Кровь данов бесплатное чтение

Владимир Привалов
Кровь данов

Светлой памяти моей бабушки Эмилии посвящается

Глава 1

Атриан, столица провинции Атариан

Олтер

Я проснулся и не сразу смог понять, где нахожусь. Очнулся рывком, мигом вынырнув из глубокого сна без сновидений. Беззаботный солнечный зайчик, запутавшийся в густой тени дерева за окном, метался по стене. Наверное, это он меня и разбудил. Где-то рядом привычно сопел дядька Остах.

Так, где это я?

Слишком многое произошло со мной за последнее время, слишком часто я просыпался в новых местах.

Неожиданное падение со скалы и попадание в другой мир, в тело десятилетнего горца, перечеркнуло прежнюю жизнь. Усмешкой богов — или действием неведомых законов — мое сознание попало в тело мальчика в тот момент, когда он тоже падал со скалы. Наставник Остах, единственный, кому я открылся, утверждал, что таким чудесным образом спаслись мы оба. Иначе я-мы не выжили бы. Спорить с этим сложно: момент попадания почти стерся из памяти. Падение, а потом боль, темнота, горячка и бред, пока два наших сознания сплавлялись в единое целое.

Мой старший брат-близнец, настоящий Олтер, должен был на длительное время покинуть родные горы и отправиться на обучение в Империю, с которой граничила наша горная страна Дорчариан. Это давнее обязательство имело силу закона: наследник правителя отправлялся почетным пленником в пограничную провинцию Атариан. Наследнику предписывалось жить в семье наместника провинции и учиться в престижной школе. Традиция оставалась неизменной сотни лет, пока ее не прервал наш дед, легендарный Эндир Законник. Он отыскал первоначальный договор и выяснил, что единственный сын в правящем роду может остаться дома, с родными. Поэтому наш отец, дан Рокон, был одним-единственным сыном. А двоюродный дедушка, танас Гимтар, остался бездетным и так и не женился. А с нами вышла промашка — родилась двойня: Олтер и Ултер, Правый и Левый. Имена нам дал дед, тот самый Эндир Законник! А Законником его прозвали в Империи, где он отучился в той же школе, в которой теперь и мне предстоит постигать азы наук. Но я забегаю вперед.

После падения я не смог подняться, не мог ходить. Что было тому причиной — повреждение позвоночника или сильный ушиб — никто не знал. Ноги не потеряли чувствительности, я шевелил пальцами, но остальное… Ни поднять ноги, ни согнуть в колене не получалось. И травники дорча ничем не смогли мне помочь. Кроме того, увечный сын правителя бросал тень на самого дана.

Поэтому Гимтар — советник моего отца и его родной дядя — придумал хитрый план. Меня отправили в Империю, рассчитывая на тамошних светил медицины. И чтобы горским старейшинам хворый сын вождя глаза не мозолил. А брата оставили в горах: все равно нас, кроме кормилицы Байни и Остаха, никто не различал. Так Младший стал Старшим, Левый стал Правым, а Ултер стал Олтером.

Потом был прощальный пир на летней вилле, скрипучая арба с большими колесами, нападение гворча на рассвете, постоялые дворы и ночевки в полях… Въезд в Атриан, столицу провинции, и определение меня в Имперский провинциальный госпиталь. Окончательно вспомнив, где я и что здесь делаю, я потянулся изо всех сил, выгнулся на мятых простынях и сладко зевнул. И замер. Не сразу поняв, что меня насторожило, я слегка испугался. Было что-то новое. Боясь ошибиться, я попытался ногой оттолкнуть сбившуюся в ком простыню. Получилось! Комок развернулся и упал на пол. В утреннем свете кружились вспугнутые пылинки. Посмотрев на их хаотичное мельтешение, я медленно спустил ноги с кровати и коснулся пола. Мраморный, с темными прожилками, прохладный пол приятно холодил босые ступни. Держась за стену у изголовья, я осторожно встал с кровати.

Все было хорошо, и ноги послушно держали меня. Все было как прежде, как и должно было быть. Не отпуская стены, я сделал первый шаг. Потом другой, третий. Не веря самому себе, преодолел половину просторной комнаты. Вдруг мышцы левой ноги задрожали, и нога словно подломилась.

Я успел представить, как падаю лицом вперед на этот замечательный гладкий мраморный пол, но меня удержали, крепко ухватив под мышками.

— Не бойся, — произнес знакомый голос. — Все хорошо, Оли. Я здесь, парень. Я держу тебя.

Я почувствовал, как Остах приподнимает меня, собираясь отнести назад.

— Подожди, Остах. Я сам. Просто мышцы ослабли и разучились работать. Надо им немного помочь. Просто придержи.

— Держу, парень. Всегда.

Я развернулся, чувствуя на плечах надежные руки наставника, и прошагал расстояние обратно до кровати, рухнув на нее. Ноги ходили ходуном, но я улыбался.

— Отец Глубин, Всеблагой, Защита в Ночи, возношу тебе славу. Пусть светит маяк, пусть мели исчезнут, пусть рифы по борту… — услышал я тихую скороговорку дядьки.

— Остах, — я перевернулся на спину и обратился к наставнику, — я же по земле хожу, не по морю. Ну при чем тут Отец Глубин?

— А ты пошути, пошути, — перестав шептать, ласково попросил наставник. — Ходить начал? Вот и выпорю — задница уже не так нужна, — сидеть-то незачем. А спать и на животе можно.

«Блефуешь, — подумал я. — Никогда нас с братом не порол, только подзатыльниками ограничивался».

— Прости, дядька Остах, — на всякий случай повинился я. — Не подумал.

— А ты подумай, подумай. Над чужими богами смеяться — какому мальчишке такое в голову придет? Без головы же можно остаться.

Прекратив наш тихий разговор, Остах резко обернулся. У входа, в дверном проеме, стояли Йолташ и Барат, раскрасневшиеся и радостные.

— Ты снова ходишь, Оли! — восторженно крикнул Барат. — Я же говорил! — ткнул он брата под ребра.

Йолташ молча стукнул брата в ответ.

«Хорошая у нас все-таки компания», — подумал я, разглядывая неподдельно счастливые лица своих охранников. Под кроватью заскреблись, и на белый свет показался Кайхур, сонно щурясь. Слегка завывая, он широко зевнул, показав розовую пасть с рядом острых маленьких зубов. Глядя на него, братья рассмеялись.

— Вы что ввалились? — рявкнул на них дядька, отбросив сантименты. — Службу забыли?

Поддерживая его негодование, Кайхур сипло тявкнул, злобно поднимая шерсть на загривке.

— Там этот пришел… — смущенно ответил Йолташ, — колдун.

— Черный целитель, — поддакнул Барат, понизив голос. — Пусть заходит?

Я сел на край кровати, разгладив складки вокруг. Остах махнул рукой, то ли прогоняя своих учеников, то ли призывая скорее привести лекаря. Братья не растерялись, и вскоре на их месте показалась огромная фигура Туммы. Войдя, он безошибочно повернул голову в мою сторону и подошел к пустующему со вчерашнего вечера столу, на котором мял мне спину. Сегодня его повязка, что скрывала слепые глаза, была ярко-алой.

— Доброе утро, маленький господин, — густым низким голосом произнес он, слегка прихлопнув ладонью по столу. Потом повел плечами, принюхался и подошел вплотную ко мне. Остах сердито засопел, но промолчал. Братья, опять замаячившие на входе, старались казаться незаметными, чтобы учитель их не выгнал, и во все глаза наблюдали за происходящим. А умный Кайхур сел у ног Остаха, чтобы не мешать, и внимательно разглядывал всех.

Тумма, нимало не смущаясь, подогнул колени и сел прямо на пол передо мной. Взяв мою левую ногу, он поставил ступню себе на переднюю часть бедра и слегка пробежался пальцами по моей гудящей от напряжения ноге.

— Хорошо! — торжественно, словно жрец в храме, произнес он. Барат и Йолташ даже дышать забыли, слушая колдуна. — Добрая кровь осталась, злая кровь ушла!

«И куда она могла уйти?» — мелькнула у меня дурацкая мысль.

Словно подслушав меня и желая проучить, Тумма ткнул костяшками согнутых пальцев под коленку. Против воли нога дернулась, разогнувшись, и я пнул Тумму в живот. Тот и бровью не повел. А пресс у него оказался твердым, словно из дерева. И как я ногу не зашиб?

«Да этот Айболит доморощенный проверяет коленный рефлекс!» — догадался я.

Тем временем Тумма, что-то напевая на своем мелодичном языке себе под нос, хорошенько растер меня от голеностопа до таза. Ногу словно ошпарили. Затем лекарь пробежался по всем мышцам, слегка прихватывая и встряхивая их. Потом с другой ногой проделал те же манипуляции.

Закончив, он повернул свое широкое лицо с ярко-алой лентой поперек глаз к Остаху и сказал:

— Сначала мало ходить. Потом — больше. Бегать не сразу, прыгать не сразу. Пусть ноги привыкнут, пусть вспомнят.

— Спасибо, — глухо ответил наставник.

— Моих сил немного, — пожал плечами темнокожий гигант. — Маленький господин сам изгнал плохую кровь. Он сильнее, чем кажется.

Лестно слышать такое от силача Туммы! Кайхур забавно чихнул, словно подтверждая слова массажиста.

— Поднимись, — попросил я. Целитель все это время продолжал коленопреклоненно сидеть на полу, отчего мне было неловко.

Вместо этого Тумма низко поклонился, коснулся лбом пола и громко — так что Барат и Йолташ встрепенулись — торжественно произнес:

— Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан! Во исполнение древних обетов между нашими странами, высокородный Сивен Грис ждет тебя в своем имении. Будь нашим гостем, Олтер, сын Рокона!

Произнеся это заученное повеление-приглашение, Тумма поднялся с колен и добавил:

— Хозяин ждет, маленький господин.

А какое замечательное было утро! Как хорошо оно начиналось и какой славный день сулило! Посулы оказались пустыми обещаниями. Настроение мое испортилось, я тяжело вздохнул.

— Вот гад! — возмутился Остах на дорча, вторя моим мыслям.

А Кайхур и вовсе завыл.

Земли Дорчариан. Где-то рядом с селением Ойдетта

Ултер

Ули сидел на невысокой деревянной приставной лесенке из трех ступенек рядом с повозкой главы Суда Хранителей. Мало кто в горах помнил, как эта имперская повозка оказалась у Хродвига и как она превратилась в дом на колесах. Но теперь любой горец, издалека завидев приметный силуэт, мог знать, кто к ним пожаловал.

Ули сидел на верхней ступеньке и думал о знаменитом хозяине повозки. О Хродвиге, своем прадеде и главе Суда Хранителей. Когда Хродвиг вдруг внезапно упал в овраг, Ули растерялся. Освобожденные пастухи успели поймать старика, и он не расшибся. Когда прадеда вытащили и он стал говорить Хоару бессвязные, непонятные слова, Ули стало жалко прадедушку.

А когда тот замолчал и откинулся назад, Ултер даже пустил слезу. Нечаянно — в глазах защипало, и слезы сами потекли по щекам. Прадедушка казался тогда таким добрым, и так его было жалко!

«Добрый-добрый, как же…» — подумал Ули, потер ушибленное плечо и глянул назад. Дверца распахнута настежь, и дневной свет освещал все, что обычно скрывали. Хродвиг мельком взглянул на правнука и звонко закричал:

— И где этот толстозадый Эйдир, клиббы вас задери! Долго я буду ждать?

Один из чернобурочников низко поклонился лежащему в повозке Хранителю, укрытому буркой, и вскочил на коня.

«Вон как все забегали», — подумал Ули, заново осматривая поляну вокруг, которая так ему понравилась раньше. Все так же крутились водяные колеса, так же висели над водопадами радуги, но очарование места ушло. Сейчас оно напоминало разворошенный муравейник. Из леса выводили спасенных из оврага пастухов и усаживали под одним из навесов, рассаживая по бревнам, валунам, по расстеленным прямо на земле шкурам.

«Как прадедушку-то несли, какие все медлительные и величавые были. А сейчас носятся — как ужаленные в мягкое место», — Ули припомнил недавний торжественный выход на поляну.

Впереди медленно шагал Хоар, с прямой спиной и высоко поднятой головой. За ним нога в ногу шли охранники. Тело прадедушки, укутанное в его любимую бурку, они бережно несли на руках.

«А я, как дурачок, позади шел и слезами заливался».

Немой, увидев их, замычал что-то, замахал руками и принялся носиться вокруг тела, как бестолковая собачонка.

«Это он, наверное, прадеда и разбудил», — подумал Ули и недовольно посмотрел на возницу. Немой ухаживал за лежащим пастухом. Приподняв ему голову, поил его из глиняной плошки.

Когда Немой замычал совсем горестно и громко, Хродвиг вдруг закашлялся и завозился в руках чернобурочников. Те от неожиданности чуть не выронили Хранителя.

«А надо было», — подумал Ултер и опять потер плечо.

Хродвига тогда быстро уложили на сундуки, сложенные кроватью. Хоар тряпицей протер кровь с его лица и какой-то тягучей смолой замазал глубокую царапину на лбу.

Тогда-то это и произошло. Хродвиг незаметно вцепился в посох, прислоненный к повозке, и как огреет Хоара по спине! Раз, другой…

— Привык за столетним стариком присматривать! — сипел прадед. — Мышей не ловишь?! А наследник в горах с Джогу-Вара шляется?!

А Ули взял и подошел поближе. Захотел посмотреть, как воскресший Хранитель Хоара уму-разуму учит. Такое не каждый день увидишь. А прадед раз — и ему посохом заехал, по плечу попал. И откуда только силы взялись? Только что помирать собрался!

— А ты, правнучек, как у Джогу-Вара оказался?

Ули отбежал, а у Хродвига кончились силы, и он откинул посох. Хоар как ни в чем не бывало хлопотал над Хранителем, перебирая в седельной сумке какие-то порошки.

И теперь лежащий старик, удерживая в одной руке чашу с заваренными травами, отдавал приказы. И первым делом он велел Ули сесть рядом и никуда не отходить.

— Что, уже жалеешь, что я не мертвый? — насмешливо спросил Хродвиг.

— Нет, — покраснел Ултер.

— Это ничего. Ничего, — сказал Хранитель, ставя чашу с отваром подле себя. — Мне не впервой. Уже бывало такое, когда я был мертвым. Больше месяца никто не видел меня в мире живых…

— Как это? — удивился Ултер и развернулся к прадеду: — И где же ты был?

Он уже не так сильно злился.

— А тебе интересно? — прищурился Хродвиг. И улыбнулся. — Рассказать?

— Конечно! — с жаром воскликнул Ули. Теперь он совсем уже не злился на прадеда. Ну, ударил чуть-чуть. И не больно совсем.

— Я же не должен был стать даном, парень, — начал свой тихий рассказ Хранитель. — У меня была большая семья: мама, папа, братья, сестры. Вместе с другими старшими братьями я уже ходил на охоту. Старшие сестры готовились уйти в другой род. А младшие братишки и сестренки были еще несмышленышами…

— Твой папа — дан Дорчариан?.. — прошептал Ули. Он боялся разгневать прадеда, но не удержался.

— Нет, мой папа не дан Дорчариан. — Хродвиг не рассердился, и Ули перевел дух. — Мой отец — родной брат дана. Наша большая семья жила с его большой семьей под одной крышей. И жили мы дружно, весело и горой вставали друг за друга, так что враги стороной обходили нас. И боялись даже посмотреть на наши земли.

Хродвиг закрыл глаза, пожевал губами. Потом отпил из чаши и продолжил:

— Но вот однажды в нашу горную неприступную крепость пришла женщина. Не молодая и не старая, она пришла просить работу. Я даже не видел, как она выглядит, а ее печали совсем не волновали меня. Ни дан, ни мой отец не дали ей работы — у нас были большие семьи и полно рабочих рук. И она ушла. Подослали ли ее враги дана из соседних племен? Или прислала сама Империя? Может, это была сама Йотль? Я не знаю. Мне известно лишь, что эта женщина ушла, а болезнь, которую она принесла, осталась. Через седмицу у всех в крепости зачесались подмышки, а в них начали расти мозоли. Это была Черная Смерть, мальчик.

Услышав это название, Ултер вздрогнул и поежился. Кормилица Байни давно, когда они с братом были еще маленькими, рассказывала на ночь страшные сказки и истории. И самыми жуткими были истории про Черную Смерть, от которой нет спасения. Ули передернул плечами.

— Вижу, ты слышал про нее, — заметил его движение Хранитель. — Наш дан был крепким правителем. Он повелел заложить ворота крепости и поднять над ней черную шкуру, чтобы все видели, что дело плохо, и остереглись. Мать Предков уберегла тогда своих детей, и зараза не выбралась из крепости. Но все в ней умерли. Кроме меня. Сначала маленькие, потом старшие. Я приносил им воды — кушать никто не хотел. Ко мне болезнь не прикоснулась. Последней умерла мама. Я уже даже не помню ее лица. А вот то, что она не хотела оставлять меня одного и все не умирала, я помню. Я сидел подле нее. Сил не было, даже чтобы говорить. Я уже уложил всех в своих покоях: братьев, сестер, слуг, правителя… Всех. Не хватало только мамы. Я сидел подле нее с кувшином воды и ждал.

«Сказки Байни не такие страшные», — подумал Ули. Своей мамы он не помнил, она умерла после родов, им с братом рассказывали об этом. Но слушать про маму Хродвига было страшно.

— А когда она отошла, у меня уже все было готово. Я полил дрова маслом — всем, что нашел. У дана оказался бочонок с земляным маслом. Столько лет прошло, а я до сих пор помню, как оно странно пахло… Я взял факел и шел из комнаты в комнату, поджигая их. Чтобы Черная Смерть оставила это место и покинула Декурион.

«Так это был Декурион!» — подумал Ули, вспоминая холодные и темные коридоры со сквозняками, ледяные скаты ущелий и зимние тяжелые тучи вокруг. Теперь понятно, откуда подпалины на стенах и закопченный потолок в местах, где не разводили огонь!

— Потом я снял черную шкуру с шеста, накинул ее себе на плечи и перелез через стену.

«Неужели эта шкура — та самая?» Ултер невольно с опаской посмотрел на черную бурку старика. Хродвиг перехватил его взгляд и ухмыльнулся.

— Что ты! — сказал он, перебирая курчавую шерсть. — Та шкура потерялась в глубине лет. Не помню, что с ней стало. Может, я оставил ее там? — спросил сам себя Хродвиг и задумался.

— Где?.. — шепотом спросил Ули, когда ждать стало совсем невмоготу.

— Как — где? — очнулся Хродвиг. — В Городе мертвых, конечно.

— Но как ты там оказался? — удивился Ули.

— Ты забыл, мальчик, о чем мой рассказ? — спросил Хродвиг. И, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я спустился с крепостной стены, оставив позади дымящийся родной кров. Шел лесами, издалека обходя селения, боясь принести людям Черную Смерть. Все не мог забыть погибшего дана. Помнил, как он велел заложить ворота и не разрешил своим детям выйти… Он был крепким. Крепким, как наши горы. Не то что нынешние имперские неженки… Мне нужно было сделать так, чтобы все это было не зря. Не помню, как я нашел дорогу к Городу мертвых. Сама Мать Предков вела меня. Я прошел сквозь деревню молчальников — и они все поняли, не остановили одинокого путника. Новости в горах расходятся быстро… — Хродвиг поправил сползшую бурку. — Лишь один из молчальников, седой старейшина, издалека указал на Дом в Городе мертвых. Дом построили для дана, но ему уже не суждено оказаться там: его тело я сжег в Декурионе. И тогда я вошел в этот Дом — молчальники недавно окончили стройку, и Дом был пуст. Ни одного тела, никаких костей. Только я. Я лег у подножия трона. Каждое утро у порога мне наливали в кувшин воды. И клали хлеб.

Может, я потому и прожил так долго, что смерть запамятовала про меня, решив, что я давным-давно умер? — спросил Хродвиг сам себя. И забормотал: — Может, и для тебя…

Он вновь замолчал.

— И как ты стал даном? — после долгого молчания спросил Ултер.

— Это уже другая история. Я оказался единственным уцелевшим из даипа дана Дорчариан. Волей Матери Предков старший сын дана в Империи вскоре скончался. Кровь данов, мой мальчик, привела меня к власти. Кровь данов… — вновь забормотал старик, и Ули заерзал на месте.

— Не можешь усидеть спокойно? — Хродвиг вновь обратил свое внимание на Ули. — Тогда иди позови мне Хоара и вели собрать всех. Кроме этих, болезных. — Он кивнул в сторону пастухов.

Ултер одним махом слетел с лесенки и вприпрыжку бросился к Хоару, который на берегу ручья беседовал о чем-то с Аскодом Гворфом.

Глава 2

Атриан

Олтер

Мы готовились к визиту в имение наместника. После недолгих споров я решил одеться в горскую одежду, а не наматывать вокруг себя полотнище на имперский манер. Я пригладил волосы, поправил на груди серебряную фибулу-застежку плаща, отороченного опушкой на горский манер. Специально не стал цеплять на себя все те украшения, которые Остах принес в комнату перед выходом. В продолговатой шкатулке лежали насыпью набросанные без вкуса браслеты, серьги, венки и диадемы, цепочки. Времени и желания распутывать их и оценивать не было, но я успел мельком отметить красоту и изящество некоторых вещиц.

— Откуда? — спросил я у Остаха.

— Гимтар дал, — пожал плечами Остах. — Сказал, тебе нужно будет…

— Нужно, нужно, — поворчал я, копошась в шкатулке. Превращаться в попугая в мои планы не входило. Скромность и достоинство — вот впечатление, которое я хотел произвести на окружающих. Достоинство и скромность. Представив себя с ручными браслетами, которые явно были мне велики, с диадемой на голове, сползающей на лоб, и ожерельем на худой мальчишечьей шее, я громко фыркнул. Выудил из шкатулки фибулу из потемневшего серебра в форме дубового листа, слегка изогнутого, сужающегося к краю, с черешком, в котором пряталась застежка. Тяжеловесность, функциональность — края плаща надежно запахнуты — и красота. То, что надо. Шкатулку я закрыл и отдал Остаху обратно. Тот покачал ее в руках и с недоумением глянул на меня. Однако затем, осмотрев от макушки до пят, одобрительно кивнул. И ушел прятать шкатулку.

Одет я был по-горски просто: легкие кожаные сапожки, суконные шаровары, простая рубаха, подпоясанная широким кожаным ремнем с металлическими вставками. На пояс я подвесил кинжал, подаренный Баратом.

«Все куплю — сказало злато, все возьму — сказал булат, — подумал я, поправляя перевязь. — То-то же, знай наших!.. А ведь так и не успел отдариться за нож», — мелькнула запоздалая мысль.

Нож был простенький — а какой еще мог быть у Барата? — но тяжелый, серьезный, боевой. Кому надо, тот поймет. Клинок явно был великоват и скорее походил на короткий меч, с которыми мы тренировались с братом в горах. При мысли о брате сердце привычно сдавило — отсутствие новостей после утреннего нападения гворча в предгорьях и тревожные сновидения с мумиями, Хродвигом и братом не добавляли оптимизма.

«И при чем тут старый Хродвиг? Старик сам как мумия».

Я специально оделся нарочито по-горски. Во-первых, это очень удобная одежда, и я к ней привык. Во-вторых, хотел показать окружающим, что я горец и нисколько этого не скрываю и не стыжусь. Я придирчиво оглядел себя в начищенный блестящий лист металла. Изображение расплывалось, но за неимением гербовой… Зеркало мне все равно не изобрести. Ну, знаю я слово «амальгама» — и что? Это единственное, что я могу глубокомысленно брякнуть в разговоре о зеркалах. Только с кем здесь вести этот самый разговор? Я тяжело вздохнул, и мы двинулись к выходу.

После недолгого совещания решили, что в путь лучше отправиться на каталке. Пока мышцы не пришли в тонус, нагрузку лучше нормировать. Поэтому сейчас я восседал в кресле, которое вез Барат. Прохожие удивленно оборачивались вслед, но я не обращал на подобные пустяки внимания. Хотя процессия у нас и вправду получилась презанятная.

Впереди, возвышаясь над толпой, вышагивал слепой Тумма в своей алой повязке поверх глаз. Удивительно, но шел он без поводыря и трости, и вполне уверенно. Его походка напоминала кошачью — напруженные, наполненные внутренней силой движения, грациозность и чувство равновесия. Слепота ли выработала в нем энергию и уверенность, которую он излучал, или лекарь всегда был таким — неизвестно, но прохожие шарахались от него во все стороны, стараясь оказаться подальше и не попасться под ноги. За Туммой вышагивал Йолташ, с бесконечным презрением и превосходством горца рассматривая горожан. Впрочем, он немного переигрывал, выпятив нижнюю челюсть, изображая свирепого дикаря. Следом ехал я в кресле-каталке. Барат привычно занял место за моей спиной и взялся за управление. Замыкал шествие Остах, особо не выделяясь на фоне приметных братьев. Старика Ллуга со слугами оставили в госпитальной гостинице вместе со скарбом, тем более что за сегодняшний день уже уплачено. Кайхура пришлось оставить там же. Щенок долго и возмущенно гавкал, не желая расставаться, а мои уговоры игнорировал. Но кто знает, какая встреча нас ждет? Прийти на торжественное мероприятие с щенком-альбиносом, который любит при случае откусить противнику палец… Думаю, это перебор.

Остах объяснил, что идти (в моем случае — ехать) недалеко. Все государственные и провинциальные учреждения находятся рядом друг с другом, в условном «правительственном квартале». Самые главные возвышаются на центральной площади, обрамляя ее своими фасадами и парадными входами с широкими ступенями, на которые во время празднований или гуляний любят усаживаться горожане.

Величественные здания резиденции наместника, Провинциального архива, Канцелярии наместника, храма Пагота и широкий крытый рынок с продовольственными складами напротив составляли единый архитектурный ансамбль центральной площади Атриана. Вечером площадь закрывалась, Внутренняя стража устанавливала рогатки на улицах и охраняла имущество правительственного квартала, а также покой наместника, его многочисленных домочадцев и немногих служащих, что жили там же, где работали.

После прозвучавших из уст Туммы слов официального приглашения наместника я становился его гостем. Видимо, последнее покушение в мастерской колесника вынудило Сивена Гриса перевести меня поближе, себе под крылышко. Не мог же он так оперативно узнать, что я вдруг стал ходить?

— А где живут остальные учащиеся? И вообще, много их? — поинтересовался я у Остаха.

— Сейчас — не знаю, — пожал плечами Остах. — Давненько меня здесь не было… Когда Эндир учился — народу было много. Больше сотни. А как сейчас дела обстоят… Думаю, еще больше. Нынешний наместник деньги любит.

— А при чем тут деньги? — удивился я.

— Как при чем? — хохотнул Остах. — Это же Школа наместника! Школа наместника, это тебе не баран икнул! Провинция Атариан, может, и не самая богатая в Империи, но и не самая бедная — уж точно. И учиться в Школе наместника… Без окончания школы в Арнский университет не поступить. А без университета хорошей, сытной должности не получишь. Только в армии если… Но и командирское место проще после Школы получить. Вот и шустрят родители, чтобы сыночков пристроить. А обучение денег стоит, и немалых. Тех монет, что ты Буддалу вернул, на полгодика, глядишь, и хватило бы.

«Все не может забыть денег, что я купцу в рост отдал», — отметил я про себя. Кстати, надо бы братьев за новой партией иван-чая послать. Сразу же, как на новом месте освоимся.

— Буддал что-то про своего сынка рассказывал, который тоже в школу идет… — вспомнил я.

