Лорд Здец, принцесса и полпринца в придачу бесплатное чтение

Глава 1 Подъебитель по жизни

Если честно, парни всегда нравились мне больше девчонок. Не в сексуальном смысле – тут как раз было без разницы, но в отношениях парни проще. Нет бесконечных заёбов, долгих разговоров, выяснения отношений, странных намёков и обид неизвестно на что. Конечно, далеко не все девчонки – капризные дивы. Может даже, меньшинство. Но мне в подростковые годы попадались сплошь опизденевшие от своей крутости звёзды, такая уж была среда общения. Но об этом позже.

Родители, конечно, о моих сексуальных предпочтениях не знают – да и зачем им? Для них я – хорошая призовая собачка. Приношу медальки, сияю улыбкой на фото…

Отец потерял интерес к процессу моего воспитания, когда понял, что бизнесмена-наследника из меня не вырастишь. Мало того, что в монополию я продувал на раз-два, так ещё и имел склонность раздавать дорогие игрушки направо-налево, стоило только увидеть, что кому-то из дворовых приятелей они приносят в разы больше радости, чем мне.

Дворовые приятели были, пока я на лето отправлялся к бабушке – самое счастливое время. Там, в небольшом сибирском городе, никто не знал, что у меня за семья, и какими бешеными бабками ворочает отец. Удивлялись дорогим шмоткам, но думали, что у всех “ма-асквичей” примерно так.

Сначала было обидно, что дразнят за московский выговор, неумение лазать по деревьям и драться “по дружбе”, но потом я и сам привык над этим смеяться, а затем ещё и над одноклассниками из-за аканья стебался. Известно же: сибирское произношение почти лишено диалектных особенностей. Хотите чистый русский язык – поезжайте в Сибирь. Томск, Красноярск, Новосибирск вполне способны удовлетворить запросы столичного жителя и сделают это без столичных понтов.

Вот в Екатеринбурге русский учить не советую, говорят, студентов актёрских вузов по сей день преподаватели пугают фразой: научу уральскому говору, хрен потом разучишься! Самому, правда, слышать не доводилось – жизнь протекала между закрытым посёлком в пригороде Москвы, центрами раннего развития в ней же и двором отцовской матери в Анжерке. Пардон, Анжеро-Судженске – шахтёрском городе в Кемеровской области, с чёрными от угольной пыли подоконниками, повальным алкоголизмом и самыми отвязными дворовыми приятелями, о каких только можно мечтать.

Разумеется, отец пытался перевести бабулю в Москву, но та упёрлась – куда?! Все подруги тут, да и какая-никакая независимость – собственная квартира, дачка в ближайшей деревеньке с петушиным криком по утрам и коровьими лепёшками на каждом углу – кто ж от такого добровольно откажется? Нет, без иронии – я бабулю хорошо понимал и даже завидовал. Мечтал остаться у неё на весь год, но знал, что даже заикаться не стоит, на лето-то отпускали со скрипом. Конечно, столько развивающих занятий за три месяца упускаю! Большая потеря…

Отец мой, по мнению сограждан, наверняка достоин звания олигарха, правда, с властью никогда не имел ничего общего. Чем он заработал свои миллионы, для меня по сей день загадка. Сегодня это могли быть автобусные перевозки, завтра – инвестиции в IT, послезавтра – фермерское хозяйство. Главное, что деньги были, и мама безумно обожала папа за возможность не работать и “посвящать всё время семье”. Ну, как она это себе представляла.

Пока маман отвисала в косметических салонах, меня отправляли на развивающие занятия. Где-то было скучно, где-то чересчур сложно. Скрипка, например, мне нравилась, лет в пять я полгода только и делал, что на ней пиликал в любой свободный момент, пока отец однажды не услышал эти звуки – что поделаешь, в начале учёбы ни один музыкант не совершенен. В результате о скрипке пришлось забыть “чтобы не огорчать папу”. Не огорчать папу – это был главный принцип маминой жизни, мне лет до тринадцати в голову не приходило, что может быть как-то иначе.

Когда мама поняла, что виртуоза из меня не вырастет, меня отправили на спортивные бальные танцы. Потом, перевернув эту страницу своей жизни, я понял, как же люто их ненавидел. Но в то время просто тянул лямку как неизбежную повинность, не представляя, как от этого отвертеться. Нет, в самих танцах я ничего дурного не вижу. И совершенно не понимаю мужиков, которые считают, что женщинам уметь танцевать обязательно, а им – волосатым медведям – нет. Не мужское типа дело.

Дорогие мои, хочется мне сказать, каждый раз, как я вижу такого умника, если ваша женщина умеет танцевать, ей неизбежно захочется делать это в паре с кем-то. И если ты считаешь: твоя хрупкая мужественность1 пострадает от того, что ты научишься двигаться под музыку, не оттаптывая партнёрше ноги, девушка найдёт того, с кем танцевать приятнее.

Позже, в студенчестве, я несколько раз намеренно – просто из принципа – наставлял рога таким тупым качкам в русских клубах Лондона. Уводил девчонок на танцполе и увозил к себе на жаркую страстную ночь. Редко кому потом перезванивал, но, надеюсь, они на меня не в обиде. Хотя… Не знаю. Порой начинаю думать, что в ту пору прекрасную вёл я себя как редкий мудак. Но быть толстокожим к проявлению женских чувств меня научили всё те же танцы.

Спортивные танцы, при всей их внешней глянцевой красоте, то ещё болото. Склоки, скандалы, зависть, интриги… Родителям нужно, чтоб ты приносил медали, тренеру – чтобы выигрывал его клуб, что совсем не равно тому, чтобы конкретно ты принёс медали… В любой момент твою партнёршу могут переставить к кому-то более перспективному, или наоборот – поменять её, потому более перспективным стал ты…

Яркие эмоции, которые нужно демонстрировать в танце, неизбежно перетекают в жизнь, и вот уже твоя партнёрша-дива лупит тебя оторванным от дорогого костюма рукавом с криком и истерикой, а ты даже не понимаешь, в чём провинился.

Единственное, что я мог во всей этой затее назвать плюсом – первого секса не пришлось ждать годы. Как только у меня появилась эта потребность, я тут же смог её удовлетворить. Впрочем, как и большинство тех, кто занимался со мной в одной студии.

Знаете, что удивляет меня больше всего в истории с этим видом спорта? То, как умильно родители глядят на малышей, изображающих страстные латинские танцы. Ребят, вы серьёзно не понимаете, о чём это? Вы не знаете, про что все эти самбы и румбы? Да вот про то самое, дорогие мои, – про хорошо и со вкусом потрахаться. Честное слово, когда я сейчас смотрю на маленьких детей, танцующих самбу, меня подташнивает. В детстве, конечно, не придаёшь этому значения, не осознаёшь, что за движения делает твоё тело. Зато, как только гормоны берут своё, и у тебя под хихиканье партнёрши начинает вставать, очень быстро соображаешь, что к чему. Благо и партнёша, разгорячённая многими часами тренировок, которые можно смело назвать прелюдией, совсем не против уединиться где-нибудь на сборах и наконец довести страстный танец до логического конца.

А когда надоедают истерики по поводу того, что у конкурентки стразы на платье дороже, а собственный “убогий костюм” (стоящий, на минуточку, пятнадцать-двадцать пенсий моей бабули) вышел из моды, можно поискать утешения у кого-то из парней. Таких же измотанных и мечтающих не о победе, а о том, чтобы всё это поскорее закончилось. Кстати, это было довольно забавно – трахаться с конкурентами, а потом, на паркете в разгар соревнования, подмигивать или улыбаться им со значением. Я не сразу сообразил, что с моей стороны это грязный трюк – не все ведь относились к вопросу так легко, как я. Пару кубков мы с партнёршей из-за моих провокаций взяли. Но ночью я честно извинялся за причинённый ущерб, и, надеюсь, эти воспоминания сейчас греют парней куда сильнее, чем глупые медальки.

