Шаг первый. Мастер иллюзий бесплатное чтение

Глава 1

Я, Ерофей Всеславич… Хабаров… я, Горазд… Павлович… Святитский. Нет! Я, Ерофей… Всеславич… Павлович? Хаб… Святитский? Хабаров? Кто я?!

Мысли метались, словно всполошенные чайки меж скал. Гулко, громко, беспорядочно. Кое-как приняв сидячее положение, я чуть ли не кубарем скатился с высокой постели и замер перед невысоким, но очень широким, массивным шкафом с зеркальной дверью. Коснулся своего отражения ладонью… и отпрянул. Это я?! Вот этот вот худой мальчишка с русой шевелюрой, всклокоченной, словно иголки ежа, это теперь я? Снова?!

Истерика схлынула, разум привычно сковал выплеск эмоций, спрятав их до поры до времени где-то в глубинах подсознания, и я смог чуть менее предвзято оценить произошедшие метаморфозы. Понятно, что со мной случилось нечто из ряда вон выходящее, но это не значит, что нужно прямо сейчас сесть на пол… кстати, не крашеный, а скобленый, и начинать оплакивать прежнюю жизнь. В конце концов, как часто сорокалетним, битым жизнью мужикам удается вернуться в… ну, пусть не в детство, а юношество? Вот-вот. Так, эмоции в сторону, воспоминания туда же… кашу в голове можно будет расхлебать и чуть позже. А пока определимся с телом и окружающей реальностью.

Рука непроизвольно потянулась к подбородку, в поисках небольшого треугольного шрама, полученного в детской драке, но наткнулась лишь на нежную ребячью кожу, не знавшую не только бритвы, но даже юношеского пушка. Хм, лет пятнадцать-шестнадцать, да? У меня и в тот раз первые намеки на щетину появились лет в семнадцать. Эх, помню-помню, как завидовал своим одногодкам по этому поводу. Здесь, очевидно, дела обстоят так же… если это, конечно, мое тело.

Тряхнув головой, всмотрелся получше в свое отражение и вздохнул. Похож, очень похож… но не я. Нет привычных отметин-шрамов, большую часть которых я получил в шебутном детском возрасте, зато имеются иные, в немалом количестве, но самое главное – глаза. У меня всегда были серые с прозеленью зенки. Помнится, в детстве, когда я что-то выпрашивал у матери и доставал ее до печенок, она все фыркала, требуя, чтоб я своими болотами на нее не таращился. А у этого… тела глаза почти черные. Темные-темные. Непривычно.

Я передернул плечами. М-да, жилистый персонаж, я, помнится, хоть задохликом в этом возрасте не был, но, кажется, все же был похлипче. Или просто нескладней?

– Налюбовался? – Я аж подпрыгнул от неожиданности, услышав этот голос. Обернулся, окинул взглядом стоящего в дверях старика совершенно деревенского вида и вздохнул. Ну да, обстановка как бы намекает. Комната, в которой я очнулся, тоже не тянет на спальню в городской квартире.

– Да, – хрипло ответил я.

– Вот и ладно. Надевай портки, и идем за стол. Старая как раз обед собрала. Заморим червячка, потом поговорим… о разном, хех. – Усмехнувшись в седые усы, дед еще и поторопил, кивнув в сторону небольшого столика у кровати, на котором лежала стопка вещей: – Ну, так и будешь столбом стоять?

– Иду, – откликнулся я.

Тесемки-завязки… одевшись по деревенской моде эдак семидесятилетней давности, я прошлепал босыми ногами на выход из спальни и оказался в длинной комнате с огромной русской печью и лавками вдоль стен. Красный угол с потемневшими иконами под беленым потолком, массивный стол, за которым может разместиться немаленькая семья, домотканые половики-дорожки, низкие окна… старина так и прет изо всех щелей. Куда ж меня занесло-то, а?

– Садись, юноша, потом оглядишься. – Старик, уже устроившийся на лавке чуть ли не под самыми образами, указал мне на табурет и, не дожидаясь, пока я выполню «повеление», отвел взгляд куда-то в сторону. – Мать, скоро ты там? Мужики есть хотят!

– Потерпишь! – откликнулся из-за занавески женский голос, но почти тут же его обладательница выплыла в комнату. Высокая, статная, в годах уже, правда, но… волос черен, голос силен, да и движется совсем не по-старушечьи. Походка плавная, взгляд ясный. Ох и непроста «мать». Совсем непроста.

Звучно брякнул об подставку на столе пышущий жаром чугунок, тут же рядом оказались миски с соленьями и тарелка со свежими огурцами и помидорами. Мятая картошка со шкварками, ароматный домашний хлеб… от обилия притягательных запахов я чуть не подавился слюной. В животе голодно заурчало, и едва в руке моей оказалась ложка… Как там? Дела подождут? Вот-вот. Я и не подозревал, насколько голоден, оказывается.

Стучат о чугунок деревянные ложки, мы с дедом словно соревнуемся в скорости, а хозяйка только посмеивается, глядя на наш безмолвный спор, и ест не торопясь, даже с какой-то ленцой. Странная пара.

Отвалившись от стола и переглянувшись со стариком, мы одновременно поднялись из-за стола и, поблагодарив хозяйку за обед, потопали… ну, собственно, первым потопал дед, демонстративно покряхтывая и только что не хватаясь за спину, а я пошел следом за ним. Хлопнула дверь, и, миновав небольшие сени, мы оказались во дворе. Но не успел старый сделать и пару шагов от входа в дом, как под ноги ему с радостным лаем, вращая хвостом словно пропеллером, кинулся небольшой пес и тут же принялся прыгать вокруг хозяина, выпрашивая то ли подачку, то ли ласку. Потрепав собакина по холке, дед указал ему на меня: «Свой». Пес потянул носом воздух и, коротко тявкнув, исчез за какими-то кустами.

Усевшись на небольшой лавке под раскидистой яблоней, старик смерил меня коротким взглядом и, выудив из кармана кургузого пиджака расшитый кисет, принялся неторопливо сворачивать самокрутку. Молча… гад.

Поняв, что обещанная беседа откладывается на неопределенный срок, я, пожав плечами, огляделся по сторонам и, подхватив стоящий у стены дома чурбачок, уселся невдалеке от деда. Мне было о чем подумать и без разговоров.

Солнышко пригревает, в небе разливаются птичьи трели, а в моей многострадальной голове скользят странные мысли и не менее странные воспоминания, двоятся, разбегаются, сменяют друг друга, как в калейдоскопе. Так что сразу и не поймешь, где мои, а где… его… здешнего меня, то бишь шестнадцатилетнего оболтуса, без семьи и дома, невесть каким ветром занесенного в приазовские степи только для того, чтобы получить удар молнии во время ночевки на кургане. Знакомый финал…

– Как себя чувствуешь, Ероха? – Окутавшись сизым дымом, неожиданно произнес старик, выбивая меня из размышлений-воспоминаний.

– Голова побаливает, а так вроде бы ничего. – Пожал я плечами и тут же насторожился. Пусть память паренька пока и не открылась мне полностью, но в том, что он в глаза никогда не видел сидящего напротив меня старика, я был уверен. – А откуда вам мое имя известно?

– Так ты сам мне назвался, – усмехнулся дед. – Пока я тебя с кургана нес, ты раза три в себя приходил. Не помнишь?

– Нет. – Я осторожно покачал головой.

– Неудивительно. – Вздохнул мой собеседник. – Жар у тебя был такой, что старуха моя с ног сбилась, пока его не уняла.

– Я заболел?

– Простудился сильно, – кивнул дед. – Позавчера ливень был, думаю, под него ты и попал. Ну да ничего, сегодня-завтра еще может полихорадить, а там и выздоровеешь. Моя старуха первая лекарка в округе, и не таких болезных на ноги ставила. Да и ты парень молодой, крепкий. Выдюжишь.

– Да я уже сейчас себя неплохо чувствую, – признался я, прислушавшись к своему организму. И действительно, кроме небольшой головной боли, никаких недомоганий. Горло и легкие не дерет, слабости не чувствую, да и температуры вроде бы нет. Если прав дед насчет простуды, то его жена, действительно, кудесница. – А как я здесь оказался?

– Так говорю же, я тебя принес, – отозвался старик. – Ходил вчера за травами к курганам, там на тебя и наткнулся у погасшего кострища. Без вещей и одежды. Думаю, ты их просушить хотел, да сознание потерял, вот одежка от костра и занялась.

– Не помню. – Вздохнул я. – Как под ливень попал, вроде бы вспоминаю, как на курган взбирался, подальше от воды. А что потом было… нет, не помню.

– Ну и ладно. Оно не к спеху, – отмахнулся дед. – Оклемаешься, глядишь, оно и само вспомнится. А насчет вещей не переживай, мы со старухой поможем, чем сможем.

– Спасибо, – кивнул я и, чуть помедлив, спросил, мысленно укоряя себя за тормознутость: – Извините, а как мне к вам и вашей супруге обращаться?

– Хех, «супруге»… – Старик рассыпался сухим, коротким смешком. – Эка ты ее… Я – дед Богдан, а жену мою Ружаной зовут.

– А… а по отчеству? – уточнил я.

– Точно городской. – Покивал своим мыслям мой собеседник и вздохнул. – Просто дед Богдан и… тетка Ружана. Бабкой ее называть не стоит. Рука у моей жены тяжелая, да и ухват не легче. Как по спине перетянет, враз о радикулите забываю.

– Понял, – кивнул я. – А что, дед Богдан, из моих вещей вообще ничего не осталось?

– Портки рваные да кусок сумки. Ни денег, ни документов, ничего. – Развел руками старик и, заметив, что я нахмурился, улыбнулся. – Да ты не переживай, Ероха. Вещи – тлен. Одежду я тебе сыновнюю дам, ему она уже не нужна, вырос, а как оклемаешься, съездим в юрт, там и бумаги тебе выправим.

– Спасибо, дед Богдан! – Я постарался улыбнуться в ответ. – За помощь и лечение, за участие. А одежда, вещи… я отработаю, честное слово.

– Сначала в себя приди, да выздоровей, – поднявшись с лавки, проговорил тот. – А потом уж… «Отработаю», ишь ты. Сговоримся, Ероха.

Дед Богдан хлопнул меня по плечу и, бросив окурок в пустую консервную банку, стоящую у лавки, потопал в дом. Проводив взглядом старика, я прикрыл глаза и, оперевшись спиной о стену, погрузился в воспоминания здешнего себя. К сожалению, вспомнилось не все. Большая часть жизни этого тела для меня оказалась покрыта мраком неизвестности. Сирота и бродяга, мотавшийся по городам и весям страны с одиннадцати лет, вот кем оказался Горазд Всеславич Святитский. Но вспомнить, где именно он бывал, кого знает, кто его знает, мне почти не удалось. Так, несколько размытых лиц, неузнаваемые образы каких-то мест. Скудно, очень скудно. С другой стороны, даже этой малости хватило, чтобы понять: или я совсем не дома, в смысле, не на Земле, или у парня были серьезные проблемы с головой. Уж очень крепкие галлюцинации его донимали. А как еще объяснить машины весьма странных конструкций на улицах городов, огромные летающие хреновины, виденные им в небе, и прочую чушь, место которой в фэнтезийных книжках, а не в обычной жизни?!

С другой стороны, происшедшее со мной тоже нельзя назвать обыденным. Сорокалетний одинокий мужик, схлопотав удар молнии по темечку на вершине древнего кургана, попадает в тело шестнадцатилетнего бродяги со сходной фамилией[1], угодившего в точно такой же переплет… чем не завязка сюжета о попаданце? Я нервно хихикнул. Схожести-похожести… интересно, если бы отец, любитель истории, чтоб ему на том свете было хорошо и уютно, дал мне другое имя, этот финт с молниями сработал или нет? Или сработал бы частично? И как бы это выглядело, а?

Тихий смешок перешел в хохот, который мне едва удалось прекратить. Истерика? У меня? Вот ведь гадость какая… или это влияние тела? Хм, должно быть, оно и есть. Или нет? Стоп-стоп-стоп. Успокоиться, дышать. Раз-и, два-и, три-и, раз… Выдох. Вот же черт. Еще раз, и еще. Успокоился придурок? Вроде бы да. Вот и славно, а теперь ноги в руки и шагом марш на задний двор. Дед Богдан как раз пошел поленья для бани колоть. Помогу старику, заодно и нервишки успокою. Говорят, сие занятие снимает напряжение, вот и проверю…

М-да, чую, ждут меня здесь либо приключения, либо комната с мягкими стенами и рубашка с неприлично длинными рукавами. И лучше бы первое, на мой взгляд. К приключениям на свою пятую точку я как-то попривык в… прошлой жизни, а вот идея провести остаток новой в дурдоме совсем не привлекает.

А колка дров действительно помогла… или это заслуга бани? Не знаю, но спать я уходил, будучи спокойным как слон.

Следующие два дня, проведенные в степном хуторе деда Богдана, позволили полностью прийти в себя и даже как-то смириться с вывертом судьбы, занесшим меня в тело мальчишки. А радио, найденное в одной из задних комнат дома, довольно убедительно доказало, что мне довелось переселиться не только в чужое тело, но и в другой мир. И как ни странно, этот факт не вызвал у меня никаких эмоций… ну, почти никаких. По крайней мере, я отнесся к нему куда спокойнее, чем к смене физической оболочки. А может, виной тому мое любопытство? Хм, что ж, даже если дело в нем, пусть так. Все лучше, чем рвать волосы со всех доступных и недоступных мест, стеная по утерянной жизни в привычном мире. В конце концов, что у меня там было? Воспоминания о похождениях молодости? Старый дом? Пенсия да пара приятелей, которых язык не повернется назвать друзьями? Велика потеря! Здесь же меня ждет неизведанный мир и новая жизнь, надеюсь, долгая и без неожиданных травм, способных отправить крепкого мужика на пенсию по инвалидности. Впрочем, посмотрев на действия тетки Ружаны, умудрившейся свести порез на руке мужа так, что на следующий день от него даже шрама не осталось, начинаю подозревать, что медицина здесь продвинулась куда дальше, чем в моем прошлом мире. И это тоже не может не радовать.

Такие самоуговоры и ненавязчивое внимание хозяев хутора, окруживших меня, «потерявшего память», чуть ли не родительской заботой, позволили довольно быстро привести в порядок разум и чувства, так что к исходу четвертого дня в гостях у деда Богдана я был вполне готов к обещанной стариком вылазке в ближайший город. Пора знакомиться с окружающей реальностью поближе и, если судить по услышанным мною радиопередачам, эта поездка вполне может оказаться полной самых разнообразных открытий.

Ближайшим городом, где мне могут выправить необходимые документы, по словам деда Богдана, оказался Ведерников юрт. Услышав это название за завтраком, я довольно надолго задумался, пытаясь вспомнить, что именно оно мне напоминает. И ведь вспомнил-таки! Это ж Константиновск в моем прошлом мире. А здесь, похоже, после объединения станицы Бабинской с Ведерниковской, предпочтение отдали второму названию. Интересные дела… то ли слияние станиц прошло не в то время, то ли князя Константина здесь не шибко жаловали, но в результате имеем, что имеем. Нет здесь города Константиновска, зато есть Ведерников юрт, центр Первого Донского округа, находящийся под управлением выборного окружного атамана, должность которого, как сообщил все тот же дед Богдан, сейчас, цитирую: «исправляет» его хороший знакомый, полковник Турчанинов. Или я чего-то не понимаю, или история в этом мире шла куда более извилистым путем, нежели в моем прошлом. Интересно-о…

Мысль о том, что я нахожусь в ином мире, и без того уже порядком укоренившаяся в моем сознании, получила еще одно подтверждение, когда хозяин хутора, давший мне приют в эти странные дни, выкатил из гаража транспортное средство, которое, по идее, должно было доставить нас в город. Назвать эту конструкцию автомобилем у меня поначалу не поворачивался язык, просто потому, что у нормального авто, на мой взгляд, должны быть колеса… хотя бы штуки три. У этой же машины колес не было вовсе, как, впрочем, и гусениц. Иными словами, эта повозка была летающей, в лучших традициях фантастических фильмов моего детства. «Звездные войны» и «Назад в будущее», не иначе. Впрочем, вид этого странного устройства был не настолько футуристичен, чтобы использовать его в подобных фильмах. Да, для человека, ни разу в жизни не видевшего летающий автомобиль, этот образчик здешнего автопрома выглядел необычно, но и только. Если же сделать скидку на отсутствующие колеса, незнакомый дизайн кузова и просто гигантский воздухозаборник там, где по логике должна быть решетка радиатора, то передо мной оказался вполне обычный пикап-однотонник с округлыми обводами, напомнившими мне авто пятидесятых, кое-где помятый, чуть поблекший, с выцветшим, но ухоженным салоном. Классический вариант деревенского авто, удобного и для перевозки картошки, и для выездов на рыбалку.

Вопреки моим ожиданиям, на дороге этот агрегат вел себя, как вполне обычный автомобиль. Он не плыл, словно баржа по реке, и не летел, как воздушный шарик, а уверенно скользил в полуметре над грунтовкой, легко и чутко слушаясь руля, и я не представляю, как это возможно, ведь никаких рулевых приспособлений, вроде тех, что используются на СВП или аэросанях, я при осмотре пикапа не видел. Загадка… но, обещаю, я в ней разберусь. Все же это не мистика вроде моего переноса из мира в мир и из тела в тело. Машину-то построили люди, а то, что один человек сделал, другой всегда сло… э-э, разобрать может… и разобраться, да.

За этими размышлениями я и не заметил, как мы добрались до места. Ведерников юрт оказался небольшим, удивительно ухоженным городком, с набережной которого открывался замечательный вид на реку и остров Лучка с небольшим острогом на нем, выстроенным, как и многие городские дома, из красного кирпича. В принципе, памятный мне Константиновск тоже был по большей части кирпичным, но вид его был более… деревенским, что ли? А вот Ведерников юрт был именно городом, да, небольшим и малоэтажным, но частные дома с садами-огородами здесь встречаются лишь на окраинах, центр же выглядит чуть ли не образчиком европейской архитектуры. Двух– и трехэтажные дома весьма затейливого вида, среди которых не найти пары одинаковых, зеленые скверы, брусчатка мостовых и причудливые чугунные фонари уличного освещения. В общем, столица Первого Донского округа произвела на меня удивительно хорошее впечатление, жаль только, что не нашлось времени, чтобы изучить ее получше. Впрочем, это была не моя вина.

Четырехэтажное здание управы, расположенное напротив Покровской церкви, встретило нас тишиной, прохладой и равнодушными взглядами охраны. Но что удивительно, деду Богдану никто не задал ни единого вопроса на входе. С него даже документов не потребовали. Старик лишь обменялся на ходу приветственными кивками с сидящим за стойкой дежурным и, не сбавляя хода, направился через гулкий холл прямиком к лифту. Открыв чугунную створку, он зашел в обитую дубовыми панелями кабинку и, выудив из кармана пиджака ключ, четко выверенным движением вставил его в замочную скважину, расположенную чуть выше ряда из четырех кнопок. Однако какие продвинутые хуторяне, оказывается, живут под Ведерниковым юртом!

Вновь хлопнула решетчатая чугунная дверь, и лифт мягко поехал вверх. Я покосился на старика, но тот лишь усмехнулся в седые усы и подмигнул.

Старый, явно поживший больше полувека, механизм четко отсчитал четыре этажа, но не остановился на последнем, а поехал выше. Чердак?

– Мансарда. Ингварь Святославич питает нежную любовь к скошенным потолкам. Что дома себе комнату на чердаке сладил, что в управе кабинет под крышу перенес, – хохотнул в ответ на мой немой вопрос дед Богдан.

– Тот самый полковник Турчанинов? – спросил я.

– Он, шельма высокомерная. – Открывая очередную чугунную решетку, покивал старик.

– От старого пня слышу! – неожиданно донесся до нас трубный голос. Я вышел следом за стариком из лифта и присвистнул. В конце коридора, у распахнутых настежь дверей, возвышался натуральный гигант, лысый, как коленка, зато усищи… Буденный отдыхает. Вот не ожидал, что импозантность окружного атамана перевалит за два метра.

– Знакомься, Ероха. Мой боевой товарищ – Ингварь Сажень, в недавнем прошлом полковник и командир Донской казачьей ТМБР[2], а ныне окружной атаман Первого Донского округа, Ингварь Святославич Турчанинов, собственной необъятной персоной, – со смешком произнес дед Богдан, мне же осталось лишь учтиво шаркнуть ножкой и изобразить неуклюжий полупоклон. А куда деваться? Вообще, терпеть не могу подобные ситуации. Это старые друзья-товарищи могут так друг друга подкалывать, не обращая внимания на чины и звания, а вот нечаянным свидетелям таких пикировок лучше потом на глаза начальственным шутникам не показываться. Запинают, просто, чтобы показать разницу в положении и не допустить панибратства. Дурость, конечно, но далеко не редкая, увы.

– Так-так… а это, стало быть, и есть твой найденыш, а, Богдан? – смерив меня долгим взглядом, прогудел Турчанинов. Наверное, я должен был бы запыхтеть чайником от такого определения, но… старик ведь и в самом деле меня нашел, приютил, накормил и обогрел, против правды не попрешь. Хотя, конечно, само словцо слух корябает.

– Ерофей Хабаров, рад знакомству, господин полковник. – Коротко кивнул я в ответ, постаравшись незаметно одернуть чуть коротковатые рукава пиджака.

– Очень приятно, юноша. – Обозначил улыбку окружной атаман и ткнул указательным пальцем в деда Богдана: – Вот, пенек ты, мхом поросший, седины нажил, а вежеству так и не обучился! Смотри на парня да на ус мотай, раз уж даже Ружанка тебе до сих пор манер не привила!

– Это ты мне о вежливости рассказывать будешь?! – взвился старик. – Держишь гостей на пороге, пальцем в них тычешь, словно недоросль в медведя на ярмарке, и туда же, манерам учить суешься?!

– Понеслась душа в рай. Это, оказывается, я виноват, что ты посреди коридора застрял и орешь на всю управу, – фыркнул полковник и, не дожидаясь, пока дед Богдан начнет новую тираду, спросил: – Чай или кофий?

– Чай, – выдохнув, буркнул старик. Полковник ухмыльнулся и, посторонившись, жестом пригласил в свой кабинет.

Кабинет окружного атамана оказался весьма уютным. Никакой ненужной роскоши и ультрасовременных прибамбасов. Добротная массивная мебель, пара каких-то приборов на столе, абсолютно неузнанных мною, застекленные стеллажи с книгами и какими-то папками… и небольшой уголок для отдыха под врезанным в крышу окном. Именно туда нас и потащил хозяин кабинета. А уже через минуту на журнальном столике перед нами появился поднос с чайным набором, принесенный… адъютантом. Язык у меня не повернется назвать этого человека секретарем, не тот типаж. Как и Турчанинов, его помощник щеголял военным мундиром, да и выправка с головой выдавала в нем кадрового офицера.

– Что ж, теперь, пожалуй, можно и о деле поговорить, – хлопнув широкими ладонями по коленям, провозгласил Турчанинов, когда был выпит чай и обсуждены все достойные новости, мне, к сожалению, совершенно непонятные.

– Пора так пора, – расправив усы, степенно кивнул дед Богдан. – А у тебя все готово?

– Обижаешь, – хмыкнул полковник. – Как ты мне позвонил, так я сразу распорядился обо всем необходимом. Осталось только заполнить анкеты, сделать фото и откатать биометрию. Ну, а свидетелями выступим мы двое.

Поднявшись с жалобно скрипнувшего кресла, Турчанинов прогулялся до своего рабочего стола и вернулся к нам с папкой в руках, которую тут же плюхнул мне на колени. Я бросил короткий взгляд на старика и, получив в ответ ободряющий кивок, открыл коленкоровую обложку, под которой обнаружилось лишь несколько листов анкеты и обычная гелевая ручка.

– Я в курсе, что у тебя имеются провалы в памяти, парень, – прогудел полковник. – Ружана с Богданом просветили на этот счет. Так что не переживай, если на какие-то вопросы не сможешь ответить, это не страшно.

Благодарно кивнув хозяину кабинета, я взялся за ручку. С именем-фамилией проблем не возникло, поскольку от данных родителями отрекаться я не собирался. Да и деваться особо некуда. Было бы странно, если бы я вдруг вписал не то имя, которым представился деду Богдану при знакомстве. Если, конечно, мое бормотание в полубреду на руках у старика можно было назвать знакомством. В общем, как был Ерофеем Павловичем Хабаровым, так им и останусь. Ну а Горазд Всеславич Святитский… увы и ах. Надеюсь, ему хорошо там, где он сейчас находится.

А вот следующий вопрос заставил меня задуматься, поскольку даже предыдущий владелец тела не знал даты его появления на свет. Со вздохом я отложил ручку и воззрился на деда Богдана, о чем-то тихо переговаривавшегося с хозяином кабинета.

Объяснение сути проблемы заняло почему-то довольно много времени. Поразительно, но мне было просто стыдно признаться, что я не знаю даты своего рождения. И только потом до меня дошло, что это не мои чувства. Стыдно было Горазду. Всегда. В приюте, где он жил, дни рождения воспитанников отмечались в конце месяца, тогда же их и поздравляли с праздником. И одиннадцатилетний мальчишка просто никогда не спрашивал у воспитателей о реальной дате своего рождения. А потом… потом был побег, и спрашивать стало некого.

– Хм… дилемма, – протянул полковник, но тут же просветлел лицом. – Стоп! День рождения у тебя, так или иначе, в мае. А четыре дня назад ты, можно сказать, заново родился, правильно? Ну и пиши, что родился двенадцатого мая семь тысяч пятьсот девятого года.

Дальше дело пошло проще и почти без затыков, так что через полчаса я сдал анкету адъютанту полковника, после чего он сфотографировал мою физиономию, откатал сканером ладони, а еще через полтора часа я стал обладателем идентификационной карты русского подданного. Вот так просто и незатейливо, был гражданин Российской Федерации, а стал подданным русского государя.

Глава 2

Легкость, с которой у меня на руках оказался кусочек пластика, несущий в себе одновременно паспорт, страховое свидетельство, доступ к счету в казначействе, пока, к сожалению, абсолютно пустому, налоговый и сетевой идентификатор, чуть не вогнала меня в ступор. Ну как такое возможно?! Нет, у меня в жизни бывали случаи феерического везения, когда смерть проходила в миллиметрах и, мазнув по мне сожалеющим взглядом, исчезала за спиной, но такого фарта, как встреча с дедом Богданом и теткой Ружаной, не было никогда. Это, по-моему, вообще что-то запредельное. Впрочем, я и в чужие тела прежде не попадал и по иным мирам не шлялся… вроде бы. По крайней мере, память моя таких путешествий не помнит. Может это везение оказаться событием того же порядка? Да кто ж его знает…

– Ну что ж, Ерофей Павлович… поздравляю с принятием подданства, – серьезным тоном произнес Турчанинов, пожимая мне руку, на что дед Богдан только что глаза не закатил. И это не осталось незамеченным хозяином кабинета. Он укоризненно взглянул на старика и покачал головой. – Да, я говорю это абсолютно серьезно, Богдан. Парень с одиннадцати лет шатался по стране, и никаких документов у него не было, а значит, и подданным государя он до сих пор не был.

– Что значит документов не было? – нахмурился старик, бросив на меня короткий взгляд.

– То и значит. Данные мальчишки в базах отсутствуют, значит, с государственными ведомствами он дел не имел… если не считать приюта, но биометрия с воспитанников подобных заведений снимается лишь последние три года. И кстати, ни в одном из них Ерофей Павлович Хабаров не числится.

– Час от часу не легче. – Дед Богдан повернулся ко мне. – Так ты у нас, получается, человек-невидимка, а, Ероха?

– Наверное, – пожал я плечами. – Но даже если так, я этого все равно не помню.

– У меня есть предположение, как вообще могло случиться что-то подобное, – проговорил Турчанинов. – Богдан, обрати внимание на имя-отчество твоего подопечного. Часто тебе такое встречалось?

– Хм, не то чтобы… думаешь, раскольники? – хмуро спросил старик.

– Очень похоже. Я даже скажу, какие именно. Только у новониконианцев крестильные имена используются в обычной жизни. И эти сектанты, кстати, до сих пор отшельничают и не желают иметь дел с государством. Так что, если Ерофей был принят в одной из их общин, нет ничего удивительного в том, что он до сих пор не попадал в зону внимания государства.

– Ну, точно человек-невидимка, – задумчиво хмыкнул старик.

– Ага, Неуловимый Джо, – сухо поддакнул я.

– Почему «неуловимый»? – с любопытством поинтересовался Турчанинов.

– Потому что нахрен никому не нужен, – отозвался я под смешки моих собеседников.

– Интересная трактовка, – отсмеявшись, заметил окружной атаман, но тут же посерьезнел. – Что ж, предлагаю отложить эти предположения в сторону, по крайней мере до тех пор, пока к Ерофею не вернется память, а у нас сейчас есть и более важные вопросы.

– Какие, например? – поинтересовался я.

– Образование, – ответил полковник. – Твои сверстники как раз сейчас заканчивают учебный год, но ввиду твоей амнезии и, как я подозреваю, весьма отрывочных знаний школьных предметов, сильно сомневаюсь, что ты сможешь сдать переводные экзамены вместе с ними. Для решения этой проблемы я уже пригласил своего товарища, он курирует в том числе и некоторые образовательные учреждения округа. Послушаем, что он может предложить?

– Ингварь, ты… – старик на миг замялся. – Спасибо. Я совсем об этом не подумал.

– Не за что, за мной должок, ты ведь помнишь, Богдан? – усмехнулся Турчанинов.

Школа… меня передернуло. Я и в своем-то детстве-юношестве не особо любил это заведение, и повторять эту историю сейчас, на сорок первом году жизни, меня совсем не тянет. Вот совершенно! И не надо о ностальгии и славных школьных деньках. О них, может, и приятно вспоминать, но переживать всю эту «феерию» заново, увольте.

Правда, похоже, что интересоваться моим мнением на этот счет никто не собирается. По крайней мере, когда я отвлекся от невеселых дум, в кабинете стало больше на одного человека, и присутствующие уже вовсю обсуждали с только что пришедшим толстячком, затянутым в черный мундир со скромным серебряным шитьем на лацканах, возможные перспективы получения одним молодым человеком школьного аттестата. Призрак школы встал передо мною во весь рост. Не-не-не, так дело не пойдет, эдак я оглянуться не успею, как на меня напялят школьную форму, ранец и всучат гладиолусы! Пора брать ситуацию в свои руки.

– А если экстерн?

– Без сданных экзаменов средней школы экстерн в старших классах невозможен, – отрезал усевшийся на диван товарищ окружного атамана, побарабанив толстыми пальцами по столешнице, и хотел было уже вновь заговорить со своим начальником, но я вновь его отвлек.

– Понятно, а есть ли возможность сдать переводные экзамены за текущий год в конце лета? – поинтересовался я, когда приземистый товарищ окружного атамана, промокнув багровую лысину платком, на миг заткнулся.

– В принципе… да. – Толстощекий заместитель замер, очевидно, что-то прикидывая, и уверенно кивнул, тряхнув всеми тремя подбородками. – Отстающие есть во всех классах, как и желающие повысить свои экзаменационные баллы, так что наши гимназии предоставляют возможность повторного прохождения испытаний перед началом нового учебного года. Но сдавать все экзамены… вы уверены, что потянете такую нагрузку? Это же как минимум девять предметов, по которым вам придется успеть подготовиться всего за два с половиной месяца.

Угу. А учить придется материал не только за этот год, но и как минимум за два предыдущих, все же школу я заканчивал давно, да и программы у нас наверняка были разные. Сдохну же! С другой стороны, а куда деваться? Эх…

– Это будет тяжело, – вздохнул я вслух. – А есть ли возможность растянуть сдачу этих экзаменов, скажем, до конца осени? А я бы до того времени учился вместе со сверстниками… вольным слушателем, так сказать.

– Гимназия святого Ильи. – Вдруг обронил дед Богдан, и на него с недоумением воззрились хозяин кабинета и его заместитель. Впрочем, последний, кажется, что-то понял, поскольку его глаза вдруг задорно блеснули. Старик же усмехнулся. – У меня сын ее заканчивал.

– Точно. Там же двухгодичный цикл обучения. Ерофей вполне сможет закрывать контрольные за прошлый год по мере обучения, и ему не придется издеваться над собой, как в случае со сдачей переводных экзаменов в обычной гимназии. – Хлопнул он в ладоши, но тут же нахмурился. – Но это учебное заведение с уклоном в естествознание, а юноша, как мне кажется…

– Ружана за лето поднатаскает, – отмахнулся дед Богдан.

Окружной атаман переглянулся с заместителем.

– Это меняет дело, – медленно проговорил толстяк. – Если Ружана Немировна возьмется, то, думаю, проблем с обучением у Ерофея не будет, по крайней мере с профильными предметами. Но учтите, юноша, даже с таким подспорьем вам придется очень хорошо потрудиться, чтобы через два года достойно выйти на выпускные испытания. А теперь, господа, я вынужден с вами проститься. У меня, как только что выяснилось, появились неотложные дела. Надо связаться с директором гимназии, договориться о подготовке необходимых документов, ну, вы понимаете. Да, бумаги о приеме, как только они будут готовы, я пришлю на адрес уважаемого Богдана Бранича, с нарочным.

Резво подхватившись, толстячок вскочил с дивана и, пожав руки всем присутствующим, выкатился за дверь. Причем проделал это так стремительно, что мы и рта не успели открыть.

– Вот неугомонный. – Покачал головой Турчанинов, проводив взглядом укатившийся «колобок», и повернулся к нам с дедом Богданом. – Что ж, остался последний вопрос. Шестнадцать лет это возраст первого совершеннолетия, так что предлагать поиск приемной семьи для тебя, Ерофей, я не вижу смысла. Но до полного совершеннолетия еще четыре года, и на это время тебе необходим попечитель. Богдан?

– Да, я хотел бы стать попечителем для юноши, – кивнул старик, вгоняя меня в ступор. Неудивительно, мы же знакомы меньше недели! А тут вдруг отношение, как к потерянному племяннику… любимому. Удивительно. – Если, конечно, ты не возражаешь, Ерофей.

– Эм-м… нет… в смысле не возражаю, – кое-как проговорил я.

– Вот и замечательно, – улыбнулся полковник.

– А чем приемные родители отличаются от попечителей? – уточнил я, кое-как придя в себя от таких новостей.

– Попечитель не лезет в личную жизнь подопечного, но до определенной степени несет ответственность за его действия и контролирует значимые финансовые действия, – ответил Турчанинов, но заметив мой недоуменный взгляд, пояснил: – Это значит, что до достижения тобой полного совершеннолетия Богдан будет нести гражданскую и уголовную ответственность за большую часть твоих возможных проступков, а также будет вправе наложить вето на любую твою крупную покупку… или на попытки взять крупную ссуду. То есть без его подписи ты не можешь, например, приобретать или продавать недвижимое имущество, а также взять денег в долг. Равно как и не сможешь выступить поручителем без его разрешения. С другой стороны, по твоим обязательствам, подтвержденным Богданом, ответственность вы будете нести вместе, в равных долях. Понятно?

– Вполне, – протянул я. Получается, попечители – это некий стопор, чтоб юные шалопаи не вляпались в серьезные финансовые неприятности. Неплохо. Но нужно будет уточнить некоторые моменты в соответствующей литературе.

– Замечательно. – полковник кивнул. – Тогда вот вам бумага, пишите заявление в свободной форме, а завтра на Совете Призрения мы его утвердим и вышлем вам соответствующий документ. Вроде бы все…

Тут и дурак поймет, что аудиенция окончена. Но никаких обид, полковник и так убил на меня большую часть дня. Так что мы с дедом Богданом шустренько откланялись и свалили из этой обители бюрократии под названием управа Первого Донского округа. Хотя, если судить по количеству мундиров, встретившихся нам на пути к выходу из здания, я бы назвал его штабом. Впрочем, похоже, что кроме меня такая мысль никому в голову не приходила… полагаю, это связано с тем, что подобное засилье разномастных мундиров абсолютно привычно для окружающих. Здесь, как я понял, мундиры носят все чиновники без исключения, а может, и не только они. Что-то подобное, как мне кажется, было и в нашей истории, по крайней мере в дореволюционные времена, когда чуть ли не у каждого ведомства была своя форма. Здесь же эта традиция, судя по всему, без проблем дожила до нынешних времен. Ха, могу поспорить, если в этом мире водятся общечеловеки, они наверняка воют от такого «милитаризма»!

Полковник Турчанинов проводил взглядом скрывшегося за дверью старого друга и его найденыша, после чего откинулся на спинку кресла и, прикрыв глаза, облегченно вздохнул. Наконец-то это закончилось… почти. Хозяин кабинета открыл глаза, глянув на проскользнувшего в дверь адъютанта.

– Ну? – спросил он.

– Глухо, господин полковник. – Покачал головой его помощник. – Если его защиту ставила Ружана Немировна, то я преклоняюсь перед ее талантом. Мне такое мастерство пока не по плечу.

– Ясно, – хмуро отозвался окружной атаман. – А что скажешь по общему впечатлению?

– Он ведет себя как взрослый, – после недолгого молчания проговорил адъютант.

– Сирота. – Пожал плечами хозяин кабинета. – Такие взрослеют быстро, а ему уже шестнадцать.

– Согласен, – кивнул помощник. – Но есть еще один момент. Как бы рано человек ни повзрослел, словарный запас его будет соответствовать окружению…

– Хочешь сказать, что для бродяги у него слишком правильная речь? – усмехнулся полковник. – Я это тоже заметил. А еще… акцент, не акцент…

– Да, что-то чужое в интонациях слышится совершенно определенно, – подтвердил адъютант. – Но опять же, если вы правы насчет раскольников, то в этом нет ничего удивительного. С их-то отшельничеством и традициями…

– В общем, ясно, что ничего не ясно. – Скривился Турчанинов. – Ладно, свободен… и подготовь документы к завтрашнему совету. Обещание надо держать.

– Будет исполнено, господин полковник, – кивнул помощник, взяв со стола лист заявления, и исчез за дверью.

– Ох, Богдан, надеюсь, ты не втравишь нас в неприятности этими своими игрищами, – тихо пробормотал окружной атаман.

Попросить объяснения поступкам старика и его жены я решился, лишь когда старый пикап деда Богдана выкатился за пределы юрта.

– Судьба, – коротко ответил он с невозмутимостью каменной глыбы, разве что плечами пожал. Я не понял.

– А если развернуть?

– Вот же недоверчивый. – Покачал головой Богдан, но пояснил: – Ну не мог я пройти мимо, понимаешь. Нельзя так.

– Но сейчас-то… – протянул я и замолк.

– А что «сейчас»? – фыркнул старик. – Податься тебе некуда, от памяти одни огрызки, хорошо хоть учиться говорить заново не пришлось. А у нас в доме с отъездом сына стало слишком тихо. Так почему бы нам с тобой и не помочь друг другу? Опять же Ружана меня загрызла бы, если б я просто так тебя отпустил, хворого и ничего не знающего об окружающем мире. Сердобольная она, как все дети Макоши.

– Ч-чего? – опешил я.

– Потом объясню. Или Ружанка сама все расскажет. Хех, ей тебя все равно учить придется, – отмахнулся дед Богдан, но уже спустя секунду, мельком взглянув на меня, вздохнул. – Понимаю, что тебе трудно поверить в чье-то бескорыстие. Вряд ли за время шатаний по стране ты часто видел добро от чужих людей, но в данном случае все так, как и выглядит. Мы с Ружаной не ищем от тебя выгоды и не таим зла. Просто хотим помочь… ну и насчет пустоты в доме я не врал. С тех пор как сын забрал семью в столицу, мы редко видимся. Раньше-то он чуть ли не каждые выходные привозил к нам своих детей, да и лето они проводили у нас всей семьей, а теперь… теперь они приезжают куда реже.

– Я понимаю, – тихо произнес я. – Спасибо за заботу, дед Богдан. Обещаю, что я вас не подведу.

– Ну, вот и славно. – Старик весело улыбнулся. – А я в свою очередь, как попечитель, обещаю, что не стану совать нос в твои личные дела. Вообще. Единственное, о чем прошу, если будешь куда-то уезжать, будь с нами на связи. Хорошо?

– Конечно, – кивнул я. О том, каким образом можно поддерживать эту самую связь и с чего вдруг дед Богдан решил, что мне обязательно понадобится куда-то там уехать, я решил уточнить позже. Впрочем, должен же здесь быть какой-то аналог сотовой связи? Или пока нет?

Аналог был. Именно что аналог, потому что, получив тем же вечером в свое пользование прямоугольный кусок зеркала в металлическом футляре-раскладушке а-ля «пудреница», я, даже разобрав полученный агрегат на все три составляющие, не увидел ни микросхем, ни чего-то хоть отдаленно их напоминающего. У меня было скромное предположение, что каким-то неведомым способом эти самые микросхемы были убраны в толщу самого зеркала, но доказать их я не смог. Кроме того, если это и так, то контур антенны-то все равно должен быть выведен наружу, а никаких контактов в стеклянном прямоугольнике я так и не нашел. Как не нашел и ничего хотя бы отдаленно напоминающего аккумулятор. И это было очень странно. Но сам коммуникатор, или как его здесь называли, сокращая название «зеркало коммуникационное» – зерком, работал исправно. Стоило один раз приложить к нему идентификационную карту, как зеркальная поверхность мягко засветилась, поприветствовала меня по имени короткой надписью и… дальше все было просто. Кто хоть раз имел дело с обычным смартфоном, тот с легкостью разберется и с этим чудом техники. Мне оставалось только порадоваться, что мысль создателей интерфейса этого агрегата, кажется, шла в одном направлении с затеями производителей электроники в моем прошлом мире.

Утро на хуторе началось для меня одновременно с остальными обитателями, то есть едва встающее солнце вызолотило землю. Правда, мне не пришлось участвовать в утренней кормежке обитающих на скотном дворе животных, но я с толком провел время до завтрака, старательно доводя свое тело до привычных кондиций. И это было хорошо. Я с удовольствием давал нагрузку мышцам и радовался отсутствию боли в ногах, что отправила меня на пенсию по инвалидности в прошлой жизни.

А после проглоченного в одно мгновение завтрака на хутор заявился обещанный заместителем Турчанинова нарочный. Прикатил на вертком агрегате, чем-то похожем на мотороллер, если, конечно, воображение позволяет представить скутер без колес. Бешеная табуретка.

Вместе с документами нарочный доставил небольшую пластиковую карту, которая, как выяснилось чуть позже, содержала в себе полный комплект необходимых для учебы материалов. От учебной и художественной литературы до атласов и карт… за все шесть классов гимназии Святого Ильи, то есть за двенадцать лет обучения. Это было шикарно!

Честно говоря, если бы не настойчивость тетки Ружаны, я бы, наверное, пропустил не только обед, но и ужин, и сон из-за полученных книг. Столько информации об окружающем мире, столько всего интересного… но хозяйка была непреклонна, а потому чуть ли не за уши потащила меня к столу.

После обеда я был отправлен на помощь деду Богдану. В деревенском доме всегда найдется, чем занять руки. Что-то подправить, что-то починить… что-то сделать заново. В общем, дел хватает, а дом приютившей меня семьи к тому же был немал, совсем немал. Впрочем, сопротивляться я не стал, помня обещание, данное хозяевам хутора, и с энтузиазмом взялся помогать старику, благо руки у меня растут откуда надо и стыдиться своих навыков не приходится. Дед Богдан, поначалу довольно пристально наблюдавший за моими действиями, убедился, что я не собираюсь отчекрыжить себе руку топором и не убьюсь, орудуя лопатой, довольно крякнул и, нарезав мне задачи до самого ужина, спокойно занялся своими делами.

В результате до книг я по-настоящему дорвался только после ужина, а в полночь в мою комнату заявилась тетка Ружана и, пообещав уже завтра заняться со мной ликвидацией пробелов в естествознании, решительно потребовала, чтобы я ложился спать. Пообещал, конечно, но, дождавшись пока хозяйка дома выйдет из комнаты, погасил свет и, забравшись под одеяло, открыл в зеркоме каталог представленных гимназией книг, где тут же принялся искать материалы по этому предмету. Уж очень не хотелось ударить в грязь лицом на первом же занятии.

Это был натуральный шок. Я ждал от естествознания чего угодно: физики, химии, может быть, биологии, в любых пропорциях и смесях, но то, что удалось понять из базового учебника, предназначенного для четвертого «цикла» гимназии Святого Ильи, то есть для тринадцати-четырнадцатилетних недорослей, напрочь перевернуло все мои смутные и куцые представления об этом мире. То, что здесь именуется естествознанием, оказалось известно мне по многочисленным книгам моего мира. Художественным. Фэнтезийным.

Магия! Магия, черт бы ее подрал! Вот что здешние жители именуют словом «естествознание». Какая насмешка… Это было дико, совершенно неправильно и откровенно пугающе. Причем настолько, что поначалу я даже склонен был подозревать, что предоставленные мне учебники по этому самому «естествознанию» были всего лишь несмешной шуткой. Но от этой мысли пришлось отказаться, когда я увидел количество материалов по предмету, да и структура, подача информации… все это было слишком для обычной шутки. Чересчур, я бы сказал, но и поверить в то, о чем эти книги повествовали, вот так сразу я не мог, тем более что все попытки воспроизвести одно из простейших упражнений, расписанных в базовом учебнике, обратились для меня полным пшиком. Не получается. Может, все-таки шутка, а?

На следующий день, во время первого занятия, тетка Ружана с легкостью разбила мои скромные надежды. Нет, она не демонстрировала файерболы или какой-нибудь «Ледяной шторм», но поверьте, когда чурбак под вашей задницей начинает дергаться, а потом, вырвавшись «на свободу», взлетает в воздух и кружится вокруг стоящей посреди двора женщины, умудряющейся при этом сохранять на лице маску абсолютной невозмутимости, это… впечатляет.

– Простейшая манипуляция материальным объектом. В естествознании и философии именуется левитацией или телекинезом, – проговорила она, и чурбак упал прямо у моих ног. Если бы я в этот момент уже не сидел на земле, наверняка упал бы.

– И я так смогу? – Мой голос, кажется, был больше похож на блеянье.

– Сейчас – нет, – покачала головой тетка Ружана, присаживаясь на лавочку под навесом. Если забыть, что мы находимся во дворе хутора, и не обращать внимания на простое платье женщины, глядя на нее, можно подумать, что мы находимся на каком-то великосветском приеме. Осанка, жесты, мимика… да-да, конечно, «простая деревенская баба», верю-верю. И куда только подевалась шутрая хозяйка дома, гоняющая своего старика то метлой, то ухватом? Смерив меня долгим, испытующим взглядом, тетка Ружана еле заметно покачала головой и договорила: – Но после небольшой подготовки научиться подобным… фокусам тебе будет несложно.

– Что нужно делать? – встрепенулся я, не сдержав любопытства.

– Тебе – ничего. Просто сядь поудобнее и закрой глаза. Только постарайся не уснуть, – велела она.

Что ж, это можно. Правда, сомневаюсь, что мне удастся уснуть, сидя на твердой земле в позе недоделанного лотоса… А может быть, и полу-у… а-ах…

– Не спать, Ерофей!

Окрик Ружаны Немировны заставил меня вздрогнуть. Я открыл глаза и огляделся. Хм, судя по теням, прошло не меньше часа. Вот это я отчебучил…

– Не сплю, тетка Ружана. Не сплю. – Я нервно улыбнулся под тяжелым взглядом хозяйки дома. У нашего командира временами такой же бывал. Так и слышится его фирменное: «Это залет, боец».

– Вижу, – усмехнулась она и кивнула. – Ладно уж, блокировку я убрать успела, а сейчас смотри мне в глаза… и учись.

Учиться? Как? Чему? Я уставился на хозяйку дома и… удивился. У нее же вроде бы были серые глаза? А сейчас… сейчас они черные, словно зрачок закрыл всю радужку. Глубокие…

Я успел почувствовать, что проваливаюсь куда-то в темноту, и падаю, падаю, падаю… А потом вдруг резанул свет, и я с раздраженным шипением принялся тереть глаза.

– Успокойся и убери руки от глаз, – непререкаемым тоном заявила Ружана Немировна. – И прекрати материться, это было не так уж больно.

– Да ну? – Сарказма в моем голосе было не меньше, чем льда в тоне хозяйки дома.

– Именно так. – Поднявшись с лавки, тетка Ружана «подплыла» ко мне и положила ладонь на глаза, которые я все же перестал тереть. По лицу волной прокатилась прохлада, и раздражение ушло, будто его и не было. Я облегченно вздохнул, на что новоявленная учительница только усмехнулась. – Это мелочи, Ерошка. Было бы дело лет пятьдесят назад, и такую блокировку пришлось бы снимать несколько дней в изолированном помещении, а ты при этом даже пошевелиться не смог бы. Представь, катетеры, внутривенное питание…

– Ужас какой. – Меня передернуло.

– Согласись, мой метод лучше. – На этот раз улыбка все же коснулась взгляда тетки Ружаны. М-да уж. Действительно, лучше провести пару часов в забытьи и чуть помучиться от раздражения глаз, чем провести черт знает сколько времени в неподвижности и с кучей трубок в теле.

– Если все действительно так, то… ваш метод нравится мне куда больше, – признался я. – И что теперь?

– Теперь? – Хозяйка дома плавно повела рукой, и передо мной приземлился уже знакомый чурбачок. – Будешь осваиваться с открывшимися возможностями. Для начала подними его. Как угодно, главное не трогай руками… вообще к нему не прикасайся.

Нормально. И как же его тогда подниму?

– Воля, желание, – словно подслушав мои мысли, произнесла она. – Как это будет для тебя выглядеть, неважно. Главное – действие.

– Э-э…

– Ты слишком громко думал, – пояснила моя учительница. – Мысли же читаются иначе, потом покажу. А сейчас будь добр, подними эту деревяшку.

Значит, воля и желание, да? Попробуем. Сосредоточив внимание на лежащем у моих ног чурбачке, я глубоко вздохнул и пожелал, чтобы он взлетел. От души пожелал. Но… Лежит зараза и в ус не дует.

И начались мои мучения. Чего я только ни перепробовал, от моих усилий чурбак, кажется, даже опалился местами, но в воздух не поднялся ни на миллиметр. Как я ни заставлял его, как ни уговаривал, как ни пытался визуализировать свое желание, чурбак с места не тронулся. И только часа через два, когда ушедшая в дом тетка Ружана загрохотала выставляемой на стол посудой, я что-то почувствовал. Между мной и проклятой деревяшкой словно образовалась незримая нить… нет, не так. Поток? Да, поток моего внимания «обнял» чурбак, и тот, еле слышно хрустнув, наконец, взлетел. Вот так легко и просто, да. Если не считать литров пролитого мною пота и задеревеневшего от долгой неподвижности тела. Но я это сделал! Ну что, кто последний в Черные Властелины? Никого? Тогда я первый буду!

Глава 3

Давненько я так не впахивал. Утренние тренировки сменялись помощью деду Богдану и его жене, после обеда начиналось время учебы у Ружаны Немировны, а расправившись с ужином, я погружался в книги, освежая имеющиеся знания, а чаще изучая то, чего и не знал никогда. В результате спал я, что называется, без задних ног. Но оно и к лучшему. Влиться в жизнь совершенно незнакомого мне сословного общества без знаний основополагающих вещей было бы невозможно. И я откровенно благодарен хозяйке дома за то, что она взяла на себя труд не только подтянуть меня в так называемом естествознании, но и взялась за ликвидацию пробелов в моем воспитании. Нет, речь шла не об этикете, хотя и его она частенько затрагивала в своих лекциях, но большая часть объяснений касалась взаимоотношений между представителями разных сословий. Пусть за последнюю сотню лет, с развитием общества, рамки сословий изрядно стерлись, но, оказывается, остались некоторые вещи, без знаний которых можно легко нарваться на большие неприятности… И как мне кажется, Ружана Немировна понимала под этим отнюдь не опасность прослыть сумасбродом и невежей.

Вообще, обучение у хозяйки дома было самой неоднозначной частью моей жизни на хуторе. И первой особенностью было само поведение и очень неожиданные знания Ружаны Немировны. Чем больше мы общались, тем отчетливее я понимал, что супруга Богдана Бранича Бийского совсем не так проста, как кажется на первый взгляд. А уж ее знания… чего стоят только лекции о правилах общения, принятых в различных слоях общества! А лекции о старых семьях, чье могущество строится не только на капиталах и политическом влиянии, но и на сохраненных древних знаниях в той области, что здесь именуют естествознанием, а иногда с пафосом зовут философией… И уж точно я не мог не заметить, что сведения по этому предмету, которыми со мной щедро делилась хозяйка дома, не очень-то похожи на то, что я вычитал в гимназических учебниках. У Ружаны Немировны был совсем иной подход к тому, что здесь именуют ментальными манипуляциями. Не классически формальный, а… чувственный, что ли? В учебниках чуть ли не на каждой странице написано о необходимости точного следования «формулам созидания», расписанным до последнего завитка, а Ружана Немировна, преподавая очередной урок, всегда делает упор на необходимость осознания смысла совершаемой манипуляции и волевой контроль. И честно говоря, этот подход мне нравится куда больше, чем плетение ментальных конструкций в соответствии с рекомендациями учебника.

– Это от того, что ты не воспринимаешь эти самые конструкции как осмысленное действие, – пояснила она, когда я поделился своими размышлениями. – Не видишь смысла заложенного в тот или иной завиток или узел. Это нормально на данном этапе. Более того, многим ученикам, из тех, что не ставят себе целью развитие Дара, большего и знать не надо, ведь для того же облегчения быта совсем не нужно понимать, как именно работает ментальный конструкт, достаточно заучить его наизусть. Тем же, кто не желает останавливаться в самом начале пути, такое формальное обучение началам позволяет подойти к пониманию тонкостей ментального конструирования с уже наработанным, пусть и неосознанным набором шаблонов. Но я считаю, что желающий созидать должен с самого начала четко понимать, что именно и для чего он делает. Иначе дальше ремесленника-копииста ему не уйти.

– А ваш метод…

– Строится на понимании, прежде всего. Чтобы добиться результата, ты осознаешь каждый оттенок смысла желаемого действия, отсекаешь лишнее, ненужное, оставляя лишь чистый конструкт, лишенный паразитных наводок от неподходящих эмоций, колебаний и неопределенности, и своей волей воплощаешь его в реальность. Желание, осознание и воля, так называемый метод Большой Триады, и он оказался удивительно созвучен твоему восприятию ментала, – ответила тетка Ружана и, чуть помедлив, призналась: – Хотя, возможно, здесь есть и толика моей вины. Все же впервые ты увидел ментальные конструкции через призму моего восприятия, и это не могло не оказать своего влияния на развитие твоего дара.

Что именно хозяйка дома и моя учительница понимала под «созиданием» и какая пропасть отделяет его от «ремесла», я узнал тем же вечером… и вышло это совершенно случайно. После неожиданно скорого, можно сказать, скомканного ужина дед Богдан вдруг сам взялся за уборку стола и мытье посуды, чего я за ним не замечал ни разу за прошедший месяц моего проживания в семье Бийских. Более того, когда я сам пытался предложить свою помощь тетке Ружане в этом деле, она всегда отказывалась ее принимать, причем с таким видом, словно я ее какой-то привилегии лишить пытаюсь. А тут ни словом не возразила, только кивнула благодарно и исчезла за дверью.

Тем больше я был удивлен, когда увидел, что именно отвлекло ее от ежедневного «священнодействия». Хозяйка дома устроилась на широкой веранде… с прялкой и, совершенно никуда не торопясь, принялась за работу. Если бы дело было хотя бы пару недель назад, я бы не постеснялся обратиться к ней с расспросами, но сейчас… сейчас я отчетливо ощущал сосредоточенность женщины и напряжение ментала вокруг нее. Казалось, он тихо-тихо пел для Ружаны, а пряжа в ее руках мягко переливалась серебром под светом полной луны, и это свечение вплеталось в тонкую шерстяную нить, выходящую из-под ловких женских рук, заставляя ее еле заметно сверкать. Опомнился я, лишь когда внезапно возникший за спиной дед Богдан положил ладонь мне на плечо.

– Посмотрел? А теперь иди. Ружана не терпит чужого внимания во время работы, – тихо проговорил он.

– А…

– В доме объясню. Идем, не будем мешать. – Понимающе кивнул старик, подталкивая меня к дверям.

– Дед Богдан, что это было? – выпалил я, когда мы оказались в комнате.

– Созидание, – просто ответил он. – Заговоренная светом полнолуния нить замечательно подходит для оберегов, знаешь ли. Понравилось?

– Красиво. – Вздохнул я.

– Это еще что. Вот зимой посмотришь, как Ружана огонь в ткань вплетает. Вот где настоящая красота. – В голосе старика мелькнули мечтательные нотки. – Пламя от зимнего очага тепло в одежде долго держит. Да и здоровью способствует. Хоть нараспашку в мороз ходи, захворать не даст… при сноровке мастера, конечно. А Ружана у нас знатная мастерица, да.

– А вы так умеете? – поинтересовался я.

– Увы. Жена моя идет путем Макоши, а мой удел под рукой Перуна. – Развел руками старик. От такого заявления я несколько опешил. Нет, помнится, он упоминал что-то на эту тему, но… вскользь, да и я тогда еще не отошел от своего неожиданного переезда в другой мир и не обратил внимания на слова старика. Как выясняется, зря. И ведь в учебниках об этом нет ни слова, между прочим.

– Дед Богдан, вы что, язычники? – спросил я. Поймав мой взгляд, дед тяжело вздохнул.

– Ну, рано или поздно все равно пришлось бы об этом рассказывать, – пробормотал он себе под нос, чем вогнал меня в еще больший ступор.

– Что, правда, язычники? – изумился я.

– Нет, – хмуро ответил он и замялся. – Ну, не совсем. В общем, это не верования, это другое… школы скорее. Старые школы волхвовства, вот. То же естествознание, только древнее, отсюда и названия школ по именам прежних богов.

– И полагаю, что школа Перуна… боевая, – уточнил я, видя, что собеседник закрывается.

– Можно и так сказать, – нехотя кивнул дед Богдан.

– Научите?

– Я так и знал, – печально проговорил старик, возведя очи горе. Но, поняв, что на меня этот спектакль не подействовал, вздохнул. – Только началам.

– И то хорошо! Вы же не обязаны, – я улыбнулся. Боевые умения лишними не бывают, даже если они начального уровня. К тому же кто сказал, что к тому времени, когда я их освою, дед Богдан не решит продолжить обучение? Уговорю.

– Не в том дело, – ответил он. – Просто научиться большему можно только после обряда Выбора, но вот будешь ты его проходить или нет, это бабушка надвое сказала. Мы с Ружаной не в том возрасте, чтобы брать учеников, а искать учителя на стороне… сложно.

– Не скажу, что все понял, но все равно спасибо. Вы много делаете для меня, дед Богдан, – поблагодарил я старика, на что он только рукой махнул.

– Я поступаю так, как велит моя совесть. К тому же меня просто радуют твои любознательность и открытость. Знаешь, сложно ожидать такого отношения от…

– Бездомного волчонка? – усмехнулся я.

– Скорее уж молодого волка. – Отразил мою улыбку дед Богдан и, бросив взгляд на часы, договорил: – Время уже позднее, иди, читай свои учебники. А завтра на занятии Ружана расскажет тебе и о старых школах, и о Выборе… что сможет, конечно.

Нет, определенно, пусть мне и жаль, что память «реципиента», в тело которого я попал, не желает открываться в полной мере, но в этой «амнезии», точнее, в том, что ее диагностировала Ружана Немировна, есть и определенные достоинства. Иначе, как бы я объяснял незнание вещей, совершенно обыденных для местных жителей? Вот и со школами имени древних богов получилось так же. Не было в них никакой особой тайны, что я выяснил, добравшись до книг в зеркоме. Упоминания о существовании этих школ нашлись и в учебниках по истории и в обзорах по различным философским традициям. Другое дело, что большая часть источников уверяла, будто эти самые школы давно сошли со сцены, уступив пальму первенства в ментальных манипуляциях научному подходу естествознания, а ныне старые традиции пребывают в упадке и чуть ли не забыты, но уж тут доверять печатному слову я не стал. Все же перед глазами у меня почти постоянно маячат сразу два представителя этих самых «забытых традиций», и, судя по обмолвкам, они не единственные приверженцы «ненаучного подхода к ментальным манипуляциям» в этом мире.

Уснуть мне удалось далеко не сразу, и на следующий день я извелся, ожидая начала занятия и возможности задать множество вопросов, роящихся и жужжащих в моей голове, словно пчелы. Но все-таки дотерпел и даже постарался, задав один вопрос, заткнуться, чтобы не вывалить на голову преподавательницы все свои измышления разом.

– Ритуал Выбора? – Бровь Ружаны Немировны чуть приподнялась. – Неужто ты и это вытянул из моего старика?

– Не совсем, – признался я. – Дед Богдан отослал меня с этим вопросом к вам.

– Понятно. Значит, о волхвовских школах ты уже прочел, – задумчиво протянула она и, тряхнув гривой черных как смоль волос, резко кивнула. – Ладно. Расскажу, что смогу. В отличие от современной концепции естествознания, оперирующей жесткими формулами, старые школы больше полагались на чувственное восприятие… но это ты и так уже понял, не так ли? А ведь каждый человек ощущает мир по-своему, это зависит от характера, воспитания, умений и привычек, в конце концов, и обряд, который тебя так заинтересовал, позволяет определить склонности ищущего ученичества и направить его по тому пути, где ученик сможет полнее всего раскрыть себя и свой талант.

– То есть школы на самом деле не специализированы? – удивился я.

– Не в большей мере, чем сами люди. Садовод может стать убийцей, а воин на досуге сочинять поэмы, – усмехнулась тетка Ружана. – Что не помешает, при случае, первому воспользоваться окровавленным ножом, чтобы разрыхлить землю вокруг увядающей розы, а второму – воткнуть в горло врага перо, только что поставившее точку в очередном сонете.

– А дед Богдан сказал, что школа Перуна – боевая, – протянул я. Пафосная речь хозяйки дома несколько выбила меня из колеи.

– И он тебе не соврал. – кивнула она. – Это абсолютно мужская школа, путь тех, кто идет к своей цели, невзирая на препятствия, сметая их со своего пути.

– А школа Макоши? – спросил я.

– Путь согласия. Женская школа, в которой никогда не было ни одного мужчины. – Проговорив эту фразу, Бийская вытянула перед собой руку, и на ее ладонь неожиданно вспорхнула небольшая птичка с яркой оранжевой грудкой. Блеснув черными бусинами глаз, она попыталась отыскать на сложенной лодочкой ладони что-то съедобное. Не обнаружив искомого, малиновка встрепенулась, взъерошила перья и залилась долгой трелью. А я прямо-таки почувствовал недовольство маленькой птички. Поймав мой изумленный взгляд, Ружана Немировна вытащила из кармана передника горсть зерен и, отпустив накормленную птицу, кивнула. – Школа Велеса. Путь понимания.

Черт-те что и сбоку бантик. Вот как это называется.

Лекция о школах затянулась надолго, хотя и была очень общей, фактически обзорной. Но количество направлений оказалось так велико, что запомнить их все с одного раза у меня ни за что не получилось бы, так что пришлось вооружиться блокнотом, карандашом и писать, писать, писать. Зато сколько информации к размышлению и… для сравнения. Утонуть можно.

В отличие от жены, дед Богдан, взявшись исполнять данное слово, лекциями не заморачивался. У него на первом месте была практика.

– Ружана сказала, что ты неплохо освоил телекинез, – прогудел старик и кивнул в сторону сваленных у забора, попиленных на чурбаки бревен: – Вот и займись. А то завтра баню топить нечем будет.

Я пожал плечами и, подхватив потоком внимания сразу пяток чурок, потащил их к комлю. Свалив будущие поленья рядом с пнем, попытался взяться за колун, но тот вдруг исчез прямо у меня из-под носа, чтобы спустя мгновение оказаться в руке деда Богдана.

– Э-э?

– Телекинез, Ероха, – покачав головой, заявил старик. – Без колуна справишься.

– Попробую, – вздохнул я.

– Не надо пробовать. Сделай, – бросил Бийский и… ушел. Вот ведь Йода-переросток.

На то, чтобы решить задачу, поставленную дедом Богданом, у меня ушло часа два… и не меньше двух десятков чурок, разнесенных в клочья. Ну не хотели они поначалу колоться, как положено, да и я не сразу сообразил, как лучше воздействовать. А потом, пока приноровился, пока освоился… в общем, к тому моменту, когда дед Богдан явился на задний двор, чтобы принять работу, я валялся под грушей и пытался прийти в себя. Устал… но задачу выполнил.

– Умаялся, а? – усмехнулся старик, остановившись в двух шагах от меня. Я кивнул, не поднимаясь с земли. Сил не было даже на то, чтобы просто сесть. – Вижу-вижу. Что ж, покажи, чего добился.

– Вон, поленница сложена, – отмахнулся я.

– Встать! – От внезапной смены тона меня буквально подбросило вверх. Тело словно само по себе оказалось на ногах и тут же вытянулось во фрунт. Привычка, чтоб ее. Дед Богдан окинул меня насмешливым взглядом. – Вот, другое дело. Давай продемонстрируй, чему научился.

Я вздохнул и посмотрел в сторону забора, у которого оставалась еще немаленькая куча чурбаков. Подхваченный потоком моего внимания, один из них взлетел в воздух и, тихо хрупнув, распался на четыре части. А меня ощутимо шатнуло.

– Перенапрягся, – заметил дед Богдан, придержав меня за плечо. – Садись наземь, Ероха, и смотри внимательно.

Повинуясь желанию старика, из кучи вылетела пара чурок и приземлилась рядом с ним. Ухватив пальцами деревяшки, Бийский поставил их на пень и резко сдавил ладонями. Сухое дерево недовольно хрустнуло под его руками и распалось на восемь полешек.

– Силу экономить надо, а то мозги с соплями вытекут, – назидательным тоном проговорил дед Богдан. – Попробуешь?

Я неуверенно кивнул, и старик тут же всучил мне пару послушно прилетевших по его команде чурбаков. Сосредоточиться… руки сжали дерево, сдавили его… и поток внимания, скользнув меж ладоней, легко расколол поленья на те же восемь частей. Это оказалось куда проще, чем обычный телекинез. Намного проще!

– Молодец! – В эмоциях Бийского блеснули нотки довольства. – А теперь поднимайся и пошли обедать, а то Ружана уже заждалась… как бы ухватом подгонять не пришла.

На этот раз старик не стал изображать фельдфебеля и помог мне встать на все еще подрагивающие в коленях ноги, да еще и поддержал, пока мы добирались до стола на летней кухне, где вовсю суетилась его жена.

Заметив мое состояние, тетка Ружана недобро глянула на деда Богдана, на что тот и ухом не повел, и, вздохнув, заменила грядущее занятие… на письменную контрольную по уже пройденным мною в процессе подготовки к гимназии темам. Вот радость-то…

Проще всего оказалось с точными науками. Алгебра, геометрия… тут мне достаточно было «обновить» уже имевшиеся знания. С физикой и химией было сложнее, поскольку большинство значений в них имели совершенно незнакомые мне названия. Но и тут серьезных трудностей я не ждал. А вот гуманитарные науки… хуже всего дело обстояло с историей, географией и литературой. Знания рецепиента, и без того зиявшие огромными пробелами, здесь вообще не могли ничем мне помочь. Их просто не было! А потому приходилось просто тупо зубрить эти предметы, старательно отгоняя воспоминания о прежней жизни. Хорошо еще, что хотя бы здешние учебники истории я мог читать, как немного занудную, но все же «альтернативку». Впрочем, это действительно было интересно. Уж очень мне хотелось узнать, почему история этого мира пошла совсем другим путем. Почему столицей России до сих пор является Новгород-Хольмгард, как удержались на престоле Рюриковичи и куда делись Романовы, почему не было революций во Франции и в России, и еще много всяких «как» и «почему». А уж когда я добрался до географии, точнее, ее политического аспекта, вопросов только прибавилось. Куда делась Великобритания? Каким образом скандинавские страны объединились в одно государство и как выжила Блистательная Порта? Что за страна такая Галлийские Порты… и почему Северная Америка говорит по-французски и на испанском, в конце концов!

Все это было чрезвычайно интересно, но изрядно замедляло процесс подготовки к гимназии, на что, после очередной контрольной, мне и попеняла явно недовольная Ружана Немировна. Пришлось придавить свое любопытство и сосредоточиться на четком следовании учебному плану, обещая себе вернуться к заинтересовавшим темам после того, как учителя в гимназии подтвердят, что я догнал программу. А ведь были еще и занятия естествознанием!

В общем, июль у меня вышел весьма насыщенным. Настолько, что к его исходу тетка Ружана, проведя очередную контрольную, окинула меня внимательным взглядом и решительно отобрала зерком со всей библиотекой.

– Неделя на отдых, – заявила она непререкаемым тоном и добавила уже куда более мягким тоном: – Надо, Ерофей. Надо. У тебя уже синяки под глазами, совсем заучился.

Да кто бы возражал-то? Я благодарно кивнул хозяйке дома и… отправился на помощь деду Богдану, чинить крышу амбара. Учеба учебой, а обещания надо выполнять, я же из-за подготовки к гимназии изрядно подзабросил хозяйственные дела, из-за чего чувствовал себя не в своей тарелке. Люди со мной возятся, а я даже отплатить по-человечески им не могу! Нехорошо.

Уж не знаю, специально тетка Ружана так подгадала или это случайность. Но буквально на следующий день после начала моих «каникул» на хуторе вдруг стало очень людно. Я как раз заканчивал утреннюю тренировку, когда услышал лай цепного пса и грохот открываемых ворот. Заинтересовавшись происходящим, я пересек задний двор и, миновав галерею, соединявшую хозяйственные постройки с домом, поднялся на веранду, где хозяева хутора уже встречали гостей, сына с невесткой и внуков. Точнее, внука и внучек. У Брана Богданича и Бажены Вентовны, как я узнал у тетки Ружаны, трое детей. Сын Олег – сверстник мое… мой сверстник, и две дочери. Четырнадцатилетняя Мара и десятилетняя Злата.

Пока родственники шумно и весело приветствовали друг друга, я держался чуть в стороне, стараясь им не мешать. Но долго оставаться в тени мне было не суждено. Первой меня заметила мелкая. У девчонки было действительно подходящее имя. Голубоглазое блондинистое чудо окинуло меня горящим любопытством взглядом, выкарабкалось из дедовых объятий и, подбежав ко мне, протянуло ладошку.

– Я – Злата. А ты кто?

– Ерофей, – улыбнулся я непосредственности девчонки. – Подопечный Богдана Бранича.

– То есть ты, получается, мой дядюшка? – уточнила Злата под смех взрослых.

– Эм-м… нет. Я всего лишь воспитанник деда Богдана и Ружаны Немировны, – ответил я.

– Жаль, я бы не отказалась от родственника со светлыми волосами, как у меня и мамы, – протянула девочка и, стрельнув глазами в сторону отца и сестры с братом, действительно не отличавшимся светлым цветом волос, договорила: – Тогда нас было бы поровну, если считать седину деда.

– Злата, отстань от мальчика, – со вздохом попросила ее мать, такая же светловолосая и голубоглазая невысокая стройная женщина, выглядящая еще более хрупкой на фоне своего кряжистого мужа. Она перевела взгляд на меня и устало улыбнулась. – Не обращай внимания. Ее выдумки… О, извини, мы не представились.

– Все в порядке… – сдержав улыбку, ответил я и, вспомнив наставления тетки Ружаны, отвесил короткий полупоклон. – Я Ерофей Хабаров.

– Бажена Вентовна Бийская, – кивнула женщина. – А это мой муж – Бран Богданич и дети. Олег и Мара… ну а со Златой ты только что познакомился.

Сын деда Богдана поприветствовал меня довольно радушно, а вот его старшие дети только скользнули по мне равнодушными взглядами и нехотя кивнули. Ну и ладно, я ж не червонец, чтобы всем нравиться, правильно?

После шумного завтрака, наполненного смехом и радостью от долгожданной встречи, гости принялись перетаскивать вещи из машины и устраиваться в доме, а я, чтобы не мешать им и не путаться под ногами, ушел на хозяйственный двор, заканчивать оставшиеся с вечера дела.

Кряжистый темноволосый мужчина с резкими чертами лица стоял у окна второго этажа просторного дома и чуть прищуренным взглядом наблюдал за происходящим во дворе действом. А там было на что посмотреть. По вытоптанной до каменного состояния площадке, залитой алым светом заходящего солнца, кружился светловолосый юноша. Блестела от пота загоревшая до бронзового цвета кожа, босые ноги, уверенно переступающие по невидимому кругу, выбивали из земли фонтанчики пыли, и тихо гудел воздух от резких ударов жилистых рук. А напротив него в том же танце скользила тень, ловко ускользая от своего живого противника. Но время от времени ей не удавалось уклониться от удара противника, и тогда по серой тени пробегала волна, словно по воде от брошенного камня. Порой тень взрывалась ударами, и тогда уже юноше приходилось показывать чудеса, уворачиваясь от стремительных атак противника.

Наконец, заработав сразу несколько серых росчерков на голом торсе, молодой человек отпрыгнул от тени и замер на месте. Призрачный противник застыл в аналогичной позе и… рассыпался пылью.

Бран проводил взглядом скрывшегося за углом дома уставшего мальчишку и, покачав головой, обернулся к сидящему за столом отцу.

– Это то, что я думаю? – спросил он.

– Ты меня с матерью перепутал? – насмешливо отозвался Богдан Бийский. – Откуда мне знать, что ты думаешь?

– Отец! – Нахмурился Бран. – Ты же понимаешь, о чем я. Парень появился здесь всего два месяца назад, а ты уже протащил его через Выбор! Вы с матерью с ума сошли?

– Он не проходил Выбор, – совершенно спокойно проговорил старик.

– О да, у нас теперь каждый мальчишка способен на танец с тенью, да? – Сарказм в голосе Брана просто зашкаливал.

– Не поверишь, но до этого фокуса он дошел сам, – ответил старший Бийский и искренне расхохотался, заметив ошеломление сына. – Я всего лишь показал ему технику пылевой руки. Помнишь такую?

– Ментальный конструкт, позволяющий выполнять работы, не требующие приложения больших усилий, в труднодоступных местах, – словно по учебнику процитировал Бран.

– Ага, он им затор в трубе чистил, – довольно кивнул старик. – Чистил-чистил, а потом подумал, и вот что получилось. Согласись, неплохо для новичка?

– Ну, допустим, форму он придал ей сам. А матрица движений? – спросил сын. – Ни за что не поверю, что он уже освоил манипуляции такой сложности!

– С Ружаны стряс, – фыркнул дед Богдан. – Сам знаешь, при современном подходе понимание конструкта не нужно, главное, уметь его воссоздать без искажений. Мать показала, он заучил. Парнишка упертый, за неделю управился.

– Упертый, да? – протянул Бран и договорил уже более уверенным тоном: – Теперь понятно, почему вы так в него вцепились. Решили универсала из него сделать. А самого мальчишку вы спросили, или опять тихушничаете?

Глава 4

С приездом семьи младшего Бийского мой распорядок дня несколько изменился. Нет, я по-прежнему начинал утро с тренировки, а после завтрака помогал по хозяйству деду Богдану и тетке Ружане, но вместо отмененных послеобеденных занятий предпочел гулять по окрестностям, и завершал день еще одной долгой тренировкой, но уже с использованием всех своих невеликих возможностей в естествознании, полученных за прошедшее время от старших Бийских. И эти вечерние занятия я старался проводить подальше от хутора, на реке или в небольшой рощице у озера, в получасе ходьбы от дома. Да, фактически я сбегал… потому что достали! Если утренняя тренировка проходила слишком рано для городских жителей, и меня в это время никто не беспокоил, то стоило тетке Ружане загреметь на кухне посудой и заняться приготовлением завтрака, как дом наполнялся суетой и шумом, от которых я за последние годы банально отвык. Младшие Бийские, похоже, просто не знали, что такое тишина и спокойствие, разумеется, я имею в виду внуков деда Богдана, а не Брана с Баженой.

