Вы не авторизовались

Похититель костей бесплатное чтение

Скачать книгу

Breeana Shields

THE BONE THIEF

Published by arrangement with Page Street Publishing Co.

Illustration by Mina Price

Глава первая

На моих руках кровь.

Я стою в Лесу Мертвых рядом с нашим семейным деревом и держу в руке нож. Мои ладони ободраны и кровоточат. Я вот уже почти час пытаюсь резать кору, но смогла вырезать только одну мелкую бороздку. Я не думала, что это окажется так трудно, но бабушка как-то сказала, что эти деревья – особенные: они стали тверже благодаря магии костей, которые висели на них в течение жизней многих поколений. А это дерево видело еще больше магической силы, чем большинство других.

По моему затылку и спине стекает капля пота. Я опускаюсь на землю и прислоняюсь спиной к стволу.

Лето сменилось осенью, и деревья пламенеют разными оттенками красного и оранжевого цветов, как будто весь лес горит. Я чувствую себя так, будто сейчас гадаю на костях и вижу все возможные варианты моего будущего, десятки и десятки тянущихся передо мной путей.

Но ни в одном из них я не вижу мою мать.

И дело не только в том, что она умерла, а в том, что она пропала.

Лэтам украл ее тело, и, если я не найду ее кости, она будет потеряна для меня навсегда. Я думаю о том, как она использовала кости бабушки для моего доведывания. Это спаивает воедино всю нашу семью – кости одного ее поколения показывают судьбу другого. Если я не могу получить назад мою мать, то по чьим же костям будет проводиться доведывание, когда у меня будет дочь? По костям чужого человека? Кого-то, кто никогда не гладил ее по голове, когда она была больна? Кто никогда не смотрел в ее глаза после ночного кошмара и не говорил, что ей не грозит никакая опасность? Кто никогда ее не любил?

Я вздрагиваю, вдруг осознав, что, даже если мне удастся найти кости моей матери, она никогда не сможет утешить мою дочь, как бабушка утешала меня. Никогда не услышит ее смех, никогда не вытрет ее липкие пальцы. Смерть – это череда жестоких откровений, следующих одно за другим, развертывающихся, словно карта душевных мук, границы которой расширяются все дальше и дальше. И я понимаю – моя мать никогда не узнает мою дочь.

Хотя, с другой стороны, быть может, я проживу недолго, и у меня никогда не родится дочь.

Мое горло сдавливают горе и ярость. Я крепко сжимаю нож, задираю голову, смотрю на небо, и на мое плечо падает темно-красный лист.

Раньше осень была моим любимым временем года. Я находила ее поэтичной – из-за листьев, пылающих неистовыми, яркими цветами перед тем, как они задрожат и слетят с ветвей. Как будто последние мгновения жизни всегда бывают ярче всех остальных.

Но теперь я предпочитаю нежные, мягкие цвета весны.

Я шевелюсь, и лист падает с моего плеча на землю. В воздухе пахнет разложением. В нескольких рядах от меня висит джутовый мешок, в котором лежит труп Илая Хиггинса, испустившего дух две недели назад. А на другом дереве, тоже близком, покоится Хестер Олифф, чье сердце остановилось только вчера. Оба эти дерева покрыты цветами, и имена умерших намедни вырезаны на их стволах под именами тех членов семей, которые ушли прежде. По меньшей мере дюжина деревьев обременена мешками с останками.

А на нашем дереве останков нет. И мне не на чем сосредоточить свое горе.

Я встаю с земли и стряхиваю с юбки пыль. По моей голове и рукам бегут мурашки, и я замираю. В последние несколько недель я испытывала это ощущение много раз. У меня такое чувство, будто мою спину сверлит чей-то взгляд, будто кто-то дышит мне в затылок, будто кто-то следит за мной.

Я резко разворачиваюсь, но вокруг никого нет. Это всего лишь игра моего воображения, всего лишь страх, порожденный последней угрозой Лэтама: «Скоро увидимся, Саския, можешь не сомневаться».

После смерти матушки мне каждую ночь снится один и тот же кошмар. Заснув, я всякий раз снова вижу каждую деталь ее убийства. Как Лэтам вонзает в ее спину нож. Как потрясенно расширяются ее глаза, когда она падает на меня. Как на мои руки льется ее кровь.

Затем мой сон переносит меня в такое место, которого я не видела никогда, – в комнату, полную магических книг и костей, благовоний и непонятных орудий. Ко мне быстро идет Лэтам, держа изготовленный Косторезом меч и глядя на меня глазами, полными такого зловещего восторга, что у меня стынет кровь. Всякий раз я понимаю, что сейчас умру, но просыпаюсь всегда до того, как в меня вонзается клинок.

Лэтам придет за мной – даже когда я пытаюсь об этом забыть, мой разум напоминает мне об этом во сне.

А теперь я навоображала себе то, чего нет, хотя я бодрствую, а не сплю.

Мое сердце бешено колотится, и я медленно и глубоко дышу, пока немного не успокаиваюсь. Затем поднимаю руку с ножом и вновь начинаю царапать кору, углубляя бороздку, которую я вырезала раньше. Обычно Оскар, хозяин костницы, вырезает на дереве имя покойного, когда вешает джутовый мешок на одну из ветвей. Но у меня нет мешка, который он мог бы здесь повесить, нет костей, которые требовалось бы обработать. Завтра я отплываю в Замок Слоновой Кости, и мне невыносима мысль, что на том месте, где должно быть имя моей матушки, останется пустое пространство. Пусть у меня нет ее тела, но я не лишу ее права на память.

Я царапаю кору, пока суставы моих пальцев не начинают дико болеть. Наверняка у Оскара есть инструменты, более пригодные для вырезания по дереву, чем старый ножик моего отца.

За моей спиной кто-то кашляет, прочищая горло:

– Саския?

Я поворачиваюсь и вижу Брэма, его карие глаза участливо смотрят на меня. Во мне вспыхивает яркая искра удивления.

– Ты вернулся, – говорю я. Брэм прибыл в Мидвуд после гибели моей матери, но оставался здесь недолго, поскольку ему надо было вернуться в Замок Слоновой Кости для сдачи экзаменов первого семестра. Я присоединюсь к тамошним ученикам, когда начнется второй семестр, так что я не рассчитывала увидеть его до тех пор. – Что ты здесь делаешь?

– В Мидвуд меня послала Нора, чтобы я плыл на корабле вместе с тобой. – Он криво улыбается. – Думаю, она бы чувствовала себя куда лучше, если бы тебя охраняли все Костоломы Кастелии.

Нора – Управляющая Замком Слоновой Кости. Она предложила мне учиться на Заклинательницу Костей и хотела, чтобы я отправилась в столицу сразу после обряда прощания с моей матушкой, но мне нужно было время, чтобы оплакать ее. И чтобы придумать, как мне скрыть тот факт, что у меня одновременно и больше, и меньше данных для обучения на Заклинательницу Костей, чем думает Нора. У меня уже есть метка мастерства Заклинательницы Костей, поскольку матушка тайно обучала меня, но я солгала, сказав, что на доведывании я была определена в Заклинательницы Костей. Это было не так. Во всяком случае, не в этой реальности.

– Сдается мне, что Нора просто испытывает чувство вины оттого, что один из ее преподавателей убил мою семью, – говорю я, разрезав ботинком кучку палых листьев.

По лицу Брэма пробегает тень.

– Может, это и так, но ей к тому же и не все равно. Ты поймешь сама, когда узнаешь ее получше. – Он ерошит руками свои волосы – и у меня возникает такое чувство, словно я видела у него этот жест уже много-много раз. Я знаю его много лет, поэтому мне едва ли стоит удивляться тому, что он кажется мне таким знакомым. Меня волнует и выбивает из колеи не это, а то, насколько он мне знаком. Потому что очертания его скул, форму его подбородка, нервные движения его пальцев я рассмотрела отнюдь не тогда, когда мы были детьми, а тогда, когда видела мое второе будущее, гадая по сращенной кости моей бабули. Иной возможный вариант, которого Брэм никогда не видал. Для него я всего лишь девушка, которая когда-то вынесла ему несправедливый приговор. Меж тем как он для меня…

– Я могу тебе чем-нибудь помочь? – спрашивает он, глядя то на нож в моей руке, то на дерево у меня за спиной.

Внезапно в памяти всплывает видение – он целует меня в губы. Я чувствую, как вспыхивает мое лицо, и прикусываю щеку, надеясь, что он ничего не заметит.

Он склоняет голову набок и вопросительно смотрит на меня:

– Или ты хочешь побыть одна? Я не хочу тебе мешать.

Он превратно истолковал мое смущение, и это хорошо.

– Ты мне не мешаешь. – Я протягиваю ему нож. Когда он берет его в руки, он легко касается большим пальцем метки любви на моем запястье, и я резко втягиваю в себя воздух.

Глаза Брэма округляются, как будто это прикосновение потрясло его не меньше, чем меня. Он отдергивает руку.

– Тебе его… – Он трет затылок. – Тебе его не хватает?

Поначалу этот вопрос озадачивает меня, но затем я понимаю, что он говорит о Деклане. Ну разумеется, Брэм думает, что это из-за моего чувства к Деклану у меня на запястье есть метка любви – ведь как-никак доведывание сопрягло меня именно с ним. Но от мысли об этом у меня все равно сводит желудок.

– Нет, – отвечаю я, – ничуть. – Предательство Деклана – это как свежий ожог, который начинает болеть от малейшего прикосновения. – Мне не хватает матушки. – При этом я не говорю: «А еще мне не хватает того будущего, которого не было у меня с тобой». В моем сознании теснятся образы Брэма – это не совсем воспоминания, и они не совсем мои. Какие-то из них смутны, размыты, другие четки и удивляют яркостью цветов. Но взятые вместе они вызывают глубокое смятение в моей душе.

Я не могу позволить себе влюбиться в него. Метка любви – это след, оставшийся от моего другого пути, так что со временем она пропадет. То, что не получает подпитки, в конце концов увядает. Если эта метка исчезнет, вероятность того, что Лэтам убьет меня, станет куда меньше.

Брэм бросает на меня еще один странный взгляд, как будто я для него загадка, которую он не может разгадать. Он вертит нож в руках, разглядывая клинок.

– Этот нож изготовил не Косторез, – замечает он. – К тому же он еще и тупой. С ним тебе пришлось бы возиться всю ночь. – Он снимает с шеи кожаный мешочек, достает из него небольшой складной ножик с костяной рукояткой и, открыв его, взглядом показывает на мое семейное дерево. – Можно?

Я киваю и отхожу в сторону. Держа нож параллельно земле, Брэм ловкими, уверенными движениями вырезает на коре имя моей матушки. Я перевожу взгляд с дерева на мышцы его руки, напрягающиеся под рукавом.

Закончив работу, он поворачивается ко мне:

– Ну как?

Он аккуратными печатными буквами вырезал на стволе имя моей матушки – ДЕЛЛА ХОЛТ – и дату ее смерти.

Я чувствую, как по моей груди разливается тепло.

– Отлично, – говорю я, слыша, как мой голос немного дрожит. – Спасибо тебе.

Мне ужасно хочется коснуться его, но вместо этого я сую руки в карманы. Мне придется провести с ним несколько недель, плывя на корабле в Замок Слоновой Кости, и после того, как я увидела ту реальность, в которой мы вместе, мне будет нелегко не искать у него утешения. Не чувствовать, как он берет меня за руку, словно обещая, что отныне он будет удваивать любую мою радость и делить со мной любую мою боль. Но я должна попытаться.

Ведь от этого зависит моя жизнь.

* * *

Мы с Эйми блуждаем по улицам Мидвуда, держась за руки. Солнце скоро зайдет, и небо окрашено розовым и золотым. Мы уже несколько часов пытаемся попрощаться, но ни одна из нас не может подобрать нужных слов. И мы продолжаем гулять, продолжаем болтать о пустяках, как будто будем вместе всегда. Как будто завтра я не сяду на корабль и не уплыву, а Эйми не останется тут, и мы впервые в жизни не сможем видеться каждый день.

Как бы мне ни хотелось притвориться, что все нормально, у меня ничего не выходит.

Куда бы я ни посмотрела, я везде вижу призраки моих родных. Вот матушка выходит из Кущи, держа под мышкой каменную чашу и неся ее так, словно она весит не больше пера; вот бабушка заходит в «Сладкоежку», чтобы купить свои любимые лимонные леденцы; вот мой отец удит рыбу на берегу Шарда с довольной улыбкой на лице. И от этих воспоминаний мое сердце наполняет сладкая тоска.

Но я вижу и другие образы – вот Деклан сплетает свои пальцы с моими, шепча обещания, которые он вовсе не собирался выполнять; вот я стою рядом с матушкой в костнице, глядя на пустой ларец, в котором должны были покоиться кости моего отца; вот я вхожу в мой дом, всегда безопасный и полный любви, и вижу Лэтама, приставившего к горлу матушки нож.

Мидвуд уже никогда не станет для меня таким, каким был прежде. Теперь я даже представить себе не могу, как можно было бы здесь остаться. Но мне невыносима и мысль о том, что я должна уехать.

В конце концов мы с Эйми оказываемся на берегу – наши ноги словно сами принесли нас сюда. Но сейчас слишком холодно, чтобы снимать ботинки и погружать ступни в воду. И мы садимся на траву, кутаясь в наши теплые плащи.

Эйми легко толкает меня плечом.

– О чем ты думаешь?

Наконец-то хоть один откровенный вопрос. Должно быть, она тоже чувствует, как уходит время – так из пригоршни выливается вода, неумолимо сочась между пальцами, как бы ты ни пыталась ее удержать.

И я даю ей такой же откровенный ответ:

– Я жалею о том, что я такая трусиха.

Она поворачивается ко мне, удивленно округлив глаза:

– Почему ты так говоришь?

Я зарываюсь руками в траву и пропускаю травинки между пальцев.

– Эйми, я все время боюсь.

Она какое-то время молчит.

– Боишься чего?

Я вздыхаю. На этот вопрос можно дать столько ответов.

– Что, если Верховный Совет прознает, что, уча меня, матушка нарушила закон? Это погубило бы ее доброе имя. – Я прикусываю губу. – А может, они захотят наказать меня саму.

– Все будет хорошо, – отвечает Эйми. – Они никак не смогут это узнать, если ты сама им не скажешь.

Я пристально смотрю на нее:

– О нет, смогут.

– Саския! – У моей подруги ошеломленный вид. – Я бы никогда тебя не выдала.

Я закатываю глаза и игриво дергаю ее за темную блестящую косу:

– Я говорю не о тебе. Меня может выдать моя метка мастерства.

Но тут до меня доходит еще кое-что, и мне становится не по себе. Эйми не единственная, кому известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. И мои пальцы судорожно стискивают пучок травы.

– Никто не станет осматривать тебя в поисках непредусмотренных меток, – врывается в мои размышления голос Эйми. Она права. Метки считаются чем-то глубоко личным, и спрашивать о них не принято.

У меня вырывается вздох облегчения:

– Я опасалась, что о метке меня может спросить мой Наставник, чтобы оценить мои успехи.

Лицо Эйми мрачнеет.

– А, ну да.

– Оскар спрашивал тебя о твоей метке мастерства?

Она берет меня за руку:

– Спрашивал, но не сразу. – Она сжимает мои пальцы. – Не беспокойся – к тому времени, когда кто-то спросит тебя об этом, ты уже будешь достаточно долго сопряжена с магией гадания на костях, так что ни у кого не возникнет подозрений. Просто никому не показывай ее до тех пор.

Как хорошо, что погода переменилась. Не будет ничего необычного в том, что я до самой весны буду носить длинные рукава, а к тому времени мою метку мастерства уже никто не сможет вменить мне в вину.

– Брэм тоже знает правду, – тихо бормочу я.

Эйми потрясенно открывает рот:

– О твоей метке мастерства?

– Нет, но ему известно, что я пользовалась магией, которая не была со мной сопряжена. Весной после того, как погибла матушка, я погадала при нем на костях. Тогда я была сама не своя и плохо соображала, что делаю.

На лице Эйми впервые отражается такое же смятение, какое сейчас обуревает меня саму.

– А он может им сказать? – спрашивает она.

– Не знаю. Мне хочется думать, что он ничего не скажет, но в этой реальности он другой человек. Его Наставником был Лэтам.

Эйми кусает ноготь своего большого пальца:

– Это плохо. Но он же не знал, на что способен Лэтам, не так ли?

– Я понятия не имею, что он знал, а чего не знал, – отвечаю я. – И совершенно не представляю, кому я могу доверять, а кому нет.

– Доверяй самой себе, – говорит моя подруга. – Верь своему чутью.

– Именно это я и делала, когда заводила отношения с Декланом, и к чему это привело?

Взгляд Эйми становится мягче:

– Не все парни такие, как Деклан.

– И нет никого, равного тебе.

Ее нижняя губа дрожит, и она обнимает меня. Я крепко прижимаю ее к себе, пока она наконец не отстраняется и не устремляет на меня оценивающий взгляд.

– Может быть, с помощью всех этих опасений ты просто замещаешь в своем сознании то, что мучает тебя на самом деле, – говорит она.

Я резко смеюсь:

– Ты права. Мне не о чем беспокоиться – несопряженная магия не так уж противозаконна, кости моей матушки потеряны не безвозвратно, а Заклинатель, намеревающийся меня убить, не так уж порочен.

Эйми поджимает губы и сердито смотрит на меня:

– Ты закончила?

– Да. Так что же, по-твоему, мучает меня на самом деле?

– По-моему, тебе тяжело от того, что, покинув Мидвуд, ты будешь чувствовать, что твоя матушка, которой тебе так недостает, стала от тебя еще дальше.

У меня на глаза наворачиваются слезы. Это так похоже на Эйми. Взять мои опасения и тревоги, обернуть их в присущую только ей любовь и вернуть их мне таким образом, чтобы я почувствовала, что она видит меня насквозь.

– А что, если мой отъезд – это огромная ошибка?

Она качает головой:

– Нет, ты поступаешь правильно, Сас. Поговори с Брэмом. Попроси его держать язык за зубами. А затем разыщи кости твоей матушки и привези ее домой.

Сумерки переходят в темноту, и мы покидаем берег, приходим в мой дом и продолжаем говорить, пока не погружаемся в сон.

Я просыпаюсь на рассвете и собираю вещи так тихо, как только могу. Затем останавливаюсь и обвожу взглядом комнату, которая хранит столько воспоминаний. Вот мои родители сидят рядышком у камина, негромко смеясь и шепчась, словно парочка нареченных, хотя они женаты уже много лет. Вот я сижу у окна, и бабушка осторожно расчесывает мои волосы щеткой. Вот матушка склонилась над своей магической книгой, сосредоточенно сжав губы.

А сейчас я вижу перед собой Эйми, лежащую, подложив руки под щеку, и ее лицо безмятежно спокойно во сне. Я касаюсь ладонью ее макушки, касаюсь нежно и осторожно, чтобы не разбудить ее. Если она проснется и мне придется прощаться с ней опять, я не смогу заставить себя уехать.

Всю мою жизнь мне хотелось остаться в Мидвуде до конца моих дней. Но теперь, если я хочу вернуть кости моих матушки и бабули, мне необходимо уехать. Я стою на перепутье дорог, и, в какую сторону я бы ни пошла, меня ждет печаль.

Сейчас на всем белом свете есть только один человек, которому я могу доверять, – моя подруга Эйми.

И вот я должна ее покинуть.

Глава вторая

Я беспокоилась, что на пути в столицу мне придется все время проводить наедине с Брэмом, но на поверку оказывается, что проблема состоит совсем в другом. Я почти не вижу его. Нора послала в Мидвуд быстрокрылый корабль, полный Костоломов, которым надлежит нас охранять. Так что я постоянно нахожусь под наблюдением, а Брэм проводит большую часть времени, играя в кости с матросами и теми из Костоломов, которые не несут вахту, охраняя меня.

Это и радует, и огорчает. Хотя я и понимаю, что мне следует держаться от него подальше, меня тянет к нему, тянет почти неодолимо. Но я продолжаю напоминать себе, что это не настоящие мои чувства, а всего лишь отголосок той жизни, которой я никогда не жила. Если бы другой мой жизненный путь как-то влиял на то, что у меня есть теперь, Брэм чувствовал бы то же, что и я, а это явно не так. Когда мы мельком видим друг друга, он машет мне рукой и порой даже улыбается, но его взгляд встречается с моим лишь на секунду, после чего он продолжает свой разговор. Он ведет себя дружелюбно, но определенно не питает ко мне нежных чувств.

Но главная загвоздка состоит даже не в моем уязвленном самолюбии, а в его безразличии ко мне. Я собиралась поговорить с ним о сохранении моего секрета, но мы еще ни на миг не оставались наедине.

Значительную часть времени я провожу на палубе, подставляя лицо ледяному ветру и глядя туда, где остался мой дом. Чувствовала ли я себя такой же одинокой, когда плыла в Замок Слоновой Кости на другом моем пути? Казалось ли мне тогда, что на свете нет ни одного плеча, на которое я могла бы приклонить голову?

Чем ближе мы подплываем к столице, тем сильнее тревога терзает меня, пока у меня не появляется такое чувство, словно я проглотила улей, полный пчел. У меня не будет случая поговорить с Брэмом один на один, если я не создам такой случай сама. Нас никогда не оставляют наедине. Когда-то я полагала, что мы будем проводить время только вдвоем. Тогда мне было неловко думать, как я заведу с ним этот разговор. Теперь же, когда я представляю себе, что мне придется заговорить на эту тему в присутствии других, мне вообще хочется броситься за борт и погрузиться на дно Шарда.

Я нахожу его на следующий вечер, когда он заканчивает ужин в обществе одного из Костоломов. Они оба откидываются на спинки своих стульев и непринужденно закладывают руки за голову. Когда я приближаюсь к ним, смех замирает, и я чувствую, что я здесь лишняя.

Я вытираю свои ладони о юбку, чтобы стереть с них выступивший пот.

– Я могу поговорить с тобой минутку? – спрашиваю я. И перевожу взгляд на другого Костолома. – Наедине.

– Само собой, – встав, отвечает Брэм.

Его сотрапезник поднимает брови и бросает на нас обоих многозначительный взгляд, от которого у меня вспыхивают щеки.

Я хватаю Брэма за руку и оттаскиваю его туда, где нас точно не сможет услышать Костолом.

– Саския, в чем дело? У тебя все в порядке?

Я сую руку в карман своего плаща и сжимаю сращенную кость моей бабули. Мне была невыносима мысль о том, чтобы оставить ее, и сейчас я держусь за нее, словно за спасательный трос.

– На другом моем пути мы с тобой были сопряжены. – Эти слова вырываются у меня прежде, чем я успеваю себя остановить. Нет, не это я собиралась ему сказать – во всяком случае, не совсем. Мое и без того покрасневшее лицо заливается еще более жаркой краской, и мне хочется провалиться под палубу и исчезнуть.

Глаза Брэма широко раскрываются, затем он начинает смеяться. Звук его смеха обжигает меня, словно удар от пощечины.

– Что тут смешного?

– Просто это – ты и я – такое сопряжение кажется мне… невероятным.

Я невольно обхватываю пальцами метку любви на моем левом запястье – она такая же яркая, как в тот день, когда появилась впервые.

– Да, в общем… – запинаясь, бормочу я.

– В общем что? – В его голосе по-прежнему звучит смех. – Зачем ты мне это говоришь?

Теперь, когда я увидела его реакцию, мне хочется задать себе тот же вопрос. Наверное, какая-та часть меня надеялась, что его чувства созвучны моим – что он тоже ощущает непонятную близость ко мне, близость, которую он не может себе объяснить. Острое желание быть вместе, природа которого ему не ясна. Но это нелепо. Это не настоящие мои чувства. Не в этой жизни.

Я смотрю на воду, сверкающую в мягком свете заходящего солнца, и пытаюсь привести свои мысли в порядок. Затем опять поворачиваюсь к Брэму:

– Я просто хотела, чтобы ты знал – в какой-то другой реальности, в другой версии нашей жизни я была тебе небезразлична. В ней ты бы не хотел, чтобы мне причинили вред.

– Я и в этой реальности не хочу, чтобы тебе причинили вред, – говорит он. – Между нами были свои заморочки, но я же не чудовище.

– Я знаю, но ты видел кое-что такое, что могло бы навлечь на меня неприятности. Что могло бы запятнать доброе имя моей матушки.

Я все еще ясно помню, какое потрясение отобразилось на его лице, когда он увидел мое гадание на сращенной кости моей бабушки после того, как погибла моя мать.

«Но ты же не обучена гаданию на костях, – сказал он, когда я приготовилась уколоть свой палец, чтобы в чашу капнула кровь. – Или обучена?»

Я обучена в достаточной мере.

Ворот моего плаща вдруг начинает казаться мне слишком тугим, и я рывком растягиваю его.

– Я просто хочу быть уверена, что ты не выдашь меня.

Веселье вдруг исчезает с его лица, на миг сменившись чем-то мрачным. Но это выражение уходит так быстро, что мне кажется, что, возможно, мне это померещилось.

– Разумеется, я тебя не выдам.

Я не знаю, можно ли ему верить. Эйми посоветовала верить моему чутью. Но что, если это самое чутье не ощущает разницы между этой реальностью и любой другой?

Он легко касается моего плеча.

– Я никому ничего не скажу. Ты можешь мне доверять.

В моей памяти возникает образ Деклана. Я снова вижу его смеющиеся ярко-зеленые глаза, снова вижу, как порозовели его бледные щеки, когда мы впервые поцеловались.

– Когда я доверилась парню в прошлый раз, он помог Лэтаму убить мою мать.

Я отворачиваюсь и вижу нескольких Костоломов, с любопытством поглядывающих то на Брэма, то на меня.

Сзади меня Брэм начинает что-то говорить, но тут к нам подходит матрос, неся в руках спутавшуюся рыболовную сеть.

– Ты не мог бы мне с ней подсобить? – спрашивает он.

– Само собой. – Брэм спешит к матросу, позабыв то, что собирался сказать. Наш корабль прибывает в столицу поздно ночью. Гавань освещена полной луной и желтым светом масляных фонарей, стоящих на причале. Вокруг тихо, если не считать пронзительных криков управляемых Хранителями птиц, что летают над нашими головами.

Замок Слоновой Кости блестит в отдалении, словно бриллиант, лежащий на синем бархате ночного неба.

На берегу нас встречает Нора.

– Саския, – говорит она, взяв меня за руки, – как же я рада, что ты благополучно прибыла к нам сюда. – Ее серебристые волосы, уложенные в узел на затылке, блестят в свете луны.

– Право же, не было необходимости посылать за мной столько людей.

Она натянуто улыбается:

– Уверяю тебя, такая необходимость была.

Меня пронизывает холод, и я плотнее запахиваюсь в плащ. Похоже, поиски Лэтама, которые организовал Верховный Совет, не дают результата.

Взгляд Норы скользит по плывшим вместе со мной Костоломам и останавливается на Брэме, который стоит на несколько шагов ближе остальных.

– Мне бы хотелось поговорить с Саскией наедине. Идите к себе. Наверняка вы очень устали.

Брэм поднимает руку в прощальном жесте и пускается бежать рысцой по широкой дороге между живыми изгородями, ведущей в Замок Слоновой Кости. Все Костоломы, кроме одного, следуют за ним, и я остаюсь на причале с Норой и огромным мужчиной с чеканными чертами и коротко остриженными темными волосами. Он облачен в черный плащ, но на рукавах у него красуются широкие белые полосы.

– Это Расмус, – говорит Нора. – Он приставлен к тебе на все время учебы. В стенах Замка Слоновой Кости ты будешь в безопасности, но, если тебе зачем-то понадобится выйти, Расмус будет тебя сопровождать.

Я сглатываю.

– У меня будет телохранитель? – Находиться под постоянным наблюдением во время плавания сюда было очень неприятно, а от мысли, что кто-то будет ходить за мной по пятам на протяжении нескольких месяцев, меня охватывает желание немедля сесть на другой корабль и отправиться обратно в Мидвуд. – Неужели опасность так велика?

– Это просто обычная предосторожность, – отвечает Нора, но тревога, написанная на ее лице, противоречит ее словам. Она касается моего плеча. – Уверяю тебя, Расмус не будет привлекать к себе внимание. Ты почти не будешь замечать, что он рядом с тобой.

Этот Костолом похож на небольшую гору, так что наверняка я не смогу не замечать, что он рядом со мной.

– Я бы хотела поговорить с тобой кое о чем, – продолжает Нора и, взяв меня под руку, идет вперед. – Я уверена, что ты безутешна после того, что случилось с твоей матушкой.

Я напрягаюсь.

– Вы хотите сказать, после того как Лэтам убил ее? – Я терпеть не могу, когда о гибели моей матушки говорят так гладко, чтобы сделать ее более удобоваримой.

Нора не отвечает так долго, что мне уже начинает казаться, что она откажется от своего намерения завести со мной какой-то разговор, но тут она вздыхает:

– Я вовсе не пытаюсь сгладить то, что произошло. Но мне необходимо знать, что я могу тебе доверять.

У меня перехватывает дыхание. Неужели она знает, что я солгала, сказав, будто доведывание определило меня в Заклинательницы Костей?

– А почему вы думаете, что не можете мне доверять? – Я стараюсь говорить спокойно и очень надеюсь, что Нора не может слышать, как мое сердце стучит в груди.

– Когда к горю примешивается гнев, это может подействовать на человека, как яд. И заставить его делать то, о чем, не будь этой смеси, он никогда бы не подумал.

Она знает, знает наверняка.

Я оглядываюсь на Расмуса, который явно глядит в оба и готов немедля броситься в бой. Возможно, он приставлен ко мне для того, чтобы сдерживать меня, а не охранять.

– Я никогда не собиралась…

Нора похлопывает меня по руке.

– Полно, я ни в чем тебя не обвиняю, – говорит она. – Просто Верховному Совету необходимо знать, что ты позволишь, чтобы розыском Лэтама и отправлением правосудия занимался только он. Конечно же, месть сладка, но у Совета имеется куда больше возможностей для отмщения, чем у тебя. Ты пообещаешь мне, что не станешь им мешать?

Я рада тому, что мы отошли от фонарей и темнота скрывает облегчение, написанное сейчас на моем лице. Она не пытается обвинить меня в том, что я сделала в прошлом, – ее беспокоит только то, что я могу сделать в будущем.

И не зря.

Но я не могу позволить ей узнать правду – узнать, что меня уже много недель гложет ненависть, пылающая, как огонь. У меня такое чувство, будто я горю, и душу мою терзает мучительная, необоримая жажда мести.

– Знай я, как его найти, я бы уже попыталась это сделать.

Это самый честный ответ, какой я могу ей дать. Потому что я полна решимости вернуть кости моей матушки, чего бы ни хотел Совет. Но, находясь в столице – и в милости у Норы и Совета, – я получу наилучшие шансы на успех. Ведь Лэтам жил и работал именно здесь, так что наверняка тут можно будет отыскать какие-то зацепки, какие-то подсказки.

Между нами повисает молчание, и я знаю – Нора ожидает, что я заполню его обещанием ничего не предпринимать.

– У меня нет плана мщения, – говорю я наконец. – Я просто хочу вернуть кости моей матушки. – Строго говоря, так оно и есть. Лэтам заплатит за то, что он сделал – я собираюсь заставить его пожалеть, что он вообще появился на свет, – но стратегии действий у меня пока нет. Моим навыкам далеко до его мастерства. Пока.

– Мы поручили нашим лучшим людям работать над их возвращением тебе, – говорит Нора, сжав мою руку. – Даю тебе слово.

Мы с Норой продолжаем идти к широкой дороге, идущей между изгородями и ведущей к Замку Слоновой Кости, и мой учащенный пульс медленно возвращается в норму. Расмус следует за нами, двигаясь так бесшумно, словно он невесом. Мне приходит в голову, что Нора хочет, чтобы он не только оберегал меня, но и надзирал за мной. Я не смогу заниматься поисками Лэтама должным образом, если всякий раз, когда я буду выходить из Замка Слоновой Кости, он будет следовать за мной по пятам.

Что ж, во всяком случае, она приняла мой ответ, так и не заставив меня что-то ей пообещать.

А вот она мне кое-что пообещала, и я этому рада.

* * *

– Приготовься, – говорит Нора, когда мы добираемся до огромных дверей Замка Слоновой Кости. Яркий лунный свет омывает арку двойных дверей, украшенных инкрустированным рисунком в виде очертаний реки Шард и ее притоков. Большую часть последнего получаса я провела, взбираясь на холм, и мои ноги устали и болят.

– Приготовиться к чему?

– Увидишь.

Расмус входит первым, мы с Норой следуем за ним.

Я прижимаю руку к груди, и из холодного, бодрящего воздуха осени мы входим во дворец зимы, построенный из снега и льда. Полы, стены и потолки тут сложены из того же белого камня, что и фасад. С потолков свисают огромные люстры, льющие мягкий свет на великолепный вестибюль. Двойная лестница – белые ступеньки, белые перила – изящно изгибаясь, ведет на верхние этажи.

Откуда-то издалека доносится чуть слышный шум.

Нора дотрагивается до моего локтя.

– Ты чувствуешь себя хорошо?

– Да, – говорю я, повернувшись к ней. – Просто я не ожидала, что здесь так красиво. – Между ее бровями появляется морщинка, и мне вдруг становится не по себе. У меня сейчас такое чувство, словно я провалила какой-то важный тест. – А что? Я сказала что-то не то?

– Замок Слоновой Кости целиком построен из костей, – отвечает она. – Большинство Заклинателей Костей чувствуют себя скверно, явившись сюда впервые.

Я внутренне сжимаюсь от сознания, что я допустила такую промашку. И пытаюсь вспомнить, что мне показало гадание на кости моей бабули. Как я реагировала, войдя в это здание, в другом моем прошлом? В моем сознании возникает образ: кружащийся вестибюль, шум в ушах, ужасная тошнота. Почему же я ничего такого не чувствую сейчас? Мне вообще не следовало являться сюда. У меня слишком много секретов, которые надо хранить, и в конце концов из-за какого-нибудь из них я окажусь на Острове Клыков.

В глазах Норы вдруг вспыхивает подозрение. Я закрываю рот тыльной стороной ладони, и выражение на ее лице становится чуть мягче. Наверное, она приняла мою панику за дурноту. И, возможно, только это и спасает меня.

– Я могу присесть? – спрашиваю я.

– А, тебе все-таки стало плохо, – не без доброжелательности говорит она. – Конечно, можешь.

Нора подводит меня к стулу, и у меня возникает сильнейшее чувство, что я уже сидела на этом самом месте. Я вспоминаю слова, которые моя матушка произнесла во время доведывания.

«Мы с тобой уже делали это прежде», – сказала она, осторожно держа в руках сломанную кость моей бабули. Чувствовала ли она тогда себя так же, как я сейчас, – как будто она слышала мелодию давно забытой колыбельной, но не могла вспомнить ее слов?

Меня пронзает острая тоска по ней, пронзает с такой силой, что у меня захватывает дыхание. Горе накатывает на меня, оно ударяет по мне волна за волной, когда я менее всего этого ожидаю, прежде чем откатиться назад. Но вряд ли это когда-нибудь уйдет. Горе будет плескаться о берега моего сознания всегда.

Гул в вестибюле становится громче. Я оглядываюсь по сторонам, но не могу понять, откуда он берется.

– Что это за шум? – спрашиваю я.

– Это всего лишь шепот стен, – небрежно отвечает Нора. – Скоро он сойдет на нет. – Она протягивает мне руку и помогает встать на ноги. – Тебе надо отдохнуть. Завтра будет тяжелый день.

Нора выводит меня из вестибюля и ведет по коридору. Мы проходим через просторную трапезную со столами во всю ее длину, затем через кухню, такую большую, что в ней, пожалуй, можно было бы наготовить еды на весь Мидвуд. Наконец она открывает дверь в маленькую комнатку, такую тесную, что в ней помещаются только кровать и небольшой комод.

– Завтра мы подыщем тебе более постоянное место, – говорит Нора. – В такой поздний час мне не хочется бродить по общежитию для девушек, будя всех учениц.

Должно быть, она видит на моем лице что-то такое, чего не ожидала, потому что на секунду делает остановку, держась за косяк, и, сочувственно сдвинув брови, смотрит на меня:

– Я понимаю, что в твоей жизни вдруг все переменилось, и это нелегко. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы у тебя тут появились друзья. Чтобы ты почувствовала, что тут тебе рады.

Мне хочется сказать ей, что мне не нужна ее помощь в приобретении друзей. Пусть она лучше сосредоточится на том, чтобы разыскать Лэтама и сделать так, чтобы он заплатил за то, что сделал. На том, чтобы вернуть мне кости матушки и бабули до того, как Лэтам использует их. Но слова застревают у меня в горле, и я просто молча киваю.

Нора опять похлопывает меня по руке.

– Отдохни и, если тебе что-то понадобится, крикни. Расмус будет рядом.

Я думаю о том, что все последние недели я ощущала чей-то взгляд на моей спине, и начинаю гадать, не приставила ли Нора соглядатаев ко мне, еще когда я была в Мидвуде.

Когда она уходит, я переодеваюсь на ночь, ложусь в кровать и натягиваю одеяло до самого подбородка. Звуки Замка Слоновой Кости мне незнакомы, и оттого, что вокруг все чужое, я чувствую себя выбитой из колеи. Но без матушки и мой дом тоже стал не таким, каким был прежде. И он не станет прежним, пока я не верну себе ее кости и кости бабушки тоже. Мне долго не удается заснуть, но в конце концов, благодаря надежде на мщение, меня все же одолевает сон.

* * *

Кошмары последовали за мной и сюда.

Мне снится гибель моей матушки, снится в ярких, жутких деталях. После чего ко мне идет Лэтам, держа в руке нож.

Я рывком просыпаюсь, обливаясь потом и задыхаясь. И засовываю кулак в рот, чтобы сдержать истошный крик.

«Это всего лишь дурной сон», – говорю я себе. Дело всего лишь в моем сознании, которое использует мой страх, чтобы активировать мучительные воспоминания и изобретать новые тревоги.

Я протягиваю руку к стене, чтобы опереться на нее и сесть, но, едва мои пальцы ее касаются, я снова резко погружаюсь в кошмар. Теперь я стою в каком-то большом помещении. Стены его уставлены полками с великим множеством странных орудий и зажженных свечей, которые в той или иной степени уже догорели.

Звучит музыка.

Я поворачиваюсь и вижу Лэтама, его глаза горят нетерпением. Меч, зажатый в руке, начинает опускаться.

Я отнимаю руку от стены и обхватываю свои колени. На меня медленно наползает холодный ужас. В моей голове звучит голос Норы: «Замок Слоновой Кости целиком построен из костей».

А вдруг мои сны – это вовсе не кошмары? Что, если это – дурные предчувствия? Сейчас, когда я дотронулась до стены… Не знаю, как такое возможно без крови и без огня, но я чувствовала себя точно так же, как во время гадания на костях. Гадания о будущем.

Я видела свою собственную смерть.

Глава третья

Наутро я просыпаюсь от осторожного стука в дверь, растерянно тру глаза и не сразу понимаю, где я нахожусь, а когда наконец понимаю, мне тут же вспоминается минувшая ночь, и у меня падает настроение. Снова раздается стук в дверь, и в комнату просовывает голову девушка тех же лет, что и я.

– Саския?

Я сажусь.

– Да?

Девушка входит и дарит мне сияющую улыбку. В руках она держит поднос с фруктами и хлебом. Ее большие карие глаза обрамлены густыми ресницами, темные кудрявые волосы ниспадают до самой талии. Она кого-то мне напоминает, но я никак не пойму кого.

– Ты хочешь есть? – Я открываю рот, чтобы ответить, но она просто ставит поднос мне на колени, не переставая говорить: – Наверное, это глупый вопрос, ведь сейчас уже почти настало время обеда, а ты ничего не ела со вчерашнего дня. Или же Нора предложила тебе вчера легкий ужин? Это кажется мне маловероятным, но иногда она удивляет нас всех.

Она делает паузу и склоняет голову набок, ожидая ответа.

– Нет, Нора не предлагала мне легкий ужин. – Я беру с подноса темно-фиолетовую ягоду. – И да, мне хочется есть.

– Я так и думала. – Она садится на конец кровати. За одним ее ухом видна россыпь белых звездообразных меток, а на правом предплечье красуются синие завитки. – Кстати, я – Тесса, твоя новая соседка по комнате.

И внезапно все встает на свои места. Я видела ее, когда гадала на кости моей бабули, – она и на том моем жизненном пути была моей соседкой по комнате. По моим рукам пробегают мурашки. Каковы были мои шансы, что в этой реальности я буду делить комнату с той же девушкой, что и в другой? Разве что нам было суждено встретиться независимо от того, какой из моих путей уцелеет?

По-видимому, она замечает, что я переменилась в лице, потому что ее взгляд вдруг становится мягче.

– Ты что, чувствуешь себя больной? Нора сказала, что иногда Заклинателям Костей бывает тяжелее приспособиться к этому месту, чем всем нам, остальным. Это ужасно, но, возможно, я смогла бы тебе помочь. Я могу избавить тебя от тошноты с помощью магии костей, если тебе это нужно.

– Спасибо, но со мной все хорошо, – говорю я, хотя это совсем не так. Кошмар – или это был результат гадания на костях – не выходит у меня из головы, и мне с трудом удается держать мой страх в узде. Я кладу ягоду в рот и начинаю медленно жевать. – Значит, до сих пор у тебя в комнате не было соседки?

– Нет, – отвечает она, растянув это слово так, что оно звучит одновременно и шутливо, и раздраженно. – У нас было нечетное количество учениц, вот мне и дали комнату на одну меня. Но одной так скучно и одиноко, что я несказанно рада тому, что к нам прибыла ты. – Она обхватывает пальцами мою лодыжку.

При обычных обстоятельствах ее болтливость вызвала бы у меня раздражение, но сейчас на меня вдруг накатывает волна нежности и теплоты, которую я не могу объяснить. У меня такое чувство, словно она моя давняя подруга, потерянная и обретенная вновь.

Пока я ем, Тесса продолжает говорить. Она рассказывает мне о том, как прошел ее первый семестр, сообщает, что теперь она наконец обрела куда большую уверенность в своих силах и что ей не терпится познакомить меня со своими друзьями.

– Я тоже хочу узнать о тебе все, – сообщает она мне через несколько минут, – но это подождет. Нора желает видеть тебя в большом зале, разумеется, после того, как ты утолишь голод. – И она жестом показывает на еду.

В большом зале. Это может означать только одно – обряд сопряжения с магией. Мой аппетит куда-то исчезает, и я убираю поднос с колен.

– Я уже закончила, – говорю я. – Давай побыстрее разберемся с этим делом.

* * *

Нора не спрашивала о деталях моего доведывания. Не спросила она и о том, какой из трех порядков Ясновидения мне присущ.

Я могу сказать ей все что угодно, все, что я захочу.

Мы с Тессой идем по коридору, где расположен большой зал. Пока она рассказывает мне, в чем состоит обряд, я думаю об уроках моего отца по стратегии действий. Следует ли мне сказать, что мне присуще Ясновидение Третьего Порядка? Поскольку можно предположить, что Нора наняла нового наставника на место Лэтама, они, скорее всего, будут использовать его бывший кабинет. И, возможно, после него там остались какие-то подсказки, которые помогут мне разыскать его.

С другой стороны, я могла бы сказать, что мне присуще Ясновидение Первого Порядка. Возможно, если я целиком сосредоточусь на гадании о прошлом, это поможет мне побольше узнать про его план.

К тому же, возможно, не выбрав Ясновидение Второго Порядка, я смогу немного обезопасить себя – ведь если я буду сопряжена с Ясновидением того же порядка, что моя матушка или бабуля, то разве Лэтам сможет заполучить кости Заклинательниц с Ясновидением всех трех порядков, убив меня?

Впереди показываются огромные двери большого зала, и перед моим внутренним взором встает яркий, четкий образ. Громадный прямоугольный зал, залитый солнечным светом. Высоченные потолки, подпертые массивными колоннами, сделанными из костей. Сотни сложенных плащей разных цветов, лежащих подле сотен каменных чаш. По моей спине бегут мурашки – у меня сейчас такое чувство, будто рядом со мной стоит призрак и шепчет в мое ухо. Это воспоминания о том, что со мной никогда не происходило, но могло произойти, если бы я оказалась на другом пути. Если бы кость моей бабушки не сломалась.

Но, когда Тесса отворяет одну из створок дверей, все оказывается совсем не таким, как в моем воспоминании.

День сегодня выдался пасмурный, так что через витражные окна не льется яркий, разноцветный солнечный свет. Нет и рядов длинных столов. Нет цветных плащей. Никакой пышности, никакого великолепия.

И в зале нет ни души.

– О нет, – говорит Тесса. – У тебя было время поесть, а я сорвала тебя с места. Прости меня.

Я смеюсь, видя в ее глазах искреннее раскаяние, и беру ее за руку:

– Ты хорошая подруга, Тесса.

Она изумленно вскидывает брови, и до меня доходит, что я допустила промах. Мы с ней только что познакомились, так что моя реакция наверняка показалась ей слишком фамильярной. Я отпускаю ее руку и чувствую, что мои щеки смущенно горят.

Она недоуменно смотрит на меня, и я пытаюсь придумать своему порыву хоть какое-то объяснение:

– Извини, я…

Дверь на другом конце большого зала распахивается, но в нее входит не Нора, а Брэм. При виде его мое сердце начинает биться чаще, и меня охватывает смятение. Когда он подходит ближе, меня так и подмывает поднять руку и убрать упавшую на его лоб прядь каштановых волос. Мое тело словно принадлежит не мне, а кому-то другому – оно реагирует на то, чего я не помню. Сейчас мне следовало бы испытывать панический страх, ведь Брэм знает столько, что он мог бы разрушить всю мою жизнь. Ему известно, что для моего доведывания матушка, нарушив закон, придала костям моей бабушки дополнительную магическую силу. Он видел, как я пользовалась не сопряженной со мной магией костей. А теперь он будет присутствовать на обряде моего сопряжения, видя, как я даю обеты, которые превратят меня в лицемерку. Осознание всего этого заставляет меня почувствовать себя так, будто во время принятия ванны мне в глаза попало мыло. Минуту назад со мной все было хорошо, теперь же от присутствия Брэма мне стало не по себе, оно меня раздражает.

Он обещал мне не выдавать мой секрет, но сдержит ли он свое обещание?

– Привет, – говорю я. – Вот уж не ожидала увидеть здесь тебя.

– На обряде сопряжения с магией должны присутствовать свидетели, – отвечает он. На нем надета вишневая рубашка, и от этого его лицо кажется чуть красноватым. – Нора попросила меня прийти. – Она могла выбрать в свидетели кого угодно. Так почему же ее выбор пал на Брэма? – Она посчитала, что тебе, возможно, будет приятно увидеть знакомое лицо, – добавляет он, как будто я высказала свои опасения вслух.

Меня ошеломляет внезапно охвативший меня порыв – я испытываю сейчас острейшее желание обнять его. И начинаю думать о метке на моем левом запястье, которая, как я надеюсь, сойдет на нет. А также о том, как он засмеялся, когда я сказала ему, что в другой моей жизни мы с ним были сопряжены.

– Ах, вот оно что. – Я стараюсь сделать так, чтобы в моем тоне звучало безразличие, как будто его присутствие здесь имеет для меня так же мало значения, как присутствие кого-то из близнецов Паулсенов. Мы с ним из одного города, только и всего. – Ну тогда спасибо, что пришел. – Брэм начинает что-то говорить, но тут дверь открывается и входит Нора, неся каменную чашу, полную обрядовых принадлежностей. Ее сопровождает Заклинательница Костей, облаченная в одежды из красного шелка.

– Простите, что я заставила вас ждать, – говорит Нора. И показывает кивком на женщину, стоящую рядом с ней. – Это Кира. Она наша Наставница с Ясновидением Второго Порядка. Кира, это Саския.

– Я очень рада с вами познакомиться, – отвечаю я. Кожа Киры имеет теплый коричневый оттенок, а черные волосы уложены в узел на затылке. На ее лице нет ни единой морщины, так что определить ее возраст было бы нелегко.

Она пожимает мою протянутую руку:

– Я тоже очень рада. Приятно, что в предстоящем семестре у меня наконец-то будет кого учить. Мне не терпится начать работать с тобой.

Я поворачиваюсь к Норе:

– Я не понимаю. Я же не говорила вам, что доведывание определило у меня дар Ясновидения Второго Порядка.

На лице Норы отражается беспокойство:

– Неужели я ошиблась? Значит ли это, что доведывание показало наличие у тебя Ясновидения какого-то из остальных двух порядков?

Я сглатываю. Как же мне быть? Поистине, в такой ситуации куда ни кинь – всюду клин. Доведывание не определило меня в Заклинательницы Костей, так что Нора нигде не могла прочесть, что мне присуще Ясновидение Второго Порядка, ибо документа о результатах моего доведывания просто нет. Но в другой моей жизни, на другом моем пути матушка в самом деле определила мой дар как Ясновидение Второго Порядка. А вдруг Нора каким-то образом прознала, что это и есть моя судьба?

– Вы не ошиблись, – говорю я. – Я просто не могу понять, откуда вы это узнали.

Нора и Кира переглядываются:

– У нас есть основания полагать, что Лэтам намерен истребить вашу семью именно потому, что тебе присуще Ясновидение Второго Порядка. – Нора прочищает горло. – Три поколения Заклинателей Костей подряд – это довольно редкое явление, и еще реже случается, чтобы все они имели дар к Ясновидению разных порядков.

На этот раз многозначительными взглядами уже обмениваемся мы – я и Брэм. В Мидвуде он пообещал помочь мне остановить Лэтама, и, когда он слышит объяснение Норы, в его глазах вспыхивает интерес.

Известие о том, что Нора кое-что знает о замысле Лэтама, немного успокаивает меня. Быть может, Верховному Совету все-таки удастся найти и остановить его.

– Итак, начнем?

Нора подходит к маленькому деревянному столику, стоящему в центре зала, и ставит чашу на него. Внутри нее лежат кости.

На моих ладонях выступает пот, когда я думаю, что матушка сказала мне об обряде сопряжения с магией. По ее словам, исполняя его, ученики соглашаются ограничить свой магический дар пределами только одной области магии. Если во время доведывания обнаруживается, что человек обладает магическим даром, ему предписывают ограничиться всего одной узкой областью магии. Это похоже на обрезку сада, при которой с деревьев удаляют лишние ветки. Таким образом его способности ограничиваются и сосредоточиваются на чем-то одном. И в конце концов его задатки в других областях магии сходят на нет. А тот магический дар, который пестуют и лелеют, напротив, становится сильнее.

Но я вовсе не хочу потерять способность видеть прошлое или будущее.

Как не хочу утратить и мою метку мастерства – мне нужно, чтобы исчезла совсем другая моя метка.

Кира достает огниво и маленькую острую иголку. И берет мою руку.

– Саския Холт, – молвит она, – тебе предстоит стать Заклинательницей Костей с Ясновидением Второго Порядка. – «А также с Ясновидением Первого и Третьего Порядков», – говорю я про себя. – И нынче ты сопряжешь себя с этим видом магии, как магия сопрягла тебя с собой.

Она колет мой указательный палец иглой.

– Перед тобою лежат кости Заклинателей минувших времен. Свидетельствуешь ли ты своей кровью, что будешь чтить их наследие?

– Да, – отвечаю я, опустив палец, чтобы с него в чашу стекла одна капля моей крови.

– Клянешься ли ты использовать свои дары во благо других, а не ради собственной выгоды?

Я колеблюсь. Если я использую магию костей, чтобы отомстить Лэтаму, будет ли это нарушением обета? Но стремление добиться торжества справедливости и правосудия – это не себялюбие. Я буду делать это не ради одной себя, а ради матушки. Ради бабули. Ради всех тех, кому Лэтам причинил зло в прошлом и причинит в будущем, если его не остановить.

– Да, клянусь. – В чашу стекает еще одна капля моей крови.

– Клянешься ли ты помогать своим соотечественникам обретать счастье, а также ставить их таланты на службу нуждам страны?

– Да. – На кости в чаше падает третья капля крови.

– Обещаешь ли ты придерживаться всех без исключения заповедей и нравственных ценностей, которые будут преподаны тебе в сих стенах, и использовать свою магию во благо?

– Да. – Я сжимаю подушечку пальца, чтобы выдавить еще одну каплю крови и мысленно добавляю: «Клянусь использовать Ясновидение всех трех порядков, чтобы правосудие свершилось».

Наставница Кира высекает огнивом искру и поджигает кости в чаше. Затем достает из кармана плаща мешочек и высыпает его содержимое в огонь. Пламя высоко вздымается, окрасившись в ярко-голубой цвет.

– Саския Холт, – говорит Кира, – отныне ты сопряжена со своей магией и можешь надеть свой ученический плащ.

Облачаясь в плащ, я надеюсь на то, что слова, которые я мысленно добавляла к обетам, произносимым мною вслух, помогут мне полностью сохранить мои способности к Ясновидению всех трех порядков.

* * *

– Ты наверняка голодная, ведь ты почти ничего не ела, – говорит Тесса, когда мы выходим из зала. – Думаю, тебе надо поесть.

Я не могу удержаться от смеха. Тесса пытается меня накормить с тех самых пор, как мы познакомились.

– Что в этом смешного? – Ее голос сейчас звучит чуть выше, и я понимаю, что обидела ее.

– Ничего. Просто я подумала, что ты, несомненно, самый старший ребенок в семье.

Ее глаза округляются от изумления. Она останавливается и поворачивается ко мне лицом:

– Как ты об этом узнала?

Мне становится неловко. По правде говоря, я не могу сказать, откуда я это знаю, но я уверена, что это именно так. Точно так же я знаю, что мой отец любил запах древесного дыма – я не помню, чтобы кто-то мне об этом говорил, но это знание все равно отпечатано в моем сердце.

– С тех пор как я прибыла сюда, ты только и делаешь, что стараешься позаботиться обо мне. – Я легонько толкаю ее бедром. – Ясное дело, что в деле заботы о других ты здорово напрактиковалась.

В моем сознании проносятся картины: вот Тесса прикладывает к моему лбу холодные костяшки своих пальцев; вот она стоит на траве рядом с Брэмом и, разложив кости, производит магическое действо, избавляя его от боли; вот она участливо ставит мне на колени поднос с едой, сморщив лоб.

У нее розовеют уши.

– Неужели меня так легко просчитать?

Меня вдруг переполняет нежность:

– Да, но только в хорошем смысле. Должно быть, ты замечательная Врачевательница. И, кстати говоря, ты совершенно права. Я в самом деле просто умираю с голоду.

Мы заворачиваем за угол и входим в трапезную, где царят разноцветье и разноголосый шум. По залу ходят прислужники, разнося блюда с аппетитно пахнущим мясом и корзинки с воздушным хлебом.

– Я хочу познакомить тебя со всеми, – говорит Тесса и, взяв меня за локоть, направляется к столу в дальнем конце зала, за которым сидят пять или шесть учеников, поглощенных оживленной беседой.

– Это Джейси. – Тесса показывает на девушку в фиолетовом плаще. У нее золотисто-смуглая кожа, и ее лицо в форме сердечка обрамлено гривой темных кудрей. – Она Мешальщица.

Джейси машет мне рукой, и Тесса, повернувшись к остальным ученикам, сидящим за столом, начинает быстро называть мне их имена. Я уверена, что не смогу сразу запомнить, как зовут каждого из них. Я воскрешаю в памяти видения из моего гадания на сращенной кости моей бабули, пытаясь вспомнить кого-нибудь из этих девушек и парней, но мне не знакомы ни их лица, ни их имена.

Чем больше времени я нахожусь здесь, в Замке Слоновой Кости, тем чаще в моем сознании всплывают образы из другой моей жизни. Я вспомнила парня с рыжими волосами, очень светлой кожей и россыпью светло-коричневых веснушек на лице. И девушку-Костоломку с шевелюрой цвета воронова крыла и склонностью к высокомерию и ехидству. Но здесь нет ни его, ни ее.

Нынче утром, когда до меня дошло, что Тесса была моей соседкой по комнате и на другом моем пути, я предположила, что в этой реальности у нее те же друзья, что и в той, но оказалось, что это не так. Как же такое возможно? Неужели из-за того, что кость моей бабушки переломилась пополам, вся группа друзей Тессы стала иной? Эта мысль гложет меня на протяжении всего обеда. Значит ли это, что мне не суждено сблизиться ни с кем из них? А может, мое видение было искажено? И те, другие, – здесь ли они вообще?

На меня наваливается отчаянная тоска по дому. Вот бы сейчас поговорить с Эйми, выслушать ее совет.

– Саския. – Голос Тессы возвращает меня в реальность. И, судя по ее тону, сейчас она произносит мое имя уже не в первый раз.

– Извини, – говорю я. – Что?

– Джейси спросила, как прошел обряд твоего сопряжения с магией.

Я перевожу взгляд на Джейси, которая смотрит на меня внимательно и пытливо.

– Я просто пытаюсь себе представить, как выглядела все эта пышная церемония, когда ее проводили для одной тебя. Наверное, получилось неловко?

Я качаю головой:

– У меня все было совсем не так, как у всех вас. Никаких длинных столов с рядами сложенных плащей. Никаких рассказов о том, что изображено на здешних витражах, или о составе Верховного Совета. Мы перешли к обряду сопряжения сразу, без предисловий.

– Ничего себе, вижу, Тесса здорово расписала тебе каждую деталь. – Джейси улыбается и тыкает Тессу локтем в бок. – Это на нее не похоже. Обычно она у нас такая молчунья. – В тоне Джейси звучит легкая насмешка. Ну конечно, проведя с Тессой хотя бы минуту, никто бы всерьез не назвал ее молчаливой.

Тесса уставляется на Джейси, изобразив на лице шутливый укор:

– Да будет тебе известно, что у меня просто не было времени рассказывать ей, как проходил тот обряд сопряжения с магией, в котором участвовали мы.

Так что не только я здесь люблю поговорить.

Я вздрагиваю – как я могла так оплошать? Я все время путаю то, что должна знать, и то, что мне известно только из моих видений во время гадания. Я нервно тереблю салфетку, лежащую у меня на коленях:

– В Замке Слоновой Кости училась моя матушка, так что я неплохо представляла себе, чего можно ожидать.

Тесса трясет перед моим лицом корзинкой с хлебом.

– Может, возьмешь еще? – Я ухмыляюсь и поднимаю брови. Она густо краснеет. – Я и в самом деле все время пытаюсь тебя накормить, да?

– Да. – Я беру кусок хлеба с верха корзинки. – Но это очень мило.

Джейси протягивает мне блюдо с маленькими розочками, вырезанными из сливочного масла.

– Твоя матушка тоже была Заклинательницей Костей?

В горле у меня встает ком.

– Да, она тоже была Заклинательницей. – Я отвожу глаза, чтобы пресечь расспросы.

Разговор переходит на предстоящие костяные игры. Я быстро понимаю, что это испытания, которые будут проводиться во время второго семестра, но пока что все сведения о них сводятся только к слухам и догадкам. Хорошо, что мы больше не говорим о моей матушке. Эта рана еще слишком свежа.

Глава четвертая

Остаток дня полон событий. Нора устраивает мне экскурсию по всему Замку Слоновой Кости, начав с его территории, состоящей из несколько пологих холмов, покрытых одетыми разноцветной осенней листвой деревьями, продолжив в ярко освещенном лектории, расположенном в подвале, и закончив в учебном крыле, где она сообщает мне, что сегодня вечером у меня состоится первый учебный сеанс с Наставницей Кирой. Я надеялась, что у меня будет больше времени, чтобы обжиться – хотя бы один день, – но Нора говорит, что надо спешить.

– Ты и так уже на несколько месяцев отстала от остальных учеников, – объясняет она. – Боюсь, тебе понадобится много дополнительных часов занятий, чтобы наверстать то, что ты пропустила, и подготовиться к костяным играм.

Я начинаю спрашивать ее, что такое костяные игры, но она уже спешит прочь.

И вот я уже подавляю зевок, сидя за круглым столом напротив Наставницы Киры. Передо мной на куске бархата разбросано несколько мелких косточек животных.

– Я держу в левой руке маленький предмет, – говорит Кира. – Мне бы хотелось, чтобы ты попыталась, погадав на этих костях, сказать мне, что это.

Она зажигает благовоние, и нас окутывают клубы ароматного дыма. Когда запах шалфея ударяет мне в нос, это сразу же пробуждает в моей душе воспоминания о матушке. Я ясно вижу, как она сидит перед каменной чашей, гадая жителям нашей округи, слышу уверенные, успокаивающие модуляции ее голоса, любуюсь изяществом ее рук, в которых она держит иголку или огниво, чтобы высечь огонь. Я чувствую боль в горле и зажмуриваю глаза.

– Саския? – В голосе Наставницы Киры звучит беспокойство. – С тобой что-то не так?

Я качаю головой. Мое горе все еще слишком свежо, чтобы говорить о нем с кем-то другим. И это слишком личное.

– Со мной все нормально.

Она сдвигает брови.

– Ты в этом уверена?

Я дотрагиваюсь пальцем до одной из костей, желая поскорее закончить этот разговор.

– У вас в руке монета, – говорю я. – Серебряная монета.

Я слышу, как она резко втягивает в себя воздух, и мое горло сжимает страх. До меня слишком поздно доходит, что, по ее мнению, это задание должно было стать для меня более трудным. Мое сердце колотится часто и гулко, а метка мастерства под рукавом внезапно начинает гореть, как в огне.

Наставница Кира разжимает кулак и показывает мне серебряную монетку.

– Ты уверена, что никогда не пробовала гадать? – Она произносит эти слова небрежным тоном, но в них таится подозрение, и у меня возникает такое чувство, будто я стою перед судом. Я пытаюсь припомнить, сколько времени у меня ушло в другой моей жизни на то, чтобы научиться выполнять такие вот простые задания, но видение, явившееся мне, когда я гадала на сращенной кости моей бабули, было недостаточно ясным, чтобы знать каждую деталь.

– Может, все дело в том, что новичкам везет? – Я и сама слышу, что мой голос звучит натужно.

Кира хмурится:

– Вряд ли. По опыту я знаю, что, как правило, магия и везение несовместимы – одно исключает другое.

Я чувствую себя как кролик, внезапно оказавшийся ночью в яркой полосе света от фонаря, который держит охотник. Мне, как и ему, некуда деться, опасность нависает надо мной. Я должна срочно сказать нечто такое, что сотрет настороженность с ее лица.

– Моя бабушка всегда говорила, что, по ее мнению, у меня есть дар к гаданию на костях, – сообщаю ей я. Затем, немного помолчав, добавляю: – До того как она погибла.

В глазах Киры появляется сочувствие. Она проводит пальцем по краю бархата, на котором разложены кости, как будто думает, что ей удастся отыскать объяснение моим успехам в самих этих костях.

Наконец ее взгляд встречается с моим, и на лице ее появляется улыбка.

– Похоже, твоя бабушка была права. Должно быть, тебе присущ исключительный дар. Возможно, ты сумеешь быстро догнать остальных, и для этого тебе не понадобится такое долгое время, как мы боялись.

Несмотря на все мои опасения, от этих слов я чувствую некоторое удовлетворение. Чем больше у меня навыков и таланта, тем выше мои шансы на то, что мне удастся разыскать Лэтама и вернуть кости моей матушки. А затем я заставлю его заплатить за то, что он совершил.

– Ну как, хочешь попробовать решить задачку посложней?

– Конечно.

Она постукивает указательным пальцем по своей нижней губе, глядя в пространство.

– Ты можешь описать погоду… – Погода – это просто, думаю я. – В Мидвуде?

Пока Наставница Кира не зажгла шалфей, мне удавалось не думать о матушке – удавалось несколько часов. Но, когда в моем сознании вновь вспыхивает ее образ, я словно сдираю защитную корочку с едва зажившей раны. И если сейчас мне придется сосредоточить все мысли и чувства на моем родном городе, это будет невыносимо.

Я сглатываю:

– Это обязательно должен быть Мидвуд?

Кира склоняет голову набок:

– Если бы я попросила тебя описать мне погоду в каком-то другом месте, у тебя бы ничего не получилось. – Должно быть, на моем лице отображается непонимание, потому что она пускается в дальнейшие объяснения: – Наши города и деревни накладывают на память неизгладимую печать. Твоя связь с Мидвудом сделает задачу куда менее сложной, чем если бы ты попыталась разглядеть что-то в городе или деревне, которые тебе не знакомы. Но ты вряд ли сможешь увидеть погоду даже в твоем родном городе, ибо доступный тебе охват не простирается так далеко. – Она мягко улыбается. – Несмотря на твою одаренность.

Это все равно как если бы она поставила передо мной два кубка с отравленным питьем и предложила мне выбрать либо один, либо другой. Если я притворюсь, будто у меня ничего не получилось, Кира вернется к более легким задачам, и я потеряю возможность расширить свои возможности и отточить навыки. Однако, если я справлюсь с заданием, Кира заподозрит, что я и прежде училась гаданию на костях. Приступать к обучению в середине учебного года – это и само по себе необычно, не говоря уже о том, чтобы привлекать еще и дополнительное внимание к своей персоне. Я опускаю руки под стол и сжимаю кулаки. Какой бы вариант я ни выбрала, он будет связан с риском. Но только один из них может приблизить меня к моей цели.

Меня по-прежнему снедает тревога, я боюсь, что мой кошмар – это на самом деле вовсе не сон, а видение, порожденное гаданием на костях. Но, даже если это не так, я все равно знаю правду – и так, и эдак Лэтам меня убьет. И, если у меня вообще может появиться шанс изменить свою судьбу – взять над ним верх и заставить его страдать, – мне нужно улучшить свои навыки и умения до предела и сделать это как можно быстрее.

Я кладу ладони на кости и закрываю глаза. У меня появляется тянущее ощущение внизу живота, оно затягивает меня в видение, и я вдруг оказываюсь в Мидвуде, в моем доме. Я собиралась только посмотреть на городскую площадь и быстро взглянуть на небо. Однако вместо этого я стою возле любимой качалки моей матушки и смотрю в окно. В такой день мы с ней непременно бы развели в камине огонь. А на плите кипела бы кастрюля с рагу. Но сейчас в доме холодно. И пусто. Тело, лишенное души.

Это горе будет тяготить меня всегда, оно будет следовать за мной повсюду. Преследовать меня в ночных кошмарах и омрачать мои дни.

Я отдергиваю руки от костей.

– В Мидвуде идет дождь, – говорю я. – И холодно.

– Молодец, – тихо говорит Наставница Кира. Ее голос звучит так, что я не могу не взглянуть на нее. Она выглядит выбитой из колеи, и ее руки дрожат, когда она собирает кости и кладет их в маленький мешочек. – Я понимаю, почему Лэтам… – Она вдруг замолкает и прижимает руку ко рту, как будто эти слова вырвались у нее непроизвольно.

– Почему он хочет меня убить?

Она вздыхает, глаза ее полны сожаления.

– Почему он считает, что твои кости будут обладать особой магической силой. – Она мягко касается моего плеча. – Но ты не беспокойся. Мы уже близки к тому, чтобы его найти, и он не сможет причинить тебе вред. Только не здесь.

Я думаю о Расмусе, который готов сопровождать меня при любом моем выходе за территорию замка. Думаю об обещании Норы оберегать меня, обеспечить мою безопасность. О воодушевлении, написанном на лице Киры. И впервые с тех пор, как Лэтам убил мою мать, в моем сердце появляется крошечный росток надежды.

Возможно, мне не придется делать это одной.

Возможно, здесь я, и правда, буду в безопасности, и мне ничего не будет угрожать.

* * *

Возле выхода из учебного крыла меня ожидают Тесса и Брэм.

– Наша новая комната готова, – весело говорит Тесса, взяв меня под руку. – И Брэм хочет посмотреть, лучше ли она, чем его собственная. Верно, Брэм?

Парень чуть заметно улыбается, словно говоря, что ничего такого он не говорил.

Дорога в общежитие для девушек кажется мне смутно знакомой – как и все в Замке Слоновой Кости. На равных промежутках здесь расставлены канделябры, сделанные из оленьих рогов, и вставленные в них свечи озаряют белые стены мягким светом. Пламя колеблется и мерцает, когда мы проходим мимо, но благодаря магии костей свечи не потухают. Под нашими ногами расстелена роскошная ковровая дорожка, красная, с узором из зеленых и золотых завитков. Я точно знаю, в каком месте ворс на ней протерся – эту деталь я взяла из моей памяти, хотя я и не могу сказать, откуда именно она там взялась.

Тесса останавливается у двери, находящейся в середине коридора.

– Позволь, ее открою я, – говорит Брэм, берясь за круглую ручку двери. Он пытается ее повернуть – один раз, другой. – Она заперта.

– Это странно. – Тесса берется за ручку, та легко поворачивается, и дверь открывается настежь.

– Ничего себе, где вы взяли замок, сделанный Косторезом? – Мы все трое вздрагиваем при звуке голоса, который произносит эти слова. И, повернувшись, видим ученика в оранжевом плаще, глядящего на ручку двери с нескрываемым восхищением на лице. Увидев наше недоумение, он кивком показывает на дверь: – Ее могут открыть только те, кто тут живет.

Глаза Тессы широко раскрываются.

– Это поразительно… – Она подается ко мне и понижает голос: – Но мне страшновато оттого, что это необходимо.

Как же она права.

Эта комната намного просторнее той, в которой я провела минувшую ночь. Наши две кровати стоят справа и слева от большого окна, и у каждой из нас есть комод и письменный стол, поставленные у противоположной стены. В изножье каждой кровати белеет аккуратная стопка сложенного постельного белья. На одной из подушек лежит подарок, завернутый в коричневую оберточную бумагу с изысканным красным узором. Тесса дотрагивается пальцем до наклейки с надписью:

– Саския, это для тебя.

Я выхожу вперед и вижу свое имя, написанное изящным почерком.

– Когда учебу начинал я, мне никто ничего не подарил, – поддразнивает меня Брэм. – По-моему, это несправедливо.

Тесса протягивает сверток мне.

– Разверни его, – говорит она, плюхнувшись на другую кровать. – Давай посмотрим, что там.

Я сажусь на пол, разрываю бумагу и вижу книгу в кожаном переплете.

Тесса приподнимается на локте:

– Ничего себе. Должно быть, Кира очень верит в тебя. Я получила магическую книгу только после того, как проучилась несколько месяцев.

Меня охватывают гордость и приятное предвкушение. Похоже, я и вправду сумела впечатлить Наставницу Киру, а не вызвать у нее подозрение. От этой мысли по моему телу растекается тепло.

Но тут я переворачиваю книгу, и у меня холодеет кровь. Я отдергиваю руки будто от огня, роняя ее на пол.

– Что случилось? – спрашивает Брэм, опустившись на колени рядом со мной. – Саския, в чем дело? – В моих ушах так громко стучит кровь, что мне кажется, будто его голос доносится до меня со дна глубокой ямы.

– Это не от Киры. – Я прижимаю руку ко рту.

Несколько минут перед обрядом моего сопряжения с магией я по глупости верила, что у Верховного Совета и впрямь все под контролем. Что они, быть может, в самом деле сумеют отыскать Лэтама. Смогут покарать его. И вернуть кости моей матушки.

Но они не могут этого сделать. Если я хочу выжить, мне придется спасаться самой.

Потому что переплет этой магической книги усеян метками, которые я узнала бы везде. Метка мастерства моей матушки – вертикальный овал внутри большего горизонтального и широкие изогнутые линии сверху и снизу. Маленькая метка в форме бабочки, которая появилась над ее сердцем в тот день, когда она родила меня. Зазубренный шрам над ее ключицей, проступивший, когда умер мой отец.

