец явно откуда-то имел навыки ратного промысла.

— Кто такой? — спросил Марибор Зарубу.

— Всеволод. Парню только почитай восемнадцатая зима будет.

Звон стали ненадолго прервал Зарубу.

— Отец его, охотник, в лесу сгинул пять зим назад. Суровое испытание на долю парня выпало, по всему видно, потеря только укрепила дух, — сказал Заруба с задумчивостью.

Марибор, глянув на тысяцкого, направился к ристалищу. Двор уже был весь истоптан, только комья грязи и летели из-под сапог Всеволода и Стемира. Появление князя хоть и взволновало мужей, но не остановили схватку, пришлось поднять руку, давая знак заканчивать бой.

Меч Стемира опустился первым — он старший и более выдержан, нежели новичок. Грудь его вздымалась от тяжёлого дыхания, он протянул руку парню, и тот пожал её в знак того, что обид между ними не возникло. Всеволод же дышал так, будто и не вертелся сейчас, как волчок, отражая тяжеловесные удары сотника. Волосы взмокли от мглы, глаза, зеленовато-серые, будто пасмурное утреннее небо, сверкали, как клинок, что сжимал он в ладони.

— Умаял, — признал Стемир. — Упрямства — хоть ковшом вычерпывай, — сотник сорвал с ограды ристалища полотно, отёр лицо, шею.

То ли похвалил сотник, то ли поругал, не разберёшь, но лицо Всеволода нисколько не изменилось. В отличие от Улебы, он не ждал чьего-либо одобрения.

— Значит, сын охотника? — спросил Марибор, забирая из рук юнца меч.

Всеволод кивнул.

Собравшиеся мужчины обступили, с любопытством вслушиваясь в разговор, одобрительно хлопали мальчишку по плечу. Любопытство жгло Марибора, но продолжать вести задушевные беседы не желал при всех, лучше расспросить потом, откуда у него такие навыки.

— Ты принят, — только и сказал Марибор, возвращая оружие Стемиру.

Парень столько поджал губы, слегка склонил голову в знак признательности.

— Благодарю, — вымолвил он так, будто это его нисколько не удивило. Слишком самоуверен, что ж, неплохое качество для воина, лишь бы оно не превосходило других.

Всеволод прямо посмотрел в глаза, и Марибор, сам того не замышляя, протянул руку. Парень на миг растерялся, но всего лишь на миг, и лицо его приобрело прежнее равнодушно-спокойное выражение. Ладонь его на запястье оказалась горячей, но отчего-то почудилась родной. И Марибор лишь немного с запозданием понял, как только выпустил руку, что Всеволод уж слишком напоминал его в юности. Такой же своевольный, и не в меру упрямый.

— Ступай к Улебу, и вместе держитесь, сегодня вернётесь по домам не скоро. Если вернётесь. Уж не знаю, что для вас воевода подготовит, — сказал Марибор, обратив на Зарубу смеющийся взгляд.

— Как скажешь, князь, — принял Всеволод со всей серьёзностью его ответ, подняв голову, оставаясь непоколебимо-спокойным.

Оставшийся день пролетел на ристалище. Солнце уже клонилось к окоёму, толпа верно и уверенно редела, заметно приросло дружинников под крылья Зарубы и Стемира, проверявших поочередно каждого в поединке. Верно уже валились с ног, да и Марибор с трудом держался, голова не переставала ни на миг его беспокоить. Время от времени занимали мысли о Зариславе. Теперь не мог тревожить её, ненароком отпугнёт ещё больше, а этого он боялся, как мерин — ужа. Она быстро бы сняла с него неуёмную боль, но Боги устроили по-иному его день с самого утра.

Гоенег, что не покидал места у костра, испарился и больше не захаживал на ристалище, однако сыновья его терпеливо ждали своей очереди наравне со всеми.

К концу дня выяснилось, что из сотни мужчин к воинскому ремеслу были готовы семьдесят, из них полсотни, за которыми чувствовалась уверенность и надёжность, их не стыдно и в рать поставить в первые ряды. Остальным сулило много и усердно обучаться управляться с оружием ловчее. Малую толику составляли ещё совсем молодые юнцы, которые шли на обучение в прислужники.

Окинув уставших от длинного, тяжелого дня мужей, Марибор остался доволен — всё же лучше, чем ничего. С тем количеством, что есть, можно вполне и небольшие походы замыслить. Остальные подтянутся из ближних весей со временем. Оставалось только ждать.

«Ждать».

Разделив выбранных воинов по старшинству, Марибор сразу отобрал двоих отроков, которым только и намечалось по тринадцатой зиме. Им сулит справляться с подсобными делами да быть на побегушках у воевод, но, несмотря на такую неприметную участь, им повезло куда больше. У них есть возможность в самом княжьем тереме обучаться всякому мастерству, и, когда настанет срок перейти в дружину, они будут хорошо подготовлены. Конечно, это будет зависеть от того, насколько пожелает того отрок, а то, может, и понравится так в прислужниках и ходить. Что ж, для тех жизнь станет без бед под защитой, в тепле и сытости, даже семьёй обзавестись смогут, да только дети их так же останутся прислуживать другим. Таков порядок, существующий уж много веков.

Старших кметей Заруба оставил под своё попечительство, не забыв и сыновей волхва — Велебу и Трияна. Младших забрал Стемир, в том числе и Всеволода. К отрокам его уж грешно было причислять, тем более, с такими умениями.

Обряд в посвящение пройдёт позже. По обычаю, месяц воин должен показывать себя в службе, пройти испытания, только потом принять от князя меч. Пока Гоенег давал благословение богов, в дружинной избе во всю длину сдвинули столы для того, чтобы разместилась сотня мужчин. Стол, ясное дело, собрали для того, чтобы распить братину, приобщиться к теперь уже большой «семье», посидеть рядом плечом к плечу, потолковать.

Вести пронзительные речи Марибору никогда не предоставлялся случай, а потому он обошёлся коротким напутствием на славную и верную долголетнюю службу, пустив братину по кругу.

Блеснул за окном последний алый отсвет заката, и, несмотря на то, что в стенах сделалось от множества дыханий душно, избу сразу поглотили холодные тени, прихватил пальцы холод — всё ж здесь пока не топили.

Заруба о чём-то переговаривался с новоиспечёнными, отвечая на бесконечные вопросы мужей. Стемир, усадив рядом с собой Всеволода, неспеша потягивал мёд, уставившись задумчиво в пламя свечи, вслушиваясь в гул, который подняли парни.

Всеволод так же молчал, в разговор не вовлекался, а всё поглядывал на других, изучал. И снова напомнил Марибору прошлого себя. Он точно так же вёл себя за пирами, кои устраивал его брат Горислав, так же отстранённо наблюдал за всеми, а другие не подозревали, что внутри отрока зреет лютая ненависть ко всем тем, кто был так или иначе причастен к смерти матери. Всех, кто был связан с Гориславом, Марибор заочно считал врагами. Скованный бронёй неверия, вспыльчивый, спесивый, ещё не желающий разбираться в чувствах, поступках других, готовый выдрать глотку каждому, кто пойдёт против него. Таким он был, и если бы не воспитание Творимира… Как бы Чародуша ни убеждала его, что старик только навредил ему, а всё же при нём много пользы было. Он взрастил волю и дух, научил смирению и терпению, и только благодаря этому Марибор выжил. И стоило в его жизни появиться девице, которую он возжелал сделать своей, в нём начались изменения, и сам он не мог распознать, что именно происходит с ним, и способность, о которой он до какого-то мига и не помнил, дала о себе знать.

Связано ли это как то с Зариславой, Марибор не мог понять, но чуял, что всё не просто так, что-то должно случиться.

«Понять бы, что?»

Не об этом ли упомянула намедни Зарислава? Она ведь тоже почуяла перемены, но что может ещё случиться?

Червь сомнения сидел глубоко, время от времени напоминая Марибору, что не всё так гладко, как кажется на первый взгляд.

— Князь, — услышал он голос Вратко, не сразу ощутил, как Зарубра, положив ему руку на плечо, потрепал.

— Князь! — позвал Заруба. — Тебя ожидают у храма.

Марибор перевёл взгляд на воеводу, тот согласно кивнул, мол, иди, я справлюсь дальше сам. Поднявшись, превозмогая гудящую боль в голове, к которой он за целый день привык, пошёл к выходу.

— Вратко, не провожай меня, — остановил он кметя, как только заметил, что тот следует за ним. — Лучше помоги Зарубе.

— Воля твоя, — отозвался кметь и, развернувшись, побежал обратно в избу.

Марибор поднял глаза. Кое-где были видны просветы — холодные озёра в сизом, тающем в вечерних сумерках небе. За целый день земля не просохла, да к тому же пасмурно. Похоже, матушка-осень решила наступить раньше обычного, предвещая суровую зиму.

«Марёна не упускает своего случая погулять на широкую ногу».

Марибор и не заметил, что шаг становится всё быстрее. Каким-то чудом схлынула головная боль, и князь теперь слышал не гудящий звон, а хруст сухой травы под ногами. Миновав постройки, он вышел на окраину острога и пошёл по натоптанной людьми тропке, коих было много, но все они вели к одному месту — храму на холме, и с высоты, верно, напоминали паутину. Поднимались ввысь клубы дыма. Но вокруг никого, пусто.

Марибор нахмурился — Зарислава слишком припозднилась. Пусть храм — место священное, но девице разгуливать по ночам не пристало. В грудь толкнулось волнение. Быть может, она желает отдать обручье под взорами Богов? Однако стоило ему приблизиться ещё на пару вёрст, он почуял до боли знакомый запах и с разочарованием понял, что внутри храма его ждала вовсе не травница. Но, в то же время порадовался приходу Чародуши. Не успел он подойти ко входу, в ворота вышла низкая женская фигура.

— Хвала присветлой матери, — встретила его радушным и чуть тревожным возгласом Чародуша.

— Я уж думал, ты так и не вернёшься, — отозвался Марибор, приблизившись.

— Как же я могу.

Колдунья оглядела Марибора так, как оглядывает мать своего сына, когда видит его после долгой разлуки. Впрочем, Марибор мог ошибиться, он не знал таких встреч в своей жизни, а если что и испытывал, то память навсегда заперла это под пудовыми замками, ключи от которых он потерял безвозвратно.

Колдунья обеспокоенно оглядела голову воспитанника.

— Что с тобой случилось?

— Ерунда, — отмахнулся Марибор, разглядывая, казалось, помолодевшее за время неведения лицо Чародуши, гадая, как ей удаётся сбросить с себя лета.

— Значит, ты знала обо всём этом и молчала? — сорвалось с уст Марибора — совсем не то, что он желал спросить в первую очередь.

Чародуша вытянула шею, вглядываясь в туманное марево — не подслушивает ли их кто.

— Пойдём, здесь не самое тихое место для разговоров, да простят меня Светлые Боги.

Повела колдунья вовсе не в острог, а всё дальше от храма и от самого мыса, устремляясь к чаще.

Остановившись перед высившимися и чуть кренившимися на ветру соснами, она воздела руку, сложив пальцы в замысловатый знак, резким движением начертала в воздухе какой-то символ. Сколько Марибор знал колдунью, а такой знак впервые видел. Однако вопросов не стал задавать, молча последовав за ней.

Вскоре, пойдя сквозь заросли ольхи и клюквы, они вышли к низкой избе. Из щелей между ставен сочился свет — к удивлению Марибора, горел светец, озаряя часть невысокого порога. Значит, вот куда она так надолго уходила, — понял Марибор и снова промолчал. Пусть колдунья сама обо всём расскажет, уж теперь времени у них для этого предостаточно. И он готов был слушать её хоть до зари.

Прежде чем войти внутрь, Марибор обернулся. Лес чернел неприступной стеной, ухала в нём неясыть. Сегодня он в острог не вернётся, одно тревожило — Зарислава осталась одна.

— Проходи, садись, — пригласила колдунья, впуская Марибора в маленькую горницу, в которой что и могло разместиться, так это стол, скамьи да небольшая печь с палатью для сна, завешенная шторкой. По натопленной печи и горевшим светцам Марибор понял, что колдунья вернулась уже давно. Видимо, не стала тревожить его, отрывать важных дел, дождалась вечерни.

Сняв кожух и опустившись на скамью, Марибор пронаблюдал как Чародуша, сняв с печи чугунок, поставила его на стол, помешав деревянной ложкой отвар. По горнице сразу разнёсся запах ежевики и чего-то ещё, Марибор так и не догадался, чего именно, и с чем можно было сравнить этот аромат.

— Так и чуяла, что с тобой неприятность случилась, — глянула она на голову Марибора, сокрушённо покачивая седой головой.

Влив в чару снадобье, она сдунула с него пар и быстро нашептала что-то — только по движениям губ Марибор понял, что заговор.

— Пей, — вручила она. — Отвечу тебе на то, на что могу ответить, поведаю то, чему пришло время быть тебе поведанным, — сказала она, дожидаясь, когда Марибор сделает хоть один глоток, совсем как раньше, когда он жил у неё.

— А задержалась потому, что лес не отпускал, — сказала колдунья как бы в оправдание.

Марибор глянул на неё поверх чары.

— Гоенег знает о твоём приходе?

— Не знает. Не успела ним потолковать, — Чародуша присела на другой край стала, положив на него локти, внимательно оглядела Марибора.

— Поди, как две седмицы мы с тобой не виделись.

— Но теперь-то часто будем встречаться.

Колдунья немного отодвинулась от стола.

— Волдар я бросить не могу, там тоже моя сила, частичка меня.

— Значит на два «дома» будешь жить?

Чародуша плотно сжала губы, совсем отодвинувшись от стола, почему-то слова Марибора она восприняла, как укор. Хотя он вполне мог её понять. Хотела бы остаться на одном месте, да долг перед богами тянет.

— Много вопросов скопилось у меня, — сказал Марибор, не затягивая время, отпивая отвар, обжигая язык. — Скажи мне, как отличить вещий сон от обычной суетной тревоги?

Колдунья насторожилась, в лице изменилась.

— Мне снился Творимир, — добавил, не промедляя, князь.

— Иногда вещие птицы приносят на крыльях сны о том, чего нужно остерегаться в яви, показывая, что можно изменить, чтобы не случилась беда.

— Значит, всё же поспешил, — проговорил он, мрачнея.

Чародуша удивлённо приподняла светлые брови, придвинулась.

— В чём поспешил? — спросила она. Зеленовато-серые, словно дым от костра, глаза въелись в Марибора, простреливая его насквозь.

Князь выдержал.

Наконец, Чародуша расслабилась, опустились плечи.

— Ты связал с ней узы до обручения и клятвы верности перед Богами?

— Ты же знаешь, что для меня нет никаких законов, я сам решаю, что мне делать.

Колдунья только наградила его неодобрительным взглядом.

— Есть вещи, которые умом не понять. Поступая против них, ты теряешь силы, но в согласии обретаешь мощь.

— Почему она не хочет отдать мне обручье? — не вытерпел Марибор.

Помолчав, Чародуша, поднялась, сняла с петли чашу и влила себе отвара — знать разговор будет долгий. Марибор терпеливо ждал, хоть это и давалось с трудом.

— Она не знает своего прошлого, и каждое решение даётся ей тяжело. Ни в чём не уверенная, боится, боится своего дара, о котором она узнала совсем недавно.

Марибор не стал углубляться в то, откуда всё это знает Чародуша, но её слова вызвали смутную тревогу.

— Она говорила об этом. И как помочь ей?

Чародуша покачало головой.

— Никак. Только ждать.

Марибор посмотрел на Чародушу тяжёлым взглядом.

— Это её судьба, и влиять я никак не могу.

— Слишком много загадок, — выдохнул устало Марибор, но утомление было скорее от непосильности что-либо сделать, решить задачи, уготовленные судьбой, от желания справиться с ними и свободно вдохнуть.

Впервые Марибор пожелал этого так сильно, что самому удивительно стало, какие перемены произошли в нём за столь короткий срок. Раньше его, ослеплённого местью, личная судьба и жизнь мало волновали, что говорить о других, а теперь он готов отдать если не всё, то многое, чтобы разобраться в том клубке загадок, что отмерил на его долю Творимир.

«Я призвал тебя явиться в жизнь», — верно, так оно и было, раз до сих пор, уже сколько времени прошло от дня гибели, Марибор испытывал если не страх, то холодную настороженность. Волхв держал его в вечном напряжении, иногда казалось, что это он управляет им, и сам Марибор был где-то на задворках своего разума, ожидая, пока старик свершит то, что задумал. Может быть, желание мстить — не его истинное желание, но странное дело, больше он не испытывал той ненависти и вражды к Гориславу. Пусть даже он и причастен был к смерти матери, сейчас это казалось таким далёким, как будто из другой жизни.

— Кто я, что волхв вытащил меня из мира, куда уходят мёртвые? — спросил Марибор вслух. — Творимир говорил о моих знаках, расскажи мне о них подробнее, — потребовал он от колдуньи.

Чародуша, которая до того мига попивала ягодный отвар, позволяя Марибору самому обдумать всё, подняла на него глаза.

— Хорошо, — согласилась она, понимая, что отмалчиваться уже больше невозможно. — Заклятые руны были на твоём теле с трёхлетнего возраста.

Сказала, словно обухом по голове, даже в затылке сызнова застучала боль.

— Ты просто не помнишь об этом. Творимир… на краде вместе с проклятием стёр твою память. Не всё, — уточнила колдунья. — Только то светлое, что было с тобой. Волхв очерствил твою душу на предсмертном издыхание, выпив жизненные токи. Если бы ты не присутствовал там, на краде, возможно его проклятие не так сильно коснулось бы тебя.

— Постой, хочешь сказать, до пятнадцати зим я не замечал символы?

— Не сосем так. Ты видел их, знал, что это творение рук волхва. Это его сила, и она была запутана и сплетена так, что после его смерти сила обернулась в проклятие, уничтожающее тебя. Мне пришлось поверх этих знаков нанести другие, ослабевающие влияние этих заклятий, поэтому после в твоей памяти отпечаталось, будто бы это я нанесла их. Нанесла для того, чтобы они защищали тебя, но защищали они не от окружающих, хотя и это доля правды, а от самого себя, от самоуничтожения.

Боль теперь застучала в висках, будто молоты о наковальню.

— Творимир хотел вырастить воина, имеющего силу богов, но силу тёмную. Не значит, что плохую или злую, но оступись ты однажды, она стала бы разрушающей. А для того, чтобы не оступиться, волхв и учил тебя выдержке и всем тем качествам, которые Славер бы не смог тебе дать, живи ты у него под боком. У него просто на тебя не было времени.

При звуке имени князя внутри Марибора всё перевернулось.

Чародуша продолжила говорить тихо, почти шёпотом.

— На того, кто имеет силу, равную силе богов, всегда возлагается больше ответственности, нет права на ошибку. Ты их совершил очень много, но в том не только твоя вина, хотя и твоя отчасти тоже.

— Что ещё стёрлось из моей памяти? — сухо спросил Марибор, окончательно перестав понимать колдунью, неподвижно глядя ей в серо-зелёные глаза.

— То, что отец твой, князь Славер, тебя очень любил.

А вот в это поверить было крайне сложно. И это колдунья прекрасно знала, но на этот раз не отступила, продолжив:

— Потому, что ты был очень похож на него. Не только внешне, но и нравом, в тебе большая доля его крови. Даже старший, Горислав, люто ревновал его к тебе, отсюда и страшная неприязнь была с его стороны и со стороны Дамиры, жены Славера, поэтому они замыслили расправу, потому как думали, что князь сделает тебя своим преемником. Он однажды имел неосторожность объявить об этом на пиру, на одном из главных праздников зимнего солнцестояния.

Марибор вспомнил, что когда-то Славер пытался забрать его в детинец, где он прожил всего лишь месяц, тогда он и узнал всю горечь своего существования, каждый, кто встречался ему, говорили, что он байстрюк.

— Ведица потом долго злилась на Славера за то, что он нарушил договор, — продолжила колдунья. — Он обещал не заявлять на своего сына права, не забирать тебя к себе. В конечном счёте это обратилось бедой для всех.

— Глупо это всё, — процедил Марибор, чувствуя, как внутри всё распирает от злости.

— Это теперь, со стороны, можно судить о том, но тогда каждый имел свою правду.

— И что теперь? Теперь этих знаков — ни твоих, ни Творимира — нет на моей коже, вестимо мне, их забрали степняки, как славный трофей, и, верно, повесили на один из своих стягов, — с горькой ухмылкой сказал он.

Чародуша вдохнула тяжело, поглядев в опустевшую чашу, отставила её, погладила столешницу, будто смахивая невидимые крошки со стола.

— Теперь настало новое время, в котором ты либо выживешь, избавившись от нелюдской силы, либо уйдёшь в мир теней.

Догадываться не было надобности, что имела в виду Чародуша, и так ясно — исходом станет смерть.

— Но ты хоть и наделён нечеловеческой силой, всё же родился от смертной женщины, пусть и ведьмы, и отец твой, Славер, из древнего рода, что тянется от стародавних времён. Славер и его отец, и твой дед пришли в северные земли с холодных морей, из племени даверов, хотя молва о том уж не говорит, но это так. Ведица из весей Волдара, племени тоже древнего, прожившего у реки, почитай, не один век.

— К чему ты завела этот разговор, колдунья? Как эти знания помогут мне выжить?

— Ты избавился от власти волхва, избавившись от этих знаков, но твоя нить жизни в руках Макоши, богини судьбы, она теперь решает, жить тебе, или нет. Она шлёт тебе испытания, которые ты либо пройдёшь, либо… сгинешь и уйдёшь туда, откуда пришёл. Молись своим прадедам спасти тебя.

— Так, кто я? Почему волхв выбрал именно меня, мою душу? Почему ты мне не рассказала об этом раньше, когда нашла меня?! — вспылил Марибор, теряя терпение.

В груди так и лютовала буря.

— Ты думаешь, я бы не сделала этого раньше? На тебе было заклятие Творимира, я знала, что оно спадёт, но когда и как, то мне было сокрыто. Терпеливо ждала. А правда погубила бы тебя, навредив всем вокруг, узнай ты об этом раньше. Не всё зависит от меня, есть законы, которые неподвластны самой жизни, не то, что простому смертному, — снизила тон колдунья, что на неё совершенно не было похоже.

И как бы внутри ни раскалывалось всё на ледяные осколки, пришлось согласиться с ней. Наверное, нелегко молчать, видя как другие в муках страдают.

— Подошло твоё время узнать о своём прошлом. Услышь ты об этом ранее, бог весть к чему бы это всё привело.

— Тогда, — нахмурился Марибор, — по твоим словам, вся моя жизнь уже предопределена и нет смысла барахтаться, как рыба на берегу.

— Смысл в том, что выбор всегда остаётся за тобой. Захочешь стать выброшенный рыбой на берегу, воля твоя, но если желаешь иного, если желаешь стать хозяином своей судьбы, изъяви на то волю пред богами, Творимиром, отцом, — заключила Чародуша. — Но для этого нужна вера, и найдёшь ты её в своём роде.

— Как бы ты мне ни рассказывала, а верить в то, что Славер в самом деле желал мне добра, невозможно, — заключил, он унимаясь.

Пусть его и начали преследовать воспоминания о прошлом, внутри Марибор по-прежнему ощущал лютую неприязнь.

— Я не могу его принять.

— Попробуй.

— Это невозможно, — чуть резе ответил Марибор, пронзая холодным взглядом колдунью.

— Для этого нужно, чтобы ты вспомнил своё прошлое.

— Я пытался.

Марибор вспомнил вдруг свой сон и предупреждения волхва.

— Меня не пускает туда Творимир.

Теперь пришёл черёд хмуриться Чародуше.

— Нужно попытаться ещё, я помогу тебе.

Марибор долго посмотрел на колдунью, от недоброго предчувствия сердце толкнулось в груди, разливая жидкий огонь по венам. Как она могла помочь, Марибор знал: испытал однажды на себе, но даже если вспомнит, изменит ли это что-то?!

Марибор сжал кулаки, твёрдо кивнул.

— Скажи мне только вот ещё что: почему боги выбрали для меня именно травницу?

— В нужный срок узнаешь, — только и сказала колдунья, поднимаясь со своего места.

Впрочем, он и не ждал ответа. Марибор взглянул в окно, за которым царила тьма кромешная. Понадеялся на то, что Вратко скажет, куда он подевался, и его никто не схватится искать.

Время пошло медленнее. Чродуша хлопотала у печи, варила для него отвар, изредка поглядывая его сторону. В голове так и мельтешили наперебой беспокойные мысли. С одной стороны всё, что он услышал, казалась небылицей, ерундой, про эти все символы, заклятия, наветы волхва, ссоры жён волдаровского княжества, но с другой — слишком много совпадений, не поверить в которые, было невозможно.

Марибор вытянулся, когда перед ним оказался ковш с отваром.

— Пей и ложись, ныне тебе будут сниться необычные сны, — сказала Чародуша, слегка улыбаясь.

Только Марибору совершенно не было от того радостно, он не верил, что после его отношение к Славеру как-либо изменится. Князь предал его, покрыв преступление своей жены.

«Он выгораживал Ладанегу и Дамиру, скрывая их скверное преступление. И, верно, потому, что любил свою жену и матушку…» — вспомнил Марибор слова Данияра, сказанные им на сходе. Выходит, что Славер и Ведицу не любил, а любил Дамиру, выбрав оберегать честь княгини. Нет, с этим он никак не мог смириться.

Марибор ощутил, как вскипает, и хотел, было, отказаться от затеи познать прошлое, но что-то его подтолкнуло в последний миг. Он протянул руки к ковшу. Видя своё отражение в воде, Марибор поднёс ковш к устам, испив совершенно безвкусной тёплой воды.

Колдунья убрала всё со стола, зажгла ещё один масляный светец, в горнице сразу стало намного ярче.

— Я буду рядом, коли что, — вышла на улицу.

Марибор посмотрел ей в след, оставшись в обволакивающей тишине. Посидев так ещё немного, он поднялся со скамьи и, пройдя к стене, опустился на узкую лавку. Прилёг на бок, стараясь не тревожить ушиб на затылке, закрыл глаза. Боль в голове отступила незаметно, но, то ли усталость дня, то ли действие воды постепенно погружали его в забытье. Изредка Марибор выныривал из вязкого сна, на мгновение открывая глаза, но видел лишь утопающую в золотистом мягком свете пустующую горницу. Он провалился в глубокий зыбкий сон

Глава 13. Старица

Когда Зарислава поутру открыла глаза, Малюты не выискалось рядом. Знать была занята чем-то важным, обычно девочка приходила едва ли не до зари. Поднявшись с постели, травница в тишине умылась. Прохладная вода взбодрила, смывая липкий пот. Не успела облачиться в платье, прибежала и помощница.

Малюту взяла оторопь, когда та увидела пробудившуюся хозяйку и девочка, верно, смутилась, ожидая, что Зарислава выкажет недовольство её отсутствием в нужное время.

— Прости, хозяйка, что не поспела, — сказала она, виновато склонив белокурую голову.

Зарислава глянула на неё. Золотистые, большие, как у оленёнка, глаза искрились радостью, и девочка, как могла, скрывала её. И сразу можно было догадаться, что за причина заставила Малюта светиться и ликовать. Сдержав улыбку, травница спросила:

— Приняли жениха твоего, Всеволода?