Вот от этих детей я и сбегал, сначала на хозяйственный двор, помогать старику, а после обеда на прогулку. Нет, поняв, что тройка шебутных отпрысков Брана Богданича не особо горит желанием соваться в грязь хоздвора и не желает нюхать ароматы навоза, я сначала попытался скрыться от них там на весь день, но старик, под одобрительный кивок жены, погнал меня прочь. Вот и пришлось искать себе занятие вне хутора.

С вечерней тренировкой поначалу вышло еще хуже. Стоило мне заняться разминкой на полянке за домом, как всем своим обострившимся за последние два месяца чутьем я ощутил неослабевающие потоки внимания чуть ли не со всех сторон. Очень неприятное ощущение, надо сказать. Настолько неприятное, что я трижды сбивался, создавая выпрошенный у тетки Ружаны конструкт, «оживляющий» тень для спарринга. А тут еще и приятели и подружки Олега с Марой зачастили на хутор с ближайших окрестностей. В общем, о спокойной жизни осталось только мечтать.

Искать общий язык со старшими детьми Брана и Бажены мне не хотелось. Да они и сами не горели таким желанием, воспринимая меня лишь как часть обстановки дедова дома, не больше. А вот Злата… самая младшая Бийская явно была настроена на общение, и плевать было этому дьяволенку в юбке, что я не разделял ее устремлений. На мои тренировки с использованием ментальных конструктов она готова была смотреть часами, чем изрядно меня нервировала. Сталкер, чтоб ее! Но и прогнать ребенка я не мог, вот и приходилось изворачиваться и незамеченным линять с хутора. А старшие Бийские, кажется, вовсю наслаждались нашими со Златой играми в прятки… и если мне не изменяет мой слух, то даже устроили тотализатор.

Медитация вида «расслабление – опустошение – концентрация», по словам Ружаны Немировны, является важной составляющей подготовки любого созидающего, будь то волхв или «философ». Она призвана отточить способности манипулятора, увеличивая концентрацию, столь необходимую при создании ментальных конструктов. Именно такой медитацией я и занимался, сидя на берегу небольшого озера, когда по чувствам словно бритвой полоснуло чье-то внимание. Это было неожиданно… когда Ружана Немировна знакомила меня с этой особенностью медитативного транса, ее собственное внимание, как и редкие всполохи интереса деда Богдана, наблюдавшего тогда за учебным процессом, ощущались мною гораздо более мягко, такой яркости эмоций там не было в помине.

Поначалу я подумал, что это Злата все же смогла как-то выбраться из дома без присмотра и отыскала меня даже здесь. Но спустя пару секунд понял, что потоков внимания, скрестившихся на мне, больше одного… точное количество я бы не взялся определить, слишком велико расстояние, да и недавно проснувшихся умений не хватает, но то, что их было не меньше трех, я почти не сомневался. Как и в том, что наблюдающие за мной люди довольно быстро приближаются. Со спины.

Открыв глаза, я полюбовался открывающимся передо мной видом на озеро и, вздохнув, повернулся к «гостям». Ну, рано или поздно это должно было случиться. Дети, какими бы замечательными и умными они ни были, не могут сколько-нибудь долго скрывать свой интерес. Вот и Олег с Марой, очевидно, устали притворяться, что им плевать на появившегося у их родного деда подопечного. Правда, меня несколько смущает группа поддержки, которую дети Брана и Бажены притащили с собой на озеро. Раз, два… пять человек. Три парня и две девчонки, явно ровесники Бийских, может быть погодки. И все пятеро как на подбор довольно высокие для своего возраста, подтянутые, спортивные. Хм, если так подумать, то пусть я видел здесь не так много людей, но среди них большинство отличается неплохой физической формой, и младшие Бийские со своими приятелями и приятельницами не исключение. Мой взгляд невольно задержался на вполне сформировавшихся фигурках женской части пожаловавшего ко мне в гости коллектива, и девушки это заметили.

– Значит, это и есть тот самый неуловимый батрак вашего деда? – милым тоном поинтересовалась одна из подружек Мары, черноволосая и черноглазая девчонка в коротком сарафане, открывающем неплохой вид на стройные загорелые ноги. Кажется, ей очень не понравился мой взгляд.

– Подопечный, – ровным тоном уточнил Олег, чуть недоуменно глянув на изображающую саму невинность девчонку.

– Ну, ты же говорил, что он вечно возится по хозяйству. – Сделав вид, что не заметила реакции Бийского, пожала плечами та и, чуть подумав, кротко улыбнулась. – Хотя ему же даже за это не платят, не так ли?

– Какие у вас занимательные друзья, Олег, Мара, – вздохнув, заметил я. – Так, походя, ни в чем не разобравшись, обвинять вашу родню в эксплуатации детского труда…

– С моими друзьями я разберусь без чужих советов, – чуть вспылил в ответ Олег, но мой намек, кажется, он понял правильно.

– Не надо ссориться. – Мара ткнула брата кулаком в плечо и довольно искренне мне улыбнулась. – В конце концов, мы пришли сюда не ругаться, а познакомиться с человеком, что вот уже два с лишним месяца живет в нашем доме.

– Ерофей, – произнес я.

– Что? – не поняла Мара.

– Человека, который вот уже два с лишним месяца живет в вашем доме, зовут Ерофеем, – пояснил я. Брат с сестрой переглянулись и, дружно кивнув, представились сами, под недовольный фырк черноглазой стервочки. А следом за Бийскими назвали свои имена и их спутники… и не взлюбившая меня с первого взгляда девчонка вынуждена была последовать их примеру. Мирослава… ха, кто бы мог подумать, что у такой ершистой барышни может быть такое мирное имя?

Честно говоря, я с трудом представлял, о чем можно говорить с этими ребятами. Своих детей у меня никогда не было, да и себя в том возрасте я помню не так чтобы очень хорошо. Кроме того, вряд ли у здешних молодых людей те же интересы, что были у меня и у моих сверстников в их годы. В общем, поначалу беседа шла со скрипом, и постоянные подколки Мирославы ситуации отнюдь не улучшали. Тем не менее, пока мои собеседники упорно вытаскивали из меня информацию об увиденных Марой и Олегом тренировках и странно заинтересовавших их занятиях с менталом, я в свою очередь расспрашивал их компанию об окрестностях. Места-то хоть и знакомые, но здесь же все иначе, чем было в прошлом мире. Некоторых поселений нет, другие иначе называются. Там где, на моей памяти, должны были находиться одинокие хутора, вдруг обнаруживаются целые станицы… в общем, из Мары с Олегом и их товарищей получился очень неплохой источник информации. А уж когда я узнал, что кое-кто из их компании учится в той самой гимназии, куда мне придется идти в уже недалеком сентябре, радости моей не было предела. Это ж сколько полезной информации можно получить из такого источника! Впрочем, радость была недолгой. Сильно сомневаюсь, что Мирослава с удовольствием поделится со мной нужными данными. Эх… Вот что за невезуха? Почему единственным человеком в этой компании, обладающим нужными мне знаниями о гимназии, оказался этот пыхтящий чайничек? Уточню, злопамятный пыхтящий чайничек… хотя и очень симпатичный, да. Но последнее это чистая эстетика. Девушка, конечно, красивая, но когда она дуется, то производит впечатление сущего ребенка, так что мое сознание просто не воспринимает ее как ровесницу… даже ровесницу нынешнего тела.

Впрочем, если не учитывать небольшого облома с информацией о гимназии, беседа наша прошла достаточно продуктивно и принесла мне немало интересных сведений. Так, во время разговора о моих тренировках в ментальных манипуляциях я совершенно случайно узнал, что здешних детей начинают обучать подобным вещам не раньше, чем им исполнится четырнадцать-пятнадцать лет. Вроде как раньше будить такие силы в детском организме опасно. И сразу стало понятен интерес молодых людей к моим занятиям. «Настоящее», так сказать, прикладное естествознание, а не набор почти неприменимых в жизни тренировочных ментальных конструктов, учащиеся начинают осваивать после наступления так называемого первого совершеннолетия, и именно поэтому Олег с Марой были так удивлены, увидев использование действенных приемов ментального манипулирования в моем исполнении. Пришлось отговариваться, что эти занятия были предложены дедом Богданом, рекомендовавшим меня в гимназию, с тем, чтобы я не слишком отставал от программы. Уж не знаю, поверили мои собеседники или нет, но больше на эту тему они меня не расспрашивали. Зато о практической стороне вопроса мы проболтали еще часа полтора, за которые я сумел узнать немало нового и интересного в области естествознания, точнее, его классической части. Олег с его приятелями, хвастаясь перед присутствующими девчонками, продемонстрировали несколько забавных «фокусов»-самоделок, созданных ими с использованием тех самых «тренировочных», а значит, почти бесполезных конструктов. Девушки задирали носики, но поглядывали в сторону «фокусников» с интересом… и восторженно запищали, когда Мирослава, чуть закусив губу от напряжения, подняла над зеркалом озера двухметровый шар воды, в котором легко можно было заметить мечущихся рыб, ошалевших от такого мироизвращения. Парни тихо заворчали, и Олег многозначительно посмотрел на меня.

– Ты же помнишь, что я занимаюсь чуть больше двух месяцев? – вздохнув, тихо спросил я, но внук Брана только упрямо мотнул головой.

– Покажи бой с тенью, – чуть ли не шепотом ответил Олег. Заметившая наши переглядывания Мара еле заметно усмехнулась. Хм… интересно. Предвкушение, ожидание… Ой-ой, а эмоции-то надо прикрывать, девочка, тем более когда сидишь в таком тесном кругу. Так и скажу тетке Ружане, она тебя быстро на путь истинный наставит.

– Тени, значит? – Я присмотрелся к Олегу, но ничего кроме азарта не почуял. Не при делах? Что ж, пусть так. А вот с девочками стоит быть поосторожнее, кажется, тяга к манипуляциям и интригам у них выше среднего по больнице. Что ж… сыграем. Ощущая эмоции присутствующих барышень, догадаться, к чему вся эта возня, оказалось нетрудно. Вопрос в том, что именно они задумали сотворить с моей тенью? Впрочем, а кто сказал, что я должен действовать именно так, как они рассчитывают?

Ох… вспоминай, голова, как тетка Ружана говорила… вспоминай. Эх, а если так?

– Мира, тебе не кажется, что наша идея несколько… – проговорила Мара, когда их компания, разделившись, покинула берег озера, оставив там подопечного старших Бийских.

– Провалилась, – вздохнула Мирослава, бездумно крутя в руках белоснежный и холодный, искрящийся цветок-снежинку. Девушка бросила взгляд на алый с серыми прожилками и краешками цветок в волосах Мары, похожий на рдеющий уголек, и в очередной раз попыталась раздавить подаренную ей «снежинку». Вот еще! Белоснежный цветок послушно осыпался кристалликами льда, но уже через миг снова возник в ладони Миры, обдав ее холодным ветерком. Такой же материальный, как пару секунд назад. Девушка перехватила короткий стебель другой рукой и… зарычала. – Ну вот как? Как он это сделал?!

Молчаливая Заряна покосилась на подругу и, тихо хихикнув, покрутила подаренную ей Олегом полупрозрачную розу. Вода под пальцами девушки пошла рябью, отчего лепестки распустившегося цветка мелко задрожали, переливаясь солнечными бликами.

– Заряна, ты знаешь, – утвердительно произнесла Мирослава, смерив подругу подозрительным взглядом, и чуть ли не приказала: – Рассказывай.

– Это обычный конструкт «пылевой руки», только чуть измененный. Форма иллюзии – цветок. Тип воплощения – лед, вода и… огонь. Температурное ограничение наложено стандартным конструктом из школьного учебника естествознания. Еще вопросы?

– Нет, спасибо. – Мирослава изобразила улыбку, но идущая рядом с ней Мара отчетливо услышала скрип зубов подруги. Ерофею можно посочувствовать, Мира – весьма мстительная особа…

Выяснить, что именно затеяли барышни сотворить с моим «теневиком», оказалось проще простого… точнее, так я думал по пути с озера. Но тетка Ружана в ответ на мой вопрос только улыбнулась и… вручила отобранный было на время «каникул» зерком. В результате время после ужина я провел за занимательным чтением. Ответ нашелся, как ни странно, не в учебнике по естествознанию, а в обширном ознакомительном обзоре по этому предмету, в главе «Безопасность». «Пылевая рука», которой я пользовался для создания спарринг-партнера, относится к бытовым манипуляциям, никак и ничем не защищенным от прямого воздействия любых других конструктов. Иными словами, если бы я не заподозрил неладное и создал именно «тень», кто-то из детишек запросто мог бы разрушить его каким-нибудь незначительным воздействием. Понятное дело, вреда от такой шутки не было бы, но доказать потом, что это чей-то умысел, а не результат действия моих кривых рук, не вышло бы.

Цветы же, созданные с помощью Олега и одного из его товарищей, барышень попросту обезоружили. Ну не привычны они пока к таким знакам внимания, вот и… протормозили. А получив в руки такие подарки, развеивать их было просто неудобно. Нет, Мира попыталась, но ее личного нежелания разрушить иллюзию красивого ледяного цветка оказалось достаточно, чтобы переброшенный на поддержку ее собственной воли подарок восстановился через считанные секунды после того, как эффектно рассыпался снежинками. И вот за этот конструкт-«присоску», позволяющую перекинуть поддержание энергетической подпитки на постороннего человека, я был искренне благодарен Олегу. Именно он, уловив мою идею с цветами, с довольной улыбкой наложил на искаженную «пылевую руку» конструкт смены питающего элемента с создателя на пользователя.

Как пояснил сам Олег, когда мы шли к дому деда Богдана, из моих рук девушки просто не приняли бы такой подарок или сознательно закрыли себя от «присоски», в целях безопасности. Так я узнал, что здесь детей сызмальства учат не брать предметы из рук незнакомцев, а тем более не принимать ничего, что несет хотя бы намек на наличие ментальных конструктов. Но последнее это уже правила ТБ для подростков, перешагнувших четырнадцатилетний порог и, соответственно, способных почуять тонкие манипуляции. Для детей помладше такой уточненный запрет бесполезен, поскольку они физически не способны воспользоваться еще не раскрытым даром к ментальному оперированию. А вот из рук друзей подруги Мары приняли цветы без опаски… М-да, мне еще многому нужно научиться, очень многому.

– Я удивлен, что ты ничего об этом не знаешь, – проговорил Олег, когда, распрощавшись с компанией, наша троица вошла во двор на хуторе деда Богдана.

– Меня некому было научить, – коротко ответил я и, услышав голос тетки Ружаны, ткнул Олега кулаком в плечо, отвлекая от нежелательной темы. – Идемте. Ужин стынет.

Не могу сказать, что мы подружились с Олегом и Марой, все же разница в мировосприятии слишком велика… да и не вижу я в них взрослых людей. Вот в упор не вижу. Но я перестал сбегать от брата и сестры Бийских, правда, по-прежнему старался держаться подальше от их друзей. И вот тут всплыл один момент, о котором я, несмотря на свой опыт, как оказалось, просто позабыл. Я всегда был довольно любознательным, если не сказать чрезмерно любопытным человеком, и учеба чему бы то ни было составляла довольно важную часть моей жизни, до самого перехода в этот мир. Иностранные языки, кузнечное дело, архитектура и принципы выживания в дикой местности, кулинария или психология, я учился всю жизнь и теперь недоумеваю, как я мог забыть об одном из наилучших способов обучения, которым не раз и с большим удовольствием пользовался. Что нужно для изучения иностранного языка? Погружение в среду. На чьем примере можно понять собственные ошибки в работе с металлом, как не наблюдая за действиями такого же подмастерья, каким являешься сам? Что заставит мозги работать лучше, как не спор с таким же студентом над грудой расчетов устойчивости конструкции? Нет, помощь профессионала, преподавателя это, конечно, замечательно, но беседа со своим братом-вагантом порой дает результаты, никакими лекциями и объяснениями недостижимые.

А в плане осведомленности в естествознании мы с Олегом оказались в одной весовой категории, так сказать. Нет, у него, конечно, были свои преимущества, такие, как более долгий срок погружения в среду, но здесь я мог держать паритет за счет того, что те знания, которые сын Брана получил «когда-то», мною были получены совсем недавно, а значит, были более яркими. Да, во многом он опирался на постулаты и аксиомы, естественные для человека, выросшего в этом мире, и имел преимущество передо мной, вынужденным запоминать эти не требующие доказательств утверждения, так сказать, академически, как в ситуации с подаренными подругам Мары овеществленными конструктами. Но с другой стороны, то, что им воспринимается как нечто само собой разумеющееся, для меня таковым не является, а значит, упираясь в очередную «аксиому», я вынужден перелопачивать горы литературы в поисках подтверждений… тем самым серьезно увеличивая свой багаж знаний. И общение с Олегом на соответствующие темы шло в ту же копилку. Мы делились мнениями, спорили и то и дело зарывались в мою библиотеку или принимались терроризировать Ружану Немировну, как признанного знатока в сфере естествознания, пытаясь доказать свою правоту и… вызывая тем самым совершеннейшее недоумение родителей Олега, кажется, впервые заметивших за сыном такую тягу к предмету.

Мара старалась держаться подальше от наших перепалок, но и она нет-нет да и выпытывала то у брата, то у меня очередной интересный «фокус» из наших с ним опытов, обогащая свой арсенал то забавной безделушкой, вроде тех же иллюзорных цветов, а то и чем-нибудь поопаснее… вроде огненных когтей, за которые мы, все трое, получили просто охренительный нагоняй от старших Бийских. В разносе не участвовал только дед Богдан. Старик полюбовался на предмет спора, кхекнул-фыркнул… а потом притащил со скотного двора курицу.

– Рубани-ка, внучка, – потребовал он под возмущенные крики Бажены и тетки Ружаны. Да и Бран Богданич загудел неодобрительно. Мара покосилась на родителей, но тут же вздрогнула от окрика деда. – Ну!

От удара полыхнувших алым пламенем когтей курицу разорвало на части. Кровь брызнула во все стороны, а в воздухе потянуло сгоревшей плотью и жженым пером. Старик обвел нашу заляпанную кровью троицу тяжелым взглядом и… довольно кивнул.

Мара, побледнев, метнулась к матери и застыла в ее объятиях, Олег отступил на пару шагов, нервно облизнул губы, на которые попала кровь убитой птицы, и почти тут же его вывернуло прямо мне под ноги. Да и я сам, честно говоря, был недалек от прощания с недавним обедом. Не могу сказать, что боюсь крови и никогда не видел ничего подобного. Всякое в жизни было, но вот конкретно сейчас… ну не ожидал я такой мощи от придуманного на коленке воздействия! Не ожидал!

Понимание всей опасности наших опытов накатило как-то разом и обескуражило. Точнее, до меня вдруг дошло, что в этом мире любой человек без исключения, вообще, может оказаться носителем оружия, мощность которого далеко превышает все возможные пределы самообороны.

– Я рад, что вы все поняли, – проскрипел дед, обводя нас долгим давящим взглядом. – И надеюсь, демонстрация того, что может сделать эта ваша выдумка с человеком, станет надежной преградой на пути вашего возможного хвастовства и легкомыслия! Если, конечно, вы не хотите оказаться причиной смертей ваших знакомых и друзей, не представляющих, что на самом деле может проделать эта техника с мягким и податливым человеческим телом.

– Мы поняли, деда, – тихо проговорила Мара под наши с Олегом согласные кивки.

– Щиты, – пробормотал я еще тише, но Ружана Немировна услышала…

Вот тогда я и понял, что перед экспериментом с курицей все крики были просто разминкой. Так меня не отчитывали никогда, вообще. Ни в той жизни, ни в этой. И опять дед остался в стороне от этого скандала. Спокойно дождался, пока вопли немного стихнут, и задумчиво покивал головой.

– Щиты это правильно. О защите, вообще, забывать не следует, – выдал старший Бийский, вгоняя всех присутствующих в когнитивный диссонанс. А сам старик, не обращая никакого внимания на отвисшие челюсти сына и невестки, невозмутимо договорил, покусывая кончик уса в паузах меж слов: – Ну, а раз вы такие шустрые и жадные до естествознания, то вот вам задание: до отъезда семьи в столицу представите нам разработку щита… или щитов. Граничных условий не задаю, но надеюсь, вы и сами понимаете, что ваша поделка должна сдержать как минимум удар вот таких вот «коготков». Повторю, времени у вас до семнадцатого августа. Все ясно?

Мы ошарашенно кивнули… всей компанией, включая Брана и Бажену. И только Ружана Немировна печально вздохнула. Но тишину, воцарившуюся во дворе, почти тут же нарушила нарисовавшаяся рядом Злата.

– А что это вы тут делаете… и почему без меня?

Куда делась выпотрошенная и недожаренная Марой курица, я не заметил, кажется, она просто растаяла под сердитым взглядом спохватившейся хозяйки дома.

– Разбираемся с проступком твоих старших брата и сестры и нашего подопечного, – как ни в чем ни бывало усмехнулась тетка Ружана, растрепав шевелюру внучки.

– Дядя Ерофей что-то натворил? – Злата полыхнула изумлением.

– Скажем так, они несколько перестарались в своих философских опытах, – задумчиво протянул Бран Богданич, и девочка с комичной серьезностью покачала головой.

– Значит, теперь им придется носить оградник, да? – вздохнула она, и, к моему удивлению, Мара с Олегом неожиданно побледнели, что не осталось незамеченным взрослыми. Интересно, что это за оградники такие, раз одно упоминание о них из уст десятилетней девочки приводит ребят в ужас? Надо бы разузнать.

– Нет, до этого не дойдет, я думаю… ну, разве что в том случае, если они не справятся с исполнением определенного им наказания, – заметила Бажена, смерив перепугавшихся детей насмешливым взглядом. Те шумно выдохнули.

– Ну… так, мы пойдем, да? – протянула Мара, сжав ладонь брата в своей.

– Точно-точно. Нам же еще задание выполнять… – подхватил тот и, глянув туда, где пару минут назад лежала тушка курицы, осторожно попятился назад.

– Идите-идите, – с милой улыбкой покивали нам Ружана с Баженой и… Я предпочел воспользоваться этим разрешением наравне с младшими Бийскими. На всякий случай. Не знаю, что такое оградник, но видя реакцию ребят, знакомиться с ним на практике мне как-то неохота.

О заинтересовавшей меня и так напугавшей Олега с Марой вещи я смог расспросить ребят, только когда мы оказались на берегу хорошо знакомого мне озера, куда мы подались сразу после разбирательства на хуторе. И вновь, как это уже не раз случалось, мой вопрос заставил Бийских удивиться.

– Как можно не знать, что такое оградник, Ерофей? – изумилась девушка.

– Можно, если забыл большую часть жизни, – пожал я плечами. Эту часть истории младшим поколениям Бийских, с моего разрешения, поведала Ружана Немировна, так что задавать странные вопросы я не стеснялся. Правда, реакция брата с сестрой на них оставалась прежней. Вот как сейчас.

– Извини, – смутилась Мара.

– Ага, она просто забыла, – рассмеялся Олег и тут же огреб острым локотком сестры под ребро.

– Дурак, – констатировала девушка и взглянула на меня. – Это не смешно.

– Ничего страшного, Мара, – отмахнулся я. – Действительно забавно получилось. Так что это за штука такая?

– Оградник… это кровный артефакт, – задумчиво протянул Олег, стерев с лица улыбку. – Его плетут родители для маленьких детей, неспособных контролировать свой ментал, чтобы избавить их от эмоциональных всплесков дара, которые могут быть очень опасны для окружающих. Оградник же зацикливает такие выбросы, очищает их и мягко возвращает носителю чистый поток энергии. Обычно годам к десяти-одиннадцати всплески сходят на нет, поскольку дети пусть и неосознанно, но берут ментал под свой контроль и перестают разбрасываться энергией при малейшем перепаде настроения, тогда родители или другие старшие родичи снимают оградник.

– А чего ж вы испугались? – не понял я. Брат с сестрой переглянулись в немом диалоге, и Мара кивнула.

– Хорошо, я отвечу, – со вздохом проговорила девушка. – Оградники используют еще и как форму наказания. Артефакту же без разницы, какой поток развеивать, ментальный конструкт, созданный мною, или обычный выплеск Златы, понимаешь? Так что надеть на шею оградник, значит, отрезать носителя от ментала, лишить возможности создавать конструкты. А снять такой артефакт может только кто-то из совершеннолетних родичей… или сам носитель по достижении полного совершеннолетия.

– Ну, и кроме того, носить оградник в нашем возрасте просто… стыдно. Мы ж не дети уже, – буркнул Олег.

Дела-а…

Глава 5

История об оградниках навела меня на одну занимательную идею, возможность воплощения которой я тут же принялся проверять во всех доступных источниках. Артефакты… нет, меня не интересовала возможность создания какого-нибудь кольца всевластия, до такой дури я еще не докатился. Но… большую часть жизни я что-то делал своими руками. Будь то борщ или кованый светильник, проект дома или сруб заимки в тайге. Мне нравится видеть результат своего труда, воплощенный в реальности. Такая вот форма самолюбования, да… и ничего не могу с собой поделать. Собственно, в здешнем естествознании, несмотря на мой интерес к этому странному то ли ремеслу, то ли искусству, то ли науке, меня разочаровывает один из основных постулатов, можно сказать, краеугольный камень нынешней теории естествознания, который гласит, что ментальные манипуляции не способны создать материю, но могут на нее воздействовать. Иными словами, каким бы ни был могущественным «философ», ему ни за что не сотворить своей волей даже песчинку. Иллюзию – пожалуйста. Самую точнейшую, вплоть до осязания и обоняния, но вот создать настоящую песчинку не выйдет, хоть как извернись.

Это было… не обидно, нет, но разочаровывающе. И вдруг такой подарок от разговорившихся Олега и Мары. Хотя сам ведь видел, как работала Ружана Немировна с лунной нитью, мог бы и дотумкать, что это по сути и есть всего лишь один из способов создания артефактов. Хочу! Хочу научиться…

Эта идея так меня захватила, что следующую пару недель я буквально разрывался между выискиванием и чтением соответствующей литературы в своем зеркоме и исполнением назначенного нам с Олегом и Марой задания-наказания. Не могу сказать, что сразу все понял в «распотрошенных» учебниках, оказавшихся удивительно скупыми на эту тему, все же я не гений, да и времени на артефакторику, ввиду назначенного нам наказания, оставалось совсем немного. Но к моменту отъезда Бийских я все же успел ознакомиться с основами, и этого было достаточно, чтобы понять, что делать артефакты самому мне светит еще нескоро. Впрочем, я не унывал, рассчитывая плотнее заняться этой темой в свободное время.

А с заданием-наказанием мы все-таки справились, буквально накануне отъезда младших поколений Бийских. Ну… почти справились. Дед Богдан с супругой быстро и легко спустили на землю наше самомнение, взвившееся выше крыши, когда задача, как мы решили, была успешно выполнена. Нет, в самом деле, мы искренне считали, что здесь есть чем гордиться, ведь мы создали не один, а целых два действенных щита. А если учесть «помощь» постоянно крутившейся рядом с нами Златы… ну чем не подвиг?!

Вариант, предложенный Олегом, был путем чистого прямого противодействия. И именно ледяной щит нам удалось создать первым, благо связать выставленный на максимум конструкт охлаждения с конструктом отсечения температурных колебаний, в просторечии именуемым «прихваткой», можно без всяких проблем. Обычная бытовая связка, к которой мы присобачили еще один конструкт, позволяющий играть с размерами щита. Одна проблема, больше пары ударов огненных когтей эта штука не выдерживает… и парит, как банная каменка.

А вот Мара после недолгих раздумий, не пожелав отставать от брата, предложила сконструировать щит на основе все того же огня, как альтернативу. То есть конструктивно оба щита были сходны, только в огненный, вместо охлаждающей части, мы встроили разогревающий конструкт. Результат получился как бы не более впечатляющим, чем первый. Если выставленный ледяной щит выглядел, как ледяное облако, прикрывающее пользователя этакой вогнутой линзой, то его огненная версия заставляла дрожать воздух от жара, а в непосредственной близости от внутренней, обращенной к пользователю стороны щита, постоянно вспыхивали искры и язычки пламени от сгорающей пыли. И то и другое было красиво и… опасно.

К тому моменту, когда мы решили продемонстрировать свои успехи старшим Бийским, песчаный берег озера, где проводились испытания нашего изобретения, оказался сплошь усеян быстро тающими росчерками изморози и полосами спекшегося песка, следами от применения ледяной и огненной защиты. Ну не могли же мы представить не оттестированный результат?

Демонстрация удалась. Выставленные на максимум, щиты не позволяли даже подойти достаточно близко, чтобы нанести удар «когтями», а при уплотнении охлаждающего и огненного конструктов они вполне удачно гасили атаки нашей первой выдумки. Но если ледяной щит действовал недолго и жестко, словно пытаясь оттолкнуть испытателей друг от друга, при соприкосновении с «когтями», то огненный щит был более мягким, он словно вбирал в себя пламя атаки, размывая его в своем объеме и заставляя еще ярче вспыхивать пламя на «линзе».

Дед Богдан с теткой Ружаной посмотрели на наше представление, добродушно покивали, после чего старик, привычно закусив ус, попросил Мару и Олега атаковать его самого.

Брат с сестрой неуверенно переглянулись, но, пожав плечами, все же зажгли «когти» и двинулись к спокойно стоящему в пяти шагах от них деду Богдану. Шаг, другой… я ощутил, что старик вдруг создал странно знакомый конструкт и окутался почти невидимой дымкой. Интересно, что это за щит?

Удар, еще один, и Мара с Олегом непонимающе смотрят на свои руки. Когти погасли, будто их и не было, а дед Богдан так и стоит, окруженный все тем же странным щитом, кажется, не истощившимся ни на гран. И что это бы…

– «Прихватка»?! – выпалил я, когда до меня наконец-то дошло, почему конструкт, построенный стариком, показался таким знакомым.

– Браво. – Ружана Немировна демонстративно похлопала в ладоши. Мы с младшими Бийскими переглянулись и удрученно вздохнули. И зачем было столько накручивать, если для защиты от когтей достаточно было скрыть тело за одним-единственным бытовым конструктом, используемым домохозяйками, когда приходится иметь дело с горячей посудой?!

Это был жесткий урок. Но даже такое «приземление» не избавило меня от тяги к изучению «естествознания» и экспериментам с ним. Почему? Во-первых, потому, что одной неудачи недостаточно, чтобы остановить человека, идущего к цели, если эта неудача, конечно, не была фатальной и не отправила бедолагу на тот свет… впрочем, и это утверждение не абсолютно, как показывают события, происшедшие со мною два месяца назад. А во-вторых… это ж «магия»!!! Пусть в прошлой жизни я был довольно циничным человеком и давно перестал верить в чудо, но сейчас передо мной открылись такие возможности, о которых я не мечтал, даже будучи ребенком! И я буду последним идиотом, если их упущу.

Ну, а кроме того, это просто интересно. Все эти конструкты, потоки, манипуляции, артефакты опять же… единственное, о чем я немного сожалею, так это о том, что мне не дано, как многим здешним «философам», видеть конструкты. Впрочем, как говорит Ружана Немировна, «видящие» точно так же завидуют «чувствующим», то есть таким, как я, людям, ощущающим творящиеся вокруг них ментальные манипуляции. Не знаю, не знаю… может быть, она и права, а я пока просто не имею достаточного опыта, чтобы правильно оценивать преимущества и недостатки этих двух подходов.

Вечером, когда уже отгорел закат и улеглась суматоха в доме, связанная с отъездом Бийских, дед Богдан поманил меня во двор и попросил притащить ему три чурбака… кажется, в его понимании эти деревяшки – лучший испытательный стенд и тренировочный инвентарь. Когда же я выполнил его просьбу, старик благодарно кивнул и, прикусив ус, зажег на руке «когти». К моему удивлению, они совершенно не походили на то, что придумала наша компания. Нет, форма, может быть, и была такой же, но содержание… Я не чувствовал в этом воздействии никаких конструктов, вообще. Точно так же, как в тех воздействиях, что дед Богдан с теткой Ружаной создавали, основываясь на своих школах. Только монолит воли и поток внимания, превращающийся в пять белоснежных, сияющих «серпов». Убедившись, что я внимательно наблюдаю за происходящим, дед Богдан легко коснулся когтями первого чурбака, и прикрывавший его огненный щит пошел волной и лопнул, а полено мгновенно осыпалось серебристым пеплом. Следующим стал ледяной щит. При соприкосновении с когтями он полыхнул снежным облачком и испарился. Хана второму чурбаку. А вот третий «прожил» несколько дольше. Бытовой конструкт-«прихватка» сумел противостоять воле старика чуть ли не три секунды, но, в конце концов, тоже не выдержал и исчез без следа. Дед Богдан погасил когти и, испытующе глянув на меня, молча ушел в дом. Очередной урок мне к размышлению.

На следующий день после отъезда младших Бийских я стоял перед раскрытыми воротами гаража на хозяйственном дворе хутора и… и изумлялся. Прежде мне не доводилось заглядывать в это каменное здание, вросшее в землю чуть ли не по самые окна, маленькие, мутные и узкие. И я предположить не мог, сколько железного хлама хранят владельцы в этом приземистом строении. Чего здесь только не было. Остов какого-то ржавого трактора соседствовал с огромным четырехдверным кабриолетом, сверкающим полировкой черно-белого корпуса и сияющим хромом молдингов, окантовкой фар и многочисленных финтифлюшек. Тут же притулился и уже знакомый мне по поездке в Ведерников юрт пикап. А дальше, в глубине обширного помещения виднелись завалы какого-то хлама. Он был везде, на полках, на верстаках, громоздился кучами на полу и прятался в пыльных ящиках.

Пока я обозревал эту картину, дед Богдан скрылся за ржавым монстром, и по гаражу почти тут же прокатился какой-то грохот, следом раздался сдавленный мат старика, и я поспешил ему на выручку, но почти тут же остановился. Кажется, он управился и без моей помощи. Дед Богдан вышел из-за остова трактора и бросил на верстак пыльный чехол.

– Иди сюда, Ерофей, – кивнул он мне. Заинтригованный происходящим, я тут же оказался рядом со стариком и удивленно охнул.

– Хех. – Заметив мою реакцию, дед Богдан усмехнулся и, привычным жестом расправив усы, подтолкнул меня в плечо. – Я тут подумал, что выписывать кругаля по окрестностям на автобусе, каждый день добираясь до гимназии, тебе будет не с руки. Долго и муторно, а вы, молодежь, вечно куда-то торопитесь. Ну и вспомнил об этом малыше. Он, конечно, не новый, на нем еще Бран колесил, но машинка надежная и ухоженная. В общем, пользуйся, Ероха.

Передо мной оказался самый странный транспорт, какой я когда-либо видел. Если к здешним летающим автомобилям я уже как-то попривык, и даже одноместные «табуретки», отдаленно похожие на мотороллеры из моей прошлой жизни, не вызывали большого удивления, то этот агрегат, кажется, решил перевернуть все мои представления о здешнем мотостроении.

Я обошел летающий мотоцикл по кругу и невольно цокнул языком. Это не транспортное средство, а полет мысли сумасшедшего гения, крыша которого основательно поехала на теме дизайна шестидесятых, точно говорю. Но полюбоваться есть чем. Миниатюрная двухместная машинка с «бульдозерными» рычагами, вынесенными на манер мотоциклетного руля, две массивные горизонтальные штанги подпирают черно-белый корпус, плавные обводы которого подчеркиваются хромированными молдингами. В белоснежные, изящно очерченные боковины передней его части врезаны шесть патрубков, хромированными змеями скользнувшие под широкие подножки, по три с каждого бока. А спереди машина похожа на диковинного циклопа, единственный глаз-фара которого сияет хромом и стеклом поверх оскала огромного, вытянутого по вертикали воздухозаборника весьма затейливой формы. Седло водителя, расположенное за слегка изогнутым наплывом корпуса, довольно низкое, но обеспечивает удобную прямую посадку, а над хвостовой, плавно закругленной частью этого летающего «нечта» чуть возвышается место для пассажира. Красивая машинка. Странная, но, безусловно, красивая.

Одно «но». Меня начинает несколько напрягать такая щедрость. Ведь кто я для Бийских? Да практически никто. Чужой человек, беспамятный подкидыш… тем не менее тетка Ружана и дед Богдан взяли меня под опеку, учат, кормят, одевают… теперь вот еще и транспортом снабдили, чтоб не тратил время на поездки в автобусе, крутящем такие зигзаги по округе, что на дорогу от хутора до Ведерникова юрта приходится тратить не меньше полутора часов. А я пока понятия не имею, как расплатиться за их доброту. Это… неудобно и неприятно.

Я уж хотел было отказаться от предложения деда Богдана, но глянул на машину, потом на радостно улыбающегося, довольного своим сюрпризом старика и… может быть, я слаб, может быть, пользоваться добротой этих людей неправильно, тем не менее я так и не нашел в себе сил, чтобы отказаться от этого предложения. Но слово даю, я с лихвой отплачу Бийским за все добро, что они для меня делают!

– Спасибо, дед Богдан. – Я пожал руку старику.

– Брана благодари. Это он разрешил тебе пользоваться его игрушкой. – Отмахнулся дед Богдан и подмигнул. – Ну что, хочешь прокатиться?

– Еще бы! – воскликнул я.

– Тогда выкатывай его на улицу, – усмехнулся старик, бросая мне брелок с одиноким ключом.

Завести этот летающий мотоцикл оказалось не сложнее, чем обычный. Поворот ключа в замке, и гараж наполнился тихим гулом. Машина медленно приподнялась над полом, взвихрив пыль, и, словно воздушный шарик на веревочке, послушно поплыла вперед, стоило ее чуть-чуть подтолкнуть. Оказавшись на улице, я, по указанию деда Богдана, притормозил обладающий немалой инерцией агрегат и приготовился слушать.

– Управлять летягой достаточно просто, – заговорил старик. – Смотри. Справа над подножкой находится педаль хода. Слева – тормоз. Одновременно не нажимать, если не хочешь устроить аварию с гарантированным смертельным исходом. Закрутит и вынесет к чертям. Далее, рычаги управления. Правый на себя, летяга поворачивает вправо, левый на себя…

– …машина поворачивает влево, – закончил я.

– Ты смотри, какой догадливый! – фыркнул дед Богдан, но тут же посерьезнел. – Радиус поворота можно уменьшить, подав противоположный рычаг чуть вперед. Если потянуть оба рычага на себя, машина резко затормозит… очень резко, так что лучше не рискуй. Далее, переключатель заднего хода, указатель скорости, а это указатель температуры рабочего объема. Следи, чтоб он не уходил в красную зону, если не хочешь остаться посреди дороги с отказавшей ходовой. Колес у летяги нет, а весит она под триста килограммов, замаешься толкать… и за сбитый хром на подножках Бран не похвалит. Да, бака питания хватает на шестьсот верст, скорость заправки – четверть часа.

– Э-э? – не понял я.

– Хм, все время забываю, что у тебя с памятью нелады. – Хлопнул себя по лбу старик и указал на кожух летяги, под которым, как я предполагал, находится моторный отсек. – Вот этот бак. Заряжается простым ментальным воздействием. Помнишь, как выглядит блок подпитки сложных конструктов?

– Да, – несколько заторможенно кивнул я в ответ. Сказанное стариком выбило меня из колеи. Это как так?! Никаких заправок, никакого бензина или газа? Никаких выхлопов и смога? Это ж какая-то мечта «зеленых» получается, а не машина. Охренеть, не встать.

– Ерофей, ты меня слушаешь? – окликнул меня дед Богдан, и я тут же закивал. – Замечательно. И чего тогда стоишь на месте? Забирайся в седло и вперед. Ограничение по скорости я выставил, посмотрим, как ты управишься с машиной.

– Хм… а меня в Ведерниковом не оштрафуют за езду без прав? – тихо протянул я.

– А ты не попадайся. – Хохотнул старик и пояснил: – Движение в городе небольшое, да и гимназия находится на окраине, туда и не заезжая в центр попасть можно. Если лихачить не будешь, никто тебя не остановит… но вообще, молодец, что задумался о лицензии. Осваивай летягу, учи правила, глядишь, к Рождеству и документы себе справишь.

Так в моем расписании занятий появился еще один пункт. А ведь до начала учебы в гимназии осталось всего две недели!

И они пролетели, как один день. Тренировки, помощь по хозяйству, занятия с дедом Богданом и теткой Ружаной, зубрежка школьных предметов и учебные покатушки на летяге шли сплошной чередой. Но к первому сентября я был абсолютно уверен, что, добираясь до гимназии, не навернусь с машины, а на уроках не буду высмеян, как неуч. Да и вне класса, если что, не опозорюсь. В общем, пионер, да и только, тот самый, что «всегда готов»… эх, только красного галстука не хватает.

Дорога до гимназии прошла легко и незаметно. Ограничитель скорости летяги дед Богдан торжественно снял еще два дня назад, когда посчитал, что я достаточно ловко обращаюсь с тяжелой машиной и не путаю знак одностороннего движения со знаком, запрещающим проезд, поэтому сегодня летяга с гулом неслась над грунтовкой, выжимая добрую сотню верст в час. Можно, конечно, еще прибавить ходу, благо машина это позволяет… но зачем? Расстояние от хутора до гимназии всего двенадцать километров, так какой смысл рисковать из-за пары выигранных минут, я же не на гоночном треке, в конце концов.

Место для парковки у гимназии я не нашел, а потому летягу пришлось оставить на небольшой стоянке, расположенной в квартале от гимназии. Зато здесь машина Брана будет под присмотром, что немаловажно, учитывая обрывки памяти моего «предшественника», довольно красочно демонстрирующие, какие именно детали можно быстро и без помех скрутить с подобных аппаратов и сколько денег они могут принести ушлому воришке. Уж не знаю, насколько такая «охота» распространена здесь, в Ведерниковом юрте, но думается мне, что лучше не рисковать, оставляя летягу без присмотра… во избежание, так сказать.

Упрятав шлем в кофр под пассажирским сиденьем, я нахлобучил на голову синюю фуражку с красным околышем и, поправив воротник-стойку гимназического кителя, бросил взгляд на отражение в довольно большом зеркале летяги. Вроде бы порядок. Ну вот, гимназист готов к учебе. Хотя-а… хлопнув себя ладонью по лбу, отчего фуражка чуть не улетела в дорожную пыль, я вновь открыл кофр и, вытащив из него ранец, довольно кивнул. Вот теперь точно готов. Эх, хорошо еще, что без гладиолусов обошлось. Зерком тихонько пискнул, подтверждая получение парковочного талона, и я, кивком поблагодарив охранника, засевшего в «стакане» у въезда на стоянку, потопал к гимназии.

В классе, куда меня определила администрация, было шумно. Народ галдел, обмениваясь впечатлениями о лете, а я… ох, как-то мне стало не по себе. Глядя на забившую помещение детвору, хотелось развернуться и, мелко перекрестившись, слинять куда подальше. Жаль, не получится. Спасительный выход перекрыла фигура куратора, ведущего второй поток пятого цикла, с которым мне предстоит провести еще три года… Мама, роди меня обратно!

– Пять-два, тишина! – Голос куратора с легкостью прорезал гул голосов гимназистов, и в классе воцарилась почти гробовая тишина. Только что-то невнятно пищит чей-то зерком. Стоян Ратьшич, как он представился при знакомстве в кабинете директора гимназии, невысокий, средних лет, крепыш в черном официальном мундире преподавателя, довольно кивнул и, шагнув к экрану, окинул замерших учеников долгим взглядом. – Добрый день, класс.

Загрохотали парты и стулья, разгорелась и тут же стихла возня разбегающихся по местам учеников, и уже через несколько секунд все гимназисты стоя приветствовали учителя.

– Здравствуйте, Стоян Ратьшич, – явно привычным хором отозвались гимназисты.

– Хех, паиньки какие, – усмехнулся тот. – Ну что, поздравляю, оглоеды и вертихвостки, вашего полку прибыло. Принимайте пополнение.

Куратор кивнул в мою сторону, и под взглядами двух десятков учеников, так и фонящих любопытством, я сделал шаг вперед. Как там дед Богдан говорил?

– Хабаров, Ерофей Павлович. – Еще один шаг вперед, щелчок каблуками, короткий наклон головы. Вроде бы так?

Должно быть, я сделал все правильно, поскольку никакого негатива со стороны тихо загудевших гимназистов не последовало.

– Садись на свободное место, Ерофей Павлович, – пророкотал куратор. – С однокашниками познакомишься на перемене, а сейчас, пожалуй, приступим к первому уроку в этом году.

По классу прокатился короткий недовольный бубнеж, но стоило прозвенеть звонку, как весь шум тут же стих, и ученики, открыв пустые тетради, уставились на куратора. Однако дисциплинка здесь что надо…

Первой перемены, ощущая на себе взгляды одноклассников, я ждал с некоторым напряжением, и был даже рад, когда куратор не соизволил сделать перерыв меж двумя частями сдвоенного урока алгебры. Это дало мне дополнительные сорок пять минут на моральную подготовку к более тесному знакомству с классом. А вот мои однокашники явно были недовольны таким «попранием святой перемены», но особо не шумели. Куратору достаточно было заявить, что особо «уставших» ждет персональное задание на дом, и буча утихла, так и не начавшись.

Зато после завершения второй части урока одноклассники насели на меня капитально. Они даже дверь в кабинет заперли, чтоб никто не помешал допросу. И посыпались извечные «кто», «откуда», «как» и тому подобное. Впрочем, все оказалось не так страшно, как мне думалось. В душу никто особо не лез, прошлым интересовались лишь в варианте «откуда приехал в округ», и не более. А к началу следующего урока от меня и вовсе отстали, так что я наконец-то смог вздохнуть свободнее… пока не выяснил, что предстоящее занятие будет посвящено местной политической географии.

– Занятный персонаж. Очень занятный, – задумчиво проговорил мужчина, щелчком пальца закрывая файл досье, высвеченный на матово-белом стекле большого экрана в лаконичной медной рамке. Седина в волосах и глубокие морщины, избороздившие лоб говорящего, выдавали в нем немало пожившего на белом свете человека, но… это впечатление тут же исчезало, стоило взглянуть на него повнимательнее. Да, волосы его седы, но густы, а широкие плечи пусть и немного ссутулены, но не немощны. Руки, хоть и отмечены кое-где редкими пигментными пятнами, по-прежнему сильны и тверды, но самое главное, глаза, в которых нет и следа старческой водянистой усталости. Серые, живые, взирающие на мир с неизбывным интересом. А сейчас в них просто-таки сияло нескрываемое, почти детское любопытство. И сидящий в кресле напротив гость, заметив это, беззвучно застонал. Что ж, у него есть для такой реакции весомый повод. Все, кто был хорошо знаком с этим стариком, знали этот взгляд, как неотвратимое предзнаменование очередной встряски, до которых его обладатель был большим охотником.

– А может, не надо? – тихо и почти обреченно проговорил гость. Его собеседник вскинул голову, смерив визитера взглядом, и усмехнулся.

– Ты о чем, друг мой? – глубоким, без малейшего намека на старческое дребезжание голосом поинтересовался хозяин кабинета.

– Я… я имею в виду, может, пока оставим его там, где он есть? Подождем? – со вздохом спросил гость… просто, чтоб хоть что-то сказать.

– А я и не намеревался с ним ничего делать. Пока, – с насмешкой отозвался странный старик, но в следующих его словах лязгнула сталь. – Следить, не мешать, о любых происшествиях докладывать мне лично.

– Будет исполнено, ваше… – подскочив от такой резкой смены тона, протараторил его гость, но был тут же остановлен одним-единственным жестом.

– Вот только рискни, – чуть ли не прошипел хозяин кабинета.

– Прошу прощения, привычка. – Визитер покаянно склонил голову.

– То-то же. – Его собеседник на миг замер, глядя куда-то вдаль, сквозь человека, вытянувшегося перед ним во фрунт, и, покачав головой, договорил: – Не маячьте там. Чужой интерес нам ни к чему, ясно?

– Так точно, – кивнул гость.

– Вот и ладно. Можешь идти. – Хозяин кабинета откинулся на спинку кресла, а когда за гостем уже закрывалась высокая дверь, негромко бросил ему вслед: – Отцу привет передать не забудь.

– Обязательно, ва… Всего хорошего, – кивнул тот и щелкнул замком. А хозяин кабинета вновь открыл досье и, пробежав взглядом несколько абзацев, вздохнул.

– Да, мне бы такой талант, я бы… ух! – Он совсем несолидно хихикнул и заключил: – Впрочем, как показала история, я и без него не ох… как тот мед.

– Себя не похвалишь, никто не похвалит, да? – В комнату, отворив скрытую за дубовой панелью дверь, вплыла, иначе не скажешь, хрупкая женщина в чуть старомодном закрытом платье, уже давно седая, но все еще способная с легкостью покорить любого мужчину своей зрелой красотой, статью и нежной улыбкой. Впрочем, «любые мужчины» ей были не нужны. Привычно поцеловав сидящего за столом мужа в щеку, она ласково взъерошила его волосы. – Идем, потрясатель вселенной, стол накрыт, правнуки уже салфетки жуют.

– А праправнуки в голос орут. – Хмыкнув ей в тон, он неожиданно легко взмыл над креслом и подхватил женщину на руки. – Идем, ладушка моя. Посмотрим на нашу молодежь, полюбуемся.

– Ты сегодня решил удариться в поэзию? – промурлыкала та, обжигая ухо мужа горячим дыханием и, закинув руки ему на плечи, величественно, насколько это позволяло ее положение, кивнула, блеснув смешинками в глазах. – Поехали, мой трубадур.

– Надеюсь, дети не будут уж слишком шокированы нашим выходом, – фыркнул тот.

– Они уже давно привыкли к твоим выходкам, милый, – улыбнулась женщина.

– Это им только кажется.

Глава 6

Взрослые устают на работе? Как бы не так! Вот семь уроков для еще не избавившегося от гиперактивности растущего организма это да… это усталость. Правда, и проходит она очень быстро, так что уже через час о школьных нагрузках даже не вспоминаешь, но весь этот час я чувствовал себя натуральной медузой, расплывшейся такой, безвольной морской тварью, вынесенной волной на обжигающе горячий песчаный пляж. Умереть, не встать!

Проглотив остатки мороженого из третьей по счету креманки, я, наконец, почувствовал себя живым и, с облегченным вздохом откинувшись на спинку легкого скрипучего креслица, окинул взглядом веранду небольшого летнего кафе и сонную улицу за ним.

Цветастый навес этого заведения попался мне на глаза, когда я прогуливался по улицам Ведерникова юрта, пытаясь прийти в себя и вытряхнуть из гудящей головы все, что умудрились в нее напихать учителя в первый учебный день. В кармане у меня позвякивало десять монет по двадцать копеек, четыре из которых я должен был отдать за парковку летяги, а остальные… Собственно, деньгами меня снабдила тетка Ружана перед отъездом в город, с тем, чтобы я мог перекусить в гимназической столовой, но заглянув туда, я понял, что есть в таком бедламе просто не смогу, и слинял, пока головная боль, нараставшая с каждым часом, проведенным в гимназии, не взорвала мне голову.

Кстати о деньгах… Я включил зерком и, открыв записную книжку, застучал по виртуальным клавишам, вводя очередную строку. Два рубля – небольшие деньги, но учет прежде всего. Свои долги я предпочитаю помнить и отдавать во что бы то ни стало. А по отношению к Бийским у меня столько долгов образовалось, что даже записывая их в зерком, я рискую что-то упустить. Ну, пусть своей помощью по хозяйству я худо-бедно, но могу оправдать затраты на мое проживание в их доме. Пусть подержанные вещи с плеча Брана, из которых тот вырос добрых двадцать лет назад, можно скинуть со счетов, хотя это далеко не обноски, но вот карманные деньги, которые тетка Ружана заставила меня принять, и отданная в мое распоряжение летяга, это уже совсем другое дело. А ведь есть еще и то, что никакими валютами не измерить: опека и забота. Бийские сделали мое врастание в здешнюю жизнь простым и уверенным. Учеба, документы… да даже просто крыша над головой для бездомного «попаданца», ни черта не соображающего в здешней жизни, это очень и очень много. А дед Богдан с теткой Ружаной делают для меня намного больше. Нет, я понимаю, что с их точки зрения все выглядит совсем иначе, и Бийские просто помогают попавшему в передрягу мальчишке, не ожидая какой-то оплаты за свою заботу. Более того, уверен, заикнись я им о «долгах», меня пошлют лесом, полем и далее со всеми остановками в самых темных местах, да еще и лекцию прочитают о том, что удел детей – учеба и шалости, а не вкалывание на пользу благодетелям. «Родительская» позиция, она такая, да. Но то дети, а я не ребенок.

Захлопнув зерком, я нахмурился и, махнув рукой официантке, тут же принесшей еще одну креманку с невообразимо вкусным пломбиром, задумчиво уставился в пустоту. Положим, возможностей, чтобы вернуть долги сторицей, у меня сейчас немного. Но! Руки есть, голова на месте, и даже какие-никакие знания имеются, а значит… побарахатаемся.

Итак, первое, что приходит в голову, это подработка. Правда, тут имеется пара нюансов. Первый: учеба в гимназии оставляет свободной лишь вторую половину дня. Второй: это свободное время тоже… не свободно, поскольку от помощи по хозяйству на хуторе меня никто не освобождал. Плюс тренировки и занятия с Бийскими по принципам старых школ, от которых я сам не могу и не хочу отказываться, уж очень это интересно… и перспективно. Казалось бы, пат? Думаем.

Для начала попробую прикинуть, сколько времени в нынешней ситуации я вообще могу выжать из своего графика. От работы и учебы я отказаться не могу, так? Так. Но кто говорит, что нельзя оптимизировать время, выделяемое на них? Допустим, с гимназией ничего не поделать, если не прогуливать, конечно, зато можно поиграть с остальным расписанием. Скажем, перенести выполнение части домашних заданий и занятия с Ружаной Немировной на выходные, а помощь деду Богдану на вечер. Тренировки ужать до утреннего занятия перед поездкой в гимназию, останется около пяти часов на подработку. Маловато. Но либо так, либо никак. «Откусывать» большее количество времени от работ по хозяйству я не могу… разве что перекинуть часть из них на те же выходные. М-да, чую, это будут долгие три года…

– Вон он! – Смутно знакомый голос, раздавшийся от входа на веранду, заставил меня вынырнуть из мыслей. Лениво повернув голову в сторону шумной компании в гимназической форме, ввалившейся в кафе, я вздохнул. А так хотелось надеяться, что все расспросы одноклассников остались позади… Впрочем, кажется, я ошибся. Эти четверо не из нашего класса. Тогда как я мог узнать голос? А! Девчонка! Вспомнил.

– Здравствуй, Ерофей. – Во взгляде знакомый холод, губы поджаты… ни дать ни взять, строгая мамочка. Того и гляди отчитает за порванные штаны и ссадину на коленке. Ух, страшно-то как!

– И вам доброго дня, уважаемая Мирослава, – кивнул я. – Представите мне своих спутников?

– Мог бы и встать, – фыркнула подруга Мары, начисто проигнорировав мое замечание, а у меня в голове в унисон пронеслось: «Встать, когда с вами говорит подпор-руч-чик!» – Впрочем, чего еще ждать от бродяжки-батрака?

– Увы, отяжелел в гузне от здешнего пломбира. Сил нет. – Вздохнул я в ответ под удивленными взглядами одноклассников Миры. – Уж простите невежу, блистательная госпожа.

– Издеваеш-шс-сься?! – сверкнув глазами, прошипела Мира, усаживаясь в кресло напротив. Ну, чисто змея, ей-ей!

– И не думал даже, – пожал я плечами. – Мороженку будешь?

Все. Сейчас взорвется… или нет? Взорвется-не взорвется…

– Фисташковое, с ореховой крошкой, – резко сменив колер с алого на алебастрово-белый, сквозь зубы произнесла Мира.

Не взорвалась. Жаль. Я перевел взгляд на ее спутников, осторожно устраивающихся рядом со своей предводительницей, и, печально покачав головой, в очередной раз позвал официантку. Хорошо, что из трех ее сопровождающих лишь одна девчонка. У меня на всю ораву денег не хватит.

– Два фисташковых и один пломбир, – попросил я официантку. Та хмыкнула и исчезла.

– Мне хватит и одного, – заметила Мира.

– Так это не тебе, а твоей красавице-компаньонке. Думаю, не ошибусь, если скажу, что ей такое мороженое тоже по вкусу, – усмехнулся я. – А свой гарем корми сама.

Девчонка взвилась, следом за ней заворчала и группа поддержки, опаляя меня о-очень злыми взглядами. А вот «компаньонка» Миры и бровью не повела.

– Благодарю, Ерофей, – дождавшись, когда официантка поставит перед ней креманку с мороженым, «пропела» девочка, чем-то неуловимо похожая на Злату. Может быть, цветом волос, а может быть, незамутненной и искренней радостью в глазах.

– Угощайтесь…

– Светлана, – совершенно верно оценив паузу, кивнула она.

– Приятного аппетита, Света, – улыбнулся я в ответ и, глянув на закипающую Миру и ее приятелей, вздохнул. – Итак, чем обязан нашей встрече, уважаемые?

– Иллюзия, – коротко бросила Мира, справившись с собой и придержав за руку отчего-то взбеленившегося паренька, сидящего рядом. Впрочем, заметив, какие взгляды он бросает на Светлану, понять причины неадекватности было просто как дважды два. Да, детская ревность это страшно…

– Какая иллюзия? – сделав вид, что не заметил поведения «отелло», спросил я.

– Та, которую ты с Олегом подарил нам на берегу озера, – процедила Мирослава. – Расскажи, как вы ее сделали.

– Хм, помнится, Мара говорила, что ваша подруга… Заряна, кажется, прекрасно разобралась в этом конструкте, почему бы не поинтересоваться у нее? – удивился я.

– Она уехала домой и не появится здесь до следующего лета, – неожиданно ответила Светлана, казалось бы, полностью погруженная в дегустацию мороженого и не обращающая ни малейшего внимания на происходящее вокруг.

– Ясно. А позвонить на зерком никак?

– Ментальные манипуляции проще показать, чем объяснить их построение на словах, – буркнул один из мальчишек, и я вынужден был с ним согласиться. Кажется, здесь еще никому не удалось зафиксировать конструкты с помощью технических средств, а это, действительно, усложняет процесс передачи информации о них.

– Интересно. И теперь вы явились ко мне и требуете, чтобы я сдал свою наработку. Весело. – Я побарабанил пальцами по столешнице. – Мило. Очень мило.

– Ерофей, что ты хочешь услышать? – Вздохнула Мира со вселенской усталостью в голосе. Вот только от самой девчонки так и веяло недовольством.

– Хотя бы вежливое обращение без заскоков в стиле: я в белом, вы в дерьме, – предложил я.

– Хорошо… Ерофей, ты не мог бы научить меня ментальной манипуляции с иллюзией цветка? Пожалуйста, – последнее слово Мирослава разве что не отчеканила.

– Видишь, это же было несложно, правда? – улыбнулся я, но тут же стер ухмылку с лица. – Мог бы, но не стану.

– С-сволочь. – Вновь изобразила змеюку Мира. Ну, не дура?

– Вини в этом только себя, девочка. – Развел я руками. – Меньше спеси, больше дружелюбия, и я ручаюсь, все твои проблемы в общении как рукой снимет. Правда, уже не в моем случае.

– Почему? – В голосе Светланы не было и намека на издевку. Судя по всему, ей и в самом деле были просто интересны причины моего отказа. Эдакое отстраненное любопытство, хм…

– Потому что первое впечатление можно произвести только один раз, – ответил я. – И Мира его использовала.

– А если попрошу я? – И опять лишь интерес исследователя в эмоциях. Какая забавная девчушка, а?

– Мы, к сожалению, пока не настолько хорошо знакомы, – протянул я в ответ. – Но есть вариант…

Светлана чуть склонила голову к плечу и выжидающе уставилась на меня, напрочь игнорируя своих спутников. И сейчас она не поддалась на уловку. Все то же спокойствие, любопытство и… ожидание во взоре. Нет, положительно, эта барышня мне импонирует!

За время тренировок я изрядно наблатыкался с созданием «пылевой руки» и так называемым съемом матрицы движений с растений и живых существ. А Ружана Немировна достаточно серьезно сподвигла меня на работу по методам старых школ, заставляя превращать обычные, высчитанные конструкты в смысловые манипуляции, пока, правда, это касалось лишь простейших техник. Но благодаря этим тренировкам у меня появилась пусть и маленькая, но постоянно растущая база матриц.

На создание конструкта, совмещенного со смысловой манипуляцией, у меня ушло меньше минуты. И плевать, что сидящая напротив компания просто-таки искупала меня в своих потоках внимания. Разобрать работу по методике старой школы на составляющие задача не для дилетантов-первогодков, только приступивших к изучению естествознания, а потому я совершенно не опасался, что Мира или ее приятели смогут понять, что и как я делаю.

– Позволишь? – Я протянул руку Светлане. Девушка смерила меня долгим испытующим взглядом и, кивнув, с абсолютным спокойствием приняла конструкт-присоску.

Миг, и на ладони у Светы возник миниатюрный белоснежный кот. В прямом смысле белоснежный. Искрящаяся на солнечном свету шерстка, темно-синие льдинки глаз и коготков… эта матрица, снятая под руководством тетки Ружаны с домашнего лентяя Бийских, вечно ошивающегося на летней кухне, получалась у меня лучше всего.

Под общий вздох присутствующих кот потянулся, абсолютно безболезненно «покогтил» ладошку изумленно взирающей на него новой хозяйки, забрался ей на предплечье и, обхватив его всеми четырьмя лапами, тихо затарахтел. Звук был самой сложной частью этой иллюзии и, скажу не тая, если бы не дед Богдан, я бы еще месяца три мучился с ее созданием.

– Считай это подарком. Свернуть иллюзию и снова ее развернуть можно одним желанием. Надоест, просто сорвешь присоску… или передашь кому-нибудь, – произнес я, оправившись от накатившей головной боли. Все же такие эксперименты со смыслами пока еще тяжеловаты для моего разума.

– А мне? – тихо произнесла Мира… ну, чисто обиженный ребенок. Впрочем, а кто она есть-то?

– И ты от меня отвяжешься, – предложил я. Та чуть подумала, бросила взгляд на жмурящегося кота, щекочущего хвостом ладонь подруги, и… согласилась. Через минуту у нее на ладони сидел такой же кот, только угольно-черного цвета. Мира полюбовалась на игрушку и, на диво вежливо поблагодарив меня за подарок, утянула свою компанию прочь. Всю, кроме Светланы.

Девушка ела мороженое, время от времени поглаживая устроившегося у нее на плече кота, и не обращала никакого внимания на окружающую обстановку. Ну не было ей никакого дела ни до заинтересованных взглядов немногочисленных посетителей кафе, ни до сидящего напротив нее молодого русоволосого человека с прической а-ля взрыв на макаронной фабрике, с ленцой поглядывающего по сторонам, но не выпускающего девушку из поля своего зрения.

– Зачем тебе нужен был этот спектакль? – спросил я Светлану.

– Спектакль? – В интонациях девушки промелькнули нотки удивления, а вот взгляд так и остался отрешенным.

– Ну, ты же не хочешь сказать, что Мира настолько глупа, чтобы фырчать на человека, к которому пришла с просьбой? – пожал я плечами.

– А при чем тут я?

– Света, чтобы понять, кто все это устроил, мне достаточно было засечь один-единственный вопросительный взгляд Мирославы, брошенный в твою сторону, – вздохнул я. – Итак?

– Ох, ладно. – Девочка печально заглянула в опустевшую креманку и, положив ненужную больше ложку на блюдце, уставилась куда-то в пустоту. – Ты прав, Ерофей. Я, действительно, попросила Миру устроить эту встречу.

– Ради иллюзии? – Хмыкнул я. – Тебе не кажется, что цель не стоит того, чтобы рисковать доверием подруги?

– Во-первых, Мирослава мне не подруга, – глядя мне прямо в глаза, произнесла Светлана. – Она была мне обязана, и я обменяла долг на знакомство с автором интересного конструкта.

– Я не единственный автор, – заметил я в ответ.

– О, и вот этого кота ты тоже создавал не один? – улыбнулась девушка.

– Уела. – Развел я руками. – А что во-вторых?

– Во-вторых… – Светлана замялась, и отрешенность ушла из ее глаз. На один короткий миг, но и этого было более чем достаточно. – Я не настолько продуманна, чтобы выстраивать подобные схемы. То есть я и подумать не могла, что встреча пройдет вот так.

– Ха, то есть получается, что, исполняя данное обещание, Мира постаралась сделать все, чтобы тебе не было от этого никакого прока, да? – уточнил я.

– Получается так, – вздохнула Света.

– А что мешало тебе просто найти меня и познакомиться самой, без участия нашего «закипающего чайника»? – осведомился я.

– Не знаю… – чуть растерянно ответила Светлана. – Просто утром я увидела у нее в руке тот цветок, мы разговорились, а там, слово за слово, и оно как-то так получилось… само.

– Ясно. – Я кивнул. Либо передо мной сидит гениальная актриса и талантливая интриганка, либо оба этих титула с успехом может принять Мирослава. – Полагаю, долг изрядно тяготил нашу общую знакомую?

– Не знаю… не думаю, – протянула Света и чуть нахмурилась. Искренне? Может быть, но ставить на эту искренность я бы сейчас не стал. Впрочем, какое мне дело до заморочек юных гимназисток?

– Ладно, давай перейдем к делу. – Я хлопнул ладонью по столешнице, привлекая внимание погрузившейся в раздумья девушки. – Зачем тебе все это нужно, Света?

– Заработок, – с обезоруживающей честностью ответила она. – Подобные иллюзии можно продавать. Деньги, конечно, небольшие, но…

– О как! – В этот момент я посмотрел на девушку совсем иначе и… только сейчас отметил некоторые детали, прежде не бросавшиеся в глаза. Дешевая ткань гимназической формы, потертый ранец, полное отсутствие каких-либо украшений, даже самой простой бижутерии… Оценив увиденное, я кивнул. – Понимаю. А ты уверена, что такие поделки будут пользоваться спросом?

– Конечно. – Еле заметно улыбнулась Светлана, но тут же погрустнела. – Но я думала, что увидев исполнение манипуляции, смогу ее повторить, а тут…

– Неудачное стечение обстоятельств под названием «Мирослава» разбило твои ожидания, да? – подхватил я. Девушка только вздохнула.

– Извини, что отняла у тебя время, Ерофей, – скороговоркой произнесла она, поднимаясь с кресла. Э, нет! Так не пойдет!

– Подожди, Света. – Я успел перехватить ее руку, удерживая девчонку на месте. Кот, соскользнувший с ее плеча, тут же зашипел, глядя на мою ладонь. Еще чуть-чуть и кинется… Кажется, матрица получилась даже слишком хорошей. Впрочем, если подшаманить над ее воплощением, из этой иллюзии может выйти нечто очень интересное, и может быть, даже охранное… черт! Опять увлекся. – Подожди, давай поговорим.

– О чем? – спросила Светлана, осторожно вытягивая ладошку из моей руки. Белоснежный кот недоверчиво глянул в мою сторону и… вновь запрыгнул на плечо своей хозяйки.

– Присаживайся. – Я указал девушке на только что покинутое ею кресло. Она на миг задумалась, но все же присела… на самый краешек, словно готова была уйти в любую секунду. – Поговорим о заработке. Я, знаешь ли, тоже не против получить некоторую выгоду, тем более что с деньгами у нас, как мне кажется, одинаково худо. Я прав?

– Что ты предлагаешь? – спросила девушка, настороженно глядя на меня. И куда только подевалась ее отрешенность?

– Работать вместе. – Пожал я плечами. – Мои конструкты, твои знакомства… доход пополам. Но только от иллюзий цветка. Животинок ты так с ходу не потянешь, поэтому предлагаю за каждого клиента на иллюзорную живность, приведенного тобой, десять процентов от стоимости. Что скажешь?

– Я согласна! – Расцвела в улыбке Светлана. – Нужно только определиться с ценой и… ты же научишь меня создавать такие конструкты?

– По первому вопросу… твоя идея, тебе и карты в руки. Я не знаю, сколько готов заплатить среднестатистический гимназист за подобную игрушку. А что касается учебы, разумеется, я научу тебя создавать иллюзию цветка. Но вот звери… это будет сложно. Так что не рассчитывай сразу на многое.

– Насколько сложно? – Глаза девушки сверкнули в предвкушении… и алчности там не было вообще. Зато какая тяга к знаниям!

– Полагаю, где-то месяц, – ответил я.

– А если покупатель согласится подождать этот месяц? Могу я взять исполнение такого заказа на себя, а не вести его к тебе? – спросила она.

– Почему бы и нет? – Пожал я плечами. – Только учти, изучение матрицы конкретного животного, с которого делается иллюзия, тоже занимает немало времени. Это, между прочим, отдельный и довольно сложный конструкт.

– То есть котами дело не ограничивается, я правильно понимаю? – уточнила Света.

– Конечно нет, – ответил я. – Кот, слон… разницы никакой. Было бы время на съем матрицы.

– Это здорово! – воскликнула она. – А когда ты сможешь меня потренировать?

– Сначала надо определиться с ценой и составить договор, – окоротил я девушку, но та даже на миг не смутилась.

– Цена… здесь все просто. Поделки гимназистов старшего цикла обычно стоят от пятидесяти копеек до пяти рублей. Но это артефакты, проверенные преподавателями. А конструкты… их обычно вообще не продают, поскольку это бессмысленно. Достаточно увидеть процесс создания, и никаких проблем с повторением уже не возникнет. Это только вопрос тренировки.

– И много ты поняла из того, как я создавал твоего нового питомца? – улыбнулся я. – Ведь смотрела же, а?

– Смотрела, – печально вздохнула она. – И ничего не поняла, кроме того, что техника исполнения близка к старым школам. Пожалуй, это единственное известное мне исключение из правила.

– А ты знакома со старыми школами? – поинтересовался я.

– Нет. Манипуляциям такого рода в гимназиях не учат. Да и потом… найти учителя довольно трудно, а они к тому же предпочитают учить совершеннолетних.

Оказывается, мне повезло куда больше, чем я думал, а значит, и обязательства перед Бийскими у меня несколько выше. Ла-адно. Но тогда вопрос в другом, а позволят ли они мне передать знания чужому человеку?

– Так-так. А вот этого я не знал, – пробормотал я. – Извини, Свет. Мне нужно кое-что уточнить.

Девушка обеспокоенно взглянула на меня и резко кивнула. Хм, а с чутьем у барышни, оказывается, все совсем неплохо! Я выудил из кармана кителя зерком и связался с теткой Ружаной. Услышав суть дела, Бийская несколько секунд молчала, явно что-то обдумывая.

– Я рада, что ты так серьезно относишься к своим обязательствам, Ерофей, – наконец, проговорила она. – Но здесь нет никакой тайны. Ты вправе распоряжаться своими знаниями как угодно, в том числе и передать их любому человеку на свое усмотрение.

Кажется, облегченный вздох у нас со Светланой вырвался одновременно, и это не ускользнуло от внимания тетки Ружаны. Правда, показала она это лишь одной довольной усмешкой, скользнувшей по полным губам.

– Спасибо! Это просто замечательные новости! – Я от души поблагодарил Бийскую, на что та только отмахнулась.

– Пустое, Ерошка. Однажды люди уже чуть было не потеряли старые знания, пытаясь ограничить к ним доступ тех, кого считали недостойными. Это была самая большая ошибка наших предков, и повторять ее мы не намерены.

Разговор с Ружаной Немировной поднял настроение мне и заставил улыбаться Светлану, прекрасно слышавшую каждое слово нашей беседы. Что ж, имея карт-бланш на дальнейшую работу, нам осталось только определиться с деталями и нюансами дальнейшего сотрудничества и, судя по настрою оживившейся Светы, за этим дело не станет.

Полчаса и еще две креманки мороженого спустя мы вышли из кафе, имея на руках довольно детальный набросок дальнейших планов… к которым я не знал, как относиться. С одной стороны, если задумка удастся, я получу то, чего и хотел, то есть постоянную подработку, к тому же не занимающую особо много времени. Это, конечно, здорово, но с другой стороны, во-первых, нет никаких гарантий, что создание иллюзий на заказ окажется хоть сколько-то прибыльным делом, а во-вторых, прежде чем эта схема заработает, мне придется потратить довольно много времени, чтобы научить Светлану обещанным манипуляциям, и тут одними лекциями не обойдешься, нужно будет заниматься с ней лично, иначе… дело затянется еще о-очень надолго. Впрочем, торопиться-то мне сейчас некуда, и даже если так удачно подвернувшаяся идея заработка на иллюзиях не прокатит, можно будет придумать что-то другое, не так ли? И вообще, ошибается тот, кто ничего не делает. Прорвемся!

Избавившись таким нехитрым самовнушением от сомнений, я тряхнул головой и, оглядевшись по сторонам, обратил внимание на стоящую рядом Свету, отчего-то не торопящуюся прощаться.

– Тебя подвезти? – спросил я девушку. Она недоуменно взглянула на меня и, чуть покраснев, кивнула. – Только учти, я еще плохо ориентируюсь в городе, так что будешь подсказывать дорогу.

– Договорились, – отозвалась Света, и я потянул ее к парковке.

Увидев летягу, она замерла на месте.

– Это твоя? – удивленно спросила Светлана.

– Нет. Сына моего попечителя, – ответил я, заводя машину, и, поймав какой-то непонятный шквал эмоций, оглянулся на замершую в двух шагах от летяги гимназистку. – Ты чего на месте застыла? Садись.

– Я в юбке, – проговорила она, медленно пунцовея, – она задерется.

Окинув взглядом спутницу, я усмехнулся. Женский вариант гимназической формы был довольно консервативен.

– Не переживай. Подножки достаточно высокие, а юбка свободная. Прижмешь ногами к корпусу машины, и всех дел.

– Ты уверен? – В интонациях девушки явно послышались нотки волнения. Скромница, однако.

– Абсолютно, – кивнул я.

К счастью, колесить по городу нам почти не пришлось, так что и нарваться на дорожный патруль я не рисковал. А в том, что этот самый патруль будет иметь ко мне претензии, я не сомневался. Шлем-то у нас со Светланой один на двоих… Но повезло, небольшой, ухоженный кирпичный дом моей новой знакомой располагался на самой окраине Ведерникова юрта, и добрались мы до него быстро и без приключений.

Я помог Свете снять шлем и слезть с летяги, за что получил тихое «спасибо» и… невесомый поцелуй в щеку, после чего девушка со скоростью пули скрылась за калиткой, ведущей во двор ее дома. Пф!

Глава 7

Естествознание… предмет, который, по идее, должен быть самым интересным из всего, что преподают в гимназии Святого Ильи, оказался нудной тягомотиной и вызывает соответствующее отношение у учеников. Не понимаю. От возможностей ментальных манипуляций дух захватывает, но даже с моей привычкой к учебе и интересом к предмету его подача в гимназии навевает лишь тоску и скуку. Жуть и ужас.

