Разорванная пара бесплатное чтение

Глава 1

Татьяна

– Согласен ли ты, Руслан, взять в законные жены Татьяну, – раскатистый голос работницы ЗАГСа пронесся по залу, вытряхивая меня из нервного транса.

– Согласен, – Бекетов, не глядя на меня, кивнул, отвечая со всей серьезностью.

– Согласна ли ты, Татьяна, взять в законные мужья, Руслана, – вопрос, обращенный ко мне.

Букет в моих руках затрепетал, да и сама задрожала, как лист на ветру. Голос перехватило на миг, и я испугалась, что сейчас начну мычать. Тихонько кашлянув, ответила:

– Согласна.

Самые важные слова в моей жизни, которую хочу провести рядом с этим мужчиной. Только с ним, только вместе. Украдкой бросила на него взгляд: высокий, статный, уверенный в себе. Тот, ради кого готова на все: и жить, и умереть.

– Жених может поцеловать невесту, – слышу очередную фразу и забываю, как дышать, когда Руслан разворачивается ко мне.

Сердце в груди бьется как заполошное, гудит, раскатисто грохочет, и каждая клеточка рвется к нему. Глаза в глаза, не замечая никого вокруг: ни гостей, ни фотографа, настойчиво щелкавшего камерой чуть ни перед самым носом – только мы с Русланом во всей Вселенной, и больше никого не надо. Склонившись, он целует, осторожно касаясь моих губ. Знаю, что еле держится, что сходит с ума, как и я сама. Нас тянет магнитом друг к другу. Связаны навсегда, и дело вовсе не в подписях, что ставим в большой книге.

Дело в предназначении.

Мы предназначены друг другу судьбой. Истинная пара, нерушимая, крепкая. Раз и на всю жизнь. Переплетены так крепко, что не разорвать, растворились друг в друге, утонули, отдавая все, что есть, не прося ничего взамен. Наша связь идеальна, кристально чиста. Мужчина, женщина. Волк, волчица. Совершенное слияние.

Когда рассказывали о том, что испытываешь, встретив свою пару, я не верила. Сомневалась, что такое возможно, что такое бывает. Оказалось зря. Безупречная связь, четыре звена переплетены воедино, и каждое из них делает нас сильнее.

Гости обступили со всех сторон, засыпая поздравлениями, пожеланиями, напутствиями. Я слушала их, счастливо улыбалась, не веря, что все это происходит со мной. Руслан стоял рядом, приобняв меня за талию, не отпуская от себя ни на миг. Мой любимый собственник.

Свадьбу решили сыграть по всем правилам. На росписи присутствовали самые близкие: отец Руслана, дядя с женой, сестра Наталья и Кирилл – бета клана Черных Тополей и лучший друг Руслана, а с моей стороны только Алиска – подруга, с которой сошлись после того, как я переехала к Руслану.

После торжественной церемонии отправились в лучший ресторан города, где нас ожидало торжественное застолье. Здесь уж собрались все: и члены стаи, пришедшие поздравить своего альфу, и представители дружественных кланов, прибывшие выразить почтение Бекетову, ну и мне заодно. Хотя многие из них недоумевали, как он мог связаться с такой, как я, почему связь образовалась именно между нами? Ведь единственное, что во мне было примечательное – это масть волчицы. Редкая, грифельно-серая, с подпалинами. Руслан говорил, что моя волчица – самая прекрасная из всех, которых ему довелось видеть. Я ему верила. В остальном совершенно обычная, среднестатистическая девушка.

И он.

Мало того, что альфа клана, так еще и прайм, чья воля сильнее любого волка. Неприкосновенный. Его слово – закон. Его взгляд – приговор. Сильный, по-звериному гибкий. Брюнет с глазами цвета янтаря. С врагами – безжалостный, с подчиненными – хладнокровный и требовательный, со мной… со мной он другой. Настоящий, любящий, надежный. Я бы сказала, что он – моя половина, но это не так. Он – мое все. Моя пара, моя любовь, моя жизнь.

Руслан разговаривал с кем-то из важных гостей. Если честно, большую часть народа я не знала. Кто все эти люди? Хотя… людей-то тут как раз и нет. Ни единого. На такие мероприятия простых смертных не пускают. Даже официанты и те оборотни, хоть и низшего звена.

Однако скучала я недолго. Рядом со мной очень быстро нарисовались две мои закадычные подруги.

– Танюш, ты сегодня такая красивая! – проворковала Наташа Бекетова, обнимая меня за плечи.

– Можно подумать, обычно она страшная, как атомная война, – усмехнулась Алиса, подмигивая мне.

– Ну тебя! – Наталья в шутку толкнула ее локтем в бок. – Ну что, девочки? Сегодня, одна из нашей могучей троицы распрощалась с вольной жизнью и связала себя узами брака с моим несносным братом!..

Несмотря на такое заявление, мы прекрасно знали – Наташа своего старшего брата просто боготворит, в рот ему заглядывает и ревностно относится ко всему, что с ним связано.

– …Теперь он запрет тебя в своем доме и будет выпускать лишь по праздникам, чтобы показать, что ты еще жива, и что он… не залюбил тебя до смерти. Но! – она подняла кверху указательный палец, призывая к вниманию. – Наша дружба будет нерушима!

– Конечно, – мне было так тепло и уютно. – Девчонки, как мне с вами повезло!

Обняла их обеих, прижимая к себе, чувствуя, что еще немного – и разревусь, как сентиментальная дурочка. У меня никогда не было семьи – ни братьев, ни сестер. Никого. В приюте, где росла, с друзьями сложилось. Сначала хотелось, но меня почему-то не принимали, сторонились, а в тринадцать лет, когда впервые обернулась, сама уже не искала дружбы, опасаясь саму себя и свою едва проснувшуюся волчью сущность. Так по жизни и шла, держась от всех в стороне, пока в один прекрасный день судьба не столкнула меня с Бекетовым. Так я обрела друзей, дом и семью, о которой могла только мечтать. Так началась новая жизнь, в которой, оказывается, я могла быть любимой, не одинокой, самой собой.

– Предлагаю на этой неделе устроить девичник! – предложила Алиса, запихивая в рот канапе.

– Так у нас был девичник. Вчера! – сочла своим долгом напомнить ей этот поразительнейший факт.

– Девичников много не бывает, – категорично заявила подруга.

– Это точно, – Наталья с готовностью ее поддержала, – все, решено! Собираемся в пятницу и идем отдыхать. Компания чисто девчачья, никаких мальчиков! – и очень выразительно посмотрела на меня.

Что я сделаю, если оторваться от него не могу? Если секунда без него дольше года тянется?

– Опять затеваете какую-нибудь авантюру? – к нам неслышно подошел Руслан, улыбаясь той самой улыбкой, от которой дух захватывает.

– Да! – сестрица гордо вскинула подбородок и с вызовом посмотрела на брата. – И тебе, большой страшный волчище, мы ничего не расскажем.

Обычная игра: она делает вид, что готова сражаться с ним, отстаивая свою точку зрения, он делает вид, что сердится на нее, и все это прекрасно понимают и знают – альфа души не чает в младшей сестре и иначе как «мелкой егозой» не называет,

– Мне даже страшно подумать, что вы тут замыслили, – он обвил мою талию руками, прижимая к себе и целуя в макушку.

– Так! Давайте-ка без своих телячьих нежностей! – проворчала Наталья.

– Ничего не знаю, – Руслан чуть сильнее сжал меня, – она моя законная жена, так что имею полное право делать с ней все что захочу, где захочу и когда захочу!

– Слышала, Тань? Ты попала в лапы к настоящему тирану! Диктатору и самодуру!

– Кто-то сейчас получит по своей мелкой наглой заднице, – проворчал Рус, на что Наташа показала ему язык, скорчив смешную мордочку, а я рассмеялась. Как же мне нравилось вот это семейное подтрунивание друг над другом.

– Потанцуем? – склонился ко мне, прошептав чуть ли не на самое ухо.

По телу дрожь, и мысли кружатся в бешеном хороводе. Дурею от его близости, теряя себя, растворяясь в нем. В своих чувствах к нему. Волчица внутри довольно заворчала, потянулась за своей парой.

– Давай, – согласившись, вложила в его раскрытую ладонь свою маленькую руку и доверчиво последовала за мужем.

– А сейчас, дорогие гости, самый романтичный момент этого вечера. Наполненный обжигающей страстью и щемящей нежностью. Вашему вниманию представляем танец молодых!

Тут же почувствовала, как по телу прошелся миллион острых иголочек – чужие волчьи взгляды. Пристальные, выхватывавшие каждую деталь, ловившие каждое движение. На миг я растерялась от того, что придется танцевать перед всеми ними, но Руслам ободряюще улыбнулся, одними губами беззвучно прошептал «я тебя люблю», и паника рассыпалась на миллион осколков. Мне нечего бояться или смущаться, потому что он со мной, держит в своих сильных руках, как ценнейшую драгоценность.

Мы начали танцевать. Из динамиков лилась прекрасная музыка, от которой сердце замирало, и душа дрожала, все взгляды прикованы к нам. Двигались в центре круга как единое целое – он начинает, я продолжаю. Я как гибкая лоза, а он – надежная скала, опора. Без страха откидываюсь назад, прекрасно зная, что удержит. Не даст упасть. Никогда.

Когда танец закончился, замерли друг напротив друга, впиваясь полыхавшими взглядами, а вокруг бушевали аплодисменты, одобрительные крики. Ничего не видела, все смешалось в пеструю массу: звуки, краски, запахи. Безумная карусель, подхватившая меня внезапным вихрем. Но в центе всего – Руслан, занимающий весь мой мир.

Тяжело дыша, смотрели друг на друга, не в силах насмотреться. Кровь внутри закипала, пульсировала на кончиках пальцев. Грифельная волчица рвалась на свободу, к своему волку. Руслан, хищно прищурившись, смотрел на меня, мои губы, и этот взгляд обещал ночь, которую никогда не забуду. Смущенно отвернулась, чувствуя, что становится немного легче дышать – наваждение отступало.

Не верю в свое счастье.

После танца вернулись на свое место во главе стола. Я жадно пила минералку из красивого бокала, пытаясь загасить пожар. Не скажу, что полностью получилось, но легче стало. Тем временем рядом с нами появился мужчина лет сорока, среднего роста, крепко сбитый, с блестящей гладко выбритой головой.

– Руслан Андреевич, – отстранено, но с почтением произнес он, – поздравляю.

Бекетов даже не подумал встать, что поприветствовать поздравляющего. Смерил его равнодушным, оценивающим взглядом:

– Что, у альфы клана Штормовых нашлись более важные дела? – спросил надменно, и мне захотелось его толкнуть. Такой хороший вечер, зачем его портить?

Мужчина сдержанно улыбнулся:

– Он приносит свои извинения за отсутствие. У его сестры сегодня первый ребенок родился…

– И что? Сестра – не жена. Там счастливый муж должен сидеть и за руку держать. Мы могли и не присылать приглашение, позвали бы кого-нибудь другого, раз он не в состоянии свой клан достойно представить.

Ну началось! Сейчас он опустит беднягу ниже плинтуса, задавит своей железной энергетикой. У того аж лысина еще больше заблестела, покрывшись мелкими капельками пота. Надо спасать ситуацию.

– Руслан, налей мне, пожалуйста, шампанского! – попросила, ласково заглядывая в глаза, а рукой под столом, так чтоб никто не видел, по бедру провела, шаловливо перебирая пальчиками.

Янтарный взгляд потеплел, в нем зажглась усмешка, приправленная обещанием:

– Конечно, – и потянулся за дорогой бутылкой, отпуская взгляд волка. Тот исподтишка облегченно выдохнул и поспешил прочь, подальше от прайма.

– Ты зачем к бедняге прицепился? – шепчу на ухо мужу.

В ответ он лишь пожал плечами и невозмутимо, без тени смущения, ответил:

– Ничего страшного. Пусть знает свое место.

– Да ладно тебе! Все и так знают, что ты большой страшный серый волк. Незачем демонстрировать это сейчас, на нашей свадьбе.

Он притянул мою руку к губам и легонько поцеловал, отчего по коже побежали мурашки – по руке и шее к волосам.

– Хорошо, – подмигнул лукаво, прекрасно зная, как его прикосновения на меня действуют, – только ради тебя.

– Спасибо, я польщена, – склонила голову, а сама из-под ресниц смотрела на него игриво и насмотреться не могла.

Вечером, когда веселье было в полном разгаре, Руслан незаметно вывел меня в коридор, туда, где никого не было:

– Сбежим? – янтарные глаза полыхали, и мне хотелось в них раствориться, сгореть дотла.

– Как же гости? – в нерешительности оглянулась. В зале было шумно, играла музыка, ведущий зажигал толпу, народ веселился, не замечая нашего отсутствия.

– Пусть сами развлекаются, – пренебрежительно отмахнулся Руслан, притягивая к себе собственническим жестом, – поехали домой.

– Руслан! Они все к нам пришли! Это же наша свадьба.

– Вот именно – наша! Это наш день. Наш праздник. И я не собираюсь ни под кого подстраиваться.

– Руслан!

Губами впился, стирая мой протест, придавил к стене, сжимая сильными руками бедра. О, Боги! Перед глазами темнело, в крови разгорался огненный шторм – тело моментально откликнулось на его ласку. Отступил чуть, насмешливо глядя на меня, и поинтересовался невинно:

– Все еще хочешь остаться здесь? – рисовал пальцами замысловатый узор на моем плече. Каждое его прикосновение как разряд электричества, пронизывающий до самых костей. – Или поедем домой?

– Поехали, – встав на цыпочки, сама легонько его поцеловала и тут же игриво вывернулась из объятий.

– Таня, – многообещающе протянул он, делая шаг ко мне, – от меня не убежишь.

– А я все-таки попробую! – подхватив длинный подол белоснежного платья, побежала, звонко цокая каблучками. Только побег мой длился недолго – Руслан в два шага настиг, подхватил на руки и закружил, прижимая к себе.

– Маленькая чертовка.

Дыхание перехватило от его близости.

– Я тебя люблю, – прошептала, нежно проведя кончиками пальцев по гладкой щеке.

– И я тебя, – он поймал мою ладонь, поцеловал и поставил меня на ноги, – пойдем отсюда.

Как два шпиона, выскользнули из ресторана, не оглядываясь, добежали до машины, припаркованной неподалеку, и уехали, ни о чем не жалея.

Руслан, конечно, самовольный эгоист, но в чем-то он прав – у нас свой мир, свой праздник. Он только наш. Его и мой.

По темным пустынным улицам добрались до окраины города, вывернули на трассу и понеслись стрелой. Проскочили мимо указателя, обозначающего дорогу к Черным Тополям – закрытому коттеджному поселку, где проживает клан Бекетова. Дальше до развилки – на узкую дорогу до Синеборья, принадлежавшего нашей стае.

Боги! Наша стая! Сама себе не верила! Я теперь не одиночка, а часть этой стаи, такой же, как и остальные. Они приняли меня, признали своей, и мне плакать от этого хотелось. Я о таком и мечтать не могла!

К усадьбе подъехали уже было к полуночи. Машина уютно шелестела шинами по дорожке, когда въезжали на частную территорию, и охранник закрыл за нами ворота. В этот момент на телефоне мужа заиграла веселая мелодия.

– Глянь, кто там, – Руслан просто кивнул на мобильник, лежавший на панели.

– Кирилл, – отозвалась, глядя на фотографию друга.

Красивый жгучий брюнет с зелеными, как весенняя листва, глазами. Хорош собой, уверенный, спокойный. И когда улыбается, на щеках появляются ямочки. Он бы непременно мне понравился, если бы не была давно и беспросветно влюблена в супруга. По уши, неизлечимо, до конца дней своих.

– О, хватились, наконец! – рассмеялся Руслан, метнув на меня озорной взгляд. Как мальчишка! Сил нет, как хотелось к нему прикоснуться. Но я сдержалась, понимая, что тогда из машины мы точно не выберемся. – Ответь ему.

– Слушаю! – произношу, давясь хохотом.

– Вы куда пропали, молодожены? – подозрительно интересуется бета. На заднем плане играла музыка, шумели разномастные голоса. – Мы вас потеряли!

– Мы уехали, – просто призналась, наблюдая, как Руслан паркуется.

В усадьбе машины доезжали только до просторной парковки, а дальше – пешим ходом. Здесь не было места технике. Особняк, построенный в конце девятнадцатого века, утопал в девственной зелени. Лес подступал к самому крыльцу, свежий, дикий, прекрасный в своей необузданности. Это рай для волков. Для тех, кто хотел быть ближе к природе, кто устал сдерживать свои звериные порывы, кто хотел выпустить себя на свободу.

– Как уехали? – изумился Кирилл.

– Вот так!

Руслан припарковался и теперь дразнил меня – нырнув рукой под юбку, медленно вел по бедру. По спине мурашки, и голос дрожал. Проклятье! Нашел момент! Попыталась отстраниться, оттолкнуть наглую лапу, но он лишь тихо рассмеялся и коснулся кружевных трусиков, нежно поглаживая.

– Ты говори, говори, – прошептал, а в глазах скакали веселые бесенята .

– И куда же вы уехали? – Кир не унимался и, судя по звукам, пытался отвязаться от какого-то настырного гостя или, скорее, гостьи.

– В Синеборье! – созналась, чуть не охнув в голос, когда ловкие пальцы сдвинули клочок ткани в сторону и прикоснулись к мокрым складочкам.

– Ну вы даете! – присвистнул Кирилл. – И что мне тут с гостями делать? Они сейчас вспомнят о вашем существовании и ринутся на поиски.

– Девчонок подключи. Они мигом толпу построят, – предложила и охнула, потому как пальцы внутрь скользнули

– Ладно, разберемся, – вздохнул Кирилл, – отдыхайте.

– Спасибо, – поблагодарила и сбросила звонок.

В тот же миг Руслан притянул к себе, приник губами, нетерпеливо лаская, доводя до беспамятства.

– Рус… Руслан, – выдохнула, еле отстранившись, – стой! Остановись! Прекрати!

– Почему? – голос с хрипотцой, глубокий, затрагивающий что-то внутри меня.

– Давай не будем нашу первую брачную ночь проводить в машине? – усмехнулась, иронично подняв брови. – Не об этом твоя невеста мечтала!

– Жена! – поправил меня серьезно и отпустил. – Пойдем.

Ночной воздух был наполнен миллионами запахов: ночных цветов, раскрывших нежные бутоны, рекой, что протекала в километре отсюда, полночной влажной землей. И звуки доносились со всех сторон тихие, наполненные жизнью. Вот где-то среди ветвей расправил крылья старый филин, сорвался с ветки, раскатисто ухнув, и полетел прочь. Полевка близко к дому подошла, принюхиваясь настороженно. Журчание ручья, пробивающегося среди камней, смешалось с ленивым шелестом листвы.

– Идем.

Руслан протянул мне руку, я без раздумий вложила в нее свою ладонь, и тут же меня окутало ощущением надежности, защищенности. Ощущением того, что мой мир, наконец, стал цельным, обрел смысл, сделав меня самой счастливой из женщин, из волчиц. Муж повел меня по дорожке, но не к дому, а в лес, туда, где между кустами жасмина виднелся проход. По едва заметной тропочке мы брели вперед, сохраняя тишину. Наконец, вышли на небольшую поляну, залитую голубоватым таинственным лунным светом. Наше любимое место. Без слов притянул к себе, ладонью зарылся в волосы, вытаскивая шпильки из высокой прически. Тут же локоны разметались по плечам шелковистым водопадом. Снова поцеловал, в этот раз медленно и нежно, смакуя каждый момент, каждое прикосновение.

– Скажи, мы будем счастливы? – внезапно спросила я и осеклась, не понимая, откуда такой вопрос вообще взялся. Я уже счастлива! И каждый новый день с ним как подарок судьбы.

– Конечно, будем, – Руслан ответил со всей серьезностью, обхватив мое лицо ладонями и заглядывая в глаза.

Взгляд прайма пробирал до самых костей, проникал в каждую клеточку. От него ни спрятаться, ни скрыться. Да я и не хочу, наоборот – открываюсь ему навстречу, полностью отдаваясь во власть чувств. Пусть видит, как сильно я его люблю.

Глава 2

Руслан

Утренний свежий ветер мазнул легкими порывами по спине, заставляя ежиться, выныривать из сна. Наша поляна, усыпанная алмазными брызгами утренней росы, солнце, пробивавшееся сквозь резные кроны берез. И мы с Татьяной. Она свернулась калачиком у меня под боком, забавно подложив ладонь под щеку. Я не спешил ее будить, наслаждаясь утренней тишиной, рассматривал ее. Длинные, трепетавшие во сне ресницы, красиво очерченные брови, узенький аккуратный носик, пухлые губы сочного цвета дикой малины. Так и хотелось приникнуть к ним, поцеловать, провести языком, проникая внутрь. В длинных русых волосах запутались травинки. Осторожно, чтобы не разбудить, прихватываю одну из них и убираю, потом следующую. Не могу остановиться – пропускаю шелковистые пряди через пальцы.

Она во сне улыбается и еще плотнее прижимается ко мне. С ума схожу от ощущения гладкой кожи, мягкого податливого тела рядом с собой. Это не просто страсть, это что-то другое – пронизывающее до кончиков пальцев, не дающее шансов уцелеть. Я сражен, сдался без боя. Она делает меня сильнее, и в тоже время перед ней я беззащитен, полностью открыт. Сладко и страшно одновременно. Такое бывает только со своей парой, с той, которая идеально подходит, словно мы детали одного пазла. Наслаждаясь каждым мигом близости, провожу кончиками пальцев по плечу, и ее кожа тотчас покрывается мурашками. Прикасаюсь губами к шее, целую, чуть прикусывая. Девушка сонно бубнит мое имя, не раскрывая глаз, все еще находясь на грани сна. Скользнув ладонью вперед, сжимаю небольшую, упругую грудь, пальцами обхватываю бусинку соска, и она моментально становился твердой. Спускаясь ниже, рукой веду по плоскому животику, прикасаюсь к нежным складочкам. Ее дыхание на миг прерывается, когда пальцы проникают внутрь. Моя отзывчивая девочка. Не дожидаясь, когда полностью проснется, прижал к себе ближе и плавно вошел, едва не заурчав от удовольствия. Шелковистая, гладкая, тугая. Так приятно плотно обхватывала член своей плотью.

Начал двигаться. Неторопливо, размеренно, с каждым движением проникая все глубже. Таня тихо застонала, выгибаясь навстречу, прижимаясь аппетитной маленькой попкой. Повернулась ко мне боком, подставляя сладкие губы для поцелуя. Нежные, припухшие после ночи, проведенной со мной. Целовал ее то медленно, то жадно, будто путник, добравшийся до воды, пытавшийся утолить жажду.

– Руслан, – простонала она чуть позже, когда довольные и счастливые начали собираться домой.

– Да?

– Ты посмотри, что мы натворили! – она подняла с земли платье, которое еще вчера было ослепительно белоснежным, а сегодня представляло собой жалкое зрелище. Смятое, в пятнах от травы, разодранное сбоку так, что не исправишь.

– Бывает, – пожал плечами.

Тряпкой больше, тряпкой меньше, но девочки трепетно относятся к свадебным платьям. Вот и Таня стояла напротив меня, сжимая в руках испорченную вещь, и у нее от волнения дрожала губа.

– Руслан, ты не понимаешь! Это примета плохая. Разорванное свадебное платье – это к…

– К тому, что у нас была безумная, страстная, обжигающе горячая брачная ночь, – перебил ее панический монолог, – и я тебя уверяю, оно еще легко отделалось, я вполне был готов его на лоскуты разодрать, лишь бы до тебя добраться. Если тебе его так жаль, можем устроить пышные проводы.

– Тебе все шуточки, – ворчит она, – а домой мне, по-твоему, голой идти?

– Оборачивайся, и никто не узнает, что моя дорогая жена сверкала голой попой в лесу.

– Ты невыносим, – она закатила глаза, отступая в сторону.

Попробовала надеть платье, прикрыть разорванное место руками, но все бесполезно – оно расползалось, обнажая красивую грудь, от которой взгляд невозможно оторвать. Поняв тщетность попыток, махнула рукой и бесцеремонно отобрала у меня пиджак, накинула на плечи, едва не утонув в нем, и довольно улыбнулась. Практически в тот же миг раздалось гудение телефона в кармане. Она нащупала его, достала и не глядя протянула мне. Увидев на экране Кирилла, порывисто ответил:

– А еще раньше позвонить нельзя было? Часиков так в пять? – с изрядной долей иронии поинтересовался у него.

– Еще один объект сгорел. Я на месте, разбираюсь, что к чему, – без предисловий начал бета.

Твою мать!

– Сейчас приеду, жди, – отключился и начал быстро одеваться.

– Что случилось? – молодая жена обеспокоено заглядывала в глаза.

– Проблемы на работе, срочно надо ехать, – произнес сдержанно, мыслями уже в проблеме, и, взяв ее за руку, быстрым шагом направился к усадьбе.

Танюша сникла, расстроено опустила плечи и без лишних вопросов последовала за мной.

– Солнышко, не расстраивайся, я приеду сразу, как все улажу. Не переживай.

– Я не переживаю. Мне просто не хочется с тобой расставаться.

– Мне тоже. Я постараюсь вернуться как можно быстрее.

– Постарайся.

– Второй объект! – хлопнул ладонью по столу так, что стоявшие напротив заместители дружно вздрогнули. – Кто-то запарывает нам второй объект за последние три месяца. И вы не знаете кто это?!

Глаза в пол, хвосты поджали, молчат. Правильно делают! Оправдания и пустые слова мне не нужны! Мне нужен результат!

– Куда служба безопасности смотрит, а? – смерил главного безопасника яростным взглядом. Он нервно поправил воротник рубашки, на лбу появились капельки пота. – Не слышу ответа?

– Мои люди всегда на местах…

– На каких? Злачных?

Он покраснел не то от возмущения, не то от обиды, но взгляд от пола не поднял. Знал, что если поймаю – сомну к чертям собачьим так, что потом неделю в себя приходить будет.

– А чем мой бета занят, если все из-под контроля вырвалось? Прохлаждается, положив болт на свои обязанности? – перекинулся на Кирилла.

Тот держался более достойно: руки за спину, челюсти стиснуты так, что желваки ходят, взгляд на уровне моего плеча – выше не поднимает, опасается. Молчит, не смеет прилюдно перечить, хотя вижу, что распирает. Нехер! Налажал, все проворонил, теперь пусть заткнется и обтекает.

– Набрал бездарей! Толку никакого, хоть сам все делай!

Я в сердцах поднялся и отшвырнул кожаное кресло в сторону. Подошел к окну и, сунув руки в карманы, долго смотрел на город, простилающийся внизу.

Как же меня все бесит!

Терпеть не могу, когда кто-то ломает мои планы, вставляет палки в колеса, да еще вдобавок трусливо прячется, выжидая удобного момента для укуса исподтишка. Еще эти, стоят как бараны тугие, глазами хлопают. Может, разогнать всех нахер? Пусть валят, я на их место быстро замену найду, порасторопнее.

Кто же решился дорогу мне перейти? Загорский? Вряд ли. У нас перемирие, он мужик умный и нарушать его не станет… до поры до времени. Семеновские? Там альфа ушлый, пронырливый, но не думаю, что решит в мою сторону тявкать. Кто еще? Не знаю. У остальных ни сил, ни храбрости, ни возможностей. Это надо быть либо отмороженным настолько, чтобы берегов не видеть, либо бессмертным, потому что расправа будет жестокой. Надо искать. Землю носом рыть, ведь не могло вообще следов не остаться.

– В общем, как хотите, но чтоб к пятнице у меня на столе лежал полный перечень лиц, задействованных в этом дерьме, – произнес не оборачиваясь, – понятно?

– Да, – ответил нестройный хор голосов. Точно бараны! Пока хвосты не накрутишь, работать не начнут.

– Все свободны. Кирилл задержись!

Все оборотни, кроме беты, покинули кабинет. Я прямо чувствовал, как они стремятся оказаться подальше от меня. Слабаки! Нечаев с места не сдвинулся. Я спиной его взгляд чувствовал, знал, что он сейчас не смолчит. Кроме того, что он бета клана, Кирилл еще и мой друг с самого детства. Единственный, кому позволено перечить. Наедине. Прилюдного неповиновения я не потерплю даже от него.

– Что скажешь? – интересуюсь, не скрывая сарказма.

– Какого черта ты на всех наехал?

– Мне следует закрыть глаза на вашу нерасторопность? На выполнение обязанностей спустя рукава?

– Ты же знаешь – это не так! – твердо произнес он, подходя ближе. – Все делают то, что должны. Клан работает как часы!

– Серьезно? – хмыкнул. – Тогда объясни мне, как мы просрали два объекта за столь короткий срок?

– Не знаю, – он встал рядом и тоже уставился на город, – первый раз не нашли никаких следов и решили, что случайность.

– Молодцы! Что я могу еще сказать?! Просто молодцы!

– Исправимся. Теперь мы их найдем.

– Конечно. Сначала дождемся, когда гром грянет, получим миллионные убытки, а потом пойдем исправлять. Отличный подход!

Он промолчал. А чего тут скажешь? Результат на лицо.

– К пятнице у тебя будут имена тех, кто за этим стоял.

– Не сомневаюсь, – кивнул, отпуская его, и бета бесшумной тенью удалился, оставив меня в гордом одиночестве.

Еще немного постоял, подумал о внезапно нарисовавшейся проблеме. Неприятно, но не смертельно. Разберемся. Виновных найдем и покараем, убытки отобьем – впервой, что ли, с проблемами в бизнесе сталкиваться? Все это суета, пора возвращаться домой, туда, где меня жена молодая ждет – вот что важно, а не эти провалы на объектах.

Воспоминания о Татьяне светлым лучиком разогнали хмурое настроение. Подхватив пиджак со спинки кресла, вышел из кабинета и направился домой, к Тане. По пути заехал в салон цветов и купил огромный букет белоснежных роз, от которых она без ума. Все что угодно ради ее улыбки, ради восхищенного взгляда, наполненного обожанием.

– Тань, давай в Питер махнем? – предложил своей волчице, пританцовывающей у зеркала в новом летнем платьице.

– В Питер? – недоверчиво посмотрела на меня. – Когда?

– Прямо сейчас, – мне нравилось ее удивлять, нравилось, как она озадаченно замирала, хмурилась, пытаясь понять, шучу или нет. Такая забавная.

– Сейчас? – уточнила, подняв бровь.

– Конечно.

А почему бы и нет? Почему мы не можем сделать это прямо сейчас? Можем! Тем более рейс до Питера через пару часов! Подхватился с места, подошел к ней в два шага и притянул к себе. И впился в губы жадным поцелуем. Таня подалась навстречу, обвила шею руками, прижимаясь гибким телом. Не дал себе воли – оторвался, хоть и хотелось продолжения, за руку ее схватил и потащил за собой к выходу

– Руслан! – только пискнула она, едва успевая ноги переставлять. – Ты чего? Стой… – Я только улыбнулся и сильнее сжал теплую ладошку. – Куда ты меня ведешь? – упиралась она, не приняв всерьез мое предложение.

– В Питер, – односложно ответив, сам схватил ее сумочку с тумбочки в коридоре.

– Ты… ты серьезно?

– Серьезнее не бывает!

Спустя три минуты, мы уже выезжали из Черных Тополей в аэропорт.

– Чем мы будем заниматься Питере? – поинтересовалась она, недоверчиво поглядывая на меня.

– Чем захочешь. Погуляем. Покатаемся по каналам. Махнем в Петергоф. Или чем там еще в северной столице занимаются?

У нее от волнения щечки зарумянились, и в красивых глазах зажегся огонь предвкушения.

– Петропавловка?

– Да.

– Разводные мосты?

– Да.

– Дикий секс у фонтанов? – поинтересовалась, игриво стрельнув глазками.

Она тоже умела удивлять, и за маской послушной скромницы скрывалась игривая, раскрепощенная соблазнительница, умело игравшая на моих слабостях

– О, да!

– Вот и договорились, – кивнула серьезно, а потом не выдержала и рассмеялась. И я следом за ней.

Машину оставили на платной стоянке и отправились внутрь огромного блестящего здания аэропорта. Багажа у нас не было, зато был статус вип-клиента, поэтому регистрацию прошли быстро у отдельной стойки. Небольшой самолет внутренних авиалиний был наполовину пуст, а в первом классе, которым мы летели, вообще ни единого человека, кроме нас с Таней. Едва успели устроиться в удобных креслах, как рядом с нами нарисовалась стюардесса. С четко выверенной безупречной улыбкой поинтересовалась, чего мы желаем, всем своим видом показывая, что готова на все, лишь бы удовлетворить запросы взыскательных пассажиров. Вернее, пассажира. Это я чего-то все требовал, а Таня сидела на своем месте, скромно сложив руки на коленях, вежливо отказываясь от всего, что предлагала стюардесса.

Жена так не похожа на девиц, с которыми встречался ранее. Она скромная, не для вида, не для игры, а по-настоящему. И ей действительно нужен только я, а не деньги или красивая жизнь. От этого еще больше хочется положить к ее ногам все, что имею.

Стюардесса пожелала нам приятного полета и оставила наедине.

– Ты летала когда-нибудь на самолетах? – спросил, наблюдая за тем, как пристально она смотрит в иллюминатор, как в сотый раз проверяет, застегнут ли ремень безопасности.

– Нет, – улыбнулась смущенно, по-детски, с восторгом, затаившимся в серо-голубых глазах.

– Боишься?

– Ни капли, – решительно покачала головой, – но это так волнительно.

Не врала. Она никогда не врала. Ее эмоции как на ладони. Страха действительно нет – не чувствую его. Лишь детская непосредственная радость.

– Тебе понравится, – сжал прохладную, чуть подрагивавшую ручку.

– Я знаю, – Таня кивнула и снова приникла к иллюминатору, потому что самолет начал свое движение.

С ней все как в первый раз. Будто мир заново открываю. В моей жизни было если не все, то очень многое, а для Тани все в новинку. Мелочи, на которые и внимания не обратил бы, для нее целое приключение.

Питер нас встретил своим фирменным свинцово-серым небом и накрапывавшим дождем. Проклятье! Я рассчитывал на хорошую погоду, а тут, как всегда. Думал, Таня расстроится, а она лишь в ладони захлопала восторженно, со словами «тут дождь особенный, породистый». Надо же. Дождь породистый. Скажет, так скажет.

Впрочем, из-за плохой погоды долго переживать не пришлось, буквально через час после нашего прибытия тучи словно кто стер с неба, и выглянуло ласковое солнце. Первым делом мы отправились гулять по городу. Конечно же, Таня захотела увидеть Невский проспект. Оттуда наше путешествие и начали. Побродили возле Казанского собора, перекусили в уютном кафе, а уж когда Таня обнаружила Дом Книги, предела восторгам не было. Она обожает читать. Часами может провести за книгой, сосредоточенно закусив губу от волнения, смеясь над забавными местами или обливаясь слезами на особо трогательных моментах. И тут, попав в книжное царство, она просто потерялась. Бегала между стеллажей, зависая то у одной полки, то у другой, листая шелестящие страницы, дергая меня за рукав со словами «Руслан, ну посмотри же, какая прелесть!» М-да. У кого-то женщины так по магазинам с одеждой бегают, пища при виде новых шмоток, а моя в книжном залипает. Еле увел ее оттуда, прихватив собой увесистый пакет книжных новинок, которых она все-таки набрала…

Ужинали в ресторане с видом на Неву, наперебой делясь впечатлениями и мыслями. Особо болтливым никогда не был, а с ней превращался в беспечного пацана. От ощущения свободы голова шла кругом, и с каждым мигом любил ее все больше.

Потом был калейдоскоп развлечений. Водная прогулка по ночным каналам, разводные мосты, утро над гордой рекой. Уставшие, но счастливые, сняли номер в первой попавшейся гостинице, поспали несколько часов и отправились дальше впитывать красоту Северной Столицы. Мы были в музее, в парке, покатались на огромном колесе обозрения, с которого открывался изумительный вид.

На метеоре – в Петродворец, чтоб погулять по шуршащим дорожкам. С детьми вместе бегали у фонтана в поисках волшебного камня, включающего воду. Поцелуи украдкой под Грибком, не желавшим выпускать из водного плена. Хот-дог горячий из палатки. Все эти мелочи складывались в самый прекрасный день в нашей жизни.

Вечером отправились в один из питерских ночных клубов, где танцевали до упаду, целовались, как сопливые подростки, прижимаясь друг к другу в разгоряченной толпе.

Не обошлось без небольшого инцидента. Едва я отошел к барной стойке за водой, как к Тане подвалил какой-то гопник:

– Детка, давай потанцуем.

Я был в стороне, но услыхал сквозь какофонию звуков его противный голос и Танино категоричное «нет».

– Че ты ломаешься? – не отставал от нее урод.

Волк моментально взвился и ринулся на защиту своей самки.

– Вали отсюда, – процедил сквозь зубы, подходя к ним. Таня тотчас же прильнула ко мне, ища поддержки, обвила мою талию худенькими руками.

– А то че? – нарывался он, явно находясь под воздействием какой-то дряни.

– Ничего, – перехватил руку, которую он неосмотрительно протянул к моей жене, намереваясь ущипнуть за бедро. И сжал. Крепко, не по-человечьи. Остановившись на грани. Еще чуть больше усилий – и кости я бы ему раскрошил.

М*дак охнул, дернулся, но я его держал.

– С*ка, да я тебя… ай!

Сжал еще сильнее, выворачивая ему кисть.

– Что ты сказал? Я не расслышал, – поинтересовался у него с участливой улыбкой

– Все хорошо, – выдавил сквозь стиснутые зубы, – мне пора.

– Вот и славно, вот и молодец, – отпустил, по-дружески по плечу потрепал и, склонившись ближе, по слогам отчеканил, – проваливай на хер. Чтоб духу твоего не было.

Уродец, прижимая руку к груди, метнул на меня испуганный взгляд и растворился в толпе. Кретина кусок

– Ты его напугал, – мягко произнесла Таня.

– Ему повезло. Легко отделался, – привлек ее к себе, – урод, бл**ь.

– Да, ладно. Милый парень, мне понравился, – чертовка злила меня, игриво стреляя глазками, – будь я здесь одна…

– Таня, – протянул предупреждающе, – не дразни меня.

– Даже не думала, – невинно хлопала глазками.

– Ты моя! – прорычал, прижимая плотнее к себе, скользя по ее лицу полыхавшим взглядом.

– Твоя, – улыбнулась и, встав на цыпочки, поцеловала в губы, – кстати, кто-то зажал бурный секс у фонтана.

С ней моментально переключаюсь с одного на другое. Секунду назад злился, а сейчас судорожно пытаюсь придумать, где взять фонтан. Она с ума меня сведет!

Это были прекрасные три дня, проведенные в Питере, наедине друг с другом. Мы наслаждались нашим маленьким мирком на двоих. Масса положительных эмоций, новых впечатлений, но время неумолимо бежало вперед, настала пора возвращаться домой. Мысленно обещал себе взять отпуск недели на две, скинув все заботы на замов, и увезти ее к морю, туда, где тепло, где ласковое солнце и золотистый песок, где шум прибоя и крики чаек над волнами. Это будет. Непременно. Но чуть позже. Сейчас надо разобраться с неотложными делами. Надеюсь, Кирилл вместе со службой безопасности нарыли информации о тех, кто причастен к диверсиям на объектах. Надо решать проблему пока она не разрослась еще больше. Придавить гадов, посмевших сунуться в мои дела.

Едва мы вернулись домой, как позвонил Нечаев, словно почувствовав мое присутствие в городе:

– С возвращением, – по-деловому произнес он.

– Спасибо.

– Как отдохнули?

– Прекрасно. Есть новости?

– Новостей хоть отбавляй. Мы нашли их.

– Загорские? – сразу озвучил свои подозрения относительно главных конкурентов.

– Нет. Мелкие шавки, решившие поиграть в большие игры, – пренебрежительно фыркнул бета.

– Ладно, завтра разберемся, сегодня я еще дома, с женой.

– Как скажешь.

– Все, давай, до встречи.

– Пока, Тане привет, – он всегда передавал ей привет, убежденный в том, что мне повезло с парой. Впрочем, так и есть, она лучшая, любимая, моя.

Татьяна, до этого времени смотревшая в окно, обернулась ко мне и встревожено спросила:

– Все в порядке?

– В полнейшем, – ободряюще сжал ее руку, – лучше не бывает.

Уродов этих прижмем, так, чтобы надолго запомнили, и вообще все замечательно будет.

Глава 3

Руслан

На следующий день, спозаранку пришел на работу, где меня уже ждал Кирилл с полным отчетом о проделанной работе. Уроды, устроившие нам две диверсии подряд, были уверенны в своей безнаказанности. Полагали, сунутся, сорвут мне планы и выйдут чистыми из воды? Думали, не доберусь, не стану тратить время на мышиную возню? Зря. Хочешь быть на вершине, следи даже за самым мелким дерьмом. Это мой принцип по жизни. К их большому сожалению, они этого не знали. Думали, добрый? Спущу на тормозах? Поругаю и оставлю в покое? Это не про меня. Хотя шаг к мирному урегулированию конфликта я все же сделал – отправил посыльного с требованием явиться ко мне в офис.

Не пришли, проигнорировали, предпочли попытаться спрятаться. Кретины. Я не терплю неповиновения и не люблю, когда меня разочаровывают, а они своим отчуждением лишь приговор себе подписали. Злость требовала выхода, поэтому не стал своих волков одних посылать на разборки, отправился с ними, предвкушая хорошую охоту.

Мы нагрянули к ним в деревню ночью, но застали лишь пустые дома – шакалы сбежали, решили, что спрячутся, только не знали, как далеко простирались щупальца моей власти. У меня по ним вся информация: кто, где, куда. Полный анамнез. Обнаружив безлюдное жалкое поселение, не откладывая, бросились к заброшенным складам на окраине города, где их стая обосновала временное логово.

Они были так уверены в своей неуязвимости, в том, что их не найдут, что, сидя у полыхавшего в проржавевших бочках огня, распивали водку и смеялись над плоскими шутками, считая свой побег тринадцатым подвигом Геракла и не замечая того, что окружены, а все пути для отступления отрезаны. Я даже снизошел до того, чтобы пять минут послушать их бред. О том, как они круты, как они вертели на херу всех вокруг, а в особенности меня. Бунтари, твою мать! Разрушители системы. Я бы еще понял, если бы во главе этого сброда стоит молодой амбициозный волчара, сражавшийся против всего мира из-за отсутствия ума и опыта. Но здесь! Обрюзгший блохастый неудачник в окружении таких же недооцененных гениев современности. Отвратительные своей расхлябанностью, грязные, не вызывавшие ничего, кроме тошноты.

Наблюдал, как их альфа, которого все почтительно звали «батей», стоял в центре круга, изрыгал из себя потоки ереси, приправленные похабными шутками о том, что они всех прогнут, нагнут и по самые яйца натянут. У него на руке висела полупьяная бабища, громко вульгарно смеясь над каждой плоской фразой, будто это – венец остроумия. Она прямо млела от «бати», не стесняясь, при всех наглаживала вздыбленную ширинку.

Кир, притаившийся рядом, скорчил брезгливую гримасу, наблюдая за этим дерьмом. Все довольно. Насмотрелись, прониклись – пора прикрывать лавочку. Кивнул еле заметно, и все мои приготовились, подобрались, готовые ринуться на противника.

Поехали!

Все как по команде ворвались внутрь: через окна, двери, проломы в обвалившейся стене. Горе-революционеры заметались в панике, побросали дешевое бухло, разорались, бросились врассыпную. Кто-то повалился на пол, запутавшись в своих пьяных ногах, кто-то перекинулся, а мои драли всех без разбору. Не до смерти, а так, чтобы обездвижить, размазать. Мне было противно мараться об этих недооборотней. Одного сбил, налетев грудью, полоснул зубами по боку, раздирая шкуру. Мне нужен их главный.

И тут грянул выстрел, эхом разнесся по пустынному заброшенному складу, а следом визг раненого волка.

Моего!

И голос их предводителя:

– Так их, братцы, застрелим, как свиней!

Кровавая пелена перед глазами. Никто не смеет причинять вред моей стае! Ринулся, на стрелявшего, уже целившегося в другого волка. Вцепился зубами и оторвал кисть вместе с оружием, потом в рожу вонзился, превращая в месиво. Вкус чужой крови окончательно пробудил зверя. Лютого, голодного, безжалостного, рвущего без сомнений и раздумий, ловящего дикий кайф, когда зубы впиваются в чужую плоть.

Кто-то из противников содрал решетку с люка, пытаясь улизнуть от расправы, но его мои парни настигли, разодрав в клочья за считанные секунды, отбросив в сторону первоначальную сдержанность. Они видели меня, чувствовали меня, поддавались моему безумию, превращая карательную миссию в дикую бойню.

– Главного не трогать! – прорычал на весь зал. – Он мой!

Мужик, обернувшись крупным седым волком, кое-как отбивался, ряды его приспешников с каждым мигом редели. Наконец, раскидав всех, проложил дорогу к этой сволочи и, оскалившись, пошел на него. Он спину выпрямил, окинул меня гордым, но мутным взглядом. Дебил. Прайму не смотрят в глаза, потому что если он взгляд поймает, то уже не вырваться, как ни дергайся. Жирный боров этого не знал. Все, сука, знают, а он не знал! Зарычал и на меня бросился, да через шаг на пол завалился, скуля от боли, лапами бетон, залитый волчьей кровью, царапал. Остатки его людей замерли, не понимая, почему предводитель катается по полу и скулит, как шавка дворовая.

Все. Игры закончились.

Обернувшись человеком, шагнул к нему и, пренебрежительно пнув в бок, приказал:

– Оборачивайся, живо!

Он перекинулся через силу, еще пытаясь сопротивляться, конвульсивно дергая лапами. На четвереньках еле удержался, потом поднялся, прижимая руку к разодранному боку, вперился в меня взглядом, полным ненависти, с каждым мигом все больше власти над собой давая.

– Как вы нас нашли? – прохрипел он, дыхнув смрадным запахом перегара.

– Легко. Мозгов спрятаться нормально вам не хватило.

– Мы – гордый клан! Мы не прятались! Нам нечего бояться. Мы здесь не для этого.

– Так и я пришел не для того, чтобы в остроумии упражняться. Ты и твои отморозки два моих объекта псу под хвост спустили.

– Твои объекты на моей земле стояли!

– Да? – протянул с деланным изумлением. – Вот это новость.

– Ты захватил силой то, что тебе не принадлежало!

– Кто-то застрял в лихих девяностых? Рейдерские захваты в прошлом. Землю, о которой ты говоришь, я у банка выкупил. Ее забрали у прежних владельцев – пьяниц, за долги. Хм, не знаешь, кто бы это мог быть? – окатил презрением этот жалкий комок навоза.

Он дернулся, кулаки сжал:

– Сученок! Кем ты себя возомнил? Да я таких молокососов пачками жрал. Думаешь, деньги есть, рожа смазливая – и все, король мира? Круче всех?

Нет. Я круче всех совсем по другой причине. Волей своей ворвался, надавил, кишки в узел скручивая. Он заорал дурным пропитым голосом, задергался, снова упав на пол. Я еще раз сдавил, доводя до конвульсий, а потом отпустил. Присел рядом с тяжело дышавшим и стонавшим мужиком и спросил участливо:

– Больно?

– Сука ты…

Опять сдавил, нанося непоправимый урон – живым ему не уйти, буду рвать, пока не напою своих демонов чужой кровью.

– Мне вот интересно, ты действительно так туп, что думал, мы не найдем тебя?

– Пошел ты! Я ничего не скажу…

– Да и нахер надо, – согласился с ним.

Действительно, чего время тратить на пустые разговоры? Финал известен.

Мужик, скорчившись на полу, блевал кровью, из последних сил пытаясь не упасть лицом в темную лужу. Престарелый альфа занюханного клана, возомнивший о себе Бог весть что. Пощады не будет. Смял, превращая его внутренности в кровавое месиво. Он захрипел, выгнулся и бесформенной тушей повалился на пол.

Остальные притихли, видать, наконец, осознав, что вляпались по полной. На меня смотрели настороженно, не понимая, как с альфой их разделался, даже пальцем не коснувшись. Поздно. Выяснять детали надо было раньше, до того, как сунулись в мои дела.

– Никого живым не отпускать! – хладнокровно отдал приказ и обернулся.

Зверь еще не успокоился, рвался вперед, подгоняемый жаждой крови, и я не стал его сдерживать.

Глядя на полыхающее старое здание, чувствовал, как отпускает, как успокаиваюсь, как адреналин в крови затихает. Что ж, одной проблемой меньше.

– Как думаешь, никто не ушел? – спросил Кирюха, стоя рядом мо мной. Глаза горящие, звериные, весь в крови, как языческий идол. Впрочем, я и сам не лучше.

– Нет. Наши все контролировали. Ни одна волчья морда не просочилась через заслон. Тех, кто пытался сбежать – разодрали на выходе. Но пусть еще раз проверят.

Нечаев кивнул и растворился в темноте, а я продолжал наблюдать за багровым пожаром, стиравшим следы ночной бойни.

– Что ж, одним кланом меньше, – с этими совами бета снова появился рядом со мной.

– Невелика потеря, – пренебрежительно скривившись, сплюнул на землю.

В принципе, все прошло гладко. На мне самом несколько царапин, которые к утру затянутся. Никто из парней сильно не пострадал, и даже тот, в кого стреляли, стоял на ногах, слегка пошатываясь. Оклемается. Волк и не такое может выдержать. От противника место сырое осталось. Хотя нет – нихрена не осталось, горстка пепла, которую ветер разнесет. Мы снова на коне, а для остальных это будет показательным примером. Теперь любой кретин, который захочется к нам сунуться, сто раз подумает, прежде чем сделать роковой шаг и подписать себе приговор. Все знают – Бекетов не прощает, он наказывает. Жестоко, хладнокровно, без суда и следствия.

– Пора возвращаться, – Нечаев вздохнул глубоко, пытаясь успокоиться. В нем еще полыхал огонь битвы.

– Пора, – кивнул рассеянно. – Я сначала к тебе. Если приду домой в таком виде, Таня меня и на порог не пустит.

– Ты ей не говорил, чем собираешься заняться? – Кирилл искоса удивленно посмотрел на меня.

– Нет, конечно. Она же мягкая, как облако, нежная. Жалостливая. Незачем ей знать о таком, – кивнул в сторону языков пламени, отчетливо видимых на фоне ночного неба. – Пусть и дальше считает, что наша жизнь безоблачна.

– Хочешь удержать ее в неведении?

– Нет. Хочу уберечь. Незачем ей в грязи мараться. Она светлая, и я не хочу этот свет омрачать.

– Боишься, что разочаруется, если узнает, каким можешь быть? – друг как всегда смотрел в корень, видел самую суть.

– Боюсь, – нехотя признался, устало потерев переносицу, – с ней я другой. Лучше.

– Тебе повезло.

– Повезло, – согласился без колебаний.

Таня, как солнышко нежное. Она не поймет некоторых моих поступков. Ей не докажешь, что для того, чтобы удержать власть, нужны ежовые рукавицы. Мир оборотней суров, жесток, и слабакам здесь нет места. Либо ты, либо тебя. Если бы я не уничтожил этот клан сегодня, он бы доставил мне проблемы завтра. Ей незачем знать эти подробности моей жизни.

– Все, парни, уходим! – я отдал приказ и, обратившись, устремился в лес, прочь от догорающих развалин, а стая беспрекословно последовала за мной

Татьяна

– И как тебя мой сумасшедший влюбленный братец отпустил? – поинтересовалась Наталья, забирая меня от дома.

У нее маленькая белая машинка – кабриолет, и летом подруга просто обожала ездить с откинутым верхом, убежденная, что ветер сексуально треплет волосы, что делает ее просто неотразимой.

– Он позвонил, сказал, что на работе завал полный, и ему придется остаться на ночь.

– На ночь? Ты ему спуску не давай! Кто его знает, что там за работа! Может, у нее сиськи третьего размера и трусы отсутствуют.

Я лишь рассмеялась. Руслану я верила. Полностью, безоговорочно. Нет там никаких сисек и чужих трусов. Никого нет, кроме меня. Если говорит, что работа, значит – работа. Я не знаю, как объяснить это доверие. Просто знаешь и все. Твоя пара не предаст, никто другой не нужен. Ни ради разнообразия, ни ради поднятия настроения, только тот, кто в крови сидит, в сердце живет. Поэтому относительно ночных дел Руслана я не волновалась совершенно. Надо, значит надо. Тем более, судя по обрывкам разговоров, которые до меня доходили, в бизнесе какие-то проблемы. Что-то с объектами случилось. Не знаю, что именно – я у мужа не спрашивала, справедливо рассудив, что незачем с расспросами приставать. Захочет – сам расскажет, не захочет – нечего и надоедать.

– Алиску заберем в городе, она как раз через час должна закончить, а потом в торговый центр. Там сегодня ночь распродаж! – у подруги глаза от восторга горели, я же воспринимала будущий забег по магазинам скептично. Для меня это повод с подругами пообщаться, время хорошо провести, а никак не обязательная закупка барахла. Когда Руслану сказала, что собираюсь с девчонками по магазинам прошвырнуться, он кратко ответил «бери что хочешь», соглашаясь на любые траты, но это не значит, что буду хватать все подряд.

Подпевая веселой песне, льющейся из динамиков, неслись по лесной дороге в сторону города, смеялись, шутили, и я чувствовала себя такой счастливой, что даже больно в груди становилось от распиравшего чувства, заполнявшего меня полностью. Спасибо небесам за то, что свели меня с этими людьми, ставшими мне семьей.

Алису забрали возле огромного фитнес-клуба, в котором можно было найти занятие себе по душе от бассейна до тенниса, от тренажерки до стрип-пластики. Что угодно. Любой каприз за ваши деньги.

– Вот скажи, Алис, зачем ты столько времени здесь проводишь? – поинтересовалась Наталья, отъезжая с парковки. – Зачем столько сил тратить, если у тебя даже парня нет?

– Будет, – убежденно произнесла подруга

– Когда? Ты ж все время на тренировках. Попа уже как орех!

– Завидуй молча, – усмехнулась Медведева.

– Чему? Тому, что ты каждый день потеешь, как лошадь, и выматываешь себя?

– Спорт – это жизнь, – меланхолично ответила Алиса, – к тому же с такой попой, как у меня, мужика найти гораздо проще, чем с унылыми булками.

– Эй, ты на что намекаешь?

– Ни на что, – отмахнулась любительница тренировок.

– Да у нее там знаешь сколько парней вокруг вьется? – я не удержалась и вставила свои пять копеек. – В тренажеке ведь проще всего познакомиться!

– Ах, ну да. Как же я забыла, что вы с Русланом так и познакомились, – Наталья покачала блондинистой головой, – в общем, вы как хотите, а я лучше Наполеон съем.

Она из тех счастливых людей, что едят, не думая о количестве, лишь бы вкусно было, и при этом не набирают ни грамма лишнего жира.

Вскоре мы притормозили у торгового центра:

– Ну что, девчули, готовы оторваться? – Алиса кровожадно потерла лапки и выскочила из машины, Наталья вприпрыжку за ней, и я следом, обреченно закатив глаза.

– Держись, модный шопинг, мы идем! – с этими словами мы и ворвались внутрь торгового цента, тотчас вливаясь в толпу таких же безумных барышень, мечтавших прикупить обновки со скидками.

Дальше началось веселье. Мы бегали из магазина в магазин, примеряли все подряд, угорали так, что от смеха щеки заболели. Алиса с Наташей набрали целые пакеты одежды, я ограничилась лишь новым бельем, маленькими сексуальными шортиками, чтобы перед Русланом щеголять, и красивым платьем: бело-голубым, с шитьем по подолу и рукавам. Несколько раз, утомленные примерками, прерывались, заскакивая в кафешки. Капучино и пирожное. Так вкусно, что даже Алиса, озабоченная, состоянием свей пятой точки, присоединилась к нашему празднику живота.

– Тань, колись, что ты собираешься дарить Руслану на день рождения? – насела на меня Наталья во время очередного перерыва на перекус.

– Не знаю пока, – до дня рождения еще месяц целый, что-нибудь придумаю.

– Что-нибудь жутко пафосное и дорогое? – Алиса мечтательно глаза прикрыла.

– Нет, – я торопливо отмахнулась, – откуда деньги на пафосное и дорогое?

– Братец зажал тебе золотую карту?

– Нет. Не зажал.

– Тогда в чем проблема?

– Ты предлагаешь купить ему дорогой подарок на его же деньги? – усмехнувшись, кинула на младшую Бекетову насмешливый взгляд.

– Эээ, ну да, некрасиво получится, – сникла подруга.

– Вот и я о том же. Своих денег у меня практически нет, я сейчас не работаю – Руслан категорически против этого, – произнесла с сожалением и поморщилась.

– Разве это плохо? – удивилась Алиса.

– Это скучно.

– Мне не понять. Мужик от и до обеспечивает, а ей без работы скучно. Тут радоваться надо. Петь, танцевать и бить в барабаны. Чудная ты.

– Уж какая есть, – развела руками, – поэтому буду выкручиваться малыми средствами. Сделаю ему открытку.

– Цветочки нарисуешь, как в детском саду? – рассмеялась Алиса.

– Между прочим, зря смеешься, – поддержала меня Наташа, – у нее руки золотые. Таня такие вещи красивые умеет делать. Загляденье! Ей можно свой магазин красивых штучек открывать – от клиентов отбоя не будет.

– Да ладно тебе! Скажешь еще, – смущенно взгляд опустила.

Хотя, конечно, приятно, когда хвалят. Рукоделие – мое хобби, и в свободное время я с удовольствием занималась скрапбукингом, декупажом, вязала, плела, вышивала. В общем, на все руки от скуки.

– Ладно, девчонки, не пытайте меня с этим вопросом. Я еще не придумала ничего. Как только идея снизойдет, обязательно с вами поделюсь.

Мысли о подарке Руслану не давали мне покоя. Действительно, что подарить человеку – надо сказать, весьма не бедному – если у самой нет каких-то значительных финансов? Банальный вариант – перевязать себя ленточкой и украсить бантиком? Это еще скучнее, чем новые носки. Я каждый день дарю себя ему, для этого не нужен повод. Так что остается вариант с подарком своими руками. «Как в садике», – по словам Алисы.

Утром, едва проснувшись, загорелась этой идеей. Пока завтракала, прикидывала, думала, фантазировала. Связать свитер? Ну, не знаю. Разве что по дому ходить, ибо на работе он в костюмах, а в свободной обстановке предпочитает спортивный стиль. Да и не смогу нормально связать без примерок, а с примерками какой сюрприз? Нет сюрприза. А хочется. Может, открытку? Или совсем глупо? А вообще, прежде чем думать о вариантах, надо посмотреть, что у меня есть из материалов – я в последнее время много штучек делала, возможно, запасы истощились и пора из обновить.

Придя к такому выводу, направилась в нашу комнату, достала из-под кровати большую красивую коробку, в которой сокровища мои лежат, и начала перебирать. Как всегда увлеклась и вместо того, чтобы быстрым взглядом оценить состояние запасов, стала перекладывать пакетики, папочки, конвертики…

За этим занятием меня и застал Руслан. Бесшумно появился на пороге, так, что до последнего момента я его и не замечала, а когда заговорил – вздрогнула, испугавшись:

– Опять творишь? – спросил с улыбкой, от которой сердце загрохотало.

– Привет, – тоже улыбнулась, – пока нет, просто разбираюсь. Как дела? Как работа?

– Все хорошо, – муж отстраненно плечами пожал.

– Проблемы решились?

– Более чем.

– Устал?

– Есть немного, – отмахнулся, словно несущественно все это. Он подошел ко мне, склонившись, поцеловал в губы и сел рядом, с опаской глядя на мои залежи великой рукодельницы. – Зачем тебе столько всего? – покрутил в руках пакетик с бисером.

– Ты что! У меня мало всего! – всплеснула руками. – Я уже целый список составила того, что необходимо докупить.

– Таня, ты маньячка! – рассмеялся муж. – А, это что?