Малюта раскрыла было рот, чтобы говорить, но, сдержав плескавшие через край чувства, спокойно ответила:

— Да, принял князь. Дайте боги ему доброго здоровья.

Зарислава протянула руку, взяв со спинки стула широкий нитяной пояс. Малюта тут же подоспела, помогая опоясаться, хоть это было и без надобности. Потом подсучилась переплести ей и косу.

— Сюда принести утреннюю трапезу или внизу девкам велеть накрыть?

От такого вопроса Зарислава даже обернулась. Малюта чуть не выронила косу, в нерешительности смотрела на неё, пытаясь понять, что сказала не то.

— А что же, Марибор разве не стал утренничать?

— Прости хозяйка, не упредила. Князь в тереме не появлялся со вчерашнего вечера, никто его пока не видел, — рассеянно и уже не так уверенно ответила Малюта, но тут же добавила: — Вратко вчера упредил, что гостья явилась к нему. Знамо, с ней он до сих пор.

Зариславу как ушатом ледяной водой окатили. Она опустила глаза, наконец, выдохнув, повернулась обратно, уставившись пустым взглядом в своё отражение, а мысли так и заметались в голове одна жгучей другой.

— Что же за гостья?

— Не ведаю, хозяйка, её почитай никто не видел, а князя уже с самого утра все разыскивают, порог весь обили.

— Что же ты меня не разбудила? В первую очередь должна была сказать.

— Не хотелось тревожить, да и никто из них не просил о том.

Зарислава сжала подрагивающие пальцы, сердце покрылось скрипучим льдом негодования. Сделала вдох-выдох, поняла, что зря накинулась на Малюту, та не виновата, что Марибор ушёл, никому ничего не сказав.

— А Пригода где?

— Ещё не сталкивалась с ней.

Внутри свернулось тугой змеёй нехорошего предчувствия, и подкатившая дурнота к горлу привела врасплох. Что это за гостья? Откуда пришла? Зарислава коротко глянула на помощницу. Та сжимала в тонких пальцах гребень, не решалась даже головы поднять. Ждать от Малюты ответов было бессмысленно, девочка вряд ли что-то знает ещё.

Как ни в чём не бывало, Зарислава продолжила собираться дальше, но дурные мысли всё вкрадывались в голову, тревожили.

— Не накрывай на стол. Есть я не буду, — взявшись за ручку, Зарислава вышла за дверь, оставив Малюту.

Нужно разыскать Вратко да разузнать и у тысяцкого, может, они знают больше.

Спустившись вниз, она оказалась в пустой горнице. Из распахнутых ставень потоком лился воздух, заполняя хоромину свежим речным запахом. На улице по-прежнему беспросветно хмурило. Тучи медленно тянулись над лесистыми кряжами, будто пузатые ладьи, плотные, набитые и сонные. Просторы, погружённые в серую хмарь, замерли, не издавал ни единых звуков и острог, всё виделось будто через мутное стекло. Так было и внутри — муторно и беспокойно. Похоже, ясного дня так и не наступит. Взгляд случайно упёрся в запертые двустворчатые двери, ведущую в покои Марибора. Зарислава поёжилась от того чувства, что за ними темно и пусто. В последний раз они не совсем мирно расстались, и это невыносимо тяготило. Тревога, как бы Зарислава ни оставалась к ней глухой, что болото, поглощало, стоило уцепиться за её край.

Пройдя мимо темнеющих дверей, ведущих в холодные клети, Зарислава вышла на уличную лестницу. Тут до слуха вдруг докатились мужские голоса, а потом раздался звон стали, который ввёл травницу в ледяное оцепенение. Пригвождённая к порогу, она затаила дыхание, пальцы судорожно вцепились в брусья. Голоса доносились не с площади, а с внутреннего двора. Зарислава развернулась и быстрым шагом пошла по длинному крыльцу в сторону детинца. Спустилась со второго яруса, и перед ней распростёрся просторный двор, огороженный высокими, в две сажени, бревенчатыми стенами. Оказалось, волноваться было незачем. На площадке толпились мужи, во главе их высился, как огромный медведь, Заруба, рядом — Стемир. Воины о чём-то рассуждали, кто-то просто в стороне махал мечами, верно, разминаясь. Ничего опасного. Зарислава бегло осмотрела всех, выискивая среди кметей Марибора. Напрасно, его с ними не оказалось.

Собравшись с духом, спустилась с крыльца. Здесь она была только однажды, когда показывала чернавкам их места, и ещё толком не успела осмотреться, да и что девке делать в мужской стороне?

Зарислава замерла в воротах. Не решилась прерывать Зарубу да привлекать внимание остальных. Нырнула в тень навеса, так и оставшаяся никем не замеченной, прошла к ограде ристалища, где были разбросаны брёвна и расставлены тут и там скамьи. Выжидающе наблюдала за воинами. В нетерпении скользила взглядом то к одному, то к другому. Все они были разных возрастов, но как на подбор имели тёмно-русые, мышиного цвета волосы, немного острые черты лица, присуще племени вергенов, чьи корни уходили бог весть в какую древность. И различия между воинами Волдара и сынами племени вергенов были очень заметны. Последние имели более грубые и суровые черты, явно очерченные скулы, высокий рост.

Ожидание затягивалось. Крыша навеса скрипела. Глухо доносился клёкот орлов над головой, изредка разбавляя переговоры мужчин. Может, напрасно сейчас пришла? Похоже, расходиться никто не собирается, надолго затеялся сход.

— Ждёшь кого?

Зарислава едва не вздрогнула от неожиданности.

За спиной стоял молодой парень, который если и был старше Малюты, то не намного. Как у всех вергенов, у него были мужественно очерченные скулы, ещё не загустевшие усы проступали над верхней губой. Мягкий и наблюдательный взгляд непринуждённо изучал травницу. Его серые глаза имели зеленоватый оттенок, не отталкивали. Зарислава удивилась, что такой густой голос мог принадлежать юнцу. И как не заметила его сразу? По-видимому, он притаился тут уже давно.

— Жду, — ответила, чуть помедлив, она.

— Князь ещё не появлялся в детинце, — юноша скрестил руки на груди, и, увидев во взгляде её вопрос, разъяснил: — Его сегодня все ищут, — кивнул парень в сторону толпы и вновь вернул взгляд на Зариславу, заинтересованно сузил глаза. — А ты, стало быть, Зарислава?

— Всеволод! — голос Зарубы заставил обоих повернуть головы.

Зарислава невольно отступила от парня, позабыв о вопросе, удивлённо глянула на него — вот он, возлюбленный Малюты! Тысяцкий, оставив кметей, направился к навесу.

— А ты чего тут околачиваешься, а? — смерил он хмурым взглядом юнца.

Ни один мускул не дрогнул на лице Всеволода от командного голоса тысяцкого, но всё же он отступил, бросив быстрый взгляд на Зариславу, пошёл к остальным. Легки и плавны были его движения, поджарое тело, слепленное из жилистых мышц, говорило о том, что не просто так Всеволод оказался в княжеской дружине, верно, сноровист парень в ратном деле.

— Марибор не появлялся? — спросил Заруба, выводя Зариславу из задумчивости.

— Нет. Я думала у тебя спросить.

Тысяцкий неутешно покачал головой.

— Что за гостья вчера явилась в острог? — не удержалась Зарислава от вопроса.

— Хотелось бы и мне знать. Вратко сказал, что это была старица, видно, с ней Марибор и ушёл. После братчины его никто не видел, уж и ворота острога закрылись, а он всё не появлялся.

— Старица? Куда же они ушли? — рассеянно проговорила Зарислава.

— Сам бы хотел знать. Бесовщина какая-то, — фыркнул Заруба, возводя очи к небу, верно, тоже тревожило его исчезновение князя.

— Пойду к Пригоде, может она что знает.

— Одна не ходи, — остановил её Заруба. — Возьми с собой кого из девок, — упредил он чуть тише.

Зарислава сначала смутилась такой предосторожности тысяцкого, но потом поняла, что он прав — это дома не в Ялыни и даже не в Доловске, где она была вольна и свободна. Ныне её окружают чужой народ. А ну как подумают чего лишнего? Не хватало ещё злых слухов средь селян.

Покинув Зарубу, Зарислава поспешила удалиться с дружинного двора, но, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, обернулась. Всеволод, щурясь на проклюнувшееся вдруг сквозь хмарь солнце, смотрел ей вслед. Кровь прихлынула к лицу, и сделалось вдруг жарко, она быстро отвернулась. Взгляд его нёс то, от чего холодок тяжёлым снежным комом упал к животу. Зарислава одёрнула себя — всяко ей теперь чудится, того и гляди от каждого шарахаться начнёт, но то, что парень был не прост, она поняла отчётливо. И Заруба вон как следит за ним. Странно это всё. Что так взволновало её?

Смутно ощущая себя и окружение, поглощённая в мысли, Зарислава прошла той же дорогой, поднялась к горнице, по пути встречая чернавок, выряженных в длинные понёвы. Клоня головы, они проходили мимо, спеша по делам, и хозяйка их не останавливала, помышляя только о Мариборе. Боги, знать хотя бы, где он, тогда и на сердце спокойнее было бы. Неведенье выматывало.

Едва не проскочив ветром мимо широкой двери горницы, Зарислава вовремя вспомнила о том, что обещалась перед Зарубой взять кого из девок с собой. Малюту что ли позвать? Но той и так досталось от неё с утра. Зарислава вошла в горницу и окликнула чернавок. Сразу же послышались торопливые шаги, следом в двери вбежала Весняна, взволнованная и раскрасневшаяся, видать напугала её Зарислава своим окликом. Поди ещё не привыкшие к службе.

— Пошли со мной, — велела Зарислава и, развернувшись, поспешила покинуть терем.

Вместе они миновали пустующую площадь, улицу. Селяне при встрече с Зариславой отдавали приветствие, смотрели в след. Изба Пригоды показалась за очередным поворотом. Хорошо бы застать её дома. Ещё раннее утро, и травница понадеялась, что ей повезёт. Весняну хозяйка оставила во дворе, сама поднялась по крутому порогу, вцепившись в ручку подрагивающими пальцами, потянула на себя, дверь жалостливо скрипнула. Войдя в пустую тёплую горницу, Зарислава огляделась. Печь топилась, и глухо трещали дрова в топке, на столе виднелись остатки еды, похоже, хозяева только поутренничали, а убрать не успели. Наконец, послышись шаги, и из холодной клети вышла Пригода. Завидев гстью на пороге, Пригода не удивилась, напротив, улыбнулась Зариславе, но, прочитав беспокойство на лице её, посерьёзнела.

— Али случилось что? — спросила она, усаживая Зариславу за стол.

Та заколебалась, было, всё же ничего страшного не произошло, она просто хочет узнать, где Марибор. Коротко рассказав, что произошло вчера: про старицу и про то, что Марибор после её прихода так и не явился в острог, Зарислава выдохнула, ожидая ответа, но Пригода задумалась, потеребив настороженно рушник в руках. И последняя надежда, что та что-то знает о гостье, потухла.

— Это Чародуша вернулась, — сказала вдруг Пригода.

От сердца разом отлегло, будто давил всё это время камень.

— А что же не показалась никому?

— Она никогда не жила в остроге, — поведала Пригода, — приходила только справиться по важным делам. Ведь это Чародуша держала острог и давала те стяжание и богатство, которые Славер доверил ей, как хозяйке.

Зарислава удивлённо приподняла брови.

— Значит, колдунья хорошо зналась с князем?

Женщина рассмеялась тихо.

— Как же не знаться, ведь она, хоть далёкая, но родственница князю, выбравшая отшельническую жизнь, ведовскую.

Зарислава в изумлении поглядела на Пригоду, не веря в услышанное. Но с другой стороны и верно, стала бы колдунья, выбравшая свободу и уединение, так опекать княжеских потомков?

— Когда приходит в Агдив, то уходит в лес, живёт недалече от острога, вот только тропки никто не знает к избе её, заклята она. Верно Марибор у неё. Ты не волнуйся, потолковать им о многом надо. Вернётся скоро, — успокоила женщина, ласково погладив Зариславу по руке.

Очнувшись от мыслей, поднялась. Не нужно было тревожить её, дождалась бы вечера.

— Спасибо. Теперь, спокойна.

Пригода улыбнулась в ответ.

Весняна клоня голову и смотря себе под ноги, поторопилась за хозяйкой, как только та спустилась с порога. Вернувшись вскоре в княжий терем, Зарислава первым делом прошлась по клетям, справляясь о хозяйстве у прислужниц, те одобрительно кивали, кажется, оставались довольны всем. Правда, в поварне работ прибавилось — нужно было кормить сотню мужчин, а потому хозяйка оставила Весняну в помощницы, сама поднялась в женскую половину, обнаружив в своих покоях Малюту. Та по-прежнему тихо сидела у окна, кропотливо трудясь над рубахой. И подняла голову только тогда, когда Зарислава прошла к столу, где были разложены нити и ткани. Погладив мягкий лён пальцами, травница подумала о том, что слишком беспокоится по всяким мелочам. Как это ни стыдно было признать, но Малютка в сравнении с ней и то выглядела спокойнее и ладнее.

Присев на лавку, Зарислава стала перебирать нити, выбирая те цвета, которые больше всего лежали к душе и которые подходили к цвету глаз Марибора. Погрузившись полностью в работу, она не заметила, как пролетел день. И подняла глаза, когда покои утонули в сумраке. С каждым днём темнело раньше, пришлось даже зажечь лучины. Вынырнув из сосредоточения, Зарислава прислушалась — в терме царила такая глушь, что давила на виски. Так бывает, когда погода меняется, и глубокое замирание уступает место буре.

Она проводила Малюту за едой, потеряв всякую надежду, что Марибор явится к ужину. Девочка вернулась с полным подносом, растерянность в её глазах взволновала Зариславу. Даже не стала спрашивать, и так поняла — князь всё ещё не воротился. Беспокойные мысли вновь одолели, а с наступлением ночи тревога взяла сильнее, чем утром. Зарислава едва осилила кусок пирога с грибами, запив яблочным взваром. Всё же Марибор должен был прислать хотя бы весточку, что не явится, это бы не составило ему никакого труда, да и Чародуша не спешила являться в чертог. Странно всё это.

Отодвинув глиняную плошку с остатками питья, Зарислава поднялась и прошла к окну. Окоём потухал — яркой багряной полосой сиял он под пластом надвигающихся туч, которые медленно пожирали светило. Нет, в этих местах не будет больше ясных деньков до самой оттепели.

Шуршание за спиной вывело Зариславу из задумчивости. Малютка, покончив с ужином, снова села над рукоделием. Придвинув ближе масляный светец, поглядев озадаченно на хозяйку, взялась за иглу, опустила голову, склоняясь над рубахой.

Верно, понимает, что так тревожит её, но благоразумно молчит. Да и что говорить, уже никакие успокаивающие слова не заглушат нарастающую, как грозовые кручи, тревогу. Постояв до того мига, как погас вдали последний отсвет заката, Зарислава всё же попыталась отвлечься и вернулась к рукоделию. На полотне пестрели первые вышитые ею завитки. Порадоваться бы начатой работе, да не смогла — сковывала тревога. Зарислава прошла к постели, но ложиться спать было слишком рано, да и какой может быть сон? Вслушиваясь в каждый шорох, в голоса что, изредка доносились со двора — видно стража сменялась на постах, она всё лелеяла надежду расслышать в них голос Марибора. Затем, когда на улице стихло, послышались переговоры чернавок за дверью, должно быть, возвратилась уже и Весняна с поварни. Зарислава так и ждала, что в дверь постучат, но никто не спешил к ней с радостной вестью.

— Хозяйка, дозволь косу расплести, гребнем расчесать, оно так всё дурное уйдёт, крепче сон будет.

И в самом деле, хоть посылай Весняну к Пригоде, что бы та дала ей сонных трав, но отринув эту мысль, она опустилась на стул, развязывая на затылке тесьму венца. Сжала его в озябших от чего-то пальцах. Ловкие девичьи пальцы справляются с прядями, проводя редким с длинными зубцами костяным гребнем по голове. Медленно, с каждым движением стекала с затылка и плеч усталость. Зарислава вскоре расслабилась, и в голове сделалось совершенно пусто, что её и впрямь поклонило в сон, а быть может, тому виной темнота, что мягко окутывала пламя лучин, и глубокая тишина наступающей ночи. Золотые оказались у Малютки руки, ей бы ведовству поучиться, помогать людям сможет. А ведь способности её, Зарислава почуяла сразу. Закончив, Малюта отступила, Зарислава скинув платье, оставшись в исподнем, нырнула под покрывало. Ещё некоторое время наблюдала за Малюткой, которая бесшумно прибиралась в покоях, складывая вещи по своим местам.

— Только не уходи.

С ней ей было спокойнее, хоть всё ещё не понимала, каким образом девица вселяет ей чувство тепла и умиротворённости. Вскоре Зарислава погрузилась в сон, как будто опустилась в мягкую кудель. Вот только сновидения её были тревожные. Всё бежала от кого-то, пытаясь уйти от преследователей, падала и вязла в чёрной жиже топей, испытывая страх и ужас от того, что её могли настигнуть. Потом она опустилось в черноту, и оказалась в гнетущем и навевающем уныние влажном лесу. Вдохнула густой туман, и в груди разверзалась огромная дыра, как будто что-то ценное вырвали у неё из самого сердца, оставив пустоту, которую уж ничем не заполнить. Слёзы душили, и она то и дело стряхивала их со щёк, всё шла вперёд, не видя ничего перед глазами. Боль оглушала, выворачивая наизнанку, поглощала и давила к земле, словно каменная глыба, не позволяя толком вздохнуть, и не было впереди просвета. А потом вдруг ей привиделся образ Марибора. Черты лица его были ожесточены, и он смотрел на неё с укором. Зариславе почудилось, что князь решил покинуть её. От одной мысли, что он сделает шаг назад, земля пошатнулась под ногами, а мир канул в небытие, тогда её охватило невыносимое одиночество и боль. За один короткий миг жизнь показалась без него пустой и бесплодной. Марибор исчез, оставив её в полном замешательстве.

Глава 14. Бер

Проснулась Зарислава разбитой. Голова раскалывалась, и нужно было поскорее подняться, чтобы сбросить тяжесть. Малюта, как обычно, помогла собраться, но оставаться в покоях было невозможно, стены давили, и тяжёлый, как болотный, воздух застыл свинцом. Травница, наказав Малютке проветрить помещение, поспешила покинуть женскую сторону, ставшую ей темницей.

В выстывшей за ночь горнице оказалось куда просторнее и свежее, но всё равно было пусто и глухо. Тусклый и почти осязаемый свет заливал горницу призрачной дымкой. Зарислава тоскливо огляделась, прошла к выходу и неспешно спустилась по лестнице.

Острог просыпался: пели на задворках петухи, доносились далёкие голоса мужчин и женщин. По небу тянулась легкая поволока облаков, подсвеченных рассветным багрянцем. Утреннюю тишину нарушил шум с площади. Не успела Зарислава спуститься, как увидела кудрявого парня, влетевшего во двор на вороном коне. Спрыгнув наземь, он кинул узду на коновязь, и, не замечая притаившуюся у столба лестницы травницу, прошёл широким шагом к длинной избе. Лицо его было бледно и взволнованно, светлые волосы взлохматил ветер. Парень взлетел через ступеньку по лестнице и скрылся из виду. Из-за раскрытых им дверей послышались глухие мужские голоса.

Сгорая от любопытства, подобрав полы юбки, Зарислава поспешила вслед юноше, но остановилась в дверях, не решаясь войти. Девке здесь не место, вдруг помешает, лучше потом узнать всё. Поразмыслив, травница развернулась, хотела, было, уйти, но замерла, услышав гулкий голос Зарубы.

— Какие вести?

— Плохо всё, — послышался другой, сбивчивый голос, видно, того парня, который только что вошёл внутрь.

Мгновенно отяжелели руки и ноги, Зариславе сделалось дурно, и больше она не шевелилась, вслушиваясь в каждое слово.

— Вдоль реки была деревенька одна — Курная. Так вот ныне ночью остались от неё только завалины. Сожгли и разбили степняки.

Воцарилась тишина, и после некоторого молчания юноша продолжил:

— По рассказам выживших селян их под четыре сотни будет. Лагерь душегубцы разбили недалече, в три дня пути, чуть дальше бывшей деревни, за излучиной, — закончил дозорный.

— Добрались они и сюда. А князя Марибора всё нет, — разорвал молчание голос Стемира.

Зариславу пронизал смертный холод, так и вросла в пол.

«И здесь беда настигла».

Не зря у неё были предчувствия дурные, да кошмары снились, просыпалась в холодном поту.

— Гоенегу нужно сказать, — ответил после некоторого молчания Заруба.

— Нужно людей поднимать, — послышался другой, не знакомый Зариславе грозный голос. — Не сегодня-завтра доберутся и до нас.

— Делай всё, что нужно, — ответил Заруба. — А я на поиски Марибора. Говорят, он у Чародуши, нужно отыскать, где живёт она.

Больше не задерживаясь и опасаясь быть замеченной, Зарислава отступила, направилась к терему. Глухой стук лестничной двери заставил вздрогнуть, видно, кто-то вышел из дружинной избы, и травница поспешила скрыться. Очутившись, не помня, как, в горнице, она снова глянула в сторону княжьей половины, будто так и ждала появления Марибора. Но двери чёрным оком взирали на неё пустотой. Сжав кулаки и сомкнув плотно губы, Зарислава развернулась и пошла обратно в женскую половину.

Мысли её рассеялись, и травница ни на чём не могла сосредоточиться, только одно билось сквозь сознание — степняков втрое больше, чем той горсти кметей, что вызвались на службу, не считая отроков. Супротив четырёх сотен не выстоять, слишком неравные силы.

Зарислава думала об этом, прислонившись к двери, унимая головокружение. Малютка, завидев вернувшуюся хозяйку, ринулась было к ней, но травница отвергла её помощь, молча прошла к скамье и опустилась, мрачно уставившись в окно. Видя оцепенение хозяйки, чернавка не стала тревожить её попусту. Да и какой резон, узнает от Всеволода, какая угроза нависла над ними.

Малютка, склонив голову, бесшумно удалилась, оставив травницу наедине с собой. Зарислава сидела перед окном некоторое время, бездумно вглядываясь в серо-жёлтое небо. Тучи всё плотнее громоздились, нависая над острогом каменной глыбой. Взгляд её случайно упал на рубаху, которую начала вышивать ещё вчера. Теперь же может статься так, что работу свою не закончит. Зарислава вздрогнула — что за мысли скверные? Ещё ничего не случилось, чтобы думать о худшем. Может, всё и обойдётся? Может степняки не прознают об остроге, а к тому времени княжеское войско успеет окрепнуть и дать отпор врагам. Зарислава ещё сильнее разгневалась за собственное малодушие. Какая может быть опора, коли сама она чувствует неуверенность, а ведь должна быть твёрдой, что сталь. Даже если смерть смотрит в глаза, даже если не останется ни капли надежды, и даже когда сама будет стоять на краю пропасти, она должна быть сильной. Да только внутри всё равно дрожало всё от страха.

Дверь хлопнула, впуская сквозняк. Вернулась Малютка, поникшая и задумчивая, теперь с пониманием глядела на Зариславу и тоже молчала. Да и что тут скажешь? Знать, неизбегнуть беды, знать, супостаты прознали об Агдиве. Вот только откуда? От кого?

Невмочь было отсиживаться в четырёх стенах, а потому Зарислава покинула терем. Ноги почему-то повели в детинец. Выйдя на крыльцо и вдохнув холодного воздуха, взбодрилась. Тучи с восточной стороны начали расходиться. Молочно-сметанные облака неподвижно простирались над острогом прозрачной пеленой, через которую виднелось чистое, как родник, голубое небо. Запели птицы, радуясь проклюнувшимся солнечным лучам. Однако пахло по-осеннему прелой листвой и мхами, напоминая о приближении зимы. Зарислава, закутавшись плотнее в накидку и больше не мешкая, спустилась во двор. Застыла на полушаге, увидев на ристалище Всеволода. Юноша был один. Разминался, легко орудуя тяжёлым мечом. Лицо парня было сосредоточенным, а все движения, которые он совершал, были легкими, тело будто не знало устали. Он не заметил Зариславу, и нужно было уйти, но одной не хотелось оставаться, неспешно прошла под навес, наблюдая за ним со стороны.

Вспыхнуло солнце, выглядывая из-за облаков. В этот миг юноша остановился и повернул голову в сторону, где притаилась Зарислава. Грудь его вздымалась и опускалась, но внешне Всеволод оставался спокоен, будто и не махал сейчас пудовым мечом безостановочно. Сковала неловкость. Травница невольно обернулась, не наблюдает ли кто за ними со стороны? И покрылась инеем, когда подумала о Мариборе. Если заметит их наедине, ему это не понравится, и, верно, лучше уйти со двора.

Всеволод, как ни в чём не бывало, положил оружие возле кожуха, направился в сторону навеса.

Солнце совсем вышло из-за туч, разгулялась позолота. Зарислава подставила лицо тёплому потоку. Всеволод тоже повернул голову, и медовый свет залил его лицо, что тот даже прищурился. Зелёные глаза сделались мягкими, тёплыми, заиграло в них юношеское озорство.

— Откуда у тебя такие навыки? — спросила травница, обращая на юношу взгляд.

Всеволод хмыкнул, качнул головой, с интересом глянул на травницу.

— Мой отец был охотником. Он учил меня. Ко всему, — Всевлод замолк, но, решившись, пронизывая Зариславу хищным взглядом, продолжил, — во мне есть доля крови берлогов.

Травница удивлённо приподняла брови. Шутка ли?

— Слышала о племени таком?

Она только и смогла, что кивнуть.

— Я знаю, как одолеть нам степняков, — сказал он, не церемонясь.

В другой раз Зарислава бы посчитала его заявление за хвастовство, но не теперь.

— Как же?

Он беспечно хмыкнул, но тут же посерьёзнели стал как будто старше, строго глянул на неё, совсем как Заруба, по спине так и пробежался холодок.

— Они могут помочь отбить вражеское войско. Берлоги сильные воины, но есть одно требование. Я говорил об этом с Зарубой, он сказал, что это плохая затея. Поскорее вернулся бы князь, он бы решил всё.

Всеволод замолчал и поднял руку, смахивая наметённые ветром волосы со лба, и тут-то Зарислава увидела, что рука его вся разбита и кровоточит, словно он бил кулаком железную наковальню.

— Это откуда? — подступила она, перехватив его руку.

— Это… Подрался.

Так вот почему он тут выместить пыл решил.

— Из-за чего подрались, — хотя догадок было много: то ли соратники позавидовали тому, что он теперь в княжеской дружине, или же на спор, что останется надолго в детинце. Хотя, наверное, и то и другое.

— Да так… просто.

Зарислава укоризненно покачала головой, но не стала выспрашивать, да и зачем? А ведь у него, как и у неё, нет ни братьев, ни сестёр, кто мог бы вступиться или хотя бы позаботиться. И верно этого всю жизнь и не хватало Зариславе. Хоть и оставалась холодной, а в душе желала, чтобы кто-то утешил.