От ужаса мое горло обжигает кислота, поднявшаяся из желудка. Здесь, в этой комнате, был Лэтам. Ему не помешало ни то, что дверь комнаты защищает магия костей, ни то, что Нора наняла для меня телохранителя. Лэтам хочет, чтобы я знала – он может добраться до меня в любое время, всегда. И везде.

Переплет этой магической книги сделан из кожи моей матушки.

Глава пятая

Брэм и Тесса смотрят на меня, в ужасе раскрыв рты, когда я объясняю им, что являет собой эта книга и что она значит.

В комнате вдруг становится жарко.

– Зачем? – спрашивает Брэм. – Почему?

Эти вопросы порождены такой же паникой, которая сейчас владеет и мной самой. Но у меня уже есть на них ответы:

– Лэтам хочет, чтобы я знала: здесь я не в безопасности. И не буду в безопасности никогда. И еще он желает помучить меня до того, как убьет, чтобы таким образом придать моим костям еще больше магической силы.

Тесса резко и шумно втягивает в себя воздух.

– Лэтам – это тот преподаватель, который пропал без вести в конце прошлого семестра? С какой стати ему желать тебе смерти? И откуда он вообще знает тебя?

Я рассказываю Тессе, как Лэтам убил мою бабушку и мою мать. Я говорю и вижу, как от ее щек отливает кровь. Когда я заканчиваю свой рассказ, она вскакивает на ноги.

– Я приведу помощь.

Я жестом останавливаю ее:

– Нет. Подожди.

Она останавливается, между нами повисает молчание, и она растерянно морщит лоб:

– Мы должны сказать Норе. Уж она-то будет знать, что надо делать.

Но внутри меня что-то замирает, и у меня возникает такое чувство, будто я сейчас выдолблена изнутри, и одновременно такое, будто я сделана из камня.

– От этого не будет никакого толку. Нора не может меня защитить. Никто не может этого сделать.

У Тессы опять округляются глаза:

– Нельзя же ей не говорить. – Она бросает полный паники взгляд на Брэма, словно ища у него поддержки, но он не сводит глаз с книги.

Он кладет ладонь на мою руку:

– Хочешь, чтобы я избавился от нее?

– Да, – отвечаю я, потом качаю головой. – Нет.

Книга – это мерзость. Зло, такое гнусное, что мой разум не может его вполне осознать.

И все же.

Это единственное, что осталось у меня от моей матушки. Мне было бы невыносимо оставить ее у себя и так же невыносимо было бы отказаться от нее.

Брэм пристально вглядывается в мое лицо, затем осторожно подбирает книгу и заворачивает ее в оберточную бумагу.

– Я помещу ее в надежное место, и она будет находиться там, пока ты не решишь, что хочешь с ней сделать.

На меня накатывает облегчение, когда Брэм исчезает за дверью, унося с собой книгу. Тесса начинает ходить взад и вперед. Ее плечи ссутулены, и, ходя, она грызет ноготь большого пальца. Несколько раз она останавливается, открывает рот, затем передумывает и так ничего и не говорит.

– Да говори уже, – твердо прошу ее я.

Она поворачивается ко мне лицом:

– Что именно?

– То, что ты уже десять раз чуть было не сказала.

– Я… – Она мнется. – Я не хочу, чтобы у наших с тобой отношений было плохое начало.

Это смешно. Для меня общаться с Тессой – это все равно что перелистывать книгу и при этом понимать, что первые ее несколько глав я уже прочла. Так что речь скорее идет не о том, чтобы прочесть, а о том, чтобы вспомнить. Но страдальческое выражение, которое я вижу сейчас на ее лице, заставляет меня остановиться. Похоже, дело тут не только в книге, которую оставил для меня Лэтам.

Тесса подносит руку к своим волосам, туго накручивает на палец одну из кудряшек, дергает ее, уставясь в пространство, и морщится, словно не осознавая, что эту боль она причиняет себе сама. И тут до меня доходит, что являет собой это выражение на ее лице – она чувствует себя виноватой. Может, она знает больше, чем говорит?

Я выпрямляюсь:

– Тесса, что ты скрываешь?

Она прищуривается, лицо делается свирепым:

– Ничего я не скрываю. Я просто пытаюсь помешать тебе совершить глупость.

От того, как она смотрит на меня – так, будто я ей чужая и только что оскорбила ее, – у меня холодеет все внутри. Для нее я – никто. Девушка, с которой она познакомилась только вчера и которая уже просит ее что-то утаить. Не знаю, что хуже – с самого начала знать наверняка, что ты одинока, или же краешком глаза увидеть то, что могло бы быть. Тех, кто мог бы тебя любить, но все равно оставаться с миром один на один.

– Это не глупость, – бесцветным голосом говорю я. Она меняется в лице и садится на пол, прислонившись спиной к своему матрасу.

– Но какой вред может быть от того, что мы посоветуемся с Норой? Ничего не сказать ей о том, что произошло, – это чистой воды безрассудство. Разве ты не доверяешь ей?

– Доверяю. Но, если мы позволим ей вмешаться, сила и возможности Лэтама только возрастут.

Тесса поджимает губы:

– Саския, думаю, ты не…

– Если мы все расскажем Норе, она просто создаст еще кучу слоев защиты и запеленает меня в них, что только облегчит Лэтаму задачу, только поможет ему убить меня. – Тесса открывает рот, чтобы возразить, но я продолжаю говорить: – Он паук, я муха, а все попытки Норы помочь только соткут вокруг меня паутину, которая будет мешать мне двигаться, давая Лэтаму отличную возможность меня сожрать. Но она этого не поймет, пока не станет поздно.

Я ясно вижу, что сейчас Тесса обдумывает этот образ, пытаясь сопоставить его со всем тем, что ей известно о Норе. И с тем, что она уже знает и чего пока не знает обо мне. Похоже, она хочет мне поверить. Надо только немного ее подтолкнуть.

Я подхожу к ее кровати, опускаюсь на пол рядом и прижимаюсь к ней плечом.

– Мы с тобой были подругами, – говорю я ей. – В другой жизни.

Она смотрит на меня так, будто я заговорила с ней на иностранном языке:

– О чем ты?

Сказав ей правду, я пойду на риск и потом, быть может, стану горько об этом жалеть. Но, чтобы получить хоть какой-то шанс остановить Лэтама, мне нужны союзники. И мне кажется, что Тессе можно доверять – об этом мне говорит все то, что я о ней знаю. В моей памяти всплывают слова Эйми: «Верь своему чутью».

И я рассказываю Тессе о сломавшейся кости моей бабули, о другой моей жизни, той, которая оборвалась. О дружбе, которая могла бы быть между нею и мной.

– Вот как мне стало известно, что ты – старший ребенок в семье, – продолжаю я. – А также многое другое, чего иначе я бы не узнала.

Я ничего не могу прочесть по ее лицу, и у меня сжимается сердце. А что, если я допустила ошибку, ужасную ошибку?

– А я когда-нибудь говорила тебе, что мой отец заключен на Острове Клыков?

Ее слова настолько поражают меня, что все остальные мысли напрочь вылетают из моей головы. Может, она читает сейчас какую-то книгу и взяла это из нее?

Но никакой книги у нее нет.

Она обвивает руками колени и отрешенно глядит в пространство, словно погрузившись в мучительные воспоминания.

– Нет, – осторожно отвечаю я. – Не говорила.

Может быть, она пытается понять, насколько хорошо я ее знаю? Определить, насколько мы с ней были близки на другом моем пути? Меня охватывает тревога.

Тесса делает судорожный выдох:

– Он был азартным игроком. Карты, скачки, ставки на результаты доведываний. – Она начинает грызть ноготь своего большого пальца. – Но его запросы были куда больше, чем запас монет в его кошеле.

– Разве человека можно отправить на Остров Клыков за то, что он игрок? – удивляюсь я. Это отдаленная тюрьма, ее строго охраняют, и предназначена она для самых гнусных преступников Кастелии.

Тесса громко смеется:

– Нет. Но туда могут отправить того, кто, выпив слишком много эля, чтобы утопить в нем свое разочарование, набрасывается на свою семью и в пьяном угаре причиняет своим родным физический вред.

– О, Тесса… – Я накрываю ее ладонь своей. – Мне так жаль.

Какое-то время мы сидим молча, и в моей голове роятся вопросы, которые мне хочется ей задать. Почему она вдруг поведала мне такой личный секрет? Не пытается ли она дать мне понять, что я могу проиграть мою жизнь? Что она терпеть не может людей, которые идут против установленных правил?

– Могу ли я спросить… – начинаю я и замолкаю, не зная, как облечь мои мысли в слова таким образом, чтобы не обидеть ее. Но в конце концов оставляю попытки подобрать формулировку и просто спрашиваю: – Почему ты рассказываешь мне об этом сейчас?

Ее взгляд встречается с моим:

– Потому что он ранил мою мать, и я много лет считала, что мне очень повезло, что он ее не убил. Я даже не могу себе представить, как бы мне было больно, если бы я ее потеряла. – Она переплетает свои пальцы с моими. – Я говорю тебе все это, чтобы ты знала: я на твоей стороне.

Дверь отворяется, и в комнату возвращается Брэм. Значит, выходя, он не запер замок. Магической книги, оставленной мне Лэтамом, у него больше нет. Он всматривается в мое лицо, затем его взгляд падает на мою руку, пальцы которой сплетены с пальцами Тессы. Его лицо мрачнеет, но отчего? От тревоги? От страха?

– Я позаботился об… – Он замолкает, словно не зная, как назвать эту штуку. И трет затылок. – Если тебе когда-нибудь захочется получить ее обратно, просто дай мне знать.

– Спасибо. – Его взгляд становится мягче.

– Не за что. Обращайся.

В моем сердце вспыхивает огонек. Но тут я вспоминаю, что он здесь только из чувства долга, из-за того, что у него есть обязательства перед Норой. Она попросила его вернуться в Мидвуд, чтобы сопровождать меня. Затем пригласила его на обряд моего сопряжения с магией. Но одна мысль, что мы могли бы быть вместе, вызвала у него смех. Это воспоминание больно ранит меня, ибо я понимаю, сколько я всего потеряла.

Нет, это не так. Я не теряла Брэма – мы с ним вообще никогда не были близки. Если мне удастся не обращать внимания на чувства, пришедшие из другой моей жизни, с другого пути, они в конце концов угаснут, сойдут на нет. Мне надо целиком сосредоточиться на Лэтаме, говорю я себе.

«Месть – ревнивая госпожа», – говаривала моя бабушка. Это было предостережением, призывом всегда прощать, а не мстить. Но это было до того, как Лэтам ее убил. До того, как он убил мою мать.

Теперь же я целиком отдаюсь мести – и телом, и душой. Я ее раба.

Сейчас не время для любви.

* * *

Магическая книга Лэтама меняет все.

До этого я собиралась быть осторожной, выполняя задания Наставницы Киры, намеревалась немного попридержать коней. Соблюдать тонкий баланс, продвигаясь вперед неуклонно, но все-таки не так быстро, чтобы Кире стало очевидно, что я уже обучалась гаданию на костях.

Но Лэтам пустит в ход все свои умения и таланты, а раз так, я не могу себе позволить двигаться неторопливо.

На следующем нашем учебном сеансе Наставница Кира решает использовать позвонки шакала.

– Сегодня мне хотелось бы проверить, насколько широк твой охват, твой диапазон.

– Мой охват? Мой диапазон?

Я не могу скрыть свое разочарование, и оно ясно слышится в моем тоне. На нашем прошлом учебном сеансе я смогла дотянуться до Мидвуда. Неужели она в самом деле думает, что мне нужно работать над тем, чтобы расширить мой диапазон?

– Я говорю не о расстоянии, – уточняет она, точно подслушав мои мысли. – На сей раз речь пойдет о времени. Мне бы хотелось выяснить, насколько далеко ты можешь проникнуть в прошлое и в будущее.

Меня охватывает трепетное предвкушение, но его почти тотчас сменяет панический страх. Мне присуще Ясновидение всех трех порядков, так как же я могу позволить ей протестировать мой временной диапазон и в то же время не выдать себя?

Я лихорадочно пытаюсь найти способ увильнуть от этого задания. До сих пор мне никогда не удавалось понять, какого порядка Ясновидение я использую в том гадании, которое провожу, – мне казалось, что я вижу настоящее, но на самом деле я видела прошлое или будущее. Что, если я попытаюсь увидеть то, что происходит сейчас, но вместо этого увижу, что произойдет на следующей неделе? Возможно ли это для Заклинательницы, дар которой ограничен одним лишь настоящим?

Если меня исключат, я никогда не смогу отточить свое мастерство настолько, чтобы мне удалось остановить Лэтама. Никогда не найду пропавшие кости матушки и бабули. В моих ушах оглушительно пульсирует кровь, и мне так жарко, что я повожу плечами и сбрасываю с них мой ученический плащ.

– А как далеко в прошлое и будущее обычно могут заглянуть новички? – спрашиваю я.

Наставница Кира вперяет в меня изучающий взгляд, сжав губы в тонкую линию, и у меня возникает чувство, будто она выворачивает меня наизнанку и разглядывает под лупой. Она всегда видит больше, чем мне бы хотелось.

– У всех это происходит по-разному.

– А как далеко можете заглянуть вы сами?

С моей стороны это дерзкий вопрос, и несколько мгновений мне кажется, что она откажется на него отвечать, но тут она смотрит на меня, словно оценивая, и говорит:

– На несколько часов. Самое большее на один день.

Это несколько облегчает дело, и мне можно немного успокоиться. По крайней мере, теперь у меня есть ориентир.

Наставница Кира зажигает благовоние – на сей раз это лаванда – и садится напротив.

– Мне бы хотелось, чтобы ты попыталась увидеть, что нынче вечером будет подано на ужин.

Для меня это задание невыполнимо – я, конечно, буду знать, какие поданы блюда, но не буду знать когда. Я сглатываю. Возможно, в этом-то и заключается цель задания – возможно, Кира подозревает меня и нарочно придумала задачу, чтобы заставить меня продемонстрировать мои истинные возможности.

– Тебе холодно? – спрашивает она, по-птичьи склонив голову набок.

Я в недоумении смотрю на нее, пока до меня не доходит, что я невольно положила ладонь на верхнюю часть другой моей руки. Накрыла метку мастерства, спрятанную под моим рукавом. Это замысловатый плетеный узор, имеющий три угла. По одному на Ясновидение каждого из трех порядков.

К моим щекам приливает горячая кровь.

– Да, немного, – говорю я, вновь натянув плащ на плечи и радуясь тому, что между Наставницей Кирой и меткой под моим рукавом появился еще один защитный слой.

– Как будешь готова, можешь начинать, – говорит она.

Я делаю глубокий вдох и кладу ладони на кости. Комната немного качается, и я зажмуриваю глаза. Знакомое тянущее ощущение внизу живота кажется мне сейчас чем-то вроде моего старого доброго друга. Я сосредоточиваю внимание на трапезной, и передо мной встает видение. Прислужники разносят большие блюда с тефтелями в густом соусе из сливок, а также с вареной картошкой и овощами, жаренными на гриле. На столах через равные промежутки расставлены вазочки с засахаренными ягодами и графины, полные сидра. Я оглядываюсь в поисках какого-нибудь указания на число, день недели или время, но не нахожу ничего, что говорило бы о том, другом или третьем.

Я едва не выхожу из видения, чтобы сказать Наставнице Кире, что так и не смогла ничего увидеть – это куда безопаснее, чем описать ей эту трапезу и обнаружить, что я заглянула слишком далеко вперед или назад. Но, возможно, есть и другой путь, возможно, если я еще больше сосредоточусь, то все-таки смогу выяснить, о каком дне идет речь. Я вспоминаю, как Нора водила меня по замку наутро после моего приезда, и думаю об огромной кухне, прилегающей к трапезной.

Центр моего внимания смещается, и я вижу перед собой кухню замка, в которой царит полный беспорядок. По обе стороны длинного деревянного стола стоят помощники повара, шинкуя зелень и нарезая овощи. Маленькая, кругленькая женщина – судя по тому, как все вокруг ускоряют работу, когда она смотрит в их сторону, и есть главная повариха – громко выкрикивает приказы. Внутри громадного очага в дальней стене видны три гигантских котла, в которых кипит ароматное рыбное рагу. На другом столе остывают караваи ржаного хлеба – их тут несколько десятков.

Мое горло сжимает страх. Это совершенно иная трапеза. Почему-то, переключившись на кухню, я перенеслась в другое время, либо вперед, либо назад. Видение тускнеет, разбивается на куски, начинает вращаться. У меня сейчас такое чувство, будто я качусь по крутому склону холма и ничего не могу с этим поделать. Я вспоминаю, чему меня учила моя мать. Как она говорила, чтобы я концентрировала все свое внимание на чем-то одном – на одном человеке, на одном моменте времени. Но я понятия не имею, какой передо мной момент, не представляю, откуда плясать. Возможно, я вижу то, что происходило несколько лет назад или будет происходить несколько лет спустя.

И я делаю то единственное, что могу придумать, – сосредоточиваюсь на главной поварихе. На ее грузном теле, на серых глазах, на морщинистых щеках. Видение снова становится четким, но теперь кухня чиста и пуста. Главная повариха стоит, подбоченившись, и обводит помещение взглядом с видом королевы, оглядывающей свои владения. Я следую за ней в комнату, смежную с кухней. Теперь она стоит возле небольшого письменного стола, тихо постукивая пальцами по деревянной столешнице.

Ничего у меня не вышло. Раз главная повариха ничем не занята и кругом не кипит работа, стало быть, я, скорее всего, перенеслась в такое время, когда до трапезы далеко, будь то завтрак, обед или ужин.

Что же мне сказать Наставнице Кире?

Повариха садится за стол, и мне хочется сесть рядом с ней. Опуститься на мягкий стул и закрыть лицо руками. Она выдвигает ящик и достает из него стопку бумаг. Сверху лежит листок, на котором аккуратным почерком записан перечень необходимых продуктов: укроп, мука, ягоды можжевельника… Она быстро просматривает этот список и кладет его в низ стопки. Под ним оказывается неровно начерченная таблица – колонки и ряды квадратов, в каждом из которых старательно записано меню. У меня перехватывает дыхание. Это календарь. Повариха ведет пальцем сверху вниз, и я лихорадочно ищу глазами что-нибудь такое, что было бы мне знакомо. И наконец ближе к низу страницы вижу меню трапезы, которое узнаю: копченая семга, овощи в сливочном масле, хлеб, запеченный с сыром. Я смотрю на соседний квадрат и запоминаю все, что записано в нем, после чего заставляю себя выйти из видения.

Когда я открываю глаза, Наставница Кира глядит на меня, подперев подбородок рукой. Она поднимает брови.

– Итак?

– Пирог с мясом, – говорю я.

– И это все?

У меня учащается пульс. Я качаю головой:

– Больше я ничего не смогла увидеть.

Она пристально смотрит на меня с непроницаемым лицом. А что, если я ошиблась? Ведь главная повариха наверняка часто повторяет меню. Может быть, мне следовало заявить, что я не смогла дотянуться до вечера? Но тут губы Наставницы Киры трогает чуть заметная усталая улыбка.

– Хорошая работа, Саския. Ты не увидела яблоки, приготовленные с корицей и мускатным орехом, но я весьма впечатлена тем, что тебе удалось дотянуться до первой половины ужина. Ты делаешь большие успехи.

Меня охватывают радость и уверенность, что все будет хорошо.

Я доберусь до тебя, Лэтам. И тебе меня не остановить.

Глава шестая

Моя жизнь в Замке Слоновой Кости входит в колею. Я продолжаю учиться у Наставницы Киры – немного придерживая себя, чтобы не вызвать подозрений, и одновременно совершенствуя свое мастерство, хожу на семинары в лектории вместе с другими учениками, ем в трапезной в компании Тессы и ее друзей – правда, пока что я не чувствую, что они также и мои друзья.

Тесса держит свое слово и не говорит Норе о магической книге Лэтама. Брэм тоже ничего ей не сказал, но я по-прежнему настороже, потому что хорошо помню, как меня предал Деклан.

Но осознание того, что я никому не могу излить душу, медленно и мучительно разъедает меня изнутри. Каждый вечер, отходя ко сну, я представляю себе, что беседую с Эйми. Мы с ней сидим на берегу Шарда, болтая ногами в воде. Я рассказываю ей о моих проблемах, о вариантах действий, которые у меня есть, и она высказывает свое мнение о каждом из них.

– Я могла бы вломиться в бывший кабинет Наставника Лэтама и обшарить его, чтобы попытаться найти какие-нибудь зацепки, – говорю я ей. – Насколько мне известно, замену ему еще не нашли, так что его вещи наверняка все еще там.

Быть может, я отыщу там что-нибудь об Эвелине, девушке, которую он любил, когда был молод.

Моя воображаемая Эйми презрительно фыркает:

– Если он сумел проникнуть в твою комнату, чтобы подбросить ту магическую книгу, вряд ли он был настолько неосторожен, что оставил в своем кабинете нечто такое, что дало бы тебе подсказку.

– Я могла бы попытаться отыскать такой мощный набор костей, на котором можно было бы погадать и таким образом определить, где он сейчас.

Но Эйми только качает головой. И она права. В распоряжении Лэтама имеется защитная магия, так что никакое гадание мне его не покажет.

– Ты все еще не спишь? – тихо спрашивает Тесса. Мы потушили свечи уже несколько часов назад, и я была настолько поглощена воображаемым разговором с Эйми, что на мгновение мне кажется, будто вопрос, который я сейчас слышала, задала мне она. Меня захлестывает радость, но ее тут же сменяет разочарование.

– Нет, я не могу заснуть, – отвечаю я, повернувшись в ее сторону, хотя могу различить только неясный холмик на ее кровати. – А почему не спишь ты?

Тесса вздыхает:

– Да вот, я все думаю о Лэтаме. О твоих словах, что он хочет, чтобы ты знала – здесь ты отнюдь не в безопасности.

– И что же?

– А что, если ты ошибаешься? Как ты можешь что-то знать наверняка?

– Это трудно объяснить, – говорю я. – Я просто знаю, и все.

Но ее вопрос вскрывает что-то в моем сознании. Я понимаю Лэтама. Какую бы ненависть он мне ни внушал, я могу понять: утрата той, кого ты любишь, потеря возможности жить так, как ты хотел, может толкнуть человека к ужасным делам. По его мнению, он всего лишь пытается исправить несправедливость.

А потому в глубине души я знаю – такие варианты действий ничего не дадут. Лэтама не остановить ни обыском его бывшего кабинета, ни попытками отыскать его с помощью гадания на костях. С тех самых пор, как он появился в Мидвуде и убил мою мать, я знаю: чтобы выяснить, где он сейчас, я должна отыскать Эвелину.

Но как же это сделать? Этого я не знаю.

Я думаю, как матушка впервые рассказала мне о Лэтаме. С тех пор как он ее убил, я думаю об этом каждый день. Матушка сказала тогда, что, когда она с ним познакомилась, он был настроен дружелюбно. Располагал к себе. У него была суженая – девушка по имени Эвелина. Они с Лэтамом были из соседних городков и, судя по всему, очень любили друг друга. Но в середине учебного года она вдруг покинула Замок Слоновой Кости, и никто ее больше не видел. После этого Лэтам изменился, стал другим. Он словно обиделся на весь мир. Матушка добавила, что потом об этом ходили какие-то гадкие слухи. Этот скандал изменил Лэтама навсегда.

Возможно, я бы не придала значения этому рассказу – ведь несчастная любовь еще не делает человека чудовищем, – но прежде, чем Лэтам убил мою мать, он сам заговорил об Эвелине. Сказал, что они были бы вместе, если бы не Верховный Совет. А раз так, я не могу не думать, что матушка что-то знала, что-то такое, что было важно. Очень может быть, что дело было в ее чутье, которое явно что-то подсказывало ей относительно его мотивов. Если Лэтам выбрал темный путь из-за этой женщины, то, быть может, отыскав ее, я узнаю ответы, которые мне нужно получить.

Тесса издает какой-то неопределенный сонный звук. Вряд ли утром она будет ясно помнить наш разговор. И на минутку я притворяюсь перед самой собой, что Тесса – это Эйми. И что я могу доверить ей свои секреты.

– Когда-то Лэтам был влюблен, – говорю я вслух. – В девушку по имени Эвелина. Мне надо ее найти.

– А она что, училась здесь? – Тесса произносит эти слова невнятно, и я понимаю, что она вот-вот заснет.

Однако последний ее вопрос неожиданно подсказывает мне, в каком направлении двигаться дальше. Раз она была ученицей в Замке Слоновой Кости, то записи о ней наверняка сохранились в здешних архивах.

– Тесса, это же блестящая мысль, – говорю я. Но она не отвечает. Ее дыхание стало ровным и глубоким. Она спит. Внезапно меня пронизывает тоска – не только по Эйми, но и по Тессе, с которой я дружила на другом моем пути. По той, которую знала я. По той, которая знала меня.

Неужели такова моя судьба? Ощущать свою близость только к тем версиям моих друзей, кого в этой реальности не существует, и знать, что единственная моя подруга из этой жизни сейчас далеко?

Теперь, поняв, что я, вероятно, смогу найти сведения об Эвелине, не покидая Замок Слоновой Кости, я должна бы чувствовать себя лучше, однако это не так. Потому что до сих пор попытки придумать новый план занимали мои мысли, помогали мне коротать время, пока я лежала без сна. Я чувствую себя как выжатый лимон, но боюсь заснуть.

Боюсь моих снов.

Боюсь видения о моем безрадостном будущем, которое является мне всякий раз, когда я закрываю глаза.

* * *

Когда мне начинает казаться, что мое учебное расписание наладилось, судьба – в лице Норы – вдруг ошарашивает меня.

– Ученики, – говорит она, стоя на небольшом возвышении в лектории, имеющем форму амфитеатра, – момент, которого вы ожидали с начала второго семестра, наконец настал. Теперь все изменится.

Зал наполняется оживленным гулом голосов, и у меня возникает такое чувство, словно я что-то упустила. Я поворачиваюсь к девушке, сидящей рядом, – ее зовут Ингрид, и у нее рыжеватые волосы. Если не считать меня, она – единственная Заклинательница Костей, которая учится сейчас в Замке Слоновой Кости.

– В чем дело? О чем толкует Нора?

– О костяных играх, – шепчет Ингрид.

Ну конечно. Несколько раз я уже слышала разговоры об этих играх, но была так поглощена стремлением узнать, где сейчас Лэтам, и не думать о Брэме, что почти не вспоминала о них.

Но теперь в моей голове всплывает воспоминание – в лектории расставлены столы, передо мной лежит груда костей. Мы участвуем в соревновании – кто быстрее соберет из костей скелет и определит, какому животному он принадлежал. Передо мной возникает лицо Брэма, и у меня жарко вспыхивают щеки. Он тоже там был. Я почти что чувствую, как его пальцы касаются моих. Может, это и были костяные игры? Я словно вставила в замок ключ и чувствую, что он вроде бы не совсем подходит, но, возможно, еще подойдет, если его немного покрутить.

– Разве мы уже не играли в костяные игры? – спрашиваю я. И тут осознаю свою промашку. – Я хочу сказать: разве вы уже не играли в костяные игры? До того, как сюда прибыла я?

Ингрид качает головой:

– Нет, в них играют только во втором семестре. Их включили в учебную программу несколько лет назад. Мой брат говорил, что это была его самая любимая часть учебы. – Она склоняет голову набок. – Может, ты имеешь в виду гонки костей?

Гонки костей. Точно. Теперь я вспоминаю, что именно так назывался турнир, в котором мы на скорость собирали скелет трехпалого ленивца. Вспоминаю, как, работая, Брэм сурово сжимал губы, вспоминаю, как его лицо осветилось торжеством, когда мы поставили на место последнюю кость и выиграли турнир. Но внутри меня чего-то не хватает. Нет, это не воспоминание – это была только возможная реальность, а в этой версии реальности все происходило не так. Во всяком случае, для него.

– Да, – говорю я. – Так оно и есть, я имею в виду гонки костей.

Нора подносит к губам костяной рупор и откашливается:

– Если вы угомонитесь, я продолжу.

Ингрид отворачивается от меня и подается вперед. И не только она. Каждый ученик сидит сейчас на краешке скамьи, ожидая, когда Нора наконец озвучит детали.

Нора улыбается, довольная эффектом, который произвели ее слова:

– До сих пор вы по большей части учились в этих стенах. Но во втором семестре вам придется уехать отсюда и поусердствовать, как никогда.

Она ходит по возвышению, сжав руки перед собой. Здесь стало так тихо, что я слышу каждый удар маятника в часах, висящих на задней стене – массивного сооружения, сделанного из костей красношеего страуса.

– Когда вы уедете из Замка Слоновой Кости, вас развезут по городам и деревням, расположенным в разных частях Кастелии. Многим из вас предстоит исполнять роли членов муниципальных советов. Вам придется работать с теми, кто занимается другими видами магии костей, чтобы вместе решать сложные проблемы. В прошлом мы не раз обнаруживали, что наши ученики хорошо знают свою собственную область магии, но плохо подготовлены к тому, чтобы организовывать работу, вести за собой людей и справляться с проблемами. Поэтому несколько лет назад мы придумали решение. – Она перестает ходить взад и вперед и поворачивается к нам лицом: – Те из вас, у кого в Замке Слоновой Кости учились братья или сестры, наверняка слышали от них подробные рассказы обо всем этом. Что же касается остальных, то мне будет очень приятно приобщить вас к костяным играм.

По рядам сидящих учеников снова пробегает ропот. Мой взгляд блуждает по залу, по скамьям, выкрашенным в разные цвета, совпадающие с цветами плащей тех, кто там сидит, пока не доходит до группы в черном. Брэм сидит, повернувшись ко мне спиной, и шепчется с остальными Костоломами. Он подался вперед, явно поглощенный беседой. Какое-то время я смотрю на него, все еще смущенная влечением к нему. Он поворачивается, встречается со мной взглядом, и у меня замирает сердце. Я не могу позволить себе поддаться чувствам, пришедшим с другого моего пути. Я придаю своему лицу жесткое выражение, и мой взгляд скользит мимо Брэма, как будто я не заметила его вообще. Краем глаза я вижу, как он недоуменно сдвигает брови. Меня пронзает острая тоска, но больше я не перевожу глаза на него.

– Для того чтобы справиться с предстоящими вам испытаниями, – продолжает Нора, говоря таким тоном, что гул голосов затихает, – вам надо будет работать в группах по пять или шесть человек – именно столько членов бывает в муниципальном совете – и делать это в разных частях Кастелии. Ваше участие в этих играх будет оцениваться по принципу: «сдал – провалил», причем это будет относиться ко всем членам данной команды, так что подходите тщательно к выбору ваших партнеров. Вам понадобится хорошее сочетание разных видов магии и дарований. Если вы провалите эти игры, значит, и в своей учебе вы потерпите провал. А теперь идите. И примите правильные решения.

В зале начинается суматоха, и на Ингрид немедля обрушивается шквал предложений вступить в ту или иную команду. Среди нас есть только две Заклинательницы Костей, и никто не хочет приглашать к себе ту из них, которая еще только начала учебу. У меня в животе разверзается пустота, когда я вспоминаю, как в детстве, играя в «Пленника-Мертвеца» с другими детьми, я ужасно боялась, что меня выберут самой последней и мне придется терпеть позор, поскольку меня унизят, объявив наименее достойной, притом унизят прилюдно.

Кто-то хлопает меня по плечу, я поворачиваюсь и с огромным облегчением вижу, что это Тесса. Она держит под руку Джейси.

– Мы можем вступить в твою команду?

Я перевожу взгляд с одной из них на другую и обратно:

– По-моему, этот вопрос должен звучать иначе – могу ли я вступить в вашу команду?

Джейси смеется, ее темные глаза блестят.

– На тебя наверняка будет большой спрос, – говорит она. – Поверь мне, никому не нужна еще одна Врачевательница или Мешальщица.

– Что ж, в таком случае, – отвечаю я, обведя рукой пустое пространство вокруг меня, – да, вы можете вступить в мою достославную команду.

Тесса ухмыляется:

– Отлично. Теперь, если мы найдем Костореза, Хранителя и Костолома, мы станем одной из тех двух команд, в которых будут представлены все шесть областей магии костей.

При упоминании Костолома мои предательские глаза начинают обшаривать зал в поисках Брэма. И подобно почтовому голубю тут же находят его. Он стоит рядом с группой других учеников, но я не могу сказать, стал ли он уже членом какой-то команды. Затем к нему подходит Нора. Дотрагивается до его локтя. Что-то шепчет ему на ухо. Брэм кивает, поднимает голову и обводит глазами зал.

А затем смотрит прямо на меня.

Меня обжигает стыд, в лицо мне бросается горячая кровь, когда я вспоминаю слова, которые Нора сказала мне сразу после моего прибытия в столицу: «Я сделаю все, что в моих силах, чтобы тут у тебя появились друзья».

Выходит, она велела ему вступить в мою команду? Выходит, она считает, что иначе у меня просто не будет команды? Мне не нужна жалость Брэма. Не нужна его фальшивая дружба, продиктованная обязательствами перед Норой, обусловленная чувством долга.

– Привет, – говорит он, подойдя к нам. – У вас не найдется местечка для Костолома?

Тесса тут же хватает его за рукав:

– Конечно, найдется! Вот здорово!

Брэм быстро переводит взгляд на меня, но я отвожу глаза.

Я хочу одного – и всегда хотела, когда речь шла о любви, – иметь выбор. Хотела и хочу, чтобы я сама могла выбрать, кого мне любить. И чтобы этот кто-то мог сам выбрать меня. Поэтому-то я и просила матушку не гадать мне о моем суженом.

Лэтам отнял у меня все, но в том, что со мной произошло, есть и кое-что хорошее – мое сопряжение с Декланом умерло вместе с ним, так что я вновь обрела возможность любить того, кого выберу я сама. И, хотя я поклялась себе держаться подальше от Брэма, чтобы защитить от Лэтама нас обоих, всякий раз, когда он смотрит в мою сторону, моя решимость слабеет.

Я ничего не могу поделать с глупой надеждой, которая продолжает теплиться в моей душе. С моим влечением к нему, таким же настоятельным и необоримым, как потребность дышать. Но мой ли это выбор? Почему меня тянет к нему – из-за того, что я видела на моем другом жизненном пути, или из-за тех чувств, которые я испытываю здесь и сейчас? Эти вопросы продолжают мучить меня с тех самых пор, как Брэм вернулся в Мидвуд, и теперь они уже сплелись в безнадежно спутанный клубок, похожий на шкатулку с серебряными цепочками, которая когда-то стояла на прикроватной тумбочке моей бабули. Я, бывало, часами пыталась их разделить, но они только перепутывались еще больше, сплетались в еще более тугой узел.

Однако теперь, когда он присоединился к нашей группе только после того, как его ко мне подтолкнула Нора, все мои надежды тают. Умирают. Мысль о том, что мы могли бы быть вместе, кажется ему смешной. Он здесь не по своей воле, а по велению Норы. А моя собственная воля теряется в перепутанном клубке чувств, которые на самом деле мне не принадлежат.

Судьба насмехается надо мной. Какая изощренная пытка – быть рядом с Брэмом, но не вместе с ним.

Меня переполняет ненависть к Лэтаму. Это как огонь, выжигающий меня изнутри. Как яд, проникший в мою кровь. Он украл у меня все мое счастье – с корнем вырвал его и из моего прошлого, и из настоящего, и из будущего.

Брэм касается моей руки, открывает рот, чтобы что-то сказать, но тут за нашими спинами слышится громкий голос:

– А вам, случайно, не нужен Хранитель?

Я поворачиваюсь, и у меня перехватывает горло. Передо мной стоит высокий парень в зеленом плаще. У него густые лохматые рыжие волосы, а нос и щеки усыпаны множеством светло-коричневых веснушек. Я видела его на другом моем пути и искала его с тех самых пор, как прибыла сюда.

Я пытаюсь припомнить его имя, но прежде, чем оно наконец приходит мне на ум, он протягивает мне руку и говорит:

– Тэйлон. – И все сразу встает на свои места.

До того, как Тесса познакомила меня со своими друзьями, я полагала, что среди них окажется и он, но, возможно, ему было суждено оказаться не на ее пути, а на моем. Но как такое может быть – ведь я ясно помню, что тогда я была представлена ему, а не он представился мне?

У меня голова идет кругом, и я растерянно замираю, так и не пожав его протянутой руки.

Ее пожимает Тесса.

– Я Тесса, – говорит она. – А это Джейси и Брэм. А эту девушку, ту, которая стоит столбом перед тобой, зовут Саскией.

Тэйлон выпячивает грудь и оттягивает ворот своего плаща.

– Само собой. Я привык к тому, что при виде меня люди теряют дар речи.

По моему телу вдруг разливается тепло – точно такую же симпатию я сразу почувствовала к Тессе. Я ласково сжимаю его локоть:

– Я так рада, что ты здесь.

Он ухмыляется:

– Вот и хорошо. Должен признаться, что ваша группа встретила меня куда радушнее, чем та, в которую я едва не вступил. – Он машет рукой в сторону кучки учеников, одетых в зеленые плащи. Судя по дурацкой роже, которую он состраивает, повернувшись к ним, они – его друзья. – По их мнению, команда, состоящая из представителей только одного магического ремесла, каши не сварит.

– По-моему, это дельная мысль, – весело говорит Джейси. – Команда, в которой шесть Хранителей, наверняка потерпела бы полный провал.

– Означает ли это, что вы говорите мне «да»? – вопрошает Тэйлон. – Я могу присоединиться к вам?

Джейси быстро окидывает нас взглядом, ожидая подтверждения. Мы все киваем.

– Да, мы согласны, – говорит она.

Тэйлон начинает перекатываться с пяток на носки и обратно.

– А что теперь?

– В идеале нам нужно бы заполучить к себе Костореза, – отвечает Тесса. – Но, если бы нам пришлось пригласить в нашу команду второго представителя из тех ремесел, которыми владеем мы, то… может, поищем еще одного Мешальщика? – Она задумчиво жует свою нижнюю губу, оглядывая зал. – Похоже, большинство команд уже сформировались.

– У меня есть одна мысль, – говорит Тэйлон. – Подождите меня здесь. – Он подбегает к ученику со смоляными волосами и смуглой кожей, с минуту разговаривает с ним, и они вместе идут к нам.

– Это Никлас, – представляет Тэйлон своего знакомого. – Он согласился вступить в нашу команду.

Никлас приветствует всех нас, чуть заметно кивнув. На левой руке у него блестит узкое серебряное колечко, которое он не перестает машинально крутить, пока Тесса обрушивает на него град вопросов.

Джейси и Тэйлон начинают болтать о том, на что костяные игры могут быть похожи, когда дойдет до дела, и о том, как нам повезло, что среди нас есть представители всех шести областей магии костей. В результате мы с Брэмом остаемся стоять рядом, испытывая неловкость.

– Саския, – начинает он, коснувшись моей лопатки. Это прикосновение кажется мне невыносимым, несмотря на защищающий меня плащ. Оно напоминает мне о том, чего я хочу, но не могу получить. О чувствах, которым мне, быть может, не следует доверять. Я немного поворачиваюсь, и его рука соскальзывает с моей спины. Он морщит лоб. – Что-то не так?

Как ответить на этот вопрос? Сказать правду? Признаться, что меня мучают воспоминания о нас двоих и о том, чего на этом пути у нас не было и нет? Что мои чувства к нему так же сильны, как и непостижимы, но я не уверена, что в этой реальности мы остались теми же людьми, что и в другой? Но я не могу этого сказать.

– Все в порядке, – говорю я. – Я просто устала.

– Я хотел поговорить с тобой кое о чем. – Он произносит эти слова тихо, они предназначены только для меня, и его дыхание обдает мое ухо, пробирая меня до мурашек.

В моем сердце зажигается крохотный огонек надежды.

– О чем?

– В Мидвуде – после гибели твоей матушки – я пообещал, что я тебе помогу. – Он оглядывается по сторонам, чтобы удостовериться, что нас никто не подслушивает. – А теперь, после того, как появилась эта магическая книга… нам нужно составить план.

Ах, вот оно что. Надежда гаснет, и в моем сердце снова воцаряется тьма. Опять долг, ответственность и стремление сдержать данное слово.

– Ты вовсе не обязан… – Я замолкаю, видя напряженное выражение на его лице. Его внимание целиком сосредоточено на мне, как будто нам только что не сообщили неожиданную новость, что скоро наша учеба станет намного сложнее.

– Обязан, – говорит он. – Не забывай, что Лэтам поступил так же подло и со мной. Он втерся ко мне в доверие, а затем отправил меня в Мидвуд, чтобы я помог тебе пережить потерю твоей матушки, не сказав, что именно он ее и убил. – Он качает головой. – Он сделал это неспроста, у него была какая-то причина, и я должен выяснить, в чем она заключалась.

Мои пальцы касаются красной метки на левом запястье. Она должна была побледнеть, но вместо этого стала еще ярче, чем прежде.

– Я не хочу, чтобы ты помогал мне, чтобы чувствовал себя обязанным.

– Но я в самом деле обязан тебе помочь. Я любил твою мать.

Я ощущаю ком в горле:

– Я знаю.

Остального я не говорю. Я не скажу ему, что у меня разрывается сердце от того, что он хочет помочь мне только из-за нее.

Глава седьмая

Инструкции для первого испытания костяных игр начинают поступать к нам в этот же вечер.

Мы с Тессой сидим на длинной, обитой дорогой тканью скамье в библиотеке, которая так великолепна, что мне нелегко сосредоточиться на учебе. Это величественный атриум высотой в шесть этажей с потолком, который поддерживают изящные, украшенные резьбой костяные колонны. По периметру каждого из этажей тянется узорный решетчатый балкон, также сделанный из костей и похожий на кружева. Из больших окон в зал льется свет, кажущийся мне неземным.

Вокруг нас вдруг поднимается суматоха, и мы с Тессой отрываем глаза от наших магических книг. Две Наставницы – Врачевательница в синем плаще и Мешальщица в фиолетовом – вошли в зал, неся большие деревянные ларцы. Они быстро оглядываются по сторонам, затем расходятся: одна идет к лестнице, ведущей на верхние этажи, а другая подходит к ближайшему столу и вручает ларец Хранителю, у которого сразу же делается ошарашенный вид.

– В чем дело? – спрашивает Тесса, и в ту же самую секунду до меня доносится ропот, в котором снова и снова слышатся два слова: костяные игры.

– А мы должны были получить такой ларец? – спрашиваю я.

– Не знаю, – отвечает она. Я непроизвольно встаю, как и все остальные ученики, находящиеся в библиотеке. И мы все до одного устремляемся к Хранителю, который получил ларец.

Вокруг него собирается толпа, он переминается с ноги на ногу, меж тем как другие ученики засыпают его вопросами: «Что там, в этом ларце? Где остальные члены твоей команды? Ты нервничаешь?»

– Разойдитесь, – приказывает Наставница в фиолетовом плаще Мешальщицы и машет рукой. – Испытание для этой группы никак не связано с теми, которые будут у вас. Когда придет время, свои собственные отдельные инструкции получит каждая из команд.

– Но когда? – кричит кто-то из толпы.

– У каждой команды будет свое испытание, предназначенное специально для нее и направленное на то, чтобы протестировать ее сильные стороны и выявить ее слабости. Вы получите соответствующие инструкции, как только они будут готовы.

– Возможно, от всех наших стараний заполучить представителей всех магических ремесел будет мало толку, – шепчет Тесса.

– Очень может быть, – соглашаюсь я. Если задания для каждого из испытаний составляются индивидуально, то вполне возможно, что наша команда просто-напросто обеспечила себе более сложный набор задач.

Тесса смыкает руки в замок.

– Давай поищем остальных. Может быть, кто-то из наших уже получил ларец.

Я перевожу взгляд на справочный стол.

– Иди одна. Мне надо сделать одну вещь, а потом я подойду.

– Ты уверена, что не пойдешь со мной сейчас? – Взгляд Тессы уже устремлен на огромные двери библиотеки, и я вижу – она не успокоится, пока не узнает, получили мы уже наши инструкции или нет.

– Нет, иди. Я быстро.

– Ну, до скорого. – Тесса сжимает мой локоть и спешит прочь.

Справочный стол невелик, изогнут, словно раковина улитки, и окружает библиотекаршу с трех сторон. Она сама тоже немного напоминает улитку из-за своих очков, поднятых надо лбом и похожих на рожки.

Когда я подхожу, она подается вперед:

– Чем я могу тебе помочь?

– Нельзя ли… взглянуть на архивные записи, касающиеся прежних учеников?

Библиотекарша хмурится и сдвигает свои очки на переносицу. Оправа у них костяная – магическая, – так, может, они помогают ей видеть человека насквозь?

На моих ладонях выступает пот.

– Странная просьба. – Она складывает руки на груди и вперяет в меня испытующий взгляд, явно ожидая объяснений.

– Здесь училась моя мать, а она недавно умерла. – Я дергаю себя за мочку уха, испытывая непреодолимое желание чем-то занять мои пальцы. Но мне трудно произнести заготовленные слова. – Я надеялась, что смогу связаться с ее однокурсниками, чтобы записать их воспоминания о ней.

Лицо библиотекарши смягчается:

– Мне очень жаль, что ты потеряла свою матушку. Но это весьма необычный запрос, и я не могу просто так сообщить тебе имена и адреса наших прежних учеников. Возможно, ты могла бы просто поговорить со старыми друзьями твоей матушки. Может быть, тебе помогут они?

– Мне некого просить поделиться воспоминаниями о ней, – отвечаю я. – Иначе я бы уже испробовала этот путь.

Она качает головой:

– Извини, дорогая, но твоя просьба невыполнима. Это было бы равнозначно вторжению в их частную жизнь. Хотя многие из них наверняка захотели бы тебе помочь.

Я сжимаю кулаки, и мои ногти вонзаются в ладони. Мне надо убедить ее помочь мне, но я не знаю, как это сделать. Похоже, она твердо решила мне отказать.

– Это очень важно, – говорю я. – Прошу вас.

Она отворачивается и начинает поправлять бумаги на своем столе. Ее движения деловиты. Проворны.

– Что-нибудь еще? – спрашивает она, не поднимая глаз.

– Не могли бы вы… не могли бы вы хотя бы выяснить фамилию одной из ее однокурсниц, о которой она мне как-то говорила? Возможно, дальше я уже справлюсь сама.

Руки библиотекарши замирают, и она в раздумье склоняет голову набок. Затем вздыхает:

– Думаю, если я назову тебе ее фамилию, от этого никому не будет вреда.

– Спасибо, – говорю я и впервые за время этого разговора делаю глубокий вдох. – Этим вы бы очень мне помогли.

Она встает и делает знак своему помощнику занять ее место за столом.

– Как зовут ту однокурсницу твоей матушки?

– Эвелина. Она начала учебу в том же году, что и моя мать, Делла Холт.

– Архивы с данными о наших прежних учениках хранятся на шестом этаже, так что это займет какое-то время. Подожди меня здесь.

И я начинаю ждать.

Ожидание затягивается надолго.

Свет в библиотеке тускнеет, на полки ложатся темные тени. Я хожу из одного конца зала в другой, как будто непрерывное движение моих ног может каким-то образом ускорить процесс. Помощник библиотекаря – молодой человек, которому, наверное, всего на несколько лет больше, чем мне, – то и дело бросает тревожные взгляды на лестницу, словно ему тоже кажется, что его начальница слишком задержалась наверху.

Наконец я слышу стук ее каблуков на костяных ступенях и чувствую, как у меня учащается пульс.

Библиотекарша выходит из-за угла, и я вижу, что в руках у нее ничего нет.

– Мне очень жаль. В архивах нет данных об ученице с таким именем.

– Не может быть, чтобы там ничего не было. Она же тут училась. Как же так?

– Мне очень жаль, – повторяет она, равнодушно поведя плечом. – Не могу же я дать тебе то, чего нет. – Но по тому, как старательно она избегает смотреть мне в глаза, я вижу – она знает больше, чем говорит. Она что-то видела в старых записях, что-то такое, чего не желает мне сообщить.

Во мне разгорается гнев, но, устроив тут сцену, я ничего не добьюсь.

– Что же мне делать? – тихо бормочу я. Этот вопрос скорее обращен не к библиотекарше, а ко мне самой, но она все равно отвечает на него:

– Возможно, тебе пора отказаться от этих твоих планов. Ведь самые важные воспоминания о твоей матушке – это те, которые остались у тебя самой.

От этих слов мое горло сжимает боль. Жаль, что я не могу сказать ей, что речь идет о чем-то куда более значимом, чем воспоминания. Эвелина – это мой ключ к выяснению местонахождения Лэтама. Только найдя Лэтама, я смогу вернуть кости моей матушки.

Но мне нужен какой-то другой план. Ведь искать Эвелину – это все равно что гоняться за призраком.

Я дожидаюсь, когда Тесса заснет, и достаю сращенную кость бабули. Если я не могу получить доступ к тем зацепкам, которые хранятся в библиотеке, мне надо поискать их тем единственным способом, о котором я что-то знаю – изучая мой альтернативный путь.

Когда я гадала на этой кости в прошлый раз, это было вскоре после гибели моей матушки. Тогда мое горе было еще совсем свежо, и я была сама не своя. И, хотя я планировала погадать еще раз, мне не хватило духа это сделать. Мне не хочется видеть, как я общаюсь с Лэтамом, не подозревая, что он убил мою бабушку и намеревается убить также мою мать и меня. Не хочется наблюдать за тем, как я влюбляюсь в Брэма. И смотреть на мою собственную смерть.

Но выбора у меня нет, теперь уже нет. Мне надо изучить все мое общение с Лэтамом, ведь так я, возможно, смогу понять, где его надо искать. И как остановить его, когда его найду. Я кладу кость на колени и пристально гляжу на нее. У меня пересохло в горле. Я не могу заставить себя снова начать гадать. Я не уверена, что мне достанет сил опять наблюдать за тем, что делал Лэтам, но меня останавливает не это.

Дело не в Лэтаме, а в Брэме.

Если даже после того, как я понаблюдала за развитием наших с ним отношений один-единственный раз, мои чувства превратились в такой безнадежно запутанный клубок, то какой же урон они могут понести, если я начну гадать опять и опять? Если я хочу, чтобы моя метка любви побледнела и исчезла, мне нужно забыть другой мой путь, а не мучить себя, возвращаясь к нему. Как же мне искать зацепки, которые могли бы привести меня к Лэтаму, избегая при этом встреч с версией Брэма, вызывающей во мне желание перенестись в другую реальность? Я ломаю над этим голову, пока у меня не начинают слипаться глаза. Мне необязательно гадать именно сегодня, можно подождать до тех пор, пока я не почувствую, что у меня стало больше душевных сил. Пока моя метка любви не начнет бледнеть. А посему я беру кость в руку и позволяю себе закрыть глаза и заснуть.

* * *

Беспокойство Тессы из-за костяных игр дошло до высшей точки. В последние несколько дней большинство групп учеников уже получили свои инструкции, и Замок Слоновой Кости постепенно опустел, поскольку команды разъехались по городам и весям Кастелии, дабы работать над выполнением своих заданий.

Мы шестеро сидим в трапезной вокруг одного из столов, за которым, кроме нас, никого нет. С тех пор как мы пришли сюда, Тесса трещит, не переставая, – получается такой возбужденный поток сознания, что мне начинает казаться, будто мы все сидим на тонкой ветке, а вокруг бушует ураган.

– Как вы думаете, костяные игры спланированы по времени? Не окажемся ли мы в худшем положении, чем другие, из-за того, что начнем действовать так поздно? Почему нам до сих пор не дали задания? Почему мы стали одной из последних групп? – Между вопросами Тесса даже не делает пауз, чтобы вздохнуть, так что нам, остальным, некуда втиснуть ответы. Но наконец она все же умолкает.

– Кто-то же должен быть последним, – бодро говорит Тэйлон. – Так почему это не можем быть мы?

Тесса ломает руки.

– Я бы предпочла оказаться не в конце, а где-то в серединке. Так безопаснее.

– Зато не так интересно, – отвечает Тэйлон, жуя хлеб. – Безопасность – это скучно. – Он слизывает крошки с пальцев, не обращая ни малейшего внимания на ее сердитый взгляд.

Я кладу ладонь на ее предплечье. Хотя я и не разделяю ее страхов – потому что беспокоюсь о куда более насущных вещах, – я ее понимаю. Поскольку она Врачевательница, ее предназначение состоит в том, чтобы облегчать боль, избавлять людей от мук. Видя, что нам не по себе, что мы испытываем дискомфорт, она жаждет тут же положить ему конец. Но такие затруднения, как это, нельзя разрешить с помощью магии, здесь необходимо терпение, и это нервирует ее.

– Все будет хорошо, – говорю я ей. – Я тебе обещаю.

– Саския права, – соглашается Джейси. – Нам остается только одно – ждать.

Тесса делает глубокий вдох:

– Я понимаю. Но я вся как на иголках.

Никлас и Брэм, до этого негромко разговаривавшие друг с другом, вдруг умолкают. И Брэм легко толкает Тессу плечом:

– Смотри, похоже, больше нам не придется ждать.

К нам идет Наставница Кира, неся большой деревянный ларец. И, недолго думая, со стуком ставит его на стол перед Тессой, будто зная, что та жаждет увидеть его больше нас всех.

Я слышу, как Тесса делает выдох.

Джейси тянется к замочку ларца, но Тесса кладет на него руку, чтобы не дать ей откинуть крышку.

– Давайте отнесем его наверх, где нам никто не будет мешать.

Мы все оглядываемся по сторонам. Две остальные группы сидят далеко как друг от друга, так и от нас, настолько далеко, что мы не слышим, о чем они говорят. И даже не можем разглядеть черты их лиц.

– Вряд ли… – начинает Джейси, но, видя мольбу, написанную на лице Тессы, решает не возражать. – Ладно. Думаю, толика уединения нам не помешает. Давайте отнесем его наверх.

* * *

Нашу с Тессой комнату нельзя назвать маленькой, но, когда мы все шестеро садимся в кружок на пол между двумя кроватями, она начинает казаться тесной. Брэм оказался рядом со мной, он сидит, скрестив ноги. Его плечо прижато к моему, и от этого мне трудно думать. Трудно дышать. Я пытаюсь стряхнуть с себя это чувство, досадуя на свое тело, которое, похоже, все еще не может отличить эту мою жизнь от той, другой.

– Вы готовы? – спрашивает Тесса.

Деревянный ларец стоит в центре нашего кружка.

Джейси издает театральный вздох:

– Да открывай уже. Ожидание меня просто убивает.

Тесса откидывает крышку. Внутри ларца стоит костяной параллелепипед, гладкий, как шелк. По размеру он сравним с двумя буханками хлеба, лежащими бок о бок. Я могла бы назвать его ларцом, вот только на нем нет ни петель, ни каких-либо видимых пазов. Тесса вертит его в руках, разглядывая со всех сторон.

– Э-э… у вас есть какие-то идеи?

– Похоже, его сделал Косторез, – говорит Тэйлон. – Отдай его Никласу.

Никлас берет эту штуковину у Тессы и проводит ладонью по ее граням.

– По-моему, это ларец-головоломка.

– Ну и как же нам его открыть? – спрашивает Брэм.

Никлас качает головой, продолжая ощупывать грани:

– Эти ларцы все разные. Одни открываются с помощью определенного набора движений руки по их граням, другие можно открыть только в определенном месте, третьи срабатывают от прикосновения пальца с определенным отпечатком.

– Как наш дверной замок, – говорит Тесса.

– Да, – подтверждает Никлас. – Магия тут немного иная, но принцип тот же.

Я думаю о великолепном ларце, который матушка заказала для костей моего отца. Наш мидвудский Косторез изготовил его из измельченных ребер кита, украсив его грани инкрустацией из диагональных полосок лазурита. Его замок был сделан так – вернее, задуман так, – чтобы его могли отпереть только матушка и я.

Но Лэтам все равно сумел похитить кости моего отца.

От этих воспоминаний во мне снова разгорается гнев. Что куда лучше, чем парализующие меня ощущения от прикосновения тела Брэма – от давления его плечевой кости на мою плечевую кость, от соприкосновения наших коленных чашечек, разделяемых только кожей и тканью. Гнев заставляет меня сосредоточиться. Делает мой ум острым, как клинок, и готовым к действию здесь и сейчас.

– Итак, с чего мы начнем? – говорю я.

Никлас ставит ларец на пол и неуверенно смотрит на него несколько долгих секунд.

– Думаю, самый вероятный вариант – это определенный набор движений.

– Что ж, попробуй, – предлагает Тэйлон.

Никлас сглатывает. Хрустит костяшками пальцев. Зачем принимается водить пальцем по верхней грани – сверху вниз, потом по диагонали вверх, потом по диагонали вниз. Мы все наблюдаем за его движениями, словно остолбенев. Я не сразу начинаю понимать, что он делает, но, когда смекаю, в чем тут суть, его выбор кажется мне разумным. Его палец медленно выводит буквы: К-О-С-Т-Я-Н-Ы-Е-И-Г-Р-Ы. Когда он заканчивает выписывать последнюю из букв, мы все подаемся вперед, затаив дыхание и полные надежды.

Но ничего не происходит.

Плечи Никласа поникают. Он расстроен.

– Не бери в голову. – Тэйлон хлопает его по спине. – Мы испробуем что-нибудь еще.

И мы начинаем. Ларец передается по кругу из рук в руки, и каждый из нас изучает его со всех сторон. Мы проверяем, не откроют ли его папиллярные узоры на наших пальцах, ищем пазы, пробуем различные числа и сочетания букв: наши имена одно за другим, сумму наших возрастов, «ЗАМОК СЛОНОВОЙ КОСТИ» и даже – с подачи Тэйлона – «ПОМОГИТЕ!»

Джейси, задрав голову, смотрит на потолок и делает шумный выдох:

– По-моему, это дурацкое испытание. Какой толк от игры в угадайку?

Услышав это, я выпрямляюсь:

– Погоди-ка, кажется, в твоих словах что-то есть.

Она глядит на меня, сложив губы бантиком:

– Что ты имеешь в виду?

– Нора сказала, что костяные игры нужны, чтобы мы научились работать вместе.

– Именно этим мы и занимаемся, – говорит Тесса. – Уже несколько часов.

– Но мы пытаемся найти разгадку по очереди, каждый сам по себе. Возможно, мы должны коснуться этой штуки одновременно.

Я вижу на их лицах оптимизм, когда мы все кладем ладони на верхнюю грань ларца.

Секунду все остается как есть, затем костяная поверхность начинает двигаться под нашими руками.

Ларец открывается примерно так же, как распускается цветок.

Верхняя его грань разделяется на отдельные узкие сегменты, и они движутся то вперед, то назад. Одновременно боковые грани разъединяются и отгибаются в стороны. Части верхней грани ларца начинают вращаться, перемещаясь вниз. Все это происходит медленно, и мы смотрим на это действо, словно завороженные. Когда движение наконец прекращается, то, что мы видим перед собой, больше похоже не на ларец, а на корзинку. На ее дне лежит небольшой мешочек, в котором находятся набор из небольшого количества костей и лист плотной бумаги, сложенный втрое и перевязанный кожаным шнуром.

Тесса приходит в себя первой. Она берет документ, разворачивает его и кладет себе на колени.

– Что там написано? – спрашивает Джейси, и в голосе ее звучит такой же благоговейный трепет, какой сейчас испытываю и я.

Тесса отвечает не сразу. Ее взгляд скользит по странице, и радостное волнение на ее лице сменяется унынием.

– Что? – спрашиваю я. – Что ты там прочла?

– Это здесь.

– Ну да, – говорит Тэйлон, недоуменно морща лоб. – Конечно, здесь, где же еще? Мы и так знали, что найдем здесь инструкции к нашему первому заданию.

– Я не об этом. Я хочу сказать, что мы никуда не поедем. Мы остаемся здесь, в столице.

Меня захлестывает разочарование. До этого момента я не понимала, как мне хочется попутешествовать по Кастелии. И, судя по их тяжелым вздохам и невеселым лицам, остальные так же огорчены, как и я.

Мои мысли обращаются к Расмусу, телохранителю, который, по словам Норы, будет мне необходим, если я покину территорию замка, – и меня пронизывает чувство вины. Мне приходит на ум только одна причина, по которой нам всем придется остаться в Замке Слоновой Кости в то время, как все остальные команды разъехались или еще разъедутся кто куда.

– Скорее всего, это из-за меня, – тихо бормочу я.

Я чувствую, как Брэм напрягается:

– С чего ты это взяла?

Я передаю им слова Норы о том, что будет, если я покину территорию замка.

– Нет, – говорит Брэм, – если бы она не смогла принять меры для твоего полноценного участия в деле, то тебя вообще освободили бы от костяных игр.

– Но, если бы меня не было в вашей группе…

Тесса сжимает мое предплечье, и я обрываю фразу.

– Прочти. – Она отдает документ, мои глаза начинают скользить по странице, и я вижу, что она заполнена самыми что ни на есть элементарными сведениями о нашем задании. Наверху аккуратными печатными буквами выведены наши имена, также указано место, где будет проведено испытание – Замок Слоновой Кости, и срок, за который мы должны с ним справиться, – одна неделя. Ничего такого, от чего мне стало бы легче. Похоже, из-за того, что мне нужен телохранитель, игры для нас всех окажутся испорчены вконец.

Но Тесса делает мне знак продолжать, и я читаю дальше. И, когда дохожу до самого низа страницы – до задания как такового, у меня перехватывает дыхание.

Я была неправа. Такое задание нельзя было бы выполнить в процессе нашей обычной учебы. И меня вдруг охватывает желание вернуться к тем безобидным и безопасным заданиям, которые мне давала Наставница Кира.

– Что там? – спрашивает наконец Никлас.

– Да, – добавляет Тэйлон, – расскажи нам про нашу первую костяную игру.

Игра. Это слово режет мне слух, коробит меня. Я не смогла бы подобрать более неподходящего названия для обозначения этого испытания, сколько бы ни пыталась.

– Это не игра, – говорю я. – На следующей неделе состоится настоящий суд, и слушаться будет одно из таких дел, которые обычно рассматривает Верховный Совет. – Я проглатываю застрявший в моем горле ком и поднимаю глаза. – А мы шестеро должны будем сыграть роль присяжных.

Глава восьмая

Суд.

Это слово все звучит и звучит в моей голове, не давая заснуть. Какое-то время я надеялась – мы все надеялись, – что это будет просто инсценировка, проверка нашей способности вынести обвиняемому справедливый приговор. Обыкновенно нам в Кастелии присяжные не нужны. Рассмотрением малозначительных местных дел занимаются муниципальные советы, а по более серьезным случаям решения выносит Верховный Совет. Коллегии присяжных образуют только тогда, когда в том или ином Совете голоса разделяются пополам. Возможно, мы заслушаем показания, оценим доказательства, сообщим членам Верховного Совета наше решение, а окончательный вердикт будут выносить уже они, а вовсе не мы. Или же этот суд уже давно прошел, и подсудимый сейчас то ли живет оправданный и свободный, то ли его уже настигла кара – и наше задание сводится просто-напросто к тому, чтобы выяснить, насколько наше решение соответствует решению Верховного Совета.

Но, когда мы обращаемся за разъяснениями к Норе, она подтверждает наши худшие страхи. Суд будет проходить сейчас, и единственная коллегия присяжных – это мы. Мы будем выносить приговор вместо членов Верховного Совета, которые согласились не только оценить обоснованность нашего решения, но и оставить его в силе независимо от того, совпадет оно с их мнением или нет.

– Люди обычно добиваются наилучших результатов тогда, когда ставки высоки, – не без благожелательности заметила Нора. – А теперь вам всем лучше выспаться и заняться этим завтра. Я уверена, что у вас все получится хорошо.

Я думаю, как часто мне казалось несправедливым, что матушка имеет такую власть над моим будущим и над будущим всех остальных жителей нашего городка. Когда она проводила гадания, я всякий раз представляла ее в роли кукловода, дергающего за ниточки чьего-то будущего, пока этот человек не начнет плясать так, как хочется ей.

Но я была неправа.

Я вовсе не была марионеткой. Я могла отвергнуть ее выбор, отказаться двигаться туда, куда меня хотела направить она.

Но это решение… Подсудимый не сможет просто отвергнуть наш вердикт. Не сможет уйти и отказаться плясать.

Мы не имеем права ошибиться. Ведь в наших руках человеческая жизнь.

* * *

– Тут это изложение обстоятельств дела названо предварительным, – говорит Брэм.

Мы сидим вокруг стола на четвертом этаже библиотеки – единственном, где больше никого нет, – и перед нами лежит документ. От недосыпания я чувствую себя осоловелой, и у меня болит голова.

Тэйлон проводит пальцем по краю страницы.

– Ну и что это значит? Что факты могут измениться?

Брэм прочищает горло:

– Необязательно. Но это изложение явно неполно. Когда гвардейцам поручают расследовать преступление, они выполняют только те действия, которые необходимы, чтобы решить, передавать дело в суд или нет. Настоящая работа начинается потом.

– И выполнить ее должны мы, – добавляет Джейси, – хотя никто из нас не имеет для этого достаточной подготовки.

Воцаряется неловкое молчание. Ее слова повисают в воздухе и давят на нас. Никто из нас не чувствует себя готовым к решению таких задач. И, изучив документ, мы все приходим к выводу, что сведения об обстоятельствах дела – те немногие, которые стали известны нам, – даже в лучшем случае весьма туманны. Против мужчины выдвинуто обвинение в использовании магии, которая не была с ним сопряжена, и, хотя в деле имеются показания нескольких свидетелей, похоже, никто не видел, как он это делал.

Никлас снимает с пальца свое серебряное кольцо и волчком закручивает его на столе:

– Наверное, он нищий.

Джейси кривит губы:

– Нельзя так говорить. Если у человека не было денег на доведывание, это еще не означает, что он преступник.

Никлас хватает свое кольцо и снова надевает его на палец:

– Я ничего такого не говорил. Но скорее всего, он имел магические задатки, но не проходил через доведывание. Иначе как бы он смог использовать магию, с которой он не был сопряжен?

Я неловко ерзаю на своем стуле.

– Логично. – Тэйлон берет бумагу и, щурясь, смотрит на нее, словно ожидая, что там появятся новые слова. Слова похвалы за верную догадку.

– Думаю, мы сможем узнать что-то наверняка только после того, как проведем расследование, – говорит Брэм.

Тесса достает из ларца мешочек с костями и протягивает его мне:

– По-моему, логично было бы начать с гадания на костях.

Я вопросительно поднимаю брови:

– Почему ты думаешь, что надо провести гадание о настоящем? Что такого тут можно увидеть, что могло бы нам помочь?

Тесса пожимает плечами:

– Надо полагать, эти кости нам даны неспроста, и, поскольку их не надо ни сращивать, ни ломать, тут нечего делать ни мне, ни Брэму. Никлас уже помог нам открыть ларец, так что вряд ли они предназначены для него. – Она переводит взгляд на Джейси и Тэйлона. – Мешальщица и Хранитель нам пока тоже не нужны. Значит, остаешься ты. Мы можем допросить арестанта, а ты проведешь гадание, чтобы узнать, правду он говорит или нет.

– Ты хочешь сейчас пойти в тюрьму? – спрашиваю я. – Хочешь, чтобы туда отправились мы все?

Тесса склоняет голову набок:

– Ну мы ведь должны работать вместе.

Мои секреты жгут меня, метка мастерства на моей руке ощутимо пульсирует. Я думаю о том задании, которое Кира дала мне на днях. Вспоминаю, как меня душила паника, когда я не могла определить, к чему относится мое видение – к прошлому, настоящему или будущему. Но сейчас речь идет не о меню. А о человеческой жизни.

Остальные смотрят на меня, ожидая моего ответа. Я не могу постоянно избегать проведения гаданий на костях у них на глазах. Однако я, кажется, могу использовать более действенные инструменты.

– У меня нет принадлежностей, которые мне понадобятся, чтобы погадать, – говорю я. – Мне надо зайти в учебное крыло.

– Тогда идем, – отзывается Джейси, встав и собрав разложенные на столе документы.

Остальные тоже встают. Тэйлон потягивается, Никлас кладет костяной ларец обратно в деревянный.

Я качаю головой:

– Вам всем незачем туда идти. Я возьму то, что мне необходимо, и встречусь с вами внизу.

Я отхожу, прежде чем кто-то из них успевает возразить. И, только выйдя из библиотеки, обнаруживаю, что Брэм последовал за мной. Увидев его, я вздрагиваю.

– Я подумал, что тебе может понадобиться помощь, – поясняет он.

Меня наполняет чувство благодарности, но оно тут же сменяется нервозностью. Может, он ждет, что я попытаюсь обойти правила или даже нарушить их? Одно дело – молчать, что он видел несколько месяцев назад, другое – захочет ли он хранить мои секреты, если увидит, что я нарушила правила опять?

Я гоню эту мысль прочь. Брэм уже знает столько, что мог бы легко утопить меня, если бы он того захотел.

– Это очень мило с твоей стороны, – говорю я. – Спасибо.

Мое сердце начинает биться чаще, когда мы доходим до учебного крыла и я отворяю дверь одного из кабинетов, предназначенных для обучения гаданию на костях. Но Наставницы Киры тут нет. Я вздыхаю с облегчением. И быстро беру огниво, немного благовония и кусок бархата.

Затем, повернувшись к Брэму, показываю кивком на узкий стол в дальней части комнаты, на котором стоит несколько каменных чаш.

– Ты не мог бы прихватить одну из них? – Надеюсь, он не заметил, как дрогнул мой голос или как я отвела глаза.

Наставница Кира еще не учила меня гадать с использованием огня, поскольку такая техника преподается более продвинутым ученикам, но мне уже известно, как это делать, поскольку не так давно меня этому научила мать.

Я думаю о том отчаянии, которое звучало в ее голосе, когда она предложила учить меня: «Уча тебя, я пойду против правил». Но она все равно стала учить, рискуя всем, чтобы меня защитить.

Брэм, не колеблясь, берет со стола одну из тяжелых чаш. Я прикусываю щеку, наблюдая за ним. Остается надеяться, что никому из моих друзей невдомек, что мне пока не должно быть известно, как гадать на костях с применением огня. Но раз сама я так мало знаю о деталях их учебных программ, можно предположить, что и они ничего не ведают о тонкостях того ремесла, которому учусь я. Но когда я начинаю думать, насколько безоглядно я положилась на Брэма, меня охватывает беспокойство. Почему он последовал за мной, хотя я его об этом не просила?

– Почему ты помогаешь мне? – Я произношу эти слова слишком резко, не так, как мне хотелось. И на миг на его лице отражается раздражение:

– Э-э… не стоит благодарности.

Я вздыхаю. Как бы мне хотелось найти способ сломать барьеры, разделяющие нас. Устранить разрыв между тем, что знаю я, и тем, что знает он. Тогда я хотя бы смогла проверить мои чувства и понять, истинны ли они или же это всего лишь отголосок той жизни, которую я не прожила.

– Просто, по-моему, ты не из тех людей, которые стали бы оказывать помощь, не имея на то причин.

Он вздрагивает – это движение чуть заметно, почти неразличимо, но я настолько хорошо знаю все его повадки, что сразу же понимаю, что задела его.

– Прости, – говорю я. – Я не это имела в виду.

– Ничего. Ведь ты меня совсем не знаешь.

Теперь вздрагиваю я.

Так было и на другом моем пути – между нами имелось напряжение, пока мы наконец не смогли понять друг друга. Я роюсь в памяти, пытаясь отыскать тот момент, который изменил все. Может быть, я могу использовать то, что мне известно о другом моем пути, чтобы наладить взаимопонимание с Брэмом сейчас?