— Ага, — согласился дядька. — Фиддал. И жить будет там же, в имении — за это отдельная плата с родителей положена, кстати. Вот и спросишь у него, сколько это удовольствие стоило его отцу. Хорошо у Буддала дела идут, — задумчиво сказал Остах. — Старшего-то сына пристроить не смог — денег не хватило. А на младшенького расщедрился…

— Будет с нами работать — еще богаче станет, — уверенно сказал я. Моя каталка подпрыгнула на ухабе, и я чуть не прикусил язык.

— Ну-ну, — хмыкнул Остах, искоса бросив на меня насмешливый взгляд.

— Прости, Оли, — пробасил у меня за спиной Барат. — Не заметил камня, из мостовой вывалился…

— А вы-то где жить будете? — подумал вслух я.

— Увидим. Если ничего не поменялось, тебе маленький дом выделят, а там и мы с тобой. По соседству с другими богатеями. Ты же почетный гость — ни за что не платишь: ни за обучение, ни за жилье.

— Почетный пленник, скорее. А пленников любят поближе держать. В дом к наместнику не законопатят?

— В имение? — развеселился Остах. — Чтобы Сивен тебя поселил в имении — это нужно, чтобы небо на землю упало. Он не очень-то любит неграждан.

— Я для него — вонючий горец? — догадался я. — И обуза?

Остах опять покосился на меня.

— Когда заново привыкну с тобой говорить? — сам себя спросил Остах. — Все верно: и про вонючего, и про обузу. На радость наместника, в этом году помимо тебя в Школу еще почетных… школьников определили. Буддал говорил — очень это Сивену не понравилось.

— И откуда они нарисовались? — удивился я. — У кого-то из соседей тоже детей в заложники берут?

— Берут, — зло дернул щекой Остах. — Арна подсуетилась — решили всех почетных пленников, как ты называешь, не в разных школах держать, а в одной.

— Понятно, — кивнул я.

— Об Эндире многие слышали. Наверное, поэтому атарианскую школу и выбрали. Так что теперь малолетние сыновья местных рексов, что дела с Империей имеют — с тобой будут учиться. Гордись!

«У бабы не было печали — купила баба порося».

За этими разговорами мы незаметно преодолели расстояние от госпиталя до площади. Чем ближе к площади мы подходили — тем теснее становилось. Стремительное перемещение из гор в Атариан, нападения на меня, следующие одно за другим, мои тревоги и невеселые мысли лишили меня возможности с толком и расстановкой оглядеться по сторонам. От увиденных мельком городишек и городков у меня сохранилось одно впечатление — ощущение тесноты. Стены, стены и стены кругом, узкие улицы, нависающие карнизы крыш и стесненное, ужатое небо над всем этим. После гор, с их бескрайней небесной ширью над головой, городские пейзажи меня порядком угнетали. Правда, госпитальные хоромы и открытый двор, где я принимал бесполезные нефтяные ванны, немного поменяли мое представление. Или все объяснялось проще — лежа в ванне, можно было разглядывать далекие горы на горизонте?

Благодаря вышагивающим впереди Тумме и Йолташу мы продвигались без задержек. И даже ничью ногу не отдавили чудо-каталкой. Народ здесь был простой, неискушенный. Увидев нашу процессию, люди останавливались, ставили свои котомки и корзины с провизией на мостовую и глядели во все глаза, тыкая пальцами и хватаясь за голову.

Наконец здания расступились, и мы вышли на площадь. Неба над головой сразу стало вдосталь, и дышать стало легче. Грубую брусчатку улицы сменил знакомый по госпиталю гладкий мрамор. Кое-где на плитах виднелись высеченные цифры. Народ сновал по площади, торопясь к торговым рядам, которые галереей опоясывали одну из сторон площади, или неторопливо шел от них, груженный поклажей.

— Нам сюда, мой господин, — подошел Тумма и махнул рукой вправо.

«Интересно. Слепой же — а как свободно ориентируется. И рукой машет уверенно».

Впрочем, заблудиться здесь трудно даже слепому. После узости улиц следовало пройти вдоль длинного здания с широкими ступенями и дойти до ворот с каменной караулкой и стражниками. Это и был вход и в имение, и в школу, располагающиеся рядом.

Барат покатил кресло вслед за Туммой, но я остановил его:

— Подожди. Не хочу появляться в таком виде. Наследник дана Дорчариан должен выглядеть сильным и здоровым.

— Но, Оли… — с жаром возразил Барат, но мигом осекся под тяжелым взглядом Остаха.

Я крепко взялся за поручни каталки и с удивительной легкостью поднялся. Видимо, недавний осмотр и массаж Туммы помогли. «Эх, надо бы с креслом что-то придумать», — запоздало подумал я. Пустое кресло, которое катил перед собой Барат, наталкивало на нехорошие мысли: болезный, которого везли в каталке, или помер, или его просто вытряхнули в канаву, отобрав диковинку на колесах. Нижняя челюсть Йолташа, которую он продолжал выпячивать, говорила о последнем.

— Тумма! — окликнул я.

Темнокожий гигант остановился и повернул свое удивительное лицо с алой повязкой на глазах в мою сторону. Подойдя ближе, я попросил:

— Поможешь? Надо каталку-кресло припрятать, мы потом заберем.

Тумма помолчал, размышляя. Потом тряхнул головой.

— Сделаю, маленький господин.

— Для тебя я не господин, Тумма. — Я дотронулся до его руки. И почувствовал, как вздрогнул лекарь — то ли от прикосновения, то ли от моих слов. — Зови меня Олтером. Или просто Оли.

— Хорошо, Олтер, — слегка наклонил голову Тумма. — Постойте.

С этими словами Тумма широкими шагами направился к воротам с высокой кованой решеткой, а мы встали у длинного здания с длинными ступенями. Стражники по обеим сторонам ворот даже не пошевелились, когда Тумма прошел мимо них.

— Присядь пока, — предложил Остах.

Я не стал отказываться и примостился обратно в свое кресло. Огладил удобные деревянные подлокотники, подергал колеса. Они держались крепко, не расшатались; ничего в механизме не отошло и не оторвалось; спинка, на которую я откидывался всем весом, не скрипела.

«Хорошая каталка получилась», — еще раз огладил подлокотник я.

Надо будет обязательно к колеснику еще раз наведаться. Добрый мастер! Узнать, как его зовут. Спросить, не сильно ли на него насела стража после покушения на горского наследника. При мысли о втором за короткий срок покушении гворча на мою драгоценную жизнь я опять вспомнил о своем несчастном одиноком брате и вновь почувствовал растущее в животе раздражение. Неизвестность и отсутствие новостей угнетали. Где мой мобильный, где мой скайп, где мой интернет, клиббы вас задери!

— Кстати! — обратился я к Остаху. — Ты что, тот стул на колесиках, то уродство умудрился продать?

— Уродство! Скажешь тоже, Оли. Местные толстосумы чуть драку за него не устроили. У них же не только кошели толстые, но и задницы. А коридоры в госпитале сам видел — дли-и-инные. Задницу-то по таким узким коридорам в паланкине не поносишь, а на стуле с колесиками — самое то! Едешь мимо своих приятелей и поплевываешь!

— И чем драка за трон на колесиках закончилась? — хмыкнул я.

— Какая драка?! — махнул рукой Остах. — На шум пришел серьезный дядька. Военный. Шея — как у матерого секача. Толстозадые мигом заткнулись. Он и купил.

— Сколько? — спросил я.

— Три золотых, — ответил Остах. И подначил: — Что, тоже Буддалу отнести?

— Нет, самому пригодятся, — я чуть не ляпнул про «карманные деньги», забыв, что такого понятия здесь нет. В горских нарядах карманов и вовсе не имелось. А здесь, в Атриане, я встречал пару раз лишь грубые накладные карманы. Выглядели они… Убожество, одним словом. А если нет толковых карманов, то и карманным деньгам неоткуда взяться.

«Не забыть внутренние карманы изобрести», — поставил я про себя галочку.

— Зачем тебе три золотых? — не понял Остах. — Понадобится что — я мигом…

— Наследник дана Дорчариан не должен бегать и просить, Остах, — возмутился я. — Так что разменяй золотой и выдели мне меди и серебра. Всего один золотой, не три!

Остах задумался, но вновь вспомнил, что не такой уж я теперь и маленький. Бубня про себя, он полез в кошель на поясе.

— А что это за здание? — Я мотнул подбородком в сторону Йолташа, который успел усесться на мраморную ступеньку, ведущую к высоким массивным дверям.

— Провинциальный архив, — не поднимая головы и не отрываясь от пересчета мелочи, ответил Остах. Закончив звенеть монетками, он протянул мне кошель и добавил: — Внутренний двор у архива общий со школой, из него можно войти в библиотеку. Она тоже в здании архива, ее часть. Вход для любого учащегося в библиотеку бесплатный, но посетителей немного. Ученики, как правило, такие ленивые, что… только мухи и библиотекарь ждут тебя. Мухи — клиббы с ними, а вот библиотекарь… — Остах замолчал, дернул нижней губой и продолжил невпопад: — А Эндир одно время в библиотеке дневал. А я — ночевал, — наставительно добавил Остах, покачав указательным пальцем.

Намек Остаха я понял и послушно кивнул. Библиотеку я и без того непременно бы посетил. При моем-то информационном голоде! А вот как дядька мог ночевать в охраняемом здании архива… Я открыл рот, чтобы вызнать у наставника подробности, но меня окликнули.

— Олтер! — раздался громкий голос Туммы.

Я оглянулся. Темнокожий врачеватель вернулся не один. Рядом мялась парочка сопровождающих. Они подошли, и я поднялся.

— Отвезите каталку, — велел им Тумма.

Те низко поклонились и схватились за рукояти, пытаясь приподнять мое кресло. Они что, на закорках его собрались тащить?

— Погодите! — остановил их я, и те послушно встали. — Барат, покажи им, как управлять, — обратился я на дорча к охраннику.

Вскоре довольные слуги весело покатили коляску, радуясь легкому поручению.

— Теперь можно идти, Олтер? — спросил гигант.

— Можно, Тумма, — кивнул я. — Идем.

Когда мы подошли к распахнутым воротам, стоящие по бокам стражники даже не посмотрели в нашу сторону. Воины, что сидели рядом с караулкой, ни на миг не прекратили свой треп.

«Тарх за такое всем бы шею намылил, — подумал я. — Гость я, может, и почетный, но торжественной встречи не наблюдаю».

Непонятно, зачем я отсылал кресло-каталку? Для чего мучился, топал на своих двоих, для кого наряжался… На кого хотел произвести впечатление? Перед воротами никого, кроме стражников, не было. Никто меня не ждал и не встречал.

Видимо, я придал своей персоне слишком большое значение. Нафантазировал себе, что имею вес в местных раскладах. А может, такое небрежение — это тонкий расчет? Небольшое испытание? Поживем — увидим.

— Смотри, Оли, только головой не верти… — Остах зашагал со мной рядом, шепча на дорча. — У ворот разбит фруктовый сад. Видишь? Красиво? Если повернуть налево — то выйдешь к имению. У него тоже парадный вход с площади есть, но им редко пользуются. В обычные дни все ходы-выходы — через эти ворота. А если пойти направо — упремся в архив, точнее, в библиотеку.

— Нас же прямо ведут… А там что? — так же шепотом прервал я Остаха.

— Правильно. Сейчас мы сквозь сад пройдем и свернем… — он чуть подождал, и когда сопровождающий нас Тумма повернул на перекрестке садовых дорожек, выложенных бордюром и усыпанных белым песком, — направо. Ух ты, как ели-то вымахали, глянь! По плечо же мне были, — дядька покачал головой. И продолжил: — Там будет казарма и особенные дома… Для богачей и таких, как ты.

— Казарма? — не понял я.

— А! — махнул рукой Остах. — Так общее жилье для школьников называют, привыкай. Кто-то когда-то сто лет назад ляпнул языком, вот и приклеилось. Теперь уж не отклеишь.

«Общежитие», — догадался я.

Вскоре увидел само то место, ради которого я здесь и оказался. Двухэтажное строение с высокой красной черепичной кровлей, длинной колоннадой с галереей арок вдоль стены, выходящее на широкую ухоженную поляну, производило впечатление строгости и уюта одновременно. Чуть в стороне виднелось уютное небольшое здание с большой, выложенной блестящей брусчаткой площадью перед ней. Вдали, за школой, виднелись еще какие-то однотипные постройки и крытая колоннада, ведущая от них прямо к школе.

Ближе к саду прятались в зелени желтые запыленные домишки для особенных учеников, к которым принадлежал и я. Одноэтажные продолговатые здания с тремя входами в каждый — для трех хозяев-квартирантов. На поляне перед ближним домом топтались знакомые рабы с моей каталкой. Увидев Тумму, один из них побежал к лекарю. Он приблизился и торопливо прошептал что-то, вытянувшись перед гигантом на носочках.

— Я оставляю вас, — обратился Тумма. — Дом свободен. Выбирайте комнаты по сердцу и располагайтесь.

Великан слегка поклонился.

— Спасибо! — поблагодарил я.

Тумма мне понравился. Бывает такое, когда к малознакомому человеку проникаешься симпатией. Как раз тот случай. А еще Тумма помог мне встать на ноги, при этом утверждая, что почти ничего не делал. Такое не забывается!

— Отдыхай, Олтер, — ответил врачеватель. — До вечера отдыхай. На ужине ждут тебя. Отдыхай, Олтер, — повторил он. — Береги силы. Вечером нужны будут.

«Это намек? Предупреждение? — подумал я. Тумма странно говорил по-имперски, словно, начав предложение, он терял по ходу приготовленные слова. — Значит, выход в свет все же состоится. Вечером».

Тумма еще раз коротко поклонился и зашагал назад. Устало вздохнув, я уселся обратно в свое кресло-каталку. И стоило слуг гонять туда-сюда? Только сейчас я почувствовал, как дрожат мышцы ног. Темнокожий гигант определенно прав, отдохнуть нужно обязательно!

— Где жить будем, наследник? — спросил Остах.

Я посмотрел на дом перед нами. Выстроен из пористого желтого песчаника, как и многое в Атариане. Простой, с односкатной кровлей. Три отдельных входа, каждый из которых огорожен и разграничен высокой сплошной стеной вечнозеленого кустарника. У входной двери один оконный проем слева и два справа. Никакого отличия между тремя жилыми частями единого здания я не увидел.

— Мне все равно, — пожал плечами я. — Моя охрана — ваша забота, так что решай.

Трое моих спутников переглянулись, и дядька решительно двинулся в сторону ближайшего входа. Любопытные братья потянулись следом. А я откинулся назад на спинку каталки. Все-таки с точки зрения пользователя — удачная получилась модель! Надо бы непременно заглянуть в гости к колеснику, обязательно! Есть у меня пара мыслей, как нам продолжить сотрудничество.

— Эй, мальчик!.. — послышался шепот сзади, едва мои сопровождающие зашли.

Специально кто-то ждал, не иначе. Я повернул голову. Из высокого раскидистого куста отцветшей сирени выглядывала девочка моих лет. Или чуть постарше. Темные глазенки, блестящие от предвкушения и азарта. Едва заметные веснушки на загорелом лице. Волосы до плеч, заправленные в хвост. Непослушная прядь выбилась из тесьмы, метя в глаз. Лесная фея привычным жестом откинула локон назад. Одета она в обыкновенный для горожан короткий хитон, не скрывающий ободранную коленку.

Я скосил глаза на слуг — те притворились истуканами, слепыми и глухими одновременно.

— А ты что, совсем не можешь ходить, да? Бедняжка… — протянула она. — Как это тебя угораздило? А тебя как зовут? — зачастила девчонка, не покидая, впрочем, своего убежища.

— И вовсе я не бедняжка! — сам от себя не ожидая, возмутился я. — И все я умею! — запальчиво возразил ей и в доказательство поднялся с кресла.

— Ой! Я про тебя слышала: тебя Тумма лечит, правда? Так это он тебя на ноги поставил? — зачастила собеседница.

— Тумма сказал, я сам себя вылечил, а он только помог, — с гордостью ответил я. — Храбрая кровь прогнала плохую кровь!

— Ну да, Тумма так мог сказать, — кивнула девочка, отчего непослушная прядь вновь закачалась перед глазами, а ямочки на щеках заиграли. — Так как тебя зовут?

— Олтер, — ответил я, не смея противостоять этим блестящим глазам и милым ямочкам на щеках. Да и вдруг что нового и полезного узнаю?

— А меня Наула. Я тут прячусь… — успела прошептать местная амазонка.

Вдруг раздался отдаленный гомон, затрещали ветки, и Наула затихла, поворачиваясь в сторону шума. Потом она посмотрела мне прямо в глаза и прижала палец к губам. Затем присела, сделала пару шагов назад и исчезла в густом кустарнике. А я остался стоять на месте и крутить головой.

Вскоре на поляну вывалилась целая компания. Все — мальчишки моего возраста. На первый взгляд — плюс-минус пара лет. Возглавлял их плотный краснощекий парень с рыжеватой кучерявой шевелюрой.

— Эй! — повелительно крикнул он слугам. — Наулу здесь не видали?

Слуги замотали головами и забормотали что-то невнятное. Схватив мое кресло, они резво покатили его вперед, подальше от властных малолеток.

— А ты кто такой? — спросил второй рыжеволосый, такой же толстенький и крепко сбитый, как и предводитель. Судя по внешнему виду, брат первого.

Они походили на маленьких кудрявых бычков. Все остальные, шедшие позади, встали за их спинами. И если большая часть мальчишек привычно заняла свое место за плечами рыжих, то четверо пареньков неловко сгрудились наособицу, чуть в стороне. Чем-то эта четверка отличалась от остальных.

— А ты кто такой? — в свою очередь не стал затягивать я. Чего тянуть? И так понятно, к чему все идет.

— О! Смотри-ка ты!.. — удивился первый из рыжих, что постарше. — Он и по-человечески разговаривать умеет! А я-то думал, только на своем быр-тыр-быр может!

Свита за спиной послушно заржала. Весело!

«Да уж, а вот и долгожданная почетная встреча, — вздохнул я. — И ведь не смолчишь. Мужской коллектив, первое впечатление. Не поймут. И где сейчас братья с Остахом? То как репей прицепятся, а когда нужны…»

— Смеяться над чужим языком глупо. Хотя бы потому, что я знаю два языка. А ты сколько?

Смех приутих, и свита опасливо посмотрела на своих рыжих вожаков. Видимо, я попал в точку — умниками ни один, ни второй не были.

— Я ваш козопасовский язык учить не собираюсь! — набычился старший из братьев и сжал кулаки. Младший повторил его движения. — Ты там с баранами в своих горах по-бараньи, наверное, разговариваешь?

Компания за спиной опять заржала. Все, кроме примеченных мною четверых. И что в них не так?

— С баранами я сейчас разговариваю. Только таких рыжих давно не встречал, — спокойно ответил я. Глотать оскорбления не собирался.

Свита потрясенно замолчала, не веря своим ушам. Братья, разойдясь по сторонам, направились ко мне. Я поднял кулаки к вискам и прижал локти к туловищу, встав в стойку. Не к месту зашлась дрожью мышца в левой ноге.

«Только не сейчас!» — внутренне взмолился я, и нога послушно перестала дрожать. Хорошо хоть не опорная!

Старший из братьев подбежал первым, замахиваясь из-за плеча, и первым получил короткий прямой в лицо. Удар вышел смазанным, и меня качнуло назад. Этим воспользовался второй нападающий и достал меня по уху. В голове тут же зазвенело, но я уже сгруппировался и отступил, не дав возможности схватить себя или толкнуть. А отступая, быстренько отоварил и второго братца. И этот удар получился так себе — ни корпус не довернул, ни кулак. Так, ткнул, и все. Удар совсем не поставлен и не отработан. Мозг вроде и посылает сигналы, как действовать, а тело нетренированное и не умеет толком ничего.

«Заниматься, заниматься и еще раз заниматься!» — подумал я, глядя на то, как свора прихлебателей сделала шаг вперед. Вперед ко мне. Собираются навалиться всем скопом на обидчика покровителей. Придется ножичек доставать, а то затопчут.

— Назад! — громко раздалось у меня над ухом.

Я узнал голос Остаха. За шумом схватки я и не расслышал, как он подошел. Это и неудивительно — в голове до сих пор звенело от пропущенного удара, а ухо горело. Хорошо приложился мелкий рыжий паскудник!

— Я тебя велю выпороть на конюшне, козопас! — крикнул старший из братьев, прижимая руку к лицу. Под левым глазом у него наливался красным будущий фингал, грозящий вскоре расцвести ярким цветом. Знай наших!

— Ты как был дураком, так и остался, Гвинд! — раздался вдруг девичий голос. Моя собеседница торжествовала. — Перед тобой, дубина, — гость моего отца, Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан!

Я повернулся и увидел девчонку, которая показалась из своего потайного убежища. Ее обвиняющий указательный палец уставился на братьев. Я прижал руки к груди и с признательностью ей поклонился. В ответ она с удивлением и интересом посмотрела на меня. Невдалеке стоял Остах, уперев руки в бока и покачиваясь с пятки на носок. Его внешний вид не обещал ничего доброго. Пальцем он не тыкал, но смотрел этак… со значением. Йолташ и Барат, выскочив вслед за учителем из дома, стояли на крыльце, растерянные. А что им делать? Не бросаться же в детскую драку!

Переведя взгляд с меня на противников, Остах громко сказал на дорча:

— Драка! В первый же день! Даже вещи не успели перенести! — Он повернулся, махнув рукой. — Идем в дом, наследничек!

Суровый тон меня не обманул. Я успел увидеть мелькнувшее в глазах дядьки веселье и радость, тщательно им скрываемые. Или все-таки показалось?

Где-то в горах рядом с Ойдеттой

Хоар

На душе у Хоара было тревожно. Он ехал верхом, пустив шагом умного коня рядом с поскрипывающей повозкой Хродвига, щурился на солнце и думал. Щуриться на солнце и пребывать в размышлениях — обычное дело для Хоара после Суда. После завершения тяжбы, Суда и непременного пира Хранителя со спутниками вновь ждала дорога. Так было всегда. Обычно Хродвиг с Хоаром ехали молча, думая каждый о своем, — старик в повозке, а Хоар в седле. Этой негласной традиции было много лет. Но сегодня все выходило иначе, хоть и выглядело как обычно.

Когда старик рухнул в злосчастный овраг, Хоар перепугался. Решил, что свершилось. Думал — пришел конец главе Хранителей. Вроде бы не раз и не два обсуждали, что стоит делать, если Хранитель не проснется. Обычно старик сам и заводил такие разговоры. И Хоару казалось — он был готов. Но после падения в овраг Хродвиг своими словами все переиначил. Произнесенное им все переворачивало вверх дном: прежние договоренности, прежние планы, прежние мечты.

«Сбереги мальчишку, Хоар! Горы трещат. Сбереги… Сбереги наследника… О том не думай… Об имперском не думай…»

Хорошо, что хрипел старик бессвязно. Хорошо, что его никто не расслышал. Разве что мальчишка. Но он не понял и не поймет. О том, что старик сказал после, Хоар запретил себе даже думать. Хватит с него и того, что горы трещат…

Хоар поднял глаза к небу и посмотрел вдаль. За плечами белоснежных пиков на фоне неба Дорчариан клубился черный дым. Хоар не помнил, когда это началось, но вдруг, после очередного поворота дороги, он увидел эту зловещую тучу, и на душе стало муторно. Он помнил рассказы старика про чуму и сожженный Декурион.

Все должно быть по-другому! И Хродвиг — пошли ему сил Мать Предков! — пришел в себя, и пастухи нашлись… Сейчас они с Хранителем возвращались прежней дорогой в Ойдетту, где их обязательно ждал пир. Толстяк староста все-таки вернулся на поляну и, увидев односельчан, даже принялся командовать, пока не попался под горячую руку Хранителя. Хродвиг мигом укоротил его, отправив домой за телегами для раненых. Да и те из прежде пропавших, кто не был ранен, так ослабели, что не быстро одолели бы путь домой. Так что скоро к Гремучей поляне, как успели пастухи прозвать потаенное место, поднимется караван. Как бы половина села не прибежала с родней да домочадцами — встречать кормильцев, которых и не чаяли уже увидеть живыми.

Впрочем, это Хоара не касается. Дело закончено. Суд свершился. Почти. Старик явно что-то задумал по поводу этого имперского чудака, Аскода Гворфа. Задумал, но молчит. Велел инженеру выбрать лучшее из водяных колес, снять его и уложить в арбу. Лишний день провозились, пока все сладили. Ученый вдобавок пристроил и глиняные ульи на повозку. И сам на козлы сел, потому как боялся доверить своих «драгоценных подружек» постороннему. Как будто кто-то другой в здравом уме сел бы к этим пчелам! Они же злющие!

Хоар оглянулся. Аскод отпустил вожжи — мул размеренно передвигал ноги — и наигрывал простенькую мелодию на своей свирели. Вот у кого все хорошо и кого ничего не беспокоит! Удивительный человек! За спиной ученого странной грудой возвышались водяное колесо и детали механизмов к нему. Замыкали дорогу Второй и Пятый. Эти не дремали — встретились глазами с Хоаром и слегка поклонились. «Все тихо, все спокойно». Парням Хоар доверял, недаром столько палок обломал в свое время об их хребты. Но Хродвиг… Что же у него на уме?

Колесо повозки тихонько скрипнуло и перевалилось через ухаб. Немой недовольно закряхтел. В голове всплыл безобидный детский стишок, который так любили кричать детишки всех горских сел вслед Главе Хранителей:

Хоар подъехал чуть ближе и взглянул в открытое окно повозки. Старик о чем-то тихо говорил. Наследник уставился в открытое окно невидящим взглядом и завороженно внимал Хранителю, покусывая нижнюю губу. Деревенский дурачок опять забился в угол повозки.

Столько дорог, столько селений и деревушек, одиноких хуторов и пещер; столько споров, дрязг, обвинений, поединков… Уже не единожды Хоар сам подхватывал и вел дела Хранителя. Тот сам научил его, молчаливо поддерживая, пристукивая посохом в нужный момент. За годы, что Хоар провел подле Хродвига, он научился думать и судить как Хранитель.

Когда кто-либо призывал Суд Хранителей, а Хродвиг начинал дело — Хоар уже понимал, как и куда повернуть, кого спросить, о чем умолчать. За годы жизни бок о бок со старейшим жителем гор он узнал о родословных даипов, о хитросплетениях горских интриг, о тяжбах между соседями, тянущихся поколениями. Узнал тайны рождений и смертей, узнал много того, чего знать не стоило — слишком опасно. Уж в чем в чем, а в тайнах и крови Хоар теперь разбирался отлично.

Хоар еще раз посмотрел на мальчика. Ули открыто встретил его взгляд и улыбнулся.

«Слишком он маленький для этих гор. Слишком маленький для этих гор и камней, для холода, ветра и слез. Для этих тайн и крови».

Ултер что-то увидел в глазах Хоара, отвернулся и насупился.

«Впрочем, кровь данов — не тайна ли сама по себе? Сколько может весить эта тайна, раз маленький мальчик так просто и незаметно несет ее? Может, и я справлюсь?»

Хоар вновь против воли подумал о запретном — и оттолкнул от себя опасную мысль прочь, как можно дальше. Он подъехал еще ближе к повозке и вслушался в слова Хродвига.

— …откуда пришла эта девушка, никто не помнил. Но красоты она была удивительной! Никто от нее глаз не мог отвести. Молодые люди бились за право обладать ею, мужья отказывались от жен, мечтая ввести ее в семью. Уже погибло немало славных воинов, а решить, кто же будет обладать красавицей, не могли. А та только куталась в свой яркий платок и смеялась. Как серебряный колокольчик звенел. И ни одного слова никто от нее не услышал! Но горцу от красавицы ведь не слова нужны, верно? — заухал Хродвиг, довольный своей шуткой, но закашлялся.