— Пойдём, — поманила она, высвобождая его руку.

Заминка Всеволода длилась недолго, подобрав кожух и вернув меч в оружейную, вместе они вернулись в терем. Усадив его на скамью в горнице, Зарислава отправилась за водой и чистыми лоскутами. Найдя всё это в клети чернавок, коих не оказалось в хоромине, она вернулась, невольно застав Всеволода врасплох. Он явно чувствовал себя не в своей колее. Растерянно озирался и мял кожух в руках.

— Гоенег никому не позволял сюда входить.

Присев рядом, Зарислава, изъяв из его рук кожух, положила рядом.

Раны оказались на обеих руках. Смочив, ткань она осторожно принялась протирать ссадины от крови и пыли. Грязь уже въелась в раны, пришлось тревожить их, но Всеволод даже не поморщился, казалось, что вообще не чувствовал ничего. Точно, как медведь толстошкурый.

— Тот хоть живой остался? — спросила Зарислава, ощутив, как Всеволод ухмыляется.

— Не знаю.

— Может, ему помощь нужнее?

— Может…

Зарислава укоризненно качнула головой. Что ж, такова мужская природа, отстаивать своё право, потому она благоразумно промолчала. Присыпав травами стёсанные места, где и живого клочка кожи не стало, умелица обмотала их лоскутами, плотно перевязав концы на ладонях.

— И что скажет Заруба, увидев это? — посмотрел обречённо на свои руки Всеволод.

— Ничего не скажет. И лучше тебе пока не тревожить их. Не хватало, что бы воспалились. Кости хоть целые? — спросила Зарислава и поняла, что глупость сморозила, ведь только недавно она наблюдала, как тот справляется с оружием — с перебитыми костями не получилось бы. Но юноша, дабы усмирить её волнение, демонстративно пошевелился всеми пальцами одновременно, от чего травница не смогла не улыбнуться.

— Так ты скажешь, где они живут и почему Заруба отказался от такой помощи?

Всеволод опустил руки и разом посерьёзнел.

— У Слепого кряжа. День пути от острога. Дело в том, что они могут потребовать за свою помощь плату.

— Какую же? — не стерпела она от любопытства.

— Кого-нибудь из людей, и скорее всего, девицу.

Зарислава едва сквозь пол не провалилась, покраснела до самых кончиков ушей, что даже задохнулась от прихлынувшего жара. Рассеянно посмотрев перед собой, отвернулась, складывая мокрые лоскуты.

Уж спрашивать, для чего им они, она не осмелилась, и так понятно. В её деревне было много случаев, когда медведи крали девиц, и возвращались те потяжелевшими.

Всеволод, видя её напускное равнодушие, поднялся со своего места.

— Я дождусь князя, можно найти и другой выход, — сказал он и направился к двери, вышел, оставляя Зариславу в полной растерянности и в смятении.

Если удастся с ними договориться, то это спасёт людей и острог от уничтожения врагом. Он прав, лучше лишиться одного, нежели погибнут все. Травница тряхнула головой. Боги, о чём она думает? Кто добровольно пойдёт в логово к зверям? Разве только сама она… Зарислава обхватила обручье, страшась собственных мыслей. Поскорее бы вернулся Марибор. Вспомнив о князе, она выглянула в окно. Втянув глубже в себя прохладный воздух, мысленно взмолилась о том, чтобы Марибор скорее возвращался. Одна лишь мысль о нём вызывала необоримую тоску, настолько сильную, что даже в груди ломило.

Глава 15. Ловушка

Марибор отрыл глаза, приподняв голову, но тут же зажмурился, унимая подкативший ком дурноты. Лодка, в которой он лежал, мерно покачивалась, как колыбель. Князь помнил, что был в горнице колдуньи, возле теплого очага. Теперь он в нави. Попытался пошевелиться, но не вышло — невидимые путы препятствовали тому, будто наложенные кем-то чары. Козни ли это духов? Кому он понадобился?

Бессильный что-либо сделать, Марибор смиренно откинулся на спину, вглядываясь в затянутое серыми облаками небо. Из глубины далёкого неба, будто из белёсой пустоты, порошил снег, падал на лицо, чуть покалывал кожу. Время шло, однако никто так и не появлялся, никто не охотился на него, но чары не спадали, и ко всему Марибора не отпускало смутное чувство, что за ним кто-то наблюдает. По-видимому, были первые заморозки, холод начал прокрадываться под одежду, забирая тепло. Если он так и будет продолжать лежать тут, то околеет.

Глотая холодный воздух, Марибор вновь сделал усилие разорвать колдовство. Резко дёрнувшись, он внезапно ощутил, как чары разорвались, и, не удержав равновесие, завалился набок, опрокидывая следом и тяжёлую лодку. Всплеск — и он с головой ушёл в глубину. Ледяная вода мгновенно впилась тысячами иголок в кожу, как туча голодных рыб. Марибор задохнулся, извернувшись, справляясь с толщей вод, вырвался на поверхность, судорожно схватил ртом стылый воздух. Немедля, пока лёд не свёл тело судорогой, мощными гребками поплыл к серому, погружённому в туман берегу. Там, у суши, тонкий лёд и вовсе сковал воду. Стоило ступить на него, и хрупкий прозрачный панцирь ломался под тяжестью шагов, глухо отдавался по округе и растворялся в пустоте. Тяжело дыша и слыша туго бьющееся собственное сердце, он взобрался по косогору. Ощущая непосильную тяжесть мокрой одежды, что липла к телу, как беспутная девка, остановился. Смахнув с волос воду, огляделся. На много вёрст от него простирались глухие, погружённые в зимний сон леса, обласканные тяжёлым густым туманом. Лес мутным силуэтом растворялся вдали, превращаясь в густые сизые массы. Ни деревеньки, ни захудалой избёнки вокруг не предвиделось. Ко всему было так тихо, что уши закладывало — никакой живности, даже вороньё, которое обычно гнездится на макушках осин и то будто не существовало здесь.

Сжав закоченевшие пальцы в кулаки, Марибор тихо выругался. Разгулявшийся было жар от ледяного купания начал остывать под ощутимым морозцем, вынуждая содрогаться. А ведь в прошлый раз, когда он погружался в подобные видения, он не чувствовал ничего. Видно, Чародуша переусердствовала малость с зельем. Хотелось бы в это поверить, иначе он не мог найти объяснение тому, что с ним сейчас происходит, и понять, куда память закинула его в этот раз. Однако строить догадки толку нет, нужно двигаться, иначе он замёрзнет тут к лешей матери.

Поднимаясь по каменистым перекатам холмов, старался держаться кромки и уже миновал излучину другую, но так на пути ничего и не встретилось. По левую сторону виднелась ровная гладь воды. По правую стоял особняком голый неподвижный лес. Изредка в серой однородной массе мелькали одинокие белые тонкие стволы берёз, словно высушенные временем кости, и, судя по сгущающимся сумеркам, наступал уже вечер, но путь так и не изменился. Если это то, что ему суждено знать, то зря, выходит, согласился пойти в навь.

Когда уж стало совсем темно, Марибор остановился, вглядываясь в серую гладь реки, размышляя о том, как ему очнуться от небытия. Пройдя ещё пару вёрст, он буквально врос в землю. То, что предстало его взору, повергло его в глубокое смятение. Это был берег Тавры. В этом не было сомнений — за высоким кряжем виднелся родной берег и высокая крепь Волдара, множество мостов, ладей. Добрался.

— Упрямый же ты, Марибор, — прозвучал глубокий старческий голос.

Нутро вздрогнуло, князь обернулся. Такую встречу он и не ждал. Как ни странно, не испытывал того страха, который ощущал в своём видении, когда речные девы заиграли его, и после, когда старец приснился ему. Хоть это и была навь, но видеть давно ушедшего из жизни волхва было невообразимо. Творимир выглядел вполне обычно, одет было легко, по-летнему, в грубых пальцах он сжимал крюк. Немного уставшие серые глаза, складки морщин на лбу, у носа, густые усы, длинная седая борода. Балахон, в который он был облачён, облегал крепкие плечи и руки, свободно свисал до земли, подвязанный льняной верёвкой. Таким Марибор его помнил. В груди толкнулось забытая привязанность к старцу. Всё же, княжич в отрочестве проводил большую часть своего времени в компании старика. И пусть эти воспоминания были скудными, но до сих пор хранились живым пламенем. Что бы ни случилось после, какие бы проклятия волхв ни выпускал из своих уст, но он желал блага людям, Марибору, князю Славеру. Теперь воспитанник видел своего наставника так явственно и осязаемо, что засомневался, а спит ли он. И многое бы хотел сказать, но язык будто деревянным стал.

— Видно зима тебе нипочём? — спросил Марибор, оправившись. — Это ты меня держал тут так долго? — кивнул он на реку, где осталась перевёрнутая кверху дном лодка.

— Я, — ответил Творимир просто. — И то, что ты чувствуешь, это тоже сделал я.

Марибор усмехнулся, не понимая, зачем все эти ловушки.

— Значит, ты пытаешься мне помешать. Но зачем? Чего ты хочешь?

Серые глаза старца неотрывно сверлили князя взглядом. Сжав в пальцах серый, высушенный временем крюк, он сделал шаг навстречу, и тут же ощутимо повеяло холодом, напоминавшим, что Творимир мёртв.

— Хочу понять кое-что, — ответил он после короткого молчания. — Я учил тебя. Ты знаешь то, чего не знают другие. Ты можешь владеть тем, о чём только мечтают вожди всяких земель. Теперь же ты в бегах, обруганный и выставленный из собственного дома. Ты собираешься простить это сыну Горислава?

— Я не собираюсь, я уже простил.

Марибор почувствовал, как внутри накаляется сталь отчуждения — не думал, что станет спорить с волхвом.

— Я хочу стать хозяином самому себе. Сколь бы ты ни желал мне добра, Творимир, я хочу быть свободным и не желаю никому мстить. Хватит с меня и того, что погиб мой брат. И тебе советую успокоиться.

Сухое лицо Творимира преобразилось, стало резким и тёмным.

— Ты решил давать мне советы? — в голосе его послышались раздражение и злость. — Я не могу тебя отпустить. Твоя жизнь — это и моя жизнь. И лучше нам уговориться.

Марибор удивлённо выгнул бровь. Такого поворота он не ждал вовсе. Возникло острое желание прекратить всё это и проснуться, но губы его шевельнулись:

— Что ты хочешь?

Творимир сделал ещё шаг. Марибор настороженно пронаблюдал за ним, явственно ощущая, как кожу жжёт стужа. И без того сырая одежда задубела и сделалась панцирем, а волосы начали покрываться инеем. И сколь бы он ни убеждал себя, что это морок, а верил в боль всё явственней.

— Не надо, Творимир, — князь попытался отгородиться от сковывающих тело чар. — Всё это нужно остановить. Я больше не хочу ни чьей смерти.

— И простишь смерть матери?

Волхв бил по живому, только-только он начал забывать.

— Перед тем, как ты появился на свет, я провёл обряд, — сказал старец, делая ещё шаг, и в груди княжича начало застревать дыхание. — Ты думаешь что избавишься от рун, и я оставлю тебя? В одном я ошибся, ты слишком похож на своего отца. Зря я выбрал его.

Творимир протянул руку, цепляясь пальцами за плечо Марибора, от чего в голове у того помутнело, а в глазах старца мгновенно закрутилась вьюга.

— Ты останешься тут. Ступай к своему отцу.

Поднявшийся ветер взметнул седые, будто подёрнутые инеем, волосы волхва, откидывая их на лоб и лицо, ледяной порыв едва не сорвал с его крепкого, как камень, тела рубаху. Творимир глянул в сторону вздыбившегося от метели кряжа. — Теперь ты узнаешь, ждёт ли он тебя. А я вернусь в явь и довершу то, что начал.

Марибор дёрнулся, пытаясь смахнуть руку старца, но движение причинило только муку, мышцы натянулись, он будто весь обледенел.

— Лучше не противься, не надо, тебе только хуже будет, — предупредил волхв, пуская изо рта клубы пара — видно жизнь начала прибывать в нём, опустошая при этом Марибора.

— Ты ничего не понимаешь в силе и мощи. Во власти данной тебе. Ты, как и твой отец, не способен осознать суть.

Хватка старика делалось всё крепче. Марибор ощутил, как жизнь потоком неминуемо утекает в ладонь волхва. Метель клубилась, воя где-то над головой, будто стая голодных волков, она била по лицу колючей метлой, заполоняла глаза, оглушала, вынуждая сдаться. Краем глаза Марибор заметил движение — запрыгали белые фигуры, то ли души, то ли порождённые Марой духи нави. Но не это повергло его в смертный холод, а осознание того что он может остаться здесь навечно. Вместо него в горнице Чародуши очнется уже не он. И Зарислава будет в чужих руках. Вспыхнувшая ярость породила новую волну сил. Но давление воли старика было непреодолимо.

— Тебе не добраться до них. Мы останемся здесь вместе, — прошипел Марибор и неимоверным усилием, будто пытаясь восстать от кошмарного сна, заставил себя откинуть руку старца. В следующий миг яркая вспышка озарила всё пространство вокруг. Удар пришёлся мощный. Он опрокинул Марибора навзничь, но боли тот, как ни странно, не почувствовал. Ощущая спиной твердь, он пошевелился — руки и ноги оказались целы, тогда он открыл глаза и сощурился — в глаза бил яркий знойный свет. Солнце, как алмаз, лучилось на голубом небосклоне.

— Марибор! — раздался мужской грудной голос, который князь уже давно разуверился услышать когда-нибудь ещё. Да и невозможно слышать голоса людей, ушедших в мир иной.

Кто-то опустился рядом. Сильные руки схватили его в охапку. Марибор рванулся вперёд. Всё ещё не придя в себя от хватки волхва, он, извернувшись, замер — смотрел будто в своё отражение. Синие глаза Славера были полны тревоги, лицо, серьёзное, бледное, обросло щетиной, а в тёмных, как у него самого, волосах играло золотыми переливами светило. Он подобрал деревянный меч, который, по-видимому, был в руках Марибора и сломался при падении.

— А знаешь, что? — сказал князь, покрутив в руках обломки. — Я подарю тебе свой.

Марибор хотел, было, рассмеяться отцу в лицо и сказать, чтобы приберёг его для Горислава, но вовремя опомнился.

— Ты найдёшь его в хранилище в своей твердыне, он будет там, пока не придёт твоё время, когда ты станешь князем и воином.

— Князем? — переспросил сын. Не ослышался ли он?

— Марибор! — послышался женский голос со стороны.

Князь повернулся, и то, что он увидел, привело его в не меньшее изумление, чем встреча с волдаровским князем.

Приблизившись, матушка протянула руку и ласково погладила Марибора по волосам, по щеке.

— Нам пора идти, — сказала она.

Голос её переливами отдался в сознании, чуть задержался, играя, как лучи солнца на воде. Марибор всё никак не мог оторваться от пронзительно зелёных глаз.

— Уже, так скоро? — поднялся с колен Славер во весь свой могучий рост.

Ведица рядом с ним показалась хрупкой, что молода яблоня рядом с дубом.

— Творимир зовёт его, — ответила она твёрдо и непреступно.

Славера, верно, покоробил её тон, он так же смотрел твёрдо, показывая всем своим видом, что не собирается уступать.

— Он останется сегодня рядом со мной, — в голосе его мелькнула призраком обида.

Ведица упрямо сжала губы, верно, слова князя тоже больно кольнули её, от чего взгляд стал жгучим.

— Боюсь, что если останется, жёнушка твоя не снесёт такого оскорбления. Вспомни уговор, Славер, не гневи Творимира.

Марибор заметил, как плотно сжались челюсти отца и дёрнулись желваки на скулах.

— Будь проклят тот день, когда я согласился на этот уговор, — наконец, сквозь зубы процедил волдаровский князь.

Марибор очнулся слишком резко. В затылке бешено и неуёмно стучала боль. Вытерев со лба проступивший пот, он некоторое время лежал недвижимо, буравя взглядом низкий деревянный потолок, и вслушивался в тишину. Горницу заливал дневной свет, трещали поленья в печи, и тепло мягко окутывало его, погружая снова в сон. Марибор пошевелился, чувствуя немыслимую тяжесть во всём теле, будто после болезни. Он не без труда сел на лавке и закрыл глаза, чтобы остановить внезапно поплывшую горницу. Сглотнув подступивший ком дурноты, он нащупал повязку на голове и вспомнил о ране. Сорвав тряпицу, Марибор ощупал затылок, но не нашёл ушиба.

Посидев ещё некоторое время, поднялся, прошёл к кадке с водой. Опершись одной рукой о тёплую, нагретую стену печи, другой зачерпнул стоящим рядом ковшом воду, осушил до дна. Благо, оказалась студёной. Жажда мучила, как после похмелья. С каждым глотко голова становилась яснее, а тело пробуждалось, наливаясь бодростью, но этого было недостаточно. Утолив жажду, Марибор подхватил кадку, двинулся к окну, выглянул — только кусты малинника и дикая яблоня с пожухлой листвой и зеленовато-жёлтыми плодами.

Без промедления князь вышел из избы и прямо у колодца, что был вырыт подле крыльца, опрокинул на себя ведро. Ледяная вода, обрушившись на макушку, обдала лицо, плечи и спину, намочив порты. Отфыркиваясь, Марибор вновь зачерпнул ведром из колодца и вылил на себя, потом ещё, пока не почувствовал себя более сносно.

«Ох и вымотал этот морок. Сколько же прошло времени?»

Оставляя мокрые следы на полу, Марибор вернулся в горницу. Поставив вновь наполненные вёдра на лавку, он подкинул поленьев в огонь. Печь на старых углях распалилась быстро. Сняв с себя мокрую рубаху, князь развесил её на верёвке, сам сел подле пышущей жаром печи в мокрых штанах, ощущая, как тепло мягко обволакивает, возвращая его к жизни.

Марибор вернулся мыслями в своё видение. Как странно… он не помнил такого, вместе мать и отца никогда не видел. Значит, князь Славер и впрямь не желал отдавать сына Творимиру…

— Слава вешним богам… — выдохнула Чародуша, едва зайдя в горницу и бросив у двери пустую корзину. Мокрый передник её был заткнут за пояс длинной, в пол, юбки — видно, стирала у реки.

Марибор, отстранившись от нагретого камня печи, спросил:

— Сколько прошло времени?

— День минул.

— День? Крепко же Творимир держал меня в нави.

Чародуша выдохнула и прошла в горницу, шаг её был тяжёлый, шаркающий, верно, эти две ночи не спала.

— Что он тебе говорил?

— Он не хочет меня отпускать. И… сказал, что моя и его жизнь связаны. Я думаю, что, если подвернётся случай поудобнее, волхв сможет найти путь из нави.

— Вот как, — растерянно выдохнула колдунья, не сыскав другого ответа, но взгляд её быстро вернулся на князя. — Дай мне время, я подумаю, как закрыть путь Творимиру. Точнее, я знаю, как это сделать, но нужно кое-что проверить.

— Надеюсь, обойдётся без всяких рун, — усмехнулся Марибор, однако колдунья не приняла во внимание его насмешку, думала о чём-то своём.

— Ты увидел?

Марибор шумно выдохнул, прекрасно понимая, о чём колдунья спрашивает, кивнул.

— Увидел. Отец не желал мне зла.

Сын Славера не знал, как к тому относиться, как принять это. Пока не знал. Нужно было время, чтобы всё осмыслить. Плечи Чародуши опали, будто до этого она держала за спиной мешок с камнями.

— Мне нужно идти, — Марибор, снова поглядел в окно, за которым, кажется, было ещё утро. — Меня, наверное, весь острог ищет.

Больше всего беспокоила Зарислава, ведь она, поди, и не знает о Чародуше, не знает, где он. Да и нехорошо вышло, что оставил её одну.

— Ищет. Я не появлялась в остроге, было бы много вопросов… — подступила колдунья, бегло оглядывая Марибора. — Но сначала поесть тебе надобно. Да и как ты пойдёшь? Одежде дай подсохнуть немного.

Марибор не успел и оглянуться, как колдунья накрыла на стол. Запахло вкусно едой. Как знала, что он очнётся ныне, наготовила яств. Усадив князя за стол, она ещё долго расспрашивала его и всё больше о волхве. И когда Марибор рассказал, что не только видел всё как наяву, но что Творимир едва не оставил его в нави, Чародуша помрачнела и погрузилась в раздумья.

— Сильный волхв, — наконец, проронила Чародуша. — Значит, он хочет вновь воплотиться через тебя, чтобы довершить своё наказание, — подняла она глаза на Марибора. — Чтобы он ни говорил и как бы ни влиял на тебя, борись всеми силами.

— Я знаю, — Марибор вылез из-за стола. — И надеюсь на тебя. Я больше не хочу ничего иметь с ним общего. И если поможешь разорвать узы, буду тебе благодарен до конца жизни.

Чародуша коротко глянула на него, и вновь её взгляд сделался отстранённым.

Сорвав с верёвки подсохшую одежду, Марибор быстро облачился, подхватив и кожух с лавки, который так и оставался лежать на своём месте. Ещё ощущая слабость в руках и ногах, шагнул к выходу, но остановился в дверях, обернулся. Чародуша спокойно смотрела ему вслед.

— Спасибо, — сказал он и вышел.

Глава 16. Злое слово

Стражники, завидев Марибора издалека, поспешили открыть ворота. Странно было то, что их здесь находилось больше, чем обычно.

«Видно, Заруба выставил».

Косматый муж, заросший бородой, улыбался — рад был видеть князя, да только от Марибора не укрылась тревога во взгляде.

— Кто приказал усилить стражу?

— Заруба, княже, — отозвался привратник и хотел ещё что-то добавить, но не возымел наглости.

И верно поступил, хоть что-то и знал, но лучше обо всём выспросить лично у воеводы.

Марибор свободно прошёл на площадку, где его встретили отроки, коих намедни он выбрал в детинец. Послав их к воеводам с повелением прийти терем, князь поднялся по лестнице и взошёл в пустеющую горницу. В воздухе витал запах ржавчины. Марибор оглядел стол, на котором стояла деревянная плошка с зерном для домашних духов, и уже успокоился бы, но запах, который был хорошо знаком, так и въедался. Взгляд случайно зацепился за сложенную на лавке одежду. Подойдя к ней, он подобрал кожух и расправил. Широкий в плечах, с мехом у ворота, явно мужской. Видно, здесь был кто-то, пока он пребывал у Чародуши. Марибор смял одёжу и бросил обратно. От скверных дум его отвлёк шум за дверью. Первым зашёл Стемир, взволнованный и в приподнятом духе. Впрочем, у тысяцкого имелась это черта в крови — пусть хоть гром грянет, у него найдётся повод, чтобы поёрничать.

— Вернулся! Мы уж и не чаяли тебя видеть! — раскинул он руки, словно для объятий.

Следом в дверях показался Заруба, угрюмый и хмурый.

— Рад видеть тебя, князь, в добром здравии, — прогромыхал он.

— Выкладывайте, что стряслось, а то на тебя больно смотреть, воевода, — обратился к нему Марибор. — Зачем лишних стражников на ворота поставил?

— Весть плохая.

Ступни князя будто в пол вросли, и сам он ненароком напрягся весь.

— Ну так говори.

— Отряд степняков идёт в нашу сторону, княже, — отчеканил Заруба.

Марибор сглотнул, снова страшно захотелось пить.

— Весть и впрямь неважная. Сколько же их, не выведали? Как далеко?

— А как же, — подхватил Стемир, — выведали.

— В три дня от нас пути, — перебил его Заруба. — Их четыре сотни.

— Четыре, — Марибор удивлённо приподнял брови. — Откуда?

— А кто их, бесов, знает, — отозвался воевода.

— Против стольких нам не выстоять, — пробубнил Стемир, но князь его не услышал.

Он задумчиво побарабанил по столу пальцами.

— Видимо, прознали об остроге. Иначе как можно объяснить их скопище в такой глуши, где раньше их и духу не было? — недоумевал Стемир.

— Нужно подумать, — наконец, сказал Марибор. — А те, что в дружину вступили, как они?

— Умелые воины, достойные, — отозвался Стемир. — За каждого поручиться могу.

Князь обвёл воинов взглядом.

— Дозорных ещё посылали?

— Посылали, к закату должны вернуться с доносом.

— Хорошо.

Заруба пожевал губами. Ясно, что ничего хорошего не намечается, но бывший тысяцкий терпеливо молчал, да и что тут скажешь? Угроза серьёзная, тем более, когда людей нет, воинов умелых мало, кому защищать острог?

— К вечеру сход собирайте и Гоенега зовите, — сказал, наконец, Марибор.

Заруба, хмуро проследив за князем, подобрался.

— Одолеем ли? — спросил он, въедаясь в него взглядом.

— Я хорошо их знаю. Ради наживы они тут… — сказал князь, видя напряжённое лицо воина, что продолжал буравить его стальным взором. — У меня с ним давние счёты, если помнишь. Я знаю их силы, и сдаётся мне, что они просто пускают туман в глаза.

— Я верю тебе. Сделаю всё, что скажешь, — сказал воевода и, выпуская Марибора из внимания, шагнул в сторону двери, но тот успел его задержать.

— Заруба! Спасибо.

Воин выждал, обдумывая сказанное, кивнул.

Как только ушли воеводы, Марибор, бросив мрачный взгляд на чужой кожух, прямиком направился в женскую сторону. Челядь не встречалась по пути. Князь миновал лестницу, взошёл в горницу чернавок, где было светло, душно и пахло жимолостью и рябиной. Постояв немного и не дождавшись, пока к нему кто-то выйдет, он зашагал к клети, чтобы окликнуть кого из девок и велеть позвать Зариславу, но едва взявшись за ручку двери, услышал тихие девичьи голоса.

— …Марибор только за порог, а Зарислава уже молодцев водит в терем.

— Узнает Малютка, уж точно не останется рядом, она вон как пригрелась подле её юбки.

— Вот теперь пусть знает, поделом ей. Думала, в хорошее место пристроилась, теперь же горько плакать будет…

Пальцы Марибора, что сдавили ручку двери, свело судорогой, и дыхание из груди пропало.

— Да и Всеволоду мало не покажется, коли князь прознает. Взашей выгонит, если не прибьёт.

Пол под ногами качнулся, будто в него ударилось что-то огромное. Марибор отворил дверь и вошёл внутрь.

Девицы испуганно повскакивали со своих мест, побледнели и, поняв всё, опустили взгляды. Князь осмотрел одну, а затем другую.

— Сегодня чтобы здесь я вас не видел, — сказал он сухим, безжизненным голосом.

Девки понурили ещё пуще головы, и ни одна из них не осмелилась и глаз поднять. Оставив их, Марибор глянул в сторону лестницы, что вела в покои Зариславы.

«Как он посмел войти сюда без моего позволения!»

— Нет, остановись, сейчас нельзя. Нельзя, — Марибор тряхнул головой, призывая разум, но его неумолимо глушила ярость.

Под рёбрами бешено колотилось сердце, будто сдавленное раскалёнными клещами.

