Аромат волшебства. Книга первая бесплатное чтение

I

. Нет слаще любви матери

Глава 1

– Погодь, что ты сказал?

– Что сказал, то и сказал, – буркнул младший из братьев – Виктор, но всё же повторился с ответом. – Не уверен я.

– Как не уверен? Ты же сам говорил, что по этой книге можно жидкий огонь создать.

– Да, но я же его никогда не делал. Я не умею.

– Я тоже не умею и что? Всё теперь бросим, что ли? – сурово упёр руки в бока старший брат. Младший из-за этого насупился и нос рукавом утёр от обиды. Поэтому, глядя на него, пришлось более взрослому мальчугану смягчиться. – Вить, ну ты же лучше моего читаешь. Глянь в эту книгу ещё раз. Наверняка ж там сказано, что это за гадость такая «селитра».

Посмотрев на толстую книгу, Витенька разом погрустнел. После чего перевёл взгляд на стеллаж и с уверенностью в голосе выбрал банку, надпись на которой была совсем нечитаемой. На других некоторые закорючки хоть чем-то на знакомые буквы походили, а на этой нет.

– Виталь, вот это должно быть.

Мальчик, будучи всего пяти лет от роду, не смог самостоятельно дотянуться до полки, на которой стояла выкрашенная в синий цвет банка, а потому указал на понравившуюся ему вещицу пальцем. А затем, чтобы Витальке понятнее стало, начал подпрыгивать. Типа, ты давай, брат, иди сюда, подмоги мне. Но старший мальчик безо всяких прыжков понял, что от него требуется. Он уже большой был. На днях его с днём рождения поздравляли, и теперь он не мальчуган сопливый, а настоящий восьмилетний детина, которому легко привстать на цыпочки и стащить банку с полки. Правда, не ожидал он, что она такая тяжёлая будет и из‑за этого уронил. От падения крышка отвалилась от широкого горлышка. На пол посыпался серый невзрачный порошок, вскоре заискривший яркими голубыми искорками.

– Чего это оно? – растерянно почесал себя за ухом Виталька.

– Наверное, так и должно быть, – подумав, сообщил мозговитый Витька. – «Селитра» же она горючая. Как иначе нам из неё жидкий огонь сделать, а?

– Так огонь-то из неё делать хотели, а не чтобы она тут палила всё. Ты ж только глянь, вон уже пламя пляшет.

Искорки и правда перестали трепыхаться без дела. Они роем, словно игривые светлячки, сначала покатились по ковру, а там и разлетелись по лаборатории мага. Присели на парчовые шторы, затем юрко примостились на шёлковую обивку старинного кресла да… да разгорелись задорным синим огоньком.

Витенька испуганно захлопал длинными густыми ресницами.

«Влетит от отчима. Как есть влетит!» – горько думал он.

Виталик подумал о том же, не иначе, так как с чего ему тогда пихать младшего брата в бок и грозно требовать:

– Не стой столбом. Тушить давай скорее, пока никто не заметил!

Оба мальчугана, такие похожие – темноволосые и сероглазые, рьяно принялись за дело, но чем больше они старались, тем хуже становилось. А всё потому, что тряпками тушить пламя поначалу ребята не додумались. Они принялись топтать огонь как обычного ужа, но из-за этого огонь только к ним на одежду перекинулся. Едва друг с дружки пламя сбили. А там Витёк со стола большую колбу стащил и пахучей жидкостью из неё на кресло лить стал. Тут уж обивка и вовсе как факел вспыхнула. Запахало едкой гарью. На другую мебель огненные жадные языки набросились.

– Как же нам это его? – совсем растерялся Виталька, и губы поджал, чтобы не расплакаться.

– Маму позвать? – жалобно всхлипнул маленький Витя.

– Не, она с Грызнем спит. Он тоже проснётся и нас того… Загрызёт.

Дети переглянулись и от ужаса в глазах друг друга им стало ещё страшнее. Оба мальчика от испуга даже синхронно слюну сглотнули. Грызня они боялись изрядно.

Хм, Грызень.

… А кто такой Грызень?

Что же, да будет тебе известно, мой дорогой читатель, что «Грызнем» ребята прозвали своего отчима. А ещё он был тем самым магом, в лаборатории которого они селитру искали. Правда, тут стоит сказать, что кроме сих мальчуганов никто так этого мужчину не называл. При рождении он получил весьма поэтичное и в чём-то по‑королевски красивое имя – Людвиг Верфайер, виконт Даглицкий. А в народе имел большую популярность как Людвиг Пламенный. Всё потому, что он был магом огня, не так давно прославившимся на всё королевство Ортланд своими громкими подвигами. Причём магом огня он был уже четвёртым подряд в своём роду, и, стоит сказать, род у него был значимый, даже за пределами королевства Ортланд всем известный. Так что, не увлекись всерьёз такой важный человек сельской простушкой Марьей – юной вдовушкой, оставшейся при двоих сыновьях, так бы Витёк с Виталькой и жили в крохотной деревушке на окраине дремучего леса. Но судьба та ещё проказница. Вышло так, что израненный после сражения с драконом лорд Людвиг Верфайер прямиком на их кособокую избу выехал. Повезло ему, что на лошадь вскочить успел, а только потом сознание потерял. И хорошо, что кобыла не в глушь понесла, а навстречу к каким-никаким, а к людям вывела. После же, покуда сердобольная вдовушка мага выхаживала, он влюбился. Влюбился да вопреки своей благородной родне ещё и женился, не особо раздумывая над тем, что свою избранницу он знает всего ничего и самому ему только двадцать три года, да и то по зиме исполнится. И можно было бы сказать, что всё это удивительная сказка со счастливым концом, но не стало оно сказкой для мальчуганов. Пасынки лорда Верфайера лишь тяготили, из месяца в месяц терпение его заканчивалось. Оттого и прозвали они отчима Грызнем. Спасу им от него не было. Третий год уж пошёл, как мучаются! В сад чужой яблоки рвать не смей ходить. Жди, когда тебе слуги фрукты с рынка принесут. В доме не поиграй с задором, веди себя достойно. Одежду не пачкай, говори правильно, да ещё учись! И если Витьке грамота давалась, то старшему Виталику с превеликим трудом. Ему бы на улицу удрать, с ребятами поиграть, девчонок дразнить, с тарзанки на мосту сигать или драться. Но тут уж Грызень над душой стоит и грызёт, и грызёт, и грызёт противный! Всё совестит и чихвостит чего‑то. Чего ему только всё неймётся?

– Никак, – жалобно пропищал Витька и расплакался. – Никак, Виталь, нам самим не справиться.

Да, такой оплошности не скроешь. Пламя уже спалило шторы, даже перекинулось на стеллажи и потолочные балки. Виталька боязливо вжал голову в плечи и сам не знал, что теперь говорить и делать. Как оправдываться? Вроде всего-то дел – баночку одну опрокинул. А как результат лаборатория горит. Вся горит. Места живого в ней нету. Дым коромыслом.

– Пошли, – решительно ухватил он младшего брата за руку. – Пошли Грызня будить. Самим ничего нам не сделать.

Витька согласно кивнул, но далеко мальчики не ушли. Пламя давно гуляло возле двери, а потому раскалило её ручку. Дверь было не открыть, помещение никак не покинуть. Виталька даже гольфы с себя снял, попробовал с помощью них безопасно для себя ухватиться. А металл всё равно кожу жжёт! До волдырей обжёгся.

– А-а-а! На помощь! – закричал он тогда во весь голос, и младший брат принялся слёзно вторить.

– На помощь! На помощь!

Их крики словно взъярили пламя. Оно зашипело, затрещало, словно всамделишный дракон. Жар разогрел стеклянные и глиняные ёмкости так, что они стали лопаться. Осколки и черепки полетели во все стороны.

Куда бежать? Куда деваться?

Кое-как подобрались ребята к окну, но как с четвёртого этажа спрыгнешь? Хоть середина марта на дворе, снег лежит, но лаборатория отчима находится на самом верху дома, в своеобразной башенке. Прыгать отсюда только шею свернуть, ноги переломать.

– А-а-а! Помогите!

Дверь дёрнулась и послышалась громкая непристойная брань. Видимо, кто-то схватился за раскалённую ручку с той стороны. Наверное, больно ему было, вот и сорвался он на слова нехорошие. Виталику вот тоже было очень больно. Ладонь покраснела и покрылась волдырями. Поэтому он, когда за ручку хватался, тоже словечко непотребное ввернул. И ещё одно прямо сейчас. Это всё от страха, так как дверь внезапно испепелило и порог лаборатории переступил злющий Грызень. Из одежды на нём были одни белые кальсоны. Лицо, обрамлённое светлыми прядями волос, зверски искажал гнев. В ладонях шары яркие, как два солнца, сверкают. Хоть правда через окно сигай! Одно спасение, что из-за плеча его матушка показалась. Она с тревогой заглянула внутрь лаборатории и в очередной раз попыталась лучше прикрыться нежелающим достойно запахиваться халатиком. А после прижала руки к порядком округлившемуся животу.

Матушка она хорошая. Она в большую обиду не даст.

– Да что же это такое?! – неистово завопил маг, сверкая округлившимися от гнева глазами, и повёл головой из стороны в сторону, осматривая причинённый пасынками ущерб. При этом под его взглядом огонь утихал, будто его водой кто-то невидимый обильно гасил.

Виталька как увидел свободный проход, тут же ухватил Витьку за руку и рванул со всех ног. Он хотел промчаться мимо Грызня, юркнуть меж его ног в коридор и сбежать. Хоть вообще из дома сбежать, лишь бы его не ругали и не наказывали! Но не успелось. Не смоглось. Ловким движением отчим ухватил его за шиворот камзола и, подняв в воздух словно невесомого котёнка, с силой прижал к стене.

– Что это вы здесь учудить надумали?! Я ж запрещал вам ходить сюда!

– Милый, – робко попыталась вклиниться мать.

– Молчи, Мари! А ты, негодник, отвечай, когда я тебя спрашиваю. Зачем вы сюда пришли?!

– Мы… Мы, – от страха Виталик стал заикаться, а там и вовсе дар речи утратил, только мычать смог. Был бы младше, так вовсе заревел. Вон ровно так же, как Витька.

– Нет, это невыносимо. Просто невыносимо! – зло прокричал маг и, заметив, что из коридора начали показываться заспанные лица встревожившихся слуг, громко приказал им.

– А ну вон отсюда! Все по своим комнатам!

– И… и мы? – шёпотом сумел осведомиться Виталик. Ему казалось, что ещё секунда и он вывалится из своего камзольчика да позорно грохнется на пол.

– И вы. Оба. Чтоб через секунду вас здесь не видно было! Живо вон! – Грызень резко разжал хватку, отпуская мальчика, и после с неприкрытой яростью процедил сквозь стиснутые от гнева зубы. – Утром поговорю с вами.

Витальке бы по коридору к своей комнатке мчаться, но не удержался он и первым делом к матери испуганно прижался, тесня тем Витьку. Младший брат вовсю хлюпал носом, обхватывая мамку за раздавшийся живот, и та ласково его по голове гладила. Витальке тоже хотелось, чтобы его успокоили и приласкали. Хоть и восемь лет, а страшно из-за пожара так, что ноженьки едва держат. Сердце у мальчика гулко билось. Голова ни над чем думать не могла. Да и это Витька всегда посмышлёней был. Вон он, украдкой выглядывая из материнских объятий, первым сообразил пискнуть Грызню:

– Простите нас, Ваша милость. Простите.

Маг, видя, что его указание не исполняется должным образом, скрестил руки на груди и категорично потребовал:

– Мари, с твоими детьми всё в порядке. Отпусти их.

– Но они же перепугались так.

– Сейчас же отпусти их. Пусть уходят.

– У Виталия рука обожжена. Обработать надо.

– Либо они немедленно уйдут, либо я их прямо здесь и сейчас испепелю! – истерично завопил Людвиг Пламенный и начал обводить трясущейся рукой помещение. – Все мои труды. Столько записей, заметок, зелий, кристаллов. Реагентов, в конце концов! Годы жизни коту под хвост!

– Идите в комнату. Быстро, – шепнула мать, силком пододвигая детей к двери.

Виталик и Витёк не заставили себя долго уговаривать. Оба бросились прочь со всех ног. Правда вскоре остановились, со значением посмотрели друг на друга и в молчаливом согласии вернулись на цыпочках. Они затаились возле раскрытой двери, чтобы подслушать о чём там взрослые судачат.

– Как только можно всё так портить? – страдал Грызень. – Это же невозможно по неосторожности. Они намеренно жгли.

– Не могли они намеренно. Давай я к ним спущусь и всё узнаю?

– Да толку-то? – совсем расстроился маг. – Они тебе наговорят с три короба и как всегда невинными овечками останутся. Но я-то знаю. Намеренно, Мари. Намеренно! Вот, погляди.

– Что это? – не поняла женщина.

– Остатки книги, которой здесь быть не должно. Она в моём кабинете всегда лежала, а, значит, – маг выразительно поглядел на жену, – они туда прокрались и выкрали её с умыслом мою лабораторию поджечь… Врагу в дом таких агнцев малолетних не пожелаешь!

– Милый, они всего лишь дети. Где им такое лиходейство выдумать?

– Тогда зачем им книга по изготовлению магических бомб? Чего они поджигать и взрывать надумали, если не мне вредить? Королевский дворец сразу?

Подслушивающие мальчуганы тут же насупились и с недовольством переглянулись. У них мыслей таких отродясь не было. Им всего-то хотелось доказать уличной ребятне, что могут они костёр разжигать, капая на землю специальный раствор из бутылочки. Большая нужда детям похвастать была, что не просто так у них отчим сам Людвиг Пламенный. Ведь у тех родители кто? Обычные трудяги. А у них-то ого-го! Утереть нос они хотели, чтобы над ними не дразнились.

– Я понимаю, ты расстроен.

– Я не просто расстроен, Мари. Они живут под моей крышей два года и четыре месяца. Два года и четыре месяца я всецело исполняю взятые на себя обязательства и забочусь о них, как о собственных детях. А они на меня всё как на зверя лютого смотрят. Ненавидят. Обзываются за спиной. Козни строят!

– Им тяжело здесь. Недаром они так не хотели переезжать. Им привычнее вольная деревенская жизнь. Мне тоже иногда хочется убрать с глаз долой все красивые платья, надеть просторный сарафан и на рассвете пробежаться босиком по холодному, мокрому от росы лугу.

– Ты знаешь, что моя нынешняя должность не позволяет мне надолго покидать город. И ты знаешь, почему я на неё согласился. Отец отказал мне в содержании, а будучи семейным человеком играть в странствующего чародея я больше не могу. Теперь я мастер‑маг, преподаватель Академии магических наук и долгие годы это обстоятельство не изменится. Поэтому, раз уж твоим детям так нужны деревенские свободы, то всё, что я могу тебе предложить – отправить их далеко загород под присмотр какого‑либо доверенного лица.

Сердца мальчиков тревожно забились. Им действительно не нравилась столица, верно сказала мать. Но остаться вдали от единственной родной души? Нет! Витька даже испуганно захлопал ресницами, готовясь расплакаться.

– Ты же понимаешь, что для меня они мои дети. Моя плоть и кровь, – судя по всему, Мари подошла к мужу и обняла его. – Если бы моя сестра была жива, я бы ещё могла на какое-то время отправить их к ней. Но ты сам знаешь. Ей выпал жребий стать откупом для дракона, и… о, если бы только отряд, что ты вызвал на помощь, прибыл всего на один день раньше! Не проживи дракон этот день, понадобившийся им на дорогу, она была бы жива.