– Ты помнишь, как к пристани Мидвуда причалила плавучая тюрьма, когда мы были детьми? – Этот вопрос, похоже, застает его врасплох, и он перекладывает чашу из одной руки в другую.

– Да, помню, – настороженно отвечает он. – А что?

Я начинаю нервничать еще больше. Это будет труднее, чем я ожидала.

– Тогда я была несправедлива к тебе. Тот арестант напугал меня, и… – запинаясь, я произношу те самые слова, которые сказала ему на другом моем пути: – Я испугалась и поспешила сделать выводы. Прости меня.

Он бросает на меня странный взгляд:

– Не беспокойся об этом. Все уже прощено.

Меня пронзает разочарование:

– И все?

– Чего еще ты ожидала? Чтобы я сказал, что ненавижу тебя? – Он угрюмо смеется. – Это было давно, Саския. Людям свойственно ошибаться.

Я падаю духом. Глупо было думать, что то же самое извинение, сблизившее нас в другой моей реальности, подействует на него и на этом пути. Но теперь я хотя бы знаю наверняка, что та, другая моя жизнь не важна. В этой жизни Брэм и я – не такие, как в той.

Я массирую свои виски:

– Забудь, что я что-то сказала.

Он трет затылок и долго вздыхает:

– Я помогаю тебе, потому что мы в одной команде. И потому, что твоя матушка помогла мне, когда я особенно в этом нуждался. Мне становится так паршиво, когда я думаю о том, что с ней произошло.

– Это была не твоя вина.

Он отводит взгляд, и его лицо становится непроницаемым:

– Тебе нужно что-то еще? – Сейчас на нем не надет плащ, и я вижу, как его рукав натянулся там, где бицепс напряжен. Это все из-за того, что он держит тяжелую каменную чашу.

Мои щеки обдает жар, и я быстро отвожу глаза.

– Нет, – говорю и слышу, как дрогнул мой голос. – Думаю, теперь у меня есть все, что мне нужно.

* * *

Тюрьма находится в здании, примыкающем к Замку Слоновой Кости, но напрочь лишенном его величия и вообще ничем не примечательном. Оба здания выстроены из костей, однако тюрьма сложена из грубо обтесанных блоков, меж тем как стены Замка Слоновой Кости отполированы до блеска – наверняка для этого понадобился труд многих сотен Косторезов, и они работали много-много лет.

У входа нас встречает Костоломка в черном плаще. На рукавах у нее нашиты широкие белые полосы – стало быть, она служит в Гвардии.

Она хмурится.

– Вы что, собираетесь допрашивать арестанта вшестером?

– Мы должны работать вместе, как одна команда, – говорит Тэйлон.

У нее делается еще более недовольная мина:

– Времени у вас немного. Так что используйте его с умом.

Мы все согласно киваем, и она входит в узкую боковую дверь и заводит нас в большую комнату, выглядящую весьма и весьма прозаично. В одном углу стоят несколько охранников, ведя негромкую беседу, другие служители раскладывают по полкам ларцы для хранения костей, третьи склонились над кипами документов, четвертые ставят на подносы еду. Лишь немногие из них поднимают глаза, когда мимо них гуськом проходим мы.

– Осторожно, – предупреждает Костоломка, ведя нас к узкому лестничному проему, сложенному из камней.

По мере того как мы спускаемся, воздух становится все более холодным, промозглым, затхлым. Когда мы оказываемся внизу, мои глаза не сразу приспосабливаются к царящему здесь сумраку, но постепенно я начинаю различать длинный коридор с двумя рядами камер. На каждом его конце стоит пара Костоломов, и еще один ходит по нему взад и вперед.

– Тот, кто вам нужен, сидит в последней камере слева, – говорит Костоломка. – И давайте побыстрее.

Я ускоряю шаг и подхожу к нужной нам камере раньше остальных. В углу сидит мужчина, прикованный к стене. Его одежда грязна, борода выглядит неопрятно, как будто он находится здесь уже много недель. Его ноги босы, а голова наклонена под неестественным углом. У меня екает сердце. Они что, изувечили его? Но тут он испускает долгий выдох, и до меня доходит, что он спит.

– Извините, – говорю я. – Не могли бы вы проснуться?

Он шевелится, вздрагивает всем телом, затем медленно крутит головой.

– Извините, вы могли бы с нами поговорить?

Наконец он смотрит на нас, и на его лице отображается удивление.

– Кто вы? – спрашивает он и, не дожидаясь ответа, продолжает: – В чем дело?

– Мы рассчитывали задать вам несколько вопросов, – объясняет Тесса. – Мы будем рассматривать ваше дело.

У него отваливается челюсть:

– Они что, отдали решение моей судьбы кучке детей?

– Боюсь, что да, – отвечает Тэйлон.

Арестант закидывает голову назад и смеется. В его смехе нет ни веселья, ни даже удивления, вместо этого я слышу в нем нотки отчаяния. Это смех человека, который понимает, что вот-вот потеряет все.

– Мы хотим вам помочь, – мягко говорю я и тут же краешком глаза вижу предостерегающий взгляд Джейси. Мы не должны ему помогать, мы должны судить его. Но я не поправляюсь: – Вам не хотелось бы рассказать нам, что произошло, из-за чего вы попали сюда?

– Нет, – отвечает он, говоря неприветливо и устало. – Не хотелось бы.

Мы обеспокоенно переглядываемся. Что же нам делать, если он так нам ничего и не скажет?

– Мне нужно немного вашей крови для гадания на костях, – говорю я ему.

Он устремляет на меня пристальный взгляд, затем слегка приподнимает ногу, на которую надета цепь, и трясет ей:

– Я бы рад оказать вам содействие, но не могу.

– Я к вам подойду. – Я поворачиваюсь к Тессе, она спешит в конец коридора и возвращается в сопровождении надзирателя-Костолома.

Он отпирает дверь и впускает меня в камеру. Я опускаюсь на корточки рядом с арестантом и достаю иглу и маленькую склянку.

– Можно? – спрашиваю я, кивком показав на его руку.

– А у меня что, есть выбор? – В его вопросе слышится сарказм, и я вижу – он не ожидает, что я дам ему ответ, однако я отвожу от него руки и подаюсь назад.

– Разумеется есть, – отвечаю я. – Но нам будет трудно вынести решение по вашему делу, если я не смогу увидеть, что произошло.

Его лицо освещает слабая надежда:

– Стало быть, ты Заклинательница Костей с Ясновидением Первого Порядка?

Я отвожу взгляд и замечаю, что у меня дрожат руки.

– Нет, – быстро говорю я. – Мне присуще Ясновидение Второго Порядка. Но если во время моего гадания вы будете думать о том дне, когда это произошло, я, возможно, смогу это увидеть.

Он щурит глаза. Я понимаю, что он мне не верит, но он все же не говорит, что сомневается в моих словах. Вместо этого он просто протягивает мне руку, я колю иглой его указательный палец и собираю несколько капель его крови.

Закончив, я встаю:

– Спасибо.

– Желаю удачи. – В его тоне звучит нечто такое, от чего у меня по спине пробегают мурашки, и у меня возникает чувство, что он имел в виду не только мое гадание.

Я выхожу из камеры, и надзиратель запирает за мной дверь.

– Тут есть какое-нибудь помещение, где мы могли бы поработать? – спрашивает его Тесса. – Возможно, у нас возникнут к узнику новые вопросы после того, как Саския погадает на костях.

Надзиратель вздыхает с таким видом, будто мы испытываем его терпение.

– Вон там есть свободная камера. Идите за мной.

Тэйлон ошарашенно смотрит на меня.

– Он что, хочет, чтобы ты гадала за решеткой? – Его голос тих, но, видимо, недостаточно тих.

Надзиратель резко поворачивается к нам:

– А у тебя что, есть идея получше, малец?

Тэйлон плотно сжимает губы и качает головой:

– Нет, все нормально. Все отлично.

Костолом усмехается:

– Так я и думал.

И, открыв дверь, пропускает нас внутрь.

Глава девятая

Я еще никогда не гадала на костях в присутствии нескольких человек и совсем не уверена, что смогу это сделать. Маленькая камера заполнена дымом от благовония, таким плотным, что я не могу нормально дышать.

Я сижу на полу перед каменной чашей. Остальные отодвинулись, чтобы мне не мешать. Тэйлон и Никлас сидят вместе, прислонясь к одной стене, остальные устроились с противоположной стороны. Но здесь все равно слишком тесно.

Для меня гадание на костях – это нечто интимное, как купание или переодевание, так что сейчас, когда мне предстоит гадать в присутствии такого большого числа зрителей, я чувствую себя уязвимой.

Я кладу кости на дно чаши и окропляю их кровью из склянки.

– Что именно мне надо искать? – спрашиваю я, по очереди посмотрев на каждого из членов нашей команды. Необходимо сформулировать задачу так, чтобы никто не понял, что я пользуюсь не только Ясновидением Второго Порядка, но как это сделать?

– Доказательства, что же еще? – говорит Тэйлон и пожимает плечами, словно он и сам знает, что это не очень-то хороший ответ.

Я прикусываю губу. Видимо, если мне хочется двигаться вперед, лучше всего идти напролом.

Я беру огниво, высекаю искру и поджигаю кости. И жду, пока они не обугливаются в достаточной мере, пока от них не начинает подниматься неприятно пахнущий дым и, смешавшись с благовонием, не ударяет мне в нос. Тогда я накрываю чашу тяжелой чугунной крышкой, которая гасит пламя, после чего высыпаю кости на пол.

Тяга магии сильна, и я ощущаю ее немедля. Она поет в моих ушах, заставляет бурлить мою кровь, и вот меня уже затянуло в видение.

Узник сидит там же, где его видели мы, – на земляном полу своей камеры, прикованный за ногу к каменной стене. Его колени согнуты и подтянуты к груди, голова запрокинута. Дженсен. Его имя приходит мне на ум так же естественно и легко, как ночь сменяется рассветом. Только что было темно – и вот уже встает заря, ясная, светлая, такая, что ее ни с чем нельзя перепутать.

Дженсена обуревают сразу несколько чувств – гнев, жалость к самому себе, но надо всем этим довлеет тревога. Проникнув в его сознание, я вижу его семью. Его партнера Фредрика, который крупнее Дженсена, но по характеру мягче его. И их маленького сынишку, Боу, мальчика с карими пытливыми глазами и золотистыми волосами. Что с ними станет, если он будет осужден? Мать Боу умерла, когда он еще не вышел из младенческого возраста. Если Дженсен больше никогда не вернется домой, позволят ли ее родители Фредрику воспитывать его? Дженсена мучает мысль о том, что Фредрик потеряет разом и своего партнера, и их сына. И о том, что Боу потеряет тех единственных родителей, которых он когда-либо знал.

Я напрягаюсь. Едва ли это можно назвать доказательством. Мне необходимо выяснить, что Дженсен сделал, чтобы попасть сюда. Словно в ответ на эту мысль место действия меняется – теперь я слышу мерный стук лошадиных копыт по усеянной галькой тропе. Легкий ветерок разносит мелодичный смех Боу.

Дженсен едет верхом на гнедой кобыле, усадив перед собой Боу. На лице мальчика написан восторг, и он показывает отцу то на дерево, то на скалу, то на цветок.

– Ты видел ту птичку, пап? У нее была фиолетовая грудка и синяя головка.

– У тебя зоркие глаза, сынок, – говорит Дженсен. – Я ее не заметил.

– Вот было бы смешно, если бы у тебя были фиолетовая грудь и синяя голова.

Дженсен смеется:

– Это точно. Как ты думаешь, если бы я был фиолетово-синим, ты все равно любил бы меня?

– Наверное.

Время идет, и Дженсен целиком погружается в свои мысли. Он направляется к одной из своих пациенток, живущей в соседней деревне, – у нее развилась инфекция после того, как она порезала палец во время стряпни. Дженсен уже полечил ее, но сейчас, по его мнению, надо осмотреть ее повторно, чтобы убедиться, что инфекция не вернется. Обычно в таких случаях он оставляет Боу с Фредриком, но сейчас время жатвы, и Фредрик будет работать в поле до самого заката. И Дженсен думает о том, что Боу наверняка интересно ехать с отцом. И кто знает – быть может, доведывание определит, что Боу тоже будет Врачевателем, тогда этот их визит к пациентке будет ему полезен.

Боу зевает:

– Папа, нам еще далеко?

– Нет, теперь уже недалеко, – отвечает Дженсен. – Мы доберемся до места еще до того, как настанет ночь.

Боу смотрит на ярко-голубое небо.

– Значит, нам еще ужасно долго ехать.

Дженсен смеется:

– Ничего, мы сделаем небольшой привал, чтобы размять ноги и немного подкрепиться. Хочешь малость передохнуть?

Боу утвердительно хмыкает и трет глаза. Скоро он уже крепко спит, привалившись к своему отцу.

Дженсен не видит кролика – тот несется по полю рядом с тропой, спасаясь от лисы. Затем перебегает тропу перед лошадью, она пугается, и Дженсен пытается успокоить ее, гладя ее холку и тихо что-то говоря.

И, наверное, это бы сработало, если бы внезапно проснувшийся Боу не вскрикнул.

От внезапного звука лошадь встает на дыбы, и Боу начинает скользить вбок, Дженсен хватает его, пытается удержать. Но, чтобы успокоить лошадь, ему приходится ослабить хватку – совсем чуть-чуть, – и он не удерживает своего сына.

Все происходит быстро – Боу соскальзывает с лошади, падает, кричит, затем копыто лошади резко опускается на его ногу, Дженсен слышит, как хрустит бедренная кость его сына, и у него холодеет кровь.

Он спрыгивает с лошади, берет сына на руки.

– Все будет хорошо, – говорит он. – Я с тобой.

Боу вопит, пронзительно, истошно. Его штаны заливает кровь. Дженсен осторожно кладет его на землю, разрывает ткань и видит, что у сына открытый перелом. Бедренная кость Боу проткнула мышцы и кожу – это самый опасный вид перелома.

– Помоги мне, папа, – кричит Боу.

– Помогу, сынок. Помогу.

Дженсен прижимает пальцы к ране и отдается потоку магии, пока его взор не проникает внутрь ноги Боу и он не начинает ясно видеть сухожилия, связки и мышцы. Он тихо ругается – острая кость разорвала бедренную артерию, и кровь льется неудержимо. Ему ни за что не удастся вовремя довезти сына до Врачевателя Ран и Травм.

Надо залечить рану здесь и сейчас – на этой каменистой тропе, в этих сгущающихся сумерках – иначе будет поздно.

Но Дженсен сопряжен с магией врачевания болезней, а не ран и травм. Однако… в детстве, когда его магический дар еще только начинал расцветать, он думал, что, возможно, доведывание определит его во Врачеватели Ран и Травм и он сможет сращивать сломанные кости, заживлять разорванную кожу, облегчать боль. Так, может быть…

– Папа! – Ручки Боу сжаты в кулаки, от боли он судорожно выгибает спину.

Дженсен не раздумывает ни секунды. Выхватив из своей сумы набор костей, он использует их, чтобы унять боль сына. Искаженное лицо Боу разглаживается, кулачки разжимаются.

– Так лучше, пап.

Дженсен опустошает свою врачевательскую суму, высыпав все снадобья и инструменты в кусок ткани. Чтобы залечить перелом, он использует другой набор костей. Продолжая прижимать пальцы к бедру сына, он закрывает глаза, и я вижу, что творится в его голове – он направляет свою магию на разрыв в бедренной артерии Боу, зажимает его, чтобы унять кровотечение, затем сращивает сосуд. Затем переходит к кости – ставит ее отломки на место и начинает сращивать их. Он так поглощен работой, что не слышит стука копыт у себя за спиной.

– Вам нужна помощь?

От звука этих слов Дженсен вздрагивает и, повернув голову, видит пару – мужчину и женщину, сидящих на лошадях. На их лицах написана настороженность.

– Мой сын болен, – говорит Дженсен. – Я Врачеватель, но нам бы не помешало, если бы вы помогли нам добраться до ближайшего города. – Он оглядывается по сторонам. – Похоже, наша лошадь сбежала.

Дженсен поворачивается к Боу и продолжает работать над его ногой. Он не замечает, как мужчина и женщина подозрительно переглядываются. Как они пристально смотрят на него и Боу, морща лбы. Его снадобья и принадлежности – баночки с костяным порошком для лечения лихорадок и мазями для облегчения хронических кожных заболеваний, инструменты для осмотра горла и для обследования глаз – явно из тех, которые используются для врачевания болезней, но он, похоже, залечивает рану и перелом. Штаны мальчика пропитаны кровью, и мужчина и женщина только что слышали душераздирающие вопли, заставившие их податься вперед в седлах и пустить лошадей в галоп. Тут явно произошел несчастный случай – причем, судя по всему, очень серьезный – и у мальчика была сломана кость. Но сейчас он в ясном сознании и спокоен, он нормально дышит и не испытывает боли.

Стало быть, либо этот мужчина – Врачеватель Болезней, занимающийся лечением перелома и раны, либо он Врачеватель Ран и Травм, владеющий такими навыками, которыми не должен владеть.

– Мы поедем в ближайший город и раздобудем повозку для вашего сына, – говорит мужчина.

Дженсен вытирает лоб рукавом. Он не поворачивается, а только говорит:

– Спасибо.

Мое сердце начинает биться часто и гулко. Мне хочется предупредить Дженсена, сказать, чтобы он разыскал свою лошадь и взял Боу и поехал домой. Но я могу только наблюдать. Что его ждет, когда он прибудет в ближайший город? Магия тут же отзывается на мой вопрос и переносит меня вперед во времени, в тот самый момент, который занимает сейчас мои мысли.

И я получаю ответ.

Дженсен поднимает Боу с повозки. Щечки мальчика опять порозовели, и на лице его даже появляется чуть заметная улыбка. Дженсен несет сына на руках, идя за мужчиной и женщиной к маленькому домику.

– Там вы будете в безопасности, – говорит женщина.

Но она лжет.

Потому что, когда Дженсен переступает порог, в комнате его ждут Гвардейцы.

* * *

Я заставляю себя выйти из видения, чувствуя, что задыхаюсь.

– Он невиновен, – говорю я, хотя это не совсем то, что я должна бы сказать. По законам Кастелии он, вероятно, виновен. Но он не должен быть признан виновным. Это несправедливо.

Сначала я слышу только биение крови в моих ушах, затем все начинают говорить одновременно:

– Что ты видела?

– Откуда ты знаешь?

– Ты выяснила, что именно он сделал? Теперь мы можем допросить его еще раз?

Одни вопросы накладываются на другие, все задают их наперебой, так что я даже не могу понять, кто именно спрашивает. А затем на меня наползает холодный ужас.

Я не могу сказать им правду. Если я объясню, что видела, они поймут, что я гадала о прошлом, а значит, виновна в том же самом преступлении, в совершении которого обвинен Дженсен.

– Как ты узнала, что он невиновен? – Голос Брэма прерывает галдеж. Я поднимаю глаза и встречаюсь с ним взглядом. Он пристально смотрит на меня несколько долгих, томительных секунд, как будто ему видны мои мысли, затем замечает: – У тебя на коже красные пятна.

– Когда я болен, у меня на коже тоже выступают красные пятна, – говорит Тэйлон. – Это проклятие всех светлокожих.

Брэм открывает рот, словно желает сказать что-то еще, но затем, похоже, решает промолчать. «Саския покрывается пятнами, когда нервничает», – откуда-то всплывают в моей памяти его слова. И я внезапно ощущаю уверенность в том, что он собирался сказать именно их.

Надо придумать, как объяснить им то, что я видела, не разоблачив себя. Они смотрят на меня во все глаза.

Я плотно сжимаю губы, собираясь с мыслями, приводя их в порядок.

– Его зовут Дженсен. Он не оборвыш, как мы думали, а Врачеватель, обвиняемый в использовании не той магии врачевания, с которой он был сопряжен.

– Разве такое возможно? – спрашивает Никлас, подавшись вперед. – Я думал, обряд сопряжения с магией сводит все твои прочие магические задатки на нет.

– Я тоже так считала, – говорит Тесса.

Я чувствую, как капля пота течет по моей шее, затем медленно скатывается по спине. В камере сыро, и воздух так пропитан дымом, что мне нечем дышать.

– Нет, все дело в следовании обетам, которые человек дает во время этого обряда, в том, что ты не занимаешься никакими видами магии, кроме той узкой ее области, с которой тебя сопрягли, – именно поэтому любые другие твои магические задатки постепенно затухают.

Джейси вытирает лоб рукавом.

– Расскажи нам, что еще ты смогла увидеть.

И я рассказываю, но делаю это осторожно, чтобы они не смекнули, что я видела прошлое. Я говорю им, что видела, как развивались события, поскольку проникла в сознание Дженсена сейчас, когда он сидел в камере. И сообщаю столько деталей, сколько могу сообщить, не выдавая себя, надеясь, что они, как и я, решат, что у Дженсена не было выбора. Что так на его месте поступил бы любой отец. Они внимательно выслушивают всю историю до конца.

– Но ты вроде бы сказала, что он этого не делал, – говорит Никлас. – А теперь выходит, что сделал. Как же так?

– Я сказала, что он невиновен. Что еще он мог сделать? Позволить своему сыну страдать? Разве, учтя все обстоятельства, мы можем его осудить?

– Может быть, нам стоило бы поговорить с ним еще раз, – предлагает Джейси.

– Да, – соглашаюсь я, слыша, как мой голос дрожит. – Так мы и сделаем. – И, поднявшись с пола, спешу выйти из камеры, не дожидаясь остальных.

Когда мы снова приходим в его камеру, я обращаюсь к нему по имени, испытывая стыд оттого, что сразу не спросила, как его зовут:

– Дженсен, расскажите мне, что случилось с Боу.

Он вскидывает голову, и его взгляд становится мягким, как будто, произнеся имя его сына, я принесла в эту темную сырую камеру солнечный луч, и тепло этого луча растопило его суровость. Теперь он похож на нежного и любящего отца из моего видения, а не на того загрубелого малого, с которым мы столкнулись вначале.

– Его покалечило, – говорит он голосом, почти таким же тихим, как шепот. – И я исцелил его.

– С помощью какого из видов магии? – благожелательно спрашивает Тесса.

Дженсен смотрит ей в глаза:

– С помощью того, который был ему нужен.

– Я спрашиваю о другом – вы прибегали к…

Он поднимает руку, чтобы остановить ее:

– Я могу сказать что-нибудь такое, что изменило бы дело?

Тесса хмурит брови:

– Вы могли бы сказать, что вы этого не делали.

Он вздыхает:

– Закон есть закон. Но я бы сделал это опять, лишь бы спасти моего мальчика. Скажите мне одно – когда состоится суд?

На этот раз отвечает Брэм:

– Через три дня.

* * *

Мы покидаем тюрьму в еще более мрачном настроении, чем пришли в нее.

– Мы не можем его осудить, – говорю я, когда мы все идем к Замку Слоновой Кости. – Он поступил, как на его месте поступил бы любой отец, любая мать.

Но остальные молчат, и мне становится не по себе, мое беспокойство начинает нарастать:

– Разве вы со мной не согласны?

– Как ты думаешь, сколько ему лет? – тихо спрашивает Тесса.

Я поворачиваюсь к ней.

– Кому из них – Дженсену или Боу?

– Дженсену.

Я пожимаю плечами:

– Тридцать пять? Может быть, сорок? – Я поворачиваюсь к остальным. – А что думаете вы?

– Я согласен, – говорит Никлас. – По-моему, ему где-то под сорок.

– Значит, после обряда сопряжения с магией прошло уже по меньшей мере двадцать лет.

– Да, – соглашаюсь я, не понимая, при чем тут его возраст.

Никлас вздыхает:

– В таком случае, если ему все еще доступна магия врачевания ран и травм, он, видимо, использовал ее регулярно. Все это время.

Эти слова вышибают из моих легких весь воздух, словно меня ударили под дых. Значит, вот оно что – Дженсена будут судить не за то, что в тот момент он повел себя, как нормальный человек, а за то, что он вообще смог это сделать.

– Этого мы не знаем, – говорю я, и голос мой звучит совсем тихо. – Не знаем наверняка.

Тесса кладет ладонь на мой локоть:

– Быть может, мы что-то упускаем. Давайте потратим следующие три дня на то, чтобы выяснить, что говорит закон. Должны же быть какие-то исключения для экстремальных ситуаций.

– Я согласна, – присоединяется к ней Джейси. – Не надо делать выводов, пока у нас не будет всех данных.

Но меня уже охватила мрачная уверенность, и мой оптимизм исчезает, словно на него вылился поток чернил. В глазах Верховного Совета мы с Дженсеном виновны в одном и том же.

И в конце концов нас ждет одна и та же судьба.

Глава десятая

На следующее утро мы все сидим в библиотеке, тщательно изучая все имеющиеся там книги по законам, регулирующим несопряженную магию, чтобы приготовиться к предстоящему суду. Но сколько бы я ни вчитывалась в положения этих законов, я не могу найти ни одной лазейки, которая могла бы спасти Дженсена от кары.

Я зарываюсь пальцами в свои волосы. Как жаль, что я пропускала мимо ушей, о чем говорили мои матушка и бабуля, когда обсуждали дела, которые рассматривал наш городской совет. За ужином матушка часто обращалась к бабушке за советом относительно какого-то из разбираемых ею дел. И бабушка всегда выдавала какое-нибудь мудрое суждение, обычно в форме истории из тех времен, когда она сама была членом городского совета.

В детстве я находила эти дискуссии невыносимо скучными, но как бы их мудрость пригодилась мне сейчас. Меня пронизывает мучительная тоска. Как же мне их недостает. И моего отца. Теперь я круглая сирота, которой не у кого спросить совета.

Мне так хотелось бы положиться на поддержку моей команды, но я не могу, ибо остро ощущаю свою обособленность ото всех и вся – я как будто наблюдаю за ними, находясь на расстоянии. Работая вместе с ними все последние дни, я научилась распознавать особенности их реакций. Например, и Тессе, и Никласу свойственно чуть что впадать в беспокойство, но каждый из них справляется с ним по-своему, не так, как другой. Когда Тесса нервничает, она начинает тараторить, в то время как Никлас становится еще молчаливее, чем обычно. Я заметила, что Брэм очень инициативен, Джейси не любит уступать, а Тэйлон имеет свойство шутить, чтобы разрядить напряжение.

Но я понятия не имею, как они видят меня саму.

Возможно, это потому, что я не такая, как все. А может, дело в том, что я не могу увидеть себя в истинном свете. Вероятно, это вообще никому не дано.

Бабушка часто готовила десерт, который она называла карамельным пирогом. Попробовав его в первый раз, я подумала, что это неправильное название, ведь пирог был воздушным, но я не могла нигде увидеть карамель. «Продолжай есть, – велела мне бабушка, когда я сказала ей, что она, наверное, дала мне не тот десерт. – Невозможно оценить вкус десерта, если ты попробовала всего один кусок».

И тут моя вилка наткнулась на карамельную начинку, и она растеклась по тарелке и пропитала пирог, сразу сделав его намного вкуснее. Тогда я подумала, не таковы ли и люди – может, надо копнуть немного глубже, если хочешь понять, что у них внутри.

Но у меня самой внутри сплошные секреты, и я не могу позволить другим подойти ко мне достаточно близко, чтобы разглядеть, какова я на самом деле.

Мои мысли прерывает голос библиотекарши. Натянуто улыбнувшись, она говорит:

– Мне надо ненадолго отойти, а мой помощник заболел и слег, так что сегодня мне приходится работать тут одной. Вам что-нибудь нужно? Скажите, пока я не ушла.

Частота моего пульса резко подскакивает, но я сохраняю невозмутимое выражение лица и не смотрю ей в глаза.

К счастью, у Тессы уже готов ответ, и она бестрепетно встречается с библиотекаршей взглядом:

– Спасибо, думаю, у нас пока есть все, что нам нужно.

– Отлично. Я скоро вернусь.

Она идет прочь, ее каблуки стучат по костяному полу, и этот звук отдается в груди, похожий на биение моего собственного сердца. Я жду, пока ее шаги не затихают, затем встаю.

– Что-то не так? – спрашивает Брэм.

– Нет. Я быстро.

Я бегу вверх по лестнице, бегу со всех ног. Такой шанс упускать нельзя. В голове звучат слова библиотекарши: «Архивы с данными о наших прежних учениках хранятся на шестом этаже». Я так быстро взбегаю по ступенькам, что ноги у меня начинают болеть. Возможно, это была неудачная мысль. Почем знать, сколько у меня есть времени? Ведь она может вернуться в любой момент.

Добравшись до верхнего этажа, я чувствую, как у меня обрывается сердце. Тут полно стеллажей, они повсюду. Мне ни за что не успеть отыскать среди всех этих бесчисленных томов данные об Эвелине. Но надо попытаться. Я торопливо обхожу стеллажи, скользя взглядом по надписям на табличках и названиям книг, пытаясь найти какой-нибудь намек на то, откуда начинать искать. Вот кипы записей о результатах доведываний, тут хранятся даже те из них, которым несколько десятилетий, вот финансовые документы, сборники карт, истории видных семей Кастелии.

И тут я наконец вижу табличку с надписью «УЧЕНИКИ» и останавливаюсь как вкопанная. На этих полках стоят десятки и десятки переплетенных в кожу амбарных книг, и я, взяв первую попавшуюся, начинаю листать ее страницы. Она заполнена сведениями о прежних учениках – их имена, фамилии, области магии, с которыми они были сопряжены, названия городов и деревень, в которых они проживали. Данные о каждом ученике включают в себя множество записей, сделанных различными почерками в разные годы по мере того, как обстоятельства его жизни менялись.

Я пробегаю глазами записи, фиксирующие важные события в жизни – перемены мест жительства, сведения об обрядах смыкания, данные о рождении детей, о заболеваниях, но тут нет знакомых мне имен. И я то и дело вижу дату смерти. Значит, все это было очень давно. Я беру один том, другой, третий, еще, еще, пока наконец не дохожу до того, который мне нужен. У меня сжимается сердце, когда я читаю имя моей матушки и основные сведения о ней, записанные аккуратным почерком.

Делла Холт, Заклинательница Костей с Ясновидением Третьего Порядка, Мидвуд.

Здесь отражены и другие факты ее жизни. Назначение в городской совет, сопряжение с моим отцом (плюс запись о совершении обряда смыкания), мое рождение.

Внизу печатными буквами выведено: «Скончалась». Чернила здесь немного темнее, чем в остальных записях, как будто эта была сделана вчера, и я невольно представляю себе, как библиотекарша снимает с полки этот том и равнодушно заносит в него дату ее смерти, думая при этом о чем-то своем. И мои глаза начинает щипать.

Я часто моргаю, заставляю себя глубоко дышать. И ищу в себе другое чувство – жгучий гнев, от которого мои слезы высыхают.

Теперь, когда я нашла том с нужными мне данными, можно больше не беспокоиться о поисках сведений об Эвелине. Вместо этого я найду сведения о Лэтаме. Выясню, где он живет, кого знает, как добраться до него, нанести ему вред.

Я лихорадочно переворачиваю страницы, но ничего не нахожу. Я возвращаюсь к началу, приказываю себе читать медленно, прочитываю каждое имя прежде, чем перейти к следующему. И тут у самого корешка вижу зазубренный край листа. Я подношу амбарную книгу ближе к глазам и вижу, что кто-то вырвал из нее несколько страниц. Наверняка это были страницы со сведениями о Лэтаме. Наверняка.

Я ищу на остальных страницах упоминание об Эвелине, но и тут ничего нет о ней.

Меня вдруг захлестывает желание садануть кулаком по ряду этих переплетенных в кожу амбарных книг и свалить их все на пол. Я хожу взад и вперед по проходу между стеллажами, глубоко дыша и пытаясь обуздать клокочущую во мне ярость, едкую, словно яд. Как же Лэтаму удается вырывать сердце из всего того, что для меня важно?

Жаль, что я сейчас не могу ударить по чему-нибудь ботинком.

И тут мне бросается в глаза табличка на нижней полке. «НЕ ЗАКОНЧИВШИЕ КУРС». Здесь стоит только одна тонкая амбарная книга. Я беру ее, листаю страницы. Записи здесь похожи на те, которые я видела, когда просматривала другие тома, но они короче.

И они включают в себя дату исключения.

Стало быть, тут содержатся записи о тех, кто не доучился. Мое дыхание учащается, когда я вспоминаю, как матушка рассказала мне, что Эвелина покинула Замок Слоновой Кости внезапно. Я начинаю просматривать страницы тома, едва смея надеяться что-то найти. И нахожу ее имя – это как солнечный свет, вдруг вырвавшийся из-за туч. Эвелина Берг.

На лестнице гремят шаги, и я застываю. Мое горло стискивает страх. Мне некуда спрятать эту амбарную книгу, ведь я оставила и мою сумку, и плащ на первом этаже. Выбора у меня нет – придется поставить том обратно на полку, на которой я его нашла, так и не узнав его секреты. Но второго такого шанса у меня не будет.

Шаги становятся громче. Они все ближе, ближе.

Я не могу позволить Лэтаму победить и потому выдираю страницу, быстро складываю ее и сую в карман. Затем мчусь по проходу, выбегаю на лестничную площадку, начинаю спускаться по лестнице.

И сталкиваюсь с библиотекаршей.

– Что ты здесь делаешь? – Ее лицо покраснело, на виске набухла вена.

– Ищу книгу, – отвечаю я, пытаясь говорить как можно более небрежно.

Ее глаза подозрительно суживаются:

– Какую книгу?

Я накручиваю на палец прядь волос и открываю глаза чуть шире – я часто прибегала к этому приему в детстве, когда мне надо было убедить моего отца в том, что я невинная овечка. «Что ты делаешь, моя птичка? – бывало, спрашивал он, поймав меня, когда я ночью на цыпочках выходила из кухни с губами, перемазанными шоколадом. – Разве я не сказал тебе, что ты можешь съесть только одну порцию десерта?» – «Я забыла, папа».

– Я хотела разыскать более подробное разъяснение законов Кастелии, регулирующих использование несопряженной магии. – Я складываю губы бантиком и повожу плечом. – Но мне не везет.

Ее напряженное лицо немного расслабляется:

– Это потому, что ты ищешь не там. Тебе надо было обратиться ко мне. Ученикам не разрешено находиться на этом этаже библиотеки.

– Простите, – отвечаю я. – Я бы обратилась, но вы вышли.

Библиотекарша вздыхает – в этом вздохе звучат недоверие и досада. Несколько мгновений она пристально смотрит на меня, и я едва удерживаюсь от того, чтобы пощупать карман и удостовериться, что страница все еще там. Наконец она делает мне знак следовать за ней вниз.

Мы возвращаемся на первый этаж, и я обнаруживаю, что моя команда обсуждает наш подход к предстоящему суду.

– Нам нужна какая-то стратегия, – говорит Брэм. – Иначе в глазах Верховного Совета мы будем выглядеть как круглые дураки.

– Наша стратегия должна заключаться в том, чтобы определить, что справедливо, – отзывается Джейси. Она ходит туда-сюда перед столом, и ее темные кудри колышутся при каждом шаге. – Если он это сделал, то он виновен. Все проще простого.

– Я не согласен, – возражает Брэм. Я подхожу к ним, и он смотрит мне в глаза. Он единственный, кому известно, что я тоже виновна в использовании несопряженной магии. Хотя ему невдомек, что я могу пользоваться Ясновидением всех трех порядков. Он лишь знает, что моя мать учила меня гаданию на костях до того, как я прошла через обряд сопряжения с магией. На меня накатывает волна благодарности. – На мой взгляд, в этом вопросе имеется своего рода серая зона.

– Какая серая зона? – вопрошает Тэйлон. И начинает барабанить пальцами по столу. Усевшись рядом с ним, я замечаю на них веснушки. Вырванная страница так и жжет мое бедро под карманом.

Брэм запускает руку в свои волосы:

– Может, Дженсен не знал, что использование той магии противозаконно? Или считал, что в создавшейся ситуации он имеет все основания это делать?

Джейси складывает губы трубочкой и выдувает из нее воздух:

– Именно это мы и должны решить. Имел он основания это делать или нет?

– Даже если имел, – замечает Тесса, – это все равно не объясняет, каким образом он смог воспользоваться этим видом магии столько лет спустя.

– Может быть, он феномен, не такой, как все, – вступаю в разговор я. – Может быть, другие его задатки так и не сошли на нет, и в критической ситуации он смог прибегнуть к магии врачевания ран и травм.

– Даже если это и так, – говорит Джейси, – факт остается фактом: он использовал магию, которая не была с ним сопряжена.

– Тут надо установить, был ли у него умысел, – замечает Брэм.

Мы ходим туда-сюда до наступления темноты. Наконец Никлас издает тяжелый вздох:

– Мы топчемся на месте. Думаю, нам просто надо дождаться окончания допроса свидетелей в суде, и только после этого сформулировать свое мнение. – За весь сегодняшний вечер он почти ничего не сказал, и это по какой-то причине делает его суждение особенно убедительным в глазах остальных.

– Ты прав, – говорит Тесса. – Я не против выслушать показания свидетелей до того, как сделать вывод.

И мы все соглашаемся – прежде чем принять решение, мы дождемся суда.

* * *

Когда мы готовимся лечь спать, Тесса тараторит без умолку – нынче она особенно говорлива. Она выдает длинные комментарии по всем вопросам от костяных игр до своей учебы – в последнее время Наставница Дина стала особенно требовательной – и наконец начинает гадать, почему Никлас так молчалив: то ли из-за тоски по дому, то ли дело в том, что он вообще замкнутый по характеру

– А может, он просто-напросто медленно привыкает к новым людям, – говорит она, вынув ленту из волос и распутывая свои кудряшки. – Как ты думаешь, он станет разговорчивее, когда узнает нас получше?

– Возможно.

– Сегодня ты какая-то рассеянная. Тебе что-то не дает покоя, не выходит из головы?

Ее вопрос застает меня врасплох. Я погружена в свои мысли – я то беспокоюсь о Дженсене, то думаю о странице, лежащей в моем кармане. Хоть бы Тесса поскорее заснула, чтобы я могла прочесть ее.

– Прости, – говорю я. – Сегодня слушательница из меня никакая, как и подруга.

Тесса плюхается на кровать:

– Ты не ответила на мой вопрос.

– Неужели ты это заметила? – Мой тон весел, небрежен, но нервы мои натянуты до предела. Может, мне ей сказать? Могу ли я довериться ей, открыть правду?

Ее лицо становится серьезным:

– Дело в Брэме?

– Нет! – Я чувствую, как к моим щекам приливает кровь. – Почему ты так говоришь?

– Просто, по-моему, что-то между вами не завершено.

– Я кое-что украла из библиотеки, – говорю я хотя бы затем, чтобы сменить тему разговора. Но, когда глаза Тессы округляются и в них отражается тревога, мне хочется взять свои слова назад. – Но я собираюсь вернуть это на место, – добавляю я, хотя невозможно вернуть на место вырванную страницу.

Лицо Тессы становится менее напряженным:

– Расскажи мне, что случилось.

У меня пересыхает во рту, я сажусь рядом с ней и достаю страницу из кармана. Меня охватывает иррациональный страх: а вдруг она растворится, когда я попытаюсь ее развернуть? Или сгорит. Что, если Лэтам найдет способ и дальше держать меня в неведении? Но с бумагой ничего не происходит, и я кладу ее на колени.

– Ого, – говорит Тесса, увидев имя Эвелины. – Вот из-за чего ты рискнула навлечь на себя гнев библиотекарши и поднялась на шестой этаж. А вовсе не потому, что хотела найти какую-то юридическую книгу.

Я рассеянно киваю, читая записи.

– Она была Мешальщицей, – говорю я вслух. – Из Лейдена.

– Из Города Стекла? Мой домашний учитель переехал в Лейден несколько лет назад. Я могла бы написать ему и спросить, знает ли он что-то о ней.

Я кладу ладонь на ее предплечье.

– Да, это бы мне помогло.

– Как странно, – замечает Тесса. – Тут не говорится, почему ее исключили.

Но мой взгляд уже скользнул в низ страницы, и меня охватывает облегчение. Самое важное – это то, чего здесь нет. Здесь нет даты смерти.

Эвелина жива.

Глава одиннадцатая

Зал заседаний Верховного Совета занимает в Замке Слоновой Кости весь верхний этаж.

Обычно эта часть здания закрыта для учеников, поэтому Нора встречает нас у гостевого входа на первом этаже и ведет вверх по изогнутой лестнице. Слышится только один звук – по костяным ступенькам стучат наши ботинки. Все мы напряжены: Брэм трет затылок, оставляя на нем красный след; Никлас непрестанно крутит свое серебряное кольцо; Тесса то и дело кусает нижнюю губу; Джейси сжимает кулаки, а Тэйлон барабанит пальцами по бедру, выбивая какой-то ритм. Мои секреты выжгли дыру в моей душе, и я чувствую внутри себя пустоту.

Когда мы добираемся до верхнего этажа, Нора поворачивается и смотрит на нас с мягкой улыбкой:

– Постарайтесь успокоиться. У вас все получится. Все будет хорошо.

Но я совсем не уверена, что все будет хорошо. Я лежала без сна до поздней ночи, терзаемая воспоминаниями о выражении, которое я видела на лице Дженсена перед тем, как мы ушли, – было видно, что он уже знает свое будущее и понимает, что ничего хорошего там не будет.

Но, когда Нора отворяет двери зала заседаний Верховного Совета, у меня из головы вылетают все мысли. Я еще никогда не видела такой красоты. Яркий солнечный свет льется в многочисленные витражные окна, красующиеся справа и слева и тянущиеся от пола до потолка. Под нашими ногами на костяном полу синими сапфирами выложена мозаичная карта Шарда и его притоков, тянущихся во все стороны. Впереди, у дальней стены, на высоком возвышении стоят десять затейливо украшенных тронов, изготовленных из костей. На шести из них сверкает яркая мозаика из драгоценных камней разных цветов – по своему цвету для каждой из шести областей магии костей. На троне Гадателя выложена рубиновая роза, на троне Хранителя – изумрудный орел, на троне Костореза оранжевым сперссартином изображен набор инструментов его ремесла. Стоящий рядом со мною Брэм тихо присвистывает, и я смотрю туда, куда глядит он – на трон Костолома, украшенный инкрустацией в виде двух скрещенных мечей, что выложены черным обсидианом с серебряными прожилками. Рядом с ним стоит трон Врачевателя, на котором красуются две открытые ладони из сапфиров, а после следует трон Мешальщика со ступкой и пестиком из аметистов. Троны тех четверых членов Совета, которые не владеют магией, также выглядят великолепно, и их украшает инкрустация из красного дерева.

– Я бы не сказал, что здешняя обстановка вселяет страх, – замечает Тэйлон. – Мой дедушка оформил свою столовую в этом же стиле.

Все смеются, и мне становится немного легче.

– Я скажу им, что вы готовы, – говорит Нора и, подойдя к стене, стучит в простую деревянную дверь.

Проходит несколько мгновений, дверь распахивается и в зал один за другим входят члены Верховного Совета, облаченные в шелковые одежды тех же цветов, что и мозаики, украшающие их троны. На рукаве плаща каждого из них вышит золотой бант, символ члена Совета. Я ожидаю, что они займут свои места на тронах, однако вместо этого они спускаются с возвышения по небольшой лесенке и садятся на скамьи в первом ряду.

Я поворачиваюсь к Норе, ожидая объяснений.

– Ученики, займите свои места, – тихо говорит она.

– Здесь? – спрашивает Джейси, показав на скамью, стоящую сразу за той, на которую сели члены Совета.

– Нет, – отвечает Нора, покачав головой. – Вон там. – Она кивком показывает на возвышение, и у меня падает сердце. Выходит, мы должны будем сидеть на их тронах, пока они будут оценивать, можем ли мы выполнять их работу так же хорошо, как они сами?

У меня так пересыхает во рту, словно я проглотила горсть земли.

– У меня такое чувство, словно судить будут не Дженсена, а нас, – шепчет стоящий за мной Тэйлон.

– Так оно и есть, – тихо отзываюсь я.

Когда я сажусь, в меня словно ударяет молния. Я хватаюсь за подлокотники трона, и зал резко кренится. Я зажмуриваю глаза, и передо мною вспыхивают образы – вот на каменном уступе сидит женщина, разглядывая груду костей, и ветер треплет ее черные волосы; вот мужчина высыпает горсть костей запястья в серебряный кубок, наполненный кровью; вот близнецы шести или семи лет, мальчик и девочка, спорят о том, кому принадлежала нижняя челюсть, лежащая на столе, – черному медведю или гризли.

Я открываю глаза, ощущая тошноту и испытывая знакомое тянущее чувство внизу живота, говорящее о том, что меня вот-вот затянет в самое настоящее видение.

Я вспоминаю, как дотронулась до стены моей комнаты, когда только что прибыла в Замок Слоновой Кости, о том, как мой кошмар вдруг ожил, предстал передо мной наяву, хотя я бодрствовала, а не спала. Должно быть, этот трон сделан из костей умерших Заклинателей. Истории их жизни взывают ко мне – и мне отчаянно хочется крепко стиснуть подлокотники трона и погрузиться в видения. Мне приходится сделать над собою усилие, чтобы не закрыть глаза опять.

На моем лбу выступает пот. Я не могу потерять контроль над собой здесь, на глазах у членов Верховного Совета. Я сосредоточиваю все мое внимание на том, чтобы оставаться в настоящем, устремив взгляд на участок пола, на котором виднеется разноцветный прямоугольник, образованный светом, проходящим через витражное окно. Я убрала руки с подлокотника и сложила их на коленях. Ощущения от прикосновения их к костям медленно уходят, и я чувствую, что вновь нахожусь здесь и сейчас. Сделав глубокой вдох, я вытираю ладони о плащ и замечаю, что весь Верховный Совет наблюдает за мной. Заклинатель Костей – лысый мужчина с лицом, изборожденным глубокими морщинами, – смотрит на меня особенно пристально.

– Тебе нехорошо? – спрашивает он.

Я плотно стискиваю зубы и качаю головой:

– Нет, все нормально.

Время томительно тянется, а его взгляд по-прежнему прикован ко мне.

У меня холодеют руки. Я сжимаю их, сплетаю пальцы в замок, но не отвожу глаз. У меня такое чувство, будто этот Заклинатель проверяет меня, и, если я отведу сейчас взгляд, это будет означать, что я не прошла проверку. Краем глаза я вижу, что остальные члены нашей команды неловко ерзают на своих местах.

Наконец Заклинатель чуть заметно кивает. И поворачивается к другим членам Совета.

– Начнем?

Мешальщица – она кажется мне слишком молодой для такого высокого поста – встает и берет в руки большой деревянный ларец. Затем выходит вперед и ставит его перед Джейси на узкий длинный стол, тянущийся перед рядом тронов.

– Начинай, когда будешь готова.

Джейси выглядит так, будто сейчас ей станет дурно. Она мнется, вероятно ожидая каких-то дополнительных указаний, но, похоже, их не будет. Ее руки дрожат, когда она откидывает крышку ларца и достает набор костей, ступку, пестик, пять или шесть склянок с жидкостями различных цветов и пустой стеклянный сосуд.

– Это ингредиенты для сыворотки правды? – спрашивает Джейси.

– Мы здесь только затем, чтобы наблюдать, – отвечает Мешальщица. – Никаких вопросов.

Джейси расправляет плечи и, положив кости в ступку, начинает привычными движениями их размельчать. Похоже, ступка и пестик сделаны из мрамора, но в них наверняка содержится и костяной порошок, чтобы было легче толочь. Вскоре емкость наполняется белым порошком.

Джейси откупоривает склянку с прозрачной зеленой жидкостью и выливает ее содержимое в ступку, затем с помощью пестика получает густую пасту. Она продолжает добавлять ингредиенты – одну каплю желтой жидкости, десять капель оранжевой, затем перекладывает пасту в сосуд, доливает синей жидкости и размешивает, пока паста не растворяется. Когда она поднимает взгляд, ее глаза вдруг расширяются, как будто, работая, она совсем позабыла, что за ней наблюдают.

– Готово. – Голос Джейси звучит ровно, но я вижу, что у нее дрожат колени.

– Введите свидетелей и подсудимого, – говорит Мешальщица.

Двойные двери распахиваются сами собой, и Гвардейцы в черных плащах вводят в зал шестерых человек. Первым идет Дженсен, который сейчас больше похож на человека из моего видения, чем когда мы говорили с ним в тюрьме, – он помылся и побрился, хотя и кажется более худым, чем в моем видении. Мысленно я вижу, как он стоит на коленях, держа на руках Боу, и больно прикусываю щеку.

Свидетели садятся на скамью, стоящую за спинами членов Верховного Совета, а Дженсен – на переднюю скамью в противоположной части зала. Широкий проход между ним и всеми остальными похож на непреодолимую пропасть.

– В каком порядке вы будете вести допрос? – спрашивает Заклинатель Костей.

Мы переглядываемся.

– Подождите минутку, – говорит Тесса, делая нам знак подойти. Мы пятеро окружаем ее трон, чтобы обсудить порядок допроса. – Давайте допросим Дженсена последним, – шепчу я. – Тогда он выслушает показания всех свидетелей и сможет лучше защищать себя.

Брэм кивает:

– Согласен.

– А с кого мы начнем? – спрашивает Тесса.

Никлас вздыхает:

– Думаю, это неважно.

И он прав. Я много думала об этом деле, вчитывалась в формулировку закона и знаю точно – нет такого решения, чтобы у этой истории был хороший конец.

Конечно, Дженсен мог бы заявить, что он этого не делал. Но, судя по нашему разговору с ним, он не намерен лгать. К тому же сыворотка правды все равно сделала бы это невозможным.

Договорившись, мы снова занимаем свои места, и Тесса опять обращается к Совету:

– Мы допросим свидетелей по одному и закончим допросом обвиняемого.

* * *

Утро переходит в день, и в зале становится жарко и душно. Мы ведем допрос уже несколько часов, но ничего нового так и не узнали. Каждый свидетель говорит об одном и том же – Дженсен облегчил страдания мальчика с помощью магии, к которой он не имел права прибегать. Пара, которая встретилась с Дженсеном и Боу на тропе, показала, что они слышали отчаянные детские крики, но, когда увидели Боу, он лежал спокойно – и, похоже, не испытывал боли, – а его отец лечил его ногу. Я пыталась задавать им такие вопросы, чтобы сбить их с толку: «Могли ли вы слышать крики какого-то другого ребенка? Мог ли Боу находиться в состоянии шока? Как вы можете знать, что именно сделал Дженсен, если вы не видели этого своими глазами?»

Но показания остальных свидетелей таковы, что все это не имеет значения.

Гвардейцы говорят, что, едва они начали допрашивать Дженсена, Боу с гордостью заявил, что его папа вылечил его ногу и унял боль.

Врачеватель Ран и Травм показал, что он осмотрел Боу вскоре после того, как все случилось, и обнаружил у него следы недавно залеченного открытого перелома бедренной кости. По его мнению, нет ни малейших сомнений, что мальчик сломал ногу и был исцелен с помощью магии.

Наконец наступает черед самого Дженсена. У меня сейчас такое чувство, будто мои нервы были выжаты, как постиранное белье.

Тесса приглашает Дженсена подойти, и он садится на стул для дачи показаний, двигаясь так медленно, словно он глубокий старик. Джейси наливает немного сыворотки правды в небольшой рог и протягивает питье ему.

Поднеся керас к губам, Дженсен кривится, и я сразу же вспоминаю, как пила эту зловонную жидкость после того, как из костницы были украдены кости моего отца. А также ужасное, тошнотворное чувство потери контроля над тем, что я говорю. Ощущения, что слова слетают с моего языка сами собой, едва мне задают вопрос. От этого воспоминания меня немного мутит.

Дженсен выпивает сыворотку правды одним глотком.

Первым вопрос ему задает Брэм, слегка подавшись вперед.

– Как вас зовут?

– Дженсен Найлз. – Ответ следует немедля.

– У вас есть магический дар? – спрашивает Тэйлон.

– Да, я Врачеватель.

– Какого рода? – продолжает Тэйлон.

– Врачеватель Болезней.

Когда приходит моя очередь вести допрос, я смотрю Дженсену в глаза.

– Расскажите нам, что произошло, когда Боу сломал ногу.

Дженсен рассказывает примерно то же, что я уже видела, когда гадала на костях. Он взял Боу с собой, когда отправился к пациентке. Лошадь испугалась. Боу упал и сломал ногу. Когда Дженсен говорит о своем сыне, его лицо проясняется, глаза сияют.

– Каково вам было смотреть, как его терзает боль? – спрашиваю я.

И краем глаза вижу, как члены Верховного Совета поднимают брови или хмурятся. Но мне все равно. Они должны это знать.

– Это было невыносимо, – отвечает он.

– Что бы произошло, если бы вы не залечили перелом вашего сына?

– Он бы умер. – Дженсен не отводит глаз.

Я киваю Джейси, давая понять, что закончила. Мне хочется провести весь допрос самой, но мы договорились, что каждый из нас будет задавать только несколько вопросов подряд, чтобы затем свои вопросы мог задать следующий член команды.

– Вы использовали запретную для вас магию, чтобы вылечить вашего сына? – спрашивает Джейси.

Я сжимаю зубы и смотрю на свои колени. Этот вопрос хорош для выяснения правды, но ужасен, если речь идет о том, чтобы выручить Дженсена.

– У меня не было выбора, – отвечает он, и голос его звучит ровно. – Любой родитель поступил бы так же.

– Вы прибегли к магии заживления случайно? – продолжает Джейси.

– Нет.

– Тогда у вас был выбор. – Ее тон говорит о том, что ее слова – это утверждение, а не вопрос, и, по-видимому, Дженсен истолковывает их так же, поскольку он не отвечает. – Продолжай, Никлас.

Никлас подается вперед:

– У вас есть метка мастерства?

– Конечно.

– Мы можем увидеть ее?

Одна из членов Совета, не имеющая магического дара, говорит:

– Это необычная просьба. Почему вы просите подсудимого показать вам его метку?

– Готовясь к рассмотрению этого дела, я провел некоторые изыскания и обнаружил кое-какие сведения, относящиеся к тем временам, когда обряд сопряжения с магией еще не был введен в обиход. Оказывается, вид метки мастерства меняется, если человек становится мастером более чем в одном магическом ремесле.

– Каким образом?

– Форма рисунка метки показывает, сколько видов магии он освоил. Например, это может быть обоюдоострый меч, если человек владеет магией двух видов, или нечто четырехугольное, если он освоил целых четыре.

Члены Верховного Совета перешептываются – они явно впечатлены. Похоже, они не ожидали, что мы выясним этот факт и зададим такой вопрос.

Но моя матушка знала.

На меня обрушивается панический страх. Я слышу ее голос: «Твоя метка мастерства имеет три угла». Тогда я не вполне поняла, что она имеет в виду.

Внезапно меня охватывает такое чувство, будто на стуле для дачи показаний сижу я сама. И Верховный Совет требует, чтобы я засучила рукав и показала то, что скрыто под ним. Чтобы сделать меня виновной, им будет достаточно увидеть мою метку мастерства – треугольный изящный плетеный узор из синих и фиолетовых линий. И тут до меня доходит, что мне придется скрывать эту метку не только пока я буду учиться, а всю мою оставшуюся жизнь. Она будет свидетельствовать против меня до конца моих дней.

– Умно, – говорит Никласу член Совета. Затем поворачивается к Дженсену: – При обычных обстоятельствах мы не стали бы осматривать метку мастерства без согласия ее обладателя. Однако у нас есть все основания приказать вам предъявить нам вашу. Засучите рукав.

Дженсен подчиняется. Его метка мастерства имеет форму крыльев.

* * *

– Мы должны признать его виновным, – говорит Джейси.

Члены Верховного Совета приказали вывести из зала свидетелей и покинули его сами, так что мы шестеро остались здесь одни, чтобы обсудить наше решение. Мы спустились с возвышения и расселись на скамьях в первом ряду.

– Ничего мы не должны, – возражаю я. – В наших инструкциях сказано, что Верховный Совет оставит наше движение в силе, каким бы оно ни было, так что давайте поступим справедливо и признаем его невиновным.

Тесса кладет ладонь на мое предплечье.

– Но, Саския, это же испытание. И его суть состоит в том, чтобы проверить, примем ли мы такое же решение, как они. А они признали бы его виновным.

– Что в его поступке плохого? – Я слышу раздражение, звучащее в моем голосе, и ничего не могу с этим поделать. – Он спас жизнь ребенка. Неужели за это мы отправим его гнить заживо на Острове Клыков?

Тесса ходит туда-сюда перед возвышением.

– Но ведь он, похоже, делал это не только тогда, не один раз. У него двусторонняя метка мастерства.

– Возможно, это вообще ничего не значит, – парирую я.

– При данных обстоятельствах это нельзя не принимать в расчет, – возражает Никлас. – Я сопряжен с магией Инструментов, и, если бы меня обвинили в том, что я строил здание и моя метка мастерства это бы подтвердила, то…

Я резко поворачиваюсь к нему:

– Ты молчал всю неделю, а теперь, когда на кону стоит жизнь человека, тебе вдруг захотелось поговорить?

Никлас вскидывает руки, повернув их ладонями вперед:

– Я просто пытаюсь помочь.

– Саския, – в голосе Тессы слышится укор, но ее пальцы ласково сжимают мои. Я делаю глубокий вдох, пытаясь обуздать свой гнев. Она поворачивается к Брэму: – Ты еще почти ничего не сказал. Каково твое мнение?

Брэм зарывается рукой в свои волосы.

– У Костоломов нет подразделения на какие-то узкие области магии – мы все сопряжены с магией ломания костей – так что, возможно, у меня нет права высказывать мнение по такому вопросу. Тут все неоднозначно. Я согласен с Саскией, что это несправедливо, но я, как и все остальные, считаю, что Дженсен нарушил закон.

– У него были на это веские причины, – говорю я и по очереди смотрю на каждого. – Разве для вас это не имеет значения?

– Нас не просили решать, имелись ли у него веские причины, – тихо возражает Джейси. – Нас попросили решить, виновен он или нет.

Мне становится еще больше не по себе. Если члены моей команды считают, что Дженсен заслуживает кары, они бы сочли, что кары заслуживаю и я. Если они увидят мою метку мастерства, станут ли они вообще слушать меня или осудят сразу? Примут ли они во внимание, что моя мать научила меня гадать на костях лишь затем, чтобы спасти мою жизнь? Что мой магический дар мог развиваться свободно, потому что через обряд сопряжения с магией я смогла пройти только после прибытия в Замок Слоновой Кости? Или же, увидев три угла мой метки, они тут же назовут меня преступницей?

В последние несколько недель я позволяла себе воображать, будто смогу завести тут новых друзей. Союзников. Что со временем я смогу все им рассказать, и они поддержат меня. Но я ошибалась.

Внутри меня разверзается бездна, и душу мою охватывает беспросветная печаль. У меня нет ничего. И никого.

– Что ж, ладно, – говорю я. – Если все вы согласны, то я не буду вам мешать.

– Саския… – начинает Брэм, но я жестом останавливаю его. И поворачиваюсь к Джейси.

– Скажи Верховному Совету, что мы вынесли решение.

Глава двенадцатая

Следующие несколько дней проходят как в тумане.

Замок Слоновой Кости опять полон учеников. Первый этап костяных игр завершен, и все группы вернулись в столицу.

Никому из них не пришлось пройти через такое жестокое испытание, какое выпало нам.

Я слышу их разговоры об играх в коридорах во время перерывов между учебными сеансами, в трапезной во время еды – одной команде надо было преодолеть полосу препятствий, другой – совместными усилиями перебраться через пропасть, третьей – отыскать путь из огромного лабиринта, сложенного из костей. Насколько я могу понять, ни одной из остальных команд не довелось делать нечто такое, что имело бы долговременные последствия. Большинство учеников явно пребывают в прекрасном расположении духа, как будто, пройдя через испытания, они обрели бо́льшую уверенность в своих силах. Меня же гложет предчувствие беды, я словно погрузилась во мглу. Верховный Совет приговорил Дженсена к пятнадцати годам на Острове Клыков. Все детство Боу пройдет без него. Мне становится плохо всякий раз, когда я думаю об этом деле.

И я точно знаю – мое будущее будет ничуть не лучше. Я словно нахожусь внутри видения, вызванного гаданием на костях, и вижу перед собой два пути, одинаково безотрадных – либо меня убивает Лэтам, как в моих ночных кошмарах, либо моя жизнь заканчивается на Острове Клыков, где я буду заключена после того, как меня разоблачат.

Вот бы послушать сейчас какой-нибудь здравый совет моей матушки, ощутить пожатие руки бабули, выслушать одну из историй, которые мне, бывало, рассказывал отец и после которых все вставало на свои места.

Но они все мертвы.

Меня снедает тоска по дому, но, даже окажись я сейчас в Мидвуде, это бы все равно ничего не изменило. После смерти моего дедушки я часто приходила в Лес Мертвых и находила утешение, стоя у подножия нашего семейного дерева. Но теперь, когда Лэтам украл у меня и кости матушки, и кости бабули, это только причинило бы мне боль, напомнив, что моя связь с ними оборвалась. Разве что…

У меня все-таки есть одна кость, оставшаяся от бабули, – та, которая была сломана, а затем сращена и о которой я после прибытия сюда старалась не вспоминать. Изучая мой альтернативный путь, я не смогу увидеть ни отца, ни бабушку – ведь, когда эта кость сломалась, они оба были уже мертвы. Но я могла бы увидеть мою мать. И наконец поискать зацепки, которые, возможно, приведут меня к Лэтаму. К тому же теперь, когда я научилась более точно перемещаться во времени, мне, возможно, удастся сделать так, чтобы избежать тех моментов другой моей жизни, где фигурирует Брэм. Дополнительная практика мне не помешает, может статься, она способна помочь мне научиться различать, что именно я вижу: прошлое, настоящее или будущее.

Острое чувство одиночества придает мне мужества. Я достаю кость и сажусь на кровати, скрестив ноги.

Затем закрываю глаза и касаюсь кости одним пальцем. Вот приходит знакомое тянущее ощущение внизу живота, и меня затягивает в видение, кажущееся мне таким реальным, таким родным. Это все равно что надеть любимый свитер и убедиться, что он и сейчас именно такой, каким я его помню.

Я вижу лицо матушки, глядящей на меня, когда я вошла в Кущу, чтобы она провела доведывание. Пытаюсь всмотреться в нее, думаю, как в ее глазах отражаются огоньки свечей. Затем гляжу, как она накинула на мои плечи свой красный шелковый плащ перед тем, как я отплыла в Замок Слоновой Кости, как она взяла меня за руку и коснулась пальцами метки на моем большом пальце, похожей формой на лепесток цветка. Я не задерживаюсь на моих резких ответах, радуясь тому, что была такая реальность, в которой она знала, как сильно я ее люблю.

В Замке Слоновой Кости я особенно внимательно изучаю все, что связано с учебными сеансами, которые давал мне Лэтам. Разглядываю каждый дюйм его кабинета, надеясь отыскать нечто такое, что подскажет мне, где его надо искать. И остаюсь в видении так долго, как только могу.

На следующий день я гадаю опять.

Вначале я сказала себе, что посмотрю на мой альтернативный жизненный путь, чтобы поискать зацепки, которые могли бы привести меня к Лэтаму.

Но теперь, несколько дней спустя, гадания стали для меня чем-то большим, чем практика. Большим, чем поиск способа остановить Лэтама. Больше, чем попытка отыскать украденные кости матушки и бабули.

Эти гадания стали для меня воротами в другую жизнь. В такую, в которой я не чувствую себя отрезанной от всех, кто меня окружает. И я снова и снова погружаюсь в эту жизнь, наслаждаясь осознанием того, что у меня есть друзья.

И с каждым разом меня все менее интересует Лэтам и все более занимает Брэм.

Я смотрю, как он угрюмо сжал зубы, когда узнал, что доведывание сопрягло нас друг с другом, слушаю, как он смеется над той или иной из моих шуток. Гляжу, как он обхватывает пальцами мое запястье и кружит меня.

Наблюдаю за тем, как мы с ним спорим. Как бежим по лесу, спасаясь от Лэтама. Как его настороженность мало-помалу тает и глаза его начинают сиять всякий раз, когда он смотрит на меня.

День за днем я отдаюсь его поцелую, чувствую, как его слезы капают на мое лицо перед тем, как мои глаза закрываются навсегда.

Я влюбляюсь в него опять и опять, и все лишь для того, чтобы раз за разом возвращаться в тот мир, в котором он не питает ко мне ничего, кроме дружеских чувств. В котором я не знаю, принадлежат ли мои собственные чувства только мне другой, той, которая шла иным путем, или они реальны и здесь.

Из-за этого я ненавижу саму себя, но ничего не могу с собой поделать и продолжаю гадать опять, опять и опять.

Из-за этих моих гаданий и мучительных мыслей о Дженсене, мешающих мне засыпать по ночам, я так мало сплю, что уже не могу сосредоточиться на очередном задании, которое дает мне на учебном сеансе Наставница Кира.

– Сегодня ты слишком рассеянна, – говорит она. Передо мной на куске бархата лежат слуховые косточки – молоточки, наковальни и стремена, – и с их помощью я пытаюсь определить местонахождение ближайшей из тех волчьих стай, которые водятся на холмах, окружающих Замок Слоновой Кости. Мелкие косточки внутреннего уха особенно хороши для тех гаданий, для которых важны звуки, но всякий раз, приблизившись к волкам, я отвлекаюсь.

– Простите, – извиняюсь я. – Сейчас я не в лучшей форме.

– Ты не хотела бы об этом поговорить?

Она редко спрашивает меня о личном, и этот ее вопрос застает меня врасплох.

– Я… Нет, думаю, нет.

Кира смеется:

– Это «да», маскирующееся под «нет». Что именно тебя беспокоит?

Я сглатываю, не зная, что можно ей сказать, а что нет:

– Просто мне немного не по себе от первого испытания костяных игр.

– А в чем оно заключалось?

Я рассказываю ей о суде, и она внимательно слушает меня. Когда я заканчиваю свой рассказ, она недоуменно хмыкает:

– Тот, кто разрабатывал это испытание, определенно не собирался миндальничать, а хотел ударить наотмашь.

У меня екает сердце.

– А кто разрабатывает задания для этих испытаний?

– Когда как. Обычно это делает кто-то из членов Верховного Совета, иногда этим также занимаются Наставники или видные представители общественности.

Я думаю о Заклинателе Костей, который очень внимательно наблюдал за мной во время суда, и по рукам моим бегут мурашки. Может, он заподозрил мою мать в том, что она использовала магию, запрещенную законом? И сверлил меня взглядом, чтобы посмотреть, не выдам ли я свои секреты?

– Что тебя гнетет? – спрашивает Наставница Кира.

– Мне кажется, мы поступили неправильно.

– В каком смысле? Что именно было неправильно? То, как вы выполнили задание, или то, как вы поступили с подсудимым?

– То, как мы поступили с подсудимым. – Я рассказываю ей подробности истории Дженсена, и она внимательно слушает, сжав губы в тонкую линию.

– Я тебя не виню, – говорит она. – Это сложное дело. Что именно не дает тебе покоя?

– Это так несправедливо. Дженсен хотел помочь своему сыну. Он сделал доброе, милосердное дело, а мы наказали его за доброту.

– Но понятие справедливости относительно. – Я вопросительно вскидываю брови, и она продолжает – Ответь мне на такой вопрос: Дженсен знал закон?

– Да.

– Стало быть, он понимал, что, заживляя перелом Боу, он использует магию, которая запрещена?

Я досадливо вздыхаю. Опять получается замкнутый круг, как и тогда, когда я спорила со своей командой.

– Да, но… – Наставница Кира поднимает руку, делая мне знак замолчать.

– Дженсен понимал, на какой риск он идет, и решил, что стоит рискнуть ради Боу. – Она ласково смотрит на меня. – Он взрослый мужчина. Он был готов ответить за свой поступок. Но подумай, как несправедливо было бы отпустить его, поскольку вы поняли его выбор, меж тем как другие были наказаны за то же самое преступление. И если бы мы узнали их истории, то их мотивы, возможно, были бы так же понятны, как и те, которыми руководствовался он. Дженсен был хорошим отцом, Саския. Его судьба была в его собственных руках, а вовсе не в твоих. И ты можешь сделать только одно – уважать его жертву.

Ее слова пронзают меня, словно нож. Я думаю о том, как матушка предложила научить меня гаданию на костях, чтобы защитить меня от Деклана: «Уча тебя, я пойду против правил. Если об этом кто-то прознает, у меня могут возникнуть большие неприятности – но и это не должно помешать тебе учиться».

Все это время я считала, что я такая же, как Дженсен, но у него куда больше общего с моей матушкой, чем со мной. Она была готова умереть, лишь бы жила я. В моей голове всплывают слова Дженсена: «Закон есть закон. Но я бы сделал это опять, лишь бы спасти моего мальчика».

Я не сомневаюсь, что матушка была бы готова умереть и во второй раз, только бы защитить меня. Она бы выбирала этот путь опять и опять, если бы это было необходимо, чтобы спасти меня, ее дочь. И я сама приму любые последствия, если мне удастся сделать так, чтобы Лэтам ответил за ее смерть.

Наставница Кира мягко сжимает мое запястье.

– Мне бы хотелось сказать, что потом тебе станет легче, но это не так. Те, кому предназначено вести за собой людей, должны уметь делать трудный выбор.

Ее прямота и честное признание, что это тяжело – и всегда будет тяжело, – есть именно то, что мне было нужно. Она первый человек, который не пытался убедить меня в том, что я должна отказаться от моей печали. Я смаргиваю слезы.

– Спасибо.

– Не стоит благодарности. Обращайся. Ну что, попробуем еще раз?

На сей раз, закрыв глаза и коснувшись костей, я наконец слышу это – слышу далекий тоскливый вой одинокого волка, отбившегося от своей стаи.

Такого же одинокого, как и я.

* * *

На следующий день я прихожу в лекторий на семинар. Сегодня Нора должна прочесть нам лекцию на тему «Сравнительная анатомия позвоночных и магическое применение их костей», и потому, ожидая начала, я сосредоточенно изучаю мою магическую книгу. Врачевателей и Хранителей здесь много, но если Нора задаст вопрос, касающийся гадания на костях, то ее выбор будет ограничен – отвечать на него придется либо Ингрид, либо мне.

– Саския!

Я поворачиваюсь и вижу спешащую ко мне Тессу. Ее щеки покраснели, и я не могу понять отчего – от паники или от радостного волнения.

Я встаю и иду к ней.

– В чем дело?

– Нам дали инструкции для нашего второго испытания костяных игр. – Она размахивает сложенным листом бумаги с таким видом, будто это приглашение на бал. Но я не разделяю ее энтузиазма. Мне не хочется опять делать трудный выбор.

– Что мы должны сделать?

Тесса качается с пяток на носки.

– Не что, а где.

– Ах, вот оно что, – бесцветным голосом говорю я. – Тогда где?

Она вздыхает и сует бумагу мне в руки. Но прежде чем я разворачиваю ее, она сообщает:

– Это в Лейдене, Саския. – И, подавшись ко мне, понижает голос, хотя нам это не нужно, поскольку рядом никого нет. – Мы сможем найти Эвелину.

Меня пронизывает тревога:

– Для этого испытания нам надо отправиться в Лейден?

У Тессы вытягивается лицо:

– Я думала, ты будешь рада.

– А тебе не кажется, что это странно? Мы только что говорили о том, что нужно найти Эвелину, и вдруг оказывается, что для нашей следующей игры мы должны ехать в ее город. Это как?