Учителя говорят о естествознании так, словно читают лекции по самой бесполезной дисциплине, а набор конструктов, предлагаемых в качестве примера, вызывает лишь недоумение своей бессмысленностью. Я думал, что на прикладных занятиях что-то изменится. Ничуть не бывало. Практика здесь полностью оторвана от теории. Если «на бумаге» мы изучаем простейшие, не несущие какого-то реального смысла воздействия, то на практике учеников заставляют творить совсем иное. В основном тренируются бытовые ментальные манипуляции. Но с их ограничениями и уточнениями по объектам, месту и времени воздействия это далеко не те простенькие фокусы, что даются в теории.

В результате, вместо того чтобы разбираться в создаваемых на практике конструктах, ученики вынуждены тупо зубрить довольно сложные манипуляции, совершенно не понимая принципа их работы, просто потому, что это не объясняется на теоретических занятиях, вообще. Зато по окончании курса ученики могут гордиться всегда чистой одеждой, к которой не липнет грязь, и умением почистить картошку, не прикасаясь к ножу и самим корнеплодам. Магия? Бытовуха, чтоб их!

Но что самое поганое, подавляющее большинство тех, кого я спрашивал, не находят ничего странного в этом идиотизме. Ну, конечно, «деткам же нужно готовиться к взрослой жизни», в которой им, разумеется, ничего кроме бытовых конструктов никогда не понадобится. Доходит до того, что таким энтузиастам, как я или та же Светлана, приходится самим продираться через теорию, порой заглядывая в материалы даже не школьного, а университетского уровня, чтобы разобраться в изучаемых на практике сложных конструктах и не дать себе скатиться в бессмысленную зубрежку и тупое копирование показываемых учителями воздействий.

Слава богу, что тетка Ружана и дед Богдан ничуть не похожи на моих учителей в гимназии. Иначе, думается, здешняя образовательная система смогла бы даже у меня отбить охоту к изучению естествознания.

– Ерофей, не бесись, – улыбнулась Ружана Немировна, когда я рассказал ей о последней беседе с одним из учителей.

– Но это же глупость несусветная! – вспылил я. – «Мы даем всю необходимую теорию для развития талантов наших учеников и широкий набор практических знаний, одобренных советом попечения образовательных учреждений». А то, что окончив гимназию, не всякий выпускник сможет создать собственный конструкт, не пользуясь готовыми шаблонами, это их не колышет!

– Именно, – кивнула тетка Ружана. – Подавляющему большинству обывателей вовсе ни к чему придумывать свои воздействия. Зачем им терять время на такие сложности, если всегда есть возможность просто купить нужный конструкт у специалиста или заказать соответствующий артефакт, который будет выполнять нужное воздействие?

– Вот так вот? – опешил я. – Просто покупают?

– Да, – спокойно произнесла она. – Покупают или, если нужные воздействия связаны с выбранной профессией, заучивают их под руководством репетиторов, предоставляемых работодателем.

– Остается только удивляться, что при таком подходе к естествознанию, у Мары с Олегом столько знакомых, интересующихся созданием собственных воздействий, – протянул я, пытаясь переварить сказанное.

– Скажу по секрету, большая часть этих энтузиастов унаследовала интерес к творению от своих родителей. Именно такие дети и идут в школы и гимназии с углубленным изучением естествознания, вроде той, в которой сейчас учишься и ты, – с заговорщической улыбкой произнесла Ружана Немировна.

– А в чем смысл этого самого «углубленного изучения», если на выходе получаются… обыватели-пользователи, а не творцы? – вздохнул я, немного успокоившись.

– В знакомстве с теорией, которое просто необходимо для поступления в высшие учебные заведения по профилям «Естествознание» и «Философия», – спокойно ответила она. – Если посмотришь на титульную страницу любого своего учебника, можешь увидеть там следующую надпись: «Сие учебное пособие предназначено для специальных классов и начальных курсов высших образовательных учреждений». В обычных же школах теорию не дают вообще. Только практику общераспространенных воздействий, в основном бытового характера.

– А умение создавать собственные воздействия для поступления неважно, так, что ли? – фыркнул я.

– Точно, это как раз преподают в университетах, наравне с углубленной теорией. Только практики больше на направлении «естествознания», а философы предпочитают «бумажные» изыскания, – пояснила Ружана Немировна.

– То есть это все же разные предметы? – уточнил я.

– Не совсем. Просто философы, если говорить грубо, это чистые теоретики, сторонники фундаментального знания, тогда как естествознатцы – прикладники.

С таким раскладом становится понятнее нежелание местных жителей изучать маг… естествознание. Зачем трудиться, напрягаться, изучать теорию построения ментальных конструктов, если в реальной жизни тебе пригодится с полсотни воздействий, которые проще купить или заказать тому, кто сделал ментальное конструирование своей профессией? Может быть, в чем-то здешние обыватели и правы… но все равно я не понимаю, как можно отказываться от умения творить настоящие чудеса, как?!

– Какой же ты еще ребенок, Ерошка. – Пройдясь ладонью по моей и без того растрепанной шевелюре, вздохнула тетка Ружана, услышав этот вопль души… чем вогнала меня в ступор. Дожили, называется. Как там? «У мужчин только первые сорок лет детства самые сложные», да? Твою ж дивизию, это получается, мне еще лет двадцать в «дитятках» ходить. Снова! Дожили…

Одетая в домашний халат женщина стояла в дверном проеме, прислонившись плечом к косяку, и с интересом наблюдала за летающей по кухне девочкой… девушкой, весело мурлыкающей под нос какую-то мелодию. Нет, занимающаяся приготовлением завтрака дочь не была таким уж редким зрелищем для любящей матери, но сегодня она просто светилась, и Рогнеде было очень, просто до жути интересно, что именно стало причиной такого приподнятого настроения ее дочери, обычно уравновешенной и не склонной к яркому проявлению эмоций.

– Доча, сегодня ты, как никогда, соответствуешь своему имени, – заметила женщина, когда хозяйничающая на кухне девушка, наконец, закончив возню с плошками и сковородками, остановилась и, довольно вздохнув, уселась на стул у окна.

– Ой! – Дочь подскочила и резко развернулась лицом к матери. – И-извини, я тебя разбудила, да?

– Суббота, одиннадцать утра. Мне все равно пора было вставать, – заметила женщина и деланно нахмурилась. – И не уходи от темы! Мне интересно, в чем причина твоего замечательного настроения.

– Ну… – Девушка перевела взгляд на потолок и, потеребив подол легкого летнего сарафана, вздохнула. – Ни в чем.

– Кого вы хотите обмануть, юная барышня? – Прищурилась Рогнеда. – А ну-ка! Я требую доклада по всей форме.

– Ма-ам! – Дочь смутилась настолько, что решила было замолчать вовсе, но вспомнив, что такая черта характера, как настойчивость, досталась ей «в наследство» от матери, все же решила уступить. Нет, можно было бы и повыкручиваться, но ведь у мамы, помимо родового упрямства Багалей, есть еще и родительская власть, которой та может запросто воспользоваться в случае исчерпания иных аргументов, а портить настроение перепалкой и наказанием в такой хороший день девушке совсем не хотелось. Она вздохнула и… сковородка, шкворчащая на плите за ее спиной, тихо брякнув, взмыла в воздух, а через секунду воспарили тарелки и блюдца, выставленные на стол. Виновница этого безобразия взглянула на маму и нервно пожала плечами. – Вот, как-то так.

– Однако-о. – Рогнеда Владимировна подошла к столу и, окинув внимательным взглядом летающие над ним тарелки, осторожно коснулась одной из них пальцем. Блюдце даже не шелохнулось. – И никаких конструктов, да, доча?

– Это… смысловое воздействие. Чистая воля.

– Старая школа. – Понимающе кивнула мать и хитро улыбнулась. – И кто же тебя этому научил? Уж не вихрастый ли принц на черной летяге?

– Ма-ам. – Девушка катастрофически покраснела, а контролируемые ею предметы мелко задрожали. Спохватившись, Светлана осторожно вернула их на место, не прекращая при этом прятать глаза от матери. Рогнеда тихо рассмеялась.

– Ох, какая же ты у меня смешная, девочка, – покачав головой, произнесла женщина, но почти тут же посерьезнела. – Он из посвященных?

– Нет, – тут же встрепенувшись, ответила Света. – Его попечители – посвященные. Но сам Ерофей пока не обращен ни в одну из школ.

– О, как интересно, – задумчиво протянула Рогнеда. – А кто его попечители, где живут? Может, я их знаю?

– Ерофей говорил, что живет на Бийском хуторе, – произнесла девушка.

– Бийский? – удивилась ее мать. – Еще интереснее. Богдан с Ружаной обзавелись подопечным, да еще и из раскольников, и натаскивают его в началах своих школ… вот это новости! Ты ничего не перепутала, милая?

– Нет. – Чуть насторожившись, покачала головой Света. Осведомленность матери ее сильно удивила.

– Дела-дела-дела. – Рогнеда, о чем-то задумавшись, принялась мерить шагами небольшую кухню, но уже через минуту остановилась и, резко развернувшись лицом к дочери, ткнула в ее сторону тонким пальцем. – Познакомь меня со своим «принцем». И побыстрее.

– Я…

– Только осторожно, не вспугни! – перебила мать опешившую от такой стремительности дочку и договорила с легкой усмешкой: – Мальчишки обычно до одури боятся знакомства с родителями своих… пассий.

– Он не мой парень! – взвилась Светлана.

– Да? – с деланым недоумением произнесла Рогнеда и, окинув девушку долгим оценивающим взглядом, пожала плечами. – Если не попытается им стать, значит, дурак. Но ты меня с ним все равно познакомь. Ученик школы Макоши и Перуна одновременно, это должно быть очень интересно.

– Ма-ам! – простонала девушка, но тут же замерла. Любопытство перебило смущение. – Стоп. Что ты имеешь в виду?

– Ты о чем? О предполагаемой глупости «принца» или… – улыбнулась Рогнеда.

– Нет, конечно! – возмущенно воскликнула Светлана. – Об ученичестве!

– Бийские, Богдан Бранич и Ружана Немировна, волхвы школ Перуна и Макоши соответственно, – посерьезнев, произнесла женщина. – Посвященные, сильные… отрешенные от круга.

– У нас в округе живут два волхва? – Изумлению девушки не было предела. – И Ерофей их ученик?

– Если он не соврал тебе о личностях своих попечителей, то да, – кивнула Рогнеда. – На оба вопроса.

– А… – Света тряхнула головой. – А что значит «отрешенные от круга»?

– Не участвующие в делах волхвов. Изгнанные или ушедшие из общины по своей воле, – с готовностью пояснила женщина. – И не спрашивай меня, что произошло с Бийскими. Я не знаю, изгнали их или они ушли сами, но связей с кругом они не поддерживают, хотя порой мне кажется, что делают это слишком демонстративно.

– Дела-а… – пробормотала Светлана.

– Так что, познакомишь меня со своим мальчиком? – спросила Рогнеда. Дочь чуть заторможенно кивнула.

– Он приедет через… ой! Полчаса осталось! – Бросив взгляд на часы, девушка подпрыгнула и принялась за сервировку стола.

– Чудненько-чудненько, – промурлыкала женщина, наблюдая за метаниями дочери по кухне. – Главное, теперь не дай ему сбежать до знакомства со мной.

Поняв, что Света даже не расслышала слова матери, Рогнеда усмехнулась и вышла из кухни, чтобы не мешать дочери готовиться к приходу нового знакомого.

«Значит, древние чудовища решили тряхнуть стариной? Любопытно посмотреть, что они сотворят. М-да, любопытно и страшновато. Надеюсь, в этот раз они обойдутся без особых разрушений. Повторение “Уральского сдвига” наш округ может не пережить». Несмотря на беспокойство в мыслях, глаза женщины горели предвкушением.

Отношения с классом у меня поначалу не сложились, от слова «совсем». И, как я с некоторым удивлением понял, причиной была не моя нелюдимость, а… Светлана. Одноклассницам явно не понравилось, что общению с ними, такими взрослыми и красивыми, новичок предпочитает компанию четырнадцатилетней «малявки» и тихони. Наверное, со стороны мы действительно казались окружающим парочкой, и некоторые одноклассницы Светы охотно распространяли такие слухи. Эх, Мира, Мира!

Нет, мы со Светланой и в самом деле очень много общались на переменах, да и мои ежедневные «провожания» девушки тоже работали на эту версию. Ну, откуда было знать школьным злословам, что нас связывает нечто более серьезное, чем детская влюбленность? По нашему договору я обязался отвечать на ее вопросы, касающиеся обучения естествознанию, и кто виноват, что они чаще всего возникали у девочки именно во время школьных уроков? И да, действительно, каждый день по окончании занятий я сажал Свету на пассажирское сиденье летяги и, под насмешливое фырканье гимназистов, отвозил девчонку к ней домой, где ее ждал очередной урок из тех, что несколько месяцев назад я сам получал от Ружаны Немировны. Но люди видят лишь то, что им хочется, не так ли?

В общем, сложив два и два и получив в итоге восемнадцать с плюсом, мои одноклассницы сосредоточились на попытках показать «идиоту» всю глубину его морального падения и отомстить за отсутствие вкуса, как они его понимают. Хорошо еще, что до нападок на Свету они не опустились, вроде как «много чести для этой малявки». Полтора месяца я не обращал внимания на их шуточки-подколочки и довольно успешно противодействовал любым попыткам манипуляций, в том числе и ментальных, благо чувство чужих потоков внимания с моими ежедневными тренировками только возрастало. Но когда у учениц гимназии стали появляться в руках иллюзорные цветы нашего со Светланой «производства», барышни из моего класса закусили удила. Интересно, с чего они взяли, что я обязан был одарить их подобными украшениями. Бесплатно? Да черта с два! У нас со Светой имеется жестко установленный прейскурант, и отступать от него мы не намерены. Тем более что только за первые две недели торговли эта игрушка принесла по пятнадцать рублей каждому. Тридцать человек – тридцать рублей!

Одноклассницы не поняли. Одноклассницы обиделись… и в ход пошла тяжелая артиллерия. Вместо самостоятельных нападок «оскорбленные» барышни обратились к мужской части класса и, как я подозреваю, к своим ухажерам… у кого они есть, конечно. С этого момента мои походы в гимназию стали значительно «веселее». Не скажу, что меня каждый день кто-то как-то пытался достать, но даже дед Богдан во время одного из наших занятий заметил и похвалил мой прогресс в чувствительности к чужому вниманию. Правда, похвалил в своей манере, пробурчав что-то вроде: «еще немного, и глаза на затылке вырастут», но мне и этого хватило, чтобы задрать нос… секунд на пять, пока старик не ткнул открытой ладонью мне в лоб, отчего я тут же обмяк и осел наземь, не в силах пошевелить и пальцем.

Как бы то ни было, по в гимназии я передвигался, словно по минному полю, и это, действительно, была замечательная тренировка… пока «наезжающие» не поняли, что достать меня с помощью их куцых умений в естествознании не получится. И вот тогда в ход пошло классическое: «давай выйдем». Ха, и полгода не прошло!

К чести однокашников, должен признать, что толпой они не нападали. Нет, все было честно и благородно, не в пример лучшим домам Лондона. Большая перемена, задний двор гимназии и… драка на кулачках, один на один.

Хотелось бы мне похвалиться, что из этих схваток я всегда выходил победителем, но увы. Моему телу всего шестнадцать лет, со всеми присущими возрасту плюсами и минусами, так что от ударов кое-кого из учеников старшего, шестого цикла я летал, как тот ежик, сильный, но легкий. Естественно, что при таком раскладе на моем счету были не только победы, но и пара поражений… ну хорошо, пяток проигрышей, впрочем, ничуть не повлиявших на общее отношение ко мне, все же своим одногодкам я не продул ни одного боя, а среди них попадались весьма неплохо подготовленные ребята. Казачьи дети, что тут скажешь. И не тех ряженых, что в избытке встречались мне в прошлом мире, а настоящих, сохранивших традиции и воспитание своего сословия. Не выбитых революциями, не казненных, не сосланных в период «расказачивания» и не растворившихся в девяностые в наплыве «актеров», путающих нагайку с плетью, а шашку с саблей.

Надо заметить, что Светлане в этом хороводе событий досталось куда меньше, чем мне. Старшеклассники считали ниже своего достоинства изводить «мелкую», а когда она начала работать с иллюзией цветка, и вовсе взяли девочку под негласную опеку. Еще бы! Обращаться за покупкой ко мне они не могли, если не хотели навлечь на себя гнев подруг, устроивших мне «сладкую жизнь», а тут такой удобный выход из ситуации. И пассии довольны подарком, и я не при делах. В общем, всем хорошо. Ну а завидующие одноклассницы довольно быстро получили укорот от самой Светы. Правда, для этого пришлось обучить ее телекинезу, но… оно того стоило, честное слово!

Видеть, как эта тихоня и скромница, краснеющая лишь от одного намека на скабрезность, изображает Вейдера, прихватив потоком внимания горло своей одноклассницы, только что зажавшей ее в уголке и тихо шипевшей какие-то гадости, это… это полный разрыв шаблона!

Естественно, такой подрыв дисциплины не мог пройти мимо учителей, но предъявить что-то серьезное ни мне, ни Свете администрация гимназии так и не могла. Драки? Так свидетелей нет. Ментальные манипуляции? Пострадавшие отсутствуют. Плохие отношения с одноклассниками? На успеваемость не влияют.

И последнее, пожалуй, перевешивало любые претензии. Светлана и без моей помощи была первой в классе, а я… контрольные за первый год пятого цикла были сданы мною полностью к середине октября. Не скажу, что это было просто, помучиться пришлось изрядно, но и результат того стоил: ни одной оценки ниже «отлично» и никаких «хвостов» за прошлый год. Не хуже дело обстояло и с текущими уроками, благо чего-то совершенно заумного от нас в гимназии не требуют, так что для получения высоких баллов достаточно лишь прилежно выполнять домашние задания и не зевать на уроках. Да, детям приходится непросто, организм требует движения и активности, а не скучного корпения над книжками, но если сделать небольшое усилие над собой, то учеба оказывается не такой уж сложной. А если еще и правильно распланировать подготовку к занятиям, то можно и во времени неплохо выиграть. Чем я и пользуюсь.

Как результат, получаем двух прилежных учеников, всегда готовых к любому тесту и контрольной, и в чьих табелях невозможно найти отметки ниже четверки. И как таких «умничек» отчитывать? Вот и учителя не смогли, тем более что уж они-то кровно заинтересованы в высоких отметках гимназистов. Ну а поведение… за него оценки не ставят, так что главное здесь – преподавателям не хамить. Но мы же вежливые люди, правильно? Потому и с этим вопросом проблем нет.

К началу ноября шумиха вокруг нас стихла окончательно. Мужская часть гимназии признала занятое мною положение в негласной школьной иерархии и почти перестала реагировать на и без того ставшие довольно редкими попытки девушек разжечь между нами конфликт. Это я понял, когда в библиотеке случайно услышал разговор между одним моим одноклассником и его беспокойной подругой.

– Проучить? – фыркнул Ярослав, когда девушка предложила «проучить этого заносчивого мерзавца». – Ждана, лично мне он ничего не сделал. А тебе?

– Но ты же видишь, как он к нам относится? – Нахмурилась барышня.

– Нормально он к нам относится. В помощи не отказывает, жизни не учит и со своим мнением вперед всех не лезет. Нелюдим немного, это есть. Но за такое не убивают, – отмахнулся он. – Что тебе не нравится?

– То, что он заносчивый, высокомерный индюк! – воскликнула Ждана. – Смотрит на всех так, словно мы пыль под ногами, а сам… нищеброд! Ты его форму видел? Ей же лет тридцать, не меньше!

– Да-да, конечно, – усмехнулся Ярослав. – А я, знаешь ли, не только форму видел, но и ее состояние. И скажу тебе, чтобы одежда сохранила такой приличный вид, над ней должен потрудиться как минимум неплохой артефактор, а это, между прочим, стоит денег. Кроме того, ты видела, на чем он ездит в гимназию?

– На раздолбанной колымаге прошлого века, – буркнула девушка.

– Ага, коллекционной сохранности, – кивнул ее ухажер. – Это, милая моя, летяга «Лань» семидесятого года, в отличном состоянии, которая стоит, как седан твоего отца. И ты еще будешь утверждать, что Хабаров нищеброд?

– Это не его. Девчонки говорили, что летягу ему доверили попечители, – хмуро отозвалась Ждана. – И вещи ему, скорее всего, тоже достались от них. А сам этот Хабаров бывший бродяга и малолетний уголовник, работающий в их доме за еду и кров.

– А тебе не кажется, что люди, которые могут себе позволить такую машину, не стали бы доверять «уголовнику», в том числе не доверили бы и саму летягу? – со вздохом спросил Ярослав. – Кроме того, парень, может быть, и бывший бродяга, но не вор и не сволочь, зла никому из наших не делал. Дрался? Да. Один на один, как положено, но в спину не бил, не обманывал и не крал. Родителей нет? Так это не его вина. Обстоятельства… они, знаешь ли, разные бывают. Нищеброд? Так с его талантом это ненадолго, поверь. Чего стоят одни цветочки, от которых вы так пищите. Их по школе уже больше сотни, а они ведь денег стоят. И как ты думаешь, кто эти деньги получает?

– Да что ты говоришь? – съязвила девушка. – Ты теперь этого безродного как своего защищать будешь? После того, как он тебе физиономию отрихтовал? Трус!

– О как! – Юноша подобрался, смерил подругу взглядом и покачал головой. – Надо же, как ты заговорила…

– Слав… – Барышня, явно поняв, что перегнула палку, попыталась взять собеседника за руку, но тот отпрянул.

– Трус, значит? – зло прошипел он. – Забыла добавить: «безродный»… Впрочем, о чем я? Вовсе не забыла, я же этого Хабарова как «своего» защищаю, да?

– Сла-ав, ну пожалуйста… – В голосе девушки явно послышался испуг и сожаление.

– Извините, вы не могли бы шуметь потише? – Обогнув здоровенный книжный шкаф, я оказался на виду ссорящейся парочки. Зачем? Да черт его знает. Наверное, совесть пинками пригнала. Не хотелось бы, чтоб эти два идиота окончательно поссорились, а к тому все шло. Ярослав Беленький, выходец из так называемой «новоприходской» семьи[3], а его подруга происходит из потомственной казачьей семьи Бойких, обосновавшейся в здешних местах чуть ли не во времена Вольного Войска Донского. Учитывая особенности здешнего сословного общества, между ними огромная разница в положении, а сейчас Ждана от души проехалась по больной мозоли своего ухажера. И не одной. Обозвать своего парня трусом это, знаете ли, верный путь к разрыву отношений.

– Ты! – взревела девчонка и, вспыхнув, словно маков цвет, умчалась прочь, только толстая коса иссиня-черных волос хлестнула по лицу Ярослава.

– Слышал? – хмуро спросил Беленький, даже не попытавшись встать с небольшой библиотечной лесенки, на которой сидел во время разговора с подругой.

– Слышал, – согласился я и тут же перебил уже готового высказаться Ярослава: – Не имею привычки сплетничать.

– Извини ее, – вздохнул парень. – Дура, она и есть дура.

– Пф. Ерунда, – отмахнулся я. – Мне нет до нее дела… Обиделся?

– Как ты сказал? Мне нет до нее дела, да? – Выжал из себя тусклую улыбку Ярослав.

– Дурак и дура… хм, хорошая парочка. Взаимодополняющая, – ухмыльнулся я.

– А в лоб? – осведомился он.

– Но-но! Я отличник, меня нельзя в лоб! – Я чуть отодвинулся. – Кто потом будет статистику цикла вверх тянуть?

– Паяц, – констатировал Ярослав.

– Шуты, как тайные советники, чтоб ты знал, всегда ценились королями больше, чем советники обычные, – подняв указательный палец вверх, наставительно произнес я. Беленький изобразил скепсис. – Не веришь? Сравни количество казненных королями советников и шутов, сам все поймешь.

– Интересная точка зрения, – протянул Ярослав и, чуть замявшись, спросил: – И что же ты посоветуешь… тайно?

– Любишь? Мирись, – перефразировав фразу из неизвестного здесь фильма, произнес я.

– Как ты себе это представляешь, после того что она мне здесь наговорила? – фыркнул мой собеседник.

– А вот это уже другой вопрос, – улыбнулся я, мысленно потирая ладошки. А что, хорошая возможность протестировать новую поделку и решить проблему, в которой рано или поздно, но виновным признают именно меня. По крайней мере, в том, что Ждана обязательно придет к такому выводу, я не сомневаюсь. Оно мне надо?

Глава 8

Идея нового воздействия пришла мне в голову, когда я был в гостях у Светланы. Это был не первый мой визит, но обычно мы приезжали к ней после занятий в гимназии, чтобы поработать над созданием конструктов, иногда делали вместе домашние задания, после чего я торопился вернуться к Бийским, где меня ждали дела по хозяйству и очередные тренировки под началом деда Богдана и тетки Ружаны. Но в тот раз все было несколько иначе. Отчего-то смущенная девушка попросила перенести наше пятничное занятие на следующий день, и я, прикинув в уме свои планы, согласился.

Первая суббота октября выдалась теплой и солнечной. Настроение у меня было замечательным, так что к дому Светы я подъехал с широкой улыбкой… которую моментально стер поток чьего-то внимания, просто-таки продирающий до нутра своей подозрительностью и каким-то странным предвкушением.

Настороженно оглядевшись по сторонам, я загнал летягу во двор и, аккуратно опустив ее наземь, выбрался из седла. Честно говоря, я ожидал, что на пороге дома меня встретит Света, но вместо нее я увидел незнакомую женщину средних лет. Догадаться, что передо мной стоит мать девушки, труда не составило, благо сходство было налицо, в буквальном смысле этого слова. А кроме того, я, наконец, понял, чье именно внимание так насторожило меня перед въездом во двор. Вот когда я поблагодарил уроки Ружаны Немировны по здешним правилам приличия.

Вынув из кофра небольшой сверток с купленной в одной из городских лавок жестянкой довольно дорогого индийского чая, которую возил с собой специально для такого случая, я поднялся по ступеням крыльца и вежливо улыбнулся.

– Доброго дня, Рогнеда…

– Просто Рогнеда, молодой человек, – улыбнулась она, принимая из моих рук презент.

– Ерофей Хабаров, – кивнул я в ответ.

– Наслышана-наслышана. Моя дочка о тебе все уши прожужжала. Ты же не против обращения на «ты»? – приподняв тонко очерченную светлую бровь, проговорила она. – Вот и замечательно. Надеюсь, ты еще не завтракал?

– Не успел, честно говоря, – признался я.

– Вот и хорошо, – кивнула Рогнеда. – Светлана приготовила замечательный завтрак и, кажется, я знаю, для кого она так расстаралась.

– Ма-ам! – Из сеней раздался то ли писк, то ли восклицание, и на пороге возникла Света. Взглянула на меня и, тут же отведя взгляд, сообщила: – Все на столе.

– Идем-идем, дочка, – с улыбкой произнесла Рогнеда. – Проходи, Ерофей.

Завтрак действительно оказался выше всяких похвал, но вот то, что было потом… я знаю, что такое допрос и какими они бывают, сталкивался в свое время. И могу сказать не преувеличивая, матушка Светланы оказалась большим мастером этого дела. За час беседы меня измерили, взвесили, выпотрошили и вывернули наизнанку, и все это под чай с плюшками, с милой улыбкой и без единого намека на давление. Страшная женщина…

Постепенно разговор зашел о наших со Светой тренировках и ментальных воздействиях. Светлана похвасталась матери своим «снежным» котом, и, кажется, эта демонстрация произвела на Рогнеду куда большее впечатление, чем моя биография, которой и был в основном посвящен недавний «допрос».

– Интересно-интересно, – произнесла женщина, внимательно рассматривая охотящееся за солнечным зайчиком иллюзорное животное. Я прямо-таки чувствовал исходящие от нее потоки внимания, чуть ли не по сантиметру «ощупывающие» подаренный Свете конструкт. – И что он умеет?

– В смысле? – не понял я.

– Ну, для чего он предназначен? – уточнила Рогнеда.

– Для развлечения, – пожал я плечами и, заметив недоумение на лице собеседницы, вздохнул. – У меня есть одна идея, но, честно говоря, воплощать ее на этом этапе я не возьмусь. Рановато.

– Почему? – спросила Рогнеда, а следом за ней и Света подняла на меня вопрошающий взгляд.

– Это опасно и, боюсь, пока у меня просто не хватит знаний для подобной доработки.

– Можешь рассказать подробнее? – Прищурилась женщина. Любопытство…

– Пожалуйста, – кивнул я. – Света, извини…

Я замахнулся рукой, и мгновенно оставивший игру котенок взмыл в прыжке, целясь когтями в мою ладонь. Естественно, что никакого вреда вцепившийся в руку кот не причинил, подобная иллюзия, пусть и довольно плотная, просто не в состоянии нанести урон материальному объекту.

– И что это было? – Рогнеда перевела хмурый взгляд с кота на меня, а вот Света даже не дернулась. Настолько доверяет? Приятно.

– Прошу прощения за такую демонстрацию, – повинился я перед обеими собеседницами. – Как видите, при угрозе носителю «игрушка» бросается на его защиту. Когда я снимал поведенческую матрицу с настоящего животного и создавал эту иллюзию, то не предполагал ничего подобного, и был весьма удивлен такому поведению конструкта.

– Матрица, говоришь? – Женщина успокоилась и задумчиво уставилась куда-то в стену, но уже через минуту встрепенулась и, прищелкнув тонкими пальцами, весело улыбнулась. – Ха, кажется, я поняла, в чем дело! Привязка к носителю накладывается на инстинкт реального животного и заставляет конструкт защищать источник энергии, так?

– Именно, Ружана Немировна сказала то же самое, – кивнул я. – Тогда у меня появилась мысль, снабдить иллюзию дополнительным элементом, конструктом, созданным этим летом Марой и Олегом, внуками моих попечителей, что обеспечило бы безобидную иллюзию весьма внушительным оружием.

Над костяшками моей сжатой в кулак ладони вспыхнули белым огнем когти, созданные по примеру деда Богдана.

– Телохранитель, значит, – протянула Рогнеда. – Это небезопасно.

– И очень трудно. Совмещать классические конструкты со смысловыми воздействиями вообще непросто, а уж когда этих манипуляций несколько, задача усложняется в геометрической прогрессии, – согласился я. – Именно поэтому пока я даже не думаю браться за эту работу. Не хватит умений.

– Понятно. – Женщина взглянула на мурлычущего под рукой дочери иллюзорного кота и покачала головой. – Не хочу тебя разочаровывать, Ерофей, но даже если ты создашь подобного «телохранителя», без соответствующей регистрации продать его не удастся. Сам использовать сможешь, а вот передать третьим лицам, увы. Говорю тебе как старший офицер юстиции.

– Почему? – этот вопрос мы задали со Светой практически в унисон.

– Торговля оружием, будь то механические приспособления или ментальные воздействия, строго регламентирована государством, – пояснила Рогнеда. – Можно продать патент или привилегию на созданное воздействие, но распространять конструкт самостоятельно, не имея оружейной лицензии, запрещено законом.

– А пользоваться самому, выходит, можно, – пробормотал я.

– В пределах самообороны, – кивнула женщина. – Любой человек вправе защищать свою жизнь, жизнь близких и собственное имущество всеми доступными способами. Хотя, конечно, если, отбиваясь от напавшего, ты нанесешь ущерб непричастным к конфликту лицам или их собственности, отвечать будешь по всей строгости.

– А самого напавшего, значит… – начал я… и немного опешил от хищной улыбки Рогнеды.

– Можешь хоть в пыль развеять, – кивнула она. Свету передернуло. Мать коротко взглянула в ее сторону и добавила со злым смешком: – Если сумеешь, конечно.

– Сурово, – вздохнул я, невольно вспоминая свой прошлый мир, где самозащита, на законодательном уровне, давно возведена в ранг преступления, а по статье о превышении пределов самообороны сажают чуть ли не чаще, чем за преднамеренное убийство. Честно говоря, этот мир нравится мне все больше и больше.

– Так, ребятки, вы, кажется, собирались позаниматься? Вот и идите. А я, с вашего разрешения, посмотрю. Хорошо? – хлопнув в ладоши, произнесла Рогнеда, заставив нас со Светланой отвлечься от размышлений.

– Да, конечно, – кивнул я. – Спасибо за угощение.

– Свету благодари. Она все утро на кухне крутилась, тебя дожидаясь, – рассмеялась женщина, поглядывая в сторону покрасневшей дочери, теребящей рукав своего легкого сарафана. – Кстати, дочка!

– Да, мам? – тихо спросила та, поднимаясь со стула.

– Список дел на сегодня… – проговорила Рогнеда, и тут же я уловил сорвавшийся куда-то в сторону конструкт.

– …на холодильнике, – вздохнув, дочь закончила фразу матери.

Я взглянул в сторону большого холодильного шкафа, установленного в глубокой нише, и удивленно вздернул бровь. На белоснежной дверце, мерцая синеватыми отблесками, аккуратным женским почерком был выведен перечень домашних дел.

– О, Рогнеда… – Я замялся, обратившись к женщине. – А можете научить меня этому конструкту?

– Легко. Смотри, – улыбнулась она и тут же принялась за демонстрацию. – Вот, это сам конструкт письма, это привязка к месту, на котором он должен проявиться, у нас это холодильник и двери спален и ванной комнаты. Связываешь условия вот в такой последовательности, здесь вкладываешь смысл передаваемого сообщения, потом определяешь точку-адрес… готово!

На тренировку довольно простой манипуляции у меня ушло где-то около получаса, как раз то время, что Света потратила на медитацию. Но, в очередной раз проверяя последовательность действий, необходимых для создания воздействия, я вдруг замер на месте, разглядывая расхаживающего вокруг Светланы кота. Хм, пусть из него пока не сделать охранника, но кто сказал, что из иллюзии не получится приличный курьер? Идея была захватывающей, но тренировку никто не отменял. Тем более что мне совсем не хотелось ударить в грязь лицом в присутствии матери Светланы, явно неплохо разбирающейся в подобных вещах.

Спустя три часа, закончив занятие, усталые, но довольные, мы вновь собрались за столом с пыхтящим самоваром. Рогнеда тоже была удовлетворена увиденным, и я решил ловить момент. Судя по всему, показанный конструкт был ее собственной разработкой, а кто может лучше ответить на вопросы, связанные с его доработкой, чем автор?

– Хочешь совместить его со своей иллюзией? – задумчиво проговорила она, пригубив горячий, ароматный чай.

– С вашего разрешения, разумеется, – кивнул я.

– Хм… Света говорила, что иллюзию цветка вы продаете одноклассникам с разделом дохода пятьдесят на пятьдесят, я права? – прищурившись, уточнила Рогнеда. Хитра матушка! Впрочем… почему бы и нет?

– Могу предложить такую же долю при распространении иллюзорных животных, – предложил я.

– Свете, – улыбнулась женщина. Я пожал плечами и кивнул. Мне-то какая разница, с кем доход делить? Впрочем, уступать всухую тоже не дело.

– Но вы помогаете доработать конструкт для его совмещения с моей поделкой, – ответил я.

– Дочка поможет, – усмехнулась Рогнеда. – Знаний у нее достаточно, а я проконтролирую, чтоб не было ошибок. Кстати, скажи мне номер своего зеркома, я пришлю выкладки. А ты, в свою очередь, перешлешь Свете данные по иллюзии, тогда к следующей субботе, думаю, мы решим проблему совместимости, – согласилась Рогнеда.

– Только по конструкционной его части. Смысловую, как вы понимаете, я передать не могу чисто физически.

– Договорились, – кивнула женщина, и мы церемонно пожали друг другу руки.

Я уж было собрался откланяться, когда Рогнеда меня остановила.

– Еще один момент, – проговорила она. – Ерофей, пока вы торгуете подобными конструктами среди школьников, вам никто и слова не скажет. Но если попытаетесь продавать их в открытую, получите проблемы. Это не дело. Думаю, вам нужно зарегистрироваться в качестве частных конструкторов, работающих хотя бы по ученическому сертификату. Для ваших поделок этого будет более чем достаточно. Можете, конечно, попробовать сдать экзамен на специальный класс, но боюсь, на это у вас пока не хватит знаний, к тому же классный сертификат подразумевает уплату ежегодного налога на частную практику, который съест немалую часть вашего пока еще невеликого дохода.

– И как нам получить этот ученический сертификат? – спросил я.

– О, это несложно и абсолютно бесплатно, – проговорила Рогнеда. – Загляни в информаторий управы, там есть блок тем по этому вопросу, и там же можно пройти экзамен и регистрацию. Света, тебя это тоже касается!

Домой я уезжал изрядно загруженный свалившимся на меня ворохом сведений, но довольный открывающимися перспективами и предвкушающий сложную и интересную работу с ментальными конструктами.

Конечно, задуманное мною было не большей игрушкой, чем первоначальная идея иллюзорного питомца. При наличии зеркомов бестелесный зверек-курьер станет обычным развлечением, но с другой стороны, при всех возможностях естествознания я еще ни разу не видел подобного применения ментальных конструктов. Черт! Магия для меня это сказка, а сказка должна быть красивой, иначе чем ее магия будет отличаться от техники?!

Глупо? Может быть, но судя по тому, что описание задумки пришлось по вкусу не только семье Багалей, но и Бийским, думаю, эта маленькая глупость будет иметь успех не меньший, чем иллюзорные цветы, повальная мода на которые просто захлестнула гимназию… и не только.

К тому моменту, когда я предложил свою помощь «невинно пострадавшему» от своей подруги однокласснику, к нам со Светой обращались за иллюзиями не только гимназисты, но и их знакомые. Заработало сарафанное радио, и денежный ручеек, текущий в наши с подругой кошельки, изрядно прибавил в объеме. Не знаю уж, на что именно тратила полученные деньги Светлана, а я наконец-то смог обновить гардероб… на свою голову. Иначе не скажешь, поскольку, увидев мои покупки, Ружана Немировна сначала устроила мне промывку мозгов на тему ненужной траты денег, дескать, Бийские люди не бедные и вполне могли бы купить любые вещи, стоило только попросить. Но тут в дело вмешался дед Богдан, заявив, что их подопечный «уже взрослый парень и Ружана должна только радоваться, что он способен сам обеспечивать себя необходимыми вещами, а не квохтать над ним, как наседка», и под его рыкающим тоном супруга отступила, за что позже отыгралась на мне же. Так я узнал, что иные воздействия старых школ весьма неплохо накладываются на предметы обихода вообще и одежду в частности, а в следующие три вечера я исколол себе все пальцы, но сумел вплести в обновки заговоренные нити, в смысле несущие в себе созданные мною смысловые воздействия. Нет, ничего не могу сказать, умение полезное и довольно разностороннее, но какое же оно выматывающее!

– И что это? – поинтересовался Ярослав, рассматривая медную чешуйку на простенькой цепочке-браслете.

– Подарок для твоей подруги, – улыбнулся я.

– А к чему были вопросы о любимых животных? – не понял Беленький, крутя в руках неказистую поделку.

– Ну… может, мне просто было интересно, – заметил я, пожимая плечами.

– Ерофей! – рассердился мой собеседник.

– Ладно-ладно, не кипятись! – отмахнулся я. – Сейчас объясню. Конструкт создает иллюзию зверька со всеми его повадками. Иллюзия плотная, не хуже моих «цветочных» поделок. А кроме того, если «познакомить» такое призрачное животное с человеком, то оно сможет доставлять ему письма. Не очень большие, но все-таки. Для этого достаточно положить ладонь на голову существа и «толкнуть» в нее смысл записки и образ того, кому хочешь передать сообщение. Если адресат находится в пределах досягаемости, то он получит сообщение почти мгновенно.

– И каков этот самый предел?

– При минимальной подпитке конструкта – около десятка верст. Но кто сказал, что ты не можешь вложить в него больше сил? Думаю, на максимуме вложенной энергии он сможет отыскать адресата даже на противоположной стороне планеты. Времени, конечно, потребуется несколько больше, но по моим прикидкам, не больше пары минут. И никаких расходов на связь, заметь, – ответил я.

– Интересно, да. Забавная игрушка получается. – Почесал затылок Ярослав и указал на врученную ему бижутерию. – А зачем нужна эта цацка?

– Ну, это еще проще. Тебе обещанный конструкт могу вручить я сам, но ты же не думаешь, что Ждана подпустит меня к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки? С ее-то отношением…

– Ну да. Если она и сердита на кого-то больше, чем на меня, хотя, убей бог, не понимаю за что, так это на одного «высокомерного индюка», – кивнул Ярослав и встрепенулся. – Значит, этот артефакт несет в себе воздействие в виде такого же зверька, да?

– Именно так. Очень удобная форма, когда хочется сделать подарок самому, а не тащить человека, которого хочешь порадовать к конструктору, согласись? – заметил я. – Кстати, после привязки иллюзии к хозяину эту бижутерию можно выкинуть… или вернуть мне. Она одноразовая.

– Понятно, – задумчиво протянул Беленький. – Ну что ж, давай попробуем?

– А денежку ты принес? – я улыбнулся.

– Обижаешь. – Нахмурился Ярослав и продемонстрировал мне две пятирублевые ассигнации. Замечательно.

– Руку, – потребовал я. Ярослав глубоко вздохнул, словно перед прыжком в воду, и протянул мне правую грабку. Пф, можно подумать, я тут какой-то живодерский эксперимент ставлю?! Нет, эксперимент, конечно, имеет место быть, но ведь совершенно безвредный!

Воздействие прошло не хуже, чем во время первого испытания на Свете. Конструкт легко закрепился на одной из оболочек Ярослава, и уже через секунду мой одноклассник развернул иллюзию. Миниатюрный антрацитово-черный ворон беззвучно каркнул и, хлопнув крыльями, слетел на стол перед удивленно разглядывающим его хозяином.

– Вот это да! – протянул Беленький. – В жизни ничего подобного не видел!

– Нравится? – с законной гордостью в голосе спросил я.

– Конечно! Он же как настоящий. – Ярослав с любопытством протянул руку, осторожно погладил иллюзорную птицу по клюву, и ворон потянул голову вверх, словно напрашиваясь на продолжение ласки.

– Ну, еще бы! – фыркнул я. – Я час с лишним убил на съем матрицы. А сколько времени пришлось потратить на рассматривание и запоминание внешнего облика… это, знаешь ли, была та еще задачка. Кстати о задачках, держи инструкцию, там подробно написано, как нужно «знакомить» существо с адресатами, ну и прочие мелочи.

– О, спасибо, Ерофей. – Беленький забрал листок с инструкциями, а взамен протянул мне обе ассигнации.

– Опробуй сначала, – покачав головой, заметил я. – Давай отметь меня как первого адресата и попробуй написать какое-нибудь сообщение.

– Тоже верно. – Ярослав кивнул и принялся за дело. Эксперимент начался… и закончился полным успехом спустя всего лишь десять минут. Именно столько времени понадобилось моему однокласснику, чтобы освоиться с «функционалом» его ворона. Вполне удовлетворительный результат, мы со Светланой и Рогнедой опасались, что новичкам придется потратить куда больше времени на обучение работе с такой иллюзией, а это могло бы отрицательно повлиять на распространение конструкта. Что ж, сейчас я могу с радостью заметить, что эти опасения не оправдались, и доказательством тому служит стоящий передо мной черный ворон, сжимающий в иллюзорной лапе не менее иллюзорный белоснежный свиток. Одно резкое движение когтей, призрачная бумага разворачивается, и на ней проступает короткая надпись-послание… написанное прыгающим, неустоявшимся мальчишеским почерком.

– Шикарно! – Заглядывая в листок, расплывается в улыбке Ярослав. – Теперь даже если меня лишат зеркома, я смогу связаться с кем угодно из своих знакомых!

– А если у них будут такие же зверьки, то процесс станет обоюдным, – усмехнулся я в ответ. – Только учти, если Ждана спросит, то иллюзию для нее ты заказал у Светланы Багалей с цикла четыре-два.

– Намек понял, – кивнул одноклассник и хлопнул меня по плечу. – Спасибо, Ерофей!

– Ваши деньги, наши идеи! И помните, мы работаем для вас! – с пафосом профессионального рекламщика провозгласил я и, подмигнув приятелю, покинул школьную беседку, в которой и проходил наш разговор, подальше от несвоевременно любопытных глаз и ушей.

Этот день закончился как обычно, а вот на следующий… в гимназии грянул большой БУМ! Заказы на иллюзорных «курьеров» накатывали волнами, и потенциальных покупателей не отпугивала даже высокая цена забавы и необходимость довольно долгого ожидания, в том случае, если выбранное для иллюзии животное отсутствует в имеющемся у нас списке. Записные книжки пухли от заказов. Правда, кое-кому приходилось и отказывать. Нет, не из личной антипатии, просто некоторые оригиналы желали получить иллюзии таких животных, которых не найти даже в Новочеркасском зоосаде, между прочим, самом большом на территории Войска Донского.

Всю следующую неделю я чувствовал себя выжатым лимоном. Сил и напряжения для создания одного конструкта нужно не так уж и много, но когда приходится клепать их десятками, это утомляет. А мне еще пришлось и Свету поддерживать, все-таки ее не так уж и давно проснувшийся дар пока не позволяет столь серьезные траты энергии… зато какая тренировка! К исходу второй недели этого сумасшествия чисто силовые возможности Светы в ментальном конструировании стали вполне сравнимы с моим уровнем, каким он был где-то в конце июля. А ведь она младше меня на полтора года! В смысле младше моего нынешнего тела, конечно… Сама девушка хоть и выматывалась до предела, но была жутко довольна происходящим, да и ее матушка посматривала на дочь с гордостью во взгляде.

К исходу второй недели ажиотаж стих, так что двадцать седьмого октября мы со Светланой приехали из гимназии к ней домой и после очередной тренировки, как-то незаметно превратившейся в маленькую традицию, устроились за столом с чаем, чтобы подвести предварительные итоги нашей кампании. За этим занятием нас и застала матушка Светланы, вернувшаяся домой раньше обычного, в связи с пятничным, а потому сокращенным рабочим днем.

Увидев разложенные на столе записи, ассигнации и стопки монет, Рогнеда перевела на нас взгляд округлившихся от удивления глаз и, тихонько охнув, присела на заботливо подставленный телекинезом дочери стул.

– Это что такое, молодые люди? – спросила Рогнеда.

– Доход от продажи иллюзорных курьеров за две недели, – ответила Света, чуть поерзав на месте.

– И… много получилось, прошу прощения? – осведомилась чуть пришедшая в себя женщина, кивком поблагодарив меня за поставленную перед ней чашку с горячим ароматным чаем.

– По уже выполненным заказам – сто восемьдесят рублей, и еще шесть человек ожидают исполнения, – ответил я, отчеркнув в тетради итог своих вычислений, и договорил: – Завтра нужно снова ехать в зоопарк.

– Да уж, вот никогда бы не подумала, что кто-то захочет получить иллюзию дикобраза, – улыбнулась Света.

– Стоп. Вы хотите сказать, что за две недели смогли заработать двести с лишним рублей? – изумилась Рогнеда. – То есть получить сумму, равную моему недельному заработку?

– Ну… да, – переглянувшись, в унисон ответили мы со Светой.

– Но ведь это не так уж и много, – заметил я. – Во-первых, это доход не за неделю, а за две, а во-вторых, эти деньги мы честно поделим пополам, так что каждому достанется по сто пять рублей. То есть за неделю получается по пятьдесят два рубля с полтиной на каждого.

– Хм, Ерофей, ты, кажется, немного не понимаешь, – задумчиво произнесла Рогнеда. – Ежемесячный платеж по ссуде, взятой мной на покупку этого дома, составляет пятьсот рублей, аренда такого дома обойдется в двести, наем квартиры-студии в доме на окраине юрта будет стоить половину этой суммы. И на те же деньги можно совершенно спокойно прожить месяц, не отказывая себе в маленьких радостях, вроде пирожных. А если не шиковать, то и на приличную одежду вполне будет хватать. Понимаешь?

– Ну, кажется, да, – вздохнул я. Действительно, если порядок цен именно таков, то удивление Рогнеды вполне понятно. Детишки умудрились заработать очень достойные деньги на том, что она сама иначе как блажью не считала. Мол, играются ребята в деловых людей и пусть их. Шишки, набитые таким опытом, дело полезное. А вот в то, что затея действительно может вылиться в реальные деньги, Рогнеда, кажется, не верила. Ха!

– Ерофей, а ты своего «курьера» закончил? – решила переключить тему Света, которой явно не понравилась повисшая в комнате тишина. Неудобная, прямо скажем, тишина.

– Вчера как раз последний лоск навел, – кивнул я в ответ, невольно поморщившись от воспоминания о том, сколько сил и внимания пришлось убить на этот эксперимент. К сожалению, одним снятием поведенческой матрицы в этом случае было не обойтись, уж больно форма задуманного «зверька» была необычной… несуществующей, я бы даже сказал. Да и воздействие «пылевой руки» пришлось заменить, из-за чего я вынужден был изрядно поломать голову над новой комбинацией конструктов, почти полностью перерабатывая ее под новые условия. Хорошо еще, что Ружана Немировна не отказала в помощи. Но результат того стоил. В конце концов, чем я хуже попаданцев из книжек моего прошлого мира?!

– О, а ты решил сделать для себя что-то необычное? – встрепенувшись, подхватила матушка моей подруги.

– Покажи! – тут же загорелась Света, и я активировал своего «питомца». – Какой забавный!

– Он прямоходящий. – Рогнеда в изумлении тряхнула головой, присмотрелась… – А… зачем ему латы? А рюкзак?

– Это Бохом Первый, – пояснил я, любуясь удивлением моих собеседниц. – Боевой хомяк, версия один ноль!

Глава 9

Жаль, что всю глубину шутки насчет хомяка здешние жители оценить не в силах. Ну нет в местной литературе такого наплыва грызунов, терзающих души многочисленных героев, очевидно, этот штамп присущ лишь книгам моего прежнего мира. Оно и к лучшему, наверное. Меня всегда удивляла настойчивость, с которой авторы утрамбовывали жаб и хомяков в своих героев, словно опасаясь отпугнуть читателей, назвав присущие их персонажам черты так, как должно. Впрочем, их можно понять. Кто будет сочувствовать герою, если тот лелеет такие качества, как жадность и стяжательство? И кто посмеет назвать такого героя положительным? Ладно, пусть персонаж будет симпатичным, даже обладая подобными, совсем не светлыми чертами характера, в конце концов, идеальных людей не бывает, правда? Но зачем так часто поминать несчастных зверьков, в реальности не имеющих никакого отношения к человеческим порокам? Что, разве мало других эвфемизмов? «Плюшкин», «скопидом», «гарпагон», да мало ли их можно вспомнить, а то и придумать? Но нет, обязательно нужно тиснуть этот штамп!

В этом смысле я поступил честнее. Мой хомяк хоть и иллюзия, но жадностью и склонностью тащить что попало в свою норку не отличается. Зато сколько интересных манипуляций мне удалось в нем совместить! В итоге получился не «курьер», а натуральный походный несессер. Собственно, именно для хранения свернутых конструктов различного назначения я и создавал это существо, хотя выполнять функции письмоноши он тоже способен.

– И зачем тебе понадобился такой… «склад»? – поинтересовалась Ружана Немировна, когда я похвастался ей получившимся у меня воздействием. – Что, самому конструкты создавать уже гордость не позволяет?

– Почему же, вполне позволяет, – пожал я плечами и, прищурившись, улыбнулся. – Тут цель другая.

– О, и какая же? – поинтересовалась моя попечительница.

– М-м, можете показать мне какое-нибудь незнакомое воздействие попроще? – попросил я, активируя Бохома. Появившийся на столе передо мной серый, словно пылью припорошенный, хомяк вытянулся столбиком и застыл. Только ярко-розовый нос, торчащий из-под шлема, нервно подергивался, словно его хозяин к чему-то принюхивается.

Тетка Ружана улыбнулась, глядя на потешного зверька в форме центуриона, но просьбу выполнила. Незнакомый конструкт развернулся почти моментально, и просыпавшиеся на стол крошки от плюшки, оставшиеся после нашего чаепития, исчезли, словно их и не было. Интересно.

– И что теперь? – спросила Бийская.

– Привяжите его к Бохому, пожалуйста. – Ружана Немировна недовольно вздохнула, но выполнила и эту просьбу. Я чуть улыбнулся и поднялся из-за стола. – Спасибо.

– Эй! – поняв, что я собираюсь уйти, окликнула меня хозяйка дома. – А объяснения?!

– Через полчаса все покажу и объясню, если понадобится, – пообещал я, вылетая из комнаты под недовольное ворчание Бийской.

– Ну и зачем? – усмехнулся дед Богдан, сидевший все это время на завалинке, аккурат под открытой форточкой, и потому слышавший весь наш диалог. – Растравил женское любопытство и в кусты? Нехорошо, Ерофей.

– Зато весело, – пожав плечами, ответил я. Возникший на моей ладони хомяк, на этот раз наряженный в гусарский мундир, топнул лапой, и я получил возможность наблюдать медленно разворачивающееся воздействие, только что показанное Ружаной Немировной. Пепел, выбитый дедом Богданом из трубки, послушно исчез. Еще раз… а вот с растущим рядом кустом жимолости ничего не вышло. Значит, конструкт действует выборочно? Хм, интересно, очень интересно. Нужно будет как-нибудь разобраться… но потом. А сейчас зубрежка. Ну-ка…

Через четверть часа я вернулся в дом и, вновь сев за стол, под тяжелым взглядом хозяйки дома направил выученный конструкт на пустую хлебницу. Миг, и крошки исчезли из нее, словно их и не было.

– Стоп! – Тетка Ружана опустилась на табуретку. – Классические конструкты, привязанные через «присоску», носитель изучать не может. Сознание просто не воспринимает создаваемое таким образом воздействие, считая его частью оболочки носителя!

– Так, он ничего и не изучает, – рассмеялся я. – Он вообще неразумный. Правда, Бохом?

Вынырнувший из моего рукава хомяк приземлился на стол и резко кивнул, отчего гусарский кивер съехал ему на нос. Зверек почти неслышно фыркнул и исчез.

– Значит, вторичная привязка через смысловое воздействие снимает это ограничение? Что ж, логично. Подпитка идет не от носителя, а от созданного им конструкта старой школы… неудивительно, что раньше никто не создавал ничего подобного. Способы оперирования менталом у нас и естествознатцев слишком разные. Да и кто бы мог подумать, что такое может сработать. Впрочем, почему «может»? Уже сработало. К сожалению. – Явно размышлявшая вслух хозяйка дома наконец пришла в себя и смерила меня долгим и очень странным взглядом… натуралиста, наткнувшегося на неизвестный вид животного. – Ерофей, ты понимаешь, что сотворил?

– Ну… да, – осторожно признался я.

– И то, что показывать результат твоих изысканий посторонним нежелательно, ты, надеюсь, тоже осознаешь, не так ли? – надавила тетка Ружана.

– Конечно, – уже увереннее кивнул я в ответ. Еще бы, ведь именно осознав ограничения, связанные с практическим освоением естествознания, я и начал поиск способов, которые могли бы облегчить этот процесс, а еще лучше сделать его независимым от наличия или отсутствия преподавателя, демонстрирующего изучаемые воздействия или многостраничного математического описания. И именно во время этих поисков я наткнулся на подводные камни…

– Отрадно слышать, – сухо ответила Ружана Немировна. – А теперь, будь добр, озвучь причину такой осторожности, я хочу убедиться, что ты правильно ее определил.

– Конструкторы, продающие не только сами воздействия, но и навыки их создания, как я узнал, получают почасовую оплату за обучение, так что у них могут возникнуть серьезные претензии, если я выпущу этот конструкт в мир, – послушно ответил я и тут же перебил уже готовую что-то сказать собеседницу: – Но, во-первых, я и не собирался зарабатывать на продаже этого воздействия, а во-вторых, даже если кто-то захочет повторить мой фокус… флаг ему в руки! Основа-то построена на смысловом воздействии, и повторить ее с бухты-барахты, без моей помощи, не выйдет даже у самого лучшего конструктора, схватывающего подобные вещи на лету. А не разобравшись в основе, пытаться повторить все воздействие можно до скончания времен. Так что кражи я могу не бояться.

– Если за дело не возьмется волхв, – уточнила моя собеседница. – У нас есть возможности распознавать суть чужих смысловых воздействий. Только не проси научить, не могу. Это уже уровень посвященных, и не самых слабых.

– О! Спасибо за информацию. – Я было скис, но, чуть подумав, вновь улыбнулся. – Полагаю, не ошибусь, если предположу, что эти «не самые слабые» иначе зовутся кругом волхвов, то есть старшие в русской общине?

– Догадливый, – кивнула хозяйка дома, кажется, ничуть не разочарованная моим выводом.

– Тогда, учитывая весьма напряженные взаимоотношения этого самого круга с философами, мне почти нечего опасаться, – заключил я. – Сомневаюсь, что у кого-то из ремесленников, зарабатывающих на торговле навыками для домохозяек, имеются связи с волхвами подобного уровня, достаточно тесные, чтобы попытаться украсть или силой заставить меня отдать разработку.

– «Почти» это очень правильное уточнение, – мягко произнесла тетка Ружана. – В жизни, Ерошка, всегда есть место случайностям.

– Понимаю, – кивнул я.

– Молодец, – поджав губы, произнесла Ружана Немировна, но почти тут же улыбнулась. – Ты, действительно, молодец, Ерошка. Но очень прошу, отнесись к этому серьезно. В наши времена за такое, конечно, не прирежут, но жизнь могут испортить основательно. Прошу, будь аккуратнее и не показывай «умения» своего Бохома кому попало.

– Я хотел снабдить Снежка Светы таким воздействием, – честно признался я. – У нас не всегда хватает времени на изучение классических конструктов, а так она бы могла тренироваться и без моего присутствия.

– Насколько я знаю, Рогнеда Багалей достаточно сведуща в естествознании, чтобы помочь дочери в освоении гимназического материала, – заметила тетка Ружана.

– Она почти все время на работе, а в выходные хочется отдохнуть не только школьникам, – ответил я.

– М-да, что ж… смотри сам, – чуть помолчав, проговорила хозяйка дома. – Твоя подруга, тебе и решать, насколько ей можно верить.

– Я подумаю. – Задумчиво кивнув в ответ на слова Ружаны Немировны, я поднялся из-за стола и направился к выходу из комнаты.

– Ерофей! – окликнула меня попечительница, когда я был уже в дверях. Обернувшись, я вопросительно взглянул на нее. – Я тоже подумаю, как можно обезопасить тебя от возможных проблем с этим конструктом. Надеюсь, ты мне доверяешь?

– Да. – Я резко кивнул и вышел вон. Меня еще ждала работа по хозяйству под началом деда Богдана, вечерняя тренировка… и уроки, чтоб их!

Ноябрь выдался довольно выматывающим, даже несмотря на то, что благодаря новому конструкту мне удалось чуть сократить время занятий со Светланой, точнее, удалось бы, если бы не рухнувшие нам как снег на голову триместровые контрольные, подготовка к которым сожрала большую часть, казалось бы, сэкономленного времени. Но и отказать в помощи златовласке я не мог. Черт, да никто бы не смог, когда она так смотрит! А тут еще и учителя словно с цепи сорвались, пытаясь втиснуть в наши головы какие-то совершенно невообразимые объемы информации. В общем, пришлось несладко. Тем не менее к началу зимы мы вполне успешно справились с этой проблемой и получили десять дней законных каникул. Света с матерью укатили в гости к какой-то дальней родне, и наши тренировки пришлось оставить до их возвращения. Мало того, дед Богдан с теткой Ружаной, насмотревшиеся на мои ноябрьские метания, отобрали зерком вместе с рабочими тетрадями и в ультимативной форме заявили, что наши занятия прекращаются до конца каникул, дескать, отдыхать тоже надо. Да кто бы спорил?!

Я и сам чувствовал, что последний месяц осени не прошел для меня бесследно. Да, я немало узнал, многому научился и кое-чему научил Свету, как-то незаметно ставшую мне подругой, но… перенапряжение было налицо, и никакие отличные отметки не могли исправить этого факта. Первые два дня каникул головная боль и апатия были моими постоянными спутниками, еще сутки я просто отсыпался, а потом… потом приехали внуки Бийских, и все мои надежды на ленивое плевание в потолок до начала следующего триместра канули в Лету.

– Ерофеюшка!!! – Я охнул, когда златовласый вихрь в белой шубке врезался мне в живот. Ну вот, сменил няшу постарше на няшу помладше. – А мне вчера одиннадцать исполнилось! Ты подарок приготовил? А где он? А какой? А…

– Будет тебе подарок, будет. – Рассмеялся вышедший на двор и наблюдавший это представление Богдан Бранич и, кивнув мне на ворота, попытался подхватить эту егозу на руки. Не тут-то было. Обняв за шею и звонко чмокнув деда в щеку, девчонка змеей выскользнула из его объятий и тут же оказалась рядом со мной.

Злата крутилась вокруг меня, засыпая пулеметной очередью вопросов, пока я здоровался с вошедшими в калитку Марой, Олегом и Баженой Вентовной, она не отходила, пока я отпирал ворота, чтобы Бран Богданич мог завести свой «Пардус» во двор, и лишь появление на крыльце дома Ружаны Немировны смогло угомонить это стихийное бедствие. Точнее, переключить ее внимание на себя.

Я облегченно вздохнул, стараясь сделать это как можно незаметнее, но понимающая улыбка и легкое похлопывание по плечу, доставшиеся мне от отца Златы, показали, что все мои старания пропали втуне.

– Ничего, Ерофей. За пару дней привыкнешь. – Раскатисто хохотнул Бран Богданич и, пожав мою руку, кивнул в сторону машины: – Зови Олега, поможете разгрузить багажник.

– Не нужно. Так справлюсь. – Поток внимания легко открыл заднюю дверь машины, напоминающей внедорожники моего прошлого мира, и сумки Бийских поплыли в сторону крыльца. Ну да, захотел похвастаться, а что? Есть чем!

– Ого! А ты времени не терял! Десять объектов разом… неплохой результат. Очень неплохой! – Усмехнувшись, кивнул Бран Богданич и повернулся к детям, уже «присевшим на уши» деду Богдану и тетке Ружане. – Ау! Олег, Мара, успеете еще наболтаться! Хватайте шмотки и тащите в комнаты, пока Ерофей их на крышу не закинул.

Старшие дети Бийских кивнули и, перехватив контроль над своими вещами, потянули их к себе. Злата же довольно завизжала и повисла на парящем в метре над землей розовом рюкзачке. Я охнул, но все же успел удержать ношу, и довольно пищащий пассажир «поехал» в дом на своем багаже. Да, это будут «веселые» каникулы.

В кабинете темно. Неверные отблески потрескивающего в камине пламени пляшут по стеклам книжных шкафов, а плотный абажур настольной лампы не позволяет даже рассмотреть лиц двух сидящих у массивного письменного стола человек. Впрочем, им самим царящий в комнате сумрак ничуть не мешает. Сидящий в кожаном кресле хозяин кабинета лениво листает принесенные ему документы, а сидящий напротив гость, кажется, бездумно смотрит в высокое арочное окно, за которым бесится зимняя вьюга. Впрочем, стоило папке с документами лечь на обитую зеленым сукном столешницу, как от отрешенности визитера не осталось и следа.

– Интересный материал ты мне принес, – заметил хозяин кабинета, и кресло тихонько скрипнуло, когда он откинулся на его спинку. – Результаты наблюдения, хронология событий, психопрофили объекта и его окружения…

– Наши люди проделали большую работу. – Даже в голосе гостя можно было заметить улыбку, коснувшуюся его губ.

– Мартышкин труд! – неожиданно рыкнул его собеседник, и визитер вздрогнул. – Вода-вода-вода! Весь отчет написан по принципу: «на, и отвяжись»! Где анализ уже освоенных им навыков? Где оценка потенциала? В отчете первого наблюдателя все это было, а здесь… На кой ляд нужно целое отделение конторы, если его служащие даже правил составления отчетов по надзору и наблюдению не знают? Что это такое, я спрашиваю! Отстойник для посредственностей и неумех?

– Но объект не выказывает каких-то серьезных навыков. А оценивать потенциал школьника… это нужно обращаться не к сотрудникам конторы, а к учителям! – Несмотря на давление начальства, гость отвечал довольно четко и невозмутимо.

– Так обратитесь! – рявкнул хозяин кабинета. – Или хочешь сказать, что у ваших людей даже на это мозгов не хватает? Князя на вас нет! Телепнев в гробу переворачивается, глядя на таких сотрудничков! Довели канцелярю, дар-рмоеды!

– Но подобное обращение может засветить наш интерес к фигуранту, – попытался было заикнуться визитер, явно начав терять самообладание. Его собеседник молчал. Секунда-другая, и абажур лампы поднялся выше, отчего оба сидящих у стола человека оказались на свету. Хозяин кабинета окинул гостя каким-то сожалеющим взглядом.

– Друг мой, ты идиот? – задушевным голосом спросил он. – Ладно, я могу поверить, что пяток сотрудников конторы в этой дыре находится на виду, и их лица известны каждой местной собаке. Но кто мешал пригласить «левого» человека, из того же Новочеркасска или Ростова, чтобы тот заглянул к тем самым учителям под видом заинтересованного в учениках конструктора-ремесленника и хорошенько расспросил их о фигуранте?

– Ну… я же там не был. Может, у них не было такой возможности?

– Я повторю, ты идиот? – Прищурился хозяин кабинета. – Я только что, на коленке, за минуту состряпал достаточно простой и действенный план действий, необходимых для получения стопроцентного результата. Не подходит? Могу накидать еще десяток.

– Но расходы… – протянул гость.

– Ты мне еще про казну и ее печальное состояние расскажи, – с сарказмом заметил его собеседник. – А я сыну передам, пусть пожалуется государю. Глядишь, тот и финансовый аудит конторы санкционирует, а там и средства сразу найдутся, наверное? Друг мой, ты, кажется, забыл? Так я напомню. Проект «Скрип» имеет свой бюджет, более чем достаточный для обеспечения всей, ты слышишь меня? Всей необходимой деятельности по нему. В общем так. Этих идиотов с надзора уберешь. Десяток молодых возьмешь у «Липатовичей»[4], письмо я напишу. Пусть поднаберутся опыта на нашем фигуранте, молодые, они до службы злые, вот заодно и покажут твоим «страдальцам», как работать надо.

– Будет сделано, – с незаметным вздохом проговорил визитер.

– Ладно. С разносом закончили. А теперь объясни мне, что это такое? – Выудив из папки один из листов, хозяин кабинета передал его гостю. Тот пробежал взглядом по строчкам и утвердительно кивнул, перечитав собственную визу, поставленную на документе.

– Это предложение, которое, как я считаю, следовало бы отклонить, во избежание огласки и привлечения внимания к нашему фигуранту.

– А может, тебя уволить? – поставив локти на стол и подперев ладонью подбородок, грустно проговорил его собеседник.

Вопреки моим ожиданиям, каникулы прошли куда спокойнее, чем мне думалось в тот момент, когда я увидел Злату. А всего-то и надо было подобрать этой егозе хороший подарок… и научить им пользоваться. Правда, ради этого мне пришлось срываться с хутора и на полных парах нестись в Новочеркасский зоосад, а после благодрить природу за то, что самцы белых медведей не впадают в спячку. В результате мне без особых проблем удалось снять матрицу с одного молодого зверя, почти медвежонка. А вечером, по возвращении на хутор, пришлось потратить несколько часов на формирование нужного конструкта и обучение Златы. Зато сколько было радости и писков… ну, после того, как Бран Богданич угомонил свою жену, которая, увидев белого медведя, катающего ее дочь по двору, чуть не открутила мне голову. И да, в отличие от фантомов, продаваемых нами в гимназии, зверь получился даже более плотным, чем давешняя иллюзия цветка. Как и мой Бохом, кстати. Ну, относительно плотный, конечно. Хорошо поставленный удар взрослого человека медвежонок вряд ли выдержит, но пять-десять минут покатушек обеспечит Злате без проблем. Да он даже Олега с Марой таскает, и ничего, правда, через те же пять минут развеивается, и их младшей сестре приходится ждать как минимум полчаса, прежде чем она вновь может «призывать» своего зверя. Силенок все-таки у Златы пока маловато, чтобы дольше подпитывать медведя.

Кстати, научить девочку активировать игрушку оказалось совсем несложно. Пусть она, в силу возраста, не способна оперировать ментальными конструктами, но ведь здесь это и ни к чему, конструкт-присоска самостоятельно тянет необходимую энергию для развертывания конструкта, главное его включить. А чтоб воздействие не обессилило эту егозу, мы с Ружаной Немировной встроили в него простейший прерыватель. Впрочем, в некоторых случаях зверю никакие включатели не нужны вовсе, но об этой тонкости я сообщил лишь старшим Бийским, за что заработал уважительный взгляд от деда Богдана и крепкое рукопожатие его сына.

Правда, поначалу, пока Бажена Вентовна не отошла от шока, она требовала, чтобы я забрал у Златы свой подарок, и апеллировала к тому, что излишний расход сил может отрицательно повлиять на здоровье и развитие ее дочери. И переубедить ее мне никак не удавалось. Да что там, на Бажену Вентовну даже умильный взгляд ее златовласки не произвел никакого впечатления, так что я даже невольно позавидовал такому самоконтролю. Но, к счастью, Ружана Немировна встала на защиту «игрушки» и ее дарителя, популярно объяснив невестке всю степень ее неправоты. Против такого авторитета жена Брана Богданича пойти не смогла, и дом огласил радостный визг всего младшего поколения Бийских. Да, мне пришлось пообещать Маре и Олегу подарить им по такому же конструкту на именины и день рождения соответственно. В результате следующим утром они порадовали домашних совершенно невыспавшимся видом. А вот нечего было полночи лазить по сети в поисках наиболее симпатичных объектов для съема матрицы.

Вечером накануне отъезда семьи Брана Богданича я сидел за небольшим столиком в своей комнате и растерянно смотрел на переданную им кипу бумаг. Когда тетка Ружана обещала подумать над тем, как обезопасить меня от возможных претензий со стороны некоторых недобросовестных конструкторов, я и предположить не мог, что все может оказаться так просто и… естественно. Всего-то и нужно подать заявку на регистрацию патента моего маленького изобретения в соответствующий реестр. Именно образцы необходимых документов я сейчас и рассматривал с несколько ошарашенным видом.

Как объяснил Бран Богданич, идея этого действа проста как пять копеек. Получив так называемый «номерной» или, проще говоря, анонимный патент на свою разработку, я, как автор, возлагаю права по распространению изобретения и контролю его законного использования на государственное патентное бюро. А оно, в свою очередь, обязуется ежемесячно переводить на мой казначейский счет десять процентов от сумм, получаемых от продаж привилегий на разработку. Мало? Может быть. Зато, во-первых, безопасно, мое имя в этом случае нигде не светится, его не будет даже в базе данных патентного бюро, там останется лишь, собственно, номер патента и сопоставленный с ним код личного счета в казначействе. Вообще, этот код даже мне самому неизвестен, хотя он и прошит в идентификационной карте, заменяющей здесь паспорт и многие другие документы. Во-вторых, нет никакой мороки с самостоятельной продажей лицензий, привилегий и прочей мути, за которые, может быть, удастся, а может, и нет, выручить больше средств, даже при помощи серьезных, а значит, дорогих по определению юристов. Да и потеря времени на всяческие встречи-переговоры-подписания-удостоверения тоже не радует, а патентное бюро, при совершении тех же сделок, легко обойдется без моего присутствия вовсе. В общем, как ни крути, это лучший вариант, и я очень благодарен Бийским за то, что они его нашли и предложили. Ружана Немировна сдержала свое слово.

С таким раскладом мне даже возможный интерес конструкторов ничем не грозит. Где взял конструкт? Купил в патентном бюро. Не верите? Вот номер патента, вот сумма. Нужно? Покупайте сами, а от меня отстаньте. Не нужно? И лучше бы автор этого воздействия подох во младенчестве? Увы и ах, ничем помочь не могу, но попробуйте уговорить представителей бюро закрыть патент. Невозможно? А я здесь при чем?

Вот так и получилось, что на следующий день, уезжая в Хольмгард, семья Брана Богданича увозила с собой папку со всеми необходимыми документами на выдачу номерного патента по разработке «трехуровнего повторяющего ментального конструкта типа Ментор» и собственно сам образец такого воздействия, привязанный все той же незаменимой «присоской» к самому Брану Богданичу, без всяких условий взявшему на себя труд по оформлению моего патента.

– Начинаешь зарабатывать деньги, а, Ероха? – усмехнулся в усы дед Богдан, когда машина Бийских скрылась вдали, и мы наконец-то заперли въездные ворота.

– Окстись, старый! – неожиданно вступила тетка Ружана, поднимавшаяся на крыльцо дома. – В шкатулке уже, считай, сотня рублей им заработанная лежит.

– Баловство! – отмахнулся тот. – Детская подработка. Диковинка приестся, кончатся покупатели в гимназии, и что дальше? А вот патент – это уже серьезно. Это, старая, задел! Настоящий задел на будущее.

– Патент, задел… Главное, имя себе сделать, а твои выдумки чушь и глу… стоп. Как-как ты меня назвал, пенек облезлый?! – Прищурилась Ружана Немировна, и в ее руке невесть откуда возникла тяжелая скалка.

– Эм-м, ну, я пойду, мне на тренировку пора… – заметив, как окутался щитами дед Богдан, пробормотал я, отступая на пару шагов назад. Ну вот не горю я желанием стать свидетелем очередной разборки между Бийскими. Пусть они редко вот так пар спускают, на моей памяти это всего второй раз за полгода! Но легче от этого не становится.

А потасовка двух волхвов и, как я подозреваю, волхвов очень неслабых, это, знаете ли, серьезно. От их столкновения ментал бурлит, земля дрожит и погода портится… сильно, вплоть до шторма. Да и под горячую руку попасть дело нехитрое и крайне болезненное, если не для тела, то для самолюбия, точно. Трое суток отлеживаться, после того как по заднице прилетело неверно запущенной сковородой, это обидно. По мне так уж лучше под Перунову длань от деда Богдана угодить, после нее мысли о собственной ущербности как-то не беспокоят. Впрочем, какие мысли в бессознательном-то состоянии? А с «дружеским огнем» у старших Бийских проблем нет. Всем отвалят, только подходи.

В общем, пока в ход не пошла тяжелая артиллерия, я решил ретироваться куда-нибудь подальше. Взгляд упал на стоящую под навесом летягу, и уже через несколько секунд, подняв ее в воздух, я вылетел со двора, на ходу поднимая воздушный щит от набегающего потока воздуха и… пару боевых, на всякий случай. Черт его знает, чем эти сумасшедшие могут шибануть на движение…

На хутор я вернулся только поздно вечером. Полюбовался на разруху во дворе, разнесенную поленницу, висящие на одной петле ворота, выбитые чьим-то могучим ударом, и, плюнув, пошел ужинать. Завтра, все завтра.

Глава 10

Бывало, дед Богдан и тетка Ружана скандалили, но ураган проходил, и уже на следующий день в доме вновь было ясно и солнечно. Но не в этот раз. Такой долгой ссоры я не видел ни разу больше чем за полгода жизни на хуторе Бийских. И, пожалуй, впервые с тех пор, как принял их заботу, я был рад любой возможности провести день подальше от дома, еще недавно казавшегося таким уютным. Нет, Бийские не кричали друг на друга и больше не пытались устроить побоище, но между собой они почти не разговаривали, а тон их бесед промораживал насквозь. Предельно вежливо… и отстраненно.

Дошло до того, что я связался с Браном Богданичем, в надежде, что хоть он сможет вернуть мир и спокойствие в дом родителей. Тщетно. Бран что-то бурчал, мялся, но, к моему сожалению, встревать в разборки матери и отца не стал. А еще у меня возникло ощущение, что он если и не знает, то совершенно точно догадывается о причине их ссоры, но и на эту тему Бран Богданич предпочел отмолчаться. Поверить же в то, что поводом для противостояния послужили слова «старая» и «пенек облезлый», я не мог. За время моего знакомства с Бийскими они еще и не так друг друга величали. В общем, странная это была ссора. Необычная.