– Тише, Мари. Не плачь. Пожалуйста, только не плачь.

Женские всхлипы вскоре и правда стали потише.

– Прости, но я… я до сих пор не могу привыкнуть к жизни без неё. Мы всегда были не разлей вода.

– Иногда я тебе так завидую, – голос Грызня потеплел, стал звучать тихо, мягко и задумчиво. – Да и твоим мальчишкам завидую тоже. Я со своей сестрой никогда не был дружен. Может это потому, что она старше меня на целых семь лет? Семь лет большая разница, чтобы дети могли иметь общие забавы.

– Я уверена, вы ещё подружитесь.

– Не думаю. Ох, не думаю, – печально вздохнул маг и ещё более грустно проговорил, возвращаясь к прежней теме. – Ну вот что мне с этими нахалами делать? Кому скажи засмеют. У мастера пиромантии дети под чистую лабораторию спалили, а он всё проспал.

– Так не говори никому.

– Слуги разнесут. А не слуги, так рабочие. Здесь большой ремонт делать придётся.

– Что же мне тогда тебе посоветовать?

– А ничего не советуй. Сидеть на пепелище до самого утра да, сокрушаясь, на угольки смотреть занятие глупое. Пустое. Пошли тоже спать? Завтра разбираться буду, что тут произошло и почему.

– Только ты уж совсем строго их не наказывай. Они ведь наверняка нечаянно.

– Как говорил мне мой отец – за нечаянно бьют отчаянно.

Глава 2

Порка вышла и правда знатная. Грызень наказал лакею высечь пасынков так, что теперь мальчики даже сидеть толком не могли. Кроме того, противный маг оставил их не только без сладкого на две недели, но и на целый день без обеда и без ужина. Мать детей своих, конечно, пожалела. Тайком кувшинчик молока и хлеб принесла, но в остальном пожурила не меньше, да ещё заставила каждого покаянный стих десять раз кряду пересказать без заминочки. Длинный такой предлинный стих. А всё потому, что как только она услышала во сколько один ремонт лаборатории обойдётся (без закупки новых реагентов), так и всплеснула руками, обмирая. За такую сумму можно было всю её родную деревню купить и знатный дом в два яруса поставить. В общем, строго оба родителя с детьми обошлись. А те, ощущая свою вину, старательно вели себя тише воды, ниже травы. Даже Игната Тихонова – учителя, пришедшего давать им очередные уроки, слушали внимательно, не перебивали и не дразнились над ним. И всё же под вечер послушно лежать в кроватях им невмоготу стало. Голод не тётка. В животе всё бурлит. Есть хочется.

– Пошли на кухню? – не выдержал первым младший.

– Заметят коли что-то пропало, так и завтра без обеда останемся, – забоялся Виталик, но жадно сглотнул слюну. Перед его глазами промелькнули разные колбасы, сыр и жареная куриная нога.

– А мы совсем тихохонько. Ложечку сметанки, крошечку хлебушка. Я видел морковь Марыська с рынка принесла. Полную корзину. Морковки-то точно все поштучно считать не станут. Пошли погрызём? Лежать так сил уже никаких нет.

– Ну пошли, – решился Виталик и вытащил из щели меж половиц отмычку, выменянную с полгода назад у уличного парнишки Федюньки за красивую десертную ложку, намеренно стащенную во время обеда.

Без отмычки из комнаты выходить смысла не было. Миссис Анна Златова – вдова, служившая в доме экономкой, на ночь накрепко запирала не только кладовые и винный погреб, но и помещение кухни. Это была бдительная строгая женщина, которая могла справиться с большим штатом прислуги нежели был в её распоряжении сейчас. Однако, несмотря на то, что дом, в котором обитали Виталька и Витёк, был четырёхэтажным, это только им он казался огромным. Единственный сын графа Верфайера априори должен был обитать в особняке значительно больше.

Если же описывать это в меру богатое жилище, то легче начать с первого этажа. Потолки там были самые высокие, не менее пяти метров. Помимо просторного холла с главной лестницей, здесь располагался кабинет Людвига Пламенного, крошечные комнаты для слуг и смежные между собой гостиная, столовая и кухня. Второй этаж по периметру был ненамного меньше, но раза в два ниже и планировку имел иную, так как назначение у него другое было. По левую руку от места, где лестница прерывалась (прежде чем уйти вправо и начать подниматься к третьему этажу) и как раз над кабинетом Людвига, находился будуар его жены, а рядом две гостевые спальни, чаще всего пустующие. По правую руку разместились большая детская, ещё одна пока пустующая, учебная и спортивная комнаты. Из количества помещений уже становится ясно, что несмотря на свою вытянутость в высоту, пространство на земле дом занимал малое и буквально-таки втиснулся между двух других, внешне похожих зданий. Кроме того, на третьем этаже жилой площади было очень мало. По сути, лестница выходила в просторный коридор, расширяющийся в своей середине до настоящего округлого холла. Оттуда напротив друг друга располагалось две двери. В задумке архитектора лежало, что это будут спальня для жены и спальня для мужа. В богатых домах так было принято. Но нынешняя семейная пара, переехав сюда, решила переиначить замысел под себя. Поэтому по одну сторону нынче находилась библиотека, а по другую то, что дети называли родительской спальней. Оканчивался коридор винтовой лестницей, ведущей на последний этаж-башенку. А там-то и вовсе была одна комната – запретная лаборатория.

Другими словами, Людвиг Верфайер, виконт Даглицкий, несмотря на затруднительное финансовое положение, в которое поставил его отец из-за женитьбы на крестьянке, жил очень скромно по меркам своего титула и возможностям родовитого семейства в принципе. Правда, при этом очень и очень богато для должности преподавателя Академии магических наук. Даже на днях полученное им звание профессора не прибавило бы к жалованью существенной суммы… Но откуда он взял средства, чтобы не опуститься на дно дворянства, мало кто задумывался. Всё-таки не из грязи в князи человек вылез, чтобы возможностей на то не иметь. Однако, мы с вами к этому интересному моменту перейдём несколько позже, а просто в заключение добавим, что много челяди Людвиг Пламенный не держал. Самый минимум для титулованного человека – экономка, дворецкий, кухарка да её помощница Марыська, один лакей, прислуживающий заодно камердинером, и две горничных, одна из которых работала ещё за прачку. Внешнего персонала было того меньше – всего один конюший, следящий не только за двумя имеющимися в хозяйстве лошадьми, но и за чистотой территории при входе. Сложности последнее не составляло, так как она была очень миниатюрной. При доме не было даже толкового сада, всего пара клумб. Но зато его отсутствие полностью компенсировалось близлежащим парком, угол которого находился на первом кресте дорог.

Хм, так вот, закончили мы на том, что оба мальчугана встали с кроватей и подпоясали длинные ночные рубахи так, чтобы не запнуться…

***

Оба мальчугана встали с кроватей и подпоясали длинные ночные рубахи так, чтобы не запнуться. Затем поправили колпаки на головах и, не зажигая огнивом свечей, высунулись в коридор. Там было пусто. Лишь с первого этажа доносилось тиканье больших напольных часов.

– Пошли?

– Пошли.

Они на цыпочках подошли к лестнице. Некоторые её ступеньки были скрипучими, но братья давно разобрались, куда и как ступать, чтобы передвигаться бесшумно. Это была далеко не первая их ночная вылазка. Одно время, с год назад, они даже взяли за привычку подшучивать над слугами совсем безобразным образом, играя в полтергейста.

Идея игры, как ни странно, пришла к ним от Грызня. Будучи в хорошем настроении, ему довелось ненароком рассказать часть лекции, которую он подготовил для своих слушателей в Академии. Она была о магических загрязнениях и их последствиях, но содержала в себе также более понятный фрагмент о том, что такие аномалии обычно воспринимаются людьми за деятельность призраков. Информация не прошла мимо ушей любопытных мальчуганов. Они с энтузиазмом принялись за ночную деятельность. Втихаря перевешивали картины с места на место, прятали вещи, которые детям никак не могут быть нужны, стали тихонечко подвывать под дверями комнат слуг и в целом, почти уверили персонал, что в доме завелось злобное приведение. Оба мальчика едва ли не писались от смеха. Ровно до того момента, пока доведённая до бешенства заменой сахара на соль кухарка не заявила хозяевам, что не может работать в таких ужасных условиях! Вот тогда‑то и стало ясно, что к чему и кто на самом деле в мистике виноват. Грызень ругался так, что на весь дом слышно было, а экономка Анна Златова с тех пор стала закрывать кухню на ключ.

В целом, чтобы избежать очередной неприятной выволочки, по первому этажу Витёк и Виталька крались с максимальной осторожностью. Однако ж едва не опростоволосились, когда из коридора вошли в столовую. И вовсе не потому, что часы в холле гулко пробили час ночи. Нет, от этого они всего лишь вздрогнули, не более. Ошиблись они в другом. Свет в столовой не горел, поэтому они подумали, что, значит, и людей там нет. Подумаешь, двери не прикрыл кто-то? Но оказалось, что всё не так. И хорошо, что голос Грызня прозвучал раньше, нежели они принялись копошиться с дверным замком на кухню.

– Будешь ещё вино?

– Да, – ответил какой-то чужой посторонний мужчина.

Грызень, которому, видимо, как и братьям, прекрасно хватало одного только звёздного света, вышел из смежной со столовой гостиной и подошёл к столу. На нём стоял поднос со снедью, грязные тарелки, чаша с фруктами и две бутыли вина. Будь мальчики внимательнее, то сразу заметили бы непривычные предметы и насторожились. Но они не заметили. И в результате сейчас прижимались к стене, как испуганные зайчата вжимаются в землю при опасности.

– Вино кончилось, на один бокал хватило только.

– Тогда пей сам, а мне принеси из погреба чего-нибудь похолоднее.

– Не хочу я в погреб идти… Хм, знаю, ты не любишь крепкие напитки, но, может, коньяк? Мне по случаю повышения в должности слушатели подарили отличный.

– Давай коньяк. Только тогда огонь разведи, а то меня в сон начать клонить может.

Маг неспешно вернулся в гостиную, подошёл к барному глобусу и вытащил из него пузатую бутыль да два стакана. Мальчики это хорошо видели, так как с интересом приблизились. Им было любопытно, с кем это там отчим в темноте сидит в такое позднее время. Грызень же разлил напиток и подал незнакомцу один из бокалов. После чего сел в кресло, стоящее возле едва тлеющего камина, и, делая лёгкий взмах рукой, разжёг в очаге пламя. В гостиной тут же стало намного светлее и уютнее, а малолетние сорванцы порадовались, что оба мужчины сидят к ним спиной. Не иначе те о чём-то разговаривали, считая, что здесь им никто не помешает, а затем, в какой-то момент, задумались надолго. Замолчали. Это-то время и пришлось на появление братьев. Иначе бы они услышали голоса и ни за что не рискнули войти в столовую.

– Мне надо как-то избавиться от всего этого. Такая подработка мне не нужна, – холодно и по-деловому сказал Грызень. – Настолько глубоко в некромантию я углубляться не хочу и оказывать этим людям свои услуги я тоже больше не хочу. Единичные обращения перерастают в нечто большее, а, значит, рано или поздно моя репутация будет погублена.

– Если бы только репутация, Людвиг. Некромантия противозаконна, тебя ждёт палач и костёр. Они сожгут тебя как еретика.

Голос незнакомца звучал жёстко и уверенно.

– Поэтому мне нужна твоя помощь, Сириус. Самому мне уже не выбраться. Несмотря на мою аккуратность, у них может хватить компромата, чтобы начать дёргать меня за ниточки, словно балаганную игрушку.

– Ты зря во всё это ввязался.

– Понимаю, но на тот момент это выглядело хорошей возможностью решить все мои финансовые проблемы. Ты сам знаешь, отец позволил мне вывезти из дома только мою лабораторию и часть библиотеки.

– И лучше бы ты все возможные для продажи книги продал.

– Шутишь? Думаешь, я бы позволил ему насмеяться надо мной таким образом? Он же потому и расщедрился так, что желал выкупить их, пусть даже через третьи руки. Ему виделось, что сначала он очень быстро вернёт их в себе, а затем унизит меня, пригласив в библиотеку, на полках которой не будет ни единой прорехи. Ты не знаешь моего отца, что ли? Он склонен к изощрённой мести. За моё непослушание ему очень хочется вытереть об меня ноги.

– Ладно, ты не пошёл по лёгкому пути из-за него. И я ни капли не осуждаю твоё решение доказать отцу, что ты способен на нечто большее сам по себе, без его поддержки. Но почему ты не подумал о поддержке моей? Почему я узнаю обо всех твоих проблемах только через два с половиной года? Людвиг, да неужели ты думал, что я бы отказал тебе в деньгах? – возмутился кто-то по имени Сириус.

Имя Сириуса было мальчикам хорошо знакомо, но сами они этого человека толком не видели. Когда он приходил, им запрещалось спускаться на первый этаж. Это делалось для того, чтобы дети ненароком не помешали разговорам взрослых.

– Неужели ты думаешь, что я способен жить на подачки? Даже на подачки друзей. Прости, друг, но это для меня неприемлемо. А тогда передо мной стояла задача разместить где-то семью и всё доставшееся мне имущество, пока отец не передумал его отдавать. И лучшего выхода я просто‑напросто не нашёл.

– Хорошо, давай не будем ссориться и размышлять над вопросами, что было бы, если бы чего‑то не было. Философию такого рода я предпочитаю отложить на старость и жить настоящим. Так что, раз настоящее подкидывает такие неприятности, то попробуем решить их вместе. Первым делом ответь мне, вся некромантская атрибутика хранится в надёжном месте?

– Да, – ответил Грызень и с весёлой беззаботностью рассмеялся. Собеседник его не понял, но зато так повернул голову, что мальчикам стал хорошо виден его ястребиный профиль. Даже больше, отбрасываемая мужчиной тень вдруг стала походить на некое чудовище. Из-за всполохов языков пламени жуткое тёмное пятно на стене непрерывно колыхалось и оттого казалось живым.

Мальчики даже поёжились, у них по коже мурашки пробежали. А мужчина тем временем холодно осведомился.

– Неужели ты видишь в моём вопросе что-то смешное?

– Нет, не в вопросе, Сириус. Прости, – попытался успокоиться отчим. – Просто раз человек с таким нюхом на магию как у тебя не в первый раз смотрит на мой тайник и в упор не замечает его, то всё действительно спрятано надёжно.

– Я не понимаю.

Вместо ответа Грызень встал с кресла, отодвинул каминную решётку, а там, несмотря на огонь, безбоязненно вытащил зольный ящик и выкрутил винтик, удерживающий тонкий лист металла, на котором этот ящик стоял. Под ним оказался секрет – углубление размером локоть на локоть.

– Вуаля, – торжественно произнёс Грызень, а его собеседник, подошедший к камину ради лучшего обзора, пошатнулся и нервно провёл ладонью по волосам.

– Это же… Это же… Людвиг, такие предметы, а тем более книги, не хранят так, как крестьяне прячут последнюю монету. Немедленно вывози их из дома.

– Именно потому и хранят, – совершенно серьёзно ответил отчим в ответ на тревогу своего гостя. – В этом камине огонь горит всегда, будь то лето или зима. И пламя прекрасно убирает ауру. Даже ты с твоим совершенным нюхом её не чувствуешь. Помимо этого, если инквизиторам дадут на меня наводку, то не каждый день они сталкиваются с изданиями такого рода. Рукопись Лариона-Мертвеца и Чёрная Книга Дракона так просто не сгорят даже в магическом огне и по этой причине им совсем не страшен жар обычного. Соответственно, по этой причине под ними все остальные вещи в целости остаются. Но до такого обстоятельства надо ещё додуматься. Никто не будет искать тайник в действующем камине.