«Не смей!» — приказал он себе. Проклятые сплетни! Но как не верить? Ведь в том, что Всеволод был тут, он не сомневался, и запах этот знакомый, Марибор отчётливо запомнил его. И кожух тоже Всевлода. Что тут делал этот юнец? К бесам эту умение, что было у него с рождения — слышать самые тонкие веяния запахов. К бесам всё!

Мысли пронзали, жалили одна больнее другой, разжигая неуёмное пламя бешенства. Марибор сжал зубы и, смяв бессильно кулаки, отвернулся, направился обратно в общую горницу. Не видя ничего перед собой, вышел на крыльцо. Никуда не хотелось идти и делать ничего — тоже. Мысли стали вязкими и липкими, что смола, утягивали вглубь черноты. Выходит, напрасно он доверился Всеволоду. Найти паскуду и шею свернуть!

«Леший его подери!»

На мгновение Марибор представил, что Зарислава предпочтёт другого, и мир раскололся надвое. Всё показалось вдруг бессмысленным — эта твердыня, народ, земля. Князь тряхнул головой. Народ ему поверил. Заруба, Стемир, Вратко, Будевой пошли за ним, их он не мог оставить, своих братьев по оружию. А теперь ещё и степняки — всё из рук вон плохо. Внутри закипел вулканом гнев, в глазах потемнело.

— Марибор!

Князь резко выдохнул, словно ему вонзили нож под рёбра. Он остановился и с великим усилием заставил себя разжать сведённые от напряжения судорогой кулаки, обернулся.

Зарислава торопливо спустилась вниз. И Марибор, если раньше хотел бежать прочь, то сейчас возжелал сдавить её в объятиях и доказать, что она должна принадлежать ему и больше никому. Но лучше ему держаться подальше от неё, особенно сейчас.

— Ты уходишь? — растерянно спросила она, беспокойно разглядывая его лицо, убирая за ухо выбившуюся светлую прядь волос.

И этот невинный жест заставил гнев скорчиться в болезненных судорогах. Сверкнуло обручье на запястье, будто нарочно дразня. Боги, что она делает с ним, что вытворяет?

— Мы ждали тебя.

Марибор фыркнул. «Мы»? Почему не «я»? Но он промолчал, вглядываясь в её черты, плавные, мягкие. За то время, что он был у Чародуши, Зарислава изменилась, взгляд стал твёрже, и волевая осанка появилась, но она была всё ещё той девицей из Ялыни. Она не стала его, с сожалением понял князь. И тем, что спал с ней, не сделал её ближе к себе. Она рождена для воли. Из неё бы вышла преданная жрица, верная богам. Может, и не следовало брать её с собой? Соперничать с силой, которая не вровень ему. Какой-то чужой показалась в этот миг, и он едва сдержался, чтобы с губ не сорвались жестокие слова.

— Марибор, что с тобой? — спросила тихо Зарислава, приблизившись. Кутаясь в шерстяной платок, она протянула руку, погладила по щеке, так искренне, заботится о нём.

— Не пугай меня.

Дышать стало труднее, взорвавшийся было гнев рассеялся, словно туман, от её близости, покоряющего невинного взгляда. Марибор коснулся округлого подбородка, провёл ладонью вверх по мягкой щеке, обхватывая лицо возлюбленной. Чувствуя тепло ладонью, он склонился, с жадностью впиваясь в её губы, прохладные, но нежные и податливые. Зарислава ответила на поцелуй мягко, покорно.

— Я скучала, — прошептала она едва слышно, и слова её врезались клином в голову.

Одним резким движением он подхватил Зариславу на руки, что та не успела толком ничего осознать, и широким шагом направился в свои покои.

Марибор, как одержимый, опрокинул травницу на постель. Не отрывая от неё взгляда, он сорвал с себя верхнюю одежду. Зарислава, пребывая в лёгком недоумении, молча наблюдала за ним. В её глазах не было испуга — это главное, ведь он не может больше сдерживаться, она живое пламя, самое одурманивающее, поглощающее, она для него всё — свет, без которого он не сможет существовать. И хоть в голове до сих пор слышны грязные слова чернавок, он не остановится, особенно сейчас, когда она такая горячая, пахнущая медовым цветом, когда в глазах её полыхает огонь желания, а пухлые губы едва заметно подрагивают от напряжения. Марибор потянул ворот платья с её плеч, оголяя грудь, полную, опускающуюся вниз при выдохе и плавно поднимающуюся вверх при вдохе. Он огладил её с упоением, чуть сжимая, красивую, мягкую и упругую, предназначенную только для того, чтобы ласкать.

— Смотри на меня, Зарислава, — сказал он, и лишь немного спустя понял, что это прозвучало приказом.

И она смотрела, глаза в глаза. Сердце забилось галопом, а кровь начала скапливаться внизу живота тугим напором. Глаза Зариславы стали ещё ярче и были похожи на искрящийся под солнцем лёд. Обласкав её набухшие, затверделые соски, он поочерёдно вобрал их в рот, чувствуя на языке сладковатый вкус, вбирая одурманивающий чистый запах, вбирая в самую глубь обоняния тонкие веяния, но этого было недостаточно.

Его никогда не прельщало, что те женщины, которые были в его постели, сами отдавались ему, показывая все своё искусное мастерство, соблазняли и ублажали. Ведь им нужен был не он, а его тело, его положение, пусть оно и было не главным в роду. Едва ли не каждая хотела прилипнуть к нему. Его раздражало видеть их по утрам.

С Зариславой было всё по-иному. Она другая, нежная и чистая, что речная лилия, и если о ней не заботиться, она закроется и больше не покажет себя настоящей, не явит ему свою сводящую с ума красоту и нежность.

Не в силах больше сдерживать распирающее изнутри возбуждение, Марибор подтянул Зариславу к себе. Какая же лёгкая, как лебяжий пух! А он, верно, задушит её, если будет наваливаться — он слишком здоровый, а она едва достигает макушкой его плеча. Но Зарислава подалась навстречу, обняла за шею, приоткрыв губы. Смесь дразнящих ароматов — её и его собственного — тут же обдала, вызывая новую мощную волну жара в паху до болезненного тугого напряжения. И не было никаких чужих запахов, только их. В голову порывом ветра ударил дурман, как если бы он стоял на горной вершине. Дыхание шумно зашелестело, вырываясь из его груди неровным потоком, когда нежные руки оказались на его бёдрах, скользнули вверх к животу, тонкие пальчики развязали тесьму на портах. Она желает его прямо сейчас. Прижимаясь к её горячим губам, он огладил её бёдра. И когда добирался до влажных лепестков, Зарислава вздрогнула под его касанием. Прикрыв блаженно ресницы, она прижалась к его в губам, оглаживая спину, каждую напряжённую мышцу, разжигая и без того огненное дыхание, тело. Обвив ногами его бёдра, Зарислава прильнула к его тугой налившейся горячим огнём плоти. Он едва не тронулся умом.

— Тебя так долго не было, — опалил висок её шёпот.

— Прости, — Марибор обхватил её талию, такую узкую. Да он просто дурак, что покинул её, не сказав ни слова. Зариславе, по-хорошему, нужно его прогнать, а не дарить ему наслаждение. — Я должен был… предупредить.

— Не оставляй меня больше, — прошептала она с каким-то отчаянием, от которого под рёбрами сжалось всё в терновый узел.

Терпение покинуло его, он подался вперёд, скользнув в её тело до самого упора. Она вздрогнула, выгнулась, впиваясь ногтями в кожу, от чего внутри всё сотряслось. Он желал владеть ей и делал это чуть резче и жестче, слыша через грохот сердца её всхлипы, что срывались с влажных раскрывшихся губ. И заводился ещё больше, не мог иначе, слишком истосковался, слишком безумно хотел её. В остывших за время его отсутствия покоях быстро стало душно, и прохладная испарина покрыла его спину, плечи. К лицу Зариславы липли рассыпавшиеся по постели золотисто-светлые волосы, мерцание которых завораживало. Она испытала наслаждение быстро, испустив тихий стон. Марибор, шумно дыша, сквозь грохот слушал сбивчивое дыхание Зариславы. Прижав её к себе, он излился. На короткий миг она замерла в его руках, а потом её тело обмякло, растаяло, как масло на огне. Он не отстранился, продолжая быть в ней как можно дольше — никогда ей не насытится. Её присутствие само по себе будоражило.

Немного спустя, не выпуская её из объятий, он отстранился.

— Ты был у Чародуши? — её голос прозвучал свежо и живо, как ручей по весне, а дыхание стало тише и ровнее.

Марибор повернул голову. Пасмурный день бросал на лицо Зариславы густые холодные тени, так же прохладно дрожал в её глазах огонёк пламени. Зацелованные губы горели на бледном лице, как калина на снегу. В этот миг, после близости с ним, она была ещё краше.

— Да. Нужно было кое-что выяснить.

— Выяснил? — спросила она, укрывая оголённое плечо покрывалом.

Марибор шумно выдохнул, с тяжестью посмотрев в потолок. Выяснил ли? И да, и нет, теперь казалось, что просто бессмысленно поднял ил со дна. Так же муторно и тяжело было на душе. Зарислава ждала ответа. Марибор запрокинул руку под голову травницы, та, устроившись удобно, прильнула теснее.

— Выяснил, — прошептал он сухо и тихо, и голос его был как осенний ветер, шелестевший в кроне пожухлой листвы. Марибор поцеловал её во влажный висок. Прижал крепче. Кто знает, что ждёт его завтра. Чем закончиться встреча со степняками?

— Завтра мы выдвигаемся к вражескому лагерю.

Зарислава перестала дышать, а потом пошевелилась, приподнимаясь. Её глаза беспокойно шарили по его лицу, пытаясь выискать что-то.

— Как? — дрогнули её губы.

Зачем он это говорит? Явно была не готова к такому, и Марибор пожалел, что сказал об этом. Её беспокойство пронзало, разрывая, будто сотня пущенных лучниками стрел.

— Идти к ним всё одно, что идти на смерть, — с отчаянной тоской сказала она.

Тёплые глаза совсем уж превратились в льдинки. Неужели волнуется за него? Вспомнив недавний приступ ревности, он проклял себя за подобную глупость. Просто не может её потерять, мысль о том, что она вдруг предпочтёт ему другого, раздавила, стирая в прах до последней частички, а сердце будто живьём выдернули из груди.

Не дождавшись ответа, Зарислава села, и Марибор смог сполна насладиться её красотой: плавными изгибами тела, шёлком волос, что покрывали плечи и падали на спину холодной волной ковыля. Рука сама потянулась. Он погладил её бедро, чувствуя бархат кожи, прохладную мягкость волос, наслаждаясь потоками её тепла, что проникли под самую кожу. Он задрожал от того, что к телу мгновенно прихлынула сила, как вода к высохшей земле.

— Я же пойду не один, со мной будут опытные воины.

Марибор, погладил её колено.

— Слышал ты про племя берлогов, что живут в этих землях? — вдруг спросила Зарислава.

Князь замер, припоминая разговор с Зарубой, случившийся ночью, перед тем, как Творимир явился к нему впервые. Рука так и застыла на колене.

— Слышал. Только откуда тебе это ведомо?

— Всеволод оттуда родом. Он знает путь к их убежищу.

Ладонь будто лизнул огонь, и он отнял руку. Что ж, Марибор догадывался, что парень не прост. Выходит, он, как и Заруба, потомок беров, и в другой раз князь бы удивился. Ему не нравилось, что она говорит «он», каждое слово о других мужчинах, сказанное Зариславой, оставляло только горечь и колючий ком, что подпирал к горлу. Впрочем, ей не понадобился его ответ, она сама обо всём догадалась.

— Всеволод был в тереме? — спросил Марибор стальным голосом, хоть и хотел сделать это мягче.

Зарислава потянула на себя покрывало, словно желала спрятаться.

— Он подрался с местными парнями. Они позавидовали ему, что он попал в дружину. Ему была нужна помощь. Я травница и обязана помочь — этому меня учила волхва Ветрия, — выдохнула она.

Потом опустилась рядом, ладонь её легла на его пальцы.

— Не ходи один. Ради богини-матери прошу.

Марибор вернул на неё взгляд, сжал тонкие пальцы, склонился, заглядывая в глаза.

— Пока ты рядом, со мной ничего не случится, обещаю, — прошептал он, покрывая её щёки поцелуями.

На лицо Зариславы легла тень печали, и взгляд её сделался отчуждённым.

— Не бойся, — прошептал Марибор, вытягивая её из раздумий.

Зарислава, к его удивлению, вдруг вскинула руку и быстро стянула с запястья обручье, вложила в его ладонь.

— Я буду молить богов. Будь осторожен. Я знаю, что долго тянула и должна была сделать это сразу, но боялась… И только боги знают, чего именно. Как-то всё навалилось сразу, но теперь я точно знаю, что хочу связать себя узами с тобой. Только возвращайся, — Зарислава прикусила губы. Помолчав, добавила: — Надеюсь, боги не прогневались за это на меня, и всё образуется.

Марибор слышал её через туман. Это было лучше, чем полёт беркута, чем бешеный бег… Так долго его выспрашивал, что эта вещь теперь казалась самым ценным, что у него есть. Сжав девичье украшение, нагретое её телом, он, задумчиво покрутив его в руке, глянул на Зариславу. Теперь она предстала перед ним совершенно другой. За короткий миг она будто повзрослела, став опытнее, сильнее. Отложив обручье в сторону, князь притянул возлюбленную к себе.

— Обещаю, — сказал он, огладив её хрупкие, что у птицы, лопатки.

— Позволь мне… — едва слышно промурлыкала Зарислава.

Откинув покрывало, без всякой робости она села сверху. Мягкая сладкая девочка, что ждала его всё это время, доверяет ему, желает его так же сильно, как он её, и это последние осознание сорвало все препятствия, как поток воды — плотину. И от этого он просто рехнулся.

Склонившись, накрыв волосами его грудь, будто воздушным облаком, Зарислава оставила на губах сладко-тёплый след губ и горячее дыхание, плавно опустилась. Марибор погрузился в глубину, по телу прошла волна дрожи. Зарислава, ощутив это, приподнялась, но только для того, чтобы опуститься вновь, заставив его вновь утонуть, напрячься и возбудиться до последней частички. Позволив ей плавно покачиваться вверх-вниз и ласкать его, он любовался ей. И стало невыносимо мучительно слышать её прерывистое дыхание, нежный едва слышный стон, ощущать себя в ней. Он скользнул руками по её раскрывшимся медленно двигающимся бёдрам, приласкал гладкий живот, накрыл ладонями подрагивающие белые груди с порозовевшими, заострёнными сосками, и больше ни о чём не смог думать, растворившись в блаженстве. Выдохнув сквозь стиснутые зубы, ощущая сполна всю её, Марибор откинулся на постель от разрывающей на части волны удовольствия. Его больше нет.

Глава 17. Тайна сарьярьского князя

Когда Марибор сошёл с лестницы терема, на острог уже опускался сумрак. Хлынул ветер, подобрав жухлые листья и серебристую золу с крады, развеял по двору. Вглядываясь в густеющую темноту, разбавленную всполохами факелов, Марибор поднял ворот кожуха и направился к дружинной избе, где его должны были ждать. Выйдя из-за ворот, он увидел, как и предполагал, что из окон уже сочится оранжевый свет лучин.

Едва Марибор переступил порог горницы, Гоенег встретил приветствием.

— Рад видеть тебя, князь, в добром здравии, — сказал волхв. Положив ладони на стол, он спокойно смотрел со своего места и был невозмутим в отличие от воевод Зарубы и Стемира, которые сидели на взводе.

Пройдя вглубь избы, Марибор сбросил с плеч кожух и опустился во главу стола, окидывая присутствующих долгим взглядом.

— Один из гонцов, которых я посылал ещё утром в дозор, прибыл, — перешёл сразу к делу Заруба, сдвинув белёсые брови.

— Младший, Велеба, донёс, что степняки разбили лагерь вблизи деревни Кривицы, и похоже, становище там образовалось надолго. Триян остался следить, донесёт, коли те тронутся с места.

Марибор глянул на волхва. Сыновья Гоенега лучше всех знают окрестности, потому Заруба поступил разумно, послав их.

— Значит, степняки не станут нападать сразу, — понял князь. — Поэтому, нанесём удар первыми.

— Горячие мысли у тебя, княже, — отозвался волхв. — Людей в остроге не больше горсти зерна. Одолеешь ли?

— Одолею, если достану вождя. Без предводителя степняки не полезут, разбегутся, как крысы из затопленного погреба.

— Дружинники уже готовы к бою, — вспыхнул Заруба, кипя яростью, хоть сейчас пускай в атаку.

— Сколько человек?

— Семьдесят воинов.

— Семьдесят против четырёхсот — слишком неравны силы, — покачал седой головой Гоенег. — Мне остаётся только молить богов.

— Этого больше, чем достаточно, если подходить с умом, — возразил Стемир.

— И ещё, — вмешался Заруба. — Велеба сказал, что среди них есть женщина.

Марибор напряжённо сцепил в замок пальцы. Насколько он помнил, степняки своих женщин не берут в походы.

— Может, пленница?

— Может… — буркнул мрачно Заруба. — Вон они сколько деревень разгромили по пути, поди взяли кого…

Воцарилась давящая тишина, и воздух стал густой и неподвижный, как над болотом.

— Есть один выход, чтобы обезопасить себя, — сказал вдруг Гоенег, опомнившись первым, и хмуро глянул на Марибора. — Я вот что помыслил. Можно попытаться объединить силы с берлогами?

Марибор фыркнул — и волхв туда же.

— Я об этом слышал, но как их найти и уговориться?

— Уговориться почти и невозможно, — разочарованно опустил взгляд Гоенег, сдвигая на переносице густые брови. — Берлоги — вольное племя, у них достаточно силы, чтобы не зависеть ни от кого, к тому же их охраняет сам Велес — хозяин леса.

— Не ходи вокруг да около, отец, — перебил его Марибор, начиная раздражаться. — Говори яснее, раз начал. Как можно их перетянуть на нашу сторону?

Волхв вскинул глубокие, до речной синевы, глаза на князя.

— Я-то скажу, да только согласишься ли? — продолжил он плести домыслы, словно сети. — Берлогам нужны женщины, чтобы продлевать свой род. Они согласятся, если отдать им в качестве платы одну…

— Это хорошо, — хмыкнул Марибор, выслушав Гоенег до конца, осознавая к чему старец его склоняет. — Потребности их можно понять, но где же мы возьмём её? Сдаётся мне, добровольно никто не пойдёт из острога к чужакам… Или хочешь, чтоб я силой кого отправил, приказом?

Послышались глухие шаги за дверью. Мужчины разом повернулись в сторону выхода. На пороге к глубокому удивлению князя появился Всеволод.

— Зачем пришёл? — гаркнул Марибор быстрее, чем смог задушить всплеснувшийся гнев.

Все в глубоком недоумении уставились на своего правителя. Всеволод хоть и оторопел на миг, но на лице его и мускул не дрогнул. Князь гневно сощурился, едва сдерживаясь от того, чтобы взять его за грудки и встряхнуть хорошенько, чтобы тот отвечал, как подобает.

— Остынь, Марибор, — осадила колдунья князя, взойдя в избу вслед за парнем. — Ты мыслишь не о том.

Заруба со Стемиром с почтением преклонили головы, приветствуя Чародушу. Верно, никто из них не ждал столь уважаемую гостью, хоть и знали все, что колдунья объявилась в остроге. Она обвела непроницаемым взглядом воинов, задержалась на своём воспитаннике. Оставалось догадываться, что привело её на сход, знать, разгадала что-то… Марибору пришлось смириться с тем, что мальчишка тут, хоть присутствие Всеволода и злило его страшно.

— Важная весть у меня, — объявила Чародуша. Глаза её сверкнули жёлтым огнём, что волчьи — в ночи, не знал бы князь её, так и впрямь подумал бы, что ведьма. — Под стены острога вместе со степняками пришла Вагнара.

Челюсти Марибора сжались, да так, что хрустнуло за ушами — он не ослышался. Какого лешего сарьярьской княженке нужно здесь, в землях вергенов?! Рвался немой вопрос, но ответ пришёл сразу же — не иначе, как довершить начатое.

«Конечно, как же тут не догадаешься! Поди прознала, что живой и невредимый…»

В грудь мгновенно ткнулась слепая ярость, заныли болью зарубцевавшиеся раны на боку, напоминая о забытой скверной расправе. Всё хуже некуда, уж Вагнару он меньше всего хотел видеть. Проклятая блудница, не успокоится никак.

— Всеволод знает дорогу к берлогам. Он покажет, — Чародуша поманила парня подойти ближе.

Медленно поднявшись со скамьи, Марибор приблизился к юнцу.

— Значит, ты берлог?

Взгляд Всеволода бесстрашно въелся в князя.

— Не совсем, — ответил он. — Моя мать из этого племени.

— И почему же ты до сих пор жив? Разве у вас не принято уничтожать… таких как ты?

Зеленоватые глаза Всеволода подёрнулись пеленой растерянности, но он не отвёл взгляда, выдержал.

— Мой отец спас меня, расплатившись за то своей жизнью.

Краем глаза Марибор заметил, как руки Зарубы мелко задрожали, верно, от гнева — кому как не ему были хорошо знакомы переживания мальчишки.

— Значит, ты сможешь отвести нас к вождю?

Он кивнул.

Князь и рад был бы внять ему, но глупая ревность затмевала разум. Задушив её, он попытался разумно осмыслить происходящее. Конечно, отправить Всеволода в логово зверей, равно приговорить к смерти. Прознай о нём берлоги, тут же растерзают парня, и брать его было бы сущей глупостью. Но тот, похоже, отважился всерьёз, готов помочь. Марибор почти укорил себя за то, что зря накинулся на парня.

— А платой станет Сарьярьская княженка, — утвердительно заявила колдунья, разрывая затянувшееся молчание. — Она, родом из племени берлогов. И пора бы ей вернуться к своим.

Князь медленно повернулся к Чародуше, проваливаясь в чёрную пропасть, даже оглушило на короткий миг.

— И давно ты знала об этом? — спросил он, пытаясь унять поднявшийся шквальный ураган внутри себя.

— С того мига, как почувствовала, что она где-то рядом.

Чародуша никогда не ошибалась и всегда предсказывала всё как на духу. В горнице воцарилась тишина, и каждый думал о своём. Воздух загустел, дышать становилось нечем.

— Если это так, то для них она станет ценным трофеем, — задорно присвистнул Заруба, разрывая давление.

— Но разве отец Вагнары из этого племени? Разве князь Светозар — берлог? — вскинул Марибор взгляд на колдунью, сопоставляя всё воедино.

— Нет, он нет…

А кто? Его жена? Всё, что он помнил из рассказов княженки, что матери Вагнары давно не было в живых. Едва девочке исполнилось семь зим, княгиню убили тати в лесу. Впрочем, тогда его мало волновала судьба Вагнары. Знал только, что князь Светозар взял другую жену.

— Двадцать три зимы назад в Сарьярьком княжестве ходили слухи, что жена Светозара изменила ему. Вагнара — внебрачная дочь, — заключила Чародуша. — Однажды я говорила тебе, что в этой девице много силы, но тогда я не могла увидеть, откуда она её берёт. Теперь же ясно.

— Женщины беров наделены огромной мощью, — вмешался Заруба, который был неплохо осведомлён о своих предках.

— Для простого смертного эта мощь может оказаться разрушающей, — Чародуша бегло глянула на Марибора, — Женщина-бер может легко подчинить себе любого обычного мужчину с помощью… близости.

— Выходит ты, Марибор, знаешь эту княженку? — спросил Гоенег, потеряв нить понимания. — Но почему она у степняков? Как она там оказалась?

— Это долгая история… сейчас нет времени говорить об этом, важно другое, — помрачнел князь, пытался вызвать в памяти образ Вагнары, но лик её расплывался перед глазами, и он всё никак не мог чётко представить её. Надо же, едва ли не каждую ночь любовался ей, теперь же напрочь забыл, остались в памяти лишь злые, полные ненависти, как ядовитые змеи, огни в её глазах при их последней встрече.

Стемир, что молчал всё это время, участливо кашлянул в кулак. Марибор ощутил на себе давящие взгляды воевод. Они ждали решения. И одно князь осознал отчётливо — Вагнару нужно остановить.

Больше не раздумывая, повернулся к Всеволоду.

— Собирайся. Покажешь дорогу к берлогам.

Глаза Всеволода сразу вспыхнули.

— Хорошо, — отозвался он и развернувшись, поспешил покинуть горницу.

Один за другим подобрались воеводы. Гоенег приблизился к Марибору.

— Жду вас у храма, чтобы дать благословение богов.

Марибор кивнул, и старец вышел вслед за воинами. Оставшись с Чародушей, князь обратился к ней.

— Ты всегда приходишь, слишком поздно.

Она улыбнулась слегка.

— Я всегда прихожу вовремя.

— Ты же знаешь что-то ещё, да?

— Я сказала то, что ты должен узнать. Всему своё время.

Ответ колдуньи не утешил.

— Я хочу, чтобы ты осталась здесь с Зариславой, пока меня не будет.

Чародуша тяжело выдохнула, и только теперь Марибор заметил усталость, что укрыла её лицо тяжёлым платом. Видно, её тоже измотала вся эта неразбериха со степняками.

— Если ты просишь, я останусь.

— Да, я прошу, — Марибор, оторвав пристальный взгляд от колдуньи, подобрал кожух и накинул его на плечи, бросил на наставницу хмурый взгляд, прощаясь, и вышел из избы. В который раз он осознал, что обязан колдунье по гроб жизни — сколько она сделала для него, не прося ничего взамен. И он всё не знал, как отблагодарить её.

Возвращаться в терем он не стал, чтобы не тревожить Зариславу. Когда он покинул травницу, та крепко спала, так зачем будить её и заставлять лишний раз беспокоиться. А потому он направился прямиком в детинец. Необходимо как следует снарядиться в дорогу, которая обещала быть долгой. А потом ещё и заглянуть в храм к Гоенегу. Чем закончится поход, не хотелось думать. Ко всему ещё ничего не известно с берлогами, согласятся ли они объединиться? Вагнара, конечно, хоть и ценная добыча для них, но блудницу ещё нужно поймать, хотя Марибор не сомневался, что та сама настигнет его прежде, чем он появится у Кривицы, а посему нужно быть готовым и к такому. Убивать, пусть она и много зла причинила не только ему, он не хотел. Ещё чего не хватало, марать руки и гневить богов, хоть она этого вполне заслужила. Если она окажется у берлогов, её участь и так будет незавидной. Те с ней, поди, церемониться не станут, и против них её чары бессильны.

Едва он появился в гудящем мужскими голосами детинце, отроки притащили броню и оружие, тёплые вещи и походные мешки. Пока Марибор собирался, объявился и Всеволод. Одет был тепло, но совершенно не для похода, да без всякого оружия, только холодно поблескивал нож на поясе. Марибор подал знак оружейным принести парню меч и хотя бы кожаный налатник, стальную броню же надевать неподготовленному было неразумно.

Тот хоть и преисполнился восхищением, когда в его руках оказалась холодная сталь, почти не показал и вида. Марибор только теперь заметил, что кисти бера были перевязаны. Всеволод обескураженно отвёл взгляд, верно, думая, что на него падёт немилость, но князю, если немного раньше он и горел всерьёз разобраться с парнем, теперь было не до того. Хотя вопросы всё стояли клином в горле.