Хоар пустил коня совсем рядом. Эту историю от старика он еще не слышал. Хранитель откашлялся и продолжил, по-прежнему не открывая глаз:

— И вот уже третий день продолжался бой, а все не могли определить, кто же самый достойный. И тогда огляделись воины вокруг, увидели, сколько славных мужей погибло, — и ужаснулись. А красавица все смеялась своим серебряным смехом.

И обратились тогда мужчины к старейшинам, чьи головы были седы, как вершины гор. Но когда старцы увидели красавицу и услышали ее смех, и в них вскипела кровь и взыграло ретивое.

Тогда женщины племени решили убить красавицу. Ночью, когда утомленные воины спали, они вооружились ножами и отправились в дом, где жила красивая путница. Но та ждала их на площади у колодца, кутаясь в свой платок.

«Зачем же в руках своих держите вы ножи?» — спросила девушка.

Голос ее гремел, как гремит обвал весной в горах. Сверкнула молния, ударив в дерево за спиной девушки. Дерево вспыхнуло, как факел, и стало светло, как днем. Все мужчины проснулись и выбежали на улицу.

«Вот как вы решили поступить! Убить меня!» — Голос ее был таким страшным и пронзительным, что женщины побросали в пыль свои ножи и прижали к ушам ладони.

— Это была Йотль?.. — прошептал Ули.

— Эта была Йотль, — кивнул Хродвиг. — Решила она так испытать жителей этого села, но те не прошли ее испытания. И она наказала их.

— Убила всех? — опять спросил мальчик.

— Нет. Плюнула себе под ноги и исчезла. Жители вздохнули с облегчением, решив, что беды их позади. Но не тут-то было. Сами они с той ночи онемели, а земля перестала принимать мертвых, когда они начали хоронить своих павших в усобице воинов.

— Как это «перестала принимать»? — удивился Ултер.

Хродвиг раздраженно стукнул посохом в днище повозки.

— Выталкивала мертвецов. И тогда стали жители строить дома для мертвых и складывать тела там…

— Так это Город мертвых! — догадался мальчик, подпрыгнув. — И деревня молчальников рядом! Нам Байни про них рассказывала.

Хоар почувствовал вдруг, что во рту совсем пересохло и стало трудно дышать. Сделав глубокий вздох, он спросил:

— Хранитель, зачем ты рассказал эту легенду?

Хродвиг, услышав голос Хоара, открыл глаза и повернул к нему бледное лицо. На лбу уродливым росчерком чернела замазанная целебной смолой царапина. Хродвиг долго молчал, уставившись блеклыми глазами на верного помощника. А потом ответил:

— Должен же мальчик знать, куда мы направляемся…

— Но нам же надо ехать в Пайгалу… — заторопился Хоар. — И твой дом на колесах не пройдет…

— Мой дом уже давно не здесь! — вдруг пронзительно закричал Хродвиг и вновь громко ударил посохом в пол. Мелодия свирели испуганно прервалась. — Мой дом уже давно ждет меня, — устало добавил Хродвиг, успокаиваясь. — Время пришло, Хоар. Время пришло.

— Но как же мальчик? — растерянно спросил Хоар. Беспомощные, глупые слова царапали пересохшее горло.

— А что мальчик? — спросил Хранитель, с усилием разгибаясь. Он протянул руку и слегка потрепал Ултера по голове. — Вот я побывал давным-давно в Городе мертвых, и костлявая с тех пор все не могла меня найти. Кто знает, может, и тебя ждет долгая жизнь, правнучек?

— Я еду в Город мертвых… — прошептал Ултер.

Из-за поворота показалась поляна перед Ойдеттой. Ожидающие их на околице мальчишки и девчонки, подпрыгивая и взмахивая руками, наперегонки бросились к повозке.

танцевали и пели на обочине босоногие сорванцы, тыча пальцами в повозку.

понеслась незатейливая детская песенка в голубое небо, где продолжала расти над горами зловещая темная туча.

Глава 3

Атриан

Олтер

Из-за драки дом толком осмотреть так и не успели — гордые горцы надменно повернулись спиной к малолетним невежам и зашли в ту дверь, откуда только что вывалились. Незаметно для окружающих меня подталкивали вперед.

Едва вошли в дом и захлопнули дверь, как Барат бросился к окну. Встав в темный угол, он уставился во двор. Я сунулся к нему, но места не нашлось, а показываться в освещаемом проеме не хотелось. Да и Барат цыкнул недовольно.

— Стоят. Рыжие обормоты руками размахивают, а твоя девчонка их отчитывает.

— Она не моя, — буркнул я.

Вот умник! Я тоже хочу посмотреть.

— О какая! С характером. И ногой притопнула, — восхитился горец.

— Бой-баба! — весело согласился Йолташ. — Кто она? — спросил он меня.

— А ты что, не слышал? — удивился я.

Йолташ виновато пожал плечами.

— Хотя, конечно, — насмешливо сказал я. — Как вам услышать? Выскочили вдвоем, глаза выпученные, с мечами наперевес — как на лютую сечу. А тут детишки на кулачках…

— Да мы думали, опять покушение… — донеслось со стороны окна от Барата.

Вот я балда! Парни переживают, а я зубоскалю. И курсов бодигардов они не кончали — потому как нет здесь таких курсов. Хотя… надо бы узнать — а вдруг…

— Девчонка решительная, — согласился Остах. — Вся в мать пошла. Матушка у нее та еще…

— И кто ее мать? — спросил Барат.

— Известно кто. Сиятельнейшая Элса Эттик, жена сиятельнейшего Сивена Гриса.

— Так она что — дочка наместника? — присвистнул Барат. — Ловко!

— Что же получается?.. — задумчиво протянул я, дурачась. — Мама — сиятельнейшая, папа — сиятельнейший. Мне ее сиятельнейшей Наулой звать, что ли?

Все представили маленькую пигалицу в запачканном хитоне с ободранной коленкой, непослушной челкой на лбу и дружно расхохотались.

— О! — послышалось от Барата у окна. — А вот твоя сиятельнейшая сбила мальчишек гуртом и погнала куда-то.

— Она не моя, — повторил я и огляделся.

Жилье для богатеев, как я в шутку называл апартаменты, еще не видя их, оказалось так себе. Ничего особенного. Дверь открывается сразу в большую комнату, в которой мы сейчас и находимся. Три больших окна дают много света и освещают скудное убранство. Братья успели обосноваться — один бросил накидку на кушетку у входа, а другой застолбил за собой место на широкой скамье у окна, рядом с массивным каменным столом. Желтые пористые стены из песчаника ничем не задрапированы, что придает комнате аскетичный вид. Простенькие низенькие табуреты с деревянными ножками и сиденьем из переплетенных кожаных ремней и громоздкий ларь в углу подчеркивали первое впечатление. Может быть, местные учителя таким образом исподволь воспитывают богатеньких детишек?

Я откинул тяжелую занавесь, отделявшую дальнюю комнатку от гостиной. Комнатушка оказалась маленькой темной спальней с небольшим окошком наверху, под самой крышей. Место здесь нашлось лишь для двух кроватей, стоящих буквой «Г». Я присел на кровать. Твердо! Где мой любимый тюфяк с пахучими горными травами? В госпитальной гостинице у старого Ллуга? Надо бы поскорее забрать.

— А Ллуга со слугами куда поселим? — спросил я Остаха.

После желтой гостиной, залитой ярким солнечным светом, в спаленке казалось совсем темно, и я видел только профиль Остаха. Тот присел на свободную кровать.

— Ты приляг, приляг, Ули. Устал, поди. И Тумма велел тебе не утруждаться… — сказал Остах. Голос его звучал глухо. Сквозь тяжелую занавесь слышалось, как весело перешучиваются братья за перегородкой.

После слов Остаха желание прилечь стало совсем нестерпимым. Я лег и с удовольствием вытянул ноги, широко зевнув. Остах осторожно стянул с меня сапоги и погладил мои уставшие ноги.

— И поспи перед ужином у наместника. А с Ллугом придумаем что-нибудь. Их, дармоедов, никто надолго оставлять и не собирался.

— Каково это — вновь здесь оказаться, Остах? — прикрыв глаза, спросил я.

— Возвращаться всегда непросто, Оли, — ответил Остах. За перегородкой грохнули смехом братья, и дядька горько усмехнулся. — Молодости своей я тут уже не найду. Да и друга моего здесь тоже уже нет.

Что-то совсем раскис мой наставник.

— А когда ты после этой глупой драки меня в дом погнал, чего развеселился? — Я решил сменить тему и увести дядьку от невеселых мыслей. — Или почудилось?

— Ну, глазастый! — заворчал Остах. — Почудилось ему… Все увидит.

Остах помолчал немного, ерзая на кровати. Я уже начал проваливаться в сон, когда он начал свой рассказ:

— Знаешь, в горах как-то мимо проходило, незаметно совсем, мимо глаз… А здесь словно прозрел. Смотрю на тебя — и Эндира вижу… Правда, чуть постарше. И лицо то же, и повадки. Вот и эта история. Твой дед Эндир Законник, не успев толком приехать сюда, в первый же день учинил побоище. Я как фингалы у рыжих увидел — мигом вспомнил. Меня тогда рядом не было, правда, не познакомились мы еще. Но рассказ Эндира я хорошо помню.

Когда Эндир приехал — он по-имперски и не говорил толком. А понимал — с пятое на десятое. И из взрослых никого смышленого рядом не оказалось — с наследником одних слуг отправили. Самых нерадивых. Вот мальчик Эндир проходит через ворота: рот корытом, глаза на лоб. А местная гопота — одноклассники его будущие — мелкого к нему подослали. Тот у Эндира спрашивает — правда, мол, что горцы пальцем задницу вытирают? А Эндир глазами хлопает, понять не может, чего этот малец лопоухий лопочет.

— Как — не может? — не понял я.

— Я же говорю, имперский-то толком не знает. Ну, а как понял, заорал — прихлопну, мол, как муху — и отоварил поганца!

— Понятно. А тут из-за угла местные красавцы и вывалились. Зачем, мол, маленьких обижаешь?

— Ну, не из-за угла… Да они от выговора горского хохотали так, что листья с кустов облетели. А когда отхохотались — тогда да. Чего маленьких обижаешь? — согласился Остах. Тоска ушла из его голоса, появился азарт.

— А потом драка началась, — подытожил я.

— Как бы не так, — мотнул головой Остах. — Это местные думали, что драка начнется. А Эндир-то наш — только с гор спустился. Дикий! За нож взялся — одному в ногу воткнул, а сыну наместника пол-уха отсек.

— Пол-уха!.. — выдохнул я. А я стеснялся, боялся противникам зубы нечаянно выбить!

— Ну, может, не пол-уха. Но кусочек отрезал — точно, — пошел на попятный Остах.

— И чем все кончилось? — зевнув, спросил я.

— Да ничем, — пожал плечами Остах. — С Тьором, которому Эндир ухо повредил, подружились даже. Правда, как Векса свалили, тяжело Эндир с ним разошелся…

Я почти заснул, когда услышал вопрос Остаха:

— А тот малой, которого подослали и с которого все началось — знаешь, кто это был?

— Кто?.. — промямлил я.

— Алиас Муха, Алиас Фугг, — успел осознать я услышанное, прежде чем провалился в глубокий сон.

Атриан

Остах

Старею, что ли? Тонкослезый стал — никогда таким не был. Утром глаза открываю, смотрю — Оли сам с кровати ноги скинул и за стеночку рукой взялся. Я аж дышать перестал. А как парень встал и шаг сделал — чуть кулак не сжевал, чтоб в голос не завыть. Радоваться бы надо, а слезы душат! Я же первый шаг его, еще голозадого, помню! Зима лютая была — ужас. В Декурионе сквозняки гуляют, от камня на полу холод — сквозь сапог пробирает. А эти двое, Правый с Левым, ползают, встать норовят. Комнату выбрали потеплей, коврами укутали чуть не в три слоя, шкур натащили — весь пол застелили. Жаровен по углам наставили, сами разлеглись, пива налили, смотрим, как эти двое ползают, угукают да улыбаются. Ну и мы радуемся, кувшин за кувшином опрокидываем.

А потом давай вставать — то один, то второй. Встанут, ножки кривенькие дрожат, руками машут. Потом на попу падают. И так раз за разом. А потом приловчились вроде как, и вот младшенький постоял, потрясся чуток. Поймал равновесие — и пошел. Теп-леп — и дотелепал до Эндира, за бороду его ухватил. Крепко схватил — у дана аж слезы брызнули.

Остах улыбнулся той лютой зиме, мрачному Декуриону, комнатушке, укутанной шкурами…

Но как братья на деда похожи! В горах за делами своими и не замечал. По провинции пронеслись — не замечал. А как здесь очутились, — словно дубиной огрели. Эндир маленький в школу пошел. Живой!

О чем-то гомонили неуемные братья за перегородкой, а Остах невидящим взглядом уставился на потолочные балки. Против воли перед глазами вставала картина, которую он давным-давно запрятал в самый дальний, самый потаенный уголок своей души.

Умирал Эндир недолго. За два дня кончился. Все распоряжался, с Гимтаром шушукался. Спокойный, властный, уверенный. Словно не умирает, а отъехать собрался. А под вечер второго дня ноги отнялись, и голос пропал.

Изгнал всех из покоев, меня с Гимтаром оставил. И Рокона. Рокон стоит, губы трясутся, глаза что плошки — понять ничего не может. Эндир совсем онемел, хрипит, каркает, пальцем тычет: то в брата, то в сына.

Гимтар всегда умом быстрый был. Кивнул, на колено перед Роконом встал.

— Кинжал! — и руку протягивает.

Рокон только глазами водит туда-сюда, не поймет ничего. Гимтар сам у него кинжал из ножен вытащил, поцеловал лезвие, двумя руками протянул Рокону. Эндир сипит, кошму в кулак смял. Наследник очнулся, принял свой кинжал обратно.

Теперь в меня пальцем тычет. Ну, второй раз проще, как по накатанной. И Рокон понимать кое-что стал. А что тут понимать? Присягаем новому дану.

Как закончили, Рокон кинжал вдел в ножны — Эндир выдохнул. На подушку откинулся. Я уж думал — все, вышла из него жизнь с этим долгим выдохом. Ан нет! Глазами вращает, воздуха набрал, приподнимается… Мы с Гимтаром склонились: он с одной стороны, я с другой. Дан вдруг как схватит меня за ворот. И повис на мне. Я смотрю — а он и Гимтара так же второй рукой держит. И в глаза брату уставился. Требовательно, сипит только зло, слюна с угла рта капает. Гимтар понял, сгорбился.

— Нет, — говорит. — Не могу, дан.

Эндир сипит, слюна пузырем надувается. Уже не сип раздается, скулеж какой-то. Жилы на висках — с палец, вот-вот лопнут.

И Гимтар сломался. На меня смотрит и орет:

— Ладонь давай!

Мы с Гимтаром особо никогда не ладили. Как первая встреча не задалась, так и пошло вкривь. Но у Эндира не забалуешь.

Хотел я взбрыкнуть, но чувствую, Эндир меня за ворот трясет. Что уж тут. Протянул руку, понял, что к чему. Полоснул меня по ладони кинжалом Гимтар и себя не забыл, смешали мы кровь рукопожатием. Гьердами стали.

— Все, брат.

Только Гимтар это произнес, Эндир Законник, дан Дорчариан, повелитель и защитник племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов еле заметно кивнул, смежил веки, откинулся на подушку, лицо его разгладилось, и он умер. Умер, продолжая держать одной рукой меня, другой брата. Разжать хватку даже не пробовали, тем же окровавленным кинжалом смахнули лоскуты от ворота.

С тех пор, как закусимся мы с Гимтаром, злость моя на него выше гор поднимется — дышать становится нечем. Держит нас за шею Эндир и после смерти держит. А то уже давно поубивали бы друг друга.

Олтер

— Эй, Оли, проснись. — Меня грубо тряхнули за плечо.

— А?.. Мм? — промычал я, распахивая глаза.

Рядом с кроватью стоял растрепанный Остах.

— Там этот, петух пришел… Проспали мы, как есть проспали. Каракатицу братьям в зад…

Какой петух, какая каракатица? Что за бред? Я помотал головой.

— Распорядителя за тобой прислали, петуха этого разнаряженного. На пир зовет. Ты прикорнул, ну и я, старый… А эти оболтусы наш сон охраняли. Нет чтобы поднять…

Я мигом все понял, тряхнул головой и громко хлопнул в ладоши. Резкое и громкое движение разогнало остатки сна, и я поднялся с кровати. Вышел в гостиную. Барат с Йолташем стояли навытяжку у двери — видно, попали Остаху под горячую руку. У стола стояло мое передвижное кресло, придвинутое к столешнице. Ну вот, а дядька возмущается, что братья без дела сидели! Нашли же каталку и обратно привезли!

— Где он? — спросил я.

— Кто? — не понял Барат, но брат ткнул его кулаком в бок и ответил:

— Ждет. За заборчиком.

— Не сюда же его пускать, — подхватил Барат.

И то правда. Этого еще не хватало.

— Где тут вода? Умыться бы… — спросил я.

Йолташ в ответ повернулся и открыл дверь, махнув рукой. Я последовал за ним. У калитки мялся посланник от наместника. Я узнал раба-распорядителя, который встречал нас при въезде в город. Ну, с рабом все проще. Не обращая внимания на вскинутые брови распорядителя, я последовал за Йолташем. Тот спустился с крыльца и обогнул край дома.

Пройдя по тропинке, я увидел маленькую закрытую лужайку, ограниченную высокой каменной изгородью. С краю находилась маленькая дверь, закрытая на широкий поперечный засов. В противоположном углу, дальнем от дома, приютилась небольшая будочка знакомой всем дачникам формы. Я уверенно направился к ней, по легкому характерному запаху догадываясь, что не ошибся.

В центре лужайки в небольшой каменной чаше приютился маленький фонтанчик. Из краев чаши струйки воды брызгали вверх, собираясь единой струей по центру чаши и плюхаясь вниз. Пока я посещал туалет, Йолташ зачерпнул кожаным ведерком воды из фонтана и наполнил рукомойник. Я умылся, пригладил мокрыми руками волосы и оглядел себя. Спал я крепко, потому не ворочался во сне и одежда не помялась.

— Я готов! — сообщил я, и мы двинулись.

Едва приблизились к калитке, распорядитель глубоко мне поклонился и произнес, не разгибаясь:

— Сиятельнейший Сивен Грис, наместник провинции Атариан, приглашает тебя, Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан, посетить его дом и разделить с ним вечернюю трапезу.

Я пожал плечами и сделал шаг вперед. Распорядитель поклонился еще ниже и добавил:

— Приглашение только для наследника, господин.

Я повернулся к братьям с Остахом. Братья, не знающие имперского, уставились на меня.

— Один пойду, — перевел я. — Приглашение только для наследника.

— Кто бы сомневался, — пожал плечами Остах. — Но сопроводить тебя нужно. Какой наследник без ближников?

— Кормить, значит, не будут… — характерным жестом погладив живот, жалостливо прошептал Барат на ухо брату. Нарочно жаловался так, чтобы мне было слышно. Я вопросительно глянул на Остаха, но тот махнул рукой:

— Разберемся.

— Идем, — кивнул я слуге.

Тот развернулся и торопливо засеменил по садовой дорожке.

— Не так быстро! — попросил я, и распорядитель сбавил ход.

Все-таки местная мода странная. Горская одежда нравилась мне своей простотой и функциональностью. Сапожки сидели на ноге как влитые. Отсутствие карманов доставляло неудобство, конечно. Но это я попытаюсь вскоре решить. Большинство местных одевалось во что-то античное: хламида, туника, хитон… Кто там разберет? В общем, что-то приталенное, с поясом, без рукавов и со складками. Богатеи в госпитале облачались в одежду того же фасона, но с дорогим шитьем и оборками по вороту. Не сказать, чтобы раб, идущий впереди нас, был одет как-то принципиально иначе. Но вот расцветка! Поперечные полосы красного чередовались с зеленым. И вдобавок — сапоги с узкими длинными носами, подвязанными к лодыжке!

— Кейлокк, — сплюнул вслед распорядителю Йолташ. — Петух.

Барат звонко прокукарекал, прижав локти к бокам. Ну чисто дети! Распорядитель пугливо обернулся и чуть прибавил шагу, вжав голову в плечи. Загнутые носы сапог забавно вихлялись из стороны в сторону. Братья засмеялись.

— Плетей захотели?.. — зашипел Остах. — Вы ближники наследника дана Дорчариан! Не позорьте мои седины!

Братья пристыженно замолчали. Развернули плечи, надели маску надменности и превосходства, положили руки на рукояти мечей и с прямой спиной зашагали чуть позади меня, по обе стороны.

— То-то же, — кинул им Остах, идущий рядом со мной. — И ты тоже, Оли, не забывай, кто ты. Не обольщайся, пир не в твою честь. Народу там будет много, особого внимания на тебя не обратят. Ты просто почетный гость и вступаешь под руку наместника, так сказать. Поэтому должен быть представлен. Так заведено.

— Значит, каждый день ужинать там мне не придется, — облегченно выдохнул я.

— Конечно! — рубанул рукой воздух Остах. — Наместник недолюбливает горцев. Как будешь ему представлен — отдашь вот это. — Дядька достал из-за пазухи свиток.

— Что это? — поинтересовался я.

— Пустое, — вновь махнул рукой Остах. — По обычаю заведено. Гимтар дал. Древние клятвы, старые слова… Правда, велел в Канцелярию отнести, не наместнику. Но, думаю, можно и так.

Я кивнул и принял свиток. Руки чесались развернуть его и прочитать. Но и времени не было, и место неподходящее. Да и читал я по-имперски… «Мама мыла раму», короче говоря.

— Ухо-то как? Не болит? — покосился на меня Остах, хмыкнув. — Видок у тебя тот еще.

Охнув, я приложил ладонь к уху. Больно! А когда не трогаешь — и не болит… Я и думать забыл про пропущенный удар.

— Что, так заметно? — удивился я.

— А то. Как лопух, только красный, — безжалостно припечатал Остах. — Ничего, подучу я тебя драться, подучу.

Вскоре мы вышли к знакомой уже караулке у ворот, и распорядитель уверенно зашагал к площади.

— Куда это он? Нам же прямо? — сморщил лоб Остах. Вдруг наставник хлопнул себя ладонью по бедру, щелкнув языком. — Ого! Гордись, наследник. Через парадный вход пойдешь. Большая честь. Его и открывают-то пару раз в год.

У меня появилось плохое предчувствие. Не нравилась мне эта великая честь. Мне бы как-нибудь ничком-тишком. Я-то радовался, что из гор вовремя сумел убраться, сохранив инкогнито. Только Остаху и пришлось довериться. А тут, получается, попал в новую игру. Вот скажите мне, какие могут быть игры взрослых дяденек с десятилетним мальчиком, пусть и наследником? В песочницу, в прятки, в войнушку? Чур, я выбираю прятки: я прячусь, и пусть попробуют меня найти!

«Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать! — вспомнилось детское присловье. — Кто не спрятался, я не виноват!»

Выйдя через ворота, мы прошли вдоль ограды по площади пару сотен шагов и приблизились к высокому крыльцу с длинными широкими ступенями из белого мрамора. Массивный козырек поддерживали четыре колонны.

— Здесь мы оставим тебя, парень… — шепнул Остах и сжал мое плечо. — Не дрейфь, Оли. Мы у выхода посидим, подождем тебя.

Невооруженным взглядом заметно, что волнуется Остах куда больше меня. Мне-то что? Я спрятался за десятилетним наследником правителя стратегически важной для Империи территории. За сыном дана Дорчариан. Мне теперь сам клибб не брат!

Развернув плечи, я шагнул на первую ступень. Взойдя на крыльцо, увидел высоченные — метра четыре, не меньше — деревянные двери. По бокам стояли два воина в древних нагрудниках, поножах и гребнистых шлемах из бронзы. Тяжелый парадный щит и длинное копье с листовидным наконечником довершали картину. Высоко подняв подбородок, стражники немигающим взором смотрели над нашими головами вдаль. В полной тишине распорядитель приблизился к двери, взялся за большое кольцо и дважды громко стукнул.

— Ого! Смотри, мама, еще один! — раздался вдруг мальчишечий крик с площади. — Косяком идут, один за другим!

Ощущение монументальности и торжественности мигом слетело, как скинутое порывом ветра белье с веревки. Звук подзатыльника, а затем громкий плач и вовсе привели меня в чувство.

«Один за другим, говорите? Ну-ну».

Двери бесшумно распахнулись — какие-то хитрые рычаги сработали, не иначе, — и я вошел вслед за распорядителем в полумрак. Пройдя помещение насквозь, толком ничего не смог разглядеть. После уличного света в темноте вдоль стен угадывались какие-то колонны и статуи. Вскоре мы вышли в небольшой дворик с внутренней колоннадой по периметру. Посредине дворика располагался овальный прудик с горбатым мостиком из светлого дерева. Низкие шарообразные ивы, кувшинки на глади пруда, прибрежные камни. Одинокая полукруглая скамейка у бережка.

Не останавливаясь, мы прошли сквозь двор по мостику и зашли в широкий коридор. Пожалуй, здесь и мою маленькую арбу можно провезти — такой он был просторный. Стрельчатые окна под потолком давали много света, позволяя рассмотреть разноцветные мозаики на стенах: речка, деревья, голые женщины купают коней. Я вспомнил знакомую мозаику на полу в отцовской вилле — похожий сюжет. Видимо, купание коней — какой-то знаковый сюжет в местной культуре.

Вскоре я услышал гомон и громкие речи. Видимо, мы приближались к конечной цели. Пройдя через проем без дверей, я вошел в большой зал. Остах был прав — особого внимания на меня никто не обратил. Пара-тройка заинтересованных взглядов. Людской шум и не думал стихать. По трем сторонам просторной пиршественной залы располагался буквой «П» массивный стол с широченной мраморной столешницей. Во главе стола — прямо напротив меня — на креслах с высокими спинками восседала пара. Видимо, Сивен Грис с женой Элсой. Рядом с Элсой над самой столешницей виднелась голова Наулы. Волосы заплетены в несколько косичек и забраны в сложную прическу, заколотую гребнем с драгоценностями. Меня Наула не заметила, с кислым видом вяло ковыряя в тарелке перед собой.

Наместник мне сразу не понравился. Поросячьи глазки, нос пятачком. Три подбородка, жирная шея. Блестящие, смазанные чем-то волосы зачесаны назад. А супруга у него симпатичная. Невысокая, особенно рядом с рослым, несмотря на полноту, мужем, с миловидными правильными чертами лица. И со знакомыми ямочками на щеках. Особенно сейчас, когда она, почувствовав мой взгляд, улыбнулась. Понятно, в кого Наула такая милашка. Точно не в папу.

Распорядитель склонился над ухом наместника и что-то зашептал. Сивен Грис поднял на меня свои глаза навыкате. Ожидая этого, я опустил глаза к полу и поклонился. Впрочем, гнуть спину не стал, обозначив поклон кивком головы. Подняв глаза, я увидел, как капризно дернул уголком губ наместник и хлопнул в ладоши. Пирующие не сразу это заметили, но наместник хлопнул еще пару раз, и все зашикали друг на друга. Вскоре установилась тишина.

— Наш ужин посетил еще один гость. Чуть припозднившийся. Но мы простим ему это опоздание — он еще нетверд на ногах? — Сивен обозначил улыбку, и в зале послышались смешки.

«Смеяться над больным ребенком. Как мило», — подумал я и улыбнулся в ответ. Чуть застенчиво.

«Я спрятался! Я в домике!»