Взял пластиковый конверт, в котором хранились фотографии, вырезанные из глянцевых журналов и рекламных буклетов.

– Это места, в которых я хотела бы побывать.

– Да? – он задумчиво их рассматривал. – Здесь нет ни одного известного.

– Нет, – согласилась и подсела ближе, прижимаясь щекой к его плечу, – здесь такие места, куда не рвутся толпы туристов. Они спрятаны от посторонних глаз. Настоящие, чистые. Вот это – дом в деревне, расписной, резной, как игрушечный. Смотришь на него, и настроение повышается. А вот маяк в маленьком прибрежном городке. Если бы мне хотелось спрятаться от всего мира, я бы ушла туда. А вот сквер, в одном из городских дворов, украшенный фигурками сказочных персонажей. Жители сами все делали, и ощущение такое, будто сказку своими руками сотворили. А вот ферма, где разводят курочек пестрых…

Руслан рассмеялся.

– Что? – смущенно посмотрела на него. – Чего ты смеешься?

– Ничего, – покачал головой, – Наташка вон о Миланах и Парижах грезит, а ты о курочках.

Невольно покраснела, почувствовав себя полной дурочкой:

– Это так плохо?

– Это здорово, – притянул к себе, целуя нежно в висок, – ты не такая, как все. Видишь прелести там, где другие ничего не замечают.

– Мне иногда кажется, что я на твоем фоне деревенская простушка.

Так оно и было. Холеный Бекетов, снисходительно посматривающий на мир, и я – готовая по лугу бегать и одуванчики собирать, как маленькая.

– Глупости не говори, – хмыкнул он строго, – лучше тебя нет никого.

Засмущалась. Я всегда смущаюсь, когда он так смотрит. Пронзительно, проникая под кожу, и нет сил оторвать взгляд от его глаз – янтарных, с золотистой каемочкой вокруг зрачка. Такие только у него – это отличительная черта прайма.

– Ты, наверное, проголодался? – на ноги вскочила, внезапно вспомнив, что мужика сначала накормить надо, а потом уже беседы беседовать.

– Да, как волк, – с улыбкой ответил Руслан.

Как я люблю его улыбку!

– Пойдем, покормлю, – взяв за руку, потянула его за собой.

– Кстати, к нам сейчас Кирилл придет, – поставил меня перед фактом.

– По делам или просто так?

– Я его на завтрак пригласил.

– Что, беднягу никто не кормит?

Мы спускались по лестнице на первый этаж, когда раздался звонок, оповещая о приходе беты.

– Нечего его кормить, пусть в лес идет, оленей ловит, – усмехнулся Руслан, распахивая дверь.

– Между прочим, я все слышал! – проворчал Кирилл, заходя в дом. – Танюш, привет.

– Привет, мистер Деловой, ты как раз вовремя.

Он как всегда собран, одет строго. Даже сейчас, утром, в брюках и белоснежной рубашке. Кирилл тихо рассмеялся и прошел следом за нами на кухню.

Пока они сидели за большим столом, лениво обсуждая дела, я включила телевизор, поставила чайник на плиту и по-быстрому развела жидкое тесто. Что может быть лучше с утра, чем горяченькие оладьи с джемом или сметаной? Правильно – ничего! Подумав, достала вторую сковородку – так быстрее. Мне все-таки не одного, а двух взрослых голодных волчищ накормить надо.

Завтрак проходил в непринужденной обстановке, я только успевала печь, да подкладывать горячие оладушки на большое блюдо, стоявшее перед ними, а они развлекали меня разговорами. Так здорово! Обожаю семейные завтраки.

Тем временем по телевизору начались местные новости. Красивая дикторша в темно-красном платье с глубоким декольте вещала о проблемах и радостях – ничего важного. Только к концу один сюжет заинтересовал – о пожаре, случившемся ночью на заброшенном складском комплексе. Показывали кадры пепелища, оставшегося после разгула огня – страшное зрелище, но жертв и пострадавших нет… среди людей. Стая одичавших собак не смогла спастись, то ли завалило их, отрезая путь к отступлению, то ли угорели.

– Бедные, – сокрушенно покачала головой.

Руслан лишь одарил непонятным взглядом и повел пренебрежительно плечами, а Кирилл и вовсе в тарелку уткнулся, глаз не поднимая.

– Вам их совсем не жалко? – спросила с мягким укором.

– Было бы кого жалеть, – проворчал муж недовольно, – без них на земле чище стало и спокойнее.

– Угу, – только промычал Кирилл, набив полный рот.

Моего сочувствия к бедным дворняжкам эти упертые оборотни не разделяли. Для них все это несущественные мелочи, превратности судьбы.

– Злые вы! – пробубнила себе под нос и отвернулась. Только спиной почувствовала, как смотрят на меня пристально, въедливо.

После завтрака Кирилл просидел у нас еще не меньше часа, а потом, поблагодарив за гостеприимство, ушел по своим делам, оставив нас с Русланом наедине. И, судя по горящим глазам мужа, оставлять меня в покое он не собирался, решив компенсировать свое ночное отсутствие прямо здесь и сейчас. Да я и не против. Соскучилась по нему так, будто вечность не видела.

Глава 4

Татьяна

Месяц пролетел незаметно, обволакивая ощущением счастья. Настоящего, то размеренно спокойного, то буйного, как ураган. Наша семейная жизнь началась как в сказке: Питер в самом начале, потом неделя на море, которое поразило меня в самое сердце своей тихой мудростью, сдержанной силой и неограниченной свободой. Не описать словами те ощущения, когда стоишь по колено в живой воде, зарывшись пальцами в песок, и скользишь взглядом до самого горизонта. Бекетов только смеялся, наблюдая за моими прыжками и хлопаньем в ладони. Ему не понять. Большой серый волк к этому привык, его сложно удивить, а я чувствовала себя ребенком, впервые открывающим огромный мир.

А какая там луна! Большая, молочно-белая, отражавшаяся миллионами игривых бликов. По ночам мы с Русланом ухолили из отеля, брали в прокате машину и уезжали на дикие пляжи, туда, где кроме нас ни души. Оборачивались и как дурные подростки бегали галопом по берегу, дурачились, боролись в шутку, целовались до беспамятства в соленых волнах, любили друг друга на мягком песке, впитавшем в себя тепло южного солнца.

Это рай. Мой персональный рай.

Когда вернулись домой, жизнь потекла своим чередом. Бекетов много работал, но каждую свободную минуту проводил со мной: то прилетал домой в середине дня, то присылал за мной машину и вез на свидание, а иногда и вовсе приглашал вечером к себе в офис. Романтичный ужин в солидном конференц-зале – в этом была своя прелесть.

Я занималась домом, планомерно превращая холостяцкую берлогу Руслана в уютное гнездышко, с затаенным удовольствием замечая, что изменения ему по душе. Ему нравилось приходить в дом, где тепло, уютно, где его встречаю я, не скрывая радости. Он был счастлив со мной – я это знала, чувствовала.

Кое в чем я все-таки ошибалась – рай не на морском берегу, он там, где твое сердце, там, где ты вместе с любимым человеком.

Времени до его дня рождения оставалось чуть меньше недели, а я все еще не приготовила подарок. Нет, кое-что к этому времени у меня все-таки появилось – идея. Я знала, что буду делать, как буду делать, из чего, но вот самого материала в моей волшебной коробочке не нашлось, поэтому решила съездить в торговый цент, где расположился огромный магазин товаров для рукоделия.

Утром, провожая Руслана на работу, осторожно завела об этом разговор:

– Мне сегодня в город надо, – произнесла, улыбаясь, пытаясь не выдать своего волнения.

– Зачем?

– Со знакомой договорилась в торговом центре встретиться, – зря, наверное, соврала, но мне жуть как хотелось сохранить все в тайне, чтобы он ни о чем не догадался. Если бы сказала, что в магазин рукоделия – он бы сразу сложил два плюс два, и тогда прощай сюрприз.

– Тебя отвезти?

– Не надо, – покачала головой, – я же не сейчас поеду, днем.

– Могу машину прислать.

– Незачем, – отмахнулась. Зачем его напрягать? – На такси не доеду, что ли?

– Как знаешь. Позвонить не забудь, – уже в дверях попросил он и, притянув к себе, поцеловал. Нежно, ласково, так, что душа запела, потянулась к нему.

– Обязательно, – еле дыша, отстранилась от него.

– Я сегодня до самого вечера, раньше не смогу освободиться.

– Буду ждать, – на цыпочки встала и еще раз игриво чмокнула в щеку .

– Не скучай.

– Не буду, – пообещала мужу.

Он подмигнул мне по-мальчишечьи весело и вышел на крыльцо. Возле дома его уже ждал Кирилл на своем здоровенном, мощном пикапе. Вообще не имиджевая машина, но ему нравилась: и проходимость высокая, и грузоподъемность немалая. В общем, каждому свое. Я помахала ему рукой, а бета лишь кивнул в ответ с легкой улыбкой. Как всегда – сама собранность, Мистер Деловой! Проводив мужа на работу, занялась домашними хлопотами: прибраться, приготовить, и еще две тысячи мелочей.

К тому моменту, когда все переделала, уже был полдень, поэтому вызвала такси, собралась и поехала в город.

Торговый центр встретил меня привычной радостной обстановкой. Посетители прохаживались от магазина к магазину, совершая покупки, общаясь, останавливаясь у кафешек, а я бежала вперед вся в нетерпении, один раз даже чуть не свалила с ног замешкавшуюся женщину. Она сердито посмотрела на меня и, презрительно поджав губы, удалилась.

– Простите! – бросила ей на ходу.

Ворвавшись внутрь нужного магазина как маленький тайфун, остановилась и растеклась в блаженной улыбке от пестрого разнообразия приятных штучек: бисер, нитки, бусины, цветная бумага для разных техник, ленты атласные, наборы, спицы, шкатулки, красивые коробочки и много-много всего. Глаза разбежались, сердечко забилось от восторга, и я ринулась вперед, на поиски необходимого. Копалась на полках, листала каталоги образцов, перебирала шуршащие пакетики, чувствуя себе на седьмом небе от счастья. Мало того, что окунулась в мир любимого хобби, так еще и делаю это для любимого мужчины. В результате набрала целый пакет добра, причем большую часть про запас. Ну не могла остановиться, пока всю красоту не скупила!

Расплатившись, покинула магазин с видом блаженной дурочки, прижимая к груди заветные покупки. Уже представляла, как разложу все это на столе, на веранде и начну творить. Скорее бы!

Неторопливый эскалатор, размерено подергиваясь, привез меня на первый этаж, соскочив с последней ступеньки как маленькая беззаботная девочка, я побежала к выходу, туда, где стояло вызванное такси, но, уже выскочив на крыльцо, остановилась.

Бабушка. Низенького росточка, полненькая, пыталась спуститься по лестнице, сжимала в одной руке старенькую авоську, во второй тросточку. Она и так, и сяк приноравливалась к ступеням, не решаясь сделать первый шаг. То, что для обычного человека в порядке вещей, для нее превратилось в проблему – в дряхлых ногах уверенности не было. А все бежали мимо, не останавливаясь, не обращая внимания на проблемы пожилого человека. Мне стало стыдно, поэтому и подошла к ней.

Старушка от неожиданности вздрогнула, подняла на меня взгляд выцветших слезящихся глаз, и в них такое удивление читалось, смешанное с облегчением, что я смутилась окончательно. Бедная!

– Вам помочь? – сдавленно улыбнулась.

– Да, – голос слабый, старческий, дребезжащий. Боги, неужели у нее нет никого, кто бы мог продуктов принести? Дети? Внуки? Она же еле ходит!

– Давайте сумку, – протянула руку, и она передала мне авоську. Невольно краем глаза внутрь заглянула: хлеб, молоко, лук в пакетике, несколько картошин. Да я больше на бусинки потратила!

Я забрала у нее ношу, подставила локоть, за который она ухватилась как маленький, беспомощный ребенок, и мы начали спускаться. Шаг за шагом, медленно, осторожно. Оказавшись на асфальте, она выдохнула надрывно, достав серую тряпочку из кармана, протерла вспотевший лоб и поблагодарила:

– Спасибо огромное, милая. Побольше бы таких отзывчивых людей, и жизнь бы совсем другой стала. Спасибо!

– Не за что, – смущенно проблеяла, сумку ей вернула и сковано попрощалась, – до свидания.

– До свидания.

Неподалеку стояло такси, ожидая меня, и я к нему направилась, однако, когда уже дверь распахнула, чтобы забраться внутрь – обернулась. Бабушка так и стояла на одном месте, пытаясь местами поменять авоську и тросточку, перехватить поудобнее. Да не смогла – сумка из непослушных рук выпала, и по асфальту сиротливо картошина покатилась.

У меня аж сердце зашлось от этой картины, поэтому, не раздумывая, обратно ринулась. Подхватила сумку, поймала укатившийся клубнеплод, и к старушке руку протянула:

– Пойдемте, я вас довезу.

– Да что ты!.. – она попыталась отказаться. – Не надо. Я сама как-нибудь, потихонечку.

– Идемте! – я потянула ее к машине мягко, но настойчиво.

– Мне неудобно, – бабушка пыталась отказаться.

– Все нормально! Поедемте!

– Девочка, да у тебя же дел своих наверняка полно, а ты со старухой возишься.

– Подождут дела, – помогла ей сесть на заднее сиденье, а сама рядом с водителем устроилась.

– Куда? – обернулась к ней, заметив, как она украдкой слезы стирает.

– Тут… тут недалеко, – заикаясь, произнесла бабулечка, – через две улицы. На углу Смирнова и Пролетарской. Дом восемь.

– Поехали, – кивнула водителю, и он молча завел машину.

Спустя пять минут такси остановилось у подъезда кирпичной советской пятиэтажки. Я помогла женщине выбраться из салона автомобиля и поинтересовалась:

– На каком этаже живете?

– На четвертом.

Лифта в таком доме, естественно, нет, и я живописно представила, как она будет сейчас подниматься, охая, спотыкаясь и останавливаясь на каждой ступени. Как у нее снова просыплется несчастная картошка, и ей придется за ней наклоняться.

Неужели я уеду? Конечно, нет. Расплатившись с водителем, отпустила машину и произнесла бодро:

– Пойдемте!

– Да что же это… да как же это… – причитала старушка, пока я помогала ей подниматься по обшарпанной лестнице, не знавшей ремонта, наверное, со времен перестройки.

Всю дорогу бабушка извинялась, сетовала на свою нерасторопность, пыталась уверить меня, что сама справится. Я лишь улыбалась, кивала и дальше поднималась вместе с ней. Не могла иначе! Разве можно отпустить ее одну, зная, что у нее каждый шаг – война с самой собой. Спустя вечность мы оказались перед замызганной дверью, затянутой коричневым, местами потрескавшимся дерматином с покосившимся номером «34».

– Как зовут-то тебя, девочка? – ласково произнесла она, изо всех сил пытаясь скрыть от меня отдышку.

– Таня.

– Танюша, – в руку мою вцепилась, – а я Мария Семеновна. Можешь меня просто бабой Машей звать.

– Вот и познакомились, – рассмеялась.

– Какой смех у тебя красивый, – она тоже улыбнулась, и вокруг глаз лучики морщинок заиграли, – искренний.

– Спасибо. Ну, я пойду, баба Маша.

– Как же? Как так? – всполошилась она. – Ты столько на меня сил потратила, а теперь убегаешь? Ты что! У меня, правда, нет ничего, чем бы отплатить тебе…

– Не говорите глупостей, – я попыталась успокоить сердобольную старушку, – не ради оплаты помогала.

– Давай хоть чайку, а?

– Ну что вы, не стоит! – попыталась вежливо отказаться.

– Танюш, пожалуйста. Я же спать сегодня спокойно не смогу, зная, что отпустила тебя ни с чем!

– Баба Маша!

– Я плюшки вчера пекла. Чайку сейчас свежего заварю. Пожалуйста, – бабуля посмотрела на меня с такой надеждой, что я сдалась – пятнадцать минут ничего не меняют.

Мы зашли внутрь квартиры. Пахло старостью, бедностью, бабой Машей. Все такое старенькое, изношенное, как и сама хозяйка, но милое. В крошечной кухоньке села за стол, прикрытый клетчатой клеенкой с закатавшимися уголками, а радушная хозяйка, обрадовавшаяся тому, что в ее печальном доме хоть кто-то появился, начала выставлять передо мной все, что имела, и приговаривала, с умилением в мою сторону поглядывая:

– Кушай, кушай, девонька.

Если честно, я была не голодна, но от кружки чая с плюшкой не стала отказываться. От меня не убудет, а ей приятно. Кстати, плюшка мне не понравилась. Горькая.

Руслан

Интересно, с какой такой знакомой сегодня собиралась встретиться Таня? Что-то я не припомню у нее большого круга общения. Этот вопрос меня донимал весь день, даже на работе не мог сконцентрироваться, мыслями возвращаясь к утренней беседе. Уходя из дома, не сообразил поинтересоваться, думал о предстоящих делах, хотя и царапнуло немного, а сейчас понял: юлила, пытаясь что-то скрыть. Интересно что? Надо позвонить и узнать, что же такое затеяла моя маленькая хитрая волчица. Если обманула – накажу. Всю ночь буду медленно со вкусом, подводя к самой грани, но не давая переступить через нее. Волк одобряюще заворчал, готовый хоть сейчас сорваться к ней. Еле сдерживая улыбку, набрал номер любимой, намереваясь подразнить, намекнуть на то, что ее ожидает. Но абонент молчал.

Ой, глухня! Никогда с первого раза не ответит! Наверное, опять в своей бездонной сумке копается, пытаясь мобильник найти. Снова набрал, и снова тишина. Третья попытка завершилась тем же, и пятая тоже. Татьяна не отвечала. Внутри шевельнулось что-то колючее, неприятное. Уже не улыбаясь и не думая о ночных игрищах, набирал ее номер, с каждым мигом злясь все больше, а еще тревога внутри росла, липкая, неприятная. Так и не дозвонившись до жены, набрал сестру:

– Привет, волчара, – как всегда жизнерадостно ответила Наталья.

– Таня с тобой? – спросил в лоб, не настроенный на долгую болтовню.

– Нет, – растерялась она, – я дома, а где твоя жена…

– Все, пока, – отключился, не дослушав.

И как это понимать? Что за на фиг? Без раздумий позвонил безопасникам.

– Артем, пробей по телефону, где сейчас Татьяна.

– Что, уже сбежала? – усмехнулся было, но тут же заткнулся, когда я зарычал. – Сейчас сделаю.

Пока он разыскивал Таню, я сидел за столом, раздраженно постукивая кончиком карандаша по столу. Какого черта я не поинтересовался утром, что она задумала? Что за игры? Уже понимаю, что херня какая-то творится. То ли случилось что-то плохое, то ли Таня от меня что-то нелицеприятное скрывает. И я намерен выяснить что. В считанные минуты служба безопасности предоставила нужную информацию – незнакомый адрес, по которому находилась Татьяна в данный момент. Что за… Через пять минут я уже был на парковке с Нечаевым, проклиная все на свете, бесясь, что именно сейчас мой автомобиль у механиков. Именно, мать его, сегодня!

Кирилла пришлось взять с собой – что-то подсказывало, его присутствие будет нелишним. Нарушая все правила, летели вперед, неумолимо приближаясь к нужному месту, и с каждым мигом все больше накрывало ощущение неправильности.

– Что она в этой дыре забыла? – присвистнул Нечаев, когда остановились в задрипанном дворе, выглядевшем так, будто обновлений не было со времен второй мировой.

– Ты у меня спрашиваешь? – огрызнулся и вылез из машины.

И тут же в нос ударил запах. Чужой, волчий, смешавшийся с тонким ароматом Татьяны.

– Какого хера? – переглянулись с бетой и ринулись к подъезду.

Здесь запах еще отчетливее. Я с точностью до миллиметра мог указать, где она прикасалась к обшарпанным перилам. Зверь внутри оскалился, подобрался, не понимая, что происходит, но готовясь ко всему. Кирилл рядом, на глазах превращаясь в хищника. Взлетели на четвертый этаж, к старой двери, и я без колебаний дернула ручку на себя. Открыто. Волчьи инстинкты обострились, словно на охоте. Сердце гудело в груди, как ненормальное, адреналин захлестывал, потому что знал – она здесь, в этой дыре, пропитанной чужими запахами. В прихожей, в кухне – никого, и мое внимание полностью сосредоточилось на прикрытой двери в комнату. На секунду замялся, испытав не уверенность относительно того, хочу ли увидеть, что там, но потом злость толкнула вперед. Я – прайм, и в кустах отсиживаться – не мой уровень. Распахнул дверь и уверено шагнул внутрь.

Маленькая комната три на три, явно выполняющая роль спальни, потому что ничего, кроме кровати и прикроватной тумбочки, здесь не было. А на постели спала Таня. Именно спала, с умиротворенным выражением лица. Довольная, мирная. Голая!

Твою мать. Мир вдребезги разлетелся, когда смотрел на нее, едва прикрытую тонким одеялом. В комнате удушливо пахло сексом, чужой страстью. Кирилл сзади тихо присвистнул, за что чуть не получил по морде. Отпрянул от моего яростного взгляда, поднимая руки. Мне сейчас не до чужого сарказма. Весь мой мир сузился до девушки, лежавшей на постели. Жены, которой верил, как самому себе. Оказалось – зря.

Кровь закипела, и перед глазами поплыли кровавые круги. Убью. Убью суку. Прямо сейчас. Раздеру к чертям собачьим на этом любовном лежбище, провонявшем похотью. В мозгу картины пролетали одна развратнее другой, и с каждым мигом градус моего бешенства все выше.

– Рус, не смей! – Кирилл сжал мое плечо, сильно, до боли, пытаясь оттащить в сторону.

– Отвали, – дернулся, скидывая с себя его руку.

– Центр города, Руслан. Очнись! Проблем хочешь? Засветиться решил?

Мне плевать! Зверь свирепо рвался наружу, наказать за предательство. Херово так, что сводит внутри кишки в узел, и по венам раскаленная лава. Кое-как сдержался, не потому что испугался, а потому что, сука, дрогнуло! В груди дрогнуло при мысли, что вред ей могу причинить! Той, которую люблю несмотря на то, что предала. Склонившись, тряхнул за плечо, грубо, бесцеремонно, и прикосновения к ее коже обожгло. Всюду запах чужой.

– Подъем! – прорычал, сам не узнавая свой голос. Хриплый, надломленный, нечеловечий.

Таня сонно заворчала, потянулась сладко и глаза еле приоткрыла. Увидев меня, улыбнулась, такая сонная, теплая, что чуть не сдох от раздиравших эмоций. Сердце в груди грохотало как безумное, я балансировал на грани, еле сдерживаясь. Кулаки сжимал, чтоб не сорваться. Взглядом мазнула по сторонам, и улыбка стремительно начала меркнуть.

Что, любимая, чувствуешь приближающийся Армагеддон? Дошло, что облажалась?

Смотрел на нее, не моргая, взглядом убивая, еле сдерживая себя, чтобы за горло не схватить.

Сука!

– Руслан? – в голосе дрожащие нотки паники.

– Да, милая, он самый. Соскучилась? – с убийственной нежностью, от которой она побледнела пуще прежнего и начала трястись, словно лист осиновый на ветру.

Жена попробовала сесть, и одеяло сползло вниз, открывая взору голую грудь. Таня только охнула, хватаясь за край и натягивая на себя тряпку. Дышала, словно загнанный заяц, на шее жилка бешено пульсировала, безумный взгляд метался из стороны в сторону.

– Как… – голос сорвался. Заткнулась, нервно губы облизав.

– Как нашел тебя? – любезно подсказал вопрос.

Она не ответила, смотрела на меня во все глаза, отчаянно, испуганно, понимая, что все – конец. Что не выкрутится. Что безвозвратно похерила образ светлой преданной девочки. Сжалась вся под моим взглядом, затрепетала.

– Где этот м*дак? – его буду закапывать с особой жестокостью за то, что посмел посягнуть на мое!

Она лишь головой замотала судорожно, всхлипнув громко:

– Руслан…

– Я задал вопрос! – склонился к ней так быстро, что она с криком отшатнулась в сторону. За волосы ухватив, к себе дернул, притягивая вплотную. Глаза в глаза. Тонул в ней, помирая, на губы алые, припухшие смотрел, и отвращение затапливало. Оттолкнул от себя, не в силах терпеть чужой запах. – Не слышу ответа!

Она снова всхлипнула, прижала ладонь ко рту и по щекам слезы побежали. Я должен проникнуться? Расчувствоваться и сказать «все хорошо, милая? Все просто з**бись!» Этого она от меня ждет, закатывая дешевый спектакль?

– Проверь все, – приказал Кириллу, не оборачиваясь, – найди мне этого смертника. А ты встала, живо!

Дернул одеяло, отбросив его в сторону, на пол, словно оно заразное было.

– Пожалуйста, – прошептала она, пытаясь прикрыться, бросая беспомощный взгляд на Кирилла.

– Не беси меня! – прорычал, и волк внутри дернулся, обнажая клыки, его ярость еще сильнее моей. Зверь не прощает предательства. Никогда!

– Я все объясню, – проблеяла жена, с надеждой взглянув на меня, – пожалуйста.

– Конечно, любимая. Объяснишь, – склонился к ней, – но чуть позже. А пока заткнись, иначе я за себя не ручаюсь. Подъем.

Схватив под локоть, грубо стащил с кровати. Татьяна, залившись пунцовой краской, пыталась прикрыться. От меня, от Кирилла, с равнодушием смотревшего в сторону. Показное спокойствие, я чувствовал, как его буквально колотило изнутри, как сдерживался из последних сил. Он был солидарен с моим зверем.

Никто не прощает предательства!

– У тебя минута. Время пошло! Не успеешь – голой потащу.

Таня еще больше сжалась, чувствуя, что не шучу, и бросилась одежду с пола собирать. Скомканное платье с пола подхватила, путаясь, натянула через голову, дрожавшими руками волосы в пучок собрала. А у меня взгляд все к кровати расхристанной возвращался. Невыносимо. Как сдержался – сам не знаю, только за запястье схватил со всей дури и за собой к выходу потащил.

– Ключи! – рявкнул Кириллу, и тот беспрекословно послушался, отдал связку и отступил в сторону.

В машине Таня забилась в самый уголок, обхватила себя руками и на меня то и дело взгляды жалобные бросала. Так и хотелось заорать: отвернись! Отвернись от меня, мать твою! Пока не убил на хер! Вслух ничего не сказал – опять побоялся сорваться. Дышал через раз, потому что в салоне вонь чужая душила. Нажав кнопку, стекло тонированное опустил, жадно втягивая воздух, надеясь, что отпустит. Не отпускало. С каждым мигом все хуже. Таня, рот рукой зажала, слезы молча глотая. И это бесило еще больше. Не люблю женские слезы, особенно в исполнении хитрых шлюх. Всю дорогу молчал, на грани, боясь, что неосторожное слово ураган спровоцирует.

Дорога превратилась в ад, в котором сгорал заживо, мечтая проснуться и с облегчением обнаружить, что это всего лишь сон, показывающий мои потаенные страхи. Только пробуждение не спешило наступать, а реальность давила беспощадной мерзостью. Как доехали до Черных Тополей – не помню, очнулся, только когда припарковался рядом с нашим домом.

Сука, с нашим! Чего, б**дь, ей не хватало?! Все к ее ногам!

Выйдя из машины, хлопнул дверцей и направился к крыльцу, а она следом за мной, как мышь дрожащая. А хотя нет. Крыса. На кухню прошел, не замечая ничего вокруг, внутри агония, зверь наружу рвался, как бешенный. Не удержу! Разнесу все к херам. Шкаф распахнув, достал бутылку дорогого у виски и, сорвав пробку, жадно несколько глотков прямо из горла, обжигая внутренности. Зажмурился в бесплодных попытках совладать с собой, со своими звериными порывами, уперся руками в столешницу, голову склонив и шумно дыша. На пороге кухни Таня появилась, робко прижалась к косяку, гипнотизируя мою спину затравленным взглядом.

Да что за тварь такая? Почему не замечал этого раньше?

– Объясни мне, – голос все-таки подвел, дрогнул, – какого хрена?

Она мочала, хлопала глазами своими бл*дскими и молчала. Она ж не дура, знала, что врать бесполезно, что больше ни одному слову ее не поверю.

– Я… Я думала это ты, – наконец, под нос себе промямлила, жалобно сморщившись.

Нет, все-таки дура.

– Я польщен, что мне есть место в твоих сексуальных фантазиях, что, трахаясь с другими, ты думаешь только обо мне. Это так трогательно, – скривился цинично, а у самого внутри просто месиво кровавое. Я и не знал, что так больно бывает.

– Руслан… понимаешь, я…

– Да заткнись ты уже! – швырнул бутылку в стену. Она вдребезги разлетелась, засыпая кухню осколками и янтарными брызгами. На Таню взгляд злой метнул, впервые волей прайма на нее обрушиваясь, лишая возможности говорить. Татьяна, вскрикнув, к стене прижалась, глядя на меня испуганно, будто впервые видит. Руку к шее прижала, пытаясь удавку невидимую сорвать. Только мою волю не скинешь, как ни пытайся. И ее беспомощный взгляд, наполненный страхом – лучшая награда.

Да, милая, не одна ты маску носила. Все это время ты видела мою хорошую сторону, которая только для тебя и существовала, и которая сейчас была последним рубежом, удерживавшим от катастрофы. Теперь на – смотри, вот он я – настоящий, готовый разорвать за предательство, неповиновение, до боли в горле жаждущий чужой крови. Твоей крови! Держусь, балансирую на грани. Один шаг, одно неловкое движение – и все. Подступал к ней медленно, сжимая кулаки, распиная взглядом, жадно принюхиваясь, а Таня пятилась, пока не уперлась спиной в стену.

– Что будем делать, любимая? – последнее слово выплюнул ей в лицо, с пренебрежением, словно ругательство. Она губы дрожавшие закусила, но не издала ни звука. Мне так хотелось услышать хоть что-то, способное остудить вулкан внутри меня, но вместе с тем голос ее противен был. – Молчишь? – склонился к ней ближе. – Молчишь. Правильно.

Схватил ее за подбородок, крепко сжав пальцами, не давая отвернуться. Таня охнула, дернулась, но вырваться не смогла. Куда ей! Она маленькая, слабая, а я… я зверь. Тьма поднималась из глубины, ломая во мне остатки человеческого. Руку на горло спустил, жал, еле-еле на одну сотую своих сил, чувствуя, как бешено кровь у нее в венах пульсирует

– Если бы ты знала, как мне хочется сжать сильнее, до хруста, – задумчиво проговорил, поглаживая большим пальцем гладкую кожу.

Таня в каменное изваяние превратилась, лишь ртом воздух хватала, не в силах взгляда отвести.

– Может, волей своей наказать? Так, что б мозги закипели?

– Не… – чуть слышно просипела, но тут же осеклась, когда нервно плечом дернул.

Молчи, дрянь, молчи, любое твое слово лишь усугубит ситуацию.

– Или, если ты так любишь на чужих х** скакать, мне тебя стае отдать? Отвезти в Синеборье, кинуть в подвальную камеру и объявить день открытых дверей. Думаю, много желающих соберется, чтобы попробовать ту, которую их альфа так сильно любит… любил. – Она дернулась, как от удара. – Хм, а может, самому тебя напоследок отодрать по полной? – рукой в ее растрепанные волосы зарылся и сдавил, оттягивая голову назад.

Таня со стоном склонилась, слезы уже градом по щекам бежали, а мне хотелось сделать ей еще больнее, чтобы почувствовала, какого это – когда подыхаешь. Платье за подол рванул, с треском ткань раздирая. Белья на ней нет – не успела найти в той берлоге, из которой ее вытащил. Вид голого тела, которое должно было принадлежать только мне, до бешенства довело.

– Сука, – процедил сквозь зубы с такой ненавистью, что самого дрожь пробрала.

Таня вывернулась из моих рук маленькой гибкой змейкой и в сторону метнулась, надеясь вырваться, сбежать. Только зверь свою жертву не отпустит. Рванув следом, настиг в два шага, к стене толкнул и сверху навалился. Несмотря на жалкое сопротивление, руки ее сжал в одной ладони, сильно в стену припечатав, а второй рукой за талию узенькую схватился. Она вырывалась, в полнейшей тишине, еще больше зверя раззадоривая, крутилась, брыкалась. Но бесполезно все. Колено между ног просунул, не давая свести их, и пальцами грубо внутрь проник. Горячо, влажно, и член в брюках моментально напрягся, захотелось отыметь ее прямо здесь, сейчас, у стены, чтобы знала, кому принадлежит.

– Нравится? – с издевкой, зло, жестоко.

Тут она замерла, заревела, сдалась обессилено. А у меня в груди кольнуло, больно, ядовито, от осознания собственного сволочизма. Веду себя как м*дак, злой, безумный, ревнивый м*дак, который даже отреагировать достойно не может, превращаясь в жестокого отморозка. Твою мать.

Склонился к ней ближе, к самому уху и пошептал:

– Не переживай, я не трону тебя, волчица. Мне противно, от тебя за милю смердит другим оборотнем, – и, отпихнув ее от себя, пошел прочь. На пороге обернулся, смерил ее взглядом полным отвращения. – Из дома ни ногой. Поняла меня? Это теперь твоя клетка. Когда вернусь – не знаю, но моли Бога, чтоб к этому времени я успокоился, – и ушел, сбежал, испугавшись, что разорву ее в клочья, потому что зверь неумолимо требовал расправы.

Глава 5

Татьяна

Я помню, как чай пила у бабы Маши. Невкусный, дешевый, с запахом старого ссаного веника. Но я пила, чтобы не обижать старушку, маленькими глоточками, стараясь не морщиться, и закусывала плюшкой. Обычной, плохо поднявшейся, с жесткой корочкой. Старушка смотрела на меня и причитала, и никак не могла нарадоваться, что я ей помогла. А мне было стыдно – за что хвалить? За обычную человеческую вежливость и заботу? Так любой бы откликнулся.

Хотя нет. Не любой. Никто не откликнулся. Только я.

Когда спустя минут двадцать раздался нетерпеливый звонок в дверь, я извинилась и начала собираться. К бабе Маше пришли, и мне здесь больше нечего делать, да к тому же домой хотелось – все мысли о подарке Руслану. Каково же было мое удивление, когда оказалось, что это Бекетов. Прилетел на поиски меня, отчитал за то, что ушла без разрешения, не пойми куда и неизвестно к кому. Я попыталась утихомирить любимого, но он был непреклонен, пока к нашей беседе не подключилась баба Маша. Старушка божий одуванчик начала расхваливать меня на все лады, говорить, как ему повезло, что таких, как я, и не осталось вовсе. Я краснела, отнекивалась, как могла, а в результате все закончилось тем, что мы уже втроем сидели в кухне и пили невкусный чай.

– Больше никогда не смей уходить без разрешения, – пробасил Руслан, когда баба Маша вышла в другую комнату.

– Я просто хотела помочь, – ободряюще сжала его руку.

– В следующий раз накажу, – пообещал низким шепотом, от которого мурашки по спине побежали.

– Отшлепаешь? – поддела его, с удовольствием наблюдая, как на его лице расплылась хищная улыбка.

– Хуже, – к себе притянул и в губы впился, жестко, вынуждая подстраиваться, сдаваться.

– Ой, милые, – на пороге появилась бабулька, увидела, чем мы занимается, и пятиться начала, – совсем забыла, к соседке надо зайти.

– Баб Маша, да не надо, – высвободилась из наглых рук, отпихивая Руслана от себя, но поздно – хозяйки и след простыл.

– Руслан, ну что ты сделал?! Она теперь не пойми, что подумает! – с досадой всплеснула руками.

– Все то она подумала и ушла специально, – двинулся на меня, прожигая пронзительным взглядом.

– Руслан! Ты что?! Не смей! Не здесь!

– Здесь, дорогая моя, здесь. Сама напросилась. Обхватил меня, оторвал от пола и бесцеремонно в комнату отнес.

А дальше… сдалась, несмотря на странное место, на непонятную ситуацию. Растворилась в его руках, позволяя делать все, что хотел. Потому что это он был. Родной, любимый, всегда желанный. И все казалось таким правильным, и в то же время острым, на грани…

Только пробуждение вышло жутким. Открыв глаза, увидела его перед собой злого, мрачного, и взгляд такой… жесткий, ледяной, обещавший расправу. За спиной топтался Кирилл, глядя на меня с таким выражением, будто я гадина последняя. Но самое страшное не это. Запах, чужой, все тело мое им пропитано, каждый миллиметр, каждая складочка. Как такое возможно?! Я была здесь с ним, а теперь он стоит напротив, а я с ног до головы покрыта запахом другого мужика. Уже понимая, что это финиш, попыталась что-то сказать, только Бекетов не слушал. Каждое его слово – удар, каждый взгляд – нож под ребра. Я видела, как его штормит, а на лице проскальзывает целый спектр эмоций от бешенства до разочарования и тщательно скрываемой боли. Надо было что-то сказать, но у меня не было слов.

Я его предала. Почему? Зачем? Я не знаю! Я вообще ничего не знаю! Меня отравили? Подмешали чего-то? Не может быть! Я бы почувствовала! Все было невкусное, но обычное! Без отравы, химии, прочего дерьма! Я знаю, я уверена!

Тогда как… В голове не укладывалось.

Дома начался ад. Я не знала, что Руслан может быть другим. Жестким, циничным, грубым. В какой-то момент я испугалась, что он набросится на меня – янтарные глаза сделались волчьими, от человека ничего в них не осталось. Он унижал, больно бил словами, пугая переменами, своим новым образом. Впервые я узнала, что такое воля прайма, когда одной фразой запретил говорить, и как ни пыталась, не могла и слова из себя выдать, лишь мычала, как убогая. А потом ушел, хлопнул дверь, запретив выходить за порог, превращаясь из любимого мужа в жестокого тюремщика.

С трудом в комнату поднялась и долго мылась, пытаясь содрать с кожи память о чужих прикосновениях. Только там окончательно накрыло. Я была с другим! Позволяла иметь себя как угодно, ластилась мартовской кошкой, просила еще. У чужого мужика! Незнакомого оборотня.

Затошнило от мерзости, от отвращения к самой себе. Как тут отмыться, когда грязь везде? Снаружи, внутри – в каждой клеточке.

Два дня наполненные безумием, ужасом, сдавившим в железных тисках страха потерять Руслана. Я не знала, что сказать в свое оправдание, чтобы он поверил, понял, принял. Потому что словно не я там была, не со мной все случилось. Проигрывала в голове раз за разом тот день, пытаясь найти объяснение, зацепку, момент, на котором можно было повернуть назад, и не находила. Я не заметила подмены, не поняла, что это кто-то другой, а не Руслан. Что это было? Гипноз? Помутнение рассудка? Уже неважно. Уже все сделано! Насмешка судьбы: помощь старушке оказалась моей погибелью. Не знаю кем, зачем, почему, но все было разыграно как по нотам специально для меня. И лицо бабы Маши мне теперь являлось в ужасах, стоило только прикрыть глаза. Это же так подло – играть на порядочности других, так грязно! За что?

И я почти уверена, что Бекетов не простит. Альфа клана, прайм, сильнейший из сильнейших – он не переступит через свою гордость никогда. Ему не нужен порченый товар, не нужна жена, которая даже узнать подмену не смогла. Не простит.

Внутри агония, моя боль сплеталась с болью волчицы, рвущейся к своему волку. Готова за ним ползти хоть на край света, лишь бы простил, позволил быть рядом. Только вряд ли это возможно.

Два дня он не появлялся, не звонил, и я подозревала, собирался продолжать в том же духе. Он не хотел видеть меня, не хотел разговаривать, а я места себе не находила, изнывая от ожиданий. Хотела увидеть его, и в то же время боялась в глаза взглянуть, потому что сказать мне по-прежнему нечего.

На третий день у меня прорезался голос, и я вне себя от переживаний позвонила его сестре в надежде, что он там – в доме родителей. Ему самому не смогла позвонить – смелости не хватило и совести

Наталья ответила не сразу, наверное, после десятого гудка:

– Да, – и тут же меня окатило холодом, смешанным с презрением.

– П…привет, – от волнения я начала заикаться.

– Чего тебе? – грубо, резко, так, что под ложечкой засосало.

– Ты… ты не знаешь, где Руслан?

– Русла-а-а-ан тебе понадобился?! – с издевкой протянула она.

Проглотила горький ком, чувствуя, как опора из-под ног уходит.

– Просто скажи, знаешь или нет, – на коленях была готова умолять.

– Ну, знаю, и что дальше?

– Как он?

– Не все ли тебе равно? – каждая ее фраза как удар под дых.

– Нет. Я переживаю…

– Шла бы ты со своими переживаниями… подруга, – прошипела в трубку, и мне совсем плохо стало.

– Ты знаешь, да? – прохрипела, зажмурившись, пытаясь унять боль в груди.

– О том, что ты на говенных хатах с другими мужиками трахаешься? И что тебя с поличным поймали? – вылила на меня ушат отвратительной правды, отчего внутри все похолодело, грязной коркой покрылось. – Все знают! Вся стая в курсе, что ты предала вожака!

Удар в солнечное сплетение, с размаху. Они тоже не простят, никогда. Руслан для них – царь и Бог, а я – чужачка, которую он подобрал, сделал ровней себе, и которая в благодарность нож в спину загнала. Мои оправдания никому не нужны, да их и нет. И не будет.

– Танюш, – с издевкой произнесла, словно ругательство, – хочешь совет? Бери свои жалкие манатки, с которыми пришла, и проваливай из Черных Тополей. Мы тебя приняли, потому что воля альфы – закон. Хотя, как выяснилось, и он ошибаться может. А теперь… теперь ты никто. Ни один оборотень из стаи к тебе не подойдет и не захочет разговаривать. Предав альфу, истинную пару, ты предала всех нас. Каждого. Так что проваливай из поселка, тебе здесь больше не место. А если останешься, мы превратим твою жизнь в ад. – И снова по щекам слезы побежали, горькие, горячие, наполненные безысходностью. Я не только Бекетова теряла, но и всю семью, которой так радовалась. – Ты достаточно ему боли причинила. Проваливай!

– Не могу… я без него не могу. Я люблю его.

– Слушать тебя противно, – процедила Наталья сквозь зубы, – аж тошнит. Это он тебя любил, по-настоящему! Верил полностью, безоговорочно, а ты… шлюха!

– Наташ…

– Все. Отвали от меня. Звонить не смей, писать тоже, а еще лучше – в туман свали, чтоб от тебя и следа не осталось! Никто и не расстроится! Руслан со временем в себя придет, справится, а ты возвращайся в ту дыру, из которой выползла!

Трубку бросила, а я так и стояла, не в силах пошевелиться. Боже как больно! Что же я наделала? Как допустила такое? И снова ответа нет.

Весь день ходила по дому, как неприкаянная, думала, пыталась найти выход, но его не было. Подставили жестко, профессионально, не оставив следов, зацепок, шанса оправдаться. Если хоть что-то было бы – Кирилл уже бы нашел. Лучшей ищейки, чем он, я не знаю, у него чутье феноменальное даже для оборотня. И если до сих пор молчит, значит нет ничего. Факт подставы мне не доказать, а убеждать, просить поверить – кощунство. Предательство было, а причины неважны. Я не знала, как с этим жить дальше. А ночью, во сне, надо мной опять хохотала баба Маша, показывая в мою сторону узловатым, скрюченным пальцем и повторяла хрипло, словно ворона каркала:

– Проваливай отсюда. Здесь тебе места нет.

Наутро, естественно, я была разбитой и еще более несчастной, чем накануне, потому что поняла – Наташа права, другого выхода нет. Меня не простит Руслан, и стая не простит. В их глазах я теперь хуже, чем чужачка, я – предательница, гулящая тварь, обманщица. Своим присутствием я буду только позорить Бекетова, дам повод для жалости, ненависти. У него и так за спиной из-за меня шушукаются, а если он оставит меня рядом, то посчитают слабым. Он сам возненавидит меня за это еще больше.

Надо уходить.

С тяжелым сердцем принялась за сборы. Хотя какие там сборы! У меня своего-то и нет ничего. Все мне дал Бекетов. В спортивный рюкзак покидала смену белья, футболку, да шорты, тонкую папочку с документами, конвертик с заначкой, которую сама скопил, со своих скудных средств. Все. Остальное не мое. Если позволит, потом заберу одежду, если нет – так тому и быть. Справедливо. Джинсы, футболка, кроссовки – все готова. Можно уходить, но напоследок надо позвонить. Руслану. Еще раз голос любимый услышать и умереть, потому что в нем ничего, кроме презрения, не осталось. Долго смотрела на его фотографию, запоминая каждую черточку, каждый штрих, прежде чем нажать вызов.

Он тоже ответил не сразу, я кожей чувствовала, что гипнотизирует экран, но не спешит жать зеленую кнопку. Наконец раздалось отстраненное:

– Слушаю.

Холодное, по-деловому собранное, чужое. По сердцу будто полоснуло тупым ножом. Больно!

– Руслан…

– Да? – уже нетерпеливо и ни намека на прежнюю теплоту.

Он не простит…

– Ты где? – зачем-то спросила, хотя и так ясно – не ответит.

– Неважно! – осадил надменно, ясно давая понять, что мое место у двери на коврике. – Чего хотела?

Тебя. Прежнего. Счастье наше вернуть испоганенное, отмыть его, перемотать время назад, чтобы, как и остальные, пройти мимо немощной старухи.

– Поговорить.

– Мне некогда. Если что-то важное, то будь добра все в пять слов уместить, – Руслан разговаривал со мной так, как с обслуживающим персоналом.

Сколько раз я его журила за лишнюю резкость, а теперь все это на меня обрушилось. Словами не передать как плохо, тошно. Ведь он другой! Веселый, отзывчивый, заботливый… с теми, кого любит. С теми, кто не предает.

– Я подумала…

– Ближе к делу, – перебил бесцеремонно, почву из-под ног окончательно выбивая.

– Мне лучше уйти. Я поживу в городе… пока.

– Нет.

Хладнокровный ответ Бекетова обескуражил.

– Так лучше будет, всем.

– Я сказал – нет! – чеканил по слогам.

– Пойми, так лучше будет.

– Ты меня не поняла? Я сказал сидеть дома, вот и сиди.

– Я не могу… здесь… без тебя.

– Избавь меня от этих соплей, – отмахнулся от моего горького признания, еще больше убеждая, что смысла нет тянуть.

– Зачем тебе это? Зачем, Руслан? – горько спросила, умирая от безысходности. – Ты же ненавидишь меня!

Он лишь промолчал, не ответил на мои слова, не опроверг их. Ненавидит. Чувствую это даже на расстоянии. Как жутко, как страшно. В один миг сломалось все, и обратного пути нет

– Я не могу тебя отпустить, – наконец, произнес без единой эмоции, – ты ж моя истинная пара. Это навсегда.

Слова прозвучали совсем не радостно, скорее, горьким едким проклятием. Не нужна, не простит, но и не отпустит. Подле себя держать будет, при этом презирая. Я не могу так, не хочу. И ему этого не надо, хоть он и не понимает.

– Руслан, пожалуйста, – прошептала едва различимо, но он остался глух к моим мольбам.

– Я все сказал. Сиди! Дома!

– Когда ты придешь?

– Понятия не имею. Все, мне некогда! – сбросил звонок, а я сидела на кровати, прижимая руки к груди, к тому месту, где сердце грохотало точно безумное.

Он превратит наши жизни в ад, хотя мы и так уже там, но будет еще хуже – знаю, чувствую. Его ненависть раздавит меня, и его самого сделает несчастным.

Уйду.

Накатившие слезы вытерла ладонью, рюкзак на плечо закинула и решительным шагом покинула спальню. Свет, заливавший широкий холл на первом этаже, казался непростительно ярким, словно насмехался над кровоточащим сердцем, над трагедией, которая нас постигла. Я еще раз пробежалась взглядом по дому, ставшему таким родным. В нем было столько счастья, а теперь лишь горькая тишина. Из-за меня. Не в силах совладать с эмоциями, выскочила на крыльцо, задыхаясь, сгорая заживо, и остановилась как вкопанная, найдя на ступенях лист, на котором красными буквами выведено «Проваливай, шлюха. Оставь нашего альфу в покое». Сердце ухнуло куда-то вниз. Господи, кто это написал?

Да кто угодно: соседи, Наташа, да то же самый Кир, хотя он таким заниматься не станет – не его уровень. Кто-то из простых, защищавших своего вожака. Меня затрясло. Казалось, из каждого дома, из-за зашторенных окон следят чужие глаза, проклиная, от души желая сдохнуть в мучениях. Даже кусты роз на дорожке, ведущей к дому, будто ощетинились, пытались уколоть, когда мимо них пробежала. По улице мимо аккуратных домиков, ухоженных палисадников, бегом к пропускному пункту. Задыхалась, когда навстречу попадались люди. Знакомые, что еще совсем недавно улыбались приветливо, теперь давили своим осуждением, презрением, причиняя почти физическую боль. Я одна в центре стаи, которая ненавидит меня. Боже, дай мне сил. Подбежала к воротам, намереваясь проскочить под шлагбаумом, но дорогу перекрыл здоровенный оборотень-охранник. Смерил меня бездушным взглядом и ровно отчеканил:

– Тебе запрещено покидать территорию клана.

Руслан велел меня охранять?

– Но мне надо.

– Запрещено, – повторил категорично и кивнул, указывая обратный путь.

Спорить с ним бесполезно. Он меня одной левой зашибет, если захочет. Мне кажется, вокруг стало меньше воздуха, кислород весь выгорел, оставив за собой удушливый след. Я в тюрьме, Руслан не шутил.

Мимо меня проехала красная семейная машина, и дети на заднем сиденье – волчата – показывали на меня пальцами, что-то крича родителям. Мне захотелось со стыда провалиться. Здесь, на всеобщем обозрении, еще хуже себя чувствовала, словно голая у позорного столба. Невыносимо. Обратно припустила бегом, со всей мочи, желая, как можно глубже укрыться от враждебного мира. Только на родном крыльце остановилась, оглянулась с опаской, будто за мной толпа следовала с вилами и факелами.

Что делать? Оставаться? Ждать Руслана? А если не придет? Сегодня, завтра, через неделю? Что тогда? Вечно прятаться в норе? Я не хочу. Поэтому прошмыгнула на задний двор, а оттуда кустами к забору. Разбежавшись, подпрыгнула, выше любого олимпийского чемпиона, ухватилась за край и подтянулась уверенно. Перемахнула через ограду, рюкзак на плечах поправила и в лес пошла, все дальше удаляясь от царства своего позора.

– Прости меня, – прошептала, представляя янтарные глаза альфы Черных Тополей, – прости за то, что позволила нам разбиться вдребезги.

Я не могла осуждать его за грубость, жестокость, за слова, злыми шершнями в душу впивавшимися. Ему плохо, я знаю. Не представляю, какого это – найти свою пару без трусов в чужой квартире, пропахшей другими оборотнями. И рада бы сказать, что ему привиделось, что он все не так понял, что ничего не было. Было. С кем-то незнакомым, вместо которого я почему-то видела Руслана. Я плохая жена, раз не поняла, не почувствовала, раз сердце не распознало обман. Грязная, опороченная, предавшая.

Я его не достойна. Мне надо уйти.

Только кто бы меня отпустил…

Бесшумно ступая по мягкой траве, шла вдоль дороги, ведущей к городу. В опускавшихся сумерках вечерний лес начал оживать после дневного солнцепека. Зеленые сосны-великаны неспешно покачивали на ветру тяжелыми резными шапками, сквозь которые пробивались редкие лучи закатного солнца. Я брела вперед, понуро глядя себе под ноги. Все сломалось так быстро, внезапно, словно нас смяло пронесшимся на всех парах локомотивом. Правильно говорят, высоко взлетишь – больно упадешь. Мой случай.

Из задумчивости выдернуло настойчивое гудение телефона в рюкзаке. На ходу достав его из бокового кармана, глянула на экран, чувствуя, как земля уходит из-под ног.

Руслан.

Вряд ли звонит, чтобы , поболтать о разном, спросить как дела. Скорее, ему уже доложили, что я ушла. Мне было страшно отвечать, перед глазами еще стояло его лицо, искаженное гневом, звериной яростью. Я не хочу его гнева. Он делает мне больно, не снаружи – в груди, в сердце, ломая привычный образ заботливого мужа. Но и не ответить нельзя, потому что разозлю еще сильнее.

– Да? – робко, чуть дыша, надеясь на чудо.

– Где ты? – его голос больше на волчье рычание походил.

О, Боже!

– Руслан, я ушла, – попробовала сказать спокойно, твердо, уверенно, но не вышло – голос дребезжал словно стеклянный, выдавая меня с головой.

– Я знаю! Повторю свой вопрос еще раз, и постарайся дать вразумительный ответ, – он непреклонен, – где ты?

– Да пойми же ты! Мне лучше уйти! – чуть не плача прошептала в трубку. – Ты же терпеть меня не можешь! Ненавидишь! Зачем это продолжать? Я поживу пока в городе, чтобы не раздражать тебя.

– Все сказала? – прервал, не особо церемонясь.

– Руслан, пожалуйста.

– Возвращайся в Черные Тополя немедленно и не смей носа за порог высовывать. Приеду – поговорим насчет твоего самовольного ухода, – в голосе хладнокровное обещание, от которого внутри все стынет.

– Нет, – чувствовала, что нельзя возвращаться – плохо будет. Волчица моя настороженно прислушивалась – ей тоже страшно. Руслан нас пугал.

– Нет? – переспросил тихо, по-дьявольски вкрадчиво. – Уверена?

– Уверена.

Я уже ни в чем не уверена: где правда, где иллюзия, где небо, где земля – все перемешалось, смялось в одну неприглядную темную кучу.

– Что ж, сама напросилась, – и трубку повесил.

Меня прошиб холодный липкий пот, затрясло так сильно, что зубы застучали. Все плохо. Чертовски плохо. Он не отпустит! Попробовала телефон дрожавшими руками убрать, но не попала в карман. Мобильник выпал и неудачно – экраном на корни, выпиравшие черными змеями из земли. Стекло не выдержало, разбилось, и сам телефон отказывался включаться, не реагируя на мои манипуляции. Ну, что за невезение?! Потрясла его, постучала, потыкала на кнопки – бесполезно. Умер. Совсем одиноко стало, когда оборвалась эта призрачная ниточка, связывавшая с остальным миром. Стояла среди безмолвных деревьев, сжимая бесполезный гаджет в руках, глядя по сторонам растерянно. Вечерний лес перестал казаться красивым, перестал вызывать умиротворение, наоборот – начала тревога подниматься. Сначала нехотя, растерянно, а потом все быстрее и быстрее.

Это его «сама напросилась» – угроза в чистом виде.

Перед глазами пролетали наши счастливые дни, где Руслан любил меня, улыбался, сражая наповал белоснежной улыбкой, был заботливым, нежным. А сейчас передо мной предстал кто-то другой. Холодный, циничный, жестокий незнакомец, от которого я не знала, чего ждать.

Может, вернуться? А как вернешься? Когда на тебя из каждого окна взгляд презрительный нацелен, когда прохожие готовы плевать в твою сторону? Я не настолько жертвенна, чтобы для искупления вины взвалить на свою спину крест и идти босиком по битому стеклу под осуждающие крики толпы. Наверное, это потому, что поступок, за который меня все ненавидят – неправильный, непонятный. Меня вынудили, хоть я и не помню никакого принуждения. Не знаю от чего, но я чувствовала себя виноватой и вместе с тем невиновной, только доказать эту невиновность мне не по силам. Даже самой себе.

Разбитый телефон больше не нужен, поэтому откинула его в сторону и торопливо продолжила путь. Никаких возвращений. Наталья права: мне там места больше нет.

Первую сотню шагов прошла в прежнем ритме, то и дело оглядываясь по сторонам, и мне казалось, что из-за каждого дерева, из-под каждого куста на меня устремлен чужой враждебный взгляд. Потому ускорилась, нервно сжимая лямки рюкзака вспотевшими ладонями, а затем и вовсе перешла на бег. Бежала, словно за мной черти гнались, думая лишь о том, что мне надо в город, в толпу, туда, где много народу. Там он не посмеет напасть… наверное, а может это очередная иллюзия.

Откуда-то из глубины леса порыв ветра принес уханье дикой совы, которая готовилась к охоте. Такое мрачное, утробное «угу», что на этом моменте мои и без того натянутые до предела нервы сдали. Перекинулась, зубами подхватила рюкзак и сломя голову бросилась вперед, все еще надеясь, что мне удастся уйти. Кажется, я бежала уже целую вечность, когда сумерки начали сгущаться, обволакивая собой лесные силуэты. А далеко позади вой раздался. Протяжный, злой, наполненный диким предвкушением охоты. Я знала, кому принадлежит этот вой – тому, кого любила больше жизни, и кто пугал своими переменами. Это Руслан. И охота шла на меня!

Уже не разбирая дороги, неслась вперед, прекрасно зная, что не уйти. Его волк большой, сильный и быстрый, от него не убежать, не спрятаться. Он по следу моему как привязанный пойдет, с каждым мигом неотвратимо приближаясь. Легкие жгло от нехватки кислорода, но остановиться было смерти подобно. Бежала, перескакивая через овраги, через поваленные деревья, стрелой пролетая через кусты дикого шиповника, а вой неумолимо приближался. Зверь настигал, стремительно сокращая расстояние между нами. Господи, Руслан, что же ты делаешь? Зачем? Отпусти меня, не мучай нас обоих!

Альфе клана Черных Тополей не было никакого дела до моих мысленных стенаний, он хладнокровно шел по следу, и его вой разносился протяжным эхом по лесу, каждый раз как разряд тока по нервам. Он охотился всерьез, загонял добычу. Мне казалось, я уже слышу его дробные шаги, хриплое дыхание, лязг зубов, как шелестит трава у него под лапами. Совсем близко.

Он налетел на меня, словно электропоезд. Обрушился, сбивая широкой грудью с ног и не давая подняться, сверху навалился, зубами в холку впиваясь, и к земле придавливая всей своей немалой массой. Попыталась вывернуться, вырваться, но он лишь хватку усилил, за шкуру прихватывая, и зарычал так, что притихла, перепуганная до смерти. Никаких шуток, никаких «вполсилы». Все по-настоящему. Замерла, распластавшись по земле, признавая свое поражение, покоряясь. Ему потребовалось несколько минут, чтобы успокоиться, после чего разжал челюсти и, пятясь, отошел назад.

С трудом, чуть дыша, поднялась на ноги и метнула на него быстрый трусливый взгляд. Руслан стоял недалеко от меня, опустив низко голову, прижав уши, смотрел, ловил жадно каждый мой жест. Глаза цвета янтаря светились огнем диким, в них полыхало пламя охоты, делавшее зверя зверем. Заскулила жалобно, когда с утробным рычанием снова шаг в мою сторону сделал, хвост поджала и пятиться начала, припадая к земле. Волчица стелилась перед ним, пытаясь разжалобить, только Бекетову плевать. Огромный серый с подпалинами волк наступал на меня, хищно припадая на передние лапы, а во взгляде азарт полыхал: настигни и разорви. Жутко. На каждое мое движение рычал, угрожающе зубами щелкая, а я все никак не могла поверить, что это он. Руслан. Скулила в панике, задыхаясь от отчаяния, но ему все равно было, мой страх его заводил. У меня сердце оборвалось, когда ко мне метнулся неуловимой молнией, снова с ног сшибая и сверху придавливая. Больше не могла этого выдерживать, поэтому обернулась, прямо под ним, лицо прикрыла, закричав громко:

– Не надо! Хватит! – Оскалившаяся пасть склонилась так близко мне, что душа в пятки ушла. Он убьет меня! – Руслан, пожалуйста! Не надо!

Он все-таки остановился, клацнул зубами у меня перед самым носом и в сторону отскочил. Мне казалось, весь лес притих, наблюдая за нами, с кровожадным интересом ожидая, чем закончится противостояние двух когда-то безумно любивших друг друга супругов.