Отвертеться от танцев наконец удалось ближе к семнадцати. Тогда я как раз перешёл в новый лицей с очередной “уникальной” учебной программой и особым подходом к воспитанию. Частью этой программы – аллилуйя неизвестному мне макаренко, который её придумал! – было развитие самостоятельности. Каждую неделю выделялся день, когда мы должны были сами, на общественном транспорте добираться до дома. Особо крутым разрешалось делать это в сопровождении телохранителя, но я, к счастью, к таким не относился.

Добираться из лицея в наш тихий пригород с пересадками было довольно долго, и на одно из танцевальных занятий времени никак не оставалось. В студии я числился среди лучших, но вершину списка не занимал, и мама, скрепя сердце, согласилась, что мирового чемпиона из меня уже не вырастить. К тому же, в это время все её усилия были сосредоточены на моих младших брате и сестре – близнецах, подающих большие надежды в фигурном катании. Танцы можно было бросить, и у меня образовалась куча свободного времени.

Поначалу я просто кайфовал от невиданной свободы, читал, смотрел и слушал всё, что хочется, делая вид, что усиленно тружусь над домашним заданием (до конца моей учёбы родители так и не просекли, что особая система лицея не предполагала домашнего задания в принципе). А затем у меня наконец-то появилось собственное, не навязанное маминым стремлением к всестороннему развитию дитятка, увлечение.

С одноклассниками, в отличие от дворовых друзей, у меня никогда не складывалось. Думаю, как раз в дворовых друзьях дело – понты мои анжерские приятели обламывали на раз-два, и я в любом новом коллективе следовал их примеру. Стоит ли говорить, что в сердцах золотой молодёжи, представителями которой было большинство моих одноклассников, это, мягко говоря, не находило отклика.

В новом лицее поначалу всё шло по накатанной – пара моих хлёстких язвительных фраз, обида и жёсткий игнор одноклассников. Затем – когда обнаружилось, что игнор не действует – жалкие попытки высмеять или обозвать. Глядя на это, я испытывал то, что англичане называют испанским стыдом – когда косячит кто-то другой, а тебе при виде этого стыдно.

Поначалу я даже не заметил, что являюсь не единственным объектом насмешек нашего скопища пэрис хилтонов обоих полов. Но когда от меня отстали, заметил, как травят одноклассницу – рослую, фигуристую девчонку с длиннющей рыжей косой. Косметикой она почти не пользовалась, одевалась с той дорогой простотой, которую местные дивы просто не могли оценить, а смотрела на них… Ох, вот этому взгляду я откровенно завидовал!

Если я, принимая очередную порцию насмешек, не мог не кривиться от их несовершенства, словесной и эстетической бездарности, то Инга смотрела на обидчиков с мягкой ласковой улыбкой. Дуры-квочки, которые её высмеивали, наверняка считали, что это улыбка застенчивая и беспомощная, но я-то хорошо знал это выражение лица. С таким же ласковым видом деревенские подруги моей бабули смотрели на кур и поросят, которым предстояло отправиться в суп или холодец. Как потом выяснилось, сравнение моё было близко к истине – Инга мысленно со знанием дела свежевала обидчиков.

Разумеется, я не мог не попытаться с ней замутить. И поначалу Инга восприняла эти попытки как очередную насмешку. Но мне удалось её переубедить, рассмешив едкими комментариями в адрес наших одноклассников. В очередной День Самостоятельности Инга спросила, знаю ли я историю о Брунгильде. Я ответил, что конечно знаю, и вообще, скандинавские мифы – моя большая любовь. Инга улыбнулась, на этот раз загадочно, и предложила после школы поехать с ней. Куда – сам увидишь.

Я уже предвкушал мамину истерику из-за позднего возвращения, но отказаться не смог. После уроков Инга взяла меня за руку, но не ласково, как робкие томные девы на первом свидании, а решительно, и буквально поволокла за собой. Физическая сила у неё была под стать росту – я еле поспевал. Пара пересадок на метро, и мы оказались в одном из московских парков. Небольшая прогулка – почти пробежка вглубь, и я встал как вкопанный. Передо мной разминался настоящий рыцарский отряд. Кончено, я слышал о ролевиках и реконструкторах, но никогда не сталкивался с ними вживую, и в первую минуту обалдел.

– Хочешь со мной встречаться? – вздёрнула бровь Инга. – Тогда победи. Не передумал?

– Ещё чего! – я выкрикнул это, пожалуй, громче, чем следовало, так, что на меня стали оборачиваться, но было плевать. Дело было даже не в желании встречаться с Ингой, которая, конечно, меня интересовала, но не настолько, чтобы подставлять голову под меч. Но сама идея, что я могу надеть эти роскошные сияющие доспехи, взять меч в руки и о-о-о!..

Разумеется, в тот первый раз, в чужих, наскоро подогнанных стянутыми ремнями доспехах, я безбожно продул. Всем – даже десятилетке с крохотным мечом. Но моего энтузиазма это не умерило.

Когда пришли холода, тренировки перенеслись в спортзал. Водителю, который возил меня в обычные дни, я говорил, что это физкультура от лицея. Проблемы возникли, когда на горизонте замаячил весенний турнир и бал вместе с ним – в старинной помещицкой усадьбе, за городом. Уехать на целых два дня без ведома родителей было нереально, а рассказывать им о том, чем я занимаюсь в свободное от школы время, я опасался. Как-то мало моё увлечение походило на всё то, чем мама с детства пыталась меня заинтересовать.

– Просто пригласи её на бал, – посоветовала Инга. – Скажи, что без дамы сердца рыцарю никак. Платьишко покажи. Я видела твою маму – в блио2 и с эненном3 она будет выглядеть божественно.

– А ты? – тупо спросил я. – Ты не будешь моей дамой сердца? – до победы над Ингой в поединке мне в тот момент было как до луны пешком, так что переспать с ней или просто пообжиматься в укромном месте не светило, но я надеялся, что хотя бы роль прекрасной дамы она согласится для меня исполнить.

– Шутишь?! – возмутилась Инга. – Я собираюсь выиграть грёбаный турнир, а не платочком с балкона махать.

– А как же… – ответ, учитывая ингину страсть к поединкам, был логичным, но почему-то не пришёл мне в голову раньше. – А ты сама не хочешь в блио и с эненном?

– П-ф-ф! – Инга скорчила презрительную рожу. – Я в них уже пару лет как набегалась!

– Ладно, – вздохнул я. – Тогда попробую уломать маман.

К моему огромному удивлению, план Инги сработал – всё-таки девчонки кое-что понимают друг про друга, даже если по характеру очень разные.

– Мама, – сказал я, осторожно приближаясь к родительнице воскресным вечером, пока она отмачивала ноги в лавандовой ванночке. – Как думаешь, твоя портниха смогла бы сшить тебе что-то похожее? – и я сунул ей под нос альбом прерафаэлитов, раскрытый на странице с “Акколадой” Лейтона.

– Не портниха, а дизайнер, милый, – поправила она и подняла взгляд на книгу. С интересом посмотрела на картину, а затем с удивлением – на меня. – Это какое-то школьное задание?

– Не совсем школьное и не совсем задание… – я начал мямлить, чего со мной давно не случалось, и маман нахмурилась. – Мне нужна прекрасная дама. На турнир. Я там выступаю. В подмосковье. На два дня, – постарался я объяснить как можно доходчивей.

Ответный материнский взгляд сообщил мне, что в доходчивости я не преуспел.

– Я тут кое-чем занимаюсь, – попробовал я зайти издалека. – С осени. Вместо танцев. Хотя танцы там тоже есть! – вдруг сообразил я, только в этот момент поняв, что культура куртуазного поведения на балу, которую мы с приятелями отрабатывали, отдыхая от тренировок, вполне можно назвать танцами. – Это как бы всё вместе. Реконструкция. И у меня есть доспехи. И я хочу на турнир, но рыцарю положена дама, и я хочу, чтобы моей дамой была ты.

– Это очень лестно, дорогой, – отозвалась мама, – но я всё ещё не очень понимаю, о чём речь. Давай-ка ты сядешь и подробно расскажешь мне всё с самого начала.

Я сел. И стал рассказывать. Постепенно входил в раж, размахивая руками, будто у меня в них был меч.

– И что, прям по-настоящему вы там дерётесь? – вдруг раздался из-за спины голос отца.

– Ну-у, – протянул я, медленно поворачиваясь и не представляя, какой от него ждать реакции. – Да.

