Бегство бесплатное чтение

Глава 1. Дом с привидениями

Катарина опять не спала всю ночь. Муж храпел так, что шевелилась легкая ткань занавесок, и казалось, что кто-то огромный, страшный и недобрый открыл окно с улицы, зацепился крючковатыми пальцами за подоконник и повис тяжело, смрадно, но бесшумно дыша, стараясь сдуть ткань в сторону и заглянуть внутрь. Катарина поежилась, откинула одеяло и села. От жутких мыслей, вызванных ее неуемной фантазией у неё побежали по спине мурашки, ей дико  захотелось глотнуть мартини, и она сунула ноги в уютные, подбитые изнутри мехом тапочки, зябко запахнула стеганный шелком тёплый хлопковый халат, и по идеально натертому паркету проскользнула через огромный холл на кухню, предварительно пошелкав пультом, чтобы включить там нижний свет. Прислуги не было, вчера она всех разогнала на пару дней, уж больно надоели, потому в доме было тихо и непривычно пусто, и, наверное, раздолье для разгулявшихся привидений. Их тут было немало, скорее всего, потому что этот дом Владимир Алексеевич купил по дешёвке не просто так. В хорошем месте, в двадцати километрах от МКАД по Риге, почти двести квадратов, с бассейном и зимним садом и… такая цена. Катарина не заморачивалась, вернее, если честно, старалась не думать о причине этой цены, но добрые соседи не дремали и по очень большому секрету сообщили, что именно из этого дома бесследно исчезла прошлая хозяйка. И что её мужа сначала взяли по подозрению в убийстве, но потом выпустили за недостатком улик, а он вместо того, чтобы начать жить заново повесился на березе прямо в этом посёлке чуть ниже по переулку на берегу небольшой полузаросшей речки. И что его нашли, поназвали родственников на похороны, и он лежал на столе именно в той комнате, которую муж приспособил под кабинет. Владимир не верил в призраков, но, почему-то наглухо замуровал дверь, ведущую из кабинета в маленькую уютную библиотеку. Впрочем, Катарине это было все равно, потому что никакая сила не смогла бы заставить её подняться в мужнин кабинет.

…

Хороший бокал мартини, который Катарина заглотила так, без изысков – залпом, как компот приятно её расслабил, снял зажимы, тепло хлынуло в ледяные ступни и руки, согрело изнутри захолодевшие  щеки, мартини очередной раз примирил её с этим отвратительным домом и давно не любимым мужем. Она открыла холодильник, задумчиво посмотрела на забитую до краёв фруктовницу, вытащила манго и снова налила полный бокал. Это было её любимое сочетание, ей было плевать на то, что так мартини никто не пьёт, она, кстати, любила его ещё с салом и яичницей, контраст вкусов вызывал у неё неуемный аппетит. Но второй бокал выпить ей не дали, кто-то легко и почти невесомо пробежал по прихожей, мелькнул ярко-рыжим в проёме дверей, зыркнул зелеными глазами и исчез. Катарина вскочила, вроде её укололи, перевернула бокал, который покатился по столу и хрястнул вдребезги уже у края, и замахала руками, изо всех сил прогоняя от себя виденье.

– Ну, если будешь продолжать в том же духе, привиденья будут тут бродить толпами. Но видеть их будешь только ты. После бутылки этого твоего пойла.

Катарина обернулась, криво усмехнулась – в кухню пожаловал муж собственной персоной. Невысокий, поджарый, с волосатой грудью, выглядывающей из распахнутой куртки шёлковой пижамы, он стоял в дверях крепко попирая дорогущий паркет кривыми, поросшими шерстью ногами и насмешливо, цепко разглядывал Катарину. Её взяло зло, она взвизгнула, вытащила ещё один бокал и набулькала в него оставшееся вино. Снова шарахнула залпом, закусила баранкой и села на стул, бессильно опустив плечи.

– Молчал бы. От твоего храпа я свихнусь раньше, чем сопьюсь. И от дома этого твоего поганого. И от привидений твоих сраных.

Катарина развернулась и пошла наверх по узкой подобной лесенке. Там, на втором этаже, в комнатке внутри боковой башни ютилась её маленькая мастерская. И только там ей было спокойно и уютно.

Глава 2. Девчонка у мостика

Картина, которую Катарина писала уже с неделю мягко отсвечивала загадочным светом ночного неба над рекой и его отражением в воде. Картина ей эта на удивление удалась, казалась просто шедевром по сравнению с той мазней, которая была сложна штабелями в крошечной подсобке её мастерской. Причём этот шедевр она писала сама, без участия лучших педагогов, которых, брюзгливо поджав губы оплачивал муж. Катарина включила все подсветки, села напротив мольберта, и как будто провалилась туда, в её нарисованный, придуманный мир, навеянный то ли снами, то ли колдовством странной, детской памяти, которая водила её рукой. Вот там, на той стороне узенькой, но глубокой, быстрой и прохладной речки, тоненькая полоска песчаного пляжа, а потом поле, засеянное рожью, а за полем берёзовая роща. Правда, ночь все это стёрла, перемешала, где-то спрятала в потёках фиолетовой тьмы, где-то высветила холодным светом взошедшей луны, исказив цвета призрачно и зыбко. Все эти краски, которые Катарина нанесла на холст, были очень точными, нигде не фальшивили, передавали эффект присутствия до жути.  Ещё немного посидев, она выключила лишний, мешающий свет, наклонилась, чтобы вытащить кисти из ящика, и когда разогнулась, то ледяной сноп мурашек обжег кожу, даже все волоски на руках вздыбились от страха. Там, за тёмным ивовым кустом, в том месте, где начинался старенький, шаткий мостик, убегая на другой берег, а луна прочертила дорожку под ним, сдвоив пространство, откуда – то взялась тоненькая женская фигурка. Вернее, девичья – в короткой расклешенной юбочке, открывающей длинные голенастые ноги, в узкой майке, обтянувшей слегка сутулые, худенькие плечи и с задорным хвостом пушистых волос, собранных на затылке резинкой. Девчонка была видна так хорошо, так подробно и в таких деталях, что Катарина привстала, приблизившись к холсту почти вплотную, потрясла головой, чтобы прогнать виденье, зажмурила и снова открыла глаза. Она эту девочку не рисовала!  Мало того, она вообще не умела рисовать людей, даже никогда не пыталась. А эта девчонка была написана идеально – в свете луны просматривалась каждая складочка на юбке, каждый волосок растрепанного хвостика, даже оспинки на тонкой загорелой руке можно было рассмотреть. Девчонка вдруг обернулась, глянула Катарине прямо в глаза, улыбнулась и помахала рукой. Катарина отпрянула, отмахнулась от картины, закрылась руками, и, стараясь не смотреть на холст, дотянулась да полки, где у неё была припрятана бутылка мартини и бокал. Хорошая порция прогнала мурашки, вернула мозги на место, и Катарина, усмехнувшись, обругав себя последними словами, снова включила подсветки и посмотрела на свое творение. Фигурки на картине не было.  От нее не было даже следа, ива легко склонялась над рекой, мела длинными ветвями по выбеленным водой доскам мостика, серебряные монетки лунного отражения рассыпались по воде небрежно и игриво. Все дышало покоем, и Катарина успокоилась тоже, ещё раз глотнула свой живительный напиток и прикрыла глаза.