– Руслан, – простонала горько, поднимаясь на ноги. Бок, которым о землю ударилась, нещадно болел, и я прижала к нему руку, чтобы хоть как-то облегчить неприятные ощущения. Волк, фыркнул, заметив мой жест, и тоже обернулся. Стояли напротив, взглядами прожигая. Он – яростно хищным, и я – жалобно просящим. – Пожалуйста, хватит, – руки к нему протянула, но он отшатнулся, с такой ненавистью по мне полоснув, что чуть не задохнулась.

– Я все никак не могу понять, – начал он задумчиво, – какого хрена тебе не хватало? Пытаюсь и не понимаю. Я все для тебя делал.

– Все, – согласилась горько.

Мне так хотелось подойти к нему, обнять, уткнуться в шею, что бы он обнял, закрывая от целого мира, и сказал тихо «я тебя люблю», но в мужчине, что стоял напротив, любви не было, как и прощения. В нем была злость, ревность, сносящая крышу, и желание делать больно. Да именно так. Желание причинить боль. Я смотрела на него, умирая от тоски, от безысходности, от невозможности что-то исправить. Что бы я сейчас ни сказала – он не услышит, и не даст мне уйти, а я не хочу возвращаться в Черные Тополя. Замкнутый круг.

– Вот и я думаю, что все, – Бекетов согласился, глядя исподлобья, чуть склонив голову набок.

Впервые рядом с ним мне холодно, потому что закрыт от меня полностью. Непробиваемая ледяная стена, которую мне не преодолеть. А, может, того Руслана, которого любила, и нет вовсе? Вдруг на его месте остался только этот свирепый незнакомец? Переступала с ноги на ногу, и янтарные глаза тут же хищно прищуривались, выдавая желание наброситься. Я не верила, что он на это способен. Просто не могла поверить.

– Скажи мне что-нибудь, – с насмешкой протянул муж, – хоть что-то, чтобы я понял твои мотивы. Или их и нет вовсе? Просто жила в свое удовольствие?

Я все-таки решила попытаться, донести до него, что не все так гладко и очевидно:

– Я никогда тебе не изменяла, – попробовала придать голосу твердость, но ни черта не вышло – предательски дрожал и срывался.

Он предупреждающе рыкнул, и глаза опасно блеснули. На грани. Боже, как страшно!

– Да, именно так. На той квартире я оказалась потому, что старушке помогала.

– Это теперь так называется? – злой сарказм хлестанул наотмашь.

– Я ее туда привела, и ничто не выдавало присутствия других оборотней. Я бы поняла, почувствовала, унюхала. Но там ничего не было! Вообще! Чистая квартира, простая бабка! Мы выпили чаю, а потом, – под убийственно холодным взглядом смялась, стушевалась, – потом ты пришел. И все что происходило – было с тобой.

Бред! Все это звучит как бред!

– Ты за идиота меня держишь? – поревел он.

– Это правда…

– Я должен поверить, что ты меня с кем-то спутала? Очнись, милая, ты не в сериале! У меня нет брата близнеца, как и раздвоения личности.

– Я говорю правду!

– Это ересь зарвавшейся сучки, которую поймали с поличным, и которая теперь всеми силами пытается оправдаться. Придумывает небылицы в надежде, что все вокруг дебилы, – Руслан непреклонен.

Мои сбивчивые пояснения еще больше разозлили его.

– Может, меня отравили чем-то, – еще одна жалкая попытка найти объяснение, – еда была горькая.

– Не разочаровывай меня еще больше, милая. Ты забыла, с кем имеешь дело? Видать забыла, раз пытаешься такую чушь нести. Я бы учуял, если бы тебя чем-нибудь накачали. Даже крохи уловил бы. Но их не было. Ты была чистая! В трезвом уме и здравой памяти!

Я не знала, что говорить, потому что сама тогда ничего не почувствовала, все было как обычно. Ни головокружений, ни расплывчатых мыслей, ни провалов в памяти. Все четко, кристально ясно, и до отвратительного неправильно. Так что все это лишь мои домыслы, предположения, не имеющие доказательств.

– Все объяснения закончились? – ухмыльнулся он зло, надменно, а мне так обидно, так одиноко стало, что слезы на глаза навернулись.

Всхлипнула, по щекам растирая.

– Вот только не надо это, – Руслан раздраженно нахмурился, – не верю. Убрала живо! – А как их уберешь, когда текут сами по себе? – Что будем делать, любимая? – руки на груди сложив, наблюдал за мной снисходительно.

– Отпусти меня, – попросила тихо.

– Нет.

– Пожалуйста. Ты же не простишь меня, никогда. Только мучить будешь обоих.

– Нет, Танюш, не нас, только тебя, – так ласково и так беспощадно, что сердце зашлось.

– Зачем? – обессилено руки вдоль тела опустила, мне нечего ему противопоставить. Он сильнее.

– Зачем? – почти искренне удивился. – Ты предала, а предательства я не прощаю. Никому. Никогда.

Никогда. Такое страшное слово, когда речь идет о ненависти.

– Я не предавала! – воскликнула, сжимая кулаки.

Я знаю это! Знаю! И с каждой секундой уверенность в этом росла. Чувствую. Сердцем! И он должен чувствовать!

Только демон, стоявший напротив, так не считал, с холодной иронией бровь вскинул:

– Провоцируешь?

– Нет, пытаюсь достучаться!

– Успехов, – он злился. Несмотря на показную сдержанность, он злился. Теперь я четко видела, что скрывается под маской: зверь, которому плевать на мои слова, на мой страх, мою боль.

– Руслан, я все равно не останусь, как бы ни держал меня, – хоть и тоскливо, больно, но в вечно скулящую перед ним дворнягу превращаться не стану. Я его пара, а не собственность, которую можно насильно удерживать. – Раз не веришь мне, не готов простить – тогда просто отпусти!

Наивная! Я все еще верила, что он меня услышит, что тот Руслан, который меня любил, победит, что здравый смысл перевесит звериное безумие.

Ошиблась, потому что в ответ прозвучало жестокое:

– Думаешь так легко отделаться? – волком обернулся и на меня пошел, не скрывая ярости.

И тут я совершила самую большую ошибку в своей жизни, действительно позабыв, с кем имею дело. С хищником, чьи охотничьи инстинкты развиты до совершенства, с альфой большого клана, которым он стал не за красивые глаза, а за силу, превосходящую остальных. Я все забыла. Со страху, от расстройства или из-за излишней доверчивости. Наверное, все-таки слишком сильна была моя вера его «хорошую» сторону, именно из-за нее я сделала то, что ни при каких условиях нельзя было делать.

Я повернулась к нему спиной… и побежала.

В полной тишине налетел на меня сзади, сшибая чудовищным ударом на землю, так, что в глазах потемнело на миг. Все еще не веря в происходящее, попыталась встать, и тут он в меня вцепился. По-настоящему. Страшными зубами за плечо ухватил, впиваясь в плоть, и силой назад швырнул, а я завизжала истошно от боли, от неожиданности, от панического ужаса, что обрушился на меня. Кровь из раны тут одежду пропитала, и в воздухе ее сладковатый дурманящий аромат разлился, доводя зверя до безумия. Пятилась от него, ползла, отталкиваясь пятками от земли.

– Руслан, не надо, остановись!

Он снова набросился – в бедро впился и потащил обратно, из стороны в сторону головой мотая, а я как пушинка летала. В какой-то миг отскочил в сторону, к земле припал, лютым взглядом прожигая. Окровавленную пасть оскалил. Он ведь убить может, запросто! Только тут до меня это дошло. Жуткая правда обрушилась, не оставляя места для розовых иллюзий. Не было тут Руслана, только волк, расправляющийся с неугодной волчицей, посмевшей предать. Уже в голос всхлипывая, от него ползла, мечтая провалиться сквозь землю, перенестись в другой мир, исчезнуть. Только бы сбежать от него! Выжить! Потому что, несмотря ни на что, хотела жить. Перекинуться не успела – снова налетел, лапами на спину обрушиваясь, когтями распарывая кожу, зубами впиваясь в бок. А дальше просто трепал, как мягкую игрушку, вымещая на мне свой гнев, боль, ревность. Сопротивляться бесполезно, силы не равны. В какой-то миг пеленой все перед глазами подернулось, и проваливаться начала в беспамятство. Я даже обрадовалась этому малодушно, потому что боль невыносимая, голос сорвала от крика, от мольбы о пощаде.

Откуда-то сбоку метнулась черная тень, сбивая Бекетова с ног, отшвыривая от меня в сторону. Крупный черный волк между мной и Русланом встал, ощетинившись, зубы обнажая, рыча тихо. Нечаев. Лежа на траве, липкой от моей крови, не могла пошевелиться – сил не было, истерзанное тело не слушалось, и где-то в животе рос ледяной ком. Скосила мутный взгляд в их сторону, с равнодушием наблюдала, как кружат по поляне, как черный волк не подпускает ко мне, всегда находясь между палачом и жертвой. Он защищает меня? Не верю. Хотя все рано. Плевать. Уже на все плевать. То и дело картинка перед глазами темнела, и черный лес кружиться начинал. Меня уносило во тьму, а я силой воли возвращалась, удерживала себя в сознании. Улучив момент, Кирилл обернулся. Встал перед альфой, руки разведя в стороны:

– Руслан, уймись, что ты делаешь?!

Бекетов тоже перекинулся и к приятелю шагнул, грозно сжимая кулаки, в глазах такой ад полыхал, что чертям страшно стало бы, окажись они поблизости:

– Защищаешь? – не голос, а звериное рычание.

– Ты убьешь ее!

В ответ лишь дикая улыбка.

– Рус, очнись! Что бы ни произошло, вы пара! Убьешь ее – и тебе п***ец! Ну же, включай мозги! Вспоминай! Правила для всех одни! И ты не исключение! Нет хуже участи, чем волчицу свою убить! Сам себя сломаешь, до конца дней гореть будешь! Ты же знаешь!

Янтарный взгляд стал чуть осмысленнее, скользнул по мне пренебрежительно, без тени сожаления. На шаг отступил, шумно выдохнул, виски сжимая, пытаясь себя успокоить, пересилить хищное безумие, кипящее в крови.

– Отпусти ее, – давил Кирилл, – пусть проваливает! Потому что если останется, рано или поздно разорвешь ее. Сколько бы ты не держался! Финал будет один! Сам знаешь!

Пусть проваливает? Смешно. Я даже шевельнуться не могла. Смешно и жестоко. Не меня Кирилл защищал – пытался альфу удержать от рокового шага. Преданный сукин сын! До меня ему нет никакого дела. Если бы не парность, что нас с Русланом связывала, Нечаев бы не стал вмешиваться, стоял бы в стороне и смотрел, потому что слово вожака – закон.

Наконец Бекетов выдохнул резко и ко мне направился:

– Рус! – крикнул Кир, дорогу преграждая.

– Отвали, – альфа отмахнулся от него хладнокровно, – не убью.

Вот и все. Не убью. Коротко, словно про муху говорил. Присел рядом со мной на корточки, локтями на колени опираясь, и рассматривал долго, без единого выражения на лице. Так смотрят на песок, на землю, на кучу ненужного хлама. И я смотрела в ответ, и казалось, веки свинцовой тяжестью налились. Хотелось прикрыть глаза и поспать, хоть немного, хоть пять минуточек. Бекетов схватил за подбородок, разворачивая лицом к себе, глаза в глаза. Янтарные омуты в полумраке светились, отливая золотом.

– Значит так, любимая, – это слово он теперь использовал вместо ругательств, – Кирилл прав. Не хочу из-за тебя подыхать, землю грызть от бессилия. А если ты останешься поблизости, то рано или поздно этим все и закончится. Так что проваливай. Вали в какую-нибудь глухомань, чтоб духу твоего не было поблизости. Уяснила? – сжал сильнее, чуть приподняв мою голову от земли. Он снова смотрел пронзительно, будто в душе измученной ковырялся. – Меня тошнит от нашей связи! Если бы мог, разорвал нахер, чтобы избавиться от больной зависимости…

Сердце от его слов споткнулось и заметалось судорожно.

– …Проваливай и не смей возвращаться! – В душу смотрел, рвал ее на части. – Учую поблизости – пожалеешь. Забейся в какую-нибудь нору и носа не показывай. Отныне ты для меня никто, и звать тебя никак.

Он меня все-таки убил. Словами. Лишил последней надежды. Снова повело куда-то вбок, несмотря на то, что лежала, и темная воронка внутри меня расширялась, засасывала внутрь, укрывая мир черной пеленой.

Глава 6

Татьяна

В полубессознательном состоянии, еле балансируя на краю пропасти, слышала холодный убивающий голос Руслана, вспарывающий наживую:

– Кирилл, увези ее.

– Куда? – без единой эмоции спросил бета.

– Мне плевать куда, подальше отсюда.

Любимый, что ты делаешь? Зачем?

Они стояли надо мной и говорили как о вещи, ненужной, сломанной, бесполезной.

– Сдай ее куда-нибудь, скажи, в лесу нашел.

– А дальше?

– Дальше не мои проблемы. – Мне хотелось кричать, но голос больше не слушался, тело не подчинялось. Нет сил. Даже боли не чувствовала, только колючий холод. – Пусть скажет спасибо, что отпускаю… живой.

Я не узнавала его. Вместо Бекетова, родного, любимого, надо мной нависал яростный и страшный в своем равнодушии зверь, которому плевать на мои мучения. Ни сомнений, ни сожалений. Хладнокровный палач.

– Все, увози! Чтобы духу ее поганого здесь не было, – и, перешагнув через мою безвольную руку, пошел прочь.

Не оглядываясь, неторопливо, заправив руки в карманы джинсов и меланхолично пиная перед собой камень, а я смотрела вслед. Все вокруг в темном тумане, а в центе – его удалявшаяся широкоплечая фигура. По щеке горячие дорожки от слез, губы дрожали, но с них не сорвалось ни звука, а внутри расправляла крылья ядовитая пустота. За что он так со мной? Хотелось умереть, но и этого мне не позволили.

Кирилл бесцеремонно подхватил меня на руки, не жалея, резким рывком, причиняя адскую боль. Застонала, не сдержавшись, но ему было плевать, он смерил меня взглядом, полным холодного презрения. Сердце зашлось еще сильнее. Мне неоткуда ждать помощи. Они – стая, они все за него, и я в глазах каждого из них – тварь, посмевшая предать их альфу. Обстоятельства роли не играют, объяснения не нужны, пощады не будет. Безвольной куклой висела в его руках, то и дело проваливаясь в темный туман, пока Кирилл выносил меня из леса. Быстрым шагом, не разбирая дороги, то перескакивая через овраги, то продираясь сквозь кусты. Каждое его движение – пытка, усиливавшая агонию.

Сколько длился этот переход, я не знаю. Может, пять минут, может, час, может, целую вечность, но он вышел из леса на проселочную дорогу ровно в том месте, где стоял его пикап. Закинул меня в багажник и недовольно посмотрел на свои руки – все в моей крови:

– Черт, – ругнулся и, обойдя машину, сел за руль.

Пикап дернулся, когда Нечаев завел двигатель и до упора вдавил педаль газа. Меня тряхнуло, откинуло к бортику, так, что сильно ударилась изодранной спиной. Горячая волна накрыла с головой, сопротивляться сил уже не было. Провалилась в забытье, а когда в себя приходила, машина все ехала, петляя по дороге, а сверху глядели равнодушные далекие звезды. Мне было холодно, трясло, зуб на зуб не попадал. Попробовала в комочек сжаться, но не получалось – руки ноги не слушались. И боль в исковерканном теле – ничто по сравнению с той катастрофой, что разыгралась в душе. Что-то не так, что-то неправильно, но нет сил разбираться, что именно. Я умирала. Физически, морально. Мне не за что было ухватиться, чтобы выкарабкаться. Никто не собирался мне помогать.

На востоке забрезжил рассвет, когда мы въехали в какой-то захудалый городишко, покружились по узким раздолбанным улицам и, наконец, выехали к больнице.

– Приехали! – процедил Кирилл, и за руки к себе подтянул, как мешок с картошкой. Снова боль прострелила от плеча по спине, и снова разбередило раны.

Захныкала жалобно, готовая умолять оставить меня в покое, но голоса не было, и пересохшие, растрескавшиеся губы не шевелились. Кирилл никак не отреагировал на мои слезы, даже не смотрел на меня. Снова я у него на руках, все еще живая, но мечтающая умереть. Он вошел в приемное отделение, пропитанное характерным для больниц запахом. Едким, терпким, вызывающим першение в горле. Мой конвоир, не стучась, пнул дверь и прошел в приемную, где за старым покосившимся столом дремал медбрат, свесив на грудь нечесаную голову. От нашего появления встрепенулся, недовольно подтер слюни и поднялся:

– Что еще?

– Вот, в лесу нашел, – Кирилл поднес меня к койке и уложил. В этот раз почти заботливо, явно играя на публику.

– Что с ней?

– Я откуда знаю! В крови вся! Машину мне всю испоганила.

Медбрат повернул меня на живот, тоже не проявляя особой нежности, чуть приподнял присохшую к ране ткань.

– Мать честная! – выдохнул, опалив ароматом перегара.

– Что? – Кир играл на полную.

– Собаки ее изодрали. Или волки.

– Бедная, – только в голосе сожаления нет совершенно, лишь холодная уверенность и приговор.

– Молодая девчонка, а так ее истерзали.

– Ничего, оправится. Зато наперед головой думать будет, и не станет соваться, куда не просят. Не маленькая, должна понимать, что в темном лесу звери водятся. Еще легко отделалась. Жива и ладно, – эти слова для меня предназначались. Сухие, предупреждающие, что все могло быть гораздо хуже.

Медбрат по внутреннему телефону вызвал врача и снова обратился к Кириллу.

– Как ее зовут?

– Понятия не имею, – хмыкнул Кир, поглядывая на меня исподлобья, – говорю же, нашел в лесу. Привез. Вам сдал. На этом считаю свою миссию завершенной.

– Оставьте свой номер телефона, вдруг вопросы возникнут.

– И не подумаю. Она мне никто, чем мог – помог, остальное меня не касается.

Спасибо. Спасибо Кирилл за помощь. Ты… ты настоящий друг. Снова начинаю проваливаться в беспамятство, не видя смысла в борьбе:

– Эй, ты что это задумала! Не смей! Не в мою смену!

В этот момент дверь хлопнула, оповещая о том, что бета клана Черных Тополей ушел, окончательно выкидывая меня из жизни стаи. А хмельной медбрат хлопал меня по щекам, совал под нос ватку с нашатырем – делал все, чтобы я не отрубилась до прихода доктора. Когда, наконец, в помещение вошел высокий, как жердь, сухопарый врач, он облегченно выдохнул, поспешно передавая меня в другие руки.

– Ты опять напоролся, что ли? – врач брезгливо поморщился.

– Никак нет, Семен Иванович.

– Эх, Белов, нарываешься. Твое счастье, что работать совсем некому, с то вылетел бы отсюда со свистом. Ладно, что тут, показывай.

– Вот в лесу нашли, зверье напало.

– Кто нашел?

– Мужик какой-то, он уже уехал.

Врач недовольно покачал головой и склонился надо мной:

– Так, давай ее в операционную. Чистить все надо, промывать и заштопывать.

Спустя минуту меня переложили на жесткую дребезжавшую каталку и привезли вглубь здания в маленькую обшарпанную комнатку с гордой надписью «операционная». Перетащили на холодный узкий стол и начали срезать одежду, переговариваясь между собой о том, что сложное дежурство выдалось – никакого покоя, всю ночь на ногах, а потом сделали укол, и я поплыла, растворилась, теряя саму себя.

Пробуждение было тяжким. В голове дурман, все тело словно свинцом налитое, утянутое бинтами, как останки древней мумии. Больно, но боль уже другая. Ноющая, тянущая, раскатистая. Больше всего мучила жажда, так, что горло драло, и язык распух. Кое-как облизала пересохшие шершавые губы и по сторонам осмотрелась.

Маленькая, уныло серая палата с претензией на белизну. Окно, форточка которого вместо стекла затянута пленкой. Все здесь старенькое, неказистое, изношенное. На побуревшем допотопном экране высвечиваются мои ритмы, и каждый пик синусоиды сопровождается тихим писком.

С трудом пошевелила пальцами рук и ног, убедившись, что чувствительность есть. Шум в голове мешал сосредоточиться, не давал снова окунуться в безрадостные мысли, держал на плаву, как утлая лодочка. Опять повела взглядом по сторонам, ища кнопку вызова врача. Здесь нет модных датчиков, крепящихся к пальцу, нет пультов под рукой – ничего нет, кроме жесткой койки, застеленной бельем, пропахшим сыростью. Хотела встать, но не могла даже приподняться на локтях – такая слабость неимоверная, что сразу голова закружилась, и горькой волной накатывала тошнота. Сдалась и с тихим стоном опустилась обратно на твердую, словно кирпич, подушку.

Проклятье, чем они меня накачали? Сама себя не узнаю, не чувствую. Все как-то не так, неправильно. Надо поспать, избавиться от дурмана в крови, прийти в себя и по-тихому покинуть это царство скорби и печали. Они мне помогли, не дали за грань уйти, с того света вытащили, дальше я сама. Пусть у меня не такая бешеная регенерация, как у самцов, и тем более не как у альфы, у которого за ночь глубокие раны затягиваются, но все равно волчья натура поможет вылечиться быстрее. Неделя – и буду как новая.

А сейчас спать. Неимоверно тянуло в сон, поэтому перестала сопротивляться и закрыла глаза.

Следующее пробуждение – от громких голосов, от того, что хлопают по щекам, пытаясь добудиться. Приоткрыв один глаз, тут же зажмурилась от света, бившего в глаза, отдавшегося пульсирующей болью в висках.

– Очнулась? – спросил резкий голос, и я узнала того врача, что был в приемной

Слабо кивнула, больше не делая попыток разлепить веки.

– Как самочувствие?

Опять с трудом облизнула губы, и он догадался о моей жажде:

– Сейчас медсестра придет. Потерпи минутку. Операция прошла хорошо, повреждений внутренних нет, разодрана лишь мышечная ткань. Швы наложили, но сразу предупреждаю – заживать долго будет и сложно, не один месяц, потому что лохмотья еле собрали. Крови много потеряла, пришлось переливать. Антибиотиками тебя заливаем, потому что от зверья что угодно могла подцепить, и уколы от бешенства…

Слушала его рассеянно, кивала невпопад, а в душе пусто. Будто не про меня рассказывал, про кого-то другого, чужого.

– …Мы тут похозяйничали, влезли в твой рюкзак, нашли документы. Бекетова Татьяна Васильевна.

Снова кивнула, будто ничего другого не умела, и сморщилась, как от боли, услыхав свою фамилию. Бекетова. Счастливая жена альфы Черных Тополей. Точно не обо мне, не о разбитой, брошенной, несчастной чужачке, так и не ставшей "своей" для стаи.

– Друзья, родственники?

Отрицательно качаю головой. Никого у меня нет. Ни друзей, ни родственников. Одна. Снова.

– Ладно, обсудим это позже, когда в себя немного придешь, – врач проверил показания приборов и ушел.

Правда, одна я оставалась недолго – через минуту в палату вошла медсестра и всерьез взялась за меня: напоила, помогла лечь удобнее, проверила бинты, сделала уколы. После этого я снова заснула.

Опять пробуждение, в этот раз ночью, редкие звезды сиротливо заглядывали в окно, словно боясь потревожить мой сон. Осторожно пошевелилась, испытывая страшное разочарование. Состояние не улучшилось: все та же боль, та же скованность. Никаких улучшений. Черт. Когда же восстанавливаться начну? Быть больной и слабой так плохо, так непривычно. Эти лекарства, которыми меня поддерживают – только вредят, голова с ними чудная, сил нет, и зверь внутри спит, никак себя не проявляя. Надо отказаться от обезболивающих, потому что сама справлюсь быстрее, стоит только химии из крови выветриться!

Наутро, посчитав мое состояние стабильным, меня перевели в общую палату. Пять раздолбанных скрипящих коек с зелеными прорезиненными матрасами на тот случай, если пациент совсем слаб и ходит под себя. Мне досталось почетное место у окна у батареи, которая, к счастью, не работала, а то от жары задохнулась бы. Кроме меня в палате лежали еще две женщины: одна спала, отвернувшись лицом к стене, а вторая что-то постоянно бубнила и вскрикивала. Как выяснилось позже – пациентка дурдома, вышедшая гулять со второго этажа. Настроение совсем упало, когда выяснилось, что тишины не предвидится – буйная соседка не успокаивалась ни на минуту, и несмотря на то, что обе ноги сломаны, порывалась уйти.

В положенное время медсестра принесла капельницу, намереваясь влить мне новую порцию лекарств.

– Что тут? – просипела еле слышно – сорванный голос не спешил восстанавливаться, и сил не хватало, чтобы сказать громче.

Она монотонно перечисляла лекарства, ни одно из которых я не знала. Я вообще лекарств не знала, потому что оборотни не болеют, на них все заживает, смешно сказать, как "на собаках", и сейчас, слушая заковыристые названия, я приходила в уныние. Это сколько всего в меня вливают!

– Уберите обезболивающие.

Она посмотрела на меня, как на безумную:

– Девушка, вы о чем? У вас швов больше, чем на этом халате! – бесцеремонно махнула на свою одежду, – как вы без обезболивающих планируете держаться? Кулаки кусать? Орать, как вон эта…

Снова кивок, на этот раз в сторону безумной соседки по палате.

– Мне не нужно обезболивающих, – произнесла тихо, но твердо, – запрещаю. Если надо – письменный отказ подпишу!

Мне было важно избавиться именно от них, я была уверена, что именно из-за этих препаратов я вялая и плохо соображаю, и волчица не проявляет активности. Медсестра нахмурилась, глянула на меня так, будто в этой палате не одна клиентка дурдома, а две, но обезболивающие не вколола.

Что ж маленькая победа на пути к выздоровлению.

К вечеру меня накрыло по полной. Болело все. Кажется, я чувствовала каждый миллиметр искромсанной кожи, каждый пульсирующий шов. Шевельнуться нельзя, сразу огненные когти впивались в тело, до слез, до стонов. Но я держалась, слезы глотала, но держалась. И не это самое страшное – не физическая боль, а душевная.

Как же так? Почему? За что он со мной так? За проступок, которого вроде и не было? Почему не стал слушать, а просто вынес приговор и сам же привел его в исполнение? Руслан… Мы же… мы же так любили друг друга. Я и сейчас тебя люблю, до дрожи, до ломоты в истерзанном твоими когтями и зубами теле. Люблю и умираю от тоски, от горечи. Стоит только подумать, что все, конец, и дышать невозможно. Как я без тебя? Любимого, родного. Предавшего…

Ведь не я, ты меня предал. Ты!

Ночь превратилась в не прекращавшийся удушающий кошмар. Я кусала губы до крови, сжимала кулаки, чтобы не закричать, а едва, измученная, проваливалась в сон, изо всех щелей лезли монстры. Жуткие, жестокие, скалившие волчьи пасти, глядевшие на меня янтарными глазами с золотой каемочкой. Сначала я умоляла его пощадить, пыталась лаской погасить жестокий огонь в глазах, уговаривала, а потом убегала. Бежала, ползла, захлебываясь слезами и ужасом. И он всегда настигал меня, набрасывался, и я чувствовала, как его зубы впиваются в мою плоть. Просыпалась с криком, с дико бившемся сердцем, с мокрым от слез лицом. Все страшные ощущения постепенно отступали, а на их место проникали ядовитые щупальца страха. В ту ночь он научил меня бояться до панической атаки, до паралича, до безумного желания сбежать.

Мне снился то лес, то наш дом, то эта палата, но итог всегда один – Руслан меня настигал и уничтожал, раз за разом. Словно пленку заело на самом жутком моменте.

Утром легче не стало. Разбитая, уставшая, с опухшим лицом, лежала и рассматривала свои тонкие руки, покрытые ссадинами и синяками. Когда же боль пройдет? Я устала. Не могла бороться с ней и со страхом одновременно. Они меня выматывали, не давая передышки. Почему я не излечиваюсь? Что не так?

Или организм еще не освободился от ненужных лекарств. Надо еще потерпеть, да? Не знаю, получится ли.

И я ждала. Губы в кровь закусывала, упрямо от лекарств отказывалась, но ждала, когда организм проснется и начнет спасать сам себя. А он не просыпался. Ни к следующему вечеру, ни к утру, когда уже перед глазами кровавые круги от боли плыли. Ну сколько можно? Очнись! Жизнь продолжается, надо на ноги вставать, влачить дальше свое никому ненужное существование! Я даже разозлилась – хоть на это сил хватило! Глаза прикрыв, в себя ушла, пытаясь настроиться на мирный лад, на выздоровление. Потянулось к своей второй сущности, ожидая привычного отклика, но в ответ тишина. Ни единого шороха. Похоже, моя волчица ослабла больше, чем я. Снова потянулась к ней, но результат тот же. Уже чувствуя, что случилось что-то страшное, непоправимое, раз за разом пробовала, но неизменно натыкалась на пустоту. Холодную, звенящую, наполненную горьким эхом.

Волчицы не было! Она не притихла, не была ослаблена, как мне показалось изначально, она просто исчезла. Растворилась, оставив меня одну. Осознание этого страшного факта напугало меня еще больше. Я копалась сама в себе, умоляла ее откликнуться, помочь, ее оставлять меня одну, но все бесполезно. Я даже была готова, наплевав на осторожность, перекинуться прямо в больнице, но не могла.

Я осталась одна!

Это меня добило. Уже не замечая ничего вокруг, сорвалась в истерику, с криками, рыданием, заламыванием рук. Почему так происходит? Почему именно со мной?! Не замечая боли, поднялась с постели, чувствуя, как трескаются засохшие раны. Сделала несколько неуверенных шагов на ослабших дрожавших ногах и упала, когда бедро прострелило острой болью. Завыла, заревела в голос, и в палату, наконец, вбежали медсестра с врачом.

– А ну-ка успокойтесь! Татьяна! – строго сказал врач, пытаясь меня поднять, а я кричала, отталкивала его руки. – Да успокойся же! Швы разойдутся!

Не могла успокоиться, пыталась ползти, пыталась избавиться от черной пустоты внутри, сбежать от нее. В итоге уложили обратно на койку силой и сделали укол, от которого напала слабость, и я против воли в сон провалилась. Мутный, тошнотворный, пронзительный в своей безысходности.

В ту страшную ночь в лесу я потеряла все: любовь, друзей, семью, саму себя.

У меня ничего не осталось. Ничего!

За что, Руслан?

За что ты это сделал со мной? За что ты меня уничтожил?

Дальше все как в пелене.

Страшные ночи, когда стоило прикрыть глаза, и со всех сторон слышался волчий вой. Два разных голоса – один свирепый, угрожающий, обещавший расправу, а второй слабый, жалкий, угасающий, наполненный таким отчаянием, что душа на разрыв. Я бежала по лесу и кричала, умоляла "не уходи, вернись, не оставляй меня". И кому эти мольбы предназначались, не знала. То ли Бекетову, равнодушно уходившему прочь, то ли грифельной волчице, убегавшей поджав хвост.

Дни. Невыносимые, до краев наполненные беспомощностью, отрицанием жуткой правды. Руслан разорвал меня в клочья, и я сейчас не про гудящие шрамы, я про внутренний мир. Воля прайма настолько сильна, что разорвала связь человека с волком. Он изгнал мою волчицу, сделал все, чтобы я осталась абсолютна одна.

Он меня сломал. Вот так просто, не пожелав услышать, растерзал саму суть и отвернулся. Все от меня отвернулись.

Сначала я билась в истерике, в беспамятстве звала его, умоляя все исправить. Кричала, срывала бинты, и все чаще меня накачивали седативными препаратами – никто не хотел слушать вопли девочки, изуродованной дикими зверями. Они не подозревали, что звери среди них, живут в свое удовольствие, решая судьбы тех, кто слабее.

Врачи в один голос говорили, что у меня шок, что пришло осознание случившегося, и меня просто терзают дурные воспоминания. Они не понимали масштаба катастрофы, не знали, что я наполовину умерла. Что каждый раз, пытаясь нащупать свое волчье «я», хваталась пальцами за пустоту.

Потом накатила апатия, липкая, затягивавшая все глубже и глубже. Я не сопротивлялась, ждала, когда утону, захлебнусь, малодушно надеясь, что на этом мучения закончатся. Лежала часами, отвернувшись к стене и не шевелясь, вспоминая свою жизнь до этой больницы, до трагедии, до Руслана. Думала о том, как бы она сложилась, если бы тогда не пришла на тренировку и не столкнулась нос к носу с высоким, невозможно красивым оборотнем, опалившим меня янтарным взглядом. Помню, еле отзанималась, погрязнув в мыслях о нем, а когда вышла на улицу – обнаружила его на крыльце с букетом белых роз. Для меня.

Такое красивое начало и такой уродливый финал.

Выздоровление шло медленно, потому что теперь я не могла быстро восстанавливаться. Теперь я была просто человеком. Раны затягивались, а на их месте оставались некрасивые рубцы. Иногда я засовывала руку под больничную рубашку и, еле касаясь, проводила по бугристым шрамам. Они со мной навсегда как напоминание о том, во что может превратиться красивая сказка.

Соседи по палате менялись, а я все так же оставалась на скрипучей койке – единственном пристанище в этом мире, которое у меня было. Врачи на удивление долго не решались меня выписывать. Видать, мое состояние было совсем плачевным, раз не гнали и продолжали лечить. А я боялась думать о том, что будет, когда, в очередной раз осмотрев меня, медик скажет "здорова, собирай манатки и проваливай".

Потому что проваливать некуда! У меня за душой ничего нет. Ладно, Кирилл смилостивился и рюкзак мой не бросил. Хоть документы есть, хоть что-то подтверждающее, что я существую.

Как-то в палату привезли женщину, сломавшую ногу, да так неудачно, что ее положили на вытяжку. Мы с ней иногда разговаривали, осторожно, натянуто, но она была первой из простых людей, с кем я пошла на контакт. Благодаря ей снова научилась разговорить, выходить из того вакуума, в который сама себя загнала. Она мне с одеждой помогла – попросила дочь принести старые вещи, пылившиеся на чердаке.

Так я разжилась бельем, джинсами, что жалко висели на моей исхудавшей заднице, парой футболок, рубашкой и курточкой.

Хоть что-то! Мою одежду Руслан в клочья разодрал, спеша привести приговор в исполнение.

За окном набирала обороты осень. Все чаше солнце пряталось за внезапно налетавшими тучами, мелкий дождь уныло тарабанил по подоконнику, отбивая мелодию уходящего лета.

Я была практически здорова – раны зажили, покрылись грубыми, припухлыми, темно-красными рубцами, подвижность тела почти восстановилась, хотя нагибаться было больно, словно кожи не хватало. Конечно, до полного восстановления дорога долгая, нужны силы, время, деньги. Но у меня этого нет. Вообще ничего нет.

Плевать.

Я даже не пыталась заниматься лечебной физкультурой, необходимой для восстановления порванных мышц. Лениво повторяла упражнения за врачом, а потом забывала, махнув на все рукой. Зачем мне это надо? Жизни остались лишь обломки, так какая разница восстановлюсь полностью или нет? Разве кому-нибудь есть до этого дело?

Истерики осталось в прошлом, зато апатия прочно укоренилась и не желала отступать. Я упрямо гнала от себя все воспоминания о Бекетове: хорошие, плохие – любые. Все это неважно. Пусть уходят, потому что нельзя вспоминать. Это больно. И страшно. Всеми силами пыталась разлюбить его, убеждая саму себя, что нельзя любить чудовище, но глупое сердце тосковало, страдало по тому, кто меня разрушил, не хотело забывать. Если любовь, то раз и на всю жизнь. Чертовы волчьи правила! Я же больше не подхожу под них, не соответствую, но не могу себя перебороть. Волчья преданность осталась со мной. Неутешительный расклад.

А как там мой убийца? Тоже скучает, или смог избавиться от наваждения? Смог победить петлю истинной связи, что стягивала нас намертво? Пытается забыться с кем-то другим? Впрочем, меня это больше не касается, он от меня отказался, я для него – никто.

Не хочу об этом думать. Больно. Я устала от боли.

В то утро врач вошел в палату бодрой пружинистой походкой и, прихватив старенький стул, стоявший в углу, сел напротив меня. Открыл карту, беглым взглядом прошелся по результатам анализов, потом посмотрел рубцы, удовлетворенно кивая и многозначительно произнося "угу", а затем сказал то, чего боялась до дрожи:

– Поздравляю, мы вас выписываем.

– Уже? – произнесла потерянно, теребя пальцами край старенькой футболки.

– Уже?! Милая, ты наш самый долговременный пациент, почти три месяца пролежала, – мы с ним давно перешли на «ты», – пора уже на свободу. – Мне не нужна свобода, здесь хоть иллюзия дома, а что мне делать там, за дверями больницы? Врач нахмурился: – Тебе есть куда идти? – взгляд пристальный настороженный.

И я опять вру, слабо улыбаясь:

– Конечно, есть, к родственникам в деревню поеду.

– Ты же сказала, что нет родственников.

– Близких нет, – снова соврала, – а седьмой воды на киселе навалом.

– Уверена?

– Естественно, – попыталась надеть маску уверенности, только это сложно – я разучилась чувствовать себя уверенно.

– Ну, смотри сама, – с сомнением покачал головой, – а то, может, в соцслужбу обратиться?

– Не стоит, – улыбнулась скованно, – у меня все под контролем.

Ни черта подобного!

Кажется, мир потерял краски, поблек, размытыми мазками подступал со всех сторон, давя, угрожая, лишая покоя. Крыльцо обветшалой больницы, где три месяца существовала бледной тенью – последний рубеж, который надо преодолеть. За которым – новая жизнь. Пустая, такая же блеклая и бессмысленная, как и все вокруг. У меня ничего нет, кроме рюкзака за плечами: ни дома, ни семьи, ни любви, ни половины самой себя. Волчицы нет! И я не знаю, по какому поводу устраивать траур. Все вместе навалилось, смяло, придавило к земле так, что ни подняться, ни вздохнуть.

Одна, никому не нужная, вышвырнутая на улицу, беззащитная. Оставалось только забиться в тихий угол, спрятаться от чужих глаз и попробовать жить дальше. Есть ли в этом смысл? Не знаю. Я так устала от боли, от одиночества, что кромсало на части похуже самого жестокого палача. Я ничего не хочу.

– Девушка! Что вы на дороге встали, а? – проворчала измученная бытом женщина, с большими пакетами. – Ни пройти, ни проехать.

– Извините, – прошептала, отступая в сторону.

– Извините! – передразнила меня некрасиво и спустилась вперевалочку по ступеням. – Понаедут блаженные, нормальным людям пройти негде.

Блаженная… это про меня. А как иначе можно назвать дуру, поверившую в сказку, финал которой закономерен – с размаху и на острые камни, вдребезги.

Шаг вперед на дрожащих ногах под открытое грустное небо… еще один.

Так странно идти, когда нет цели, нет места, в котором ждут, в которое можно вернуться.

Неприятная ломота в теле – я отвыкла ходить. У меня нет сил, шрамы ноют, давят, стягивают кожу горячими жгутами, а к вечеру начнут гудеть, пульсировать, реагируя на каждое движения.

Где я буду вечером? Куда идти? Пожалуйста, кто-нибудь, скажите – куда мне идти? Ведь все куда-то идут! Все! Не может же такого быть, что человек нигде не нужен.

До меня нет никому дела. Прохожие бегут по своим неотложным делам, и никто не обращает внимания на потерянную несчастную девушку, растерянно стоявшую посреди улицы.

Есть не хотелось, бесцельно бродила по городку, пока не начали сгущаться сумерки, а вместе с ними стали просыпаться старые страхи. Паника. Я задыхалась, словно в замкнутом помещении.

Мне некуда идти. Некуда! Эта мысль звучала в голове набатом. Перед глазами наш уютный дом с Русланом, приветливая кухня, теплая спальня, гостиная с большим камином. Мне до боли в груди хочется туда! Разуться, подняться по светлой лестнице…

Проклятье, я сейчас сдохну от этих ощущений, от беспомощности, ломающей изнутри, от безысходности.

Как же так… Почему…

Я устала задавать себе этот вопрос, устала искать несуществующие ответы. От всего устала. Больше не хочу. Ничего не хочу.

А мимо меня по дороге неслись машины, рыча моторами, сигналя. Такие сильные, быстрые. Если попадешься под колеса – уже не выберешься. Один удар, одно столкновение – и все. Конец. Боли, одиночеству, ночным кошмарам. Конец всему. Так страшно, так притягательно, так мучительно желанно.

Сама не заметила, как подошла к бордюру и замерла на самом краю, взглядом встречая нёсшиеся навстречу автомобили. Может, шагнуть? Один шаг – и все.

Я сдалась, проиграла. Хватит. Вперед качнулась, ногу для шага занесла и ступила на проезжую часть. Тут же под локоть подхватил кто-то и с силой дернул назад, так, что едва на асфальт не повалилась.

– Что ты творишь? Жить надоело? – надо мной, подозрительно присматриваясь, нависал незнакомый мужик, а с меня словно морок какой спал, пелена исчезла.

Не хочу я умирать. Не хочу!

– Простите, я задумалась, – промямлила, осторожно высвобождая локоть из его цепкой ладони.

Он не отпускал, продолжая всматриваться в мою растерянную физиономию, видать, совсем чумной выглядела, раз продолжал удерживать, справедливо подозревая в суицидальных помыслах.

– Интересно, о чем?

Метнула взгляд через дорогу, как раз напротив нас автовокзал располагался, такой же серый, как и все остальное, неприветливый, на стоянке перед ним пяток автобусов старых.

– О дороге, – соврала, махнув в сторону вокзала, – думала, смогу перейти здесь, путь до светофора срежу.

– Ненормальная! Ради трех минут жизнью рисковать, – он поверил моим оправданиям и отпустил.

– Вы правы, глупо получилось. Спасибо, что помогли вовремя остановиться, – кивнула и, обойдя его, действительно к переходу направилась, – спасибо.

Он лишь головой покачал, провожая осуждающим взглядом.

– Подскажите, какой автобус отправляется в ближайшее время? – спросила в маленьком окошечке привокзальной кассы.

– До Колобова, – не полнимая взгляда от книги, ответила кассирша.

– Дайте билет, пожалуйста, – выложила деньги в пожелтевшую пластиковую подставку. Она молча пробила билет, отсчитала сдачу и передала мне. – Спасибо.

Деньги засунула в карман джинсовой куртки и вышла на улицу, сжимая билет в потной ладони. Я не знаю, что это за место, не знаю, сколько до него ехать. Ничего не знаю, и мне все равно. Колобово или любая другая дыра – все одно.

На стоянке ожидал пассажиров желтый пованивавший дурными выхлопами ПАЗик. Пустой. Никто, кроме меня, не жаждал отправиться до конечной станции. С каждым мигом сомневаясь все больше, я протянула билет седой кондукторше. Она въедливо вчитывалась в плохо пропечатанные буквы, будто я ей билет не до захудалой деревни протянула, а как минимум претендовала на миллион долларов. Потом деловито и гордо щелкнула компостером – пережитком прошлого, и, кивнув в салон, скрипуче произнесла:

– Проходите.

Я заняла место у окошка, прижав к себе рюкзак, и затравлено смотрела на улицу, окутываемую вечерним сумраком. Куда же я еду? А главное – зачем? И сама себе ответила: бегу от прошлого, от всего, что было дорого, от Руслана, не поверившего, не простившего, подписавшего смертный приговор. Может, расстояние спасет? Поможет найти саму себя. Хотя… нечего искать, от меня остались только обрывки.

К моменту отправления в автобус зашли всего трое: бабка с дедом, тащившие тяжелые авоськи, да подросток в наушниках и кепке козырьком назад. Автобус затарахтел, затрясся, пару раз громко и выразительно чихнул и со скрежетом рывком тронулся с места. Медленно, словно через силу, катил по узкой разбитой дороге, скрипя то жалобно, то грозно, нещадно подпрыгивая на каждой кочке, и каждый звук отзывался в душе тоской. Я уезжала в неизвестность, потому что меня изгнали, лишили права вернуться, бросив на произвол судьбы, и я осознала это не в больнице, а здесь и сейчас.

Я говорила, слезы кончились?

Врала.

Сидела, отвернувшись ото всех, и тыльной стороной ладони украдкой размазывала по щекам горькие капли.

Глава 7

Руслан

Голова трещала, грозя треснуть пополам. Такого жуткого похмелья у меня не было с тех пор, как… Да никогда такого не было! Так, чтоб горечь во рту, нескончаемый шум в висках, и к горлу тошнота горячей волной подступала. Сколько я вчера выпил? Даже представить страшно. Сидел в захудалом баре, глушил водку по-черному, не закусывая, опрокидывал в себя стопку за стопкой, пытаясь заглушить пожар в душе, залить тоску, что с каждым днем становилась все сильнее, все отчаяннее. Я хотел к НЕЙ. Несмотря ни на что! Чертова связь сводила с ума.

А еще совесть, сука, проснулась. Перед глазами тот вечер как наяву стоял, когда сорвался, не удержал своих демонов на привязи. До сих пор помнил вкус ее крови, а ее крики и слезы преследовали по ночам, являясь в леденящих душу кошмарах. Какого черта я просто не вышвырнул ее из Тополей? Пусть бы катилась на все стороны… целая, невредимая. Сжал кулаки до хруста, пытаясь отогнать наваждение: взгляд бездонный, как сама ночь, наполненный слезами и горьким разочарованием. Она до последнего не верила, что наброшусь.

Укол под сердцем. Еще один. Еще… Невозможно остановиться. Волк внутри жалобно скулил, тосковал, рвался за ней. У зверя все просто. Он уже забыл дикую ревность, не мучился сомнениями, его одолевало лишь одно желание – быть с ней. Почему у людей все иначе? Нахрена эти размышления, эти мысли «а что если»?

Думал, продолжая пить, как алкоголик со стажем. Не зная меры, не чувствуя грани. Только не помогало ни черта. Ловил себя на абсурдной мысли, что жду ее звонка, как безумец мечтаю услышать нежный голос. От этого злился, приходил в ярость. Не позвонит! Потому что жила своей жизнью, отдельно, забыв обо всем… наверное.

На выходе из бара сцепился с компанией татуированных здоровенных байкеров. Слово за слово – завязалась драка, которой я упивался. Расшвырял их как щенков слепых, на миг почувствовав себя чуть лучше вплоть до того мига, как вспомнил другую ночь, другие броски, другую ярость.

Потом подцепил какую-то размалеванную девку, жадными глазами скользившую по машине, припаркованной в тени. Мысленно она уже была в ней, на кожаных сиденьях, с раздвинутыми ногами. Здесь я ее обломал, завел за угол в темный переулок, нагнул раком, намереваясь отодрать по-скотски, прижав к стене, накручивая жесткие пережженные волосы на кулак. Только не смог. Противно стало до тошноты, когда липнуть ко мне начала. Нахлынуло ощущение, будто тону, и жизнь моя идет под откос.

Очнулся уже дома, в своей комнате. Не раздеваясь, повалился поверх покрывала и вырубился, прожив еще один никчемный день.

В эту ночь не было снов, кошмаров, меня не преследовал ее плач. Лишь серая пустота обступала со всех сторон, не принося успокоения.

А потом настало утро. Еще одно утро, полностью лишенное смысла.

Подтянув футболку ближе к носу, принюхался. Пахло отвратно – сигаретным дымом, дешевыми бабскими духами и еще каким-то дерьмом. Кое-как стащил ее через голову, отшвырнул на пол и уставился в потолок. Сколько было времени, я не знал. Наручные часы пропали – наверное, вчера в пылу драки разбил, даже не заметив этого. Судя по внутренним ощущениям – около полудня, в окна лился яркий солнечный свет, вызывая желание забиться в темный угол и не показывать оттуда носа, пока чертово похмелье не отступит.

Через пять минут понял: если не приму в душ, эта вонь добьет меня. И без того мутит. На ходу расстегивая джинсы, пошатываясь, отправился в ванную, ненавидя в этот момент весь мир. Чередуя горячую и холодную воду, стоял под упругими струями, упершись руками в матовое запотевшее стекло, опустив голову, прикрыв глаза, пытаясь прийти в себя. Хер бы там! Голову будто тисками сжимало, каждый поворот отдавался звоном в ушах. Сука, зачем так надрался? Можно подумать легче стало! Ладно еще сегодня встреч нет никаких, а то Кирилла пришлось вместо себя отправлять.

В шкафу, в отличие от моей гудящей башки, полный порядок. Домработница свое дело знала, незаметно для меня тихой тенью делала всю работу по дому. Не придраться. Из ровной стопки взял спортивные брюки и, небрежно натянув их, пошел вниз, в кухню. Мне срочно требовались кофе и пара таблеток анальгина. Сколько же я вчера выжрал, если даже с волчьей регенерацией так херово? Кретин.

Кофемашина громко гудела, перемалывая зерна, а ощущение было, будто дрелью мозг обрабатывали. Сейчас точно стошнит! Зажмурился, крепко сжимая пальцами переносицу и чувствуя себя практически трупом. Таблетки, наспех запитые холодной водой, не помогали, кофе казался отвратительным, как и все, на что натыкался взгляд. Тогда я еще не догадывался, что через считанные минуты все изменится. Что и без того поганый день станет худшим в моей жизни.

– Руслан! – донесся пронзительный крик с улицы. Голос незнакомый, женский, хриплый, как у старой вороны. Развернувшись вполоборота к окну, прислушался, очень надеясь на то, что показалось. – Руслан! – ближе, громче, надсаднее. – Руслан! Бекетов!

Черт. Ну что за херня? Почему бы им всем не оставить меня в покое?!

Нехотя направился к выходу, а крики становились все надрывнее. Эта безумная уже вопила возле моего крыльца, и когда я вышел на улицу, вокруг уже собралась толпа зевак: соседи, те, кто проходил мимо, откуда-то прискакал Кирилл, даже Наташка и та подступила ближе, подозрительно рассматривая кричавшую женщину. Она выглядела совершенно безумной: всклокоченные черные волосы, местами приправленные седыми прядями; неровно накрашенные с подтеками туши глаза – большие, на выкате, с нездоровым блеском; перекошенный рот, намалеванный жуткой красно-оранжевой помадой. На ней был пестрый застиранный махровый халат до самых пят, с развязанным поясом, конец которого волочился по земле, резиновые шлепанцы поверх носков.

От ее вида волосы на загривке встали. Жуткая!

Волчица! Чужая, незнакомая! Куда смотрит охрана, мать их?! Убью! Пропустить чужака на территорию стаи!

Ее взгляд был прикован только ко мне. Злой, безумный, торжествующий. Всех остальных она просто не замечала. Только меня.

– Руслан! – снова прокричала, несмотря на то, что я уже был близко. Карканье старой вороны – иначе и не скажешь.

– Заткнись! – осадил, спускаясь по ступеням. Она тут же замолчала, не в силах побороть мой приказ. – Кто ты? И какого хрена делаешь на моей территории? – злость, что расползалась по венам, действовала лучше любого анальгина. Я почувствовал, как похмелье начало отступать.

– Плохо выглядишь, – глумливо улыбаясь, произнесла она, вызывая еще больший гнев.

– У тебя есть минута, чтобы сказать, зачем ты здесь. Время пошло.

Вышвырну ее, как дворовую шавку, собственными руками.

Она сделала шаг ко мне, заглянула в глаза и тихим голосом, от которого мурашки вдоль хребта поскакали, спросила:

– Каково оно, Руслан?

З**бись! Вслух же произнес:

– Двадцать секунд прошло. Твои загадки разгадывать не собираюсь.

– Как тебе живется… без пары?

Словно ледяной водой облили. Волк внутри тут же вскинулся, оскалил зубы.

– Проваливай!

– Не ломает от того, что все закончилось, а?..

Сука, еще как ломает! Только это мое личное дело! И какая-то косматая шалава сильно рискует, задавая такие вопросы.

– …А как тебе, осознавать, что сам – своими собственными руками – выкинул ее? Растерзал? Приятно?..

Какого хера?! Откуда эта баба знает о том, что между нами произошло?

– …Ночами нормально спится?..

Не задумываясь, метнулся к ней, схватил за ворот так, что ткань жалобно затрещала, расползаясь под моими пальцами, а она без капли страха смотрела мне в глаза, не скрывая триумфа:

– …Подыхаешь без нее, да? – выплюнула, презрительно скривив губы. – Но поверь – это еще только начало.

Встряхнул ее грубо, еле сдерживаясь, чтобы не обратиться, не показать ей, как умею терзать.

– Я не понимаю, что за игру ты затеяла, но мое терпение на исходе.

– Мне нечего терять, Бекетов. По твоей вине я уже давно не живу, а лишь влачу жалкое существование, мечтая подохнуть.

– Могу устроить запросто.

– Я готова, – пожала плечами, и я понял, что ей действительно нечего терять. Она пустая. – Ты знаешь, что такое Царецветка?..

В душе не ведал что это. И мне наср*ть. С каждой секундой зверел все больше.

– …Маленькая травка, что растет на Алтае возле ледников. Красивая, нежная, но коварная, как гремучая змея, – засунув руку в затертый карман, достала маленький пузырек с бурой жидкостью, – ни один оборотень не учует ее следов. Даже такой как ты…

Смотрел на этот пузырек, и ощущение надвигающейся катастрофы поднималось из глубины души. горячими волнами Отведенная минута давно вышла, а я так и не выгнал эту полоумную, слушал ее бред, уже понимая, что ее слова будут роковыми.

– …Твоя волчица так беспечна, когда счастлива, когда со своими подружками сидит в кафе, – бросила липкий взгляд в сторону побелевшей Наташи, – можно узнать много интересного, просто сидя за соседним столом, да и в сумку подбросить маячок не составит труда. А потом просто ждать, когда она окажется одна, не под твоим чутким присмотром. Я специально ждала твою пару в торговом центре. Ходила за ней следом, наблюдая, как она выбирает подарок любимому мужчине… тебе, – хмыкнула она, вызывая практически непреодолимое желание свернуть ей шею, – как светятся ее глаза. Она была такой счастливой! Такой доброй, такой отзывчивой. Она – естественно – не могла пройти мимо пожилой женщины, еле стоящей на ногах. Твоя волчица была так добра, сама предложила помощь. Переживала, удобно ли ей, не тяжело ли…

Каждое ее слово, комком льда падало за шиворот, вымораживая изнутри.

– …А потом она так же учтиво донесла эти сумки до квартиры в захудалом районе. Такая умница. Как же было не угостить ее ароматным чаем? – демонстративно покрутила пузырьком перед моими наливавшимися кровью глазами. – И девочка поплыла, не понимая, что с ней происходит. И молодого оборотня, который пришел спустя нужное время, не прогнала. А я смотрела на них, упиваясь происходящем, приходя в дикий восторг от мысли, что это конец. Твой конец. Каково это – почувствовать на любимой запах другого, а? Ты ведь озверел, контроль потерял? Там уж не до выяснения обстоятельств было, да? Убивать захотелось?..

Наталья, стоявшая неподалеку, с тихим всхлипом зажала рот рукой, и в огромных карих глазах сестры светился такой ужас, что дышать не получалось. Сам я не воспринимал происходящее – не мог… не хотел верить словам чужой волчицы.

Она снова полезла в карман и извлекла серую флэшку с исцарапанным корпусом:

– …Держи, посмотришь на досуге, – бесцеремонно запихала ее мне в карман, – я надеюсь, теперь ты сдохнешь от осознания произошедшего. Ты считал себя Богом? Считал, что вправе ломать чужие судьбы? Лишать других самого дорогого? Вот теперь сам барахтайся в этом дерьме! Наслаждайся! Она ни в чем не была виновата, разве что в излишней доверчивости. А ты ее изодрал, изгнал из стаи. Каково это – знать, что сам все испоганил, наказал невиновного? Знать, что свою собственную пару вышвырнул из своей жизни ни за что?..

Мне казалось, будто на меня небеса упали, придавив к земле, пронзая острыми осколками, размазывая по земле. Сказать бы, что эта тварь бредит, несет околесицу, но это не так: я чувствовал, что каждое ее слово – это гребаная правда. Уродливая, жестокая, отвратительная. Я ведь тогда – год назад – ни на секунду не сомневался! Ни на миг! Вынес приговор "виновна" даже не пытаясь разузнать подробности! Все казалось таким очевидным, таким гадким! Таким....

Твою мать!

– …Доходит, да? По глазам вижу, что доходит! – злобствовала она, наслаждаясь каждым своим ядовитым словом.

Не удержавшись, схватил ее за горло, сжимая безжалостно, наблюдая, как краснеет ее лицо, как судорожно открываются вульгарно накрашенные губы. Убью тварь!

– Руслан, – ко мне подскочил Кирилл, вцепившись мертвой хваткой в мою руку, – не надо! – Я не слышал его, не понимал. В голове пульсировало лишь одно – мою девочку подставили! Заставили всех поверить в ее вину. Вынудили меня собственноручно выступить в роли палача! – Остановись! Если ты ее сейчас убьешь, мы не узнаем, кто еще за всем этим стоял! Не найдем остальных!

Капли здравого смысла просочились в мой разум, заставляя разжать пальцы. Волчица упала к моим ногам, некрасивыми руками хватаясь за шею, громко хрипя. Бульканье в ее горле переходило в сиплый надрывный смех, похожий на воронье карканье:

– Ради того чтобы увидеть тебя вот таким, без вечной ублюдской заносчивости и снисходительности не жалко и умереть. Надеюсь, ты сдохнешь в том аду, который сам для себя устроил! Сам!

Снова шагнул к ней, намереваясь свернуть шею, но на моем пути встал Кирилл:

– Не смей! Она нам нужна!

Сука! Сука! Сука! Меня колотило так, что дыхание сбивалось. Тварь!

– Все разошлись, живо! – прорычал, окинув бешеным взглядом соплеменников, которые тут же начали расходиться, смущенно отводя глаза в сторону, и вид у них был такой растерянный, придавленный. Они тайком переглядывались между собой, молча, опасаясь моего гнева.

– Отвезти ее в Синеборье, – просипел, скидывая с себя руки Кирилла, – бросить ее в подвал! Не убивать! Я хочу знать все! Каждое имя! Каждую фамилию!

Кирилл лишь кивнул и, нагнувшись к ней, подхватил под локоть, грубо вздергивая вверх безумно хохотавшую женщину. Полы халата распахнулись, являя миру дряблое тело в застиранном белье, но она даже не обратила на это внимания. Не было сил на это смотреть, поэтому, резко развернувшись, бросился в дом. Сбежал. Кир за моей спиной отдавал распоряжения подоспевшим бледным как смерть охранникам. Ворвавшись в гостиную, не мог больше сдерживаться. Перекинувшись, начал крушить все, что попадалось на пути, бросался на стену, грыз, обдирая зубы. Что угодно лишь бы заглушить тот ад, что полыхал в душе. Думал до этого, что мне хреново? Ничего подобного – то был легкий дискомфорт по сравнению с нынешним ужасом. Словно кожу содрали живьем, бросив в чан с серной кислотой.

Я сам все сделал! Сам! Не разобравшись, не проверив! Повелся на происки безумной карги! Черт с ним – со мной! Что тогда чувствовала Татьяна, когда вместо поддержки получила мою ярость? Лютую, неприкрытую. Я старался сделать ей как можно больнее, чтобы заглушить свою собственную боль.

– Руслан! – от дверей послышался настороженный голос беты. Он смотрел на погром, что я учинил, на руины, в которые превратил гостиную. Пристально наблюдал за каждым моим движением, зная, что в таком состоянии я опасен для окружающих, в том числе и для него. – Прекращай! Этим, – обвел комнату рукой, – ты делу не поможешь. Мы все виноваты. Никто ей не поверил, никто не поддержал, вся стая от нее отвернулась, никто не сомневался в ее виновности.

Бедная моя! Как же ей было страшно, одиноко, больно… Все были на моей стороне, и никого рядом с ней.

– Надо что-то делать. Нет времени на сожаления, на самобичевание.

Нет времени?! Его давно нет, как и меня самого. Уже целый год. С тех пор, как сотворил жуткую ошибку, за которую пришлось дорого расплачиваться, и не мне. Но Кир прав. Некогда. Надо исправлять хоть что-то. Внутри зашлось от отчаяния. Что исправлять? Я для нее превратился в чудовище, в безжалостного равнодушного палача, которого не интересует правда. Кое-как обернулся обратно, замер посреди комнаты, пытаясь отдышаться, взять своего зверя под контроль. Сейчас нельзя идти у него на поводу.