– А прислуга?

– А прислуга за два года даже ни разу не протёрла грязь под этим зольным ящиком, – не очень‑то довольно буркнул Грызень, попутно приводя вид камина в прежнее состояние. – И поверь, корить за такую небрежность по отношению к своей работе я их никак не собираюсь.

– Ты всё равно очень рискуешь, – осуждающе покачал головой Сириус и, сев в кресло, требовательно произнёс. – Рекомендую озаботиться поисками другого хранилища. Настойчиво рекомендую. И пока ты этим занят, я со своей стороны постараюсь выяснить что-либо о твоей проблеме.

– Буду премного благодарен. Я полностью вернул ссуду на дом ещё в том месяце, и с новой должностью профессора официального дохода на его содержание мне хватит… Если, конечно, эти дети ещё чего‑нибудь не спалят. Или уже кого-нибудь.

С этими полными раздражения словами отчим задвинул зольный ящик. Причём сделал он это с такой силой, что раздался противный металлический лязг, заставивший братьев вздрогнуть. Они тут же заозирались – не спешит ли на шум прислуга? Но вроде всё было тихо. Ничьих шагов в коридоре не слышались. Разве что гость Грызня издал тихий смешок, но в ответ на укоризненный взгляд хозяина дома резко прекратил веселье.

– Я не насмехаюсь, Людвиг. Кому как не мне знать, насколько тебе тяжело с ними.

– Тяжело? – словно в удивлении переспросил Грызень и залпом осушил свой бокал коньяка. – Это моя ситуация с некромантией тяжёлая. С мальчиками она просто трагично безвыходная.

Сказав так, мужчина решительно подошёл к барному глобусу и по новой налил себе коньяк (причём едва ли не до краев), а после принялся нервно вышагивать перед камином из стороны в сторону. При этом он пил крепкий алкоголь так же, как обычно люди пьют разве что родниковую воду – крупными глотками. Сириус смотрел на это безобразие молча, но через некоторое время глубоко вздохнул и сказал:

– В целом, не знаю даже, что тебе посоветовать. Но мне кажется ты всё же сгущаешь краски.

– Сгущаю краски? О нет, Сириус. Совсем нет. Это не дети. Это чудовища! Или даже нет. Ни один монстр не сравнится с ними. Монстры ведут себя так потому, что они родились монстрами. А эти двое как будто поставили себе целью разрушить всю мою жизнь.

– Людвиг, ты мне это уже не один раз рассказывал.

– И ещё расскажу! – горячо воскликнул отчим. – Я этот трактат шесть лет писал. Шесть. Лет! Я годами проводил многоуровневые эксперименты и сразу записи делал. Во время моих странствий рукопись ни разу не крали на постоялых дворах, её не намочила ни одна капля дождя, я уберёг её даже от пламени дракона. Но всё, Сириус. Трактата больше нет. Ничего больше нет. От труда моей жизни не осталось ни одной страницы!

– Людвиг…

– А мой кристалл Азура? Я кропотливо выращивал его, не пропуская ни одного дня ритуала. И что? Он погиб. А ведь ему всего месяц оставался до зрелости. Четыре года работы обратились в прах за одну ночь.

– Скажу честно, я бы не сдержался и убил этих мальчишек.

– Если бы не Мари, я бы так и сделал, – в гневе Грызень отшвырнул в сторону свой бокал и тот разбился вдребезги. Кажется, маг был порядком пьян и донельзя разъярён. – Я их ненавижу! Вот так бы этими руками каждого из них взял за шею и придушил. Прямо‑таки как курей.

– Людвиг…

– Я их из нищеты вытащил. Одеты, обуты, едят вдоволь, образование получают. Но не дам себе соврать, собаку какую-либо паскудную манерам обучить проще. Стоит только из виду их потерять, как они уже на улице с беспризорниками бегают. Неблагодарное отребье! И как только донести до Мари, что ни в коем случае нельзя их за порог дома пускать? Она это мимо ушей пропускает, считая глупостью. А между тем, знаешь, что было на той неделе? Знаешь? Они за компанию с какими-то сорванцами в королевского гвардейца гнилыми овощами кидаться надумали. Хорошо, что помощница кухарки была неподалёку и вовремя их увела. Ты представляешь, какой мог разразиться скандал?

– Людвиг, – по новой вяло попытался вставить слово Сириус, и на этот раз у него как‑то получилось продолжить. – От меня-то ты чего хочешь?

На некоторое время Грызень замер в молчании. Казалось, он вот-вот широко разведёт руками и признается, что ничего-то ему не надо. Выговориться просто. Однако, внезапно лицо мага оживилось, и он воскликнул:

– Спаси меня! И в этом меня спаси! Тебя же в позапрошлом месяце директором королевского интерната назначили, так ты приди ко мне как-нибудь и донеси до моей жены, какие у неё талантливые сыновья. Забери ты их к себе, ну пожалуйста!

Судя по всему, собеседник Грызня впал в ступор. Ему только что столько хорошего о вероятных учениках порассказали, что он никак не мог связать прозвучавшую просьбу с реальностью. Но всё же быстро пришёл в себя и произнёс:

– Ты же знаешь, что они не подойдут. В интернат принимают, конечно, и сброд, и даже платы с него никакой за обучение не взимается. Но сброд талантливый.

– Если вопрос в деньгах, то я готов оплатить любые взносы и расходы. Забери ты их только! Я душу тебе за это отдать готов.

– Нет, Людвиг. Тут не в деньгах вопрос и душа мне твоя ни к чему. Чай я человек, а не демон. Поэтому постарайся уразуметь, чтобы в будущем тебя такая гиблая идея по новой не посетила. Посредственность, конечно, можно за деньги выучить. Но если магического дара нет, то кого и чему учить? Я же видел этих мальчиков год назад. Помню.

– Хочешь, я их разбужу? Погляди ещё разок. Внимательнее.

– Мне дважды смотреть не надо. Да ты и сам знаешь, нет в них ничего особенного. Младший ничего разве что, но вот старший вообще к нашему ремеслу не пригоден. Поэтому в мою сторону даже не смотри. Я понимаю, как тебя в твоей ситуации привлекает моё право брать на обучение учеников из любых семейств. Но я не стану.

– Сириус…

– Это был раз! А два – вспомни, что интернат создан для талантливых детей, которым родители или опекуны не могут предоставить обучение самостоятельно. И согласись, было бы странно, чтобы преподаватель… прости, уже профессор Академии магических наук, не мог справиться с организацией домашнего обучения.

– Эх, Сириус, это смешно, но ведь я не справляюсь даже с тем, чтобы дать им элементарное воспитание. Мне никак не совладать с этими двумя. И я просто представить себе боюсь, что будет, когда их станет трое.

– Не переживай, – добродушно усмехнулся мужчина. – Младенцы обычно только ревут навзрыд, а не шкодничают. Так что к тому времени, когда твой ребёнок из милого малыша превратится в такого вот сорванца, эти двое значительно поумнеют.

– Твоими бы устами, – осенил себя знаком надежды маг.

Глава 3

Триста сорок седьмой год после завершения Войны Драконов. Раннее утро. Хоть и первоапрельское, но в меру тёплое. Улицы ещё не шумели, люди на них не толпились, и лишь где-то вдали угрюмо скулил пёс. Его вой пробирал до глубины души. В этом протяжном завывании слышались печаль и горечь, какие не каждому человеку за свою жизнь ощутить доведётся. Животное пело очень тяжёлую песню, выплёскивало с каждым звуком одному ему известную боль. И проснувшиеся из-за этого воя горожане тревожно открывали глаза, но не шевелились. Им казалось, что они слышат мелодию смерти. Им виделось, что если встать и подойти к окну, то великий король мёртвых увидит их и навсегда заберёт в свою мрачную обитель. Поэтому люди лежали и проклинали несчастную псину, что, быть может, всего-то порядком промокла и оголодала из-за их бессердечия.

Проснулись от воя и Людвиг с женой. Мари насторожилась, испуганно прижала руку к животу, но супруг мягко улыбнулся и, поправив её растрепавшиеся каштановые волосы, утешил полным любви поцелуем. Все тревоги женщины разом утихли.

Проснулись этажом ниже и мальчики. Эти двое, правда, недолго тряслись под одеялами. Любопытство пересилило, и они вскочили со своих мест. Затем подбежали к окну, широко раскрыли ставни и высунулись наружу разве что не по пояс. Увы, собака уже замолкла и по новой свою песнь не завела. Однако, младший из братьев не растерялся, что развлечение закончилось. Он начал завывать сам.

– У-у-у!

– У-у-у! – стал вторить ему не шибко разумный старший.

Лицо Людвига Пламенного, имеющего неосторожность как раз выйти на широкий балкон-террасу, дабы насладиться воцарившейся тишиной и полюбоваться нежным рассветом, тут же резко перекосило. Сам не зная зачем, он бесшумно подошёл к краю балюстрады и глянул вниз. Так и есть. Две темноволосые головки торчат из окна и, словно соревнуясь, пытаются провыть собачью песнь всё громче и громче.

Пальцы мужчины невольно сжались на перилах ограждения так, что могли бы вот‑вот мрамор раскрошить. Предстоящий день стал разом беспросветно испорчен для него. Но, понимая тщетность очередной попытки донести до детей правила приличия, Людвиг не стал вызывать мальчиков в свой кабинет. Он постарался выдохнуть напряжение и пошёл обратно в спальню, как можно громче топая. Ему виделось, что звук его шагов донесёт до пасынков мысль, что стоит опомниться и замолчать. Но нет. Те разыгрались так, что принялись ещё и мерзко хихикать. Наверное, вся улица этот смех слышала и откуда он доносится с лёгкостью сообразила.

«Какой позор!» – страдал маг, жалея, что некогда присмотрел дом в столь приличном квартале.

– Всё в порядке? – забеспокоилась Мари, заметив выражение лица мужа.

– Да. Всё в порядке, – бесстрастно ответил Людвиг, намеренно не закрывая за собой дверь, чтобы звонкий смех мальчишек и их завывания достигли ушей женщины. А затем намекнул. – Твои дети проснулись.

– Пойду пожелаю им доброго утра.

Супруга, всё разом поняв, принялась суетно накидывать на сорочку халат и поспешила в детскую. От её спешки Людвигу сразу стало несколько совестно. Ему казалось низостью перекладывать подобные тревоги и заботы на беременную женщину, но как поступить иначе он просто-напросто не знал. Видят боги, он старался стать для мальчиков настоящим хорошим отцом, но… как-то оно никак не получалось. Как только такое безобразие могло быть плоть от плоти детьми Мари?

Низкое происхождение супруги Людвига ни капли не волновало. Он давно уже пришёл к мысли, что большей женской мудрости, чувства такта и порядочности не смог бы найти ни в какой другой женщине. Мари была искренней, открытой, её чувства к нему не имели корысти, и это стирало для его восприятия все огрехи её манер. Да и, стоит сказать, за два с половиной года жизни в браке многое из крестьянского, что было в ней, исчезло напрочь. Конечно, обсуждать постановки пьес или вышедшие книжные новинки с Мари было пока ещё невозможно, но постепенно даже высшее общество, куда как более суровое нежели он, переставало относиться к ней чрезмерно строго. И нынешнее приглашение на бал-маскарад яркое тому подтверждение. Это важное событие. Малознакомый приезжий аристократ, а не самые близкие друзья, хотели видеть молодое семейство Верфайеров в полном составе. В пригласительной карточке наконец-то значился не он один, а и его супруга.

***

Приходя на службу, Людвиг Верфайер, виконт Даглицкий, не переставал удивляться тем коллегам, кто изо дня в день жаловался на обучаемую ими молодёжь. В моменты сетований умудрённые жизнью мужи переставали выглядеть для него умудрёнными.

Как можно было жаловаться на студиозов?

Каждый из воспитанников Академии целенаправленно поступил сюда в поисках знаний и вовсю стремился совершенствовать собственные магические умения. Это были люди, знающие куда и зачем пришли, и люди, с уважением относящиеся к более опытным мастерам. И, несомненно, в памяти Людвига были ещё свежи воспоминания о собственном обучении в стенах Академии, поэтому он верил, что могли студенты отвлекаться на личные беседы, могли они исподтишка подшучивать над какими-либо дряхлыми мэтрами или ставить своё мнение выше объяснений учителя… но лично он с таким на своих занятиях не сталкивался. Ни разу! В кругу коллег ему было нечем подобным поделиться, как он этому ни удивлялся. Ведь, собственно говоря, Людвиг стал вести пиромантию и стихийную магию будучи двадцатичетырёхлетним мужчиной, а на курсе выпускников сидели даже двадцатидвухлетние. Четыре года активных странствий, полных как позорных провалов, так и героических подвигов (вроде убийства дракона со второй попытки), не особо-то ставили его над студиозами. Молодой маг ожидал пренебрежительного отношения к себе. И всё же на его лекциях и практикумах никто слова лишнего себе не позволял. Это было странно. Но странно было только ему. Если описать какое‑либо занятие виконта Даглицкого с точки зрения студиозов, то всё моментально вставало на свои места.

Входя в лекторий, первым делом этот преподаватель обводил аудиторию взглядом, из-за которого все присутствующие сразу цепенели. Так мог смотреть на обвиняемого палач в момент занесения топора: безжалостно и в полной уверенности, что жертва виновна во всех смертных грехах без исключения. Внутри каждого из молодых людей мгновенно поселялась и росла червоточина страха. Они ощущали себя так же, как мог бы чувствовать себя святой жрец, вдруг уличённый в низком воровстве. И никто из них в жизни бы не догадался, что подобное происходит не из-за надменности или скверного характера, коими Людвиг никогда не обладал! Просто новоиспечённый профессор, сам того не осознавая, за последние два с половиной года настолько погрузился в глубокую боязнь перед младшими поколениями, что всё время ожидал какого‑либо подвоха, какой-то неприятности или какой‑нибудь скверной проделки. Причём интуиция, натренированная двумя малолетними домочадцами, во время занятий у него отчего‑то обострялась. Не иначе как от количества слушателей.

Порой некий студент только начинал поворачивать голову к соседу, чтобы шепнуть ему на ухо какой-нибудь комментарий или попросить пояснить что-либо, а преподаватель уже на него пристально смотрит. Кто-то бесшумно перо или лист обронит, наклонится поднять, а холодные голубые глаза учителя тут же за ним зорко следят. Затечёт тело у другого, захочет он пошевелиться, так и тут от внимания лектора ничего не ушло. В целом, некоторым особо впечатлительным студиозам Людвиг Верфайер даже в кошмарах снился. А иные ещё и поговаривали, что то ли он прорицатель будущего хороший, то ли вообще телепат. Последнее, кстати, привело к тому, что часть студентов свои мысли в присутствии Людвига контролировать пыталась.

Однако, как бы ни дрожали поджилки у этих молодых людей, а тот человек средних лет, что нынче смотрел на лорда Верфайера, чувствовал себя совсем иначе. Он держался с достоинством, даже с вызовом и превосходством. И говорил немного свысока, зная, что имеет на это право сильного.

– Разве вы забыли? В прошлый раз мы оговаривали необходимость создания большего количества вампиров, – сурово напомнил этот черноволосый мужчина и деланно удивился. – Неужели вы думали, я затрагиваю такие темы просто так?