— Мало ли, кто встретится нам по пути, — кивнул он на клинок. — Воин без меча, что рак без клешней, но вступать в атаку без моего на то согласия не смей.

По-хорошему, парню бы пройти посвящение и освятить меч молнией Перуна при первой грозе.

— Понял, — согласно кивнул Всеволод. Глаза его горели не хуже гнева бога воны, и Марибор поспешил охладить его.

— Ты пойдёшь со мной не до самого их становища. Покажешь дорогу и назад в острог вернёшься.

— Но… — возразил было Всеволод стухнув и потеряв запал, но Марибор смерил его тяжёлым, как броня, взглядом, вынудив совсем умолкнуть.

— Тебе что, жизнь не дорога? Мне не простят, если угроблю.

Всеволод шумно выдохнул.

— Всё сделаю, как велишь, князь.

Так-то лучше. Не хватало ещё и его вызволять, уж тогда с берлогами ему и вовсе не найти примирения, коли нужно будет вступаться за мальчишку.

К храму Марибор вышел вместе с Зарубой, Стемиром и Всеволодом. Волхв, возжигая огни на краде, вознося почти невнятным бормотанием молитвы к богам, пустил братину по кругу стоящих вдоль стен воинов. Жрецы, что помогали ему совершать ритуал, окуривали воздух какими-то приторно пахнущими благовониями, забивавшими глотку. Гоенег, взяв плошку с вязкой бурой кашицей, подступил к князю. Продолжая возносить молитвы, он окунул пальцы в зелье и поднёс руку к княжеской голове. Мазнули холодные пальцы по коже, начертав на лбу что-то. Марибор ощутил, как голову мгновенно окольцевал непонятный жар. Следующая очередь была воевод и Всеволода. Надо отдать должное последнему, руки парня не ходили ходуном, как должно было быть с первым нелёгким заданием, выпавшим на его долю, а в том, что Всеволод, впервые собрался в настоящий поход не было сомнений. Держался он твёрдо, впору ставить его другим отрокам в пример. Гоенег взглянул на юнца как-то тепло и по-отечески.

— Береги себя, — сказал он и отступил.

Воеводы переглянулись.

— Эти метки — символы огня, отпугнут злую силу, — пояснил Гоенег, закончив.

«Но не отпугнут смерть», — подумал с горечью Марибор, но вслух ничего не стал говорить. В конце концов, если Маре будет нужна его жизнь, он не сможет ей противостоять, хоть Творимир и учил его этому. Вспомнил старика, и его перекосило, а дыхание стало тяжёлым, потянуло камнем. Он уже и думать забыл о волхве, некстати тот вспомнился. Марибор всё же надеялся, что старик оставил его, по крайней мере, ему так казалось.

Когда они вышли из храма, была уже глубокая ночь, тускло и холодно, как искры снега, блестели в глубине черноты звёзды. Воздух заметно остыл, даже пар выходил из уст, клубился сизым кружевом в воздухе. Глубокая осень подкралась незаметно, того и гляди ударит мороз поутру, покроется земля белым искрящимся платом, обездвижив время, остудив и кровь, обратив всё вспять. Втянув в себя студёный воздух, Марибор окинул острог взглядом. У дальних ворот, мелькали факелы, там их ждут выведенные отроками лошади. Стражники застыли на постах, да и люд не спал в это время, горели повсюду лучины в рубленых оконцах построек.

— Пора, — нарушил Заруба холодную тишину.

Марибор глянул на воина.

— Со мной поедет Стемир, а ты выводи войско, у леса на Лысом перевале встретимся.

— Как же… — растерялся было Заруба, явно не готов к такому повороту.

— Не вынуждай и с тобой спорить, воевода, — огрызнулся Марибор. — Если я лишусь тебя, кто будет воевать со степняками?

Этим было всё сказано. Лицо Зарубы потемнело, он задумался.

— Сколько идти до этих берлогов? — спросил Марибор, поворачиваясь к Всеволоду.

— К заре должны уже вернуться обратно, если всё сладится.

— Вот и хорошо. Пошли.

Покинув двор храма, они вернулись к острогу. Им подвели осёдланных лошадей, и всадники тронулись в путь. Марибор погнал вороного вперёд, только и успел услышать, как скрипнули тяжёлые створки, да как прозвучало негромкое распоряжение Зарубы стражникам запирать ворота крепче. Агдив во мгновение ока остался позади.

Встречный порыв ветра оглушил, и Марибор лишь видел краем глаза мчавшихся тенями Стемира и Всеволода. Последний гнал мерина чуть вперёд, показывая путь. От холодного воздуха быстро занемели руки и лицо, остыла грудь и голова. Стало легче.

Сначала всадники держались кромки Денницы, потом Всеволод, взяв немного левее, отклонился к лесистому косогору, и вскоре тёмные воды реки скрылись из вида.

Молодой лес, что мелькал с обоих сторон, стремительно сменялся старым, загрубевшим и потемневшим от времени, и лошадям стало ещё труднее.

Всеволод напряжённо всматривался в дрогу, иногда пускал гнедого вперёд, снова возвращался, указывая путь дальше. Похоже, он и впрямь знал эти места, а ну как не раз наведывался.

— Откуда ты знаешь дорогу? — поравнялся с ним Марибор.

Лица парня в лесной темноте почти не было видно, но князь ощущал, что Всеволод напрягся, видно, разговаривать о том не хотел.

— Когда мне исполнилось тринадцать зим, моя мать неожиданно решила покинуть острог. Отец мой не один раз ловил её по пути и уговаривал вернутся назад. Тогда она много плакала и говорила, что ей нужно возвращаться к своим, что берлоги требуют вернуться в свой род, что грозят, если она не сделает этого, расправиться со мной и отцом. Тогда мать, подгадав время, снова покинула дом. Я проследил за ней, хоть отец мне и велел носа не казать за стены острога. Сам он был в то время на берегу реки. Узнав, где их логово, я поспешил домой, но меня нагнали почти у берега. Едва не убили, подоспел отец…

Всеволод замолк, но продолжать и не требовалось, и так стало ясно, что было потом.

— Отца растерзали, а матушка так и не вернулась… — всё же пояснил парень. Голос его стал сдавленным и глухим. — Гоенег и Пригода взяли меня под свою опеку.

— Да, суровый народец, — вздохнул Стемир.

Каждый погрузился в свои мысли. Когда Марибор очнулся, понял, что воздух потеплел и стал влажным, запахло болотной тиной. Туман окутал незаметно, размывая очертания деревьев, а дальше сажени так и вовсе ничего не разобрать. Знать неподалёку были топи. И в самом деле земля стала мягкой, и копыта лошадей начали вязнуть в земле. Путники задеревенели, когда из глубины леса раздался протяжный вой то ли волка, то ли ещё какого зверя, сразу не разобрать, но от такого крика холодок прокатился вдоль спины, опоясывая, хотя Марибору всякое приходилось слышать и видеть. Лошади забеспокоились, пыхтя и фыркая, затопали копытами. Терять их было немыслимо, иначе застрянут надолго — до зари им нужно успеть вернуться. Выругавшись, Стемир достал факел и с помощью Всеволода кресалом поджёг его. Ночь сразу отступила, и лошади поутихли.

— Нечистая сила, — сплюнул наземь тысяцкий.

Только спустя время, Марибор ощутил, что лоб жжёт, будто в рану насыпали перца. Верно, знаки, нанесённые Гоенегом, так отзываются на нежить.

Душераздирающие звуки так больше и не повторились, путники тронулись дальше. Стемир поторапливался, ехал немного впереди, освещая дорогу, которую всё больше развозила влага. Вскоре она превратилась в грязь. Лошади скользили копытами, оступались, фыркали. Стемир ругался на чём свет стоит. Всеволод совсем притих, его словно и не было с ними, всё его внимание было обращено в окружение. Чащоба редела, её уже и лесом не назовёшь, вместо пышных сосен, обступали трухлявые хлипкие осинки, хилые берёзки с подгнившими от неотступной сырости корнями.

— Далеко ещё? — окликнул Марибор парня, сознавая, что тот завёл их дальше, чем достаточно. Князь нутром чуял звериное племя, затерянное среди болот где-то рядом, поди, они уже тоже заметили чужаков.

— Впереди топь, — отозвался Всеволод сухим и тихим голосом, будто боялся, что его услышат. — За ней начинается скальный вал — земля племени берлогов, — юноша замолк, уставившись на Марибора просящим взглядом. — Княже, дозволь идти с тобой.

— Опять ты за своё?

Света от факела, что падал на одну сторону его лица, хватало для того, чтобы увидеть в глазах парня тусклый огонь и страха, и какой-то непонятной жажды. Князь вполне мог понять парня, ведь сам он точно так же искал ответы, жаждал истины, копаясь в своей памяти неустанно.

— Зачем тебе туда? — спросил он, хоть и знал ответ.

— Я проделал весь этот путь не для того, чтобы вернуться назад. Я хочу увидеть мать.

— Почему сейчас?

— Один боялся, — ответил он честно.

— Ну нет уж, — возмутился Стемир. — Гоенег нам голову открутит, коли с тобой что случится.

Парень резко дёрнул головой в сторону тысяцкого.

— Гоенег мне не отец, — огрызнулся он.

— Довольно! — оборвал его Марибор, вскипая. — Хватит. Вижу, что ты ещё не готов ступать на тропу воина, мужчины повзрослевшего. Ты мне нужен живым. И с тобой я ещё поговорю. Кажется, сегодня ты забыл кое-что у меня в тереме.

Марибор не хотел этого говорить, но парня нужно было как-то призвать к разуму. Всеволод и впрямь охолонул, виновато моргнул, видно, снизошла догадка, к чему князь его склоняет. Так пусть подумает теперь.

— А к старику имей совесть проявлять уважение. Пусть он тебе не отец, но воспитал и оберегал.

Последние слова, видно, больно ужалили, Всеволод стиснул челюсти, заходил кадык на горле.

— Развели тут спор, только время теряем. — Марибор зло откинул повод, ухватившись за луку седла, спешился. — Через топь на лошадях не пройти. Ты остаёшься, Всеволод, и присмотришь за ними, и если я тебя тут не найду, когда вернусь обратно, испытаешь мой гнев на себе, — он кинул на мшистый сук лысой ели повод.

— Сделаю всё, князь, — понурился парень.

— Вот и ладно, — хохотнул Стемир, спрыгивая с коня. — И в самом деле, если беры тут, то не думаю, что в таких болотах находится их обжитая деревня, скорее всего, военный пост, — попытался он по своей мягкой натуре сгладить острые углы, вручив Всеволоду факел.

Марибор посмотрел в мрачные заросли багульника, окутанные туманом. Доля правды в словах тысяцкого имелась. Поправив оружие на поясе, предчувствуя совсем не дружеский разговор, князь, глянув на Всеволода, повторил:

— Я на тебя надеюсь, — и шагнул в сторону топи.

Стемир поравнялся с Марибором, взявшись за рукоять меча. Шли молча, всё дальше удаляясь от места, где остался Всеволод. Туман густел, и казалось, что можно пропустить его сквозь пальцы. Почва под ногами становилась всё более мягкой и вязкой, вскоре в насквозь промоченных сапогах зачавкала вода, потяжелела одежда, а шерстяная накидка, напитавшись водой, сдавила плечи и спину. В мутной дали одна за другой появлялись лысые ветви ольхи и почерневшего ясеня. Наконец, великому благу путников, земля под ногами начала твердеть, и воины вышли на опушку леса. Седой туман расступился, открывая скальные утёсы, похожие на корму ладьи, поросший богато ельником.

Раздался треск сучьев. Мужчины резко обернулись на звук. Марибор и не заметил, как похолодела сталь в стиснутой ладони, так и казалось, что в затылок ему кто-то смотрит, а затем послышалось чьё-то тяжёлое дыхание, но к путникам так никто и не вышел.

— Похоже, князь, мы тут не одни.

Даже сквозь темноту Марибор увидел, как лицо Стемира побелело, в глазах блеснул страх.

— И… уже давно.

Мелькнул средь деревьев факел, потом ещё один и ещё, и можно было подумать, что это хищные глаза огромного матёрого бера, который был вдвое больше Марибора.

Но огни разъединились, и князь свободно выдохнул — ещё не хватало с медведем сражаться. Из мрака вышли двое мужчин, облачённых в волчьи шкуры, каждый под три аршина ростом. Светловолосые и совершенно не вооружённые. Один из них шагнул чуть вперёд. Марибор смог лучше разглядеть резкие черты лица, массивную нижнюю челюсть, заросшую русой бородой. Цепкий взгляд блуждал по чужакам и не был дружелюбным, скорее, хищным. Без сомнения, чистокровный бер. Но, как ни странно, князь не уловил никаких запахов, пахло только лесом, диким, дремучим.

— Кто такие? И зачем пришли? — зычно спросил бер.

Марибор коротко переглянулся со Стемиром и не успел ответить, как из леса вышла ещё целая толпа воинов.

— Я, Марибор Славерович, князь Агдива. Приехал, чтобы переговорить с вашим вождём.

Воины внимательно оглядели его, оценивая вид. Главарь перевёл взгляд на Стемира, задержал на нём взгляд чуть дольше.

— За мной, — наконец выдавил он.

Марибор повернулся к тысяцкому, тот помрачнел, сжав челюсти, кивнул, проследовав за князем. Цепочку завершили остальные воины. Шли долго в гору, поднимаясь по склону, поросшему папоротником и островерхими соснами. Ноги отяжелели быстро, и, не смотря на то, что спина взмокла от непрерывного подъёма вверх, ступни начали мёрзнуть, но Марибор почти этого не замечал, осматриваясь, вдыхая ставший по-зимнему холодный и тяжёлый воздух. С высоты он окинул местность взглядом. Где-то на дне ложбины остался Всеволод, погружённый в белёсый туман. Марибор теплил надежду, что отроку не придёт в голову следовать за ними, и он благоразумно останется ждать.

Вскоре завиднелось множество тусклых огней, замелькали тени. Лес расступился, и путники вышли к укреплённому высоким частоколом тыну. Стемир едва слышно присвистнул. Он оказался прав, это был лагерь, никаких обжитых мест. Даже не расчищены от дремучих зарослей земли вокруг тына, ни сеновалов, ни дорог. Голые стены из бревен толщиной в обхват рук с щерящимися оскалом невеликими воротами. Пройдя сквозь них, путники сразу вышли на крытую площадку, по обе стороны которой тянулись грубые из необтёсанных брёвен постройки, видно, жилища самих беров. Духом женщины и не пахло — здесь жили только воины. Хоть Марибор и слышал, что с девами у этого народа не сильно густо, но не думал, что настолько. Хотя бер поднимается на поиски самки только по весне… Что ж, всё только на руку. В середине горела крада, над ней возвышался почерневший от копоти истукан бога Велеса. Огромный, почти в пять аршинов высотой, потемневший то ли от времени, то ли от копоти — поди, приносят тут жертвы, воздают хвалу, значит, человеческое что-то есть в этом народе.

Через пелену дыма показалось мужская фигура. Марибор напрягся, рука невольно опустилась на меч — хорошо, что стражники не изъяли, всё же с острым клинком поспокойнее, пусть даже кругом одни берлоги, которым с их толстой шкурой подобная железяка, что укус комара.

Берлог, поравнявшись с истуканом, остановился. Хоть Марибор и сам на рост и крепость свою не жаловался, но что и говорить, вид бера был внушителен — рослый, аршинный в плечах, с покатой грудью, с такими же, как и у других, светлыми волосами до плеч. Половина лица его тонула в ночной темноте, другая освещалась светом от крады, и были хорошо видны жёсткие, плотно слепленные губы, обрамлявшие их усы и короткая русая борода. Черты лица были суровы, а тени только углубляли их, делая ещё грознее, как этот самый лик божества. На груди внушительная связка оберегов из кости и железа. Брони и оружия, как и на других, на вожде не было. Одет был легко, в налатник нараспашку, суконные штаны и кожаные сапоги. Видно, холода им нипочём.

— Значит, вот кто осмелился перейти топь. В наших землях люди не появлялись уж поди как зим пять. Я Рагдар, вождь племени берлогов. Зачем пожаловал ко мне, правитель Агдива Марибор, сын волдаровского князя Славера?

«Значит, упредили уже», — оглянулся Марибор коротко на стражников, что встали за их спинами по обе стороны.

Князь решительно сделал шаг вперёд. Хоть и понимал своё уязвимое положение, должен был показать, что он тоже является хозяином своего народа, в конце концов, он так же опасен, как и любой бер, и сила его, хоть и скрытая, но куда могущественнее любых других чар.

— Рад встретиться с великим племенем, которое, как оказалось, живёт по соседству, — начал он говорить дружественно, но твёрдо. — Слышал ли ты, Рагдар, о степняках, что надвигаются в сторону Денницы? Я пришёл к тебе просить помощи.

— Всё, что происходит вокруг, мне известно, — ответил он, выслушав. — Но до них мне нет дела, сюда они не доберутся.

Рагдар нахмурился, жилы на его толстой шее натянулись.

— Я слышал, вам не хватает женщин…

Вождь заинтересованно сощурился.

— Среди степняков есть девица, она берлог…

Даже издали князь заметил, как сверкнули голодно глаза Рагдара, и, не упуская мига, продолжил:

— Степняки её так просто не отдадут. А я только недавно прибыл из Волдара и не успел собрать столько дружинников, чтобы полностью разбить врага. Пришёл, чтобы объединить силы спалить лагерь и уничтожить до последнего супостата, чтобы впредь они забыли дорогу сюда.

Воцарилась тишина. Марибор ощутил спиной волнение Стемира — что, если вождь разозлится на подобное предложение, посчитав за унижение?

— Девица эта не из простых кровей, мать её — сарьярьская княгиня, отец — бер… но о нём никто не узнали.

Рагдар помолчал, и не было понятно, о чём он помышляет.

— Мне нужно подумать, — ответил, наконец, вождь.

Он подал знак воинам увести чужаков.

— Только думай недолго, — сказал Марибор, отрывая твёрдый взгляд от Рагдара, отступил в сторону ворот.

Глава 18. Пребран

По хребту пробежала дрожь к самому загривку. Пребран поёжился и подложил ещё поленьев. Горький мокрый дым повалил в лицо. Сощурившись и натужно прокашлявшись, он сжал озябшие пальцы и, сунув руки под кожух, придвинулся ближе к костру. Он мёрз, но по спине пот бежал ручьём. Пребран скривился, вспоминая, как покидал Доловск. При оружии, с кунами, да ещё у него была лошадь, и приступы не так душили его. Княжич был ещё крепок, как вол. Что стало с ним теперь? Мёрз, как дряхлый старик, немощь одолевала его к концу дня, и он валился с ног. К лешему всё! Он жаждал одного — прибыть к месту. Сколько уже было таких стоянок за время пути, потерял счёт. Ещё одна седмица, ещё один день пролетел как сон — бессмысленный, холодный. Дни были настолько однообразны, что представлялись серым полотном: дорога, ночёвка под холодным небом и снова дорога, и он уже начал думать, что именно это забирает у него силы — вид ненавистных морд изо дня в день. И однажды Пребран осознал, что их стало куда больше — некрупный отряд превратился в настоящую рать. Степняки прибывали, как грибы — с каждым днём всё больше. Княжич и заметить не успел, а за ним уж змеиным хвостом тянется войско.

— Недужится?

Всё это время Вагнара подсаживалась к нему и заводила разговоры о травнице. Всё выспрашивала о ней. Он рассказывал её всё что помнил, не оставил в тайне и ночь в бане.

Пребран опустил голову. Ведьма, как ей удаётся подчинять себе стольких людей? За время пути он успел изучить княженку и не знал, восхищаться ей или ненавидеть её, хотя последнее она, несомненно, заслужила, заслужила казнь.

— Тебе-то какое дело? Я всё сказал, что тебе ещё от меня нужно? — не повернувшись к Вагнаре, огрызнулся княжич.

Он услышал, как княженка равнодушно хмыкнула, тогда он повернулся. Из-под его внимания не ушло, как Вагнара с приближением к Деннице ожила, и как сейчас хищно горели её серые, что сталь, глаза.

— Я хочу помочь.

Пришла очередь Пребрана небрежно хмыкнуть. Он отвернулся, снова уставившись на языки пламени, крепче прижал ладони к рёбрам, пытаясь хоть как-то согреться, но тепла не было, оно утекало с каждым днём.

— Что ты ей скажешь, когда явишься на порог? — вдруг спросила она.

Пребран вспыхнул, до скрежета стиснул зубы, сдержав рвущиеся с языка грубые слова. Вагнара била по самому уязвимому, но как ни пытался уйти, а такого исхода нужно было ожидать.

— Думаешь, она откажется от своего гнезда и пойдёт за тобой?

— Если она не пойдёт со мной, я сгину в этой реке… — отчаянно и с раздражением выплеснул он из себя боль.

— Она пойдёт.

Пребран резко повернулся к Вагнаре. Её слава стали слаще мёда, спасением от жажды, от гибели, освобождением от тяжести. Но это всё тут же растаяло. Нет, она его не примет, после того, что сделал с ней.

Блеклые губы девки растянулись в липкой улыбке, от чего внутри всё упало. Вагнара просто играет с ним, как кошка с мышью, дразнит. Сглотнув подступившую горечь, княжич сдавил кулаки, что хрустнули костяшки. Он в заточении, его жизнь в чужих руках, в темнице, и деваться теперь некуда. Он готов слушать, готов на всё.

— Почему ты так думаешь? — процедил он, перебарывая злость к самому себе.

— Она ведь как-никак служительница, и ей известны сострадание и человеческие муки. Будь уверен, пойдёт.

Пребран хотел, было, вспылить, что жалость травницы ему не нужна, но признал, что ныне кроме сочувствия он не вызывает ничего в других. Даже степняки перестали обращать внимание на чахнущего, истлевающего с каждым днём пленного. Стиснув зубы, княжич промолчал, наблюдая небрежную ухмылку Вагнары.

— Марибор, наверное, уже прознал о нас, будь осторожен. А Зариславе скажешь, что Марибор мой, — последние слова она прошипела так, что в животе у княжича поледенело. — Он всегда был мой, и я пришла к нему, а она пусть уходит.

Пребран высунул руки на холод и напряжённо отёр лицо, не веря в то, что его пути подходит конец, что всё это закончится, как страшный сон, и он сможет вернуться назад, в Доловск, вместе с Зариславой…

Кто-то окликнул княженку, она поднялась, одёрнув полушубок, поправив пояс с ножнами, и, больше не сказав и слова, отступила, оставив пленного одного.

На следующую ночь, когда на деревню Кривицу, к которой они подобрались поздним вечером, опустилась мглистая темень, сквозь мутный туман полыхнули огнём первые избы. И всё погрузилось в густой, как кисель, мрак. Пребран отдалённо слышал дикие крики, надрывный плач, будто находился где-то по другую сторону яви, будто через бычий пузырь он слышал лязг железа и чуял чужую кровь, много крови. Он, находясь в этой жестокой схватке с ужасом, наблюдал, как полыхала кишащая степняками, словно озеро при нересте, деревня. Враги расправлялись без доли сожаления с теми, кто пытался напасть с вилами или топорами, некоторым удалось зацепить двоих степняков, но тут же платились. Блеск стали — и головы их катилась с плеч. Всё горело, освещая обугленные стены разгромленных изб, зиявших чёрными, как скважины в скалах, оконцами. Огонь жрал последние избы и капище, возле которого из последних сил отбивались деревенские, старики, женщины, отроки. Но против стольких воинов бессмысленно. Степняки загнали оставшихся селян в избу, обложив стены сеном. Поджигать не спешили, будто ждали чего-то. Потом наступила утро и тяжёлый смог, что опутал развалины, душил. Несколько раз Пребран пытался сбежать, но степняки нагоняли его, не давая и шагу ступить из лагеря. А с наступлением ночи супостаты всколыхнулись как шквальная волна, а потом на деревню, вдруг обрушился град горящих стрел, вонзаясь во всё, что попадалось на пути — в разбегающихся кто куда по лагерю степняков, в чёрные стены уже сгоревших изб. Полыхнула и дом с пленными, заголосили внутри женщины. Пребран спрятавшись за телегу наблюдал, как воины в броне ворвались в деревню, как вихрь, рубя всех, кто попадался им на пути. Как и задумывала Вагнары, воины города Агдива напали первым. Озираясь по сторонам Пребран больше не мешкая, сорвался с места. Потеряв зрение и слух, он как обезумевший побежал прочь из пекла. Всё внутри дрожало, клокотало сердце, он, задыхаясь, подавлял скверну внутри себя, отгоняя мысли о том, что уподобился ползучему гаду, связавшись с супостатами и сбегает с поля брани, как предатель.

Это всё пройдёт, просто нужен отдых, твердил он себе, не чувствуя ног под собой.

Но как бы себя не утешал, перед глазами стояли лица тех, кто отчаянно защищал свои семьи. Глаза их жутко горели, пронзительно, ненавидяще, жгли, обращая в пепел. Если Пребран раньше не верил, что одним взглядом можно убить, то ныне убедился в том.

Его преследовали. Как он не надеялся на то, что степняков отвлекли агдивцы, за ним всё же был пригляд. Несколько стрелы пытались нагнать его, со свистом проносились у виска и над головой. Пребран уклонялся, петлял, но не останавливался, падал, но поднимался и вновь кидался в бег, через колючие дебри распарывая одежду и кожу на руках, лице. Снова падал не чувствуя ушибов ни боли, ни усталости. Пока не вырвался на луг, поросший едва ли не выше его самого дербенником. Лёгкие его горели и обратились в камни, ноги стали свинцовыми и он не ощущал их вовсе, слышал только, как чавкают сапоги в болотистой жиже. И хоть больше он не видел ничего, его не покидало чувство, что за ним следуют, что смерть дышит ему в затылок, лижет не защищённую ничем шею, спину, подстёгивало только ускориться. Оглядываясь, Пребран видел как огненное зарево расплывается алой рекой над деревней, как столбы чёрного дыма поднимаются ввысь, сливаясь с ночным небом.

Вырвавшись из густых топких зарослей, из последних сил он взобрался на косогор и бессильно упал ничком на голую твердь, зажав уши, глаза, и больше ничего не слышал, кроме своего крика, ничего не чувствовал, кроме своей боли, что пробивала его грудь копьём. Сипло и надрывно дыша, он унимал клокотавшее в груди сердце, которое едва не разрывалось на части. Его трясло. Это была последняя капля — он выгорел изнутри.

Пребран очнулся поутру. Кто-то скулил в гробовой рассветной тишине. Пришёл в оцепенение, едва узнав свой голос. Омерзение к самому себе объяло, подкатил к горлу ком отвращения. Он гнусное ничтожество, и вся его жизнь никчёмная, пустая. Кляня себя, княжич едва не завыл, вторя удаляющемуся вглубь сознания плачу. Свернувшись на земле, он натянул кожух на голову, задавливая в себе гнев. В полубреду лежал он так долго, пока не осознал, что закоченел. Пришлось, пересилив себя, подняться, опираясь о шершавый еловый ствол. Всё тело ломило, и каждое движение причиняло только немыслимую муку, саднила и жгла кожа на скулах и губах, исполосованные глубокими царапинами пальцы и ладони едва шевелились и сжимались. Во рту стоял неприятный вкус собственной крови и гари. Пребран, опустив руки, осмотрелся.