— А что у тебя с ухом? — поинтересовался наместник.

— Упал, — коротко ответил я.

«Сам же говоришь — нетверд на ногах!»

Заметил, как заулыбалась Наула, услышав мой ответ. Вот и матери что-то на ухо зашептала. Болтушка!

— Перед вами, — вялый взмах пухлой ладонью, — Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан…

— …повелителя и защитника племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гвер… — вдруг звонко подхватил распорядитель за спиной у Сивена.

«Точно Кейлокк! — подумал я. — Вон какой голос звонкий».

Сивен скривился и неожиданно мощно заехал локтем в живот распорядителю. Тот захлебнулся до конца не произнесенным титулом моего отца, сложился пополам и закашлялся. Потом и вовсе упал на колени, хватаясь за живот. Сивен повернулся и ударил кубком, зажатым в руке, по лбу раба. Вино выплеснулось и окатило Кейлокка, залив лицо. Тот сипел, но не произнес ни слова.

В зале одобрительно заржали. Сивен картинно поднес мизинец к уху, поковыряв в нем.

— Разорался. Теперь какое-то дикарское племя у меня в ухе застряло, — поморщился Сивен. В зале заржали еще громче, застучав бокалами о столешницу.

Я почувствовал, как краска гнева заливает мое лицо. «Какое-то дикарское племя!» Хвала Матери Предков, пояс с оружием я снял еще перед сном, а потом так и не надел. Впрочем, вряд ли меня пустили бы сюда с оружием. Мальчишеская злость кипела и бурлила, ища выхода. Печатая шаг о мрамор пола, я прошел середину зала и остановился на расстоянии вытянутой руки от наместника, прямо через стол. Под звук моих шагов ржание утихло, и установилась тишина.

— Сиятельнейший Сивен Грис, — я слегка поклонился, — наместник провинции Атариан! Мой отец, Рокон, дан Дорчариан, повелитель и защитник племен алайнов, дворча, дорча, дремнов, гверхов, гворча, квельгов, терскелов, — мой ломкий детский голос в звенящей тишине произнес полный титул дана, — шлет тебе свой привет. Во исполнение древних клятв между нашими странами он посылает на обучение своего сына, Олтера.

Я поклонился, а потом протянул Сивену Грису свиток, напоровшись на его холодный, внимательный, слегка насмешливый взгляд. Впрочем, лицо его вновь исказила гримаса, и он капризным голосом воскликнул:

— Хорош! Ну как хорош! — Наместник всплеснул руками и добавил: — Одежду бы тебе еще человеческую надеть… Но ничего, в школе тебя этому научат. Ведь для этого ты здесь — чтобы учиться! — Он хлопнул в ладоши и вдруг зычно крикнул: — Приветствую тебя в моем доме, Олтер, сын Рокона! Прими мой кров и защиту!

«Ну наконец-то!» — в очередной раз поклонился я, услышав ритуальную фразу. Теперь я официально под защитой Империи и одного конкретного ее представителя.

— Садись и отужинай с нами, Олтер, — улыбнулась мне Элса, милостиво поведя рукой.

На предплечье у нее красовался браслет в форме овившейся спиралью змеи. Вот уж кто умеет украшения подбирать со вкусом! Я поклонился и ей, повернулся и пошел назад. У дверей уже стоял слуга, ожидающий меня, чтобы усадить на место. По возмущенному гулу, словно ветерок пролетевшему над столом, я понял, что сделал что-то не так.

— Будьте вы великодушны! — прикрикнул Сивен. — Ну не знает мальчик хороших манер, он же с гор! Школа Сивена Гриса — лучшая в Империи, после Арнской, конечно! Мы научим всему!

«М-да. Видимо, спиной к наместнику поворачиваться не стоило», — отметил я.

Впрочем, сильнее, чем невольное нарушение этикета, тревожил меня холодный изучающий взгляд, который вдруг проглянул из-под маски балагура и жуира. Получается, Сивен нарочно грубо прервал распорядителя и ввернул про дикарское племя? Провоцировал глупого мальчишку, и мальчишка повелся? Правда, повелся как-то слишком вычурно и слишком изящно для десятилетнего, на мой взгляд. Сожаление об оставленном оружии — вот это истинная реакция горского наследника. А прилюдное зачитывание, вопреки всему, полного титула отца — это слишком. Похоже, прятки в моем исполнении не удались… Ну и пусть! Раз спрятаться не удалось — побуду тем, кто ищет.

«Раз, два, три, четыре, пять — я иду искать!» — напел про себя.

С такими мыслями я последовал за слугой, который провел меня к краю стола. Прислужник отодвинул низкий табурет, и я присел. Моими соседями оказались мальчишки моего возраста. Вот с них и начну!

Я пододвинул тарелку, набросал в нее что-то из большого блюда напротив и краем глаза присмотрелся к ним. Где-то я уже видел эти лица… Я покопался в памяти и сразу же вспомнил.

Это были те четверо, что стояли за спинами моих несостоявшихся обидчиков. Причем стояли наособицу, мялись, жались и не знали, как себя вести. По-моему, им не понравилось, когда ко мне цеплялись. Будем считать, этих спрятавшихся я нашел. Хоть и не знаю их имен, но вспомнил, где с ними пересекался. Кто следующий? Неподалеку от Сивена Гриса сидел Алиас Фугг. Можешь не прятаться, Голос Империи, Алиас Муха, тебя я нашел сразу!

Сейчас на нем надета белоснежная туника с тонкой ажурной вышивкой по вороту и пурпурный плащ. А у нас в горах чиновник любит одеваться по-нашему, по-горски. Потому что удобно и не замерзнешь. Овчина душу греет. Но как бы он в горское ни рядился — на горца не похож, хоть тресни. А четверо мальчишек рядом со мной, наоборот, одеты в стандартную имперскую одежку, но сидит она на них — как на корове седло. Значит, они не имперцы. Значит, такие же «почетные гости», как и я. Заложники, говоря прямо.

И тарелки пустые, недаром мальчишка на площади кричал маме, что в парадную дверь гости сегодня косяком идут. По-видимому, моих соседей привели совсем незадолго до меня.

«Интересно, а по-имперски они понимают?» — подумал я и придвинул блюдо с какой-то вкуснятиной в хрустящем кляре, что уже успел попробовать, поближе к соседям.

— Угощайтесь, чего на пиру голодными сидеть?

— Спасибо! — обрадованно ответил на отличном имперском плотный мальчишка рядом со мной. Схватив гигантскую двузубую вилку, он покидал шарики себе на тарелку. Закинув угощение в рот, быстро прожевал и сказал, чавкая:

— Вкусно! Налетайте, парни. — И поставил блюдо дальше перед своими приятелями.

— Совершенно верно, сын ксена, мой юный друг! — раздался вдруг голос Сивена Гриса, и все притихли. — Это очень вкусно. Эти шарики из белорыбицы, которую выращивают в прудах и кормят два раза в день отборной пшеницей. Перед жаркой вымачивают в молоке, потом мелко рубят и добавляют муку и куриные яйца.

Мой сосед от такого неожиданного повышенного внимания первого лица поперхнулся, покраснел и вытаращил глаза. Я собрался хлопнуть его по спине, но он сделал усилие, проглотил то, что встало у него поперек горла, и шумно задышал.

Потом вскочил и поклонился:

— Спасибо, сиятельнейший.

— Сиди, сиди, — замахал зажатой вилкой в руке Сивен. — Не чинись. Попробуй еще щупальца вон того чудесного осьминога. Когда ты польешь их соусом из вон того кувшинчика, они затанцуют у тебя в тарелке!

Мальчишка в ужасе посмотрел на желеобразные куски осьминога с присосками. Кажется, я стал о чем-то догадываться. Похоже, крючок здесь закинули на меня, и главная рыба за этим столом — вовсе не гигантский осетр, усыпанный гранатовыми зернами, что лежал неподалеку, а я. Хорошо у наместника информация налажена!

— Милый, — вступилась за беднягу Элса, погладив мужа по руке, — живых осьминогов не каждый взрослый мужчина отваживается есть, а ты насел на нашего маленького гостя. — Элса вновь чарующе улыбнулась моему соседу и сказала: — Попробуй жареной трески. Или тушеной камбалы с сельдереем. Уж кто-кто, а ты, Булгуня, знаешь толк во вкусной рыбе!

«Да уж, Элса. А вначале ты так мне понравилась…» — подумал я и с хрустом отломил клешню от огромного омара. И как я сразу не заметил, что за блюда стоят вокруг?

— Мама!.. — громко зашептала Наула, сидящая рядом с Элсой. Так громко зашептала, что даже нам стало слышно. — Я слышала, горцы рыбу не едят!

Теперь у меня не было сомнений, что мне нарочно устроили такой «рыбный стол», а весь разговор отрепетирован. От Наулы я такого не ожидал! Предательница! Может, и рядом с домом она оказалась не случайно и наше знакомство тоже отрепетировано? Хотя вряд ли. Нельзя предугадать, что охранники оставят меня одного.

— Не волнуйтесь, — махнул я клешней омара перед собой. — Мне можно рыбу. Мне перед отъездом разрешили.

«А вы как думали? Выкусите».

Я громко высосал нежное мясо из-под панциря.

Вся семья наместника внимательно рассматривала меня, как энтомолог — новую бабочку, приколотую булавкой. Пристально смотрел на меня и рыжебородый крепкий мужчина с широкими плечами. Он сидел по правую руку от наместника. В его глазах я увидел злость и гнев. С чувством собственного превосходства смотрели на меня сидящие рядом с мужчиной сыновья, мои сегодняшние противники: один с фингалом под левым глазом, другой под правым.

Представив, как нелепо мы втроем выглядим на этом странном пиру — я со своим отбитым красным ухом, они с фингалами, — я чуть не расхохотался. Но что-то меня удержало. Может быть, серьезный взгляд Алиаса Фугга? Или холодный прищур незнакомого мужчины с длинными темными волосами, который сидел с краю?

Прятки мои не удались совершенно. Слишком много глаз для одного маленького мальчика, желающего остаться неприметным. Притихшие разговоры вновь оживились, зажурчало вино, и пир веселым колобком покатился дальше. Я же посматривал на задумчивого Алиаса Фугга и думал.

Суровый дядька Остах так расчувствовался, когда очутился в местах своей юности, что в порыве искренности признался, как я напоминаю ему Эндира. А кого же видит перед собой Алиас Муха, которого впервые переступивший порог имения Эндир избил и унизил? Не виновен ли я перед ним? Может, он лелеет месть? Мечтает меня убить?

Я по-новому посмотрел вокруг. Я пытаюсь укрыться под маской десятилетнего мальчика, но кого видят во мне окружающие? Для меня здесь все ново: люди, стены, запахи, дома, звуки, деревья. Но все это место пропитано памятью о моем неординарном предке, везде здесь следы Эндира, припорошенные пылью десятилетий и невидимые для меня.

Я так глубоко задумался, что не заметил, как прошел пир. Что-то жевал, что-то пил. Когда все стали расходиться, я вышел вместе со своими соседями-сверстниками. Даже не познакомился! На улице стемнело. Стрекотали цикады, и бросались в огонь светильников мотыльки. Вечерняя прохлада сменила удушающий дневной зной. Меня вдруг схватила за плечо чья-то рука, и я отшатнулся в испуге.

— Как прошло, Ули? Как ты? — заглядывая в глаза, обеспокоенно спросил на дорча Остах. За его спиной маячили фигуры братьев.

— Плохо!.. — обессиленно прошептал я. — Все очень плохо, Остах. Наместник такой умной скотиной оказался!

Остах пожал плечами:

— Это-то понятно: наместники другими не бывают, Оли. Ты еще Векса не видел, мир его праху!

Глава 4

Дорчариан, Ойдетта

Хоар

Стоило вернуться в Ойдетту, как все вновь пошло кувырком. Воистину, беспутное село. Столько лет сидели в своем медвежьем углу, молились Великому Небу, развешивали мертвецов на деревьях… Просидели бы еще пару сотен лет, носу не казали… Хоар зло сплюнул на землю. Какой хромой клибб дернул их именно в тот день проезжать мимо!

Повозку Хродвига завезли во двор старосты, где уже хлопотала его пугливая жена с домочадцами, готовясь к пиру. У доброй новости не ноги — крылья. Через ворота, распахнутые настежь, туда-сюда носились возбужденные односельчане с разносолами. Вновь вдоль улицы выстроились столы. Можно было и не убирать. Но если над вчерашним застольем витали хмурые взгляды и тревожные шепотки, то теперь над Ойдеттой разносились людской шум, прибаутки, веселые напевы, стук молотков. Не отставали от людей животные: квохтали куры, гоготали гуси, истошно визжал поросенок, для которого наточили нож, брехали дворовые псы, ошалевшие от столпотворения.

Причиной суеты был Хродвиг, а вернее — его твердое решение выходить завтра поутру. Возражать Хранителю никто не посмел, поэтому и готовились к пиру вот так, наспех. Как можно не завершить суд Хранителя, столь удачный, милостивый и скорый, грандиозной попойкой? Кто сейчас мог встать между горцем и его пивом? Не было таких сил в горах. Слишком мало поводов для радостей у жителей Ойдетты, слишком размеренна и предсказуема, сурова и безжалостна их доля, чтобы так просто отказаться от праздника.

Недавно вернулись вызволенные пастухи. Эйдир, возглавлявший процессию, надулся от важности, как весенняя жаба. Историю с Джогу-Вара староста повернул в свою пользу, упрочив власть над односельчанами. Глядя на него, Хоару захотелось ткнуть толстяка кинжалом в ягодицу и посмотреть — не сдуется, не лопнет ли?

Но сейчас старосте приходилось несладко. Хоар хмыкнул и посмотрел на отчаянно потевшего Эйдира. Его злосчастная шапка после восхождения в горы превратилась в грязную тряпку, которую он по-прежнему мял в руках. Дом на колесах загнали глубже во двор, подальше от лишних глаз и ушей.

— На Гремучую поляну вернетесь, — безжизненно ронял слова Хродвиг. Выходить из повозки он не посчитал нужным. — Сожжете. Все, что горит, — сожжете.

Эйдир собрался что-то уточнить у Хранителя, но Хоар показал старосте кулак. Толстяк, не будь дурак, глубоко, до земли, поклонился.

— Дашь мне арбу. Крепкую. Небольшую. Для высокогорья. — Хродвиг отдыхал между словами, словно взбираясь на кручу.

Староста посмотрел на Хоара и быстро закивал, держа рот на замке. Понятливый!

— Джогу-Вара не бойся. Добрый сосед. Понял ли? — Хродвиг поднял пустые глаза на старосту. Запавшие провалы глаз темнели под кустами седых бровей.

— Понял… — Староста все же не выдержал, упал на колени, прикрыв глаза своей дурацкой шляпой. Маска мертвеца, рассеченная по лбу уродливым коричневым швом надвое, в которую превратилось лицо Хродвига, повергла Эйдира в священный трепет.

— Ступай, — прежним тоном ответил Хранитель.

Хоар понял, что время и вправду пришло. Никогда доселе Хранитель Хродвиг не дозволял становиться перед собой на колени. А сейчас и бровью не повел. Не заметил?

Хоар поймал отползавшего старосту, поднял его и пояснил:

— Вернетесь на поляну и соберете все, что от Аскода осталось. Колеса, столбы, сараи, рычаги. Шестерни. Соберете и сожжете. Можете распилить-расколоть на дрова. Железо, что есть, перекуете. Дозволяю. Про колесо рядом с селом не забудьте. Следа чтобы от Аскода Гворфа не осталось. И про то, что был такой человек, — забудьте. Не было его.

— Не было, — покладисто согласился Эйдир. Услышав про железо, он повеселел. — Не знаем такого.

— Про арбу все понятно?

— Понял. Нужна небольшая арба с большими колесами. И поновее. А для чего? — не смог сдержать любопытства Эйдир.

Только что на коленях ползал, а уже вопросы задает! Быстро же он очухался!

— А говоришь, что понял, — качнул головой Хоар.

— Понял-понял. Не мое дело, — всплеснул руками Эйдир.

— С Джогу-Вара как раньше жили, так и сейчас живите. Как на Гремучей поляне порядок наведете, носа туда больше не кажите. Границы свои с землей Джогу-Вара не нарушайте. Сосед он добрый, для людей неопасный. То нами проверено.

«Надеялся, наверное, паскудник, что порешим мы Хозяина гор, — беззлобно подумал Хоар. — Пастбища там добрые».

Сожаление легко читалось на хитром лице сельского старосты.

— Пир почтим, но ненадолго. С утра рано выйдем. Хвостом кто пойдет за нами — убьем. — Хоар не угрожал. Рассказывал. И добавил то, что сказать должен был Хродвиг: — Положенный даном Дорчариан оброк по осени заплатите полностью.

Эйдир вздохнул и вновь кивнул.

— Теперь иди.

Обрадованный староста с неожиданной для его фигуры резвостью скрылся со двора, и вскоре с улицы раздался его требовательный голос, распекающий кого-то.

Хоар подошел к дому на колесах и присел на ступеньку.

— Я ему все обсказал, Хранитель. Он сделает все, что ты повелел.

Хранитель рассеянно кивнул. Он наблюдал, как Немой с Ултером вывели из хлева Тихоню. Теперь мальчик миловался с ней, кормя морковкой. Кобыла уже успела соскучиться по хозяину и, схрумкав морковку, ласково фыркала в ответ.

— Ты пошлешь груз имперца в Декурион. Колесо, механизмы, инструменты. Длинной дорогой, в долину не спускаясь… — тем же пугающе-безжизненным, отстраненным голосом продолжил Хродвиг.

— Это ж до середины осени идти! — возмутился Хоар.

— Пусть. Меньше лишних глаз, — ровно ответил старик. — С Аскодом пошлешь троих из охраны.

— Имперца — в священный город дорча? — вскочил со своего места Хоар. — Чужака?

«Неужели это все-таки произошло и он обезумел?» — Хоар со страхом посмотрел в белое восковое лицо Хродвига.

— Гимтар руку отдаст за это колесо, — неожиданно ответил Хранитель. Жизнь вновь появилась в его голосе. — Они озолотятся, когда соседи встанут в очередь за мукой…

Хродвиг пожевал губами, лицо его исказилось, и ледяная маска слетела с лица.

— Чьи это слова?! — закричал старик, схватив посох и стуча им об пол.

Хоар узнал свою речь, которую он произнес на поляне за околицей Ойдетты. Тогда они впервые увидели сломанное льдом колесо Аскода. Ултер, знакомивший Тихоню с Ойконом, отдал поводья кобылы мальчику и подошел ближе.

— Чьи это слова? — требовательно повторил Старик.

Хоар сел обратно на ступеньку. И, глядя на Хранителя снизу вверх, коротко ответил:

— Мои.

— Где больше всего имперских глаз и ушей?

— В долине.

— Как передать Гимтару механизм и того, кто его сделал? Не спускаясь в долину?

Хоар задумался и тут же ответил. Разгадывать загадку, зная отгадку, было просто.

— Зимуют дан с танасом в Декурионе.

— Поэтому имперец едет с моей охраной в моей повозке со своим барахлом в Декурион! — вновь крикнул Хродвиг. — И носа не кажет из нее! Чтобы все думали, что это еду я, глава Суда Хранителей! Ты понял?

— Понял, учитель, — против воли давнее слово вырвалось у Хоара. Но старик не обратил на это внимания.

— Повинуйся мне, — тяжело дыша, сказал он. В груди у него что-то клекотало и лопалось. — И не заставляй меня сомневаться в тебе. И в моем выборе.

В ответ Хоар склонил голову.

«Благо для дорча прежде всего. Здесь безумию места нет».

— Трое из охраны с имперцем и механизмом следуют в твоей повозке дальней дорогой в Декурион. Ученый не выглядывает из повозки, чтобы окружающие решили, что едет Хранитель, — по давней привычке, заведенной между ними, подытожил распоряжение Хоар. — Ты, Ултер, я и двое из охраны едем… — Хоар споткнулся и все же не смог произнести пугающие слова. — Туда.

— Верно, — успокоился Хранитель. — Я возвращаюсь в Город мертвых.

— Как это верно? — вдруг сказал Ултер. — Еще про одного забыли!

Если бы кобыла Тихоня заговорила, Хоар удивился меньше. Все, о чем он только что говорил с главой Суда Хранителей, не предназначалось для мальчишеских ушей!

Хоар набрал воздуха в грудь, собираясь отчитать Ултера…

— И кого же мы забыли? — совсем другим тоном спросил Хродвиг.

— Его! — возмутился Ули и навел указательный палец на Ойкона.

Все посмотрели на деревенского дурачка. Тот целовал кобылу в морду и шептал что-то.

— А что с ним? — поинтересовался Хоар. — При чем здесь он?

«Кроме того, что он слабоумный».

— Он нам помог! — крикнул Ултер. — А здесь его забьют, засмеют, затравят.

— Мы попросим. Или прикажем Эйдиру поберечь мальчика, — пожал плечами Хоар.

— Нет! — топнул ногой наследник.

— Он нам помог. Но теперь он бесполезен, — жестко прервал беседу Хродвиг. — Он останется здесь.

— Нет! — тряхнул головой Ултер. — Я дал ему слово.

И что на парня нашло?

— Что ты обещал? — спросил Хродвиг.

— Что позабочусь о нем! — Парень упер руки в бока и набычился.

— Чье слово ты дал? — Тяжелый взгляд Хродвига придавливал правнука к земле. Хранитель взялся за посох.

Недавно староста Ойдетты, взрослый мужчина, не вынес этого страшного взгляда и упал на колени, но Ултер нахмурился сильнее и сделал шаг вперед:

— Свое! Сына дана Дорчариан! Мне можно! Ты сам говорил!

— Хорошо! — поднял ладонь вверх Хранитель. — Хорошо. Тебе — можно. Я согласен.

— И как же ты будешь заботиться о нем? — подал голос Хоар.

Ултер не был готов к такому вопросу. Как мальчик мог позаботиться о деревенском дурачке? Ултер ссутулился и почесал макушку. Потом посмотрел на Ойкона… И подпрыгнул.

— Я его Найваху в помощники отправлю! Найвах добрый, Тихоня его любит!

— Найвах — это кто? — уточнил Хоар.

— Это конюх на летней вилле, — удивился Ули. — У него много лошадей. Он обрадуется Ойкону, честно. Найвах всегда жаловался, что рук не хватает. А Ойкон — видишь, лошадей любит и не боится нисколько… — принялся уговаривать Хродвига Ултер.

Хродвиг кивнул.

— Отправляй, Хоар. Всю семью. Вниз, в долину, на виллу. И охрану всю с ними, что остались…

— Всю? — переспросил Хоар.

— Там людей нет… Кроме молчальников. Заодно Гимтару записку напиши. Обскажи, как и что… Напиши, в Пайгалу едем.

Хоар кивнул и твердо ответил:

— Пишу: про Ойдетту, про Джогу-Вара. Про Аскода и Декурион. Про Пайгалу. Но для охраны пошлем одного. Им хватит. Он и присмотрит, и записку передаст.

Сомневаться и оспаривать приказы Хоар больше не собирался. Но охрана главы Суда Хранителей была на нем.

Хродвиг качнул посохом.

— Пусть. Согласен.

Ултер запрыгал от радости своей победы и побежал к Ойкону, на ходу рассказывая ему новости.

— Горы трещат, Хоар. А в нем кровь данов. — Хродвиг посмотрел вслед мальчику. — Крепкий парень. На своем стоит, слово держит. За своих бьется. Береги его!

Едва забрезжила серая хмарь рассвета, как из Ойдетты выехали сразу три повозки. Даже одна-единственная ветхая телега, выехавшая из Ойдетты летней порой, была большой редкостью. Что уж тут говорить о трех разом, да еще столь непохожих? Такого не могли вспомнить даже местные старожилы.

Первой из спящего села выехала и свернула вниз, в долину, просторная деревенская телега с уложенным нехитрым скарбом. В телеге, среди увязанной рогожи, кулей и тюков, сидела Эйда, держа на коленях малышку. Брат малышки, чуть постарше, присел рядом с матерью и уцепился за подол. Ойден вел худого осла за уздцы, а Ойкон шел рядом с телегой, держась рукой за борт.

Следом за ними выехал знаменитый дом на колесах. Но путь его лежал не вниз, а вверх. На крыше дома причудливым образом появилось огромное пятое колесо, привязанное грубыми веревками. Дверь и окно повозки закрыты, а сопровождающие ее четверо конных воинов в черном, коротко переговорив, разъехались. Один всадник догнал телегу и поехал позади нее, пустив коня шагом. Оставшиеся трое чернобурочников разделились по-походному: двое выдвинулись вперед, один немного отстал.

Последней выехала небольшая короткая арба с крепкими бортами и высокими, в рост человека, колесами. Накинутый на дуги кожаный полог позволял увидеть только возницу, скрывая седоков. Возница правил мулом, который легко тянул свою ношу. За задок арбы на длинном поводе была привязана смирная кобыла. Арба свернула вслед за домом на колесах вправо, на подъем. Сопровождал арбу воин, одвуконь ехавший позади.

Если бы кто-то неизвестный проследил за повозками, которые двинулись наверх, то увидел, как вскоре и они разделились. Ближайший перекресток развел их пути: знаменитый дом на колесах отправился дорогой, что вилась над долиной. Дорогой пользовались пастухи, перегонявшие стада, редкие путники и охотники. Неприметная арба, перемалывая своими большими колесами узость горной тропы, тронулась вверх, к перевалу.

Впрочем, лишних глаз, наблюдавших за отъездом, не нашлось: вчерашний пир превратился для села в безобразную попойку. Многие спали в дорожной пыли, так и не сумев доползти до своего крыльца. До околицы отъезжающих проводил лишь староста, проявив вежество. Несмотря на мучившую его головную боль, Эйдир низко кланялся закрытому дому на колесах. Его несчастная шляпа не пережила шумной ночи, и толстяк то и дело почесывал плешь, поглядывая на небо.

На поклоны старосты никто из дома на колесах не выглянул. Повозка так и проскрипела мимо, закрытая, немая, как и ее возница. Тот хлопнул животину по крупу и с ненавистью посмотрел на толстяка. Хоар коротко кивнул, молча проехав мимо. Едва улеглась дорожная пыль, а арба скрылась за поворотом, Эйдир плюнул им вслед, начертал знак Великого Неба на груди и отправился домой. Досыпать.

Хоар правил арбой, внимательно осматривая пустоши вокруг, и то и дело поглядывал за спину. Арбу с вечера забили сеном, устелив поверх коврами, и теперь старик с мальчиком спали, не обращая внимания на тряску. Ули лежал рядом с возницей, в ногах у Хродвига.

Хоару теперь приходилось работать за пятерых. С одной стороны, старик был прав: пустоши они на то и пустоши. Места, безлюдные на много дней пути окрест. С другой стороны, без своей черной пятерки Хоар чувствовал себя безоружным. За те неполные десять лет, что чернобурочники сопровождали Хранителя, они успели из безусых мужей превратиться в матерых воинов.

Мало кто знал, что молчаливые бородатые сопровождающие главы Хранителей — братья. Кто был братом по рождению, кто был сыном брата отца, — Хоар не разбирался. Когда учитель взял их на службу, Хоар и имен не стал запоминать, крепко избив парней на первой же тренировке.

После короткого боя на мечах пятеро вчерашних деревенских увальней валялись в мокрой от утренней росы траве, держась кто за кисть руки, кто за запястье. Хоар присел на корточки, стараясь, чтобы его лицо было видно всем, и сказал:

— Хранитель Хродвиг добр и милостив. Я — нет. Как видите, вы мне не нужны. Я побил вас сейчас, побил бы и в бою.