– Ну наконец-то! – просиял отец, истинное дитя анжерской улицы. – Я уж боялся с этой бабской фигнёй с танцами совсем из сына мужика не получится. Давай, составляй список, что нужно. Доспехи твои, небось, не три копейки стоят? Карманные уже все выгреб?

Так моё увлечение было легализовано в семье, мама получила повод красоваться в средневековых нарядах, отец – возможность ставить на рабочий стол мои фотки в брутальных доспехах, а я – свободу.

Примерно в то же время я, благодаря Инге, увлёкся идеями феминизма. Началось всё с того, что я с завидным постоянством дружески ныл в ингину кольчугу (за неимением жилетки). Среди ролевиков адекватных девчонок было в разы больше, чем на танцах, – и в нашем клубе, и в тех, с которыми мы встречались на сборах. Но, стоило мне хотя бы просто улыбнуться симпатичной девушке, как сразу – будто по мановению волшебной палочки! – она превращалась в глупо хлопающую ресницами пластиковую барби, даже если обряжена при этом была в усиленную броню. Начинала нести чушь, и флиртовать со мной так, что я немедленно искал утешения в объятиях какого-нибудь красавчика.

– А чего ты хочешь? – пожала плечами Инга в ответ на очередную мою жалобу и резко вогнала меч в ножны. – Ты – завидный жених, красавчик, богач. Прям Эмма Вудхауз4 в мужском обличье, неудивительно, что им сносит голову.

– Эмма Вудхауз… – задумчиво повторил я, ломая носком ботинка тонкую льдинку апрельской лужицы – тренировки уже вернулись на открытое пространство, но зима местами ещё держала оборону, особенно за городом. – А ты, стало быть, мой мистер Найтли?

– Раскатал губу! – расхохоталась Инга, и кивнула в сторону автобусной остановки, спрашивая взглядом: идёшь? – Я – твоя Джейн Остин, – продолжила она, наставительно. – Развлекаюсь, глядя свысока на твою борьбу с превратностями судьбы.

– Отлично, – кисло отозвался я. – Ну и как мне найти такую же трезвомыслящую, как ты, но чтоб была не свысока, а изнутри моей истории? Как вообще тебе удаётся противостоять этим моим… Магнетическим чарам? – я поиграл бровями. Игна прыснула.

– Меня защищает стойкий феминизм, – с пафосом ответила она, но тут же улыбнулась. – Серьёзно, не представляю себе Эбигейл Адамс5, переживающую по поводу того, как бы увеличить линию губ – а не то муж разлюбит.

– Предлагаешь, значит, искать феминистку? – резюмировал я.

– Попробуй, – хмыкнула Инга. – Но не знаю, что у тебя получится, учитывая, – она оглянулась, проверяя, насколько далеко мы ушли от остальных, – что даже среди наших большинство куриц считает это слово ругательством.

Увы, она была права – на дворе стояла вторая половина нулевых, или, как мы тогда говорили, двухтысячных, и феминизм популярностью не пользовался…

К концу учебного года мне наконец удалось свести поединок с Ингой вничью, и она сказала: хрен с тобой, давай.

Времени на конфетно-букетный период уже не оставалось, почти сразу после выпускных родители собирались отправить меня в Лондон – подтягивать знания и английский, чтобы поступить в какой-нибудь Кембридж или Оксфорд. Тоски по этому поводу ни я, ни, судя по всему, Инга не испытывали. Мы давно стали хорошими приятелями, и главное было – не потрогать друг друга во всяких интересных местах, а иметь возможность хотя бы иногда поболтать в аське6.

Секс с Ингой в итоге напомнил мне спокойные ровные отношения с парнями.

– Было бы глупо с тобой не трахнуться хотя бы раз, – сказала она мне в самом начале того вечера на пустой даче её родителей.

– Было глупо не трахаться с тобой с самого начала, – добавила она ближе к утру.

– Ну, у тебя принципы, – вздохнул я, потому что мне тоже было жаль, что год в этом смысле прошёл впустую. – Я их уважаю.

– Ага, – вздохнула Инга и весело усмехнулась: – Знаешь что? С этого дня у меня новый принцип – срать я хотела на все принципы, которые мешают получать удовольствие от жизни.

– Правильно! – согласился я. – Здравый подход.

– Значит, если сразу после того, как ты уедешь, я совращу этого новенького, с блондинистыми кудрями до плеч, ты не станешь ревновать?

– Стану, конечно! – возмутился я. – Я сам хотел его совратить, но решил от тебя не отвлекаться.

– А, так ты его станешь ревновать? – вздёрнула брови Инга, но большого удивления не выказала.

– Ну да, – подтвердил я и добавил философски. – С другой стороны, меня тут всё равно не будет, так пусть он по крайней мере достанется кому-то из нас.

– Отличный ты парень, Алекс, – фыркнула Инга. – Не трус и не истеричка, как все мужики.

– Да? – теперь я вздёрнул бровь. – А я считал, что истерики – это женская прерогатива. За исключением тебя, конечно.

– Я прихожу к выводу, что большинство людей трусы и истерички, – она пожала плечами. – Так что, наверное, нам друг с другом просто повезло.

– Факт, – согласился я. – Расскажешь, как получится с этим белобрысым?

– Я подумаю, – протянула Инга. – Посмотрю на твоё поведение.

– Да камон, – я пихнул её в бок. – Что это за трах, если о нём не растрепать?

– И кому я должна растрепать про трах с тобой? – она даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть мне в лицо.

– Мне, естественно! – я развёл руками. – Давай, я внимательно слушаю.

– Хм… – она сделала вид, что задумалась. – Ну, Алекс оказался неплох, хотя были в моей постели парни и покруче....

– Эй! – я возмутился и тоже приподнялся на локтях. Инга рассмеялась. Я расхохотался вместе с ней.

Мы хохотали, целовались, трахнулись ещё пару раз до окончательного наступления утра и расстались, довольные друг другом.

***

В Лондоне я нашёл друзей-реконструкторов почти сразу. Причём тут всё оказалось ещё серьёзнее – у ребят даже собственная конюшня имелась. В новом клубе мне захотелось выучить гэльский, валлийский и шотландский, хотя бы основы – для полного погружения. И там же я встретил Дэна, отличного любовника и преподавателя Королевской академии драматического искусства7. Он-то и уговорил меня попробовать получить у них стипендию. И это мне, как ни странно, удалось.

Можно было заподозрить Дэна в тайной помощи, но моим любовником он перестал быть в тот же момент, как я был зачислен в студенты, и за три года учёбы я узнал его достаточно, чтобы увериться – профессиональная этика всегда была для него на первом месте.

Огорчаться из-за того, что роман с этим красавчиком закончился не начавшись, времени не было, да и желания тоже. Именно в Академии я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке. Прежде мне казалось, что учёба несовместима с получением удовольствия, что это стихийное бедствие, вроде урагана – предотвратить нельзя и нужно просто переждать. В RADA всё оказалось в кассу, всё – к месту. Мне было интересно двадцать четыре часа в сутки, потому что даже сны мои были наполнены репетициями.

Опыт ролевика и реконструктора, кстати, пригодился – как только появлялась возможность засветиться в массовке какого-нибудь исторического или фэнтезийного сериала, я ей немедленно пользовался. Пару раз меня даже выбирали на роли с репликами.

Большинство моих товарищей по Академии изо всех сил стремились сделать актёрскую карьеру ещё в процессе учёбы, оно и понятно – за их спинами не было богатого папочки, готового оплачивать счета. Моя репутация сумасшедшего русского подкреплялась готовностью одолжить (а чаще просто подарить) денег на подходящий для прослушивания костюм или на то, чтобы с комфортом добраться до места кастинга. Одной из сокурсниц – ни разу не моей любовнице, кто бы и что бы об этом ни думал – я даже помог с билетами до Голливуда, когда пошёл слух о кастинге в новый сериал, который, казалось, был буквально создан для неё. Роль она получила, учёбу в Академии бросила, что в итоге обернулось для неё к лучшему – сериал за год сделал её мировой звездой.