– Ты думаешь, кто-то отправляет нас туда нарочно? Но кто? И зачем?

В этом же нет никакого смысла. Нора предостерегла меня, чтобы не пыталась что-то предпринять против Лэтама, и я даже представить себе не могу, кто мог пожелать, чтобы я нашла Эвелину. Даже если Заклинатель Костей, состоящий в Верховном Совете, подозревает, что моя мать учила меня, при чем тут Лейден? Но мне все равно становится не по себе.

Тесса берет меня за локоть и говорит:

– По-моему, ты зря беспокоишься. Наверняка задания для костяных игр готовятся заранее, за несколько месяцев до их начала. Я уверена, что наше испытание было спланировано задолго до того, как ты выразила желание найти Эвелину.

Я вздыхаю. Может, у меня паранойя? Я чувствую, как во мне начинает разгораться огонек надежды. Возможно, теперь я наконец смогу получить те ответы, которые мне нужны, чтобы начать поиски Лэтама.

Но тут на мое плечо опускается чья-то рука, и, обернувшись, я вижу Нору, стоящую рядом с моим телохранителем, с которым я познакомилась в первую ночь после моего прибытия в столицу. Он стоит, сложив на груди свои могучие руки.

– Здравствуйте, девушки, – говорит Нора. И показывает на моего телохранителя. – Саския, ты помнишь Расмуса?

Его вид гасит мой оптимизм.

Я почти совсем забыла условие Норы, что, если я окажусь за пределами территории Замка Слоновой Кости, меня должен сопровождать телохранитель. И внезапно у меня возникает такое чувство, будто я стала прозрачной, как оконное стекло. Будто Нора видит меня насквозь и ей открыты все мои планы.

Я пытаюсь придать своему лицу невозмутимость:

– Конечно. – Я поворачиваюсь к Расмусу: – Здравствуйте.

Он стоит, не шевелясь. И не смотрит мне в глаза. Единственный знак того, что он меня услышал, это чуть заметный кивок.

– Расмус будет сопровождать тебя, когда ты отправишься туда, где тебе предстоит следующее испытание, – говорит Нора. – Насколько мне известно, вы должны ехать в Лейден.

– Да, – бодро отвечает Тесса. – В Лейден.

Я стискиваю зубы:

– Я могу задать вам вопрос?

Нора улыбается:

– Разумеется. Что ты хочешь знать?

– Кто придумал задание для этого испытания?

Выражение ее лица меняется:

– А почему ты спрашиваешь об этом?

– Мне просто любопытно.

Она переводит глаза на Тессу, и они переглядываются, как будто ни одна из них не понимает, о чем это я, и каждая ищет ответ у другой. Во мне вспыхивает злость.

– Я не знаю, но, даже если бы знала, я бы все равно не смогла удовлетворить твое любопытство. Я не могу сообщать такие сведения ученикам – наши правила этого не позволяют. Если других вопросов у тебя нет, то я сейчас пойду читать лекцию до того, как все успеют разойтись. – Она похлопывает меня по руке. – Завтра Расмус встретит тебя на причале.

– В чем тут дело? – спрашивает Тесса, как только Нора и Расмус отходят достаточно далеко, чтобы они не могли нас услышать.

Не знаю, о чем она спрашивает – о вопросе, который я задала Норе, или о том, что Нора приставила ко мне телохранителя, – но о чем бы речь ни шла, сейчас я все равно не настроена ей отвечать.

– Саския?

– Я и забыла про Расмуса, – тихо говорю я. – Теперь мы не сможем ускользнуть незаметно.

– Сможем. Ведь нас шестеро, а он только один.

– И к тому же он владеет такой магией, которой не владеем мы.

Она улыбается:

– Это так, но и мы владеем такой магией, которой не владеет он.

– Где же была эта твоя бунтарская жилка несколько дней назад, когда мы могли спасти Дженсена?

У Тессы вытягивается лицо. Она делает шаг назад, как будто я ее ударила и она хочет отодвинуться от меня на безопасное расстояние.

– Саския, ты же сама знаешь, что там все было другим.

Я отвожу глаза.

– Неужели ты никогда меня не простишь? – Голос Тессы тих, в нем звучит беззащитность. И остатки моей злости тают.

– Мне нечего прощать, – отвечаю я. – Я просто хочу, чтобы мир был иным, вот и все.

– Я понимаю, – говорит она. – Я тоже этого хочу. Но когда-нибудь власть окажется в наших руках – по-настоящему, – и тогда мы сможем все изменить.

Я не говорю ей правды о том, что у меня никогда не будет власти. Скоро я либо погибну, либо окажусь в тюрьме. Я рада, что Тесса желает изменить мир, но ей придется менять его без меня.

* * *

На следующее утро мы стоим на палубе небольшого судна и смотрим, как Замок Слоновой Кости мало-помалу исчезает вдали. Лейден находится к северу от столицы на побережье. При обычных обстоятельствах путешествие туда заняло бы несколько недель, но Нора предоставила нам маленький быстрокрылый корабль, который может доставить нас до места менее чем за неделю.

Нам так и не сообщили, в чем будет заключаться испытание.

Тесса становится рядом со мной и кладет руку на борт.

– Думаю, нам нужно посвятить в наш план Брэма, – тихо говорит она.

– О чем ты? У нас же нет никакого плана.

Она толкает меня плечом:

– Верно подмечено. Давай попросим Брэма придумать его.

Я невольно смеюсь. От непринужденного оптимизма Тессы мне становится легче на душе.

Мне хочется, чтобы было возможно отказаться от моей ненависти к Лэтаму, от моих планов мщения, и просто жить дальше. Чтобы моя жажда мести не была такой жгучей и не позволила мне прежде, чем причинить вред ему, испепелить меня саму. Но я не могу отказаться от нее. Мне надо найти и вернуть кости матушки и кости бабули. И Лэтам должен заплатить за их смерть. К тому же, даже если бы я и могла отказаться от моих планов, Лэтам никогда не откажется от своих. Он не остановится, пока не убьет меня.

А значит, и я не остановлюсь, пока на убью его.

Но я не должна впутывать в это дело Брэма. Будет лучше, если Лэтам продолжит считать, что красная метка любви на моем запястье никак не связана с ним, что в этой реальности я влюблена в кого-то другого и Брэм тут ни при чем. Если я не смогу спастись сама, то пусть я спасу хотя бы его.

– А я думаю, что чем меньше людей будут знать, что у нас на уме, тем лучше, – говорю я. – Нам двоим и так будет нелегко, ведь придется каким-то образом найти способ избавиться от Расмуса.

– Как раз в этом нам и может помочь Брэм.

– Помочь в чем?

Мы обе оборачиваемся и видим, что Брэм стоит рядом.

Я качаю головой:

– Ни в чем.

А Тесса в тот же момент отвечает:

– В устройстве одной небольшой вылазки, когда мы попадем в Лейден.

Брэм смотрит то на нее, то на меня. Затем подается вперед и оказывается так близко, что я ощущаю запах его мыла.

– Это как-то связано с Лэтамом?

Тесса пристально глядит на меня, склонив голову набок, округлив глаза и словно говоря: «Скажи ему».

– Да, – говорю я. Нет смысла это отрицать. Ведь Брэм как-никак был рядом, когда я обнаружила магическую книгу, которую оставил Лэтам. И перед тем, как отбыть из Мидвуда, он обещал мне помочь.

Тесса тихо рассказывает ему детали, и, поскольку сейчас его внимание целиком сосредоточено на ней, я могу спокойно разглядывать его, не опасаясь, что он заметит мой интерес. Его волосы разлохмачены от ветра, и на нижней челюсти виднеется едва различимый намек на щетину. И то, и другое только добавляет ему привлекательности. Между бровями появляется складка, когда Тесса сообщает ему о наших планах отыскать Эвелину.

– Расмус может этому помешать, – тихо замечает Брэм.

– Да, – отвечаю я, радуясь тому, что он согласен со мной. – Об этом я и говорю.

– Я уже все продумала, – говорит Тесса. – У меня есть идея.

Брэм скептически смотрит на нее:

– Думаешь, тебе удастся обманом заставить Гвардейца не выполнить свой долг?

– Просто выслушай меня до конца. – Она поворачивается ко мне: – Расмус обязан защищать тебя от Лэтама и не давать тебе отправляться на его поиски. Верно?

– Да.

– Но Нора пообещала, что ты почти не будешь его замечать. Значит, можно предположить, что у него есть приказ не мешать тебе учиться. А также развлекаться. А также твоим… – Она отводит глаза. – Твоим отношениям с парнями.

– Тесса, – мой голос тих и полон предостережения.

– Я просто хочу сказать, что тебе было бы легче улизнуть из-под его присмотра, если бы он подумал, что ты хочешь уединиться с Брэмом.

Брэм откашливается:

– Она права.

Меня бросает в жар, я открываю рот, чтобы что-то сказать, но тут же закрываю его.

Брэм трет затылок. Переминается с ноги на ногу. Ему явно так же неловко, как и мне, но взгляд его становится отстраненным, в глазах появляется блеск, как будто слова Тессы высекли в нем какую-то искру и от этой искры вспыхнул огонь. Он начинает ходить взад и вперед вдоль борта.

– Это будет нелегко, но это может сработать. Если Расмус будет считать, будто он знает твои планы и мысли, это, вероятно, ослабит его бдительность. Особенно если ты улизнешь не одна, а в сопровождении другого Костолома.

Тесса не понимает, к чему это может привести.

Я так долго гадала на сращенной кости моей бабули. Погружалась в созерцание другого моего пути. Тосковала по реальности, которой не существует. Не знаю, выдержит ли мое и без того уже раненое сердце, если Брэм сделает вид, будто он питает ко мне интерес, в то время как на самом деле никакого интереса у него нет. Это может сломать меня.

– Брэм, нет. Ты не обязан…

Его пальцы сжимают мой локоть.

– Я же сказал, что помогу тебе отыскать Лэтама. И я готов на все, чтобы сдержать слово. Даже на это.

«Даже на это». Эти слова отдаются в моей голове, как изготовленная с помощью магии костей стрела, что ранит, но не замедляет свой полет и не теряет своей поражающей силы.

Даже на это. Даже на это. Даже на это.

Глава тринадцатая

Даже Лэтам не смог бы придумать лучшего способа помучить меня.

Как только я нехотя согласилась принять план Тессы, она помахала рукой, показывая то на Брэма, то на меня, и изрекла:

– Вы должны начать вести себя так, будто между вами что-то есть. Надо, чтобы Расмус привык к этой мысли до того, как мы прибудем в Лейден.

И теперь мы с Брэмом сидим на палубе отдельно от остальных, склонившись друг к другу с таким видом, будто мы заняты интимным разговором, хотя это абсолютно не так.

– Из этого ничего не выйдет, – тихо говорю я. Я повернута к Расмусу спиной и потому не пытаюсь маскировать свое беспокойство, но Брэм сидит к нему лицом и вынужден изображать нежность. Он дарит мне ласковую улыбку.

– Если продолжать так и дальше, это сработает, – говорит он тоном, совершенно не вяжущимся с нежным выражением его лица.

– Брэм…

– Это благодаря твоей матушке я переехал в Мидвуд, – перебивает меня он. – Она говорила тебе об этом?

Я чувствую ком в горле. Потому что, хотя я и знаю, о чем он толкует, мне об этом сказала не моя мать. Она редко признавалась в своих добрых делах, и только после ее смерти я узнала, скольким людям она помогла, изменив их жизнь к лучшему.

– Нет, – сдавленно отвечаю я. – Не говорила.

– Она спасла меня, когда мне было очень тяжело. И самое малое, что я могу сделать – это помочь тебе вернуть ее кости в Мидвуд, где они должны находиться. Это мой долг перед ней. А что до Лэтама… – На его челюсти начинают ходить желваки. – Мне бы ничего так не хотелось, как заставить его страдать за то, что он сотворил.

– Но неужели это лучший способ?

– Тебе нужна моя помощь или нет? Потому что другого варианта я не вижу.

– Конечно, нужна. Просто…

Брэм протягивает руку, заправляет мне за ухо прядь волос, и я умолкаю, не закончив фразу. У меня начинают путаться мысли. Этот жест так мне знаком. Он заполняет ту пустоту, которую я всегда чувствую внутри после видения моего другого пути.

– Для нашего зрителя, – тихо поясняет он. Его пальцы замирают, касаясь моего лица.

Мое сердце превращается в лед и разбивается на две половины – фантазию и реальность. В одной Брэм любит меня, а в другой играет в любовь. В одной у меня есть надежда на счастье, а в другой нет.

Я не должна их путать. Мне необходимо помнить, что реально, а что нет.

– Я стараюсь играть натурально, – сквозь зубы говорю я. Но как я могу убедить Брэма в том, что с моей стороны это только игра, и в то же время убедить Расмуса в обратном?

К тому времени, как наш корабль прибывает в Лейден, Расмус уже закатывает глаза всякий раз, когда видит меня с Брэмом.

Тесса уверяет, что это хороший знак.

Город находится на побережье, и из маленького речного порта мы видим черные прибрежные скалы. На одном из ближайших холмов стоит маяк. Волны бьются о скалистый берег, и вверх взлетают клочья пены и тучи брызг. Здешний пейзаж суров, но красив.

– Добро пожаловать на сушу, – говорит капитан корабля, когда мы готовимся сойти на берег. Он машет рукой с плоской кожаной сумкой. – Мне сказали отдать вам это, когда мы прибудем на место. Кто хочет взять у меня эту штуку?

Джейси выхватывает у него сумку, и он усмехается:

– Желаю удачи. Увидимся через два дня, когда вам придет пора возвращаться в столицу.

Я поспешно схожу на берег вслед за Джейси, и, когда ставлю ногу на причал, у меня перехватывает дыхание.

Лейден. Город Стекла.

Я не бывала здесь с детства. Мой отец привез меня сюда как-то летом, когда хотел купить матушке подарок на их годовщину – особое окно, которое он заказал. В основном в Лейдене изготовляют изделия из стекла, и он славится своими изумительными витражными окнами, которые развозят во все уголки Кастелии и вывозят за границу.

«Я хочу, чтобы по утрам твою матушку омывал разноцветный свет», – сказал мне отец после того, как мы встретились с мастером. Я тогда закатила глаза – в то время знаки внимания, которые оказывали друг другу мои родители, вызывали у меня острую неловкость. Но мои воспоминания о той поездке все равно были полны восхищения.

Я помнила, что город красив, но не ожидала увидеть такое. Пирс усеян сотнями стеклянных скульптур. Вот гигантские бирюзовые раковины, внутри которых видны перламутрово-розовые сферы. Вот тонкие фиолетовые водоросли, которые словно колышутся на ветру. Вот из воды выглядывает огромная рыбина, желтая, с черными полосками и оранжевыми глазами, а рядом красуется изумрудно-зеленый осьминог. По обе стороны от дощатого тротуара сверкают деревья, целиком сделанные из стекла. Тут множество самых разных цветов и оттенков, и все изготовлено так искусно, что на каждом листе можно различить прожилки.

Это потрясающее зрелище, и мы несколько минут молча наслаждаемся им, медленно кружась, чтобы увидеть все. Но понадобилось бы несколько часов, чтобы рассмотреть каждую деталь.

Над нашими головами летит стая гусей, перекликаясь друг с другом, как будто красоты Лейдена очаровали и их.

– Ну что, начнем? – вопрошает Джейси.

Мы все собираемся вокруг нее и смотрим, как она достает из сумки лист плотной бумаги и читает, что написано на нем.

Тэйлон нетерпеливо хмыкает:

– Что там?

Она сдвигает брови:

– Мы должны остановиться на постоялом дворе «Ласточкин хвост», а испытание состоится завтра в Крепости.

Стоящий подле меня Брэм замирает. Расмус стоит поодаль, но я могла бы поклясться, что видела, как он вздрогнул.

– Что собой представляет эта Крепость? – спрашивает Никлас.

– Это учебный центр для элиты Гвардии, – отвечает Брэм. Но, судя по его тону, речь идет о чем-то большем, чем учебный центр. О чем-то более зловещем.

– Учебный центр? Какого рода? – спрашивает Тесса.

Губы Брэма мрачно сжаты.

– Давайте просто скажем, что я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь говорил о нем с теплотой.

– Но ведь от нас не могут потребовать, чтобы мы сражались, – говорит Тэйлон. – Для работы в муниципальных советах такие навыки не нужны.

– В Крепости Гвардейцев учат не сражаться, а выдерживать пытки, – отвечает Брэм. Меня пробирает дрожь, но не от того, что я замерзла. Я плотнее запахиваюсь в плащ, и Брэм легко касается моей лопатки. Ласковый жест, предназначенный для глаз Расмуса. Наверняка. Мне хочется одновременно и стряхнуть его руку, и пододвинуться к нему поближе, но я не делаю ни того ни другого.

Мы стоим в унылом молчании, думая о том, каким может быть испытание, которое должно проходить в таком месте. Я пинаю гальку, она отлетает и падает в реку.

– Не берите в голову, – говорит Брэм. – Вряд ли они собираются причинить нам вред.

Но его голос звучит напряженно. Мы не можем знать, что уготовили нам Нора и Верховный Совет.

– А что нам делать до завтра? – спрашивает Джейси.

– Давайте исследуем город, – предлагает Тесса, говоря фальшиво-бодрым тоном. Я в панике бросаю взгляд на Расмуса, но его лицо остается таким же, как всегда.

Тесса направляется в центр города, не дожидаясь наших ответов. Джейси пожимает плечами и идет за ней. Затем то же самое делают Тэйлон и Никлас. Мы с Брэмом идем в самом хвосте. Теперь он положил руку на мою поясницу – от этого мое сердце сначала замерло, а потом пустилось в галоп.

В глубине сознания всплывает воспоминание – его рука, лежащая на том же самом месте. Сильная. Заботливая. Но это было в другое время, на другом моем пути. И тогда этот жест имел не такое значение, как сейчас.

Я ускоряю шаг, и он перестает касаться моей спины.

* * *

Городская площадь еще великолепнее, чем пирс. Каждое здание – и скромное, и богатое – украшено чудесными разноцветными витражами и скульптурами, подобными тем, которые мы видели на пирсе. Мы проходим мимо булочной, в витрине которой стеклянная женщина лопаткой достает из раскаленной печи круглый каравай, а перед входом здесь сверкает громадная корзина из стекла, полная стеклянных пирожных.

В витринах мастерской переписчика стеклянные ученики сидят, склонившись над листами бумаги, и с их стеклянных перьев стекают стеклянные капли черных чернил. Напротив в витрине сапожной мастерской выставлена стеклянная обувь – туфли, ботинки, сапоги, сандалии – разных оттенков бордового, зеленого и синего цветов.

Ветер доносит до нас соленый запах моря.

Тесса берет меня под руку.

– Я зайду в какую-нибудь лавку и спрошу, где живет мой прежний домашний учитель, – тихо говорит она. – Думаю, он скажет мне, где мы можем найти Эвелину. Иди сейчас в гостиницу вместе с остальными, чтобы оставить там сумки с вещами, а я подойду позже. – Она отдает мне свою сумку и сжимает мое запястье, прежде чем торопливо зайти в лавку мясника.

Расмус и ухом не ведет, это лишний раз напоминает мне, что он находится здесь для охраны одной меня. Все остальное не имеет для него ни малейшего значения. Может, я зря мучаю себя этой затеей с Брэмом?

Мне не стоит слишком обольщаться, и я это отлично понимаю. Но, думая о возможной неудаче, я все равно чувствую, как мои нервы напрягаются до предела. Вполне возможно, что Эвелина переехала отсюда куда-то еще. Или же она не пожелает говорить со мной. Я пытаюсь представить себе, какой может быть женщина, которую Лэтам любил. Честолюбивой. Бессердечной. Состоящей из одних острых углов.

Такой, которая может посмотреть на меня и сразу же убить, чтобы избавить Лэтама от лишних хлопот.

Мы поворачиваем за угол и видим постоялый двор – большое трехэтажное здание в форме буквы L, выстроенное из темного камня с витражами на всех этажах.

На мощенном булыжником дворе стайка детей играет в пятнашки, а рядом усталые путники сгружают с повозок дорожные сундуки. Здесь более многолюдно, чем можно было бы ожидать, если вспомнить, как пустынен пирс. Подойдя ближе, я слышу разговоры, ведущиеся на иностранных языках. На кастонском с его долгими гласными, на новенийском с его отрывистыми согласными. И тут до меня доходит, почему во дворе так много народу, – наверное, эти люди прибыли сюда по морю, а не по Шарду.

Несколько человек поворачивают головы и смотрят на нас, когда мы идем по двору, и я внезапно осознаю, как странно мы выглядим в наших ярких плащах – пятеро учеников, изучающих магию костей и почему-то оказавшихся так далеко от столицы, и следующий за ними здоровенный Костолом.

Когда мы заходим на постоялый двор, его хозяин, маленький худой человечек в очках в круглой металлической оправе, поднимает взгляд и спрашивает:

– Вы из Замка Слоновой Кости?

– Да, – хором отвечают Никлас и Тэйлон.

Хозяин снимает два комплекта ключей с доски для ключей, находящейся за его спиной, и протягивает один из них Никласу, а другой – мне.

– Поднимитесь на третий этаж, поверните направо и займите две последние комнаты в конце коридора.

После великолепия, которое мы видели в городе, я возлагала на этот постоялый двор большие надежды, но наша комната не оправдывает моих ожиданий – она тесная, и к ее стенам прислонены два матраса весьма сомнительной чистоты, а между ними лежит скатка. От одного взгляда на нее у меня начинает болеть шея. Поверить не могу, что Нора отправила нас в такую даль, но не смогла выделить достаточно денег для того, чтобы никому из нас не пришлось спать на полу.

Я бросаю сумку Тессы на один из матрасов, а свою – на скатку.

Джейси бросает на меня благодарный взгляд:

– Спасибо.

– Не за что.

Я в долгу перед ними обеими – перед Тессой за то, что она помогает мне искать Эвелину, а перед Джейси потому, что ввожу ее в заблуждение относительно моих отношений с Брэмом. Узнай она, что Тессе я рассказала свои секреты, а ее оставила в неведении, это бы причинило ей боль. Отдав ей матрас, я хоть немного смягчу свою вину.

– Всем привет, – говорит Тэйлон, просунув в комнату голову и одновременно постучав по косяку. И показывает большим пальцем на Брэма, стоящего за его спиной. – Мы тут подумали пойти перекусить на первом этаже. Хотите с нами? – Он оглядывает комнату. – А где Тесса?

Джейси закатывает глаза:

– Ты только сейчас заметил, что ее нет?

– Нас же много, – оправдывается он. – И в последние несколько часов все мои мысли были заняты моим урчащим животом.

– Она надеялась, что сможет отыскать домашнего учителя, который учил ее в детстве и который переехал сюда несколько лет назад, – объясняю я, радуясь тому, что я могу говорить об этом прямо. – Она задержалась, чтобы выяснить, где он живет.

– Должно быть, она ускользнула втихаря, – говорит Тэйлон. – Я ничего не заметил.

Мы с Брэмом понимающе переглядываемся. Если Тэйлон – который совсем не наблюдателен – находит исчезновение Тессы подозрительным, что же об этом должен думать Расмус?

Брэм хлопает Тэйлона по плечу:

– Я тоже голоден. Давай поедим.

* * *

Я не ем, а только ковыряю еду. Отламываю кусок от булки, но минуту спустя осознаю, что я скатала из его мякиша шарик, так и не поднеся его ко рту.

Тессы все нет. Ее нет слишком долго. Мне не следовало принимать ее план. Если с ней что-то произойдет, я никогда себе не прощу.

Я то и дело поглядываю на дверь, надеясь увидеть там ее. Расмус стоит в противоположном конце зала, молчаливый, настороженный. Он мог бы помочь мне найти ее. Это бы означало, что мне придется отказаться от надежды встретиться с Эвелиной, но дело того стоит, ведь я буду знать, что с Тессой все в порядке. Наконец напряжение становится невыносимым, и я начинаю вставать, но Брэм кладет ладонь на мое плечо и переводит взгляд на дверь.

Тесса.

Ее щеки и нос порозовели от холода. Когда она видит нас, ее лицо расплывается в широкой улыбке. Значит, у нее хорошие вести.

Я облегченно вздыхаю.

Тэйлон вскакивает с места, хватает стул, стоящий у соседнего стола, и подчеркнуто учтиво пододвигает его к Тессе.

– А, вот и ты. Мы по тебе скучали.

Джейси насмешливо фыркает:

– Ему просто неудобно оттого, что он не заметил твоего чересчур долгого отсутствия.

Тэйлон сердито смотрит на нее:

– Тебе было вовсе необязательно об этом объявлять.

Тесса смеется и плюхается на стул:

– Кто хочет понаблюдать, как делают стекло?

Это так отличается от того, что я от нее ожидала, что я изумленно смотрю на нее.

Она берет с моей тарелки кусочек мяса и кладет его себе в рот.

– В самом деле? – вопрошает Никлас. – Каким образом мы сможем это сделать?

Тесса перестает жевать:

– Сын моего учителя стал недавно учеником стеклодува, и он пригласил нас в свою мастерскую, чтобы мы могли понаблюдать за его работой. – Она пожимает плечами. – Но только если вам всем это интересно.

– Мне это интересно, – отвечает Тэйлон.

– Мне тоже, – добавляет Никлас.

Джейси отодвигает свою пустую тарелку в середину стола. – Я с вами. Когда?

– Сегодня вечером, – говорит Тесса, слизнув крошку с пальца. – Сейчас.

Я не могу понять, как это вписывается в план Тессы, но по тому, как она изображает беззаботность, мне ясно, что ее предложение – это его часть.

Мы выходим из постоялого двора и, пройдя по городской площади, где нас со всех сторон окружает цветное стекло, похожее на ярко окрашенные леденцы, оказываемся в дальней части Лейдена, где здания еще дальше друг от друга и окна сделаны из более простого стекла.

Я с непринужденным видом прохожу вперед и оказываюсь рядом с Тессой. Она не поворачивается ко мне, но несколько минут спустя начинает говорить так тихо, что мне приходится напрячь слух. Я тоже заставляю себя не поворачиваться к ней.

– Эвелина живет к югу от постоялого двора через две улицы от нас. Ее домик выстроен из розового кирпича, и у него белые ставни. А перед ним растет большой дуб. Иди туда вместе с Брэмом, но только после того, как я подам знак.

– Ясно, – отвечаю я, чувствуя, как Брэм берет меня за руку. Я делаю глубокий вдох. Я могу это сделать. Я должна.

Стеклодувная мастерская находится на окраине города в здании, примечательном только одним – большим конусом, торчащим на крыше.

Когда мы приближаемся к нему, Расмус вытягивает руку, преграждая мне путь:

– Подожди.

Он скрывается внутри здания и не возвращается уже несколько минут.

Наконец он выходит и делает нам знак войти.

Мы заходим и оказываемся в тускло освещенном помещении, где так жарко и душно, что я сбрасываю плащ. Остальные тут же делают то же самое, и даже Расмус дергает себя за ворот, словно подумывает тоже снять свой черный плащ.

Здесь работает несколько стеклодувов. Одна девушка стоит перед огромной печью, держа в руках длинный металлический стержень, на конце которого красуется фиолетовый шар из расплавленного стекла. Она погружает шар в огонь, словно кормя огнедышащего дракона.

В противоположной стороне мастерской мужчина дует в металлическую трубку, и на другом ее конце появляется стеклянный пузырь. Это зрелище так завораживает меня, что на какое-то время забываю, зачем я здесь. Затем вздрагиваю, осознав, что в этом-то и суть. Тесса придумала идеальный отвлекающий маневр.

Расмус стоит у стены, такой же зачарованный, как и мы все. Я осторожно вешаю свой плащ на спинку стула, находящегося на краю его поля зрения. Он уже осмотрел эту мастерскую на предмет потенциальных угроз, так что, возможно, теперь его бдительность немного притуплена. Быть может, если краешком глаза он будет видеть красное пятно, ему не захочется отрывать глаза от зрелища выдувания стекла. Я медленно отступаю назад. Брэм, не дожидаясь разъяснений, оказывается рядом со мной и сплетает свои пальцы с моими. Девушка-стеклодув, стоящая перед печью, вытаскивает металлический стержень из огня и начинает его вращать. Расмус подается вперед, глядя, как стекло принимает новую форму. Тесса бросает на меня многозначительный взгляд. «Иди».

Мы с Брэмом, пятясь, выходим из мастерской, открываем входную дверь, выскальзываем наружу.

И пускаемся бежать.

Холодный воздух обжигает меня, холод щиплет мои уши, нос. Я оглядываюсь и с облегчением вижу, что за нами никто не гонится. Во всяком случае, пока. Мы бежим, пока ноги у меня не начинают болеть, а легкие гореть.

Мы мчимся, петляя по переулкам, пробегая между зданий. Если Расмус нас не найдет, он не сможет нас остановить.

Наконец мы останавливаемся. Я упираюсь ладонями в колени и набираю в легкие стылый воздух.

– Ты в порядке? – спрашивает Брэм.

Мне не сразу удается вдохнуть достаточно воздуха, чтобы ответить:

– Да. А ты?

– Со мной все нормально.

– После всего этого ей лучше быть сейчас дома.

Я откуда-то знаю, что Брэм сейчас рассмеется, и через мгновение в самом деле слышу его смех.

– Надеюсь, что так оно и есть.

Меня охватывает сладкая тоска.

– Готова? – спрашивает Брэм.

– Не очень. Но сейчас уже поздно идти на попятный.

Глава четырнадцатая

Мы находим домик Эвелины в месте, о котором мне сказала Тесса. Мы обходим громадный дуб, разделяющий участок и улицу, и видим симпатичный фасад – белые ставни, розовый кирпич; перед домиком видна небольшая клумба, полная увядших цветов. На минуту меня вдруг охватывает желание уйти, вернуться в стеклодувную мастерскую и сказать Тессе, что Эвелины не было дома. Словно прочитав мои мысли, Брэм опять берет меня за руку и ободряюще сжимает ее.

И это придает мне достаточно храбрости, чтобы поднять руку и постучать.

Меня раздирают противоречивые чувства – я одновременно желаю, чтобы она отворила дверь, и надеюсь, что ее нет дома. Но ждать нам приходится недолго.

Дверь отворяется, и перед нами предстает женщина в свободном синем платье, с черными волосами, доходящими до талии. У нее яркие голубые глаза и доброжелательная улыбка:

– Здравствуйте. Чем я могу вам помочь?

– Мы ищем женщину по имени Эвелина, – отвечаю я, уверенная в том, что это не она. Не мог же Лэтам любить женщину, которая выглядит так… обыкновенно.

– Вам повезло, – говорит она. – Вы ее нашли.

Не знаю, чего именно я ожидала. Не могла же она открыть нам дверь, облачившись в доспехи и держа в руке меч. Но что-то в приветливом, не замутненном заботами выражении ее лица все равно выбивает меня из колеи. Она так отличается от того, что навоображала себе я.

– Мы ученики из Замка Слоновой Кости, – объясняет Брэм. – Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.

Она сдвигает брови:

– Далеко же вы оказались от столицы.

Меня пробирает дрожь, и я тру руки, пытаясь согреться.

– О, да вы замерзли, – говорит Эвелина. – Входите, входите.

Мы заходим, и она закрывает за нами дверь. Я оглядываюсь. С одной стороны, видна маленькая кухня с грубо отесанным дощатым столом. На нем стоит ваза с фруктами, а с потолка свисают пучки засушенных трав.

Эвелина ведет нас в другую сторону домика, и мы оказываемся перед камином, где потрескивает огонь и перед которым стоит несколько разномастных кресел.

– Присаживайтесь, – приглашает она.

Мы с Брэмом садимся и оба подаемся к пламени, потирая наши замерзшие руки.

– Так о чем же вы хотели спросить?

Я перевожу взгляд на Брэма, но он явно хочет, чтобы расспросы начала я.

– О Лэтаме, – говорю я.

Эвелина резко и шумно втягивает в себя воздух, как будто я ударила ее. Она вскакивает с места, чуть не опрокинув свой стул.

– Кто вы? Зачем вы приплыли сюда?

Я знала, что ее дружелюбие не могло не быть напускным.

– Я дочь Деллы Холт, – отвечаю я. – Лэтам убил мою мать. И мою бабушку.

Она широко раскрывает глаза, роняет голову на руки, и ее длинные распущенные волосы падают на лицо, тем самым закрывая. Затем она выпрямляется и вдруг выбегает вон. Мы с Брэмом уныло переглядываемся. Означает ли это, что она хочет, чтобы мы ушли? Так уйти нам или остаться?

Эвелина возвращается через несколько секунд, держа в руках два костяных амулета на кожаных шнурках. И, не говоря ни слова, надевает один на мою шею, второй – на шею Брэма.

– Это чтобы он не мог за вами наблюдать, – поясняет она.

Меня мороз подирает по спине.

– Защитная магия, – говорю я, вспомнив кулон, который моя матушка оставила для меня на другом моем пути.

Эвелина кивает и прикусывает губу:

– Расскажите мне, что привело вас сюда.

Мои мысли путаются, и мне не сразу удается привести их в порядок:

– После того как Лэтам убил мою бабушку, а затем и мою мать, он украл их кости. Он хочет убить и меня, и мне надо найти его прежде, чем он выполнит свой план.

Я рассказываю ей все о том, как Лэтам намерен собрать кости трех поколений Заклинательниц Костей, как он приказал Деклану шпионить за мной и добиться моей любви для того, чтобы на моем теле проступили все три основные метки. Как он желает помучить меня перед смертью, чтобы как можно больше увеличить магическую силу моих костей. Слушая, Брэм морщит лоб. Его взгляд падает на метку на моем левом запястье, и я чувствую, как мои щеки начинают гореть.

Пальцы Эвелины теребят кожаный амулет, лежащий в ее надключичной ямке. Лицо ее печально.

– Я не видела Лэтама уже много лет. И понятия не имею, где его можно найти.

– Однако вы все еще стараетесь защититься от него.

Она отпускает костяной кулон и опускает руку на колени.

– Вам наверняка известно, что он все еще одержим вами. – Я кивком показываю на ее амулет. – Иначе вам не приходилось бы носить этот магический кулон.

– Я не могу вам помочь. – Ее голос тих, тон неуверен.

– Возможно, вы могли бы просто немного рассказать нам о нем, – делает попытку Брэм. – Чтобы мы поняли, каким он был, когда вы познакомились с ним. Это могло бы нам помочь.

Она качает головой:

– Вы должны уйти. Прошу вас.

Я отмечаю про себя это «прошу вас». Она продолжает говорить так вежливо, так любезно даже теперь, когда пытается выпроводить нас. Она хочет помочь, но боится.

– Я скоро погибну. – Мой голос звучит тихо, но ровно. – Я видела это в видении – опять и опять. Возможно, я ничего не смогу с этим поделать. Возможно, с этим ничего не можете поделать и вы. Но когда вы узнаете о моем убийстве, то не станете ли вы мучиться от мыслей, что могло бы быть, если бы вы мне помогли? О том, что вы могли бы сказать, чтобы спасти меня, но так и не сказали.

На ее лице написано смятение. И на лице Брэма тоже.

– Вы пытаетесь манипулировать мной, – говорит она. В ее голосе слышится ужас. Негодование.

– Да, – соглашаюсь я, потому что так оно и есть. – Но я говорю правду. Я знаю, каково это – смотреть на свой альтернативный путь и гадать, что ты могла бы предпринять в том или ином случае. Я не пожелала бы такого никому.

На ее лице отражаются разноречивые чувства, и меня затапливает беспокойство – какое же из них победит? Наконец она уступает:

– Это очень долгая история. Я заварю нам чай.

Едва она выходит, Брэм резко поворачивается ко мне:

– Ты же сказала неправду, верно? О том, что ты видела, как умрешь?

Видя тревогу на его лице, я колеблюсь. Я хочу успокоить его, уберечь от правды, но слова застревают в моем горле:

– Нет, я в самом деле это видела.

– Саския! – сердито шипит он. – Как же я могу тебе помогать, если ты не говоришь мне всего? – Его взгляд падает на метку любви на моем запястье. – Ты не сказала мне, что Деклан тебя предал.

Я прикусываю губу. И не говорю ничего.

– Ты влюбилась в него? – Услышав этот вопрос, я внутренне сжимаюсь. Как же мне избежать этого разговора?

Я качаю головой:

– Нет.

В кухне раздается свист закипевшего чайника.

Брэм суживает глаза:

– Тогда в кого?

– Мы поговорим об этом позже, – отвечаю я, глядя, как на кухне Эвелина ставит чайник и чашки на поднос.

– Если ты не была влюблена в Деклана, то откуда же у тебя эта метка?

Эвелина берет поднос со стола и начинает поворачиваться.

– Брэм, – резко говорю я. – Потом.

Эвелина возвращается и опускает поднос на низенький столик. Затем наливает чай в чашку и предлагает ее мне. Я вдыхаю ароматный пар и отпиваю глоток.

Мы с Брэмом в ожидании смотрим на нее. Наконец она садится на стул, стоящий ближе всего к пылающему в камине огню. И, поджав под него ноги, делает глубокий вдох.

– Мои родители были несчастны друг с другом. – Она проводит пальцем по краю своей чашки. – Они постоянно ссорились. Мой дедушка как-то сказал, что ему никогда не доводилось видеть, чтобы мужчина и женщина так досаждали друг другу. Чтобы каждый из них заставлял другого демонстрировать самые худшие качества своей натуры. Они редко в чем-то соглашались, но было одно исключение – они оба очень хотели, чтобы доведывание определило, кто мой суженый. Думаю, они хотели избавить меня от такого несчастного союза, какой был у них самих.

Я подаюсь вперед, заинтригованная ее рассказом. У моих собственных родителей был на редкость счастливый союз, даже для такой пары, которая была сопряжена. И мне трудно представить, как у кого-то это может быть не так.

Эвелина встает, подкидывает в огонь полено и ворошит его кочергой. Затем опять садится на свое кресло и продолжает рассказ:

– На доведывание, к чему у меня есть задатки, мои родители потратили немного, а вот на поиск моего суженого была отдана кругленькая сумма. И Заклинателю Костей было сказано, чтобы менее сильные кости он использовал для определения подходящего мне ремесла, а более сильные – на поиск моей пары. Так он и сделал. И сопряг меня с парнем, которого я не знала и о котором даже никогда не слыхала. С Лэтамом Торном.

Я вздрагиваю, внезапно осознав, что сейчас я впервые слышу фамилию Лэтама. Это кажется мне странным.

– Мои родители были в восторге, – продолжает она. – Они были так рады, что у меня будет такая жизнь, какой сами они никогда не имели. Мы сразу же договорились, чтобы нанести визит семье Торнов. В их городе доведывание проводилось позже, чем у нас, поскольку они жили недалеко от столицы, так что их ученикам не надо было так долго добираться до Замка Слоновой Кости. Поэтому, когда мы прибыли в его город, Лэтаму еще не погадали на костях.

Она делает паузу, и у нее делается невидящий взгляд, такой, будто ее целиком поглотили воспоминания.

– Это было ужасно? – спрашиваю я. – Я имею в виду вашу первую встречу с ним.

Эвелина улыбается:

– Наоборот. Он был красив и добр. И меня сразу потянуло к нему так сильно, как ни к кому не тянуло прежде. И я видела, что то же самое происходит и с ним. Но его отец… – по ее лицу пробегает тень, – был недоволен. И это еще слабо сказано.

– Почему? – удивляется Брэм. – Ему следовало радоваться, что ваши родители избавили его от необходимости тратиться на гадание о суженой его сына.

Она вздыхает:

– Отец Лэтама был членом Верховного Совета. У него были большие планы на будущее его сына, и, по его мнению, союз Лэтама со мной стал бы мезальянсом, ведь я была из скромной семьи. И доведывание не предписало мне заняться магическим ремеслом.

Я изумлена:

– Но разве вам не было предписано учиться на Мешальщицу?

Она хмурится:

– Нет. Я стала ученицей шеф-повара в Замке Слоновой Кости. – Мой взгляд падает на свисающие с потолка сушеные травы, затем на баночки с пряностями, стоящими на подоконнике. – И меня это вполне устраивало. Как устраивает и теперь.

– Но в архивах Замка Слоновой Кости вы значились как Мешальщица. И моя матушка знала вас, она сказала, что вы учились магии костей.

Эвелина наливает себе еще чаю.

– Так оно и есть. Как я уже говорила, отец Лэтама был недоволен тем, что мы оказались сопряжены, и решил, что Заклинатель Лейдена ошибся. Он заявил, что наш Заклинатель, вероятно, перепутал кости, предназначавшиеся для доведывания о моем ремесле, с теми, которые предназначались для поиска моей пары. Он начал убеждать своих коллег по Верховному Совету потребовать, чтобы было проведено другое гадание и чтобы его провел другой Заклинатель. И, когда они узнали, что кости, использованные для поиска моей пары, были сильнее, чем те, которые были использованы для доведывания о моем ремесле, они согласились. Второе гадание определило меня в Мешальщицы. – Она опускает глаза на свою чашку. – И Заклинатель объявил, что мне невозможно найти пару нигде в стране.

Несправедливость всего этого невероятна. Я потрясена.

– Но я все равно не понимаю, что произошло с Лэтамом, – говорю я. – Если ваше сопряжение было отменено, то почему он был так разгневан?

– Лэтам верил результатам моего первого доведывания, а не второго. И я тоже. Нам было так очевидно, что мы созданы друг для друга. Мы могли беседовать о чем угодно и всегда понимали друг друга с полуслова. Отец Лэтама старался нас разлучить, но мы продолжали встречаться втайне. После того как я начала учиться магии костей, это было нетрудно. Мы полюбили друг друга, несмотря ни на что – ни на его отца, ни на Верховный Совет, ни на второе доведывание, – нам не требовалось официальное сопряжение, мы и так знали, что предназначены друг для друга.

У меня сжимается сердце. Ее тон так нежен. Неужели она говорит о том человеке, который убил мою мать? Который убил бабулю? Она подается вперед и кладет ладонь на мое плечо, словно прочтя мои мысли.

– Тогда он был другим.

Я качаю головой:

– Нет. Человек не может так измениться. Он вас обманул.

– Я понимаю, что вам может так показаться после того, что произошло. Но я считаю, что неплохо разбираюсь в людях. Ведь я пустила в дом вас, не так ли?

При других обстоятельствах ее юмор смягчил бы меня, но сейчас ее слова кажутся мне лишенными смысла. Почему она не говорит, что Лэтам всегда был чудовищем и что она при первом же удобном случае сбежала от него со всех ног?

– И что же изменилось? – спрашивает Брэм. – Что было потом?

Эвелина вздыхает:

– Узнав, что мы продолжаем встречаться, отец Лэтама пришел в ярость. И потребовал, чтобы Лэтам оставил меня. Лэтам отказался. Тогда его отец опять обратился к Верховному Совету и на сей раз обвинил моих родителей в том, что они подкупили нашего Заклинателя Костей, чтобы тот солгал. Лэтам считал, что из этого ничего не выйдет, уверял меня, что все будет хорошо. Но он недооценил то огромное влияние, которое его отец имел на своих коллег по Совету.

– Неужели они поверили ему? – спрашиваю я.

Она трет лоб.

– Или поверили, или стали соучастниками его лжи. Как бы то ни было, моих родителей признали виновными и отправили на Остров Клыков. Лейденского Заклинателя Костей постигла та же участь. А меня исключили из Замка Слоновой Кости и лишили права пользоваться магией костей.

Мое горло сдавливает ужас.

– Но ведь теперь они уже не там, да? И вы смогли добиться отмены такого несправедливого приговора?

В ее глазах блестят слезы.

– Остров Клыков – это жестокая тюрьма. Они все трое погибли, и мне так и не удалось добиться их оправдания.

Я думаю о Дженсене, и у меня падает сердце. Что с ним станет? Что станет с Боу?

– Значит, ваши отношения с Лэтамом изменились из-за этого? Из-за того, что сделал его отец?

– Конечно, нет, – отвечает она с таким видом, будто такого низкого предательства со стороны члена семьи одного из партнеров недостаточно для того, чтобы большинство пар разошлись. Ее руки дрожат, когда она разглаживает несуществующие складки на своем платье.

– Я не считала его виноватым в произошедшем, ведь родителей не выбирают. Но да, это многое изменило. Это изменило Лэтама. Он обозлился, стал помышлять только о мести.

Я неловко ерзаю на своем месте – ведь и я часто фантазирую, как буду мстить. Но мне не хочется думать, что между нами есть что-то общее.

– Поначалу мы оставались вместе, но я все больше убеждалась, что он стал другим. Из-за поступков его отца – и действий Верховного Совета – он обратился к тьме, и перед этой тьмой любовь оказалась бессильна. Он начал интересоваться темной магией, искать тех, кто занимался ею, учиться применять ее. Меня это пугало.

– О какой темной магии вы говорите? – спрашиваю я. Неужели он уже тогда знал о том магическом ритуале, для которого нужны кости трех поколений Заклинателей Костей? Неужели он планировал убить мою мать еще тогда, когда ему было столько же лет, что и мне сейчас?

– Об ужасных вещах. Об использовании магии врачевания не для того, чтобы облегчать боль, а для того, чтобы вызывать ее. О магическом оружии, которое вообще не должно было бы существовать, о магических зельях, вызывающих панику, если их выпить… – Она замолкает, и у нее делается такой вид, будто ей стыдно даже оттого, что она говорила о подобных вещах. – Я думала, что со временем он сможет научиться прощать, откажется от своей ненависти, но все становилось только хуже. И я оставила его. Я уехала из Кастелия-Сити и вернулась домой.

– А он пытался вас вернуть? – спрашивает Брэм.

– Да, пытался, и это продолжалось много лет. Он появлялся в самые неожиданные моменты, как будто точно знал, где я буду находиться в тот или иной день. И в конце концов признался, что гадает о моем будущем. Мы поругались. – Она опять дотрагивается до амулета на своем горле, будто хочет удостовериться, что он все еще на месте. – Я сказала ему, что не хочу его больше видеть. Но…

– Но что? – спрашиваю я.

– Он исполнил мое желание… по крайней мере, мне так казалось. Он перестал приезжать ко мне и начал преподавать в Замке Слоновой Кости. Было похоже, что он остепенился, но потом я начала понимать, что это не так. И он планирует что-то еще. Что-то еще более опасное. – Она печально хмурит брови. – И, судя по всему, я была права.

– А вам известно, где он может быть? – спрашиваю я. – Верховный Совет так и не смог его отыскать.

– Я не видела его уже много лет.

– Но вы же знаете его, знаете лучше, чем кто-либо другой. Где он может скрываться?

У нее снова делается невидящий взгляд. Она задумывается, уходит в свои мысли.

В моей голове роятся опасения. А что, если она что-то знает и просто не хочет мне помочь? Что, если она покрывает его? Что, если мы рискуем зря? Эти вопросы переплетаются друг с другом, превращаясь в веревку, которая душит меня. Что, если Лэтам так и не понесет наказания за то, что он сделал?

Я вижу, что ей приходит на ум какая-то идея – словно в темной комнате чиркнули спичкой и внезапно вспыхивает свет.

– О чем вы подумали? – спрашиваю я.

Она качает головой:

– Возможно, это пустое, но, когда мы встречались… – Ее голос дрожит, как будто ей больно думать, каким Лэтам был много лет назад. – Его мать унаследовала маленький магазин в Кастелия-Сити. Он принадлежал ее семье на протяжении жизни нескольких поколений. За это время он несколько раз менял профиль – сначала это была аптека, затем книжная лавка, какое-то время там находился зоомагазин, в котором продавали певчих птиц и домашних питомцев. Когда я познакомилась с Лэтамом, там продавались магические музыкальные инструменты, которые звучали чисто независимо от умения тех, кто на них играл.

– Вы думаете, что он прячется в магазине музыкальных инструментов? – недоуменно спрашиваю я.

– Там имелась потайная комната. – Ее щеки покрываются румянцем. – Иногда мы встречались там, когда хотели остаться одни.

Это предположение кажется мне маловероятным, но это что-то. Возможно, те, кто работает в этом магазине, расскажут мне о Лэтаме или его семье нечто такое, что поможет мне его найти.

Эвелина пишет адрес магазина на листке бумаги и дает его мне.

– Спасибо. – В комнате уже стало темно. Наверное, Расмус сейчас рвет и мечет. Я встаю. – Нам пора. Если вам придет в голову что-то еще…

– Да, – говорит она, провожая нас до двери. – Я дам вам знать. – Затем, сделав паузу, добавляет: – Будьте осторожны. Я не знаю, на что он способен.

Я поворачиваюсь к ней лицом:

– А я знаю.

Она бледнеет, у нее поникают плечи.

– Простите. Конечно, знаете. Я не хотела сказать… – Она умолкает. Я думаю, какой бодрой и веселой она была, когда мы пришли в ее дом, теперь же она кажется поникшей, как будто мы сдернули солнце с ее неба. – Когда-то он был хорошим человеком, – тихо проговорила она. – И мог бы остаться хорошим человеком, если бы…

Я напрягаюсь:

– Если бы что?

Она вздыхает:

– Если бы его семья приняла его судьбу. Если бы не вмешался Верховный Совет.

– Если бы он сделал другой выбор?

Эвелина прикусывает губу и кивает.

– Но разве так бывает не всегда? – спрашивает Брэм. – Разве мы все не следствие того, что мы когда-либо выбирали?

– Да, – соглашается она. – Думаю, так оно и есть.

Брэм мнется, положив руку на круглую ручку двери.

– А когда вы наконец перестали надеяться, что Лэтам еще может измениться?

Эвелина задумчиво глядит на него:

– Думаю, это случилось в тот момент, когда я узнала, что он освоил самую темную магию из всех существующих – искусство притворяться кем-то другим.

Глава пятнадцатая

Мы выходим из домика Эвелины, и меня пробирает холод.

Зря я оставила свой плащ в стеклодувной мастерской. Я обхватываю себя руками.

Брэм снимает с себя плащ и окутывает им мои плечи.

– Вот, – говорит он. – Это должно тебе помочь. – От плаща немного пахнет свежей соломой, устилающей пол в учебном зале для Костоломов.

– Но теперь тебе будет холодно. Я не хочу…

Он вдруг сжимает мой локоть, резко разворачивает меня лицом к себе, прижав мою спину к дубу, растущему перед домиком Эвелины.

– Саския, – его глаза всматриваются в мое лицо, – можно я тебя поцелую?

На меня обрушивается буря чувств, назвать которые я бы не смогла. Они бушуют во мне, горячие, яркие. Я вспоминаю, как взгляд Брэма упал на мое запястье. Я должна сказать ему «нет». Должна защитить его от Лэтама. Но моя метка не бледнеет, и я не уверена, что она когда-нибудь побледнеет. Он придвигается ближе, все еще ожидая моего ответа. У меня спирает дыхание. Я киваю.

– Хорошо. – Дыхание Брэма обдает мое ухо. – Сюда идет Расмус.

И губы Брэма завладевают моими. Теплые. Знакомые. Его руки обхватывают мой затылок под волосами, большие пальцы гладят мою нижнюю челюсть.

Я в нем тону.

Но тут до меня доходит, что к чему – это как удар в живот. На несколько мгновений я забыла про нашу уловку. И разрешила ему поцеловать меня. Я хотела, чтобы он это сделал. Мне хочется провалиться сквозь землю. Больно любить того, кто не любит тебя.

Мне надо отшатнуться, но я этого не делаю.

Реальность и фантазия сливаются воедино, и, не осознавая, что я делаю, я отвечаю на его поцелуй. Мои руки зарываются в его волосы. Я позволяю себе подумать, что я – это Саския с другого моего пути.

А затем Брэма отрывают от меня, я резко чувствую холод и открываю глаза, увидев Расмуса, лицо которого искажает ярость.

– Что ты творишь? – кричит он. Я могла бы задать себе такой же вопрос. Я пытаюсь сформулировать ответ на него, но меня отвлекает потрясение, написанное на лице Брэма, который прижал два пальца к губам, будто не понимая, что сейчас произошло.

– Мне жаль, что так вышло, – говорю я.

– Скоро ты пожалеешь об этом еще больше. – Он сует мне в руки мой ученический плащ. – Надень его и иди на постоялый двор. Сейчас же.

Я снимаю плащ Брэма и отдаю его ему. Расмус сердито смотрит на меня, пока я надеваю свой собственный плащ. Ткань холодна как лед, как будто мой телохранитель бродил по улицам не один час.

– Мне, правда, очень жаль…

Он стискивает зубы и вперяет в меня такой суровый взгляд, что я замолкаю.

Мы с Брэмом идем молча, за нами с грозным видом шагает Расмус. Обычно его поступь бывает приглушена, но сейчас я слышу каждый его шаг. Я еще никогда не видела его таким сердитым.

Мои чувства пребывают в смятении. Я не смогла бы точно сказать, чего именно я ожидала – да, я понимала, что Расмус будет зол, но не думала, что у него будет такой вид, как сейчас, – как будто его предали. Меня кинжалом пронзает чувство вины.

И я совершенно не ожидала, что Эвелина заставит меня взглянуть на Лэтама с другой стороны. Я предполагала, что, когда мы найдем ее, она будет либо такой же порочной, как он, либо его противоположностью: невинной жертвой козней, так же желающей ему отомстить, как и я сама. Я не думала, что ей удастся заставить меня лучше понять его, вернее, понять, что когда-то он был другим.

А тут еще воспоминания об этом умопомрачительном поцелуе.

Мы входим во двор. Фонари бросают желтые блики на булыжники, которыми он замощен, издалека доносится шум прибоя.

У входа я останавливаюсь и поворачиваюсь к Расмусу:

– А что теперь?

– Теперь ты пойдешь в свою комнату и останешься там до утра.

Я спросила его не о том, и он это знает. Я склоняю голову набок, складываю руки на груди и жду ответа получше.

– Мне следовало бы отвезти тебя прямиком обратно, в Замок Слоновой Кости, чтобы ты объяснила свое поведение Норе. – Он поворачивается к Брэму: – И тебя тоже. Будучи Костоломом, ты должен был понимать, что нельзя исчезать вместе с человеком, находящимся под охраной телохранителя.

Брэм опускает голову, придав своему лицу пристыженный вид.

– Пожалуйста, не отправляйте нас обратно, – говорю я. – Я вам обещаю, что это не повторится. – Расмус испускает долгий вздох, и досада частично уходит с его лица. Я касаюсь его плеча. – Простите, что я вас напугала.

Похоже, он оскорблен:

– Я Костолом и Гвардеец. Меня нельзя напугать.

Я тихо смеюсь, затем прикрываю рот рукой. Возможно, дразнить его сейчас будет не очень-то умно.

– А меня очень даже можно. Вы едва не напугали меня до смерти. Только что я целовала Брэма, и вот уже вынуждена смотреть в ваше угрюмое лицо, – весело говорю я.

У Расмуса дергаются уголки рта:

– Тебе придется видеть мое угрюмое лицо куда чаще, если ты опять выкинешь что-то подобное.

Я прижимаю руку к сердцу:

– Клянусь, что впредь я буду целоваться только в вашем присутствии.

Он фыркает:

– Не будем впадать в крайность.

– Значит, вы не донесете на нас?

– С тех пор как мы покинули Кастелия-Сити, я очень старался не мешать ни твоей учебе, ни твоим отношениям. Но сейчас ты перешла грань дозволенного.

– Я знаю, но…

Он поднимает руку, делая мне знак замолчать.

– Больше я тебе этого не спущу. Если ты опять натворишь что-то похожее, мне придется донести на тебя Верховному Совету. – Его лицо смягчается, но только чуть-чуть. – Я здесь для того, чтобы охранять тебя, а не для того, чтобы ограничивать твою свободу.

Я стараюсь не показать, что сейчас это одно и то же, и, похоже, мне это удается, поскольку Расмус кивает и открывает дверь. Мы с Брэмом переглядываемся за его спиной. На лице Брэма написано облегчение – а также что-то еще, что-то такое, чего я не могу понять. В его глазах читается вопрос, на который я не хочу отвечать.

Мы поднимаемся по лестнице, и он останавливается у моей двери.

– Саския…

– Даже не думай, – говорит Расмус и легонько толкает Брэма в сторону комнаты парней. – Увидимся утром.

* * *

Крепость стоит на утесе, возвышающемся над Лейденом. Ее круглые башни, сложенные из серого камня, резко контрастируют с тем ярким стеклянным разноцветьем, которое царит внизу. Мы поднимаемся по грубо отесанным неровным ступеням лестницы, высеченным в скале. Утро выдалось холодным, и мои затрудненные выдохи превращаются в белесые облачка пара.

Брэм молча поднимается бок о бок со мной. Между нами нарастает напряжение, такое ощутимое, что, кажется, еще немного – и его можно будет потрогать. Тэйлон и Тесса идут впереди, оживленно болтая о том, какое испытание может ожидать нас сегодня. Тесса то и дело оглядывается на меня через плечо. С тех пор как мы с Брэмом улизнули из стеклодувной мастерской, у нас с ней не было возможности поговорить наедине, и ей наверняка не терпится расспросить меня об Эвелине. Джейси и Никлас следуют за нами на расстоянии в несколько шагов, и, хотя я слышу, что они тоже разговаривают друг с другом, их беседа слишком тихая, чтобы можно было разобрать слова. Расмус тоже тут как тут, и на этот раз он держится ближе, чем обычно, словно хочет напомнить мне, что от него не уйти.

Наконец мы доходим до вершины. Вход в Крепость преграждают затейливые ворота, прутья которых похожи на изящно изогнутые шипастые лианы, каждая из которых заканчивается спиралью. Я бы предположила, что эти ворота выкованы из железа, если бы не их светлый цвет. Эта изысканная красота совершенно не вяжется с суровостью здешней архитектуры.

Я протягиваю руку к одной из лиан, но тут за моей спиной кто-то громко прочищает горло. Я отдергиваю руку, оборачиваюсь и вижу Хранительницу, казалось, появившуюся ниоткуда. Она совершенно седа, и ее волосы заплетены в длинную косу, которая болтается сзади.

– На твоем месте я бы не притрагивалась к этим штукам, – замечает она. – Их шипы наполнены ядом.

Я делаю шаг назад и засовываю руки в карманы плаща.

– Вот это да, – вполголоса говорит Тэйлон. – Ничего себе денек.

– Добро пожаловать в Крепость. – Хранительница широко раскидывает руки, словно приглашая нас на вечеринку в саду. – Надеюсь, вы успели подготовиться. – В этих словах звучит предостережение, даже угроза – и мы все нервно переглядываемся. Как мы могли подготовиться, если мы даже теперь понятия не имеем, что нас ждет?

Хранительница очерчивает в воздухе круг, и ворота распахиваются. Мы идем за ней, но, не дойдя до входа, она сворачивает направо и ведет нас к узкой крутой лестнице, уходящей так далеко вниз, что там могут быть только подземные темницы.

Перед тем как начать спуск, она поворачивается к Расмусу:

– Оставайся здесь. Ты не будешь сопровождать этих учеников вниз.

При других обстоятельствах я была бы рада тому, что Расмус на какое-то время перестанет следить за мной, но сейчас на его лице отражается такая тревога, что у меня холодеет кровь.

– Ты согласовала это с Норой? – спрашивает он.

Хранительница громко смеется:

– Тут командую я. Но да, она в курсе.

Расмус сжимает руки в кулаки, но делает шаг назад.

Она коротко кивает ему, затем смотрит на нас шестерых.

– Следуйте за мной.

Мы гуськом спускаемся по лестнице. Внизу Хранительница открывает дверь и, отодвинувшись в сторону, делает нам знак войти. Когда мы все переступаем порог, она начинает закрывать дверь.

– Подождите, – говорит Тесса. – Что мы должны делать?

Хранительница хищно ухмыляется:

– Все просто, – отвечает она. – Вы должны выбраться отсюда.

С этими словами она захлопывает дверь.

И запирает нас внутри.

Глава шестнадцатая

Проходит какое-то время, прежде чем мои глаза приноравливаются к здешнему сумраку, затем предметы мало-помалу обретают форму, и я оглядываюсь по сторонам. Мы находимся в крохотной комнатке, и здесь жарко. Стены комнаты, похоже, сделаны из металла. В центре комнаты на небольшом столе стоят три корзинки, полные костей.

Джейси хлопает ладонью по двери.

– Откройте! Выпустите нас! – Я замечаю, что дверь совершенно гладкая – на этой ее стороне нет даже ручки. – Нам надо выбраться отсюда. – Похоже, она вот-вот впадет в панику. Она начинает молотить по двери кулаками, затем пытается просунуть пальцы между нею и косяком.

Тесса кладет руку ей на спину.

– Мы выберемся, – говорит она. Голос ее тих, и в нем звучат успокоительные нотки. – Нам просто надо держать себя в руках и понять, что мы должны делать.

Дыхание Джейси стало судорожным, неглубоким – а ведь обычно она так невозмутима.

– В замкнутых пространствах мне всегда бывает нехорошо, – говорит она в ответ на наш невысказанный вопрос.

– Давай присядем, – предлагает Тесса и подводит Джейси к стене. – Закрой глаза и постарайся дышать глубоко.

Я вспоминаю, как мой отец, бывало, брал мое лицо в ладони, когда меня что-то пугало: «Дыши глубоко, моя птичка». На меня накатывает нежность – и к моему отцу, и к Тессе. Она прирожденная Врачевательница.

– Если это испытание похоже на первое, то нам, вероятно, опять надо работать вместе. – Я касаюсь плеча Тессы. – Но сейчас тебе нужно позаботиться о Джейси, а мы займемся тем, как выбраться отсюда.

Я подхожу к Брэму, Никласу и Тэйлону, которые сгрудились у стола.

– С чего начнем? – спрашиваю я.

– Давайте посмотрим, что собой представляют кости, с которыми нам надо работать, – говорит Брэм, подвинув к себе одну из корзин.

Мы осматриваем ее содержимое, но это всего-навсего обыкновенные человеческие кости – не обработанные для магического применения.

– Мы что, должны собрать скелет? – спрашивает Никлас. – Как в костяных гонках?

Я тру лоб:

– Из этого ничего не выйдет. Ведь здесь нет ни черепа, ни длинных костей.

Тэйлон вытирает лоб рукавом:

– Если наша цель заключается в том, чтобы выбраться отсюда, возможно, нам следует поискать вторую дверь.

Никлас облокачивается на стол.

– Вряд ли все так просто.

– Почему нет? Может, это одна из тех загадок, в которых правильным является наиболее очевидный ответ.

– Давайте начнем с осмотра комнаты, – предлагает Брэм. – Каждый из нас должен выбрать один участок и приступить к поиску подсказок.

– Или дверей, – добавляет Тэйлон.

Брэм смеется:

– Или дверей.

Мы четверо расходимся. Я иду к дальней стене, но Брэм направляется туда же, и в тесном пространстве мы сталкиваемся плечами.

– Ох, извини. Я подумал, что ты пойдешь вон туда.

– Не беспокойся. – Я стараюсь не смотреть ему в глаза.

Тэйлон глядит то на Брэма, то на меня:

– Что это с вами?

– Ничего, – одновременно отвечаем и Брэм, и я.

Но Тэйлон не отстает:

– Размолвка влюбленных? Лучше помиритесь побыстрее, у нас нет времени для ссор.

Уши Брэма краснеют, он что-то бормочет и идет в противоположную сторону. Похоже, здесь стало еще жарче, чем когда мы вошли. Мне это кажется или нет?

Я вожу ладонями по гладкому металлу стены, находящейся напротив входа, ища что-нибудь такое, что помогло бы нам найти выход. Нет, ничего.

Я опускаюсь на корточки, и вот оно – на полу виднеется ряд углублений, очень напоминающих замки, открываемые прикосновением большого пальца определенного человека, – я видела такие на некоторых дверях в Замке Слоновой Кости.

– Кажется, я что-то нашла.

Брэм, Тэйлон и Никлас бросаются ко мне. Над их верхними губами выступил пот. Комната действительно становится все жарче. И меньше. А что, если ее стены сдвигаются?

– Это дверь? – спрашивает Тэйлон.

Я отодвигаюсь в сторону и показываю на ряд углублений.

– Нет, но не исключено, что это замок двери.

Брэм проводит пальцами по стене:

– Тут есть паз. Думаю, Саския права. Должно быть, отперев этот замок, можно открыть стену вот здесь.

Никлас садится на корточки рядом со мной.

– Возможно, он работает так же, как тот ларец-головоломка. Может, попробуем отпереть его вместе?

– Но нас только шестеро, а углублений семь, – замечает Брэм.

У меня обрывается сердце. Он прав.

– Как ты думаешь, может, Расмус все-таки тоже должен был прийти сюда?

– Надеюсь, что нет.

Сзади к нам подходит Тесса:

– Что вы нашли? – Одной рукой она поддерживает Джейси, обняв ее за талию. Дыхание Джейси стало поверхностным, кожа приняла зеленоватый оттенок.

– Мы еще не знаем, – отвечает Тэйлон и смотрит на Джейси. – Тебе не стало лучше?

Джейси кивает:

– Да, немного. Когда мы выберемся отсюда, я приду в норму.

– Тогда давайте выбираться. – Он наклоняется, прижимает большой палец к одному из углублений, и мы все делаем то же самое. Но ничего не происходит.

– Может, кому-то из нас нужны обе руки? – вопрошает Никлас.

Брэм вытирает вспотевшее лицо полой рубашки.

– Но ведь это же нелогично. Раз углублений тут семь, значит, эта задача должна решаться с помощью именно этого числа.

– Давайте все-таки попробуем, – говорит Тэйлон. – Попытка не пытка.

Мы прижимаем большие пальцы к углублениям замка, пробуем разные перестановки – каждый по очереди касается лишнего углубления большим пальцем второй руки сначала в порядке возрастания наших возрастов, затем в порядке убывания. Вскоре металл становится мокрым от нашего пота. Комната кажется теперь еще меньше, а в воздухе стоит такая духота, что трудно дышать.

Наконец Брэм тяжело вздыхает:

– Нет, это не ответ.

– Согласна, – говорит Тесса. – Но что еще у нас есть?

Я смотрю на стол:

– Возможно, ключ к решению – это кости.

Лицо Тессы проясняется:

– А каких костей у человека бывает семь?

– Шейных позвонков, – одновременно отвечаем я и Брэм. Наши взгляды встречаются, и между нами пробегает какая-то искра.

– Точно! – Тесса вскакивает на ноги и протягивает нам корзины. – Начинайте искать.

Брэм садится на пол рядом со мной, и мы начинаем вместе перерывать одну из корзин. Она полна мелких костей – фаланг пальцев, плюсневых костей, носовых костей. Нам удается не касаться друг друга, пока наши пальцы шарят по корзине, но мне отчаянно хочется схватить его за руку, заставить посмотреть мне в глаза и обрушить на него все вопросы, которые крутятся сейчас в моей голове: «Ты помогаешь мне только из чувства долга? Что ты видишь, когда смотришь на меня? Как ты мог так меня целовать, если, с твоей стороны, все это было только притворством?»

Но если Лэтам победит, все это будет неважно. Я погибну при любом раскладе – независимо от того, питает Брэм ко мне нежные чувства или нет.

Наконец я нахожу кольцеобразную кость – первый позвонок – и торжествующе восклицаю:

– Есть!

Джейси машет рукой:

– У меня тоже.

– Хорошо, – говорит Тесса. – Продолжайте искать.

Мы с Брэмом помогаем остальным и в конце концов находим ровно семь шейных позвонков. У меня камень падает с души. Это и есть ответ. Иначе и быть не может.

– Это было неплохо, – замечает Тэйлон, когда мы собираем позвонки и относим их к дальней стене. Я понимаю, что он имеет в виду. Теперь у меня нет того ужасного сосущего чувства в животе, которое было во время суда над Дженсеном, ведь, разгадав загадку, испытываешь облегчение. Я помещаю первый позвонок в первое из углублений, Никлас кладет второй позвонок во второе, затем мы укладываем остальные позвонки в том порядке, в котором они располагаются в позвоночнике, если идти сверху вниз.

Но дверь не отворяется. Мы сидим на полу плечо к плечу. Ближе, чем несколько минут назад. На меня накатывает головокружение.

Мы раскладываем позвонки в обратном порядке. По-прежнему ничего.

От лица Джейси отливает вся кровь.

Никлас ругается и бьет по стене кулаком:

– Я был уверен, что мы нашли ответ.

– Мы все так считали, – говорит Тесса. – И что же теперь?

В комнате стоит невыносимая духота. Едва я успеваю подумать, что надо бы снять плащ, как Джейси снимает свой.

– Как же тут жарко, – замечает она.

Тэйлон дергает себя за ворот.

– Я подумал о том же.

Мы с Тессой переглядываемся. Нарастающая жара – это не случайность. Нам нужно выбраться отсюда, и побыстрее.

– Я по-прежнему считаю, что ответ заключается в костях, – говорю я. – Иначе их бы здесь не было.

– Или же они пытаются сбить нас с пути, – предполагает Никлас.

– Они не хотят, чтобы мы потерпели неудачу, – возражает Тесса. Мне бы ее оптимизм. – А мы не можем использовать их как-то иначе? Тут нечего врачевать, нечего смешивать и нечего ломать. Саския, может, тебе надо погадать?

Я качаю головой:

– Кости не обработаны таким образом, чтобы их можно было использовать в магических целях, к тому же здесь нет таких принадлежностей, которые применяются, когда кто-то из нас использует магию костей. – У меня нет ни чаши, ни огнива, ни куска ткани. У Джейси нет ступки и пестика. – Тут должен быть еще какой-то набор из семи костей.

– Может быть, семь одинаковых? – спрашивает Брэм.

Мы расходимся и начинаем искать. Пробуем семь ладьевидных костей, семь полулунных, семь головчатых, но все бесполезно.

Мои волосы мокры и прилипли ко лбу, по спине течет пот. Воздух стал еще более жарким и душным.

– Мы так тут и умрем, – сухо бросает Никлас.

Тесса сердито смотрит на него, затем кивком показывает на Джейси, которая сидит у стены, опустив голову между колен.

– Перестань.

У меня ноют плечи. Я медленно верчу головой.

Затем вытягиваю ноги и описываю круг пальцами ног. Мои лодыжки хрустят, и я застываю.

– Что? – спрашивает Брэм.

– Шейные позвонки – это не единственный набор из семи костей.

Брэм смотрит туда, куда гляжу я, и его лицо медленно расплывается в улыбке:

– Кости предплюсны.

Все оживают. Тесса и Никлас выпрямляются, Джейси отрывает голову от колен.

Тэйлон хватает меня за ногу и целует в лодыжку.

– Саския, ты гений, и у тебя красивые лодыжки.

Я смеюсь и шутливо толкаю его ногой.

– Подожди петь мне хвалу до тех пор, когда мы проверим, права я или нет. Но в любом случае мои лодыжки ценят твой комплимент.

– Моя дорогая, – Тэйлон прикладывает руку к сердцу, – я всегда говорил, что твои предплюсневые кости бесподобны.

Брэм ерзает и чешет затылок. В выражении его лица есть нечто такое, что я не могу истолковать. Он откашливается:

– Давайте начнем искать.

На этот раз искать нужные кости стало труднее. Мои ладони так вспотели, что кости выскальзывают из моих пальцев, будто они намазаны маслом. Я вытираю лоб тыльной стороной руки.

Поиски тянутся долго, но в конце концов мы находим те семь костей, которые ищем: пяточную, таранную, кубовидную, ладьевидную кости, а также первую, вторую и латеральную клиновидные кости.

Мы кладем их в углубления по одной. Теперь здесь стало так душно, что я едва могу дышать. У меня пересохло в горле. Брэм держит в руке последнюю кость предплюсны.

– Все готовы?

– Давай, – говорит Тэйлон.