– А ты знаешь хоть, кого увидела? Или тебе все равно?

Нежный голосок прозвенел колокольчиком откуда – то сверху, заставил Катарину открыть глаза. Там, где стены мастерской сужались, и уходили ввысь, повторяя форму башенки, довольно высоко было узкое, фигурное окно. Катарина почти всегда держала его открытым, воздух проникал, как будто с неба, приносил свежесть, а не холод, давал ощущение свободы. А сейчас в это окне торчала голова. Женская, абсолютно рыжая, коротко стриженная, с бледным конопатым лицом, на котором чудно выделялся большой рот и длинный нос. Катарина тупо посмотрела вверх, аккуратно поставила бокал и потеряла сознание…

…

– Вот и славно. Мы пришли в себя. Сейчас примем таблеточки, выпьем морс и будем отдыхать. У нас сегодня полный выходной и расслабление, а завтра будет трудный день, придёт доктор. Давай, детка, я подушечку подоткну повыше, а ты подвинешься.

Катарина ничего не понимала, обалдело крутила головой, потом до неё медленно дошло – она в клинике. Вертлявая баба в медицинском костюме ярко-голубого цвета тыркала её холодными руками и была похожа на бабу Ягу в молодости. Катарина хлебнула неожиданно вкусный красно смородиновый морс, оттолкнула навязчивую Ягу и зло спросила

– Что ты лезешь прямо в лицо!!! Где я?

Яга сочувственно улыбнулась, поправила покосившуюся шапочку-пирожок, сообщила.

– Меня зовут Яна. Я ваша медсестра. Вы в клинике неврозов. В очень хорошей клинике. Мы тут всех поднимаем. Так что, не волнуйтесь.

Глава 3. Сосед

Доктор, которого торжественно ввели в палату два шустрых, сухоньких ассистента был огромен, необъятен и вальяжен. Метра под два ростом, с плотным, торчащим далеко вперёд животом, с пятиэтажным подбородком, плавно спускающимся к жирной, рыхлой груди, и образующим с ней единый конгломерат (этакую головогрудь), с огромными ступнями – лыжами, упакованными в дорогие кожаные медицинские тапки, он был похож на бегемота, волею судеб занесенного в человеческую жизнь и нашедшего там себя.

– Валериан Валерьевич. Будем знакомы, Катарина Владимировна. Как ваше самочувствие?

Доктор, шумно дыша, уселся на стул, услужливо подвинутый ассистентом, взял их его рук историю болезней, лениво полистал. Потом вдруг довольно грубо уцепился за Катаринин подбородок, оттянул ей нижнюю губу, рассмотрел зачем-то зубы, вроде она была лошадью. Потом так же резко оттянул веко, похлопал её по плечу, кивнул.

– Слизистые бледноваты, но это мы исправим. Анализы тоже так себе, дорогая Катарина Владимировна, печеночка шалит, почечки. Нервы тоже никакие, сосуды забиты шлаком. Как следствие, мозг работает на пределе, так что – будем лечить, будем лечить. Долго, дорогая моя красавица, очень долго, а без этого никак.

Катарина почувствовала, как чёрная злоба скрутила её тело, чуть не выгнув его  в дугу , но она сдержалась, сжала руки в кулачки, чуть не пропоров ногтями ладонь. Доктор понимающе кивнул, погладил девушку по плечу, улыбнулся.

– Ты, детка, не кипятись. У нас здесь неплохо, хороший стол, бассейн, сауна, танцы по вечерам, клубы по интересам. Наши красавицы здесь себе таких любовников заводят, тебе и не снилось. Так что расслабься и получи удовольствие. Всё будет хорошо.

…

До вечера Катарине некогда было вздохнуть. На её теле не было уголочка, который бы не изучили старательные доктора, и лишь к ужину её оставили в покое. Упав без сил на кровать, Катарина прикрыла глаза, но обалденный аромат чего-то вкусного, доносившийся из под салфетки, накрывающей поднос, стоящий на тумбочке у кровати не давал покоя. Катарина встала, откинула салфетку и чуть не захлебнулась слюной.

– Вы, дорогая соседка, обязательно откушайте сэндвич с индейкой и ананасом. Это просто бальзам. Зайти разрешите?

Катарина удивлённо посмотрела в сторону двери. Там, смущенно перенося вес крупного тела с пятки на носок, стоял высокий, сутуловатый мужик лет сорока пяти. Волнистые густые русые волосы были мягко схвачены в хвост темной атласной лентой, крепкое тело нежилось в дорогой атласной пижаме, нагловатые серые глаза смеялись. Катарина мотнула головой, чувствуя себя голозадой дебилкой, выскочила в ванную, нарядилась в тренировочный костюм – крутой подарок мужа, подышала, побрызгала холодной водой на горящие щеки и вышла к гостю. А тот уже уютно разместился за маленьким столиком, разлил в хрустальные бокалы легкое рубиновое вино, правда ровно по трети бокала, положил на тарелки по сэндвичу.