Людвиг Пламенный своего недовольного взгляда не опустил. Он продолжил внимательно смотреть в голубые ясные глаза собеседника, идеально подходящие его узкому хищному лицу, и жёстко ответил:

– Нет, я ничего не забыл, мистер Рейц. Вы долго рассуждали, как было бы хорошо наладить процесс создания вампиров, но я вам сразу сказал, что участвую в таком деле в первый и в последний раз. Одно дело проклятия, порчи, допросы духов, поднятие мёртвых и даже вызов низших владык потустороннего мира. Но для преображения в вампиров требуются живые люди. А я вам не убийца. И тем более не убийца детей!

На этих словах Людвиг Верфайер перевёл выразительный взгляд на двух мальчиков лет десяти, удерживаемых Семёном – помощником Эдварда Рейца. Судя по их худобе и обноскам, они были из отбросов общества. Наверняка их заманили сюда обещанием горячей похлёбки за какой-нибудь труд. Вряд ли они думали, что конечной точкой пути станет конспиративный дом, в подвале которого располагается комната для запрещённых инквизицией ритуалов.

При этом, глядя на нищих ребятишек, в голове мужчины сама собой возникла другая едкая и неприглядная мысль – а также решительно бы он отказался, будь на месте этих двоих его пасынки? Вот только ответить на этот вопрос Людвиг Пламенный себе не дал. У него сердце ёкнуло от ужаса, что разум вот-вот честно что-либо недостойное ответит! Он так перепугался (вдруг потом невозможно будет в глаза Мари смотреть?), что напрочь стёр из своей головы само воспоминание о нечаянном вопросе и резко перевёл своё внимание на другое – вот точно так же мальчики Мари выглядели бы сейчас, не прими он их. Такие же грязные, голодные, вшивые и неприкаянные бродили бы они от дома к дому в поисках милостыни. Ведь когда он их встретил, у них в хозяйстве всего одна коза осталась. Пахотное поле за неуплату налогов отобрали, не дав собрать урожай, а тёплые летние дни уже готовились уступать свои права промозглой осени. Кончились бы грибы сушёные, и сгинули бы со свету… а они всё кровь из него пьют! Как настоящие вампиры прямо-таки. Всю попортили два негодяя. Как вообще можно было умилиться двум таким чудовищам?

«Дяденька, на водички испей. Полегше будет», – язвительно прозвучало в голове Людвига совсем не детским голосочком.

Именно на этой фразе состоялось его знакомство со старшим из братьев. Маг пришёл в сознание, когда Мари не было дома – она за знахаркой в соседнее село кинулась, и в избе остались только два несмышлёных темноволосых карапуза, одинаково жалостливо таращащихся на него серыми добрыми глазами.

– Бросьте. Перестаньте упрямиться, – беззаботно проговорил Эдвард Рейц. – Чем отличается проклятие на смерть от того, что я вам предлагаю?

– Тем, что для такого проклятия я делаю лишь заготовку. Выбираете жертв и активируете чары вы сами.

– Да будет вам…

– Нет, не будет, мистер Рейц! Я уже озвучил вам отказ и менять своё мнение не намерен. Более того, в целом рассчитываю, что вы поумерите количество наших с вами встреч.

– Выходит, сегодня вы работать не будете?

– Если бы я знал, для какой работы вы меня пригласили, то вообще бы не вышел из дома.

– Что же, я вас понял. Прекрасно понял. Хорошего вам вечера, Ваша милость. Простите, что оторвал от дел.

Не говоря ни слова, Людвиг небрежно склонил голову в прощании и вышел из комнаты так, чтобы громким хлопком закрыть за собой дверь. При этом всего в паре метров от него находилась лестница, по которой можно было подняться и уйти из мерзкого притона. Но сначала ему требовалось отдышаться. Мага переполняло возмущение, отвращение и злоба. Поэтому он резкими движениями стянул с себя рабочие перчатки и, продолжая удерживать на сгибе одной руки саквояж с атрибутикой чёрной магии, сунул их в карман.

– Куда этих-то девать? – между тем сипловатым голосом осведомился Семён. Людвигу было слышно его так же хорошо, как и мычание детей через кляпы.

– Избавься. Нам ни к чему мусор.

– А потом новых ловить, что ли? Господин же приказал, чтобы двух вампиров ему привели. Причём из детей созданных.

– Тринадцатый тебя побери, да! Будем ловить новых. Всё равно так быстро мы этого чистоплюя к стенке не прижмём. Был бы кто попроще, так давно бы на поводке ходил.

– Не-е, ну подумаешь графский сынок? Это, наоборот, ниточка, чтобы дёргать. У нас на него много чего имеется.

– Вот из-за таких мыслей главный здесь я, – ворчливо и вместе с тем надменно произнёс Эдвард Рейц. – Некромант его уровня дорогого стоит, но толку от насильственного труда будет мало. С благородными хуже нет работать в этом смысле. Чем ни угрожай, а могут упереться в своё и всё. Тогда пиши пропало. Нет, Семён, его надо к добровольному сотрудничеству склонять.

– Незаметно, чтобы за два года он больно-то в добровольцы рвался, – едко усмехнулся помощник.

– Именно поэтому его прежнего координатора пришлось заменить. Именно поэтому теперь шеф я! – жёстко отрезал Эдвард Рейц. – Тот увалень не просто боялся требовать с этого типа больше, но за такое время так и не сумел найти верный подход к нему.

– А вы сможете?

– В его интересах, чтобы у меня вышло. Иначе ведь действительно прижму клещами. Если понадобится, так прямо здесь в подвале на цепь посажу, как собаку. Ведь что бы он там себе не мнил, а мне эти два вампира до середины июня нужны точно.

«Размечтались. Ни одного вам вампира не будет! Ни за что», – ехидно думал Людвиг Пламенный, бесшумно поднимаясь по лестнице. Ступал он на цыпочках, чтобы никто не догадался, что у него вышло что-то подслушать.

А затем маг вспомнил о своём будущем ребёнке. О Мари. Даже о двух несносных мальчишках… Увы, кажется, надо было довериться Сириусу Ван Отто, барону Шлейфтерскому, несколько раньше, а не тогда, когда он, будучи в обществе Эдварда Рейца, впервые ощутил себя загнанным в ловушку.

Мысли так тяготили, что не хотели отпускать. Поэтому домой маг вернулся с досадными размышлениями о совершённом им промахе. Он всерьёз углубился в себя. Настолько, что не сразу понял – несмотря на то что время уже очень позднее, дворецкий, как и положено, встретил его, выверенным движением принимая шляпу и плащ.

– Вы припозднились, Ваша милость.

– К сожалению. Что поделать, иногда работа требует большей отдачи, нежели хотелось бы, – машинально посетовал маг и осведомился. – Моя жена уже легла?

– Да, она почувствовала слабость и ушла отдыхать раньше обычного.

– А мальчики?

– Горничная уложила их с полтора часа назад. Должно быть они уже крепко спят.

– Хорошо.

Людвигу даже стало свободнее дышать от такого известия, но пасынки, конечно, не спали. Их вообще дома не было. Однако, об этом маг пока не знал.

– Есть новая почта?

– Два письма. Леди позволила себе их вскрыть, так как они были адресованы вам обоим.

– Нам обоим?

– Да, леди тоже удивилась и особенно тому, что это оказались приглашения на игру в карты. Но она не стала отвечать, оставила письма в вашем кабинете.

– Что же, приятная новость. Я давно не играл в покер с кем-либо, кроме близких друзей.

С этими словами лорд Верфайер всё же решился на посещение кабинета. У него не было настроения заходить в это унылое помещение, но письма его очень заинтересовали. Кто же был отправителем? Так, баронет Ле-Кайрмайр не очень значимая фигура и репутация у него гуляки, на такое приглашение лучше сразу написать вежливый отказ. А кто второй? Хм. Вот это уже намного существеннее, хотя неожиданно. Верховный судья, барон Гедебрен, заслуживал самого пристального внимания.

На мгновение Людвиг освежил в своей памяти образ Верховного судьи, единожды виденного им на бале-маскараде, который на прошлых выходных он посетил вместе с Мари. Это был пожилой мужчина с проницательными умными глазами и любопытными суждениями. Беседу их долгой было не назвать, но она и правда вынужденно закончилась на весьма интригующей ноте. Такой, чтобы для Стейна Оливера Де Конталонского, барона Гедебрен, естественно было возжелать увидеть своего собеседника вновь. И, конечно, углублять новое знакомство с неприятия его супруги являлось верхом неприличия. Мари была приглашена, а значит вечер следующей среды они обязательно проведут за игрой в карты.

Сделав такой вывод, Людвиг сразу написал оба ответа, положил их в холле на поднос для отправки корреспонденции и только потом начал подниматься по лестнице. При этом с каждой пройденной ступенью его радужные мысли мрачнели, через них пробивались воспоминания о двух нищих мальчиках, которые вероятно уже были мертвы. Память о них не позволила мужчине пройти мимо второго этажа. Он подошёл к детской и приоткрыл дверь, желая успокоить нервы тем, что его-то пасынки мирно спят в своих постелях и знать не знают, какой суровой может оказаться жизнь.

– А где дети? – изумлённо пролепетал маг, после чего, не веря царящему вокруг него сумраку, зажёг в ладони яркий магический шар.

Глава 4

– А где дети? – изумлённо пролепетал маг, после чего, не веря царящему вокруг него сумраку, зажёг в ладони яркий магический шар.

Нет, зрение не обмануло. Мальчиков в комнате не было.

«Эдвард Рейц?».

Лживое имя, которое ничем кроме выдумки быть не могло, кольнуло в самое сердце. Не чувствуя пола под ногами, Людвиг сбежал вниз по лестнице и, нарушая все правила приличия, ворвался в комнату Анны Златовой.

– В чём дело? Почему детей нет в их спальне, отвечайте!

Перепуганная тревогой своего господина экономка, до этого мирно расчёсывающая светло-русые волосы сидя на краю кровати, разом прекратила своё занятие.

– Марина уложила их и спустя полчаса проверила. Они спали.

– Немедленно обыщите дом! – громко воскликнул маг, но тут же опомнился и добавил. – Действуйте тихо. Постарайтесь не потревожить мою жену.

– Сию секунду, Ваша милость.

Удовлетворённый послушным ответом Анны, Людвиг вспомнил о правилах приличия и скомкано выразил сожаление, что так напугал женщину. После чего вернулся в детскую для более тщательного осмотра. Магическое зрение не показало каких-либо следов постороннего колдовства, а обычное не выявило других фактов, таких как, например, следы борьбы. Но по спине Людвига всё равно пробежал неприятный холодок. Что если мальчиков выкрали и теперь его станут ими шантажировать? Что если ему начнут присылать в конвертах не приглашения на игру в карты, а отрезанные детские пальцы? Насколько долго продержится его сопротивление?

– Лорд Верфайер, – обращение экономки вытащило мага из панического состояния обратно в реальность. – Мы обнаружили открытое окно в гостиной. Снаружи его подпирала жердь, поэтому мы сразу не заметили, что задвижки открыты. Кажется… Кажется, дети сбежали.

Женщина выглядела достойно, но было видно, что известие огорошило её саму.

– Как сбежали? – глупо переспросил Людвиг, куда как больше ожидающий, что внезапно обнаружится записка с грозными требованиями. Нечистая совесть подстёгивала воображение так, что молодой виконт подумывал о старческих сердечных пилюлях.

– Не могу знать, Ваша милость.

– Они поссорились с матерью?

– Нет, сегодня они вообще вели себя очень примерно.

– Тогда велите всей прислуге немедленно вернуться в свои комнаты и до утра не выходите из них. Дальнейшими поисками я займусь сам.

Судя по выражению лица, экономка не особо оценила мудрость приказа, но проявила покорность.

А Людвиг выждал несколько минут. Затем спустился в пустой холл и, взяв свой саквояж с недозволенным инструментарием, направился в кабинет, где первым делом закрыл за собой дверь на замок. После чего освободил поверхность стола от всех предметов и, нарисовав магическим порошком прямо на столешнице нужные символы, разместил в центре узора человеческий череп. По углам он поставил иные, не менее жуткие атрибуты. А там из нижнего ящика стола вынул резную шкатулку, в которой лежали, перевязанные ленточками, человеческие пряди волос. Отобрав две тёмные, маг вытащил из каждой по несколько волосинок и приступил к ритуалу вызова низшего владыки.

Конечно, наилучшим вариантом было не запрещённую законом самодеятельность устраивать, а озадачить стражей порядка, заставить их заниматься своей работой. Но Людвигу мешали поступить так несколько причин. Самая первая – Мари. Раньше утра городская стража за деятельные поиски не взялась бы, а расстраивать жену, не очень-то хорошо переносящую свою третью беременность, ему крайне не хотелось. Во-вторых, ему по‑прежнему не верилось, что мальчики решились на побег самостоятельно. Сколь дурно бы они себя ни вели, но мать любили безмерно и ни за что не оставили бы её. Поэтому в их исчезновении он всецело и неистово винил как свои опасные связи, так и самого себя. Совесть вынуждала к поспешным действиям по горячим следам, хотя на данный момент он не имел достойной платы, которой можно было бы оплатить помощь существа из другого мира.

Низший владыка явился в образе жутких теней, тянущихся из самых мрачных углов кабинета. Пламя свечей на канделябре болезненно дёрнулось, делая ожившую темноту похожей на извивающихся змей. Аура пространства сразу изменилась, стала душной и тягостной. Не иначе остальные обитатели дома внезапно ощутили тревогу и липкий страх, но магами, чтобы определить опасную волшбу, они не являлись, так что Людвиг продолжил вливать в ритуал свою силу, покуда глазницы черепа не налились мертвенно бледным свечением и чей-то грубый голос, мерзко звуча словно в самой голове, не зашептал тихое и недружелюбное:

– Зачем ты призвал меня, маг?

– Мне нужно, чтобы ты как можно скорее привёл меня к обладателям этой материи.

Людвиг знал, что делал. Обращаться на «вы» к такому существу не стоило. Ему нужен был лишь один этот владыка, а не целый легион. Магия несовместима с обычной человеческой вежливостью.

Затем, поднеся волосы вплотную к черепу, маг поочерёдно сжёг их на ладони. Во время горения, волоски превращались в густой белый дым, и череп, словно с наслаждением, втянул его в себя.

– Это возможно сделать. Но чем ты заплатишь мне?

– Отложенной жертвой.

– Нет, такая плата мне не подойдёт. Я предлагаю иное, маг. Дай мне воспользоваться твоим телом и вновь попробовать на вкус мир людей. Это будет ненадолго и даже в твоих интересах. Я намного быстрее приведу тебя к тем, кого ты ищешь.

– Ты покинешь моё тело, как только те, кого я ищу, будут достаточно близко? Не навредишь невинным? – после небольшого раздумья, осторожно осведомился Людвиг.

Предложенная плата виконту Даглицкому не понравилась, но владыка уже сказал своё «нет» на единственный доступный для него вариант. А торг и уговоры подобное общение не предполагало. Либо он соглашается прямо сейчас и получает помощь, либо отказывается и мечется по дому, не зная как ещё добраться до мальчиков.

– Да, – протянул голос, и свет внутри глазниц засиял вожделением.

– Хорошо. Мы договорились, – леденея от совершаемого произнёс мужчина и положил в согласии свою ладонь на череп.

Что делать? Бедные дети не иначе как в лапах Эдварда Рейца. Их скрутили и связали. Может, даже избили, искалечили И это всё только на его совести. Душа никак не может смириться с происходящим.

Благие Двенадцать, что вообще с ним станет, когда настанет время во всём признаться Мари?

Никогда она его не простит. Никогда и ни за что. Всё, что ему остаётся, так это добраться до мерзавцев, готовых ради своих целей на любую подлость, и показать им, что может устроить доведённый до отчаяния маг!