Он был совершенно один на берегу реки, всю оставшуюся ночь пролежал под кривой елью. Вдохнул свежего речного воздуха, и его обняла мягкая влажная тишина, как будто на землю опустился обильный снегопад, приглушая все звуки, замедляя движение воздуха, возвращая измученного мужа к жизни. И слава богам, в голове не слышно было ничего: ни криков, ни лязга железа. Всё осталось там, позади. Выстоял ли агдивцы против не одной сотни степняков, мало верилось и нужно было поспешить, пока враги не добрались до острога, быстрее, чем он увидится с Зариславой и уведёт её.

Сонно хлынул ледяной ветер с Денницы, зашелестела хвоя над головой, мелкая морось окропила лицо с колючей еловой ветки. Княжич запрокинул голову к небу, всматриваясь сквозь прорехи скудной кроны в низко клубящиеся унылые облака. Князь Вячеслав, верно, оставил попытки искать сына, раз до сих пор за ним нет погони. Впервые Пребран пожалел, что отец не заточил его в тереме, не осадил, не сослал куда-нибудь подальше от родной стороны, от всего этого кошмара.

Он задумался — сможет ли посмотреть родителю в глаза?

«Плевать», — фыркнул себе под нос, поднимаясь с сырой земли.

Оглядел обрывистый пустынный берег. В глазах помутнело. Предчувствие встречи с Зариславой будоражило, заставляя княжича вздрагивать. Тучи поднялись от горизонта. Окоём яро полыхнул, как костёр на Купалу. Коло солнца слепило глаза, окрашивая берег, на котором стоял, что истукан, Пребран, в багряный цвет. Вскоре небесное светило потухло, погружая реку в тусклый рассвет.

Княжич отвернулся, тряхнул головой и неспешным шагом, прихрамывая на левую ногу, двинулся по каменистому берегу, забирая чуть на север. Ещё через сажень, стало совсем светло, завиднелись дальние очертания реки, что чёрной лентой уходила вдаль, и не было ей конца. Пребран снова стал мёрзнуть. Вдыхая морозный воздух и выдыхая пар, он прятал нос за поднятый до ушей ворот кожуха. С приближением к острогу он всё явственнее чуял, что его попытка забрать травницу будет тщетной. И с остервенением гнал прочь от себя эту мысль, но та, как надоедливая муха, возвращалась и кусала в самый неожиданный миг, и внутри, как весенняя почка, набухала ярость.

Он смахнул с глаз проступившие от холодного ветра слёзы, поднял голову, чтобы осмотреться. Дыхание застряло в груди, а сердце замерло, покрывшись льдом. Колени подогнулись, будто он шёл по болоту, и ноги его вязли в тягучей трясине. Вдали в серебристой пелене тумана замерцали тускло огни — то были факелы на крепостных стенах. Очнувшись и передёрнув плечами, Пребран, не медля больше, двинулся дальше, быстрее — невидимая сила гнала, не позволяя замедлиться, не чувствуя растекающейся жидким свинцом боли от колена к бедру и поясу. Но с приближение шаг становился твёрже, хоть внутри всё разрывалось, раскалывалась его уверенность на тысячи калёных осколков. Вновь представил встречу с Зариславой. Что скажет ей, когда увидит? И как в лихорадке твердил — главное не напугать, не показать своего отчаяния. Он должен держать себя в руках.

Из ступора его вывели мужские голоса. Кажется, его заметили. Послышался шум, грохот ставень — ворота раскрылись. К путнику вышли крепкие воины в броне. Пребран, вобрав в себя воздух, не остановился, поднимая руки, показывая, что он без оружия. Двое из них отделились от остальных и стремительно приближались. Пребран сделал ещё один шаг, опустил руки и остановился. Грохот сердца отдавался, казалось, в самом горле. Он не слышал, как его расспрашивали стражники, не слышал и не осознавал, что отвечал им. Кажется, он сказал своё имя, сказал, откуда он, а воины лишь хмурили густые брови, сверкали на него недоверчивыми взглядами, уверившись в том, что Пребран желал им зла. Наконец, один из них, самый старший, с кудрявой бородой, дал знак отвести путника в острог. Княжич не успел опомниться, как оказался за стенами в кругу огней и воинов. Вагнара была права — они готовились.

Дыхание его оборвалось, когда среди мужей в самой дали средь построек он выхватил взглядом светловолосую макушку. Зарислава так же стремительно исчезла, как и появилась, будто видение или это и впрямь ему почудилось.

— В поруб его, — врезался клином в голову княжича тяжёлый голос.

Страх разлился льдом по венам — он должен встретиться с Зариславой.

Пребран не успел оглянуться, как его распоясали стражники, сняв тот затупленный нож, который ему оставила Вагнара в походе. Забрали и кресало, спасибо, что не раздели догола.

— Кожух оставьте, околеет ещё, — скомандовал, по-видимому, главный среди них.

Кто-то толкнул пленного в плечо, заставляя идти, и когда Пребран повернул голову, в его глазах мгновенно мелькнуло узнавание. Крепкого русоволосого воина он точно виделоднажды в Волдаре. А вот тот, похоже, не узнал молодого княжича.

— Вратко! Да, ты Вратко! Ты стоял на воротах в Волдаре. Я помню тебя.

Вратко обернулся на зов, и всё внимание воинов перешло к нему. Спустя мгновение, воин нахмурился, вперив взгляд в доловского княжича. А потом в его лице мелькнуло озарение.

— Как ты тут оказался? Почему один?

Пребран рассеянно моргнул.

— Я…

Мужи и старики всё больше скапливались вокруг них и слушали. Пребран ощущал, как в его спину врезаются десятки настороженных обозлённых взглядов.

— Я был у степняков в плену и сбежал, когда воины острога напали на лагерь, — проговорил княжич как на духу, и внутри него всё задрожало то ли от ненависти к опостылевшим степнякам, то ли от усталости. Длань бога давно отпрянула от него, он проклят. Пребран стиснул челюсти, вглядываясь в суровые, не верящие ни единому слову лица старцев, в матёрого Вратко. Сейчас Пребран по сравнению с ним чувствовал себя новорожденным телёнком, беззащитным и жалким.

Волдаровского воина неожиданно отстранил седовласый старик.

— Нам неведомо, кто он такой, посадите его в поруб до возвращения князя. Пусть Марибор решит, что с ним делать, — проговорил старик звучно, на весь детинец, и тяжело оглядел мужиков, мгновенно осадив их любопытство.

Пребран, как жеребец, замотал головой, противясь и вырываясь из рук ватажников, прикусив себе язык — если хоть слово скажет о Зариславе, ему точно несдобровать. Поруб в лучшем случае ему обеспечен.

— Гоенег, — вступился Вратко, — он же сын доловского князя Вячеслава, негоже его в поруб-то, как татя какого.

Старец снова обратил на княжича цепкий взгляд. Воцарилось молчание, Пребрану больше никто не пытался заломить руки.

— Хорошо, — наконец выдавил Гоенег. — В дружинную избу его заприте.

Больше не церемонясь, Пребрана подхватили с обеих сторон и повели прочь со двора. Пленный не сопротивлялся, да и какой был смысл — ему не одолеть сейчас никого. Княжич обернулся в сторону терема. Если Зарислава видела его, она должна прийти к нему, должна. Он буквально ощущал её нутром, её запах пьянил и дурманил голову, сводил с ума, и Пребранв полубреду шёл через двор. Парни вывели его к постройкам, поднялись по добротному порогу к крепкой длинной избе, что, видно, и была «дружинной» — главным кровом для всяческих сборов. Дверь распахнулась, пленного грубо затолкали внутрь.

— Посиди пока тут, — услышал он сухое напутствие.

Княжич в кромешной темноте не увидел порога, споткнулся, едва не упав на дощатый пол. Замкнулись щеколды по другую строну двери.

Попривыкнув к темноте, различил просторную горницу, посередине которой простирался длинный массивный стол. Пребран прошёл вглубь, шаги эхом отдавались в пустом помещении. Под потолком виднелись несколько прорубленных оконцевразмером с его голову, из них сочился занимающийся рассвет. Всякие мысли о побеге пленный отмёл. Отсюда не выйти, да и наверняка догляд остался у порога.

В голове звенело, точила виски боль, благо, в избе было куда теплее, чем снаружи. Если бы он не узнал Вратко, и его посадили бы в поруб, всё оказалось бы куда хуже.

Пребран без сил опустился на скамью, положив локти на стол, уставился в стену. Он и забыл, когда сидел вот так за столом, по-людски, когда грелся в избе. Прошлая жизнь теперь казалась сном, и Пребран вдруг испугался собственного осознания — так, как прежде, может уже не быть.

Мысли беспорядочно мельтешили, что мошка, не давали покоя. Пошевелившись, княжич опустил гудящую голову на сцепленные в замок руки и закрыл глаза, дыша ровно и тихо, вслушиваясь в каждый шорох, что попадал в горницу из окон. Совсем упокоиться не давала невыносимая боль, что давила в затылок так, как если бы голова оказалась зажата между жерновами.

Княжич вздрогнул и открыл глаза, когда внезапно услышал топот, резко поднялся, что в виски бешено застучала кровь. Кажется, он задремал, и не было понятно, сколько прошло времени, но в горнице было по-прежнему сумрачно. Щёлкнули задвижки, дверь отворилась, пуская в горницы свет от факела, на порог взошёл рослый юноша. В руках его была деревянная резная плошка. Взгляды их пересеклись.

— На, вот, согрейся, передать просили, — сказал он.

Пребран сделал пару шагов, недоверчиво глянул на питьё, а потом на парня.

— Пей, не отрава, — убедил тот.

Княжич обеими руками принял тёплое терпко пахнущее подношение, поднёс к губам, отпил. Вкус сбитня он узнал сразу — пряный, немного жжёт язык и нёбо, но он не обратил на это внимания, не помня себя от радости, стал пить жадно, пока не почувствовал, как мягкое обволакивающее тепло разливается по жилам, окутывая, согревая. Давно он не пил такого вкусного сбитня, и вкус уж забыл. Осушив плошку, он, утирая рукой уста, не спешил вернуть посудину.

— Как тебя звать?

Парень сощурился, задумавшись, говорить или нет.

— Всеволод.

Не отводя взгляда, Пребран думал, как поступить. Всеволод молод, заговорить его проще. Княжич глянул в сторону выхода. На пороге из-за приоткрытой двери в свете факелов маячили тени стражников, не нужно, чтобы кто-то его услышал.

— Мне это питьё не поможет, и жить мне осталось недолго, — начал вкрадчиво пленник, значительно сбавив тон. — Я болен, мне нужна помощь. Знаю, что в остроге живёт травница Зарислава. Помоги мне, я нуждаюсь в её снадобьях. Скажи, что княгиня Радмила ей этого не забудет и отблагодарит.

Парень смотрел напряжённо и долго, но, кажется, поверил, да и как не поверить. Как ни отрицал Пребран, а выглядел он и в самом деле худо, к тому же дорога и скверная еда потрепали изрядно.

Всеволод не успел ответить, внутрь заглянул один из стражников, проверяя, всё ли в порядке. Княжич вернул плошку и отступил. Всеволод, бросив на него последний вселяющий надежду взгляд, направился к выходу. Едва створка прикрылась, щёлкнули замки.

Пленный медленно прошёл к запертой двери и, развернувшись, прислонился к ней спиной, медленно сполз на пол, уронив голову на грудь. Сбитень облегчил муки, в голове приятно зашумело, а мысли начали таять, словно масло на огне. Но сердцу не помогло, оно болело, и к горлу безвольно подкатил ком, задушив слезами. Пребран запустил пальцы в успевшие отрасти за время пути вихры, зажмурился, до скрежета стискивая зубы.

Глава 19. Зарислава

Зарислава вошла в горницу и неспешно направилась к лестнице. Сердце её не трепыхалась, как пойманная соколица в сети, но её глубоко удивило, как Пребран оказался в остроге. Его голос, немного хриплый, всё гудел в голове.

Войдя в покои, она с такой тщательностью замкнула за собой дверь, будто вот-вот ворвётся орда татей и начнёт ломиться внутрь.

— Что случилось, хозяйка? — всколыхнулась с лавки Малютка. — Беда ужели?

Зарислава покачала головой, опережая помощницу. Девка уже подумала не о том, но не рассказывать же ей о доловском княжиче.

— А что тогда? Худо опять? Может, трав навести.

Зарислава повернулась к Малютке, её слова привели в чувство. И в самом деле, нынче ей с утра нездоровилось. Проснулась до зари и ещё не успела открыть глаз, как почувствовала, что Марибор ушёл, оставив только обволакивающее тепло. Ушёл и даже не пробудил её. Тогда её скрутило, и она не помнила, как спустилась в горницу. Смутно представлялась ей Малютка, что бегала вокруг неё, поднося к лицу то воды, то пахучих трав, чтобы перебить дурноту. Странно, но впервые она испытывала глубокое спокойствие, словно кто-то шептал ей на ухо, что всё будет хорошо. Даже когда Зарислава узнала, что со степняками пришла Вагнара, она ощутила странное равнодушие, будто случилось что-то такое особенное, и сама Славунья накрыла её от зла своим платом, будто внешние силы больше не смогут ей повредить — ни Вагнара, ни кто другой. Травница ходила по острогу, не зная устали и не чувствуя холода, до того мига, как забрезжил рассвет. Тогда-то она увидела суету на площади. И среди столпившихся — Пребрана.

Зарислава вздрогнула, выныривая из раздумий, снизу услышала стук входной двери. Уставившись в створку, она вслушивалась, но всё было тихо, даже зазвенело в ушах, только шумела кровь в голове.

— Может, сходит посмотреть? — напомнила о своём присутствии Малютка.

Хозяйка кивнула.

— А Весняна где?

— Так велено им было ещё утром покинуть терем.

— Кем велено? — не поняла Зарислава, нахмурившись.

— Князь приказал, — потупила взгляд Малютка.

«Странно…»

Не успела травница спросить, по какой причине Марибор так поступил, снизу раздался голос, и уже думать о чём-то не пришлось, девицы обратили взгляды на дверь.

— Иди, узнай, кто там, — кивнула хозяйка чернавке.

Малютка, ринувшись к двери, отворила замок и выскользнула на сумрачную площадку.

Ждать Зариславе пришлось не долго, девка вернулась быстро, растревоженная и понурая.

— Это Всеволод. Тебя просит выйти, хозяйка, говорит, потолковать с тобой нужно.

Травница подняла удивлённо брови. Сердце застучало так, что она до хруста сжала кулаки. Чего вдруг она понадобилась ему? Но что гадать? Скорее самой всё узнать.

— Сиди тут, — велела она Малютке и спустилась в горницу.

Всеволод ждал у дальнего окна, рассвет оттенял его профиль, и Зарислава отчётливо видела, насколько красивое лицо юноши было сосредоточенным. Она успела услышать от Малютки, что Всеволод провожал Марибора до логова беров, и ещё то, что поездка была проделана не зря. Берлоги дали согласие помочь агдивской дружине. А потому князь не стал брать парня в бой, мол, сноровки ещё мало. Тот хоть и расстроился, но смиренно принял волю князя.

Когда Зарислава вышла в горницу, Всеволод повернулся.

— Не знаю, правильно ли я поступаю, — начал он. — Может, нужно было бы первым делом упредить Гоенега… — и замялся.

— Раз пришёл ко мне, то что теперь сомневаться, говори, — потребовала Зарислава, чувствуя, как пол ускользает из-под ног.

— Там этот Пребран, что называет себя доловским княжичем…

— Что он?

— Тебя требует. Говорит, недужится ему, просит твоей помощи, видно, знает о тебе. Про княгиню Радмилу сказал, мол, она не забудет твоей доброты.

Зарислава слушала Всеволода, ощущая, как леденеют руки, а дыхание из груди пропадает.

Уловка ли? Или впрямь помощь нужна?

— Видно, степняки поиздевались над ним, выглядит он и впрямь… — Всеволод поморщился, — худо.

— А Чародуша где? — взволнованно спросила травница.

— В остроге её нет. Да её теперь и не найдёшь, ушла, поди, вслед за дружиной.

Зарислава разочарованно выдохнула, отвела взгляд, решая как ей быть.

Как бы он ни поступал подло, но боги благословили помогать нуждающимся, в особенности тогда, когда просят.

— Он сказал, что не доживёт до восхода.

От этих слов сердце в груди защемило. Какую бы обиду княжич не причинил, а кончины он не заслужил.

— Хорошо, — твёрдо сказала она. — Подожди меня тут.

Зарислава отступила и вернулась к лестнице, заглянула в горницу чернавок. Клети пустовали, не ошиблась Малютка, девки покинули терем. Но не это было важно, в голове пульсировала одна мысль — что сталось с Пребраном? Зачем ему понадобилась помощь? Ужель и правда худо так? Травница ходила по клети в поисках нужных снадобий. Из того, что было — порошок крапивы да сонных трав щепотка, но этого было достаточно. Сегодня она чувствовала в себе особую силу и всё гнала мысли о том, с чем это было связано, но ради благого дела воспользуется частью, коли нужно будет. Собрав снадобья, она налила воды в чашу, подхватила полотен чистых, которых оказалось вдосталь, но не спешила выходить. За короткий миг вспомнила всё, что случилось тогда в Волдаре. Горящие глаза Пребрана, его необузданная попытка завладеть ею. Вспомнила, как он ворвался в клеть, как завизжала Мира, которая подорвалась с постели и позвала Радмилу на подмогу. Княжич пытался силой отобрать у неё обручье. И то послание, которое он ей оставил… Как же нелепо всё вышло, и вспоминать тошно, но это случилось, тут уж ничего не попишешь. Если бы она не поехала в Волдар, то никогда бы не узнала Марибора. Встреча с ним — главное и ценнейшее, что произошло в её судьбе. Эта мысль отрезвила и напугала одновременно, теперь ей и не представлялась жизнь без него.

Зарислава дёрнула подбородком, резко вдыхая прохладный утренний воздух, приходя в чувство, осознавая, что недвижимо стоит посередине пустой клети. Тихими шагами пошла обратно. Всеволод ждал.

— Пойдём со мной, — попросила она.

С юношей было куда безопаснее, так она хотя бы сможет защититься, коли что.

У дружинной избы топтался крепкий мускулистый парень. Завидев травницу вместе с Всеволодом, он опустил вгляд. Видно, обескуражило его появление обоих.

— Вратко и Гоенег не давали наказа пускать кого ещё.

Всеволод беспомощно оглянулся на Зариславу. Травница обошла юношу и выступила вперёд так, чтобы свет факелов озарил её.

— Ему нужна моя помощь. Или хочешь обнаружить там мёртвое тело? Князь не простит, — сказала она твёрдо, глядя прямо и бесстрашно в глаза стражнику.

Поскрежетав зубами, сторож всё же отступил. Всеволод взошёл на порог первым, Зарислава последовала за ним. И когда тот собрался отпирать, она остановила его.

— За мной не ходи. Подожди меня тут, на выходе.

— Как велишь. Коли что, я рядом, — предупредил он.

Травница кивнула. Всеволод дёрнул тяжёлый засов в сторону, железо гулко лязгнуло, и сердце мгновенно подпрыгнуло к самому горлу. Втянув в себя воздух, Зарислава с замиранием шагнула в полутьму. Дверь за ней тихо прикрылась, но не до конца — осталось щёлочка, за ней охраной остался стоять бер.

Её окутал запах леса с примесью горького дыма и резкого, ржавого, как железо, запаха крови. На подгибающих ногах она прошла вглубь, лихорадочно оглядывая громадное пустое помещение, через которое полосой сочился белёсый утренний свет, окутывая длинный стол. Зарислава не сразу различила мужскую фигуру в дальнем его конце.

Пребран, закутанный в кожух, мирно лежал, голова его покоилась на сложенных на столешнице руках. Он даже не слышал, как кто-то вошёл, не пошевелился. Пару мгновений Зарислава колебалась, одна её часть кричала немедленно развернуться и покинуть избу, но другая сжималась от тоски и жалости. Он всего лишь человек, который совершил ошибку и заблудился. Травница сделала робкий шаг в его сторону, но тот так и не дрогнул, и стало понятно, что уловок никаких нет. Она шагнула ещё и замерла, прежде чем вкралась в душу жуткая и страшная мысль — не поздно ли пришла? Прислушалась и бросилась к княжичу, поставив на стол всё, что принесла с собой. Склонилась, вся обратившись в слух. От сердца отхлынул лёд — Пребран дышал ровно и очень тихо. Зарислава протянула руку, убирая с его лица вымазанные в саже светлые пряди волос. Он крепко спал. Лицо было в глубоких и мелких царапинах, большая борозда оказалась на лбу и на шее за ухом. Травница нахмурилась. Сильно исхудал, если издали она не разглядела, то теперь это стало очевидным. От того княжича с хитрым прищуром и нахальной улыбкой следа не осталось, перед ней был совсем юноша, но грязный, в крови и смертельно уставший.

Пребран, словно почуяв чужое присутствие, качнулся, раздулись крылья носа, глубже вбирая воздух, дрогнули ресницы. Он открыл глаза, подняв голову, и когда подёрнувшийся сонной пеленой взгляд его прояснился, княжич резко поднялся. Скамья, на которой он сидел, скрипнула, сдвинувшись с места. Тут же с грохотом отворилась дверь.

— Всё хорошо, Всеволод, — поспешила успокоить Зарислава.

— Я рядом, — сказал он скорее не травнице, а княжичу и тут же нырнул обратно.

Пребран толком ничего и понять не смог. Он упёр взгляд в травницу и молчал.

— Мне Всеволод сказал, что тебе нужна помощь, — вспорола Зарислава тишину. Голос её почудился другим — твёрдым и ледяным.

— Это так, — разомкнул Пребран губы, возвышаясь над ней прямой и длинный, как ясень.

И хоть внешне он выглядел спокойно, но пальцы его мелко дрожали, а грудь вздымалась и прерывисто опадала, и казалось, было слышно, как бешено стучит его сердце, ещё чуть быстрее — и разорвётся. Он протянул руку, чтобы коснутся Зариславы, но та отпрянула.

— Не нужно, — прошла она к столу. — Я вижу, что с тобой всё хорошо, и ты здоров.

По крайней мере руки распускать ещё есть силы, подумала, но ничего не сказала вслух, начиная раздражаться. Не успела травница убраться восвояси, как поняла, что внутри всё кипит от злости. Она сгребла все травы и полотна в охапку, оставив только ковш с чистой водой, развернулась, чтобы уйти, и замерла. Пребран рухнул на колени, преградив ей путь, обхватив лодыжки, склонился к самому полу. Это настолько обескуражило, что она выронила всё из рук.

— Прости меня! — плечи княжича вздрогнули, и сам он крупно дрожал, даже через платье она ощущала, как сотрясается в немом рыдании его тело.

— Я виноват перед тобой. Я не хотел… Но меня как будто что-то толкнуло. Ты мне нравилась, я не хотел тебе причинять боль. Я не знал… но как будто обезумел.

Зарислава покачала головой, не веря ни единому слову, а точнее тому, что доловский княжич станет вот так елозить по полу и вымаливать у неё прощение. Травница пришла в полное замешательство, раздумывая, как поступить. Она не желала ему зла, она просто хотела это всё не вспоминать, как и не было. Но когда он продолжил говорить, сердце её сжал ледяной кулак.

— Мне плохо без тебя, — поднял он голову, глядя на Зарислава снизу вверх. В глазах его застыло сожаление и тоска, они блестели, как осколки льда. — Я чувствую твой запах, он привёл меня сюда. Мне так плохо, ещё эти приступы, они меня измотали, — перешёл он на хрип.

Травница замотала головой, её окотило холодом от слов княжича.

— Нет, это не я. Я не могла так сделать. Нет.

— Прошу тебя, вернись ко мне. Я знаю, что мне нет прощения, — повторял он, не слыша её, охрипшим и сдавленным от напряжения голосом, стискивая ладонями её икры. — Но я искуплю свою вину, обещаю. Ради всех богов, согласись быть моей, вернись со мной в крепость.

— Ты поздно пришёл, — выдавила из себя Зарислава. — Я отдала обручье Марибору. Я не пойду с тобой.

— Тогда мне незачем жить, — сказал княжич помертвевшим голосом, и взгляд его потух.

Холодок скользнул тугой змеёй по спине, травница отпрянула, высвобождаясь от его объятий, отошла к стене.

— Он всё узнает о нас.

Зарислава не сразу поняла, о ком идёт речь.

— И когда вернётся — убьёт меня.

— Откуда он узнает?

— Вагнара скажет. Ты же не знаешь, что случилось меж ними. Я всё тебе расскажу. Перед тем, как Горислав ушёл из яви, Марибор был связан с Вагнарой, он называл её своей невестой, и когда умер Горислав, княжич отказался от неё и отдал степнякам в качестве трофея, как последнюю блудницу.

Зарислава резко отвернулась. Бросило в опаляющий жар, горница поплыла, и она чуть пошатнулась, успев опереться рукой о стену.

— Я этого ничего этого не знал. Не знал, что Вагнара в обиде на него… — пытался оправдать себя Пребран. — Сначала их было мало, всего пятеро, но с каждым днём число воинов росло. Она пришла мстить, — не замолкал он. — Она очень сильна, подчинила себе целую рать воинов, они слушают её, будто околдованные мороком. Я видел. Степняки ослеплены ей.

Травница услышала за спиной, как Пребран приблизился, ощутила движение воздуха и тепло, хоть и скудное.

— Я умру без тебя, Зарислава. Я сделаю всё, что велишь. Скажешь броситься в реку — брошусь. Мне без тебя всё не мило. Прости меня, прошу. Прости… — шептал он непрерывно дрожащим голосом, как умалишенный.

Почувствовав его ледяную ладонь на своём плече, она поёжилась — холодная колючая волна разбежалась по телу. Но как ни странно, не попыталась немедленно отпрянуть, только опустила взгляд и отвела его в сторону, ясно понимая, что ему и впрямь нужна помощь. Ощущала сквозь прикосновение, как застыла в нём крупицами жизненная сила, и была она настолько скудная, что травница не понимала, как до сих пор он жив. И нужно было что-то немедленно делать. Зарислава развернулась и мгновенно оказалась в его объятиях. Вобрав в грудь воздуха, она затаилась.

— Я прощаю тебя, — выдохнула.

Пребран окаменел, глядя на неё бегло, но мутно. Кажется, смысл слов начал до него доходить — пелена сошла с его глаз, делая взгляд чистым, словно омытым горным родником. Решение пришло из глубины души. Скрытая сила толкнула её вперёд и Зарислава, повинуясь внутреннему порыву, поднялась на носочки и приникла к его холодным обветренным губам, обхватив шею. Этого было достаточно, чтобы придать ему жизненную силу так, как когда-то она придала её Данияру, пусть и другим путём. И когда тёплая волна пошла по телу княжича, Пребран не позволил ей отстраниться, задержал, сдавливая осторожно, продляя поцелуй.