– Вы уж простите, я тут распоряжаюсь у вас. Свой ужин принёс, стол вот накрыл. Ну как? За знакомство? Я Денис. Коллега по несчастью.

Катарина с наслаждением, залпом выпила вино, положила в рот кусочек индейки, протянула Денису бокал, выразительно постучав ноготком по краю. Но тот с ухмылкой пожал плечами.

– Это у них тут, Катаринушка, такой метод. Они нам, алкашам проклятым, по гомеопатической дозе наливают один раз в день. Издеваются так. Но, знаешь, помогает. Не так ломает, вроде доза есть. Короче, давай поедим, да спать. Завтра достанут своей терапией. Хочешь, кстати, я с тобой лягу?

Катарина выпучила глаза и аж задохнулась от возмущения. Денис хихикнул, доел сэндвич, встал.

– Да ладно. Рано или поздно это случится все равно. Весёлый трах между соседями тоже входит в их методологию, может в этом что-то и есть. Спокойной ночи, дружок.

Катарина с силой захлопнула за наглым соседом дверь, приняла душ, легла в кровать, натянула до подбородка одеяло. Она боялась смотреть в темноту палаты, потому что там, за окном ей снова почудилась рыжая стриженная голова

Глава 4. Ванна

– Ты, детка, много пила, проcpaла свою нервную систему и начала всех раздражать. Ты же понимаешь, мой статус не позволяет иметь жену – алкоголичку, потому у меня два выхода. Вернее три.

Муж брезгливо смотрел на Катарину, вроде она была неприятным насекомым, спрятавшимся за сеткой окна – и прихлопнуть бы, и возиться не хочется, целый геморрой. Он выпятил нижнюю губу, мокрую от слюны, сложил небольшие бабьи руки на крепком животике и дрыгал в такт разговора ногой в дорогом ботинке, как будто хотел пнуть жену. Катарина смотрела на эту мерзкую губу и пыталась сдержать приступы тошноты. Удавалось ей это плохо, потому что тошнило её теперь все время, поганый доктор подобрал такую терапию, от которой не только мартини, вода в глотку не лезла. А губа все колыхалась, выдавливая из слюнявого рта новые фразы.

– Первый – развестись с тобой, нахрен, но это, понимаешь, неудобно. Разговоры пойдут, сплетни, им, cyкaм, только дай зацепиться, такое накрутят. А мне статус терять нельзя. Это все равно, что бабки терять

Катарина устало подобрала ноги, сев на кровати в позе лотоса, тихонько начала дышать, глубоко и медленно, как учил местный гуру по йоге. Помогло, потому что дикое желание запустить с плешь любимому аккуратную, но тяжёлую вазочку с тумбы немного отпустило.

– Второй вариант – успокоить тебя совсем. Спецов много, но вот верить никому нельзя. Один неверный шаг, вся жизнь кувырком, а ты того не стоишь.

Катарина вдруг подумала, что этот способ дорогому муженьку просто не по трусливому рылу, описается от страха в дорогие штаны.

– Так что я выбрал третий. Все оповещены, что у тебя сложное заболевание нервной системы, что ты в элитной клинике, что правда, хотя я немного слукавил с отделением. Ну, и что ты будешь лечиться долго. Очень долго.  Годы.

Муж, наконец, закончил свое вещание, обтер рот шикарным батистовым платком с монограммой, заодно высморкался, рассмотрел результат, сложил платок и вытер им лоб. Катарина удержала очередное "Бэээ", сделала четыре коротких вдоха и задержала дыхание. Потом выдохнула, опустила ноги, хмыкнула.

– Ну, поздравляю с достойным выбором способа меня уконтропупить.  Только xpeн тебе. Я тебя переживу, можешь не сомневаться. А теперь пшел вон, у меня через десять минут минеральная ванна. А я ноги не брила сегодня. И ещё одно место.

Задумчиво проводив гостя взглядом, Катарина зло сдернула халат и пошла в ванную. Процедура и впрямь была назначена на двенадцать.

– Привет, соседка. Давай я сестричке тысчонку подкину, чтобы она нас с тобой в одну ванну загрузила. Ванны здесь большие, заплыв может быть приятным.

Катарина вдруг застыдилась своей полноватой груди, предательски выпирающей из спортивного купальника, потому что Денис смотрел прицельно и очень заинтересовано. Кого-то он ей напоминал. Мужик-то явно далеко за сороковник, а в глазах что-то такое, из давно забытого – юный блеск, восторженное выражение. Был когда-то мальчик у неё с таким взглядом.   Только вот вспоминать это больно. Да и не возвратить. Она мотнула головой, как будто прогоняя назойливую муху, прошла мимо в свою кабинку, плотно прикрыла дверь. Крупная, похожая на кобылу с гнедым хвостом медсестра странно гыкнула, открыла краны и вода, весело пузырясь, начала наполнять ванну, воздух стал лёгким и ароматным.

– Сегодня у нас вербена. Купальник снимите, Катарина, тело должно ощущать массаж пузырьков.

Катарина подумала, потом стянула купальник, быстро залезла в ванну и закрыла глаза. Удовольствие, действительно, было полным – мягкое прикосновение слегка бурлящей тёплой воды, запах вербены, тихий, ласковый свет.

– Ну что? Законопатил он тебя? Мой тоже доставал – не пей, не кури, с садовником не траxaйcя. Дебил. Я тоже здесь лежала, кстати. Они меня токами лечили, идиоты. А потом я свалила.

Катарина открыла глаза, вздрогнула всем телом, хотела было заорать, но удержалась. На краю ванны, опустив худые ступни в воду, сидела та самая рыжая. Стриженая голова казалась фарфоровой, огромные глаза просвечивали насквозь.

– Да ладно, не бзди. Не хочешь, не надо, варись в собственном соку. Пошла я.

