Точное попадание бесплатное чтение

Глава 1

Точное попадание

— Это она? — В бесплотном и каком-то бесполом, не мужском и не женском голосе явственно слышалось натуральное сомнение покупателя, пришедшего на базар в надежде найти по дешевке чистопородного щенка.

— Ага. Единственная, больше в мирах нашего Уровня не осталось, всех извели, да и размножаются они плохо… — прозвучал ответ с явным призвуком в голосе обиды из-за отсутствия радости по столь уникальному поводу, как явление самой натуральной «её». — Ты просил, вот я и нашел.

— Урбанизированный мир. — Сомнение, неуверенность и неприязнь прозвучали четче. — Если забирать, это же нарушение Закона постоянства пребывания.

— Закон, он для живых создан, а у нас все равно другого выхода нет, — наставительно заметил второй голос с интонациями завзятого сутяжника и прибавил почти иронично: — Не в Совет же тебе запрос посылать: «Никого нет, пришлите ради Творца!»

— Нельзя, осудят, а если и дадут, то лет через пятьсот, а то и больше. Их же и на других Уровнях дефицит, а нам ждать долго нельзя… — снова послышался скорбный вздох. — Ну, что ж, раз эта единственная… — очередной вздох побил все рекорды по содержанию массы сожаления на отдельный звук. — Придется ее…

Когда в голове или где-то вне ее ни с того ни с сего раздались таинственные голоса, я (ручаюсь!) не спала, не читала и ничего тяжелого на черепушку не роняла. Мало ли что в пограничных для психики состояниях пригрезиться может! Напротив, деятельность моя носила вполне рациональный характер. Судите сами: девушка, уже одетая для цивильного выхода в свет, торопливо шинковала редиску на салат, стремясь только к одной вполне практичной цели — как можно быстрее изрезать овощную фигню и бежать с подругой в кино на очередной крутой фильм с Милой Йовович. (Этой рыжей теткой с хрипло-пропитым голосом записной алкоголички и такой физической формой, о которой мне и не мечталось, я искренне восхищалась толикой белой зависти.) Словом, галлюцинациям и фантазиям в данный момент моей жизни было не место, однако они явились, не спросив официального разрешения.

Я машинально продолжала строгать редис и слушала идиотский диалог, при этом почему-то была совершенно уверена, что обсуждают мою персону. Как раз тогда, когда маленькое терпение лопнуло и я собралась вмешаться, дабы послать спорщиков подальше (если галлюцинация моя личная, значит, я ее и прекратить могу!) — начало твориться нечто несусветное. Тело обволокло приятное тепло, потом я ощутила покалывание в конечностях, и мир покачнулся.

— А ведь ничего крепче чая с утра не пила, — успела промелькнуть обидная мысль.

— Не бойся, служительница, твой час пробил! — «подбодрил» незримый собеседник номер один с некоторой долей сомнения в голосе.

Почуяв, что творится что-то неладное, я еще успела одной рукой подхватить со стула сумку и куртку. Вовремя! Мир исчез в каком-то не то мареве, не то и вовсе небытии.

— Совет ждет только вас! — набатом прозвучал в голове суровый голос, явно подразумевающий куда более невежливое: «Где шляетесь, негодники!»

— Мы уже идем, — послышался поспешный ответ созданий, скрывающих за показной бодрой готовностью какую-то провинность. Я почувствовала себя игрушкой, которую ребенок прячет в укромном уголке, чтобы предъявить строгой воспитательнице совершенно пустые ладошки.

— Мы тебя скоро заберем, служительница, подожди пока здесь, — торопливо пробормотала пара голосов, и я оказалась выкинута на солнечную полянку в кругу деревьев.

Мягкая посадка на куртку состоялась аккурат посреди поляны, а сверху по попе чувствительно поддала сумка, счастье, что не упала на ножик, который продолжала цепко сжимать рука. Я машинально сунула в рот редиску и, с аппетитом хрупая, огляделась по сторонам. Трава — зеленая. Цветы — кажется, незабудки, да еще какие-то желтые, как звать, не знаю, но у нас на даче такие встречала и даже выпалывала. Зато кусты и деревья… Блин, ботанику в институте как сдала, так и позабыть успела, но вроде бы половины из этих растений не видела ни в жизни, ни по телику — в передачах об экзотических странах.

Так куда меня зашвырнули эти психи и, главное, зачем? Идиотизм! Впрочем, пока — забавный идиотизм! Вряд ли кино окажется интереснее — почти миролюбиво рассудила я и спрятала нож в сумку. Вынуть всегда успею, но пока ведь никто не нападает, все тихо и благолепно, как в раю, даже птички, примолкшие было по поводу моего «визита», снова расщебетались, кузнечики стрекочут как заведенные, шмели жужжат. Красота, курортная зона! Вдохнув полной грудью свежий, полный ароматов трав, цветов, леса и спелой малины воздух, я улыбнулась. Ну странно все происшедшее, так и что с того? В истерике биться? Так ведь странно — не значит плохо или страшно. Если у меня нежданные глюки от пестицидной редиски — надо расслабиться и получать удовольствие, а если меня и в самом деле в какие-то теплые края перебросили, тем паче здорово!

Я ведь давно мечтала о жарком лете, солнце и зелени. Начало весны только манит обещанием тепла, но настоящего зноя еще ждать и ждать, а тут — все прелести жизни в один момент, словно по заказу. Как там проклинают на загадочном Востоке? «Жить тебе в эпоху перемен!» А еще есть другое недоброе напутствие: «Пусть твои желания осуществятся». Так вот, пока ничего плохого в «сбыче мечт» я разглядеть не могла, может, потом проникнусь и соглашусь с мудрыми узкоглазыми гуру, а пока как же здорово! Ждать здесь, в мирном разнотравье, куда лучше, чем, к примеру, на Северном полюсе, у кратера вулкана или барахтаясь в океанской бездне.

Вот только интересно, за мной вернутся, как обещали, или эти ненормальные вообще позабудут, если не обо мне, так о том, куда меня кинули. Вдруг у них внимание рассеянное, как у белок, или еще чего из области психиатрии? Нет, заботу о себе посторонним людям доверять нельзя… Кроме того, есть мысль, что беседовали со мной вообще не люди, а… а кто? А хрен его знает. Ну и ладно! Пока неважно! Пожалуй, надо провести проверку местности. Нет ли тут еще и речки с песчаным пляжем? С прошлого лета не плавала… Размышляя, я машинально отдирала кору с подобранного в траве сухого длинного сучка. Приняв решение, не задумываясь поднялась на ноги и зашвырнула палку в ближайшие кусты, кажется, это был благоуханный малинник.

— О-уо, — явно прозвенел вопль боли, только уж больно тоненький, даже для ребенка.

Я вздрогнула и нахально скомандовала, пытаясь сразу показать, кто в доме хозяин:

— А ну вылезай, шпион!

— Сию секунду, прекрасная магева, только не кидайся больше! — На полянку влетело, явно заваливаясь на один бок, удивительное создание размером с мою ладонь. Смесь человечка с мотыльком, крылышки радужные и легкие, сам тонкий, изящный.

«Вот так фигня! Одно ясно, у нас в парках такие не водятся, — отстраненно подумала я, созерцая местного представителя отряда чешуекрылых. — Ты, Ксюха, влипла куда-то по-настоящему!»

Наблюдатель закрыл ладошкой правую сторону лица, на которой наливался и распухал прямо на глазах сочный синяк.

— Ох, бедолага, это я, что ль, тебя так приложила?

— Прекрасная магева необычайно проворна, — пожаловался мотылек.

— Холодненького чего приложить, компресс сделать, — посоветовала, шаря в карманах в поисках платка. — Тут ручей какой-нибудь имеется, чтобы тряпочку смочить и компресс сделать?

— Есть, — всхлипнуло создание. — Там, налево, с пригорка только спуститься.

— Показывай, — скомандовала, подставив мотыльку раскрытую ладонь. Тот недоверчиво зыркнул зелеными кошачьими глазищами, но все-таки уселся, легким касанием щекоча кожу, такой теплый и волшебно-живой.

Мне стало стыдно за свой случайный меткий удар. Продравшись через кусты, спустилась к полноводному ручью, смочила платок, поднесла его на ладони к сидящему пареньку и велела:

— Прикладывай к ушибу мокрую ткань, может, и синяка не останется, мы вовремя спохватились.

Постанывая, мотылек послушно следовал моему совету, прижимал к лицу то одну сторону мокрого платка, то другую, а я разглядывала его, и мысли скакали, как белки по деревьям. Ручаюсь, этот мир — не мой, то есть не мой родной. На Земле такие создания точно не водятся. А значит, все еще более увлекательно, чем представлялось вначале! Пожалуй, той отмороженной парочке, которая меня утянула из дома, при встрече следует сказать спасибо… Кстати, о курортных перспективах подумаем потом, сейчас важно другое: если тут такие мотыльки летают, может, и магия имеется. А если она имеется, значит, я могла бы проверить, как тут действуют руны, которые я столь прилежно и тщательно изучала на Земле на протяжении нескольких лет. (Насколько прилежно, насколько при своей беспечности и легкомыслии я вообще была способна что-то делать.) На фига козе баян? Да из чистого интереса к жалким остаткам волшебства, уцелевшим в мире. Вот, например, смогла бы я исцелить это создание, как пробовала врачевать в своем мире синяки (кстати, иногда получалось неплохо!). Сразу вспомнила йод, ватную палочку и старательно выписываемые коричневые рунные знаки… Да, если в этого худосочного мотыля палочкой потыкать… Так и вообще до смерти забить можно… А вот если попробовать представить нужную комбинацию мысленно? …Как там полагается: УРУС — жизненная сила, ЙЕР — сила земли, СОУЛУ — энергия солнца. Комплекс для врачевания недугов… Знаки запылали у меня перед глазами: урус красным, йер — зеленым и коричневым, как спелая пшеница, а соулу — ослепительным золотом. Триаду знаков я аккуратно совместила с раздутой мордочкой моего больного, в очередной раз склонившего голову на прохладную сторону влажного платка. Тот вздрогнул, вздохнул облегченно и недоверчиво: его лицо стремительно приобрело прежние формы.

— О, прекрасная магева, твое колдовство действует! Никогда бы не подумал, что «компресс» — такое сильное заклятие!

— Я тоже, — хмыкнула я, выжимая платок над текущей водой, в которой рябило мое отражение — симпатичная девчонка с рыжими волосами, россыпью веснушек на вздернутом носу и ореховыми, а если правильно подсветить, то почти зелеными глазами. Вот в этом ручье мои радужки так и вовсе изумрудами сверкали, хороший ручей, зеркало бы такое. — Ну раз ты полностью здоров, — мотылек довольно закивал, расплываясь в улыбке, — давай познакомимся, а заодно объяснишь, зачем за мной шпионил.

— Я лакомился восхитительной лесной малиной у самого края поляны, на солнце она особенно вкусна, солнечным светом напитана, — объяснил порхающий человечек, — а тут вы, о прекрасная магева.

— Как ты меня называешь? Что еще за магева? — переспросила я, усаживаясь на бережку ручейка на большой камень под размер афедрона (это в Греции, мне один шибко умный парень рассказывал, так зад называли). Задумчиво глянула на платок, а не подсушить ли его магией, в конце концов, кано — руна огня, известна, или не рисковать, чтобы не спалить весь лес? — все-таки решила эксперимент отложить.

— Вы дама, владеющая колдовской силой, женщина-маг, стало быть, магева, — как что-то само собой разумеющееся сообщил малец, пожимая плечиками так задорно, точно цыганочку с выходом собрался танцевать.

— Ясно, — уразумела я.

— А посему я предпочел для начала скрыться, вы же обнаружили меня и покарали за догляд. Приношу свои извинения. — Мотылек отвесил церемонный поклон.

— Замяли, любопытство не порок, — спрятав отжатый платок в карман, отмахнулась я свободной рукой, на второй, как на диване, все еще возился мотылек. — Меня зовут Оксана Рой.

— Высокая честь, ты представилась первой. — На подвижной мордочке, несмотря на ее размер, можно было разглядеть все движения души, сейчас на ней было написано почти шоковое удивление. — Но истинное имя магевы не для простых разговоров…

— Друзья-приятели Осой называют, поскольку на язык я острая, — подумав, ответила ему. — Можешь и ты звать, коль в здешних краях магам псевдонимы положены.

Похоже, малютку это предложение вполне устроило. Он кивнул и в свою очередь заявил:

— Меня, о магева, именуют Селвин йе Индоль ка Фалькоран…

Еще с минуту новый знакомый продолжал перечисление каких-то зубодробительных имен, так что я, парадоксально быстро запоминающая самые заковыристые названия, безнадежно запуталась. Закончив, мотылек вновь изобразил придворный поклон, ну точь-в-точь герой-любовник из какого-нибудь исторического фильма.

— Очень приятно, — пробормотала я и попросила: — А покороче тебя как-нибудь можно называть, дружок?

— Фаль, о прекрасная магева, — урезал марш малыш.

— Слушай, а кто ты есть по… — мозг быстро перебрал параметры: национальность, раса, народ, вид… — из какого народа?

— Дух воздуха, сильф, — с немалым удивлением пояснил собеседник. — Ты разве не знаешь, Оса? — Почему-то знакомец, именуя меня, сделал ударение на первый слог, но я не стала поправлять, может, так на местный лад лучше звучит.

— Там, откуда я родом, такие, как ты, не водятся, хотя ходят про вас разные сказки, но в моих краях подобных существ именуют эльфами.

— Этими верзилами, — пренебрежительно зафыркал Фаль и расхохотался, повалившись на спину и задрыгав ногами, крылышки забились так, что, бойся я щекотки, непременно сбросила бы его в ручей.

— С этим тоже пока ясно, — кивнула я и снова задумалась о перспективах.

Итак, если это мир магический и, судя по всему, не особенно развитый, воздух уж больно свеж и чист, какие из моих умений здесь пригодятся, чтобы выжить? Из единоборств знаю только сто первый прием — изматывание противника бегом, да и то надолго меня не хватит, никакой полезной технической информации в памяти не храню, химию и иные науки всегда недолюбливала, так что на дивиденды от изобретений нос можно не раскатывать. Сказок, по-здешнему, наверное, легенд, знаю много, но что от этого толку, если пока под местный колорит их подогнать не могу? Никакими навыками следопытов-разведчиков не обладаю. Вон в ручье столько рыбы, так хвостами и бьет, зараза, но сначала попробуй поймай. А потом не сырьем же ее лопать без соли или руной кано огонь разжигать? Да, в целом плюс пока один — руны работают, а значит, как-нибудь выкручусь.

— Ну ладно, Фаль, — резюмировала, прихватив шмотки, и, поднявшись на ноги, предложила. — Давай, что ли, к малине вернемся.

За совместной трапезой можно многое выудить из болтливого мотылька (как-то язык не поворачивался называть его духом, созданием бесплотным и возвышенным). Такой подход к делу сильфу пришелся по вкусу. Мы вернулись к краю полянки и принялись с энтузиазмом обдирать россыпь спелых ягод с кустов. Когда еще поесть доведется — неизвестно, так что перекусить не вредно будет.

— А с какой целью, магева Оса, — вопросил порхающий приятель, — прибыли в Лиомастрию?

— Понятия не имею, меня тут оставили, а почему и зачем, никто не объяснил, — пожала я плечами, сунув в рот горсть малины. — Так что можно сказать, я в свободном полете.

— А… — Мотылек слопал еще пяток ягод (как только они в него влезли?), робко перепорхнул ближе к моему уху и, набрав в грудь воздуха, выпалил: — Могу ли я путешествовать с тобой, о, Оса?

Масштабы любопытства моего нового приятеля, как и его непомерный аппетит, явно не соответствовали размерам тщедушного тела. Впрочем, тело, хоть и маленькое, было вполне справным и милым, личико очень симпатичным: золотисто-рыжие, очень яркие вьющиеся волосы, веснушки, сияющие зеленые глазищи вполлица, а уж от переливающихся на солнце крыльев и вовсе глаз было не оторвать.

— Пойдем, — беспечно пожала плечами. Местный, хоть и мелкий, все лучше, чем ничего.

Накушавшись, закинула на плечо куртку и сумку, Фаль устроился на свободном плече и стал облизывать красную от ягод физиономию и ладошки. Язычок мелькал быстро, как у кошки, да и глаза поблескивали точно так же, лениво-настороженно.

— На дорогу в какую сторону? — уточнила я.

— Налево. — Сильф махнул рукой в нужном направлении.

Через семь минут, следуя указке проводника, выбралась на самую обычную деревенскую дорогу, только что в колеях не было отпечатков шин. Поле колыхалось начинавшими поспевать зерновыми, рожь ли, пшеница, не знаю, не сельская девочка, а ботанику, как уже упоминала, забыла. Было довольно жарко, навскидку — градусов двадцать пять. Черная куртка на плече моментально раскалилась. Да, легкий ветерок не помешал бы, однако вызывать его пока погодим, вдруг бурю наколдую? Так меня же эти сеятели из-под земли достанут, чтоб «спасибо» сказать. Я бы на их месте точно достала, такое поле засеять, и чтоб потом все труды прахом пошли из-за какой-то экспериментаторши недоученной? Магева там я или не магева, а пока телепортироваться не умею и бегаю плохо, лучше ничего не творить. Кроме того, ошпаренных меньше, чем обмороженных, и кто-то совсем недавно мечтал о тепле. Получила, вот и наслаждайся, не сетуй!

— Жарко, — вздохнула я и, поглядев на пыльную обочину, в очередной раз мысленно порадовалась, что тапки на мне оказались не совсем чтобы домашние, а так, что-то вроде теннисок из плотного текстиля. Во всяком случае, по сухой дороге идти можно. Но в дождь было бы хреново. — Надо какую-то обувь поудобнее раздобыть на случай ненастья.

— Большое село недалеко, там несколько лавок есть, — снова дал своевременную справку Фаль.

— Неужто за покупками летал? — удивилась я непроизвольно.

— Нет, — нимало не смутился дух, — в одной лавке сластями торгуют, вкусны-ы-е… но обувь людскую тоже видел, в соседней.

— Ясно, — ухмыльнулась я понятливо. Маленький любопытный воришка нравился мне все больше и больше, бывает же так, что к кому-то чувствуешь симпатию против воли, а не за то, что благородный, добрый и так далее. Рядом с благородными и самой как-то не всегда удобно бывает, сравниваешь, и чувство неполноценности возникает. — Денег у меня местных, правда, нет, но поглядим, может, удастся заработать.

Скрип приближающейся телеги отвлек от беседы.

— Не подвезти ли тебя, магева? — прогудел густым басом знатно бородатый, кряжистый возчик в нарядной светло-синей рубахе с косым воротом и серых штанах на кожаном поясе.

— Ты-то, понятно, дружок, все с ходу сечешь, но почему он меня так обозвал? — задумчиво обратилась я к духу.

— Так ты ж по дороге идешь пустой и с кем-то беседуешь, да и одежда на тебе странная, все маги, да и магевы, так одежку выбрать стараются, чтоб ни на кого похоже не было, — пожал плечами Фаль. — Вот и чуют вас люди.

— Это что выходит, тебя они не видят? — осенило меня.

— Ну да, Оса, — согласился мотылек. — Для тонкого мира глаз особый нужен.

— Подвези, — обернулась я к придерживающему смирную лошадку широкоплечему вознице, который дожидался конца нашего диалога, и забралась на телегу. Все тапки целее будут, да и по дороге такой лучше ехать, чем идти, не авто на бензине, не укачает.

— Я Оса, — представилась опять первой, воспользовавшись новым псевдонимом.

— Торин, почтенная магева, — отозвался мужик, покосившись на меня из-под кустистых бровей.

— Из гномов, что ли? — почему-то первым делом вырвался у меня вопрос.

— Да, были в роду, — гордо согласился мужчина, приосанившись. — Надолго в наши края?

— Еще не знаю, — пожала плечами, — как карта ляжет. А что, так любопытствуешь или интерес есть?

— Давно не забредали, а в магах всегда нужда сыщется, — подтвердил возчик, — если б подмогла чуток, мы б по совести отблагодарили, как заведено!

— Договоримся, — думая о сапогах или каких-нибудь ботинках, охотно согласилась я.

Как раз в тот момент телега подпрыгнула и ударилась колесом о массивный камень, раздался какой-то нехороший треск, и, соскочив с оси, колесо во всю прыть устремилось в ближайшие сочные заросли. Что-то чавкнуло. Лошадь повернула голову, покосилась на сломанную телегу и совершенно по-человечески вздохнула.

— Н-да, запаски, как я понимаю, у тебя нет, — констатировала, соскакивая с заваливающегося на бок средства передвижения.

— А ведь проверял, как от шурина ехать, — охнул мужик, дернув себя за бороду, — что ж теперь делать?

— Доставать! — пожала я плечами.

— Так болото же, — жалобно протянул потомок гномов и с надеждой уставился на меня, — а может, ты, того, поволшебствуешь малость, я в долгу не останусь!

Где-то читала, что плотность тела у гномов куда выше человеческой, потому и жрут они больше и плавают, как топор, в смысле, бултых — и на дне. Читала, конечно, в сказках, но рациональное зерно в рассуждениях авторов, никогда не видевших гномов воочию, похоже, было. Во всяком случае, мой осмотрительный возница был готов тащить на себе телегу и лошадь, только бы не соваться в болото. Я же, хоть и умела неплохо плавать, заниматься этим в болоте никогда не пробовала и пробовать не собиралась (впечатлительной девушке запали в душу мещерские рассказы). Словом, тонуть в болоте во цвете лет никакого резона не было, а вот если… Что ж, назвалась магевой, давай, волшебствуй!

— У тебя веревка прочная есть? — спросила я.

— Вот. — Изрядный моток весьма добротной на вид бечевы, извлеченный из каких-то мешочков, был тут же с готовностью предъявлен мне.

— Отлично! — обрадовалась находке. — Фаль, дружок, поможешь?

— Чем? Я колеса не уволоку! — заканючил дух.

— Да и не надо, веревку к нему привяжи, только попрочнее, а мы уж вытянем!

— Так можно! Узлы люблю вязать! — оживился, почуяв забаву, малютка.

Конец веревки я торжественно вручила сильфу и начала аккуратно разматывать моток. Фаль опоясался бечевой и исчез в осоках и тростниках. Кажется, тут и впрямь знатное болото. Торин с благоговением наблюдал за нашими манипуляциями, шепча в бороду:

— Эвон как! Надо ж…

— Готово! — Дух быстро вернулся и завис перед моим лицом, рапортуя так гордо, что только руку к голове оставалось приставить, отдавая честь.

— Спасибо, дружок, — поблагодарила я и велела, всучив конец бечевы в опасливо протянутые руки крестьянина: — Тяни! Вызволяй свое колесо!

Торин крякнул и дернул что было сил. Что-то звучно чавкнуло, и колесо выпрыгнуло из осоки, разбрызгивая воду (ладно хоть не грязь!). Возчик осмотрел возвращенное имущество и за несколько минут, пока мы с Фалем изучали окрестности болота, сумел присобачить его назад, закрепив каким-то макаром, чтоб до деревни додюжило.

Мы снова заняли свои места и минут за пятнадцать, под речь Торина, ровно гудящего хвалу моим выдающимся способностям, добрались до села. Ничего, ладные домишки, бревенчатые. Фундаменты даже кое-где каменные, кровля глиняная — черепица, встречаются бревенчатые скаты; живность сытая, довольная, куры носятся, гуси гогочут, козы блеют. Да и народец, что глазами телегу провожает, отнюдь не худой. Может, и правда сапоги здесь купить удастся.

— Как село-то зовется? — поинтересовалась я лениво.

— Большие Кочки, — отозвался Торин.

— За что ж его так? — удивилась я. — Вроде местность не болотистая?

— Да камни стояли крупные, только в стороне, где теперь Малые Кочки, их груды поменьше были, вот и… — Потомок гномов пожал плечами.

— Понятно, — успела я кивнуть до того, как дикий визг прервал наши этимологические изыскания.

Визжали трое: две толстые бабы и одна свинья. Деревенский народ, заслышав вопли, начал подтягиваться на бесплатное представление. Торин притормозил.

— Что за шум, а драки нету? — довольно громко поинтересовалась я.

Визг и вопли готовых выдрать друг у друга волосы баб моментально стихли, головы повернулись ко мне.

— Магева, магева, магева… — прошелестело по толпе.

Сдобные деревенские бабенки, по сравнению с которыми я ощутила себя недокормленным дистрофиком, приблизились к плетню, отделявшему огород от улицы, и неловко поклонились. Свинья, ясное дело, кланяться не стала.

— Говори, — кивком головы я указала на ту, что справа.

— Свинья ее проклятая через забор подрывается и все ко мне норовит забраться, всю капусту попортила, — отчиталась бабенка, красная от досады и праведного гнева.

Н-да, кажется, я тут нежданно-негаданно оказалась авторитетом и судией. Вот так влипла, и чего делать? Я ж не Соломон, да и рубить бедную свинку напополам чего-то совершенно не хочется.

— Ты? — Я указала на обвиняемую.

— Та что ж я, виновна, коль Марынька такая шустрая, уж и запираю ее, а она все подроется, и прысь к Феоклине, — протянула баба.

— У тебя что, капуста, что ль, вкуснее? — хмыкнула я.

— Да не, — заулыбалась Феоклина, словно ей сказали какой-то несусветный комплимент. — Свинки у меня в загончике рядом, из помета одного с Марынькой, вот она «на хрюк» и роет, другие-то от Катарины ко мне не лезут. Только эта шкода…

Обвиняемая Марынька согласно подвизгнула, дернула хвостиком, лихо закрученным в кольцо.

— И часто залезает?

— А почитай каждый день, — безнадежно вздохнула Катарина, махнув рукой.

Народ, уже давно, видать, следивший за свиной историей и превративший ее в бесконечный анекдот, блуждающий по селу, захихикал.

— Стало быть, из-за одной свиньи, прорывающейся к родне, вы, две подруги, вконец рассориться собрались? — Я покачала головой. — Или решили, коль свинья так по-человечески себя ведет, сами по-свински поступать будете? — добавила задумчиво.

Бабы покраснели, виновато посмотрели друг на друга, а потом и на свинью раздора. Упрямая свинка вздернула к небу пятачок.

— Да разберитесь вы с ней, бабоньки, — попросила я, — ну хоть кормите ее сообща, патриотку, или вовсе к родне переселите, потом мясо поровну поделите, а если на опорос оставили, так свинок. Неужто договориться не сможете?

— Хорошо, магева, сможем, спасибо, — поклонились мне спорщицы, расплываясь в довольных улыбках, словно я им открыла великую истину, и, обнявшись, неожиданно заревели друг у друга на плече, подвывая: «Феоклина, прости меня, дуру! Нет, Катарина, это ты прости!!!» Свинка поглядела на своих хозяек и бочком-бочком попятилась в сторону плетня, разделявшего участки подруг, а потом нырнула в дыру.

— Первый раз такое вижу, наших баб с двух слов унять, — изумленно протянул Торин, дернул себя за бороду и машинально тронул вожжи.

Телега погромыхала по центральной деревенской улице. Собравшийся народ медленно двинулся следом, делая вид, что просто так прогуливается или вообще шествует по своим делам, заодно обмениваясь мнением о приезжей магеве.

Честно говоря, только после слов Торина я начала удивляться. С того самого момента когда скомандовала: «Говори», — все происходящее казалось мне самым правильным. Будто я поступала именно так, как должна была поступить, поэтому и все другие тоже поступали правильно и никаких сомнений в моих способностях и праве на суд не выказывали. Такое странное чувство. Никогда раньше у меня такого не было… Я — и вдруг арбитр в деревенской склоке. Ох, ну и чудеса! Пожалуй, даже чудесней этого сильфа, который мне все плечо оттоптал, извертевшись от любопытства, маленький, а такой тяжелый, на диету его посадить, что ли?

— Почтенная магева, — неуверенно откашлялся потомок горных гномов, бросив на меня из-за плеча какой-то просительный взгляд. Никак сейчас клянчить будет. Интересно, что ему надо? Уж больно стесняется, бородавки, что ль, на заднице вывести некому или другая болячка стыдная одолела?

Сгорая от любопытства не меньше своего сильфа, я вежливо кивнула, изъявляя готовность выслушать любое обращение.

— Вы остановиться у нас в Кочках где думаете?.. Э-э, я вот тут прикинул, может, соблаговолите моему дому честь оказать?.. — Торин смешался и замолчал, так настойчиво теребя в широких ладонях вожжи, словно задумал чего из них спрясть.

— А не стесню вас? — уточнила я, пытаясь скрыть радость.

Соваться на местный постоялый двор без единой монетки в кармане совсем не хотелось, а использовать сильфа в качестве карманного вора пока не позволяло завалявшееся где-то на дне души чувство порядочности.

— Места у нас много, старшую дочь, Вилану, только замуж отдал, горенку, что она с Полункой делила, освободим, младшая и с матерью поспит. Жена моя, Дорина, готовит знатно, не хуже, чем бабы у Фоклина, трактирщика нашего. Да это ж какой почет — магева в доме… — Торин снова взглянул на меня с жалобной мольбой.

Мужик очень хотел, чтобы я отправилась с ним, и не только по доброте душевной, о статусе бородач думал и о том, что, не сумей он доставить волшебницу к себе домой, его дорогая половина будет не слишком довольна. Когда Торин помянул жену, стало ясно, гордится он ею, любит и побаивается. Это гном-то поперек себя шире. «Ну да, мы, женщины, народ такой, не только обворожить, но и застращать любого сумеем!» — самодовольно подумала я и согласилась погостить у Торина.

Обрадованный возница погнал телегу вперед с такой скоростью, будто желал выставить ее на «Формулу-1», сильф, беспечно болтающий ногами у меня на плече, едва не упал. Фаль машинально схватился за прядь моих волос цепкой ручонкой, и я зашипела от боли.

— А магева с фималом и вовсе для жилья благословение, — довольно прибавил повеселевший мужик и принялся разливаться соловьем на тему того, какие уют и комфорт меня поджидают.

— Это как он меня, вольного сильфа, обозвал! — подпрыгивая на плече, завопил мне на ухо Фаль — так, что на пару секунд я вообще оглохла на одно ухо, зато продолжала слышать его негодующий вопль другим. — Меня — и слугой? Я… я ничем не связан, в любой момент могу тебя покинуть!

— Можешь прямо сейчас, — прошептала я, щелчком скинув разбушевавшегося мотылька на телегу. — Половину волос с головы выдрал и оглушил начисто!

Мигом придя в себя, шкодник заткнулся и, трепеща удивительной красоты крылышками, завис перед моим лицом, виновато взмахивая длиннющими ресницами. Интересно, Фаль среди сильфов один такой плейбой на сотню или они все красивые? А может, все дело в том, что мотылек так мал, что я не вижу на его лице никаких дефектов? Да нет, таких сияющих глазищ у людей все равно не бывает.

— Прости, о, прекрасная магева Оса! Я не желал оскорбить тебя, — защебетал негодник, переходя на возвышенный стиль. — Вельми возмутил меня сей неуч, спутавший сильфа с подневольным служителем, повязанным заклятием.

Зеленые, чуть раскосые глаза стали еще более широкими и такими проникновенно-печальными, что я почти расчувствовалась. Ну точь-в-точь «умирающий с голоду котенок», выпрашивающий у черствого человека кус дорогущей ветчины сразу после того, как смолотил миску вареной курятины. Фыркнув, я протянула Фалю раскрытую ладонь, и он, хитрюга, тут же, разулыбавшись до ушей, уселся на ней.

Пока мы тихо препирались с сильфом, выясняя вопросы главенства в нашем маленьком прайде, счастливый Торин подогнал телегу к широко раскрытым воротам, украшенным нехитрой, сделанной с душой и любовью резьбой.

Глава 2

Деревенские истории, или «Скорая рунная помощь»

По чисто выметенному двору от большого бревенчатого дома шла высокая, на полторы головы выше гнома, русоволосая статная женщина из тех, при одном взгляде на которых вспоминаются некрасовские строки про коней и горящие избы. Серое платье с квадратным, весьма скромным вырезом на груди, прикрытым белой рубашкой, обрисовывало впечатляющую фигуру.

Лохматущий черно-серый пятнистый пес габаритами с хорошего теленка первым учуял и приветствовал хозяина заливистым басовитым лаем. Да уж, при таком страже и ворота можно хоть на всю ночь открытыми оставлять, тогда зверушку кормить не надо будет, во всяком случае, первое время, пока воры не поумнеют, а потом уже по ночам с цепи на поиски харчей спускать.

— Дорина, солнышко, вот я и дома, — бодро протрубил Торин, направляя повозку в раскрытые ворота. — Гостинцев от шурина привез! И… — Гном повернул голову в мою сторону, только договорить не успел.

Дверь дома шарахнула с такой силой, что пес поперхнулся очередным «гав», а Фаль икнул и едва не сверзился с любимого насеста — моего плеча. На двор, радостно вереща и эгегейкая, вылетела парочка — девчонка и парень, застрявшие где-то посередине между возрастными градациями «подросток» и «юнец». С ликующими воплями: «Папка! Батяня!» эти двое повисли на родителе как мелкие, но очень упорные охотничьи собаки на матером медведе. Можно подумать, Торин у шурина с полгода гостил, не меньше. Или просто они отца любят. Случается, такие строгие на вид, основательные мужики детей балуют почище мамки.

Дорина перебросила толстую русую косу с два моих запястья, никак не меньше, на спину и лебедью поплыла к телеге, снисходительно улыбаясь детям, мужу, лошади и окидывая меня задумчивым взглядом. Надо бы узнать, чем в здешней деревне бабы головы моют, а то мой вполне пушистый хвостик по сравнению с ее косищей выглядит как-то обтрепанно и жалко.

Крякнув, Торин высвободился из цепких рук детишек, расцеловал в обе щеки обнявшую его жену и все-таки закончил:

— Почтенную магеву Осу в дороге на счастье свое встретил! Кабы не она, до вечера в село не добрался бы. Колесо возьми и соскочи аккурат у Курячьей Завороти, да в нее и ухнуло…

На протяжении всего героического повествования супруга Дорина продолжала хранить на устах улыбку, только соболиные брови (впервые такие густые увидела, что и впрямь соболиными не грех назвать) чуть сдвинулись к переносице. Что-то мне подсказало: с Торина еще сурово спросят насчет колеса и того, в каком состоянии он управлял телегой, как запрягал и что на грудь принял, от шурина выезжаючи. Да, скалка или ухват в руках женщины — оружие массового поражения, я почти сочувствовала мужику, но только — почти, сама ведь девушка, так что надо проявить и женскую солидарность. Кажется, гному пришла в голову та же мысль, что и мне (насчет ухвата), но он, мечтатель, все еще надеялся задобрить жену прибывшей на постой магевой.

Мне грозная супруга Торина улыбнулась почти ласково и вполне гостеприимно, повела рукой в сторону крыльца и промолвила:

— Милости прошу, почтенная магева, в дом! Как раз к обеду поспели, чем богаты, откушайте! Олесь окушков с утреца принес знатных, рыбкой попотчуем, в сметане притомившейся, да ушицей! Дети, на стол собирайте!

Вылупившихся на настоящую магеву и уже было распахнувших рот для вопросов недорослей как ветром сдуло. Только мелькнули края сарафана, рубашки, широких штанов и две пары босых пяток да дверь шмякнулась о косяк, но уже тише. Привычный пес и ухом не повел.

— Рыба — это здорово! — расплылась я в улыбке. Воспоминания о малине уже успели выветриться из желудка, и организм настойчиво сигналил хозяйке о необходимости регулярного питания. И вообще, на малинной диете перебиваясь, гастрит заработать недолго!

Одной рукой Дорина разом прихватила с телеги все узелки с гостинцами, я забрала куртку, сумочку и вошла вслед за хозяйкой в дом. Торин же остался загонять «авто» в сарай и распрягать лошадь. Чистые сени, благоухающие связками подсохших травок, болтающимися у потолка (я только мяту да зверобой распознать сумела), вели в горницу. Подслеповатые окошки из толстенного стекла, судя по горделивому взгляду хозяйки, были тут последним писком моды. Да, кажется, раньше стекол вообще не делали, тем более в деревнях: бычьими пузырями, слюдой или кварцем обходились. Мне-то куда больше жутких окошек понравились нарядно расшитые занавески да навощенное дерево лавок, стола, полок с расписной посудой у печи, пестрые плетеные половички под ногами — настоящая этника, не подделка. Вот это бы и у нас для фазенды за крутизну сошло. И вообще, до чего же здорово пахнет травками, воском, деревом! Никакой сырости, как в убогих деревенских халупах, и даже запашок навоза с заднего двора в комнаты заползать боится. Плещась у рукомойника, я твердо решила: если б в таком домике еще были канализация, горячая вода и электричество — навсегда согласилась бы поселиться. Расшитое по краю какими-то птицами, вроде наших гусей, полотенце легко впитало в себя влагу, не то что наша синтетика. Фаль, пока я мыла руки, тоже пару раз нырнул под струю воды, но вытираться не стал, встряхнул крылышками, и брызги разлетелись во все стороны.

Дорина посадила меня на почетное место во главе стола — рядом с чугунком, благоухающим рыбным супом из настоящей рыбы, а не из консервов, какой обычно наскоро я гоношила себе, экономя время и деньги. Чада и домочадцы быстро расселись: юркнули на свои места ребятишки, чинно опустился хозяин дома, хозяйка разлила суп и тоже присела на лавку.

Глиняная тарелка, расписанная чуть кривоватыми колокольчиками по ободу, щедро наполнилась супом до краев. Прежде чем я успела вякнуть, что столько ему не съесть, он еще маленький, Фаль хищно облизнулся. Да уж, пожалуй, лучше не торопиться с выводами, при неуемном аппетите сильфа хорошо если нам не придется просить добавки.

Я осторожно отправила в рот первую ложку, по этому знаку вся семья приступила к еде. Фаль слетел с моей руки и присосался к нашей тарелке, зависнув, как колибри над цветком.

«Если бы, — подумала я, следя за быстро понижающимся уровнем супа, — колибри жрали столько, сколько мой мотылек, они бы от ожирения не то что летать, ползать не смогли бы».

Тушеную в сметане рыбу и пареные овощи, чем-то похожие на репу и картошку одновременно, Фаль ел с не меньшим энтузиазмом, чем суп, впрочем, негодник все-таки оставлял мне достаточно для того, чтобы ближе к концу трапезы я чувствовала себя предельно сытой.

Олесь и Полунка так вылупились на стремительно исчезающую из моей миски еду, что почти забыли об обеде и о распоряжении матери не лезть к магеве с вопросами. Паренек не вытерпел первым и спросил громким шепотом, когда Дорина отошла к печи за медовыми пирогами:

— Госпожа магева, а что это оно у вас так — само? А?

Пожалев умирающих от любопытства, слепых к магическим сущностям ребятишек, я пояснила:

— Нет. Само по себе ничего в мире никогда не происходит. Все, парень, имеет и причину и следствие. Еда не исчезает бесследно, она умещается в животе моего волшебного приятеля. А вот как в него все это влезает, — я развела руками, — не знаю!

Совершенно очарованные подростки захихикали, а девчушка спросила:

— И много ваш спутник съесть может?

— Не проверяла, — улыбнулась детям в ответ и подмигнула. — Такого количества еды у меня под рукой пока не находилось.

— Ну что ты смеешься, о, Оса?! — оторвавшись от тушеной рыбки, укорил меня оскорбленный Фаль, обсасывая косточку. — Когда же стоит есть, как не тогда, когда еда вкусна и ее предлагают от всего сердца?

— Уел, — тихо скаламбурила я, потянув носом аромат ягодного пирога. Сильф тоже перестал вещать о своем скромном по меркам народа духов аппетите и сделал стойку на десерт.

Впрочем, и мой нос непроизвольно задвигался. Не часто доводится есть сдобу сразу из печи, а та халтурка, которая в супермаркетах творится из скороспелого теста — не в счет, вот Фаль ее небось и есть не стал бы, а если бы сожрал от любопытства, в мире стало бы одним сильфом меньше.

Пироги не только пахли одуряюще, они — пышные да сдобные — еще и таяли во рту. Чистая амброзия! Благо мой желудок всегда спокойно относился к соседству рыбы с напитками животного происхождения, поэтому запивала я сладкое парным молоком. Вкус, знакомый по детству в деревне!

Домашние Дорины, пусть и избалованные стряпней хозяйки, тоже лопали с аппетитом, однако успевали еще и вопросы задавать. Переварив парочку моих ответов насчет незримого помощника, Полунка спросила, поерзав на скамье:

— А какой он, ваш спутник?

Я подавила проказливое желание пошутить, брякнув: «Большой и толстый, потому как в еде меры не знает!» — такого предательства самолюбивый мотылек точно мне не простил бы, и важно изрекла:

— Он сияющий, изящный, очень красивый.

— Полуника, нам нельзя такие вопросы задавать! — строго промолвила Дорина и попросила меня, почти загнав дочь, а заодно и шустрого сына, под стол суровым взглядом: — Вы уж простите ее, магева Оса, несмышленую, совсем ума лишилась, о волшбе расспрашивать стала!

Я только кивнула, принимая извинения, сама же слушала Фаля, гордо напыжившегося после комплимента. Мотылек воспарил к моему лицу и гордо затарахтел, трепеща радужными крылышками:

— Кто красивый, изящный и сияющий? Я? Да, я такой! Я самый красивый, изящный и сияющий из всех сильфов! Тебе, магева Оса, очень повезло!

Видно было, что Фалю безумно приятно слышать о себе такие слова. Прежде чем вернуться к пирогу с вишней, он даже потерся крылышками о мою щеку.

Все хорошее, а тем более вкусное, рано или поздно заканчивается. Эту аксиому я усвоила с детства, а потому не слишком огорчилась, когда не без усердной помощи сильфа ягодные пироги кончились скорее рано, чем поздно, и обед подошел к концу. Дорина осталась убирать со стола вместе с Олесем, а Торин и Полунка, именуемая Полуникой лишь в минуты материнского недовольства, провели меня в комнату девчушки. Из горницы дверь вела в небольшой коридорчик с тремя дверями. В просторном доме Торина нашлось место и для родительской комнаты, и для отдельных комнат паренька и девушек. На широкую ногу жили здешние селяне.

Я не стала корчить из себя всемогущую избалованную стерву и вежливо убедила гостеприимных хозяев, что прекрасно умещусь в одной комнате с Полункой, ведь мы обе, скажем прямо, не такие уж и толстые. Может, моему имиджу всемогущей чародейки это и повредило, зато я чувствовала, что поступаю правильно. Мне всегда было наплевать на то, что подумает кто-то, самым главным я считала собственное удобство, не комфорт (хотя он тоже приветствуется, я ведь не аскетка), а именно внутреннее удобство, которое совсем не всегда совпадает с внешним. Вот такая я бракованная, но и пусть, зато так жить куда веселее, чем поступать по правилам, писаным и неписаным, в полном соответствии с ожиданиями публики.

Торин смущенно крякнул, но спорить со мной не стал. Зато Полунка едва не лопнула от восторга: шутка ли — ей доведется ночевать вместе с магевой! Оставив хозяина за порогом, мы с девчушкой вошли в комнату. Весьма миленькую, между прочим. Две кровати, сработанные, как похвасталась моя соседка, отцом, пара добротных ларей с одеждой, украшенных нехитрой резьбой, лавка у окошка составляли основную меблировку помещения. Имелось даже нечто вроде туалетного столика со всякой всячиной типа гребешков да простеньких бус и — о чудо! — натертым до блеска медным диском, в котором, если вглядываться старательно, можно было различить смутные и весьма отличные от оригинала очертания собственной физиономии.

Я бросила куртку на ларь, прежде принадлежавший сестре Полунки, и попробовала рукой кровать — а ничего, матрац вполне мягкий. Конечно, не перина, скорее всего конский волос, а вот подушка перьевая. Деревом и травами здесь тоже пахнет, спать на новом месте, если после перемещения из мира в мир мои привычки кардинально не изменились, буду как убитая. Но это позже, а пока белый день на дворе, следует по селу прогуляться, на местный люд поглазеть, а он пусть на меня любуется, не жалко. Джинсы последнего фасончика — неширокий клеш, пояс аккурат на талии — натуральная кожа с крупной пряжкой, серая футболка с волчьей мордой, светящейся в темноте, когда еще здешние такую красоту узреть смогут?

Я уже собиралась отчалить, когда Полунка, набравшись храбрости, спросила:

— Почтенная магева, а вы приворожить парня можете?

— Пожалуй, — прикинув имеющиеся в моем распоряжении обретенные силы и набор рун, кивнула я, — только зачем? Магией любви добиваться унизительно, надо на свои силы рассчитывать! Тем паче таким красавицам, как мы с тобой!

Оставив девчушку размышлять над моим великим изречением и отказавшись от напрашивающегося в провожатые Олеся, я отправилась на прогулку, людей посмотреть и себя показать. Фаль поехал со мной, точнее, на мне.

Я покосилась на плечо и в очередной раз задумалась над загадочным сильфовым метаболизмом. Мотылек сожрал побольше моего, что при его росте и комплекции было бы совершенно невозможно, если только…. Стало быть, у него процесс обмена веществ устроен волшебным образом. Вся еда мгновенно, минуя традиционную стадию расщепления на белки, жиры и углеводы, преобразуется в иной вид энергии, занимающий куда меньше места, чем поглощенные продукты. Надеюсь, физических отходов этот процесс тоже не предусматривает, а то обгадит мне Фаль футболку, не долетев до ближайшего сортира, — вот сраму почтенной магеве будет. Представив такой поворот дела, я не удержалась и захихикала. Сильф встрепенулся, но объяснять ему причину веселья я не стала.

Послеобеденный променад по селу Большие Кочки мы с Фалем начали с улицы, на которой стоял дом Торина, она же по совместительству являлась чем-то вроде здешнего Бродвея, во всяком случае, отходившие от «центрального проспекта» улочки поменьше были уже и менее многолюдны. Но в целом, как удалось выяснить минут за пятнадцать прогулки, дома в селе выглядели вполне приличными, заборы ровными, видневшиеся из-за них палисадники и огороды ухоженными, даже живность здешняя казалась отъевшейся и безмятежной. Гулять было приятно, народ хоть и пялился на меня, однако с глупыми вопросами не приставал и общества своего приезжей магеве не навязывал. Однако вся эта сугубо мирная обстановка вполне обыденной деревенской жизни: бабы, идущие по воду, подправляющие забор мужики, судачащие кумушки у околицы, играющие босоногие ребятишки — казалась подозрительно сытой и довольной.

Прямо-таки идеальное село для демонстрации туристам, в отличие от убожества наших деревушек, где мне бывать и жить доводилось, а вот любоваться чем-то, кроме живописных окрестностей, — нет. Кстати, до этих самых окрестностей сначала следовало добраться по деревенским улицам через вековые, глубокие, как болота, лужи жидкой грязищи, почему-то не пересыхающие даже в самую жаркую пору, и через бомбы навоза, щедро оброненные козами да коровами. Типичным же деревенским нарядом сельчан были бесформенные кофты с замусоленными юбками у баб, безвкусно-яркие платья у девиц и вытертые треники, провисшие на коленях, у мужиков. Тут народ, опять-таки, наряжался с куда большим вкусом, в одежды пусть и менее ярких цветов, но гораздо более опрятные.

Наконец в моей душе назрел закономерный вопрос касательно вопиющего несоответствия «отсталой» деревни и наших бывших передовых колхозов.

— Какие все тут спокойные да довольные, неужто так привольно живется, давно ни податей, ни налогов не дерут, на барщину не гоняют? — вслух задумалась я, припоминая отрывочные сведения о бессовестной эксплуатации трудящихся в дремучую эпоху Средневековья.

— А кому драть-то? — лениво болтая ногами, отозвался Фаль, интуитивно уяснив общую суть моего высказывания. — Село, почитай, у самой границы Лиомастрии, эльфийского княжества, или в нем самом, это как поглядеть. Земли до сих пор спорные, от пролитой крови за полтысячелетия не отмоешься. Людей сюда тем и заманивали, что свободу от податей давали на сто лет, только бы селились, а потом обещали лишку не брать. Поначалу переселенцы и нос в лес боялись сунуть, потом осмелели, но далеко по-прежнему не заходят, чтоб со стрелой в глазу на какой-нибудь поляне не остаться навсегда.

— Похвальная осведомленность, приятель, — удивилась я, остановившись у изгороди, густо оплетенной крупными желтыми вьюнками. — Откуда бы у лесного создания столь глубокие знания политической ситуации в ее историческом аспекте?

— Я летаю везде, слышал, что люди болтают, нет, не местные, а те, что в трактире останавливаются, — раскрыл карты сильф, — да и видел, как оно было…

— Сколько ж тебе лет, дружок? — как бы между делом полюбопытствовала я, нюхая золотистые шарики соцветий.

— Еще молод, — почему-то смутился Фаль, — если по-вашему счету мерить, едва за шестую сотню лет перевалило.

— Совсем мальчик, — пошутила я, мотылек же принял мои слова за чистую монету и нехотя согласился, недовольно подмахнув крыльями:

— Ну, да…

— Не переживай, — вспомнив собственные детсадовские обиды, указательным пальцем очень аккуратно коснулась кончика тонкого и удивительно теплого крылышка навязавшегося мне в напарники сильфа, — этот недостаток единственный, про который можно сказать наверняка: с возрастом пройдет.

— И верно. — Фаль приободрился и совершил в зарослях цветов несколько настолько сумасшедших пируэтов, что наши асы-летчики непременно заскрежетали бы зубами от черной зависти.

Насладившись медовым запахом соцветий, чем-то смутно похожих внешне на золотой шар, я продолжила свою неспешную прогулку. На душе было легко и спокойно, удивительно легко для той необычной ситуации, в которой меня угораздило очутиться. А может быть, именно потому я и не парилась слишком усердно. Когда попадаешь в какую-то знакомую хотя бы теоретически ситуацию, мозги и нервы тут же начинают наперегонки накручивать друг друга, стремясь довести владельца до нервного срыва, и предлагают сценарии дальнейшего развития событий один хуже другого. Это я уже не по детсадовским, а по школьным годам помню распрекрасно, из-за каждого урока, бывало, переживала, пока наконец не научилась давать достойный отпор собственным страхам одной простенькой фразочкой: «А, ну и пусть! Это еще не катастрофа!» А перемещение из мира в мир совершенно выбило почву из-под ног даже у тех ужасов подсознания, какие еще ютились в моей черепушке. Знакомых страхов типа нерешенной задачки или измывающейся над невинным ребенком училки в голове не было, а стихийных бедствий, несчастных случаев, маньяков и тому подобных форс-мажорных обстоятельств я сроду не боялась, скорее наоборот, было жутко интересно: а какое оно все это? Да еще и ощущение абсолютной правильности бытия — пардон за возвышенное выражение — как нахлынуло на меня во время «свинских» разборок с разругавшимися селянками, так и не думало исчезать.

Увлекшись идеей получить первый летний натуральный загар вместо суррогатного из солярия и попутно, слегка (нечего сильно голову грузить) проанализировав свое настроение, я не сразу услышала довольно визгливый, нарастающий с каждой секундой заунывный крик-причитание. То ли выли баньши (так, по-моему, где-то в Ирландии призраков, предсказывающих смерть, прозывают), то ли вполне реальная кладбищенская плакальщица, отрабатывающая свои гроши на деревне.

Прямо на меня из-за поворота надвигалась бьющаяся в истерике крупногабаритная бабенка отнюдь не в траурном одеянии: широченной юбке, расшитой алыми маками по подолу, и ярко-красном блузоне, обтягивающем прямо-таки богатырские прелести. «Хорошо, что я не бык! — мелькнула вполне отчетливая мысль. — С такой тореро драться — упаришься».

Баба между тем осознала, что ее заметили, и завыла пуще прежнего, привлекая к себе внимание всех сельчан, любопытствующих насчет моих магевских делишек:

— Магева, благодетельница, не дай пропасть. Сгинуть зореньке моей распрекрасной, красавице ненаглядной! Прогони ее хворь злополучную! У-у-у!..

Кажется, у женщины в семье неприятности, а я ведь не доктор, никакого медицинского образования и в помине нет, всего-то знаний — какую таблетку когда в рот сунуть следует. Да еще неизвестно, чем тут люди болеют. Одна надежда на руны, а отказаться от «вызова на дом» нельзя, какая же я после этого магева буду, если тетку пошлю на три веселых буквы при всем честном народе.

— Пойдем, поглядим на болящую, — решительно объявила клиентке свое решение. — А пока объясни толком, кто и чем болен, как давно, приметы какие особые у болезни?

Крестьянка моментально уняла истерику и уже почти деловито заговорила, шустро устремившись в сторону соседней улочки, к своему дому, пока магеву не отбил кто-нибудь из соседей, с жадным и опасливым интересом поглядывающих из-за заборов.

— Милана моя занедужила, уж почитай три луны дневного молока нет! Мы ее и похлебой теплой поили, и Катрику-травницу звали, и на луга самые сочные отдельно от стада деревенского выводили, а все без толку…

— Стоп! — Я потрясла головой и воздела руку. — Так ты о корове говоришь?

— О ней, родимой, — уже завлекая меня через калитку во двор перед весьма опрятным просторным домом с симпатичными белыми наличниками, поддакнула женщина. Шуганув бродящих по двору и лезущих под самые ноги пестрых кур и гусей, бросила недоуменный взгляд на непонятливую волшебницу. — О ком же еще?!

«Так, приехали, — растерянно подумала я, — если человеческий доктор из меня хреновый, ветеринар и вовсе никакой».

Почуяв мои сомнения, Фаль, молча слушавший причитания клиентки, подлетел к самому ушку и зазвенел:

— Оса, соглашайся! Ты эту корову вылечишь!

«Мне бы твою уверенность в собственных силах! Ну да ладно, не попробовав, от ворот поворачивать стыдно. А вдруг и правда получится животину подлечить? Руны-то, они средство универсальное, если на магическое создание действуют, то и на корову смогут!» — попыталась убедить саму себя, пока хозяйка Миланы конвоировала меня в хлев. У охапки свежескошенной травы в единственном занятом стойле среди полудюжины свободных стояла больная и, кося на нас большими печальными глазами с длинными ресницами, меланхолично жевала жвачку. В такт движениям челюстей задумчиво покачивался хвост, отгонявший досужих мух. Пятнистая рыже-черная корова на вид была совершенно здорова, но как провести обследование и выявить причину падения надоев, я не могла ума приложить. Что же, коль позориться, то только перед Фалем и самой собой. Вежливо, но твердо я попросила клиентку покинуть хлев, временно ставший смотровым кабинетом. Бросив на Милану ласковый взгляд, крестьянка пробормотала животине что-то утешительное, почесала лоб между рогов и выплыла:

— Если что понадобится, я туточки, только крикните, почтенная магева!

— Ну? — едва за бабой закрылась дверь, обратилась я к Фалю. — Будь добр, объясни, с чего ты так во мне уверен, приятель?

— Милана здорова, — чуть смущенно, впрочем, не без веселья, пояснил сильф, вспархивая на правый коровий рог, — а молоко у нее вкуснее, чем у любой коровы в деревне: жирное, сладкое, ароматное! — Фаль даже облизнулся и прижмурил глаза. — Вот я и лакомился! Как ни следили за коровой, все равно свою долю получал. Теперь же с тобой ухожу, поэтому все молоко хозяева сами доить будут.

— Понятно, — улыбнулась я пройдохе, подумав, послюнявила палец, нарисовала на лбу смирной Миланы руну феху, ответственную за увеличение стад и достаток. Удивительно, но знак, прорисованный мною на рыжей шерсти, на секунду просиял оранжево-золотым и как бы втянулся в животное.

Фаль, почуяв магию, вихрем слетел с рога, сделал пируэт и, приземлившись мне на плечо, заискивающе уточнил:

— А на что ты колдовала, о, Оса?

— Раз корова здорова, хозяйка сейчас благодарить будет, а не люблю я, когда ни за что хвалят, вот и пометила Милану, чтобы и дальше с ней все ладно было: здоровье, удои, хороший приплод, — пожала плечами и вышла из хлева. Баба так и приплясывала у самой двери, ожидая вестей.

— Не тревожься, женщина, — объявила я с порога, — здорова твоя корова!

— Родимая, спасительница! — обрадованно запричитала баба, не зная, чего ей больше хочется: то ли кинуться мне в ноги, то ли обнять дорогую корову, но любовь к собственности победила. Обхватив рыжуху за шею, хозяйка счастливо зашмыгала носом, корова покосилась на нее карим глазом, вздохнула и продолжила жевать.

Ухмыльнувшись, я вышла из калитки, собираясь продолжить прогулку, ан нет, не успела отойти и нескольких шагов от подворья, как сзади послышалось знакомое завывание, от которого ломило зубы:

— Магева!..

«Ну что у нее еще, неужто у любимой козы запор или петушок лапку подвернул?» — пробурчала больше для порядка и обернулась к раскрасневшейся под цвет своего блузона крестьянке.

— Благодарствую, магева, благодарствую! — запыхавшаяся баба отвесила мне низкий поклон и, пробормотав скороговоркой: — Не побрезгуй, матушка, прими! — всучила три потертых квадратика какого-то металла.

«Матушка?» — Я, оскорбленно нахмурившись, посмотрела на местный вариант денег — свою первую магевскую зарплату, — решая, не стоит ли вернуть эти монетки тетке и послать ее, эдакую бабушку, подальше, но Фаль, видно, почуяв мои сомнения, пропел на ухо:

— Бери, Оса, нельзя отказываться, если магева отплату предложенную не возьмет, человеку счастья не будет.

— О как круто! — мстительно хмыкнула я и, сделав вид, что размышляю, помялась с минуту, но затем все-таки сунула монетки в карман джинсов.

Тетка облегченно выдохнула и расплылась в улыбке. Значит, все сделано правильно, Фаль не обманул.

Улыбнувшись крестьянке в ответ и слегка кивнув, я продолжила прогулку, на ходу расспрашивая сильфа:

— Значит, человек обязан магу заплатить за услугу? И каковы тарифы, то есть люди всегда знают, сколько они должны заплатить магу или волшебник сам цену называет?

— Мага в вольном странствии человеческая благодарность за искусство волшебное кормит, — прощебетал Фаль. — Сколько может человек, столько и заплатит магу или магеве, но если ей что нужно, то и объявить об этом не грех.

— Стало быть, оплата — вопрос личной щедрости клиента, уравновешенный опасением кары за жмотство, — довольно резюмировала я, пнув мелкий камешек в сторону густой травы у чьего-то забора. — Прекрасно! Значит, голодная смерть мне тут не грозит.

Фаль решил, что я шучу, и залился довольным смехом. По-видимому, странствующие маги в этой местности были большой редкостью и ценились весьма высоко.

— Почтенная магева! — Меня окликнула сухощавая высокая женщина средних лет в неброском зеленом платье.

Над повязанным на талии серым фартуком явно поглумился какой-то свихнувшийся дизайнер, приделав к нему множество разномастных карманов. Однако спокойное достоинство и опыт, отразившиеся в светлых не то голубых, не то зеленых глазах шедшей ко мне женщины говорили о ее относительной (кто знает, как у них тут в Кочках с психическим здоровьем обстоит в общем и целом) адекватности. У чокнутых таких спокойно-вдумчивых глаз не бывает, сумасшедшие обыкновенно либо агрессивны и буйны, либо чисты и безмятежны, как одуванчики, и так же лишены разумных с нашей точки зрения мыслей.

— Да? — Я остановилась и повернулась к женщине. Может, еще работу подкинут, так и на сапоги насобираю.

— Я Катрика, травница, — представилась та.

— А! Я о тебе уже слышала, — приветливо ответила, сообразив, откуда идет этот приятный терпкий запах сушеных трав. Вероятно, знахарка носила часть своих сборов в качестве аптечки первой помощи прямо в кармашках фартука.

— Догадываюсь, чего обо мне Людвина наболтала, — одним уголком рта сдержанно улыбнулась Катрика, но глаза ее похолодели и насторожились, а руки дернулись к карманам, как у ковбоя к кобуре кольта.

— Сколько ни паши, на всех не угодишь, — беспечно махнула я рукой. — Да и как ты могла ее корову выходить, если животина и не болела вовсе, так, небольшая магическая заморочка. А что ты меня звала: из чистого интереса или дело какое есть?

— Помощи просить хотела, — окинув меня острым взглядом и признав годной для продолжения диалога, ответила травница. — У Иваллы, вдовицы, мальчонка занемог.

«Ура, растем, мне уже предлагают попрактиковаться на людях!» — мысленно «обрадовалась» я и спросила:

— Что с ним?

— С полгода назад со Жданова подворья псина с цепи сорвалась, злобный барбос, здоровенный, что теленок, даже на своих с рыком кидался, но терпели, держали. Уж больно сторож хороший. Валь ему на дороге попался. Тяпнуть пес его даже не успел, только повалил, лапами прижал. Люди вовремя отбили. Испугался мальчонка до одури, даже не плакал, бледный как мел был и дрожал. С тех пор молчит. Все понимает, а ни словечка не скажет, — хмурясь, рассказала Катрика, нервно шурша чем-то в своих кармашках. — Я ему уже и травки успокаивающие заваривала, и растирала, и в ключах ледяных купала. Без толку. Язык отнялся. А Ивалла, мать его, страдает, он ведь единственное, что от Петрина осталось, тот сгорел в одночасье шесть лет назад, зимой, за мной и послать не успели. Теперь же и Валь калечным стал. Поначалу Ивалла металась, помощи ждала, за любое средство хваталась, потом словно перегорела. — Брови Катрики сошлись на переносице, в голосе послышалась настоящая злость — не на кого-то другого, а на судьбу и саму себя: бессильна оказалась помочь.

— Не знаю, смогу ли вылечить мальчишку, врачевание не по моей части. Но сразу не откажу, поглядеть надо, — согласилась я и пошла за Катрикой до скромного, когда-то весьма ладного и все еще крепкого домишки, примостившегося недалеко от местного Бродвея, в конце глухой улочки.

Во дворе кормила кур симпатичная, состарившаяся до времени женщина с потухшим взглядом, обряженная в чистое, многажды стиранное, потерявшее первоначальный цвет платье. Она действовала как автомат. Брала горсть зерна и бросала вправо, влево, прямо. Птицы квохтали у нее под ногами, спеша ухватить самые вкусные зернышки. На лавочке у дома сидел худенький, вытянувшийся как тростник мальчонка лет девяти и гладил присоседившуюся кошку черепаховой окраски. Зверюга лениво мурлыкала и время от времени вытягивала лапы.

— Ивалла, я магеву привела, — позвала травница хозяйку из-за забора и вошла, подцепив крючок на калитке и не дожидаясь особого приглашения.

Тусклый взгляд скользнул по нашим лицам почти безразлично, зато ярко сверкнули глазенки наблюдающего за происходящим мальчонки, светловолосого, черноглазого, чем-то напоминающего подсолнушек — золотой ободок и черные зернышки сердцевины. Пацан во все глаза вылупился на мой модный прикид и рыжие волосы, — ни у кого из местных я такого колера не видела, — аж рот от усердия открыл и темные, как угольком нарисованные брови нахмурил.

— Ивалла, это магева Оса! — снова попыталась представить меня травница. — Она Валя посмотреть пришла.

Ивалла вяло качнула головой и все-таки изволила ответить:

— Пусть посмотрит, коли не шутишь, — поставив миску с кормом на землю, чем вызвала бурный восторг курей, женщина ушла в дом и тихо затворила за собой дверь.

Что ж, меньше народу — больше кислороду, а на прием к врачу пациенту и вовсе лучше без родственников заходить, чтобы уши от «компетентных» советов не вяли.

— Эй, пацан, иди сюда, — весело поманила я мальчишку указательным пальцем.

Бережно опустив на скамью недовольную кошку, паренек проворно вскочил и подбежал к нам.

— Небось надоело молчать, как рыбеха? — подмигнула мальчишке.

Тот серьезно кивнул, переступил с ноги на ногу, поводя босыми пальцами по мягкой дворовой пыли. Я почти позавидовала, сразу захотелось скинуть тапки, стянуть носки и тоже пройтись босиком.

— Тогда давай тебя лечить! — бодро обнародовала свои намерения, убедившись, что с головой у парнишки все в порядке, речь понимает, а значит, не треснулся настолько, чтобы мозгов лишиться. Да и шрамов никаких на горле нет, стало быть, все заморочки с немотой чисто психические, а лечение таковых — дело не только магии, но и личного доверия пациента к врачу.

Читала я или слышала когда-то, что клин клином вышибается, а страх страхом, но пугать паренька второй раз мне, как начинающему логопеду, совершенно не хотелось. Оставив этот вариант в качестве запасного, мысленно выбрала подходящий набор рун из своего арсенала и вытащила из сумки на плече карандаш — обычный серый грифель в ярком сине-зеленом футляре из дерева. Взяла мальчишку за острый, хоть обрежься, подбородок, покрутила его симпатичную мордашку вправо-влево, потрепала по вихрам и огласила свое решение:

— Я сейчас колдовские знаки на твоем лбу напишу, они запоры с языка снимут.

Глаза Валя, и без того такие же большие, как у сильфа, при виде моего сияющего карандаша стали вполлица. Фаль-болтушка и тот перестал трещать по пустякам, затаил дыхание. Ровно писать я никогда не умела, поэтому решила просчитать, какого размера руны мне следует нарисовать на лбу мальчишки, чтобы все влезло, а ансуз, та руна, которая отвечает за воздух, дыхание, снятие оков да за речь, уместилась аккурат в центре. Перевернув карандаш обратным концом, прикусила губу, сосредоточилась. Черчение никогда моей сильной стороной не было, то ли аккуратности не хватало, то ли каждый раз училку-истеричку вспоминала, и желание что-то изображать пропадало напрочь. Но тут хочешь не хочешь, а хотя бы попробовать поколдовать нужно было. Пальцы начало чуть-чуть покалывать от магического действия готовой воплотиться в рисунке руны.

— Уже все? — хрипловатый неуверенный голосок прозвучал так неожиданно, что я, не успев начертать ни единого знака, выронила карандаш.

Катрика изумленно охнула и попятилась к двери дома, шепча:

— Ивалла, Ивалла, пойди сюда…

— Ну, раз говоришь, значит, все, — ошалело хмыкнула я, нагнулась, чтобы поднять карандаш, и посоветовала: — Мать позови, да погромче, чтоб она тебя со двора услыхала.

— Мама, — неуверенно позвал Валь, потом, пробуя голос, стал повторять с каждым разом все громче и звонче: — Мама, мамочка, мама!..

— Валь, сынушка! Родненький! Говори! Говори! — Ивалла вихрем вылетела из дома, едва не сметя со своего пути травницу (я-то успела отскочить), и сграбастала свою кровиночку в такие крепкие объятия, что стало страшно за ребра пацана.

Мать смеялась и рыдала одновременно. Катрика беззвучно плакала рядом, вытирая ладонью дорожки радостных слез. Я шепнула ей на ухо:

— Пора, пойду, а ты им скажи, что со мной сама расплатилась — какими-нибудь секретами знахарскими. Не буду у вдовы плату брать.

— Но как же так? — Травница замялась, вроде бы чуя мою правоту, но не осмеливаясь нарушить раз и навсегда установленный порядок. — А обычай…

— Я паренька не лечила магией, не успела, — осторожно призналась женщине, отведя глаза от обезумевшей матери и счастливого пацана, чей голос звучал все звонче и звонче. Почему-то мне было неловко. — Он раньше заговорил, хватило одной веры в то, что будет здоров. Ты знаешь, как это случается, если верит больной в исцеление, иногда никакого другого лекарства не надо.

— Все равно твоя магия его спасла, — осталась при своем мнении Катрика, — коли Валь не поверил бы в силу магевы, так и молчал бы по сию пору. А про Иваллу ты правильно угадала, небогат их двор, концы с концами абы свести, я тебя привела, мне и благодарить. Не отказывайся, магева Оса, не гневи мою судьбу.

Горсть монет травница достала из плотного кармашка на фартуке и отдала мне без счета. Вспомнив, что врачи да колдуны на селе издавна считались самыми богатыми людьми, я не стала ругаться с Катрикой, молча убрала почти незаработанную плату в карман к первым трем монеткам и вышла, не дожидаясь, пока ошалевшая от счастья Ивалла кинется целовать мне ноги, женщина уже порывалась это сделать.

Травница решила чуток проводить меня до калитки. Тут в голову и пришла очередная идея.

— Слушай, Катя, — схватила травницу за руку, — если твоя подружка на компенсации настаивать будет, скажи, я ей так отплатить велела: найти достойного мужика, который и ей приглянется, и Валю отца заменит.

Катрика мелко заморгала и расплылась в улыбке, потом энергично кивнула:

— Обязательно, даже если настаивать не будет, все равно передам. Хватит Ивалле себя до срока сушить, вон Дамитр с соседней улицы по ней давно убивается, так бирюком и живет, ее дожидаючись. Мужик хороший и детишек любит, с Валем частенько возится.

— Вот и ладно. — Я облегченно вздохнула и почти бегом устремилась за калитку, тут меня нагнал переливчатый смех сильфа, зазвеневший будто в самом ухе. Фаль протянул:

— Ты очень мудрая, магева Оса!

— Нет, просто вредная и очень люблю совать нос не в свои дела, — отмахнулась я, закинув карандашик в сумку и встряхнув ею хорошенько, чтобы улегся на самое донышко.

В сумке у меня чего только не было насовано, а все потому, что я пыталась бороться с противным следствием закона Мерфи, выведенным на собственном горьком опыте: «самая нужная вещь всегда остается дома». Кстати, практика в такой борьбе — первое дело! Со временем у меня начало получаться. А подружки завистливо ахали: «Ну, Ксюха, ты даешь!» — когда из своей небольшой по виду сумки (всего-то ладонь в ширину, полторы в длину, это если с пальцами считать) я извлекала именно ту штуковину, которая была до зарезу необходима всем в данный момент: зажигалку, блокнот, ручку, пакет, открывашку, носовой платок или жвачку.

Глава 3

Лакс, или Как найти подходящего спутника

Часа два мы с Фалем бродили, вернее, бродила я, а он порхал по селу, изучая местные достопримечательности, каковых здесь не обнаружилось. Зато я, следуя ориентировке, выданной сильфом, нашла лавку, в которой торговали всякой всячиной — галантереей, посудой и прочими товарами, включая отрезы сукна и готовую обувь. Сапоги хоть и имелись в ассортименте, но мужские, из грубой кожи, шитые, по всему видать, на одну ногу. То, что предлагали в местной торговой точке дамам, описанию и вовсе не поддавалось. Здешний женский пол предпочитал рассекать босиком или в таких чоботах, какие я и на похороны прабабушки не надела бы. Обманутая в лучших чувствах, покинула лавку в своих собственных тапках, оставив огорченного привередливостью магевы лавочника мучительно соображать, а, собственно, чего именно мне понадобилось в его заведении: купить, поглазеть или вовсе сглазить. Деньги позванивали в кармане, но толку от этого было мало, если не считать чувства собственного удовлетворения: всего полдня в новом мире, а на хлеб успела заработать и крыша над головой имеется.

Но я решила, что, когда из села уходить соберусь, в лавку надо будет наведаться, запастись походными шмотками: котелок купить, ложку, миску, одеяло, фляжку для воды. Надеюсь, хоть на этот элементарный список моих монеток хватит, если, конечно, пропустить мимо ушей все «легкие» намеки-просьбы Фаля заглянуть в ту лавку, где он тырил сласти. Я не собиралась поощрять его проказы, а то сильф пузо будет набивать, а репутация намокнет у меня.

— Почтенная магева! — ставший уже почти привычным вопль-обращение (и чего они так орут, неужто здешние маги все поголовно слабослышащие, так сказать, издержки профессии?) прервал мои «сапожные» терзания.

От широкого, раскоряченного во все стороны двухэтажного здания ко мне, переваливаясь с боку на бок и отдуваясь, спешил лысенький толстячок в широких темных штанах, перевязанных ослепительно-зеленым широким поясом, и в светло-серой, щедро вышитой по распашному вороту рубашке, ну точно мячик с полоской посередине!

Я приостановилась, а то схлопочет жирдяйчик инфаркт микарда, а всю вину на меня свалят. Толстяк докатился до меня и, отдуваясь, начал разговор:

— Славный вечер, почтенная магева, солнышко так припекает! Не желаете ли в тенечке посидеть, ягодничка холодного испить прямо со льда, или, может, винца под пирожки медовые?

— Пирожки у него вкусные, — поддакнул мне в ухо вездесущий Фаль столь мечтательно и просяще, что проигнорировать зов карманного напарника было бы верхом предательства.

— Так ты местный ресторатор? — догадалась я и тут же поправилась, не дожидаясь вопроса от недоуменно нахмурившего жиденькие бровки мужика: — То есть кабатчик, трактирщик, хозяин постоялого двора?

— Точно-точно, постоялый двор держу в Больших Кочках, — радостно закивал мужичок, хитро щурясь и поглаживая объемистый живот.