– Я поеду в Синеборье сам. Мне нужны ответы на все вопросы. – я намеревался сам все из нее вытрясти, как прайм, чтобы не терять время на долгие расспросы, – а ты… найди ее.

– Это несложно, но что дальше?

– Привези ее.

– Как я это сделаю, Руслан? – мрачно поинтересовался он. – Таня не захочет сюда возвращаться. Не захочет видеть никого из нас… особенно тебя.

Он прав. Тысячу раз прав. Но отступить не могу.

– Вези!

– Предлагаешь силу применить? Опять?

– Вези, Кирюх. Как хочешь вези, – выдохнул, с силой сжав переносицу, потому что голова гудела, – главное – доставь ее сюда, а дальше – мое дело.

Я поручал ему это дело, потому что никому другому доверить ее не мог. И сам не мог – меня Таня хотела видеть меньше всего.

Он постоял еще немного, флегматично рассматривая учиненный мною беспорядок, потом кивнул:

– Хорошо, – и направился к дверям, – найми кого-нибудь, пусть порядок наведут до нашего приезда. Незачем ей это видеть.

Он ушел, а я стоял посреди руин, которые остались от моего дома, от моей жизни, и пытался понять, что делать дальше. Как исправлять последствия. Сердце бухало как ненормальное, дыхание – словно десяток километров пробежал, и внутри кипело все, бурлило, обжигая ядовитыми парами.

Мать его! Аж затрясло. Вот же суки! У меня не было слов, одни эмоции, от которых сносило крышу. Разрывало от желания ринуться за Таней прямо сейчас, хлопнуться ей в ноги и вымаливать прощение. На коленях готов за ней ползать. Да только кому это нахер надо? Уж точно не грифельной волчице, от которой все отвернулись, которую лично наказывал, зверея от вкуса ее крови.

Этим уродам не удалось заставить меня убить ее, но цели своей они добились. Подыхал, горел в ядовитом пламени, и весь мой мир разлетался в клочья. Бл*дь, ну как так? Какого хрена я повелся, как слюнявая дворняга? Где были мои мозги? Почему и потом ничего не пытался выяснить, когда успокоился?

Взгляд упал на пузырек, валявшийся на полу. Гребаная отрава. Открыл его, принюхиваясь к бурой жидкости. Вообще нет запаха, ни намека. Капнул на ладонь, лизнул – горькое. Таня тогда говорила, что еда была горькой… Неужели вот эта жижа способна затуманить волчьи мозги, превращая хищника в тупорылую овцу? Да не может этого быть! Я бы знал! Все бы знали! Я знаю, на ком проверю это чертово варево! Эта сука у меня все выпьет, до последней капли! Кулаки сжал так, что раздался жалобный хруст. Только сейчас понял, что кроме проклятого пузырька держал в руке флешку, которую всучила чужая волчица. Горечь растекалась во рту, когда смотрел на нее – страшно. Мне до одури страшно от того, что могу там увидеть. Должен! Потому что прятаться и закрывать глаза не имел права. Я должен увидеть своими глазами. Увидеть и сдохнуть! Заслужил.

Включил каким-то чудом уцелевший ноутбук, вставил флешку. На ней одна папка с циничным названием "для самого умного", а в ней – десяток видео. Я смотрел каждый из них, не позволяя себе прикрыть глаза, отвернуться.

Вот они зашли в убогую халупу. Старуха кряхтела и охала очень натурально, а Таня вокруг нее суетилась: сумку перехватила, тапки вонючие подала, в кухню проводила.

Затем видео, как на кухне сидели. Таня ела неспешно – видно, что невкусно, но воспитание не давало поморщиться и отказаться. Так и хотелось заорать: брось это немедленно! Наверное, даже заорал…

Следующий ролик. Другая комната. Бабка, которая до этого едва передвигала ноги, прошла мимо камеры бодрым, легким шагом. Открыла старый секретер, достала пузырек типа того, который лежал сейчас рядом со мной, откупорила его и, отсалютовав мне в камеру, будто бокалом вина, сделала несколько глотков. Сморщилась, зажмурилась – ее передернуло неслабо, вытерла тыльной стороной ладони бледный старческий рот, сжала пузырек в руке и вернулась обратно.

В очередном ролике крупным планом увидел, как она вылила это дерьмо в Танину кружку.

Проклятие, как же хреново наблюдать за тем, как она себя губила, ничего не замечая, не чувствуя подвоха. Какая же она доверчивая! Зачем пошла с этой тварью?

Остальные ролики вымораживали циничной безжалостностью. Смотрел их и от собственной беспомощности удавиться был готов. Оборотень пришел молодой, но уже какой-то обрюзгший, неприятный. Взглядом у старухи спросил, все ли в порядке, и та с довольным видом показала большой палец и громко произнесла: «Тут твой муж пожаловал». Растерянность Тани, когда его увидела, ее изумленное «Руслан, что ты здесь делаешь?», и меня словно огнем опалило. Господи, она действительно не видела подмены, не понимала, что перед ней кто-то другой. Неужели оно вот так действует? Достаточно слов, чтобы перестать соображать?

Еле дыша, открыл следующий ролик и, закусив кулак, смотрел на то, как этот м*дак тянет к ней лапы, а она, как ребенок, смотрит на него влюбленными глазами, называет моим именем. Дальше смотреть не смог. Слабак! Затошнило, потому что знал, что там будет. Они вместе. Моя волчица, уверенная, что с ней родной муж, и неприятного вида оборотень, который с самого начала ее лапал сальными взглядами.

Сука!

Оскар за лучшую режиссуру и сюжет. До печенок пробирало необратимостью, невозможностью ничего изменить. И мне медаль с титулом "долбо*б года". Надо же так налажать!

Последний ролик все же открыл, справедливо полагая, что там должно быть финальное послание, финальные аккорды драмы. На камере постель со спящей довольной Таней. Урода уже нет, зато в поле зрения появилась страшная растрепанная волчица. Она с наигранной заботой поправила одеяло на худеньких плечиках, с циничным умилением погладила Татьяну по щеке, а потом направилась к камере. Склонилась, демонстрируя свою опухшую уродливую физиономию, и голосом, похожим на воронье карканье, произнесла:

– Надеюсь, ты сдохнешь, когда увидишь это, – потом рассмеялась гадким бл*дским смехом и выключила камеру.

Сидел, смотрел на черный экран, и не мог пошевелиться. Я не то что сдох, а развалился на кровавые ошметки, нырнул с содранной кожей в чан с кипящей щелочью.

Проклятье. Рукой зарылся в волосы, зажмурился изо всех сил, пытаясь избавиться от картинки в голове, от Таниного нежного "Руслан, что ты здесь делаешь?"

Бедная моя…

А потом темный лес перед глазами, моя погоня, огненная лава вместо крови и желание расправиться, причинить столько боли, сколько и она мне. Крики и вкус ее крови. Такой сладкий, что хотелось выпить до самого конца.

С рычанием вскочил, отшвырнув от себя ноутбук. Он отлетел в стену, упал на пол и рассыпался грудой обломков.

– А-а-а-а! – вырвался из груди крик, и хотелось самому себе перегрызть горло.

Схватив чертов пузырек, выскочил из дома и, запрыгнув в машину, погнал в Синеборье. Эта сука мне за все заплатит.

Волчица сидела в подвальной камере на полу, привалившись спиной к кирпичной стене. Она встретила меня насмешливым взглядом победителя, вызывая только одно желание – разорвать в клочья. Но я сдержался. Это была бы слишком легкая смерть, а я хочу, что бы она подыхала долго, пройдя все круги ада.

– О, великий и ужасный рогоносец пожаловал! – просипела она и засмеялась.

Дернулся, еле волка своего сдержав – он слишком скор на расправу. Снова, как удар под дых. Почему тогда в лесу не сдержал его? Какого хрена позволил разорвать ту, которую любил?

– Пришел убивать меня? – в тусклых глазах вызов светился. – Ты опоздал. Я уже мертва!

– Я тоже…

Схватил ее за горло, поднял рывком с пола и в распахнувшийся рот влил все содержимое пузырька. Ладонью зажал, не позволяя выплюнуть. Глотай, дрянь! Глотай!

Она захрипела, закашляла, начала давиться от горечи, но проглотила все до последней капли. Я оттолкнул ее в сторону и непроизвольно вытер руку о брюки, словно к дерьму прикоснулся. Она побелела, как полотно, дрожащей рукой губы со смазанной рыжей помадой вытерла и по-мужски расхлябанно на пол сплюнула. А я наблюдал за ней, с удивлением замечая, как ее запах пропадает. Как для моих инстинктов, для моего обостренного волчьего чутья она превращается из оборотня в обычного человека. Не мог поверить. Смотрел на нее во все глаза, жадно воздух полной грудью втягивая. Чертовщина какая-то! Пусто! Если кто зайдет в камеру, то обнаружит только одного оборотня – меня. Невероятно.

У Тани не было шансов их учуять! Они все пили эту бурду, чтобы скрыть свою истинную природу!

Отдышавшись, посмотрела на меня, как на воплощение зла на земле. Чем я эту суку зацепил, чтоб вот такую ненависть заслужить?

– За что мстишь, старая? – сложив руки на груди, смерил ее тяжелым взглядом, накрывая волей прайма.

– Ты не помнишь? – она дернулась, пытаясь освободиться, но шансов не было.

– Нет привычки хранить в памяти всякое дерьмо, – отрезал, подчеркивая ее никчемность.

От этого она вспыхнула еще сильнее, на глазах становясь еще больше похожей на старую ведьму.

– Ты! Убил! Моего! Мужа!

– Конкретнее, – хмыкнул равнодушно, – я на своем веку многих отправил к праотцам.

– Вы пришли за нами на заброшенные склады! Напали! Истребили всю стаю! А моего Мирона ты сам лично прикончил, заставил на полу корчиться в агонии.

Перед глазами полыхнула картинка: полупьяный обрюзгший оборотень, толкавший речь перед своими шавками, и размалеванная потаскуха, висевшая на его руке, похабно ржавшая, хватавшая его за хозяйство. Только теперь узнал ее. В этой опустившейся, неопрятной, постаревшей на десяток лет тетке с трудом можно было узнать ту прожженную курву, размалеванную, словно попугай! Мы же всех убрали! Всех! Проверили каждую щель, никого живым не выпустили!

– Как ты уцелела?

– Я успела провалиться в тоннель под складом до того, как твои люди все перекрыли. Переждала там пожар!

– Мы бы нашли!

– Отвар Царецветки всегда со мной.

Вот и ответ на все мои вопросы. Как все просто. Все очевидно, как на ладони. Опять эта проклятая отрава. Куда не плюнь, везде она… А как быть с подменой, которую не заметила моя пара? Неужели одних слов достаточно?

– И что теперь, Бекетов? – спросила, в этот раз не скрывая ярости.

– Бекетов? Где ты видишь Бекетова? – продолжал ставить над ней эксперименты, пытаясь понять, как действует пойло. – Здесь его нет.

Волчица растерянно замерла, вглядываясь в меня, пытаясь понять, кто перед ней. Она меня не узнавала! Реально не узнавала! Да что это за дерьмо такое адское? Бурая жидкость дурманила волчьи мозги не хуже самой отъявленной наркоты, при этом оставаясь незаметной. Коварный враг. Хотел бы я найти того, кто это зелье придумал. Слишком дорого нам с Таней эта алхимия обошлась.

– Когда он вернется? – спросила она настороженно.

– Не сомневайся. Скоро. Очень скоро.

Это будет долгая ночь, и снова мне отведена роль палача. Я из этой суки вырву всю правду, вытрясу имена сообщников и накажу каждого за то, что они сделали с моей волчицей… За то, что они вынудили сделать меня! Они пожалеют, что на свет родились.

Только как быть с самим собой? С идиотом, которого развели, как малолетнего сопляка? С чудовищем, которое, не разобравшись, вынесло приговор? С тем, кто не поддержал свою пару, запросто поверив другим. И никакой поганой травой это не оправдаешь.

Глава 8

Татьяна

Утро началось с тоскливого предчувствия, ожидания неминуемой беды.

Села на кровати и не глядя нащупала тапки, мечтая только об одном – забраться обратно под одеяло, прикрыть глаза и провалиться в пустой сон. С трудом переборола желание позвонить на работу, сказать, что плохо себя чувствую и отпроситься, чтобы провести день наедине с собой, спрятавшись от всего мира. Нельзя. Надо идти вперед, даже если ничего не хочется. За меня никто это не сделает. Тем более сегодня суббота, и библиотека, в которой я работаю, открыта только до двух. Переживу как-нибудь.

Заставила себя подняться и побрела в маленькую кухню, где вдвоем не развернуться. Какое счастье, что я одна! Совсем. Совершенно. И ничего, кроме горького сарказма, по этому поводу у меня не осталось. Одна. Так страшно. Так горько. Так привычно. За этот год я почти свыклась со своей участью, смирилась и опустила руки. Лишь иногда по ночам позволяла себе задаваться вопросом "почему?" Ответа не было, только болезненно пульсировала тягучая пустота внутри.

Маленькая кухонька была под стать маленькому домику в маленьком переулке маленького села, где я работала в маленькой библиотеке – мой маленький мир, в котором нашла пристанище, пытаясь продолжать жить дальше.

После всего случившегося хотелось зарыться поглубже, спрятаться ото всех, чтобы никто никогда не нашел. Можно подумать, кто-то будет меня искать…

Небо, затянутое серыми облаками неприветливо, заглядывало в окна. В воздухе пахло дождем, было невыносимо душно. Едва выйдя из дома, почувствовала, как блузка прилипла к спине. Боже, как же хочется надеть короткие шорты и майку на тонких лямках! Только это больше не мой вариант, и никогда моим не станет. Все, что я могу себе позволить: юбку до колен да рукав три четверти – еще одно неприятное последствие минувших событий.

В библиотеке безлюдно. На стареньких, еще советских стеллажах стоят невзрачные книги, большую часть которых, наверное, никто в руках не держал. Вооружившись тряпкой, прошла между рядов, смахивая пыль и рассеянно открывая то один томик, то другой. Взглядом пробежав по нескольким строчкам, ставила обратно – сегодня мне ничего не интересно, я не находила успокоения в тишине, не пыталась спрятаться от реальности, уйдя в сюжет очередного не запоминавшегося романа. Взгляд то и дело обращался к окну. Все то же серое тяжелое небо. Дождь так и не начался.

От этого предчувствие обострялось. Кажется, весь мир замер перед тем, как разлететься на осколки. Не по себе, неуютно. Моя жизнь и так похожа на тусклое разбитое стекло, которое я кое-как склеила. Неопрятно, не стараясь, пытаясь дешевым скотчем залепить дыры в тех местах, где осколки потерялись, рассыпались в прах. Потрясения мне больше не нужны.

Под конец рабочего дня я не находила себе места. Меряла шагами узкое пространство между своим столом и картотекой, то и дело подходя к окну и тревожно всматривалась в пустынную улицу, и каждый раз замирала, когда кто-то появлялся в поле зрения. Я ждала. Не знаю кого, чего – просто ждала. Обреченно, еле дыша, зная, что скрываться бесполезно. Обычное человеческое предчувствие, приправленное изрядной толикой мнительности. Едва стрелка часов достигла двух, схватила старенькую сумочку и вышла из зала, в котором за весь день так никто и не появился. Заперла входную дверь на два замка – один скрипучий, как несмазанные ворота, а второй не больше щеколды на кухонном шкафу, и, не оборачиваясь, пошла прочь.

До дома рукой подать: два квартала по разбитой дороге, которая новый асфальт не видела со времен динозавров, мимо двухэтажных домов – каменных снизу и деревянных надстроек сверху. Потом по брусчатке с пригорка вниз, повернуть налево – и вот уже переулок, в конце которого притаился темно-зеленый неказистый домик. Шла домой, не торопясь, на каждой ноге будто гиря висела и тянула к земле. Внутри обмораживало, несмотря на изнурительную жару. Небо казалось угрожающим, будто специально хмурилось и давило, а листва шелестела тревожно: "Скоро…. скоро… скоро… Тебе не убежать". Да я и не хочу бежать. Незачем и не к кому, только шаг непроизвольно ускоряла, сжимая истертые ручки сумочки, то и дело оглядываясь.

Никого. Меня никто не преследует. Я никому не нужна. А сердце заходилось, с силой ударяясь о ребра. Предчувствие лишало лёгкие воздуха, заставляя часто дышать полной грудью. Нервно, рвано.

С пригорка спускалась чуть ли ни бегом, мимо благоухающих кустов жасмина, несмотря на простреливающую от бедра вверх боль. Порыв ветра закачал ветви, а мне казалось, будто нежные цветы пытаются убежать, скрыться, мечутся в панике, не в силах сорваться с места.

Паранойя.

Я выскочила на свою улочку, уже чуть дыша, растягивая душивший ворот блузки, который впивался в кожу. Здесь все спокойно. Тихо. Все те же домики с маленькими палисадниками под окнами, те же кусты вишни, усыпанные розовеющими ягодками, та же грунтовая дорога, шелестевшая под ногами. Все по-прежнему.

Как в бреду, шагала к своему дому, не слыша ничего вокруг за гулом крови в висках, уже понимая, что я здесь не одна. Зайдя на крыльцо, дрожавшими пальцами искала в сумочке ключи. Их нет. Как назло вывалились из маленького кармашка на дно, спрятавшись в бесконечных мелочах. Шарила рукой, пытаясь нащупать, слыша их насмешливый звон.

…За спиной раздался звук закрывшейся дверцы машины. Тихий, плавный, но он пугает меня до нервного писка, сорвавшегося с губ. Неторопливые шаги в мою сторону, и по спине холодной волной – чужой взгляд. Наконец пальцы сомкнулись на гладкой поверхности ключа. Вытащила их, цепляясь за растрепанную подкладку, и неуклюже уронила себе под ноги. Обреченно замерла, глядя на них, не делая попыток поднять. Нет смысла.

Шаги позади меня затихли. В томительной тишине прошло несколько долгих секунд, а мне кажется, что целая жизнь.

– Здравствуй, – наконец, раздался знакомый голос. Не тот, которого я боялась больше всего в жизни. Другой. Но от этого не легче.

– Добрый день, Кирилл, – чуть слышно прошелестела онемевшими губами, прекрасно зная, что он услышит. Каждое мое слово, каждый звук, каждый удар сердца. Он все уловил: мою панику, мой страх, что нахлынул с новой силой.

Обернувшись, посмотрела на стоявшего перед ступенями крыльца молодого мужчину в деловом костюме, идеально сидевшем на широкоплечей фигуре. Мистер Деловой. Так я его называла раньше. В прошлой жизни. Там, где считала его своим другом.

В этом я ошибалась. Друзей в Черных Тополях у меня никогда не было. Они – стая, семья, а я так и осталась чужачкой. И когда их альфа вынес мне приговор, обвинив в том, чего не делала, они просто набросились, и ни один не встал на мою сторону. Я никогда не забуду, как тот же Кирилл, вытащив меня чуть живую из леса, закинул в кузов пикапа как ненужное барахло. В его взгляде тогда не было ничего: ни дружбы, ни тени сомнения или сочувствия. Только презрение, смешанное с отвращением и злостью. Он сдал меня в захудалую больницу, сделав вид, что впервые видит. Скинул на руки хмельному медбрату, а потом развернулся и уехал. Вот она дружба. А теперь он стоял передо мной, хмуро скользя взглядом по моей фигуре, по моему лицу. Он чувствовал мой страх, желание сбежать – для него все мои эмоции как на ладони.

С неимоверным трудом заставила себя стоять на месте, не пятиться от него к двери, не делать глупостей – мне от него не убежать. Тишина затягивалась, била по нервам, горячим штырем впивалась в грудь. Зачем он приехал? Кто-то решил, что я слишком легко отделалась?

Кирилл сделал шаг ко мне, и внутри все оборвалось. Отшатнулась в сторону, судорожно, с всхлипом втягивая воздух. Это сильнее меня!

Он замер, еще больше хмурясь. Светло-карие глаза прищурились, глядя на меня, а мне хотелось кричать "уходи. Оставь меня в покое. Все вы – оставьте меня в покое!"

Как-то нервно глубоко вздохнул и шумно выдохнул. Попятилась от него еще дальше, не зная, чего ждать. Он сердился, ему не по себе, а мне плохо рядом с ним.

– Зачем ты приехал? – спросила чуть дыша.

Кирилл поморщился, словно мой холодный тон был ему неприятен:

– Ты должна поехать со мной.

В груди так больно стало от ужаса, от воспоминаний, что набросились безжалостной лавиной. Я не хочу туда возвращаться. Никогда! Ни за что!

Покачала головой – на большее не было сил, меня словно парализовало от ужаса.

– Тань, – замолк, заметив, как вздрогнула от своего имени, – не усложняй. Поверь мне, все и так сложно.

Сложно? Три месяца в больнице в полном одиночестве, когда до тебя нет никому дела – вот что сложно. Истерики по ночам, когда пытаешься внутри себя найти то, что было неотъемлемой частью с самого рождения, а проваливаешься в пустоту – вот это невыносимо сложно!

– Я не хочу возвращаться туда, – в голосе звучала неприкрытая мука.

Он еще раз шумно выдохнул и, уперев руки в бока, смотрел в сторону.

– Придется, – наконец, произнес, переводя на меня взгляд, в котором прочитала непоколебимую решимость.

– Мое желание, как всегда, не имеет значения? – горько спросила, чувствуя, как покидают последние силы.

Если ему велели меня привезти – он сделает это, даже если придется связать и закинуть в багажник. Слово альфы – закон. Спорить бесполезно, пытаться сбежать – тем более.

– Тань, – начал было он, но осекся, когда, понурив голову, спустилась с крыльца и остановилась перед ним.

– Поехали.

По венам расползалось равнодушие, холодное, горькое, безнадежное. Лучше я сама, сохранив хоть каплю достоинства, чем силком потащит. Кирилл стоял напротив, ничего не говоря, только кожей чувствовался тяжелый пристальный взгляд, а я не могла посмотреть в ответ. Не хотела.

– Идем, – наконец, тихо произнес и отступил на шаг в сторону, пропуская меня вперед. Неужели боится, что убегу?

К машине мы подошли одновременно, привычным жестом Кир распахнул передо мной заднюю дверь. Заглянув в темноту салона, с трудом сглотнула. Моя карета в ад. Неуклюже забралась внутрь, стараясь не морщиться от боли. Снова почувствовала на себе цепкий взгляд. Кирилл замер надо мной, рассматривал – пытался понять, что не так. Я молча села удобнее, сложила руки на коленях и не мигая уставилась прямо перед собой, не шевелясь, замерев, как статуя. Наконец, он прикрыл дверь и, обойдя машину спереди, сел рядом со мной:

– Домой, – холодно кивнул водителю, с интересом поглядывавшему на меня в зеркало заднего вида.

Домой? Мой дом больше не там, не в Черных Тополях. Там только могила, в которой погребены мои надежды, моя жизнь, моя любовь.

Кирилл нажал кнопку на подлокотнике, и между салоном и водителем опустилась перегородка. Машина плавно тронулась с места, унося меня из крошечного мирка, в котором я пыталась воскреснуть, встать на ноги, научиться жить дальше. Сквозь сильно тонированные окна наблюдала за тем, как мимо проносятся привычные улицы. Серое небо теперь казалось удручающе темным, а дождь так и не начинался. Кир молчал, кажется, даже не двигался, тоже смотрел в окно, подпирая щеку рукой, но само его присутствие давило на меня, тяготило. Он это чувствовал и был недоволен.

– Зачем я ему понадобилась? – все-таки задала вопрос, разъедавший душу.

– Хочет поговорить.

– Поговорить? – не сдержала измученной иронии. – Мне казалось, в прошлый раз он все сказал. Объяснил подробно, что к чему.

И снова перед глазами ужас тех дней. Мои слезы, истерики, отказ верить в происходившее, а потом та ночь, после которой все перевернулось.

Кирилл посмотрел долгим непонятным взглядом, будто искал что-то во мне, ждал чего-то, но у меня ничего не осталось ни для него, ни для кого-то еще. Пустая.

– Руслан сам тебе все расскажет, – ответил со вздохом, устало потирая бровь, – это не мой разговор.

Я снова от него отвернулась, обхватила себя за плечи, пытаясь согреться. Замерзала, несмотря на жару июньского дня.

К вечеру, преодолев не одну сотню километров, мы свернули с федеральной трассы на узкую идеально гладкую дорогу, ведущую к Черным Тополям. С каждым мигом мне становилось все хуже. Чем ближе это место, тем страшнее. Чем ближе к Нему, тем тоскливее. Я знаю, каким он может быть в гневе, как жесток он с теми, кто переходит ему дорогу, предает. Узнала на собственной шкуре. Незаслуженно. Но это уже не имеет значения. Это прошлое.

Темная машина неторопливо подкатила к воротам поселка, и я непроизвольно вжалась в спинку сиденья. На посту, как всегда, двое. Я их знаю: раньше, проходя мимо, улыбалась и приветственно махала рукой, теперь хотелось спрятаться. Как и от любого местного жителя. Беспрепятственно заехав внутрь, мы оказались на широкой центральной улице. Такой знакомой, до боли родной. Как зачарованная смотрела на дома, укрытые вечерним мраком. Наконец взгляд зацепился за двухэтажный большой коттедж, угрюмо смотрящий темными окнами.

Его не было дома – я это знала, чувствовала, и не могла сдержать облегченного выдоха.

– Руслан в Синеборье, – правильно истолковав мой жест, пояснил бета, автомобиль тем временем остановился у крыльца, – уехал туда вчера и, по-видимому, еще не вернулся.

Он замолк, наверное, ожидая вопросов. Только их у меня не было, и Кирилл снова недовольно нахмурился. Я не стала дожидаться, пока он выйдет из машины и распахнет мою дверь. После всего пережитого галантность казалась неуместной. Поэтому торопливо вылезла на улицу, чувствуя, как ломит спину от долгого сидения. Встав к нему боком, незаметно потерла бедро, потом плечо, стараясь не морщиться.

– Зайди в дом, – кивнул в сторону крыльца, – не на улице же его ждать.

– Нет, – еле покачала головой, – я не хочу туда.

– Тань, прекращай, – в его голосе почудилась усталость, – нет смысла сидеть на пороге. Где ключи – ты знаешь. Заходи.

В ответ лишь промолчала. Как объяснить, что каждый миллиметр этого дома причиняет боль? Что даже воздух здесь – в Черных Тополях – кажется обжигающим, причиняя боль? Да и есть ли смысл объяснять?

– Я не пойду, – повторила упрямо, не отводя взгляда от темных, угрожающе притаившихся окон.

– Татьяна!

– Кир, иди домой, дальше мы сами разберемся, – раздался другой голос, прямо у меня за спиной, отчего сердце ухнуло до пяток, а потом стремительно рвануло вверх, судорожно забившись где-то в висках.

А вот и хозяин дома. Появился, бесшумно, как тень, как черный призрак прошлого. Я не могла заставить себя обернуться, взглянуть на него, замерла, словно парализованная, чуть дыша, раздираемая противоречивыми эмоциями. Наша связь никуда не делась, прочными канатами привязав меня к этому мужчине, только теперь она не доставляла радости. Лишь отчаяние и страх, пробирающий до самых костей. Я чувствовала его присутствие за спиной, его взгляд, каждое движение и испытывала лишь одно желание – бежать! Как можно дальше от него!

– Хорошо.

Кирилл направился к машине, а мне хотелось крикнуть "Ее уходи! Не оставляй меня с ним". Глупый порыв. Бета ничуть не лучше своего вожака.

В молчании, не оборачиваясь, прислушивалась к тому, как загудел двигатель, как шины тихо зашелестели по асфальту.

– Привет, – коротко произнес Руслан и, не дождавшись моего ответа, поднялся на крыльцо, а я по-прежнему стояла на одном месте, глядя ему в спину.

Ни капли не изменился. На работе затянут в строгий костюм, в свободное время – предан джинсам, кроссовкам и футболкам, как вторая кожа обтягивающим рельефный торс. Когда-то мне нравилось на него смотреть. Когда-то от одного взгляда на него в душе загорался огонь, такой, что невозможно погасить. Его сила, уверенность в себе сводили с ума. До тех самых пор, пока не поняла: сила может причинять боль, такую, что проще умереть, нежели вытерпеть.

Распахнув дверь, кивком пригласил меня внутрь:

– Идем. Этот разговор не для посторонних ушей.

Невольно посмотрела по сторонам. Никого нет, но звериному чутью Руслана я доверяла, поэтому, стиснув кулаки, направилась следом, чувствуя, как трясутся поджилки. Я не помню, как мы заходили в дом. Каждый шаг через силу, под грохот собственного сердца.

Дом. Когда-то я его любила, теперь это просто место из моего невеселого прошлого. Место, в котором душа заходится в агонии от воспоминаний об утерянном счастье.

А впереди шел не оборачиваясь Бекетов. Спина прямая, напряженная. Он весь напряжен, точно до упора сжатая пружина, и меня начинает трясти при взгляде на него. Все такой же. Сильный, уверенный. От его присутствия начинает кружиться голова и шуметь в висках. Несмотря ни на что, он – мой, а я – его. Крепкая связь, опутавшая нас ядовитой паутиной с ног до головы. Я рада его видеть и вместе с тем ужас подкатывал к горлу. Не понимала, как одновременно можно испытывать такие противоречивые чувства к одному человеку.

Моя пара, моя жизнь, мой палач.

Воспоминания о том жутком вечере навалились с новой силой, выползая из укромных уголков, в которых таились, ожидая подходящего момента. Потом накатила волна отчаяния – память о месяцах в больнице, когда по кускам теряла себя, когда жить не хотелось, о моем жалком существовании в сельской глуши. Все это, налетев скопом, погасило иррациональную радость встречи. Хорошее, теплое, откликнувшееся на его появление, угасло, растворилось, оставив после себя горечь.

Он шел на кухню, а я бледной тенью следовала за ним. Проходя мимо гостиной в недоумении, притормозила: раньше здесь было уютно, а теперь… пусто. Мебели почти не осталось: книжный шкаф да кресло. Все остальное исчезло. Взгляд упал на стену возле окна, на кривые параллельные полосы, оставленные звериными когтями. Передернуло, и паника липкими мазками начала подниматься откуда-то из живота. Опустив голову, торопливо прошла дальше, с каждым мигом чувствуя себя все неувереннее. Зачем я ему?

Бекетов ждал меня у окна, прислонившись к подоконнику и задумчиво поигрывая ключами от дома. Я остановилась на пороге, не зная, что делать дальше. Садиться, стоять, начинать прощаться с жизнью? Чего мне ждать от него?

– Здравствуй, Таня, – наконец, отозвался он на мой потерянный взгляд, снова здороваясь.

– Здравствуй, – хрипло ответила, выдавая волнение.

Руслан рассматривал меня. Не таясь, чуть склонив голову набок, читал меня как открытую книгу, прощупывал мои эмоции. Для него мой страх как на ладони, мое желание уйти – очевидно. Он все понимал, и ему это не нравилось. Нахмурившись, втянул воздух сквозь стиснутые зубы, покачал головой. Я не знала, что делать, напряжение сдавило каждую клеточку, казалось, что даже воздух между нами начал потрескивать от электрических разрядов.

– Зачем ты велел меня привезти?

У меня нет сил молчать, изнывая от неизвестности. Что бы мне ни было уготовано, пусть озвучивает, потому что ожидание смерти – хуже самой смерти. Уж я-то знаю.

– Поговорить надо, – низкий голос, от которого, как и всегда, трепет в груди. Боже, я все равно на него реагирую, как ненормальная, – присядь.

Кивнув, села на край табуретки, нервно сжала шершавую ручку сумочки. Бекетов чуть задержался, а потом подхватил второй стул, поставил напротив меня и тоже сел.

Я дышать не могла! Меня крутило, вертело, коробило – и все из-за мужчины напротив. За год я начала забывать, каково это, когда связь, безумное притяжение, берет верх над всем остальным. Моя пара, несмотря ни на что!

– О чем ты хочешь поговорить? – поинтересовалась осторожно, чтобы нарушить эту вязкую тишину, в которой мы присматривались друг к другу.

– О том… что тогда произошло, – в его голосе прозвучала досада.

Сникла окончательно. Я не хочу возвращаться к тем дням, даже в разговоре!

– Мне по-прежнему нечего тебе сказать, – опустив глаза, рассматривала свои подрагивающие пальцы.

– Зато мне есть, – усмехнулся, только как-то невесело, через силу.

И снова замолчали. Я смотрела в пол, он смотрел на меня, и с каждым мигом становилось все горче.

Сейчас начнется.

– Пару дней назад… – он осекся, замолчал, будто голос перехватило, – …сюда пришла волчица… чужая. Из клана, которого больше нет… по моей воле… Она с удовольствием в красках рассказала о том, как год назад они… подставили тебя.

Сердце ухнуло, словно в пропасть сорвалось. Вскинула на него удивленный взгляд и замерла, увидев в опасной близости янтарные глаза.

– Подставили?

Бекетов кивнул, устало потер шею и вздохнул.

– Значит, ей ты поверил, а мне, когда то же самое говорила – нет? – с нескрываемой горечью озвучила нелицеприятный факт.

Он глаза в сторону отвел, но смолчал, а я сидела напротив, пытаясь сдержать нервную дрожь. Да какая там дрожь! Меня просто трясло, внутри все ходуном ходило от тайфуна эмоций, налетевшего и смявшего мое с трудом обретенное спокойствие.

– Она доказательства принесла. Запись, на которой все видно, – тихо произнес Руслан.

Мне хотелось вскочить, наброситься на него, надавать пощечин, вцепиться когтями в лицо – что угодно, лишь бы причинить ему хоть одну сотую часть той боли, что разрывала меня все это время.

– Все?

– Да. И как подливала отраву, и как ты… спутала меня. Там все.

Снова молчание повисло. Густое, хоть режь. Мне не хватало воздуха, и вместо облегчения от того, что моя невиновность доказана, я испытывала боль, обиду, отчаяние. Я пыталась их спрятать, но, наверное, зря. Руслан все равно все чувствовал. Его дыхание стало тяжелым, отрывистым. Кулаки стиснул и смотрел на них не отрываясь, боясь поднять на меня взгляд. Именно боясь – я это знала, чувствовала. Бекетову было неудобно, тяжело. Ему было плохо. Только сейчас, сидя близко к нему, заметила, как он осунулся и словно погас, стал похож на тень самого себя. Я бы, наверное, пожалела его, если бы самой не было так хреново. Если бы не помирала от осознания того, во что превратилась моя жизнь по чужой вине.

Подставили. Это я и так знала, хоть и не могла объяснить почему. Свыклась с тем, что теперь всегда буду виновной в глазах стаи, в его глазах, а теперь… Теперь я потерялась.

– Чем меня травили? – спросила бесцветно.

– Царецветка. Слышала про такую?

– Нет.

– И я не слышал, – он нервно повел плечами.

– Жаль, – отвечала на автомате, словно неживая.

– Ты даже не представляешь как, – выдохнул Бекетов, так и не подняв взгляда.

– Значит, я невиновна, – слезы душили.

– Да, – еще тише.

Значит, все это было просто так? Незаслуженно? И волчицы я лишилась просто так по чьей-то прихоти.

– Зачем они это сделали? – не то, что бы это имело какое-то значение, просто хочу знать. За что меня казнили.

– Она мстила. За свою пару, которую я…

– Убил?

– Да, – посмотрел мне прямо в глаза.

Боже, почему я раньше была такой наивной? Искренне верила в то, что мир добрый и радужный, что все вокруг отзывчивые и честные? Он же зверь, способный растерзать, разорвать в клочья. Нетерпим к врагам, безжалостен, хладнокровен. Что для него убить чью-то пару, уничтожить клан? Мелочи. Незначительные эпизоды. Я не могла его винить, осуждать. Он – альфа, заслуженно занимающий свое место. Он сильный и готов эту силу доказывать. В мире оборотней по-другому нельзя. Или ты, или тебя – все просто. Теперь я это понимала, вот только принять не получалось. Большую часть жизни я жила среди простых людей, их правила мне ближе.

– От их клана осталось всего несколько волков. Они это и провернули. Следили за тобой, ждали, когда ты выйдешь из Черных Тополей одна, чтобы затащить тебя в западню.

– Какой смысл устраивать эти спектакли, опаивать, подкладывать не пойми под кого?

– Они хотели… чтобы я… сам… своими руками тебя уничтожил, чтобы потом подыхал от того, что натворил.

Господи, как жестоки эти игры!

– И что теперь? – поинтересовалась бесцветно, внутри просто руины полыхающие.

– Ничего, – Бекетов чуть повел широкими плечами, – эта сука оказалась слабой. Сдала нам всех, причастных к тому, что произошло. Старуха – это мать того оборотня, которого убил. Парень – его племянник. Больше ты о них не услышишь.

Это прозвучало как приговор. Холодный, равнодушный. Я не сомневалась, что дни этих негодяев сочтены, что они будут наказаны за то, что с нами сотворили, но легче не становилось. Напротив – все горче с каждой секундой.

Мы снова замолчали. То время, когда могли говорить обо всем на свете, давно прошло. Теперь между нами пропасть, которую вряд ли можно преодолеть. Он это знал. Янтарные глаза светились тревогой, умоляли о чем-то, но я не хотела слушать, понимать, догадываться. Отгородилась от него, обхватывая себя плотнее, пытаясь согреться. Лишь один вопрос мне не давал покоя:

– То есть ты мог во всем разобраться тогда… до того, как… – не могла заставить себя говорить о том проклятом вечере, – …если бы захотел.

Бекетов губы поджал, глядя на свои руки, дыша тяжело, рвано.

– Наверное, мог, – наконец, прохрипел, сжимая кулаки, – если бы мозги работали, но они отключились. Они все верно просчитали, я просто не стал разбираться, потому что все было очевидно… – Он признавался в своем безумии, в собственных ошибках, за которые пришлось расплачиваться мне. – Трава эта проклятая, – с досадой произнес он, – я даже не знал о ее существовании. Она напрочь отбивает все волчьи ощущения, с ее помощью можно внушить что угодно, обмануть кого угодно. Даже меня. А у тебя вообще не было шансов противостоять этому…

Горький ком в горле. Я ощущала себя измученной, разбитой, снова разодранной в клочья. Мне не хватало воздуха. И в ушах шумело. Проклятье, не хватало еще в обморок упасть. С трудом поднялась на ноги, прижимая к себе сумочку.

– Тань? – подозрительно произнес Бекетов, тоже вставая со стула.

– Спасибо, что рассказал, – только бы не разреветься. Так хотелось упасть на пол, обхватить себя руками, сжаться в позу эмбриона и реветь в голос, надеясь, что боль когда-нибудь утихнет, – это действительно для меня важно.

Отступила в сторону выхода, и Руслан нахмурился, в недоумении глядя на меня.

– Я пойду, – кивнула, не находя сил на что-то большее.

– Куда? – голос напряженный, аж вибрировал.

– Не знаю, – пожала плечами и побрела к выходу. Шум в ушах нарастал с каждой секундой. – Мне пора.

– Никуда ты не пойдешь! – в два шага оказался рядом, перегораживая мне дорогу. Сердце в груди опять зашлось от страха. Я здесь, в большом пустом доме, наедине с ним. Стоит ему захотеть – и от меня ничего не останется. Невольно попятилась, стремясь увеличить расстояние между нами. Рядом с ним тяжело дышать. – Ты останешься здесь!

– Я не хочу, – развела руками.

И от этой простой фразы Бекетов растерялся. Взглянул на меня как-то беспомощно, по-мальчишечьи, не зная, что сказать.

– Тань! Ночь уже. Куда ты пойдешь? – ему плохо удавалось сдерживать волнение

– Куда-нибудь, – пожала плечами и снова попыталась его обойти.

– Не уходи.

Сердце билось неистово, с силой ударяясь о ребра.

– Руслан, мне пора.

– Останься, пожалуйста.

– Зачем? – я этого искренне не понимала.

– Можешь, занимать любую комнату, – он проигнорировал мой вопрос.

– Я не могу оставаться здесь.

– Можешь. До утра, а потом решим, что делать дальше.

– Нечего тут решать. Я ухожу.

– Тань, не будь глупой. Я не отпущу тебя, – он попытался прикоснуться, взять меня за руку, но я отпрянула, затравленно глядя на него – его прикосновений мне не выдержать.

Бекетов понял это, остановился, поднимая в примирительном жесте руки.

– Мне нечего здесь делать! – процедила сдавленно.

– Ты же знаешь – это не так, – прямой взгляд, от которого хотелось спрятаться подальше отсюда.

– Я ничего не знаю!

Прижав сумку локтем к боку, прошмыгнула мимо него к выходу.

– Таня!

Он быстрее – дверь захлопнул перед моим носом, он привалился к ней спиной, лишая возможности сбежать. Мне его не сдвинуть, можно и не пытаться.

– Что Таня?! – измученно всплеснула руками. – Что?

– Прости меня, – прохрипел, глядя на меня так, что кишки крутить начинало. Я отступила назад, недоверчиво глядя на него. – Прости, – повторил Руслан, – я знаю, что тогда сотворил чудовищные вещи и оправдываться нет смысла…

– Ты бы на моем месте простил? – прошептала чуть слышно, глядя на него во все глаза.

Руслан сглотнул нервно и покачал головой:

– Нет. У меня плохо с прощением, – выдал обреченно,

– Вот тебе и ответ на вопрос. То, что случилось тогда в лесу, до сих пор меня в кошмарах преследует. То, как ты набросился. Как рвал, отдавшись воле кровожадных инстинктов…

Он вздрагивал от моих слов, будто каждый раз пощечину ему отвешивала.

– Я хочу попробовать все исправить.

– Для чего? Совесть свою успокоить?

– Нет. Ты мне нужна. Я хочу вернуть тебя.

В груди что-то оборвалось, затапливая горячим ядом до самого верха.

– Скажи, Руслан, ты развелся со мной? – поинтересовалась еле дыша.

Он молчал, гипнотизируя меня янтарным взглядом, а потом нехотя признался:

– Да. Практически сразу.

Горечь затопила, мешая нормально дышать. Казалось бы все логично, все правильно, но до чего же больно.

– Вот видишь, – заставила себя улыбнуться, несмотря на то, что внутри кровью захлебывалась, – мне нечего здесь делать. Я свободна.

– Таня, давай до утра разговор оставим. Сейчас ночь, ты устала, расстроена. Я понимаю, что ты не хочешь меня слышать, что тебе больно. Но давай поговорим на свежую голову, завтра. Без лишних эмоций… – Меня трясло так сильно, что он видел это: – Занимай любую комнату. Обещаю, что не потревожу тебя. А завтра поговорим, попытаемся найти выход.

Развернувшись, молча направилась к лестнице, чувствуя его взгляд между лопаток. Поднялась на второй этаж и зашла в первую попавшуюся комнату. Не то что мне хотелось остаться здесь на ночь, наоборот – мечтала сбежать на другой конец света. Просто, стоя там, внизу, рядом с ним, чувствовала, как ведет в сторону. Еще бы несколько минут – и от волнения упала в обморок. Мне нужен перерыв, возможность придти в себя, спрятаться от него за закрытой дверью.

Глава 9

Татьяна

Утром он дождался, когда я спустилась в кухню, не делая попыток ворваться ко мне, чем несказанно удивил. Опять включил сдержанного и заботливого? Зачем? Я знаю, какой он на самом деле. Меня больше не проведешь маской спокойствия. Я прошла в кухню, налила себе стакан холодной воды, потому что живот сводило от одной мысли о еде. Возвращение в черные тополя напрочь убило аппетит. Спиной чувствовала его взгляд. Цепкий, пристальный, ожидающий. Чего ты ждешь от меня, Руслан? Чего хочешь? У меня ничего нет, ничего не осталось, кроме страхов и сожалений.

– Тань, – раздался напряженный голос, от которого по спине прошел озноб, – мне надо уехать. На работу.

Я лишь пожала плечами:

– Поезжай, мне-то что?

А что я еще скажу? Не оставляй меня одну, любимый? Я привыкла к одиночеству. Оно пугает меня гораздо меньше, чем сам Бекетов.

Он смолчал, лишь нахмурился досадливо.

– Я не знаю, во сколько вернусь. Постараюсь пораньше, но, возможно, придется задержаться до вечера.

Это хорошо. Потому что рядом с ним дышать не получается, сердце грохочет так, что за этим грохотом ничего другого не слышно. И непонятно в чем причина: в том, что это Руслан, от которого, как всегда, голова кругом или в том, что теперь во мне живет страх и я постоянно начеку, наблюдаю искоса за каждым его движением, невольно ожидая подвоха. Наверное, я облегченно выдохнула, потому что Бекетов нахмурился еще сильнее. Смотрел на меня, не отрываясь, не мигая. Я не могла понять выражение его глаз. Что это? Сожаление? Недовольство? Боль? Не понимаю. Да мне и не надо этого.

– Можешь мне кое-что пообещать, – попросил тихо, а у меня в груди все в клочья. Меня трясти начинало от противоречивых эмоций – страх, смешанный с ненормальным притяжением.

– Чего? – уточняю очень осторожно – боюсь что-то обещать ему, потому что не уверена, что жизнь в очередной раз не нагнет меня раком.

– Не уходи.

Я хотела уйти, мечтала об этом всю ночь, но боялась выглянуть из комнаты, а после этих его слов желание стало почти непреодолимым. Мне хотелось уйти туда, где спокойно, тихо, где старые раны не начинают кровоточить от неосторожного движения, где не буду чувствовать его присутствие. Руслан это понял, почувствовал мое стремление оказаться как можно дальше от него, сжал переносицу и тяжело вздохнул, прикрыв глаза.

– Тань, – произнес устало, странным охрипшим голосом, – просто дождись меня. Я приду как только сумею.

– Ничего не буду тебе обещать, – я не в том состоянии, чтобы врать или пытаться быть удобной, – мне здесь не нравится. Я не хочу здесь быть.

– Это твой дом, – в его голосе растерянность.

– Нет, – грустно покачала головой, – давно нет. Дом – чужой, Черные Тополя – чужие. Все чужое!

– А я? – посмотрел пристально.

– Тем более ты…

Чужой, страшный незнакомец, которому я больше не доверяла, которого боялась, как огня.

– Таня, не делай глупостей. Я приеду, и мы еще раз поговорим.

– Смысл? – пожала плечами. – Ничего не изменится.

– Дождись, я прошу тебя.

– А если нет? Что тогда? Что меня ждет за непослушание?

Он смолчал. Глаза в сторону отвел и смолчал. Нечего сказать, любимый? Слов подобрать не можешь?

– Я постараюсь побыстрее, – севшим голосом ответил мне и пошел к выходу, а я смотрела на широкую напряженную спину.

– Мне опять нельзя выходить из дома? – все-таки уточнила, когда Бекетов был уже на пороге.

Оглянулся на меня через плечо, взглядом долгим смерил, а потом грустно головой покачал:

– Нет. Я не собираюсь держать тебя взаперти.

– Спасибо, – отвернулась от него.

Не станет запирать, но и не отпустит. По глазам видела, что не отпустит. Невыносимо.

Думала о нем и разваливалась на части, рассыпалась. Словами невозможно передать ту мешанину, что кипела внутри меня, бурлила, норовя захлестнуть с головой. Меня начинало трясти, когда смотрела на него. Высокий, сильный, ловкий как зверь. Хотя почему как? Он и есть зверь! Я запомнила на всю жизнь, что он собой представляет, и вместе с тем сердце колотилось бешено, но не в груди – в горле, в висках, и голова кружиться начинала, когда Бекетов был поблизости. Пророс в меня, так, что не выдрать, не искоренить. Мне хотелось на него смотреть! Хотелось чувствовать рядом его присутствие, его тепло! Мне хотелось к нему прикоснуться. Я так сильно его боюсь! Но соскучилась по нему до слез, и в то же время мечтала оказаться на другом конце света.

После его ухода я осталась одна в большом доме, который когда-то считала своим. Мне нравилось его украшать, нравилось создавать уют. Теперь осталось только желание уйти. Я слонялась без дела по комнатам, осматривалась, будто оказалась в неизвестном месте. Подолгу рассматривала привычные вещи. Раньше здесь висели шторы, которые мы покупали вместе с Русланом, теперь на их месте были другие. А вот здесь должна была красоваться картина, которую я по номерам рисовала, но ее нет. Наверное, выкинули за ненадобностью. И мне было одновременно неприятно, и в то же время все равно. Я больше не испытывала потребности в обустройстве этого дома. Он действительно стал для меня чужим.

Почему-то от этого по щекам побежали слезы, неприятные, холодные. Год назад что-то внутри меня умерло, переключилось и вряд ли сможет вернуться обратно. Я поднялась на второй этаж и на ватных ногах подошла к двери нашей бывшей спальни, где теперь спальня Бекетова. Приоткрыв дверь, осторожно заглянула внутрь: здесь все так же как и было при мне, и в то же время не так. Интересно, а что стало с моими вещами? Он их выкинул или в коробки запаковал и в подвал спустил? Или, может, в Синеборье отвез, чтобы место не захламлять. Не удержавшись, подошла к шкафу и осторожно его открыла. Ровные ряды его рубашек на плечиках, брюки, пиджаки. Моих вещей здесь нет.

Наверное, именно это меня и добило. Увидеть своими глазами, как от тебя не осталось ничего, как стерли все следы, словно и не было никогда. Зажал рот, на цыпочках вышла в коридор и прикрыла за собой дверь, чувствуя, как истерика набирает обороты.

Зачем он меня притащил в этот дом, раз так старательно избавлялся от следов моего пребывания? Что мне здесь делать? Я задыхалась, мне не хватало кислорода. Некогда родные стены теперь давили на меня, смыкались, грозя расплющить. Потом окатило холодом, а по венам будто поползли змеи ледяные.

Ужасно.

Не в силах находиться в этом доме, слетела вниз по лестнице, выскочила на улицу, дверь за собой захлопнула и прижалась к ней спиной, надрывно дыша.

Погода все такая же, как и накануне. Небо затянуто мутной дымкой. Душно, жарко. Отчаянно хотелось дождь или хотя бы порыв прохладного ветра. Но воздух густой, неподвижный, замедляющий каждое движение. Я стояла на крыльце дома Бекетова и снова не знала куда идти. В Черных тополях мне не нравилось: я больше не чувствовала себя в безопасности. Больше нет доверия к этому месту, к стае, живущей здесь – не покидало чувство, будто оказалась в логове врага. Разве так можно? Не хочу!

Из-за угла вывернули два молодых волка. Веселых, бодрых, беззаботных. Они обсуждали новый фильм, спорили, громко смеялись. Мне хотелось, чтобы они прошли, не заметив меня, поэтому дышать перестала, еще сильнее вжимаясь в дверь. Но, проходя мимо крыльца, они как по команде обернулись в мою сторону. Один из них споткнулся на ровном месте, встретившись со мной взглядом, второй – покраснел, словно девица.

– Здравствуйте, – нестройным хором выдали они, улыбаясь не то смущенно, не то растерянно.

Я ничего не ответила. Просто смотрела на них, не моргая, без единой эмоции. Парни немного потоптались на месте, что-то промямлили о том, что им надо идти и, не дождавшись ответа, торопливо пошли прочь. Уже не смеясь. Я проводила их ничего не выражающим взглядом, внутри будто сковало все, заморозило, занесло странным отстраненным спокойствием.

Они все знают! В стае, как всегда, нет секретов. Все уже в курсе, что меня вернули, что невиновна. Все как в прошлый раз. Только тогда меня ненавидели и готовы были разорвать, а теперь смущенно улыбались, в глаза заглядывали. И я не знала, что хуже.

Оттолкнувшись от двери, сбежала с крыльца и по боковой дорожке ушла на задний двор. Здесь все, как и прежде: ухоженный газон, большая деревянная беседка, зона барбекю, подвесные качели. Высокие кусты маскировали забор, отделяющий от соседних участков. За прошедший год Бекетов здесь ничего не менял, хотя, помнится, планы были и немалые. Устроившись на качелях, легонько оттолкнулась от земли и начала медленно раскачиваться, подступали невеселые мысли, главная из которых – как быть дальше. Но сколько бы ни думала, сколько бы голову ни ломала – ответа не находилось.

Я просидела на улице несколько часов, гипнотизируя взглядом окна дома, не решаясь снова войти внутрь, до тех пор, пока живот не свело от голода. Последний раз я ела вчера утром. Тяжело вздохнув, поплелась к входу, с каждым мигом все больше недоумевая, почему я не ушла сразу, как только за Русланом дверь закрылась. Зачем продолжаю себя изводить болезненными воспоминаниями, сомнениями, рассуждениями? Какой в этом смысл? Страшно признаваться в этом самой себе, но мне хотелось увидеть Руслана. Хотя бы еще раз, хоть одним глазком. Услышать его шаги, почувствовать его присутствие рядом. Настолько иррациональное желание, что на саму себя захлестнула злость, затопила до самых краев. Увидеть его? Почувствовать? Зачем?! Мало мне прошлого раза? Не начувствовалась зверя? Ненормальная!

Словно молнией прострелило с головы до пят. Уходить надо, пока дверь открыта, пока на цепь не посадил! На ходу закинула в себя кусок хлеба, не почувствовав вкуса, взяла сумку, сиротливо висевшую на вешалке возле входа, и снова вышла на улицу.

Духота опять неприятно навалилась, прошлась испариной по коже. Когда же начнется этот чертов дождь? Спустилась по ступенькам и вышла на тротуар. Рядом с домом Бекетова ни души, а поодаль были люди. Я стремительно развернулась и пошагала прочь, не желая опять видеть чужие смущенные взгляды. Упорно шла вперед, взглядом скользя по серому плавившемуся асфальту. Из принципа не смотрела по сторонам, игнорируя прохожих, кожей чувствуя, как они меня рассматривают. Невыносимо чувствовать себя как на витрине, возле которой толпится народ, расталкивая друг друга локтями. А впереди, как назло, показалась целая толпа – человек десять. Семьи. Мамы, папы, дети, собрались возле своих домов, что-то обсуждают. Надеюсь, не меня.

Или меня?

Аж передернуло, поэтому свернула на первую попавшуюся улицу и чуть не зарычала от разочарования – навстречу мне шли девчонки: Наталья и Алиса. Они все сговорились, что ли? Почему столько народу в поселке? Ах да, сегодня же воскресенье. Работают только такие маньяки, как Руслан, остальные наслаждаются законным выходным. Ругая себя за неосмотрительность, за то, что выскочила из дома в самый "час пик", перешла через дорогу на другую сторону улицы, мечтая, чтобы меня не заметили.

Конечно же, даже такие простые мечты не сбылись, как и все остальные мои грезы.

– Таня! – раздался голос Наташи, и я мысленно застонала.

Хотелось прибавить шаг, чтобы избежать нежелательной встречи, но сдержалась. Все равно не смогу убежать, какой смысл еще больше позориться? Поэтому остановилась и хмуро посмотрела на подруг, бегущих ко мне через дорогу. Как всегда, обе будто воздушные. Когда-то и я такой была, и наша троица смотрелась очень органично, а сейчас от меня лишь тень осталась, и эта тень сжалась при их приближении еще больше.

С Алисой я тогда не успела поговорить, а вот наш разговор с Натальей помнила очень хорошо. И она помнила, судя по тому, как смотрела на меня, расстроено, грустно, будто извиняясь.

– Привет, Тань, – они поздоровались, а я только кивнула.

То ощущение единства, которое свойственно друзьям, давно исчезло. Теперь рядом с ними я ощущала себя скованно, неуверенно. Да и они тоже замялись, не зная, что говорить.

– Как дела? – наконец, промямлила Алиса.

– Лучше всех, – получилось монотонно, без единой эмоции.

– Правда? – уточнила она, вскинув на меня наполненный надеждой взгляд.

– Нет.

Конечно же – нет! Это очевидно, и не надо задавать мне глупых вопросов! Я злилась. Да, на них я злилась, и обида, таившаяся в глубине души, снова всколыхнулась. Они для меня были как родные сестры, о которых мечтала с самого детства. Только все зря. Отвернулись, как и все остальные.

– Я рада, что ты вернулась, – подала голос Наташа. Обычно бойкая младшая Бекетова в этот раз мялась, не знала, куда себя девать.

– Все рады, – поддержала ее подруга.

– Хорошо, что мне удалось вас порадовать, – я не сдержала колкость.

Здесь всегда все рады. Одна, мать ее, большая радостная семья. Изгнали меня незаслуженно – радость. Насильно, хоть и справедливо вернули обратно – тоже радость. Только мне одной хреново до невозможности.

– Нам тебя не хватало. Если вдруг что-то потребуется – обращайся, с радостью поможем, – Алиса попыталась разрядить обстановку, но я лишь еще больше рассердилась.

– Алиса, не надо! Где были вы все год назад? – кивнула через плечо, обозначая прошедшие события. – Где была ваша помощь, когда от меня все отвернулись?

Они молчали обе, с несчастным видом переглядывались, краснели.

– Нам так жаль… – прошелестела Наташа.

– Не стоит. Ваша жалость и помощь нужны были тогда, – мой голос дрожал от негодования, от слез, которые собрались в уголках глаз, – а сейчас не надо. Я привыкла справляться сама.

– Тань, – Алиска жалобно всхлипнула, – ну прости. Все выглядело так… хреново, очевидно. А когда эта волчица безумная пришла и вывалила все… ты не представляешь, как я жалела. Ревела всю ночь.

– И я.

– Бедные! Тяжело же вам пришлось, – желчь невозможно было удержать. Она кипела и требовала выхода, – я так понимаю, все в поселке в курсе подробностей?

– В курсе. Ты же знаешь – у стаи нет секретов.

– Знаю, – именно в этот момент окончательно решила, что уйду. Мне не нужны вот такие диалоги. Мне вообще ничего от них не нужно. Пусть катятся на все четыре стороны со своими извинениями.

– Танюш, прости, что обидели тебя.

– Никаких обид, девочки, – примирительно развела руками, – обидеть могут свои: близкие, родные, друзья, а чужие – навряд ли.

– Тань, не надо так, пожалуйста, – у Наташи из глаз покатились слезы, – мы не чужие.

Я лишь головой покачала:

– Помнишь, что ты сказала мне в прошлый раз?

Бывшая подруга стала белой, как полотно:

– Я сама не осознавала, что говорю…

– Все ты осознавала! – оборвала ее нетерпеливо. – И была права. Мне больше нет места в Черных Тополях. Я здесь – никто. И вы мне – никто.

Обошла их и, вцепившись потными пальцами в ремешок сумки, поспешила прочь, а бывшие подруги только в спину смотрели, не решившись остановить. Я шла вперед, не разбирая дороги, с каждым мигом все больше мечтая провалиться сквозь землю. Каждый, кто попадался навстречу, здоровался так вежливо, деликатно, пытался поинтересоваться как дела, что мне становилось дурно. Пролетала мимо них, не оборачиваясь, игнорируя улыбки и их неуместное желание пообщаться.

В стае нет секретов. Все всё знали, и теперь каждый считал своим долгом выразить мне сочувствие, поддержать, а мне хотелось кричать – валите вы к черту со своим сочувствием и поддержкой! Не могу больше. Просто не могу! Поэтому свернула в один переулок, во второй, в третьей и короткой дорогой вышла к пропускному пункту.

Брутальный охранник заметил меня издалека и предусмотрительно вышел из своей будки, остановившись перед шлагбаумом.

– Добрый день.

Ладно, хоть не улыбался, как все остальные, смотрел настороженно исподлобья.

– Добрый, – кивнула и попыталась его обойти, но он сделал шаг в сторону, преграждая путь.

– Вы куда?

– Ухожу.

– Куда именно?

Бекетов приказал держать ухо востро? Запретил выпускать меня с территории поселка? Снова в клетку решил посадить?

– Не вашего ума дело, – смерила его оценивающим взглядом. Вроде не похож на бездумного амбала, взгляд пронзительный, въедливый, – до свидания.