Девица растворилась, как будто растаяла в поднимающемся из ванны парном тумане

Глава 5. Процедура

Дождь лепил в окно палаты (спальни, как говорили здесь умалишенные алкоголики, в ряды которых влилась Катарина, наивные дурачки наивно полагали, что за их огромные бабки к ним относятся, как к людям) так, что стекло стало похоже на бугристую плоскость, которую дёргают вверх-вниз. Он лупил по дорогому деревянному карнизу, бился в истерике, пытаясь прорваться внутрь, но крепкие стекла не пускали, и дождь исходил рыданиями. Катарина задумчиво сидела у окна, толстый доктор придумал для неё какую-то особую терапию, и после неё ей все время хотелось есть и спать. И ещё кое-чего хотелось, причём так, что сводило низ живота, сводило до боли и судорог, особенно, когда рядом оказывался лукавый сосед. А сосед оказывался рядом часто, Катарина явно зацепила его мужское естество, и он все дефилировал в поле зрения, пританцовывал, как петух перед курицей, и Катарина чувствовала – ещё пару дней терапии и её крепость падёт. Сейчас опять на неё накатило, она встала, чтобы достать из холодильничка ледяной цитрусовый сок – освежающая кислота лимона всегда немного охлаждала нутряной изматывающий пыл, она ненадолго успокаивалась.

Вот и сейчас, когда ледяная шипучая влага добралась до желудка ей стало немного легче, жар в том самом месте чуть утих, и она вздохнула свободнее.

– Ой, ой, холодный сок может навредить вашему горлышку, дорогая. Мы так не договаривались. Болеть здесь ни к чему, такая интересная жизнь, вдруг пропустите что. Я, кстати, за вами, дорогая. У нас капельница сегодня, ноотропы очень распрекрасные, дорогие, такие препараты здесь не достать. Дурака умным делают, а уж такую умницу, как вы – просто на ноги поставят, нервную систему успокоят, все таланты проявят. Книжки начнёте писать.

Раиса, дежурная медсестра, смуглая, крепко сбитая, похожая на коричневатый мешок, туго набитый соломой, в который вставили хорошо надутый шарик с глазами и носом – пуговкой и четыре колбаски, сверху и снизу, а потом нахлобучили на это все медицинский костюм, перчатки и белые тапки, этакая веселушка-хохотушка подскочила, затеребила, заставила накинуть поверх костюма шубку, объяснив, что пойдут по улице, а с утра захолодало, вытолкала Катарину сначала в коридор, а потом на улицу, ткнув в двух гориллоподобных охранников серебристым жетоном- пропуском, и уже на улице, обернувшись к своей пленнице, блеснула недобрыми, какими – то рыжими глазами.

– Заскочим к доктору, подпишем согласие. На эти лекарства надо согласие, больно дорогие, если что, клиника не расплатится. Это минутка.

В крошечном кабинете, похожем на коробку за маленьким столиком сидел такой же маленький доктор. Он был похож на Буратино в старости, из круглых морщинистых яблочек щёк торчал длинный острый нос и даже шапочка, натянутая на не по возрасту крутые кудри, встала на затылке колом, удивительно напоминая Буратинский колпак. Он кинул взгляд на Катарину и у неё возникло ощущение, что её коснулась мышь.

– Присядьте. Небольшое обследование и подпись согласия займёт не более десяти минут. Протяните руку.

Катарина протянула Буратине руку, он суетливо померял давление, температуру, ткнул какой-то странной пробиркой с наконечником-иглой в предплечье, снова выпустил свою мышь, чуть усмехнулся.

– Всё-все… Не пугайтесь, просто тест. Вот согласие, читайте, подписывайте.

Катарина начала было читать бумагу, плотно исписанную тонкими, бледными буковками, но в глазах стоял туман, голова кружилась и прочесть ничего толком не удалось. Поэтому, она, плюнув, подписала, Буратино утащил лист куда-то под стол и встал, провожая пациентку. Раиса подхватила Катарину под руку, уже поймав её при падении, кивнула доктору, тот вывез откуда-то инвалидное кресло. И последнее, что видела Катарина, это узкую, длинную бутыль с розовой жидкостью, висящую на штативе и, блеснувшую в ярком, откуда-то взявшемся солнечном свете тонкую и длинную иглу.

Глава 6. Полет

Когда Катарина открыла глаза в палате было темно и холодно, у неё кружилась голова и жутко хотелось пить. Опустив ноги на тёплый пол, она с наслаждением напрягла икры, которые, почему-то занемели и вдруг почувствовала непривычную неловкость в паху. Раздражённо подскочив, Катарина хотела было избавиться от того, что так мешало, и тут ужас понимания окатил её ледяным холодом, и все, что вчера с ней произошло вдруг встало на свои места страшно и безысходно. Она, наверное, разнесла бы сейчас все в этой поганой палате, но дверь распахнулась, и Раиса буквально в два шага допрыгнула до неё, железной рукой ухватила за плечо и с силой усадила, вдавив в кровать.

– Тихо! Что ты с таким лицом тут носишься? Тебе надо поберечься, чистка хоть и операция детская, но все же операция.

Теперь, когда Катарина окончательно поняла, что   ней произошло, уже не ужас, чёрное, беспросветное отчаянье накатило на неё, придавило, расплющило, совершенно лишило сил. Они отняли у неё то, о чем она мечтала, о чем молила Бога, и то, что она вымолила. Она застонала, скорее даже завыла волчицей, вцепилась в оттопырившийся на плоской груди медсестры халат, хотела повалить её на пол, но та, ловким натренированным движением вывернулась, резким ударом в шею лишила Катарину возможности дышать. И когда та пришла в себя, то шевелится уже не могла – препарат из немаленького шприца, который Раиса небрежно бросила в мусорку у кровати, сделал свое дело.

– Не дрыгайся. А то для таких активных у нас есть миленькое отделение с такими специалистами, у которых 'мама' сказать не сможешь.  Прыгает тут она.

Катарина, захлебываясь слезами, они градом текли по её заледеневшим вдруг щекам, стекали в рот, по подбородку, обжигали шею.

– За что? Скажи мне, за что? За что?

Катарина повторяла и повторяла одно и тоже, понимая, как это глупо, но язык тяжело ворочался во рту, как будто сам по себе.  Раиса глянула на неё мельком, в её глазах промелькнуло что-то похожее на жалость, она подвинула к кровати стул, села.