Но если бы кто-то спросил меня, готов ли я обменять год в Академии на всемирную славу, я бы ни в жизнь не согласился. Мне было плевать, насколько я хорош, и что скажет по этому поводу мировое сообщество, я впервые в жизни кайфовал от занятий и не собирался жертвовать ни одним днём.

Зато, когда учёба всё-таки закончилась, моя, скажем так, благотворительность, начала возвращаться сторицей. Бывшие однокашники, едва получив хорошую роль и стабильную зарплату, знакомили меня со своими режиссёрами, помогали получить эпизодические роли в телевизионных шоу и небольших постановках. Меня это полностью устраивало – недолго, ненапряжно, весело, и с крутыми актёрами в кадре засветился – чем не жизнь?

Наверное, меня можно было бы упрекнуть в отсутствии амбиций, родители – если бы понимали, насколько легкомысленно я отношусь к своей карьере, наверняка так бы и сделали. Но амбициями – родительскими, тренерскими, партнёрш и даже, что греха таить, своими – я был сыт по горло ещё со времени танцевальных конкурсов. Так что для меня существовал один критерий выбора роли: будет ли мне это по кайфу или нет. Остальное не имело значения.

Зато к реконструкциям я относился, пожалуй, серьёзнее, чем к ролям. Просто понимал, сколько сил и бесплатного труда вложено в это дело энтузиастами, и очень боялся подвести товарищей по оружию. Поэтому, когда в очередном поединке мне на секунду показалась, будто лошадь подо мной не просто скакнула, а перекувыркнулась в воздухе, я думал лишь о том, как удержаться в седле и сбить противника, чтобы принести очки своей команде.

***

Столкнуть парнишку, летевшего мне навстречу с какой-то захудалой ржавой пикой наперевес, оказалось совсем не сложно. Ещё бы! Моя-то пика была не просто новой, но и отлично сбалансированной, со специальным утяжелителем, увеличивающем силу удара, с удобным креплением для руки. Понятно, что до оригинального средневекового оружия этой красоте было далеко, но и турнир был игровой, не совсем настоящая реконструкция. На фоне толп в костюмах троллей и эльфов и вовсе высшая степень реализма.

В общем, противник мой полетел на землю, да так, что я испугался, как бы он себе чего не повредил. Лошадь его сразу же ускакала от наездника, шлем слетел с головы, а сам рыцарь лежал на траве в полной отключке.

Я спрыгнул на землю и кинулся к нему, на ходу сбрасывая тяжёлые перчатки, упал на колени. Мельком отметил, что парень очень молод и чертовски хорош: светлые пшеничные волосы, полные, почти женские губы с чётким контуром, гармоничные черты лица – хоть статую Адониса с него ваяй!

Мальчишка был явно без сознания, и от страха, что я его серьёзно поранил, у меня тряслись руки и вскипали мозги. Я нащупал пульс на его горле – к счастью, чёткий и ровный. Заорал “Врача!” и принялся осторожно ощупывать шею, пытаясь понять, можно ли сдвигать его с места. Не обращал внимание на суету вокруг, пока через моё плечо не протянулась изящная женская рука, схваченная узким рукавом тёмно-лилового платья. В руке был большой пузырёк, вернее, правильно будет назвать его фиалом. Запах от этой штуки шёл такой резкий, что я чуть не задохнулся, а пострадавший, которому этот фиал сунули прямо под нос, часто заморгал и сильно закашлялся.

– Живой, – выдохнул я, возвёл благодарно очи горе и снова чуть не задохнулся – поперхнулся воздухом.

С нашей тренировочной площадки открывалась чудесная панорама Лондона. Должна была открываться. Когда я садился на коня, знаменитое “Око Лондона” было пусть и далеко, но просматривалось отлично, как и оживлённые улицы, небоскрёбы, жирафье стадо подъёмных кранов… Всё это я прекрасно помнил, но перед собой видел лишь бескрайнее зелёное поле.

Я принялся моргать, решив, что это какая-то световая иллюзия, или у меня шок от поединка – хотя с чего бы? По голове меня сегодня не били. Медленно поднялся, надеясь, что просто потерял ориентацию в пространстве, и ставший за последние годы родным пейзаж отыщется за спиной. Ничего утешительного – всё те же поля, будь они неладны! Только рассмотреть их как следует не давала окружившая меня толпа.

Все что-то возбуждённо и радостно орали, хлопали меня по плечам, пытались пожать руку… Язык! – вдруг сообразил я. Язык звучал странно. Если бы я не пытался в своё время учить гойдельские языки и валлийский, не понял бы вообще ни слова, а так – разбирал с пятого на десятое. Наверное, таким мог бы быть английский, если бы Британские острова никогда не знали Норманнского вторжения.

“Пиздец, – думал я. – Пизде-ец. Полный пиздец".

– Пиздец, – сказал я вслух по-русски.

Чернобородый детина рядом со мной заметно оживился.

– Наконец-то мы узнали имя нашего славного героя! – заорал он. – Ура лорду Пьиздьецу!

– Многая лета лорду Пьиздьецу! – дружно грянули остальные.

"Бля-а!" – простонал я, к счастью, на этот раз мысленно.

– Поздравляю со славной победой, лорд Пьиздец, – торжественно, но без особой радости в голосе произнесла единственная стоявшая рядом девушка – обладательница нюхательной соли, и я опомнился – кинул взгляд на противника, лежавшего на земле.

– Лекарь, – постарался я произнести как можно чётче, надеясь, что правильно подобрал слово. – Срочно!

– Вы ранены? – барышня нахмурилась, но я не мог не заметить промелькнувшую в её взгляде надежду.

– Да ему же! – я невежливо ткнул рукой в сторону пострадавшего. – Его нужно осмотреть!

И снова промелькнувшее в её глазах выражение было странным – будто сначала она глубоко удивилась, а затем вздохнула с облегчением.

– В таком случае, я, с вашего разрешения, провожу лорда Тау в его шатёр, – церемонно заявила она и наклонилась, чтобы помочь поверженному бедняге подняться.

– Не по правилам! – начали возмущаться окружавшие нас качки в кольчугах, не делая ни малейших попыток ей помочь.

– Правила определяет победитель! – отрезала барышня, перекинув руку побитого красавчика через плечо. Я тут же наклонился и подставил свои плечи под вторую руку. Но едва парень оказался на ногах, меня грубо дёрнули назад.

– Празднуйте победу, милорд – мы тут сами, – пробасил шарообразный коротышка, перехватывая у меня руку пошатывающегося рыцаря.

– Кубок победителя! – гаркнули мне в ухо, и перед лицом действительно появился кубок – большой, выточенный из камня и абсолютно гладкий. Через край переливалась вязкая зелёная жижа. – Пей! Пей! Пей! – заорали вокруг.

И я отхлебнул, перехватив тяжёлый сосуд у основания. Не из-за глупых криков, конечно, а чисто автоматически. Привычное действие в непонятной ситуации – автопилот.

Я сглотнул, и мир у меня перед глазами померк.

Глава 2 Инструкция для потерявших сознание

Очнулся я на широкой кровати под душным бархатным балдахином. Сквозь щель в задёрнутом пологе пробивался желтоватый мерцающий свет. Ощущение духоты усиливалось не самым приятным, но знакомым запахом хлева – примерно так пахло на сеновале над стайкой для скота в доме одного моего анжерского приятеля: солома и навоз.

Я попытался восстановить в памяти события предыдущих часов. Вспомнил, что голова всю дорогу кружилась, чужие лица расплывались перед глазами, и очень хотелось пить. Но вместо воды мне всё время подсовывали какую-то бадягу – то зелёную, то янтарно-жёлтую, то коричневую – последняя, вроде бы, напоминала тёмный эль.

Я несколько раз ущипнул себя в разных болезненных местах – разве что за член не стал хвататься, и надавил на глаза, как в книжке Стругацких8. И с тем же результатом – сначала изображение стало двоиться, а потом я временно ослеп.

Значит, это не сон, понял я, во всяком случае, не обычный сон и не галлюцинация. Летаргия? Глубокая кома? Да, это бы всё объяснило. То есть, в итоге – всё равно галлюцинация, но справиться с ней не так легко, как хотелось бы. И что, спрашивается, делать?