Глава 20. Марибор

Это была самая длинная ночь.

И когда схлынул запал, Марибор смог трезво обдумать всё случившееся. Сперва на степняков напала дружина, племя берлогов подоспело немного позже и, как оказалось, вовремя. Враги пали, не ожидая такого подвоха. Вагнера плохо продумала свой замысел, не рассчитав и не оценив силы. За время боя Марибор не видел её, верно, княженка сидела всё это время в засаде. Беры нашли её по запаху…

Марибор невольно поморщился. Каждая мышца налилась тяжестью и горела, и сам он был весь тяжёлый, как каменная курганная плита. И ещё не понимал, нужна ли ему помощь. На плече кровоточила резаная рана, ныло где-то под лопаткой — степняки всё же смогли зацепить его. А ведь до сего мига не чувствовал ни боли, ни устали, но как только последний враг был повержен и пленён, силы разом покинули его.

«Не время размякать», — мысленно сказал он себе. Ещё много предстояло сделать.

Марибор нагнулся и, отерев меч о полу стёганого кафтана раскинувшегося на земле врага с вывернутым неестественно плечом, вложил его в ножны.

Рассвет медленно заливал деревню золотом, озаряя, то, что осталось от Кривицы. Кружил в дымном воздухе пепел, оседая на кожу тёмными, как смола, крупицами. Он попадал в глаза, от чего те слезились, застревал в глотке, вызывая тошноту и кашель. В рассветном небе парили ширококрылые вороны, верно, чуя кровь.

Ступая по жухлой траве, которую сковал лёгкий морозец, Марибор мрачно окидывал взглядом ещё дымившиеся постройки, обвалившиеся крыши, разгромленные овны, тлеющие дубовые ворота. Много разрушений, но если выбрать сноровистых кровельщиков, то за две седмицы можно поставить новые срубы и успеть до первых крепких морозов заселиться.

Взгляд его застыл на высоком двухъярусном тереме. А ведь ещё недавно Марибор останавливался на ночлег в этих самых хоромах. Терем стоял нетронутый, только немного было пожжено крыльцо, подклети, но в целом дом сохранился, будто заговорённый от огня. Слава богам, людей, что были заперты внутри, удалось спасти.

Неподалеку он завидел сыновей Гоенега Трияна и Велебу, которые собирали оружие да таскали наравне с другими раненых и убитых врагов за околицу. Там-то и расположилась вся княжеская дружина. Одни разговаривали, другие угрюмо молчали — это была их первая битва, и они прошли её, показав всю свою отвагу.

«Как возвратимся в острог, обязательно нужно будет устроить братчину да в храм дары богам поднести за удачный бой и победу».

Некоторые воины умывались в большом деревянном ушате, но как только завидели князя, сразу поднесли кадку с водой, чистую рубаху и рушник. Стянув давящую, ставшую невыносимо тяжёлой броню, Марибор оголился до пояса, смыл прохладной речной водой всю скверну с лица, шеи, рук, груди, и, несмотря на то, что раны нещадно щипало, мысли его посвежели. Жгла вода, как если бы это был кипяток, пришла и бодрость, остудилось дыхание.

Аколим появился перед ним неожиданно. Седые волосы старосты были растрёпаны, морщинистое лицо в саже, только светло-золотистые глаза блестели ярко и молодо, будто после смертоносной схватки. Тарас подошёл следом за отцом, склонился перед князем в низком поклоне. Теперь весть разнесётся по окрестности о победе агдивцев над степняками, потянется народ. Марибор, закатав рукава чистой одежды, ненароком вспомнил о деревне Лесовики. Староста Онег ведь так и не появился в его чертоге.

«Теперь нагрянет, поди», — усмехнулся про себя, хотя радостного тут мало было. Никогда ещё здешний народ не знал беды, а жизнь в страхе от того, что степняки теперь прознали путь к Деннице, это не жизнь вовсе. Марибор не успел оглянуться, как собралась перед ним целая толпа. Потрёпанные мужи смотрели хмуро и вместе с тем твёрдо. Аколим выступил вперёд.

— Сыновья, — начал он громко и с нажимом, обращаясь к своему народу. — Настанет зима, а после зимы — весна, набухнет земля, расцветут луга, построятся новые избы.

Лица мужей стали озадаченными — о чём это староста толкует?

— Вновь придут степняки, затопчут пашни, сожгут избы, уведут детей и жён. Так будет из года в год, мы будем строить дома, сеять зерно вновь и вновь, пока опять не придут тати, и мы снова не положим в сырую землю своих сыновей. Придём же к князю нашему, чья сила огромна, чей гнев разобьёт вражеское племя!

Глаза селян загорелись мгновенно, спала пелена утраты и печали. Старик умел разжечь сердца, за это ему хвала и поклон.

— Примешь, княже, под своё крыло? — спросил он, обращаясь к Марибору.

Тот окинул толпу задумчивым взглядом.

— Что ж, народ мне нужен, ворота Агдива открыты, места всем хватит.

Староста твёрдо кивнул, глаза его сверкнули немой радостью.

Кто-то тронул Марибора за плечо.

— Вождь ждёт тебя, — тихо, оповестил Заруба, склонившись к уху, напоминая о важном.

Марибор сглотнул сухую горечь, в ставшую в горле песком. Пора рассчитаться с Рагдаром и разойтись по добру.

Вместе они вышли из покосившихся массивных ворот с могучими столбами, прошли к шатру, что поставили вожди степей на отшибе, в нём и держали княженку. По пути встречались уставшие воины, в лицах которых, не смотря на тяжёлую ночь, читалась радость победы. Но вместе с тем и боль потерь — о них ещё предстояло узнать.

Марибор угрюмо отвёл взгляд, сжав зубы, ощущая, как сердце накаляется до жара яростью, словно глина, вот-вот и треснет. Предстоит увидеть ту, с кем встреча была самой нежеланной, но он должен узреть в глазах Вагнары если не поражение, то страх, хотя, и то, и другое представлялось плохо, и рассчитывать на то, что девка раскается, не стоит. Но всё же…

— Что делать будем с пленными? — спросил вдруг Заруба, когда они почти подошли к месту.

— Держать их в остроге не собираюсь.

— Отослать нужно, рабочие руки торговым можно продать, — предложил воевода.

Марибор хмыкнул — затея эта пришлась ему по душе.

— Смекалистый ты, воевода.

— Ну так, моя забота, — добро усмехнулся тот.

Берлоги в ожидании князя сновали неподалёку шатра, всего полсотни. Светловолосые воины показали себя достойно, сражаясь яростно, с духом зверя. Некоторых из тех, что охраняли сейчас шатёр, Марибор уже знал.

— Подожди меня тут, — обратился он к воеводе.

Тот понимающе кивнул. Когда князь повернулся, один из стражей, распахнул полог, пропуская Марибора внутрь.

В шатре имелся ещё один сторож, он благоразумно вышел вон, откинув кошму, и на миг озарилось всё дневным холодным светом, влетел студёный воздух, и вновь стало сумрачно и тепло. Пахло шафраном, что так жаловали степняки, да масляными светцами, кои горели на опорных осях сооружения. Марибор хоть и не разглядел среди опрокинутых низких столиков вороха вещей и посуды княженки, но сразу почуял её запах. Липа. Даже за долгое время её запах не изменился, хоть столько рук её касалось. От подобной мысли стало отвратно, и Марибор отринул эти думы.

Князь прошёл чуть вперёд, оглядывая беспорядок, среди которого и увидел женскую фигурку, сидящую на мехах. Вагнара медленно повернула голову. Знакомые блестящие серые глаза пронзили ненавистью, красивые губы скривились в презрении. Его появлению она была не рада. Только внутри Марибора ничего не дрогнуло, не всколыхнулось, как гнилое болото, ни чёрная злоба, ни какие-либо другие чувства — тихо, как в безветренный день. Княженка наблюдала за бывшим любовником, пока он не приблизился и не навис над ней.

Тёмные волосы, обрамлявшие белое лицо, были растрёпаны и спадали до земли. Одета она была по-походному в широкие штаны и короткий полушубок куньим мехом внутрь, подпоясанный широким ремнём. Марибор хмыкнул — не бедствовала дочь сарьярьского князя. Хотя теперь уже и не дочь. Всё так же хороша, горда и спесива, как три луны назад.

— Здравствуй, Вагнара.

Она повела плечом, пытаясь высвободить связанные за спиной руки. Потерпев неудачу, плотно сжала губы, отвернулась, верно, не собираясь отвечать. Марибор некоторое время наблюдал, как плечи её дрожат, как шумно и напряжённо она выдыхает. И в самом деле, с чего он взял, что она станет разговаривать с ним? Когда-то он вручил её степнякам, как ненужную вещь. Отчасти сам виноват, но тогда ему было настолько противно, что Вагнара, так легко предала его, что другого пути и не видел. Знал бы он тогда о ней правду, о её не простой крови… Князь в немом ожидании смотрел на женщину сверху вниз и думал обо всём этом, а потом сделал шаг вперёд, крепко обхватив пленницу за плечи, дёрнул вверх, вынуждая подняться на ноги и смотреть ему в глаза.

— Неужели ты и в самом деле думала ко мне так легко подобраться? Ты столько людей погубила, ради чего?

Глаза Вагнары искрились гневом, и на короткий миг он подумал, что она не понимает его слов, и хоть смотрела прямо и неотрывно, но ослеплена была местью. Внезапно ресницы её дрогнули, и Марибор почувствовал, как напряжённое тело обмякло. Взгляд пленницы смягчился, и улыбка заиграла на её тонких губах, как раньше, когда он обнимал её после бессонной ночи. Тогда он всерьёз думал, что, если не влюблён, то уж точно привязан. Они были похожи и имели общий замысел. Теперь сложно разобраться, какая сила объединяла их. При воспоминании этом Марибору сделалось невыносимо скверно.

— А ты? Неужели ты не понимаешь, как больно ты мне сделал? — наконец, выдавила она из себя. Голос её был хриплый, верно, мучила жажда.

Марибор выждал, желая разглядеть в её глазах ложь или насмешку, но увидел только плескавшуюся через край горечь. Он понял, что всё, что она совершила, содеяно было только ради него, и что она пойдёт дальше, пойдёт на многое.

— Ты безумна.

Гнев всё же поднялся из глубины его нутра и плеснул к голове, притупляя разум, когда он отчётливо осознал, что Вагнара никогда не признает своей вины, не поймёт, что натворила. Сколько принесла горя людям ради своей жажды мести. Впрочем судить он её не мог.

— Не больше, чем ты, — шепнула она глухо в ответ. Взгляд её сделался горячим и зыбким, как нагретый на солнце песок.

— Я не буду наказывать тебя. Ты уйдёшь с племенем берлогов, — заключил он, сумев унять бушующую ярость. — Хотя ты заслужила жестокой кары, надеюсь, ты это поймёшь когда-нибудь и вспомнишь мою благосклонность.

Взгляд Вагнары застыл, а потом лицо её исказила боль, но в следующий миг неожиданно она запрокинула голову назад и рассмеялась.

— Ты снова меня отдаёшь? — спросила она, затихая, унимая хохот, и глаза её заблестели от слёз.

— Моя ошибка в том, что я позволил степнякам увести тебя. Но я кое-что узнал. Твой отец из племени берлогов, и будет правильно, если ты уйдёшь с ними.

Лицо Вагнары вытянулось.

— Откуда тебе это известно?

— Это не важно. Теперь я понимаю, почему отец, точнее, сарьярьский князь, тебя не ищет.

Княженка фыркнула.

— Ты бы лучше за своей возлюбленной приглядывал. Пока ты возишься тут со мной, умыкнули твою невесту.

Марибор опешил, невольно сдавив пленницу в руках, что та поморщилась от причинённой боли.

— По словам Пребрана, они ведь неплохо провели вместе время.

— Что ты несёшь? — процедил он сквозь зубы, тряхнув её.

Брови княженки дёрнулись вверх.

— Ты не знаешь?

— Что я должен знать?

Губы Вагнары искривились в улыбке.

— Пока вы с Данияром были у меня в плену, доловский княжич взял твою возлюбленную в бане. Что смотришь так? — засмеялась женщина. — Зарислава разве не рассказала тебе ни о чём?

Марибор с силой встряхнул её снова, въедаясь взглядом.

— Ты лжёшь!

— Нет. Пребран пришёл вместе со мной, и пока ты околачиваешься здесь, княжич, верно, уже умыкнул её из острога и с ней уже на пути в Доловск.

В голове князя взорвался багряный туман, его проняла крупная дрожь. Слова Вагнары были хуже, чем нож Оскабы, которым тот полосовал и резал его кожу на лоскуты.

— Сильно он к ней прикипел, больно понравилась, — с ехидством добавила княженка.

Марибор больше не собирался слушать её невыносимые ядовитые слова, что отравляли кровь. Обхватил тонкую шею под затылком, развернул к выходу, поволок наружу.

Заметив переполох, берлоги сбежались быстро. Марибор грубо толкнул княженку, передав в руки Рагдара.

— Забирай, — сухо сказал Марибор беру и отступил, быстрым шагом уходя прочь.

Заруба нагнал его.

— Что случилось? — услышал он озадаченный голос воеводы.

— Мне срочно нужно в острог, — князь приостановился, поворачиваясь к воину. — Присмотри тут за всем.

— Как скажешь, — растеряно согласился Заруба. — Там колдунья пришла, тебя ждёт у ворот.

Марибор глянул поверх плеча воеводы, увидев кутавшуюся в плащ старицу.

— Прикажи лошадь мне подвести, — сказал он и широким шагом направился к Чародуше, думая о сказанном Вагнарой. Не укладывалось это в голове. Зарислава чиста, она не может так поступить. Или может…

«Вагнара распутная потаскуха, что б её!» — холод равнодушно разлился по груди, делая Марибора совершенно каменным. Если всё то, что сказала Вагнара, правда, то…

«Сейчас и узнаю».

Лицо колдуньи было хмурым, что небо над головой, и не предвещало ничего хорошего.

— Зариславы нет в остроге, — сказала Чародуша, едва Марибор приблизился.

— Как нет? — в ушах зазвенело, и земля будто дрогнула под ногами. — Где она? — потребовал он гневно ответа.

— Ушла с доловским княжичем.

Марибор стиснул зубы и, не говоря ни слова, прыгнул в седло подведённой к нему одним из воинов лошади. Ударил в бока, кобыла дёрнулась вперёд, чуть присев на задние ноги, и с храпом пустилась прочь.

Он гнал лошадь во весь опор, не давая передышки. Небо было настолько низким, что казалось, вот-вот обрушится. Оно давило, и сердце, замирая, разрывалось на части от захлёстывающих чувств. Слепая ярость и клокочущая, как вулкан, ревность оглушали, застилая глаза багряной пеленой. Под кадыком плескалась тошнота от страха и смятения, что не увидит больше Зариславу, и всплывало неудержимое желание уничтожить княжича за то, что касался её, за то, что возымел смелости увести её у него. И когда перед ним простёрлись пустынные луга, тут же накатила тяжёлая волна отчаяния — вдруг так и найдёт их и Зариславу больше не увидит?

«Куда она ушла? Где искать?!» — билась отчаянно тупая мысль. — «Почему это сделала, ведь и обручье отдала?» — мысли мощным потоком несли его прочь, словно река по острым крутым порогам, и он не мог справиться с ними.

Марибор хлестал лошадь плетью, посылая её в бешеный галоп, она неслась, пригнув голову, оставляя за собой проторенную в высокой траве тропу. Ветер туго стегал по лицу, что хлыстом, бил каменным кулаком в грудь, срывая рубаху, трепал волосы, и те попадали в глаза, слезами застилало их. Но как бы горечь и скорбь ни рвали душу, кислотой разъедала мысль, что Зарислава выбрала другого. Он готов был простить то, что она утаила всё, что ушла, лишь бы найти.

Горло перехватило, когда вдали показались стены города. Проносясь молнией мимо острога, Марибор рывком направил лошадь вдоль берега Денницы. Если Зарислава покинула стан ночью, то далеко не смогла уйти.

Как только князь оказался перед лесом, он натянул повод на себя, останавливая кобылу. Покрутил головой в растерянности, высматривая, насколько хватало глаз, беглецов. Но кругом никого, глушь, только собственное дрожащее дыхание и храп животного. Куда дальше? В какую сторону пошли?

Отчаявшись выбрать правильный путь, Марибор ударил бока лошади пятками, пуская её наугад, просто чтобы двигаться — стоять на одном месте не было уж никаких сил. Сколько он пролетел саженей, уже не понимал, ярость нещадно бросала из стороны в сторону, будто он во время шторма выпал за борт, в бушующие волны.

Нутро дрогнуло, а сердце облило жаром, когда за заросшим курганом на перекате холмов он увидел всадника. Князь стегнул лошадь по крупу, от чего та, заржав, пустилась стрелой, быстро догоняя путника. Пребрана Марибор узнал сразу по светлым вьющимся волосам и осанке. Княжич, не видя до сего мига погони, услышал конское ржание и остановил коня, оглядываясь в поисках травницы.

— Зарислава!! Зарислава!! — кричал князь, раздирая горло.

— Её тут нет, — буркнул княжич.

Оглушённый яростью, Марибор стиснул зубы, мгновенно слетел с седла. Разум его покинул за долго до того, как стопы коснулись земли. Пребран тоже спешился и был спокоен, что старый дуб, стоял, будто знал, что его ждёт. Первый немой удар, нанесённый князем, сбил юношу с ног. Тот рухнул в траву, встряхивая головой. Марибор обрушился на него, и удары последовали одним за другим. Княжич и не пытался защищаться.

Потеряв над собой власть, Марибор не чувствовал ни боли, ни того, как сердце всё чаще пропускает удары, будто перестал дышать вовсе. Опаляющий гнев больше не жёг, не клокотал в груди под рёбрами. Трескучий холод начал растекаться по жилам. А потом всё померкло.

«Твоя природа берёт вверх», — голос Творимира был таким отчётливым, что это вызвало ещё большую ярость.

Пребран уже не прятался, подставляя локти. Волосы на его висках стали стремительно белеть, а вены на шее темнели, оплетали горло, как ветви голых деревьев. Даже тогда Марибор не остановился. Волхв прав, ему не побороть ту силу, что была заложена в нём с самого рождения. Он появился на свет, чтобы насылать проклятия.

Жизненные токи княжича были настолько скудными, что он мог забрать всё одним вдохом, но тут сквозь холодный воздух в разум толкнулся чей-то голос, тонкий, похожий на звон колокольчика, потом ещё и ещё, и только тогда Марибор разобрал, что его кто-то зовёт. Князь разжал заледеневшие пальцы на шее Пребрана, позволяя тому вздохнуть и закашляться.

— Марибор!!

Он встряхнул головой, отмахиваясь от наваждения, словно от назойливой мухи, но настойчивый голос звучал вовсе не в его голове, а издалека. Туман упал с глаз, отступил и мрак, сплетаясь в клубки, шипя, словно змеи. Взгляд прояснился, и князь увидел, что лицо Пребрана отвёрнуто, тёмная сетка опутывает одну сторону шеи и скулу, а волосы совершенно белые, как снег. Он лежал без движения, но дышал.

— Отпусти его, Марибор!! — голос приближался, и кажется, Марибор уже где-то его слышал.

Очнувшись, он оглянулся.

«Где Зарислава? Куда этот сукин сын спрятал её?!»

Марибор тяжело, словно на руки и шею повесили колодки, поднялся с травы и закаменел. Прямо к нему приближалась женская фигурка. Радмила бежала тяжело, платье мешало, и она придерживала его одной рукой. Но от чего именно княгиня бежала так медленно, стало ясно немного позже, когда Марибор разглядел выпирающий вперёд живот. Лицо девушки было бледным, даже издали он прочёл во взгляде отчаяние мольбу и страх.

«Как она здесь…?»

Марибор отступил назад, но ноги подкосились, и он едва не повалился на землю. За спиной женщины блеснула вдалеке броня воинов. Показался княжеский стяг. Радмила рухнула на землю, рыдая и оглаживая Пребрана по волосам и разбитому в кровь лицу. Тот очнулся, поморщившись, издав невнятный звук из разбитых уст, из носа хлестала кровь, заливая подбородок, шею и рубаху. И Марибор только сейчас разглядел, насколько его противник был ещё молод — у мамкиной юбки греться только. Княжич не выглядел здоровым — высушеный, будто две седмицы сидел на одной воде.

Войско приблизилось быстро, среди них Марибор выхватил взглядом племянника. Тот смотрел с высоты мерина спокойно и облегчённо. За время, что они не виделись, Данияр значительно возмужал, становясь похожим на князя Славера и самого Марибора. Кмети спешились, окружив князей.

— Я думала, что не успею, — подняла на Марибора заплаканные глаза Радмила. Князь уставился на неё в полном замешательстве.

— Наволод. Он послал меня за Пребраном. Он увидел, что ты погубишь его, — проговорила княгиня, порывисто вдыхая, глотая слёзы.

Князю уже не было дела до её братца, больше всего он хотел знать, где Зарислава. И почему этот подонок один?

«Её здесь нет», — вспомнил он слова княжича, осознание их пришло с запозданием. — «Выходит, не пошла с ним?»

— Мне всё рассказал волхв, — продолжила Радмила, перебивая его мысли. — Он знает, что случилось между Зариславой и Пребраном. Брат не по свой воле это сделал… это всё Верна, она сделала приворот на себя, только он подействовал на другую девицу, ту, которая и была рядом с Пребраном. Зарислава оказалась рядом, он не смог сдержать себя. Да, Пребран виноват, что не смог противостоять своему порыву. Всё это так нелепо. Приворот был такой сильный, он начал вредить брату. Всё усугублялось тем, что Зарислава не отвечала на его чувства. Верна уже наказана. Мне нужно отвезти брата к Наволоду. Позволишь?

Вопрос обезоружил, вводя Марибора в смятение. Князь хотел, было, ответить, что ему плевать на княжича, но Радимала вдруг поморщилась, хватаясь за живот. Тут же оказался рядом Данияр.

— Кажется, назад мне не стерпеть дороги, столько дней была в пути, — сказала она мужу. — Позволишь остаться?

Данияр мельком глянул на дядю, и только теперь Марибор ощутил, что если и забылась вражда и обида, случившаяся между ними, то не ушла, спряталась где-то глубоко внутри. Такое не исчезает бесследно, Марибор хорошо это понимал.

— Это решать не мне, — сказал Данияр, отрывая взгляд от Радмилы, обращая его к князю.

Марибор хмыкнул — неужели доверяет настолько? Но угрозы никакой не предвещалось, враг свержен, и ещё долго под стены никто не сунется.

— Многие таким гостям будут рады, — ответил он Радмиле.

Та благодарно улыбнулась. А потом началась суматоха. Немного позже к Данияру вышел воевода Вятшеслав. Его Марибор был рад видеть.

— Вятшеслав, останешься с Радмилой. А я… — Данияр замолк, чуть повернулся назад, оглядывая своих людей и жену. Пребрана уже подняли с земли и унесли. — Я вернусь в Волдар вместе с Пребраном. Его нужно отвести к Наволоду, и там ждёт его князь Вячеслав, — Данияр замолк, сжал челюсти, дрогнули желваки на скулах, но не смог пересилить себя, чтобы добавить ещё что-то, поблагодарить, а просто кивнул и, положив руку на плечо Вятшеслава, отступил.

Послышались короткие распоряжения, и совсем скоро войско разделилось. Одна часть собралась обратно в дорогу, другая же, меньшая, ожидала. Марибор, не стал сопровождать их. Ему хотелось скорее попасть в Агдив и убедиться, что Зарислава там. Он рассказал Вятшеславу, как проехать к Деннице, и, поймав лошадь, поднялся в седло. Едва смог сжать разбитыми руками повод, после приступа ярости тело плохо слушалось и все кости ломило. Ещё никогда не доводилось ему выходить из себя в полном рассудке, от воспоминания о произошедшем холодок прошёлся по спине. А ведь он и впрямь едва не убил княжича. Марибор поймал благодарный взгляд Радмилы, не выдержал, оправился, чувствуя вину, отвернулся и, пустив лошадь вперёд, направился обратно к острогу.

В тын Марибор въехал стремительно, воины ещё не возвращались с поля брани, и площадь пустовала. Те немногие, кто столкнулся с всадником, погружались в глубокое недоумение — почему один князь вернулся? И где все остальные? Спрыгнув с седла наземь, едва мальчишка успел подбежать и взять поводья, Марибор широким шагом направился к хороминам. Взлетел на крыльцо терема ястребом, чувствуя, как дыхание перехватывает в предчувствии встречи с Зариславой. Она не спешила выходить ему навстречу, и сомнение невольно кольнуло его — тут ли она? Но когда он взошёл в горницу, тут же уловил чутьём родное тепло, и тогда успокоился, с плеч будто брёвна снял. Взбежав по лестнице и пройдя пустующий переход, князь в мгновение ока оказался перед заветной дверью. Чуть помедлил, унимая бешеный грохот сердца и туго вбирая в себя воздух, толкнул створку и вошёл внутрь.

Зарислава сидела у окна. Чернавка, что была с ней рядом, подскочила с места.

— Оставь нас наедине, — попросила травница девчушку, глядя прямо в глаза Марибора.

Та степенно прошла мимо князя, выскользнула лебёдкой за дверь. Зарислава застыла в ожидании, лицо чуть прихватил румянец то ли от того, что в покоях было натоплено жарко, то ли ещё от чего. Боги, всё это неважно! Зарислава здесь, в остроге и никуда не уходила. В груди кольнула вина за то, что так легко поверил очередной уловке колдуньи. Только боги знают, зачем она так поступила с ним.

Марибор медленно приблизился, дыхание его дрожало, и сам он не знал, что сказать, словно на горло наступил копытом вол. Травница бегло оглядела его лицо, израненные руки, пропитанную кровью одежду, и боги знают чьей — его собственной или княжича, но не выказала и доли волнения, оставаясь спокойной, как река. Взгляд Марибора опустился на её колени, где лежало вышитое узором полотно. Зарислава тоже опустила взгляд, смяв в тонких пальцах льняную ткань.

— Нравится? — спросила вдруг она тихо и ласково.

Марибор чуть наклонил голову, всматриваясь, и только теперь понял, что в руках Зариславы мужская рубаха.

— Это для тебя, — поспешила она разъяснить. — Я… — она сглотнула, верно, тоже с трудом могла говорить, — Я стараюсь успеть на день обручения, до первого снега.

Он выдохнул, словно до этого грудь сжимали тиски, а теперь разжались. Какой же он глупец! Всё это время Зарислава была здесь, в остроге и, верно, ждала его, а он, ослеплённый дурной ревностью, помчался невесть куда!

Марибор ощутил смертельную тяжесть в ногах. Он упал на колени, погладил её руки, тёплые и мягкие, коснулся пряди шёлковых, как ковыль, волос. Зарислава ждала.

— Иди ко мне, — князь, обхватив её за пояс, притянул к себе, глубоко вбирая в себя такой родной, такой одурманивающий запах её и больше ничей. Аромат, казалось, стал ещё гуще, и Марибор жадно втягивал его в себя, пытаясь насытиться. С каждым вздохом улавливал что-то особенное, доселе ему незнакомое. И явственно осознал, что от упоения можно и рассудка лишиться.

