Единственная для визиря бесплатное чтение

Пролог

К небу вздымались клубы дыма. Горели дома и хижины, слышались крики и лязг мечей. На пятый день арба, первого месяца весны, ирханцы устроили набег на Тарс. Амлон бежала вперёд, так быстро, как только могла. Всю волю, что была в ней, она собрала в кулак. Надо успеть раньше врагов, предупредить горный посёлок, куда сегодня с ночёвкой ушла мать и двое маленьких братьев. Она старалась не плакать, ведь слёзы мешают бежать, старалась не вспоминать, как на её глазах упал замертво отец. Каким-то чудом она увернулась от рук желтолицего с кривым ятаганом и бросилась прочь, в горы. Белое платье мешалось, путалось между ног. Пропади они пропадом, эти ирханцы! Они специально выбрали праздничный день, чтобы напасть. Жители не ждали беды, одели все свои самые красивые одежды и праздновали наступление весны и тут… Дикие крики, топот копыт и эти желтолицые…

Амлон споткнулась. Платье зацепилось за ветку. Она дёрнула нетерпеливо и вдруг услышала топот копыт. Обернулась. Из-за поворота её настигал всадник с обнажённым ятаганом, нестерпимо горевшим алым на солнце. Ей показалось, что это кровь. Дыхание на секунду остановилось, потом она снова вспомнила, как дышать, вырвала своё несчастное платье из цепких лап кустарника, и бросилась вперёд, к горному селению, уже заранее зная, что опоздает, не успеет добежать.

Была бы она на горной тропе, несомненно бы выбрала смерть, предпочла её бесчестному плену, но здесь, среди колючего кустарника, бежать было некуда. Амлон кинулась вперёд из последних сил. В ушах звучал топот копыт похоронным звоном, а глаза застилало пеленой. Она чувствовала, как болит грудь, как каждый вздох раздирает горло. Но трижды лучше умереть сейчас, чем попасть в плен к нечестивым ирханцам!

Но умереть ей не дали. На грани между явью и забытьём, её схватили крепкие мужские руки. Она не слышала слов, да и всё равно не понимала на их жестоком наречии. Попыталась вырваться, но тело отказывалось подчиняться ей. Несколько мгновений и спасительное забытьё накрыло её. Перед этим Амлон только взмолилась Всевышнему о том, чтобы ей умереть быстро и без боли. Смерть была бы лучшим выходом для неё. В Ирхане нет будущего. Только смерть или то, что страшнее смерти.

Глава 1

Амлон

Амлон очнулась. Было темно. Пахло восточными пряностями и ещё чем-то неуловимым. Она пошевелилась и поняла, что руки и ноги у неё стянуты мягким, но прочным подобием верёвки. Чтобы не убежала. Значит она в плену. Она лежала на чём-то мягком, наверное, на подушках. Сквозь небольшую щёлку пробивался луч света. Видимо, она внутри какой-то повозки. Всем телом Амлон чувствовала движение, хотя оно и было смягчено подушками. Жить не хотелось. Плохо было так сильно, что она едва сдерживалась, чтобы не завыть в голос.

Вспоминалась размеренная жизнь в посёлке. Отец копил деньги, чтобы переехать в город, под защиту крепостных стен. Говорили, что в городе царят совсем другие нравы. Женщины там каждый день одеваются как на праздник, а мужчины – помадят волосы и пользуются духами. Это, конечно, были слухи. Но сама Амлон никогда не была в городе, лишь с лёгкой грустью смотрела на знакомых, которые уезжали, иногда пустые, иногда со всем нехитрым скарбом, но никогда не возвращались. Что скрывать – ей тоже хотелось в город. И отец копил, надеясь переехать. Но он не успел. Как и она. Интересно, жива ли мама и братья? Увидит ли она их когда-нибудь? Хотелось плакать.

Вдруг повозка остановилась. Амлон поняла это, когда перестала вдруг чувствовать движение. Дверца открылась, в глаза хлынул яркий свет. Она невольно зажмурилась, а потом услышала с акцентом сказанное:

– Еда.

– Не буду есть! – Она помотала головой.

– Надо есть, – жёсткий громкий голос с характерным восточным акцентом больно резал по ушам. – Повелитель не любит тощих. Не будешь есть – будем кормить силой.

Дверь захлопнулась, оставив её снова без света. Амлон вздохнула. Кормить насильно… Нет она не согласится на это. Они будут прикасаться к ней, и она всё равно не сможет им сопротивляться. Зато если наберётся сил после еды, возможно, придумает, как выбраться. На ощупь она нашла тарелку и странную изогнутую ложку в ней. Потом пошарила ещё. Рядом с тарелкой обнаружился кусок хлеба и бутыль с чем-то. Она попробовала еду и скривилась. Было терпимо, но очень странно и непривычно – много пряностей, овощей и какое-то мясо, странное на вкус. Может быть, конина или харом – ручная ящерица. Что-то необычное. Хлеб был сладким, а в бутыли оказалось кислое молоко. Съедобно, но очень непривычно. Теперь её ожидает только непривычное и ужасное. Если вспомнить рассказы, которые ходили об Ирхане, становится ещё страшнее. Мужчины там имеют несколько жён, которые нисколько не стыдятся выставлять напоказ своё тело. А девушки там все либо рабыни, либо жёны, что немногим лучше. Ни за что она не согласится на такую участь. Лучше смерть!

Но умирать её здоровый, хоть и истощённый нервно организм, не собирался. Амлон покорно пила, ела и спала. Говорить ей было не с кем, во время коротких стоянок гулять ей не дозволялось, так что она изображала покорность и набиралась сил. В темноте всё чаще и чаще всплывали воспоминания из прошлого.

…Вот мать с отцом улыбаются и обнимают её, а младший братишка Рамех лезет на колени, заливисто хохоча.

…Вот она играет во дворе вместе с подругами. Они нянчат своих новых тряпичных кукол и мечтают о том времени, когда им исполнится восемнадцать, брачный возраст. Тогда начнётся пора свадеб. Кто-то уже в шестнадцать, смущаясь, говорил родителям, какой юноша в деревне им по душе, а кто-то, как она, не мог определиться. Ей остался месяц до брачного возраста и тогда родители наняли бы сваху. Она пошла бы по селению с шутками, да прибаутками, отмечая особо те дома, в которых был жених подходящего возраста. Свах в селении было несколько. Их любили и уважали. Сваха могла по румянцу на щеках, смущённой улыбке, по дрожи ресниц, угадать, кто кому мил. Вот, может быть, и она кому-то была бы мила, может быть и её кто-то любил так сильно, что захотел бы ввести в свой дом. А теперь всё это ей не суждено. Она хотела навеки быть связанной с одним единственным мужем в храме Всевышнего, а теперь она станет рабыней, товаром, за который будут платить деньгами.

Амлон вздрогнула. Она обязательно найдёт способ или сбежать или умереть. Ведь бесчестие хуже смерти. Всевышний не оставит её в испытаниях.

Дорога была очень долгой. Амлон казалось, что прошло несколько недель, а может и месяцев. Раз в неделю ей надевали повязку на глаза и отводили в нечто вроде походной бани, где такие же девушки, будущие рабыни, как она, молча мылись. Сбежать было невозможно – за дверью огромного шатра, приспособленного под баню, дежурила стража. Девушки были из разных деревень, захваченных и выжженных по пути ирханцами. Они все были напуганы зверствами желтолицых и сломлены. Пока они мылись, за ними наблюдала пожилая добродушная женщина, которая, впрочем, не разрешала разговаривать. В руках у неё была острая палка с иглой на конце, которой она тыкала в тех, кто осмеливался заговорить. И всё же из недомолвок, объясняясь знаками, Амлон поняла, что везли их всех в подарок Повелителю – шейму всей Ирхании. Завоеватели возвращались домой с трофеями, главными из которых были они, самые красивые девушки Тарса.

Несколько раз, завязав глаза, её пересаживали из одной повозки в другую. Один раз даже они плыли по морю. Пока её вели в роскошную каюту, показавшуюся ей тюрьмой, она ощутила солёные брызги на лице. Она видела море всего один раз в жизни, в детстве. Тогда отец с матушкой ещё жили возле него. А потом… Рыбы стало не хватать, постоянные бури сносили утлые лачуги рыбаков, а в довершение ко всему появились пираты. И отец переселился в деревушку, подальше от моря. Он был мастером на все руки – мог рыбачить и дом срубить умел, поэтому его быстро начали уважать. А где уважение, там и достаток. Отец…

Амлон вздохнула и вернулась к действительности. Ирханцы обращались с пленницами хорошо – кормили, позволяли мыться, не били. Конечно, они же самый ценный товар! Но и сбежать никакой возможности не предоставлялось. Их хорошо охраняли, а путы на руках и ногах были очень прочными. После путешествия по морю, когда её свели на берег с корабля, завязав глаза, Амлон поняла, что она уже в Ирхане, в чужой недружелюбной стране. Здешний язык был ей незнаком, а среди запахов присутствовали те же пряности, что и в её еде. Отчаянье охватило её с новой силой. Если в дороге она молилась и ещё надеялась, что случится что-то непредвиденное, да хоть корабль утонет или на ирханцев нападут разбойники, то по прибытии в суровую жестокую страну желтолицых, надежда исчезла. Даже если теперь ей и удастся сбежать, долго во враждебной стране она не выживет, да и спрятаться здесь негде. Но Амлон старалась не предаваться без остатка отчаянью. Всевышний поможет ей, если только она не будет унывать и попытается сохранить трезвую голову, чтоб использовать любую возможность. Другого пути она всё равно не видела.

Через несколько дней, её путешествие наконец закончилось. Её вывели из повозки и сняли повязку. Перед ней предстал дом, непомерно огромный, с роскошными коврами, вазами, статуями и ещё тысячей предметов, для которых она не знала названий. Дом был похож на целое селение, с садами, фонтанами, парками, полными огромных деревьев и душистых плодов. А всё это венчал решетчатый купол, через который проникало солнце. В доме было прохладно, в отличие от улиц Ирхана, на которых можно было умереть от жары. Желтолицый страж развязал ей руки, развернулся и ушёл, не сказав ни слова. Его шаги гулким эхом отражались от каменных стен дома. И тут ей по-настоящему стало страшно. В Тарсе такого дома-дворца не было, наверное, даже и у короля. Неужели её привели к повелителю? От этой мысли стало дурно, а ноги затряслись от слабости. Она осмотрелась по сторонам, как раненый зверь, надеясь найти место, в котором можно спрятаться. Но ничего. Она стояла посреди абсолютно пустой и огромной залы с несколькими дверями по бокам.

Амлон сделала шаг к одной из дверей, когда та распахнулась. Вошла женщина среднего возраста в традиционном ирханском то ли платье, то ли халате.

– Ох! – Она всплеснула руками. – Ещё одну привезли по мою душу.

Она говорила на тарсийском с сильным акцентом, но довольно хорошо. Стало легче. Хоть кто-то в этой стране говорил на родном языке.

– Пойдём, деточка, я приведу тебя в порядок.

– Это – дом повелителя? – дрожащими губами выговорила Амлон.

– Что ты? Аим с тобой! – Расхохоталась женщина. – Это дом моего сына. Хотя ты небось в своей деревне такой роскоши никогда и не видела. Конечно, откуда тебе. Пойдём. Я приведу тебя в порядок. Сегодня ешь, пей, отдыхай, а завтра предстанешь перед повелителем.

– А зачем я ему? – Амлон знала ответ, но всё равно спросила, пока эта большая добродушная женщина куда-то вела её темными анфиладами.

– Ты смеёшься? Повелитель любит красивых девушек. Самых лучших отбирает к себе в гарем, остальных – куда придётся.

– Но я не хочу в гарем.

– Какая же ты ещё глупая! – Вздохнула женщина. – В гареме красота! Роскошь, покойно, уютно, не нужно думать, как прокормиться и во что одеться. Повелитель следит за достатком каждой наложницы, сыта ли она, красиво ли одета, всего ли ей хватает. Наложницам, прожившим в гареме более десяти лет, разрешают выходить за стены дворца и даже дают свободу. Была бы я чуть помоложе, – мечтательно вздохнула женщина. – Ты просто поверь – быть наложницей повелителя, это лучшая участь, которая ожидает такую красивую девушку, как ты.

– Но я не хочу быть наложницей! – Упрямо повторила Амлон. При мысли об этом всё в душе переворачивалось. Не нужна ей эта приторная роскошь восточного сада, эти вкусные пряные блюда, эта вся роскошь и жар востока. Домой бы, в тенистый садик и чтобы отец с матерью и братишками были рядом!

– Ты упряма, как два икла! – Всплеснула руками женщина. – Упрямых повелитель не любит. Ему нужны покорные. Упрямым дорога туда, куда не приведи Аим попасть!

Амлон не стала спрашивать куда. Ей и так казалось, что Ирхан – самое страшное место из всех, куда можно попасть и при жизни и после смерти. Что может быть страшнее? И неужели если будет выбор между гаремом и улицами, она выберет гарем и бесчестье? Нет! Не приведи Всевышний ей так сойти с ума!

А женщина между тем привела её в купальню, раздела, заставила залезть в большую ванну, наполненную водой до краёв, дала каких-то солей и притираний и попросила отмыться как можно тщательней – завтра встреча с повелителем. Амлон послушалась. Она любила воду и холодную и горячую. Если бы можно было плавать всю жизнь, не выходя на сушу… Она закрыла глаза и вспомнила любимую деревню, отца, мать, братьев. Вода позволяла расслабиться и забыться ненадолго, чтобы не сойти с ума от отчаяния и осознания того, насколько она теперь далека от родины. Здесь, в Ирхане у неё нет ни родных, ни друзей, ни одного человека, который пожалел бы её. Даже вот эта, вроде бы, добрая женщина, искренне не понимает её горя.

После ванны женщина причесала ей волосы и заставила померить несколько платьев. Амлон вела себя как кукла, послушно разрешая надевать на себя всё, что нравится той. Правда, платья казались ей слишком уж открытыми, и она неуютно себя в них чувствовала, словно голая. А женщина вдруг всплеснула руками:

– Ох! Наконец-то я нашла платье под твои тёмные волосы. – И она с гордостью подвела Амлон к большому овальному зеркалу. Амлон удивлённо всмотрелась в него. И эта девушка в длинном голубом платье, едва перекинутом через плечи двумя ремешками и с пышными тёмными с красноватым отливом волосами – и есть она? Разве такое возможно? – Ты смотри-ка, какая красавица! Повелитель будет зачарован тобой! Пусть все знают, что причёсывала тебя и одевала старая Камиле! – И она гордо подняла голову.

Амлон вздохнула и отвернулась. Если повелитель будет в восторге, она обрежет свои волосы, перемажет лицо сажей и порвёт платье, лишь бы её не взяли в гарем. Но Камиле вилась вокруг неё, восторженно вздыхая и Амлон молчала, делая вид, что ей тоже нравится платье. Не хотелось обижать старую женщину. Она сделает завтра то, что хотела.

После примерки её отвели в комнату, полную странной диковинной пищи и ещё более странных фруктов. Она попробовала всего по чуть-чуть и поняла, что наелась. Тогда Камиле отвела её в маленькую комнату с кроватью посредине. Амлон услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. Её оставили одну. Она осмотрела комнату. Ничего острого, никаких предметов. В комнате не было даже окна. Свет исходил из маленького зарешеченного отверстия высоко под потолком. Ей туда не добраться, не сбежать. Амлон залезла с ногами на кровать. Спать не хотелось. Что теперь делать? Как ей выбраться? За всю дорогу ей не представилось ни малейшего случая даже попытаться сбежать. Стерегли их очень хорошо. А сейчас она заперта в комнатке без окон, где нет даже мебели. Она осмотрела каждый уголок, заглянула и под кровать, но не нашла ничего, что могло бы помочь ей сбежать. Отчаянье захлестнуло с новой силой. Завтра её покажут повелителю и что бы он ни решил, её старой жизни придёт конец. Всевышний, не допусти этого! Амлон сжала зубы, чтобы не расплакаться и обхватила колени. Так она и сидела, иногда впадая в дрёму, пока за ней не пришла Камиле.

– Пора. Солнце встало. Повелитель ждёт тебя.

Амлон чувствовала своё тело, как будто оно стало вдруг чужим. Камиле одевала её, обувала, расчёсывала волосы, а у неё в голове билась одна мысль, что надо сбежать, это её последний шанс.

– Ну вот, теперь ты совсем красавица. Повелитель будет доволен тобой. Лучше даже чем вчера. Подожди, я принесу тебе притирания. Твоя кожа будет пахнуть так, что никто не устоит, – и прежде чем она успела возразить, Камиле выскользнула из комнаты.

Амлон огляделась. Перед ней стоял столик с различными инструментами, которыми ей подравнивали ногти и расчёсывали волосы. Она искала хоть что-то, хоть малейшую зацепку, чтобы если не помочь себе в побеге, то хотя бы изуродовать себя так, чтобы не понравиться повелителю. Что будет потом, она не думала. Главное – не попасть в гарем. Но ни ножниц, ни баночки с краской, чтобы вылить её на лицо или волосы она не нашла, только тоненькую и маленькую палочку, острую с обоих концов. Ею можно было пропороть дыры в ткани, но вряд ли возможно повредить кому-то. Но она на всякий случай спрятала её за поясом платья. Благо пояс ей подобрали широкий, расшитый красивыми блестящими камнями.

Когда Камиле вернулась, Амлон всё так же стояла, рассматривая причудливую мозаику на стенах. Ей втёрли в волосы и руки какую-то странную жидкость, которая пахла так, что у неё закружилась голова, а потом Камиле отошла оглядеть творение своих рук.

– Какая же ты красавица! – Восхитилась она. – Мне в твои годы далеко было до тебя. Только очень уж бледная. Ну да у вас страна суровая северная, солнышко, наверное, ты редко видела.

Амлон хотела защитить свой родной и любимый Тарс, но сдержалась. Слёзы наворачивались на глаза при одной мысли о родине.

Через несколько минут за ней пришёл желтолицый воин с алым ятаганом на поясе. Он что-то сказал Камиле, и та поклонилась ему. Он жестом указал Амлон идти за собой. На этот раз её не стали связывать. Испугались, наверное, испортить красоту для повелителя. Амлон тихо попрощалась с Камиле. Возможно, она никогда не увидит эту женщину, единственную, что была добра к ней в этом чужом и негостеприимном краю.

На улице было шумно, ярко светило солнце. Чужой говор, крики торговцев, лай собак, ржание лошадей – всё это оглушило её настолько, что она растерялась и пришла в себя лишь в повозке, когда та уже тронулась. Удачный момент для побега упущен. Амлон расстроилась, но лишь на мгновенье. Может быть, получится выскочить из повозки? Двигалась та очень медленно, постоянно останавливаясь. Она слышала щёлканье кнута и громкий крик погонщика. Воин, который забрал её из дома Камиле, наверное, сидел снаружи, но вот где именно? Она осмотрелась – повозка была сделана из мягкой ткани, без окон. Единственная дверца, через которую она вошла внутрь оказалась заперта. Амлон вытащила из-за пояса острую палочку и попыталась прорезать ткань. Как на чудо, дыру в ткани проделать получилось легко.

Но что дальше? Эта странная палочка непонятного назначения никак не была похожа на нож. Амлон попробовала расширить дыру руками, получилось с трудом, но всё же ткань поддавалась. Наконец, она выглянула в импровизированное окно. Они проезжали по широкому мосту над синей лентой реки. Сутолока была такая, что выпрыгни она из повозки сейчас – и шагу бы не смогла ступить, не рискуя быть раздавленной копытами или получить бичом по плечам. Надо выждать удобный момент.

Наконец, они проехали мост. Народу на улице стало меньше, но повозка вдруг почему-то опять встала. Вперёд. Это её единственная возможность. Амлон сложила молитвенно руки, потом сжала губы, подняла подол платья повыше и вылезла через прорезь в повозке. Повозка была низенькой, с маленькими колёсами. Прыгать не высоко. Едва её ноги коснулись земли, она бросилась бежать так быстро, как могла, петляя в поворотах многочисленных улочек. Кажется, её побег всё-таки заметили, потому что она услышала какие-то крики за спиной и топот погони. Надо куда-то скрыться. Воздуха в лёгких уже не хватало, солнце пекло нещадно. Если она не убежит от погони, то хотя бы свалится от солнечного удара, похудеет, подурнеет от болезни и повелитель не обратит на неё внимания, и она припустила ещё сильнее. Переулок, поворот, потом ещё поворот. Кажется, оторвалась. Она немного замедлила бег и огляделась. Она стояла на маленьком тенистом дворике возле маленького разлапистого дерева с большими сочными плодами. Её окружало несколько лачуг, а посередине была арка. Там, наверное, выход в другие дворы. Она собрала всю волю и кинулась туда. И вдруг запуталась, как муха в паутине.

Под аркой было темно, и она не сразу поняла, что её схватила и цепко держит какая-то старуха. Амлон молча и яростно вырывалась, а старуха наоборот кричала что-то на неизвестном языке, громко кричала и держала цепко. Вдруг старуха перестала кричать. Амлон повернулась туда и замерла. Во дворик входил воин с ятаганом, тот самый, который вёл её. Он кинула старухе мешочек с монетами, подошёл и грубо рванул девушку на себя, потом взял за руку, сжав её до боли и потащил за собой. Амлон шла молча, кусая губы. По щекам катились слёзы. Лучше бы её убили на месте! Последняя возможность была упущена. Теперь за ней будут присматривать строже и ей уже не представится случая сбежать.

Воин привёл её на площадь, силой затащил в повозку. Амлон отрешённо отметила, что повозка была другой, из более плотной ткани, потом сел рядом с ней и всю дорогу держал её за руки, да так, что они начали затекать. Наконец, повозка остановилась. Воин вытащил её на улицу и повёл в огромное здание. Оно было великолепно. Настолько огромное, величественное и красивое, что заслоняло небо своим куполом. Оно отличалось от дома сына Камиле, как дворец в Тарсе от их с родителями лачуги. У неё даже на секунду захватило дух. Но потом воин больно дёрнул её за руку и громко выругался. Она поняла это по тону голоса.

Они вошли внутрь, но воин не дал ей осмотреться. Он повлёк её за собой, всё дальше и дальше по бесчисленным коридорам и анфиладам. Наконец, перед огромными дверями, обитыми золотой тканью со сложным рисунком, он оставил её. Амлон подняла голову и увидела, что она тут не одна. Она стояла в толпе девушек, таких же рабынь как она, ждавших представления повелителю. Местные девушки, видимо, из небогатых провинций, с жёлтой кожей, узкими глазами и чёрными как смоль волосами, низенькие и худенькие, вполголоса переговаривались. Их лица были оживлены и полны надеждой. Неужели они по собственной воле пришли в гарем? Другие девушки были такими же пленницами, как и она сама. Возле них стояли воины с ятаганами наперевес, а ещё женщина с длинной палкой, такой же, как и та, что колола их в бане за малейшую провинность.

Женщина внимательно оглядела Амлон, потом поцокала языком и что-то сказала воину. Тот нехотя подошёл к ней, выслушал, видимо, приказание, и куда-то исчез, а через некоторое время появился, неся в руках таз с водой, гребень для волос и золотые браслеты. Женщина подошла к Амлон и надела ей на руки браслеты. Видимо, они были призваны закрывать синяки, которые уже начали расползаться в тех местах, где крепко держал её стражник. Потом женщина жестом приказала умыться. Амлон нехотя подчинилась. Непослушание ничего уже не изменит. Влажным гребнем ей расчесали волосы и руками отряхнули платье от пыли. Наконец, женщина удовлетворённо вздохнула и что-то быстро-быстро сказала воину. Тот ответил, усмехнувшись.

Вдруг раздался звук, протяжный, одинокий, надсадный. Захотелось закрыть уши руками и упасть. Амлон огляделась, ища источник звука, и увидела только, как склонили голову женщина, воины и местные девушки, в благоговении глядя на золотые двери. Амлон тоже взглянула туда и застыла. Сердце забилось быстрее от страха. Двери медленно открывались. Воины подняли головы и начали подталкивать девушек вперёд, женщина проворно орудовала палкой, подгоняя зазевавшихся. Скоро все они стояли в огромном зале. А в центре его за столами, составленными полукругом сидел шейм, Повелитель всего Ирхана со своими министрами и доверенными лицами по обе стороны от него. Амлон застыла, как изваяние и задрожала, когда взгляд повелителя остановился на ней. Прошло несколько минут, прежде чем он что-то отрывисто приказал воину и тот толкнул её вперёд из толпы девушек. Она кожей ощущала на себе десятки оценивающих взглядов. Хотелось провалиться сквозь землю. Её заметили и отличили. Всевышний, что теперь ей делать?

Глава 2

Эмет

Эмет аль Баар, визирь самого шейма, Повелителя всего Ирхана, был с утра сильно не в духе. Шейм призвал его ни свет ни заря и до обеда почти обсуждал с ним положение дел в стране, а потом ещё приказал остаться и подождать. Шейм хотел сделать сюрприз. Эмет видел его мысли, читал как на ладони. За столько лет он успел узнать повелителя очень хорошо. Досадно было смотреть на все эти уловки. Как будто он убежал бы, знай заранее в чём заключается сюрприз. А может и убежал бы…

– Эмет, мой дражайший друг, – шейм повернул к нему свою маленькую голову на полной короткой шее и заговорщически подмигнул, со смаком кладя в рот крупную ягоду калиша. Визирь ненавидел эти ягоды. Красные, словно кровь, их сок всегда противно стекал по подбородку, окрашивая лицо в красный цвет, цвет ятаганов и крови. – Ты знаешь, я всегда любил тебя. И сейчас у меня единственная мысль – лишь о тебе, моём первом и дражайшем советнике. Но я уже говорил тебе неоднократно, что холостой визирь вне традиций Ирхана. Аим не благословил его, если он никак не может найти себе жену. Я понимаю твоё терпение и веру в моё великодушие, дорогой Эмет. Ты был волен выбрать себе невесту из любого знатного рода – хоть Алого Ятагана или самого Ясноликого и Зоркоого, но ты отказался. Сегодня же я подарю тебе любую из наложниц на выбор. И если она тебя устроит, через две недели, на третий день месяца гассала, ты должен быть с ней на брачной церемонии в Великих Шатрах. Ты понял меня, дорогой друг? – В голосе шейма слышалась лёгкая угроза, настолько лёгкая, что кто-то иной, кроме визиря и не заметил бы её. Но недаром он знал повелителя столько лет. Изворотливый, как мелкая горная змейка – сармари и такой же пакостный…

– Я понял вас, мой Повелитель, – визирь склонил голову в жесте покорности. Их разговор не слышал никто. Или делал вид. Если бы кто-то из присутствующих на трапезе хоть взглядом выдал интерес, завтра он был бы повешен, без суда и следствия.

– Вот и славно! – И шейм хлопнул в ладоши.

Двери обитые золотой парчой начали медленно открываться. Механизм. Эмет знал это точно. Но на тех, кто первый раз бывал во дворце, это производило неизгладимое впечатление. Великая Империя, славный досточтимый Ирхан, страна песков, роскоши и крови.

В зал вошли рабыни, подталкиваемые стражниками и бави с длинной асагой в руках. Бави всегда сопровождала рабынь. А иногда кончики её асаги смазывали ядом. Повеселиться, как объяснял шейм. Чтобы избавиться от слишком уж непокорных рабынь. Жалкое зрелище. Красивые девушки жались сиротливо в кучки, забитые с несчастными взглядами. Да. Участь этих красавиц в гареме повелителя будет незавидна, как и вообще участь всех женщин в Ирхане.

– Ну что, – шейм смотрел на девушек, плотоядно улыбаясь. – Выбирай любую. Я сегодня добрый.

Визирь прищурил глаза. Из толпы выделялась девушка в голубом платье, гордая и несчастная, а ещё красивая, дикой красотой, которой почти не знают покорные женщины ирханцев. В гареме её сломают и растопчут в пыль. Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе Эмета.

– Вот эта, – указал он на рабыню. А потом спросил. – Откуда она?

– Из Тарса, полагаю. Ты же знаешь, поход был удачным, – шейм насмешливо смотрел на визиря. Он ожидал все пятнадцать лет, пока тот оступится. Ходить по лезвию и не оступиться – невозможно. Так долго первым советником не задерживался никто. – А что, тебе очень понравилась эта девушка? Что-то напомнила?

– Да нет, – Эмет задумчиво посмотрел в толпу рабынь. – Мой повелитель, я согласен взять любую. Они все одинаковы.

– Аим! Ну ты и ценитель женской красоты, – захохотал шейм. – Бери уж ту, которая тебе приглянулась. Она в этой толпе хотя бы выглядит красивее других.

Визирь согласно кивнул головой в знак покорности и отвернулся, чтобы шейм не заметил удовлетворения, мелькнувшего в глазах.

– Подведите мне эту девушку сюда!

Воины толкнули девушку вперёд, которая от страха едва стояла на ногах. Визирь поморщился. И какая ему радость возиться с напуганной пленницей? Она вот-вот сознание потеряет. Но внутренний голос почему-то был спокоен. Значит, он принял верное решение. Должно быть, так надо для чего-то. Воин подошёл к шейму, упал перед ним на колени и что-то зашептал.

– Дражайший Эмет, эта рабыня строптива. У меня бы в гареме её ожидала порка. Советую так поступить и тебе. Она пыталась убежать. И посмотри, как гордо держит спину и какой взгляд. Чистая волчица с невинностью лилии правда, – шейм опять захохотал. Визирь слегка скривил губы в улыбке.

– Ничего, я справлюсь, мой Повелитель.

– Разумеется. Ну что, она теперь твоя. Если понравится – женись, надоест, отдашь её мне в гарем и выберешь другую. А сейчас я прикажу увести их всех до окончания пира.

Амлон

Амлон едва стояла от страха и усталости. Ноги подкашивались, в глазах темнело. Только бы не упасть на виду у всех этих желтолицых, не доставить им такой радости! Она слышала их говор, противный словно шипение змеи. И как только кто-то может понимать этот язык?! Впрочем, он под стать им – людям без чести и совести, хитрым и изворотливым. Казалось, минуты тянутся вечно. На неё внимательно смотрел повелитель, и ещё какой-то мужчина, сидевший рядом с ним. Его губы были растянуты в улыбке, но глаза смотрят жёстко. Страшный человек, почему-то подумалось ей.

Наконец, шейм отдал какой-то приказ и их повели прочь из зала с золотыми дверями. Неужели чудо случилось, и она не понравилась повелителю? Амлон боялась на это надеяться. Но почему же тогда их увели из зала? Она растерялась и не сразу заметила, что, подталкиваемая воинами с двух сторон, идёт куда-то совсем в другую сторону от остальных рабынь. Страх удушливый волной подкатил к сердцу. Куда её ведут? Что происходит. Она дёрнулась, но воины тут же, словно по команде схватили её за руки, каждый со своей стороны. Не вырваться. Едва не падая в обморок от паники, на негнущихся ногах, Амлон брела за ними. Точнее воины почти тащили её. У неё не было сил ни идти, ни упираться.

Желтолицые втолкнули её в какую-то дверь, захлопнули её и ушли. Амлон огляделась и, увидев Камиле, едва не бросилась ей на шею. Такой сильной была радость, а ещё почему-то облегчение.

– Вот мы и снова свиделись, деточка. Как я за тебя рада, как рада! Тебя надо привести в порядок побыстрее.

– Зачем? – В сердце опять проснулся страх.