Когда кто-то другой попадает в такую ситуацию, понятно что – устроить пострадавшего поудобнее и бежать к врачам. Но почему, чёрт побери, никто до сих пор не написал инструкцию, что делать, если сам оказался без сознания? “Если вы обнаружили, что впали в кому или летаргический сон, не паникуйте,” – хорошее начало для методички по ОБЖ, но мне, увы, такая не попадалась.

По идее, надо заставить сознание пробудиться – но как? Попробовать уловить голоса с той – реальной стороны? Я крепко зажмурился и сосредоточился на звуках. Из-за полога действительно доносился слабый шум. Я приоткрыл занавеску и прислушался. Различил голоса, но – чёрт их возьми! – снова на странном наречии. Интересно, это мой мозг так причудливо искажает медицинские термины, или я просто двинулся на почве гойдельских языков?

На несколько минут мной овладела дикая паника, смешанная со злостью. Так всегда бывало, когда я во сне осознавал, что сплю, сон мне не нравится, но я не могу проснуться. Обычно злость переходила в ярость, и это помогало открыть глаза, обнаружить себя в собственной постели, но сейчас ярость пропала втуне. Лишь обессилила меня, а проклятый полог и мерцающий жёлтый свет никуда не исчезли. В отчаянии я снова прислушался к разговору. Было похоже, что он перерастает в ссору.

Новая вспышка злости вернула мне силы – не могу проснуться, хоть разберусь, в чём дело, что за реальность сотворил мой спятивший разум. Может, если я в этом бреду решу какой-то квест, это поможет мне очнуться?

Я осторожно выглянул из-за занавески. Снаружи было большое тёмное помещение с высоким потолком, освещённое догорающим огрызком свечи на небольшой прикроватной тумбочке. Я сунул правую (просто потому что она была ближе к свече) ладонь в пламя – если ничего не почувствую, значит точно галлюцинация, если будет больно – может, проснусь. Больно было – ещё как! Но проснуться это не помогло, и я быстро отдёрнул руку, закусив губу и заскулив от боли. Впрочем, для спорщиков, чьи голоса я по-прежнему слышал, мой скулёж остался незамеченным.

Пытаясь отвлечься от боли, я снова сосредоточился на голосах – они раздавались из-за массивной двери справа от кровати, как раз с той стороны, куда я высунулся. Дверь была прикрыта неплотно, и из щели пробивалась полоска всё того же желтоватого, очевидно, свечного света.

Раздумывая, стоит ли выходить к этим людям, или остаться на месте, я опустил взгляд и осмотрел свою одежду. На мне была длинная серая хламида. Судя по ощущениям, никакого белья под ней не было, и это вполне согласовывалось с версией о коме – если я лежу в какой-нибудь палате интенсивной терапии, утыканный трубками, именно во что-то такое меня и обрядили, разве что более короткое. Но длина объясняется просто – когда мои движения наяву что-то сковывает, например, перекрученная простыня, во сне это всегда оборачивается длинной одеждой или водой – чем-то, что не позволяет двигаться быстро.

Я осторожно и как мог бесшумно выпутался из длинного подола, едва не свалившись при этом с кровати. Как только обе ноги оказались на свободе, я собрал чёртов подол и, помогая себе зубами, чтобы не травмировать ещё сильнее обожжённую руку, завязал его узлом. Теперь, когда я выпрямлялся, край хламиды оказывался на уровне колен, и можно было встать, не опасаясь полететь вверх тормашками – добавлять к ожогу ушибы и переломы мне не хотелось.

Пол оказался ледяным, и я, быстро вернув ноги на кровать, наклонился и прижал к каменным плитам горящую ладонь – сразу стало легче. Похоже, ожог был не слишком сильным, и я решил просто подождать несколько минут, чтобы боль стала слабее.

Пока ждал, понял, что кожа на теле неприятно чешется. Внимательнее присмотрелся к рукам и заметил на запястье крошечную движущуюся точку. Ну точно, где глюки – там и насекомые. А раз я их вижу, значит, и укусы моё подсознание, или что там создало этот мир, исправно отрабатывает. Я брезгливо сбросил паразита с руки и как следует почесался во всех местах. В общем-то в этом ощущении тотальной искусанности ничего нового для меня не было, и дело не только в знаменитых сибирских комарах, хотя и в них тоже.

Моя привычка с завидной регулярностью подбирать на улице несчастных животных, чтобы отмыть, откормить и найти им дом, имела свои побочные эффекты. Если в Москве моя доброта оборачивалась немедленным походом к ветеринару и покупкой капель от блох, то у бабушки это чудодейственное средство не всегда получалось быстро достать. Так что в качестве антиблошиного средства применялось дегтярное мыло, но блохи после такой акции погибали не всегда и зачастую перепрыгивали на нас с бабушкой.

Почесав всё, что чесалось, я понял, что руку перестало адски жечь, и наконец встал.

И снова сел – голова закружилась, и, вместе с этим, разом, я бы даже сказал, слипшимся комом, будто откуда-то сверху ухнули в неё воспоминания: я рядом с девой в лиловом возле огромного старого дерева. Перед нами мужик с пафосно-серьёзной рожей торжественно соединяет наши ладони. Дева, судя по кислому выражению лица, не слишком этим довольна, но окружающие – преимущественно мужики в кольчугах, хотя и пару энненов я заметил, веселятся, радостно кричат. Те, что ближе, хлопают меня по плечам и спине. Дева в лиловом явно чего-то от меня ждёт, а я… Я лечу навстречу земле и падаю носом в траву под общий хохот и улюлюканье.

Не уверен, что всё понял правильно, но, кажется, это тот случай, когда без меня меня женили. Ясно, что девице это не понравилось – мне б тоже на её месте было мало радости за незнакомого пьяного мужика замуж выходить. Впрочем, мне и на своём несладко – я как-то не планировал семейной жизни в ближайшие лет десять.

Стоп! – осадил я себя, какая семейная жизнь? Какая девица? Не сходи с ума окончательно, Алекс, и девица, и рыцари, и даже дерево – просто твой затянувшийся глюк. Нет никакой девицы.

Девица, которой не было, судя по доносившимся из соседней комнаты голосам, яростно с кем-то спорила. Второй голос был мне незнаком. Мне это надоело. Галлюцинация, сон или что там ещё, а сидеть и бездействовать просто глупо.

На этот раз я вставал осторожно. И сила земного притяжения (или знание о ней, оставшееся в моём сознании) немедленно подействовала на мочевой пузырь – отлить захотелось нестерпимо. Чуть отвлекали от проблемы вновь зазудевшие укусы и вернувшаяся в обожжённую руку боль – я не стал глушить её новым прикосновением к холодным камням.

Взяв в левую руку подсвечник с догорающей свечой, я опять едва не ослеп: оказалось, нести свечу перед собой, как это показывают в кино, совершенно бессмысленно – яркий свет не даёт увидеть ничего, кроме самой свечи. Поднял подсвечник повыше и почти завёл за голову – стало немного лучше.

Я ещё раз осмотрел помещение – типичная спальня в каком-нибудь средневековом замке, в поездках с родителями по Европе я такого навидался. И, если моё сознание решило скомпоновать эту реальность из воспоминаний о путешествиях, туалету в этой комнате неоткуда было взяться. Я попробовал заставить его появиться силой мысли – всё-таки это мой сон, хорошо бы научиться им управлять, но Нео9 из меня не вышло, а мочевой пузырь продолжал давить на мозги.

Ладно! – сдался я, буду пока играть по правилам. Заглянул под кровать и обнаружил искомое: изящную ночную вазу, прикрытую крышкой. Крышку, чего уж греха таить, я открывал с опаской – мало ли, что было в этой комнате до меня, будь она хоть тысячу раз воображаемая. Мне повезло, ваза оказалась девственно чиста, и я немедленно это исправил – член едва не взорвался, видно, неслабо я набрался днём.