И хотел бы я сказать, что к Новому году все вернулось в свою колею, но увы. Нет, в конце концов, мои попечители вроде бы образумились, но ощущение натянутости в их общении осталось. Более того, уж не знаю по какой причине, но теперь это касалось и меня. Дед Богдан больше не балагурил, когда мы занимались работами по хозяйству, а уроки Ружаны Немировны стали суше, да и улыбку ее я стал видеть куда реже. Точкой в неформальности нашего общения стало обращение на «вы», и не я это начал, честное слово.

Обида? Нет, обиды не было. В конце концов, никто не обязывал их относиться ко мне по-родственному, но такое изменение отношения я не мог не заметить. Жить на хуторе становилось просто физически неприятно. До Рождества я еще дотянул, а после решил, что если обстановка в доме не изменится к окончанию учебного года, то мне придется искать съемное жилье. Дольше я просто не выдержу. Пожалуй, впервые за все время своего пребывания в этом мире и доме я почувствовал себя тем, кем по сути и являлся – приживалой. Это было… противно.

Но для съема квартиры нужны деньги… и я с головой ушел в учебу. Да, иллюзии нашего со Светланой производства пользуются спросом и приносят кое-какую копейку, а казначейский счет исправно пополняется отчислениями от патента. Но я не обольщался, понимая, что спрос на иллюзии может и упасть, хотя бы вследствие конечного количества покупателей в городе, а дохода от патента, если дела будут идти и дальше в том же духе, едва хватит на оплату жилья и только. А мне ведь еще и есть хочется, причем, что характерно, как минимум дважды в день! Да и одежда… в общем, нужны деньги, а их, как я понял со всей очевидностью, мне проще заработать на ментальных конструктах. И вывод из этого следовал только один: нужно расширять линейку предлагаемых «товаров» и работать над новыми заявками для бюро. Один патент это, конечно, хорошо, но, как говоривал персонаж злого анекдота: «пять старушек – уже рубль»!

Светлана, к сожалению, моего темпа не выдержала и «сошла с дистанции», пока я как одержимый зарывался в учебную литературу и, забив на изменившееся отношение со стороны попечителей, тряс Ружану Немировну на предмет новых знаний. Света оказалась замечательным практиком, но к разработке новых воздействий у нее просто не было интереса. Или же ей просто не хватало усидчивости. Как бы то ни было, к тому моменту, когда сошел первый снег, наши совместные занятия почти прекратились. Светлана все чаще отказывалась от встреч и пропадала с подругами, старательно не замечая недовольного взгляда матери, так что довольно скоро наше общение свелось к еженедельной дележке общего дохода. Что ж, не мне ее судить, в конце концов, программу гимназии мы с ней добили еще в конце февраля, а требовать большего благоразумия и продолжения учебы от пятнадцатилетней девчонки, неожиданно превратившейся из тихони и скромницы в окруженную подругами и ухажерами девушку, было… скажем так, неразумно.

Для меня же теория ментального конструирования стала той отдушиной, что позволила забыть о неприятной обстановке на хуторе и заменила общение с живыми людьми. К апрелю абитуриентские пособия в зеркоме незаметно сменились более продвинутой литературой, а список контактов пополнился добрым десятком имен таких же увлеченных конструированием личностей, разбросанных по всей Руси. И могу с гордостью признаться, что среди них были не только студенты-философы, но и пара профессоров, порой подкидывавших такие задачи, что у меня ум за разум заходил, когда я пытался… нет, даже не решить поставленную задачу, а хотя бы просто понять смысл тех конструктов, что они предлагали создать. Впрочем, были в моем изрядно разросшемся списке знакомых и другие личности, но с ними я говорил о совсем иных вещах. И один из таких персонажей проживал достаточно близко от Ведерникова юрта, чтобы я имел возможность общаться с ним не только в виртуальности, но и вживую. Заказчик, первый из трех. Собственно, именно Савриил Моисеич Терской и привел двух других конструкторов, заинтересовавшихся «молодым дарованием», как выспренно высказался один из них. С самим Терским я познакомился в Ведерниковом юрте. Он сам нашел меня, поймал почти у ворот гимназии, одарил визиткой и предложил назначить время, удобное для деловой встречи. Так аукнулись мне разошедшиеся по городу иллюзорные цветы и звери.

– Время – деньги, Ерофей Павлович. Слышали такую поговорку? – с почти незаметной улыбкой ответил Терской, когда я поинтересовался, почему выбор исполнителя для его заказов пал на меня. – Конструирование подобных воздействий, действительно, не представляет для меня никакой сложности, но… их стоимость не окупает затраченного времени.

– Тогда зачем вообще брать такие заказы? – рассматривая лист с требованиями к создаваемому воздействию, спросил я.

– Постоянные клиенты требуют уважения. – Развел пухлыми руками Савриил Моисеич. – Сегодня я откажусь оказать хорошему человеку маленькую услугу за небольшие деньги, а завтра он обратится с крупным заказом к конкурентам, да еще и будет считать меня слишком много возомнившем о себе типом. Оно мне нужно?

– Понимаю, – кивнул я. – А так мелкая услуга будет оказана, и вы получите достаточно времени для более серьезной работы.

– Приятно иметь дело с умными людьми, Ерофей Павлович. – Сверкнув стеклами вычурного пенсне, вновь улыбнулся мой собеседник и пригубил кофе из маленькой чашки, совершенно теряющейся в его ладони. Не обращая внимания на гул, царящий в кафе, я задумчиво покивал и вновь погрузился в изучение требований, предъявляемых заказчиком к нужному ему конструкту. В принципе, ничего сложного… но пару дней над расчетами посидеть придется. Нет, можно, конечно, сотворить необходимое воздействие прямым волевым усилием, но как потом сдать его заказчику? Он-то почти наверняка не имеет представления о подходе волхвов.

– И что я буду получать за создание ваших конструктов? – спросил я.

– М-м… пятьдесят процентов? – протянул Терской. Я недоуменно покосился на собеседника и растянул губы в неестественной улыбке.

– Хорошая шутка, Савриил Моисеич. Но у меня другое предложение – девяносто процентов мне, десять вам. Как посреднику.

– Ваш юмор не менее занятен, Ерофей Павлович. – Мужчина отставил опустевшую чашку и, сняв свое чудаковатое пенсне, взглянул на меня без тени усмешки. – Но мое имя и картотека клиентов стоят дороже посреднической доли. Шестьдесят процентов вам, сорок мне.

– Да, уважаемое имя дорогого стоит. Но ведь и работа стоит недешево, а? Восемьдесят пять на пятнадцать, – отозвался я.

– Шестьдесят пять на тридцать пять. Советы мастера тоже кое-что значат, особенно для начинающего конструктора. – Кажется, кто-то начал получать удовольствие от торга?

– Восемьдесят на двадцать, только из уважения к мастеру. – Я изобразил уважительный поклон, не вставая с легкого кресла. Получилось так себе.

– Хазарин, без ножа режешь! – фыркнул Терской и, вновь посерьезнев, договорил: – Семьдесят на тридцать. И это мое последнее предложение.

– Кто бы говорил, Савриил Моисеич! – улыбнулся я. – Семьдесят пять.

– Вот же семя Буланово, – вздохнул мой собеседник и махнул рукой. – Ладно уж. Не зря же говорят, что два хороших человека всегда могут договориться, не так ли?

– Подпишем ряд? – спросил я. В ответ Терской кивнул и тут же скинул на мое зеркало нужный документ, оказавшийся совсем небольшим.

– Под гарантию твоего сертификата, – напомнил собеседник, и первый мой официальный договор был заключен.

Подозреваю, что первые поделки, переданные Терскому, дальше него и не уходили. И лишь когда конструктор убедился, что его заказы исполняются на достойном уровне, началась настоящая работа. Это я ощутил на своем кошельке, буквально. Ведь одно дело создавать простейшие конструкты, стоящие от силы три-пять рублей, и совсем другое – воздействия, от продажи которых мой казначейский счет стал пополняться на десять-пятнадцать рублей за раз. Да, такие заказы поначалу были нечастыми, один-два раза в месяц, но в апреле, незадолго до первой годовщины моего «переселения», Савриил Моисеич свел меня с парой своих коллег, перед которыми неосторожно похвастался «толковым помощником», избавившим его от головной боли с несвоевременными заказами. Коллеги порадовались за друга и потребовали делиться. Видимо, сами они тоже не горели желанием заниматься дешевой рутиной, когда горят куда более сложные, интересные и дорогие заказы. Правда, в отличие от Терского, живущего в Новочеркасске, которому я сдавал готовые конструкты, так сказать, в натуральном виде, его коллегам я отсылал лишь законченные расчеты, что повлияло на раздел прибыли не в лучшую для меня сторону. Но ведь и шестьдесят пять на тридцать пять тоже неплохо. В этом я убедился, когда обнаружил, что величина патентных отчислений и прибыли от торговли иллюзиями сравнялась с моим доходом от работы на конструкторов. С такими деньгами уже можно реально думать о переезде, который из неопределенной перспективы, чем дальше, тем больше становился, пожалуй, единственным реальным выходом из ситуации.

Отношения с Бийскими наладить не удалось. С хутора, конечно, меня никто не гнал, да и обязанности попечителей ни Богдан Бранич, ни Ружана Немировна снимать с себя не спешили. Но общение с ними стало формальным и холодным. Непонимание и постоянные увиливания Бийских от выяснения причин происходящего выводили меня из себя. Бесили, если уж быть совсем точным. И как будто этого было мало, остальная часть семейства вдруг повела себя так же, как и старшие Бийские. Это я понял, когда обнаружил, что их зеркомы сбрасывают мои звонки. «Черный список» во всей его красе. И приезд семьи Брана Богданича, с началом летних каникул, только подтвердил мои подозрения. Люди, которые чуть больше полугода назад относились ко мне с теплом, вдруг стали смотреть на меня как на пустое место. Мара с Олегом отводили глаза и старались не оставаться со мной наедине, словно боялись расспросов, и только Злата ничуть не изменила своего отношения. Для одиннадцатилетней егозы я так и остался «Ерофейкой», подарившим ей «почти настоящего» белого медведя. Ну да, проще не забивать девчонке голову всякой ерундой, чем требовать от нее сохранить в секрете причины, по которым этот самый «Ерофейка» перешел из разряда хотя бы хороших знакомых в категорию людей, общение с которыми нежелательно. Дурь и муть.

К середине июня я не выдержал этого отчуждения. Раньше меня спасала работа, учеба и тренировки, но с началом каникул Ружана Немировна, как и Богдан Бранич окончательно прекратили наши занятия, да и сам я чувствовал, что мне просто необходимо отдохнуть от того бешеного темпа обучения, в котором я провел весь этот год. Одна проблема… появилось свободное время, и обострившееся за прошедшее время чутье тут же обрушило на меня всю «радость» обитателей этого дома, от которой раньше я хоть как-то мог закрыться, закопавшись в учебники или увлекшись расчетом очередного классического конструкта. Теперь я уже не мог не обращать внимания на происходящее, а сбегать каждый день с хутора мне очень быстро надоело.

В результате в один теплый вечер я собрал купленные на собственные средства вещи, сунул прощальную записку и ключ от летяги в шкатулку с отложенными для Бийских деньгами и, оставив ее на столе в «своей» комнате, тихо и незаметно покинул дом, так и не ставший для меня своим. Обойти сигнальные конструкты Ружаны Немировны было несложно, куда труднее было избежать внимания пернатых охранников. Но и на них нашлась управа, так что спустя полчаса, я, «подсветив» дорогу простеньким воздействием, уже шагал по пыльной дороге в сторону Ведерникова юрта.

Благодаря постоянным тренировкам и кое-каким знаниям, полученным от Бийских, десятикилометровая прогулка по ночным проселкам не стала для меня проблемой. Так что спустя пару часов я уже был в Ведерниковом юрте.

Чтобы не таскаться до утра с сумкой, я оставил ее в камере хранения на автостанции. К тому моменту, когда я набрел, наверное, на единственное в Ведерникове кафе, работающее круглосуточно, на улице уже начало светать. Устроившись за столом в углу небольшого зала и вытянув уже гудящие от долгой ходьбы ноги, я заказал себе легкий перекус и, вытащив из кармана зерком, погрузился в поиск информации о местных гостиницах, каковых нашлось лишь три штуки. Впрочем, для города с населением меньше десяти тысяч человек это не так уж и мало.

Выбор оказался невелик. Первый отель, судя по всему, принимал чинуш и «чистую публику», о чем говорили совершенно немилосердные цены, второй оказался загородной гостиницей, расположенной как бы не дальше от Ведерникова, чем хутор Бийских. Было бы у меня средство передвижения, я бы, может, и остановился на этом варианте, но, увы, летяга осталась в гараже Богдана Бранича. В общем, и выбирать не из чего. Третий вариант будет оптимальным, даже если это окажется барак с удобствами во дворе, все равно я не собираюсь надолго задерживаться в гостинице. Съемное жилье обойдется куда дешевле, по крайней мере, насколько я могу судить по той информации, что отыскал в сети за последние пару месяцев, а нашел я, надо сказать, немало. Все же мой «побег» хоть и выглядел несколько спонтанным, но готовился я к уходу из дома Бийских давно и основательно. Пожалуй, единственное, что удерживало меня там последние два месяца, это подготовка к переводным экзаменам и слабая, очень слабая надежда на изменение отношений с Богданом Браничем и Ружаной Немировной. Что ж, первые позади и осенью меня ждет шестой цикл гимназии, а вторая… надежда, как ей и положено по традиции, померла последней.

Проштудировав еще раз обновленный список сдающейся внаем городской недвижимости, опубликованный на портале «Ведерниковских известий», чаще называемых местными «болдыревкой», по имени основателя газеты, я вбил в память зеркома номер приемной гостевого дома на Запортовом островке и, бросив взгляд на часы, заказал себе еще чайник чая и пару пирожных. Начинать суетиться до девяти утра в городе просто бессмысленно.

Наслаждаясь чаем и наступившим утром, я отдыхал и сам не заметил, как прошло время, назначенное самому себе. Огромные напольные часы, стоящие в углу пустого кафе, негромко пробили девять раз, заставив меня встрепенуться. Переговоры с хозяйкой гостевого дома надолго не затянулись, так что уже через полчаса я перевел пятнадцать рублей с казначейского счета, тем самым подтвердив бронирование гостиничного номера на трое суток, начиная с полудня сегодняшнего дня.

Позавтракав, я расплатился с сонным официантом и, прикинув время, прогулочным шагом отправился в сторону автостанции. Пока дойду и заберу вещи, пока оттуда доберусь до гостиницы, как раз и пройдут те два часа, что остались до полудня.

Запортовый островок оказался искусственным сооружением. Точнее, когда-то его отделили, прорезав канал, на котором сейчас находились десятки причалов и портовая часть города. А на получившемся острове, изрядно поднятом над водой, разместились жилые кварталы для работников порта и их семей. Не самый богатый район города, прямо скажем, но и не трущобы. А гостевой дом, в котором я забронировал номер, и вовсе оказался построен на берегу Дона, а из сада, расположенного на заднем дворе гостиницы, можно было спуститься по широкой лестнице прямо на пляж. Хорошее место, мне понравилось.

Вселившись в небольшой, но оказавшийся вполне уютным и оснащенным всеми удобствами, номер, я решил не терять времени зря и, мысленно пообещав себе провести следующий день на пляже, тут же отправился на еще одну прогулку, предполагая обойти до вечера хотя бы несколько адресов, обозначенных в моем списке.

К сожалению, этот поход успеха мне не принес. Промотавшись по городу полдня, я так и не нашел вариант, который бы меня устроил. Либо цена слишком высока, либо место не нравится… в общем, день закончился не слишком хорошо. А тут еще и звонки от Бийских… впрочем, с ними-то как раз все вышло совсем неплохо.

Я сидел на балконе своего номера и задумчиво рассматривал звездное покрывало неба, раскинувшееся над вечерним городом. Может быть, смотавшись из ставшего неприятным дома, никого не предупредив и не попрощавшись, я поступил некрасиво. Но, по-моему, именно так и должен был бы действовать обиженный шестнадцатилетний мальчишка. Что интересно, этот финт ушами вполне сошел мне с рук. Богдан Бранич, дозвонившийся до меня часам к пяти вечера, был, конечно, не очень доволен побегом подопечного, но узнав, что я не собираюсь бросать гимназию и исчезать неизвестно куда, сбавил тон.

Потом Бийский попытался было заикнуться об оставленных мною деньгах, но эту ерунду я слушать не пожелал.

– Эти деньги – малая часть моей признательности за помощь, Богдан Бранич, – проговорил я. – И клянусь, если вы только вздумаете их вернуть, я обналичу всю сумму и сожгу ее, а пепел развею над Доном.

Ответом мне стал вздох и долгое молчание, после чего Бийский все же согласился забыть о возврате денег и принялся расспрашивать меня о дальнейших планах. Настала моя очередь отмалчиваться. Богдан Бранич, поняв, что я не желаю говорить на эту тему, отстал. Впрочем, мне показалось, ему было вполне достаточно того факта, что я жив-здоров, и Бийским никто не может предъявить никаких претензий по поводу неисполнения обязанностей попечителей. Так мне же проще… А вот напоследок Бийский меня удивил.

– Ерофей, ты… извини, – словно через силу проговорил старик, когда мы уже попрощались, и мой зерком потух, подав сигнал о разрыве соединения.

Честно говоря, от извинений Богдана Бранича мне было не холодно, не жарко. Может быть, окажись на моем месте пропавший невесть куда Горазд Всеславич Святитский, шестнадцатилетний бродяга, в тело которого я так неожиданно угодил, для него эти слова что-то и значили. Может, обидели бы или разозлили, не знаю, но сильно сомневаюсь, что Бийский получил бы то прощение, о котором просил. «Мы в ответе за тех, кого приручили»… Старая фраза, известная даже в этом мире, благодаря гению Антуана де Сент-Экзюпери. Но почему-то, даже зная ее, даже помня Маленького принца, мало кто задумывается, чем становится отказ от ответственности для того самого прирученного. «Отказ от ответственности»… очередной эвфемизм, позволяющий избежать правды. Вранье, прикрывающее неприглядную, уродливую истину. Ровное, лишенное сил и эмоций определение, заменяющее простое, но бьющее наотмашь и поддых слово «предательство». Горазд, где бы ты ни был, я надеюсь, что там тебе лучше, чем здесь и… искренне рад, что познакомиться с Бийскими довелось не тебе, а мне. Хотя, может быть, ты, бродяга, при знакомстве с ними, поступил бы куда умнее и не стал впускать в сердце эту семью… М-да, это ж надо было так набраться… и главное, зачем?!

Утро началось с головной боли и мерзкого ощущения сухости во рту. С другой стороны, в комнате полный порядок, и лишь на столе у окна можно увидеть остатки вчерашнего возлияния. Пара ломтиков засохшего сыра, кусок сервелата, пустая бутылка и бокал. Что ж, знакомство с зеленым змием в этом мире можно считать состоявшимся.

Выпутавшись из простыни, я сполз с кровати и, бросив короткий взгляд в сторону холодильного шкафа, где, как я помню с вечера, можно найти пару бутылок пива, все же направил свое бренное тело в душ. Сначала гигиена, потом все остальное. Сам завидую своей силе воли, ха!

Удивительно, но душ напрочь выбил из меня любой намек на похмелье. Да, тело слушалось несколько неуверенно, но ни головной боли, ни слабости… А тренировка, проведенная мною в пустом саду гостевого дома, справилась и с этим наследством вчерашней пьянки. Вернувшись в номер и вновь приняв душ, чтобы смыть пот и пыль, я сменил спортивную форму на футболку и джинсы, здесь именуемые «саржами» или «нимами», и, убрав со стола остатки былой роскоши, двинулся на поиски завтрака, которого с воем требовал мой желудок.

Перекусив в небольшом кафетерии, расположенном через дорогу от гостевого дома, и почувствовав прилив сил, я решил отложить поход на пляж и прочее дуракаваляние на более позднее время, а перед этим заняться поисками жилья. И на этот раз мне улыбнулась удача.

Этот дом из составленного мною списка я увидел издалека. Четырехэтажное здание из красного, затейливо выложенного кирпича, с высокими окнами-витринами первого этажа и кокетливой башенкой, возведенное на углу Архангельской и Базарной, привлекало взгляд, а двор за ним радовал тишиной и уютом.

Найти управляющего доходного дома Парамоновых оказалось несложно. Куда сложнее было доказать здешнему дворнику, что я действительно пришел по делу и не вешаю ему лапшу на уши. Дородный мужик в длинном холщовом фартуке, словно сошедший с фотографий дореволюционной России моего прежнего мира, поворчал, смерил меня подозрительным взглядом, но все же отворил решетчатые ворота, запирающие арочный проем в доме, ведущий во двор. Правда, на этом подозрительность здешнего цербера не исчерпалась, и он взялся сам проводить меня к управляющему. А я что, против? Мне же лучше, не придется бегать по всему дому.

Управляющий оказался черноволосым, невысоким коренастым мужчиной, затянутым в старомодный костюм-тройку серого, словно пасмурное небо, цвета. Сей господин был лохмат, как Эйнштейн, но хмур и резок, как… в общем, резок, а на чуть одутловатом лице, украшенном небольшими круглыми очками в тонкой серебряной оправе, кажется, навеки застыло выражение недовольства. Кислый персонаж.

– Итак, молодой человек, если я правильно понял, вы ищете съемную квартиру, – проговорил Ратмир Позвиздич, когда ворчащий, словно старый пес, дворник покинул кабинет, расположившийся в цоколе доходного дома.

– Именно так, господин Демин, – кивнул я, разом вспомнив наставления Ружаны Немировны о правилах приличия, принятых в здешнем обществе. – О том, что в вашем доме есть свободные квартиры, я узнал на портале «болдыревки» и поспешил разузнать о возможном съеме одной из них.

– В самом деле, двое наших давних постояльцев недавно съехали, – хмуро проговорил тот и покачал головой. – Но должен объяснить, э-э…

– Ерофей Павлович, – напомнил я этому таракану безусому, изображающему забывчивость.

– Да-да, так вот, Ерофей Павлович, должен предупредить, что мы не сдаем квартиры на короткий срок. Ряд заключается не менее чем на год, и задаток за первые два месяца мы берем сразу.

– У меня впереди еще два года учебы в гимназии Святого Ильи, так что не вижу никаких препятствий для заключения долгого контракта, – улыбнулся я в ответ. Демин нахмурился, хотя, казалось бы, куда еще больше?

– Что ж, если так… прошу, пойдемте смотреть квартиры, – наконец разродился управляющий.

Первая мне не подошла. Слишком большая, рассчитанная как минимум на семью из трех-четырех человек, с отдельным помещением для прислуги… в общем, хорошо, конечно, но не для меня.

– Что ж, как я вижу, этот вариант вас не устраивает, – усмехнулся Демин, когда мы вышли из квартиры.

– Боюсь, что так. Я здесь заблужусь. – Отразил я его улыбку, отчего управляющего перекосило. Вот только в эмоциях сего господина я не ощущал вообще ничего. Собственно, потому и не обращал внимания на его поведение, хочется человеку кривляться, на здоровье. Может, он в актерском мастерстве тренируется, кто его знает.

– Знаете, Ерофей… Павлович, думаю, что второй вариант вам понравится еще меньше, – протянул управляющий.

– Что, та квартира в два раза больше? – спросил я.

– Нет-нет, – покачал головой Демин и поправил сползшие на нос очки. – Она значительно меньше.

– Тогда идемте, посмотрим? – предложил я.

– Идемте, – со вздохом произнес управляющий и повел меня в соседний подъезд. Там мы поднялись на второй этаж и остановились перед дверью… а на первом в этой стене никаких дверных проемов нет. Хм, странно.

Управляющий загремел ключами, щелкнул замок, и тяжелая дубовая створка мягко отворилась, открывая вид на комнату… круглую комнату с тремя высокими арочными окнами. Полагаю, мы находимся в той самой башенке на углу дома. Сделав шаг вперед, я огляделся и кивнул. Комната невелика, но уютна, справа дверь в коридор, ведущий на кухню и к санузлу, а слева… винтовая лестница?

– Что это? – спросил я управляющего.

– То, из-за чего этот вариант тоже вам не подойдет, – проскрипел Демин. – Спуск ведет в небольшую лавку на первом этаже. Так что, тому, кто снимет эту квартиру, придется оплачивать и аренду нижнего помещения.

– Посмотрим? – спросил я и тут же почувствовал удивление управляющего. Ну, наконец-то хоть одна настоящая эмоция! Демин кивнул и, побряцав в очередной раз ключами, молча двинулся вниз по лестнице.

Размером лавка совсем не отличалась от комнаты наверху, но была разделена на две неравные части высокой стойкой, а вдоль стен стояли шкафы-витрины, тускло мерцающие стеклом. Я повернулся к управляющему.

– Сколько?

Глава 11

Вольты, амперы… рубли, чтоб их! Двести двадцать рублей в месяц, из которых сто тридцать я должен платить за лавку. К тому же первый платеж пойдет сразу за два месяца. Если приплюсовать сюда средства, оставленные Бийским, то в сухом остатке выходит шестьсот семьдесят рублей, составляющих весь мой нынешний капитал. Немало, да, но и не много, учитывая, что мне еще придется раскошеливаться на обстановку. Эх! Придется забыть о каникулах и впрягаться в работу уже через неделю. Сидеть без денег мне совсем не хочется. Конечно, через неделю должны прийти очередные отчисления с трех моих патентов и денежка от Светы, но это неприкосновенный запас, трогать который без крайней необходимости я не стану. Тем не менее кое-какие средства из имеющихся в моем распоряжении придется в скором времени потратить. Но прежде нужно составить список самых необходимых вещей…

Не зря одна из улиц, на пересечении которых стоит мой новый дом, зовется Базарной. Несмотря на то что сам старый базар давно снесен, а вместо него чуть дальше построен новый крытый рынок, на этой улице располагается просто огромное количество магазинов и лавок, где я могу найти все необходимое для нормальной жизни.

Казалось бы, самое дорогое – это мебель. Черта с два. Пара столов, рабочий и кухонный, стулья да пара шкафов, один для одежды, второй для книг, обошлись мне всего в полсотни рублей. А вот на мелочовку, вроде всяких ложек-кружек-сковородок и прочих радостей цивилизованного быта, мне пришлось ухнуть больше сотни рублей! И это при том, что я старался выбирать предметы обихода подешевле. Но кто виноват, что ширпотребный турецкий набор посуды на две персоны, который язык не повернется назвать сервизом, стоит больше десяти рублей?

С кроватью я решил пока не заморачиваться, тем более что она сожрала бы еще сотню как минимум. Вместо нее я приобрел замечательный двойной спальник на гагачьем пуху, и плевать, что он обошелся в ту же сумму, что и вся купленная мебель. А вообще, счастье еще, что не пришлось тратиться на кухонный гарнитур… и бытовую технику. Я бы разорился!

Переезд на новое место жительства прошел без проблем и затыков, правда, пришлось потратить целый день на уборку, но результат того стоил. Когда поздним вечером я уселся ужинать, квартира, как и лавка, сияли чистотой, и я наконец-то мог расслабиться и хорошенько подумать о дальнейших планах. А в них придется вносить изменения, поскольку доставшееся мне в аренду помещение изрядно их перекособочило. Нет, несомненно, это было просто великой удачей, что уже на второй день, фактически только начав поиск жилья, я наткнулся на этот вариант. Но изначально обзаведение собственным «офисом» я планировал не раньше следующего лета, и все мои планы были подогнаны под этот срок. Но отказаться от счастливого случая, который сам плывет мне в руки, только потому, что это не соответствует планам? Пф, я не идиот. И пусть пока у меня нет того количества воздействий, которым я мог бы наполнить свою лавку, это ненадолго. Идей-то полно, дело только за их воплощением, точнее, за формой воплощения.

Дело в том, что я очень не хочу идти по стопам здешних конструкторов, торгуя навыками и убивая время на обучение им заказчиков. Есть другой путь, которым здесь почему-то предпочитают пользоваться лишь на серийном производстве. Артефакты. Нет, раньше наверняка их создавали и мастера-одиночки, но, судя по всему, прогресс и тот факт, что даром ментальных манипуляций обладает превалирующее большинство жителей этого мира, выдавили кустарей-артефакторов на обочину жизни. Что ж, у меня есть все возможности для того, чтобы исправить эту несправедливость. И я даже сделал первые шаги на этом пути. Мой первый патент и игры с цепочками-артефактами с «привязанными» к ним иллюзорными зверями, торговлю которыми я развернул еще в начале прошлого учебного года, как раз и являются теми самыми «первыми шагами».

Кроме того, у меня есть определенные задумки по тому, как именно развернуть торговлю своими конструктами. И гарантирую, то, что я придумал, никого не оставит равнодушным. Ни детей, ни взрослых. Особенно детей! Но здесь встает вопрос оформления лавки. Антураж – наше всё! Жаль только, что я пока не представляю, где мне искать необходимые декорации и… носители для будущих артефактов. Но это временно, я уверен. В конце концов, три дня жизни в городе слишком малый срок, чтобы со стопроцентной точностью утверждать наличие или отсутствие в его магазинах нужного товара. Похожу, посмотрю… кстати, неплохо бы заглянуть к ювелирам. Бижутерия, в качестве носителей конструктов, показала себя неплохо, так что стоит приглядеться к торговцам, глядишь, и появится у меня свой поставщик. А это скидки и соответственно увеличение доходной части моего личного бюджета. Стоп… о доходах буду думать позже, а сейчас нужно прикинуть, какие из идей воплотить в первую очередь, чтобы наполнить лавку.

Выбор наиболее легких, как мне показалось, задумок, я закончил глубоко за полночь, и, пожалуй, впервые за все время моего пребывания в этом мире утро для меня началось так поздно. Когда я выбрался из теплого спальника, часы зеркома показывали половину десятого утра. Приняв душ, я натянул спортивный костюм и… застыв посреди комнаты, чертыхнулся. Эйфория от удачи с поисками жилья и суета покупок, очевидно, дурно повлияли на мои мыслительные способности, потому что только сейчас я понял, что не знаю поблизости ни одного места, где можно было бы потренироваться, не привлекая любопытных взглядов прохожих или соседей. М-да, задачка. И что теперь делать? Ехать на Запортовый? Впрочем, ступор, как и приступ самоуничижения, довольно быстро прошли, и, подумав, я пришел к одному простому решению. Если кто и может помочь мне в этом вопросе, то только знаток здешних мест. А из таковых я знаю лишь двоих, и то первый здесь только работает, а не живет… да и впечатление господин Демин произвел не самое лучшее, а вот привратный цербер, призванный следить за порядком и чистотой во дворе, это совсем другое дело. К тому же с ним я уже успел познакомиться, когда затаскивал покупки в квартиру, и скажу честно, Ставр Боев показался мне неплохим человеком. Без него я бы провозился с транспортировкой пакетов куда дольше…

– Ставр Ингварич! – спустившись в дворницкую, окликнул я сидящего за столом хозяина помещения.

– А, новый жилец… Ерофей, да? – глубоким басом отозвался тот, отвлекаясь от починки какого-то механизма. Рыжие от табачного дыма усы зашевелились и раздвинулись. Как я понимаю, это была улыбка.

– Точно так, Ставр Ингварич, – кивнул я. – Помощь ваша нужна. Подсказка.

– О как? – удивился дворник, разворачиваясь ко мне всем корпусом. – И чем же я могу помочь?

Я поделился с Боевым своей проблемой. Тот недолго подумал и, что-то прикинув, поднялся на ноги. Протопав мимо меня, дворник парой привычных движений накинул и завязал свой «форменный» фартук и, убедившись, что внешний вид полностью соответствует его должности, поманил меня к выходу. А уже через пять минут я стоял на плоской части крыши нашего дома, отгороженной массивными и высокими перилами.

– Вот. Здесь следующей весной господин управляющий планирует разбить зимний сад. Лучшего места для занятий в округе тебе не найти, Ерофей, – прогудел дворник. И я был полностью с ним согласен. Удобная, ровная площадка, к тому же, судя по ее виду, редко посещаемая людьми. Ограда достаточно высокая, так что, даже если увлекусь тренировкой, риска свалиться с высоты в четыре этажа почти нет… и то только потому, что доля риска есть даже в насквозь обыденном походе в туалет. В общем, очень даже неплохо.

– Значит, парень отправился на вольные хлеба. Это хорошо. Это правильно. – Еле заметно усмехнулся хозяин кабинета, отодвигая от себя папку с докладом. – А что с волхвами?

– Были небольшие шевеления, но все… в пределах нормы, скажем так. – Собеседник еле заметно качнул головой, но в голосе его проскользнули нотки неуверенности.

– Подробнее. – Эта мелочь не ускользнула от моментально напрягшегося старика.

– Кажется, Бийские вновь вызвали неудовольствие общины, – медленно проговорил гость. – Нам известно, что их эмиссары по крайней мере трижды навещали известный хутор и дважды беседы с его хозяевами заканчивались для бедолаг трепкой.

– Пф! – усмехнулся старик. – Ни на секунду не сомневаюсь. Чтобы свалить таких зубров, как наши «отщепенцы», нужен как минимум малый круг волхвов, а если их будет меньше шести, Бийские просто раскатают хамов в лепешку.

– Ну, до такого дело не дошло, но и переломами визитеры не отделывались. Однажды пришлось даже подогнать карету «скорой помощи», поскольку без немедленного вмешательства бедолаге грозил как минимум месяц в палате интенсивной терапии.

– Интересно. – Покивал хозяин кабинета. – Знать бы еще, что на этот раз не устроило наших замшелых старичков, что они стряхнули плесень с бород и полезли к Бийским?

– С этим сложнее, – признался визитер, впрочем, на этот раз он даже не потрудился изобразить виноватое выражение лица. Знал, что именно в этой сфере начальник больших запросов не имеет и досконального, всестороннего освещения жизни общины волхвов не требует. По крайней мере, до тех пор, пока не всплывет что-то достойное… Другое дело, вовремя понять, что именно хозяин этого кабинета сочтет заслуживающим его внимательного взгляда, не дано даже его преемникам.

– Сложности закаляют, – лениво заметил старик, и его гость мысленно скривился. Ну вот… что он говорил?!

– Сложности развивают, – чуть приглушенно дополнил бывший подчиненный бывшего главы одного не очень публичного ведомства.

– А значит, что? – с улыбкой доброго учителя, опрашивающего прилежного ученика, спросил хозяин кабинета, сверкнув стеклами пенсне, в которых на миг отразилось пламя невесть с чего зажженного летом камина. Зрелище… почти мистическое.

– Идут на пользу делу, – завершил любимую присказку начальника его гость.

– Итак? Могу я надеяться, что в следующем докладе будет информация о причинах суеты волхвов?

– Разумеется. Столько, сколько мы сможем отыскать, – кивнул визитер.

– Славно-славно. – Старик стер улыбку с лица. – А теперь о частностях. В докладе есть замечание наблюдателя о том, что Бийские фактически выставили парня из дома. Почему не разошлись мирно?

– Прошу прощения, но эту информацию мы не смогли ни подтвердить, ни опровергнуть. Заметка наблюдателя очень субъективна и основана лишь на его предположениях, – отчеканил бывший подчиненный.

– А что сами Бийские?

– Они избегали любых контактов. Давить… наши люди не посмели. Да у них и возможности не было, без раскрытия своей принадлежности это дохлый номер, – развел руками гость.

– Фигурант? – Тон старика не изменился ни на йоту, так что и не понять, то ли он одобряет осторожность наблюдателей, то ли, наоборот, недоволен.

– Тут другое, – чуть помолчав, задумчиво произнес собеседник хозяина кабинета. – Я пытался выйти с ним на контакт, прикинулся заказчиком-ювелиром. Мы проговорили больше трех часов, но… клянусь, я никогда не видел более закрытого человека. Вроде бы вот он сидит, улыбается. Что-то рассказывает, с интересом слушает, но дальше определенной черты ни-ни. Как стена… бетонная. Дот.

– Вот прямо-таки дот? – с еле заметной насмешкой уточнил хозяин кабинета.

– Ага. И глаза, как дула двух «крупняков». – Передернул плечами гость, не обратив никакого внимания на шутливый тон старика. – Не детский у него взгляд, командир. Совсем не детский.

– Беспризорник же, – протянул тот в ответ, не подав виду, что заметил невольно проскользнувшую в словах собеседника фамильярность еще из той, прежней жизни.

– Либо очень невезучий беспризорник, либо «без призора» он жил на войне, – хмуро заключил визитер.

– Вот как. – Старик откинулся на спинку кресла и, смерив сидящего напротив гостя долгим взглядом, наставительно произнес: – Теперь понимаешь, почему я настаивал, чтобы ты с ним сам пообщался, а не полагался лишь на доклады наблюдателей. Филеры это, конечно, хорошо, но личный контакт всегда более эффективен.

– Да уж, – крякнул гость.

– Ладно. Доклад я принял, можешь работать дальше, – усмехнулся старик, а когда его собеседник уже поднялся с кресла, спросил: – Только на один вопрос ответь. О чем же ты с ним три часа трепался-то?

– О погоде, о конструктах, о природе, о людях, о ценах, о заказе. – Окончательно погрустнел гость.

– И?

– Теперь я должен этому маньяку четыреста рублей за пару ювелирных конструктов, – вздохнул визитер под веселый хохот хозяина кабинета.

Это был странный день. С одной стороны, сегодня я получил свой первый официальный заказ. Лавка еще закрыта, а почин уже есть. Клиента привел Терской, точнее, нижегородец отзвонился и предупредил, что направил ко мне человека с интересным заказом, и вот сегодня утром я встретился с его протеже. Правда, принимать клиента в пустой лавке я посчитал неудобным, а потому встречу мы провели в одном из ближайших к моему новому дому кафе. Не скажу, что запросы собеседника меня впечатлили, по крайней мере поначалу. Но чем больше я узнавал о том, что ему нужно, тем интереснее мне казалась предстоящая работа.

Домой я уходил, унося в кармане сотню рублей задатка, и мысленно уже представляя, как именно я буду воплощать предложенную заказчиком идею. А дома меня ждал сюрприз. Точнее, не совсем дома, а у входа в лавку. Двое господ весьма необычного вида стояли у дверей и явно не собирались никуда уходить.

Пожав плечами, я миновал этих Пата и Паташона и уже собирался было нырнуть в арку, ведущую во двор, когда один из них меня окликнул.

– Ерофей Хабаров? – Вопроса в громком голосе коротышки было столько же, сколько снега в Сахаре.

– Допустим. – Остановившись, я обернулся к визитерам.

– У нас имеется к вам небольшой разговор, господин Хабаров, – тихим невыразительным голосом проговорил его спутник, высокий гладковыбритый мужчина с глазами навыкате и кислым выражением лица, одетый в не по погоде теплый костюм-тройку. Абсолютная противоположность – второй, невысокий, плотный, почти толстый, постоянно утирающий пот с блестящей лысины, и громогласный, как паровозный гудок, был наряжен в легкие льняные брюки и такую же рубаху навыпуск. Пат и Паташон, иначе не скажешь. Впрочем, торопиться с умозаключениями я не стал. Как бы потешно ни выглядела эта парочка, но вот глаза у них совсем не веселые.

– Важный разговор? – поинтересовался я, одновременно отсекая оба направленных в мою сторону потока внимания. Уж не знаю, чего они хотели добиться, но проверять на себе чужие воздействия я был не намерен.

– Весьма, – все с тем же унылым выражением лица кивнул «Пат».

– Интересно-о, – протянул я и, окинув визитеров коротким взглядом, пожал плечами. – Что ж, поговорим.

Обогнув колоритную парочку, я подошел к двери своей лавки и, отперев тяжелый «амбарный» замок, жестом пригласил их внутрь.

– Уж извините, кресел здесь нет. – Вытащив из-за стойки пару стульев, я поставил их перед гостями. Длинный сморщился и, брезгливо обмахнув сиденье платком, уселся на предложенную мебель, а вот его спутник отказался и с видимым удовольствием приземлился на низкий подоконник. Тоже мне, Карлсон… Понаблюдав за действиями парочки, я оперся спиной о ребро стойки, расположившись так, чтобы оба гостя были в поле моего зрения. – Итак, господа, кто вы такие и чем я обязан вашему визиту?

– А парень с норовом, да, Сеслав? – гулко рассмеялся «Паташон».

– Помолчи, Вышата, – цыкнул на него длинный и, отвернувшись от своего спутника, смерил меня долгим взглядом водянисто-серых глаз. – А вам, юноша, следовало бы проявить побольше уважения к взрослым людям.

– Пока что эти безымянные и совершенно незнакомые «взрослые люди» не сделали ничего, чтобы заслужить мое уважение. – Пожал я плечами.

– Ерш, натуральный ерш, – с легким ехидством в голосе воскликнул Вышата. – Вы с ним похожи, Сеслав, ты знаешь?

– Уймись, кому говорю, семя Переплутово! – неожиданно растеряв всю свою меланхоличность, рявкнул длинный, после чего тяжело вздохнул и уже значительно тише договорил, попутно продемонстрировав свою идентификационную карту: – Извините, Ерофей. Привычка. Позвольте представиться, Всеслав Мекленович Грац, профессор кафедры философии Хольмского университета, а это мой… коллега, Вышата Любомирич Остромиров.

– Тоже профессор? – Глянул я в сторону «колобка», на что тот прыснул.

– Нашему брату, Ерофей Павлович, громкие звания по статусу не положены, – весело произнес «Паташон».

– Вот как… Я наслышан о докторе Граце, Бийские не раз о вас упоминали. А вот господин Остромиров… впрочем, ладно. Так что же привело в мой дом уважаемого профессора и не менее уважаемого волхва?

– Догадливый, – с каким-то странным удовлетворением протянул Остромиров.

– В самом деле, – флегматично заметил Грац. – Это радует.

– Хм, благодарю, конечно, за столь высокую оценку моего интеллекта, господа, но я не услышал ответа на свой вопрос. – Я тоже бываю упрямым.

– Да, конечно, – кивнул профессор и повернулся к своему спутнику. – Вышата, может быть, ты начнешь…

– Как же тяжко с вами, интеллигенты рафинированные. – Волхв фыркнул, но тут же оборвал смешок. Лицо «Паташона» утратило даже намек на веселье, а уставившиеся на меня глаза вдруг превратились в черные провалы. Миг, и вместо пугающей тьмы вновь сияет насмешкой взгляд синих, неправдоподобно ярких глаз. – В общем-то, мой интерес к тебе, Ерофей, прост как алтын. Как ты понимаешь, кругу известно о твоем ученичестве у Бийских, и я, как представитель общины волхвов, хочу спросить, ты прошел обряд Выбора?

– Могу я узнать, почему вас это так интересует? – спросил я.

– Я бы предпочел поговорить об этом после того, как получу ответ на свой вопрос, – медленно проговорил Вышата.

– Что ж, пусть так, – кивнул я. – Нет, я не проходил обряд. Бийские хоть и признали, что я готов к следующему шагу, но в проведении ритуала отказали.

– Ты уверен? – переспросил Остромиров. Грац же извлек из жилетного кармана очки и принялся их протирать.

– Более чем. – Пожал я плечами. – Мне было сказано об этом прямым текстом.

– И апеллировали они к твоей непозволительной юности, разумеется, – протянул «Паташон».

– Нет, они просто отказали, без всяких объяснений, – ответил я.

– Интересно. – Взгляд Остромирова скользнул куда-то в сторону. Волхв пожевал губами, глядя в пустоту, но уже через миг тряхнул головой и улыбнулся своему спутнику как ни в чем не бывало. – Ты чертовски везучий сукин сын, Грац. Ты знаешь об этом?

– Теперь да. – По губам профессора скользнул бледный намек на улыбку.

– Кхм, господа, вы ни о чем не забыли? – поинтересовался я.

– О, прошу прощения, Ерофей, – встрепенулся Остромиров. – Вообще-то мы приехали, чтобы предложить тебе некоторую форму сотрудничества. Точнее, наш профессор хотел бы с тобой поработать в некоторых областях естествознания. Почему именно тебе? Ну, выбор-то у нас невелик.

– Почему? – удивился я.

– Тут довольно щекотливая ситуация. Мои коллеги по кругу очень консервативны, так уж сложилось… исторически, хотя и не отрицают полезности естествознания в его нынешнем виде. В то же время представители классической школы естествознания наконец-то признали, что их подход не всеобъемлющ и многие достижения традиционалистов они своими расчетами повторить не могут. Казалось бы, чем не повод, чтобы объединить усилия и вывести философию на новый уровень? Но, в отличие от ученых классического толка, община волхвов – это организация. Древняя организация, подчеркну, живущая по собственному довольно суровому кодексу, в котором слово «гуманизм» не встречается ни разу. Так что сделавшие Выбор и вступившие в общину волхвы жестко ограничены в возможностях, связаны огромным количеством обязательств и клятв, нарушение которых чревато большими проблемами.

– Магия накажет? – улыбнулся я, невольно вспомнив многочисленные фэнтезийные книжки своего прошлого мира.

– Коллеги пришибут, – без намека на юмор парировал Остромиров. – Община консервативна, как я уже сказал. Она держится на старых традициях, обычаях и неписаных правилах. Но самое паршивое, что нарушение любого из них может запросто обрушить всю систему, как карточный домик. Естественно, что допустить такой исход волхвы не могут и будут всячески ему противиться.

– И как это относится ко мне? – спросил я.

– Самым прямым образом, – ответил Вышата. – Любые правила и обычаи всегда содержат некоторое количество дыр. С одной стороны, это нехорошо, поскольку способствуют злоупотреблениям, но с другой стороны, они же способствуют устойчивости системы, позволяя «спустить пар» и не взорвать ее внутренними противоречиями. Ты ученик волхвов, но не прошел обряд Выбора, а значит, волен в своих поступках и не связан словом с общиной и кругом. То есть формально, если ты вдруг решишь поработать, скажем, с нашим общим знакомым профессором, волхвы не будут иметь к тебе никаких претензий.

– Формально. – Хмыкнул я. – А не формально они могут меня просто пришибить… как коллеги, да?

– Ничуть. Такое решение могут принять только твои учителя, а их нет. – Развел руками Остромиров, и я опешил.

– Как это нет?! – воскликнул я.

– Бийские изгнаны из круга, они официально мертвы для всей общины волхвов, – «объяснил» Вышата.

– Бред какой-то. Бьют-то не по паспорту, бьют по морде, – произнес я, переводя взгляд с волхва на профессора. – Как их мнимая смерть должна меня успокоить? Это для остальных они мертвы, а мне, знаете ли, будет без разницы, придут меня убивать живые или официально мертвые, но от этого не менее деятельные волхвы! А учитывая, что Богдан Бийский – последователь школы Перуна… да ну вас на…

– Не горячитесь, Ерофей Павлович. – Вздохнул Грац. – Мой друг как всегда все запутал. Вы уж не сердитесь на него, специфика школы, увы.

– Не хай Переплута! – весело сверкнув глазами, прогудел Остромиров. – Прокляну.

– Помолчи, Вышата. – Поморщился профессор и вновь повернулся ко мне. – В своей речи он забыл упомянуть, что Бийские совершенно не возражают против вашего участия в нашем проекте. Более того, именно они и сообщили нам о такой возможности.

– Бийские? – изумился я.

– А как бы еще мы узнали о вашем существовании, если бы не Богдан Бранич и Ружана Немировна? Ну а там дело было за малым. Я сделал запрос в управу округа о вашем нынешнем местонахождени, и вот мы с Вышатой Любомиричем здесь. – Пожал плечами Грац. – Но, с вашего позволения, я вернусь к объяснению. Так вот, ввиду собственного положения Бийских, со стороны бывших коллег им совершенно ничего не грозит. Вообще, сложившаяся ситуация уникальна. Ваши бывшие учителя не существуют для общины и не несут перед ней ответственность за действия своих возможных учеников, как это было бы, входи они до сих пор в круг. Другое дело, что и община никогда не примет этих учеников в свои ряды. Вы же, в свою очередь, никак не связаны с общиной и можете поступать, как вам заблагорассудится… правда, лишь до тех пор, пока не заденете интересы круга. Но и там есть свои обычаи решения подобных конфликтов, обойти которые он сам не может.

– Есть, есть, – с улыбкой подтвердил Остромиров слова «коллеги». А я смотрел на эту парочку и думал об одном…

– Господа, вы меня, конечно, извините, но… со всеми этими объяснениями у меня возник только один вопрос. С чего вы вообще взяли, что я соглашусь сотрудничать, если это означает целый воз проблем от организации, возраст которой превышает возраст церкви? – спросил я, и в лавке воцарилась тишина.

– Ерофей, возможно, я вас удивлю, но вы уже впряглись в этот «воз», – наконец произнес Остромиров. Я недоуменно взглянул на собеседников.

– Не понял, – признался я.

– В тот момент, когда начали торговать конструктами, совмещающими в себе начала классической философии и традиционного подхода волхвов, – пояснил Грац.

– Можно подумать, до меня этого никто не делал. – Я нахмурился.

– Делали… по чуть-чуть, для себя. – Покивал Вышата. – В конце концов, никто не запрещает волхвам заниматься классическим естествознанием, это было бы глупостью, согласитесь? Но вы же понимаете разницу между «для себя» и «для всех»? – К концу фразы его тон из громогласного стал почти вкрадчивым.

– И что же делать? – Честно говоря, я оказался в некоторой растерянности. В голове не укладывалось, как меня угораздило так вляпаться. И почему Бийские… впрочем, черт с ними. За прошедшие полгода они прекрасно показали свое отношение.

– А вот для решения этого вопроса я, как представитель Хольмградского круга волхвов, и приехал. – Хищный оскал Остромирова заставил меня вздрогнуть.

Глава 12

Когда удивление от рассказа Вышаты миновало, и мои мозги, наконец, смогли заработать, как и положено, то первый вопрос, ответ на который я хотел бы получить… мне пришлось придержать при себе. Просто потому, что у моих нынешних собеседников, во-первых, может не оказаться нужной информации, а во-вторых, даже если она им известна, то нет никакой гарантии, что они захотят ею поделиться, и не солгут в ответ на прямой вопрос. В общем, придется мне несколько придержать коней… да и, в конце концов, есть ли для меня сейчас разница, задумывали Бийские этот финт изначально или просто воспользовались подвернувшимся под руку случаем? Впрочем…

– А когда Бийские сообщили обо мне кругу волхвов? – поинтересовался я. Остромиров пожал плечами.

– Ерофей, ты немного не понял. Ни Богдан, ни Ружана ничего не сообщали кругу. Они связались со мной лично, и было это в конце ноября прошлого года, – ответил волхв.

– Понятно, – протянул я. – А вы в курсе, что с тех пор отношения между мной и семьей моих попечителей изрядно охладели?

– Опасаешься, что они решат прекратить наше с тобой предполагаемое сотрудничество? – Еле заметно улыбнулся профессор и повернулся к своему спутнику. – В словах юноши есть резон, не находишь, Вышата?

– М-да. – Волхв тяжело вздохнул и бросил на Граца извиняющийся взгляд. – Сеслав, ты не мог бы оставить нас с Ерофеем наедине? На пару минут, не больше.

– Ох уж мне эти волхвовские тайны, – проскрипел профессор и, поднявшись со стула, вышел на улицу. Только дверь хлопнула.

– Это действительно так секретно? – спросил я.

– Отчасти, – уклончиво ответил Остромиров. Он встал с подоконника, низкого даже для его скромного роста, и принялся мерить комнату шагами. – Можешь считать мои действия заботой о репутации волхвов.

– Вот как? – удивился я, на что волхв только скривился.

– Отчасти, – повторил он, не прекращая метаться по помещению. И куда только подевалось все его веселье? Наконец, Вышата Любомирич остановился и, ткнув пальцем в мою сторону, спросил: – Как ты относишься к своим попечителям?

– Странный вопрос. – Пожал я плечами.

– И все же? – надавил волхв.

– Я им благодарен за помощь и обучение, – коротко ответил я.

– И обижен на то, что тебя фактически выжили из дому, который ты почти начал считать своим. – Вопросом здесь даже не пахло. Чистое утверждение уверенного в своей правоте человека.

– Скажем так, это был неприятный опыт, – осторожно высказался я в ответ, и Остроимиров понимающе покивал, услышав эти слова.

– Ни на секунду не сомневаюсь, – проговорил он.

– А вы что-то знаете о причинах такого странного изменения отношения ко мне со стороны Бийских, не так ли? – Я решил расшевелить собеседника, явно не знающего, с чего начать.

– Да, знаю. – Момент слабости у Остромирова явно прошел, и волхв заговорил четко и внятно: – Как я уже сказал, твои попечители связались со мной в конце ноября прошлого года, но первый разговор о тебе состоялся у нас еще в августе. Тогда Ружана Немировна похвасталась новым учеником, чуть ли не свалившимся на голову ее мужу. Скажу честно, я был удивлен. Дело в том, что волхвы, будь они общинными или изгнанными, не важно, учеников предпочитают набирать из людей устоявшихся, имеющих определенный жизненный опыт и кое-какие знания. Это, к твоему сведению, не прихоть, а своего рода мера безопасности. Юноши и девицы слишком порывисты, слишком резки в суждениях, и это крайне отрицательно сказывается на их обучении и… мировоззрении. Обряд Выбора, проводимый в юном возрасте, оказывает не самое лучшее воздействие на психику посвящаемого, и это доказанный факт. Медицинский. Волхвам не нужны фанатики, а именно они и получаются из молодых «гениев».

– Хотите сказать, что Бийские решили прекратить обучение, чтобы не покорежить мою психику? – недоверчиво усмехнулся я. – Но ведь они не собирались проводить меня через Отбор, это я точно помню. Ружана Немировна предупредила меня об этом еще в начале обучения.

– Да-да, – покивал Остромиров. – Не собирались. Но с твоего позволения, Ерофей, к этому вопросу я вернусь чуть позже, хорошо? А сейчас немного о другом.

– Пожалуйста, – вздохнул я.

– Благодарю. – Вышата Любомирич отвесил мне шутовской поклон. К нему явно вернулось прежнее самообладание и хорошее настроение. – Так, на чем я… ах да! В августе Ружана похвасталась мне учеником, талантливым, схватывающим все на лету. Но был у него и один серьезный минус – возраст. Впрочем, на тот момент она не считала это такой уж большой проблемой. По расчетам Бийских, твое обучение должно было занять примерно два – два с половиной года, после чего они хотели отправить тебя на «практику»… ко мне, чтобы сменить направление обучения и чуть придержать твое развитие.

– Чтоб с ума не сошел, да? – усмехнулся я.

– Именно. По предположениям Ружаны Немировны, на то время как раз придется пик риска спонтанного посвящения, и обращение к другому аспекту волхвования должно было его нивелировать. А по окончании практики мы поздравили бы тебя с двадцатилетием и проводили на службу. А это полтора года жизни по распорядку, и ни единой свободной минуты для занятия волхвованием, и соответственно никакого риска самостоятельной инициации.

– Самостоя… – я оборвал сам себя.

– Дошло, да? – Вздохнул Остромиров. – Такое случается при некоторых условиях… В ноябре мне позвонил Богдан и сообщил, что ученик оказался слишком шустрым и, если не прервать обучение до июня следующего года, он, то есть ты, инициируешься самостоятельно. Учитывая, что этот процесс происходил бы в непосредственной близости от двух волхвов совершенно разных направлений… результат был бы совершенно непредсказуем.

– А сказать мне об этом нельзя было? – вспылил я.

– Нельзя. – Развел руками волхв. – Эмоциональная привязанность между учеником и учителем подпитывает дар и подталкивает его к развитию, что в твоем случае чревато той самой спонтанной инициацией. Кроме того, у тебя было два учителя, направления волхвования которых почти противоположны. Сохранить эту связь значило бы почти гарантированно обречь тебя на сумасшествие, причем в самом ближайшем времени. Не веришь? Тогда попробуй посмотреть со стороны на то, как ты жил этот год. Патенты, изобретения, учеба и работа по восемнадцать часов в сутки… ты действительно считаешь, что такое поведение нормально для шестнадцати-семнадцатилетнего юнца? Вспомни, когда последний раз ты отдыхал? Не медитировал, не убивался на тренировках, а просто гулял по парку, встречался с девчонкой… ну?

– Гулял… девчонки… – Я замер. Мозг напрочь отказывался работать и отчаянно «буксовал».

– То-то же. Вижу, понял. – Удовлетворенно кивнул Остромиров, наблюдая, как меняется выражение моего лица. А я… я испугался. Испугался по-настоящему, до холодной, сосущей пустоты внутри и вставших дыбом волос.

– Полагаю, что сейчас опасность миновала, да? – вздохнув, проговорил я, когда отошел от обрушившегося на меня осознания того, насколько близко я, оказывается, подошел к краю.

– Не совсем, – покачал головой Вышата Любомирич. – По уму, тебе нужно хотя бы на полгода отказаться от волхвования, но, как твой коллега, я понимаю, что это просто нереально. Для тебя это было бы все равно, что привязать руки к туловищу и заставить учиться есть ногами.

– Это точно, – кивнул я. – Значит, профессор Грац…

– Весьма удачный вариант решения твоей проблемы. Поработаешь с ним, налегая на классические манипуляции, и через полгода, думаю, риск самоинициации сойдет на нет. А там уж и я за тебя возьмусь.

– А Бийские… – начал было я, но Остромиров покачал головой.

– Никаких контактов, по крайней мере в ближайшие же полгода, – произнес он. – Разрыв зафиксирован, но стоит тебе с ними увидеться, и придется начинать ту же бодягу сначала. Но это будет гораздо, гораздо сложнее. Обмануть себя не так просто, знаешь ли, как обмануть кого-то другого. Тут не всякая самотренировка поможет.

– А что значит «разрыв зафиксирован»? – встрепенулся я.

– Потом. Рано пока тебе в такие дебри лезть. – Отмахнулся Вышата Любомирич, но, заметив мой любопытный взгляд, нахмурился. – Держи себя в руках, ученик. Вспомни: прогулки-клубы-девочки. Ну!

– И-извините. – Я помотал головой, пытаясь вытряхнуть из нее исследовательский дурман. Не помогло. Подумал о прогулках, стало легче, но любопытство все еще… а если о прогулках с девушкой? И с обязательным поеданием мороженого. Точно! Осталось только найти подходящую девушку.

– Полегчало? – усмехнулся Остромиров. Я кивнул. – Вот и замечательно. Ну что, зовем нашего профессора, пока он на улице со скуки не помер?

– Конечно, – согласился я, и Вышата Любомирич, открыв дверь, пригласил Граца, статуей замершего в входа в лавку.

– Вы закончили со своими тайнами? – осведомился профессор.

– Да, – в унисон ответили мы с Остромировым и рассмеялись. Правда, в отличие от волхва, я смеялся от облегчения. Вываленные им новости наконец-то усвоились моим своевольным разумом, и страх сойти с ума, недавно выбивший меня из колеи, ушел, растворился где-то в подсознании, оставив на память лишь нервную дрожь. Что ж, по крайней мере, теперь я точно знаю, чего следует опасаться, а значит, смогу контролировать собственное состояние. Главное, вовремя одергивать свое неуемное любопытство и исследовательский зуд.

– Кстати, Вышата Любомирич, а сотрудничество с группой профессора не скажется на моем состоянии? – поинтересовался я.

– Если не полезешь в сложные манипуляции с традиционным подходом, ничего страшного не случится, – заверил меня Остромиров.

– То есть никаких новых разработок, да? – печально вздохнул я.

– Ерофе-ей. – Покачал головой волхв. – Разрабатывай что хочешь и как хочешь. Но не в традиционной школе. Только классика. О волхвовании на ближайшие полгода забудь. Максимум, обычные тренировки и сотворение уже известных манипуляций. Никакого изобретательства в этом плане. Ясно?

– Ясно, – четко ответил я.

– Ну и замечательно. А теперь поговорим о предложении нашего профессора. – Облегченно улыбнулся Остромиров и повернулся к своему спутнику. – Сеслав, тебе слово.

Разговор с профессором затянулся на добрые два часа. Всеслав Меклен… ович, черт, никак не могу привыкнуть к разнообразию и правилам составления здешних отчеств, так вот, профессор оказался занудным до невозможности, педантичным и аккуратным. Зато мы обговорили почти все, что интересовало как меня, так и самого Граца. Обсудили как саму возможность совместной работы, так и условия, на которых мы оба готовы заключить ряд.

А условия были неплохи. Не по деньгам, нет. В этом плане наш договор был более чем скромен, но возможности, которые дарило мне само участие в проекте, с лихвой перекрывали малое жалованье.

– Вас не устраивает сумма? – проницательно заметил Грац, когда я поморщился, услышав озвученные им цифры.

– Честно? Да, – кивнул я. – С такой оплатой мне проще забаррикадироваться в своей квартире и сутками клепать простенькие артефакты для своей лавки. Дохода они принесут раза в два больше.

– Возможность работать на себя мы у вас не отнимаем, – индифферентно заметил профессор. – Согласитесь, за три дня работы в неделю предлагаемое нами жалованье вполне адекватно.

– Но я потеряю доход, который мог бы получить, потратив те же три дня на работу для себя, – парировал я.

– Возможно, – невозмутимо кивнул Грац. – С другой стороны, участие в проекте позволит вам, по его окончании, бесплатно обзавестись сертификатом подмастерья, а это гарантирует немалые льготы при поступлении в Хольмский университет, если вы пожелаете получить высшее образование в сфере естествознания.

Высшее образование мне пока ни к чему, со средним бы разобраться, а вот классный сертификат… это совсем другое дело. Собственная лавка обязывает. И тут выбор невелик, либо ученическая бумажка и полное налогообложение, либо сертификат подмастерья и ежегодные фиксированные выплаты в казну. Собственно, выбор очевиден…

Три рабочих дня в неделю это, конечно, немного, но лишь пока речь идет о каникулах. А вот с началом сентября мне вновь придется поднапрячься. Нет, в принципе, мы с Грацем условились, что после начала учебного года те двадцать четыре часа в неделю, что я должен посвящать работе с его группой, будут разбиты на пять рабочих дней, по пять часов в день с понедельника по четверг и четыре часа в пятницу. Но ведь, помимо сотрудничества с профессором, у меня есть еще и лавка, держать которую закрытой просто расточительно. Отказываться же от нее я не собирался.

Результатом размышления над этой проблемой стала вывеска, занявшая положенное ей место над входом в мой магазин, а в первый день августа, за два часа до заката, я торжественно, хотя и в полном одиночестве, открыл свое дело. Впрочем, долго наслаждаться спокойствием и тишиной мне не довелось. Дверь под вывеской с витиевато выполненной надписью «Вечерняя лавка» тихо звякнула потревоженным колокольчиком, и на пороге нарисовался первый клиент. Точнее, клиентка.

– Привет. – Я кивнул мнущейся у двери девушке, все никак не решающейся сделать шаг вперед.

– Привет, Ерофей, – тихо откликнулась Света, старательно глядя куда угодно, только не в мою сторону. Правда, не могу ее винить. В моей лавке было на что посмотреть. Пусть пока я не могу использовать всю широту возможностей традиционного подхода в манипуляциях, но для того, чтобы наполнить полки образчиками классических воздействий, моих знаний и умений вполне хватило. Пусть в большинстве своем это были простенькие артефакты и такие же простые иллюзии, демонстрирующие работу тех или иных конструктов, которые я мог предложить покупателям, но в кабинетах моих «коллег», зарабатывающих на хлеб насущный созданием воздействий на заказ, вообще не было ничего подобного. А еще здесь были мобили… много-много самых разнообразных мобилей, тикающих, двигающихся… привлекающих внимание. Идея наполнить ими лавку пришла мне в голову незадолго до открытия, когда на полках уже были развернуты подвижные иллюзии и артефакты. Уж больно тихим показалось мне помещение. С одной стороны, это, конечно, неплохо, но с другой, я же хотел удивить потенциальных покупателей, а музейная обстановка для этой цели подходит слабо. Вот тогда-то я и вспомнил о своем давнем увлечении, после чего убил почти неделю, но наваял больше полусотни этих забавных приборчиков, заодно снабдив их самыми различными конструктами. Правда, пришлось подключать их к переносному накопителю, чтоб управляющий не ворчал о перерасходе энергии и не заставлял меня тратить время на дополнительную напитку основного накопителя нашего дома, огромный четырехметровый бак которого прятался в подвале здания.

Тихий, деликатный шум, производимый мобилями, наполнил лавку, и она приобрела почти законченный вид. Для завершения картины не хватало самой малости, но поиграв с освещением, я добился желаемого результата, и в лавке воцарился мягкий полумрак, сгущающийся по углам мерцающей дымкой и незаметно рассеивающийся у полок с «товаром». Так что сейчас, глядя на восторженно разглядывающую лавку Светлану, уже успевшую забыть о своем смущении, я был искренне горд своей работой. Обожаю иллюзии.

– А почему лавка вечерняя? – поинтересовалась девушка, кое-как оторвав взгляд от стоящего на одной из полок стеклянного шара с бушующей внутри метелью, снежная круговерть которой то и дело складывались в затейливые картинки.

– Обернись, – улыбнулся я. Света послушно развернулась и… тихо охнула. На улице сияли фонари, разгоняя сгущающуюся темноту наступающего летнего вечера. Не поверив своим глазам, девушка открыла застекленную дверь, и солнечный свет залил ее застывшую в проеме фигурку. Девушка неверяще тряхнула головой и закрыла дверь. Снова открыла… Хм, надо будет отрегулировать управляющий конструкт, чтобы приглушить яркость, этот диссонанс рушит всю атмосферу в лавке.

– Но… как? – В глазах повернувшейся ко мне Светланы застыло безмерное удивление.

– Магия. – Я развел руками. – Нравится?

– Еще как, – кивнула она, отходя от захлопнувшейся двери, и вновь заскользила взглядом по полкам.

Я наблюдал за тем, как девушка тянется то к одной поделке, то к другой, как замирает, глядя на вращающиеся вокруг трех разнонаправленных осей кольца одного из мобилей, тянет руку к струящемуся из носика масляного светильника синеватому, сверкающему серебристыми искрами дымку, принимающему самые причудливые формы… наблюдал и старательно сдерживал улыбку. Столько непосредственной, почти детской радости и удивления было на ее лице.

Большинство игрушек моего детства не были куплены в магазинах, их делал старик, живший на нашей улице, высокий, худой, с обветренным, изборожденным морщинами лицом и широкими шершавыми ладонями, он демонстративно хмурился, когда детвора начинала доставать его просьбами сделать что-нибудь эдакое. Хмурился, ругался, но через какое-то время тяжело вздыхал, привычным движением тушил свою «вечную» беломорину и, поднявшись с врытой в землю у ворот его дома лавки, в полной тишине скрывался за громко хлопающей калиткой, врезанной в высокий глухой забор. А через день-другой у нас появлялась очередная игрушка. Иногда он приглашал кого-то из детей постарше помочь ему с работой над очередной «партией» деревянных мечей или кукол, а потом счастливчик с чрезвычайно гордым видом раздавал результат их совместной работы друзьям и подругам. А старик, сидя все на той же лавке, смолил свою беломорину, щурился и, с интересом наблюдая за этим процессом, тщательно маскировал улыбку за внешней суровостью.

Мужики часто над ним подтрунивали за эту возню с детьми, порой очень зло, а дядька Кирилл только презрительно хмыкал в ответ… и продолжал снабжать окрестную детвору самодельными игрушками, умудряясь каждому сделать что-то свое, идеально подходящее вот именно этому патлатому мальчишке с острыми, постоянно разбитыми коленками или вон той веснушчатой девчонке с рыжими волосами, забранными в два смешных хвостика… И не было споров о том, кому какая игрушка достанется, они как-то сразу находили своих хозяев. Девчонки не устраивали склок из-за новеньких кукол, а мальчишки не разбивали друг другу носы за понравившуюся машинку. Никакой магии, старик просто знал…

Когда у меня родилась идея лавки, я вспомнил именно его и не пожалел. Сейчас, глядя на ошеломленную Светлану, я на собственном опыте познал то, чего дядька Кирилл никогда даже не пытался объяснить тем мужикам, что смеялись над «старым кукольником», не желал, не видел смысла метать бисер перед свиньями. Все равно не поймут и не оценят. Если уж они не могли видеть радости в глазах детей, как им понять то светлое чувство, что разливается в груди, когда созданная своими руками вещица, оказавшись в руках ребенка, заставляет сиять его глаза и искренне смеяться, радуясь сделанному от души подарку? Я не умею делать игрушки, но, может быть, у меня получится подарить сказку?

– Ерофей, а для чего предназначены эти… приборы? – Вопрос Светы вырвал меня из размышлений.

– Что? – встрепенулся я.

– Приборы. Что они делают? – повторила девушка, не сводя взгляда с очередного мобиля.

– Тикают. – Пожал я плечами.

– И все? – удивилась Светлана.

– М-м… да. В основном, – почти честно ответил я. Ну не рассказывать же ей, что на большей части мобилей я отрабатывал конструкты движения, описание которых нашел в сети, а образцы «выдавил» из пары подчиненных Граца, недавно приехавших из Хольмграда для помощи своему профессору в работе.

– А зачем? – В голосе девушки слышалось явное непонимание.

– Затем, что мне нравится, как они звучат. – Главное не рассмеяться.

– Ерофей, ты… ты издеваешься? – Смешно нахмурилась Света.

– Даже не думал, – замотал я головой. – Мне в самом деле нравятся издаваемые мобилями звуки. Согласись, приятно звучат?

– Э-э… да, наверное. – Странно покосившись на меня, кивнула девушка и тут же перевела взгляд на одну из витрин. Тонкий пальчик ткнул в медное блюдце, лежащее в углу. – А это что?

– Пример очищающего артефакта, – с готовностью ответил я.

– А если подробнее? – спросила Света.

– Ну-у… допустим, к тебе пришли гости и во время застолья залили твою любимую скатерть вином. А на столе стоит вот такое блюдце. Подаешь в него энергию, и всё.

– Что «всё»? – не поняла моя собеседница.

– Скатерть снова чиста, и гости могут продолжать свинячить, сколько влезет… когда перестанут охать и ахать от удивления, конечно, – уточнил я.

– Интересно. – Светлана на миг задумалась. – Ты сказал, что это только пример, так?

– Да. Можешь принести мне любую вещь, и я сделаю из нее такой артефакт. Единственное условие – в предмете должна быть металлическая часть, в которую я смогу упрятать нужный конструкт, и эта металлическая часть при работе артефакта должна касаться объекта очистки, – объяснил я.

– И всё?

– Почти. Воздействие не сможет убрать механические повреждения и грязь, оставленную чем-то, кроме продуктов питания. То есть, если ты зальешь свою любимую скатерть машинным маслом, то артефакт с ней ничего сделать не сможет. Да и от пыли не избавит, так что стирать ее все равно придется обычным способом.

Из лавки Света уходила, оставив несколько больше денег, чем рассчитывала изначально. Если быть точным, то вместе с моей долей от торговли конструктами она отдала мне еще и четверть собственной, в оплату за полдюжины артефактов самого разного назначения. Начиная с пресловутого очищающего блюдца, сделанного мною на основе когда-то подаренного Ружаной Немировной конструкта, и заканчивая парой изящных гребней, изрядно облегчающих расчесывание длинных волос по утрам, а вот это уже было мое собственное изобретение, ради воплощения которого в жизнь мне пришлось вспомнить школьный курс физики и чуть-чуть поиграть со статическим электричеством.

До десяти вечера, когда я решил закрыть свое заведение, в лавку заглядывало еще три человека, и могу с гордостью сказать, ни один из них не ушел без покупки. Таким образом, к окончанию первого рабочего дня, точнее, вечера, в денежном ящике старомодного кассового аппарата, установленного мною для антуража, лежало целых сорок три рубля, и это без учета моей доли от нашего со Светланой совместного заработка! Это был очень успешный день.

Рогнеда Владимировна Багалей стояла у окна и смотрела во двор, где на старых качелях устроилась ее дочь. Из похода к своему повернутому на естествознании другу и товарищу по денежному делу Света вернулась странно задумчивой и молчаливой. Впрочем, странным такое поведение могло показаться только тому, кто знал девочку меньше года, а сейчас Рогнеда с недовольством отметила, что состояние ее дочери очень похоже на то, в каком она пребывала со дня смерти отца и… до знакомства с тем самым вихрастым «философом». Отрешенная, спокойная и молчаливая… правда, сейчас было в ее поведении что-то еще, но разобрать, что именно, мать не могла, несмотря на все свои умения. И это беспокоило. Впрочем, одна догадка у нее была…

Когда в жизни Светы появился этот странный мальчишка, дочь наконец-то начала выбираться из той раковины, в которую спряталась несколько лет назад, и Рогнеда искренне радовалась этим изменениям. Светик стала более общительной, улыбчивой, и пусть довольно случайно, преследуя совсем иную цель, но она обрела какой-то интерес к жизни и окружающим людям. Да, черт возьми! Мать была совершенно уверена, что у дочери появился молодой человек! А потом… кажется, ее дочка обидела этого мальчишку со странным именем, променяв его на неожиданно появившихся «подруг».

Женщина бросила взгляд на принесенный Светланой сверток с покупками, вновь посмотрела на освещенный светом с веранды силуэт дочери и, вздохнув, отправилась в свою комнату. Может быть, девочка поняла, что ошиблась, оттолкнув от себя человека, благодаря которому ее жизнь вдруг заиграла совершенно новыми красками?

А Света сидела во дворе на старых скрипучих качелях, бездумно всматривалась в усыпанное звездными блестками небо и вспоминала встречу с Ерофеем. Таким насмешливым, довольным… и совершенно непонятным. Вспоминала лавку, наполненную настоящими чудесами, созданными этим… Нет, ну кто мог подумать, что двинутый на расчетах-конструктах-тренировках сухарь и ботаник способен творить такие вещи?!

Глава 1

Чудесное утро, замечательная летняя погода и хорошие новости… Я просто знал, что день, начавшийся так хорошо, не может так же хорошо закончиться. На очередной рабочей встрече с группой профессора мы наконец-то смогли определиться со сроками, в которые, по идее, должна уложиться первая часть проекта, куда меня фактически затащили Грац и Остромиров. Честно говоря, я предполагал, что исследования Всеслава Мекленовича продлятся как минимум полгода. Но ошибся… чему был искренне рад.

– К концу сентября мы накопим достаточно первичного материала для исследований, и ты наконец-то сможешь отдохнуть от нашего навязчивого общества. Ты рад, Ерофей? Признавайся! – провозгласил Свен, хлопнув меня по плечу. Этот помощник Граца, которому профессор прочит «великое будущее», был как всегда громогласен и вездесущ. Честно говоря, когда Всеслав Мекленович знакомил меня со своими аспирантами, я готов был принять этого рыжебородого гиганта за кого угодно, хоть грузчика, хоть телохранителя Граца, но, как оказалось, сей индивид был не кем иным, как восходящим светилом философии и естествознания и первым кандидатом на должность самого профессора на кафедре Хольмского университета, естественно, после того, как Грац подаст в отставку… или займет личный кабинет в Академии, дожидающийся его уже добрый десяток лет.

– Рад, конечно, – кивнул я в ответ на возглас этого викинга под смешки его коллег, куда более щуплых и соответствующих каноничному образу кабинетного ученого. – Ведь это значит, что мое плечо наконец-то сможет себе позволить не испытывать боль от твоих приветствий.

– Хлюпик, – фыркнул Свен.

– Амбал, – не остался я в долгу. Рыжий замер, губы его задрожали, а на глаза навернулись слезы. Актерище!

– Ну вот, ты его обидел, – с деланым сожалением вздохнул Буривой, второй из трех аспирантов, составлявших исследовательскую группу. – Теперь он будет страдать и ныть.