– Как зачем? Тебя выбрал своей наложницей сам визирь нашего великого Повелителя, Эмет аль Баар. Если будешь скромной и послушной, он женится на тебе. О таком счастье даже женщина самого знатного рода мечтать не смеет. Видимо, Аим на твоей стороне. Повернись, милая, дай ка я поправлю тебе волосы. Я принесла с собой притирания и несколько платьев. Негоже входить в дом такого человека в одной одежде, – Камиле хлопотала вокруг неё, а Амлон стояла ни жива, ни мертва.

Она теперь наложница визиря. Вспомнился человек со страшными глазами, тот, который напугал её больше повелителя. Почему то она была уверена, что речь о нём. И вот ему её отдали, подарили? Теперь она должна быть послушной игрушкой в его доме?

– Камиле, – она хваталась за последнюю соломинку. – А если я не понравлюсь визирю?

– Он может оставить тебя дома в качестве рабыни, может убить или отдать Повелителю для наказания, – равнодушно ответила Камиле, втирая ей в волосы какую-то вонючую гадость. – Поэтому ты лучше постарайся быть послушной. Господин визирь достойный и справедливый человек. Он неотлучно при Повелителе с самого детства. Благодаря ему Ирхан расцветает садами и добычей. Как тебе повезло деточка, как повезло!

Амлон слушала и не могла прийти в себя. Повезло? Убить или отдать Повелителю жену, которой клялся в любви? Нравы Ирхана ещё страшнее, чем о них рассказывают. Хотя пусть лучше её убьют, чем она выйдет замуж за этого страшного визиря! А это мысль! Вести себя так вызывающе, чтобы ему ничего не оставалось, кроме как убить её. Или отдать Повелителю… Амлон вздрогнула. Она не знала, что хуже и кто хуже. Всевышний, спаси!

– Всё, девочка моя, пора, – засуетилась Камиле. – Господин визирь собирается домой. Если будешь вести себя примерно – заживёшь в роскоши, будешь в золоте купаться. Эмет аль Баар щедрый человек и очень богатый. Он не поскупится на наряды и украшения для своей жены, уж будь уверена.

И Камиле подтолкнула её к двери, за которой уже ждал стражник. Амлон судорожно сглотнула, посмотрела на добрую женщину, которая ничего плохого ей не желала, да только вот пожелания её были хуже того, что могло ей присниться в самом страшном сне, и медленно шагнула к воину. Она смутно помнила, как её вели прочь из дворца, вниз через бесчисленные анфилады и коридоры, через сад и двор, уже намного бережнее чем сюда. Как же. Теперь она дорогая игрушка, наложница или лучше сказать рабыня, самого визиря.

Воин посадил её в повозку, намного больше той, в которой её привезли сюда, и ушёл. Амлон осмотрелась, в панике ища выход, и едва не задохнулась, разглядев, наконец, в темноте, царившей в повозке, что она здесь не одна. Рядом сидел визирь, тот самый человек с жестокими глазами. Она отшатнулась, не помня себя от страха. Если бы могла, выпрыгнула из повозки на полном ходу. А визирь словно насмехался над ней. Губы улыбались, а глаза смотрели жёстко, без капли жалости. Лучше смерть, чем жизнь с ним!

Но повозка ехала, её новый хозяин осматривал её, не стесняясь, в темноте. Мысль о том, что она теперь в полной его власти, сводила с ума. Но она не покажет ему это. Нет! Амлон подняла голову и тоже устремила на него взгляд. Пусть её накажут, пусть побьют, пусть этот визирь покажет свой настоящий характер, только бы знать, чего ожидать от него!

Её хозяину можно было бы дать лет тридцать пять. Короткие тёмные волосы, усы, небольшая бородка, богатый костюм, ничего примечательного, коренной ирханец. Только вот глаза… Амлон смотрела в них, как зачарованная, теряясь в их глубине, не в силах оторваться. Она ждала, что её накажут за это, но визирь молчал, не выказывая неудовольствия, словно так и должно быть. Что ему надо? Что он ждёт от неё? Повозка остановилась. Они приехали, а её хозяин, ничего так и не сказал ей.

Визирь открыл дверцу, откинул полог и исчез, оставив Амлон в недоумении и испуге. Прошло несколько минут, но за ней никто не приходил. Она осторожно выглянула из повозки. Та стояла посреди большого двора, мощёного белым камнем. Неподалёку шумел фонтан, резвились ручные птицы с золотым опереньем, шумели ветвями огромные деревья, с большими сочными листьями и ни намёка на пыльный город и свободу. Золотая клетка, вот куда её привезли.

Только Амлон пошевелилась и ступила на землю, как тут же, словно из ниоткуда возникли две девушки в платьях, похожих на то, что носила Камиле. Значит, за ней следили. Они подошли и что-то сказали ей. Она покачала головой и развела руками, что не понимает их. Тогда одна из них ткнула себя пальцем в грудь и произнесла:

– Ирхан, – видимо они спрашивали её, откуда она. Амлон немного помолчала, а потом всё же ответила.

– Тарс.

Тогда они обрадованно что-то сказали и, взяв её за руку, почти потащили куда-то. Она не сопротивлялась. Надо сначала узнать обстановку, а потом раздумывать о побеге. Что толку ей будет вырваться сейчас от них, когда, наверное, через несколько шагов, может быть, за этим фонтаном, её ждут воины с ятаганами. Первый побег ещё отзывался болью и страхом. Её не наказали лишь, потому что нельзя было испортить дорогой товар. А вот сейчас, когда её участь уже решена и она принадлежит этому страшному человеку, наказание за побег может быть куда более жестоким.

Пока она раздумывала и осматривалась, девушки привели её в дом, почти такой же богатый, как и дворец повелителя. У Амлон закружилась голова от обилия анфилад, коридоров, садов и фонтанов. Наконец, её почти втащили в какую-то небольшую комнатку, наподобие той, в которой она ночевала у Камиле. В ней сидела и вышивала на белом покрывале странный узор ещё одна девушка. Не зная местных обычаев, Амлон не могла понять – служанка это или наложница. Девушки что-то обсудили между собой, а потом та, которая вышивала, обратилась к ней на родном языке:

– Здравствуй, госпожа!

Амлон от радости бросилась обнимать девушку. Они с ней примерно одних лет и, может быть, даже из одних мест. Она наконец-то нашла ту, с которой сможет поговорить по душам и обсудить план побега.

– Не надо, – девушка улыбнулась и отстранилась, – вы теперь наша госпожа, а мы ваши служанки. Не по закону госпоже проявлять такую милость к своим слугам.

Амлон нахмурилась. Госпожа? Слуги? Да она просто нашла соотечественницу в этой чужой стране!

– Какой закон?! Я просто хочу поговорить с тобой.

– Во всём Ирхане единственный закон, и если не подчиняться ему, кары суровы. Лучше вам, госпожа, о них никогда не знать, – лицо девушки помрачнело. Две другие девушки что-то быстро проговорили и ушли, неслышно прикрыв дверь.

– Как тебя зовут? – Амлон тоже помрачнела. Радость от встречи прошла. Вернулся страх. Она одна в чужой стране с чужими людьми и принадлежит сейчас странному и страшному человеку. Захотелось плакать.

– Ирис, госпожа.

– А как ты сюда попала, Ирис?

– Я не хочу об этом вспоминать, – в глазах служанки мелькнула тоска. – Я привыкла к этому месту и к этому дому и не хочу ничего другого. Теперь не хочу, – голос её прозвучал глухо.

– А ты… Ты никогда не думала сбежать?

– Думала и даже сбегала. Я была слишком глупа, чтобы думать о том, что будет потом, когда меня поймают. Госпожа, никогда не пытайтесь сбежать, – Ирис посмотрела на неё почти умоляюще, – прошу вас.

– Почему? Неужели жизнь наложницей хуже наказаний? – Амлон недоумённо посмотрела на неё.

– Я тоже так думала когда-то. Наказания в этой проклятой стране умеют изобретать такие, что жизнь в одном загоне с харомами покажется счастьем. Вот, смотрите, госпожа, – и Ирис откинула платье с одного плеча и показала ей уродливый и вздутый багровый шрам. – Он идёт через всю спину. Когда меня наказывали, в рану, чтобы она не зажила правильно, наливали какого-то снадобья. Теперь даже лучшие лекари не смогут полностью залечить его. А как он болит! Иногда мне кажется, что он разъедает спину, проедает насквозь.

Амлон стало дурно. И никакого спасения в этой варварской стране нет. Её участь уже решена…

– А это… – она сглотнула. – Этот шрам сделал господин визирь?

– Нет, что вы! – Улыбнулась Ирис. – Из всех моих хозяев он самый добрый. Он бьёт нас, слуг, лишь за большую провинность. Тогда как другие могут всыпать плетей по несколько раз в неделю и даже без повода. Вам очень повезло, госпожа, очень.

Амлон покачала головой, но промолчала. Ей было страшно и одиноко, она устала и до ужаса боялась своего хозяина. Но жить так, как эта девушка – сломленная и покорная, она всё равно не сможет. Для неё это казалось страшнее смерти.

– Пойдёмте, госпожа, я покажу вам ваши покои, – Ирис встала, расправила плечи и поманила Амлон за собой. – Только не пытайтесь сбежать, госпожа. У господина очень много охраны. Правда она не видна сейчас. Но если знать, как смотреть, можно разглядеть воинов с ятаганами.

Амлон покорно пошла за ней. Она чувствовала себя лучше, когда ехала связанная в повозке, прочь из родного Тарса и когда сидела в доме Камиле. У неё была надежда. Сейчас надежда исчезла, сменившись апатией и страхом, всепоглощающим страхом. Лучше бы ей стать служанкой, бесправно рабыней, чем наложницей, тоже бесправной, но имеющей видимость власти. Одного было другого хуже.

Глава 3

Амлон

Её привели в просторную комнату, настолько шикарно обставленную, что Амлон едва не открыла рот от изумления. Комната в доме Камиле, где она провела ночь как пленница, показалась ей просто лачугой по сравнению с этим местом.

– Это ваши покои теперь, госпожа, – улыбаясь, сказала Ирис, обводя руками комнату.

– Спасибо тебе.

– Да что вы, госпожа! Не стоит благодарности, – снова улыбнулась Ирис и поправила платье, сползающее с плеча. Амлон едва не вздрогнула, вспомнив шрам, закрытый этим платьем. – Если вам что-то понадобится – дёрнете за этот серебряный шнурок, и к вам обязательно придёт кто-то из слуг. Пищу вам будут приносить сюда.

И служанка отвернулась к двери.

– Ирис… постой!

– Да, госпожа!

Амлон поморщилась при слове «госпожа», но промолчала.

– Ирис, скажи, а ты не знаешь… я… я пленница здесь? Что мне можно делать?

– Не знаю, – Ирис пожала плечами. – Господин не передавал никаких указаний по поводу вас.

Служанка постояла ещё пару минут, потом ласково и ободряюще улыбнулась ей и ушла, оставив дверь открытой. Амлон вздохнула. Её не заперли, указаний от этого страшного человека не поступало, что это значит? Может быть, он проверяет её и ждёт повода для того чтобы наказать или отправить обратно к шейму? После рассказа Ирис, она не питала иллюзий насчёт наказаний в этой варварской стране. Наказывать в Ирхане умели и любили. Вот только было ли лучше наказаний её положение? Неизвестность пугала гораздо сильнее.

Амлон вздохнула и осмотрелась. Посреди комнаты стояла кровать с балдахином. Тяжёлая плотная ткань с искусной золотой вышивкой покрывала её. Стены были обиты чем-то мягким и таким привлекательным на вид, что она не удержалась и потрогала. Похоже на ткань, только какую-то другую. Может быть, кожа? Пол тонул в мягких коврах, а потолок терялся где-то высоко над головой. В комнате было полутемно, и Амлон даже не могла толком рассмотреть, где именно заканчивается комната. Искусная драпировка на потолке создавала впечатление бесконечности. Как она уже заметила, в Ирхане не любили окон. Может быть, это было связано с их верованиями, или же они просто боялись, что полуденная жара проникнет в дом. В любом случае, единственным источником света в комнате оставалось маленькое отверстие где-то под потолком. Из него падал одинокий луч прямо на середину комнаты.

Амлон медленно прошлась, осматриваясь. Ноги тонули в мягком ковре. Возле кровати стоял маленький столик, чуть поодаль, у стены – шкаф, видимо для одежды. Несколько низеньких стульчиков без спинок, обитых мягкой тканью и небольшой шкафчик с зеркалом и выдвижными ящиками. В ящиках не было ничего интересного. Какие-то непонятные тюбики с острыми запахами. «Притирания» – вспомнила Амлон незнакомое слово, услышанное от Камиле, большой гребень, украшенный драгоценными, судя по блеску, камнями и ещё какие-то предметы, о назначении которых она не имела никакого понятия. И снова ничего острого или режущего. Только ковры, красивые платья, да мягкие стены.

Амлон подошла к двери и, толкнув её, выглянула в коридор. Она успела увидеть лестницу в конце коридора, когда услышала шаги. Сердце тревожно забилось, как у птички, пойманной в силки. Они с отцом раньше часто помогали выбраться птицам, невзирая на возможное неудовольствие охотников. А теперь она почувствовала себя такой птицей в крепких силках. Когда шаги приблизились, она забралась на кровать и поджала под себя ноги, полная решимости бороться до последнего.

Но дверь отворила Ирис. Она несла поднос с яствами, от которых шёл едва уловимый аромат. Только тогда Амлон почувствовала, как проголодалась.

– Это вам, госпожа, – улыбнулась девушка и поставила поднос на столик возле кровати. – Сейчас время обеда. Но если вы пожелаете, можно будет получить любые доступные вкусности когда угодно.

– Спасибо, – благодарно кивнула Амлон. Ирис молча поклонилась.

– Я приду за подносом, как вы поедите, госпожа. Но если пожелаете видеть меня раньше – только позовите.

Амлон кивнула. Она вообще не хотела, чтобы девушка уходила. Всё-таки в этом доме в чужой стране её язык понимала только Ирис. Она казалась маяком, лучом света в темноте, который один показывал ей правильный путь, не дозволял заблудиться. Но у служанки было, наверное, ещё много других забот. Она не имела права её задерживать.

Когда девушка ушла, Амлон осторожно приступила к трапезе. И тут же обнаружила, что ей принесли какое-то подобие ножа. Он был с закруглённым на конце и не очень острым, но если его наточить… Она осторожно осмотрелась по сторонам, а потом спрятала его под подушку, и принялась за еду. За время плена она привыкла, насколько это было возможно к пряностям, придававшим блюдам необычный вкус. Но полюбить их так и не смогла, как не сможет человек полюбить чужую страну как свою родину. Амлон ела машинально, глядя в тарелку и, поэтому едва не подпрыгнула, прикусив себе язык, когда услышала сказанное мужским голосом на чистом тарсийском:

– Вкусно?

Она подняла голову и едва не упала в обморок. Напротив неё на ковре, поджав под себя ноги сидел её хозяин и господин, которому вскоре, видимо, предстояло стать её мужем. Она не успела даже удивиться, что он так хорошо говорит по тарсийски, только застыла, не успев донести еду до рта. Он сделал какое-то движение, Амлон едва не упала, инстинктивно отодвинувшись назад. Сердце забилось от ужаса.

– Так я спрашиваю, вкусно или нет? – Господин визирь нахмурился. Видимо. Она разозлила его. Взяв себя в руки и стараясь ничем не выдать страх, грозившийся выплеснуться через край, Амлон постаралась ответить как можно спокойнее.

– Да, господин.

– Ты врёшь, – снова его голос был жёстким. Амлон сжалась, ожидая наказания. Теперь то уж точно он не оставит её в покое. – А ты знаешь, какое в Ирхане положено наказание за ложь?

– Нет, – она помотала головой.

– Тридцать ударов плетьми для мужчин и двадцать для женщин, – Амлон вжала голову в плечи. Если он хочет наказать её, то пусть наказывает скорее. Двадцать ударов она не выдержит. Это будет, конечно, не самый лёгкий способ отправиться на суд к Всевышнему, но зато все её мучения окончатся разом. – А почему ты солгала? – Спросил вдруг господин визирь. Она не ожидала этого вопроса и растерялась на секунду. Но этой секунды хватило у неё, чтобы вырваться:

– Потому что я боюсь сказать правду, – она прикрыла рот рукой. Визирь хищно улыбнулся.

– А ты не бойся. Что ты хотела сказать мне на самом деле?

– Что не могу любить вашу еду, как и вашу страну. Что она кажется мне безвкусной, а порядки дикими. Что я никогда не смогу прижиться здесь. Что я ненавижу вас всех, желтолицых. Вы отняли у меня семью и юность. Что лучше смерть, чем жизнь здесь в золотой клетке, – Амлон выпалила это на одном дыхании и вздёрнула голову, смотря прямо на визиря, не отрывая взгляд, хотя и боялась его до дрожи. Ну и что. Пусть он теперь убьёт её. Она тогда встретится с отцом.

В комнате повисла тишина. Никаких звуков не доносилось из-за плотно-прикрытой двери. Она были наедине с этим ужасным человеком, который мог сделать с ней всё, что захочет. Амлон боялась его до дрожи и в то же время в ней зрело какое-то чувство, которому она не могла дать название. То, что, наверное, испытывает воин перед битвой, зная, что пришёл его час. Какое-то мужество, решимость. Она была одна, в чужой стране, но она была сильнее их. Они не смогут сломать её душу, подчинить себе. Растоптать, унизить – да, но не сломать. И, видимо, господин визирь что-то почувствовал, потому что в его взгляде мелькнуло удивление, всего лишь на секунду. А, может быть, Амлон это только показалось. Но он первым отвёл взгляд, бесшумно поднялся с колен и сказал:

– Отдыхай пока. Я вечером приду к тебе.

Амлон вздохнула свободно, когда он ушёл. Господин визирь пугал её даже больше Повелителя. Она не знала, что от него ожидать. А вот это его: «…вечером приду к тебе» похоронным звоном наполняло душу. До вечера надо что-то придумать.

Она вытащила из-под подушки нож. Интересно, где его можно наточить? И сможет ли она, если понадобится, убить господина визиря? Ответов на вопросы пока не было. Когда в комнату постучали, Амлон быстро спрятала нож под подушку и вскочила. Но к ней вошла только Ирис.

– Вы поели, госпожа? Я унесу подносы, – она собрала посуду, поставила её на подносы и, действительно, собралась уходить.

– Постой, Ирис, – рискнула Амлон.

– Да, госпожа.

– Ты не знаешь, где можно наточить вот это? – И она показала служанке нож.

– Опасную игру вы затеяли, госпожа, – покачала головой Ирис. – Но на кухне есть точильный станок. Только лучше бы вам смириться, – Платье словно бы невзначай соскользнуло с её плеча, обнажив уродливый шрам. Амлон поёжилась. Нет, она должна действовать осторожно. Ещё не время. Но при мысли о визире, сердце начинало колотиться от страха. Лучше иметь при себе нож. Правда она не была уверена, что при случае сумеет им защититься, но лучше всё же хоть какое-то оружие.

– Я не могу смириться, Ирис. Я умру в неволе, – Амлон умоляюще посмотрела на служанку. Та вздохнула, потом ответила.

– Хорошо, госпожа, давайте нож. Я наточу его и передам вместе с ужином. Только смотрите, чтобы никто не заметил, что он острый.

Служанка ушла, а Амлон смотрела ей вслед, чувствуя, как разрывается сердце от одиночества. Она – птица, запертая в клетке.

Эмет

Эмет обедал. Пища, как всегда казалась безвкусной. Он мог бы приказать и ему подали бы любое блюдо, но не хотел рисковать. Игра с шеймом – слишком рискованное дело. Он не мог позволить себе дать слабину. И в то же время дал, вот как раз сегодня. Он вспоминал эту странную девушку, даже имени которой не спросил. От неё пахло луговыми травами. Хотя он знал, что её одели для показа повелителю честь по честь. И пахнуть от неё могло лишь ирханскими притираниями. Он ненавидел эти запахи, но приходилось мириться. Со многим в этой стране приходилось мириться…

А девушка напомнила ему Тарс, поля, холмы, море… Крики чаек, лёгкий ветерок ласкает волосы, мама… Аим его забери! Он же обещал себе никогда не вспоминать об этом. Он затолкал свои воспоминания так далеко вглубь, чтобы никакое снадобье местных знахарей не смогло выудить их у него, даже под пытками. Он жил этим. Если отнять эти воспоминания, он сойдёт с ума.

И вот как ей удалось одним своим видом разбудить всё то, что дремало в нём пятнадцать лет?! Испуганная лань. Трепетная и дрожащая, но такая сильная. Чистая душа Тарса. Много их, таких, ещё привезли в гарем к ненасытному шейму? Как бы ему хотелось утопить в крови этот проклятый ненасытный Ирхан вместе с его повелителем! Но ещё не время… Он уронил голову на руки и застонал.

В комнату постучали. Эмет поднял голову. Никто и никогда не должен знать, что даже у него, первого советника самого шейма бывают минуты слабости. Слабость всегда карается и тем больнее, чем ты слабее.

– Войдите.

– Господин визирь, – молодая служанка вошла, не поднимая головы, сложив руки на груди в почтительном жесте, – ваш ужин ожидает вас в трапезной. Или может быть вам подать ужин сюда?

– Нет, я не хочу ужинать, – ответил он. – Хотя, постой-ка. Подай мне ужин в комнату госпожи. Мы будем сегодня ужинать с ней вдвоём.

– Хорошо, господин, – служанка поклонилась и вышла.

Он же обещал вечером прийти и поговорить.

Амлон

Вечером Ирис принесла ужин. Два подноса, вместо одного. Амлон испуганно посмотрела на неё.

– Это для господина. Он будет ужинать вместе с вами, госпожа, – ответила Ирис на невысказанный вопрос, а потом добавила шёпотом. – Нож на подносе. Спрячьте его, госпожа, иначе меня накажут.

Служанка неловко поклонилась, и выпорхнула за дверь. Амлон тут же бросилась к подносу. Нож действительно был там, умело спрятанный между тарелок с едой. Острый, как она и хотела. Спрятать его под подушку было делом нескольких секунд. Она, на всякий случай, села так, чтобы иметь возможность выхватить его, если что. Амлон смутно представляла, какая именно опасность её ожидает. Она боялась всего. И жизнь наложницей или женой (она не видела разницы) господина визиря пугала её даже больше, чем смерть.

Она сидела, не мигая, и смотрела на дверь. Еда на подносе остывала. Была бы её воля – заперла бы дверь в комнату. Вот только комнаты в Ирхане запирались только снаружи. Да ведь он всё равно войдёт. Амлон против воли вспоминала ледяной взгляд господина визиря и его жёсткий голос. Такой не остановится ни перед чем.

Готовая к встрече, она всё же вздрогнула, когда его фигура показалась в дверном проёме.

– Прекрасного тебе вечера! – Приветствовал господин визирь её, даже не потрудившись изобразить на губах улыбку.

Амлон растерянно промолчала. Она не знала, как себя вести с этим человеком и что ответить на приветствие.

– Ты можешь приступить к трапезе, – разрешил он ей и сам подал пример, подхватив двумя золотыми узорчатыми палочками что-то похожее на длинную рыбу в водорослях. Она как зачарованная смотрела, как он ест, не в силах приняться за еду сама. Аккуратно, так что ни одна капля густой подливы из пряностей, не упала ему на идеально белую рубашку. Амлон не знала, как называется эта одежда, да и не стремилась узнать. Здесь всё было чуждо ей и тем более чуждым становилось, чем дольше она находилась в этой проклятой стране. – Я вижу ты не хочешь есть. Хорошо, тогда я хотел бы поговорить с тобой, – визирь вытер рот золотой салфеткой, расшитой богатыми узорами и небрежно бросил её на поднос. – Как тебя зовут?

– Амлон, – тихо ответила она, понимая, что дальше молчать бессмысленно и опустила глаза.

– Ты знаешь ирханский язык?

– Нет, – она покачала головой.

– А вот это уже плохо. Знаешь ли ты, что в конце следующей недели ты должна будешь предстать перед лицом шейма в Великих Шатрах, как моя жена? А жене визиря Повелителя всего Ирхана не пристало оставаться безграмотной. С завтрашнего дня к тебе будет ходить учёный хаим. Он начнёт обучать тебя ирханскому языку и письму, чтобы ты хотя бы смогла произнести слова брачной клятвы, а кама из гарема Повелителя расскажет тебе, как надлежит одеваться, ходить, кланяться и говорить жене визиря.

Амлон слушала речь визиря с безмолвным удивлением. И с каждым словом на сердце словно камень ложился. Будущая жизнь виделась тёмной, без единого просвета. Перед лицом их жестокого и кровавого бога она должна будет принести клятву верности вот этому мужчине и стать его женой, родить ему наследников и всего через неделю. Не об этом она мечтала в детстве, не такой судьбы желала, не с таким человеком мечтала быть связана нерушимым союзом любви и верности навеки. На глаза наворачивались слёзы, но Амлон сморгнула их. Она не покажет свою слабость ни за что! Всевышний поможет ей.

– Ты поняла меня?

– Да, господин.

– Господином будешь называть меня при людях, а наедине я требую, чтобы ты, как будущая жена называла меня по имени – Эмет.

– Да…Эмет, – тихо ответила Амлон, запнувшись. Ирханское имя резало язык. Они помолчали. Господин визирь взял с подноса большой жёлтый фрукт, Амлон ещё не видела таких и не пробовала, аккуратно разрезал его на маленькие кусочки и предложил несколько ей. Она взяла и проглотила, не почувствовав ни вкуса, ни запаха.

– Нравится?

– Не знаю… нет, – ответила она честно, вспомнив чем карается ложь.

– Уже усвоила урок, – усмехнулся визирь. – Молодец. Я не люблю ложь. Откуда ты родом?

– Из Тарса, – он же знает, откуда она родом, иначе почему заговорил с ней на тарсийском? К чему этот вопрос?

– Откуда именно?

– Из Лаабата, с предгорий, – Амлон на минутку закрыла глаза, вспоминая. А когда открыла – господин визирь уже стоял у двери.

– Завтра к тебе придёт хаим, будь готова, – он отвернулся, а потом добавил. – Можешь гулять по саду и по дому, сколько пожелаешь. Но даже не думай сбежать. Мои сторожевые драксы найдут тебя быстрее, чем облако в ветреный день набежит на солнце.

И визирь ушёл. Амлон не слышала его шагов. Она как подкошенная рухнула на кровать, стараясь сдержать слёзы. Кто такие драксы она знала, видела их пару раз. Большие мерзкие сторожевые ящеры, способные извергать пламя изо рта. Им подрезали крылья и держали на цепях, чтобы они не улетели. Но в Тарсе ходили легенды о том, что раньше, когда мир был большой, и всем хватало места, драксы были свободными и вольными. Их было очень тяжело приручить, но тот, кому это всё-таки удавалось, приобретал верного друга и неоценимого помощника, способного летать и переносить человека на большие расстояния вперёд.

Амлон вздохнула и нащупала нож. Теперь у неё не было никаких надежд. От драксов она не сможет убежать. После бракосочетания с этим страшным человеком, придёт время воспользоваться им. Только бы не промахнуться!

Глава 4

Амлон

Кажется, она заснула в слезах после ужина и разговора с господином визирем. Потому что вдруг очнулась на этой большой кровати. Одна. Дверь была прикрыта, но Амлон это не могло обмануть. Постоянное ощущение того, что за ней следят и могут войти в любой момент сводило с ума. Наверное, было уже утро, потому что через единственное окошко в потолке, на середину комнаты падал бледный луч света. Свечи, которые она вчера забыла затушить, оплавились и погасли. И как только не случилось пожара? Это был бы выход… Правда специально устроить смерть от огня, она никогда бы не решилась – слишком мучительной и пугающей представлялась картина.

В дверь постучали. Амлон вздохнула и разрешила войти. Господин визирь вошёл бы без стука и разрешения, так что вряд ли это он. Действительно. Вошла Ирис.

– Госпожа, доброе утро. Я принесла вам завтрак. Быстренько кушайте. Через четверть часа я зайду к вам. Господин визирь вызвал для вас хаима, так что к полудню вы должны привести себя в порядок.

– Хорошо, – Амлон решила поберечь силы. При упоминании о господине в горле встал удушливый комок, захотелось плакать. Неужели теперь любая мелочь, каждое неосторожно сказанное слово будет напоминать ей о том, что она – рабыня, наложница. И даже, когда она получит статус жены, по факту для неё ничего не поменяется. Вряд ли она сможет сбежать после церемонии бракосочетания. Наоборот, господин визирь, скорее всего будет следить за ней ещё пристальнее.

После завтрака, Ирис повела её длинными коридорами в купальню, попутно объясняя, где что расположено.

– Вот там, госпожа, – купальни, там – выход к висячим садам, вот здесь, если спуститься по лестнице можно выйти в сад, а там парадный вход. Им пользуются только, когда приезжает в гости именитый сановник или после долгого отсутствия возвращается сам господин. Я знаю, что вам разрешено гулять везде, где пожелаете. Если хотите – я к вашим услугам. Господин разрешил, – Ирис улыбнулась. Наверное, девушка довольствовалась малым и сейчас была счастлива тому, что её освободят от работы на время, пока она будет сопровождать госпожу. Амлон вздохнула. Надо почаще просить Ирис погулять с ней. Кроме друг друга у них сейчас никого не было.

Когда они наконец-то пришли в купальню, у Амлон уже кружилась голова от этих бесконечных залов, анфилад, комнат, покоев, витых лестниц и резких поворотов. Если бы она захотела описать всё, что увидела в этом дворце (а она не могла называть место, где жила сейчас просто домом), то ей бы не хватило слов. И в то же время она была равнодушна к этим красивым коврам, фонтанам, мраморным фигурам и драгоценным статуям. Она чувствовала себя здесь чужой.

Только в купальне Амлон смогла немного расслабиться. Ирис оставила её наедине с собой и упорхнула, сказав, что отправилась ей за платьем. Но после уроков хаима и камы, она должна будет уже сама выбирать себе платья и притирания, иначе это будет оскорблением местных традиций.

Вода была тёплой и прозрачной. Амлон попросила не добавлять в неё ничего. Хотя бы немного понежиться в ней без всяких запахов и помечтать. Она легла на дно купальни, выложенное искусной мозаикой, переливающейся под водой всеми цветами радуги (в Тарсе такого материала даже и не видели, наверное) и запрокинула голову. На потолке причудливо отражались блики воды, а через окошечко можно было разглядеть маленький кусочек неба. Амлон прикрыла глаза и представила, что она снова в бухте, на берегу моря, ещё совсем маленькая. И отец, с матерью, смеясь, подставляют лицо солёным брызгам, а она визжит от восторга…

Наверное, она задремала, потому что очнулась от того, что кто-то трогал её за плечо.

– Госпожа, проснитесь, – это была Ирис. – К вам сейчас придёт хаим. Возьмите вот эти бальзамы и благовония. Эти – помыть волосы, – и служанка протянула ей несколько пузырьков, – а вот эти – для тела. Если хотите – я помою вас. Если нет – тогда поторопитесь. Вы должны быть готовы через половину часа.

– Хорошо, – Амлон вздохнула, подождала пока Ирис выйдет, и принялась за мытьё. Дома у них был пруд летом и большая ванна для зимнего мытья. А вместо благовоний – мыло и травы. Она вздохнула. Вот и кончился её блаженный сон. Отец мёртв, а мама… Лучше не думать о том, что могло с ней случиться.

Когда пришла Ирис, она уже помылась. Ей показали, как наполнять купальню чистой водой и как сливать грязную, потом помогли вытереться чистым полотенцем, и повели в другую комнату – одеваться.