— А присутствие магевы у тебя в кабаке резко поднимет выручку, поскольку поглазеть на меня не только приезжие, полсела соберется, — хмыкнула, уперев руку в бок.

Розовенький, как молодой поросеночек, кабатчик заметно выбледнился, моментально вспотел, уставился на меня испуганными, бегающими глазками и что-то заблеял. Я ухмыльнулась и похлопала его по плечу:

— Да не переживай ты так, — снисходительно утешила мужика. — Ничего плохого в разумной расчетливости нет, выгода ведь у нас будет обоюдная: у тебя выручка, у меня напиток с пирожками. Пить и правда охота. Ягодничек — это что-то типа компота или сока?

— Так точно, почтенная магева, — закивал дядька, почуяв, что гроза прошла стороной, и, стелясь предо мной красной дорожкой, проводил до самых дверей заведения, плотно прикрытых, чтоб не впускать дневную пыль и жар внутрь.

Просторное полутемное помещение встретило приятной прохладой и тихим, сдержанным гулом голосов немногочисленных посетителей. Деревянные столы с короткими лавками занимали почти все пространство зала, кроме левого угла с лестницей, ведущей на второй этаж, и правого — со стойкой. Там показывали округлые бока уложенные одна на другую бочки, висели полки с кружками и глупо моргал дюжий детина, то ли вышибала, то ли бармен с мордой, которая кирпича просит. Из кухни помимо вездесущего чада доносились весьма приятные ароматы.

Приседая на полусогнутых и лучась своей лучшей улыбкой, кому-то, может, и показавшейся очаровательной, но по мне больше походящей на оскал больного бешенством пса, хозяин попытался усадить меня на лавку в самом центре залы. Так, чтобы любопытствующему народу, потихоньку потягивающему спиртное из кружек, лучше было видать магеву.

— Мне это место не нравится, аура у него плохая, — отказалась я от почетного права поиграть в рождественскую елочку, — лучше вот в том углу слева присяду. Туда мне и компот свой с пирожками тащи, попробую, стоит ли у тебя задерживаться.

Трактирщик не стал настаивать, убоявшись, что я вовсе уйду, умчался лично собрать почтенной магеве на стол. Я как раз успела бросить сумку на вторую свободную лавку у своего места, когда он водрузил на стол целое блюдо со сдобными румяными пирогами, запотевший кувшин ягодника только из погреба и не кружку (мамочки, щедрость и честь какая!) — медный пузатый бокал к нему.

Вежливо кивнув мужику, дескать, ступай, дядя, нечего мне в рот заглядывать, наполнила бокал синеватым прохладным соком, пригубила. Вкусно! Точно голубики и ежевики одновременно в рот взяла, холодит и язык чуть-чуть пощипывает. Не раздражает, а так, в самый раз, поддразнивает, чтобы еще глоточек сделать захотелось. Взяла первый пирожок, смотрящий на меня, и откусила. Ха, рубленое яйцо, печенка и какая-то душистая трава. Очень неплохо! Набивший рот одновременно со мной сильф восторженно вострепетал крылами и попытался расплыться в улыбке, одновременно пережевывая угощение. У талантливого парня получилось.

Так мы с ним в два рта и четыре руки принялись создавать рекламу местной ресторации. Да уж, не знаю, как другие заведения общепита в этом мире, но данный захолустный трактирчик своей кухней не уступал никакой нашенской пирожковой, переделанной в кафе-бар или ресторан быстрого обслуживания.

Люди пили, ели, исподтишка бросали на меня заинтересованные взгляды. Но поскольку угол я для себя выбрала самый укромный, а занимать ближайшие столы никто не решался (вдруг я огнем плеваться начну или ядом!), то и ощущения микроба под микроскопом я не испытывала. Они кушают, я кушаю, они пытаются меня украдкой разглядеть в полумраке, я открыто пялюсь на них. Еще неизвестно, кто на кого смотреть пришел!

И так мы ели, а зал постепенно наполнялся народом, шум усиливался. Тем временем сильф, опробовавший все разновидности пирожков у меня на тарелке, решил поразмяться и проинспектировать кухню. Известив меня о своих намерениях, он кометой взмыл под потолок и был таков.

В общем гаме я даже не расслышала, как по лестнице спустился еще один человек и мягко опустился за свободный стол слева от меня. Надо же, нашелся храбрец. Мужчина или парень, — сразу не разобрать, поскольку худощавый, невысокого роста, а маленькая собачка, как известно, до старости щенок, — оказался рыжим. Это бы первый рыжий, которого я увидела в здешних пенатах. Вот только если мои волосы отливали темной медью, то его отличались светлой рыжиной молодого лисовина.

Мне почему-то сразу захотелось их потрогать. Но лапать посторонних мужчин даже с самыми благородными намерениями проверки качества волосяного покрова — как-то не совсем прилично. Уж на что я нахалка, а тут почему-то смутилась и отвернулась, но слышала краем уха, как парень позвал одну из девиц, обслуживающих зал, потом, обильно пересыпая речь шутками и комплиментами, заказал еду.

Я сунула нос в кружку, словно проверяя, осталось ли что на дне, и задумалась, съесть еще один пирожок или сразу подсесть к рыжему познакомиться. Он, судя по всему, нездешний, может, что полезное для себя узнаю и с симпатичным парнем потреплюсь. Действительно симпатичным, если судить на мой вкус, а уж что мои представления о прекрасном ни капельки не соответствуют общепринятым, я давно убедилась и ничуть, кстати, об этом не жалела. А что жалеть! Если на то, что по вкусу приходится, меньший спрос, так в этом для меня только польза, свободнее зона охоты! Всегда мне нравились худощавые, жилистые парни с неправильными чертами лица. Вот у этого лисовина даже длинный нос не портил обаятельной хитроватой физиономии, скорее еще больше делал его похожим на лиса, только глаза — не зеленые, как положено зверю, а голубые, посверкивали.

Решив для себя начать действовать после пирожка, впилась зубками в сдобный, сочащийся мясным соком бочок и едва не подавилась от сдавленного шипения и звонкого вопля: «Вор!» — раздавшихся слева от меня с одновременным бряцанием и бумканьем (это на пол свалилась моя «маленькая сумочка»).

Рыжий не пытался бежать, он зажимал на ладони широкий порез и глядел на меня отчаянно-дерзким взглядом загнанного в угол зверя. Над ним вился Фаль, так и норовя крохотными кулачками измордовать человека. Что удивительно, тот видел моего мотылька и пытался увернуться. Сложив два плюс два, я начала действовать. Подняла с пола сумку и водрузила ее на стол, загораживая обзор любопытным, дернула парня за рукав блекло-зеленой рубахи с глухим воротом, усадила на лавку подле себя, отмахнулась от зудящего и ярящегося сильфа, кивнула в сторону собравшегося было мчаться ко мне на всех парах трактирщика и потребовала у вора:

— Дай руку.

Рыжий прикусил губу, но руку протянул решительно, словно к огню притронуться собирался. Мои пальцы схватили теплую ладонь, уложили ее на столешницу, глаза машинально отметили длинные тонкие пальцы. В памяти всплыли полыхающие знаки рун. Выбрав одну из них, шепнула:

— Иса, — призывая силу руны, попыталась остановить кровь. Ток живительной влаги постепенно превратился в редкие алые бусины, а потом и вовсе иссяк. С моих губ слетели названия трех целительных рун, и широкий порез затянулся красной корочкой шрама, которая побледнела и истончилась прямо на глазах.

— Фаль, — не отпуская руку парня, позвала сосредоточенно пыхтящего у меня на плече и обижающегося, что ему не позволили закончить бой, сильфа, — а почему он тебя видит? Неужто тоже маг?

— Нет, — пренебрежительно зафыркал мотылек. — Этот ворюга, о, прекрасная Оса, всего лишь на четверть эльф, потому и имеет дар зреть волшебные создания.

— Ответ принят, — кивнула я, приняв к сведению новую информацию, и обернулась к напряженно изучающему поверхность стола новому знакомцу.

— Зачем ты полез ко мне в сумку? Неужто решил, что я тут самая подходящая жертва?

— Любопытство проклятое, — скривил губы рыжий, изумленно изучая исцеленную руку, сжимая и разжимая кулак, вертя ее во все стороны, — не мог удержаться. Ни разу к магам в сумки заглядывать не доводилось, а тут такой шанс представился. Вот в ловушку и угодил…

— Да какая это ловушка, — засмеялась я и достала свой почти просохший платок из кармана джинсов. Бедная тряпочка, как ей тут достается! Обмакнув платок в ягодник, принялась затирать кровавые следы воровства на ладони парня, потом на столешнице, поясняя между делом: — Просто ножик, когда я сумку встряхнула, лег лезвием вверх. Но вообще-то хорошо, что ты первый туда полез, ведь могла бы порезаться.

— Ты не стала поднимать тревогу, собираешься покарать меня сама? — прищурив голубые глаза, обреченно поинтересовался вор, нервно заерзав на лавке.

— На кой ляд мне тебя карать? Местных денег и украшений в сумке все равно не было, а за то, что полез, куда не просили, сам себя покарал на славу, — усмехнулась я и, сунув в руку парню надкушенный пирог, посоветовала: — На, съешь и успокойся. Никаких опытов над тобой проводить не планирую, человеческие жертвоприношения и прочие кровавые извращения не по моей части.

Машинально жуя предложенное угощение, рыжий оторопело спросил:

— Как мне отплатить тебе, магева?

— Вряд ли у тебя случайно завалялась лишняя пара женских сапог моего размера, — задумчиво сказала я и примолкла, посмотрев в изумленные глаза собеседника. Тут же, тряхнув головой, уточнила: — Нет, что, серьезно завалялись?

— Ты могущественная магева, — прошептал вор в состоянии, близком к панике. — И как только узнала? Неужто мысли читаешь?

— Ни в коем разе, исключительно интуиция, то есть внутреннее предчувствие, — постаралась оправдаться я. — Не боись, твои мысли — твоя интеллектуальная собственность, я на нее не покушаюсь. А если какая дурь в башку лезет, то это опять-таки не моя вина, ничего тебе не внушала.

— Спасибо, — кивнул парень, тут же кривовато улыбнулся и предложил: — Пойдешь сапоги примерить или тебе их вынести?

Не слишком веря в сапожное мастерство здешних земель, твердо заявила:

— Без примерки обувь не берут!

Провожаемые заинтригованными взглядами посетителей, мы вдвоем, а если считать сильфа, то и втроем, поднялись на второй этаж и вошли в маленькую комнатку рыжего.

— А тебя и правда Оса зовут? — с опасливым интересом спросил парень, роясь в сваленных в углу вещах.

— Так тоже зовут, если не нравится, можешь Ксюхой звать. — Я пожала плечами и присела на кровать. Соломенный матрас все-таки лучше жесткой лавки, от которой потом весь зад болит. Такого тыла, на котором как на подушке сидеть можно, мне, похоже, никогда не отъесть. Сама именем нового знакомца интересоваться не стала, захочет — назовется, а нет, так и не надо. Вон буду его хоть Лисом звать.

— Я Лакс, — подавая мне какую-то мягкую скатку светло-шоколадного, чуть светлее, чем его узкие штаны, цвета, сказал вор.

— Вот и познакомились, — ухмыльнулась я и присвистнула, развернув поданный сверток.

Оказалось, что это были сапоги. Мягкие бархатные голенища (никогда бы не поверила, что так можно кожу выделать, если бы не увидела сама) ласкали руки. Аккуратный, чуть скругленный носок, маленький каблучок, и нигде ни стежка не видно, как эту красоту делали, не разберешь.

— Эльфийская работа, — прокомментировал Фаль, пока я, подвернув джинсы, натягивала обновку и просила мысленно: «Только бы оказались впору!» Потому как, если бы сапоги были малы, я их намеревалась разнашивать до упора, а если велики, носить хоть на дюжину носков, ибо расстаться с такой прелестью сил мне уже не хватило бы.

Но чудеса все-таки случаются на свете. Сапоги эльфийского производства оказались мне впору, словно неведомый мастер шил их специально для меня. Такое ощущение возникло в жизни только однажды, когда я примеряла в посещенном на спор бутике дорогущие итальянские туфли. Вскочив с кровати, покрутилась на месте, притопнула, проверяя каблук, покачалась с носка на пятку, подскочила с довольной улыбкой:

— Восхитительно! Где ж ты, интересно, раздобыл такую прелесть и для кого?

— Хотел подружке подарок сделать, — кисло скривился Лакс.

— Девка, которая гуляет от такого щедрого и симпатичного парня, как ты, просто неблагодарная дура! Наплюй на нее! — посоветовала я.

— Ты же говорила, что не читаешь мыслей? — мигом встопорщился рыжий, напружинясь, как готовый броситься в драку или прыснуть в кусты кот.

— Зачем мне их читать, у тебя и так все на морде написано, — рассмеялась я.

— Симпатичный, значит? — мигом успокоившись, хитро прищурился рыжий вор, переваривая комплимент, доставшийся от магевы.

— А то! — энергично кивнула я, понимая, что иногда капелька лести нужна каждому из нас, а бывают минуты, когда лести требуется целый бочонок, чтобы воспрянуть духом. Фаль оскорбленно фыркнул, так, что мне тут же пришлось уверять мотылька в том, что ему, красавцу, никакие симпатичные люди не конкуренты.

— И далеко ли магева направляется? — словно бы невзначай, для поддержания светской беседы, осведомился Лакс.

— Сама не знаю, — честно ответила я и услышала неожиданный ответ:

— Вот это да! Стало быть, нам по пути! Ты когда собираешься из Кочек ехать? — живо поинтересовался новый знакомый.

— Думала, завтра, вообще-то я пешкарусом передвигаюсь, — улыбнулась столь интересному повороту дела: кажется, рыжий вор решил составить мне компанию. Вот только с какого перепуга ему такая мысль в голову взбрела? Не от лицезрения же моей неземной красоты…

— Чем? — Лакс попытался сообразить, какое колдовское приспособление имеет в виду шизанутая магева.

— Своим ходом, а если на большие расстояния, то не по своей воле, куда судьба закинет, так что ни кареты, ни телеги, ни лошади в личной собственности не имею. Вот потому так радуюсь твоим сапогам, — обстоятельно объяснила я. — Думала, правда, над тем, чтобы отрастить такие же крылья, как у Фаля, но боюсь, будут проблемы с составлением заклинаний, против законов гравитации даже с силами магии не слишком попрешь.

— У меня есть заводная кобылка, смирная, если хочешь? — приняв мои слова за чистую монету, предложил Лакс таким тоном, что мне сразу стало ясно: ему самому этого смерть как хочется. Пожалуй, даже больше, чем мне.

— Если ты в счет оплаты за несанкционированное кровопускание, то не надо. — Ради проформы слегка посопротивлявшись, я поправила задравшиеся края джинсов.

— Нет, — неожиданно смутился вор.

— А тогда чего ты так к магеве прилип? — слетев с моего плеча, задиристо вопросил сильф, до сих пор молча слушавший наш разговор со смешанным выражением любопытства и неодобрения на мордочке. — Или в воровские свои дела втянуть ее хочешь?

— Нет, — снова повторил Лакс и, нервно сплетая и расплетая пальцы, одним духом выпалил: — Просто я чую, что лучше этого в моей жизни может ничего не случиться, вот оно, чудо. Я хоть всего на четверть эльф, а судьбу распознать умею. Разум говорит: рядом с тобой, магева, интересные дела творятся, не заскучаешь, может, и я чем помочь смогу, а сердце поддакивает: если отвернусь и мимо пройду, всегда жалеть буду. А теперь дураком меня назовите, коль хотите, только сразу скажите, вместе я с вами или как?

— Почему бы и нет, — мало что уяснив из сумбурной речи парня, пожала я плечами. — Кто я такая, чтобы против чужой судьбы идти? Присоединяйся, а как устанем друг от друга, всегда разбежаться сможем, чай, не привязанные. Пока местность плохо знаю, ты за проводника да советчика сойдешь. Что думаешь, Фаль, права я?

— Если он судьбу чует, не должны мы его гнать, — неожиданно серьезно отозвался мотылек, совершив то ли круг почета, то ли полет-сканирование вокруг рыжего вора.

— Вот и ладушки, хоть лошадь и я понятия трудно совместимые, но как-нибудь перекантуемся, — иронично улыбнулась я, так как имела за плечами всего пару-тройку экспериментов по части конных поездок на короткие дистанции, и хлопнула Лакса по плечу. — Заодно сразу посоветуй, чего мне следует в здешних маг… лавках прикупить в дорогу, а лучше пойдем вместе и выберем.

Лакс просиял, прям как Фаль перед блюдом с пирожками, и охотно согласился сопровождать меня в походе по лавкам, уже за одно это ему можно было ставить прижизненный памятник. Кто пытался хоть разок прошвырнуться со своим парнем по магазинам, тот меня поймет.

Рыжий запер дверь в свою комнату, и мы снова спустились на первый этаж трактира. Без магевы обычный вечерний гудеж полным ходом набирал обороты. Парочка мужиков, кажется, сельчан, из тех, которые сидели спинами к лестнице, уже успели набраться настолько, что, отставив кружки, перешли к оскорблениям. Особенно громко их было слышно в малость притихшем при нашем появлении обществе.

— Ты, боров плешивый! — загудел один из кряжистых крестьян, грозно насупив лохматые брови, а второй, и впрямь лысый как мячик мужик, возмущенно отозвался:

— Я боров? А сам-то ты кто? Сам хряк вонючий!

— Ну зачем же ссориться, если вы родственники, — мимоходом бросила, покровительственно потрепав спорщиков по головам.

Таверна сотряслась от громового хохота, вызванного моей незамысловатой шуткой, машинально слетевшей с языка при воспоминании о старом анекдоте. Спорщики вылупились на потешающуюся толпу, переглянулись, покраснели до ушей, а потом и сами начали подхихикивать, растерянно поглядывая друг на друга.

Трактирщик вынырнул из-за стойки и колобком покатился к нам, заранее расплывшись в разлюбезнейшей улыбке.

— Спасибо за угощение, хозяин, — поблагодарила я, кивнув в сторону блюда с последними пирожками и полупустым кувшином… Ой, нет, блюдо уже опустело, а на плечо мне бухнулся стряхивающий крошки с мордочки Фаль. Ну обжора! Но, с другой стороны, не пропадать же добру, лучше в нас, чем в таз. Успокоив себя старой поговоркой, я спросила: — Сколько с меня?

— Как можно, почтенная магева, — замахал пухлыми руками мужичок. — От чистого сердца угощение ставил! Денег с вас не возьму, вот если только, — хитрован сделал вид, что застеснялся, и подобрал слова подипломатичнее, — вы поколдовали бы чуток, а?

— Поколдовали, говоришь? Что ж, поколдую. — Я задумчиво улыбнулась, если бы нахал-трактирщик знал меня подольше, счел бы за лучшее торопливо отказаться от услуг магического рода, а так он только радостно закивал головой, точь-в-точь кукла на пружинке. Была у меня в детстве такая, пока я ей башку не оторвала, случайно, конечно, потом она долго в коробке валялась: тулово с вылезшей пружинкой в одном углу, головка в другом.

Аккуратно, чтоб не напороться на лезвие, выловила из сумки за рукоять агрессивный ножичек. Быстро он специализацию поменял: был шинковочным на кухне студентки, а в новом мире стал атамом кровожадной колдуньи. Лакс и Фаль молчали, лишь глаза от интереса горели двумя парами фар: те, что зеленые, совсем крохотные, те, что голубые, побольше — и наблюдали за происходящим. Я огляделась, примерилась, где сподручнее поработать, и, по-хозяйски пройдя за стойку (мордоворот поспешно подался в сторону, чтобы ненароком его не задела), залезла на лавку. Поднятая рука легла как раз на свободное место поверх полок с кружками. Надавив на рукоять, старательно нацарапала одну-единственную руну — тейваз. Значений у нее много, но рисовала я, держа в памяти одно, и энергия знака отозвалась в теле чистой упругой волной.

— Готово, хозяин, — нарочито громко объявила, чтобы слышало каждое ухо в зале, да и до кухни дошло. — Пометила я сие место знаком, великую силу имеющим!

Будь у трактирщика хвост, он бы вилял им от нетерпения, словно пес, выпрашивающий ароматную подачку, а так только подался ко мне, едва не вывернув шею.

— Знак сей — великая руна справедливого суда, — я сделала театральную паузу, — одарит тебя честь по чести, ибо мощь знака в правде. Как отныне в доме этом хлебосольном к люду пришедшему относиться будут, так и тебе отзовется. Полной мерой по щедрости своей и гостеприимству награду получишь!

Завершив краткую прочувствованную речь и не обращая внимания на отвисшую челюсть хозяина, все еще пытавшегося просечь, в чем именно его накололи, а что накололи, он звериным нутряным нюхом уже учуял, убрала ножик в сумку.

— А пиво черное у них разбавленное, — весьма своевременно протянул кто-то из завсегдатаев и гулко рыгнул.

Пробка одной из бочек то ли от этого звука, то ли сама по себе вдруг вылетела, и пенный черный поток щедро полился на пол. Детинушка — морда кирпичом, кинулся подбирать затычку и унимать извержение ценной, пусть и разбавленной жидкости.

Лакс широко, от уха до уха, ухмыльнулся и, подхватив меня под руку, повел к дверям. Фаль залился довольным смехом:

— Ой, Оса, ты здорово придумала! Такая шутка даже эльфу никогда бы в голову не пришла!

Судя по довольной мордашке сильфа, мне отвесили изрядный комплимент. Проказливый мотылек считал себя причастным к происходящему и гордился поступком магевы как своим собственным.

Мы вышли с постоялого двора под радостный гомон торопящегося обсудить чудо народа и тоскливое, как по покойнику, подвывание трактирщика, сообразившего-таки, что теперь он никого ни обжулить, ни наколоть без ущерба для себя не сможет. А нечего было к магеве с дурацкими просьбами приставать!

Короче, не чувствуя ни малейших угрызений совести, я, поскольку никаких туристических супермаркетов в селе не успели понастроить, отправилась в лавку, где осмотрелась еще с час назад. Лакс по дороге постарался выяснить, что именно нам нужно прикупить, и получил мой магевский ответ:

— Все, что сочтешь нужным в дороге. Покупай так, как будто у меня ничего нет, а если что вдруг в двух экземплярах окажется, я скажу. Так проще, чем по каждой фигне совещание устраивать, — заявила я и, побренчав немногочисленными монетками в кармашке, добавила: — Надеюсь, денег хватит, не будет ведь лавочник с магевы три шкуры драть.

— Деньги на сборы дорожные невелики, — беспечно отмахнулся Лакс, — если надо, я из своих добавлю, не тревожься, магева Оса.

Парень относился к вопросам финансов с легкомыслием человека, привыкшего тратить средства без счета, а в случае необходимости быстро разживаться вновь. Но поскольку я ни воровать, ни жить на наворованные новым приятелем деньги не собиралась, ответила, выгребя из кармана всю наличность и рассыпая ее на ладони перед длинным носом рыжего:

— Постарайся все же уложиться в эту сумму.

Голубые глаза мельком окинули кучку монет, значение которых я пока не удосужилась выяснить, мгновенно подсчитали, чуть прищурились:

— Тут с лихвой на сборы достанет, если, конечно, ты не из золота-серебра да шелка-бархата вещи заказывать станешь.

— Нет, я не настолько привередлива, — постаралась убедить компаньона.

Да и к чему капризничать, ведь сроду не имела в обиходе предметов из драгметаллов, не считая нескольких серебряных цепочек, пары браслеток, тройки колечек да бабушкиной серебряной ложки, убивающей все известные микробы ничуть не хуже прославленного «Доместоса». Всегда предпочитала обычную бижутерию: и дешевле, и не так жалко, если доведется потерять или сломать.

До лавки вполне приличным шагом (в новых сапожках ноги просто летели над землей!) дошли к самому закрытию, лавочник уже вытаскивал из-под порога брус, собираясь вешать его на дверь. Были ли тут установлены четкие часы работы, или дядя действовал по принципу: солнышко садится, и мне на отдых пора, — не знаю, но для столь дорогих клиентов он, конечно же, сделал исключение. Сию же минуту с завидным энтузиазмом согласился нас обслужить, не знаю, правда, чем энтузиазм был вызван в большей степени: то ли денежку срубить хотел, то ли прогневить волшебницу опасался. Но заниматься психоанализом и выяснять мотивацию поступков торговца мне совершенно не хотелось, я с интересом следила, как сноровисто снует по небольшому помещению с кучей полок, уставленных и увешанных всякой всячиной, Лакс. Оглядывает, что-то прикидывает, что-то откладывает, иной раз даже выносит на свет, что-то берет и вываливает, вываливает на прилавок самые разные вещи. Фаль сновал у вора между рук золотисто-рыжим огоньком, но с какой целью, я так и не уяснила, то ли просто мешался, то ли в самом деле проверял качество потенциальных покупок.

В скором времени Лакс выбрал для меня почти невесомую кружку да фляжку с пробкой, не металл, не керамика, сплетенное то ли из бересты, то ли из чего-то другого настоящее произведение народных промыслов. К посуде я отнесла также помесь глубокой тарелки и миски из чего-то типа жести и деревянную ложку. От грубого ножа отказалась, заявив, что мой колдовской атам годится и для вполне утилитарных целей. Вор отложил и две скатки шерстяных не то пледов, не то одеял, отрез плотного сукна, кожаную сумку, некий гибрид рюкзака и мешка для обуви да еще кое-чего по мелочи. Время от времени рыжий бросал на меня задумчиво-испытующий взгляд, наверное, соображал, откуда я такая взялась — без рюкзака в походе, и не возоплю ли возмущенно по поводу недостаточного качества или изысканности вещей, но вопросов при постороннем не задавал.

Управились с выбором товара быстро и еще быстрее расплатились, когда Лакс с вежливой улыбкой попросил лавочника назвать честную цену за все покупки разом, поскольку почтенная магева спешит. Настроившийся всласть, несмотря на досадное присутствие колдуньи, поторговаться с посетителем, так сказать, отдохнуть душой после рабочего дня, лавочник погрустнел, но ответил:

— Семь бронзовок за все.

Лакс повернулся ко мне. Какие именно из моих монет именовались бронзовками и натуральное это их название или сленг, вон как у нас доллар и баксом, и капустой кличут, я понятия не имела, а потому отдала вору всю горсть монет, пусть сам расплачивается, а я погляжу.

Парень выбрал из горки две крупные денежки круглой формы с бронзовым отливом и три квадратные поменьше того же цвета, остальное возвратил мне. Лавочник принял деньги, ссыпал их в кошель на поясе, а товарного чека, разумеется, не дал, но, с другой стороны, на фиг мне сейчас чек, здесь вряд ли есть комитет по защите прав потребителей. До такого высокого уровня здешним торгово-денежным отношениям еще расти и расти, тут, коли товар негодный попадется, дашь продавцу в морду, деньги назад заберешь, коли сила позволяет, и вся недолга. А если прошляпил или комплекция не та, сам и лопух.

Лакс сноровисто, гибкие пальцы так и мелькали в воздухе, собрал все теперь уже мои шмотки, часть засунул в сумку, часть прикрепил снаружи маленькими ремешками, и привычным жестом забросил себе на плечо.

Когда мы вышли из лавки на окрашенную ярким закатным румянцем улицу, парень спросил:

— Ты не передумала завтра отправляться?

— Нет, — решительно покачала я головой. Дороги нового мира тянули к себе с магнетической силой. Полоумные создания, которые меня вытащили с кухни и сюда забросили, еще неизвестно когда вернутся, а до тех пор хотелось поглазеть на здешние красоты и мерзости, но на первое все-таки больше. Теперь, когда и спутник нашелся подходящий, мешкать не стоило.

— С утра в путь? — кривовато улыбнулся мне Лакс, чуть склонив голову.

— А чего откладывать, пора высиживать! — бодро ответила я, против воли подавив могучий зевок, грозящий разворотить скулы. — Ты мои шмотки, чтобы туда-сюда не таскать, пока придержи, а утром я от Торина к постоялому двору приду, и поедем.

— Договорились, почтенная магева, — кивнул вор, а я фыркнула:

— Слушай, рыжий, не долби ты мне мозги этой «магевой», лучше по имени зови. Я не обижусь.

— Хорошо, почтенная магева, — с хитрой лисьей ухмылкой кивнул Лакс и заработал легкую (успел, зараза, уклониться!), пришедшуюся по косой оплеуху. Мягкие рыжие волосы взметнулись, открывая чуть заостренные маленькие уши.

— Вау!! — моментально забыв о подколках, протянула я. — Это у тебя настоящие эльфийские уши или смесь?

— Чего? — не понял Лакс, но для порядка нахмурился, соображая, а не желает ли магева его унизить.

— Уши, спрашиваю, у тебя точь-в-точь как у эльфов или получились не человеческие и не эльфийские, а средние, потому что ты полукровка? — попытала я счастья еще разок под глумливое хихиканье Фаля, у которого уши были как заостренные локаторы.

— Средние, — буркнул обидевшийся Лакс. — А коли не нравятся, рубить все равно не буду!

— Зачем рубить? Такие классные ушки к твоей рыжине — форменный лис получается, того гляди, хвостом махнешь и в лес, — рассмеялась я и заверила оскорбленного вора: — Нет, не переживай, мне нравится. Честное слово, красиво!

— Ну, коли так, — на сей раз парень улыбнулся по-настоящему, — завтра налюбуешься вдосталь! Доброй ночи, Оса!

— И тебе того же, впрочем, парень ты молодой, можно и веселой ночки пожелать! — махнула я рукой и, насвистывая, направилась к дому потомка гномов, в котором меня ожидал первый гостеприимный ночлег этого мира. Интересно, показалось или нет, что Лакса мой ответ смутил самую малость? Скромный вор — это забавно. А может, в этом мире не принято так открыто беседовать об интимной стороне жизни или не принято болтать о таких вещах с магевой? Хотя должно бы быть наоборот, мы же, я магов имею в виду, тут вместо надзорного суда и докторов. Хотя наверняка не скажешь. Чего я тут узнать-то успела за полдня? Почти ничего, зато развлеклась на славу, так, что даже устала. Впрочем, устала не только я. Фаль, снова приземлившийся на мое плечо, клевал носом, хоть честно и пытался таращить зеленые глазищи. Впрочем, получалось у него плохо, как у совы, разбуженной в неурочный час.

Глава 4

Гадания и благодарности, или Прощание с деревней

До дома Торина добралась без приключений, калитка рядом с воротами была открыта и еле слышно скрипнула, когда я прошла на двор. Пес для проформы гавкнул пару раз, оповещая хозяев о моем явлении, но тут же дружелюбно крутанул кудлатым хвостом: дескать, ты не обижайся, порядок есть порядок. Я потрепала его по лобастой башке, почесала за ушами, под горлом и в труднодоступном месте на спине у самой попы, вызвала довольное кряхтенье, а потом уже прошла в дом, куда звала вышедшая на крыльцо Дорина.

От ужина отказалась, кстати, сильф тоже настаивать на трапезе не стал; попросила какую-нибудь тряпицу, обтереть пыльное тело. Вместо тряпки заполучила что-то вроде плетеной травяной мочалки и нагретую на солнце огромную кадушку с водой на заднем дворе — среди густых кустов каких-то ярко-желтых ягод. Вымылась до скрипа и даже сполоснула волосы настоем, который Дорина делала по бабушкиному рецепту. Хозяйка потерла мне спину, полила из ковша на голову и вытрясла пропылившуюся одежонку.

Чистая, закутанная в кусок некрашеного полотна, благодарная и не пушистая только потому, что волосы оказались мокрыми, я уселась на кровать в своей комнате и принялась не торопясь расчесываться. Складная щетка из сумки пришлась как нельзя кстати. Попробуй-ка обычным гребешком разодрать спутанные космы — враз наполовину облысеешь, а я не Дорина, волосенки поберечь надо, а то всю красоту попорчу.

Вскоре в дверь скользнула Полунка в длинной рубашке и, усевшись на соседнюю кровать, принялась молча наблюдать за процедурой, словно за каким-то священнодействием. Я терпела. В конце концов, если ребенок никогда не видел, как магева расчесывает длинные волосы, пускай смотрит, а если что спросить хочет или попросить о чем, так пусть соберется с духом и выдаст. Девка не настолько стеснительная, чтобы промолчать.

Я оказалась права. Полунка терпела, терпела, а потом выпалила:

— Почтенная магева, а вы мне не погадаете?

— В будущее заглянуть охота? — задумчиво, поскольку разбирала один весьма зловредный узелок, усмехнулась.

— Страсть как, — честно и откровенно призналась девушка.

— Можно попробовать, — поразмыслив, согласилась я. — Только ты сразу учти: если нагадаю, не значит, что точно так и будет. Мы ж не чурки деревянные, живем, меняемся. Сегодня одни, завтра другие, послезавтра третьи, вот и судьба тоже меняется, это не одна дорога, прямая как стрела, а целая сеть тропинок. По какой пройдешь, сразу не сказать, только и правда погадать можно, а уж угадаешь или нет…

— Понятно, — захваченная моими словами, как неким мистическим откровением, протянула Полунка.

— Ну раз понятно, неси свечку потолще да запалить ее не забудь, — велела я, заплетая чуть подсушенные волосы в косу, чтобы ночью вконец не спутались, а поутру не напугали до икоты гостеприимных хозяев и их милого песика. Если он, как Валь, замолчит от шока, вот будет потеха.

— А ты правда гадать будешь, Оса? — сонно встрепенулся вольготно разлегшийся на подушке Фаль.

— Поглядим, — пожала я плечами, накрутив кончик косицы вокруг резинки, чтоб вился поутру, и натянув джинсы да футболку. — Если получится, так отчего бы и не погадать, а нет, так навру девчонке про хорошего жениха, так сказать, дам установку на будущее. Пусть будет в себе уверена. Она симпатичная, дом у них небедный, значит, и парня по вкусу найдет, за этим дело не станет.

Девка обернулась мигом, вломилась в светелку (разве не так называется комната, где молодые девушки собираются на посиделки?) с уже зажженной свечой на поставце. Толстой, между прочим, свечкой, и не парафиновой, сальной или какой еще, а натурально восковой. Вспомнилось, Торин говорил, что шурин у него пасечник, вот и не переводится в доме свечная заначка. Жгут спокойно, не экономя и лучинами зрение не сажая.

Воск свечи на поставце плавился, распространяя приятный медовый аромат, пламя чуть подрагивало, потому как девичья рука тоже дрожала. Интерес интересом, а Полунке было боязно, все-таки гадать — не в колодец плевать. Будущее и притягивает и страшит человека, а оттого, что страшно, интереснее вдвойне, такова уж противоречивая человеческая натура.

Я довольно кивнула, взяла у девушки толстую свечку (хорошо, долго гореть будет) и скомандовала:

— Теперь садись где-нибудь в сторонке и не мешайся.

Полунка мышью шмыгнула на ларь у стенки и, кажется, вовсе перестала дышать. Фаль с подушки перепорхнул поближе, но под руку лезть не стал. Я смахнула на кровать гребешки да бусики, поставила свечу на столик перед медным «зеркалом». Достала из сумочки пилку для ногтей и маленькое зеркальце. Для гадального коридора, насколько помню, надо бы два нормальных зеркала — одно поболее, другое поменьше, да пару свечей, но попробуем обойтись тем, что имеется в наличии, и рунами, разумеется. Пока я только одиночные использовала да традиционную комбинацию, а теперь надо новую составить. Итак, я коснулась пилкой ровной восковой поверхности свечи и быстро нацарапала строенные руны кано, перто да лагу. Троица эта у меня будет ответственна за интуицию и тайные силы.

Вот и готово, руны заняли место на свече, пламя заходило ходуном, приглашающе выгнулось арочкой, будто открылись воротца. Гляди-ка, и впрямь что-то деется. Ну-ка, продолжим! Я повернулась к свечке и медному кругу вполоборота, поднесла к лицу зеркальце, заглядывая в его глубины. Кончик моего носа, губы, на заднем плане трюмо с магическими атрибутами, яркий огонек свечи. Я моргнула и в следующую секунду поняла, что маленькое пламя закрыло все прочие отражения в зеркальце, а потом ободком расползлось по краям, и возникла картинка. Как в сломанном телевизоре, звука не было, зато видимость оказалась относительно неплохой, что-то в тумане, а что-то вполне четкое.

Опаньки! Да я и в самом деле вижу! Вот Полунка, только чуть повзрослевшая, раскрасневшаяся, счастливая, на голове венок из каких-то красных и белых цветков, платье тоже красное. Сидит девица за столом, всякой снедью уставленным, а рядом с ней дюжий парень. Косая сажень в плечах, брови как два куска черного меха, меж собой срослись, тяжелый подбородок, но глаза добрые, на щеке, как мушки, родинки. Сияет парень, как новенький самовар, и, вот чудно, на голове его такой же венок, как у Полунки. По другую сторону от моей гадальщицы, кажется, Торин сидит и суровую морду делает, а на деле сияет не меньше парня и дочки.

Поспешно, пока видение не исчезло, добросовестно принялась описывать его девушке. Она слушала молча, только переспросила разок:

— На правой щеке родинка? — И, получив утвердительный ответ, довольно вздохнула. — Микида, сын кузнеца.

Я уж собралась сворачивать погляделки, как картинка в огненной рамочке сменилась. Свадебный стол исчез, зато явилась дорога, вьющаяся между небольших рощиц, какая-то груда не то камней, не то развалин. Сверкнуло что-то яркое, золотисто-синее и исчезло. Потом снова появилась та же дорога, какой-то палаточный лагерь замаячил вдалеке, и на дороге показалась кучка людей — пара конных и пешие. Кто именно, не разглядеть. Картинка снова сменилась, и я увидела Лакса, летящую в него стрелу, вот уж рыжий откинулся на спину, а в правом глазу у него крепко засело древко с симпатичным таким сизо-зеленым оперением на конце. Левый глаз неподвижно уставился в небо. «Тьфу, пакость какую кажут! Мы насчет ужастиков и триллеров не договаривались, я даже мелодрам не хочу!» — подумалось мне, и словно в ответ на эту злую и в чем-то испуганную мысль картинка снова стала другой: какая-то темная не то подворотня, не то улица, брусчатая мостовая, а на ней черепки. В смысле, глиняные, не человеческие, горшок, что ли, кто раскокал? И один из этих черепков — здоровый, зараза, и острый — так и скалится краями. Такой не то что голую ногу, сапог враз пропорет, только наступи спьяну или по дури. Почему-то мне захотелось тут же отшвырнуть его с дороги.

Видение темной улицы словно поймало мое желание и истаяло, но на его месте больше ничего не возникло. Даже огненная рамочка пропала, я снова пялилась в обыкновенное зеркало на собственный веснушчатый нос и тяжело дышала, будто норматив по бегу сдавала, а не сиднем сидела. Вот уж устроила себе забаву. Я помотала головой, будто хотела вытряхнуть из нее все увиденное, а особенно застывший голубой глаз Лакса, играющий в гляделки с небом, но знала, что хоть оторви башку, а ничего не забуду, да и нельзя забывать, если хочу исправить то, что пригрезилось.

Я машинально сунула в сумку зеркальце и пилку, перевела взгляд на свечку. Странно, оказывается, она уже догорела — остались только толстая лужица застывающего воска на поставце и запах меда. Пальцы, державшие зеркальце, болели, тело ломило от долгой неподвижности. Это сколько же я так просидела? Казалось, не больше нескольких минут, но свечи так быстро не сгорают или все-таки сгорают? Нет, спрашивать у соседки по комнате нельзя, только напугаю девочку. Хотя какая она девочка, мы почти ровесницы, я, может, на тройку лет постарше. Но спрашивать все равно не буду, возраст, он не только кольцами на дереве отсчитывается, иногда за минуту вдвое старше становишься.

— Вы что-то плохое видели, магева? — подала с ларя голос Полунка. Интонации были почти истерическими. Небось девица уже успела себе навоображать невесть чего: мор в деревне или какую иную катастрофу.

— Нет, у тебя все будет хорошо, — улыбнулась я непослушными одеревеневшими губами и повернулась к девушке. — Для тебя мне только одно видение показали, про Микиду, а об остальном не спрашивай, колдовские это дела.

— А я точно за него замуж выйду? — мигом успокоившись, довольно вздохнула Полунка, требуя подтверждения хорошим вестям, а может, просто желая поболтать о приглянувшемся хлопце.

— Точно, неточно… Будущее таково, каким мы его делаем, что-то предопределено, что-то изменить можно. Но ты-то этого делать не собираешься?

— Не-а, — замотала головой девчушка так энергично, что коса залетала, как молотилка у цепа. — Микида мне давно нравится. Коль посватается, тятя с мамой не откажут, знают, что люб мне.

— Вот и ладно, а теперь я еще пройдусь, воздухом подышу во дворе, а ты ложись, коли хочешь, меня не жди, — встала и вышла. Прежде чем успела прикрыть дверь, Фаль вылетел следом.

Устроившись на своем законном месте вместо погона, странно притихший балаболка-сильф молчал все время, пока я не выбралась из дому и не зашагала по саду-огороду за домом, вдыхая полной грудью вечерние деревенские запахи: пыльная трава, спеющие ягоды, какие-то цветы, навоз и глоток ночной свежести. Где-то мычали коровы, лаяли собаки, кукарекал оголтелый петька со сбившейся настройкой будильника, стрекотали кузнечики, зудел комар. Я машинально прихлопнула кровососа и потянулась, прогоняя засевший где-то в груди ужас.

Словно почуяв перемену в моем настроении, Фаль почти робко спросил:

— Дурные видения, Оса?

— Не все, большая часть просто непонятные, а одно и впрямь скверное, неправильное, — поморщившись, призналась я. — Только не выспрашивай, о чем, все равно не скажу. Не стоит давать ему власти над нами.

— Ты сильная, настоящая магева, Оса, — заявил сильф, погладив меня ладошкой по щеке. — Ты можешь менять будущее!

— Откуда такая уверенность? — выгнула я бровь, не то чтобы польщенная, скорее заинтересованная.

— Я просто это знаю, твоя сила уже, хочешь ты того или нет, знаешь об этом или не знаешь, переиначивает все вокруг, меняет в правильную сторону, не хорошую, не плохую, просто правильную. А если ты считаешь, что видела нечто неправильное, значит, сделаешь так, чтобы такого ни за что не случилось, — задумчиво отозвался Фаль без обычных игривости и задора.

— Буду пытаться, — твердо заявила я. — Не думаю, что надо мной поиздеваться захотели, всю ту дрянь показывая, значит, постараюсь перекроить путь-дорожку! Но для начала нам надо хорошенько отдохнуть. Пошли-ка спать!

Мы вернулись в притихший дом, почти все уже легли. Наверное, во всех деревнях рано ложатся и рано встают, скот-то надо пасти, кормить, он на часы не смотрит, мычит, блеет и орет дурниной, коль запоздаешь обиходить. Всегда считала: жить в деревне — подвиг, а работать тут — подвиг втройне.

Лишь Дорина еще шебаршилась у печки, я пожелала ей доброй ночи и прошла в свою комнату. Полунка сладко посапывала, свернувшись в клубочек под стеганым одеялом, и улыбалась, наверное, снился сын кузнеца. Я тихо разделась и тоже нырнула в кровать, Фаль устроился на подушке. Глаза закрылись сами собой, наползли темнота и теплая дрема. Все тревоги оказались где-то там, далеко, во вчера или завтра, сейчас я просто спала.

Похоже, гаданье выдало мне лимит ярких видений и ужасов, поэтому дрыхла я без задних ног и проснулась от того, что чей-то знакомый голос весело кричал:

— Эй, хозяева, день добрый! Магева Оса у вас на постое?

— Тише, парень, не ори как оглашенный. — Никогда бы не подумала, что Торин может шептать так тихо и одновременно строго. — Спит еще магева, натрудилась вчера. Мало ей лекарской магии, так Полунка моя, дурища, ее гадать вчера упросила.

— Уже не сплю! — откидывая одеяло и вскакивая на ноги, заорала я не хуже Лакса. — Сейчас оденусь и выйду!

Пока прыгала, натягивая свои шмотки и новенькие сапожки, одеяло у стенки зашевелилось, задергалось, из-под него выбрался заспанный сильф, расправил чуть помятые с ночи крылышки, вспорхнул, протирая кулачками глаза. Ха, не только я сегодня в засонях хожу!

— С добрым утром, Фаль! — засмеялась, подставляя приятелю ладонь.

— Радости солнца, Оса! — отозвался сияющий малыш.

Кажется, все тревоги духа остались в дне вчерашнем, его вера в меня всемогущую была настолько велика, что паренька не колебали никакие темные предсказания. Такое доверие нельзя предать по определению! — решила я и послала подальше все страхи, пусть себе кого другого терзают, я сильнее.

В комнате, где мы вчера обедали, меня уже ждали гигантская бадейка парного молока (топить, что ль, меня в ней собрались?), свежеиспеченный хлеб (блин, это как же меня надо было уездить, чтобы я от такого запаха не проснулась?!), миска мягкого творога, плошка варенья на меду, яички, кусок сыра и все семейство Торина с Лаксом в придачу.

Олесь вился вокруг вора и выпытывал:

— Чегой-то на тебя наш Разбой не лаял?

— Я с собаками дружбу вожу… — таинственно улыбался рыжий, ни в какую не желая выдавать своих секретов, а завидев меня, с ехидной задоринкой, скрытой под толстым, как шоколад в «Натсе», слоем фальшивой почтительности, вопросил:

— Никак почтенная магева решила в Больших Кочках еще на денек задержаться?

— Ни в коем разе, труба поет, дорога зовет, — с магевской важностью ответствовала я, плещась у рукомойника и метко брызгая на мордочку весело отфыркивающегося Фаля. — Вот сейчас перекушу, и в путь!

— Кого перекусишь? — принимая из рук хозяйки аппетитный ломоть хлеба с пускающим слезу желтым маслом, заинтересованно уточнил Лакс, сбившись с уважительного тона. Ну никакого почтения к моей колдовской персоне!

— Того, кто задает глупые вопросы, в первую очередь, — сурово пригрозила я и задумчиво уточнила: — Или в лягушку превращу!

— А почему именно в лягушку? — опешил вор, видно, в этом мире фольклорно-жабья тематика не нашла еще своего отражения.

— А почему бы и нет? — ответила я вопросом на вопрос и, умостившись на лавке, приступила к завтраку.

Поняв, что превращение наглого типа, осмелившегося разбудить магеву и задавать ей дерзкие вопросы, откладывается по крайней мере до окончания трапезы, домашние Торина перевели дух. Лишь Олесь был разочарован. Это ж надо, какой черствый парень, ради своей жажды зрелищ готов первого попавшегося человека жабой сделать. Нет, в мире и так жаб хватает, как натуральных, тех, которые полезные и слизней едят, так и прячущихся под человеческой оболочкой, а вот таких я бы сама как слизней… А может, и нет, противно руки пачкать.

Наелась я так быстро, что Дорина укоризненно покачала головой и нахмурила брови, наверное, гадая, а не протянет ли ледащая магева ноги, едва переступив порог ее дома, чем навлечет на него какое-нибудь проклятие и пересуды соседей. Ну что поделаешь, если я статью не вышла и то, что ей, пышной красавице, на один укус, для меня уже непомерное обжорство. Вот облопаюсь, и если не помру молодой, то на лошадь точно не влезу. Правда, Лакс тоже не толстый, а лопает не меньше Фаля, хоть и отнекивался поначалу, что в трактире завтракал. Или тут вообще все такие прожорливые, кроме меня? Ну и ладно, меньше денег буду на прокорм тратить. Экономика должна быть экономной!

Семья Торина, предупрежденная с вечера о моем отъезде, хоть и отзавтракала, а никуда не уходила, сидела и смотрела, как магева ест. Я прямо королевой себя почувствовала. Дорина собрала мне еды в дорогу, а увидев, что еду не одна, насовала с собой еще снеди, для Лакса. Когда парень попытался заикнуться об оплате, хлебосольная хозяйка зыркнула на него так грозно, что вор проглотил язык.

Все-таки хорошего человека, пусть даже и из гномьего рода, я вчера повстречала, а что кровь у него смешанная, так какая разница? И семья замечательная. Обогрели, приютили, накормили и даже вымыли. Надо бы их отблагодарить!

Я встала, вежливо кивнула хозяевам:

— Спасибо вам за все, Торин, Дорина, Полуника, Олесь! Добрая у вас семья и дом добрый, не звала бы дорога, с радостью бы еще погостила. Но мне пора, только хочу на память вам немного поколдовать.

— Дык… — Хозяин кашлянул, а достойная хозяйка едва сдержала смешок, покосившись на заробевшего мужа, и вместо него сказала:

— Боится мой муженек, как бы его так же, как вчера Фоклина-трактирщика, не закляли.

— С Фоклином я по справедливости поступила, могла бы, конечно, по милосердию, но уж больно он жадный и настырный, вот и получил честь по чести, что заслужил, — поморщилась я, стараясь говорить одновременно и торжественно и доступно для крестьянских масс. — Теперь как дела пойдут, только он него зависит. Я ему так и сказала. Если жульничать и обирать постояльцев не будет, так сам в выгоде останется. Вас же я поблагодарить хочу, а не судить. Но навязываться не стану, сами решайте.

— Решай, глава дома. — Дорина ткнула супруга округлым локтем куда-то в район плеча, Торин покраснел до корней волос, получился натуральный цвет обожженного кирпича, и забормотал извинения:

— Да я не хотел обидеть вас, почтенная магева. Испужался только малость, а как не струхнуть, коль по Кочкам такие слухи с утра идут. Вы уж простите дурня. Ведь от чистого сердца мы вас принимали, не думали чего выгадать для себя и ничего не просим, но ежели хотите для нас расстараться, я только в ножки поклонюсь!

— Вот и отлично, я в том смысле, что вы согласны, а не в том, чтобы мне в ноги поклоны бить, это лишнее, — улыбнулась, подхватила свои шмотки и вышла на крыльцо.

Большой светлый брус над дверью еще вчера приглядела, на него так и просился один узорчик, в самый раз подходящий для этого дома. Я бросила куртку на перила, вытащила из сумки карандаш и примерилась. Высоковато, с пола не достать. Лавку, что ль, вытащить, раз тут ни стремянок, ни табуретов не выдумали?

Дипломатично не вмешивавшийся в мои разборки с хозяевами (а что ухмылялся в кулак, так это дело десятое!) Лакс вышел с прочими вещами и узлом с едой в руках, глянул на мои терзания и небрежно спросил:

— Подсадить?

— Ага, — тут же согласилась я, решив, что вор хоть и не былинный богатырь, а минутку-другую меня подержать сдюжит, вырос в экологически чистых условиях, худощавый, но жилистый. — Присядь-ка!

Лакс чуть согнул колени и наклонился вперед. Я шустро оседлала его шею и хлопнула по плечу:

— Готово, поднимай!

Вор выпрямился легко, как будто во мне не пятьдесят кило с довеском числилось, а не больше десятка. По виду и не скажешь, как силен! Стоял рыжий свободно, биение его сердца чуть выше моей коленки прослушивалось отлично — ровное, ничуть не учащенное от натуги.

— Ну надо же, мы всего второй день как знакомы, а я уже у тебя на шее сижу! — злорадненько шепнула я, так, чтобы семейство, высыпавшее вслед за нами на улицу, не услышало прикола. Фаль же услыхал и тихо, но очень глумливо захихикал.

— Ну надо же, — в тон мне отозвался Лакс, бережно, но крепко придерживая мои колени, — второй день знакомы, а я уже у магевы ножки щупаю!

— Один — один, ничья. — Я признала остроумие приятеля и занялась выписыванием рун. На этот раз ничего вымерять не пришлось. Рисунок, терзавший мое воображение, как щенок тряпку, словно бы всегда незримо присутствовал на этом месте. Мне осталось только обвести его по контуру. Написала сложную руну, насладилась видным только мне золотисто-коричневым с красным оттенком светом, даже жаль, что другим не полюбоваться, и снова хлопнула по плечу вора: — Закончила.

Лакс аккуратно спустил меня на землю, я повернулась к хозяевам, и, прежде чем успела что-то сказать, Полунка завороженно протянула:

— Красотища какая, сияет, как солнышко! А что оно значит, магева?

— Вы видите свет рун? — недоумевая, уточнила я, машинально прикусив карандаш, а Торин подтвердил, засунув кулак за пояс:

— Видим, почтенная магева, чай, не слепые.

Наверное, это правильно, раз руны этому дому и этой семье предназначены, то и видны им настоящим своим светом, — решила я, мигом успокоилась и деловито пояснила:

— Этот символ должен защищать ваши дом и семью, приносить лад и достаток, укрывать от невзгод и бед.

— Хороший знак, — одобрила Дорина, сложив руки поверх пышной груди размера, пожалуй, четвертого, — благодарствуем!

— Это самое меньшее, чем вас можно наградить, счастливо оставаться, — отозвалась я.

— Гладкой дороги и силы, почтенная магева, и вам всего доброго, сударь Лакс! — пожелало семейство Торина, потом мать увела ребятишек в дом, а сам кряжистый хозяин чуток проводил нас к воротам. Я вспомнила, о чем хотела потолковать с ним, и задала вопрос в лоб:

— Слушай, Торин, а ты когда меня в деревню зазывал, говорил, нужда в магеве есть, о ком ты думал?

— Так вы парнишку вчера излечили. Мать не нарадуется, год от него хоть словечка ждала, а теперь не уймешь пострела, как тараторит, — дергая себя за бороду столь же выдающуюся, как стати его жены, смущенно пробормотал мужчина, ему было неловко за собственный благородный поступок. В деревню меня звал, не для себя старался, об односельчанке пекся, о ее горе.

Я кивнула, будто и в самом деле все знала наперед, обо всем догадывалась, потрепала на прощанье пса с милым именем Разбой по загривку, махнула рукой Торину. Провожать за ворота он нас не пошел, не принято здесь за отъездом до последнего наблюдать, когда мать семейства своих чад в дом загоняла, я слышала ее суровое, как командирский приказ, слово:

— Нечего, нечего за магевой глазеть, тоску закликать!

Вот так и оказались мы за воротами перед двумя оседланными лошадьми. Животные стояли мирно, объедали роскошный куст каких-то розовых цветков. Сказала бы, шиповник, так шипов на нем и в помине не было. Впрочем, копытным ботаника пофиг, главное вкус, а поскольку вкус их устраивал, куст успел слегка подрастерять пышное великолепие цвета и сочных листьев.

Лакс забросил узел с продуктами в пристяжную сумку, легко взлетел на гнедого конька. Я задумчиво уставилась на свободную кобылу. Тоже гнедая, коричневая то есть, только носочки на лапах (нет, ногах, у лошадей то, что с копытами, зовется ногами) были грязно-белыми и разного размера, а на задней левой его вообще не было, должно быть, потеряла по дороге.

— Это Белка, она смирная и добрая лошадка. Неказистая, правда, — трезво оценил стати своей собственности Лакс, — но идет нетряско.

Кобыла, словно почуяв мой взгляд, прекратила жевать и уставилась на меня в ответ. Не скажу, чтобы мы понравились друг другу с первого взгляда или я у зверюшки вызвала мгновенную аллергическую реакцию, вовсе нет. Она глянула на меня и, наверное, решив, что я — груз более приемлемый, чем какая-то другая поклажа, безразлично отвернулась. Я развязала узел и сняла поводья со столбика, решая, смогу ли вскочить на лошадку так же браво, как Лакс, или свалюсь мешком на другой стороне, насмешив всех окрестных кур, Фаля и вора. Решила не рисковать. Забросила поводья на луку седла, ухватилась покрепче, оттолкнулась от земли посильнее и водрузила себя на спину Белки. По-моему, вышло если и не больно легко, то все-таки не позорно, во всяком случае, Лакс ржать не стал. Он вообще смотрел через забор на горящий огнем знак сплетенной одаль и альгиз — рун дома и защиты. Моргнул, отвернулся и хмыкнул, стараясь говорить как можно небрежнее, мол, не впервой мне всякие волшебные выкрутасы оценивать:

— И впрямь красиво.

— Ага, — согласился изнывающий от безделья сильф, успевший облететь обеих коняг, забраться в каждую чашечку цветка лжешиповника и наконец устроиться между ушей Белки. — Для тех, кто видит, магия всегда сияет. А у тебя, магева Оса, интересно получилось, заклятие даже незрящие углядели.

Лакс тронул коня вперед по улице в сторону, противоположную той, с которой я въезжала на телеге Торина и, обернувшись к сильфу, жадно спросил:

— И что это значит?

— Сила магевы столь велика, что она способна дать узреть частицу волшебства слепым от рождения, коль возжелает, — гордо пояснил Фаль. Я многозначительно промолчала. А что могла сказать? Ведь только что от мотылька обо всем услыхала, да и желания сознательного показать силу рун у меня не было, они сами отозвались на мой безмолвный случайный призыв. Щупать чудо, разбирая его на кусочки, не хотелось. Откликнулись, и на том спасибо!

Глава 5

Тень Ручья, или Археологический раж

Копируя движения спутника, я направила Белку следом за ним, изо всех сил стараясь подражать посадке рыжего. Где-то читала, если неправильно сидеть на лошади, и мышцы быстрее устают, и мозоли скорее натираются в труднодоступных местах, попа отбивается, да и сверзиться вниз недолго. Чувствуя, что меня уже начинает клонить влево, поняла, что хотя бы в одном книги не сбрехали. Ну, если совсем хреново станет, слезу и пешком пойду, не буду терзаться выбором: гордость или седалище. А пока, если держаться ровно, вовсе неплохо получается. Это даже приятно, когда под тобой не сиденье машины, провонявшей бензином (любую машину как ни проветривай, а запашок этот противный неистребим). От лошади же пахло живым, мышцы Белки перекатывались подо мной, какой-то странный восторг наполнял сердце. Все-таки мы многое потеряли, пересев на железных скакунов, пусть и выгадали в скорости. Конечно, если б Лакс пустил коней вскачь, я растрясла бы весь свой завтрак и мигом стала сторонницей пусть не машин, но велосипедов, однако неспешная рысь наших лошадок вполне устраивала мое не обученное езде и не переведшее данный навык в область безусловных рефлексов тело. Если я вдруг начинала клониться на одну сторону, успевала исправить посадку прежде, чем падение на землю сделалось бы неминуемым. А в некоторые моменты мне даже казалось, что в передвижении верхом нет ничего диковинного, но вот Белка чуть поводила крупом, и я тут же раскаивалась, сосредотачиваясь на процессе езды более, чем на созерцании окрестностей и болтовне с Лаксом и Фалем.

Поскольку цели, как вчера было выяснено, наше путешествие не имело, то и торопиться было некуда. Мы покинули Большие Кочки и двигались по проселочной дороге через поля, засеянные зерновыми. Это я так научно их обозвала, потому что сказать, как правильно называются посевы, наверняка не смогла бы. Вроде бы пшеница, а может, рожь или вовсе какой-то местный гибрид. Но поля колосились исправно, от легкого ветерка перекатывались зеленые, местами ставшие чуть золотистыми волны. Этакая обихоженная красота, радующая нехитрое крестьянское сердце. Над полями порхали пестрые мелкие бабочки, важно жужжали толстые шмели, деловито зудели пчелы, прочая мелкая мухота вилась почти беззвучно. Чуть в стороне от дороги щелкали и голосили на все лады какие-то птицы. Дальше, справа, вдалеке виднелась щетка леса, то ли того самого, из которого вышли мы с Фалем, то ли соседнего. Изредка поля перемежались небольшими жиденькими рощицами, в которых неплохо было бы через несколько часов, к обеду, устроить привал в такой жаркий денек.

Разохотившееся солнышко припекало все сильнее. Я в светлой серой футболке с короткими рукавами не слишком чувствовала жару, а вот запашок лошадиного пота уже коснулся моего носа, но куда ему тягаться с бензиновой вонью! Лакс же по-прежнему щеголял в зеленой рубашке с высоким стоячим воротником. Не распустил ни шнурочка на груди. Только небрежно закатал рукава до локтей.

— Эх, знать бы, что тут такая погода замечательная будет, непременно купальник бы захватила, — мечтательно пробормотала я себе под нос. Загорать топлес, сидя на лошади посреди незнакомой дороги, было все-таки немного стремно, это ж не нудистский пляж, да к тому же слыхала я, таким образом рак груди легко заработать.

— Купальник? — каким-то чудом, а может, генетически унаследованным острым слухом, доставшимся от эльфийских предков, расслышал меня рыжий вор.

— Это такая легкая одежда, в которой принято ходить на солнце и плескаться в водоемах. У женщин она состоит из разнообразной конфигурации кусочков ткани и веревочек, закрывающих грудь и причинные места, — адаптировала я описание классической пляжной сбруи для менталитета спутника.

— Да, жаль, что у тебя нет купальника, — ухмыльнулся Лакс, — я бы не отказался на такое посмотреть.

— Еще бы, — ухмыльнулась в ответ, — вы-то небось до сих пор купаетесь раздельно, а если девки в воду лезут, так в плотных рубашках. И что за удовольствие в таком рубище плавать? Ткань скорее на дно утянет, чем от нескромных взглядов спасет. Но раз купальника у меня нет, придется париться в футболке. Вам, мужикам, хорошо, если что, можно рубаху снять и никто даже не посмотрит криво.

Лакс резко прекратил ухмыляться и остро глянул на меня, будто подозревая в чем-то нехорошем. Я вопросительно приподняла бровь:

— Ты чего?

— Все нормально, — буркнул вор, на секунду поскучнел и тут же перевел тему, спросив:

— А ты не шутила насчет того, что в лягушку превращать можешь?

— Не знаю, — пожала я плечами, перебирая повод. — Трансфигурацию в Хогвартсе у профессора Макгонагалл я не изучала, но, с другой стороны, в каждой шутке есть только доля шутки. Пробовать пока как-то не приходилось, а ты никак себя в добровольцы для опытов выдвигаешь?

— Вот уж нет, — расхохотался Лакс, потрепав по холке своего конька, почему-то именуемого Сухарик, — квакать пока не хочется и на мух не тянет.

— Ну раз не хочется, замнем для ясности, скажи лучше, куда ведет эта дорога? — попросила я.

— В полутора днях пути Патер, — моментально прикинул рыжий.

— Лакс, патер с ударением на первом слоге, это обращение к священнику… — начала я.

— К кому? — первым переспросил Фаль, безразлично болтавшийся неподалеку, пока шел разговор о купальниках. Вопрос наготы его, мотылька, не волновал совершенно, а вот сейчас дух заинтересовался и тут же влез в беседу.

— Э-э, жрец, служитель бога, — повела в воздухе рукой, заодно отмахнувшись от назойливой мухи.

— Какого? — уточнил парень.

Я внезапно тоже заинтересовалась не на шутку местной религиозной системой или отсутствием таковой.

— У вас тут что, ни в кого не верят, не поклоняются?

— Почему ни в кого? — искренне удивился Лакс. — Богов много, каждый выбирает себе покровителя по душе и призванию, ему и возносит молитвы в случае нужды, если совсем припрет, в храм сходит. Вот я и спрашиваю, кого ты священником именовала: жреца богов, Творца или Сил?

— Стоп, приехали. — Я невольно чуть придержала и так не несущуюся во весь опор лошадь. — Проясните-ка мне теперь, какова, по-вашему, разница между этими тремя объектами!

Фаль и Лакс с недоверием уставились на меня в четыре глаза, на уме у обоих было одно: что за шутки магева шутит? Что за проверки знаний устраивает?

— Пожалуйста, — серьезно попросила я, и Лакс, поверив, что для какого-то хрена мне действительно нужен элементарный ответ на элементарный вопрос, известный даже младенцу, коротенько рассказал:

— Творец — это все сущее, создатель душ и миров в первооснове, могущество его неизмеримо. Силы — бестелесные сущности, служащие ему, надзирающие за порядком в мирах, очень редко вмешивающиеся в происходящее напрямую. А боги, ну боги тоже обладают немалой силой, только им и страсти, и желания присущи, как людям, сильнее, конечно, чем нам, но зато и равнодушными они к мольбам человеческим не остаются, помогают или карают, это уж как получится.

— Спасибо за ликбез, принцип управления Вселенной ясен, — кивнула я, пытаясь уложить в голове местную мифологическую систему и почему-то отчетливо понимая, что она создана не просто на основе суеверных попыток объяснить природные явления, как упорно долдонили учителя-атеисты в бытность мою школьницей, а я столь же упрямо читала мифы Древней Греции. Слова Лакса опирались на что-то куда более реальное, чем передающиеся из уст в уста сказки. Вор говорил не так, как говорят веря, он вещал, словно твердо знал то, о чем говорит, ну вот как я знаю, что квадрат гипотенузы равен сумме квадратов катетов или сколько букв в алфавите. И Фаль, создание магическое, по определению воспитанное совсем в иных условиях, чем рыжий парень, кивал, подписываясь под каждым его словом. Да что сильф, я ведь тоже ощущала в словах Лакса изрядную долю истины, не то, что он не врет, на фиг ему мне лапшу на уши вешать, а то, что за его словами стоит нечто по-настоящему значимое. Над этим обязательно стоило подумать, но не сейчас, позже, пусть информация отстоится в запасниках мозга.

— Значит, мы едем в Патер, — резюмировала я, закрывая религиозный диспут. — Что это за место?

— Город, небольшой, — машинально ответил Лакс, и все-таки, не убоявшись магевского недовольства (неужто я такая безобидная с виду?), спросил о другом, о том, что действительно захотел узнать после моего странного вопроса: — Откуда ты, Оса?

— Издалека, Лакс, хотела бы объяснить точнее, но сама не знаю как. Там, где я жила, верят в Творца, пусть и называют его разными именами, Силами зовут прислуживающих ему созданий, а мелких богов у нас вообще нет, остались только воспоминания, сказки, легенды. То ли вымерли все, то ли просто ушли, не смогли жить рядом с людьми, почти переставшими верить, слишком занятыми своими делами, чтобы обращать внимание на то, что видно только глазами души.

— Странное место, — передернул плечами вор, ему явно было неуютно. — Как там вообще жить можно?

— Мы привыкли, — задумчиво отозвалась я, сама не зная ответа на его вопрос, да что там не зная, даже никогда не задумываясь над ним, потому что слишком это было привычно, потому что иначе не получалось.

— Теперь понятно, откуда у тебя такая сила, — важно прозвенел Фаль, круто заходя на посадку, — чтобы в таком ужасе выжить, надо быть магевой из магев.

— Не знаю, ваших не видела, сравнить не с чем, — задумчиво хмыкнула я.

— У тех, о ком я слышал, силы поскромнее, — повернулся ко мне Лакс, — истину узнать, подлечить, защиту поставить, это могут, но вот как ты, в один миг и кровь унять, и рану затворить — нет… Есть, правда, те, которые знания и могущество в себе преумножают, так они на людях и не показываются. А на что темные способны, нам не узнать, после великого очищения они если и остались, открыто о себе не заявят, суда да смерти остерегутся.

— Ладно, о колдунах и богах потом как-нибудь покалякаем. Вы мне про Патер дальше рассказывайте, — почти потребовала я. Однако намотала на гипотетический ус (не грузинская красавица, не растут) очередную порцию данных — на сей раз о разновидностях магов (бродячие, открытые миру, скрытные исследователи и чернокнижники) и историческом процессе их развития. За всеми этими рассуждениями я успела позабыть, что еду на Белке, и в очередной раз начала медленно сползать на правую сторону. Пришлось торопливо выправиться. — Я в здешних местах впервые, каждая мелочь интересна. Фаль мне что-то жужжал вчера про Лиомастрию.

— Лиомастрия — эльфийское княжество, земли Дивных, Оса, те, что с человеческим королевством Хавал граничат. Патер один из его городов, небольшой, но значения не последнего. Торговля с эльфами идет через него, не с селами же и хуторками им торговать… — принялся рассказывать Лакс, я слушала молча, не перебивала. Фаль тоже помалкивал, но, кажется, задремал у меня на плече, совершенно не интересуясь геополитической обстановкой в регионе. Дорога ровно ложилась под копыта коней, засеянные поля сменились разнотравными лугами, умопомрачительно щедрыми на буйство зелени всех оттенков, пестроту цветов и соцветий. Я словно в заповедник попала, дышалось, несмотря на все наливающийся зноем летний денек, легко, глаз радовался, а голову занимала болтовня со словоохотливыми спутниками. Впрочем, я приметила кое-что еще, обо всем на свете Лакс был готов щедро поведать мне и Фалю, но когда речь сворачивала на что-то, касающееся его лично, особенно прошлого, весьма успешно переводил беседу в другую сторону. Уважая тайны, я и не думала ничего выпытывать. Оно мне надо? Если захочет, сам расскажет, а нет, так пусть играет в молчанку.

— Все, — поняв, что попа моя уже напоминает отбитое филе и даже веселая болтовня больше от этой живоболящей проблемы не отвлекает, я, наплевав на гордость, решительно слезла с Белки. Слезла не более изящно, чем забиралась, и, взяв лошадь под уздцы, пошла, держа ее в поводу, поначалу медленно, а потом своим обычным шагом, который частенько заставлял парней бежать за мной вприпрыжку, не в том смысле, что были очарованы, а просто своим шагом догнать не могли.

— Что случилось, Оса? — понаблюдав за мной, чуть обеспокоился Лакс и склонил рыжую голову пониже.

— Это самое место, — я небрежно хлопнула себя свободной рукой по ягодицам, — отбила напрочь и, наверное, кое-что натерла, но пока не фатально, поэтому, не доводя до беды, лучше немного пройдусь, ноги разомну.

— Ты нездорова? — недоуменно сдвинул брови парень, для которого вся наша примерно трехчасовая поездка была не более чем легкой прогулочкой.

— Лакс, до этого дня я садилась на лошадь три раза. Один раз, чтобы… — я задумалась, как объяснить приятелю, что такое фотоснимок, — быстрый портрет нарисовали, второй раз лошадь подо мной вел за собой человек, только в третий я минут десять каталась сама, причем большую часть времени тратила на то, чтобы отмахиваться от слепней и оводов, которые жрали бедную конягу. Так что имей некоторое снисхождение к моей неопытности.

Лакс недоуменно моргал, какие-то контакты в его голове никак не хотели замыкаться, или наоборот, что-то замкнуло накрепко, аж дым из ушей повалил.

— Чего ты такой удивленный, как снеговик летом? — малость стыдясь своего покаяния, сварливо спросила я.

— Никак понять не могу, — щелкнул пальцами вор, — если ты настолько знатного рода, что с тебя портреты пишут, то почему на лошади ездить не обучена, или, — парня осенило, он даже хлопнул себя по лбу, — тьфу, болван, дамское седло нужно? Только, — рыжий нахмурился, быстро соображая, — где ж его тут сыскать?

— Нет, нет, — помотала я головой, — род у меня самый обычный, если судить на ваш манер, мать счетоводом служит, отец из стражников. Только у нас вообще на лошадях мало кто ездит, они скорее для развлечения, как птицы из экзотических стран или маленькие собачки.

— Странное место, — повторился Лакс, похоже, с каждой минутой ему все меньше и меньше нравился мир, из которого я явилась.

— Опа! — Я резко прервала разговор и затормозила, вылупившись на груды белых камней, ставшие видными при очередном повороте дороги, проложенной если не пьяным трактористом, то явно по той же методике. С некоторой натяжкой, обладая толикой фантазии, их можно было назвать развалинами. Но меня волновало сейчас не это. Развалины были точно такими же или чертовски похожими на те, какие вчера вечером явились предо мной во время гадания для Полунки.

— Развалины летнего дворца князя Альглодиэля, — с ностальгией в голосе прокомментировал Фаль, зависнув надо мной. — Теперь даже представить невозможно, каким великолепным был «Айсо ла Валисс» — «Тень Ручья»!

— Во время той войны, о которой ты мне говорил, разрушили? — спросила духа.

— Да, — печально вздохнул сильф. Даже крылышки поникли.

— То, что эльф смог сотворить, человек завсегда разломать сумеет, — щегольнула я цитатой, слегка исказив текст.

Белые камни, некогда бывшие дворцом, а сейчас выглядывающие из густой травы, как скелет гигантского зверя, даже в смерти сохранившего часть былого великолепия, отозвались в груди неясной тоской. А мне-то чего жалеть? Я даже эльфа ни одного в жизни не видела! Наверное, подхватила вирус сожалений от Фаля.

— Это не люди рушили, — вмешался в разговор Лакс, тоже спешившись. — Да, воевали с эльфами долго, кровь реками текла, никого не щадили, но «Тень Ручья» сами Дивные уничтожили уже после заключения пакта о мире.

— Типа не доставайся же ты никому? — полюбопытствовала я.

— Нет, — поморщился вор. — Темная это история, до конца неясная. Что-то там Дивные между собой не поделили.

— Фаль, расскажи, если знаешь, — попросила я.