Рука Людвига Пламенного внезапно оцепенела и заледенела. Тени со всех углов змеями устремились к ритуальному узору, заползли внутрь черепа и через пальцы проникли в тело призывателя. Мужчина болезненно скривился и застонал. Его плоть под одержимостью иной сущностью менялась так, как оно бывает у оборотней. Кожа изменила оттенок на грязно‑серый, уши заострились, пальцы неестественно вытянулись, спина искривилась. И вскоре жуткое существо, совершенно не похожее на благородного виконта Даглицкого, покинуло особняк на Ольховой улице. Оно наклонило голову набок, всматриваясь в висящую на небе полную луну, втянуло ноздрями холодный воздух и, совершив неестественно высокий прыжок, помчалось куда-то по крышам домов.

***

Королевство Ортланд было огромным и простиралось с северного края материка на юг почти на добрую треть суши. Однако, Лоррендаум – столица, располагалась на самом севере. Так исторически вышло, что вследствие череды удачных экспансий предыдущих правителей страна увеличилась, а о переносе столицы никто не задумался. Правда, последние самодержцы, включая нынешнего, на своих завоевателей‑предков походили мало и предпочитали вести более мирную политику. В результате их стараний границы государства не менялись уже весьма длительное время, но зато и в соседних странах тенденций к нарушению пактов о ненападении не возникало. Поэтому, не иначе как из‑за образовавшейся скуки, влиятельные люди королевства то и дело озвучивали предложения по основанию новой столицы, южнее. Король к мнению таких особ прислушивался, но следовать совету не торопился, понимая во что может вылиться решение – всегда помимо довольных останется не меньшее количество крайне возмущённых.

Так вот и вышло, что из-за благоразумия своего монарха сливки общества продолжали кутаться в тёплые одежды, хотя стояла середина апреля. Снег уже стаял, конечно, и первые цветы из-за нескольких солнечных денёчков тоже проклюнулись. Но позапрошлой ночью ударили сильные заморозки, а потому ни один бутон не распустился. Некоторые соцветия на кустарниках вообще заледенели и опали.

– Как же так? Разве мы можем мамочку без подарка оставить? – жалобно протянул Витёк, глядя на то, как зазеленевшую перед домом траву покрывает изморозь.

– Плохо это, – согласно вздохнул донельзя расстроенный Виталик и, сжав правую руку в кулак, решился. – Ничего, будет у нас подарок. Пойду я за бусами.

– И не боязно тебе?

– Боязно, но подарок важнее.

Года три назад мальчики о таком празднике как День матери не слыхивали даже. Но теперь они жили не в глухой деревне на окраине королевства, а в процветающей столице. Здесь люди развлекались совершенно иначе и, помимо ярмарочных дней да объявляемых жрецом каких-то непонятных поминовений святых, вносили в свой досуг разнообразие как только могли. Был День мага, когда под вечер небо разгоралось огнями фейерверков. Парадами военных праздновался День мира. На День рождения короля на улицах выступали бродячие артисты, да и много чего ещё было. Что ни месяц, а только знай разевай рот от удивления. Где в голове удержать, что там за чем идёт? И потому очень расстроились братья, когда уличные ребятишки рассказали им, какой важный завтра день. Некоторые даже подарки показали, что своим матушкам подготовили. Кто во что горазд, как говорится. Были и деревяшки красиво струганые, и гребень без части зубцов (на дороге валялся видимо). Один пухляш заботливо завёрнутый в тряпицу медовый пряник из-за пазухи вынул, а другой умник крылья майских жуков на нитку нанизал. Красивые бусы вышли. Но не такие красивые, что Федюнька Смирнов, который кражами промышлял, из кармана вытащил. Его бусы из зелёного камня были. Малахитовые. И чётками из-за золотистой шёлковой кисточки назывались.

– А вы чего своей дарить будете? – свысока поинтересовался воришка, после того как прочие мальчишки завистливо поцокали языками, вдоволь насмотревшись на его добычу.

И вот тут братьям только руками развести осталось. Денег им никогда не давали, даже самую малость. А придумывать что-то, так уже вечереет. Некогда.

– Эх вы, богатейчики!

Все ребята стали тыкать в них пальцами и смеяться. Вовсю хохотала даже босоногая Алёнка, у которой всего-то кусочек ленточки атласной длинной не больше пяди имелся. И от того Витьке и Витальке так обидно стало, что хоть ты плачь! А чем уесть дразнящихся? Поглядел Виталька на покатывающегося от смеха Федюньку и жестокие слова у него с языка сорвались.

– Может у нас подарка и нету, так это ещё пока нету. А у тебя как матери не бывало, так и не появится!

Сказал Виталька такое, и сразу тихо вокруг сделалось. Все знали, что Федюнька не от хорошей жизни ворует. И все знали, что ведьме-мачехе добытые чётки он ни за что не поднесёт, да только попрекать его этим никто не смел. За подобные слова и по лицу схлопотать можно. И так, что знай только после собирай зубы с мостовой.

– Да ты никак осмелел совсем?

Федюнька резво спрыгнул с бочки для сбора дождевой воды и, вытягиваясь во весь свой девятилетний рост, грозно зыркнул на старшего из братьев.

– А я трусом никогда не был, – гордо поднял подбородок Виталька, хотя был ниже товарища почти на целую голову.

– Ах не был? – совсем нехорошо протянул Федюнька. – А давай-ка мы это проверим? У вас же подарочка нету? Нету. Вот и давай я эти чётки, – он принялся вертеть малахитовые бусы на одном пальце, – на кладбище «Вознесенское» снесу. Недалеко причём. На одну из могилок возле часовни сразу положу. Прям у надгробия оставлю.

– И зачем это?

– Не побоишься прийти и взять, так твои будут и слова о тебе больше дурного не скажу. Но смотри, поутру проверю. Коли на месте лежать останутся, так я с таким трухачом водиться не стану. Увижу где, сразу отметелю так, что мало не покажется! Вы оба носа из своего дома больше не покажете без мамочки и папочки. Жизнь всё на свои места расставит. Вы тем, что у вас мамка есть горды, а мне в гордость то, что, быть может, матери мне и не досталось, зато и я за её юбками не прячусь!

Сказал как отрезал. И другие ребята Федюньку поддержали. А у Витальки и Витьки всё внутри в плотный узел сжалось. И не так им страшно на кладбище ночью идти, сколько жутко, что мать и Грызень о том прознают. Но тут делать нечего. Или и правда позора не обобраться, или идти. Да и подарок матушке всё равно нужен.

– А вот ты утром приди и проверь, Фома неверующий. Не будет там бус!

– Чёток, дурень. Чётки это. Ребят, разбейте нас.

Федюнька и Виталик пожали руки, а затем поверх их рукопожатия ребром встала рука Серого – справедливого мальчишки, уже начавшего своё обучение как подмастерье кузнеца. А затем Серый сказал:

– Чтобы всё честь по чести было, мы, Федюнь, с тобой сейчас и после поутру вместе на кладбище сходим.

– Не доверяешь мне, что ли? – нехорошо сузил глаза воришка.

– Доверяю, но обмануться не хочу. Тут дело серьёзное. Кому кныш, а кому шиш наверняка знать надобно.

– Ну смотри-смотри, – усмехнулся Федюнька. – Пошли тогда закладку делать. Всё равно уже вечер, а с этими двумя пока водиться неохота.

– Пошли.

Ребята ушли, и вскоре вся компания разбежалась. Было ещё не так поздно, обычно все дольше заигрывались, но братья этому обрадовались. Мать, конечно, если отчима не было, их из дома выпускала, чтобы совсем в четырёх стенах не зачахли, но надолго уходить не велела. Поэтому мальчишки вернулись и весь оставшийся вечер вели себя смирно и ладно, чтобы никто их в предстоящем не заподозрил. Лишь в своей комнате они ненадолго поссорились, так как Виталька брата с собой брать не хотел, а тот отвязываться не возжелал. Но они быстро помирились и вместе выбрались из дома через окно гостиной.

***

Кладбище «Вознесенское» находилось не так далеко от дома братьев. Всего с полчаса размеренным шагом по улицам пройтись и вот оно. Всё-таки квартал, выбранный виконтом Даглицким для проживания, хотя и считался приличным, но аристократов в нём крайне мало обитало. Например, на всю Ольховую улицу только Людвиг Пламенный и имелся. Здесь всё больше купцы, удачливые ремесленники и прочие зажиточные горожане жили. Однако, и кого-то попроще встретить можно было. Не бывает в городе такого, чтобы где-то неудачливое семейство не втиснулось. И потому на подвальном этаже доходного дома купца Громыки снимали комнатку вечно пьяные сапожник и его вторая жена-прачка. Жил с ними и мальчонка Федюнька. Из всех детей сапожника только этот, оставшийся от первой богомольной жинки, не умер во младенчестве, а дожил до девяти лет и, судя по всему, жить и жить собирался. Здоровьем природа мальчика не обделила. Забитым характером он тоже не обладал. Так что на очередную выволочку от гадкой мачехи Федюнька погрозил родителям кулаком и, решив больше никогда домой не возвращаться, задыхаясь от гнева выбежал на улицу. Вслед ему доносилась грязная брань.

Жить своим умом да самому по себе в положении этого мальчишки дело правильное было. Вот только денег на то у Федюньки не имелось. Ни одного медяка. Не под мостами же ночевать? Не в приют же идти батрачить за жидкую похлёбку? А кто малолетку к себе примет? В воровскую гильдию можно было бы податься, но там сперва нужно что‑нибудь стоящее принести, а у него ничего такого нету. Чётки вот разве что малахитовые, так ведь на кладбище они теперь лежат. Ждут, когда их барчуки себе заберут.

Посидел-посидел на мостовой Федюнька. И зябко ему, и боязно, что крыса какая‑нибудь за ногу цапнет. Много их нынче ночью что‑то выбежало из нор да по улицам разбежалось. А потому поднялся мальчик и пошёл к Серому.

Серый не так далеко жил и вызвать его на улицу просто было. Он при кузнице в пристройке ночевал. И пока остальные подмастерья без задних ног от усталости дрыхли, парнишка, отреагировав на броски друга мелкими камушками через окошко, незаметно для прочих товарищей вышел наружу.

– Чего тебе, Федька? Чего спать не даёшь?

– Дело тут такое. Невмоготу мне моё житьё вообще стало, – искренне сознался Федюнька и рассказал как есть.

– Эге. Дела так дела.

– Теперь понимаешь? Чётки мне эти позарез нужны.

– Понимаю. Но что теперь уж поделаешь? Я думаю, придут пацаны за ними.

– Вот и я думаю, что глупость сморозил. Притащатся, ироды, – едва не всплакнул Федюнька от жалости к самому себе.

Вот как язык его до беды довёл! И чего только побоялся наглого барчука отметелить? Дал бы по роже его сытой и дело с концами. Чай всё-таки не нажаловался бы отчиму. Не сдал. Ведь взаправду не трус.

– У меня краюха хлеба под матрацем припасена. Хочешь отдам? – сжалился Серый.

– Да не надо мне хлеба, мне чётки вернуть надо! – в сердцах воскликнул воришка, хотя живот его с самого утра пуст был.

– Нехорошо то будет. Я тебя понимаю, но нечестно это. Я пари разбил и покрывать тебя не стану.

– За кого ты меня держишь? – сразу насупился Федюнька. – Потому к тебе и пришёл, а не на кладбище отправился.

– А что у тебя на уме?

– Давай мы этих двоих разыграем, а? У вас же на кузне белой буры много. Давай обсыплем ею себя как мукой и на кладбище сходим? Я чётки свои сразу заберу. И коли придут за ними барчуки, так вспугнём их. Хо-хо, от такого они убегут без оглядки! А мы потом подтвердим, что следили и видели их. Верняк дело. Ведь то, что чётки призрак раньше их, разинь, унёс, вина не наша. Им-то с чего не сыскать матери иной подарок?

– А коли не придут? Всю ночь сидеть и ждать их, что ли? Я на то не согласен, вдруг и правда злой дух какой-нибудь явится, – упёрся Серый и даже крепкие руки на груди скрестил. Но Федюнька на это только рукой махнул беззаботно.

– Не, не явится.

– Да с чего тебе знать?

– Ну, мы ж не мёртвых обижать, а по другой заботе. Да и сидеть всю ночь не станем. Так, часа три-четыре хватит нам, думаю. Коли за это время барчуки не придут… так и то из первых рук узнаем, чего они, хвастуны, стоят!

На том и порешили.

Глава 5

Немногим позже разговора Федюньки и Серого пасынки Людвига выбрались из окна гостиной на улицу и подпёрли жердью ставни. Где находится кладбище «Вознесенское» им было известно, но на дорогу к нему им понадобилось отнюдь не полчаса, а почти в два раза больше.

Первая заминка произошла из-за того, что стоило им перейти на другую сторону дороги, как мальчики заметили кэб – наёмный экипаж. Он остановился напротив их дома, и из него вышел Грызень. Обычно, если отчим уезжал под вечер по каким-то там надобностям в свою Академию, то он не возвращался до самого утра. А тут взял и приехал. Это был тревожный сигнал, а потому Виталька и Витёк в растерянности остановились, не зная отказаться им от затеи или же нет.

– Да с чего ему к нам в комнату заходить? – наконец буркнул старший. – Вон, свет в кабинете зажёгся. Может, Грызень просто забыл чего? Сейчас возьмёт и обратно по делам своим поедет.

– А зачем он тогда кэб отпустил? – заметил нестыковку Витька.

– Ха, неужто другой не поймает? Дурилка ты. Если за угол на Орешковую повернуть, так до площади всего-ничего. Думаешь, он там никакого извозчика не сыщет?

На этом возражения младшего брата иссякли, и оба мальчика поспешили по тёмной улице дальше, покуда Грызень из дома не вышел. Вдруг заметит ещё! Правда, стоило им повернуть на другую улицу, как их стремительный шаг стал в разы тише. Во-первых, страшно стало. По ночному городу ребята никогда не ходили, а тут ещё и в одиночку плутать. Вокруг стояла непривычная тишина. В каждой тени виделось какое‑либо чудовище. Во‑вторых, мрак менял знакомые очертания домов. Видеть такими их непривычно было. Мальчики даже один раз пропустили нужный поворот и заметили это слишком поздно. Пришлось возвращаться, тратя драгоценные минуты. Ну а, в-третьих, они наткнулись на патруль жандармов. И не сказать, чтобы в городе был введён комендантский час, чтобы так пугаться, но Виталька с Витьком пустились в обратную сторону со всех ног. Жандармы, не иначе подумав что это воришки какие-то убегают, бросились за ними. Мальчики едва успели схорониться. А затем, когда поняли, что пронесло и преследователи пробежали мимо, поспешили к кладбищу. Оно было совсем близко.

Вход на кладбище «Вознесенское» перекрывали дубовые ворота. Обычно они стояли открытыми настежь, и всё же по вечеру всегда заботливо закрывались на замок сторожем, живущим в каморке на чердаке дома напротив. Это был старый, но уважаемый человек, а потому все делали вид, что не замечают, как он по холодному времени выполняет свою работу спустя рукава. Ведь и то верно, чего всю ночь обходы делать? Гробокопатели, пока земля замёрзшая, не ломятся могилы разрывать, а дураков каких-нибудь по огонькам факелов засечь с высоты можно. Поэтому старик время от времени подходил к окну на своём чердаке, зевал от скуки, глядя на вечный мир и покой, царящие на вверенной ему в охрану территории, и уходил дремать дальше. Лишь в редкие бессонные ночи он надевал латаную телогрейку, закреплял на поясе меч, который руки едва уже держали, и прохаживался хозяином меж могил. Но сегодня настроения у него на такой подвиг не было, так что сторож посмотрел, что всё тихо и, кутаясь в тёплое одеяло да сладко зевая, вернулся на кушетку. Минутой позже братья к воротам и подошли.