– Ныть? Я? – вдруг взревел тот. – В круг, с-собака страшная!

– Что здесь происходит? – Голос, донесшийся до нашей хихикающей компании от входа, быстро привел аспирантов в чувство, да и мне пришлось сделать умную физиономию. Всеслав Мекленович, как выяснилось за время нашей совместной работы, крайне негативно относится к шуточкам в рабочее время.

– Ничего такого, профессор, – прогудел Свен. – Работаем.

– Посерьезнее, Рагнарсон, – все тем же ровным, меланхоличным тоном произнес Грац. – Мне бы не хотелось тратить время на переделки только из-за вашей безалаберности. Ерофей, вы подготовили отчет по прямым воздействиям?

– Он у вас на столе, Всеслав Мекленович, – отозвался я.

– Замечательно, – кивнул он и, окинув взглядом замерших аспирантов, договорил: – Работайте, господа. Работайте.

Профессор вышел из комнаты, и, едва за ним закрылась дверь, наша компания дружно выдохнула.

– Свен, что ты говорил о сроках? – тихо спросил я. Рыжий почесал свою шкиперскую бородку.

– Конец сентября. Скорее даже, двадцатые числа, – так же тихо ответил он. – Потом полгода на обработку результатов и… в общем, в феврале – марте можешь ждать нас в гости снова.

– Это радует. Несомненно, – искренне улыбнулся я. – Не видеть вас полгода… это будет настоящее счастье.

К себе я вернулся в пятом часу дня, немного уставшим, но довольным прошедшим рабочим днем. Не только аспиранты университета узнавали что-то новое, но и моя копилка пополнялась новыми знаниями, пусть по большей части и связанными с классической школой естествознания. Но ведь и это уже немало.

Тихо звякнув колокольчиком, отворилась входная дверь, хлопнула перевернутая мною табличка, оповещающая прохожих о том, что «Вечерняя лавка» вновь открыта, и я, глубоко вздохнув, отправился за стойку. Чашку кофе в руку, учебник по объектным манипуляциям на колени… красота!

Жаль, что этот своеобразный отдых продлился так недолго. От чтения книги, выцыганенной у Тимура, третьего и самого молодого аспиранта в нашей компании, меня отвлек резкий перезвон дверного колокольчика. Бросив взгляд в сторону вошедших посетителей, я нахмурился. Как-то не слишком они тянут на покупателей. Трое рослых детинушек, похожих, как однояйцевые близнецы, когда-то они, должно быть, могли похвастаться спортивным телосложением, но с тех пор прошло немало времени, а фигуры визитеров изрядно заплыли жиром. Лица пустые и ничего не выражающие. Одинаковые короткие стрижки и тупая уверенность в своих пудовых кулаках, заменяющая им искру разума в глазах.

Пока я рассматривал вошедших, они успели добраться до стойки.

– Слышь, мелкий, хозяина позови, – буркнул средний из «близнецов», в смысле центральный в троице.

– Я хозяин, – ответил я им, откладывая в сторону книгу и осторожно нашаривая под стойкой рукоять так и не выброшенной мною биты, оставшейся от прежнего владельца лавки. Хм, а я-то гадал, зачем она ему понадобилась…

– Ты? – удивленно переспросил детина и ухмыльнулся. – Ха, это будет проще, чем я думал. Значит так, мелочь. Ты уже три недели работаешь на нашей земле, а за разрешение торговать до сих пор не заплатил. Сотня в неделю… и еще три сотни за то, что заставил нас самих к тебе тащиться. Что смотришь? Деньги неси.

– А вы кто? – спросил я, стараясь потянуть время, пока активируется защита. Мне и нужно-то секунд десять.

– Твои проблемы, если я сейчас не увижу деньги, – под смешки дружков рыкнул в ответ детина, демонстративно разминая кулаки. Убожество какое. Эх, а я ведь человек мирный, склонный к созерцанию. И за что мне это?

– Да? А если вызвать полицию? – спросил я, и лица моих «гостей» скривились в одинаково неприятных усмешках.

Рука говорливого урода метнулась к моей шее, но я оттолкнулся ногами от пола, и оснащенное колесиками кресло скользнуло назад, отчего успевший дотянуться до меня детина со всего маху врезался животом в стойку и, вытаращив глаза, захрипел. Бум! Успел! Удар битой пришелся аккурат по затылку, чтоб вырубить, но не убить идиота. И в тот же миг сработала созданная мною защита. Компаньоны придурка застыли на месте, словно статуи, и я с интересом уставился на них, ожидая продолжения. Часы успели отсчитать сорок секунд, прежде чем лавку огласил первый крик ужаса, а еще через минуту оба мордоворота тихо подвывали, ползая по полу и слепо тыкаясь из стороны в сторону. Да-а, иллюзии – это сила! Хм… а вот теперь, пожалуй, действительно пора вызывать полицию.

Хозяин просторного особняка в одном из пригородов столицы стоял у выходящего в парк высокого окна и с улыбкой наблюдал за играющими детьми. На этой неделе внуки словно сговорились и привезли в родовое гнездо сразу всех правнуков. А старшие из них, в свою очередь, решили не отставать от родителей и приехали в гости к патриарху рода и его жене, прихватив собственных детей, так что вот уже три дня как старый особняк напоминал разворошенный улей или муравейник. Дети носились по поместью, наполняя его криками, смехом и истошными воплями команчей, а прислуга сходила с ума, пытаясь отследить перемещения почти двух десятков детей и не дать им вляпаться в неприятности. Надо признать, у них были все основания для беспокойства, ведь три вазы и люстра в парадном холле уже познали на себе разрушительную силу юных исследователей. Причем понять, каким образом была «повержена» последняя, не мог никто. Сто килограммов хрусталя, больше полусотни лет провисевшие на восьмиметровой высоте, рухнули на мраморный пол и разлетелись искристыми осколками, лишь чудом не задев никого из присутствовавших в холле в тот момент. Добиться же от детей правды так и не удалось, хотя виноватые мордочки пары десятилетних близнецов выдавали их с головой. Но… молчат, партизаны!

– Дорогой, к тебе опять человек из управления, – пропел нежный голос за спиной хозяина кабинета. Тот обернулся и, улыбнувшись заглянувшей в двери жене, кивнул.

– А где Свартич? – спросил он.

– Болх занят. Он делает внушение близнецам, устроившим погром на кухне, – улыбнулась женщина.

– Ясно. Что ж, зови, – кивнул ей муж, отходя от окна и устраиваясь в любимом кресле за массивным столом.

Очередной отчет по воспитаннику Бийских, принесенный офицером Канцелярии, заставил старика крепко задуматься. И под невидящим взглядом хозяина кабинета его собеседник чувствовал себя очень неуютно.

– Интересно, – наконец, вынырнув из размышлений, проговорил старик и тут же повторил: – Очень интересно. А паренек-то оказался зубастым. Это радует. По предыдущим отчетам у меня было создалось впечатление, что за этот год он сумел переродиться из бродяги-волчонка в кабинетного ученого.

– В этом утверждении есть доля истины. – Вздохнул его собеседник. – Вы же знакомы с докладной философов и психологов? Они прямо утверждали, что его нынешнее психическое состояние неустойчиво.

– Пограничное состояние. Помню, но они же утверждали, что его можно стабилизировать… – Утвердительно кивнул старик и, замерев на миг, прищурился. – А скажи-ка мне, дорогой друг, не твои ли люди приложили руку к этому инциденту? В целях, так сказать, комплексного влияния на пациента?

– В этом не было необходимости, – хмуро ответил гость. – Признаюсь, изначально мы рассматривали возможность оказать подобное влияние на фигуранта. Но волхв уверил, что для стабилизации состояния молодого человека будет достаточно установления контроля над его занятиями ментальными манипуляциями. И вариант с агрессией в его отношении был отложен. Но мы не исключаем возможности применения подобного подхода в случае необходимости.

– То есть он сам нашел проблемы на свою голову? – В тоне хозяина кабинета послышались нотки недоверия.

– Совершенно верно, – со всей возможной убедительностью ответил его собеседник и еле заметно ухмыльнулся. – Точнее, проблему себе создали те недоумки, что вздумали пощипать нашего… иллюзиониста.

– Смотрю отчет врачей и не имею желания спорить с такой трактовкой, – отразил усмешку гостя старик, перелистывая страницы доклада. – А что, его иллюзии действительно так сильны?

– Не только иллюзии, но… да. Двое из трех агрессоров сейчас проходят реабилитацию под надзором психологов.

– А третий?

– Лежит в лечебнице с закрытой черепно-мозговой травмой, – вздохнул офицер.

– И это тоже иллюзия натворила? – удивленно спросил старик.

– М-м, нет. Бита для игры в лапту.

– Этого в отчете нет, – задумчиво произнес хозяин кабинета и хохотнул. – Штурмовика… битой.

– Бывшего штурмовика. Фамилия, которой он служил, пресеклась. Собственно, этот факт и явился причиной того, что несколько бойцов дома ушли в криминал, – уточнил гость, но старик отмахнулся.

– Какая разница? Не инвалид, не дряхлый дедушка… боец. Профессиональный боец, натасканный домом, сложился при встрече с семнадцатилетним юнцом от удара битой для игры в лапту! Это же курам на смех.

– Возможно, он был не слишком профессионален.

– Может быть, иначе бы нашел себе занятие получше, чем игры в рэкетиров.

– Простите? – не понял гость.

– В бандитов, – с почти незаметным вздохом поправился старик. – Но личные качества этих идиотов не отменяют факта проигрыша трех бойцов-манипуляторов мальчишке, который изучает ментальное конструирование чуть больше года.

– Эта ситуация может привлечь внимание других фамилий, – медленно, словно нехотя, произнес собеседник хозяина дома.

– Откуда бы им взяться в Области Войска? – Пожал плечами старик, но, чуть подумав, кивнул. – Впрочем, определенная доля истины в твоих словах имеется. А мы не для того столько сил гробим на этот проект, чтобы отдать мальчишку каким-нибудь ушлым княжатам. Проследи, чтобы информация по этому инциденту не разошлась слухами.

– Уже делаем, – заверил собеседника гость. – Следствие идет под контролем Канцелярии, в закрытом режиме, поскольку в деле замешаны пусть и бывшие, но фамильные бойцы. Да и княжий суд не подразумевает открытости.

– Быстро и тихо, друг мой. Чем скорее эти губошлепы окажутся где-нибудь на Вилюе, тем нам будет спокойнее. – В голосе хозяина дома лязгнул металл.

– Выездная сессия будет проведена через пару недель… раньше невозможно. Врачи лечебницы не позволят.

– Пусть будут две недели, но за тишину вокруг фигуранта отвечаешь головой, – резко откликнулся старик.

– Так точно, – подскочил гость.

– Что ж ты так кричишь? – поморщился хозяин дома, демонстративно прочищая ухо, но тут же усмехнулся. – Ладно уж… с делами закончили. На ужин останешься?

Проблем после происшедшего в моей лавке я не опасался. По крайней мере, не со стороны полиции. Ружана Немировна в свое время достаточно подробно объяснила некоторые нюансы местного законодательства, и никакого превышения пределов самообороны в своих действиях я не находил. Впрочем, здесь вообще нет такого понятия. Нападение зафиксировано? Да, даже четырьмя камерами разом, а значит, я был в своем праве, отоварив нападавших со всем буржуазным пылом защищающего себя и свою собственность лавочника. Ну а то, что для защиты я использовал ментальные конструкты, так здесь в помощь мой ученический сертификат, благодаря которому мне даже незаконное использование опасных ментальных воздействий пришить не получится. Умею, практикую, имею право… Что, собственно, и подтвердила короткая беседа в околотке, где усталый дознаватель снял с меня показания и, порекомендовав не покидать область до окончания следствия, «по крайней мере, больше чем на месяц», быстренько со мной распрощался.

И уж тем более я не опасался возможной мести гипотетических подельников тех придурков, что попытались выставить меня на деньги, потому что просто не верил в их существование. Ну не похожи загремевшие в больницу идиоты на классических «торпед», знакомых мне по реалиям прошлого мира, да и обрывочные, но оказавшиеся весьма обширными знания моего альтер-эго об изнанке жизни мира этого настойчиво убеждали в том, что здесь вопросы «крышевания» решаются совершенно иначе. А значит, что? Три дебила просто решили по-легкому срубить деньжат на юном и неопытном лавочнике. И ведь определенный шанс на успех у них был, если б на моем месте оказался обычный малолетка из не менее обычной семьи. Но даже со Святитским этот вариант не прокатил бы, это я ответственно заявляю. Может быть, парень и не смог бы организовать им такой отпуск в лечебнице, но и денег по своей воле бродяга им ни за что не отдал бы. Факт. В глотку бы вцепился или сам полег, кто знает, но телка изображать не стал бы. Он вообще, судя по обрывкам всплывающей памяти, был резким и неуступчивым человеком. Мое прошлое «я»…

Странно, наверное, но по прошествии года я могу почти со стопроцентной уверенностью заявить, что Горазд Всеславич Святитский никуда из этого тела не делся, просто его сознание смешалось с сознанием подселившегося к нему Ерофея Хабарова. А поскольку второй был старше, неудивительно, что память юноши оказалась несколько подавлена. В общем, результатом того происшествия на кургане стало мое появление, уже не Святитского и не совсем Хабарова. Доказательств этой теории, кроме иногда всплывающих воспоминаний Горазда, конечно, нет, но они мне и без надобности. Достаточно того, что картинки из жизни малолетнего бродяги вызывают у меня те же чувства, что испытывал Горазд, а вот отношение к некоторым событиям жизни Ерофея чуть изменилось, не сильно, но явно. Отсюда же, кстати, и определенный эмоциональный дрейф в отношении к людям и происходящим в моей новой жизни событиям. Будь я прежним Ерофеем Хабаровым, ко многим вещам и происшествиям вокруг отнесся бы куда спокойнее, но… я же говорю, Святитский никуда не делся, и он вносит свою долю хаоса в мое мироощущение.

Почему я вообще вспомнил об этой странности? Потому что ее заметил Вышата Любомирич. Переплутов волхв оказался на диво прозорливым человеком и… почти профессиональным психологом, а учитывая, что он взялся следить, чтоб я не слетел с катушек с этой чертовой самоинициацией, не было ничего удивительного в том, что Остромиров засек мое нетипичное для юнца поведение. Впрочем, особо давить на меня по этому поводу он не стал, сработал тот же финт ушами, что и с Бийскими: «беспризорник, росший на улице, просто не мог не повзрослеть быстрее сверстников, растущих под присмотром родителей». Да, давить не стал, но в своих записях отметил, о чем и сообщил. Я в ответ пожал плечами.

– Это может как-то повлиять на наши планы? – спросил я волхва.

– На планы, может быть, на твои проблемы с Выбором, вряд ли, – покачал он головой. – Зато теперь я лучше понимаю причины, по которым ты так легко и быстро усваиваешь новую информацию.

– О? – Я изобразил внимание.

– Видишь ли, лучшим возрастом для обучения считаются детство и юность не просто так, это заложено в людях самой природой. Тот объем информации, что способен усвоить детский разум за месяц, закостеневший ум взрослого не освоит и за год. Но здесь есть и проблема… частично заложенная той же природой. Ведь самым естественным способом получения новых знаний является познание на практике. Непоседливость и любопытство детей – это и есть те факторы, что подталкивают их к познанию. Но мы живем в сложном мире, для взаимодействия с которым уже давно недостаточно просто что-то увидеть, пощупать или попробовать на вкус. Большую часть необходимой информации мы получаем из книг и лекций. И вот здесь-то и кроется противоречие, дети просто не способны долго сосредотачиваться на таком нудном процессе, когда сама природа подталкивает их к каким-то действиям, движению вперед, – вышагивая из стороны в сторону, читал лекцию волхв. – Взрослые же, наоборот, вполне могут сосредоточиться даже на самых нудных действиях, если знают, что те принесут некий положительный эффект. И вот этот фактор играет в твою пользу. Растущий организм в данный момент просто… «заточенный» на учебу, так сказать, у тебя соседствует с вполне сформировавшимся взрослым взглядом на мир. Ты учишься, как ребенок, поглощая информацию, как и следует в твоем возрасте, но твой разум, повзрослевший за время скитаний, вполне способен задавить «лишнюю» подвижность, не дает тебе отвлекаться. Ну и наши волхвовские «заморочки», как говорит молодежь, тоже оказывают свою долю влияния. Результат налицо.

Остромиров даже руки потер от удовольствия, а я нахмурился.

– Вы еще скажите, что такой принцип обучения следует распространить повсеместно, – фыркнул я.

– Что ты, что ты! – замахал руками волхв. – Даже не думал. Это в твоем случае все вышло почти удачно. Что называется, звезды сошлись… твой характер, опыт и увлечения. Но ставить подобный подход к образованию на поток было бы слишком опасно. Да я даже боюсь представить, сколько сил нужно убить на то, чтоб рассчитать методы воспитания даже одного ребенка, с прицелом на такой исход. Что уж тут говорить о массовом применении такого подхода?!

– Уже радует, – вздохнул я. – Не хотелось бы стать подопытной крысой, на которой будут отрабатывать методики воспитания «гениев».

– Умерь свое самомнение, Ерофей, – хохотнул в ответ волхв. – Ты, конечно, умен и сообразителен, но вот так, без зазрения совести именовать себя гением… это перебор, не находишь?

– Уел, – улыбнулся я.

– Кстати, ты бы действительно, постарался не задирать нос, – вдруг резко посерьезнел Остромиров. – Природа, она свое все равно возьмет. А у тебя сейчас такой возраст, что одной непоседливостью и ослаблением внимания ты можешь не отделаться. Точнее, не отделаешься, гарантирую.

– Вы о чем?

– Ох, Ерофей, – покачал головой Вышата Любомирич. – Твой разум, конечно, до сих пор весьма эффективно гасил всплески юношеской… эмоциональности, это факт. Но вечно так продолжаться не может. В конце концов, остановить процесс взросления тела еще никому не удавалось, так что… если не дашь себе воли, то в скором времени жди эмоционального взрыва.

– И что делать? – Понимаю, что туплю, но я действительно не понимаю, вокруг чего наворачивает круги мой собеседник.

– Воспользуйся моим не таким уж давним советом. – Хитро прищурился волхв и, заметив мое непонимание, тяжело вздохнул. – Насчет девушек и прогулок.

– Ё-ео… – Я схватился за голову. Забыл. Совсем забыл… а ведь Остромиров прав, и тут есть одна большая проблема. Одноклассницы в качестве возможных пассий меня не привлекают совершенно, в силу их возраста. Иными словами, для меня они слишком маленькие. Их мороженым хочется откармливать, а не в постель тащить. А девушки, с которыми я не против был бы… пережить эмоциональный взрыв, так сказать, на меня просто не посмотрят, причем по той же самой причине, но уже в отношении меня самого. Тупик, однако. Хм, интересно, а в Ведерниковом есть бордели?

– Ч-чего?! – Изумлению Остромирова не было предела, а я понял, что последнюю фразу произнес вслух. Вот же… гадство.

– Это более эффективно, чем трата времени на прогулки под луной. – Пожал я плечами, решив играть полное спокойствие. Все равно отступать уже поздно, да и некуда.

– Есть. В городе имеется три борделя, – со вздохом ответил Вышата Любомирич. – Но тебя туда не пустят до полного совершеннолетия. Даже за взятку.

– Плохо. – Я почесал пятерней затылок и, скопировав вздох собеседника, договорил: – Придется искать индивидуалку.

– М-да. – Волхв смерил меня странным взглядом, открыл рот, чтобы что-то сказать, и тут же его захлопнул. После чего раздраженно махнул рукой и чуть ли не бегом покинул лабораторию Граца, в которой и проходила наша беседа.

Кажется, у моего личного психолога появилась необходимость пересмотреть некоторые выводы касательно своего пациента. Я уже говорил, что сегодня дико торможу?

Переплутов волхв вынужден был дважды обойти небольшой сквер на Архангельской, перед зданием, где Грац арендовал комнаты под лабораторию, прежде чем почувствовал, что окончательно успокоился. И все равно, возвращаясь в кабинет старого приятеля и проходя мимо помещения, где он оставил юного конструктора, Вышата недовольно нахмурился. Ну не ожидал он такой прыти от семнадцатилетнего мальчишки. По всем канонам тот должен был смутиться… впрочем, поначалу он так и поступил, но потом! И бес бы с самим его заявлением, его вполне можно списать на отсутствующее воспитание и жизнь в не самых благополучных условиях. Но тон, какой тон! Он же, поняв, что ляпнул, не выказал ни малейшего беспокойства… словно озвучил абсолютно естественную вещь. Хм, кажется, Бийская в кои-то веки ошиблась, определяя состояние пациента. И это плохо… С другой стороны, кто знает, что именно видел мальчишка в своей явно богатой на события жизни? В конце концов, дно общества куда откровеннее и непригляднее, хотя и открывается с изнанки далеко не каждому. Но это спокойствие Ерофея… настораживает.

– О чем задумался, Вышата? – Явно чем-то довольный Грац развернул свое кресло, оказываясь лицом к лицу с вошедшим в кабинет Остромировым.

– О мальчишке, – буркнул тот. – Странный он.

– Это мне говорит Переплутов волхв? – С легким намеком на удивление профессор приподнял бровь. Но увидев взгляд собеседника, махнул рукой. – Ладно-ладно. Не буду спорить, тем более что я полностью с тобой согласен.

– Вот как? – настал черед удивляться Остромирову. – Позволь спросить, с чего вдруг ты пришел к такому выводу?

– Проще показать, – поднимаясь с кресла, заявил Грац. – Идем.

– Куда и зачем? – недовольно спросил волхв.

– В соседний кабинет, – с готовностью ответил профессор. И куда только подевалась вся его флегматичность? – Ты же знаешь, что недавно отмочил Ерофей? Историю с нападением на его лавку слышал?

– Конечно, – кивнул Остромиров.

– Во-от! – Грац воздел указательный палец к потолку. – Я попросил его показать, как именно ему удалось остановить двух из трех нападавших, и юноша принес из своей лавки один занимательный артефакт. Довольно простой в плане конструкции, но чрезвычайно затейливый по воздействию… Впрочем, чего я рассказываю? Он в соседней комнате. Идем, сам все увидишь. Только щиты ослабь, иначе ничего не поймешь.

Заинтригованный волхв последовал за старым другом. Дверь в нужный кабинет открылась, и Грац сделал приглашающий жест рукой. Хмыкнув, Остромиров вошел в помещение и…

Тихий шепот, змеей вползающий в уши, непонятный, неясный, заставил напрячь слух, чтобы понять смысл, но даже тренированное ухо не могло различить ни единого слова. А в следующий миг в комнате словно сгустилась темнота и пространство поплыло. Стены пошли волнами, будто состояли из воды и в них кто-то бросил камень. Непрерывные искажения захлестнули комнату, а потом все вокруг завертелось, и шепот превратился в оглушающий крик. Волхв рухнул на колени, а в следующий миг его лицо обожгла мощная пощечина, отвешенная Грацем.

– Ну, Ружана! – прохрипел Вышата, медленно приходя в себя. – Я тебе покажу «совершенно уникального мальчика»!

Глава 2

Допрос о воздействии артефакта, так удачно вырубившего большую часть напавших на лавку бандитов, я пережил без потерь и даже в какой-то мере с прибытком. В том смысле, что насевший на меня после пережитого на своей шкуре воздействия созданного мною приборчика Остромиров, в начале беседы давивший, словно следователь на допросе, довольно скоро успокоился и даже расщедрился на объяснения причин своего гнева, в первую минуту нашего разговора чуть не размазавшего меня по ближайшей стенке. Но все претензии были сняты, когда мы на пару с Всеславом Мекленовичем объяснили суть воздействия артефакта, чем и успокоили рычащего волхва.

– Прибор не воздействует на разум. Прямо, во всяком случае, – поддержал меня совершенно довольный Грац. – Да, я тоже поначалу подумал о запрещенных манипуляциях сознанием, но разобрав с помощью Ерофея рисунок конструкта, ответственно могу заявить, это чистая физика… и небольшая зрительная иллюзия. И только, Вышата, слышишь?

– Подробности, – хмуро потребовал волхв, недоверчиво взирая на своего приятеля.

– Ерофей? – обернулся ко мне Грац. Я вздохнул и вызвал Бохома. Появившийся на столе перед нами хомяк, наряженный в немецкую каску и мундир кайзеровского обер-офицера образца начала прошлого века, медленно развернул конструкт, встроенный в артефакт, и застыл, удерживая работающее вхолостую воздействие.

– Рисунок довольно прост, – пустился я в объяснения. – Сам конструкт был взят мною из набора авиаторов и несколько переработан. Это воздействие, позволяющее летчику всегда четко осознавать, где верх, где низ и снижающее инерцию вестибулярного аппарата. Особенность конструкта в том, что он воздействует непосредственно на эндолимфу, утрикулюс и, частично, на саккулюс[5]. Я чуть перестроил воздействие, так что при его активации во внутреннем ухе начинается процесс, аналогичный тому, что происходит, если раскрутить человека на карусели, а потом резко остановить. Иначе говоря, попав под действие артефакта, любое животное или человек теряет ориентацию в пространстве. Правда, пришлось отказаться от некоторых элементов безопасности, из-за чего воздействие раздражает еще и слуховой аппарат. Ну а чтобы конструкт был более эффективным, я подключил небольшую зрительную иллюзию, искажающую видимое целью воздействия изображение, в противном случае у людей тренированных эта манипуляция не вызвала бы ничего, кроме кратковременного приступа морской болезни.

– Насколько кратковременного? – спросил Вышата Любомирич.

– Пара секунд, может чуть больше. Зависит от степени тренированности цели воздействия, – пожал я в ответ плечами.

– И никакого влияния на разум? – уточнил отчего-то весьма обеспокоенный волхв. Но хоть злиться перестал.

– Уверяю, Вышата. Только физика, – еще раз подчеркнул Грац.

– Интересно, – задумчиво протянул Остромиров.

– А в чем проблема с воздействием на разум? – спросил я. Профессор и волхв переглянулись, а у меня появилось ощущение, будто они ведут какой-то безмолвный диалог. Наконец, после недолгой игры в гляделки Грац кивнул своему приятелю, и тот тяжело вздохнул.

– Видишь ли, Ерофей… – с неуверенностью, которой за все время нашего пока недолгого знакомства я еще никогда не замечал за волхвом, заговорил Остромиров. – Ментальные манипуляции не зря зовутся именно так. Основой, точнее, источником любого воздействия является разум человека, искажающий определенную часть ментального поля, частью которого он сам и является. И как ты должен понимать, именно поэтому разум уязвим перед воздействиями куда больше, чем любой материальный объект. Более того, до некоторого, достаточно недавнего времени существовало целое направление в менталистике, изучавшее такие воздействия.

– «Мозголомы», – пробурчал Грац и, поймав мой недоуменный взгляд, пояснил: – Люди, чьей профессией… или хобби стало создание конструктов, влияющих на разум человека, его чувства, память и личность.

– То есть… чтение мыслей, внушения, подмена памяти… – Меня передернуло от отвращения.

– Именно, – сухо ответил волхв.

– Собственно, эта ветвь естествознания существует и сейчас, но вот уже пятьдесят лет она находится под жестким контролем государства, – продолжил вместо приятеля профессор. – Незаконное занятие этим видом манипуляций гарантирует виновному смертную казнь, независимо от объекта и цели воздействия.

– Поня-атно, – протянул я. Мысль о том, что мой артефакт можно приравнять к такому воздействию, отдалась пустотой в животе и холодом в сердце. Страшно же! Тем не менее, справившись с собой, я вопросительно взглянул на Граца. – А мой конструкт, значит, не относится к запрещенным?

– Как ни удивительно, но не в большей мере, чем создаваемые тобой иллюзии. – Развел руками профессор. – Здесь, Ерофей, нужно разделять прямое и опосредованное воздействие. Если бы твой артефакт туманил разум, подменял мысли и образы, то сейчас, скорее всего, мы бы здесь не разговаривали, а ты сидел бы в изоляторе Особой государевой канцелярии в ожидании скорого суда, и, гарантирую, никакие объяснения о самообороне не смягчили бы твою печальную участь.

– А… а есть возможность защититься от таких воздействий на разум? – осведомился я, тщательно давя поднимающееся беспокойство.

– Есть, конечно… но тебе они ни к чему, – неожиданно усмехнулся Остромиров.

– Что? Почему? – не понял я, а через секунду до меня, кажется, дошло. – Они тоже под запретом, да?

– Нет, отчего же. – Покачал головой Грац. – Все гораздо проще, Ерофей. Ты относишься к тому малому проценту людей на нашей планете, чей разум полностью закрыт от внешних воздействий.

– Иначе, почему, как ты думаешь, нам пришлось прибегнуть к такой сложной форме твоего обучения? – поддержал своего товарища волхв. – Ведь куда проще было бы повлиять на твой разум, перекрыв парой воздействий опасность самоинициации, после чего провести обряд Выбора и… всё.

– А как же незаконность подобных манипуляций? – нахмурился я.

– Уж поверь, ради такого случая, мы бы отыскали лицензированного «мозголома» и провели процедуру на законных основаниях, – заметил Грац и, по-своему растолковав мой взгляд, еле заметно усмехнулся. – Вот только не считай себя таким уж уникумом. Людей, не подверженных воздействиям на разум, в мире, конечно, немного, но они есть. Кроме того, у этого свойства имеется и обратная сторона медали. Такие, как ты, совершенно неспособны к этой ветви естествознания. Для «мозголома» важно уметь создавать довольно плотную связь меж своим разумом и разумом цели, это, можно сказать, основной инструмент воздействия, на что мозги таких, как ты, неспособны, они, если можно так выразиться, прикрыты мощным природным щитом. Раньше этот щит был бы препятствием не только к «мозголомству», но и к ментальному манипулированию как таковому. Такие люди в нашем обществе считались инвалидами, ущербными, пока в первой четверти прошлого века не был найден способ «излечения», то есть снятия щита. Сначала полного, а позже и частичного, который сейчас преимущественно и используется, ввиду своей простоты и безопасности. К тому же лишняя гарантия того, что «больной» после излечения не займется «мозголомством», государству только в радость, да и бывший больной не в обиде, поскольку при частичном съеме щита у него сохраняется полный иммунитет к воздействиям на разум. Впрочем, как оказалось позднее, волхвы уже много столетий имеют собственную технику исправления этого недостатка, но молчали. – Здесь Грац бросил короткий взгляд на Вышату Любомирича, но тот и ухом не повел. Профессор покачал головой.

– Помню. Что-то подобное говорила Ружана Немировна, – кивнул я, но тут же переключился на другое: – Стоп! Но тогда почему вы с такой опаской отнеслись к моему артефакту?! Если уж я не способен на манипуляции с чужим разумом…

– Именно поэтому, – откликнулся волхв. – Артефакт, в отличие от тебя, щита не имеет и теоретически может влиять на разум. А зная твою тягу к философии и экспериментам с различными воздействиями, я бы не удивился, если бы ты сумел создать нечто подобное в попытке обойти ограничение своего разума.

– То есть подобные артефакты существуют? – уточнил я.

– В древности их наклепали немало, – вздохнув, ответил Остромиров. – Но сейчас таковых почти нет. Хотя время от времени археологи натыкаются на такие «игрушки», да и секреты некоторых фамилий порой всплывают…

– И уничтожаются сразу по обнаружении, – резко ответил Грац.

– Понятно, – протянул я и встрепенулся, порадовавшись возможности перейти к другой теме. – Вот, кстати, Вышата Любомирич, вы как-то говорили, что волхвы берегут свои тайны, да и Всеслав Мекленович только что на это намекнул. А как это утверждение вяжется с умениями представителей тех самых «фамилий»? Насколько я понимаю, их возможности нельзя отнести к классической школе, а значит…

– Значит, их знания лежат в области традиционных искусств, да? – улыбнулся волхв. – Увы, Ерофей, это не совсем так. Да, большинство начальных знаний они получили от волхвов, но большинство старых домов, имеющих свои секреты в области естествознания, не являются частью нашего сообщества… за некоторыми исключениями. Хотя когда-то все они входили в Круг, но внутренние дрязги, а после и церковные гонения привели к тому, что многие дома отшатнулись от общины волхвов, демонстративно разорвав связи с нами. Впоследствии церковь образумилась, но состоящие на государевой службе дома уже не смогли вернуться в лоно Круга. Их верность к тому времени давно принадлежала правителям, а те умели и до сих пор умеют ценить сильных и преданных вассалов.

– То есть они все же пользуются практиками волхвов? – настоял я.

– И да, и нет, – подумав, проговорил Вышата Любомирич. – Опираясь на знания, данные их предкам Кругом, но утеряв связь с ним, они вынуждены были создавать собственную систему воздействий. Точнее, несколько систем, позднее, после признания церковными властями права естествознания на существование, их объединили в одну. Правда, именовать получившийся винегрет умений и знаний единой системой было бы неверно, уж очень разными путями шли отколовшиеся от Круга дома. Кстати, было бы неплохо познакомить тебя кое с кем из этой братии.

– Зачем? – не понял я.

– Новые знакомства, новые знания, – бросил Грац.

– Учитывая, что мы только что говорили о тайнах этих самых фамилий и помня их положение в иерархии общества, могу предположить, что первое им не нужно, а вторым они не поделятся, – фыркнул я в ответ и, переведя взгляд с профессора на волхва, взирающих на меня с толикой насмешки, тряхнул головой. – Да ну, посмотрите на меня! Кто я для них? Мальчишка без роду-племени, едва связавший пару конструктов!

– Талантливый естествознатец, за год достигший результатов, которые не снились выпускникам провинциальных специальных учреждений, к тому же работающий под моим началом, – парировал Всеслав Мекленович, в голосе которого промелькнули нотки гордости. Да, профессор, несмотря на свой постоянно отрешенный вид конченого флегматика, не лишен некоторой доли самодовольства.

– Ученик двух не самых слабых волхвов, пусть и ушедших из Круга, – поддержал его Вышата Любомирич.

– Иллюзионист и артефактор, сумевший за полминуты свалить трех бойцов-манипуляторов, не так давно состоявших на службе одного из домов, – добавил Грац… и я замер.

– Те бандиты состояли в фамильной гвардии? – прошептал я неожиданно пересохшими губами. Вот же влип!

– А ты не знал? – удивился Остромиров.

– Откуда? – вырвалось у меня. – Дознаватель ничего не говорил об этом.

– Наверное, посчитал незначительным фактом, – пожал плечами Грац.

– Незначительным?! – Я взбеленился. – Да меня их дом теперь… и вы предлагаете самому сунуть голову в пасть льва?!

– Угомонись. – Рука волхва неожиданно оказалась у меня на лбу, и я почувствовал, как по телу прокатилась холодная волна, принося спокойствие и очищая разум от гнева. М-да, кажется, кому-то неписаны даже законы природы.

– Всего лишь небольшое воздействие на гормональную систему, – усмехнулся Остромиров, словно прочитав мои мысли. – Ты невнимательно нас слушал. Бойцы состояли в фамильной гвардии. До недавнего времени. Но с тех пор, как дом пал, они никто и звать их никак. Это ясно?

– Джентльмены в поисках десятки. – Получив возможность нормально соображать, кивнул я. А профессор с волхвом вновь многозначительно переглянулись. Что опять не так?

Разговор с волхвом и профессором меня, конечно, успокоил, но осадочек, как говорится, остался. Да и новости о существующих «запретных» знаниях тоже не радовали. Нет, факт, что мне можно не опасаться «мозголомов», это приятный бонус, несомненно, а вот то, что я, оказывается, могу по незнанию создать какую-нибудь бяку, за которую мне намажут лоб зеленкой… уже куда менее приятно. А еще мне очень не понравилась идея Граца и Остромирова насчет знакомства с представителями старых фамилий. Вот чего мне не надо, так это общения с «сильненькими людьми». Как говорит старая солдатская мудрость: «подальше от начальства, поближе к кухне». У меня есть моя лавка, растущая прибыль, спокойная жизнь, и никакие связи с «фамилиями» мне не нужны. Обойдусь без лишних проблем и наворотов.

Высказав эту идею Грацу и Остромирову, я, честно говоря, не очень-то ждал, что они поймут и примут мою точку зрения, и… ошибся.

– Твое дело, Ерофей. Заставлять и тянуть тебя никто не станет, – флегматично заметил профессор.

– Согласен, – кивнул волхв и усмехнулся. – Да и спешить нам особо некуда. А там, глядишь, пройдет время, и ты сам станешь искать их общества. Тогда и поговорим об этом еще раз…

– Договорились. – Облегченно вздохнул я, мысленно порадовавшись покладистости собеседников.

От продолжения затянувшегося разговора нас отвлек бой высоких напольных часов, стоящих в углу комнаты. Шестой час, пора бы и по домам разойтись.

Кажется, эта мысль посетила не только меня, но и профессора с волхвом, потому как они тут же принялись собираться. Попрощавшись с Грацем и Остромировым, я покинул арендованные ими комнаты и, оказавшись на улице, глубоко вдохнув свежий воздух, отправился домой… точнее, в лавку. Это у профессорской группы рабочий день закончился, а мне еще часа четыре за стойкой сидеть. С другой стороны… я притормозил у веранды одного из уличных кафе и, чуть помявшись, все же шагнул под полосатый, бело-зеленый матерчатый навес. Работа может чуть-чуть подождать, а мороженое – нет. Растает.

Чашка кофе, пломбир с ореховой крошкой и полчаса ничегонеделания, что может быть лучше? Только две порции пломбира, и можно без кофе. В результате из кафе я вышел с приподнятым настроением, и даже предстоящие несколько часов работы за стойкой лавки не могли его поколебать.

Уже глубоким вечером, когда я, заперев дверь за последним клиентом, поднялся в квартиру и рылся в шкафах в поисках чего-то, что сможет заменить мне поздний ужин, рядом возник знакомый иллюзорный зверек. Покрутившись у моих ног, иллюзия неожиданно запрыгнула на стол и растаяла в воздухе, рассыпавшись морозными искрами. А на том месте, где она только что была, остался небольшой псевдоматериальный листок с коротким сообщением-просьбой. Прочитав послание, я недоуменно хмыкнул и смахнул листок со стола. До пола он не долетел, растворился в воздухе, как иллюзорный зверь минутой раньше.

Пока яичница шкворчала на сковородке, я резал овощи на салат и размышлял над полученным посланием. Интересно, что такого случилось у Светланы, что она захотела встретиться на пару дней раньше, чем обычно? И если есть повод для спешки, то почему было просто не заглянуть ко мне в лавку? Знает же, что магазин работает каждый день, но нет, ей зачем-то потребовалось настоять на встрече у нее дома, причем как можно скорее. Почему именно там? Нет ответа. Так и не придя к какому-то конкретному выводу, я приступил к ужину. И лишь после того, как желудок перестал голодно урчать, отправил Свете Бохома с обещанием заглянуть к ней в гости на следующий день.

Из-за того, что удрав из дома Бийских, я лишился транспортного средства, поселившись в Ведерниковом юрте, мне пришлось мотаться по городку пешком и осваивать общественный транспорт, представленный в столице округа звонкими трамваями веселенькой желтой окраски. Вот и в гости к Светлане меня вез «одноглазый» вагончик совершенно допотопного вида. Дребезжа и трезвоня, трамвай докатил до нужного поворота, и я, не став дожидаться остановки, спрыгнул с задней подножки, благо двери у этого транспортного средства не предусмотрены конструкцией, а скорость на повороте была едва ли большей, чем у пешехода. Единственную опасность в этом случае представляют машины, но, несмотря на то что в последние дни на центральных улицах городка суеты отчего-то прибавилось, окраины Ведерникова юрта были по-прежнему пустынны, а значит, и шанс попасть под машину стремился к нулю.

Дом Багалей встретил меня… громко. По двору снуют какие-то личности в явно форменных синих комбинезонах, Рогнеда Владимировна что-то выговаривает кому-то в доме, причем на повышенных тонах, так что даже мне от калитки все прекрасно слышно. У ворот свалены какие-то коробки и тюки. Интересно, что здесь происходит?

– Мы переезжаем, – просветила меня Светлана, вынырнувшая из-за массивного грузовика, стоящего посреди двора.

– О как, – удивился я. – Внезапно.

– Так получилось, – развела руками явно чувствующая себя не в своей тарелке девушка. – Идем в беседку, я сейчас приготовлю чаю, и мы поговорим, хорошо?

– Но… я, кажется, не вовремя, – оглядевшись по сторонам, ответил я. – Может быть, мне вернуться попозже?

– Нет-нет! Все в порядке. Рабочие уже почти закончили выносить вещи. – Помотала головой Света. – Они немного задержались, отчего мама и злится. Но через полчаса их главный обещал закончить работу, тогда она присоединится к нам. Идем.

Беседка на заднем дворе, спрятавшаяся за кустами сирени, оказалась единственным островком спокойствия в доме Багалей. Сюда не доносились матерки рабочих и грохот передвигаемой мебели, здесь не было слышно раздраженных криков хозяйки дома… уютное место. Пока я осматривался, Света успела притащить и расставить на столе разнокалиберные чашки-плошки, чайник с отколотым носиком и небольшой самовар с чуть помятым боком.

– Извини, это из тех вещей, что мы оставим здесь. – Развела она руками, заметив мой взгляд, брошенный на чашку с отколовшейся ручкой.

– Ничего страшного, – усмехнулся я. – Страшнее переезда только ремонт и наводнение.

– Ну да, как-то так, – тихо рассмеялась Света, но нервничать не перестала. Заметно.

– Полагаю, ты пригласила меня не просто так, а? – спросил я, когда девушка налила нам чай и подвинула поближе тарелку с конфетами.

– Я… да… в общем, хотела зайти к тебе вечером, но с этим переездом все планы пошли кувырком, – произнесла Светлана. – Да и мама… она тоже хотела с тобой встретиться. Зачем, не знаю. Вот я и послала сообщение.

– Понятно. Что ж, полагаю, раз вы переезжаете, ты хочешь поговорить о наших делах, не так ли? – спросил я.

– Именно. – Девушка резко кивнула, отчего ее растрепанные волосы пришли в еще больший беспорядок. Сдув упавший на лицо локон, Света произнесла чуть ли не скороговоркой: – Я бы хотела продолжить наше сотрудничество.

– По цветам, или… – не договорив, я испытующе взглянул на нее.

– И по цветам, и по иллюзорным зверям. – Чуть помолчав, уверенно кивнула девушка, но тут же сникла. – Правда, я понятия не имею, как мы будем вести расчеты. Здесь-то все на виду, так что проверить количество созданных конструктов довольно просто. А там…

– Считаешь, что полагаться на твою честность мне не стоит? – усмехнулся я, и Света тут же вскинулась, так что мне пришлось ее успокаивать. – Тихо-тихо! Не ярись. Никакого недоверия с моей стороны нет. Но в одном ты права, когда речь заходит о деньгах, лучше оговорить все условия на берегу. Прежние условия не соответствуют возникшей ситуации, а значит, их нужно изменить.

– У тебя есть какая-то идея? – встрепенулась Света.

– Самый простой вариант, на мой взгляд, жесткая сумма отчислений за год использования моих конструктов, – ответил я. – В этом случае есть как минусы, так и плюсы. С одной стороны, никаких беспокойств о честности сделки, с другой же… не факт, что продаваемые воздействия смогут перекрыть эту сумму.

– А каков размер платежа? – насторожилась девушка. – И как быть, если я не смогу его сейчас потянуть?

– Платеж можем высчитать, исходя из суммы наших доходов за прошедший год, – ответил я. – А если сумма покажется тебе неподъемной, можем разделить ее на равные ежемесячные платежи. Что скажешь?

– Это… разумно. – Чуть помедлив, Света осторожно кивнула и, поднявшись из-за стола, вдруг куда-то сбежала. Впрочем, исчезла она ненадолго. Уже через пару минут девушка вернулась в беседку, прижимая к груди знакомую тетрадку, не узнать в которой нашу «бухгалтерскую книгу» я просто не мог.

– Посчитаем? – улыбнулась Светлана, присаживаясь за стол рядом со мной.

– Давай, – кивнул я, подвигаясь ближе к девушке, чтобы было удобнее читать, и мы погрузились в вычисления, от которых нас отвлекло только появление в беседке Рогнеды Владимировны.

– Добрый день, Ерофей, – поприветствовала меня хозяйка дома, присаживаясь напротив. Света, увлеченная подсчетами, вздрогнула, взглянув на мать, и, мучительно покраснев, постаралась отодвинуться от меня подальше. Естественно, что от Рогнеды эта попытка не укрылась, но женщина, очевидно, решила отложить подколки до того времени, пока они останутся с дочерью наедине. – Подбиваете итог?

– Здравствуйте, Рогнеда Владимировна, – отозвался я. – Считаем доход, чтоб можно было определиться с дальнейшей совместной работой.

Света наконец справилась со смущением и тут же затараторила, объясняя матери условия нашей новой договоренности. Рогнеда внимательно выслушала речь дочери и довольно кивнула.

– И что у вас вышло? – поинтересовалась она.

– Мы еще не закончили. – Вздохнула Света.

– Что ж, тогда предлагаю следующее. Ты, дочка, заканчивай расчеты, а мы пока с Ерофеем прогуляемся по саду, поговорим, – предложила женщина. И было что-то такое в ее голосе, что возражать ей мне совсем не хотелось. Да и Светлана, кажется, придерживалась того же мнения. Рогнеда взглянула на меня. – Это недолго. Всего на пару слов.

– Конечно, Рогнеда Владимировна, – кивнул я, поднимаясь из-за стола.

Женщина тут же оказалась рядом и, подхватив меня под руку, повела в сад. Вышло это у нее совершенно естественно и органично, да и… ну не стану же я вырывать свою руку? Некрасиво получится.

– Итак, о чем вы хотели со мной поговорить? – спросил я.

– Об осторожности, – тихо ответила Рогнеда и, заметив мой недоумевающий взгляд, покачала головой. – Видишь ли, Бийские, несмотря на то, что достаточно давно не входят в Круг, остаются весьма серьезной силой, наблюдение за которой не прекращается. Не то чтобы за ними установлена постоянная слежка, но посматривают в их сторону довольно регулярно… и многие. Тут и сам Круг замешан, и кое-какие дома, и государство.

– Это я понимаю, – произнес я.

– Хорошо, если так. Надеюсь, ты осознаешь и тот факт, что появление у них подопечного не прошло незамеченым для заинтересованных лиц. – Кивнула она и, чуть помолчав, договорила: – Не хочу тебя пугать, но… то, что ты видел, когда вошел к нам во двор, как мне кажется, связано именно с тобой.

– То есть? – не понял я.

– Ты же помнишь, что я являюсь старшим офицером юстиции? – вопросом на вопрос ответила Рогнеда. – Помнишь, молодец. Так вот, когда произошел инцидент с нападением на твою лавку, я поинтересовалась этим делом, взяв его под свой контроль. Имею право по должности. А уже через три дня я получила направление на перевод… в Хольмград, – договорила женщина. – Не могу утверждать со стопроцентной точностью, что причиной этому послужил мой интерес к твоему делу, но других вариантов просто не вижу. Офицера моего уровня, знаешь ли, просто не могут перевести на другую должность без предварительного уведомления, да еще и с такой скоростью. Учитывая же, что мой долг по займу на этот дом взяло на себя министерство, ситуация выглядит и вовсе фантасмагорически.

– Вы уверены? – ошарашенно проговорил я.

– Повторю, у меня нет иных вариантов. А это значит, что вокруг тебя затевается какая-то игра. Оградить тебя от чужого внимания я не имею возможности. Да еще этот перевод… Но дочь к тебе привязалась, а потому, если возникнет необходимость, обращайся. Помогу, чем смогу, – резко отозвалась Рогнеда, но тут же смягчила слова улыбкой: – Будь осторожнее, пожалуйста, Ерофей. Не заставляй мою дочку переживать. Она и без того чувствует себя не в своей тарелке из-за совершенной глупости.

– Какой глупости? – не понял я.

– Мальчишки… – закатив глаза, прошептала женщина и подтолкнула меня к сидящей в беседке дочери. Дурдом…

Глава 3

Новости, которые сообщили Багалей перед отъездом, основательно выбили меня из колеи. И дело было не только в догадках Рогнеды, что могли оказаться в корне неверными, но и в откровенности изрядно заикающейся Светланы. А каким еще могло быть признание пятнадцатилетней девушки в нежных чувствах? К тому же, как говорит мой опыт, такое поведение для женщин вовсе нетипично. В подобных случаях они предпочитают пассивную роль, предоставляющую им сладостную возможность выбора: ответить благосклонностью или с милой улыбкой послать неугодного ухажера куда подальше. Хотя есть и третий вариант, так же пользующийся у них популярностью: не отвечать ни да ни нет и мотать поклоннику нервы до полной готовности. Впрочем, ни один из этих вариантов не исключает двух других, а уж игра на нервах и вовсе является неотъемлемой частью всех трех. Правда, в некоторых случаях она может откладываться на неопределенный срок или, наоборот, предварять окончательный вердикт, но это уже несущественные мелочи. Утверждаю, как человек, испробовавший на своей шкуре все три варианта в самых разных сочетаниях. Но вот чего я никак не ожидал, так это того, что сам окажусь перед подобным выбором. Неуютным выбором, если говорить начистоту. Но самое противное, что в нынешних обстоятельствах я не могу предложить Светлане большего, чем дружба. По крайней мере, пока. А это даже не вынос мозга, хуже такого может быть лишь предложение «остаться друзьями», после уведомления о том, что «мы друг другу не подходим и лучше нам расстаться». И что мне было делать?!

Мысли мелькали, сменяя одна другую, и я, кажется, подвис не меньше, чем на минуту, невольно заставляя девушку нервничать. Фоном проскользнул поток внимания вроде бы удалившейся в дом Рогнеды, также фоном я засек интерес и нервное ожидание, волны которого исходили от Светы, но именно ее взгляд, неотрывно следящий за выражением моего лица, расставил точки над «i».

– Ты просишь у меня прощения за то, что «променяла» мою дружбу на новых знакомых… – проговорил я, глядя в глаза девушки. – Но я этого не видел, Света. Да, мы перестали заниматься с тобой естествознанием, но зачем тебе было издеваться над собой, изучая то, что неинтересно? Новые знакомые? Так у любого человека всегда найдется куча друзей и знакомых, увлечения которых и даже темы общения вовсе не пересекаются, это нормально и совершенно естественно. Мы стали меньше общаться из-за прекращения занятий? А разве было бы лучше, если бы мы продолжили наши встречи, но уже через силу, по необходимости?

– Так ты не сердишься на меня? – с облегчением вздохнула Светлана.

– Совершенно верно, – кивнул я в ответ и прищурился. – А что касается твоего признания…

– Да? – Девушка встрепенулась, а в следующую секунду мои губы накрыли ее. Правда, поцелуй пришлось довольно скоро разорвать, а то со стороны дома, где затаилась Рогнеда, явственно потянуло угрозой.

– Я с удовольствием навещу тебя в Хольмграде, – прошептал я на ушко розовеющей Свете и, разомкнув объятия, поднялся с лавки.

– Уже уходишь, Ерофей? – с лукавой улыбкой промурлыкала моментально возникшая рядом хозяйка дома.

– Кхм, пожалуй… мне действительно пора, – пробормотал я, отвешивая Рогнеде неуклюжий полупоклон.

– Я провожу тебя к задней калитке, у ворот сейчас не протолкнуться, – кивнула женщина и повернулась к дочери. – А ты, дочка, присмотри за рабочими. Они сейчас должны заняться стеклом, боюсь, как бы не разбили чего при переноске.

– Ма-ам… – тихо, просящим тоном протянула Светлана, но сникла под суровым взглядом матери и, скомканно попрощавшись, исчезла из виду.

– Идем, Ерофей. – Проводив взглядом дочь, кивнула мне хозяйка дома, вновь подхватывая под руку, и потянула в глубь запущенного сада. До обещанной калитки мы дошли в полном молчании, и только когда скрипучая створка уже закрывалась за моей спиной, Рогнеда Владимировна «попрощалась»:

– Не вздумай играть чувствами моей дочери, чужак. Не прощу.

Я резко обернулся, но высокая, слаженная из плотно пригнанных друг к другу сосновых досок, дверь захлопнулась, отрезая меня от сада и дома Багалей. Стучать? А смысл? Если бы эта женщина хотела сказать что-то еще, не тянула бы до последнего. Смерив недовольным взглядом ни в чем не повинную калитку, я хмыкнул и, резко развернувшись на каблуках, потопал вверх по переулку, который должен был вывести меня прямо к трамвайной остановке.

Играть чувствами? Я не умею. Да, пока я не могу относиться к Светлане иначе, чем к девочке, но ей пятнадцать, почти шестнадцать, а девочки вообще растут быстро. И еще быстрее меняются их чувства. Сейчас я интересен Свете не в последнюю очередь потому, что на фоне сверстников смотрюсь старше и самостоятельнее. Но уже послезавтра она будет в столице, где таких, как я, десяток на пучок, и тот на пятачок. А через полгода, максимум год, Светик и вовсе думать забудет о провинциальном мальчишке, натаскакивавшем ее в ментальных манипуляциях. Останутся от ее и без того пока только зарождающихся чувств лишь теплые воспоминания, да и те могут оказаться слегка «подмороженными» финансовым вопросом. О, деньги это такая штука, что может даже самые нежные чувства обратить в прах, уж я-то знаю. Но в Хольмград на зимних каникулах загляну… проведаю своего «партнера по бизнесу», заодно гляну, что станется к тому времени с ее интересом.

Зачем я вообще повел себя подобным образом? Почему не отшил девчонку, раз уж она все равно уезжает к черту на рога? Эх, кабы я сам знал ответ на этот вопрос… может быть, прав волхв, и мне просто башню рвет? Юношеское умопомрачение, ага. Хотя если самого себя не обманывать, то придется честно признать: Света мне действительно нра… импонирует, но… возраст, черт его дери! Возраст! Эх, будь она хоть на пару лет постарше, я бы ее из рук не выпустил. А что? Умна, красива, смела и пока совершенно не умеет притворяться. Надеюсь, что и не научится, но… это, наверное, мечта из разряда несбыточных, к сожалению.

Выбросить из головы никчемушные раздумья меня заставил налетевший откуда-то сбоку вихрь, которым оказалась все та же Света, вырвавшаяся из-под крылышка матери и догнавшая меня почти у самой остановки. Догнала, закружила и, повиснув на шее, уткнулась носиком в грудь. Стоим, сопим, молчим. В смысле Света сопит, постепенно увлажняя мою рубашку невесть с чего появившимися слезами, а я… я молчу, обняв ее за плечи. И ведь совсем не хочется отпускать, честное слово. Р-романтика, чтоб ее!

Мысленно плюнув на все возможные неприятности, стер с лица девушки катящиеся по щекам слезы, поцеловал в алые, все еще дрожащие губы… и повел на прогулку. В парк у острога, что на острове Лучка.

Укрытые в сени огромных деревьев аллеи и шум свежего ветра в листве, кафе, наши перемазанные мороженым носы, долгие тени неожиданно быстро наступающего вечера, поцелуи под фонарями, смех и тихие разговоры, смысла которых моя память оказалась не в силах удержать… это был славный, совершенно замечательный день. И даже взгляд Рогнеды, которой я сдал дочь «с рук на руки», когда в небе уже давно горел звездный ковер, не смог испортить мне настроения… Прав волхв, тысячу раз прав. А я – идиот, забывший за своей «взрослостью» о маленьких радостях жизни. Что ж, как говорил один забавный персонаж: «был дурак, исправлюсь». И в Хольмград загляну обязательно.

Домой я вернулся в третьем часу ночи и, не пожелав будить давно спящего дворника, запирающего на ночь ворота арки, прошел в свою квартиру через лавку. Поднявшись по винтовой лестнице, я даже не стал включать свет в комнате. Стянул с себя вещи и, рухнув на спальник, уставился в смутно белеющий надо мной потолок. Только сейчас я понял, что ноги немилосердно гудят от долгой ходьбы, но даже этот факт еле сумел пробиться сквозь туман в моей голове. Это был не только славный, но и очень, очень долгий день. Я уже почти заснул, вспоминая все случившееся сегодня, от признания Светы до фырчания ее матери, когда воспоминание об одном из моментов обрушилось на меня словно ведро ледяной воды. «Не вздумай играть чувствами моей дочери, чужак». Чужак! Меня царапнуло это обращение. Она знает? Бийские, вытащившие меня с кургана, – не знают, а она знает! Откуда?!

Все розовые облака моментально выветрились из головы, и я, напрочь забыв об усталости и ноющих ногах, подскочил со своего «лежбища». Только навернув добрый десяток кругов по темной комнате, я смог хоть чуть-чуть начать соображать. Так дело не пойдет! Нужно прийти в себя и все хорошенько обдумать.

Замерев посреди помещения, я кое-как успокоил нервную дрожь и, угомонив бешено колотящееся сердце, нарочито медленным шагом отправился на кухню. Щелкнув медным рычажком, включил свет и, поставив на плиту чайник, принялся бездумно метать на стол немудрящий харч, найденный в холодильном шкафу. Остановился я, лишь когда на столе не осталось свободного места. Оглядев получившийся натюрморт, скривился и, тряхнув головой, принялся возвращать «лишнее» обратно в шкаф. Как бы голодно ни завывал неожиданно проснувшийся желудок, сожрать все, что мои руки только что извлекли на свет божий, мне было просто не по силам.

Четыре бутерброда с сыром и колбасой и две чашки чая спустя мой разум все же вышел из ступора и начал послушно, хотя и не быстро отщелкивать возможные варианты. Первое, довольно пугающее предположение: Рогнеда действительно знает, что я «попаданец», «пришелец» и вообще неведома зверушка из далей небесных. Неприятный вариант, возможно грозящий опасностью, учитывая положение Рогнеды Владимировны. Офицер юстиции это, конечно, не «Люди в черном», но и конторой по перекрестному опылению елей ее ведомство считать не стоит.

Конечно, можно было бы успокоить себя тем, что государственная структура, призванная осуществлять надзор за законностью, не станет тянуть «неведому зверушку» в подвалы и лаборатории, в силу того, что эта самая зверушка является честным подданным государя, а значит, находится под защитой закона, но… как говорится, что охраняешь, то имеешь, да и слово «государственная» меня, как человека, жизнью битого, напрочь лишает всяких иллюзий по отношению к сей организации. В конце концов, сколько бы в уставах, уложениях и прочих определяющих бумагах ни расписывалась забота о безопасности подданных, факт остается фактом: государственная контора всегда блюдет, прежде всего, интересы государства, потом личные интересы своих сотрудников и лишь в последнюю очередь выполняет декларируемые обязанности в отношении прочих лиц.

А я, кстати, сегодня сделал большую глупость. Розовый туман, он до добра не доводит, да. И если Рогнеде совсем не понравятся наши со Светой отношения, она вполне может задействовать любимую контору. Конечно, это уже стрельба из пушки по воробьям получается, но с другой стороны, страшнее тещи зверя нет. Закопает за дочурку, невзирая ни на какую соразмерность и цену усилий. И тут вполне возможен второй вариант во всей красе, тот самый, который: «личные интересы своих сотрудников». М-мать…

Так, отставить кипеш! Пока меня никто никуда не тащит. А вот сама Рогнеда завтра отправляется к новому месту службы. Жаль, что вместе с доч… да что ты будешь делать?!

Хм, а вот еще один интересный вопрос, плавно проистекающий из предположения о странной осведомленности некоторых старших офицеров юстиции: откуда Рогнеда свет Владимировна могла узнать о моем «чужачестве»? Первый и самый очевидный ответ: Бийские. Предположим, это так. Меня они о своем знании не уведомили, исходя из каких-то своих «волхвовских» заморочек. Но учитывая весьма прохладные отношения между волхвами и государством, возникает другой вопрос: а им это зачем? Стоп. Мимо. Вспоминаем интерес, проявленный Багалей к нападению на лавку, в котором она запросто мне призналась, и реакцию ее начальства. О чем это говорит? О том, что даже если Бийские сообщили о моем происхождении «кому надо», старший офицер юстиции Багалей необходимого допуска к этой информации не имеет, иначе ее не убирали бы с поля с такой оперативностью, что имеет место быть, и, кстати, сохранение тайны «пришельца» вполне может оказаться реальной причиной, по которой слишком любопытного офицера решили окоротить, со всем вежеством, так сказать.

М-да, не сходится. Либо Багалей знает о моем происхождении, либо ее убирают, чтобы она не совала нос не в свои дела, и все это при условии, что информация о «пришельце» у кого-то из властьимущих все же есть. Стоп. А если я просто дую на воду? И никто о моих путешествиях между мирами все-таки не в курсе? Тогда… если не множить сущности без необходимости, получаем следующее: интерес ко мне проявляют известные личности, вроде тех же волхвов и профессора. Может, и кто-то еще, о чем предупредила сама Рогнеда, но основой этого интереса являются развитые Бийскими способности, и только… Багалей же, обозвав меня «чужаком», имела в виду лишь то, что сказала. А что? Кем я должен ей казаться в свете этих событий? Человек без прошлого, пришедший неизвестно откуда, да еще и умудрившийся заинтересовать некие достаточно мощные силы. Странный чужак и есть. Может такое быть? Вполне.

А если все же… то у меня проблемы. Впрочем, даже если и не так, срочный переезд Багалей все равно никуда из расклада не денется. Аргх! Ненавижу головоломки. Муть, жуть и ужас. Мне бы шашку да коня, да на линию огня… Эх!

Хоровод мыслей кружил до самого рассвета, но к тому моменту, когда солнце вызолотило стены и крыши городских домов, я все же успокоился. Знает кто-то о моем иномировом происхождении или нет, сейчас значения не имеет. По крайней мере, до сих пор никаких поползновений в мою сторону не было. Да, Рогнеда прямо сообщила, что вокруг меня затевается какая-то возня, но поделать с этим фактом я ничего не могу, а значит, мне нужно просто быть осторожнее и внимательнее. Можно было бы, наверное, куда-нибудь сбежать, но вот вопрос: от кого и куда? Пока я не знаю действующих лиц и их намерений, не имею юридической независимости и просто не представляю, где и как можно организовать надежное, безопасное укрытие.

Да и есть ли смысл в таком шаге вообще? В конце концов, я вовсе не уверен в том, что затеянные неизвестными «игры» пойдут мне во вред. Это не наивность, это информационный вакуум. Единственно, что я знаю точно, они могут и уже идут вразрез с моими интересами, в частности с желанием спокойной жизни, но… как раз этот факт мне не изменить в принципе. И неважно, останусь я на месте и вляпаюсь в чью-то возню, или попытаюсь скрыться, это в любом случае означает лишние телодвижения, те самые, которых мне хотелось бы избежать. А раз так, то и дергаться я пока не стану, ввиду бессмысленности подобного поведения, что, правда, не отменяет необходимости подготовиться к возможным… событиям, в том числе и в смысле защиты от разного рода неприятностей, вроде недавнего инцидента с нападением на лавку. Хм, ладно, как говорится, поживем – увидим, доживем – узнаем, выживем – учтем.

С отъездом Светланы и ее матери дни понеслись сплошным потоком. Работа в лаборатории Граца сменялась торговлей за стойкой лавки, книги по естествознанию перемежались учебной литературой по школьным… то есть гимназическим предметам, а тихие поздние прогулки исполнением заказов и сосредоточенным ваянием очередных артефактов из всякой ерунды, скупаемой мною у лоточников, и дешевой бижутерии из ювелирных магазинчиков.

Я вынырнул из этого круговорота дел лишь однажды, уже в конце августа, когда в лавке привычно прозвенел колокольчик, оповещающий о приходе очередного потенциального покупателя. Сняв с огня джезву, я не торопясь налил себе кофе и, не выпуская чашку из рук, спустился по винтовой лестнице в лавку. Бежать? Зачем? Все мои поделки, как и иллюзии предлагаемых конструктов, заключенные в стеклянные шары и выложенные на полках и витринах, находятся под защитой, вскрыть которую меньше чем за пару минут невозможно, а потому мне можно не опасаться, что кто-то не удержит загребущих ручонок под контролем. Ну а кроме того, я прекрасно знаю, что даже постоянные покупатели, небольшой круг которых успел сложиться за недолгий срок моей работы в этом здании, попадая в «Вечернюю лавку», оказываются в некотором ступоре от увиденного, так что первую минуту их и спрашивать о чем-то бесполезно, все равно не услышат, погруженные в «сказочную» атмосферу моего магазинчика. И да, я горжусь этим достижением как бы ни больше, чем своими поделками. Имею право.

Оказавшись за стойкой, я окинул взглядом силуэты застывших у входа гостей. Ну вот, что я говорил? Даже не шевелятся.

– Кхм-кхм. Добрый вечер, – поприветствовал я посетителей и поправил сползшие на нос маленькие круглые очки, помимо прочих функций, слегка рассеивающие витающий в лавке полумрак. Оп-па! – Злата, Олег.

Дети вздрогнули и наконец-то оторвались от созерцания многочисленных выставленных на полках и витринах приборов и безделушек.

– Вечер? – Звонкий голосок дочери Брана Богданича Бийского легко перекрыл тихое щелканье и тиканье мобилей. – Но ведь сейчас день!

– Вы уверены? – Мое лицо, как я знаю, теряется в тенях, но руки, лежащие на стойке, довольно хорошо освещены стоящей здесь же лампой с глухим абажуром, а потому, вместо того чтобы кивнуть гостям на окно, я просто указал на него пальцем. Олег со Златой обернулись и охнули от удивления, к моему вящему удовольствию. За окном действительно царили сумерки, с которыми с натугой справлялся леденцовый свет фонарей.

Олег пришел в себя первым и, пока Злата, прилипнув к высокому окну, рассматривала неожиданно погрузившуюся в темноту улицу, схватился за дверную ручку. Вновь звякнул колокольчик, и ошеломленный Олег перевел взгляд с окна, за которым царили сумерки, на дверной проем, в котором виднелась ярко освещенная послеобеденным солнцем Архангельская улица. Дверь тихо закрылась, и брат с сестрой обернулись ко мне.

– Здесь всегда вечер, – констатировал я, поймав на себе изучающие взгляды Бийских.

– А… откуда вы нас знаете? – вновь подала голос Злата, мелкими шагами сдвигаясь за спину настороженно взирающего на меня брата. Правильная реакция, что я могу сказать.

Вместо ответа я провел ладонью по краю абажура лампы, и тот посветлел, открывая свое яркое мозаичное многоцветье и освещая пространство вокруг.

– Согласись, было бы странно, если бы я не узнал внука и внучку моих попечителей, – улыбнулся я девочке. Та, радостно взвизгнув, пулей промчалась через небольшой зал, нырнула под откидную крышку стойки и, в мгновенье ока очутившись рядом, прыгнула мне на шею.

– За-ду-ш-шишь же! – только и выдохнул я, одной рукой подхватывая этого златовласого бесенка, а другой пытаясь поймать слетевшие очки.

– Сестренка, тебе же не пять лет! – воскликнул Олег, хлопнув ладонью по стойке. На что Злата, повернув к брату лицо, продемонстрировала язык… но все же выпустила меня из объятий и, соскользнув вниз, тут же забралась с ногами на единственное кресло в лавке и принялась крутить головой, разглядывая обстановку.

– Отсюда все кажется не таким… таинственным, – заметила девочка.

– Конечно. Это покупатели должны впечатляться обстановкой, а мне работать надо, – улыбнулся я и протянул сестре Олега свои очки. – Вот, взгляни через них.

– Ой! И никакой дымки, – воскликнула она, внимательно рассматривая окружающие нас витрины и полки то через стекла очков, то поверх них. – Ну, так же неинтересно!

– А если так? – Я провел пальцем по левой дужке очков. Тихо щелкнула фигурная, с виду декоративная шестеренка, и стекла очков мгновенно почернели, переключаясь на «режим описания», как я это назвал.

– Ух ты! – Злата спрыгнула с кресла и подошла к ближайшей витрине. – А они любой артефакт распознают?

– Увы, пока только те, образы которых внесены в базу моего зеркома. – Развел я руками. – Но я над этим работаю.

– Оригинально, – констатировал Олег, тут же изъяв у сестры очки и оглядевшись по сторонам. Злата забавно нахмурилась и ущипнула его за руку. – Ай!

– Не «ай», а отдай! – потребовала девчонка. Брат покачал головой, но игрушку вернул. Девочка тут же нацепила очки на нос и… двинулась исследовать полки, стеллажи и витрины.

– Это надолго, – проследив за моим взглядом, вздохнул Олег. – Она такая же двинутая на конструктах, как и ты. Что будет, когда она войдет в возраст и займется практикой, я даже боюсь себе представить.

– И это хорошо. Надеюсь, к тому времени я получу мастерский сертификат и смогу взять ее в обучение, – усмехнулся я, краем глаза следя за передвижениями мелкой егозы.

– Я бы на твоем месте на это не рассчитывал. – Покачал головой Бийский и, заметив мою приподнявшуюся бровь, замахал руками. – Нет-нет, ты меня не так понял. Я верю, что ты добьешься мастерства, дед с бабкой уже все уши нам прожужжали о твоих талантах. Но Злата… мать рассчитывает направить ее по пути Макоши. А это, сам понимаешь, дело небыстрое, да и свободного времени не оставляющее. Так что еще большой вопрос, будет ли у сестренки время на занятия классическим естествознанием.

– У меня же оно есть. – Пожал я плечами, одновременно телекинезом вынимая из рук любопытничающей Златы вытащенный ею из шкафа под стойкой стеклянный шар с незаконченной иллюзией конструкта. Девочка проводила уплывающий артефакт печальным взглядом, но тут же переключилась на что-то другое.

– Да-да, – покивал Олег. – То-то старшие тебя прочь из дома отослали.

– Значит, ты знаешь о причинах, да? – Я склонил голову к плечу, внимательно глядя на занервничавшего Бийского.

– Они объяснили… потом.

– А о том, что уже через четыре месяца я спокойно могу вернуться к работе по любой из старых школ, они не сказали? – спросил я.

– Н-нет. – В голосе Олега вновь проскользнули нотки неуверенности. – А это так?

– Да. Остромиров подтвердил… и предложил осваивать свою школу, – ответил я.

– Остромиров? Кто это?

– Ну, я-то думал, что сын старшего Перунова волхва знает всех коллег своего отца, – протянул я, но, не увидев понимания в глазах Олега, пояснил: – Вышата Любомирич Остромиров, старший Переплутов волхв Хольмградской общины. Слышал о таком?

– Да. – Олег нахмурился. – Значит, дед его на помощь позвал.

– Не Богдан, Ружана Немировна, – поправил я Бийского.

– Значит, теперь ты будешь готовиться к Выбору в пользу Переплутовой школы. А как же учение моих деда с бабкой? – уточнил Олег.

– Я не буду проходить инициацию старых школ, – ответил я. – Просто к направлению Перуна и Макоши добавится Переплутов путь. И заметь, это не помешает мне совершенствоваться в классическом естествознании.

– Бред какой-то. – Мотнул головой мой собеседник. – Невозможно изучать несколько путей одновременно. И уж тем более нельзя совмещать учение традиционных и классической школы.

– Родовитым фамилиям это ничуть не мешает, – заметил я. – Они, между прочим, когда-то тоже отказались от Выбора и инициации и знатно разбавили начала традиционного учения классическим естествознанием. Чем я хуже? Или ты?

– Мне… мне надо подумать, – медленно проговорил Олег и повернулся к застрявшей у витрины Злате, но я не дал Бийским просто свалить в туман. Думать можно не только шатаясь по летней жаре, но и за чашкой холодного чая… с мороженым.

– Олег, Злата! – позвал я. – Поднимайтесь ко мне в квартиру, чаем вас угощу. Посидим-поболтаем. Все равно по такой погоде покупатели в мою лавку заглянут разве что за тенью и прохладой.

– Идем, братик. – Злата тут же все решила за себя и за Олега и потянула его к лестнице. – Не упирайся. У нас еще вагон времени, пока мамочка выгуливает папочку по Пассажу.

Закрывать лавку я не стал, чтобы не потерять возможный доход. К тому же нет ничего более обескураживающего для покупателя, чем частный магазинчик, закрытый тогда, когда по установленному в нем графику должен работать. Так что лучше я побегаю вверх-вниз по лестнице, реагируя на трезвон дверного колокольчика, чем нанесу урон только-только зарождающейся репутации среди окрестных жителей.

– Ерофей, почему ты так уверен, что сможешь продолжить изучение путей волхвов без угрозы самоинициации? – прихлебывая из чашки ледяной напиток с тонким ароматом лимона, спросил Олег.

– Остромиров предположил, что изучение любой третьей школы может уравновесить противоположности Макоши и Перуна. Единственное условие, это не должен быть путь чистого творения или разрушения. А таковых среди нынешних школ не так много.

– Из основных под это описание подходят разве что Числобог и Переплут. – Понимающе кивнул Бийский, протягивая платок успевшей перемазаться мороженым сестре.

– А Мара-Морена? – утерев мордашку, вдруг встряла Злата.

– Смерть – чистое разрушение. – Покачал головой Олег.

– Ерунда! – уверенно заявила девчонка. – Смерть – это Кощей и Ящер, покровители Нави. А Морена – проводник по Мировому Древу. Хранительница Кромки. Она не творит и не уничтожает.

Мы с Бийским с удивлением смотрели на разошедшуюся Злату. И было чему удивиться! Синие глаза сверкают, в волосах только что искры не проскакивают – и такая уверенность, даже убежденность в собственных словах… М-да…

– Путь Макоши, говоришь? – Покосился я на Олега. Тот только руками развел. – Вот-вот. Хотел бы я видеть реакцию Бажены Вентовны на это представление.

– Прабабкина кровь проснулась. – Тяжело вздохнул тот, не сводя взгляда с чуть стушевавшейся сестрички. – Борислава Казимировна тоже по пути Мары шла. А уж скольких она по нему «проводила»… У-уу. Мама будет в шоке.

Глава 4

Насчет обучения Златы я, конечно, шутил. Куда мне в учителя лезть, когда сам лишь чуть больше года назад с ментальными манипуляциями познакомился! Одно «но», сама девочка моего шутливого тона не приняла и, покидая лавку, на полном серьезе заявила, что обязательно придет учиться. Поймала на слове, иначе говоря.

Можно было бы, конечно, пожать плечами, улыбнуться и выкинуть происшедшее из головы, но зная характер Бийских вообще и Златы в частности, с полным основанием предполагаю, что сама она этого не забудет. А значит, через три-четыре года у меня действительно может появиться ученица. Пути волхвов? Так ведь не потянут ее старшие к Выбору, пока она не повзрослеет, только не после опыта со мной. Второй раз они такой ошибки не допустят. Так что… можно сказать, занятие на пару-тройку лет я себе нашел. И ладно. Если бы я вынужден был выбирать себе ученика, то все равно остановился на ком-нибудь вроде этой девчонки. Да, она егоза та еще, но даже в таком малом возрасте вполне способна быть серьезной и прекрасно осознает смысл поговорки: делу – время, потехе – час. Такую и учить будет одно удовольствие. Кхм… Что-то я поторопился, кажется. Самому бы с учебой разобраться, а туда же, других учить собрался!

Встреча с Олегом и Златой словно прервала круг обыденности, затянувший меня, словно водоворот. Вынырнув из рутины дел, я огляделся по сторонам и как-то внезапно осознал, что через два дня начинается новый учебный год. Пришлось проверять себя на предмет готовности к этому стихийному бедствию. И если с летними заданиями и учебными материалами у меня был полный порядок, то с «экипировкой»… полный швах. А значит, мне необходимо отправляться в большой поход по магазинам. А как иначе, если форма, которая еще в начале лета была мне почти впору, вдруг стала катастрофически мала, а купленные загодя тетради оказались исчерканы схемами ментальных конструктов и пояснительными записками к ним? М-да, плодотворная работа это, конечно, замечательно, но тащить такие тетради в гимназию было бы абсолютной глупостью. Да и ручками-карандашами нужно было разжиться, а то большая часть приобретенных ранее письменных принадлежностей, как оказалось, незаметно перекочевала в лабораторию Граца и его команды. Ну, не шариться же по их столам, выискивая свою собственность?