И только когда я закрыл чёртов ночной горшок и спрятал его обратно под кровать, до меня дошло – прежде во сне мне никогда не удавалось поссать. Вот честно! Могло присниться, как захожу в туалет или отхожу за подходящий куст на природе, но дальше – либо что-то отвлекало, либо я просыпался. Значит, наяву я сейчас обоссался как малолетка, – сделал я вывод. Надеюсь, впитывающую пелёнку мне не забыли постелить…

Толком обдумывать эту странность сновидения мне совсем не хотелось, и я почти с радостью отвлёкся на вновь повысившиеся голоса в соседней комнате. Осторожно приблизился к двери и присмотрелся.

Комната была похожа на большую гардеробную, у мама примерно такая: с туалетным столиком, зеркалом и большими платяными шкафами. Только в отличие от маминой, в этой гардеробной было огромное окно. Сейчас оно было приоткрыто, и из него немилосердно тянуло холодом.

С улицы доносился шум продолжающейся пьянки, а посреди комнаты спорили уже знакомые мне персонажи – девица в лиловом, её голос я опознал верно, и сбитый мной с лошади красавчик. Красавчик выглядел вполне здоровым, хоть и сердитым, и я порадовался – выходит, серьёзно не пострадал. Снова пришлось себе напомнить: нет никакого красавчика, он мне просто мерещится. С другой стороны, смотреть сон, в котором я безо всякой причины убил или покалечил человека, мне бы вряд ли понравилось, так что имею полное право радоваться. Если уж застрял в этом бреду, пусть он хотя бы доставляет мне удовольствие.

Девица, кстати тоже красавица-блондинка, но с менее смазливым, чем у мальчишки, строгим лицом, принялась вдруг размахивать небольшим кинжалом. На бледном лице отражалась звериная серьёзность, и я поспешил выйти на свет – хотя бы для того, чтобы использовать фактор внезапности и отвлечь её. Глюки они или нет, но наблюдать за кровавым убийством я всё ещё не был готов.

Как оказалось, я неправильно оценил действия барышни – кинжал она направила не на красавчика, а себе в грудь и замерла, предостерегающе выкинув руку в сторону перепуганного мальчишки. Лорд Тау – почему-то именно в этот момент я вспомнил его имя.

– Приблизитесь ко мне, и я себя убью, – заявила она, прожигая меня взглядом. Я понял каждое слово.

– Спокойно, – протянул я, поднимая руки вверх и надеясь, что она меня тоже поймёт. – Я ни на чём не настаиваю. Нет значит нет, так?

– Нет значит нет? – неуверенно переспросила девица, чуть опустив нож.

– Конечно, – подтвердил я, отчаянно кивая. – Это всё ошибка. Недоразумение. Недопонимание, – я старался подобрать как можно больше слов, чтобы хоть одно из них оказалось правильным.

– Так я и думал! – на лице Тау появилось выражение самодовольного торжества. Настолько дебильное, что захотелось немедленно врезать ему в челюсть, чтоб охолонул. – Вы просто трус, лорд Пьиздьец! – продолжал Тау. – Вы не смеете требовать законной сатисфакции, оставшись без своего колдовского оружия!

Сатисфакция! – мысленно отметил я. Значит, с норманнами они тут всё-таки контактируют. Относиться к ситуации как ко сну становилось всё сложнее, я втягивался и поневоле начинал воспринимать собеседников как посторонних людей, а не как порождение моего воспалённого воображения.

Ладонь горела от ожога, ступни – от холода, задница – от укусов, но я всё же заставил себя гордо выпрямиться и холодно поинтересоваться:

– А почему, позвольте узнать, я должен требовать сатисфакции? – очень хотелось уесть этого самодовольного наглеца, но я пока не знал как. Впрочем, мой вопрос ненадолго поверг его в ступор. Он нерешительно посмотрел на девицу.

– Вы не собираетесь сражаться за честь своей жены? – прищурилась та. Вернее, выразилась более витиевато, возможно даже, сыронизировала по поводу моих боевых способностей, но тонкостей я не разобрал.

– А что, миледи, ваша честь была под угрозой? – усмехнулся я и наконец позволил себе опуститься в небольшое кресло у туалетного столика. Затем, наплевав на правила приличия, подогнул ноги и принялся растирать замёрзшие ступни, благо хламида надёжно скрывала интимные участки тела. – Холодно тут у вас, – пояснил я в ответ на обалделые взгляды своих собеседников. – Так что там с честью? Всю успели порушить, или что-то мне оставили?

Новоявленная жена одарила меня взглядом Ксантиппы10, но кинжал убрала – спрятала в небольшие ножны на поясе. Сложила руки на груди и продолжила сверлить меня взглядом.

Глаза Тау загорелись праведным гневом.

– Леди Линн никогда не позволила бы себе… Подобного! – пылко заявил он.

– Верю, – спокойно кивнул я. – Ни на секунду не сомневался в добропорядочности леди Линн. Именно поэтому и не понимаю – с какой стати я должен требовать сатисфакции. Если ей хочется поговорить со старым другом, не вижу причин ей препятствовать.

Леди Линн вздёрнула бровь. Заинтересованно вздёрнула. И посмотрела на меня без прежней неприязни.

– То есть, – начала она медленно, – будучи вашей женой, я могу говорить с кем хочу и когда хочу? И при этом нет – значит нет?

– Ну да, – кивнул я и огляделся в поисках какого-нибудь покрывала или накидки – от окна по-прежнему немилосердно дуло. – И вообще, что касается этого брака… – я снова повернулся к ней, так и не найдя, во что завернуться. – Может, его можно как-то отменить?

Лицо Тау озарилось надеждой. Рассерженный мальчишка на глазах превратился в готового к действиям воина.

– Можно отменить результаты турнира, если вы признаете, что ваше оружие было подготовлено не по правилам, – выпалил он на одном дыхании – явно не первый час идею обдумывал. Хорошая галлюцинация вышла, живая!

Только вот холод меня достал до чёртиков… Холод! – я аж подскочил от этой мысли. Если я лежу в дурацкой коме, то холод может означать постепенный отказ органов! Что если я медленно умираю?!

– Тепло, – прохрипел я, выталкивая слова через сжавшееся горло. – Нужно быстрее согреться!

Сказал больше для себя, чтобы просто почувствовать себя живым, но Тау среагировал мгновенно: скинул с себя длинную шерстяную накидку и благородно накинул её мне на плечи.

– Спасибо, – искренне поблагодарил я и снова устроился в кресле, поджав ноги. Завернулся так, что снаружи торчала только голова, и почувствовал, как по телу сладко разливается тепло.

На этот раз моё странное поведение собеседников мало заботило. Тау был окрылён надеждой, а вот леди Линн напротив – погрустнела. С чего интересно? Явно ведь неравнодушна к Тау.

– Ничего не выйдет, – прошептала она, откидываясь на стену. – Я подслушала разговор родителей. Отец сказал, – она отвела глаза и тихо закончила: – Главное, что это не Тау. Кто угодно, только не Тау, – она тяжело вздохнула и подняла на Тау больной взгляд.

– А чего это не Тау? – поинтересовался я, пока раздавленный её словами мальчишка прилагал гигантские усилия, чтобы не разреветься.

– Вы не из наших мест, лорд Пьиздьец, – трагическим голосом сообщил он, – поэтому не знаете… Моя мать родилась в крестьянской семье. Отец дал деду титул, чтобы жениться на ней, но всё равно – все помнят. И неважно, сколько турниров я выиграю, для них я всегда буду… – он не договорил, стиснул зубы, так, что заиграли желваки, и резко повернул голову к окну, откуда доносился шум пьяной толпы.

Смотреть на них обоих было одновременно больно и смешно – настолько нелепо серьёзными они выглядели в этот момент.

– Ну вот что, – строго сказал я, стараясь не переборщить с беззаботностью или шутливым тоном, на который меня тянуло. – Для начала прекращайте звать меня лордом Пиздецом, это не мой титул. И вообще никакой не титул. А что касается этого брака и вас двоих… – я замолчал, прикидывая, как объяснить им, что всё ещё может быть в порядке, и мы обязательно что-нибудь придумаем, но леди Линн меня перебила.

– Да, простите, – выдохнула она церемонно. – Ваш сюзерен просветил нас, что вашим основным титулом является лорд Фей.

– Когда он об этом сказал? – удивился Тау.

– Когда пытался требовать права первой ночи, – тихо ответила Линн, снова пряча взгляд.