Братья подползали друг к другу, сдерживая стоны. Тогда они еще не носили своих знаменитых черных бурок, а вместо бород под усами пробивалась первая поросль.

— Вы схоронили свои семьи. И половину своей деревни. И сами чуть не сдохли от голода, — продолжал накачку Хоар. — Куда вы шли?

— В Империю. Хотели наниматься, — ломающимся баском ответил один. Его дорча был ужасен, но Хоар понял.

— Ты будешь Первый, — кивнул ему Хоар. И вслух пересчитал следующих, указывая пальцем: — Ты Второй, Третий, Четвертый и Пятый.

Парни доползли друг до друга и уселись на траве спиной к спине. Переломов, судя по всему, не было.

— Хранитель Хродвиг не жалует Империю. И не захотел отдавать вас, молокососов, этим ублюдкам. Наемничий хлеб горек, он быстро сделал бы из вас, желторотых, последних подонков.

Хоар знал, о чем говорит. Он успел хлебнуть наемничьей доли. И произносил те слова, что когда-то говорил ему Хранитель.

— Отныне вы, несчастные, — Хоар смерил их тяжелым взглядом, — охрана Хродвига. Вы не умрете с голода. Вас не искалечат в Империи. Вас будут уважать и бояться. Вы присягнули Суду Хранителей и его главе. Ваши имперские обноски позорят его. Где вы их только нашли? — Хоар кинул на землю кошель. — Когда спустимся в долину, оденьтесь как полагается.

Он развернулся и ушел. Парни, боготворившие своего спасителя, избавившего их и оставшихся родичей от голода, в первом же селе накупили черных бурок и надели их на себя. Хоар, увидев это, долго ругался. А Хродвиг, напротив, хмыкнул одобрительно и бросил:

— Хорошо.

Братья засияли от счастья. И Хоар вновь избил их на вечернем учебном поединке…

Он помотал головой, прогоняя глупые воспоминания. Дорога свернула к месту давнего камнепада и теперь вилась меж огромных кусков скалы. Сейчас, если бы весь кулак, вся его пятерка была в сборе, двое воинов уже отделились бы от остальных, скача впереди. Теперь же… Хоар скрипнул зубами. Найдя глазами Третьего, послал всадника вперед. Тот двинул коня быстрее, ткнув его бока коленями, обогнал арбу и поскакал к россыпи камней.

Хоар проводил его взглядом. Третий уверенно правил конем, не суетился и зорко поглядывал по сторонам, изредка останавливаясь. Добрый воин! Из всей пятерки Третий лучше всех сражался на мечах. И был неплох как лучник, потому Хоар и выбрал его. Не хватало Немого, чтобы везти арбу и следить за мулами. И как следопыту Немому равных нет. Но дом на колесах просто так не поедет, и управляться с ним без должной сноровки непросто. Потому Хоар сидел на облучке арбы, злился и то и дело украдкой поглядывал на своего скакуна. А тот, предатель, красовался перед Тихоней.

Вскоре показался Третий, махнув рукой, и Хоар тряхнул вожжами. Мул шагнул слишком споро, и арбу слегка шатнуло. Ули за спиной Хоара заворочался, и вскоре рядом показалась его голова с соломой в волосах.

— Не вылазь, Ули! — предупредил Хоар. — Минуем урочище — рядом сядешь.

— Урочище?.. — хриплым со сна голосом переспросил мальчик.

— Урочище, — послышался голос Хродвига. В отличие от голоса мальчика, голос старика был надтреснутым, но звонким. — Приметные места, по-другому. Люди их примечают за то, что они не похожи на остальные. И в разговоре объяснить проще. Вот за этим урочищем проходит граница Ойдетты.

— А за границей чья земля? — спросил мальчик.

Урочище они миновали, но вылезать и садиться на облучок Ултер не стал, втянувшись в беседу. Хоар этому был только рад: едва последний валун остался позади, как его царапнул чей-то взгляд. Показалось? Но вот и Третий закрутился на коне, вертя головой по сторонам. Хоар положил ножны на колени.

— А мы и вправду идем туда? — Мальчик понизил голос.

— Куда «туда»? — спросил Хродвиг. Сегодня он был не прочь поговорить и даже казался бодрым.

— Ну… в Город мертвых? — Мальчик решился и произнес страшные слова.

— Правда, — кивнул Хродвиг.

— Это потому, что ты умираешь?

— Да. Мое время пришло.

— А… Ты же там уже был. Как он выглядит? — вновь понизив голос, спросил Ултер.

Мул без устали переставлял ноги, крутились колеса, Третий вновь поскакал чуть позади, но тревога, поселившаяся в груди Хоара, не отпускала. Краем уха слушая разговор прадеда с мальчиком, Хоар ругал себя последними словами.

Никогда раньше он не распускал пятерку. И никогда не ослушался прямого распоряжения Хродвига. В конце концов, он и нужен для того, чтобы служить главе Хранителей и охранять его. Делать все для того, чтобы правосудие гор могло свершиться. Но что будет завтра? Пятерка так или иначе соберется в Декурионе, и зиму они проведут вместе. Если дан Дорчариан не решит для Хоара иной судьбы. Что сделает дан, когда узнает, что его сын побывал в Городе мертвых? Хоар не хотел об этом думать.

Дорога окончательно стряхнула с себя следы давнего оползня, в очередной раз круто повернув. И на горизонте вновь повис, растекаясь во все стороны, черный дым.

«Горы трещат», — послышался в голове шепот старика, и Хоар против воли обернулся, посмотрев за спину.

— Когда земля перестала принимать мертвецов, а первые молчальники онемели… — Хродвиг прокашлялся. Открыв мех, он выпил воды и отер губы. — Они выбрали самую пустую, самую неудобную землю, где не росла даже трава. И стали возводить дом для павших. Убрали камни, выкопали яму. Камнями выложили ее изнутри, облицевали стены и потолок. Так они возводили дом все выше и выше, сужая кладку, пока она не сомкнулась. Верхние камни обмазали глиной. Не забыли прорезать узкие окна. Внутри сладили ступени, широкие полати, на которые уложили тела. Самых достойных усадили в кресла. Разложили вокруг оружие, луки и стрелы, посуду и шитье. Чтобы ни в чем погибшие не нуждались после смерти. Уложив всех, закрыли вход в дом большим камнем. Бросили по монете. Так в Городе мертвых появился первый дом.

— А зачем по монете бросали? — спросил Ули.

— То поверье. Если звякнет монета, то душа добралась к предкам.

— И каждый по монете? — недоверчиво спросил Ули. Потом подумал и хлопнул в ладоши, вскрикнув: — Так там много золота! Много-много!

— Золота мертвых? — равнодушно спросил Хродвиг.

— Ну да! — воскликнул мальчик. — Мертвым же оно не нужно!

— Не нужно, — помедлив, согласился старик. — Ты готов у дедушки Эндира взять десяток-другой монет? Они же ему не нужны?

— У дедушки?.. — запнулся Ултер. В его голосе не слышалось прежней радости. — А дедушка Эндир тоже там?

— Где же ему еще быть? Молчальники начинают строить усыпальницу новому дану сразу, как только он берет власть. Дело это долгое и непростое.

— У дедушки Эндира брать золото нельзя, — принял решение Ултер. — И у других умерших тоже нельзя.

— Это правильно, — кивнул Хродвиг. — Так не нарушается закон гор.

Чужой взгляд больше не беспокоил Хоара. Никто из Ойдетты не мог преследовать их, в этом Хоар был уверен. Может, горный лев нацелился на добычу, но от них так разило дымом и железом, что он отступился? Беспомощную овцу отбить от отары куда проще. Хоар покосился на темную дымовую кляксу на горизонте и убирать ножны с колен не стал.

— Когда я пришел в Город мертвых, — продолжил Хродвиг, — склеп для моего дана уже подвели под крышу. Дом для дана был, но его тело я сжег в Декурионе. Молчальники расступились, убоявшись чумы, и я вошел в пустой дом. Черная шкура, которой я когда-то предупредил всех окрест о чуме, была со мной. Я кинул ее у подножия каменного трона и лег на нее, уснув.

— Долго ты там пробыл? — затаив дыхание, спросил Ули.

— До новой луны, — ответил Хранитель. — Молчальники приносили мне еду и воду, ставя у порога. О! Дом славно был сделан. Камни на полу подогнаны тщательно — нож не просунешь! Узоры на стенах — рисунки охоты и битв. Полати у трона пустуют, ожидая ближников дана…

— И сейчас там пусто и грустно? — посочувствовал Ули. — Тебе опять одному придется?

— Пусто? — заухал-засмеялся довольный Хродвиг. Его смех разнесли окрест стены ущелья, и Хоар недовольно скривился. — Пусто?! Хрейг, моя жена, давно ждет. Преданные слуги, послушные моей воле, ждут. Мои ближники, великие воины и мудрые мужи, ждут. В свое время они таскали друг друга за бороды, споря, кто из них где должен лежать после смерти.

Хродвиг вновь торопливо и шумно отхлебнул воды и продолжил:

— Когда я был даном, моей правой рукой был Храмт. Надежный и верный. Безжалостный и коварный. Важнее моего слова в его жизни не было ничего. Когда я отдал власть Эндиру, двери моего дома в Городе мертвых закрылись для него. Только я и моя жена могли отныне переступить порог…

— Почему? — не понял Ули.

— Потому что я перестал быть даном, — терпеливо объяснил Хродвиг. — Когда Храмт стал совсем плох, родные приготовили родовую усыпальницу… Он избил их! — опять заухал Хродвиг. — Избил, сел на лошадь и ускакал. Был слух, что добрался-таки до Города мертвых.

— Так он что, нарочно там хотел умереть? У твоего трона? — уточнил мальчик.

— А ты говоришь — «пусто»! — передразнил мальчика Хродвиг. — «Опять один»!..

«Не слишком ли много разговоров о смерти и мертвецах? — подумал Хоар. — Выдержит ли Ули?»

Словно в издевку над его мыслями оживившийся Хродвиг продолжил:

— Кто может переступить границу Города мертвых? Только те, кто пришли умереть, только молчальники, что помогают в обрядах, и только родичи, что провожают усопшего. Никто иной переступить черту Города не может. Иначе сам перестанет быть живым…

Совсем скоро Хоар перестал слушать речи старика. Однообразие дороги убаюкивало. Журчание ручья, вдоль которого пролегал путь, ревниво скрадывало другие звуки, и над дорогой слышалась только песнь воды. Солнце, завершая свой дневной бег, вскоре спряталось за горами. От белой, пенистой, как молоко, воды мелкого ручья поднимался туман. Словно живой, он рос, поднимаясь над ручьем, и вскоре уже стелился над дорогой.

Затем Хоар увидел спешившегося Третьего, который остановился возле удобной расселины со скалистым козырьком. Следы на скале говорили о том, что изредка здесь останавливались путники. Третий успел разжечь костер и набрать воды. Вовремя! Густыми волнами туман плавал над ручьем, укутывая его своими прядями. Теперь спуститься к воде, не переломав ноги на круглых камнях, было невозможно.

Стоянку перед расселиной обдувал легкий ветерок, не позволяя туману подняться выше и приблизиться. Словно живой, туман тыкался в эту невидимую границу, как щенок мокрым носом, но не мог преодолеть ее. Хоар остановил арбу так, чтобы помощник-ветерок не задувал в расселину. Пламя костра сразу выпрямилось, и в пещерке уютно потянуло дымком.

— Видел кого? — спросил Хоар, подходя к Третьему ближе. За весь дневной переход им и парой слов не удалось перекинуться.

— Нэт, — мотнул головой Третий.

Прошло столько лет, но его дорча по-прежнему был ужасен. Вся пятерка выучила дорча, но между собой они по-прежнему разговаривали на своем наречии.

— Следы? — поинтересовался Хоар.

— Смотрыт кто-то. Нэ добрый — нэ злой. Звэрь смотрыт.

— Не нападет? — спросил Хоар.

Третий пожал плечами.

— Ешь и ложись, — скомандовал Хоар. — Лошадьми займусь. Подниму за полночь.

Третий развернулся и пошел вглубь пещерки. Вскоре он уже раскатал войлочную циновку и торопливо ел, усевшись на нее, запивая хлеб горячим травяным настоем. Хоар наскоро обиходил лошадь Третьего, которая была заводной, уделил время своему скакуну. Ули в это время усердно чистил и скреб Тихоню. Та благодарно всхрапывала и жевала ивовый куст.

— Ойкону Тихоня понравилась, — ласково проводя ладонью по ребрам кобылы, грустно сказал Ултер. — Он уже далеко?

— Он с семьей, Ули, — ответил Хоар. — Идет к твоему этому… конюху.

Утешитель из Хоара был никакой.

— Как рука? — поинтересовался Хоар. Он решил отвлечь мальчика. Слишком долго тот слушал сегодня о мертвецах.

— Хорошо. Я и забыл, что она болела, — ответил мальчик.

Хоар подошел и взял руку мальчика, поднял ее. Помял, понажимал в разных местах. Ултер равнодушно наблюдал за действиями Хоара.

— В прошлый раз у тебя были содраны эти костяшки. — Хоар надавил над мизинцем и безымянным пальцем. — Потому руку и свернул. Эти костяшки далеко от остальной руки, поэтому кулак и съезжает, а удар не получается.

Хоар с силой надавил своей мозолистой ладонью на костяшки мальчика, и детский кулачок свернулся под углом к запястью.

— Видишь? — спросил Хоар.

Ули заинтересованно смотрел на свою руку, словно давно ее не видел.

— А вот эти костяшки, — пришел черед местам над указательным и средним пальцем, — сильные, хорошие. Ими и надо бить.

И Хоар, зажав кулак Ултера в своей руке, медленно ударил в свою раскрытую ладонь.

— Чувствуешь? А теперь смотри — во время удара доворачиваем кулак, — и Хоар вновь медленно показал как. А потом быстро ударил по-новому. Звук удара детского кулака по жесткой мужской ладони прозвучал над поляной.

— Ого! — притворно затряс ладонью Хоар. — Силач!

— Нет, силач — это Тарх, — ответил мальчик. — Он быка одним ударом свалить может. Его так и прозвали — Бык.

— Ты его знаешь? — заинтересовался Хоар.

— Да, — кивнул Ултер. Голос его вновь упал до шепота. — Друг отца… Он нас с братом на плечи… — Мальчик поджал губы и замолчал.

Утешителя из Хоара не получилось, не стоило и пытаться. Он сунул в руки Ултера хлеб, луковицу с зеленым пером, кусок сыра и глиняную кружку с горячим настоем.

— Ешь, — буркнул он.

Когда едят-пьют — тогда не плачут. Хоар отломил еще одну краюху хлеба и отрезал сыра. Подходя к арбе, он вновь увидел над горизонтом черную тучу, подсвеченную закатным солнцем.

— Что ты все в небо смотришь? — сварливо встретил его Хродвиг, беря двумя руками кружку и жестом отказываясь от еды.

— Там дым, Хранитель. Второй день как увидел.

— И что? — после короткого глотка спросил Хродвиг.

— Дым в горах всегда не к добру, — ответил Хоар. — Я подумал… Ты рассказывал — вдруг чума…

Хродвиг сделал еще один глоток и протянул Хоару чашку. Потом ухватил спутника за плечо и вылез из арбы. Приложил ладонь к глазам, сощурившись. Посмотрел недолго, повернулся и забрал кружку.

— Мы столько лет рядом, но ты так толком и не знаешь гор. Мы все боялись твоих мнимых врагов… — задумался старик. Отхлебнул настоя и сказал: — Это не чума. Колодец горит. Земляное масло подожгли.

Хоар помолчал, обдумывая услышанное и все, что он знал о Колодце.

— Колодец — владение Империи. Империя — это рабы… — вслух размышлял он. Ултер заинтересовался услышанным и подошел ближе. — Рабы взбунтовались?

— Похоже на то, — кивнул Хродвиг. А потом махнул рукой. — Рабы не опаснее червей. И место им тоже в земле. Бывших рабов не бывает. Мой внук размажет их по окрестным скалам тонким слоем; правда, правнучек? — Хродвиг потрепал Ули по голове, стряхивая соломинки, и заухал. Его уханье кануло в густую пелену тумана и, отражаясь от невидимых стен ущелья, полетело-поскакало над горами, пока не утихло вдали.

Ночью никто не тревожил их привал, но Хоар почти не сомкнул глаз. Мысль о том, что огромная толпа рабов в самом центре гор стала неуправляемой, не давала уснуть. Хоар пытался предугадать развитие событий, но слишком плохо знал те места, в этом Хранитель был прав. Промаявшись без толку, Хоар сменил на посту Третьего.

По давней привычке улегшись под арбу, он слушал звуки ночи и то и дело возвращался к мысли, какой будет его жизнь без Хродвига. Занятие это было бессмысленное, все равно что трогать языком больной зуб: глупо, чревато болью, но заставить себя не бередить зуб невозможно. А наутро, едва развиднелось, Хоар спустился к ручью, чтобы набрать воды. Когда он поднялся к месту ночлега, то вновь почувствовал на себе чей-то взгляд.

Глава 5

Арратой. Колодец, Старый пост

На чахлых деревцах, скалах и валунах собрался десяток воронов. Птицы расселись полукругом над полем боя и внимательно смотрели за происходящим. Увиденное тревожило их, и они то и дело коротко переговаривались о чем-то друг с другом.

«Известно о чем, — лениво подумал Арратой. — Тоже добычу делят».

Если бы не хлопья густого, как простокваша, дыма, в ясном горном небе уже нарезали бы круги и стервятники. Следом за стервятниками прибежали бы шакалы — даже здесь, на высокогорье, их хватало.

«Зря ругаетесь, — злорадно подумал Арратой, глядя на жирных, черных как смоль воронов. — Никого вам не оставят. Разве что требуху в пыли поворошите».

Вчерашний раб-учетчик, бывший купец и знаток языка дорча, невольный лазутчик, Арратой сидел у резервуара для земляного масла, подпирая спиной каменный борт. Он проследил взглядом, как мимо протащили за ноги безжизненное голое тело. Голова подпрыгивала на ухабах, словно живая. Как будто упрашивала: «Нет-нет-нет-нет… не делайте этого». Чумазые рабы, подтащив свою ношу с подветренной стороны Колодца, где жар не так чувствовался и клубы дыма относило в сторону, торопливо швырнули тело за край. Сделав дело, споро повернулись и пошли назад. А мимо уже волокли следующий труп.

«Теперь, после драки, и не понять, кто есть кто. Наш или дорожник. — Арратой присмотрелся. Голова размозжена булыжником — лица не разглядеть. Он вспомнил Плака с увесистым камнем на плече и передернул плечами. — Дорожник, — решил Арратой. — Слишком белый и чистый».

— Эй, учетчик! — раздалось вдруг неподалеку.

— Я Арратой, — ответил бывший купец.

— Да хоть клибб вареный, — всклокоченный, весь измазанный непонятно чем — кровью, земляным маслом, пылью (или всем разом), низенький мужичок сплюнул. — Тебя Череп кличет.

— Раз кличет, надо идти, — согласился Арратой, поднимаясь. — Где он?

— Все там же! — Мужичок махнул рукой в сторону обломков скалы, откуда недавно командовал боем и работал пращой Коска Копон по прозвищу Череп.

Не ответив, Арратой двинулся вниз, ближе к месту боя. Мимо волокли еще одно тело, и Арратой посторонился. Вкалывали вчерашние рабы, как муравьи, не знающие устали. Работали зло, азартно и с огоньком в глазах. В Колодце, с надсмотрщиками за спиной, такого Арратой не замечал. Впрочем, где те надсмотрщики? Известно где — там же, где и дорожники, — в Колодце.

У Арратоя хоть и немного, но было время подумать и понять, что единственная причина их успеха — Коска Копон по прозвищу Череп. Его решительность, жестокость и целеустремленность помогли мгновенно сплотить и возглавить неуправляемую толпу бунтовщиков, сколотив из них какое-то подобие воинского соединения. Череп был единственным из всех, кто понимал, что он делает и для чего.

Но насколько далеко он смотрит, на сколько шагов вперед просчитывает свои действия? Арратой успел прокрутить в голове несколько вариантов развития событий, и все они кончались одним. Смертью. Смерть была разной — от рук горцев, имперцев, самих восставших. В конце концов, смерть есть смерть. И потому все чаще Арратой вспоминал свой прежний план побега — тихий, скромный и надежный. Теперь уже нельзя взять с собой Клопа или Киора с Егером… Но это детали. Основа плана была верной: побег, горское золото, гьерд Мадлл, новая личина в Империи. Осталась одна малость — придумать, как оказаться в своей комнатке рядом с Рабской книгой в Старом посту, самом укрепленном сооружении в этой части гор.

— Ты пращник? С островов? — подходя, Арратой услышал гулкий, как из бочки, голос Плака.

«И здесь выжил. Вот везучий!» — восхитился бывший купец.

— Глазастый, — это отвечает голос Коски. — С островов, верно. А ты борец?

— Как узнал? — спросил Плак.

Арратой наконец подошел к месту, где разместились победители. Те, кого позвал Череп.

— Стойка борцовская. И двигаешься как борец, — пояснил Коска. — Проходи, Арратой. Садись. Пиво себе наливай.

Только сейчас Арратой увидел, что собравшиеся сидят с глиняными кружками полукругом рядом с небольшим бочонком. Крышку бочонка грубо выломали и набирали пиво, как воду, погружая кружки сверху. Арратой схватил пустую кружку и зачерпнул напитка, замочив руку. Сделал долгий-долгий глоток. Пиво он не жаловал, предпочитая вино, но не пил ни того ни другого уже несколько лет. Дрянной напиток отдавал смолой и волей, пощипывая небо. Арратой отдышался и вновь приложился к кружке.

— Гляди, соскучился! — подначил его Клоп, и все, кроме Черепа, засмеялись.

Арратой махнул рукой, допивая кружку, и зачерпнул еще. Нашел свободное местечко и присел. Клоп, Егер, Киор и Плак сидели прямо на земле, а Арратой, как и Коска, сел на плоский камень, подстелив свой короткий плащ.

— Откуда пиво? — поинтересовался Арратой.

Победители уселись в тени больших валунов, пили пиво и смотрели, как потрошат тела побежденных. Впрочем, и про своих не забывали. Под внимательными взглядами командиров росли две груды: одна сложена из оружия, другая — из одежды, снаряжения и всего прочего.

— Что ты стоишь? Вопли любишь слушать, Безносый тебя забери?! — вдруг оглушительно заорал Коска, вскакивая. — Добей уже этого ублюдка! — Коска хлопнул раскрытой ладонью по камню и рассерженно затряс отбитой рукой.

«Еще не отошел от схватки, кровь бурлит», — отметил Арратой.

— У горцев в караулке нашли. Еле выцарапали. Наши сучьи дети хлебали прямо из бочки! — хохотнул Клоп. Лицо его раскраснелось, глаза блестели.

Арратой осмотрелся и понял, что место выбрано идеально — поле боя отлично просматривалось. Вот почему сюда бежал Коска как ошпаренный, уворачиваясь от дротиков. Кто-то расторопный уже подобрал их и положил рядом. Выходило никак не меньше десятка. Арратой задрал голову и посмотрел на самый высокий валун, откуда вел бой Коска. И как забрался-то? Со стороны казалось, что Череп легко и просто вспорхнул на самый верх, как кузнечик. Арратой глянул на длинные, перевитые мышцами ноги Коски. Рассеянно крутивший в руках два куска порванной пращи, Череп поймал взгляд Арратоя и посмотрел на него. Арратой поспешно отвел взгляд и уставился в землю перед собой.

— Дорожник, сучий потрох, меня с ног сбил! — толкнув Арратоя, крикнул Клоп. — Так я ему и второму рядом колени подрезал.

— Ага. А меня чуть Плак не прибил. Прет, как секач, тесаком машет во все стороны, — хихикнул Киор, прикладываясь к кружке.

— Мне под руку лезть не надо, — прогудел здоровяк. Поставив перед собой кружку, он смотрел, как медленно исчезает пена. — Дурной становлюсь. Меня за это в рабы и наладили.

— Своих рубанул? — подал голос Череп.

— Ага. Не единожды, — кивнул головой Плак. Он дождался, когда осядет пена, одним махом осушил кружку и отер губы. Раскатисто рыгнув, поднялся и вразвалочку подошел к бочонку. — Пограничная амаранская тысяча, слыхал?

«Вот и еще один служивый в нашем войске», — подумал Арратой. После этой схватки уже не было сомнений, что Коска Копон служил в армии Империи. Оставались вопросы, где служил, каким количеством воинов командовал и как стал рабом. Но Арратой будет последним человеком, кто станет выспрашивать Черепа об этом.

— С кем воевал?

— Известно с кем — у Амарана болотники под боком. — Плак, наклонив кружку, медленно погружал ее в бочонок.

— Так они вроде наши давным-давно, — встрял в разговор Егер. Он сидел в сторонке, прихлебывая пиво. Перед ним ждали своего часа две полные кружки.

— Наши, да не наши, — буркнул Плак, с неодобрением посмотрев на три кружки кривоногого Егера. — Там племен в этих болотах — немерено. Как и здесь проклятых горцев. Дорча-морча-хворча… Только здесь, в горах, под ихним даном большинство, а там… Тоже свой ксен есть, конечно, и столица. А вот вокруг… На каждой кочке свой вождишка. Кто с нами, в общем, кто против… Воюем.

При упоминании дана настроение у Арратоя испортилось. Он представил, как горячит коня молодой дан, вместе со своими ближниками торопясь сюда, на зов дыма, к Колодцу. Надо бы ему убираться, и поскорее!

— Куда дальше, делать что будем? — спросил Череп, решительно отбросив порванную пращу. Он обвел взглядом всех пятерых.

— Что делать? В село надзирателей наведаемся! — пьяно заорал Клоп. — Ублюдки, кости нам, как собакам, бросали… Мне один раз в голову попали. Наведаемся и баб их попользуем.

— И пиво все выпьем, — поддакнул Киор.

— Драться надо, — согласился Плак. — Только хорошая драка это стадо вместе держит. — Здоровяк кивнул на восставших рабов, что обдирали трупы.

— Кривоногий, ты что думаешь? — спросил Череп.

— Ты у нас умный, — огрызнулся Егер, не любивший, когда его так звали. — Ты командир, ты решаешь.

— Я-то командир, — согласился Череп. — Только зубы свои спрячь. А то выбью.

Коска уставился на Егера и взялся за рукоять ножа. Егер поспешно отвел глаза и буркнул под нос что-то примирительное.

— А вот умник среди нас — кое-кто другой, — после паузы сказал Коска Копон и повернулся к Арратою: — Что скажешь, купец? — спросил он.

Арратой поднял глаза.

— Так я все тебе уже сказал, Коска, — удивился он.

— А ты повтори. Чай, язык не отвалится.

Арратой чуть помолчал, а потом начал:

— Дорожники шли снизу, из долины. Тот сын шакала, что запалил Колодец, запалил и нас всех разом. Так что на дым уже спешит дан Рокон с воинами.

Все подняли головы. Дым расползся над Колодцем, словно придавливая их к земле и пряча от них небо.

— Падаль!.. Надо было руки вырвать этому сыну шлюхи, дерьмоеду, помеси свиньи и шакала! — выругался Клоп.

— Вырвут тебе когда-нибудь твой поганый язык, — укоризненно прогудел Плак.

Клоп лишь ощерился в ответ.

— Идти навстречу горцам сейчас — это идти навстречу верной гибели, — продолжил Арратой.

— Да мы их в бараний рог! — заорал Клоп. — Этих скрутили и тех…

— Заткнись! — осадил его Череп, и Клоп обиженно замолчал.