— Не все эльфы были довольны, когда Альглодиэль решил заключить мир с людьми, поговаривали, что струсил князь, уступил, а нельзя было отдавать эльфийскую землю, стоило биться до последнего, — серьезно поведал сильф без низменной хитрой улыбки на мордочке, вот сейчас я готова была поверить, что ему сотни лет. — Самые недовольные, альянс Каора, решили сорвать заключение договора, а сделать это можно было, лишь погубив князя. Они заплатили своими жизнями, чтобы призвать оборотную силу Теаро, мощь матери-Земли, и обрушили на Айсо ла Валисс. Ночью разверзлась земля, заколебалась почва, сминая камни, как пух, и Тень Ручья обратилась в руины. Почти все находившиеся во дворце погибли, князь тоже. Только одного не знали в альянсе Каора, что договор уже был подписан и мир пришел на земли Лиомастрии и Хавала.

— Так что ж, выходит, эти руины — братская могила эльфов, а заодно и надгробный памятник? — спросила я тихо. Тягостное ощущение, совершенно неуместное в этот безмятежный солнечный день, накрыло меня с головой.

— Нет, Оса, — неожиданно светло улыбнулся Фаль. — Плоть эльфов земля принимает без остатка, соединяя с собой в час смерти. Теперь это только камни, не более, но камни, хранящие историю о предательстве и память о былой красоте.

— Все равно здесь хорошо, — бодро заявил Лакс. — Мирно, тихо, очень спокойно. Может, устроим привал в рощице рядышком? Заодно и пообедаем.

— Я — за, — воскликнула я не столько из стремления передохнуть и набить живот, сколько потому, что хотелось побродить по развалинам дворца с красивым названием «Тень Ручья». Зачем? Пока я и сама не могла ответить на этот вопрос точно, только знала: хорошо бы задержаться.

Фаля уговаривать перекусить не пришлось, лошадки тоже с удовольствием потюхали с холма в тенек у маленькой рощицы метрах в пятидесяти от развалин, рядом с небольшим же ручейком. Лакс проворно стреножил коней и пустил их пастись. Из седельных сумок достали снедь, от вина я отказалась, зачерпнув кружкой воды прямо из ручейка. Неожиданно холодная, свежая и чуть сладкая водица оказалась хороша с мягким хлебом, ломтями ветчины, сыром и яйцами.

Привалившись к стволу березы, откусывала кусок за куском от сооруженного бутерброда, взгляд скользил по развалинам.

— Как же хорошо, — запихнув в рот последний ломоть мяса, протянул Лакс и опрокинулся на спину, растягиваясь в траве и раскидывая руки и ноги. Его рыжие волосы смешались с зеленью, смотрелся он здорово.

— Все, что мы любим, либо безнравственно, либо от этого толстеют, — машинально отозвалась я.

— И что же безнравственного я сейчас делаю? — ухмыльнувшись, поинтересовался вор не без игривости в тоне.

— Ты валяешься и бездельничаешь после плотной еды, а от этого откладывается жирок на пузе, так что сейчас ты толстеешь, — ухмыльнулась я в ответ. — Впрочем, при твоем телосложении и в целом активном, весьма нервическом образе жизни вряд ли тебе суждено потолстеть хоть сколько-нибудь заметно.

— Ты хочешь сказать, я до этого не доживу? — Что-то резкое промелькнуло в голубых, чуть лукавых, будто он втайне посмеивался над одному ему ведомой шуткой, и очень ярких сейчас глазах Лакса.

— Я не пророк, — пробормотала я и отвернулась, скрыв от рыжего невольную дрожь.

— Но ведь у тебя были вчера видения, Оса! — очень «своевременно» напомнил Фаль, расправившись с выделенной ему долей пищи куда быстрее нас обоих.

— Может, мне трактирщик чего в пирожки подложил, — хмыкнула я, однако попытка списать грезы на галлюциногенные добавки к пище доверия у моих сотрапезников не вызвала. Пришлось перестать шутить и серьезно ответить, опустив самую главную и страшную часть правды, которую я ни за что не раскрыла бы Лаксу сейчас:

— Да, что-то привиделось, но я сама еще толком не разобралась, что именно, вот эти развалины тоже видела в зеркале, магия, конечно, но что с нее толку? Никаких указаний к действию не получила. Картинка, и только. Что мне с руинами пятисотлетней давности делать прикажете: восстановить или раскопками заняться? Строитель из меня никакой, крепче шалаша в жизни ничего не сооружала, да и у того вечно крыша текла. Копать? Нет, я, конечно, как и все, в детстве мечтала быть археологом, но начинать воплощать свою мечту теперь, и ни с чего-нибудь, а с эльфийского дворца, разрушенного самими эльфами в недобрый час, — даже на мой незамутненный взгляд это уже немножко слишком.

— Кем ты мечтала быть? — приподнявшись с травы, постарался поймать хоть малую рыбку в темной воде моих мыслей шустрый Лакс.

— Археологом, — четко, по слогам, выговорила я. — Это такие историки, которые узнают о жизни, нравах, культуре и людях давно минувших дней, выкапывая разрушенные города, поселки, даже вскрывая могилы.

— У нас в могилах только черные копальщики шустрят, — с пренебрежительной опаской буркнул вор, вроде бы и презирал он такую профессию, но признавал, что немалая храбрость потребна для нее.

— Такие и у нас есть, их черными археологами называют, ищут что-нибудь ценное, а все остальное как ненужный хлам отбрасывают, настоящие ученые потом волками воют от досады, — признала я и, чуток помолчав, деловито прибавила, чувствуя себя как в игре «горячо — холодно», когда тебе словно на ухо кто-то шепнул: «Теплее, теплее!»: — Но в любом случае у нас даже лопаты нет.

— Допустим, лопата у нас есть, — осторожно вставил Лакс, сел на траву, дернул былинку и принялся ее слишком уж небрежно покусывать, — и что ты думаешь с ней делать? Все камни и то, что под ними было, давным-давно занесло землей, травой покрыло.

Рой новых идей взвился в голове, я протянула:

— Рыжий, ты искуситель!

— Это само собой, — довольно приосанился вор, как-то по-особому истолковав мои слова явно в пользу своего мужского самолюбия, — но при чем здесь лопата? Ты такая фантазерка, магева!

— А то! — кокетливо стрельнула я в ответ глазками, — ты даже не знаешь еще какая! — и, переведя разговор в серьезное русло, продолжила: — Если это всего лишь развалины и ничей покой мы не нарушим, никого не оскорбим, то почему бы не попробовать… — Я задумалась, почесывая нос указательным пальцем. — Денег у меня немного, какие-нибудь старинные штучки на продажу очень бы пригодились. У нас антиквариат ценится, у вас, наверное, тоже неплохо можно на нем подзаработать.

— Эй, Оса, а ты не замечталась? Неужто сквозь землю и камни видеть умеешь? — хмыкнул Лакс вроде бы недоверчиво, но скажи я ему, что могу, поверил бы.

— Нет, разумеется, — скривила я рот. — Не умею, и уметь не больно-то хочется. Чего там, под землей, ценного: корни, жуки, червяки, кроты, камни и трупы людей, не разлагающихся на микроэлементы с эльфийской скоростью? А вот если попробовать с рогулькой пройтись, этакой рыбалкой на суше заняться, вдруг клюнет?! — С надеждой обвела взглядом парочку, испрашивая совета.

— Я слыхал, что рогулькой воду ищут, — признал вор, запустив в рыжую шевелюру пальцы, — но чтобы сокровища…

— Ты все сможешь, Оса! — бодро воскликнул Фаль, а в глазенках его изумрудных, разгоревшихся как фары, уже плясала золотая лихорадка. Азартный и легко увлекающийся мотылек был готов лететь искать клады хоть сию секунду.

— А я читала, таким образом не только воду, но и руду ищут, значит, есть реальная возможность настроить природный сканер на поиск твердых тел. Есть ли ему в сущности разница, какие камни или металлы искать. Но это я так, личные домыслы излагаю. Что на практике окажется, не проверишь, не узнаешь, хотя я за то, чтобы проверить, — резюмировала решительно.

— Ты магева, тебе и решать, если ты и впрямь Тень Ручья в видении зрела… — охотно сдался Лакс.

Вот я и решила. Пошла в одиночестве (джентльмены не стали вмешиваться в процесс) бродить по рощице, выискивая подходящую ветку с развилкой на конце для сканирования земных недр. Сухую брать не стала, присмотрела пышную березу на окраине рощи, вот понравилась она мне, и все тут! Выбрала тоненькую веточку, наклонила ее и вместо ножа перегрызла зубами, почему-то так показалось правильно. Если уж следовать интуиции, так во всем. Хоть мне, дочери рационального мира неверующих и неверящих, сие было трудновато, однако упрямое желание попробовать перевешивало трезвый презрительный голос рационального сознания, долдонящий: «Ты рехнулась, чем занимаешься? Что за ерунда!» Я послала внутренний голос по матушке, тоже мысленно. Воспитанная интеллигенткой-бабушкой, бывшей певицей филармонии, я с детства была приучена употреблять сакральную и профанную инвективную вокативу (это так по-научному мат называется) лишь в крайних случаях. Отгрызя веточку, не стала освобождать ее от листочков. Обмахиваясь будущим детектором от гнуса, вернулась к нашему бивуаку. Лакс успел собрать сумки и достать нечто и впрямь походящее если не на лопату, то на нечто среднее между ней и совком-мутантом.

— Вот! — Я гордо предъявила плод, вернее, ветку своих поисков друзьям.

Они с сомнением переглянулись, не видя в хворостине, раздвоенной на одном конце и измочаленной крепкими зубками на другом, никакого глубинно-магического содержания, но из вежливости промолчали.

Хлопнувшись на траву, положила ветку на колени, чуток подумала, ножом нацарапала на ветке три руны — райдо (путь), тейваз (задание направления) и феху (богатство), стянула через голову тоненькую серебряную цепочку с кулоном — зелененьким шариком в ладошках, если в магазине не соврали, из кошачьего глаза. Аккуратно намотала цепочку на хворостинку и объяснила парням свои действия:

— Где-то читала, в магии важен закон подобия. Вот пусть по этой вещице веточка и сориентируется, что ей требуется искать.

— Ты, вероятно, очень много читала, Оса, — небрежно обронил Лакс, вновь отыскав что-то подозрительное в моих словах.

Ах да, здесь же, вероятно, книгопечатание еще на начальной стадии развития, там, где хорошая бумага бешеных бабок стоит, читать вообще редко кто умеет, а уж позволить себе купить книгу, от руки написанную или с клише отпечатанную, и подавно мало кто в состоянии. Понятие же «публичный» употребляется лишь в мужском роде со словом «дом» и никак не относится к библиотеке.

— Очень много, — согласилась я как можно более небрежно, — и вовсе не потому, что такая богатая, росла в семье не хронических алкоголиков, конечно, у которых клопы по стенам пешком ходят, но вполне среднего достатка. Только книги у нас предметом роскоши не являются, стоят, — я наскоро прикинула, — не дороже дорожного одеяла, а то и дешевле, все от качества бумаги зависит. Но, может, и лучше было бы, если бы по-прежнему печатное слово имело великую ценность, а то ляпают временами такую хреновину, что жаль и личного времени, и того материала, на котором все это состряпали! Но сейчас не о книгах речь. Давайте-ка пойдем и опробуем мой кладоискатель на местности! Добровольцы есть?

Добровольцы, конечно, нашлись. Все трое (маленькая лопата в руках Лакса и моя хворостинка в счет не попали) направились к развалинам. Вблизи они ничуть не теряли своего обаяния: древность и красота вовсе не белого, а какого-то то ли серого, то ли голубого с тонкими прожилками и завихрениями материала очаровывали сами по себе, но кое-где сохранился и узор: гроздья цветов и фруктов, изящные барельефы танцующих фигурок людей, нет, эльфов, силуэты животных. Даже жалкие останки, язык не поворачивался назвать их остатками, дворца Тень Ручья заставляли сердце тоскливо сжиматься, сожалеть об утраченном навеки великолепии. Каким же надо быть узколобым фанатиком, чтобы безжалостно уничтожить такую красоту? Ну не хотели с людьми мириться, политика князя по вкусу не пришлась, так подкараульте правителя где-нибудь на лесной дорожке, стрелу или кинжал в сердце загоните — вот и вся недолга, зачем же архитектурные шедевры уничтожать? А я-то думала, что страсть к разрушению только человеческая черта. Как бы не так. Безумцы и вандалы альянса Каора оказались ничуть не лучше варваров, подпаливших Рим.

Я тихонько вздохнула, отвела взгляд от узоров на камнях, продолжающих вопреки злой воле разрушителей петь гимн красоте, и покачала веточкой в руке, пытаясь настроиться на магию, которую заложила в нее рунами. Покалывание и тепло в ладони подсказало: сила присутствует. Зажмурившись, стала определять, что мне делать теперь, куда идти, как начать поиск, и подействует ли мое заклятие так, как хотелось, чтобы в земле отыскать ценности, а не родник или подземную речку. Ладонь обдало очередной порцией тепла, а потом прохлады, и я ощутила, как веточку повело вправо. Сделала шаг, другой, третий — дальше в развалины. Притяжение стало сильнее. Точно и правда я держала в руках удочку, на крючке которой билась рыбка. Через десяток шагов почти побежала. Нет, не рыбка, рыбища. Меня потянуло вперед так сильно, что я едва не упала. Лакс успел поддержать меня за талию, встревоженно крикнул:

— Оса, ты как?

— Нормально, что-то нашла или оно нашло меня, дай доберусь до места, — попросила его и припустила туда, куда тянула веточка.

Я прыгала через камешки, перелезала через камни, переползала через здоровенные плиты и лежащие на траве колонны, досадливо кусала губы, злилась, если приходилось сворачивать с прямого курса и огибать особенно крупное препятствие. Фаль, улюлюкая, летел за мной. Лакс, вняв предупреждению, шагал молча.

Где-то почти в центре развалин ветка наконец перестала тащить меня вперед и клюнула вниз с такой силой, что я упала на колени, только сейчас ощутив, как ноет лодыжка подвернутой когда-то на физкультуре ноги.

— Здесь! — объявила громко.

— Что? — выпалили парни.

— Почем я знаю, — хлопнувшись на плоскую теплую плиту и вытянув ноги, огрызнулась я. — Раскопайте, тогда узнаем. Я только понимаю: рыть надо в этом месте, а на какую глубину и что достанем, придется устанавливать опытным путем!

— Рыть значит рыть, — покорился Лакс и воткнул лопатку в траву.

— Это правильно, рой, дорогой. А я отдохну, созерцая твои труды, — одобрила я и, наблюдая за тем, как споро вгрызается в землю приятель, периодически отбрасывая особенно крупные камни, щегольнула известной мудростью: — Есть три вещи, на которые можно смотреть бесконечно: пламя, текущая вода и то, как другие работают.

Лакс хохотнул, а я, развивая успех, добавила:

— Вот поэтому так много зевак сбегается на пожар, ибо сие великолепное зрелище сочетает в себе все три компонента.

Вор откровенно заржал, тоненько захихикал и Фаль, хлопнувшись мне на колени: держаться в воздухе и одновременно заливисто смеяться у мотылька не было сил.

— Шутница, — хмыкнул рыжий, закончив хохотать, и снова вогнал лопатку в землю, она обо что-то заскрежетала, только звук получился немного другим, непохожим на обычное столкновение с камнями. Лакс тоже почувствовал это, наклонился и, отбросив лопатку, начал разгребать землю руками, Фаль покинул мои колени и тоже подключился к работе, выхватывая маленькие и весьма крупные, где-то с мой кулак, камни и отбрасывая их в сторону. И откуда только сила взялась в мотыльке?

— Есть! — азартно выдохнул вор и вытащил из земли что-то длинное, встряхнул, очищая от камней и земли, и замер коленопреклоненной статуей с раскрытым ртом.

В его руках покачивалась, подставляя бока солнцу, драгоценная цепь. Даже будучи перепачканной в земле и потускневшей от времени, эта вещь была прекрасна: темный металл и крупные камни сочетались столь удивительным образом, что украшение походило на цветочную гроздь.

— Сейчас! — заторопился вор, вскочил на ноги и устремился в сторону ручья, я за ним не помчалась, лодыжка все еще побаливала.

Впрочем, Лакс вовсе не собирался сбежать с сокровищем, через несколько минут приятель вернулся, благоговейно держа обеими руками добычу. Хитро сплетенная цепь серебристого металла с синими, красными и желтыми камнями переливалась на солнце так, что хотелось прищурить глаза, но не закрыть их, а продолжать любоваться явленной миру красотой, столь долго скрывавшейся под землей. Уже из-за ценности материалов такая вещь, наверное, стоила немало, но ее художественная ценность и тонкая работа многократно увеличивали цену.

Лакс бережно повертел цепь на весу и положил мне на колени. Я осторожно тронула холодный металл пальцами.

— Из чего она? Серебро?

— Эльфийское серебро, — поправил Фаль.

— Куда более чистое, чем человеческое, а еще — желтые алмазы, сапфиры и рубины, — машинально отозвался вор.

— Что ж, не золото, но тоже неплохо, — резюмировала я, чтобы чуть-чуть развеять ощущение высокого штиля.

— Оса, — в голосе Лакса звучало искреннее недоумение, — золото стоит по крайней мере в семь раз дешевле серебра. А эта вещь и вовсе не имеет цены. Мы уже безумно богаты, даже если, — вор нехотя продолжил, — распилим ее и продадим по частям. Покупателя на такое сокровище будет найти очень трудно.

— Распилить? — негодующе завизжал Фаль и попытался пнуть рыжего ножонкой в грудь. — Да как ты смеешь?!

— Тише, Фаль, он пошутил, — постаралась я унять сильфа, взъерепенившегося при одном упоминании о столь варварском поступке. — Ничего мы пилить не будем. Выкрутимся по-другому! Но Лакс прав, такая вещица — как чек на миллион, вроде бы и деньги есть, и сделать с ними ничего нельзя. Давайте еще поищем, вдруг найдем нечто не столь дорогое?

Повесив рыжему на грудь цепь (в карман она не влезла бы, а сразу прятать в мешок первую добычу показалось нам кощунственным), мы продолжили охоту за сокровищами, почти не обращая внимания на настырно палящее солнце. Азарт грел кровь сильнее лучей дневного светила.

Испытанная хворостинка уверенно направила меня к следующей цели, а потом еще к одной. Разошедшиеся парни (вот она, золотая лихорадка!) с горящими глазами бросались ко мне, стоило рогульке качнуться вниз, и принимались рыть землю с усердием кротов. В следующий час мы нашли серебряное блюдце или маленькую тарелочку с нежным узором, помятый с одного бока кубок из того же металла, инкрустированный эмалью, широкий браслет, украшенный мелким серым и голубым жемчугом, сплющенный всмятку поставец для свечи и (я обнаружила ее лично, приподняв небольшой осколок здоровенной плиты) витую серебряную цепочку с подвеской.

Кулон был выполнен в виде серебряного, с четко прорисованными жилками листка с каким-то темным камнем, походящим на каплю росы, скатывающуюся с края. Фаль слетал к ручью, принес мне вымытую находку. Я надела цепочку на шею и взяла в ладонь, чтобы полюбоваться еще раз. Темным, как свернувшаяся кровь, камень, намертво спаянный с листом, казался лишь из-за грязи. Теперь на руке переливалась голубая капелька, похожая на настоящую воду. Камень и металл украшения мгновенно нагрелись в ладони и словно сами начали испускать живительное тепло. Тут одно из двух: либо я нашла минерал, идеально подходящий мне по знаку зодиака, либо это какой-нибудь голубой янтарь местного разлива, потому его так приятно касаться и совсем не хочется выпускать из рук. А не хочется, значит и не надо! Такую прелесть я продавать ни за что не стану, оставлю себе на память. Пусть пробы на металле не стоит, вряд ли эльфы стали бы штамповать подделки, не индийцы, у которых на каждом базаре продаются горы «настоящего» силвера для разведения настоящих лохов.

Удивительно, хворостинка не только находила сокровища, она еще и старалась, как я мысленно просила, указывать вещи, спрятанные не слишком глубоко и доступные для извлечения. Но когда мы наковыряли довольно симпатичную горку «металлолома» и уже появилась мысль закругляться, моя веточка послала странный смешанный импульс — тепло и холод, потом ткнулась в землю и замерла. На секунду привиделось что-то форматом с тройку покетбуков на глубине где-то в полметра. Проморгавшись, сообщила друзьям:

— Наверное, все близлежащие мелочи мы уже выкопали, тут зарыто что-то побольше, только глубоковато.

— Насколько глубоко? — поинтересовался изрядно взмокший Лакс, встряхнув головой, чтобы капли пота не попали в глаза. Ему-то досталась самая тяжелая часть работы, но азартный парень не жаловался, мешок с сокровищами был для него вполне приемлемой компенсацией за физический труд.

— Вот так примерно. — Я показала руками расстояние. — Будем копать или плюнем?

— Будем! — решил Лакс и вновь взялся за работу. Фаль мельтешил у него под ногами, каким-то чудом ухитрялся отшвыривать камни, норовящие попасть под лезвие, и при этом умудрялся сам не угодить под лопату.

Вдвоем (мое скромное предложение о помощи было твердо отклонено) искатели сокровищ примерно за десять минут углубились в развалины и выкопали из земли натуральный, как и кубок, слегка помятый камнями ларчик!

Ликующий крик парни издали одновременно и повторили его еще раз, когда открыли крышку (Лакс всего-то несколько секунд покрутил ее в руках и на что-то нажал!) и увидали целую россыпь украшений. Снова серебро и камни, только если первая находка — цветочная гирлянда — была пышной, эти вещицы не бросались в глаза сразу, их тихая красота завораживала исподволь. Тот или та, — удивительно, сразу определить, мужчина или женщина были владельцами шкатулки, я не могла, — обладал чрезвычайно тонким вкусом.

— Может, тут еще тонны сокровищ, но нам уже хватит. Устала, — констатировала я и, закинув хворостинку на плечо, поплелась в лагерь.

Парни не стали спорить с волею магевы, подобрали добычу, инструмент и пошли за мной следом. Сидя на траве, мы рассматривали вываленные из мешка находки, прихлебывали холодную воду и трепались за жизнь. Вернее, трепались мы с Лаксом, а Фаль купался в побрякушках из ларчика, как дядя Скрудж в своем хранилище, и блаженное выражение на его мордахе было столь великолепно, что никто не спешил выуживать сильфа из шкатулки.

— Этого хватит, чтобы всю оставшуюся жизнь есть на серебре, одеваться в бархат и спать на шелке, магева, — задумчиво подбрасывая браслет, вещал Лакс. — Я в Патере надежных людей знаю, которые честную цену дадут и лишних вопросов задавать не будут. Как с рук вещицы сбудем, можно дом купить хоть там, а хоть бы и в самой столице.

— Можно не значит нужно, рыжий, — отозвалась я, любуясь диковинными вещицами и начиная испытывать невольное уважение к расе, способной творить такую красоту.

— Ты чего, Оса, тебе деньги не нужны? — озадаченно нахмурился Лакс.

— Отчего же, деньги нужны всем, ибо большая часть наших потребностей не может реализоваться в их отсутствие, — признала я. — Только не знаю, сколько мне в этом мире суждено пробыть, вот и не хочу ни деньги, ни время тратить на пустяки.

— Странная ты, любая другая о доме, муже, детишках и богатстве мечтает. Впрочем, наверное, у магев по-другому. Если это пустяк, чего же ты хочешь? — удивленно спросил вор.

— Путешествовать, увидеть как можно больше всего, что есть в мире, — призналась я, крутя в пальцах освобожденную от цепочки-маячка хворостинку, — с деньгами это легче. Но ты не переживай, Лакс, мы честно поделим сокровища, на свою долю и дом, и бабу, и детишек завести сможешь.

Вор возмущенно поперхнулся и выпалил, яростно сверкнув глазами:

— Вот уж нет! Нашла дурака, хочешь, чтоб я жирной приманкой для какой-нибудь стервы, охочей до толстого кошелька, стал?

— Ты мне только что то же самое советовал, а как на себя примерил, так не по нутру стало? — коварно усмехнулась я, ткнув хворостинкой в грудь рыжего.

— Ты другое дело, женщина красивая, магева опять же, значит, всегда распознать сможешь, кто истинно любит, а кто деньгами прельстился, — отводя глаза, пробормотал вор.

— Ох, Лакс, да на фиг мне эти игры в угадайки: любит не любит, к сердцу прижмет, к черту пошлет, я уже сказала, чего хочу, — отмахнулась от него, — и хватит об этом.

— Лады, — покладисто согласился вор, мне даже показалось, с тайным удовлетворением. — Ну раз ты хочешь странствовать, тогда отправляемся? До ночи успеем еще чуток проехать, чтоб завтра к вечеру быть в городе!

— Твой коварный план разгадан, злодей, — с громким, нарочитым стоном поднявшись на ноги, провозгласила я, — ты желаешь уморить меня в дороге путем отбития седалища и заграбастать все сокровища себе!

— Конечно, — заухмылялся Лакс.

— Ничего у тебя не выйдет! — шутливо огрызнулась я. — Назло всем выживу, а если все-таки умру, стану привидением и буду выть у тебя под окнами всю ночь напролет и распугивать любовниц! Поехали! Фаль, вылезай!

Сильф в очередной раз вынырнул из ларца с колечком на голове, смотревшимся на нем как изящная диадема — витой серебряный обруч с созвездием мелких камушков в центре. Мотылек приосанился, напрашиваясь на комплимент.

— Красавец! — констатировала я. — Так и будешь теперь летать со звездой во лбу, как царь-лебедь?

— А можно? — состроил умильную мордочку Фаль, радостно трепетнув радужными крылышками.

— Почем я знаю, можно ли тебе носить наголовные обручи или нельзя, может, какой обычай сильфовый запрещает, — отшутилась я походя. — Сам решай, дружок. А если ты нашего разрешения спрашиваешь, так почему бы и нет? Копал вместе со всеми, значит, заработал награду!

Фаль восторженно взвизгнул и перевернулся в воздухе, разливая вокруг себя ликование. Как мало нужно мотыльку для счастья — новая побрякушка на башке, и радости конца и края не видно. Я почти позавидовала столь скромным запросам, на секунду задумавшись, а что могло бы привести меня в такой блаженный, нерассуждающий, чистый восторг. На ум ничего не пришло. Загадочное животное человек: несчастным его сделать легко, а абсолютно счастливым почти невозможно, слишком много думает или не думает вовсе, золотой аристотелевой середины у него нет. Впрочем, к состоянию абсолютного счастья я и не стремилась, вполне хватало желания жить интересно, всюду совать любопытный нос. Может, в этом и есть мое странное девичье счастье?

Лакс начал складывать вещи, а я отбежала к ручью и ткнула ветку в участок влажной почвы. Выбрасывать свою помощницу просто так казалось черной неблагодарностью, а тащить с собой не хотелось, вот и решила: столько магии в хворостинку напихано, что она обязана вырасти в красивое дерево, а не увянуть банальным образом. Неплохой шанс на рост у веточки был: за все время, пока мы таскались по жаре, листья на рогульке даже не начали вянуть.

Глава 6

У эльфийских шатров, или Сбывшееся видение

Забравшись на лошадей, мы вновь тронулись в путь. Лакс вскачь пускаться не стал, ехал не спеша, щадя мой, скажем расплывчато, организм. Но четыре ноги, вопреки заверениям пройдохи Масленицы из нашего замечательного мультика, все равно быстрее копытами перебирают, чем две. Руины Тени Ручья с почти незаметными следами наших раскопок остались далеко позади, впереди виднелись лишь извилистый, сухой, как у полинявшей змеи, хвост дороги и луга с редкими пушистыми островками рощиц. Езда временами казалась похожей на плавание, этакий зеленый океан по обеим сторонам дороги, глаз скользил по волнам трав небрежно, тело пребывало в расслабленном состоянии, чем-то похожем на медитацию.

За следующие часа четыре мы встретили, вернее, проехали мимо пары неказистых повозок с разморенными жарой и клюющими носом возницами, и трех всадников, один из которых ехал быстрее нас. Лакс сказал, что это гонец, потому и торопится. Остальные передвигались степенно, никто заговаривать с нами не пытался, путники кивали друг другу и двигали дальше.

Кстати, насчет четырех часов — это я навскидку сказала, потому как ни наручных, ни карманных у меня с собой не было, но время я всегда определяла неплохо. Человек — тварь талантливая, а нужда всему учит. Тут дело в тренировке. Когда в электронных часах без конца, не успеваешь даже покупать, садится батарейка, а кварцевые или механические отказываются служить просто так и после ремонта тут же ломаются снова, очень быстро смиряешься и привыкаешь к тому, что ты сам себе часы. Если не хочешь всюду опаздывать и как попка долдонить «который час?», домогаясь у всех встречных-поперечных, учишься определять время на глазок. Мы даже с друзьями спорили на чипсы или бутылку газировки, так я всегда угадывала — ровненько, плюс-минус три минуты.

Если в этом мире сутки состоят тоже из двадцати четырех часов, то сейчас должно быть около восьми вечера. Солнце еще высоко, но летом, когда заря с зарей встречается, и в десять светло. Однако Лакс начал периодически оглядываться по сторонам, присматривать место для ночлега. Это хорошо, потому как последний час мое седалище мало что чувствовало, я не жаловалась, но с опаской думала о завтрашнем дне, когда с утра пораньше мышцы выскажут хозяйке все, что думают по поводу издевательств, коим их подвергли вчера. А я еще даже не проверяла, сумею ли вылечить сама себя, или мое могущество распространяется только на других.

За личными переживаниями как-то упустила из виду поселившееся на периферии сознания ощущение дежавю. Знакомый крутой изгиб дороги, рощица, подступающая к самому краю, куполом склоняющиеся ветви деревьев, словно в тоннель въехали. Где-то я это видела, и к тому же совсем недавно…

— Стойте, путники, назовите себя! — прозвучало неожиданно не только для меня. Вздрогнул даже Лакс, натянул поводья, а рука невольно скользнула к поясному ножу.

На дороге стояло четверо — трое светловолосых мужчин и одна женщина. Четверо, но не людей. Создания, одетые в легкие и очень красивые, переливающиеся искрами, одинаковые густо-зеленые рубашки, серые брюки, сапожки, скроенные по тому же фасону, что и подаренные Лаксом, были эльфами. Длинные уши с заостренными кончиками, большие миндалевидные глаза. Луки с наложенными на тетиву стрелами оказались направлены в нашу сторону. Стрелы… время словно замедлило свой бег. Каждая секунда растянулась до бесконечности. Стрелы в колчане и на тетиве среднего мужчины или юноши (разве по таким лицам определить возраст навскидку!) имели сизо-зеленое оперение. О боги, демоны, Силы, Творец или кто тут главный в общем котле мироздания! Еще несколько мгновений, и мое видение станет явью: мертвый Лакс, невидящий глаз, уставившийся в небо. Но почему? За что?

Мозг заработал с лихорадочной скоростью: эльфы не выглядели угрожающе, они спокойны, обычный патруль или стража, никакие не разбойники. Форменная одежда, такие типы походя преступлений не совершают, а с людьми княжество замирилось еще пятьсот лет назад, и о новой войне даже слухов не ходит, иначе Фаль непременно проболтался бы. Значит, перестрелять нас как сусликов с бухты-барахты никто не желает. Неужели трагическая случайность? А если случайность, то ее можно избежать, заменить на другую, более счастливую. Надо действовать, я должна верить, что смогу! Не зря же мне всякие ужасы вчера показывали! Итак, надо действовать, Ксюха! Время, дав шанс на раздумье, вернулось к прежнему течению, я широко улыбнулась патрулю и заговорила, чуть тронув Белку ногами, как это делал со своим конем Лакс, чтобы тот ступил шаг-другой:

— Магева Оса, путешествую в сопровождении сильфа Фаля, — рука плавно коснулась плеча, на котором сидел приосанившийся мотылек, — и компаньона Лакса… — Моя лошадка наконец сделала нужный шаг, луки эльфов, смотрящие чуть поверх наших голов, чтобы происходящее выглядело не прямой угрозой, а просто стандартным предостережением, начали опускаться, переходить в более мирную позицию. Я, физически ощущая приближение роковой секунды, покрепче обхватила ногами бока Белки. Плавное движение руки, якобы указующей на парня, резко ускорилось, пальцы метнулись к рыжему вору, схватили его за руку, за ремень, охватывающий узкую талию, и рванули на себя. Так крепко я еще никогда ни во что не вцеплялась. Не ожидавший такой подлянки Лакс потерял равновесие и почти рухнул на меня. В тот же момент раздалось музыкальное «дзень». Там, где только что была рыжая голова вора, свистнула стрела. Эльф, все-таки очень молодой парнишка, ибо взрослые люди так не удивляются, с открытым ртом смотрел на оборвавшуюся тетиву изящного лука, на стрелу, на половину длины ушедшую в дерево за нашими спинами, и глаза его едва не вылезали из орбит. Не лучше дело обстояло с другими эльфами и Лаксом.

— Направляемся в город Патер, — завершила я, выпустив Лакса из сжавшихся мертвой хваткой рук.

Вор, не дурак, уже уяснил, чего ради я играла в «обжималки», и был не румянее бедолаги-стрелка. Но в седле выправился и рта не раскрыл, предоставив магеве дальше играть на поле.

— Хотя наше путешествие, как я погляжу, могло бы здесь и закончиться. — Голос звучал спокойно, ровно, с каким-то отстраненным интересом, а сердце трепыхалось, как угодившая в силки птичка, по спине скатилась струйка пота, но ликование, затопившее волной душу, пульсировало мыслью: «Получилось! У меня получилось! Лакс жив! Я смогла!»

Женщина быстро, но необычайно плавно, словно в танце, повернулась к парню, сжимавшему бесполезный лук, и выдала какую-то мелодичную, однако очень сердитую трель. Юноша жалобно прочирикал что-то в ответ. Все луки уже были опущены, стрелы вложены в колчаны за спинами. Мужчина, один из двух, не стрелявших в нас, отвесил мне почти почтительный поклон и промолвил на доступном пониманию наречии:

— Пусть осияет свет твой путь, магева. Да не затаишь ты на нас вражды: роковая случайность, а не злой умысел, направили оружие. Позволь во искупление вины пригласить вас в свой стан. Будьте гостями, разделите с нами трапезу и останьтесь на ночлег.

«Надеюсь, приглашают от чистого сердца, а не чтобы добить тайком, раз промазали», — мысленно прокомментировала я и вежливо склонила голову в ответ, однако спешиться не торопилась:

— Благодарю, мы принимаем ваше великодушное предложение.

Провинившийся юнец быстро чирикнул что-то просительное остальным патрульным, и они чинно закивали головами. Зеленые как молодая травка и очень виноватые глаза парня устремились на нас, и он робко сказал, стараясь при этом выглядеть достойно и гордо:

— Я приглашаю вас к своему костру.

— Веди, — согласилась я и соскользнула вниз с седла, не столько из вежливости, сколько по куда более приземленным причинам.

Было большим облегчением снова передвигаться на своих двоих, хоть и стремящихся принять совершенную форму колеса. Лакс тоже спешился, соскользнул с седла с почти эльфийской грацией. Теперь мне стало понятно, откуда у вора такая легкость в каждом движении. От предка рыжему передалась немалая доля пластичности, что в соединении с человеческими генами дало неуловимую стремительность движений, отняв у них танцевальную мягкость. Но урона вор от этого не понес.

Мы двинулись за горе-лучником прямо в кусты у дороги, за нашими спинами послышался новый всплеск эльфийских трелей. Я очень пожалела, что не понимаю языка, и задумалась, а можно ли использовать руны, чтобы составить заклятие перевода. Но навскидку, тем более на ходу, такой вопрос не решить, потому пришлось довольствоваться лингвистическими познаниями Фаля и Лакса. Сильф прозвенел мне на ушко:

— Эльфы собираются доложить о происшествии князю. Они очень встревожены.

«Еще бы, — фыркнула я про себя, — в конце концов, почти дипломатический инцидент, вот так взять — и чуть не пристрелить человека на общественной дороге», — и продолжила разговор вслух:

— Князю? А что ему тут делать, разве вы мне не говорили, что это земля людей? — удивленно переспросила, продираясь через кусты и досадуя, что не догадалась первым пустить Лакса. Шедший впереди эльф вообще, казалось, не задевал ни травинки, растения будто раздавались в стороны, пропуская его. Так что дорогу мне приходилось протаптывать безо всяких там мачете, практически голой грудью, как коммунистке. Следом с комфортом двигались остальные. Вот они, истоки старинного обычая джентльменов — пропускать дам вперед.

— Владыка Аглаэль едет с дипломатической миссией в Патер, — важно обмолвился наш проводник, наконец выбравшись из-под кустов и деревьев на простор равнины. Там, как я уже догадывалась, раскинулся тот самый небольшой палаточный, вернее, шатровый городок, который мне довелось лицезреть давеча в зеркальной рамочке: разноцветный, сочно-яркий, гармоничный, несмотря на множество диссонансных цветов. Вокруг этих многокрасочных, но ничуть не отдающих цыганской безвкусицей шатров легко двигались эльфы.

— Ясненько, — резюмировала я, решив не задавать больше никаких вопросов.

Для начала хотелось поглазеть по сторонам на снующий по лагерю народ. Я ж эльфов в первый раз увидала всего несколько минут назад, а посему с жадностью вбирала новые впечатления от визуального знакомства с Дивным народом. Если не считать неудачной попытки пристрелить Лакса, они производили положительное впечатление: изящные, двигающиеся с врожденной грацией, какую неповоротливый человек приобретает лишь годами занятий танцами, создания были красивы как картинки, одеты с необычайным изяществом, хоть и в простые по-походному вещи. А может, дело заключалось не в тканях и покрое, а в том, как они носили одежду. И в лохмотьях можно выглядеть королевой.

Словом, эльфы мне, конечно, понравились, однако я сразу решила, что ни за что не хотела бы жить среди них, чтобы не растить чувства собственной ущербности. В сравнении с прекрасными созданиями моя симпатичная мордашка казалась какой-то грубой, глаза и волосы тусклыми, а походка неуклюжей, как у медведя-шатуна, напившегося кофе в ноябре. Вот поглядим на этих дивных и предвечных, слопаем все, чем угостят, выспимся на халяву и отправимся в путь, подальше от безупречно-изящных, как статуэтки или рисованные герои мультика, созданий.

А то чувствую себя как в музее, все такое красивое, что плюнуть некуда, а плюнуть почему-то хочется, наверное, низменная человеческая сущность пробуждается. Сравнение-то не в человеческую пользу. Стыдно! Вон тут сколько народа, никак не меньше сотни, а трава нигде не примята, ни одного окурка, бумажки или другого мусора. Птицы тоже, как щебетали в листве, так и продолжают заливаться, их близость двуногих созданий не напугала. Уже одних этих примет было достаточно, чтоб уловить разницу в менталитете.

Пока шли по краю лагеря, эльфы косились на нас с неменьшим любопытством, чем мы на них, но с расспросами приставать не спешили, то ли хорошие манеры мешали, то ли запрет вышестоящих инстанций.

— Тириэль! — завопили где-то слева хоть и мелодично, но отчаянно истошно. К нашему эльфу устремился другой лиловоглазый паренек в форме и с точно такой же прической: золотистые волосы на висках заплетены в косички, соединяющиеся на затылке и придерживающие остальную шевелюру. Вот только замечательные локоны второго эльфа казались какими-то растрепанными, стоящими дыбом, а сам он явно запыхался. Подбегая к нашей компании, затараторил что-то очень быстро, даже Лакс нахмурился, пытаясь расшифровать трели, присвисты и пощелкивания. Нет, поняла я спустя минуту, вор нахмурился именно потому, что разобрал, о чем болтает остроухий. Скрипнув зубами, рыжий перевел, поглаживая кинжал на поясе, как нетерпеливо рвущегося за дичью пса:

— Этот муд…. — вор смутился, но я успела понять, каким именно ласковым прозвищем он хотел поименовать эльфа, — говорит, что решил пошутить над приятелем и что-то сделал с тетивой его лука, думал, тот на вечернем стрельбище подлянку обнаружит, а его в дозор послали.

Эльф-провожатый зло засверкал глазами и, кивнув на нас, ответил приятелю-приколисту чередой возмущенных переливов, которые сделали бы честь самому талантливому соловью. Шутник посерел лицом, как-то разом съежился, поклонился и проговорил ту самую фразу, которую мы уже слышали от стрелка:

— Я приглашаю вас к своему костру.

— Они уже приглашены, Фалькор, — на сей раз по-человечески, чтобы мы въехали в ситуацию, возразил Тириэль, гордо вздернув изящную голову на тонкой шее.

Интересно, как это у них получается, даже если не по-своему говорят, слова все равно будто выпевают, наверное, это тоже талант. Эльфы, набычившись, смотрели друг на друга, каждый настаивал на своем праве искупления вины. Нет, юноши везде одинаковы, даже близким друзьям — дай только повод пособачиться, вспыхивают, как порох. Я вздохнула и вмешалась в назревающий конфликт:

— Мы ведь, как поняла, приглашены на трапезу и ночлег, так давайте поужинаем с одним из вас, а спать придем к костру другого. Устраивает?

Эльфы заморгали, переглянулись с облегчением и отвесили мне скромный полупоклон:

— Как пожелает магева.

— А еще мы можем покушать и тут и там, — задумчиво встрял Фаль.

— Ты-то можешь, а вот мы, боюсь, нет, — рассмеялась я.

Все засмеялись и, как говорят в сводках новостей, в теплой и дружественной обстановке добрались до стоянки Тириэля. Обещанного костра нигде поблизости не наблюдалось, вероятно, выражение было метафорическим. В такую жару костры я заметила в лагере только в одном месте. Оттуда доносились ароматы съестного, полевая кухня работала — одна на всех. А потому еда, которую нам предложили, усадив на какие-то пестрые длинные подушки у стенки скромного темно-синего, расписанного мелкими незабудками шатра, оказалась самой натуральной. Маленькие изящные салатнички с мелко-мелко порубленной зеленью и орехами, все заправлено каким-то легким маслом, длинные полоски еще горячего, необычайно нежного, хорошо прожаренного мяса. Мягкие булочки, если не испеченные тут же, то точно подогретые. На десерт выдали пестрые пластинки, очень похожие на яблочную пастилу. А поскольку пастила всегда была моим любимым лакомством, я даже простила эльфам покушение на Лакса. Вор, похоже, успел оклематься от шока и ел с немалым аппетитом, а может, на нем так сказывался именно шок: чем страшнее, тем больше жрать хочется. Знавала я одну девицу, которая перед экзаменами никак наесться не могла, уже и в аудиторию заходить пора, а она все какой-нибудь пирожок жует.

Пока насыщались, оба эльфа, взвалившие на свои плечи долг гостеприимства, сидели рядом, клевали со своих тарелок как птички, по чуть-чуть, словно не ели, а дегустировали каждый кусочек. Парни обменивались с нами ничего не значащими вежливыми фразами о еде и интересовались, не желаем ли мы добавки, но по едва заметным нетерпеливым движениям было видно, что они совсем не прочь поболтать с людьми чуть позднее. Поодаль смеялись, болтали, ходили кругами другие эльфы, как мне показалось, с точно такими же целями. Так, наверное, во времена Союза вели себя с иностранцами. Легкая опаска, интерес, жажда общения перемешивались в столь плотный коктейль, что определить, каких чувств больше, было затруднительно. Все это показалось мне капельку странноватым, ведь это для людей сменилось больше десятка поколений со времен войны и былая враждебность улеглась, а долгоживущие эльфы вполне могли помнить прошедшее так ярко, словно все случилось еще вчера… Да, пожалуй, я поняла, почему большая часть снующего вокруг народа казалась подростками на пикнике. Они и были преступно молоды по эльфийским меркам, почти дети, родившиеся и выросшие после войны. Вот почему никакой открытой враждебности к людям не испытывали. Тот, кто собирал это посольство, либо отличался поразительной наивностью, либо был прожженным дипломатом. Я пока не осознала в полной мере тактических преимуществ избранной стратегии, да, собственно говоря, и не особенно стремилась до всего докопаться. Кто они мне? Симпатичный народ, сегодня я ужинаю у их шатра паэлори (салатом), фаэнто (мясом) и уилоссой (пастила), а завтра поеду дальше. У них свой путь, у меня свой. Я им ничем не обязана, а они, исполнив долг гостеприимства, полностью рассчитаются за свою шутку со стрелами.

Однако нашим хозяевам сегодня явно не везло не только в стрельбе. Мы с Лаксом еще дожевывали пастилу, запивая ее прохладным соком, когда у шатра возник уже знакомый эльф из патруля. Вот этот кадр с глазами темной зелени явно помнил войну — уж очень настороженно косился на нашу невинную парочку — мгновенно оценил обстановку и с ходу заговорил:

— Магева, вас и ваших спутников приглашает к своему шатру князь Аглаэль. Изволите ли вы проследовать за мной?

Спорить с людьми в форме — последнее дело и заниматься этим стоит лишь тогда, когда нет другого выхода или очень хочется, чтобы тебе дали по морде. Удовольствие для мазохистов! Я молча поднялась на ноги, Лакс торжественно встал за правым плечом, Фаль немного тяжеловато вспорхнул на левое. А… вот почему тяжеловато, в ручонках сильфа все еще был кусина пастилы раз в пять больше его роста!

— Если испачкаешь мне волосы, заколдую! — расплывчато пригрозила мотыльку.

— Чем испачкаю? — осведомился с невинной улыбкой сильф, мгновенно заглотив лакомство.

Лакс криво ухмыльнулся, я тоже не удержалась от улыбки — на маленького пройдоху невозможно было сердиться по-настоящему. Патрульный, поддерживая официальную морду лица, повел нас к центру лагеря, где возвышался самый большой шатер чисто-лазоревого, как небеса после дождя, цвета. Шатер был расписан цветами, очень похожими на ветви мелких роз, только больно сюрреалистических оттенков, на шпиле развевалось лазоревое же знамя с белой шестилучевой звездой в центре и розанами по четырем углам. Геральдикой я никогда не увлекалась даже в своем мире, а тут тем более ничего не знала, поэтому значения символов разгадать даже не пыталась. Просто полюбовалась и решила, что такой флаг куда красивее нашего трехполосного, о смысловой нагрузке которого хорошо, если знает хотя бы каждый сотый гражданин, обремененный некоторым интеллектом.

Глава 7

Цветная радуга, или Следствие из пророчества

У входа в шатер стояла четверка стражников в серо-зеленой форме с не то короткими шпагами, не то длинными кинжалами на поясах и очень серьезными физиономиями, словно говорящими: «Блюду свой долг любой ценой». Для тонкокостных, худощавых, словно вытянутых в длину эльфов у них были весьма впечатляющие, почти накачанные фигуры. Внутри оказалось четверо секьюрити. Легкие раздвижные ширмы делили пространство шатра на комнаты. Потолок был, наверное, обработан каким-то веществом и мягко светился. Патрульный повернул направо, шагнул через занавес из маленьких серебристых колокольчиков. Просто для красоты или мера предосторожности?

Мы прозвенели следом и оказались в относительно просторной треугольной комнате, где прямо на ковре, обложившись какими-то бумагами, извлеченными из разнокалиберных ларцов удивительной музейной красоты, сидело трое: черноволосый юноша — один из немногих встреченных мною эльфов с темными волосами — и двое пожилых мужчин. «Князь и советники, для телохранителей хиловаты, для простых посетителей слишком свободно и надменно держатся», — догадалась я.

Почему решила, что советники были пожилыми? Впервые увидела седые волосы у эльфов. Только они, спадающие мягкими волнами на плечи, да еще глаза, не полные старческого слабоумия, не выцветшие, но похожие на глубокие колодцы, говорили о возрасте мужчин. Что до одежды, никакой особой роскоши я не заметила, все та же превосходная ткань рубашек, штанов, выделанная кожа поясов, жилетов, сапог, не хуже, но и не лучше, чем у других.

Волосы юноши поддерживал простой серебряный обруч, сквозь тонкую ткань длинной рубашки, распахнутой на груди, виднелось тренированное тело. Меня поразила абсолютная гладкость алебастровой кожи, ни единого волоска не портило эту совершенную белизну. Наверное, все волосяные запасы организма сосредоточились на голове, одарив обладателя великолепной густой шевелюрой и такими ресницами, что на них, наверное, смогли бы с комфортом разместиться если уж не воробьи, то стайка колибри наверняка. Ко всему этому великолепию добавились еще и глаза такого глубокого сине-фиолетового оттенка, что князя хотелось водрузить на пьедестал, чтобы им могли любоваться грядущие поколения. По сравнению с ним седые эльфы, прекрасные сами по себе, казались бледными призраками. Аглаэль сиял, словно ярчайшая из звезд.

Наш провожатый неслышно отступил за дверь, повинуясь едва заметному движению тонкой, точно нарисованной углем брови князя.

— Да осияют предвечные огни дивных звезд ваш путь! Прошу, садитесь, — пригласил Аглаэль без тени надменности, действительно пригласил, а не повелел. Взгляд дивных глаз цвета грозового неба был открыт, но настороженно строг. Так смотрят на большую собаку, которой зла не желают, но не знают, что она предпримет: вильнет хвостом, зарычит или безмолвно вцепится в горло.

Я, стараясь поменьше глазеть на красавчика (пусть парень и не в моем вкусе, а все равно красавчик, от которого глаза отвести трудно), молча опустилась на мягкий густой ворс расстеленного в комнате изумрудного ковра. Села прямо, пытаясь не обращать внимания на мелкие неудобства вроде непривычной позы и усиливающегося жжения в груди. Нежная кожа, забывшая за долгую зиму средней полосы про солнышко, вот уже минут пятнадцать отчаянно чесалась то ли от укуса какой-то сволочной твари с большими зубами, то ли я просто натерла ее майкой и кулончиками.

— Сожалею о происшедшем, — с достоинством промолвил князь, чуть склонив голову, так, наверное, главы государств и должны приносить соболезнования или признавать конфузы подданных. — Согласно нашим обычаям мы предложили вам гостеприимство во искупление вины, примите и виру за непролившуюся лишь в силу счастливой случайности кровь, по человеческому обычаю!

В руке юноши появился туго набитый, глухо звенящий мешочек, расшитый цветами роз. Вроде бы кошель, но уж больно большой и толстый.

Лакс сдержанно хмыкнул, оценивая габариты компенсации собственных страданий, предложенных почему-то не ему лично, а мне. Аглаэль, кажется, счел меня старшей в нашем маленьком трио, скорее всего из-за звания магевы. Что ж, значит, мне за всех и отдуваться придется. Ну, держитесь, ваше княжеское величие! Вперед!

— А вот это уже оскорбление, князь, — задумчиво констатировала я, заметив, как в глазах юного брюнета промелькнула искра страха. Взоры его советников похолодели. Вот парочка ветеранов, эти не только помнят войну, небось еще дрались в первых рядах, вырезая ненавистных людей, и вполне могут посоветовать по-тихому прирезать ночкой темною несговорчивых путников и прикопать трупы в укромном местечке.

— Оскорбление? — непонимающе переспросил Аглаэль, мешок так и остался в его руке. Юноша растерял часть своего венценосного достоинства и метнул неуверенный взгляд на одного из старичков, сразу стало понятно, кто ему присоветовал от нас откупиться.

— Твой паренек едва не убил моего спутника. А теперь ты пытаешься всучить взятку, заплатить деньгами за его кровь. Эльфу бы ты такого не предложил. Неужели кто-то сказал тебе, будто у людей все продается и покупается: честь, дружба, любовь, преданность? Что ж, может быть, в чем-то твои мудрые советники и правы, люди бывают подлыми, многие из нас готовы ради звонкой монеты пойти на любую низость, но только не все люди таковы, как и не все эльфы — воплощенное благородство, иначе Тень Ручья до сих пор стоял бы там, где ныне лишь руины.

— Не след тебе речь то, чего не постигнешь, магева, — резко вмешался в разговор один из седых, выпрямившись. Кажется, я ударила его по больному месту.

— А ты так уверен, что люди глупы, мудрый эльф? — прищурившись, спросила я, подавив забурлившее в крови возмущение остроухим святошей. — Никогда не слыхал о Первом правиле волшебника, выведенном Терри Гудкайндом? Нет? Так оно гласит: «Люди глупы, они верят тому, чему хотят верить, или тому, во что боятся поверить». Только все дело в том, мудрый эльф, что это правило не знает расовых границ, и твоя уверенность может оказаться лишь оборотной стороной глупости или страха!

«Вот так я! Вот так завернула! — мелькнула быстрая мыслишка. — Ну ничего себе выдала, такое бы красноречие, да на семинарский диспут по философии! И ведь говорила, как думаю, никто моими устами, так сказать, не глаголал, а все-таки такое ощущение, словно не сама сказала, будто что-то через меня сказалось! Опять как тогда, с крестьянками и поросенком».

Лакс, Аглаэль и Фаль ошалело моргали, впитывая весь тот свободный поток сознания, который извергался из меня. А начинающую магеву и в самом деле несло:

— Ты поверил в то, что деньги значат для людей все, постарался внушить эту мысль своему князю и посадил его в большую лужу. Ладно, сейчас я, магева, пообижаюсь втихую, скажу: «Борис, ты не прав!» — и мы дальше поедем, каждый своей дорогой. Но если в будущем твой бесценный совет выйдет Аглаэлю боком, кого винить станешь? Судьбу-злодейку? Ты бы поразмыслил над этим, старик, не бывает одного лекарства от всех болезней, нельзя всех людей мерить по одной мерке.

Грудь зачесалась еще сильнее, зажгла, как огнем, будто мне фашисты зажигалку за пазуху сунули, я не выдержала и, наплевав на все нормы этикета как человеческого, так и эльфийского, полезла за ворот майки и, вытащив свои цепочки, чтобы не мешались, с наслаждением почесалась. В конце концов, на нас сейчас так могут разозлиться, что за оружие схватятся, не до хороших манер будет.

Глаза эльфов стали большими и круглыми, по пять копеек, нет, брешу, не меньше, чем с юбилейную медальку, какие коллекционировал дедуля одной моей школьной подружки и старался продемонстрировать всем подряд, стоило только заглянуть к ним на чаек.

— Ну, чего вы? — сердито нахмурилась я. — Уж и почесаться нельзя?

— Прости, друг народа, — промолвил тот самый беловолосый эльф, который столь грубо одергивал меня только что, и простер руки ладонями вверх, его бледные щеки подернулись розовой пеленой румянца. — Я не ведал, с кем вел беседу и кому мы хотели предложить виру. Прости за обиду!

— Про врагов народа я слышала, правда, не здесь, но с этим все ясно, а вот почему так сразу — и друг? — вслух удивилась я.

Второй, весьма молчаливый, наверное, самый умный советник указал щепотью на мою грудь, нет, на цепочку с листиком и капелькой.

— Чего? — не поняла я и, заподозрив неладное, уточнила: — Эта милая безделушка у вас какой-то отличительный или почетный символ? Так не переживайте, хамите дальше, мне ее никто не вручал, случайно попалась в руки.

— Этот знак, который в Лиомастрии не вручали уже несколько столетий, невозможно отнять, передарить или найти просто так. Никому, даже магу, не под силу заставить камень сиять светлой голубизной истины, только тот, для кого предназначен авэрегласс, пробуждает его свет. Если не хочешь говорить о том, как получила знак дружбы, молчи, мы поймем, но не считай нас большими глупцами, чем мы себя ощущаем ныне, — промолвил грубиян, резко сменивший интонации на почтительные и вполне мирные. Теперь мужчина сердился только на самого себя за неверный анализ ситуации. Он принял все мои заявления, точно щенок, написавший в углу, удары газетой по мягкому месту.

Вот так раз! Это какую же фиговину меня угораздило не только подобрать, но и заставить работать? И самое интересное, что в мой рассказ об археологической природе кулончика никто не поверит. Друг народа, да уж, шуточки! Приятели мои благоразумно молчали, не стремясь опровергать версию эльфов, то ли решили и дальше разыгрывать публику, то ли (уж больно лица были серьезными) приняли слова за чистую монету, а мою находку сочли перстом судьбы.

— Воистину, свет звезд не оставил нас, — с облегчением вздохнул юный князь, глаза его засияли, и он улыбнулся так, что мне сразу стало понятно значение заграничного слова «харизма». — В добрый час сплелись дороги судьбы и состоялась встреча. Как никогда нам потребны мудрый совет и сила волшебства.

— Ну до ваших умельцев, ворочающих землю, мне далеко, — хмыкнула я, снова вспомнив руины дворца.

— Или им до тебя, магева, — настойчиво заметил Аглаэль, машинально поправив наголовный обруч таким обыденным жестом, как иной мужик кепку. — Вальдон сказал, ты спасла твоего друга от верной смерти. Твоя рука вывела его из-под удара стрелы прежде, чем прозвенела оборванная тетива.

— Магева Оса способна провидеть! — так гордо прозвенел хвастливый Фаль, точно это не он со мной шел, а я с ним, и дух меня, большую дуру, привел к эльфам.

Лакс услыхал сильфа, резко дернулся ко мне, впился подозрительным взглядом в лицо, но расспрашивать ничего не стал, оставил щекотливый разговор для более конфиденциальной обстановки.

— Ну и что? — Я нарочито небрежно пожала плечами. — Видений по заказу не вызываю, что мне показали, то увидела. Чем это вам-то поможет?

— Возможно, нам нужна не столько магия, сколько совет, — сплетя тонкие пальцы в какую-то замысловатую фигуру, промолвил молчальник и глянул на меня остро, точно темно-фиолетовыми булавками кольнул на пробу. — Совет человека, готового помочь эльфам.

— Ну что ж, — медленно промолвила я, поерзав на ковре, чтобы устроиться поудобнее, — истиной в последней инстанции сказанное не считайте, но если действительно нужен совет, взгляд со стороны на проблему, которую вы со всех сторон обмусолили и так глаза замылили, что под носом ничего больше разглядеть не способны… Давайте попробуем. В чем дело-то?

— В договоре, — промолвил князь так, словно это объясняло все разом, как любимое присловье старого папы-лиса из детского фильма: «Такова се ля ви».

— А поподробнее? — попросила я, какой-то едва ли десятой частью рассудка осознав странность происходящего: сижу в шатре эльфийского князя, хамлю его советникам, а они вместо того, чтобы стражу кликнуть, передо мной извиняются и вдобавок совета просят. Но это, как уже было сказано, я чуяла очень далекой, исключительно рациональной частью себя, а остальное, оно твердо знало — все идет по плану, все ведут себя правильно, и я в том числе, когда предлагала эльфам свою помощь.

— Разговор идет о договоре моего деда Альглодиэля, — уточнил Аглаэль, положив тонкие пальцы на одну из бумажных стоп. — Минуло полтысячелетия, первый оговоренный срок истек, и документ должен быть подписан заново. Именно поэтому я послан отцом в Патер.

— И в чем проблема? — с легким замешательством нахмурилась я. — До вас дошли слухи, что человеческая сторона не желает продления договора?

— Н-нет, — сдвинул брови и предводитель посольства. — Все не столь плохо, однако у нас есть основания полагать… — Аглаэль моргнул, подбирая слова, чтобы объяснить кажущееся таким очевидным для внутреннего зрения, — что люди пожелают внести неприятные изменения в договор.

— Откуда дровишки? — уточнила быстренько.

Смысл метафоры князь просек моментально и раскололся:

— Провидица Виальдэ зрела серую пелену над нашими землями и черные письмена, в которых распознала договор — позор и спасение нашего народа. Письмена менялись, и вместе с их переменой все более густел туман. Угасал свет солнца и звезд, ярко светила лишь одна звезда — Ксантии. Она осталась единственной надеждой для нас — так предсказала Ви. Только ее свет способен разорвать наползающий туман и прогнать его прочь, подарив миру радугу цветов. Видения никогда не дают точного ответа на вопросы, мы не знаем пока, как толковать его, ведомо лишь одно — беда придет от мирного договора с людьми, но почему провидица зрела Звезду истины, мы не смогли истолковать. Может быть, ты…

— Гм… — Я откашлялась, хоть и не испытывала никакого першения в горле, однако было немного неловко от того, что собиралась сейчас заявить. — Наверняка пока ничего не скажу, но меня, кстати, зовут Оксана, имя это имеет сокращения Ксана, Ксюха, Ксюша…

Эльфы вперились в меня такими благоговейными взорами, как будто собирались помолиться, и перестали дышать. Что самое неприятное, еще и Фаль с Лаксом вылупились точно так же, легкий флер неверия в мистические совпадения под вредоносным влиянием впавших в экстаз остроухих мистиков таял с катастрофической быстротой. Молчальник поцеловал ладони и снова простер их ко мне с тихим шепотом:

— О, сияющая! Предвечная!

Я отвернулась, посмотрела куда-то вбок, чтоб только не видеть этих полных надежды глаз, и торопливо пробормотала:

— Эй, вы там, не навоображайте невесть чего, пожалуйста! Я натуральный, стопроцентный человек из костей, мышц и крови. Кое-где даже жир есть! Никаких небесных предков не имею и на божественность не претендую. Упаси, как там по-вашему, Творец! Вы же сами говорили, что видения не дают четких указаний. Я полагаю, вашей провидице откуда-то сверху покровители спустили подсказку: люди мудрят с договором, посоветуйтесь с Ксюхой. А уж весь остальной декор в высоком штиле ее воображение обеспечило. Так что хватит мистики, давайте делом займемся.

Мои слова немножко встряхнули эльфов, они перестали не моргая пялиться на меня, целовать ладони и порываться простереться ниц. Коврик в шатре, конечно, мягкий, на таком в кайф поваляться, балду попинать, но только из удовольствия. Я была категорически против поспешного возведения меня в ранг божества или звезды, по-моему, эльфы разницы между двумя этими понятиями не делали, а если таковая и наличествовала, то была чрезмерно тонка для моих примитивных мозгов. С божества, как я уже уяснила из краткой дорожной лекции Лакса, спрос поболее, чем с человечка. А мне оно надо? Ответ однозначный и обжалованию не подлежит — нет, фигушки. Ни за что! Чем меньше ответственности и власти, тем проще жить. Никогда не понимала наших девчонок, рвущихся к посту старосты, только лишний геморрой, привилегий куда меньше, чем обязанностей.

Когда мое пылкое воззвание слегка проветрило компании мозги, я еще раз откашлялась и бодро заявила, усевшись для удобства по-турецки:

— Значит, с договором что-то нечисто. Оставим пророчиц блуждать в туманах видений, скажите лучше, вы с грамотными юристами не консультировались? Не просили выловить блох в бумаге?

— Блох? — Аглаэль так удивился, что разом растерял половину почтения к сошедшей с небес звезде.

— Ну да, ловушки, двусмысленности, уловки, — помахала я в воздухе рукой, — все, что могут использовать люди, чтобы повернуть текст договора в свою пользу. — Я сама не юрист, это все-таки не профессия, а диагноз, но знаю, иногда можно в договор столько всего вложить, что глупый партнер, считающий, будто заключает выгодную сделку, останется голым и босым, а все потому, что подпунктики в конце документа, написанные мелким шрифтом, прочесть не удосужился.

— Когда Альглодиэль подписывал договор, он учел все, — с непоколебимой верой в своего предка заявил Аглаэль.

— Что ж, — я почесала нос, — пожалуй, это можно принять в качестве рабочей версии. Будь иначе, люди уже начали бы качать права, они-то от любых войн куда быстрее оправляются, потому как живучие, сволочи, и скорость воспроизводства значительно выше.

Эльфы мрачно закивали, я затронула больное место их расы.

— Значит, поставим вопрос по-другому! — провозгласила я торжественно. — Думайте, мудрейшие, что за прошедшие века изменилось, утратив соответствие пусть не с духом, а с буквой договора, — заметив, как открываются рты для возражений, я почти приказала, воспользовавшись статусом спасительницы нации и друга народа: — Важна любая мелочь! Пройдитесь еще раз по тексту глазами, ищите!

Советники и князь переглянулись и последовали моему совету, начав штудировать документ по новой в соответствии с четко поставленной задачей. Мы им не мешали, даже Фаль не хвастался, не зудел и не лез под руки, проникся важностью момента, а может, просто утомился за день и начал подремывать, доверчиво зарывшись в густой ворс ковра у моей ноги.

— Я не вижу ничего, разве что… но ведь это… — сдвинув тонкие брови, вполголоса прокомментировал свои усилия князь через семь минут.

— Говори! — почуяв важное, оживилась я и подалась вперед.

— Это почти формальный пункт, где перечисляются титулы и регалии персон, заключающих мир от имени государств. Среди знаков, подтверждающих полномочия эльфийского князя, названа Цветная радуга… — Тут Аглаэль заткнулся, сам сообразил, что сказал.

— Цветная радуга… радуга цветов, — вслух перевернул сочетание слов туда и обратно Лакс.

— И что? — поторопила я красавчика-эльфа, выпустившего бумагу из пальцев. Лист мягко спланировал на ковер и поспешил свернуться в трубочку.

— Цветная радуга — нагрудная цепь, реликвия княжеского рода. Она была утеряна после смерти Альглодиэля. Мастера изготовили прекрасную замену, не отличающуюся внешне от утраченного украшения, — вступил в разговор молчальник.

— А люди знают о том, что настоящая цепь пропала? — иезуитски осведомилась я, отбив торжественную дробь по ладони.

— Возможно, — признали эльфы.

— Вот вам и повод объявить невозможным перезаключение договора и настоять на его новой редакции, выгодной людям. Может, земельки еще у вас оттяпать хотят, или послаблений в торговле добиваются, или чего другого. А чтобы вы сильно не кочевряжились, вполне могут пригрозить какой-нибудь гадостью, — довольно резюмировала я. — И не придерешься, все будет законно, договор-то заключался с прежней правящей фамилией. Никакой суд не подкопается, если в этих землях вообще судопроизводство имеет место быть.

— И что нам делать? — беспомощно спросил князь.

Я почесала лоб, как умная, и вздохнула:

— Да почем я знаю. Давайте на вашу поддельную реликвию гляну, может, на нее какие-то чары наложить можно, чтобы она казалась старой, настоящей…

Аглаэль без лишних разговоров встал, прошелся к задней стенке комнаты, достал из массивного деревянного ларца искусной резьбы цепь и вынес ее нам.

Я моргнула, Лакс подавился воздухом, Фаль перестал сонно моргать и растаращил изумрудные зенки во всю ширь. Вот так сюрприз!

— Нет, никаких заклинаний налагать не буду, — широко улыбнулась я, потирая ладошки.

— Почему, магева Оса? — приуныл разочарованный князь.

— Поскольку предвижу иной, менее затратный и куда более простой выход. Скоро поймете. Лакс, не сбегаешь за нашими вещичками? — Я подмигнула вору, тот ухмыльнулся:

— С удовольствием, — и слинял из шатра.

Вернулся так быстро, точно на ветре летал, и притащил один из мешков нашей поклажи. Торжественно сложил ношу к моим ногам с элегантным поклоном, и где только выучился, или это у потомков эльфов врожденный дар?

Я развязала ремешки, вытащила одну из рубашек Лакса, неторопливо, растягивая минуту ожидания, развернула ее и протянула Аглаэлю точную копию драгоценной цепи, которую он все еще держал в руках и машинально перебирал пальцами, успокаивая нервы.

— Вот эта вещица, полагаю, вам подойдет больше любой подделки, — небрежно промолвила и, поскольку эльф все еще мешкал, нетерпеливо тряхнула цепью, как всегда делала, подзывая разыгравшуюся собаку к ошейнику:

— Бери, бери, пока дают, не стесняйся!

— Цветная радуга?! — выдохнул князь, благоговейно принимая реликвию обеими руками и прижимая к себе, словно украденное из колыбельки в младенчестве и возвращенное чудесным образом дорогое дитя.

— Да, это она, — уверенно подтвердили восхищенные советники, вероятно, имевшие честь лицезреть оригинал до его упокоения в земных недрах.

— Но… откуда… как… Как такое чудо оказалось подвластно тебе, магева, если ты не воплощение Ксантии? — вновь начал подозревать меня в божественном происхождении эльф. Один из советников тем временем очень уважительно, но твердо забрал у своего начальника цепь и торжественно возложил ее князю на грудь. Эта великолепная безделушка пристроилась там так уютно, точно именно для этого была предназначена. Впрочем, ведь на самом деле была.

— Ну, я не звезда, светить не умею, на небе не была, даже никогда не пела на эстраде, не ходила по подиуму и не снималась в кино, — передернула плечами, испытывая изрядное искушение соврать насчет реального источника добычи, однако же переборола минутный порыв и честно призналась:

— А с цепью все просто получилось. Мы ехали мимо Тени Ручья и решили немного покопаться в развалинах. Зачем, спросите? Исключительно из любопытства, сдобренного стремлением подзаработать. Мне видение накануне было, вот я и решила, что такие картинки не просто так являются.

Советники ни на грош не поверили столь приземленному объяснению, хоть и не решились перечить завравшейся магеве вслух, а вот Аглаэль изумленно вздрогнул и промолвил:

— Ты говоришь странно, но слова твои правдивы… Значит, подлинны легенды о Радуге, носящему ее по праву дарует она стократ умноженную силу отличить самое искусное плетение лжи от правды.

— Вот теперь действительно верю, что твой дедушка не пропустил в договоре ни одной ловушки, — удовлетворенно констатировала я, потягиваясь. — С таким детектором лжи на груди можно любые документы подписывать одной левой. Теперь на этот счет вы можете не волноваться, любую человеческую хитрость раскусите, осталось только грамотно выстроить пиар-кампанию возвращения реликвии, чтобы не пришлось особенно париться.

На меня снова посмотрели вопросительно, ожидая расшифровки мудреных речей. Я почесала нос и коротенько перевела:

— Надо сделать так, чтобы люди еще до того, как вы возьметесь за договор, знали: цепь найдена, и ее способность изобличить ложь по-прежнему действует на все сто процентов. Пусть ваши мальчики и девочки ликуют, веселятся и болтают об этом на всех перекрестках с каждым встречным. Как цепь вернулась? А вот тут можно и приврать во благо нации. Одни могут рассказывать о загадочной магеве, другие о видении вашей Ви, третьи о волшебной звезде, сошедшей ради своих детей с небес, ну и так далее. Вы же любите всякие возвышенные истории, что-нибудь трепетное и проникновенное насочиняйте. Понятно? Андестенд?

— А пожалуй, сработает, — задумчиво покивал изобретательный Лакс, оценивая предложенную методику с позиции человеческой логики. — Только как бы тогда договор иным путем переиграть не надумали…

— Силовые методы решения проблемы, — нахмурилась я, как-то не подумав сразу над тем, что в этом мире не только возможен такой способ, но и применяется на практике куда как часто. В моих-то пенатах для начала пробуют обмануть, подкупить, разорить, оговорить, а уж если не действует ни один из испытанных временем способов, либо отступают, либо переходят к крайним мерам. Все-таки и от цивилизованности иногда бывает польза. — Н-да… Неприятно признавать, но ты можешь быть прав, приятель.

Обрадовавшиеся было эльфы снова насторожились, словно уже сейчас ожидали нападения орды кровожадных подлых врагов с мечами наперевес. Они в отличие от меня на историческом и личном опыте познали худшие черты человеческого характера и согласились с предостережением Лакса.

— Тогда стоит распустить еще один слушок, — обмозговав проблему, огласила я решение. — Пусть ваши эльфы говорят о том, как магева, звезда, богиня или все трое разом, сами сообразите, как лучше, наложили на вас заклятие защиты, отражающее урон на врагов.

— Но если кто-то нам не поверит? — изящно изогнув тонкие брови, Аглаэль озвучил закономерный вопрос.

— Ну тогда я ему или ей не позавидую, — широко и подчеркнуто невинно улыбнулась я, — потому как я действительно собираюсь наложить такое заклятие. Это чары защиты, отражающие нанесенный удар на врага. Чем сильнее попытаются задеть вас, тем горше будут расплачиваться сами. Есть возражения?

— Не просто в добрый, а в самый благословенный час ты почтила присутствием наш стан, о магева Оса, — склонил голову Аглаэль. — Ты возвратила одну из величайших святынь нашего народа, а теперь еще предлагаешь защиту и помощь. Скажи, как нам отблагодарить тебя и твоих спутников?

— Вы там, князь, кошелек показывали, так отдайте его Лаксу, — предложила я. — Цепь вашу мы вместе искали и из развалин доставали, значит, мой друг имеет свою законную долю в добыче, а сильф, думаю, возьмет пастилой.

При слове «пастила» подремывавший Фаль резко оживился и с энтузиазмом закивал головой. Лакс головой не мотал, но против денег ничуть не возражал, я это по его скрытно-довольной физиономии четко определила.

— А чего пожелаешь ты, о магева? — вопросил Аглаэль.

— Насколько я понимаю, в этих краях маги редко выставляют счет за услуги, каждый расплачивается тем, чем может и хочет. Поэтому перевешиваю эту проблему на ваши головы. Моей и так забот хватает. Время позднее, а еще заклятие творить надо.

— Какая помощь в сем деянии тебе потребна, магева? — заговорил высоким штилем молчаливый советник, как всегда задавший самый ценный вопрос по существу. Какой мудрый дядька, прямо расцеловать его хочется, а боязно. А ну как его, непоколебимого, Кондратий хватит от такого яркого проявления человеческих эмоций?