– Да ладно тебе. Забудь. Жизнь большая.

Потом вдруг опомнилась, подняла голову к потолку, туда, где скорее всего, была установлена камера, жёстко и отчётливо сказала.

– Выполняем распоряжения клиента. Таких клиентов, как ваш муж, клиника терять права не имеет. Да и вы… Вы же подписали согласие. Сами. Собственной рукой.

Катарина вспомнила – сквозь снова сгущающийся туман мелькали картинки вчерашнего дня – доктор – Буратино, бумага с прыгающими мелкими буковками, ампула с крошечной иголочкой, впившейся в плечо…  Она сама… Сама… Она сама разрешила им убить своего ребёнка…

…

Небо было ярко голубым, опрокинутым навзничь над чашей долины, в которой среди старых садов спряталось большое, нарядное село. Катарина планировала в этом небе, тугие потоки воздуха поддерживали её легкое тело, аккуратно и нежно отпускали её все ниже, и вот уже она могла рассмотреть все – даже огромные ромашки на лугу около реки. Что-то было до боли знакомое в этих улицах, Катарине казалось, что если она сейчас опустится на землю и пробежит вот по тому переулку вниз, к реке, то она увидит огромный колодец-журавель, а дальше – небольшой песчаный склон и берег тихой ласковой реки. А вот тот белый дом-мазанка с высокой крышей, почти не заметный сверху из-за огромных груш-дуль, она знает вплоть до самого укромного уголка, она помнит его так, как будто уехала оттуда вчера. Катарина расправила руки, чуть уменьшив поток воздуха и опустилась ниже. С трудом подавив горячую волну, восставшую в груди и затопившую сердце, она ухватившись за ветку, спряталась в листве, потому что там, внизу, около аккуратного, обшитого тесом сарайчика стояла тоненькая девочка в ярком сарафане, с косицей, завязанной атласной ленточкой – она сама…

…

Очнулась? Ну слава Богу, а я уж думала тебя насмерть закололи. Ты, знаешь, меньше дергайся, правда. С ними все равно не сладишь, а они тебе здоровье подорвут не на шутку. Тут умельцы. Давай, сядь, я тебе облепиховый морс дам, в то сама до холодильника не доползешь.  Меня, Катьк, зовут Женя. Неужели не узнаешь?

Катарина медленно приходила в себя, в постепенно проявляющейся картинке появилась рыжая стриженная голова, румяные щеки и хитрые оливковые глазки. И Катарина вспомнила! Женя! Женька!!! Её весёлая, суматошная, шаловливая подружка из того самого села, над которым она сегодня так счастливо летала.

Глава 7. Катька

А ведь я Катька, и правда. С чего она взяла эту дурацкую Катарину, почему влезла в это чужое имя, как в неудобное платье – сначала там жало, тут терло, а потом притерпелась, подогнала себя под него, свыклась. Это ведь он, дорогой муж, Владимир Алексеевич, тогда ещё Володя – моложавый, крепкий, с едким принуждающим к подчинению волевым взглядом узких злых глаз, придумал это имя. Он тогда собирал вечеринку своих влиятельных друзей – расслабиться, попариться в баньке, поохотиться, ну и заодно представить свою избранницу Катерину. Нежную красавицу, настоящий экзотический цветок, орхидею, неизвестно каким образом расцветшую в селе, которую он вырвал из этой грубой почвы, пересадил в свой шикарный сад и теперь хотел похвастаться своим приобретением, показать товар лицом. Он стоял позади будущей жены, любовался её отражением в зеркале, думал удовлетворённо, что не зря армия профессионалов трудилась над внешностью деревенской девчонки, не покладая рук. И теперь эта райская птичка была совершенно готова, оставалось лишь добавить пару штрихов, и они, эти штрихи были   сейчас в руках у ее создателя, её Пигмалиона. Владимир аккуратно расправил ожерелье, приложил его к тонкой, смуглой шее невесты и с удовольствием смотрел, как кожа изящных ключиц покрывается мурашками. Сапфиры чистейшей воды оттенили фиолетовую глубину глаз Кати, она порозовела от удовольствия и чуть подалась назад, прижалась к крепкой груди.

– Хорошо, Катьк. Тебе идёт. Только мы потом, после ресторации ко мне на дачу поедем, так ты не забудь снять, а то будешь, как пугало. Джинсики там…Свитерок приличный. Есть у тебя? Нет? Ну, держи. Купишь.

Он сунул в крепко зажатый от волнения Катин кулачок свернутые валиком купюры, а то девка напутает чего – нибудь с картой, прыгай потом.

– И ещё. Я тут вот паспорт твой подправил, хорошо есть у меня концы в паспортном.  А то прям неудобно, моя жена – Катька!!! Село. На. Гляди.

Катя взяла паспорт – на любовно и аккуратно затянутой в пластик страничке её нового паспорта было чётко и красиво написано – Катарина. И вроде – бы пара букв… А человека, как подменили. Она поежилась, но кивнула, закрыла паспорт, потянулась к жениху, но Владимир тихонько её отстранил, буркнул.

– Давай, давай, времени мало, собирайся иди. Катарина…

Катарина отогнала от себя поток воспоминаний, допила чай, чувствуя, как зверская кислота облепихи постепенно проясняет её мозги, сунула ноги в тапки и пересела за столик, поближе к подруге. От Женьки веяло степной свежестью, полынной терпкостью, ароматом речной воды и кувшинок. Катарина вдруг поняла – Женька-то не постарела. Она все та же, какой была тогда, когда они носились ласточками по степным тропкам, жарились на песке у тихой реки, бегали за молоком на другой конец села, кокетничали с ребятами. Катарина коснулась руки Женьки, ожидая холодного провала, но кожа подружки была тёплой и упругой, совершенно живой.

– Ты, Жень, привидение, что ли?

Женька хихикнула, плеснула ещё чайку, куснула шоколадку.

– Я, Катьк, переходная. Есть такие, потом поймёшь. Я ведь сбежала отсюда. Меня мужик так же, как тебя мытарил, правда мне больше доставалось, я была толстая и баловалась… этим самым. Ну, короче, курила. Кое-что… Сдуру, правда.