– Госпожа, кама вам объяснит лучше, какие наряды к какому случаю позволительно надевать. Но вот насколько я думаю, вам подобает одеться прилично, но не как положено служанке, а как – госпоже.

И Ирис показала ей несколько платьев, на её взгляд, похожих одно на другое. Богатые из мягкой лёгкой ткани, расшитые золотой вышивкой, изображающей драксов, они тем не менее не имели никакой формы и походили скорее на халат со множеством складок, чем на платье, в привычном понимании этого слова.

– Это повседневные платья, госпожа, – ответила на её невысказанный вопрос Ирис. – На бракосочетание или торжественный приём положена другая одежда.

Амлон вздохнула и взяла первое попавшееся платье, отличавшееся от других только цветом. Спасибо хоть не такие открытые, как то, в которое её одела Камиле. На секунду закрыв глаза, она вспомнила платья в Тарсе – красивые, лёгкие, длинные, имевшие форму и цвет. Они словно струились и все девушки в них казались такими красивыми…

После платьев, Ирис расчесала ей волосы, сказав, что здесь принято не заплетать их. Ходить с распущенными волосами было немного непривычно, но хуже всего, что потом служанка принесла благовония.

– А можно как то без них? – Поморщилась Амлон, вспомнив едкий запах, проникавший в ноздри.

– Как госпожа пожелает, – тихо ответила Ирис. – Насчёт благовоний я не слышала никаких указаний. Но ими принято растираться каждый день.

Каждый день! Амлон вздрогнула, представив что этот запах будет преследовать её даже во сне. Нет. Пока лично господин визирь не скажет ей, что она должна выливать на себя эту гадость, она не будет ими пользоваться.

– Я не буду. Спрячь их куда-нибудь, Ирис. Мне плохо от этого запаха, – служанка понимающе кивнула. Через несколько минут её туалет был закончен, и Ирис отвела её обратно в комнату, сообщив, что хаим придёт сюда. Амлон присела на кровать, проверив предварительно, на месте ли нож и осталась ждать господина хаима. Одетая по моде Ирхана, вымытая благовониями, она почему-то ещё никогда не чувствовала себя настолько одинокой и чужой, как сегодня.

– Ясного вам неба, госпожа! И да воссияет солнце над вашим домом!

Амлон едва не подпрыгнула, услышав эти слова сказанные скрипучим старческим голосом. Проклятая привычка этих желтолицых двигаться бесшумно как мыши в её родном Тарсе!

– Добрый день, господин, – ответила она робко. Приветствие господина хаима было ей непривычно.

Хаим – высокий сухощавый старик – хитро усмехнулся, обнажив свои золотые зубы.

– Госпожа, если вы хотите понравиться господину визирю или тем паче самому Повелителю всего Ирхана, мой вам совет, выучите как должно отвечать на приветствия, – он помолчал немного, а потом, не ожидая ответа, продолжил. – А теперь давайте приступим к уроку.

Амлон со вздохом принялась за учёбу. Ирханский язык был ей противен, но изучив его, она сможет понимать врагов. И, может быть, ей выдастся шанс сбежать. Господин хаим ушёл через два часа упорных занятий. Он не ругал её ни за что, наоборот был излишне любезен и почтителен и это даже пугало. Амлон не нравился взгляд этого учёного господина. Он словно оценивал её, как оценивают лошадь в Тарсе. Ей вдруг пришло в голову, что господин визирь ни разу не посмотрел на неё так. После ухода хаима она вздохнула с облегчением.

– Госпожа может пойти теперь погулять в сад. Кама придёт только завтра, – робким голосом отвлекла её от невесёлых мыслей Ирис, которая стояла в дверях. Амлон поняла, что служанка хочет погулять, отвлечься от своей, наверное, не очень весёлой работы.

– Конечно, пойдём, покажешь мне сад, – ответила она, постаравшись, чтобы голос звучал как можно живее, хотя сердце разрывалось от тоски по дому и родным.

Ирис молча спускалась по бесконечным лестницам. Да, здесь, наверное, надо прожить не один месяц, чтобы не заблудиться в этих коридорах. Как только они вышли в сад, Ирис молча поманила её за собой, куда-то по едва приметной тропке сквозь густую экзотическую растительность.

– Здесь мы можем говорить, не боясь того, что наш разговор услышат и передадут господину визирю или самому Повелителю. Я проверяла. В этой проклятой стране просто везде уши, – едва слышно прошептала Ирис. Амлон молча кивнула в ответ.

– Ты что-то хотела сказать мне? – Не выдержав долгого молчания спросила она у Ирис.

– Да, госпожа, – служанка помолчала немного, потом шёпотом произнесла. – Не доверяйте господину хаиму. Это старый сластолюбец. Он присматривает себе симпатичных девушек и обольщает их.

– Хаим. Этот старик? – Амлон вздрогнула от удивления смешанного с омерзением.

– По меркам Ирхана он только вошёл в возраст мудрости и любочестия. Некоторым особо преданным Повелителю людям дозволяется иметь свой гарем по достижении определённого возраста. Это особая милость к ним Повелителя.

– И… И неужели кто-то соглашается по доброй воле войти в гарем к такому… такому… – У Амлон не нашлось слов, чтобы обозначить эту мерзость.

– Добровольно – не всякая девушка согласится, поэтому то хаим и изыскивает способы. Смотрите, госпожа, не попадитесь на его уловки, иначе господин визирь вынужден будет отдать вас к нему в гарем.

– Но, Ирис, я и не собираюсь, – Амлон передёрнулась. Господина визиря она боялась, этот человек был неприятен ей, вызывал страх, но к хаиму она после речей Ирис испытывала ещё и омерзение.

– Госпожа, вы просто не знаете ни наших законов, ни нашего языка. Умоляю вас, ради вашего же блага – никуда не ходите с господином хаимом, как бы он ни обещал и что бы он ни обещал, – Ирис смотрела умоляюще.

– Конечно, Ирис, что ты!

Амлон подняла глаза на служанку. Она смотрела куда-то вдаль, будто вспоминала что-то такое, ведомое ей одной. Может ли быть, что когда-то эта доверчивая девушка попалась на глаза такому вот пожилому господину? Амлон вздрогнула и не рискнула спросить служанку об этом. Та не просила сочувствия, а ей самой становилась слишком страшно при мысли об этом. Один Всевышний знает о том, что её ждёт впереди…

Они с Ирис ещё с час, наверное, гуляли по саду. Палящее солнце, странные растения, невиданные животные, резкие и дикие крики в кустах. Всё было для Амлон чужим. Она рассеянно слушала Ирис, пыталась упражняться с ней в ирханском языке, но мысли её были далеко отсюда. Предгорья Лаабата, родной дом, запах мокрой земли, подруга Тара, с которой они не расставались с детства. За месяц до нападения, Тара со всей семьёй переехала в город. Сколько слёз было пролито, но они обещали писать друг другу. Тара…

– Госпожа, вы слушаете меня?

– Что такое, Ирис? – Амлон вздохнула. Вот бы заснуть, и чтобы этот проклятый, залитый солнцем Ирхан, оказался всего лишь сном, выдумкой.

– Завтра к вам придёт кама. Господин хаим рассказал вам, как надо отвечать на приветствия?

– Да. Ирис, а у тебя кто-нибудь остался в Тарсе?

– Мама и младшая сестрёнка, а ещё тётя и лучшая подруга. Мы с Керой были не разлей вода, нас даже дразнили неразлучницами, – Ирис мечтательно закрыла глаза. Амлон тоже замолчала. – Вряд ли я когда-нибудь ещё увижу их, – служанка отвернулась и украдкой смахнула слезу. Девочка, которая слишком рано повзрослела…

Амлон рассеянно скользнула взглядом по деревьям, странным с длинным стволом и большими толстыми листьями, и замерла. Ей показалась тень за стволом. Она опустила глаза, потом подняла опять. Тени не было. Наверное, померещилось. Ирис же говорила, что на этой тропинке их никто не услышит и не увидит.

Эмет

Ноющая боль сдавила виски. Эмет устало потёр их. Сегодня было много работы. А назавтра шейм призвал его к себе. Приедут послы из соседних Алтара и Гаасы. Это значит снова выслушивать раболепные уверения в покорности и верности. А буде Повелителю не понравятся их дары, послов ожидает смерть. А вот какая… Шейм умел удивлять.

Эмет встал из-за стола. Надо пройтись. Он знал в саду такие тропинки, на которых нельзя было встретить алаб-агы, доносчика Повелителя. Шейм был изобретателен. Он следил за всеми своими преданнейшими слугами, конечно, из лучших побуждений, а как же иначе. Алаб-агы докладывали о каждом шаге того человека, за которым следили. Эмет знал, что за ним наблюдают по меньшей мере трое доносчиков. В дом вход им был заказан. Его люди были достаточно преданны ему, чтобы раз в месяц вылавливать особо хитрых алаб-агы, которые потом исчезали бесследно. Он не жалел их. В доносчики шли такие люди, что за деньги могли продать родную мать. Им было не место ни здесь в Ирхане, ни где либо ещё. Но по саду Эмет разрешал им бродить, сохраняя видимость покорности. Он почтительный советник для великого Повелителя всего Ирхана, пока что…

Тропинка вела через заросли ариса. Высокий куст с длинными острыми листьями. Осенью они краснели, словно кровь. Эмет не любил арис, но он дарил такую желанную прохладу в летний полуденный зной, что ради этого стоило потерпеть его в своём саду. Из под ног взлетали разноцветные птицы, на конюшне кричали драксы, требуя еды, где-то ревели харомы. И так изо дня в день. Он уже привык. Почти. Настолько, насколько можно было привыкнуть к чужой стране. И сердце уже не болит. Почти…

Эмет перешёл на другую тропинку и углубился в заросли. И вдруг встал. Он услышал голоса. Алаб-агы здесь не ходили. Своим мерахам с ятаганами он запретил тут появляться. Это только его тропинка, только его одиночество. Кто посмел его нарушить? Эмет прислушался. Голоса были женские и их обладательницы приближались. Он прижался к стволу ариса.

– … Мы с Керой были не разлей вода, нас даже дразнили неразлучницами.

По голосу кажется это говорила одна из его служанок. Она свободно изъяснялась на тарсийском. Она из Тарса? Странно, что за столько лет он не удосужился узнать о ней побольше.

Но другой голос… Почему-то его бросило в жар. Словно палящее солнце проникло сквозь заросли ариса. А может и впрямь проникло? Эмет посмотрел на небо, но за листьями не разглядел привычного светло-синего давящего свода.

Его будущая жена. Было непривычно думать об этой рабыне, как о жене, да он и не желал никогда жениться. Чувства делают человека уязвимым, а без чувств уподобляться ненасытному Повелителю, подбирающему себе в гарем то одну девушку, то другую, как выбирают коня на базаре… Сохрани его Всевышний от этого!

И всё же, машинально отойдя в тень ариса, он всё-таки невольно следил за девушкой, провожая её глазами. Перед глазами появились образы, полузабытые, словно стёртые. Ещё бы. Он больше двадцати лет старался их забыть. Матушка, сражённая ятаганом на пороге и сестра, Дара, такая же красивая, как эта рабыня. Он с трудом вызвал из памяти её имя. Амлон. Словно ветер играет в предгорьях, щекоча побелевший по осени, мох. Дара… Ей было чуть больше шестнадцати. Проклятье! Аим забери этих ирханцев! Эмет сжал зубы и обхватил руками голову. Всегда, когда приходили воспоминания, за ними следовала головная боль. Он отдал этой стране воспоминания. Сыворотка забвения действовала исправно до недавнего времени, он отдал Ирхану даже своё имя, сам забывая порой, как его звали на самом деле, но проклятая страна крови и песка требовала всё больше и больше.

Когда приступ головной боли прошёл, он повернулся. Девушек уже не было на тропинке. Их голоса больше не доносились до него. Эмет развернулся и пошёл обратно, домой. На приветствие мераха Сарима он ответил холодным кивком.

– Почему на задних тропинках нет никого?

– Но господин вы же приказывали… – Сарима трудно было обвинить в неисполнительности, но Эмет холодно ответил:

– Теперь приказываю по другому. Двоих мерахов туда.

– Да, господин, – склонился в жесте покорности Сарим.

Эмет поднялся в свой кабинет, досадуя на себя за эти минуты слабости. Он визирь Повелителя всего Ирхана и иначе быть не может. Он создан быть визирем, и послан Всевышним сюда не зря и он не позволит Повелителю сыграть на его слабостях.

Глава 5

Амлон

Амлон проснулась утром от того, что солнечный луч через отверстие в потолке добрался до её кровати. Ей снился дом и знакомые луга, и она позволила себе помечтать, лёжа с закрытыми глазами, всего несколько минут. Когда в дверь постучали, она вскочила. Глаза почему-то щипало от непрошеных слёз.

– Госпожа, – это была Ирис, – я принесла вам завтрак. После него к вам придёт кама, будьте готовы.

Амлон кивнула и повторила несколько фраз, которым вчера научил её хаим и которые она, чтобы не забыть, даже записала на листочке. Если она хочет когда-нибудь сбежать отсюда, язык врагов ей пригодится. А ещё надо бы сегодня сходить посмотреть на драксов. Ведь господин визирь не запрещал ей этого. Ну и что, что она до одури боялась этих самых драксов. Надо исследовать все возможности к побегу.

Когда к ней вошла кама, Ирис поприветствовала её на ирханском так, как её научил хаим, как равную. Кама была старухой, сгорбленной и морщинистой, ну или, может, жизнь в гареме сделала её старухой раньше времени. Она словно состояла вся из одних углов. Зато запах притираний от неё исходил такой сильный, что Амлон стало дурно, и закружилась голова. Лицо камы было ярко разукрашено каким-то подобием краски, так что и непонятно было, какой настоящий цвет у её губ и бровей.

– Как ты смеешь так здороваться со мной, ты, рабыня, возвышенная прихотью Повелителя, да сияет он вечно, да славится его род и множатся его потомки?! – Амлон вздрогнула и едва не отшатнулась, увидев, как исказилось в гневе лицо камы. Та говорила на ломаном тарсийском, перемежая его ирханскими словами. – Ты – ничтожество! И никогда не смей говорить со мной так дерзко! Для тебя я – Видавия, кама и госпожа гарема самого Повелителя всего Ирхана, да сияет он вечно и да славится его род и множатся его потомки.

Амлон отступила к кровати, где под подушкой лежал спасительный нож, мало ли что придёт в голову этой старухе.

– Ты как обращаешься с теми, кто выше тебя?! Подними голову, я сказала, и подойди сюда! – Не успокаивалась кама. – Ты через неделю предстанешь пред лицом Повелителя, да сияет он вечно, да славится его род и множатся его потомки!

Амлон только отступила ещё дальше. В этом доме её никто не защитит, значит придётся защищаться самой от этой полубезумной старухи. В Тарсе её держали бы подальше от людей, чтобы не дай Всевышний, не набросилась на кого-нибудь.

– Повелитель всего Ирхана дозволил мне делать всё, что угодно, чтобы к свадьбе господина визиря ты, ничтожная рабыня, не опозорила его. И будь уверена, я всё для этого сделаю!

Амлон вздрогнула и продолжила пятиться назад, пока не упёрлась спиной в шкаф для одежды. А Видавия, видимо, потеряла терпение, потому что подскочила к ней и, схватив за руку, потащила на середину комнаты. Как Амлон ни сопротивлялась, она не могла ослабить эту мёртвую хватку.

– Это что за наряд? Он приличен лишь госпоже, а рабыня, такая как ты, должна носить ирам. И волосы. – Видавия сильно дёрнула её за волосы, так, что Амлон вскрикнула. Она пыталась вырваться, но кама держала крепко. – Что это за роскошество? Волосы обрежешь, завтра же. Хотя нет, сегодня. Я позову служанку, чтобы принесла нож.

– Не трогайте мои волосы! – Амлон наконец удалось вытащить одну руку и она прикрыла свои волосы.

– Ах ты, гаирское отродье! – Выругалась Видавия, видимо, непривыкшая, чтобы ей перечили. – Я скажу господину визирю, пусть тебе всыпят плетей.

– Что вы хотели сказать мне, госпожа кама? – в дверях появился господин визирь. Взгляд его острых стальных глаз оставался бесстрастным, но в глубине, всего лишь на секунду сверкнул гнев, а может Амлон это только показалось. Она застыла, дрожа, словно между двух огней. Господин визирь пугал её едва ли не больше злобной старухи. По крайней мере, она знала и видела, что от неё ожидать в отличие от своего будущего мужа.

– О, господин визирь, советник и правая рука самого Повелителя всего Ирхана, да сияет он вечно, – к удивлению Амлон, Видавия упала на колени перед господином визирем и расплылась в льстивой улыбке. – Эта рабыня, которую Повелитель подарил вам из великой к ней милости, обращается со мной непочтительно. А я всего лишь учу её, о милостивый господин, как должна она себя вести. Она непочтительна и дерзка, – и кама поцеловала туфлю господина визиря. – Я прошу всыпать ей плетей, чтобы она знала, как обращаться с теми, кто стоит выше неё.

– Госпожа Видавия, вы ничего не путаете? – Холодно ответил визирь. – Эта рабыня, станет в скором времени моей женой, и я хочу, чтобы к ней обращались со всем почтением как с будущей госпожой. А сколько и кому всыпать плетей, я решу сам.

Амлон при первых же словах, подняла голову и удивлённо всмотрелась в лицо господина визиря. Он защищает её, неужели? Или, может быть, защищает своё положение в обществе? Вряд ли от этого человека можно ожидать что-то хорошее. Амлон вспомнила его цепкий, холодный взгляд и вздрогнула.

– Но, господин визирь… – растерянно начала кама. – Вы же не…

– Что не? – Голос господина визиря звучал ещё холоднее, желая словно превратить своего собеседника в лёд. – Если я ещё раз узнаю о подобном обращении с моей будущей супругой, ваши услуги больше не понадобятся, а ваше место при гареме Повелителя будет занято кем-то другим.

– О, господин визирь, пожалейте меня, старую бедную каму, – Видавия распростёрлась перед господином визирем, целуя его туфли. Он отошёл на несколько шагов, брезгливо скривился, взглянув на каму, и исчез бесшумно, словно его и не было. А Амлон не знала радоваться ей или плакать. Что это было сейчас? Господин визирь указал каме на её место и продемонстрировал свою власть или ему и правда стало жалко её? Да нет. Это всё выдумки. Амлон помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Скорее всего этот страшный человек преследует какую-то свою цель, иначе, если бы он действительно жалел её, то отпустил бы домой.

– Ну что, довольна, гаирское отродье? – Прошипела кама. – Я это так не оставлю. Когда господин визирь наиграется тобой, я сделаю всё, чтобы твоя жизнь не казалась лёгкой. – И тут же, словно боясь, что её могут услышать, Видавия добавила с льстивой улыбкой. – Госпожа, сейчас я научу вас как подобает одеваться и ходить пред лицом Повелителя.

Когда кама ушла, Амлон вздохнула с облегчением. Ей не хотелось никогда больше встречаться с этой старухой, но что она могла сделать? Её мнение здесь не имеет значения. Она всего лишь рабыня, кама по сути права. А после того, как она станет супругой этого страшного человека с ледяными глазами, прав у неё будет ещё меньше. Амлон старалась не думать о том, что будет потом, иначе становилось тяжело дышать. Она – не Ирис, она не сможет смириться.

Стены давили. Хотелось на воздух. Амлон не стала звать Ирис. Наверное, у служанки были свои дела. Тихо как мышка она выскользнула в коридор. Если она всё правильно запомнила, то выход в сад должен быть внизу, за купальней. Первый раз после похищения она передвигалась относительно свободно. Только вот свобода эта была напускной, как у птицы в богатой, золотой, украшенной драгоценностями, но всё же клетке.

Она бесшумно прошла несколько пролётов, потом спустилась по лестнице и открыла резную калитку в сад. Здесь было душно, солнце палило нещадно. Амлон двинулась вглубь сада по одной из тропинок. Обманчивая тишина окружила её. Шуршали листья, лениво колыхавшиеся под слабым ветерком, да изредка вспархивали яркие разнопёрые птицы. Ни души. Но она знала, стоит ей хотя бы попытаться уйти из этого рая, как тишина сменится громкими криками. Но и ждать покорно, уготованной ей шеймом участи она не могла. Стать рабыней, пленницей в этом шикарном доме, пока господин визирь не отдаст её, как надоевшую игрушку кому-нибудь другому… Она невольно вздрогнула. Благодаря разговорам с Ирис и общению с хаимом и камой, некоторые местные традиции стали ей теперь хорошо известны. Нет. Нельзя оставлять надежду! Амлон вспомнила припрятанный под подушкой нож и немного приободрилась. Если понадобится, она будет бороться до последнего.

В задумчивости она дошла до конца тропинки и свернула налево. Одинаковые то ли деревья то ли кустарники с остроконечными листьями угнетали. Неужели в Ирхане не растёт ничего другого? Надсадно заверещала какая-то птица, Амлон подняла глаза. За ровными рядами кустарников у дороги что-то голубело. Здесь, в стране жарких красок, когда каждый лист и каждая ягода кричит о том, что она здесь самая яркая, простой голубой цвет, цвет неба и моря, напомнил ей о доме. Она осторожно раздвинула руками листья кустарника и свернула с тропинки туда, где причудливая южная растительность смыкалась над головой, образуя купол.

Несколько шагов – и вот она на небольшом кусочке зелени, подобии поляны, до краёв заросшей небесником. Амлон почти упала на колени, жадно вдыхая такой родной запах. За сотни лонгов от родного дома в краю вечной жары, она словно прикоснулась к родине. Запах небесников такой родной и такой глубокий и в то же время такой неуловимый, если не поднести цветок почти к самому лицу, напоминал о доме. Нет. Она не заплачет. Она должна быть сильной. Амлон смахнула непрошенные слёзы, вспомнив, как когда-то, давно, они с Тарой бегали по холмам, покрытым сочной зеленью и собирали небесники, лелея такие сладкие мечты о будущем. Кто же знал, что мечтам предстояло так жестоко разбиться?

Амлон нарвала целый букет небесников, не в силах расстаться с такой неожиданной частичкой родины, и медленно побрела обратно, в свою золотую клетку, увидев за кустами блики света, игравшие на ятагане. Даже здесь одиночество было призрачно обманчиво.

Эмет

Сегодня Эмету снились кошмары. Один тяжелее другого. Каждую ночь, перед полнолунием, когда красная луна, полная и идеально круглая, медленно выползала из-за горизонта, воспоминания разом приходили к нему во снах. Это была его слабость и его боль. Несколько капель настойки, выпитой на ночь – и снова можно было спать спокойно. Но сегодня он почему-то этого не хотел. За последние дни произошло столько всего… непредвиденного.

Он поднялся с кровати, надел саром – домашние тапки из кожи харомов и бесшумно вышел в коридор. Что он искал – не знал и сам. Бродить бесцельно по дому было не в его характере. Но спать сегодня даже с настойкой, от которой, правда, на утро болела голова, не было желания.

Эмет медленно шёл по дому, погрузившемуся в красный сумрак, как всегда в полнолуние. Слуги спали. Те слуги, которые, стоит ему потерять влияние при дворе или отвернуться – вонзят кинжал в спину, даже не задумываясь. Такова жизнь, здесь, в проклятом Ирхане. И тем более не стоит приобретать себе новых врагов. Он вспомнил ненавидящие глаза камы, когда она поднялась с колен. Эта старуха не остановится ни перед чем, если получит хоть малейшую возможность испортить ему жизнь. Зачем он заступился за девчонку, которая ненавидит его? Ведь мог бы пройти мимо. Неужели за столько лет здесь он не стал ирханцем? Не привык? Не смирился? Или только научился надевать маску и не опускать глаза, глядя на чужие страдания?

Внезапно стало душно в этом полутёмном коридоре. Запах благовоний давил, не давал дышать, напоминал о тех кошмарах, что являлись во сне в такие ночи. Эмет рванул рубашку на груди. Костяные пуговицы со звоном полетели на пол. На лбу появилась испарина. Надо выйти в сад. Там прохладно и почти хорошо.

Он свернул по коридору направо и вдруг почувствовал запах. Невозможный, почти невесомый. Так пахло в Тарсе, дома. …Солёный ветер дует с моря, играет листьями деревьев, ерошит волосы… В глазах снова потемнело. Резкий приступ боли заставил прислониться к стене. Он сжал зубы, пережидая приступ. Ему так хотелось вспоминать, жить этим каждый день и каждую ночь, потому что, аим подери, у него больше ничего не осталось! Но Повелителю нужны слуги, не помнящие прошлого, такие же, как он сам, ненасытный, похотливый и алчный, утопивший в крови Тарс и соседние государства. А значит он будет таким, пока ещё есть время.

Эмет только сейчас заметил, что свернул не туда, почти заблудился в собственном доме. А запах только становился всё ярче, никак не желая исчезать. Откуда он здесь? Эмет присмотрелся повнимательней. В темноте даже дом выглядел не таким, каким он привык видеть его днём. Но это был его приказ – не зажигать по ночам светильников. Только в купальне и на кухне. Так легче было выявить непрошеных гостей, которые с завидным постоянством слетались к нему в дом, как бабочки на огонь. Несколько секунд и он узнал дверь. За ней находились покои той, которая через несколько дней волею Повелителя должна будет стать его женой. И этот невозможный запах исходил оттуда.

Он не удержался и приоткрыл дверь. Девчонка лежала на кровати и спала. Спала беспокойно. Наверное, ей тоже лучше было бы не засыпать сегодня. Волосы разметались по подушке. Она ворочалась, несколько раз вскрикнула, но не проснулась. В комнате было душно. Ночная прохлада не проникла сюда. А у кровати на маленьком столике лежали рассыпанные небесники.

Он узнал их с первого взгляда. В кроваво-красном свете луны, они сами казались красными, но он помнил их истинный цвет. Когда-то давно он сам приказал посадить их в саду. Но каждый раз они будили в нём, то, о чём он тщательно забывал, раз за разом, забывая и своё имя. И Эмет приказал себе забыть дорогу к небесникам. И вот же, судьба сыграла с ним злую шутку. Эта девчонка нашла и их и его уединённую тропинку. Неужели теперь всегда ему придётся сталкиваться с ней, куда бы он ни пошёл?

Эмет нахмурился и перевёл взгляд на неё. Амлон. Он запомнил. Несмотря на кроваво красные блики, бродившие по лицу, она показалось ему красивой и ещё необыкновенно юной, моложе, чем на самом деле. Какое то странное чувство, которому он не мог дать названия, заставило его отвернуться и поспешно выйти из комнаты.

Она станет его женой. Он вздрогнул, потом прикрыл дверь, развернулся и направился к себе. Осталось всего несколько дней.

Амлон

Амлон встала утром едва ли не с первыми лучами солнца, усталая и не выспавшаяся. Ей снился Тарс и мама и отец. Полночи она металась во сне. А когда просыпалась, то видела в окошке наверху комнаты огромную красную луну и снова спешила побыстрее забыться беспокойным сном.

Но один раз она проснулась с ощущением что в комнате кто-то есть. Осмотрелась, почти с ужасом вскочив на кровати. Небесники рассыпаны на столике, тапочки стояли возле кровати, всё на своих местах. Почему же так страшно и такое неуловимое присутствие кого-то чужого? А ещё лёгкий запах благовоний. Амлон не выдержала. Подбежала к двери и распахнула её. Никого. Только в конце коридора послышался какой-то шорох. Но нет, наверное, только послышался. Она успокаивала так себя и даже смогла уснуть (или точнее забыться) до утра. Потому что при мысли о том, что к ней мог ночью (да и вообще в любое время) зайти этот страшный человек, которому предстоит через несколько дней стать её мужем, внутри всё переворачивалось. А ещё появлялась решимость идти до конца. У неё ведь есть нож, оружие. Она верила, что если будет нужно, она сможет вонзить нож, сможет убить человека…

Проснулась она от стука в дверь.

– Войдите. – Села сонная на кровати.

Вошла Ирис.

– Госпожа, сегодня придёт дарам-гаса, это что-то вроде портнихи. Она снимет мерки, чтобы пошить вам свадебное платье.

Амлон почувствовала, как в душе что-то оборвалось и рухнуло вниз. Вот и всё. Вот и конец свободе. Нет, она конечно помнила и ни на секунду не забывала о том, что ей предстоит. Но каждое слово, каждое напоминание об этом, словно подводили невидимую, но такую прочную черту. Захочешь перешагнуть – и не сможешь, никогда. Даже если получится убежать, она будет уже не самой собой, а новой, неизвестной Амлон, мужней женой. Замужем за ненавистным человеком. От этих мыслей становилось невыносимо страшно.

Она с усилием кивнула. Разговаривать ни с кем не хотелось. Побыть бы одной. Но нет. Нельзя. Последние дни приходили то кама, то хаим, теперь вот портниха. Амлон обречённо вздохнула. Словно бы всё это специально, чтобы у неё не оставалось времени обдумать то что с ней происходит и попытаться найти выход. Кроме Ирис с ней никто не общался. Пару раз Амлон попыталась заговорить с другими служанками, но несмотря на то, что она начала сносно, через слово понимать и гораздо хуже, но всё-таки говорить на ирханском, девушки вздрагивали, и отворачивались, либо покорно склоняли голову и отвечали на вопросы и она не знала, что хуже. Словно им всем кто-то сказал не общаться с ней. И она даже догадывалась кто. Больше ни с кем она заговаривать не рискнула. Правда, кроме служанок и камы с хаимом, в этом огромном роскошном доме и не было никого, не считая, конечно, его хозяина, а ещё воинов с ятаганами, от вида которых её бросало в дрожь. И никого. Не на кого рассчитывать, а не то что подумать о побеге.

После обеда пришла портниха. Амлон было так привычнее назвать её. Женщина, видимо, не знала, что она не госпожа, а рабыня в своем будущем доме, да ещё и не местная, а может та просто хотела выслужиться перед визирем. Она ходила, восхищенно цокала языком и заставляла Амлон крутиться как куклу, поднимать руки и ноги.

– Ах, какая красивая госпожа, какая красивая! Жалко, вам наверное не пойдёт красный свадебный цвет. Госпожа и так слишком яркая. Может быть, мы уговорим господина визиря сменить традиционный цвет?

И портниха попросила служанку привести господина визиря.

Когда дверь распахнулась, впуская знакомую мужскую фигуру, Амлон непроизвольно сжалась. Будущий супруг пугал почему-то до дрожи в коленях. Такой точно не знает ни жалости, ни пощады.

– Господин визирь, смотрите, как будущей госпоже замечательно подходит голубой цвет, – затараторила портниха, приложив отрез ткани к лицу Амлон. – Может быть, сшить свадебное платье голубого цвета? Или белого?

– Вы разве не знаете, дарам-гаса, что свадебный цвет – красный? – Визирь окинул тяжёлым взглядом портниху и Амлон. Ей показалось или на его лице появилось какое-то странное выражение. И тут же исчезло. Амлон не стала гадать, что это было. Хотя ей показалось… Впрочем, неважно.

– Но госпоже, не идёт красный цвет, – сделала ещё одну попытку портниха.

– Позвольте мне самому решить, что идёт или не идёт госпоже. – Амлон вздохнула.

Она ненавидела красный цвет, цвет крови. Его и так было слишком много в этой стране. Красная луна, красные ягоды, красные отсветы на ятаганах…Она вздрогнула и потрясла головой. Слишком не вовремя пришли воспоминания. Разве в этой проклятой жаркой стране кто-то спросит её мнения? Всю жизнь теперь она должна делать только то, что ей скажут, без надежды освободиться. Некстати вспомнились слова господина визиря, говорившего, что не любит ложь. Что это всё, если не очередная ложь, не очередной фарс? Она не удивится, если он заставит её говорить, что она его любит, а потом будет наказывать за ложь.