— Я ждала тебя и молилась, чтобы ты остался жив, — вмешалась Зарислава в его мысли.

— Прости меня, — он сильнее сдавил возлюбленную в объятиях. Не хотел ничего выяснять, главное, что Зарислава здесь, рядом, обнимает его, ждёт. Зачем эти пустые разговоры, они только тяготят. Слишком много бед случилось, слишком кривая была его дорога, он устал от неё. Тогда Марибор поклялся самому себе, что больше не допустит никаких сомнений в свою душу.

— Я люблю тебя, — прошептал он хрипло, слова признания сами собой срывались с губ, слова, которые так давно хотел произнести. — Я не смогу без тебя…

Зарислава, огладив плечи князя, запустила пальцы в его волосы и чуть повернула голову. И вдруг невыносимо сделалось сдерживать себя, чтобы не обнять крепче, не прижаться к нежным губам.

— Я жду дитя, — шепнула она Марибору тихо в самое ухо, и голос её, как журчание воды, потёк вглубь, заполняя его целительной силой.

Перед глазами всё закружилось. Князь чуть покачнулся, гулко застучала кровь в висках, и ему показалось, что грудь сейчас разорвёт от распирающих, ещё не ведомых ему тёплых чувств.

«Вот что за особенный запах…»

Сердце больше не жгло ни от жара, ни от холода. Внутри стало так светло и спокойно, как никогда раньше. Марибор с запозданием осознал, что губы его тронула невольная улыбка. Ничто не было для него таким важным, как обнимать сейчас любимую, чувствовать, как исцеляющий нектар разливается по телу, щедро заполняя все раны телесные и душевные жизненными токами, стирая их без следа. Марибор чуть отстранился, заглядывая в лазоревые глаза любимой, глубокие до краёв, полные тепла и ласки. Он провёл ладонью по мягкой щеке и, обхватив ладонями её лицо, поцеловал в висок, лоб, губы.

— Родная моя…

Глава 21. Верность

Марибор чуть сжимал пальцы Зариславы и, спускаясь с лестницы, всё заглядывал ей в глаза. Она чувствовала блаженство, ощущая его сильную, сухую ладонь и ласковый внимательный взгляд на себе. Поговорить им наедине толком не дали — прибежала Малютка оповестить о том, как ждут князя внизу, тогда только Марибор и предупредил, что к ним явилась знатная гостья Радмила. Зарислава потеряла речи от вести такой. Что вдруг княгиня прибыла сюда? Никак за братцем? Но почему именно она, а не князь Вячеслав? Мысли путались, и сумбурно сделалось в голове.

Миновав горницу, они едва вышли под навес крыльца, и Марибора тут же забрали Заруба и Гоенег. Только князь и успел взглянуть на любимую сожалеючи, что не удалось побыть вместе, так, что в груди травницы замерло. Он наклонился, и горячее дыхание его коснулось её уха.

— Жду тебя.

Он уже спустился с порога, а перед глазами так и виделись синие до мерзлоты, но родные глаза.

Зарислава пронаблюдала за тем, как Марибор легко, будто и не был в бою всю ночь, спустился по ступеням к народу. Стеклись сюда все: и женщины, и деды, и отроки. Средин них узнала сыновей Аколима и ещё многих из той деревни Кривицы, где однажды ей довелось вечерять и ночевать, а теперь селения не стало, пожгли степняки. Зарислава так и не выискала взглядом самого старца. Видно, остался староста в своём тереме, покуда не отдаст последние почести погибшим и долг земле, да не попрощается с духами, как и положено, пока не возожжёт на сороковой день последний огонь на краде.

Поднялся такой шум, какого не слышно было тут никогда. Селяне радовались легкой победе, и площадь утонула в галдеже густых мужских голосов. Зарислава невольно стала улыбаться, сама не понимая, от чего. Вдохнув холодного воздуха, оглядывая дневное серое небо, она вдруг вспомнила волхву Ветрию Болиславовну. Как вышло всё… Не думала, что осилит путь, а зная наперёд, с чем ей суждено столкнуться, ни за что бы не поехала.

«Не поехала бы и не испытала чувства этого дивного», — выдохнула Зарислава, положив ладонь на живот. В неведении покинула летом Ялынь, стала женой князя да понесла от любимого. Последняя мысль встряхнула. Ещё никогда травница не чувствовала себя такой умиротворённой и наполненной светом, тёплым, обволакивающим, как само солнце по ранней весне. Теперь иначе представлялось всё и сделалось неправильно хорошо.

Зарислава опустила голову и скользнула взглядом по людной площадке. У самых ворот сгрудились волдаровские кмети, их невозможно было не заметить — все в ярких одеждах. А среди них приметила и Радмилу. Княгиня разговаривала с воеводой Вятшеславом, его Зарислава узнала по кудрявым волосам да по аршинным плечам. Сердце заледенело — не вернулся ли Пребран вместе с сестрой? И сжалось сильнее, когда так не углядела его рядом. Ничего не понимая, поторопилась к гостье, прихватив с собой Малютку.

Глаза Радмилы сверкнули радостью, когда она заметила приближавшуюся травницу.

Прошло хоть почитай два месяца, а встретила, так и едва узнала княжну. Похорошела, и не сравнить с той девицей, которая пришла однажды в избу волхвы за помощью. Тяжёлые косы из-под повоя, отороченного мехом, спадали на плечи, до пояса, ещё не такой заметный, но больно округлый живот не скрывало шерстяное платье.

— Здравствуй, — улыбнулась Радмила, сверкнули белые ровные зубы.

Она не только похорошела, говорить стала как-то иначе, голос звучал нежно, неторопливо. Завораживающая плавность и неспешность были в её жестах.

— Вот и свиделись, — ответила ей Зарислава.

Хоть и утешило её появление, но приезд за столько вёрст подивил. Травница долго смотрела на княгиню, но, не выдержав, приблизилась и спросила:

— Что случилось? Пребран где?

— Данияр в Волдар с ним вернулся. А я вот, видишь, к тебе напросилась, — Радмила огляделась на всё прибывавших людей, раненых и хмурых. — Уж не знаю, что случилось у вас, но слыхивала, степняки у Денницы силу свою собрали.

— Собрали, — кивнула Зарислава. — Боги нас уберегли.

Радмила побледнела, но ничего не ответила. О многом было нужно поговорить, но наедине. Недолго размышляя, травница окликнула чернавку.

— Малютка, пойди приготовь для княжны покои. Да накажи трапезу сварганить. И вещи все забери.

Та кивнула, пустилась через площадь вперёд них.

И до того времени, как все собрались к дружинной избе на широкую братчину, а в горнице в тереме накрыли богатый стол по случаю прибытия гостей и было слышно, как вся княжеская братия переместилась за стол внизу, подруги уединились в женской стороне. Сперва Зарислава рассказала о степняках и Пребране, который во время наступления дружины Агдива на врага явился в острог и просил встречи с ней. Рассказала и о том, что помогла ему, чтобы тому хватила сил добраться до Волдара. Умолчала, что княжич целовал её дольше, чем подобает. Зарислава решила не сопротивляться, если ему стало от того легче покинуть её. Умолчала, как после она оттолкнула его и сказала, что не пойдёт с ним, и как позвала Всеволода. И чтобы вывести княжича из-под присмотра стражи, ей пришлось обо всём рассказать Пригоде, и та просила Гоенега отпустить Пребрана по добру.

Радмила выслушала её короткий рассказ, побледнела, и яркий огонёк, что играл в серых застывших глазах от масляных светцов, потух.

— Окаянный, совсем ум потерял, — выдохнула устало Радмила. — Ты сильно пострадала от него, Зарислава, — княгиня опустила взгляд, будто она, а не Пребран, виновата в том, что случилось тут. — Хоть Наволод и сказал, что Верна причинила зло ему, а до сих пор не верю, что брат мог такое совершить. Он же не был таким… никогда. Да, балагурил, да, гулял, но не шёл против воли, не принуждал…

Зарислава удивлённо подняла на неё глаза и нахмурилась.

— Верна?

— Ты же не знаешь… — горестно хмыкнула Радмила, будто рассказывала эту историю уже сотню раз. — Она нашла старуху, которая, верно, ничего не смыслит в привороте, и наворожила так, что врагу не пожелаешь. Хотела Верна себе Пребрана забрать, но оказалась рядом ты, а не она. Чернавка не со зла, знаю, она любила княжича, тот не отвечал ей. Её можно понять, много боли причинил ей братец, играя с чувствами, вот и получил по заслугам, невольно пострадали и те, кто был рядом. Выходит, не приворожила, а прокляла.

Зарислава смотрела на Радмилу, пытаясь осмыслить сказанное. Получается, не она брала с обидчика силы. Но едва настало облегчение, как тут же сковало сомнение, ведь свои-то чувства она помнит, как силы к ней прибывали, а княжич, напротив, чах на глазах. Что же выходит, не так всё? И ей нечего было пугаться? Зря, выходит, терзалась? А раны, которые остались после побега от степняков, они же зажили на ней за одну лишь ночь?! И радость её, как сон хмельной, спала. Боязно стало, ведь и дитя зачато, а чего ждать ей теперь? Ведь всякое может случиться, и знать бы, как справиться со своим даром, чтобы вреда никому не причинить. Верна виновата, но Зарислава тоже чувствовала вину за собой — если бы не пошла в ту ночь в баню с княжичем, ничего бы не случилось. И снова взяла тоска о том, что не ведает своего прошлого. Знать бы, откуда в ней этот дар — травами исцелять, быть может, тогда и решилось бы всё.

— Пребрана я не оправдываю, — перебила её мысли Радмила. — Но, какой бы он ни был, он мой брат… хоть и заслужил наказания, и… я благодарна Марибору, что отпустил…

Зарислава закаменела, мороз пополз по спине.

«Значит, всё же узнал… Узнал и ничего не сказал, ни словом не упомянул…»

Травница уж и не понимала, радоваться тому или нет, но тут же всполошилась:

— Так Марибор нагнал его?

— Главное, что Пребран больше не натворит бед, — попыталась утешить Радмила, накрыв ладонью похолодевшие пальцы подруги.

Княгиня вдруг поднялась, шумно вдохнула.

— Мне бы прибраться, — сказала она, оглаживая своё походное платье. — Да и с дороги устала.

Зарислава спохватилась — и в самом деле, засиделись. Шум внизу всё нарастал, видно пир будет до поздней ночи. Травница, проводив Радмилу в покои, наказала Малютке позаботиться о волдаровской княгине. Да и разместить бы чернавок, что прибыли с хозяйкой. Теперь она надолго останется в остроге. И, верно, вернётся к мужу с оттепелями да с первенцем.

Как только гостья вышла за двери, Зарислава поняла, что спать ей не хочется, как и спускаться к мужчинам в шумную горницу. Наедине побыть и подумать обо всём — вот чего требовало сердце. Она неспешно прошла окольным путём, закутавшись в платок, вышла под низкий навес. Небо было чистое, сверкали на нём редкие далёкие звёзды, воздух лился холодный и свежий, как ключевая вода. Зарислава всё думала о словах Радмилы и о Пребране, теперь не гнала мысли — его стало жаль. Поступок Верны казался сумасбродным. Разве можно так с живым человеком? Хотя ради ошалелой такой любви и не то сотворить можно, только вот горько потом придётся… Зарислава вспомнила Радмилу, ведь она когда-то тоже просила приворожить Данияра. Как хорошо, что отказалась, словно боги отвели от злого.

— Матушка Славунья, — воззвала к богине травница, глядя в непроглядную тьму. — Не дано видно знать мне прошлое своё, видно чёрное оно, раз скрываешь платом неведенья. Раз такова воля твоя, не стану больше просить тебя о том, хоть и не спокойно жить, не зная, откуда кровь моя, из каких истоков силу мне дано черпать, чтобы людям помогать, — травница замолкла, вслушиваясь в холодную тишину.

Не последовало никакого ответа, голос богини не грянул с неба, не шепнуло сердце подсказкой — ответом была тишина. Зарислава рассеянно опустила взгляд, сжимая пальцами перекладину. Тая беспокойство, собралась, было, уходить, как вдруг услышала едва уловимый голос, вроде бы знакомый. Она прислушалась, завалившись чуть вперёд. Говорили где-то внизу, под кровлями. Кто угодно мог беседы вести — людей нынче много в остроге, но Зарислава уже тихонько спускалась с порога вниз и окаменела на полушаге, когда отчётливо разобрала голос Марибора. Он замолк, следом раздался более тихий, судя по всему женский. Ноги свинцом налились, а сердце забилось гулко.

«Почему князь здесь, на задворках, а не вместе со всеми в горнице?»

Голос женщины вновь прозвучал, но не разобрать было ничего. Зарсилава заколебалась, но собравшись с духом, спустилась, углубляясь в тень. Кто бы это ни был — выяснит, и только за дверь шагнуть вознамерилась, как отчётливо заговорила Чародуша, а говорила колдунья громко, с напором.

— Не могла я иначе поступить. Не сердись, Марибор, не понять тебе всего того, что мне ведомо. Ты порождение Мары, и дух её в тебе живёт. Творимир привязал нить твоей души к яви. Ты из того чертога, где живут низшие боги. Зарислава тебе предначертана судьбой. Она должна была отдать тебе свою чистоту и больше не позволить проявиться духу смерти в тебе, но её силу забрал… другой… и ты должен был вернуть её себе, поэтому всё вышло именно так, как вышло. Ты должен был выпустить из себя дух Мары, чтобы задушить то, что ты створяешь. Кровь твоего отца поборола ведьмовскую.

Повисло молчание, и Зариславе показалось, что грохот сердца выдаст её. Тогда она перестала, было, дышать вовсе, но колдунья вновь заговорила.

— Береги Зариславу. Она твой оберег, дар высших богов и твой свет.

— Верно, твоим загадкам и тайнам не будет конца, — отозвался Марибор более спокойно, но всё одно голос его был тяжёлым, хоть и ослабшим.

— Как-то ты у меня спрашивал о Зариславе, почему боги выбрали именно её для тебя.

Зарислава не почуяла пола под собой, вся она обратилась вслух.

— Желаешь знать?

— Я от своих слов не отказываюсь.

— Хорошо. Тогда слушай. У сарьярской княжны было две дочери… Зарислава — вторая.

Оглушительная тишина пронизала до самого нутра, и пол под ногами, будто тронулся с места. Такого травница и не ожидала узнать. Всё что угодно, только не это. Марибор, верно, тоже был ошеломлён и не произносил ни звука.

— Как вторая? Что ты говоришь? — в голосе князя прозвучала сталь.

Зарислава пожалела, что оказалась свидетельницей этого разговора, и горько усмехнулась, ведь совсем недавно хотела слышать правду и знать, кто её родители.

— С отцом дочерей был уговор у княгини. Условились, что она отдаст одну из них ему. Как ты помнишь, беры ценят женщин. И когда пришёл срок, и им исполнилась по три зимы, княгиня повела одну в лес, но наткнулась на супостатов. Так вышло, что княгиня погибла из-за ранения, а девочка сбежала, сокрыли её лесные духи от зла и надругательства. Так она попала в большую семью, откуда и забрала её молодая женщина по имени Ветрия.

Зарислава похолодела и схватилась за косяк. Подурнело разом ей, и, вдыхая глубоко, она выпрямилась решительно, вознамерившись уходить.

— Ветрия сразу распознала, что к чему, и воспитала её, как подобает. Силу её в травы направила да к служению приучила. И видно, не знала, как поступить, ведь взрослела девочка, и счастья Ветрия не хотела её лишать, да по незнанию та могла многое натворить. Вот и отпустила она Зариславу от себя, позволив ей самой всё решить да выбор сделать. А Вагнара избалована няньками, да и по нраву она больно на мать походила, недаром ей боги деток не посылали.

Зарислава затаилась, выжидая, что же скажет князь, но он молчал, и травница совсем отчаялась услышать что-либо. Страх сжал, что последует его разочарование. Ком досады подкатил к горлу. Зарислава, собрав в себе всю волю, оставила порог и пошла обратной дорожкой прочь. Сокрытая ночной тьмой, она вернулась в терем. В горнице шум всё не затихал, и пахло квасом да бражкой. Мысли заполняли голову, как дым, и не вдохнуть толком стало. Зарислава поднялась в свои покои. Малютки не было, видно, ещё не вернулась от Радмилы. В одиночестве находиться стало невыносимо.

«Выходит, Вагнара сестрой родной мне приходится?» — душа развылась от безысходности и выла, что волчица на луну.

— Прости меня, матушка Сва. Права ты была, лучше бы мне было в неведении оставаться.

Зарислава вдруг вспомнила, что Марибор будет ждать её.

«Надо же, только признался, что любит, теперь же вдруг и видеть не захочет?»

Гадко стало на душе от самой себя и ничтожных мыслей, невольно мелькнуло отчаянное желание бежать, но одёрнула себя. Бежать было некуда — боль была внутри. От себя не сбежишь, да и куда? С позором к Ветрии вернуться, принеся ей дитя в подоле? Вот уж унижение на её голову.

Чем больше Зарислава думала об этом, тем больше одолевала скорбь, немой крик застрял в груди. Травница и сама не поняла, как оказалась в княжьей стороне, ноги принесли. Она поглядела вверх, на лестницу, ведущую в покои Марибора.

«Полно о чём-то сожалеть», — вдруг ударила, словно порывом ветра, мысль. В конце концов, Марибор выбрал её, тогда ведь ему было не важно знать о её прошлом.

Зарислава медленно поднялась наверх и, взойдя в просторный, душно натопленный стан, освещённой светцами, принялась разбираться. Сначала распустила косу, потом стянула верхнюю одежду, оставшись в одном исподнем. Скользнула под прохладные меха. Слыша изредка, как доносится снизу приглушённый смех, Зарислава ждала, когда всё утихнет, вслушиваясь в каждый звук: как шумит за ставнями поднявшийся ветер, как стучат корчаги, как звенят весёлые возгласы. Голова стала тяжёлой, как и веки — клонило в сон, Зарислава задремала. Проснулась от того, что почуяла рядом с собой чьё-то присутствие, не успела опомниться, как тут же коснулась спины горячая грудь, и травницу разом окутал запах гвоздики, разгоняя остатки сна. Зарислава пошевелилась, приоткрывая ресницы, развернулась и оказалась под сильным напряжённым телом князя. Лицо Марибора было погружено в тень, лишь золотыми переливами играл свет на его волосах и на гладкой коже плеча. Тяжёлая ладонь скользнула вверх по её стану, оглаживая грудь, шею.

Зарислава закрыла глаза, наслаждаясь прикосновениями, горячее дыхание опалило висок, но потом исчезло, и на миг воздух стал прохладным, а следом она ощутила на своих губах сухие губы Марибора. Поцелуй был упоительно медленный. Князь будто не мог насытиться, снова и снова пробовал на вкус. Он пришёл. И услышанное больше не имело над ней власти. Они связаны самими богами, и это главное. Узы их крепки.

— Прости, что так долго, — прошептал Марибор, чуть отстраняясь, бережно гладя её по шёлку распущенных волос, очерчивая линию скулы.

Зарислава не видела, но чувствовала на себе его восхищённый взгляд. Она протянула руку и коснулась его лица. Щетина колола ладонь. Травница коснулась пальцами его губ и поняла, что Марибор улыбается.

— Я должна тебе сказать… — прошептала Зарислава.

Мышцы Марибора на лице и плечах стали вдруг каменные. С языка рвались вопросы, признание в том, что слышала всё, но в один миг она поняла, что всё это не важно, главное, что он здесь с ней, что она чувствует его, касается его. Сердце переполнилось и озарилось ослепительным светом.

— Я люблю тебя, — выдохнула Зарислава и почувствовала, что это были самые правильные слова.

Марибор не шевелился какое-то время, а потом вдруг притянул её к себе, зажимая в крепких объятиях.

— Я тебя никогда не оставлю, ты моя, слышишь?

Зарислава слышала, купаясь в его ласке, в его силе и любви.

— Веришь мне? — спрашивал он, целуя пылко и жарко.

— Да.

Эпилог

Пребран устало откинулся на теплую стенку печи, потёр глаза тыльной стороной ладони. И, отложив резец, оглядел начертанную им вязь. Зашуршали одежды, густая тень легла на стол, накрывая и княжича. Наволод подхватил берестяное полотнище и, поворачиваясь на свет свечи, внимательно разглядел его. Очертаниями лица старец сейчас напоминал ястреба. Хмурые, немного грозные густые брови, сдвинутые на переносице, придавали взгляду остроты и зоркости, как и крупный заострённый нос с узкими крыльями. Густая борода повителью падала на грудь.

Пребран чертил по твёрдому полотну, перенося слова волхва в вязь. Чаще это былины, прославляющие богов, рассказывающие о древних временах, о сотворении миров и рождении богов. Мудрость и жизнь волхва.

— Хорошо, — проговорил старец тягуче.

Княжич потянулся за следующим полотном, но Наволод остановил.

— Поздно уже, ныне хватит, потрудились на славу. Давай спать ложиться.

Пребран взглянул на закупоренные ставни. И тягостно вздохну — не поймёшь, что за окном творится, темно ли? Порошит ли снег? Мороз ныне был такой сильный, что трещали стены, печь пришлось весь день топить. Поднявшись с лавки, разминая спину, он прошёл к двери и, сняв с крючка тулуп, накинул на плечи. Спасть не хотелось, а вот вдохнуть свежего воздуха да нагулять сон требовало тело.

Наволод зажёг ещё лучин, краем глаза пронаблюдал за княжичем, но ничего не сказал, позволив тому выйти наружу. Сунув ноги в войлочные валенки, что сразу и жарко стало, Пребран поспешил за порог, на ходу натягивая на уши меховую шапку. Снег в темноте сиял белым покрывалом, с неба падали густо хлопья. Княжич щурил глаза, задрав подбородок, вглядываясь в темень, наблюдая, как кружат узорами искрящиеся крупицы.

До ушей Пребрана донёсся хруст. В следующий миг ворота раскрылись, посыпало со створок. Во двор вошёл мужчина. Сын узнал отца сразу. Пребран хмыкнул себе под нос и отвернулся.

«Уж его-то не хватало».

Князь часто наведывался в Волдар, особенно после того, как прибыла от Денницы Радмила с младенцем, но Пребран знал, что отец приезжает вовсе не к дочери, а к нему. Князь всё не решался заговорить о том, что произошло с его сыном в Агдиве, узнал обо всё со слов Радмилы.

Кольнуло шею, и Пребран невольно схватился за неё ладонью, но ничего не почувствовал — уж много времени прошло, а левая сторона лица так и не ожила, благо, хотя бы спала синяя до черноты сетка. И волосы его оставались белые, зимой так и вовсе казалось, будто припорошены снегом.

— Ну, здравствуй, — проговорил Вячеслав приблизившись.

Пребран обратил на него взор. Отец постарел, не такой уж высокий в росте, плечи немного опущены, и морщины у глаз прочертили угрюмые линии.

— Доброго здоровья, князь, — Пребран и сам бы рад говорить просто, а обида почему-то душила, хоть отец и не виноват перед ним ни в чём, разве в том только, что пытался вразумить сына.

— Не надумал возвращаться? — задал Вячеслав всё тот же вопрос, что и год назад, и два года… — Уже, почитай, четвёртая зима.

Князь старался не давить, но малейшее упоминание о возращении в крепость вызывало шквал противоречивых чувств. Сколько раз Пребран обещал себе держать себя в руках, а всё не выходило. Он не нуждался ни в чей заботе и хотел быть один, чтобы его никто не трогал. С Наволодом ему проще и дышать и жить. А там, в Доловске, как представит стены-темницы, так не по себе делается, будто не на родину, а на казнь его вынуждают идти.

— Нет, не надумал, — ответил с натугой княжич, отводя глаза.

— Не уж-то отшельником решил стать? А как же земли, народ…?

— Так брат, поди, уже взрослый. В отличие от меня, по словам Радмилы, он приносит надежду и большую пользу, чем я. Тебе и успокоение, есть, кому передать правление.

— Не язви, Пребран, — в тоне князя появилось железо. — Не надоело тебе в обиду бросаться? Чай, не маленький уже.

— Да что ты знаешь обо мне?! — не сдержался Пребран и вспылил, щуря гневно глаза, раздувая пар.

Вячеслав помрачнел, отвёл взор, видно, раздумывая и подбирая слова.

— Как видно, ничего, — признал он. — Просто… приехал повидать тебя. И сказать, что не забыл. Ты мой сын. Прости.

Вячеслав собрался, было, уходить, но Пребран, разрываясь на части от вины и бессилия перед собственным гневом, сделал шаг навстречу, остановил его, чувствуя, как внутри камнем давит боль.

— Как матушка?

Князь остановился, повернулся.

— Скучает и переживает. Она родила мне наследника, но не отшельника, — укорил всё же он. — И мне очень жаль, что ты не можешь найти в себе силы, чтобы вернуться.

— И мне жаль, — он готов был отрезать себе язык, но вопрос невольно сорвался. — Радмила говорит, что Зарислава двойню родила, сыновей…

— Да, это так. Уже по три зимы будет им, говорят, на князя Марибора больно похожи.

Пребран в досаде сжал губы и отвернул лицо, словно ему влепили пощёчину. Не было ещё и дня, чтобы он не вспомнил её. Думал, что Радмила нарочно рассказала ему весть о рождении детей возлюбленной, чтобы он не тешил себя надеждой, да видно, правда всё.

— Я буду в Волдаре ночь, с зарницей выезжаю. Коли надумаешь, жду тебя, — с этими славами Вячеслав покинул двор.

Пребран глядел ему всё в след, хоть тот уже и скрылся давно за воротами. Глаза застилала пелена, мороз жёг лицо и кусал руки, но княжич не чувствовал ничего. Вдруг он вздрогнул и, смяв кулаки, вернулся в избу. Не разуваясь и не скидывая тулуп, упал на лавку и, сорвав шапку, яростно отшвырнул её в сторону, пронизал пальцами волосы, зажмурился, стискивая зубы до ломоты в челюсти.

— Тебе нужно отпустить её и начать жить своей жизнью, — послышался из угла голос волхва. — Поначалу будет тяжело, но всё образумится… со временем, и всё пережитое покажется не таким уж и безысходным.

«Лучше бы не приезжал отец и не травил душу», — подумал только Пребран, но вслух ничего не сказал.

Поднял голову. В темноте он не разглядел лица Наволода. Всё это время волхв не заговаривал с ним о его судьбе, княжич просто жил с ним, помогая в храме. Даже у Радмилы в хороминах Пребран не был ни разу за всё это время. Он никак не мог смириться с тем, что Зарислава его отвергла и выставила вон за стены. Много раз порывался вернуться, много раз ненавидел себя за проявленную слабость перед ней, много раз проклинал себя за это. Каждый раз, когда он не находил силы жить, его что-то удерживало, кто-то тянул назад от отчаяния, чья-то невидимая сила, а в голове вновь и вновь раздавался голос травницы…

— Я прощаю тебя… — прошептал Пребран едва слышно.

Он поднялся и, раздевшись, пошёл в клеть, прилёг на лавку, закрывая глаза.

Поутру его в избе волхва не окажется.