Брэм помещает кость в последнее из углублений, и вдруг стена начинает раздвигаться. Нас обдает холодом, и меня затапливает облегчение. У нас получилось. Мы нашли выход.

Но, когда я поднимаю глаза, у меня обрывается сердце. Дверь ведет не наружу.

Она ведет в другую комнату.

Глава семнадцатая

От ледяного холода мне становится тяжело дышать.

Комната, открывшаяся нашим глаза, – это полная противоположность той, в которой мы стоим. Освещена она не тускло, а ярко. В ней стоит холод, а не жара. Она огромна, а не тесна. Я не решаюсь переступить ее порог. Джейси отталкивает меня и буквально влетает в новую комнату, шумно втягивая в себя воздух.

И начинает дрожать.

– Мне это не нравится, – говорит Тесса.

Брэм сжимает зубы.

– Мне тоже.

Раздается оглушительный лязг, и стены начинают сдвигаться. У нас нет выбора – мы должны перейти во вторую комнату, иначе мы окажемся заперты в первой.

Мы лихорадочно собираем наши вещи. Я хватаю свой плащ и плащ Джейси и поспешно переступаю порог.

– Все прошли? – спрашиваю я.

Никлас протискивается последним, и проход в стене с грохотом закрывается.

– Да, – задыхаясь, отзывается он. – Я здесь.

Я бросаю Джейси ее плащ и закутываюсь в свой. Мои зубы уже стучат от холода. Потолок здесь очень высок, и, благодаря свету, льющемуся из каких-то крошечных невидимых отверстий, создается впечатление, будто мы стоим на солнце в студеный безоблачный день. Из чего здесь сделаны стены, непонятно, поскольку они покрыты толстой коркой льда.

Мы делаем еще несколько шагов и видим длинный деревянный стол, на котором лежит горсть костей и стоят ступка с пестиком и сосуды, полные жидкостей разных цветов.

И здесь же положены шесть рогов для питья.

Я вожу пальцем по одному из рогов, чувствуя тревожное стеснение в груди. Эти ингредиенты совершенно не похожи на те, из которых Джейси готовила сыворотку правды. Чего же именно от нас ожидают? Что мы должны будем выпить?

Возможно, остальные думают сейчас об этом же, потому что все они начинают говорить одновременно – и их вопросы адресованы Джейси: «Что это? Какого рода зелье можно приготовить с помощью этих костей? Будет ли нам больно?»

– Перестаньте! – Джейси всплескивает руками. – Я не знаю. Дайте мне подумать.

Она разглядывает жидкости, плотно сжав губы. Затем качает головой:

– Я никогда не видела такого сочетания ингредиентов. И я ума не приложу, для чего оно может быть нужно.

У Тэйлона округляются глаза:

– Не можем же мы просто взять и выпить какое-то непонятное зелье. Что, если испытание состоит именно в этом? Что, если его цель – выяснить, так ли мы глупы, чтобы самим выпить яд?

– Если бы эти вещи были не нужны, их бы тут не было, – говорит Джейси. – Во всяком случае, так кажется мне.

– Может быть, с зельем надо подождать и сначала осмотреть остальную часть этой комнаты, – предлагает Брэм. – Есть шанс, что там есть какой-то намек на то, что именно Джейси должна будет изготовить.

Это хорошая мысль, и мы быстро расходимся и внимательно осматриваем все уголки. Но ничего не находим. Комната залита ярким белым светом и совершенно пуста, если не считать стола. Я чувствую покалывание в кончиках пальцев. У Брэма посинели губы. Мы не можем долго оставаться в такой стуже, иначе мы замерзнем до смерти.

– Думаю, у нас нет выбора, – говорю я. – Мы не сможем двигаться вперед, пока не выпьем это зелье.

Тесса дергает себя за кудри и накручивает на палец прядь волос.

– Вероятно, ты права, но мне это не нравится.

Джейси размельчает кости и прибавляет к порошку ингредиенты, один за другим. Сначала получается что-то вроде пасты, затем по мере того, как Джейси работает, паста превращается в жидкость. Наконец, закончив, Джейси наполняет рога.

– Возможно, это согревающее питье, – говорит она, протягивая их нам один за другим.

Ее предположение придает мне храбрости, и я выпиваю напиток. Я готова почти на все, лишь бы согреться. Зелье имеет более приятный вкус, чем я ожидала. Я жду, но не чувствую никаких перемен. Мне все так же холодно, я все так же мерзну.

– Что это? – вопрошает Тэйлон, и в его тоне слышится гадливость. Я смотрю туда, куда смотрит он, и резко втягиваю в себя воздух. В дальней стене разверзлась зияющая дыра, похожая на громадную разинутую пасть. С верха этой полости свисают кости, другие кости торчат внизу.

– Мы что, должны… – Тесса показывает на дыру и замолкает, словно не может заставить себя закончить фразу.

– …войти туда? – подхватывает Тэйлон. – Думаю, да.

Брэм трет лицо.

– Я пойду первым. – И, не дожидаясь ответа, направляется вперед. Но, едва он приближается к дыре, как перед ним вспыхивает стена огня. Он испуганно вскрикивает и отскакивает назад.

И тут я слышу крики о помощи, такие тихие, еле различимые, что я бы сочла это плодом моего воображения, если бы не видела на лицах остальных такого же ужаса, как тот, который испытываю я сама.

– Там кто-то есть, – говорит Брэм. – Мы должны им помочь. – Но он не сдвигается с места. Его лицо напряжено. И тут меня осеняет. В огне погибли родители Брэма. Это самый худший его кошмар.

– Пусть первым пойдет кто-то другой, – предлагаю я и, взяв Брэма за руку, осторожно поворачиваю его так, чтобы он не смотрел на огонь.

Крики становятся еще более отчаянными.

Тэйлон бежит вперед и бросается в пламя. Но едва он соприкасается с огнем, как тот превращается в воду, она обрушивается на голову Тэйлона, охватывает его всего. Его глаза выпучиваются, и вместо того, чтобы выплыть на поверхность, он беспорядочно машет руками, его лицо искажено паникой.

Брэм бросается к нему и тянет его за руку. Но Тэйлон так неистово корчится и бьется, что Брэм не может его ухватить. Они борются друг с другом, пока Брэм наконец одной рукой не обвивает шею Тэйлона и не вытаскивает его из воды.

Едва Тэйлон оказывается в безопасности, вода превращается обратно в огонь, и Брэм отшатывается назад.

Тэйлон валится на пол и плачет. Судорожные рыдания делают его скорее маленьким мальчиком, а вовсе не семнадцатилетним юношей. Тесса опускается на корточки рядом с ним, берет его за руку. Она не произносит ни слова и просто сидит с ним, пока он не успокаивается.

Крики, доносящиеся из огня, переходят в вой, и у меня сжимается сердце. Как нам помочь тому, кого мы не можем найти? Мне так холодно, что я не могу мыслить ясно. Ход моих рассуждений замедляется, и я ухватываюсь за одно из них.

– Это пламя не горячо, – говорю я.

Остальные непонимающе уставляются на меня.

– Нам не становится теплее, несмотря на этот огонь. И поглядите – Тэйлон не промок. Все это иллюзии.

По лицу Брэма разливается понимание:

– Основанные на наших страхах.

Мое горло словно сжимает обруч. Я вспоминаю слова Эвелины о той темной магии, которой занимался Лэтам. О магических зельях, вызывающих панику, если их проглотить.

Тесса сжимает руку Тэйлона:

– Это и есть твой страх? Ты боишься воды?

– В детстве я едва не утонул, – отвечает он, глядя на меня затравленными глазами.

– Простите, – чуть слышно говорит Джейси. – Если бы я представляла себе, как работает это зелье, я бы ни за что…

– Прекрати, – перебиваю ее я. – Это не твоя вина. У нас не было другого выхода.

Никлас тяжело вздыхает:

– Так что же нам делать? Как мы сможем пройти через этот туннель, если мы не способны даже попасть в него?

– Полагаю, что это испытание похоже на другие, и нам нужно опять работать вместе, – говорю я, вглядываясь в пламя.

– Но как? – спрашивает она.

– Единственный путь – это пройти сквозь этот огонь, – отвечает Тесса, хотя голос ее звучит неуверенно.

– Тогда пойдем сквозь него, – говорю я.

Мы беремся за руки и идем к стене огня. Внезапно меня охватывает тревога – а что, если я ошиблась, и огонь – не иллюзия? Что, если он нас обожжет? Надеюсь, я не веду моих друзей по команде на смерть. Но когда мы приближаемся к пламени, нам не становится теплее. Рука Брэма дрожит в моей руке.

Мы проходим сквозь пламя, и тут обрушивается кошмар. Меня окружает стена дыма, такого густого, что я едва могу дышать. Паника проникает в тело и начинает раздирать все изнутри. Мои родители где-то рядом. Я чувствую их. Пытаюсь позвать, но мои легкие наполняет дым, и я захожусь в кашле. Он щиплет мои глаза. И тут меня обхватывают чьи-то сильные руки и тянут туда, где безопасно. Свежий воздух приносит мне облегчение и вместе с тем вызывает стыд. Наш домик горит. Я оставила их там. В моей голове барабанным боем звучат три слова. «Это моя вина. Это моя вина. Это моя вина».

Кто-то сжимает мою руку, но, когда я смотрю в ту сторону, там никого нет. И тут я вспоминаю. Брэм. Это его кошмар, и ему нужна моя помощь, чтобы пережить это. Я пытаюсь открыть рот, но иллюзия слишком сильна. Слишком реальна. Я заставляю себя попытаться еще раз – ему нужна моя помощь.

Я сжимаю его руку:

– Ты в безопасности. Это не по-настоящему, Брэм. Ты в безопасности.

Внезапно видение исчезает. Мы стоим, держась за руки, у края дыры в стене. Несмотря на царящую здесь стужу, лицо Брэма покрыто потом. Он дрожит. И все остальные тоже.

– Что это было? – спрашивает Тэйлон.

– Родители Брэма погибли при пожаре, – тихо объясняю я. – Он тогда был очень мал.

Глаза Брэма проясняются, по нему видно, что он что-то понял. Его пальцы стискивают мою руку прежде, чем отпустить ее.

– Ничего себе, – говорит Тэйлон. – Должно быть, это было… – Он переминается с ноги на ногу, с взволнованным лицом. Очевидно, что он был так же погружен в воспоминания Брэма, как и я сама, и сейчас у него потрясенный вид. Тэйлон хлопает Брэма по плечу. – Мне так жаль.

Брэм кивает.

Никлас прочищает горло:

– Может, пойдем? Если мы будем ждать, я потеряю присутствие духа.

Мы входим в дыру в стене. Кости свисают сверху, словно сосульки, и торчат снизу, словно шипы. Тут слишком тесно, чтобы можно было держаться за руки, и мы идем гуськом, держась как можно ближе друг к другу.

Первой, аккуратно ступая, идет Джейси. Похоже, нам всем чутье велит не касаться костей. Я стараюсь ставить ноги туда же, куда и она, двигаясь максимально осторожно. И у нас получается хорошо.

И тут Джейси спотыкается.

Я тянусь, чтобы не дать ей упасть, но делаю это недостаточно быстро. Джейси хватается за одну из костей, торчащих снизу и доходящих до ее колен. Она взвизгивает, когда кость вонзается в ее ладонь.

Мы все застываем. Джейси зажимает рану другой рукой. На пол падает большая капля крови.

И мир погружается во тьму.

Какая-то сила сбивает меня с ног, и я оказываюсь в тесном пространстве с коленями, прижатыми к подбородку, причем спина моя болит, как будто я нахожусь в этом положении уже несколько часов. Мое лицо покрывает какая-то грубая ткань, она царапает мои щеки, при каждом вдохе лезет в рот. Мое тело покачивается, как будто – меня пронизывает холодный ужас – как будто я засунута в мешок, висящий на дереве. Я пытаюсь выбраться наружу, вытянуть ноги, поднять руки над головой, но здесь слишком тесно, и я добиваюсь только одного – мешок начинает качаться сильнее.

Мой нос полон запаха разложения и смерти.

К моему горлу подступает тошнота. Как я сюда попала? Мои мысли несутся вскачь, и в них царит туман.

В замкнутых пространствах мне всегда бывает нехорошо.

Джейси. Едва в моем сознании всплывает ее лицо, где-то рядом со мной слышится душераздирающий крик.

«Это не реально, – уверяю себя я. – Мои ноги стоят на полу. Мои нос и рот ничего не закрывает. Это не реально».

Единственная разумная стратегия заключается в том, чтобы не касаться костей, но добиться этого почти невозможно. Никлас задевает конец одной кости, стараясь уклониться от соприкосновения с другой, и из пола вдруг вылезают полчища огромных пауков и начинают бегать по нашим ступням. Тесса вопит и пытается их стряхнуть. Но ее нога задевает еще одну кость, перед нами встает образ ее отца – пьяного и впавшего в буйство, – и все мы чувствуем себя так, будто нам по пять лет, и мы напуганы и беззащитны.

– Я не могу это сделать, – говорит Тесса, когда нам наконец удается вырваться из плена этой иллюзии.

– Можешь, – возражаю я.

Но я тоже не уверена, что смогу это сделать. Мои нервы так напряжены, так натянуты, словно они вот-вот разорвутся.

Все эти галлюцинации были ужасны, но пока что ни одна из них не принадлежала мне самой, и ожидание – тревога по поводу воплощения моих собственных страхов – мучает меня уже и само по себе. Может быть, я увижу ту плавучую тюрьму? Гибель моей матушки? Гибель бабули?

Возможно, если я буду осторожна, меня не засосет в иллюзию.

Ужас, который может охватить меня, плох и сам по себе, но еще больше меня страшит то, что мои товарищи по команде смогут заглянуть в темные уголки моего сознания. Что они подумают обо мне, если узнают, что я пользуюсь магией, что не была со мной сопряжена? Если им станет известно, насколько часто я представляю себе, как заставлю Лэтама страдать?

Я продвигаюсь медленно, прижав руки к бокам и держа ухо востро. Задевая кости, мы погружаемся в менее страшные иллюзии – вот над нами насмехаются другие ученики, называя нас трусами и хохоча над нашими неудачами. Вот перед нами исчезает пол и разверзается пропасть. Вот нам объявляют, что мы провалили испытание, и мы отправляемся домой, не доучившись и так и не получив наши плащи.

Наконец мы делаем еще один поворот, и впереди показывается выход. В моем сердце вспыхивает искра надежды, и я ускоряю шаг, продолжая ступать все так же осторожно.

– Саския! – Брэм хватает меня за руку. – Береги голову.

Но уже слишком поздно. Острая как бритва кость разрывает кожу на моей голове, я вскрикиваю от боли и прижимаю к ране руку. Смотрю на свою ладонь и вижу, что она вся в крови. Нет.

Если у меня получится добраться до выхода…

Я пускаюсь бежать, не обращая внимания на остальные кости, не сводя глаз со светлого пятна впереди.

И тут в пещеру входит Лэтам. Его руки небрежно засунуты в карманы плаща, и он глядит на меня с улыбкой, одновременно и беззаботной, и зловещей.

– Привет, Саския, – роняет он. – Куда это ты?

Мои мышцы деревенеют.

– Ты не настоящий, – говорю я. – Ты всего лишь плод моего воображения.

Он смеется – и это искренний смех, как будто я и вправду рассмешила его.

– Да ну? А я и не знал. В таком случае у тебя завидное воображение.

У меня мороз пробегает по спине.

– Тебя здесь нет.

– Да неужели? Конечно, я здесь. – Он делает шаг ко мне. Он не настоящий. Не настоящий. Но как я ни убеждаю себя в этом, иллюзия не исчезает. Он делает еще один шаг, и я отшатываюсь и наталкиваюсь на Брэма, который ободряюще кладет руку мне на плечо:

– Не слушай его. Тебе ничего не грозит.

«Подожди», – говорю я себе. Раз я вспомнила, что Брэм сейчас здесь, этого достаточно, чтобы вырваться из кошмара и вернуться в реальность. Ведь со всеми предыдущими страхами все было именно так.

Мой пульс словно обезумел. Значит ли это, что происходящее – это не иллюзия? Значит ли это, что Лэтам и в самом деле тут?

– Убирайся, – говорю я. – Мои друзья не дадут меня убить. Не здесь. Не сейчас.

– О, я не согласен – по-моему, сейчас для этого идеальное время. Последние несколько часов ты была охвачена ужасом. – Он переводит взгляд на Брэма. – И ты еще никогда не была настолько влюблена. Если я убью тебя сейчас, твои кости будут обладать особенно выраженной магической силой.

Он делает еще шаг, и из моего горла вырывается крик. Рука Брэма стискивает мое плечо:

– Саския, взгляни на меня. Он ничего не может тебе сделать.

Я начинаю поворачиваться к Брэму, и тут Лэтам вынимает нож. Точно таким же ножом он заколол мою мать. Я слышу оглушительный рев. Лэтам подбрасывает нож и ловко ловит его рукоять. И подбрасывает опять.

– Как ты хочешь это сделать, дорогуша? – спрашивает он. – У тебя есть какие-нибудь идеи?

У меня пересыхает во рту:

– Как я хочу сделать что?

Он закатывает глаза, как будто, задав столь глупый вопрос, я истощила его терпение:

– Как ты хочешь умереть? Я мог бы одного за другим убить твоих друзей у тебя на глазах. Или сначала убить тебя, чтобы они испытали ужас, наблюдая за тем, как ты будешь медленно умирать. Интересно, что для тебя было бы хуже?

– Брэм, – тихо говорю я, – бери остальных и беги.

Я слышу какое-то движение за спиной, но не могу заставить себя отвести взгляд от Лэтама, который подошел уже так близко, что почти может коснуться меня. Надеюсь, они послушали меня. Надеюсь, сейчас они стараются убежать как можно дальше.

Лэтам делает еще один шаг и поднимает мой подбородок острием своего ножа.

– Я слыхал, что ты побывала у Эвелины. Неплохая мысль, но в итоге это ничего тебе не даст. Тебе не убежать, Саския. И не спрятаться так хорошо, чтобы я не смог тебя отыскать.

Он прижимает клинок к моему горлу, я чувствую, как по моей коже струится кровь, и глаза мои наполняются слезами. Мне так хотелось вернуть кости матушки и бабули. Остановить Лэтама. Заставить его заплатить за все, что он совершил.

Но у меня ничего не вышло.

Это становится моей последней мыслью перед тем, как нож Лэтама вонзается в мое горло и мир погружается во тьму.

Глава восемнадцатая

– Саския, ты слышишь меня?

Этот голос доносится издалека. Мой разум работает так медленно, так тяжело.

На моей щеке лежит теплая ладонь. Я поворачиваю голову и прижимаюсь к этой ладони.

– Саския?

Я разлепляю глаза. И вижу над собой лицо Брэма, его сдвинутые брови.

– Я не умерла, – говорю я.

Он натянуто смеется:

– Нет, не умерла.

– Но Лэтам… он был здесь. Он собирался убить меня.

Брэм качает головой:

– Это была всего лишь иллюзия.

Я с трудом сажусь.

– Нет, на сей раз все было не так. Меня не затянуло в видение. Я знала, где нахожусь. Лэтам был здесь, это точно. – Мой голос дрожит.

– Это только казалось тебе реальным, – возражает Брэм. – Подумай сама – если он был здесь, то куда же он подевался? Не мог же он просто взять и исчезнуть.

– Но он знал. – Я перехожу на шепот: – Знал, что мы побывали у Эвелины.

– Нет, это ты знала, что мы встречались с Эвелиной, и твой разум использовал это знание, чтобы вызвать в воображении твой самый худший страх. Ты в безопасности, Саския. Честное слово.

Но его слова не убеждают меня. Я прижимаю пальцы к горлу и вижу на них чуть заметное кровавое пятно.

Меня пробирает дрожь.

– Это просто царапина от одной из костей, – говорит Брэм.

Я все еще чувствую, как нож Лэтама рассекает мою кожу. Каковы шансы того, что кость оцарапала меня именно здесь? В моем сознании звучат слова Наставницы Киры. «Тот, кто разрабатывал это испытание, определенно не собирался миндальничать, а хотел ударить наотмашь». Что, если испытания для наших костяных игр разрабатывает Лэтам? Нет, не может быть… разве что кто-то в Замке Слоновой Кости предоставил ему доступ ко мне. У меня в горле образуется ком. Как же неприятно, когда не знаешь, кому можно доверять.

Брэм вглядывается в мое лицо, и его взгляд теплеет:

– Ты в безопасности, честное слово.

Он ошибается, но спорить бессмысленно, а потому я подавляю тревогу и оглядываюсь по сторонам. Мы находимся в другой комнате, и здесь теплее. Я снова могу ощущать свои пальцы. Я вытягиваю их, затем сжимаю руки в кулаки.

– Как я попала сюда?

– Мы никак не могли вырвать тебя из плена видения, и я вынес тебя оттуда. Мне казалось, что будет лучше убраться подальше от тех костей.

Я чувствую, как мои щеки заливает жаркий румянец, и опускаю глаза.

– Значит, испытание закончилось?

Брэм трет затылок:

– Боюсь, что нет. Но мы надеемся, что это последний его этап. – Он показывает на окно, расположенное высоко над нашими головами, и на пятно солнечного света на полу. Должно быть, выход уже близко. Брэм протягивает мне руку и помогает встать.

Эта комната имеет форму пятиугольника, и стены здесь сложены из камня. В центре комнаты стоит стол, вокруг которого сгрудились все остальные, разглядывая лежащее на нем. Когда мы с Брэмом подходим к ним, Тесса берет меня за руку и переплетает свои пальцы с моими.

– Это было нелегко, – говорит она. – Как ты?

– Бывало и получше. – Я окидываю взглядом стол. – Но, наверное, так можно сказать о нас всех.

– Тот человек в твоей галлюцинации был одним из Наставников в Замке Слоновой Кости? – спрашивает Тэйлон.

Я сглатываю:

– Да, был. Но теперь он уже не Наставник.

– А он и правда хочет тебя убить?

Я где-то слышала, что, если произнести те или иные слова вслух, они обретают еще большую силу.

– Да. – Я обхватываю себя руками, словно это может меня защитить.

– Почему? – спрашивает Джейси.

– Это неважно. Давайте просто сообразим, как нам выбраться отсюда.

Лицо Джейси напрягается:

– Саския…

– Пожалуйста, не надо, – сдавленно говорю я. – Давайте просто закончим это дело.

Мои товарищи по команде молча смотрят на меня. На миг нападает страх – а вдруг они заставят меня сказать больше, чем я хочу? Если они начнут давить, я могу сломаться. Моя душа сейчас так же чувствительна, как свежий ожог.

Наконец Брэм трет глаза основаниями ладоней и прерывает молчание:

– Я согласен с Саскией. Давайте завершим все это и вернемся домой.

Его слова резанули меня. Домой. Он, конечно же, говорил о Замке Слоновой Кости, но меня пронзает тоска по Мидвуду. Я хочу домой. Хочу снова увидеть матушку, хочу до боли.

Но мне нужно сосредоточиться.

Мы смотрим на предметы, разложенные на столе.

Ничего необычного – бедренная кость ворона, инструменты Костореза, горсть более мелких костей. И здесь не жарко и не холодно, что уже хорошо.

Никлас берет бедренную кость.

– Она определенно была обработана именно для меня. – Он кивком показывает на Тэйлона. – Думаю, я должен изготовить флейту для тебя.

– Стало быть, там, за окном, есть ворон, и я должен заставить его что-то сделать для нас, – говорит Тэйлон.

– Как ты думаешь, этот ворон ранен? – спрашивает Тесса.

– Почему он должен быть ранен?

Тесса сгребает мелкие косточки в ладонь.

– Эти кости обработаны для использования в целях врачевания. Я пытаюсь понять, для чего они будут нужны.

– Думаю, это возможно, – говорит Тэйлон.

– Нам нужно начать с того, что мы знаем наверняка, – советует Брэм. – Никлас, сколько времени тебе понадобится, чтобы вырезать костяную флейту?

– Она будет невелика, так что я, вероятно, управлюсь за несколько часов.

Джейси тяжело вздыхает:

– Часов? Я надеялась, что ты справишься быстрее.

Я прикусываю губу, ходя взад и вперед.

– Тебе нет нужды изготавливать что-то изысканное. Будет достаточно, чтобы на твоей флейте можно было играть.

– Ты когда-нибудь имела дело с Косторезом? Флейту не сделаешь простым щелчком пальцев. На это нужно время.

Никлас садится за стол и начинает работать, ловко орудуя резцом и штихелями. А мы, остальные, исследуем комнату, надеясь обнаружить еще какую-то подсказку, которая помогла бы нам сообразить, как выбраться наружу. Но, судя по всему, нам не остается ничего иного, как ждать, когда будет готова флейта.

В конце концов Джейси сворачивается клубком в углу и засыпает. Мне бы хотелось последовать ее примеру, но вряд ли я смогла бы сейчас уснуть, даже если бы от этого зависела моя жизнь. У меня все еще голова идет кругом, и душу грызет страх. Лэтам казался мне таким реальным – куда более реальным, чем все остальные иллюзии. Возможно, с моими товарищами по команде все было так же – их собственные страхи казались им более похожими на явь, чем страхи других. Но мне все равно не по себе.

Наконец Никлас поднимает свое творение и сдувает с него костяную пыль.

– Готово.

У него получилась очень красивая флейта. Я впечатлена, что он сумел создать такую прекрасную вещицу, и нисколько не досадую из-за того, что он не смог изготовить ее быстрее. Никлас отдает инструмент Тэйлону.

– Момент истины, – говорит тот. И, приложив флейту к губам, начинает играть грустную мелодию. Несколько мгновений – и за окном мелькает что-то темное. Хлопают черные крылья. В стекло стучит клюв.

Джейси складывает ладони.

– Хвала костям, эта штука работает.

– Что ты видишь? – спрашивает Тесса.

Но Тэйлон не обращает на нее внимания и продолжает играть. Птица улетает, но мелодия не умолкает. Она созвучна поверьям о воронах: в ней звучат печаль, страх перед дурными предзнаменованиями – и в то же время она полна красоты.

Мелодия затихает, и Тэйлон опускает флейту.

– Снаружи есть рычаг, открывающий проход, – объясняет он. – Но ворон оказался недостаточно силен, чтобы опустить его.

– Тогда как же нам выбраться отсюда? – вопрошает Джейси.

Тэйлон водит ладонями по стене.

– Наверняка есть способ опустить рычаг, не выходя из комнаты. Если мне удастся найти некрепко держащийся камень… – Один из камней шатается, и у Тэйлона загораются глаза. Он дергает, и камень остается в его руке.

– Дело сделано. – Он прикладывает руку к животу и отвешивает низкий поклон, будто стоя на сцене.

Мы аплодируем, и его лицо расплывается в широкой улыбке.

Тесса заглядывает в отверстие.

– Ну и где же твой рычаг?

– Он должен быть внизу, – отвечает Тэйлон.

Тесса просовывает в отверстие руку.

– Я ничего не нахожу.

У меня падает настроение. Мне следовало знать, что это не будет просто.

– Всякий раз, когда нам кажется, что мы нашли решение, мы обнаруживаем, что это не так. – Тэйлон опять подносит флейту к губам. – Я посмотрю, что можно сделать. – Наиграв коротенький мотивчик, он опускает инструмент. – По-моему, у тебя недостаточно длинная рука. Рычаг находится прямо под ней, но думаю, тебе его не достать.

– У кого из нас самые длинные руки? – спрашивает Тесса.

– У Брэма, – хором отвечаем мы с Джейси.

Но когда Брэм пытается дотянуться до рычага, его тоже постигает неудача.

– Должно быть, дело не в длине, – предполагает Никлас. – Может, нужна не самая длинная рука, а самая гибкая?

– Давайте попробую я, – говорю я и просовываю руку наружу, ощупывая холодные камни, тянусь как можно дальше, чувствуя боль в плече. И мои пальцы касаются металла.

– Да, Саския, ты почти дотянулась, – сообщает Тэйлон, отняв флейту от губ.

Но как я ни тянусь, мне не удается высунуть руку настолько далеко, чтобы толкнуть рычаг вниз.

– Еще немного – и я бы дотянулась, – говорю я. – Будь моя рука немного более пластичной… – И тут я понимаю, что надо делать. И втягиваю руку обратно. – Брэм, думаю, ты должен сломать мою плечевую кость.

Он отшатывается.

– Что? Ни за что. Я бы никогда…

– У нас нет выбора. Я почти достаю до рычага. Если ты сломаешь мне кость, когда моя рука будет высунута, моя кисть упадет на рычаг и сдвинет его вниз.

На его лице написан ужас:

– У нас есть выбор. Я не стану использовать магию костей, чтобы калечить тебя.

Я дотрагиваюсь до его локтя:

– Выслушай меня. Я использовала свой магический дар для гадания на костях. Джейси использовала свой дважды, чтобы приготовить зелья. Никлас изготовил флейту. Тэйлон управлял вороном. Но ты еще не применял свои навыки и свой дар.

Он отдергивает руку.

– Это нелепо. Тесса тоже не применяла свой.

Я перевожу взгляд на мелкие косточки, лежащие на столе. Те, которые, по словам Тессы, используются для врачевания.

По лицу Тессы я вижу, что она поняла:

– Саския, нет. Я могу срастить сломанную кость, но ничего не могу поделать с болью, которую вызывает перелом. Она была бы невыносимой.

– Я знаю. Я могу ее выдержать.

– Пожалуйста, не проси меня это сделать, – говорит Брэм.

Я смотрю на него с невеселой улыбкой:

– Я тебя уже попросила.

Он ерошит руками свои волосы, ходя взад и вперед.

– Не могут же они хотеть, чтобы мы пошли на такое.

Я горько смеюсь:

– После того что нам пришлось пережить в предыдущей комнате, меня удивляет, если ты говоришь это всерьез.

Он останавливается. Его губы приоткрываются, но он молчит.

– Это жестокое испытание, – говорю я. – Думаю, в их намерения входило именно это. Они хотели добиться, чтобы мы выбрались отсюда именно так.

Никлас вздыхает и опускается на стул.

– Мне тошно это говорить, но думаю, она права.

– Тесса? – Брэм произносит ее имя сдавленно, так что оно звучит скорее не как вопрос, а как мольба.

Тесса закрывает глаза и трет лоб:

– Мне бы хотелось придумать другой выход, но я не могу.

Брэм резко поворачивается ко мне. В его глазах пылает гнев:

– Это варварство.

– Согласна. Но ты сам сказал, что в этом месте солдат учат выдерживать пытки. Так давайте выдержим. – Я просовываю руку в отверстие, и мои пальцы касаются верхнего конца рычага.

Брэм подходит ко мне.

– Я не хочу это делать, – шепчет он.

– Я знаю. Я тоже.

– Саския…

– Давай. Сейчас.

Я слышу тошнотворный хруст, и мою руку пронзает адская боль. Я истошно кричу, и моя кисть падает на рычаг.

И ничего не происходит.

У меня вырывается сдавленный всхлип. Такие мучения, и все зря. Но тут раздается оглушительный металлический скрежет, и стена начинает расходиться, точно разрываемая банановая кожура. Я быстро иду вслед за ней, чтобы она не потащила меня за собой. От этого движения боль становится еще более нестерпимой. Она куда сильнее, чем я ожидала. Мне нужно высвободить руку из отверстия, но я не могу ею шевелить. Я пытаюсь сдержать стон, но у меня ничего не выходит.

Брэм упирается рукой мне в поясницу.

– Я держу тебя, – говорит он и осторожно извлекает мою руку из дыры в стене. Я смотрю ему в глаза. – Прости, – шепчет он. У него такой вид, будто ему вот-вот станет дурно.

– Не извиняйся. Ведь это сработало.

К нам подходит Тесса.

– Мне нужна твоя кровь, чтобы срастить кость. – Тон у нее деловитый, но лицо заплакано. Она берет мою здоровую руку, колет подушечку пальца швейной иглой и выжимает кровь на кости. – Почти готово.

Несколько мгновений спустя меня накрывает волна такого несказанного облегчения, какого я, наверное, не испытывала еще никогда.

– Лучше? – спрашивает Тесса.

– Да, – натянуто улыбнувшись, отвечаю я. – Намного лучше.

– Несколько дней твоя рука будет болеть, – говорит она. – Ты не должна шевелить ею, если это будет возможно.

Брэм снимает рубашку и делает из нее что-то вроде поддерживающей повязки, завязав ее концы на моем затылке. Дышит он при этом прерывисто, тяжело. Он сейчас так близко, что я ощущаю жар, исходящий от его обнаженной груди, и сама начинаю дышать неровно.

– Так тебе удобно?

Я боюсь, что мой голос выдаст меня, и потому просто киваю. На секунду наши взгляды встречаются, затем Брэм отводит глаза и снова надевает свой плащ.

– Пойдем отсюда, – говорит Никлас.

Путь открыт, и свежий воздух, пусть и холодный, еще никогда не казался мне таким манящим.

* * *

После того как мы с Брэмом тайком сбежали, я решила, что уже получила представление о том, каким бывает гнев Расмуса, дойдя до максимального накала, но я ошибалась. Когда он видит, что моя рука подвешена на повязке, и узнает, что произошло, он так кричит на Хранительницу, которая заперла нас в Крепости, что я удивляюсь, как он не срывает голос.

– Как ты могла это допустить? – вопит он. – Они же не солдаты, они дети! – Он взмахивает кулаком. – То, что ты сделала, чудовищно, и клянусь, ты за это заплатишь.

Его ярость проливает бальзам на мою раненую душу, а слова звучат как колыбельная – хоть кто-то меня оберегает, хоть кто-то мною дорожит.

– Погляди на нее, – невозмутимо говорит Хранительница. – С ней все хорошо.

Лицо Расмуса становится ярко-красным.

– С ней все хорошо? С ней все хорошо? Ей же только что сломали руку.

Хранительница пожимает плечами:

– Ненадолго. Ей не нанесли непоправимого вреда.

Я вспоминаю, как Лэтам приближался ко мне, держа в руке нож. Как Джейси кричала, объятая паникой, пытаясь вырваться из темного чрева смертного джутового мешка. Как Брэм смотрел на огонь, пожирающий его родителей, будучи не в силах им помочь.

Понимает ли эта Хранительница, что она сейчас лжет?

То, что этого не видно, вовсе не означает, что нам не нанесли непоправимого вреда.

Глава девятнадцатая

Поднявшись на борт корабля, чтобы плыть обратно в Замок Слоновой Кости, я чувствую себя совсем не так, как во время плавания в Лейден. Я меньше тревожусь, но больше грущу. Прошло всего несколько дней с тех пор, как мы сходили на берег, но ощущение у меня такое, будто миновало несколько лет. Представления, которые мы имели друг о друге, когда отбывали из столицы, разбились вдребезги, и из осколков получилась более сложная и ломаная картина.

Но и более прекрасная.

Мы сидим на палубе, ежась под ледяным ветром.

– Ты когда-нибудь думаешь о том, что, возможно, она того не стоит? – вопрошает Никлас. – Я имею в виду магию костей.

Джейси плотнее запахивается в плащ.

– Я думаю об этом все время. И особенно в последние дни.

– Возможно, в этом и заключается цель костяных игр, – задумчиво говорит Тесса. – Выяснить, кто хочет заниматься магией костей, а кто нет.

– А ты сама хочешь? – спрашивает Тэйлон.

Тесса пожимает плечами:

– Не знаю.

Тэйлон показывает на пустое пространство между Брэмом и мной.

– А как насчет вас двоих?

То, как он задает этот вопрос – будто ожидая, что мы с Брэмом дадим один ответ на двоих, – напоминает мне, что мы так и не исправили сложившегося у остальных впечатления, будто мы составляем пару. Я жду, чтобы Брэм что-то сказал, но он молчит.

Я нахожу нитку, торчащую из подгиба рукава моего плаща, и туго накручиваю ее на палец.

– Думаю, мы оба пока не знаем, чего хотим.

Брэм поворачивает ко мне лицо, омытое светом заходящего солнца. Его глаза блестят:

– Разве?

Я всматриваюсь в него, ища на его лице ответ на этот вопрос, но, как и в Крепости, когда я находилась в плену иллюзий, я не могу сказать, что реально, а что нет.

Сердце Брэма – это ларец-головоломка, и я не знаю, как открыть его.

Джейси поворачивается ко мне, зажав волосы в кулаке, чтобы ветер не бросил их ей в лицо.

– А теперь ты нам скажешь?

Я вопросительно поднимаю брови. Неужели она говорит о Брэме и обо мне? Неужели мои чувства так легко прочесть?

– О чем ты?

– Почему Лэтам хочет убить тебя?

Что-то внутри меня сжимается. Я думаю, как доверяла людям, а они предавали меня. Как Деклан. Или сам Лэтам на другом моем пути. Но, обводя взглядом их лица, я вижу, что они так же уязвимы, как и я. Нам всем больно. В Крепости мы все пережили одно и то же – секрет каждого из нас был раскрыт. Если мне нельзя доверять им, то я не могу доверять никому.

И я делаю глубокий вдох и рассказываю им правду.

Мой рассказ подобен клубку пряжи, который упал на пол и разматывается все больше и больше. Некоторые вещи раскрывать легко, другие при рассказе запутываются. Под конец в моем голосе начинает звучать такой же надрыв, какой переживаю сейчас я сама.

Какое-то время мои товарищи по команде сидят молча, переваривая детали убийства моей матушки. И моей бабули.

– Это еще не все, – говорю я. – Я думаю, что именно Лэтам разрабатывает и наши испытания. – Это подозрение зародилось в моей душе после того, как я видела Лэтама в Крепости. И чем больше я об этом думала, тем больше уверялась, что так оно и есть. После первого испытания остальные команды возвращались в Замок Слоновой Кости, толкуя о лабиринтах и полосах препятствий, нашей же досталось задание, будто специально придуманное для того, чтобы я терзалась, представляя себе, как проведу остаток дней на Острове Клыков. А после того ужаса, который я пережила во время последнего испытания, я точно знаю – я права. Лэтам использует костяные игры, чтобы мучить меня, дабы перед смертью мои кости приобрели побольше магической силы.

– Но это же невозможно, – возражает Джейси. – Он не мог разрабатывать их, разве что…

– Разве что в Верховном Совете есть предатель, который отдал их разработку в его руки, – заканчиваю я вместо нее.

– Кто он?

– Этого я не знаю. Может, Заклинатель Костей? Во время суда он так внимательно за мной наблюдал. Как будто испытывал удовольствие оттого, что мне было не по себе. Но пока мы не узнаем наверняка, нам надо будет вести себя осторожно.

Тесса хмурит брови:

– Надо сказать Норе. Она поможет тебя защитить.

– Ни в коем случае. Она отчитывается перед Верховным Советом, и, если она нам не поверит, это может выйти нам боком.

– Она нам поверит, – гнет свое Тесса. – Она печется о твоей безопасности. Поэтому она и наняла Расмуса. Поэтому она и… – Она замолкает и начинает теребить прядь своих волос.

Я сажусь прямо.

– Ты пообещала Норе, что будешь шпионить за мной. – Едва эти слова слетают с моего языка, я понимаю – так оно и есть.

Руки Тессы опускаются, она поворачивается ко мне с удрученным выражением на лице.

– Нет, все было не так. Я согласилась заботиться о тебе, помогать тебе приспособиться. – Ее взгляд скользит в сторону. – И рассказывать Норе, как у тебя дела.

– Это и значит шпионить, просто для обозначения этого использованы красивые слова.

И тут я вспоминаю, что Брэм ждал меня в коридоре после моего первого учебного сеанса. Как Нора что-то шепнула ему на ухо перед тем, как он вступил в нашу команду. И все вдруг встает на свои места. Я поворачиваюсь к нему и вижу чувство вины, написанное у него на лице.

– И ты тоже? – Меня захлестывает разочарование.

– Нора старалась защитить тебя, – оправдывается он. – Как и мы все.

Я потрясенно смотрю на него и понимаю, что в голове его роятся вопросы. Но у меня нет ответов. После того как я сейчас столько всего выложила им, у меня такое чувство, будто меня ударили ногой в живот и из легких вылетел весь воздух.

Возможно, такова уж моя судьба – быть преданной всеми, кто мне дорог.

– Я была неправа, – тихо говорит Тесса. – Тогда я еще не знала тебя. А теперь знаю. И я больше ничего не скажу Норе, разве что ты сама мне разрешишь. Честное слово.

– Я тоже даю тебе слово, – обещает Брэм.

Я смотрю то на него, то на нее. Сердце мое будто налито свинцом. Но я знаю, каково это – иметь секреты. Ведь я тоже сказала им не все.

Тэйлон кладет ладонь на мою руку.

– Мы не позволим Лэтаму причинить тебе вред. – Он говорит это с таким жаром, что у меня сжимается горло от подступивших слез.

– Вряд ли вам под силу его остановить.

Никлас подается вперед, опираясь локтями о колени.

– Мы можем попытаться.

– Нас ведь шестеро против него одного, – добавляет Джейси.

Тесса обвивает рукой мою талию.

– Тебе не придется сражаться с ним в одиночку.

Я уже так долго чувствовала себя одинокой, что мне непривычно сознавать, что сейчас меня окружают люди, которым я небезразлична. Но это приятное чувство.

– Чем мы можем тебе помочь? – спрашивает Джейси.

Я вытираю глаза:

– Я еще не знаю.

Корабль делает плавный поворот. Джейси отпускает свои волосы, и ветер развевает их за ее спиной, точно знамя.

– Когда ты решишь, что именно тебе нужно, дай нам знать. Мы сделаем все, чтобы защитить тебя.

Я сжимаю кулон, который мне дала Эвелина.

– Я не знаю, что на это сказать.

Тесса толкает меня коленом:

– Просто скажи спасибо.

И я говорю.

Глава двадцатая

После того как мы пережили испытание Крепостью, возвращение к учебным сеансам кажется мне чем-то фальшивым. Как будто я только делаю вид, что практикуюсь в магии костей.

Наставница Кира прижимается к краю стола, глядя, как я высыпаю на кусок ткани птичьи кости: грудную, вороновидную, ребро – и устремляю на них изучающий взгляд.

На этой неделе я начала учиться гаданию с применением огня. Вернее, Наставница Кира думает, что я начала только сейчас.

Она уже дала мне несколько заданий – увидеть, кто сейчас войдет в нашу аудиторию, узнать, сколько учеников-Мешальщиков сейчас сидит в соседнем классе, какие кости сейчас используют Косторезы, находящиеся в классе напротив. И пока что я не допустила ни одной ошибки.

– У тебя замечательные успехи, Саския, – говорит Кира. – Совсем скоро на твоей руке должна появиться метка мастерства. Она еще не начала проступать?

Этот вопрос выбивает меня из равновесия и повергает в ступор. Сколько же времени остается до того момента, когда она наконец велит мне показать мою метку мастерства и обнаружит, что я нарушила закон? Сколько времени остается до того, как меня отправят на Остров Клыков?

А может, первым до меня доберется Лэтам. В любом случае меня ждет печальная участь.

Я сую руку в карман и нащупываю там листок бумаги, который мне дала Эвелина. Адрес магазина, единственная имеющаяся у меня зацепка, которая, быть может, наведет меня на след Лэтама. Я должна, должна его найти. Мне не будет покоя, пока один из нас не умрет.

Я поднимаю взгляд и вижу, что Наставница Кира все еще вопросительно смотрит на меня. Ожидая ответа на вопрос о моей метке мастерства.

– Нет, ее еще нет, – отвечаю я.

Она улыбается:

– Не беспокойся. Теперь она должна появиться со дня на день.

Мой взгляд скользит к окну и устремляется на быстрые воды Шарда. Я чувствую себя веткой, плывущей по течению, беспомощной игрушкой судьбы. Но, может быть, я не так уж бессильна. Мне надо взять дело в свои руки.

Пора стать не веткой, а рекой.

* * *

– Я собираюсь найти Лэтама, – объявляю я своей команде во время ужина.

Тэйлон замирает, не донеся до рта ломтик картошки.

– Что, прямо сейчас?

– Нет, утром. До следующего испытания есть несколько дней, так что сейчас самое время.

Тесса вытирает пальцы салфеткой.

– А какой у тебя план?

Я мнусь: а вдруг она донесет на меня Норе? Губы Тессы образуют тонкую линию, и она кладет салфетку рядом со своей тарелкой.

– Саския, я на твоей стороне. Я пообещала тебе, что больше ничего не стану скрывать, и сказала это всерьез.

Я верю ей, но мне тут же хочется утаить то, что я знаю, не открывать этого никому. Но я справляюсь с собой и отвечаю на ее вопрос:

– Я выйду из замка так рано, что все еще будут спать. Но насчет всего остального у меня нет четкого плана, и я вообще не уверена, что он нужен. Единственное, что у меня есть, это адрес одного магазина, находящегося в городе. Если я ничего там не найду, то упрусь в тупик.

– А что, если найдешь? – спрашивает Тесса. – После того видения, в котором был Лэтам… – По ее телу пробегает дрожь. – Саския, тебе нельзя идти туда одной.

Я чувствую, как сидящий рядом со мной Брэм напрягся.

– Я пойду с тобой.

– Да, – соглашается Тесса. – Я тоже.

– И я, – добавляет Никлас.

У меня спирает дыхание:

– Нет, я не могу подвергнуть вас опасности.

– Я не имею ничего против небольшой опасности, – говорит Тэйлон. – Это помогает мне чувствовать себя более крутым.

Джейси протыкает вилкой кусочек ростбифа.

– Из этого ничего не выйдет. На ночь двери запирают.

– Откуда ты знаешь? – спрашивает Тэйлон.

– Моего брата едва не исключили, когда он попытался выбраться за пределы замка несколько лет назад. Двери были заперты, и, когда он попробовал открыть одну из них, сработала бесшумная сигнализация.

У меня обрывается сердце.

– Ах, вот оно что. Ладно, думаю, в таком случае мне все-таки понадобится какой-то план.

– Но они не запирают окна верхнего этажа, – говорит Джейси. И, положив мясо в рот, жует.

Брэм бросает на нее раздраженный взгляд.

– Да, потому что тут нет таких глупцов, которые попытались бы вылезти из окна, расположенного так высоко над землей.

Джейси проглатывает свою еду и ухмыляется.

– Если иметь нужное снаряжение, это было бы не так уж глупо. – Она показывает вилкой на Никласа. – Расскажи им, над чем ты сейчас работаешь.

Никлас отбрасывает волосы, упавшие на его лоб.

– Над изготовлением магического альпинистского снаряжения. Для походов по горам.

– Или для того, чтобы лазать по стенам, – добавляет Джейси с торжествующим выражением на лице.

Тэйлон бледнеет, и его веснушки становятся еще заметнее, чем всегда.

– Говоря, что я не имею ничего против небольшой опасности, я имел в виду совсем небольшую. Двери нравятся мне куда больше высоких окон.

Я не обращаю внимания на Тэйлона и подаюсь к Никласу, сидящему напротив.

– Это возможно? Ты мог бы раздобыть для нас такое снаряжение?

Он неловко ерзает на стуле.

– Не знаю. Для этого мне пришлось бы тайно проникнуть в учебный кабинет и украсть его. Я мог бы навлечь на себя большие неприятности.

Мне достаточно смущения, которое я читаю сейчас на его лице – Никлас не из тех, кто станет говорить «нет» без веских причин. Но мне необходимо отыскать какую-то зацепку, которая наведет меня на след Лэтама, поможет выяснить, где он спрятал кости матушки и бабули. И необходимо заставить его страдать.

– Мы вернем снаряжение на место до того, как его хватятся, – говорю я.

– Я не уверен…

– Пожалуйста, Никлас. Это важно.

Над столом повисает тяжелое молчание. Никлас вертит и вертит серебряное кольцо на своем указательном пальце.

Наконец он поднимает глаза, но не встречается со мной взглядом:

– Я посмотрю, что тут можно сделать.

Когда Никлас выходит из-за стола, на меня накатывает гнетущее чувство. Я слишком много прошу. Но просить меньшего я не могу. Тесса закусывает губу.

– Мне это не нравится, – говорит она.

– Ты считаешь, что, пытаясь добраться до магазина Лэтама, я совершу ошибку?

– Нет, конечно, нет. – Тесса массирует свои виски. – Я просто не думала, что наш план окажется таким… сомнительным.

Я обнимаю ее за плечи:

– Ты же не обязана идти со мной туда. Я не обижусь, если ты не пойдешь.

– Разумеется, я пойду. Просто мне бы хотелось иметь вариант получше.

– Мне тоже.

И так оно и есть. У меня сейчас такое чувство, будто всю жизнь я только и делала, что желала иметь варианты получше.

* * *

Проходят три бесконечных дня прежде, чем Никласу удается заполучить в свои руки снаряжение для лазания по скалам. И все это время я сама не своя от нетерпения. Но наконец он приносит шесть комплектов зацепов, сделанных из костей черных медведей.

Мы собираемся в комнате, занимаемой Тессой и мной, и смотрим на окно. Горизонт едва различим в предрассветном небе. Мы решили улизнуть из замка до рассвета. Наставники особенно бдят по ночам, когда наиболее велика вероятность того, что строптивые ученики попытаются ускользнуть. Но вряд ли они ожидают, что кто-то сбежит из замка на рассвете. К тому же, если мы будем ходить по улицам в светлое время суток, это не вызовет особых подозрений, и совсем другое дело, если мы в наших ученических плащах станем рыскать в темноте. Если мы сумеем выбраться незаметно, это даст несколько часов, в течение которых нас не хватятся и не начнут искать.

Но сейчас я начинаю сомневаться в своем плане. Ведь до земли так далеко.

– Эти штуки называются зацепами, – говорит Никлас, раздавая их нам. – Надо, чтобы в любую минуту хотя бы один из них соприкасался со стеной. И не смотрите вниз.

– Ты уверен, что они нас удержат? – осведомляется Тэйлон и переминается с ноги на ногу. – Мне совсем не хочется умереть.

– Уверен, насколько это возможно, если учесть, что сам я их не проверял.

Тэйлон выпучивает глаза:

– Лучше бы ты просто сказал «да».

Никлас спускается первым, закрепив зацепы на наружной стене возле окна. Затем вылезает и начинает сходить вниз, двигая ими один за другим. И оказывается на земле куда быстрее, чем я ожидала при такой головокружительной высоте. После того как он спрыгивает на землю, он уже кажется таким маленьким, что я не могу различить кисть его руки, когда он машет мне, делая знак начать спуск.

У меня пересыхает во рту. Он спустился так быстро, что создается впечатление, будто это легко, но всякий раз, когда я смотрю в окно, я чувствую себя так, словно сейчас мне станет дурно. Но следующей должна спуститься именно я. Я не могу просить моих друзей подвергнуть себя опасности, если я не готова сделать это сама. Я закрываю глаза и делаю глубокий вдох. Затем, пытаясь повторять движения Никласа так точно, как только могу, прицепляю один из зацепов к стене, после чего осторожно вылезаю из окна.

Но я совершаю ошибку – гляжу вниз.

Земля внизу начинает бешено вращаться, и у меня перехватывает дыхание. Одна моя потная ладонь соскальзывает с зацепа, тот остается на стене в то время, как мое тело отрывается, и я повисаю на одной руке. Сейчас я упаду и разобьюсь. Все расплывается перед моими глазами, я зажмуриваю их и чувствую, как мое сердце неистово колотится в груди.

– Держись, – говорит Брэм. – У тебя все получится.

Я глотаю воздух, делая глубокий-глубокий вдох, и, напрягши все силы, тянусь вверх, к окну. Кончики моих пальцев касаются зацепа, оставшегося на стене, но я не могу достать его и схватить. Я пытаюсь опять. На этот раз мои пальцы смыкаются, обхватив зацеп, но тело мое с силой ударяется о стену. Это больно, но меня все равно переполняет невероятное облегчение. Я прижимаюсь к костяной стене и не шевелюсь. Потому что не смею. Что, если у меня опять соскользнет рука? Я недостаточно близко к окну, чтобы можно было залезть обратно в комнату, а до земли так далеко, что одно неверное движение – и мне конец. И я застываю.

– Саския, посмотри на меня. – Голос Брэма ласков, но властен. Я поднимаю глаза. – Теперь подвинь правую руку вниз. Совсем чуть-чуть.

Я прикусываю щеку и двигаю руку вниз, не отрывая глаз от его лица.

– Да, вот так. Теперь другую руку.

Вскоре я нащупываю ритм – одна рука, потом другая – и наконец мои ступни касаются земли. Я обессиленно опускаюсь на траву и подтягиваю колени к груди, дрожа всем телом и глядя, как спускаются остальные.

К тому времени, как земли достигают все, солнце уже взошло. Прежде чем тронуться в путь, Никлас собирает зацепы и укладывает их в свою суму. Я виновато ежусь – ему явно не по себе от того, что он был вынужден их украсть.

Я касаюсь его локтя:

– Спасибо тебе.

Он кивает:

– Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

Я достаю листок, который дала мне Эвелина, и протягиваю его Тэйлону. Хранители хорошо находят дорогу, это знают все. Этот навык необходим для того, чтобы управлять животными.

– Не мог бы ты пойти впереди?

Он берет листок:

– Само собой. Я готов сделать все, о чем бы ты меня ни попросила, при условии что мои ноги будут касаться земли.

Мы спускаемся по дорожке, идущей по склону, на который выходит задняя стена Замка Слоновой Кости, затем идем в сторону, противоположную порту, и все это время я не нахожу себе покоя из-за того, что наш план продуман не до конца. А что, если мы не сумеем отыскать этот магазин? Что, если я поставила под удар все будущее Никласа напрасно? Но тут дорога делает поворот, мы видим перед собой город, и моя нервозность проходит, а ее место занимает благоговейный трепет.

Я много раз видела Кастелия-Сити, когда гадала на костях, но никогда не ходила по нему. Мое знакомство со столицей ограничено портом и тем видом, который открывается из окон Замка Слоновой Кости.

Через Шард перекинут красивый, сложенный из камня арочный мост, вдоль реки по мощенным булыжником улицам ходят парочки, вода сверкает в солнечных лучах. Затем мы выходим на бульвар со множеством маленьких магазинов и толпами людей, несущих покупки. В моей голове вспыхивает воспоминание – теплая погода, деревья, одетые зеленой листвой, под каждым окном красуется ящик, полный ярких цветов. Я не могу сказать, что это – картины из моей альтернативной жизни или из каких-то других гаданий, но, как бы то ни было, Кастелия-Сити кажется мне одновременно местом и знакомым, и незнакомым. Одновременно и таким, каким я ожидала его увидеть, и совершенно иным.

Впереди нашей группы идет Тэйлон, и, когда он останавливается, чтобы еще раз взглянуть на листок, который ему дала я, мне приходится вернуться в реальность.

– Думаю, это вон там, недалеко, – бросает он через плечо.

– Полегче, – говорит Джейси, – не то ты, чего доброго, порвешь эту бумагу.

Я смотрю туда, куда смотрит она, и вздрагиваю, внезапно осознав, что мои пальцы сжимают висящий на моем горле костяной амулет. Я стиснула его безотчетно, непроизвольно, ведь мне было так необходимо знать, что Лэтам не может увидеть меня сейчас. Я опускаю руку.

Мы шагаем мимо магазинов с фасадами, выкрашенными в различные цвета – синий, светло-зеленый, коралловый, – мимо вывесок с золотыми буквами. Вот ларьки, продающие букеты цветов и свежие овощи. Вот магазины, полки которых полны костей, уже обработанных для использования в тех или иных областях магии костей.

Наконец Тэйлон останавливается перед невзрачным магазином с облупившейся белой краской на фасаде и темными окнами.

– Похоже, он заброшен, – замечает он.

– Полагаю, никто из вас не умеет вскрывать замки, да? – говорю я, пытаясь скрыть отчаяние.

Но Брэм уже склонился, возясь с замком. Я оглядываюсь по сторонам, опасаясь, что за нами кто-то наблюдает. Не можем же мы просто взять и проникнуть в магазин с помощью взлома. Что, если нас кто-то застукает? Что, если там, внутри, нас поджидает Лэтам?

Я беру Тессу и Джейси за руки, и мы заслоняем Брэма, чтобы прохожие не смогли разглядеть, чем он занят. Я пытаюсь придать себе безразличный вид, но не сомневаюсь, что мои усилия тщетны.

– Возможно, это была неудачная идея.

Тэйлон фыркает:

– Да уж.

– Готово, – говорит Брэм, распахивая дверь.

– Где ты этому научился? – любопытствую я.

Он пожимает плечами:

– У меня немало скрытых талантов.

– Кому-то из нас надо остаться снаружи и караулить, чтобы никто не сунул туда нос, – замечает Джейси. – Кто-нибудь хочет побыть тут со мной? – Это хорошая мысль, но, если Лэтам сейчас в магазине, нам это не поможет.

– Я останусь, – вызывается Никлас. И они вдвоем идут к каменной скамье на другой стороне улицы, откуда открывается хороший обзор. Зайдя в магазин, я обвожу его взглядом – пустые полки, пыльные витрины, паутина в углах. Судя по всему, здесь уже много лет ничего не продавали. Я провожу пальцем по деревянной перегородке, отделяющей покупателей от владельца магазина, и оставляю след в пыли. Но затем мое внимание привлекает пол.

– Наши ноги не оставляют следов, – замечаю я.

Тэйлон бросает на меня недоуменный взгляд:

– О чем ты?

– Здесь все покрыто пылью, – объясняю я. – Но почему ее нет на полу?

– Да, – соглашается Брэм. – Тут что-то не так. Кто-то замел свои следы. В прямом смысле слова.

У меня учащается пульс.

– Давайте разделимся и начнем искать.

– А что мы ищем? – осведомляется Тесса.

– Все, что покажется странным, – пазы в стенах, крышки люков под нашими ногами.

Мы начинаем осматривать все вокруг точно так же, как делали в Крепости, только на сей раз мы пытаемся попасть в комнату, а не выбраться из нее.

– Кажется, я что-то наше! – кричит Брэм. Я иду к нему в заднюю часть магазина, где у стены стоят книжные стеллажи. – Ты видишь тут что-нибудь необычное?

Я внимательно осматриваю стеллажи и замечаю, что, хотя большинство их доходят до пола, под одним видна узкая щель.

– Ты думаешь, это дверь?

– После того что нам рассказала Эвелина? Да, полагаю, это возможно.

Мы ощупываем стеллаж, но ничего не находим. Мы с Брэмом меняемся местами и начинаем еще медленнее водить пальцами по каждому квадратному дюйму деревянных поверхностей, ища скрытый механизм, который откроет дверь.

Но ничего нет. Быть может, потайная комната, о которой говорила Эвелина, давно прекратила свое существование. А к здешнему полу просто не пристает пыль.

Сзади к нам подходит Тесса и кладет руку мне на плечо.

– Мы ничего не нашли. А вы?

– Нет, – отвечаю я. – Нам надо идти. Скоро все в Замке Слоновой Кости проснутся, и кто-нибудь заметит, что нас нет.

Брэм вглядывается в мое лицо:

– Ты уверена?

– Я не знаю, что еще мы могли бы сделать.

Тэйлон прислоняется спиной к стеллажу и испускает тяжелый вздох.

– Саския, мне так жаль.

Я пожимаю плечами:

– У нас было мало шансов что-то найти. Так что не стоит удивляться.

Тэйлон ухмыляется:

– Может, на обратном пути купим сладостей? Ручаюсь, что, съев пирожное, ты приободришься.

– Да, ведь, поскольку моя смерть близка и неизбежна, мне, вероятно, следует пользоваться любой возможностью получить удовольствие от жизни.

– Дело говоришь. Пошли. – Тон Тэйлона полон мрачного сарказма. Он отталкивается от стеллажа.

И стеллаж следует за ним.

У меня захватывает дух. Это и вправду была дверь. Должно быть, мы с Брэмом нажимали на нее недостаточно сильно, чтобы привести в действие открывающий ее механизм.

Тэйлон поворачивается, и его глаза широко распахиваются, когда он видит перед собой проем в стене.

– Это сделал я?

– Да, – подтверждает Брэм. – Думаю, эта заслуга принадлежит тебе.

– Надо же, – говорит Тэйлон и отвешивает поклон.

Я тщусь изобразить улыбку, и игривое выражение сползает с его лица.

– Входи, – приглашает он. – Мы последуем за тобой.

Я колеблюсь, сжимая край стеллажа, собираясь с духом и готовясь к сокрушительному разочарованию, которое наверняка ждет меня там. Лэтам подобен призраку – он появляется тогда, когда его присутствие выбивает из колеи, наводит жуть, но, когда я пытаюсь его найти, его нет как нет.

Костяшки моих пальцев побелели. Наконец я решаюсь войти.

И в голове я слышу оглушительный рев. Мои чувства сменяют друг друга стремительно, как узоры в калейдоскопе. Потрясение сменяется отторжением, затем приходит ужас. Затем все затихает, замирает, и остается только одно чувство – обжигающая, неистовая ярость.

Эта комната полна костей.

И они принадлежали моей бабуле.

Глава двадцать первая

Кости моей бабушки тут везде – они разложены на длинном деревянном столе, стоящем в центре комнаты, помещены в ящики, поставленные у двери. Я вижу ее левую плечевую кость с изображенной на ней меткой мастерства – несколько переплетающихся линий, образующих подобие дерева, ветви которого тянутся вверх, а корни – вниз. Вот ее правая тазовая кость, на которой тоже продублирована метка – ярко-лиловый цветок, который, по ее словам, появился на ее теле после ее первого танца с моим дедом. Меня душит горе, и я хватаю ящик и начинаю собирать ее кости. Надо уйти отсюда и унести их до того, как Лэтам вернется.

Но тут что-то притягивает мой взгляд, и я застываю.

В углу стоит этажерка, уставленная стеклянными банками, в каждой из которых находится сломанная кость, плавающая в питательном растворе.

Похоже, этот раствор аналогичен тому, который мы с матушкой использовали, чтобы срастить сломавшуюся кость бабули. Но с какой стати Лэтаму было намеренно ломать эти кости? Особенно после того, как он приложил столько стараний, чтобы их заполучить. В моей голове крутятся вопросы, но ответы на них ускользают от меня.

– Саския? – слышится голос Брэма. – С тобой все в порядке?

Я совсем забыла, что мои друзья тоже находятся здесь. Они в замешательстве. Потрясены.

– Нет, – отвечаю я. – Не в порядке.

Он берет меня за локоть:

– Объясни, что это.

– Я не уверена, что смогу. – Мой голос срывается, колени дрожат.

Брэм помогает мне дойти до стула, и я сажусь. Он опускается на корточки рядом и начинает говорить, произнося слова негромко, будто я испуганный зверек, который может броситься бежать:

– Эти кости… они принадлежали твоей матери?

Моя мать. К моему горлу подкатывает тошнота. Из-за шока, вызванного видом костей бабули, я совсем позабыла про кости матушки. Где они?

Я качаю головой:

– Нет, это кости моей бабушки.

Брэм открывает рот, чтобы задать еще один вопрос, но его опережает Тесса:

– Саския, откуда Лэтам взял вот это? – Ее голос тих, но в нем звучит нечто такое, отчего меня мороз пробирает по спине.

Я встаю.

– Взял что?

Тесса поднимает склянку, полную крови:

– На ней значится твое имя.

Безотчетным движением я накрываю ладонью свое горло. И думаю о том, как я целовала Деклана, одновременно собирая его кровь с помощью полой обезболивающей костяной иглы. Моя кровь может быть нужна Лэтаму только для одной цели – для того чтобы прочесть мое будущее. Я прижимаю ко рту тыльную сторону ладони. Когда он заполучил мою кровь? И как? Наверняка ему помог его сообщник в Замке Слоновой Кости. Может, это Наставница Кира? Я постоянно колю свои пальцы иглами, когда она находится рядом. Может статься, она нашла способ собрать мою кровь с костей, которыми я пользовалась, гадая. Я вспоминаю испытание, проходившее в Крепости, и меня пробирает дрожь. Та кровь на моем горле, после видения, в котором присутствовал Лэтам, – а вдруг он собрал ее тогда?

– Нет, – тихо говорю я. – Нет, нет, нет. – Как будто повторяя слово «нет», я могу изменить реальность. Но мое «нет» ничего не изменит. Не может изменить.

Я думала, что понимаю план Лэтама. Ему нужно было убить Заклинателей и Заклинательниц Костей трех поколений с разными порядками Ясновидения и забрать их кости. Он заполучил кости моей бабули. Кости матушки. Теперь ему достаточно получить мои, и он обретет неслыханную силу, невообразимое могущество.

Тогда зачем ему все это? Что у него на уме?

И зачем ему тайком добывать мою кровь вместо того, чтобы просто убить меня? Чего он ждет?

– Он что, гадает на тебя? – спрашивает Тесса.

Я касаюсь защитного амулета, висящего на моей шее, радуясь тому, что продолжаю носить его.

– Наверняка.

Тэйлон переминается с ноги на ногу.

– Что мы должны делать?

Но слова нейдут у меня с языка. Мой взгляд как магнит притягивает кости моей бабули – их тут десятки – сломанные и помещенные в питательный раствор. Я вспоминаю, какой ужас отразился на лице матушки, когда сломалась даже одна-единственная бабушкина кость, как она отчаянно старалась найти способ срастить ее до того, как исчезнут оба моих пути, обе мои жизни. Не это ли пытается сделать Лэтам? Не добивается ли он, чтобы исчез кто-то из людей? Но кто?

И зачем?

– Саския? – слышу я голос Брэма. – Что тебе нужно?

– Мне нужен воздух. – Я протискиваюсь мимо него и торопливо выхожу из магазина. И, прислонившись спиной к стене, опускаюсь на землю. В горле у меня стоит ком, но я не плачу. Не могу. Вид этой потайной комнаты словно выжжен в моей голове, и то, что я сейчас чувствую, не может быть выражено слезами. Я являю собой сухую оболочку, охваченную гневом и готовую мстить.

Тесса выходит из здания и садится рядом со мной.

– Тебе необязательно делать это сейчас.

Я тру виски:

– Нет, это надо сделать именно сейчас. Время на исходе.

Она массирует мою спину основанием ладони.

– Тогда давай вернемся в ту комнату и решим, куда двигаться дальше.

Мне ясно – по ее мнению, я имею в виду, что нам нужно вернуться в Замок Слоновой Кости до того, как проснутся остальные ученики – и это действительно необходимо, – но я говорила о другом.

– Мне нужно взяться за это сейчас. Скоро Лэтам придет за мной. И убьет меня.

На ее лице отображается удивление, затем его сменяет гнев:

– Нет, не убьет.

Она ошибается, но я не успеваю ей возразить, потому что из магазина выходят Тэйлон и Брэм. Джейси и Никлас видят их и бегут к нам.

– Вас не было так долго, – говорит Тэйлон. – И мы подумали, что надо проверить, как вы.

– Все в порядке? – спрашивает Брэм.

От этого вопроса мой позвоночник словно обращается в сталь.

– Нет, сейчас не в порядке, но будет в порядке. Так или иначе, Лэтам заплатит мне за все.

Я собираюсь с духом и встаю. Мне нужно погадать на этих костях, посмотреть, какие они показывают пути. Может, удастся понять, что задумал Лэтам.

Меня снедает острая потребность вернуться в потайную комнату Лэтама – она как голодный зверь, который нападет, если его не накормить.

Я делаю глубокий вдох:

– Я вернусь в магазин, но вам надо идти обратно в Замок Слоновой Кости. Я не хочу, чтобы у вас были проблемы.

– Ни за что, – говорит Джейси. – Мы остаемся.

Я делаю попытку возразить, но они не желают меня слушать. Тэйлон соглашается покараулить снаружи, а остальные следуют за мной в магазин.

Хотя на сей раз я уже внутренне готова, при виде потайной комнаты на меня снова накатывает тошнота.

Вошедшая вслед за мной Джейси резко втягивает в себя воздух.

– Это похоже на мастерскую, посвященную злу.

Я перевожу глаза на Никласа. Его лицо побледнело и напряжено, взгляд прикован к столу, стоящему у стены и сплошь заваленному предметами, изготовленными Косторезами – огромными флейтами, затейливыми резными ларцами, оружием. Мой взор останавливается на мече, и у меня стынет кровь. Этот клинок я узнала бы везде, ведь я столько раз видела его в своих кошмарах.

Это тот самый меч, который убивает меня.

У меня сжимается горло.

Брэм касается моего плеча.

– Скажи нам, что тебе нужно.

Мне нужно, чтобы Лэтам сдох. Я едва не произношу это вслух, но сдерживаю свой порыв.

– Я сейчас попытаюсь погадать на одной из этих костей.

– Тебе нужна кровь? – Тесса протягивает мне руку. – Ты можешь использовать мою.

– Нет. – В моем горле встает ком.

– Но как же ты…

– Эти кости – усилители.

Тесса вскидывает брови. В ее глазах можно прочитать немой вопрос.

– Это запретная магия, – поясняю я. – Поскольку Лэтам жестоко убил мою бабушку, ее кости особенно сильны.

По лицу Тессы пробегает тень. Она не спрашивает, откуда я знаю про такие гнусные вещи, не уточняет, пользовалась ли я ими прежде, но не думает ли она о том, чтобы спросить?

Я беру с этажерки одну из стеклянных банок и откручиваю ее крышку. Лэтам поместил половинки кости так далеко друг от друга, что они еще не начали срастаться. Должно быть, он не хочет, чтобы они срослись быстро. От этой мысли в моем сознании начинают тесниться вопросы. Но я должна отмести их прочь, иначе я не смогу сосредоточиться на гадании. Я осторожно вынимаю из раствора обе половинки кости и кладу их на кусок бархата, расстеленный передо мной. И чувствую стеснение в груди, когда замечаю, что края кости обуглены. Лэтам уже использовал ее при гадании с применением огня.

Я накрываю кость ладонью и закрываю глаза.

Картина, встающая передо мной, так ярка, будто эта кость только и ждала меня. Теперь я понимаю, почему усилители так манили меня на другом моем пути. Я недооценивала упоение, которое приносит их применение – все выглядит так отчетливо, так живо. Это гадание не похоже ни на какое из тех, которые я проводила прежде.

Я, словно птица, парю над множеством дорог, расходящихся подо мной, будто ветви гигантского дерева. Среди них нет ни более, ни менее ярких. Похоже, эта кость рассказывает о выборе не больших, а малых решений. Но что же Лэтам искал?

Я выбираю первый попавшийся путь и начинаю исследовать его.

Передо мной вдруг предстает Лэтам – здесь он маленький мальчик лет семи или восьми. Не знаю, как я поняла, что это он, но я уверена в этом так же, как уверена в своем собственном имени. Мальчик сидит на подоконнике и ждет, прижав ручки к оконному стеклу. Его тело напряжено от предвкушения. Когда он видит, что по дорожке, ведущей к дому, идет его отец, его охватывает бесхитростная радость. Он подбегает к парадной двери, распахивает ее и бросается в объятия своего отца.

– Папа!

Отец Лэтама коротко смеется и поднимает его в воздух.

– Как тут мой маленький мышонок?

– Я не маленький, – говорит Лэтам, пытаясь надуться, но не может сдержать улыбку.

– Тогда как же мне тебя называть? «Большой мышонок» звучит как-то не так? Может, «моя крыска»?

– У-у, нет!

Отец Лэтама ставит его на пол и ерошит его волосы.

– Думаю, в таком случае тебе придется остаться мышонком, маленьким мышонком.

Он снимает свой плащ и вешает его возле двери. Лэтам следует за ним на кухню, где он запечатлевает поцелуй на лбу своей жены. Лэтам закрывает глаза руками, и оба его родителя смеются.

– А чем ты сегодня занимался, пап?

– Делами Совета. Мы приняли множество важных решений.

– Каких?