– И ещё. Платье делайте обычной длины. Готово должно быть к послезавтра к утру.

– Хорошо, господин, – портниха склонилась в поклоне. Визирь развернулся, осмотрел комнату, помедлив пару секунд и вышел. И уже из коридора донеслось. – Я приду вечером.

Амлон вздрогнула и поёжилась. Каждый раз её пугали эти его фразы. Зачем, ну зачем ему приходить? Зачем он вообще женится на ней? Повелитель приказал. Ну так ведь и он не последняя фигура при дворе. Мог бы сказать Повелителю, что не хочет жениться, в конце-концов. Но Амлон знала, что это всё – только обман. Если бы не господин визирь, её забрал бы сам Повелитель или вот, допустим, хаим. Спасения в любом случае нет. При мысли об этом подкатила тошнота. Нет. Всевышний не оставит её. Она использует любой удобный случай, она будет пытаться снова и снова, но не смирится, как Ирис!

Глава 6

Амлон

День показался долгим, дольше обычного. После снятия мерок, которые портниха записала в специальный свиток, перевязанный дорогой атласной лентой, начался подбор ткани. Естественно, что после визита господина визиря, её уже ни о чём не спрашивали. Амлон не знала, как будет выглядеть платье и из какой ткани. Она надеялась только, что оно будет не слишком открытым и прозрачным. Впрочем, какое это теперь имеет значение? После свадьбы значение будет иметь только одно – успеет ли она вовремя вытащить нож.

После ухода портнихи, Амлон вернулась к себе. Ирис предупредила, что на ужин к ней придёт господин. Но она и так уже знала. Это его «приду вечером» всегда пугало до дрожи в коленях. Но она постаралась встретить его с невозмутимым видом. Главное – не показывать свой страх.

После положенных по этикету приветствий, будущий супруг милостиво разрешил Амлон приступать к трапезе. Но, несмотря на голод, она не могла есть в присутствии визиря. С трудом проглотила несколько лепёшек, запила каким-то отваром из местных трав – что-то вроде традиционного чая в Тарсе, только холодного.

Он ведь не просто так пришёл, а поговорить. И Амлон понятия не имела, о чём сейчас будет идти речь.

– Ты готова к свадебной церемонии, что будет на третий день месяца гассала? – Спросил господин визирь на ирханском без предисловий.

– Готова, господин, – ответила Амлон, как её научили. Не зря же она занималась с хаимом и камой и занималась очень прилежно. Язык врагов нужно знать очень хорошо.

– Я разве не напоминал тебе, как я хочу чтобы ты называла меня, когда мы наедине? – Расшитая салфетка нетерпеливо упала на тарелку.

– Напоминали гос…Эмет.

– Вот, так то лучше. Сейчас я хочу проверить, насколько хорошо ты знаешь свадебную церемонию и вопросы, на которые ты должна дать ответ.

Амлон обречённо вздохнула и попыталась сбивчиво, но точно насколько позволяло знание ирханского языка ответить на вопросы визиря. Через полчаса, наверное, мучений, он наконец удовлетворённо кивнул.

– Хорошо. Послезавтра с утра дарам-гасса принесёт платье, а госпожа Камиле причешет тебя и приготовит. Потом я приду за тобой. – Господин визирь поднялся и направился к двери и потом уже оттуда добавил. – Если ты на церемонии ответишь не то, что должна, то Повелитель позаботится о том, чтобы твоя смерть (или дальнейшая жизнь – на его выбор) не была лёгкой. Помни об этом.

И он тихо вышел в коридор. Через несколько минут, когда его шаги стихли в коридоре, Амлон вскочила, словно сбросила оцепенение и кинулась в сад. Туда, где она нашла поляну с небесниками, туда, где можно побыть одной и не сойти с ума. Быстрей! Слёзы душили.

Она не помнила, как сбежала в сад, очнулась только упав на колени и зарывшись лицом в такие близкие, такие родные цветы, отзвуки далёкой родины. Больше ничего она не унесла из дома, кроме воспоминаний. Всевышний, пожалуйста! Амлон молилась так, как никогда, наверное, за всю свою жизнь. Одинокая, потерянная, но не сломленная, она надеялась, что не сломленная.

Эмет

Зачем он напугал девчонку? Эмет сам не мог бы сказать. Она будила в нём воспоминания, вызывала странные чувства. Пожалуй, он даже злился на неё. Хотя злость – это роскошь, которую визирь самого шейма не может себе позволить. Его разум и сердце всегда должны оставаться холодными, иначе будет слишком больно. Этому его научил Повелитель. Он виртуозно играл на его детских привязанностях. Шейму доставляло особое удовольствие то приближать к себе Эмета (тогда ещё чужеземного мальчишку с другим именем и ненавистью к захватчикам), то отталкивать от себя, уничтожая всё, что ему дорого, забирая друзей, казня или отправляя в ссылку всех, к кому он посмел проявить хоть какую-то привязанность. Идеальное оружие, острая стрела, пропитанная ядом недоверия и ненависти. Таким мыслил его шейм, но не подумал, что стрела однажды обратиться против него самого, если сохранит хотя бы толику воспоминаний.

Эмет вздохнул и сжал губы. Он был уверен, что Повелитель захочет отобрать и эту девчонку. Все поданные для него лишь игрушки, разменные фигурки на доске. И он никак не сможет её защитить. А значит нет смысла и в привязанности. Но Амлон будила в нём воспоминания, всё то, что было так надёжно похоронено. Он был уверен, что надёжно, до последних дней. Может быть, он найдёт какой-то выход и попробует на этой доске переиграть Повелителя. Его партия сейчас пока ещё будет проиграна. Но если попытаться чуть позже… Он ведь тоже уже не испуганный мальчишка. Эмет довольно улыбнулся. Надо готовиться к свадьбе.

Амлон

Утро в день свадебной церемонии выдалось неожиданно пасмурным. Так что Амлон даже не поверила, увидев обычно яркое небо, затянутое тучами. Ей показалось – это хорошее предзнаменование. А может быть просто хотелось в это верить.

После очень раннего завтрака, Ирис отвела её в купальню, но понежиться в тёплой воде не дала.

– Надо спешить, госпожа. Сейчас прибудет дарам-гасса, а потом госпожа Камилле. Я помогу вам помыться. – У Амлон не хватило духа отказать. Она боялась остаться одна, наедине со своими мыслями.

После мытья, Ирис всё-таки втёрла в кожу ненавистные благовония.

– Так господин приказал, – ответила на невысказанный вопрос.

В комнате её уже поджидала дарам-гасса, которая заставила примерить платье, а потом позвать господина визиря, чтобы он одобрил. Амлон чувствовала себя куклой, игрушкой. И хотя в зеркале, которое ей поднесла портниха, отражалась красивая, наверное, по восточным меркам девушка, она не осознавала, что эта красавица и есть она.

Господин визирь вошёл как всегда неслышно. Миг – и он уже стоит возле неё. Амлон подняла глаза и встретилась с ним взглядом. И снова ей показалось, что она упускает что то очень важное. Но она так и не смогла понять что.

Несколько секунд он смотрел на неё, а потом приказал:

– Не забудьте надеть на неё покрывало.

– Но, господин! – Осмелилась возразить дарам-гасса, – мы не готовили покрывало к этому платью.

– Так подготовьте! Разве у вас не найдётся куска ткани? – Господин визирь ещё раз пристально посмотрел на неё и вышел.

– Великий и вечный Аим! – Запричитала портниха. – Господин хочет испортить всю вашу красоту! Повелитель, да живёт он вечно, милостию своей разрешил женщине на свадьбе быть с открытым лицом, дабы все видели её красоту. А господин визирь хочет скрыть её от нас!

Амлон ещё раз внимательно посмотрела на себя в зеркало. Покрывало, так покрывало. Но где-то в глубине души ей даже стало легче, когда она узнала, что шейм и его многочисленная свита не будут смотреть на неё так, что от этих взглядов хочется сгореть со стыда. Как тогда, в самый первый раз. Вспомнив об этом, она вздрогнула. Наверное, она никогда не сможет привыкнуть к своему положению и смириться, как Ирис.

Правда, интересно, почему господин визирь не хочет похвастаться ею перед всеми? Стыдится рабыни? Или у него для этого есть какая-то другая причина? При мысли о нём ей как всегда становилось дурно.

– Ва Аим! Какая же ты красавица! – Отвлёк её голос Камилле. – Я же тебе говорила, что тебя ждёт хорошее будущее, а ты не верила. Стать женой господина визиря – да о таком только мечтать можно!

Камилле говорила и говорила, не замечая недовольную и обиженную дарам-гассу и Амлон почему-то становилось чуть легче на сердце. Эта добрая и сердечная женщина со своим, правда, понятием о счастье, почему-то навевала воспоминания о доме. Тёплый ветерок, дующий с моря, запах нехитрой еды и бодрый голос тёти Эрин. Вот кого напомнила ей Камилле – тётю. Неунывающую, вечно радостную и бодрую. Где теперь она? Жива?

Дарам-гасса ушла, демонстративно выложив на стол покрывало, а Камилле продолжала болтать, искусно укладывая волосы. Она рассказывала про свадебную церемонию, а потом плавно перешла к своему детству, в небольшой деревушке возле Ирхана в маленькой лачуге, ничуть не похожей на дом своего сына, где она теперь жила фактически из милости. И Амлон послышалась в её голосе тоска. Да. Как ужасно родиться женщиной в этой проклятой стране! Вот в Тарсе совсем другое дело… Она вздохнула и почти забылась в воспоминаниях, когда резкий голос едва не заставил подскочить на месте, сразу вернув в реальность.

– Вы подготовили мою невесту?

Господин визирь шагнул в комнату, и Амлон сразу стало тесно, словно нечем дышать.

– Да, господин, – склонилась в поклоне Камилле.

– Откинь покрывало! – Амлон со вздохом подчинилась, понимая, что этот приказ предназначен ей.

Господин визирь осмотрел её. Она стояла, не поднимая глаз, снова чувствуя себя рабыней, выставленной на продажу.

– Хорошо, – вынес он вердикт, потом хлопнул в ладоши. В комнату вбежала служанка, не Ирис, другая. – Принеси шкатулку из моего кабинета.

– Слушаюсь, господин. – Через несколько минут она вернулась со шкатулкой. Визирь отпустил её, открыл шкатулку и достал из неё нечто, украшенное драгоценными камнями.

– Камилле, надень это на неё.

Амлон передёрнуло от тона этих слов. Её будущий супруг даже не называет её по имени, обряжая как куклу, как игрушку, чтобы потом наиграться и бросить. Не о такой свадьбе она мечтала когда-то. У неё задрожали губы. Только не расплакаться! Нельзя!

Пока она пыталась справиться со слезами, Камилле, ахая от восхищения, ловко надела на неё нечто похожее на диадему. Искусная, сплетённая, казалось, из тончайшей серебряной паутины и украшенная красными камнями, она необычайно подходила к свадебному платью.

– Хорошо. Пора ехать. Пойдём, Амлон.

Она вздрогнула, услышав своё имя из его уст. Оно прозвучало похоронным звоном, провожая её прежнюю жизнь. И не сбежать. Но у неё есть нож. На него одна надежда.

Глава 7

Амлон

В халирэ – так назывался странный тканевый экипаж, в котором ездили богатые ирханцы, было темно и тесно. Амлон сидела, сжавшись, стараясь ни рукой ни кончиком покрывала не задеть господина визиря, будущего мужа, человека которого ненавидит больше всего на свете. Сейчас вся гордость и смелость куда-то испарились, и её почти трясло от страха. Стать ему женой перед лицом их жестокого и кровавого бога, бога которого они придумали сами, чтобы оправдать свои беззакония (по крайней мере так их учили в дома, в Тарсе), быть верной до конца жизни (которая, наверное, будет недолгой) и смотреть, как принято здесь в Ирхане иметь несколько жён, которые ничем не отличаются от рабынь.

Всевышний, пожалуйста, спаси! Она молилась так мысленно, не переставая всю дорогу. Надеясь, что господин визирь ни о чём не будет её спрашивать и радуясь тому, что покрывало защищает её лицо. Она могла видеть сквозь полупрозрачную ткань, хотя и с трудом, а вот господин визирь не видел как она кусает губы в надежде справиться с собой и не заплакать.

Четверть часа, а может чуть больше – и халирэ остановился. Ну почему время не может тянуться вечно? Казалось что ни минуты пролетели, а секунды. Тканевая дверца распахнулась, и учтивый слуга с поклоном подал ей руку. Амлон замешкалась на несколько мгновений, но и этих мгновений хватило, чтобы вызвать недовольство господина визиря.

– Что ты сидишь? Пойдём! – Он недовольно посмотрел на неё, а потом добавил. – И помни, что я тебе говорил. Не делай глупостей.

Амлон послушно кивнула, как кукла, которую дёргали за ниточки и вылезла из халирэ. Привычный однообразный городской пейзаж сменился пустыней. Ярко-красные барханы плавно отделяли город от пустыни. От однообразия зарябило в глазах. Неужели они будут приносить брачные клятвы прямо здесь? Но визирь шёл вперёд, как будто не собираясь останавливаться, и она едва успевала за ним. Несколько минут, и вот взобравшись, наконец, на гребень бархана, она увидела одинокий оазис, манивший серебром чистой воды. И посреди оазиса накрытые шатры. И в середине один – самый красивый и высокий. К нему вела лестница из нескольких ступеней. Наверное, в этом шатре будет проходить церемония.

Амлон почувствовала, как на глаза опять наворачиваются слёзы, а к горлу подступил непрошеный ком. Так плохо и одиноко, как сейчас ей ещё никогда не было. Каждый день казалось, что куда уж горше. И каждый день оказывалось, что возможно и хуже. Что у уныния нет меры и дна, а горе невозможно вытерпеть и выпить эту чашу до дна у неё нет сил. Она почти встала. Тело отказывалось повиноваться. Словно её вели не на свадьбу, а на казнь. И в этот момент господин визирь обернулся.

– Быстрее! – Потом словно догадавшись о чём-то, взял её за руку и потащил за собой. Амлон едва не закричала. Руку словно обожгло. Но вместе с этим пришли силы и желание бороться, отомстить. Она упрямо сглотнула слёзы и пошла быстрее.

Почти не помня себя, кусая до крови губы, не видя ничего за покрывалом и стеной слёз, упрямо стоявших в глазах, она всё-таки добралась до шатра в центре оазиса. Амлон знала, что он красный, как сама кровь, как всё здесь. Шатёр стоял на площадке из светлого камня, к которой вела лестница в несколько ступеней. Но она не видела лестницы. И если бы не господин визирь, обязательно споткнулась бы. Но он уверенно тянул её вверх, за собой и она шла, покорно переступая ступень за ступенью и молясь о том, чтобы эта проклятая лестница наконец закончилась.

Амлон сама не знала, чего ждала и хотела. Но хотя бы в этом подобии храма её ожидает небольшая передышка. Она знала из рассказов хаима (она так и не выучила ирханский достаточно хорошо, чтобы читать на нём), что по традиции, благословлённой самым первым шеймом Ирхана, новобрачные входят в Великий Шатёр одни. И там их встречает только аимаас – служитель Аима. Даже сам Повелитель не имеет права войти в шатёр. И эта традиция давала ей небольшую, но всё же такую желанную передышку. Она боялась думать что будет внизу, мельком услышав громкие голоса. Наверное, там её ждёт свадебный пир. О нём ей рассказывала кама. При мысли об этом делалось так же дурно, как и при мысли о том, что пир не будет длиться вечно и господин визирь отвезёт её домой, уже как жену. Главное успеть вовремя вытащить нож…

Восхождение по лестнице наконец закончилось. Слёзы почти высохли. И она видела, пусть и неверно в свете свечей высокий купол шатра, уходящий куда-то в небо. Изнутри похожий на небо, кровавое, красное, такое, какое обрушилось им тогда на головы вместе с ирханцами. Навстречу им вышел аимаас, пожилой уже, едва ли не старше хаима.

– Во имя Великого Аим, начнём же церемонию! – Он воздел руки вверх и начал шептать что-то на ирханском. Так тихо, что она не могла разобрать.

– Не вздумай сделать глупость! – Вдруг услышала она голос господина визиря. Он сжал ей руку так крепко, что стало почти больно. Захотелось вырваться, убежать, но страх парализовал волю. И она покорно слушала всё, что говорил аимаас.

Церемония оказалась на удивление короткой. Или ей так показалось. Амлон не могла сказать, сколько времени прошло, когда служитель перешёл к брачным клятвам. Она знала, что должна ответить и когда. Но сначала спросили визиря. Так было принято.

– Согласен ли ты, Эмет Аль Баар взять в жёны Амлон из Тарса и предоставить ей достойную жизнь, и обеспечить ваших наследников, пока один из вас не уйдёт в Парчовые чертоги? – И не слова о любви и верности.

– Согласен.

– Согласна ли ты, Амлон из Тарса почитать, уважать и склонять свою голову перед Эметом Аль Бааром, пока один из вас не уйдёт в Парчовые чертоги?

На несколько секунд возникло сумасшедшее дикое желание ответить «нет». И пусть её убьют. Она была бы даже рада смерти. Но вот дадут ли ей умереть? Она вспоминала слова господина визиря о милости и щедрости Повелителя и на сердце холодело. Нет. Умереть ей не дадут. В лучшем случае её ожидает судьба Ирис. А в худшем… Не стоит даже и думать. И через несколько секунд, показавшихся ей вечностью, она ответила:

– Согласна.

– Тогда протяните ваши руки.

Амлон протянула правую руку, надеясь, что не заметно, как она дрожит. Аимаас обернул их руки красной лентой. Потом снял её, а через несколько секунд надел сначала ей на руку красную нить и завязал, а потом господину визирю. Месяц они должны будут носить эту нить, не снимая, и месяц будут считаться новобрачными.

Напутственные слова служителя она почти не слушала. Теперь она жена человека, которого ненавидит больше всего на свете. Будь у неё больше сил, больше воли она бы вот сейчас, на этой самой церемонии достала бы нож, и никто бы не хватился её. Но она не могла. Она боялась. Она трусила.

Вниз Амлон шла так же, почти не видя ступеней. Господин визирь (никогда даже в самом страшном сне она не назовёт его мужем) вёл её под руку. Уже спокойно, не торопясь. Она даже не смотрела на него. От одного воспоминания о его взгляде, который казалось видел насквозь, от которого нельзя было спрятаться и убежать, бросало в дрожь. Амлон не помнила, как очутилась в малых шатрах, стоявших полукругом внизу за огромным столом. По правую сторону от неё сидел господин визирь. По левую какой-то мужчина. Рядом с визирем восседал шейм.

Перед ней стояла тарелка с каким то кушаньем. Сил есть не было. Даже сидеть здесь было тяжело. Душно. Пыльный воздух Ирхана, приносивший жару и песок с барханов забивался в лёгкие.

– Ешь! – Услышала она приказ. Амлон узнала бы этот голос из тысячи, голос ненавистного мужа. Хотела спросить, как ей есть, если на ней покрывало, но не успела. Господин визирь одним неуловимым движением откинул покрывало так, что оно закрывало глаза и нос наполовину, не давая (она надеялась) любопытным взглядам рассмотреть её, создавая тень.

Она нехотя попробовала несколько ложек странного блюда. Потом это блюдо унесли и принесли ещё. Она попробовала и его. И так несколько раз. Пища была острая, острее, чем дома у господина визиря. Пить хотелось неимоверно. Она протянула руку к бокалу то ли воды, то ли вина, стоявшему рядом.

– Не пей! – Последовал короткий приказ от визиря, наклонившегося к ней так близко, что она чувствовала его обжигающе горячее дыхание. И потом добавил. – Я твой супруг. Ты обязана повиноваться. Делай, как я говорю.

Амлон хотела взбунтоваться, но сил не было. Голова кружилась. Хотелось хотя бы капли воды. Не пить. Он ненавидит её так, что желает ей смерти?

– Почему же ты не даёшь выпить своей супруге? Она кажется изнывает от жары. – Как сквозь туман донёсся до неё голос шейма.

– Я учу её, Повелитель. Она сегодня провинилась.

– И чем же, позволь спросить?

– Слишком печальна была на церемонии.

– О, да ты так уморишь свою жену. Она и до вечера не доживёт, – за столом раздались сдавленные смешки. Сам шейм в голос рассмеялся, видимо, довольный своей шуткой. – А может ты на это и рассчитываешь? А, Эмет, признавайся? Может быть, следовало не женить тебя, а сделать евнухом в моём гареме?

Смешки стали громче.

– Как прикажет Повелитель, – голос господина визиря звучал ровно. Амлон наклонила голову, чтобы поправить покрывало и случайно взглянула вбок. Мельком. На колени господина визиря. Под столом его руки были сжаты в кулаки так, что побелели костяшки. Но лицо спокойное и невозмутимое. Нет. Он не человек. Он ледяная статуя во плоти. И надеяться или взывать (что, наверное, одно и то же) к его милосердию глупо. Он никогда не проявит к ней человеческих чувств. Они не свойственны ему.

Амлон плохо запомнила, что дальше говорили за столом. Остаток пира слился в одно сплошное марево из звуков, смеха и откровенных взглядов. Наконец, шейм поднялся из-за стола и махнул рукой, милостиво дозволяя отправиться по домам. Амлон не знала, что ей делать, оставшись сидеть, как сломанная кукла, пока господин визирь не приказал:

– Встань и склони голову.

Она послушалась.

– Не забудь, Эмет, что я приглашаю вас с женой ну, пожалуй, через месяц к себе. Покажешь её нам, заодно расскажешь, как она тебе. – И Повелитель опять рассмеялся, заставив Амлон сжаться от страха. Ей ведь придётся ходить вместе с господином визирем к шейму, посещать гарем и всё вот это вот царство разврата. Всевышний, сохрани её! Пусть сегодня получится то, что она задумала!

Пока она шла с господином визирем до халирэ, мысли метались, как вспугнутые птицы. Но едва только они оказались внутри и дверца захлопнулась, отрезав её полумраком от всего остального мира, Амлон стало дурно. Она отдала бы всё на свете лишь бы оказаться как можно дальше от своего мужа. Но он, кажется, не понимал её душевных терзаний.

– Подними покрывало! – приказал.

Она подчинилась и непослушными руками откинула покрывало, кусая губы. Господин визирь придвинулся ближе. Амлон инстинктивно отшатнулась, закрыв лицо руками. Она ожидала окрика, удара, чего угодно. Но когда открыла глаза, он сидел и всё так же смотрел на неё, пристально, словно высматривал изъяны. И молча. Она не помнила, как они добрались до дома. В глазах темнело. А может и на улице уже стемнело? Очнулась только, когда Ирис встретила её и предложила:

– Госпожа, давайте я провожу вас в вашу новую комнату.

Амлон кивнула. В горле у неё пересохло. Когда и куда исчез господин визирь, она не знала. И это пугало, вызывая слабость в коленях.

– Может быть, вам чем то помочь?

– Ирис, принеси мне пожалуйста воды, в мою старую комнату. Я забегу туда на минутку.

Служанка понимающе кивнула и исчезла. А Амлон медленно пошла по коридору в свою комнату. Невидящим взглядом толкнула дверь, опустилась на колени перед кроватью, нащупала нож под подушкой и засунула под корсаж. Хотела помолиться, но сил не было. Выпила воды, которую принесла Ирис и молча отправилась за служанкой по бесконечным коридорам этого причудливого дворца.

В комнате, в которую её привела Ирис и тут же исчезла, стояла огромная кровать. Мягкая, с пышными перинами, устеленная подушками, с ярко красным балдахином. Подушки и балдахин были расшиты изображениями драксов, так искусно, что раньше она рассматривала бы это великолепие во все глаза. Но не сегодня, не после того что было и что должно произойти. Перед кроватью лежал ковёр. В нём, наверное, утопают ноги. Но желания это проверить не возникло.

Бегло осмотревшись, Амлон поняла, что Ирис привела её в спальню господина визиря. Вот его вещи на стуле. Письменные принадлежности на секретере, свитки, перевязанные атласными лентами. А ещё в комнате было окно. Маленькое, но окно. Она жадно припала к нему, чтобы с разочарованием отпрянуть обратно. Слишком маленькое и зарешеченное, оно к тому же выходило на загон с драксами и небольшую поляну перед ним. Драксы словно увидев её, зашипели, протягивая свои длинные чешуйчатые шеи. У неё нет выхода.

Вдруг скрипнула дверь и на пределе слуха она услышала шаги, ЕГО шаги. Сердце забилось, стало страшно. Она резко повернулась и отпрянула от окна. Господин визирь был в домашних шароварах и свободной рубашке с открытым воротом. Он медленно подошёл к постели и взбил подушки. Потом поднял глаза на неё.

– Подойди сюда! – Услышала она приказ. Нет! Ни за что она сейчас не пойдёт к нему! Несколько минут она стояла молча, только сердце стучало так, что казалось, сейчас разорвётся. – Подойди! Или ты оглохла?

В его голосе она явно услышала недовольство. Пусть лучше убьёт, но она не пойдёт к нему! Тогда он начал подходить сам, медленно, пружиняще. Как будто сам являлся хищником, дикой кошкой, а она его добычей. Амлон начала отступать назад, всё дальше и дальше, пока не упёрлась в стену комнаты. Тогда одним быстрым движением она выхватила нож и выставила его перед собой.

– Не подходите ко мне.

Руки тряслись, в глазах темнело. Не уронить бы нож. Всевышний, помоги!

Но господин визирь как будто не слышал. Он сделал шаг вперёд, потом ещё шаг и ещё и остановился так, что нож почти уткнулся ему в грудь. Амлон задрожала. Вот сейчас она убьёт его или может лучше себя, чтобы избежать бесчестья и позора, который она никогда не сможет смыть. Нож задрожал в руке, она замешкалась, потом всё-таки попыталась сделать выпад неуклюже и… Неуловимым движением господин визирь схватил нож за лезвие, выдернул из её рук и согнул в дугу, а потом отбросил в сторону.

– Вот так, – сказал жёстко. Вот и всё. Вот и конец. Амлон трясло от страха. Перед глазами поплыла красная пелена. Господин визирь стоял перед ней. И капли крови падали с его порезанной ладони на белые шаровары. Кровь. Везде кровь. И красные свадебные одежды…

Она подняла голову.

– Ненавижу вас! Ненавижу! – Хотела закричать, но получился только шёпот.

Подняла глаза. Он смотрел на неё, не мигая, несколько секунд, потом развернулся и вышел, хлопнув дверью так, что разлетелись тонкие занавеси на окне и пламя свечей, взметнувшись, погасло.

Амлон сползла по стенке на пол, сжалась в комочек и зарыдала, всхлипывая. Она так устала! Никаких сил больше не осталось. Всевышний, сжалься, пожалуйста! Пусть эта страшная жизнь побыстрее закончится. Вся боль сегодняшнего дня навалилась словно разом, желая раздавить, лишить сил, как Ирис. Амлон скинула с горящих ног сандалии, сорвала ненавистную диадему с волос и кинула на пол. Потом легла на пол, свернулась прямо возле окна. Усталость давала о себе знать. Очень хотелось спать. Но вдруг придёт господин визирь? Зачем он ушёл? Вдруг он позовёт мерахов с ятаганами, чтобы всыпать ей плетей? Она заставила себя встать, нашла в полумраке отброшенный нож. Выпрямить его у неё конечно не получилось, но чувствовать рукой острую сталь всё равно было спокойнее. Амлон положила голову на руки, не желая тронуть даже подушки из его комнаты. О том чтобы лечь на кровать не было и речи. Закрыла глаза и попыталась изгнать кошмары о сегодняшнем дне из своей памяти. Вспомнила Тарс, шум волн и запах небесников и крики чаек и нежные мамины руки. Сон пришёл неожиданно. И в нём она брела по красной пустыне рядом с господином визирем, почему то не испытывая ни страха ни смущения.

Эмет 

Эта девчонка ненавидела его. В её глазах было столько ненависти и ещё боль. Как у сестры, тогда, в Тарсе. Аим её дери! Он прислонился к стене и схватился за голову. Как всегда, когда приходили воспоминания, начиналась боль. Будь проклят ненасытный Повелитель, для которого они все лишь игрушки! Он отдаст девчонке свою спальню, а сам будет спать в другой комнате. Пойдут слухи, что он не живёт со своей женой. Да пусть! Пусть подавятся! Он что-нибудь придумает. Но видеть эту ненависть было невыносимо. Он чувствовал себя так, будто сам, своими руками убивал сейчас сестру, которая умерла тогда на его глазах. Такие же глаза, до боли такие же, и такая же ненависть плескалась в них.

Снова стало душно. Эмет только сейчас заметил, что стоит возле двери в сад. Дом спал. Его не видел никто. И девчонку эту, Амлон. И никто не зайдёт до утра. Спальня хозяина священна. Он усмехнулся. Открыл дверь и вышел в сад. Ночью. Он почти никогда не гулял здесь по ночам. Видеть кроваво-красную луну каждую ночь было выше его сил. Пойти что ли выпустить дракса размять крылья? Нет. Опасно. Кто-нибудь доложит шейму.

Клетка была тонкой красивой и большой, но от этого не переставала быть клеткой. Он скривил губы. Эмет улыбался всегда, когда хотелось плакать. Этому его научил Повелитель. Он многому научил своего покорного раба, кроме одного – не причинять другим боль. Перед глазами стояли ненавидящие глаза этой девчонки, его жены теперь. И почему-то сжималось сердце так, что стучало в висках.

Аим бы забрал всех, кто смеялся над ними на этом проклятом пиру! Он не обязан был делать то, что он сделал. Но он не мог иначе. Повелитель несомненно подмешал порошок травы, что развязывает языки, в вино. И выпей Амлон этого вина, её дни были бы сочтены после всей той правды, что она рассказала бы шейму. Но оправдываться или объяснять свои приказы он был не намерен. Тем более сегодня.

Он развернулся и вошёл обратно в дом. Эмет знал, что ему сейчас поможет. Спустился в подвал и толкнул дверь в маленькую комнату. Его оружейная, в которую может войти только он и ещё пара преданных ему мерахов. Не так много. Но он не привык кому-то доверять, кроме себя. На ощупь снял со стены саблю, притворил дверь и снова вернулся в сад.

Он ненавидел ятаганы, но никто не знал об этом, как и о том, что саблей он владел куда лучше, чем ятаганом, причём обеими руками. Эмет сжал рукоять сабли и только сейчас почувствовал, как саднит руку. Рукоять окрасилась в красный. То ли кровь, то ли причудливая игра луны.

Возле загона с драксами была поляна, которую он давно ещё облюбовал для упражнений. О ней не знал никто, кроме мерахов. Окна его спальни выходил прямо сюда. Удобно, когда не хочется долгих прогулок. По стенам он, пожалуй, лазил не так ловко, как мерахи шейма, специально этому обученные, но визирю это и не пристало. Эмет закрыл глаза, поднял саблю и представил того одного единственного человека, из-за которого потерял всё, но которому был обязан всем, что имеет. И опустил саблю.

Амлон

Она проснулась среди ночи. Замёрзшая. Всё тело ломило. Рука, которую она положила под голову, онемела. Амлон поднялась, не вполне сознавая, где она. Через несколько минут воспоминания настигли её. Она вскочила и в ужасе огляделась, ища господина визиря. Но его нигде не было. Неужели он ушёл, оставил её и всё на этом закончилось? Или этим всё только начинается и он придумал какой-то новый изощрённый способ показать ей своё превосходство? Амлон задрожала и подняла согнутый нож. Вот и все её надежды, вот и всё, что она может. Страха больше не было, только тоска и отчаянье.