— Встретиться с ними нам рано или поздно придется. Сейчас мы на земле Империи, но его это не остановит. Молодой дан горяч и не успокоится, пока нас не найдет… А нам, чтобы выбраться отсюда, придется пройти мимо него…

— А если уйти дальше в горы? — спросил Череп.

— У меня нет карты, — соврал Арратой. — Там, за Скайданой, лишь ледники и холодные горы. — А вот это уже была правда.

— Скайдана — это село надсмотрщиков? — пробасил Плак.

— Да, — кивнул Арратой.

Земля под ногами была — сплошная скала, не порисуешь даже кинжалом. Потому Арратой набрал камней и ногой расчистил небольшую площадку перед собой.

— Это, — он поставил один камень, — мы, то есть Колодец. Это, — поставил камень чуть выше первого, — Старый пост. Дорога наверх, к Скайдане, идет мимо поста… — Арратой пересказывал то, что накоротко успел поведать Черепу. — Так что Старый пост — это наша главная головная боль.

— Чирей в заднице, — пробурчал чуть слышно Клоп.

— Будем ждать здесь или пойдем вниз — дан Рокон размажет нас об этот пост, а их гарнизон поможет. Пойдем вверх — столкнемся с горцами, а гарнизон ударит сзади…

— Про шахты говори! — оборвал его Череп.

Арратою нужен был пост, а не шахты. Но с Коской не поспоришь.

— Здесь, — Арратой бросил три небольших камешка выше поста, но ниже Скайданы, — шахты…

— Много там рабов? — спросил Плак, о чем-то усиленно размышляя. — И кто охраняет?

— Не знаю, — пожал плечами Арратой. — Шахты неглубокие… Но рабов не меньше, чем нас, — признался бывший купец.

— Значит, сначала шахты, — отрубил Плак. — Нам люди нужны.

— Но в Старом посту припасы, походная кузня, оружие! — не сдержался Арратой.

— Тебя там что — баба ждет? — спросил кривоногий. — Рвешься так…

Вопрос был скользкий, как и сам Егер.

— Нет там баб. И не было никогда, — пробурчал Арратой. — А вот оружие есть. И рабы тоже есть, — это уже для Плака. — Правда, мало…

— Старая Империя строила на совесть, — рассуждая вслух, сказал Череп. — Ты говорил — стена в двадцать локтей?

— Примерно, — кивнул головой Арратой.

— И как мы заберемся на нее? — махнул рукой Череп. — Двадцать локтей… Летать не умеем…

— В моей комнатушке у скалы окно… — залепетал Арратой. Раньше ему казалось, что у него в рукаве козырь, но теперь казалось — паршивая шестерка. — Оно ниже, локтей десять…

— Окно — не дверь. Неужели без решетки? — удивился Егер.

— Решетка есть, — признался Арратой. — Но нижний камень уже почти выпал и… если бы кто-то забрался — решетку можно выломать.

— Десять локтей? — хмыкнул Коска. — Летать мы так и не научились.

Клоп с готовностью заржал.

— Если скала не совсем гладкая — я могу, — поставив кружку перед собой, сказал Киор.

Все посмотрели на тощего длинного Киора с удивлением. А он в ответ пошевелил пальцами босых ног.

— Что уставились? Могу.

— Покажи, — велел Череп.

Киор вновь пошевелил пальцами ног и подошел к одному из валунов. Победно улыбнулся, уцепился кончиками пальцев за трещины в скале… и полез вверх, словно прилипнув, иногда задирая ноги выше рук. Все успели лишь пару раз хлопнуть глазами, не веря себе, а Киор уже оказался наверху и скрылся из виду.

— Видали? — показался он вновь из-за края валуна. Затем споро спустился по обратной пологой стороне, с гордо поднятой головой вернулся на свое место и допил кружку.

— Где наловчился так? — пробасил Плак уважительно.

— Дома еще, мальчишкой, — тряхнул гривой спутанных волос Киор. — За яйцами птиц лазали…

— Так ты у нас тоже горец! — пьяно захохотал Клоп. — По горам лазаешь. Надо нам…

— Заткнись! — вскочил Киор, сжимая кулаки. — Я тебе сейчас башку разнесу, поганец мелкий!

— Кто мелкий?! — заорал Клоп, вскакивая и хватаясь за нож. И тут же получил в грудь пинок от Черепа. Клоп упал навзничь, а Копон уже сидел на нем, приблизив кончик кинжала к зрачку.

— Безносый тебя забери, недомерок!.. — прошипел Череп. — Никаких драк между своими. Понял?

Оглушенный Клоп что-то сипел, извиваясь.

— Понял, понял… — послышалось снизу, как только Клоп смог говорить.

— Нас слишком мало, — сказал Череп, отряхиваясь. — И потому ты до сих пор жив, Клоп. В другое время ты бы уже остывал в канаве… или в Колодце жарился.

Череп вернулся на свой камень, застеленный безрукавкой из овчины. Сел и обвел всех взглядом.

— Мы возьмем в бою все что хотим. Ты, мелкий урод, горских баб хоть на ремни пластай. Но — после боя! И никаких драк. Наказание одно. — Коска покрутил кинжал перед собой и вдел его в ножны. — Иди, купец, выбери и ты себе оружие. Хватит тебе за нашими спинами отсиживаться. В бой пойдешь. — И Коска махнул рукой в сторону кучи оружия.

Арратой встал и отправился в указанную сторону, досадуя на то, что не услышит окончания разговора. Он сделал все, чтобы направить силы восставших на взятие Старого поста, но не был уверен, что в итоге выберет Череп.

Когда Арратой приблизился к месту стычки, то почувствовал сладкий запах крови и требухи. Его слегка замутило от кровавого месива под ногами, но он отвернулся. Возмущенно закаркали вороны, видя в нем еще одного двуногого, который утащит их добычу и скормит ее огню. Вчерашние рабы, веселясь, швырнули в сторону воронов отрубленную руку. Захлопали крылья — напуганные птицы поднялись в воздух, но, разглядев подарок, разом опустились, и вскоре послышались звуки раздираемой плоти.

Пиво колыхнулось в животе Арратоя, подступив к горлу, и он перевел взгляд на кучу оружия перед собой. Дротики, заляпанные кровью, сложены сбоку. Рядом лежат кинжалы, наподобие горских, но широкие у гарды. И тесаки, напомнившие Арратою уродливые топоры с короткой рукоятью и длинным толстым лезвием. Он в свое время брал уроки владения мечом — у купца всякое в жизни случается… Тесаки Арратой видел и раньше — вся Дорожная стража Империи снаряжена одинаково, — но в руках не держал. Подняв тесак, Арратой крепко сжал его и махнул крест-накрест перед собой. Почувствовав себя малолетним дурачком, бросил уродца назад. Дорожники предпочитали оставлять последний дротик при себе и действовали им как коротким копьем для одной руки. Сами при этом укрывались за маленьким круглым щитом. Тесаками они или добивали врагов, или орудовали в тесной свалке, как сегодня.

Арратой подошел к кинжалам. Присев на корточки, быстро перебрал их. Простые и незамысловатые — больше для повседневных бытовых нужд, чем для боя. Поворошив, он вдруг увидел здоровенный кинжал, отличный от всех прочих. Таким можно работать как коротким мечом. Взяв его в руки, Арратой сразу понял, что нашел наилучшее из того, что здесь есть. Неплохая закалка и заточка, ухватистая рукоять, приемлемый баланс. Купец не был опытным воином, но основы в него успели вколотить накрепко. Заново разворошив кучу, Арратой обнаружил и ножны с перевязью. Накинув перевязь через плечо, поясным ремнем притянул ножны к бедру. Пару раз выхватив кинжал, Арратой скорым шагом отправился назад.

Подходя ближе, он увидел, что все смотрят в его сторону.

«За мной наблюдали, развлекались», — понял Арратой. Он поймал взгляд Черепа, который изучал кинжал у него на поясе. Арратой подошел и вынул оружие из ножен, протягивая вперед.

— Купца сразу видать, — вынес свой вердикт Копон. Брать кинжал он не стал, только посмотрел поближе, — лучшее выбрал.

Арратой улыбнулся, вдел оружие в ножны и сел на место. Копон же посерьезнел и обвел всех взглядом.

— Решили: идем к посту, полюбуемся в сторонке, что да как. Громко не говорим, руками не машем. Клоп! Если что — удавлю, пикнуть не успеешь.

Клоп вжал голову в плечи и кивнул.

— Вон то, у самой скалы?.. — шепотом спросил Череп, пальцем показывая на квадратное зарешеченное окно.

Арратой кивнул. Коска толкнул в плечо Киора, который разглядывал скалу.

— Пустяк. Скала не нужна, по самой стене в любом месте пройду, — уверенно кивнул тот.

— Тогда отползаем! — скомандовал Череп.

Троица развернулась, стараясь не потревожить невысокий ивняк, и медленно отползла подальше от стен Старого поста, на которые высыпал весь гарнизон.

Вскоре они скрылись в россыпи скальных обломков, где их уже было не услышать и не увидеть.

— Суки! — ругался Клоп. — Все на стены выбежали. И ворота закрыли.

— Ты что хотел, придурок? — спросил Плак. — От Колодца пожар во все небо. Ты думал, тебе хлеб горячий вынесут? Я ж говорю: к шахтам надо, потом вернемся…

— С чего ты взял, что решетка вывалится? Это Старая Империя: после них что осталось — не ветшает. Вечно стоит, — спросил Череп Арратоя.

— При дожде вода по скале бежит и каплей за каплей под окно бьет, в камень. Вот кладку всю и вымыло, а решетка ржой пошла. Я же там каждую трещину знаю… — заторопился бывший купец.

— Понятно, — поднял руку Коска. Он отбросил сомнения и принял решение.

— Киор.

— Да, Череп, — коротко кивнул Киор.

— Два мотка веревки с собой поднимешь?

Вновь кивок.

— Что за окном? — Коска повернулся к Арратою.

— Лавка и Книга, — пожал плечами купец. — Табурет…

— Книга еще эта… — поднялись встревоженные шепотки, и Череп недовольно оглянулся. Шепотки как отрезало.

— Лавка какая?

— Обыкновенная: узкая, твердая. Из дерева…

— Из дерева, значит. А Книга где?

— Махина из камня, мне по грудь. Напротив окна, чтоб свет падал. На ней — Книга.

— Махина, говоришь? — вскинул голову Коска. Остальные, едва речь зашла о Книге, внимательно слушали и хмурились.

— Да, — кивнул Арратой. — Я думаю, со времен Старой Империи осталась. Словно из кладки растет. Но вот для чего… — решил поделиться своими давними наблюдениями Арратой, но Коска прервал его, вновь подняв руку:

— Потом. Киор: решетку вырвем — прыгаешь в комнату, вяжешь вторую веревку к постаменту… ну, на чем Книга эта клиббова лежит.

— К Книге не пойду, — побледнев, прошептал Киор. Он со страхом смотрел на исказившееся лицо Черепа и затрясся, как припадочный. — Не могу, Череп. Не могу…

— «Не могу», — зло процедил Череп. — А я вот могу — железо тебе в брюхо загнать.

Киор затрясся еще сильнее, голос его пропал, но по губам можно было прочитать, как он раз за разом повторяет одно и то же: «Не могу, Череп».

Коска с силой вырвал пучок чахлой травы из земли и швырнул от себя. Отряхнул руки. А потом осмотрел сидящего рядом Арратоя с ног до головы.

— Его сможешь затащить наверх? Или удержать? — Он указал на Арратоя.

Киор, все еще трясясь, громко сглотнул и кивнул. А потом снова и снова.

— Залезешь — вяжи веревку, — теперь Коска обращался к Арратою. — Ты-то своей книги не боишься?

«Опасаюсь», — мог бы ответить купец, но не стал.

— Привяжу. Все сделаю, — стараясь казаться спокойным, ответил Арратой.

«Может быть, у меня будет время залезть в Книгу?» — подумал учетчик.

Словно подслушав его мысли, Череп распорядился:

— Как привяжешь — оба не спите: мухой к двери. Что не так — держитесь сколько можно. Понятно?

Арратой и Киор одновременно кивнули.

— С этим решено! — хлопнул ладонью по земле Коска. — Теперь кривоногий.

Егер зло дернул уголком губ, но смолчал.

— Подберешь из тех, с кем дорожников резал, пятерых парней порезвей и потолковей.

— Сделаю, — ответил Егер.

— Теперь Клоп, любитель горских баб.

Клоп, сидевший по левую сторону Коски, жалко хихикнул.

— Ты будешь штурмовать ворота.

Клоп побледнел, глаза его расширились, и он стал затравленно озираться по сторонам. Череп неожиданным ловким ударом несильно шлепнул Клопа по уху.

— В следующий раз когда нажрешься и на своих кидаться станешь — штурм настоящий будет. Понял?

Облегчение проступило на лице Клопа. Он ничего не понял, но по опыту знал: если просто бьют, то убивать уже не будут.

— Слушай. Выломаешь или найдешь бревно, столб или брус. Побольше и потяжелей, чтобы издалека видно было. С шумом, гамом тащите все это… — Копон подвел Клопа к расселине между валунов. Украдкой выглянув, он показал Клопу. — Вон к тому угловатому камню напротив ворот. Видишь?

Клоп кивнул.

— Дальше камня не суйтесь. А потом начинаешь вояк из поста поливать дерьмом. Как ты умеешь. С ног до головы. Называть их шлюхиными детьми… В общем, делай все, чтобы они смотрели только туда, — и Копон махнул в сторону ворот.

— Может, задницу им показать?.. — задумчиво предложил Клоп.

Череп покосился на недомерка, не понимая, шутит тот или нет. Клоп оставался серьезен.

— Можешь, — кивнул Коска. — Смотри, чтобы стрелой бубенчики не срезали. С чем тогда на горских баб полезешь? — Вот это точно была шутка, и все дружно, но негромко рассмеялись.

— Плак, тебя веревка не выдержит. Канат корабельный разве что. Но без твоей силы решетку не вырвем. Как окно освободим — кружным путем, чтобы воякам на стене глаза не мозолить, чешешь к этому шуту. — Череп кивнул на Клопа.

Тот пребывал в мечтаниях, вспоминая множество ругательств и подбирая лучшие из них.

— И месть пообещаю подарить!.. — невпопад заметил Клоп, подняв вверх указательный палец.

Плак посмотрел на недомерка и кивнул.

— Ну. А там ждешь. — Коска встал, отряхивая штаны, и все поднялись следом. — Как ворота откроем — со всей оравой бежишь к нам. Смотри только, чтобы эти неумехи друг друга не потоптали.

— Сделаю, командир, — пробасил Плак.

Копон подошел к Плаку, положил руку ему на плечо и негромко сказал здоровяку:

— А если нас там задавят… Сам решай, как дальше быть.

Плак медленно кивнул. И вдруг ткнул Копона согнутым указательным пальцем под ребра. Череп охнул и согнулся, хватаясь за живот.

— Типун тебе на язык, командир. Все получится.

Коска в это время успел отскочить, схватиться за кинжал… А потом вдруг захохотал:

— Умеешь боевой дух поднять, кабан! С твоими тычками и до боя не доживешь.

Плак осклабился, довольный.

— Все. Теперь жрать и спать. Штурмуем на рассвете. — Череп вновь был серьезен, отдавая последние приказы. — Ложимся в бараках рядом. Егер, с тебя люди. Клоп, с тебя бревно. Плак, расставишь караул, я помогу.

Они, скрытые от глаз гарнизона скалами, отправились к баракам. Завтра их ждал штурм.

Поднял их Копон затемно. Багровый огонь из Колодца причудливыми всполохами освещал все вокруг. В воздухе пахло гарью, немытыми телами и вездесущей овчиной.

«И откуда в нем силы берутся?» — зло подумал Арратой, глядя, как мечется Череп.

Вчера Копон заставил подобрать всем кожаные доспехи и вычистить их. Походя успел казнить пойманного на воровстве — придурок спрятал за щеку серебряную монету, найденную у мертвого дорожника. Потом заново вооружил лучших из худших, нагнал страху и пообещал награды…

Арратой ополоснулся, плеснув на себя водой из бочки. В бараках слышался противный визгливый голос Клопа, распекающий кого-то. Прав Плак: вырвать бы этому недоноску язык за его ругань…

— Готовы? — подбежал Копон. Собранный, напряженный. Как и все, затянутый в кожаный доспех. Новенькая праща широким поясом обвернута вокруг талии.

Арратой оглядел всех. Киор остался босым и пальцами ног выстукивал что-то. Нервничал? Или готовился так к драке? Егер о чем-то шушукался с отобранными им головорезами. Плак в кожаном доспехе казался еще больше. Поймав взгляд Арратоя, он подмигнул и ощерился.

«Вот кому драка за счастье», — сердясь, подумал купец, но виду не подал.

— Двинули! — рубанул рукой воздух Череп и зашагал вперед.

Егер со своими затопал следом, Киор с Арратоем — следующими, а Плак шел последним.

Вскоре они оказались невдалеке от поста. Огоньки факелов на стене не давали ошибиться. Меж огней виднелись вышагивающие фигуры солдат.

— Огня не жалеют… — шепнул Киор.

— Масла у них — хоть залейся, — кивнул Арратой.

— Тихо вы!.. — цыкнул Череп.

Вскоре в предутренней тиши послышались отдаленные топот и гомон, огоньки на гребне стены затрепетали. А из крепости раздался громкий звучный голос рога, расколовший рассветное спокойствие.

— Пора! — скомандовал Череп, и их малый отряд двинулся вперед вдоль скалы.

Арратой то и дело ждал крика со стены, но все было тихо. Вдруг пронзительно застрекотала встревоженная сорока наверху, и внутри Арратоя все оборвалось. Отряд замер, но все оставалось тихо. Участок стены у скалы был свободен.

Как только они оказались под громадой крепости, Киор прилип к стене и пополз вверх. Вот он замер, остановленный большим гладким камнем, вмурованным в стену. Ловко зацепившись, Киор оказался на скале и обошел препятствие по ней.

«А говорил — скала не нужна», — с удовлетворением подумал Арратой. Ведь скала-то была его затеей! Шея затекла, и Арратой покачал головой, разминая мышцы.

Вскоре под ноги упали два конца веревки — чтобы не мудрить с узлами, Череп велел продеть веревку сквозь прутья и скинуть вниз оба. Неровный пляшущий свет факела на гребне стены позволял увидеть, как Киор завис рядом с окном, в углу между скалой и крепостной стеной.

— Взяли! — скомандовал Череп.

Плак с Коской схватили веревку и побежали от стены. Арратой собрался было помочь Черепу, но веревка натянулась, и решетка легко вывалилась из оконного проема. Пролетев, она чуть не проломила голову кому-то из подопечных Егера. Тот подскочил к раззяве и молча залепил тому кулаком в ухо.

— Не соврал, купец!.. — возбужденно прошептал прямо в ухо Череп, хлопнув Арратоя по плечу. — И теперь не подведи!

Арратой подбежал обратно к стене, где на земле уже ждала веревка. Он схватился за нее двумя руками, подпрыгнул и оперся ногами о стену. Веревка чуть поддалась назад, но остановилась. Шустро перебирая ногами и руками, Арратой взлетел по стене. Он перевалился через подоконный камень и свалился прямо на Киора. Тот рассерженно зашипел, выбираясь из-под него.

В комнатушке было темно хоть глаз коли. Но свет бывшему учетчику был не нужен. Он столько времени провел здесь, что мог передвигаться вслепую. Схватив конец веревки, который ему сунул Киор, Арратой не разгибаясь, на карачках подобрался к постаменту и обмотал его веревкой. Затянув узел, он с силой дернул веревку и прошептал в сторону окна:

— Принимай первого.

Сам Арратой, по-прежнему на карачках, пополз в сторону двери и вскоре уперся в нее головой, чуть приоткрыв. Во внутреннем дворе крепости было светло, и часть света проникла в комнату, на миг ослепив его. Арратой проморгался и осторожно выглянул в галерею. У двери никого не было.

— Чисто!.. — шепнул он назад.

Кто-то легонько пнул его в бок, и он увидел одного из парней Егера, с тесаком в правой руке вставшего у двери. Арратой поднялся и отошел от дверного проема, чтобы не мешать. В окне показался Егер, тычком отправивший Киора к двери, сам занимая его место.

Арратой подошел к Книге, раскрытой на том месте, в котором он ее оставил.

«А я же ни разу не закрывал ее…» — мелькнула неуместная мысль.

В скудном свете Арратой нашел свой треснутый светильник. Масла в нем было еще достаточно. Подойдя к двери, он оттер всех плечами, высунулся в коридор и споро подпалил светильник от факела. Бросив взгляд во внутренний двор крепости, Арратой увидел, как напротив ворот сгрудилась толпа. Что-то кричали воины с надвратной башни.

«Клоп уже их развлекает», — подумал Арратой. Жадный огонь схватил фитилек светильника, и купец прошмыгнул обратно.

— Ты что шляешься туда-сюда, Безносый тебя… — зашипел из темени голос Черепа.

— Порядок, — в полный голос оборвал его Арратой.

В своей комнатке он приободрился, и утреннее раздражение ушло. Он поставил светильник в углубление рядом с Книгой. Мрак комнаты отступил, забелели раскрытые страницы, а гигантская неправильная тень заплясала на стене.

В комнатушке учетчика уже шагу некуда было ступить. Арратой заметил, как все попятились, вжимаясь в стены, стараясь оказаться как можно дальше от Книги. Заметил это и Череп. Подойдя к раскрытой Книге, он наклонился и уставился в нее. Наугад перелистнул страницу. Арратой почувствовал, как его внутренности сжала ледяная рука.

В окно подали рогожу с камнями-снарядами для пращи, и они глухо застучали друг о друга, переваливаясь внутри. Коска разогнулся и оторвался от раскрытых страниц. Плюнул в Книгу и отошел. Ледяная хватка исчезла, и Арратой украдкой утер выступивший пот.

— Сжечь бы эту Книгу проклятую… — дрожащим голосом сказал кто-то.

— Заткнись! — взвизгнул Киор. — Это тебя сжечь…

Череп мигом оказался рядом и раздал каждому по затрещине.

— Ты и ты, — он обратился к обоим. — Выходим, и за мной, вверх на стену. Киор, бери дротики. Ты, придурок, помоги мне, хватай камни.

Арратой! Коротким путем и как можно быстрее прешь к воротам и открываешь их. Мы прикроем. Все остальные — берегите купца.

Не дожидаясь ответа, Череп пинком раскрыл дверь и бросился к лестнице, ведущей наверх. За ним побежал парень, таща куль с камнями. Киор с охапкой дротиков метнулся следом.

Не веря тому, что делает это, Арратой вытащил из ножен свой короткий меч и бросился во внутренний коридор. Он думал только о том, как быстрее добраться до ворот. Добраться до ворот — а там все кончится. Он услышал топот ног за спиной и понял, что не один.

Коридор был пустынен, и никто не попался навстречу. Все сгрудились перед воротами и уставились на веселившихся на верхотуре воинов. Один из них, оголивший зад, тряс им над парапетом, выставив наружу. Не глядя на ступени, Арратой скатился по лестнице во внутренний круглый двор. Кто-то закричал, их заметили. Люди в толпе стали медленно поворачиваться в сторону Арратоя. Вдруг просвистел камень и сбил любителя заголять зад. Из головы его что-то брызнуло, и он исчез из виду. Теперь уже повернулись и воины на стене.

Арратой подбежал к невысокому безоружному парню и наискось рубанул. Парень охнул, потом закричал и осел на землю. Перешагнув, Арратой ткнул следующего. Ему не хватало щита. Тело двигалось заученными движениями, как будто щит прикрывал слева. Но привычной защиты не было. Плевать. Люди справа и слева упали, разрубленные тесаками.

Сбившиеся в толпу воины гарнизона наконец поняли, что их убивают, и шатнулись в стороны. Сам Арратой ничего не замечал и не видел вокруг, кроме потемневшего от времени деревянного бруса, запиравшего створки ворот. Он не видел, как застучал град камней по воинам на башне. Не видел, как они бросились кто куда. Кто-то из воинов устремился к щитам, сваленным у парапета. Самые решительные побежали вниз, защищать ворота. Камни сбивали их с лестницы, и они валились с нее как подкошенные. Часть воинов добрались до щитов, сомкнули их и двинулись на пращника. Тот, не обращая на них внимания, словно широкой метлой расчищал летящими камнями площадку у ворот.

Арратой приблизился к воротам вплотную. У Коски опустела рогожа и закончились снаряды, а воины со щитами подошли совсем близко. Киор метнул в них пару дротиков, но они играючи отбили их щитами. Вот воины гарнизона сошлись с Копоном, и наверху зазвенело железо. Ничего этого Арратой не видел и не слышал. А вот последних защитников ворот он видел отлично.

Наконечник копья просвистел над ухом Арратоя, и только вколоченное в свое время умение спасло его. Дернув головой и делая шаг вперед и вправо, купец ушел еще от одного укола, но чуть не напоролся на меч второго защитника. Копейщик и мечник, прикрывая друг друга, слаженно действовали вместе. Только сейчас Арратой понял, что помощи от Черепа больше не будет.

«Щит! Где мой щит!» — вопил про себя Арратой, глядя на овальный щит в левой руке противника. Арратой отбил еще один удар меча понизу и резко отскочил назад. Наконечник копья на излете ударил его в живот, но доспехи выдержали.

— Что вы смотрите, придурки! — раздался громкий крик. — Хватайте их! Не дайте пройти к воротам!

Потерявшая ум толпа встряхнулась, присмотрелась, двинулась вперед… Воин напротив Арратоя ухмыльнулся, качнув мечом. Вдруг над ухом купца свистнул дротик, и мечник ловко отбил его. С безумным криком выбежав из-за спины Арратоя, вчерашний раб швырнул тесак в лицо копейщику. Тот дернулся, и нападавший кубарем метнулся ему под ноги, пройдя под свистнувшим поверху острием копья. Копейщик качнулся, и наконечник поднялся вверх. Мечник полоснул бунтовщика, схватившего ноги копейщика, по спине.

Арратой что есть силы толкнул плечом мечника, перекрыл его опущенную руку с мечом, а потом замолотил по шлему противника поверх щита. Чьи-то руки схватили копье и дернули. Копейщик сунулся вперед и выпустил оружие. Подбежавший раб тесаком развалил ему лицо. Раздался истошный визг. Мечника атаковали со спины, и он упал.

Арратой, подбежав к проклятому брусу, подставил плечи и скинул запор. Распахнул ворота и вывалился наружу. Упав, он глянул назад и увидел, как перед толпой стояли, выставив тесаки, трое воинов. Арратой перекатился на живот и посмотрел вперед. Атакующие уже почти добежали до ворот. Впереди несся Плак, прижимая к левому боку большой щит. Тесак в правой руке здоровяка казался игрушечным. Купец поднялся. Он встретился с Плаком глазами и не увидел в них ни жизни, ни узнавания.

— Берегись! — крикнул он своим парням и кинулся в сторону от проема ворот, вновь покатившись по земле. Он приложился головой о камень, и перед глазами потемнело.

— Я им ору: дерьмоеды, кто выйдет вперед и меня в зад поцелует — жить будет. А тот урод с бородой вдруг орет — сам целуй! И задницу свою волосатую вывешивает. Ты ему камень-то под бороду четко вогнал… — послышалась издалека возбужденная скороговорка Клопа.

— Да подожди ты… — Арратоя аккуратно потрясли за плечо. — Купец, ты жив?

Арратой замычал и разлепил глаза. Перед ним на корточках сидел Плак. Едва Арратой подал признаки жизни, здоровяк обрадовался и подхватил своей ручищей за плечи, помогая приподняться. Он поднес к губам купца мех, приговаривая, как ребенку:

— Ты попей, купец, полегчает. Попей.

Арратой вытянул губы, и живительная влага полилась в него.