Перебрались на ту сторону Виталька и Витька, вскарабкавшись на стоящую при входе статую богини милосердия и смирения. Точно также получасом ранее поступили и Серый с Федюнькой. Но братья этого не знали. И о дремлющем стороже братья не знали. Они просто порадовались своей смекалке и храбро спрыгнули на каменную дорожку. Тропинка вела от ворот прямиком к небольшой часовенке, где можно было помолиться за покой усопших и поставить свечку к мощам святого Иннокентия.

– Жутко-то как, – сознался Витёк, запахивая камзол покрепче от поднявшегося ледяного ветра.

– Чего тебе там жуткого? – поддел брата Виталька, хотя от страха у него зуб на зуб едва попадал. Оказывается, прогулка по ночному городу ещё лишь цветочками была. Вот они – ягодки. – Кладбище как кладбище. Чай не вижу, чтобы мёртвые так и бродили.

Сказав это, мальчик сразу принялся нервно озираться по сторонам. Вдруг кто‑либо из похороненных здесь его услышал и отомстить за наглость захотел? Но вроде было всё тихо. Даже Федюнька с Серым, хотя задорно пихали друг дружку в бока, а всё равно посмеивались почти бесшумно. Они давно себя в белом порошке с головы до ног вымазали и теперь ждали удачного момента, чтобы начать подвывать из-за саркофага. Им так и виделось, что братья вмиг зададут стрекача, а они тогда из засады своей выпрыгнут и ещё больше их напугают. Но чтобы всё поэффектней вышло, пока тихарились. Ждали, чтобы барчуки возле нескольких могил поковырялись. Страху, так сказать, нанюхались.

А Виталька с Витьком тем и занялись. Крепко держа за руку друг дружку и вжимая головы в плечи, потащились они ближе к часовне и принялись обходить её по кругу, пристально всматриваясь в землю возле надгробий.

– И тут не видно, – жалобно сообщил Витёк. – Может, давай свечку зажжём всё-таки? Камень-то бус зелёный. Вдруг в траве не замечаем?

– Да, надо, – согласился Виталька.

Эх, как не хотелось ему огня жечь да внимание тем покойников привлекать, а делать‑то нечего. И помоги благие Двенадцать, чтобы святой Иннокентий понял всё да их защитил!

Огниво высекло искорки, и фитиль разгорелся. Огонёк лишь немного подпрыгивал из-за ветра, но в целом горел ровно. Так что Виталька поднёс свечку ближе к надгробию и стал боязливо глядеть на камень. Сразу стали видны не только буквы и цифры, но и то, что на приземистой мягкой травке ничего не лежит. Пусто там было. Поэтому мальчики подошли к другой могиле. Витька, читая, зашептал чьё-то имя. Но и здесь бус не лежало. Вот третья могилка. А сердце уж отчаянно бьётся! С каждым шагом всё страшнее и страшнее. Кажется, вот-вот выпрыгнет какой-нибудь мертвец из-под земли, руки свои к живым потянет, зубами заскрежещет…

– Ой, святой Иннокентий, спаси и сохрани. Ой, спаси и сохрани, – тихонечко лепетал вусмерть перепуганный Виталька. Но, видно, услышал его не святой, а демон или дух какой‑то злобный, ибо вокруг раздалось завывание потустороннее.

Витька испуганно всхлипнул, но оба мальчика прочь никуда не ринулись. От страха они оцепенели. Замерли. А затем старший из братьев поднял свечу повыше и, выискивая опасность, стал на пятках резко поворачиваться на месте то в одну, то в другую сторону. Даже пригрозил.

– А ну, дух, изыди! Не смей нас пугать. Не смей братца трогать!

Несмотря на храбрые слова, поджилки у Витальки тряслись. А вой стал ещё страшнее и громче. Теперь уже видно из-за саркофага что-то белое виднеется. Не иначе сам Иннокентий восстаёт и вовсю ругается, что покой его нарушен. Сейчас полностью вылезет и утащит с собой под землицу!

– Беги, Витёк, – заикаясь, вымолвил Виталька. – Беги и скажи матушке, что люблю её.

– Вместе бежим, – настойчиво потянул брата за руку мальчик.

– Нет, ты со всех ног беги и не смей оборачиваться. А я тут этого… этого задержу.

Сказал так Виталька и оттолкнул малыша от себя. Ноги на ширину плеч поставил, биться готов. А с кем биться? И сам не ведает. Вон уж белое совсем большое стало. Ростом с него и по виду очертания человеческие.

– А ну прочь, изыди! – снова пригрозил храбрый парнишка.

Федюнька с Серым переглянулись. Не ожидали они такого. Так и думали, что убегут братья. Ан нет, стоят рядом друг с другом, как истуканы каменные. Ещё и грозятся.

«Никак и правда чётки отдавать придётся?» – горько подумал Федюня и, решив, что хуже уже не будет, вовсю замахал руками да завыл пострашнее.

– Кто мой покой нарушает? Уходите, не то умрёте!

Тут барчуки вроде как отступать стали спиной назад себя. Воришка аж выдохнул с облегчением, но ненадолго. В лунном свете ему хорошо видно было как с крыши дома, где сторож обитал, тень какая-то сиганула. Через всю улицу перепрыгнула и как раз за воротами приземлилась. Человек так ловко в жизни не сумел бы! И не бегают люди так приземисто, чтобы руками земли касаться. На четырёх лапах чудище в сторону ребят устремилось. И тут уже Федюня сам от страха едва не помер. Как завопил от ужаса во весь голос, так и бросился наутёк было, но о саркофаг запнулся. Хорошо, что Серый как друг настоящий себя повёл. Крикнул барчукам: «Сзади! Сзади!», а сам под руку Федюньку схватил и побежали они сломя голову на другую сторону кладбища, прямиком к калитке, ведущей на храмовую территорию. Оттуда пареньки от собак и стражи едва ноги унесли, да потом до самого рассвета, трясясь, возле кузни просидели. Вовсю корили они себя, что барчукам больше чем криком ничем помочь не сподобились. Совестно им было так, что оба прослезились. Да только плачь не плачь, а думать надо, что дальше делать. Все ребята знали, что это Федюнина затея господских ребят на кладбище завлечь, на него теперь горемычного все грехи жандармы повесят. Не иначе.

– Бежать тебе надо, – первым сказал Серый.

После чего отдал другу свою краюху хлеба, по плечу похлопал, доброго пути желая, да на прощание Федюньке рукой вослед помахал. А молодой воришка, кляня себя за неблагоразумие и недальновидность, крепко сжал малахитовые чётки в кармане и отправился к городским воротам, чтобы сразу по их открытии покинуть столицу.

Если же вернуться к сыновьям Мари, то услышав крик: «Сзади! Сзади!», они конечно же обернулись. И тут такую харю в их сторону несущуюся углядели, что ноги сами собой их вперёд понесли! Бежали оба, дороги не разбирая, и только что во весь голос не голосили. Пищать только и могли, как цыплята, когда через могилы и надгробия перепрыгивали аки козлята горные. Казалось, вся жизнь их крохотная перед глазёнками пролетела. И ещё горше им стало, когда они в самый угол забежали – место, где высокие стены ограды меж собой сходились. По «Вознесенскому» кладбищу ни Виталька, ни Витёк не хаживали, разок или два были только, а потому ни о какой храмовой калиточке несчастные дети не ведали. Судьба ж насмеялась над ними и в ловушку загнала.

– Мама. Мама. Мамочка! – округлив глаза от ужаса, только и смог вымолвить Витька и сжался в плотный комочек, прислоняясь к каменной стене. Глаза он ладонями накрепко прикрыл, чтобы смерти своей неминуемой не видеть.

Виталька, старше не старше, а всё равно ребёнок, к брату прижался и, принимая рок над собой, также отвернулся. Чего ему таким когтям противопоставить? Погасшую свечку под нос совать, что ли?

– Как вы здесь оказались?

От звука голоса отчима ребята вздрогнули. Вот уж кого-кого, а Грызня они никак не ожидали увидеть. Быть может, издевается так над ними чудище поганое? Но нет. Одновременно подняв взгляды, мальчики именно Грызня увидели. Был тот правда донельзя бледен, это даже в скудном лунном свете заметно было. Маг как-то неловко пошатывался и резко подёргивался, будто его лихорадило.

А затем Виталька подумал, что вдруг чудовище не испугалось Грызня, что вдруг оно просто‑напросто затаилось, чтобы напасть на отчима со спины? Он тут же принялся озираться по сторонам. Витёк же, видно тоже не веря, что нелюдь их в покое оставить решил, заверещал в беспокойстве.

– Тятенька, тут зверюга страшная шастает. Тятенька родимый, да забери ты нас отседова! Страшно моченьки нет.

После этих слов, чего с мальчиком никогда до этого не случалось, малыш бросился к Грызню и крепко ухватился ручонками за его пояс. Совсем перепугался видно, раз на такое решился. Виталька вот, хоть и обзавидовался поступку брата, хуже нет одному у стены трястись, а также поступить не смог.

– Да что это за слово такое крестьянское «тятенька»? Что это за «мочененьки нет»? Вас господин Тихонов совсем ничему научить не может, что ли? – грозно возмутился отчим, даже не сообразив, что один из пасынков, пусть даже в диком ужасе, а всё же отцом его своим в кой-то веке назвал.

Нет, его внимания на это не хватило. Маг нервно оглядывал местность и несмотря на то, что от перевоплощения его подташнивало и голова изрядно кружилась, старался выявить местоположение пособников Эдварда Рейца. Он не помнил, что делал и где был во время одержимости, но зато прекрасно знал, что ожидал увидеть возле мальчиков именно врагов. Именно поэтому его пальцы были готовы сделать последний пасс заготовки серьёзного заклинания. Такое могло испепелить целую деревню, а младший из братьев, как назло, своей хваткой за пояс ему эту самую руку к телу прижал! Подобное мешало и в целом было опасно. Так что он выплеснул своё раздражение, сказав первое, что пришло в голову, и свободной левой рукой несильно оттолкнул мальчика от себя. Правая должна была быть свободна!

«Где-то тут Эдвард Рейц и его бандиты. Где они?!» – сосредоточился Людвиг только на одном.

Витька же от того, что ему сказали и как с ним поступили, сразу осунулся. И правда, чего это он к Грызню словно к родному прижался? Где такому, как он, сироту жалеть? Одна только матушка и есть у ребят на свете.

– Я ещё раз спрашиваю. Кто привёл вас на кладбище? Где эти люди? – жёстким голосом осведомился отчим.

– Никто. Мы сами. Мы здесь… мы здесь бусы искали, – промямлил Виталька, обнимая подбежавшего к нему Витька.

Повисло молчание, а затем гнев перекосил лицо Грызня.

– Что? Вы сами ушли из дома на кладбище искать… бусы?!

– Нам… нам Федюнька сказал, – совсем тихо и стараясь не расплакаться, принялся сознаваться Виталька, но сразу понял – зря он имя друга упомянул. – Ребята сказали, что они здесь лежать будут. Мы и пошли. Завтра же надо маме подарок дарить, а нам, – тут он не сдержался и всхлипнул, – нечего нам дарить.

– Кто такой этот Федюнька?

Негромкий вопрос отчима прозвучал для братьев хуже недавних завываний жуткого призрака. Его внешнее спокойствие было обманчиво. Интонации сквозили злобой и будущим наказанием. Причём таким, какое им за то, что они ненароком с лабораторией сотворили, манной небесной показаться могло.

– Приятель, – совсем сникшим голосом прошептал Виталик.

– Ах, приятель, – процедил сквозь зубы маг и по новой оглядел округу. – Приятель, говоришь, надоумил вас за бусами на кладбище сходить?

– Матушке на подарок, – казалось совсем беззвучно вымолвили губы мальчика.

– Ах, матушке на подарок…

С этими словами Грызень схватил обоих мальчуганов за уши. Одного за правое, а другого за левое. А затем, несмотря на их писки, силком потащил к выходу с кладбища.

– Вы совсем думать, что ли, не можете?! Черепа вам вскрыть, так, наверное, и мозгов никаких не окажется! – попутно начал чихвостить детей маг. – Где это видано? Нет, ну где это видано, чтобы приличные люди гробокопательством занимались? Даже самый дремучий крестьянин и то понимает какая это низость и бесчестие!

Мальчики подвывали и верещали, что больно им очень, но в остальном язык за зубами держали. Оба боялись, что не только им, но и Федюньке с лихвой достанется. А если до родителей того хоть одно слово недоброе дойдёт, то пиши пропало. У него ведь и правда мачеха злющая, а не родная матушка. Совсем друг пропадёт.

– Подарок они матери сделать удумали. Да я представляю, что будет с вашей матерью, когда она узнает, куда вы за ним отправились!

– Ой, не говорите, Ваша милость! Ой, не надо. Ой, пожалуйста! – взмолились братья.

– То есть вы мне такое скрыть от неё предлагаете? – рявкнул отчим. – Пособником меня своим сделать желаете?

Ох, ну до чего же противный этот Грызень! Ничего-то он не понимает. Ну ничегошеньки! Как объяснить, что стыдно любимой матушке подарка не принести, когда даже у босоногой Алёнки ленточка, а припасена. Как рассказать, что иначе с завтрашнего дня на улицу носа лучше не показывать! Ведь не просто засмеют ребятишки, а свысока смотреть начнут и с пренебрежением. Как же, барчуки изнеженные, трухачи позорные…

У-у-у, как же поперёк горла отчим у них стоит! Что ни день, а всё попрекает. Так порицания из него и льются. Совсем житья и сладу никакого с ним нет! И о каких «пособниках» он толкует? Да в мыслях у Витальки и Витьки быть не может, чтобы Грызню хоть в чём‑то довериться! Он же чуть что, так уже бранится аки демон настоящий.

Между тем все трое подошли к массивным кладбищенским воротам. И тут маг вдруг замер, словно что-то неожиданное для себя углядел. А вскоре и уши детей из рук выпустил, для другого они ему понадобились. Подошёл он ближе и стал задумчиво замок этих самых ворот ощупывать. А затем металл алым замерцал, да так и стёк на землю, частично крепкую дубовую древесину под собой выжигая. Палёным тут же сильно запахло. Настолько сильно и неприятно, что братьям аж чихать захотелось.

– Всё. Идём за мной. Быстро, – торопливо, но уже тихо и как‑то подозрительно спокойно проговорил Грызень, а затем пальцем мальчишек за собой поманил, чтобы поскорее за ним через раскрывшиеся ворота шли и не мешкали.

Виталька с Витьком не думали на кладбище оставаться, а потому, конечно, пошли вслед за отчимом. Правда, из-за до сих пор болящих ушей они подвывали, и слёзы из глаз у них ручьями по-прежнему текли.

– Да тише вы, – шикнул на них Грызень и, взяв пасынков за руки, поволок за собой, ускоряя шаг. – Хватит реветь, сейчас всю округу всполошите.

«Вечно только о какой-то своей репутации думает. О нас бы хоть раз задумался», – горько прозвучало в голове Витальки, но, конечно, ничего такого он вслух не сказал. Напротив, действительно постарался успокоиться, так как отчим начал нашёптывать вещь, внимания стоящую.

– Так и быть, не хочу вашу мать расстраивать. Ничего ей о вашей выходке не скажу. И слугам строго‑настрого запрещу о том слухи разносить.

– Спасибо, Ваша милость. Ой, спасибо!