— Оставьте меня наедине с князем, а сами ступайте, это лучшей помощью будет, — твердо предложила я, имея в виду не только пожилых эльфов, но и своих друзей.

Поскольку речь шла о колдовстве, перечить мне ни мудрые советники, ни приятели не стали, первые выскользнули за колокольную завесу молча, вторые, отягченные весомым кошелем и щедрым обещанием пастилы, направились следом с требованием в глазах непременно рассказать им обо всем, когда закончу ворожить. И вот мы остались наедине с прекрасным князем. Тот с робким любопытством глянул на меня из-под ресниц.

— Почему попросила всех уйти, — серьезно начала я, набравшись наглости, — нам с тобой решить надо, Аглаэль, на чем заклятие писать буду. От материала тоже многое зависит. Можно, разумеется, какую-нибудь побрякушку посимпатичнее взять и на ней знаки нацарапать или бумагу использовать и в одежду зашить, только, сам понимаешь, это не слишком надежно. Ведь защитный амулет, сотворенный для одной персоны, пусть даже случайно, способен попасть к другой.

— Что предлагает магева? — Доверчивый взгляд эльфа уперся в меня, как прицел лазера.

— Ты не просто эльф, ты наследник князя, в мистическом смысле архетип эльфийского народа, олицетворение своей расы, ее защитник и правитель. И я вижу только один способ сделать так, чтобы чары мои достались только тебе, а через тебя накрыли все посольство. Надо написать магические знаки на твоем теле, — выдвинула я свою сумасшедшую версию, основанную на ворохе сведений из случайных книжек по магии, пролистанных в моем мире, и куда большей куче фантастической литературы. А еще, самое главное, на внутреннем ощущении правильности затеи.

— А чем? — Аглаэль был удивительно спокоен, словно каждый день получал такие сногсшибательные предложения.

— Можно использовать какую-нибудь краску, но и самая стойкая все равно сотрется со временем, даже если ты решить не мыться. Другое дело, если знаки на теле процарапать. Когда ранки заживут и исчезнут, останется память тела о том, где и как они были нанесены, поэтому, полагаю, заклятие будет продолжать действовать.

— Я согласен, — решительно объявил эльфийский князь, его грозовые глаза разгорелись ярким пламенем возбуждения. Кажется, Аглаэль был готов на любые жертвы во имя высшей цели, в том числе решил позволить совершенно незнакомой девице расцарапать себя в пух и прах.

— Хорошо. Постараюсь все сделать быстро и процарапаю знаки поменьше, чтобы сильно не травмировать кожу, — пообещала я, очень жалея, что колдовская необходимость вынуждает меня осквернять такое красивое создание. Я чувствовала себя тупым балбесом, который собирается накорябать на Венере Милосской нетленно-пошлую надпись: «Здесь был Вася».

— Я согласен, с одним условием, — глядя на меня из-под длиннющих ресниц, с мягкой настойчивостью уточнил князь. Торжественно снял цепь, скинул расшитый мелкими розами по бортам жилет и начал снимать свою восхитительную полупрозрачную рубашку — мечту романтика-стриптизера. Н-да, разоблачался он так изящно, словно танцевал под неслышную музыку, мне даже стало слегка неловко от бесплатного созерцания процесса.

— Да? — Я нарочито скептически выгнула бровь, гадая, чего это эльф, анестезию просить будет?

— Ты не процарапаешь, а вырежешь на мне эти знаки так крупно, как только возможно, магева, — чуть охрипшим голосом (этакая сексуальная хрипотца очень шла князю) мужественно уточнил Аглаэль.

— Гм, это, конечно, надежнее, но что, если ты истечешь кровью прежде, чем я закончу первую рунную комбинацию и смогу заняться второй, исцеляющей травму? — опасливо уточнила я, гадая, а не собирается ли загадочный эльф с моей помощью сделать себе эвтаназию? Вдруг ему жить надоело или какая любовь несчастная загрызла?

— Не опасайся, — чуть печально улыбнулся юноша, завершив сеанс вынужденного стриптиза на самом интересном месте, то есть обнажившись аккурат до пояса, причем в верхней части. — Я не маг, но одарен некоторой властью над всем живым, мне под силу не позволить жизненным сокам погибельно истечь из собственного тела. Накладывай чары, магева.

— Ну раз ты настаиваешь. — Я пожала плечами и вытащила из сумки ножик. Аглаэль довольно улыбнулся и выкрикнул что-то по направлению занавески из колокольчиков.

Я снова не различила в мелодичной трели ни слова, однако совершенно неожиданно оказалось, что мне понятен смысл речи. Князь просил охрану удалиться и караулить снаружи. С чего бы это — такой талант к языкам? С подозрением посмотрела на кулон друга народов. Уж не ему ли, извлеченному из земли и заработавшему в полную силу, обязана новоявленным лингвистическим дарованием? Впрочем, сейчас это было неважно. Князь уже опустился на ковер, грациозно раскинул руки и глядел на меня приглашающе. Страха в его грозовых глазах не было абсолютно, только какое-то тщательно скрываемое лихорадочное возбуждение. М-да, если бы мне живот резьбой без общего наркоза украшать собирались, я бы такой спокойной не была и добром в руки хирургов-садистов не далась бы. Все-таки эльфы странный народ, хоть и чертовски красивый, вон как элегантно раскинулся, будто и не сам лег, а целая команда с режиссером во главе укладывала битый час для съемок в эротическом журнале. И почему я не художник, такое полотно можно было бы наваять, или уж, на худой конец, почему я без фотоаппарата, снимки любое издание с руками оторвало бы.

— Где будем делать руны? — опустившись на колени перед телом, с показной деловитостью осведомилась я, словно портной, уточняющий у клиента последние детали перед выполнением заказа. — Грудь или живот? Наверное, все-таки лучше живот, вы же так любите прозрачные рубашки…

— Это хорошее место, магева, средоточие силы тела, — одобрительно кивнул Аглаэль, даже не вздрогнув, когда я коснулась его нежной кожи рукой.

Я покачала головой и, ухватив нож покрепче, чтобы не выскользнул из повлажневших пальцев, начертала первую из четырех рун — кано, огонь не только физический, но и провидческое пламя души, высший свет, позволяющий увидеть истинного врага. Белоснежная, словно светящаяся потусторонним жемчужным светом кожа эльфа легко поддавалась острию клинка, словно стремилась ему навстречу, впускала в себя. Кровь наполнила порезы красной краской, но не забила фонтаном и даже не потекла струйками, как я втайне опасалась. Испустив мысленный вздох облегчения, взялась за вторую руну, назначение которой было — остановить враждебную атаку. Сквозь сосредоточенность, с каковой я вдохновенно расписывала князя под хохлому, прорвался посторонний звук. С губ Аглаэля сорвался легкий стон. Я тут же прекратила экзекуцию и сочувственно спросила:

— Очень больно?

— Нет, магева, не больно, — улыбнулся эльф, и я было собралась восхититься его стойкостью, мужественностью, самоотверженностью и иными достоинствами той же категории, когда обратила внимание на затуманенные глаза Аглаэля, а потом и на кое-что еще, пониже, весьма убедительно доказывающее, что парень испытывает совершенно определенные чувства, но это не боль. Что за хрень? Я чуть опустила нож и, нахмурившись, ошарашенно пробормотала:

— Ну ни фига себе, Аглаэль, тебе что, нравится, когда режут по живому? «Целую. Уезжаю. Крыша»?

Краска смущения залила лицо эльфа, признание сорвалось с дивных уст:

— Да, прости, магева, мне следовало сказать тебе сразу, чтобы не волновать, но я страшился отказа… Моя мать родом из темных эльфов, это был династический брак. Наши ветви похожи внешне, совпадают многие обычаи, но личные пристрастия бывают весьма различны…

— Да ладно, чего уж там. — Уяснив, о чем, собственно, идет речь, я почти успокоилась. Ура! Никакого помутнения рассудка под воздействием моих чар князя не постигло, он всегда был таким, скажем тактично, особенным. Ну, мазохист так мазохист, что теперь, его лишать титула и отправлять в бессрочную ссылку? У каждого из нас дури в голове предостаточно, так что надо быть терпимее, и к тебе потянутся люди. Так сказать, пусть бросит камень тот, кто без греха. — Ты не виноват в своей наследственности. Да и пороть тебя, чтобы выбить дурь, я так понимаю, бесполезно.

В ответ на мою цитатку из анекдота Аглаэль облегченно улыбнулся и стеснительно заметил:

— Мой народ свободен в выборе своих предпочтений и уважает чужие, но я слышал, люди ведут себя иначе.

— Ты вообще о людях много вредного наслушался! Общественная мораль гласно порицает не подпадающих под стандартную мерку и временами даже преследует их. Только все равно каждый делает то, что ему хочется, пусть и тайком от других, а если не делает, опасаясь разоблачения, то мечтает, — пожала я плечами. — Вот в город прибудете, можешь посетить какой-нибудь тамошний бордель и убедиться на практике. А что до меня, так я считаю, твои вкусы в постели — твое личное дело, а мое дело — закончить заклятие. Это даже хорошо, что ты особенный, мне не так стыдно будет делать тебе больно, наслаждайся, князь! — Я небрежно потрепала его по плечу, рассмеялась и продолжила «рисование». Теперь, когда не волновалась за Аглаэля, дело пошло куда быстрее и рунный рисунок вскоре был готов. Я отодвинулась, чтобы полюбоваться на дело своего ножа, и нашла заклинание весьма красивым. На удивление ровные, для моей обычной косорукости (неужто натренировалась?) знаки покрывали район солнечного сплетения князя и были полны не только знатной кровью, но и силой. Есть! Сработало! Да здравствую я!

— Готово! — провозгласила, воздевая нож к потолку шатра, будто флаг.

Аглаэль аккуратно, но без опасливого священного трепета, с каковым относились бы к своему израненному телу многие из знакомых мне и с виду весьма мужественных парней, промокнул кровь рубашкой и сел. Из порезов больше не пролилось ни капли. Вслушавшись в себя, князь заметил:

— Я ощущаю силу начертанных знаков.

— Ну еще бы, это очень старинные и могущественные знаки, — согласилась я. — К тому же ты нисколько не противился их нанесению, скорее уж принимал с такой охотой, — тут князь снова немного порозовел и бросил на меня кокетливый, очень мужской взгляд, — что они быстро пришли в рабочее состояние.

— Благодарю, магева. — Аглаэль взял мою руку в свои и поцеловал вовсе не там, где принято было в старые времена у нашенских дворян, а в центр ладони. — Но я все еще не знаю, как наградить тебя за помощь.

— Утро вечера мудренее, — ответила ему, — что-нибудь непременно сообразится до нашего отъезда.

— Разве вы не отправитесь в Патер с нами? — удивился и огорчился князь, неохотно выпустив мою ладонь.

— Нет, для создания слухов и мифов очень важно, чтобы первоисточник находился как можно дальше от эпицентра их распространения, — авторитетно пояснила я, словно каждый день выдумывала какую-нибудь легенду.

— Быть по сему, — склонил голову эльф, живописно колыхнув волосами, и мне тут же захотелось остаться с этим очаровательным мужчиной и изведать все, что он предлагал мне глазами, пожатием руки, теплом изящного тела. Но минута искушения быстро миновала. Для полного счастья мне еще с князем-эльфом спутаться не хватало, нет, не буду я завязывать такие узелки на память. Кто знает, смогу ли потом развязать, не сгинув, как мошка в паутине?

Глава 8

Откровения и подарки, или Тайна Лакса и рыжий кошмар

Распрощавшись с Аглаэлем, я побрела по укладывающемуся на ночлег лагерю эльфов к шатру, где приютили на эту ночь нас с Лаксом. Хорошо, что один из охранников князя составил мне компанию, в звездности подступающей тьмы я плутала бы долго, будоража спящих и наступая на тех, кто не успел вовремя выбраться из-под моих ног.

Лакс, между прочим, еще и не думал ложиться. Рыжий вор сидел в шатре, на земле тускло поблескивали серебряные монетки, рядом валялся опустевший кошель. Пальцы парня пропускали тонкие звенящие струйки, пересыпая их из горсти в горсть. Нет, Лакс не считал деньги, он, скорее, использовал их как четки, думая о чем-то своем. Фаля я, войдя в шатер, не увидела: либо где-то жадно лопал обещанные груды пастилы, либо дрых без задних ног, зарывшись в подушку или одеяло. Я уже успела убедиться, что по части искусства витья удобных нор на ночь сильф не знает себе равных.

— Привет, или, скорее, доброй ночи, приятель! — шепотом поздоровалась. — Ты чего до сих пор не спишь? Стережешь покой Фаля или боишься очередного покушения?

— Привет! — Лакс кивнул мне, потом сноровисто пересыпал деньги в кошель и, завязав его, заметил: — Ты весьма удачно сплавила цепь эльфам. Конечно, в Патере мы бы за нее больше выручили, но могли и неприятностей на свои шеи огрести. А так и очень хорошие деньги заработали, и благодарность князя. Дивный народ добро помнит куда дольше, чем люди.

— Вот и отлично. — Я почти упала на подушки и принялась стягивать с ног сапоги. Ковер в шатре был весьма мягок, пусть даже в полумраке и не выглядел столь роскошным, как княжеский, но мы ж не князья, не привередливые. Было бы где голову преклонить, и ладно. Хорошо, что не на голой, склонной покрываться поутру росой земле.

Вытянувшись на ковре, я сладко и весьма громко зевнула.

— Как заклинание? — поинтересовался Лакс, отгоняя подкрадывающуюся дрему.

— Я все сделала, — отозвалась тихо. — Князь Аглаэль вельми доволен. А как оно будет действовать, сейчас навскидку не скажешь, впрочем, если ты любопытен настолько, что не пожалеешь живота, можешь попытаться навестить эльфа и ткнуть в него ножичком. Мне, пожалуй, и самой интересно, каков будет результат.

— Ну уж нет. Я воздержусь, — торопливо заверил Лакс и после паузы позвал: — Оса! — Голос вора стал напряженным, как натянутый провод. — Ответь мне, пожалуйста, о каком видении зудел Фаль? Ты… — в словах послышалась легкая неуверенность, — видела покушение на меня?

— Нет, Лакс. — Я вновь села на подушки и отчаянно вытаращила глаза, но по-прежнему видела только темный силуэт мужчины. — Твою смерть.

— И ничего мне не сказала? — хрипло возмутился вор.

— А что ты хотел, чтобы я тебе сегодня с утра как бы между делом обмолвилась: дескать, знаешь, Лакс, видела, как тебе стрелу в глаз всадят, только кто и когда, понятия не имею. Знаю одно, сдохнешь ты наверняка! — вспылила я и стукнула кулаком по ковру, но ткань поглотила звук удара без следа, и экспрессия речи несколько убавилась. — Как я могла тебе такое сказать?

Вор судорожно вздохнул.

— Вот и решила молчать, пока хоть что-то не прояснится, и сделать все, чтобы видение не стало явью, — уже спокойнее заключила я и прибавила: — А теперь можешь дуться, сколько пожелаешь, или прямо завтра с утра добычу поделим, и своей дорогой отправляйся, если со мной никаких дел иметь не желаешь. Я поступила так, как было нужно, и ничуть в этом не раскаиваюсь! Ты жив, а на остальное, честно говоря, мне плевать с высокой башни жеваной морковкой!

— Спасибо, Оса, я свинья, набросился на тебя с обвинениями, когда в ноги поклониться следовало, — поразмыслив, угрюмо промолвил Лакс. — Прости меня. Спасибо, что спасла мою шкуру.

— Пожалуйста, — мирно ответила я, — только вот в ноги не надо, лучше Патер мне покажешь. И не сердись попусту. Тайны, секреты… у кого ж их нет.

— Вчера пытался пошарить в твоей сумке, а сегодня ты спасла меня, вора… Почему? — никак не хотел успокоиться рыжий парень. Какой он лис, самая натуральная сова-мутант! Даже я, привычная полуночница, с ног валилась, а этого неугомонного типчика все на откровенные разговоры фонтаном пробивало!

— Ты прикольный, симпатичный, надежный, с тобой весело. — Я говорила первое, что приходило в сонную голову, выбирать слова сил не оставалось. — Ну вор и вор, это же тоже профессия, ты уже взрослый мальчик, если выбрал эту дорогу, значит, принял самостоятельное решение. Со мной, когда мы уладили маленькое недоразумение насчет неприкосновенности имущества, вел себя честно, помогал, подарил клевые сапоги. Зачем мне было желать твоей смерти? Я вообще в своей жизни пока никого не убила и, надеюсь, убивать не придется. Как-то это занятие не вдохновляет, спасать интереснее! Так что для меня вопрос по-другому стоял, кем бы я стала, если бы даже не попробовала сохранить жизнь человека, с которым делила хлеб?

— Ты очень странная, Оса, — помолчал, повздыхал и еще раз повторил Лакс уже задумчиво и как-то нежно, что ли. — Я верю тебе и хочу кое-что показать.

— Сокровища инков? — ляпнула я.

— Нет, — печально фыркнул вор и зашуршал одеждой. Я почти проснулась, гадая, чего это рыжий затеял и как мне, собственно, поступить, если у них тут таким экстравагантным образом делаются нескромные предложения, и Лакс мне себя э-э… рекламировать собрался в качестве ночного партнера, так сказать, от избытка благодарности.

Но вор, как и Аглаэль, ограничился рубашкой. Он кинул ее в сторону, подполз ко мне и попросил:

— Дай руку.

Все еще пребывая в замешательстве, машинально подала ему правую. Лакс осторожно взял ее и потянул вверх, к своей шее, дал моим пальцам упасть на горло и заводил ладонью из стороны в сторону. Под пальцами чувствовалась обыкновенная теплая кожа, потом они нащупали толстый рубец, опоясывающий горло парня под кадыком.

— Тебя кто-то придушить пытался? — нахмурившись, спросила я, со стыдом сообразив, что никакими нескромными предложениями тут и не пахнет, парень мне душу открыть собрался, а я так пошло истолковала благородные намерения.

— Повесить, — выдавил из себя Лакс с таким трудом, словно у него на шее вторично затягивали веревку. Он перестал держать мою ладонь на своем горле и чуть подался назад, отстраняясь.

— И что теперь? — В моем голосе явственно звучала лукавая усмешка, вместо того, чтобы продолжать ощупывать рубец, я подняла руку и принялась сладострастно ерошить мягкие волосы парня, мне еще со вчерашнего вечера хотелось до них добраться. А тут такой шанс выпал! — Теперь полагается завопить от страха, потребовать у эльфов раздельный шатер, громко возмущаясь, что меня уложили рядом с висельником? Или я должна громко тебе сочувствовать и дать выплакаться на своем плече? Иных нелепых вариантов пока в голову не лезет, поэтому сразу скажу, ты, дружок, ни того ни другого не дождешься. Ну вешали тебя так вешали, что с того? Хотели казнить, значит, заработал, выжил — молодец, все равно это дела прошлые, и мне на них…

— Плевать с высокой башни жеваной морковкой? — весело предположил Лакс, процитировав тронувшую его сердце свежую фразу, и сам склонил голову пониже, чтобы моей руке было удобнее в его волосах.

— Точняк, — промурлыкала я и полюбопытствовала: — Кстати, а как выжил-то? Веревка оборвалась или помиловали?

— Дождешься от них милости, как же. Оборвалась, — раскололся вор и как кот медленно потерся щекой о мою ладонь.

— Это все потому, что кто-то очень предусмотрительный там, наверху, знал, ты мне еще пригодишься! — заявила я с шутливой важностью.

Удивительно, но Лакс принял мои слова за чистую монету.

— А может, и так, — согласился парень.

Я почти физически ощущала, какое огромное облегчение Лакс испытал от признания и сознания того, что ему больше не придется скрывать от магевы явные знаки своего бурного прошлого.

— Теперь-то ночь откровений завершена и мы будем спать? — жалобно заканючила я, рука выскользнула из волос рыжего и бессильно упала на ковер. — Магевам, знаешь ли, приятель, тоже необходим отдых для восстановления жизненных сил и подзарядки аккумуляторов, — сложное слово далось с трудом, язык ощутимо заплетался, — а то колдовать завтра не смогу или чего-нибудь такого наколдую, что крупно жалеть придется.

— Доброй ночи, Оса, — умиротворенно пожелал Лакс, отползая к своим подушкам. — И спасибо! За все спасибо!

— Пжлста, — с трудом выдавила я из себя и отключилась окончательно и бесповоротно, окунувшись в темный простор сновидений, где на фоне ночного неба ослепительно— ярко сверкала Цветная радуга, смеялись эльфы, выплясывая зажигательный рок-н-ролл на развалинах, нет, не часовни, Тени Ручья. Лакс азартно вертел в руках веревку с петлей на конце и пытался набросить на меня. Фаль размером с добрую корову величественно парил надо всем этим безобразием и кидался в танцоров громадными кусками пастилы.

В розетку реальности штепсель моего восприятия вставили только утром, и первое, что я услышала над ухом, было звонкое конское ржание. Нет, наши лошади так заливисто ржать не умеют. В этих звуках чувствовались веселье и явная, пусть и не злая, издевка. Я разлепила веки. Глаза в глаза — на меня смотрел жеребец. Даже не заглядывая ему под брюхо, я в первую же секунду совершенно точно поняла, что это жеребец. Такой дерзкой морды у уважающей себя кобылы быть просто не могло. На меня пялился яркими оранжево-черными, полосато-лучистыми зенками рыжий конь с черным пятном вокруг правого глаза, придававшим ему законченно хулиганский вид. Будто подрался, получил копытом в лоб, а вылечиться не успел. Длинная черная грива, заплетенная в крупные косички, спускалась мне на грудь и безжалостно щекотала.

— Фу, балбес, — машинально отмахнулась я, воспользовавшись привычной фразой, каковой гоняла от своей постели бабушкину собаку, обожавшую будить меня часиков в пять утра и звать на прогулку.

Но, как и на собаку, на копытное мои слова не произвели никакого впечатления. Неужели я на самом деле такая безобидная, что каждая скотина считает своим долгом попробовать силы в моей побудке? Может, у них это за аттракцион идет? Я попробовала добавить в голос побольше строгости, однако конь все так же беспечно топтался грязными копытами по ковру, дышал в лицо свежим соком трав и уходить никуда не собирался. Хреновый из меня дрессировщик! Жеребец между тем склонил голову еще ниже и прошелся по щеке шершавым, как наждачная бумага, языком. Я возмущенно завопила, откинула невесомое одеяло, вскочила и пулей вылетела из шатра на воздух.

— Кто-нибудь скажет мне, какого черта делает в помещении этот рыжий мерзавец?! — направив укоряющий перст в сторону четвероногой проблемы, воззвала к обществу, кучкующемуся слева от палатки.

Лакс, наши вчерашние стрелки и еще несколько эльфов весело болтали о чем-то, но при моем появлении смолкли и как по команде вылупили глаза — точно так же, как вчера советники с князем, когда речь зашла о пророчестве.

— Оса, зачем ты на меня ругаешься? — Кто-то обиженно пискнул сзади.

За моей спиной, весело помахивая хвостом, стоял конь, а совсем рядом с плечом порхал заспанный Фаль. Похоже, своей бурной жестикуляцией я не только помешала ему приземлиться на привычный насест, но и едва не сшибла в траву. А уж услыхав, что я именую его рыжим мерзавцем, бедняга сильф и вовсе едва не зарыдал. Во всяком случае, глаза блестели очень подозрительно, а обида была написана на лукавой мордочке километровыми буквами. Как уж они там умещались, не знаю.

— Это не о тебе, а о коне, просто масть одна, — поспешила я успокоить чувствительного Фаля и подставила ему в знак примирения ладонь.

Сильф тут же устроился на ней с комфортом и расплылся в блаженной улыбке облегчения: «И правда, как это мне в голову взбрело, что кто-то может обругать меня, такого замечательного, нехорошими словами? Право слово, наверное, это со сна».

Конь же, которому, собственно, и был адресован мой возмущенный возглас, даже ухом не повел, вернее, задвигал острыми ушами, сделал ко мне несколько шажков и вновь лизнул в щеку. Я опять взвыла, а мерзавец блаженно зажмурил глаза, словно наслаждался звуками негодования.

Эльфы наконец слегка опомнились, вышли из своего непонятного ступора и наперебой затараторили так быстро, что голоса слились в одну музыкальную волну, из которой мне, скорее всего благодаря чудесному кулону друга народов, удалось вычленить основной смысл, и я едва не взвыла снова. Представители Дивного народа как один восхищенно вещали одно: этот рыжий прохвост с фингалом во весь глаз решил стать моим другом и спутником. Так иногда, правда чрезвычайно редко (мне, разумеется, сказочно повезло!), поступают эльфийские лошади. Вместо того чтобы возить того, кто оседлал их, купил, принял в дар, ну или еще каким образом кони из рук в руки переходят, эти копытные демоны, не доверяя ответственную процедуру выбора двуногим персонажам, сами подыскивают себе товарища по нраву и всюду сопровождают его.

— Блин, — пересадив Фаля на плечо, я запустила в волосы обе руки и почесалась, пытаясь сообразить, что делать и как быть.

Эльфы продолжали восхищаться, а Лакс, уже уяснивший, что перевод не нужен, лукаво ухмылялся, не пытаясь даже изобразить видимость сочувствия.

— И что, этот рыжий теперь от меня не отстанет? — жалобно уточнила я, хороня последнюю надежду.

Дивные хором принялись уверять меня в необыкновенной прочности привязанности коня, который, по их словам, был настоящим умницей, случалось, возил и самого князя Аглаэля и, эльфы подчеркнули это как особое достоинство, очень любил пошалить. Конечно, я, как «великолепная наездница», приняла сие сообщение с безграничным восторгом. Словно понимая, что говорят о нем, лошак положил голову мне на плечо и шумно выдохнул бархатными ноздрями воздух в непосредственной близости от уха.

Я смирилась с ситуацией, машинально почесала жеребцу лоб и вяло поинтересовалась именем его. Эльфы великодушно просветили меня по этой части, сообщив, что рыжего мерзавца именуют Солнечный вихрь, подобный стремительному полету стрелы, но вообще-то я, великая магева, угадала его просторечное имя, ибо князь Аглаэль тоже привык звать коня Дэлькор, что в переводе с эльфийского и значит что-то среднее между хитрюгой, шалуном и мерзавцем.

— Ясного утра, Оса! — подошел ко мне поближе Лакс, жадно разглядывая жеребца. — Пока ты обзаводилась конем, я получил от наших гостеприимных хозяев кучу вещей для тебя. Вор показал объемную сумку, которая сама по себе была настоящим произведением искусства. Неверно истолковав мой взгляд или сделав это нарочно, Лакс заметил: — Если бы я не отпирался, нам бы всучили столько, что и на пяти заводных лошадях не увезти. А так я самое нужное отобрал, одежку, обувь и кое-что еще по мелочи.

Вор просто лучился от гордости и стремления продемонстрировать свою нужность и деловитость. Конечно, мы вернулись в шатер. Дэлькор пытался пойти следом, но я очень настойчиво попросила подождать снаружи, и, вот удивительно, жеребец послушался. Только время от времени просовывал под полог морду и тоненько ржал, поторапливая нас. Лакс продемонстрировал добычу. Какой бы плотности и текстуры ни были отобранные вором для меня вещи, между прочим, идеально подходящие по размеру (то ли у рыжего глаз-алмаз, то ли у эльфов), все они оказались необычайно красивы и легки.

«Пожалуй, в таких великолепных нарядах я и сама буду капельку походить на эльфа», — решила я.

Кроме одежды Лакс раздобыл массу других причиндалов, настолько изящных, что хоть сейчас в музей, однако при этом весьма практичных. Словом, из купленного в Кочках мы оставили только кружку и флягу. Мои вещи заново переупаковали и приятно поразились не только уменьшению объема, но и веса поклажи. А после этой ответственной процедуры, затрудненной желанием сильфа лично проинспектировать каждую деталь, мы умылись в ручье и отправились на завтрак в обществе князя Аглаэля. Не знаю уж, перекусывали они до нас или ждали, пока магева соизволит надрыхнуться.

Первую трапезу накрыли все в том же шатре, где мы держали совет, только боковины приподняли, позволив солнцу освещать внутреннее убранство и свободно гулять ветерку. Особенно все это понравилось рыжему хулигану Дэлькору, который уже успел проявить свой дивный нрав, промчавшись туда-сюда по ручью и обдав нас щедрыми фонтанами брызг. Конь пристроился у меня за спиной, точно ближайший советник, лег по-собачьи, положил длинную морду с фингалом на скрещенные ноги. Я не знаю, могут ли лошади принимать такие позы, но даже если и нет, моего, теперь уж навсегда моего коня об этом предупредить точно забыли.

Аглаэль приветствовал нас восторженно, особенно умилился тому, что Дэлькор обрел спутницу души — меня то есть. Впрочем, на месте князя я бы тоже радовалась. Сбыть с рук такое наказание. Интересно, этот обормот его сколько раз из седла выкидывал, и собирается ли он со мной так же прикалываться или избранница обладает хоть каким-то дипломатическим иммунитетом от специфических лошадиных шуточек? Исходя из бесцеремонной побудки и купания в ручье, надежда на это у меня была очень слабой. Но я утешила себя: если ехать на хулигане будет совершенно невозможно, пересяду на Белку, а обормот повезет поклажу, заодно проверим эльфийские подарки на прочность.

Кстати, завтрак нам подали вегетарианский. Тоненькие хлебцы, нежное мягкое масло, куча всякого варенья, мед, неизменная пастила, свежие ягоды, масса салатов и орехи, среди которых я узнала только фундук (растительная белковая пища вместо волокон животного происхождения — легкий завтрак аристократа). Все, конечно, очень вкусное и сервировано так, что жалко притрагиваться. Похоже, Аглаэль все-таки завтракал, поэтому кушали в основном только мы с Лаксом и Фаль, но уж сильф-то лопал за всех эльфов вместе взятых. Разговор шел легкий и ни к чему не обязывающий, почти все, о чем следовало поговорить, оговорили еще вчера, а пока князь просто стремился быть гостеприимным хозяином и милым собеседником. Мы узнали, между прочим, что почетный эскорт заодно со стражей, состоящей из людей, которым надлежит сопровождать эльфов в Патер, непременно прибудет сегодня, скорее всего ближе к вечеру. Так что смыться подальше от посольства вполне успевали.

Но, как оказалось, одна-единственная проблема все еще требовала решения, только эльфы тактично выжидали, пока гости утолят голод, подобреют и будут более расположены к диалогу. Вероятно, такую стратегию ведения переговоров с примитивными человеками Аглаэлю преподаватели вдолбили еще в раннем детстве, чем эльф и воспользовался.

Итак, дождавшись, пока я перейду к нежным кусочкам ореховой пастилы и бокалу сока (хоть тут не пришлось пить неизменное для любой уважающей себя компании и изрядно поднадоевшее пиво!), князь выдал припасенный вопрос. Хитросплетение слов, в кои Аглаэль оформил его, воспроизведению не поддавалось, вернее, для того, чтобы это повторить, надо было быть натуральным эльфом, каким-нибудь гениальным оратором из Древнего Рима или выпить хотя бы пол-литра чистой как слеза водочки. Я никем из вышеперечисленных не являлась, а зелена вина под рукой не нашлось, поэтому скажу коротко и по существу: князь каялся, что они так и не решили, чем же меня, несравненную благодетельницу, одарить, и с надеждой косил восхитительными глазами в ожидании подсказки, ну на худой конец, маленького намека.

Когда я сытая, я добрая, тут эльфы угадали, поэтому не стала тянуть кота за хвост, начала прикалываться над нашими сотрапезниками сразу.

— Если вам не под силу определить, каков размер положенной мне награды, и вы не считаете таковой ни вещи, которыми снабдили нас, ни, — я покосилась на коня, — Дэлькора… — эльфы затаили дыхание, — что ж, я сама назначу себе вознаграждение, но вы не будете оспаривать. Договорились?

Советники слегла потемнели лицами, Аглаэль, напротив, еще более побледнел. Все-таки расовая память о человеческих вероломстве и жадности в Дивном народе оказалась сильна, но доверие ко мне перевесило тонны подозрений относительно непомерности будущих требований. Князь кивнул и заверил меня в полном согласии со всеми условиями.

— Прекрасно! — Я улыбнулась почти злорадно. — Тогда слушай условие, Аглаэль!

Он во все глаза уставился на меня, кажется, даже дышать перестал. Тонкая ткань полупрозрачной рубашки, через которую явственно проступали следы моих вчерашних трудов, не колыхалась, даже легчайший шейный платок, повязанный у горла, теребил только легкий ветерок.

— Хочу, чтобы на память о нашей встрече ты подарил мне этот шарфик! — Я требовательно ткнула пальцем в платок на шее князя.

Тот от неожиданности икнул, попытался раскрыть рот для возражений о ничтожности гонорара, но тут же, вот умница, захлопнул его, вспомнив, что обещал смириться с любыми моими требованиями без всяких препирательств. Лакс и Фаль молчали, однако ухмылялись совершенно издевательским образом, оценили прикол. Классные они все-таки ребята, все понимают! Мне повезло на спутников, но тут я вспомнила о коне и поправилась, почти повезло.

Князь между тем распутал хитроумный узел платка и протянул мне. Я взяла тонкую как паутинка, золотистую, безумно приятную на ощупь прохладную ткань и прокомментировала, растянув ее в руках, чтобы прикинуть ширину и длину:

— В самый раз!

— Он нужен тебе для колдовства, магева Оса? — опасливо уточнил Аглаэль, теперь-то, исполнив договор, он мог позволить себе задавать вопросы и даже пытаться получить на них ответы, ежели мне будет угодно их дать.

— Ага, — я ухмыльнулась, — магия называется — страховка от солнечного удара, а то пользоваться шляпой Лакса мне за вчерашний день осточертело. Этот головной убор выглядит так, словно до нас его носила как минимум дюжина созданий, не скажу людей и не всегда на голове.

— У меня замечательная шляпа! — возмущенно встал на защиту личной собственности вор.

— Кто же спорит, замечательная! — покорно согласилась я, повязывая на голову платок Аглаэля в пиратской манере и покрепче затягивая узлы, — вот только что это шляпа, я бы с уверенностью не говорила.

Заливистый смех, возможно, вызванный не столько моей шуткой, сколько облегчением, послышался среди сотрапезников. Даже суровые советники принца заулыбались и как-то разом помолодели, скинув лет пятьсот одним махом. Воистину утверждение о том, что старят не годы, а заботы, для эльфийской расы оказалось особенно актуальным.

— Ну, как я выгляжу? — повернулась я к Лаксу, кокетливо вскинув голову.

— Красотка! — оценил вор, сопроводив слова каким-то интересным жестом, похожим на фигу и знак о’кей одновременно. Я уже успела уяснить значение этой пантомимы, аналогичное привычному поднятому вверх большому пальцу при сжатых в кулак остальных.

Наверное, решив, что я обращалась к нему, что-то проржал Дэлькор. К счастью, цепочка со знаком друга народов его «речь» не перевела, и я так и не узнала, что думает обо мне жеребец.

Мы закончили завтрак, оседлали коней, на своего я, конечно, напялила сбрую только с помощью Лакса и Фаля. Разобраться в многочисленных ремешках и прочих хитрых приспособлениях было не так-то просто. Дэлькор с интересом поглядывал на наши действия, но стоял почти смирно, скорее всего только потому, что ему было любопытно. Я, между прочим, честно сообщила жеребцу о своих великих умениях по части верховой езды и болезненных (это еще мягко сказано!) ощущениях в мышцах после вчерашнего путешествия, намекнула и на то, что ежели он будет неаккуратно меня везти, непременно пересяду на другую лошадь или вообще пойду пешком. Не знаю, что из моих речей уяснил конь, только почему-то сразу ревниво покосился на бедную Белку и попытался тяпнуть ее за бок. Получил от меня по мордасам и обиженно заржал, но жестокие шалости оставил, только стоял, раздувая бархатные ноздри, и пофыркивал. Белка (а на нее мы нагрузили все наши вещи и запас продовольствия, таки всученный на прощанье щедрыми эльфами) на всякий случай отошла от задиристого соседа подальше.

Аглаэль и советники с прилагающимися к титулам охранниками вышли проводить нас на дорогу. Да, скажи мне кто вчера утром, что следующий день я встречу в обществе эльфийского князя, ни за что бы не поверила. Жизнь непредсказуема, и в этом ее главное достоинство! Расцеловав эльфа в обе щеки, от чего он приятно зарозовел, кое-как взгромоздилась на коня. Эта скотина оказалась почти на треть выше Белки, поэтому мне полагалось чувствовать себя парящей надо всем и вся, я же большей частью гадала, насколько больно будет падать с этой игривой животины, если она вздумает надо мной пошутить.

Все желали нам счастливого пути, клялись в вечной дружбе, причем совершенно серьезно. Это же не люди, по пьяни обещающие золотые горы, а потом удивленно бормочущие: «Да мало ли что я тебе наобещал!» А когда мы отъехали на несколько шагов, эльфы а капелла затянули мелодичную прощальную песню. Вот тут я пожалела, что не имею поэтического дара, проникновенные слова так и просились на бумагу. Увлекшись попытками запомнить хоть несколько фраз, позабыла, что еду на Дэлькоре, так мягко и осторожно шел конь. Я, вот диво, даже не заваливалась набок. Вряд ли за день мне удалось достичь выдающихся успехов в области верховой езды, ночью никаких занятий не было, а значит, призналась я себе, рыжий разбойник шел удивительно мягко, бережно нес неопытную всадницу и подстраивался под ее непривычное тело. Я почти раскаялась в своем недоверии к жеребцу (почти, потому что в глубине души продолжала подозревать, что шкодливый мерзавец усыпляет мою бдительность) и, наклонившись к уху Дэлькора, шепнула:

— Знаешь, я думаю, мы сможем подружиться! — потом авансом в счет будущих отношений погладила коня по длинной шее. Грива у него оказалась куда мягче Белкиной, походила больше на густые человеческие, нежели на жесткие конские волосы и, вот удивительно, почти не путалась. Надеюсь, не из-за того, что эльфы его шампунем-кондиционером каждый день мыли, а то у меня из бытовой химии затерялись лишь кусочек чего-то, похожего на мыло (во всяком случае, слегка пенился и приятно пах), да маленькая бутылочка густой жидкости — полный ассортимент, раздобытый заботливым Лаксом у Дивных.

Ну ничего, дайте мне только до города добраться, денежки есть, э-эх, развернемся, пополним запасы. Обожаю тратить монетки и бумажки на что-то приятное и баловать себя, ведь никто другой тебя так хорошо не побалует, просто потому, что не сможет постигнуть, чего загадочной женской душе будет угодно в данный конкретный момент. Не всегда же нам, дурам, конфет и цветов хочется, мне — так и вообще почти никогда. А цветы я не только не пью, но даже и не ем, поскольку не коза.

Дэлькор выгнул изящную как у лебедя или балерины шею, повернул ко мне голову, проржал что-то ласковое и прежде, чем я успела отстраниться, снова лизнул в щеку. Ну точно кот или пес на четырех копытах! Или в прошлой жизни был кем-то из друзей человека.

— Это любовь! — язвительно прокомментировал Лакс наши взаимоотношения.

— Нет, пока только дружба, — важно пояснила я. — Ты же видишь, он целует меня только в щечку!

— А, ну точно, — со смешком признал мою правоту вор и вернулся к созерцанию дороги, насвистывая под нос мелодию, спетую нам эльфами, ни разу не сфальшивив. Фаль подхватил забаву, вплел в канву свиста собственные мелодичные трели и запорхал вокруг нашего маленького каравана, снижаясь и взмывая вверх в такт музыке. Получалось очень красиво: чудесная мелодия, радужное мельтешение в воздухе. Солнечные лучи, заливающие дорогу, заставляли крылышки мотылька ослепительно сиять. В этот концерт совершенно естественно вплетались перестук копыт, шелест трав, стрекот насекомых, пение птиц, а потом и далекий собачий лай, мычание коров, петушиные соло. Мы проезжали деревню, раскинувшуюся где-то более чем в паре километров от основной дороги. Но пастух гонял деревенское стадо совсем рядом с «проезжей частью».

Глава 9

Дорога в Патер, или О лошадях и потенциальных врагах

С приближением города и по мере удаления от земель эльфов человеческие поселения стали попадаться все чаще, я даже перестала откладывать в памяти их примитивные названия. Все-таки не умеют простые люди звучные имена давать своим деревням. Большие Кочки, Кривые Пни, Выселки, Козлищи — это еще самые поэтичные и достойные упоминания. В голове зашевелились воспоминания об истоках этого грубого обычая: чем непригляднее назовешь для молвы себя или свой дом, тем больше шансов, что беда обойдет стороной. Не знаю уж, есть ли в этом магическая правда, но чему-то романтичному в моей душе такие предрассудки претили. Однако, поскольку не во власти магевы переименование географических объектов, оставалось смириться с грубой действительностью и найти утешение в созерцании окрестностей. Никогда бы не подумала, какое счастье ехать по дороге, не опасаясь, что за следующим поворотом можно наткнуться на свалку с воняющими отходами. Конечно, в городе (это мне Лакс сказал, когда я с ним восторгом поделилась), в тех частях Патера, что победнее, воняет сильно, канализация проложена, но забита крепко, да и чистят ее нерегулярно.

«Это ты, приятель, никогда не нюхал воздуха после выброса на химическом заводике, когда весь район, куда ветер принес амбре, неделю прокашляться не может, так что не пугай пуганых. Как бы там ни воняло, а все одно, развитую промышленность органические запахи никогда не переплюнут, слабо», — подумала я и вновь вобрала полную грудь полевых ароматов, таких крепких, что хоть в бутылки разливай и продавай вместо духов.

— Кто-то едет, — заметил вор через три с половиной часа нашего путешествия и чуть придержал коня, чтобы я подъехала к нему ближе.

Мимо нас уже и так двигался народ, кто на своих двоих, кто на повозках или конях, но ни о ком меня Лакс предупреждать и не думал. А вот сейчас чего-то насторожился.

— Никак за нашими эльфами едут? — задумчиво прикинул рыжий, привстав на стременах. — Жаль, отсюда еще не разглядеть.

Я вообще пока видела только махонькое, с булавочную головку облачко пыли на горизонте. Да уж, вор у нас, оказывается, истинный Соколиный Глаз.

— Эй, Фаль, не сгоняешь на разведку? — попросила сильфа.

— Сейчас, Оса! — гордый поручением, согласился мотылек, крутанулся в воздухе, энергично закивал головенкой и сорвался с места, как наскипидаренный. Этакая симпатичная комета без хвоста промелькнула и моментально скрылась. Вот так скорость! Естественным путем такого не добиться, вся физика на дыбы встанет, наверное, сильф применил что-то из врожденной магии вроде той, которая помогала ему жрать в три горла и животом не маяться.

Обернулся наш разведчик, а вовсе не спутник-шпион (потому что наш, ведь те, кто на нашей стороне — непременно разведчики, а чужие — подлые шпионы), так вот, Фаль слетал туда-обратно мигом. Завис, трепеща крылышками перед мордами коней, и скороговоркой доложил:

— Всадники! Люди! Одеты одинаково, кроме одного, тот очень яркий и пышный, на петуха, которого мы в Кочках видели, похож. Все при оружии!

— Значит, точно за эльфами, — довольно кивнул Лакс и тронул коня в поле, взмахом руки предлагая и мне съехать с дороги, дабы не мозолить глаза важной публике.

Наверное, у моего спутника в плоть и кровь вошла привычка по возможности избегать не только столкновений, но и соприкосновений с власть предержащими и людьми в форме. Впрочем, будь у меня такая профессия и оставленное ею на шее украшение, я бы небось точно так же себя вела.

…Мы подались на простор разнотравных лугов, благо никакого смотрителя, готового накостылять по шее за потраву будущего сена, поблизости не было. Лошади, так вообще оказались безмерно довольны нашей тактикой, шли нарочито медленно и украдкой хватали то один, то другой пучок травы посочнее. Звучно и восторженно хрумкали, отмахиваясь между делом от мух и слепней. Хвост Дэлькора работал не останавливаясь, со снайперской точностью разил особо настырных тварей. Одна за другой они опадали с его крупа хладными трупами. Остальным лошадям таких талантов при их раздаче Творец не уделил, но вкусная трава служила достаточной компенсацией за вполне умеренные физические неудобства. Я нагнулась, показывая высочайший класс джигитовки, и вырвала из земли какую-то гибкую плотную хворостину. Принялась обмахивать своего коня, а заодно и Белку. Конечно, такой меткости, как у Дэлькора, мне добиться не удалось, зато руки заняла. Фаль как большая бабочка порхал от цветка к цветку и уже успел вымазать нос в пыльце, интересуясь всем подряд.

Пока мы медленно двигались в обход, как все нормальные герои, следующая по дороге кавалькада приблизилась. Я даже видела, как в нашу сторону повернулись головы. Простые служаки, глянув раз, тут же отворачивались, решив, что мы не представляем угрозы, а вот тот, кого они сопровождали, задержал на нас взгляд.

Доблестный разведчик Фаль оказался прав: в середине отряда следовал тип в красно-сине-желтых одеяниях, блистающих золотой нитью и каменьями, расфуфыренный настолько, что и впрямь походил на петуха. Только судя по его тонким лапкам, которых не скрывали даже дорогие перчатки, небрежно придерживающие поводья, и худой надменно-брюзгливой мордочке, пернатое в детстве сильно болело, а потому белым и пушистым не стало. Хотя волосы у мужичка были пышными, как у Дэлькора: тяжелые локоны только слегка шевелил ветерок. Я хотела было восхититься ими, но Лакс, проследив за моим взглядом, задумчиво брякнул:

— Интересно, сколько девичьих кос на парик пошло?

Тут лапка типчика взметнулась в воздух и кого-то поманила. Один из мужчин в красно-синей форме с нашивкой на груди подъехал ближе, выслушал приказ и направил вороного коня в нашу сторону. Лакс выпрямился в седле, прищурил глаза и прокомментировал:

— Капитан почетного эскорта.

Подъехавший мужчина по меркам непривередливых барышень был, пожалуй, даже красив. Ладное тело, затянутое в форму, резкие черты сурового лица, благородная эспаньолка, так иногда в книжках про мушкетеров рисовали Атоса. Вот только взгляд черных глаз оказался надменно-настороженным. Так, наверное, мушкетер стал бы смотреть на прихвостней кардинала во время краткого перемирия. Никаких попыток нападения, но глаз все равно машинально выискивает слабые стороны противника. Да, дядя не явный подлец, но служит тому, кто платит, и не слишком думает о моральной стороне вопроса, передоверяя сие щекотливое занятие нанимателю. А может, так оно и правильно, если хочешь сделать карьеру? Ну если не правильно, то уж выгодно — точно. Вот за это я никогда особенно армейских не жаловала, никак не могла понять, чего находят подружки в спортсменах и военных. Это еще «более особенная» категория людей, чем бухгалтеры и юристы. И если с первыми и вторыми еще можно поддерживать приятельские отношения, главное, не касаться профессиональных вопросов, то со спортивно-военной категорией такой подход не прокатит, они почти не могут думать и говорить на отвлеченные темы, мозги искалечены дрессировкой. Знаю, пробовала как-то закрутить роман с одним парнем из военного училища, но не выдержала и трех свиданий.

Тронув рукой напомаженный ус, мужчина едва заметно наклонил голову в знак приветствия, причем вышло так, что поздоровался он только со мной, а Лакса мастерски игнорировал.

— Почтенная магева!

Я ответила еще более легким кивком, пусть не забывает о субординации, если Лакс прав и маги в этих краях важные шишки, не то чтобы стоящие над законом, а еще и сами олицетворяющие некий общечеловеческий принцип справедливости, значит, не должна я перед этим типом пресмыкаться. После кивка едва заметно вздернула бровь в знаке вопроса. Эх, жалко, зеркала рядом не было, полюбоваться, каково получилось!

Совершенно точно убедившись в том, что приблизился к магеве, капитан насторожился и даже утратил часть решимости, однако же заговорил уверенно, как будто считал себя хозяином положения:

— Граф Кольра, доверенное лицо по дипломатическим поручениям его королевского величества Агнуса Третьего, желает узнать, не соблаговолите ли вы продать своего коня? Граф готов предложить хорошую цену и любого коня из его конюшен по вашему выбору.

Я едва не расхохоталась, услыхав о том, что капустный граф, ставленник короля с поэтичным именем, напоминающим о заднем проходе, возжелал прокатиться на Дэлькоре. Поэтому ответила с совершенно искренней улыбкой:

— Это невозможно, капитан, нет-нет, суть в том, что не я еду на этом жеребце, а он изъявил желание путешествовать со мной.

Военный непонимающе моргнул, нахмурился и открыл было рот, скорее всего собираясь повторить то же самое, дабы до идиотки-магевы дошел смысл выгодного предложения и она прекратила дурить ему голову загадочными высказываниями.

— А впрочем, — меня осенила идея, захотелось проверить правдивость эльфийских заверений относительно Дэлькора и его крепкой привязанности к единственному владельцу, — я отдам вам коня просто так, если ваш лучший наездник сможет продержаться на нем хоть пару минут. Только это может быть опасно. Но коли хотите, рискнем.

— Договорились. — Капитан резко кивнул и зычно позвал, распугивая местную фауну. Может, флора тоже пожелала бы улететь или убежать, да корни помешали: — Янек!

К нам примчался, горяча злобного каурого конька, поджарый мужчина с веселым жестоким лицом. Капитан коротко объяснил ему задачу. Рот всадника искривился в жестокой предвкушающей улыбке. Я слезла с коня, Дэлькор глянул на меня с недоумением.

— Чего смотришь? — почесала морду жеребцу. — Видишь, люди тебя купить хотят, если позволишь им на себе прокатиться, заберут. А хочешь или нет такого исхода, сам решай.

Воины переглянулись, явно думая о том, что у магевы не все дома. Но спорить не стали. Если дура за так коня отдает, надо пользоваться моментом. Я отошла подальше в травку, сильф, невидимый для обычных людей, глумливо хихикал и вертелся у меня на плече, предвкушая забаву, Лакс на всякий случай отвел коней в сторонку, но не улыбался, не знал, чего ожидать. Дэлькор вытянул в мою сторону морду и укоризненно, тоненько заржал. Янек тем временем соскочил со своего конька и, цепко ухватив эльфийского жеребца за гриву, красиво взлетел птицей в седло. В ту же секунду конь взвился на дыбы, а потом и вовсе совершил какой-то акробатический трюк, подпрыгнув и изогнувшись в воздухе, мягко приземлился на траву, сделал перекат и снова подпрыгнул, уже свободный, и приземлил одно из копыт на сапог распластавшегося по земле наездника. Потом снова встал на дыбы, явно собираясь всласть потоптаться на осмелившемся оседлать его нахале.

Вот тут ко мне, потрясенной занявшим несколько секунд процессом, вернулся голос, и я выкрикнула:

— Дэлькор, нет! Иди ко мне!

Конь из положения свечки совершил очередной громадный скачок и оказался передо мной. Умильно заглянул в глаза, ткнулся носом в грудь, лизнул по щеке и ласково заржал. Я машинально обхватила его морду и крепко прижала к себе, жеребец довольно вздохнул.

Пошатываясь, Янек поднялся на ноги и, прихрамывая, добрался до своего каурого. С усилием заполз в седло, взгляд его все еще был затуманен болью. Если копыто моего доброго конька и не переломало ему кость, то ушиб от падения он заработал наверняка. Капитан со стуком захлопнул раззявленную пасть, зло харкнул в траву, но от грубостей воздержался, лишь процедил:

— Почему же магева не предупредила, что конь заколдованный?

— Он не заколдованный, просто очень привязан ко мне. — Я пожала плечами и наставительно прибавила (ну слаба, слаба, не удержалась от искушения потоптаться на самолюбии вояки!): — А вот что попытка прокатиться на нем может плохо кончиться, говорила. Только люди часто не слушают добрых советов, полагая, что никто не знает жизнь лучше них самих. Только жизнь думает иначе. Ну что, капитан, будете еще пробовать? Мне понравилось, как Дэлькор прыгает. Какие грация и пластика!

— Нет, почтенная магева, — мое звание мужчина выпалил как ругательство и, грубо рванув поводья, пришпорил коня, устремившись к основному отряду, в котором солдаты вовсю обсуждали «цирковое представление», устроенное эльфийской лошадью. Что именно говорили, ругались или наоборот, было не различить, а вот морды у народа оказались с виду серьезные, но кое у кого украдкой нет-нет да и проскальзывали издевательские ухмылки. Кажется, мужики остались довольны обломом, постигшим Янека и графа Кочерыжку. Его благородие сидел в седле, надменно скривив губы и демонстративно вперив взор в даль светлую.

Когда кавалькада умчалась, вздымая клубы пыли, Лакс задумчиво заметил:

— Скорее всего ты нажила себе врага, магева, но зрелище того стоило!

— Этот парень, по-моему, столько издевался над лошадьми, что только справедливо, если сегодня жеребец поглумился над ним, — возразила я, залезая на смирно стоящего Дэлькора.

— Я о графе, — уточнил список врагов Лакс. — Говорят, он злобный, мстительный, коварный и хитроумный ублюдок. Недаром его Агнус так ценит.

— Пускай, — пренебрежительно фыркнула я, ласково погладив коня.

— Магева Оса победит всех врагов! — уверенно вставил Фаль.

— Молодец! У тебя правильное позитивное мышление, приятель! — похвалила загордившегося загадочным комплиментом сильфа и прибавила: — Кто с мечом к нам придет, от меча и погибнет!

— Здорово сказала! — восхитился вор.

— Это не я, это Александр Невский, — справедливости ради просветила приятеля, выбираясь на дорогу после того, как пыль немного осела.

Мы тронулись дальше в Патер. Честно говоря, меня перестали мучить легкие угрызения совести по поводу того мощного заклинания, которое я ввечеру нарезала на груди Аглаэля. Если ему предстоит иметь дело с таким расфуфыренным ублюдком, как граф Кочерыжка, значит, я ничуть не предавала интересы людей, скорее уж уровняла их для справедливости.

— А он красивый? — неожиданно и подчеркнуто небрежно спросил Лакс.

— Кто? — озадачилась, оглядывая окрестности в поисках кандидатуры, подходящей для такого вопроса.

— Твой знакомый, Александр. Наверное, воин не из последних, — нехотя уточнил вор, почему-то упрямо отказываясь глядеть мне в глаза.

— Фиг его знает, — честно ответила я. — Если ты о Невском, он умер почти за шестьсот лет до моего рождения. Теперь наверняка не скажешь, даже если по черепу реконструкцию лица делать. Полководцем же, если верить истории, он был неплохим, хотя сейчас у нас все на свете, в том числе и историю, заново пересматривают. Раньше говорили, что он собрал войско для защиты родной земли и вывел его против несметного полчища рыцарей, заманил их на некрепкий лед озера, и враги от тяжести доспехов начали тонуть. А теперь доказывают, что и войска-то рыцарского никакого не было, так, человек тридцать — сорок, и погибло из них едва ли пять-шесть. Чтобы во всем разобраться, наверное, надо бы самого Александра спросить, а где его найдешь? Некромантия в моих землях официальной наукой, на экспериментах которой можно строить выводы, не является, да и спиритизм тоже. Но я бы все-таки поставила на то, что «мой знакомый Александр» — умница и герой, а все спорщики пусть настоящее и будущее меняют, а не историю перекраивают.

— Понятное дело. — Уточнив волнующий его вопрос, Лакс снова повеселел и засвистел какой-то прилипчивый мотивчик.

— Слушай, — не дала я вволю помузицировать приятелю, пристав с очередной порцией вопросов. — А чего этому хрену лысому так Дэлькора приспичило заиметь?

— Ну ты спросила, Оса, — усмехнувшись эпитету, коим я наградила графа, удивленно присвистнул вор. Кстати, всегда завидовала парням, которые умели вот так запросто звонко посвистывать, у самой получалось не слишком, но я все еще продолжала тренироваться. — Кому бы такого коня свести не пожелалось?

— А он что, очень хорош? Нет, я никаких явных дефектов не вижу, здоров дурень, но он же рыжий и с пятном на глазу, никакой не вороной или еще какой престижной модели. Тьфу, масти, — все еще с некоторым сомнением уточнила я, пытаясь объяснить свои сомнения и одновременно тактично избегнуть упоминания имени жеребца, чтобы ничего плохого не подумал и не решил меня скинуть разок-другой просто так, для профилактики или в воспитательных целях. Если уж профи на нем усидеть против воли не смог, мне и подавно в родео ничего не светит, можно сразу место в больнице заказывать или даже к земельке привыкать.

— Разве ж в масти дело, — снисходительно принялся просвещать меня мужчина. И чего они так охотно начинают смотреть на нас сверху вниз, только повод дай? Ну ладно, пускай поучает. Пока потерплю, а если очень зазнаваться начнет, попрошу Дэлькора куснуть Лаксового коня за задницу разок-другой. — Конь сложен идеально, сильный, выносливый, но гибкий и изящный. Мускулы под шкурой так и ходят! А насчет расцветки, я слыхал, у наших знатных господ очередная причуда пошла: чем страннее конь выглядит, тем лучше. Лишь бы от других отличался.

— Значит, заполучив Дэлькора, граф убил бы одной стрелой двух зайцев, — воспользовалась я местным вариантом пословицы, подслушанной у красноречивых эльфов. — Тогда удивительно, что против нашей и конской воли он не попытался его забрать, а уж потом обломать.

— Оса, — Лакс обернулся ко мне и снова удивленно покачал головой, Фаль и вовсе только фыркнул, — ты же магева, кто же против тебя так явно пойдет? Если только сумасшедший.

— Ну, мало ли, — не убежденная в правоте спутника, я пожала плечами. — Вдруг только притворяюсь магевой, оделась попричудливее и оригинальничаю, народ пугаю, а на самом деле обычная девка. Они же даже не попробовали…

Голубые глаза стали еще удивленнее, и Лакс протянул, взлохматив буйную рыжую шевелюру:

— Ты что, правда не понимаешь? Одежда не главное, вырядиться каждый сможет, а магевский талант, он как костер пылает, разве слепой не заметит. Всякому виден, а уж вблизи тем более.

— Не костер, солнышко, — мечтательно протянул Фаль, в остальном полностью соглашаясь с вором, и потерся о мою щеку крылышками, будто и в самом деле грелся в «свете моей славы».

— Вот как, — теперь уже настал мой черед думать. — Ты хочешь сказать, что каждый или почти каждый в этом мире сможет определить, маг перед ним или нет, просто оказавшись поблизости? Интересно… Это меняет дело…

В голове замельтешили как испуганные мыши мысли о скрытых магических способностях жителей здешних мест, недостаточных для того, чтобы колдовать самим, но выполняющих функцию безупречного детектора. Так стало гораздо понятнее, почему маги сделались народными избранниками и судьями. Это что-то вроде депутатства, врученного при рождении. От мандата не откажешься, полномочия не сложишь, как ни старайся, избиратели разыщут и отчет о выполнении предвыборных обязательств потребуют, где бы ты ни был. С одной стороны, магам давалась некоторая неприкосновенность, основанная на всеобщем уважении, а с другой — поджидал воз проблем, который тебе готов был всучить каждый встречный-поперечный, вылетев на дорогу с радостным воплем: «Магева!» — и хлопнувшись в ноги.

Н-да, перспектива не радовала: с одной стороны, это выглядело так, будто я взяла в руки флаг и шествовала, размахивая им и привлекая к себе внимание, а с другой… Если одинокая девушка — магева, то она не так безобидна с виду, как кажется, следовательно, недоброжелатели поостерегутся с нею связываться или подождут, пока их наберется побольше. Такого варианта развития ситуации исключать было нельзя.

Я еще немножко подумала о серьезном, а потом, прикалываясь над Лаксом, заявила:

— Кстати, об Александрах, знаешь, среди них все-таки есть симпатичные. Например, Александр Ежевикин, романсы поет так, что сердце замирает. Мне раньше не только слушать, но и смотреть на него нравилось. Он волосы в такой славный хвост собирал… А потом я узнала, что мой кумир женат и его супруга родила ему двойню.

— Ты ревновала? — с каким-то болезненным любопытством уточнил Лакс, может быть, припомнив что-то из собственного любовного опыта.

— Не особенно, песни — это одно, личная жизнь — другое. Я могла бы ему простить брак и все прочее, если бы не имена, которые он дал детям. Человек, обозвавший своих родных чад Дроном и Фросей, не имеет права на мою симпатию! — гордо заявила я и даже выпрямилась в седле.

— Да уж, для детишек менестреля имена больно простецкие, — охотно согласился вор, не слишком уяснив весь комизм ситуации, а мне так понравилось, как он надменного Ежевикина обозвал, что я простила приятелю толику недопонимания и спросила:

— Эй, Лакс, если не секрет, ответь, я, когда ваши имена слышу, они мне знакомыми кажутся, а вот твое нет. Почему?

— Матушка моя, — скривил губы вор, — на эльфах малость тронутая была, а пожалуй, и не малость. Так в честь какого-то их древнего короля меня обозвала Лаксанрэномириэль. Кроме нее самой никто этого выговорить не мог, так я Лаксом и стал.

— У тебя такое красивое длинное имя! — с неожиданным уважением протянул Фаль. — Почти как у сильфа, жаль только, всего одно!

— Вот уж о чем никогда не жалел, — помотал головой Лакс, подозревая насмешку, но мотылек был абсолютно серьезен. Он задумчиво склонил голову набок и сделал неожиданный вывод:

— Ты очень скромный!

Вор так и прыснул в кулак.

— Вообще-то, я с Фалем согласна, — поддержала я разговор, — нет, не насчет твоей скромности, а что имя красивое. Но такое звучное прозвание трепать в повседневном обиходе стыдно, посему, как бы оно нам ни нравилось, мы, пожалуй, будем продолжать звать тебя Лаксом.

— Вот и славно! — облегченно выдохнул парень, видимо, представив себе, каково не только зваться Лаксанрэномириэлем «по метрике», но и слышать такое имечко от друзей на каждом шагу.

За уже ставшим привычным веселым трепом мы коротали дорогу. Примерно в середине дня сделали короткий привал и снова пустились в путь. То ли у Дэлькора на копытах были амортизаторы или воздушная подушка, как у более современной техники, но только устала я гораздо меньше, чем вчера. И когда под вечер показалась россыпь домишек с огородами, а потом и сам знаменитый уже одним тем, что был первым увиденным мною городом этого мира, Патер, я была еще о-го-го! То есть в состоянии самостоятельно держаться в седле и даже сойти с коня, если понадобится, а не сползти подобно какой-нибудь знатной томной фифе на руки Лакса. Хотя пасть на руки рыжего, если, конечно, он меня ронять не надумает, могло оказаться очень даже приятным. Попробовать, что ли? Ну это так, к слову пришлось, не буду я падать, лучше продолжу глазеть по сторонам с высоты Дэлькора.

Мы чинно пристроились в конец небольшой очереди и въехали в малые ворота, охраняемые аж целыми четырьмя мужиками, то ли стражниками, то ли местной милицией. Нет, все-таки стражниками, поскольку, даже несмотря на жару, на исполняющих должностные обязанности господах были форменные кожаные куртки с нашитыми бляшками, заменяющие доспехи. Мужчины сжимали влажными ладонями гибриды алебарды с копьем и отчаянно потели, так, что разило аж до конца очереди, но мужественно терпели. Вряд ли им положено было пахнуть по инструкции, дабы заблаговременно приучать гостей города к ароматам места. Скорее всего парни маялись оттого, что блюли устав, ибо противный граф Кочерыжка ожидался с эльфийской делегацией в неопределенное время, начиная от сегодняшней ночи, если вдруг решат проехаться по холодку, до следующего дня. А встречать их надлежало при полном параде, мало согласующемся с гигиеническими требованиями.

Оказалось, для магев проезд в городские ворота беспошлинный! Вот это льготы! Но на иные меры социальной защиты интеллектуальной элиты рассчитывать, думаю, не стоило. Лакс как мой спутник отделался парой мелких монет, я пока так и не научилась разбираться в их достоинстве, а Фаль и вовсе проехал контрабандой, поскольку сам факт наличия сильфа в багаже остался для стражи тайной в связи с отсутствием детекторов.

Глава 10

«Три сапога», или Немного о нищих

Едва мы въехали в ворота, оказались на небольшом рынке, где продавались всякая мелочь и съестное — либо фрукты-овощи, либо готовящиеся прямо при нас горячие блюда.

Ну ничего не могу с собой поделать, я дитя современного города, обожаю есть на ходу, причем не что-нибудь диетически правильное, а, как всегда ворчала моя строгая бабушка, гадость вроде пирожков, шаурмы, хычинов и прочей мерзкой, отвратительной, ужасно вредной, жирной, но такой вкусной еды. Вкусной еще более оттого, что она неодобряема. Всегда любила делать не так, как положено, а как хочется. Когда в кошельке завелась собственная мелочь «на булавки», появляясь на рынке, непременно покупала себе вредный жареный продукт, правда, того, что вчера еще могло мяукать, старалась избегать.

Ароматы съестного, немножко похожие на запахи моего рынка, уловила первыми. Вторым, вернее, второй, что я заметила, стоило отъехать подальше и достигнуть зоны, недоступной зорким глазам стражников, стала стайка ребятни, кинувшейся к нашим лошадям. Шустрые худые мальки в невообразимой рванине окружили нас галдящей толпой, вероятно, решили: раз я лицо женского пола, значит, обязательно должна растрогаться, глядя в умильно задранные вверх мордашки и протянутые в мольбе грязные ручонки.

Вот тут дети ошиблись! Я терпеть не могу нищих и бомжей. Эти воняющие экскрементами, блевотиной, вечно грязные и пьяные создания вызывают у меня гадливое отвращение. Что же касается категории относительно чистых людей разного возраста, стоящих в людных местах с протянутой рукой, поначалу я им даже сочувствовала и бросала мелочь, бросала до тех пор, пока не увидела одну очень знакомую, такую невинно-голодную бабулечку, прикупающую в супермаркете красную икру и севрюжку.

С тех пор как отрезало. Я перестала верить в сказки об умирающих с голоду посреди большого города людях, а в то, что не наше дело, на что будут тратиться наши деньги, не верила никогда, я не настолько религиозна, чтобы считать, будто подача милостыни — в любом случае есть благо для души дающего. Если дадено с единственной целью — искупить собственные грехи, обелиться перед Всевышним — это наглая взятка Богу и вредная ложь самому себе. Я — горжусь! — изобрела прекрасный способ борьбы с попрошайками. Нет, я не отворачивалась от протянутой руки и не крыла вымогателей матом, поступала куда проще и хитрее. Вот и сейчас, пока Лакс пытался отогнать малышню, твердо ответила детишкам, голосящим на разные лады: «Магева, подай на хлебушек!»

— Денег не дам, но если кто голоден, пошли, накормлю, — и направила Дэлькора к объемистой пожилой тетушке с несколькими корзинками круглых хлебов. Аромат свежей выпечки даже на мой, еще не раздразненный голодом нюх, был весьма хорош, как из приличной булочной.

Сообразив, что я настроена серьезно, часть детей и подростков, примерно треть (в основном те, что постарше) отсеялась и вернулась к местам на площади ловить на жалость лохов. Остальные продолжали толпиться вокруг заинтересованно вертящего головой эльфийского жеребца, впервые оказавшегося в человеческом городе.

— Почем хлеб, матушка? — нагнувшись ближе к торговке, воспроизвела услышанное краем уха обращение.

— Медяшку, почтенная магева, — откликнулась женщина, пристально следя за оравой детей, но не решаясь отогнать пришедших по моему приглашению.

— Сколько медяшек в бронзовке? — спросила вора.

— Двенадцать, — машинально ответил тот.

В бронзовках я разбираться уже научилась, поэтому сунула руку в карман и извлекла две монетки, третью часть из всего запаса, оставшегося у меня.

— Давай на все! — сделала заказ пышнотелой, как хлеба, булочнице, отдала деньги авансом и попросила Лакса: — Поможешь?

Уяснив, что я затеяла, вор деловито кивнул и соскочил с коня. Заработал импровизированный конвейер. Мой рыжий спутник своим поясным ножом пластал караваи и вручал части ребятишкам. Те поначалу с робостью, а потом все более проворно тянули руки к хлебу, хватали, откусывали огромными кусками и жадно жевали.

Надо же, и впрямь голодные! Ну что я удивляюсь? В этих краях уровень жизни куда ниже, чем в моей стране. Впрочем, где-то в слаборазвитой Африке таких дистрофиков тоже хоть отбавляй, а иначе не вещали бы статистики с неизменным трагизмом про смертность от голода.

Румяных караваев с лихвой хватило всем страждущим. С набитыми ртами, прижимая к груди хлеб про запас, ребятишки пытались вежливо благодарить меня за еду, но то и дело сбивались на местный аналог фени. Мне стало немножко неловко от своих подозрений по поводу малолетних попрошаек. Настолько неловко, что, вытащив еще три монетки, я протянула их женщине и попросила, стараясь говорить сердечно и в то же время строго:

— Я вижу, ты честная торговка и душа у тебя чиста. Вот, возьми еще и покорми их завтра, когда попросят.

Деньги булочница взяла и пылко заверила меня, прижимая пухлую руку к высокой пышной груди, прячущейся под застиранным до ровного серо-зеленого цвета блузоном:

— Сделаю, магева, ни медяшки себе не оставлю. Мне и самой их, бедняжек, так жаль, что сердце щемит, но коль хлеб задарма раздавать буду, моим деткам голодать придется, а муж и вовсе прибьет.

— Спасибо, — откликнулась я, внимательно выслушав исповедь торговки, и собралась уж ехать к гостинице или, как сказал Лакс, одному отличному трактиру, в котором хозяйничал его добрый знакомый.

Однако, уразумев, что я не заколдовываю попрошаек и не зову стражу, а со всей дури ударилась в благотворительность, страх перед магевой потерял и один из взрослых нищих. Обдав меня хорошо знакомой смесью запахов, создание неопределенного возраста и совершенно потрясающей по части бородавок, язв и ран наружности протолкалось ближе к Дэлькору и протянуло руку. Жеребец шарахнулся от него в сторону, ощерил зубы, но кусать антисанитарную мерзость не стал. Второй попытки облапать моего не столь терпимого к грязи и запахам коня нищий благоразумно делать не стал, ограничился заунывным, прекрасно отработанным жалобным нытьем о своих ранах и болезнях. Это чтоб дура-магева не хлеб ему пихать стала, а деньгами на лекарства поспособствовала. Я еще раз оглядела вонючего попрошайку и сделала ему встречное предложение, протянув в его направлении длань таким жестом, чтобы он выглядел истинно колдовским:

— Давай я лучше тебя вылечу бесплатно!

Нищий, до сих пор припадавший, кажется, на обе ноги и шатавшийся под порывами легчайшего ветерка, разом заткнул фонтан, развернулся и сиганул прочь, исчез из виду так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. Может, он сам из этих, из магов, и владеет телепортацией?

Лакс, наслаждавшийся представлением (ну еще бы, вонючий пройдоха тянул грабли не к его имуществу!), громко захохотал, сытые детишки, явно получившие от комедии положений не меньшее удовольствие, подхватили смех. Он загулял по площади волнами. Все новые и новые люди, оказавшиеся поблизости, узнавали, в чем дело, и принимались хохотать. Под такой аккомпанемент мы и уехали прочь.

— Слишком ты щедрая и добрая, Оса, — нравоучительно попенял вор.

— Нет, я жадная, скупая и злая, — заупрямилась, вспоминая, как поблескивали подозрительной влагой глаза Лакса, когда он оделял хлебом малышей, — просто от мелочи хотелось избавиться. И вообще, неужто такой концерт не стоил пяти бронзовок?

— Я б и серебряк отдал, — ухмыльнулся Лакс и хлопнул себя по бедру. — Нет, как он от тебя драпал!

Мы снова рассмеялись. Лошади звонко цокали копытами по булыжникам мостовой. Такая роскошь, снова предупредил меня приятель, далеко не везде в городе имеется, но где есть, ходить истинное удовольствие, не рискуешь по уши провалиться в помойную лужу.

«Наверное, дороги — беда не только России, — решила я. — Есть в этом вопросе что-то интернациональное, не знающее границ стран и миров, только размеры проблемы везде разные. У нас она уже обрела вечно-философские формы, а где-то еще пытаются бороться и даже считают, что успешно».