– Ну, к примеру, мы голосовали о принятии в Совет нового члена.

– И за кого проголосовал ты?

– За Костореза по имени Джонас.

– И он победил?

– Да, победил. С перевесом в один голос.

Отец Лэтама опускает ложку в кастрюлю, кипящую на плите, подносит ее ко рту, дует на нее и пробует еду.

– Когда я вырасту, я стану членом Верховного Совета, чтобы иметь возможность принимать множество важных решений.

– Отлично, – говорит его отец.

Я не могу определить, относится ли это к соусу или к тому, что сейчас сказал его сын. И прежде чем я успеваю это узнать, путь, который я вижу, вдруг подходит к концу.

Я сразу же выбираю другой. Он начинается так же – Лэтам сидит на окне и с нетерпением ждет возвращения своего отца. Но на сей раз его отец приходит домой в дурном расположении духа. Он не называет своего сынишку «маленьким мышонком» и отмахивается от его вопросов.

– Ты сердишься на меня, папа?

Отец Лэтама вздыхает:

– Нет, конечно же, нет. Просто у меня был тяжелый день в Замке Слоновой Кости, только и всего.

Лэтам садится на спинку стула.

– А что в нем было тяжелого?

Его отец ерошит его волосы.

– Одно голосование прошло не так, как хотел я.

По моим рукам пробегают мурашки. Я изучаю еще один путь, затем еще один. И все они заканчиваются одним и тем же – отец Лэтама рассказывает, кого приняли в Верховный Совет.

Моя рука дрожит, когда я убираю ее с кости. Мороз пробегает у меня по спине, ибо я поняла, чего добивается Лэтам.

Он пытается повторить то, что произошло, когда я разломила ту кость надвое. Когда срастется вот эта бабушкина кость, реальным станет только один из показываемых ею потенциальных путей. Но в отличие от того, что произошло на моем доведывании, это не будущие пути – нет, эти решения были приняты много лет назад. Бабушка часто повторяла, что прошлое окончательно и неизменно. Но я мысленно слышу, как перед своей гибелью матушка спорит с Лэтамом и говорит: «Есть вещи, которые нельзя изменить».

А когда в моей памяти звучит ответ Лэтама, мою душу затопляет леденящий страх: «Если имеешь достаточно магической силы, можно изменить все». Лэтам не пытается изменить будущее.

Он пытается изменить прошлое.

Глава двадцать вторая

По дороге обратно в Замок Слоновой Кости я немного отстаю от остальных, уйдя в свои мысли. Тесса или Брэм то и дело оглядываются, бросая на меня встревоженные взгляды, и я вижу, что им не терпится закидать меня градом вопросов, но они сдерживают свое любопытство. И я благодарна за то, что они дают мне передышку.

Мне тошно, что я оставила кости бабули там, где мы их нашли, но у меня не было выбора. Если бы я забрала их, Лэтам бы узнал, что я побывала в потайной комнате его магазина, и мы бы потеряли ту единственную ниточку, которая может привести нас к нему. И тогда я никогда не найду останки матушки. И не смогу его остановить.

Мысленно я даю себе клятву, что скоро вернусь и отвезу кости бабушки домой. И заставлю Лэтама заплатить также и за то, что я пережила сегодня, в придачу ко всем остальным ужасам, которые он принес в мою жизнь.

Когда мы доходим до вершины холма, на котором стоит Замок Слоновой Кости, до моего слуха доносится шумный вдох кого-то из наших, я поднимаю глаза и сразу же ощущаю стеснение в груди.

Перед парадными дверями замка стоит Нора и, уперев руки в боки, свирепо смотрит на нас.

Никлас останавливается как вкопанный, его рука инстинктивно обхватывает сумку, висящую у него на плече, и я думаю о магических зацепах, спрятанных в ней. Если его поймают с этими инструментами, то наверняка исключат. Я встаю перед ним, чтобы заслонить его от Норы.

– А ну, входите, – приказывает она сквозь зубы. – Сейчас же!

Когда мы по одному проходим мимо нее, от волнения мое сердце начинает биться быстрее. Она захлопывает за нами дверь, затем поворачивается к кучке учеников, толпящихся в вестибюле.

– Найдите себе какое-нибудь другое место, – рычит она, они спешат прочь, и Нора начинает ходить туда-сюда, стуча каблуками по костяному полу. Из ее пучка выбилось несколько седых прядей, и при каждом ее шаге они колышутся вокруг ее лица. Наконец она останавливается и вперяет в меня свой тяжелый взгляд.

– Разве после твоего приезда я недостаточно ясно объяснила тебе, чего именно я ожидаю?

– Нет. – Я чувствую себя неловко.

– Но ты все равно отличилась? Я же пытаюсь защитить тебя, Саския. – Она прижимает морщинистую руку ко лбу, и это так напоминает мне бабулю, что меня начинает мучить совесть.

– Простите, – говорю я. – Я не хотела вас волновать.

– Тебе что, жить надоело? Ты хочешь умереть?

Все внутри меня умолкает, замирает, и из головы вылетают все слова.

– Я не хочу пугать тебя, Саския, но твоя жизнь в опасности. – Она делает глубокий вдох. – И, если я не буду знать, где ты, я не смогу тебя защитить.

– Мы были недалеко, – говорит Тэйлон. – Мы просто ходили в город.

Она поджимает губы и буравит его таким взглядом, который мог бы, пожалуй, просверлить и камень. Затем ее суровый взор скользит по нам всем, ненадолго задерживаясь на Тессе и Брэме, которые ежатся под ним. И не произносят ни слова.

– Все вы так разочаровали меня, – говорит она прежде, чем опять повернуться ко мне. – Саския, боюсь, у меня нет выбора – мне придется приказать Расмусу наблюдать за тобой постоянно. До окончания твоей учебы здесь он будет ходить за тобой, куда бы ты ни пошла. Без исключений.

Мое сердце сжимает панический страх. Как же я смогу вернуться в магазин Лэтама, если за каждым моим шагом будет следить телохранитель? Не могу же я оставить там кости бабули, позволив Лэтаму использовать их.

– Пожалуйста, не надо, – прошу я. – В этом нет необходимости.

Нора поднимает руку, делая мне знак замолчать.

– Я не желаю это слышать. Ты можешь остаться и терпеть присутствие Расмуса, или тебе придется прервать свою учебу и отправиться домой. Выбирай.

Но у меня нет выбора. Я наконец приблизилась к достижению моей цели – отыскать Лэтама. Я не могу вернуться домой.

– Ну что? – вопрошает Нора.

– Я остаюсь, – отвечаю я. – Разумеется, остаюсь.

– Наконец-то ты приняла разумное решение. Постарайся, чтобы оно не стало для тебя последним.

В эту минуту по лестнице спускается Расмус и подходит к нам, как будто Нора умудрилась призвать его сюда одной лишь силой своего гнева.

Она сухо кивает ему:

– Я передаю ее тебе.

Она поворачивается и идет прочь, но, сделав несколько шагов, останавливается и разворачивается опять.

– Да, вот еще что. Минувшей ночью в учебном кабинете Косторезов недосчитались каких-то инструментов. Я очень надеюсь, что они окажутся на своих местах до того, как там начнется расследование.

Сказав это, она удаляется.

Никлас замирает, его лицо бледнеет, а руки сжимаются в кулаки.

– Теперь меня исключат. Мой отец будет в ярости.

– Нет, – говорит Брэм. – Если бы она хотела тебя исключить, она бы уже это сделала.

Но Никлас, похоже, не уверен, что все обошлось. У меня на душе кошки скребут из-за того, что я поставила его под удар, но какой у меня был выбор? Если бы мы не отправились в город, я бы никогда не нашла кости бабули и не поняла бы, что у Лэтама на уме.

* * *

Вечером мы вшестером собираемся в библиотеке и садимся за один из угловых столов. Расмус стоит, прислонившись к противоположной стене и не сводя с меня глаз. Что ж, сейчас он хотя бы находится далеко, достаточно далеко, чтобы не иметь возможности подслушать наш разговор.

– Я не понимаю, – говорит Джейси. Я уже устала объяснять им, что увидела во время моих гаданий в магазине и что это значит. Я рассказала им все. Все, за исключением истории моих отношений с Брэмом. – Я все никак не пойму, почему эти различные версии одного и того же события убедили тебя в том, что Лэтам пытается изменить прошлое? Возможно, он просто пытается понять, что случилось тогда.

Я подаюсь вперед, поставив локти на стол.

– Прежде чем убить мою мать, Лэтам пожаловался на Верховный Совет. Он считал, что они держат магию под слишком жестким контролем и присвоили себе слишком уж большую власть. А когда мы были у Эвелины, она сказала, что Лэтам очень зол на своего отца и других членов Совета за то, они разлучили его с ней. Вряд ли это совпадение. По-моему, он хочет изменить состав Верховного Совета таким образом, каким надо ему.

Никлас покусывает свою нижнюю губу:

– Но почему мы не можем просто забрать оттуда все эти кости? Если мы их уничтожим, он не сможет изменить прошлое.

Я вздыхаю:

– Мы не можем их уничтожить. Когда во время доведывания кость моей бабушки разломилась, матушка сказала, что, если ее не срастить, все возможные варианты моего будущего пути исчезнут навсегда.

– Но это же относилось к гаданию о твоем будущем, – говорит Тесса. – А твое гадание было о прошлом, о прошлом Лэтама. Быть может, если эта кость не срастется, исчезнут его собственные будущие пути. Разве это не решило бы вопрос раз и навсегда.

– Не думаю, что все так просто, – возражаю я. – Я погадала не на всех костях. Мы не можем быть уверены, что он не использовал их, чтобы погадать на других людей. В таком случае исчезнут и они.

– У него имелась склянка с кровью Саскии, – тихим голосом напоминает Брэм. – Так что об уничтожении этих костей не может быть и речи.

Тесса с шумом вбирает в себя воздух и невольно поднимает руку ко рту:

– Саския, нет. Что, если это и есть его план? Стереть тебя?

Я сжимаю ее ладонь.

– Не беспокойся, Лэтам не хочет, чтобы я исчезла. Ведь если я не буду существовать, он не сможет меня убить.

– Тоже мне утешение, – говорит Брэм.

– А что произошло после того, как кость твоей бабушки срослась? Ты смогла выбрать, какой из твоих путей уцелеет? – спрашивает Джейси.

Я качаю головой:

– Поначалу я вообще не знала, что было на другом моем пути – мне удалось выяснить это только потом.

Она морщит лоб:

– А разве в случае с Лэтамом дело обстоит по-другому? Возможно, кости срастутся не так, как он ожидает, и тогда прошлое останется неизменным.

Это тот же самый вопрос, который гложет и меня. Но вряд ли он собирается дать костям срастись безо всяких препятствий. Я думаю, как далеко друг от друга находились половинки той кости в питательном растворе. Как будто он хотел сохранить силу бабушкиных костей, но не желал позволить им срастись до того, как у него появится возможность предопределить исход.

То, что он сломал кости моей бабушки, а не матушки, не случайно. Поскольку бабуля была Заклинательницей Костей с Ясновидением Первого Порядка, ее кости должны обладать большей силой для гаданий о прошлом. А кости матушки особенно хорошо подошли бы для того, чтобы узнать, как изменения, происходящие в прошлом, скажутся на будущем.

Джейси склонила голову набок, все еще ожидая, когда я отвечу на ее вопрос.

– После того как он убьет меня, он сможет выбрать любой из путей, – объясняю я.

Мне присуще Ясновидение Второго Порядка – Лэтам использует мои останки для того, чтобы решить, как именно кости должны срастись в настоящем.

* * *

Я решаю воспользоваться моим следующим учебным сеансом с Наставницей Кирой, чтобы попытаться увидеть Лэтама.

Мы с ней уже перешли к более трудным заданиям и более сильным костям. До сих пор я постоянно сдерживала себя, опасаясь показать ей, что я умею куда больше того, что мне положено уметь. А также боясь, что Кира попросит меня показать ей верхнюю часть моей левой руки и обнаружит, что все это время у меня уже имелась метка мастерства – и что у нее три угла.

Но я не могу позволить себе шифроваться и дальше. Чтобы получить шанс на победу над Лэтамом, мне необходимо идти на риск. Не заботясь о последствиях. И почем знать – быть может, Кира и есть предательница, которая работает на Лэтама.

Когда она высыпает в каменную чашу набор кошачьих костей, я уже готова.

– Сегодня у учеников-Косторезов начинается изучение новой темы, – говорит она. – И я хочу, чтобы ты рассказала мне, над чем они работают. Причем как можно подробнее.

Я покусываю нижнюю губу, уже пытаясь настроиться на то, чтобы увидеть Лэтама, и смотрю, как Наставница Кира зажигает благовоние.

Она похлопывает меня по плечу, неправильно истолковав мое беспокойство.

Я высекаю огонь и поджигаю кости. Затем переворачиваю чашу и высыпаю их на кусок бархата, расстеленный передо мной. И закрываю глаза. Сначала я быстро заглядываю к Косторезам и обнаруживаю, что они занимаются изготовлением предметов домашнего обихода – чаш, самих собой наполняющихся водой, пока тот, кто пьет из них, не утолит свою жажду; факелов, светящих без пламени; мисок, в которых пища остается горячей, пока ее не подадут на стол. Никлас сидит за одним из столов, вырезая тонкие стрелки костяных часов. Его темные волосы то и дело падают ему на лоб, и он запястьем убирает их с глаз, ни на миг не откладывая свой резец. На нем я задерживаю свой взгляд немного дольше, чем на остальных. Убедившись, что я разглядела достаточно подробностей, чтобы удовлетворить Наставницу Киру, я переключаю внимание на то, чтобы увидеть Лэтама. Без его крови это будет намного, намного труднее, но, если мне удастся в достаточной мере сосредоточиться…

В моей памяти возникает его образ – лицо с резкими чертами, темные волосы с проседью, улыбка, мигом превращающаяся из искренней в сочащуюся издевкой.

Но несмотря на то, что я представляю его совершенно ясно, мне не удается его найти. Я думаю о кулоне, лежащем в моем кармане. О защитной магии. Из гаданий о своем другом пути я знаю, что к моменту моего прибытия в Замок Слоновой Кости Лэтам уже использовал ее. Вероятно, мне нужно попробовать посмотреть на него в прошлом. Вряд ли можно увидеть его в настоящем.

Я пытаюсь найти такие узловые точки, которые связывали бы его и меня – мой дом в Мидвуде, корабль, на котором он в моем видении разговаривал с Декланом несколько месяцев назад, – но в этих воспоминаниях столько боли, что мой разум восстает.

Я вдыхаю полной грудью и пытаюсь погрузиться в видение. Мне нужно узнать побольше, чтобы проникнуть в его замыслы, понять, что он хочет сделать с костями моей бабули. Где-то на краю моего сознания всплывает фасад давешнего магазина.

Я сосредоточиваюсь на нем, и он сразу же меняет вид.

Облупленная краска исчезает, уступив место новенькой, белоснежной. А вот и вывеска – затейливая золотая вязь. «Perfectly Tuned» – «Превосходная Настройка».

На тротуаре перед магазином стоит юный Лэтам – пожалуй, ему примерно столько же лет, сколько мне сейчас. Его волосы куда короче, чем тогда, когда я видела его прежде, и в них нет седины. Его так гложет острое, мучительное беспокойство, что он сам не свой. Вот он делает глубокий вдох и отворяет дверь. Слышится звон колокольчика, срабатывающего от нажатия на дверную ручку. Внутри магазин выглядит прелестно – синие стены, паркетный пол, множество самых разных музыкальных инструментов, выставленных на полках и столах.

В маленьком торговом зале хлопочет женщина, напевая себе под нос. Она высока и поджара – никаких округлостей, одни углы. Когда Лэтам входит, она поворачивается и смотрит на него с улыбкой, которая смягчает ее лицо:

– Лэтам. Какой приятный сюрприз!

– Здравствуй, матушка.

– Что привело тебя сюда в разгар дня?

В Лэтаме вспыхивает раздражение – но почему? Почему его мышцы так напряглись, почему на его шее вздулись вены?

– Я хотел узнать, представился ли тебе случай поговорить с отцом? – осведомляется он. Его голос звучит вежливо, почтительно – ничего не выдает бушующую в нем бурю чувств.

Его мать берет тряпку и начинает вытирать пыль с одного из столов. Она избегает смотреть ему в глаза.

– О чем?

Его охватывает такая лютая ярость, что я уверена – сейчас он взорвется. Но он сдерживает ее, усилием воли гасит все свои эмоции, словно задувая свечу.

– Об Эвелине. Ты обещала мне, что поговоришь с ним, чтобы он разрешил мне остаться сопряженным с ней.

Его мать отмахивается от его вопроса, будто от надоедливой мухи:

– Эта девушка тебе не подходит.

– Разве это решаю не я? – Его тон нарочито бесстрастен.

Она похлопывает его по руке.

– Пусть это решает судьба, хорошо? Если вы и впрямь предназначены друг для друга, все образуется.

Он смотрит на нее, не веря своим ушам. Потому что судьба уже все решила. Но его родителей ее решение не удовлетворило. Они ссылаются на судьбу только тогда, когда она согласна с тем, чего хотят они сами.

Время в моем гадании начинает смещаться вперед, с невероятной скоростью увлекая меня все дальше и дальше. Образы мелькают передо мной, сменяя друг друга так стремительно, что у меня кружится голова. Я пытаюсь затормозить, заставить видение меняться не так быстро, но, кажется, я утратила над ним всякий контроль. Если бы мои глаза не были закрыты, я бы зажмурила их. Наконец смена картинок замедляется. Останавливается.

И я по-прежнему стою в торговом зале все того же магазина.

Теперь стены здесь не синие, а ярко-оранжевые. Столы и полки тоже выглядят иначе.

В магазин снова входит Лэтам, но на сей раз он намного старше. Он подходит к своей матери и целует ее в щеку. Какое-то время она болтает с ним о том о сем – рассказывает, как растут овощи на ее огороде, строит догадки насчет погоды, сообщает ему последнюю новость о ком-то из друзей его детства. Я уже готова оставить это видение и поискать что-нибудь посодержательнее, но тут она вдруг откашливается:

– Кстати, ты подумал о том, чтобы занять то освободившееся место в Верховном Совете? Только скажи «да», и твой отец сделает так, чтобы оно стало твоим.

Лэтам негромко смеется, но за этим смехом таится нечто зловещее. Он научился хорошо скрывать свои чувства, но я все же ухитряюсь мельком увидеть в его голове несколько старых обид.

– Думаю, я предпочту отказаться от этого предложения.

У его матери вытягивается лицо:

– Как бы мне хотелось, чтобы ты передумал. Твой отец всегда надеялся, что ты когда-нибудь войдешь в Совет.

– Я непременно войду в его состав, но не сейчас. В настоящее время у меня есть несколько проектов, которые я хочу завершить до того. Хотя, если отца так интересует этот вопрос, я мог бы порекомендовать ему одну хорошую Заклинательницу.

– В самом деле? Кого?

– Деллу Холт. Мы вместе учились в Замке Слоновой Кости. Она стала бы идеальной кандидаткой.

В глазах его матери загорается интерес:

– А она сопряжена?

Лэтам смеется:

– Даже не думай. У нее уже кто-то есть. Но я был бы рад снова встретиться с Деллой. Она была бы… полезна… для достижения моих целей.

Я отдергиваю руки от костей и снова вижу перед собой наш учебный кабинет, очертания которого мало-помалу вновь обретают четкость. Я моргаю раз, другой.

Наставница Кира выжидающе смотрит на меня.

Мои мысли несутся, сменяя друг друга, – я начисто забыла, что мне надо было искать. Я сижу, тупо глядя перед собой.

– Ну так как там Косторезы?

Так, Косторезы. Я медленно возвращаюсь в реальность. У меня такое ощущение, будто она дала мне задание несколько дней назад.

– Они изготавливают предметы домашнего обихода, – говорю я. – Чаши, факелы, часы.

– Отличная работа. И ее выполнение заняло у тебя немного больше времени, чем обычно. Я рада, что мы, похоже, смогли подобрать такое задание, которое все-таки потребовало от тебя напряжения сил.

Но ее слова проникают в мое сознание лишь с большим трудом. Лэтам пытался сделать так, чтобы моя мать вошла в Верховный Совет задолго до моего знакомства с ним. Зачем ему было нужно, чтобы мы переехали в Кастелия-Сити? Чтобы ему было легче шпионить за нами? Легче убить нас?

Изменилось бы что-нибудь, если бы он тогда добился своего? Погибла бы моя матушка раньше, если бы мы перебрались в столицу, или события развивались бы совсем иначе? Была бы она жива и сейчас?

С тех пор как я начала гадать на сращенной кости моей бабули, я не перестаю сравнивать два своих пути. Удивляться и тому, что в них столько различий, и тому, что в них есть общего, еще терзаясь мыслями обо всем, что я могла бы сделать по-другому для спасения моей матери. Это уже стало для меня навязчивой идеей. И теперь каждый выбор, каждое разветвление и моих путей, и путей других людей кажется мне чреватым неопределенностью.

Но важно вот что – мои видения о прошлом Лэтама крутятся вокруг Верховного Совета, как стервятники кружатся над трупом животного. Но что Лэтаму нужно от Совета? Влияние? Власть? Однако он ведь в избытке получит и то, и другое, когда заполучит кости трех поколений Заклинательниц Костей.

А что, если… В моем сознании начинает брезжить смутная мысль. Что, если все это из-за Эвелины? Что, если изменение состава Верховного Совета нужно ему не для приращения его власти, а для того, чтобы покарать тех, кто разлучил его с любимой женщиной? Главное в двух путях Лэтама, которые я видела, гадая в его магазине, сводилось к тому, кто был избран в Верховный Совет. Может быть, Лэтам намерен изменить прошлое, чтобы в Совет попал именно тот, кто нужен ему? Тот, кто воспротивился бы планам его отца отнять у него Эвелину? Возможно, он желает не столько власти, сколько мщения.

А может быть, и того, и другого.

Глава двадцать третья

– Мне необходимо попасть в магазин Лэтама еще раз.

Все шестеро из нас собрались в комнате, которую занимаем мы с Тессой. Это единственное место, где я могу произнести это вслух, единственное место, где от зорких, навязчивых глаз Расмуса меня защищает прочная дверь.

– Теперь сделать это куда труднее, – говорит Брэм.

– Знаю. – Я тру лоб. У меня болит голова, и боль все нарастает. – Но мы должны получить инструкции для нашей третьей костяной игры уже совсем скоро, буквально со дня на день. Если я не отправлюсь туда сейчас, то, возможно, упущу свой шанс и он будет потерян навсегда. Но ты прав, Расмус – это проблема.

Джейси садится на пол и прислоняется спиной к моей кровати.

– Это только мое впечатление, или он и впрямь становится все более и более…

– Докучным? – подсказывает Никлас. – Нет, это не только твое впечатление.

– Он оберегает Саскию, – не соглашается Брэм. – Он просто делает свою работу.

Тэйлон поднимает одну бровь:

– А между тем мы сейчас вроде бы обсуждаем вопрос о том, как сделать так, чтобы он сел в лужу.

Брэм кривит губы:

– Наверное, ты прав.

От слов Тэйлона в мою душу закрадывается чувство вины. Я не хочу обманывать Расмуса. Он мне нравится.

Но он мешает мне найти способ заставить Лэтама заплатить за содеянное, отомстить ему.

Тесса сидит на краю своей кровати, скрестив лодыжки.

– И каковы же варианты наших действий?

– Думаю, помочь нам может только отвлекающий маневр, – предлагает Никлас. И поворачивается ко мне: – Может, мы смогли бы как-то занять Расмуса, чтобы дать тебе возможность ускользнуть?

Мы с Брэмом переглядываемся.

– Нет, это не вариант, – говорю я.

Никлас упрямо выставляет подбородок:

– Но как еще…

– Я надеялась на помощь Джейси.

Она поднимает глаза и глядит на меня:

– Что ты имеешь в виду?

Я нервно произношу:

– Мы могли бы усыпить его. Разве нет таких зелий, которые погружают человека в сон?

– Не знаю, Саския, не знаю. Провернуть это было бы труднее, чем кажется. Ты представляешь себе, какой бы случился переполох, если бы он вдруг осел на землю у всех на глазах?

Брэм качает головой:

– Это не единственная загвоздка – мы вообще не смогли бы подсунуть ему это зелье. Костоломов учат никогда не принимать ни еду, ни питье, когда они находятся при исполнении. Расмус не съест и не выпьет ничего, если он не видел, как это готовили. И особенно подозрительно он бы отнесся к тому, что предложили бы ему мы.

Джейси начинает грызть ноготь большого пальца.

– Если бы только я была сопряжена с магией смешивания не тех зелий, которых принимают внутрь, а тех, которые применяют наружно.

Мешальщики могут быть сопряжены с одним из трех подвидов магии: изготовлением зелий наружного применения, изготовлением зелий внутреннего применения и изготовлением зелий для производства взрывов. Джейси работает с зельями внутреннего применения, так что ее магия ограничена тем, что можно проглотить.

– Есть несколько способов применить сонное зелье, – продолжает Джейси, – и в нашем случае было бы легче использовать именно наружное средство – тогда Расмусу было бы невдомек, что у нас на уме. Но даже это не решило бы другую проблему – Расмус все равно мог бы рухнуть у всех на глазах.

Тэйлон присвистывает:

– Напомни мне как-нибудь, чтобы, имея дело с Мешальщиком, я никогда не затевал с ним ссор.

Джейси игриво тыкает его кулаком в плечо.

– Ты понял это только сейчас?

– А ты могла бы изготовить наружное средство? – спрашиваю ее я. – Ты знаешь, как надо это делать?

В комнате воцаряется молчание. Джейси подтягивает колени к груди. И, когда отвечает на мой вопрос, голос ее робок и тих:

– Наверное, могла бы, но не знаю, решусь ли я. После того что случилось с Дженсеном…

– Я бы не стала спрашивать, если бы это не было так важно.

Джейси опускает глаза и смотрит на свои колени. Пальцами рисует на них фигуры. Молчание становится тягостным.

– Не бери в голову, – говорю я. – Забудь.

Ее руки замирают. Она отрывает взгляд от своих колен и смотрит мне в глаза:

– На прошлой неделе мы узнали на учебном сеансе кое о чем интересном.

Я затаиваю дыхание и жду, когда она продолжит.

– О чем? – любопытствует Тэйлон.

– О дурманных зельях, которые не усыпляют, – отвечает Джейси. – Их часто применяют, когда Мешальщики работают с Врачевателями – их дают пациентам, чтобы снизить тревожность.

– Но каким образом это поможет нам решить проблему Расмуса? – осведомляюсь я.

– Дело в том, что эти средства действуют также и на память. – Она обхватывает свои ноги и кладет подбородок на колени. – Думаю, я сумела бы изготовить подобное зелье и сделать его таким, чтобы оно поглощалось через кожу. А после этого нам надо будет найти способ заставить Расмуса дотронуться до него.

– Джейси… – Но я не знаю, что ей сказать. Мне не по себе оттого, что я поставила ее в такое положение, однако я не могу заставить себя отказаться от ее предложения.

– Это не причинило бы ему вреда, – добавляет она.

Тесса неловко ерзает, сидя на краю своей кровати.

– И как же это будет работать?

– Нам надо будет придумать, как дать ему дозу этого зелья до того, как мы покинем Замок Слоновой Кости. Он не будет ничего помнить начиная с момента, когда зелье начнет действовать, и до тех пор, пока его эффект не сойдет на нет.

– Но он не потеряет сознания?

– Нет, он будет функционировать совершенно нормально. И сможет защитить Саскию, если возникнет такая нужда. Просто он ничего не будет помнить.

– Не знаю, как к этому отнестись, – говорит Тесса.

Джейси пожимает плечами:

– Мы сами вызвались помочь. Что еще мы можем сделать? Вежливо попросить Расмуса отойти в сторонку, чтобы Саския смогла выяснить, что именно замышляет человек, который хочет ее убить?

Брэм откашливается:

– Кстати, о том, чтобы защитить Саскию… раз нам предстоит вернуться в тот магазин, думаю, надо будет принять меры предосторожности. В прошлый раз мы вели себя слишком беспечно.

– Я подумал о том же, – соглашается Никлас. – Я мог бы изготовить для Тэйлона костяную флейту, если он сможет позаимствовать какую-нибудь птицу. Тогда у нас хотя бы появится возможность вести наблюдение.

– Это не проблема, – отвечает Тэйлон. – Я уже сумел завоевать привязанность половины птиц, которых мы используем для обучения, и наверняка смогу уговорить одну из них последовать за мной.

Пальцы Тессы сжимают мою руку.

– Я, разумеется, тоже готова тебе помочь, – говорит она, хотя не уточняет как. Мы все понимаем, что, если нам понадобится прибегнуть к умениям Тессы, это будет означать, что дела приняли скверный оборот.

– Хорошо, – подытоживает Брэм. – Отныне я буду носить с собой мешочек костей для ломания всякий раз, когда мы станем выходить за пределы Замка Слоновой Кости.

У меня становится тепло на сердце от их участия. От их готовности помочь. Я думаю, как мне было одиноко с тех пор, как я покинула Мидвуд. Мне казалось, что на свете у меня больше нет никого. Но теперь меня окружают люди, к которым я привязалась. Благодаря костяным играм нити наших жизней – наши надежды и наши страхи – переплелись и образовали единую ткань. Вот бы подобрать подходящее слово для того, что получилось в итоге, для того, что крепче дружбы. Глубже, чем сочувствие.

Это то, что я испытывала по отношению к матушке. И к бабуле. И тут я нахожу нужные слова.

Это чувство семьи.

Никлас вдруг подается вперед на своем стуле:

– Сас, что это за штука у тебя на руке?

Я опускаю глаза и вижу широкую серую полосу, обвивающую мою руку между локтем и запястьем. Мой взор перемещается на другую мою руку. Там проступила такая же метка. Тесса ахает:

– Они появились и у меня.

Теперь они есть у нас всех. И, когда мы становимся бок о бок, они словно образуют цепь, соединяющую нас.

* * *

На следующее утро, проснувшись, я обнаруживаю, что мой защитный амулет запутался в постельном белье. Должно быть, он каким-то образом свалился с моей шеи, пока я спала, что кажется мне дурным предзнаменованием, если учесть наши планы. Прежде чем выйти из комнаты вместе с Тессой, я делаю глубокий вдох, полная решимости не выдать себя. Расмус стоит, прислонившись к стене и сложив руки на груди, и, когда я открываю дверь, отрывает глаза от пола.

– Доброе утро, – здороваюсь я.

Он коротко кивает – это единственное приветствие, которого от него вообще можно ждать.

– Сегодня мы идем в город, – говорю я. – Тэйлон хочет купить новую костяную флейту, и мы слыхали о магазине, в котором продают музыкальные инструменты.

Он пожимает плечами и отделяется от стены, чтобы следовать за нами.

– Вам нет нужды спрашивать моего позволения.

– Да, я знаю. Просто я подумала, что надо сообщать вам о наших планах. Я хочу сказать… если вы не хотите идти сейчас, мы, вероятно, могли бы выбрать какой-нибудь другой день.

Он хмыкает:

– Все путем.

– Я так и думала. Просто у меня создалось впечатление, что у вас совсем не бывает времени для отдыха, и…

Тесса бросает на меня предостерегающий взгляд. Я стала необычно говорливой. Надо побольше молчать.

– Тебе нет нужды беспокоиться по поводу того, на что я трачу свое время, – буркает Расмус.

Я хочу извиниться, но решаю, что мне лучше помалкивать, не то я, чего доброго, что-нибудь ляпну. Мы с Тессой молча спускаемся по лестнице, Расмус идет следом. Брэм, Тэйлон и Никлас ожидают нас в вестибюле, но Джейси тут нет. У меня начинается приступ паники – ведь наш план завязан именно на Джейси. Вчера вечером я спросила ее, как именно она собирается ввести Расмусу свое зелье, чтобы он при этом ничего не заподозрил, но она только сказала:

– Я что-нибудь придумаю. Не переживай.

– Доброе утро, Расмус, – бодро говорит Тэйлон, когда мы оказываемся внизу. – Мне надо купить костяную флейту.

– Это я уже слышал, – сухо ответствует Расмус.

Время движется еле-еле, пока мы ждем. Мы болтаем о том о сем, время от времени бросая тревожные взгляды на лестницу.

– Может, мне пойти поискать ее? – предлагает Тэйлон.

– Она сейчас спустится, – отвечает Никлас. – Давайте дадим ей еще минуту.

Наконец появляется Джейси – она бежит по лестнице вниз, как будто только что узнала какую-то хорошую весть.

Подарив нам всем широкую улыбку, она переводит взгляд на Расмуса и морщит нос:

– У вас на лице какая-то грязь.

У него удивленно округляются глаза, и он трет щеку кулаком.

– Нет, на другой стороне, – говорит Джейси.

Расмус трет другую щеку.

– Теперь вы только размазали пятно еще больше.

Он густо краснеет и, плюнув на ладонь, начинает тереть еще сильнее.

– О, получается только хуже. – Джейси опускает руку в свою наплечную сумку. – Вот, возьмите. – Она достает носовой платок, держа его большим и указательным пальцами, будто это ядовитая змея.

Я затаиваю дыхание. Расмус ни за что не клюнет на такую уловку.

Но он, не колеблясь, берет у нее платок и принимается тереть свою щеку так яростно, будто отскребает пригоревшую еду со дна котелка.

– Теперь все в порядке, – говорит наконец Джейси. То ли он не расслышал ее, то ли не верит ей, потому что он продолжает возить платком по щекам. Так доза зелья может оказаться чрезмерной. Джейси дотрагивается до его плеча. – Расмус, вы уже все стерли.

– Ты уверена?

– Да.

Он протягивает ей платок:

– Тогда забирай.

Джейси смотрит на платок, потом на его лицо:

– Оставьте его себе.

– Лады. – Он кладет платок в карман.

Мне казалось, что у Расмуса нет слабостей, но Джейси смогла отыскать его уязвимое место. Его самолюбие. Ему не хочется иметь глупый вид. От этой мысли я начинаю чувствовать себя еще более виноватой.

Но, когда мы идем по дороге, ведущей в Кастелия-Сити, Расмус заметно расслабляется, напряжение уходит из его плеч. Он перехватывает мой взгляд, широко улыбается, и до меня вдруг доходит, что до сих пор я еще ни разу не видела его зубов.

Мы проходим мимо пекарни, и Расмус прижимается носом к стеклу ее витрины.

– Мой дедушка был пекарем. Я рассказывал вам о нем?

– Нет, – говорю я. – Не рассказывали.

– Он пек такие замечательные пироги – они прямо-таки таяли во рту. Как вспомню, так слюнки текут. – Выражение его лица становится мечтательным, отрешенным. – Мне надо почаще есть пироги. Ты часто ешь пироги, Саския?

Тесса поворачивается к Джейси:

– Ты дала ему слишком большую дозу своего зелья.

Расмус начинает мурлыкать что-то себе под нос, и Джейси смеется:

– Я дала ему ровно столько, сколько нужно. И, по-моему, теперь он стал куда приятнее, чем прежде.

Расмус все еще с любовью смотрит на выпечку. Я касаюсь его руки:

– Может, пойдем дальше?

– Да, – отвечает он, – вы идите, а я пойду за вами. – И заговорщическим шепотом добавляет: – Это моя работа – сделать так, чтобы тебя никто не убил.

Эта его непроизвольная прямота придает особый вес его словам. Я пытаюсь улыбнуться.

Брэм хлопает Расмуса по плечу:

– И вы делаете ее хорошо. Пошли.

Мы доходим до магазина, и Расмус с интересом наблюдает, как Брэм вскрывает замок.

– Мы что, вторгнемся в чужие владения?

– Да, вроде того, – ответствует Брэм.

– Норе это не понравится.

– Думаю, вы правы, – соглашается Брэм.

Никлас роется в своей наплечной сумке и достает оттуда маленькую костяную флейту.

– Я подожду здесь вместе с Тэйлоном. От того, что находится там, внутри, меня бросает в дрожь.

Тэйлон прикладывает костяную флейту ко рту, а мы по одному входим в магазин. Когда мы открываем дверь в потайную комнату, Расмус присвистывает:

– Что это?

– Практика для костяных игр, – не раздумывая, отвечает Джейси. Как же хорошо она умеет врать – лучше нас остальных, вместе взятых.

Лоб Расмуса прочерчивают складки.

– Нора не говорила мне…

– Как и про Крепость? – Джейси сочувственно качает головой. – Вы все узнаете в последнюю очередь, верно?

Расмус открывает рот, словно готовясь возразить, но я вижу, что ему не очень-то хочется спорить. Он пожимает плечами и прислоняется к стене. Его взгляд прикован ко мне, но на этот раз все иначе. Сейчас у него такой вид, будто он наблюдает за группой детишек, играющих в какую-то игру. Наблюдает, не ожидая никаких подвохов, но не спуская глаз со своих подопечных – просто чтобы перестраховаться.

Я гляжу на кости в банках на этажерке – они представляют собой великое множество путей, которые мне надо изучить – и на меня вдруг наваливается усталость. Но другой дороги нет. Чтобы понять, как остановить Лэтама, мне необходимо увидеть каждый возможный вариант.

Я направляюсь к этажерке, но мой взгляд упирается во что-то, лежащее на ближайшем столе, и я останавливаюсь как вкопанная. У меня вырывается сдавленный вскрик. Брэм за моей спиной делает шумный выдох.

Лэтам знает, что мы побывали здесь.

В середине стола лежит магическая книга, которую он оставил в моей комнате в Замке Слоновой Кости. Та, переплет которой сделан из кожи моей матери.

Должно быть, он вынес ее из комнаты Брэма и принес сюда.

Рука Брэма сжимает мое запястье.

– Нам надо уйти. Тут небезопасно.

– Что небезопасно? – вопрошает Расмус. – Вам что-то нужно? – Его взгляд блуждает по комнате, но он, похоже, не очень-то обеспокоен. И не очень-то готов ринуться в бой, если появится такая нужда.

Брэм поворачивается к Джейси:

– Ты сделала его бесполезным.

– Ему ничего не грозит. Ведь на нем костяная броня.

– Она защитит от Костоломов его самого, но, если он сейчас не способен защитить нас, не все ли равно, что на нем броня?

Джейси щурится от негодования:

– Нас бы тут вообще не было, если бы не я. Я что-то не припомню, какой блестящий план предложил ты.

– Мой план заключается в том, чтобы не дать Саскии умереть. А значит, нам надо уходить. Прямо сейчас.

– Я не против, – свирепо говорит Джейси. – Я просто пыталась помочь.

Я запускаю руки в волосы:

– Прекратите. Мы никуда не идем.

– Но… – начинает Брэм.

– Поместив сюда эту книгу, Лэтам пытается устрашить нас, заставить бежать, но я не доставлю ему такого удовольствия.

– Саския. – Голос Тессы полон тревоги. – Ты же видела, как умираешь, убитая мечом, который хранится здесь.

– А ты напомнила мне, что это только один из потенциальных путей.

Она молчит – не может же она спорить сама с собой. Напряжение повисает в комнате, словно плотный туман.

– Я не могу позволить себе бежать. Если мы сейчас уйдем, Лэтам победит. Изменит прошлое.

Я говорю не все, что думаю, не говорю, что я охотно отдам жизнь, лишь бы Лэтам не остался безнаказанным, лишь бы он заплатил за свои преступления сполна.

А потому я прячу свой страх глубоко-глубоко, затем сажусь на стул и достаю из раствора первую из сломанных костей. Кости бабули были приготовлены для моего доведывания так, чтобы каждая из них являла собой собрание различных будущих путей. Я закрываю глаза и приступаю.

Я утрачиваю ощущение времени, забываю, где нахожусь, исследуя различные пути, по которым могла пойти жизнь Лэтама. Я вижу его во младенчестве, в детстве, в юности. Вижу, как он знакомится с моей матерью. На одном из путей он вообще не встречается с ней – но на каждом из них имеется развилка, связанная с Верховным Советом, – должно быть, поэтому он и сломал именно эти кости.

– Верховный Совет порочен, – говорит он Эвелине на одном из путей. Они гуляют по улицам Кастелия-Сити теплым вечером после грозы. Булыжники мостовой мокро блестят в свете уличных фонарей.

Эвелина переплетает свои пальцы с его пальцами.

– Почему ты так говоришь?

– Они уже много лет накапливают магическую силу, наращивают свою власть.

– Как это? Ведь в Кастелии магическая сила есть у многих. Как же Верховный Совет может ее копить, даже если бы им того хотелось?

Лэтам смотрит на нее с ласковой улыбкой:

– А ты знала, что обряд сопряжения с магией существовал не всегда?

– В самом деле?

Он заправляет за ее ухо прядь волос.

– В самом деле. Те, у кого имелись магические задатки, могли использовать свою силу свободно. Но затем Верховный Совет решил, что слишком много магической силы сосредоточено в руках слишком малого количества людей, и начал заставлять учеников специализироваться на какой-то одной узкой области магии. А поскольку те магические задатки, которые человек не использует, мало-помалу сходят на нет, это было действенным способом ограничить магическую силу.

Эвелина морщит лоб:

– Но ты же сказал, что Совет накапливает магическую силу.

– Так оно и есть. Потому что эти правила писаны не для них. Членам Совета разрешено использовать любую магию, какую они только захотят. И сопряженную, и ту, которая не была с ними сопряжена.

– Но ведь обряд сопряжения с магией проводится, когда они еще так юны. Разве их магическая сила не сводится только к одной области задолго до того, как их назначают в Верховный Совет?

– То-то и оно. – Лэтаму явно нравится этот вопрос. – Члены Совета применяют несопряженную магию на протяжении всей своей карьеры. Когда речь идет о влиятельных высокопоставленных семьях, за соблюдением правил никто не следит. Меж тем как другим людям за их нарушение грозит смерть.

На лице Эвелины отражается ужас:

– Какой кошмар.

Он сжимает ее руку:

– Я изменю такое положение дел. Вместе мы сможем изменить мир.

У меня перехватывает дыхание. Незадолго до гибели матушки у нас с ней был похожий разговор по поводу обряда сопряжения с магией. Я мысленно слышу ее слова: «Когда-то магия могла развиваться совершенно свободно, не зная никаких границ. И такой узкой специализации, как сейчас, не было и в помине. Теперь же кости покупают и продают. Магия стоит денег. И из-за этого страдаем мы все».

Матушка согласилась бы с Лэтамом, что перемены необходимы. Осознание этого словно сдвигает что-то внутри меня.

И позволяет мне увидеть поступки Лэтама в новом свете. Он был зол на Верховный Совет и раньше, до того, как члены Совета аннулировали его сопряжение с девушкой, которую он любил.

Я смотрю на пути, в которых Лэтам ведет многочисленные разговоры со своим отцом, задавая хитро замаскированные вопросы, направленные на выявление членов Совета, помогших его родителю разлучить их с Эвелиной. В некоторых из своих путей он держит список их имен на прикроватной тумбочке и перечитывает его как одержимый.

А потом я натыкаюсь на то, от чего у меня холодеет кровь. Убийство одного из членов Верховного Совета. При загадочных обстоятельствах, имеющих разительное сходство с обстоятельствами убийств в Мидвуде. Заклинательница Костей, входившая в Совет, была обнаружена в своем доме с перерезанным горлом. Ее убийцу так и не нашли. Это она проводила то самое второе доведывание, по результатам которого заявила, что у Эвелины нет суженого нигде в стране.

Я вспоминаю о том освободившемся месте в Совете, о котором Лэтам разговаривал со своей матерью. Это место освободил он сам. И попытался заполнить его моей матушкой. Поначалу я сочла, что ее переезд в столицу был нужен ему, чтобы ему стало легче ее убить, но теперь я не знаю, что и думать. Почему он хотел, чтобы она вошла в Совет – потому, что желал убить ее, или потому, что она была с ним согласна? Кем он считал ее: врагом или союзницей?

Я иду дальше, дальше, рассматривая один путь за другим, пока не устаю так, что дурею и утрачиваю ясность мыслей.

Я отнимаю руки от кости и массирую виски.

– В чем дело? – спрашивает Брэм. – Что ты увидела?

– Я знаю, чего хочет Лэтам, – отвечаю я, – но не знаю, как его остановить.

– И чего же он хочет? – тихо говорит Тесса.

Я встаю и начинаю ходить взад и вперед:

– Он желал перемен, а потом его начала снедать жажда мести. Предметом его мщения стали те члены Верховного Совета, которые проголосовали за разлучение его с Эвелиной. Но он также хочет власти. Жаждет ее. Когда он был ребенком, все решения за него принимал его отец. И держал под контролем все стороны его жизни.

Джейси вздыхает:

– А затем аннулировал результат доведывания, несмотря на то, что на сей раз в дело вмешалась сама судьба.

– Да, – говорю я, – именно так. Он ожесточен. Обозлен. Срастив эти кости, он изменит прошлое, но я не могу увидеть как.

Никлас стоит, прислонившись к стене и прижав руку ко рту. Лицо его бледно.

– Давайте просто заберем эти кости и уберемся отсюда.

– Нет, так не получится. Если мы заберем кости, то не дадим им срастись. Но это может уничтожить нас всех. – Я думаю, что мне сказала матушка после того, как сломалась кость бабули. Я тогда ничего не желала делать, мне просто хотелось, чтобы оба мои пути существовали одновременно, но матушка объяснила мне, что так нельзя. «Если кость не срастется, исчезнут оба твоих будущих».

Я не знаю, что произойдет, если не срастутся все эти кости, и не могу сказать, сколько времени у нас есть. Месяц? Два? Сколько судьба может оставаться в подвешенном состоянии, прежде чем все полетит в тартарары? Я запускаю руки в волосы.

– Как бы мне хотелось понять, что именно Лэтам пытается поменять в будущем, изменив прошлое.

– Так он может увидеть грядущее благодаря тому, что он Заклинатель Костей с Ясновидением Второго Порядка? – вопрошает Тесса. – Или же для этого ему нужно непременно использовать кости твоей матушки?

От этого вопроса в моем сознании словно переворачивается страница. Я подходила ко всей этой истории не с той стороны. Мне нельзя сосредоточиваться только на тех возможных путях, которые имелись в прошлом, я должна понять, куда они ведут в будущем. Если я смогу увидеть их последствия, то смогу предсказать, что выберет Лэтам. Тогда мы поймем, как можно срастить эти кости, чтобы сохранить нашу реальность. И нам нужно сделать это до того, как Лэтам изменит все, срастит кости по-своему.

– Тесса, ты великолепна. Мне надо провести гадание с использованием Ясновидения Третьего Порядка.

На ее лице отображается смятение:

– А ты можешь это сделать?

У меня такое чувство, будто земля уходит у меня из-под ног. Я ослабила бдительность, наговорила лишнего. Я вспоминаю выражение лица Тессы, когда она заявила, что я ей не доверяю. И сейчас я вдруг ясно осознаю: я и впрямь ей не доверяю. А если доверяю, то не до конца.

Это из-за Дженсена. Семя недоверия, посеянное судом над ним, не развилось – благодаря костяным играм и всему тому, что мы пережили вместе. Но до настоящего момента я не осознавала, что это семя не мертво. Оно пустило корни, вырвать которые нелегко.

Если я открою ей правду, не отвернется ли она от меня?

– Ты можешь это сделать? – повторяет она.

Я прикусываю губу.

– Да, могу. – Она смотрит на магическую книгу на столе, затем опять на меня.

– Тогда чего ты ждешь? Гадай.

* * *

Гадание о будущем намного сложнее, чем гадание о прошлом. Прежде я могла просто повторять те гадания, которые уже провел Лэтам. Это было сравнительно нетрудно – как чтение чужого дневника. А гадание о грядущем – когда ты буквально преодолеваешь движение вперед – требует куда больше усилий, чем любое из гаданий, которые я проводила до сих пор.

И не только потому, что для этого мне необходимо напрягать все мои магические способности, – а также и потому, что это истощает меня эмоционально. Всякий раз, когда я начинаю изучать такой путь Лэтама, который сулит ему хоть какое-то счастье, мой разум сразу же начинает это отвергать. Одно дело – наблюдать Лэтама в прошлом, когда он был невинным ребенком или влюбленным учеником, – но изучение его будущего требует от меня такого напряжения сил, которого мне долго не выдержать, ведь я уже знаю, что он выбрал зло. Как я могу смотреть, как он обретает счастье, если я знаю, что он его не достоин?

И я заставляю себя притвориться перед самой собой, что он мне не знаком. И наблюдать за его потенциальными будущими путями так бесстрастно, как я только могу. В отличие от гаданий с использованием Ясновидения Первого Порядка на сей раз некоторые пути светятся ярче других, а посему я начинаю именно с них. На одном из путей Лэтаму удалось остаться с Эвелиной, и их любовь стала еще сильнее. Я вижу, как он переезжает к ней в Лейден, как они гуляют по пляжу на восходе солнца, смотрят, как волны плещутся о берег, и их босые ноги погружаются в песок. Океан успокаивает его.

Он становится лейденским Заклинателем Костей, и это подходит ему – мягко направлять будущее горожан, знать, что они безоговорочно верят ему. Эвелина раскрывает самые лучшие качества его натуры. Она умеряет его честолюбие – так что теперь оно служит ему, а не превращает его в монстра. Их дом полон детей – у них три сына и две дочери, – которых они обожают, которыми дорожат. Их дом полон хаоса, смеха и любви. Каждый вечер он и Эвелина засыпают, держась за руки, как будто хотят оставаться соединенными даже в своих снах.

Но у него есть и другие ярко освещенные пути, и, исследуя их, я нахожу совершенно иного Лэтама. На некоторых из них я смотрю, как он входит в Верховный Совет. На других он продолжает преподавать в Замке Слоновой Кости. Я наблюдаю, как виновных в расставании с Эвелиной членов Совета постигают кары – на них обрушивается бесчестье, их судят за преступления, которых они не совершали, а также их жестоко убивают.

Я замечаю, что во всем этом есть закономерность. Разветвившись, пути всегда идут в двух противоположных направлениях – и на одном из них Лэтам каждый раз выбирает альтернативы, ведущие к мести, а на другом – альтернативы, ведущие к Эвелине. И эти пути никогда не сходятся. Стремление к мести уводит его все дальше и дальше от женщины, которую он любит. А если он выбирает ее, члены Совета, ставшие соучастниками его отца, так и не получают по заслугам.

Он не может получить и то, и другое. Ему приходится выбирать.

А мне приходится делать частые перерывы. От изнеможения я уже осоловела.

– Возможно, будет лучше, если мы вернемся сюда позже, – говорит Брэм. Я только что вышла из видения и потягиваюсь, подняв руки над головой, затем массирую напряженные мышцы плеча. Я чувствую себя так, словно несколько дней не спала.

– Нет, я должна продолжать, – возражаю я. Магическая книга лежит на столе, предостерегая меня. Теперь, когда Лэтаму стало известно о моих намерениях, я уже не знаю, сколько времени у меня осталось. И нельзя слишком уж долго оставлять сломанные кости вне питательного раствора – если кость высохнет, она отомрет и не сможет срастись. Я беру швейную иголку.

– Может быть, дело мне облегчит кровь. – Я колю себе палец и роняю на кость бабули несколько темно-красных капель. И делаю еще одну попытку.

Я стою на развилке двух путей. На одном из них отец Лэтама не только добивается заключения в тюрьму родителей Эвелины, но делает так, что такая же участь постигает и ее саму. А на втором после того, как ее исключают из Замка Слоновой Кости, Эвелина возвращается в Лейден. Я уже знаю, что произошло на этом втором пути, и потому начинаю исследовать первый.

И сразу же оказываюсь в Мидвуде, где я стою в моей спальне. Я смотрю на себя сверху, медленно описываю в воздухе круг – должно быть, благодаря крови я оказалась в собственном будущем, а не в будущем Лэтама. Я уже собираюсь убрать руку с половинок кости и попытаться еще раз, когда вдруг вижу идущую матушку, которая обхватила руками несколько пустых ящиков.

– Саския, – зовет она, – ты не могла бы подойти и помочь мне?

У меня перехватывает дыхание, из легких выходит весь воздух. Матушка. Я вижу будущее, и в этом будущем она жива.

Я погружаюсь в это видение глубже, пока не начинаю чувствовать, что я и Саския, которая отвечает на зов, почти слились.

– Иду.

Я следую за собой в кухню, где матушка осторожно укладывает в ящики нашу посуду.

– Я не хочу уезжать, – говорю я ей.

Она гладит рукой мою щеку. Я ощущаю на лице ее пальцы, чую аромат ванили, исходящий от ее духов, и меня переполняет мучительное чувство, в котором соединились радость и печаль. Как же мне хочется сделать так, чтобы эта будущая версия меня подалась к матушке, прильнула к ней.

Но я могу только наблюдать.

– Я знаю, что тебе этого не хочется, моя птичка, но теперь здесь стало небезопасно.

Мне хочется закричать, расспросить матушку и себя в этом видении. Где именно стало небезопасно? В Мидвуде? Во всей Кастелии?

– Может быть, нам не придется уезжать, – говорю я в моем видении. – Может, они проголосуют против.

Матушка поджимает губы.

– Это голосование – пустая формальность, оно будет проведено только для того, чтобы избежать восстания. На следующей неделе Кастелия станет королевством, а Лэтам – королем.

Видение резко обрывается, и я отшатываюсь, чувствуя себя как выжатый лимон.

Я столько месяцев мучила себя мыслями о том, как погибла моя матушка. О том, что я могла бы сделать по-другому, чтобы спасти ее. И иногда, когда мне не хотелось судить себя строго, говорила себе: я ничего не смогла бы сделать, чтобы изменить будущее.

Но я ошибалась. Была цепь событий, которая спасла бы ее жизнь. Которая спасла бы нас обеих.

Может ли Лэтам изменить прошлое, не убив меня? И, если я позволю ему добиться своего – позволю ему заполучить столько власти, сколько он только может пожелать, – то смогу ли я вернуть мою мать?

Я смахиваю слезы, текущие по моему лицу.

На мое плечо ложится рука Тессы.

– Что с тобой?

Смогу ли я срастить эту кость до того, как Лэтам вернется? Смогу ли сделать так, чтобы именно я выбрала, какому из путей быть?

Я зажмуриваю глаза и вижу руки матушки. Вот они обхватили мое лицо, когда она говорит, что любит меня. Вот она размахивает ими, как делала всякий раз, обсуждая нечто такое, что вызывало ее гнев. А вот они холодеют после того, как она умерла.

Мне всегда казалось, что я была бы готова на все, чтобы вернуть ее.

Но на все ли?

Это невыносимый выбор. Если Лэтам станет королем, это будет катастрофой. Именно такой исход я и пытаюсь предотвратить. Но тогда матушка осталась бы жива. Мы бы покинули Кастелию – она увезла бы меня куда-то далеко, – и мы были бы в безопасности. Были бы вместе.

– Саския, ты меня пугаешь, – врывается в мои мысли голос Тессы. – Что ты увидела?

Я поворачиваюсь к ней и, проигнорировав вопрос, задаю ей свой:

– Как ты думаешь, ты смогла бы раздобыть для меня книги по врачеванию ран и травм?

Ее взгляд затуманивается:

– Я могла бы сама рассказать тебе все, что ты хочешь узнать.

– Но ты можешь раздобыть мне книгу?

– Да, наверняка.

– Хорошо. Мне надо будет узнать как можно больше.

Глава двадцать четвертая

По дороге обратно в Замок Слоновой Кости я молчу. Мысли теснятся в моей голове, словно танцующие в бальном зале, где слишком много народу – так с шелестом задевают друг друга шелковые юбки, поскольку двигаться свободно нельзя. Мне тягостно, душно.

– Ты хочешь поговорить о том, что там случилось? – спрашивает Тесса, когда мы поднимаемся на вершину холма.

Как же мне сформулировать ответ так, чтобы не ранить ее чувства? Но у меня так и не получается придумать такой ответ:

– Не сейчас. Какое-то время мне надо побыть одной.

Она мнется, сжимает губы в тонкую линию:

– Саския…

Джейси трогает ее за плечо:

– Оставь ее.

Я благодарно улыбаюсь Джейси и отхожу от остальных. И начинаю бродить по территории замка, пытаясь привести свои мысли в порядок. У меня щемит сердце от тоски по матушке. А также от мыслей о том, какую цену пришлось бы заплатить, чтобы вернуть ее.

В моей голове проносятся воспоминания о ней, поднимаясь и кружась, как палые листья на ветру. Я вспоминаю, как она бранила Одру за то, что та переводит столько костей ради пустых гаданий, продиктованных эгоизмом. Вспоминаю, как она говорит мне, что я не должна забывать тех, кому дано меньше, чем мне. Вспоминаю, что она выбрала путь, на котором ее жизнь преждевременно оборвется, лишь бы не оборвалась моя. Она бы так рассердилась, если бы я пожертвовала благом всей Кастелии только ради ее спасения. Но искушение пойти на это все равно не оставляет меня.

Сзади слышится шум, и я резко разворачиваюсь. Но это всего лишь Расмус. Я совсем забыла про него и не могу сказать, ходил ли он за мной все это время или появился только сейчас.

Он нетвердо держится на ногах, как будто выпил слишком много эля, но его приветствие ограничивается сухим кивком. Стало быть, действие зелья уже начинает слабеть.

Я все брожу, и Расмус держится на большем расстоянии, чем обычно, как будто чувствуя, что мне нужно побыть одной.

Я нахожу парапет, с которого открывается вид на город, и сажусь на его холодные камни.

Я смотрю, как солнце опускается все ниже и ниже, пока наконец не садится за горизонт, окрасив небо в розовые и золотистые тона. Подо мной лежит Кастелия-Сити, сияя множеством огней. Я думаю о жителях города там, внизу. Сколько их сейчас собралось на ужин в кухнях и сидит вокруг столов? Сколько детей слушают сказки, сидя перед пылающим в камине огнем? Сколько жизней я бы разрушила, позволив Лэтаму отнять у них свободу?

В моей голове брезжит какое-то смутное воспоминание, и я не сразу понимаю о чем. Но затем все встает на свои места. На другом моем пути я сидела здесь вместе с Брэмом. Его волосы и плащ неясно выделялись на фоне темного неба. И у меня сжималось горло от всего, что я хотела ему сказать, но так и не сказала.

Сзади слышатся шаги, и я оборачиваюсь.

Брэм.

Как будто своими мыслями я призвала его.

Я не могу понять, что означает выражение на его лице. Что это? Беспокойство? Нерешительность?

– Я знаю, ты сказала, что хочешь побыть одна. – Это звучит как извинение. Как вопрос.

Я похлопываю по каменной плите рядом с собой.

– Я не против.

Он садится, и мы оба глядим на город.

– Расскажи мне, что произошло в магазине, – просит он. – Что-то из того, что ты увидела, явно смутило тебя.

Я вслушиваюсь в плеск воды реки Шард. Когда я была маленькой, у нас в Мидвуде случилось наводнение из-за продолжительных необычно обильных дождей. Я помню, как спросила отца, почему это произошло.

«В реку может поместиться только определенное количество воды, моя птичка, – ответил он. – А потом она переливается через края, как в переполненном ведре».

Точно так же теперь происходит и со мной – секреты копились во мне давно, как дождевая вода, и больше они во мне не помещаются.

– Я видела матушку, – говорю я. – На одном из возможных будущих путей она была жива.

– Должно быть, это было… – Он замолкает. Качает головой. – Вообще-то я даже не могу себе представить, что ты испытала, увидев ее живой.

– Это было ужасно. Прекрасно. И обескураживающе.

– А это будущее было хорошим?

– Нет, для большинства людей оно было плохим.

– Мне жаль это слышать.

– Да, мне тоже жаль.

– И что же ты предпримешь?

– Не знаю. Если бы я смогла увидеть ее снова… Мне столько всего хочется ей сказать.

– Я очень хорошо понимаю, что ты имеешь в виду. – Когда Брэм потерял своих родителей, он был так мал. Должно быть, у него накопилось намного, намного больше того, что он хотел бы им сказать.

– Изучать все возможные пути Лэтама так утомительно. Хотя большая их часть так и не воплотилась в реальность, теперь, после того как я их увидела, они кажутся мне такими же реальными, как и все остальное.

– А твой собственный альтернативный путь тоже кажется реальным.

– Да, больше чем ты мог бы вообразить.

– Должно быть, это странное чувство.

Я вздыхаю:

– Это еще мягко сказано.

Брэм ерзает на своем месте, всем телом поворачивается ко мне, затем отворачивается опять, как будто не может решить, где ему хочется быть. Затем чешет затылок.

– Может, ты расскажешь мне, что там происходило? Я хочу сказать, между тобой и мной?

– Зачем? Чтобы ты опять надо мной посмеялся?

Его брови сходятся:

– Я никогда не смеялся над тобой.

– А вот и смеялся. Когда я сказала, что на другом моем пути мы были сопряжены, ты рассмеялся.

– Не над тобой. Просто тогда эта мысль показалась мне такой невероятной.

Тогда?

Я вожу носком ботинка по булыжникам мостовой.

– А теперь?

Уголки его губ вздрагивают:

– Ты расскажешь мне или нет?

– Мы были сопряжены, и тебе это не нравилось. Поначалу ты был так зол на меня.

– Я был зол?

– Да.

– Почему?

– Вначале я была к тебе не очень-то добра. Ты помнишь ту плавучую тюрьму, где мы побывали в детстве?

Он кивает.

– Мы смотрели на произошедшее там очень по-разному. И далеко не сразу научились доверять друг другу.

Его лицо напрягается, как будто он вспомнил тот день и ту стену неприязни, которая так долго стояла между ним и мной. Но на этом пути он был другим. Как будто, вернувшись в Мидвуд, сразу же перестал сердиться на меня. Почему? Потому что ему было жаль, что моя мать погибла? Потому что в этой реальности я тоже другая? Или же то, что соединяло нас на том пути, каким-то образом оставило след на нас обоих? Быть может, в глубине души он знает, что за случившееся между нами в детстве я извинилась уже давно, хотя в этой жизни он услышал от меня это извинение лишь недавно?

– Ты поэтому заговорила о плавучей тюрьме перед нашим первым заданием в рамках костяных игр?

Я пожимаю плечами:

– Я подумала, что, если я извинюсь, наши отношения станут лучше. Так было на моем другом пути.

– А что случилось потом? – Его голос звучит хрипло.

Я вопросительно гляжу на него.

– Ты сказала, что я был зол поначалу. А потом?

Я едва не принимаю решение отказаться от мысли ответить на этот вопрос. Но я так устала бояться:

– Ты влюбился в меня. И я умерла у тебя на руках.

Произнося это, я не смотрю на него. Сейчас я не хочу видеть его лицо. Но эти слова точно вынимают из моего сердца засевшую в нем занозу.

Брэм опять ерзает, его руки сжимают край парапета. Похоже, моя собственная неловкость передалась и ему.

– Та метка на твоем запястье…

– Это не из-за Деклана.

Но он уже это знал, я сказала ему, когда мы были у Эвелины. Я вижу, что он хочет продолжить разговор, но потом передумывает, и я рада, что мне не приходится говорить это вслух. Говорить, что когда-то, в другой жизни, я любила его. И что в этой жизни я тоже его люблю. Сколько бы я ни уверяла себя, что мои чувства ненастоящие, я больше не могу отрицать, что они есть. Будь они воображаемыми, они бы уже сошли на нет. И метка бы исчезла. Видимо, любовь остается любовью, как бы она ни началась.

Я украдкой бросаю на него взгляд и вижу, что он смотрит на меня с таким странным выражением на лице. Затем накрывает ладонью мою щеку, легко-легко проводит по моей коже большим пальцем, и я чувствую, что таю.

Он подается ко мне, оказывается так близко, что я ощущаю его дыхание, но затем что-то в его лице меняется, и он отстраняется. Его рука падает на колени.

– Саския, мне надо сказать тебе кое-что. – Его голос звучит уныло. Я понимаю, что это судьбоносное решение для меня.

Мое сердце колотится в груди.

– И это разобьет мне сердце?

Он вздрагивает:

– Боюсь, что это может тебя огорчить.

– Тогда не говори.

– Но…

Я встаю и на секунду кладу руку ему на голову.

– Пожалуйста, не надо. На сегодня с меня уже хватит горестей, вряд ли я выдержу еще. Спокойной ночи, Брэм.

С этими словами я поворачиваюсь и иду прочь.

Я так старалась защитить свое сердце, убедить себя, что мои чувства к Брэму ненастоящие, но обмануть себя так и не смогла. В моей душе все-таки забрезжила искра надежды. И она разгоралась. Поднималась волна оптимизма, которая сейчас исчезла.

Я иду прямо в мою комнату, но проходит несколько часов прежде, чем мне удается заснуть. Я думаю о Брэме, о том, что между нами было на другом моем пути – но чего нет на этом, – представляю себе, как снова обнимаю мою мать. Слушаю, как она рассказывает мне истории.

Брэм для меня недосягаем, но я могла бы снова увидеть мою мать. Могла бы вернуть ее.

Но она воспитала меня не настолько эгоистичной.

Как бы мне хотелось никогда не видеть тот путь, на котором она жива. Сделать этот выбор, оставить все как есть – это все равно что потерять ее опять. А я и без того столько уже потеряла. В моей груди поднимается гнев. Лэтам украл у меня мою мать дважды, и я не знаю, смогу ли удовлетвориться тем мщением, которое мне удастся свершить.

Но я попытаюсь.

* * *

Раздобыть книги по врачеванию ран и травм оказалось труднее, чем думали мы с Тессой. Расмус следит за нами постоянно. А библиотекарша после того, как она застукала меня на шестом этаже, куда ученикам доступ закрыт, становится особенно бдительной, когда между стеллажами начинает ходить кто-то из нас.

– Нам придется одолжить нужные книги у кого-то еще, – говорит Тесса. – Но я до сих пор не понимаю, зачем тебе учиться сращивать кости. Почему ты не поручишь это мне?

– Просто поверь, что это необходимо, – отвечаю я.

Я не говорю ей правды. Лэтам подбирается все ближе, я это чувствую, как жаркое дыхание на моем затылке. К тому же я во многих видениях наблюдала свою гибель, и Тессы не было ни в одном из них. Так что она не сможет мне помочь. Мне придется делать это самой. Чтобы одолеть Лэтама, мне необходимо научиться сращиванию костей.

Тесса покусывает свою нижнюю губу:

– Дай мне время, и я что-нибудь придумаю.

И так оно и происходит. Когда на следующий день я выхожу из лектория, кто-то трогает меня за плечо. Я поворачиваюсь и вижу ученика-Врачевателя. Он невысок и худ, и на нем красуются сползающие к кончику носа очки в толстой оправе. Все это придает ему прямо-таки детский вид, он совсем не выглядит на свои семнадцать.

– Ты Саския, верно?

– Да. А кто ты?

– Найти тебя меня попросила Тесса. Она сказала, что я мог бы тебе помочь.

Я быстро поднимаюсь по лестнице, и он с трудом поспевает за мной.

– А, стало быть, ты изучаешь врачевание ран и травм.

Он кивает:

– А какая помощь тебе нужна? Тесса мне этого не сказала.

– Я хочу узнать все о сращивании костей.

У него округляются глаза, и он перекладывает большую пачку книг из одной подмышки в другую.

– Тебе нужен консультант?

– Нет, нет, ничего такого. Я надеялась, что у тебя, возможно, найдутся книги по этой теме и ты сможешь мне их одолжить. По словам Тессы, у тебя большая библиотека.

– Но ты же вроде Заклинательница Костей. – Он возвращает очки на место. В его голосе слышится едва различимое подозрение – поэтому-то мы сами и не стали брать нужные мне книги в библиотеке.

Мы поднимаемся из подвала на первый этаж и входим в вестибюль.

– Да, я Заклинательница. Но сейчас я работаю над гаданием для одного Врачевателя. Для Врачевателя Ран и Травм, такого же, как и ты сам. И мне было бы легче, если бы я научилась немного разбираться в его ремесле. Точность моих гаданий возрастает, если я хорошо осведомлена.

Его лицо расслабляется, и он опять перекладывает свои книги из подмышки в подмышку.

– А, тогда понятно. А то я было подумал… – Он заливается румянцем.

– Да, я знаю, что это странная просьба. Но Заклинательницам надо иметь кое-какие знания обо всем. А Тесса говорит, что ты – самый лучший.

От этой похвалы его щеки из розовых становятся пунцовыми.

– А, ну, Тесса… – лепечет он. – Она… – Он сглатывает и берет себя в руки. – Это очень любезно с ее стороны.

– Это очень любезно с твоей стороны, – поправляю я.

Он смущенно улыбается:

– Я мог бы дать тебе книги сейчас, если ты готова чуть-чуть подождать.

– Спасибо, – говорю я. – Я так тебе благодарна.

Врачеватель торопливо поднимается по лестнице в общежитие для парней. Я оглядываюсь на Расмуса, который наблюдает за мной с чем-то вроде ухмылки. Он был слишком далеко, чтобы слышать наш разговор, и я уверена, что со стороны могло показаться, что я флиртую.

Как же мне не хватает тех дней, когда я могла выставлять себя дурой вдалеке от его глаз.

Несколько минут спустя Врачеватель возвращается с пачкой других книг и отдает ее мне.

– Это тебе поможет, а если у тебя возникнут вопросы, обратись ко мне. И скажи Тессе… в общем, передай ей привет.

Я спешу в мою комнату, чтобы изучить книги по врачеванию ран и травм – это поможет мне отвлечься от мыслей о надвигающейся на нас третьей костяной игре и о предателе в Замке Слоновой Кости – в следующие дни тоже использую каждый свободный момент, чтобы внимательно вчитываться в каждую страницу. Я прочитываю все о сгустках крови, костных мозолях и использовании магии для врачевания переломов. Но, по правде говоря, я совсем не уверена, что смогу самостоятельно сращивать кости, даже если нарушу закон.

Когда я только что увидела в магазине кости моей бабули, мне казалось, что я бы удовлетворилась, просто не дав Лэтаму изменить прошлое. Но за то время, которое прошло с моего прибытия в столицу, Верховный Совет ничуть не приблизился к его поимке. И, поскольку у него наверняка есть свой человек в Замке Слоновой Кости – а может быть, и в Совете, – вряд ли им удастся его поймать. Обдумав все, что я увидела в его прошлом и будущем, я поняла его план. Заполучив мои кости, он сможет срастить каждую кость моей бабушки по отдельности, тщательно отобрав те пути, которые обеспечат ему такую жизнь, которую он выберет сам. И понимание его плана помогло мне разработать и свой.

Теперь мне уже недостаточно просто сохранить прошлое неизменным. Если Верховный Совет не может найти Лэтама, чтобы его покарать, то это сделаю я с помощью сломанных им костей. Я изменю его прошлое так, чтобы последствия этих изменений были как можно хуже.

Я подарю ему такое будущее, какое он заслужил.

Мне просто нужно найти способ сделать это без использования моих собственных костей. И для этого мне необходима помощь Брэма.

Но что-то во мне не приемлет мысль о необходимости обратиться к нему. Мы с ним не оставались наедине с тех самых пор, как я едва не призналась, что все еще люблю его. А он не ответил на мое чувство.

Я избегаю его.

Мое сердце слишком изранено, чтобы я рисковала опять. Однако я не могу не представлять губы Брэма в нескольких дюймах от моих. И не вспоминать ту слабую надежду, которая сменилась горьким разочарованием. Я делаю глубокий вдох. Мне надо взять себя в руки. На карту поставлено слишком многое, чтобы я позволила моему уязвленному самолюбию помешать мне постараться остановить Лэтама и найти кости моей матушки.