– Цыц! Только смотрите у меня, чтобы сами тоже молчали. Ни меня, ни вас на этом кладбище не было. Никогда! Всё вам ясно? – Грызень постарался заглянуть каждому из мальчиков в глаза, и те поспешно закивали, головёнки у них так и тряслись вверх-вниз. – Вот и хорошо.

После этого маг замолчал и до самого дома больше ничего не говорил. Ни словечка не сказал. Да и там он только велел им в свою комнату идти и всё. Так что мальчики поднялись к себе, переоделись да легли в кровати. Правда до самого утра не спалось им. Они то плакали, то жаловались друг другу. С рассветом только братья заснули. Но едва часы на первом этаже пробили восемь, их пришла будить миссис Анна Златова.

Судя по лицу женщины, о ночном похождении ей было прекрасно известно. Однако, ничего она про то не сказала. Лишь, как будто рассуждала вслух, говорила, насколько безнравственны нынче могут быть дети. Витьке и Витальке от этого совсем совестно стало, но оба промолчали. Не виниться же? Не объяснять, коли самому Грызню тайну хранить обещались?

На завтрак мать не спустилась, ей по-прежнему было нехорошо. Мальчиков это встревожило, конечно, но в остальном они даже порадовались. Им намного легче было терпеть на себе пристальные и неприязненные взгляды болезненно бледного Грызня, нежели признаваться единственному родному человеку, что никакого подарка в такой день у них так и нет. Даже на улицу теперь не выйти с клумбы какой-либо осунувшийся цветочек сорвать.

– Я долго об этом думал, – ближе к концу завтрака всё же сказал строгим голосом Грызень, – и решил – не могу я просто так кое‑чего забыть и спустить вам с рук. Поэтому знайте, если в ближайшую неделю узнаю, что вы в моё отсутствие снова на улицы играть улизнули, то, даже если мать вам это разрешила, а хорошего ничего не ждите. Всё вам ясно?

– Да, Ваша милость.

– Тогда идите в учебную и скажите господину Тихонову, чтобы он первым делом спустился в мой кабинет. Мне думается, стоит углубить вашу учебную программу дополнительными уроками, и я хочу знать, насколько он способен вести их.

Новость была ужасная! Витальке и Витьке и так учебных занятий хватало. Часов по шесть они на них тратили. Ягодицы болели по столько времени-то на стульях сидеть, а мерзкий Грызень ещё чего-то выдумал! Издевается.

– Наверняка словесности будет больше, – печально вздохнул Виталик, но не угадал.

Отчего-то господин Тихонов, когда вернулся в учебную, заменил первый урок словесности на рисование. Оно не особо нравилось и давалось мальчикам, но сегодня братья уроку порадовались. Учитель предложил им научиться делать открытки своими руками.

Глава 6

Физические последствия трансформации давно прошли, но всё равно оставили в памяти Людвига неизгладимое впечатление. Ему даже пришлось взять несколько выходных по причине болезни. И хорошо, что не только обычная записка удовлетворила ректора, но и никто из коллег не вздумал его навестить. Состояние у него было очень дурное, а аура тела выдавала использование некромантии с головой. Так что Людвиг безвылазно сидел дома, стараясь исподволь наказать пасынков за «Вознесенское» кладбище так, как только возможно. В эту неделю он к ним придирался во всём, искренне считая, что они этого заслужили.

Ещё бы, додумались могилы грабить!

А уж его тем на какое дурное дело подтолкнули. Вызов низшего владыки в собственном жилище это не шутка. Ох, хорошо, что инквизиторы уже как полвека пыл свой утихомирили и не шастают с дотошными проверками по всем улицам. А то отец, помнится, рассказывал, как в его молодости…

Некромантией семейство Верфайеров занималось уже не четыре поколения подряд как магией огня, а все пятнадцать. И слава всему сущему, прадед Людвига оказался разумным человеком. Он, будучи ещё студентом, своевременно увидел тенденцию в изменениях общественных взглядов и по этой причине после первого курса сменил специализацию. В глазах общества он стал пиромантом. Кроме того, наследника своего уму-разуму тоже научил. Так что к началу рассвета массовых репрессий к графскому роду у инквизиции претензий никаких не возникло. Ну, занимались предки чёрной магией, так тогда она разрешена была. Что с того? Ведь нынешнее поколение, полностью поддерживая политику государства, отнюдь не стремится с противоестественной ересью дел иметь. Таким образом все вероятные проблемы обошли Верфайеров стороной. Но это не значит, что они забыли про древнее искусство предков. Наоборот, тайно от отца к сыну опасное знание передавалось в полной мере. Причём досконально, чтобы не забыть ни одного древнего секрета. Делом чести стало сохранить в роду все крупицы знания! И оттого в некромантии нынешний виконт Даглицкий разбирался в разы лучше, чем в магии огня, хотя к последней его способности были значительно выше. Но о том знал лишь один единственный сторонний человек – его друг Сириус. Сложно скрыть что-то подобное от кого-то, обладающего столь чутким восприятием к чужой магии. Однако, других посвящённых в тайну не было. Даже сестра Шарлотта оказалась в неведении. Людвиг Старший не раскрыл дочери ни одного секрета, зная, что ей предстоит влиться в чужой род. А брат никогда не стремился с ней общаться. Тем более на такие опасные темы.

Грустно, но нынче Людвиг Пламенный жалел, что некогда гордился своей избранностью, что вызубрил назубок запрещённые книги, что вообще додумался вывезти из дома отца столь опасные предметы. Но что поделать? Сделанного не воротишь. Оставалось лишь жить с этим. И жизнь текла своим чередом, хотя Эдвард Рейц никак не желал отставать. Этот человек начал буквально-таки преследовать Людвига. Несколько раз в неделю обязательно находил возможность попасться магу на глаза. Даже в Академии магических наук появлялся. Ничего особо тревожного он, правда, не говорил, но любой умный человек понял бы, что это за намёк. Людвиг и понял. Вот только это осознание ему чрезвычайно не понравилось. Его нервы были на пределе. В голове регулярно звучало, что до середины июня Эдварду нужны два вампира из детей, что иначе будет плохо! Но он никак не мог пойти на такое. Согласишься, сдашься в своём решении хотя бы единожды и тогда всё. Обратной дороги уже не будет.

«О, поскорее бы Сириус хоть что-то нащупал!» – с надеждой мечтал он, зная как много связей у друга.

Ну, а пока единственным светлым пятном в жизни Людвига Верфайера оставалось его удачное знакомство с Верховным судьёй – Стейном Оливером Де Конталонским, бароном Гедебрен. Состоявшаяся игра в карты стала замечательным шагом к началу более тесной дружбы. И не сказать, чтобы виконт Даглицкий так уж жаждал дружить с этим человеком бескорыстно. Ему это было необходимо. Без принятия высшим обществом его супруги он сам становился изгоем. А это не просто преграда для получения достойных наград или премий, но и удар по его будущему ребёнку. Подобное недопустимо! Сын или дочь должны быть вхожи в свет. Его или её судьба не должна была быть исковеркана.

По этой причине лорд Верфайер уже дважды сходил с новым приятелем на скачки, посмотрел спектакль в одной ложе театра, побывал в доме его близких друзей. И, кстати, после последнего обрёл новых знакомых, оценивших Мари с хорошей стороны. Положительные отзывы сыграли своё дело. Чете Верфайеров поступило приглашение посетить домашний концерт от семейства, которое, как казалось Людвигу, навсегда отвернулось от него. За полтора месяца события развились очень стремительно и удачно. Пикник, что Верховный судья был намерен устроить в последнюю субботу мая, являлся ярким тому подтверждением. Ему предстояло стать не просто праздником окончания весны, а значимым событием. По слухам, приглашения на это мероприятие пришли только избранным, самым сливкам общества, и раз уж Верфайеров рискнули позвать, то это являлось важным знаком.

Повертев в руках красиво оформленный прямоугольник плотной бумаги, Людвиг понял, что именно не даёт ему покоя. Да. Именно это. В полном составе. Пикник подразумевал присутствие детей и было бы некрасиво не взять с собой пасынков, которые живут с тобой под одной крышей.

«Как же так? – с лёгкостью предполагал Людвиг ход мыслей некоего гостя. – Жену всюду с собой водит, а их стесняется и прячет? Почему? Ах, как вы не понимаете! Это всё потому, что они чернь. Они происходят из низкого сословия. Их отец и мать дремучие крестьяне, и никакое благородное воспитание не изменит их дурной крови. Поверьте, даже будущий ребёнок виконта Даглицкого если и будет к чему способен, так это к ковырянию в грязи».

Нет, такого мнения нельзя было допустить. Дети Мари должны быть оценены высшим светом исключительно положительно, только так можно будет перейти на следующую ступень взаимоотношений с привередливой знатью.

Вот только как бы пасынки не загубили все старания на корню!

«Ладно. Надо будет всего лишь строго с ними поговорить. Полдня они смогут вести себя прилично», – кисло подумал маг и принялся одеваться.

***

Последние дни напомнили Виталику и Витьке события двухмесячной давности, уже начавшие стираться из их памяти. Тогда из-за сожжённой лаборатории Грызень им целую неделю спуску ни в чём не давал и ещё две недели кряду попрекал. Если не словом, то взглядом. Вообще никакого сладу с этим Грызнем не было и нет! Даже посмеяться в окошко оказывается нельзя, сразу зубы скалит. А в прошлый четверг вообще вона как грозил.

– Ах, играли вы. Весело вам так вместе, значит? – из-за какой-то неказистой вазочки, нечаянно разбитой во время салок (очень маленькой вазочки, между прочим), пристально глядя в глаза каждому из них, процедил отчим. – Так я вам устрою весёлую совместную жизнь. Вы мне навсегда, вы мне до конца своих дней вспоминать будете, как урну с прахом моего прадедушки разбили! Тебя, – злющим взглядом указал он на Витьку, – в королевский интернат на мага учиться отправлю. А тебя, – это он уже Виталику, – в кадеты упеку!

Чего отчим тогда столь злился и вредничал, мальчики так и не поняли. Причём тут вообще какой-то прадедушка? Тем более умерший. Мёртвые они на погостах лежат. Под землицей. Кто ж их жжёт да в вазы засовывает? Надругался над телом прадеда родного, а с бедных детей спрашивает. У-у-у, Грызень какой! И ведь еле от гнева отошёл. Мать два дня простить их уговаривала, умоляла никуда не отправлять.

Простил-таки, никуда не отправил. Не сдержал своей угрозы. Но всё равно в доме одном жить с ним ещё тошнее стало.

– Никакого житья нам здесь с тобой нет, Витька, – грустно вздыхал Виталька.

– Никакого, братец. Никакого. Во всём сирот попрекают, – с тоской соглашался Витёк.

А за неделю до какого-то пикника дела ребят и вовсе плохи стали. Они-то дурни сначала обрадовались, когда им объяснили, что пикник такое. Давно хотелось им на природу, мясцо на углях пожарить, белок погонять, а, может, и земляничку пособирать. Пусть не июнь, а май, но месяц жарким выдался. Вдруг для её сбора самое оно времечко? Главное палки подлиннее сыскать, чтобы если гадюка какая-либо выползет, так по голове её затюкать, чтоб не смелела так. Но едва объяснили им, как вести себя придётся, так оба сразу скисли. Это ж лучше бы без них куда-то там родители поехали. Но никто мальчикам остаться дома не дозволил. А Грызень ещё и все уши не хуже надоедливой мухи какой прожужжал, чего от них требуется.

В общем, незадолго до полудня карета двинулась из города к обозначенному месту. Ехать пришлось долго, почти с час. Всё это время смирно сидеть да в окно глазеть едва получилось. Где шебутным мальчишкам столько высидеть? Им хотелось то на козлы к кучеру, то на крышу заползти, но они даже между собой про это не заговаривали. Терпели и молчали. Галстуки удушливые и то не поправляли. Так что Грызень под конец пути даже улыбаться стал. А там карета всё же доехала до большой поляны, красиво огороженной витками атласной ленты голубого цвета.

Несомненно, изюминкой пикника являлось представление взрослым Леонарда ван Донатана, не так давно носившего позорную фамилию Фуго, присущую только бастардам. Этому черноглазому темноволосому человеку, отпрыску герцогского рода Винтерфлёр, а попутно на редкость талантливому в ментальном направлении магу, удалось доказать происхождение его предков от легендарного Алрика ван Донатана, не оставившего после себя законных потомков. Само собой, для Его светлости Георга Винтерфлёр это мало что значило, но для его тщеславного незаконнорождённого сына… Всего позавчера его прошение в Ковен увенчалось успехом. Древний род магов было решено возродить и Леонард Фуго после нескольких лет мытарств, благодаря дарованному Ковену дневнику праматери, стал Леонардом ван Донатаном. В честь этого события Его величество даже даровал ему титул виконта, а все вокруг зашептались, что это было сделано не просто так, архимагами простолюдины никогда не становились.

Людвиг Верфайер тоже рассчитывал достичь вершины магической карьеры, а потому достаточно холодно поприветствовал своего будущего конкурента. Однако, это не помешало ему влиться в общество. Все условия для хорошего времяпрепровождения имелись в наличии. На поляне стояло несколько миниатюрных шатров-беседок и огромный белый навес, украшенный цветами и пышными бантами. Под ним в походных креслах устроились дамы. Они слушали ненавязчивую музыку, играемую живым оркестром, обмахивались перьевыми веерами разных цветов и мило беседовали друг с другом. Возле некоторых из них стояли кавалеры, но большинство мужчин столпилось возле дивного устройства, размером с лошадь. Они что-то восторженно обсуждали и посмеивались, поглядывая на испускаемые агрегатом разноцветные мыльные пузыри. Несколько детей помладше пробовали ловить их ручонками. Остальные, видимо, вдоволь налюбовались новинкой и из-за этого продолжили игру в городки. Довольные тем, что дети заняты, наблюдающие за ними гувернантки тоже расслабились за беззаботным разговором.

У Витальки с Витьком гувернантки не было. Мать от такой женщины в доме наотрез отказывалась, а потому присматривать за ними на пикнике был назначен господин Тихонов – хромой на одну ногу мужчина с сединой на висках. Его лицо с длинными усами напоминало крысиную мордочку, хотя никакой хитростью он не обладал. Это был прямолинейный спокойный человек, напрочь лишённый чувства юмора. Его уроки вводили детей в уныние, а потому и присутствие его на пикнике они восприняли только как ещё одно досадное подтверждение тому, что день будет не просто скучным, а до ужаса тоскливым.

И всё же, едва ноздри защекотал свежий воздух, мальчуганы оживились. Они без сожаления помахали рукой матери и позволили учителю познакомить их с другими детьми. Поначалу совместная игра даже задалась. Мальчишки долгое время ловко кидали биты, определённо выигрывая. Затем большей части детей проигрывать надоело. Они досадливо поджали губы и направились играть в перебрасывание мяча друг другу. Но несколько не менее удачливых ребят остались, намереваясь доказать своё превосходство. В крови соперников горел азарт.

– Давай, Виталька! Давай! – горячо подбадривал Витёк брата. Чтобы победить им надо было сбить всего на одну рюху больше.

– Сейчас, сейчас.

Брат аж высунул язык от усердия, но и на этот раз вышла ничья. Ровное число бросков. Ровное число выбитых городков-рюх.

Суть игры составляло выбить с поля битой деревянные цилиндрики, выставленные в какую-либо фигуру из пяти штук. Те, что отскакивали за черту, шли на очки. Игра шла в несколько ходов до пятнадцати очков. Вот только ровно такое число выбить сложно, поэтому бывало, что и на девятнадцати счёт завершался. Однако, соль не только в том, чтобы первым пятнадцать или более очков набрать да успокоиться. Такое срабатывало только для команды, начавшей кидать биты второй. Если же нужного счёта достигала первая команда, то вторая всё равно имела право свой бросок сделать. И если за этот ход больше очков выбивала, то выигрывала. А если ровно всё выходило – объявлялась ничья.