– Старый мерзкий… – начал Тау, закипая.

– Похотливый козёл! – одновременно с ним выпалил я.

Мы обменялись согласными взглядами. В отличие от Тау я понятия не имел, что за сюзерен у меня выискался, но сама идея звучала дико. Что касается Тау, очевидно, он как раз неплохо знал этого типа, раз мысль о том, что Линн окажется в постели с ним, вызвала более сильный протест, чем наш брак.

– Я благодарна вам, лорд Фей, что вы так решительно против этого возразили, – искренне произнесла Линн. – В противном случае я воспользовалась бы кинжалом до наступления ночи.

– Линн! – лицо Тау исказила болезненная гримаса, и он схватил Линн за запястье. – Не вздумай! Слышать больше не хочу, выброси проклятый кинжал!

Она посмотрела на него с мягкой укоризной, и он выпустил её руку, а затем провёл кончиками пальцев по щеке.

Не знаю, откуда они взялись в моём мозгу, такие молодые – почти подростки, романтичные и глупые. Я хоть и был всего лет на семь старше обоих, но рядом с ними почувствовал себя древним стариком. Поверхностные знания психоанализа подсказывали, что эту парочку нужно утешить. Раз это мои галлюцинации, значит – часть меня, соответственно, чего-то моим внутренним “я” не хватает.

– Отставить панику, – строго сказал я, поднимаясь и переступая с ноги на ногу на холодном полу. Подошёл к ним ближе – Тау был одного со мной роста, а Линн – на голову ниже нас обоих. – Придумаем что-нибудь, – пообещал я. – Будете первое время порочить мою честь, а я – прикидываться слепым и глухим старцем.

Линн слабо улыбнулась, а Тау посмотрел неверяще.

– Я не собирался скидывать тебя с лошади, – добавил я, глядя ему в глаза. – Вообще, если честно, не понимаю, что тут делаю и как здесь очутился, – на этих моих словах Тау нахмурился, и в его глазах сверкнуло что-то похожее на понимание. Я уже открыл было рот, чтобы спросить, о чём он подумал, но тут под окнами раздались дружные пьяные крики:

– Кровь! Кровь! Кровь!

Я надеялся, что ослышался, но Линн побледнела, а Тау посерел.

– Что нужно этим уродам? – мрачно поинтересовался я, догадываясь, каким будет ответ.

– Доказательство, – выдавил Тау, отворачиваясь, – консумации брака.

– Пизде-ец, – привычно протянул я и тут же уточнил: – И это не какой-то грёбаный титул, а ругательство! Грязное!

– Теперь понимаю, – тяжело вздохнул Тау.

– Я надеялась, они перепьются и уснут, специально попросила отца выкатить побольше эля, – пошептала Линн.

– А много её надо, этой крови? – поморщился я. Больше от холода, который пробирался всё выше от босых ступней, но и от собственного вопроса тоже.

Тау и Линн снова уставились на меня удивлённо.

– Ну что таращитесь, у меня всегда были… Леди с опытом, – ответил я на невысказанный вопрос.

– А это точно были леди? – с сомнением прищурился Тау.

– Леди! – рявкнул я и добавил: – Если я ложусь с женщиной в постель, для меня она всегда леди. Так что там с кровью? – я посмотрел на Линн, поняв, что Тау от моего ответа немного завис.

– Леди Линн не может знать таких вещей! – возмутился Тау, прежде, чем она успела раскрыть рот.

– Логично, – согласился я. – Стакана вина хватит? Есть тут у нас вино?

– Есть, – Линн кивнула в сторону спальни.

– Меньше стакана, – уверенно заявил Тау. – Нескольких капель хватит.

– О, то есть, ей об этом знать не положено, а тебе – да? – усмехнулся я, следом за Линн входя в спальню.

– Я же мужчина, – обиделся Тау, не отставая от нас. – У меня другие потребности!

– Значит, только потому, что у тебя кое-что болтается между ног, тебе до брака трахаться можно, а ей – нет? – продолжил я. Тау мне нравился, но отказать себе в удовольствии поддеть этого гордеца лишний раз я не мог.

– Я не совсем понимаю, – насупился Тау. – Тра… что?

– Всё ты понимаешь, – прищурилась Линн, наливая в бокал немного вина. – И раз это такая важная потребность, может, мне тоже её удовлетворить? Консумировать брак, например? Если тебе можно, почему мне нельзя? И только посмей сказать – потому что я женщина.

Тау молчал и гневно сопел как паровоз.

– Да дразнит она тебя, неужели не видишь, – рассмеялся я, толкнув его локтем в бок. – Давай, специалист, консумируй союз простыни с виноградной лозой, пока ваша команда поддержки через дверь не вошла.

Вряд ли они поняли термин “команда поддержки”, но общий смысл уловили и засуетились, скидывая одеяло. Тау окропил простыню вином, вручил мне её с самым торжественным видом и чопорно указал на окно в будуаре.

Я послал простыню в полёт, наконец-то закрыл треклятое окно и вернулся в спальню.

Тау, всё ещё надутый как сердитый гусь, суетился вокруг потухшего камина, разжигая огонь. Линн смотрела на него искрящимися весельем глазами.

– Так, зайчики, – сказал я, забираясь на кровать, где, как оказалось, была и вторая простыня. – Скажите-ка мне, как в этом замке обстоит дело со слугами? Могут они поутру заявиться и разбудить нас без спроса?

– Без приглашения как минимум до вечера никто не зайдёт, – покачала головой Линн.

– Отлично, – я накрылся толстым одеялом и принялся ёрзать, пытаясь согреться в промёрзшей постели. – Ночь холодная, так что забирайтесь-ка оба сюда. Просто спать! – добавил я, увидев их лица. – Завтра придумаем, как организовать вам уединение.

– Я могу провести ночь в кресле, – гордо предложил Тау. – И уйду через окно, как только толпа на улице разойдётся.

– Не советую, – скептически отозвался я. – Они так напились, что могут уснуть прямо на улице. Не хватало только, чтоб ты на кого-то из них спрыгнул с размаху. К тому же, леди Линн вряд ли сама справится со своим платьем, и я ей в этом вопросе точно не помощник. И служанку звать поздновато, да и не в нашей ситуации.

Тау снова вспыхнул, а Линн поджала губы от такого прямого намёка, но мне на их разборки было уже плевать. Всё сильнее клонило в сон, и я подумал – может, это хороший знак, и на самом деле я просыпаюсь.

Я ещё успел почувствовать, как с другой стороны кровати шевельнулся полог, затем прогнулся мягкий, пуховый, кажется, матрас – такое, вроде, называется периной. Кто-то, должно быть Тау, плотно задёрнул все занавеси.

– Тау, – пробормотал я в полудрёме, вспомнив, что не выяснил кое-что важное. – У тебя первое имя есть, или все только по титулу зовут?

– Ланс, – донеслось с другой стороны кровати.

– Ну, спокойной ночи, Ланс, – усмехнулся я. – Я, кстати, Алекс.

– Спокойной ночи, лорд Алекс, – со смешком ответила Линн.

– И тебе спокойной ночи, леди Линн, – отозвался я.

Тау гордо молчал.

***

Утром однако тишину нарушил именно Тау, сладко всхрапнув мне в самое ухо. Я открыл глаза и обнаружил три вещи. Во-первых, моя многоступенчатая галлюцинация ещё не закончилась. Во-вторых, обожжённая рука немилосердно болела. В-третьих, Ланс, лорд Тау, умудрился во сне подкатиться мне под бок, обнять руками и ногами и едва ли не целиком на меня залезть. И ладонь у меня болела потому, что в неё упирался крепкий утренний стояк.

Вечером Тау снял верхнюю одежду, оставшись в тонкой нижней рубашке и таких же тонких панталонах, державшихся на слабых завязках. Потяни – развяжется.

Искушение превратить затянувшийся кошмар в эротический сон было велико, но я, чёрт меня знает почему, сдержался. В смысле, сдержался и не стал, переложив внушительный ствол в левую руку, дрочить Тау. Наверняка парень проснулся бы не сразу и дал бы мне возможность насладиться действом и зрелищем. Но я ограничился шлепком по его упругой тренированной заднице, зато уж её приложил от души – откинул одеяло и ударил с размаху. Ещё и чуть сжал, когда ладонь легла на ягодицу.