Катарина ничего не понимала из того, что плела Женька, поэтому молчала, не противоречила. Женька достала из кармана небольшую бумажку, сунула её Катарине. Это бумажка оказалась фотографией, тусклой, мятой, с неё на Катарину смотрела толстощекая помятая стриженная блондинка с пустым и слегка безумным взглядом оловянных глаз.

– Ага. Это я. Он меня к этому времени уже ненавидел. Да, в общем, и было за что. Я вразнос пошла, творила такое… он меня в этот дом призрения и определил. Три года я здесь проторчала. А потом меня выписали.

Катарина слушала по-прежнему молча. Ладно бы это она сейчас читала в затейливом романе, ещё можно было бы перетерпеть такую чушь, но слышать это от привидения… Это уж слишком. Наконец, она разлепила губы, спросила

– И что? Тебя выпустили? Домой?

Женька кивнула. В её хитреньких глазах мелькнула маленькая свинцовая тучка печали, чуть затуманила ясный светлый взгляд и тут же пропала.

– Выпустили. Он там бабу уже новую завел себе, перед моим приходом пришлось ему её выпереть. Так он так озверел, видеть меня не мог. Ну, и мне намекнули, человек один верный предупредил, что он меня на тот свет задумал отправить. Я ведь в той комнате жила, которая у кабинета твоего любимого. Впрочем, кабинет, кабинетом не был, там что-то типа маленькой гостиной было, для моих знакомых, подружек. Мой не любил и их тоже.

Женька вытерла слезу, закипевшую в углу глаза, чуть вздохнула, всхлипнула.

– Ну, я и решила – я сама. Самой не так страшно, знаешь, чего ждать. Таблеток накупила, в лес ушла, села на пенёк, сижу, как дура. Там место такое чудное, вроде лес обрывается, как будто его трактором свалили, и вниз обрыв идёт, а внизу река. Причём такая, как в нашем детстве была, помнишь? Темно-фиолетовая такая вода, теплая, тихая.  А в одном месте, прямо над обрывом воздух, как будто разрежен, как будто разбавили его серой перламутровой прозрачной краской, рябит он, дрожит слегка. Ну, я встала, поближе подошла, а потом раз – и бросилась в эту дыру, как будто меня толкнули.  Женька выдохнула, внимательно посмотрела на Катарину, улыбнулась.

– Ладно. Отдыхай. Я завтра приду.

И подошла к окну, открыла створку, исчезла, как будто растворилась в темном небе.

Глава 8.  Вдова Клико

– Кликуню пила? Кликушу, Клекушку… только не говори, что не любишь. Её все любят.

Катарина лениво приоткрыла глаза, она уже неделю лежала вот так, пластом, с трудом вставая только на процедуры, которые стали нечастыми. Ей не то, что активничать, общаться, ходить на какие-то там кружки по интересам, ей даже мыться было лень, вставать на завтрак и то не хотелось. Правда, надо сказать её никто и не заставлял особо, она как-то враз стала прозрачной, этакой ненужной вазой, которую иногда надо взять, протереть, да и поставить на место. Можно задвинуть куда – нибудь подальше, а и разобьешь – ничего страшного, пустая вещь. Вот эта жуть – осознание себя ненужной вещью, старой, использованной, списанной за ненадобностью, а ещё дикое, оглушающее, бесконечное одиночество легли свинцовым пластом на душу и тело Катарины, распластали его, придавили к кровати, лишили воли и почти отняли способность свободно дышать.

Она неохотно разлепила веки, прогнала сонный дурман, и сквозь туман неверного зрения разглядела гостя. Денис! Веселый плэйбой, сосед, неунывающий и непробиваемый, легко пропускающий через себя страшные токи местной терапии, он все время выскакивал, как чертик из коробочки, и с его появлением немного приподнималась черная завеса нынешнего мира Катарины, и как будто выглядывало солнышко.

– Да ты тут совсем размякла. Ну-ка вставай, вставай, вставай, нечего матрас среди дня давить. Попа станет толстая, мужики любить не будут. Где тут у тебя бокальчики?

Катарина не успела опомниться, как уже сидела за накрытым журнальным столиком, смаковала плотное, тяжелое, как бархатные занавески, шампанское, и, сама не ожидая от себя, рассказывала Денису все, как на духу, и про свою неудавшуюся жизнь, и про свое детство, и даже про Женьку, свой постоянный глюк, явно появившийся от передозировки лекарств. Денис слушал внимательно, не отводя от Катарины пронзительных глаз, вкусно прихлебывая шампанское и закидывая в рот то орешек, то финик, то кусочек шоколада.

Наконец, Катарина выговорилась, всхлипнула, залпом допила вино, глянула на Дениса, но тут же отвела взгляд. Денис аккуратно взял её за подбородок, коснулся губами кончика мокрого от нечаянных слез носа.

– Подумаешь… Удивила. Подружка у неё привидение. Залечили тут её насмерть. Обидели девочку. Хотя аборт, это, конечно, беспредел… Впрочем, тут всех ломают, поддашься – пиши пропало. Нос пистолетом надо держать, или что там.  Все держи пистолетом. Глянь сюда.

Денис наклонил голову, приподнял и развёл, скорее разгреб свои шикарные пряди, там по нежной коже струился ручейком почти незаметный, тонкий шрам, зловещий и пугающий, похожий на заблудившуюся змею.

– Копались, cyКи. Эскулапы хреновы. У меня братья, знаешь, гаденыши, куда твоему мужу, дитё он по сравнению с ними. Сюда меня уж лет пять, как запялили. За наследство боролись, богатыри. Да и хрен с ними.

Денис разогнулся, зацепил волосы в хвост, и Катарине показалось, что он на секунду потерял свой оптимизм. Но в его глазах быстро разбежались собравшиеся тучи и снова посветлело.

– Если соберёшься бежать, бери меня. Тоже все обрыдло, да и кровь во мне цыганская есть, свободы просит. Давай допьем, а то эта кобыла Раиса пронюхает и стукнет. А завтра я ещё принесу, расскажу тебе о своем детстве.   А ты с утра встанешь, умоешься, позавтракаешь и мы с тобой пойдём в сад. Иез?