Успокоившись насчет «почвы» под ногами, я вертела по сторонам головой, разглядывая дома. Нет, до эльфийского изящества, которое ощущалось даже в развалинах Тени Ручья, городу было далеко, во всяком случае, той части «мегаполиса», в которую свернул Лакс. Основной материал — дерево — дополнялся камнем, черепицей и дранкой. Преобладали одно-двухэтажные строения. И все-таки дома мне понравились, пусть не остроумными архитектурными решениями и изысканностью стиля, но своей основательностью и непохожестью одного на другой. После привычных стандартных пятиэтажных коробок, тянущихся из квартала в квартал, глаз просто отдыхал от разнообразия, пусть местами и не слишком приятного. Но видавшему родной город по весне, когда из-под снега вытаивает вся набросанная за осень и зиму мерзость, особенно в укромных двориках, где отродясь не было дворника, а организовать жильцов на субботник — дело гиблое, не страшно ничего. Мои зажравшиеся сограждане выбрасывают такую уйму вещей, что жителям Патера и не снилось. Тут об упаковке товара знали лишь понаслышке, и никому не приходило в голову бросать на улице то, что может пригодиться самому, поэтому гор мусора просто-напросто не имелось, не из чего их было набрасывать, все шло в дело. Конечно, пованивало, но после ударной волны запаха того «больного» попрошайки даже это было вполне терпимо.

Лошадки трусили по улице, обходя занятых своими делами людей, двигающихся между повозками и конными, болтающих или спорящих о чем-то прямо посреди улицы. До гордого понятия «тротуар» Патеру было пока далеко. А с другой стороны, в нем и не было острой нужды, ведь никто не гонял по булыжникам со скоростью сто километров в час. А в моем городе, где уже произошло деление на проезжую часть и пешеходные зоны, встречались такие лихачи, которым было абсолютно пофиг, где ехать и даже по кому. Истинно русские скоты считали дорогой то место, где намеревались проехать, и никого о своих убеждениях в известность не ставили. Успеешь отскочить — твое счастье.

Минут через двадцать, проехав и множество улочек, извилистых еще в большей степени, чем дороги в Больших Кочках, и куда более узких (я даже представила, что прокладывали их, выпустив какого-нибудь шустрого ужа и отмечая его маршрут), Лакс весело провозгласил, вытянув вперед руку типичным жестом Ильича:

— Приехали! Вот и «Три сапога»!

— А ты уверен, что это трактир? — скептически поинтересовалась я. — Название-то больше для сапожной лавки подходит. Или тут из обуви еду готовят? Типа суп из топора, жаркое из сапога.

Вообще-то мне, навидавшейся на своем веку всякого, среди чего магазины бытовой техники со звучными именами «Фобос» и «Деймос» и салон мужской одежды «Нотр Дам» считались невинными цветочками, придираться к названию какого-то трактира было не слишком прилично. Но захотелось поёрничать.

— Кормят тут замечательно, — заверил Лакс, уверенно приблизившись к двухэтажному деревянному, на каменном фундаменте зданию, окруженному высоким забором с открытыми нараспашку воротами. — А «Три сапога» назвали потому, что, когда строились, на этом месте их откопали. Между прочим, одно время сапоги даже на вывеске были приколочены, но потом Влариса вконец Самсура запилила, и их выкинули.

Мы въехали в ворота, обогнули здание трактира и на задворках обнаружили вполне приличную конюшню, колодец, какие-то технические постройки неясного мне назначения (может, прачечная и коптильня) и прыщавого юнца, таскающего воду из колодца к желобу у конюшни. Лакс приветствовал его как старого знакомого, кинул поводья и пару мелких монет. Паренек сразу оживился и свистнул, вызывая подмогу из конюшни. Появились мужчина постарше и мальчонка, оба с вилами, благоухающими навозом, и тележкой этого самого добра. Инвентарь временно оставили, а коней обещали вычистить, напоить-накормить, словом, проделать все то, чего лошадиной душе угодно. Эльфийский жеребец вызвал благоговейную оторопь у всех троих ценителей прекрасного в парнокопытных. Я сразу поверила, Дэлькора ждет уход по первому классу.

Кстати, моего друга тут хорошо знали, а вот на меня поглядывали с удивлением, видно, никак не могли сообразить, какого черта Лакс путешествует вместе с магевой. Тот явно наслаждался ситуацией и многозначительно ухмылялся.

Я велела Дэлькору вести себя хорошо и ждать, пока за ним вернусь. Оставалось надеяться, что жеребец ситуацию уяснил, а то водить его за собой всюду или обнаружить поутру у постели мне совершенно не улыбалось.

Вор без всяких препирательств или качания прав взял наши вещи, оставив мне только сумочку и куртку, и мы прошли в заднюю дверь трактира. В очередной раз приятно пораженная его джентльменским поведением, я довольно улыбнулась. Фаль, облетевший двор в считаные секунды, плюхнулся мне на плечо прежде, чем тяжелая дверь успела закрыться.

Мы оказались в небольшом коридоре, куда доносились звуки из гудящего нижнего зала, где пили, ели, болтали и пели люди, а также с кухни, в которой и готовили все для этого увлекательного процесса.

Лакс толкнул дверь в залу, сунул в нее длинный нос и крикнул:

— Эй, Самсур!

— О-го-го! — откликнулись оттуда глубоким басом, влегкую перекрывая всех посетителей. — Эй, Фанька, к стойке, я щас!

Послышались тяжелые шаги, и в коридор, сразу ставший маленьким, узким и темным, ворвался великан. Нет, просто очень высокий и широкий в плечах чернобородый мужик. Почему-то сразу вспомнилось о былинных богатырях. Да, такую бы модель Васнецову, не пришлось бы художнику несколько лет свою картину переделывать, глянул бы на трактирщика и сразу понял, как Муромец с Добрыней выглядеть должны.

— Лакс! Пройдоха! Наконец-то! Совсем нас позабыл-позабросил! — широко улыбаясь, Самсур сграбастал вора в железные объятия, поднял как плюшевую игрушку и сердечно прижал к широкой груди. Вор придушенно пискнул.

— Вот так и образуются лишние сапоги, — задумчиво констатировала я.

— Чего? — нашел в себе силы выдавить Лакс, выпав из приветственных объятий.

— Я теперь понимаю, как лишние сапоги в этом трактире образуются, — повторила я весело. — Стоит Самсуру приятеля повстречать и сильно обрадоваться, вот и пустые сапоги.

Оценив шутку, трактирщик захохотал, его смех загулял по коридору громовыми раскатами приближающейся грозы. А Лакс едко уточнил:

— Почему тогда три? Даже если друзей была пара, получается четыре сапога, никак не меньше! — Вор для наглядности даже пальцы загнул, не поленился.

— А четвертый с ноги соскочил и куда-то улетел, когда жертва брыкалась в предсмертных судорогах, — деловито пояснила я, подбросив топлива в костер буйного веселья Самсура. Он привалился спиной к стене и затрясся от хохота, утирая рукавом выступившие слезы.

На звуки с кухни вся в клубах ароматов тушеного мяса, овощей и сдобы выплыла, вытирая на ходу руки о передник, дама под стать великану-трактирщику. Статная, налитая зрелой, не ведающей о глупых диетах красой. Не какая-то жирная, располневшая от безделья рохля, как у Рубенса, а налитая, словно спелое яблоко с упругой кожей.

— Влариса! — обрадовался Лакс, был расцелован в обе щеки и получил очередную, почти столь же зубодробительную, как предыдущая, дозу пылких объятий и ласковый подзатыльник. Ага! Не только мне нравится его так поучать!

— Ф-ф-ух! Ну, насмешили, магева, так насмешили. Вечерок добрый! — выдохнул Самсур, выпрямляясь, и уже серьезно (улыбку как корова языком слизала) спросил: — И во что же на этот раз пацан впутался?

— Почему сразу впутался? — оскорбился рыжий прохиндей, задрав нос.

— А как иначе-то, — колыхнула плечами Влариса. — Исчез с полгода назад, носа к нам не кажешь, весточек не шлешь, а тут явился, да не один, а с магевой.

— Такая плохая компания для вашего друга? — удивилась я.

— Вот уж чего нет, магева, того нет, да только, не в укор вам сказано будет, странно, — почесал в затылке Самсур. — Чтобы Лакс да… Он же странник вольный, всегда в одиночку, а тут…

— И вы решили, что рыжий вляпался в неприятности, — резюмировала я, — раз связался не с кем-нибудь, а с магевой, может, что задолжал и теперь отслужить пытается или вовсе заколдован.

— Ну-у, — замялся трактирщик, не решаясь открыто хамить волшебнице, — всякое бывает.

— Нет, я не заколдован, — хмыкнул Лакс.

— Он просто решил, что некоторое время попутешествовать со мною будет интереснее и выгоднее, чем где-то в другом месте и в одиночку, — пояснила я и увидела, как проясняются лица друзей моего вора. Такое объяснение четко вязалось с привычками Лакса и показалось Самсуру и Вларисе совершенно логичным.

— И я не прогадал, — довольно ухмыльнулся Лакс, хлопнув по сумке. Оттуда что-то глухо звякнуло, кажется, вор угодил рукой по эльфийскому кошельку.

— А что до меня, так в компании странствовать веселее. — Я мило улыбнулась. — Тем паче Лакс — парень веселый, скучать не дает.

— Вы уж простите, если обидели чем, — попросила трактирщица, — милости просим! Для друзей Лакса у нас всегда найдется место.

Нас проводили наверх, в комнаты пусть не просторные, но чистые и уютные. Узнав, что вниз мы сегодня спускаться не хотим, устали с дороги, несколько подносов со снедью принесли «в номера». Причем вкусной еды — ароматы не соврали — было столько, что, кажется, обожрался даже неуемный Фаль и упорхнул на отдых раньше нас. Влариса хлопотала вокруг Лакса, словно наседка около цыпленка, ласково ворошила волосы, все подсовывала ему кусочки и никак не хотела брать плату за комнаты. Кончилось тем, что вор чуть ли не силой всучил ей монеты, сердито заявив, что коль она их не возьмет, мы поищем другой трактир, потому как он не намерен вводить лучших друзей в убыток.

В «Трех сапогах» не только кормили от пуза, в этом удивительном месте нашлось и что-то вроде бани. Я выкупалась в горячей воде, утомленное тело приняло процедуру с восторгом. Вернувшись к себе, опустилась на кровать, застеленную чистым, пусть и не отливающим первозданной белизной, бельем.

Кстати, наши комнаты оказались соединены дополнительной дверью, я, по правде говоря, думала, что она заколочена, поэтому раздевалась и забиралась в кровать совершенно спокойно, но не успела лечь, как, стукнув для порядка в перегородку, ко мне вошел Лакс. Высокий воротник рубашки был расстегнут настолько, что в свете заходящего солнца, вливающегося черед слюдяное окошко, виднелся злополучный шрам.

— Эй, Оса, ты еще не спишь? — с едва заметной неловкостью уточнил вор, переминаясь у двери.

— Ну, — отозвалась я и махнула рукой.

— Завтра нам с утра хорошо бы к одному старикану наведаться, находки показать на оценку. Ты как, со мной или чем своим займешься?

— А как будет лучше? — задала встречный вопрос.

— Район не слишком хорош, но лучше бы нам вместе отправиться. Изар к старости лет чудаковат стал, может хабар не принять, если сочтет грубо взятым, — то ли от растерянности, то ли от смущения перейдя на жаргонные словечки, почесал щеку вор.

Я в который раз обратила внимание на ее абсолютную гладкость и завистливо вздохнула. Вот повезло парню, ничего брить не надо, эльфийская кровь сказалась. Мне бы так! Нет, не в смысле бороды и усов, этого добра, к счастью, не имею, а вот эпиляция ног достала изрядно.

— Значит, пойдем вместе, — решила я. — Если Самсур и Влариса из трактира выпустят. По-моему, они так соскучились, что еще месяц тискать будут. Они тебя чем-то вроде беспутного родственничка считают.

— Пожалуй, и для меня они давно как родные дядька с теткой, — смущенно признал Лакс, — я ж их с детства знаю. И они ко мне всегда как к родному относились, разницы между своими тремя и мной не делали… — Вор задумчиво поскреб горло.

— Лакс, а ты шарфы носить не пробовал? — сменила я тему. — И косметический эффект тот же, что с рубашкой, и другие фасоны себе позволить можно.

— Нет, Оса, я как представлю себе что-то на шее повязанным, меня аж передергивает, — честно признался вор, рука снова невольно коснулась старого шрама.

— Понятно, — кивнула, припомнив несчастную Айседору. Думаю, если бы ей каким-то чудом удалось выжить, она бы потом в жизни ни одного не то что шарфа, даже платка на шею не надела. — Ладно, я, как немного получше с целительными рунными комбинациями разберусь, помозгую, нельзя ли чего сделать.

— Ты серьезно? — опасливо и недоверчиво спросил Лакс.

— А что, похоже, что шучу? — хмыкнула я, взбив кулаком подушку.

— Нет, — ответил вор, быстро приблизился ко мне и, опустившись на корточки у кровати, шепнул: — Спасибо. И с чего мне, дураку, так повезло — тебя встретить?

— Ха, это ты сейчас считаешь, что повезло, а вот потерпишь меня еще недельку-другую, сам куда-нибудь подальше сбежать захочешь, — отбоярилась, чувствуя некоторую неловкость. — А вообще-то нечего было девушке сапоги дарить, теперь я к тебе привязалась и просто так не отпущу!

— Я и сам отпускаться не собираюсь! — решительно откликнулся Лакс и начал медленно приближать голову к моему лицу, покоящемуся на подушке, его рука нашла мою и крепко сжала.

— О чем это вы говорите? — Переварив ужин и чуток отоспавшись, Фаль вынырнул откуда-то из-за кровати, весь просто искрясь любопытством.

Рыжий мгновенно вскинул голову и отпрянул от меня, как поднятый с лежки заяц, наши руки еще секунду соприкасались, а потом разжались. Вот ведь вовремя мотылек проснулся! Теперь я так и не узнаю, что собирался сделать и сказать Лакс. Кажется, меня хотели поцеловать, или только показалось? Ну ладно, будет еще время уточнить этот интересующий вопрос, а пока вор наскоро объяснил сильфу, чем мы собирались заняться завтра, и откланялся, бросив на мою кровать взгляд, полный сожаления. То ли ему самому ложе неудобное досталось, то ли парень жалел о чем-то другом, о чем, собственно говоря, думала и я. Такое гладкое лицо, мягкие волосы, пахнущие травой… а в других местах они у него растут или нет? Хихикая в подушку и отчаянно краснея от собственных мыслей, я с грехом пополам уснула, но того, что мне снилось этой ночью, пересказывать не буду ни за какие коврижки. Порядочным девушкам о таком даже думать не положено, а непорядочные за такие мысли должны получать хороший гонорар.

Глава 11

Утренние радости, или О магах, конях-убийцах и ростовщике

Не знаю, что снилось Лаксу, а только когда мы утром повстречались у дверей, он слегка покраснел и на секунду отвел глаза. Тоже, наверное, ночью не мишек Гамми разглядывал. Завтракать мы спустились в нижний зал трактира. Самсур и Влариса давно были на ногах и вовсю гоняли прислугу, впрочем, и сами работали как минимум за троих. В помещении уже сидели первые посетители.

Не в пример многим заведениям, распахивающим двери после обеда или вообще ближе к вечеру, «Три сапога» работали с утра и до глубокой ночи, так что всякий, пожелавший отведать потрясающей стряпни хозяйки, мог заглянуть на огонек. И заглядывали, я обнаружила, что трактир, пусть и расположенный отнюдь не в лучшем районе города (на более престижное место у владельцев не хватило первоначального капитала), пользуется заслуженной популярностью.

Стол выбрали у стенки. Лакс поболее меня старался не привлекать ненужного внимания, потому на свободные места в центре зала мы не польстились. Я мельком изучила публику (всегда обожала исподтишка разглядывать посетителей кафешек). Народ наворачивал пышущую паром похлебку: четверо стражников, судя по их разговорам, отдежуривших в ночь; парочка весьма фривольно одетых девиц утомленного вида с густым слоем грима, символизирующим косметику, клевала носом у тарелок, а не хихикала и не выпячивала свои прелести, как это обыкновенно делают у нас, если стремятся привлечь к себе внимание. Завтракали два скромно одетых господина, мне показалось, мелкие служки. Они не шиковали, довольствовались кружками и тарелкой с нарезанными мясом, сыром и хлебом. Пузатенький, отнюдь не бедный с виду приезжий торговец, наш сосед по этажу, лопал разом из десятка мисок, тарелок и блюдечек.

А за еще одним угловым столом, как раз напротив нашего, сидел роскошно одетый мужчина. Вот только если встреченный мною граф Кочерыжка казался именно разряженным, этот носил свой камзол цвета темного кофе с молоком, из-под которого нежными светло-кремовыми волнами спускалась кружевная рубашка, с изящной небрежностью. А еще от этого человека веяло чем-то таким… Нет, вовсе не одеколоном или хорошим вином, хотя на столе с завтраком стояли бутылка и тонкостенный, следовательно, весьма ценный бокал. Я нахмурилась, пытаясь сообразить, чем именно кажется мне необычным этот господин с длинным, вовсе не красивым, но вполне приятным, породистым, как у борзой с отличной родословной, лицом.

А мужчина тем временем повернул голову к нам. Длинные волосы взметнулись, как уши у спаниеля, рот расплылся в радостной, почти ликующей улыбке. Прихватив тросточку с резным набалдашником, незнакомец двинулся в нашу сторону. На секунду его заслонило объемистое тело Вларисы, лично обхаживающей своего любимца и меня заодно, а когда трактирщица отчалила, оставив стол, полный еды, в нашем распоряжении, оказалось, что господин с тросточкой стоит в шаге от нас.

— Утро доброе, — он улыбнулся, показав великолепные, ну может быть, чуть крупноватые для человека зубы, — магева! Как приятно встретить коллегу! Вы простите мою вольность, я так, без приглашения! В здешних краях меня именуют просто — Лорд. — Продолжая вещать и лучиться радостью, мужчина придвинул себе стул и сел, отставив трость.

Так вот ты какой, северный олень! Передо мной сидел первый местный маг! Я ответила ему заинтересованным взглядом, ликуя от того, что не только местный люд, но и местные маги сочли меня магевой, а значит, какого-нибудь нежданного обвинения в самозванстве можно не опасаться. Вблизи маг не казался таким молодым, как издали, мелкие, едва заметные морщинки у глаз и носогубные складки говорили о вполне зрелом возрасте собеседника, отлично сохранившегося то ли благодаря здоровому образу жизни, то ли благодаря использованию волшебства. Вряд ли тут процветала пластическая косметическая хирургия.

— Давненько в Патере мне не встречались владеющие тонким искусством, — пожалел то ли город, то ли самого себя волшебник, одним жестом переправив со своего столика бутылку и бокал, как видно, настраиваясь на приятную продолжительную беседу.

— К сожалению, мы спешим, сразу после завтрака ждут срочные дела, — на грани грубости и откровенности заявил Лакс. Сами по себе слова, может, были лишь самую малость нетактичными, а вот то, как приятель выплюнул их из себя, казалось почти наглым. Интересно, чего он так взбеленился, ишь, глазами сверкает? Вроде бы маг вел себя вполне вежливо или… неужто ревнует?

— А ваш слуга весьма дерзок, магева. — Мага с типично собачьей кличкой Лорд позабавил выпад Лакса.

— Может быть, потому, что он не слуга, а друг, — спокойно ответила я.

— Даже так? — Бровь мужчины изогнулась совершенно причудливым образом, будто могла принимать любое положение на лице.

— Оса! Почему ты меня не разбудила? Я проспал завтрак! — возмущенно завопил Фаль, пикируя мне на плечо прямо с лестницы. Бешено затрепетав крылышками, мотылек попытался затормозить и едва не рухнул в кружку местного чего-то, наверное, чая, потому что пахло от него травяным сбором и медом. Я подхватила приятеля обеими руками и удержала от горячего купания. Свариться бы сильф не сварился, но намок и еще более разворчался бы точно.

— Не расстраивайся, несколько крошек мы бы тебе оставили, — ухмыльнулся Лакс.

Сильф возмущенно фыркнул и принялся по-хозяйски расхаживать вокруг тарелок, жадно принюхиваясь и выбирая, какое из блюд первым падет жертвой его аппетита. На постороннего он настороженно зыркнул лишь раз, учуял волшебную силу, но ничего говорить не стал, целиком положившись на меня.

— Однако у вас очень интересные спутники. — Длинное лицо мага стало еще более удивленным и длинным. — Впервые вижу несвязанного заклятием молодого сильфа в компании магевы.

— Лакс и Фаль мои друзья, — снова повторила я, — а не слуги. Такая вот я оригиналка, маг, предпочитаю, чтобы со мной дружили, а не прислуживали моей персоне.

— Своеобразный взгляд на жизнь, магева Оса, — признал тот, потирая пальцами подбородок. — Возможно, я когда-нибудь последую вашему примеру и заведу компаньонов, должно быть, забавно попробовать такое вместо жизни в одиночестве. Впрочем, ваш выбор весьма удачен: потомок эльфов и сильф проживут куда больше обычного человека, не придется быстро подыскивать замену… И излучение вашей силы под стать вашим суждениям, столь же оригинально. Мне хотелось бы узнать, какими приемами вы пользуетесь для сотворения заклятий, могли бы обменяться опытом.

— Вряд ли наши стили совместимы, — предположила я, торопливо откусывая кусок румяной булочки, посыпанной какими-то толчеными орешками, пока Фаль, решивший сегодня пройтись (в прямом и переносном смысле этого слова) по хлебу, не слопал всю сдобу. Попутно раздумывала над восхитительными словами, соскользнувшими с языка Лорда, словами, намекавшими на долгую жизнь обладателей магическими способностями. Не то чтобы я хотела жить вечно, но жить столько, сколько хочется, а не столько, сколько отведено физическими законами износа органической оболочки, меня бы устроило. Интересно, на пришлых магов эта закономерность тоже распространяется? Или для продления жизни нужны специальные чары? Впрочем, еще будет время подумать, пока раскрывать свои карты перед первым встречным волшебником не хотелось. Не то чтобы Лорд вызывал у меня антипатию, но так же, как, едва познакомившись с Лаксом и Фалем, я поняла — вот они — мои, так и посидев пару минут рядом с магом, осознала — он чужой. Пусть довольно милый, одинокий и радующийся встрече с коллегой, но все равно чужой и своим никогда не станет. Слишком отстранен от жизни, словно нарочно пытается как можно меньше соприкасаться с людьми, вроде бы не хамит, даже не слишком надменничает, но всем своим видом дает понять, что он неизмеримо выше. Хоть к людям его и влечет, наверное, как человека могло бы тянуть к пушистым щенкам и котятам: забавные комочки, умилительные мордочки, как с такими не поиграть, может, даже полечить заболевшую лапку или животик, но только когда ничем другим руки и голова не заняты. Лорд будто бы был тут, в трактире и в то же время находился где-то очень далеко. Люди видели в нем мага, но подойти или попросить о чем-то, как, допустим, меня в Кочках, явно побаивались. Впрочем, может быть, так и надо держать марку? Тот, кому действительно надо, решится и через свой благоговейный ужас переступит, а по пустякам беспокоить не станут.

— Магева! — к нашему столу пробрался через заднюю дверь белый как мел парнишка-конюх, оглянулся, будто проверяя, нет ли за ним слежки, и, нагнувшись к самому уху, панически громко зашептал: — Ваш жеребец человека убил! Что делать-то?

— Быть такого не может, — не слишком уверенно заявила я, вспоминая финты коня под чужим наездником. — Если только какой-то болван на нем прокатиться задумал или увести?

— Не-э-э, — замотал головой паренек с такой силой, что я испугалась за сохранность его позвоночника. — Мы с утра пришли корма подбросить, а он, торговец, то есть постоялец наш, лежит не двигается!

— Пошли покажешь, — скорбно вздохнула я и поднялась из-за стола.

Оставалось радоваться только тому, что живот почти пуст. Никогда раньше настоящих покойников, не своей смертью ушедших, вблизи не видела, вдруг оскандалюсь? Не то чтобы боялась или всеми силами старалась этих зрелищ избегать, просто не доводилось. Словом, глазеть на труп мне не хотелось совершенно, никогда не понимала странных типов, жадных до зрелищ такого рода. Мне острых ощущений хватало и без жмуриков, вон, в любой день и любой час по ТВ можно ужастик по вкусу отыскать, сиди да любуйся, если подрожать для разрядки охота.

Мы все, даже Лорд, изъявивший желание составить компанию, потихоньку выбрались через черный коридор на двор и прошли в конюшни, где у входа переминались с ноги на ногу мужчина и мальчонка-конюший. Примерно посередине длинного ряда стойл прямо на соломе валялся он. Дэлькор, учуяв меня, поднял морду и радостно заржал. Его стойло находилось аккурат напротив лежащего типа. Я набрала полную грудь воздуха, не хватало еще малодушие при посторонних магах проявлять, и решительным шагом приблизилась к толстопузому, перепачканному, словно прополз все окрестные лужи на животе, мужику. На бледном лбу багровым светом наливался лунообразный отпечаток подковы. К счастью, никакого особенного запаха разложения или крови не наблюдалось, вонь же, обычная, человеческая, была вполне терпимой, вон, даже кони не шарахались. А я что, трусливее лошади?

Отвернувшись от покойника, облегченно выдохнула и сделала заявление для прессы:

— Если его кто и убил, то не мой конь, Дэлькор не подкован! Он эльфийский конь, а эльфы своим лошадям копыта особой смесью покрывают, чтобы не стирались. Так что можете ноги у других животных пересмотреть, сличить отпечатки и пойти попугать уголовной ответственностью кого-нибудь другого.

— Зачем пугать? Этот пьянчуга жив, получил копытом в лоб и заснул мертвым сном, — просветил общество Лорд, едва глянув на «труп» и иронично скривив губы, вероятно, не одобряя пьянства.

— Так вот почему лошади не буянили! Они ж мертвяков завсегда чуют! — схватился за голову самый старший из конюхов, кляня себя за бестолковость.

Лакс не побрезговал, зашел с другой стороны и мастерски пнул «покойничка» ногой в ребра. Тот сонно ругнулся, дернулся и перевернулся на бок, подложив руку под голову, а на освободившемся от массивных телес месте мы углядели здоровенную пустую бутыль. Фаль слетел понюхать ее горлышко, неудержимо расчихался и вверх пошел уже по кривой.

— Самсур меня убьет, — жалобно констатировал паникер, на цыпочках приблизившись к нашей компании и убедившись: его воистину не разыгрывают, «труп» живехонек и потому является не вещественным доказательством и жертвой преступления одновременно, а дебоширом, загромождающим проход и препятствующим работе.

— А Влариса воскресит и прибьет снова, — довольно поддакнул Лакс, отыгрываясь за несколько минут беспокойства. Имевший проблемы с законом парень не хотел пересекаться с власть предержащими субъектами вновь по столь щекотливому поводу.

— Мы не будем вас закладывать, — довольная тем, что трагедия обернулась фарсом, пообещала я, обняв своего оправданного коня, тот тут же принялся лизаться и подставлять морду, чтобы его почесали и погладили.

— Это тоже ваш друг, магева? — с каким-то исследовательским и, я почти уверена, чуточку завистливым интересом полюбопытствовал маг, наблюдая за нашими нежностями.

— Похоже, что так, — призналась я ему и самой себе заодно в очевидном факте: рыжий проказник успел забраться мне в сердце и потоптаться по нему неподкованными копытами. — Сама рыжая, вот рыжих и люблю, ничего с собой поделать не могу!

— Значит, и меня любишь, Оса? — тут же умильно уточнил Фаль, приникая крылышками к моей щеке.

— А как же! — ответила я. — Тебя особенно!

Зеленые глазищи сильфа заблестели подозрительно ярко, то ли от избытка чувств, то ли сказался крепкий запахан браги из бутылки, ударивший по мозгам мотылька. Пусть жрать он горазд, но сколько алкоголя может вылакать мой маленький приятель, мы еще не проверяли, и экспериментировать в этой области не хотелось. Насколько помню, у пчел после выпивки нарушается координация, а при том, с какой скоростью носится Фаль, это могло стать опасным не только для окружающих, но и для него самого.

Выслушав мое признание, сильф замурлыкал как котенок и крепко обхватил меня крохотными ручками.

— Но весь свой завтрак, как ни подлизывайся, все равно не отдам, — шутливо продолжила я, выходя из конюшни и возвращаясь к столу.

При помощи сильфа (его аппетит весьма способствовал ускорению процесса) мы быстро закончили завтрак и, распрощавшись с Лордом, вышли прогуляться. Правда, исходя из содержимого сумки Лакса, у нашей прогулки была вполне определенная цель, но делиться ею с магом никто из нас не собирался. Мы ограничились согласием поужинать с новым знакомым вечерком, тем паче что он обещал угостить нас за свой счет. Отказывать Лорду в такой малости даже вору показалось неуместным.

Насчет некоторой неприглядности района, в котором располагалась торговая точка нужного нам Изара, Лакс не соврал. По мере продвижения в глубины Патера улицы превращались в улочки, становились все темнее и изгаженнее, а дома делались все мельче, теснее жались друг к другу, потом стали попадаться совсем заброшенные и вовсе превратившиеся в развалины, из которых уже было вытащено все хоть сколько-нибудь ценное. Но и тут мой статус магевы явился своего рода охранной грамотой. Нам даже не пришлось полагаться на таланты и воровской жаргон Лакса, стоило вышедшим навстречу «господам» зловещего вида почуять, с кого они собирались стрясти деньжат, шваль любого пошиба уважительно кланялась и исчезала в ближайшем переулке. Вот это дипломатическая неприкосновенность! Я снова немножко загордилась собой, а вор, кажется, напротив, малость приуныл, ведь ему так и не довелось продемонстрировать свои способности телохранителя. Впрочем, народ нам действительно почти не попадался, ибо активная жизнь в здешних краях, как у вампиров, начиналась ближе к ночи, старики и женщины с потухшими глазами в счет не шли. А все, кто работал в дневное время, уже успели расползтись по местам. Но блуждали мы недолго, вскоре Лакс остановился перед криво заколоченными дверями того, что с некоторой натяжкой можно было бы счесть крохотной лавчонкой, пережившей период своего расцвета лет эдак — дцать назад, а теперь и вовсе покинутой владельцем в поисках лучшей доли, возможно, даже в иных мирах.

Вор немного потоптался у двери, а потом дернул за кончик какой-то гнилой на вид веревочки, высовывающейся из досок слева от двери.

— Лакс, а ты уверен, что это заведение еще функционирует? — недоверчиво уточнила я, чуя только запахи запустения, сырости и гнили. Может, поэтому лавку и не растащили на дрова?

— Подожди, Оса, — ухмыльнулся вор.

— Уговорил, — согласилась я, Фаль взлетел и принялся осматривать хибарку, зажатую с двух сторон такими же убогими домишками.

Через пару минут после того, как он дернул веревочку, Лакс сжал руку в кулак и простучал на двери какую-то маршевую мелодию. Почти тут же, хоть я и не слыхала никаких звуков изнутри, дверь вместе с приколоченными к ней досками чуть приоткрылась, и грубый мужской голос заявил:

— Пароль давно сменили, с ножиком в кишках погулять захотелось, Лакс?

— Я же знаю, как ты меня любишь, Бор, вот и решил рискнуть! Впусти нас, Изар не пожалеет, зуб даю! — весело откликнулся вор.

— Как бы тебе со всей челюстью расстаться не пришлось, — грубовато ответили из-за двери, но отверстие стало шире.

Мы смогли протиснуться в сырую темноту. Дверь бесшумно затворилась, но света никто так и не зажег, зато довольно сильные руки развернули меня и подтолкнули куда-то вправо, потом влево, вниз по лестнице, вверх и снова прямо. Сначала под ногами было дерево, потом камень. Что у них тут, катакомбы нарыты, что ли? Вот уж игры графа Монте-Кристо! Сделав не меньше десятка шагов, остановились перед стеной. Кто-то запыхтел по левую сторону от меня, крякнул, и часть стены отъехала в сторону, открывая вид на довольно просторную комнату, пол в которой был застелен толстым ковром, а стены тоже закрыты, нет, не коврами, это называется гобелены — плотные паласы с вытканными на них пейзажами. У чего-то, похожего на мангал, наверное, это была жаровня с углями, грел худенькие лапки маленький, похожий на птичку старичок. Сходства с пернатым добавляли почти круглые глазки, похожий на клюв нос и седой хохолок на голове — все, что осталось от шевелюры. Одет дедулька был в мягкий даже на вид желтый халат и тапочки с загнутыми носами, выглядывающими из-под полосатого пледа. На коленях у старичка лежали толстая книга и лупа, рядом стоял столик с горячим чайником, чашка и тарелочка с маленькими печеньями.

Приведший нас в комнату субъект, напротив, оказался настоящим громилой, однако разница со стандартными киношными образцами все-таки была. Вместо пустых дырок, через которые можно было бы рассмотреть затылок, в глазах бугая проблескивал отсвет интеллекта и чего-то, похожего на мрачноватый юморок. Впрочем, все эти косвенные признаки добродушия вполне искупались здоровенной дубиной в руке и ножом вроде мачете на поясе.

— Кого это ты привел, Бор? — Головка с хохолком повернулась в нашу сторону. — Так, так, — худенькая лапка нежно погладила плед, — Лакс, давненько не виделись, голубок… и магева. Занятно-занятно, ну что ж, присаживайтесь!

Мы сели в кресла напротив Изара, Бор закрыл лаз и встал за креслом хозяина. Фаль собрался было проверить содержимое блюдечка с печеньем, но я, сделав вид, что поправляю выбившуюся прядь, ухватила проныру за крылышко и оставила на плече.

Кресла в доме скупщика краденого (если называть вещи своими именами) оказались первыми встреченными в новом для меня мире предметами мебели данной категории. Сидеть, утопая в глубоких и мягких подушках, оказалось неожиданно удобно, впрочем, я учла и другое: случись нам действовать быстро, вряд ли мы смогли бы вскочить с таких сидений в один миг. Было ли это недостатком? В данном случае вряд ли, поскольку резать нам горло Изар не собирался. Появление нежданных гостей настолько заинтриговало старичка, что он простил и явку без пароля, и некоторую бесцеремонность вторжения.

Вообще в столь почтенном возрасте и при довольно хилой конституции, полагаю, в жизни дедульки сохранилось мало истинных удовольствий. Хорошенько поесть уже не позволял желудок, прогуляться — ослабевшие ноги. Так что лишь радости интеллектуальные, а именно — удовлетворение любопытства, не потеряли новизны и привлекательности. Мы принесли в его дом не столько возможность увеличить капитал, сколько загадку.

— Лакс высказал утверждение, что лучше вас, почтенный Изар, никто не оценит тех предметов, которыми мы располагаем. И теперь, — мои глаза указали на лупу и книгу, — склонна ему верить, — призналась я, начиная разговор.

Старик польщенно закудахтал и склонил голову, прося меня продолжать.

— Мы намерены продать часть имеющихся вещей, но оценить хотели бы каждую, разумеется, ваш труд будет щедро оплачен, — завершила я коротенькое вступление.

— Ну что ж, давайте посмотрим, — согласился Изар, сделав знак телохранителю убрать книгу с его колен. Лакс облегченно выдохнул, часть напряжения из позы охранника ушла, значит, нас не собирались вышвыривать за дверь в ближайшую пару минут, не считаясь с магевским титулом и истекающими из него привилегиями. Мне почему-то казалось, что вполне бы могли. Да, вероятно, Бор испытывал некоторую настороженность, даже страх, но, как преданный пес, выполнил бы любой приказ господина, не считаясь с последствиями.

Вор развязал ремешки на сумке, аккуратно достал и передал оценщику первую порцию добычи — кубок и блюдце. Изар задумчиво сдвинул редкие кустики бровей и, полуприкрыв глаза, сразу прокомментировал:

— По виду работа эльфийская. — Худенькая лапка сжала ручку лупы, рассматривая через увеличительное стекло кубок, дедулька добавил: — Период княжения Альглодиэля, конец Великой войны.

Удивляясь точному знанию предмета, проявленному Изаром, я попутно отметила, что в любом государстве была, а возможно, и не одна, великая война, оставившая такой значительный след, что люди даже не называли дат или особых примет, просто говорили «великая война», и всем все становилось понятно. Да, прав был какой-то историк, имени уже не припомню, что вся история человечества — это история войн.

— Неплохо сохранились, хороший мастер может выправить дефекты, — дал еще одну справку Изар, кивнул сам себе и отложил вещи, бережно, скорее ласково, чем алчно, погладив примятый бок кубка. — Если желаете, я приобрету их для своей коллекции.

— Отлично, — просиял Лакс и полез за следующей долей нарытого с помощью лозы и лопаты в эльфийских развалинах.

Жадное любопытство Изара сменилось настороженностью, дедуля нахмурился, задумчиво пожевал губами и промолвил:

— Я никого, а тем более магеву, не хочу оскорблять пустыми подозрениями, а потому спрошу открыто и желал бы услышать ответ — откуда вы взяли эти вещи?

— Думаю, название Тень Ручья вам говорит о многом? — уточнила я.

— Айсо ла Валисс? — переспросил старик, употребив настоящее название дворца, и кивнул, хохолок на макушке печально качнулся. — Погибшая красота, руины славы Дивного народа…

— Официально земля принадлежит Хавалу, но ничьим непосредственным владением не является, а значит, то, что мы смогли отыскать на месте некогда великолепного дворца, является нашей собственностью по человеческим законам. Кто первый встал, тому и тапки! Что же касается эльфов, они о наших изысканиях осведомлены и никаких претензий не имеют. Я успокоила вашу совесть, почтенный Изар?

— Вполне, уважаемая магева, — кротко улыбнулся старичок, — полагаю, никто, лишенный магического дара, не смог бы найти в Айсо ла Валисс ничего, кроме камней и травы?

— Пожалуй, — согласилась я, вспомнив, как пришлось побегать по развалинам, выискивая доступные частички клада, и мы были реабилитированы.

Дальше дело пошло быстрее, Изар увлеченно рассматривал наши сокровища, изредка отпускал комментарий по поводу редкости или стоимости предмета. Главным достоинством оценщика я сочла то, что он не был настроен на долгие, так обожаемые лавочниками игры в «кто кого переторгует». Никогда не любила этого занятия. Понимаю, конечно, что зря, глупости, но не могла через себя переступить, обыкновенно никакого азарта не чувствовала, лишь унижение при одной мысли о неизбежности подобного спора, хотя в любой другой ситуации не стеснялась отстаивать свою точку зрения или качать права. В магазинах мне было проще: есть вещь и ценник на ней. На базаре я либо платила названную цену, либо сразу уходила, понимая, что шмотка мне не по карману.

Словом, старый торговец пересмотрел весь наш «хабар» и назвал сумму. Мы с охотой оставили у него все, что намеревались продать, отложив для себя лишь некоторую часть содержимого ларца. Ювелирные изделия весили меньше монет, а стоили куда больше, иметь их при себе на всякий случай Лакс счел выгодным. Я не слишком понимала в выгоде, но тоже сочла наш поступок разумным по той простой причине, что мне — ну что я, не девушка, что ли? — очень хотелось немного поносить восхитительные побрякушки.

Изар еще раз все подсчитал, голова старика работала получше калькулятора (все вычисления производил в уме, никаких там математических действий в столбик на бумажке), и услал Бора за деньгами. Телохранитель почти удивился, даже наморщил лоб, вероятно, другим клиентам ростовщик не оказывал такого доверия, не оставался наедине, но спорить с хозяином не стал: кто платит, тот и заказывает музыку. Бугай ушел, но довольно скоро вернулся с весьма приличным мешком, издавшим при соприкосновении с полом глухое позвякивание.

Лакс не то чтобы для проверки, а только соблюдая ритуальную формальность, взял из мешка первый попавшийся кожаный кошель, распустил тесемки и тщательно пересчитал содержимое, потом проверил количество кошельков. Все сошлось, значит, Бор умел не только лупить дубинкой по головам. Однако целая груда наличности у наших ног значила и кое-что еще. Старый Изар отнюдь не бедствовал. За один раз он вывалил клиентам очень-очень приличную сумму, и даже если учесть, что от нашей сделки дедулька внакладе не остался и мог бы перепродать приобретенные вещи с собственной наценкой, все равно столь значительный оборотный капитал не мог не вызвать невольного уважения.

Становились понятны все меры предосторожности: катакомбы, телохранители, тщательная маскировка. Если ты не самоубийца, обладая таким богатством, быстро научишься осторожности, а, учитывая возраст Изара, я бы сказала, что эту науку он усвоил на «отлично». Кстати, я подумала еще и о том, почему при таких доходах торговец обосновался в столь жалком районе. Укрывается от налогов, тут проще вести дела или просто привык? Впрочем, вызывать Изара на откровенность не стала. Расследование частной жизни пожилого ростовщика не в моей компетенции.

Нас проводили на выход, не знаю, тем же путем или другим. Насколько хорошо я определяла время, настолько же плохо ориентировалась в темном замкнутом пространстве. Оставалось только надеяться, что после всех наших душевных разговоров милый дедушка Изар не велел охраннику тюкнуть клиентов по головам и забрать денежки. Надеялась я не зря, моя вера в лучшее в людях на сей раз не подвела. Бор вывел нас на улицу, коротко кивнул на прощанье и бесшумно закрыл дверь.

Глава 12

О сладостях, храмах и справедливом суде

Мы снова были в трущобах, Лакс все с той же заплечной сумкой на плече, вот только кто-нибудь очень внимательный мог бы сказать, что сумка стала несколько тяжелее и более округлой с виду.

— Куда теперь? — весело улыбнулся приятель.

— Думаю, в кондитерскую, — огласила я следующий пункт нашего маршрута. — Надо вознаградить Фаля за его самоотверженно-сдержанное поведение в непосредственной близости от печенья!

Оба моих спутника продолжали смотреть на меня с прежним недоуменным ожиданием в глазах. Тут я сообразила, что здешний сервис мог и не достигнуть такой степени спецификации, при которой возникают магазинчики-кафе, где торгуют исключительно сладким. Насколько успела убедиться, народ в трактире предпочитал кушать основательно, заказывая, если позволяли финансы, натуральное мясо, если нет, обходились тем, что мясом, по крайней мере, пахло. Хлеб же считали самостоятельной едой и закуской.

— Есть в этом городе какая-нибудь лавка, где сластями торгуют? — вопросила я у Лакса, адаптировав вопрос для восприятия.

Мотылек восторженно завопил, словно я пообещала вот в эту секунду открыть ворота «сильфячьего рая». А с другой стороны, может, для него кондитерская и была эквивалентом рая, достижимым на земле?

— И не одна, — заверил нас вор, Фаль просто заискрился ликованием, но я поспешила умерить его воинственно-гурманский пыл:

— Нам пока хватит и одной, не будем бессердечными эгоистами, надо же и другим горожанам что-то оставить «на развод».

Как просто оказалось сделать Фаля счастливым. Всего-навсего горсть бронзовок, потраченных в очаровательной маленькой лавочке, расположенной где-то на стыке элитного района с особняками и торгового квартала. В этом же заведении был отведен небольшой уголок под столики для желающих продегустировать сласти, не отходя от кассы и запивая ароматными травяными настоями, которые делали дочки хозяина. Конечно, взбитые сливки, марципаны, нежнейший, пропитанный сиропом бисквит, меренги и другие деликатесы тут не предлагались, зато засахаренные орехи, ириски, медовые булочки, пастила и многое такое, чего я не знала даже «в лицо», благоухали так, что не удержался бы от искушения и самый строгий сторонник диет. А наш сильф, в жизни не слыхавший такого зверского слова, мог по праву считаться не только самым объевшимся в городе существом, но и самым довольным жизнью. Мы с Лаксом, конечно, тоже не упустили возможности немного побаловать себя, однако нам пришлось и немало потрудиться, закрывая собственными телами от немногочисленных посетителей следы сильфового «сладкого буйства».

Фаль валялся в россыпи лакомств, жонглировал орешками и дегустировал, кушал, лопал, трескал все, на что падал его восторженный взгляд. А лавочник и его очаровательные дочурки посматривали в нашу сторону с открытым благоговением. Еще бы, худощавый мужчина и девушка купили и умяли вдвоем такую массу сладкого, что удивительно, как только не получили заворот кишок.

Кстати, сами девушки вовсе не были сдобными пышечками, каковые обычно представляются воображению при словах «дочки кондитера». Полагаю, именно потому, что с младых ногтей вокруг них в избытке было самых разных лакомств, они быстро набили оскомину. Когда долго мечтаешь о чем-то и очень хочешь этого, то, дорвавшись, зачастую не знаешь меры, а если все твои мечты — вот они, под носом, только руку протяни, они перестают быть предметом вожделения. Я вот даже попробовать все сласти оказалась не в силах, хоть и очень старалась, все-таки натуральный продукт, никаких искусственных ароматизаторов и консервантов.

Наконец наш маленький друг, насытившись, отвалил от остатков кондитерских изделий и тяжело вспорхнул мне на плечо. Он был умиротворен, даже не бросал жалобных взглядов на недоеденные кусочки, каковых обыкновенно никогда за собой не оставлял. Облизывая мордашку, ладошки и крылышки, перепачканные в жидкой карамели, Фаль только довольно мурлыкал. Завершив туалет, мечтательно улыбнулся и пропел мне на ухо:

— Спасибо, Оса! Это было так здорово!

После чего сладко зевнул, для страховки крепко уцепился за дареный эльфийский шарфик, украшавший мою футболку, и, свернувшись клубочком, задремал. Даже нос прикрыл переливчатым крылышком. Ну точно котенок, поиграть, поесть и спать — вот смысл жизни и ее цель!

Мы вышли из лавки, оставив после себя не только пустую посуду, но и зарождающуюся легенду о магеве-сладкоежке. А Лакс повел меня дальше, продолжая обещанную экскурсию, к району храмовых улиц. В этом городе церкви не стояли вперемежку с домами, под застройку был отведен особый участок, куда и приходили нуждающиеся в облегчении души молитвой или в божественном наставлении.

Ни то ни другое меня не интересовало, но я посчитала, что в таком месте может найтись немало интересного, не зря же у нас туристы первым делом мчатся осматривать соборы. А чем я хуже? Без фотоаппарата, правда, и шорт-бермудов, каковые мой дедуля упорно называл «канарами», но ничего, я все равно буду глазеть добросовестно и широко распахивать рот!

Из истории своей страны я знала, что церкви, я имею в виду христианский период, а не язычество с лесными капищами, где бы народ ни основывал поселение, варганили первым делом, да и самыми красивыми из всех сооружений в городе они оставались очень и очень долго. Не знаю, было ли что-то подобное в Хавале. Наверное, при массовой вере в существование целой кучи богов выделять финансы на каждый храм для горожан стало бы проблемой, впрочем, поначалу можно было воздвигнуть один дом на земле для нескольких небожителей. Эффективно, и экономия налицо. Однако мы явились не в молоденький городок, Патер простоял на своем месте уже порядочно, и места поклонения успели, наверное, не раз если не перестроить, то подремонтировать и расширить. Во всяком случае, я не разочаровалась.

Пусть масштабом Нотр-Дам де Пари тут и не пахло, но и примитивных идолов с размазанной по губам кровищей я тоже не встретила, впрочем, как и белокаменных с золотыми куполами церквей. После деревни, так похожей на наши или украинско-белорусские поселки, меня слегка занесло с ориентированием на местности. Начало казаться, будто и дальше все будет таким же знакомым и домашним, однако эльфийский табор, пардон, стоянка, быстренько повернул шурупы в моей башке. Мир, в котором я очутилась по воле или, уж скорей, неволе моих похитителей, был самим собой и ни на что походить не собирался, развиваясь исключительно по своим собственным законам. (Кстати, о похитителях, ну попадись мне только эти бестелесные киднеперы, узнают, почем фунт лиха, правда, спасибо я им тоже скажу, потом, за самое интересное приключение в жизни!). Я еще раз убедилась в своеобразии этого мира, созерцая архитектуру культовых сооружений. Тут царила такая же свобода стилей и размеров, как и в домах. Храмов насчитывалось, как показалось навскидку, по меньшей мере десяток, и все они были построены из камня. Проще один раз вложиться, чем без конца пожары тушить? Вон Москва, пока деревянной была, раз в шесть лет горела регулярно, как по графику. И куда пожарные смотрели? Наверное, на огонь!

Где-то храмы представляли собой просто грубое нагромождение бесформенных серых глыб, где-то наличествовали плиты четких контуров или кирпичи, встречались статуи и барельефы, в большинстве случаев раскрашенные в яркие цвета. Пусть не высокое искусство, но броско! Реклама двигатель не только торговли, но и религии. Порадовало меня и то, что божества изображались в антропоморфном виде. Все-таки человек — зверюшка примитивная, ему проще «сговориться» с кем-то похожим на себя, имеющим две руки, две ноги, голову и все прочие телесные атрибуты. Конечно, в животных есть своеобразная красота, но поклоняться чему-то вроде змеи или паука… бр-р-р! В общем, местные боги выглядели вполне по-людски, и рассматривать их изображения (пусть рвение мастеров весьма уступало таланту и умению греческих скульпторов) мне было весьма любопытно.

Глаза просто разбегались. Народу, пришедшего отдать религиозный долг, хватало, не то чтобы толпа, но набиралось вполне прилично. Люди двигались по-деловому споро, я почему-то сразу вспомнила супермаркеты: кто в аптеку, кто за мобильный телефон заплатить или за квартиру, кому продуктов прикупить, кто фотографии решил проявить, а кому просто прошвырнуться захотелось. Словом, пусть все находились в одном месте, но дела имели разные. Граждане Патера из общего русла улицы растекались ручейками по храмам, каждый в свой.

— Ты никому помолиться не хочешь? — уточнила я у Лакса, остановившись перед небольшим храмом, вход в который охраняли две отлитые из какого-то коричневого металла статуи одного и того же толстяка чуть выше человеческого роста. Ну или двух братьев-толстяков, при своей совершенно европейской внешности чем-то неуловимо похожих на Хотэя. Одеты они были одинаково, во что-то вроде схематически изображенного короткого халатика с широким поясом, распахнутого на объемистом животе, а вот лица у мужиков были разные: один — достойно-важный, а второй весело-жуликоватый.

— Талит, — поименовал толстяка вор. — Покровитель торговли, азартных игр, удачи и… — Лакс ухмыльнулся, — угадала, воровства. Пожалуй, стоит зайти. А ты, если хочешь, можешь сразу на площадь идти, там и встретимся, а если разминемся, Фаль нас сведет.

— Ступай, — благосклонно согласилась я, переложив сонного мотылька на плечо друга.

Мне действительно показалось, что приятелю не нужна сейчас компания. Может, в здешних местах поклонение кумиру дело столь интимное, что посторонние, а тем более свидетели, ни к чему?

Пускай Лакс в капище Талита пообщается с богом тет-а-тет, жертвы какие-нибудь принесет. Никакого зверья, петуха там, барашка или даже белой мышки мы с собой не прихватили, из всей живности один Фаль, да и тот дрыхнет. Но боги, во всяком случае их жрецы, из истории религии это известно, обыкновенно и до звонкой монеты охотно снисходят. Не знаю уж, на что небожителям финансы, неужто за покупками тайком в мир земной ходят? Ну с этими заморочками пусть кто-нибудь другой разбирается. В конце концов, если в этом мире действительно есть боги, у меня не имеется никакого резона подозревать незнакомых служителей культа в прикарманивании пожертвований, тем более что ничуть не жаль, у нас денег в избытке. А вдруг богам и правда наличка до зарезу бывает нужна и в обмен на нее можно себе какие-то милости выторговать, то бишь вымолить. Тогда получаются товарно-денежные отношения на высшем уровне.

Я оставила Лакса у храма Талита, решила, что найду чем себя занять, не маленькая. Вот для начала дойду до площади, не там ли самое интересное ждет? Ведь каждого в этой жизни, я верила твердо, поджидает много интересного, главное оказаться именно там, где твое счастье назначило тебе свидание!

На площади, между прочим, как меня ранее предупредил приятель, располагались не только храмы, но и местный орган судебной власти — Дом закона. Он из всех имеющихся сооружений более всего походил на жилое здание, правда, с большими дверями и какой-то грязно-желтой расцветки. Название «желтый дом» в здешних краях вряд ли кому-то могло показаться издевательским, а вот я всласть поухмылялась, прежде чем мое внимание привлекло другое здание, выделяющееся из череды обступивших мощеное пространство.

Оно было сложено из серых плит, хорошо подогнанных друг к другу. Но серый цвет не казался тусклым или грязным, он скорее сиял, как редкая жемчужина, явленная восхищенным взорам. Преодолев три высокие ступеньки, я вступила под изогнутый аркой свод здания. Серый камень и внутри оказался ничем не отделан и не прикрыт, никаких панелей, статуй, алтарей или иных атрибутов культа я не увидела, впрочем, никого живого тут тоже не было. Единственной достопримечательностью места являлось большое, по местным меркам так и вовсе громадное овальное окно. Через него сейчас лился солнечный свет, заставляя посверкивать плиты пола и стен.

Казалось бы, ничего приятного или уютного в этом пустом помещении не было и в помине, однако я почему-то не чувствовала себя стесненно или неуютно. Меня никто не звал, но откуда-то я знала и то, что сюда никого не зовут, приходит лишь тот, кто захочет войти. Странный покой и не то чтобы умиротворение, а скорее чувство единения с миром, какое нежданно накатывает в самый, казалось бы, неподходящий момент, охватило меня.

Слева послышался какой-то шорох, я повернула голову. В нескольких шагах стоял пожилой мужчина в скромном сером плаще. Длинные, совершенно седые волосы красивыми кудрями ниспадали на плечи, глаза под тяжелыми веками смотрели внимательно и остро, крючковатый нос чуток обвис. Для абсолютного сходства с моим мысленным представлением о Гэндальфе Сером дядечке не хватало только посоха, ну и шляпы, что ли.

— Почтенная магева. — Человек наклонил голову, приветствуя меня.

— И тебе того же, ты здешний жрец? — уточнила я.

— Нет. — Сухие тонкие губы раздвинулись в легком намеке на улыбку. — Здесь никогда не было, нет и не будет жрецов, я лишь смотритель храма Творца.

— И похоже, прихожан тоже негусто, — отметила я, озираясь. — Или день неприемный?

— Храм открыт для каждого, — ответил старик.

— Но поскольку просить у Творца, как меня просветили, что-либо бесполезно, то и клиентов нет, — догадалась я. — Зачем же вообще горожане храм строили?

— Так заведено, — пожал плечами собеседник.

— Наверное, страховка, на тот случай, если Творцу все-таки небезразлично все, что вытворяют люди, и он может обидеться за неуважение к его персоне и шарахнуть чем-нибудь нахалов… молнией там или мором, — резюмировала я.

Старик улыбнулся и кивнул:

— Я частенько думаю так же. Но ты все-таки зашла. Почему?

— Захотелось, — призналась я совершенно честно, не выдумывая повода позначительнее и поволшебнее. — Ты не против, если я тут немного посижу?

— Делай, что пожелаешь, магева. Храм принадлежит всем, — просто ответил смотритель и развел руками.

Наш разговор исчерпал себя. Я вдохнула воздух, пахнущий пылью и камнем, но почему-то казавшийся сочным и свежим, как после дождя, прошла ближе к окну и села прямо на пол, туда, куда захотелось. «Интересно, если вспомнить метод биолокации, тот самый, каким ищут благоприятные и плохие места, наверное, окажется, что Храм стоит на пересечении силовых потоков, и именно поэтому меня, магеву, потянуло сюда словно магнитом», — попыталась я подвести рациональное объяснение под свой поступок. А потом решила, что это не имеет значения.

Устроилась в личной позе лотоса, каковую предпочитала всем другим — одна нога подтянута к груди, вторая поджата, и полуприкрыла глаза, следя за танцующими в воздухе крохотными пылинками. Золотистый поток, искорки мельчайших частиц в нем, редкая тишина, словно сюда не доходило ни единого звука с площади, поглотили меня, я словно сама стала одной из этих пылинок в воздушном океане. Реальность слегка посопротивлялась и привычно уплыла, осталось только ощущение собственного дыхания и снисходящее на вечно мечущийся разум умиротворение. Не думаю, что я просидела так долго, ровно столько, сколько хотелось или надо было, а может быть, эти два понятия на краткий миг совпали. Я не спала и не медитировала подобно просветленным буддистам, но и ни о чем важном не думала, в голове носились обрывки бессвязных мыслей.

Так же неожиданно, как захотелось сесть, ощутила необходимость открыть глаза и встать. Поднялась я с пола почему-то отдохнувшей и… нужное, пусть немного банальное, слово пришло на ум не сразу, но все-таки пришло — с обострившимся восприятием. Нет, ни слышать, ни видеть, ни даже обонять я лучше не стала, но то, что столь долго дремало во мне и начало пробуждаться лишь в этом мире, обрело большую четкость и силу.

Старик сидел на корточках у двери. Проходя мимо него, я кивнула на прощанье, уже как старому знакомому, нет, как тому, с кем разделила великую тишину храма Творца, его могучий покой, и заметила:

— А ведь на самом деле Он дает. Только не то, о чем просишь, а то, в чем нуждаешься и что тебе по силам взять.

— Возможно, почтенная магева, но для многих людей это хуже проклятия, — резюмировал привратник.

— Это точно, — подумав, согласилась я.

Яркий солнечный денек встретил на пороге. Я, все еще стоя на ступеньках, повертела головой по сторонам, соображая, куда бы направить свои стопы. Меня словно что-то толкнуло вправо. Чуток удивившись (обычно, причем совершенно ненарочно, выбирались левые дороги!), я сбежала по ступенькам. И уже уверенно, — раз мне туда хочется, даже если самой еще толком неясно почему, значит, я туда пойду! — двинула к соседнему с серым храму. Этот был сооружен из громадных белых камней, эдакие кирпичики для великанов, и, в пику большинству прочих сооружений, тоже ничем снаружи декорирован не был. Красота простоты! Преодолев ровно тринадцать невысоких ступеней, на которых не было заметно потертостей то ли по причине крепости камня, то ли из-за малочисленности прихожан, я опять в полном одиночестве вторглась в помещение.

Нет, на сей раз внутри кто-то и что-то было. Из кого-то я увидела пятерых мужчин в белых балахонах, что-то среднее между ризой и парадной одеждой куклуксклановца. Разновозрастные особи мужского пола занимались чем-то священным. Трое лопотали нечто неразборчивое, пара подливала какой-то жидкости в горящие неярким огнем чаши перед скульптурой. На постаменте, как памятник, был водружен мраморный мужчина с мышцами культуриста. Из всей одежки парню дали только набедренную повязку. В длинных руках он держал здоровенный меч и книгу. Грозное спокойствие позы и выражение лица явственно говорили: я вообще-то белый и пушистый, но, случись чего, врагу не поздоровится, огребет по полной программе и мечом и книгой, так, что не сразу очухается или не очухается вовсе. Каменная книга, на мой взгляд, была даже пострашнее клинка.

Человеки-служители в светлых бесформенных хламидах глянули на меня, но ни выспрашивать, по какому поводу заявилась, ни выпирать за порог не стали, стоит себе девушка и стоит, мужчины вернулись к своим обязанностям. Шестой их сотоварищ как раз раскатывал на каменном полу перед статуей какой-то жесткий даже на вид длинный коврик с изображениями мечей и книг.

— Почтенная магева ищет справедливого суда? — раздалось у меня над самым ухом. Я так и подпрыгнула. Чуть сзади от меня стоял, прегнусно ухмыляясь (получил удовольствие, напугав бедную девушку!), высокий тип, чья мускулатура могла бы поспорить с рельефами здешних статуй. Где он был, когда меня в школе в высоту сигать заставляли, я б тогда все рекорды одним махом побила, а может, и самого Бубку за пояс заткнула.

Тяжелая нижняя челюсть изверга, карие глаза вовсе не теплых тонов, темные, с едва уловимым медным отливом волосы, пара мечей за спиной (вон рукояти в кожаной обмотке торчат) были под стать ему самому. Одежда же оказалась весьма скромной: серая рубашка да черные брюки. Ниндзя, что ли?

— Ну вот еще, — огрызнулась я. — Своих врагов я магией бью, а если очень достанут, могу и рожу расцарапать, а по судам таскаться, это не их, а себя на мучения обрекать!

Внимательные глаза обежали меня, задержались на длинных ноготках (обожаю длинные острые ногти, а если они с красным или черным лаком, да еще узорами из завитушек, так вообще кайф!), мужчина кивнул, то ли оценил шутку, то ли правда поверил в мои способности.

— Кстати, а что это за храм? — уточнила я, пользуясь случаем.

— Гарнага — бога-судьи, — кивнул в сторону статуи воин. — Неужто не признала?

— У нас за суды Фемида отвечает, — бессовестно воспользовавшись знанием мифологии, соврала я. — Баба с весами, мечом и завязанными глазами. Последнее — для пущей беспристрастности, но наводит на нехорошие мысли и анекдоты о слепом правосудии, впрочем, книга в руках вашего Гарнага не лучше. Небось закон символизирует, но держит он ее так, словно готов запустить в первого встречного.

Мужчина коротко хохотнул:

— Есть такое.

— Эй, а почему тут никого из прихожан не видно? Неужто все этого парня, — я скосила глаза на статую бога, — так опасаются?

— Сегодня день покаяния для приговоренных, их скоро приведут, — просветил собеседник. — Никто, кроме жрецов, в храм не заходит. Ну, магевы и маги не в счет.

— А ты? — удивилась я, не чуя в вооруженном мужчине ни капли таланта из-за отсутствия такового или из-за собственной природной тупости.

— Я — палач, — скромно признался он и прищурился, стараясь уловить, как отреагирует девица. Опять, что ли, напугать задумал или шокировать?

— Вау! Правда? — Я искренне восхитилась и подалась к джентльмену редкой, а в моем мире так и почти вымершей профессии.

Мужчина чуток отшатнулся от меня:

— Ты чего, палача ни разу не видела?

— Нет! Только иллюстрации в книгах. — Глаза снова принялись рассматривать воина как музейную редкость. — Ты первый! И чего на меня такими дикими зенками смотришь? Чего ждал, чтоб я испуганно завизжала или плеваться начала? Ну, если очень хочется, так скажи! Могу и повизжать и поплеваться!

— Не надо, — почесал щеку палач. — Я вообще-то охранник, купцы, обозы, ну и так далее. Только этой зимой мой наниматель решил рискнуть и жирный куш сорвать, пока морозы не вдарили, обоз повел в Патер из Сурдины. Дождина всю дорогу ледяной лил не переставая, так он захворал, поначалу кашлял и сморкался, а потом в горячке слег да помер. Ни мага, ни лекаря при обозе не случилось. А как до города добрели, с нами никто расплатиться не подумал. Я совсем на мели оказался, товар кредиторы захапали, наш хозяин, видишь ли, чуть ли не половине города задолжал, дивлюсь, как самого-то в рабство не продали. Ну без монеты в карманах пытался к стражам приткнуться, а и у них набор только-только прошел, не на разбой же было идти. Вот тут как раз палача и начали искать, тот, что до меня был, на улице шмякнулся и башку о крыльцо проломил. Я подумал: хуже, чем есть, мне уже не будет, вот и нанялся. Слушай, а чего я тебе все это рассказываю? — неожиданно остановился и удивился воин. — Колдовством, что ль, мне язык распустила, а, магева?

— Вот еще, — фыркнула я и тоном знатока пояснила: — Это у тебя типичный синдром попутчика проявился!

— Чего? — не понял собеседник, но на всякий случай нахмурился.

— Синдром попутчика, — повторила я, глядя на мужчину с сочувствием. — Такое бывает, если что-то долго в душе держишь, выговориться хочется, совесть облегчить или просто так потрепаться за жизнь, а не с кем, стыдно или опасно. Тогда первому же незнакомцу готов душу нараспашку открыть, коль уверен, что выговоришься, а потом вы каждый своей дорогой пойдете.

— А-м-гх, — многозначительно прокомментировал речь мужчина и тут же, сбросив минутную неловкость, заметил, заслышав снаружи пронзительный, душераздирающий хриплый звук некоего музыкального инструмента, над которым безжалостно издевались какие-то дилетанты: — Вот и приговоренных ведут.

— А нас-то за что пытают? — заткнув уши, процедила сквозь вибрирующие в такт дивным звукам зубы. Как еще не повыпадали сразу, бедолажки, не знаю!

— За компанию, магева, — ухмыльнулся палач и утешительно похлопал меня по плечу.

Вопиющая фамильярность по отношению к обладательнице волшебного дарования! Но вообще-то я не гордая, вернее, не настолько гордая, чтобы возмущаться, когда тебя пытаются утешить и повеселить, поэтому постаралась улыбнуться. Вой тем временем смолк, и я смогла даже ощериться вполне радостно уже от облегчения. Мужик с мечами, даром что палач, мне понравился куда больше коллеги Лорда с его подвижными бровями, кружевами и тросточкой.

— А, ну за компанию и жид удавился, — солидно покивала я.

В храм под конвоем из шести стражников, одного дудельщика, чтоб у него, садиста, язык отсох, и типа совершенно судейской наружности ввели трех человек в одинаковых серых робах, более всего напоминающих мешки с тремя дырками для рук и головы. Точно такие же, только без дырок, я видела у себя в подвале с картошкой, а если с дырками, то на городском показе мод начинающих кутюрье, нет, все-таки здешние были симпатичнее. Руки и ноги у троих в сером без всякой лишней жестокости довольно крепко были связаны веревками. Жрецы выстроились с чем-то вроде метелок в руках и нацепленными на физиономии строгими выражениями по обеим сторонам от расстеленного коврика.

— Значит, тебе обязательно тут торчать, изучая будущих жертв? — поинтересовалась у палача.

— Нет, — нахмурился воин и, помявшись, признался: — Это я для себя. Слушаю их исповеди, чтобы понять, что не невинных людей буду жизни лишать.

— А если приговоренный будет о своей безгрешности кричать? — иезуитски уточнила я.

— Бывали такие, — спокойно кивнул палач, — только Гарнаг все видит!

— С этого места прошу поподробнее, — заметила я, фамильярно дернув мужчину за рукав.

Раз ему меня по плечу похлопывать можно, значит, и мне вот так запросто с ним тоже не возбраняется!

— Его глаза. — Собеседник указал на черные камушки, вставленные в глазницы статуи. — Когда идет гласная исповедь и кается виновный, глаза красным горят, цветом крови, а коль невинного огульно обвинили, по навету клеветническому, голубым вспыхивают.

— Интересный светофор получается, — одобрила я метод классификации преступников, способствующий свершению гарантированно справедливого правосудия и уберегающий систему от коррупции, если действительно речь идет о настоящем чуде и жрецы ему никакими физическими методами не способствуют. И тут же, не удержавшись, полюбопытствовала:

— А бывало, что глазки Гарнага вообще черными оставались?

— Редко, но бывало, — согласился палач. — Это значит, что люди сами разбираться в деле должны.

«А может, у Гарнага передатчик забарахлил?» — подумалось мне, но посвящать палача в свои сомнения не стала. Работа у него и так нервная, к чему лишние сомнения и терзания. Будь он равнодушной скотиной, казнил бы приговоренных, как в контракте условлено, и в ус не дул, а он переживает. Одно дело врага в бою зарубить, а совсем другое того на тот свет отправить, кого к тебе как телка на заклание привели. Чтоб спокойней спалось, надо знать, какого мерзавца жизни лишаешь.

— Потому и магам в храм вход не заказан? Если молчит божество, значит, имеет право голоса человеческая магия, — скорее констатировала, чем спросила я и начала внимательнее разглядывать преступников.

— Да, — согласился воин и задал каверзный вопрос: — Ты вон сможешь определить, как Гарнаг, кто повинен?

— А хрен его знает, — честно призналась, разглядывая троицу в серых мешках, — но попробую, самой интересно.

Тем временем первого заключенного с физиономией типичного отморозка, такие и у нас с бутылочными розочками или финками да кастетами по подворотням слоняются, двое стражей силком заставили опуститься на колени перед статуей Гарнага. Судейский извлек из плоского сундучка на поясе свиток, развернул и громко, с выражением, наверное, тем самым, какое Демосфен с камешками во рту с детства у речки репетировал, зачитал послужной список преступника, именуемого Гош Косой. Грабитель и убийца, бесчинствовавший в городе немногим более полугода и успевший отправить на тот свет более десятка человек, в том числе женщин и детей. Мерзавец грабил не только одиночек на темных улицах, он и домами не брезговал, теперь же внимал перечислению собственных заслуг с гордой улыбкой.

Судейский читал долго, мне даже удалось отвлечься от красочных описаний злодейств (в этот мир еще не добралась юридическая терминология, поэтому было понятно каждое слово) и вспомнить, что я, собственно, собиралась делать. Виновен или нет? Я усилием воли вызвала перед своими глазами пылающую холодной голубизной руну тейваз, одну из самых моих любимых. Руна справедливости засияла между мной и Гошем Косым, а над ним я разглядела черное пламя.

Не задумываясь, откуда пришла эта уверенность, украдкой указала пальцем на Гоша и шепнула палачу:

— Этот виновен! — перевела взгляд на второго, дюжего хмурого мужика с таким отсутствующим выражением лица, что хотелось постучать по голове и спросить: «Эй, есть кто дома?» — или даже: «Эни боди хоум?»

Черное пламя над головой здоровяка плясало столь же бодро, как и над Косым подонком. Только вот сам он словно распадался в каком-то беспорядочно мельтешащем сером вихре. Неожиданно я поняла, что означает и это видение:

— Этот тоже виновен, — мой палец указал на бугая, — только он еще и умом тронулся. То ли до, то ли после всего, чего натворил.

Третьей была девушка. Весьма симпатичная, если бы не зареванная мордашка, растрепанные волосы, роба и потухшие, мертвые, как зола залитого костра, глаза. Неужто тоже убийца? Черное пламя над ее головой вело себя странно, то появлялось, то исчезало. Я поморгала и посмотрела снова, пытаясь сосредоточиться сильнее, но видение не изменилось. Зато пришло объяснение. Переведя указующий перст обличителя на девушку, я поделилась с воином своим мнением:

— Она сделала то, в чем ее обвиняют, но в то же время не знала, что творит.

— Как это? — уточнил в легком замешательстве палач.

— Понятия не имею, я вижу то, что вижу, а подробностей давай подождем от судьи, вдруг понятней станет? — вздохнула и убрала неистовый свет тейваз, режущий глаз.

Судейский закончил чтение реестра преступлений Гоша Косого, жрец строго поинтересовался, не желает ли приговоренный покаяться. Тот бросил на священника презрительный взгляд и смачно харкнул на коврик. Так вот зачем его стелили! Чтобы потом было меньше проблем с грязью! Тогда еще одни жрец, чей балахон был оторочен по краю строгой алой каймой, воззвал к статуе, испрашивая ее вердикт по делу. Это было еще хуже, чем церковнославянский, смысл я худо-бедно уяснила, но повторять меня не просите, все равно не смогу. Черные зенки Гарнага полыхнули таким неистово-красным, что я даже на миг поверила, будто статуя способна одним взором испепелить преступника. Лазер, чистый лазер!

И в это мгновение произошло еще кое-что. Я поверила Лаксу, всему тому, что он говорил о богах, Силах и Творце, потому что огонь, горящий в глазницах статуи, не был уловкой или магическим фокусом. Это была высшая сила в чистом виде, я ощущала ее пульсацию, не присущую живым созданиям, куда более могучую и значительную. Обличающая мощь излилась в храме справедливости. Вытянулись по струнке, словно старались казаться прямее и ответственнее под оком божества, жрецы и стражники, преступники невольно задрожали сильнее, лишь Гош Косой взял да и плюнул на коврик еще раз, а потом отвернулся от Гарнаговой статуи. Невольно в глубине души зашевелилось нечто, похожее на уважение к ублюдку. Пусть кровожадный, однако же убежденный мерзавец, не собирающийся каяться в том, в чем себя виновным не считает, как жил всем назло, так и помрет. Неправильное, конечно, уважение, нельзя таких тварей уважать, но проявление силы пред лицом бога чего-то да стоит.

Стража оттащила Косого (я, правда, так и не поняла, откуда прозвище «Косой»: ни глаза, ни рожа, пусть и бандитская, у него перекошены не были) прочь от коврика и на место первого толкнули второго смертника. Судейский вернул в сундучок свиток, достал другой и снова принялся вещать. Мужик слушал свой приговор, повесив голову. Тут была типичная бытовуха на почве чрезмерного употребления алкоголя. Нализавшись в зюзю, бугай схватился за топор и порешил всю семью, а потом и соседей. Так топором и махал, пока городская стража не подоспела. Значит, та серость, которую я разглядела, обозначала разрушение личности под действием зеленого змия. Сейчас мужик был более-менее адекватен, ведь в заключении его держали на просушке. Поэтому вполне осознавал, чего сотворил, вину принимал и оправдываться не собирался. После завершения чтения приговора (ему, как и вору, виселицу прочили) склонил голову еще ниже и глухо прогудел:

— Чего уж там, виноват, демоны попутали…

Жрецы испросили мнения у статуи, глазки запылали красным, но уж не знаю, показалось ли мне, или так оно на самом деле было, интенсивность сияния была послабее. А может, причиной тому было раскаяние мужика. Головой он о коврик не бился и не рыдал, но даже я видела, что переживает обо всем, чего сотворил по пьяни. Пусть даже жена стерва, дети спиногрызы, теща пила, а соседи ворье, но решать проблему топором — малость чересчур.