— Говорил я тебе, боров, — не трогал ты его. А ты заладил: зашиб, зашиб… — продолжал веселиться Клоп.

Арратой закашлялся. Плак отнял мех от губ купца.

— Пагот-насмешник!.. — просипел купец. — Это что, вино?

— Ты прав, — кивнул Череп, стоящий рядом с Клопом, — вино.

Арратой, оттолкнув Плака, схватил двумя руками мех и жадно приложился к нему. Забытые терпкость и аромат вскружили голову.

— О! Смотри, как хлещет! А говорят, благородные вино не торопясь цедят… — не умолкал Клоп. — Водичкой разбавляют.

— Ты сам, я гляжу, выпил уже? — срезал его Арратой, и Клоп заткнулся.

Плак помог купцу подняться. Арратой поморщился и потер голову. Закрутил горловину меха и повесил его себе на пояс. Плак обиженно засопел, но ничего не сказал.

— Пост наш? — спроси�

Глава 1

Атриан, столица провинции Атариан

Олтер

Я проснулся и не сразу смог понять, где нахожусь. Очнулся рывком, мигом вынырнув из глубокого сна без сновидений. Беззаботный солнечный зайчик, запутавшийся в густой тени дерева за окном, метался по стене. Наверное, это он меня и разбудил. Где-то рядом привычно сопел дядька Остах.

Так, где это я?

Слишком многое произошло со мной за последнее время, слишком часто я просыпался в новых местах.

Неожиданное падение со скалы и попадание в другой мир, в тело десятилетнего горца, перечеркнуло прежнюю жизнь. Усмешкой богов – или действием неведомых законов – мое сознание попало в тело мальчика в тот момент, когда он тоже падал со скалы. Наставник Остах, единственный, кому я открылся, утверждал, что таким чудесным образом спаслись мы оба. Иначе я-мы не выжили бы. Спорить с этим сложно: момент попадания почти стерся из памяти. Падение, а потом боль, темнота, горячка и бред, пока два наших сознания сплавлялись в единое целое.

Мой старший брат-близнец, настоящий Олтер, должен был на длительное время покинуть родные горы и отправиться на обучение в Империю, с которой граничила наша горная страна Дорчариан. Это давнее обязательство имело силу закона: наследник правителя отправлялся почетным пленником в пограничную провинцию Атариан. Наследнику предписывалось жить в семье наместника провинции и учиться в престижной школе. Традиция оставалась неизменной сотни лет, пока ее не прервал наш дед, легендарный Эндир Законник. Он отыскал первоначальный договор и выяснил, что единственный сын в правящем роду может остаться дома, с родными. Поэтому наш отец, дан Рокон, был одним-единственным сыном. А двоюродный дедушка, танас Гимтар, остался бездетным и так и не женился. А с нами вышла промашка – родилась двойня: Олтер и Ултер, Правый и Левый. Имена нам дал дед, тот самый Эндир Законник! А Законником его прозвали в Империи, где он отучился в той же школе, в которой теперь и мне предстоит постигать азы наук. Но я забегаю вперед.

После падения я не смог подняться, не мог ходить. Что было тому причиной – повреждение позвоночника или сильный ушиб – никто не знал. Ноги не потеряли чувствительности, я шевелил пальцами, но остальное… Ни поднять ноги, ни согнуть в колене не получалось. И травники дорча ничем не смогли мне помочь. Кроме того, увечный сын правителя бросал тень на самого дана.

Поэтому Гимтар – советник моего отца и его родной дядя – придумал хитрый план. Меня отправили в Империю, рассчитывая на тамошних светил медицины. И чтобы горским старейшинам хворый сын вождя глаза не мозолил. А брата оставили в горах: все равно нас, кроме кормилицы Байни и Остаха, никто не различал. Так Младший стал Старшим, Левый стал Правым, а Ултер стал Олтером.

Потом был прощальный пир на летней вилле, скрипучая арба с большими колесами, нападение гворча на рассвете, постоялые дворы и ночевки в полях… Въезд в Атриан, столицу провинции, и определение меня в Имперский провинциальный госпиталь. Окончательно вспомнив, где я и что здесь делаю, я потянулся изо всех сил, выгнулся на мятых простынях и сладко зевнул. И замер. Не сразу поняв, что меня насторожило, я слегка испугался. Было что-то новое. Боясь ошибиться, я попытался ногой оттолкнуть сбившуюся в ком простыню. Получилось! Комок развернулся и упал на пол. В утреннем свете кружились вспугнутые пылинки. Посмотрев на их хаотичное мельтешение, я медленно спустил ноги с кровати и коснулся пола. Мраморный, с темными прожилками, прохладный пол приятно холодил босые ступни. Держась за стену у изголовья, я осторожно встал с кровати.

Все было хорошо, и ноги послушно держали меня. Все было как прежде, как и должно было быть. Не отпуская стены, я сделал первый шаг. Потом другой, третий. Не веря самому себе, преодолел половину просторной комнаты. Вдруг мышцы левой ноги задрожали, и нога словно подломилась.

Я успел представить, как падаю лицом вперед на этот замечательный гладкий мраморный пол, но меня удержали, крепко ухватив под мышками.

– Не бойся, – произнес знакомый голос. – Все хорошо, Оли. Я здесь, парень. Я держу тебя.

Я почувствовал, как Остах приподнимает меня, собираясь отнести назад.

– Подожди, Остах. Я сам. Просто мышцы ослабли и разучились работать. Надо им немного помочь. Просто придержи.

– Держу, парень. Всегда.

Я развернулся, чувствуя на плечах надежные руки наставника, и прошагал расстояние обратно до кровати, рухнув на нее. Ноги ходили ходуном, но я улыбался.

– Отец Глубин, Всеблагой, Защита в Ночи, возношу тебе славу. Пусть светит маяк, пусть мели исчезнут, пусть рифы по борту… – услышал я тихую скороговорку дядьки.

– Остах, – я перевернулся на спину и обратился к наставнику, – я же по земле хожу, не по морю. Ну при чем тут Отец Глубин?

– А ты пошути, пошути, – перестав шептать, ласково попросил наставник. – Ходить начал? Вот и выпорю – задница уже не так нужна, – сидеть-то незачем. А спать и на животе можно.

«Блефуешь, – подумал я. – Никогда нас с братом не порол, только подзатыльниками ограничивался».

– Прости, дядька Остах, – на всякий случай повинился я. – Не подумал.

– А ты подумай, подумай. Над чужими богами смеяться – какому мальчишке такое в голову придет? Без головы же можно остаться.

Прекратив наш тихий разговор, Остах резко обернулся. У входа, в дверном проеме, стояли Йолташ и Барат, раскрасневшиеся и радостные.

– Ты снова ходишь, Оли! – восторженно крикнул Барат. – Я же говорил! – ткнул он брата под ребра.

Йолташ молча стукнул брата в ответ.

«Хорошая у нас все-таки компания», – подумал я, разглядывая неподдельно счастливые лица своих охранников. Под кроватью заскреблись, и на белый свет показался Кайхур, сонно щурясь. Слегка завывая, он широко зевнул, показав розовую пасть с рядом острых маленьких зубов. Глядя на него, братья рассмеялись.

– Вы что ввалились? – рявкнул на них дядька, отбросив сантименты. – Службу забыли?

Поддерживая его негодование, Кайхур сипло тявкнул, злобно поднимая шерсть на загривке.

– Там этот пришел… – смущенно ответил Йолташ, – колдун.

– Черный целитель, – поддакнул Барат, понизив голос. – Пусть заходит?

Я сел на край кровати, разгладив складки вокруг. Остах махнул рукой, то ли прогоняя своих учеников, то ли призывая скорее привести лекаря. Братья не растерялись, и вскоре на их месте показалась огромная фигура Туммы. Войдя, он безошибочно повернул голову в мою сторону и подошел к пустующему со вчерашнего вечера столу, на котором мял мне спину. Сегодня его повязка, что скрывала слепые глаза, была ярко-алой.

– Доброе утро, маленький господин, – густым низким голосом произнес он, слегка прихлопнув ладонью по столу. Потом повел плечами, принюхался и подошел вплотную ко мне. Остах сердито засопел, но промолчал. Братья, опять замаячившие на входе, старались казаться незаметными, чтобы учитель их не выгнал, и во все глаза наблюдали за происходящим. А умный Кайхур сел у ног Остаха, чтобы не мешать, и внимательно разглядывал всех.

Тумма, нимало не смущаясь, подогнул колени и сел прямо на пол передо мной. Взяв мою левую ногу, он поставил ступню себе на переднюю часть бедра и слегка пробежался пальцами по моей гудящей от напряжения ноге.

– Хорошо! – торжественно, словно жрец в храме, произнес он. Барат и Йолташ даже дышать забыли, слушая колдуна. – Добрая кровь осталась, злая кровь ушла!

«И куда она могла уйти?» – мелькнула у меня дурацкая мысль.

Словно подслушав меня и желая проучить, Тумма ткнул костяшками согнутых пальцев под коленку. Против воли нога дернулась, разогнувшись, и я пнул Тумму в живот. Тот и бровью не повел. А пресс у него оказался твердым, словно из дерева. И как я ногу не зашиб?

«Да этот Айболит доморощенный проверяет коленный рефлекс!» – догадался я.

Тем временем Тумма, что-то напевая на своем мелодичном языке себе под нос, хорошенько растер меня от голеностопа до таза. Ногу словно ошпарили. Затем лекарь пробежался по всем мышцам, слегка прихватывая и встряхивая их. Потом с другой ногой проделал те же манипуляции.

Закончив, он повернул свое широкое лицо с ярко-алой лентой поперек глаз к Остаху и сказал:

– Сначала мало ходить. Потом – больше. Бегать не сразу, прыгать не сразу. Пусть ноги привыкнут, пусть вспомнят.

– Спасибо, – глухо ответил наставник.

– Моих сил немного, – пожал плечами темнокожий гигант. – Маленький господин сам изгнал плохую кровь. Он сильнее, чем кажется.

Лестно слышать такое от силача Туммы! Кайхур забавно чихнул, словно подтверждая слова массажиста.

– Поднимись, – попросил я. Целитель все это время продолжал коленопреклоненно сидеть на полу, отчего мне было неловко.

Вместо этого Тумма низко поклонился, коснулся лбом пола и громко – так что Барат и Йолташ встрепенулись – торжественно произнес:

– Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан! Во исполнение древних обетов между нашими странами, высокородный Сивен Грис ждет тебя в своем имении. Будь нашим гостем, Олтер, сын Рокона!

Произнеся это заученное повеление-приглашение, Тумма поднялся с колен и добавил:

– Хозяин ждет, маленький господин.

А какое замечательное было утро! Как хорошо оно начиналось и какой славный день сулило! Посулы оказались пустыми обещаниями. Настроение мое испортилось, я тяжело вздохнул.

– Вот гад! – возмутился Остах на дорча, вторя моим мыслям.

А Кайхур и вовсе завыл.

Земли Дорчариан. Где-то рядом с селением Ойдетта

Ултер

Ули сидел на невысокой деревянной приставной лесенке из трех ступенек рядом с повозкой главы Суда Хранителей. Мало кто в горах помнил, как эта имперская повозка оказалась у Хродвига и как она превратилась в дом на колесах. Но теперь любой горец, издалека завидев приметный силуэт, мог знать, кто к ним пожаловал.

Ули сидел на верхней ступеньке и думал о знаменитом хозяине повозки. О Хродвиге, своем прадеде и главе Суда Хранителей. Когда Хродвиг вдруг внезапно упал в овраг, Ули растерялся. Освобожденные пастухи успели поймать старика, и он не расшибся. Когда прадеда вытащили и он стал говорить Хоару бессвязные, непонятные слова, Ули стало жалко прадедушку.

А когда тот замолчал и откинулся назад, Ултер даже пустил слезу. Нечаянно – в глазах защипало, и слезы сами потекли по щекам. Прадедушка казался тогда таким добрым, и так его было жалко!

«Добрый-добрый, как же…» – подумал Ули, потер ушибленное плечо и глянул назад. Дверца распахнута настежь, и дневной свет освещал все, что обычно скрывали. Хродвиг мельком взглянул на правнука и звонко закричал:

– И где этот толстозадый Эйдир, клиббы вас задери! Долго я буду ждать?

Один из чернобурочников низко поклонился лежащему в повозке Хранителю, укрытому буркой, и вскочил на коня.

«Вон как все забегали», – подумал Ули, заново осматривая поляну вокруг, которая так ему понравилась раньше. Все так же крутились водяные колеса, так же висели над водопадами радуги, но очарование места ушло. Сейчас оно напоминало разворошенный муравейник. Из леса выводили спасенных из оврага пастухов и усаживали под одним из навесов, рассаживая по бревнам, валунам, по расстеленным прямо на земле шкурам.

«Как прадедушку-то несли, какие все медлительные и величавые были. А сейчас носятся – как ужаленные в мягкое место», – Ули припомнил недавний торжественный выход на поляну.

Впереди медленно шагал Хоар, с прямой спиной и высоко поднятой головой. За ним нога в ногу шли охранники. Тело прадедушки, укутанное в его любимую бурку, они бережно несли на руках.

«А я, как дурачок, позади шел и слезами заливался».

Немой, увидев их, замычал что-то, замахал руками и принялся носиться вокруг тела, как бестолковая собачонка.

«Это он, наверное, прадеда и разбудил», – подумал Ули и недовольно посмотрел на возницу. Немой ухаживал за лежащим пастухом. Приподняв ему голову, поил его из глиняной плошки.

Когда Немой замычал совсем горестно и громко, Хродвиг вдруг закашлялся и завозился в руках чернобурочников. Те от неожиданности чуть не выронили Хранителя.

«А надо было», – подумал Ултер и опять потер плечо.

Хродвига тогда быстро уложили на сундуки, сложенные кроватью. Хоар тряпицей протер кровь с его лица и какой-то тягучей смолой замазал глубокую царапину на лбу.

Тогда-то это и произошло. Хродвиг незаметно вцепился в посох, прислоненный к повозке, и как огреет Хоара по спине! Раз, другой…

– Привык за столетним стариком присматривать! – сипел прадед. – Мышей не ловишь?! А наследник в горах с Джогу-Вара шляется?!

А Ули взял и подошел поближе. Захотел посмотреть, как воскресший Хранитель Хоара уму-разуму учит. Такое не каждый день увидишь. А прадед раз – и ему посохом заехал, по плечу попал. И откуда только силы взялись? Только что помирать собрался!

– А ты, правнучек, как у Джогу-Вара оказался?

Ули отбежал, а у Хродвига кончились силы, и он откинул посох. Хоар как ни в чем не бывало хлопотал над Хранителем, перебирая в седельной сумке какие-то порошки.

И теперь лежащий старик, удерживая в одной руке чашу с заваренными травами, отдавал приказы. И первым делом он велел Ули сесть рядом и никуда не отходить.

– Что, уже жалеешь, что я не мертвый? – насмешливо спросил Хродвиг.

– Нет, – покраснел Ултер.

– Это ничего. Ничего, – сказал Хранитель, ставя чашу с отваром подле себя. – Мне не впервой. Уже бывало такое, когда я был мертвым. Больше месяца никто не видел меня в мире живых…

– Как это? – удивился Ултер и развернулся к прадеду: – И где же ты был?

Он уже не так сильно злился.

– А тебе интересно? – прищурился Хродвиг. И улыбнулся. – Рассказать?

– Конечно! – с жаром воскликнул Ули. Теперь он совсем уже не злился на прадеда. Ну, ударил чуть-чуть. И не больно совсем.

– Я же не должен был стать даном, парень, – начал свой тихий рассказ Хранитель. – У меня была большая семья: мама, папа, братья, сестры. Вместе с другими старшими братьями я уже ходил на охоту. Старшие сестры готовились уйти в другой род. А младшие братишки и сестренки были еще несмышленышами…

– Твой папа – дан Дорчариан?.. – прошептал Ули. Он боялся разгневать прадеда, но не удержался.

– Нет, мой папа не дан Дорчариан. – Хродвиг не рассердился, и Ули перевел дух. – Мой отец – родной брат дана. Наша большая семья жила с его большой семьей под одной крышей. И жили мы дружно, весело и горой вставали друг за друга, так что враги стороной обходили нас. И боялись даже посмотреть на наши земли.

Хродвиг закрыл глаза, пожевал губами. Потом отпил из чаши и продолжил:

– Но вот однажды в нашу горную неприступную крепость пришла женщина. Не молодая и не старая, она пришла просить работу. Я даже не видел, как она выглядит, а ее печали совсем не волновали меня. Ни дан, ни мой отец не дали ей работы – у нас были большие семьи и полно рабочих рук. И она ушла. Подослали ли ее враги дана из соседних племен? Или прислала сама Империя? Может, это была сама Йотль? Я не знаю. Мне известно лишь, что эта женщина ушла, а болезнь, которую она принесла, осталась. Через седмицу у всех в крепости зачесались подмышки, а в них начали расти мозоли. Это была Черная Смерть, мальчик.

Услышав это название, Ултер вздрогнул и поежился. Кормилица Байни давно, когда они с братом были еще маленькими, рассказывала на ночь страшные сказки и истории. И самыми жуткими были истории про Черную Смерть, от которой нет спасения. Ули передернул плечами.

– Вижу, ты слышал про нее, – заметил его движение Хранитель. – Наш дан был крепким правителем. Он повелел заложить ворота крепости и поднять над ней черную шкуру, чтобы все видели, что дело плохо, и остереглись. Мать Предков уберегла тогда своих детей, и зараза не выбралась из крепости. Но все в ней умерли. Кроме меня. Сначала маленькие, потом старшие. Я приносил им воды – кушать никто не хотел. Ко мне болезнь не прикоснулась. Последней умерла мама. Я уже даже не помню ее лица. А вот то, что она не хотела оставлять меня одного и все не умирала, я помню. Я сидел подле нее. Сил не было, даже чтобы говорить. Я уже уложил всех в своих покоях: братьев, сестер, слуг, правителя… Всех. Не хватало только мамы. Я сидел подле нее с кувшином воды и ждал.

«Сказки Байни не такие страшные», – подумал Ули. Своей мамы он не помнил, она умерла после родов, им с братом рассказывали об этом. Но слушать про маму Хродвига было страшно.

– А когда она отошла, у меня уже все было готово. Я полил дрова маслом – всем, что нашел. У дана оказался бочонок с земляным маслом. Столько лет прошло, а я до сих пор помню, как оно странно пахло… Я взял факел и шел из комнаты в комнату, поджигая их. Чтобы Черная Смерть оставила это место и покинула Декурион.

«Так это был Декурион!» – подумал Ули, вспоминая холодные и темные коридоры со сквозняками, ледяные скаты ущелий и зимние тяжелые тучи вокруг. Теперь понятно, откуда подпалины на стенах и закопченный потолок в местах, где не разводили огонь!

– Потом я снял черную шкуру с шеста, накинул ее себе на плечи и перелез через стену.

«Неужели эта шкура – та самая?» Ултер невольно с опаской посмотрел на черную бурку старика. Хродвиг перехватил его взгляд и ухмыльнулся.

– Что ты! – сказал он, перебирая курчавую шерсть. – Та шкура потерялась в глубине лет. Не помню, что с ней стало. Может, я оставил ее там? – спросил сам себя Хродвиг и задумался.

– Где?.. – шепотом спросил Ули, когда ждать стало совсем невмоготу.

– Как – где? – очнулся Хродвиг. – В Городе мертвых, конечно.

– Но как ты там оказался? – удивился Ули.

– Ты забыл, мальчик, о чем мой рассказ? – спросил Хродвиг. И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Я спустился с крепостной стены, оставив позади дымящийся родной кров. Шел лесами, издалека обходя селения, боясь принести людям Черную Смерть. Все не мог забыть погибшего дана. Помнил, как он велел заложить ворота и не разрешил своим детям выйти… Он был крепким. Крепким, как наши горы. Не то что нынешние имперские неженки… Мне нужно было сделать так, чтобы все это было не зря. Не помню, как я нашел дорогу к Городу мертвых. Сама Мать Предков вела меня. Я прошел сквозь деревню молчальников – и они все поняли, не остановили одинокого путника. Новости в горах расходятся быстро… – Хродвиг поправил сползшую бурку. – Лишь один из молчальников, седой старейшина, издалека указал на Дом в Городе мертвых. Дом построили для дана, но ему уже не суждено оказаться там: его тело я сжег в Декурионе. И тогда я вошел в этот Дом – молчальники недавно окончили стройку, и Дом был пуст. Ни одного тела, никаких костей. Только я. Я лег у подножия трона. Каждое утро у порога мне наливали в кувшин воды. И клали хлеб.

Может, я потому и прожил так долго, что смерть запамятовала про меня, решив, что я давным-давно умер? – спросил Хродвиг сам себя. И забормотал: – Может, и для тебя…

Он вновь замолчал.

– И как ты стал даном? – после долгого молчания спросил Ултер.

– Это уже другая история. Я оказался единственным уцелевшим из даипа дана Дорчариан. Волей Матери Предков старший сын дана в Империи вскоре скончался. Кровь данов, мой мальчик, привела меня к власти. Кровь данов… – вновь забормотал старик, и Ули заерзал на месте.

– Не можешь усидеть спокойно? – Хродвиг вновь обратил свое внимание на Ули. – Тогда иди позови мне Хоара и вели собрать всех. Кроме этих, болезных. – Он кивнул в сторону пастухов.

Ултер одним махом слетел с лесенки и вприпрыжку бросился к Хоару, который на берегу ручья беседовал о чем-то с Аскодом Гворфом.

Глава 2

Атриан

Олтер

Мы готовились к визиту в имение наместника. После недолгих споров я решил одеться в горскую одежду, а не наматывать вокруг себя полотнище на имперский манер. Я пригладил волосы, поправил на груди серебряную фибулу-застежку плаща, отороченного опушкой на горский манер. Специально не стал цеплять на себя все те украшения, которые Остах принес в комнату перед выходом. В продолговатой шкатулке лежали насыпью набросанные без вкуса браслеты, серьги, венки и диадемы, цепочки. Времени и желания распутывать их и оценивать не было, но я успел мельком отметить красоту и изящество некоторых вещиц.

– Откуда? – спросил я у Остаха.

– Гимтар дал, – пожал плечами Остах. – Сказал, тебе нужно будет…

– Нужно, нужно, – поворчал я, копошась в шкатулке. Превращаться в попугая в мои планы не входило. Скромность и достоинство – вот впечатление, которое я хотел произвести на окружающих. Достоинство и скромность. Представив себя с ручными браслетами, которые явно были мне велики, с диадемой на голове, сползающей на лоб, и ожерельем на худой мальчишечьей шее, я громко фыркнул. Выудил из шкатулки фибулу из потемневшего серебра в форме дубового листа, слегка изогнутого, сужающегося к краю, с черешком, в котором пряталась застежка. Тяжеловесность, функциональность – края плаща надежно запахнуты – и красота. То, что надо. Шкатулку я закрыл и отдал Остаху обратно. Тот покачал ее в руках и с недоумением глянул на меня. Однако затем, осмотрев от макушки до пят, одобрительно кивнул. И ушел прятать шкатулку.

Одет я был по-горски просто: легкие кожаные сапожки, суконные шаровары, простая рубаха, подпоясанная широким кожаным ремнем с металлическими вставками. На пояс я подвесил кинжал, подаренный Баратом.

«Все куплю – сказало злато, все возьму – сказал булат, – подумал я, поправляя перевязь. – То-то же, знай наших!.. А ведь так и не успел отдариться за нож», – мелькнула запоздалая мысль.

Нож был простенький – а какой еще мог быть у Барата? – но тяжелый, серьезный, боевой. Кому надо, тот поймет. Клинок явно был великоват и скорее походил на короткий меч, с которыми мы тренировались с братом в горах. При мысли о брате сердце привычно сдавило – отсутствие новостей после утреннего нападения гворча в предгорьях и тревожные сновидения с мумиями, Хродвигом и братом не добавляли оптимизма.

«И при чем тут старый Хродвиг? Старик сам как мумия».

Я специально оделся нарочито по-горски. Во-первых, это очень удобная одежда, и я к ней привык. Во-вторых, хотел показать окружающим, что я горец и нисколько этого не скрываю и не стыжусь. Я придирчиво оглядел себя в начищенный блестящий лист металла. Изображение расплывалось, но за неимением гербовой… Зеркало мне все равно не изобрести. Ну, знаю я слово «амальгама» – и что? Это единственное, что я могу глубокомысленно брякнуть в разговоре о зеркалах. Только с кем здесь вести этот самый разговор? Я тяжело вздохнул, и мы двинулись к выходу.

После недолгого совещания решили, что в путь лучше отправиться на каталке. Пока мышцы не пришли в тонус, нагрузку лучше нормировать. Поэтому сейчас я восседал в кресле, которое вез Барат. Прохожие удивленно оборачивались вслед, но я не обращал на подобные пустяки внимания. Хотя процессия у нас и вправду получилась презанятная.

Впереди, возвышаясь над толпой, вышагивал слепой Тумма в своей алой повязке поверх глаз. Удивительно, но шел он без поводыря и трости, и вполне уверенно. Его походка напоминала кошачью – напруженные, наполненные внутренней силой движения, грациозность и чувство равновесия. Слепота ли выработала в нем энергию и уверенность, которую он излучал, или лекарь всегда был таким – неизвестно, но прохожие шарахались от него во все стороны, стараясь оказаться подальше и не попасться под ноги. За Туммой вышагивал Йолташ, с бесконечным презрением и превосходством горца рассматривая горожан. Впрочем, он немного переигрывал, выпятив нижнюю челюсть, изображая свирепого дикаря. Следом ехал я в кресле-каталке. Барат привычно занял место за моей спиной и взялся за управление. Замыкал шествие Остах, особо не выделяясь на фоне приметных братьев. Старика Ллуга со слугами оставили в госпитальной гостинице вместе со скарбом, тем более что за сегодняшний день уже уплачено. Кайхура пришлось оставить там же. Щенок долго и возмущенно гавкал, не желая расставаться, а мои уговоры игнорировал. Но кто знает, какая встреча нас ждет? Прийти на торжественное мероприятие с щенком-альбиносом, который любит при случае откусить противнику палец… Думаю, это перебор.

Остах объяснил, что идти (в моем случае – ехать) недалеко. Все государственные и провинциальные учреждения находятся рядом друг с другом, в условном «правительственном квартале». Самые главные возвышаются на центральной площади, обрамляя ее своими фасадами и парадными входами с широкими ступенями, на которые во время празднований или гуляний любят усаживаться горожане.

Величественные здания резиденции наместника, Провинциального архива, Канцелярии наместника, храма Пагота и широкий крытый рынок с продовольственными складами напротив составляли единый архитектурный ансамбль центральной площади Атриана. Вечером площадь закрывалась, Внутренняя стража устанавливала рогатки на улицах и охраняла имущество правительственного квартала, а также покой наместника, его многочисленных домочадцев и немногих служащих, что жили там же, где работали.

После прозвучавших из уст Туммы слов официального приглашения наместника я становился его гостем. Видимо, последнее покушение в мастерской колесника вынудило Сивена Гриса перевести меня поближе, себе под крылышко. Не мог же он так оперативно узнать, что я вдруг стал ходить?

– А где живут остальные учащиеся? И вообще, много их? – поинтересовался я у Остаха.

– Сейчас – не знаю, – пожал плечами Остах. – Давненько меня здесь не было… Когда Эндир учился – народу было много. Больше сотни. А как сейчас дела обстоят… Думаю, еще больше. Нынешний наместник деньги любит.

– А при чем тут деньги? – удивился я.