Катарина кивнула. Ей вдруг захотелось подчиняться этому мужику.  Тем более, что – то такое он ей внушал, память какую-то пробуждал глубинную – запах степного ветра, синь неба, речной простор.

…

Утро было ясным и радостным, в окно вовсю рвались солнечные зайчики, они прыгали по стене, кровати, щекотали нос и щеки. Катарина забытым уже было, упругим движением вскочила, быстро привела себя в порядок, выпила кофе с круассаном, накрасила глаза. Кто-то заменил у неё внутри тоску на щенячий восторг, ну точно, это проделки лукавой мадам Клико. Она уже было собралась выйти, наверняка её уже ждал Денис, но дверь в палату открылась нараспашку, как будто её толкнули ногой, и на пороге появился небольшой, очень похожий на кучера Золушкиной кареты, которого фея сотворила из крысы, носатый человечек. Он процокал каблуками модных ботинок по сияющей плитке пола к окну, и Катарине показалось, что между полами его дорогого вальяжного пальто мелькнул длинный, тощий серый хвост.

– Здравствуйте, дорогая. Меня зовут Евгений Исаакович, я юрист вашего супруга. У меня несколько щекотливое дельце, но такова жизнь, такова жизнь.

Евгений Исаакович, очень ловко шуруя когтистыми лапками подвинул столик к кровати, разложил бумаги, вытащил красивую ручку, сверкающую золотыми вставками в чёрном агате, аккуратно уложил диктофон, ноутбук, включил крошечную камеру, короче навёл на Катарину все, что мог навести, уселся худой задницей на стул и уставился прямо в глаза.

– Там заявление о разводе, ваш брачный контракт, договор о вашем пожизненном содержании, договор с клиникой о лечении, перечень собственности, которая перейдёт в ваше вечное владение. Очень выгодно, милая Катаринушка, все для вас очень выгодно. Не будьте дурой, подпишите. Редкая удача так выйти из этой ситуации.

Катарина перебирала бумаги. Ей было лень читать, лень думать. Она смотрела, как бегают тараканьи глазки юриста, как шевелится его длинный нос и крючатся корявые пальцы на атласных бумажных листах.

Потом взяла ручку и все подписала.

Глава 9. Отьезд

– Здравствуй, Катя. Я смотрю ты получшала, выглядишь неплохо, даже помолодела. Я рад, я рад… Так что тебе обижаться не на что, я и так сделал для тебя все что мог. Спасибо, что без истерик подписала документы.

Катарина чуть не   поперхнулась ореховой трубочкой, ломкое, хрусткое пирожное сыграло злую шутку, ей пришлось выскочить в ванную и долго приходить в себя, откашливать предательскую крошку, вытирать слезы, надевать спокойную маску на воспаленное от злости лицо. Наконец, она собралась с силами, собрала всю волю в кучу и вышла к мужу, сжавшись внутри так, что где-то вдоль позвоночника зазвенела натянутая струна.

Муж сидел на стуле, выпятив располневший живот, утопив маленький, круглый подбородок в короткую толстую шею, постукивал костяшками пальцев по столу явно в нетерпении. Скользнув по бывшей жене взглядом, он налил себе воды из графина, залпом выпил. Катарина, вдруг почувствовав, как с немым грохотом рушится ее натужное спокойствие, фурией пронеслась  по палате, вышибла из рук растерявшегося мужа стакан, швырнула его в окно, но особое стекло отбило подачу, как волейбольная сетка мяч. Тогда она схватила графин, шарахнула его об стенку, и с этим страшным обломком двинулись было на мужа, но как будто из воздуха материализовалась Раиса, согнутой в локте рукой железным захватом сдавила Катарине шею  и бросила ее на кровать. Сама села рядом, придавила мощным бедром, прошипела беззлобно

– Сиди, дура. Пока тебя не обездвижили, как лягушку в ванночке. Слушай, что мужчина говорит.

Муж встал, поправил смятое от испуга лицо, подошёл поближе, раздельно отчеканил.

– Правильно я тебя, идиотку, в санаторий для умалишенных пожизненно определил. Что б тобой даже не воняло. А то она ребёнка мне рожать собралась. Алкоголичка cpaная. Тьху.

Он плюнул прямо Катарине в лицо, она рванулась, но Раиса напружинила длань, и сдвинуться не удалось даже на сантиметр. И, кусая губы, она молча смотрела, как муж складывает в папку подписанные бумаги, топчется на пороге, потом делает шаг вперёд, тычет в воздух коротким толстым пальцем и визгливо орёт

– Навечно!!! Ты там навечно!!! Не выйдешь никогда, гадина. Вот тебе недвижимость!!!

Он сунул в уплотнившийся от злобы воздух острый кукиш и выскочил из палаты.

Раиса разжала свои тиски, отодвинулась, вздохнула.

– Ну что ты дергаешься, в самом деле?  Все же подписала сама, согласие на длительное лечение, на санаторий этот, на опекуна. Там, кстати, очень неплохо в этом санатории, территория огромная, броди – не хочу. Свобода. Не то что здесь. Давай-ка, собирайся.  Завтра повезут. И сопли подотри, твой Идальго тоже туда поедет.

…

Луна пробивала толстый слой туч острым клинком света, шарила по стенам, подбиралась к подушке, грозя ослепить. Катарина не могла уснуть, несмотря на увеличенную дозу разноцветных шайбочек, выданных ей на ночь. Голова у неё была ясной и светлой, такого ощущения она не испытывала давно. Единственное, что вызывало сомнение в собственной нормальности у неё самой, так это тоненькая фигурка Женьки, примостившейся на подоконнике.

– Катьк, ты туда езжай спокойно. Во-первых, я с тобой. Во-вторых – там есть переход, захочешь, я помогу. В-третьих – с тобой поедет этот твой полуцыган. Ты, кстати, его узнала?

Катарина села, удобно устроившись в подушках, помотала головой.

– Нет? Ну и ладно. Потом узнаешь. Давай, спи, а то будешь, как клуша завтра, дорога-то неблизкая.