Послужного списка третьей приговоренной мы с палачом ждали с нетерпеливым интересом. Оказалось, девица отравила своего хахаля за то, что он ушел от нее к другой. Я ей почти посочувствовала — экие мавританские страсти, Отелло в юбке, «не доставайся же ты никому» и все такое прочее. Убийца своей вины не отрицала, скорчилась на коврике перед Гарнагом маленькой жалкой кучкой ветоши. Не ждала и не надеялась на милость. Жрецы снова завели свою традиционную волынку, но на сей раз глазницы божества не озарились ни красным, ни голубым, ни иным, по выбору пользователя, оттенком пламени. Судейский скатал приговор трубочкой и беспомощно зыркнул на палача, при виде магевы часть морщин на лбу у него разгладилась, и он заспешил к нам:

— Сам Гарнаг привел вас в храм, почтенная магева!

— Она говорит, девица и виновна и невиновна, — с ходу наябедничал воин. — Но как это понимать, пока не объяснила.

— А чего тут понимать, — я наконец сообразила, что к чему, и небрежно повела плечами, — чашу с ядом она своему парню поднесла, это факт. Но травить его собиралась или что-то другое сотворить, вот с этим и надо разобраться.

— Обвиняемая Руслина во всем призналась, — указал на факт клерк.

— А можно я у нее сама спрошу? — предложила я быстро.

— Воля твоя, магева. — Мужчина был рад свалить разборку на кого-то другого, если уж Гарнаг подкачал, пусть хоть колдунья поработает, а его дело готовые приговоры читать.

Я прошествовала к девице и торжественно спросила:

— Перед лицом божества справедливости ответь, зачем ты дала ему тот напиток?

— Приворожить хотела, — раскачиваясь вперед-назад, безразличным тоном, таким, какой куда больше криков, стонов и рыданий свидетельствовал о глубоком душевном потрясении, шепнула красавица. — Он к другой уходил, отпускать не хотела, а теперь мне одна дорога — за ним… Видно, так боги судили!

— Зелье сама готовила или кто дал? — деловито уточнил судейский, мигом ухватив суть. Видно, не только читать был обучен, но и кое-какие шарики с роликами в башке имел и пользовался регулярно.

— Марьица Ворона, — снова шепнула девица, переходя из безразличного состояния в мрачную печаль.

— Это травница достойная, — нахмурился, покачав головой, всезнающий клерк, — репутацию хорошую имеет и жалоб на нее не числится.

— Так я и не говорила, что вместо Руслины кто-то другой хотел того парня на тот свет спровадить, — прикусила губу и привычно почесала нос, чтобы лучше думалось. Как всегда помогло. — Как он умирал? Удушье, может, было беспамятство, пятна по телу, отеки?

— Да… Ты знаешь этот яд, какого в питие не нашли наши травники? — насторожился клерк, жрецы и стражи слушали так внимательно, словно меня четвертой на коврик поставить хотели и нарядить в симпатичный мешок.

— Нет, я знаю эти симптомы, — усмехнулась я. — Ни Руслина, ни Марьица не желали смерти неверного ухажера. То, что случилось с ним, в тех краях, откуда я родом, называется анафилактическим шоком. Это крайняя степень реакции организма на вещества-аллергены.

Вот уж не думала не гадала, где и когда мне знания, добытые на занятиях в школьном УПК, пригодятся! А я еще учить не хотела…

— А если без колдовских слов? — попросил палач по праву самого старого знакомого.

— Случалось вам съесть что-то диковинное или унюхать непривычное так, чтобы вы чихать или чесаться начали, может, сыпью покрылись, в горле засвербело? — уточнила я. Увы, насколько помню, аллергия — болезнь современного мира, ослабившего иммунитет людей, в старину встречалась чрезвычайно редко, но, может быть, мне повезет?

— Как-то маму подруга угостила привозными ягодами, — с трудом припомнил клерк. — Я совсем маленький был, съел всего пару штук, но красные пятна несколько недель не сходили, чесались…

— Это и была аллергия! — возликовала я. — Только не сильная, а в том настое, что привораживать должен, на беду парня попалась какая-то заморская трава или ягода, от которой его так раскорячило. Случай, конечно, редчайший, но не злой умысел, а роковая случайность угробила жертву.

— Дело должно быть передано для повторного расследования, — решил судейский и закончил делать пометки тонким перышком на свитке. Писал клерк на весу, но удивительно ровно и споро, я даже позавидовала таким навыкам каллиграфии. — Магева, соблаговолите ли подписать свои показания?

— Конечно. — Я взяла у него перышко, окинула взглядом зафиксированные показания и накорябала свой псевдоним: магева Оса. Кстати, только сейчас дала себе труд задуматься: и читать и писать, как люди, могу, неужто правы наши сказочники: смещаясь из мира в мир, одновременно овладеваешь лингвистическими навыками или то моя персональная колдовская особенность? Я ж теперь и по-эльфийски благодаря милой побрякушке на груди могу вещать как заправский представитель Дивного нацменьшинства. Почему меньшинства? Так людей ведь, готова спорить, куда больше.

— Меня не казнят? — прижимая руки к груди, прошептала горе-отравительница, все еще не веря в неожиданный поворот судьбы и не зная, радоваться или печалиться, слишком уж уверила себя в необходимости наказания. Все-таки самовнушение не всегда штука полезная, иногда и во вред организму или душе идет.

— Сейчас сказать сложно, милочка, — неожиданно весело усмехнулся клерк, сразу став похожим не на надменного чиновника, а на довольно молодого, пусть даже хорошо образованного и юридически подкованного, парня, которому вовсе не нравится отправлять людей на виселицу. — Скорее всего отделаешься крупным штрафом и обязательством по содержанию родителей покойного. Благодарю вас, почтенная магева, — чиновник вежливо склонил голову, — за помощь в разборе дела и восстановлении истины.

Девица пару раз моргнула, потом у нее в голове что-то не то переключилось, не то перемкнуло, она распростерлась на коврике перед Гарнагом и что-то залопотала вперемешку с рыданиями. Косой снова харкнул и заработал зуботычину от потерявшего терпение стражника.

— Оса! — заорал Фаль, влетая в храм, как маленький снаряд.

Ага! Не мне одной сегодня подпрыгивать! Жрецы, кстати сказать, не проявлявшие никакого возмущения тем, что я взяла расследование в свои руки, оттерев их божество в сторону, вздрогнули и обернулись все как один на крик сильфа. Вероятно, не магический дар, но благословение божества позволило им узреть непоседливого мотылька во всей радужной красе.

— Чего? — улыбнулась я приятелю.

— Тебя Лакс на площади ждет! — гордый ролью посланца, доложил Фаль, приземляясь мне на руку и взмахивая крылышками для удержания равновесия.

— Раз ждет, значит, надо идти, — согласилась я и попрощалась со всей честной компанией: — Счастливо оставаться!

— Эй, почтенная магева. — Палач, пусть не видавший мотылька, но сообразивший, что я удаляюсь по каким-то своим колдовским делам, окликнул меня. — Спасибо! Меня зовут Кейсантир, но друзья кличут Кейром!

— Пока, Кейр, может, еще увидимся! — махнула я рукой воину, выходя из храма. Не знаю, показалось мне или нет, но только, пока все смотрели мне вслед, я одна видела лицо статуи, черные глаза ее на секунду мигнули желтым, и, нет, не вру, Гарнаг мне подмигнул! Ха! Я подмигнула ему в ответ и сбежала по ступенькам.

— А Лакс был у Талита, а потом у Лоллы и Лолла в храме, — принялся болтать Фаль, выплясывая у меня на ладони какую-то дикую смесь твиста и рок-н-ролла, но так задорно, что его с руками оторвали бы любые любители танцев.

— Первый ворам покровительствует, а эти двое на букву «Л» — чему? — машинально полюбопытствовала я.

— Это божества любовных уз и всего, что из сих чувств проистекает, — просветил сильф и мгновенно наябедничал: — Только Лакс меня к алтарю с собой не взял, я не понял, чего он там делал!

— Раз не взял, значит, хотел в тайне свои молитвы сохранить, — улыбнулась я бурному негодованию любопытного мотылька. — А посему ты мне ничего насчет его захода в этот храм не рассказывал. Не будем друга волновать. Имеет же он право на личную жизнь!

— Хорошо, Оса, — согласился Фаль и, немного подумав, прибавил: — Вы иногда такими странными бываете, люди.

— Каждый может быть таким, каким ему хочется быть, если это не мешает другому быть самим собой, — наставительно заметила я и спросила, оглядывая площадь, на которой значительно прибавилось народу: — И где же наш приятель?

— Вот там, с эльфами, — беспечно махнул ручонкой сильф.

А ведь правда, в левом конце площади от ярких нарядов рябило в глазах особенно сильно, а от веселых переливов мелодичных голосов слегка позванивало в ушах. Я, когда гостила в полевом лагере эльфов, думала, что они одеваются нарядно, и только теперь поняла, как ошибалась. Все виденное мною прежде было скромными походными одеждами, лишь теперь остроухие модники дали жару. Пронзительно-яркие, свежие, чистые, меняющиеся от любого движения или колыхания ветерка, цвета легких туник, рубашек, коротких плащей, расшитых узорами жилетов, изящные браслеты-запястья, нагрудные цепи, пояса, кольца, диадемы и обручи — все сверкало и сияло, потрясая воображение публики. Казалось, будто целая оранжерея экзотических цветов вышла на прогулку. Воистину зрелище было сногсшибательным, я вполне понимала людей, стоявших столбами и восторженно глазевших на Дивные создания. У них ведь, не то что у меня, не было ни малейшего шанса хоть чуть-чуть приготовиться к явлению посольства.

— Оса! — узрев меня первым, воскликнул Лакс, к этому радостному возгласу тут же присоединились мелодичные крики эльфов, и пестрая волна маленького моря покатилась в мою сторону.

— Аглаэль! — улыбнулась я князю, первым подбежавшему ко мне, позабыв о правилах посольского этикета, учивших двигаться плавно, чинно и с достоинством, как подобает высокопоставленному вельможе. Впрочем, даже быстрая ходьба у эльфа выглядела куда элегантней любого танца. Я тоже решила наплевать на формальности вкупе со слегка сдвинутыми в знаке некоторого неодобрения бровями советников. Мы сердечно обнялись.

— Восхитительно выглядишь, и свита тебе под стать, — похвалила эльфа, чуть заалевшего в тон первой из трех кокетливо выглядывающих друг из-под друга рубашек, и деловито уточнила: — Как посольство? Вас тут никто не обижает?

Князь беззаботно рассмеялся, куда только подевался груз ответственности, омрачавший чело, и хлопнул в ладоши, прозвенев множеством браслетов, украшавших его руки от запястья до локтя (вся красота проглядывала сквозь разрезы рукавов, скрепленных дорогими пуговицами):

— Твоя магия обладает великой силой! Люди уже знают о ней! И о Цветной радуге! — Аглаэль ласково коснулся обретенной реликвии, занимавшей почетное место среди других ювелирных изделий, отягощавших его грудь.

— Дата подписания договора назначена, а пока нас пригласили быть гостями Патера и отдыхать, — дипломатично добавил советник-молчальник.

— Людям нужно время, — князь по-мальчишечьи прыснул, — чтобы увериться, что благодаря тебе ни обманывать, ни использовать силу в переговорах они более не смогут.

— Прекрасно! Ну, пусть они мучаются, а вы можете с чистой совестью наслаждаться прогулкой по городу, заодно напомните людям о красоте мира, — довольно, даже капельку самодовольно заключила я, мысленно представив кривую рожу графа Кольры, впервые в жизни вынужденного честно вести переговоры.

— Да уж, — хмыкнул Лакс, как на четверть эльф не испытывавший по поводу моей выходки никакого патриотического негодования, — такой красоты они долго не забудут.

— И это правильно! — наставительно сказала я. — Иногда нам полезно вспомнить о том, что тот крохотный уголок земли, где ютимся, еще не весь мир!

— Ты-то не ютишься, — заметил вор, уже успевший познакомиться с моей страстью к бродяжничеству, расцветшей махровым цветом на благодатной почве.

— В данном случае использовался прием риторического обобщения, указывающий не на конкретную персону, а на расу людей, — менторским тоном, скопированным у преподавательницы политологии с профессорским званием и тонной веса, уточнила я.

— Тебе не кажется, что ты слишком умная? — фыркнул Лакс не то насмешливо, не то почтительно.

— Почему кажется? — изумилась тут же. — Я это знаю!

Эльфы, смешливый Фаль да и вор заразительно расхохотались. Веселье волной загуляло по площади, даже люди, не знающие, с чего это все хохочут, начали невольно улыбаться. Все-таки врут ученые, что зевота заразительнее смеха, все зависит от того, кто и как смеется.

— А еще я скромная, — чуть погодя добавила, вызвав новый взрыв хохота, под который мы и удалились с площади, оставив посольство любоваться достопримечательностями Квартала богов.

— Ты рискуешь, Оса, наверняка в толпе рядом с эльфами крутились соглядатаи графа, — нахмурился Лакс, когда мы уже отошли достаточно далеко от площади.

Вор вел меня довольно быстро, то и дело нырял в какие-то проулки и переулки, сворачивал там, где, я была готова поспорить, просто не могло быть никакой улицы, а она непременно оказывалась в нужном ему месте. Поскольку магическими способностями рыжий не обладал, мне оставалось только восхищаться его знанием города и возмущаться тем, что меня куда-то тащат столь быстро, что я не могу получать от процесса удовольствия.

— Ну и что? — удивилась я, сообразив, какого черта вор принялся по-заячьи путать следы. — Что он мне сделает? Я же магева!

— Это конечно, — откинув со лба рыжую прядь, вздохнул приятель, сбавляя темп передвижения и малость успокаиваясь, — а только такие люди проигрывать страсть как не любят. Лучше им на глаза не попадаться.

— А мы разве собираемся к графу в гости? — пожала я плечами. — Надо было заранее предупреждать об этом пункте программы. Я против. Мне он не нравится, и я вовсе не желаю любоваться его кислой рожей, даже вкупе с великолепием его резиденции и коллекцией редкостей.

— Кто тебе рассказал про это? — Лакс удивился так, что даже остановился. — Или ты предвидела?

— Сия проницательность не магического свойства, — скривила я рот. — Замечал, приятель, чем дерьмовее человечек, тем, если, конечно, он обладает достаточной властью, вкусом и деньгами, с большим усердием стремится окружить себя прекрасными вещами. То ли думает, будто сам красивее станет, то ли желает на их фоне казаться еще большей мерзостью …

— Оса очень мудрая, — самодовольно, словно он лично отвечал за развитие моей непревзойденной мудрости, пояснил Фаль, свив гнездо у меня на плече.

— Ты прав, парень, — неожиданно серьезно согласился Лакс с сильфом.

— А доверия к моей мудрости достаточно, чтобы посодействовать скромным желаниям пообедать и еще пошататься по городу? — умильно уточнила я.

Вор разулыбался и охотно подтвердил, что вполне достаточно, а посему мы, и сильф в том числе, что у меня уже не вызывало никакого удивления, закусили в маленьком, всего на десяток столов, трактирчике с милым названием «Полная кружка». Кроме спиртного, а мы все равно пили компот, там оказались удивительно вкусные тоненькие и сочные сардельки и поджаренные до хрустящей корочки, а сверху залитые сметанной подливой клубеньки какого-то растения, слегка напоминавшего по вкусу картошку. Разумеется, сладкого никто просить не стал!

Глава 13

О добрых делах и их последствиях

А потом мы шатались по городу. Гид из Лакса вышел просто замечательный. Перестав беспокоиться, он шел именно таким шагом, которым привыкла передвигаться я, показывал лавки, дома, трактиры, мастерские, без умолку болтал о том, что представало перед моими глазами, сыпал всякими забавными историями, участником или свидетелем коих являлся, когда ему доводилось бывать в Патере. Я слушала, развесив уши, как слониха, совершенно не замечая уходящего времени. А зачем его было считать? Мы никуда не торопились, и, право слово, я была абсолютно счастлива. Но мало-помалу день начал клониться к вечеру, Лакс первым вспомнил о том, что в «Трех сапогах» нас будет ждать Лорд, обещавший заплатить за ужин. Не позволить кому-то совершить столь благородный поступок мой рыжий приятель был не способен. Впрочем, прислушавшись к мнению своих гудящих от усердия ног, я согласилась со спутником. Мы решили вернуться.

Народу по сравнению с дневным временем чуть прибавилось, поэтому вор выбирал не глухие, где и по голове походя тюкнуть могут, чтоб зря не шлялся, но относительно людные и широкие улочки. На таких я могла безнаказанно задирать голову вверх и глазеть по сторонам, не рискуя отдавить кому-нибудь из прохожих больную мозоль. На одной из улиц, где стояло несколько симпатичных домов (первый этаж из камня, второй дерево и черепичная, экологически чистая крыша), кроме птичьего кудахтанья за оградами слышался вполне отчетливый плач. Скорчившись у ровненького забора, навзрыд плакала симпатичная, совсем молоденькая девушка.

— Ты чего ревешь? — первым полюбопытствовал Лакс, оглядывая заплаканное создание с покрасневшим, будто у записной выпивохи, сопливым носом.

Ни следов побоев, ни дефектов на рубашке с расшитым цветиками воротом и весьма симпатичном васильковом сарафане не наблюдалось. Девчушка еще раз всхлипнула, поглядела на нас искоса, а потом уже более пристально и засветилась такой надеждой, словно увидела не вора и магеву, а по меньшей мере Святую Троицу.

— Помоги! — жалобно попросила, вскочила довольно проворно и, ухватив меня за руку, попыталась поцеловать.

— Эй-эй, скажи лучше толком, что стряслось? — вырвав руку, потребовала я.

— Колечко мамино. — Глаза ревушки снова начали стремительно наполняться слезами.

«Когда-то в Средневековье девичьи слезы, кажется, считались весьма дорогим товаром среди магов и алхимиков, то ли золото с их помощью добывать пытались, то ли единорогов приманивали. Если эта девчонка все время рыдает, на ней можно сделать хороший бизнес, знай только флаконы подставляй!» — подумала я и попыталась спросить еще раз:

— Так что с кольцом?

Вперемежку с обильными рыданиями (Я еще раз пожалела об отсутствии флакона, уж если выслушивать такие концерты, так хоть не зазря!) девица поведала нам следующее. Родители еще с утра отправились в гости к тетке, а старшую дочь оставили на хозяйстве. Дочурка принялась мерить мамины побрякушки, а потом побежала хвастаться ими перед подружкой из соседнего дома. Засиделась до вечера, а когда домой летела, кольцо, не на девичью руку деланное, соскользнуло и оказалось за решеткой трубы у забора. Ни взломать ее, ни достать сквозь прутья злополучную безделицу модница не могла, хоть палкой всю грязь расковыряла. Вот и сидела рыдала и ждала, пока вернутся родители и тятька непременно попотчует охальницу вожжами на конюшне. Явление магевы несчастная жертва собственного тщеславия восприняла как знак небес и готова была на любые подвиги, только бы волшебство помогло извлечь задорно поблескивающее колечко из западни.

— Тьфу, дура, — выругался Лакс, подобрал испачканную ветку, достал откуда-то из кармана не то кусочек проволоки, не то женскую шпильку, в несколько секунд согнул из металла нечто вроде рыболовного крючка, присобачил на ветку, сунул ту сквозь решетку и подцепил кольцо. Кинув его на колени глупо хлопающей глазами девке, вор фыркнул:

— Держи, растяпа! И всего-то делов, зачем тут магия?!

Девица еще плела что-то благодарно-растерянное, а мы уже шли дальше по улице.

— Ловко ты, — похвалила вора. — Вот это искусство!

— Да пустяки, в два счета справился, — отмахнулся Лакс, но было видно, что ему, гордящемуся своей сноровкой, приятна похвала.

Мне сразу вспомнился один анекдот и, переложив его на местный лад, я рассказала:

— Знаешь историю? Приходит к лекарю кузнец, жалуется: «Зуб болит, нет мочи». Лекарь осмотрел его, велел рот раскрыть и в один миг выдернул ноющий зуб громадными клещами. Кузнецу сразу полегчало, об оплате спрашивает. Лекарь ему цену назвал, а мастер возмущаться принялся: я, говорит, замок два часа за такие деньги кую. А целитель ему и ответил: «Вот в следующий раз, когда у тебя зуб заболит, я его тебе два часа тянуть буду, коли пожелаешь, не жалко!» Мораль: дело не в быстроте исполнения, а в совершенстве навыков!

Лакс разулыбался сильнее, а Фаль ревниво вставил:

— Я бы тоже мог кольцо достать!

— Конечно, — не стал спорить вор, однако коварно прибавил: — Только перемазался бы весь в грязи!

Фаль уже собрался обиженно зафыркать, когда я продолжила:

— Поэтому мы доверили исполнение такой простенькой миссии обыкновенным палке и крючку. Забить гвоздь, дружок, можно и не молотком, а старинной редкой вазой, только к чему?

Сравнение со старинной вазой сильфу польстило, и он тут же перестал завидовать вору. Лакс тихонько усмехнулся над моими манипуляциями сознанием не ведающего о человеческом коварстве мотылька.

Выручили из беды неминучей девчонку и до «сапожного» трактира добрались благополучно, ни в какие неприятности или приключения не влипли. Самсур подмигнул Лаксу, уважительно поклонился мне и, кивнув в сторону отдельной залы для особо почетных гостей, скрытой за неприметной дверью в углу, шепнул:

— Гость-то вас уже дожидается, заказал еды, как на пир, но чего-то нервничает. Вы там с ним поосторожней, магева.

— Осторожность — мое второе имя, — утешила я трактирщика, однако, судя по его недоверчивому лицу, веры в сию истину у мужика не было. Наверное, потому, что Лакс уж больно гнусно ухмылялся, портил впечатление и подрывал уважение к моему магевскому достоинству.

Мы прошли в отдельный «кабинет» к Лорду. Самсур не соврал, стол буквально ломился от еды, вот только маг еще ни кусочка в рот не положил, сидел на стуле, нахохлившись, будто ворон, и машинально, нервически крутил в тонких пальцах стеклянный бокал для избранных.

— А вот и мы! — улыбнулась я, присаживаясь к столу и отпуская Фаля. — Ты чего такой хмурый, съел чего-нибудь мерзкое за обедом или костюмчик жмет?

— Нет, магева. — Лорд попытался улыбнуться, но вышло кривовато и кисло, точно в желудке или в груди у него ворочалась какая-то холодная склизкая мерзость, отравляющая радость бытия и вкус пищи. — Прошу извинить меня за прямой вопрос. — Маг метнул задумчивый взгляд на Лакса, точно соображал, не попросить ли того удалиться, но утренний урок пошел впрок, потому насчет нежелательности присутствия вора он ничего не сказал, сразу перешел к проблеме: — Но не имеете ли вы некоторого отношения к эльфийскому посольству и ореолу волшебства, которое окружило их путешествие в Патер?

— Вам, почтенный маг, убеждения или религиозные принципы не позволяют делить ужин с эльфофилами? — Я с ходу изобрела подходящее словечко.

— Прошу, ответьте, — почти взмолился Лорд, ополовинив бокал.

— Да, мы оказали некоторые услуги князю Аглаэлю. Почему это вас так взволновало? — спросила я и выжидательно уставилась на мага, похоже, предпочитавшего нализаться в зюзю, только бы не вести щекотливый разговор.

— Нынче я без предварительного уведомления был зван на обед к графу Кольре. Такое случается не часто и, как правило, тогда, когда вельможе необходима консультация в вопросах, затрагивающих сферы тонких энергий, — вздохнул Лорд и осушил бокал. — Его сиятельство интересовала истинность слухов о защите, коей одарила эльфов не то сошедшая с неба священная звезда Дивных, не то неизвестная магева. Дабы попытаться удовлетворить любопытство графа, я намеревался прощупать внутренним зрением князя Аглаэля и получил весьма чувствительный удар магического свойства. — Маг поморщился, вспомнив не слишком приятные ощущения.

— Ура! Значит, заклинание действует! — обрадовалась я.

— Я бы на вашем месте, дивная магева, не был столь радужно настроен, — снова коротко вздохнул Лорд, упрямо изучая содержимое своего бокала и водя по ободу тонкими пальцами. — Графа интересовали также возможные пути снятия столь мощных охранных чар. Я уверил его, что сие невозможно.

— Так чего ты переживаешь? — искренне удивился Лакс. — Ты все проверил, теперь люди с эльфами будут вести дела честно.

— Те заклинания, кои стороннему магу снять невозможно, по силам развеять лишь создателю. А иным путем утратить свою мощь они могут лишь в одном случае: если погибнет маг, их сотворивший. — Лорд глянул на меня и вора больными глазами. Для эгоиста и одиночки было весьма непривычно переживать за кого-то, кроме самого себя, но он честно пытался. И осторожно намекал на опасность. Видно, граф совсем зарвался, если решился выступить против магов, пользующихся всеобщим уважением. Давно мерзавцу хвост не крутили.

— Успокойся, — ухмыльнулась я, пододвигая к себе блюдо с тонкими полосками мяса в каком-то травяном соусе. — То, чем я защитила Аглаэля и его эльфов, действует лишь тогда, когда им собираются причинить вред, а в остальном заклинание совершенно безобидно. Мои заклятия автономны и от жизни или смерти творца не зависят, однажды созданные, питают сами себя. Так что можешь просветить графа — силовые методы воздействия ему ничего, кроме синяков на собственной шкуре, не принесут.

— Я непременно передам, — кажется, магу полегчало. То ли правда не хотел выступать против меня и зла не желал, то ли попросту трусил, что его вынудят драться, и я, такая могущественная, что сама себя боюсь, навешаю ему горячих. А может, всего было понемножку.

После трудного разговора аппетит у мага разыгрался с удвоенной силой, а мы, набродившиеся по городу, от него не отставали. Да и стыдно было бы нам втроем уступить маленькому сильфу. Успокоившись, Лорд стал весьма приятным и вежливым собеседником. Все-таки в светском воспитании что-то есть. Говорил он вроде бы о пустяках, но так мило и изысканно занятно, невольно заслушаешься. Такому душке даже магию в ход пускать не надо, одним языком и изящными манерами кого хочешь зачарует. Даже Лакс, поначалу ревниво поглядывавший на сладкоголосого мага, утихомирился и поддерживал беседу вполне мирно. Хорошая еда и весьма неплохое вино располагали к приятному общению. Голоса народа, гомонящего в общей зале, долетали из-за плотно прикрытой двери отдаленным шумом морского прибоя и ничуть не раздражали, скорее даже наоборот.

Однако где-то часа через полтора нашего во всех отношениях приятного общения дверь приоткрылась и в нее протиснулся Самсур. За его спиной с решительно-испуганным видом жались к стене два чумазых ребятенка.

— Почтенная магева, прошу прощения за беспокойство, но эти малявки твердят, что желают вас видеть и просить о помощи.

— И что? — брезгливо-надменное выражение мигом сменило доброжелательную компанейскую улыбку Лорда.

Меня передернуло от отвращения, терпеть не могу чванливых скотов, и я в пику магу благосклонно улыбнулась малышам:

— Спасибо, Самсур. Так какая вам помощь нужна от магевы?

— Тятька упал вчера вечером в слесарне. Домой его принесли, думали, отлежится. А он все не встает и стонет, — серьезно, с совершенно сухими глазами доложил один из мелких, кажется, девочка. По бесформенным обноскам было трудно определить пол ребенка.

— Вы же нас хлебом кормили, вы добрая, помогите тяте, магева! — поддержал то ли сестру, то ли брата второй оборвыш, как я поняла, из тех, кто вчера клянчил у ворот милостыню.

Вот они — добрые дела, не успеешь одно закончить, за ним хвостом другое тянется, как инфекции к ослабленному организму липнут. Но послать детишек на три веселых буквы и спокойно продолжить пирушку — значило подтвердить, что прав Лорд. Что я, такая же дрянь, только в другой упаковке? Не дождетесь!

— Хорошо, пойдем поглядим, чего сделать можно, — отодвинула я тарелку, встала, прихватила сумку со священным колдовским атамом и прочими девичьими мелочами.

Ребята, не веря своему везению, поспешно, пока я не передумала, попятились за дверь.

— Неужели вы правда собираетесь идти с этими… — у возмущенного Лорда не нашлось изысканного речевого эквивалента тому, что он думал об оборвышах, зато глаза выкатил весьма красочно и брови взметнулись чуть ли не к волосам, — ночью, в трущобы! Это недостойно высокого титула магевы! Это, в конце концов, опасно!

— Они позвали, насколько я понимаю, долг любого мага отвечать на просьбу не обладающего даром и нуждающегося в помощи, — пожала я плечами как можно безразличнее. — Именно это, а не выбор новых кружев на рубашку, считается призванием и прямой обязанностью.

— К счастью, меня подобными глупостями не тревожат. — Маг попробовал заявить сие с надменным превосходством, а вышло как-то жалко.

— К счастью? — удивилась, спародировав манеру Лорда выгибать брови. — Что ж, каждый понимает счастье по-своему. Бывай, маг!

Лакс молча поднялся вслед за мной, отвесил мужчине преувеличенно-издевательский поклон. Фаль присел на плечо и показал надменному колдуну кончик розового язычка. Мы вышли в общий зал, где у стойки, держа в обеих руках по пирожку, врученному в руки добросердечной Вларисой, переминались с ноги на ногу ребятишки.

— Ешьте, голодранцы, — преувеличенно сурово насупив брови, приговаривала трактирщица. — Да не суй, не суй за пазуху, я тебе еще дам!

— Я не себе, я брату, — пискнул один из храбрых малышей, запихивая за щеку сразу половину пирожка с повидлом. Яркая струйка тут же потекла из уголка рта по личику. — Он при тятьке остался.

— Ох, — покачала головой Влариса, сноровисто накидала пацанятам объемистый узелок, сунула в руки ближайшего:

— Держи, паренек!

— Я девочка, спасибо, тетечка, — поблагодарила худосочная малявка, бережно прижав к себе узелок.

— Ну что, ведите к тяте! — обратилась я к детишкам.

Восхищение и надежда в глазах воссияли ярчайшими из звезд, сделав чумазые мордашки сказочно, почти по-эльфийски прекрасными. Мы покинули жаркое чрево трактира и ступили на все еще теплую, но уже пахнущую ночной свежестью мостовую, в сгущающиеся сумерки. Лакс забрал у девочки тяжелый узел с продуктами, сунул к себе в сумку и поинтересовался:

— Далеко живете, галчата?

— На Куриной Гузке, — отозвался паренек.

— Лакс, переведи, — попросила я.

— С полчаса ходу, нищий район, — обронил вор, — но есть и погаже. Там почти спокойно.

— А я-то на приключения надеялась, — улыбнулась я и обратилась к ребятишкам: — Давайте знакомиться. Магева Оса, моего друга зовут Лаксом.

Малыши замялись, я сначала не поняла почему, не имена же свои позабыли, а потом сообразила и осторожно добавила:

— Говорите, не бойтесь, для заклятий не использую, обещаю.

— Меня Павилой кличут, — раскололась девочка, стрельнув глазами.

— Да Павка ты, — презрительно фыркнул малец и назвался в свою очередь: — Я Оль. А дома с тятькой Ваник остался.

— Так что там с вашим отцом приключилось? — принялась расспрашивать я малышей, пока мы двигались по улочкам, становившимся все более замусоренными, узкими и пахучими. Детишки чувствовали себя привычно, как пара рыбок в запущенном аквариуме, перепрыгивали и огибали какие-то кучи мусора, на ходу успевали жевать и отвечать на мои вопросы. Лакс шел вроде бы спокойно и даже беспечно, но я видела, что спутник стал собраннее и настороженнее, ночной Патер предъявлял свои требования к загулявшим горожанам, и даже в обществе магевы вор внимательно поглядывал по сторонам, держа руку поближе к ножу на поясе. Колдовство колдовством, а от удара в спину никто не застрахован. Вдруг попадется какой-нибудь либо совсем потерявший совесть, либо упившийся до бесчувствия тип.

— Упал тятька, какая-то падла лак пролила на ступеньках слесарни, он оскользнулся и грохнулся, так нам дядька Михен сказал, — по-взрослому степенно вздохнул Оль, а Павка не удержалась и хлюпнула носом.

— Упал спиной или грудью? — уточнила я, чихнув от особенно сильной волны ароматов из недр какого-то заштатного кабака с кривой, болтающейся на одной петле дверью. То ли так было всегда, то ли сегодня уже успели в драке снести. Воняло от кабака еще более мерзко, чем от окружающей помойки. Как там люди пить и есть умудряются, меня бы сразу вывернуло наизнанку? Или они все хроническим ринитом страдают?

— Спиной, — хлюпнул и Оль, вспомнив о приключившемся несчастье, потом робко спросил: — Магева, а ты вылечишь тятьку? Лекарь-то сказал, что ничего сделать нельзя, даже не пошел с нами, только языком цокал и головой тряс. А Павка ему целую бронзовку давала. Мы уж и в храме были, Миранде Целительнице молились, чтобы, значит, полегчало, а только пока без толку…

— Ну как это без толку? Вы помолились, а потом меня разыскали, — перебила я Оля, неизвестно почему поддержав реноме неизвестной богини.

Может, потому, что и в своем мире насмотрелась, как вместо того, чтобы о душе думать (так по морали и правилам положено, если уж верующим называешься), эгоисты от религии вымаливали у боженьки вполне материальные блага, да еще и возмущались, если не получали требуемого. Будто не молились, а заказ наложенным платежом на товар по каталогу оформляли. Честное слово, мне становилось жаль Бога, который по миллиону раз на дню слышит (Он ведь обязан каждую молитву слышать!): «Дай, дай, дай!» — и очень редко: «Спасибо тебе, Господи, за то, что есть мир и я в этом мире».

Да, деловые ребятишки, похоже, пытались заручиться помощью из всех возможных источников, и только когда официальная медицина и религия оказались бессильны, решили обратиться к магической практике. В городе (может, зря я на Лорда наехала?) спрос с магов и магев поменьше, есть кому народу помочь.

— А ведь правда твоя, почтенная магева, — удивленно согласился Оль насчет участия Миранды. — Я не подумал, что она так помогать тоже может. Значит, вылечишь тятю?

— Вылечу или нет, сразу сказать нельзя, вот погляжу на вашего больного, тогда и решу, — не стала заранее обнадеживать малышей. Хороший доктор никогда, не увидев пациента, обещаний раздавать не станет, а тем более обнадеживающих прогнозов. Интересно, кстати, сколько же лет ребятишкам, уж больно разумно себя ведут. Семь, восемь или побольше? А что хилые такие, так это от скверного и нерегулярного питания. Сильно ли на хлебе с водой вырастешь. Организм не дурак, ему мясо, овощи, фрукты подавай, тогда и в рост пойдет, и про запас чего-нибудь отложит.

Как и обещал Лакс, мы добрались до Куриной Гузки довольно быстро. Я бы назвала эти трущобы по-иному, более крепким словцом, относящимся к тылам телесным. Причем никто даже носа не расквасил, навернувшись о камни или прогнившее дерево. Убогий домишко из трухлявых досок в один этаж — не хуже и не лучше, чем кучка таких же жалких строений рядом — встретил нас кислым, спертым воздухом, дымом, мужским храпом и скорбным детским сопением. Когда глаза малость привыкли к полумраку, в крохах вечернего света, сочащегося по капле в узкое оконце под крышей и через дверь, я рассмотрела стол, две длинные лавки, очаг прямо на полу, топчан, на котором навзничь, как колода, лежал человек, укрытый каким-то тряпьем, и маленькую фигурку, скорчившуюся у его ног.

— Ваник, мы магеву привели! — похвастался Оль, опередив обиженно засопевшую Павку.

— И еды принесли! — торопливо прибавила девочка, пока и эту восхитительную новость не выдал Оль. Зацапав у Лакса мешок, малышка продемонстрировала его пухлые очертания брату.

Дети есть дети, беда в жизнь пришла, а все-таки и для радости место находится. Иной взрослый давно бы руки опустил, сдался на милость судьбы, а эти малявки барахтаются, не унывают. Так и надо, молодцы! Если судьба видит, что ты улыбаешься, сама в ответ улыбаться начнет, а к хмурому да нудному удача редко приходит, если только он ее измором возьмет, да и тогда радости от своего благополучия обрести не сможет.

Бдящий мальчонка встряхнулся и робко пискнул:

— Хорошо.

— Темно, как в заднице трубочиста, — образно ругнулся Лакс, — надо было свечей из трактира захватить. Как ты тут колдовать-то сможешь?

— Чего-нибудь придумаю, — небрежно откликнулась и, достав карандаш, нацарапала на стене у топчана с так и не проснувшимся больным руну кано, сосредоточенно желая, чтобы она обратилась светом, а вовсе не огнем, который спалил бы всю Куриную Гузку и поджарил бы нам пятки почище инквизитора у дыбы.

Руна засияла, заливая ярким желто-оранжевым светом убогую комнатушку. Дети застыли на месте, восхищенно открыв рты. Свет разбудил высокого мосластого мужика, обильно заросшего волосом и черной бородой, совсем как Соловей-разбойник. Он резко распахнул глаза и заморгал, чуть повернув голову в сторону. Тело так и осталось лежать неподвижно.

— Что? Пожар? Горим? — забормотал спросонья.

— Нет, тятя, — наперебой закричали дети. — Мы магеву привели! Она тебя вылечит!

— Глупыши, — тяжело вздохнул мужчина, пытаясь казаться суровым, но в голосе явственно слышались слезы, растрогался, недужный, такой заботе. — Вы уж простите их, почтенная, зазря побеспокоили. Не жилец я, отойду скоро, тела не чую, только бы их куда пристроить успеть. Совсем ведь без меня пропадут. Да и заплатить нам нечем, все в долги ушло…

— Я разве потребовала оплаты? — с суровым укором (надеюсь, получилось изобразить на физиономии мудрое магевское достоинство) усмехнулась. — И не хорони себя раньше времени. Давай-ка поглядим, что стряслось. Говоришь, тела не чуешь? А пошевелить чем-нибудь можешь?

— Ничего не чую, только голова и ворочается, — прошептал параличный, пытаясь не выдать страха, каковой всегда нападает на сильных и гордящихся силой мужчин, когда их застигает врасплох какой-то недуг чуток грознее банального насморка.

— Значит, пострадал позвоночный столб, — тоном опытного хирурга-костоправа резюмировал я, цокнув языком. — Ну что ж, слушай! Лечить мне доводилось только раны, а тут и кости срастить следует, и хрящи. Обещать, что все получится, не могу, но попробую обязательно, если захочешь. Как, согласен?

— Кто ж от такого откажется, магева? — запекшимися губами шепнул мужик. — Согласен.

— Тогда нам надо перевернуть тебя на живот, заклятие целительное прямо на спине рисовать придется, там, где слом прошел. — Я раздавала указания, не дав компании опомниться и запаниковать.

Лакс, трое ребят, не гнать же их, галчат чумазых, от отца, осторожно перевернули тяжелое, как колода, тело и выправили его положение, чтобы лежал ровно. Фаль тоже взялся помогать и с энтузиазмом подталкивал параличного, врезаясь с разгону в спину.

Я достала из сумки купленный в одной из лавок еще днем пузырек с красной краской и пушистую кисточку. Над тем, что писать буду, по дороге подумала, руны, назойливо крутясь в голове светящимися силуэтами, сложились в довольно причудливую композицию, отпечатавшуюся в памяти. Не знаю, сама я такое изобрела, как Менделеев свою таблицу, благодаря неисследованным, но чрезвычайно мощным силам подсознания, или в дело вмешалась самая натуральная магия. Впрочем, раскладывать по полочкам составляющие нахлынувшего вдохновения ни к чему. Вдруг оно обидится и уйдет, ищи потом по соседям, зови и плачь.

Взяв в руки инструменты, приступила к рисованию. Несколько широких взмахов руки, и аккурат на позвоночном столбе возникли красивые, ну только чуть-чуть скошенные руны альгиз, как призыв о помощи, и тейваз — мобилизация силы и мужества. Они переплелись ветвями, точно деревца. А уж на отростках я нарисовала другие знаки, пригодные для целительства. Закончился красный узор, от которого пришел бы в восторг любой дикарь из тех, что разрисовывали ученого Паганеля, руной ингус. Заключив в ее сердцевину свое творение, позволила всем силам древнего письма смешаться в едином заклятии для дарования недужному исцеления.

Пока работала, ребятишки молчали, под руку не лезли, кажется, даже старались не дышать. Не мешал и Лакс, что удивительно, не совал всюду свой любопытный нос даже сильф. Перелетел к вору и с удобного насеста наблюдал за священнодействием.

Но вот последний штрих на весьма грязную спину мужчины был нанесен. Рунный переплет просиял нестерпимо ярко, но не агрессивно, а скорее ликующе. Он перекрыл даже свет кано, а потом выцвел и исчез. Заклятие подействовало, вот только правильно ли?

— Эй, недужный, как ты? — первым спросил Лакс.

— Поначалу будто бы жгло, да теперь вроде все так же, не болит ничего, — уныло вздохнул паралитик и, пожав плечами, сел на топчане.

Восторженно заорав, дети повисли на отце гроздьями. С некоторым опозданием и до смертника дошло, что отправка на тот свет откладывается. Он крепко прижал к себе малышню и заплакал. Крупные слезы катились по лицу мужика, и он не прятал их. На плече у Лакса рыдал растроганный зрелищем сильф. Не ожидала от легкомысленного мотылька такой чувствительности. Надо же, какой он у нас тонко организованный, а столько жрет, что поневоле в душевной черствости заподозрить можно. Между прочим, у вора глаза тоже начали подозрительно поблескивать. Но я сделала вид, что ничего не заметила, тем более что исцеленный и уверовавший в свое окончательное исцеление великолепной магевой (мной то есть) глава нищего семейства встал с топчана. Детишки продолжали жаться к нему, словно боялись отпустить непутевого отца, так он себе еще, чего доброго, шею свернет, негодный. Мужчина низко поклонился, едва не стукнулся головой об пол, и смущенно, с изрядной долей опаски, промолвил:

— Не знаю, как и благодарить, почтенная магева. Я ведь себя уже схоронил, а тут снова… Долг-то великий на мне. Чем расплатиться? — Бывший параличный беспомощно окинул взглядом свое жалкое жилище. С нищего, совершенно очевидно, взять было нечего, если, конечно, ты не декоратор фильма ужасов или режиссер, вздумавший снимать Горького.

— Плату мне назначать! — прекратила я бесплодные поиски случайно завалявшихся ценностей. Мужик вздрогнул, и я поспешно, пока его снова паралич не разбил, на сей раз уже психический, закончила, пользуясь правом способной на любые причуды магевы:

— Честных ответов от тебя требую за исцеление!

— Все скажу, почтенная, — торопливо заверил бородач.

— Знаю от детей, что работаешь ты в слесарне. Почему же малышня попрошайничает, а в доме и крыса жить побрезгует? Неужто вовсе не платят?

— Платят, почтенная, полторы бронзовки в неделю, — вздохнул мужчина. — Только долг на мне еще с тех пор, как Инга моя, вышивальщица, мамка их, — отец крепко прижал к себе ребятишек, — помирала. У ростовщика денег занял, думал, вылечу ее, ласточку, а там как-нибудь расплатимся. Заработаем. А жизнь по-другому повернулась. Померла голуба моя, сгорела от зимней горячки, аки спичка, вот с тех пор долг-то и уплачиваю.

«Вот, блин! — мысленно ругнулась я и отчаянно заморгала. — Мне-то думалось, мужик пьянь запойная, все в кабаке спускает, оттого ребятишки у ворот побираются. Если так, пропесочу хорошенько, как партком в старые времена, запугаю, как Сталин с Лаврентием Павловичем вместе взятые, чтобы каждую копейку, нет, по-здешнему медяшку, в семью нес, тогда жизнь наладится. А тут дело другое. Перед магевой брехать не принято, значит, правду сказал…»

— Сколько задолжал? — спросила строго.

— Три золотника, — понурил голову бородач, словно Иванушка перед Сивкой-Буркой.

— Ясно, — потерла я подбородок и огласила приговор: — Ты уплатишь долг ростовщику, — три монеты из моего кармана перекочевали в тяжелую мозолистую руку рабочего. — И — добавилась еще одна монета поменьше достоинством (не халява, а стимул к действию!) — так работать станешь, что ребятишки твои больше у ворот попрошайничать не будут. Хорошо еще, если женишься на какой-нибудь бабе, но только чтобы их любила. Если выбирать будешь, у детей спросишь, как она им, и если не по нраву придется, другую ищи.

Мужик, не веря глазам своим, смотрел на монеты в ладони, открывал и закрывал рот, словно сказать чего-то хотел, а голос потерял.

— Так в уплату долга за исцеление ты поступить обязан! — подтвердила перспективный план и, махнув резинкой карандаша по настенной руне кано, погрузила комнату в прежние сумерки.

Глава 14

Ночной бой, или Палач к счастью!

Пока семейство не очухалось, мы поспешно выбрались из убогого жилища и зашагали по улице. Но не успели пройти и десятка шагов, как нас настиг растрепанный словно воробышек и бесконечно счастливый Оль.

— Тетенька магева, спасибо большое! — выпалил мальчишка. — Мы все-все сделаем, как вы велели! Вы на тятю не сердитесь, что он молчал!..

— Я ни на кого не сержусь, Оль, — оборвала я извинения несколько встревоженного перспективой немилости ребенка. — Просто в вашем доме мне делать и говорить больше нечего. Дальше сами справитесь. Прощай!

Мы с Лаксом ускорили шаг, пока нас снова не кинулись догонять, дабы принести никому не нужные извинения или, того хуже, попытаться поблагодарить.

— Эй, Оса, а ты уверена, что ты магева? — хмыкнул вор.

— Нет, — сразу откликнулась я, — это вы все меня магевой зовете, ну я и не стала спорить, хотя волшебница или колдунья мне больше нравится. А что? Где прокололась?

— Ведешь себя как сошедшая к людям богиня. Исцеляешь, деньгами одариваешь, — уличил приятель.

— Не, богиней быть не хочу, — немного подумав, решила я, пользуясь опытом, извлеченным из экскурсии по храмовому кварталу. — Раз-другой кому-то помочь — одно дело, а постоянно день за днем этим заниматься — не потяну. К тому же, если учесть, что боги — создания бессмертные, вообще взвоешь и начнешь головой о стенки долбиться. Знаешь, я даже думаю, что плохие боги — это те, которые раньше были хорошими, но устали от работы и пустились во все тяжкие!

Лакс, более-менее привыкший к парадоксальности моих высказываний, фыркнул, а я продолжила:

— А насчет денег… Чего жмотничать? Легко пришли, легко ушли. Мы ведь едва ли сотую часть того, что от Изара получили, сегодня потратили. Если деньги копить и беречь, они перестают прибавляться, а как на что-нибудь начнешь спускать, так они к тебе сами стремиться начнут.

— А кончатся, мы еще поищем?! — с энтузиазмом предложил Фаль, которому очень понравились занятия черной археологией. Нет, все-таки сильф форменный ребенок, все в детстве этой страстью болеют.

— Накопаем, — подтвердила я и спросила у Лакса: — Эй, рыжий, мне кажется или ты нас куда-то в другую сторону ведешь?

— В другую, — подтвердил вор. — Нам лучше через веселый квартал дорогу срезать. Быстрее будет, чище и безопаснее. Чего-то мурашки по спине бегают.

— Ну, если мурашки, — уважительно протянула я, так ничего и не поняв. — Ладно, веди. Но не обижайся, если к нам будут приставать, я скажу, что уже сняла тебя на всю ночь!

Лакс поперхнулся от неожиданности, а потом весело расхохотался, хлопнув себя по бедру:

— Идет!

Молодец, не обиделся! Люблю вот таких, легких на подъем, смеющихся моим подчас весьма ядовитым шуточкам ребят!

Веселый квартал начался резко, секунду назад я видела мрачные, жмущиеся друг к другу домишки Куриной Гузки и обоняла запах помойки, а вот повеяло терпким коктейлем чего-то среднего между вонью и смесью духов, вина и жратвы (мясного, жареного и местами пригорелого), и стало заметно светлее от пестрого набора фонарей и свечей в окнах. Нахлынули звуки: женский смех, мужской гогот, чей-то плач, темпераментная перебранка, пьяная, но очень прочувствованная песня о короткой юбчонке какой-то веселой девчонки…

Мостовая сделалась заметно чище, дома крупнее. В два— три этажа, каменные, с широкими дверями и окнами, открытыми верандами, балконами, с которых, зазывая клиентов, свешивались ярко раскрашенные, броско одетые (вернее, раздетые!) девицы и парни. Здесь царил вечный карнавал. Пестрая, яркая и веселая, на улицы выплескивалась ночь. Может быть, даже и искусственно веселая. Но кто в ночной темени, придя сюда в поисках удовольствий, будет разбирать этакие нюансы? Фаль рассиялся и порхал вокруг нас так резво, словно пытался успеть рассмотреть каждую деталь веселого квартала. Ну, конечно, сильфу было безумно любопытно, ведь он никогда не видал борделей. Я-то хоть кино смотрела и книжки читала, а и то едва сдерживалась, чтобы клювом не щелкать.

Двигались мы довольно быстро, не столько потому, что торопились, сколько для того, чтобы избежать настойчивых нескромных предложений, сыпавшихся в изрядном изобилии. Пока удавалось отмахиваться и отшучиваться без проблем. Лакса, кстати, в веселом квартале знали неплохо. Время от времени какая-нибудь шлюха (не в оскорбление, но обозначая профессию, будет сказано), а то и две-три, вешались моему приятелю на шею, чтобы залепить сочный поцелуй и лукаво спросить, когда же он, мерзавец, придет их навестить?

Лакс делал вид, что ему неудобно от такой популярности, но по поблескивающим глазам и самодовольной ухмылочке я поняла, что парень собой весьма гордится. Все-таки мужики неисправимые павлины!

— Ты не сердишься? — улучил минутку, чтобы бросить вопрос.

— С чего бы? — мило улыбнулась приятелю. — Они ведь нас не задерживают. Наоборот, интересно, я никогда раньше столько шлюх сразу вблизи не видела.

— А? Ага, — кивнул Лакс и отвернулся, кажется, капельку разочарованный.

А чего он хотел? Чтобы я заявила, будто желаю выцарапать глаза каждой из этих разрисованных кукол? Ну желаю, только не скажу и не покажу вида. Не магевское это дело, друзей к шлюхам ревновать. А так хочется врезать нахалкам!..

— Эй, красавица, не хочешь позабавиться? — наконец, не убоявшись магевского звания, окликнул меня какой-то весьма мускулистый высокий парень в совершенно непотребным образом облегающих все хозяйство черных кожаных штанах и распахнутой на груди белой рубашке. Я даже приостановилась, соображая, а не подкладывает ли он чего в свои штаны для большей рельефности.

— Магева спешит, — неожиданно резко и почти злобно ответил Лакс и буквально потащил в открывшийся между домов проулок. — В этой толкотне мы еще долго пробираться будем, — поспешно объяснил поступок вор. — Я тут одну дорожку знаю, вмиг к «Трем сапогам» попадем.

— А? Ага, — скопировала я фразочку Лакса и сделала вид, что оглядываюсь в сторону улицы, на которой остался «хозяйственный» парень, сделавший мне нескромное предложение.

Вор скрипнул зубами и надолго замолчал. Ура-а-а! Сработало! Вот так-то! Съел, дружок? Не будешь мне своих девочек демонстрировать! Я так увлеклась самодовольным обдумыванием собственной выходки и ее последствий, что почти перестала смотреть по сторонам, тем паче что задворки веселого квартала были куда менее привлекательны, чем его парадный фасад. Чем-то это походило на перевязь Портоса — спереди позолота, а сзади… На что хватило денег, на то хватило, нечего придираться. Люди сюда не за эстетическими переживаниями ходят.

Дальше мы двигались уже спокойнее, шум веселья слышался глуше, где-то чуть в стороне, и люди стали попадаться значительно реже, к тому же никакого особого интереса к нам не проявляли. Фаль, наслаждавшийся яркой суматохой, даже капельку заскучал. Внезапно Лакс споткнулся на ровном месте и, выпрямляясь, грязно выругался.

— Ты чего? — опешила я.

— За нами идут, — очень тихо шепнул вор и тут же, громко икнув, принялся с пьяными завываниями расписывать красоту ночи и, что удивительно, мои прелести.

— И что с того? Ограбить, что ли, хотят? — поинтересовалась я, стараясь не обращать внимания на сочные комплименты, от которых краснели даже уши и как-то подозрительно теплело в груди.

— Хотели б, давно бы ограбили, как бы нас до засады не вели, их четверо, под гуляк запоздалых косят, — одними губами промолвил рыжий конспиратор и по совместительству знаток уникальной непотребщины. — Ну ничего, я тут одну тропинку знаю, с виду глухой тупик. Так что иди спокойно, будто и не заметила ничего. Пусть думают, что мы у них в руках.

Будто я что-то и в самом деле заметила? Не скажи мне Лакс, так ничего и не узнала бы. До Штирлица мне далеко, я даже на пастора Шлага не претендую, а перед всякими Зорге и Лазо могу только уважительно склонять голову, но в последователи их не стремлюсь. Кончина в печке не по мне.

Если кто развеселился от вестей о слежке, так это Фаль. Сильф тут же принялся крутиться у меня на плече, высматривая засады, ловушки и прочие восхитительно интересные вещи. Я в общем-то тоже не особенно беспокоилась, считая, что Лакс малость перебарщивает. Коль идут за нами какие-то мерзавцы, так пусть себе идут, может, тут у них гнездо. А кроме шуток, когда подберутся поближе да разглядят, что я магева, так сами деру дадут. Авторитет, наработанный моими коллегами, — отличная мера защиты. Пока же решила потрафить мании преследования Лакса и увлеклась, разыгрывая сценку: «пьяный спутник заигрывает с магевой», тем более что рука вора, уверенно обвившаяся вокруг моей талии, оказалась приятным дополнением к спектаклю. Давненько я вот так с парнями не ходила. Не приняты у нас больше такие нежности, а ведь жаль, ей-богу, жаль!

— Проулок рядом, слева. Готовься, Оса, чуток пробежаться, — предупредил в скором времени Лакс, нагнувшись к моему ушку и усиленно делая вид, будто шепчет милые непристойности.

— Как скажешь, милый. — Я усиленно захлопала ресницами и почти повисла у вора на шее, впрочем, целовать не стала, дабы не дезориентировать если не Лакса, то уж точно саму себя.

Парень прижал меня сильнее и, сделав вид, что теряет терпение, дернул в сторону совершенно сплошной на первый взгляд, чернеющей перед нами стены. Мы провалились в проулок, освещенный лишь искорками звезд да парой жалких лучиков, сочащихся из-под закрытых ставень довольно высоко вверху, этаже на третьем или очень высоком втором. Под ногами шуршало и чуть-чуть поскрипывало. Мощенная булыжником площадка местами была покрыта шелухой от семечек и орехов, похоже, кто-то очень любил лузгать их у окошка и сплевывать вниз. Карлсон, что ли, в Патере завелся?

Из-за небольшой тучки проглянула луна. Она ярко осветила место, куда продолжал усиленно тянуть меня вор: двор-колодец, дома с трех сторон, четвертая — высокая стена. Нога наступила на что-то небольшое, но угловато-острое. Я машинально глянула вниз и встала, как лошадь, которой скомандовали «тпру». Под ногой у меня был черепок от кувшина. Еще несколько, в том числе и один довольно крупный, будто нарочно заточенный, вроде розочки от бутылки, обожаемой хулиганами, сочно поблескивали острыми краями в паре шагов слева. Тот самый черепок, который я видела при гадании в деревенской светелке! Узнавание пронзило как острая игла. Я прошептала:

— Лакс, сейчас что-то произойдет! Я знаю!

Вор метнулся куда-то к стене, подпирающей дом, вернулся и снова выругался, на сей раз как-то отчаянно и зло, не играя на публику. Такие слова могли идти только из глубины души, он простонал сквозь зубы, выхватывая кинжал:

— Оса, прости меня. Пролом заделали, тут тупик. А они уже идут…

Я нагнулась и, подобрав зубастый черепок, перебросила его через стену. Зачем? Спросите что-нибудь полегче. Но почему-то мне показалось, что я поступаю правильно.

— Но я же магева, — пожала плечами, пытаясь донести до Лакса мысль о том, что противник может предпочесть с нами не связываться, если вообще сообразит, где нас искать.

Впрочем, насчет сообразительности я немного промахнулась в расчетах. В узкий проем между домами один за другим просачивались темные фигуры. Одна, вторая, третья… седьмая. Заметили, нашли…

— Это морианцы, — процедил Лакс, сжимая ладонь на рукояти. — Островитяне-наемники. Они не чуют магию, служат любую службу тому, кто платит. Я задержу их насколько смогу, попробуй ускользнуть.

— Ну вот еще выдумал, бросить тебя и бежать?! Фигушки! Я им сейчас как врежу магией! — рассердилась я, наблюдая, как морианцы — все крепкие как на подбор, высокие мужики с мечами и в кольчугах или кожаных панцирях, проглядывающих из-под темных неброских одежд, медленно двигаются к нам, рассыпавшись стратегически верным полукольцом.

А сама-то и впрямь начала немножко паниковать, мозг лихорадочно работал, перебирая варианты возможных заклятий защиты или нападения, но все они были довольно долгоиграющими. Время, чтобы написать, место, чтобы написать, время, чтобы набрало силу и подействовало… Но и думать-то было некогда. Ублюдки приближались. Лунные лучики явственно выхватывали ухмылки и блеск клинков. Они пришли сюда убивать, а не грабить двух лохов из веселого квартала, убивать магеву и ее друга. Нерассуждающая ярость и желание защитить Лакса всколыхнулись могучей волной. Нет заклятий для защиты, ну и не надо! Я им покажу, как на магеву нападать, на всю жизнь запомнят!

— Кано! — выкрикнула, простирая обе руки к врагам, и обеими сразу начертала руны огня, вызывая их первозданную силу — пламя и только пламя. То самое, какое опасалась вызвать поначалу, едва оказавшись в мире магии. Сжав кулаки, резко выбросила их в сторону морианцев.

Два огненных вала помчались к атакующим мерзавцам. Это было последнее, что я видела. С той же силой, с какой пламя рвануло к врагам, меня отбросило назад, в сторону стены. Я больно ударилась головой о кирпичи и рухнула на мостовую. В затухающем сознании запечатлелись панический вопль Фаля и неожиданно здравая мысль: «Блин, оказывается, магия тоже подчиняется законам физики… Кто бы мог подумать…»

…Пришла в себя через несколько минут или секунд, с этими обмороками никогда не знаешь, насколько провалишься. Вот ты здесь, а вот тебя выключили, а потом снова включили в розетку. Но, наверное, прошло не более минуты-другой, потому что действо в тупике продолжалось и очень сильно пахло жареным, нет, горелым мясом, раскаленным металлом и палеными тряпками. Я тупо смотрела на четыре дымящиеся кучки на мостовой и на троих здоровенных мужиков, которые бешено атаковали моего Лакса. Вернее, они пытались обойти его, чтобы добраться до меня, а парень, гибкий и ловкий, как белка (славьтесь, эльфийские родственники, во веки веков!), крутился между ними с одним кинжалом. На боку у вора уже расползалась кровавая полоса, трепетали лохмотья рубашки. Как же помочь? Нет, еще раз огнем не сработает, может друга задеть. Что делать? Я ведь даже встать пока не могу, крепко приложило, ноги дрожат, как у новорожденного жеребенка, и голова чумная, пустая, как чугунный котел.

А Фаль? Где мотылек? Неужели я и его подпалила? — посетила меня еще одна паническая мысль. Но тут же, метнув взгляд вверх, в направлении теперь уже раскрытых створок, я увидела знакомый мерцающий силуэт сильфа, нырнувшего в окно. Никак он ставни взломал и на помощь звать собрался? Да ведь люди не услышат! А на звон оружия и запах паленого лишь дурак высунет нос.

Так, постойте-ка, не услышат его, а я на что? Пусть встать не могу, но голос-то при мне! Вдруг отзовутся и на помощь придут, вдруг в этом мире, не испорченном техническим прогрессом, честь и мужество ценятся больше целой шкуры? Я раскрыла пошире рот и завопила как сирена МЧС, грозно, пронзительно и одновременно отчаянно:

— Помогите! Спасите! Убивают! — а потом на всякий случай добавила, припомнив инструкции для жертв насилия: — Пожар!!!

Сверху ругнулись почти так же изысканно, как Лакс, почему-то голос показался знакомым. А потом мужчина с двумя мечами в руках нарисовался на фоне ночи и птицей ринулся вниз безо всяких лифтов и приставных лестниц. Вот так запросто: как стоял, так и сиганул. И между прочим, когда я о мечах говорила, имела в виду, что кроме них на потенциальном спасителе вообще никакой другой одежды в наличии не имелось. Но в тот момент мне, честно сказать, было абсолютно наплевать на все правила приличия и хорошего тона, вместе взятые. Мужчина приземлился под окном, как раз в том месте, где валялись черепки, и сразу ринулся в бой.

«Ай да я, ай да провидица, если б я ту зубастую черепушку не отбросила, неизвестно, чем бы дело кончиться могло. Распахал бы себе ногу благородный герой, и пиши пропало. Мог бы не успеть к Лаксу!» — все это я уже потом, задним умом додумала. А пока лишь тупо смотрела, как взлетели мечи, закружился в танце боец, и один за другим два морианца повалились, располосованные чуть ли не пополам, вместе с панцирями и кольчугами. Третий очень вовремя получил Лаксов кинжал в шею и рухнул рядом с товарищами. В несколько секунд все было кончено!

Словно приветствуя победителей, луна вышла из-за облачка целиком и с яркостью прожектора осветила поле битвы и героев-победителей. Впрочем, лаврами или цветами вместо горелого человеческого мяса не запахло. Но меня этот запах, вот удивительно, совершенно не смущал. Не то чтобы я наслаждалась ароматом погибших врагов, я признавала: воняло преотвратно, но комок к горлу не подкатывал. Может, уже принюхалась, а может, голова отлично понимала, что воротить нос от того, что натворила, выручая и себя и друзей, не стоит. Что сделано, то сделано! Главное, все наши живы!

— Если бы мне кто-то сказал, что я обрадуюсь, повстречав сегодня вечером в глухом переулке голого палача с двумя мечами, ни за что бы не поверила! — совершенно счастливым голосом призналась я. Фаль подлетел ко мне и молча шлепнулся на плечо, обхватил за шею так крепко, что, будь он чуток побольше и посильнее, удушил бы непременно.

— Я бы тоже, — согласился Лакс, тяжело дыша. Грудь парня ходила ходуном. Драка далась ему нелегко.

— Спасибо, Кейр, ты нам жизнь спас, — прочувствованно поблагодарила я знакомца.

— Да вы и без меня неплохо справлялись, — бросив взгляд на жаркое из морианцев, небрежно хмыкнул палач и старательно отер клинки об одежду трупа, попутно изучая покойников.

— Как ты, Оса? — убрав кинжал в ножны, подошел ко мне Лакс, зажимая обильно сочащийся кровью порез на боку.

— Живая, это самое главное, вроде бы ничего себе не сломала, а синяки заживут, только встать пока не могу, надо чуток в себя прийти после огненного заклинания, — отчиталась я и деловито продолжила: — А пока сижу, давай твоими ранами займусь. Только бок распахали или еще где задели? Кейр, у тебя как, все в порядке?

— Все нормально, — небрежно бросил палач, малость прихрамывая, подошел к дому с распахнутым окном и, запрокинув голову, крикнул:

— Эй, Далла, скинь мои шмотки!

— Уже уходишь, мой тигр? — отозвался испуганный, но пытающийся сохранить томные профессиональные интонации женский голосок, однако в окне девица предусмотрительно не показалась. Умница: меньше знаешь, крепче спишь!

— Да. Деньги оставь себе, — великодушно разрешил Кейр (а может, просто успел услугами воспользоваться, ведь из окна голый «выпорхнул») и получил в награду свою одежду и сапоги.

Палач не успел натянуть сапоги, а я уже иезуитски поинтересовалась:

— Если все нормально, что с правой пяткой? Старые раны разболелись или ты ради шутки хромаешь?

— О черепок малость рассадил, когда из борделя на твой сладкий голосок сигал, — хмыкнул воин и продолжил одеваться.

— Иди сюда, рану заживлю, — попросила я.

— Займись лучше своим приятелем, — буркнул Кейр, сноровисто натянув штаны и рубашку.

— Им в первую очередь, а потом твою ногу подлатаю, — ответила я, уже вызывая в памяти успевшую стать привычной череду целительных рун, чтобы наложить их на окровавленный бок друга, опустившегося на колени рядом со мной.

Приятная композиция, наскоро нарисованная пальцем прямо поверх распаханного мяса с помощью крови вора (не пропадать же ценному продукту зря, все равно возиться с красками и кисточками сил у меня пока нет!), высветилась мягким золотистым сиянием. Рана закрылась, оставив лишь розовую полоску шрама. Приятель облегченно вздохнул, боль ушла, правда, разрез на рубашке остался. Вот бы еще наловчиться вещи чинить!

— Спасибо, Оса, — улыбнулся друг, легко вскочив на ноги. Кажется, руны не только залечили нанесенную морианцем рану, но и оказали общее благотворное воздействие на организм Лакса. Он снова был свеж как огурчик и готов скакать молодым козликом.

— Всегда пожалуйста! Но, если честно, мне хотелось бы проделывать с тобой такое как можно реже, — кивнула я и повела плечами, мысленно пересчитав отдающие тупой болью места на собственном бренном, ой каком бренном, теле.

— А здорово у тебя выходит, — удивился Кейр, подглядывавший за процедурой магического врачевания, поправляя ремни перевязи.

— Давай свою пятку! — приказным тоном потребовала я.

Палач хмыкнул разок-другой, но послушался. Поднял босую ногу до уровня моего колена и замер. Хорошо быть магевой, с ней даже палачи не спорят! Пару порезов, один из которых оказался на мой привычный к рассаженным пяткам взгляд (любишь бегать босиком в деревне, терпи и травмы!) весьма скверным. Набор целительных рун снова пошел в дело, и пятка Кейра стала целой. Он ловко развернул ногу и задрал ее чуть ли не к самому носу. Вот так гимнаст! Оглядел пристально и довольно цокнул языком:

— Ловко!

— Пора отсюда мотать, пока кто-нибудь из прохожих не забрел, — сноровисто обшарив карманы и срезав кошельки с тех трупов, которые не спеклись воедино со всем своим снаряжением, предложил Лакс, охваченный внезапным приступом осторожности.

И кто, интересно, в эту дыру способен сунуться? А даже если и заглянет в поисках развлечений, так, уловив, чем дело пахнет (в прямом и переносном смыслах одновременно!) смоется прежде, чем мы раз-два-три сказать успеем. Стража же, насколько я понимаю психологию блюстителей порядка, воспетую в многочисленных сатирических произведениях, любой ценой постарается избежать подобных закоулков в темное время суток, даже если их будут звать, особенно если будут звать на помощь, ибо приличные люди по таким закоулкам не шастают, а неприличным туда и дорога, город чище будет. Но раз Лакс хочет уйти немедленно, значит, стоит его послушать, вдруг опытный вор прав и поблизости ошивается еще одна группа морианцев. А я пока на повторное применение боевой рунной магии была совершенно не способна.

Собрав все имеющиеся жизненные ресурсы организма, чуть ли не ногтями вцепилась в стену и приказала ногам поднять тело. Они послушались, но мгновение спустя решили, что такая работа им пока не по силам, и начали подгибаться. Фаль предупредительно заверещал. От позорного заваливания назад меня спас Кейр. Палач проворно подсек мои колени и подхватил на руки с небрежной легкостью, будто я не девушка пятидесяти трех килограммов веса, а месячный котенок.

— Пошли, магева, — устроив меня поудобнее, согласился мужчина. — По дороге расскажете, чего вы с морианцами не поделили.

Лакс недовольно нахмурился, но устраивать дуэль за право поноса, нет, несения или носки меня, не стал. Сообразил, что Кейр повыносливее будет, а ему лучше короткую дорогу к трактиру указывать да разведывать все в округе.

Фаль довольно захихикал, наслаждаясь поездкой, мне тоже было довольно приятно. Еще ни разу в жизни мужчины, если не считать отца и дедушку, на руках меня не носили. Один романтичный кадр как-то попробовал, так я думала, после пары шагов у этого обладателя рельефных мышц из спортзала от натуги пупок развяжется. Пыхтел, обливался потом и краснел он так, что я тут же решила парня бросить.

— Я вообще морианцев впервые в жизни видела, — фыркнула я, отвечая на вопрос палача, — и уж точно мы с Лаксом ничего этим парням до того, как они на нас, таких безобидных, напали, ничего не сделали.

— Безобидных, говоришь? — улыбнулся Кейр, демонстративно оглянувшись в сторону проулка.

— Ага, — довольно согласилась я. — Кто нас обидит, тот дня не проживет. А вообще-то мы кроткие и совсем не мстительные, отомстим — и сразу забудем!

— Вот этому верю, — признал палач. — Но если вы с наемниками не пересекались, значит, их кто-то нанял. Морианцы дорогого стоят. Хотелось бы знать, во что вы, да и я заодно, вляпались.

— Готов спорить, этот Кольра постарался, — буркнул Лакс, приглашающе махнув рукой в сторону боковой узенькой улочки.

— Ого! — присвистнул палач, без лишних споров устремляясь в указанном направлении. — Чем же вы графу насолить успели?

— Во-первых, Оса отказалась продать ему своего коня, во-вторых, вернула князю эльфов древнюю реликвию рода и, в-третьих, наколдовала на эльфийское посольство такую защиту, что теперь Кольре придется переговоры вести совершенно честно, — коротко просветил соучастника преступления вор.

— Ну вряд ли он такое вообще умеет. Честно — это не для местных дворянчиков, — усмехнулся, притом весьма довольно и совершенно непатриотично, Кейр. — А убрав магеву с дороги, граф рассчитывал эльфов без охранных заклинаний оставить. Значит, нам надо из города уходить, и чем быстрее, тем лучше. Кольра — ублюдок упрямый, и эти морианцы у него могут быть не единственными.

— Нам? — переспросил Лакс.

— Морианцев вместе крошили, мне теперь не оправдаться, — почему-то с глубоким удовлетворением в голосе подвел логическую базу под свое решение палач, вернее, теперь уже бывший палач. — Да и засиделся я на одном месте, полугодовой контракт отработал, все по-честному, вам же охрана не помешает. Не каждый раз у тебя, магева, за случайно распахнувшимся окном приятель окажется и на зов кинется.

— Случайно?!! — возмущенно завопил сильф, подпрыгнув у меня на плече, и ущипнул Кейра за руку.

— Эй, магева Оса, поосторожнее, я ведь чего доброго и выронить тебя могу, — обиделся мужчина и чуток встряхнул меня.

— Это не я, — со смехом оправдалась я, хотя все внутренности протестующе взвыли. — Просто Фаль, третий член нашей компании, очень обиделся на столь вопиющее игнорирование его личных заслуг в деле борьбы с морианцами. Ставни не сами по себе открылись, их сильф распахнул, но поскольку ты чувствительным восприятием не обладаешь, на помощь звать пришлось мне, его бы не услышал, так же, как не видишь.

— Значит, еще и сильф, — скосив глаза на наливающийся на месте щипка синяк, обреченно кивнул воин, уже готовый к тому, что в нашей маленькой компании при магеве может оказаться и стадо невидимых слонов. — Ты, как там тебя, Фаль? Прости, не хотел обидеть.

— Ладно, прощаю. — Как только его роль в драке признали, отходчивый мотылек моментально успокоился и, умиротворенно замурлыкав, свернулся калачиком у меня на животе. — Ты тоже хорошо дрался и прыгал!

Я перевела Кейру слова сильфа, и тот вежливо кивнул, спрятав в уголках рта улыбку, появившуюся при слове «тоже».

— Если твои выводы правдивы, охрана нам и в самом деле может понадобиться, — заключила я. — Как, Лакс, наймем себе телохранителя, во всяком случае, до тех пор, пока я не придумаю, какими заклятиями врагов следует бить, и не решу, как наказать графа, если, конечно, мы не ошибаемся в своих подозрениях.

— Вряд ли. Допрашивать наемников было бы бесполезно, но вон в кошелях новенькие монеты патерской чеканки. Кто бы еще с морианцами так расплатиться мог? — скривился, будто глотнул мерзости вроде хинина, вор. — Охранник нам может понадобиться. Как, Кейр, серебряный в неделю устроит?