– Как при чем? – хохотнул Остах. – Это же Школа наместника! Школа наместника, это тебе не баран икнул! Провинция Атариан, может, и не самая богатая в Империи, но и не самая бедная – уж точно. И учиться в Школе наместника… Без окончания школы в Арнский университет не поступить. А без университета хорошей, сытной должности не получишь. Только в армии если… Но и командирское место проще после Школы получить. Вот и шустрят родители, чтобы сыночков пристроить. А обучение денег стоит, и немалых. Тех монет, что ты Буддалу вернул, на полгодика, глядишь, и хватило бы.

«Все не может забыть денег, что я купцу в рост отдал», – отметил я про себя. Кстати, надо бы братьев за новой партией иван-чая послать. Сразу же, как на новом месте освоимся.

– Буддал что-то про своего сынка рассказывал, который тоже в школу идет… – вспомнил я.

– Ага, – согласился дядька. – Фиддал. И жить будет там же, в имении – за это отдельная плата с родителей положена, кстати. Вот и спросишь у него, сколько это удовольствие стоило его отцу. Хорошо у Буддала дела идут, – задумчиво сказал Остах. – Старшего-то сына пристроить не смог – денег не хватило. А на младшенького расщедрился…

– Будет с нами работать – еще богаче станет, – уверенно сказал я. Моя каталка подпрыгнула на ухабе, и я чуть не прикусил язык.

– Ну-ну, – хмыкнул Остах, искоса бросив на меня насмешливый взгляд.

– Прости, Оли, – пробасил у меня за спиной Барат. – Не заметил камня, из мостовой вывалился…

– А вы-то где жить будете? – подумал вслух я.

– Увидим. Если ничего не поменялось, тебе маленький дом выделят, а там и мы с тобой. По соседству с другими богатеями. Ты же почетный гость – ни за что не платишь: ни за обучение, ни за жилье.

– Почетный пленник, скорее. А пленников любят поближе держать. В дом к наместнику не законопатят?

– В имение? – развеселился Остах. – Чтобы Сивен тебя поселил в имении – это нужно, чтобы небо на землю упало. Он не очень-то любит неграждан.

– Я для него – вонючий горец? – догадался я. – И обуза?

Остах опять покосился на меня.

– Когда заново привыкну с тобой говорить? – сам себя спросил Остах. – Все верно: и про вонючего, и про обузу. На радость наместника, в этом году помимо тебя в Школу еще почетных… школьников определили. Буддал говорил – очень это Сивену не понравилось.

– И откуда они нарисовались? – удивился я. – У кого-то из соседей тоже детей в заложники берут?

– Берут, – зло дернул щекой Остах. – Арна подсуетилась – решили всех почетных пленников, как ты называешь, не в разных школах держать, а в одной.

– Понятно, – кивнул я.

– Об Эндире многие слышали. Наверное, поэтому атарианскую школу и выбрали. Так что теперь малолетние сыновья местных рексов, что дела с Империей имеют – с тобой будут учиться. Гордись!

«У бабы не было печали – купила баба порося».

За этими разговорами мы незаметно преодолели расстояние от госпиталя до площади. Чем ближе к площади мы подходили – тем теснее становилось. Стремительное перемещение из гор в Атариан, нападения на меня, следующие одно за другим, мои тревоги и невеселые мысли лишили меня возможности с толком и расстановкой оглядеться по сторонам. От увиденных мельком городишек и городков у меня сохранилось одно впечатление – ощущение тесноты. Стены, стены и стены кругом, узкие улицы, нависающие карнизы крыш и стесненное, ужатое небо над всем этим. После гор, с их бескрайней небесной ширью над головой, городские пейзажи меня порядком угнетали. Правда, госпитальные хоромы и открытый двор, где я принимал бесполезные нефтяные ванны, немного поменяли мое представление. Или все объяснялось проще – лежа в ванне, можно было разглядывать далекие горы на горизонте?

Благодаря вышагивающим впереди Тумме и Йолташу мы продвигались без задержек. И даже ничью ногу не отдавили чудо-каталкой. Народ здесь был простой, неискушенный. Увидев нашу процессию, люди останавливались, ставили свои котомки и корзины с провизией на мостовую и глядели во все глаза, тыкая пальцами и хватаясь за голову.

Наконец здания расступились, и мы вышли на площадь. Неба над головой сразу стало вдосталь, и дышать стало легче. Грубую брусчатку улицы сменил знакомый по госпиталю гладкий мрамор. Кое-где на плитах виднелись высеченные цифры. Народ сновал по площади, торопясь к торговым рядам, которые галереей опоясывали одну из сторон площади, или неторопливо шел от них, груженный поклажей.

– Нам сюда, мой господин, – подошел Тумма и махнул рукой вправо.

«Интересно. Слепой же – а как свободно ориентируется. И рукой машет уверенно».

Впрочем, заблудиться здесь трудно даже слепому. После узости улиц следовало пройти вдоль длинного здания с широкими ступенями и дойти до ворот с каменной караулкой и стражниками. Это и был вход и в имение, и в школу, располагающиеся рядом.

Барат покатил кресло вслед за Туммой, но я остановил его:

– Подожди. Не хочу появляться в таком виде. Наследник дана Дорчариан должен выглядеть сильным и здоровым.

– Но, Оли… – с жаром возразил Барат, но мигом осекся под тяжелым взглядом Остаха.

Я крепко взялся за поручни каталки и с удивительной легкостью поднялся. Видимо, недавний осмотр и массаж Туммы помогли. «Эх, надо бы с креслом что-то придумать», – запоздало подумал я. Пустое кресло, которое катил перед собой Барат, наталкивало на нехорошие мысли: болезный, которого везли в каталке, или помер, или его просто вытряхнули в канаву, отобрав диковинку на колесах. Нижняя челюсть Йолташа, которую он продолжал выпячивать, говорила о последнем.

– Тумма! – окликнул я.

Темнокожий гигант остановился и повернул свое удивительное лицо с алой повязкой на глазах в мою сторону. Подойдя ближе, я попросил:

– Поможешь? Надо каталку-кресло припрятать, мы потом заберем.

Тумма помолчал, размышляя. Потом тряхнул головой.

– Сделаю, маленький господин.

– Для тебя я не господин, Тумма. – Я дотронулся до его руки. И почувствовал, как вздрогнул лекарь – то ли от прикосновения, то ли от моих слов. – Зови меня Олтером. Или просто Оли.

– Хорошо, Олтер, – слегка наклонил голову Тумма. – Постойте.

С этими словами Тумма широкими шагами направился к воротам с высокой кованой решеткой, а мы встали у длинного здания с длинными ступенями. Стражники по обеим сторонам ворот даже не пошевелились, когда Тумма прошел мимо них.

– Присядь пока, – предложил Остах.

Я не стал отказываться и примостился обратно в свое кресло. Огладил удобные деревянные подлокотники, подергал колеса. Они держались крепко, не расшатались; ничего в механизме не отошло и не оторвалось; спинка, на которую я откидывался всем весом, не скрипела.

«Хорошая каталка получилась», – еще раз огладил подлокотник я.

Надо будет обязательно к колеснику еще раз наведаться. Добрый мастер! Узнать, как его зовут. Спросить, не сильно ли на него насела стража после покушения на горского наследника. При мысли о втором за короткий срок покушении гворча на мою драгоценную жизнь я опять вспомнил о своем несчастном одиноком брате и вновь почувствовал растущее в животе раздражение. Неизвестность и отсутствие новостей угнетали. Где мой мобильный, где мой скайп, где мой интернет, клиббы вас задери!

– Кстати! – обратился я к Остаху. – Ты что, тот стул на колесиках, то уродство умудрился продать?

– Уродство! Скажешь тоже, Оли. Местные толстосумы чуть драку за него не устроили. У них же не только кошели толстые, но и задницы. А коридоры в госпитале сам видел – дли-и-инные. Задницу-то по таким узким коридорам в паланкине не поносишь, а на стуле с колесиками – самое то! Едешь мимо своих приятелей и поплевываешь!

– И чем драка за трон на колесиках закончилась? – хмыкнул я.

– Какая драка?! – махнул рукой Остах. – На шум пришел серьезный дядька. Военный. Шея – как у матерого секача. Толстозадые мигом заткнулись. Он и купил.

– Сколько? – спросил я.

– Три золотых, – ответил Остах. И подначил: – Что, тоже Буддалу отнести?

– Нет, самому пригодятся, – я чуть не ляпнул про «карманные деньги», забыв, что такого понятия здесь нет. В горских нарядах карманов и вовсе не имелось. А здесь, в Атриане, я встречал пару раз лишь грубые накладные карманы. Выглядели они… Убожество, одним словом. А если нет толковых карманов, то и карманным деньгам неоткуда взяться.

«Не забыть внутренние карманы изобрести», – поставил я про себя галочку.

– Зачем тебе три золотых? – не понял Остах. – Понадобится что – я мигом…

– Наследник дана Дорчариан не должен бегать и просить, Остах, – возмутился я. – Так что разменяй золотой и выдели мне меди и серебра. Всего один золотой, не три!

Остах задумался, но вновь вспомнил, что не такой уж я теперь и маленький. Бубня про себя, он полез в кошель на поясе.

– А что это за здание? – Я мотнул подбородком в сторону Йолташа, который успел усесться на мраморную ступеньку, ведущую к высоким массивным дверям.

– Провинциальный архив, – не поднимая головы и не отрываясь от пересчета мелочи, ответил Остах. Закончив звенеть монетками, он протянул мне кошель и добавил: – Внутренний двор у архива общий со школой, из него можно войти в библиотеку. Она тоже в здании архива, ее часть. Вход для любого учащегося в библиотеку бесплатный, но посетителей немного. Ученики, как правило, такие ленивые, что… только мухи и библиотекарь ждут тебя. Мухи – клиббы с ними, а вот библиотекарь… – Остах замолчал, дернул нижней губой и продолжил невпопад: – А Эндир одно время в библиотеке дневал. А я – ночевал, – наставительно добавил Остах, покачав указательным пальцем.

Намек Остаха я понял и послушно кивнул. Библиотеку я и без того непременно бы посетил. При моем-то информационном голоде! А вот как дядька мог ночевать в охраняемом здании архива… Я открыл рот, чтобы вызнать у наставника подробности, но меня окликнули.

– Олтер! – раздался громкий голос Туммы.

Я оглянулся. Темнокожий врачеватель вернулся не один. Рядом мялась парочка сопровождающих. Они подошли, и я поднялся.

– Отвезите каталку, – велел им Тумма.

Те низко поклонились и схватились за рукояти, пытаясь приподнять мое кресло. Они что, на закорках его собрались тащить?

– Погодите! – остановил их я, и те послушно встали. – Барат, покажи им, как управлять, – обратился я на дорча к охраннику.

Вскоре довольные слуги весело покатили коляску, радуясь легкому поручению.

– Теперь можно идти, Олтер? – спросил гигант.

– Можно, Тумма, – кивнул я. – Идем.

Когда мы подошли к распахнутым воротам, стоящие по бокам стражники даже не посмотрели в нашу сторону. Воины, что сидели рядом с караулкой, ни на миг не прекратили свой треп.

«Тарх за такое всем бы шею намылил, – подумал я. – Гость я, может, и почетный, но торжественной встречи не наблюдаю».

Непонятно, зачем я отсылал кресло-каталку? Для чего мучился, топал на своих двоих, для кого наряжался… На кого хотел произвести впечатление? Перед воротами никого, кроме стражников, не было. Никто меня не ждал и не встречал.

Видимо, я придал своей персоне слишком большое значение. Нафантазировал себе, что имею вес в местных раскладах. А может, такое небрежение – это тонкий расчет? Небольшое испытание? Поживем – увидим.

– Смотри, Оли, только головой не верти… – Остах зашагал со мной рядом, шепча на дорча. – У ворот разбит фруктовый сад. Видишь? Красиво? Если повернуть налево – то выйдешь к имению. У него тоже парадный вход с площади есть, но им редко пользуются. В обычные дни все ходы-выходы – через эти ворота. А если пойти направо – упремся в архив, точнее, в библиотеку.

– Нас же прямо ведут… А там что? – так же шепотом прервал я Остаха.

– Правильно. Сейчас мы сквозь сад пройдем и свернем… – он чуть подождал, и когда сопровождающий нас Тумма повернул на перекрестке садовых дорожек, выложенных бордюром и усыпанных белым песком, – направо. Ух ты, как ели-то вымахали, глянь! По плечо же мне были, – дядька покачал головой. И продолжил: – Там будет казарма и особенные дома… Для богачей и таких, как ты.

– Казарма? – не понял я.

– А! – махнул рукой Остах. – Так общее жилье для школьников называют, привыкай. Кто-то когда-то сто лет назад ляпнул языком, вот и приклеилось. Теперь уж не отклеишь.

«Общежитие», – догадался я.

Вскоре увидел само то место, ради которого я здесь и оказался. Двухэтажное строение с высокой красной черепичной кровлей, длинной колоннадой с галереей арок вдоль стены, выходящее на широкую ухоженную поляну, производило впечатление строгости и уюта одновременно. Чуть в стороне виднелось уютное небольшое здание с большой, выложенной блестящей брусчаткой площадью перед ней. Вдали, за школой, виднелись еще какие-то однотипные постройки и крытая колоннада, ведущая от них прямо к школе.

Ближе к саду прятались в зелени желтые запыленные домишки для особенных учеников, к которым принадлежал и я. Одноэтажные продолговатые здания с тремя входами в каждый – для трех хозяев-квартирантов. На поляне перед ближним домом топтались знакомые рабы с моей каталкой. Увидев Тумму, один из них побежал к лекарю. Он приблизился и торопливо прошептал что-то, вытянувшись перед гигантом на носочках.

– Я оставляю вас, – обратился Тумма. – Дом свободен. Выбирайте комнаты по сердцу и располагайтесь.

Великан слегка поклонился.

– Спасибо! – поблагодарил я.

Тумма мне понравился. Бывает такое, когда к малознакомому человеку проникаешься симпатией. Как раз тот случай. А еще Тумма помог мне встать на ноги, при этом утверждая, что почти ничего не делал. Такое не забывается!

– Отдыхай, Олтер, – ответил врачеватель. – До вечера отдыхай. На ужине ждут тебя. Отдыхай, Олтер, – повторил он. – Береги силы. Вечером нужны будут.

«Это намек? Предупреждение? – подумал я. Тумма странно говорил по-имперски, словно, начав предложение, он терял по ходу приготовленные слова. – Значит, выход в свет все же состоится. Вечером».

Тумма еще раз коротко поклонился и зашагал назад. Устало вздохнув, я уселся обратно в свое кресло-каталку. И стоило слуг гонять туда-сюда? Только сейчас я почувствовал, как дрожат мышцы ног. Темнокожий гигант определенно прав, отдохнуть нужно обязательно!

– Где жить будем, наследник? – спросил Остах.

Я посмотрел на дом перед нами. Выстроен из пористого желтого песчаника, как и многое в Атариане. Простой, с односкатной кровлей. Три отдельных входа, каждый из которых огорожен и разграничен высокой сплошной стеной вечнозеленого кустарника. У входной двери один оконный проем слева и два справа. Никакого отличия между тремя жилыми частями единого здания я не увидел.

– Мне все равно, – пожал плечами я. – Моя охрана – ваша забота, так что решай.

Трое моих спутников переглянулись, и дядька решительно двинулся в сторону ближайшего входа. Любопытные братья потянулись следом. А я откинулся назад на спинку каталки. Все-таки с точки зрения пользователя – удачная получилась модель! Надо бы непременно заглянуть в гости к колеснику, обязательно! Есть у меня пара мыслей, как нам продолжить сотрудничество.

– Эй, мальчик!.. – послышался шепот сзади, едва мои сопровождающие зашли.

Специально кто-то ждал, не иначе. Я повернул голову. Из высокого раскидистого куста отцветшей сирени выглядывала девочка моих лет. Или чуть постарше. Темные глазенки, блестящие от предвкушения и азарта. Едва заметные веснушки на загорелом лице. Волосы до плеч, заправленные в хвост. Непослушная прядь выбилась из тесьмы, метя в глаз. Лесная фея привычным жестом откинула локон назад. Одета она в обыкновенный для горожан короткий хитон, не скрывающий ободранную коленку.

Я скосил глаза на слуг – те притворились истуканами, слепыми и глухими одновременно.

– А ты что, совсем не можешь ходить, да? Бедняжка… – протянула она. – Как это тебя угораздило? А тебя как зовут? – зачастила девчонка, не покидая, впрочем, своего убежища.

– И вовсе я не бедняжка! – сам от себя не ожидая, возмутился я. – И все я умею! – запальчиво возразил ей и в доказательство поднялся с кресла.

– Ой! Я про тебя слышала: тебя Тумма лечит, правда? Так это он тебя на ноги поставил? – зачастила собеседница.

– Тумма сказал, я сам себя вылечил, а он только помог, – с гордостью ответил я. – Храбрая кровь прогнала плохую кровь!

– Ну да, Тумма так мог сказать, – кивнула девочка, отчего непослушная прядь вновь закачалась перед глазами, а ямочки на щеках заиграли. – Так как тебя зовут?

– Олтер, – ответил я, не смея противостоять этим блестящим глазам и милым ямочкам на щеках. Да и вдруг что нового и полезного узнаю?

– А меня Наула. Я тут прячусь… – успела прошептать местная амазонка.

Вдруг раздался отдаленный гомон, затрещали ветки, и Наула затихла, поворачиваясь в сторону шума. Потом она посмотрела мне прямо в глаза и прижала палец к губам. Затем присела, сделала пару шагов назад и исчезла в густом кустарнике. А я остался стоять на месте и крутить головой.

Вскоре на поляну вывалилась целая компания. Все – мальчишки моего возраста. На первый взгляд – плюс-минус пара лет. Возглавлял их плотный краснощекий парень с рыжеватой кучерявой шевелюрой.

– Эй! – повелительно крикнул он слугам. – Наулу здесь не видали?

Слуги замотали головами и забормотали что-то невнятное. Схватив мое кресло, они резво покатили его вперед, подальше от властных малолеток.

– А ты кто такой? – спросил второй рыжеволосый, такой же толстенький и крепко сбитый, как и предводитель. Судя по внешнему виду, брат первого.

Они походили на маленьких кудрявых бычков. Все остальные, шедшие позади, встали за их спинами. И если большая часть мальчишек привычно заняла свое место за плечами рыжих, то четверо пареньков неловко сгрудились наособицу, чуть в стороне. Чем-то эта четверка отличалась от остальных.

– А ты кто такой? – в свою очередь не стал затягивать я. Чего тянуть? И так понятно, к чему все идет.

– О! Смотри-ка ты!.. – удивился первый из рыжих, что постарше. – Он и по-человечески разговаривать умеет! А я-то думал, только на своем быр-тыр-быр может!

Свита за спиной послушно заржала. Весело!

«Да уж, а вот и долгожданная почетная встреча, – вздохнул я. – И ведь не смолчишь. Мужской коллектив, первое впечатление. Не поймут. И где сейчас братья с Остахом? То как репей прицепятся, а когда нужны…»

– Смеяться над чужим языком глупо. Хотя бы потому, что я знаю два языка. А ты сколько?

Смех приутих, и свита опасливо посмотрела на своих рыжих вожаков. Видимо, я попал в точку – умниками ни один, ни второй не были.

– Я ваш козопасовский язык учить не собираюсь! – набычился старший из братьев и сжал кулаки. Младший повторил его движения. – Ты там с баранами в своих горах по-бараньи, наверное, разговариваешь?

Компания за спиной опять заржала. Все, кроме примеченных мною четверых. И что в них не так?

– С баранами я сейчас разговариваю. Только таких рыжих давно не встречал, – спокойно ответил я. Глотать оскорбления не собирался.

Свита потрясенно замолчала, не веря своим ушам. Братья, разойдясь по сторонам, направились ко мне. Я поднял кулаки к вискам и прижал локти к туловищу, встав в стойку. Не к месту зашлась дрожью мышца в левой ноге.

«Только не сейчас!» – внутренне взмолился я, и нога послушно перестала дрожать. Хорошо хоть не опорная!

Старший из братьев подбежал первым, замахиваясь из-за плеча, и первым получил короткий прямой в лицо. Удар вышел смазанным, и меня качнуло назад. Этим воспользовался второй нападающий и достал меня по уху. В голове тут же зазвенело, но я уже сгруппировался и отступил, не дав возможности схватить себя или толкнуть. А отступая, быстренько отоварил и второго братца. И этот удар получился так себе – ни корпус не довернул, ни кулак. Так, ткнул, и все. Удар совсем не поставлен и не отработан. Мозг вроде и посылает сигналы, как действовать, а тело нетренированное и не умеет толком ничего.

«Заниматься, заниматься и еще раз заниматься!» – подумал я, глядя на то, как свора прихлебателей сделала шаг вперед. Вперед ко мне. Собираются навалиться всем скопом на обидчика покровителей. Придется ножичек доставать, а то затопчут.

– Назад! – громко раздалось у меня над ухом.

Я узнал голос Остаха. За шумом схватки я и не расслышал, как он подошел. Это и неудивительно – в голове до сих пор звенело от пропущенного удара, а ухо горело. Хорошо приложился мелкий рыжий паскудник!

– Я тебя велю выпороть на конюшне, козопас! – крикнул старший из братьев, прижимая руку к лицу. Под левым глазом у него наливался красным будущий фингал, грозящий вскоре расцвести ярким цветом. Знай наших!

– Ты как был дураком, так и остался, Гвинд! – раздался вдруг девичий голос. Моя собеседница торжествовала. – Перед тобой, дубина, – гость моего отца, Олтер, сын Рокона, наследник дана Дорчариан!

Я повернулся и увидел девчонку, которая показалась из своего потайного убежища. Ее обвиняющий указательный палец уставился на братьев. Я прижал руки к груди и с признательностью ей поклонился. В ответ она с удивлением и интересом посмотрела на меня. Невдалеке стоял Остах, уперев руки в бока и покачиваясь с пятки на носок. Его внешний вид не обещал ничего доброго. Пальцем он не тыкал, но смотрел этак… со значением. Йолташ и Барат, выскочив вслед за учителем из дома, стояли на крыльце, растерянные. А что им делать? Не бросаться же в детскую драку!

Переведя взгляд с меня на противников, Остах громко сказал на дорча:

– Драка! В первый же день! Даже вещи не успели перенести! – Он повернулся, махнув рукой. – Идем в дом, наследничек!

Суровый тон меня не обманул. Я успел увидеть мелькнувшее в глазах дядьки веселье и радость, тщательно им скрываемые. Или все-таки показалось?

Где-то в горах рядом с Ойдеттой

Хоар

На душе у Хоара было тревожно. Он ехал верхом, пустив шагом умного коня рядом с поскрипывающей повозкой Хродвига, щурился на солнце и думал. Щуриться на солнце и пребывать в размышлениях – обычное дело для Хоара после Суда. После завершения тяжбы, Суда и непременного пира Хранителя со спутниками вновь ждала дорога. Так было всегда. Обычно Хродвиг с Хоаром ехали молча, думая каждый о своем, – старик в повозке, а Хоар в седле. Этой негласной традиции было много лет. Но сегодня все выходило иначе, хоть и выглядело как обычно.

Когда старик рухнул в злосчастный овраг, Хоар перепугался. Решил, что свершилось. Думал – пришел конец главе Хранителей. Вроде бы не раз и не два обсуждали, что стоит делать, если Хранитель не проснется. Обычно старик сам и заводил такие разговоры. И Хоару казалось – он был готов. Но после падения в овраг Хродвиг своими словами все переиначил. Произнесенное им все переворачивало вверх дном: прежние договоренности, прежние планы, прежние мечты.

«Сбереги мальчишку, Хоар! Горы трещат. Сбереги… Сбереги наследника… О том не думай… Об имперском не думай…»

Хорошо, что хрипел старик бессвязно. Хорошо, что его никто не расслышал. Разве что мальчишка. Но он не понял и не поймет. О том, что старик сказал после, Хоар запретил себе даже думать. Хватит с него и того, что горы трещат…

Хоар поднял глаза к небу и посмотрел вдаль. За плечами белоснежных пиков на фоне неба Дорчариан клубился черный дым. Хоар не помнил, когда это началось, но вдруг, после очередного поворота дороги, он увидел эту зловещую тучу, и на душе стало муторно. Он помнил рассказы старика про чуму и сожженный Декурион.

Все должно быть по-другому! И Хродвиг – пошли ему сил Мать Предков! – пришел в себя, и пастухи нашлись… Сейчас они с Хранителем возвращались прежней дорогой в Ойдетту, где их обязательно ждал пир. Толстяк староста все-таки вернулся на поляну и, увидев односельчан, даже принялся командовать, пока не попался под горячую руку Хранителя. Хродвиг мигом укоротил его, отправив домой за телегами для раненых. Да и те из прежде пропавших, кто не был ранен, так ослабели, что не быстро одолели бы путь домой. Так что скоро к Гремучей поляне, как успели пастухи прозвать потаенное место, поднимется караван. Как бы половина села не прибежала с родней да домочадцами – встречать кормильцев, которых и не чаяли уже увидеть живыми.

Впрочем, это Хоара не касается. Дело закончено. Суд свершился. Почти. Старик явно что-то задумал по поводу этого имперского чудака, Аскода Гворфа. Задумал, но молчит. Велел инженеру выбрать лучшее из водяных колес, снять его и уложить в арбу. Лишний день провозились, пока все сладили. Ученый вдобавок пристроил и глиняные ульи на повозку. И сам на козлы сел, потому как боялся доверить своих «драгоценных подружек» постороннему. Как будто кто-то другой в здравом уме сел бы к этим пчелам! Они же злющие!

Хоар оглянулся. Аскод отпустил вожжи – мул размеренно передвигал ноги – и наигрывал простенькую мелодию на своей свирели. Вот у кого все хорошо и кого ничего не беспокоит! Удивительный человек! За спиной ученого странной грудой возвышались водяное колесо и детали механизмов к нему. Замыкали дорогу Второй и Пятый. Эти не дремали – встретились глазами с Хоаром и слегка поклонились. «Все тихо, все спокойно». Парням Хоар доверял, недаром столько палок обломал в свое время об их хребты. Но Хродвиг… Что же у него на уме?

Колесо повозки тихонько скрипнуло и перевалилось через ухаб. Немой недовольно закряхтел. В голове всплыл безобидный детский стишок, который так любили кричать детишки всех горских сел вслед Главе Хранителей:

• Скрип-скрип!
• Дом на колесах скрипит,
• Слышишь?

Хоар подъехал чуть ближе и взглянул в открытое окно повозки. Старик о чем-то тихо говорил. Наследник уставился в открытое окно невидящим взглядом и завороженно внимал Хранителю, покусывая нижнюю губу. Деревенский дурачок опять забился в угол повозки.

• Скрип-скрип!
• Правосудие не за горами!

Столько дорог, столько селений и деревушек, одиноких хуторов и пещер; столько споров, дрязг, обвинений, поединков… Уже не единожды Хоар сам подхватывал и вел дела Хранителя. Тот сам научил его, молчаливо поддерживая, пристукивая посохом в нужный момент. За годы, что Хоар провел подле Хродвига, он научился думать и судить как Хранитель.

Когда кто-либо призывал Суд Хранителей, а Хродвиг начинал дело – Хоар уже понимал, как и куда повернуть, кого спросить, о чем умолчать. За годы жизни бок о бок со старейшим жителем гор он узнал о родословных даипов, о хитросплетениях горских интриг, о тяжбах между соседями, тянущихся поколениями. Узнал тайны рождений и смертей, узнал много того, чего знать не стоило – слишком опасно. Уж в чем в чем, а в тайнах и крови Хоар теперь разбирался отлично.

Хоар еще раз посмотрел на мальчика. Ули открыто встретил его взгляд и улыбнулся.