Она развернулась к окну. Кроваво-красная луна освещала небольшую поляну у загона, словно насмехаясь над ней, над её красными свадебными одеждами, над тем, что отныне и навсегда она жена ненавистного человека, врага, который убил её отца, растоптал и разрушил её жизнь, уничтожил её дом. Амлон посмотрела вниз, на сад, залитый красным сиянием, и вздрогнула. Перед загоном с драксами на поляне стоял человек. Даже в темноте она узнала его. Тот, кого она ненавидела, и от которого некуда было скрыться. Он танцевал на поляне опасный и смертельный танец. Ятаган в его руке словно жил своей жизнью. Она хотела отпрянуть от окна, боясь что он узнает её, но не нашла в себе сил, словно завороженная смотря на его танец с мечом.

Нет. От этого человека не сбежать и не убить его. Если он голыми руками может согнуть нож. Как скоро он снова придёт к ней и потребует своего? Амлон не знала и не хотела даже думать об этом. Но если есть какая-то возможность выбраться отсюда, из этих цепких сетей, то только тогда, когда этот человек с холодными глазами будет мёртв. Ведь когда-то же он спит. И надо этим воспользоваться. Решение было принято и Амлон сразу стало легче. В этот раз Всевышний точно поможет ей. По другому и быть не может.

Глава 8

Амлон

До утра она больше не заснула, страшась восхода солнца. Она не знала, какое наказание последует за её неповиновением. Но она достойно встретит его и вытерпит. Но рассвет настал, а к ней так никто не пришёл. Амлон услышала, как проснулись слуги, как зажил своей такой чуждой жизнью этот дом. Устав сидеть и ждать, она подошла к двери. Медленно, стараясь не задеть даже краем одежды случайно никаких вещей господина визиря. И только собралась выглянуть в коридор, как в дверь постучали. Что делать? Стучали наверное, рассчитывая увидеть здесь господина визиря. Хотя… Она вроде как теперь госпожа. Она печально улыбнулась и произнесла:

– Войдите!

Дверь распахнулась и вошла Ирис.

– Доброе утро, госпожа.

Ей показалось, или Ирис смотрела с сочувствием?

– Доброе утро, Ирис.

– Я принесла вам завтрак. Господин визирь сказал, что это – теперь ваша спальня. Сейчас придут слуги и заберут его вещи и принесут ваши.

– Моя? – Что это значит? Что он придумал?

– Да, госпожа. Хотите, я помогу вам переодеться и провожу в купальню?

– Нет, спасибо, Ирис. Я хочу сама. – Она переоденется сама. Раз теперь она госпожа и жена визиря, наверное, ей теперь будет позволено обойти дом, заглянуть на кухню и может быть, даже получится ненароком забрать нож со стола. Она не откажется от своего плана. Надо только выяснить, где теперь будет спать её муж. При мысли о том, что, может быть, спать он придёт к ней, Амлон почувствовала дурноту.

Ожидая пока слуги принесут её вещи и заберут вещи господина визиря, она отошла к окну. Взгляд её невольно остановился на поляне, где она видела ночью господина визиря. Но сегодня его там не было. Поляна пустовала. Куда он делся? Почему не приходит? Хочет напугать? Завтрак остывал на маленьком столике возле кровати. Есть не хотелось совсем после вчерашнего пира, только пить. А ещё она никак не могла забыть этих бесстыдных громких голосов и этих поздравлений. Как хорошо, что её знание ирханского не давало ей в полной мере понять, о чём они говорят.

Когда, наконец, её вещи принесли и слуги, откланявшись, ушли, Амлон выбрала самое простое платье и направилась в купальню. Отныне больше никаких притираний и благовоний. Если этим она разозлит господина визиря, что-ж, тем лучше. Всё равно она скоро умрёт в этой ненавистной стране и во всяком случае после того, что она собиралась сделать, дни её будут сочтены. Особенно если у неё не получится убить господина визиря. Она ещё не знала, какое наказание он приготовил для неё за вчерашнее. И это незнание пугало больше самого наказания.

После купальни Амлон направилась обратно в комнату, немного побродив по дому. Слуги уже были осведомлены о её новом статусе и почтительно кланялись в ноги при виде её. В кухню заходить она пока не осмелилась. Потом, через несколько дней, когда господин визирь решит, что она смирилась, когда перестанет следить за ней. Ведь наверняка он следит. Ирис же говорила о воинах с ятаганами, которые здесь повсюду, только надо знать, куда смотреть. Мерахи. Она вспомнила это слово. Так здесь называют воинов с ятаганами, личную охрану самых знатных господинов, включая самого шейма.

В комнате она с неохотой потыкала двузубой вилкой в какую-то странную острую еду, не чувствуя вкуса. Здесь даже в сладости добавляли столько пряностей, что истинного вкуса еды она не чувствовала. С радостью только выпила стакан какого-то кислого сока. Он хоть немного утолил жажду. И осторожно села на кровать. Теперь когда ни хаим, ни кама к ней больше не ходили, день показался неимоверно скучным и долгим. Она была госпожой? Да нет же! Рабыней в красивой позолоченной клетке. Что ей было делать в этом доме? Гулять по саду и разговаривать с Ирис? Но у служанки есть своя работа, за неисполнение которой её накажут. Бродить по дому? Но она боялась наказания за излишнее любопытство. Читать? Но у неё не было доступа к библиотеке, если она вообще имелась в этом доме. Писать? Но у неё не было бумаги. Ей оставалось только молиться, да надеяться на то, что она сможет воплотить свой план в жизнь. О том, что она будет делать после, она старалась не думать.

Когда солнце начало припекать, Амлон поняла, почему в большинстве комнат здесь, в Ирхане, не было окон. От палящей жары захотелось спрятаться, настолько душным стал воздух в комнате. В такое время только в купальне, наверное, можно дышать. Надо пойти туда. Она встала и подошла к двери, когда знакомый ненавистный голос спросил:

– Тут душно. Почему ты не закрыла окно?

Амлон дёрнулась, как от удара и быстро развернулась. Господин визирь стоял в углу комнаты, а за его спиной виднелась, приоткрытая дверь, умело задрапированная ковром. Вот оно что! Значит, здесь есть смежные комнаты. И её он поселил сюда, а сам поселился в соседней, чтобы заходить тогда, когда ему вздумается, чтобы она всегда была настороже. Какая изощрённая пытка!

– Я не знала, как его закрыть, господин, – сначала ответила Амлон, а потом только вспомнила, как она должна его называть. Но произнести это проклятое имя было тяжелее, чем назвать его господином.

Он молча подошёл ближе, и она невольно отшатнулась, не соображая, что делает. А господин визирь так же молча в одно неуловимое движение потянул какой-то рычаг. Хлопнули ставни, и в комнате воцарился полумрак. Жара сразу стало меньше.

– Теперь будешь делать так всегда, как только солнце поднимется из-за загона с драксами.

– Да, господин.

Он нахмурился и подошёл ближе. Амлон отступила и упёрлась в резной столбик кровати, на которые был натянут полог. Но визирь словно не заметил её отступления.

– Почему ты так одета? Хаим не говорил тебе как должна одеваться замужняя женщина?

Амлон вздрогнула. Точно. Она совсем забыла об этих глупых сословных обычаях. В Тарсе после свадьбы женщина одевалась как всегда. Разве что, если у мужа имелось большое состояние – могла купить себе одежду побогаче, чтобы подчеркнуть свой новый статус. А здесь ей подобало сейчас стоять перед господином визирем, потупив глаза в пол, «глядя на носки его дорогих туфель», как поучал её хаим. Голова должна быть покрыта специальным покрывалом, а платье должно быть закрыто настолько, насколько до этого было открыто, чтобы не видно было ни рук, ни шеи.

Амлон хотела уже сказать «простите, господин», когда внезапно сжала зубы. Она не будет унижаться перед ним, чтобы за каждую провинность, за каждую ложь получать наказание. Лучше сейчас пойдёт и переоденется, как только он исчезнет из её комнаты. И она подняла голову, глядя прямо ему в лицо. Пусть он видит, как она его ненавидит!

Но господин визирь не понял её. Он нахмурился и заговорил снова.

– Видимо, служанки не напомнили тебе, как надобно выглядеть и вести себя жене господина визиря. Они все получат сегодня по двадцать плетей.

Он развернулся чтобы выйти. Как молния пронеслась мысль, что их всех накажут из-за неё и Ирис тоже.

– Господин визирь, стойте! – Но он даже не обернулся, направляясь к двери, скрытой в стене. – Эмет!

Она ненавидела это имя. И, он специально, наверное, всё обустроил так, чтобы она унижалась, но… Она не могла молчать, когда от неё зависели другие люди.

– Да? – Он холодно посмотрел на неё, словно ожидая дальнейших слов.

– Они не виноваты. Это я сама отослала слуг, сама отказалась принять их помощь. Не наказывайте их, пожалуйста! – Последнее слово Амлон произнесла в полной тишине, ненавидя себя, а ещё больше господина визиря за нанесённое унижение. Но она хотя бы должна была попытаться.

– Переоденься, – только бросил холодно в ответ и ушёл, закрыв за собой потайную дверцу.

Амлон едва не заплакала, кусая губы. Спокойно. Она не должна бояться. Она попросила. Скорее всего, он откажет ей, лишь для того, чтобы её помучить, но она всё равно должна переодеться, чтобы лишний раз не злить его.

Амлон подошла к небольшому шкафу, где хранились её платья, невесомые, словно вытканные из воздуха. Хорошо, что хотя бы непрозрачные. И вздрогнула. У неё не было платьев, подходящих замужней женщине. Господин визирь, это сделал специально, ведь верно?

Эмет

Всё чаще и чаще он выходил из себя с этой девчонкой. Он чувствовал, что идёт по опасной тропинке. Один шаг и может оступиться и упасть. В последние дни только она занимала все его мысли. И это было плохо и неправильно. Из-за неё всё, чем он жил последние пятнадцать лет может пойти прахом, все давно лелеемые планы мести, которые сейчас казались лишь прошлогодними листьями, сухой травой, которая могла сгореть в один миг. Он не знал, что с ним творилось. Он хотел думать о ней, наблюдать за ней и чем больше хотел, тем больше презирал себя за слабость и тем жёстче к ней был. Он не умел и не имел права быть другим, Аим его подери!

Ему хотелось испытать её, проверить, увидеть что-то такое, что не дано было ему, словно прикоснуться к свежему чистому источнику, который течёт не в его стране и не для него. Как смело она сейчас защищала слуг! Конечно, он не собирался действительно всыпать им плетей, лишь посмотреть, что она будет делать. Ему было интересно. Интерес стороннего наблюдателя, не больше. Ведь не больше, же?

На её ещё детском лице так странно смешались ненависть и страх и гордость. Совсем как у его сестры. Она ненавидела его и боялась и чем больше боялась, тем сильнее хотела вогнать ему нож в сердце. Эмет поймал себя на мысли о том, что умер бы с улыбкой на губах, дозволив ей довершить начатое. Он и так слишком устал. Только не сейчас, попозже, когда всё будет готово.

Позвонил в колокольчик и приказал принести обед. Есть не хотелось, уже давно. Он отдал бы всё, лишь бы попробовать простую пищу, ту, которую он ел давно, в Тарсе. Никогда он не забудет её вкус. А ещё ветер и запах первых весенних цветов и крики птиц, глубоко в вышине, в бездонно-синем небе. Виски опять пронзила застарелая боль.

Он отпустил слугу, задумчиво посмотрел на поднос с едой, потом подошёл к двери в соседнюю комнату, скрытую узорчатым ковром. Входить вот так запросто, в комнату к этой девчонке было неуютно, словно он не имел на это права. Но он не хотел задумываться об этом. Распахнул дверь и вошёл, держа поднос, осторожно и тихо, так чтобы не было слышно. И вздрогнул, едва не уронив поднос. Минутная слабость, не больше.

Она плакала, беззвучно. Всё в том же платье, хотя он приказал ей переодеться.

– Почему ты плачешь? – спросил тихо, тише обычного. Она вздрогнула и едва не отпрыгнула от него. Удержала себя силой. И подняла голову. Ненависть в её глазах так странно сочеталась со страхом. Хотя он, конечно, предпочёл бы, чтобы его хотя бы не боялись.

– У меня нет ни одного платья, которое приличествует замужней женщине, – сказала тихо, но не опустила глаз, как было принято, как учил её наверняка хаим. Гордая и одновременно такая слабая, почти ребёнок. Как же он ненавидел привычку здешних женщин падать ниц перед супругом или вельможами вроде него самого! А ещё покорно стоять, устремив глаза в пол и ждать приказаний. Смирение несомненно добродетель, только вот в ирханских женщинах было скорее равнодушие и покорность раба, который считает великой честью целовать своему супругу ноги. Их воспитали так. И надо ли их за это судить? Но он так жить не мог. Может быть, ещё и поэтому никак не женился до сего дня, несмотря на настойчивость шейма.

– Вечером придёт дарам-гасса и подготовит всё для пошива платьев.

Он ловил эмоции на её лице, читал как книгу. Она не умела скрывать свои чувства. И всё, что видела, тут же отражалось на лице. Интересно, а что она видит в нём, когда вот так смотрит пристально, с ненавистью? Чудовище, пострашнее дракса?

– Благодарю вас, господин.

Его опять передёрнуло от этого «господин». Она произносила это слово как плевок, ёмко, с ненавистью. Где тут предписанная покорность?

– Эмет, я приказывал называть меня так. – Всё равно это не его имя. Всего лишь одна из масок. Так назвал его Повелитель и приказал забыть своё собственное имя. И он забыл. Да так забыл, что теперь не вспомнит, даже если захочет.

– Простите, Эмет.

Вроде всё верно. Но опять жгучая ненависть в глазах и ещё страх.

– Тебе принесли обед?

– Да, Эмет.

– Хорошо. Тогда давай пообедаем вместе.

Бедной девушке кусок в горло не лез рядом с ним, он был уверен в этом. Но пусть учится хотя бы делать вид. Иначе шейм скажет очень многое. При мысли о том, что ненасытный повелитель Ирхана в любой момент может потребовать эту девчонку к себе, почему то становилось дурно. А так ведь рано или поздно обязательно произойдёт. Поэтому он и не хотел…

Эмет закусил губу до крови. Она ведь ничего не заметила? Амлон вылавливала лассой (здешнее подобие ложки) кусочки мяса из супа.

– Хаим учил тебя читать?

– Нет, Эмет.

– А писать?

– Нет, Эмет.

– Хорошо, значит я буду учить тебя.

Зачем он это предложил? Эмет не знал. Но ему нравилось смотреть на эту девчонку, изучать её, разговаривать. Он так редко делал то, что ему нравилось, хотя мог позволить себе почти всё, что это наслаждение было для него таким далёким и недоступным. И тем сильнее хотелось испить его до дна.

– Как скажете, Эмет.

Голос Амлон звучал безжизненно. Девчонка устала. И вдруг откуда-то из глубин сознания волной взметнулось дикое и бессмысленное желание – дотронуться до её волос, погладить по голове, пожалеть. Он усмехнулся, представив, как она отпрыгнула бы. А может с ненавистью кинулась бы на него с кулаками. Развернулся и тихо вышел из комнаты. И только у себя, привалившись спиной к разноцветному ковру, скрывавшему потайную дверь, почувствовал, как он устал.

Амлон

Как только господин визирь ушёл, она придвинула к потайной дверце стул. Теперь он не войдёт незамеченным. Она чувствовала себя мухой, попавшей в паутину, а вокруг неё сплетал свои громадные сети паук. И просвета в этих сетях становилось всё меньше и меньше. Зачем господину визирю учить её читать и писать? Почему он ничего не говорит о наказаниях? Что ему надо от неё? Он только изучает её внимательно своими холодными глазами и ничего не требует от неё. И это то пугало больше всего.

Амлон вздохнула и упала ничком на кровать. Хотелось свернуться клубочком и уснуть, забыться, чтобы во сне увидеть снова лицо мамы и братьев и подруг. Вот только даже её снами владел Ирхан. С его кроваво-красными песками и голодными лицами мужчин. Но, может быть, всё-таки у неё получится забыться до прихода дарам-гассы? Праздность – изматывающе-тяжёлое бремя.

Наверное, она всё-таки задремала, потому что в дверь легонько постучали.

– Войдите, – Амлон села на кровати.

– Госпожа, – вошла Ирис, – пришла дарам-гасса.

– Пусть войдёт.

Следующие несколько часов портниха снимала с неё бесконечные мерки и подбирала ткани, прикладывая то один, то другой отрез то к её волосам, то к лицу. Болтливая до невозможности, дарам-гасса, всё вздыхала, как ей, Амлон повезло.

Разговор с портнихой и все эти примерки утомили её. И Амлон вздохнула с облегчением, когда та наконец ушла. Она встала, решив выйти в сад, размять ноги и может быть, опять набрести на поляну с небесниками, когда стул громко заскрипел, отодвигаясь.

Опять господин визирь, уже третий раз за день! Да неужели же он ни на минуту не может оставить её в покое? Она развернулась устало к двери, ожидая встречи. Она ведь не сможет всё время быть готовой к подлости, удару или наказанию. Рано или поздно она устанет, ослабеет, сдастся. И что тогда? Будет жить сломанной куклой, как Ирис, марионеткой в чужих руках? Ну уж нет! Надо сделать ещё одну попытку того, что она задумала и как можно быстрее.

– Это что такое? – Спросил господин визирь, указывая на стул. Ей показалось, или он тоже выглядел усталым? Хотя, впрочем, кто знает, сколько у него масок? Вдруг, это одна из них?

Она не стала отвечать. Вот если спросит ещё раз… Даже говорить было тяжело. Такая усталость почему то навалилась.

– Завтра дарам-гасса принесёт платья. Пока не наденешь одно из них, я не разрешаю тебе выходить из дома.

Амлон вздрогнула. Вот. Как она и ожидала – новый запрет. Он специально мучает её. И эти тонкие изощрённые наказания, пытка запретами и неизвестностью страшнее физической боли. Как же она его ненавидит! Она даже не отвернулась. Пусть смотрит. Пусть видит ненависть на её лице!

– А сейчас ты будешь учиться читать. К концу недели я хочу чтобы ты прочитала мне вслух этот свиток, – и он показал Амлон свиток, перевязанный красной лентой. Потом развязал ленту и свиток раскатился став едва ли не длиннее кровати.

Это было хоть какое-то развлечение. Вряд ли, конечно, господин визирь, позволит ей читать то, что ей нравится, но она сможет дать хоть какую-то пищу своему уму. Правда то, что учить читать её будет он, убивало всё предполагаемое удовольствие от чтения.

Урок чтения прошёл вовсе не так ужасно, как она себе представляла. Господин визирь пока не думал наказывать. Он ни разу не прикоснулся к ней даже пальцем. Но этот его ледяной взгляд и тон, с которым он обращался к ней, словно она была букашкой, одно существование которой – это ошибка, заставляли её ненавидеть и бояться его ещё больше. А ещё он был проклятым ирханцем и этим всё сказано. Как только господин визирь ушёл, Амлон опять приставила к потайной дверце стул и облегчённо вздохнула. Она теперь знала написание некоторых букв, обозначавших слова. Ирханский язык был намного сложнее её собственного. Каждая буква могла обозначать несколько слов, а могла букву, в зависимости от положения в предложении.

Она до ужина просидела над свитком, а после ужина решительно направилась гулять по дому, выбрав кухню своей целью. То, что она задумала, не следует откладывать. Тем более, что других дел у неё всё равно не было.

Нескончаемые коридоры и анфилады поразили бы раньше её воображение, если бы она гуляла по ним как гостья, а не как пленница. Сейчас же она оставалась равнодушной к ним. Хотя в первый раз гуляла вот так свободно. Наверное, она никогда не привыкнет к этой чужой ненавистной роскоши.

Спальни, купальни, бассейн, комнаты для слуг… Да где же эта кухня, наконец?! Спрашивать было неловко, хотя слуги несомненно показали бы ей всё, что она желает. Наконец, ей повезло. Амлон пошла на запах, буквально сбивавший с ног, и за очередным поворотом увидела приоткрытую дверь, из которой доносился нестройный гомон голосов, стук кастрюль и шум льющейся воды. Она заглянула за дверь. Да, это была кухня. Амлон вошла. Голоса стихли и тут же все слуги в немом изумлении уставились на неё, а потом поклонились до пола.

– Вы что-то хотели, госпожа? – Полная женщина с красным, мокрым от пота лицом сделала по направлению к ней несколько шагов и почтительно остановилась поодаль.

– Нет. Я хочу посмотреть, как вы работаете. – Здесь не знали тарсийского, поэтому Амлон сказала на ломаном ирханском, надеясь, что её поняли, напустив на себя самый гордый и неприступный вид из всех возможных.

Надо было найти то, за чем она пришла. Попытаться забрать нож сейчас? Или сделать это тайком? От духоты кружилась голова. Как только здесь вообще можно было готовить и шевелить руками и ногами? Наверное, коренные ирханки уже привыкли к такой жаре, она же не могла даже вздохнуть. Но надо было делать вид…

Амлон прошлась по кухне, якобы внимательно осматривая помещение, иногда задавая короткие вопросы о том, что готовилось в кастрюле или какие приправы будут положены в то или иное блюдо. Не все ответы она понимала, но это было и неважно. Главное, что ей было нужно, она увидела.

Выйдя из кухни, она вздохнула свободно. Оказывается, она очень хорошо научилась притворяться и сама не знала, радоваться этому или печалиться.

Весь вечер Амлон пыталась начать читать свиток, повторяя заученные буквы, потому что больше нечего было делать и потому что это давало хоть какую-то пищу для размышлений. Да так и уснула со свитком на кровати, надеясь только, что господин визирь не войдёт к ней ночью. Но сил бодрствовать всю ночь не было.

Ночью её никто не беспокоил, а после завтрака слуги принесли ворох разноцветных платьев, приличествующих женатой женщине. При воспоминании о том, что она теперь жена, накатил привычный страх. Амлон выбрала одно из платьев и поспешила в купальню. На выходе из купальни висели зеркала. Обычно она равнодушно проходила мимо них, но сейчас не смогла удержаться. В этом платье, небесно-голубого цвета, закрывавшем руки до кистей и ноги до щиколоток, она понравилась себе больше, чем в открытых кусках ткани, едва перевязанных поясом, которые и платьями то назвать можно было с трудом.

Значит теперь наконец-то можно выйти в сад и подышать воздухом. В доме было душно, но и в саду, где она искала облегчения, не шевелился ни один листок, ни ветерка. Небо как будто потемнело. Неужели и в этой стране удушающего жара может пойти дождь?

Амлон двинулась вперёд по тропинке, словно бесцельно. Она не помнила дорогу к небесникам, но всё же надеялась снова набрести на них. Тот букет так и пропал в её комнате. После проклятого свадебного обряда она заглянула в свою комнату, но цветов там уже не было.

Тропинка вела прямо, исчезая в зарослях низкорослых кустарников, а потом выныривая снова. Она шла по ней, никуда не сворачивая, пока не упёрлась в высокое кованное ограждение. Забор. Значит, здесь кончались владения господина визиря. Она остановилась и внимательно осмотрела ограду. Высокая, в полтора её роста, она лишь ограничивала владения. Вряд ли трудно будет перелезть на ту сторону, даже ей, а что уж говорить о ворах и прочих людях. Значит ограда охраняется. И то, что она не видит воинов с ятаганами вовсе ничего не значит. Но она должна попытаться. Амлон сама осознавала, что пытаться убежать отсюда глупо, но не могла отказать себе в этой призрачной надежде.

Она уже развернулась, чтобы направиться обратно, когда услышала голоса. Один, ненавистный она узнала бы везде. Приникнув к забору, она жадно вслушалась.

– О, господин визирь, милостью великого шейма, Повелителя всего Ирхана, да живёт он вечно, выслушайте меня.

– Да, – прозвучало отрывисто и властно.

– Мой сын, мой несчастный Барат в тюрьме. Вы вольны освободить его. О, сжальтесь над несчастной матерью! – Женщина плакала. Всхлипы приближались и раздавались уже совсем близко. Видимо, визирь, возвращался домой почему-то пешком, а эта женщина бежала за ним. Амлон представила себе эту картину, и её затрясло от накатившей ненависти.

– Раз ваш сын в тюрьме, значит на то воля Аима, – раздался холодный голос. – Невинные не попадают в темницы Повелителя всего Ирхана.

– Барата оклеветали. Он не мог сделать того, в чём его обвинили. Милый мой мальчик! Как я теперь буду жить одна? О, смилуйтесь надо мной, несчастной, господин визирь! Умоляю вас!

– Встаньте! – Видимо женщина упала на колени, но судя по голосу, господина визиря это совсем не растрогало. Амлон, будь на месте этой женщины, выцарапала бы ему глаза. И пока бы там ещё мерахи подоспели…

– Пожалуйста, молю вас, господин визирь, мой сын! Смилуйтесь! Мой Барат! Смилуйтесь!

Но господин визирь, видимо ушёл, оставив несчастную рыдать в одиночестве. Амлон так хотелось протянуть руки сквозь прутья ограды и утешить её, но она даже на это не имела права. Сжав зубы, она решительно направилась к дому. Если она избавит Ирхан от такого злодея, ей будут только рады. Сегодня вечером она попытается взять нож на кухне.

Но сегодня случая не представилось. Господин визирь снова учил её читать. И ей было всё тяжелее и тяжелее казаться покорной, сдерживать свою ненависть. Теперь весь Ирхан, все ненавистный захватчики обрели для неё лицо. Она почти забыла о том, что господина визиря не было среди тех, кто напал на их селение. Ей казалось, что только он, он один виноват во всём, и не будь его, она давно бы вернулась домой.

Несколько дней прошли как в тумане. Амлон желала только одного – наконец-то попытаться совершить задуманное. Даже во сне он видела его ненавистное лицо. А там – будь что будет. И, наконец, ей улыбнулась удача, а может быть, Всевышний смилостивился над ней и внял её молитвам. Вечером она наконец переступила порог кухни. И на кухне на счастье никого не было, кроме худенькой служанки, которая дремала, положив руки под голову. Она тоже выглядела не коренной ирханкой. И даже во сне на лице у неё застыло испуганное выражение. Интересно, какие ей снятся сны? Амлон чуть-чуть помедлила, потом тихо вздохнула и направилась к столу. На нём лежал нож. Один, забытый, видимо, кухаркой. Остальные убраны. Да это и не важно. Вот оно, то что ей нужно.

Она торопливо схватила нож со стола и спрятала его в рукав платья. Как хорошо, что в её одежде столько складок!

Ночью. Всё должно произойти этой ночью.

Глава 9

Амлон

Господин визирь опять учил её читать и проверял то, что она уже выучила. Амлон отвечала правильно и охотно. Он не должен ничего заподозрить. А душа ликовала. Она убьёт его сегодня и сбежит. Какая разница, куда, главное – сбежать, а там, если она будет принадлежать сама себе, она уже придумает, что делать. Главное – выиграть это время.

Как только вечер опустился на сад, и заревели голодные харомы, Амлон легла в постель, делая вид, что спит, но заснуть не могла. Пока не взошла кроваво-красная луна, она не сомкнула глаз. И когда весь дом погрузился в темноту и тишину, встала, достав нож, с которым так и не рассталась. Он был большим и острым, с большой деревянной рукоятью. Такой не согнёшь просто так. Амлон улыбнулась и тут же устыдилась. Улыбается перед тем, как убить человека. Полно. Она ли это? Или от прежней Амлон уже ничего не осталось? Настигло запоздалое раскаяние и ещё мысль, какая-то едва уловимая, где-то на задворках сознания. Ведь, кем бы ни был господин визирь, он тоже человек и достоин ли он смерти, может решать только Всевышний, но никак не она сама. Но Амлон встряхнула головой, прогоняя непрошенные мысли. У неё нет другого выхода.

На цыпочках, стараясь бесшумно ступать босыми ногами по полу, она добралась до потайной двери и на мгновенье замерла – ей послышались какие-то звуки. Несколько минут она стояла, сжимая в дрожащих руках нож. Но нет. Тихо. Потом отодвинула стул и толкнула дверь, с запозданием подумав о том, что бы она делала, если бы дверь была заперта. Но дверь поддалась и бесшумно распахнулась.

Она быстро юркнула внутрь, притворив за собой дверь. Потом огляделась. Комната была чуть меньше той, в которой сейчас жила она и почти такой же. Та же мебель, то же небольшое окошко и та же кровать. Кровать. Она сделала несколько шагов по направлению к ней. И только потом посмотрела на того, кто лежал на ней. Господин визирь спал беспокойно, разметавшись по кровати. Он ворочался и стонал во сне, так что Амлон пришлось напрячь всю свою волю, чтобы не сбежать обратно. Даже во сне обманчиво беззащитный он казался ей невероятно опасным.

Она подошла совсем близко. Миг – и она у кровати.

– Отец, – вдруг застонал господин визирь, не открывая глаз. Он говорил на тарсийском даже во сне. Может быть, он притворяется?

Она придвинулась ещё ближе и упёрлась коленями в кровать. Та скрипнула. Амлон затаила дыхание. Но нет. Господин визирь спал, хотя и беспокойно. Наверное, ему снились кошмары. Он метался, звал отца и ещё кого-то по имени.

Красная луна зашла за тучу, в комнате стало темно. Если она хочет исполнить задуманное, то время пришло. Амлон подняла нож. Всевышний, как же тяжело было вонзить нож в живого человека! Убить его, увидеть, как разрастается кровавый цветок на его белоснежной рубашке. Она ненавидит его, ненавидит! Амлон твердила это как молитву, опуская нож дюйм за дюймом, всё ниже и ниже.

Пока она так медлила, луна снова взошла, осветив лицо господина визиря. Сейчас оно уже не казалось страшным и жестоким, словно маска спала с него. Она видела только усталого человека. На лбу застыла испарина. Он тяжело дышал, словно зверь, посаженный в клетку, пришло вдруг на ум Амлон. Да ведь он никогда не наказывал её, не тронул даже пальцем. Но собирается! Амлон закрыла глаза и помотала головой, прогоняя морок. Вспомнила все его злые слова, его жестокие взгляды, вспомнила несчастную женщину, разговор с которой, она слышала в саду. Её вопли ещё стояли у неё в ушах. Ну нет уж! Она не поддастся этому мороку. Она должна сделать то, что задумала.

Амлон занесла нож и снова опустила возле самой шеи. Сейчас. Она должна.

И тут господин визирь открыл глаза. Она смотрела на него и нож дрожал в её руках. Сейчас он точно убьёт её. А всё из-за того, что она не смогла, не успела. У неё ничего не вышло.

– Ну что же ты? – Спросил он тихо и хрипло. Голос звучал устало и вовсе не страшно. – Бей. Только лучше в горло. Сразу. Так быстрее.

Он шутит? Она молчала и смотрела на него в ужасе. Что это значит? Он издевается? Но в его глазах была только усталость и… тоска. Амлон подумала, что, наверное, ошиблась. Моргнула – вдруг видение исчезнет, но господин визирь лежал перед ней, беззащитный. Он не пытался больше выхватить нож, который застыл возле его шеи, там, где билась жилка, он даже не поднял рук, чтобы защититься, просто лежал и смотрел на неё.

Она снова занесла нож, чтобы опустить уже в последний раз. Господин визирь лежал, не двигаясь и улыбался.

– Убей меня! – Повторил он. Амлон видела, что он не боится и не испытывает злости. Он был готов, действительно готов умереть. Она вдруг всхлипнула, бросила нож и выбежала прочь.