— Щедро, — без колебаний согласился палач, а с этого момента наш официально нанятый бодигард, и тут же приступил к исполнению своих обязанностей, строго заявив: — Из Патера вам уходить надо, утром, как ворота откроют, пока Кольра не проведал о крахе своей затеи с морианцами. Да и так у него небось на всех постах соглядатаи имеются. Заметят и, если задержать не попытаются, донесут, куда направились.

— Если заметят, — хитренько вставила я, поудобнее устроившись в надежной колыбели рук воина. Так уютно мне было, только когда «в детские годы чудесные» с папкой в парк на прогулку ходила.

— Неужто ты в невидимок нас обратить сможешь? — попытался догадаться восхищенный Лакс, а Фаль моментально навострил уши.

— Нет, это слишком сильное колдунство, — процитировала я одну из моих любимых фразочек, звучащих в фильме, коему выпала честь быть переведенным приколистом Гоблином. Между прочим, нудный блокбастер моментально стал куда более удобен для восприятия. — А вот сделать так, чтобы нас не замечали или внимания не обращали, попробую. Есть на примете одно подходящее заклятие.

За время пути по Веселому кварталу мы успели вчерне набросать план исчезновения из города. Лакс и Кейр, знакомые с местной системой охраны, сошлись в одном: сию минуту ничего предпринимать не следует, спешка вредна, а уж ранним утром постараемся смыться из Патера раньше, чем поднимется суматоха или обнаружится какая-нибудь новая пакость.

— Ну вот, почти пришли, — показал на очередной проулок Лакс (и как он их только в темноте различал, уж не инфразрением ли?).

— Стоп! — скомандовала я, и, что удивительно, меня послушались. — Даже если граф не знает, где мы остановились, то рано или поздно проведает. Давайте-ка обставим наше появление после стремительного исчезновения в ночи как можно более естественно!

— Ты о чем? — нахмурился Кейр.

— Уходили бодренько, на своих двоих, а тут меня несут, а у Лакса рубашка в крови. Нет, так не годится, лишние подозрения ни к чему! — пояснила я.

— Что предлагаешь? — заинтересованно сверкнул глазами вор.

— А вот что! — хитро улыбнулась я и быстренько посвятила приятелей в свою задумку.

И через пять минут любой, оказавшийся на улице Дужной, где, собственно, и располагался трактир, мог увидеть почти типичную ночную зарисовку на бытовую тему. По мостовой сумасшедшими зигзагами, пьяно покачиваясь, по траектории, сравнимой лишь с причудливостью проложенных в государстве дорог, двигались трое. От двух мужчин и дамы, обвисшей тряпочкой в братских объятиях кавалеров, истошно разило дешевой выпивкой, свежие винные пятна расцвечивали растрепанные одежды. И вдобавок, — последним штрихом я горжусь особенно, — мы пели, нет, вы не поняли, мы пели! Солировала я, а Кейр и Лакс задушевно подтягивали глубоким баритоном и тенором. Никогда еще эта песня не звучала столь проникновенно и, самое главное, громко:

С помпой, перебудив по меньшей мере половину человеческого населения улицы и, наверное, всех собак (почему-то животные оказались особенно чувствительны к великой силе искусства), мы добрались до «Трех сапог». Влариса, заблаговременно распахнувшая тяжелую дверь, стояла на пороге и внимала нашему талантливому концерту с таким грозным видом, что, будь она моей женой, я, пожалуй, при такой дражайшей половине никогда не рискнула бы принять на грудь даже стопарик. Упертые в бока руки и нахмуренные брови не сулили ничего хорошего, ладно хоть скалки в руках не присутствовало. Однако надо отдать ей должное, Влариса не промолвила ни словечка, пока мы не вошли внутрь. Только захлопнув дверь, женщина напустилась на нашу троицу:

— И где вы шлялись? Мы с Самсуром уж чего только не передумали, хотели к страже бежать, тревогу бить, а вы! Ну ты беспутный шалопай, но магева!!! Набрались…

— Тш-ш-ш, Лара, — устало попросил Лакс, как только мужчины усадили меня на лавку к столу, на котором стоял подсвечник с горящими свечками. Только они и освещали темный пустой зал. — Не кричи, я не пьян, да и магева ни капли в рот не брала.

— Что случилось?! — Трактирщица тут же перестала ругаться и с новой тревогой оглядела нашу троицу.

— На нас напали, — отозвался вор и коротко описал ситуацию, в которую мы влипли.

— На магеву руку поднять, — мяла фартук и качала головой Влариса с таким ошалелым видом, будто ей сообщили о каком-то великом кощунстве типа переоборудования храма в сортир. — Это что же в мире творится?! Граф совсем разум потерял…

— Вот уж кто воистину пьян, только не вином, а властью, — презрительно фыркнула я. — Ну ничего, я ему устрою вытрезвитель, потом… А пока нам о себе позаботиться следует.

— Чем мы с мужем помочь можем? — просто спросила женщина.

Лакс рассказал о наших планах покинуть поутру город. Влариса пообещала дождаться Кейра, уходившего за вещами и лошадью, пустить его на постой, собрать припасов в дорогу и, разумеется, разрешила вымыться в еще не остывшей окончательно воде прямо на кухне, чтоб избавиться от стойкого винного духа.

Палач, убедившись в надежности убежища, ушел, Лакс отправился наверх, складывать вещи, а я, доковыляв до лохани, с довольным стоном опустилась в горячую воду. Благодарное тело тут же наполнилось сонной истомой, сильф, которому пришлось принять винный душ вместе со мной, тоже нырнул в лохань. Мягкая мочалка в умелых руках трактирщицы заскользила по коже.

— Почтенная магева? — постучался в дремотную голову робкий вопрос Вларисы.

— М-м-м? — отозвалась я.

— А тятька тех ребятишек как же? Вы до них не добрались? — осторожно спросила добросердечная женщина.

— Добрались, мужик теперь совершенно здоров, не тревожься, — зевнула я и отключилась с чувством выполненного долга.

Не знаю уж, кому довелось тащить меня в комнату, Лакс ли, бедолага, надрывался, или я так и спала в воде, пока не вернулся штатный носильщик Кейр, однако поутру (солнечные лучики уже бодро сочились из окна и рисовали на полу кривоватые классики) я проснулась в своей комнате, заботливо укрытая одеялом. Выстиранная и совершенно сухая одежда лежала на стуле рядом. Уютно свив в ней норку, сопел Фаль, временами вытягивая во сне крылышки, как кошка лапки. Все происшедшее вчера вечером уже не казалось чем-то страшным, оно превратилось в приключение, о котором так интересно читать в авантюрном романе. Мысли ползали в голове с ленивой неторопливостью.

Глава 15

Снова в путь, или О новых друзьях и старых врагах

Стук в смежную дверь возвестил: кто-то решил, что мне пора просыпаться. С явной неохотой нежная дрема выпустила меня из коготков.

— Чего, Лакс? Уже пора собираться в путь-дорогу? — спросила, зарываясь в одеяло до самого носа.

Вор вошел в комнату и с порога, стараясь, чтобы это выглядело небрежно и весело, а вовсе не тревожно, спросил:

— Ну как ты сегодня?

— Как Колобок с похмелья, — чуток подумав, призналась я, выпростав из-под одеяла руку и подперев голову.

— Кто? Почему? — не понял Лакс, не знакомый с русским народным творчеством, но почему-то всполошился.

— Колобок — это такой живой шарик из теста, а с похмелья ему особенно тяжко приходится, ибо состоит сия сказочная тварь из одной только головы, а потому после выпивона у нее болит абсолютно все! — торжественно просветила я приятеля.

Вор не удержался и, растеряв внутреннюю обеспокоенность моим потенциально болезненным состоянием, заржал в голос. Фаль, подхваченный звуковой волной, взвился с места кометой и заметался под потолком, пытаясь сообразить, кто он, где и что надо делать. Однако, убедившись, что я рядом, тут же успокоился и шмякнулся на кровать.

— Завтрак на столе, вещи Влариса уложила, — отсмеявшись, сказал Лакс.

— Завтрак — это хорошо, — важно кивнула сквозь зевоту. — Пожалуй, я даже не потребую его в постель.

— Тогда поторопись, пока Кейр не слопал все. Кажется, они в Патере палача вовсе не кормили, наверное, чтобы злее был, — коварно заключил парень, прикрывая дверь.

Прежде чем дверь коснулась косяка, рыжая молния, запаниковавшая при мысли об уничтожаемой без нее еде, юркнула в щель. Да, если мне хочется перекусить, и правда самое время вставать. Как кушает Кейр, я не знаю, зато насчет Фаля никаких иллюзий не имею. Малютка пожрать горазд.

Мысленно вздыхая над изувеченным телом и кляня себя за то, что не додумалась потребовать паланкин и носильщиков, сползла с ложа. Более хреново чувствовала себя только в бытность свою абитуриенткой института на второй день после прополки свеклы, когда неожиданно узнала много нового о строении собственного тела, каждая мышца которого сочла своим долгом пожаловаться владелице на варварское обращение. Натягивание шмоток оказалось еще одним издевательством из разряда применяемых в застенках инквизиции. Спроси меня кто о чем угодно, призналась бы моментально в самых страшных грехах, только бы организм перестал болеть. Поплескав на лицо водой, медленно и вальяжно, потому как быстро и бодро не получилось бы и за все сокровища мира, вышла к трапезе, раздумывая, на самом деле здешние дворяне такие важные, как кажется, или у них просто все болит?

А Лакс, сволочь, обманул! Столько, сколько Влариса и Самсур выставили на два сдвинутых стола, никто, даже ватага Кейров и Фалей, слупить была не в состоянии. Еды оказалось не просто много, ее объемы были поистине колоссальны, словно трактирщики взяли семейный подряд на наше убийство путем закармливания и доведения до заворота кишок.

Молча, без единого стона (зацените мое великое мужество!) я рухнула на скамью между Лаксом и Кейром, сделала пару-тройку вдохов а-ля йог, унимая бунтующие части организма, и почти весело заявила:

— Всем привет!

Сосредоточенный жующий Кейр кивнул в ответ и наколол на нож очередной кусок мяса с блюда, на котором пасся и Фаль. Сильф проводил возмущенным взглядом уплывающий из-под носа поджаристый ломоть, на который сделал стойку, но, увы, зачавкал другим. Я огляделась, взяла намазанный маслом кусок хлеба. Не то чтобы мне не хотелось ничего другого, вот только тарелка с хлебом была ближе всего. Хлопотливая, будто пчела, трактирщица бухнула на стол передо мной большую кружку какого-то пахнущего травами горячего напитка. Пригубив и одолев половину бутерброда, усовершенствованного за счет ломтя сыра и ветчины, я небрежно спросила, заводя светскую беседу:

— Как жизнь, Кейр?

— Прекрасно, — усмехнулся бывший палач, пожалуй, с несколько наигранным цинизмом. — Вы платите, я защищаю и убиваю.

— Не пытайся казаться хуже, чем ты есть, — улыбнулась я в ответ. — Вчера ты кинулся на зов о помощи, вовсе не думая о деньгах.

— Да, — согласился мужчина, пододвигая к себе тарелку с маленькими горячими колбасками и вновь забирая самую аппетитную, и опять именно ту, на которую положил глаз гурман-сильф. — Это я точно не подумавши сделал.

Лакс фыркнул, наблюдая за борьбой человека и мотылька, и рассмеялся весело, когда блюдо с колбасками, к коему потянулся телохранитель, отъехало само по себе с точки зрения Кейра, а на наш взгляд движимое энергией сильфовых крыльев.

— Ветки-палки, — ругнулся экс-палач при виде того, как одна за другой три колбаски по частям растворились в воздухе, отправившись в живот проглота-сильфа. — Это ваш дух старается?

— Завтрак — главная трапеза дня, требуется хорошо подзаправиться, — наставительно заявила я, прихлебывая чай. — Впрочем, у Фаля каждая из трапез — самая главная!

— Это точно! — на долю секунды оторвавшись от еды, согласился мотылек, довольный тем, как я, тупое человечище, врубаюсь в проблему.

Кейр только потряс головой. У мужика, как и у меня в первые часы знакомства с магическим дружком, никак не совмещались в голове объемы поглощаемых продуктов и размеры тщедушного тела. Зато теперь возникла довольно стройная теория, которой я поспешила поделиться с собеседниками:

— Фаль невелик ростом, но очень быстр и непоседлив, поэтому сил для движения, особенно для полета, ему требуется много, гораздо больше, чем нужно было бы человеку тех же габаритов. По сравнению с сильфом мы двигаемся так, будто в киселе застряли.

Сочтя мои слова комплиментом, мотылек польщенно замурлыкал и приосанился. При его росте сие действо выглядело донельзя комично. Но мы с Лаксом постарались сохранить на лицах подобающую случаю серьезность, а Кейр, к счастью, ничего не видел, взирал главным образом на тарелку. Наш свеженанятый охранник, судя по всему, был приучен спать, есть и отдыхать, когда выпадет случай, поэтому старательно запасал калории впрок, демонстрируя поистине сильфовый аппетит.

Мы говорили о всякой ерунде, чтобы не портить друг другу аппетит, однако я чуяла, у мужчин из головы не идет вопрос: какое колдовство я намереваюсь применить, чтобы благополучно смотаться из города, не подняв на уши соглядатаев и стражу. Самсур вздыхал и топтался за стойкой, Влариса курсировала между кухней и нашим столом молча, только косилась на Лакса и качала головой. Наконец женское сердце, бьющееся в пышной груди, при виде которой красотка Памела удавилась бы на своем силиконе, не выдержало. Трактирщица встала, приобняла сидящего вора и, прижав рыжую голову к себе, попросила:

— Вы уж присмотрите за ним, магева, бесшабашный он и рисковый, как что втемяшится, ничего вокруг не замечает, на рожон прет, а у меня сердце кровью обливается ночью, как подумаю, где он там, с кем, чего творит…

Лакс, притиснутый к широкой груди, протестующе замычал и попытался вырваться, но тщетно, это вам не с морианцами драться. Из натруженных рук Вларисы высвободиться было непросто.

— А что, приятель, может, и правда, забудь обо всех приключениях, начни новую жизнь, купи вон хоть трактир, осядь, женись… — Я сделала вид, что говорю серьезно.

— Оса! — Мой рыжий друг настолько возмутился неприличному предложению, несовместимому с жизненным кредо, что аж подпрыгнул на лавке, а полный ужаса взгляд — ну, как две бабы объединятся в попытке исковеркать его судьбу? — дополнил картину.

— Ладно-ладно, шучу. — Я примирительно подняла руки. — Не для тебя это, вон и Влариса понимает, иначе давно бы уже в оборот взяла да окрутила с какой-нибудь приличной во всех отношениях девицей.

Трактирщица только печально кивнула, выпуская Лакса из удушающих материнских объятий:

— Да разве ж его удержишь, бродягу. Как есть перекати-поле!

— Пора! — подытожил Кейр, глянув в окно на стремительно светлеющее небо, и не без сожаления отодвинул добросовестно опустошенную тарелку.

Мужчины поднялись, Фаль, продолжая дожевывать кусочек сыра форматом с себя любимого, тяжело вспорхнул, я вздернулась со скамейки и поплелась вслед за компанией на безлюдный, чистый и тихий задний двор к конюшням. Оседланные лично Самсуром лошади с притороченными вещами терпеливо ждали нас у коновязи. Конюхи, чтоб лишнего не сболтнули, получили выходной на полдня и, вместо того чтобы посвятить его сну или другому достойному занятию, улизнули из «Сапогов» к подружкам. Узнав хозяйку, Дэлькор весело ржанул и потянулся навстречу. Крепкий узел поводьев развязался будто сам по себе, давая возможность гнусному коняге скакнуть, с разгона ткнуться мордой мне в грудь и облизать щеку. Не знаю, каким чудом удержалась на ногах, а не хлопнулась на пятую точку при всем честном народе, к позору магевского рода. Не иначе как за меня заступилась вырученная вчера ввечеру Миранда Целительница.

— Поди ж ты, ручной и ласковый, как собачонка, — прицокивая языком, удивился Кейр, с восхищением истинного лошадника и белой завистью оценивая стати эльфийского животного. — Как ты эдакого коня приручить исхитрилась, магева, неужто чарами?

— Кто кого приручил — еще вопрос, — пробормотала я, взгромождаясь на спину почуявшего свою вину и стоявшего смирней смирного, даже, чтобы мне было удобнее, пригнувшегося в коленях, будто и в самом деле дрессированного, Дэлькора.

Я машинально потрепала коня по холке, с ужасом предвкушая поездку с сотрясением и отбитием внутренних органов, и, чтобы не оскандалиться на улице, пустила красавца-жеребца шагом, проверяя свою способность удерживаться в седле, не воя в голос. Может, вы решили, что я дура, раз не воспользовалась целительной магией и по-быстрому не убрала собственные синяки и шишки? А только я, хоть и умная, ничего со своими болячками поделать не смогла. То ли личная магия на мою персону не действовала, то ли травмы, нанесенные опосредованно магическим образом, исцелению не поддавались. Проверять методом проб и ошибок, какая из версий истинна, совершенно не хотелось, поэтому я отложила это на будущее, когда станет вдосталь времени для эмпирических изысканий и не будет никаких жареных морианцев и разгневанных графов позади.

Между прочим, кошмары о восставших и жаждущих возмездия трупах меня ночью не мучили. Никаких угрызений совести по поводу своих вчерашних действий по-прежнему не испытывала, то ли в силу природной черствости души, то ли потому, что подонки, подряжающиеся на убийство ни в чем не повинных, во всяком случае, не повинных перед ними конкретно людей, таких переживаний не достойны. Словом, на окочурившихся наемников мне было плевать, а что ела я мало, так утром кусок в горло не лезет, для меня главная трапеза дня — обед, вот тогда могу съесть много, даже побольше иного парня, но не сильфа, конечно.

Дэлькор уловил мои намерения и медленно загарцевал по дворику, красиво выбрасывая копыта. Первые три-четыре шага я чувствовала во всем теле такие боль и ломоту, словно ехали на мне, но потом они начали уходить, отступая на второй план перед ощущением крепких мышц коня, перекатывающихся подо мной, теплоты его шелковистой шкуры, легкого живого аромата, смешавшего в себе запах свежего сена и почему-то мяты. Боль пятилась, отступала и наконец, о чудо, совершенно исчезла. Неужели я стала такой записной наездницей, что поездка на жеребце заставила моментально забыть обо всех неудобствах? Или тут дело не во мне, а в самом коне?

— Признавайся, ты меня вылечил? — наклонившись к шее жеребца, шепнула я, легонько подергав его за ухо.

Эльфийский конь покосился на меня хитрым глазом, но, разумеется, ничего не сказал, если не брать в счет насмешливого фырканья, непереводимого с лошачьего на цензурно-человеческий. Зато, пока я исцелялась, Лакс и Кейр успели занять места в колонне по одному и терпеливо ждали, когда премудрая магева закончит развлекать себя высокоинтеллектуальной беседой с лошадью и соизволит заняться своими непосредственными обязанностями — колдовством для тайного проникновения за ворота очаровательного и совершенно безопасного городка Патера.

Я развернула Дэлькора и, забрав нашу компанию в мысленное кольцо, вызвала руну дагаз, походящую на песочные часы, положенные набок, или недорисованный ребенком конверт, расширила ее до широкой ленты Мебиуса, закрутила по периметру отряда и задумалась над совершенно очевидным вопросом. Как мне самой понять, действуют чары или нет, если я нахожусь в сфере действия руны и ее влияние на меня не распространяется.

— Где они? Неужто уехали? Я ж проститься не успел! — торопливо вышел на крыльцо и лихорадочно заозирался огорченный Самсур, готовый кинуться в погоню, чтобы попрощаться как полагается.

— Да вот же они, душа моя, — повернулась к мужу, махнув в нашу сторону, Влариса и тут же оторопело прошептала, глядя на нас в упор, как на пустое место: — Ой! Ведь вот только что тут были! Да что же это…

Я торопливо разомкнула круг дагаз, сверкавший перед моим внутренним оком (малость возвышенно звучит, сознаюсь, но зато производит впечатление, а?) серебристо-черным коконом, и широко улыбнулась пораженной супружеской паре:

— Это магия.

— А говорила, что невидимыми нас сделать не сможешь! — поддел меня Лакс, спешиваясь, чтобы выдержать зубодробительные объятия трактирщиков и выслушать мудрые напутствия на вечно актуальную для таких парней, как вор, тему: «Не лезь на рожон, малыш!»

— Не могу, — согласилась я, — но нас не замечают.

— Разве это не одно и то же? — чуть прищурив глаза, удивился Кейр.

— Близко, а разница в том, что никакая падла через нас как через пустое место не попрет, ноги не отдавит и не толкнет, пытаясь пройти насквозь, — уточнила я. — Улавливаешь разницу?

— Правда, как есть, — чуток пожевав губами и почесав лопатообразную бороду, согласился дивящийся фокусу Самсур. — Я же вроде видел кого-то во дворе, а не беспокоился, что вы тут отираетесь, даже в голову не полезло.

Простившись с друзьями, расчувствовавшаяся Влариса даже всплакнула на дорожку, утирая слезы краем рукава, мы выехали за ворота и двинулись по еще сонному городу. Только водоносы, молочники, редкая стража и люди столь же садистских профессий, обреченные вставать в несусветную рань, составляли компанию искателям приключений, в списки которых меня, как подозреваю, занесли в некой небесной канцелярии без моих согласия и подписи на договоре. Да уж, собиралась на песочке поваляться, на солнышке позагорать, в речке поплескаться, а что вышло? Удираю из города тайком в компании вора и палача. Оригинально, спору нет, но сложно оценить это как прогресс, правда, и скучным происходящее не посчитаешь, что тоже хлеб.

Не знаю, магия ли моя работала столь безупречно, или просто везло и черная весть о гибели отряда морианцев еще не нарушила графского сна, а только никакого оживления в рядах блюстителей спокойствия и людей смежных специальностей не наблюдалось. Стража у въездных ворот лениво скользила глазами по редким всадникам, пешеходам и повозкам, тонкой, прерывистой струйкой сочившимся из города по утреннему холодку. Я даже порадовалась, что накинула на эльфийскую рубашку куртку. Ветерок, зараза, так и норовил пробраться ледяными, как струйки водицы из родника, невидимыми пальцами в самые теплые места вроде подмышек и пощекотать живот.

На «пропускном пункте» никого не останавливали, ничего не проверяли. Похоже, доблестная охрана спала на посту с открытыми глазами, опираясь для устойчивости на алебарды и сосредоточенно хмуря брови. Знавала я одну девчонку, у которой после дискотек так же ловко выходило дремать на лекциях. Вроде бы на мордашке пристальное внимание к словам педагога, усиленная работа мысли, от которой млеют и тают преподаватели, а на деле глубокий сон перед очередной гулянкой. Впрочем, может, у нее такая методика усвоения информации была, только насколько она эффективна, мне проверить так и не удалось, красотка залетела, выскочила замуж и взяла академический отпуск.

Никем не арестованные и не задержанные, мы без тени сожаления покинули город Патер, где с нами, дорогими и любимыми, пытались обойтись столь жестоким образом. За воротами я продолжала еще часа полтора поддерживать маскирующее действие руны, но никаких засад жаждущих нашей кровушки головорезов мы так и не заметили, несмотря на все старания бдительного охранника.

Наконец «пьяная» дорога, проложенная по полям и холмам, вильнула за рощу из знакомых с босоногого детства березок, осинок, орешника и дерева, более всего напоминающего каштан, но с трехпалыми листьями и серо-стальной корой. Кони тут же принялись изучать ассортимент здешнего «кафе на свежем воздухе».

Фаль, жалобно ссылавшийся на утренний холод и оттого просидевший у меня за пазухой всю дорогу, щекочась в меру сил и возможностей, тут же выпорхнул на белый и как-то резко потеплевший свет. Сильф принялся с гиканьем носиться по кустам, изучая местные достопримечательности и тревожа заливающихся утренним пением птиц. Никто не мешал мотыльку забавляться, теперь нас не смог бы не то что услыхать, но и разглядеть с патерской смотровой башни самый глазастый дозорный, даже дозорный с биноклем. Впрочем, до таких высот технического прогресса Хавал, к счастью, не дорос. Будь иначе, наемникам не надо было бы даже приближаться к нашей компании: винтовка с оптическим прицелом одна штука — и все проблемы решены раз и навсегда, если, конечно, невинно убиенные маги не становятся в здешних местах мстительными привидениями, жаждущими крови мучителей. Кстати, интересно, как тут насчет перспектив жизни после смерти? Надо бы у Лакса выспросить, но как-нибудь поаккуратнее, чтобы не всполошился и в суицидальных наклонностях не заподозрил. Почему-то людям так сложно бывает понять, что подчас мною движет самое невинное любопытство без малейшей примеси злого умысла. А что тактичность — мое слабое место, так должны же быть у очаровательной девушки какие-то недостатки. И на солнце, между прочим, бывают пятна!

Кстати, о достаточном удалении от Патера меня уведомил Кейр, кажется, только сейчас уверовавший в то, что нам удалось выскользнуть из лап Кольры без кровопролитного боя, засад, преследований и прочих мелких радостей жизни истинного воина, если верить фантастической литературе. Однако, то ли в литературе чего-то не того понапридумывали, то ли нам достался бракованный экземпляр бойца, но бывший палач почему-то совсем не стремился в драку. Впрочем, нас с Лаксом, как людей сугубо мирных профессий (кто скажет, что вор — сторонник гонки вооружений, пусть плюнет мне в физиономию!) это вполне устраивало.

Почесав морщинистый от напряжения лоб, охранник предложил:

— Теперь нам чары сокрытия ни к чему. Чуток и передохнуть можно, а заодно решить, куда дальше направимся.

Я благодарно отпустила руну дагаз, позволяя ее таинственной магии раствориться в сочном утреннем воздухе рощи, несколько глотков которого излечили бы от депрессии самого завзятого пессимиста, и спешилась. Стащила с себя куртку, потянулась, радуясь отсутствию успевшей надоесть боли, и деловито поинтересовалась:

— А где интереснее?

От столь неожиданной для его практического мышления постановки вопроса Кейр издал звук, походящий на глухую икоту, и безнадежным тоном, совершенно не ожидая приятного для себя ответа, спросил у Лакса:

— Она что, всегда такая?

— А то, — с гордым самодовольством, словно воспитал в своем коллективе, кивнул вор.

— Н-да, с таким подходом к жизни телохранитель вам точно необходим, — фыркнул Кейр.

Лакс лишь осклабился и, соскользнув с крупа коня в траву, весело спросил:

— Эй, Оса, тебе, я смотрю, уже получше?

— Есть такая буква, — призналась я, обнимая коня за шею и почесывая довольно жмурящуюся нахальную морду. — Дэлькор вылечил. Я, конечно, слышала об иппотерапии, но не знала, что она настолько эффективна. Или тут дело в конкретном, особенно талантливом представителе своего вида?

— Значит, не врут легенды о эльфийских лошадях, — почесав горло сквозь глухой ворот рубашки, протянул вор и покосился на Дэлькора, пожалуй, даже с большим уважением, чем смотрел на меня, когда я латала его раны. А с другой стороны, магеве положено волшебство творить, чего удивляться, лошадь же, промышляющая целительством, — уже диковинка и аттракцион.

— Конь-лекарь, — покачал головой Кейр с видом умудренного жизнью старца, скорбно сетующего: «Куда катится этот мир…»

— Палач-охранник, — передразнила я его, скопировав выражение лица.

— Магева-авантюристка, — добавил Лакс, подключаясь к диалогу, и как раз в этот момент мне на ладонь, взявшись из ниоткуда, хлопнулась гигантская, с тарелку, зелено-красно-голубая бабочка. Я не заорала только потому, что поначалу решила, что это шуточки замаскировавшегося Фаля.

Нет, все-таки права моя подруга, искренне верящая в монструозную сущность пестрокрылых насекомых. Эта здоровенная тварюга с выпуклыми глазами, волосатым тельцем и тонкими, цепляющимися за кожу лапками вызвала волну омерзения и у меня. Теперь я поверила в подозрения Галки насчет того, что, несмотря на невинный хоботок и благостную легенду о питании нектаром, кусаются гадины пребольно, только делают это тайком!

Как только сообразила, что бабочка — это не обаяшка-сильф, собралась стряхнуть экзотическое насекомое, но оно, цепко держась за меня лапками, резко распахнуло сложенные крылья, и из ряби цветов, напоминающих не нормальный окрас насекомого, а помехи в телевизоре, начали выплывать строчки текста.

— Магевская почта! — где-то на периферии сознания услышала шепот Лакса и Кейра, оказавшихся более самой магевы осведомленными о творящихся безобразиях.

— Дражайшая коллега! — первые слова я проговорила вслух, а потом строчки замелькали так быстро, что я едва успевала охватывать их глазами. Почему-то создалось впечатление, что приславший мне это «письмо» очень торопился, торопился настолько, что не выбирал фраз, не заботился об изяществе словесных конструкций, поставив во главу угла смысл сообщения и скорость его доставки.

«Прошу великодушно извинить за передачу послания без предварительной договоренности. Вопреки вашему мнению о кружевах на рубашке есть и иные аспекты жизни, волнующие меня чрезвычайно. Я имею в виду вашу безопасность, магева. Во имя солидарности одаренных магическими талантами, должен сообщить вам следующее: нынче утром граф Кольра получил некое сообщение, чрезвычайно напугавшее и одновременно разозлившее его. Для человека, обладающего немалой властью и крайней подозрительностью, сочетание сих чувств особенно опасно. Полагаю, вы знаете, чего именно устрашился правитель Патера и отчего начал искать возможность связаться с Тэдра Номус. Не сочтите за оскорбление мой совет, питаемый наилучшими чувствами и заботой о вашем процветании — покиньте территорию Хавала. Искренне ваш, Лорд».

Едва я прочла последнее слово, бабочка вспыхнула и опала бесцветным пеплом, тут же подхваченным ветерком и унесенным с моей ладони.

— Послание от Лорда. Пишет, что Кольра испуган до усрачки и зол, видно, уже получил весточку о жарком из морианцев и жаждет реванша. А что такое Тэдра Номус? — отряхнув руки, спросила я спутников, пытаясь выяснить единственное оставшееся непонятным словосочетание.

Я все еще удивлялась тому, что эгоистичный метросексуал Лорд счел своим долгом предупредить меня о некой опасности, все-таки зря плохо думала о нем, но удивление и паника, отразившиеся на лицах приятелей, не шли ни в какое сравнение с моими персональными.

— Лучше тебе этого не знать, да и нам всем тоже, — глухо буркнул Кейр.

— А ты скажи, если мне не понравится, я забуду! — находчиво попросила я самым заискивающим тоном.

— Никто не знает, кто они на самом деле такие и откуда, но если есть деньги, очень большие деньги и крайняя нужда, можно найти способ обратиться с прошением об устранении проблем. Только редко кто рискует привлечь к себе их внимание, — почти до крови прикусив губу, процедил воин.

— Наемные убийцы, что ли? — разочарованно протянула я, ожидавшая чего-нибудь более романтического от такого красивого названия, не то что наша Коза Ностра, почему-то ассоциирующаяся у меня и с козами и с насморком одновременно.

— Не только, — потряс головой Лакс, подхватывая эстафету в пересказе местной страшилки. — О них ничего не известно наверняка, но слухи ходят самые разные, один другого ужаснее.

— Например? — Я вновь приободрилась. — Кажется, назревает что-то интересненькое.

— Что они не люди, вообще не из нашего мира, их появление невозможно заметить, если они того сами не пожелают, всегда исполняют то, за что им заплатили, приходят из ниоткуда и исчезают в никуда … — принялся перечислять парень, почти слово в слово повторяя древние японские страшилки про ниндзя.

— Если при этом они забирают деньги, значит, все-таки люди или почти люди, — с усмешкой перебила я приятеля, вещавшего с такой глухой обреченностью в голосе, что притихли даже птицы. Или это их Фаль распугал? Вон теперь примостился рядом, на ветке орешника, сидит тихонько, как спутник-шпион, развесил уши. Сущее дите, хлебом не корми, дай страшную сказочку на ночь послушать, нет, для сильфа все-таки лучше сразу и сказку, и хлеба, а еще лучше мяса и сластей в придачу. — Спокойствие, только спокойствие, дорогие мои! Со всем другим разберемся по ходу дела, если понадобится, — бодро заключила я.

— Ты магева, они ничего тебе сделать не смогут! — уверенно заявил Фаль.

— Надеюсь, не понадобится, — от всего сердца пожелал себе Кейр, и Лакс с ним моментально согласился. Ну вот и прекрасно! Тэдра Номус только возникла в нашей жизни, а уже принесла значительную пользу — вор и воин начали активное сближение на почве общего интереса. А что может быть более значимым, чем забота о собственном выживании? Ладно уж, пускай чуток побоятся, нашей маленькой компании это только на пользу пойдет. Что удивительно, я почему-то не боялась вовсе, вот не боялась, и все тут, хоть режь, и не собиралась нагнетать обстановку, притворяясь, что мне тоже страшно. Не хотела!

— Экие вы скучные, — протянула я и тут же прыснула в кулак.

— Ты чего? — Парни, вероятно, подумали, что их спутница малость тронулась рассудком от страха, во всяком случае, сочувствие в тоне было очевидным, как и готовность поискать смирительную рубашку подходящего фасона и помочь в нее облачиться.

— Я просто подумала, что мы тоже очень богатые, и, не будь я магевой, предложила бы нанять эту, или это, или этого, фиг его знает, какого рода, словом, Тэдра Номус для устранения Кольры. Хорош прикол, а?

Кажется, вор и телохранитель сочли мое шутливое предложение весьма дельным, настолько дельным, что даже поинтересовались, что же мешает поступить этим в высшей степени превосходным образом почтенной магеве Осе?

— Да моя благородная натура и стремление к справедливости, — расплывчато отозвалась я, разочаровавшись в чувстве юмора мужчин. — Раз уж Кольра пакостил, — а после письма Лорда насчет причастности графа к ночному нападению у меня никаких сомнений не осталось, — значит, мне нужно наказать его собственноручно, вернее, собственномагично, чтобы неповадно впредь было. Не доверять же это ответственное, как и похвала, дело посторонним людям или нелюдям. Так будет правильно!

— Кольра в Патере, а ты здесь, — весьма проницательно напомнил Кейр, кивнув в сторону дороги, и посмурнел еще больше, ожидая, а не предложу ли я повернуть оглобли назад.

— Ну и что? Для истинной магии и жажды справедливой мести расстояние не преграда, — наставительно ответила я, хлопнулась в траву у корней белоствольной березы и торжественно пообещала: — Вот прямо сейчас займусь мщением, и месть моя будет ужасна! А вы пока погуляйте десять — пятнадцать минут, подышите свежим воздухом. Дышите глубоко и размеренно, успокаивайтесь. Мы живы, а значит, будущее не предрешено! Можете даже взять пример с Фаля и поулыбаться. — Творец, как самый большой в мире начальник, тоже любит идиотов! Словом, ребята, не смотрите на жизнь мрачнее, чем она на вас! Зуб даю, эти Тэдра Номус еще не видали такой магевы, как я, пускай приходят, мы славно повеселимся! Я больше не лоханусь, как вчера в подворотне, это ты виноват, Лакс! Мерзавец, вскружил девушке голову, вот я о необходимости самообороны и позабыла, но впредь буду…

— Осмотрительнее? — подсказал Кейр.

— Нет, не то чтобы осмотрительнее, вы строите нереальные планы, товарищ телохранитель. Быть осмотрительным, бдительным и дальше по списку положено тебе, а не мне, но некоторую предусмотрительность проявить обещаю. Я тут посижу и не только придумаю месть Кольре, но и кое-что для нашей с вами безопасности наколдую.

— Как князю Аглаэлю? — приободрился Лакс, польщенный моими словами о кружении головы и тщетно пытающийся скрыть свои впечатления.

— Нет, повторяться скучно, да и резать мне вас по-живому жалко, — фыркнула пренебрежительно. — Мы, как сказал Володя Ленин, пойдем другим путем. В магии, как и в любом другом искусстве, нужен творческий подход!

Глава 16

О мести, цветах и пользе купания

Гора пустой, но заряженной бодрым энтузиазмом болтовни, вываленная в уши честной компании, подействовала. Мужчины перестали напряженно выискивать нацеленные на них из-за каждого куста атомные боеголовки и отошли подальше от полянки, предоставив мне возможность уединиться для колдовских манипуляций. Правильно сделали, потому что никакой зрелищности в моих действиях не присутствовало, и, подглядывай компания за процессом сотворения рунного заклятия, чего доброго, могла бы разочароваться в талантах магевы. До Лордовых эффектных выпендрежей типа бабочек-писем мне было как до Парижа, но руны, пусть и не годились для поражения воображения зрителей, работали в здешних условиях великолепно. Другое дело, что я, как неофитка в практической магии, еще только училась призывать их могучую силу и комбинировать ее в единый поток. Выучить ноты сумеет каждый дурак, можно затвердить несколько простеньких мелодий, а вот составить свою — задачка уже посложнее. Тем более что в магии (я уже успела вычитать в умных книжках, а потом убедиться за время недолгой, но весьма насыщенной событиями практики), как ни в каком другом искусстве, нет раз и навсегда установленных границ, рамок и сочетаний. Общий принцип, конечно, имеется, но слишком многое зависит от желаний творящего магию, его целей подсознательных и осознанных. Вот, скажем, руна одна, а значений у нее масса, и только от тебя зависит, какое из них ты сможешь вызвать к жизни или не сможешь вовсе. Я верила, что смогу.

Я поерзала на траве, села поудобнее, оторвала от березки и так уже колышущуюся на ветерке полоску коры и вытащила ножик. Знала я и зловещие значения рун, но что-то, правда, точно не жалость, удерживало мою руку от их начертания. Кольра безусловный мерзавец, но марать свои руки рунами мучительной смерти ради него мне почему-то казалось унизительным. Похоже, я до сих пор не считала его врагом, скорее, мелким шкодником, заслужившим хорошую порку. И задать ему трепку руки у меня просто чесались! Что ж, пусть мерзкий тип накажет самого себя — решила я и взялась за нож. Рука уверенно вывела одну за другой четыре руны — хагаль, стихийная сила подсознания, проще говоря, муки совести, науд — принуждение к их ощущению, иса — защита от эффекта отдачи, на всякий случай, и йер — для ускорения процесса и замыкания его в цикл до той поры, пока не принесет плоды. Завершенное заклятие, красивое и грозное, переливалось зловещей синевой как неумолимо надвигающаяся градовая туча. Я довольно улыбнулась, подкинула легкую полоску бересты вверх и шепнула одними губами — ансуз, вызывая ветер. Руна воздуха взвихрила пространство, заклятие вырвалось из моей руки и понеслось в сторону Патера, чтобы отравить жизнь графу, осмелившемуся посягнуть на магеву.

Теперь следовало подумать о собственной безопасности. Никаких грозных боевых заклятий сочинять не хотелось, поэтому я поступила самым простым образом: представила руну врат — турс и мысленно установила частокол из этих знаков вокруг себя и друзей, не забыла даже окружить лошадей. Чтоб рунный «забор» не развеялся от утраты сосредоточения или исчерпав временной лимит, накрыла его ромбом руны ингус, закрепляющей заклятие, и довольно вздохнула: «Вот теперь все!» — потом позвала:

— Эй, я закончила, можем ехать дальше!

— А покушать? — моментально раздался из-за деревьев вопрос. Даже не различай я тембра голоса, безошибочно сказала бы, что вопит Фаль.

— Эй, Кейр, — хохотнул Лакс и протранслировал телохранителю вопрос мелкого обжоры, — сильф просит покушать.

— Часов через пять поедим, когда привал делать будем, — продираясь через заросли на поляну, отозвался жестокосердный Кейр, разбив сердце перемазанного в ягодном соке с ног до головы сильфа. Мотылек вздохнул столь скорбно, словно его не кормили по меньшей мере неделю.

— Как поколдовала? — поинтересовался рыжий вор, выскальзывая следом за воином и почему-то пряча за спину руки. Неужто попытался стырить что-нибудь у Кейра, и тот связал его для профилактики?

— Замечательно, возмездие для графа уже в пути, да и о нашей безопасности немного позаботилась. Как защитные чары работать будут, не знаю, но что будут — это наверняка, — отчиталась, вскакивая на ноги и стряхивая пяток муравьев, отправившихся в инспекционный поход по моим штанам.

— Здорово. Это тебе. — Отчаянно краснея, Лакс выпростал перемазанные в травяном соке руки из-за спины и вручил мне пышный веник полевых и лесных цветиков.

Я даже слегка опешила. Нет, сюрприз, конечно, приятный, да и кавалерам положено одаривать дам цветами, я же не врач, который цветы и конфеты не пьет. Но куда мне сейчас девать этот веник? Оставить на полянке, значит показать, что мне наплевать на знак внимания рыжего, а это совсем не так. Везти с собой? Ну и на что он будет похож уже через полчаса на летней дороге? Вот ведь проблема, почище Тэдра Номус. Почему мужчины не думают о таких вещах? Причем не думают нигде и никогда.

Пригласил меня как-то один такой романтичный на свидание. Вручил огромную и чертовски колючую розу в полтора метра ростом, а потом часа два водил по парку. Руку я себе всю исколола преизрядно и разозлилась жутко. А парень потом звонил, в кино приглашал. Но я припомнила розу, представила, как буду искать, куда засунуть очередное подношение в темном кинозале, и больше с этим любителем красивых жестов не встречалась.

— Спасибо, очень милые, — постаралась улыбнуться широко и искренне.

Кейр с Фалем дружно фыркнули, заинтересовавшись происходящим, ко мне подкрался Дэлькор и ткнулся любопытной мордой в букет. Занюхнул, довольно ржанул, распахнул пасть и в один миг с аппетитом умял подношение Лакса. Воин и сильф молча повалились на траву, корчась от беззвучных приступов хохота. Вор, вне себя от возмущения, только открывал и закрывал рот. Мысленно я поблагодарила своего находчивого коня и поправилась:

— Были красивые.

— И вкусныи-их-ха-ха, — подсказал из травы Кейр, заржав в голос, долбя кулаком по земле и сотрясаясь от смеха.

— Важен не подарок, а внимание! — наставительно заявила я и чмокнула Лакса в стремительно покрасневшую щеку. — Ну ладно, а теперь, хоть никаких видимых следов действия моей магии и не разглядеть…

— Почему не разглядеть? — перебил меня Фаль, выделывая в воздухе ликующие кульбиты. — Ты истинная магева, Оса. Когда серебряная стрела заклятия с оперением, как туча, полетела из рощи, я чуть не подавился, так красиво было и страшно!

— Ух ты как, оказывается, я красиво колданула! — покачала я головой, выслушивая описание визуализации проклятия.

Лакс, сжалившись над насмешником Кейром, переводил ему речь сильфа, а тот продолжал рассказывать об увиденном:

— А потом ты другое заклятие вызвала, теперь мы все как рябью теплого воздуха окружены. Вроде бы и не видно ничего, а колышется. Я б в такое марево лезть не стал даже за… — Фаль облизнулся, — сладким молоком. Вот так! — доложил мотылек, гордый своей прозорливостью и, заложив очередную фигуру высшего пилотажа, спикировал на излюбленный насест — мое плечо.

— Стало быть, защита у нас такая есть, что ее даже сильф боится. Все, — воин бросил ироничный взгляд на Дэлькора и направился к своему скромно обходящемуся сочной травкой жеребцу, — сытые, можно отправляться в путь. Предлагаю по Карскому тракту ехать в Мидан.

— Что-то мне подсказывает, ты выбрал не самую интересную дорогу, — задумчиво констатировала я, залезая на Дэлькора.

Всего за пару дней я изумительно усовершенствовала навыки джигитовки. В чем теперь уже, пожалуй, небеспочвенно начала подозревать вину эльфийского мерзавца, решившего избрать меня в свои друзья. Если парни узнают, что Дэлькор не только умеет вызволять из неловких ситуаций, лечить, а еще и учить, чего доброго решат, что из нас двоих везти его должна я. Поэтому промолчу!

— Ты сама сказала, что быть осмотрительным и бдительным — моя задача, так что не взыщи, магева, нам лучше ехать так, — со спокойным достоинством отчитался Кейр, проверяя упряжь коня и подтягивая подпругу.

— Лакс, — протянула я жалобно, впрочем, скорее наигранно, чем по существенной причине. Пока в этом мире мне было интересно все, даже самые глухие его закоулки, так что не знаю, чего могли учинить мои спутники, чтобы я впала в зеленую тоску. — Там очень скучно?

— Карским трактом редко пользуются, он старше и уже, а Вольский удобнее и короче. Места вокруг Карского тракта мало обжитые, в основном не деревеньки, а хутора раскиданы, хотя земля щедрая, хорошая. Но когда-то в тех краях нечисть пошаливала. Давно все благополучно эльфийские и наши маги вычистили, но из памяти людской пока сказки о чудовищах до конца не выветрились. Только самые рисковые, жадные или безразличные селятся. — Кажется, мой приятель-вор был в этом деле целиком на стороне Кейра. Теперь он, хоть и сообщал о потенциальной скуке путешествия, старался заинтересовать меня намеками на какие-то давным-давно исчезнувшие опасности, будто бы при моем появлении они все должны были повылазить на белый свет исключительно для увеселения магевы или ее устрашения. Вот они, мужчины! Шовинисты! Скорее всего хитрецы условились о нашем маршруте заранее, может быть, даже не сейчас, прогуливаясь, а еще в Патере.

— А Мидан? — уяснив вопрос с трактом, спросила я. — Говорите уж честно, заговорщики! Приглашаете меня туда только потому, что Кольра вслед не потащится, а его присным в башку не взбредет, будто я туда рванула?

— И это тоже, — серьезно кивнул Кейр, довольный моими разумными рассуждениями, упрямо отказываясь при этом видеть иронический подтекст. Вообще-то телохранитель, как я уже успела убедиться, обладал поразительным житейской хваткой, весьма способствующей выживанию: замечать все, что нужно ему, и игнорировать прочие факторы, нарушающие душевное равновесие. — Мидан под рукой Валира, союзника Агнуса, границы меж государствами свободные, но все ж другая страна, как в своей — не пошалишь. Городок небольшой, но красивый, богатый и веселый. Балаганщики его любят.

— Поехали, — обреченно согласилась я, с детства ненавидящая ароматы цирка и любительский театр. Однако же, проявляя послушание, первая направила Дэлькора на дорогу. Телохранитель обогнал меня и двинулся вперед.

Фаль, не стерпев такой наглости — человек вздумал опередить нас и в первую очередь его — рванулся ввысь и полетел во главе процессии. Мой конь собрался было последовать за сильфом, но я заметила:

— Не спеши, Дэлькор. Кейру положено двигаться первым, чтобы отводить от нас с тобой все опасности.

Эльфийский выкормыш покосился на меня карим хитрым глазом, презрительно проржал что-то матерное, дескать, куда этому человеку в калашный ряд супротив могучей эльфийской конницы в его копытном лице, но обгонять Кейра не стал.

— Согласна, — мстительно ухмыльнулась я. — Ты лучший, но наш телохранитель получает деньги за то, чтобы окружающие считали самым воинственным и грозным именно его, не будем ущемлять мужское достоинство секьюрити.

Лакс, прислушивавшийся к нашему диалогу с Дэлькором, насмешливо фыркнул, но сам вперед вырываться тоже не стал, предпочел место рядом со мной. Впрочем, очень скоро это место оказалось местом позади. И вовсе не потому, что мы неожиданно поругались с вором вусмерть, обсуждая проблему первичности материи и сознания. Просто сволочь Кейр не только повел нас по старому узкому тракту, он выискал, да будет проклято его прошлое обозника, знающего все пути и тропинки, самый обходной из всех обходных путей. Мы виляли по какой-то потайной тропинке, истоптанной следами малой и крупной живности. Здесь и одному-то всаднику едва-едва хватало места, чтобы протиснуть свои мощи, а Самсур, к примеру, тут и вовсе застрял бы непоправимо. Зато, как заявил телохранитель, об этом пути не знали даже местные жители. Думаю, не знали к своей радости! За каким бы фигом им было продираться через заросли, среди которых встречался не только невинный орешник, но и куда более неприятный малинник и еще какая-то колючая мерзость, пусть даже с вкусными ягодами? Телега по этой «дороге» точно бы не пролезла, а своим ходом оседлый крестьянский люд далеко от жилья предпочитает не уходить. Так в обход всех обходов мы должны были двигаться по крайней мере весь первый день, огибая гипотетические деревни, наличествующие в этом краю в перспективной близости от Патера.

Впрочем, бурчала я больше для порядка. Дорога, хоть и узкая, для меня была в самый раз, только и приходилось поглядывать вверх и время от времени пригибаться, дабы не получить хлесткой веткой или сучком по лбу.

Синяки и шрамы украшают только мужчин, а на женщин их косметический эффект не распространяется, что я познала на своем опыте еще в начальной школе, проходив недели три с фингалом во весь глаз. Популярности мне это принесло массу, но вот с симпатиями противоположного пола оказалось туговато, почему-то сопливые джентльмены и их мамаши меня активно сторонились, наверное, опасались, раз она самой себе умудрилась такой фонарь поставить, так парнишек вообще порвет, как Тузик грелку.

Пять часов без малого ехали в тишине, нарушаемой лишь звуками животного мира (кто-то щебетал, кто-то недовольно фырчал да шуршал) и нашими голосами до первой стоянки у — вот чудеса! — небольшого лесного озера. Именно из-за наличия источника водоснабжения практичный Кейр и объявил привал в этом романтичном месте. Мы остановились не на самом берегу, а на полянке, взятой в окружение зарослями густого кустарника. Из-за этого ни черта не было видно вокруг, зато и нас никто разглядеть тоже не смог бы. Проглот Фаль, обалдевший от радостной вести о предстоящем обеде, разразился ликующими воплями. Я же, как существо с более возвышенными потребностями, предоставила мужчинам обустраивать временный лагерь и нахально заявила:

— Вы как хотите, а я пошла купаться!

— Ты испачкалась? — уточнил Кейр, пытаясь отыскать на мне грязные места и сообразить, когда же и где я успела вываляться так, что он не заметил.

— Нет, — фыркнула я. — Просто хочу поплавать! И пока не наплескаюсь вдоволь, никуда не поеду и ни куска в рот не возьму!

— Я могу пообедать за тебя, Оса, — великодушно предложил сильф с безопасного расстояния, но был щелкнут по попке Лаксом и завертелся в воздухе, возмущенно вереща и соря совсем не возвышенными выражениями, часть которых, кажется, подхватил в Веселом квартале Патера.

— Вы потащили меня в это захолустье! — тоном прокурора напомнила я. — Хорошо, я смирилась с маршрутом, но собираюсь извлечь из ситуации максимум удовольствия, а потому возитесь с обедом — выложить жратву из сумок можно и без женской помощи, а я в воду. Провожать не надо, за неимением купальника буду совершать омовение нагишом.

— Ты плаваешь-то хорошо? — c извинительными нотками в голосе уточнил вор.

— Да, — задрала я нос, справедливо гордясь личными достижениями предыдущей летней компании на ниве водного спорта. — На разряд или нормы ГТО не сдавала, но реку переплываю спокойно, а уж в озере и подавно не утопну, не дождетесь!

— Далеко не заплывай, мало ли что, мне за то, что ты живая, деньги платят, — степенно посоветовал Кейр, не обращая ни малейшего внимания на эпатаж клиентки.

— Не надо мне рассказывать сказки про чудовищ, жаждущих моей девической плоти, — выдвинула я встречное предложение, доставая из сумки самое большое полотенце. — Если там кто и был, все равно давным-давно с голодухи без регулярного прикорма помер или на рыбный рацион перешел.

Кое-как выбравшись из нашего замаскированного стана, я резво побежала к воде. Кейр, шедший со мной для страховки, окинул окрестности внимательным взглядом и вернулся назад.

Конечно, песчаный пляж был бы мне больше по вкусу, но за неимением такового и тут найду местечко, где удобнее занырнуть. Главное, вода наличествует, и чистая вода, ибо никакая падла (простите, более цензурного слова на ум нейдет!) не сливает туда тайком химические или канализационные стоки!

Вокруг озера, голубого в центре и зелено-серого по краям, росли высокие кусты, напоминающие ветлы, и мягкая трава, более всего походящая на одичавший экземпляр газонной вперемешку с лебедой. Никаких зарослей высокого тростника и осоки, типичных для прудов и озер моей полосы, не было, а сам глаз озера отличался удивительной чистотой, ни ряски, ни тины на поверхности, вообще никаких намеков на медленное умирание водоема и его превращение в болото.

Выбрав участок пологого склона, на котором преобладала трава, спустилась почти к самой воде, бросила полотенце и скинула одежду. Чуть прохладный лесной воздух у озера сменился нагретым солнечными лучами дневным маревом. Наверное, вода теплая, как парное молоко! Облизнувшись в жадном предвкушении, я босиком двинулась вдоль берега. Мягкая трава нежно ласкала ступни. Я остановилась, зайдя в теплую, почти горячую воду по щиколотку, побрела вдоль берега, наносной ил и водоросли привычно прихватывали ноги. Запахи воды, травы и леса переплетались в блаженный аромат, ассоциирующийся у меня с одним из самых любимых занятий — купанием, а плеск воды и птичьи крики дополнили симфонию наслаждения.

Можно было бы уже и нырнуть, но я все оттягивала первый миг удовольствия, любуясь окрестностями. За пышным кустом ивняка, врезавшимся в озеро, проглянуло что-то белое. Залюбопытничав, раздвинула ветки и изумленно уставилась на каменные ступеньки, плавно сходящие в воду. Вот так сервис, как в лучших бассейнах зарубежных курортов (на картинках и в кино подглядела!). Камни были почти чистые, не считая легкой зеленцы в том районе, где их касалась вода, стояли как ни в чем не бывало, словно годы или века назад. Интересно, сколько же им лет?

Почему-то и без углеродного анализа было ясно, что этот купальный спуск отстроен далеко не вчера и делали его отнюдь не старательные слуги какого-нибудь капризного хавалского дворянчика-фантазера, возжелавшего поиметь купальню на свежем воздухе в густом лесу. Никаких украшений. Совершенно простой, но какой-то уютный крупнозернистый камень, чуть теплый от солнца, уходил под воду. Насколько хватало взгляда, я различала ступени в озере.

А впрочем, какая разница, кто, когда и зачем. Скажем спасибо загадочному безымянному строителю и воспользуемся его любезностью. Я ступила на слегка шероховатые, именно такие, чтобы не оскользнуться и не занырнуть рыбкой в водоем по собственной неловкости, длинные и широкие ступени и спустилась по ним в воду по грудь, потом оттолкнулась и поплыла. Теплая вода нежно обняла тело. О, блаженство! Славься во веки веков тот, кто изобрел воду. Эволюция, природа, лично Творец или какой-то из богов, неважно, все равно славься!

Неторопливыми гребками я рассекала теплую влагу, ритмично работали ноги, озеро, казалось, само поддерживало меня на поверхности. Время от времени любопытные мелкие рыбки тыкались в тело носами и, вильнув хвостовыми плавниками, отплывали прочь. Я сплавала вдоль береговой линии, никаких гигантских водорослей, нагло разросшихся настолько, чтобы цепляться за ноги, не обнаружила и, убедившись в безопасности купания, сменила направление движения, устремившись к центру водоема. Тело, мгновенно восстановившее прежние навыки передвижения в жидкой среде, ликовало. Плавное движение рук, толчок ног, снова гребок, оставляющий на поверхности красивую распускающуюся полукругом рябь, толчок. Все-таки есть в плавании элемент медитации: однообразно-успокаивающие движения, единение с природой и свободный, погруженный в процесс ради процесса рассудок. Будь я монахом-буддистом, непременно достигала бы просветления таким образом, да и другим бы советовала!

Неожиданно мои ноги в очередном движении наткнулись на массивную твердую поверхность. Ого! Вот это архитекторы! Наверное, когда-то в центре озера была беседка или искусственный остров. Но все не только течет и меняется, а и разрушается тоже, вот и остались от строительных излишеств ступени у берега и фундамент. Я встала и почувствовала, как «остатки роскоши былой», покрытые слоем водорослей, чуть подались под ногами. Пожалуй, лучше тут не выплясывать джигу! Снова оттолкнулась от подводной постройки, различимой как что-то овальное, серо-коричневое, и поплыла назад, к берегу. Вот посижу на ступеньках, малость передохну и снова поплаваю.

С несколько сбившимся дыханием выбралась на ступеньки. Все-таки нагрузку приличную дала избалованному телу. Дыша глубоко и размеренно, бездельно и бесцельно скользила взглядом по моему озеру. Почему бы ему не быть моим, если в данный момент никто на дележку не претендует? Рыбы не в счет. Кстати, о рыбах, что-то уж больно велик бурун на поверхности воды, направляющийся в мою сторону. Кто бы это мог быть? Сомы и налимы, самые крупные из известных мне, слабо знакомой с искусством рыбалки, — животные глубоководные. Ну и ладно, подплывет поближе, поглядим. Ни одна даже самая большая современная рыба все равно по суше не побежит, так зачем дергаться. А кистеперые, если мне школьная память не изменяет, хоть и существовали, но ползали по суше кое-как и лишь по крайней нужде. В Лох-Несси же я даже в своем мире не верила. Лох она и есть лох, только дурачье пугать и с туристов деньгу сшибать.

Между тем бурун приблизился почти вплотную, из воды возникла башка с зажатым в клюве клоком водорослей. О, блин!!! Я ошарашенно моргнула, наблюдая за тем, как на ступеньки выбирается здоровущая, нет, просто гигантская, метра три в диаметре, черепаха. Вот это Тортилла!

Признаюсь честно, не дала я деру только потому, что в пасти зверушка держала водоросли и, поглядывая в мою сторону с истинно монаршим безразличием, вяло жевала клок растительности. Травоядная, стало быть! Так вот что я приняла за подводный камень — позеленевший от времени, покрытый местами ракушками панцирь хозяйки озера. Потревоженная моими танцами на барабане бабушка или дедушка (я хоть и слышала, что пол черепах по форме панциря различают, но так и не удосужилась запомнить, как именно) вылезала на берег, чтобы глянуть на нахалку-пловчиху. Сначала показалась голова, потом передние лапы, панцирь, и вот уже животное целиком выбралось из воды.

— Привет! — поздоровалась я с черепахой и, отодрав с ломкой ветлы несколько веток поаппетитнее, протянула их амфибии.

Затянутый пленкой времени взгляд скользнул по мне, а главное, по подношению с легкой искоркой интереса, пасть цапнула ветки и принялась их перемалывать. Не прерывая трапезы, животное неторопливо выбралось на камни из воды с достоинством Афродиты, рождающейся из пены морской, а что не с ее грацией, так чего требовать от черепахи?

Вскоре мы уже сидели с матри— или патриархом лесного озера бок о бок, и я продолжала потчевать его надводной растительностью. Прожевав очередную порцию, черепаха умиротворенно вздохнула, вытянула массивную голову из панциря и положила мне на колени. Впечатление было таким, будто мне бухнули на бедра каменный валун весом килограммов в пятнадцать. Я машинально протянула руку и принялась почесывать кожистую морду создания, покрытую ороговевшими или даже окаменевшими чешуйками.

— Так ты домашняя! — догадалась я, старательно скребя блаженно жмурящуюся амфибию. — Тебя завели в большом аквариуме, поначалу ухаживали, а потом взяли и бросили, оставили зверушку на произвол судьбы. Бедняжечка! Соскучилась! Вот недостаток долгой жизни, приходится переживать тех, у кого срок короче.

Так мы просидели с черепахой полчаса, не меньше, рептилия блаженствовала, а я гадала, понадобится ли мне ампутация лишенных кровоснабжения конечностей, или все-таки восстановить подвижность поможет массаж. Но почесывать истосковавшегося по ласке питомца и ласково приговаривать всякую чушь не забывала.

Я как раз болтала о том, какая он или она красивая, в фильме про Буратино смогла бы без грима играть, и то, как черепаха золотой ключик приносит, стало бы лучшей сценой, когда «Тортилла» наконец сочла дозу ласки достаточной и, отвалив с моих колен, чинно сошла в воду. Я, разумеется, не тронулась с места. Бедные ноги возмущенно орали, когда их покалывало тонкими иголочками, потом стало получше, но все равно я не ринулась галопом к стоянке, выжидая, когда приду в норму окончательно, чтобы еще разок окунуться, и предвкушала, как расскажу Лаксу и Кейру с Фалем о новом знакомстве.

Между тем в воде вновь взвихрился бурун, и на поверхности у ступеней показалась морда черепахи. Она что-то держала в клювастой пасти. Выпростав голову посильнее, животное бухнуло свой груз размером где-то с локоть в длину и половину локтя в ширину на ступеньку и вновь скрылось под водой. Я осталась один на один с подводным подношением, более всего походящим на камень со странным выступом на макушке. Интересно, чего это мне принесли? Может, особенно вкусную разновидность пресноводных устриц, на добычу которых некогда выдрессировали черепаху, а теперь, пообщавшись с человеком, она припомнила старые навыки? Или животное, обладая куда более высоким интеллектом, чем я полагала, решило отблагодарить меня за компанию?

Кое-как содрав водоросли, я поняла, что передо мной не моллюск, а какой-то сундучок, ящик или ларчик с кольцом на высокой крышке, предусмотренным словно бы специально для переноски груза крупным животным вроде черепахи. Вот только что внутри, мне пока было неведомо. Кажется, я угадала насчет дрессировки, но таскала черепаха не продукты питания, а являлась хранительницей подводного сейфа. Хитро придумано, право слово. Не знаю кем, но хитро, старина Флинт и Черная Борода отдыхают!

Конечно, ларец (я решила называть емкость наиболее романтическим образом) был закрыт. То ли «Тортилла» оставила ключ при себе, то ли он изначально полагался сухопутному хозяину. На всякий случай выждала, не сделает ли черепаха второй заход, но вторично амфибия не вынырнула. Словом, открыть нежданный дар я не смогла, но ничуть не огорчилась. А чего переживать, имея в приятелях вора и воина? Если один не сможет вскрыть замок (а я даже скважины не нашла!) хитростью, то другой приложит силу, и я все-таки узнаю, чего именно мне презентовали.

Еще раз искупнувшись, дабы снова почувствовать себя молодой и хотя бы относительно здоровой, вытерлась, подыскала ветку помассивнее, продела в кольцо на крышке ларца и поволокла груз (килограмм восемь, не меньше!) к бивуаку. Говорят, своя ноша не тянет. Врут, все зависит от размера ноши и наличия хорошей сумки. Но добычу я не бросила, упиралась как муравей, потихоньку, перехватывала поудобнее и доволокла ларец до зеленых зарослей, маскирующих лагерь. С грацией бегемотов-лилипутов, исполняющих партию в балете Чайковского, проломилась сквозь кусты на полянку. Тень облегчения скользнула по лицам закусывающих мужчин: «Вернулась, не утопла!» — и тут же сменилась некоторым вопросом: «Чего-то приволокла?»

— Вот! — Я бухнула ларец на землю перед честно́й компанией и опустилась рядом, перевести дух. — Подарили!

— Кто? — спросил Кейр чуть ли не с примесью суеверной опаски.

— Что подарили? — куда более по существу полюбопытствовал Фаль, моментально принимаясь кружить около ларца.

Я описала друзьям встречу с черепахой (заодно пришлось объяснить и что такое эта самая черепаха, и как она выглядит) и призналась, что понятия не имею о содержимом ларца, но очень надеюсь на помощь приятелей в выяснении этого пусть не актуального, но крайне занимательного вопроса.

— Зверь из озера, — сосредоточенно поскреб щеку воин. — Ничего не слыхал о таком. Видать, слишком древняя, с тех времен, которые ни эльфы, ни люди не помнят, а может, и вовсе божественная тварь.

Лакс же, не вдаваясь в исторические и легендарные дебри, уже крутил ларец, насвистывая что-то ритмичное, то ли музыкальный код подбирал, то ли просто сосредотачивался. Наконец, оглядев верх, дно и все пять сторон «подарка», вор вынес заключение эксперта:

— К нему нет ключа.

— Это мы уже слышали, — усмехнулся Кейр, Фаль же, умирающий от любопытства и успевший перемазаться водорослями, горестно заскулил.

— К этому ларцу ключ не положен, он сам себе ключ! — насмешливо продолжил догадливый вор, стукнув ногтем по кольцу, венчавшему крышку. — Думаю, надо его повернуть, чтобы разомкнуть внутренние запоры.

«Либо сочленение деталей абсолютно герметично, либо нам понадобится слесарь», — подумала я, выслушивая соображения Лакса, основанные на его знании замков и рисунков на гранях ларца (под слоем ракушек и водорослей обнаружились выпуклые изображения цветов, похожих на ветки орхидей). Часть цветков была повернута в одну сторону, часть в другую, намекая на сложную последовательность цифрового кода сейфа. Кейр счел толкования Лакса слишком заумными, но все-таки взялся проверить гипотезу. Основательный телохранитель не стал вынимать из кольца мою ветку, он даже вытащил из сумки и надел плотные боевые перчатки. Может, о сейфах воин ничего и не слышал, а вот ловушек и ядов остерегался. Кажется, даже Лакс зауважал нашего секьюрити за такую предусмотрительность.

С бутербродом в одной руке и кружкой холодного чая в другой я наблюдала за вскрытием находки. По команде вора Кейр с натугой стал поворачивать палку вместе с кольцом на крышке. Уже одно то, что оно поддалось, говорило в пользу Лаксовых хитроумных соображений о коде, теперь оставалось только надеяться, что он правильно разгадал последовательность и число поворотов кольца. Фаль, заразившийся еще у Тени Ручья золотой лихорадкой, верещал и мельтешил вокруг. Он не мешал Кейру только потому, что воин не слышал и не видел мотылька. С каждым поворотом кольца дело шло все более гладко, застоявшийся механизм разработался. Внутри слышались какие-то щелчки.

Наконец раздался самый сильный щелчок, и крышка, нанизанная на ветку, осталась в руках Кейра, а мы уставились на ощетинившиеся острыми шипами разной длины боковины.

Три головы столкнулись над ларцом, и над лесной полянкой пронесся глухой звон. Фаль, каким-то чудом не расплющенный нашими любопытными лбами, успел нырнуть внутрь. Потирая головы, мы подались назад, и Кейр как единственный обладатель защитного снаряжения вытащил из ларца ножны.

— А где драгоценности? — Жалобный, как предсмертный крик лебедя, голос Фаля был полон таких неизбывных скорби и разочарования, что я не удержалась и прыснула, вслед за мной покатился со смеху Лакс.

— Что вы смеетесь? — недоуменно покосился на нас Кейр, вынимая из ножен узкий, похожий на маленький меч голубовато-серый клинок с крестовидной рукоятью, свитой воедино из трех серых полос. — Добрый кинжал. Не украшен богато, ножны из простой кожи, так разве ж в этом суть? Вон на первый взгляд даже заточка не притупилась.

Чтобы доказать правдивость своих слов, воин аккуратно, без замаха, опустил лезвие на деревяшку, вставленную в кольцо. Дерево развалилось на две гладкие, как отшлифованные, половинки, у Кейра отвалилась челюсть, карие глаза полезли на лоб.

— Да-а-а, заточка точно не притупилась, — согласилась я, прикладывая прохладный бок кружки к пострадавшему челу. — Тут ты прав на все сто!

— Неужели «серое пламя»? — задушенно, словно слова застревали в горле, пробормотал Кейр и замер, разглядывая клинок так внимательно, словно собрался помедитировать на него пару суток, не меньше.

— Кейр, душенька, а что такое «серое пламя»? — нежно полюбопытствовала я, нахально прерывая минуту благоговейного молчания.

— А? Гхм. — Экс-палач дернулся, очнувшись от восторженного транса, откашлялся, бережно, почти нежно вернул кинжал в ножны и постарался объяснить: — Я думал, это просто сказки мастеров-оружейников о том, как очень давно некий забытый народ, люди ли, нелюди ли, неизвестно, знали секрет металла, не только долговечного и неописуемо красивого, но и разрубающего любую преграду. Клинки из него никогда не ломались и не требовали заточки, а еще они как-то, тут я не совсем понимаю, о чем речь (воин был честен), признавали хозяина и могли откликнуться на его зов. Говорят, для человеческого взгляда металл казался серым, а те, кто видит больше, не могли описать цвета готового меча. Даже тогда один клинок «серого пламени» стоил огромных денег, а сейчас ему и вовсе цены нет.

— Да, вот так подарочек тебе сделали, Оса! — восхитился Лакс, развалясь на траве с комфортом. Под головой у вора вместо подушки был походный мешок со скаткой одеяла. Поза рыжего выражала чуть небрежный, отстраненный интерес, и, если б не нос, вытянувшийся почти вдвое в направлении диковинного клинка, я бы решила, что его и в самом деле мало занимает процесс, вроде бы он помог вскрыть ящик, а все остальное уже не воровское дело.

Воин смущенно кашлянул, только сейчас сообразив, что ларец черепаха принесла мне, а значит, вещь, извлеченная из него, является моей собственностью. Было видно, как жаль Кейру расставаться с величайшей из когда-либо виданных драгоценностей, но чувство справедливости перевесило. Мужчина отвесил короткий поклон и положил находку мне на колени.

— Тогда один вопрос, — поглаживая почему-то быстро нагревающуюся под моими пальцами крестовину кинжала, задумалась я. — Если так называемое «серое пламя» режет все, то каким образом этот ножик не прорезает ножны, они же из кожи или нет?

— Внутри тончайшая подложка из того же металла, — объяснил Кейр, дернувшись как от удара при слове «ножик». — А вот почему кожа от времени не рассыпалась, не знаю, может, какая-то магия, но чары — это уже по твоей части, магева.

— Наверное, чары, — легко согласилась я, вынимая клинок из ножен и любуясь его приглушенным сиянием. — Красиво светится!

— А он светится? — неожиданно удивился Лакс.

— Ну да, а вы что, не видите? — удивилась я и поняла — мужчины, даже сильф, ничего не видят.

— Как он светится? — жадно спросил Кейр, подавшись вперед.

— Он серо-голубой, весь переливается, будто не застывший металл, а текущая вода или пляшущий огонь, — я постаралась описать кинжал, только беспомощно-жалкими и слишком простыми выходили слова. — Нет, все-таки пламя, ведь от него идет тепло, вон, даже ручка нагрелась. Ой! — От неожиданности я едва не выронила клинок себе на колени. Пока любовалась лезвием, на эфесе кинжала, поименованном ручкой специально для того, чтобы Кейр выразительно поморщился еще раз, выступило словно не выжженное огнем, а выгравированное или вырезанное изображение насекомого.

— Это же оса! Твой знак, магева Оса! — восторженно взвизгнул Фаль, успевший простить миру несправедливость нахождения оружия вместо драгоценных каменьев в ту самую минуту, когда Кейр сказал, что «серое пламя» стоило куда больше банальных побрякушек.

— Магия металла. Он признал тебя достойной! — благоговейно прошептал воин, окончательно смиряясь с тем, что сокровище будет принадлежать не ему.

Я потупила глаза и прикусила язык, чтобы не брякнуть, что оружие, проторчавшее на дне озера бог знает сколько времени, приняло первого, кто взял его в голые руки. Полагаю, сработал своего рода эффект запечатления, как у новорожденных птенцов. Кто первый встал, того и тапки, то есть если бы Кейр подержал клинок без перчаток, то кинжал вполне мог бы достаться ему. Но такой прозаический вывод мог бы разбить сердце мужчины, а потому я дипломатично придержала версию при себе, попросив телохранителя помочь приладить на пояс какие-нибудь петли или застежки, чтобы навесить оружие.

Порадовавшись вслух насчет того, что для посторонних глаз бесценный клинок смотрится скромно, а потому ему не придется отбиваться от армии алчных коллекционеров и воителей, телохранитель быстро отыскал в своей, казалось бы, весьма компактной (у нас с Лаксом шмоток было куда как больше) поклаже какую-то смесь колечек, цепочек и ремешков. Она великолепно подошла к эльфийскому поясу на моих дареных штанах. В городе, между прочим, одежды, красивее подаренной эльфами, я так и не нашла, а потому удержалась от соблазна пополнения гардероба. Так вот, на поясе штанов — смеси лосин и брюк из немаркой, оттенка молочного шоколада тонкой кожи — оказались встроченные петли для ношения ножен небольшого клинка. Осталось Кейру приладить подобие компактной перевязи из имеющихся запчастей — и готово!

— Эх, жаль, зеркала нет! Проверить бы, достаточно ли воинственно я нынче выгляжу! — подосадовала я, крутясь вокруг оси в тщетной попытке рассмотреть себя любимую хотя бы по частям. За отсутствием глаз на затылке получалось хреново.

Я полагаю, было бы очень удобно, умей люди отращивать в случае необходимости лишнюю пару глаз, а еще лучше конечностей. Вот, скажем, несешься домой с парой тяжеленных сумок (в одной учебники, в другой продукты), а тут мобильник в кармане начинает разрываться. Хоть в зубы бери! А если бы третья рука имелась — никаких проблем, болтай в свое удовольствие. Правда, имей я три верхние конечности, несла бы три сумки. Люди жадные создания, сколько ни дай, все мало окажется. Будет три руки, захотят четыре, потом пятую и шестую потребуют… Мои умствования по поводу огрехов процесса эволюции прервал Кейр.