Снова дорогу перегородил. Я опять попыталась его обойти, но результат тот же. Бугай стоял поперек дороги, а когда все-таки проскочила мимо него – схватил за руку чуть выше запястья. Меня словно током прострелило, аж дернулась – мне были неприятны чужие прикосновения.

– Не надо меня трогать! – процедила по слогам, и на руку его выразительно посмотрела.

– Извините, – отпустил, впервые смутившись, – просто велено за вами присматривать

– Команда "хватать" в перечне указаний была? – поинтересовалась у него прохладно.

– Нет, – смутился еще больше.

– Вот на этом и остановимся. Я ухожу, а вы занимайтесь своими делами, – кивнула ему и осторожно проскочила под шлагбаумом, а он не знал, что делать, топтался на месте.

Они все очень удивлялись, что я вела себя не как раньше, отталкивала от себя, кусалась. Неужели думали, что стоит вернуть меня обратно, и все наладится? От той Тани мало что осталось – развалины, а то, что я на их отстраивала – уже совсем другой человек.

Наконец, с неба начали падать первые крупные капли дождя, принося с собой долгожданную свежесть. Звонкими щелчками разбивались об асфальт, оставляя после себя лишь темные пятна. Первое радостное событие за последние сутки. Я чертовски рада дождю. Даже не пыталась найти убежище, чтобы укрыться под раскидистыми кленами, шла вперед, подставляя лицо к небу, с нетерпением ожидая, когда стихия разойдется на полную. Мне хотелось, чтобы он смыл с меня все тревоги, всю ту боль, что снова укутала душу. Мне хотелось очищения.

Дождь постепенно усиливался, переходя в самый настоящий ливень стеной, а я шла вперед, обхватив себя руками, задумчиво глядя под ноги. Насквозь мокрая, но довольная. Здесь, посреди загородной трассы, под проливным дождем мне лучше, чем в Черных Тополях. Я чувствовала себя свободной.

Вдалеке сквозь мутную пелену показался свет фар, и я благоразумно отошла на обочину, чтобы не попасть под колеса. Автомобиль стремительно приближался, и у меня сердце начало биться быстрее. Я не могла рассмотреть его, но интуиция подсказывала – Руслан. Машина пролетела мимо меня, но буквально через миг раздался визг тормозов и, поднимая фонтаны из-под колес, она круто развернулась и в считанные секунды поравнялась со мной, преграждая путь.

В груди стало холодно, словно ледяной еж свернулся и выставил иголки. Плотнее руками себя обхватила, пытаясь успокоиться. Меня колотило изнутри, ломало. Гребаное дежавю. Руслан выскочил из машины и ринулся ко мне. Светлая рубашка моментально промокла под дождем, облепив рельефные руки, торс. Русые волосы тотчас прилипли ко лбу, в янтарных глазах полыхало странное выражение. Красивый, по-звериному сильный, способный причинить боль. Невольно отступила на шаг, когда он оказался рядом со мной.

– Куда ты собралась? – навис надо мной, словно черная гора, а у меня сердце в пятки ушло. Но вместе со страхом еще и раздражение накатило. Я устала от страха, он начал мне надоедать.

– Я ухожу, – пожала плечами, вглядываясь в пелену дождя за его спиной. Не хочу на него смотреть, не могу.

– Ты же обещала дождаться!

– Нет, я ничего не обещала, – покачала головой.

– Зачем?

– Что зачем? – у меня зубы от волнения стучать начали.

– Зачем ты ушла?

– Мне плохо в Черных тополях, и я не хочу там оставаться. Ни минуты.

– Не говори глупостей, пойдем домой, – он попытался взять меня за руку, но я ее отдернула, словно ко мне тянулся ядовитый скорпион.

– Иди. Мой дом теперь в другом месте.

Нет у меня дома, ничего нет, только закуток, в котором зализывала раны, и который так и не смогла полюбить.

Руслан молча смотрел на меня, стиснув зубы, так, что желваки на скулах заходили. Злился. Причем, не на меня. Но у меня на его злобу только одна реакция – панический страх и желание убежать, такое, что внутренности в узел скручивало. Сдержалась, стояла на месте, как неживая, боясь повернуться к нему спиной. В прошлый раз это плохо для меня закончилось.

– Тань, прошу тебя… – Я не узнавала его голос. Тихий, надломленный. Словно это не Бекетов, а его тень: – Пойдем обратно.

– А если нет? Что тогда? Опять накажешь за непослушание? Задавишь своей волей? Обернешься и будешь трепать до полусмерти? Второй раз я вряд ли это выдержу, – усмехнулась невесело, а сердце как в тисках сжимало. Билось надрывно, грохотало, кровью захлебываясь.

Он стоял так близко, что чувствовала его тепло, несмотря на дождь. Скручивало от противоестественного желания прикоснуться к нему, хоть на миг вернуться в наше безоблачное прошлое.

– Не говори глупостей! Ты же знаешь, что это не повторится.

– Откуда?! В прошлый раз не верила, что такое может произойти, и ошиблась. Теперь я знаю, кто ты, какой ты, на что способен. Поэтому давай обойдемся без масок и пустых слов. Не строй из себя заботливого.

Руслан еще больше помрачнел:

– Проклятье! – выругался себе под нос, отступил от меня, уперся руками в бока и голову запрокинул, подставляя лицо под крупные капли дождя.

Он не знал, что говорить, да я и сама не знала, существуют ли слова, способные все исправить, вернуть утерянный нами рай. Так жутко любить его, хотеть прикоснуться и вместе с тем мечтать оказаться на другом конце света, чтобы не видеть его, не ощущать запаха, тепла, присутствия. Потому что это больно.

– Нам нужно время, – наконец, выдавил он, снова разворачиваясь.

– Для чего?

– Чтобы исправить все это. Пережить.

– Согласна. Поэтому и хочу уйти, чтобы пережить. Отдельно от тебя.

– Нет. Вместе, – упрямо посмотрел на меня, так, что сердце в пятки ушло, и по венам лава расплавленная потекла, – в нашем доме. Если надо, отпуск возьму, чтобы быть всегда рядом.

Чуть не заревела. Я не выдержу, если он будет рядом всегда. Не справлюсь, потому что притяжение между нами никуда не делось, уступлю, а потом снова будет больно. Не хочу!

– Тань, – продолжал наседать, – я знаю, что мне прощения нет, но все же попробую. Не могу не попробовать. И если понадобится, буду насильно держать тебя рядом… – По коже мороз от его слов, наполненных мрачной решимостью. – Я на все готов, чтобы вернуть тебя.

– Я не готова! Ты слышишь меня? Я не готова быть с тобой рядом, видеть тебя каждый день!

– Придется, – по его тону поняла, что он все уже решил для себя и к своей цели пойдет напролом.

Радоваться, наверное, надо, что мужчина на все готов, чтобы заслужить твое расположение, но мне становится до невозможности грустно. Снова ощущаю себя маленькой декоративной собачкой рядом со зверем, решающим мою судьбу. Он не изменится, никогда.

– Пойдем домой, – опять зовет будничным тоном, будто мы просто немного поругались, – твой дом там. Твоя стая…

– Они – не моя стая. Твоя! Я не хочу иметь с ними ничего общего, – вываливаю все то, что внутри занозой сидело, – мне не нужно их сочувствие, понимание, внимание. Мне не нужны слова, присутствие. Мне ничего от них ненужно. Меня тошнит от того, что они за моей спиной вечно обсуждают то, что их не касается.

– Никто не обсуждает!

– Обсуждают, и ты это прекрасно знаешь. У стаи нет секретов. И как в прошлый раз они начали меня травить, так в этой раз душат своим вниманием.

– Больше не будут, – ответил жестко, – обещаю.

– Интересно, почему? Запретишь? Это ничего не изменит. Мне нечего больше делать в Черных тополях! Я хочу уйти!

– Не отпущу, – произнес хрипло, блуждая взглядом по моему лицу.

– Опять? Тебе не кажется, что мы это уже проходили? Что похожий разговор уже когда-то был?

Бекетов помрачнел еще больше.

– Тань, не надо, – попросил устало, грустно, у меня аж сердце споткнулось.

– Почему? Мы взрослые люди и можем говорить друг с другом откровенно. Тем более теперь, когда иллюзий между нами не осталось. Теперь ты знаешь правду, я знаю правду. Она горькая и неприятная, с этим теперь придется жить, но не вместе, Руслан. В прошлый раз я уходила из-за чувства вины, стыда, в этот раз по другой причине… Я просто не хочу быть с тобой!

– Тань, – сделал шаг вперед, протягивая руку к моему лицу, и я снова отступила, сжалась, испуганно пискнув и рефлексивно прикрываясь руками.

Он остановился, замер на одном месте, тяжело дыша, а я сквозь раздвинутые пальцы испуганно на него смотрела.

– Ты так сильно меня боишься? – спросил тихо, едва неуловимо на фоне шумящего ливня.

– Ты даже не представляешь насколько. Отпусти меня, Руслан.

– Не могу, – тяжело сглотнул, – умираю без тебя.

Как мне плохо, эти слова ядом по крови расползаются. Сама без него не живу, дрейфую в сером океане однообразных дней.

– Можешь! Год жил, и ничего страшного не случилось. И дальше проживёшь!

– Нет, Танюш, не проживу. Я не отпущу тебя, как бы ни вырывалась.

– Мое мнение в расчёт не берется?

– Дай шанс, Тань. Прошу тебя. Я все исправлю.

Самоуверенный волчара! Он же не знает все правды. Это у стаи нет секретов, а у меня есть. Один, страшный, до отвратительного необратимый. Я больше не одна из них! И исправлять тут нечего.

– Нет.

Он даже вздрогнул от уверенности, прозвучавшей в моем голосе, вскинул на меня растерянный взгляд, от которого еще хуже стало, ещё тоскливее.

– То, что с нами случилось, уже не исправить. Жуткая ошибка, чудовищное стечение обстоятельств, испытание, с которым мы не справились, – я радовалась дождю, потому что он скрывал слезы, которые скопились в уголках глаз. Произнося эти слова, такую боль испытала, что словами не передать. Мы действительно не справились, я не заметила подмены, он поверил в мое предательство. Облажались. – Между нами не осталось ничего

– Ты же знаешь, что это не так, – Бекетов упрямо покачал головой, – между нами то, что не изменить, не разорвать.

– Этого мало, Руслан, – невесело усмехнулась, – знаю, что звучит абсурдно, но та истинная связь, что между нами – ее недостаточно. Она связала нас, но ее недостаточно, потому что все остальное мы потеряли.

– Я верну это.

– Как? Скажи мне, Руслан – как? Перемотаешь пленку назад? Выдернешь этот год из моей памяти? Как ты заставишь меня не бояться?

– Я не знаю, – признался горько, и его широкие плечи сникли.

– И я не знаю. А жить в постоянном страхе – не хочу. Поэтому прошу опять – отпусти меня.

Он снова покачал головой, отказываясь уступать. Все тот же невыносимый упрямый волк, делающий все по-своему. Развернувшись, подошел к машине, распахнул пассажирскую дверь и на меня исподлобья посмотрел, давая выбор: самой сесть или с его помощью.

У меня нет сил противостоять ему, нет шансов уйти. Он все равно не отпустит, я в западне, из которой нет выхода.

Сникнув, обхватила себя руками за подрагивающие плечи и молча забралась в машину, так и не взглянув на бывшего мужа. Он захлопнул дверь и, быстро обойдя машину спереди, занял водительское место.

– Я все равно буду уходить, – прошептала, отвернувшись к окну.

– А я буду тебя возвращать, – так же грустно ответил он, заводя машину, и разворачивая ее в сторону Черных тополей.

Глава 10

Татьяна

В Черные тополя вернулись под тем же проливным дождем. Руслан издалека посигналил фарами, шлагбаум поднялся, и мы, не сбавляя скорости, проскочили мимо контрольного пункта, где сидел присмиревший охранник, побоявшийся нос на улицу высунуть, после того как словил грозный взгляд прайма.

Лихо припарковались возле крыльца и несколько минут просто сидели, наблюдая за тем, как дворники метались по лобовому стеклу.

– Пойдем? – наконец, тихо спросил он.

Я лишь пожала плечами. Конечно, пойдем. Разве есть выбор?

Не дожидаясь его дальнейших действий, отстегнула ремень безопасности, распахнула дверь и не особо грациозно выбралась наружу. Теперь дождь казался ледяным, капли впивались в кожу, словно морозные иглы. Обхватив себя за плечи, смотрела по сторонам: на улице никого, все сидели по домам, прячась от стихии, а мне не хотелось заходить внутрь. На улице лучше, есть хоть какая-то иллюзия свободы. С другой стороны хлопнула дверца – Руслан тоже выбрался из машины и теперь стоял, облокотившись на ее крышу, смотрел на меня пристально. Под ложечкой засосало, заломило в груди, когда бросила на него мимолетный взгляд. Господи, а ведь когда-то мы были безумно счастливы вместе, и каждый день был как подарок небес, а сейчас словно стоим на разных берегах бурной реки, которую ни переплыть, ни перелететь. И все из-за чужих игр, из-за изощренной мести. И я рада бы сказать, что это конец, что дороги обратно нет, но глупое наивное сердце отчаянно сопротивляется, рвется к жестокому зверю, несмотря ни на что. От этого грустно вдвойне. У меня не получается его ненавидеть. А надо бы! Но я мягкая, слабая, отвратительно понимающая! Да-да! Именно так! Внезапно я осознала, что мне понятны причины его поступка, что другой реакции от оскорбленного волка и быть не могло. Звериная сущность скора на расправу, она не терпит предательства, а в Руслане зверь силен как ни в ком другом. Так и должно быть. Он – альфа, прайм. Если бы Бекетов просто отпустил меня – самку, пару, которая предала, стая бы его не поняла. Никто бы не понял, посчитав слабым. Он сделал то, что должен был – наказал. Жестоко, хладнокровно… но иначе и быть не могло.

Все логично, все правильно. И от этого еще хуже.

Поежившись от холода, пошла следом за Русланом к дому. Зайдя внутрь, я тут же поднялась в ту комнату, где ночевала, намереваясь забраться под горячий душ, согреться хотя бы снаружи. И тут всплыла новая проблема – мне не во что переодеться.

Мысленно проклиная все на свете, обратилась к бывшему мужу:

– Рус… Руслан, – на его имени споткнулась, когда взглянул на меня янтарными глазищами, ожидая продолжения, – от моих вещей что-нибудь осталось?

Поджав губы, отрицательно покачал головой:

– Почти ничего.

– Понятно, – выдохнула, едва сдержав разочарование.

Он планомерно убирал все, что связано со мной. Сердце пребольно сжалось. В этот раз от иррациональной обиды, с которой никак не могла справиться.

– Поехали завтра в город, все купим, – предложил с надеждой.

– Не стоит.

Зачем мне это? Когда-то я уже была женой, которую содержал муж, и теперь не видела смысла к этому возвращаться.

– Конечно, стоит! – нетерпеливо возразил Бекетов. – У тебя же нет ничего!

– Все у меня есть. Дома.

Он замолчал, брови недовольно сошлись на переносице. Ему претила мысль о том, что мой дом теперь где-то в другом месте. Не здесь, не с ним.

– Забудь об этом! – отрезал прохладно тоном, не терпящим возражения, а я едва сдержала нервный смешок – дежавю.

Когда-то мы и это проходили. Он точно так же забрал меня из прошлой жизни, той, что была до встречи с ним. Я оставила квартиру, которую снимала лет пять, и практически все вещи, потому что Бекетов решил – его волчица достойна самого лучшего. Что в итоге? Расставшись с ним, я оказалась ни с чем. Вообще. Будто и не жила до этого. Повторения такой ситуации я не хочу.

– Ничего не надо мне покупать! – отчеканила твердо и для убедительности даже в глаза звериные взглянула, едва не померев от нахлынувших эмоций. Нельзя! Нельзя смотреть ему в глаза! Они гипнотизируют! – Это просушу.

Руслан ничего не ответил на мой протест. Прошел мимо меня к лестнице, поднялся на второй этаж и исчез в своей комнате, а через минуту вышел оттуда… с ворохом своих футболок.

Я даже попятилась, когда он решительным шагом направился ко мне:

– Значит, будешь переодеваться вот в это! – кивнул на свои вещи.

– Нет, – закачала головой, как болванчик. Меня аж прошиб холодный пот, как представила, что буду ходить в его одежде. Раньше мне это нравилось. Нравилось бродить по дому в его футболке, которая мне как платье – почти до колен. А теперь… Теперь одна мысль об этом была смерти подобна. – Нет, – еще раз произнесла, отступая от него.

– Да! – Бекетов непреклонен. – Не хочешь нового, будешь надевать это!

– Я не хочу!

– Не будь глупой! Ты вся промокла! Это уже не гордость, а не пойми что! Если сама не хочешь, я тебя лично переодену! Ты меня знаешь! – грозно блеснул глазами, и мне дурно стало не то от страха, не то по какой другой причине.

Он меня убивал своим упорством, непробиваемой уверенностью в себе и своих действиях. Это выводило из себя, будило давно уснувшую ярость. Поэтому молча забирала у него одежду и ушла наверх. Я не собиралась с ним спорить! Хочет, чтобы переоделась? Пожалуйста! Хочет, чтобы осталась? Запросто! Останусь, притихну, дожидаясь удобного момента, и все равно уйду!

Только в своей комнате удалось выдохнуть. Вещи, которые всучил Руслан, будто жгли руки, поэтому швырнула их на кровать и пошла в душ. От холода уже зуб на зуб не попадал, а сырая одежда неприятно липла к коже. Зайдя в ванную, заперлась на замок. Так себе защита – если Руслан решит войти, его этим не удержишь. Только мне казалось, что он не посмеет, не сунется. Но все равно заперлась. Так спокойнее.

Я долго не могла согреться, стояла, подставив лицо под теплый тропический дождь, чувствуя, как гудит измученное сердце. Перед глазами Бекетов, мокрый от дождя, в прилипшей к телу рубашке, верхние пуговицы которой расстегнуты и открывают впадинку между ключицами. Жарко стало, по телу побежали искры. Давно забытый интерес к мужской особи проснулся, едва оказалась рядом с ним. Я ненормальная!

Из-под струй воды вылезла, как розовый поросеночек, только впечатление от этого моментально испортилось, стоило бросить взгляд на свое отражение в большом зеркале: темные рубцы, припухшие, распаренные – они стало виднее. Осторожно коснулась того, что рассекал плечо – место, где в первый раз сомкнулись челюсти прайма.

Хотелось отвернуться, но я смотрела, упорно, целенаправленно вызывая в памяти ужас того дня, переживала заново каждый миг. С одной целью – прийти в себя, не терять голову из-за того, что пара близко, что весь дом пропитан им, его энергией, которая обволакивает, проникает под кожу, заставляя кровь бежать быстрее. Помогло. Отрезвило, еще как.

Обтеревшись полотенцем, бросила его в корзину и прошла в комнату, к кровати, на которой лежала его одежда. Смотрела на нее, не в силах заставить себя прикоснуться, а тем более надеть. Проклятие, Бекетов прав! Это уже не гордость, а черте что! Детский сад! Не ходить же голой в самом деле?

Рывком схватила первую попавшуюся серую футболку и натянула ее через голову, утонув в мягкой ткани. Озноб прошелся по спине, когда уловила его запах, который теперь обволакивал, касался кожи. И я поплыла. Прикрыв глаза, стояла, прислушиваясь к своим ощущениям, к тому, как тепло проникает в каждую клеточку. Губы облизала, почему-то представляя, как он меня обнимает. Мне хотелось этого. Здесь и сейчас.

– Точно больная, – прошипела вслух, одергивая себя, и, скинув все добро с кровати, заползла под одеяло.

Позже, когда Бекетов приходил и стучался в дверь, приглашая поужинать, я ничего не ответила, лишь с головой закуталась в одеяло и зажмурилась, с ужасом понимая, что механизм запущен. Парность никуда не делась, меня с дикой силой тянуло к нему, несмотря на страх. Его одежда на мне словно клеймила, пропитывала его запахом. Снять бы, да сил нет. Меня окутывало ощущение уюта, и впервые за долгое время я спокойно заснула, не терзаемая кошмарами.

Утром, едва разлепив глаза, прислушиваясь, пыталась понять, где находится хозяин дома. Уже встал? Ушел? Проведя ночь в его доме, проснувшись в его футболке, я почувствовала себя как минимум глупо. Зачем все это? Почему позволила себя вернуть? Все события прошлого дня показались детской игрой. Я даже не пыталась по-настоящему уйти, сдалась, не прилагая никаких усилий. Моя слабость перед ним так очевидна, что саму тошнит. Как раньше шла за ним, так и сейчас осталась ведомой. Наверное, сильная женщина – это не про меня. Я по-прежнему испытывала страх, во мне не было и капли доверия к этому оборотню, но я продолжала за ним тянуться. Даже несмотря на то, что волчицы больше нет, на то, что наша связь обескровлена.

Мне это не нравилось. Раздражала собственная реакция на альфу Черных Тополей, на мужчину, который сделал больно, но все равно остался для меня единственным, хотя я и пыталась убедить себя в обратном. Осознание этого стало неприятным открытием, которое било по остаткам самолюбия, делая меня еще несчастнее.

Руслан

В то утро после ее возвращения – это был последний раз, когда отлучался из дому. Надо было, потому что нашли смертника, сыгравшего меня перед Таней, и я должен был разобраться с ним лично. После этого я забил на все. На все дела, на стаю, на работу. На все положил большой лохматый хрен, не желая ни на миг оставлять Татьяну одну. Мне казалось, стоит выйти за порог, и придется возвращаться в пустой дом. Потому что она уйдет! Не раздумывая, стоит только открыть дверь и отвернуться.

Татьяна не скрывала своего отношения, держась подчеркнуто вежливо и отрешенно, не прятала желание уйти. Смотрела в окно так тоскливо, будто зверь в клетке. Мое присутствие тяготило ее, мучило, но я не мог иначе. Не мог отпустить. Теперь, когда выяснилось, каким дебилом был, что натворил, сколько нашего времени потерял по собственной вине, мне до одури хотелось быть с ней рядом. Каждый миг, каждую секунду.

Да, я – гребаный эгоист, тиран, думающий о своем комфорте, но без нее больше не мог, не хотел. Готов был на все, лишь бы удержать подле себя, лишь бы простила!

Татьяна сторонилась меня, предпочитая большую часть времени проводить в своей комнате, а я еле держался, чтобы не подхватить ее на руки и не отнести к себе, к нам, в нашу спальню. Мне хотелось прикасаться к ней. Сумасшедшая потребность, распарывающая нутро, ломала, выкручивала наизнанку.

В те моменты, когда она выходила из своего убежища, я был готов ходить за ней хвостом, преданно заглядывая в глаза. Господи, какой идиот! Как умудрился довести нашу жизнь до такого абсурда? А самое главное, я реально ничего не мог сделать, чтобы исправить ситуацию! Что-то говорить, обещать? Разве существуют слова, способные изменить прошлое? Пытаться доказать, что больше такого не повторится? А как докажешь? Никак!

Только быть рядом, заново приучать к своему присутствию, которое ее тяготило. День изо дня по крупицам восстанавливать то, что потеряли. Других путей я не видел.

Если она находилась рядом со мной, то всегда была закрыта, застегнута на все пуговицы. Руками себя обхватывала, будто пытаясь защититься, и смотрела в пол, в сторону – куда угодно, но только не на меня.

И еще… Таня старалась не поворачиваться ко мне спиной. Это получалось неосознанно, она даже не замечала этого. Мимо проходила бочком, вполоборота. Черт побери, словами невозможно передать поганое ощущение, возникавшее, когда видел такое. Полное отсутствие доверия, на физическом уровне. Так относятся к диким псам, случайно встреченным в темной подворотне.

Чего я хотел? Радостной встречи? Разговора по душам и быстрого прощения? Теплой улыбки, сияющих глаз? Нет этого. Пусто. Она стала совсем другой. Угрюмой, замкнутой, подозрительной. В ней будто не хватало чего-то, но я никак не мог уловить чего именно. Хотелось самому себе горло перегрызть за то, что сотворил с ней, погасил ту искру, что согревала нас.

Я сделал единственное, что мог в такой ситуации – поставил на нашу связь, надеясь, что она окажется сильнее всего остального, притянет нас друг к другу. Я чувствовал кожей, когда Таня на меня смотрела, думая, что не замечаю этого. Пытливо смотрела, сосредоточенно, пытаясь разобраться в самой себе, пересилить то притяжение, которое неизменно срабатывало, стоило нам оказаться рядом.

В общем, все сложно.

Еще сложнее оказалось со стаей. Здесь просто категорическое «нет». Без сомнений, колебаний, без вежливых улыбок и извинений. Просто нет и все.

И если рядом со мной ее хоть как-то удерживала наша связь, то к стае никакой привязанности не было. Татьяна их вычеркнула из своей жизни и не собиралась делать шаги навстречу. Просто потому, что не нужно ей это. Все они ей не нужны. Поначалу я думал, что это можно как-то перебороть, ведь раньше у нее были неплохие отношения со всеми. Наивный.

Пригласил сестру к нам, с Алисой. Девчонки пришли в наш дом, как две тени, присмиревшие, с поджатыми хвостами, преисполненные сожаления. Они хотели помириться, наладить отношение. А Таня… Она даже не вышла из своей комнаты. Едва узнав, что они пришли, заперлась и никак не реагировала на просьбы спуститься к гостям.

Хотелось бы мне сказать, что моя пара страдала ерундой, что это детское поведение, недостойное взрослой женщины, но не мог. Потому что во всех ее действиях не было наигранности, показухи, только искреннее желание, чтобы ее оставили в покое. И пробить эту стену отчуждения еще сложнее, чем ту, что стояла между нами.

Девчонки были расстроены. Алиса молча шмыгала носом, рассматривая свои дрожащие руки, а Наташка разревелась, как соплячка. Рассказала о том разговоре, что состоялся у нее с Таней накануне катастрофы. Оказывается, именно ее слова стали катализатором, финальным толчком к тому, чтобы Таня ушла. Пи**ц! Едва не прибил ее. Если бы мелкая тогда не влезла, может, и Таня не ушла, может, и меня, м*дака лохматого, не накрыло бы.

Хотя… Все это ерунда. Никто не виноват в том, что случилось в лесу. Только я.

В общем, сестра с подругой ушли ни с чем: несчастные, пристыженные, и на этом я оставил попытки их помирить. Сначала надо разобраться во всем нам с Таней, а потом уж играть роль миротворца.

И с Кириллом я не собирался ее мирить, не до этого пока было. Однако его присутствие в доме все же необходимо. Мне нужны отчеты по последним сделкам, а выходить из дома и оставлять ее одну я боялся, поэтому позвал Нечаева к себе с самого утра, надеясь сделать все дела до того момента, как Таня спустится. Не хотелось ее нервировать.

Кирилл пришел в шесть – минута в минуту, сама пунктуальность – с огромной папкой, битком набитой бумагами. Я запустил его в дом, мы обменялись рукопожатиями и отправились в кухню.

– Как у вас дела? – спросил он шепотом, указав взглядом на второй этаж, имея в виду Татьяну.

Вместо ответа показал крест руками и, не скрывая горечи, покачал головой. Никак. Наши дела – никак.

Он все понял, кивнул и больше не затрагивал эту тему.

Татьяна

Сегодня впервые за последние дни я ощутила что-то похожее на голод. С самого утра, едва проснувшись, мне захотелось кофе и мягкого белого хлеба с маслом. Даже слюни потекли, стоило только представить белый ароматный ломоть с хрустящей корочкой.

Я выбралась из постели, умылась по-быстрому и, нарядившись в очередную, особо длинную футболку, отправилась вниз. На уединение не рассчитывала – Бекетов каждую мою вылазку из комнаты неизменно оказывался рядом, но к гостю, который поджидал на кухне, оказалась не готова.

Нечаев сидел за столом, разложив перед собой горы документов. Видать, если Бекетов не шел на работу, то работа шла к нему сама. На столе две кружки с кофе, значит, хозяин тоже где-то поблизости, просто отлучился. Я замерла на пороге, глядя на бету. Чувствуя, как кольцами сжимается неприязнь, отторжение этого волка.

Он оторвался от бумаг и поднял на меня внимательный серьезный взгляд:

– Привет, – тихо, спокойно.

Я кивнула – это все, на что меня хватило. Кирилл был свидетелем того страшного вечера, человеком, невольно спасшим меня от самого страшного, а потом равнодушно скинувшего на руки полупьяному медбрату. Я его ненавидела? Нет. Скорее, глядя на него, испытывала очередное жуткое разочарование. Я его считала другом… раньше. Сейчас – чужаком. Идеальный бета для Бекетова, такой же хладнокровный и жестокий, поддерживающий во всем. Руслан правильно выбрал его своим замом, не прогадал.

Аппетит пропал, но сбегать от Нечаева сломя голову не хотелось. Перед ним страха не было, наверное, потому что начала злиться, едва завидев этого оборотня.

Стараясь не смотреть в его сторону, подошла к ящику, достала кружку, сделала кофе, безбожно его пересластив, потому что рука дрогнула. Потом подумала и решила, что от булки с маслом не стоит отказываться. Почему я должна лишать себя хоть какого-то удовольствия из-за постороннего оборотня? Развернулась, чтобы подойти к холодильнику, и буквально влетела в Кирилла, который подошел сзади, бесшумно, будто тень. От неожиданности вздрогнула, едва не закричав. Он стоял, въедливо рассматривая меня, упрямо поджав губы. Еще один упертый волк на мою голову. Тоже озаботился получением прощения?

Ни слова не сказав, отступила в сторону. Я осторожно мимо него двинулась дальше к холодильнику.

– Поговорим? – произнес сдержанно.

– Без проблем, – и снова замолкла, достав масло.

В тишине прошло минут пять. Он молчал, наверное, ожидая от меня пламенных обвинительных речей, а мне нечего было сказать. Я методично сооружала бутерброд, размышляя о том, куда подевался хозяин дома.

– Как твои дела?

Удивленно выгнув брови, посмотрела на него. Дела? Его интересовали мои дела? Серьезно?

– С какой целью интересуешься? – подозрительно нахмурилась, не ожидая ничего хорошего.

– Просто хочу знать, – осторожно пожал плечами.

– У меня все хорошо, – заученная фраза, в которой нет и капли правды, – это все? Разговор окончен? Или есть еще что-то, что тебя интересует?

– Таня, я знаю, что тебе сейчас не до этого, но я извиниться хотел.

Черт, тошно-то как. Еще один извиняющийся на мою голову! Что же им все неймется? Мне было бы проще, если бы они все меня просто игнорировали, не замечали.

– Я давно хотел прийти, но… – развел руками, подразумевая сложность всей ситуации в целом.

– Не стоило утруждаться, – отмахнулась, пренебрежительно плечом дернув.

– Стоило… я ведь когда вез тебя в Черные Тополя, не мог ничего пояснить, Руслан сам должен был тебе все рассказать. Понимаешь? – закончил тихо.

– Это-то я понимаю. Мне вот неясно, зачем меня сюда привезли, чего вы все ждете от меня. Просто не понимаю! Сожалеете, что так все вышло? Я тоже. Хотите прощения – забирайте, мне не жалко. Думаете, что все можно исправить и начать с начала? – жестко усмехнулась. – Ваше право. Со своей стороны могу сказать только одно: я ничего не хочу восстанавливать. Выжила же вас всех! И дальше прекрасно справлюсь. Если бы могла уйти – давно ушла бы, не оглядываясь! И прошу, не надо меня душить своим сожаление, раскаянием. Мне все равно! Понимаешь, Кирилл, все равно!

– Я понимаю, ты обижена…

– Серьезно? Думаешь, то, что я испытывала тогда, да и сейчас, это обида? – моему сарказму не было предела. – Простая детская обида?

– Я такого не говорил, – насупился бета, – что она детская… наверняка очень болезненная и глубокая.

– Да ты, как я посмотрю, в дипломированные психологи заделался? – цинично огрызнулась.

Нечаев молчал, настороженно рассматривая меня. Как мне это все надоело! Все они! Вся эта гребаная стая! Почему нельзя просто оставить меня в покое? А еще лучше дать мне уйти?! Снова хочется сбежать, и я снова давлю провальную мысль на корню. Уже сбегала дважды – один раз чуть не убили, второй – бесцеремонно вернули назад. Нужен другой путь.

– Что? – развела руками, интересуясь причиной его задумчивого внимания к моей скромной персоне.

– Ты изменилась, – протянул он как-то растерянно.

О да, дорогой мой друг, изменилась! Ты даже не представляешь насколько! Располовинилась!

– Вас за это благодарить надо! – холодно отрезала, чувствуя, как в груди давит.

Больше нет ни сил, ни желания с ним разговаривать, поэтому забрала кружку, тарелку с бутербродами, которые по-прежнему мне казались единственной прекрасной частью этого утра.

– До свидания, – кивнув ему, пошла прочь, чувствуя, как смотрит в спину.

Выйдя из кухни, едва не споткнулась, обнаружив Бекетова. Он стоял, подпирая стену плечом, сложив руки на груди, и задумчиво смотрел себе под ноги. При моем появлении поднял взгляд, пронзительный, грустный, и у меня защемило, закололо, запульсировало в груди. Проклятая связь!

Не сказав ни слова, прошла мимо него, торопливо скрывшись в своей комнате. Только там смогла перевести дух, села в кресло возле окна, подобрав под себя ноги, и принялась завтракать, меланхолично пережевывая бутерброды и прислушиваясь. Мне до дрожи хотелось узнать, о чем они говорят, но мой слух был обычным, человеческим, а их голоса доносились неразборчиво. В очередной раз почувствовав себя ущербной, горько усмехнулась. Всем была нужна прежняя Таня, но они не в курсе, что ее больше нет.

Неужели не почувствовали этого? Не почувствовали, что волчицы больше нет? Осталась только я – измученная, растерянная, кое-как пытавшаяся жить дальше. Или уверены, что такого просто не может быть? Представляю, что будет, когда секрет раскроется. Хотя какой это секрет? Просто мерзкая правда, которую я и не собиралась прятать.

Сидеть в одной комнате и строить себя непоколебимую царицу – очень сложно. День, два, три, а потом начинаешь изнывать от скуки. Откровенной, тягучей, вымораживающей изнутри. Вид из окна – все тот же, сколько ни смотри: ухоженная улица, дома соседей, вездесущие тополя. Красиво. Однообразно. Скучно.

Наблюдение за прохожими – тоже весьма сомнительное удовольствие, особенно учитывая тот прискорбный факт, что все они волки, которые чуют чужие взгляды и смотрят в ответ, безошибочно находя мой силуэт в окне. Подглядывать за ними из-за опущенных штор? Глупость какая. В той комнате, где я обосновалась, не было ничего примечательного – ни книг, ни журналов, ни телевизора. Ничего, что могло бы скрасить тоскливые будни заключенного, коим я себя ощущала в Черных Тополях. Спускаться вниз, в гостиную, я не решалась, прекрасно осознавая, что Бекетов тут же окажется рядом, а вечер с ним подобен изощренной пытке.

Жила, как в тюрьме. Весьма комфортабельной, но все-таки тюрьме. И мой тюремщик, казалось бы, ни в чем меня не ограничивал, наоборот – готов положить к моим ногам весь мир. Уверена, он мог всю землю перевернуть, если бы я только намекнула ему, что мне этого хочется. Да вот что-то не хотелось. Равным счетом ничего.

Не понимала, на что Бекетов рассчитывал, пытаясь удержать меня при себе. Что он мог предложить такого, способного вынудить меня сделать шаг навстречу? Что он мог дать взамен того, что отобрал? Я долго об этом думала, пытаясь просчитать его дальнейшие действия, пытаясь понять, что ждет меня дальше. Ну, в самом деле, не станет же он меня вечно держать при себе на привязи? Или станет?

Хоть и обещала себе не брать ничего из вещей Руслана, но на деле все получалось совершенно иначе. Как-то само собой выходило, что я заново врастала в этот дом, хоть и противилась этому всей душой. Я взяла старый планшет, купленный еще в то время, когда мы были вместе. Видать, с тех пор Руслан к нему не прикасался, потому что в одной из папок обнаружила наши фотографии с тех счастливых времен и долго рассматривала, пытаясь понять, как вот эти счастливые люди с картинки могли превратиться в измученных, потрепанных судьбой неудачников? Разглядывание фотографий настроение не подняло, наоборот – загнало его ниже плинтуса, лишний раз убеждая в том, что надо искать путь на свободу.

Долго зависала в Интернете, ища путь к отступлению, строя грандиозные, но неосуществимые планы побега, начиная с того, как проложу маршрут и лесами уйду в далекие дали, или укроюсь за границей, и заканчивая тем, что обращусь в специальную фирму, которая поможет мне "исчезнуть".

Но стоило только вспомнить пронзительные янтарные глаза, и тут же руки опускались. Бесполезно это! Все бесполезно, если он сам меня не отпустит. А так… все это лишь убогие попытки укрыться от хищника, который все равно найдет.

После встречи с Нечаевым я снова завелась. Они все меня утомили! Своим этим смиренным признанием вины и жаждой прощения! Что же ни один из них не простил меня тогда, год назад?!

Вечером того же дня раздался требовательный стук в дверь. Настойчивый, резкий, у меня аж сердце неистово забилось, и я предпочла отпереть, хотя обычно игнорировала все его поползновения в мою сторону. Сейчас подсознательно понимала, что Руслан что-то решил и не отступит, и никакие замки и запоры не помогут от него спрятаться.

Осторожно приоткрыв дверь, выглянула в образовавшуюся щелку. Бекетов стоял вполоборота ко мне, заправив большие пальцы рук в карманы джинсов, и меланхолично рассматривая пол. Почувствовав мой настороженный взгляд, оторвался от этого архиважного занятия и развернулся ко мне. Вроде спокойный, но в глазах мрачная решимость.

О боги, ну что еще ему надо?!

– Собирайся, – произнес с натянутой улыбкой. Похоже, хреновое настроение было не только у меня.

– Куда? – поинтересовалась осторожно.

– Мы уезжаем в Синеборье, – ответил твердо. Явно не приглашая, а ставя перед фактом.

Синеборье – это хорошо, это правильно. Это единственное место из прошлой жизни, не вызывающее жгучего раздражения и отторжения. Я даже обрадовалась. Потому что это возможность выбраться из опостылевшего дома, убраться из Черных тополей. В усадьбе тихо, спокойно, там голова кружилась от ощущения свободы.

– Когда едем? – спросила отстраненно, а Бекетов нахмурился, не ожидая от меня такой покладистости.

– Прямо сейчас, – продолжал подозрительно рассматривать мою усталую, осунувшуюся физиономию.

Я кивнула и, отступив вглубь комнаты, прикрыла за собой дверь. Собралась моментально. Собственно, мне нечего собирать. Взяв легкую, практически пустую сумку, спустилась вниз, где меня уже поджидал Руслан со спортивным рюкзаком на плече.

– Готова? – скептично взглянул на мою скромную поклажу.

– Да, – выдавила еле слышно, перехватила сумку, удобно повесив на сгиб предплечья, чуть подрагивавшими пальцами заправила за ухо прядь волос, почему-то от волнения горло перехватило и дыхание сбилось.

Мы вышли из дома, сели в машину, стоявшую на подъездной дорожке. Я наблюдала за тем, как Бекетов заводит двигатель, включает дворники, чтобы смахнуть с лобового стекла пыль и одинокие листья, и не удержалась:

– Зачем мы туда едем?

Он устало потер ладонью лицо и со вздохом произнес:

– Так будет лучше… Нам надо уехать… Подальше ото всех. Хотя бы в Синеборье. Там никого сейчас нет, только охрана. Никто не будет… приставать к тебе с ненужными разговорами.

Значит, заметил, что присутствие стаи меня тяготит? Послушал наш разговор с Кириллом и сделал правильные выводы?

– На сколько едем?

– На сколько хочешь. Хоть насовсем.

– Как же работа, дела стаи?– не верилось, что он все это пустит на самотек. Из-за меня.

– К черту все, – раздраженно повел плечами, – ты важнее.

Последняя фраза камнем упала между нами, отбивая все желание говорить. И снова собственная реакция на Бекетова противоречила всем законам логики и здравого смысла. Мне приятно. Как бы я ни пыталась этого отрицать, мне приятно.

В Синеборье? Без стаи? Неплохие перспективы. Вот только напрягал тот факт, что я там буду с Русланом практически наедине.

Глава 11

Руслан

Неделя в Синеборье пролетела незаметно. Тут словно время по-другому текло, обволакивая, даря умиротворение. Таня начала оживать, все меньше отсиживаясь в своей комнате. Ей всегда здесь нравилось, а теперь, оказавшись вдали от любопытных глаз, она успокаивалась, становилась менее напряженной.

Меня она воспринимала как неизбежное зло, от которого никуда не денешься. Неприятно. Но все же лучше, чем было в самом начале, когда забитым зверьком смотрела, шарахаясь от каждого моего движения. Привыкала. Заново. С утра проснулся с мыслью о том, что надо бы нам с ней куда-то сходить, развеяться, сменить обстановку. Собрался торопливо и отправился к ней.

Таня обосновалась в комнате, расположенной в другом крыле здания – что угодно лишь бы оказаться подальше от меня. Как преодолел расстояние – даже не заметил, только перед дверью очнулся, вынырнул из задумчивости и постучал. В ответ тишина. Еще раз постучал с тем же результатом. Спит, что ли? Осторожно опустил ручку вниз и, убедившись, что не заперто, толкнул дверь и заглянул в комнату. Тани не было: смятая пустая постель заставила меня напрячься, но я уловил звук льющейся воды в ванной. Уже проснулась.

Отступил к выходу, сделал несколько шагов и остановился, не в силах совладать со своими инстинктами, с желанием увидеть ее. Словно в трансе направился к ванной, открыл дверь и замер на пороге, не решаясь через него переступить.

Моя самка, несмотря ни на что. Моя! Волчица с необычным окрасом, от которой дрожь внутри. Ее отстраненность била по нервам, по самолюбию. Ее страх, проскакивавший в напряженном взгляде, стоило остаться близко к ней, доводил до исступления. Как маньяк наблюдал за ней, скользя диким, жадным взглядом по ладной, но изрядно исхудавшей фигуре. По длинным гладким ножкам, плоскому животику, упругой груди с призывно сжавшимися сосочками. Каменный член в штанах дернулся, болезненно пульсируя, требуя разрядки. Я уже ни о чем не мог думать, кроме как о том, чтобы заключить ее в свои объятия, сделать своей. Волк внутри лютовал, не понимая, какого черта медлю, требовал схватить ее, унести к себе и никогда не отпускать. Рычал "моя", не видя на своем пути преград. У него все просто. Он хотел быть со своей парой.

Татьяна смывала шампунь с волос. Пена белыми разводами стекала по бледной коже, по плечам, груди, животу, а я все смотрел, с каждым мигом все больше теряя контроль над собой, над своими желаниями. Зарывшись пальцами в волосы, плавно массировала голову, прикрыв глаза, не замечая ничего вокруг. Я нервно сглотнул, с трудом удерживая себя на месте. Это просто пытка какая-то! Страстно желал быть с ней рядом и боялся сделать шаг, боялся напугать ее… Таня подставила лицо под теплые струи тропического дождя и, медленно переступая с ноги на ногу, повернулась ко мне спиной.

Такое чувство, словно бежал, разогнавшись до предельной скорости, а потом с размаху налетел на кирпичную стену. Шрамы, сползающие вниз по спине, к пояснице, грубым изгибом срываясь по бедру вниз, почти до самого колена. Исполосованное плечо, темные уродливые рубцы до локтя. Следы, которые оставил я. Своими зубами, когтями.

Меня как будто в кипящий котел окунули с размаха, заставляя вариться в нем живьем. Уже не думая, что делаю, сделал шаг к ней.

Только тут Татьяна услышала, почувствовала мое присутствие. Резко обернувшись, прижалась к светлой кафельной стене, глядя на меня широко распахнутыми глазами. Сейчас ее страх не остановил меня. Подойдя вплотную, подхватил ее под руку и бесцеремонно развернул к себе спиной. Она попыталась вырваться, но я с силой прижал к стене, пресекая любые попытки побега.

– Что это? – голос срывался.

Эти жуткие шрамы вблизи казались еще ужаснее. Неровные, глубокие, небрежно сшитые. Хирург, проводивший операцию, явно не думал об эстетике, просто методично равнодушно стягивал края раны. Таня сжалась в моих руках, как маленькая мышка. Затрепетала, загудела от страха. Ее ужас был таким осязаемым, что казалось, чувствую его горький привкус. Все это – безобразные рубцы, ее паника в моем присутствии – сводили с ума. Я бы убил того, кто сделал с ней такое, кто превратил жизнелюбивую нежную волчицу в запуганного зверька, мечтавшего скрыться от посторонних глаз. Но беда в том, что это я сам. Все это – результат моих действий.

П***ц, лучше бы сам сдох там, в лесу, на гребаной поляне.

– Что это? – еще раз спросил с нажимом, пальцами касаясь некрасивых бугров на нежной коже.

Таня выгнулась, задрожала еще сильнее, попыталась отодвинуться, но я лишь сильнее придавил ее своим весом к стене.

– Шрамы, – выдохнула, чуть ли не плача.

– Я вижу! Почему они остались? – смотрел на них, не в силах отвести глаза, сгорая в медленном ядовитом пламени.

Почему они не зажили? Любой волк за несколько дней восстанавливается, какие бы раны ему не нанесли. Почему в этот раз все не так?

– Пусти! – прошипела она, не оставляя попыток вырваться.

– Почему они не исчезли?

– Отпусти меня, Руслан! – извернувшись, выскользнула из моих рук, тут же бросившись за полотенцем. Схватила его дрожащими руками, накинула на плечи, пытаясь укрыться от моего взгляда.

– Таня! – каждый вздох, как наждачкой по легким. Больно, аж сердце заходится.

– Не знаю я ничего! Отстань от меня! – громко, нервно, пытаясь казаться сильнее, чем есть на самом деле.

Врала. В воздухе витал аромат ее лжи, отчаянной, злой. Пятилась, а я наступал. Хватит! Не уйду, пока все не расскажет, не отпущу. Она моя. Моя! И я хочу знать, что с ней творится.

Снова поймал ее за локоть и рывком подтащил к себе.

– Сейчас, дорогая моя, ты расскажешь мне, какого хрена происходит!

– Хватит, Руслан! Что со мной творится – это больше не твое дело, – огрызнулась, а в глазах слезы стояли, такие горькие, что чуть не задохнулся, чувствуя себя конченным м*ком. Что же я, с*ка, натворил?!

– Как бы ни так! Ты – моя пара! Навсегда! Что бы между нами ни произошло, это останется неизменным.

– Свою пару не дерут, как кусок мяса! – перешла на крик, ненавистью окатив, – не выносят приговор, не разобравшись! Не выкидывают из своей жизни, как ненужное барахло!

Каждое ее слово, как пощечина, каждая слеза – как удар ножом под ребра. И в ответ сказать нечего. Нет оправданий.

– Прости меня, – прохрипел, притягивая к себе. Сжал в объятиях, чувствуя, как сердце надрывно бьется где-то в горле и глаза жжет. Зажмурился, едва дыша, мечтая оказаться в прошлом, все переиграть, – Пожалуйста. Прости!

– С меня хватит! – уперлась ладонями в грудь, пытаясь оттолкнуть от себя. – Я ухожу, Руслан! Слышишь? Я хочу уйти! Оставь меня в покое!

– Нет.

– Ты издеваешься надо мной? – простонала, а из любимых глаз покатились крупные слезы. – Что ты скрываешь? – не отпускал, несмотря на сопротивление. – Почему шрамы остались?

– На память! Чтобы не забывала о том, что бывает, если с тобой связаться! – ужала в ответ. Больно, но справедливо.

– Ты все равно мне расскажешь. По доброй воле или нет – выбирай сама.

– Отличный выбор, Бекетов! Спасибо! – она отпихивала от себя мои руки, пыталась вырваться, не понимая, что выбора у нее нет, что я не отпущу, как бы она этого ни хотела. Никогда.

Нам надо выползти из этой ямы, и здесь любые средства хороши, поэтому без сомнений, произнес:

– Рассказывай! – глаза в глаза, прямым приказом.

И… ничего не произошло. Ровным счетом ничего. Татьяна как стояла, глядя на меня красными от слез глазами, так и продолжала стоять. Какого хрена? Ни один волк не может противостоять моей воле. Ни один! Ни альфа, ни бета, ни гамма и дальше по алфавиту. Никто! А она все молчит, глотая слезы. Я не понимал… Как это вообще возможно? Прямого приказа прайма не ослушаться. Волчья суть всегда прогибается, признавая сильнейшего. Разве что люди не поддаются моему воздействию.

Неприятный холодок пробежал по спине:

– Таня? – вопросительно смотрел на девушку, дрожавшую всем телом. Она отвела взгляд, нервно закусив губу, шумно рвано вздохнула, пытаясь успокоиться. – Где твоя волчица?

Смахнула ладонью соленые капли со щек и бесцветным голосом произнесла:

– Нет ее.

– Ты не можешь перекинуться? – слова с трудом подбирал, не понимая, что происходит.

– Мне не в кого перекидываться. Ее просто нет.

– Так не бывает.

– Бывает, – горько взглянула на меня, – я ее не чувствую. Ее нет. Ушла.

– Что за бред ты несешь? Как может уйти твой волк? Это не паразит, не вселившаяся душа, это часть тебя, что дана при рождении.

– Тем не менее ее нет, – высвободилась из захвата и отошла в сторону, – ты ее прогнал. Тогда, в лесу. Своим приказом заставил уйти. С тех пор я ее не чувствую вообще, будто и не было никогда. Теперь я просто человек. И эти шрамы останутся со мной навсегда!

У меня в голове не укладывалось, как такое вообще возможно? Человеческая сущность и волчья дают одно целое, нерушимое. Никому не под силу разорвать эту связь! Даже мне! Это невозможно!

Или все-таки возможно?

Воспользовавшись моим замешательством, Таня схватила одежду и выскочила из комнаты, а я смотрел ей вслед, не в состоянии даже рукой пошевелить. Придавленный этой новостью, не понимающий, как такое могло произойти. Похоже, ошибки, совершенные той ночью, еще чудовищнее, чем я думал.

Татьяна торопливо одевалась внизу. Я слышал, как она суетится, каждое ее движение, сбивчивое дыхание, но не мог пошевелиться. Просто не мог, все тело как ватное, непослушное. И только когда она поспешила к выходу, намереваясь уйти, оцепенение спало. Сорвавшись с места, бросился вниз, слетел по лестнице, перескакивая через ступеньки, и успел ее поймать у двери, когда она уже отпирала ее. Схватил закинул на плечо, несмотря на протесты, и понес обратно. Таня кричала, чтобы я ее отпустил, вырывалась, била кулаками по спине. В груди набатом билось сердце, и каждый удар такой болезненный, что зубы сводило.

Как мы оказались в такой яме? В трясине, с головой засосавшей обоих?

Понятное дело как. Повелся, словно баран, на игры безумной волчицы, мстящей за своего волка. Тонкая месть. Я убил ее пару, а она сделала так, чтобы я разрушил самое ценное в своей жизни.

Что же я, идиот, наделал?!

Не обращая внимания на сопротивление, понимался по лестнице, возвращаясь в комнату со своей бесценной и бесконечно несчастной ношей. Девочка моя, как я перед тобой виноват! Убил бы сам себя, да беда в том, что ты – жизнь моя, хочу рядом быть, исправить то, что натворил.

– Тише, Танюш, – поставил ее на пол, боком захлопывая за собой дверь, – послушай меня, пожалуйста!

– Можно подумать, у меня есть выбор! – оттолкнула мои руки.

Злилась. Это хорошо. Когда она злилась, то переставала бояться. Злость лучше страха.

– Выбора нет, – согласился, просто кивнув.

Сейчас не до размазывания розовых соплей. Можно, конечно, упасть на колени перед ней, просить прощения, но это пустое. Простит – не простит, дело ее. Я же должен попробовать исправить то, что наворотил.

– Расскажи мне все, – попросил спокойно, сдержанно, стараясь унять катастрофу, что внутри лютовала. Меня трясло, выворачивало, ломало от сожалений, раскаяния. Мне даже смотреть в ее сторону было стыдно!

– Что рассказать, Руслан? – всплеснула руками девушка. – Ты все знаешь! Ты был там!

Не просто был, а принимал, сука, самое непосредственное участие, главную роль исполнял, возомнив себя палачом.

– И все-таки? – не отступал. Мне нужны подробности, я должен знать все, каждую мелочь, возможно, тогда получится исправить, вернуть то, что сломал.

– Кирилл в точности выполнил твой приказ. Из леса отвез меня в ближайшее поселение, сдал в захудалую больницу со словами "я нашел ее в лесу", притворился, будто мы незнакомы, и ушел. Все. Меня кое-как заштопали и бросили в палату. Я сначала не поняла, что произошло. Думала, просто сил не хватает, и спокойно ждала… – она отошла к окну и, не отрывая взгляда от пейзажа, тихо начала говорить, и каждое слово когтями ядовитыми впивалось в сердце. – Через день появилось беспокойство, попробовала обратиться внутрь себя, прикоснуться к волчьей сути, и нашла лишь пустоту. Конечно же, не поверила, ведь так не бывает, пробовала раз за разом, убеждая себя в том, что это временно, просто последствия стресса, но время шло, а ситуация не менялось. Только хуже становилось, потому что в груди будто черная воронка разрасталась, колючая пустота там, где раньше была моя волчица…

Она растерянно замолчала, погрузившись в свои мысли, а я стоял позади нее и слушал, с каждым мигом ощущая себя все паршивее. Дурно становилось от осознания того, через что она вынуждена была пройти по моей вине. Так хотелось прикоснуться к ней, обнять, утешить, забрать себе ее боль. Руку протянул, но так и не посмел притронуться.

– …Я помню, тогда в истерику впала. Билась, рыдала, а врачи думали, что меня терзают страшные воспоминания, накачивали успокоительным, – снова заговорила, не оборачиваясь ко мне. – Постепенно смирилась, сдалась, вокруг словно все краски погасли, и жить не хотелось. Провела три месяца в этой чертовой больнице. Выйдя из нее, отправилась на вокзал, взяла билет на первый попавшийся рейс и уехала в то село, где меня нашел Кирилл. Сняла там домик, устроилась на работу… вот и все. Не думаю, что эти подробности имеют хоть какое-то значение.

Неправда. Эти подробности имели значение для меня. Каждая их них впивалась острой иглой, смертельной отравой проникая в кровь. Я даже сказать ничего не мог, только стоял, смотрел на нее как умалишенный, жадно воздух хватая. Рад бы утешить, сказать что-то ободряющее, но все слова забыл. Все! До единого!

Охренел! Если не сказать еще хуже!

Я запретил себе интересоваться ее жизнью, узнавать, как у нее дела, и целый год давил порывы узнать хоть что-то про свою бывшую жену. Думал, что живет себе припеваючи, с мужиками другими барахтается, раз уж даже в браке себе в этом удовольствии не отказывала. Тот вечер, моя жестокость в лесу, давили, жерновами висели на шее, но я был уверен, что уже через несколько дней она оклемалась, встала на ноги.

А оно вон как все сложилось…

Хреново узнавать правду, такую, что ломает выдуманную картину, переворачивает весь мир с ног на голову. А еще хреновее понимать, что превратил в ад жизнь человека, которого любишь. Незаслуженно превратил. Изуродовал, сломал, лишил самой себя, вышвырнул из своей жизни, без раздумий и сожалений – ведь я же прайм, я всегда прав!

Самое страшное, что через все эти мучения она прошла одна. Рядом с ней никого не было. Никого, мать твою!

И нахер я ей после всего этого нужен?! О каком прощении, вообще, может идти речь?!

Только сейчас в полной мере начал осознавать масштабы катастрофы, которую сотворил своими собственными руками.

Она молчала, я молчал, и в тишине лишь было слышно, как сердце гудит.

– Ну что, Бекетов, твое любопытство удовлетворено? Узнал, что хотел? – сложив руки на груди, развернула ко мне и посмотрела пристально, не моргая.

Глаза в глаза. Без испуга, без укора, только с мрачной решимостью. Наверное, именно в этот момент, выплеснув все, что накопилось внутри, Татьяна выбралась из раковины, в которой предпочитала прятаться от мира, начала избавляться от страха передо мной.

Зато страх проснулся во мне. Жуткий, ледяной, сковывающий все мое существо. Страх того, что уже поздно, что ничего не вернуть, что это конец. Узнав о подставе, я предполагал, что все будет непросто, но был уверен, что справлюсь. А теперь…

На ее месте я бы не простил, никогда. Землю бы грыз, на луну выл от тоски, но не простил. Такое не прощают! Оставалось только надеяться, что она – это не я.

Еле выдохнул, переступил неуверенно с ноги на ногу и сделал шаг к ней.

– Мне жаль… – прохрипел через силу.

– С чего бы это? – в ее взгляде ледяная стена, которую мне не пробить, что бы ни сделал. – Разве не этого ты добивался?

– Нет, – медленно покачал головой, словно заржавевший железный дровосек.

– Теперь, когда ты в курсе, я могу, наконец, уйти?

Она не скрывала желания оказаться как можно дальше от меня, и я ее понимал, но все равно не мог отпустить. Без нее не мог, хоть и понимал, что это эгоистично.

– Никогда, – козлом себя почувствовал в этот момент, видя, как разочарованием наполняется любимый взгляд.

– Как всегда только ты и твои желания, – раздраженно фыркнула Татьяна и отвернулась к окну.

– Как всегда, – согласился сдавленно.

– Зачем я тебе, а? – прошептала тихо, обреченно. – Зачем, Руслан? Я больше не волк, не твоя пара. Я просто человек! Который хочет спокойной жизни!

– Ты по-прежнему моя пара, – ответил уверенно, потому что это правда.

Связь никуда не делать. Она здесь, стягивает нас плотными кольцами, не смотря на то, что я – оборотень, а она теперь просто человек.

А так ли это на самом деле?

Что если… волчица не ушла? Притихла, скрылась, но осталась с Татьяной? Я не знаю, возможно ли это в принципе. Ну а вдруг? Что если я смог прогнать ее тогда, год назад, и теперь только мне под силу вернуть ее обратно? Схватился за эту мысль. Вцепился в нее руками, ногами, зубами, и волк внутри взвился моментально, требуя действий.

– Зачем тебе такая пара, Бекетов? Не твой уровень, – цинично и в тоже время бесконечно горько усмехнулась, – не доросла я до тебя.

– Это я не дорос, – сожаления, сомнения отступали, на их место приходила решимость.

Я исправлю все, что сделал! Верну грифельную волчицу! Внутри с каждым мигом уверенность крепла – справлюсь, смогу. Не знаю как, но верну Татьяне то, что отнял. Возможно, это и станет первым шагом к прощению.

– Я все исправлю, – выдал на эмоциях, желая хоть как-то ее приободрить.

– Не надо давать пустых надежд, Руслан, – прохладно отрезала Татьяна, – ты понятия не имел, что такое вообще бывает. И понятие не имеешь, как это исправлять.

Все правильно она сказала, остужая мои порывы.

– Исправлю, – повторил уверенно.

Тяжко вздохнув, Таня снова развернулась ко мне, взглянула мрачно, но я видел, как во взгляде промелькнула тщательно скрываемая надежда.

– Позволь мне попробовать помочь тебе, попробовать все вернуть, – чуть ли ни взмолился, едва удерживаясь, чтобы за руку не взять. – Я не знаю как, но буду пробовать. Ты же хочешь вернуть свою волчицу?

– Хочу, – она не стала отпираться, – больше всего на свете.

– Тогда не отталкивай меня, пожалуйста. Дай мне шанс. И если все получится, если волчица вернется, и ты по-прежнему захочешь уйти… я тебя отпущу, – последние слова через силу, захлебываясь агонией, но если ей так будет лучше, я сделаю это.

Сдохну, но сделаю.

Глава 12

Руслан

Я по-прежнему не знал, что делать и как исправлять ситуацию, поэтому положился на инстинкты и делал то, что нашептывал внутренний голос, приправленный волчьим чутьем. Этот голос тянул меня в лес, ночью, чтобы никого, кроме нас с Татьяной, не было на многие мили вокруг, и он же нашептывал, что мне по силам переломить ситуацию. Только мне!