Тау дёрнулся, распахнул глаза и вытаращился на меня.

– Всё-таки решил консумировать наш брак, милый? – проворковал я.

Тау подскочил как ошпаренный, слетел с кровати и приземлился на свою роскошную задницу, потирая поясницу. Я заржал и понял, что смеюсь не один – Линн тоже проснулась и покатывалась со смеху.

– Вы так мило смотрелись вместе, – вздохнула она, распахивая полог, – не хотела вас будить.

Тау насупился.

– А вы так хорошо ладите, может, вас вдвоём оставить? – процедил он. Рассерженный, взъерошенный, сонный, он был чертовски хорош, и я уже жалел, что не воспользовался ситуацией.

– Тебе и так придётся нас вдвоём оставить – слуг же нужно позвать, – фыркнул я.

Тау одарил нас обоих тяжёлым взглядом, поднялся и принялся одеваться.

– Так минутку, – остановил я его, когда понял, что он вот-вот свалит. – Во-первых, нам надо условиться, когда и где встретимся днём, чтобы обговорить детали, во-вторых… – я кинул быстрый взгляд на Линн, но всё же продолжил. – Как тут у вас обстоят дела с утренними потребностями, – я прекрасно помнил, где оставил горшок, но понятия не имел, что предписывает по этому поводу местный этикет, и не упадёт ли благородная дама в обморок, если я пойду справлять нужду в её будуар.

Тау посмотрел на меня непонимающе.

– Отлить мне надо, – проворчал я, чувствуя, что смущаюсь.

Тау несколько секунд задумчиво хмурился, а затем усмехнулся.

– А, ночная ваза! Под кроватью, милорд, где ж ей ещё быть. И не волнуйтесь – на её честь я не посягал.

– Большое облегчение, – я закатил глаза и нехотя выбрался из тёплой постели. – Куда идти с этой ночной вазой, умник? Не могу же я при леди…

– Задёрните полог, – пожал плечами Тау.

– Нет уж, такого уединения мне недостаточно, – я выудил из-под кровати хвалёную вазу и направился-таки к будуару. – Прошу прощения, миледи, я намерен осквернить ваши покои.

– Странный вы, лорд Фей, – задумчиво ответила она. – Естественные надобности вас смущают, а вопросы чести – нет.

– Потом поговорим о моих странностях, – буркнул я и плотно закрыл за собой дверь.

Не самый романтичный предлог у меня вышел, чтобы дать им попрощаться наедине, зато правдивый.

Когда я вернулся, Тау уже не было в спальне, а Линн выуживала из-под кровати второй горшок – со своей стороны.

– Только не при мне! – выпалил я, ибо к такой степени близости был не готов.

– И чем дальше, тем удивительнее! – вздохнула Лин и тоже скрылась в будуаре.

Глава 3 Полный хроножоп

Вернувшись из будуара, Линн вызвала слуг. Я забрался под одеяло (в замке по-прежнему стоял дикий холод, за ночь он только усилился) и потребовал чаю в постель.

Меня не поняли.

Тогда я попросил горячий утренний напиток – мне принесли ещё кипящий глинтвейн, сшибавший с ног одним своим сивушным запахом.

Сначала я рассвирепел. Если и есть в мире что-то хуже, чем ранний подъём, то это – ранний подъём без чашки горячего, крепкого, горького чёрного чая. Ну или хрен с ним – зелёного. Или даже – чёрт, сдаюсь! – кофе. Но увы! Галлюцинация моя решила придерживаться грёбаной исторической достоверности. В мире, рождённом моей больной фантазией на основе чтения многочисленных исторических романов, эпоха Великих географических открытий ещё не настала, и довезти заветные чайные листы до берегов Альбиона никто не потрудился. И мавры кофейных зёрен не подкинули…

Именно в этот момент я впервые задумался – а мог ли на самом деле мой мозг породить такое? Что если это не кома и не глюк, а какая-то долбаная параллельная реальность, из тех, что сводят с ума физиков и поклонниц холостых тёмных властелинов разной степени брутальности?

По этой логике выходит, что я – так называемый “попаданец” (не намного лучше, чем “лорд Пиздец”, прямо скажем). И отбор невест, то есть, пардон – женихов, и вынужденный брак – всё одно к одному.

Гипотеза была слишком невероятной, чтобы в неё поверить, но она заставила меня задать себе важный вопрос: есть ли в этой реальности что-то, что не мог бы вообразить мой мозг? Пока каждый кусок окружавшей меня действительности находил отголосок в моём жизненном опыте. Тут не было ничего такого, что мой разум не смог бы скомпилировать из имеющихся у меня сведений. Вот разве что отсутствие чая – такого опыта чисто физически у меня не было.

Впрочем… Ну точно! Я аж выдохнул, вспомнив об этом (очень уж не хотелось верить, что моё пребывание тут – настоящее, и на помощь бригады врачей, борющихся за возвращение меня в сознание, рассчитывать не приходится). Разумеется, в моей памяти есть пример мира, где нет ни чая, ни кофе. Мир Ехо11 – вот откуда взялась моя тоска по несуществующим напиткам, ничего сверхъестественного. Сколько раз я перечитывал книги о приключениях сэра Макса – не сосчитать, всё логично.

Приободрённый этим открытием, я попытался, по примеру упомянутого сэра Макса, извлечь чашку чая из-под подушки. Хрен! Мой мозг, упрямый реалист, отказывался добавить чуток волшебства в происходящее.

Слуга, всё это время почтительно топтавшийся рядом с кроватью, смотрел на мои манипуляции с подушкой с вежливым интересом. Я собрался с силами и сформулировал новый запрос:

– Горячий травяной напиток, – и, подумав, уточнил: – Для бодрости.

Слуга молча кивнул и удалился. Насчёт успеха его новой миссии я сильно не обольщался – перед тем, как он припёр глинтвейн, мне тоже казалось, что я всё понятно объяснил. Не исключено, что теперь мне притащат приправленное кипятком сено с замковой конюшни, но попытка не пытка.

Линн тем временем принимала ванну. Возле камина установили большую деревянную лохань, служанка натаскала туда воды (учитывая, что в холодной комнате пар от неё шёл очень недолго, как минимум прохладной, если вовсе не ледяной), и Линн забралась туда прямо в длинной нижней сорочке. От двери лохань была отгорожена ширмой, зато мне открывался прекрасный вид.

В отличие от меня, леди явно не боялась холода, и я смотрел на неё с откровенным удовольствием. Тонкая мокрая ткань облепила красивое тело, сделав его похожим на изящную античную статую – фигурой Линн напоминала Джессику Бил, какой она была в “Легком поведении”. Округлая высокая грудь, острые от прохлады соски… Счастливчик Тау! – вздохнул я про себя и принялся представлять, каким бы мог быть секс у этих двоих. Как Тау обхватывал бы эту грудь большими чуть шероховатыми ладонями, целовал длинную шею, а Линн…

Мой мысленный порнофильм (фантазия в галлюцинации – вот я псих!) был прерван возвращением служанки, которая принялась драть роскошные волосы Линн каменным гребнем. Кто-то, возможно, не обратил бы на это внимания, но я не был бы сыном своей матери, если бы не усвоил с детства – мокрые длинные волосы ни в коем случае нельзя расчёсывать. А этот процесс даже расчёсыванием трудно было назвать – дура-служанка просто выдирала золотые пряди, будто пух из козы вычёсывала.

– Эй! – я вскочил прямо на холодный пол, быстро подошёл к лохани и отобрал у служанки гребень. Та с испугом от меня отпрыгнула. – Вы свободны, – я постарался сказать это как можно спокойнее, чтобы компенсировать свой импульсивный поступок. Служанку как ветром сдуло.

– Зачем вы напугали Эдну, лорд Фей? – возмутилась Линн.

– Зови меня Алексом, ладно? – попросил я её. Потрогал воду – как я и подозревал, ледяную, и потребовал: – Вылазь, пока не простыла. Догадываюсь, что ты привыкла, но, готов спорить, у вас тут немало народу умирает от простуды.