Эмет

Ночью он не выпил настойку. С некоторого времени он не желал забытья. Он хотел помнить. Он так устал видеть ненависть в глазах, устремлённых на него, особенно в глазах этой девчонки. Что-то словно надломилось в нём. Он ведь не сделал ей ничего. Но она упорно ненавидела его и цеплялась за эту ненависть, как за спасение. Он понимал её. Если не ненавидеть, то нечем будет жить. Это самое сильное чувство, известно ныне живущим. Она поддерживала его все эти годы. И ещё может быть любовь. Но он не познал её доселе, значит вряд ли сможет узнать и теперь.

И когда распахнул глаза, как от удара и увидел Амлон с занесённым ножом, Эмет не испугался. Скорее обрадовался. Сейчас он встретится с теми, кто так давно ушёл от него. И он улыбнулся, наверное, жутко и безумно. Но девушка не завершила начатое. Она была дивно хороша с этим ножом в руках с глазами, полными ненависти и чего-то ещё. Жалости? Коренная ирханка никогда бы не пожалела его.

Когда она убежала, он медленно встал. Спать больше не хотелось. Размял мышцы, поигрывая с кинжалом. Никто не должен знать его слабости. Иначе Повелитель виртуозно сыграет на них. Подумав о шейме он усмехнулся. Если всё получится, Повелителем всего Ирхана ему быть уже недолго. А потом… Что потом, он даже не думал. Вернуться в Тарс? Кому он там нужен? Эмет вспомнил запах небесников и прикоснулся лбом к холодной стене. Он отдал бы всё, что сейчас имеет за возможность хотя бы один раз увидеть Родину, но это тоже была слабость.

Сегодня Повелитель ждёт его для решения важных вопросов. С недавнего времени он всегда советовался со своим визирем. Правда, поступал всё равно по-своему, всегда. Словно решил проверить, выдержит он или нет. С некоторых пор они оба играли почти в открытую. Шейм любовался им, как сильным соперником, а, может быть, и действительно верил, что его правая рука покорен ему искренне и до смерти. Но это было неважно. Он пока умел, или думал, что умел обыгрывать шейма.

Почему-то вспомнилась женщина, недавно бежавшая за ним почти до самого дома. Она искренне верила, что её сынок невинно сидит в подземельях дворца. Он помнил этого Барата. Чуть ли не единственный пленник, которого Повелитель отправил туда, где ему было самое место. Убийца, не пожалевший даже маленьких детей и вор. Но для матери он навсегда останется любимым сыном. Любовь слепа, хотя и искренна. На то она и любовь.

Эмет вложил кинжал, с которым никогда не расставался в ножны и вышел из комнаты.

Амлон

После неудачной попытки убить того, кого она ненавидела, Амлон так и не смогла заснуть. В голове билось одно – она не смогла, и, наверное, теперь уже никогда не сможет. Убить человека на самом деле оказалось куда труднее, чем ей представлялось, а убить беззащитного и безоружного – ещё тяжелее, даже если ненавидишь. Но что ей теперь делать, чем жить? Она презирала себя, ненавидела за слабость. И в то же время благодарила Всевышнего за то, что показал ей, кто она на самом деле. Она – человек, который жил только местью и ради мести и сейчас в сердце была только пустота, такая внезапная и ошеломительная, что Амлон не знала, что с ней делать, как научиться жить заново, как заполнить её.

Она ворочалась всю ночь, сон не шёл к ней. А руку почти обжигая, обвивал ненавистный знак её несвободы, вечной несвободы – красная нить. Она бы давно сорвала её, если бы не страх перед шеймом. Говорят, он любит выдумывать страшные наказания за непослушание.

Она не знала, как будет смотреть господину визирю в глаза за уроком чтения. Хотя какое ей вообще дело до того, что думает этот человек? Почему ей должно быть неудобно или стыдно? Но та ночь изменила всё, так что Амлон даже не могла понять, что с ней случилось, но что-то точно изменилось то ли в ней самой, то ли в её мыслях.

Господин визирь не появлялся уже несколько дней. Придумывает наказание? Ведь она разозлила его. Почему-то она была уверена, что нет. У господина визиря были другие дела, к которым она не имела никакого отношения. Амлон со скуки пыталась прочесть свиток, и хотя понимала только половину букв (или знаков), а словаря не имела, дело всё равно продвигалось. Она, конечно, спрашивала Ирис, умеет ли та читать, но служанка только качала головой. Чтение – это привилегия ирханской знати.

Но Амлон уже понимала почти всё, что было написано, а что не понимала – улавливала по смыслу. Как ни странно, в свитке была ирханская легенда о любви и ненависти, слащаво-приторная с чужими мыслями и идеалами, она всё же захватила Амлон, истосковавшуюся по чтению. В свитке героиня легенды красивая и бедная девушка попадает в гарем к знатному вельможе и сначала ненавидит его, но потом постепенно влюбляется и сама не понимает как. Но быть одной из многих не хочет. И чтобы прервать этот порочный круг, девушка убивает своего любимого и сама умирает вслед за ним. Интересно, господин визирь, с намёком выбирал эту историю? Она ведь хотела его убить. Подумав об этом, Амлон опять стало стыдно, словно не он держал её в плену, а она.

А вечером, через несколько дней господин визирь, всё-таки пришёл к ней, чтобы возобновить занятия, словно и не было перерыва. Та ночь действительно всё изменила. Амлон поняла это, едва он переступил порог её комнаты. Она искала в себе былую ненависть и не находила её. Она заставляла себя ненавидеть. Искала в себе страх, но и его не было. Она видела перед собой усталого человека, которого почему-то больше не боялась и (могло ли такое быть?) жалела. И презирала себя за это, в растерянности, не понимая, как быть.

Амлон не сказала господину визирю, что прочитала уже почти весь свиток, но терпеливо отвечала на его скупые вопросы. Теперь её уже почему-то не пугали его отрывистые фразы. Ей только хотелось, чтобы он поскорее ушёл и оставил её наедине с той пустотой, что разрасталась в груди, придя на смену ненависти, чтобы не мешал думать.

Но желанного одиночества в этот день она так и не получила. В дверь вдруг постучали.

– Войдите, – голос господина визиря звучал как всегда жёстко, но Амлон разобрала в нём усталые нотки.

– Господин, – вошедший слуга поклонился до земли. – Вас спрашивает таим Повелителя всего Ирхана.

– Ответь ему, что я приду, как только закончу свои дела. И проведи его в белую комнату, – подумав, добавил визирь.

– Хорошо, господин.

Таим… Амлон припомнила знакомое слово. Нечто вроде гонца. Дословно – глашатай воли Повелителя. Интересно, зачем он пришёл? Но подумать ей не дали.

– Вставай. Пойдём. – Господин визирь нетерпеливо отбросил свиток, над которым они занимались.

– Куда? – Сердце у Амлон снова упало. Она только теперь поняла, что спокойная пора должна была рано или поздно закончится. Господин визирь, по какой-то своей причине не обижавший её (ну, может быть, она ему не нравится, кто его знает) полностью покорен шейму. А что придёт в голову ему, она даже и представить боялась.

Господин визирь ничего не ответил на её вопрос. Они вышли из комнаты, и она покорно направилась за ним. Так они миновали несколько пролётов и остановились у закрытой двери. Амлон проходила мимо неё несколько раз, но закрытые двери в этом доме её мало интересовали. И вот теперь стало страшно и одновременно интересно. Что там, внутри?

Господин визирь открыл дверь, пропустил её и потом запер за собой. Амлон огляделась и едва не ахнула. Это была огромная комната, больше похожая на зал. Пол был покрыт плиткой, красного цвета, стены – такими же красными коврами. От обилия красного рябило в глазах. Посреди комнаты стояла кровать или скорее кушетка с непонятными рукоятками, то ли ручки, то ли такие причудливые украшения. А на стенах висело оружие. Плети, ятаганы, кинжалы. Но больше плетей. Это была бы идеальная комната для убийства или наказания. Наказания… Амлон вздрогнула как от удара и затравленно огляделась. Но выхода не было. Господин визирь запер дверь и ключ положил к себе в карман. Вот теперь паника накрыла её, настоящая. Сейчас он убьёт её и… Амлон сжала губы, удерживая рвущийся наружу всхлип. Ну почему она не убила его, когда могла, почему?

А господин визирь тем временем снял со стену одну из плетей и со свистом рассёк воздух, примеряясь как для удара. Лицо его снова стало хищным, даже нос и скулы казалось заострились. Амлон сама не поняла, что начала отступать, шаг за шагом, пока не упёрлась в странную кушетку.

Визирь снял рубашку, оставшись в домашних шароварах, и двинулся к ней. Упасть на колени? Умолять о пощаде? Или встретить смерть и наказание лицом к лицу? Амлон выбрала второе и вцепилась в ручки кровати, так что побелели костяшки. От страха шумело в ушах и она не сразу расслышала, что он сказал, а расслышав, подумала, что неправильно поняла.

– Отойди, – сказал тихо господин визирь. И ей явно почудились в его голосе какие-то странные нотки.

Она не заставила упрашивать себя дважды и кинулась в угол комнат�

Пролог

К небу вздымались клубы дыма. Горели дома и хижины, слышались крики и лязг мечей. На пятый день арба, первого месяца весны, ирханцы устроили набег на Тарс. Амлон бежала вперёд, так быстро, как только могла. Всю волю, что была в ней, она собрала в кулак. Надо успеть раньше врагов, предупредить горный посёлок, куда сегодня с ночёвкой ушла мать и двое маленьких братьев. Она старалась не плакать, ведь слёзы мешают бежать, старалась не вспоминать, как на её глазах упал замертво отец. Каким-то чудом она увернулась от рук желтолицего с кривым ятаганом и бросилась прочь, в горы. Белое платье мешалось, путалось между ног. Пропади они пропадом, эти ирханцы! Они специально выбрали праздничный день, чтобы напасть. Жители не ждали беды, одели все свои самые красивые одежды и праздновали наступление весны и тут… Дикие крики, топот копыт и эти желтолицые…

Амлон споткнулась. Платье зацепилось за ветку. Она дёрнула нетерпеливо и вдруг услышала топот копыт. Обернулась. Из-за поворота её настигал всадник с обнажённым ятаганом, нестерпимо горевшим алым на солнце. Ей показалось, что это кровь. Дыхание на секунду остановилось, потом она снова вспомнила, как дышать, вырвала своё несчастное платье из цепких лап кустарника, и бросилась вперёд, к горному селению, уже заранее зная, что опоздает, не успеет добежать.

Была бы она на горной тропе, несомненно бы выбрала смерть, предпочла её бесчестному плену, но здесь, среди колючего кустарника, бежать было некуда. Амлон кинулась вперёд из последних сил. В ушах звучал топот копыт похоронным звоном, а глаза застилало пеленой. Она чувствовала, как болит грудь, как каждый вздох раздирает горло. Но трижды лучше умереть сейчас, чем попасть в плен к нечестивым ирханцам!

Но умереть ей не дали. На грани между явью и забытьём, её схватили крепкие мужские руки. Она не слышала слов, да и всё равно не понимала на их жестоком наречии. Попыталась вырваться, но тело отказывалось подчиняться ей. Несколько мгновений и спасительное забытьё накрыло её. Перед этим Амлон только взмолилась Всевышнему о том, чтобы ей умереть быстро и без боли. Смерть была бы лучшим выходом для неё. В Ирхане нет будущего. Только смерть или то, что страшнее смерти.

Глава 1

Амлон

Амлон очнулась. Было темно. Пахло восточными пряностями и ещё чем-то неуловимым. Она пошевелилась и поняла, что руки и ноги у неё стянуты мягким, но прочным подобием верёвки. Чтобы не убежала. Значит она в плену. Она лежала на чём-то мягком, наверное, на подушках. Сквозь небольшую щёлку пробивался луч света. Видимо, она внутри какой-то повозки. Всем телом Амлон чувствовала движение, хотя оно и было смягчено подушками. Жить не хотелось. Плохо было так сильно, что она едва сдерживалась, чтобы не завыть в голос.

Вспоминалась размеренная жизнь в посёлке. Отец копил деньги, чтобы переехать в город, под защиту крепостных стен. Говорили, что в городе царят совсем другие нравы. Женщины там каждый день одеваются как на праздник, а мужчины – помадят волосы и пользуются духами. Это, конечно, были слухи. Но сама Амлон никогда не была в городе, лишь с лёгкой грустью смотрела на знакомых, которые уезжали, иногда пустые, иногда со всем нехитрым скарбом, но никогда не возвращались. Что скрывать – ей тоже хотелось в город. И отец копил, надеясь переехать. Но он не успел. Как и она. Интересно, жива ли мама и братья? Увидит ли она их когда-нибудь? Хотелось плакать.

Вдруг повозка остановилась. Амлон поняла это, когда перестала вдруг чувствовать движение. Дверца открылась, в глаза хлынул яркий свет. Она невольно зажмурилась, а потом услышала с акцентом сказанное:

– Еда.

– Не буду есть! – Она помотала головой.

– Надо есть, – жёсткий громкий голос с характерным восточным акцентом больно резал по ушам. – Повелитель не любит тощих. Не будешь есть – будем кормить силой.

Дверь захлопнулась, оставив её снова без света. Амлон вздохнула. Кормить насильно… Нет она не согласится на это. Они будут прикасаться к ней, и она всё равно не сможет им сопротивляться. Зато если наберётся сил после еды, возможно, придумает, как выбраться. На ощупь она нашла тарелку и странную изогнутую ложку в ней. Потом пошарила ещё. Рядом с тарелкой обнаружился кусок хлеба и бутыль с чем-то. Она попробовала еду и скривилась. Было терпимо, но очень странно и непривычно – много пряностей, овощей и какое-то мясо, странное на вкус. Может быть, конина или харом – ручная ящерица. Что-то необычное. Хлеб был сладким, а в бутыли оказалось кислое молоко. Съедобно, но очень непривычно. Теперь её ожидает только непривычное и ужасное. Если вспомнить рассказы, которые ходили об Ирхане, становится ещё страшнее. Мужчины там имеют несколько жён, которые нисколько не стыдятся выставлять напоказ своё тело. А девушки там все либо рабыни, либо жёны, что немногим лучше. Ни за что она не согласится на такую участь. Лучше смерть!

Но умирать её здоровый, хоть и истощённый нервно организм, не собирался. Амлон покорно пила, ела и спала. Говорить ей было не с кем, во время коротких стоянок гулять ей не дозволялось, так что она изображала покорность и набиралась сил. В темноте всё чаще и чаще всплывали воспоминания из прошлого.

…Вот мать с отцом улыбаются и обнимают её, а младший братишка Рамех лезет на колени, заливисто хохоча.

…Вот она играет во дворе вместе с подругами. Они нянчат своих новых тряпичных кукол и мечтают о том времени, когда им исполнится восемнадцать, брачный возраст. Тогда начнётся пора свадеб. Кто-то уже в шестнадцать, смущаясь, говорил родителям, какой юноша в деревне им по душе, а кто-то, как она, не мог определиться. Ей остался месяц до брачного возраста и тогда родители наняли бы сваху. Она пошла бы по селению с шутками, да прибаутками, отмечая особо те дома, в которых был жених подходящего возраста. Свах в селении было несколько. Их любили и уважали. Сваха могла по румянцу на щеках, смущённой улыбке, по дрожи ресниц, угадать, кто кому мил. Вот, может быть, и она кому-то была бы мила, может быть и её кто-то любил так сильно, что захотел бы ввести в свой дом. А теперь всё это ей не суждено. Она хотела навеки быть связанной с одним единственным мужем в храме Всевышнего, а теперь она станет рабыней, товаром, за который будут платить деньгами.

Амлон вздрогнула. Она обязательно найдёт способ или сбежать или умереть. Ведь бесчестие хуже смерти. Всевышний не оставит её в испытаниях.

Дорога была очень долгой. Амлон казалось, что прошло несколько недель, а может и месяцев. Раз в неделю ей надевали повязку на глаза и отводили в нечто вроде походной бани, где такие же девушки, будущие рабыни, как она, молча мылись. Сбежать было невозможно – за дверью огромного шатра, приспособленного под баню, дежурила стража. Девушки были из разных деревень, захваченных и выжженных по пути ирханцами. Они все были напуганы зверствами желтолицых и сломлены. Пока они мылись, за ними наблюдала пожилая добродушная женщина, которая, впрочем, не разрешала разговаривать. В руках у неё была острая палка с иглой на конце, которой она тыкала в тех, кто осмеливался заговорить. И всё же из недомолвок, объясняясь знаками, Амлон поняла, что везли их всех в подарок Повелителю – шейму всей Ирхании. Завоеватели возвращались домой с трофеями, главными из которых были они, самые красивые девушки Тарса.

Несколько раз, завязав глаза, её пересаживали из одной повозки в другую. Один раз даже они плыли по морю. Пока её вели в роскошную каюту, показавшуюся ей тюрьмой, она ощутила солёные брызги на лице. Она видела море всего один раз в жизни, в детстве. Тогда отец с матушкой ещё жили возле него. А потом… Рыбы стало не хватать, постоянные бури сносили утлые лачуги рыбаков, а в довершение ко всему появились пираты. И отец переселился в деревушку, подальше от моря. Он был мастером на все руки – мог рыбачить и дом срубить умел, поэтому его быстро начали уважать. А где уважение, там и достаток. Отец…

Амлон вздохнула и вернулась к действительности. Ирханцы обращались с пленницами хорошо – кормили, позволяли мыться, не били. Конечно, они же самый ценный товар! Но и сбежать никакой возможности не предоставлялось. Их хорошо охраняли, а путы на руках и ногах были очень прочными. После путешествия по морю, когда её свели на берег с корабля, завязав глаза, Амлон поняла, что она уже в Ирхане, в чужой недружелюбной стране. Здешний язык был ей незнаком, а среди запахов присутствовали те же пряности, что и в её еде. Отчаянье охватило её с новой силой. Если в дороге она молилась и ещё надеялась, что случится что-то непредвиденное, да хоть корабль утонет или на ирханцев нападут разбойники, то по прибытии в суровую жестокую страну желтолицых, надежда исчезла. Даже если теперь ей и удастся сбежать, долго во враждебной стране она не выживет, да и спрятаться здесь негде. Но Амлон старалась не предаваться без остатка отчаянью. Всевышний поможет ей, если только она не будет унывать и попытается сохранить трезвую голову, чтоб использовать любую возможность. Другого пути она всё равно не видела.

Через несколько дней, её путешествие наконец закончилось. Её вывели из повозки и сняли повязку. Перед ней предстал дом, непомерно огромный, с роскошными коврами, вазами, статуями и ещё тысячей предметов, для которых она не знала названий. Дом был похож на целое селение, с садами, фонтанами, парками, полными огромных деревьев и душистых плодов. А всё это венчал решетчатый купол, через который проникало солнце. В доме было прохладно, в отличие от улиц Ирхана, на которых можно было умереть от жары. Желтолицый страж развязал ей руки, развернулся и ушёл, не сказав ни слова. Его шаги гулким эхом отражались от каменных стен дома. И тут ей по-настоящему стало страшно. В Тарсе такого дома-дворца не было, наверное, даже и у короля. Неужели её привели к повелителю? От этой мысли стало дурно, а ноги затряслись от слабости. Она осмотрелась по сторонам, как раненый зверь, надеясь найти место, в котором можно спрятаться. Но ничего. Она стояла посреди абсолютно пустой и огромной залы с несколькими дверями по бокам.

Амлон сделала шаг к одной из дверей, когда та распахнулась. Вошла женщина среднего возраста в традиционном ирханском то ли платье, то ли халате.

– Ох! – Она всплеснула руками. – Ещё одну привезли по мою душу.

Она говорила на тарсийском с сильным акцентом, но довольно хорошо. Стало легче. Хоть кто-то в этой стране говорил на родном языке.

– Пойдём, деточка, я приведу тебя в порядок.

– Это – дом повелителя? – дрожащими губами выговорила Амлон.

– Что ты? Аим с тобой! – Расхохоталась женщина. – Это дом моего сына. Хотя ты небось в своей деревне такой роскоши никогда и не видела. Конечно, откуда тебе. Пойдём. Я приведу тебя в порядок. Сегодня ешь, пей, отдыхай, а завтра предстанешь перед повелителем.

– А зачем я ему? – Амлон знала ответ, но всё равно спросила, пока эта большая добродушная женщина куда-то вела её темными анфиладами.

– Ты смеёшься? Повелитель любит красивых девушек. Самых лучших отбирает к себе в гарем, остальных – куда придётся.

– Но я не хочу в гарем.

– Какая же ты ещё глупая! – Вздохнула женщина. – В гареме красота! Роскошь, покойно, уютно, не нужно думать, как прокормиться и во что одеться. Повелитель следит за достатком каждой наложницы, сыта ли она, красиво ли одета, всего ли ей хватает. Наложницам, прожившим в гареме более десяти лет, разрешают выходить за стены дворца и даже дают свободу. Была бы я чуть помоложе, – мечтательно вздохнула женщина. – Ты просто поверь – быть наложницей повелителя, это лучшая участь, которая ожидает такую красивую девушку, как ты.

– Но я не хочу быть наложницей! – Упрямо повторила Амлон. При мысли об этом всё в душе переворачивалось. Не нужна ей эта приторная роскошь восточного сада, эти вкусные пряные блюда, эта вся роскошь и жар востока. Домой бы, в тенистый садик и чтобы отец с матерью и братишками были рядом!

– Ты упряма, как два икла! – Всплеснула руками женщина. – Упрямых повелитель не любит. Ему нужны покорные. Упрямым дорога туда, куда не приведи Аим попасть!

Амлон не стала спрашивать куда. Ей и так казалось, что Ирхан – самое страшное место из всех, куда можно попасть и при жизни и после смерти. Что может быть страшнее? И неужели если будет выбор между гаремом и улицами, она выберет гарем и бесчестье? Нет! Не приведи Всевышний ей так сойти с ума!

А женщина между тем привела её в купальню, раздела, заставила залезть в большую ванну, наполненную водой до краёв, дала каких-то солей и притираний и попросила отмыться как можно тщательней – завтра встреча с повелителем. Амлон послушалась. Она любила воду и холодную и горячую. Если бы можно было плавать всю жизнь, не выходя на сушу… Она закрыла глаза и вспомнила любимую деревню, отца, мать, братьев. Вода позволяла расслабиться и забыться ненадолго, чтобы не сойти с ума от отчаяния и осознания того, насколько она теперь далека от родины. Здесь, в Ирхане у неё нет ни родных, ни друзей, ни одного человека, который пожалел бы её. Даже вот эта, вроде бы, добрая женщина, искренне не понимает её горя.

После ванны женщина причесала ей волосы и заставила померить несколько платьев. Амлон вела себя как кукла, послушно разрешая надевать на себя всё, что нравится той. Правда, платья казались ей слишком уж открытыми, и она неуютно себя в них чувствовала, словно голая. А женщина вдруг всплеснула руками:

– Ох! Наконец-то я нашла платье под твои тёмные волосы. – И она с гордостью подвела Амлон к большому овальному зеркалу. Амлон удивлённо всмотрелась в него. И эта девушка в длинном голубом платье, едва перекинутом через плечи двумя ремешками и с пышными тёмными с красноватым отливом волосами – и есть она? Разве такое возможно? – Ты смотри-ка, какая красавица! Повелитель будет зачарован тобой! Пусть все знают, что причёсывала тебя и одевала старая Камиле! – И она гордо подняла голову.

Амлон вздохнула и отвернулась. Если повелитель будет в восторге, она обрежет свои волосы, перемажет лицо сажей и порвёт платье, лишь бы её не взяли в гарем. Но Камиле вилась вокруг неё, восторженно вздыхая и Амлон молчала, делая вид, что ей тоже нравится платье. Не хотелось обижать старую женщину. Она сделает завтра то, что хотела.

После примерки её отвели в комнату, полную странной диковинной пищи и ещё более странных фруктов. Она попробовала всего по чуть-чуть и поняла, что наелась. Тогда Камиле отвела её в маленькую комнату с кроватью посредине. Амлон услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. Её оставили одну. Она осмотрела комнату. Ничего острого, никаких предметов. В комнате не было даже окна. Свет исходил из маленького зарешеченного отверстия высоко под потолком. Ей туда не добраться, не сбежать. Амлон залезла с ногами на кровать. Спать не хотелось. Что теперь делать? Как ей выбраться? За всю дорогу ей не представилось ни малейшего случая даже попытаться сбежать. Стерегли их очень хорошо. А сейчас она заперта в комнатке без окон, где нет даже мебели. Она осмотрела каждый уголок, заглянула и под кровать, но не нашла ничего, что могло бы помочь ей сбежать. Отчаянье захлестнуло с новой силой. Завтра её покажут повелителю и что бы он ни решил, её старой жизни придёт конец. Всевышний, не допусти этого! Амлон сжала зубы, чтобы не расплакаться и обхватила колени. Так она и сидела, иногда впадая в дрёму, пока за ней не пришла Камиле.

– Пора. Солнце встало. Повелитель ждёт тебя.

Амлон чувствовала своё тело, как будто оно стало вдруг чужим. Камиле одевала её, обувала, расчёсывала волосы, а у неё в голове билась одна мысль, что надо сбежать, это её последний шанс.

– Ну вот, теперь ты совсем красавица. Повелитель будет доволен тобой. Лучше даже чем вчера. Подожди, я принесу тебе притирания. Твоя кожа будет пахнуть так, что никто не устоит, – и прежде чем она успела возразить, Камиле выскользнула из комнаты.

Амлон огляделась. Перед ней стоял столик с различными инструментами, которыми ей подравнивали ногти и расчёсывали волосы. Она искала хоть что-то, хоть малейшую зацепку, чтобы если не помочь себе в побеге, то хотя бы изуродовать себя так, чтобы не понравиться повелителю. Что будет потом, она не думала. Главное – не попасть в гарем. Но ни ножниц, ни баночки с краской, чтобы вылить её на лицо или волосы она не нашла, только тоненькую и маленькую палочку, острую с обоих концов. Ею можно было пропороть дыры в ткани, но вряд ли возможно повредить кому-то. Но она на всякий случай спрятала её за поясом платья. Благо пояс ей подобрали широкий, расшитый красивыми блестящими камнями.

Когда Камиле вернулась, Амлон всё так же стояла, рассматривая причудливую мозаику на стенах. Ей втёрли в волосы и руки какую-то странную жидкость, которая пахла так, что у неё закружилась голова, а потом Камиле отошла оглядеть творение своих рук.

– Какая же ты красавица! – Восхитилась она. – Мне в твои годы далеко было до тебя. Только очень уж бледная. Ну да у вас страна суровая северная, солнышко, наверное, ты редко видела.

Амлон хотела защитить свой родной и любимый Тарс, но сдержалась. Слёзы наворачивались на глаза при одной мысли о родине.

Через несколько минут за ней пришёл желтолицый воин с алым ятаганом на поясе. Он что-то сказал Камиле, и та поклонилась ему. Он жестом указал Амлон идти за собой. На этот раз её не стали связывать. Испугались, наверное, испортить красоту для повелителя. Амлон тихо попрощалась с Камиле. Возможно, она никогда не увидит эту женщину, единственную, что была добра к ней в этом чужом и негостеприимном краю.

На улице было шумно, ярко светило солнце. Чужой говор, крики торговцев, лай собак, ржание лошадей – всё это оглушило её настолько, что она растерялась и пришла в себя лишь в повозке, когда та уже тронулась. Удачный момент для побега упущен. Амлон расстроилась, но лишь на мгновенье. Может быть, получится выскочить из повозки? Двигалась та очень медленно, постоянно останавливаясь. Она слышала щёлканье кнута и громкий крик погонщика. Воин, который забрал её из дома Камиле, наверное, сидел снаружи, но вот где именно? Она осмотрелась – повозка была сделана из мягкой ткани, без окон. Единственная дверца, через которую она вошла внутрь оказалась заперта. Амлон вытащила из-за пояса острую палочку и попыталась прорезать ткань. Как на чудо, дыру в ткани проделать получилось легко.

Но что дальше? Эта странная палочка непонятного назначения никак не была похожа на нож. Амлон попробовала расширить дыру руками, получилось с трудом, но всё же ткань поддавалась. Наконец, она выглянула в импровизированное окно. Они проезжали по широкому мосту над синей лентой реки. Сутолока была такая, что выпрыгни она из повозки сейчас – и шагу бы не смогла ступить, не рискуя быть раздавленной копытами или получить бичом по плечам. Надо выждать удобный момент.

Наконец, они проехали мост. Народу на улице стало меньше, но повозка вдруг почему-то опять встала. Вперёд. Это её единственная возможность. Амлон сложила молитвенно руки, потом сжала губы, подняла подол платья повыше и вылезла через прорезь в повозке. Повозка была низенькой, с маленькими колёсами. Прыгать не высоко. Едва её ноги коснулись земли, она бросилась бежать так быстро, как могла, петляя в поворотах многочисленных улочек. Кажется, её побег всё-таки заметили, потому что она услышала какие-то крики за спиной и топот погони. Надо куда-то скрыться. Воздуха в лёгких уже не хватало, солнце пекло нещадно. Если она не убежит от погони, то хотя бы свалится от солнечного удара, похудеет, подурнеет от болезни и повелитель не обратит на неё внимания, и она припустила ещё сильнее. Переулок, поворот, потом ещё поворот. Кажется, оторвалась. Она немного замедлила бег и огляделась. Она стояла на маленьком тенистом дворике возле маленького разлапистого дерева с большими сочными плодами. Её окружало несколько лачуг, а посередине была арка. Там, наверное, выход в другие дворы. Она собрала всю волю и кинулась туда. И вдруг запуталась, как муха в паутине.

Под аркой было темно, и она не сразу поняла, что её схватила и цепко держит какая-то старуха. Амлон молча и яростно вырывалась, а старуха наоборот кричала что-то на неизвестном языке, громко кричала и держала цепко. Вдруг старуха перестала кричать. Амлон повернулась туда и замерла. Во дворик входил воин с ятаганом, тот самый, который вёл её. Он кинула старухе мешочек с монетами, подошёл и грубо рванул девушку на себя, потом взял за руку, сжав её до боли и потащил за собой. Амлон шла молча, кусая губы. По щекам катились слёзы. Лучше бы её убили на месте! Последняя возможность была упущена. Теперь за ней будут присматривать строже и ей уже не представится случая сбежать.

Воин привёл её на площадь, силой затащил в повозку. Амлон отрешённо отметила, что повозка была другой, из более плотной ткани, потом сел рядом с ней и всю дорогу держал её за руки, да так, что они начали затекать. Наконец, повозка остановилась. Воин вытащил её на улицу и повёл в огромное здание. Оно было великолепно. Настолько огромное, величественное и красивое, что заслоняло небо своим куполом. Оно отличалось от дома сына Камиле, как дворец в Тарсе от их с родителями лачуги. У неё даже на секунду захватило дух. Но потом воин больно дёрнул её за руку и громко выругался. Она поняла это по тону голоса.

Они вошли внутрь, но воин не дал ей осмотреться. Он повлёк её за собой, всё дальше и дальше по бесчисленным коридорам и анфиладам. Наконец, перед огромными дверями, обитыми золотой тканью со сложным рисунком, он оставил её. Амлон подняла голову и увидела, что она тут не одна. Она стояла в толпе девушек, таких же рабынь как она, ждавших представления повелителю. Местные девушки, видимо, из небогатых провинций, с жёлтой кожей, узкими глазами и чёрными как смоль волосами, низенькие и худенькие, вполголоса переговаривались. Их лица были оживлены и полны надеждой. Неужели они по собственной воле пришли в гарем? Другие девушки были такими же пленницами, как и она сама. Возле них стояли воины с ятаганами наперевес, а ещё женщина с длинной палкой, такой же, как и та, что колола их в бане за малейшую провинность.