Все так же ведомый инстинктами, выждал несколько дней – до полнолуния, во время которого волчья сущность всегда становилась сильнее, и позвал Таню с собой. Она посмотрела на меня пристально, нахмурившись, поджав губы, и медленно кивнула. Ее желание стать прежней было практически осязаемо.

Я углублялся все дальше в лес, прислушиваясь к ночным шорохам, а Татьяна послушно брела следом, стараясь не отставать, светила себе под ноги карманным фонариком и тихо охала, когда спотыкалась на какой-нибудь кочке, или цепляясь за выступающий из земли причудливо изогнутый корень.

Ее зрение тоже было обычным, человеческим, как и все остальные органы чувств. Идти по лесу во тьме, как настоящий волк, она не могла, а от моей помощи ожидаемо отказалась.

Ничего. Сейчас исправим. Я уверен, что справлюсь.

Таня нервничала, подрагивала, и ее нервозность передавалась мне. От нетерпения кишки в узел скручивало, но я продолжал размеренно идти вперед, хотя хотелось мчаться со всех ног. Вел ее на поляну, где раньше любили быть вдвоем. Именно там она впервые стала моей, там я сделал ей предложение, и она ответила «да». Наше счастливое место. Почему-то меня тянуло именно туда: суеверие или еще что-то – без разницы. Я просто вел ее знакомыми тропами, Татьяна то ли не разобрала в потемках, куда мы направляемся, то ли просто предпочла смолчать.

Вдоволь набродившись по темным тропам, мы, наконец, достигли нужного места. Ели, широко раскинувшие лапы, расступились, пропуская нас на поляну, залитую лунным светом. Мне всегда казалось, что именно здесь она самая большая и красивая. Самая сильная. И сейчас ее сила была очень нужна нам обоим.

Таня осторожно прошла вперед, выключила фонарик и убрала его в карман. Здесь было достаточно светло, чтобы она чувствовала себя комфортно, серебристый свет плавно перетекал от одного дерева к другому, превращая их в загадочный мерцавший барьер, укрывавший это место от всего остального мира.

– Доверься мне, прошу, – прошептал, подойдя к ней вплотную. Обхватил лицо руками, вынуждая смотреть на меня. В ее глазах отражалась полная луна, она наполняла их магическим блеском. Какая она красивая! Желанная. Моя. Волк заворчал внутри, подталкивая к действиям. Ему не терпелось увидеть свою грифельную пару. – Ты веришь мне? – спросил, вглядываясь в мерцающие озера глаз.

Она нервно сглотнула и с трудом, превозмогая себя, кивнула.

– Я не знаю, что делать, – не стал ее обманывать, – но буду разбираться по ходу. Просто следуй за мной, не сопротивляйся.

– Не буду, – скованно улыбнулась.

Девочка боялась, нервничала, безуспешно пытаясь это скрыть. Она сильная, умница моя.

Пора.

Впился взглядом, пытаясь проникнуть внутрь, окунуться в ее внутренний мир, разложить все по полочкам. Никакого отклика. Лишь пустота, липкая, неестественно холодная, словно ампутировали часть души. Метался по закуткам ее сознания, пытаясь найти хотя бы след присутствия волчицы, хоть ее легкую тень. Ничего… пусто. Будто никогда и не было. Аж жутко стало.

– Тань, мне надо обернуться, – наконец, произнес, недовольно выдыхая, – в волчьем обличье моя воля сильнее.

Она задрожала, и взгляд затравленно заметался по сторонам. Ей было страшно. Моя пара боялась моего волка. Кто бы знал, как от этого трясло меня. Еле сдержался, чтобы не притянуть ее к себе. Нельзя. Она только сделала шаг навстречу мне, как человеку, крохотный шаг, и я не должен держать под контролем свои порывы. К тому же Таня ни разу с момента возвращения не видела моего волка, и едва речь о нем заходила, отстранялась и закрывалась. Нам нужно еще время. До хрена времени!

Татьяна, собрав всю смелость, кивнула, соглашаясь на мое обращение. Нервно облизала губы и еле сдержалась, чтобы не пуститься наутек.

Ничего! Потерпит! Надо волчицу возвращать, а потом пусть бегает сколько захочет. Я с радостью составлю ей компанию.

По мягкой траве бесшумно отступил от нее на несколько шагов и перекинулся в волка, тут же замерев на одном месте, давая ей время привыкнуть. Даже во тьме заметно, как она побелела, как глаза наполнились неприкрытым страхом.

Млять. Млять. Млять.

Да почему же так оно все вышло?!

Шагнул к ней осторожно, но остановился, заметив, как она отшатнулась, едва не запутавшись в густых зарослях. Она не понимала меня, не чувствовала! Проклятье. Предупреждающе заворчал, требуя повиновения. Девушка замерла. Внутри бывшей жены шла нешуточная борьба. Ее трясло, подмывало сбежать от меня подальше, но моя девочка взяла себя в руки, собралась и, сжав кулаки, прямо посмотрела на меня. Бледная, перепуганная, но решительная. Мягко переступая лапами, подошел к ней вплотную, потянулся к подрагивающей руке, ткнувшись в нее носом, пытаясь подбодрить. Она шумно вздохнула.

Страх… Меня сводил с ума ее страх. Он резал по нервам наживую. Надо возвращать прежнюю Таню, возвращать грифельную волчицу. Возвращать все на свои места.

Подняв голову, заглянул в любимые глаза, на дне которых сверкали слезы.

Мы справимся.

Настойчиво ринулся вглубь, подавляя, заставляя замереть по стойке смирно, не дышать, не шевелиться, полностью отдать себя в мое распоряжение. Она ойкнула сдавленно, почувствовав мое вмешательство, судорожно вдохнула.

Дыши, Таня, дыши. Остальное сделаю я.

Вихрем пронесся по сознанию, легко касаясь воспоминаний, эмоций. Все не то. Нет и следа волчицы. Не понимаю… Не могла же она исчезнуть по-настоящему? Я не верю в это. Проверил еще раз и еще, все глубже погружаясь в ее сознание. Мир вокруг исчез, осталась только она, ее переживания. Я чувствовал ее обиду за изгнание, обиду на всех нас, на меня, захлебывался ее болью. Тоска из ее воспоминаний давила неподъемным грузом, но я искал, настойчиво, упорно. Ходил кругами, пытаясь найти следы. И когда уже был готов отступить, заметил, словно тьма клубилась стеной, не пропуская дальше. Ударил. Один раз, второй, третий, надавил, пытаясь проникнуть за нее. Пелена не поддавалась, прогибалась, трепетала, гудела от напряжения, но оставалась на месте. Волк яростно вцепился в нее, разрывая на куски, раздирая ее когтями и зубами. Слышал, как застонала Татьяна, но не остановился, не отступил. Сейчас нельзя этого делать, только хуже станет. Я это знал, чувствовал, упорно прорываясь вперед до тех пор, пока черная стена не дрогнула и не отступила перед моей волей.

Присутствие волчицы почувствовал сразу. Притаилась во тьме, напряженно меня разглядывая.

– Выходи! – прорычал, не сдерживаясь. В ответ тоже рычание. Недовольное, злое. Плевать! – Выходи! – приказ, холодный, не терпящий возражения, подминающий под себя.

Она сопротивлялась. Чувствовал, как билась, пытаясь противостоять моей воле. Только это невозможно. Я прайм. Сильнее ее. Сильнее любого альфы, что попадет на пути. Моя воля абсолютна. У нее нет шансов победить.

– Выходи!

Моя власть расходилась, как круги по воде, заставляя трепетать все в округе. Даже птицы с деревьев испуганно взметнулись в ночное небо, стремясь оказаться как можно дальше. Зверье дикое затаилось, пытаясь укрыться от меня. Все оборотни в округе поджали хвосты, припадая к земле.

Графитовая волчица тоже склонилась, подаваясь навстречу, недовольно скаля зубы. Я тянул ее за собой, тянул на поверхность, не давая снова отступить, спрятаться в том укромном месте, где она отсиживалась весь прошедший год.

Последний рывок. Сильный, отчаянный, и все встало на свои места. Я чувствовал, как сущность Татьяны и волчицы переплелись, снова становясь единым целым. Девушка, что стояла передо мной, с диким криком упала на колени, а я отступил назад, наблюдая за ней. Ее трясло, ломало. Она дышала, как загнанный зверь, а потом со стоном обернулась, и стон перешел в скуление.

На ее месте волчица. Стояла, широко расставив лапы, пошатываясь из стороны в сторону. Не понимала, где она, что произошло. Дезориентирована. Мотала головой, пытаясь придти в себя.

А я улыбался, как блаженный идиот, во всю свою волчью пасть. Припав на передние лапы, с восторгом наблюдал за ней, поскуливая от нетерпения. Внутри радость такая, что хотелось скакать несмышленым щенком, задрав хвост и тявкая.

Моя волчица! Моя пара! Моя жизнь!

Наконец, она смогла совладать со своим непослушным телом, последний раз тряхнула головой и сфокусировала взгляд на мне. Не моргая, смотрела и предупреждающе рычала. Злилась.

Пусть. Пусть злится. Имеет полное право. Это пройдет! Сейчас ничто не могло омрачить мою радость. И, наверное, именно из-за этой иррациональной эйфории я оказался не готов к тому, что произошло дальше.

Сжавшись, словно пружина, она метнулась в мою сторону. Так быстро, неожиданно, что не успел среагировать. А может, и не хотел, несерьезно воспринимая ее бросок. Только когда почувствовал, как острые зубы смыкаются на шее явно не с дружескими намерениями, рванул в сторону, уворачиваясь. Зубы рассекли кожу, едва не задев артерию.

Какого…

Снова набросилась. Так же отчаянно, молча. Шерсть на загривке дыбом встала, когда пасть щелкнула в сантиметре от моей морды.

Никаких игр.

Продолжали кружиться по поляне, не сводя друг с друга взгляда. Ей не хватало ни сил, ни скорости, но она не отступала, нападала раз за разом. Я все больше приходил в недоумение, отступал, уворачивался, не бросаясь в ответ. Все ждал, когда она успокоится, выплеснет все, что накопилось за этот год, спустит пар.

Но она не останавливалась, продолжая атаковать, уже несколько раз хорошенько хватанув меня за бока.

Ощущение какой-то непередаваемой хрени нарастало с каждой секундой. Она ведь не шутит, если пропущу ее бросок – вцепится намертво.

Хватит.

Увернувшись в очередной раз, набросился на нее. Сбил с ног, придавливая к земле, предупреждающе сжимая челюсти на загривке, утробно рыча, требуя полного повиновения. Она замерла на мгновение, потом попыталась взбрыкнуть, сбросить с себя, но ничего не вышло. Еще сильнее придавил ее, не давая шевельнуться. Волчица захрипела, забилась и начала обращаться.

Миг – и подо мной лежала Таня, содрогаясь от рыданий. Тут же перекинулся в человека, подхватил ее под локоть, рывком поставив на ноги:

– Ты что творишь? – чувствовал, как по шее из раны от ее клыков струйкой бежала кровь. Она заревела еще сильнее, отчаянно мотая головой и пытаясь вырваться из моих рук. – Таня! – проревел так, что лес притих.

Она подняла на меня измученный взгляд и, икая от слез, просипела:

– Она ненавидит тебя! Боже, она так сильно ненавидит тебя!

Нахмурившись, сжал ее локоть сильнее. К ненависти я был готов, заслужил, но это ведь не все. Нутром чую, не все.

– И?

– Ты… ты, – пыталась отдышаться, – ты больше ей не нужен. Будто под дых ударили. С размаху, кувалдой. – Она больше не считает тебя своей парой! – прокричала Таня. – Ты для нее никто! Чужой!

Вырвавшись, побежала прочь, в сторону дома, а я стоял и смотрел ей вслед, не в силах сделать и шага.

Неделю спустя

Угрюмо рассматривал ручку с золотым пером, лежавшую передо мной на столе. Просто смотрел. Смотрел и не видел, ничего. Мысли путались, перескакивали с одного на другое, то погружаясь в воспоминания, то безуспешно пытаясь придумать выход из этого ада, в который сам нас столкнул.

Это была тяжелая неделя. Безумно тяжелая.

Благодаря моим стараниям, Татьяна смогла вернуть свою вторую сущность, снова стала полноценным оборотнем. Это плюс. Шрамы исчезли на следующий день, и вместо грубых рубцов остались лишь светлые полосы, которые в скором времени тоже пропадут. Это здорово.

Грифельно-серая волчица вернулась. Злая, одичавшая, ненавидящая меня каждой своей клеточкой. В этой ненависти не было ничего наигранного, никаких обид, желания наказать, отыграться и прочей херни. Кристально чистая, сверкающая идеальными гранями ненависть.

Кто бы мог подумать… Один шаг, один роковой поступок, после которого путь назад закрыт. И обратно так просто не вернешься. Тут надо сделать сотню шагов, чтобы все исправить. Я готов на это, но беда в том, что не знаю в каком направлении двигаться.

Я ошибся, думая, что, вернув волчицу, сделал Таню цельной, такой как прежде. Не вышло, ни черта! Они не стали единым целым, каждый сам по себе: растерянная Татьяна и озлобленная волчица.

Как ни странно, эта Танина растерянность сыграла мне на руку. Столкнувшись с новой проблемой в лице своей звериной половины, Таня, ища поддержки, неосознанно сделала шаг ко мне. Хреново, наверное, когда в душе такой разлад, когда разрываешься на части в прямом смысле этого слова. Возврат волчицы не сделал ее счастливой. Скорее, все стало еще запутанней.

Она не ушла.

Осталась и даже стала меньше прятаться в своей комнате. Мы разговаривали, осторожно, заново участь общаться, обходя неприятные моменты. Она пыталась научиться доверять мне, делая крохотные шаги навстречу. О прощении речи не шло, но наличие связи она не отрицала, фактически признаваясь в том, что чувства еще живы. Она даже приняла причины моего поступка.

А волчица… Она непреклонна. Ей не нужны слова, не нужны поступки. Я ей не нужен! Волк любит до смерти, но и предательства не прощает. Никогда. А я предал ее тогда, поверив чужим людям. Не ей! Поверил, вынес приговор, не разобравшись в ситуации. Предал свою пару, едва не убив ее там, в лесу, когда ситуация вышла из-под контроля. Волчица этого не могла простить. Не хотела. Ей это не нужно, потому что она считала себя свободной… от меня.

Той роковой ночью, когда выгонял ее со своих земель, запрещая возвращаться, сам того не ведая, своей волей разорвал нашу связь, в одностороннем порядке. Наша истинная связь стала ущербной, изуродованной моим вмешательством. Она сохранилась у меня в полном объеме, у Тани, но напрочь отсутствовала у волчицы. Моя воля не могла восстановить связь – пробовал, наивно полагая, что если смог разорвать, то смогу и склеить. Хер бы там! Она только разозлилась еще сильнее, едва не отхватив мне пол морды.

Правильно говорят, что парность у волков рождается сама, ее ничем не заменишь, не принудишь появиться, не разовьешь постепенно. Если ее нет, то нет. Все, точка.

Мой волк сходил с ума, захлебываясь своей агонией, не веря в произошедшее. Был готов на пузе ползти за ней, жалобно скуля и заглядывая в глаза волчице, которую по-прежнему считал своей. Но в ответном взгляде было пусто. Она ничего ко мне не испытывала. Для нее не было никакой связи, привязанность рассыпалась в прах. Она не признавала во мне вожака, в окружающих не признавала стаю. Одиночка.

Она бы ушла. Просто развернулась бы и, не оглядываясь, сбежала из Синеборья, лишь бы оказаться подальше от меня. Но я не отпускал, не мог отпустить, потому что сама Таня хотела остаться – она опасалась своей новой сущности, не доверяла ей, наверное, даже больше, чем мне.

Слышал по ночам, как тихо всхлипывает, наивно полагая, что сплю. Ей было хреново. Гораздо хреновее, чем мне. Не знаю, как жить с таким разладом внутри, когда одна часть любит, хоть и пытается это скрыть, а вторая дико ненавидит. Никаких метафор, пафосных слов – чистая правда.

То и дело хищница пыталась взять верх и перекинуться, взять управление на себя, сделать по-своему. Таня держалась, но надолго ли ее хватит? Зверь в ней сильный волей и духом и хочет на волю.

– Руслан, – голос Кирилла был серьезен, как никогда, – делегация от Загорского прибудет завтра к полудню. Где будешь встречать? В Тополях или в Синеборье?

– В усадьбе, – ответил рассеяно, наблюдая за действиями, что разворачивались под окнами.

– Уверен? Мы чужих туда не пускаем.

– Пусть видят, что открыты для контакта, а заодно почувствуют, что шутить никто не будет. Сюда отправляй еще волков, пусть начеку будут.

– Как скажешь.

Я сбросил звонок, тотчас забыв о нем.

Что мне эта делегация от соседнего клана? Что мне эти визиты вежливости и налаживание контактов, когда внутри выжженная пустыня?

С самого утра Татьяна обернулась, выскочив в лес. Я отправился следом, держась на расстоянии, наблюдая за каждым ее шагом. И волчица прекрасно знала это, недовольно поглядывала на меня через плечо, скалясь, когда подходил слишком близко. Рычала, прижимая уши, припадая к земле. Вела себя как с чужим опасным волком, способным причинить вред. И сетовать не на кого – сам виноват. Но это просто убивало! Хотелось схватить ее, прижать к себе или встряхнуть хорошенько, чтобы все встало на свои места, чтобы вспомнила, что нас связывает. Она упрямо шла вперед, все дальше уходя от усадьбы, приближаясь к границе наших земель. И лишь только встал поперек дороги, показывая, что дальше не пущу, остановилась.

Долго смотрела на меня, холодно, отстранено, видать, оценивая серьезность намерений. Потом раздраженно щелкнула зубами и, шустро развернувшись, понеслась обратно к особняку, а я как унылый м*дак, следовал за ней, с каждым мигом все больше приходя в недоумение. Как жить дальше? Как, вашу мать, справиться с тем, что сильнее? Как заново заставить ее полюбить себя?

Я не знал.

А дальше было еще хуже. Пока я решал рабочие вопросы с Кириллом, Татьяна осталась внизу, лениво развалилась на земле у широкого крыльца с мраморными колоннами, щурясь от яркого летнего солнышка, и ее необычная шерсть мягко блестела в лучах. А потом появились несколько молодых волков из стаи. Завидев мою волчицу, направились к ней, выражая почтение. Она с интересом наблюдала за их приближением. Рассматривая, принюхиваясь. Поднялась, приветственно покачивая хвостом.

Само дружелюбие, мать ее! С кем угодно, но только не со мной. А эти дураки расфуфырились перед ней. Уши торчком, хвост трубой, грудь колесом. Смотрят так жадно, чуть ли ни слюни из пасти капают.

В груди кольнуло. Сильно, неприятно. Ревность поднимала голову, заставляя сильнее сжимать трубку, пока говорил с Кириллом. Перед глазами черная пелена. Злость, ревность, на себя, на нее, на этих идиотов, что вьются возле моей самки. Не понимая, что делаю, сиганул в окно, обращаясь на ходу. С утробным рычанием приземлился рядом с ними. Молодые волки тут же спасовали, поджали хвосты, припали к земле, заискивающе глядя на меня, выражая всем своим видом раскаяние. Ср*ть на них, потом разберусь, устрою такую трепку, что на всю жизнь запомнят.

Сейчас меня больше волновала Татьяна. Волчица смотрела на меня, не скрывая недовольства, раздраженная моим внезапным вмешательством в их игрища. Зарычал зло, требовательно. Опустив голову, глядя исподлобья, двинулся к ней. Сейчас получит! Затащу в дом, запру в комнате и вообще никому не разрешу к ней подходить. Никогда!

Татьяна, почувствовав мое настроение, зажмурилась, крутанулась на месте юлой, и со всех ног бросилась прочь, в лес. А я следом за ней, мимо молодых сопляков, поджавших хвосты.

Зараза шустрая! Неслась как угорелая, петляя мимо кустов, сворачивая в самых неожиданных местах, избегая открытых пространств, где бы я ее настиг в два прыжка. Мне оставалось только зубами щелкать, когда грифельная задница, в очередной раз взмахнув хвостом, исчезала за деревьями.

И все бы ничего, если бы не одно «но». Она не играла со мной, не кокетничала. Волчица реально пыталась улизнуть, сбежать от меня. И если я ее сейчас упущу, она запросто скроется в неизвестном направлении.

Как же меня это бесит! Ненавижу ощущать себя беспомощным! А сейчас именно такой случай. Я не знал, что делать! Как бы ни бился, ни пытался найти подход – все бесполезно. Волчья сущность Татьяны меня отторгала, не подпускала к себе. Мое присутствие ее тяготило.

Петляя между деревьев, долго кружили по лесу, пока, наконец, изловчился и в длинном прыжке придавил ее к земле. Она зарычала, начала брыкаться, выворачиваться, одновременно пытаясь прихватить меня зубами. Злюка!

Наконец, замерла, прижав уши, кося на меня дикий взгляд.

Черт! Хреново-то как!

Заурчала, как бы говоря "отпусти, победил". Только от победы нет и грамма удовлетворения, потому что это – мимолетное, а по основным позициям давно проиграл, подчистую.

Отпустил ее, отойдя в сторону, хвост уныло повесил, чувствуя себя полнейшим неудачником и конченым идиотом. Волчица с земли поднялась, отряхнулась, угрюмо на меня глядя, и во взгляде нет ничего хорошего, способного дать хоть крупицу надежды. Пустота.

– Куда ты собралась? – спросил устало, обратившись в человека. Она заворчала. Типа «не твое дело». – Пойдем обратно.

Волчица ухмыльнулась по-звериному и попятилась.

– Таня, ё-моё! Хватит! Пойдем обратно!

Уши прижала и отступала дальше. Чувствовал, что еще немного – и с места сорвется, продолжая свой побег.

– Оборачивайся! – громко, требовательно. Она дернулась, задрожала, но сдержалась, не дала Татьяне снова стать человеком.

П***ц! Волчица теперь не дает Тане обернуться!

– Ну, прекрати! – сердито пальцем на нее указал.

Грифельная самка снова меня проигнорировала. Одарила взглядом, от которого внутри все перевернулась, и ринулась прочь.

Да, е**** мать! Сколько можно? Она решила терпение мое проверить? Я ведь не железный! Скручу и домой потащу, если понадобится.

Выругавшись от досады, снова волком перекинулся и опять в погоню пустился, злясь с каждым мигом все больше.

Паразитка упертая!

В этот раз нагнал ее в два счета, устав от бестолковых игр. Дорогу грудью перекрыл, голову к земле склонил и с глухим рычанием на нее двинулся. Все равно сделает по-моему!

Она юлила, пыталась увернуться, ускользнуть, но я не давал и шага лишнего сделать, перекрывая любые лазейки. Ее упорство раздражало, доводя до белого каления. Опять человеком стал и направился к ней твердым шагом. Она ощерилась еще больше, уши прижала, наблюдая за мной бешеным взглядом.

– Все. Довольно! Если сейчас не обернешься, силой заставлю, и потом не обижайся! – я действительно был готов это сделать, потому что волчица совсем распоясалась, не давая Татьяне снова стать собой.

Зарычала так зло, отчаянно, что душу от ее ненависти в узел скрутило.

– Считаю до трех! Один! – взгляд ее поймал, не давая отвернуться. Она пыталась вырваться, но я держал ее крепко.

– Два.

В сторону дернулась, едва не сорвавшись с крючка, но снова удержал.

– Три!

Угрожающе зубами клацнула рядом с моим лицом. Увернулся, назад отклонившись, и надавил, приказывая волей прайма.

– Оборачивайся.

Захрипела с пеной у рта… но не обернулась! Она сопротивлялась! Никто не мог устоять, а она упиралась, не поддаваясь моей воле. Шерсть дыбом встала, взгляд яростью наполнился, я прямо кожей ощущал волны ненависти, что исходили от нее.

– Оборачивайся! – еще сильнее надавил.

Результат тот же! Грифельная волчица стояла передо мной, мотаясь из стороны в сторону, тряся головой, но игнорируя мой приказ.

Бл****. Слов нет, одни междометия. Впервые в жизни столкнулся с тем, что не могу прогнуть другого волка. Пытаюсь, но не выходит! Она не поддавалась! Вижу, что боролась изо всех сил, что тяжело ей, плохо, но сдаваться не собиралась.

Это, вообще, как называется?!

Уже во всю силу давил на нее, но ни черта не выходило. Танина волчица боролась, сопротивлялась воле прайма.

– Оборачиваясь! – проревел диким зверем, ударив изо всех сил.

Волчица упала на землю без сознания, но так и не подчинилась. У меня голова трещала, виски сдавило так сильно, что чуть не завыл от боли. Пытаясь ее прогнуть, сам себе чуть мозги не спалил.

Невероятно.

Отдышавшись, склонился над ней, потрепал по плечу, готовый к тому, что коварно набросится, но она продолжала лежать. Бока мерно вздымались в такт дыханию, нащупал пульс – нормальный. Она просто в отключке. Скрипнув зубами от досады, поднял ее с земли, на плечи закинул и пошел в сторону усадьбы, пытаясь понять, что произошло. Как у нее это получилось? Невозможно! Моя воля абсолютна!

Но факт остается фактом. Татьяна могла мне противостоять.

Волк внутри одобрительно заворчал, поднялось неуместная гордость. Сильная самка, способная дать отпор, пришлась ему по душе.

– Да, приятель, отличный выбор, – проворчал, перехватываясь поудобнее, – осталось только ее в этом заново убедить.

Тут он снова приуныл, и я вместе с ним. Теперь ее вообще ни в чем не убедишь, самовольничать еще больше будет.

– Оборачивайся! – приказал по привычке, забыв, что волчица больше не воспринимает мои приказы.

Она боролась отчаянно, зло, всеми силами сопротивлялась, не желая уступать. Цепь звякнула, когда она уселась на землю, демонстративно отворачиваясь от меня.

Сучка! Захватила власть и не давала Татьяне стать человеком. И вот как с этим бороться? Как? Будь кто другой, мигом бы скрутил, вынудил прогнуться под себя, а с ней так нельзя. С ней мы уже проходили это. Грубая сила, которую применил тогда, ночью, до сих пор аукается нам.

– Будешь сидеть на цепи, пока не обернешься, – произнес твердо, раздраженно хлопнув ладонью по перилам, – поняла? Как дворовая шавка! В ошейнике, на привязи. Нравится такое положение? Пожалуйста! Можешь хоть навсегда на цепи остаться! – мое терпение тоже подходило к концу. Бесился от бессилия, от того, что никак не мог повлиять на нее.

Как же мне сейчас хотелось увидеть Таню. Мою. Дорогую. Любимую. Желанную. Но ее не отпускала вот эта наглая волчица, которая демонстративно улеглась на землю, прикрыла нос хвостом, всем своим видом показывая, что ей и здесь неплохо.

Ничего, посидит на цепи, затоскует и обернется. А мне, похоже, пора доставать из тайника амулеты, которые сдерживают обращение, чтобы ослабить ее, чтобы она не смогла вот так самовольничать.

Боже, какая насмешка судьбы! Сначала иметь все, потом опуститься на самое дно. Хотеть вернуть волчицу своей паре, надеясь сделать ее счастливой, а теперь строить планы, как ее не выпустить на волю…

– Тань, – проговорил тихо, устало, не скрывая тоски в голосе, – обращайся, давай. Пожалуйста. Пойдем домой?

Волчица только заворчала недовольно и плотнее морду хвостом прикрыла. Упрямая! Как с ней совладать – не знал. Бесполезно! Не уступит! Развернувшись, пошел домой. Мне надо было привести мысли в порядок. Чертовски хотелось залезть под душ и смыть с себя этот проклятый день. Все проклятые дни, что сыпались нескончаемой чередой, принося с собой все новые трудности.

К вечеру приехал Кирилл.

С балкона наблюдал за тем, как он оставил машину на парковке и бодрым шагом направился к крыльцу. Проходя мимо загона, притормозил, а потом и вовсе остановился, ошарашено глядя на волчицу, которая по-прежнему сидела на цепи. От него она тоже демонстративно отвернулась, лишь удостоив мимолетным пренебрежительным взглядом.

Кир постоял недолго, рассматривая пленницу, а потом покачал головой и продолжил свой путь, спустя три минуты уже стучась ко мне в комнату.

– Заходи! – произнес себе под нос, но он расслышал и прошел внутрь.

– Здорово, – обменялись рукопожатиями, – смотрю, ты посадил свою ненаглядную на цепь?

– Пришлось, – устало потирая шею, прикрыл глаза, – она сначала попыталась сбежать, а потом отказалась оборачиваться. Уговоры на нее не действуют.

– Бедная Танюха, – невесело хмыкнул Кир, – волчица совсем от рук отбилась.

– Это точно, – согласился, а потом признался в самом неприятном: – она может противостоять моей воле. Я сегодня, когда ловил ее, пытался загнать, приказал возвращаться. Она выдержала, не подчинилась.

– Как так? – Кирилл присвистнул. – Не может такого быть! Ты же прайм!

– Дебил я, а не прайм! Еще как может! Сознание потеряла, но не отступила. Похоже, я своим вмешательством что-то внутри нее переделал, перестроил, дал ей какой-то иммунитет к моим приказам.

– Обалдеть! – уперевшись на подоконник смотрел на грифельную волчицу, свернувшуюся клубочком на земле. – И что теперь?

– Хрен знает, – больше сказать нечего. – Она не дает Татьяне обернуться. Заставить я ее не могу. Силу применять не хочу.

– Может, голодом морить? Есть захочет – пойдет на попятный. А как обернется, надо будет Таню обвешать амулетами, чтобы больше такого не повторялось.

– Уже готовы, – кивнул в сторону резного ларца на столе.

Замолчали, рассматривая виновницу проблем – непокорную волчицу, отказавшуюся принять мою волю.

– Мд-а, – протянул Кирилл, – вам не позавидуешь.

Ответить было нечего. Тут не только не позавидуешь, тут сочувствовать и соболезновать надо.

Решение я принял не раздумывая.

Запретил приносить ей воду и еду под страхом изгнания из стаи. Неприятные меры, но другого пути заставить ее обернуться я не видел. Ничего, поголодает, подумает и отступит. Мне главное Таню высвободить, а дальше уже будем смотреть по ситуации.

Волк внутри сердито зарычал, защищая свою пару, несмотря на то, что она отказалась от этого статуса. Черт, как бы самому не пришлось амулетами обвешаться, чтобы сдержать его! Ведь стоило мне только отдать распоряжение, чтобы Таню не кормили, как он тут же вознамерился бежать на охоту, чтобы принести ей добычу.

Это было бы смешно, если бы не было так грустно.

Глава 13

Руслан

За ночь ничего не изменилось. Едва забрезжил рассвет, я выскочил на балкон, чтобы убедиться – волчица на месте, спит, вытянувшись на земле, и, похоже, даже не парится по этому поводу, и уж тем более не собирается перекидываться обратно в человека.

Поганка!

Вызвал к себе смотрителя усадьбы, сообщив ему о том, что сегодня он смотритель и за моей волчицей. Пусть ходит, проверяет, если надо – разговаривает с ней. У меня сегодня сложный день, надо готовиться к встрече делегации Загорского. Соседний клан, с которым долгое время находились в состоянии холодной войны, наконец, пошёл навстречу, и сегодня нам предстояло заключить мирный договор. Парламентеры должны приехать ближе к полудню, и оставшееся в нашем распоряжении время мы провели с бетой и другими приближенными волками в обсуждении стратегии переговоров. Кое-как собрался мыслями, заставив себя погрузиться в работу, не отвлекаясь каждые три минуты на свою волчицу. Дела стаи важнее, чем личные переживания. Хотя…

Гости появились в строго заявленное время. Три черные тонированные хонды плавно повернули с лесной дороги к усадьбе. Кирилл встречал их на улице. Спокойно, уверенно, с улыбкой на губах. Обменявшись рукопожатиями и стандартными фразами, гости в сопровождении беты направились к дому. Кир развлекал их беседами о местных красотах, делая вид, что ничего важнее этого не существует, а гости делали вид, что прониклись до мозга костей его речами. Он провел их по тенистой аллее мимо ухоженных клумб, мимо загона, в котором на цепи сидела Таня. Правда, она предпочла забиться в угол за сарай, чтобы укрыться от любопытных въедливых взглядов чужаков.

Я делегацию встречал уже в доме. Как радушный хозяин, с распростертыми объятиями. Мы все сделали вид, что безумно рады встрече и прошли в большой рабочий кабинет на первом этаже. С каждой стороны было по десять представителей. Сам Загорский Константин Николаевич – матерый оборотень с ледяным взглядом и сединой на висках. Его бета – смуглый брюнет с бычьей шеей, увешанной золотыми цепями. Следующий по старшинству, гамма – на удивление молодой парень. Улыбчивый, ясноглазый. Но меня этим не проведешь, не за улыбки дают положение в стае. Волки признавали силу, ум, выносливость, сноровку, так что парень не так прост, как хотел казаться. Остальные волки – ниже рангом, и интереса у меня не вызвали…

Переговоры подошли к концу, только когда небо обагрили лучи закатного солнца. Мы добились соглашения по всем важным вопросам, разделили сферы влияния, подписали договор о сотрудничестве. Нервы гудели от напряжения. Все-таки Загорский – старый шельмец, опытный, пронырливый, с ним ухо надо держать востро, иначе вмиг все вывернет в свою пользу.

Виктор – молодой гамма чужого клана, под конец совсем перестал участвовать в обсуждении, лишь смотрел растерянно в окно, погружаясь в свои мысли. Загорский несколько раз сурово глянул на него из-под кустистых бровей, но его взгляды эффекта не имели. Парень мыслями был в другом месте. Нам же проще, потому что вначале он задавал каверзные и неудобные вопросы, и приходилось лавировать, чтобы не сказать лишнего. У меня даже возникло стойкое желание вывести его в коридор и доходчиво объяснить, чтобы не высовывался. Так что его молчание пришлось весьма кстати.

Тогда я не обратил внимания на эти внезапные изменения…

Когда, наконец, были подписаны все бумаги, пожаты руки, гости стали собираться. Из кабинета мы с Константином вышли последними, ведя светскую беседу о машинах, домах и прочих атрибутах власти. Его волки ждали своего альфу в гостиной у выхода, осматриваясь по сторонам со скрытым интересом. Лишь усмехнулся, прекрасно зная, как реагируют на усадьбу люди, впервые попавшие в это место. Наш клан может себе это позволить, а вы смотрите, щелкайте зубами от зависти.

Мои люди тоже паслись неподалеку, прикрываясь дружелюбными улыбками, но каждый из них был готов горло порвать чужакам при возникновении малейшей угрозы с их стороны. Несмотря на то, что все старательно удерживали на лицах дружелюбные маски и старательно играли роли преданных друзей, в воздухе витало напряжение.

Встретился взглядом с Кириллом. Он повел бровью, дескать, гнать их отсюда надо, осточертели. И я был с ним согласен, поэтому громко произнес:

– Я очень рад, что наша долгожданная встреча состоялась, и мы смогли прийти к соглашению по важным для обеих сторон вопросам.

Загорский ухмыльнулся, поняв, что я их выпроваживаю, но противиться не стал – самому явно некомфортно на чужой территории. Еще раз распрощались и направились к двери, которую уже тактично распахнул Кирилл, чуть не приплясывая от желания поскорее избавиться от гостей. Я, проявляя несвойственную для себя вежливость, пропустил вперед чужого вожака, а следом за ним и всех остальных членов его стаи, и когда последний из них переступил порог моего дома, облегченно выдохнул. Пусть проваливают, переговоры окончены! Чужакам на моей территории не место!

Выйдя на крыльцо, первым делом не удержался и посмотрел в сторону Тани. В течение встречи я запрещал себе думать о ней, концентрируясь на деле, но сейчас взгляд сам метнулся в ее сторону. И от увиденного остановился, как вкопанный, не в состоянии промолвить и слова.

Напротив загона, в котором на цепи сидела моя упрямая пара, стоял Виктор. Стоял и смотрел на нее, не замечая ничего вокруг. Волк внутри тут же вскинулся, едва не вырвавшись на волю. Даже шаг вперед сделал, но кое-как заставил себя остановиться. Мирное соглашение только подписано, и если сейчас разорву этого сосунка, все старания пойдут псу под хвост. Хуже всего было видеть реакцию Татьяны. Грифельная волчица, натянув цепь до предела, тянулась к нему. Жадно принюхивалась, всматривалась, и в ее ярких глазах полыхал такой интерес, что внутри все коркой льда покрылось.

Так она смотрела на меня.

Раньше.

До того, как наша связь была разорвана.

Как сдержался – не знаю. То ли здравый смысл вовремя включился, то ли подействовало ощущение того, как Кирилл жестко сжал мое плечо, не давая сделать необдуманный шаг.

Константин Николаевич и его стая направились к стоянке, а мы следом. В этот раз Кирилл держался ближе ко мне на случай, если выдержка лопнет, и я наброшусь на молодого волка, который так и стоял возле загона, несмотря на оклик своего альфы.

Секунду спустя тряхнул головой, будто отгоняя наваждение, и удивленно осмотрелся вокруг. Потом пошел за остальными, то и дело оглядываясь, а Таня смотрела ему вслед. Жадно, не отрываясь. Ушки на макушке, хвост трубой. Весь ее вид говорил о крайней степени заинтересованности.

Это просто п***ц!

Еле дождался, пока Загорский свалит, прихватив своих прихвостней, и решительно направился к Тане:

– Это что такое сейчас было? – процедил сквозь зубы, прожигая ее взглядом.

Она, естественно, и не подумала отвечать. Посмотрела на меня долгим задумчивым взглядом и отвернулась. Ушла, забившись в самый угол, чтобы ее никто не беспокоил. А меня трясти начало, потому что понял – терял ее окончательно. И если до этого в душе теплилась надежда, что рано или поздно все изменится, что она сменит гнев на милость, то теперь с пугающей ясностью понимал, что это конец. Волчица считала себя свободной и ее вполне могли интересовать другие волки… Уже заинтересовал.

Этот ее взгляд на гамму Загорских… Да я бы жизнь отдал, чтобы она так посмотрела на меня!

Татьяна

Ночные цикады с остервенением выводили свои трели, пытаясь перетрещать друг друга, а я лежала на земле и слушала их. Чего еще оставалось делать? Перекинуться человеком не выходило. Она меня не выпускала! В этот раз моя волчица окончательно вышла из-под контроля и отказалась уступать. Ей нравилось быть главной, она получала удовольствие, доводя Бекетова. С затаенным злорадством наблюдала за тем, как он бесился от бессилия. Я и не знала, что могу быть такой кровожадной. Хотя это уже не я. Мы с ней больше не вместе. Оставалось только уповать на то, что тактика Руслана окажется правильной, что он измором заставит ее обернуться.

Она думала, положив морду на лапы, доводя меня до исступления. Все ее мысли только о молодом волке из клана Загорских. Только о нем. Между ними словно искра проскочила. Химия в чистом виде. Я помню эти ощущения. Так же меня накрыло, когда впервые увидела Бекетова. Тогда весь мир перестал существовать, остался лишь Руслан, непреодолимая тяга к нему. Желание быть рядом, прикасаться, дышать одним воздухом. Так начинала проявляться наша парность. А теперь я с ужасом чувствовала то же самое, но совсем к другому оборотню.

Быть такого не могло! Чтобы я принадлежала одному, а она залипла на другом! Это же катастрофа, полный разрыв, с которым нет возможности бороться. Парность превыше всего, ее не пересилить! И как жить, когда тебя разрывают на части привязанности к двум разным волкам, я не знала.

Внезапно, несмотря на все страхи и обиды, мне ужасно захотелось к Руслану. Прижаться к нему, прикрыть глаза, почувствовать себя маленькой девочкой, спрятаться от проблем. Волчица тут же недовольно заворчала, уловив мои мысли. Ей-то к Бекетову совсем не хотелось, она бы с радостью глотку ему перегрызла, если бы могла.

В ночной тишине послышался легкий шорох, и я встрепенулась, подняла голову, прислушиваясь к окружающему миру, принюхиваясь. Обоняние уловило присутствие чужого волка, затаившегося среди черных кустов.

Это Виктор.

Проклятье! Я испугалась, а волчица, наоборот, радостно вскочила на ноги, бодро звякнув цепью.

Нет, нет, нет! Пожалуйста! Пусть он уйдет! Где, мать их, охранники? Как они его прозевали?! Я не хочу с ним общаться!

Зато волчица хотела. Легко повиливая хвостом, тянулась вперед, поскуливая от нетерпения, а когда из тени вышел молодой парень, ее восторгу не было предела. Игриво припала на передние лапы, словно щенок неразумный, и расплылась в довольной волчьей улыбке.

«Что ты делаешь? – Мысленно кричала на нее. – Очнись!»

Ей плевать на мои крики, она с восторгом наблюдала за его приближением, и волчье сердце билось втрое быстрей обычного. Впервые с момента возвращения она была счастлива. По-настоящему, купаясь в звериной радости, а я была готова рыдать. Попыталась обернуться, но она была так увлечена внезапным гостем, что даже не заметила моих попыток.

Двигаясь словно тень, парень легко перемахнул через ограду и подошел ко мне. Волчица доверчиво уткнулась носом в ладонь, даже зажмурившись от удовольствия. Я не оставляла попыток вырваться из ее плена, но не выходило. Вик расстегнул ошейник и осторожно положил его на землю, чтобы лишний раз не звенеть цепью, и взглядом указал в сторону леса. Волчица кивнула, не скрывая азарта. С ним она была готова на любую авантюру. Если бы на край света позвал – пошла бы, не задумываясь. Потому что выбрала его. Не Бекетова, который когда-то был дороже всех на свете, а другого волка. И что самое страшное, в ней не было желания досадить, сделать назло, причинить боль. Нет. Она искренне тянулась за волком из клана Загорских. Между ними зародилась и с каждым мигом крепла новая связь, от которой я в панике пыталась отмахнуться.

Но ничего не выходило. Она – сама по себе, я – сама по себе. Мне, как маленькой, хочется сбежать к Руслану, а она выбирала Виктора. Во мне страшный разлом, с которым не знала, как справляться. Я разорвана изнутри в клочья, и каждая моя часть живет своей жизнью.

Волк обернулся и пробежал мимо меня к кустам, а волчица с готовностью отправилась следом. Мне оставалось только наблюдать за тем, как они резвились, как носились по лесу, словно несмышленые волчата. Дурачились, в шутку боролись, валялись в густой траве, не замечая ничего вокруг. Теплый язык лизнул в нос, и моя вторая половина блаженно заурчала. Уткнулась лбом ему в шею. Ей было хорошо и спокойно… и она не собиралась уступать мне место, несмотря на тщетные попытки прорваться.

Господи, ну почему никто не чуял чужака? Чем заняты охранники? Руслан? Его бета? Да кто угодно! Неужели не заметили, что я сбежала? Да что за болваны такие?!

Мне отчаянно хотелось, чтобы про меня хоть кто-нибудь вспомнил, не позволил увести на чужую территорию, потому что с играми и волчьими ласками мы неизменно приближались в границе. Виктор уволил за собой самку, на которую пал его выбор. И эта глупая самка не сопротивлялась, наоборот, желала всей душой остаться с ним, забыв о Черных Тополях, о Руслане. Впрочем, о последнем она уже давным-давно забыла. Он для нее перестал существовать еще тогда, год назад в лесу, когда вынес приговор и сам же привел его в исполнение. Она ластилась темно-серому волку, терлась об него боком, касалась носом его морды, всячески выказывая свое расположение, и в какой-то момент я откровенно перепугалась, что они прямо здесь и сейчас решат полюбить друг друга.

Взбунтовалась, вскинулась, снова пытаясь "переключить на себя управление". Не выходило. Жутко стало до слез. Обидно, горько. Почему теперь я вынуждена воевать еще и с ней? Это такое испытание на прочность, да? Я еще недостаточно наелась всякого дерьма?

Но мне все-таки удалось им помешать. Улучив момент, когда она скакала вокруг него, шаловливо накручивая лохматой задницей, я заставила ее завыть. Громко, протяжно. Так, чтобы в усадьбе наверняка услышали. Она тут же разозлилась, зарычала, разъяренная моим поступком. Мне кажется, убила, если бы могла. Только по жестокой иронии судьбы мы вместе, в одном теле, хотя уже чужие друг другу. Сладкая парочка тут же замерла, настороженно прислушиваясь. Пока вокруг стояла тишина, но я надеялась, что лежебоки из усадьбы, наконец, поняли, что произошло, и уже отправились в погоню.

Вик проворчал утробно, приказывая за ним следовать, и моя волчья суть беспрекословно подчинилась. Отбросили в сторону все свои заигрывания и со всех ног припустили прочь, к границе, намереваясь перейти на территорию Загорских. Оттуда меня точно не выпустят! Любой волк будет удерживать самку, и Вик не исключение. Я не хочу оказаться в плену в чужом клане, но именно туда нас вела неразумная волчица.

За нашими спинами раздался вой, переходящий в яростный рев. Альфа Черных Тополей понял, что произошло. Ему ответили другие голоса, слаженным хором разносясь по лесу.

Только бы успели! Пожалуйста!

Волчица окатила своей яростью. Она мечтала совсем о другом – перейти в другую стаю насовсем. Я тоже разозлилась. Сильно, отчаянно. Сколько можно?! Почему всегда кто-то другой пытался направить меня туда, куда я не хотела? Пытался решить за меня мою судьбу? Сейчас даже моя вторая половина вышла на тропу войны, намереваясь поступать так, как ей заблагорассудится. Я устала от этого!

В конце концов, я – человек, и я здесь главная!

Злость сил придала, и я снова начала сопротивляться, поворачивать обратно, тормозить, подавать голос. Виктор зарычал на меня, когда завыла, а потом и вовсе остановилась, упершись лапами в землю. Бедный, он не понимал, что происходит. Мне его даже было жаль. Сам того не подозревая, запал на волчицу, сущность которой разорвана на части, и никогда не станет полностью его. Он ошибся с выбором. Я – убогая, неправильная, изуродованная чужой волей. Зубами щелкнул, поторапливая, но я уперлась так, что волчица с места не сдвинулась. Мышцы дрожали от напряжения, было чертовски сложно удерживать ее. Она бесновалась, брыкалась, как могла, пытаясь скинуть меня в темные уголки сознания. И я была на грани, чтобы ей уступить. Проклятая луна висела над нами, подпитывая ее своим молочным светом.

Голоса стаи раздались совсем близко. Несколько минут – и нас настигнут. И тогда несдобровать, ни ему, ни ей. Я пыталась донести эту мысль до волчицы, пыталась пробить то стену отчуждения, что выросла между нами.

«Его раздерут в клочья! Пойми ты это! Дай ему уйти, если хочешь, чтобы выжил! Если останешься с ним, то шансов не будет. Это же Бекетов! Ты знаешь, на что он способен!» – умоляла ее из последних сил.

И она поняла. Притихла, испуганно оглядываясь назад. Ужас той ночи преследовал не только меня. Она тоже боялась, до дрожи, поэтому, поджав хвост, попятилась назад.

Виктор смотрел на нее изумленно, рыкнул, нетерпеливо переминаясь с лапы на лапу и пытаясь ее поторопить, но она снова отступила, заскулила жалобно, умоляя его уйти. Молодой волк упирался, не понимал, почему она спасовала и решила остаться, и опять за собой поманил. Небеса, как же ей хотелось за ним пойти! Волчья душа кровью обливалась, билась в агонии. Но она осталась, решительно покачав головой, приказывая ему уйти. Только на прощание морду серую лизнула, извиняясь, признаваясь в том, что плохо без него будет, и умоляюще взглянула светившиеся в глаза.

«Да, уходи же ты придурок! Я не хочу быть причиной и свидетелем того, как из тебя сделают кровавое месиво!» – уже просто орала про себя.

Он не понял в чем дело, но послушал грифельную волчицу, доверился ей. Наградил многообещающим взглядом и скрылся в зарослях можжевельника.

Я радовалась, волчица подыхала от тоски. И как с этим жить? Как жить, когда внутри такой разлад? Я этого не понимала.

Руслан

Обычно сплю чутко, просыпаясь от любого шороха, но именно сегодня провалился в тяжелый глубокий сон. Встрепенулся, только когда через марево сновидений услышал далекий вой. Знакомый, до боли родной.

Это что такое? Она же на цепи сидела!

Кубарем выкатился из кровати, бросился к окну, распахнув его, перегнулся, вглядываясь в загон, туда, где ее оставил на ночь.

Ошейник лежал на земле, тускло поблескивая металлическими запонками.

Да какого хера?!

В нос ударил запах чужого оборотня, перемешивая все в груди. Вик. Выкормыш Загорских! Посмел сунуться на мою территорию! Посмел посягнуть на мою самку! Освободил ее и увел в лес!

На ходу обращаясь, выскочил в окно и злой, как демон преисподней, бросился в погоню, на ходу созывая своих волков. С того, кто пропустил его на территорию – шкуру сдеру, лично!

Виктор уводил Татьяну на свои земли. Они выбрали самый короткий путь до границ с Загорскими, и если не успею их перехватить, придется врываться на вражескую территорию. Плевать! Если понадобиться – в их главное поселение зайду. Таня – моя! А сученыш наглый сегодня подписал себе смертный приговор!

Отмахивал километр за километром, стремительно нагоняя беглецов. Их запахи становились все отчетливее, насыщенней: сладкий, манящий Танин, и горькая вонь чужой псины. Ее голос слышался все чаще, какой-то надломленный, хриплый, будто через силу, словно сопротивляется, борется сама с собой. И тут же понимаю, что так оно и есть! Моя Таня с волчицей своей борется, пытается оставить ее. Это безумие чистой воды. Голова кругом идет от бреда, в который превратилась наша реальность.

Ускорился, превратившись в серый метеор. Главное – не дать ее увести!

Мои волки остались где-то далеко позади, не в силах тягаться со мной в скорости, а я один выскочил на широкую поляну возле запруды. Затормозил, лапами проехавшись по траве, усыпанной ночной росой, прежде чем остановился.

Гаммы Загорских не было видно, чутье подсказывало, что он уже далеко ушел, но мне до него сейчас не было дела. Внимание к грифельной волчице приковано, замершей неподалеку. Стояла, опустив голову низко, дыша надрывно и наблюдая за моим приближением со смешанными чувствами. Странная смесь ненависти с облегчением, злости и радости. Таня не дала волчице уйти, удержала ее, несмотря ни на что. Девочка моя, бедная. Подошел к ним, стараясь не принюхиваться – повсюду запах чужой витал, заставляя сердце ревниво биться. Придавил эту ревность, запихал ее в самые глухие закоулки, где ей и место, в очередной раз сокрушенно подумав, почему тогда, год назад, не нашел в себе силы поступить также? Надо Таню вытягивать, пока эта злодейка ее окончательно не вымотала. Человеком перекинулся, ближе подходя. Как ее заставить обернуться, если моя воля для нее не указ?

В глазах волчьих надежда проскочила, подбадривая, отметая сомненья. Надо пробовать еще раз. Сейчас Таня близко, вдвоем у нас должно получиться. Завладел взглядом и за собой потащил, требуя повиновения. Тут же отклик жадный почувствовал – Тане очень хотелось вернуться обратно. Вдвоем нам удалось пересилить самовольную грифельную волчицу, и вместо упрямого зверя на траву к моим ногам повалилась хрупкая девушка. Ее трясло всю от напряжения, она лишь дышала хрипло, пытаясь прийти в себя. Не говоря ни слова, подхватил ее на руки, к себе прижал. Она мою шею руками обвила, уткнулась с горьким всхлипом и разревелась. Такая маленькая, несчастная, что сердце от жалости зашлось.

– Как ты? – прохрипел, гладя по спутанным волосам. Она только головой покачала, отказываясь разговаривать, и прижалась ко мне еще сильнее.

– Пойдем домой, – перехватил ее поудобнее и понес в усадьбу.

Волки мои на поляну выскочили, свирепо сверкая глазами, ожидая моего приказа. Хотел отправить их в погоню за мерзавцем, посмевшим ко мне сунуться, но остановился, сдержал кровожадный порыв. Вик, наверное, уже границы пересек и находился на своей земле под защитой своего клана. Война нам не нужна. Завтра позвоню Загорскому с требованием выдать наглеца, а сейчас пусть проваливает. У меня есть дела поважнее.

Кивнул остальным, и они тут же отступили, растворившись во мраке ночи, оставляя нас с Таней наедине. Я шел, бережно прижимая к себе драгоценную ношу, а она постепенно успокаивалась, приходила в себя. Наконец, она глубоко вздохнула, окончательно успокаиваясь.

– Зачем она это делает? – спросил подавленно. – Чего добивается? Хочет вывести меня из себя? Или это месть такая? Пытается больно сделать? – Таня сжалась, я уловил ее испуг, захлестнувший с новой силой. – Татьяна?

Она замялась, не зная, как начать говорить, не в силах подобрать слов, и я понял, что правда мне не понравится. Так и оказалось.

– Нет, Руслан. Никакой мести. Она делает это для себя. Этот волк… Виктор, – меня передернуло от его имени, – он ее пара.

Аж споткнулся. Остановился, глядя на нее во все глаза, пытаясь понять смысл того, что услышал.

– Какая пара, Тань, ты о чем?! – свой голос не узнавал. Надломленный, чужой, непослушный.

– Она выбрала его.

– Не бывает так! – прогремел, аж птицы ночные всколыхнулись, с мест с криками взвились, – есть у нее уже пара!

Черт, меня сейчас просто разорвет!

Татьяна грустно головой покачала.

– Это у меня есть пара, а она – свободная волчица. Была. До сегодняшнего дня.

Это охренеть как больно. Как с небоскреба и плашмя на раскаленный асфальт. Знать, что моя волчица выбрала другого, окончательно, бесповоротно, образуя новую пару, истинную связь с чужим волком – смерти подобно. Волк внутри взбесился, забился, как в агонии, и его боль с моей смешивалась. Ее пара! Хуже не придумаешь. Твою мать, это точно извращенная месть каких-то высших сил, наказывающих за излишнюю самоуверенность, грубость, за тот поступок годичной давности.

В ту ночь я изуродовал все, что мог: ее, нашу связь, самого себя.

Танюша притихла, замерла у меня на руках, словно маленькая птичка, боясь потревожить, привлечь к себе внимание. Болью по сердцу полоснуло то, что она все равно боится, сжимается, стоит мне только выйти из себя. Сквозь землю хотелось провалиться, до самой преисподней, где мне самое место. Потому что сам во всем виноват. Сам!

– От меня пахнет им? – тихо спросила Таня, притянув край футболки к своему носу, понюхала ее и брезгливо поморщилась.

– Да, – юлить не стал. Этот запах везде. Она им пропитана. Но вместо бесконтрольной ярости, как в прошлый раз, это вызвало лишь тоску.

– Отпусти. Я сама пойду, – девушка попыталась выскользнуть из моих рук, но я не позволил этого сделать, к себе лишь крепче прижал, потому что страшно. Казалось, стоило на миг отпустить, и потеряю то, что у нас осталось.

– Не бойся, – к виску нежно губами прикоснулся, зажмурившись, а сердце на разрыв, билось судорожно, захлебываясь кровью.

Мы молчали до самого дома, думая об одном и том же, но не находя в себе слов, чтобы обсудить это. Между нами стояла осязаемая стена, которую не было сил пробивать. Мы устали – и она, и я. Хотелось просто лечь, закрыть глаза и надеяться, что завтрашний день принесет хоть немного ясности и облегчения.

Я поднялся по ступеням крыльца, зашел внутрь и только там поставил ее на пол.

– Иди спать, – потянул ее за собой к лестнице, но Таня уперлась.

– Нет. Мне надо в душ. Я задыхаюсь.

Я тоже, поэтому просто кивнул и отпустил ее руку. Мы поднялись наверх, каждый в свою комнату. Забрался в кабину и просто стоял, подставив лицо под колючие струи воды, не чувствуя ни тепла, ни холода. Мне хотелось лишь одного – к Тане. Прикоснуться к ней, обнять, почувствовать ее рядом с собой. Это желание так сильно, что не смог ему сопротивляться.

Выключив воду, выскочил из душевой кабинки, наскоро обтерся, натянул домашние спортивные штаны и стремительно вышел из комнаты. Правда, на пороге перед ее дверью робость напала, аж в горле пересохло. Аккуратно опустил ручку вниз, приоткрывая дверь, и, набравшись смелости, как перед прыжком в пропасть, шагнул внутрь. В тот же миг навстречу мне из ванной Таня вышла, обмотанная полотенцем, едва прикрывающим пятую точку. Заметив меня, замерла, как вкопанная, а я смотрел и не мог оторваться, жадно взглядом по ней шарил. Как же мне ее не хватало! Как хотелось прикоснуться, до ломоты в теле. От жутких шрамов на плече не осталось и следа. Но они не исчезли. Они внутри нее – на душе, на сердце, некрасивыми рубцами отпечатались, как напоминание о том, каким жестоким бывает зверь. Смотрел на тонкую ладную фигурку, и желание само собой в крови разгоралось. Не понимая, что делаю, к ней шагнул, подходя вплотную, чувствуя тепло, слыша, как сердце ее ускорилось, как надсадно втягивала воздух, выдавая себя с головой. Ее взгляд потемнел и намертво прилип к моим губам, а в воздухе сладкий аромат влечения разлился. Ей хотелось, чтобы я прикоснулся! Чтобы поцеловал!

Склонившись к ней, легко коснулся ее губ, хмелея от желанного вкуса. Руками талию обвил, к себе притянул. Таня задрожала, завибрировала в моих руках, чуть подалась навстречу… и замерла.

– Не надо, пожалуйста, – ее шепот прозвучал громче пушечного выстрела.

– Почему? – легко удерживал ее, по-прежнему к себе прижимая, наслаждаясь теплом, которого так не хватало.

Одурманивающий аромат ее желания щекотал ноздри, доводя до исступления.

– Руслан, пожалуйста, не надо, – произнесла сдавленно, и я отпустил.

Нехотя, через силу. Ощущение – будто в пустоту окунулся. Она отступила на пару шагов, обхватила себя руками, словно путник в зимнюю ночь, а потом взгляд кристальных глаз на меня подняла. Такой пронзительный, что дыхание перехватило.

– Не мучай ее, – в дрожащем голосе мольба неприкрытая, – ей плохо.

– Плохо? – поинтересовался с неприкрытым недоумением.

Грифельная волчица сегодня от души нервы всем нам потрепала. Уж кому плохо, так это Тане!

– Сегодня, когда с Виктором ушла, – от этого имени в комнате тесно стало, будто он третьим к нам ворвался, бесцеремонно расталкивая локтями. Поморщился недовольно, но Таня твердо продолжала: – Они нежности были полны, их тянуло друг к другу, и напряжение сексуальное такое было, что лес мог вспыхнуть от их огня…

Бл****, зачем она мне это говорит?

– …А я чуть с ума не сошла! Меня тошнило от этих прикосновений. Это отвратительно, когда ласкает кто-то чужой! Больно! И от беспомощности сдохнуть хочется.

– К чему ты это говоришь?

– Она сейчас испытывает то же самое. Я тянусь к себе, а она трясется от мысли, чем все это может закончиться, – Таня сникла, опустив взгляд вниз.

Безжалостное признание душу терзало, моментально охладив чувственный запал. В жизни так хреново не было. Таня верно сказала – сдохнуть хочется.

– Ты права. Не стоит, – хрипло выдохнул и отступил, – я, пожалуй, пойду.

Таня растерянно кивнула и проводила меня тоскливым взглядом. В комнату свою ворвался, будто за мной демоны гнались. Завалился в кровать, не надеясь, что заснуть удастся, руки за голову закинул и взгляд в потолок вперил, будто там ответы мог найти.

Утро принесло с собой хмурое небо, головную боль и подавленное настроение. Полночи думал, ища выход из поганой ситуации. Вариант был только один, и я не уверен, что Таня его примет.