Поход по магазинам получился весьма продуктивным и… скорым. К моему удивлению, несмотря на скорое начало учебного года, в канцелярских лавках и магазинах, торгующих в числе прочей одежды гимназической формой, было удивительно пусто, так что с закупкой необходимых вещей я справился быстро и без проблем, чему несказанно порадовался. Терпеть не могу примерки.

Первый день в гимназии прошел… странно. Может быть, мне показалось, но в прошлом году здесь было куда больше шума, особенно на переменах. Сейчас же здание гимназии казалось полупустым и каким-то… слишком тихим. Только к концу занятий я понял, в чем дело. Большая часть младших классов отсутствовала вообще, а от учеников третьего-четвертого цикла присутствовала в лучшем случае половина. Да о чем говорить, если даже в нашем классе мы не досчитались пары человек.

Не я один заметил эту странность, но однокашники тоже оказались не в курсе причин происшедшего и так же, как и я, недоумевали от отсутствия половины учащихся. Правда, в отличие от них, обращаться к ученикам других классов я не спешил. Нет у меня среди них достаточно близких знакомых, да и суетиться не хочется, так что проще дождаться, пока одноклассники тряхнут своих друзей-товарищей, и вызнать подробности уже у них самих. Есть, конечно, еще вариант с учителями, но… староста класса уже пыталась разговорить нашего куратора. Без толку. Стоян Ратьшич только зыркнул исподлобья, и все вопросы застряли у любознательной гимназистки в горле. Говорю же, странно все это… и атмосфера в гимназии тягостная. Такое предгрозовое ощущение. Только и ждешь, что вот сейчас как загрохочет, завоет… бр-р, неприятно.

Собственно, тягостно было не только в гимназии. Нечто подобное, как я сейчас вспомнил, витало и в городе, когда я отправился за покупками к школе, правда, чувствовалось оно лишь в людных местах, вроде того же Пассажа или на рыночной площади. Но даже там это ощущение было почти незаметно, настолько, что я всерьез полагал, будто меня просто глючит после долгого погружения в дела. А сейчас… черт, даже не знаю. И спросить толком не у кого. Гимназисты, как выяснилось, сами не понимают, что происходит, учителя молчат… Хотя-а, есть один вариант.

По дороге из гимназии в лабораторию я убедился, что мои подозрения не беспочвенны. По пути то и дело попадались закрытые лавки и кафешки, да и улицы казались какими-то странно пустынными. А ведь я не на окраине, где двое прохожих на одной улице в разгар дня нормальное дело, а в центре Ведерникова юрта, тут даже поздно вечером пусто не бывает!

– Что-то назревает, да, – отрешенно покивал в ответ на мои расспросы Остромиров, когда я насел на него, прибежав в лабораторию сразу после занятий в гимназии. – А ты, значит, почуял? Интересно…

– Трудно было не почуять, учитывая, что школа опустела больше чем наполовину, – фыркнул я в ответ. – Мальков, вообще, ни одного не видел. Средние циклы – полкласса на поток в лучшем случае. Да и в нашем «шесть-один» сегодня двое отсутствовали, куратор сообщил, что они перевелись куда-то. Только старшаки в полном составе явились, но угрюмые-е… В городе народ шуганый какой-то, мое любимое кафе вдруг закрылось ни с того ни с сего. Что происходит, Вышата Любомирич, вы не в курсе?

– Увы, Ерофей. – Волхв побарабанил пальцами по столешнице, уставившись куда-то в окно, и заговорил отрывисто, нервно: – Мне нечего тебе сказать. Новости ты принес странные. Мы-то уже неделю в город не выбирались, работа кипит и днем и ночью, так что и видеть не видели того, что ты описал. Но пакость я какую-то чую, правда твоя. Вот только что это будет, даже не представляю. Меня уже пару дней потряхивает, а Сеслав отмахивается. Предчувствия это ненаучно, видите ли. Философ хренов.

– Может, спросить кого-то? – Вздохнул я и, поймав странный взгляд Остромирова, неожиданно даже для себя самого взбеленился: – Ну не может быть, чтобы никто не знал, в чем дело! Народ по углам шхерится, детей в школу не пускает, заведения закрываются, словно оккупанты вот-вот в город войдут… и никто ничего не знает? Быть такого не может!

– Тут ты прав, – кивнул волхв. – Кто-то что-то должен знать. Вопрос лишь в том, где найти этого самого знатока.

– А может… с Богданом Браничем поговорить? – предложил я, стараясь погасить разгоревшийся гнев. – Он к здешнему окружному начальнику вхож, наверняка должен знать, в чем тут дело.

– Верно мыслишь, – протянул волхв и, поднявшись с кресла, ткнул меня кулаком в плечо. – Сейчас съезжу к нему, а ты пока займись делом. Свен тебя уже заждался.

– А по зеркому… – начал было я, но тут же оборвал фразу. Уж больно выразительный взгляд был у волхва.

– Лучше лично поговорить, – тихо произнес Остромиров и, кивнув мне на прощанье, покинул комнату. А я… а что я? Сказано было идти на помощь Свену Рагнарссону, я и пошел. Все равно к Бийским мне пока дороги нет, так что и напрашиваться на совместную поездку с Вышатой Любомиричем бессмысленно. Остается только надеяться, что дед Богдан сможет пролить свет на происходящее в городе.

К моему сожалению, волхв задержался на хуторе у Бийских и на звонки не отвечал. Так что, закончив свою часть работы, я отправился домой, так и не узнав о причинах, по которым прежде приятный городок превратился в… это. Посматривая по сторонам и приглядываясь к прохожим, пару раз шарахнувшись от промчавшихся мимо на бешеной скорости серых автомобилей, я дошел до лавки и… застыл на месте. Дверь в мой магазин была открыта нараспашку, а у входа стояло сразу несколько машин, точно таких же серых «гробов», что я видел по дороге. Что за хрень?

В следующую секунду я ощутил направленный на меня поток агрессивного внимания и, не раздумывая, кубарем покатился по брусчатке, уходя от череды иголок, со звоном полоснувших по истертому камню мостовой. Кажется, меня хотят взять живым… Щит Сварога развернулся будто сам собой, и мощный огневик, запущенный с левой руки, с гудением влетел в грудь выросшего в десяти шагах от меня бойца с коротким тупорылым автоматом. Откуда-то слева по щиту плеснуло алой волной, чего он не выдержал и, оплыв медузой, исчез, а мне вновь пришлось кувыркаться, уходя от следующего удара. Поставить еще один я не успевал, пришлось воспользоваться телекинезом. Самое простое и быстрое решение проблемы. Поток внимания уцепился за стену дома… рывок был чудовищен, мое тело пушечным ядром пролетело с десяток метров, а я еле успел остановить этот полет, рухнув у самого угла здания. Еще чуть-чуть, осталось только выйти из-под атаки, а там дворами… Шею ожгло, словно кто-то спицей ткнул, и тут же по телу покатилась волна холода. Я попытался дернуться, но не смог пошевелить и пальцем. Все же транквилизаторы…

– Есть, мы его взяли! – Раздавшийся невдалеке голос показался низким, раскатистым, словно весенний гром, а потом в глазах потемнело и… всё.

Пробуждение было… тяжким. И муторным. Голова словно с похмелья, во рту сухо, а спина затекла и ноет от холода. Должно быть, давно лежу, причем явно не на кровати.

Не открывая глаз, я скользнул потоком внимания по окружающему пространству и еле сдержал мат. Вокруг только каменная, то есть бетонная толща. Камера квадратная, со стороной не больше пяти шагов, дырка стока в углу и стальная дверь в стене. Толстая, тяжелая. Окон нет, есть только небольшая отдушина под высоким потолком… и какой-то артефакт в противоположном углу. Видеонаблюдение?

Спустя пару минут, чуть размявшись, я решился-таки подняться на ноги и оглядеться вокруг собственными глазами, но если с первым все прошло достаточно гладко, то со вторым вышел облом. В камере царила кромешная тьма без единого отблеска света, так что никакой «кошачий глаз» не поможет.

Я немного разогнал кровь и уже почти избавился от ломоты в теле, когда раздался какой-то скрежет, в двери откинулась задвижка, прикрывавшая отверстие для раздачи пищи, и в камеру ворвался чуть не ослепивший меня луч света.

– Встать! К стене! Руки за голову, ноги на ширине плеч! – Резкие команды резанули по ушам. – Выполнять, тля!

Интересно, «тля» это ругательство или эвфемизм вертухая, заботящегося о моральном облике заключенного?

Нелепое размышление не помешало мне исполнить приказ, так что спустя четверть минуты я услышал, как грохочет отодвигаемый засов. С распахнувшейся дверью в камеру ворвался удивительно свежий воздух… и пара бойцов. А в следующую секунду я еле успел чуть присесть и зашипел от боли, когда «демократизаторы» прошлись по моим ребрам. Ну, лучше так. Ребра поболят и заживут, а вот опущенные почки мне вряд ли кто отремонтирует… если только тетка Ружана возьмется. Но где она и где сейчас я? Могу и не дожить. Счастье еще, что рост у меня меньше, чем у взрослого, и здесь достаточно темно, иначе бы номер с приседанием не прокатил. А так эти уроды даже не заметили, что промахнулись. И это хорошо… Охранники не стали терять время зря, вывернули мне руки за спину и, заставив наклониться, потащили к выходу. Пришлось резво перебирать ногами, чтобы не грохнуться по дороге. О том, чтобы распрямиться и идти нормально, речи и не шло. Любая попытка чуть приподнять корпус тут же гасилась ударом резиновой дубинки по плечу. «Черный лебедь» какой-то, чтоб его!

Одно хорошо, пока меня конвоировали… куда-то, я мог спокойно пользоваться своим Даром, и потоки внимания постоянно скользили вокруг, обследуя переходы, галереи и комнаты, встречавшиеся мне по пути. Впрочем, насчет спокойного использования Дара я несколько поторопился. Первая же попытка создать простейший конструкт откликнулась такой болью в шее, словно кто-то горло сдавил, или… ошейник затянул. И это, кстати, не осталось незамеченным моей охраной.

Удар берцем под колено, и, падая, я едва успел извернуться, чтобы рухнуть на бок, а не пропахать мордой бетонный пол. И тут же посыпались удары дубинок. По плечам, по спине, по голове. Хорошо еще, что это длилось недолго.

– Встать, сученыш! – Зычный голос вертухая вновь резанул по ушам. – Еще раз попытаешься выкинуть какой-нибудь фокус, я тебе все кости переломаю.

– Не надо зверств, сержант. – Перед моим взглядом возникли чьи-то надраенные до блеска туфли. – Ошейник собьет любое воздействие, так чего ради корячиться? Во вторую допросную его.

– Есть. – Судя по тому, как зашуршала одежда, вертухаи подтянулись по стойке смирно. Но тут же подхватили меня под закованные за спиной руки и втащили в открывшийся справа дверной проем. Автоматика, однако…

Я ожидал жесткого, привинченного к полу стула, свет от лампы в глаза и прочие «прелести» беседы со злыми следователями, с таким смаком демонстрировавшиеся кинематографом в моем прошлом мире, а вместо этого…

Наручники щелкнули раз, но я не успел насладиться свободой рук, как их тут же зафиксировали у меня над головой. Наручники щелкнули два, и крюк-карабин, к которому их пристегнули, поехал вверх, заставляя меня встать на цыпочки. А в следующий миг тело свело судорогой от пропущенного через него тока.

– А вот теперь поговорим… – раздался голос, и в допросной наконец-то зажегся свет.

Это был не допрос. Фарс. К такому выводу я пришел, когда меня вновь запихнули в ту же камеру… ну, как только пришел в себя после «сеанса электротерапии», ошибочно воспринятого мною как пытка. Разряды были не настолько мощными, чтобы вызвать серьезную боль, зато они замечательно сбивали любую концентрацию, не позволяя сосредоточиться на создании какого-либо ментального воздействия.

– Хотя со спецоградником на шее это бессмысленно. Он и без того не позволит оперировать менталом, но… инструкции есть инструкции, даже если они устарели на добрых полсотни лет, – с деланым сожалением в голосе пояснил проводивший допрос офицер, наблюдая, как меня прошивает очередной разряд.

И вот сейчас, отходя от «беседы», сидя на холодном каменном полу камеры, я пытался разобраться в происходящем и чем дальше, тем больше убеждался, что весь допрос и предъявляемые мне обвинения не что иное, как театр. Игра. Фикция. Да, на шестнадцатилетнего юнца подобный прессинг должен был оказать ошеломляющее впечатление, но я-то несколько старше и, несмотря на непозволительный расслабон, не оставивший меня даже после предупреждения Рогнеды, все же мыслю чуть лучше… и несколько иначе.

Первое, на что я обратил внимание, прокручивая в уме ход недавнего допроса, это его… формальность. Если бы не то и дело, без всякой системы и ритма, встряхивавшие меня электроразряды, его вообще можно было бы назвать беседой-опросом, вроде того, что провел со мной дознаватель из полиции после глупого наезда на лавку бывших штурмовиков какой-то угасшей фамилии. Собственно, если сравнивать оба разговора, то можно прийти к одному довольно простому выводу: допрос был почти полной копией той беседы. Только вместо вопросов о ходе столкновения с бандитами последний мой собеседник тупо требовал сдать ему «явки, пароли и связных». Иными словами, активно и довольно топорно создавал впечатление, что меня подозревают в шпионаже. Почему я так решил? Ну, кроме очевидной глупости такого предположения ввиду моего малого для профессионального шпиона возраста, впрочем, «оправданного» бормотанием офицера-дознавателя о том, что, по мнению их службы, мне явно больше двадцати лет, был еще один момент: мне не задали ни одного вопроса о прошлом, никакого интереса к тому, как и где я жил до попадания к Бийским. Никакого интереса к тому, как именно я был «заброшен», ни-че-го! Все вопросы сводились к моей жизни в течение последнего года и к то и дело повторяющимся требованиям выдать явки-пароли. Черт, да они даже Горазда Святитского не раскопали! Дурная пьеса, дурные актеры… идиотизм!

От мысли о себе как об агенте 007 я едва не захихикал, но кое-как сдержался, правда, попытка не скатиться в истерику едва не стоила мне раскрошенных зубов. Все же постэффекты от «электротерапии» достаточно неприятны. Успокоившись и взяв себя в руки, я встал с пола и принялся наворачивать круги по камере. Так думалось легче.

А подумать было о чем и помимо фарса с допросом, разыгранного с моим невольным участием. Чего стоило только утверждение допрашивавшего офицера, что меня «замела» военная контрразведка! Оно само по себе выглядело фантасмагорией. Я просто не представляю, какого черта эти волкодавы делают в Ведерниковом юрте, то есть с чего вдруг «особисты» развили такую активность в мирное время в своем городе?! А теперь главный вопрос! Кому и зачем понадобился весь этот бред?

Поверить в то, что кто-то запустит в собственный мирный город такую группу захвата ради одного неоперившегося юнца, я не могу, как бы это ни грело мое самолюбие. Но сама «игра в шпиёнов» налицо, и это не добавляет ясности происходящему. В общем, все плохо и непонятно. И рассчитывать, кроме как на себя самого мне сейчас не на кого. Сильно сомневаюсь, что захватившие меня господа потрудятся сообщить о своих действиях тем же Бийским. О Граце и Остромирове вообще молчу. А это значит, что выкручиваться придется самостоятельно. И вот тут возможны варианты. Первый: дождаться, пока фарс не подойдет к финалу. То есть пока не станет понятен смысл всего этого спектакля, и действовать по обстоятельствам. Второй… плюнуть на все и идти на прорыв, благо кое-какие козыри у меня в рукавах имеются, а именно школы волхвов. Напяленный мне на шею «спецоградник», как дознаватель обозвал это творение неизвестного артефактора, лихо обрубает любую возможность классических ментальных манипуляций, разрывая конструкт и преобразуя его энергию во все тот же электроразряд. Но смысловые воздействия проходят через него без проблем. Ха, вот, кстати, и объяснение, почему инструкции предусматривают допрос одаренных исключительно под аккомпанемент «электротерапии»! Хотя на месте спецов, писавших эти правила, я бы настаивал на том, что людей, способных к смысловым манипуляциям, нужно держать под напряжением постоянно, а не только на допросах. Иначе удерут.

Кхм, правда, и тут есть одно «но». Какова вероятность, что захватчики не в курсе моих занятий у Бийских и Остромирова? Нет данных, а это значит, риск. С другой стороны, сидеть и ждать у моря погоды – риск еще больший. Я не знаю, для чего все это было проделано, но сам характер, образ действий не внушает доверия и почти не оставляет надежды на положительный исход этой дурной «шутки». Впрочем, по своему опыту могу уверенно заявить, что дурные шутки вообще крайне редко заканчиваются благополучно.

Побег… здесь тоже немало отрицательных моментов. Допустим, я смогу сбежать… но куда податься после? В Ведерниковом выловят моментально, так что вариант остаться в городе не катит. Бийских, Граца и Остромирова наверняка возьмут на карандаш, да и нет никакой гарантии, что те не сдадут меня сами. Значит, уходить предстоит в пустоту. А у меня ни денег, ни припасов, если не считать прошлогодней школьной заначки, до которой еще нужно как-то добраться. Но даже если это удастся, больше чем на сотню-полторы рублей я рассчитывать не могу. Впрочем, и это деньги, если правильно ими распорядиться… Ход моих мыслей прервал истошный вой сирены и топот ног в коридоре. Интересно, что там происходит?

Эх, кажется, пришло время воспользоваться уроками деда Богдана… Я уселся на пол и, прикрыв глаза, полностью погрузился в себя. Потоки внимания, ничуть не сдерживаемые нацепленным на мою шею оградником, волной разошлись вокруг… ударились о стены камеры и устремились обратно, ощутимо приложив меня при этом солидным откатом. Стоп, так дело не пойдет. Сосредоточившись, я обратил внимание на дверь, как единственный объект, легко преодоленный моим вниманием. Поток скользнул к массивной железной створке и, просочившись сквозь нее, помчался по коридорам, легко обтекая снующих тут и там людей. Четверть часа предельной сосредоточенности, и перед моим внутренним взором предстал неплохой план помещений. Да, не очень подробный в плане «картинки», все же поток внимания не может заменить обычное зрение, но зато со всеми постами охраны и отметками системы наблюдения, в моих ощущениях светившейся ярким светом. Впрочем, ограничиваться одним зданием я не стал и, отыскав подходящую лазейку, в виде поднятых рольставен на третьем этаже, отправил изрядно истощенный поток внимания дальше, на улицу, в надежде, что удастся разобраться, куда именно привезли меня господа «особисты». Многого понять не удалось, но то, что мы до сих пор в городе, сомнений нет. По крайней мере, отклик был очень похож на тот, что я ощущал во время тренировок на террасе доходного дома Парамоновых.

А еще удалось отыскать допрашивавшего меня офицера. За три часа допроса я довольно неплохо его «прочувствовал», так что опознать недавнего знакомца среди невнятно серых теней неизвестных мне личностей было несложно. Сейчас этот хмырь сидел на каком-то совещании, проходившем на втором этаже здания, подвал которого меня приютил. Жаль, что поток внимания не в силах передать звук, по крайней мере, не с моим мизерным опытом, так что узнать, о чем там идет речь, не удастся, зато я прекрасно ощущаю общую нервозность обстановки. Хотя, если разобраться… нервничают лишь двое из пяти присутствующих, оставшиеся трое спокойны, хотя и несколько напряжены. Вот они поднялись со своих мест и, на миг задержавшись, направились к выходу из помещения. Мой «знакомец» лишь полыхнул недовольством им вслед и, дождавшись, пока гости скроются за дверью, обратил свое внимание на единственного оставшегося собеседника. Даже сквозь нарастающую головную боль я почувствовал презрительное отношение офицера к этому человеку. Интересно, с чего вдруг такие эмоции?

Обратив свое внимание на собеседника моего «дознавателя», я попытался прислушаться к нему… и подивился. С одной стороны, передо мной обычный человек. Нервничает, чего-то боится, точнее, опасается, но не до потери способности мыслить. Кажется, он не рад происходящему, но смирился с необходимостью и готов беспрекословно подчиняться приказам собеседника. Впрочем, ни о какой сломленности здесь и речи нет. Под готовностью подчиняться так и просвечивает что-то животное. Хищное, хитрое… крысиное. Странное ощущение, двоякое.

Мое любопытство было наказано острым приступом головной боли. Слишком долго я был сосредоточен, слишком «глубоко» полез. Тихо зашипев себе под нос, я открыл глаза и потер виски указательными пальцами. Невидимые шурупы, вворачивавшиеся в мой череп, пропали, оставив лишь легкую слабость и апатию. Перестарался все-таки. И чего я полез к этому несчастному, зачем? Своих проблем мало?

Откуда-то из-за стены послышался тихий гул, а в следующую секунду мне в спину что-то толкнулось. Я откатился в сторону и с удивлением взглянул на выехавшую из открывшейся щели полку, обитую каким-то упругим материалом. Теплую полку. М-да, продвинутая кроватка, однако. Я потыкал пальцем в появившийся предмет «мебели» и, вздохнув, улегся на нее. Жестковато, конечно, и одеяло с подушкой не помешало бы, но выбирать не приходится.

Уснул я почти моментально. Просто закрыл глаза и провалился в беззвучную черноту.

– Меня не интересуют отговорки и объяснения. – Мерный голос хозяина кабинета отзывался в ушах его собеседника грохотом гвоздей, забиваемых в крышку его личного гроба. – Я хочу знать, какая сволочь посмела поднять руку на моего человека!

– Но фигурант не состоит… – Второй гость попытался было что-то сказать, но первый его одернул:

– Фигурант находился под вашим присмотром. Вы отвечали за его безопасность. И вы же его упустили, – отчеканил возвышающийся над столом хозяин дома. В серых глазах полыхнула ярость. – Я хочу знать, кто раззявил на него пасть!

– У нас нет ответа на этот вопрос, – тихо проговорил спутник гостя, так неосмотрительно нарвавшегося на гнев старика. – Пока нет. Капитан Орвар, проводивший захват фигуранта, погиб в перестрелке.

– Какой перестрелке? – Прищурился хозяин дома.

– Предположительно под Ростовом его пятерке не повезло нарваться на РДГ. Итог: четыре «двухсотых» в группе Орвара, включая самого капитана, и три трупа в противостоявшем им отряде. Что странно, все трое – европейцы, тест крови показал происхождение двоих из Италии, третий – выходец из Валлона и Фландрии. Какие-либо документы или идентификаторы отсутствуют. Вооружены по стандартам Рейха, никаких отметок вроде татуировок или приметных родинок на телах нет, по нашим базам подобные личности не проходили. Запрашивали смежников, у них тоже пусто, – ответил тот же гость. – Военные явно не предполагали, что диверсанты валахов окажутся так далеко от нынешнего театра боевых действий, но этого инцидента хватило, чтоб их встряхнуть. Сейчас спецы роют носом землю в поисках других групп, на усиление «особнякам» уже выслан полк внутренней службы и две роты «волкодавов». Окружные начальники в курсе дела. С введением военного положения реестровых казаков собрали в съезжих частях, сейчас из них формируются охотничьи команды и сеть охранных разъездов. К сожалению, из-за этого же режима мы не можем действовать на территории области с прежней эффективностью. Полномочия военных с лихвой перекрывают наши.

Хозяин кабинета молча выслушал доклад, морщины на его лице разгладились, и даже взгляд больше не обещал всех мук ада, но докладчик, в отличие от своего облегченно вздохнувшего спутника, не обольщался. Он слишком хорошо знал старика, чтобы понимать, разнос еще не окончен, это только небольшой перерыв, «глаз» урагана, можно сказать. И не ошибся.

– Чудесно. Захватчик сдох, парень сбежал. Надо было отправлять его с первой волной эвакуации, а не слушать ваши заверения. «Нет возможности залегендировать необходимость скорого отъезда!» Ну вот, время второй волны, легендировать отъезд необходимости нет. Как нет и самого фигуранта, – заговорил старик и, бросив короткий взгляд на второго гостя, неожиданно грохнул кулаком об стол. – Я к вам прислушался, и что теперь?! Где искать мальчишку в разгар боевых действий, и как вы собираетесь это делать, «не имея возможности действовать на территории области с прежней эффективностью»? Будете ждать, пока не утихнет буча?! Так могу вас заверить, ждать придется очень долго! Крым пылает, тысячи неупокоев ежедневно горят, как спички. Мамалыжники уже заняли Бессарабию и встали у Днестра под вопли о защите мирных жителей от порождений ада, а их покровители в Порте только и ждут, когда мертвяки выплеснутся за пределы полуострова, чтобы присоединиться «к священному походу против поднятой богомерзкими колдунами нечисти». Военное положение пока распространяется только на Область Войска Донского, Херсонское и Подольское воеводства. Но такими темпами государь вскоре введет его и на Кавказе. И как прикажете искать нашего фигуранта в этом хаосе?!

Глава 5

Выспаться мне не удалось, и виновата в том не жесткая лавка, на которой я отлежал себе бока, а очередной допрос, на который меня выволокли из камеры через три часа после того, как я наконец смог уснуть.

Вторая «беседа» оказалась хуже первой. Нудные, повторяющиеся вопросы, непрекращающийся психологический прессинг и «активная электростимуляция откровенности» вымотали меня до невозможности. Не пытка, конечно, но нечто близкое. От плававшей в уставшем сознании мути раскалывалась голова, и даже периодические удары током оказались не в силах развеять туман, застилавший так и норовивший уплыть в забытье разум. Но, в конце концов, допрашивавший меня капитан, очевидно поняв, что его собеседник уже неспособен адекватно отвечать на задаваемые вопросы и вот-вот уснет прямо на «дыбе», невзирая на прошивающие его тело электроразряды, закончил это издевательство. Рука офицера коснулась кнопки на столе, и ввалившиеся в допросную конвоиры, исполняя его приказ, отцепили меня от карабина и потащили обратно в камеру. Ну, хоть не заставили самого тащиться по коридору, изображая букву «зю».

Правда, великодушия мордоворотов хватило ненадолго, точнее, ровно до того момента, как перед нами распахнулась дверь моих «апартаментов». Один из конвоиров снял с меня наручники, а другой в ту же секунду ткнул кулаком в спину, отчего в камеру я влетел головой вперед и едва успел выставить руки перед собой, чтоб не пропахать бетонный пол носом. Глухо грохнула захлопнувшаяся дверь, и из меня словно вынули стержень. Изрядно ободранные ладони заныли и упиравшиеся в пол руки подломились, отказываясь удерживать тело на весу.

Честно говоря, в тот момент я был готов уснуть даже на холодном бетоне, а потому единственной реакцией на тот факт, что меня кто-то ухватил за плечи и, довольно аккуратно приподняв над полом, втащил на теплую полку, стало тихое «спасибо», перешедшее в долгий зевок, после чего я самым наглым образом отрубился.

Удивительно, но проснулся я отдохнувшим и чувствовал себя очень неплохо. И почти тут же осознал, что у меня появился сосед… довольно громко храпящий сосед, надо заметить. Интересно.

Я окинул взглядом устроившегося на полке у противоположной стены человека, вчера оказавшего мне добрую услугу. Да-да, я прекрасно помню, как он затаскивал мое безвольное тело на лежак, за что ему большое человеческое спасибо. Боюсь, если бы не его помощь, сейчас я чувствовал бы себя куда хуже.

Добрым самаритянином оказался высокий и тучный, небритый господин в измятом, но явно недешевом костюме, о чем свидетельствовал блеск ткани брюк и свернутого в валик, подложенного под голову вместо подушки, темно-серого пиджака. Будить сокамерника я не стал, пусть отсыпается, пока есть возможность. Если то, как обращались здесь со мной, стандартная форма поведения, то бедолаге лучше встретить грядущие проблемы во всеоружии… то есть хотя бы выспавшимся.

Долго разлеживаться нам никто не позволил. Не прошло и получаса, как в камере вспыхнул притушенный на ночь плафон, и полки, без всякого предупреждения, дрогнув, убрались в стены. Я еле успел скатиться с уезжающего из-под меня лежака, а утвердившись на ногах, увидел насупившегося сокамерника, стоящего посреди помещения и недовольно глядящего на стену, в которой скрылась его «постель».

Покачав головой, «самаритянин» надел помятый пиджак, недавно служивший ему подушкой, и, тяжко вздохнув, перевел взгляд на меня.

– Ну, здорово, что ли, сосед. – Кивнул он. – Вчера ты был явно не в форме, так что я не стал тебя беспокоить. Ольгерд Свенельдич Барн.

Потоки нашего обоюдного внимания столкнулись, вызвав у обоих определенное удивление.

– Ерофей Хабаров, – произнес я, справившись с собой.

– А ты не так прост, а? – ухмыльнулся Барн.

– Да и вы, уважаемый не лаптем щи хлебаете, – буркнул я в ответ.

– Это точно, – не стирая улыбку с лица, кивнул мой собеседник, и тут же сменил тему: – Давно здесь?

– Со вчерашнего дня, – скривился я.

– О… а по твоему виду я решил было, что ты здесь просидел все три дня. Аккурат с тех пор, как полицейское управление заняли «особняки», – покачав головой, произнес Барн и окинул меня сочувствующим взглядом. – Уж больно паршиво выглядишь.

– «Особняки», как вы их назвали, постарались. – Я покрутил головой и тяжело вздохнул. – Послушайте, Ольгерд Свенельдич, может быть, вы сможете объяснить, что происходит в городе? Откуда здесь взялись эти хваткие ребята и какого черта они заняли управление полиции?

– Военное положение. – Пожал плечами Барн. – В Крыму плеснуло нежитью, вот вояки и взяли всю полноту власти в двух соседних воеводствах… или в трех? Нет, Подольское, по-моему, подняли, чтоб мамалыжники дуром не поперли.

– Военное положение? Нежить? – Я опешил.

– Ну да, – небрежно кивнул он. – Неупокои поднялись чуть ли не по всему полуострову разом. Говорят, без подмоги не обошлось. Вот и лютуют теперь «особняки», вылавливая возможных диверсантов.

– Дела-а. – Я почесал затылок пятерней. Как-то, читая исторические работы, я не предполагал, что подобные методы войны могут существовать и сейчас. Точнее, я вообще не воспринимал возможность поднятия умертвий как реальность. И это несмотря на то, что сам уже год практикую то, что в моем прошлом мире иначе как магией и не назвали бы. Но вот поди ж ты!

Следующие полтора часа я потратил на то, чтобы вытянуть из своего невольного соседа максимум информации о творящемся за стенами полицейского управления. Мимоходом спросил и о причинах его попадания в лапы «особняков», на что Барн только рукой махнул.

– Работа, будь она неладна. Приехал с ревизией в здешнее отделение нашей с товарищем конторы… так меня чуть ли не на станции и приняли. Проверка документов, то да се… увидели слободзейскую приписку, тут же взяли под белы рученьки и сюда законопатили. – Сосед вздохнул, но тут же растянул губы в улыбке. – Ну да ничего, товарищу я отзвониться успел, а уж он своим младшим хвосты накрутит. Сегодня же вытащат.

– Младшим? – не понял я.

– Ну да. Он сам из фамильных, вот младшей ветви здешнее отделение в управление и отдал, – с готовностью объяснил Барн. – Родня, она всяко надежнее наемных приказчиков.

– Так здесь вроде бы фамильные не… – начал было я, но Барн фыркнул, перебивая:

– Не совсем так. Именитых здесь и в самом деле нет. Не приживаются они среди казаков. А вот младших, не наследующих имя, в области куда больше, чем можно подумать. И то здесь им привольно, никто не дергает, как жить, не указывает… слышал, небось, присловье о том, что с Дону выдачи нет? То-то и оно. Если какая семья здесь осела и в реестры вписалась, то у старших родовичей власти над ними уже никакой нет. С другой стороны, поддерживать связь с фамилией никто не мешает, если, конечно, мозгов у старших хватает простить подобную выходку. Вот у моего товарища – хватило. Так теперь верней Беленьких у него людей нет. Они и дело держат в порядке, и на «утруске-усушке» не обманывают.

– Беленькие? – удивился я. – А… Ярослав Беленький им не родственник?

– Ярик? – пришла очередь удивляться моему новому знакомцу. – Племянник моего товарища. А ты его откуда знаешь?

– Так он мой однокашник, – ответил я. – В одной гимназии на одном цикле учимся.

– Погоди-погоди. А это не ты ли помог ему с Людмилой помириться? – Прищурился мой сосед.

– Со Жданой, – поправил я.

– Ну да, точно. Жданой, – кивнул он. – Старший Беленький рассказывал, да вот имя Ярославовой зазнобы у меня из головы вылетело. Ха. Дела-а… вот не знаешь, где и с кем судьба сведет! – протянул Барн. – Подожди, так если ты местный, что ж до сих пор здесь сидишь? Родители, опекуны где?

– Попечители, – скривился я. – Да только, в отличие от вас, я со своими связаться не успел. Меня как настоящего преступника брали, со стрельбой и транквилизаторами. Очухался уже в этой камере и, естественно, без зеркома. А просьбу предоставить возможность переговорить с попечителями допрашивавший меня офицер просто пропустил мимо ушей.

– Черт знает что, – хмуро произнес Барн и, чуть подумав, резко кивнул. – Вот что. Не знаю, как оно дальше сложится, но если меня выпустят первым, я постараюсь переговорить с твоими… как их?

– Бийские.

– Вот. С Бийскими этими самыми. Так что диктуй номер, – снова кивнул сосед. – А если они тебя не вытащат, то постараюсь помочь сам. Я, конечно, не фамильный, но кое-какой вес имею и хороших знакомых у меня много.

– Спасибо, Ольгерд Свенельдич, – искренне поблагодарил я Барна.

– Да ну брось. У здешних «особняков» явно крыша поехала. Удумали тоже, детей в камеры бросать, совсем со своими заговорами да диверсантами ополоумели! – закипятился мой собеседник, но продолжить тираду ему не дал грохот откинувшейся заслонки в окошке двери.

– Завтрак. Подходи по одному, – рявкнул в коридоре грубый голос.

Барн оказался прав. Мы едва успели поесть, когда за ним пришли… и я вновь оказался один в камере. Ради интереса осторожно проследил потоком внимания за шествующим по коридорам новым знакомцем, «посмотрел», как он здоровается с «освободившими» его людьми, и… вернувшись сознанием обратно в камеру, бездумно уставился на противоположную стену.

Время тянулось каплей меда по стеклу, и от скуки спасала лишь медитация, из которой меня безжалостно выдернули перед самым обедом. От пощечины я успел уклониться, а вот от удара дубинкой по плечу не сумел.

– Встать. Лицом к стене. Руки за спину. – Отпрянувший от меня конвоир застыл у двери, настороженно следя за тем, как я поднимаюсь с пола. Щелкнули наручники, и меня вновь погнали уже знакомым маршрутом. Опять эта тягомотина?!

К моему удивлению, капитан-«дознаватель» не стал на этот раз подвешивать меня на карабине. Вместо этого он положил на стол свой зерком и, активировав прибор, пустил по громкой связи короткую запись.

– Ерофей, это Барн, – разнесся по комнате знакомый голос. – Бийских я не нашел, их зеркомы не отвечают. Но ты не отчаивайся, Ярослав, узнав, с кем я сидел в одной камере, замолвил за тебя слово перед дядюшкой, да и я просил помочь. Вытащим тебя в скором времени.

Крышка зеркома хлопнула, и офицер уставился на меня.

– На вашем месте, господин Хаба-аров… – мою фамилию капитан протянул, явно демонстрируя неверие, – я бы не надеялся на обещание уважаемого Ольгерда Свенельдича. Слово Ростопчиных, конечно, значит немало, но даже они не всесильны. Уведите.

Последнее было адресовано не мне, а конвоирам. И те поспешили исполнить приказ начальства, так что уже через несколько минут я вновь был в «своей» камере.

До вечера меня не трогали, и все это время я посвятил «прогулкам» по зданию в виде потоков внимания. Но на этот раз я не стал разбрасываться силами и делал все по уму. Зато к вечеру я досконально знал расположение почти всех помещений и… дислокацию личного состава в них. Системы наблюдения и контроля тоже не остались без моего внимания. В общем, к полуночи я был готов настолько, насколько это вообще возможно в моем положении.

А тут как раз и время очередного допроса подошло…

Оказавшись наедине с капитаном, я не стал терять время зря. Телекинез отшвырнул «дознавателя» на стену и основательно придавил его, не давая шевельнуть и пальцем. Еще одно усилие, и карабин раскрылся, позволяя снять с него цепочку наручников. Правда, для этого пришлось чуть подпрыгнуть… три раза. О возможном видеонаблюдении я не волновался, поскольку единственная камера в допросной была отключена, в чем я имел возможность не раз убедиться во время своих «прогулок» по зданию и подтвердить это наблюдение, уже находясь в допросной. Шестигранный ключ от наручников и оградника нашелся в кармане зло вращающего глазами капитана… а вот это нехорошо. Ночь на дворе, спать давно пора. Одно касание лба ладонью, в стиле деда Богдана, и мой «дознаватель» обмяк. А теперь короткая мародерка и… бегом отсюда.

Легкость побега была обеспечена жадностью «особняков». Вот если бы они заняли не здание городского управления полиции, а какой-нибудь из околотков, слинять от них стало бы проблемой. Но здесь они сами себе подложили большую свинью. И без того небольшой штат спецов, обосновавшихся в здании, был просто не в состоянии обеспечить достаточный контроль над всеми помещениями в управлении. Да и разница в штатном расписании полиции и армейцев сыграла свою роль. Разные уставы, разное количество дежурных, положенных по штату, и совершенно иная система расположения постов и систем охраны… наглядный пример присловья: «хотели как лучше, а получилось как всегда». А вот не надо было жадничать, господа контрразведчики!

Конвоиры, вызванные мною нажатием клавиши на столе в допросной, ввалились в помещение через несколько секунд после получения сигнала… и тут же прилегли рядом со своим начальником, а я в очередной раз поблагодарил науку деда Богдана. Если б не телекинез, я бы этих бугаев так легко не вырубил, а шуметь сейчас мне совсем не с руки.

Потоки внимания привычно скользнули по коридорам и комнатам управления, выискивая возможные препятствия. Но нет, ночь, тишина и покой вокруг. Только на первом этаже караулят у главного и запасного выходов две пары бойцов, да еще один дежурный кемарит у мониторов наблюдения на втором этаже. И пусть его, не будем тревожить уставшего человека.

Иллюзии – это красиво, волшебно и… абсолютно бесполезно, по мнению Богдана Бийского. Что ж, не мне спорить со старым мудрым волхвом, но если бы он видел меня сейчас, то, думаю, изменил бы мнение об этой стороне ментальных воздействий.

Для выполнения задуманного мне пришлось изрядно постараться, но, в конце концов, с задачей я справился, так что, если сидящий у мониторов дежурный сейчас смотрит на нужный экран, то он имеет возможность наблюдать, как два конвоира ведут мое вяло перебирающее ногами тело обратно в камеру. Понятное дело, что при встрече вживую такая бутафория не прокатит, но для систем наблюдения сойдет.

Трудность лишь в том, что созданные мною фантомы неспособны воздействовать на материальные объекты, а потому мне пришлось накладывать на себя личину одного из конвоиров и сопровождать «самого себя». Дверь щелкнула, отворяясь, и фантом, уже избавленный от не менее иллюзорных наручников, понуро устроился на выдвинувшейся из стены полке. Первый акт окончен.

Вернувшись в допросную, я раздел до исподнего бесчувственных конвоиров и офицера, после чего, с трудом усадив непослушные обмякшие тела на пол, спинами друг к другу, сковал их наручниками так, чтоб, очнувшись, они не смогли расползтись в разные стороны и, соответственно, не сумели бы помочь друг другу освободиться. А чтобы им не помогли доброхоты или просто любопытные личности, привлеченные ором молодых глоток, соорудил из носков и ремней пленников замечательные кляпы. Полюбовавшись на дело своих рук, я удовлетворенно кивнул. Пора начинать второй акт.

На этот раз я нацепил личину капитана, сверток с одеждой принял вид объемного пакета, а за моей спиной вышагивают фантомы конвоиров. Поворот. Вот и кабинет моего дознавателя, еще недавно бывший помещением для дежурного по «тюремному» уровню. Здесь, в отличие от коридора, наблюдение не ведется, а значит, я могу немного расслабиться. Фантомы развеялись, будто их и не было, щелкнула дверца сейфа, точнее, обычного несгораемого шкафа, его заменяющего. А вот и мои вещи…

Наскоро обыскав «сейф» на предмет каких-нибудь документов о себе и, не отыскав ничего, кроме двух десятков исчерканных листов с записью наших с капитаном бесед, которые, несмотря на грозные грифы, их украшающие, протоколами язык не повернется назвать, я довольно кивнул. Вот и еще одно подтверждение моим предположениям.

В отместку за издевательства зашвырнул в шкаф сверток с одеждой капитана и его горилл, туда же закинул и ключ. Дверца захлопнулась, и щелчок замка оповестил о том, что «сейф» заперт. Вот и славненько. Быть этой троице посмешищем всех сослуживцев, ей-ей! И так им и надо. Нечего на маленьких наезжать!

Оглядевшись по сторонам и не заметив ничего интересного, я пожал плечами и, проверив еще раз личину, шагнул к двери. Засиделся я в гостях, пора бы и честь знать.

Пройти два десятка шагов до лестницы, подняться на один пролет и открыть дверь в тамбур при кладовой. Цокольный этаж довольно низкий, по сравнению с другими, так что забраться под потолок и отпереть небольшое круглое окно было нетрудно. Сигнализация? Была, признаю, но она, как говорил один персонаж старого фильма: «самоликвидировалась», точнее, контролирующий окно сенсор был абсолютно убежден, что объект его контроля никто не открывал. Обожаю иллюзии. Правда, долго поддерживать чисто смысловое воздействие было тяжко, но мне и десяти секунд хватило, чтобы пролезть в окно и, выбравшись из приоконной ямы, скользнуть в чернильные тени ночных переулков. Ушел.

Стараясь не появляться на освещенных улицах, прикрываясь темным пятном иллюзии, я понесся к своей лавке. До того момента, когда вскроется моя шутка с вояками, времени немного, поэтому мне следует поторопиться. Сильно сомневаюсь, что за моим домом сейчас ведется наблюдение, смысла в этом просто нет, а значит, у меня есть возможность собрать вещи и деньги. Главное, успеть убраться из дома до того, как туда нагрянут разъяренные «особняки» во главе с одним обделавшимся по полной программе капитаном.

Прячась в тенях и шарахаясь от периодически возникающих то тут, то там военных патрулей, я все же довольно скоро оказался у своего дома. Осмотревшись по сторонам и не поленившись покружить по окрестностям потоками внимания, я убедился, что поблизости нет излишне любопытных глаз, и, скользнув к двери в лавку, осторожно открыл замок. К моему несказанному удивлению, изнутри помещение выглядело так, будто ничего не произошло. В смысле вообще ничего! Я был готов к чему угодно: к полному разгрому, к разбитым и погнутым мобилям, к хрустящим под ногами осколкам шаров иллюзий, но не к абсолютной пустоте. Чистые полки, пустые витрины, и никакого намека на мои воздействия, оплетавшие помещение от пола до потолка… такое впечатление, что никакой «Вечерней лавки» здесь никогда и не было! Ур-роды…

Зато в квартире мои недоброжелатели отыгрались по полной программе. Все перевернуто вверх дном, переломано, вещи разбросаны по комнате, и только ветер играет с пухом, до сих пор лезущим из резко похудевшего, изрезанного ножом спальника. Такое впечатление, что здесь не обыск проводили, а вандалы куражились. Может, стоило все же прибить этого капитана? Почему-то, когда я смотрю на обломки и рванье, в которые превратилось подавляющее большинство вещей в доме, у меня возникает ощущение, что я слегка «недоплатил» армейцам за учиненный ими кавардак. Впрочем, есть же еще и Ростопчины… или кто-то другой, прикрывшийся их именем.

Да, я ни на секунду не сомневаюсь, что все происшедшее со мной за последние двое суток не имеет никакого отношения к поиску диверсантов или иным «шпионским играм», как бы ни пытался уверить в этом достопамятный капитан-контрразведчик. И у меня есть причина для такого вывода. Первым звоночком стал мой сосед по камере. Типичная подстава. Именно его я чувствовал в кабинете для совещаний, в компании с дознавателем и парой-тройкой неясных личностей, совершенно не похожих на конвоиров. Можно, конечно, было бы предположить, что капитан решил сыграть в классическую игру с сочувствующим сокамерником, которому объект разработки, под влиянием ситуации, сольет что-то интересное. Но если вспомнить поведение Барна и темы наших бесед, этот вариант отпадает. Да и сам дознаватель, как я помню, не горел желанием допрашивать меня о моем прошлом.

Зато, если предположить, что вся эта ситуация была подстроена для того, чтоб привязать меня к неким людям, тем же Ростопчиным, от имени которых действовал Барн, то многое становится понятным. И сам захват с ночевками в застенках «кровавой гебни», и выключенные камеры в допросной, и бестолковые, выматывающие «беседы» с дознавателем… и отсутствие протоколов. Качественный спектакль. Могу даже предположить, каким должен был стать следующий акт этой пьесы.

Днем Барн ворвался бы в управление, размахивая какой-нибудь стра-ашной бумагой, с криками и шумом освободил меня из-под стражи, и в скором времени я вынужден был бы долго и слезно благодарить тех же Ростопчиных, «вступившихся за несчастного гимназиста». А это обязательства, избежать которых при таком раскладе мне никто не позволил бы. Точнее, не так, отказаться я бы мог, но тогда мои благодетели просто пожали бы плечами и, бросив что-то вроде: «неблагодарный мальчишка», самоустранились. Всё, амба. После такого заявления известного дома для меня закрылись бы почти все двери. Нет, если вспомнить лекции тетки Ружаны и сделать из них соответствующие выводы, то можно почти со стопроцентной уверенностью утверждать, что никто не станет впрямую ставить мне палки в колеса. Я, наверное, даже смог бы без особых проблем получить мастерский сертификат… но на кой он мне сдался, если мои работы просто не станут покупать?

Невозможно? Ха! Дому, способному привлечь к своим игрищам армейскую контрразведку, как мне кажется, провернуть такой финт ушами будет совсем несложно. Да им и стараться не придется, достаточно громко заявить о происшедшем среди своих, остальное общество доделает само, главное ему не мешать. А верхом изящества в этой игре, пожалуй, стал бы вариант, при котором Ростопчины в один прекрасный момент простили бы «неблагодарного мальчишку», успевшего потыкаться в разные стороны и убедившегося в том, что без сильных и добрых покровителей ему не прожить. А это кабала на всю жизнь, причем на условиях куда более жестких, чем те, что могли быть предложены мне изначально, при первой встрече. Вот такая нерадостная картинка получается. Спасибо Ружане Немировне за ее уроки, без них я бы уже вляпался в это гуано по полной программе… а так, глядишь, еще потрепыхаюсь.

Собственно, именно для того, чтобы избежать подобного развития событий, я и рванул из лап «особняков», наплевав на возможные проблемы с этой структурой. Обвинять меня в побеге им все равно не с руки. Военное положение, конечно, дает «особнякам» немалые права, но одно то, что тот же капитан-дознаватель даже не потрудился сообщить о моем задержании официальным попечителям, сводит на нет правомочность ареста, который и сам по себе был больше похож на захват опасного преступника, что в отношении несовершеннолетнего гимназиста выглядит… ну совсем некрасиво. Вот, если бы это происходило в зоне военных действий, тогда да… сидел бы я под стражей хоть месяц, и это не было бы нарушением закона, но какие военные действия в Ведерниковом юрте? Правильно, никаких.

Конечно, все вышесказанное не отменяет того факта, что в ближайшее время мне придется все же слинять отсюда подальше, туда, где хотя бы не действует военное положение. Но прежде нужно завершить пару-тройку дел, например, попытаться снять со своего счета денежки, вскрыть заначку у гимназии, проведать хутор Бийских, если будет возможность… ну и кое-что еще по мелочи, да. Хотел еще собрать вещи, но глядя на тот разор, что устроили в моей квартире доблестные вояки, вынужден признать, что этот этап плана невыполним. Целых вещей здесь просто не осталось, все порвано, изрезано, разбито или разломано. Что ж, запишем в счет Ростопчиным… как и все, что исчезло из моей лавки. Есть у меня скромное подозрение, что столь тщательно изъятое имущество находится не у армейцев, а где-то на фамильных складах… или в лабораториях, где над ними уже трудятся специалисты дома.

Честно говоря, если бы два-три месяца назад кто-то сказал, что вокруг меня начнутся такие игрища, я бы рассмеялся в лицо говорившему. Ну кому мог понадобиться обычный гимназист, пусть даже он и проявляет некоторые способности в ментальном конструировании? Но слова Рогнеды Багалей и ее стремительный перевод из заштатного Ведерникова в Хольмград, когда она только-только заинтересовалась моим делом, да и возня Ростопчиных, говорят о том, что смеяться здесь не над чем. И это… напрягает.

С такими, прямо скажем, невеселыми мыслями я принял душ, сожрал несколько бутербродов и, покинув дом, растворился в темноте переулков, прикрываясь так удачно получившейся иллюзией темного пятна. Главное, не лезть под свет фонарей, иначе патрульные могут заинтересоваться совершенно неподобающе ведущей себя тенью.

Первый пункт плана, точнее, ставший таковым после провала со сбором вещей, мне удалось исполнить без проблем. Денежный ящик у магазина, по привычке именуемый мною банкоматом, проглотив идентификационную карту, выплюнул мне на руки пачку купюр, и я, не теряя времени, устремился к гимназии, вскрывать заначку.

Наглость? Да. «Особняки» могут узнать, что я снял деньги со счета? И что? Я и так им в душу плюнул, свинтив из-под стражи. Ну… пока они об этом не знают, но даже когда это станет известно, хуже мне уже не будет. К тому времени, я надеюсь, буду уже достаточно далеко от Ведерникова, и давешний капитан не сможет вернуть меня обратно на шконку. Объявить же гимназиста Хабарова в общегосударственный розыск… ну, теоретически возможно, конечно. Но ведь не факт, что поймают меня те, кому я так нужен. А вот хай по поводу незаконного ареста и ночных допросов с пытками я в этом случае подниму точно. И еще вопрос, кому будет хуже, когда всплывет вся эта муть.

Глава 6

Идею сбегать на хутор, чтобы проверить наличие там Бийских, я выбросил из головы как идиотскую. В конце концов, у меня есть мой зерком. Долго он, конечно, не проживет… разобью, чтоб меня по нему не «запеленговали», но уж пару звонков с него вполне можно сделать. У них могут быть проблемы, когда «особняки» узнают, что я выходил с ними на связь? Может быть. А может быть, и нет. Здешнее государство, насколько мне известно, довольно отстраненно относится к волхвам. Контроль, конечно, сохраняют, но в дела Круга без особой необходимости стараются не лезть. К тому же Ружана Немировна, рассказывая о взаимоотношении государства и волхвов, особо напирала на тот факт, что реальное взаимодействие между этими «структурами» осуществляется на уровне Особой Канцелярии и Старшего Круга, так что армейцам за подобные поползновения могут и по рукам надавать. Да и сами Бийские, как мне кажется, вполне способны постоять за себя, хоть наговорами и силой, хоть связями-знакомствами. Достаточно вспомнить, как тот же дед Богдан наведывался в гости к окружному начальнику словно к себе домой. А ведь тот, на минуточку, один из четырех полковников, управляющих Областью Великого Войска Донского, то есть по здешней табели о рангах имеет воеводский чин… полковник на генеральской должности.

В общем, меньше всего я беспокоился за Бийских. А вот связываться с Грацем или Остромировым я, пожалуй, пока остерегусь. Профессора, они ж такие беззащитные, ага… Да и боязно мне им звонить, я ж уже не одно занятие пропустил. Съедят… и плевать им будет на все форс-мажоры, уж что-что, а характеры этих исследователей я успел изучить неплохо.

К сожалению, затея насчет беседы с Бийскими провалилась в самом начале. Понятное дело, что звонки на рассвете не то, что может обрадовать человека, но я был настойчив, так что кто-то из них просто обязан был, в конце концов, ответить на вызов, хотя бы для того, чтобы обматерить разбудившего. Ни дед Богдан, ни тетка Ружана так и не взяли зерком в руки. Пришлось ограничиться письменным сообщением с кратким объяснением ситуации и просьбой переговорить с Остромировым. Да, я трусливо свалил эту повинность на своих попечителей. В конце концов, должен же и от них быть какой-то толк в заварившейся каше!

Устроившись на лавочке в одном из дворов, я наконец-то просмотрел запись методичного разграбления моей лавки совершенно не военными, но очень дотошными личностями, физиономии которых постарался запомнить, и был немало удивлен наглостью этих налетчиков. Нет, я понимаю, что они могли не отыскать размещенные мною в лавке видеосенсоры, но… ведь даже не попытались! Просто дождались, пока снявшие сигнализацию каким-то сверхнавороченным артефактом армейцы укатят прочь, и принялись выносить мое имущество. Мое имущество!

Впрочем, возможно, здесь стоит поблагодарить паранойю, по совету которой я не стал объединять вторичный видеоконтроль с общей системой безопасности лавки, выстроенной мною в совершенно сумасшедшем порыве вдохновения. Как бы то ни было, армейцы ловко грохнули всю сеть сигнализации и противодействия, вместе с основным контуром видеоконтроля, а пришедшие им на смену «грузчики» поленились проверить работу вояк, благодаря чему я теперь имею возможность наблюдать во всех красках и подробностях, как меня лишали собственности. Загрызу гадов. Найду и загрызу, честное слово!

Когда в кадре мелькнула физиономия Ольгерда Барна, я взбеленился окончательно и чуть не разнес зерком раньше, чем планировал. На то, чтобы успокоиться, у меня ушло почти четверть часа. За это время, пытаясь угомонить бушующий гнев, не проваливаясь в медитацию, я успел снести все данные с прибора на карты памяти, прикинуть некоторые изменения в своем плане и отказаться от части из них, ввиду излишней кровавости. Не то чтобы я боялся этой красной жидкости, но… не на войне же, правильно? С другой стороны, оставлять действия воров безнаказанными, на мой взгляд, нехорошо. Просто нехорошо. Учитывая же их личности… о да, пожалуй, я готов аплодировать беспечности обнесших мою лавку тварей. Она, в смысле беспечность, подарила то, чего так не хватало моим гипотезам и выводам, основанным, прямо скажем, на косвенных данных. Железные доказательства.

Еще раз полюбовавшись на физиономию бригадира «грузчиков», случайно угодившего в кадр, я тихо рыкнул и хлопнул зерком о брусчатку, зеркало жалобно хрустнуло под каблуком, и я, тряхнув головой, отправился реализовывать оставшиеся части своего слегка модернизированного плана. Время не ждет, на улице светает, а предстоящие дела лучше проворачивать в отсутствие чужих глаз. Придется чуть поторопиться…

– У тебя ручка с бумажкой найдется? – Голос, раздавшийся над ухом, заставил Ярослава подпрыгнуть в кровати. Юноша открыл глаза и уставился на сидящего в его кресле человека, чей силуэт едва угадывался в темно-серой хмари подступающего утра. – Эй, ау! Ручка есть, спрашиваю?

– Т-ты кто? – хрипло произнес Ярослав, тщетно пытаясь рассмотреть теряющегося в дрожащих, невесть откуда взявшихся тенях незваного гостя.

– Надо же, всего пару дней не виделись, и меня словно и не было. Нехорошо, знаешь ли. – Покачал головой собеседник. – Совсем нехорошо. Одноклассников надо помнить, хотя бы для того, чтобы не опозориться на встрече выпускников лет через …дцать.

В голосе вторженца не было и намека на иронию или сарказм, но Ярослава почему-то не оставляло ощущение, что над ним просто издеваются.

– Так что насчет ручки и листка бумаги? – прервал сумбурный поток мысли толком непроснувшегося юноши «гость».

– В верхнем ящике стола… возьми, – пробормотал хозяин спальни, осторожно перетекая в сидячее положение. Никаких одергиваний не последовало, и юноша еле слышно выдохнул. Помимо прочего, присутствие странного гостя вызывало у него опас… хотя отец всегда говорил, что врать себе – последнее дело, а потому нужно честно признаться: Ярославу было страшно. Не до мокрых трусов, но… в общем, злить пришельца ему совершенно не хотелось.

В этот момент гость шевельнулся, выдвигая указанный ящик, и Ярослав, наконец, смог его узнать.

– Ерофей?!

– Не ори, не до… впрочем, ты как раз дома. Но все равно не ори, – отреагировал тот, после чего довольно кивнул и выложил наконец найденные писчие принадлежности на стол. В комнате неожиданно посветлело, и Ерофей тут же принялся что-то быстро писать на листе дорогой почтовой бумаги. Той самой бумаги, что Ярик использовал только для писем Ждане! Она ж по гривеннику за лист стоит!

– Да ладно, что тебе листика для одноклассника жалко, что ли? – словно прочитав мысли хозяина спальни, фыркнул Хабаров.

– Ерофей, что ты здесь делаешь? – избавившись от иррационального страха, наконец выдавил из себя Ярослав.

– Письмо пишу. А что? – словно само собой разумеющееся выдал тот.

– Издеваешься? – Нахмурился его собеседник. Ерофей в ответ пожал плечами и вновь принялся строчить. Но едва Ярик решил вытряхнуть ответы из незваного гостя, как почувствовал, что его тело будто сдавил гигантский удав. Сжал так, что не шевельнуться… да он даже закричать не может!

– Не шебурши, одноклассник, – бросил Хабаров, из голоса которого как-то вдруг исчезли последние намеки на эмоции. На Ярослава пахнуло холодком. – Сейчас допишу письмо, тогда и поговорим. Немного. Кстати, конверт у тебя найдется? Только без отдушки, а то у меня даже от запаха этой бумаги уже глаза слезятся, если к нему еще и пахучий конверт добавить…

– В том же ящике, у задней стенки, – тихо проговорил Ярослав, поняв, что дергаться бесполезно.

– Замечательно. – Ерофей поставил точку в своем письме, пробежал по нему взглядом и, довольно кивнув, нашарил в ящике конверт. – Чистенький, без ароматизации, то, что надо.

Листок отправился внутрь, следом за ним скользнула пластинка карты памяти. Хабаров было коснулся пальцами защитной ленты на конверте, но, чуть поразмыслив и бросив короткий взгляд в сторону Ярослава, не стал запечатывать письмо.

– На, прочти. – Ерофей протянул конверт внимательно следящему за его действиями юноше. – Потом заклеишь и передашь отцу. И советую ни взглядом, ни намеком не сообщать ему, что тебе известно содержание письма. Целее будешь.

Ярик покосился на протянутый ему конверт, как на ядовитую змею, но… все же любопытство пересилило, и юноша принялся читать. Впрочем, по мере чтения любопытство лишь разгоралось, уж очень непонятным было послание Ерофея. Больше похоже на благодарственное письмо, чем на что-то опасное… или способное расстроить отца. Но прежде чем Ярослав успел спросить об этом, заговорил Ерофей.

– Скажи, Ростопчины действительно ваши родственники? – Неожиданный вопрос…

– Были. Наша ветвь – младшая, прав на титул и имя не имеет, поэтому отец с матерью уехали в область. Здесь на фамилии не смотрят, только на запись в реестре… срок. – Вздохнул на окончании фразы Ярослав.

– Ну да, ну да. Но отношения со старшими родственниками при этом продолжаете поддерживать, – ухмыльнулся Хабаров. – И даже управляете отделением их предприятия в Ведерникове.

– Это заслуга отцова брата. Он, в отличие от старого главы дома, относится к нам без предубеждения, – хмуро произнес Ярик.

– Ясно-понятно. – Покивал Ерофей и неожиданно резко спросил: – Интересно, зачем я мог понадобиться вашим старшим родственничкам?

– Ольгерд говорил, что такими одаренными в конструировании людьми разбрасываться нельзя. Расточительно.

– Барн, да?

– Ты его знаешь? – удивился Ярослав.

– О да, была возможность познакомиться, – протянул в ответ Хабаров, после чего коротко рассказал, как и где он познакомился с младшим партнером дядюшки Шалея. Коротко, но четко.

– Он не мог так поступить! – Ярик неверяще помотал головой.

– Тем не менее это факт, – безэмоциональным тоном сообщил Ерофей и кивнул на зажатый в руке собеседника конверт. – Там карта памяти, на ней запись из моей лавки, можешь убедиться в этой части.

Три часа спустя Ярослав сидел под окном отцова кабинета и старался не упустить ни слова из того разговора, что доносился до него через открытую форточку. А послушать было что…

– Шалей, ты слышишь? Твой дружок упрятал мальчишку в застенки «особняков», откуда тот благополучно сбежал, и теперь он, мать-перемать, благодарит высокую фамилию Ростопчиных за беспокойство, проявленное в его отношении, и заверяет, что со всеми своими дальнейшими проблемами справится сам! – рычал старший Беленький, расхаживая перед огромным зеркомом, с которого на него устало взирал глава дома Ростопчиных.

– Вежливый молодой человек, – констатировал находящийся в сотнях верст от кабинета собеседник отца Ярослава, бросив быстрый взгляд в сторону тихо сидящего в уголке подчиненного. А тот, явно пребывая не в лучшем настроении, нервничал и то и дело утирал испарину со лба. В этом Ярослав убедился, высунувшись на миг над подоконником.

– О да… Чудо, а не юноша. А уж в каких цветистых выражениях он благодарит семью Беленьких и фамилию Ростопчиных за то, что те, цитирую: «позаботились о принадлежащем мне имуществе, которое за время моего вынужденного отсутствия непременно было бы разворовано»! – рявкнул хозяин кабинета. – И как мягко пеняет нам, дескать, нужно было предупредить заранее, что мы берем на себя труд «принять на хранение» товар из его лавки!

– Барн. – Взгляд Шалея Ростопчина уперся в младшего партнера. Тот нервно облизал губы.

– Да… мы вывезли имущество из его лавки. Но ведь там совершенно уникальные разработки, которые…

– Барн! – В голосе «зазеркального» собеседника прорезались нотки гнева.

– Он не сможет ничего доказать, – выпалил Ольгерд, и Ярослав поймал себя на мысли, что никогда прежде не видел… точнее, не слышал, чтобы обычно вальяжный и всем довольный партнер дядюшки был в таком взвинченном состоянии.

– Пересылаю запись, – сухой голос отца взрезал тишину. – Временная отсечка оригинальная, я проверил.

Несколько минут с места, где спрятался Ярослав, можно было расслышать только тиканье часов, а потом…

– Ольгерд! Ты ополоумел?! – Рев дядьки Шалея, наверное, можно было расслышать на другом конце города.

Поначалу я предполагал покинуть Ведерников пешком и, поймав по дороге попутку, дошкандыбать до Ростова или Новочеркасска. Но вышло иначе… Нет, наглеть окончательно и покупать билет на автобусной станции я не стал, патрули там только что не обнюхивали пассажиров, а гарантии, что давешний капитан-дознаватель еще не вырвался из «плена» и не успел сообщить комендантской роте данные спеленавшего его мальчишки, у меня не было. Но вот тут-то я и вспомнил, что проходящие рейсовые автобусы делают в Ведерниковом три остановки. Одну на въезде в город, в портовой части, одну на станции, кстати, расположенной недалеко от рынка и, соответственно, от моей бывшей лавки, а третью – на выезде. Ноги сами понесли меня по нужному маршруту, тем более что независимо от наличия или отсутствия патруля на выезде из города путь мой все равно лежал в ту сторону. Пешкодралом тоже лучше шагать по дороге, а не по буеракам.

Каково же было удивление, когда я узрел пустую остановку на окраине Ведерникова и не обнаружил поблизости ни одного патруля… в пределах видимости, если быть точным. Кажется, я даже рассмеялся в этот момент. Впрочем, после недолгих поисков за поворотом в сотне метров от «околицы» я обнаружил целый блокпост, где «отдыхал» добрый десяток… реестровых казаков при «крупняке» и поддержке в виде сидящего «на брюхе» бронированного чудовища, ощетинившегося тремя стволами куда-то в поле. И это вместо уже ставших привычными за время моих сегодняшних прогулок трех комендачей в патруле. М-да.

А вот тот факт, что казачки даже не почесались, когда мимо них прошелестел рейсовый автобус, меня несказанно обрадовал. Уж не знаю, что тому виной – беспечность реестровых, еще не прочухавших, что военное положение это серьезно, или отсутствие должного контроля и «накачки» от окружного начальника, но мне такое раздолбайство только на руку.

Дождавшись очередного рейсового «сотника»[6] на остановке, я загрузился в автобус и, расплатившись с кондуктором рублевой монетой, с облегчением устроился в самом хвосте салона. До Новочеркасска катить больше сотни верст, а это значит, что у меня есть как минимум полтора часа на отдых.

Дорога была пуста, и я почти задремал под тихий шелест движка автобуса, но стоило подъехать к Семисаракелу, и все разом изменилось. Тяжело груженные военные машины вперемежку с гражданским транспортом просто заполонили дорогу, но, кажется, я был единственным человеком в автобусе, которого удивила эта картина. Люди хмурились, недовольно вздыхали… и не выказывали никакого недоумения.

– Вторая волна, – донесся до меня тихий голос сидящего рядом мужчины. Я недоуменно взглянул на попутчика. Тот, очевидно, принял это за немой вопрос и не менее тихо пояснил: – Сегодня утром должны были объявить вторую волну эвакуации. Старшие классы школ, семьи военных и реестровых. Сам видел приказ по второму округу в Нижнем Чире. Вот, еду к своим… у меня семья в Новочеркасске, помогу им собраться, да отправлю к родне в Саратов.

– Ясно, – кивнул я. – Значит, мертвяки уже и сюда добрались?

– Типун тебе на язык, парень. – Мотнул головой мой собеседник и, пожевав губами, мрачно договорил: – Хотя, кажется, к тому все и идет. Говорят, в Ейске уже неупокоев видели… Ну да ничего, остановят эту заразу. А ты тоже до родни добираешься?

– Можно сказать и так. – Я отвернулся к окну, не желая продолжать беседу. Седой это понял и навязываться больше не стал. Так и доехали в тишине до станции в Семисаракеле.

Небольшой городок кипел явно непривычной для него бурной жизнью. Машины снуют туда-сюда по улицам, прохожие морщатся от их шума, и над всей этой суетой то и дело взмывает заполошный лай никогда прежде не видевших такого столпотворения дворовых кабысдохов. Наш автобус тем временем, прокатившись по окраине старинного поселения, сохранившего свое название еще со времен хазарского владычества, остановился на станции и тяжело осел наземь. Кто-то вышел, кто-то вошел, двери автобуса прошипели пневмоприводами, и мы вновь покатили в сторону Новочеркасска. Правда, теперь и речи не могло идти о той скорости, с которой автобус домчался до Семисаракела. По загруженной транспортом дороге он вынужден был ползти почти с черепашьей скоростью. Впрочем, меня это вполне устраивало.

Мысли ползли так же медленно, как и наш «сотник», и были ничуть не светлее настроения людей, сидящих в его салоне. Сейчас, рассуждая здраво, я мог признаться себе, что идея с письмом была мальчишеским порывом, продиктованным злостью и обидой. Но и ошибкой свои действия я не считаю. Да, можно было бы не рисоваться и просто позвонить Ярославу или отправить к нему Бохома с сообщением, но так или иначе свой «ультиматум» я его родственникам выставил бы. Наглость? Так, если подумать, у меня и нет ничего, кроме нее. Я не принадлежу к одной из фамилий, у меня нет ни связей, ни капиталов… то есть возиться в песочнице Ростопчиных мне нет смысла, это гарантированный проигрыш. Сожрут и не подавятся. А значит, мне нужно сменить поле и правила игры.

Именно это я и сделал своим ультиматумом, оставив противнику лишь два из множества ходов. Либо высокие господа утрутся и вернут мою собственность, после чего мы вежливо улыбаемся друг другу и расходимся краями, либо они лезут в бутылку и атакуют, что полностью развяжет мне руки и даст формальное право на жесткий ответ. Впрочем, вру. Есть еще один вариант: Ростопчины могут просто сделать вид, что ничего не было и они вообще не понимают, чего от них хочет этот странный конструктор-недоучка. Что ж, их право. Любой ультиматум имеет свои сроки, и мой не исключение. Иными словами, не отдадут добром, огребут вагон хлопот. Уж чего-чего, а пакостить меня в свое время учили профессионально. Но это совсем другая история.

В Новочеркасске я сошел с «сотника» в толпе таких же пассажиров и тут же попал под проверку документов. Но если в Ведерникове у меня были все основания ускользать от таковой, чтобы не загреметь по второму разу к «особнякам», то здесь этой проблемы быть не должно. Другой округ, другие «хозяева», хоть гражданские, хоть военные. Пусть капитан-дознаватель злится сколько угодно, но он не командует всей контрразведкой в области и не может не понимать, что, объявив меня в розыск по всем территориям, переведенным на военное положение, поставит тем самым крест на своей карьере. Я-то, на допросе у его коллег, молчать не буду, а это чревато ба-альшими неприятностями для превысившего свои полномочия продавшегося фамилии Ростопчиных «особняка». Конечно, не факт, что мои слова примут на веру, но нервы капитану его коллеги из службы собственной безопасности помотают по-любому и на карандаш возьмут непременно. Оно ему надо? Вот-вот.

Как и ожидалось, проверка идентификационной карты прошла без проблем, так что спустя полчаса я нырнул из не по-осеннему жаркого, солнечного дня в прохладу станционного здания и потопал к расписанию. Новочеркасск, конечно, столица одноименного округа, но вот воздушный вокзал расположен в Ростове, до которого мне еще нужно добраться. А кроме того, вышагивая по наполненному гудящим людом залу, я внимательно посматривал по сторонам и, опираясь на свою здешнюю память, пытался отыскать кого-нибудь из местной шушеры. Есть у меня к ним одно дельце…

Барн был в гневе… нет, не так. Ольгерд был в абсолютной ярости! Простая, построенная по давно обкатанной, абсолютно надежной схеме, двухходовка, нацеленная на привлечение талантливого самоучки к делу Ростопчиных, дала сбой. И на ком?! На человеке, в профессиональных качествах которого сам Барн никогда не сомневался. Ха! Если бы еще пару дней назад кто-нибудь спросил старого ловчилу, кому из своих многочисленных «знакомых» он бы доверил самое сложное дело, Ольгерд, ни на секунду не сомневаясь, ткнул бы пальцем в Орвара. Крепкий профи, цепкий, жесткий, абсолютно надежный… а теперь? Где этот «надежный»?! Мальчишку упустил, задание провалил, да еще и под шишки от Шалея, всегда щедрого не только на премии, но и на показательные порки, «особняка» никак не подставить. Перефразируя старую истину: друг моего вассала не мой вассал. Тьфу!

Вспомнив старшего партнера по торговым делам, Ольгерд невольно скривился. Да уж, отсыпал ему Ростопчин горячих за недогляд и неаккуратность. Но кто ж знал, что это мелкий мерзавец такую подлянку устроит?! Впрочем, стоит признать, есть здесь вина самого Барна, за дело нагоняй получил, что уж тут говорить. Польстился на ученические поделки, а выяснить досконально, что еще умеет этот уникум, не удосужился. Да и с видеозаписью из лавки конфуз вышел. Эх, неужто теряет хватку старый пес, а? Худо, если так. В его деле внимательность к деталям и мелочам – это всё! С другой стороны…

Барн неожиданно даже для самого себя расплылся в улыбке. Недоброй такой. А что? Если подумать, то камеры в лавке ушлого мальчишки пропустил не он, а подчиненные Орвара. Вот и повод и возможность надавить на шипящего от злости, словно стая гусей, капитана, чуть не потерявшего лицо перед своими подчиненными… если не должность. Стоило ведь начальству узнать, что командира особого отделения обвел вокруг пальца обычный юнец, и как минимум с погон Орвара слетели бы три звезды из четырех, а может быть, одним разжалованием дело и не закончилось бы. В общем, капитан еще радоваться должен, что один из его дуболомов сумел-таки освободиться сам и вызволил всю компанию из «плена» до того, как их обнаружили сослуживцы.

Хм, а надавить на Орвара все же придется. Приказ Ростопчина однозначен: проблему нужно закрыть. А для этого просто необходимо сыскать сбежавшего мальчишку. И делать это сподручнее именно капитану-«особняку». В розыск, конечно, объявлять не стоит, слишком опасно для дома, но ведь не обязательно действовать так прямолинейно, верно? Скажем, дать «соседям» фото и описание, скинуть идентификатор да сообщить, чтоб маякнули, если вдруг объявится на их территории.

– Ну да, ну да, – задумчиво покивал Орвар, когда Барн, выслушав все, что имел сказать ему капитан, и сам вдоволь наоравшись о «криворуких недоучках», работающих в техотделе старого приятеля, выложил ему свое предложение по поискам беглеца. – Неофициально попросить можно. Прикрыться просьбой попечителей, узнавших, что их чадо вдруг возомнило себя великим упокоителем мертвых и отправилось творить подвиги… может и выгореть затея. Таких малолетних героев сейчас развелось пол-области. Казачьи дети же… воины, чтоб их! Так и норовят из-под мамкиных подолов на передовую рвануть, патрули их ловят да прямо с фильтров в эвакколонны подсаживают. В общем, такая идея может сработать. Нам же еще и спасибо скажут, если одного такого ходока сами по адресу доставить пообещаем.

– Твоя кухня, тебе и карты в руки, – согласно кивнул Ольгерд.

– Ишь, как заговорил. Напомнить, кто втравил меня в эту историю? – прищурившись, осведомился явно еще не отошедший от недавней перепалки капитан.

– Сварт, не начинай снова, а? – скривился в ответ Барн. – Оба мы здесь хороши оказались. Я не ожидал такой прыти и ума от мальчишки, а твои орлы не смогли даже обычную камеру в его лавке засечь. И на старуху бывает проруха. Давай отыщем этого умника и закроем тему. Баш на баш.

– Ладно, – после недолгого раздумья вздохнул Орвар. – Но времени у нас немного. Если малец догадается слинять из зоны военного положения, то нам его уже будет не достать. Так что придется тебе привлекать других специалистов.

– Сколько у нас времени, как считаешь? – подобрался Ольгерд.

– Дня три, не больше. Потом искать его в области будет бессмысленно, наверняка уйдет за кордоны, – прикинув возможные варианты, ответил капитан.

– Так чего мы сидим? – Барн подскочил на месте, и кресло под ним жалобно скрипнуло.

Орвар окинул старого приятеля долгим взглядом и, покачав головой, выложил на стол извлеченную из ящика стола тоненькую папку без опознавателей и шифров. Вытащив из кармашка папки карту памяти, он потянулся к своему зеркому, мало похожему на гражданские модели, и уже через минуту данные Хабарова ушли в обработку.

– С тебя коньяк технарям, – уведомил он Ольгерда, захлопнув массивную прорезиненную крышку зеркома.

– Будет, – заверил его Барн и тут же добавил: – По результату.

– Шустов. Ящик, – в той же манере отреагировал Орвар и, поймав возмущенный взгляд собеседника, якобы в бессилии развел руками. – Обеспокоенные попечители меньше не предложили бы.

– Опять расходы, – скривился Ольгерд, но тут же махнул рукой. – Ладно, черт бы с ним. Найдем мальчишку, я и тебе поляну накрою, и твоим орлам… хоть они проштрафились.