Женщина внимательно оглядела Амлон, потом поцокала языком и что-то сказала воину. Тот нехотя подошёл к ней, выслушал, видимо, приказание, и куда-то исчез, а через некоторое время появился, неся в руках таз с водой, гребень для волос и золотые браслеты. Женщина подошла к Амлон и надела ей на руки браслеты. Видимо, они были призваны закрывать синяки, которые уже начали расползаться в тех местах, где крепко держал её стражник. Потом женщина жестом приказала умыться. Амлон нехотя подчинилась. Непослушание ничего уже не изменит. Влажным гребнем ей расчесали волосы и руками отряхнули платье от пыли. Наконец, женщина удовлетворённо вздохнула и что-то быстро-быстро сказала воину. Тот ответил, усмехнувшись.

Вдруг раздался звук, протяжный, одинокий, надсадный. Захотелось закрыть уши руками и упасть. Амлон огляделась, ища источник звука, и увидела только, как склонили голову женщина, воины и местные девушки, в благоговении глядя на золотые двери. Амлон тоже взглянула туда и застыла. Сердце забилось быстрее от страха. Двери медленно открывались. Воины подняли головы и начали подталкивать девушек вперёд, женщина проворно орудовала палкой, подгоняя зазевавшихся. Скоро все они стояли в огромном зале. А в центре его за столами, составленными полукругом сидел шейм, Повелитель всего Ирхана со своими министрами и доверенными лицами по обе стороны от него. Амлон застыла, как изваяние и задрожала, когда взгляд повелителя остановился на ней. Прошло несколько минут, прежде чем он что-то отрывисто приказал воину и тот толкнул её вперёд из толпы девушек. Она кожей ощущала на себе десятки оценивающих взглядов. Хотелось провалиться сквозь землю. Её заметили и отличили. Всевышний, что теперь ей делать?

Глава 2

Эмет

Эмет аль Баар, визирь самого шейма, Повелителя всего Ирхана, был с утра сильно не в духе. Шейм призвал его ни свет ни заря и до обеда почти обсуждал с ним положение дел в стране, а потом ещё приказал остаться и подождать. Шейм хотел сделать сюрприз. Эмет видел его мысли, читал как на ладони. За столько лет он успел узнать повелителя очень хорошо. Досадно было смотреть на все эти уловки. Как будто он убежал бы, знай заранее в чём заключается сюрприз. А может и убежал бы…

– Эмет, мой дражайший друг, – шейм повернул к нему свою маленькую голову на полной короткой шее и заговорщически подмигнул, со смаком кладя в рот крупную ягоду калиша. Визирь ненавидел эти ягоды. Красные, словно кровь, их сок всегда противно стекал по подбородку, окрашивая лицо в красный цвет, цвет ятаганов и крови. – Ты знаешь, я всегда любил тебя. И сейчас у меня единственная мысль – лишь о тебе, моём первом и дражайшем советнике. Но я уже говорил тебе неоднократно, что холостой визирь вне традиций Ирхана. Аим не благословил его, если он никак не может найти себе жену. Я понимаю твоё терпение и веру в моё великодушие, дорогой Эмет. Ты был волен выбрать себе невесту из любого знатного рода – хоть Алого Ятагана или самого Ясноликого и Зоркоого, но ты отказался. Сегодня же я подарю тебе любую из наложниц на выбор. И если она тебя устроит, через две недели, на третий день месяца гассала, ты должен быть с ней на брачной церемонии в Великих Шатрах. Ты понял меня, дорогой друг? – В голосе шейма слышалась лёгкая угроза, настолько лёгкая, что кто-то иной, кроме визиря и не заметил бы её. Но недаром он знал повелителя столько лет. Изворотливый, как мелкая горная змейка – сармари и такой же пакостный…

– Я понял вас, мой Повелитель, – визирь склонил голову в жесте покорности. Их разговор не слышал никто. Или делал вид. Если бы кто-то из присутствующих на трапезе хоть взглядом выдал интерес, завтра он был бы повешен, без суда и следствия.

– Вот и славно! – И шейм хлопнул в ладоши.

Двери обитые золотой парчой начали медленно открываться. Механизм. Эмет знал это точно. Но на тех, кто первый раз бывал во дворце, это производило неизгладимое впечатление. Великая Империя, славный досточтимый Ирхан, страна песков, роскоши и крови.

В зал вошли рабыни, подталкиваемые стражниками и бави с длинной асагой в руках. Бави всегда сопровождала рабынь. А иногда кончики её асаги смазывали ядом. Повеселиться, как объяснял шейм. Чтобы избавиться от слишком уж непокорных рабынь. Жалкое зрелище. Красивые девушки жались сиротливо в кучки, забитые с несчастными взглядами. Да. Участь этих красавиц в гареме повелителя будет незавидна, как и вообще участь всех женщин в Ирхане.

– Ну что, – шейм смотрел на девушек, плотоядно улыбаясь. – Выбирай любую. Я сегодня добрый.

Визирь прищурил глаза. Из толпы выделялась девушка в голубом платье, гордая и несчастная, а ещё красивая, дикой красотой, которой почти не знают покорные женщины ирханцев. В гареме её сломают и растопчут в пыль. Что-то похожее на жалость шевельнулось в душе Эмета.

– Вот эта, – указал он на рабыню. А потом спросил. – Откуда она?

– Из Тарса, полагаю. Ты же знаешь, поход был удачным, – шейм насмешливо смотрел на визиря. Он ожидал все пятнадцать лет, пока тот оступится. Ходить по лезвию и не оступиться – невозможно. Так долго первым советником не задерживался никто. – А что, тебе очень понравилась эта девушка? Что-то напомнила?

– Да нет, – Эмет задумчиво посмотрел в толпу рабынь. – Мой повелитель, я согласен взять любую. Они все одинаковы.

– Аим! Ну ты и ценитель женской красоты, – захохотал шейм. – Бери уж ту, которая тебе приглянулась. Она в этой толпе хотя бы выглядит красивее других.

Визирь согласно кивнул головой в знак покорности и отвернулся, чтобы шейм не заметил удовлетворения, мелькнувшего в глазах.

– Подведите мне эту девушку сюда!

Воины толкнули девушку вперёд, которая от страха едва стояла на ногах. Визирь поморщился. И какая ему радость возиться с напуганной пленницей? Она вот-вот сознание потеряет. Но внутренний голос почему-то был спокоен. Значит, он принял верное решение. Должно быть, так надо для чего-то. Воин подошёл к шейму, упал перед ним на колени и что-то зашептал.

– Дражайший Эмет, эта рабыня строптива. У меня бы в гареме её ожидала порка. Советую так поступить и тебе. Она пыталась убежать. И посмотри, как гордо держит спину и какой взгляд. Чистая волчица с невинностью лилии правда, – шейм опять захохотал. Визирь слегка скривил губы в улыбке.

– Ничего, я справлюсь, мой Повелитель.

– Разумеется. Ну что, она теперь твоя. Если понравится – женись, надоест, отдашь её мне в гарем и выберешь другую. А сейчас я прикажу увести их всех до окончания пира.

Амлон

Амлон едва стояла от страха и усталости. Ноги подкашивались, в глазах темнело. Только бы не упасть на виду у всех этих желтолицых, не доставить им такой радости! Она слышала их говор, противный словно шипение змеи. И как только кто-то может понимать этот язык?! Впрочем, он под стать им – людям без чести и совести, хитрым и изворотливым. Казалось, минуты тянутся вечно. На неё внимательно смотрел повелитель, и ещё какой-то мужчина, сидевший рядом с ним. Его губы были растянуты в улыбке, но глаза смотрят жёстко. Страшный человек, почему-то подумалось ей.

Наконец, шейм отдал какой-то приказ и их повели прочь из зала с золотыми дверями. Неужели чудо случилось, и она не понравилась повелителю? Амлон боялась на это надеяться. Но почему же тогда их увели из зала? Она растерялась и не сразу заметила, что, подталкиваемая воинами с двух сторон, идёт куда-то совсем в другую сторону от остальных рабынь. Страх удушливый волной подкатил к сердцу. Куда её ведут? Что происходит. Она дёрнулась, но воины тут же, словно по команде схватили её за руки, каждый со своей стороны. Не вырваться. Едва не падая в обморок от паники, на негнущихся ногах, Амлон брела за ними. Точнее воины почти тащили её. У неё не было сил ни идти, ни упираться.

Желтолицые втолкнули её в какую-то дверь, захлопнули её и ушли. Амлон огляделась и, увидев Камиле, едва не бросилась ей на шею. Такой сильной была радость, а ещё почему-то облегчение.

– Вот мы и снова свиделись, деточка. Как я за тебя рада, как рада! Тебя надо привести в порядок побыстрее.

– Зачем? – В сердце опять проснулся страх.

– Как зачем? Тебя выбрал своей наложницей сам визирь нашего великого Повелителя, Эмет аль Баар. Если будешь скромной и послушной, он женится на тебе. О таком счастье даже женщина самого знатного рода мечтать не смеет. Видимо, Аим на твоей стороне. Повернись, милая, дай ка я поправлю тебе волосы. Я принесла с собой притирания и несколько платьев. Негоже входить в дом такого человека в одной одежде, – Камиле хлопотала вокруг неё, а Амлон стояла ни жива, ни мертва.

Она теперь наложница визиря. Вспомнился человек со страшными глазами, тот, который напугал её больше повелителя. Почему то она была уверена, что речь о нём. И вот ему её отдали, подарили? Теперь она должна быть послушной игрушкой в его доме?

– Камиле, – она хваталась за последнюю соломинку. – А если я не понравлюсь визирю?

– Он может оставить тебя дома в качестве рабыни, может убить или отдать Повелителю для наказания, – равнодушно ответила Камиле, втирая ей в волосы какую-то вонючую гадость. – Поэтому ты лучше постарайся быть послушной. Господин визирь достойный и справедливый человек. Он неотлучно при Повелителе с самого детства. Благодаря ему Ирхан расцветает садами и добычей. Как тебе повезло деточка, как повезло!

Амлон слушала и не могла прийти в себя. Повезло? Убить или отдать Повелителю жену, которой клялся в любви? Нравы Ирхана ещё страшнее, чем о них рассказывают. Хотя пусть лучше её убьют, чем она выйдет замуж за этого страшного визиря! А это мысль! Вести себя так вызывающе, чтобы ему ничего не оставалось, кроме как убить её. Или отдать Повелителю… Амлон вздрогнула. Она не знала, что хуже и кто хуже. Всевышний, спаси!

– Всё, девочка моя, пора, – засуетилась Камиле. – Господин визирь собирается домой. Если будешь вести себя примерно – заживёшь в роскоши, будешь в золоте купаться. Эмет аль Баар щедрый человек и очень богатый. Он не поскупится на наряды и украшения для своей жены, уж будь уверена.

И Камиле подтолкнула её к двери, за которой уже ждал стражник. Амлон судорожно сглотнула, посмотрела на добрую женщину, которая ничего плохого ей не желала, да только вот пожелания её были хуже того, что могло ей присниться в самом страшном сне, и медленно шагнула к воину. Она смутно помнила, как её вели прочь из дворца, вниз через бесчисленные анфилады и коридоры, через сад и двор, уже намного бережнее чем сюда. Как же. Теперь она дорогая игрушка, наложница или лучше сказать рабыня, самого визиря.

Воин посадил её в повозку, намного больше той, в которой её привезли сюда, и ушёл. Амлон осмотрелась, в панике ища выход, и едва не задохнулась, разглядев, наконец, в темноте, царившей в повозке, что она здесь не одна. Рядом сидел визирь, тот самый человек с жестокими глазами. Она отшатнулась, не помня себя от страха. Если бы могла, выпрыгнула из повозки на полном ходу. А визирь словно насмехался над ней. Губы улыбались, а глаза смотрели жёстко, без капли жалости. Лучше смерть, чем жизнь с ним!

Но повозка ехала, её новый хозяин осматривал её, не стесняясь, в темноте. Мысль о том, что она теперь в полной его власти, сводила с ума. Но она не покажет ему это. Нет! Амлон подняла голову и тоже устремила на него взгляд. Пусть её накажут, пусть побьют, пусть этот визирь покажет свой настоящий характер, только бы знать, чего ожидать от него!

Её хозяину можно было бы дать лет тридцать пять. Короткие тёмные волосы, усы, небольшая бородка, богатый костюм, ничего примечательного, коренной ирханец. Только вот глаза… Амлон смотрела в них, как зачарованная, теряясь в их глубине, не в силах оторваться. Она ждала, что её накажут за это, но визирь молчал, не выказывая неудовольствия, словно так и должно быть. Что ему надо? Что он ждёт от неё? Повозка остановилась. Они приехали, а её хозяин, ничего так и не сказал ей.

Визирь открыл дверцу, откинул полог и исчез, оставив Амлон в недоумении и испуге. Прошло несколько минут, но за ней никто не приходил. Она осторожно выглянула из повозки. Та стояла посреди большого двора, мощёного белым камнем. Неподалёку шумел фонтан, резвились ручные птицы с золотым опереньем, шумели ветвями огромные деревья, с большими сочными листьями и ни намёка на пыльный город и свободу. Золотая клетка, вот куда её привезли.

Только Амлон пошевелилась и ступила на землю, как тут же, словно из ниоткуда возникли две девушки в платьях, похожих на то, что носила Камиле. Значит, за ней следили. Они подошли и что-то сказали ей. Она покачала головой и развела руками, что не понимает их. Тогда одна из них ткнула себя пальцем в грудь и произнесла:

– Ирхан, – видимо они спрашивали её, откуда она. Амлон немного помолчала, а потом всё же ответила.

– Тарс.

Тогда они обрадованно что-то сказали и, взяв её за руку, почти потащили куда-то. Она не сопротивлялась. Надо сначала узнать обстановку, а потом раздумывать о побеге. Что толку ей будет вырваться сейчас от них, когда, наверное, через несколько шагов, может быть, за этим фонтаном, её ждут воины с ятаганами. Первый побег ещё отзывался болью и страхом. Её не наказали лишь, потому что нельзя было испортить дорогой товар. А вот сейчас, когда её участь уже решена и она принадлежит этому страшному человеку, наказание за побег может быть куда более жестоким.

Пока она раздумывала и осматривалась, девушки привели её в дом, почти такой же богатый, как и дворец повелителя. У Амлон закружилась голова от обилия анфилад, коридоров, садов и фонтанов. Наконец, её почти втащили в какую-то небольшую комнатку, наподобие той, в которой она ночевала у Камиле. В ней сидела и вышивала на белом покрывале странный узор ещё одна девушка. Не зная местных обычаев, Амлон не могла понять – служанка это или наложница. Девушки что-то обсудили между собой, а потом та, которая вышивала, обратилась к ней на родном языке:

– Здравствуй, госпожа!

Амлон от радости бросилась обнимать девушку. Они с ней примерно одних лет и, может быть, даже из одних мест. Она наконец-то нашла ту, с которой сможет поговорить по душам и обсудить план побега.

– Не надо, – девушка улыбнулась и отстранилась, – вы теперь наша госпожа, а мы ваши служанки. Не по закону госпоже проявлять такую милость к своим слугам.

Амлон нахмурилась. Госпожа? Слуги? Да она просто нашла соотечественницу в этой чужой стране!

– Какой закон?! Я просто хочу поговорить с тобой.

– Во всём Ирхане единственный закон, и если не подчиняться ему, кары суровы. Лучше вам, госпожа, о них никогда не знать, – лицо девушки помрачнело. Две другие девушки что-то быстро проговорили и ушли, неслышно прикрыв дверь.

– Как тебя зовут? – Амлон тоже помрачнела. Радость от встречи прошла. Вернулся страх. Она одна в чужой стране с чужими людьми и принадлежит сейчас странному и страшному человеку. Захотелось плакать.

– Ирис, госпожа.

– А как ты сюда попала, Ирис?

– Я не хочу об этом вспоминать, – в глазах служанки мелькнула тоска. – Я привыкла к этому месту и к этому дому и не хочу ничего другого. Теперь не хочу, – голос её прозвучал глухо.

– А ты… Ты никогда не думала сбежать?

– Думала и даже сбегала. Я была слишком глупа, чтобы думать о том, что будет потом, когда меня поймают. Госпожа, никогда не пытайтесь сбежать, – Ирис посмотрела на неё почти умоляюще, – прошу вас.

– Почему? Неужели жизнь наложницей хуже наказаний? – Амлон недоумённо посмотрела на неё.

– Я тоже так думала когда-то. Наказания в этой проклятой стране умеют изобретать такие, что жизнь в одном загоне с харомами покажется счастьем. Вот, смотрите, госпожа, – и Ирис откинула платье с одного плеча и показала ей уродливый и вздутый багровый шрам. – Он идёт через всю спину. Когда меня наказывали, в рану, чтобы она не зажила правильно, наливали какого-то снадобья. Теперь даже лучшие лекари не смогут полностью залечить его. А как он болит! Иногда мне кажется, что он разъедает спину, проедает насквозь.

Амлон стало дурно. И никакого спасения в этой варварской стране нет. Её участь уже решена…

– А это… – она сглотнула. – Этот шрам сделал господин визирь?

– Нет, что вы! – Улыбнулась Ирис. – Из всех моих хозяев он самый добрый. Он бьёт нас, слуг, лишь за большую провинность. Тогда как другие могут всыпать плетей по несколько раз в неделю и даже без повода. Вам очень повезло, госпожа, очень.

Амлон покачала головой, но промолчала. Ей было страшно и одиноко, она устала и до ужаса боялась своего хозяина. Но жить так, как эта девушка – сломленная и покорная, она всё равно не сможет. Для неё это казалось страшнее смерти.

– Пойдёмте, госпожа, я покажу вам ваши покои, – Ирис встала, расправила плечи и поманила Амлон за собой. – Только не пытайтесь сбежать, госпожа. У господина очень много охраны. Правда она не видна сейчас. Но если знать, как смотреть, можно разглядеть воинов с ятаганами.

Амлон покорно пошла за ней. Она чувствовала себя лучше, когда ехала связанная в повозке, прочь из родного Тарса и когда сидела в доме Камиле. У неё была надежда. Сейчас надежда исчезла, сменившись апатией и страхом, всепоглощающим страхом. Лучше бы ей стать служанкой, бесправно рабыней, чем наложницей, тоже бесправной, но имеющей видимость власти. Одного было другого хуже.

Глава 3

Амлон

Её привели в просторную комнату, настолько шикарно обставленную, что Амлон едва не открыла рот от изумления. Комната в доме Камиле, где она провела ночь как пленница, показалась ей просто лачугой по сравнению с этим местом.

– Это ваши покои теперь, госпожа, – улыбаясь, сказала Ирис, обводя руками комнату.

– Спасибо тебе.

– Да что вы, госпожа! Не стоит благодарности, – снова улыбнулась Ирис и поправила платье, сползающее с плеча. Амлон едва не вздрогнула, вспомнив шрам, закрытый этим платьем. – Если вам что-то понадобится – дёрнете за этот серебряный шнурок, и к вам обязательно придёт кто-то из слуг. Пищу вам будут приносить сюда.

И служанка отвернулась к двери.

– Ирис… постой!

– Да, госпожа!

Амлон поморщилась при слове «госпожа», но промолчала.

– Ирис, скажи, а ты не знаешь… я… я пленница здесь? Что мне можно делать?

– Не знаю, – Ирис пожала плечами. – Господин не передавал никаких указаний по поводу вас.

Служанка постояла ещё пару минут, потом ласково и ободряюще улыбнулась ей и ушла, оставив дверь открытой. Амлон вздохнула. Её не заперли, указаний от этого страшного человека не поступало, что это значит? Может быть, он проверяет её и ждёт повода для того чтобы наказать или отправить обратно к шейму? После рассказа Ирис, она не питала иллюзий насчёт наказаний в этой варварской стране. Наказывать в Ирхане умели и любили. Вот только было ли лучше наказаний её положение? Неизвестность пугала гораздо сильнее.

Амлон вздохнула и осмотрелась. Посреди комнаты стояла кровать с балдахином. Тяжёлая плотная ткань с искусной золотой вышивкой покрывала её. Стены были обиты чем-то мягким и таким привлекательным на вид, что она не удержалась и потрогала. Похоже на ткань, только какую-то другую. Может быть, кожа? Пол тонул в мягких коврах, а потолок терялся где-то высоко над головой. В комнате было полутемно, и Амлон даже не могла толком рассмотреть, где именно заканчивается комната. Искусная драпировка на потолке создавала впечатление бесконечности. Как она уже заметила, в Ирхане не любили окон. Может быть, это было связано с их верованиями, или же они просто боялись, что полуденная жара проникнет в дом. В любом случае, единственным источником света в комнате оставалось маленькое отверстие где-то под потолком. Из него падал одинокий луч прямо на середину комнаты.

Амлон медленно прошлась, осматриваясь. Ноги тонули в мягком ковре. Возле кровати стоял маленький столик, чуть поодаль, у стены – шкаф, видимо для одежды. Несколько низеньких стульчиков без спинок, обитых мягкой тканью и небольшой шкафчик с зеркалом и выдвижными ящиками. В ящиках не было ничего интересного. Какие-то непонятные тюбики с острыми запахами. «Притирания» – вспомнила Амлон незнакомое слово, услышанное от Камиле, большой гребень, украшенный драгоценными, судя по блеску, камнями и ещё какие-то предметы, о назначении которых она не имела никакого понятия. И снова ничего острого или режущего. Только ковры, красивые платья, да мягкие стены.

Амлон подошла к двери и, толкнув её, выглянула в коридор. Она успела увидеть лестницу в конце коридора, когда услышала шаги. Сердце тревожно забилось, как у птички, пойманной в силки. Они с отцом раньше часто помогали выбраться птицам, невзирая на возможное неудовольствие охотников. А теперь она почувствовала себя такой птицей в крепких силках. Когда шаги приблизились, она забралась на кровать и поджала под себя ноги, полная решимости бороться до последнего.

Но дверь отворила Ирис. Она несла поднос с яствами, от которых шёл едва уловимый аромат. Только тогда Амлон почувствовала, как проголодалась.

– Это вам, госпожа, – улыбнулась девушка и поставила поднос на столик возле кровати. – Сейчас время обеда. Но если вы пожелаете, можно будет получить любые доступные вкусности когда угодно.

– Спасибо, – благодарно кивнула Амлон. Ирис молча поклонилась.

– Я приду за подносом, как вы поедите, госпожа. Но если пожелаете видеть меня раньше – только позовите.

Амлон кивнула. Она вообще не хотела, чтобы девушка уходила. Всё-таки в этом доме в чужой стране её язык понимала только Ирис. Она казалась маяком, лучом света в темноте, который один показывал ей правильный путь, не дозволял заблудиться. Но у служанки было, наверное, ещё много других забот. Она не имела права её задерживать.

Когда девушка ушла, Амлон осторожно приступила к трапезе. И тут же обнаружила, что ей принесли какое-то подобие ножа. Он был с закруглённым на конце и не очень острым, но если его наточить… Она осторожно осмотрелась по сторонам, а потом спрятала его под подушку, и принялась за еду. За время плена она привыкла, насколько это было возможно к пряностям, придававшим блюдам необычный вкус. Но полюбить их так и не смогла, как не сможет человек полюбить чужую страну как свою родину. Амлон ела машинально, глядя в тарелку и, поэтому едва не подпрыгнула, прикусив себе язык, когда услышала сказанное мужским голосом на чистом тарсийском:

– Вкусно?

Она подняла голову и едва не упала в обморок. Напротив неё на ковре, поджав под себя ноги сидел её хозяин и господин, которому вскоре, видимо, предстояло стать её мужем. Она не успела даже удивиться, что он так хорошо говорит по тарсийски, только застыла, не успев донести еду до рта. Он сделал какое-то движение, Амлон едва не упала, инстинктивно отодвинувшись назад. Сердце забилось от ужаса.

– Так я спрашиваю, вкусно или нет? – Господин визирь нахмурился. Видимо. Она разозлила его. Взяв себя в руки и стараясь ничем не выдать страх, грозившийся выплеснуться через край, Амлон постаралась ответить как можно спокойнее.

– Да, господин.

– Ты врёшь, – снова его голос был жёстким. Амлон сжалась, ожидая наказания. Теперь то уж точно он не оставит её в покое. – А ты знаешь, какое в Ирхане положено наказание за ложь?

– Нет, – она помотала головой.

– Тридцать ударов плетьми для мужчин и двадцать для женщин, – Амлон вжала голову в плечи. Если он хочет наказать её, то пусть наказывает скорее. Двадцать ударов она не выдержит. Это будет, конечно, не самый лёгкий способ отправиться на суд к Всевышнему, но зато все её мучения окончатся разом. – А почему ты солгала? – Спросил вдруг господин визирь. Она не ожидала этого вопроса и растерялась на секунду. Но этой секунды хватило у неё, чтобы вырваться:

– Потому что я боюсь сказать правду, – она прикрыла рот рукой. Визирь хищно улыбнулся.

– А ты не бойся. Что ты хотела сказать мне на самом деле?

– Что не могу любить вашу еду, как и вашу страну. Что она кажется мне безвкусной, а порядки дикими. Что я никогда не смогу прижиться здесь. Что я ненавижу вас всех, желтолицых. Вы отняли у меня семью и юность. Что лучше смерть, чем жизнь здесь в золотой клетке, – Амлон выпалила это на одном дыхании и вздёрнула голову, смотря прямо на визиря, не отрывая взгляд, хотя и боялась его до дрожи. Ну и что. Пусть он теперь убьёт её. Она тогда встретится с отцом.

В комнате повисла тишина. Никаких звуков не доносилось из-за плотно-прикрытой двери. Она были наедине с этим ужасным человеком, который мог сделать с ней всё, что захочет. Амлон боялась его до дрожи и в то же время в ней зрело какое-то чувство, которому она не могла дать название. То, что, наверное, испытывает воин перед битвой, зная, что пришёл его час. Какое-то мужество, решимость. Она была одна, в чужой стране, но она была сильнее их. Они не смогут сломать её душу, подчинить себе. Растоптать, унизить – да, но не сломать. И, видимо, господин визирь что-то почувствовал, потому что в его взгляде мелькнуло удивление, всего лишь на секунду. А, может быть, Амлон это только показалось. Но он первым отвёл взгляд, бесшумно поднялся с колен и сказал:

– Отдыхай пока. Я вечером приду к тебе.

Амлон вздохнула свободно, когда он ушёл. Господин визирь пугал её даже больше Повелителя. Она не знала, что от него ожидать. А вот это его: «…вечером приду к тебе» похоронным звоном наполняло душу. До вечера надо что-то придумать.

Она вытащила из-под подушки нож. Интересно, где его можно наточить? И сможет ли она, если понадобится, убить господина визиря? Ответов на вопросы пока не было. Когда в комнату постучали, Амлон быстро спрятала нож под подушку и вскочила. Но к ней вошла только Ирис.

– Вы поели, госпожа? Я унесу подносы, – она собрала посуду, поставила её на подносы и, действительно, собралась уходить.

– Постой, Ирис, – рискнула Амлон.

– Да, госпожа.

– Ты не знаешь, где можно наточить вот это? – И она показала служанке нож.

– Опасную игру вы затеяли, госпожа, – покачала головой Ирис. – Но на кухне есть точильный станок. Только лучше бы вам смириться, – Платье словно бы невзначай соскользнуло с её плеча, обнажив уродливый шрам. Амлон поёжилась. Нет, она должна действовать осторожно. Ещё не время. Но при мысли о визире, сердце начинало колотиться от страха. Лучше иметь при себе нож. Правда она не была уверена, что при случае сумеет им защититься, но лучше всё же хоть какое-то оружие.

– Я не могу смириться, Ирис. Я умру в неволе, – Амлон умоляюще посмотрела на служанку. Та вздохнула, потом ответила.

– Хорошо, госпожа, давайте нож. Я наточу его и передам вместе с ужином. Только смотрите, чтобы никто не заметил, что он острый.

Служанка ушла, а Амлон смотрела ей вслед, чувствуя, как разрывается сердце от одиночества. Она – птица, запертая в клетке.

Эмет

Эмет обедал. Пища, как всегда казалась безвкусной. Он мог бы приказать и ему подали бы любое блюдо, но не хотел рисковать. Игра с шеймом – слишком рискованное дело. Он не мог позволить себе дать слабину. И в то же время дал, вот как раз сегодня. Он вспоминал эту странную девушку, даже имени которой не спросил. От неё пахло луговыми травами. Хотя он знал, что её одели для показа повелителю честь по честь. И пахнуть от неё могло лишь ирханскими притираниями. Он ненавидел эти запахи, но приходилось мириться. Со многим в этой стране приходилось мириться…

А девушка напомнила ему Тарс, поля, холмы, море… Крики чаек, лёгкий ветерок ласкает волосы, мама… Аим его забери! Он же обещал себе никогда не вспоминать об этом. Он затолкал свои воспоминания так далеко вглубь, чтобы никакое снадобье местных знахарей не смогло выудить их у него, даже под пытками. Он жил этим. Если отнять эти воспоминания, он сойдёт с ума.

И вот как ей удалось одним своим видом разбудить всё то, что дремало в нём пятнадцать лет?! Испуганная лань. Трепетная и дрожащая, но такая сильная. Чистая душа Тарса. Много их, таких, ещё привезли в гарем к ненасытному шейму? Как бы ему хотелось утопить в крови этот проклятый ненасытный Ирхан вместе с его повелителем! Но ещё не время… Он уронил голову на руки и застонал.

В комнату постучали. Эмет поднял голову. Никто и никогда не должен знать, что даже у него, первого советника самого шейма бывают минуты слабости. Слабость всегда карается и тем больнее, чем ты слабее.

– Войдите.

– Господин визирь, – молодая служанка вошла, не поднимая головы, сложив руки на груди в почтительном жесте, – ваш ужин ожидает вас в трапезной. Или может быть вам подать ужин сюда?

– Нет, я не хочу ужинать, – ответил он. – Хотя, постой-ка. Подай мне ужин в комнату госпожи. Мы будем сегодня ужинать с ней вдвоём.

– Хорошо, господин, – служанка поклонилась и вышла.

Он же обещал вечером прийти и поговорить.

Амлон

Вечером Ирис принесла ужин. Два подноса, вместо одного. Амлон испуганно посмотрела на неё.

– Это для господина. Он будет ужинать вместе с вами, госпожа, – ответила Ирис на невысказанный вопрос, а потом добавила шёпотом. – Нож на подносе. Спрячьте его, госпожа, иначе меня накажут.

Служанка неловко поклонилась, и выпорхнула за дверь. Амлон тут же бросилась к подносу. Нож действительно был там, умело спрятанный между тарелок с едой. Острый, как она и хотела. Спрятать его под подушку было делом нескольких секунд. Она, на всякий случай, села так, чтобы иметь возможность выхватить его, если что. Амлон смутно представляла, какая именно опасность её ожидает. Она боялась всего. И жизнь наложницей или женой (она не видела разницы) господина визиря пугала её даже больше, чем смерть.

Она сидела, не мигая, и смотрела на дверь. Еда на подносе остывала. Была бы её воля – заперла бы дверь в комнату. Вот только комнаты в Ирхане запирались только снаружи. Да ведь он всё равно войдёт. Амлон против воли вспоминала ледяной взгляд господина визиря и его жёсткий голос. Такой не остановится ни перед чем.

Готовая к встрече, она всё же вздрогнула, когда его фигура показалась в дверном проёме.