Женька открыла окно, прыгнула вниз, Катарина даже не удивилась, она уже привыкла к таким выкрутасам подружки. Она повернулась на бок, закрыла глаза, но уснуть опять не удалось. Дверь приоткрылась, впустив в черноту палаты не только приглушенный свет из коридора, но и длинную плечистую тень. Денис скинул уютный махровый халат и скользнул к Катарине под одеяло. И препятствовать этому ей совершенно не захотелось…

…

Салон самолёта, в который грузили с десяток соратников Катарины по несчастью был небольшим, элитным и очень уютным. Денис укутал свою соседку в пушистый плед, взял у тростинки-стюардессы огромную чашку капучино, вазочку с малюсенькими шоколадными пирожными и прикрыл женщину своей широкой спиной от навязчивых взглядов. Самолет набрал высоту и ровно, почти неслышно загудел, Катарина допила кофе, неожиданно для себя съела все пирожные, закрыла глаза и блаженно задремала. Проснулась она от того, что тёплые губы шекотнули нос – Денис, разбудив её разогнулся и во всей красе возвышался в проёме. Пара минут и самолёт сел.

Глава 10. Обрыв

Кабинет доктора, к которому Катарина попала первая (это была ее старая, еще студенческая привычка, на экзамене  бросаться в омут с головой сразу, ничего не знать, никого не слушать. Поэтому она совершенно не знала, чего ожидать, и это незнание поджигало у нее где-то внутри весёлый и отчаянный огонёк) оказался аскетически прост, идеально чист и нагружен новейшей компьютерной техникой, как космический корабль. Навстречу Катарине из-за небольшого письменного стола поднялся высокий худой человек с наголо стриженной небольшой головой, широкими, острыми  плечами, на которых дорогой свитер из тонкой светло-серой шерсти висел, как на вешалке, с угловатыми скулами на смуглом лице и на удивление спокойной, ласковой улыбкой.  Он галантно отодвинул стул, приглашая гостью сесть, сам сел рядом, испытующе посмотрел Катарине прямо в глаза, и ей показалось, что острый нож вошёл в масло.

– Катарина, позвольте без отчества, у нас тут нет этого официоза, к которому вы, и наверное, привыкли. Добро пожаловать в наш замечательный санаторий. Для вас подготовлены отличные комнаты, их окна выходят на реку, а река у нас тут шикарная. Вы ещё не размещались?

Катарина отрицательно мотнула головой, чувствуя себя полной дурой, потому что в углах глаз у неё вдруг закипели слезы. Доктор понял это, ласково положил тёплую, крепкую руку ей на плечо, улыбнулся.

– Всё беды мы оставляем за воротами. Не тащим их с собой. Меня зовут Иван. Отчества у меня, как и у всех остальных сотрудников, нет. Во всяком случае для гостей. Размещайтесь, пожалуйста, никаких медицинских манипуляций пока не ждите. Вечером сегодня у нас концерт авторской песни, его не пропустите, исполнители замечательные. Больше не смею задерживать, пригласите следующего.

Комната, в которую её привела кругленькая медсестра – колобок, была четвёртой, в огромном холле дома-шале среди увившей стены и окна шикарной зелени прятались еще три двери. В холле, помимо цветов, стояла ещё и мебель – огромные, уютные кресла, пара столиков, уставленных вазами с фруктами и сладостями, торжественно возвышался камин, источающий спокойное, ласковое тепло. Всё было очень достойно, добротно и качественно, Катарина вдруг почувствовала себя гостьей в старинном английском замке, вот только свободы у неё не было. Закрыв за медсестрой дверь, она побродила по своим владениям. Комнат оказалось три – небольшой зал-библиотека, спальня и крошечная кухонька, она бессмысленно поводила пальцем по мебели, поправила подушки, потом выпила холодного молока из холодильника, подошла к окну и распахнула створки. Сразу за этим домом начинался небольшой луг, а за ним явно угадывался берег, похоже живописный – неровный , обрывистый, поросший каким – то низким незнакомым кустарником.

– Не поверишь, это багульник. Мне сказали, что он цветет здесь, как безумный, весь берег в розовой пене. Уж не знаю, как они его приручили. Ты, кстати, как? Разместилась?

Прямо под её окном стоял и лыбился Денис. Он выглядел радужно счастливым, как будто выиграл в лотерею что-то невероятное.

– Я в том шале, что за мостом. Далеко поселили, гады, разводят подальше. Ну ничего, нам расстояние не помеха. Правда, красота моя?

Катарине вдруг дико захотелось закрыть окно, дурацкая веселость и вечно неунывающая физиономия мужика почему-то начали её раздражать. Он понял, иронически присвистнул, кинул небрежно.

– Сказывается смена терапии. Отмена гормонов и так далее. Ладно, Катарина, встретимся вечером на ужине. Отдыхай.

Когда Денис скрылся из виду, Катарина накинула тёплую пушистую накидку (огромный шкаф оказался полон новой одежды), выскользнула из дома и пошла по тоненькой тропке через луг. Ноябрь уже полностью убил зелень, чёрные травы лежали мёртвыми, но яркое, не осеннее солнце грело, как в сентябре.

На берегу было пусто, Катарина шла к реке и абсолютно белый песок тихонько и послушно просыпался под ногами в мягкие ямочки. Река, неширокая, очень красивая с плотной фиолетовой водой, текла далеко внизу, под песчаным обрывом, так призывно блестела под солнышком, что Катарине захотелось коснуться её рукой. Она подобрала накидку, села прямо на песок, оттолкнулась руками и поехала вниз, оставляя в тонком нежном песке глубокий след своего тела.

– Ну да, мы с тобой тоже так катались, помнишь? Только у нас такого песка не было, всю задницу обдерешь пока спустишься. А тут… Красота…

Катарина глянула в сторону голоса – рядом с ней сползала по песку Женька, и её небольшое личико было очень довольным. Наконец, они уперлись ногами в ровный берег, встали, отряхнулись, хихикнули.

– Опять ты, Жень. Белая моя горячка. Я уж думала, меня вылечили.