Чтобы не дать себе время передумать, я спешу в общежитие для парней и тихо стучу в его дверь. Наверное, он не расслышал мой стук. Мне следовало бы попробовать еще раз, но я колеблюсь, подняв кулак и веля себе постучать. Это была неудачная, ужасная мысль.

Я поворачиваюсь, чтобы уйти, но тут дверь отворяется.

– Саския?

Волосы Брэма растрепаны, как будто я разбудила его. Его ноги босы. И у меня замирает сердце.

Я виновато улыбаюсь.

– Можно войти?

Он переводит взгляд на Расмуса, затем опять на меня. Он открывает дверь шире и жестом приглашает меня войти.

– Извини, – говорю я после того, как за моей спиной, щелкнув, закрывается дверь. – Из-за моего телохранителя получается неловко.

– Ага, – небрежно отвечает он. – Из-за твоего телохранителя.

От остатков моей уверенности не остается и следа.

– Может, мне не следовало рассказывать тебе подробности? Я хочу сказать – о другом моем пути?

Он запускает руки в волосы. Меряет тесную комнату шагами.

– Да. Нет. Не знаю.

Если мой рассказ о наших отношениях на другом моем пути вызывает у него такое смущение, ему точно не понравится то, о чем я собираюсь попросить его сейчас.

– Наверное, мне лучше прийти как-нибудь в другой раз, – говорю я и тянусь к ручке двери.

Он быстро поднимает руку и обхватывает мое запястье.

– Нет, Саския, подожди. – Он мягко разворачивает меня лицом к себе. – Не уходи. В чем дело?

У него такой приветливый взгляд. И его лицо сейчас так близко к моему.

– Мне нужна твоя помощь. Если ты готов мне ее оказать.

– Я слушаю.

– Не мог бы ты научить меня… – Я кусаю губу. Нет, начинать нужно не так. Я пытаюсь еще раз:

– Мне как-то сказали, что ты можешь извлекать магическую силу из костей, находящихся внутри живого тела.

Его лицо покрывается смертельной бледностью.

– Кто тебе это сказал?

– Эсме.

Между его бровями появляется складка.

– Ты знакома с Эсме?

– Нет. Но на другом моем пути я знала ее. Нас познакомил ты.

На его лице написана настороженность. Он не знает, верить мне или нет.

– Она любила тебя, – говорю я.

– Любила? Она и сейчас меня любит, если только я не натворил чего-то, что задело ее.

Меня пронизывает удивление. В нашей реальности Эсме жива. До настоящего момента это не приходило мне в голову. В своих гаданиях по сращенной кости моей бабушки я так часто видела пожар, убивший ее, что привыкла думать о ней как об умершей. Но она не умерла.

Я улыбаюсь:

– По-моему, ей хотелось бы видеть тебя чаще, но да, я уверена, что она обожает тебя.

– Я не понимаю. С какой стати мне было знакомить тебя с Эсме? И зачем ей было говорить тебе об этом?

– А это правда? Ты в самом деле можешь извлекать магическую силу из костей живых людей?

Он пристально смотрит мне в глаза:

– Да.

– А ты можешь научить этому меня?

У него делается такой вид, словно он чувствует себя не в своей тарелке.

– Зачем?

– Лэтаму нужны мои кости, чтобы решить, какой из его путей уцелеет. Было бы неплохо, если бы я смогла срастить сломанные кости моей бабушки до него, тем самым избавив его от хлопот по моему убийству.

– Ты хочешь научиться извлекать магическую силу из своих собственных костей?

– Да, либо это, либо вам пятерым придется убить меня и использовать мои останки, чтобы остановить Лэтама самим.

– Это не смешно.

Я дергаю плечом:

– Я и не хотела тебя рассмешить. Ну так что, это возможно?

Он трет лицо рукой:

– Может быть. Я готов попытаться.

Я делаю долгий выдох:

– Спасибо.

– Когда ты хочешь начать?

– Как насчет того, чтобы сделать это сейчас?

Он смыкает руки в замок на затылке и сводит локти вместе.

– Не знаю. Этому нельзя научиться в два счета.

– Может быть, я схватываю быстрее других твоих учеников. – Я поддразниваю его, но на лице его вдруг мелькает страдание. Он опускает руки и переминается с ноги на ногу.

Не знаю, что я сделала не так, но он явно смущен.

– Не парься. – Я открываю дверь. – Мы можем заняться этим как-нибудь в другой раз.

– Нет. – Его голос тих, но решителен. – Лучше начать сейчас.

Я колеблюсь, обхватив пальцами круглую дверную ручку.

– Ты уверен?

– Уверен. Давай начнем.

Вставшая перед нами задача заставляет нас забыть неловкость, которую мы испытываем в обществе друг друга.

Брэм пытается объяснить мне, как нужно извлекать магическую силу из костей, которые не были специально обработаны, – костей, находящихся внутри живого тела.

– Отчасти это похоже на то, что делаешь ты, – говорит он. – Когда я был ребенком, я поначалу даже не осознавал, что умею так. Но теперь я понимаю, что техника, которую надо применять в таких случаях, несколько иная – надо не тянуть, а толкать. Тебе ясно?

– Не очень.

– Когда кости не приготовлены, нужна бо́льшая концентрация усилий. Бо́льший контроль.

– Как это?

Он смотрит на стену.

– Для этого трудно подобрать слова. Возможно, тебе будет лучше просто попробовать самой, а я попытаюсь направлять тебя.

Я сажусь напротив Брэма и пытаюсь сосредоточить все мое внимание на моих собственных костях. Я обхватываю локти ладонями и нащупываю мои локтевые отростки. И пытаюсь представить себе их так, как если бы они лежали передо мной на куске бархата. Я ощущаю их магическую силу, но не так, как всегда, – это напоминает аромат налетевшего ветерка, исчезающий так же быстро, как его принесло.

– Получается как-то не так, – жалуюсь я. – По-моему, у меня ничего не выходит.

– А какое именно ощущение обычно вызывает у тебя магия костей?

Его вопрос застает меня врасплох. Мне никогда не приходило в голову, что у разных людей это может происходить по-разному.

– Обычно я испытываю тянущее ощущение внизу живота.

– Как будто магия втягивает тебя в себя?

– Да, именно так.

– У меня есть идея. – Он протягивает руку и помогает мне встать на ноги. Затем заходит мне за спину. – Можно я коснусь тебя?

У меня прерывается дыхание. Я киваю.

Он кладет ладонь мне на живот, и из моей головы мигом вылетают все мысли. Если он мнил, что это поможет мне сконцентрироваться, то он ошибался.

– Ты пытаешься ощутить магию вот здесь, да? Чтобы она потянула тебя вперед и затянула в видение?

Мне приходится сделать над собой усилие, чтобы произнести ответ:

– Да.

– Тогда сейчас тебе надо сделать нечто противоположное. Представь себе, что ты пытаешься подтянуть мою ладонь к своей спине. Вытягивай магию из своих костей и втягивай ее в себя. Вместо того чтобы падать вперед, в объятия магии, ты должна собирать ее внутри себя.

Я чувствую его дыхание у меня на затылке, и мое сердце гулко бухает о ребра.

– Закрой глаза и попробуй еще раз.

Я так и делаю. Его ладонь горяча. От его прикосновения я теряю способность думать. Я хочу…

«Чего, Саския? Чего бы ты хотела?» – всплывает в моей памяти голос Брэма. Мы с ним стоим на палубе корабля, над нашими головами сияют звезды. В моем сознании два моих пути сливаются воедино, становятся неотличимыми один от другого.

Раздается стук в дверь, и я открываю глаза. Разворачиваюсь, и рука Брэма соскальзывает с моего живота. Он настороженно смотрит на меня. Его взгляд принадлежит Брэму из этой реальности, а не из той.

Не тому Брэму, который был в меня влюблен.

Я пытаюсь подавить свое разочарование, чувствуя себя дурой.

Брэм видит мое огорченное лицо, и его собственное выражение становится иным.

– Саския…

– Разве ты не собираешься открыть эту дверь?

Его взгляд мечется между дверью и мной.

– Это может быть важно, – говорю я.

Наконец он вздыхает и отворяет дверь.

Перед нами стоит Никлас.

– А, хорошо, что я застал вас обоих. Нора хочет, чтобы мы спустились в лекторий.

– Зачем? – спрашивает Брэм.

Никлас пожимает плечами:

– Все думают, что это из-за следующей костяной игры.

– Надо идти, – соглашаюсь я и выхожу в коридор. – Не хотим же мы опоздать.

– Саския, подожди…

Никлас отходит в сторону, давая нам возможность поговорить один на один.

– Ты мне не безразлична, – говорит Брэм, – но я не тот человек, каким был на другом твоем пути.

– Я знаю, – тихо отвечаю я. Мои воспоминания о Брэме подобны тем сокровищам, которые я прятала в карманы, когда была маленькой девочкой, – камешки с блестящими вкраплениями, старые стершиеся монетки, яркое перышко какой-то мелкой птички. И сейчас у меня такое чувство, будто я разжала кулак, желая похвастаться тем, что у меня есть, перед другими, и вдруг осознаю, что то, что я считала сокровищем, не имеет ценности ни для кого, кроме меня самой.

Я делано смеюсь:

– Спасибо за помощь. Я попробую практиковаться сама.

– Саския, я пытаюсь… – Он испускает досадливый вздох и ерошит руками свои волосы. – Я не понимаю, чего ты хочешь от меня.

Мой взгляд останавливается на его левом запястье. На нем ничего нет.

– Я хочу того, что ты не можешь мне дать, – говорю я. – Я хочу, чтобы ты вспомнил.

– Проблема состоит не в том, чтобы вспомнить. – Его голос тих и звучит осторожно. Он хочет сказать что-то еще, но в выражении моего лица, видимо, есть нечто такое, что заставляет его замолчать. Сердце в моей груди съеживается, будто он проткнул его булавкой.

Он хватает меня за руку:

– Пожалуйста, позволь мне объяснить.

Но я уже иду прочь. Я не хочу слышать, как он скажет, что не любит меня. И торопливо направляюсь туда, где ждет Никлас.

Никлас обеспокоенно хмурит лоб:

– Что-то не так? Что он хотел тебе сказать?

– Ничего такого, чего я бы не знала и так. – Но на секунду у меня закрадывается мысль: а что, если я не права? Вдруг Брэм пытался сказать мне что-то другое? Но я отбрасываю эту мысль. Нельзя же вечно поддерживать в сердце огонек надежды. Нам не суждено быть вместе.

Не в этой реальности.

Глава двадцать пятая

Сегодня в лектории стоит особенно громкий шум. Я полагала, что Нора призвала сюда только нашу команду, но, похоже, здесь собрались все ученики. И все они говорят одновременно, охваченные беспокойством, возбужденные, строящие догадки. Это создает такой гвалт, от которого у меня начинает болеть голова.

Нора выходит на сцену амфитеатра.

– Займите свои места. – Она говорит в изготовленный Косторезом рупор, усиливающий ее голос и разносящий ее слова по всему лекторию. Гул голосов становится тише по мере того, как мы все рассаживаемся по своим секторам, каждый из которых имеет свой цвет.

Когда я сажусь на одну из красных скамей, предназначенных для Заклинателей и Заклинательниц Костей, на меня наползает тоска. Я уже привыкла везде быть вместе с моей командой и сейчас начинаю чувствовать себя сиротой. Мне не следовало позволять себе так привязаться к ним. Это сделало меня более уязвимой. Куда легче потерять то, чем ты не дорожишь, чем то, что уже вселило в тебя надежду.

Мой взгляд невольно останавливается на Брэме.

Нора хлопает в ладоши, и зал затихает.

– Поздравляю вас, ученики. Вы уже почти завершили обучение в этом семестре, и теперь вам предстоит принять участие в финальной костяной игре. Она будет немного отличаться от остальных.

Нора ходит по сцене взад и вперед, продолжая говорить. Взоры всех учеников сейчас прикованы к ней.

– До сих пор испытания были специально разработаны таким образом, чтобы протестировать сильные стороны каждой из команд и выявить ее слабости. Но в реальной жизни все будет иначе. Трудности будут возникать независимо от степени вашей готовности и ваших умений. Посему для вашей финальной костяной игры мы воспроизвели реальные ситуации, с которыми приходилось сталкиваться муниципальным советам. Каждая группа получит имя человека, который нарушил закон, и ваша задача будет заключаться в том, чтобы найти зацепки, призванные помочь вам разыскать и задержать его. – Она улыбается. – Мы, разумеется, задействуем актеров, но детали каждого из дел будут в точности повторять ход подлинных событий – и каждая команда должна будет действовать как отдельный муниципальный совет.

Судя по всему, это будет похоже на наше первое испытание, только на сей раз вместо того, чтобы судить преступника, мы должны будем изловить его. Остальным командам, в прошлом имеющим дело только с решением головоломок и преодолением препятствий, будет куда труднее справиться с этим заданием, чем нам шестерым.

– Но на сей раз, – продолжает Нора, – ставки будут выше. Члены той команды, которая выполнит свое задание первой, смогут выбрать, где они будут работать, когда окончат свою учебу.

По залу пробегает ропот. Обычно по окончании курса обучения ученики не имеют права голоса в решении вопроса, куда их пошлют. Чаще всего они возвращаются туда, откуда прибыли либо они сами, либо к тем, в кого они влюблены, если у них есть избранник или избранница.

– И, к сожалению, та команда, которая не поймает своего преступника за отведенное время, будет считаться не справившейся и с испытанием, и с учебой. Желаю вам всем удачи.

Едва только Нора покидает сцену, ученики расходятся – это похоже на обрывание лепестков распустившегося цветка. Только что мы сидели строго по секторам, и в каждом из них были собраны плащи одного цвета, и вот уже все цвета перемешались, будто стеклышки в калейдоскопе.

Тесса подходит ко мне первой.

– Что ты об этом думаешь? По крайней мере, теперь у всех будут примерно одинаковые задания. И на сей раз нас, похоже, не будут мучить.

Подходит Джейси:

– Низкие же у вас критерии.

Я смеюсь:

– Пусть так, но лично я рада.

Один за другим к нам подходят и остальные. Я старательно избегаю встречаться взглядом с Брэмом.

– Судя по всему, эта костяная игра будет приятной и занятной, – говорит Тэйлон.

– Не ведись, – строго говорит Никлас. – Мы же знаем, чего следует ждать от Норы – наверняка для нас она выбрала нечто мудреное, что-нибудь вроде попадания в запертый деревянный ящик, где нам придется много дней обходиться без пищи и воды.

За нашими спинами слышится покашливание, и, повернувшись, мы видим Нору, которая стоит, поджав губы и уперев руку в бок.

– Я сама не разрабатываю костяные игры, – говорит она. – И они трудны отнюдь не потому, что кому-то хочется помучить вас.

Никлас заливается краской.

– Я… Я не хотел… – запинаясь, лепечет он. – Я просто шутил.

Глаза Норы вспыхивают, она презрительно хмыкает и тут же переключает внимание на меня:

– Саския, я могу с тобой поговорить?

У меня резко учащается пульс:

– Я… Да, конечно.

Она сухо кивает:

– Следуй за мной.

Каблуки Норы стучат по костяным полам, когда мы поднимаемся по лестнице в вестибюль, а затем идем в ее кабинет, находящийся на другой стороне Замка Слоновой Кости. Меня терзает тревога. Может, она что-то узнала о Лэтаме? От этой мысли я ощущаю укол разочарования – ведь у меня есть свой собственный план мщения, и отказываться от него я не буду. А что, если Нора хочет меня наказать? Я нарушила столько правил, что уже не знаю, какое из этих нарушений должно беспокоить меня больше всего.

Нора отпирает дверь своего кабинета и делает шаг в сторону, чтобы я смогла войти. Эта комната выглядит более приветливой, чем можно было бы ожидать, учитывая нрав ее хозяйки. Напротив большого письменного стола стоят два мягких стула с обивкой из кремового плюша, высокие окна обрамляют плотные бледно-голубые шторы. На низеньком столике красуется ваза с ярко-розовыми пионами. На другой стороне комнаты в небольшом сложенном из камней камине пылает веселый огонь.

Нора усаживается за свой стол и делает мне знак сесть на один из стульев.

– Усаживайся поудобнее, – говорит она.

Я сажусь, но мне совсем не удобно.

– Что-то не так?

– Расмус больше не будет тебя охранять.

Я удивлена:

– Что? Почему? – Я оглядываюсь, ожидая, что он войдет, но его нет.

Нора вздыхает:

– Боюсь, до нас дошли негативные донесения о его работе.

– От кого они поступили?

– Это не важно. Важно то, что они заслуживали доверия, и мы были вынуждены принять меры.

– Я не понимаю. Что было в этих донесениях?

– Он был обвинен в неподобающем поведении. – Она отводит взгляд.

У меня пересыхает во рту.

– Как это?

– Он оставил свой пост. Спал во время работы. Пьянствовал. – Ее губы сжимаются, и она качает головой. – Прости, Саския. Ты достойна лучшего.

Мне становится не по себе:

– Нет, Расмус бы никогда… Он хорошо делал свою работу.

Она выгибает брови:

– Однако, пока мы не вошли сюда, ты не замечала, что его нет.

Я не могу допустить, чтобы Расмуса наказали за то, чего он не делал. Но как я могу опровергнуть выдвинутые против него обвинения, не поставив под удар себя и свою команду? Если я сознаюсь, она больше не выпустит меня из виду. Лэтам изменит прошлое, и Кастелия окажется в опасности.

– Пожалуйста, не делайте этого, – говорю я. – Он хороший телохранитель.

– Мне нравится твоя преданность, Саския. Правда, нравится. Но его действия были недопустимы. Он поставил твою жизнь под угрозу. Мы приставим к тебе другого телохранителя, но он прибудет только через день или два. А до тех пор тебе надо будет вести себя особенно осторожно. Никуда не ходи одна. Не покидай Замок Слоновой Кости. Понятно?

Мои руки, лежащие на коленях, сами собой сцепляются в замок. Нельзя допустить, чтобы с Расмусом обошлись так несправедливо. Но что я могу сделать?

Я киваю:

– Понятно.

Нора постукивает пальцами по столешнице своего письменного стола.

– Вот и хорошо. Теперь пойдем. Я провожу тебя в учебное крыло и передам тебя на руки Наставнице Кире.

Передам на руки. Я внутренне сжимаюсь. Она говорит это так, будто я какая-то эстафета, которую передают из рук в руки во время состязаний по бегу. Будто я вещь, сохранность которой нужно обеспечить, а не человек, имеющий чувства.

На меня обрушивается осознание вины. Я обошлась с Расмусом еще хуже, чем с вещью, – я повела себя с ним так, будто он был всего лишь препятствием, которое надо было обойти, а не человеком, блюдущим свое доброе имя. Его же я и погубила.

* * *

Мой учебный сеанс с Наставницей Кирой превращается в пустую трату времени. Я никак не могу сосредоточиться, мои мысли текут медленно, вяло.

– Сегодня ты рассеянна, – говорит Кира. – Ты беспокоишься из-за следующей костяной игры?

– Да, – отвечаю я, но это неправда. После ухода из лектория я даже ни разу не вспомнила об этой костяной игре.

Я думаю о Расмусе. О Брэме. О том, что всем членам моей команды грозит опасность, и все из-за меня. Я вела себя так эгоистично и так зациклилась на поисках способа взять верх над Лэтамом, что игнорировала те катастрофические последствия, которые наступят, если все узнают о помощи моих друзей. Что будет с Джейси, если станет известно, что она приготовила то дурманное зелье и угостила им Расмуса? Что будет с Тэйлоном, если кто-то прознает, что, помогая мне, он использовал для наблюдения учебных птиц?

Они так заботились обо мне, а я не сделала для них ничего. Я сильно прикусываю нижнюю губу.

– Уже поздно, – говорит Наставница Кира. – Может, закончим учебный сеанс? И попробуем еще раз потом, когда ты не будешь так озабочена, как сейчас?

У меня сжимается горло. Потому что я уверена – такое время не наступит никогда, ибо теперь меня всегда будет тяготить тревога. Следующая костяная игра должна начаться уже на следующей неделе, так что нельзя терять время. Мне надо найти кости матушки. И остановить Лэтама.

– Нет, – говорю я. – Давайте продолжим.

Наставница Кира высыпает в каменную чашу горсть костей, и я поджигаю их. Затем гашу пламя и высыпаю кости на кусок бархата, расстеленный передо мной. Я чувствую влечение магии, и меня затягивает в видение.

Мне не сразу удается понять, куда я попала, но тут картинка становится четче, и я вижу знакомые белые стены Замка Слоновой Кости, люстры, с которых капает воск, изгибы двойной лестницы.

По вестибюлю торопливо идет Нора, держа что-то под мышкой. Я не могу сказать, когда это происходит: в прошлом, настоящем или будущем. В замке тихо – нигде не видно учеников, спешащих на следующие учебные сеансы или сидящих на скамейках, уткнувшись в магические книги. Из трапезной не доносится звон и стук посуды. Возможно, все на учебных сеансах, а может быть, семестр уже закончился, и все разъехались по домам.

Я следую за Норой, когда она поднимается по лестнице, затем идет по коридору в общежитие для парней. Вот она останавливается перед одной из дверей, перебирает пачку бумаг, которую несла, и берет листок, на котором написано: «Уведомление о несдаче экзамена». Укоризненно покачав головой, она складывает листок и подсовывает его под дверь. Затем идет по коридору дальше, подсовывая под двери письма из дома, счета за испорченные библиотечные книги, распоряжения о посещении дополнительных учебных сеансов. Затем, закончив свои дела в общежитии для парней, направляется в общежитие для девушек. Когда она останавливается перед моей дверью, у меня обрывается сердце. А что, если это будущее и я провалила костяную игру? Но Нора не подсовывает под дверь листок бумаги, а вместо этого берется за дверную ручку. И та легко поворачивается в ее руке.

Она входит в комнату. В изножьях каждой из кроватей белеет стопка сложенного постельного белья, как будто в комнате никто не живет. Стало быть, это не настоящее время. Нахожусь ли я в прошлом? Или в будущем?

Нора кладет на одну из подушек небольшой сверток. Он завернут в коричневую бумагу с затейливым красным рисунком и наклейкой на верхней стороне. На ней изящным почерком выведено одно-единственное слово: «Саския».

Меня пробирает ледяной холод, я не могу дышать. Ту магическую книгу в мою комнату подложил не Лэтам.

Ее подложила Нора.

Но не могла же она знать, что принесла. Или могла?

Я переключаю внимание со свертка на ее лицо, надеясь, что, если вгляжусь в него, то смогу понять, что у нее на уме. На меня нападает тошнота. Видение тускнеет, и я уже хочу отнять руки от костей, но тут на лицо Норы падает свет луны. Я перенеслась в другое время, но Нора опять находится в моей комнате. Она стоит в ее центре, однако теперь в кровати лежу я, мои волосы расплетены и разметались по подушке. Мое лицо безмятежно, значит, в кои-то веки мне не снится кошмар.

Нора вынимает из кармана тряпицу и прижимает ее к моим носу и рту. Меня накрывает ужас. Я что, вижу будущее, и она пытается задушить меня?

В видении я провожу пальцами по лицу, будто чешусь, но затем внезапно обмякаю. Моя рука тяжело падает на матрас, и Нора, достав из кармана костяную иглу, втыкает ее в мою вену на сгибе локтя. Мой пульс, словно гром, бухает в моих ушах. Эта игла точно такая же, как та, с помощью которой я тайно заполучила кровь Деклана, – она сделана из кости крыла кровососущей летучей мыши и вымочена в вызывающей местное онемение слюне, так что, протыкая кожу, игла не причиняет боли. Полость иглы заполняется моей кровью, пока я лежу неподвижно, одурманенная зельем, которым Нора пропитала тряпицу.

Я вспоминаю ужас на лице Тессы, когда в магазине она подняла склянку с моей кровью. «Саския, откуда Лэтам взял вот это? Он что, гадает на тебя?»

И все вдруг встает на свои места. Нора неспроста требовала, чтобы я не пыталась найти Лэтама. И каждая из костяных игр была задумана специально для того, чтобы помучить меня. А Расмуса Нора уволила для того, чтобы меня некому было защитить. Осознание всего этого пронзает меня, словно нож.

Я была права, подозревая, что в Замке Слоновой Кости у Лэтама есть свой человек. Но предатель не входит в Верховный Совет.

Предательница – это Нора.

Глава двадцать шестая

Я выхожу из учебного кабинета, спотыкаясь и прижав руку ко рту.

Брэм ждет в коридоре, и при виде меня у него широко раскрываются глаза:

– Что случилось?

За мной в коридор сразу же выходит Наставница Кира.

– Хвала костям, – говорит она, увидев Брэма. – Саскии нужен Врачеватель. Ты не мог бы ее проводить? Скажи Наставнице Дине, что, гадая, она перенапряглась и ей нужно какое-то зелье от тошноты. – Но Кира ошибается – никакое зелье на свете не избавит меня от тошноты.

Я вспоминаю, как Нора сказала, что передаст меня Наставнице Кире. Выходит, сейчас Кира передает меня Брэму? Я вырываюсь, и его рука соскальзывает и падает вниз. Я игнорирую обиду, написанную на его лице, и спешу прочь.

Он бежит следом и догоняет меня:

– Что произошло?

Но я не отвечаю. Оказывается, предательство очень похоже на горе. Это чувство сначала почти душит меня, затем становится более или менее терпимым и наконец начинает терзать меня опять. Нора сидела в моем доме в Мидвуде, в ее глазах были слезы, когда я рассказала ей, как погибла моя мать, она держала меня за руку, обещая, что поможет мне найти Лэтама и добиться торжества справедливости и правосудия. Но все это время она была с ним заодно.

Как Деклан.

Я жду, пока мы не отходим далеко от учебного крыла, и только тут решаюсь заговорить, повернувшись к Брэму.

– Ты и сейчас шпионишь для нее? – спрашиваю я сквозь стиснутые зубы.

– Для кого? Для Норы? Разумеется, нет.

– Тогда зачем ты поджидал меня там?

– Затем, что мы оборвали наш разговор как-то странно, и я хотел поговорить с тобой. – Он трет щеку. – Саския, что с тобой? Что там произошло?

Я кладу ладонь на живот. У меня такое чувство, будто судьба смеется надо мной. Используя мою жизнь, словно детскую игрушку, тряся калейдоскоп и перетряхивая все, что я, как мне кажется, знаю. И единственное, что я могу сделать, это ждать, когда появится новый образ.

– Магическую книгу в мою комнату принес не Лэтам. Это сделала Нора.

Он застывает, затем его лицо искажает ярость – так внезапно, что я делаю шаг назад. Его руки сжимаются в кулаки.

– Я тут ни при чем, – говорит он.

– Я ей доверяла, – тихо произношу я, обращаясь не только к Брэму, но и к самой себе.

– Я тоже ей доверял. Если бы я знал… – Он делает глубокий вдох и щиплет себя за переносицу. – Что ты хочешь теперь делать?

Мои мысли лихорадочно крутятся, бешено бьются, затем буря медленно затихает.

И вместе с успокоением приходит ясность:

– Я хочу потребовать у нее объяснений.

Лицо Брэма напряжено, взгляд мрачен:

– Я пойду с тобой.

Мое спокойствие длится недолго. Пока мы торопливо шагаем по коридорам, моя боль переходит в клокочущую ярость. Нора заплатит за это, как и Лэтам. Мы приближаемся к лестнице, когда к нам подбегает Тэйлон, размахивая какой-то бумагой. За ним спешат Джейси, Тесса и Никлас.

– Мы вас обыскались. – Его лицо раскраснелось, он кладет руку на перила и глотает воздух. – Мы только что получили развернутое задание для нашей заключительной костяной игры и… – Его голос замолкает, когда он видит выражение наших лиц. – Что случилось?

– Нора – сообщница Лэтама, – говорит Брэм.

Следует молчание, затем все они начинают говорить разом. Вопросы. Потрясение. Возмущение. Нет, я не могу просто стоять и болтать. Надо что-то сделать до того, как гнев сожжет меня изнутри. Пусть я пока не могу добраться до Лэтама, но у меня есть возможность добраться до Норы.

Я поворачиваюсь на каблуках и пускаюсь бежать вниз по лестнице. Остальные, грохоча ботинками, устремляются вслед за мной.

Добежав до кабинета Норы, я, не постучав, распахиваю дверь. Она сидит в обитом плюшем кресле, поставленном перед камином, в котором потрескивает огонь. В руке она держит чашку чая, а на столике рядом с нею стоит коробка с печеньем.

– Саския, – говорит она, – какой приятный сюрприз. Я могу тебе чем-то помочь? – Ее тон беззаботен. Приветлив. Как будто ей абсолютно не о чем волноваться.

Это разъяряет меня.

– Вы лгунья! – со злостью выпаливаю я.

Она сужает глаза. Она смотрит на остальных членов моей команды, сгрудившихся у меня за спиной.

– Что-что?

– Вы обещали помогать искать Лэтама, но вместо этого все это время оказывали помощь ему самому.

По ее лицу пробегает какая-то тень – удивление? Сожаление? Чувство вины? Но она быстро овладевает собой, и ее выражение вновь становится безмятежным. Она опять подносит чашку ко рту и осторожно дует на чай.

– Боюсь, я не понимаю, о чем ты.

Брэм делает шаг вперед:

– Мы донесем на вас Верховному Совету. Надо полагать, сыворотка правды поможет освежить вашу память.

Она раздраженно смеется:

– Ты мне угрожаешь?

Брэм холодно смотрит на нее:

– Да.

Нора отпивает свой чай.

– Это было бы неблагоразумно.

Она так невозмутима, что это выбивает меня из колеи, и в мою кровь проникает холод.

– Это не сойдет вам с рук, – говорю я.

Стоящая за мною Тесса кладет ладонь на мою лопатку.

– Вот именно, не сойдет.

Нора ставит свою чашку на столик.

– Чего ты хочешь, Саския? – Ее взгляд прикован ко мне. На остальных она даже не глядит, как будто понимая, что главная тут я.

– Вот что сейчас произойдет. Вы признаетесь Верховному Совету, что работали на Лэтама. Что позволили ему использовать костяные игры в его собственных целях. А затем сообщите им все известные вам сведения, которые могут помочь им найти его.

Ее брови выгибаются, губы растягиваются в веселой улыбке:

– У тебя получился чудесный рассказ. А теперь послушай мой. – Она сжимает ладони перед собой, словно ребенок, увлеченный занимательной игрой. – Мы пойдем к Верховному Совету. Ты расскажешь им о своих подозрениях, после чего они спросят, что заставило тебя сделать такое нелепое заявление. Ты начнешь запинаться, но в конце концов все же признаешься, что ты увидела все это, гадая на костях. Гадая о прошлом.

Она встает и начинает ходить перед камином туда-сюда. Вид у нее сейчас такой, будто она читает лекцию в лектории и упивается при этом каждым моментом. На меня наваливается тяжкий ужас, я чувствую, как он давит на меня.

– Ты можешь сказать, что это случилось всего один раз – что это вышло случайно, что это была оплошность, – но я сошлюсь на аналогичный случай, решение по которому вынесли вы сами. А затем попрошу Верховный Совет потребовать, чтобы ты показала им свою метку мастерства.

Я чувствую, как по нашей команде словно пробегает взрывная волна, и Нора смеется:

– Я вижу, ты держала это в секрете. Может, ты продемонстрируешь ее сейчас? – Я инстинктивно обхватываю себя руками, закрыв ладонью метку мастерства. – У Саскии эта метка очень красива, – говорит Нора. – Очень затейлива. И имеет три угла. Бедный Дженсен сейчас томится на Острове Клыков, неся наказание за то же преступление, в котором виновна и Саския. Надо же, какой парадокс. Только представьте себе, как к этому отнесется Верховный Совет.

На лице Джейси мелькает тень огорчения, но ее быстро сменяет вызов.

– Это не важно, – говорит она. – Мы все скажем, что знаем о вас.

– Мой рассказ еще не закончен, – как ни в чем не бывало продолжает Нора. – Уволив Расмуса, я обнаружила в его кармане одну странную вещь. Носовой платок, пропитанный дурманящим зельем. Он заявил, что этот платок ему дала ты, но этого не может быть, ведь ты сопряжена с приготовлением зелий, которые принимают внутрь. Разве что… – Она нарочито широко раскрывает глаза. – Что, Саския подговорила тебя использовать магию, с которой ты не была сопряжена? – Нора постукивает указательным пальцем по своей нижней губе. – А Никласу придется ответить за украденные зацепы. И из надежного источника мне стало известно, что Тэйлон позаимствовал одну из учебных птиц из зверинца. А разве ты, Тесса, и ты, Брэм, не помогаете Саскии учиться также и другой магии, с которой она не сопряжена? Это было бы непростительно в глазах Совета.

Из комнаты будто разом выкачали весь воздух. Мы все лишаемся дара речи. Она права. Каждый из нас виновен в правонарушениях, из-за которых, если о них прознает Верховный Совет, нас могут исключить. Или хуже.

– Вот что сейчас произойдет, – повторяет Нора мои собственные слова. Ее голос звучит раздраженно. – Вы шестеро будете держать рты на замке, вести себя тише воды, ниже травы и проведете вашу заключительную костяную игру. Если у вас получится выполнить задание, вы через несколько недель завершите вашу учебу, покинете Замок Слоновой Кости и станете жить дальше. Но если вы решите распространять слухи, то знайте – я вас уничтожу. Вам это ясно?

Ответом ей служит наше потрясенное молчание.

– Вот и хорошо. А теперь уходите. Мой чай остывает.

Я смотрю на остальных.

– Идите. Я присоединюсь к вам потом. – Они нехотя выходят, а я остаюсь. Предательство Норы жжет меня, как кислота. Мне нужны ответы.

– Почему, – чуть слышно спрашиваю я. – Почему вы помогаете ему?

Выражение лица Норы смягчается, но я не смогла бы сказать, искренно это или нет.

– Я не восторге от Лэтама, но в данном случае наши интересы совпадают. Руководя Замком Слоновой Кости, я могу в полной мере понять, насколько Кастелия подрезает крылья самым талантливым из своих граждан, ограничивая их потенциал. Я уже много лет пытаюсь отменить сопряжение с магией, но Верховный Совет не желает прислушаться к голосу разума.

– Но ведь Лэтам порочен, он воплощенное зло. Вы действительно готовы принести меня в жертву, чтобы он смог добиться своего?

Она сдвигает брови:

– Иногда даже порочные люди бывают правы. А для того, чтобы вести за собой людей, надо уметь делать трудный выбор.

Не так давно примерно это сказала мне Наставница Кира, но вряд ли она имела в виду то же самое.

– А наше заключительное испытание хотя бы реально? Или это просто еще одна возможность для Лэтама помучить меня?

– Разве оно не может быть и тем, и другим? – Наши взгляды на мгновение встречаются, и она вздыхает. – Разумеется, оно реально. И, может статься, если ты добьешься успеха, мы получим именно то, чего хотим.

Мне не хватает духа спросить ее, кто такие эти «мы» – я и Нора или Нора и Лэтам. Но, если бы и хватило, я не знаю, сказала бы она правду или нет. И в том, и в другом случае Лэтам искусно расставил свою ловушку.

И, чтобы найти его, мне придется идти прямиком в нее.

* * *

Ночной воздух холоден, холмы заволакивает туман. Я засовываю руки в карманы моего плаща и сжимаю сращенную кость моей бабули, словно это спасательный трос. Я вспоминаю, как смотрела на себя, стоящую на палубе корабля, который покинул Мидвуд, на другом моем пути. Вспоминаю, как я подняла глаза к небу и, взглянув на звезды, подумала, что они похожи на кости, рассыпанные на бархате. И мне показалось, что я смогла бы прочесть судьбу всего мира, если бы знала, как на них надо гадать.

Но сегодня небо так плотно затянуто пеленой облаков, что не видно ни одной звезды. И судьба Кастелии остается тайной.

Мы вшестером спускаемся по знакомой дороге, ведущей в город. Мы могли бы подождать до утра, но после нашего разговора с Норой никто из нас не смог бы спокойно сомкнуть глаз в стенах Замка Слоновой Кости. И мы собрали все необходимое для того, чтобы продержаться несколько дней, и ушли. Улицы города безлюдны, на булыжниках мостовых отражаются блики от желтого света фонарей.

Мы находим скамейку и садимся, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться.

– Простите, мне так жаль, – говорю я наконец. – Я испортила вам жизнь.

– Ее испортил Лэтам, – бормочет Брэм. – И Нора.

– Почему ты не сказала нам о своей метке мастерства? – спрашивает Тесса. Ее голос негромок, тон осторожен, но мое ухо улавливает в нем скрытую боль.

– Ты знала, что я умею пользоваться Ясновидением Третьего Порядка. Ты сама видела, как я делала это в магазине Лэтама.

– Да, – мягко говорит она. – Но почему ты не рассказала нам о метке?

– Не знаю. После того что произошло с Дженсеном…

– Именно этого Лэтам и добивался, – перебивает меня Брэм. – Он придумал для нас такое испытание, которое заставило бы Саскию думать, что она не может нам доверять. Оно должно было вбить между нами клин.

Он прав. Разумеется, прав. Лэтам управлял нашими костяными играми для того, чтобы причинить мне как можно больше мук. Но то, как Брэм это сказал – будто он пришел к какому-то новому выводу, что тревожит его, но он одновременно порождает во мне такое чувство, будто я чего-то не понимаю.

– Но у него ничего не вышло, – говорит Джейси. – Мы не оставим тебя.

Я вздыхаю:

– Возможно, вам стоило бы это сделать.

Тэйлон фыркает:

– Что за чушь. Мы бы ни за что на это не пошли. – Его рука сжимает сложенный лист бумаги, на котором изложены все детали нашего нового задания.

Никлас опускает глаза и вперяет взгляд в эту бумагу:

– Думаю, нам следует выяснить, что представляет собой преступник, которого мы должны изловить.

– Пожалуй, – соглашается Тэйлон. Его руки дрожат, когда он разворачивает листок и кладет его себе на колени.

Мое сердце пускается в галоп. Я ожидаю, что сейчас увижу имя Лэтама – с него сталось бы придумать такую костяную игру, которая поневоле приведет меня к нему. Так что, когда я читаю имя Рэйна Роу, выведенное аккуратными буквами, у меня вырывается долгий выдох. Не знаю, что я испытываю сейчас: облегчение или разочарование. С одной стороны, мне хочется сойтись с Лэтамом лицом к лицу. Я чувствую – ярость, пылающая в моем сердце, требует этого, иначе она сожжет меня изнутри. Однако я понимаю, что еще не готова. И не знаю, буду ли я когда-нибудь вполне готова схватиться с ним.

Джейси стучит пальцем по плотному листку:

– Она Обработчица Костей.

Я пробегаю глазами список ее преступлений, и мне становится плохо. Обработка незаконно полученных костей. Сбыт краденого. Соучастие в убийстве. Это напоминает мне о Деклане – об острой боли от его предательства, которую я испытала, обнаружив, что он продает на черном рынке кости моего отца. Я также помню тот ужас, который нахлынул на меня, когда я поняла: он помог организовать убийства двух членов муниципального совета Мидвуда. Возможно, это и есть суть – Лэтам желает разбередить мои раны. Заставить меня заново пережить все муки былого. Ведь чем больше я буду страдать, тем больше магической силы будет в моих костях, когда он наконец убьет меня. Но я не доставлю ему такого удовольствия. И стану относиться к этому испытанию как к обыкновенной игре. Я отодвигаю свои чувства подальше и говорю:

– До того, как пропасть, она работала здесь, в городе. Наверное, нам следует начать ее розыск с визита в костницу.

– Точно, – соглашается Джейси. – Наверняка Совет начинал свои поиски именно там, когда ее ловили.

Тэйлон зевает:

– А не кажется ли вам, что сначала мы могли бы немного поспать? Хотя бы чуть-чуть?

– В такой час костница все равно закрыта, – говорит Брэм. – Отдыхайте. Первым вас буду охранять я.

Я еще никогда не чувствовала такого изнеможения, но также никогда не была так уверена, что не смогу заснуть. И все же думаю, надо попробовать закрыть глаза – это лучше, чем ничего. Несмотря ни на что, я, видимо, засыпаю, потому что следующее, что я вижу, это солнечный свет, просачивающийся через просветы в облаках.

Но мое будущее кажется мне все таким же беспросветным.

Глава двадцать седьмая

Костница Кастелия-Сити нисколько не похожа на костницу Мидвуда. Она огромна – это каменное здание, напоминающее замок. А зайдя внутрь, я вижу перед собой не одного Обработчика Костей и не одного его ученика, а дюжину таких мастеров и столько же их подопечных. Последние сидят за большими круглыми столами, склонившись над костями, находящимися на различных стадиях готовности. Одни мастера заняты очищением костей – они освобождают кости от костного мозга, который они извлекают с помощью маленьких ложечек, погружают их в отбеливающий раствор и кисточками смахивают с них костяную пыль. Другие мастера малюют на костях копии меток. Третьи маленькими дыроколами проделывают отверстия и макают их в различные растворы.

Это зрелище убавляет мой оптимизм. Здесь столько Обработчиков Костей, что нам понадобится несколько часов, чтобы опросить их всех. К тому же мы не представляем себе, с кого из них следует начать. Но тут я вспоминаю, что Рэйна Роу, вероятно, уже много лет как гниет на Острове Клыков. Это всего лишь реконструкция событий. Я оглядываюсь по сторонам, ища глазами кого-нибудь, кто выглядел бы как-то не так. Кто мог бы быть актером, а не настоящим Обработчиком Костей.

К нам подходит долговязый ученик в зеленом переднике, покрытом тонким слоем костяной пыли.

– Я могу вам чем-то помочь?

– У нас есть несколько вопросов, – говорит Тесса. – Мы ищем одну женщину, которая здесь училась. Или учила других. – Она прикусывает губу, глядя на бумагу с изложением сведений о Рэйне Роу. – Возраст тут не указан.

– А у этой женщины есть имя?

Тесса смущенно краснеет:

– Да, конечно. Ее зовут Рэйна Роу.

Лицо ученика мрачнеет, его кадык движется, словно он сглатывает. Он оглядывается через правое, затем через левое плечо, как будто опасается, что кто-то мог услышать наш вопрос.

– Извините, я ее не знаю.

– А по-моему, ты лжешь, – говорит Брэм.

Ученик бросает взгляд на мешочек костей, висящий на его поясе, – и нервно облизывает губы.

– Мне не нужны неприятности.

У меня мороз пробегает по спине. Непохоже, чтобы он играл. Впечатление такое, будто он в самом деле боится.

– Давайте внесем ясность, – говорю я. – Мы не пытаемся нарушить закон. И не просим, чтобы закон нарушил ты сам. Мы просто хотим знать, слышал ли ты что-то о Рэйне Роу. Это важно.

– Мы могли бы задать этот вопрос и кому-нибудь еще, – добавляет Тэйлон, стоя на цыпочках и оглядывая зал.

Ученик кладет ладонь ему на плечо.

– Не трудитесь. Никто вам все равно ничего не скажет.

Брэм вперяет в него угрожающий взгляд, и он сникает.

– Я мало что знаю, – говорит он. – Просто какое-то время назад ходили слухи…

– Свен, – рявкает один из мастеров, сидящих на другом конце зала. – Что там у тебя?

– Я просто отвечаю на вопросы. – Его голос немного дрожит, и я вижу, как мастер подозрительно щурится, уставившись на нас.

– А что это были за слухи? – настойчиво продолжаю я. Мастер, окликнувший этого самого Свена, встает и идет к нам.

Свен переминается с ноги на ногу.

– Кое-кто говорил, что Мастер Рэйна занималась какими-то делами на черном рынке, что расположен в Челюстном предместье.

– Спасибо, – говорю я, когда мастер наконец доходит до нас.

– Я могу вам помочь?

– Мы просто задавали вашему ученику вопросы о Рэйне Роу, – отвечает Никлас.

Мастер бледнеет:

– Вы ищете неприятностей на свою голову?

И тут меня осеняет – наверняка эту Рэйну Роу не поймали. Ни один актер не смог бы сыграть так убедительно. Стало быть, Лэтам и Нора отправили нас ловить Обработчицу Костей, которая совершила множество преступлений, но до сих пор разгуливает на свободе.

К нам торопливо подходит еще один ученик и дергает мастера за рукав:

– Вы не видели щелочной порошок? Мы только что пролили кислоту, и она разъедает пол.

Мастер тяжело вздыхает и тыкает в нас костлявым пальцем.

– Я сейчас вернусь. Никуда не уходите.

Но едва он отворачивается, мы пускаемся наутек.

* * *

Челюстное предместье находится на противоположной стороне Кастелия-Сити. Мы идем туда целый день, глядя, как солнце опускается все ниже и ниже, пока не проваливается за горизонт. Газовые фонари становятся все реже, пока не пропадают совсем. Широкие улицы мало-помалу уступают место узким кривым переулкам, где в кучах мусора роются бездомные собаки, из-под клочковатой шерсти которых так выпирают ребра, что их можно пересчитать. А вот идет собака, у которой нет ни шерсти, ни шкуры, ни глаз. Просто оживший скелет, явно ставший результатом использования темной магии. Я подавляю рвотный позыв.

Мы подходим к игорному дому, где игроки бросают кости, способные наказывать и вознаграждать – тем, кто выигрывает, они дарят наслаждение, а тем, кто проигрывает, причиняют боль. Заглянув в окно, мы видим женщину, сидящую в толпе за круглым столом, на котором лежат два кубика костей рядом с ее стиснутым кулаком. Она закинула голову назад, разинула рот в безмолвном крике. Не знаю, выиграла она или проиграла.

Из соседнего здания вываливается мужчина, держа в руке бутылку, из которой спиртное выплескивается на его ботинки.

Мимо идет хорошо одетая женщина, из ее ярко накрашенного рта, словно сигара, торчит маленький свисток.

Перед магазином с темными окнами стоит Костолом, охраняющий вход. Я встречаюсь с ним взглядом, и он подбрасывает в воздух горсть позвонков, подхватывает их и перекатывает по костяшкам своих пальцев, словно показывая цирковой фокус, а не угрожая.

– Как же тут паршиво, – шепчет Тесса.

– Просто иди и не привлекай к себе внимания, – советует Тэйлон.

Мы продолжаем идти по Челюстному предместью, и я не могу не гадать о том, какие ужасы может таить в себе здешний черный рынок. И по рукам моим пробегают мурашки.

Я видела черный рынок всего единожды, но мне и этого хватило. В Мидвуде черный рынок располагается на торговом корабле, который каждую ночь швартуется в новом месте, чтобы укрыться от внимания городского совета. Когда нашим взорам открывается здешний черный рынок, я понимаю, что здесь продавцы и покупатели, нарушающие закон, не испытывают особых опасений относительно Верховного Совета. Здесь, в столице, они даже не пытаются скрыться, напротив, черный рынок тут выставлен на широкое обозрение, словно драгоценный камень, красующийся в широкой витрине.

Громадный комплекс, целиком выстроенный из прозрачного стекла, тянется, насколько хватает глаз. И, хотя на улицах уже темно, внутри здания светло, как днем.

Покупатели здесь одеты нарядно, как на балу. Шелковые плащи, затейливо расшитые золотыми нитями, платья, украшенные рядами крошечных костяных пуговок, изготовленных с помощью магии, крупные драгоценные камни, сверкающие на каждом горле, на каждом пальце. Это и символ развращенности Челюстного предместья, и насмешка над его нищетой. Фантасмагория, да и только.

Но я не могу подать виду. Мы должны убедить охраняющих вход Костоломов впустить нас внутрь. Я останавливаюсь и поворачиваюсь к остальным.

– Мне надо войти туда одной, – говорю я. – Они ни за что не впустят в здание нас всех.

Тэйлон чешет затылок:

– Нет. Это плохая мысль.

– Я согласен, – говорит Никлас. – Так мы никак не сможем узнать, не попала ли ты в беду.

Я перевожу взгляд на Тессу и Джейси и вижу, что на лицах их обеих читается одинаковая тревога.

– Не знаю, – отзывается Тесса. – По-моему, это слишком опасно.

Я вздыхаю:

– Лэтаму нужна я, посему я и должна рисковать.

– Я пойду с тобой, – говорит Брэм.

Я смотрю на него:

– Ты не обязан…

– Из нас всех только я смогу тебя защитить, если что-то пойдет не так.

– Это разумный аргумент, – вступает в разговор Джейси. – Я бы тоже чувствовала себя лучше, если с тобой туда пойдет Брэм. Думаю, это можно сказать о нас всех.

– Отлично. Пойдем. – Но прежде, чем я сдвигаюсь с места, что-то пробегает по моей ступне. Я взвизгиваю и отскакиваю назад. И вижу здоровенную крысу, которая исчезает в канаве.

Я прижимаю руку к груди.

– Ее кто-нибудь видел?

Тэйлон быстро отрывает глаза от земли и смотрит куда-то вдаль:

– Это была не обычная крыса.

– Я знаю, – соглашаюсь я. Мое сердце бьется вдвое чаще нормы. – Она была огромна.

– Дело не только в ее размере, – говорит он. – Ею управляла Хранительница. – Он показывает кивком на женщину, стоящую на другой стороне улицы, и я ее узнаю.

– Я видела эту женщину несколько минут назад, – говорю я. – Я подумала, что она держит во рту свисток, но, видимо, это была крошечная костяная флейта.

– Что? Крысы-шпионы? – изумленно вопрошает Брэм.

– Боюсь, что да, – отвечает Тэйлон. И смотрит на меня. – Мне это не нравится.

– Мне тоже, но выбора у нас нет. Если мы сейчас уйдем, то провалим это испытание. Вам всем запретят использовать магию костей, и вы отправитесь домой ни с чем. А я, если у меня не получится найти Лэтама, никогда не смогу вернуть кости моей матушки.

Я умалчиваю тот факт, что мною движет жажда мести, свирепая, как никогда. И что я готова на все, лишь бы увидеть, как Лэтам будет страдать.

Тесса хватает меня за руку и стискивает мои пальцы:

– Будь осторожна.

Я обнимаю ее:

– Я иду туда только затем, чтобы задать вопросы. Возможно, этой Рэйны Роу вообще там нет. Со мной все будет хорошо.

– Если ты скоро не выйдешь, я пойду тебя искать.

– Похоже, у тебя есть план.

Но мы обе знаем, что она вряд ли сможет пройти мимо здешней охраны. Так что, если я не вернусь, то она ничего не сможет поделать.

Я пытаюсь дышать ровно, когда мы с Брэмом подходим к входу на черный рынок. Я имею преимущество перед моим провожатым – я уже побывала на таком рынке. Надо излучать уверенность в себе. Вести себя как завсегдатай.

Но, когда мы оказываемся перед дверью, охранник не колеблется ни секунды.

– Даже не мечтай, – говорит он, не удостоив меня взглядом. – Не задерживайтесь.

– Мы пришли, чтобы увидеться с Мастером Рэйной.

Он фыркает:

– С Мастером Рэйной?

Мою шею обдает жар – я осознаю свой промах. Понимаю, что демонстрация почтения здесь не к месту. И принимаю суровый вид:

– Если бы ты хорошо ее знал, то тебе было бы хорошо известно, что она любит, когда ее именуют именно так. А теперь дай нам пройти.

Он устремляет на меня уничтожающий взгляд:

– Если ты пытаешься командовать мной, то наглости тебе не занимать.

Мое горло сдавливает паника. Но я заставляю себя сохранить внешнее спокойствие:

– А тебе наглости не занимать, если ты желаешь помешать мне войти.

Мы стоим, сцепившись взглядами в состязании воли.

– Я не уйду, пока не получу то, за чем пришла.

Он смеется:

– А зачем ты пришла?

– Затем, чтобы свершить месть.

На его лице отражается невольное восхищение, как будто я все-таки сумела убедить его, что я имею полное право заходить в такие места. Он усмехается, затем отходит в сторону и приглашает меня войти, галантно взмахнув рукой:

– Упаси меня от того, чтобы встать между дамой и ее мщением.

* * *

– Я такого еще не видел, – говорит Брэм после того, как мы какое-то время бродим по черному рынку. В его голосе звучат ужас и изумление. Точно так же чувствую себя и я.

В одной палатке Врачеватель работает над человеческим лицом – изменяет форму носа, высоту лба, очертания губ. Сперва я предполагаю, что это делается ради удовлетворения тщеславия, но потом мне приходит в голову, что этот человек, вероятно, преступник, который меняет внешность, чтобы избежать наказания.

В другой палатке Мешальщики предлагают посетителям небольшие чарки с напитками электрических цветов – ярко-зеленого, ярко-синего и ярко-оранжевого.

Мы проходим мимо столов, на которых разложены краденые вещи, одежда, усеянная фрагментами костей, оружие всех размеров и форм.

Я замечаю кожевенную мастерскую, на стенде которой выставлены изделия из кожи – на некоторых из них виднеются метки, при виде которых меня охватывает гадливость. Не здесь ли Лэтам заказал переплет для той магической книги?

Вокруг нас творятся вещи, которые шокировали бы нас, если бы мы увидели их по отдельности. А от зрелища всего этого, собранного в одном месте и составившего целое цунами из незаконных деяний, мне хочется помыться.

Наконец я замечаю женщину, обрабатывающую кости с помощью знакомых мне инструментов: кисточек, крошечных ложечек, плоских лопаток. Я вспоминаю, как в костнице Мидвуда работала Эйми – в качестве ученицы Обработчика Костей она пользовалась точно таким же набором.

– Возможно, это она, – шепчу я Брэму.

Он легко касается моего плеча.

– Я рядом.

Женщина высока и стройна, у нее смоляные волосы, закрывающие плечи, в ушах красуются каплевидные рубиновые серьги, а на запястьях блестят тонкие золотые браслеты – по меньшей мере по дюжине на каждом. Но когда мы приближаемся, она встает со своего стула и неторопливо идет прочь.

Мы с Брэмом переглядываемся. Может быть, она заметила нас?

Мы следуем за ней, держась на расстоянии, стараясь не отстать от нее, но не попадаться ей на глаза. Я затаиваю дыхание, когда она оглядывается через плечо. Но, судя по всему, она не подозревает, что мы следим за ней, поскольку продолжает двигаться все так же неторопливо. Наконец она останавливается возле скопления палаток, теснящихся в углу. Похоже, это мастерские. Они закрыты плотными занавесками, чтобы чужие не смогли увидеть, что там происходит. Женщина отодвигает одну из занавесок, и я ужасаюсь.

Это так не похоже ни на костницу Мидвуда, ни на костницу Кастелия-Сити.

В стеклянных сосудах, наполненных прозрачной жидкостью, плавают отрезанные части тел: кисти, ступни, отдельные пальцы рук и ног. Причем везде плоть распухла и начинает отделяться от костей.

Меня чуть не вырывает.

Брэм тоже давится, его лицо мертвенно-бледно.

Я стараюсь даже не думать о том, откуда взялись эти части тел. Меня ужасает одна мысль, что существует рынок для таких вещей – что люди готовы покупать кости тех, кто еще жив.

– Должно быть, это какая-то кислота, – говорю я. – Она пытается побыстрее растворить плоть.

– Наверное, в Лесу Мертвых дело идет чересчур неспешно, если ты стараешься получить барыш. – В голосе Брэма слышится такое же отвращение, как и то, которое сейчас испытываю я.

В моей голове вспыхивает воспоминание: Лэтам, выбегающий из дома в Мидвуде, неся мою убитую мать. На меня накатывает тошнота. Он хочет, чтобы я узнала, что2 он сделал с ее телом. Я затыкаю рот кулаком.

В моем сердце поселяется мрачная решимость.

– Пошли отсюда, – говорю я дрогнувшим голосом. Сейчас мне не до костяных игр. Я немедля вернусь в магазин Лэтама и сращу сломанные кости, чтобы получить такое будущее, какое выберу я сама. И воплотить в жизнь все самые худшие его кошмары.

Я хватаю Брэма за руку и спешу к выходу, двигаясь тем же путем, каким мы пришли. Но, завернув за угол, застываю.

У палатки с оружием стоит Лэтам, преграждая путь к двери. После нашей последней встречи он отрастил бородку, темную и короткую.

– Здравствуй, Саския.

Брэм сжимает мою руку. Но я чувствую себя до странности спокойной, как будто я просто явилась на встречу, о которой мы условились давным-давно.

Лэтам вскидывает бровь. И широким взмахом руки показывает на оружие, выставленное в палатке.

– Ты хотела что-то купить? Может, я могу тебе помочь?

– Нет, – отвечаю я, – у меня все есть.

Он склоняет голову набок:

– Так каким же из путей ты решила пойти?

– Что?

– Я видел два твоих возможных пути. Интересно, на какой из них пал твой выбор?

Меня пробирает мороз, когда я вспоминаю о склянке моей крови, стоящей на полке в его магазине. О видении, в котором Нора втыкает иголку мне в вену.

– Ты гадал на меня. – Это не вопрос.

Он смеется:

– А разве ты этого не ожидала?

Разумеется, ожидала. Я дотрагиваюсь до защитного амулета на моем горле и думаю о том, сколько раз мне приходилось снимать его для учебных гаданий. И обо всех тех утрах, когда, проснувшись, я обнаруживала, что он лежит на полу или запутался в моем постельном белье.

У меня становится сухо во рту.

У меня сейчас такое чувство, будто я упала с обрыва. Я лечу вниз, махая руками и готовясь к удару о землю.

Я делаю шаг назад.

– Дай нам уйти.

Он хмурит брови:

– Ты же знаешь, что я не могу это сделать.

– Отойдите от нас! – кричу я. Мы находимся на многолюдном рынке, выстроенном из стекла, нас может видеть огромное количество людей – как тех, кто сейчас внутри, так и тех, кто смотрит снаружи, – и вокруг нас уже начала собираться толпа зевак. Кто-нибудь вмешается, кто-нибудь остановит его.

Но никто этого не делает.

Я, как птичка, запертая к клетке. Люди могут останавливаться, могут смотреть на меня, но никто из них не отопрет дверцу.

Я делаю еще один шаг назад.

– И что теперь? – Я тяну время. – Что же кости сказали тебе? Какой у всего этого будет конец?

На одной из высоких полок я вижу меч, изготовленный с помощью магии костей, и меня пронзает страх – этот меч мне знаком. Лэтам смотрит туда же, куда и я, подходит к мечу, проводит пальцем по его рукояти.

– Иди сюда, Саския.

Я пытаюсь вспомнить детали моего кошмара – особенности освещения, яркие цвета. Оружие, изготовленное из костей. То место, где именно я стою, когда на меня обрушивается меч. Все сходится.

– Ну нет, я не сдвинусь с этого места.

– Неужели ты не устала? – Он задает этот вопрос тихо, почти нежно. И я едва не ломаюсь. Потому что я и вправду устала, так устала. Так что же, это все? Я настолько измучена, что просто возьму и сдамся ему? Нет. Я не пойду по этому пути.

– Я никогда не устану добиваться справедливости.

Он окидывает меня оценивающим взглядом:

– Справедливости? По-моему, ты хочешь сказать «мести».

– В данном случае это одно и то же.

– Да ну? Неужели ты выберешь мщение, а не возможность вновь увидеть твою мать? И это притом, что вернуть ее было бы так легко? Должен признаться, что я изумлен. Не думал, насколько ты холодна.

Хотя я и понимаю, что он пытается играть на моих чувствах, я ошеломлена, обнаружив, что он попал в цель. Мысль о том, что я навеки покину мою мать, даже если у меня есть возможность вернуть ее, обжигает меня, как уксус, вылитый на открытую рану. Я невольно передергиваюсь и вижу, что это приносит ему радость.

– Ты так и не нашла кости своей матери. – Его тон небрежен. Непринужден. – Хотя для тебя это и было важно.

Для меня это было не просто важно – это было жизненно необходимо. И такое напоминание о моей неудаче сдавливает мое сердце, словно тиски.

– Вероятно, ты так и не поняла, где надо искать. – Он лениво водит пальцами по оружию, лежащему на полках – по костяным ножам, стрелам.

Я вижу, как Брэм сует руку в мешочек, висящий у него на боку, слышу, как он ломает какую-то мелкую кость, но ничего не происходит.

– Ты хотела бы узнать, что я с ними сделал?

Это уловка, игра. Я вспоминаю вопрос, который Лэтам задал мне много месяцев назад. «Ну как, Саския, хочешь обнять свою мать в последний раз?»

И мой ответный шепот: «Да».

Но как только она приблизилась ко мне, он вонзил в ее спину нож. И посему теперь я стискиваю зубы, хотя и отчаянно хочу сказать «да» и услышать его ответ.

– Нет? – говорит он. – Тебе совсем не любопытно?

От звука его голоса мне становится не по себе. Хоть бы он замолчал. Я не могу думать, когда его голос звучит в моей голове, мне не под силу придумать план. Он переводит взгляд на Брэма, и до меня доходит, чего он хочет от меня. Ему нужно, чтобы я отпустила руку Брэма, чтобы мы разделились и я стала еще более уязвимой. Но я не стану делать того, чего желает он.

– Я слыхал, что Брэм опять принялся учить, – говорит Лэтам, продолжая наш односторонний разговор.

– Не смей, мерзкий червяк. – В голосе Брэма звучит гнев. Мое сердце сжимается, словно готовясь к удару.

На лице Лэтама написано самодовольство:

– Ну и как, ты смогла уловить, что к чему?

– Прекрати! – Брэм засовывает в мешочек всю руку, и я слышу хруст нескольких ломаемых костей.

Но Лэтам только смеется:

– Скажи ей.

Брэм тянет меня за руку:

– Пойдем.

Но я не шевелюсь.

– О чем он толкует?

Взгляд Брэма устремлен на меня. Он открывает рот, потом закрывает опять.

– Что ты должен мне сказать?

– Я тоже не сразу понял, что к чему, – говорит Лэтам, – но потом это пришлось так кстати. После этого взломать замок на ларце с костями твоего отца оказалось проще простого. Брэм – хороший учитель, так что тебе повезло.

Мое сердце замирает, зрение дробится.

Я отпускаю руку Брэма и делаю шаг назад.

– Ты ему помог? – Мой голос стал высоким и тонким. – Ты помог ему украсть кости моего отца?

Лицо Брэма искажено:

– Нет, Саския, нет.

– Значит, он лжет?

– Все было не так. Тогда я не знал, каков он. Не знал, что у него на уме.

Мне казалось, что Лэтам не сможет причинить мне еще большую боль, но я ошибалась. Я вспоминаю, как Брэм появился в Мидвуде после того, как погибла моя мать. Я тогда спросила его, как он узнал о том, что произошло. Как он узнал, что ему надо прибыть в наш город.

«Мне сказал Наставник Лэтам… Он прислал мне Быстрое Письмо, в котором написал, что тебе не помешал бы мой визит».

Деклан продавал кости моего отца на черном рынке – но это Брэм помог Лэтаму их заполучить.

Я делаю еще шаг, но потом застываю. Я только что подошла к Лэтаму еще ближе и слышу его злобный смех:

– А что, если я скажу тебе, что на одном из своих путей – и может статься, даже на этом – ты подошла ко мне сама?

– Я тебе не верю.

Он улыбается – это улыбка человека, который знает что-то такое, чего не знаю я.

Он берет с полки большую костяную флейту, вертит ее в руках, и я вдруг вижу на ней ярко-оранжевое изображение солнца.

Время замедляется. Останавливается. Поворачивает назад.

Я маленькая девочка семи лет, не более. Ветер треплет мои волосы, когда матушка качает меня на качелях, подвешенных к дереву в нашем дворе.

– Тебе тоже надо попробовать покачаться, мама, – говорю я, закинув голову назад, чтобы мои длинные волосы коснулись травы.

– Это все равно что летать.

И она так и делает. Садится на качели и раскачивается. И ее смех сливается со щебетом птиц, сидящих на ветвях. Ткань ее юбки сдвигается с колен, и я вижу желто-оранжевую метку у нее на бедре.

– Что это? – спрашиваю я, когда она отлетает назад.

– Мне всегда казалось, что это похоже на солнце с лучами. – Она разглаживает юбку на ногах, опять подлетев ко мне.

– Как у тебя появилась эта метка?

– Она проступила, когда твой отец вдруг сделал мне сюрприз, показав этот дом. Наш первый общий дом. – Ее стопы скребут по траве, и качели замирают. – Это был взрыв радости, – говорит она, затем касается моего носа. – Как сейчас.

Воспоминание затухает, но я все еще помню, как по мне разливалось тепло.

А теперь Лэтам держит в руках костяную флейту, на которой красуется солнце с венцом из лучей.

Костяные флейты применяются для того, чтобы управлять животными. И изготавливают их из костей тех самых существ, которыми они и должны управлять. Но что, если флейта сделана из человеческой кости? Что, если эта кость принадлежала моей матушке?

По моему телу разливается холод. В моих жилах стынет кровь.

Он улыбается, прикладывает флейту к губам и начинает играть. И я слышу знакомую колыбельную, ту самую, которую мне, бывало, пели и матушка, и бабуля.

«Эй, пойдем со мной в мир снов,

В мир детей и мудрых сов.

Эй, пойдем со мной в мир снов

И оставайся со мно-о-ою».

* * *

– Иди ко мне, Саския, – говорит матушка.

Я вижу ее перед собой, она простирает ко мне руки. В моей душе вспыхивает радость.

– Матушка? – Я делаю шаг к ней.

– Мне не хватало тебя, – говорит она.

К моему горлу подступают рыдания.

– Мне тоже тебя не хватало.

– Саския! – слышу я, и музыка затихает. Образ матушки расплывается, начинает распадаться.

Я в смятении оглядываюсь по сторонам.

Передо мной всплывает лицо Брэма, его пальцы сжимают мою руку.

– Пойдем со мной.

Музыка начинается снова. «Пойдем со мной в мир снов…»

Образ матушки становится четче. Она открывает мне свои объятия.

Какая-то сила резко дергает меня в сторону. Лицо Брэма. «Пойдем со мной». Лицо матушки. «Пойдем со мной».

Музыка резко обрывается, на меня обрушивается шум. Люди кричат, на пол опрокидываются вещи. Я будто пробуждаюсь ото сна – образ моей матушки начинает растворяться, и мне не под силу его удержать. А потом меня накрывает разочарование, ибо я осознаю, что ее не было тут вообще.

Я поднимаю глаза, и мой кошмар оживает. Предо мной стоит Лэтам, держа в руке меч. Его глаза хищно блестят.

Между нами стоит небольшой круглый стол. Я могу воспользоваться им как щитом. Если он не сможет дотянуться до меня, то не сможет и убить.

Я кладу руку на гладкую столешницу, чтобы не дать ему отодвинуть стол. Он опять хитро улыбается, как будто он все еще играет на флейте, а я продолжаю идти у него на поводу. Что же он знает такое, чего не знаю я?

В зал влетает ворон, отчаянно крича. И пикирует на Лэтама, целясь ему прямо в глаза.

Меня охватывает облегчение. Стало быть, Тэйлон рядом.

Острый клюв птицы ранит Лэтама в лицо, расклевывает его в кровь. Лэтам охает и взмахивает мечом. Промахивается. И бьет опять.

Раздается пронзительный, полный боли вопль, в стороны летят черные перья и потроха. Меня тошнит.

Лэтам угрожающе надвигается на меня, но я держу руку на стоящем между нами столе. Я не дам ему подойти достаточно близко.

Он заносит меч.

– Саския, берегись! – кричит Брэм. Но я не отвожу глаз от Лэтама. Почему же Брэм не переламывает его плечевую кость, чтобы он выронил меч, или бедренную кость, чтобы он упал? В моей голове мелькает смутное воспоминание – может быть, Брэм уже пытался, но тщетно? Может быть, именно поэтому губы Лэтама растянуты в самодовольной ухмылке?

Клинок идет вниз. Я словно погружена в видение, смотрю на один из моих путей, отделенная от самой себя. Время течет медленно, оно похоже на стекающую с ложки патоку, которая тянется, тянется, но никак не доходит до пола.

Меч опускается, но он нацелен не на мое горло, не на легкие, не на сердце.

Клинок перерубает тонкую красную метку на моем левом запястье, и меня пронзает ослепляющая боль. Я истошно кричу. Моя кисть отделяется от остальной руки, кровь брызгает на мои щеки, растекается по столу. Ее так много.

Меня пробирает холод.

Перед моими глазами начинают плясать черные точки, потом мир погружается во тьму.

Глава двадцать восьмая

Откуда-то издалека до меня доносятся голоса. Я пытаюсь открыть глаза, но у меня нет на это сил.

– А что, если она не очнется? – Это голос Джейси. Он пронизан тревогой.

– Очнется. – Голос Тессы. – Непременно очнется.

Мое запястье разрывает пульсирующая боль.

Мой затылок лежит на чьей-то руке. Я заставляю себя открыть глаза. Надо мной маячит лицо Брэма. Я растерянно моргаю. Иногда мне снится такой сон, но я никогда еще не была так сбита с толку. Никогда не испытывала такую боль.

Я пытаюсь потянуться, согнуть и разогнуть пальцы рук, но что-то не так.

Моя рука.

На меня разом наваливаются воспоминания, и из груди моей вырывается стон.

– Не волнуйся, – говорит Брэм. Его лицо напряжено, губы сжаты в тонкую линию. – Ты в безопасности.

Мы находимся в каком-то переулке. Здесь темно, только в стоящей неподалеку металлической бочке горит огонь. Должно быть, из помещения черного рынка меня вынес Брэм. Когда до меня доходит, что это он поддерживает мою голову, мое разбитое сердце начинает болеть еще больше. Он помог Лэтаму. Обучил его магии, которая была нужна ему, чтобы выкрасть кости моего отца.

– Пусти меня. – В глазах Брэма мелькает страдание, но он не спорит и осторожно опускает меня.

Услышав мой голос, ко мне спешат остальные. Они все здесь, их лица освещены пламенем – вот заплаканное, опухшее лицо Тессы; вот Тэйлон, у которого такой вид, словно он неделю не спал; вот Джейси и Никлас, прислонившиеся друг к другу, как будто без поддержки они могут упасть.

Я собираюсь с духом и смотрю на мою левую руку. Она обмотана окровавленными бинтами. У меня нет кисти.

– Нет, – шепчу я. – Нет, нет, нет.

У Тессы вырывается сдавленный всхлип:

– Прости, Саския. Мы пытались… мы так старались остановить его, но не смогли. На нем была магическая защита, и Брэм не мог сломать его кости. Тэйлон натравил на него ворона, но… – Я вспоминаю, как Лэтам взмахнул мечом, как в стороны полетели черные перья. – Он был слишком силен.

Все это время мне ни разу не пришло в голову, что для завершения начатого Лэтаму нет нужды меня убивать. Ему не нужны все мои кости, достаточно и нескольких из них.

Должно быть, мы отошли недалеко от черного рынка, поскольку до меня все еще доносится, хотя и чуть слышно, тамошний гвалт – голоса покупателей, торгующихся с продавцами, пытаясь сбить цену краденых костей, крики Костоломов, зычно выкликающих ставки на самих себя в поединках, в которых один из них будет убит, гарканье Мешальщиков, расхваливающих наркотики.

Я пытаюсь поднять голову, и Брэм помогает мне сесть. Ночное небо кружится, и я зажмуриваю глаза. На меня накатывает тошнота. Рана моя болит все больше, значит, действие болеутоляющей магии Тессы начинает сходить на нет.

– Я могу сделать для тебя другую руку, – неуверенно говорит Никлас. – Меня этому учили. Кости, разумеется, были бы не твои, нам понадобился бы донор. Но эта рука смогла бы работать.

Я не хочу новую руку, мне нужна моя собственная рука. Но, видя искреннее рвение, написанное на его лице, я киваю:

– Спасибо.

У всех них такой унылый вид, что я начинаю чувствовать себя виноватой. Мне вообще не следовало вести их с собой в Челюстное предместье. Ведь я знала, что это ловушка.