– Прекрасного тебе вечера! – Приветствовал господин визирь её, даже не потрудившись изобразить на губах улыбку.

Амлон растерянно промолчала. Она не знала, как себя вести с этим человеком и что ответить на приветствие.

– Ты можешь приступить к трапезе, – разрешил он ей и сам подал пример, подхватив двумя золотыми узорчатыми палочками что-то похожее на длинную рыбу в водорослях. Она как зачарованная смотрела, как он ест, не в силах приняться за еду сама. Аккуратно, так что ни одна капля густой подливы из пряностей, не упала ему на идеально белую рубашку. Амлон не знала, как называется эта одежда, да и не стремилась узнать. Здесь всё было чуждо ей и тем более чуждым становилось, чем дольше она находилась в этой проклятой стране. – Я вижу ты не хочешь есть. Хорошо, тогда я хотел бы поговорить с тобой, – визирь вытер рот золотой салфеткой, расшитой богатыми узорами и небрежно бросил её на поднос. – Как тебя зовут?

– Амлон, – тихо ответила она, понимая, что дальше молчать бессмысленно и опустила глаза.

– Ты знаешь ирханский язык?

– Нет, – она покачала головой.

– А вот это уже плохо. Знаешь ли ты, что в конце следующей недели ты должна будешь предстать перед лицом шейма в Великих Шатрах, как моя жена? А жене визиря Повелителя всего Ирхана не пристало оставаться безграмотной. С завтрашнего дня к тебе будет ходить учёный хаим. Он начнёт обучать тебя ирханскому языку и письму, чтобы ты хотя бы смогла произнести слова брачной клятвы, а кама из гарема Повелителя расскажет тебе, как надлежит одеваться, ходить, кланяться и говорить жене визиря.

Амлон слушала речь визиря с безмолвным удивлением. И с каждым словом на сердце словно камень ложился. Будущая жизнь виделась тёмной, без единого просвета. Перед лицом их жестокого и кровавого бога она должна будет принести клятву верности вот этому мужчине и стать его женой, родить ему наследников и всего через неделю. Не об этом она мечтала в детстве, не такой судьбы желала, не с таким человеком мечтала быть связана нерушимым союзом любви и верности навеки. На глаза наворачивались слёзы, но Амлон сморгнула их. Она не покажет свою слабость ни за что! Всевышний поможет ей.

– Ты поняла меня?

– Да, господин.

– Господином будешь называть меня при людях, а наедине я требую, чтобы ты, как будущая жена называла меня по имени – Эмет.

– Да…Эмет, – тихо ответила Амлон, запнувшись. Ирханское имя резало язык. Они помолчали. Господин визирь взял с подноса большой жёлтый фрукт, Амлон ещё не видела таких и не пробовала, аккуратно разрезал его на маленькие кусочки и предложил несколько ей. Она взяла и проглотила, не почувствовав ни вкуса, ни запаха.

– Нравится?

– Не знаю… нет, – ответила она честно, вспомнив чем карается ложь.

– Уже усвоила урок, – усмехнулся визирь. – Молодец. Я не люблю ложь. Откуда ты родом?

– Из Тарса, – он же знает, откуда она родом, иначе почему заговорил с ней на тарсийском? К чему этот вопрос?

– Откуда именно?

– Из Лаабата, с предгорий, – Амлон на минутку закрыла глаза, вспоминая. А когда открыла – господин визирь уже стоял у двери.

– Завтра к тебе придёт хаим, будь готова, – он отвернулся, а потом добавил. – Можешь гулять по саду и по дому, сколько пожелаешь. Но даже не думай сбежать. Мои сторожевые драксы найдут тебя быстрее, чем облако в ветреный день набежит на солнце.

И визирь ушёл. Амлон не слышала его шагов. Она как подкошенная рухнула на кровать, стараясь сдержать слёзы. Кто такие драксы она знала, видела их пару раз. Большие мерзкие сторожевые ящеры, способные извергать пламя изо рта. Им подрезали крылья и держали на цепях, чтобы они не улетели. Но в Тарсе ходили легенды о том, что раньше, когда мир был большой, и всем хватало места, драксы были свободными и вольными. Их было очень тяжело приручить, но тот, кому это всё-таки удавалось, приобретал верного друга и неоценимого помощника, способного летать и переносить человека на большие расстояния вперёд.

Амлон вздохнула и нащупала нож. Теперь у неё не было никаких надежд. От драксов она не сможет убежать. После бракосочетания с этим страшным человеком, придёт время воспользоваться им. Только бы не промахнуться!

Глава 4

Амлон

Кажется, она заснула в слезах после ужина и разговора с господином визирем. Потому что вдруг очнулась на этой большой кровати. Одна. Дверь была прикрыта, но Амлон это не могло обмануть. Постоянное ощущение того, что за ней следят и могут войти в любой момент сводило с ума. Наверное, было уже утро, потому что через единственное окошко в потолке, на середину комнаты падал бледный луч света. Свечи, которые она вчера забыла затушить, оплавились и погасли. И как только не случилось пожара? Это был бы выход… Правда специально устроить смерть от огня, она никогда бы не решилась – слишком мучительной и пугающей представлялась картина.

В дверь постучали. Амлон вздохнула и разрешила войти. Господин визирь вошёл бы без стука и разрешения, так что вряд ли это он. Действительно. Вошла Ирис.

– Госпожа, доброе утро. Я принесла вам завтрак. Быстренько кушайте. Через четверть часа я зайду к вам. Господин визирь вызвал для вас хаима, так что к полудню вы должны привести себя в порядок.

– Хорошо, – Амлон решила поберечь силы. При упоминании о господине в горле встал удушливый комок, захотелось плакать. Неужели теперь любая мелочь, каждое неосторожно сказанное слово будет напоминать ей о том, что она – рабыня, наложница. И даже, когда она получит статус жены, по факту для неё ничего не поменяется. Вряд ли она сможет сбежать после церемонии бракосочетания. Наоборот, господин визирь, скорее всего будет следить за ней ещё пристальнее.

После завтрака, Ирис повела её длинными коридорами в купальню, попутно объясняя, где что расположено.

– Вот там, госпожа, – купальни, там – выход к висячим садам, вот здесь, если спуститься по лестнице можно выйти в сад, а там парадный вход. Им пользуются только, когда приезжает в гости именитый сановник или после долгого отсутствия возвращается сам господин. Я знаю, что вам разрешено гулять везде, где пожелаете. Если хотите – я к вашим услугам. Господин разрешил, – Ирис улыбнулась. Наверное, девушка довольствовалась малым и сейчас была счастлива тому, что её освободят от работы на время, пока она будет сопровождать госпожу. Амлон вздохнула. Надо почаще просить Ирис погулять с ней. Кроме друг друга у них сейчас никого не было.

Когда они наконец-то пришли в купальню, у Амлон уже кружилась голова от этих бесконечных залов, анфилад, комнат, покоев, витых лестниц и резких поворотов. Если бы она захотела описать всё, что увидела в этом дворце (а она не могла называть место, где жила сейчас просто домом), то ей бы не хватило слов. И в то же время она была равнодушна к этим красивым коврам, фонтанам, мраморным фигурам и драгоценным статуям. Она чувствовала себя здесь чужой.

Только в купальне Амлон смогла немного расслабиться. Ирис оставила её наедине с собой и упорхнула, сказав, что отправилась ей за платьем. Но после уроков хаима и камы, она должна будет уже сама выбирать себе платья и притирания, иначе это будет оскорблением местных традиций.

Вода была тёплой и прозрачной. Амлон попросила не добавлять в неё ничего. Хотя бы немного понежиться в ней без всяких запахов и помечтать. Она легла на дно купальни, выложенное искусной мозаикой, переливающейся под водой всеми цветами радуги (в Тарсе такого материала даже и не видели, наверное) и запрокинула голову. На потолке причудливо отражались блики воды, а через окошечко можно было разглядеть маленький кусочек неба. Амлон прикрыла глаза и представила, что она снова в бухте, на берегу моря, ещё совсем маленькая. И отец, с матерью, смеясь, подставляют лицо солёным брызгам, а она визжит от восторга…

Наверное, она задремала, потому что очнулась от того, что кто-то трогал её за плечо.

– Госпожа, проснитесь, – это была Ирис. – К вам сейчас придёт хаим. Возьмите вот эти бальзамы и благовония. Эти – помыть волосы, – и служанка протянула ей несколько пузырьков, – а вот эти – для тела. Если хотите – я помою вас. Если нет – тогда поторопитесь. Вы должны быть готовы через половину часа.

– Хорошо, – Амлон вздохнула, подождала пока Ирис выйдет, и принялась за мытьё. Дома у них был пруд летом и большая ванна для зимнего мытья. А вместо благовоний – мыло и травы. Она вздохнула. Вот и кончился её блаженный сон. Отец мёртв, а мама… Лучше не думать о том, что могло с ней случиться.

Когда пришла Ирис, она уже помылась. Ей показали, как наполнять купальню чистой водой и как сливать грязную, потом помогли вытереться чистым полотенцем, и повели в другую комнату – одеваться.

– Госпожа, кама вам объяснит лучше, какие наряды к какому случаю позволительно надевать. Но вот насколько я думаю, вам подобает одеться прилично, но не как положено служанке, а как – госпоже.

И Ирис показала ей несколько платьев, на её взгляд, похожих одно на другое. Богатые из мягкой лёгкой ткани, расшитые золотой вышивкой, изображающей драксов, они тем не менее не имели никакой формы и походили скорее на халат со множеством складок, чем на платье, в привычном понимании этого слова.

– Это повседневные платья, госпожа, – ответила на её невысказанный вопрос Ирис. – На бракосочетание или торжественный приём положена другая одежда.

Амлон вздохнула и взяла первое попавшееся платье, отличавшееся от других только цветом. Спасибо хоть не такие открытые, как то, в которое её одела Камиле. На секунду закрыв глаза, она вспомнила платья в Тарсе – красивые, лёгкие, длинные, имевшие форму и цвет. Они словно струились и все девушки в них казались такими красивыми…

После платьев, Ирис расчесала ей волосы, сказав, что здесь принято не заплетать их. Ходить с распущенными волосами было немного непривычно, но хуже всего, что потом служанка принесла благовония.

– А можно как то без них? – Поморщилась Амлон, вспомнив едкий запах, проникавший в ноздри.

– Как госпожа пожелает, – тихо ответила Ирис. – Насчёт благовоний я не слышала никаких указаний. Но ими принято растираться каждый день.

Каждый день! Амлон вздрогнула, представив что этот запах будет преследовать её даже во сне. Нет. Пока лично господин визирь не скажет ей, что она должна выливать на себя эту гадость, она не будет ими пользоваться.

– Я не буду. Спрячь их куда-нибудь, Ирис. Мне плохо от этого запаха, – служанка понимающе кивнула. Через несколько минут её туалет был закончен, и Ирис отвела её обратно в комнату, сообщив, что хаим придёт сюда. Амлон присела на кровать, проверив предварительно, на месте ли нож и осталась ждать господина хаима. Одетая по моде Ирхана, вымытая благовониями, она почему-то ещё никогда не чувствовала себя настолько одинокой и чужой, как сегодня.

– Ясного вам неба, госпожа! И да воссияет солнце над вашим домом!

Амлон едва не подпрыгнула, услышав эти слова сказанные скрипучим старческим голосом. Проклятая привычка этих желтолицых двигаться бесшумно как мыши в её родном Тарсе!

– Добрый день, господин, – ответила она робко. Приветствие господина хаима было ей непривычно.

Хаим – высокий сухощавый старик – хитро усмехнулся, обнажив свои золотые зубы.

– Госпожа, если вы хотите понравиться господину визирю или тем паче самому Повелителю всего Ирхана, мой вам совет, выучите как должно отвечать на приветствия, – он помолчал немного, а потом, не ожидая ответа, продолжил. – А теперь давайте приступим к уроку.

Амлон со вздохом принялась за учёбу. Ирханский язык был ей противен, но изучив его, она сможет понимать врагов. И, может быть, ей выдастся шанс сбежать. Господин хаим ушёл через два часа упорных занятий. Он не ругал её ни за что, наоборот был излишне любезен и почтителен и это даже пугало. Амлон не нравился взгляд этого учёного господина. Он словно оценивал её, как оценивают лошадь в Тарсе. Ей вдруг пришло в голову, что господин визирь ни разу не посмотрел на неё так. После ухода хаима она вздохнула с облегчением.

– Госпожа может пойти теперь погулять в сад. Кама придёт только завтра, – робким голосом отвлекла её от невесёлых мыслей Ирис, которая стояла в дверях. Амлон поняла, что служанка хочет погулять, отвлечься от своей, наверное, не очень весёлой работы.

– Конечно, пойдём, покажешь мне сад, – ответила она, постаравшись, чтобы голос звучал как можно живее, хотя сердце разрывалось от тоски по дому и родным.

Ирис молча спускалась по бесконечным лестницам. Да, здесь, наверное, надо прожить не один месяц, чтобы не заблудиться в этих коридорах. Как только они вышли в сад, Ирис молча поманила её за собой, куда-то по едва приметной тропке сквозь густую экзотическую растительность.

– Здесь мы можем говорить, не боясь того, что наш разговор услышат и передадут господину визирю или самому Повелителю. Я проверяла. В этой проклятой стране просто везде уши, – едва слышно прошептала Ирис. Амлон молча кивнула в ответ.

– Ты что-то хотела сказать мне? – Не выдержав долгого молчания спросила она у Ирис.

– Да, госпожа, – служанка помолчала немного, потом шёпотом произнесла. – Не доверяйте господину хаиму. Это старый сластолюбец. Он присматривает себе симпатичных девушек и обольщает их.

– Хаим. Этот старик? – Амлон вздрогнула от удивления смешанного с омерзением.

– По меркам Ирхана он только вошёл в возраст мудрости и любочестия. Некоторым особо преданным Повелителю людям дозволяется иметь свой гарем по достижении определённого возраста. Это особая милость к ним Повелителя.

– И… И неужели кто-то соглашается по доброй воле войти в гарем к такому… такому… – У Амлон не нашлось слов, чтобы обозначить эту мерзость.

– Добровольно – не всякая девушка согласится, поэтому то хаим и изыскивает способы. Смотрите, госпожа, не попадитесь на его уловки, иначе господин визирь вынужден будет отдать вас к нему в гарем.

– Но, Ирис, я и не собираюсь, – Амлон передёрнулась. Господина визиря она боялась, этот человек был неприятен ей, вызывал страх, но к хаиму она после речей Ирис испытывала ещё и омерзение.

– Госпожа, вы просто не знаете ни наших законов, ни нашего языка. Умоляю вас, ради вашего же блага – никуда не ходите с господином хаимом, как бы он ни обещал и что бы он ни обещал, – Ирис смотрела умоляюще.

– Конечно, Ирис, что ты!

Амлон подняла глаза на служанку. Она смотрела куда-то вдаль, будто вспоминала что-то такое, ведомое ей одной. Может ли быть, что когда-то эта доверчивая девушка попалась на глаза такому вот пожилому господину? Амлон вздрогнула и не рискнула спросить служанку об этом. Та не просила сочувствия, а ей самой становилась слишком страшно при мысли об этом. Один Всевышний знает о том, что её ждёт впереди…

Они с Ирис ещё с час, наверное, гуляли по саду. Палящее солнце, странные растения, невиданные животные, резкие и дикие крики в кустах. Всё было для Амлон чужим. Она рассеянно слушала Ирис, пыталась упражняться с ней в ирханском языке, но мысли её были далеко отсюда. Предгорья Лаабата, родной дом, запах мокрой земли, подруга Тара, с которой они не расставались с детства. За месяц до нападения, Тара со всей семьёй переехала в город. Сколько слёз было пролито, но они обещали писать друг другу. Тара…

– Госпожа, вы слушаете меня?

– Что такое, Ирис? – Амлон вздохнула. Вот бы заснуть, и чтобы этот проклятый, залитый солнцем Ирхан, оказался всего лишь сном, выдумкой.

– Завтра к вам придёт кама. Господин хаим рассказал вам, как надо отвечать на приветствия?

– Да. Ирис, а у тебя кто-нибудь остался в Тарсе?

– Мама и младшая сестрёнка, а ещё тётя и лучшая подруга. Мы с Керой были не разлей вода, нас даже дразнили неразлучницами, – Ирис мечтательно закрыла глаза. Амлон тоже замолчала. – Вряд ли я когда-нибудь ещё увижу их, – служанка отвернулась и украдкой смахнула слезу. Девочка, которая слишком рано повзрослела…

Амлон рассеянно скользнула взглядом по деревьям, странным с длинным стволом и большими толстыми листьями, и замерла. Ей показалась тень за стволом. Она опустила глаза, потом подняла опять. Тени не было. Наверное, померещилось. Ирис же говорила, что на этой тропинке их никто не услышит и не увидит.

Эмет

Ноющая боль сдавила виски. Эмет устало потёр их. Сегодня было много работы. А назавтра шейм призвал его к себе. Приедут послы из соседних Алтара и Гаасы. Это значит снова выслушивать раболепные уверения в покорности и верности. А буде Повелителю не понравятся их дары, послов ожидает смерть. А вот какая… Шейм умел удивлять.

Эмет встал из-за стола. Надо пройтись. Он знал в саду такие тропинки, на которых нельзя было встретить алаб-агы, доносчика Повелителя. Шейм был изобретателен. Он следил за всеми своими преданнейшими слугами, конечно, из лучших побуждений, а как же иначе. Алаб-агы докладывали о каждом шаге того человека, за которым следили. Эмет знал, что за ним наблюдают по меньшей мере трое доносчиков. В дом вход им был заказан. Его люди были достаточно преданны ему, чтобы раз в месяц вылавливать особо хитрых алаб-агы, которые потом исчезали бесследно. Он не жалел их. В доносчики шли такие люди, что за деньги могли продать родную мать. Им было не место ни здесь в Ирхане, ни где либо ещё. Но по саду Эмет разрешал им бродить, сохраняя видимость покорности. Он почтительный советник для великого Повелителя всего Ирхана, пока что…

Тропинка вела через заросли ариса. Высокий куст с длинными острыми листьями. Осенью они краснели, словно кровь. Эмет не любил арис, но он дарил такую желанную прохладу в летний полуденный зной, что ради этого стоило потерпеть его в своём саду. Из под ног взлетали разноцветные птицы, на конюшне кричали драксы, требуя еды, где-то ревели харомы. И так изо дня в день. Он уже привык. Почти. Настолько, насколько можно было привыкнуть к чужой стране. И сердце уже не болит. Почти…

Эмет перешёл на другую тропинку и углубился в заросли. И вдруг встал. Он услышал голоса. Алаб-агы здесь не ходили. Своим мерахам с ятаганами он запретил тут появляться. Это только его тропинка, только его одиночество. Кто посмел его нарушить? Эмет прислушался. Голоса были женские и их обладательницы приближались. Он прижался к стволу ариса.

– … Мы с Керой были не разлей вода, нас даже дразнили неразлучницами.

По голосу кажется это говорила одна из его служанок. Она свободно изъяснялась на тарсийском. Она из Тарса? Странно, что за столько лет он не удосужился узнать о ней побольше.

Но другой голос… Почему-то его бросило в жар. Словно палящее солнце проникло сквозь заросли ариса. А может и впрямь проникло? Эмет посмотрел на небо, но за листьями не разглядел привычного светло-синего давящего свода.

Его будущая жена. Было непривычно думать об этой рабыне, как о жене, да он и не желал никогда жениться. Чувства делают человека уязвимым, а без чувств уподобляться ненасытному Повелителю, подбирающему себе в гарем то одну девушку, то другую, как выбирают коня на базаре… Сохрани его Всевышний от этого!

И всё же, машинально отойдя в тень ариса, он всё-таки невольно следил за девушкой, провожая её глазами. Перед глазами появились образы, полузабытые, словно стёртые. Ещё бы. Он больше двадцати лет старался их забыть. Матушка, сражённая ятаганом на пороге и сестра, Дара, такая же красивая, как эта рабыня. Он с трудом вызвал из памяти её имя. Амлон. Словно ветер играет в предгорьях, щекоча побелевший по осени, мох. Дара… Ей было чуть больше шестнадцати. Проклятье! Аим забери этих ирханцев! Эмет сжал зубы и обхватил руками голову. Всегда, когда приходили воспоминания, за ними следовала головная боль. Он отдал этой стране воспоминания. Сыворотка забвения действовала исправно до недавнего времени, он отдал Ирхану даже своё имя, сам забывая порой, как его звали на самом деле, но проклятая страна крови и песка требовала всё больше и больше.

Когда приступ головной боли прошёл, он повернулся. Девушек уже не было на тропинке. Их голоса больше не доносились до него. Эмет развернулся и пошёл обратно, домой. На приветствие мераха Сарима он ответил холодным кивком.

– Почему на задних тропинках нет никого?

– Но господин вы же приказывали… – Сарима трудно было обвинить в неисполнительности, но Эмет холодно ответил:

– Теперь приказываю по другому. Двоих мерахов туда.

– Да, господин, – склонился в жесте покорности Сарим.

Эмет поднялся в свой кабинет, досадуя на себя за эти минуты слабости. Он визирь Повелителя всего Ирхана и иначе быть не может. Он создан быть визирем, и послан Всевышним сюда не зря и он не позволит Повелителю сыграть на его слабостях.

Глава 5

Амлон

Амлон проснулась утром от того, что солнечный луч через отверстие в потолке добрался до её кровати. Ей снился дом и знакомые луга, и она позволила себе помечтать, лёжа с закрытыми глазами, всего несколько минут. Когда в дверь постучали, она вскочила. Глаза почему-то щипало от непрошеных слёз.

– Госпожа, – это была Ирис, – я принесла вам завтрак. После него к вам придёт кама, будьте готовы.

Амлон кивнула и повторила несколько фраз, которым вчера научил её хаим и которые она, чтобы не забыть, даже записала на листочке. Если она хочет когда-нибудь сбежать отсюда, язык врагов ей пригодится. А ещё надо бы сегодня сходить посмотреть на драксов. Ведь господин визирь не запрещал ей этого. Ну и что, что она до одури боялась этих самых драксов. Надо исследовать все возможности к побегу.

Когда к ней вошла кама, Ирис поприветствовала её на ирханском так, как её научил хаим, как равную. Кама была старухой, сгорбленной и морщинистой, ну или, может, жизнь в гареме сделала её старухой раньше времени. Она словно состояла вся из одних углов. Зато запах притираний от неё исходил такой сильный, что Амлон стало дурно, и закружилась голова. Лицо камы было ярко разукрашено каким-то подобием краски, так что и непонятно было, какой настоящий цвет у её губ и бровей.

– Как ты смеешь так здороваться со мной, ты, рабыня, возвышенная прихотью Повелителя, да сияет он вечно, да славится его род и множатся его потомки?! – Амлон вздрогнула и едва не отшатнулась, увидев, как исказилось в гневе лицо камы. Та говорила на ломаном тарсийском, перемежая его ирханскими словами. – Ты – ничтожество! И никогда не смей говорить со мной так дерзко! Для тебя я – Видавия, кама и госпожа гарема самого Повелителя всего Ирхана, да сияет он вечно и да славится его род и множатся его потомки.

Амлон отступила к кровати, где под подушкой лежал спасительный нож, мало ли что придёт в голову этой старухе.

– Ты как обращаешься с теми, кто выше тебя?! Подними голову, я сказала, и подойди сюда! – Не успокаивалась кама. – Ты через неделю предстанешь пред лицом Повелителя, да сияет он вечно, да славится его род и множатся его потомки!

Амлон только отступила ещё дальше. В этом доме её никто не защитит, значит придётся защищаться самой от этой полубезумной старухи. В Тарсе её держали бы подальше от людей, чтобы не дай Всевышний, не набросилась на кого-нибудь.

– Повелитель всего Ирхана дозволил мне делать всё, что угодно, чтобы к свадьбе господина визиря ты, ничтожная рабыня, не опозорила его. И будь уверена, я всё для этого сделаю!

Амлон вздрогнула и продолжила пятиться назад, пока не упёрлась спиной в шкаф для одежды. А Видавия, видимо, потеряла терпение, потому что подскочила к ней и, схватив за руку, потащила на середину комнаты. Как Амлон ни сопротивлялась, она не могла ослабить эту мёртвую хватку.

– Это что за наряд? Он приличен лишь госпоже, а рабыня, такая как ты, должна носить ирам. И волосы. – Видавия сильно дёрнула её за волосы, так, что Амлон вскрикнула. Она пыталась вырваться, но кама держала крепко. – Что это за роскошество? Волосы обрежешь, завтра же. Хотя нет, сегодня. Я позову служанку, чтобы принесла нож.

– Не трогайте мои волосы! – Амлон наконец удалось вытащить одну руку и она прикрыла свои волосы.

– Ах ты, гаирское отродье! – Выругалась Видавия, видимо, непривыкшая, чтобы ей перечили. – Я скажу господину визирю, пусть тебе всыпят плетей.

– Что вы хотели сказать мне, госпожа кама? – в дверях появился господин визирь. Взгляд его острых стальных глаз оставался бесстрастным, но в глубине, всего лишь на секунду сверкнул гнев, а может Амлон это только показалось. Она застыла, дрожа, словно между двух огней. Господин визирь пугал её едва ли не больше злобной старухи. По крайней мере, она знала и видела, что от неё ожидать в отличие от своего будущего мужа.

– О, господин визирь, советник и правая рука самого Повелителя всего Ирхана, да сияет он вечно, – к удивлению Амлон, Видавия упала на колени перед господином визирем и расплылась в льстивой улыбке. – Эта рабыня, которую Повелитель подарил вам из великой к ней милости, обращается со мной непочтительно. А я всего лишь учу её, о милостивый господин, как должна она себя вести. Она непочтительна и дерзка, – и кама поцеловала туфлю господина визиря. – Я прошу всыпать ей плетей, чтобы она знала, как обращаться с теми, кто стоит выше неё.

– Госпожа Видавия, вы ничего не путаете? – Холодно ответил визирь. – Эта рабыня, станет в скором времени моей женой, и я хочу, чтобы к ней обращались со всем почтением как с будущей госпожой. А сколько и кому всыпать плетей, я решу сам.

Амлон при первых же словах, подняла голову и удивлённо всмотрелась в лицо господина визиря. Он защищает её, неужели? Или, может быть, защищает своё положение в обществе? Вряд ли от этого человека можно ожидать что-то хорошее. Амлон вспомнила его цепкий, холодный взгляд и вздрогнула.

– Но, господин визирь… – растерянно начала кама. – Вы же не…

– Что не? – Голос господина визиря звучал ещё холоднее, желая словно превратить своего собеседника в лёд. – Если я ещё раз узнаю о подобном обращении с моей будущей супругой, ваши услуги больше не понадобятся, а ваше место при гареме Повелителя будет занято кем-то другим.

– О, господин визирь, пожалейте меня, старую бедную каму, – Видавия распростёрлась перед господином визирем, целуя его туфли. Он отошёл на несколько шагов, брезгливо скривился, взглянув на каму, и исчез бесшумно, словно его и не было. А Амлон не знала радоваться ей или плакать. Что это было сейчас? Господин визирь указал каме на её место и продемонстрировал свою власть или ему и правда стало жалко её? Да нет. Это всё выдумки. Амлон помотала головой, пытаясь избавиться от наваждения. Скорее всего этот страшный человек преследует какую-то свою цель, иначе, если бы он действительно жалел её, то отпустил бы домой.

– Ну что, довольна, гаирское отродье? – Прошипела кама. – Я это так не оставлю. Когда господин визирь наиграется тобой, я сделаю всё, чтобы твоя жизнь не казалась лёгкой. – И тут же, словно боясь, что её могут услышать, Видавия добавила с льстивой улыбкой. – Госпожа, сейчас я научу вас как подобает одеваться и ходить пред лицом Повелителя.

Когда кама ушла, Амлон вздохнула с облегчением. Ей не хотелось никогда больше встречаться с этой старухой, но что она могла сделать? Её мнение здесь не имеет значения. Она всего лишь рабыня, кама по сути права. А после того, как она станет супругой этого страшного человека с ледяными глазами, прав у неё будет ещё меньше. Амлон старалась не думать о том, что будет потом, иначе становилось тяжело дышать. Она – не Ирис, она не сможет смириться.

Стены давили. Хотелось на воздух. Амлон не стала звать Ирис. Наверное, у служанки были свои дела. Тихо как мышка она выскользнула в коридор. Если она всё правильно запомнила, то выход в сад должен быть внизу, за купальней. Первый раз после похищения она передвигалась относительно свободно. Только вот свобода эта была напускной, как у птицы в богатой, золотой, украшенной драгоценностями, но всё же клетке.

Она бесшумно прошла несколько пролётов, потом спустилась по лестнице и открыла резную калитку в сад. Здесь было душно, солнце палило нещадно. Амлон двинулась вглубь сада по одной из тропинок. Обманчивая тишина окружила её. Шуршали листья, лениво колыхавшиеся под слабым ветерком, да изредка вспархивали яркие разнопёрые птицы. Ни души. Но она знала, стоит ей хотя бы попытаться уйти из этого рая, как тишина сменится громкими криками. Но и ждать покорно, уготованной ей шеймом участи она не могла. Стать рабыней, пленницей в этом шикарном доме, пока господин визирь не отдаст её, как надоевшую игрушку кому-нибудь другому… Она невольно вздрогнула. Благодаря разговорам с Ирис и общению с хаимом и камой, некоторые местные традиции стали ей теперь хорошо известны. Нет. Нельзя оставлять надежду! Амлон вспомнила припрятанный под подушкой нож и немного приободрилась. Если понадобится, она будет бороться до последнего.

В задумчивости она дошла до конца тропинки и свернула налево. Одинаковые то ли деревья то ли кустарники с остроконечными листьями угнетали. Неужели в Ирхане не растёт ничего другого? Надсадно заверещала какая-то птица, Амлон подняла глаза. За ровными рядами кустарников у дороги что-то голубело. Здесь, в стране жарких красок, когда каждый лист и каждая ягода кричит о том, что она здесь самая яркая, простой голубой цвет, цвет неба и моря, напомнил ей о доме. Она осторожно раздвинула руками листья кустарника и свернула с тропинки туда, где причудливая южная растительность смыкалась над головой, образуя купол.

Несколько шагов – и вот она на небольшом кусочке зелени, подобии поляны, до краёв заросшей небесником. Амлон почти упала на колени, жадно вдыхая такой родной запах. За сотни лонгов от родного дома в краю вечной жары, она словно прикоснулась к родине. Запах небесников такой родной и такой глубокий и в то же время такой неуловимый, если не поднести цветок почти к самому лицу, напоминал о доме. Нет. Она не заплачет. Она должна быть сильной. Амлон смахнула непрошенные слёзы, вспомнив, как когда-то, давно, они с Тарой бегали по холмам, покрытым сочной зеленью и собирали небесники, лелея такие сладкие мечты о будущем. Кто же знал, что мечтам предстояло так жестоко разбиться?

Амлон нарвала целый букет небесников, не в силах расстаться с такой неожиданной частичкой родины, и медленно побрела обратно, в свою золотую клетку, увидев за кустами блики света, игравшие на ятагане. Даже здесь одиночество было призрачно обманчиво.

Эмет

Сегодня Эмету снились кошмары. Один тяжелее другого. Каждую ночь, перед полнолунием, когда красная луна, полная и идеально круглая, медленно выползала из-за горизонта, воспоминания разом приходили к нему во снах. Это была его слабость и его боль. Несколько капель настойки, выпитой на ночь – и снова можно было спать спокойно. Но сегодня он почему-то этого не хотел. За последние дни произошло столько всего… непредвиденного.