Пока она спала, я спустился вниз за кружкой черного отвратительно крепкого кофе, зашел в свой кабинет, а потом вернулся обратно. Зашел к ней, стараясь ее не разбудить, встал у окна, задумчиво рассматривая подступающий лес и морщась, когда горький напиток обжигал небо. Когда послышался легкий шорох с кровати, обернулся через плечо: Таня сидела, оглядываясь по сторонам, а потом, заметив меня, улыбнулась. Так сонно, трогательно, что под ложечкой засосало. Захотелось обнять, прижать ее к себе и никогда не отпускать. Оставив кружку на подоконнике, подошел к ней, присел рядом, еле сдерживаясь чтобы не прикоснуться. Такая красивая, родная, моя.

– Как спалось? – поинтересовался, не скрывая иронии, в ответ она лишь тихо усмехнулась:

– Бывало и лучше.

Смысла юлить и оттягивать неприятный разговор не было. Надо решать проблему, ведь в любой миг все снова могло измениться. Волчица могла прийти в себя, вырваться на волю и отправиться за своей… парой. Этого нельзя допустить. Достал из кармана заранее приготовленный кулон. На тонкой золотой цепочке, в форме слезы. Полупрозрачный камень – кроваво красный в центре и зеленый с золотистыми крапинками ближе к краям. Волчья погибель. Так его раньше называли не ради красивого словца, а потому что мог волка силы лишить.

Таня сразу поняла, что я ей предлагаю. Молча взяла амулет и долго крутила его, рассматривая со всех сторон, наконец, монотонно произнесла:

– Красивый.

Я кивнул. Волчья погибель прекрасна, как сама смерть. Эти блики завораживали, пленяли таинственным мерцанием. Волк внутри ворчал, недовольно сжимаясь. Он не видел ничего красивого в камне, способном его пленить. Мне, если честно, даже в руках было неприятно его держать, в груди сразу гудеть начинало, звериные инстинкты об опасности вопили, требовали выкинуть эту штуку, избавиться от нее.

Таня положила амулет на раскрытую ладонь и сидела, прислушиваясь к себе.

– Так странно, – наконец, поделилась своими ощущениями, – будто холодные щупальца по руке ползут. – Очень точное сравнение. Холодные, мерзкие, отвратительно трепещущие щупальца, пытавшиеся пробраться под кожу. – Ты хочешь, чтобы я его надела, – констатировала очевидный факт.

– Хочу. Он поможет держать твою волчицу под контролем, – озвучил предложение, в котором сам сомневался.

– Поможет? – растерянно, но с надеждой уточнила девушка, снова переводя взгляд на амулет.

– Должно. В любом случае хуже уже не будет, и если станет совсем невмоготу – мы его снимем.

Она закусила губу, как маленькая, вздохнула сдавленно и кивнула, соглашаясь. Моя маленькая смелая девочка! Как же она устала бороться сама с собой, если согласилась даже на такое, лишь бы получить хоть немного облегчения.

Я забрал у нее коварный камень и, расстегнув замочек на цепочке, приложил к шее Тани. Не знаю, как у нее, а у меня колючие искры по коже бежали от того, что прикасаюсь к прохладному камню.

– Давай, – прошептала она, подбадривая, когда я замер, не миг засомневавшись.

Глаза в глаза, скованно улыбкой.

И я сделал это. Защелкнул замочек и руки убрал, глядя, как хищный камень у нее на груди укладывается, как мерцает в утреннем сумраке.

Девушка замерла, непроизвольно сжав его пальцами, снова прислушалась к себе и задумчиво произнесла:

– Знаешь, мне легче становится. Будто кто-то ручку приемника на минимум поставил.

Глава 14

Татьяна

Это было спокойное время. Амулет действительно помогал. Волчица притихла, спряталась, лишь обиженно глядя в мою сторону. Попытки вырваться на свободу становились все реже. Она не могла противостоять силе камня и бесилась из-за этого, а я наслаждалась спокойствием и возможностью побыть с собой наедине. Не хотелось признаваться себе, но теперь, когда каждая из нас жила своей жизнью, своими интересами, мне стало проще без нее. Моя боль – только моя, мое решение – только мое, и мое желание не омрачалось горечью чужого отвращения. Грустно, конечно, осознавать, но проще быть совсем одной, но в ладу с собой, чем в компании с той, с кем интересы не совпадают.

Отношения с Бекетовым стали проще, не приходилось каждые пять минут себя останавливать, чтобы не вцепиться, не попытаться его укусить. У нас с ним установился сдержанный нейтралитет. Руслан больше не пытался ко мне прикоснуться, не нарушал моих границ, но и не отпускал, постоянно находился рядом, заново приучал к себе, к своему присутствию. И я привыкала, медленно, но верно, переставая вздрагивать от его появления, голоса, не тряслась, не отскакивала в сторону, стоило ему нахмуриться. Я осознано шла ему навстречу, потому что устала жить в страхе. Мне нужно было пересилить его, в первую очередь ради самой себя. Нужно снова научиться жить полной жизнью. Я упрямо заставляла себя излечиваться, и для этого, как бы абсурдно это ни звучало, мне нужен был Бекетов. Именно поэтому и осталась в Синеборье, не ушла… пока.      Бекетов был доволен, что я перестаю от него шарахаться, но я то и дело ловила тоску в янтарных глазах, когда смотрел исподтишка.

Волку не хватало волчицы. А этого не будет никогда. Никогда! Потому что грифельная волчица окончательно отвернулась, поставила крест на прежней любви и теперь сосредоточенно страдала по-другому. Если бы не амулет, я бы целыми днями сидела в углу и рыдала, выплескивая ее боль. Тошно.

И все чаще во взгляде Бекетова проскакивала беспомощность. Большой страшный волк не знал, что делать. Ему – привыкшему держать все под контролем – было сложно чувствовать себя слабым, неспособным решить проблему.

Что имеем – не храним, и пенять тут не на кого…

Не давала покоя одна мысль, комаром звеневшая на заднем плане. Что будет, если Руслану все это надоест? Что если он захочет иметь рядом с собой нормальную волчицу? Ласковую, приветливую, открытую? А не грифельное нечто, ненавидевшее его до дрожи. На чувстве вины далеко не уедешь. Рано или поздно ему надоест извиняться, ждать, когда я к нему приду. Что тогда? Ничто не восстановит между нами связь, не сделает ее цельной, как прежде. Мы оба это понимали. Да и есть ли смысл продолжать все это, пытаясь стянуть разорванные края? Иногда посещали странные мысли, тревожные. Мне все чаще хотелось простить его, перестать оглядываться в прошлое, отпустить свою боль… и уйти. Не мучить ни себя, ни его. И он бы отпустил – я знала это наверняка. Через силу, стиснув зубы, но отпустил бы, оставшись тенью за моими плечами. Наверное, я – слабачка, обреченная до конца своих дней тянуть ярмо жертвы, раз любила его до сих пор и думала о прощении. С другой стороны, страх, обиды и ненависть делали меня несчастной, черными призраками неотступно следуя по пятам.

Призраки мне не нужны. Я хочу обратно свою жизнь. Я хочу снова с улыбкой встречать новый день. Мы с Русланом остались в Синеборье, даже не думая о возвращении в Черные Тополя. Здесь, в усадьбе, тихо, спокойно и практически нет посторонних, именно так я теперь воспринимала его стаю. Это единственный вопрос, в котором мы с волчицей были солидарны: они чужие, на них нельзя полагаться, и, приняв в свои объятия приблудную замарашку, они при первой же ошибке не замедлили пребольно ткнуть носом в этот факт. С бывшими подругами я общение пресекла, не смотря на их жалкие попытки восстановить утерянное. Кирилл у меня вызывал полнейшее отторжение, хотя, наверное, его все-таки стоило поблагодарить. Именно из-за его вмешательства, пусть и не из добрых побуждений, я тогда выжила. До всех остальных мне вообще не было никакого дела. Чужие – и этим все сказано.

– Я спать, – отложила книгу в сторону и взглянула на Бекетова.

– Угу, – буркнул, не отрываясь от экрана телевизора.

Оборотень не оборотень, прайм не прайм, а футбол – это святое. Просидит еще час, не меньше, заворожено наблюдая за тем, как двадцать два бугая гоняют по полю мяч.

Я лишь головой покачала и отправилась в спальню, мечтая поскорее юркнуть под одеяло. Окно распахнула, с удовольствием вдыхая запах ночного леса, и в кровать забралась, подушку взбила, устроившись поудобнее, зевнула, а рука сама к амулету потянулась. По привычке его погладила, прислушиваясь к своим ощущениям: волчица на месте, спит, свернувшись на задворках. Так странно смотреть на нее со стороны, даже не верилось, что когда-то мы были единым целым. Зачем-то пожелала ей спокойной ночи и прикрыла глаза, тут же погружаясь в сон. Сначала легкий, невесомый, больше похожий на полудрему, а потом все глубже, глубже, увязая в лабиринтах и образах подсознания.

И в какой-то момент в мой сон ворвался посторонний образ: чужой темно-серый волк со светлыми голубыми глазами. Его присутствие ощущалось так натурально: запах, теплое дыхание на коже. Сонно заворочалась, пытаясь отогнать от себя наваждение, но вместо этого почувствовала, как крепкая рука сжимает плечо. И тут будто щелчок в голове – не сон! Это не сон! Я действительно чую его.

Сердце оборвалось от волнения, во рту пересохло, и по венам заструился страх, смешанный с диким восторгом. Волчица бесновалась, пытаясь перекинуться, но камень ее сдерживал.

– Тань! – в темноте голос послышался, чужой, напряженный, от которого мороз по коже побежал.

Чуть дыша, зажмурилась еще сильнее, мечтая провалиться сквозь землю.

Откуда он здесь?

– Пойдем, уходить надо.

Уходить? Я не хочу никуда с ним идти. Не хочу!

Распахнув глаза, увидела его прямо перед собой. Так близко, что дыхание одно на двоих. Замерла, будто парализованная, не в силах ни пошевелиться, ни взгляда от него отвести. Паника сковала каждую мышцу, просочилась в каждую клеточку. Он схватил меня за руку и потянул за собой к открытому окну.

– Идем, – прошептал требовательно, блеснув голубыми глазами.

Выныривая из оцепенения, попыталась высвободиться, выдернуть руку из его лапищи. Только не выходило. Тащил за собой, уверенный в том, что все идет как надо. А я перепугалась не на шутку. Как посторонний попал в дом? Почему опять просмотрели? Он же не использует отраву царецветки, его можно уловить! Внизу телевизор грохотал – Бекетов всегда матчи чуть ли на полной громкости слушал.

Виктор тем временем практически вытянул меня из постели, и тут его взгляд упал на Волчью погибель:

– Какого хрена? – прошипел и решительно за амулетом потянулся, намереваясь сорвать его с моей шеи, и волчица внутри от нетерпения аж крутиться начала… она с радостью с ним сбежит!

Этого я допустить не могла, поэтому просто завизжала. Отчаянно, громко, во весь голос

– Ты чего? – оторопело глазами захлопал и попытался мне рот зажать. Я мычала, вырывалась, даже прикусила его за руку.

Телевизор замолк, послышались торопливые шаги.

– Проклятье! – Вик не понимал, что происходило, бросил в мою сторону недоуменный взгляд и выскочил в окно, понимая, что удача в этот раз не на его стороне.

Он исчез, а я сидела, прижимая руки к груди, в которой сердце безумно грохотало. В этой позе меня и обнаружил Руслан, ворвавшийся в комнату.

– Ты… – голос оборвался, когда учуял запах чужой. Глаза хищно сузились, когда на меня вопросительно посмотрел.

Я лишь перепугано указала пальцем на распахнутое окно и беззвучно произнесла:

– Вик.

На этом терпение Бекетова закончилось, на ходу перекинулся волком и в зловещей тишине бросился в погоню.

В этот раз Виктору не уйти, он перешел все мыслимые и немыслимые границы, забравшись в дом Руслана. В прошлый раз Загорскому удалось договориться с Русланом, пообещав, что молодой волк больше не сунется к нам. Но теперь все обещания и договоренности были забыты.

Виктору конец. От мысли этой дернулась, едва не свалившись с кровати – волчица рвалась наружу, заходясь от дурных предчувствий и страха за свою пару. Она была готова ринуться ему на помощь.

Сжала Волчью погибель, надеясь только на нее. Самой мне не сдержать свою вторую половину.      Не в силах совладать с волнением, вскочила с кровати, торопливо переоделась и, не зная, куда девать себя от тревоги, начала мерить комнату быстрыми шагами, прислушиваясь, то и дело подбегая к окну, всматриваясь в темноту ночи до рези в глазах.

Руслан сильнее, быстрее, яростнее, чем Виктор, и я не знаю радоваться этому или от отчаяния рвать на голове волосы. Споткнулась, упав на колени, когда очередная попытка волчицы скинуть мое главенство провалилась.

Проклятье! Сиди ты, безумная, не дергайся! Без тебя все решат! Вик сам во всем виноват! Сам! Зачем он сунулся в логово к Бекетову? Ведь всем известен крутой нрав прайма из Черных Тополей. Он беспощаден!

Опять рывок, и сердце сбой дает, пропускает удар, отчего грудь окатывает горячей волной. Ловлю воздух ртом, пытаясь отдышаться, прийти в себя. Перед глазами красные круги плавают, тошнота поднимается.

Ах ты, поганка! Снова попытка и снова. Да чтоб тебя!

Волчица, как безумная, рвалась на волю. Ее трясло от страха – она тоже знала, на что способен Руслан, понимала, что шансов уцелеть в прямой стычке с праймом нет. У него полный комплект – сила, ловкость, ярость, воля, которую никто не мог обойти… кроме меня. На этом волчица и сосредоточилась. Она всеми силами пыталась скинуть его запрет на снятие кулона. Рвалась, брыкалась, и я уже не могла встать с пола. Стояла на четвереньках, цепляясь пальцами за ковер, шумно дыша, стиснув зубы от напряжения.

Поблизости никого, кто бы мог помочь, удержать. А одной мне с ней не справиться. Она становилась сильнее с каждым мигом – страх потерять любимого придавал ей сил. Она хотела к нему, хотела помочь, защитить, даже если собой пожертвовать придется. Землю ради этого готова перевернуть.

Говорят, оборотень не может сам снять Волчью погибель? Обман. Тот, кто это сказал, не был в моей ситуации, когда все привычные связи разорваны, законы, привычные для волков, попраны. Издалека, ночной порыв ветра принес злорадный вой, рычание остервенелое, звуки битвы. Сердце зашлось от волнения – все-таки Виктор далеко не сопливый щенок. Он тоже сильный, злой, отстаивающий свое право на самку.

Волчица затряслась от переживания за свою пару. В этот момент она ненавидела меня почти так же люто, как и Бекетова, за то, что мешала, не выпускала на волю.

И тут новый порыв ветра, и до нас донесся звук, похожий на скуление. Кому-то очень больно. Волчица поняла кому, потому что взвилась как безумная. Меня выгнуло, и с силой на пол швырнуло, а рука, словно не моя, чужая, за кулон ухватилась.

Нет! Не смей! А она не послушалась, посмела! Рывком цепочку сорвала и швырнула Волчью погибель в сторону, тут же зверьем обернулась и следом за остальными в окно выскочила.

Как бы я ни пыталась пробиться, ни пыталась ее остановить – все бесполезно. Со всех ног неслась вглубь леса, а в зверином разуме только одна мысль пульсировала – защитить любой ценой. Я задыхалась от беспомощности, пока она неслась напропалую, не разбирая дороги, стремясь как можно скорее нагнать двух самцов, готовых разодрать друг друга. Вскоре до волчьего чутья запах донесся, тонкий, сладковатый аромат свежей крови. Моя вторая сущность перепугалась еще больше и ускорилась, хотя казалось, что быстрее уже просто невозможно. Вылетела на широкую просеку, едва не растянувшись на скользкой траве, и от увиденной картины перед глазами встала красная пелена.

Вик бился на земле, не в состоянии подняться, а Бекетов нависал над ним черной, убийственно холодной тенью. В янтарных глазах приговор, который в исполнение будет приведен в любой момент. Руслан тоже был потрепан – морда, бок в крови, но он этого не замечал, все внимание на противнике, которому досталось гораздо больше. Альфа Черных Тополей рвал его с упоением, нанося чудовищные раны. То, как он меня трепал год назад – казалось детской игрой на фоне жуткой расправы.

Волки из клана Черных Тополей тоже здесь. Мялись в стороне, не смея сунуться, а глаза у всех и каждого безумным огнем полыхали. Если Бекетов не прикончит Вика сам, а отдаст приказ стае – они с диким восторгом на мелкие куски его раздерут.

Я бы испугалась в такой ситуации, но волчица… в нее словно бес вселился. Метнулась мимо всех к Бекетову, так, что никто и среагировать не успел, обрушилась на него всем весом в прыжке, умудрившись махину зубастую в сторону оттолкнуть. Руслан, сначала не сообразивший в чем дело, развернулся стремительным рывком, намереваясь одним махом покончить с горе-защитником. Но увидев меня, опешил. Даже морда в недоумении вытянулась.

Вик скулил и рычал на земле, пытался подняться и не мог – лапы изувеченные не слушались. Грифельная волчица встала между ним и Русланом, ужи прижала, оскалилась. Она была готова стоять до последнего, и даже подохнуть, защищая свою пару.

Бекетов медлил, переступая с лапы на лапу, смотрел на меня мрачно, потом шаг в мою сторону сделал, предупреждающе зарычав, пытаясь отогнать в сторону. Волчица ощерилась еще больше, голову опустила, к броску готовясь, и ей плевать было на то, что Рус в полтора раза крупнее ее, что сомнет и не заметит. В ней не было страха, только ярость и отчаяние.

Вокруг тишина повисла. Густая, напряженная. Затихли все: лес, ночные птицы, до этого беснующаяся стая, Вик, Бекетов.

Тишина. И все взгляды на меня.

Я стояла напротив Руслана, принимая взглядом вызов, не собираясь сдаваться, отступать. Защищала то, что важнее всего на свете. Реветь от отчаяния захотелось, от ситуации этой абсурдной, в которой при любом раскладе останусь в проигрыше.

Бекетов перекинулся:

– Тань, какого черта ты творишь?

В ответ рычание с пеной у рта, грубое, рваное, и желание наброситься, пока он в человечьем обличье, пока слабее стал. Волчица взглядом впилась в бешено пульсирующую вену на шее Бекетова, облизываясь от предвкушения, не скрывая своего желания вцепиться намертво. Броситься уже готова была, но я осадила ее, перекинуться не смогла, но и ей воли не дала. Не только она может защищать то, что дорого.

В ответ окатило волной черного недовольства. Она меня презирала, ненавидела, но впервые мне было плевать. Я устала от ее желаний, настроений. Мне хотелось быть самой собой!

– Уйди с дороги! – прорычал Руслан, и меня снова затопило звериной яростью.

Бросилась на него, внутренне вопя от ужаса. Бекетов увернулся. Он не по зубам маленькой грифельной волчице – она это знала, но продолжала атаковать.

– Татьяна! – Руслан пытался достучаться до меня, но бесполезно.

Обратился снова волком, когда челюсти зубастые щелкнули возле самого носа. Они начали кружить друг вокруг друга: огромный серый волк с подпалинами, пристально наблюдавший за каждым движением противника, и волчица, с безумством обреченной защищая другого. И я! Готовая рвать волосы на голове от собственного бессилия.

Так продолжалось долго: я нападала, он оборонялся, пытаясь сместить меня в сторону от беспомощного, измотанного неравной битвой Виктора. Она всегда умудрялась оставаться между ними, готовая принять ярость прайма на себя.

Бекетов снова обратился:

– Чего ты хочешь? – проорал в сердцах, его выдержка трещала по швам, он не знал, что делать! Его самого трясло от противоречивых эмоций, от отчаяния. Отступила к поверженному волку, пятясь спиной. Янтарный взгляд потемнел: там клубилась ревность, смешанная с бессилием. – Хочешь, чтобы я отпустил его?! Позволил уйти?! – лютовал Бекетов.

Волчица лишь одобряюще заурчала, ни на миг не расслабляясь, напряженным взглядом следя за праймом.

– Да с какого хера?! Он ворвался в мой дом, мою жизнь, пытается забрать Мою волчицу.

На этом моменте она глумливо челюстями щелкнула. Бекетов давно перестал быть ее судьбой, ее волком. Руслан бесился – я видела, как его крутило, ломало, корежило от осознания, что это конец. Ничего не вернешь, не переделаешь, не исправишь.

– Идем домой!

Она снова попятилась, выражая желание остаться с гаммой Загорских. То место, куда звал Руслан, не было ее домом! Он это знал, но не оставлял попыток образумить ее.

– Если хочешь, чтобы я его отпустил – идем со мной, – требовательно руку в мою сторону протянул.

Вик негодующе зарычал, за что тут же получил полный ненависти взгляд янтарных глаз. Ситуация накалилась до предела. Волчица бросила быстрый взгляд в сторону остальных членов стаи и хмыкнула насмешливо. Не верила она Бекетову, не доверяла. Упрямо тряхнула головой и ближе к поверженному волку подошла, показывая, что его выбирала, а всякие там праймы могли валить в задницу со своими требованиями.

Бекетов смотрел на них, сжимая кулаки, дыша так, будто бежал от Москвы до Парижа. В какой-то момент испугалась, что набросится всерьез и разорвет нас обеих за то, что посмели дорогу перейти, ослушаться. За то, что боль посмели причинить. А ему было чертовски больно. Я это знала, чувствовала. Больно, херово до невозможности.

Но он сдержался. Отступил, признавая свое поражение. Да, именно так. Чувство вины передо мной за то, что сделал, за то, что сам разорвал, испоганил нашу связь – она его грызла не хуже любого зубастого волка. И именно поэтому он отступал, глядя мне в глаза. Просил взглядом идти за ним, попробовать вернуться в прошлое, но волчица была непреклонна.

А я от тревоги помирала, потому что происходило что-то неправильное, плохое.

– Ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? – последний фразой не к ней, ко мне обращался.

И я затихла, едва дыша, мысленно разлетаясь вдребезги на миллион осколков.

Хотела ли я, что бы он меня отпустил?

…Да.

Потому что ничего не исправить, как ни пытайся. Это агония. Я никому не хочу делать больно, и сама больше не хочу страдать. Пора отпускать прошлое, Таня, пора…

И Бекетов это понял, увидев в ее глазах меня, мое решение.

Глава 15

Татьяна

Руслан в последний раз смерил меня тяжелым мрачным взглядом. Мертвым, без единой искры:

– Даю вам час, чтобы покинуть мою территорию, – бесцветный голос, непроницаемая маска, – время пошло.

Я кричала, билась в агонии, а волчица стояла намертво. Прижав уши, собравшись, как натянутая пружина. Она не доверяла Бекетову, не верила, что он даст уйти.

А я знала наверняка. Отпускает. Перешагивает через себя, через свои желания, чувства. Делает это только ради меня.

Все ради меня.

Мне бы обратится, чтобы хоть обнять на прощание, да сил нет. Ярость волчицы, защищавшей свою пару, делала ее неуязвимой. Пробиться не могла, сидела внутри, в клетке, взаперти, подыхая от происходящего.

Хотелось кричать, чтобы не уходил вот так вот, не услышав самого главного, но из груди вырывалось лишь утробное урчание.

Бекетов снова обернулся и, не оглядываясь, пошел прочь в сторону усадьбы. Волки его стаи отступили, недовольно сверкая глазищами в мою сторону, ушли за своим альфой.

На просеке остались только мы с Виком.

Он пытался приподняться на окровавленных, изодранных лапах, и волчица, задыхаясь от жалости и тревоги, бросилась к нему. Уткнулась лбом ему в щеку, лизнула окровавленную морду, заскулила ласково.

Я ревела, навзрыд, безудержно.

Не представляла, как дальше жить, как справиться с тем разломом, что зияет внутри меня. Между мной и моей волчицей – бездна. Нам для счастья нужны разные мужчины, и выбор второй половины вызывал отторжение.

И ни одна из нас счастлива быть не могла, когда вторая страдала.

Невыносимо.

Я больше не хочу так. Не могу.

Ветер издалека принес протяжный вой. Незнакомые голоса. Это оборотни стаи Загорских шли за своим непутевым гаммой. Они скоро будут здесь, и тогда уйти не удастся. Виктор не отпустит, он тоже готов на все, чтобы удержать свою пару, еще не зная, какую жестокую шутку сыграла с ним судьба, подкинув бракованную волчицу.

– Пожалуйста! – молю ее мысленно. – Пожалуйста! Ты же знаешь, что у нас ничего не выйдет! Знаешь! Мы не сможем! Эта агония всегда будет с нами! Родная моя. Милая. Ты же понимаешь. Ты все понимаешь. Нам уходить надо, ото всех! Иначе нельзя.

Она понимала. Она все прекрасно понимала.

Ее сердце грохотало, как ненормальное, оглушая нас обеих, когда грифельная волчица ступила к своему волку, еще раз лизнула ласково, нежно, прощаясь.

Вик поднял на нее недоуменный взгляд.

Волчица понуро опустила голову и отступила на шаг. Потом еще и еще.

Гамма Загорских в недоумении заворчал, еще не понимая, что сейчас произойдет.

Снова отступила, отводя взгляд в сторону.

Раненый волк предупреждающе зарычал, почувствовав неладное. Снова попробовал подняться, но изодранное тело не слушалось, и он снова повалился на траву, заскулив от боли.

У нее сердце кровью обливалось, душа заходилась, и я умирала вместе с ней, захлебываясь ее болью.

Снова раздался вой, на этот раз совсем близко. Его стая приближалась. Это отрезвило, дало толчок к действиям.

Взглянув в последний раз на раненного волка, я развернулась и со всех ног припустила прочь.

Неслась галопом, отмахивая километр за километром, не обращая внимания на ветки, хлещущие по бокам, на внезапно обрушившийся ливень, смывающий мои следы, на болото, сквозь которое пролетела, как стрела.

Глаза жгло, и по морде катились крупные слезы.

Звери тоже умеют плакать.

Я не знаю, преследовал меня кто-нибудь из волков или нет. Это было неважно. Все дальше углублялась в лес, уходя из знакомых мест.

К утру добралась до реки, грозно рокочущей о прибрежные камни, и, не раздумывая, бросилась в воду. Ближе к середине сильное течение подхватило, потащило за собой, а я не сопротивлялась. Наоборот – помогала ему всеми силами, мечтая оказаться как можно дальше.

Мне надо запутать следы, скрыться, чтобы никто не мог найти. Потому что обратно пути нет.

Как выбиралась из реки – не помню. Озябшая, измученная, мокрая и глубоко несчастная, отряхнулась и дальше, покуда сил хватало.

Не останавливаясь ни на минуту, весь день бежала вперед и под вечер просто рухнула, забилась под низкую, раскидистую ель, свернулась калачиком на мягкой прошлогоднее хвое и уснула без задних ног для того, чтобы утром с первыми лучами солнца продолжить свой путь.

У меня не было времени прохлаждаться, потому что за мной шли охотники – опытные, неумолимые, желающие удержать. Уговорами, силой – как угодно. Вик не отпустит. Он не Руслан, который все-таки перешагнул через себя, признавая поражение.

Я неправильная. Сломанная. Разорванная. Это не вылечишь, не склеишь, не перепишешь. И я больше не хочу, чтобы меня исправляли. Я ничего больше не хочу… кроме свободы.

По дороге охотилась, ловила зайцев, расправляясь с ними в мгновение ока. Уже не до щепетильности было. Выживала, положившись на волчью суть, затолкав поглубже все свои хочу-не хочу. Я хищник, они – жертвы. Вот и все. И нет смысла строить из себя ванильную принцессу, рыдающую над Бэмби.

Спустя неделю, сделав невероятный крюк, исхудавшая, грязная, до невозможности злая вышла на опушку леса, принюхиваясь к запахам. Осенний ветер принес с собой горечь выхлопных газов, смешанные с ароматами свежей выпечки. Следы людского поселения – небольшого поселка, раскинувшегося по обе стороны узкой речушки.

То самое место, где я скрывалась в первый раз.

Я не собиралась возвращаться в свой маленький, неказистый домик, прекрасно понимая, что там меня быстро найдут. Мне хотелось уехать, далеко, далеко – на край света, туда, куда звало измученное сердце, но для этого мне были нужны деньги, хоть какие-то вещи, документы.

Поэтому решила дождаться темноты, чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания, и пробраться в дом. Аренда оплачена до нового года, так что новых жильцов там не должно быть.

Остаток дня провела в лесу, отсыпаясь в густой, уже начавшей буреть траве, а в сумерках, обернувшись человеком, пошла к поселку.

Осторожно пробиралась по безлюдным улицам, надеясь, что никто не заметит, не выглянет в окно в самый неподходящий момент, замирала, когда слышала чужие шаги, скрывалась в тени кустов, за фонарными столбами.

Домик встретил меня унылыми темными окнами, грустно скрипевшими в такт шагов ступенями, почтовым ящиком, забитым бесплатными газетами и ненужной рекламой.

Запасной ключ нашла там, где и оставляла – в щели меж иссохших досок, засыпанный трухой и сухими листьями.

Обтерла его об разорванные джинсы, отперла заедавший замок и осторожно ступила в темноту дома. В ном тут же ударил пыльный запах запустения. Так пахнет заброшенное жилище, оставшееся без человеческого внимания и заботы.

Абсолютная тишина. Часы, что висели в прихожей и раньше оглашали дом размеренным тиканьем, давно остановились, замерев на пяти минутах первого.

Как в тумане, словно впервые здесь оказалась, прошла по комнатам: по маленькой кухоньке, где на столе так и стояла кружка с недопитым кофе. В то утро я не потрудилась ее убрать, еще не зная, что больше не вернусь.

В гостиной на старом диване лежала пожелтевшая газета, где в программе кружочками обводила то, что хотелось посмотреть.

Спальня с унылой не заправленной кроватью, смятой ночной рубашкой, брошенной на подушку.

Как давно это было.

Из нижнего ящика комода достала заначку – деньги в конвертике. Сумма скромная, но лучше, чем ничего. Несколько золотых колец, еще из прошлой жизни. Обручальное долго крутила в руках, вспоминая о том, что было, прежде чем с тяжелым вздохом убрать в карман.

Не включая свет, по-быстрому приняла душ, переоделась. Побросала немного одежды в дорожную сумку, а сверху кинула папку с документами. Смешно, но все время, что я жила у Руслана, со мной не было ни единой бумажки, все они тут остались, дожидаясь моего возвращения. Дождались…

Вот и все. Уже стоя на пороге еще раз обвела коридор взглядом. Все холодное, чужое. Это место приютило меня в сложный момент, но так и не стало родным домом. Поэтому уходила отсюда не жалея, не оглядываясь.

Мне хотелось туда, где сердце успокоится, перестанет истекать кровью, перестанет сжиматься от боли и сожалений.

Меня манило туда, где соленый морской ветер приносит холодные брызги, где нет суеты, где жизнь спокойна и размерена, где нет никого знакомых. Я привыкла быть одна. Это нестрашно.

Я просто хочу тишины, хочу начать все сначала, не для кого-то, а для самой себя.

Впереди меня ждал долгий путь через полстраны. Где-то на перекладных, ловя попутки, где-то в волчьем обличье через глухие леса, бескрайние поля, горные перевалы. Иногда ночевала в придорожных отелях, записываясь под разными именами. Спала в нормальной постели, принимала душ, пила кофе, ела горячую еду. Несколько часов, чтобы почувствовать себя просто человеком, а потом снова в путь.

Никогда в жизни я не чувствовала себя такой свободной от ненужных обязательств, от лишних рамок, придуманных самой себе.

Не скажу, что дорога излечила мои раны, но, когда идешь вперед, становится легче, отвлекаешься от проблем, горестей, и непроизвольно рождается надежда, что будет хороший финал. Пусть жили долго и счастливо – это не про меня и мою любовь, но от всего остального отказываться не хочу и не буду.

В маленький городок, расположенный на широком мысе, выдающемся далеко в море, я приехала около полудня. Меня встретил тоскливый осенний дождь и шум прибоя. Сильный, уверенный в себе, независимый. Седые волны накатывали на темные гладкие камни, рассыпаясь белой пеной.

Красиво. Холодно. Я не могла оторваться. Простояла весь день на берегу, всматриваясь в серый горизонт, затянутый мрачными облаками.

С каждым вдохом становилось все легче и легче. Это мое место. Оно всегда меня ждало.

Только когда промокла насквозь, волосы прилипли к щекам, а холод пробрался под кожу в каждую клеточку, я смогла отвезти взгляд от сурового моря.

Надо разобраться с жильем.

В центре города стояли блеклые двухэтажные дома советской застройки. Когда-то они были розовые, голубые, сейчас – одинаково серые, с потрескавшейся, облупившейся краской, деревянными бурыми рамами. Со стеклопакетами здесь никто не заморачивался, жили как есть.

Первым делом в крошечном ларьке, торговавшем сладостями, канцтоварами, и прочими мелочами приобрела местную газетенку. Тонкую, всего два разворота. Истории из жизни затерянного города, фотографии ударников труда, новости уровня «Анна Ильинична П. после пятидесяти лет целомудрия вышла замуж за Константина Ивановича Ж.»

Объявления о продаже старого самовара, самовывоз дивана, дрова со скидкой двадцать процентов, коза с козлятами, навоз и десять пудов сена.

И ни одного объявления о сдачи жилья.

Ничего.

Похоже, ждут меня с этим большие сложности.

Первую ночь в городе я провела как бродяга, прикорнув на узкой лавке местного автобусного вокзала. Неудобно, жестко, но тепло и сухо. Ко мне даже никто не подошел, не поинтересовался, кто такая, что здесь делаю, где мои документы. Всем плевать. Кассы на ночь прикрыты, и одинокий охранник кемарил на стуле возле входа.

Как ни странно, я выспалась. Несмотря на затекшую шею и помятый вид, чувствовала себя прилично. Собрала свои бедные пожитки и покинула вокзал, снова отправившись на поиски жилья.

По дороге заскочила в маленький продуктовый магазин, купила воды, большую плюшку с маком и с огромным удовольствием ее съела. Чувство такое, будто ничего вкуснее в жизни не пробовала.

Волчица внутри лишь фыркнула и отвернулась. Ее плюшки не вдохновляли, она бы с удовольствием поохотилась. Только мне этого не хотелось, за последний месяц я столько сырого мяса съела, что от одной мысли о нем начинало мутить.

Потом началось блуждание по городу, долгие расспросы, поиски, не приносящие результатов, и я уже начала отчаиваться, удрученно думая о том, что придется провести еще одну ночь на вокзальной лавке.

Однако к вечеру убедилась в том, что маленький город, варившийся в собственном соку, это живой организм, все части которого взаимосвязаны.

Брела по улице, закинув сумку на плечо, устало зевая и прикидывая, где бы поесть горяченького, когда рядом со мной раздался дребезжащий звонок велосипеда. Не оглядываясь, сдвинулась в сторону, пропуская лихого водилу, но вместо этого услышала:

– Девушка!

Это мне, что ли? Оглянувшись, обнаружила женщину, восседавшую на старом зеленом велосипеде с рамой.

Дородная барышня с румяными пухлыми щеками, в темно-синей болоньевой куртке, смотрела на меня, широко улыбаясь:

– А вы к нам надолго? – она поравнялась со мной, и с интересом, не стесняясь, рассматривала.

– Не знаю, – честно призналась, – хотелось бы навсегда.

Загадывать наперед я опасалась. Возможно, меня все-таки найдут, и как тогда сложится жизнь – неизвестно.

– Так странно, – улыбнулась она, еле сдерживая свое любопытство, – молодежь из нашего захолустья вырваться стремиться, в большие города, в цивилизацию, а вы наоборот.

– Хватит с меня цивилизации. Наелась. Спокойствия хочу. Тишины.

– Тишины у нас предостаточно, – женщина кивнула, – меня Ольга Александровна зовут. Можно просто Ольга.

– Татьяна.

– Я слышала, ты жилье ищешь? – она спокойно перешла на «ты», не вызвав у меня протеста. По возрасту женщина мне в матери годилась.

– Ищу, – плечами пожала, – только безрезультатно. К вам, оказывается, не так-то просто попасть.

– Просто не у тех спрашивала, – хмыкнула она с видом крестного отца мафии. Даже смешно стало.

– Вы можете мне с этим помочь? – измученная отказами надежда снова ожила.

– Да, – ее тон тут же переключился на деловой, – все зависит от бюджета и продолжительности. В городе есть гостевой дом. Там можно снять комнату.

В комнате жить не хотелось. Видать, разочарование отразилось в глазах, потому что она поспешно добавила:

– Или можно снять квартиру. Маленькую, правда, и без особого ремонта…

– Давайте посмотрим! – я тут же встрепенулась.

Пусть маленькая, пусть без ремонта – мне не привыкать. Главное, что отдельный мирок, в котором можно устроиться.

– Прямо сейчас?

– Да, – торопливо закачала головой, – а то мне снова придется на вокзале ночевать.

Женщина и рада радехонька, что потенциальный клиент объявился. Слезла с велосипеда и пошла рядом со мной, ведя своего железного коня уверенной женской рукой.

Квартира располагалась на втором этаже неказистого желтовато-бурого дома. В подъезде пахло сырой штукатуркой – недавно стены в порядок приводили, как пояснила моя сопровождающая.

Деревянная, угрожающе скрипевшая лестница, темный коридорчик на три двери. В самом углу нужная – та, за которой скрывалось мое новое жилище.

Один замок, который разве что от нашествия хомяков защитит, легко щелкнул, и мы попали внутрь.

Крошечная прихожая со шторкой вместо шкафа – двоим развернуться не так и просто. Дальше три двери – в узкую вытянутую кухню, в совмещенный санузел и в комнату. Высокие пороги, деревянный пол, выкрашенный темно-коричневой краской, стены, обклеенные старомодными светло-зелеными в мелкий цветочек обоями.

Все простое, на вид неказистое, но я другого и не ждала. Да и не нужны мне царские хоромы. Зачем?

– Вот так, – Ольга Александровна смущенно развела руками, как бы демонстрируя помещение.

– Мне нравится.

– Серьезно? – с сомнением уточнила она, видать, решив, что я издеваюсь.

– Да. То, что надо. Какова стоимость?

И она назвала сумму, от которой у меня глаза на лоб полезли. В хорошем смысле этого слова.

Да за такие копейки в родном городе я разве что велосипед смогла бы арендовать, а тут квартира!

Естественно, я ухватилась за выгодное предложение и к вечеру, заполнив все документы, стала законным квартиросъемщиком. Стояла посреди тесной комнатки, смотрела по сторонам и не знала, за что хвататься. Хотелось поесть, помыться, убраться.

Столько планов, столько желаний! Чувствую, сегодня мне будет не до сна.

На то, чтобы обустроиться на новом месте потратила пару дней. Отдраила всю квартирку, покрасила рамы, батареи. Обновила шторку в прихожую и занавески на окнах. В местном магазине разжилась самым необходимым на первое время, с остальным буду разбираться позже.

Пора было переходить к следующему этапу. К поиску работы.

В этом Богом забытом городишке с работой было тяжело, но мне опять повезло. Неравнодушная к моей судьбе Ольга Александровна и тут помогла. Прибежала как-то ко мне утром, запыхавшаяся, румяная, плюхнулась на стул в прихожей, и пока я бегала на кухню за водой, сидела и обмахивалась подолом, пытаясь отдышаться:

– Танюшка, к крестнику моему срочно беги. У него место освободилось в магазине, может, возьмет.

– Какой магазин хоть? – уточнила осторожно, продавцом я еще ни разу не работала.

– Книжный, – выдохнула она, жадно напившись холодной воды из стакана, который я заботливо всунула ей в руку.

Конечно же, я побежала. Со всех ног. Я люблю книги и все, что с ними связано, и такой шанс просто не могла упустить.

Вот так, всего за несколько дней, я нашла себя в этом городе: жилье, работу, новых знакомых.

Жизнь продолжалась, несмотря ни на что, и я больше не собиралась от нее прятаться, стремилась проживать каждый день. Только по ночам, когда выдыхала и прикрывала глаза, в мои мысли врывалось прошлое. Разное. То веселое, то грустное. То щемяще нежное, то обжигающе яростное. И оставалось лишь одно – утешать себя тем, что рано или поздно все пройдет. Раны затянутся, к пустоте привыкну. Все будет хорошо.

Привыкала. Изо всех сил. Гнала вперед, не разрешая себе остановиться, оглянуться. День за днем, неделя за неделей. Работала, обживалась, не строя панов на будущее, жила здесь и сейчас.

Правда, иногда хотелось все оставить, уйти в лес, перекинуться и снова почувствовать то пьянящее ощущение свободы, когда бежишь вперед, не разбирая дороги, слышишь свои дробные шаги, тяжелое, но довольное дыхание.

Хотелось, но я держалась. Слишком острым, ненормально агрессивным было это желание, и я не могла понять почему. Что не устраивало волчицу, раз так пыталась выбраться на волю? Мы с ней здесь, вдвоем, у нас новая жизнь.

Я перестала ее понимать. Раньше делили на двоих радости, горести, ожидания, любовь. Теперь каждый сам по себе, и точек соприкосновения становилось все меньше. Мы отдалялись.

Я знала лишь одно. Грифельная волчица тоскует, так сильно, что иногда, проснувшись ночью, я обнаруживала, что вся в слезах. Только слезы не мои были.

Ее.

Ей было сложнее. Тогда, год назад, она спряталась, оставив меня наедине с болью, а теперь захлебывалась ей. А я… я стала сильнее. Прошлые события меня закалили, и я даже не заметила, как это произошло.

Я с надеждой смотрела в будущее, а она без своей пары ходила с ума. Давилась безысходностью.

Так странно воспринимать ее эмоции чужими.

И снова отчаянные попытки обернуться, и опять не даю этого сделать. Не доверяю. Боже, как глупо это звучит. Не доверяю самой себе, своей второй сущности. Тем не менее это так. Мне не нравились те эмоции, что в ней бурлили. Злость, ярость, желание отомстить, неважно кому – хоть альфе Черных Тополей, хоть проходящему мимо человеку.

Я старательно держала ее под контролем, боясь, что она причинит кому-нибудь вред, или решит уйти в лес насовсем.

Мне все еще казалось, что мы сможем это преодолеть, надо просто перетерпеть. Собрать волю в кулак и терпеть, как бы хреново ни было.

И я терпела. Стойко, самозабвенно. День за днем. И мне казалось, что она успокоилась, пришла в себя. Но это было не так. Волчица просто сдалась. Отступила, не видя смысла идти дальше, забилась в угол, превратилась в тень самой себя.

Поняла я это не сразу, лишь перед Новым Годом, когда меня пригласил на праздник один из местных жителей. Мужчина лет сорока, грубоватый, не со зла, а потому что жизнь такая, работа такая. Он давно за мной ходил, по поводу и без наведываясь в магазин, где я работала. Приносил шоколадки, дарил безделушки, от которых я пыталась отказаться. В общем, ухаживал, как умел, несмотря на то, что предельно честно и категорично сказала ему «нет».

Волчица каждый раз лютовала, стоило ему только оказаться поблизости. А тут раз – и тишина, полный штиль. Она никак не отреагировала на его приглашения, а я здорово напряглась. Выпроводила горе-кавалера, соврав, что уже есть планы на новогоднюю ночь, и к своему внутреннему миру обратилась.

Волчица безвольно в комочек свернулась, не проявляя ни к чему интереса. Я пыталась ее растормошить. Злила мыслями о Руслане, вспоминала Вика, делала все, чтобы она очнулась. Только результата ноль.

Даже когда ушла в заснеженный лес – ничего не изменилось.

– Выходи, – попросила ее. В ответ снова тишина.

Попробовала обернуться… и не смогла. Волчья суть исчезала, растворялась. Не как в прошлый раз, когда резко исчезла, спряталась, оставив меня наедине с проблемами. Иначе. Я чувствовала, как она угасает, умирает.

В тот день долго сидела на снегу, обхватив себя руками, прикрыв глаза, обратившись взором внутрь себя.

Она смотрела в ответ. Грустно, обреченно. Она сдалась, слабея с каждым мигом. Ее образ становился все более расплывчатым, пока, наконец, совсем не исчез.

Домой я вернулась уже одна. Без нее. Волчица ушла, в этот раз насовсем.

Помню, как пришла, села за стол и долго сидела, прислушиваясь к себе, к своим ощущениям. Второй раз я осталась одна, только ощущения были иные.

Как ни странно, я успокаивалась. Теперь у меня остались мои собственные проблемы, половина груза с плеч упала. Больше не было иррациональной тоски по мужчине, к которому равнодушна, ее было жгучей, слепой ненависти к Руслану. Меня перестали раздирать противоречия, и как ни стыдно это признавать, но я… я стала счастливее, оставшись наедине с собой. Я могла с уверенность сказать, что по-прежнему любила Бекетова. И не было никакой истинной связи после той страшной ночи, только любовь! Ненормальная, вымученная, но уцелевшая, несмотря ни на что! Именно она держала меня рядом с ним, а не все эти волчьи заморочки с парностью. Я просто этого не понимала.

Желания возвращаться не было. Мы теперь на разных полюсах, в этот раз окончательно и бесповоротно. Он – альфа, прайм, сильный оборотень. Зачем ему простой человек? Правильно – незачем. Даже если и будет любить как прежде, моя ущербность рано или поздно надоест, и тогда снова станет больно. А я этого больше не хотела. Устала. Поэтому пусть идет своей дорогой, прогибая под себя всех, кто встретится на пути, а я останусь в тени и буду незаметно радоваться его успехам.

Тот новый год я встречала дома, одна, перед стареньким телевизором, в компании бутылки шампанского, трех вкуснейших эклеров и горы мандаринов. Когда били куранты, я загадала самое простое и вместе с тем самое заковыристое желание. Просто стать счастливой.

Вот и все.

Глава 16

Руслан

– Руслан, – на пороге стоял Кир, мрачный, словно грозовая туча.

– Чего надо? – даже не пошевелился, переведя на него безразличный взгляд.

– К тебе пришли.

– Я никого не жду, – отвернулся от него, снова погрузившись в книгу, зависнув на одной строчке, раз за разом ее перечитывая.

– Этого гостя лучше встретить.

Мне не интересно вообще, но все-таки встаю и иду, потому что если бета сказал, что важно, значит важно. Я ему доверял как самому себе. Невольно закралась мысль, что в последнее месяцы стаей управлял именно он. Я свалил на него все: переговоры, управление, остальные дела. Он терпел, стиснув зубы, но терпел, делал все, что надо. И, кстати, хорошо делал. Из него бы вышел отличный альфа, будь у него своя стая… или если бы я ушел. Мысль показалась такой притягательной, желанной, что тряхнул головой, избавляясь от наваждения. Бред полнейший.

Выйдя из кабинета, уловил чужой запах. Тот самый, который ненавидел до глубины души, до ломоты в костях, до беспросветного желания убивать.

Виктор. Из клана Загорских.

– Что он здесь делает? – прорычал, чувствуя, как волк выходит из-под контроля. Один раз я остановился, пощадил, дал ему уйти. Больше такой доброты от меня ждать не стоит.

– Хочет поговорить с тобой, – Кирилл крепко сжал плечо, – послушай его. Он несет что-то непонятное. Ты должен это услышать.

– Да мне по х....

– Просто послушай его, прежде чем рвать на части! С тебя не убудет! – жестко припечатал бета.

Перед глазами кровавая пелена клубится, заволакивая мозг безжалостной дымкой. Уничтожу! Скинув с себя руку друга, направился к лестнице, ведущей вниз. С каждым мигом градус бешенства повышался. Сжимал кулаки, еле дышал, балансируя на краю пропасти. Если обернусь – раздеру его прямо в своем доме.

Виктор стоял в холле. Заправив руки в карманы, смотрел в окно, на скучный пейзаж ранней весны.

– Какого хера тебе здесь надо? – процедил сквозь зубы, боясь сделать лишний вдох.

Его запах доводил до бешенства. Я помню, как им несло от моей волчицы. Вик обернулся ко мне. Сумрачный, собранный, губы сжаты в тонкую линию. Чуял, ублюдок, что зря сунулся в мое логово, что пощады не будет.

– Я хочу поговорить.

– Мне наср*ть на твои желания, – голос сорвался на низкое рычание.

Он непроизвольно отступил на шаг. Я сильнее, и гамма Загорских это знал, помнил. Отступил, но остановился, стиснул кулаки и поднял на меня взгляд, преисполненный решимости:

– Не уйду, пока не ответишь на мои вопросы.

– Не уйдешь? – кровожадно ухмыльнулся. – А разве кто-то собрался тебя отпускать?

Смотрел, как бешено пульсировала жила у него на шее, и уже представлял, как раздираю ее в клочья, и он подыхает, залив все вокруг своей поганой кровью. Волк в нетерпении заметался внутри, недоумевая, почему не бросаюсь, не уничтожаю соперника, укравшего у меня самое дорогое.

– Мне все равно! – рычит в ответ.

Я чувствовал, как его ломало. Чувствовал гремучую смесь, что бушевала у него в крови: желание свалить, отступить перед сильнейшим, злость, ненависть и отчаяние. Наверное, именно оно, так явно улавливаемое в его взгляде, и вынудило меня спросить:

– Что тебе нужно?

– Делай со мной что хочешь, – шумно выдохнул через нос, – ответь только на один вопрос.

– Валяй, – выплюнул пренебрежительно, подойдя нему вплотную.

Вик нервно сглотнул, а потом хрипло срывающимся голосом спросил:

– Что ты с ней сделал?

– С кем? – мне эти загадки нахер не упали, я злился еще сильнее.

– Я не чувствую ее в этом доме. Где она? – смотрел на меня своими холодными голубыми глазами, в которых застыла тщательно скрываемая тревога, – ты… ты ее убил?

И тут до меня дошло, о ком он говорил. О Тане!

– Что за бред ты несешь?

– Где она? Я хочу ее видеть! – потребовал он, и не думая отступать.

– Это ты у меня спрашиваешь?! – взвился, толкнув его в плечи так, что Виктор отлетел к окну, но на ногах удержался, взгляда не отвел.

– А у кого еще спрашивать?! – он тоже перешел на повышенные тона. – Бекетов, что ты с ней сделал?

Что я с ней сделал?! Отдал этому голубоглазому м*даку, отступил в сторону, дав право быть счастливой без меня. Вот только какого черта он стоит напротив и задает идиотские вопросы? Замер настороженно, ловя каждое движения врага, пытаясь понять его эмоции. Что-то не так, что-то случилось.

– Не понимаю, о чем ты!

– Я хочу видеть Татьяну!

Он сейчас, бл*ть, серьезно, что ли? Я даже охр*нел от такого поворота.

– У меня ее нет.

– Что ты с ней сделал?! – его голос срывался, а я все больше приходил в смятение. Здесь нет никаких игр, шуток. Все предельно серьезно.

– Последний раз я ее видел тогда, в лесу, когда она тебя грудью своей закрывала…

В памяти картина всплыла, от которой шерсть дыбом поднялась. Безумный оскал любимой волчицы, взгляд, полный ненависти и решимости защищать до последнего.

– Думаешь, я тебе поверю?

– Мне плевать, поверишь ты или нет. С того дня я ее больше не видел. А вот что у вас стряслось, мне очень интересно. Что, идиллия закончилась? Или она поняла, что ты не стоишь ее внимания?

– Да пошел ты! – рявкнул Вик, за что тут же поплатился.

Метнулся к нему и вмазал от души, вымещая гнев, что копился все это время, разрывая изнутри. Схватив за горло, впечатал Вика в стену, безжалостно сжимая пальцы. Он хрипел, вцепившись в мою руку, но ничего сделать не мог, скованный взглядом прайма:

– Что у вас стряслось?

Если узнаю, что обидел мою девочку – его смерть будет долгой. Она и так настрадалась из-за меня, больше никому не позволю ее обижать.

– Ничего… – пытался сопротивляться, но я давил безжалостно своей волей, причиняя боль.

– Что у вас стряслось?

– Она ушла, – просипел, еле губами шевеля, – убежала.

Черт, этот м*дак точно ее обидел. Ярость затопила до самых краев, но я еще мог сдерживаться.

– Когда?

Хрипел, но молчал. Я усиливал хватку, наблюдая за тем, как молодой чужой оборотень хватал ртом воздух.

– Когда?

– Тем вечером, – еле различимый шелест, – в лесу. Когда ты ушел со своей стаей.

– Она же осталась с тобой… – в недоумении смотрел на Виктора, – я видел.

– Нет. Она убежала, и с тех пор я ее больше не видел.

Отпустил его, отойдя на шаг назад. Он пытался отдышаться, схватившись за горло, хрипя, кашляя:

– Я думал, ты ее поймал.

– Нет.

Таня, что же ты натворила? Зачем? Мне уже плевать на этого козла, мысли только о том, где она, что с ней, как ее найти.

– Проваливай.

– Хочешь сказать, что не знаешь, где она? – он упрямо не хотел сдаваться.

– Не знаю, проваливай, – распахнув дверь, кивнул на улицу, – вали, пока я тебя отпускаю.

Он мне поверил, понял, что я действительно не в курсе происходящего, и еще раз бросив в мою сторону хмурый, растерянный взгляд, направился к выходу

– Еще паз появишься на моей территории – убью, – предупредил, равнодушно скользнув по нему взглядом, – лимит моего гостеприимства ты исчерпал.

Выгнав его из своего дома, кивнул охранникам, чтобы проследили за нежеланным гостем, проводили до границ. Захлопнув дверь, остался на месте, упершись кулаком в темный косяк и задумчиво глядя перед собой.

Что, бл*ть, произошло? Где Таня? Я был уверен, что все это время она жила с ним.

Оказалось, нет. Ушла, бросила Виктора. Радоваться бы да не могу, не получалось, потому что меня тоже бросила, отвернулась.

Со второго этажа спустился Кирилл:

– Ну как тебе новость?

– Полный п*здец, – развернувшись к нему лицом, в полном недоумении развел руками, – они не вместе.

– Это же хорошо, – предположил осторожно бета.

– Вопрос в другом. Где она? Если от него ушла, почему не вернулась ко мне?

Кирилл отвел в сторону глаза и невнятно пробубнил:

– Не захотела?

– Не захотела, – я повторил за ним, испытывая горечь.

Все правильно. Таня предпочла уйти, оставив все в прошлом. Мой волк тихо заскулил, в надежде подняв уши, прося отправиться за ней, умоляя.

– Знаешь, где она? – спросил у Кирилла, хотя если бы он был в курсе, то уже давно бы сообщил.

– Понятия не имею, – он лишь пожал плечами.

– Помнится, в прошлый раз ты знал, где ее искать.

– Знал, – не стал отпираться друг, – за ее передвижениями в прошлый раз следили.

– Что помешало в этот же раз поступить так же? – почувствовал раздражение, приправленное тревогой. Где моя Таня?

– Твой непосредственный запрет, – невесело усмехнулся он, а я вспомнил, как в тот злосчастный вечер рвал и метал, срываясь на всех и каждого, кто попадался на пути. Как орал на Кира, предложившего проследить за ними. Как запрещал всем и каждому говорить о ней, узнавать хоть что-то про нее и про ублюдка, к которому она ушла.

Миллион обстоятельств, и все против нас.

– Найди ее.

– Руслан, столько времени прошло! Она может быть, где угодно…

– Мне плевать. Найди ее, хоть из-под земли достань! – прорычал и размашистым шагом направился к лестнице.

Сидеть спокойно и ждать у моря погоды я не собирался. Отнюдь. Намеревался все связи использовать, подключить всех, кого возможно. У Кирилла свои поиски, у меня свои. Может, кому и удастся на след грифельной волчицы напасть.

В том, что она не вернется в село, где в прошлый раз от нас укрывалась, я не сомневался. Не для того сбегала, чтобы на насиженном месте оставаться. Но хоть мельком там должна была объявиться. Оттуда и начнем.

Поиски шли уже месяц. Месяц, мать его, а результатов ноль.

Да, в своем прошлом убежище она появилась, видать, ночью, выбрав момент, когда никто не видел. Собрала вещи и скрылась, не оставляя за собой следов. То ли внешность изменила так, что никто не мог опознать, то ли в обличье волка лесами уходила. Неизвестно. За зиму все следы, даже если они и были, исчезли. Родственников у нее не было, близких друзей, знакомых тоже. Никого, кто бы мог помочь спрятаться, через кого можно было бы на нее выйти. Несмотря на безысходность, не разрешал поиски прекращать. Пусть ищут, пусть землю носом роют. Я и сам рыл. Уходил с утра, возвращался ночью. А то и вообще на несколько дней пропадал. Результатов все не было. Метались из стороны в сторону, хватаясь за каждую ниточку, но все они ложными оказывались. Таня как сквозь землю провалилась, и мне уже было страшно. За нее.

Что если произошло что-то ужасное? Она же со своей волчицей каждая сама по себе. Места от волнения себе не находил. Был готов бежать за ней хоть на край света, да только направления не знал.

После очередного дня бесполезных поисков вернулся в Синеборье, злой, усталый, ненавидящий весь мир, и больше всех себя самого.

Если бы тогда, давно, в прошлой жизни, я не совершил ту чудовищную ошибку, всего этого не было бы. Ни поисков бесконечных, ни Виктора, ни фантастического разрыва внутри Татьяны. Устало, нога за ногу, поднялся на второй этаж, в свою комнату, разделся, скинув пропахшую потом одежду, и долго стоял под душем, мечтая смыть с себя весь этот кошмар. Только не помогало ни черта.

Волчара тоже приуныл, уже не рвался бежать, задрав хвост, потому что не знал куда, не чувствовал, не понимал. Да, дружище, встряли мы с тобой. Ой как встряли. И винить в этом некого, кроме самих себя.

Из-под кровати достал картонную коробку, украшенную замысловатыми цветами. То немногое, что я не выкинул после того, как Таню из стаи изгнал. Рука не поднялась.

Я помнил, как Танюша ее делала, обклеивала, увлеченно высунув кончик языка. Она любила создавать своими руками красивые штучки. Легкие, изящные, светлые, как она сама. В этой коробке лежало все, сделанное ей, с любовью и увлечением. Резная открытка, которую она подарила мне на Новый год. Безделица, но такая милая. Сердце сжалось, когда вспомнил, как горели ее глаза в тот день. Рамочки, купленные в простом магазине и превращенные ею в произведения искусства. Все пропитано ее светом и теплом, во всем частичка ее души. Конверт с фотографиями, которые она вырезала из разных журналов. На них запечатлены места, в которых ей так хотелось побывать. Сказочный домик где-то в глуши, водопад в Африке, северное сияние, старый маяк на каменистом мысе. Она с таким увлечением могла об этом говорить.

Черт. Что же делать? Как ее найти?

Содержимое коробки разбередило старые раны, и вместо желанного успокоения я получил целый ворох болезненных воспоминаний, тыкавших меня мордой в дерьмо, напоминавших, что потерял и по чьей вине. Сгреб все обратно в коробку, затолкал ее под кровать и лег спать, надеясь, что с утра что-то изменится.

Мне снились холодные соленые брызги и грохот волн, разбивающихся о камни. Надо мной возвышался старый маяк. Стены его с годами обветрились, посветлели, покрытые морской солью, ступени, ведущие к нему, местами обвалились, растрескались, но я шел вперед. Мне хотелось подняться наверх, посмотреть со смотровой площадки по сторонам. Не знаю зачем, просто надо, сердце тянуло вперед. Перескочив через провал, оказался на узком крыльце. Надо мной с протяжными криками проносились упитанные чайки, и хмурое свинцовое небо недовольно клубилось, будто сердилось на мое вторжение. Я здесь лишний. Старая, испещренная временем дверь открылась с пронзительным скрипом, обнажая передо мной темные внутренности маяка. Не торопясь бежать вперед, стоял на пороге, принюхиваясь, прислушиваясь. Тихое место, умиротворенное, ему нет никакого дела до того, что происходило в мире. Не уловив опасности, шагнул внутрь, в сумрак, пропитанных запахами моря. Кругом старая деревянная мебель, покрытая слоем пыли, снасти, большие плетеные корзины. У стены спиралью поднимается узкая деревянная лестница без перил. Она не внушала доверия, но мне нужно наверх, туда, где сквозь плохо прикрытый люк пробивался бледный свет.