– Обойдутся, – ощерился Орвар. – Им еще залет отрабатывать…

Глава 7

С расписанием получилось не очень удачно. Точнее, не с самим расписанием, а с отъездом из Новочеркасска в Ростов. Количество рейсов в этот город отчего-то сильно сократилось, так что до завтрашнего дня мне отсюда не выбраться. Можно было бы, конечно, найти частника, но… честно говоря, я просто решил не гнать коней. Раз уж покинул охотничьи угодья ведерниковских «особняков», то могу позволить себе полдня отдыха и ночь полноценного сна. Последние несколько суток выдались уж очень нервными, и мне просто необходимо полноценно отдохнуть и восстановиться после всей этой эпопеи с допросами. Эх, найти бы еще место для отдыха… желательно не в официальных гостиницах. Там, при существующем военном положении, постояльцев наверняка просто задалбывают проверками. Да и… одно дело, предъявить документы патрулю по прибытии в город, и совсем иное – официально заселиться в гостиницу. В том, что ведерниковский «особняк» имеет возможность мониторить базы данных своего ведомства и наверняка дал флажок на появление в них моей идентификационной карты, я не сомневаюсь. Как не сомневаюсь и в том, что такой наглости с моей стороны Барн с капитаном просто не вынесут и, ручаюсь, уже через три-четыре часа после моего заселения в гостиницу они постучатся в дверь номера. В общем, думается, незачем дразнить гусей больше необходимого, и устраиваться на отдых лучше в частном секторе. Надеюсь, мне удастся подыскать спокойный уголок на ночь… с душем, теплым сортиром и мягкой кроватью. Но это позже, а пока у меня есть еще одно важное дело, для которого мне нужен человек с «ночной кухни».

Найти столь необходимого персонажа труда не составило. Куда ж на людной автобусной станции без смотрителя? А вот чтобы убедить местного наблюдателя от воровской братии в моей «благонадежности», пришлось изрядно поднапрячь Гораздову куцую память. Мальчишку немало пошвыряло по жизни, и дно общества он видел куда чаще, чем завтраки, так что язык подворотен он понимал неплохо, хотя сам в блатоту не лез. Умный парнишка был…

Вот это-то умение мне сейчас и пригодилось. И должно быть, получилось нормально, поскольку уже через несколько минут разговора ни о чем с местным представителем криминалитета мы перешли к делу. Услышав, что мне нужно, смотритель, немолодой уже, наряженный в невзрачный серый костюм, седоватый дядечка с округлым невыразительным лицом, пошлепал толстыми губами, кольнул меня внимательным, настороженным взглядом из-за дымчатых стекол старомодных очков и тяжело вздохнул.

– Сотня.

– Ничего не треснет? Четвертной. – Сказать, что я удивился назначенной цене, значит, сильно преуменьшить. Шутка ли?! Сто рублей за подключенный зерком!

– Девяносто, – мотнув головой, предложил собеседник. – Меньше никак.

– Черт с тобой, жучила. Пятьдесят, – предложил я.

– Рано мне на сковородку… ладно. Семьдесят пять и будет тебе рабочая стекляшка. Больше не скину, даже не рассчитывай. – Благообразный дядечка на миг задумался, но почти тут же кивнул. – Через полчаса на углу Криничной и Троицкого проспекта. Бобы не забудь.

От Платовского спуска, у излома которого возвышается небольшая часовая башенка станции, до Троицкой площади рукой подать, пять-семь минут пешком, а оттуда до Криничной оказалось и вовсе метров двести. Так что через десять минут я был на месте. Здесь же через дорогу обнаружилось неплохое кафе, под навесом которого я и решил дождаться своего заказа. Чашка кофе и… мороженое мне в помощь. Вообще, лучше, конечно, было бы заказать что-то посущественнее, и если бы не цейтнот, то именно так я и поступил бы. Но боюсь не успеть, потому и ограничился мороженым, в надежде чуть перебить разыгравшийся аппетит.

Двадцать минут спустя я вышел из кафе, а еще через минуту ко мне подошел паренек лет двенадцати и, окинув серьезным взглядом, молча мотнул головой. Идем, мол.

Когда мой проводник свернул в арку, ведущую во внутренний двор одного из домов, я немного напрягся, а увидев запущенный пустырь, на котором мы оказались, миновав скрипучие, явно давно не запирающиеся ворота, и вовсе позволил своей паранойе взять верх. Потоки внимания привычно скользнули в стороны, обшаривая пустой, загаженный мусором и ржавым железом двор, но вопреки ожиданиям никаких «засад» не обнаружили. Только за покосившимся сараем, стоящим в полусотне метров от нас, я учуял одного-единственного человека, и, судя по уверенности проводника, именно к нему мы и направляемся.

Собственно, так оно и вышло. Махнув в сторону дожидающейся нас фигуры, мальчишка на лету поймал брошенный мной двугривенник и тут же исчез из виду.

– Это тебе, что ли, рабочий зерком нужен? – осведомилась невысокая девица, лет двадцати на вид. А ничего так, симпатичная… Высокие скулы, большие глаза и длинные ресницы, почти правильный овал лица, коротко стриженные мягкие черные волосы и полное отсутствие косметики. Одета неброско, но даже со стороны видно, что вещи качественные. Была бы она лет на пять младше, назвал бы «пацанкой», а так… просто уверенная в себе деваха, предпочитающая платьям штаны, а туфлям на каблуке кеды. Фигурка, правда, скрыта мешковатостью одежды, но судя по некоторым линиям… м-да.

Увлекшись разглядыванием этой особы, я не сразу заметил, что ей это не пришлось по нраву.

– Долго еще глазеть собираешься? – прошипела она, прищурившись, отчего карие глаза вдруг показались почти черными.

– Все-все, уже налюбовался. – Я поднял руки в жесте сдающегося и изобразил виноватую улыбку. – Не шипи, кошка.

– Как же вы меня достали. – Девушка тряхнула головой. – Ладно. Вот зерком. Давай проверяй и гони мои деньги.

– Шустрая, – протянул я, принимая у нее из рук довольно дорогой агрегат. Хм, рублей на пятьдесят такая машинка потянет, новая, конечно.

Зеркало сверкнуло белой вспышкой и, пропустив процесс идентификации по отпечатку пальца, выдало заставку. Короткая проверка показала, что зерком работает вполне прилично. Конечно, есть вероятность, что у него имеются какие-то проблемы, не вскрываемые за две минуты теста, но ведь я его и не в салоне связи покупаю, правильно?

Напоследок вызвав идентификатор владельца, к чьей карте привязан зерком, я глянул на фотографию и невольно перевел взгляд на стоящую передо мной девушку, нервно отстукивающую пяткой какой-то затейливый ритм.

– А брат в курсе, что ты его стекляшку толкнуть решила? – Само вырвалось, честное слово.

Девица вздрогнула, смерила меня странным взглядом и тяжело вздохнула.

– Ему уже все равно. А мне долги отдавать надо, – буркнула она и тут же взъярилась, прикрывая гневом мелькнувшую слабость: – Тебе не все равно? Берешь зерком? Тогда гони деньги и разбежались!

– Тихо-тихо. – Я даже отступил на шаг от раскрасневшей, пышущей неподдельной яростью девушки. Вытащив из внутреннего кармана пиджака пару пятидесятирублевых купюр, я протянул их своей собеседнице, а та вдруг, растеряв весь запал, замерла на месте.

– У… у меня сдачи нет… столько, – тихо произнесла она. М-да, проблема. Хотя-а…

– Ничего страшного. Зайдем куда-нибудь, разменяем. А я заодно пообедаю. Жрать хочется, это что-то… Идем?

Девица посверлила меня недоверчивым взглядом.

– Но деньги будут у меня, – проговорила она медленно, словно пытаясь внушить мне эту мысль.

– А зерком – у меня, – улыбнулся я.

– Идет, – кивнула девушка.

– Не идет, а идем, – поправил я ее и, решительно подхватив свою новую знакомую под руку, потащил прочь с этого заброшенного пустыря. Кстати…

– Как тебя звать-то, красна девица? – спросил я, пока мы добирались до уже знакомого мне кафе, расположившегося почти на углу Киричной улицы и Троицкого проспекта.

– Аглая, – буркнула та, в очередной раз убедившись, что без приложения существенных сил руку из-под моего локтя ей не выдернуть.

– Радость, значит. – Кивнул я, огибая очередного пешехода. – Редкое имя. Греческое, да?

– Мать любила древнегреческие мифы. Вот и назвала, – нехотя сообщила девушка, наконец приноровившись к моему быстрому шагу. А всего-то и нужно было перестать вырываться.

– Понятно. А я – Ерофей. – Кивнул я новой знакомой, открывая перед ней дверь кафе. – И нет, к старообрядцам я не имею никакого отношения. Просто так вот не повезло.

– О… – Аглая даже чуть притормозила, но я не позволил ей изображать соляной столп посреди зала и тут же утянул за один из столиков у огромного окна с видом на ухоженный внутренний дворик. Устроив девушку за столом, я уселся напротив, и рядом с нами тут же материализовался официант. Или половой? Да черт бы с ним. Не до того. Есть хотелось так, что я уже готов был меню сжевать. А оно, между прочим, картонное…

Оттарабанив пяток названий блюд, я повернулся к Аглае.

– Твоя очередь, – улыбнулся я, протягивая ей картонку. Девушка попыталась было отказаться, но… – Я настаиваю и угощаю… Все равно нет?

Вздохнув, взглянул на застывшего рядом с пофигистичным видом официанта и добавил к заказу еще пару блюд. Те, что полегче. А то знаю я этих девушек. Шоколад способны поедать килограммами, зато в тарелке с салатом выбирают листики попостнее. Женщины, что тут еще скажешь.

– А ты хам… Ерофей, – удивленно, но даже с каким-то восхищением, что ли, протянула Аглая, когда мы остались наедине.

– Иногда, – невозмутимо кивнул ей в ответ. – Когда вижу человека, которому нужна помощь, а тот отказывается от нее из соображений ложной гордости.

– Я…

– Ты, – подтвердил и указал на притащенные официантом закуски. – Налетай. Вижу же, что ты голодна не меньше, чем я.

Спустя час Аглая бездумно тыкала вилкой в опустевшую тарелку и, не замечая, как скрежещет железо о фарфор, судорожно пыталась понять, с чего вдруг она разговорилась перед совершенно незнакомым человеком.

Когда ей позвонил сосед и сообщил, что имеется возможность неплохо заработать, продав некоему «человечку» до сих пор не отключенный зерком ее покойного старшего брата, девушка поначалу даже не поняла, о чем речь. Старый Рутгар объяснил, и она согласилась, хотя еще полгода назад Аглая, наверное, напрочь отказалась бы от такого предложения. Но… брат-наркоман умер, оставив ей в наследство неожиданно вылезшие невесть откуда долги, и люди, представившиеся кредиторами, совсем не были похожи на банковских работников, невзирая на то, что наряжены они были в приличные костюмы, а в руках держали папки с документами, подтверждавшими их совсем невежливые требования возврата долга брата. Но если судить по ухваткам этих самих «кредиторов», свои заявления они вполне могли подтвердить действием… иначе говоря, просто выбив из девушки деньги. Так или иначе…

Конечно, обещанные за зерком шестьдесят рублей, а именно столько останется самой Аглае после продажи, не перекроют и десятой части долга помершего брата, но эта сумма поможет ей хотя бы чуть-чуть потянуть время. А там, получит жалованье и выплатит еще одну часть, а потом еще… еще. И может, когда-нибудь этот кошмар все же закончится. Но когда?! Пять тысяч, это же огромные деньги…

Аглая вздохнула. Ситуация у нее, конечно, аховая, но черт возьми! Зачем было вываливать все это первому встречному?! Пусть даже он оказался весьма симпатичным парнем…

– У тебя есть дом? – Раздавшийся рядом голос того самого парня вырвал девушку из пропасти самоуничижения.

– Квартира. Съемная, – на автомате ответила она, поднимая взгляд на Ерофея.

– Отлично, – улыбнулся тот. – Приютишь меня до завтра? Я заплачу.

С-сволочь. Аглая еле задавила поднимающуюся ярость и попыталась улыбнуться в ответ. Получилось криво.

– Сто рублей, – выпалила девушка.

– Идет, – невозмутимо кивнул Ерофей… и Аглае осталось только изумленно хлопать ресницами.

Стоит признать, что интересуясь у новой знакомой насчет возможности снять угол в ее доме, я почти не ожидал положительного ответа. Но тем не менее именно его и получил. Деньги? Ну да, дороговато, конечно. Но если прикинуть по уму, то получится не намного дороже съема люксового номера в каком-нибудь столичном отеле, если верить данным сети. Хотя, конечно, здесь, в Новочеркасске, за эти деньги я мог бы жить в люксе лучшей… и единственной городской гостиницы как минимум три-четыре дня, и жил бы, если бы не мое собственное нежелание вновь столкнуться с давешним капитаном-«особняком».

Как бы то ни было, угол на ночь я нашел, а большего мне и не нужно. Ну, почти… но решить вопрос с новой одеждой, от белья до шнурков в ботинках, мне удалось почти так же быстро и просто, как с жильем. И тут стоит отдать должное Аглае, которую я с небольшим трудом уговорил составить мне компанию в небольшой прогулке по городку. Пребывающая в удивлении от моего согласия заплатить сотню рублей за ночевку в ее квартире, девушка толком и не пыталась сопротивляться, а потом… потом она попросту вошла во вкус. Миры меняются, женщины – никогда.

Вообще, если бы не ее присутствие, мне вряд ли удалось купить хотя бы половину искомого, поскольку большинство городских лавок оказалось закрыто… для чужаков, по крайней мере. И здесь лицо моей спутницы сыграло роль замечательнейшего пропуска, по крайней мере, в тех магазинчиках, что расположены в ближайших кварталах от ее жилья… но мне большего и не нужно было. Все же я не собирался закупаться всем, что растерзали архаровцы контриков или украли люди Ростопчиных. Мне нужен был лишь минимальный набор вещей, позволяющий чувствовать себя человеком, а не бомжом. Недельный набор дешевого белья, рыльно-мыльные принадлежности, пара комплектов легкой одежды и сумка, куда все это можно сложить. Собственно, всё.

Правда, когда изумление Аглаи от факта моего согласия на «непомерную стоимость аренды жилья» окончательно прошло, она все же сделала робкую попытку сбежать от моего общества и тем самым лишить меня возможности продолжить покупки. Зря…

– Девушки, милые, а что вы можете посоветовать этой скромнице? – спросил я, придержав за локоть дернувшуюся было к выходу Аглаю, и две барышни, до того спорившие по поводу наиболее подходящей мне рубашки, тут же встрепенулись. Профессионально оценивающие взгляды прошлись по стройной фигурке моей спутницы, после чего приказчицы переглянулись и, одарив меня о-очень ласковыми улыбками, утянули вновь впавшую в ступор девчонку куда-то за ширмы. Хех.

Мотовство? Пусть так. Никогда не был скупердяем и изображать чахнущего над златом Кощея не собираюсь. К тому же мне просто нужно расслабиться, переключиться наконец с режима беглеца. Так почему бы не сделать это вот таким способом? В конце концов, шопинг спасает от стресса не только женщин, но и мужчин… иногда.

Аглая взъерепенилась. Аглая зафыркала… но подарок приняла. Со скрипом. Ей просто было некуда деваться под неодобрительными взглядами приказчиц, особенно когда я заявил, что выбранное платье уже мною оплачено, но если она отказывается принять его в подарок, то может выбросить в урну. Мне эта вещь не нужна.

А платье ей понравилось, явно. По крайней мере, выкинуть его она не смогла, правда, пробормотала что-то о возврате долга, но я только отмахнулся и потянул девушку к следующей лавке. Список необходимых мне вещей невелик, но чтобы купить все, что в нем записано, придется еще немало побегать, а все потому, что здесь, как я успел убедиться, нет даже слабого подобия знакомых мне супермаркетов, где можно было бы приобрести все сразу, от еды до велосипеда. Вот и приходится шариться по разным магазинам. Тут одежда, там бакалея… и все ножками, ножками. Эх!

Спустя пару часов мы с моей молчаливой спутницей, наконец уставшей выговаривать мне за «ненужные траты» и теперь лишь тяжело вздыхающей при взгляде на пакет с подарком, добрались до ее дома.

Что я могу сказать? Как и говорила сама Аглая, это оказалась обычная квартира на три спальни, хозяева которой явно знавали лучшие времена. Добротная, основательная мебель соседствует с пустыми книжными полками, на обоях кое-где видны светлые квадраты и прямоугольники – следы, оставшиеся от когда-то висевших на стенах картин. Старомодный сервант в гостиной почти пуст, его верхние, стеклянные полки покрываются пылью. Здесь, очевидно, когда-то стоял парадный сервиз. А вот серебряный чайный набор цел и скромно поблескивает на нижней полке того же серванта. Дорог как память?

– Твоя комната, Ерофей, – отвлекла меня от осмотра гостиной Аглая и распахнула высокие двойные двери, ведущие в одну из спален. – Постельное белье в шкафу, дверь в ванную слева. Располагайся.

– Благодарю, – кивнул я. Девушка фыркнула и, одарив меня сердитым взглядом, вышла в коридор.

Осмотревшись в комнате, понял, что Аглая отвела мне спальню своего покойного брата. Минималистичность обстановки намекает. Никаких рюшечек-завитушечек, все просто, лаконично и… безлико. Должно быть, после смерти родственника девушка убрала или выбросила большую часть его личных вещей.

Развешивать вещи в шкафу и раскладывать мыльно-рыльные принадлежности по полкам в ванной комнате я не стал. Лишь избавился от бирок на одежде и вновь убрал ее в сумку, а вот несессер с гигиеническими принадлежностями пришлось оставить в ванной комнате. Уберу с утра, когда буду съезжать отсюда.

Приняв душ и смыв с себя наконец грязь и пот, вместе с запахами камеры, я переоделся в недавно купленные обновки, после чего, недолго думая, свернул свою старую одежду комом и запихнул ее в пакет. Позже выкину.

Завалившись на заправленную кровать, взял с тумбочки свой новый зерком и задумчиво принялся крутить его в руках. Попробовать, что ли, связаться с Бийскими? Или набрать Граца?

К сожалению, ни тетка Ружана, ни дед Богдан ответить на мой звонок не смогли или не пожелали. Да и хольмградский профессор звонок просто сбросил. Что ж, тут ничего странного. Мой нынешний номер ему неизвестен, так что и отвечать на невесть чьи вызовы вечно занятой проф не станет. Он порой и звонки коллег сбрасывал, если те мешали ему заниматься очередным экспериментом.

А вот Остромиров ответил почти сразу. Но не успел я пожелать ему доброго дня, как тут же был оглушен взбешенным ревом волхва. Разорялся Вышата Любомирич восемь минут подряд, не сбавляя тона и награждая меня такими эпитетами, что уши в трубочку сворачивались. Мне же не удавалось вставить и слова в его прочувствованный монолог, так что пришлось молча слушать все, что думает обо мне один последователь пути Переплута. Но в конце концов у волхва кончился запал.

– Тебя где носит, отрыжка Кощея?! – почти спокойно осведомился он. Отвечать прямо на этот вопрос я не стал, зато в подробностях рассказал о своих недавних приключениях, аресте и грабеже лавки. Не поленился даже отослать собеседнику файл с записью выноса моего имущества из магазина. Остромиров слушал не перебивая. И, лишь когда я закончил свой рассказ, напоследок уточнив, что в Ведерникове и его окрестностях меня можно не искать, волхв заговорил: – Понятно. Удрал от «особняков», значит, и Ростопчиных с носом оставил. Силен, бродяга.

– О Ростопчиных говорить пока рано, – ответил я. – Но они мне задолжали, и крепко, и должок я взыщу обязательно. Может быть, не прямо сейчас, но в скором времени.

– Не торопись. – Изображение Остромирова в зеркоме качнуло головой. – Лезть в свару с фамильными в твоем нынешнем положении – последнее дело. Прежде чем на амбразуру ложиться, нужно спину прикрыть как следует, например, заручившись поддержкой влиятельных людей…

– Скажем, поддержкой круга волхвов? – усмехнулся я.

– А хотя бы и так, – невозмутимо кивнул Вышата Любомирич. – Зла мы тебе не желаем, скорее, наоборот. Да и я вроде бы не давал повода для недоверия, так почему ты сразу не связался со мной, как только сбежал от армейцев?

– Боялся, что мой зерком уже на прослушке, – честно ответил я. – А раскрывать свои действия и планы перед противником не хотелось. Было, правда, желание связаться с Бийскими, но увы… не удалось.

– Не удивительно, – нахмурившись, произнес Остромиров. – Они уже неделю мотаются по городам и весям, упокаивают поднимающиеся кладбища. Так что им сейчас совсем не до разговоров.

– Значит, это правда? – поинтересовался я.

– Что именно? – не понял волхв.

– Я слышал, что неупокои уже в области появились. В том же Ейске… – проговорил я.

– Хм… да. И не только там, – нехотя подтвердил Вышата Любомирич и тут же встрепенулся. – Мы не о том говорим. Мертвяки не твоя забота, Ерофей. Сейчас важнее другое. В области идет эвакуация, под которую ты попадаешь не только как несовершеннолетний гимназист, но и как перспективный конструктор, в котором заинтересованы Грац и я. Наша группа выезжает из Ведерникова послезавтра. Машины за нами уже выслали. Ерофей, я бы очень хотел, чтобы ты отправился вместе с нами в Хольмград. По крайней мере, до окончания этой свистопляски. Что скажешь?

– Да я не возражаю. – Пожал я плечами в ответ. – Сам думал выбираться из области…

– Вот и замечательно. – Бледно улыбнулся волхв. – Тогда поступим следующим образом. Транспорт придет завтра после полудня, так что говори, где ты сейчас находишься, и послезавтра вечером мы тебя заберем.

– Как насчет центрального вокзала в Ростове? В девять вечера, например, – спросил я.

– Шустер. – Качнул головой Остромиров. – Неужто ты уже туда добрался?

– Я там буду к указанному сроку, – увильнул я от прямого ответа.

– Не доверяешь все же? – Прищурился волхв.

– Почему же? Как вы сами заметили несколько минут назад, у меня нет поводов для недоверия, – заметил я. – Просто исхожу из худших вариантов.

– То есть? – не понял Остромиров.

– Ну, вы можете гарантировать, что ваш зерком не находится на прослушке у контрразведчиков, хозяйничающих в Ведерникове?

– Силенки у них не те, чтобы слушать мой зерком. Полномочий не хватит. – Неожиданно зло ощерился волхв, но тут же превратил оскал в улыбку. – Но в одном ты прав, осторожность не помешает. Что ж… так тому и быть. Встретимся у главного входа в центральный автовокзал Ростова, послезавтра в девять вечера. Постарайся не опоздать, Ерофей.

– Не опоздаю.

– Тогда до встречи, друг мой. До скорой встречи. – Остромиров махнул рукой, и экран зеркома погас, вновь превратившись в обычное зеркальце.

Я облегченно вздохнул и, убрав аппарат в карман, покосился в сторону дверей, из-за которых явственно тянуло аппетитными ароматами. Вот ведь… и вроде бы ел же не так давно, а пахнет настолько завлекательно, что слюнки текут. Раздразнила меня Аглая, ей-ей, раздразнила.

Уже сидя в гостиной за накрытым к чаю столом, я попытался расшевелить сидящую напротив, погруженную в раздумья девушку. Тщетно. На вопросы она отвечала скупо и коротко, с явной неохотой. Так что за полчаса наших посиделок за столом я узнал лишь, что в связи с военным положением в области, Аглая, работающая счетоводом в какой-то местной конторе, оказалась в отпуске, оплачиваемом, правда, но половинное жалованье в ее ситуации это даже не смешно.

– Если тебе так нужны деньги, почему ты не сменила жилье? – спросил я. – Эта квартира слишком велика для одного человека и наверняка обходится недешево.

– За полгода до смерти брат оплатил аренду квартиры на год вперед, – нехотя ответила Аглая. – Выйдет срок, буду искать другую.

– Понятно, – кивнул я… и в комнате повисла тяжелая, давящая тишина, которую мне тут же нестерпимо захотелось прервать. – Вкусные пончики.

– Спасибо. Мамин рецепт. – Бледно улыбнулась она… и снова замолчала, о чем-то задумавшись. Вот ведь!

Воцарившуюся в квартире тишину прервала громкая и резкая трель звонка. Аглая вытащила из кармана зерком и, взглянув на экран, вдруг побледнела.

Вскочив со стула, девушка выпорхнула из гостиной в коридор, а еще через несколько секунд за ней захлопнулась дверь в спальню. Покрутив в руках чашку с недопитым чаем, я чуть помялся, но все же уступил своему любопытству и, вызвав Бохома, на этот раз наряженного в фельдграу и вермахтовскую каску, отправил хомяка на разведку.

Иллюзия зверька словно выцвела и, осыпавшись угольно-черной пылью, легкой поземкой метнулась следом за девушкой. Некрасиво? Хм… ну, надо же мне провести полевое испытание новых конструктов, верно? А распространяться о секретах Аглаи я не собираюсь. Честное слово.

Глава 8

Модернизировать Бохома было несложно. Ну в самом деле, какая разница, где будет записываться сообщение и для кого, пользователем иллюзии для адресата или наоборот? Вот и я подумал так же, после чего внес пару мелких изменений в конструкт, и мой «питомец» приобрел некоторые черты шпиона. Передавать сообщение с голоса автора он мог и раньше, это условие было прописано еще в том конструкте, что показывала мне Рогнеда Багалей, но теперь Бохом получил возможность, так сказать, удаленной записи. Разумеется, в продажу подобная модернизация не пойдет, к чему мне такие проблемы? Но отказываться пользоваться такой возможностью сам я не собираюсь.

Жаль только, что чувствительность «микрофона» невелика, так что записать речь собеседника Аглаи Бохому почти не удалось. А превратить отдельные обрывки слов в связные предложения оказалось непросто, даже ориентируясь на контекст беседы, поскольку, в отличие от своего невидимого собеседника, Аглая в разговоре ограничивалась краткими «да» – «нет» и невразумительным мычанием. В общем, испытание конструкта «прослушки» можно считать условно удавшимся. Или даже больше, чем условно?

Мой взгляд зацепился за слова собеседника Аглаи: «ночь»… «запрись»… Очень похоже на советы подруги, которой девушка пожаловалась на неожиданно появившегося в ее квартире наглого соседа. Одно «но». Я перечитал диалог, но на этот раз обращая большее внимание не на обрывки речи собеседника Аглаи, а на ее собственные слова… и нахмурился. Аглая ни разу не упоминала обо мне в разговоре. Вопрос, откуда ее собеседник или собеседница может знать, что в квартире девушки появился чужак? Вот, кстати, еще один минус такой прослушки, я не могу определить не только личность, но даже пол собеседников. Впрочем, сейчас не о том. Может быть, я не прав, а сама Аглая могла рассказать какой-то из подруг о моем присутствии в ее доме несколько раньше, например, когда я устраивался в комнате и принимал душ. Или эта неизвестная мне личность вполне могла увидеть, как мы с Аглаей входим в подъезд ее дома. Тоже вариант. Как бы то ни было, провести небольшую проверку не помешает, хотя бы для успокоения моей совести.

Сказано – сделано. Прикрыв глаза, я сосредоточился и повторил тот же фокус, каким развлекал себя в камере у армейцев. А в следующую секунду потоки моего внимания незримой волной разошлись вокруг. Вот кухня, работающая техника здесь так и сияет энергией. В хозяйственном чулане «светится» работающая стиральная машина. По сравнению с этими двумя помещениями в остальных комнатах «темно». Лишь тонкие линии проводки, змеящейся по стенам, дают небольшую засветку. Хотя-а… ощутив некоторую запутанность в изначально строгих, выверенных потоках энергии, я обратил свое внимание на несколько работающих приборов, еле светящихся в потоках моего внимания, этакими комочками света, объединенными в собственную сеть, никак не связанную с общей разводкой. Присмотревшись к ним, еле удержался от ругани. Вспомнить, где я уже видел нечто подобное, было нетрудно: в гостях у «особняков» все камеры для задержанных могли похвастаться подобными «украшениями». Правда, там система наблюдения была включена в общий энергетический контур, а здесь видеонаблюдение никак не пересекается с домашней проводкой и образует вторую энергосеть, питаемую откуда-то со стороны. И судя по моим ощущениям, это не только энергетическая сеть, но и информационная. По крайней мере, фонит она так же, как и зеркомы во время соединения с абонентом. Вот же… дьявольщина. Да эта квартира просто стеклянная, по крайней мере, для оператора системы наблюдения. А тот факт, что она не встроена в основной энергетический контур дома, может говорить только об одном, наблюдение ведется кем-то со стороны… и это не дело рук владельца дома.

Справившись с собой, напрягая оставшиеся силы, я скользнул по одной из линий этой «лишней» сети, в попытке узнать, откуда ведется наблюдение… и закономерно уткнулся в стену. Если не ошибаюсь, за ней находится соседняя квартира. Интересно.

От попыток найти хоть какую-нибудь щель, которая дала бы мне возможность заглянуть в гости к соседям Аглаи, меня отвлек шум в коридоре. Хлопнула дверь спальни девушки. Возвращается, значит, пора сворачивать деятельность. Хрупнув телекинезом все найденные камеры разом и убив на это остаток сил, я размыл и без того ослабевший поток внимания, открыл глаза и поморщился от короткого укола боли в висках. Пожалуй, с попытками проникнуть в соседнюю квартиру я несколько перестарался. Но это не проблема. Минут десять-пятнадцать отдыха, и я вновь буду свеж и полон сил. А пока стоит разузнать у Аглаи, может быть, она знает о системе наблюдения?

Вилять и играть намеками мне не хотелось, да и смысла в подобных действиях я не видел, а потому задал свой вопрос в лоб.

– Ты в курсе, что вся твоя квартира находится под видеонаблюдением? – спросил я у девушки, едва она устроилась за столом и налила себе чаю. Ответом мне стал изумленный взгляд и пятно от пролитого на скатерть напитка.

– Ч-что? Как? – Аглая завертела головой по сторонам, словно пытаясь отыскать видеокамеры. Глупость, конечно… если уж раньше не замечала, то надеяться обнаружить камеры вот так вот… м-да. – Где?

– Если ты имеешь в виду эту комнату, то вон там. – Я ткнул пальцем в сторону массивного карниза, удерживающего тяжелые шторы.

Наградой мне стал недоверчивый взгляд, полный подозрений. Она что, думает, я туда камеру тиснул? Ха. Оригинально…

– А в других комнатах? – настороженно произнесла Аглая.

– Могу показать, сама удостоверишься. – Пожал я плечами. – И нет, я их не устанавливал, и понятия не имею, кто это сделал.

Поиск и съем миниатюрных камер не занял много времени. А когда я вытащил сразу три «глаза» в ее спальне и ванной комнате, девушка была вынуждена признать, что я не имею к ним отношения. В конце концов, это были те два помещения, в которые я точно не мог зайти так, чтобы она этого не заметила, а потому и установить там камеры возможности не имел.

Спустя час Аглая сидела в гостиной и не сводила взгляда с россыпи черных горошин видеорегистраторов и обрывков проводов, лежащих в небольшой белой миске в центре стола.

– Но кому это могло понадобиться?! – разорвал повисшую в комнате тишину голос девушки.

– Понятия не имею, – отозвался я. – Одно могу сказать точно, это стационарная система, рассчитанная на долгий срок непрерывной работы. В противном случае камеры были бы беспроводными. Кстати… о проводах. Скажи, Аглая, а кто живет в соседней квартире?

– Эм-м… дядя Рутгар. – Девушка нахмурилась.

– Как интересно, – протянул я, вспоминая давешний рассказ Аглаи и… наблюдателя на автовокзале. – Полагаю, это тот самый дядя Рутгар, что свел нас для сделки, да?

– Именно так. – Очевидно, в этот момент в мозгу моей собеседницы что-то щелкнуло, и она вновь уставилась на меня с подозрением.

– Эй-эй, я здесь не при делах. Твоего дядю Рутгара видел этим утром первый раз в жизни, собственно, я и в Новочеркасске-то оказался впервые в жизни. Так что нечего сверлить меня взглядом. Я не виноват, что твой сосед оказался вуайеристом!

– М-м… – Аглая тряхнула головой и брезгливо ткнула пальцем в миску с видеокамерами. – А с чего ты взял, что он имеет отношение к этому… этой гадости?

– Линия связи и энергоснабжения идет в его квартиру, – ответил я. В ответ моя собеседница гневно сверкнула глазами, а в следующий миг вдруг сгорбилась и, спрятав лицо в ладонях, горько заплакала. Вот… и что мне с этим делать?!

Успокоить плачущую девушку, если она того не хочет, не под силу даже профессиональному психологу. Научный факт. Не могу сказать, что Аглая не желала успокаиваться, но и я не мозговед. В общем, на то, чтобы привести ее в относительный порядок, у меня ушло больше сорока минут и огромное количество нервов, которые, как говорят, не восстанавливаются. Но нашлась в моих танцах вокруг девушки и положительная сторона. Когда выплакавшаяся в моих объятиях под утешающее бормотание Аглая пришла в себя, она поведала мне одну очень интересную новость. Не сказать, что радостную, скорее, наоборот, но, безусловно, своевременную.

– Он сказал, что сегодня за тобой придут, – выбравшись из кольца моих рук и старательно отворачивая заплаканное лицо, пробормотала Аглая.

– Кто сказал? – не понял я.

– Дя… Рутгар, это он звонил, – призналась девушка. Дела-а…

– Подробности, – потребовал я и протянул Аглае очередное бумажное полотенце, стопку которых нашел на кухне.

И получил требуемое. Как оказалось, вор-вуайерист позвонил девушке, якобы узнав от глазастых соседей, что она привела к себе домой человека, в котором он опознал отправленного к ней же покупателя зеркома. Ушлый дядечка отчитал Аглаю за доверчивость и навешал лапши на уши по поводу моей персоны. Да-да, его послушать, так я ворюга и мерзавец, за поимку которого объявлена награда. Как добрый дядечка мог свести такую тварь и дочку его покойного друга? Так ведь он не знал, не предполагал… это уж потом знакомые подсказали, что к чему, и вообще, звонит он именно для того, чтобы предостеречь юную дурочку от глупостей. Выгнать? Что ты, девочка! За него награда обещана! Придержи дома, а на ночь запрись в своей комнате, только не закрывай дверь в квартиру. После полуночи придут друзья доброго соседа и скрутят злодея. Опасно? Немного. Но ведь у тебя же долги, помнишь? А с награды, полученной за этого мерзавца, ты можешь рассчитывать на долю, а это как минимум тысяча рублей. Сделаешь? Вот и умница.

В одном я с этим уродом согласен. Для совершеннолетней самостоятельной барышни Аглая действительно чересчур доверчива. Пусть я не желаю ей зла, но легкость, с которой мне удалось попасть в ее дом, свидетельствует о наивности девушки, как нечто иное. Впрочем, сейчас не о том думать надо. Рутгар зачем-то решил меня скрутить. Зачем? Награда – чушь, лапша для розовых ушек Аглаи. Но если предположить, что соседушка успел просмотреть видеозапись происходившего в этой квартире и услышал мой разговор по зеркому с Остромировым, то вывод напрашивается сам собой. Ворюга решил срубить денег, сдав меня Ростопчиным. Зря он так… очень зря. Хотя оперативность действий, конечно, вызывает уважение. Шустрый дядечка, ничего не могу сказать.

– Тебе, наверное, лучше будет уйти, – тихо проговорила Аглая, отводя взгляд.

– Ага. И что сделают с тобой присланные на захват мордовороты, не обнаружив меня в квартире? – усмехнулся я.

– Ну… ничего, я думаю. – Пожала плечами девушка. – В конце концов, это же друзья Рутгара.

– Того самого соседа, что утыкал камерами твою квартиру? – уточнил я. – Подчеркну, соседа, знающего, что его «видеостудия» приказала долго жить?

– Может, она сама сломалась, – буркнула Аглая.

– Ага, вся разом, – фыркнул я в ответ. – Ну, одна-две камеры, еще куда ни шло, но восемнадцать! Разом! Ты действительно считаешь его таким идиотом?

– И что делать? – окончательно поникла девушка.

– Готовиться к встрече с гостями, – вздохнул я. – А потом я бы хотел поговорить с этим самым Рутгаром.

– Он еще не пришел, – отозвалась Аглая.

– А ты откуда знаешь?

– У него в квартире установлена очень тяжелая входная дверь, все соседи на площадке слышат, когда он возвращается домой, – объяснила моя собеседница.

– Интересно, – протянул я. – Очень интересно.

– Ерофей, ты же… ты же не сделаешь ничего плохого? – спросила Аглая.

– Пф, я так похож на злодея? – вопросом на вопрос ответил я.

– Нет, но… – Девушка замялась.

– Поверь, все, что сказал твой замечательный сосед обо мне – полная чушь.

– Тогда почему ты просто не купил новый зерком в магазине?

– Я сбежал из дома, а у опекунов достаточно связей, чтобы отыскать меня по официальной стекляшке. Кстати, думаю, именно на награду от них твой сосед и рассчитывает. Вот только я не собираюсь к ним возвращаться, – выдал я полуправду и, поймав взгляд Аглаи, приподнял бровь. – Что? Они не лучшие люди, между прочим. А кроме того, я хочу проверить свои умения ментального конструктора в боевой обстановке. Как ученик с сертификатом имею на это полное право, между прочим.

Во что превратилась моя жизнь, а? От былой размеренности не осталось и следа. То бандиты наезжают, то фамильные припрягают военную контрразведку для моей вербовки, то магазин грабят, а теперь вот еще и воры-вуайеристы желают въехать в рай на моем горбу. Все тридцать три удовольствия разом…

Вздохнув, я перевел взгляд на Аглаю, задумавшуюся о чем-то, несомненно, чрезвычайно важном. Ну, хоть носиться из угла в угол перестала, и то хлеб. А то у меня от ее метаний уже голова болеть начала. Слава богу, угомонилась девчонка, теперь вот сидит в кресле, сверлит взглядом стену и молчит. И я молчу… но у меня есть оправдание, работаю в поте лица, ага.

Смахнув платком действительно выступивший на лбу пот, я взял в руки свинченную с входной двери цепочку и, осторожно коснувшись вниманием ее сути, принялся создавать жесткую клетку очередного ментального конструкта. Завершив его привязку, перевел дыхание и, прикрыв глаза, сосредоточился на смыслах. Острых, четких… и колючих. Самая трудная и нужная часть работы заняла больше четверти часа. Конечно, за это время создать долгоиграющий артефакт мне не по силам, но сейчас это и не требуется, до утра доживет, и ладно. В конце концов, я не крепость здесь создаю, а готовлю поле боя… одноразовое, потому и заморачиваться с живучестью создаваемых артефактов не собираюсь. Так, этот готов, переходим к следующему.

– Ерофей, а что ты делаешь? – вдруг спросила Аглая.

– Готовлюсь к приходу гостей, – ответил я, выбирая одну из лежащих на столе передо мной безделушек. Вот, пожалуй, этот нефритовый толстячок подойдет. Оригинальная штучка, кстати, впервые вижу Хотэя с колокольчиком в руке. Но так даже лучше. Ха, я даже знаю, что именно с ним сделаю. Правда, мне интересно, если его владелице так нужны деньги, что ж она не продала этого улыбающегося монаха? За него, пожалуй, сотни полторы рублей выручить можно, а если отнести в китайскую лавку, то и поболее.

– Это ты уже говорил… но как именно? Зачем тебе этот хлам? – спросила хозяйка дома.

– Артефакты, Аглая. Мне семнадцать лет. Рассчитывать на то, что моих силенок хватит, чтобы на кулачках разобраться с «друзьями» твоего соседа, глупо. Зато если воспользоваться этим, как ты говоришь, «хламом», шансы на нашу победу значительно вырастут. Процентов до пятидесяти как минимум…

– Как до пятидесяти? – Испуганно икнула моя собеседница. – Всего? Почему?!

– Ох… – Я отложил в сторону нефритовую статуэтку и взглянул на всполошившуюся девушку. – Вот скажи мне, девица-красавица, ты знаешь что-нибудь о наших гостях?

– Н-нет, – покачала она головой.

– И я не знаю. То есть мы понятия не имеем, что они могут, сколько точно будет и как они будут экипированы. Следовательно, информации для прогноза – минимум. Так?

– Так.

– Значит, остается положиться лишь на логику блондинок, – улыбнулся я.

– Э-э… это как? – не поняла Аглая.

– Есть такой анекдот: Блондинку спросили, какова вероятность того, что выйдя на улицу, она встретит живого динозавра. «Пятьдесят на пятьдесят», – ответила та. «Почему?» – «Ну, либо встречу, либо нет».

– То бишь ты не уверен в своих силах? – нервно спросила девушка.

– Почему же. – Пожал я плечами. – В своих силах я как раз уверен. А вот в возможностях и умениях противника не очень, поскольку попросту не знаю, на что они способны. Потому и стараюсь навертеть артефактов на всякий случай. Мало ли что эти ребятки выкинут…

– Мне страшно, знаешь… – тихо проговорила Аглая.

– Поверь, нашим гостям придется куда хуже, – заверил я хозяйку дома и, успокаивающе улыбнувшись, принялся ваять очередной артефакт. Да, если бы не уже наработанный опыт и отсутствие необходимости делать «игрушки» долгоиграющими, мне вряд ли удалось бы создать задуманную систему в столь короткие сроки. Но имеющиеся в памяти шаблоны и четкое понимание структуры создаваемого набора изрядно облегчали и ускоряли работу.

Аглая не сводила глаз с нового знакомого, а тот, не обращая на нее никакого внимания, крутил в руках очередную безделушку. Всех знаний и чувствительности девушки хватало лишь на то, чтобы понять: на ее глазах обычные вещицы наполняются какими-то затейливыми конструктами, но их суть была совершенно недоступна ее пониманию. И тем больше было ее удивление при виде того, с какой легкостью и… пожалуй, даже изяществом, сидящий за столом странный юноша буквально сплетает сложные, выверенные структуры, иногда дополняя их чем-то совсем уж невообразимым, непохожим на строгие линии и узоры обычных, пусть даже и сложных манипуляций. Хотя, стоит признать, что сложность эту она могла оценить лишь в момент создания структуры, а когда та оказывалась в теле артефакта, единственное, что оставалось доступным взгляду Аглаи, был легкий цветной флер, истаивающий буквально через несколько секунд. Да и судя по некоторым действиям Ерофея, она видела лишь ярчайшие проявления создаваемых конструктов, а более тонкие связи просто не сумела рассмотреть. Собственно, по этой же причине она и не могла сама найти установленную в ее квартире систему видеонаблюдения. Не хватало разрешающей способности… как говорил преподаватель термема[7] в выпускном классе ее школы.

От мыслей о распиханных по квартире камерах Аглаю перекосило. Поверить в то, что ее сосед, старый знакомый, можно сказать, друг отца – Рутгар следил за каждым ее шагом, было тяжело. Но камеры! Черт, да он даже в ванной их понатыкал! Только представив, что этот старый толстый извращенец, сидя у экрана монитора, наблюдает, как она раздевается, чтобы лечь в постель или залезть в ванну, девушка почувствовала себя грязной. Настолько, что захотелось срочно принять душ и смыть с себя следы от липкого, сального взгляда этого… этого вонючего козла!

Очевидно, Аглая чем-то выдала себя, поскольку в следующую секунду она почувствовала на своих плечах руки только что сидевшего напротив нее Ерофея, а по ее эмоциям словно прошла прохладная ободряющая волна.

– Ты в порядке? – В глазах склонившегося к ее лицу юноши Аглая прочла искреннее беспокойство и… расслабленно улыбнулась.

– Да, спасибо. Просто дурные мысли, – чуть отстраняясь от молодого человека, пробормотала девушка, чувствуя, как по ее телу, от ключиц по шее, к щекам и ушам распространяется жар. Кажется, она покраснела. Вот черт! Ну почему с этим мальчишкой все так странно?! Ворвался в ее жизнь, перебаламутил, устроил мрак знает что, а она… она даже сопротивляться ему не может! Ну как так?! Идет за ним, словно послушная овечка на веревочке, и даже обозлиться за устроенные им неприятности не может… Это что, у семнадцатилетнего юнца такая мощная харизма или… стоп, подруга! Не додумывай эту мысль. Если тебе еще дорого твое душевное равновесие, просто не додумывай. Забудь!

– Не волнуйся, справимся мы с этими неприятностями. Все будет хорошо, – улыбнулся Ерофей, и Аглая, не найдя в себе сил ответить хоть сколько-то внятно, просто благодарно кивнула. Вот, опять! Он только улыбнулся, а она уже… нет-нет-нет. Как только все закончится, она выпнет этого мальчишку из дома и забудет о нем, как о страшном сне!

Предательский голосок в душе, правда, попытался что-то вякнуть, ехидно спрашивая, почему она не сделала этого до сих пор, но Аглая задушила его на корню, заверяя себя, что не может нарушить договор, тем более что он сулит неплохие деньги, которые ей так нужны. Голосок прохрипел что-то вроде «ну-ну» и исчез.

– А вот и первый звонок в нашем театре, – неожиданно произнес успевший вернуться на свое место Ерофей, к чему-то прислушавшись.

– Что? Ты о чем? – не поняла Аглая, выныривая из водоворота смущающих мыслей.

– Если не ошибаюсь, Рутгар вернулся домой. Дверь хлопнула, – пояснил тот.

– Уже? – Девушка бросила взгляд за окно, где начала стремительно сгущаться вечерняя мгла, и, судорожно сжав кулачки, вздохнула. – Значит, скоро все начнется, да?

– Нет, Аглая, – покачал головой ее собеседник, и девушке вдруг показалось, что сейчас он выглядит намного старше, чем минуту назад. – Скоро все закончится. Уж я постараюсь, поверь. А сейчас, может, приготовишь нам ужин?

– Что?

– Ужин, говорю, – невозмутимо ответил Ерофей. – После работы, знаешь ли, есть хочется. Очень.

Специально он это сделал или нет, но приготовление еды отвлекло Аглаю от дурных мыслей и меч… других мыслей, да. Она даже немного успокоилась и смогла с иронией воспринять громкие и порой весьма вычурные, громоздкие комплименты, которые расточал ее кулинарным талантам Ерофей за ужином.

А потом он ходил по квартире, расставляя по полкам и углам свои артефакты, время от времени коротко поясняя бродившей за ним хвостиком девушке некоторые особенности созданных им приборов. Точнее, доводил до нее правила техники безопасности при обращении с ними.

– Вообще, я очень надеюсь, что это тебе не понадобится, и ты спокойно пересидишь ожидающуюся бучу в своей комнате, заперевшись на ключ. Но если вдруг придется разбираться с артефактами без меня, ты должна знать, как это сделать так, чтобы самой не попасть под их воздействие, – объяснил Ерофей. Аглае это предположение совсем не понравилось, но… не отказываться же. Он о ней беспокоится, между прочим!

За десять минут до полуночи Ерофей вдруг напрягся и, прислушавшись к чему-то, указал Аглае на дверь спальни.

– Быстро в комнату. Началось, – прошипел он. Та на миг замерла, охваченная жестким приступом страха, а в следующую секунду неожиданно даже для себя самой, обняв юношу, поцеловала его в губы и… сбежала в спальню, чувствуя, как полыхают ее щеки. Но прежде чем щелкнул замок двери, она еще успела услышать его тихий возглас: «Да с таким допажем[8] я их на ленточки для бескозырок порву!»

Нервно хихикнув, Аглая, как они и договаривались с Ерофеем, придвинула к двери предусмотрительно вытащенную ими на середину комнаты кровать, после чего спряталась за ее высокой дубовой спинкой и, взяв в руки зерком с уже забитым в быстрый вызов номером службы спасения, приготовилась к ожиданию.

Эта квартира была хорошо знакома Мурому, как и ее владелица. И именно поэтому, услышав просьбу Рыги, он немедленно согласился посодействовать своему давнему знакомому, довольно известному в тесном мирке подворотен Новочеркасска вору и кидале, и сейчас поднимался по лестнице на третий этаж старого дома, где его ждала неплохая подработка. А что? Работенка непыльная: прийти, повязать мальчишку… и уйти. Уж что потом будет делать с этим кадром сам Рыга, Мурому было не интересно. А вот возможность «поиграть» с девчонкой, живущей в этой хате, его радовала. Заказчику это не понравится? Ну так Мурый же не монстр какой, чуть-чуть позабавится, да отпустит, ха!

– Заходите, не маячьте на лестнице, – буркнул вор, смерив взглядом Мурого и его помощника. Те переглянулись и, кивнув Рыге, прошли мимо него в прихожую, а оттуда, не спрашивая разрешения, в гостиную. Следом за ними в комнату вошел и хозяин. Указав «гостям» на стулья, он придвинул к ним лежащий на столе план соседней квартиры.

– О как, нынче по старинке, а? – усмехнулся Мурый, желая поддеть падкого на технические новинки Рыгу. – А что не на экране?

– Техника сдохла, – невозмутимо ответил тот, пропуская мимо ушей подколку «гостя». – Но вы и так разберетесь, я думаю. Все же ты, Мурый, уже бывал в этой квартире, не так ли?

– Сдохла и хорошо, – кивнул тот, в свою очередь игнорируя замечание приятеля. – Не люблю эти финтифлюшки.

– Зря. – Пожал плечами Рыга. – Ну да ладно. Ваша задача проста. Вошли в квартиру, миновали коридор и гостиную, прошли в спальню покойного брата Аглаи, скрутили мальчишку, притащили сюда. И только посмейте вломиться к девчонке, пристрелю обоих. Она пока нужна мне вменяемой. Ясно?

– Да ясно, ясно. – Мурый цыкнул зубом. Похоже, идею развлечения с девкой придется отложить. Ненадолго.

– А раз ясно, то вперед, орелики. За работу. – Растянув губы в фальшивой улыбке, хозяин квартиры похлопал своего знакомца по плечу и указал подельникам на выход.

Глава 9

Дверь в квартиру тихо отворилась, и две тени, чуть замешкавшись, скользнули в темноту коридора, на миг прорезанную лучом света от тусклого плафона, освещавшего лестничную клетку. Незваные гости беззвучно пересекли холл и, миновав гостиную, замерли у входа в спальню. Створка двойной двери поддалась без единого скрипа, словно ее специально смазали для такого случая, и через миг обе тени замерли у широкой массивной кровати.

Спеленать мальчишку оказалось даже проще, чем рассчитывал Мурый. Объект их интереса беззаботно дрых, и даже когда его принялись вязать, проснулся не сразу. Ладонь Мурого зажала мальчишке рот, Тумба защелкнул на его запястьях наручники, и в этот момент глаза мелкого распахнулись, чтобы тут же закатиться. Он просто потерял сознание! Такого Мурый не ожидал, но… может, оно и к лучшему? Меньше возни и проблем…

Рот мальчишки он заткнул кляпом скорее из предосторожности, чем по необходимости, и, закинув безвольное тело на плечо, кивнул напарнику. Проходя по коридору, Мурый с сожалением покосился на дверь в спальню хозяйки квартиры и, с тихим сожалеющим вздохом пообещав себе, что еще вернется, шагнул к выходу, следом за Тумбой.

Рутгар тихо рыкнул и хлопнул ладонью по подоконнику. Видеорегистратор, казалось, так удачно помещенный им на плечо этого питекантропа, исправно работал до тех пор, пока Мурый не закрыл обзор, придавив камеру телом спеленутого мальчишки. Такое впечатление, будто камеры просто отказываются работать в присутствии этого мелкого, так или иначе. Кстати, на днях следовало бы проверить, отчего сдохла сеть видеоконтроля, установленная в квартире Аглаи, хм… Вообще, сообщение об отключении регистраторов, пришедшее практически сразу после его разговора с девчонкой, немного напрягло Рутгара, но отменять из-за этого операцию, которая должна принести немалый куш, он не собирался. Все же вероятность того, что отключение сети наблюдения было спланированным, слишком мала… но и тут старый кидала подстраховался, снабдив исполнителей своей затеи видеорегистратором, на случай непредвиденных осложнений. Но, как сейчас он мог наблюдать почти воочию, страховка не понадобилась. Дуболомы справились с задачей, и никаких препон им никто не чинил.

Проследив на экране зеркома, как исполнители втаскивают тело мальчишки в его квартиру, Рутгар усмехнулся. Дело сделано, осталось только позвонить Мурому и сообщить, где он может найти свой гонорар.

Старик набрал на зеркоме номер и… нахмурился. Питекантроп и не думал брать свою стекляшку. Что за черт? Рутгар выругался и тут же замер. Ему показалось, что рядом скрипнула доска. Обведя взглядом захламленный чердак дома, где он дожидался окончания работы Мурого и его напарника, старик подслеповато прищурился. В темноте, еле рессеиваемой лунным светом, неверным и тусклым, льющимся в открытые слуховые окна, рассмотреть что-то на расстоянии больше пяти-шести метров было нереально. Показалось?

Рутгар вздохнул, нащупал в кармане рубашки блистер и, хрустнув фольгой, сунул под язык «сердечную» пилюлю. Возраст, будь он неладен, и нервы… а ведь еще лет пять назад его иначе как Железным Рыгой не звали. Не, точно на покой пора. Ну да ничего, вот закончит дело с Аглаей и все. Осталось меньше трех месяцев, а там, можно считать пенсионный фонд сформированным, и катить куда-нибудь на острова, греть старые косточки под пальмами, в обществе податливых мулаток. Эх…

Удар, обрушившийся на затылок, оборвал мысли и мечтания старика. А когда он все же пришел в сознание…

– Доброй ночи, неуважаемый. Ну-ну, не стоит притворяться. Ваш актерский талант все равно никто не оценит. Открывайте глазки, не стесняйтесь, – тихий голос, раздавшийся над самым ухом Рутгара, прозвучал совершенно неожиданно. Старик был уверен, что его обладатель находится в другом углу комнаты, все его чувства говорили об этом!

Рутгар открыл глаза и поморщился от полоснувшего по ним света неожиданно зажженной лампы, кажется, направленной точно в лицо.

– Свет, – прохрипел старик, поморщившись. Впрочем, показное недовольство и ошеломление не помешало его отточенному разуму моментально начать обсчитывать возможные варианты действий.

– О! Прошу прощения, не удержался, – хохотнул все тот же голос, молодой и… определенно знакомый. Впрочем, Рутгар тут же понял, кому он принадлежит. Тот самый мальчишка, барыш ходячий. – Давно мечтал побывать в шкуре следователя. Знаете, как в фильмах, чтоб прикрученный к полу стул, «шуба» на стенах, свет лампы в лицо и рык: «Здесь я задаю вопросы!» А тут такой удобный случай. Правда, декорации подкачали, но, как говорится, не бывает так, чтоб все и сразу.

Насчет декораций Рыга вынужден был согласиться. Проморгавшись и оглядевшись по сторонам, он с удивлением понял, что находится в квартире Аглаи. В гостиной, если быть точным. Сидит, примотанный липкой лентой к стулу, а Мурый с подельником и вовсе обосновались на полу в полулежачем положении. Кажется, их просто привалили к стене, чтоб не сползли на пол. Да еще и на цепь посадили. Стоп, цепь?

– А, вы заметили, – улыбнулся мальчишка, проследив за взглядом Рутгара. – Да, пришлось немного стреножить ваших подельников… ну и чуть придушить, чтоб не орали и не будили опять бедную девочку. Она и так по вашей милости пострадала, зачем ей еще «делать нервы», как говорят в одном славном городе, не так ли? Кстати, а чего вы к ней привязались-то, а?

– Пострада-кха-ла? Привязались? Не понимаю, о чем ты, – выдавил из себя Рыга. В несознанку ему уходить не впервой, так что и маска соответствующая, легла как родная.

– Тц, нехорошо маленьких обманывать. – Растянул губы в холодной улыбке его собеседник. – Или вы решили присоединиться к моей игре в следователя на допросе? В смысле изобразить допрашиваемого? Не стоит, право, совсем не стоит. Поверьте, роль раскаивающегося грешника, искренне страдающего от совершенных им преступлений и стремящегося искупить причиненное зло, подойдет вам куда больше.

– Чего? – неподдельно удивился Рутгар.

– Точно. Предлагаю сменить сюжет нашего спектакля. Я постараюсь изобразить священника, а вы того самого грешника. Правда, креста у меня нет, но думаю, этот медальон вполне может его заменить. Не бог весть что, конечно, зато красивый. Поехали? – хлопнув в ладоши, произнес гость Аглаи, удобно устроившийся на стуле напротив связанного Рутгара. Взгляд старика невольно сосредоточился на затянутых в тонкие черные перчатки руках его пленителя, крутящих вокруг пальцев тонкую серебристую цепочку с тем самым медальоном, действительно, довольно красивым для недорогой серебряной безделушки. Явно не заводская штамповка.

– Парень, ты ненормальный? – спросил Рыга почти искренне. Ну не укладывается поведение мальчишки в шаблоны. Совсем. Даже если предположить, что он пересмотрел паршивых боевиков.

– А что есть норма и где пролегают ее границы? – Пожал плечами тот, не переставая улыбаться. Медальон качнулся из стороны в сторону. – Впрочем, это из другой оперы. Итак… покайся, сын мой! Хм, забавно звучит из уст семнадцатилетнего пацана в адрес такого старпера, да? Все-все, не отвлекаюсь… и ты не отвлекайся. Играем с полной отдачей, как на премьере. Играем же? Вот и не отвлекайся. Совсем. Смотри на медальон, если тебе так будет удобнее, и представь, что это крест. Представь. Медальон-крест, серебро блестит, видишь? А серебро – святой металл. Вот и это святой медальон… святой крест. Ты видишь. Смотри, как сияет… Видишь. Он святой… Ты же христианин, ты веришь. Ты слышишь меня и веришь, ведь у меня в руке святой крест, слышишь? Слушаешь меня… веришь святому кресту… видишь крест… веришь мне…

Медальон сверкнул отраженным от лампы светом, кольнув глаза, а голос мальчишки вдруг отдалился и вроде бы стал ниже? Или нет? Что он хочет? Верить?

– Верю, – медленно проговорил вслух Рутгар.

– Разговор по душам, что может быть лучше? Ты меня слышишь, Рыга? Ты меня слышишь… слушаешь… внимательно слушаешь… ты мне веришь…

Глаза Рутгара не отрываясь следили за покачивающимся перед его лицом серебряным крестом.

Я с наслаждением потянулся и, облегченно вздохнув, присосался к кружке с холодным мятным чаем, принесенным Аглаей. Закончил. Наконец-то закончил с этим ублюдком. А назвать иначе Рутгара по прозвищу Рыга я не могу. Впрочем, если бы не мои скромные познания в менталистике, возиться пришлось бы куда дольше. А так поток внимания, которым я буквально укутал старого урку, довольно быстро вывел меня на нужную волну, иначе бы я еще час бился над тем, чтобы подчинить его волю. Впрочем, и с нынешними своими умениями я еле его пробил. Железная сволочь. Ну да ничего, и не таких ломали…

– И что теперь делать? – Голос Аглаи вывел меня из состояния умиротворения.

– Да ничего. Вступишь в наследство и будешь жить, как хочешь. Про «долг» забудь. Нет его. – Я кивнул на лежащие перед девушкой документы, найденные мною в квартире ее соседа после допроса последнего. – И про гавриков этих тоже можешь забыть, они тебе больше не навредят.

Когда я притащил найденного мною на чердаке и аккуратно вырубленного Рутгара, решив присоединить автора затеи с моим похищением к его незадачливым исполнителям, надежно спеленутым заговоренной мною дверной цепочкой еще на входе в квартиру, то нашел Аглаю, стоящую над телами двух мордоворотов. В тот момент девушка была явно не в себе, бледная с совершенно сумасшедшим взглядом, она тряслась словно осиновый лист. Пришлось немного отложить расспросы пленников и озаботиться состоянием хозяйки квартиры… Каково же было мое удивление, когда оказалось, что в заглянувших к нам на огонек гостях она узнала тех самых «кредиторов», что приходили выбивать из нее долги покойного братца. Честно, в тот момент я даже немного разочаровался в Рутгаре. Провернуть такую скоростную импровизацию и спалиться на личностях исполнителей! Ну что ему стоило припрячь к моему похищению кого-то другого? Ну да, он предупредил, чтоб девчонка не высовывалась из своей комнаты, когда за мной придут, но… не учесть женского любопытства?! Я ведь тоже велел ей не выходить из спальни, пока не закончится этот фарс. И что, она меня послушалась? Да щазз, как говорит молодняк в том мире!

С другой стороны, эта «случайность» убедила меня в моих подозрениях относительно личности прессующего девушку индивидуума. Оставалось только выяснить, зачем ему это понадобилось. Выяснил и подивился изощренности комбинаций старого кидалы, решившего наложить лапу на наследство, оставленное его старым приятелем своим детишкам. А оно было немаленьким, как душеприказчик почившего подельника, Рутгар знал это очень хорошо… и не спешил делиться этой информацией с наследниками. Сначала ввиду их малолетства и несовершеннолетия, а потом Аглаю закрутили проблемы с братом-наркоманом, и ей стало не до наследства, тем более что благодаря Рутгару девушка была уверена, что как такового наследства-то и нет. Рутгар был убедителен… впрочем, и сама Аглая, как я уже заметил, отличается некоторой наивностью. Причем старый упырь изначально нацелился именно на нее, как конечного бенефициара. Подсадил ее братца на наркоту, не сам, разумеется, после чего уговорил бедолагу составить завещание на свою долю наследства в пользу сестры. Он же организовал долговременный оплаченный съем квартиры, что вкупе с долговой распиской брата позволяло держать саму девочку на коротком поводке. А вот дальше… примерно через три месяца от сегодняшнего дня, по планам Рутгара, Аглая, вступив в наследство своего брата, должна была, ни много ни мало, отдать все свое имущество в уплату мифического долга. Именно к этому старый упырь планомерно подводил девушку, осторожно капая ей на мозги, по типу: «Потерпи немного, милая. Вот вступишь в права наследника и отдашь все долги. И все будет хорошо. Я же душеприказчик не только твоего батюшки, но и твоего несчастного брата. А у него, в отличие от моего старого друга, кое-какие деньги на счету имеются. Как раз хватит, чтобы с долгами рассчитаться». У этой твари даже образец договора был подготовлен! Я его среди прочих бумаг нашел. Сука старая.

– …фей. Ерофей! – Я встрепенулся, выплывая из багрового тумана ярости, затопившего сознание, и попытался улыбнуться Аглае, с тревогой вглядывающейся в мое лицо.

– Извини, задумался, – повинился я.

– Ничего. – Девушка вздохнула и, кивнув в сторону тел бандитов, спросила: – А что ты с ними делать будешь?

– Сдам в военную комендатуру с видеозаписью их признания. У них не вывернутся и свой «пятнарик» схватят точно, – ответил я, указав на камеру, стоящую на столе, взятую мною, разумеется, из неисчерпаемых запасов Рутгара.

Прошедший вечер меня вымотал почти так же, как побег от «особняков» в Ведерникове. Да, собственно, и не удивительно. Мало того что я весь вечер клепал защитные артефакты, потратив на это немало сил, так еще и во время основного действа я воспользовался тем же приемом с подменой живых людей на иллюзии, что и в полицейской управе, но в этот раз все вышло быстрее и чуть легче. Дверная цепочка, превращенная мною в довольно мощный, хотя и узкоспециализированный артефакт, спеленала пришедших в гости мордоворотов, едва они оказались в квартире Аглаи. Быстро и незаметно для наблюдавшего за их действиями через очередную камеру Рутгара. Мне осталось только перенести обнаруженный «жучок» с тела реального Мурого на сформированную мною пылевую иллюзию и разыграть спектакль с захватом. А пока «актеры» крались по комнатам, я получил возможность заглянуть в гости к автору затеи с похищением. Вот только в его квартире оказалось пусто. Честно говоря, в тот момент я успел проклясть сам себя последними словами. Как можно было не учесть такую возможность?! Но потом одумался. Видеорегистратор, снятый мною с вырубленного громилы, слишком мал, чтобы иметь достаточно большой радиус действия, а потому у меня были все шансы найти Рутгара до того, как он сможет что-то заподозрить. Собственно, так и получилось. Старый упырь нашелся на чердаке дома, готовый дать деру через соседние подъезды, в случае, если план захвата по каким-то причинам провалится. Рисковый дядька, что тут скажешь…

Но и там я чуть не провалил затею. Кто же знал, что этот старик окажется таким чувствительным к чужому вниманию? Пришлось вырубать его прямо там, на чердаке и тащить в квартиру поближе к его подельникам, хотя изначально я собирался провести допрос сразу, на месте, без участия чьего-то любопытного носика. Вышло же… ну, как говорил Пеликан[9]: «Что выросло, то выросло». А потом был допрос с гипнозом, так удививший Аглаю. И снова расход сил. А ведь мне еще предстояла поездка по ночному городу.

– Но ведь сейчас комендантский час! – напомнила Аглая.

– Предлагаешь оставить их здесь до утра? – усмехнулся я.

– Н-нет. – Бросив взгляд на связанных, пребывающих без сознания бандитов, девушка поежилась.

– Вот и я думаю, что это плохая идея.

Потихоньку стащив беспамятных мордоворотов вниз и сложив их тела на первом этаже дома, под лестницей, я нашарил в кармане отобранный у Мурого брелок с ключами от авто и, прикрывшись пятном темноты, выглянул на улицу. Убедившись, что во дворе никого нет, я щелкнул клавишей сигнализации и довольно улыбнулся, когда увидел, как стоящий чуть в стороне от входа в подъезд потрепанный седан приветливо моргнул габаритами. Таскать по ночному городу на своем горбу этих мордоворотов мне совершенно не хотелось. Нет, можно, конечно, было бы воспользоваться машиной Рутгара, но старый упырь предпочитал передвигаться на почти такой же летяге, как та, которую некогда отдал мне в пользование дед Богдан. Разместить на ней четырех человек разом будет о-очень непросто, даже с учетом того, что мои пленники сейчас больше похожи на мешки с картошкой, нежели на людей. А вот седан это совсем другое дело! Правда, есть другая проблема. Кажется, старый упырь здесь не единственный любитель хоумвидео. Я покосился на камеру, висящую под козырьком подъезда, прямо над моей головой, и… отказался от идеи грохнуть ее, как и прочие. Судя по виду, эту штуку присобачили сюда для пущей безопасности, расколочу ее, и начнется суета. Оно мне надо? Совсем нет. Значит, придется действовать иначе.

Чтобы наложить качественную иллюзию на пространство меж подъездом и седаном бандитов, у меня ушло почти четверть часа, хотя сам коридор иллюзии оказался довольно легким, но вот идеальное совмещение картинки потребовало немало усилий. Как бы то ни было, но с этой задачей я справился и получил возможность перетащить пленников, не беспокоясь о видеозаписи. Бесчувственные тела заняли свое место в салоне, после чего я вернулся в подъезд и развеял фантом пустой площадки перед ним. Чуть передохнув, я накинул на себя образ Мурого и создал двух пылевых болванчиков, схожих обликом с двумя другими пленниками, после чего глубоко вздохнул и, открыв подъездную дверь, вновь двинулся к седану. И этот раз будет последним.

Машина тихо загудела нагнетателями и, поднявшись на четверть метра над землей, плавно тронулась с места. Честно скажу, сидеть на пассажирском сиденье и управлять автомобилем с помощью телекинеза, задачка не из простых. Пусть здесь нет необходимости переключать передачи, за отсутствием таковых, но контроль движения автомобиля от этого не становится проще. Сесть же за руль я не могу. Место занято тушей владельца автомобиля, и меняться с ним я не собираюсь.

Зачем мне нужны были все эти ухищрения? Чтоб не сесть за тройное убийство, а именно его я и собирался совершить. Аглая? Зачем беспокоить девушку такими «мелочами»? Пусть спит спокойно и не забивает себе голову всякой ерундой. А моя совесть… с ней я договорюсь, тем более что в данном случае это будет несложно. Рутгар и без затеи с моим похищением заработал себе смертную казнь, а его подельники… ну, они знали, на что шли, когда решили поучаствовать в киднепинге. Кстати, здешнее законодательство, насколько мне известно, расценивает такое действие как особо тяжкое преступление, учитывая же сопутствующие обстоятельства… группой лиц, по предварительному сговору… в общем, пусть радуются на том свете, что не дожили до казни. Виселица – это грязный и очень дурно пахнущий финал.

Почему я решил поторопить правосудие, а не сдал этих троих в комендатуру? Здесь все просто. У меня нет гарантий, что хоть один из троих не вывернется из-под следствия или суда, а это значит, что рано или поздно Аглая вновь окажется под ударом, чего эта симпатичная девочка совершенно не заслуживает. Да и я не привык оставлять своих врагов в живых. Профессиональная деформация, как говорят психологи. Я же называю это предусмотрительностью. Как говорил один замечательный персонаж не менее замечательной книги, цитируя своего бывшего капитана: «Мертвые не кусаются». Хотя здесь это не абсолют…

Подобрать удобное место для грядущего спектакля было не так уж сложно. Если бы еще не патрули, шастающие по улицам Новочеркасска, было бы и вовсе хорошо. Впрочем, пока мне везло. Потоки внимания, кружившие по близлежащим улицам, уберегли меня от неприятностей с военными властями, так что через полчаса седан занял стартовую точку на Платовском спуске. Хорошее, удобное место. Я проверил состояние своих пленников, снял с них путы и покинул автомобиль. А теперь самое сложное… Очередной пылевой фантом нажал педаль акселератора, и седан, басовито загудев, тронулся вперед. Под горочку.

Машина Мурого хоть и выглядела потрепанной, но технически была вполне исправна. Более того, я бы сказал, что какой-то толковый механик неплохо поработал над ее внутренностями, поскольку старенький седан оказался весьма шустрым и приемистым. Второе мне было только на руку, с такими характеристиками я не потеряю контроль над машиной до самого ее столкновения.

Так и вышло. Седан быстро набрал скорость, послушно вильнул и с жутким грохотом впилился в бетонный отбойник. Скрежет, потоки искр и кувыркающаяся машина, в очередной раз перевернувшись через крышу, замерла в какой-то сотне метров от блокпоста, из которого уже высыпали вооруженные люди. «Обмахнув» напоследок искореженную груду железа потоком своего внимания, я убедился, что живых внутри нет, и… растворился в темноте.

До дома Аглаи я добрался, кажется, на одних морально-волевых. Моих сил еще хватило, чтобы вновь накрыть площадку перед подъездом коридором иллюзии, но больше… увы. Кажется, в этот момент я бы даже перышко телекинезом не поднял бы. Вымотался до предела.

Прошлепав через коридор и гостиную, я сонно пожелал сидящей на стуле Аглае спокойной ночи, завалился в «свою» спальню и, кое-как раздевшись, рухнул на кровать. Думал, усну, едва голова коснется подушки, но не вышло. От усталости и перенапряжения я, словно в начале тренировок с Бийскими, схватил «вертолет». Пространство вокруг кружилось и плыло, а в голове приливной волной накатывала боль. Поняв, что уснуть в таком состоянии не смогу, я занялся дыхательной гимнастикой. По моему прежнему опыту, это должно помочь.

Помогло. Уже через пять минут главный признак недавнего перенапряжения – холод, хватавший конечности ледяными зубами, отступил, а следом за ним и головная боль растворилась в небытие. Окружающий мир угомонился, перестав водить хороводы вокруг моего уставшего тела, и я спокойно погрузился в дрему.

Насколько плохим был вечер, настолько же прекрасно было утро. Прекрасно и, что уж скрывать, куда приятнее. А что? Тепло, хорошо, куда-то в ухо уютно сопит красивая девушка, доверчиво прижавшаяся к моему боку соблазнительными изгибами тела… Рай!

Был. Пока она не проснулась от того, что я, отлежав руку, попытался повернуться. Аглая открыла глаза, сонно похлопала ресницами и, увидев мое лицо в считанных сантиметрах от своего, запунцовев… испарилась из кровати, будто ее и не было. Эх, а счастье было так возможно… и так возможно, и вот так[10]. М-да, а девчонка-то вчера перенервничала, иначе и не подумала бы лезть ко мне под одеяло в поисках защиты.

Разговор с Аглаей за завтраком не задался. Девушка откровенно стеснялась наших утренних обнимашек и, то и дело краснея, старательно отводила глаза. В общем, на контакт не шла, совсем. Правда, когда с завтраком было покончено и она убедилась, что я не собираюсь шутить на так смущающую ее тему, Аглая немного успокоилась.

– Как прошло… ну, вчера? – тихо спросила она, крутя в руках большую чашку умопомрачительно пахнущего кофе.

– Хуже, чем могло бы, – вздохнул я. Кажется, пришло время лгать.

– Что? Как? – встрепенулась девушка. – Они сбежали?

– Нет, не сбежали, – покачал я головой. – Хотя и пытались. Это я от них сбежал.

– Значит, теперь… они могут вернуться? – побледнев, пробормотала она.

– На твоем месте я бы на это не рассчитывал. – Я хмыкнул. – Разве что они найдут способ явиться к нам с того света.

– Не… с того света? Они мертвы?

– Я решил отвезти их в комендатуру на машине Мурого, – кивнув, произнес я. – По дороге этот здоровяк пришел в себя и не нашел ничего лучше, как попытаться придушить меня. Идиот, пытаться убить водителя на скорости под восемьдесят верст в час!

– И? – прошептала Аглая.

– Мне удалось выпрыгнуть из машины, а Мурый, очевидно, не успел перехватить управление. В общем, седан вильнул в сторону, впилился в бетонный отбойник и закувыркался по Платовскому спуску. Машина всмятку, выживших нет. Я проверил ментально. – Договорив, я залпом допил свой кофе и поставил кружку на стол.

– И что теперь будет? – проговорила девушка, глядя куда-то в окно.

– Ничего. – Пожал я плечами. – Твоя проблема решена. Живи спокойно.

– Я? Да. А ты? – неожиданно вскинулась Аглая. – Ведь если будет следствие, тебя могут обвинить в убийстве! Пусть ты его не совершал, и все это лишь жуткое стечение обстоятельств, но…

– Вот за это не переживай. Меня там и близко не было. Единственную камеру, что могла засечь меня рядом с этими тремя уродами, я заморочил, перед тем как затащить их в машину. Так что у службы, охраняющей ваш дом, есть лишь запись, на которой трое уголовников садятся в седан и уезжают прочь.

– А… зачем? – начала было Аглая, но тут же перебила сама себя: – То есть ты не подумай ничего такого, но… в комендатуре тебе все равно пришлось бы «засветиться». Разве нет?

– Я хотел сдать их анонимно. Подкинуть на порог комендатуры с пояснительным письмом и картой памяти с записью допроса. А потом уйти незамеченным. При проверке же мое участие в деле могло всплыть. И зачем мне лишние проблемы? – «признался» я, выкладывая на стол ту самую карточку.

– Но почему…

– Потому что в противном случае меня не только задержали бы как минимум на пару дней, но и вернули бы попечителям. Поверь, я сбегал от них не из-за детской обиды. Были причины, и возвращаться обратно под их теплое крылышко мне совершенно не хочется, – пробурчал я, мысленно извиняясь перед Бийскими. – В общем, будет лучше, если о моем участии во вчерашних событиях никто не узнает… да и не было ничего. Ведь так?

– Так. Не было ничего. – Аглая вдруг облегченно улыбнулась, выпрямилась, будто сбросив с плеч тяжелый груз, и, в один миг оказавшись рядом, неожиданно поцеловала меня в щеку. – Спасибо, Ерофей!

Глава 10

– Есть, Ольгерд! – Рев капитана Орвара, казалось, заставил задрожать зерком Барна. – Сработал флажок! Засекли мы этого чертова бегунка.