– Нет, так дело не пойдёт. Такого я просто так не оставлю, – гордо заявил Михаэль, младший сын одного из присутствующих графов, и уверенно приказал слугам. – Ставьте по новой фигуры. Быстрее!

– На этот раз мы победим, – высоко задирая нос, добавил Арно Де Воррингтон – напарник Михаэля. – Мы достаточно дали форы таким пентюхам, как вы.

– Что ты сказал? А ну-ка повтори, – тут же грозно осведомился Виталька.

– Я говорю, что тот, кто проиграет, кучка куриного помёта. Ха-ха!

Вызов был принят, а взрослые, увлёкшиеся собственными разговорами, ничего не заметили. Холостой Игнат Тихонов, общество которого гувернантки сочли за манну небесную, так и вовсе едва успевал бросать взгляды на учеников. Такого насыщенного женского внимания к своей персоне он не имел даже в более молодые годы. Пожалуй, в курсе намечающегося грандиозного скандала оказались лишь слуги, но они благоразумно не вмешивались в дела юных господ. В конце концов, то были не их обязанности. Вот фигуры из городков составить это да, их работа. И её они выполняли исправно.

Первым к черте встал Арно. Это был светловолосый мальчик лет девяти. Его младшая сестра Лиза, стараясь поддержать брата, кинула ему под ноги сорванный ею алый цветок.

Итак, бросок.

Все пять рюх разлетелись.

– Молодец! – тут же воскликнула Лиза и энергично захлопала в ладоши.

– Мой черёд, – вышел к черте Виталик.

То ли не рассчитал, то ли просто не подвезло, а всего три из пяти.

Затем была очередь Михаэля. Он сумел выбить четыре из пяти.

Витёк приблизил счёт к равному – четыре рюхи разлетелись за пределы площадки.

Потом снова Арно. Тоже четыре.

И тут Виталька не подкачал – пять городков! Счёт почти выровнялся. Тринадцать против двенадцати.

Перед новым броском биты Михаэль долго и придирчиво целился. Витька и Виталька старались его поддеть, чтобы он промазал. Но нет. Не повезло ребятам. Пусть не пять, но четыре рюхи ловко отскочили. Теперь, чтобы снова игру к ничьей свести меньше пяти очков получить нельзя было.

– Давай, промажь уже, – настала очередь Арно издеваться. – Я сразу слугам прикажу вам обоим по тарелке лошадиных яблок поднести, чтобы вы, чернь, своё место знали.

Бедный Витька был в этой компании самым младшим. От ответственности, возлёгшей на него, он аж побледнел. Нельзя ему проиграть, никак нельзя! Тут иначе позора не оберёшься. Хоть бегом куда без оглядки беги! А потому его ручонка подрагивала. В горле пересохло. На глаза аж слеза наворачивалась. Что с него взять, малыш же ещё совсем, шесть годков всего на прошлой неделе сравнялось. Тут и разреветься не так постыдно.

Да только не стыдно это при своих, а тут враги кругом!

Мальчонка встал к черте и примерился для броска. Очень неудачная ему фигура попалась, «часовые» называется. Тут под углом кидать как-то надо. Особая ловкость требуется.

– Справишься, Витёк. Справишься, – сжимая кулаки в надежде, поддержал брат.

И Витька, решаясь на бросок, замахнулся. Сердце его отчаянно стучало, а там он сам не понял, а дёрнулся зачем-то вперёд. В этот момент пальцы отпустили биту. И, прежде чем сообразить, что это его кто-то в спину подло толкнул, мальчик на себя погрешил. Он в ужасе уставился на то, как криво бита летит, и взмолился, чтобы она каким‑либо чудом, а рюхи всё ж таки сбила! Тык, она и сбила. Словно бумеранг развернулась в воздухе и все пять городков выбила. Целый год Грызень безрезультатно над Витькой бился, говоря, что может он объекты в пространстве перемещать, а только ничего у мальчишечки не выходило. А тут само собой вышло как-то.

– А-а-а! – первым яро завопил Арно. – Вы тут колдовать надумали! Кто же так бесчестно играет? Какая низость!

– Это мы бесчестно играем?! – с возмущением выкрикнул в ответ Виталька и гневно принялся закатывать рукава. – Да это твоя сестрица не просто так со спины подошла. Она Витька толкнула! Видел я, чай не слепой!

– Никого я не толкала, – фыркнула Лиза, но по глазам было видно, что врёт девчонка.

– Лгунья! Я тебя за волосы за такие дела оттягаю, чтобы брехать больше не смела!

Недолго думая, Виталька поспешил свою угрозу выполнить. Вцепился руками в роскошную шляпку и потянул на себя. Золотые шпильки, которыми аксессуар удерживался на голове, тут же посыпались в разные стороны. Девчонка истошно завизжала. Арно бросился с кулаками защищать сестру. А тут уж и Витька не утерпел. Мало того, что его толкнули, так ещё и брата не по справедливости бить надумали! Хоть и маленький, а Витёк ловко прыгнул на спину Арно, ухватил его одной ручонкой за шею, а другой колотить принялся. Михаэль его тут же оттаскивать начал. Ну, и завязалась куча мала. Прежде чем взрослые подоспели, тумаков всем досталось. Даже Лизе. А уж дальше-то что началось…

Детей растащили и начали требовать разъяснений. Но покуда каждый друг на друга вину перекладывает, где до истины докопаешься? Ещё и взрослые едва меж собой не полаялись. В общем порешили, чтобы сперва каждый со своими разобрался. И Грызень нервно теребящую кружева платья матушку к разговору даже близко не подпустил. Попросил присмотреть за ней супругу одного из друзей, а сам позвал за собой Витьку, Витальку и господина Тихонова за то, что последний всё на свете прошляпил.

– Как это понимать?

– Да он! Да она! Да они! – перебивая друг друга загалдели дети. – А потом ещё и колдунами обзываться начали, хотя сами-то, сами позорно толкают под руку!

От громких визгов Грызень поморщился и, дав приказ ближайшему слуге все биты и городки ему принести, грозно обратился к Игнату Тихонову.

– А вы куда смотрели?

– На них, Ваша милость. Вроде игра мирно шла. Пока драка не завязалась, так и не скажешь, что вмешиваться пора, – растерянно и виновато ответил учитель, а после добавил с присущей ему основательностью. – Остальные ведь тоже ничего не поняли.

– Ладно, идите. Позже с вами поговорю как это на вашем жаловании скажется. Пока прикажите подготовить карету, не стоит оставаться здесь после такого скандала.

– Да, Ваша милость.

Игнат Тихонов ушёл. И стоило ему выйти из маленького шатра, в котором проходил разговор, как внутрь зашли держащий на подносе атрибуты для игры в «городки» слуга и смутно знакомый мальчикам высокий плотный мужчина с лицом, изуродованным длинным сабельным шрамом. Рубец тянулся от уголка левого глаза через всю щёку до самого рта.

– Положите сюда, – указал слуге на стол Людвиг.

Слуга безропотно выполнил указание и бесшумно удалился. Маг тут же принялся вертеть в руках деревяшки. Высокий мужчина хмуро поглядел на его старания и криво усмехнулся, уверенно указывая ладонью на одну из бит.

– Неужели с первого взгляда не чувствуешь? Вот эта. Он её действительно пролевитировал, я сам видел. Почувствовал, что кто-то магию применил, и сразу куда надо поглядел.

– А толкали его или нет – это видел?

– Нет, этого не видел.

– Очень жаль, Сириус, потому что этим двоим я не очень-то верю, – Грызень пристально поглядел на каждого из пасынков. – Ладно бы сказали, что их кто‑нибудь из мальчиков толкнул. Но девочка?

– Я думаю, что такого рода разбирательство лучше дома провести. Пикник не то место, где стоит заниматься подобным.

– Согласен. Я уже дал указание подготовить карету, – Людвиг тяжело вздохнул и посетовал. – Как жаль, этот день так прекрасно начинался.

– Быть может, тебя утешит обстоятельство, что Верховный судья и большинство других ни капли не расстроились. Они сейчас шутят на эту тему.

– Шутят?

– Леонард ван Донатан предложил в качестве развлечения устроить суд для детей. Чтобы как положено и адвокат, и прокурор, и присяжные.

– Пф-ф, какая чушь, – фыркнул Грызень.

– Да? А мне понравилась его задумка, – приподняв уголок рта, не стал скрывать Сириус и с сожалением добавил. – Увы, конечно, никто такого детского суда устраивать не станет. Если прозвучит публичное признание, что виноваты дети милорда Де Воррингтона, то это повлияет на заключение нового торгового соглашения. Как ты должен знать, Дональд Дэ Воррингтон министр по внешним связям, а на пикнике присутствует посол из Ритовии.

– Великолепно, теперь я оказался вовлечён в политические игры! – зло воскликнул Грызень и, глянув на детей, грозно поинтересовался: – Довольны?

Ни Виталька, ни Витёк довольны не были, а потому отрицательно замотали головами. Они были обижены. Их оскорбили, в спину толкнули, справедливо наказать обидчиков не дали, а теперь ещё и винят да ругают потому, что не верят им. Откуда тут довольными быть?

– А ну марш из шатра! – сурово приказал Грызень. – Чтобы вышли, прошли четыре метра вперёд и больше не шевелились. Не дышали даже! Ждите меня, домой поедем.

Мальчики так и поступили. Правда, отошли не на четыре метра, а на четыре шага. Сколько там в метре они не помнили, а потому остались стоять очень близко ко входу. Однако, плотная белая парусина, из которой был изготовлен шатёр, этого рассмотреть не дала, и никто не потребовал от детей отойти дальше. В результате они послушно стояли и молчаливо дулись на Грызня всё больше и больше, так как прекрасно слышали, о чём он разговаривает со своим другом.

А Людвиг, с тоской поглядев на приятеля, сказал следующее:

– Это невыносимо так жить. Я даже не знал, что бывают такие дети.

– Людвиг…

– Неужели это всё их крестьянская кровь? В их возрасте я был совсем другим.

– Уверен, что ты был другим, более примерного мальчика ещё надо было бы поискать. Наверняка, ты с утра до вечера читал мудрёные книги и, если и раздражал чем родителей, так это бесконечными вопросами о том, как устроен наш мир. Но характер не от происхождения зависит. Они просто иные нежели ты. И кто знает? Быть может, если бы у тебя был брат-ровесник, а не старшая занудная сестрица, то ты бы стал не меньшим наказанием для Людвига Верфайера Старшего.

– Уверен, что нет. От меня далеки все их задумки. Ты же… ты же помнишь про кладбище? Это же ужас, что в головах у детей твориться должно, если они нормальным делом грабить мёртвых считают. И даже лжецом я никогда не был. А они? Они лгут на каждом шагу и потому мне не поверить, что Елизавета Де Воррингтон оказалась способна на столь подлый поступок. Они нагло врут. Оба. И глядя мне прямо в глаза. Ты, кстати, обратил внимание, как они смотрят?

– Да, обратил. Они не чувствуют за собой ни капли вины и это, конечно, проблема. Даже если всё так, как они сказали, то им стоило бы понять, как некрасиво стала выглядеть их семья в глазах всего общества.

– Вот именно, Сириус. Вот именно. Первые годы жизни в отсталой среде оказали сильное влияние на всё их дальнейшее развитие. Они не видят элементарного. Что своим поступком они, прежде всего, подвели меня и свою мать, – Людвиг снова взял в руки биту, ставшей первым достижением Витька, после чего повертел её так и сяк и спросил. – На своей нынешней должности ты стал часто общаться с детьми такого сорта. Скажи, многих из них удаётся перевоспитать?

– Именно по этой причине тех, кто старше восьми, мы стараемся из нищеты не брать. Их разум уже не столь гибок, а любой выпускник королевского интерната это прежде всего образец для подражания. Он высокоморален, учтив, воспитан и только потом уже талантливый маг. Если бы тебя обучал не отец, ты бы понял, сколь жёстко проходит обучение. Иначе достигнуть необходимых высоких результатов невозможно.

– Быть может, мне стоит воспользоваться вашими методами?

– Боюсь, что это составит для тебя сложность. Наш подход не для домашнего обучения, а потому могу посоветовать только одно. Если требовать, требовать и ещё раз требовать, то и тупое животное научить трюкам можно. Главное, ограничь их контакт с неблагоприятной средой. Все уличные вылазки должны быть прекращены раз и навсегда.

– Поговорю с Мари, – решил Грызень и испепелил биту. – Она считает, что мальчикам полезно общаться с другими детьми и по этой причине отпускает их из дома одних. Но я полностью согласен с тобой и обязан донести до неё всю опасность ситуации… А даже если не выйдет донести, то на этот раз ей придётся подчиниться и принять моё решение. Такое общение портит их характер.

– Скорее всего, это её влияние в целом портит его. Из такого воспитания, как у вас, толку не будет никакого. Никогда. Ты их наказываешь, а она сразу жалеет. Это так не работает, Людвиг. Поэтому, в целом, если ты не передумал, то я готов взять младшего в интернат. Старшего, думаю, найдёшь куда пристроить.

– Я недавно стал подумывать о кадетском корпусе. У мальчика хорошие физические данные, а через два года возраст будет подходящим.

– Прекрасный выбор.

На этих словах друзья попрощались, а Виталька и Витька кисло переглянулись. Затем одновременно хлюпнули носами. Что они, собаки их дрессировать, что ли? Ненавидит их Грызень, вот и издевается! Для него они дети другого сорта. Позорят они его, понимаешь ли. Так это он просто не знает, как они ещё вести себя могут!

Мальчуганы невероятно злились. Они так и не поняли, что огорчило Грызня. Им довелось лишь почувствовать его пренебрежительное отношение к себе и новую смертельную обиду. Грызень их лжецами считает. До чего же это их, сирот, не любить надо, чтобы даже не поверить ни капельки. Сомнений в том, что они правду говорят, не испытать!

Глава 7

Путь домой проходил в тягостном молчании. Видимо, присутствие учителя заставило родителей держать свои поучительные комментарии при себе. Даже Мари ни о чём не спрашивала детей, боясь тем разжечь скандал по новой. Она видела, что муж уже поуспокоился и что-то для себя решил, а потому благоразумно ждала возвращения домой, чтобы выяснить все подробности. Однако, стоило семейству переступить порог, как Людвиг сурово наказал детям идти в свою комнату и носа оттуда до утра не показывать. Это означало, что их в очередной раз оставляют без ужина.

Витька и Виталька тоскливо поплелись в свою тюрьму. И только тогда, сочувственно глядя им вослед, Мари сняла шляпку и рискнула перейти к вопросам.

– Расскажи мне, пожалуйста, что там произошло. Что они тебе сказали?

– Не сейчас. Давай поговорим у меня в кабинете?

– Хорошо.

Женщина насторожилась. Может, Людвиг этого не замечал за собой, но она давно подметила – в кабинете он предпочитал вести именно неприятные разговоры. Для остального ему подходили иные помещения. И даже больше. Заниматься делами и делать научные заметки Людвиг Верфайер мог где угодно: на балконе спальни, в гостиной, в библиотеке, в лаборатории, даже в учебной мальчиков – но редко когда в кабинете. Застать его там можно было нечасто. Однако, ей никогда не приходило в голову выяснять причину подобного или же рассказывать супругу о своём наблюдении. Мари предпочитала использовать обретённое знание с большим толком. Если муж направлялся в кабинет, то она знала – после надо обязательно сказать ему что-нибудь доброе для поднятия настроения.