Первая ступень с треском разломилась пополам, когда я на нее наступил, и неприятное эхо обступило со всех сторон, многократно отражаясь от стен. Меня это не остановило. Встал на вторую ступень, она жалобно заскрипела, но выдержала мой вес. Медленно поднимался наверх, перешагивая через провалы, через ступени, которые выглядели совсем ветхими. Вел рукой по шершавой холодной стене, ища за что ухватиться, потому что с каждым шагом лестница становилась все уже, и вскоре пришлось идти боком, приставным шагом. Мышцы гудели от напряжения, я балансировал, хватаясь за воздух, а подо мной разверзлась пропасть, дна уже не видать, оно исчезло где-то внизу, в бесконечности. По стенам ползли размытые блики, похожие на отблески лунного света, а я упорно продолжал свой путь, рискуя сорваться в бездну, но не отступал. Мне надо наверх.

Преодолел последние ступени и дотянулся до ржавой ручки люка, повернул ее с диким скрежетом и толкнул, что есть силы, открывая проход. В глаза, привыкшие к сумраку, тотчас ударил свет, заставив зажмуриться. Наощупь схватился за края, подтянулся и выбрался наверх. Здесь тоже царила разруха. Допотопное оборудование, покрытое пылью, паутиной, мусором, разбитые окна, сквозь которые внутрь проникали ледяные порывы ветра. Я прошелся из стороны в сторону, рассматривая приборы, крутя какие-то ручки, листая журнал смотрителя маяка. Записей много: о погоде, о ночных происшествиях, о включении лампы. Какие-то мысли и разрисовки на полях – бред одинокого человека. Листал дальше, скорее, из упрямства, чем из любопытства, искал последнюю запись, мне казалось, что это важно. Важнее всего на свете. Перелистнув последний пожелтевший заскорузлый лист, увидел фразу, выведенную красивым инородным для этого места почерком: «Если мне когда-нибудь захочется одиночества, я уеду жить туда». И подпись: «Татьяна».

Сердце билось как заполошное, теперь меня тянуло к раскрытой двери, ведущей на смотровую площадку. В два шага оказавшись рядом с ней, выглянул на улицу. Туда, где крики птиц смешивались с рокотом недовольного моря. Ветер бросил в лицо ворох брызг, словно пытаясь меня прогнать, но я вышел, осматриваясь по сторонам. Направился вокруг смотровой, и на другой стороне, на крошечном мостике, выступающем вперед, увидел хрупкую фигуру.

В пестром легком платье, которое безжалостно полоскал ветер, с распущенными развевавшимися волосами. Она стояла ко мне спиной, облокотившись на перила, и смотрела вниз.

– Таня? – голоса нет, пропал. Лишь шепот срывается с губ и тонет в морском шуме. —Тань! – пытаюсь сказать чуть громче, но никак.

Тогда иду к ней, бегу… оставаясь на месте. Она меня не слышит, не видит, не чувствует. Бегу еще быстрее, но не приближаюсь к ней и на миллиметр. В отчаянии кричу:

– Таня!

…и просыпаюсь на своей кровати от собственного крика.

За окном глубокая безлунная ночь, зато звезды сияли, как бриллианты, насмешливо поглядывая на меня. Я еле дышал, будто и вправду бежал сломя голову, сердце грохотало, как ненормальное, и кровь в жилах гудела.

Я знал, где ее искать! Знал!

Она, сама того не ведая, оставила мне подсказку, поделившись своими мечтами.

Уже не до сна. Вскочив, схватил ноутбук, в поиске вбиваю «маяк» и искал тот, фотография которого хранилась в Татьяниной коробке.

– То есть как ты уезжаешь? Куда? – в недоумении спросил Кирилл, когда утром, приехав в Черные Тополя ни свет, ни заря, бесцеремонно разбудил его своим появлением.

– По делам, – неопределенно отмахнулся от него, – ты остаешься за главного.

– Когда вернешься? – смотрел на меня так, будто в голову пытался проникнуть, прочитать мои мысли, понять, что за муха меня укусила.

– Не знаю.

– Что за спешка?

– Надо, Кирюх, надо, – потрепал его по плечу и развернулся к выходу.

– Это как-то связано с Татьяной? – спросил мне в спину, вынуждая остановиться.

– Да, – ответил нехотя.

Мне страшно об этом говорить, никогда не отличался суеверностью, но тут боялся сглазить, боялся ошибиться.

– У тебя появилась информация, где ее искать? – бета оказался рядом со мной, с тревогой всматриваясь в мое лицо.

– Да. Вопросы можешь не задавать – не отвечу, – произнес резко, чувствуя себя полнейшим придурком.

Он мой друг, единственный, настоящий. Тот, которому я готов доверить свою жизнь, а веду себя с ним в последнее время как конченный м*дак. Да со всеми с ними. Стая моя старалась держаться подальше, опасаясь лишний раз на глаза показываться. Даже сестра и та сторониться начала. Господи, когда я успел так оскотиниться?

– Кирилл, не обижайся. Я не могу сказать. Пока не могу сказать. Как доберусь до нужного места – позвоню. Пока присмотри за Синеборьем и Черными Тополями, за стаей. Я на тебя рассчитываю.

Он кивнул, невесело улыбнувшись:

– Если найдешь ее, передай от нас привет.

– Непременно, – протянул ему руку, и он ответил рукопожатием.

Крепким, по-братски, и в этот момент показалось, будто прощаюсь с ним навсегда.

В горле от волнения пересохло, сказав тихое «до встречи», ушел из его дома, не оглядываясь, а спустя полчаса уже выезжал из поселка, не зная, вернусь ли сюда когда-нибудь.

Глава 17

Руслан

Дорога до маленького приморского городка заняла больше пяти дней, несмотря на то, что гнал вперед, останавливаясь, только когда глаза закрывались. Тогда сворачивал в первый попавшийся придорожный отель, а если такого не было, то останавливался на обочине и спал прямо в машине, разложив сиденье. Тяготы пути оставались незамеченными, потому что с каждым мигом, с каждым преодоленным метром становился ближе к цели. Летел вперед на крыльях надежды, стараясь не думать о том, что, возможно, все зря, что мысль, пришедшая во сне, окажется ошибочной.

Я верил, что Таня там. Не знаю почему, просто верил. И я не понятия не имел, что скажу ей, когда увижу, не представлял, как она отреагирует на мое появление. Обрадуется? Или снова попытается сбежать?

В город прибыл на рассвете, когда туман, пришедший с моря, клубился по берегу, и маленькие аккуратные домики утопали в нем, выглядя беспомощными и одинокими. Вот и маяк, тот самый – с фотографии. Свежевыкрашенный, ухоженный, совсем не такой ветхий и заброшенный, как в моем сне. Но это именно то место, и от волнения зашлось сердце. Нет, я не ломанулся наверх, на смотровую площадку в надежде, что Татьяна стояла там. Это глупо. Хоть и романтично.

Первым делом отправился на поиски гостиницы, если в этом захолустье вообще такая имеется. Гостиницы не оказалось, но зато мне повезло найти гостевой дом и снять в нем квартиру с отдельным выходом, что весьма кстати. А потом приступил к поискам. Бродил по улицам, заглядывал в магазины, всматривался в лица прохожих, пока, наконец, не уловил запах. Свежий, отдающийся сладкой болью в каждой клеточке – она здесь. Я оказался прав.

И уже ни о чем не думая, пошел вперед, с каждым мигом прибавляя шаг, чуть ли не срываясь в бег. Сердце безошибочно вело к ней. Вывернув на маленькую улочку, увидел здание с покосившейся вывеской "Книжная лавка". Ну конечно же! Как иначе? Таня верна себе. Она всегда любила тишину библиотеки, наслаждаясь одной ей ведомым очарованием шуршащих страниц. Сбавив ход, осторожно подошел к блеклой витрине, на которой лежало несколько старых томиков, и пригляделся. Маленький закуток, вдоль стен стеллажи с книгами, впереди советские прозрачные витрины, а в уголке возле кассы на стульчике сидела Таня и читала книгу.

Вот она! Нашел! Надо подойти, а я пошевелиться не мог. Стоял, смотрел на нее, опустив безвольно руки, и не мог взгляда отвести. В груди так ломило, что дышать трудно. Наблюдал за ней, как маньяк. Рассматривал через мутное стекло, ловил взглядом каждое движение, каждый взмах ресниц. Как же мне ее не хватало.

Таня, Танечка, моя. Родная.

Мне так хотелось, чтобы она посмотрела на меня, чтобы почувствовала мое присутствие. Наивно, но хотелось увидеть, как на губах расцветает улыбка, как раньше, в прошлой жизни, еще до того, как…

Хотя вряд ли она обрадуется. Если бы хотела видеть меня рядом, хотела бы быть со мной – не стала бы скрываться, давно уже вернулась в Синеборье. Только не похожа она на человека, горящего желанием вернуться в прошлое: спокойная, умиротворённая, и даже складочка между бровями расправилась.

Сейчас она мне казалась такой… счастливой, что екало где-то глубоко под сердцем.

Счастлива. Без меня. А чего ты хотел, большой серый волк? За ошибки надо платить самому, а не тянуть за собой на дно тех, кто от тебя пострадал. Мне так и не хватило смелости войти в магазин, посмотреть ей в глаза. Не смог. Хотел больше всего на свете, но не смог. Простоял в нерешительности, прильнув к витрине, а потом сбежал в маленькое кафе напротив. Сел у окна, чтобы было видно книжный магазин, и приготовился ждать. Не знаю чего. Всемирного потопа, окончания рабочего дня, озарения с небес… Просто ждал. Пил дешевый безвкусный кофе и ждал, не отрывая взгляда от размытого силуэта.

За весь день в магазине почти не было посетителей. Пара мамаш с детьми заходили, мужчина средних лет, пожилая семейная пара. Не очень в этом захолустье любили читать. Около пяти Таня все проверила, заперла дверь и не торопясь пошла прочь. Подозвав официантку, расплатился и выскользнул на улицу.

Танюша вышагивала впереди. В светлом пальтишке, красном берете, с сумочкой через плечо. Шла, засунув руки в карманы, посматривая по сторонам и улыбаясь. Я не видел улыбки, но чувствовал ее. Наслаждался ей, утопал в ней. Мой волк был чрезвычайно тих, и это насторожило. Он принюхивался, в недоумении смотрел, и я не сразу понял, что его беспокоило.

Таня меня не замечала. Не чувствовала. Несмотря на то, что ветер бил в спину, и наверняка принес мой запах, она никак не реагировала. Мои шаги ее не настораживали, а ведь она могла по ним узнать меня из тысячи. Сейчас не узнавала. Ни единого всплеска эмоций: ни радости, ни гнева, ни раздражения. Ничего. Она просто не знала, что я иду следом.

Неприятно зажгло в груди. Неужели… неужели опять грифельная волчица ушла, оставив Таню одну? В голове просто не укладывалось. Как это возможно? Я же вернул ее, вытащил на поверхность, тогда в лесу! Или разрушенная связь так и не восстановилась? Они так и не стали одним целым, несмотря на то, что времени прошло предостаточно? И почему такое ощущение, будто в этот раз все иначе?

Волк заскулил, прижимая уши. Он уже все понял, раньше меня.

Я шел за ней до самого дома, держась на небольшом расстоянии, но она меня так и не заметила. Вела себя, как… обыкновенный человек. Остановившись за фонарным столбом, даже особо не скрывался, наблюдал за тем, как она стояла возле подъезда двухэтажного кирпичного дома, роясь в сумочке, потом, найдя ключи, пикнула домофоном и зашла внутрь. Я по-прежнему стоял, поглядывая на убогий дом, пока, наконец, в одном из окон на втором этаже не зажегся свет. Таня задернула занавески и занялась своими делами, а я все продолжал стоять, словно в воду опущенный.

Не знал, что делать дальше. Не ожидал, что она снова окажется одна, был уверен, что они с волчицей смогли найти общий язык, когда между ними не стало меня.

Волк совсем затосковал, его эмоции отравляли душу, разрывали в клочья. Он знал, что волчица его не простит, ей это не надо. И как быть дальше? Что делать? Уйти? Оставить ее в покое? Никогда! Я без нее не жил, подыхал день за днем, опускаясь на самое дно. Больше не могу. Теперь только с ней.

Под ее окнами простоял до самой ночи и уже во тьме отправился домой. Шел, пиная перед собой маленький камешек, не думая ни о чем, прибывая в состоянии транса, а где-то внутри зрело сложное решение, способное перевернуть всю мою жизнь.

Приморский городок ночью вымер, редкие фонари скудно освещали неровную дорогу, дома давно спали, маяк лишь темным силуэтом угадывался впереди на мысе, лишь отблески его фонаря оживляли мрачную картину. Не знаю почему пошел к нему. Все так же не торопясь. Мне некуда бежать, меня никто не ждал.

Ночное море лениво шумело, накатывая холодными волнами на прибрежные острые камни. Редкие звезды тускло отражались на темной водной глади, подрагивали. Казалось, что впереди только черное бездонное небо, уходившее в бесконечность.

Стоя на этом берегу, ощущал себя одиноким как никогда в жизни. Разорванная парность незаживающей раной пульсировала в груди. Ее не зашить, не склеить. С этой болью придется жить всегда. Если только…

Тряхнул головой, отгоняя тяжкие мысли, и еще раз глянув на море, пошел к себе. Надо ложиться спать. Возможно, завтра с утра, на свежую голову, ситуация не будет казаться такой катастрофической. Может, мне удастся найти выход.

Той ночью я практически не спал, думая о нашем будущем, о том, что ждет дальше. Смогу ли я жить без Тани? Ответ один: нет. Не смогу. Больше не хочу отрицать очевидное. Без нее на тень похож. Злую, неадекватную, убогую тень, словно отняли самое важное, не дав ничего взамен, оставив лишь горькую сосущую пустоту.

Мой волк совсем притих. Забился в угол, безвольно наблюдая за происходящим. Его тоска разливалась по венам, убивая и без того поганое настроение.

Поднялся с постели ни свет, ни заря, намереваясь отправиться к Татьяне прямо сейчас, чтобы все выяснить. Даже если будет прогонять – не уйду. Если надо, куплю квартиру, дом в этом захолустье, лишь бы быть рядом с ней, иметь возможность видеть ее хоть издалека, дышать одним воздухом, тешить себя надеждой на мимолетную встречу.

Я караулил ее у подъезда, усевшись на облупившуюся лавочку, выкрашенную в буро-зеленый цвет. Сцепил руки в замок, уперся локтями в колени и, уставившись в одну точку, стал ждать, не чувствуя ни еще по-зимнему прохладного ветра, ни запахов пробудившейся земли. Только я и мои невеселые мысли. Отличная компания.

Наверное, поэтому и пропустил момент, когда дверь распахнулась и на крыльце появилась Таня. Шагнула вперед, улыбаясь новому дню, но, увидев меня, споткнулась, замерла, моментально превращаясь в неживое изваяние, а я все так же сидел и смотрел на нее исподлобья, подыхая от эмоций, что грызли изнутри, как дикие звери.

– Руслан? – еле различимо прошептала она, а потом громче добавила: – Что… что ты здесь делаешь?

Бедная, ее даже затрясло. Я на расстоянии чувствовал, как гудело ее сердце.

– К тебе приехал, – просто ответил, поднимаясь на ноги.

Она нервно сглотнула, облизав пересохшие губы. Растерянный взгляд метался по сторонам, то и дело возвращаясь ко мне.

Страх? Как ни странно, его не было. Она меня не боялась, хоть и была натянута как струна.

– Как ты меня нашел? – нервным жестом заправила за ухо темную прядь, выбившуюся из-под шапки.

Лишь пожал плечами. Глупо прозвучало бы, если сказать, что сердце привело, хоть так оно и было на самом деле. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу, не зная, что сказать, растерянно ремешок сумочки теребила. Моя маленькая, как же мы до этого докатились? Почему с вершины упали на самое дно и не смогли снова взлететь?

– Как твои дела? – спросил тихо, подходя к ней. Нестерпимо хотелось обнять, но держал руки при себе.

– Нормально, – слабо улыбнулась она, – вот, на работу иду.

– Можно провожу?

– Конечно, – кивнула и, осторожно обойдя меня, пошла вперед, а я следом. – Сам-то как? – поинтересовалась Татьяна, когда в тишине прошли уже полпути.

– С переменным успехом, – не стал врать, изображая из себя крутого парня, которому все нипочем.

– Как стая? – она спрашивала осторожно, словно боясь сказать что-то лишнее.

Так странно, неприятно. Но уже по-другому, не так как в прошлый раз, когда Кирилл насильно вернул ее в Черные Тополя. Она изменилась, перестала прятаться в свою раковину, перестала зажиматься. Это на нее так подействовало мое отсутствие?

– Там все хорошо. Наталья спелась с оборотнем из другого клана. У них любовь неземная, готовятся к свадьбе. Кирилл у руля пока меня нет, руководит и фирмой, и стаей, и вообще всем.

– Он молодец, – кивнула она, бросая на меня украдкой взгляд. Тут же отвернулась, заметив, что смотрю на нее.

– Молодец, – повторил как эхо. Молодец, без него бы стая давно развалилась, потому что мне нет до нее никакого дела, – Тань, у меня вопрос серьезный, ответь на него, пожалуйста…

Она сбилась с шага, тут же выравниваясь, и сдержанно кивнула.

– Почему ты ушла и от него, и от меня? Почему ни с кем не осталась?

– Это же так просто, Руслан, – выдохнула девушка, – не могла. Просто не могла так жить. Я любила тебя, она любила его. Это невыносимо, когда внутри такой разлад, когда две части тебя самой тянут в разные стороны. И обе несчастны. Так больше не могло продолжаться. Я так больше не могла. Мы с ней ушли, потому что ни одна из нас не могла быть счастлива, пока второй плохо.

Как странно слышать такие слова от оборотня. Я привык быть единым целым со своим волком, и просто не в состоянии понять – каково это, когда каждый сам по себе.

Таня замолчала, растерянно глядя себе под ноги, а я пытался переварить услышанное. Принять, но ни черта не выходило.

– Она снова ушла? – спросил напрямую.

Таня грустно покачала головой

– Нет, Руслан, – улыбнулась невесело, одними губами, а в глазах застыло странное выражение, грусть, смешанная с чем-то светлым.

– Где же она? Я не чувствую волчицы. В прошлый раз чувствовал, а в этот…

– Ее больше нет, – Таня прервала меня, пожала худенькими плечиками.

– Опять забаррикадировалась в темном углу, забралась еще глубже?

– Нет, – снова грустная улыбка, – Ей было плохо, и с каждым днем она все больше угасала, пока, наконец, совсем не растворилась. Навсегда.

– Что ты такое говоришь?! – ужаснулся ее словам. Таким спокойным, уверенным, необратимым.

– Правду.

– Так не бывает! – схватил за руку, рывком разворачивая к себе.

– Бывает, Руслан, бывает. Поверь мне. Ее больше нет. И она не прячется, как в прошлый раз, не отсиживается в темноте. Ее просто нет. Теперь я – это просто я. Человек. Обычный. И мне хорошо, как бы нелепо это ни звучало. Я, наконец, стала самой собой, не разрываясь на части. Просто живу.

– Почему она ушла? – спросил, словно не слышал ее слова.

– Так сложилось. Я оказалась сильнее. И, наверное, это к лучшему, – усмехнулась. – Если бы победила она, я бы носилась сейчас диким волком по лесам.

– У меня в голове не укладывается… – зарылся ладонью в волосы, зажмурился. В висках набатом гудело «…растворилась. Навсегда».

– Я привыкла, – она мягко высвободилась из моей хватки, – и поверь, Руслан, лучше вот так, чем разрываться надвое. Теперь я одна, но мне лучше. Вот так, – спокойно развела руками, а я все смотрел на нее, пытаясь прийти в себя.

Волк внутри бесновался от тоски, дикой, болезненной, от осознания того, что пары больше нет, не существует, исчезла, будто ее и не было. Ему было так больно, что внутренности сводило, рот наполнялся горькой слюной. И все мое существо насквозь пронизывало отчаяние. Яростное, неотвратимое, черными когтями сдиравшее слой за слоем с едва бьющегося сердца.

– Спасибо, что проводил. – За разговорами не заметил, как дошли до Таниной работы. Она бросила на меня быстрый взгляд и стала отпирать облезшую, непрезентабельную дверь. – Ты когда домой возвращаешься? – поинтересовалась, прежде чем зайти внутрь.

– Не знаю.

Не хочу домой, не хочу в Черные Тополя, потому что мой дом рядом с ней. Что бы ни случилось.

– Я встречу тебя после работы, – ставлю перед фактом, да она и не спорит.

Только кивнула сдержанно и зашла внутрь, тихо прикрывая за собой дверь. А я пошел куда глаза глядят, в душе бушевал темный ураган. Внутри – катастрофа вселенского масштаба. Мне надо побыть одному. Спрятаться от посторонних глаз, оказаться там, где можно дышать полной грудью. В ней так больно жгло, давило, не хватало воздуха. Мне тесно в своем собственном теле.

Волчицы больше нет. Моей грифельной прекрасной волчицы нет. Не выдержала, ушла, оставив Таню одну. Как она могла? Как, мать вашу, она могла это сделать? Зачем?

Хотелось кричать, обвинять ее во всех смертных грехах, проклинать за безрассудный поступок. Потому что не мог без нее. В клочья рвало. И это не моя боль. Это боль моего волка, бьющегося в агонии. В жизни так хреново не было. До такой степени, что хотелось с разбегу головой об стену. Одновременно горел заживо и замерзал до самых костей…

Как прошел день, я не заметил. Бродил кругами по городу, по прибрежной полосе. Шел, шел, шел… Неизвестно куда. Просто переставлял ноги, как робот, не видя перед собой цели. Да вообще ничего перед собой не видел. Взор застилали картинки из прошлого. Хорошего, плохого. Темного, светлого. Того, где был беспечно счастлив, и того, где задыхался от тоски. Все связано с ней. Всегда только с ней. Вся моя жизнь – это она. Но что делать дальше – я не знал.

Ближе к закрытию вернулся к магазину и, недолго думая, зашел внутрь. Колокольчик над дверью задорно зазвонил, оповещая о моем приходе. Тут же откуда-то из боковой двери вынырнула Таня, неся под мышкой целую стопку книг. Увидев меня, лишь кивнула.

– Привет еще раз, – так просто, спокойно, будто привычным делом для нее были мои визиты, – а у нас привоз наконец-то. Книги привезли.

– Можно подумать их кто-то читает, – проворчал себе под нос. Настроения не было совершенно.

Она воровато оглянулась по сторонам, словно боялась, что кто-то услышит, а потом прошептала:

– Я читаю!

Книги всегда были ее страстью. Она могла часами пропадать в вымышленном мире, запоем читая очередной роман. Помнится, когда-то я даже ревновал ее к книгам. Дурак. А сейчас я бы скупил для нее весь магазин, если бы попросила. Но она не попросит. Таня привыкла жить сама по себе. Смотрел на нее и только сейчас понял, насколько она сильная. Сильнее любого, кого я знал. Сильнее меня.

Она жила дальше, несмотря ни на что, и находила радости в мелочах, умиротворение в том, чего я бы и не заметил в своей бесконечной гонке за пальму первенства. Она просто живет. Оставив то, что ей ненужно, то, что причиняло боль. Сбросив тянущий к земле балласт, расправила крылья и взлетела к небу.

Не мог не любоваться ею. Такая простая, но лучше нее никого нет на всем свете.

Пока я тупил, предаваясь лирическим размышлениям, Таня проворно расставила книги по полкам, закрыла на ключик допотопную кассу и подошла ко мне:

– Я готова. Можем идти.

У меня говорить не получалось. Только кивнул, пропуская ее вперед.

Мы снова молча шли по уже знакомой дороге. Рядом, рука об руку, размышляя каждый о своем.

– Зайдешь? – спросила она, когда мы дошли до ее дома, и посмотрела на меня странным взглядом, в котором опасение смешивалось с тщательно скрываемой надеждой.

Соскучилась. Таня по мне соскучилась, несмотря ни на что. И та связь между нами, изуродованная, растерзанная, она все еще жива. А может, это и не связь?

– Конечно.

Мы зашли в темный подъезд, о лампах, реагирующих на звук или движение, здесь и не слышали. В потемках поднялись на второй этаж и остановились перед простецкой деревянной дверью. Танюша ловко справилась с единственным замком и вошла внутрь. Нащупав на стене выключатель, зажгла свет в крохотной прихожей и обернулась:

– Ну что встал? Проходи.

Разувшись в закутке, я прошелся по квартире. Дому, наверное, лет пятьдесят, не меньше, потому что таких планировок уже давно не встретишь. Узкая вытянутая кухня, прихожая да одна комната, и крошечный санузел. Все такое маленькое, неказистое, но чистенькое, уютное. Сразу чувствовалась Танина рука – забавные безделушки то тут, то там, книги, несколько ярких картин.

– Вот так и живу, – развела она руками.

– Мне нравится, – промямлил неопределенно.

– Врешь, – девушка засмеялась. Тихо так, по-весеннему нежно. Аж сердце сжалось, от нахлынувших эмоций и воспоминаний. Как же мне не хватало ее смеха! – Домик, конечно, неказистый, но я привыкла. Самое главное, что зимой тепло, удобства все есть. Тут не развернешься, но для одной – самое то. Зачем мне плантация? Чтобы часы на уборку тратить? К тому же здесь не очень хорошо с жильем. Мне пришлось попотеть, чтобы найти эту квартиру.

– Не оправдывайся.

– Даже не думала, – отмахивается она, – просто у тебя вид такой, будто я тебя в бомжатник притащила.

– Нет, что ты! Ничего подобного, – поспешил ее утешить, – конечно, до царских хором далеко, но за неимением лучшего подойдет. Я сам с ног сбился, пока в этой тмутаракани искал место, где остановиться.

– Город маленький. Отсюда все стремится уехать, поэтому гости и желающие перебраться в это место здесь – большая редкость.

– Я заметил.

Таня еще постояла, немного растерянно глядя по сторонам, видать, как и я, не зная, что говорить, а потом позвала в кухню:

– Пойдем чай пить? Правда, у меня и не с чем особо. Гостей не ждала.

– Неважно, – я лишь отмахнулся. Ничего мне не надо. Хоть яду налей, только позволь побыть рядом.

На кухне устроился в углу на жесткой табуретке, а Таня хлопотала по хозяйству: поставила чайник, отыскала все-таки печенье в одном из ящичков, выставила на стол две симпатичные кружки.

Как обычно, вокруг нее ореол тепла и уюта, и я тянулся за этими давно потерянными ощущениями, впитывал их как маньяк, наслаждаясь каждой секундой, проведенной рядом. Когда вода вскипела, она налила чай и села напротив меня.

– Расскажи все-таки, как нашел меня? – поинтересовалась, задумчиво покручивая кружку.

– Будешь смеяться, но мне приснилось, где тебя искать, – усмехнулся, а она вскинула на меня недоверчивый взгляд, – смотрел фотографии из твоего альбома, места, где ты хотела побывать.

– Там есть маяк… – протянула она, кивая, – точно.

– Да. Только я сам не додумался, что ты можешь спрятаться здесь, зато сон приснился, в котором я тебя нашел на этом маяке.

– Здорово, – робко улыбнулась Татьяна, – если честно, была уверена, что никто и никогда не сможет меня отыскать.

– Я смог. – Ловил каждое ее движение, каждый жест. Затапливала радость, смешанная с горечью, с болью. Волк страдал, ему было плохо. – Скучала? – зачем-то спросил, не надеясь на ответ, но Таня спокойно призналась:

– Скучала, Руслан.

– Тогда почему не вернулась? Один звонок – и я бы примчался за тобой.

– Пока волчица была со мной, о возвращении и речи не могло быть. Она так люто тебя ненавидела, что никогда бы не смирилась с моим выбором. Кто угодно, только не ты. А после ее исчезновения я не видела смысла в возвращении. Зачем тебе простой человек? Поэтому я просто отпустила прошлое… тебя.

– Просто отпустила? – неприятные слова резанули. – А ты уверена, что я этого хотел?

– Нет, – спокойно покачала головой, – не уверена. Но знаю одно наверняка: альфа клана – прайм, никогда не останется с человечкой. Такого не может быть, потому что быть не может. Это насмешка, издевательство над обоими. А я не хотела делать больно ни тебе, ни себе. Поэтому предпочла окончательно исчезнуть.

– Волчица меня так и не простила? Она меня ненавидела?

– Да, – глядя в глаза, не скрыла тяжелой правды, – до самого конца, до самого последнего вздоха.

– А ты? Ты сама тоже меня ненавидишь?

– Нет, – Таня улыбнулась, и в глазах будто лучики света засияли, – у меня нет к тебе ненависти. Я… я тебя люблю, как и раньше, – призналась спокойно, без тени смущения. – Несмотря ни на что, и, наверное, уже никогда не излечусь от этой болезни. И дело не в истинных парах, не в волчьей связи. Здесь не при чем особенности любви между оборотнями. И нет никакой звериной подоплеки. Дело во мне, в нас. И когда моя волчья сущность исчезла, унеся с собой всю ярость, боль и негатив, мне стало легче дышать. Я стала счастливее, оставшись наедине со своими мыслями, эмоциями. Лучше быть одной, отказаться от всего, чем жить, разрываясь на части. Возможно, мое желание было эгоистичным, но… я просто хотела для себя немного спокойствия и счастья.

Она сидела напротив меня и говорила такие невероятные вещи, что я не дышал. Хотел и не мог, боясь, что любой шорох спугнет мираж, разрушит проникновенность момента, а в голове, в ушах пульсировали ее слова: я тебя люблю. Вот так просто, несмотря на все, что я сделал, несмотря на то, что столкнул нас в самый низ, разорвал то светлое, что между нами было.

– Тань, я…

– Не говори ничего, не надо, – остановила она меня, – твои слова ничего не изменят, не исправят. Я хочу, чтобы ты знал, несмотря на свои чувства, я не хочу тебя связывать, давить на твою привязанность. Чего-то требовать, ждать. Мы теперь из разных миров, и нам больше не по пути.

– Таня.

– Руслан, ты и сам это знаешь. Я больше тебе не пара, ты должен это понимать.

– Я ничего не собираюсь понимать! Ерунда все это! Неужели ты думаешь, что мое отношение поменяется из-за того, что больше не можешь обернуться?

– Поменяется, – кивнула убежденно, – поверь. Ты сам не сможешь нормально жить, потому что внутри разлад. Твой волк тоскует, ему плохо. Я даже сейчас это вижу, чувствую. Ему мало одной меня.

– Долго речь готовила? – процедил сквозь зубы. Как она может знать, что мне надо? Чего мне мало, а чего не хватает? Это мое дело, мои проблемы, и я с ними справлюсь!

– Нет. Вообще не готовила, – повела плечами, – просто говорю, что думаю.

– Неправильно ты думаешь!

– Не начинай, Руслан, пожалуйста!

– Ну уж нет, дорогая моя, ты выслушаешь меня, хочется тебе того или нет. Я люблю тебя и хочу с тобой быть. Мне все равно, что ты там себе напридумывала, какие барьеры воздвигла из благородных побуждений. Это все хрень собачья. Я тебя нашел, и я никуда не уйду. Ты моя! Была моей и останешься! – даже полегчало, когда вслух это все сказал. Моя! А все остальное неважно.

– Ты просто не понимаешь, о чем говоришь, – упрямо покачала головой, – не понимаешь. Ты не выдержишь, Руслан, поверь мне. Не сможешь быть со мной, всегда ощущая боль в груди, пустоту там, где раньше билось сердце. Рано или поздно тебе захочется уйти, спрятаться от самого себя, заглушить боль, проникшую в каждую клеточку. Эта боль не нужна. Ни тебе, ни мне. А в том, что в итоге будет больно, я не сомневаюсь.

Спорить с ней было бесполезно. Она не собиралась доказывать свою правоту с пеной у рта, не хотела во что бы то ни стало переубедить меня. Нет. Она просто все решила для себя, и это было гораздо страшнее.

Благородство в итоге обернется крахом, а я не могу этого допустить, потому что мы и так на самом краю. Снова балансировали над пропастью. Больше я не позволю нам сорваться вниз.

Глава 18

Руслан

Притянул ее к себе, впиваясь поцелуем в мягкие губы, сходя с ума от любимого вкуса. Таня попыталась вывернуться, уперлась руками в плечи, отталкивая от себя, но с каждым мигом сопротивление слабело. Вздохнув судорожно, сама ко мне потянулась, шею руками обвивая, ластясь голодной кошкой. Кровь в висках стучала, сердце грохотало ненормально, когда за собой ее к постели потянул.

– Ты же понимаешь, что это ничего не изменит, – хрипло спросила, в глаза заглядывая, – это просто…

– Молчи, – прошептал, не в силах остановиться, – просто молчи.

Она привстала на цыпочки, прижимаясь доверчиво, и больше ни слова не сказала. Слова нам были не нужны, они больше ничего не значили…

Проснувшись ни свет, ни заря, долго лежал в постели, смотря за спящую Таню, рассматривая умиротворенное лицо, разметавшиеся по подушке волосы. Самая прекрасная картина на свете. И утро самое замечательное за последние пару лет. Осторожно, стараясь не разбудить, поправил русую прядь, бережно сдвигая ее со щеки. И сердце от нежности защемило, от любви, которую испытывал к этой девушке. На что я готов, чтобы быть с ней, чтобы сделать ее счастливой? Ответ до невозможности прост – на все. Я готов на все. В голове зрело сложное решение. Такое, что перевернет всю нашу, а точнее, мою жизнь. Рядом с ней испытывал умиротворение, но вместе с тем откуда-то из глубины поднималась волна отчаяния, тоски, обреченной безысходности – это мысли волка, его эмоции.

Таня была права. Ему мало одной ее. Ему нужна волчица, которой больше нет, и обратно не вернешь. Он задыхался от беспомощности, от необратимости случившегося. Отвратное чувство.

– Ты чего не спишь? – прошептала, сонно прищурившись.

– Не знаю, – улыбнулся чуть заметно, продолжая ее рассматривать.

– Сколько времени?

– Еще только пять. Спи.

Таня кивнула и ближе подвинулась, обвила руками, уткнулась носом в бок и засопела мирно, а я так и продолжал лежать, оглаживая ее взглядом, все больше убеждаясь в правильности сложного решения…

Снова проводил ее до работы. В этот раз шли, держась за руки, разговаривая о несущественном. Было одновременно сладко и горько. С одной стороны – волк, поникший, несчастный. С другой – Таня, хоть и улыбавшаяся, но уверенная в том, что ничего у нас не выйдет, что вместе нам не быть. Ее это спокойное смирение, готовность отпустить, просто убивала, ломала изнутри, дробила кости. Она ошибалась, и я ей намерен это доказать.

Поцеловав меня, она скрылась в недрах книжного магазина, а я, подняв повыше воротник куртки, бодро пошел прочь. Мимо неказистых домов, мимо сонных прохожих, мимо маяка на фоне тусклого неба. Долго шел по каменистому берегу, слушая, как волны накатывают с рокотом, со стоном, то воя диким зверем, то шипя змеей. Холодные брызги уже давно пропитали одежду, но я не чувствовал холода. Ничего не чувствовал, кроме стальной решимости.

Волк совсем притих, забился в угол, с опаской ожидая моих действий. Мне хотелось кричать: сделай что-нибудь, чтобы переубедить меня, придумай, как вернуть грифельную волчицу! Он лишь слабо скулил в ответ.

Наконец, я вышел на пустынный песчаный берег, занесенный бурыми остатками водорослей. Море здесь притихло, робко пенились вершины скромных волн, набегавших на песок. Гул сменился загадочным шепотом, и даже крики птиц звучали приглушенно. Небо хмурилось свинцовыми разводами, а в воздухе, наполненном свежестью, улавливался запах дождя.

Я не торопился. Сел на большой, одиноко пристроившийся на берегу валун, долго смотрел на темное море, казавшееся то чернильно-синим, то пронзительно зеленым, то равнодушно серым. Ветер легкими порывами бил в лицо, оставляя на губах соленый привкус. Нащупал в кармане телефон и набрал знакомые цифры. Унылые гудки еще больше нагнетали тоски, но я слушал, пока, наконец, мне не ответили:

– Руслан? – голос Кирилла был напряженным.

– Включай видеосвязь, – произнес вместо приветствия, и сам включил камеру.

На экране появилась обеспокоенная физиономия друга:

– Как дела?

– Все хорошо, – глядел на него и понимал, что мне будет его не хватать.

– Нашел Татьяну?

– Нашел, – кивнул с легкой улыбкой.

– Где? – дотошно допытывался он до деталей.

– Кир, неважно. Главное, что нашел.

– Как она? – нахмурился он.

– Все нормально. Устроилась в маленьком спокойном городке, живет себе тихонько.

– Рада была встрече? – поинтересовался бета с изрядной долей иронии.

– Ты не поверишь – да. Рада. Сам до сих пор в шоке.

– Вы снова вместе?

Вместе ли мы? Да. Вместе, хоть Таня и думает, что все это мимолетно, что это последний виток перед тем, как поставить окончательную точку.

Она не права. С этого дня вместе и до конца. Сказать ничего не мог, просто кивнул. Кирилл одобрительно улыбался, показывая большой палец:

– Когда вернетесь? Меня уже вопросами одолели, где ты, что с тобой, куда уехал…

– Мы не вернемся, – перебил его, и друг удивленно замолк. Смотрел на меня подозрительно, а потом осторожно уточнил:

– В смысле – не вернетесь?

– В прямом. Я остаюсь с ней.

– Да оставайся, ради Бога. Никто не против. Только…

– Нет, Кирилл. Никаких только. Я остаюсь с ней здесь.

Он смолк, пытаясь переварить услышанное, потом хмуро спросил:

– Рус, ты же понимаешь, что так нельзя? Как же твоя стая? Твоя семья?

– Таня – моя семья, – чуть покачал головой, – а стая… стая теперь твоя.

– Руслан! Глупости не говори! Ты – альфа! Ты не можешь оставить стаю!

– Я – прайм, я могу все, что угодно.

– Стае нужен вожак! – не сдавался он.

– Ты теперь вожак.

– Нет! – категорично выпалил Нечаев.

У меня не было желания пререкаться, выяснять, кто прав, что хорошо, а что плохо. Поэтому впервые в жизни сделал то, чего никогда себе не позволял. Поймал его взгляд. Хоть и через телефон, но Кирилл замер, хотел сдвинуться, но не мог – я держал его, заглядывая в сердце, в душу.

– С этого момента ты – альфа клана Черных Тополей, – мой голос тверд, моя воля нерушима, – покажись!

В тот же миг телефон упал на пол, послышалась возня, грохот и утробное рычание – обернулся. Подошел к телефону, и в поле зрения появился крупный черный волк. Сильный, ловкий, мудрый. Альфа в чистом виде, у которого я всегда стоял на пути.

– Стая твоя! Черные Тополя – твои. Синеборье – твое. Теперь ты за них в ответе.

Он что-то проворчал, по-видимому, соглашаясь. Я знал, что он постарается, что сделает все для процветания стаи, и у него это выйдет лучше, чем у меня. Отпустил его, ничуть не сожалея о содеянном. Волк тут же снова стал человеком:

– Руслан! Ну нахрена ты это сделал? – Кир был вне себя от негодования. – Что за бред? Ты все рано вернешься! Зачем все это?

– Я не вернусь, – уже твердо, без сомнений, – я больше не смогу быть альфой.

Его взгляд помрачнел:

– Что ты задумал?

– Ничего, – пожал плечами.

– Руслан, твою мать, что ты там задумал?

– Ничего, Кир, ничего, – сдержанно улыбнулся, а он понял, что я собираюсь сделать, понял, что ничего уже не изменить.

– Проклятье! Рус, давай без глупостей! Жалеть ведь потом будешь.

– Не буду. Никогда. Все, закрыли тему.

Он молчал, и я молчал. Смотрели друг на друга через экран, прощаясь. Мой друг, почти брат, тот, кто всегда был рядом, всегда готов подставить надежное плечо.

– Что я могу для вас сделать? – осипшим от волнение голосом, спросил новоиспеченный альфа Черных Тополей

– Сделай так, чтобы нас никогда не нашли. Чтобы не вздумали искать. Пусть мы для всех умрем, исчезнем с лица земли.

Он выругался грубо, некрасиво, но потом кивнул, соглашаясь. А что ему еще оставалось делать? Ничего… Моя воля закон.

– Спасибо тебе за все, – я прощался с ним, – и прости, если что не так.

Он шумно втянул воздух, явно сдерживая рвущуюся наружу тираду, потом медленно выдохнул и блекло произнес:

– Мне будет тебя не хватать. Вас обоих.

– Не переживай, у нас все будет хорошо. Прощай.

– Прощай.

Он еще смотрел на меня, а я подмигнул ему, показав большой палец и отключился.

Ну вот и все. Точка. Конец эпизода.

После разговора на душе тревожно. Последние сомнения не желают отступать, цепляются острыми когтями, оставляя пульсирующие раны. Что, если не смогу? Если не получится? Снова вспомнил Таню, ее утреннюю сонную улыбку: теплую, ласковую, светлую. Ее запах, пробравшийся под кожу, проросший в самых потаенных местах сердца. Наше утро: спокойное, светлое, нежное. Я хочу этого. Хочу ее в своей жизни. Всегда. Каждую минуту. Я люблю ее, и как никогда ясно понимаю, что она права. Наши чувства – они только наши. Они принадлежат мне и Тане. Не волку, затравленно поджавшему хвост, не грифельной волчице, растворившейся во мраке. К нашей любви не имеет никакого отношения волчья парность. Это другое, совсем. Древнее, правильное. Мужчина и женщина, и никаких лишних действующих лиц. Только мы. А больше никого не надо.

– Пора, – произнес, обращаясь к самому себе, и, хлопнув по колену, бодро поднялся на ноги.

Скинув кожаную куртку, небрежно бросил ее на камень. Студеный ветер тотчас впился в тело, обтянутое тонким джемпером. Мне понравилось это ощущение, гасившее мой внутренний пожар, успокаивающее мысли. Все правильно, другого пути нет. Прикрыв глаза, обратился к самому себе, к зверю, что сидел в глубине, подозрительно присмирев, напряженно наблюдая за мной.

Да, дружище. Попали мы с тобой. Имея все, что нужно для счастья, разрушили это до основания, изрядно потоптавшись на осколках. Это моя ошибка, твоя – наша. И, кроме самих себя, винить некого. Все сами, все своими руками. Разбили, разорвали. И сейчас я собирался разорвать последнее звено, удерживающее с прошлой жизнью. Я больше не хотел быть оборотнем. Я хотел быть просто человеком, спокойным, счастливым, с той женщиной, которую люблю больше всех. Больше стаи, больше самого себя, больше жизни. Я выбираю ее. Нас с ней. Прости…

Волк зарычал, прижимая уши, грозно обнажая клыки. Поймал его взгляд, удерживая мысленным взором. Заглянул вглубь него, вглубь себя, нащупывая пульсирующую нить, связывающую нас воедино. Он дернулся, рванул, пытаясь перетянуть силы на себя, перекинуться. Сердце сделало кульбит, зашлось в безумном припадке, раскатисто, больно пульсируя в груди. Снова нащупал нить, прикасаясь к ней, примеряясь. Волк опять рванул, да так сильно, что я, покачнувшись, упал на колени, пальцами в песок зарылся, пытаясь унять дрожь, что поднималась от ладоней и выше. В каждой клеточке, каждой мышце шла напряженная борьба. Он пытался увернуться, но разве сбежишь от самого себя? Я поймал его взгляд: растерянный, обиженный и злой одновременно. Он не верил, не понимал, как так можно, но чувствовал, что я пойду до конца, что не остановлюсь, не передумаю.

Я – прайм. Моя воля – закон для любого волка, даже того, который живет во мне самом. Он вырывался, что есть мочи, упирался, хрипя и задыхаясь. И я вместе с ним ловил ртом воздух, легкие горели от нехватки кислорода. Прижав, не дал ему увернуться, беря в плен волчий взгляд:

– Уходи, – простой приказ отдавался болью в каждой клеточке. Волк сопротивлялся, но его воля слабее. – Я хочу, чтобы ты ушел!

Рычание перешло в пронзительный скулеж. Мне жаль. Мне его чертовски жаль. Наблюдал за его мучениями, за агонией, за попытками спастись, и подкатывал ком к горлу, душа наизнанку.

– Уходи, – дрожащим срывающимся голосом.

Волк сжался, подобрался, пытаясь спрятаться от меня. Смотрел жалобно, заискивающе, с надеждой, а у меня глаза подозрительно защипало. Скулил: просил, умолял, искал защиты, просил пощады.

– Прошу тебя, уйди, – по щеке горячей дорожкой скатывалась слеза, – уходи. Ты мне не нужен.

Жалобный вой, наполненный болью, отчаянием, разрывал сердце. Ему больно, страшно. Он знает, что проиграл. Сжимался, уменьшался на глазах, седел, превращаясь из грозного зверя в дряхлую дрожащую дворнягу. Скулил чуть слышно, глядя на меня обреченно, разочарованно, с укором. Мне казалось, я сейчас сдохну.

– Прости меня, – шептал, а на губах соль то ли от моря, то ли от слез.

Он переступал с лапы на лапу, пошатываясь. Гордый взгляд становился мутным, потерянным. Весь его облик истончался, становился прозрачным, тускнел, а потом распался на призрачные обрывки, взметнувшиеся как на ветру и рассыпавшиеся в прах.

– Прости меня, – я кричал во весь голос, но рокот моря поглощал мой крик, а чайки насмешливо отвечали с небес.

Стоял на коленях, уткнувшись лбом в песок, глотая воздух, с трудом удерживая крик, рвавшийся наружу. Не мог успокоиться, душа заходилась в агонии, металась, искала в пустоте того, кто был неотъемлемой частью. Но его нет.

Воля прайма – закон, у него не было ни единого шанса устоять.

– Прости меня…

А в ответ – тишина. Мне не у кого просить прощения. Сил пошевелиться не было, так и лежал на берегу, зажмурившись, задыхаясь от того ада, что разверзся внутри…

Небо уже начинало по вечернему хмуриться, когда кое-как поднялся на ноги, подхватил с валуна куртку и, пошатываясь, поплелся обратно к маяку, который виднелся вдали. Мне было тоскливо, холодно, глубоко одиноко. Но я ни о чем не жалел. Это мой выбор. Мой путь. Шел обратно не торопясь, заправив руки в карманы, жадно вдыхая воздух полной грудью. Глядя по сторонам новым взглядом, пытаясь понять, что изменилось.

Мир оставался прежним, ему не было дела ни до меня, ни до проблем, давивших неподъемным грузом. Мир сам по себе: то же море, те же птицы, тот же маяк, тот же свежий соленый ветер.

Изменился я. Там, где была моя звериная часть – теперь пустота. Холодная, неуютная. Она не болела, просто пульсировала в такт биению сердца. Боль… Боль вообще прошла. То, что мучило волка, исчезло вместе с ним. Его тоска по самке, по своей паре, его отчаяние – все это ушло, оставив после себя измученное умиротворение. Остался только я и моя любовь к Тане, проникшая в каждую клеточку, занявшая освободившееся место, заполняющее все вокруг. С каждым мигом становилось легче, спокойнее, и мой шаг становился быстрее, увереннее.

Таню дожидался, сидя лавке возле магазина. Откинувшись на жесткую спинку, сидел, прикрыв глаза. Думая, привыкая к новым ощущениям, подстраиваясь под себя нового.

– Привет! – раздался голос рядом со мной.

От неожиданности вздрогнул, взглянув на нее удивленно. Как она подошла незаметно? Я не услышал ее, не почувствовал, не уловил притягательного запаха.

Ничего.

Неудобно, неуютно. Так странно. Впервые в жизни чувствуя себя беспомощным, без привычной брони. Эх, чувствую, ждет долгий путь, чтобы привыкнуть к этому. Таня справилась, и я смогу. Ради нее, ради нас.

– Привет, – тихо, едва улыбаясь.

Она улыбнулась в ответ, но улыбка вышла натянутой. Катастрофу внутри не удалось спрятать. Таня ее заметила, уловила, подойдя ближе, с тревогой заглянула в глаза.

– Что случилось? На тебе лица нет, – родной голос трепетал от волнения.

– Все хорошо.

– Ты врешь! – произнесла упорно, присаживаясь рядом со мной.

– Нет. Все действительно хорошо. Лучше не бывает.

– Руслан! – сжала мою руку.

Моя девочка, она чувствовала меня, видела насквозь, чувствовала мое натянутое состояние.

– Я остаюсь с тобой, Тань, – произнес твердо, – здесь… или где захочешь.

– Руслан, – простонала она, – ну как? Как ты останешься? У тебя другой мир, другие дела. А я не вернусь туда никогда. Что ты будешь делать? Разрываться на две стороны?

Больше нет. Все ненужное я от себя уже оторвал и выбросил.

– Нет. Я остаюсь здесь с тобой. Никаких двух сторон.

– Правда? – скептично губы поджала, будто с несмышленышем общалась. – Как же твоя стая?

– Теперь это стая Кирилла. Я сделал его альфой, – признался просто, а она огорошено посмотрела, в недоумении хлопая глазами.

– Что? Как? – осеклась, ладонью рот зажав, на глаза слезы навернулись. Она все поняла. – Что ты натворил? Что ты наделал? Руслан…

– Я решил нашу проблему, – равнодушно пожал плечами.

– Зачем?! Зачем ты это сделал? – ладонями обхватила мое лицо, склонилась близко, лбом в мой упираясь.

– Я не мог иначе.

– Мог! Ты мог спокойно жить дальше, быть самим собой, жить нормальной жизнью…

– Таня, – сжал ее руки, – быть самим собой я могу только тобой. И нормальной жизни без тебя быть не может.

– Руслан… – простонала она, прикрыв глаза, и с ресниц сорвались крупные слезы, – ты пожалеешь об этом.

– Никогда, – ответ прозвучал твердо, – я выбираю тебя.

Она плакала, сидя напротив меня, горько всхлипывая и растирая слезы по щекам, а я прижимал ее к себе, пытаясь утешить.

Эпилог

Татьяна

– Руслан, – окрикнула мужа, сидевшего на корточках рядом с Марусей, – принеси, пожалуйста, еще воды!

– Сейчас, – он подошел ко мне, взял ведро с грязной водой, не удержавшись, щипнул меня за зад.

– Перестань, – со смехом отмахнулась от него, – я сейчас свалюсь.

– Не переживай, поймаю, – подмигнул он и пошел в дом, а я продолжала натирать окна до блеска.

Майский день выдался на редкость погожим. Солнце яркое, но ласковое пригревало землю, свежая листва нежно шелестела, танцуя под легким ветерком, а толстый шмель по-деловому урчал над веселым одуванчиком.

Мы переехали в этот дом три года назад, когда Руслан, перечеркнув свое прошлое, отказался от всего и перебрался в маленький прибрежный городок, ко мне. Первое время мы жили на той маленькой квартирке, которую я снимала, но буквально через пару недель он пришел домой со словами «собирайся» и протянул мне ключи.

От нашего нового дома.

На тихой улице, в стороне от «оживленного» центра. Двухэтажный, кирпичный. Совершенно обыкновенный, с треугольной крышей и погребом, но мне он показался самым лучшим местом в мире. По вечерам, сидя в беседке, можно было услышать шум прибоя, а ночью, когда маяк работал, его темный остов загадочно мерцал над городом.

Мы с Русланом пропали для всего мира. Для стаи, для всех остальных. Только вдвоем, и больше никого не нужно. У нас была новая жизнь обычных людей. Горести, радости, достижения и неудачи. Я боялась, что такая простая жизнь быстро ему надоест. Он захочет вернуться, начнет жалеть о том, от чего отказаться ради меня. Но Руслан удивил. Бекетов был доволен и ни о чем не жалел. Он выбрал меня, а все остальное оказалось неважным.

Спустя несколько месяцев я забеременела, и он сделал мне предложение. Снова. Второй раз. Если честно, я не хотела за него замуж. Мне и так было хорошо, а после того, как наш первый бак закончился полнейшим крахом, не было никакого желания наступать на те же грабли еще раз. Мне казалось, что и так все неплохо. Живем вместе – чего еще надо? Любим друг друга. Мы и так семья, зачем нам очередной штамп в паспорте? Он ничего не поменяет. Почему-то казалось, что, наоборот – станет только хуже. После всего пережитого я стала суеверной. Но у Руслана были другие планы. Он буквально проходу мне не давал, каждый день наседал, пока, в конце концов, не убедил сказать «да».

И я об этом не жалела. Второй заход оказался гораздо удачнее.

Маруську я рожала в соседнем городе. Там был роддом, в отличие от нашего захолустья. Десять часов мучений, и у меня в руках оказался недовольно кряхтящий ребёнок, перевернувший мои представления о любви, о том, что на самом деле важно. Прекрасная, голубоглазая малышка.

Сейчас, спустя несколько лет, я уже без страха и содрогания оборачиваюсь назад, смело смотрю в глаза своему прошлому. Раны, казавшиеся смертельными, уже дано затянулись, от них не осталось и следа. И вся та жизнь в Черных Тополях, стая, оборотни, страшная ночь в лесу казались чем-то нереальным, подернутым призрачной дымкой. Словно и не было этого, словно мне все приснилось.

Обернувшись, посмотрела на дочку, сидевшую под большим зонтом в песочнице. Она строила куличики, а потом ломала их. И снова строила, высунув от увлечения язык. Вся такая деловая, занятая. В такие моменты она становилась копией своего отца, когда тот был на чем-то сосредоточен.

Вскоре вернулся Руслан с ведром чистой, теплой воды, и я продолжила намывать окна, напевая себе под нос незатейливую песенку и поглядывая на мужа с дочерью.

Маруся еще немного поковырялась в песке, а потом, отбросив в сторону лопаточки, решительно потянулась за мячом. Все, период спокойствия закончился. Теперь начнется бег и суета. С улыбкой посматривала за тем, как они носятся перед домом. Дочь в восторге, смеялась, гоняла мяч, а взрослый дядя прыгал вокруг нее, выполняя ее прихоти.

В очередной раз замахнувшись, Маруська пнула мячик Руслану под ноги, тот не успел вовремя притормозить и ударил по нему с такой силой, что он улетел в кусты.

– Сейчас достану! – папаня полез в заросли шиповника, бурча себе под нос что-то из разряда "насажали колючек по кой-то хрен", а дочка осталась стоять посреди дороги, забавно сложив руки на груди и ожидая, когда вернут игрушку.

А дальше все происходило словно в замедленной съемке, словно в страшном фильме, пробиравшем ужасом до самых костей.

Я отвлеклась буквально на миг поинтересоваться у Руслана, как продвигаются поиски, а когда обратно повернулась, сердце ушло в пятки.

Соседний пес, здоровенный черный кане-корсо, славившийся на всю округу своим дурным характером, выскочил словно из-под земли и с жутким рычанием, скаля страшные зубы, бросился к ребенку.

– Руслан! – в панике завопила я, кубарем скатившись со стремянки.

Он вынырнул из кустов, сжимая в руках несчастный мяч.

– Что?

Доля секунды потребовалась ему, чтобы оценить ситуацию. Со всех ног бросился вперед, опережая меня. Но ни я, ни он не успевали. Пес был ближе к дочери и двигался гораздо быстрее. Три размашистых прыжка – и он подлетел к ней, широко разинув пасть. У меня от страха из груди вырвался истошный крик:

– Нет!

Псина метилась Марусе в лицо, с клыков слюна капала, и звериное рычание эхом разносилось по безлюдной улице…

Только он не укусил ее.

Остановился, прижав уши, скалился, щелкая зубами. Лоснившаяся шерсть встала дыбом на загривке, пес припал на передние лапы, угодливо прижимаясь к земле. А маленькая трехлетняя девочка в голубеньком летнем платьице просто стояла и смотрела на него. Только взгляд не детский совсем. Пристальный, суровый, не терпящий неповиновения.

Мы с Русланом остановились, замерли, не добежав до них каких-то пару метров. Наблюдали за тем, как здоровенный агрессивный кобель сжался перед нашей дочерью, словно провинившийся щенок. В ушах зашумело, застучало, и в горле встал горький ком:

– Руслан, – прошептала чуть слышно, касаясь его руки.

Он сжал мою ладонь, но не произнося ни слова. Его внимание приковано к дочери. Девочка отступила от присмиревшего пса и махнула рукой в сторону:

– Уходи! – детский голосок прозвучал на удивление твердо, я бы даже сказала – жестко, резанув слух, что-то затрагивая внутри, глубоко.

Пес, поджав хвост, начал пятиться, а потом и вовсе припустил прочь со всех ног.

– Плохой! – Маруся, указывала пальчиком ему в след. – Он ушел.

– Ушел, золото мое, – осипшим голосом ответила и подхватила ее на руки, прижимая к себе, чувствуя, как бьется ее сердечко.

Спокойно, размеренно, в отличие от моего собственного, зашедшегося от пережитого ужаса. На глаза навернулись слезы. Мы чуть ее не потеряли! Что если бы он напал? Разодрал бы ее в клочья, а мы бы ничего не успели сделать.

Она сама его остановила. Сама!

– Таня, – наряжено проговорил Руслан рядом.

– Чего? – смотрела на него и ничего не видела – глаза пеленой слез заволокло.

– Смотри, – Бекетов кивнул на Машу.

Малышка как ни в чем не бывало сидела у меня на руках, весело подергивая ножками.

– Марусь, посмотри на маму, – ласково, но как-то скованно попросил он, и дочь послушно с непосредственной детской улыбкой посмотрела на меня.

Не знаю, как удержалась на ногах. Мне казалось, земля куда-то в сторону накренилась. Вместо привычных голубых глазенок увидела совсем другие. Такие, как у отца. Янтарные, с золотистой каемкой вокруг зрачка.

Глаза прайма.

С трудом сглотнув, улыбнулась ей, а она, залившись радостным смехом, обняла меня крепко-крепко, как умеют только маленькие дети, прижалась доверчиво, ласково, как котенок. А мы с Русланом только потерянно переглядывались.

После обеда, когда уложили дочь спать, стояли рядом с ее кроваткой, наблюдая за детским безмятежным сном.

– Она такая же, как ты, – я, наконец, озвучила то, что мы оба теперь знали.

– Да, – он легко коснулся дочери, убирая с шейки русую прядь.

– Я думала, раз мы стали обычными, то и она обычная, просто ребенок, – шептала, а сердце от тревоги заходилось.

– Я тоже.

– И что теперь? Как мы с этим справимся? Как вырастим волчонка, если ни один из нас не может обернуться?

– Справимся, Тань. Что-нибудь придумаем.

– Что тут придумаешь? Она – оборотень, мы – нет. Мы даже защитить ее не сможем! – сердце сжималось еще сильнее. – Она – прайм, Руслан! Девочка – прайм! Это ты сильный, независимый, способный с самого детства постоять за себя. А она девчонка! Да за ней охоту начнут, если кому-то станет известно. За такую самку все кланы друг другу горло раздерут. Или постараются уничтожить, чтобы никому не досталась! Ты же знаешь – я права.

Он не отрицал, лишь взгляд стал еще мрачнее.

– Значит, никто об этом не должен узнать, – произнес Бекетов, и в голосе решимость стальная, – даже она сама.

Он ушел, оставив меня в растрепанных чувствах рядом с детской кроваткой, а когда вернулся обратно, сжимал в ладони Волчью погибель, ту самую, что зверя в человеке могла подавить.

Кольнуло больно в груди, в животе, в каждой клеточке, но я лишь кивнула на вопросительный взгляд Руслана.

То, что мы делаем – плохо, неправильно, но для нее так будет лучше.

Он повесил амулет в изголовье ее кроватки и поцеловал спящую дочь в щечку, а она лишь улыбнулась во сне, и, сладко почмокав губками, перевернулась на бочок.

Для создания обложки использовались ресурсы фотостока с лицензии CC0

https://www.shutterstock.com/ru/i-photo/sad-girl-sitting-on-burnedout-land-679056688

https://pixabay.com/ru/photos/замок-недвижимость-резиденция-вилла-3259183/