– Простите, – тихо говорю я. – Мне так жаль.

Никлас касается моего колена.

– Это я должен просить у тебя прощения, Саския. Я видел эту костяную флейту, когда мы заходили в тот магазин в первый раз. Я не был до конца уверен, что она сделана из человеческой кости, но у меня зародилось такое подозрение, и мне стало так противно. Мне следовало сказать тебе тогда. Если бы я понял…

Я вспоминаю, как старательно Никлас избегал входить в магазин. Вспоминаю затравленное выражение, появившееся на его лице, когда он окинул взглядом ту потайную комнату. Но откуда ему было знать? На тамошних полках было полно ужасных вещей – сломанных костей, плавающих в питательных растворах, странного оружия. Он не мог заподозрить, что та костяная флейта была изготовлена для того, чтобы управлять мной.

Вообще-то правда состоит в том, что, увидев сломанные кости моей бабушки, сама я тоже не стала осматривать остальные вещи на тех полках. Удели я им больше внимания, не стал бы исход иным?

– Ты не мог этого знать, – успокаиваю я Никласа. Но у него все равно остается донельзя расстроенный вид. И я понимаю, каково ему сейчас – меня тоже всегда будут преследовать мысли о других моих путях.

Я поднимаюсь на ноги, и у меня кружится голова. Я едва не падаю, но меня подхватывает Брэм.

– Не трогай меня, – говорю я.

– Саския. – В его голосе звучат мольба и боль. – Давай поговорим.

Остальные растерянно смотрят то на меня, то на него, но сейчас я не стану ничего объяснять.

Я стараюсь набрать в легкие побольше воздуха и, шатаясь, делаю несколько шагов.

– Что ты делаешь? – недоумевает Тэйлон.

– Я должна остановить Лэтама.

У Тессы округляются глаза, и я вижу пламя, отражающееся в ее зрачках.

– Нет, Саския, нет. Ты еще очень слаба. Ты потеряла слишком много крови.

– У меня нет выбора. Он собирается использовать кости моей кисти, чтобы изменить прошлое. Я должна его остановить.

– Ты не в том состоянии, чтобы за кем-то гоняться. – Она прикладывает ладонь к моему лбу. – Надо отвести тебя к Врачевателю Болезней. Я сделала, что могла, чтобы облегчить боль, но, похоже, у тебя начинается жар. Боюсь, у тебя инфекция.

Я дергаю головой и стряхиваю ее руку.

– Все это не будет иметь значения, если Лэтам срастит одну из костей моей бабушки.

– Мы обратимся к Верховному Совету, – говорит Тесса. – Расскажем им то, что узнали. У них больше возможностей для того, чтобы решить этот вопрос.

– Это бы ничего не дало. Может статься, кто-то из членов Совета заодно с Лэтамом и Норой. Я могу доверять только вам – больше никому.

– Но почему ты думаешь, что нам повезет? – осторожно осведомляется Джейси. – Мы ведь даже не знаем, куда он пошел, и, даже если бы мы могли его остановить…

– Он вернется в свой магазин. Теперь у него есть все необходимое для того, чтобы изменить прошлое, и он не станет терять время.

Тесса складывает руки на груди.

– Сначала надо попробовать обратиться к Верховному Совету. А уж если они не…

Меня охватывает острая досада.

– Лично я иду туда сейчас, – говорю я. – С вами или без вас.

Они все замолкают.

Затем Брэм говорит:

– Я пойду с тобой.

– Я тоже, – добавляет Тэйлон.

Тесса зарывается руками в свои волосы.

– Я, конечно же, тоже. – Она смотрит на Джейси и Никласа, и они оба кивают. – Мы все пойдем. Но сначала я сменю повязку на твоей руке и облегчу твою боль.

Но она не сможет уврачевать то, что действительно важно, – мое разбитое предательством сердце.

Есть такие раны, которые нельзя исцелить.

* * *

Прежде чем покинуть Челюстное предместье, мы возвращаемся на черный рынок и покупаем ножи, кинжалы и веревки, сплетенные с применением фрагментов костей и затягивающиеся туже, когда человек пытается освободиться от них.

Мы направляемся к магазину Лэтама. Я ослабела от потери крови, и остальные по очереди поддерживают меня. Все, кроме Брэма, который держится сзади.

Я потеряла счет времени, но понимаю, что мы все слишком долго обходились без еды и без сна. Но сейчас у нас нет времени ни для одного, ни для другого.

Меня терзает боль в левой кисти – но тут до меня доходит, что ее у меня больше нет. Это фантомная боль, но она ужасна. Она так же реальна, как другой мой путь, который я видела, гадая по сращенной кости бабули. Как моя тоска по несбывшемуся, по тому, что я могла бы иметь.

И я стараюсь сосредоточиться на своем гневе, раздуть его. Мой отец как-то сказал, что гнев подобен краске на стене – это первое, что привлекает твое внимание, но на самом деле это всегда только прикрывает что-то еще. Из гнева, как и из краски, ничего не построишь.

Но сейчас мне кажется, что отец был неправ.

Если гнев достаточно велик, из него можно сотворить целый мир. Иное будущее.

На восточной части горизонта появляется тонкая розовая полоска. Когда мы приближаемся к магазину Лэтама, Брэм подходит ко мне сзади и дотрагивается до моего плеча.

– Мы можем поговорить?

Я отшатываюсь, но он сжимает мои пальцы.

– Саския, пожалуйста, дай мне сказать.

Я останавливаюсь, поворачиваюсь к нему:

– Что ты вообще можешь мне сказать?

Остальные нервно переглядываются и отходят в сторону, не желая мешать.

Брэм судорожно вздыхает:

– Когда Лэтам попросил меня помочь ему, я не знал, что он собой представляет. Если бы тогда мог представить себе, что он воспользуется этими навыками, чтобы причинить тебе вред… Причинить зло другим… – Он запускает руку в волосы. – Мне вообще не следовало ему доверять. Но я был польщен тем, что один из Наставников считает меня одаренным. Когда я узнал, что он сделал, я был в ужасе. Это уже давно мучает меня. Я пытался тебе сказать, но ты не стала меня слушать. Мне надо было тогда настоять и сказать тебе об этом все равно.

Я растерянна, недоумеваю. Он никогда не пытался сказать мне об этом – но тут я вспоминаю. Вспоминаю тот вечер на территории Замка Слоновой Кости, когда мне на мгновение показалось, что сейчас он поцелует меня.

«Саския, мне надо сказать тебе кое-что.

И это разобьет мне сердце?

Боюсь, что это может тебя огорчить».

– Я тогда подумала, ты хочешь сказать мне, что все еще находишь забавной мысль о том, чтобы быть вместе со мной.

Он качает головой:

– Я уже давно перестал находить ее забавной. И не могу позволить тебе войти в магазин Лэтама, не сказав о том, что я чувствую.

– И что же ты чувствуешь? – Мое сердце сейчас как открытая рана – оно не выдержит новых ударов, новых мук.

– Я не хочу тебя потерять. Не хочу, чтобы это произошло еще раз.

Но ведь он может и лгать. Как лгал Деклан, который делал вид, будто любит меня, по наущению Лэтама. А затем, в конце завел меня прямиком в ловушку.

Мой взгляд падает на запястье Брэма. Там по-прежнему ничего нет.

– У тебя нет метки.

Он тяжело вздыхает и ерошит руками свои волосы.

– Иногда ты так выводишь меня из себя. Я же только и делаю, что стараюсь помочь тебе сокрушить Лэтама, я все время поддерживал тебя. Я хранил все твои секреты. Неужели, если бы я делал все это, имея на запястье красную линию, я был бы более достоин твоего доверия?

– Ты помог Лэтаму погубить мою семью.

– Я же тогда не понимал, что делаю. – Глаза Брэма вспыхивают, и я отвожу взгляд.

Он нежно приподнимает мой подбородок, заглядывает мне в глаза, и я чувствую себя так, будто тону.

– Прости меня. Я ошибся, доверился не тому человеку. Это не повторится.

Я так долго желала услышать от него то, что он говорит сейчас. Чтобы он посмотрел на меня так, как смотрит в эту минуту, – мне казалось, что все остальное было бы неважно, если бы он меня любил. Но теперь, когда это происходит, я не знаю, верить ему или нет.

Но я так и не успеваю разобраться в своих чувствах, потому что к нам подходит Тэйлон.

– Мне не хочется вас прерывать, но, по-моему, нам нужно разработать какой-то план.

Я отрываю глаза от Брэма, мотаю головой, чтобы избавиться от тумана в мыслях.

– Да, конечно, ты прав.

– Что именно мы должны делать? – спрашивает Джейси.

– Лэтам будет использовать защитную магию, – говорю я. – Если мы сможем лишить его этой защиты, он станет уязвим. И вы пятеро можете попытаться прикончить его, пока я буду сращивать кости.

Нас окутывает неловкое молчание. Они все избегают смотреть мне в глаза. Они не убийцы.

– Если вы не хотите его убивать, то просто выведите его из строя. Тесса, ты сможешь унять мою боль, пока я буду работать?

– Я сделаю все, что смогу, – отвечает она.

Никлас крутит на пальце свое серебряное кольцо.

– Возможно, я тоже смогу тебе помочь. Когда я что-то изготовляю, мне иногда приходится соединять куски костей. Наверное, эта магия аналогична той, которую используют при их сращении.

Я смотрю на него с улыбкой:

– Я уверена, что ты умеешь соединять куски костей, но вряд ли это может изменить прошлое. Думаю, кости надо сращивать так, как если бы они находились внутри живого тела.

– А почему сращение этих костей нельзя поручить Тессе? – удивляется Джейси. – Разве так было бы не лучше?

Я сжимаю пальцы Тессы.

– Вряд ли она смогла бы это сделать. Думаю, этим должна заниматься я. Ведь для этого нужна магическая сила моих собственных костей.

– А как же ты собираешься этого добиться? – осведомляется Джейси.

Я гляжу на Брэма.

– Чтобы срастить кости моей бабушки, я попытаюсь извлечь магическую силу из моих костей. Брэм и Тесса, если у меня не будет получаться, мне могут понадобиться ваши подсказки.

Тэйлон всплескивает руками:

– Значит, один я буду ни при чем?

Джейси толкает его в плечо:

– А твоя флейта при тебе? Музыкальное сопровождение нам бы не помешало.

Он сердито смотрит на нее, и у меня сжимается сердце. В моей голове проносятся воспоминания о последних месяцах, когда мы работали вместе, и меня вдруг посещает острое желание отказаться от попытки срастить кости бабули, чтобы я смогла сохранить вот эту реальность – ту, в которой мы все друзья. Я не хочу их потерять. Но я должна рискнуть. Если они мне дороги, я не могу оставить их жить в том мире, где Лэтам может стать королем. Даже если я потеряю их всех, пытаясь сотворить другой, лучший мир.

Я обвожу их взглядом одного за другим. На лице Тессы читается страстная, беззаветная преданность. Подбородок Джейси слегка дрожит, несмотря на все ее старания скрыть свои опасения. На лице Никласа написана спокойная сила. А Тэйлон – даже теперь, невзирая на то, что положение так серьезно, – выглядит так, будто готов рассмеяться.

И Брэм.

Несмотря ни на что, я бы отдала все, лишь бы не потерять его опять.

– Если это сработает, между нами все может измениться, – говорю я им. – Может быть, у нас не останется воспоминаний об этом пути. И мы вообще не будем помнить друг друга.

Тэйлон ухмыляется:

– Я подобен плющу – от него трудно избавиться, если он уже укоренился. Я никуда не денусь независимо от того, будете вы меня помнить или нет.

Брэм кладет руку мне на плечо:

– Если это случится, мы найдем друг друга опять. Нам уже довелось это сделать.

Я делаю глубокий вдох:

– Каждому из нас надо вооружиться.

Тэйлон открывает наплечную сумку с покупками, которые мы сделали на черном рынке. Я беру маленький кинжал – только его я смогу удержать одной оставшейся рукой.

– Когда будешь готова ты, будем готовы и мы, – говорит Джейси.

Мы бесшумно подбираемся к двери магазина. Я вынимаю из волос шпильку и отдаю ее Брэму, который неслышно вскрывает замок. Мы переступаем порог. В торговом зале тихо. А вдруг мы опоздали? Что, если Лэтам уже изменил прошлое?

На пол у моих ног падает красная капля. Моя рана опять начала кровоточить, и повязка на ней пропитана свежей кровью. Если бы Лэтам уже срастил одну из костей, у меня бы снова появилась кисть левой руки.

– Держитесь за мной, – шепчу я остальным, когда мы беззвучно подходим к стеллажу, скрывающему вход в потайную комнату, и открываем его.

Сейчас комната выглядит не так, как прежде. Везде мерцают свечи, на стенах и полу лежат тени.

Лэтам сидит за длинным деревянным столом в центре комнаты, склоняясь над костями моей бабушки. Он так сосредоточен на своей работе, что не слышит, как входим мы. Рядом с ним стоит стеклянная банка, наполненная прозрачной жидкостью. В ней плавает моя кисть с ярко-красной меткой на запястье.

Я стискиваю зубы, борясь с накатившей на меня тошнотой и испытывая одновременно облегчение и гнев. Он еще не закончил вершить магический ритуал. Не изменил прошлое, во всяком случае пока.

Но вид моих распухших пальцев, плавающих в кислоте, делает для меня утрату руки еще более реальной, чем моя забинтованная культя.

Уголком глаза я улавливаю какое-то движение на другой стороне комнаты.

– Лэтам, берегись!

Из тени выходит Обработчица Костей, которую мы видели в Челюстном предместье. Лэтам поворачивается, его рука сжимает рукоять клинка, а взгляд останавливается на мне.

– Рэйна, отойди.

Но его предупреждение запоздало. Брэм уже сунул пальцы в мешочек костей, висящий на его поясе. Рэйна испускает душераздирающий вопль, ее сломанная нога подгибается, и она валится на пол с искаженным лицом.

– Отойди от костей моей бабушки, – говорю я.

Лэтам не сдвигается ни на дюйм. Его взгляд падает на мою левую руку:

– Разве ты еще недостаточно страдала?

Брэм снова опускает руку в мешочек и переламывает надвое одну из мелких костей – однако ничего не происходит. Пальцы Лэтама сжимают костяной эгрет в форме когтя у него на горле. Защитная магия. Раз она блокирует магическую силу Брэма, значит, она куда мощнее, чем тот кулон, который мне дала Эвелина.

– Мои страдания окажутся ничтожными по сравнению с тем, что я сделаю с тобой. – Кинжал в моей руке дрожит, его рукоять стала скользкой от моего пота. Меня охватывает слабость, подступает дурнота.

– Все это скоро закончится, – говорит Лэтам. Сейчас в его голосе нет всегдашних резких ноток, он звучит почти нежно. – Дай мне закончить, и твоя боль исчезнет. Ты будешь в безопасности.

Тэйлон осторожно подбирается к столу. И тут до меня доходит, что у него на уме. Мне необходимо удерживать внимание Лэтама на себе, удерживать достаточно долго, чтобы Тэйлон схватил банку с моей кистью. А без моих костей Лэтам не сможет добиться своего.

– Я буду в безопасности? Ты уже много месяцев пытаешься меня убить. Тебе нет дела до моей безопасности.

Я запястьем откидываю волосы со лба. Тэйлон делает еще один шаг к столу.

– Как ты думаешь, что будет с тобой, когда Верховный Совет прознает о твоей метке мастерства? Судьба, которую планирую для тебя я, куда более милосердна, чем пожизненное заключение на Острове Клыков.

– Не тебе планировать мою судьбу.

Он улыбается, как будто я отпустила удачную шутку:

– А вот и мне.

Тэйлон хватает банку, и одновременно мы все кидаемся вперед. Мы пытаемся сорвать эгрет с горла Лэтама, но у нас ничего не выходит, он держится крепко. Я испускаю бессильный крик, но тут в комнату на полной скорости влетает ворон, врезается в ключицу Лэтама и дергает эгрет клювом. Эгрет наконец отрывается и со стуком падает на пол. В то же самое время Брэм ломает одну из косточек из своего мешочка, и бедренная кость Лэтама переламывается пополам. Его глаза широко распахиваются, и он валится со стула.

Его вопль звучит для меня как сладкая музыка.

– Свяжите его, – говорю я.

Никлас достает из сумки костяную веревку, заводит руки Лэтама за спину и несколько раз обматывает веревку его запястья. Лэтам пытается вырваться, и веревка затягивается еще туже, еще глубже врезается в его плоть. Рэйна все еще стонет, лежа на полу, и Никлас подтаскивает Лэтама к ней и кладет его рядом.

Я достаю и кладу на стол костяной нож, иглу и расстилаю на нем кусок бархата. Затем снимаю с полок все банки и ставлю их туда же.

Передо мной находятся кости бабули – они сломаны, но полны возможностей. Они таят в себе бесчисленное множество самых разных путей изменения прошлого.

На меня снисходит спокойствие.

Я не знаю, возможно ли вообще то, чего я хочу добиться. Но, если меня даже постигнет неудача, по крайней мере я погибну, пытаясь отомстить за убийства моих матушки и бабули.

Я вынимаю из питательного раствора первую кость и кладу ее на бархат. Я кладу пальцы на обе ее половинки и жду, чтобы они напомнили мне об увиденном мною в гадании на этих костях в последний раз. Лэтаму семнадцать лет. Одна половинка этой кости означает, что отец Лэтама тратит равные суммы и на доведывание о выборе ремесла для своего сына, и на поиск его пары. Другая же половинка сулит другое – все деньги должны целиком пойти на доведывание о выборе его ремесла – более дорогие кости, дорогая их обработка.

Но мне не нужно ни то, ни другое.

Я вспоминаю еще один путь, узкий, малозаметный, который я увидела, гадая по другой из этих сломанных костей. Путь, на котором отец Лэтама потерял кучу денег, неудачно вложив капитал.

Это была маловероятная возможность, но я сделаю так, чтобы реальностью стала именно она.

– Ты не понимаешь, что делаешь, – говорит Лэтам. Его голос, полный мучения, звучит хрипло и натужно.

– О нет, я все понимаю, – отвечаю я.

И открываю все банки одну за другой, дотрагиваясь до каждой кости, пока не нахожу нужную мне. Я вспоминаю, что было сказано в одном из томов о сращении костей, который я когда-то изучала. Я запомнила одну из его частей почти наизусть. Врачеватели иногда используют в своей работе донорские кости – фрагменты костей другого человека, чтобы починить кости их пациента.

Если я смогу использовать этот принцип, то мне удастся из многих костей составить одну и выбрать такие пути, которые сделают Лэтама как можно более несчастным. Но сначала мне надо отрезать кусочек от этой кости – тот самый ее уголок, на котором я прочла, что отец Лэтама разорится.

Он не сможет дать своему сыну высококлассное доведывание, если у него не будет денег.

Я настолько сосредоточиваюсь на своей работе, что вздрагиваю, когда тишину нарушает сдавленный хрип.

Я поднимаю взгляд, и мир замедляется и становится безмолвным.

В дверях стоит Тесса, а за ней виден мужчина. Это Ларс, личный Костолом Лэтама, тот самый, который убил Деклана. Который защищал Лэтама, чтобы тот мог убить мою мать. Должно быть, он только что вошел, и сейчас одна его рука обхватывает Тессу и прижимает ее спину к его груди.

– Прости, Саския, – говорит Тесса. – Я на секунду расслабилась, и… – Ее голос прерывается, когда Ларс стискивает ее горло.

Я поворачиваюсь к Лэтаму:

– Вели ему отпустить ее.

– А ты скажи своему другу отдать мне эту банку.

Я колеблюсь, глядя то на Тессу, то на Лэтама. Где же выход? Как защитить Тессу, но не отдать ему мою кисть? Но я не могу придумать, как сделать и то, и другое.

– Отдай ему банку, – велю я Тэйлону.

– Саския…

– Он убьет ее, – говорю я. – Отдай ему банку.

– Ты уверена?

– Отдай ему банку, – безэмоционально повторяю я.

Тэйлон выходит вперед и ставит банку на полпути между Лэтамом и мной. Лэтам, кривясь от боли, подползает к ней.

– Теперь прикажи своему Костолому отпустить ее, – говорю я.

Лэтам чуть заметно кивает Ларсу, я поворачиваюсь и жду, чтобы тот отпустил Тессу.

Но он не отпускает ее.

Он ломает ей шею.

Глава двадцать девятая

Глаза Тессы распахиваются широко-широко. В них появляется испуг.

А затем они гаснут.

Ларс отпускает ее, и Тесса валится наземь. Я подбегаю к ней. Ее шея согнута под неестественным углом. Я прижимаю ладонь к ее щеке, пытаюсь повернуть ее голову лицом к себе. Поднимаю другую руку, но тут же опускаю. У меня нет кисти, чтобы ей помочь.

За моей спиной слышится шум. Хрустят ломаемые кости, опрокидывается мебель, разбивается стекло. Но я не свожу глаз с Тессы.

– Не умирай, – повторяю я. – Не умирай. Не умирай. Не умирай.

Передо мной встает лицо моего отца.

Лицо матушки.

Лицо бабули.

Я потеряла слишком многих людей. Я не могу потерять еще и Тессу. Но ее глаза пусты.

Джейси опускается рядом с ней на колени. Она прижимает два пальца к шее Тессы.

– Она умерла.

Я мотаю головой. Вытираю нос рукавом.

– Нет.

Не умирай. Не умирай. Не умирай.

– Саския, ты уже ничего не можешь сделать.

Не может быть.

В моей душе разверзается зияющая бездна отчаяния. Это моя вина. Тесса не хотела идти, она умоляла меня обратиться к Верховному Совету вместо того, чтобы действовать самой, но я не пожелала ее слушать. И теперь она мертва.

Что я наделала?

Я поднимаю глаза, застланные слезами, и вижу, что у моих ног блестят осколки стекла, по полу рассыпаны сломанные кости моей бабушки.

Внезапно что-то врезается в мою спину, вышибив из меня дух.

Ларс.

Он грубо хватает меня за талию, отрывает от пола и тащит вперед. Я пытаюсь вырваться, но он слишком силен, и я не могу ударить его. Что он делает? Ему же не было нужды подходить ко мне близко, он мог убить меня и издалека, сломав мне шею, как Тессе.

И тут я понимаю, в чем дело. Его мешочек с костями свалился с его пояса и валяется на полу на другом конце комнаты. Мешочек Брэма лежит там же, и между ними рассыпана горсть мелких костей.

Ларс использует меня в качестве щита.

– Отпусти ее! – кричит Брэм. Но Ларс его словно не слышит. Он мотает меня так, словно я вешу не больше, чем тряпичная кукла, и моя голова болтается при каждом его шаге.

А затем он вдруг роняет меня, и я ударяюсь бедром о пол, громко вскрикивая. Ларс подобрал с пола оба мешочка с костями и бежит к Брэму. Я пытаюсь встать на ноги, но не могу.

Слышится мерзкий хруст, и мое горло сдавливает страх.

Нет, Брэм, нет.

Я быстро поднимаю глаза на него, дыхание у меня сперло.

Брэм стоит над Ларсом, который лежит в углу. Мертвый. Лицо Брэма искажено яростью, глаза суровы.

– Ты это сделал? – спрашиваю его я.

– Я не мог позволить ему убить тебя.

У меня вырывается судорожный всхлип:

– Он убил Тессу.

Брэм трет лицо ладонью:

– Я не мог позволить ему убить и тебя.

Я думаю о том, как Деклан стоял в моем доме в Мидвуде, помогая Лэтаму до самого конца.

Брэм не такой, как Деклан. Лэтам использовал его втемную, а сам он никогда не желал мне зла. Я встаю и, подойдя к нему, прижимаю ладонь к его щеке.

– Что ты делаешь? – Крик Тэйлона громок, как взрыв. Я перевожу взгляд на Лэтама, и у меня обрывается сердце. Его руки свободны – должно быть, веревки разорвались, когда сталкивались магия Ларса и магия Брэма. Лэтам успел доползти до центра комнаты и собрал кости моей бабушки на полу перед собой. Кости из банки – кисти моей руки – зажаты в его пальцах. На костях все еще виднеются остатки кожи.

Он пытается срастить кости бабули, чтобы изменить прошлое. И мои кости дадут ему ту силу, которая нужна, чтобы это свершить.

Я бросаюсь к нему, пытаюсь вырвать кости из его хватки, но действие магии уже началось. Едва я касаюсь костей, как ощущаю тянущее чувство внизу живота, и меня затягивает в видение вместе с моим врагом. Ощущение у меня такое же, какое бывает всегда, когда я оказываюсь на его путях, – во мне вспыхивает такая знакомая жажда мщения, обжигающая, настойчивая, поглощающая все.

Но вдруг до меня доходит, что я наблюдаю не путь Лэтама. Это мой собственный путь.

На нем я убеждаю Никласа выкрасть зацепы из учебного кабинета Косторезов, вынуждаю Джейси использовать не сопряженную с ней магию, чтобы изготовить дурманное зелье для Расмуса, а затем не предпринимаю ничего, чтобы спасти его доброе имя. И все это потому, что важнее всего для меня было заставить Лэтама страдать.

И ко мне приходит прозрение.

Я совершала те же ошибки, что и Лэтам. Почти всю его жизнь его снедало жгучее желание отомстить. Его чувство к Эвелине было прекрасно, но он позволил своему озлоблению стать для него важнее всего остального. Он был готов упустить свое счастье ради стремления заставить своих врагов страдать.

Так и я пожертвовала Тессой в своем собственном стремлении отомстить.

Я пытаюсь вырваться из-под власти костей и оттолкнуть Лэтама, но его магия слишком сильна. Он победит. И изменит прошлое, так что будущее станет ужасным.

Разве что… в моей голове брезжит смутная мысль. Это могло бы сработать, но тогда мне придется отказаться от того единственного, чего я добивалась с той минуты, когда погибла моя мать.

Однажды, будучи маленькой девочкой, я пересказала своим родителям дошедший до меня слух о мальчике, который укусил другого ребенка, а когда его домашняя учительница сделала ему выговор, покусал и ее. Мой отец спросил, как зовут этого мальчика, и, когда я сказала ему имя, его глаза наполнились сочувствием.

– Никто не причиняет другим таких огорчений, как те, кто горюет сам, – сказал он. Позднее я спросила матушку, что это значит.

– Это значит, что, когда людям бывает грустно, они часто делают такие вещи, от которых становится грустно и другим.

– Может быть, они хотят, чтобы другие грустили вместе с ними, потому что им не хочется, чтобы им было так одиноко, – сказала я. Матушка тогда изменилась в лице, как будто я изрекла глубокую мысль.

– Да, – ответила она, – так оно и есть.

Я могу выбрать, какую из костей срастить, но для того, чтобы осуществить задуманное, мне понадобится, чтобы мы с Лэтамом действовали совместно. Я не смогу дать ему такую жизнь, которая сделает его несчастным. Мне придется подарить ему такое прошлое, которое сделает его счастливым. Такое прошлое, которое он захочет выбрать и сам.

От этой мысли в моем горле образуется ком. Это так несправедливо – вознаградить его после того, как он убил мою мать, убил бабулю, подарить ему радость после того, что он сделал с Тессой, – мне становится тошно. Но другого выхода у меня нет.

Вот бы у меня было больше времени. Для того, чтобы лучше изучить все, что касается сращивания костей. Для того, чтобы научиться извлекать магическую силу из костей, находящихся в моем собственном теле. Для того, чтобы сказать Брэму, что я прощаю его. Что, если мне удастся изменить прошлое, но он исчезнет из моей жизни навсегда? Что, если в другом будущем мы с ним так и не найдем друг друга?

Но времени у меня нет.

И вместо того, чтобы бороться с Лэтамом, я присоединяю мою магическую силу к его собственной. Я хожу по путям из его детства, находя такие развилки, которые могли бы повлиять на формирование его натуры – вот момент, когда его мать могла сделать выбор и похвалить его, а не поругать. Момент, когда его друг мог выбрать между тем, чтобы обмануть его доверие, и тем, чтобы проявить верность их дружбе.

Я повторяю это опять и опять, даря Лэтаму преданных друзей, мягкие наказания, жизненные ситуации, которые повышают его уверенность в себе и способность сочувствовать другим. Дойдя до того момента, когда в Кастелия-Сити появляется Эвелина, я становлюсь особенно осторожной. Те пути, на которых его родители готовы принять их сопряжение, тусклы, и выделить их нелегко.

Но они существуют. В какой-то версии реальности для родителей Лэтама счастье их сына оказывалось важнее, чем его престиж. И я выбираю именно эти пути.

Теперь мне надо соединить их и сделать так, чтобы они срослись. Мне нужно извлечь магическую силу из моего собственного тела, и я сосредоточиваюсь на том, чтобы ощутить кости, находящиеся внутри меня, – вот изгиб моих ребер, вот мои костяшки, вот плоские поверхности моих лопаток. Я извлекаю магическую силу из самой себя и тяну ее к той кости, которой касаются мои пальцы.

Лэтам сопротивляется. Он извлекает магическую силу не только из моей отрубленной кисти, нет, он пользуется наукой Брэма, чтобы получить также магическую силу остальных моих костей. Я чувствую, как она утекает из меня, когда он тянет меня к другому пути. К будущему.

Меня пронзает горе, ибо я снова вижу мою мать. Лэтам выбирает тот путь, где она жива. Она идет по фруктовому саду, срывая с яблонь спелые румяные яблоки и кладя их в корзинку, которую несет под мышкой. Работая, она тихо напевает. На ее лице отображен покой.

Она поворачивается к кому-то и улыбается. Мое дыхание прерывается, когда я вижу себя, улыбающуюся в ответ.

– Меня можно будет назвать безответственной мамашей, если на ужин я испеку яблочный пирог?

Я смеюсь:

– Если ты сама никому об этом не скажешь, то не скажу и я.

Мне становится так больно от стеснения в груди, что я почти не могу дышать. Я могла бы вернуть мою мать. Вернуть все, чего мне так недостает: прикосновение ее рук к моей голове, когда она расчесывает щеткой мои волосы, звуки ее голоса, когда она объясняет мне суть будущего, ее мелодичный смех. Я погружаюсь в это видение, упиваюсь всеми теми простыми, обыденными вещами, которые когда-то принимала как должное.

Это было бы так легко. Это не потребовало бы от меня никаких усилий. И я перестала бы быть сиротой.

Я уступаю Лэтаму. И чувствую, как кость под моими пальцами начинает срастаться.

Но затем в моей памяти вспыхивает лицо матушки. Ее губы сжаты, брови неодобрительно нахмурены. Она бы не захотела жить в том мире, где править будет Лэтам.

Как бы соблазнительно это ни было, я не могу выбрать мое собственное счастье в ущерб ее счастью. Я не приговорю моих друзей к такому будущему, в котором они не будут свободны. Я отталкиваю магию Лэтама и возвращаю все обратно. А затем вкладываю всю свою силу в то, чтобы втянуть его на тот путь, который выбрала я сама. Заставляю его увидеть весь потенциал, имевшийся в его прошлом, – пути, на которых он смеется и плачет, и все его огорчения перевешивает любовь, ждущая дома.

Я чувствую, как он погружается в прошлое, как я только что погрузилась в будущее. Образы, которые я показываю ему, мало-помалу начинают преодолевать его сопротивление, смягчают его.

За пределами этого видения его рука касается моей. Между нами начинает пульсировать магическая сила, и я чувствую, как мы обмениваемся энергией, как будто перебрасываем друг другу палку, делая это так быстро, что в воздухе она становится незримой. И я уже не могу сказать, кто бросил ее последним: он или я.

Внутри меня собирается магическая сила – яркая, светящаяся, но и опасная. Как огонь, одновременно дарящий жизнь и несущий смерть.

Я слышу мягкий голос Брэма: «Вытягивай магию из своих костей и втягивай ее в себя. Вместо того, чтобы падать вперед, в объятия магии, собирай ее внутри себя». Не знаю, говорит ли он мне это сейчас или сказал это прежде. Что это – прошлое или настоящее? Что бы это ни было, я сосредоточиваюсь на очертаниях моих собственных костей и чувствую внутри себя лучи силы, поднимающиеся и ищущие, за что бы зацепиться.

Магия опять влечет меня дальше, и я пытаюсь податься назад, боясь, что, если меня затянет в видение, я утрачу концентрацию и Лэтам снова возьмет контроль. И тогда срастутся не те кости. Но тяга неудержима, неодолима. Я чувствую, как кости срастаются под моей ладонью, соединяются в одну бесформенную массу, сросшуюся в необычных местах. Образы проносятся передо мной один за другим.

Вот Лэтам – младенец с ямочками на щеках. Вот он малыш, недавно научившийся ходить, серьезный и скупой на улыбки. Вот он мальчик, желающий нравиться, стремящийся угождать. Я вижу, как его мать заносит руку, чтобы ударить его, смотрю, как его лоб морщится от страха. Сила истекает из кончиков моих пальцев, и видение замирает, время течет назад. Мать Лэтама опускает руку, затем поднимает ее опять и убирает со лба своего сына прядь волос. Лоб Лэтама разглаживается, становится безмятежным, как спокойное чистое озеро за мгновение до того, как его поверхность разрывает брошенный камень. Но камень не был брошен, его больше нет. Жизнь Лэтама несется передо мной. Я пытаюсь заглянуть в его будущее – дать ему силу, которая понадобится для того, чтобы он смог изменить Верховный Совет, не имея за плечами того прошлого, превратившего его в чудовище. Но я не знаю, возможно ли это вообще. Я слышу, как он отстаивает свои идеи перед коллегами, слышу страсть в его голосе, когда он старается убедить их в своей правоте. Я пытаюсь привести его на тот путь, где он выбирает доводы рассудка, а не силу, чтобы добиться своего. Но магическая сила ускользает от меня, я теряю контроль.

И перестаю видеть Лэтама. Передо мной проносятся другие образы. Вот мой отец качает меня на колене. Вот бабуля напевает себе под нос, обрезая розовый куст. Вот Брэм вгрызается в спелый персик и смеется, когда сок стекает по его подбородку. Тэйлон. Никлас. Тесса. Джейси. Я стараюсь удержать их всех рядом с собой. Сохранить будущее таким, чтобы они остались частью моей жизни.

Видение несется все быстрее. Люди сливаются в одну массу, расходятся в стороны, распадаются у меня на глазах. У меня замирает сердце. Что-то идет не так. Я пытаюсь отыграть назад, но магия держит меня слишком крепко. И все же я ощущаю себя невесомой. Отделившейся от моего тела, как будто я существую только в моих воспоминаниях.

Я шевелю пальцами, ища Лэтама, но не могу его найти. Он словно исчез. Возможно, исчезли мы оба.

Перед моими закрытыми глазами вдруг вспыхивает такой яркий, слепящий свет, что он будто раскалывает мой череп. А затем приходит непроглядная тьма.

Не знаю, изменили мы прошлое или уничтожили его навсегда.

Глава тридцатая

В воздухе над моей головой пляшут пылинки.

Я моргаю один раз. Другой.

Воспоминания в моей голове ворочаются медленно, тяжело, они спутаны и ходят по кругу, будто детишки, заблудившиеся в лесу. Я сажусь и чувствую боль в висках. Мое сердце сдавливает страх. Где я? В узкие окна льется солнечный свет, освещая стеллажи, на которых стоят ящики и коробки. Рядом со мной слышится стон.

Тесса. Ее темные кудри спутаны, и она потирает лоб.

– Саския? Что произошло?

В моей голове борются соперничающие воспоминания, будто двое человек ведут спор – я слышу, как они оба стараются перекричать друг друга, но не могут толком ничего расслышать. Мы с Тессой только что находились в библиотеке, где изучали костяную карту, готовясь к предстоящему экзамену.

Однако…

Я также только что сидела на полу в магазине Лэтама, стараясь срастить сломанные кости моей бабули. И боролась с Лэтамом за контроль над прошлым. А Тесса лежала рядом и была мертва.

Так бывает, когда пробуждаешься от особенно яркого сна, и дневной свет уносит твою воображаемую жизнь прочь, чтобы дать место реальности.

Вот только я не знаю, какие воспоминания пришли из виденного мною сна, а какие нет.

– Тесса? Это и впрямь ты?

Ее брови сходятся вместе. Она изменяется в лице:

– Меня схватил Костолом. Я чуть не…

Я вскакиваю на ноги и порывисто обнимаю ее.

– Ты жива, – говорю я. – О, хвала костям. Ты жива.

В моей душе вспыхивает яркий огонек надежды. Может быть, живы также и матушка, и бабуля? Но в памяти нет альтернативных воспоминаний, касающихся их. Боль от их смерти остается все той же неизменной незаживающей раной. Неужели я смогла изменить только одну вещь? Сумела вернуть Тессу, и больше ничего? А что сталось с Лэтамом?

Кто-то за моей спиной откашливается, и я поворачиваюсь.

– Ну как, это сработало? – Тэйлон. – Кто из вас изменил прошлое: ты или Лэтам? – Его рыжие волосы торчат во все стороны, а бледные щеки покрыты красными пятнами.

– Точно не знаю, – отвечаю я, чувствуя себя сбитой с толку.

Мой взгляд скользит по комнате. Джейси поднимается с пола, стоящий за ней Никлас стряхивает пыль со своих брюк

– А где Брэм? – спрашиваю я.

Тэйлон недоуменно сдвигает брови:

– Кто?

У меня вырывается сдавленный стон. Мое сердце разбивается на множество осколков.

Тэйлон видит выражение на моем лице, и на его собственном тотчас отображается раскаяние:

– Саския, я тебя просто дразнил, это была подколка. – Он показывает подбородком в сторону. – С ним все нормально.

Мои глаза находят Брэма, и я подавляю всхлип. А потом бегу к нему и бросаюсь ему на шею. Все мое тело дрожит. По щеке моей катится слеза, и он вытирает ее большим пальцем. Прижимает меня к себе, и мою шею обдает его дыхание.

– Я здесь, – говорит он, гладя меня по голове. – Я рядом.

Эти его слова обволакивают меня всю, облегчая и воспламеняя что-то в моем сердце. Брэм проводит пальцем по моим ключицам от одного плеча к другому. Касается надключичной ямки под моим горлом. Наши губы находятся в считаных дюймах друг от друга. А потом его губы овладевают моими, вначале они нежны, а затем становятся настойчивыми, требовательными.

Я чувствую, как сердце стучит у меня везде. В моей шее. В груди. В кончиках пальцев.

Тэйлон испускает стон:

– Да уймитесь вы уже. Сколько можно?

Я отстраняюсь от Брэма и поворачиваюсь к Тэйлону. И тыкаю пальцем в его грудь.

– Если бы я не испытывала сейчас такого облегчения, я бы убила тебя.

Он смущенно улыбается:

– Извини?

– Это вопрос?

– Что-что?

Это выражение на его лице – круглые невинные глаза и в то же время проказливо поднятые уголки губ – разом и бесит, и подкупает. В моей голове сталкиваются воспоминания с трех разных путей – вот Тэйлон лежит на траве под деревом, подложив руки под голову, и, задавая вопросы, проверяет мои знания случаев применения костей амфибий; вот Тэйлон пытается развеселить меня после тяжелого дня, строя смешные рожи с противоположной стороны лектория; вот Тэйлон поет, нарочно фальшивя, чтобы нас рассмешить, хотя у него абсолютный слух. И не успеваю я оглянуться, как уже разом плачу и смеюсь. Я очень устала и сама не своя от облегчения. Не знаю, добились ли мы своего, но мы хотя бы все находимся здесь.

– Мне следовало бы свернуть тебе шею, – говорю я и поднимаю руки, показывая, как я стала бы это делать. – Но я, так и быть, не стану.

У него округляются глаза:

– Саския, твоя рука.

Моя рука. Противоречащие друг другу воспоминания сталкиваются, затем все встает на свои места. У меня снова две целые руки, но на левой видны пять черных меток, идущих от кончиков пальцев до красной линии на моем запястье и словно повторяющих кости под моей кожей. Отголоски другого пути.

Этого достаточно, чтобы окончательно убедить меня.

– Да, это сработало, – чувствуя благоговейный трепет, говорю я. – Мы изменили прошлое.

* * *

Мы очнулись в какой-то кладовой. Центр комнаты занимают стеллажи, на которых стоят ящики и коробки. На одной стороне виднеются высокие узкие окна, напротив них находится дверь. Мы осматриваем все, пытаясь найти кости, которые я срастила, но так ничего и не находим. Они исчезли вместе с прошлым, которого больше нет. Сращенная кость бабули исчезла и из моего кармана. Теперь доступ к другому моему пути – к обоим другим моим путям – остался только в моей памяти.

Брэм переплетает свои пальцы с моими.

– Наверное, то, что мы не можем их отыскать, это хороший знак, не так ли? Возможно, это означает, что Лэтам вообще не крал этих костей.

Но я понятия не имею, что это значит.

– По-моему, это магазин Лэтама. – Джейси медленно кружится на месте, скользя взглядом по стеллажам.

Поначалу мне кажется, что она ошибается. Здесь все другое. Но, приглядевшись, я понимаю, что она права. Книжный стеллаж был заменен на обычную дверь, и окна стали иными – они крупнее и пропускают больше света, – но размеры и форма комнаты остались такими же.

– И что же нам делать теперь? – вопрошает Никлас.

– Вероятно, нам нужно вернуться в Замок Слоновой Кости, – отвечаю я. Но тут мне становится не по себе. Я не имею ни малейшего представления о том, что мы там найдем. Безопасно ли там? И вообще, являемся ли мы тамошними учениками? Но едва мне на ум приходит эта мысль, как мое сознание затапливают воспоминания – вот мы шестеро участвуем в костяных играх, вместе едим в трапезной, готовимся к экзаменам. И у всех нас по-прежнему есть серые круговые полосы на предплечьях, словно соединяющие нас в цепь. На этом пути мы тоже вместе, это точно.

– Как ты думаешь, мы отсутствовали долго? – спрашивает Тесса. – Мы не пропустили последнюю костяную игру? – На ее лице написано сомнение, и я понимаю, что она, как и я, тоже пытается справится с новыми смутными воспоминаниями – эти события не происходили в той реальности, которую мы только что оставили, но их отголоски остались в памяти и у меня, и у нее, потому что они произошли здесь. Тесса хмурится.

– Надеюсь, у нас еще есть время, чтобы отыскать этих любителей пеших походов, – говорит Никлас. И крутит надетое на его указательный палец золотое кольцо с изумрудом. Но разве оно не было серебряным и без камня? И о чем он толкует?

Должно быть, Тесса задает себе тот же вопрос, потому что по ее лицу разливается недоумение:

– Какие любители пеших походов?

У меня екает сердце. С Никласом что-то не так.

– Он говорит о третьей костяной игре, – объясняет Джейси. – Той самой, в которой речь идет о группе, отправившейся в поход и застрявшей в Дроймианских горах. Мы должны придумать, как их спасти. – Она качает головой. – Честное слово, я единственная, кто действительно слушает то, что говорят в лектории.

И тут меня осеняет. У нас разные воспоминания о прошлом. Не о том прошлом, в котором мы противостояли Лэтаму, а о новом, том, которое сотворила я.

– В нашей игре не было никаких любителей пеших походов, – говорю я ей. – В третьей игре мы должны были спроектировать здание ратуши.

Тэйлон потрясенно открывает рот:

– Я тоже помню ратушу.

Сращивая кости, я так старалась, чтобы они оставались рядом, но под конец потеряла их из виду. Мне удалось собрать нас всех вместе в этом настоящем, но, видимо, мы явились сюда, идя по немного иным путям.

– Но… что же тогда реально? – недоумевает Тесса.

Я сразу же гляжу на Брэма. Я уже много месяцев задавала себе тот же самый вопрос.

– Все. Реально все. Просто мы по-разному это помним.

Тесса прикусывает свою нижнюю губу:

– Я не понимаю, как это.

Я беру ее за руку:

– Я тоже понимаю это не до конца. Но есть только один способ выяснить, что к чему. Давайте уйдем отсюда и вернемся в Замок Слоновой Кости.

Я открываю дверь, и мы выходим в торговый зал. И врезаемся в пожилую женщину.

Она вскрикивает, роняет ящик, который несла, и на пол высыпаются магические, изготовленные Косторезами губные гармошки. От изумления я делаю резкий вдох. Следовало вести себя более осторожно. Мне и в голову не приходило, что в этой реальности магазин не заброшен. Но он работает. Торговый зал ярко освещен, и тут продаются музыкальные инструменты, как и в те годы, когда Лэтам был ребенком.

Женщина прижимает руку к груди.

– Откуда вы взялись? Вы едва не напугали меня до смерти.

Я хватаю Тэйлона за руку и толкаю к ней.

– Мой друг хочет купить костяную флейту. Он ищет подходящий инструмент уже несколько недель.

– Конечно-конечно, – говорит женщина, немедля беря его под руку, вмиг позабыв, что мы нарушили границу ее владений. – У нас широчайший выбор первоклассных костяных флейт. Мы подыщем тебе именно то, что нужно.

Она тащит Тэйлона прочь, он сердито оглядывается на меня, но я только мило улыбаюсь.

После того как он так меня напугал, мне надо было хоть как-то ему отплатить.

* * *

Замок Слоновой Кости выглядит все так же – сверкающие костяные полы, изящно изогнутые лестницы, люстры с хрустальными подвесками, – здесь все настолько предсказуемо, что это даже несколько успокаивает в столь изменившемся мире. Я думаю, какой разной я бывала, входя в эти двери. Сначала как ученица. Потом как самозванка. А теперь, если бы кто-то мог заглянуть в глубину моей души, он, вероятно, увидел бы нечто, очень напоминающее сращенную мною массу костей. Имеющую странную форму, образованную десятками различных путей. Со следами множества изломов.

В вестибюль широким шагом входит Нора и укоризненно смотрит на нас:

– Где вы пропадали?

Ее вид будит во мне гнев. Мне хочется потрясти ее, как тряпичную куклу, заорать, потребовать, чтобы она ответила, почему предала меня. Мне не сразу удается унять свои эмоции. Напомнить себе, что она это не делала. Не на этом пути. Однако теперь, когда я знаю, на что она способна, мое мнение о ней никогда уже не станет прежним.

Быть Заклинательницей Костей – это и благословение, и проклятие. Мы видим людей такими, какие они есть, и такими, какими они могли бы быть в другой жизни. Ощущаем их предрасположенность как к добру, так и ко злу.

– Ну, так как? – вопрошает Нора. – Вы не хотите объясниться?

Брэм кладет ладонь мне на поясницу.

– Мы потеряли счет времени.

Тэйлон за моей спиной фыркает:

– И это еще слабо сказано.

Нора неодобрительно поджимает губы:

– Вы опоздали. А ну марш на учебные сеансы. Сейчас же.

Мы взбегаем по лестнице, мчимся в учебное крыло, но, добравшись туда, в нерешительности останавливаемся прежде, чем разойтись. Остальные явно так же нервничают, как и я.

Наконец Джейси облекает в слова то, о чем думаем мы все:

– Я боюсь, как бы вы все не исчезли, если я выпущу вас из виду.

– У меня такое же чувство, – говорит Тесса и смотрит на меня. – Такое возможно?

– Конечно, нет. – Но даже я сама чувствую сомнение, закравшееся в моем голосе. По правде говоря, я не знаю, незыблемо ли прошлое и гарантировано ли будущее. Я пойму это только тогда, когда выясню, что2 в этой реальности сталось с Лэтамом. Но моя бабушка часто говаривала, что никогда не встречала такой проблемы, которая не могла бы быть усугублена беспокойством. – Все будет хорошо.

– Если что-то и изменится, – изрекает Тэйлон, – то, вероятно, дело будет в том, что я стану еще красивее, чем был.

Джейси бьет его по плечу:

– Это вряд ли.

– Истинная правда. Трудно улучшить совершенство. – Никлас склоняет голову набок и постукивает пальцем по своей щеке.

– Саския, не могла бы ты срастить какую-нибудь сломанную кость, чтобы сделать его менее несносным? – вопрошает Джейси.

Брэм вскидывает руку:

– Чур, ломать ее буду я.

Я смеюсь:

– Вряд ли это возможно. Но мне Тэйлон более или менее нравится и таким, какой он есть.

Тэйлон щурится:

– Ты мне льстишь только затем, чтобы я почувствовал себя виноватым из-за своей шутки?

– А что, ты чувствуешь себя виноватым?

– Да.

Я усмехаюсь:

– Тогда да.

С лестницы доносятся шаги, мы оборачиваемся и видим Нору, которая гневно буравит нас глазами.

– Разве я выразилась неясно?

Мы бормочем извинения и нехотя расходимся.

Я нахожу Наставницу Киру в нашем учебном кабинете, где она сидит, барабаня пальцами по столу.

Я усаживаюсь напротив нее:

– Простите, что опоздала.

Она слегка приподнимает брови:

– Это на тебя не похоже. Полагаю, у тебя была веская причина?

– Да. Очень веская.

Она пристально смотрит на меня, но не просит сообщить ей детали.

– Что ж, хорошо. Для начала давай взглянем на твою метку мастерства.

Я цепенею от паники. Мне следовало понять, что все не может быть хорошо. Мои беды неумолимо преследуют меня на любом из моих путей.

– Какие-то проблемы? Что-то не так?

– Нет, – чуть слышно говорю я. Эйми предупреждала, что мой преподаватель может попросить меня показать метку мастерства, чтобы оценить мои успехи. Покажу ли я Кире свою метку или откажусь, она поймет, что что-то не так.

Мне следовало провести больше времени с Брэмом. Следовало поцеловаться с ним еще один, последний раз. Сказать, что я люблю его – и на этом пути, и на любом другом. Но теперь уже поздно. Стоит Наставнице Кире увидеть мою метку мастерства, и моя судьба будет решена. Я даже не смогу с ним проститься.

Деревянными руками я сбрасываю свой красный ученический плащ – плащ Заклинательницы Костей. Засучиваю рукав.

Наставница Кира встает. Ее теплые пальцы касаются линий метки мягко, но решительно. Сращение костей не изменило ее вид. Кира удивленно хмыкает, но ничего не говорит.

Я не могу дышать – мне хочется глотнуть воздуха, но на грудь мою словно давит какой-то тяжкий груз.

– Блестяще, – говорит Наставница Кира, опустив мой рукав.

– Что? – едва слышно выговариваю я.

– Твоя метка мастерства выглядит великолепно, Саския. Она стала более сбалансированной. Все три угла одинаково развиты и по размеру, и по окраске. – Она похлопывает меня по плечу. – Я так горжусь тобой.

Мои мысли несутся с такой быстротой, что я за ними не поспеваю. Наставница Кира знает, что я владею Ясновидением всех трех порядков. И это не вызывает у нее гнев.

В прошлом произошло нечто такое, что изменило закон. Лэтам получил то, чего хотел – мир, в котором каждый может свободно развивать свои магические задатки и достичь всего, на что он способен. А стало быть, в этой реальности у него есть настоящая власть. Эта мысль внушает мне ужас. Или вселяет надежду. Я пока не знаю, что именно.

Я вспоминаю слова, которые сказала мне Нора перед тем, как мы отправились навстречу нашей третьей костяной игре: «Может статься, если ты добьешься успеха, мы получим именно то, чего хотим». Не это ли она имела в виду? Меньше ограничений на использование магической силы без того, чтобы Лэтам стал королем?

Я думаю о Дженсене и чувствую, что мое сердце радостно встрепенулось. На этом пути ему ничего не грозит. Он сейчас у себя дома, вместе с Боу и Фредриком. Я роюсь в своей памяти, ища воспоминания о костяных играх, в которых я участвовала в этой реальности, и вспоминаю: мы судили женщину, использовавшую магию врачевания для того, чтобы мучить людей, для того, чтобы причинять боль, а не облегчать ее. И на сей раз я проголосовала за признание ее виновной, не испытывая душевных мук.

Если бы только я могла вернуть также и мою мать. Всегда ли я буду ощущать ее утрату вот так же – как будто это рана, которая никогда не заживет? Хотела бы я знать, что бы она подумала обо всех моих решениях, обо всем том, что мне довелось выбирать.

– Все в порядке? – осведомляется Наставница Кира.

– Да. Я просто рада тому, что вы довольны моими успехами. Я… волновалась.

– Тебе не о чем было волноваться.

Она высыпает в стоящую между нами каменную чашу горсть мелких костей.

– Я тут подумала, что сегодня было бы неплохо заняться тренировкой Ясновидения Первого Порядка – погружением в память.

– Погружением в память?

– Время от времени тебе придется работать с Врачевателями, помогая их пациентам получить доступ к тем их воспоминаниям, которые забыты. Или к тем воспоминаниям, к которым они давно не возвращались, но к которым им необходимо вернуться, чтобы обрести эмоциональное исцеление. Но для того, чтобы помогать другим извлекать их воспоминания, тебе будет полезно научиться отыскивать свои собственные.

Я ощущаю трепет, но не могу сказать, что это – радостное предвкушение или страх.

– И каким же будет мое задание?

– Я бы хотела, чтобы ты использовала Ясновидение Первого Порядка, гадая на себя саму. Чтобы ты отыскала воспоминание, которое затерялось в песках времени, и пережила его еще раз. И увидела его как можно более подробно.

Я окропляю кости своей кровью и поджигаю их. Затем тушу пламя с помощью тяжелой чугунной крышки и высыпаю кости на расстеленный передо мной бархат.

При прикосновении к костям магия проникает в мои пальцы и затягивает в видение до того, как я чувствую себя готовой.

Я так привыкла видеть возможные пути, что вид моего реального прошлого ошеломляет меня. На сей раз это не сетка непрестанно разветвляющихся путей, а одна длинная светящаяся лента, как будто эта жизнь была неизбежной всегда. Я иду по ней обратно, начиная с того момента, когда я открыла глаза в магазине Лэтама, гляжу на свои воспоминания об учебе в Замке Слоновой Кости. Затем двигаюсь еще дальше – и вижу мое доведывание, в котором матушка определяет меня в Заклинательницы Костей, и ей нет нужды добавлять, какое Ясновидение мне присуще: Первого, Второго или Третьего Порядка. Она сопрягает меня с Брэмом. Это не приносит мне радости, но я не протягиваю руку к кости бабули. Не ломаю ее.

Я продолжаю двигаться назад, упиваясь знакомыми видами, звуками и запахами Мидвуда – тонким ароматом бледно-розовых цветов на тамошних деревьях, негромким плеском реки. Вот я сижу вместе с Эйми на берегу Шарда, болтая ногами в прохладной воде. Вижу своего отца и радуюсь тому, что снова слышу его голос. Тому, что снова ощущаю слабый запах краски, исходящий от его кожи. И чувствую, как мое лицо легко царапает его щетина, когда он целует меня на ночь.

Я стою в нашей кухне с бабулей, чистя горох и слушая, как она рассказывает мне истории. Лежу на прохладной траве под звездным небом и слушаю приглушенные крики совы.

А затем смотрю на матушку. Я нахожу момент, когда я еще мала. Мне только что приснился кошмар, и она приходит в мою комнату, ее ноги босы, волосы распущены и ниспадают почти до талии. Ее лицо омывает свет луны. На нем написана нежность.

– Мне приснился плохой сон, – говорю я ей.

Она садится на край моей кровати, откидывает волосы с моего лба.

– Да, я слышала.

– Ты побудешь со мной?

– Само собой. – Она подтягивает одеяло к моему подбородку. – Хочешь послушать историю?

– Да, расскажи.

– Я видела будущее, в котором ты гадала, желая узнать, что бы я подумала обо всем том, что тебе довелось выбирать. И я хочу сказать тебе вот что – я видела женщину, которая смела, сильна и умела. Женщину, которая старается поступать по совести, даже рискуя собой. Женщину, о которой я могу сказать – я горжусь тем, что я ее воспитала.

Она говорит со мной не в прошлом, она говорит со мной прямо сейчас. От этой магии у меня захватывает дух. От этой магии и от этого сияющего дара судьбы.

– Я люблю тебя, Саския, – продолжает она. – Люблю всем сердцем, всей душой. И буду любить тебя всегда.

В видении она наклоняется и целует меня в лоб. Я ощущаю ее губы на своем виске. Чувствую аромат ванили, исходящий от ее кожи.

– Я тоже тебя люблю, – говорю я не в видении, а сейчас, в настоящем. Говорю, понимая, что она меня не услышит. Единственная Саския, которую она может услышать, лежит рядом с ней и крепко спит.

И все же…

Матушка улыбается ласковой улыбкой:

– Я знаю, что любишь, моя птичка.

Видение гаснет. Я открываю глаза и отираю слезы со щек.

Наставница Кира задумчиво глядит на меня:

– Воспоминания могут исцелять, не так ли?

Глава тридцать первая

Мы с Брэмом рука об руку гуляем по Кастелия-Сити. На водах реки сверкает свет луны. На всех углах стоят музыканты, перебирая струны своих инструментов, и распевают баллады о любви. Я провожу большим пальцем по красной метке на запястье Брэма. Она появилась после того, как мы изменили прошлое – такая яркая, будто она проступила там уже давно.

Увидев ее впервые, я заглядываю ему в глаза.

– Она… – Я, смутившись, отвожу взгляд. – Она у тебя из-за меня?

Он пожимает плечами:

– Она может быть из-за кого угодно. Ведь мне не знаком этот путь.

Я смотрю на него. Мне не смешно. Его губы трогает задорная улыбка. Я пытаюсь ткнуть его кулаком в плечо, но он перехватывает мою руку и крепко прижимает ее к своей груди. Я расслабляю кулак и ощущаю биение его сердца.

– Думаю, для появления этой метки есть только одно объяснение, – говорит он.

– Какое?

– Думаю, она не имеет значения. – Он улыбается, и я поднимаю брови. – Не играет особой роли, есть у меня метка любви или ее нет. Мой путь может разветвиться тысячу раз, но на каждом из его ответвлений я найду тебя и буду тебя любить.

– Даже если я иногда привожу тебя в ярость?

– Даже так.

Я поднимаю голову, обратив к нему лицо, и он целует меня в губы. Целует, пока я не теряю способность мыслить ясно.

И теперь, гуляя, я дивлюсь тому, что мы наконец оба находимся в одном и том же месте, в одно и то же время и имея одни и те же воспоминания.

Это дар судьбы. Или же, наконец, ряд верных решений. Как бы то ни было, я благодарна.

Мы вступаем на мост. На другом его конце стоит парочка, глядя на воду. Они прижимаются друг к другу, держась за руки. Мужчина говорит что-то такое, отчего его спутница запрокидывает голову и смеется. Он тоже смеется, затем притягивает ее к себе еще крепче. Она кладет голову ему на плечо.

– Может статься, такими будем и мы через двадцать лет, – говорит Брэм. – Мы будем все так же любить друг друга, ходить, взявшись за руки и гулять под луной.

От этих слов меня охватывает такое чувство, будто я в холодный день пью горячий напиток. По моему телу разливается тепло. Когда мы подходим ближе, пара сдвигается в сторону, и я вижу мужчину, стоящего за ними. И останавливаюсь.

– Что-то не так? – осведомляется Брэм.

Но у меня нет слов. Я застыла на месте.

Брэм щурится, всматриваясь в даль:

– Это?..

– Да, – шепчу я.

Это Лэтам.

На глазах моих выступают непрошеные слезы, и я отчаянно силюсь их сморгнуть. Рука Брэма стискивает мою.

– Мы туда не пойдем, – говорит он. Но уже поздно – Лэтам заметил нас.

Он вежливо кивает паре, обходя их. Они смеются какой-то его шутке, которой я не слышу. И он идет к нам, улыбаясь той улыбкой, которая мне совершенно незнакома, которой прежде я не видела у него никогда.

Я в замешательстве, я выбита из колеи.

– Привет. Ты же Саския, не так ли?

Я молчу. На его плаще красуется золотой бант – знак члена Верховного Совета. Мой язык словно прилип к гортани.

– Я Наставник Лэтам. – Он протягивает нам руку. – Мы с тобой мельком встречались, когда я читал лекции в Замке Слоновой Кости в этом году. – Интересно, оставили ли след на нем другие его пути? Не осталось ли у него смутных воспоминаний обо мне, происхождения которых он не может понять?

Я роюсь в своей памяти, но не нахожу в ней той его версии, которую я вижу перед собой сейчас. Возможно, остальные варианты Лэтама настолько впечатляющи и рельефны, что ничему не под силу их перекрыть. Моя рука поднимается непроизвольно, сама собой, как будто хорошие манеры сидят во мне более глубоко, чем здравый смысл. Он пожимает мою руку, и я подавляю желание отдернуть ее.

Я так старалась не думать о Лэтаме эти несколько последних недель. Старалась поставить плотину на пути ненависти, заливающей мое сердце, точно яд. Я с головой ушла в нашу последнюю костяную игру, пыталась отвлечься, совершенствуя навыки гадания на костях. Но в моменты покоя – тогда, когда у меня оказывалось слишком много времени для размышлений – в моем сердце воцарялись ненависть и тьма. Я хотела, чтобы этот человек умер, однако сейчас он стоит передо мной, и у него есть столько всего из того, что он стремился получить. Место в Верховном Совете. Власть, которой он всегда желал. Он излучает довольство и уверенность в себе.

В моей душе бушует буря. Рука Брэма лежит на моей пояснице, и, хотя он ничего не говорит, его прикосновение напоминает мне, что он здесь, рядом, что, если я брошусь бежать, он готов последовать за мной, – и это успокаивает меня.

– Я был так огорчен, узнав о кончине твоей матушки. Она была моим добрым другом.

Была добрым другом. Другом Лэтама.

Матушка не вернулась ко мне, когда я переделала прошлое. И бабушка тоже. Я могу только предположить, что это из-за того, что их кости были использованы в магическом ритуале, который изменил все, так что теперь они утрачены навсегда. Из писем Эйми я знаю, что все в Мидвуде помнят – моя бабушка умерла от старости, а моя мать – от болезни.

– Спасибо, – выдавливаю из себя я.

И тут мой взгляд падает на его запястье. На нем ничего нет. На меня нападает паника. Что, если, изменив прошлое, я стерла Эвелину?

– В чем дело? – спрашивает Лэтам. – С тобой все в порядке?

Я делаю судорожный вдох.

– Просто… по-моему, матушка говорила мне, что вы были сопряжены. Но, видимо, я думаю не о вас, а о ком-то еще.

У него делается задумчивый вид.

– Эвелина. – Он произносит ее имя с нежностью. – Ты не ошиблась. Она училась в Замке Слоновой Кости вместе со мной и твоей матушкой, и тогда мы были сопряжены. Но у меня имелось множество честолюбивых планов, а Эвелина хотела спокойной жизни. И мы решили, что нам лучше расстаться. – Он слегка подается ко мне, будто хочет сообщить мне какой-то секрет. – Я обожал ее, но ей лучше без меня. Я не из тех мужчин, с кем легко жить.

На меня накатывает облегчение. С Эвелиной ничего не случилось. И с ее родителями тоже. Лэтаму все равно пришлось делать выбор между любовью и властью – для того, чтобы получить и одно, и другое, он в эмоциональном плане был недостаточно здоров. Но в этой жизни за ним хотя бы не тянется шлейф смертей.

Он устремляет взгляд вдаль, похоже, уйдя в воспоминания. Затем глубоко вздыхает, словно очнувшись от грез.

– Если тебе что-то нужно – что бы это ни было, – обращайся без колебаний. Твоя матушка была необыкновенной. Все, кто знал Деллу, любили ее.

Я много раз слышала, как Лэтам лгал. Во многих реальностях. Гадая на сращенной кости моей бабушки, изучая другой мой путь, я видела, как мне приходилось страдать от его лжи. Так что я точно знаю, какой тембр бывает у его голоса и как выглядит его лицо, когда он лжет. И сейчас он искренен – он, и вправду, восхищался моей матушкой, и его в самом деле печалит ее смерть.

Внезапное озарение пронзает мое сердце – и через это крошечное отверстие в него проникает достаточно света, чтобы разогнать тьму. Я все-таки убила Лэтама, мне это удалось. Человек, заколовший мою мать, был уничтожен. Стерт с лица земли. И при этом я не позволила жажде мщения разрушить мою жизнь.

Я не отомстила, но обрела нечто лучшее, чем месть.

Я стала именно той женщиной, какой меня хотела воспитать моя мать.

* * *

В Мидвуде все цветет.

Лепестки цветов вишни устилают булыжную мостовую городской площади, словно сахар на печенье. Листва на деревьях в Лесу Мертвых снова зелена и густа после долгой зимы.

Я стою под нашим семейным деревом и дивлюсь тому, как все изменилось.

И сколько всего осталось неизменным.

Я вожу пальцем по буквам имени моей матушки – вырезанным рукой Оскара, а не Брэма. Изменение прошлого не вернуло ее к жизни, но оно возвратило мне ее кости. Я обнаружила их в костнице Мидвуда в целости и сохранности. И кости бабушки тоже. Если у меня когда-нибудь будет ребенок, для его доведывания будут использованы кости, напоенные мудростью женщин нашей семьи.

Я сажусь у подножия дерева и прислоняюсь спиной к его стволу. Запрокидываю голову и смотрю на небо. Зарываюсь пальцами в прохладную траву.

– Мне не хватает тебя, – говорю я вслух.

С тех самых пор, как Наставница Кира задала мне погадать о моем собственном прошлом, я не могу не задаваться вопросом, часто ли матушка заглядывала в мое будущее. Возможно ли, что она смотрела на будущую меня опять и опять? Эта возможность – как бы призрачна она ни была – стала для меня неистощимым источником надежды, благодаря которому у меня теперь такое чувство, будто в каком-то смысле я смогла вернуть ее себе. Будто мы были возвращены друг другу.

И потому я говорю.

Я рассказываю ей все. Как я овладела Ясновидением всех трех порядков. Как наша команда выиграла последнюю костяную игру, так что мы все выбрали назначения в такие города, чтобы жить близко друг от друга.

И как она все время была права насчет Брэма.

– Он подходит мне идеально, мама. Поверить не могу, как я не увидела этого раньше.

– Я тоже, – говорит Брэм, взошедший на холм и севший на траву рядом со мной. – Как ты могла быть такой бестолковой?

– Подслушивать – это невежливо. – Мой тон строг, хотя мне нелегко сохранять серьезный вид, когда он улыбается мне так, будто не может решить, дразнить ему меня или целовать.

– Я не подслушивал. Приближаясь к тебе, я старался как можно больше шуметь.

– О, так это ты так топал, идя по лесу? А я думала, что это лось.

Он смеется:

– Выходит, ты была готова поделиться своими секретами с лосем, но не со мной?

– Только с таким лосем, которому я могу полностью доверять. – Я убираю с его лба прядь волос. – И у меня нет секретов от тебя.

Он откидывается назад и опирается на локти.

– Никаких?

– А у тебя есть секреты от меня?

– Нет. – Он задумчиво склоняет голову набок. – Ну, может быть, один.

– Ты скажешь мне его?

– На этом пути мы сопряжены, – говорит он. – И пришла пора решить, принимаем мы это сопряжение или нет.

– И твой секрет заключается в том, что ты собираешься разбить мое сердце?

– Разумеется, нет. Но иногда я беспокоюсь… – Он срывает травинку и крутит ее. – Выбрала бы ты меня все равно, если бы быть вместе нам не предназначила судьба? – Уязвимость, звучащая в его голосе, трогает мое сердце.

Я переплетаю его пальцы со своими.

– Ты знаешь, почему это называют обрядом смыкания?

– Ну, я всегда полагал, что этот обряд смыкает две жизни воедино и именно поэтому так называется. Но надо думать, это либо вопрос с подковыркой, либо ты пытаешься повысить мою самооценку, дав мне самую легкую задачку на земле.

– Моя матушка как-то сказала мне, что в момент совершения этого обряда судьба и свобода смыкают руки. Сопряжение – это когда суженые находят друг друга. А обряд смыкания – это когда двое сами делают выбор и решают любить.

Я склоняюсь над ним, и мои волосы обрамляют его лицо, как занавес, так что мы оказываемся в нашем собственном мире, отделенные от всех остальных.

– Я делаю выбор и решаю любить тебя, Брэм Уилберг. Сегодня и всегда, в этой реальности и во всех остальных.

– А мы не можем просто остаться на этом пути? – спрашивает он, водя пальцами по моему подбородку. – Я здорово к нему привязался.

– С удовольствием. Ничто не доставит мне большей радости.

Его губы сливаются с моими, и весь мир исчезает.

Я чувствую себя так, будто дышу в первый раз в жизни.

Так, будто судьба и свобода только что сомкнули руки.

Благодарственное слово

Мне было так приятно писать эту книгу, и мне надо поблагодарить стольких людей за то, что они помогли ей появиться на свет.

Во-первых, это мой потрясающий редактор Эшли Херн. Спасибо тебе за то, что ты побуждаешь меня становиться лучше, копать глубже и делать больше. С тобой эта книга стала намного, намного более сильной, чем она была бы без тебя.

Я очень благодарна Кэтлин Рашал, которая всегда готова прийти на помощь, мудра и добра, – она именно такова, каким и должен быть литературный агент. Спасибо тебе за все!

Выражаю мою искреннюю признательность всей команде «Page Street»: Уиллу Кистеру, Лиззи Мэйсон, Лорен Сеперо, Лорен Уол, Тамаре Грейсти, Трише Тобайес, Челси Хенсли, Мег Палмер, Хенли Гандлач, Мариссе Джамбеллука, Кайли Александер, Мине Прайс и замечательной команде по продажам «Macmillan». И особое спасибо Кейтлин Северини за редактирование формата и стиля.

Спасибо моей маме, Шэрон Берретт за то, что ты всучиваешь мои книги коллегам, незнакомым людям и пилотам авиалиний. Ты у меня самая лучшая!

И спасибо многим другим членам моей семьи, которые разбивались в лепешку, приходя на мероприятия, приводя с собой друзей и вообще поддерживая меня: Эдне Берретт, Далине Берретт, Давонне Уочтлер, Рэнди Уочтлеру, Тебину Берретту, Теду Берретту, Мелиссе Берретт, Дону Шилдсу, Джинни Шилдсу, Кристи Шилдс, Стиву Шилдсу, Джилл Шилдс, Бритни Лендерман, Дэвиду Лендерману, Кэмерон Берретт, Николь Берретт и Дереку Берретту.

Мне так повезло, что на этом пути рядом со мной были мои друзья-писатели, которые вместе со мной встречали и победы, и поражения: Кейти Нельсон, Кейт Уотсон, Эмили Р. Кинг, Розалин Ивз и Триша Ливенселлер. Спасибо за то, что вы всегда были готовы подставить мне плечо!

Спасибо моим племянникам и племянницам: Китону, Кайзеру, Данике, Джейдену, Кеннеди, Ландону, Мэверику, Кэссиди, Полу, Тому и Джимми. Смотрите, ребята, ваши имена напечатаны в книге!

Спасибо моим детям, Бену, Джейкобу и Изабелле, которые продолжают наполнять мою жизнь таким количеством счастья, какого я себе даже не представляла. Я люблю вас!

И спасибо Джастину – всегда. Что бы я делала без тебя?

Об авторе

Бриана Шилдс является автором романов в стиле фэнтези для подростков, включая The Bone Charmer, Poison’s и Kiss Poison’s Cage. Она закончила Университет Бригама Янга, получив степень бакалавра английского языка и литературы. Когда Бриана не пишет, она любит читать, путешествовать и играть в настольные игры со своей чрезвычайно активной семьей. Она живет в окрестностях Вашингтона, округ Колумбия, вместе со своим мужем, тремя детьми и двумя прелестными, но избалованными собаками. Следите за событиями в ее творчестве и жизни на Twitter@Breeana@Shields или найдите ее на breeanashields.com.

Скачать книгу