От этих слов подручный Ростопчина моментально проснулся. Ушла из головы утренняя сонная муть, а взгляд тут же стал осмысленным и острым. Впрочем, ввиду отключенной видеосвязи, увидеть эту метаморфозу его собеседник не мог.

– Где? – выдохнул Барн.

– В Новочеркасске, – ответил капитан. – Приехал вчера, сегодня взял билет на «сотник» до Ростова.

– До Ростова? Зачем? – не понял Ольгерд.

– Там аэровокзал, – пояснил Орвар. – Понятно, что куда бы он ни собирался бежать, из области проще уйти «скатом»[11]. В воздухе-то точно никаких патрулей нет… да и пробок тоже.

– Замечательно. – Губы Барна раздвинулись в хищной улыбке. – Я собираю людей, как договаривались.

– Мои орлы тоже в деле, – кивнул капитан и, чуть помолчав, договорил: – Полчаса на сборы твоим ватажникам хватит?

– Более чем, – откликнулся Ольгерд. – Они в соседнем доме обретаются. Соберутся в пять минут.

– Вот и договорились. Значит, жди машину.

Капитан Орвар отключился. Барн же, не теряя времени, позвонил своему помощнику.

– Мирел, поднимай людей. Наш беглец нашелся. Едем в Ростов.

– Понял. – Голос подчиненного был как всегда ровен и безэмоционален. – Время?

– Машина придет через полчаса, – коротко ответил Барн.

– Через десять минут будем у вас, – уведомил его Мирел и отключился.

Ольгерд Свенельдич Барн кивнул сам себе и, тяжко вздохнув, пошлепал в ванную комнату. Что ж все вокруг такие скорые-то? Десять минут на сборы, полчаса до прихода машины… а он ведь давно не мальчик, привык все делать обстоятельно и не торопясь. А теперь придется поспешить и со сборами, и с гигиеной. Хм, а вот времени на завтрак, скорее всего, у него уже не останется.

К великому сожалению Барна, все вышло именно так, как он и предположил. Не успел подручный Шалея Ростопчина выбраться из душа, как в дверь его комнаты кто-то постучал.

– Да? – Запахнув халат, он открыл дверь и уставился на переминающегося с ноги на ногу сына хозяина дома.

– Дядька Ольгерд, там ваши люди во дворе собрались, – проговорил «гонец», глядя куда-то в сторону.

– Спасибо, Ярослав, – с добродушной улыбкой произнес Барн. – Передай им, что я через пять минут спущусь.

– Добро. – Младший представитель семьи Беленьких кивнул и исчез за поворотом коридора. Улыбка Ольгерда тут же померкла, исчезла, будто ее стерли. Хлопнула дверь комнаты, и подручный, или, как он предпочитал себя именовать, «младший партнер», Ростопчиных потопал к гардеробу, одеваться.

Как и сообщил Ярослав, во дворе дома Барна уже дожидались его люди. Пятерка бойцов в полевой форме с гербами фамилии Ростопчиных на приклеенных липучкой шевронах расположилась в небольшой беседке, сложив тяжелые, бряцающие железом сумки на столе. Окинув взглядом своих «охранников», Барн еле слышно вздохнул и похлопал себя по карману, где лежали документы бойцов.

– Готовы? – Формальный вопрос.

– Так точно, господин Барн. – Не менее формальный ответ от командира пятерки, флегматичного Мирела.

– Сдайте шевроны. Незачем светить гербами в обществе нашего союзника, – потребовал Ольгерд. Наемники переглянулись, но ничего не сказали. Только затрещали липучки, крепившие знаки различия на предплечьях бойцов.

Взяв переданные ему Мирелом шевроны, Барн кивнул и сложил их в тот же карман, где уже покоились их документы. Ради общей безопасности, как ни парадоксально это звучит. Ведь одно дело, если рядом с капитаном особого отдела и его отрядом кому-то на глаза попадутся бойцы без знаков различия… мало ли кто это и какое задание выполняет, и совсем другое дело, если его будут сопровождать наемники довольно известной фамилии. Тут можно и в весьма компрометирующую ситуацию попасть. Причем как самому капитану, так и Ростопчиным, а это уже нехорошо. Совсем нехорошо.

Обещанной Орваром машиной оказался небольшой бронированный транспорт. Барн не очень хорошо разбирался в подобной технике, но даже его куцых знаний было достаточно, чтобы понять, эта машина создана для поля боя, а не скоростной езды.

– Мы не опоздаем, передвигаясь на этом? – спросил он у Орвара, только что вылезшего из откинутого заднего люка машины.

– Поверь, мы прибудем в Ростов даже раньше нашего беглеца, – усмехнулся капитан, пожав руку Барну. – Сейчас десять утра, его автобус отправляется в полдень, и будет плестись очень долго. Заторы. Мы же двинемся объездными дорогами, там движение заметно меньше.

– Посты… – заметил его собеседник.

– Для нас это не проблема, – отмахнулся капитан. – Не забывай, кто я. Как остановят, так и отпустят, главное, чтобы твои орлы из машины не высовывались.

– Я их предупрежу, – кивнул Ольгерд и, бросив взгляд на часы, вздохнул. – Ну что, поехали?

– Да, пора, – отозвался капитан, и люди Барна, заслышав команду, ловко забрались в броневик. А следом за ними отправились и Ольгерд с Орваром. Тяжелая машина низко заурчала и, приподнявшись над землей, начала медленно, но неумолимо набирать скорость и через полминуты скрылась за поворотом.

Ярослав, все это время наблюдавший за происходящим из окна второго этажа, тяжело вздохнув, протянул руку к зеркому. Набранный им номер несколько секунд сиял на зеркальном экране аппарата, после чего раздался долгий гудок и… тишина. Нет ответа. Ярик недовольно рыкнул, но тут же хлопнул себя ладонью по лбу. Миг, и соткавшийся из воздуха не крупный молодой ворон, внимательно выслушав своего хозяина, сверкнул угольками глаз и исчез в прыжке, будто его и не было. Так будет честно.

Ярослав довольно кивнул и после короткого размышления вновь взялся за зерком. Пожалуй, стоит сообщить о только что увиденном во дворе дома и о своих подозрениях еще одному человеку, а там… остается только надеяться, что получатель этой информации отнесется серьезно как к ней самой, так и к тому, кто ее передал.

– Шалей Силыч, здравствуйте, – подобравшись, произнес юноша.

– А, племянничек, и тебе не хворать… – Голос Ростопчина показался его собеседнику несколько удивленным.

После завтрака, попрощавшись с Аглаей, наотрез отказавшейся принимать у меня плату за ночлег, я покинул ее дом и отправился на станцию, за билетами. Правда, отказ девушки не помешал мне незаметно оставить обещанную сотню на полке в коридоре. Слово-то надо держать…

И хотелось бы сказать, что мой уход был больше похож на бегство из опасения, что Аглая обнаружит оставленные ей деньги, но уж себе-то врать последнее дело. А потому вынужден честно признать, что задержись я в ее квартире еще хоть на час и, боюсь, встреча с Остромировым и командой Граца, назначенная мною на завтрашний вечер, могла бы просто не состояться, а с ней и все мои планы пошли бы насмарку. Я же не железный, в конце-то концов! Вот и бежал из дома Аглаи так, что только пятки сверкали.

И на этот раз с отъездом мне повезло. Удалось взять билет на полуденный «короткий» рейс Новочеркасск – Ростов без проблем и давки в очередях. Жаль, что сегодня рассчитывать на такой же фарт, с каким я вчера… – подумать только, вчера! – свалил из Ведерникова, уже не приходится. На станции все матюгальники изорались по поводу того, что промежуточные остановки междугороднего рейсового транспорта отменены, а выход и посадка пассажиров возможны только на автовокзалах по пути следования, что вызвало немалую волну возмущения среди заполонившего зал люда. Ну, чего-то в этом роде и следовало ожидать, сомневаюсь, что комендачам очень хочется возиться с неучтенными пассажирами, вот они и ужесточили правила перевозок. Хотя, по уму, делать это надо было сразу, а не через сутки после объявления военного положения.

Впрочем, вспоминая блокпост на выезде из Ведерникова, остается только признать, что казак – это диагноз. Храбрости и сметки, конечно, у чубатых не отнять, но вот с дисциплиной, по крайней мере воинской, а не домашней, полный швах. Нет, своих командиров – полковников да атаманов – донцы слушают, как папу с мамой, а вот чужое или пришлое командование, что называется, не из своих, в грош не ставят, да и к солдатам любых родов войск относятся чуть ли не с презрением. Гонор, едри его кочерыжку.

Откуда мне это известно? Так, походил по залу, людей послушал… в том числе и похваляющихся уже совершенными «подвигами» казачков, расписывающих, как их вахмистр или хорунжий удачно поддел очередного «серого», то есть пехотного унтера, или как чей-то десяток в трактире намял бока «каким-то командированным»… В общем, весело живут чубатые, что тут скажешь.

Жаль только не удалось дослушать одну из историй до конца, пришлось отвлечься на забеспокоившегося Бохома и прятаться в кабинке станционного туалета, чтобы разобраться с созданной мною игрушкой без привлечения внимания излишне любопытных личностей. Когда же я вернулся в зал, то обнаружил, что заинтересовавшая меня компания казаков уже куда-то пропала, и мне вновь пришлось искать способ убить время до отхода автобуса.

«Сотник» мерно загудел нагнетателями и, еле заметно качнувшись, поплыл по улицам Новочеркасска. В любое другое время путь отсюда до Ростова занял бы не больше часа, но не сегодня. Пять часов, ровно столько понадобилось нашему автобусу, чтобы добраться до пункта назначения. «Сотник» полз по Новочеркасскому шоссе, словно черепаха. Не по своей воле, конечно. Только на нашем отрезке пути пришлось миновать две аварии, а тут еще и военные колонны, длинными змеями ползущие в Ростов и из него, нахально требуют уступить им дорогу. И никуда не денешься, они в своем праве. Думается, и те аварии, что мы наблюдали из окон «сотника», вполне могли произойти по вине вояк, с бесцеремонностью носорога сгонявших все мешающее со своего пути. По крайней мере, на такую мысль навела меня увиденная по дороге сценка, как ведущий колонну из Ростова бронеход аккуратно поддел массивным рылом едущий перед ним грузовичок, когда тот не отреагировал на гудок и не пожелал «уступить лыжню». Фургон почти нежно вынесло на обочину, где он благополучно заглох, а колонна как ни в чем не бывало продолжила свой путь. Интересно, какими словами будут поминать своих коллег солдаты из военно-дорожного управления. А уж как будет икаться командиру колонны, даже думать не хочется. Впрочем, у многих здешних жителей в ходу амулеты от дурного глаза, так что, может, тот командир и не почешется.

Ростов встретил меня суетой и гомоном. Этому городу, ввиду его размеров и общей оживленности, куда больше подошло бы звание столицы Области Войска Донского, но Новочеркасск, с воистину казачьей упертостью не торопился отдавать этот титул, хотя уже сейчас население Ростова, судя по данным сети, втрое превышает население столицы. Да и экономически этот город куда как более развит, аэровокзал, опять же, расположен именно здесь. Но нет, не столица. Впрочем, Ростов, кажется, сдаваться не собирается, и если верить карте, то лет через десять такого же взрывного развития, каким он может похвастаться сейчас, Новочеркасск просто и незатейливо окажется в его границах. Вот интересно, как тогда назовут новую агломерацию?

Без проблем миновав идентификационный контроль и оказавшись в зале ожидания ростовской автобусной станции, я облегченно вздохнул и, не теряя время, смешался с толпой народа, торопящегося к выходу в город.

По ушам ударил городской шум, а по глазам многоцветье рекламных щитов и свет не по-осеннему теплого солнца. Я даже замер на миг на месте, приходя в себя от сенсорного шока. После тишины автобусного салона, его затемненных обзорных стекол и прохладного полумрака крытой парковочной зоны станции впечатление было то еще…

По уму, мне бы стоило сразу озаботиться поиском ночлега на сегодняшнюю ночь, но, послушав обиженно порыкивающий желудок, я решил совместить заботу о ночном отдыхе с хорошим плотным обедом… или ужином?

Вот в одном из кафе, расположившихся на площади перед станцией, меня и накрыло чужим вниманием.

Что ж, чего-то в этом роде я и ожидал. Правда, не рассчитывал, что гости пожалуют так скоро, хотя присланный Ярославом ворон и предупреждал о плане капитана Орвара. Но все же сорок километров от Новочеркасска до Ростова и сто сорок от Ведерникова до него же, да в нынешних условиях, это, как говорят в Одессе, «две большие разницы». Тем не менее затея капитана-«особняка» сработала. Что ж, придется играть теми картами, что пришли, тем более что тузов в рукавах еще никто не отменял.

Самонадеянно? И пусть. Я более чем уверен, о том, что «дичь» может всерьез огрызнуться, эти охотнички даже не думают. Инерция мышления. Ну что может сделать семнадцатилетний юнец опытным бойцам в прямом противостоянии? По их мнению – ничего, а по-моему, стоит вспомнить знаменитого генералиссимуса Суворова, в частности один из его постулатов: «Удивить – значит, победить». Вот и буду удивлять противника в меру своих невеликих сил и умений. В том же, что явившиеся по мою душу Барн и Орвар именно противники, а не переговорщики, я не сомневаюсь ни на секунду. Будь иначе, им бы не понадобилось тащить с собой целый отряд бойцов, о котором мне так любезно сообщил Ярослав. Но проверить эту информацию, конечно, стоит, было бы глупостью принимать на веру сведения, предоставленные человеком, связанным с фамилией Ростопчиных.

Попетлять по городу, распустив вокруг потоки внимания, что может быть проще? Если бы не столичная оживленность улиц, процедура, действительно, оказалась бы несложной. Мне же пришлось потратить добрых сорок минут на блуждания по Ростову, прежде чем я смог точно определить севших мне на хвост наблюдателей… и их поддержку. В общей сложности десять человек. Двое в непосредственном наблюдении, и восемь человек на двух машинах, держащихся на довольно приличном расстоянии, как от наблюдателей, так и от меня. Впрочем, полагаю, в случае необходимости эти «группы поддержки» моментально окажутся рядом.

Прогулку по городу я завершил визитом на аэровокзал. К сожалению, с объявлением военного положения покупка билетов в сети оказалась невозможной, вот и пришлось мне добираться до касс на своих двоих, стараясь постоянно оставаться на виду патрулей, чтобы у моих преследователей не появилось сумасбродной идеи устроить похищение прямо на улице… «Дымовая завеса» с покупкой билета на послезавтрашний рейс до Хольмграда обошлась мне в двадцать семь рублей. А кроме того… кроме того, мне удалось увидеть здешние «самолеты». Горазд мог похвастаться тем, что видел многое на этом свете за свои пятнадцать лет жизни, но и он ни разу не был на аэровокзалах и не видел здешние летательные аппараты, так сказать, «вживую».

Честное слово, я простоял у огромного панорамного окна добрых полчаса, наблюдая за взлетающими и заходящими на посадку воздушными монстрами. И зрелище того стоило. «Скаты» были совершенно не похожи на знакомых мне по прежнему миру «железных птиц». Да и на одноименных хрящевых рыб эти аппараты вертикального взлета походили довольно слабо. По крайней мере, так я считал, пока один из взлетающих «скатов» не повернулся «мордой» в мою сторону. Огромный воздухозаборник, с обеих сторон подпираемый двумя вертикальными «головными плавниками»-пилонами, действительно придавал распластавшему крылья аппарату вид гигантского морского дьявола. Если же взглянуть на общий вид «ската» сверху или, как это было в моем случае, когда я наблюдал все тот же взлетающий агрегат снизу, то никакого сходства с рыбой не было и в помине. Огромное треугольное крыло со скругленными углами, нижняя плоскость которого может похвастаться добрым десятком жерл нагнетателей. После такого зрелища совершенно сумасшедшая для моего прошлого мира грузоподъемность подобных аппаратов в четыре сотни тонн, о которой я вычитал в сети, выглядела вполне реальной.

А еще мне удалось полюбоваться дирижаблями. Два таких монстра, заходивших на посадку, затмили своим видом даже огромных «скатов». Но что меня поразило, так это полное отсутствие причальных мачт. Вместо них воздушные корабли использовали двойные перроны, протянувшиеся от здания аэровокзала вдоль взлетного поля. А для удержания на курсе, вопреки всем ветрам, и фиксации «летающих пузырей» здесь применяются все те же нагнетатели.

Вот теперь я наконец понял, почему здесь железные дороги до сих пор не связали всю страну одной мощной сетью. Если в европейской части она еще довольно плотная, то за Урал-Камнем проще найти поселок со взлетной площадкой, чем город с железнодорожным вокзалом. С такой авиацией в железнодорожном сообщении просто нет необходимости. Ведь что проще? Строить и содержать дороги, в том числе и железные, быстро выходящие из строя в условиях резко континентального климата, а то и вечной мерзлоты, долбить туннели в горах и возводить мосты над тысячами рек, или построить в каждом поселении взлетную площадку для абсолютно нетребовательных к ее покрытию летательных аппаратов? Подчеркну, летательных аппаратов огромной грузоподъемности, двигательная часть которых отрабатывается и «вылизывается» уже добрых семьдесят лет, технологичная и доступная настолько, что ее используют для тех же автомобилей и летяг, с некоторыми ограничениями, конечно, но тем не менее…

Этот мир с каждым днем удивляет меня все больше и больше. Его сходство с прежним порой заставляет забывать об отличиях, но когда я о них вспоминаю или, тем более, вижу воочию, во мне, кажется, просыпается сумасшедший Паганель, готовый исследовать все, что попадается на пути. И это радует. Ну а сопутствующие процессу познания мелкие неурядицы… право слово, по сравнению с огромным, почти неизвестным миром, что расстилается передо мной, они не стоят беспокойства. По крайней мере, слишком большого беспокойства.

Ощутив полоснувшую по спине плеть чужого недоброго интереса, я вздохнул и, отлипнув от панорамного окна во всю стену, начал пробираться к выходу. Отдых это хорошо, но как напомнили мои филеры, дело ждать не будет. Ничего, разделаюсь с Барном и его подельником, тогда и отдохну по-настоящему. А сейчас пора заняться подготовкой места нашей грядущей встречи.

Из аэровокзала я отправился по адресу найденной в сети гостиницы, правда, на этот раз я решил не бить ноги почем зря и поймал таксомотор. Надоело выстраивать маршрут вслед патрулям, да и возбуждать излишние подозрения наблюдателей мне ни к чему. Пусть и дальше будут уверены, что я не знаю об их присутствии.

«Совиный дом» – отель, в котором я забронировал себе номер, расположился на Зеленом острове. Удобное место, если судить по карте. Помимо самой гостиницы, здесь есть только парк, а это значит, что вечером на острове тихо и безлюдно. Самое то для моих планов.

Заселившись в номер на мансарде трехэтажного кирпичного дома, выстроенного в стиле модерн, я с тоской покосился на аккуратно застеленную постель и, печально вздохнув, принялся разорять мини-бар. Спускаться в ресторан мне сейчас было не с руки… а чем еще занять себя до прихода гостей, я не знал. Спать? Нельзя, потоки внимания, скользящие по отелю, исчезнут, и я могу прозевать нужный момент. Заняться артефакторикой? Так защищать эту комнату я не собираюсь, а мои поделки на пленэре да без подпитки долго не проработают. Создавать же маломощную ерунду не вижу смысла. Да и есть у меня небольшой запас таких поделок, прихваченных из дома Аглаи, где обошлось без их применения. Вот и остается только сидеть да жрать орешки, запивая их всякой газированной гадостью.

Время! Как и предполагал, гости решили прийти с наступлением темноты. Тоже подвержены штампам? Ха.

Я ощутил уже знакомые «тени», вошедшие в маленький холл домашней гостиницы. От них так и шибает оружейным железом, уверенностью и силой. Плеснуть круговой волной внимания. На этаже вроде бы пусто. Пора уходить.

Стараясь не мелькать у окон, за которыми догорал багрянцем закат, окрасивший комнату в какой-то совершенно адский цвет, я скользнул к выходу из номера и, приоткрыв дверь, вновь ударил потоками внимания вдоль коридора. И здесь чисто. Короткая перебежка к пожарной лестнице. Первый пролет, второй… четвертый. Внизу слышен слаженный, негромкий перестук шагов. Открыть окно… прыжок, перекат. Потоки внимания скользят вокруг, чисто. А теперь бегом!

В сгущающихся сумерках парк казался черной кляксой, тянущей свои щупальца-тени к ярко освещенной дорожке, окольцевавшей территорию отеля. Тянущей и тут же одергивающей их, словно в боязни обжечься. За спиной пахнуло растерянностью, злостью и… азартом. Ага, увидели, что птичка упорхнула, и засуетились! Хорошо…

В спину уперся луч чьего-то внимания. Сильный. Неужто господин Барн решил поработать? Или у них и другие «спецы» имеются? Хм, как бы то ни было, мне это на руку. Я же не сбежать хочу, а лишь перенести место встречи.

Бег, размеренный и четкий темп, дыхание выравнивается само собой. Ничего нового, ничего страшного… все просто и гладко, как на тренировках. Черное пятно иллюзии скрывает тело, превращая меня в одну из многочисленных теней-щупалец этого леска. Внимание раскрывается цветком, протягивает нити любопытства во все стороны, сплетаясь со структурой деревьев, кустарников и уже пожухшей травы. Все, как учил дед Богдан, теперь главное не потеряться в ощущениях. Поляна? Удачно… удобно. Пожалуй, здесь я задержусь.

А теперь посмотрим, чего желают загонщики. Пылевой фантом, копирующий мой облик, возник на противоположном краю поляны как раз в тот момент, когда за ближайшими деревьями появились люди Барна и Орвара. Фантом шевельнулся, и кусты рядом с ним тут же «подстригла» длинная, но почти бесшумная очередь, а из дерева, за которым он скрылся, вырвало целый ворох щепы. Как-то это мало похоже на давешние стрелки с транквилизаторами…

Зато и вопрос с желаниями «гостей» можно считать закрытым, брать живым они меня явно не собираются. Что ж, эти господа сами развязали мне руки, так что и я могу забыть о гуманизме.

Первым под раздачу попал один из людей Барна. Понять его принадлежность было несложно, в отличие от подчиненных Орвара, наемники его приятеля были наряжены в совершенно неуставной камуфляж без знаков различия… что, правда, не мешало им довольно профессионально действовать в условиях леса, пусть даже и такого… ухоженного. Так что, если бы не мое объединение с лесом, наша игра в «пятнашки» могла затянуться надолго.

До предела сгустив облако темноты вокруг, я, стараясь не выбиться из ритма «дыхания леса», как это называл дед Богдан, скользнул к обнаруженному поблизости противнику, крайнему в цепи, прочесывающей перелесок. Охотник на детей даже не понял, что с ним произошло. Просто не успел. Когти, некогда продемонстрированные на хуторе Бийских, с одного удара снесли голову бойца. Вверх ударил фонтанчик крови, и обезглавленное тело осело наземь. Не теряя времени, я приподнял мертвеца телекинезом и потянул в сторону. Через полсотни метров, оказавшись на небольшом пятачке, с двух сторон огражденном стеной живой изгороди, я укрыл это место иллюзией все того же темного облака и принялся за обыск. Я успел содрать с тела автомат, снабженный удивительно небольшим цилиндром глушителя, пистолет с таким же «украшением» и пару запасных магазинов, прежде чем лес донес до меня беспокойство засуетившихся «охотников». Дьявольщина! Про голову-то я забыл…

Облако темноты стянулось к моему телу, облегая его будто перчатка, Вновь воспользовавшись телекинезом, я вытолкнул убитого на узкую тропинку метрах в пяти от моего «убежища», а сам залег под густой, покрытой мелкими упругими листочками живой изгородью.

Автомат глухо прокашлял короткой, на три патрона, очередью, и второй боец из команды Барна, только что подобравшийся к лежащему на тропинке трупу, словно подрубленный рухнул рядом с ним. М-да, или я чего-то не понимаю, или слишком переоценил профессионализм противника. Так глупо попасться…

Впрочем, мгновением позже мне пришлось признать, что и сам я пока еще очень далек от звания мастера… в здешних условиях, по крайней мере. Самоуверенный идиот.

– Не двигаться. – В затылок мне уперся ствол, и только в следующую секунду я почувствовал присутствие человека за спиной. И чтобы определить личность заставшего врасплох, каким-то образом сумевшего укрыться от моего внимания человека, мне даже не нужно было оборачиваться. Этот голос я помню очень хорошо. Барн. – Медленно положи плевалку наземь, развей морок и обернись. Очень медленно.

Рука отпустила цевье автомата, глухо лязгнувшего от удара о землю, и я, как и было приказано, медленно перевернулся на спину, так что «зрачок» пистолетного дула почти уперся мне в переносицу. Рассмотреть довольную ухмылку на лице Ольгерда можно было даже в окружающей темноте. Барн отступил на шаг, все так же держа меня на прицеле, и, пробормотав что-то в гарнитуру на неизвестном языке, жестом велел мне подняться на ноги. Короткий свист разорвал тишину, а через несколько секунд рядом с Барном возник один из его людей.

– Cătușe. – Услышав приказ командира, боец вытащил из кармашка разгрузки наручники и, подобравшись ко мне по крутой дуге, требовательно ими звякнул. Барн же усмехнулся. – Ты, малец, даже не представляешь, как тебе повезло, что попался мне, а не людям Орвара. Они бы тебя грохнули тут же. Давай, не тяни время, тяни руки.

Я тяжело вздохнул, поднимая ладони, а в следующий миг где-то рядом раздался оглушительный грохот…

Глава 11

Шанс! Удержать телекинезом сразу два тела в полной неподвижности мне не под силу. Собственно, даже одного человека зафиксировать я бы не смог. Но вот «заморозить» конечность вполне способен. А большего и не надо.

Заблокировав указательный палец Барна на спусковом крючке пистолета, я попытался ударить подошедшего ко мне бойца ногой… и ощутил, как стопа поехала по выставленному щиту. Понятно, бить и стрелять бесполезно, можно только пересилить или… вворачиваюсь под руку наемника, одновременно уходя с линии прицела Барна. Есть! Волхвовская наука мне в помощь, пока он не очухался. Молы, сидиусы, вейдеры? Ха, да ситхи – дети по сравнению с теткой Ружаной! Удушение Силой против яйцекрута не пляшет!

Выхватив ствол из кобуры взвывшего от боли, свернувшегося в клубок наемника, упираю тяжелый для моей руки пистолет ему в затылок и жму на спусковой крючок. В таком положении щит роли не играет, да и состояние у бойца не то. Боль, она любые ментальные конструкты с ходу гасит… Хлоп! Шлеп!

М-мать! Что у него за патроны такие? Нижнюю челюсть на раз вырвало!

Следующий выстрел пришелся в лицо опешившему, до сих пор пытающемуся пересилить мою блокировку Ольгерду, и… тут меня поджидал облом. Пуля с визгом отрикошетила куда-то в сторону, даже не коснувшись его тела. Еще один щит… впрочем, этого стоило ожидать. Кажется, Барн хотел что-то сказать… может быть даже позлорадствовать, да не успел, пришлось защищаться от «яйцекрута», и ведь справился-таки, скинул волхвовской прием на очередную защиту… А вот перебороть пресловутое удушение не смог. Телекинез, один раз уже прошедший через щиты Барна, сжал горло сволочного помощничка Ростопчиных, и я поморщился, услышав, как хрупнула гортань и хрустнули раскрошенные шейные позвонки. Готов, с-сука.

Я облегченно вздохнул, но терять время на переживания и самопережевывание не стал. Хоть и прервалось отчего-то мое слияние с лесом, и не вижу, что вокруг творится, но чую, что веселье только начало набирать обороты, так что сидеть здесь, изображая памятник на площади, было бы полным идиотизмом. А значит, следует поторопиться. Минуту на быстрый шмон и испепеление «улик», а там… огородами-огородами, до следующего удачного момента.

Мародерка? Трофеи! Да и не повоевать толком парой обойм с противником, обладающим как минимум четырехкратным перевесом в живой силе.

Закончив обыск тел, я уничтожил их обычным конструктом для сжигания мусора и скрылся в густом кустарнике. Только отойдя подальше от места боя, я вновь попытался настроиться на связь с лесом.

…Такое впечатление, будто кто-то намертво заблокировал такую возможность. Лес просто не откликался. Зато стало понятно, как Барну удалось так легко ко мне подобраться… что ж, урок мне на будущее. Полагаться можно только на себя и свои собственные возможности, а ментальным конструктам, влияющим на внешние условия, лучше не доверять или доверять с оглядкой, поскольку, как показала практика, они могут подвести в самый важный момент. Придя к такому выводу, я тяжело вздохнул и, уже привычным усилием распустив потоки внимания, «осмотрелся»… чтобы тут же сдавленно выругаться. Тихо-тихо, чтоб никто не услышал.

Парк полыхал… иначе описать увиденное я не в силах. Ментал дрожал и искажался под ударами чьих-то мощных боевых конструктов, среди которых я узнал разве что Длань Перуна, потоком молний распахавшую небольшую полянку метрах в ста от моего схрона, да Стеклянный смерч, располосовавший одного из моих противников. И все это в полнейшей тишине… словно место боя кто-то накрыл непроницаемым куполом. По крайней мере, невзирая на царящую здесь свистопляску и взрывы, первый из которых, кстати, и позволил мне посчитаться с Барном, обитатели «Совиного дома» не проявляют никакого беспокойства, словно не слышат творящегося здесь светопреставления, а ведь должны были бы. М-да, кажется, кто-то решил присоединиться к нашей «вечеринке», и честно говоря, я совсем не горю желанием познакомиться с этим неизвестным.

Да кто меня будет спрашивать? По кустарнику, под которым я устроил свою лежку, лихими ножницами прошлась очередь из автомата. Не прицельная, но мне от этого не легче. Откатился в сторону, нащупывая своим вниманием противника. Есть!

Тупорылый ствол автомата дернулся в моих руках, посылая в «засветку» короткую очередь. Три. Осечка. Огонь. Сместиться. Еще три пули в цель. Сместиться… Очередь откуда-то слева взрыла дерн в том месте, где я только что был. Клещи? Подарок Барна в руку. Оливковое «яйцо» гранаты, до боли похожее на знакомую по прежнему миру РГД-5, удобно легла в ладонь. Бросок!

Грохнуло глухо и значительно тише, чем при взрыве той же РГД, да и эффект был неожиданным. Полыхнул гейзер белоснежного пламени, в наступившей темноте показавшегося почти невыносимо ярким, и боец, только что паливший в мою сторону, просто исчез, будто и не было его в области моего внимания.

Вновь сменив позицию, попытался «нащупать» второго противника и… затаился, укутываясь в темноту. Там, где я ощущал присутствие одного бойца, сейчас определялось сразу четверо. Но если первый чувствовался как один из людей Барна и Орвара, то трое его «гостей» были мне абсолютно незнакомы. Более того, потоки внимания просто соскальзывали с них, словно не в силах зацепиться, и ручаюсь, узнать их в следующий раз так же, как сейчас я узнаю «охотников», у меня не получится. Странная защита… Эх, уползать отсюда надо, не нравятся мне эти союзники.

Орвара и четырех его бойцов я встретил на берегу. Точнее, нашел их трупы. Три огнестрельных в грудь не оставили капитану ни единого шанса. Собственно, у всех пятерых наблюдалась одна и та же картина, разве что места попаданий были разными. Нашпигованные железом тела лежали ровным рядочком на песчаном бережке, и подходить к ним ближе я не стал. Обследовал потоками внимания и, развернувшись, двинулся к мосту, искренне надеясь убраться с этого островка без приключений и лишних встреч. Зря надеялся, конечно.

Как раз у моста я и вляпался. И ведь не идиот, должен был понять, что мои противники, если они не полные идиоты, не оставят без присмотра оба выезда с острова…

Чувство опасности взвыло сиреной, я попытался уйти перекатом под прикрытие деревьев, а в следующий миг в плечо словно кувалдой влепили. Удар спиной о землю, и мое сознание погасло. Словно выключили свет, звук… всё.

– «Глаз», доклад! – бросил в гарнитуру глухого шлема затянутый в черный, почти невидимый в ночных тенях бронекостюм мужчина и, взглянув на лежащего у его ног перевязанного мальчишку, покачал головой.

– Периметр зачищен, следы потерли. Цели ликвидированы, тела частично уничтожены.

– Кто? – удивился командир.

– «Дичь», – ответил его собеседник. – Испепелил Барна и Мирела. Остальные упакованы.

– Принял. Группа – общий доклад.

– Второй. Чисто. Цел. – Пришел первый отклик.

– Четвертый. Чисто. Цел.

– Пятый. Чисто. Цел.

– Третий? – В голосе мужчины послышался намек на беспокойство.

– Третий… задание выполнено, командир. Чисто. – Отозвавшийся говорил с затруднениями, словно не мог отдышаться. – Левую клешню покоцал, гад.

– Пятый. Чисто. Цел. Я в полста на два от Третьего. Вижу. Иду к нему.

– Шестой. Чисто. Цел. Иду на помощь Пятому, – присоединился еще один голос.

– Шестой Первому. Отставить. Пятому поможет «Глаз», а ты нужен здесь. «Дичь» подранили. Группе общий сбор у точки один. Жду.

Из темноты, словно призраки, один за другим соткались четверо бойцов в одинаковых бронекостюмах и глухих шлемах без единого намека на забрало. Пока трое из них заняли круговую оборону, четвертый оказался рядом с пребывающим без сознания юношей.

– Сквозное, задета кость. Точно снайпер работал, – поводив над перебинтованной раной мальчишки руками, заключил боец.

– Третий? – хмуро проговорил командир.

– Убрал я его, – отозвался тот. – Просто опоздал немного. Эта сволочь растяжками обложилась… без шума было не подойти. А глушилка туда не добивает.

– Ясно. Разбор на базе. Отдыхай. «Глаз»?

– Здесь «Глаз». Машина на подходе. Минута.

– Принял. – Из голоса командира как-то разом ушло напряжение. Остановившийся рядом с группой фургон распахнул двери, и бойцы ловко забрались внутрь, втянув за собой и мальчишку. Командир отряда оказался последним. Двери закрылись, и в фургоне зажегся свет. Только сейчас бойцы сняли шлемы, и по салону прокатился еле слышный вздох облегчения. Работа окончена, можно немного расслабиться.

– Седой, выключай глушилку. Ратьша, рули на базу, – произнес командир, и машина, резво набрав ход, покатила к мосту через Дон, а вскоре к ней в кильватер пристроилась еще одна. Точно такой же невзрачный серый фургон с небольшим значком – щитом на борту, довольно легкомысленного вида… По крайней мере, для тех, кто не разбирается в родовой символике, два горящих серебряных сердца в алом поле, могли показаться таковыми. Понимающие же лишь пожали бы плечами, в конце концов, среди фамильных гербов встречаются и куда более причудливые, так что щит Ростопчиных еще может считаться образцом лаконизма.

По дороге на базу автомобили останавливали дважды, но впечатлившись предоставленными документами, патрули не задерживали их надолго, ограничиваясь отметкой о встрече в своих фиксаторах, после чего принадлежащие дому Ростопчиных фургоны спокойно продолжали свой путь.

Спустя три часа машины вкатились во двор небольшого загородного имения, спрятавшегося от чужих глаз за невысокой, но мощной стеной. И спящее поместье моментально проснулось. Засветились окна, захлопали двери, забегали по двору люди… и не скажешь, что время далеко за полночь.

Откладывать разбор действий на утро командир группы не стал. Он и его люди, сдав раненых на руки хмурому врачу и его помощникам, заперлись в одном из служебных помещений. Впрочем, один из раненых вскоре вырвался из цепких рук лекарей, после чего приковылял к сослуживцам.

Разбор действий группы не занял много времени, так что уже через час, получив причитающуюся похвалу и нахлобучку (чтоб не расслаблялись), бойцы разошлись по комнатам, переодеваться и отдыхать.

А вот их командир, получив сигнал, тяжело вздохнул и, поднявшись с теплого и мягкого кресла, отправился в госпитальный блок, где его ждала беседа с очнувшимся мальчишкой, из-за которого его группе пришлось срываться с места, мчаться через полстраны на личном «скате» главы фамилии и устраивать кровавый дебош в находящемся на военном положении городе.

Чем этот вьюнош привлек внимание Шалея Ростопчина, командир не знал, да и не дело гвардейцу дома любопытничать о хозяйских заморочках. Но… вот его самого мальчишка заинтересовал, не мог не заинтересовать. Во всех действиях паренька прослеживались повадки для семнадцатилетнего юнца очень неожиданные. Да, он явно неопытен и плохо представляет себе боевую работу с участием ментальных воздействий, но в условиях прямого боестолкновения он показал характер и умение действовать быстро и жестко. Четыре трупа тому доказательство. Причем, если судить по отчету, то самого Барна и командира его наемников паренек уработал как раз теми самыми ментальными воздействиями. Правда, Глаз утверждает, что это не были боевые конструкты, скорее, что-то из разряда самозащиты, но ведь и их хватило! Да и с оружием мальчик управляется весьма хватко, а это уже совсем неожиданно. Все же не охотничья ружбайка в руках была, и с гранатой той… тоже не все ясно. Это ж не камень, ею пользоваться уметь нужно, а откуда такие умения могли взяться у бывшего беспризорника? Впрочем, точно такой же вопрос можно задать и о его умении двигаться в бою, тоже не обыденный навык, между прочим. В общем, о-очень интересный персонаж попался на пути командира террор-группы гвардии Ростопчиных. И как жаль, что ответы на возникшие у него вопросы нельзя просто вытрясти из мальчишки. Да и надо ли?

Мужчина тряхнул головой и взялся за ручку двери, ведущей в бокс госпитального блока.

Я покосился в сторону открывшейся двери и неслышно вздохнул. Ну да, прошлая беседа с этим господином у нас не задалась, я позорно уснул, даже не дослушав его имя-отчество. Правда, у меня есть оправдание. Не далее чем за пять минут до предыдущего его появления в палате здешний доктор накачал меня снотворным. Так что стоит удивляться хотя бы тому, что я вообще запомнил визит этого человека. Ничего удивительного, что он решил повторить попытку… еще раз.

– Добрый вечер, Ерофей. Рад наконец-то видеть тебя в полном сознании. Ты не будешь возражать, если я стану обращаться к тебе по имени? – осведомился мой гость. Закрыв дверь, он подхватил стоявший у стены стул и, поставив его перед моей койкой, непринужденно приземлился на жалобно скрипнувший предмет мебели задом наперед. Неудивительно. Дядечка-то весьма габаритный.

– Не возражаю, господин… – с намеком на вопрос кивнул я.

– Точно. В предыдущие наши встречи я, можно сказать, не успевал представиться. Ты был либо без сознания, либо засыпал. Борхард Брюсов. – Усмехнулся он и тут же добавил: – К аннандейльским Брюсам отношения не имею.

– А отчество у вас есть? – спросил я, решив оставить в стороне его странное замечание.

– Наша с тобой разница в возрасте не столь велика, – отмахнулся мой собеседник, – так что обращайся по имени.

– Ладно, – кивнул я, рассматривая гостя и задаваясь вопросом, кому именно из нас он только что польстил. Мне, посчитав старше, или себе, пытаясь казаться младше? Хотя-а… с влиянием возраста на внешность у здешних жителей творится такая чехарда, что определить возраст «на глазок» порой становится непосильной задачей. По крайней мере, для меня. Так что, возможно, он и не врет насчет разницы в годах, кто его знает… – По имени так по имени, мне же проще.

– Вот и договорились, – удовлетворенно кивнул гость. – Поговорим?

– С удовольствием, – кивнул я. – У меня скопилось немало вопросов.

– Верю, – коротко рассмеялся Брюсов. – Медики к тебе уже заходить боятся. Говорят, ты их замучил расспросами.

– А что делать? – Пожал я плечами. – Из этих молчунов мне даже собственный диагноз вытащить не удалось.

– Здесь они, конечно, чуть переборщили с секретностью, – понимающе покивал Брюсов, – но их тоже можно понять. Им платят жалованье, немалую часть которого составляет как раз плата за молчание. Кто же захочет терять такой прибыток? Да и нарываться на санкции за нарушение договора тоже дураков нет.

– Что, такие жесткие условия? – спросил я.

– Обычные для наемников дома, – пожав плечами, ответил Борхард. Вот как… значит, это не военный госпиталь и не тюремная больница. Уже непло… стоп. Фамилия? Но единственный дом, с которым я до недавнего времени сталкивался, это Ростопчины. Выходит, мой кровавый драп не удался? Обидно. Я вздохнул и неожиданно почувствовал легкий толчок в здоровое плечо. – Эй, парень! Ты опять уснул, что ли?

– Нет, просто задумался, – медленно проговорил я. – Полагаю, речь идет о фамилии Ростопчиных?

– Догадливый, – удовлетворенно кивнул Брюсов и, явно заметив мое напряжение, вытащил из кармана пиджака нестандартный зерком, по размерам больше похожий на планшеты моего прошлого мира. – Вижу, тебя эта информация не обрадовала, как и предупреждал глава. Что ж, тогда… держи, видеопослание под глифом на основной панели. Посмотри, послушай, потом договорим.

Борхард поднялся и вышел из комнаты, оставив меня в одиночестве. Неожиданно. Я тяжело вздохнул и, включив полученный от гостя зерком, хотел было уже открыть видеофайл, но мой взгляд наткнулся на текущую дату и время, мерцающие в углу экрана, и я невольно выматерился. Двое суток! С момента боя прошло двое суток, а значит, об отъезде с Грацем и Остромировым можно забыть! Дьявольщина. И тут все не слава богу.

Первым позывом было попытаться связаться с волхвом по имеющемуся у меня в памяти номеру, но и тут вышел облом. Зерком просто отказался реагировать на мои потуги. Единственной доступной функцией оказался видеопроигрыватель, в списке воспроизведения которого, опять же, значился лишь один файл. Арргх! Гадство.

Я дернулся и тут же зашипел от боли, пронзившей раненое плечо, зафиксированное в чем-то похожем на лубки. Кажется, действие обезболивающего сходит на нет. Так, стоп… дышать, успокоиться…

Спустя минуту я более или менее пришел в себя и вновь сосредоточил свое внимание на зеркоме. Что ж, посмотрим, какие еще новости обрушатся на мою голову. Щелчок по пиктограмме проигрывателя, и белоснежный фон сменился чернотой. Мелькнул значок загрузки, и черный экран расцвел красками, демонстрируя какой-то кабинет и сидящего за столом моложавого мужчину с резкими, словно вырубленными топором чертами лица и весьма холодным взглядом водянисто-серых глаз.

«Доброго времени суток, Ерофей Павлович…»

Речь Шалея Силыча Ростопчина была ровной и размеренной, без единого намека на эмоции. Но вот смысл… Фактически глава дома принес извинения за действия своего «младшего партнера», слишком зазнавшегося и решившего, что под прикрытием знатной фамилии он может творить все, что ему заблагорассудится. Понятно, что никакой благодарности за «окорачивание» наглеца я не дождался, но, помня уроки Ружаны Немировны, могу утверждать, что для главы фамилии подобный ход был бы «потерей лица», как говорят японцы. Да, собственно, и сам факт извинений перед простолюдином кое-кто из фамильных спесивцев мог бы посчитать уроном своей чести. К счастью, Ростопчин оказался не из таких. Понятно, что это действо не доставило ему удовольствия, но судя по всему, мужик решил действовать по правде, а не по понтам… и если здесь нет подвоха, то мое мнение о Шалее Силыче и Ярославе Беленьком, донесшем ему и мне о задумке покойного Барна и не менее покойного капитана Орвара, изменится в лучшую сторону. Ну и компенсация. Десять тысяч рублей, это примерно тройная стоимость всех упертых из моей лавки поделок.

В общем-то, все получилось очень неплохо. Ну, относительно. Пока я играл в салочки с людьми Барна, группа Брюсова, воспользовавшись некоторыми недокументированными возможностями зеркома младшего партнера Шалея Ростопчина, прослушала переговоры Барна с подельниками, определила их местонахождение и вышла на охоту за ним самим и капитаном Орваром. Я далек от мысли, что причиной подобных действий было благородное желание спасти мою шкуру. Об этом говорит и приказ о полном уничтожении всех моих противников, полученный Борхардом. Всех, то есть не только Барна и его наемников, но и капитана Орвара, на секундочку, армейского «особняка» вместе с его группой. Понятно, что это желание было продиктовано беспокойством о репутации дома, изрядно подмоченной тем самым Барном вместе с его компаньоном в погонах, и заботой об отсутствии возможностей для шантажа последним главы высокой фамилии. Конечно, для завершения этой картины стоило бы грохнуть и меня вслед за этой шустрой парочкой, но Ростопчин оказался более хитровымудрен и пошел другим путем. «Я знаю, что ты знаешь, что я знаю…» и так далее. Иными словами, по ходу своего монолога Шалей Силыч продемонстрировал мне запись, на которой было отчетливо видно наше с Барном столкновение в парке…

Понятное дело, что всплыви этот файл в суде, и мне сильно не поздоровится, двойное убийство налицо, но Ростопчин не идиот и, как он сам сказал, прекрасно понимает, что в этом случае я и сам молчать не буду, а это нанесет его фамилии немалый урон. Придется, дескать, изыскивать возможности заставить меня замолчать, а это расходы и, опять же, риски. Тем не менее Шалей готов на них пойти, в случае, если эта история так или иначе всплывет. Говорил он открытым текстом, явно не полагаясь на умение семнадцатилетнего юнца читать послания между строк. Собственно, он даже причины такого своего решения объявил. Дескать, мало ли что в жизни может пригодиться, а разбрасываться если не добрыми, то хотя бы нейтральными отношениями с талантливой молодежью есть глупость несусветная. Не могу сказать, что легко поверил в такой альтруизм, но… пусть так. Предложение разойтись бортами и молчать о происшедшем во веки вечные было высказано, и я его принял. Тогда как слов о дальнейшем сотрудничестве я не услышал, и, следовательно, в текущее соглашение мы его не включаем… О чем и сообщил Борхарду, когда тот вернулся в мою палату для продолжения разговора. Надо было видеть лицо Брюсова, когда я известил его о своем решении.

– Это здорово! – просиял Борхард и словно скинул лет десять. Понятно. Если бы я уперся рогом или начал вилять, то из этой палаты, скорее всего, живым бы уже не вышел. По крайней мере, по мнению Брюсова. И плевать, что ему претит идея убивать детей, приказ главы дома он, как гвардеец, не выполнить не может. Сейчас же я снял с его плеч немалый груз, так что мой собеседник даже разговорился. – И хрен с ним с сотрудничеством. Главное, что история с Барном осталась в прошлом, и наши стороны не имеют друг к другу претензий.

– Хм, пока я еще не увидел компенсацию, – заметил я.

– Вот ты меркантильный. Будет тебе компенсация. – Борхард бросил мне на колени зерком, в котором я узнал аппарат, купленный у Аглаи. – Загляни на свой счет.

Открыв казначейский аккаунт, я довольно хмыкнул. Еще недавно обнуленный мною счет теперь мог похвастать пятизначной суммой. Кстати, надо бы туда и снятые прежде деньги бросить. Мысль и дальше таскать с собой эту «котлету» меня не привлекает.

– Вы были так уверены, что я приму предложение Ростопчина? – спросил я, глянув на Брюсова, вновь с удобством устроившегося на стуле рядом с моей койкой.

– Я – нет, – ответил Борхард. – А вот Шалей Силыч…

– Понятно. Рисковый он дядька, – констатировал я и добавил: – Но жесткий.

– Он глава. – Пожал плечами Брюсов. – И очень хороший глава, должен заметить. Справедливый.

– Странно слышать такое о представителе высокой фамилии. – Вздохнул я, отгоняя воспоминания Горазда. В них фамильных, с которыми сталкивался сам мальчишка или другие простолюдины, о чем ему доводилось слышать, можно было назвать по-разному, но справедливыми… хм.

– В меру своего положения, – понимающе усмехнулся Борхард. – Абсолютной справедливости не существует, ей всегда препятствуют интересы общества или отдельных его представителей.

– Но стремиться к нему… – заговорил было я. Мне семнадцать, мне семнадцать. Я юный, горячий максималист…

– Нужно в меру, не забывая о своих обязательствах, иначе такой радетель справедливости окажется от нее дальше, чем любой мерзавец, беспокоящийся лишь о собственных интересах, – пресек мою фразу Борхард, но тут же махнул рукой. – Впрочем, это долгий и несвоевременный разговор. Не находишь?

– Согласен. – Я изобразил вздох и, шевельнув рукой, демонстративно поморщился от боли, прострелившей раненое плечо. – Долго мне здесь валяться?

– Медики обещают, что поставят тебя на ноги меньше чем за неделю.

– С разбитой костью? – удивился я.

– Ментальные конструкты годятся не только для того, чтобы крушить головы, – пожав плечами, произнес мой собеседник.

– А потом? – осведомился я.

– А что «потом»? – деланно удивился Борхард. – Это уже твое дело. Хочешь, возвращайся в Ведерников, хочешь, езжай, куда собирался. Это уже не наше дело.

– Вообще-то, я имел в виду свою собственность. Когда и как мне ее вернут? – уточнил я.

– Хм… да, забыл, – повинился Брюсов. – Как поправишься, сможешь забрать свое имущество со складов в Портовом районе Ростова. Номер склада и договор я тебе пришлю на зерком. Или, если желаешь, можем доставить его «скатом» в тот же Ведерников, в твою лавку.

– Боюсь, этот вариант не прокатит, – вздохнул я. – Сомневаюсь, что после давешних приключений управляющий согласится сдать мне квартиру и помещение под магазин еще раз. Так что, пожалуй, я заберу свои вещи со склада сам. Продлить аренду я смогу?

– Без проблем, – кивнул Брюсов и тут же усмехнулся. – Но это уже за свой счет, будь добр.

– Пусть так, – согласился я, но продолжить фразу не успел. В палату вошел медик.

– Процедуры, – провозгласил он, окинув нас о-очень суровым взглядом… и Борхард даже слова поперек не сказал. Только развел руками и, на ходу забрав у меня оба зеркома, исчез из комнаты.

Ну а мне не оставалось ничего иного, кроме как отдаться в надежные руки здешних врачей… и попытаться подсмотреть используемые ими лечебные конструкты.

Глава 12

Зерком Аглаи, как и прочие шмотки, вернулся ко мне лишь на седьмые сутки пребывания в госпитальном блоке имения Ростопчиных. Нет, если бы я попросил врачей, они принесли бы его значительно раньше, но все это время я пребывал в несколько помутненном и заторможенном состоянии, эдаком полусне-полуяви, так что просто не додумался потребовать зерком. Хотя, может быть, оно и к лучшему. Представляю, что мог бы подумать тот же Остромиров, услышав прорезавшийся у меня акцент урожденного чухонца. А тормозил я в эти дни действительно знатно, и лишь по вечерам, в краткие периоды меж снятием выдохшихся и наложением новых комплексов лечебных конструктов, приходил в себя и… еле удерживался от отказа продолжать лечение. Но честное слово, оно того стоило, несколько дней тормознутости не великая плата за столь скорое исцеление. Лубки с меня сняли на пятый день, а еще через сутки медики Ростопчиных констатировали полное восстановление всех поврежденных тканей. Вот тогда, обнаружив в боксе рюкзак со своими вещами, я наконец смог добраться до стекляшки. Покрутил ее в руках и, вздохнув, отложил в сторону. Звонить кому-либо не хотелось, совсем. Я просто не знал, что сказать. Бийским ли, Остромирову или Грацу, неважно. У меня нет желания с ними разговаривать, по крайней мере сейчас.

Решив, что об этом можно будет подумать позже, когда покину сию гостеприимную обитель, я снял надоевшую больничную пижаму и, бросив взгляд за окно, принялся рыться в своих вещах. За то время, что я здесь валялся, погода словно опомнилась и начала доказывать, что октябрь все же осенний месяц. На улице изрядно похолодало, а сейчас затянувшие небо серой пеленой тучи и вовсе пролились на землю противной моросью.

Отыскав среди купленных в компании Аглаи вещей свитер крупной вязки и легкую ветровку, я мысленно погладил себя по голове за предусмотрительность и, отложив их в сторону, вновь нырнул в рюкзак. Выудив из него «нимы», иногда по привычке все еще именуемые мною джинсами, я в очередной раз удивился. Испохабленные ползаньем по парку, сейчас они выглядели как новые. Кажется, обитатели этого дома позаботились не только о ранах, но и о чистоте моей одежды. Славно. Какие, однако, добрые, внимательные и щедрые на помощь люди…

С этой мыслью я подцепил телекинезом сияющую в моем внимании нить, искусно вшитую в боковой шов нимов, и, сосредоточившись, осторожно и незаметно извлек это инородное включение, оказавшееся тонкой металлической проволокой, длиной не более пяти сантиметров. Я же говорю, о-очень внимательные люди.

Пока я надевал штаны, нитевидный «маячок», направляемый все тем же телекинезом, опустился в пустой карман рюкзака. Туда же последовали и два его «сотоварища», вытащенные мною последовательно из подошвы кроссовка и шва ветровки. Больше «обновок» в своем гардеробе я не обнаружил, хотя и перерыл его сверху донизу, изображая поиск якобы потерянной футболки. Правда, зерком вызывал определенные сомнения, ввиду недавно услышанной истории о слежке за зарвавшимся Барном, но избавляться от него я не стал. Пока.

Как и предупреждал врач на финальном осмотре, Борхард дожидался меня на выходе из госпитального блока. Именно он должен доставить меня в Ростов, что не могло не радовать. Ростопчины оказались людьми не только внимательными, но и аккуратными. Принцип «где взял, туда и верни», всегда был мне близок, так что рисуем господам плюсик… рядом с минусом за их избыточную «внимательность».

Брюсов стоял на крыльце, прижав рукой к перилам небольшую сумку, и, явно о чем-то задумавшись, смотрел в никуда. Впрочем, созерцательное состояние слетело с него в тот же момент, как хлопнула закрытая мною входная дверь. Тут он встрепенулся и, обернувшись, смерил меня долгим изучающим взглядом.

– Ну, здравствуй, Ерофей. Давно не виделись, – улыбнулся он.

– Три дня, – уточнил я. В последний раз Борхард заглядывал в мой бокс именно тогда. Правда, разговора не получилось, поскольку я был не в том состоянии, чтобы вести великосветские беседы. Да что там! Мне, чтобы сказать «добрый день», нужно было сосредотачиваться целую минуту, не меньше. Понятное дело, что собеседник из меня был аховый, и приходивший проведать «болящего» Брюсов старался как можно быстрее сбежать прочь от того жуткого тормоза, что встречал его в боксе госпитального блока.

– Ну да, – кивнул Борхард и, протянув мне сумку, договорил с уже знакомой усмешкой: – Мы тут с ребятами кое-что собрали для тебя. Замена трофеям, так сказать.

– Какая замена, каким трофеям? – не понял я.

– Оружие, взятое тобой в бою, – пояснил Борхард, спускаясь с крыльца. Я накинул на голову капюшон ветровки и последовал за ним под накрапывающий, мелкий и противный дождь. – Будь у тебя разрешение, оформили бы трофеи как подарок, по крайней мере, короткоствол точно, а так, увы… ты несовершеннолетний и владеть оружием тебе по закону еще рано. С автоматами и гранатами вообще швах. Такую «музыку» только фамильной гвардии да военным хранить разрешено. В общем, мы с ребятами подумали, прикинули и решили, что это дело надо хоть как-то исправить.

– Понятно, – протянул я, шагая рядом с гвардейцем по двору имения. Взвесил в руке сумку, легкая. – А что там?

– В машине посмотришь, – улыбнулся Брюсов. – Ручаюсь, тебе понравится.

Машиной оказался приземистый «скат», выглядевший, как миниатюрная версия одного из тех монстров гражданской авиации, что я видел на летном поле ростовского аэровокзала.

Расположившись в салоне, аскетичный вид которого больше подошел бы отсеку для десанта, первым делом я, как от меня и ожидалось, открыл подаренную сумку. Вытряхнул ее содержимое на сиденье рядом… и почесал пятерней затылок. Ну, нож еще туда-сюда, хотя как замена автомату все же жидковато будет. А вот карты памяти в количестве пяти штук… непонятно.

– Это что? – Дернул я внимательно наблюдающего за моими манипуляциями Борхарда.

– Гвардейский боевой нож. Подарок от нашего подразделения, одобренный главой дома, – заговорил он, очевидно, неправильно поняв вопрос. Или мне нужно было быть более точным. – Видишь, на пяте клинка изображен пустой щит? Если бы ты состоял в гвардии нашего дома, здесь был бы выгравирован его герб. А вот на ленте темляка такой герб имеется, и знающему человеку его наличие и алый цвет скажут, что нож этот был подарен тому, кто бился бок о бок с гвардией Ростопчиных. Вот так-то. Кстати, вот эта карта памяти – подтверждающий сертификат. Потом обязательно включи ее код в свой идентификатор, чтоб в случае чего не было проблем с властями или другими фамилиями. Все же получить такой нож в подарок хоть и традиция, но большая редкость в наше время.

Однако новости… Хм, ладно. Но на карты памяти он вовремя внимание перевел. Теперь можно и о них спросить, а с этими ножами и традициями разберусь позже, когда выдастся свободное время.

– А что на остальных карточках? – спросил я, поблагодарив Борхарда за ценный подарок.

– Учебники, – коротко ответил тот и растянул губы в улыбке, почему-то показавшейся мне несколько… издевательской, что ли? – Я вспомнил твои действия в парке и решил, что нельзя оставлять такой талант неограненным. Поэтому мы с ребятами посоветовались и решили сделать тебе вот такой подарок. На этих трех картах ты найдешь наставления по тактике боя с применением приемов естествознания и справочники по оружию и боевой технике. Конечно, не бог весть что, но хоть какое-то представление о правильном бое и противодействии ментальным операторам ты получишь. А на четвертой карте находится обзор по часто встречающимся на поле боя конструктам и небольшая коллекция некоторых воздействий. Думаю, человеку с такими познаниями в ментальном конструировании, как у тебя, разобраться в математических формулах, описывающих их создание, будет не так уж трудно, а?

Солидный подарок, да. И ведь не скажешь, какая его часть полезнее. Все нужно, все хочу… Но каков Шалей! Знает же, что создание воздействий по математическим описаниям преподается лишь на философском отделении некоторых вузов. И тут такой подарок. Никак рассчитывает направить меня по стезе философа-конструктора, ушлый дядька. Что ж, я его понимаю. Одно дело, ниточка, тянущаяся к артефактору-самоучке, и другое дело, возможное сотрудничество со специалистом-конструктором, имеющим серьезные систематические познания в конструировании и классный сертификат.

Впрочем, вспоминая Граца и Остромирова, я и без подталкиваний со стороны Ростопчина, скорее всего, выберу именно это направление. Не век же мне за кассой в лавке вековать, продавая простенькие поделки и обучая лентяев простейшим воздействиям?

Собственно, именно из-за сложности формул, описывающих ментальные воздействия, здесь так развито ремесло «учителей». Ну, кто захочет тратить несколько лет жизни только на то, чтобы научиться читать математические описания конструктов, если в жизни ему пригодится от силы два-три десятка таковых? Проще заплатить денежку репетитору, и тот научит. Хочешь, стандартному воздействию, а хочешь, модифицированному или вовсе уникальному, созданному под заказ, только плати.

Тут я поймал изучающий взгляд Борхарда и встрепенулся. Кажется, слишком надолго завис.

– Боевые конструкты? – выдохнул я, вытряхнув из головы пустые размышления и сознательно пропустив мимо ушей подколку собеседника о моих бездарных действиях в парке на Зеленом острове. Сам знаю, что показал себя там не с лучшей стороны. Но, между прочим, если бы не «глушилка» людей Брюсова, лишившая меня связи с лесом, я бы не попался на крючок Барна. Эх, ладно, к черту! Все это разговоры в пользу бедных. А сейчас надо послушать, что там Борхард бурчит.

– И они тоже, но таких там немного и они не самые мощные, зато всякого рода вспомогательных приемов выше крыши, – произнес Брюсов и развел руками. – Сам должен понимать, некоторые воздействия могут быть опаснее огнестрела.

– А как же быть с законодательным запретом? – спросил я.

– Пф, думаешь, у дома Ростопчиных нет оружейной лицензии? – усмехнулся Борхард.

– О-о… – глубокомысленно протянул я в ответ.

– Вот-вот. И пусть наша фамилия больше славится своими артефактными производствами, но это не отменяет познаний в области чистого ментального конструирования, – заметил мой собеседник и добавил: – Одно «но», Ерофей. Читать эти карты памяти ты можешь только с одного зеркома… сам понимаешь, нам не хотелось бы выпускать такие вещи в свободный оборот.

Я кивнул. Отчего же не понять? Иметь возможность продажи и заниматься продажей – это разные вещи. Правда, есть у меня некоторые подозрения…

– А читать можно с одного зеркома вообще или конкретно с этого и только? – уточнил я, не подав виду, как обеспокоило меня сообщение Борхарда.

– М-м… извини, ничего не могу сказать по этому поводу, – пожал плечами Брюсов. – Наш специалист этого не уточнял.

– Понятно, – кивнул я. – Ладно, буду в Ростове, попробую. Надеюсь, в случае неудачи, информация на картах не будет уничтожена?

– Надо спросить у Глаза, – растерянно протянул он и потянулся за собственной «стекляшкой». Что ж, подождем.

Ждать пришлось недолго. Минуту спустя Борхард закончил разговор со своим подчиненным и повернулся ко мне.

– Ну что? – спросил я.

– Увы, Ерофей. Подойдет только твой зерком. Именно этот. Оказывается, пока ребята подбирали конструкты из нашего арсенала, Глаз пошаманил над твоей стекляшкой. Он у нас вообще параноик, а уж когда дело касается информации, принадлежащей дому… в общем, увы и ах.

– Жаль. А я хотел сменить зерком, – вздохнул я. Искренне вздохнул, между прочим. Правда, причина была не в сожалениях, а в зеркоме. Кажется, подозрения насчет его предполагаемой «фаршировки» ненужными мне программами получили подтверждение. Пусть косвенное, но все же… Я тряхнул головой и улыбнулся. – Что ж, пусть так. Будет у меня два зеркома, один для общения, другой для изучения конструктов.

– Неплохое решение, – улыбнулся Борхард, и наш разговор утих сам собой. Через несколько минут мой собеседник опустил голову и задремал, привычно не обращая внимания на царящий в салоне гул нагнетателей, а я… я занялся разбором подарков. Осторожно и незаметно.

Отыскать потоком внимания в мягком сиянии ножа уже знакомый царапучий блеск очередной нити «маячка» было несложно, а вот выудить ее… но и с этой задачей я справился, хотя вытащить металлическую нить из-под кожаной обмотки рукояти ножа было довольно непросто.

А ровно через десять минут после того, как «маячок» отправился к собратьям в карман рюкзака, наш пилот объявил, что «скат» заходит на посадку. Что ж, кажется, пришла пора прощаться… Это был веселый наворот.

Оказавшись в Ростове и попрощавшись с Брюсовым, заодно подбросив ему собранную коллекцию «маячков», я первым делом заглянул в одну из лавок, торгующих техникой, и приобрел себе очередной зерком, копию того, что был у меня до побега из Ведерникова. Но вот звонить Бийским или Остромирову с Грацем сразу не стал. Мандраж не мандраж, но желания выслушивать крики Переплутова волхва или рычание деда Богдана у меня отсутствовало напрочь. И вместо того, чтобы нарываться на долгую лекцию и выслушивать ругань от волхвов или профессора, я, едва завидев вывеску казначейского отделения, принялся прорываться к нему. Нужно же мне наконец-то избавиться от той пачки банкнот, что болтается в рюкзаке.

Процедура оказалась простой и скорой. Оператор за стойкой принял деньги, пересчитал их, а уже через минуту на мой новый зерком пришло подтверждение перевода. И без того приятная сумма на счету заметно пополнилась. Конечно, дом или квартиру на эти деньги мне не купить, но лет на пять аренды лавки и жилья вполне, еще и на материалы останется, и на жизнь хватит. На полгода-год точно. А там и доход от торговли пойдет. В общем, можно смотреть в будущее с оптимизмом… но осторожно и внимательно, чтоб не споткнуться об еще одного Барна или капитана Орвара, мир их праху.

На аэровокзале царила просто-таки сумасшедшая суета. Толпы народа носятся по залам, гудят, галдят, и даже наличие военных патрулей не сглаживает нервную обстановку, а скорее ее усугубляет… в общем, мрак и ужас. Задерживаться здесь я не стал и, поправив рюкзак, решительно направился к выходу. Нужно найти нормальное кафе с не «самолетными» ценами и хорошенько перекусить. А там уж буду думать, что делать дальше, и… может быть, все же наберусь храбрости и начну обзвон.

В отличие от аэровокзала, город казался вымершим. Большая часть лавок и магазинов закрыта, праздношатающихся гражданских на улицах почти нет, зато полно вездесущих военных патрулей и армейской техники. Найти в этом затихшем словно перед грозой городе кафе, кажется, будет непросто.

И действительно, я весь центр обошел, пока отыскал работающее заведение. Ввиду все же наступившей осени, веранда уже была пуста, зато в самом кафе было тепло и уютно. Не могу сказать, что здесь было много народу, но пять-шесть человек, засевших по углам, я заметил. Оглядевшись по сторонам, выбрал столик по душе и, устроившись за ним, кивнул возящемуся за стойкой бармену. Тот правильно меня понял и исчез за дверью, а через минуту рядом с моим столиком возникла официантка. Меню в руки и, под голодные завывания желудка, сделать большой заказ.

Обед оказался неплох, или я был слишком голоден, неважно. Но уже через полчаса я, довольный и сытый, потягивал кофе и, разоряя креманку с пломбиром, грустно поглядывал на лежащий передо мной зерком. Желание звонить знакомым так и не возникло. Я уж было потянулся к другой «стекляшке», решив скоротать часок за чтением подаренных командой Брюсова наставлений, но в этот момент лежащий на столе новенький зерком отчаянно заверещал предустановленным звонком, вгоняя меня в ступор. Не понял, это как вообще возможно? Я же никому не давал свой новый номер! Осторожно взяв в руку напугавший меня зерком, я глубоко вздохнул и… ответил на звонок.

– Ну, наконец-то! Где тебя носит, мерзавец?! – Остромиров. Его голос я узнаю из тысячи.

– Вышата Любомирич, добрый день, – медленно, спокойным тоном проговорил я. – А как вы узнали этот номер?

– Какая разница? Главное, узнал, – рыкнул волхв. – Ладно, о своих приключениях расскажешь позже. А сейчас сиди на месте и не вздумай никуда исчезнуть. Через десять минут за тобой подъедет лейтенант Бойко, он доставит тебя на аэровокзал и посадит на ближайший рейс до Хольмграда. Там тебя встретят и отвезут ко мне, тогда и поговорим. Ты меня понял, потеряшка?

– Э-э, да, – кивнул я.

– Замечательно. И только попробуй снова сбежать! Я всю область на уши поставлю, но тебя отыщу, и поверь, в этом случае одной выволочкой ты точно не отделаешься! Выпорю! – рыкнул Остромиров и договорил уже более спокойным тоном: – Ружане позвони, она волнуется.

– Понял. Сделаю, – откликнулся я и… услышал короткий гудок в динамике. Вот и поговорили. М-да, переволновался волхв, явно. Раз уж выпороть грозится. Но вот интересно, как же он меня отыскал-то?

Затянувшиеся размышления о возможностях Остромирова были прерваны появлением рядом с моим столом молодого подтянутого офицера. Поток внимания на миг обнял фигуру гостя, и я обреченно вздохнул. Снова «особняки». Как же они мне надоели, кто бы знал?

– Хабаров Ерофей Павлович? – осведомился лейтенант. Я кивнул. – Пройдемте в машину. Нам стоит поторопиться. Ближайший «скат» уходит на Хольмград через полчаса.

Бросив купюру на стол, я поднялся и вышел следом за офицером. Глянул на дожидающуюся нас машину и невольно хмыкнул. М-да, всяко в моей жизни бывало, но на броневиках в аэропорт я еще не ездил.

Сложив рюкзак в рундук, я устроился в удобном кресле в просторном салоне «ската» и, наконец, решился позвонить тетке Ружане. Не скажу, что это был простой разговор, но все же прошел он куда легче, чем я рассчитывал. Правда, я не стал особо распространяться о своих приключениях. Сообщил лишь, что сломал руку аккурат перед встречей с группой Граца и вынужден был задержаться в Ростове до конца лечения. Объяснять что-то еще не понадобилось. Ружана Немировна и сама неплохой лекарь, так что о причинах моего долгого молчания догадалась моментально. В общем, прощались мы уже без обид и расстройства. Ну а большего мне и не надо.

Хольмград встретил меня отвратительной дождливой погодой и холодным ветром. Впрочем, все отрицательные моменты были уравновешены личностями встречающих меня людей. Рассмотрев в толпе Брана Богданича и сидящую у него на плечах Злату, я не сдержал улыбки и махнул им рукой. Девчонка, моментально меня заметив, тут же заулыбалась в ответ и принялась изображать мельницу, то и дело задевая руками стоящих рядом людей.

Выбравшись из толпы, я успел лишь протянуть руку сыну деда Богдана, когда Злата чуть ли не спрыгнула с плеч отца на меня. Писк, визг, смех… Боже, как же приятно, когда тебе так радуются!

Сменив «лошадку» и угомонившись у меня на плечах, Злата наконец позволила нам с Браном поздороваться.

– Мы тебя потеряли, Ерофей, – пожав протянутую руку, с улыбкой заметил он.

– А! – Я отмахнулся. – Перед самой встречей с Грацем я едва под машину не попал. Увернулся, но руку сломал и зерком грохнул. Меня тут же утащили в госпиталь, накачали лечебными конструктами, там и провалялся неделю.

– Ну, мог бы и попросить медиков позвонить. На это, небось, соображалки хватило бы? – проворчал Бран Богданич, открывая дверь своего вездехода.

– Я бы попросил, если б помнил номера наизусть. А так, пришлось дожидаться покупки нового зеркома и восстанавливать базу с идентификатора. – Вздохнул я, устраивая Злату на заднем сиденье и забираясь следом за ней в машину. – Куда едем? К вам?

– Нет, сначала в резиденцию князя Старицкого. Грац и Остромиров ждут тебя там для разговора. А вот потом, да… милости прошу к нам в гости, – ответил Бран, и вездеход, взвыв нагнетателем, влился в поток машин на трассе.

Шалей Ростопчин отложил в сторону последний лист прочитанного доклада и, сняв очки, взглянул на его автора.

– Интересный вывод. Ты в нем уверен? – спросил глава дому стоящего напротив его стола гвардейца.

– Да, мальчишку явно кто-то учил, в бою он двигался уверенно и умело, не паниковал, но… у меня осталось впечатление, что в его обучении упор был сделан на работу без применения ментальных воздействий. Он, конечно, пытался совместить свои умения и конструкты, но без опыта и знаний… Думаю, Ерофей и сам это прекрасно понимал и не стремился заваливать противника потоком воздействий, ограничиваясь лишь парой конструктов поддержки. В частности, маскировкой и какой-то техникой, позволяющей в одиночку контролировать довольно большое пространство. Но если в качестве камуфляжа он использовал довольно простую иллюзию черного пятна, то вторая техника была какой-то непонятной. Глаз пытался ее просчитать. Не вышло.

– Не удивительно. Скорее всего, это было что-то из арсенала волхвов. Не зря же они взяли мальчишку на попечение, чему-то должны были научить, – задумчиво протянул Шалей.

– Из-за них вы решили оставить Ерофея в живых? – поинтересовался Борхард. – Но тогда зачем было велеть Барну «закрыть вопрос с мальчишкой»?

– Волхвы? Нет, не в них дело. Это была проверка, последняя проверка Ольгерда. Договорись он с Хабаровым по-хорошему, и все остались бы живы, а Барн наконец-то стал бы единственным управляющим нашего совместного дела. Увы, Ольгерд принял неверное решение. Фатальное для него и имевшее все шансы стать угрозой для безопасности дома.

– А если бы… если бы он успел убить мальчишку?

– Задача, поставленная перед твоей группой, от этого не изменилась бы. Разве что приказ защитить Хабарова потерял бы силу, – хладнокровно сказал Ростопчин.

Его собеседник нахмурился.

– Осуждаешь? – спросил Шалей.

– Скорее, недоумеваю, – ответил Брюсов, но, поняв, что от него ждут не столько ответа на риторический вопрос, сколько развернутого мнения по недавним событиям, вынужден был продолжить: – Чужой мальчишка против слуги дома в шестом поколении. Почему именно так?

– Хм. Попробуй перефразировать с учетом всех обстоятельств, – усмехнулся Шалей и, не дождавшись ответа от подчиненного, пояснил: – Если говорить честно и без прикрас, то выбор был между убийством талантливого мальчишки, не причинившего нам никакого зла, и казнью слуги дома, опозорившего не только нашу фамилию, но и память своих предков, верой и правдой служивших нам на протяжении двухсот лет. Как ты думаешь, что бы сделал с Барном на моем месте, например, Рагнар Сивый? Помнишь еще прадеда Ольгерда или уже позабыл?

– Помню, как не помнить, – буркнул Брюсов, еле удержав руку, что по старой памяти попыталась прикрыть задницу, в детстве немало пострадавшую от шомполов помянутого Рагнара, предпочитавшего вбивать военную премудрость в новиков методами позапрошлого века. – Придушил бы он стервеца своими руками.

– Вот видишь, а мы чем хуже? – заключил Ростопчин.

– Только поэтому? – все же задал вопрос Борхард. – Или все же волхвы…

– Почему же, – вновь усмехнулся глава дома. – Были у меня и меркантильные соображения. Но волхвы здесь ни при чем. Они, знаешь ли, своих птенцов от внешнего мира не ограждают, учат самостоятельности и ответственности за свою жизнь и принимаемые решения. Нет, если ученик запросит помощи, ее окажут, но мстить за смерть своего аколита не станут никогда… это не в обычае волхвов.

– Тогда в чем дело? – спросил Брюсов.

– Барн зарвался, это не первый его… «залет», так сказать, – откликнулся Шалей. – Хабаров – парнишка толковый, с большими перспективами, делать такого врагом – лишь наживать ненужные дому неприятности в будущем, а убить его, значит, заполучить во враги одного довольно известного профессора Хольмского университета и, самое главное, его товарищей. А профессор тот, между прочим, давно положил глаз на Ерофея и вовсю с ним сотрудничает.

– Э? Что за профессор? – удивился Брюсов.

– Вот-вот, Барн этого тоже не знал. Не удосужился проверить, где пропадает заинтересовавший его объект с утра до вечера. А Ерофей в это время, как я узнал, работал с приехавшей из Хольмграда группой философов и естествознатцев под началом Всеслава Мекленовича Граца. Конечно, некоторым гвардейцам на столичные интриги плевать, но я ни секунды не сомневаюсь, что это имя знакомо даже такому солдафону, как ты, – заметил Шалей.

– Грац… – задумчиво протянул Борхард, и вдруг его лицо вытянулось. – Старицкие?

– И иже с ними, друг мой. И иже с ними, – вздохнув, подтвердил Ростопчин. – Повторюсь, Барн действительно зарвался. Настолько, что прежде чем устраивать «покупку», он не потрудился толком узнать, на чью фигуру разинул рот. Нет, в принципе, его тоже можно понять, ну кто мог бы ожидать, что найденный в донской степи талант, достойный быть принятым на службу нашему дому, на самом деле, окажется протеже Железной своры государя? В конце концов, где Старицкие, а где Ведерников юрт, правда? И тем не менее связь меж ними есть, и поверь, она куда серьезнее, чем невинный обмен рождественскими открытками.