— Воинственно полагается смотреться мне, а тебе, магева, достаточно выглядеть просто могущественной, — застегивая ремешки на своей сумке и проверяя перевязь с парой мечей, обронил с нахальной ухмылкой воин. — Для этого следует передвигаться степенно, с выражением спокойного достоинства, а не смеяться поминутно и не скакать козой!

— Вообще-то я очень страшная, коварная и старая, поэтому старательно маскируюсь под безобидную девушку, чтобы народ не боялся. На разбегающихся во все стороны людях много не заработаешь, а вкусно кушать и мягко спать хочется всегда! — поделилась я страшным секретом, почесывая нос и одновременно стараясь запихнуть в рот остатки третьего бутерброда с холодной ветчиной. Фаль сидел на моем плече с тихой надеждой в глазах: вдруг я, обжора, уже наелась и ему, отобедавшему во время купания, перепадет еще кусочек-другой.

— Переборщила малость с маскировкой, — не выдержав, хохотнул Кейр, почему-то воин не поверил в мою ужасную сказку ни на секунду.

— Ну никакого уважения к магеве! — пытаясь изобразить на лице величественное явление гнева, возмутилась я и все-таки протянула сильфу горбушку. Интересно, природа специально наградила собак, кошек и сильфов такими умоляюще-выразительными глазами, чтобы они всегда могли рассчитывать на подачку от человека?

Лакс и Кейр снова засмеялись, изменщик Фаль мигом сглотнув мою подачку, присоединился к ним.

— Мы тобой дорожим, Оса, — взлетев на коня, улыбнулся Кейр одними глазами, их карий цвет потеплел на пяток градусов, — а это главнее страха будет. Ты замечательная, я никогда таких магов не встречал. Ты не только для магии, для всей жизни открыта. Вот потому что ты такая, я с вами сейчас еду, а не мечом на плахе машу. В путь!

— А я-то думал, дело в серебрянике за неделю, — беззлобно метнул шпильку неуемный Лакс.

— Мне, как и магеве, тоже иногда хочется кушать и мягко спать, — цинично заметил Кейр, снова надевая строгую маску телохранителя. — Воровать я не умею, вот и приходится зарабатывать по возможности честно.

Удивительно, но Лакс огрызаться не стал, то ли не счел слова воина оскорбительными и пожалел его, лишенного таланта к хищениям, то ли не захотел затевать свары в пути.

Глава 17

Каждый выбирает для себя, или «Птичья» проблема

Покинув полянку, мы снова пустились в дорогу. К моему разочарованию и, кажется, к скрытому удовлетворению мужчин, более никаких диковинных созданий, жаждущих одарить магеву чем-нибудь ценным, на пути не попадалось. Молодой кабанчик, наткнувшийся на нас, со страху опозорившийся прямо на тропинке и опрометью ломанувшийся прочь, в счет не шел. Дэлькор брезгливо скакнул через следы позора, я едва успела пригнуться, чтобы не гвоздануться о здоровенную ветку дуба. Легкий березняк и кусты ягодников уже к первой трети дня сменились серьезными лесами, солнечный свет все еще просачивался на тропу, но окрасился в зеленый оттенок, словно лучи доходили до земли, минуя цветное стеклышко калейдоскопа. Впрочем, офтальмологи советуют видеть мир в зеленой гамме, для зрения полезно и нервы успокаивает. Вот и будем наслаждаться созерцанием, больше все равно делать нечего, тем более что болтать Кейр велел поменьше. Мало ли кто еще по лесу рыскает. О лесных разбойниках вроде Робин Гуда в этих краях вроде не слыхали, а ну как лихим ветром кого занесло? Будь его воля, осторожный охранник вообще вел бы нас где-нибудь под землей, чтобы никому на глаза не попадались и сбили со следа возможных преследователей. Обыкновенно беспечный Лакс почему-то с ним не спорил. Неужели так напугался вчера в переулке?

Впрочем, не считая обос….ся кабанчика, самым опасным приключением я сочла висящий на березе чуть ли не над самой дорогой и зловеще гудящий пчелиный рой. И какого ляда его в чащу занесло, не мог, что ли, где-то на опушке разбитую колоду поискать? На луга летать удобнее, и бортникам никаких проблем, в лес тащиться не надо. Кейр и Лакс спокойно объехали гудящую массу по дуге. Я, пытаясь сообразить, а есть ли у меня в сумке супрастин (вот бы сейчас Галку с ее «аптечкой», у подруги в сумке любое лекарство всегда найдется!) и поможет ли он, если весь рой решит попробовать меня на жало, прижалась к шее Дэлькора и предоставила коню самому выбирать дорогу. Суицидальных стремлений, не считая намерения во что бы то ни стало быть моим спутником, эльфийский жеребец пока не проявлял, и я понадеялась, что, спасая наши шкуры, копытный выберет самый лучший маршрут, чтобы не пришлось проверять надежность моей магической защиты. Вдруг она от насекомых не спасет? Пчелы зловеще гудели, словно готовящийся ко взлету трансформатор, черно-желтая масса шевелилась и трепетала крыльями. Холодок пробежал по позвоночнику, я зажмурилась. Однако конь не подвел, мы благополучно миновали опасный участок тропы, я перевела дух, повела плечами, чтобы рубашка натянулась и впитала пот, выступивший на спине.

Нет, не то чтобы я боюсь пчел и прочей жалящей мерзости, но опасаюсь не без повода. Стоит хотя бы одной из них тяпнуть меня, место укуса мгновенно распухает, как бревно. В деревню там или в поход я всегда беру с собой репеллент помощнее, от которого не то что насекомые, даже друзья-приятели шалеют, а так же все, что можно, для ликвидации печальных последствий укусов. Хорошо еще, что на комаров и слепней мне почти плевать, ну чуток покраснеет да почешется, все как у людей. А вот пчелы, осы, шмели — с этой братией мне лучше вообще не встречаться. Насекомые, они как собаки, опаску чуют и норовят напасть. Вот вам и доказательство их разумности!

— Ты что, Оса, неужто пчелок испугалась? — Лакс все-таки заметил мой страх и теперь смотрел с насмешливым сочувствием. Нет, все заметили, только Фаль с Кейром предпочли промолчать, а у вора язык без костей, вот и начал вопросики подкидывать, мерзавец. — Это ж рой, он дупло ищет, просто так не кинется, если тихо ехать. Ну, может, одна-другая пчелка укусит.

— Мне хватит и одной, Лакс, — скривила губы, пытаясь улыбнуться.

— Ты о чем? — потребовал ответа уже Кейр со ставшей привычной настороженностью.

Я как могла постаралась объяснить телохранителю на пальцах понятие аллергии на пчелиный яд и его последствия для моего растущего организма. В сумку все-таки залезла, к своему облегчению, обнаружила три таблетки супрастина и продемонстрировала их компании, велела, ежели что случится, извлечь лекарство и запихнуть мне в рот.

— Почему ты не сказала об этом сразу? — сурово, прямо как папа, отчитывавший в школьные годы за разбитое на перемене стекло, спросил Кейр.

— А смысл? — пожала я плечами, стараясь не смотреть в расширившиеся от запоздалого страха глаза Лакса и не обращать внимания на цепкие лапки Фаля, вновь сжимающиеся на моей шее. — Ехать-то все равно надо, обходной тропы не было, а лишняя суета только встревожила бы этих тварей.

— Я буду иметь в виду, — кивнул телохранитель, приняв к сведению данные о моей уязвимости, и закрыл тему.

Ехали до самого вечера, остановились лишь раз у веселого родничка — наполнить фляги водой. Вообще-то в наших еще плескалось вдоволь водицы, но Кейр очень хвалил здешнюю криницу. Я попробовала и согласилась. Холодная, такая, что аж зубы ломило, прозрачная, сладкая, наверное, с селеном и серебром, и свежая, вода походила даже не на обычную аш два о, а на какой-то энергетический напиток, от которого начинает колбасить тинейджеров.

— Вкусно! — резюмировала я, отирая капли с подбородка.

— Может, источник магический? — предположил Лакс, отведав воды, и аж причмокнул от удовольствия.

— Нет. — Я помотала головой, не ощущая никакого напряжения или щекотки, проскальзывающей, как успела убедиться, по коже поблизости от людей или мест, наполненных магией. — Исключительно природное чудо сбалансированного сочетания микроэлементов! Пей, не бойся, козленочком не станешь!

— Поздно предупреждаешь, магева, — бросил Кейр, деловито заткнув флягу. — Не знаю уж, из какого такого родника твой приятель напился, но только было это еще в далеком детстве, так что сейчас он вполне состоявшийся козел!

Посмеиваясь и выясняя подробности своих родословных, мужчины напились так, что в животах начало булькать. Жадюга Фаль чуть не утопился на радостях. Мы напоили коней — животинки, не будь дураки, и сами расчухали, что тут вкусное дают, рвались к роднику так, что чуть поводья не оборвали, — а потом поехали дальше.

Стоянку на свежем воздухе Кейр объявил только тогда, когда начало смеркаться, и вовсе не потому, что пожалел охраняемую магеву. Разумный телохранитель решил поберечь лошадей, не обладавших, исключая, кажется, моего эльфийского Дэлькора, ночным зрением и имевших реальный шанс свернуть ногу. Наш конспиратор Кейр выбрал для ночной стоянки место поукромней и разрешил даже разжечь костер из сухих веток, чтоб согреть чаю. День, проведенный на природе, начал сказываться, еще до окончания ужина я зевала во все горло и, едва расстелив на нарубленных вместо матраса свежих ветках плащ, рухнула на него. Дэлькор, по собачьи вытянув морду на ноги, лег рядом со мной, прикрыл теплым боком от ночной прохлады, просачивающейся под одеяло со стороны, не согреваемой костром. Я не стала гнать коня и тут же провалилась в глубокий сон под мирное потрескивание сгорающих веток.

Проснулась в темноте, не понимая, от чего, будто кто по-дружески пихнул в бок, но ничего, кроме кинжала и теплой шкуры Дэлькора, рядом не было. Стояла ночь. Где-то попискивали мелкие птицы, лесные зверьки, ухала сова или филин, кто ж их разберет, кроме орнитолога и самих птиц, даже верхние ветки деревьев шелестели на легком ветру с какой-то сонной истомой.

— Чего не спишь? — раздался приглушенный голос Кейра.

Я даже не успела удивиться, как это он определил, что я проснулась, когда услышала тихий ответ Лакса:

— Не знаю. Проснулся, и все.

— Бывает, — согласился воин. — После города в лесу с непривычки тяжело спать бывает. Хотя это кому как, вон твоя возлюбленная магева дрыхнет без задних ног.

— Она не моя возлюбленная, — с напряжением в голосе ответил Лакс, а я затаила дыхание, боясь обнаружить факт своего бодрствования.

— Как скажешь, — проскрипела кожаная куртка, кажется, Кейр пожал плечами. — Вы давно знакомы?

— Несколько дней, — отозвался вор и неожиданно продолжил: — А кажется, будто целую вечность. Столько всего случилось с тех пор, как я за Осой увязался… Сокровища, эльфы, драки… Она мне жизнь спасла, Кейр, и не раз, я, чем могу, отплатить должен!

— Понятно, — с какой-то нейтральной интонацией согласился воин.

Я лежала тихо, как мышь, изо всех сил борясь с желанием чихнуть, неизменно нападающим на каждого пытающегося быть осторожным и незаметным вроде шпиона. Запах веток ели, легко перебивая едва уловимый аромат орешника и рябины, тоже пошедших на подстилку, щекотал ноздри. Мне удалось совершенно незаметно повернуть голову и потереться кончиком носа о край плаща. Зверский позыв расчихаться и прервать интригующую беседу моментально стих, зато зачесалось под мышкой, но эту неприятность я была готова потерпеть, да что там потерпеть, я забыла вообще обо всем, когда вор продолжил беседу с Кейром.

— А-а, кого я обманываю, — помолчав, растерянно, почти беспомощно хмыкнул Лакс. — Влюбился напрочь, как увидел в деревенском трактире и понял: не смогу уйти, забыть не смогу, позволю ей мимо пройти, всю жизнь жалеть буду, вспоминать да искать. И что делать, коли не сыщу? Украсть кошелек задумал, а потом вернуть, дескать, прими потерю, магева. Да напоролся в сумке на колдовской ножик, так она меня обнаружила. Думал, прибьет, ан нет, вылечила и даже с собой ехать разрешила. С тех пор и мучаюсь. Девки ко мне всегда сами липли, легко и просто получалось, а теперь как быть, не знаю: кто я — вор, а она… Магева, одно слово. Коль говорит что иль делает, никогда не угадаешь, всерьез иль смеяться вздумала.

— Дурак ты, Лакс, — беззлобно фыркнул Кейр, судя по треску, ломая толстую ветку, чтобы подкинуть в костер. — Ты парень, она девица, это главное, а кто вор, кто магева — ерунда все.

— Думаешь, она… — Рыжий затаил дыхание, боясь продолжить.

— А кто их, девиц, разберет, — протянул воин, с хрустом потянувшись. — Сегодня люб, завтра нет, поверни наоборот, скажи то ж, все одно не соврешь. Да ведь не только она твою жизнь спасала, и ты за нее кровь проливал, насмерть стоял. Девки такого не забывают, не будешь остолопом, может, чего и сладится. Глаза-то у нее, когда на тебя поглядывает, посверкивают, и по мордам тем веником, который ты ей всучить сегодня пытался, не заехала.

— Да, это я сглупил, — чистосердечно признал Лакс. — Как на нее погляжу, так дурак дураком делаюсь, хочется чего-то выкинуть, а чего, не знаю!

— Дурь из башки выкинь, — насмешливо посоветовал Кейр, вороша яростно потрескивающий костер.

— Постараюсь, — печально вздохнул вор. — Слушай, и чего я с тобой вдруг разболтался?

— Твоя магева сказала, это синдром попутчика называется, когда чего-то на душе скопилось и смерть как выговориться охота, готов любые тайны первому встречному открыть, — наставительно ответил воин, а потом, чуток помолчав, прибавил серьезно: — А может, и по-другому: ведь те, кто хоть раз вместе спина к спине бились, уже соратники, почти друзья. Вот ты мне и доверился, больше-то все равно некому, тем паче что не соперник я тебе.

— Не соперник? — на всякий случай переспросил Лакс, вероятно, прикидывая шансы на успех супротив ладного мужчины с романтической профессией наемного телохранителя и парой мечей за плечами.

— Нет, — небрежно усмехнулся Кейр. — Я постарше да пофигуристее бабенок люблю, а магева твоя девчонка зеленая. Нет, силы-то у нее немерено да и голова ясная, а вот осторожности ни на бронзовку! Пропадет без догляда! Сестренка младшая у меня такая же шустрая была.

— Была? — как-то напряженно уточнил вор.

— Ну да, как замуж вышла, так, хвала Творцу, не до шалостей стало, хозяйство, детишки, такие же шкодники, спасу нет, все в нее, — довольно пояснил Кейр. — А будь она магевой, я б ночей не спал, гадая, в какую историю влипнуть может, каких чар натворить. Кто знает, чего твоя Оса завтра найдет или кто найдет ее… Так что ложись-ка спать, силы нам завтра понадобятся!

— А ты?

— Посижу еще чуток — и на боковую, — прозаично ответил телохранитель, вовсе не собираясь нести ночной дозор.

— Ладно. Спасибо тебе, Кейр, — умиротворенно вздохнул исповедавшийся и оттого ощущавший необычайную душевную легкость вор.

Лакс поерзал, улегся, бесшумно засопел. Через некоторое время я услышала, как укладывается воин, а сама все пялилась в ночь широко распахнутыми глазами, сердце почему-то то отбивало ликующую дробь, то сладко замирало, наполняя тело истомой. Я с детства знаю, подслушивать нехорошо, но, черт возьми, как же интересно! Это настолько приятно — знать, что в тебя влюбились! Так и уплыла в сон, перебирая то один, то другой обрывок из разговора мужчин и наслаждаясь.

Проснулась утром от будничного звучного чавканья. Пробудившийся раньше Дэлькор, не сходя с места, щипал траву в паре десятков сантиметров от моего уха. Почему-то именно там она показалась жеребцу самой аппетитной. Хорошо хоть лизаться не полез, изверг. Я села, потрясла головой, пытаясь вытрясти хруст травы, засевший где-то внутри среднего уха, и потянулась. Кейр с Лаксом уже были на ногах, вернее, сидели и завтракали. Фаль, разумеется, метался от одного мужчины к другому, выбирая, у кого еда повкуснее, и, хоть ели компаньоны одно и то же, бедняга не мог определиться.

— Ясное утро, Оса, пчелки ночью в кошмарах не мучили? — с такой веселой беспечностью подмигнул Лакс, что я даже усомнилась в реальности подслушанного разговора. Разве может влюбленный парень так подкалывать?

— Как спалось? — поинтересовался Кейр, методично нарезая ветчину. То ли мужчина подозревал меня в лунатизме, то ли просто поддерживал беседу. Строгая сосредоточенность его лица могла быть вызвана как недоверием ко мне, так и стремлением покромсать мясо на ровные ломтики без предварительной разметки с помощью насечек, одновременно оберегая еду от невидимого сильфа, пытающегося утянуть больше отмеренной ему доли.

— С вечера до утра глаз не разомкнула, вот что значит хорошенько искупаться, а кошмары мне только в зачарованном пламени являются, — по возможности честно ответила я.

Нет, правда, честно, подслушивала-то я с закрытыми глазами и сознаваться в этом грехе вовсе не собиралась. Порядочные девушки так не поступают, непорядочные, впрочем, тоже, предпочитают хранить информацию при себе и использовать к вящей выгоде. До таких вершин подлости я пока не доросла и с сожалением признавала, что вряд ли когда-то смогу подняться, но свои маленькие тайны намеревалась тщательно оберегать. Вот даже реклама занудно твердит, что у женщин свои секреты!

Быстренько разделавшись с вежливыми приветствиями, а попутно еще и коротко объяснив Кейру практическую пользу гаданий, я принялась за завтрак. Покончив с холодной курицей, твердым сыром, ветчиной, хлебом и травяным чаем, терпким и ароматным, заваренным по особому рецепту телохранителя, мы уничтожили следы ночной стоянки. Оказалось, у сильфа настоящий талант по приведению упорядоченного хаоса в природный. Потом снова тронулись в путь.

Кейр порадовал нас восхитительным сообщением: за вчерашний день по кружной дороге мы сделали очень хороший крюк и теперь через час-другой должны были выехать на тракт в трех днях пути от Патера и далее двигаться по нормальной, пусть и малость запущенной, практически безлюдной дороге, не боясь преследования. Мне показалось, что Кейр вполне мог бы и еще денек-другой поводить нас по лесным захоронкам, если бы не вчерашний случай у озера. Кажется, мой собственный Иван Сусанин предпочитал обходиться в путешествии без чудес. Но вряд ли такого же мнения придерживались чудеса, во всяком случае, в этом мире они случались со мной с восхитительной частотой. Знаю, ребячество, но как же мне нравилось взывать к силе с помощью рун! Руки и мысли то и дело обращались к великим знакам. Это как в детстве, когда только научишься ездить на велосипеде, неудержимо тянет кататься на нем каждую свободную минутку.

Партизанская тропа, ведомая телохранителю, не подвела. Через пятьдесят минут, если быть издевательски точной, она круто забрала влево, а мы стали ломиться напрямки через лесную чащу. Хорошо еще телохранитель принял первый удар природы на себя, потому нам с Лаксом, спрятавшимся за широкую спину Кейра и не менее ладный круп его коня, достались лишь обрывки паучьих сетей и прочего мусора. Я, несмотря на вполне теплое утро, даже накинула на голову капюшон эльфийского плаща. Жарко в нем если и было, то самую малость. Зато потом не придется вычесывать из волос каких-нибудь паучков, жучков и клещей. Вряд ли этот мир знаком с энцефалитом, по слухам, подаренным нам японскими генетиками с той же щедростью, как колорадский жук свободной Америкой, но, с другой стороны, в этой глуши и растительного масла для самого примитивного извлечения цепких кровососов не сыщешь. А потому лучше поберечь голову, чай, не Змей Горыныч и не Гидра, она у меня всего одна. Хоть и этой иногда кажется в избытке.

Так, рассуждая о пользе и вреде наличия головы, я вслед за бдительным телохранителем выскочила на широкую дорогу, вернее, в подлесок с высокой травой, расположившийся по нашу сторону тракта.

— Вот и Карский тракт, — кивнул Кейр на пусть и широкую, но, на мой взгляд, типично проселочную деревенскую дорогу, с той лишь разницей, что по одну сторону он нее стеной стоял лес, а по другую высились заросли какого-то кустарника.

Насколько помнилось, где-то и когда-то в старину растительность вдоль дороги принято было вырубать под корень на несколько метров, чтобы никакие бандюки не шалили, но ввиду заброшенности Карского пути за состоянием тракта давненько никто не следил, хотя, готова спорить, бюджетные деньги на эти нужды кто-нибудь выбивал по-прежнему. Но нам, если все-таки случится погоня, такая фишка с растительным буйством только на руку, рассудила я. Всегда сможем скрыться в ближайшем лесу.

— Всадники едут, — внезапно застрекотал Фаль как самый чуткий из нас, исполняющий роль шахтерской канарейки, и замахал ручонками в сторону высоких кустов.

— Много? — уточнила я, глухая на оба уха по сравнению с малюткой, ибо до сих пор слышала только пение птиц, шелест ветра, позвякивание сбруи наших коней и фырканье Дэлькора.

— Человек десять, с собаками, — весело доложил разведчик, трепеща крылышками.

Лакс мгновенно схватился за кинжал. Да, мне до таких защитных рефлексов как до Парижа, жизнь избаловала.

— Безлюдная, говоришь, дорога? — переспросила я Кейра как раз в тот момент, когда сильф уточнил:

— Они, наверное, за тем человеком скачут, который в нашу сторону бежит по кустам.

Лакс пересказал телохранителю доклад сильфа. Воин решительно остановился и предложил, повернув коня:

— Наложи заклинание, как в Патере делала, и возвращаемся в лес. Нам ни к чему чужие проблемы.

— Нет, — отказалась я, что-то в глубине души передернулось от нарочито небрежных слов Кейра «чужие проблемы». — Давайте посмотрим, кто это, куда и зачем. Спрятаться всегда успеем, а вдруг что-нибудь интересное пропустим?

— Ты считаешь нашу смерть занимательным событием? — холодно уточнил Кейр, проверяя, как выходят из ножен мечи.

— Да ну тебя! Чего так мрачно? — отмахнулась я. — Это ж не за нами скачут, вряд ли местный Интерпол столь оперативно работает, да и до такой интеграции и уровня сотрудничества между государствами здешним властителям еще расти и расти лет эдак не меньше тысячи!

— Оса, ты чувствуешь необходимость остаться или просто упрямишься? — решил зайти с другого бока нервно прислушивающийся вор.

— Не знаю, Лакс, — вздохнула я, — а только если бы любой из нас проблемы других чужими считал, мы бы никогда не встретились. Думаете иначе, уезжайте, а я тут подожду. Насильно ведь вы все равно меня утащить не сможете.

Кажется, Кейр пробормотал себе под нос нечто вроде: «Глупая девчонка!» — но спорить больше не стал. В конце концов, ему платят за охрану магевы, в какую бы глупость она ни задумала добровольно вляпаться по самые уши. А мне и правда хотелось вляпаться. Почему? Да потому, что в этом мире я могла такое сделать, могла, выражаясь по-простому, набить морду тому, кого считала неправым, защитить того, кого захотелось бы защитить. Впервые за всю свою жизнь я по-настоящему могла! Это ощущение здорово грело душу. Я не знала, сколько еще мне отпущено на роскошную прогулку по здешним землям, вот и собиралась оттянуться на полную катушку, поступать так, как на душу легло! А разумную осторожность пусть Кейр проявляет и Лакса «плохому» учит. Глядишь, поможет моему вору второго шрама на шее избежать. Эй, я сказала «моему»?

Впрочем, препираться нам вскоре стало некогда. Заливистый брех собак и лошадиное ржание долетали все более явственно, а тут еще сбылось предсказание Фалема и на дорогу вывалился человек. Худющий, как из прутиков сложенный, тип был среднего роста, в обрывках рубашки и коротких брюк, с осунувшимся, изодранным о ветки длинным лицом. Его ноги оказались исхлестаны еще более жестко, чем лицо и руки. Впалая грудь судорожно вздымалась. Он увидел нас, и лицо исказилось гримасой отчаяния, но тут же мужчина сообразил, что мы никак не можем быть его преследователями. Широко распахнутые ярко-голубые глаза остановились на мне и распахнулись еще шире: мужчина узнал магеву. Не обращая ни малейшего внимания на клинки, которые выхватили из ножен Кейр и Лакс, беглец ринулся через дорогу. Рухнув на колени, почти под копыта Дэлькора, хрипло прошептал:

— Убежища, почтенная магева! Умоляю! Они убьют меня!

— Прячься в траве и, если, конечно, ты не душегуб и не убийца, ничего не бойся, — скрывая просителя туманом руны дагаз, я указала на заросли за нашими спинами, словно специально созданные для игры в прятки. Эх, такие бы в детстве на мой двор, хрен бы меня кто сыскал!

Не заставляя себя упрашивать, беглец зайцем метнулся в захоронку и замер так, что я перестала слышать даже его дыхание, зато шум преследователей неумолимо приближался. Мы начали готовиться к встрече «гостей». Фаль, вооружившись пучком травы, маленькой молнией мечась по обочине дороги, успел замести самые явные следы человека, а мы потоптались посередине, к тому же «неловкий» телохранитель умудрился просыпать перец, а Лакс (вот косорукий!) совершил то же самое со всем нашим запасом сухой горчицы. Находчивый Дэлькор довершил акт вандализма, оросив струей те самые кусты, из которых выбирался на тракт беглец.

— Что теперь? — уточнил Кейр. — Будем сражаться или уходим?

— По ситуации, — улыбнулась я как можно увереннее и попросила приятелей: — Спешьтесь для начала.

Так вот, когда на дорогу, безжалостно топча и ломая кусты, вылетела погоня, пара моих телохранителей сидела у обочины дороги, разложив съестное, но для порядка держа под руками оружие и сурово насупив брови. У Кейра это получалось очень профессионально, Лакс тоже старался. А я, магева собственной персоной, все еще восседала на спине Дэлькора. Ждала, не без театральности воздев руки к небу и придав своему лицу самую высокую степень интеллектуальности и могучей надменности, каковые смогла изобразить, взяв за образец облик Скандализы Райс. Он показался мне самым подходящим.

Погоня затормозила, осадив разгоряченных коней. Потерявшие след огромные собаки, явные родственницы той, из Баскервилей, черные, здоровенные, как помесь короткошерстного ризеншнауцера и борзой, заметались у ног коней, лая, рыча и отчаянно чихая, но к нам не кинулись, повинуясь резкому окрику одного из всадников, одетого, как и прочие, в темно-зеленый камзол и красные штаны.

— Ланцы, — громко отметил Кейр, якобы поделившись наблюдением с Лаксом, но на деле для того, чтобы просветить дремучую по части политической географии магеву, и демонстративно приложился к бурдюку с водой, дескать, плевали мы на ваш Ланц с высокой башни жеваной морковкой.

«Значит, точно не за нами, за нами бы выслали хавалцев! — окончательно успокоилась я, с любопытством разглядывая погоню и напустив на лицо выражение сердитого неудовольствия. — Какая сволочь осмеливается тревожить волшебника Гудвина, великого и ужасного?»

Отряд с настороженной опаской зыркал на осерчавшую магеву и в ответ ничего предпринимать не решался. От группы преследователей в форме (значит, все-таки не абы кто, а что-то вроде регулярного отряда, блюдущего хотя бы подобие дисциплины) отделился один и тронул коня в мою сторону. Самая огромная псина молча последовала за хозяином. Не доехав пары шагов, всадник спешился, положил руку на голову собаки и отвесил неглубокий поклон. Я соизволила перевести прицел недовольного взгляда на него и едва заметно наклонила голову, копируя уже не тетку из Штатов, а сцену из костюмированного исторического фильма. Мужчина лет сорока, приблизившийся ко мне, ответил проницательным взглядом цепких, очень живых карих с желтыми лучиками глаз. Эти глаза делали почти красивым костистое, неправильное лицо с длинным тонким ртом и давно свернутым набок носом.

— Я Кейсар Дерг, почтенная магева, послан по приказу его величества короля Ланца с целью поимки опасного преступника Герга Птицы.

— Магева Оса, — представилась в ответ, переводя взгляд то на физиономию посланца, то на небо, на котором в данный момент показалась весьма темная туча. В голове забрезжила прикольная идея.

— Наслышан, — неожиданно заявил Дерг и отвесил мне еще один поклон, кажется, не столько из уважения, сколько с целью сокрытия широкой издевательской, но явно не относящейся ко мне лично ухмылки.

— Чего именно? — полюбопытствовала я совершенно безразличным тоном.

— Об услугах, оказанных вами эльфийскому князю Аглаэлю, — кратенько намекнул мужчина, приложив руку к груди.

— Хорошо работаете. Магия? — уточнила я, малость опешив. Никак не могла предположить в этом мире, где нет телефонов, телеграфов и прочих относительно совершенных средств связи, столь быстрого обмена информацией.

— Почтовые соколы, почтенная магева, — блеснул улыбкой Дерг, а его собака показала зубы.

Я поморщилась.

— Вам не нравится пес, магева Оса? — выгнул бровь мужчина.

— Собак люблю, — отметила я, — но использовать их для ловли человека считаю неприемлемым. Ни к чему вовлекать животных в человеческие дрязги. Так в чем дело, Кейсар Дерг? Почему вы не преследуете дальше своего преступника, а развлекаете светской беседой магеву?

— Как раз здесь наши собаки потеряли след, — ответил военный, и веселье в его глазах сменили искорки жесткой подозрительности. — Не знаете случайно, кто рассыпал на дороге перец и горчицу?

— Почему же не знаю? — пожала я плечами как можно надменнее. — Мои помощники и телохранители нанесли эти важные ингредиенты на землю, готовя почву для испытания нового заклинания.

— Осмелюсь полюбопытствовать, какого же? И ради чего магева избрала для творения заклинания пустынный участок дороги, а не магическую комнату? — Тон Дерга оставался исключительно вежливым, но словам моим он не поверил ни на грош, или, выражаясь в соответствии с местными реалиями, ни на бронзовку.

— Потому, любезнейший, что сии чары требуют испытания на лоне природы и уединения, — оттопырив нижнюю губу, произнесла я, изо всех сил пытаясь запретить себе симпатизировать этому мужчине. Ведь встреться мы при других обстоятельствах, он вполне мог бы стать мне если не другом, то добрым приятелем. Я чувствовала это всеми фибрами души, всей странно обострившейся в этом мире и пока не подводившей хозяйку интуицией. — И именно данный отрезок тракта показался наиболее благоприятным для свершения заклинания. Кстати, время тоже было рассчитано точно, а сейчас оно непоправимо уходит!

— В таком случае мы можем продолжить беседу после того, как почтенная магева испробует свои чары, — вежливо поклонился Дерг, захлопнув, как ему казалось, изящную ловушку.

— Ну что ж, вас предупредили. — Я снова высокомерно вздернула нос и руки с небу, с удовольствием отметив, что замеченная ранее тучка приблизилась на достаточное расстояние. «Хочешь заклинания погоды, Дерг? Ты его получишь, потом не жалей!» — не без злорадства подумала я и, раскрыв рот пошире, заорала так, что псина, находящаяся ко мне ближе всех, от неожиданности села на короткий хвост. Случай для испытания погодного заклятия и в самом деле представился наилучший. Растопырив пальцы и словно пытаясь ухватить ими кусочек неба, я выкрикивала нараспев имена рун:

— Ансуз!.. Лагу!.. Хагалаз!..

С первым произнесенным именем руны пронесся сильный порыв влажного ветра, предвещавшего грозу, туча заволокла небо над нами, со вторым именем первые крупные капли упали на землю, с третьим высоко наверху сверкнула молния, загрохотало и ударил град. Истинное имя грозной руны хагалаз воплотилось в реальность.

Крупные, побольше лещины, градины ринулись с небес на дерзких смертных, осмелившихся повелевать силами стихий, замолотили по деревьям, кустам, вбили пыль в дорогу, принялись охаживать с добросовестностью профессионального садиста лошадей, собак, ланцев. Я машинально сжалась, ожидая ударов, но почему-то их не последовало. Град молотил изо всех сил, однако я, Кейр и Лакс, а также наши пожитки и животные оставались невредимыми, словно были накрыты защитным куполом, через который долетали только брызги дождя. Защитное заклятие, установленное мною, проявило свою силу.

— Почтенная магева, прошу вас, достаточно! — взмолился Дерг, с трудом удерживая на месте коня и собаку. Его людям повезло меньше, кое-кого взбеленившиеся лошади сбросили в траву, а одного за лодыжку машинально хватанул пес. Ржание, лай, ругань смешались со свистом ветра и барабанным боем градин.

«Достаточно-то достаточно, — с легкой паникой подумала я, — самой холодно, а вот как остановить все это показушное безобразие — еще вопрос!» Над этим заранее не поразмыслила, времени не было, слишком быстро потребовалось действовать. Пес у ног Дерга жалобно взвизгнул, лег и закрыл лапами пострадавший нос. Мне стало капельку стыдно, а со стыдом пришел и ответ.

Я поплотнее запахнулась в плащ, снова растопырила руки, точь-в-точь как одна баба с сумасшедшими глазами на обложке фантастической книжки, и закричала в небо, представив себе перевернутые для обращения заклятия изображения рун града, воды и ветра:

— Хагалаз! Лагу! Ансуз!

Град продолжался еще минуту, потом сменился крупными каплями ливня, стена воды накрыла нас всех, создавая впечатление потопа, все, что еще умудрилось остаться хоть сколько-то сухим, промокло вдрызг и окончательно. Потом пронесся ветер, пригибая траву и кусты к земле, торжествующе завыл, разрывая на клочки бедную тучу. Ливень перешел в типично летний редкий дождик, вновь показалось солнце и мощно обрушилось на мокрую, усыпанную градом землю. Почти сразу начал подниматься пар, сперва робкими струйками, а потом все сильнее.

— У вас, Кейсар Дерг, еще остались вопросы касательно выбора места для испытания заклинания? — вежливо уточнила я, снимая плащ. Становилось жарко, как в парилке. Словно я прямо в одежде умудрилась залезть в настоящую русскую баню. Мокрая там, где ее не прикрывал непробиваемый эльфийский плащ, одежда и не думала высыхать, зато нагрелась и облепила тело, как костюм водолаза.

— Ни малейших, почтенная магева. — Усмешки больше не было в глазах мужчины, лишь смесь опаски, уважения и любопытства. Мокрые волосы Дерга казались еще темнее и сочились каплями воды, как у утопленника. — Примите мое восхищение мощью ваших заклинаний! Осмелюсь заметить, если у вас возникнет желание посетить Ланц, его величество с радостью окажет гостеприимство столь выдающейся магеве!

— Учту, — небрежно кивнула я, не испытывая ни малейшего желания знакомиться с власть предержащими. Если уж Кольра, какой-то граф, такой мелкий говнюк, оставил о себе отвратительное впечатление, так, значит, все прочие воняют почище его персоны. Хорошо еще судебная система основывается на божественных откровениях. — Однако же мне интересно, что такого ужасного натворил этот ваш Птица, если за ним в погоню отправили человека, имеющего право говорить от лица монарха?

— Это внутреннее дело государства, магева Оса, — сдержанно ответил Дерг, выжимая полы короткого камзола. Пес сыскаря выбрал удачный момент, чтобы присоединиться к хозяину и навести марафет. Потянувшись всем телом, животина встряхнулась, обдав мужчину летящим снизу ливнем брызг. Выругавшись сквозь зубы, Кейсар принялся обжимать вещи снова, но до некоторого откровения снизошел: — Вам достаточно будет знать, что преступнику вынесен приговор — пятьдесят плетей за порочащие престиж государства непристойные вирши.

— О, так он политический! — У меня отлегло от сердца. Одно дело бандюка прикрывать, другое — спрятать жертву репрессий даже от очень симпатичного сыскаря, это вовсе не зазорно, скорее даже весело. — Неужели так испугался плетей, что в бега пустился?

— После тридцати плетей мало кто выживает, — пояснил Кейр со своего наблюдательного пункта у обочины, разом умерив всю мою живость.

— Ну что сказать, полагаю, талант оценен по достоинству, — пожала плечами я и задумчиво улыбнулась.

— Вы смеетесь, магева? — уточнил Дерг, нахмурившись.

— Нет, просто пройдет лет триста — пятьсот, а о вашем короле и вас самих, быть может, будут вспоминать только потому, что вы преследовали этого Герга Птицу. История обожает переворачивать все с ног на голову! — честно сказала я то, о чем размышляла, основываясь на кое-как вбитой в голову еще в школьные годы информации и вовсе не думая, придутся мои слова по вкусу людям или нет.

— Это предсказание? — склонил голову набок и прищурился сыскарь.

— Не магическое, исключительно интуиция и опыт, — пояснила я, почесав нос и поерзав в мокром седле. Пожалуй, придется менять всю одежду, включая нижнее белье. А нос, между прочим, чесался так усердно, словно меня вот-вот должны были споить вусмерть. Хорошо еще в здешних краях об Алане Пизе никто слыхом не слыхивал, а то я рисковала прослыть вруньей.

— Тем не менее я обязан исполнить свой долг. — Дерг вежливо поклонился, шлепая ногами по размокшей от растаявшего града и дождя дороге.

— Разве я мешаю? — ответила я, пожав плечами. — Гоняйте своего поэта на здоровье.

— Вы, разумеется, не окажете Ланцу помощь в определении укрытия преступника колдовскими методами? — на всякий случай уточнил Кейсар, многозначительно коснувшись весьма увесистого кошеля на поясе. — Наша признательность была бы чрезвычайно глубока!

— Не окажу, — согласилась я, — не хочу попасть в историю подобно вам, Кейсар Дерг.

— Что-то мне подсказывает, почтенная магева уже и так по уши в… — мужчина сделал едва уловимую паузу, — истории, хочет она того или нет. Выбор сделан!

— «Каждый выбирает для себя Женщину, религию, дорогу, Дьяволу служить или пророку — Каждый выбирает для себя. Каждый выбирает по себе Слово для любви и для молитвы, Шпагу для дуэли, меч для битвы, Каждый выбирает для себя. Каждый выбирает по себе Щит и латы, посох да заплаты. Меру окончательной расплаты Каждый выбирает по себе. Каждый выбирает как умеет, Ни к кому претензий не имеет, каждый выбирает по себе…» — вольно процитировала я одну из своих любимых песен на стихи Левитанского, и Кейсар неожиданно вздрогнул всем телом, будто кто потоптался по его могиле, и впился острым взглядом в мое лицо. — Каждый выбирает и историю, в каковую намерен вляпаться, совершенно самостоятельно, а у нас с вами они разные, — закончила я, и, словно что-то понял, неожиданно взвыл пес, стоящий рядом с Дергом.

Очнувшись от резкого звука, сыскарь неловко отступил и пробормотал:

— Что ж, я счастлив знакомству, магева.

— Взаимно, — совершенно искренне заверила я Дерга. — Но не смею более отвлекать государственного человека от исполнения долга, как он его понимает.

— Почему мне кажется, что, говоря эти правильные слова, вы подразумеваете совсем другое? — пробормотал Кейсар, хватаясь за уздечку коня как за последнюю опору.

— Потому что вы далеко не глупый человек, Дерг, — почти ласково объяснила я.

— А что бы вы, магева, сделали на моем месте? — неожиданно спросил новый знакомый очень тихо.

— Не знаю, — так же тихо шепнула я, пожала плечами и снова почесала нос. — Если ваш король не последний идиот, пусть даже с весьма уязвимым самолюбием, и умеет пользоваться чужими мозгами, а вы искренне любите Ланц, то осталась бы при нем. Если нет, дезертировала бы не мешкая, вон хотя бы к эльфам, они охотно принимают сведущих в политике особ. Выход есть в любой ситуации!

Кейсар внимательно посмотрел мне в глаза, кивнул так, будто нашел в них список нужных ответов, и, отвернувшись, властно скомандовал своим людям трогаться в путь. Через несколько минут лишь следы копыт, сапог и лап на грязной дороге да примятая трава говорили о том, что здесь был отряд из Ланца.

— Черт, еще чуть-чуть, и ты уговорила бы этого парня бросить службу и присоединиться к нашей компании, — восхищенно выдохнул Лакс.

— Я над этим думала, но решила, что не стоит сразу ставить Дерга в ситуацию нравственной борьбы и выбора между новой позицией и старым долгом, — согласилась я.

Глава 18

Новый спутник

Соскочив с коня, я сняла маскирующую руну и позвала:

— Эй, Птица, вылезай! Они уехали!

Зашуршали мокрые трава и кусты, на дорогу выбрался наш беглец, перемазанный и мокрый как мышь, попытавшаяся утопиться в унитазе. Он все еще не верил своему спасению и опасливо зыркал на дорогу с таким видом, будто в любую секунду ждал возвращения Кейсара Дерга и всей его команды, включая очаровательных собачек. Не обнаружив непосредственной угрозы, бедолага-поэт испустил грандиозный вздох облегчения, вылупился на меня словно на божество и, моргая, пылко зачастил:

— Магева! Я не знаю, чем измерить благодарность! Вы спасли мою жизнь, рискуя собой и своими людьми!..

— Ну с благодарностью мы что-нибудь придумаем, Гриша, — небрежно отозвалась я, переиначив имя мужчины на удобный манер. — А за риск мне еще от своих людей головомойка будет. Ни одно доброе дело не остается безнаказанным. Пока же предлагаю всем переодеться во что-нибудь, не пропитавшееся водой насквозь. Кейр, Лакс, у нас запасной одежонки для поэта не сыщется? Уж больно он оборванный и ободранный, любому обывателю ясно — подозрительный тип.

— Найдем. — Кейр все еще пытался быть неприступно-суровым, но я прекрасно видела, что за каменным выражением его морды кроется сочувствие. Думаю, не встань я на защиту жертвы монаршего произвола, воин с двумя мечами вполне мог бы выйти против погони. Не факт, что победил бы, но попытался бы, могу спорить. Кажется, телохранитель прочел это знание на моем лице и отложил нравоучительные нотации до лучших времен, занявшись ревизией седельной сумки.

Лакс направился к своей поклаже, а Фаль, единственный из нас сухой, поскольку пересидел грозу за пазухой у вора, расправил крылышки и стал виться над нами. Ладно хоть не давал ценных советов. Я же удалилась за кустики, дабы, как подобает приличной девушке, переодеться в гордом одиночестве, ну и задержалась чуток, наткнувшись на кое-что интересное. Терпкие, сладкие, ярко-синие, блестящие на солнце россыпью сапфиров ягоды тальника, распробованные мною совсем недавно, так и просились в рот. К тому времени когда вернулась к коллективу, Герг, переодетый в рубашку Лакса и штаны Кейра, восседал на одной из седельных сумок. Парень жадно откусывал и заглатывал почти нежеваными здоровенные куски хлеба и ветчины — будто удав. Время от времени он ойкал, когда Лакс промывал какую-нибудь особенно глубокую ссадину крепким красным вином из фляги. Кейр наблюдал за пиитом с таким же умилением, как старушка за брошенным котенком, принесенным в дом с помойки.

— Не вставай, ешь, — пресекла я попытку поэта вскочить, — только жуй тщательнее и не торопись, а то вырвет.

— Прошу простить мои манеры, магева, — виновато понурился Герг и стал жевать медленно, откусывая совсем крохотные кусочки. — Последний раз я ел позавчера, а потом только пил воду и перехватил немного ягод. Я человек городской, плохо разбираюсь в растениях, да и погоня была слишком близко.

— Я слышал о Кейсаре Дерге, его называют Ланцским Псом, — промолвил Кейр, проверяя упряжь или только делая вид, что поглощен этим занятием. — О его хватке и чутье много говорят…

— Дерг неумолим и безжалостен, — задрожал всем телом Птица и сжал хлеб как спасательный круг. — Он всегда настигает цель.

— И все-таки Осе удалось от него отделаться, — удивленно заметил Лакс, смочив тряпицу очередной порцией спиртного и приложив к разбитой скуле поэта. — Неужто заколдовала?

— Любой пес рано или поздно нуждается в роздыхе, любой человек, если он не тупица, а Дерг, разумеется, не из таких, рано или поздно задумывается, что и во имя чего творит. Я просто озвучила его тайные мысли, пробудила сомнения и возможно, хотя не возьмусь предсказать наверняка, заставила понять, что настала пора сменить дорогу, — ответила, в очередной раз подивившись тому, как взрослый мужчина не послал занимающуюся нравоучениями сопливую девчонку далеко по матушке.

— Возможно, — промолвил Кейр, а Герг, воспользовавшись повисшей в разговоре паузой, проглотил последний кусочек и, обратив на меня кристально чистый взор голубых глаз, патетично (может, страсть к патетике — профессиональная болезнь творческих натур?) вопросил:

— Не будет ли слишком дерзким с моей стороны поинтересоваться, куда следует почтенная магева?

— Вообще-то мы собирались в Мадрид, нет… в Медину, нет, это уже что-то из сакрального… — Я попыталась припомнить название пункта нашего назначения. Ну что поделаешь, не держатся у меня в голове географические названия, зато с именами и цифрами полный порядок. И вообще, у идеальной девушки просто обязан быть какой-нибудь крошечный недостаток.

— В Мидан, — закончил за меня Кейр.

— Ага, точно, в Мидан, — согласилась я.

— Я взываю к милости почтенной магевы, — схватив меня за руку, обратился Герг с такой мольбой в глазах, каковую я видела раньше только у выпрашивающих деликатесный кусочек собак и кошек. Не думала, что люди способны довести степень выразительности взгляда до такой степени совершенства, ан нет, оказалось, и это возможно. — Позвольте мне присоединиться к вашему отряду, боюсь, в одиночестве я не смогу выжить.

— Я не против, — отозвалась я, испытывая некоторое чувство неловкости, — но у моих друзей может быть собственное мнение.

— Пусть едет, — легко согласился Лакс, завершив наконец обработку многочисленных царапин Герга, красочно располосовавших его конечности.

— Я согласен, — весело проголосовал сильф, подпрыгивая на голове вора так энергично, что внимательному наблюдателю, не способному к магии, показалось бы, будто волосы мужчины ходят в неком загадочном танце.

— Хорошо, но только до Мидана, — пытаясь прикрыть строгостью собственную жалость, сдержанно промолвил Кейр.

— У меня нет при себе средств, чтобы отплатить за вашу доброту, но в Мидане есть знакомые, почитатели таланта, — всхлипнул Герг Птица, запечатлев на моей руке пылкий благодарственный поцелуй, — они…

— Не переживай, Гриша, — ухмыльнулась я, перебивая расчувствовавшегося поэта, и впрямь похожего на пернатое со встопорщенными перышками — не то щегла, не то кенара, — я уже знаю, чем ты будешь расплачиваться!

— Да? — В благодарном голосе появилась готовность к великому самопожертвованию с легкой примесью страха. А вдруг магева потребует пару пинт крови или чего-то столь же интимного для колдовских процедур?

— Почитаешь нам дорогой стишки, которые тебя на эшафот завели, и мы в расчете, — рассмеялась я, бережно потрепав Птицу по худой спине. Если в Ланце он пользовался хотя бы определенной известностью, достаточной, чтобы иметь если не покровителей, то ценителей в других странах, значит, парень был из таких, кто может лопать в три горла, а все одно оставаться худым, как трость. Однако воля к жизни оказалась сильнее субтильной конституции Герга, если он, городской парень, мог уходить от серьезной погони, по крайней мере, несколько суток. Уже за один этот подвиг мужества следовало ему подсобить.

— Почту за честь. — Поэт низко поклонился, светлые, начавшие высыхать волосы блеснули соломой, на подвижном лице промелькнула радость. Видно, парень в Ланце привык к свету славы и восхищению поклонников, пребывать в образе всеми гонимой жертвы ему было тяжеловато. Мои слова стали истинным бальзамом, пролитым на свежие раны самолюбия.

— Вот и прекрасно, а теперь доедай и тронемся в путь, — заключила я, потрогав густую гриву Дэлькора и убедившись, что мой конь больше не похож на мифического озерного жеребца-людоеда, с которого потоками стекает вода.

Кейр с Лаксом принялись перекладывать вещи, чтобы освободить для нового спутника запасную лошадь. Белке опять предстояла работа по перевозке живого груза. Трудолюбивая лошадка, впрочем, не возражала. Когда Герг воздвиг свою тощую задницу на спину животного и рефлекторно ухватился не только за поводья, но и за седло и шею коняшки, я мысленно не без скрытого чувства удовлетворения отметила: есть в здешних краях люди, сидящие в седле хуже меня, — и гордо приосанилась. Злорадство плохое чувство, но иногда нам необходимо чем-то подкрепить самолюбие.

Ради измученного поэта, да и потому, что особенно торопиться было некуда, от погони проще спрятаться, чем скрыться с таким-то наездником, мы неспешно ехали по тракту. Запущенная дорога целиком и полностью оказалась в нашем распоряжении, поэтому Гергу было позволено выписывать на Белке самые замысловатые зигзаги. Почуяв неопытного седока, лошадь не пыталась его скинуть, но везла так, как хотелось, направляясь к интересующим ее объектам, впрочем, от основной кавалькады не отставала, знала, от кого получит на стоянке пригоршню зерна.

Лакс тут же попытался разговорить нового компаньона, отвлекая его от нервического слежения за мерно колышущейся под копытами Белки землей:

— Эй, Герг, я вот все думаю, коли ты такой знаменитый, почему я о тебе раньше не слыхал?

Белобрысый стихотворец перевел взгляд на вора и, ничуть не обижаясь, доброжелательно промолвил:

— Герг Птица — мое настоящее имя, а стихи свои я всегда подписывал как «Щегол».

— Неужто тот самый? — Веселое восхищение рыжего стало искренним, он обернулся к спутнику всем корпусом.

— Другие поэты, творящие под сим прозвищем, мне неведомы, — изо всех сил цепляясь за поводья, скромно признался Герг, а на его щеках среди бледной зелени проступила пара розовых пятен румянца.

— Ла-а-акс?!? — капризно позвала я, и вор, тут же сообразив, чего мне хочется, с энтузиазмом отозвался:

— Мы его песенки и в трактире слыхали, ну хоть ту, про волшебную кружку, и в веселом квартале. Помнишь, рыжая девка пела о чудных ножках Алиссон?

В памяти действительно всплыла пошлая, но заводная, озорная мелодия, под которую так и тянуло пуститься в пляс. Я улыбнулась, Кейр, видать, тоже слыхавший про Алиссон, хмыкнул. Находчивый Фаль с ходу заголосил песенку. Впрочем, если честно, пел сильф вполне прилично. Его звонкий голос походил на нежную флейту, что придавало скабрезной песне оттенок невинной шалости. Про мотылька мы Гергу рассказывать не стали, решили придержать Фаля в качестве секретного оружия на случай непредвиденных осложнений. Сильф, кстати, совершенно не обиделся, приняв наше решение за занимательную игру.

«Значит, мы спасли от эшафота знаменитость, — лукаво подумала я, — автограф, что ли, попросить? Нет, пока все-таки воздержусь, а то начнет писать и, чего доброго, с лошади навернется, сломает шею, тогда уж точно влипну в историю, как магева, спасшая Щегла только для того, чтобы самолично прикончить менее жестоким способом!»

— Герг, так за что тебя невзлюбил король? — полюбопытствовала я, подъезжая поближе к новенькому.

— Всего за несколько строчек, — пожал плечами поэт.

Исполняя обещание, Щегол прочел нам опус. Ну что сказать? Мне, незнакомой с политической ситуацией на мировой арене, оценить его по достоинству оказалось сложно, но Лакс и Кейр хохотали во все горло и распугали всю окрестную живность. Только птицы, решив, что люди вздумали конкурировать с ними в исполнении брачных или каких-то других песен, принялись разоряться пуще прежнего, я аж забоялась, что лопнут, бедняжки, как птаха из «Шрека».

А вы, читатели, не ждите стихов, я их просто не запомнила (с одного раза стихи никогда запоминать не пыталась) настолько хорошо, чтоб воспроизвести, а записать как-то не догадалась. Щегол на Пушкина, солнце русской поэзии, разумеется, не тянул, однако размер ямба соблюдал и рифмы подбирал яркие, стиль же его, из знакомых мне авторов, более всего походил на стиль Роберта Бернса. Небольшое, всего в четыре строфы стихотворение хлестко высмеивало короля Ланца, сравнивая его вес с политическим могуществом не в пользу последнего. Я читала в жизни немало гениальных эпиграмм и не могла не признать, что Птица очень неплохой стихотворец.

— Признаться, не ожидал, что он взбесится настолько, что пошлет за мной Пса, — закончив чтение, жалобно прибавил Герг.

— Никогда не следует недооценивать собственного дарования, — наставительно заметила я, и автор несмело улыбнулся.

При всей неуклюжести нашего нового спутника я не могла не отдать должное его мужеству и терпению, он ни разу не попросил передышки и не пожаловался на отбитый зад за все время до обеденного привала. А потом так же безропотно вновь забрался в седло, неумолимо натиравшее непривычные к верховой езде части тела, о которых в другой ситуации даже вспоминать неприлично. Уж я-то знала, как все это болит, память услужливо воспроизвела весь спектр мучений, стоило только глянуть на скособочившегося в седле поэта.

Впрочем, Гергу определенно повезло, на привале Кейр проинспектировал наши запасы и удивленно выругался не столько по злобе душевной, сколько от оторопи. Снедь, уложенная в сумки трактирщиками из расчета на трех едоков, неумолимо подходила к концу. Нет, Влариса и Самсур нисколько не пожадничали, просто в душевной щедрости своей они не учли наличия в компании трех людей одного маленького сильфа с хорошим аппетитом и уж никак не могли предполагать, что вскоре к нам присоединится еще один изрядно оголодавший человек.

— Придется на первый же хутор заехать за припасами, — поделился с нами телохранитель своими практическими соображениями.

Герг тут же принялся путано извиняться за сам факт своего существования, но я небрежно перебила:

— Хватит, Гриша, мы и не рассчитывали до самого Мидана перебиваться сухомяткой. Так что кто бы ни помог в уничтожении припасов, я ему благодарна.

Фаль расплылся в улыбке, выражая готовность помогать нам и дальше, и сунул в рот очередной кусок ветчины.

— Хорошо бы заодно место для ночлега найти. Не дело магеве без нужды по лесам в темноте рыскать, — кивнул Кейр, упрямо придерживаясь своей телохранительской линии. — Если мне не изменяет память, ближе к вечеру как раз доберемся до хорошего местечка.

Ближе к вечеру означало, что Гергу пришлось еще пять часов упражняться в навыках верховой езды, да и нам всем заодно, разумеется, кроме сильфа, перемежавшего поездки с полетами. В конце концов Птица так измаялся, что при очередном повороте дороги не справился с управлением. Он соскользнул с крупа Белки прямо в пыль рядом с густыми зарослями незнакомых мне кустов с мелкими кожистыми листиками, пышными бледно-розовыми кистями цветков и столь же мелкими частыми иголками на ветках. Я соскочила с седла, чтобы помочь бедолаге подняться.

— Оса, стой! Герг, не двигайся! — истошно завопил подъезжающий Лакс.

— Ты чего? — ошалев от вопля, я встала как вкопанная рядом с замершим по команде Дэлькором.

— Осторожнее, рядом с вами тмариз, — объяснил вор.

— Кто? — опасливо поглядывая по сторонам, переспросили мы с поэтом, пытаясь сообразить, идет ли речь о каком-нибудь насекомом, змее, птице или более крупном и кровожадном объекте, реагирующем на движение. Впрочем, для засады тираннозавра рекса кустики казались маловаты.

— Куст с ядовитыми шипами, — объяснил вернувшийся из разведки Кейр, — не заденьте его веток, отходите аккуратно.

— Очень ядовитый? — отползая под копыта Белки, жалобно помаргивая, уточнил Герг.

— Да, — коротко отозвался Кейр с каменной мордой, однако взгляд его оставался тревожным и помягчел, лишь когда я, пятясь задом, удалилась от опасного растения на расстояние нескольких метров, а Герг встал с четверенек и отвел Белку. Дэлькор занюхнул цветочки тмариза, громко фыркнул, выражая недовольство, признал несъедобными и брезгливо отвернулся.

— Раньше его вырубали, по крайней мере, на тракте, — укоризненно цокнул языком воин, оценивая размеры зарослей ядовитого растения, а соответственно и масштабы запустения.

— Эх, жаль, тут почтового отделения под руками нет, — мечтательно улыбнулась я. — Послать бы Кольре букет в подарок!

— Не смей даже касаться его, — на всякий случай велел Кейр. — Уколешь палец, и не могу ручаться, что заклятие исцеления прочесть успеешь до встречи с богами.

— Ладно, не ворчи, я все поняла, — отозвалась я, не испытывая никакого желания играть в мертвую царевну, и уселась в седло. — Просто иногда девушке хочется немножко помечтать о прекрасном!

— Ты можешь помечтать обо мне, — со знакомой ухмылкой подсказал Лакс, вытирая рукавом вспотевший лоб.

— Мечтать будете после, о чем пожелаете, — свернул начинающийся флирт Кейр, решительно направляя лошадь вперед. — Хутор близко, поехали, пока Герг снова из седла не выпал.

— Ты как? — спросила я у поэта, карабкающегося на Белку, словно альпинист на вершины Эвереста. — Все кости целы?

— Насчет костей не скажу, а вот мясо, по-моему, уже готово для отбивной, — попытался пошутить Герг, скривив от боли губы.

Но мучиться ему оставалось недолго. Не в том смысле, что близилась смерть, а в близости благого избавления седалища от терзаний седлом. Через некоторое время мы увидели неширокую дорогу, отходящую от тракта. По обеим ее сторонам крупный кустарник был добросовестно вырублен, и, проехав через вполне обихоженную рощу, наша кавалькада оказалась на равнине. Я даже придержала коня, обозревая пейзаж, с которого было только пасторали писать, из тех, что с пастушками и овечками.

Зелеными волнами перекатывалась трава. Море изумруда под морем начинающей темнеть голубизны с барханами белых облачков. Вилась дорога, далеко слева у кромки леса паслось стадо то ли коров, то ли овец, то ли еще каких-то одомашненных тварей. Справа обработанная земля была отведена под зерновые и длинные, как сейчас вспоминаю прополки в колхозе, гряды с овощами. Дорога вела прямо к основательному дому, окруженному, как курица цыплятами, многочисленными постройками и фруктовым садом. Из труб поднимался дымок. Даже в такую жару топили, скорее всего не потому, что замерзли в зеленую зиму, как негры российским летом, а готовили еду.

— Странно, — вслух пробормотала я, откидывая со лба волосы.

— Что? — уточнил Кейр.

— Ты говорил, здешние края такая глушь, а тут даже забора, не то что частокола или какой-то другой более основательной ограды нет, — уточнила характер странности.

— Если тут разбойники пошаливают, то частоколом, городи не городи, не спасешься. Озлятся и спалят все подчистую. Проще откупиться, чем отбиваться, а если совсем допекут, то собраться, нанять отряд воинов и задавить сообща, — объяснил практическую сторону вопроса Кейр.

— Ясно. — Теперь тактика здешних поселян стала мне понятна, хотя я бы, конечно, так не смогла, слишком уж покорно. Но ведь и не живу здесь, я-то магева, а они пускай так жизнь строят, как считают лучшим.

Глава 19

Кто стенает в ночи, или Поймай покойника!

Когда мы подъехали к жилью, навстречу вышла одинокая женщина и спокойно остановилась, держа натруженные руки сложенными на светлом переднике. Парламентер, то есть парламентерша, выглядела безобидно и была совершенно одна. Интересно, сама вызвалась или муж послал? Середину своей жизни крестьянка уже миновала, но все равно выглядела здоровой, как может быть здоров человек, живущий на природе, питающийся экологически чистыми продуктами и занимающийся физическим трудом. Темные волосы лишь чуть тронула седина. Только в серых с карими ободками глазах ее стыло какое-то безразличное уныние, никак не связанное с нашим неожиданным визитом, скорее уж мы чуть всколыхнули болото этих глаз.

Подъехали шагом еще ближе. Женщина впилась в меня взглядом и удивленно прошептала:

— Ма-магева…

Продолжения не последовало, а посему Лакс, как самый безобидный и обаятельный из нас, соскочил с седла, кивнул селянке и весело сказал:

— Будь здрава, хозяюшка! Прости, что незваными да нежданными заявились…

— Дайте попить, а то так есть хочется, что переночевать негде, — поддержала я вора, тоже спешиваясь, Герг выпал из седла следом за мной и остался стоять, прислонившись к боку Белки с таким усталым видом, что, казалось, шагни лошадь в сторону, и поэт, лишившись опоры, грохнется на дорогу бревном, вернее, доской.

Селянка часто заморгала, переваривая мою шутку, а Кейр добросовестно прибавил:

— Мы хорошо заплатим.

— И вы будьте здравы, господа да магева почтенная, — отозвалась крестьянка, ее процессор наконец-то обработал данные и выдал ответную реакцию, — снеди я вам в дорогу соберу, а переночевать, — женщина замялась, пряча руки под передник, — у меня не слишком просторно…

— Нам и сеновал сгодится, — не стал привередничать Кейр, ведя коня в поводу, — а магеве…

— Я тоже хочу на сеновале! — заканючила я, блаженно вспоминая умопомрачительную колкую мягкость сена, его аромат и свежесть ночного воздуха.

— Магева Оса, репутация не… — деловито начал телохранитель.

— Ты боишься за свою репутацию? — удивилась я и торопливо заявила: — Могу поклясться, чем пожелаешь, что не стану домогаться твоего горячего мужественного тела!

— На мой счет, умоляю, не клянись! — заломив руки, быстренько попросил Лакс. Герг хихикнул, Фаль, впрочем, тоже, но слышали его немногие.

— Что ж, на четверых место найдется. Добро пожаловать на хутор Луговой, — решившись, объявила крестьянка и представилась: — Я Ярина, здешняя хозяйка.

— А хозяин? — уточнил Кейр.

— На погосте. — Лицо женщины словно закрыла туча, она метнула на меня робкий взгляд, поспешно отвернулась и, замкнувшись в себе, молча повела нас к хлеву, где нашлись не только свободные стойла, но свежие подстилки и овес для лошадей.

Работник как раз наводил внутри чистоту и за несколько монеток, перекочевавших в его заскорузлую ладонь, обещал обиходить животных наилучшим образом. Сама Ярина поспешила на кухню, чтобы помочь кухарке и прачке по совместительству собрать на стол, а мы, расшугав деловитых пестрых кур и круглобоких поросят со свиноматкой, принялись плескаться в корыте у колодца, смывая дорожную пыль. Лакс умудрился-таки налить мне за шиворот, я, не оставшись в долгу, плюхнула горсть воды ему на штаны. Кейр усмехнулся нашим детским забавам и получил по вееру брызг от меня и вора, объединившихся перед лицом общего неприятеля. Герг, с запозданием доковылявший на своих двоих до воды и освобожденный от развлекательно-водных процедур ввиду плохого самочувствия задницы, улучил минутку, когда наш пыл начал стихать, и тихо заметил:

— Магева Оса, мне показалось, Ярина чего-то очень боится. Она хотела с тобой поговорить, да не решилась, оробела.

— А ты глазастый, — бросила я, отфыркиваясь и тряся хвостом волос на ветру, чтоб высыхали быстрее.

— Поэт иногда замечает то, что не видно другим, — по-птичьи склонил Щегол голову набок, опуская руку в ведро.

— Я с ней побеседую, — пообещала я, растирая полотенцем лицо, загоревшееся от ледяной колодезной воды. — А еще надо бы твоим филеем заняться. Заклятие исцеления почитать.

— Не стоит, благодарю, — неожиданно отказался поэт. — Кейр обещал мне мазь, которая облегчит страдания и поможет, чтобы мозоли быстрее набились.

— Мгму, — согласился воин, возмущенно разглядывая свои местами вновь вымокшие насквозь, будто после колдовского ливня, рубаху и штаны.

— Как хочешь. — Я не стала настаивать и лезть в душу Герга, выясняя, не отказывается ли он от магической медицинской помощи из религиозных соображений. Была бы, так сказать, честь предложена. Не хочет — не надо, мне меньше работы.

Как ни мечтала я о сеновале, а для сна, как магеве и единственной даме в команде, отвели персональную комнату, весьма похожую на горенку у Дарины в Больших Кочках. Тот же сундук, лавка, дерюжки на полу, занавески на маленьком окошке, поставец для свечи, только кровать одна. Спала тут дочка хозяйки, сейчас они с братом в Мидане у тетки гостили. Уж не знаю, почему Ярина насчет тесноты говорила, может, посторонних испугалась, а только просторно было в доме, как на постоялом дворе, даже принимая во внимание наличие работников на хуторе, ночевавших рядом с хозяйкой. Но обслуживающий персонал по большей части предпочитал в эту жаркую и сухую пору оставаться на свежем воздухе. И спали и ели люди под открытым небом.

Пока обустраивалась, Лакс мазью воителя взялся врачевать ягодицы и бедра поэта. Вероятно, лекарство прилично щипало, потому как орал Герг словно резаный, слышно было даже в доме. Сам Кейр отправился переговорить с хозяйкой насчет припасов в дорогу. Вор, штатный казначей, выделил ему необходимую сумму.

Только сев за широкий стол, способный вместить всю семью и работников в придачу, но пока занятый путешественниками да Яриной, поняла, что, оказывается, успела соскучиться по свежей горячей еде, а ведь, казалось, перекусывать всухомятку, запивая травяными настоями, весьма славно, да и бутербродная жизнь мне, студентке, привычна. Но разве может сравниться самый роскошный сухой паек с источающей умопомрачительный аромат жареной свининой? «Какое счастье, я не мусульманка и не иудейка!» — пронеслась в голове ценная мысль. Равно спокойно относясь к любой религиозной конфессии, я все-таки никогда не могла проникнуть в суть норм и правил, ограничивающих рацион. Может, для этого нужно было быть по-настоящему верующей?

Сочное мясо таяло во рту, я блаженствовала, запивая его парным коровьим молоком, и радовалась тому, что Фаля слышно только нам с Лаксом, малыш так рычал и чавкал, словно превращался в мелкую хищную зверушку вроде хорька, дуреющего от кровавой бойни в курятнике. Впрочем, такой вкуснотищей грех было бы не почавкать.

Наша компания уничтожала обед с аппетитом, нахваливая стряпню чуть зарозовевшей от комплиментов хозяйки. Сама Ярина ела мало, даже не ела, щипала по чуть-чуть, будто не крестьянская баба, а дворянка голубых кровей, питающаяся манной небесной. То ли нас стеснялась, то ли по какой-то другой причине ей кусок в горло не лез. Вряд ли она продолжала опасаться нас, Кейр уже заплатил авансом за припасы, ни один разбойник так бы не поступил, значит, дело было в чем-то другом. Уж не в замеченном ли Гергом беспокойстве?

Утолив первый голод, я перешла к горбушке свежего хлеба с медом и, раз Ярина все равно не ест, а моим приятелям аппетита ничего не испортит, начала разговор.

— Хозяюшка, мне тут одна птичка нащебетала, будто ты поговорить хочешь, — небрежно обронила я, уписывая краюху и подбирая пальцами густую слезу меда, так и норовящего закапать столешницу.

Ярина вздрогнула, а Лакс тут же восхитился:

— Не знал, что ты птичий язык понимаешь.

— Это все от птицы зависит, — объяснила я и вновь перевела испытующий взгляд на женщину: — Так что же? Сбрехала мне птичка?

— Нет, магева, — опустив очи долу, чуть слышно пробормотала крестьянка, теребя завязки блузона на горле. — Хочу, правда ваша, только боязно страсть как, и слыхала, будто колдовская работа дорого стоит.

— Я колдую из любви к искусству, — ухмыльнулась я, облизывая пальцы, — а из нас двоих не ты, а я в долгах, как в шелках, за кров и еду. Так что говори, Ярина, не бойся, я не кусаюсь и горю желанием отплатить добром за добро.

— Не вас я боюсь, — покачала головой хозяйка и робко улыбнулась, сложив натруженные руки на столе. — Вижу, хорошая вы, магева, веселая, зла чинить не станете.

— Чего бы ты ни боялась, давай рассказывай, нас много, попытаемся ужас одолеть, а не получится, так впятером бояться куда приятнее, чем в одиночку, мои спутники хоть и не маги, а совет дельный дать могут, — продолжала прикалываться я, чтобы не показать, как застеснялась от слов Ярины. Ну веселая еще куда ни шло, а хорошая… Это я-то хорошая? Да я даже старушкам в транспорте место не всегда уступала!

— Муж мой, Парам, ночами приходит, — выпалила женщина и глянула на нас почти с вызовом. Не поднимем ли на смех, поверим ли?

— Это который на погосте? — на всякий случай осторожно уточнил Лакс с замерзшей на губах приклеенной полуулыбкой.

— Да, — всхлипнула Ярина и как-то расслабилась, будто часть напряжения, державшего ее, ушло только от того, что она поделилась своей бедой, и никто не стал ржать в голос.

— Он вампир, упырь, зомби, призрак или был магом, не передавшим силу по наследству? — стараясь припомнить обо всех мифических созданиях, способных подняться после смерти, тревожа покой родственников, принялась выспрашивать я, допивая молоко.

— Парам магом не был, а что до прочего, о том не ведаю, прости, магева, — ответила Ярина и робко спросила: — Так ты веришь, я не безумна?

— Ну ведешь ты себя вполне адекватно, поэтому, пока я не получу доказательств обратного, будем считать, что твой покойный супруг восстал из мертвых и нарушает общественный порядок, — пожала плечами я и откинулась со скамьи, облокотилась спиной о бревенчатую стену. — Давай разбираться! Кто-то кроме тебя видел Парама или, быть может, жаловался на ночные кошмары, немочь?

— Нет, наверное, нет, — поразмыслив, помотала головой вдова. — Я прямо не спрашивала, но если бы случилось, стали бы поговаривать, мужики вечерами от безделья языками почище баб чешут, а про такое молчат. Правда, Тамиру, работнику, руку в лесу деревом упавшим зашибло, так его в Мидан к лекарю отправили.

— Значит, после похорон никаких других смертей не было? — задала я уточняющий вопрос.

— Среди людей нет. Только Ветерок, пес Парама, издох. Горевал очень, есть перестал, пить, все скулил так, что сердце разрывалось. А потом ушел к нему на могилку, лег, так и помер. Как ни звали мы с детишками его назад, за хозяином вослед ушел. — Ярина утерла рукавом подозрительно заблестевшие глаза. Может, мне показалось, но весьма вероятно, хозяйка скорбела по почившему супругу куда меньше, чем по домашнему животному. Или ее боль была столь глубока, что не разглядеть?

— Дело ясное, что дело темное, — пробормотала я, почесывая нос, и попросила: — Опиши, пожалуйста, как ты Парама видела, сколько раз, что он делал или говорил. А еще когда именно умер твой муж.

— Четыре луны уж миновало. — Кажется, баба сама удивилась тому, сколько времени прошло. — Не спалось мне ночами после того, как супруга схоронила. Сидела у окошка, в сад смотрела, тихо было, лишь кузнечики стрекотали, никого вокруг, а тут вдруг появился. Остановился у яблони нашей любимой, что, как сын родился, посадили. На голове картуз, какой всегда носил, с ним и в могилу положили, бороду гладит рукой и тяжко так стонет, но тихо: «Ярина! Ярина! Иди ко мне!»

— А ты вышла? — не выдержав, поинтересовался Герг то ли из чистого любопытства, то ли поэму ужасов сочинять вздумал. Шекспир наш недопоротый с отбитым задом.

— Нет, испужалась жуть, мрак накатил, а как очнулась, у окошка на дерюжке лежу, все тело занемело, петухи голосят, — жалобно пояснила Ярина и, собравшись с духом (пышная грудь заколыхалась от тяжкого вздоха), продолжила: — Потом он еще три раза приходил, каждое новолуние появляется и зовет, зовет так, что сердце заходится и от страха колотится, ноги отнимаются. Измучилась я, уж и детей к тетке услала, чтобы они часом сна не лишились! Фокма, дальний родич мой, говорит, с лица я совсем спала. У него хутор недалече, предлагал там жить, а это место запродать, на добрую землю всегда сыщется охотник. Я уж думаю, согласиться стоит, уеду, туда-то Парам не придет, оставит меня в покое. Да все мешкаю, жду чего-то…

— А сегодня у нас какая фаза луны? — уточнила я, вертя в руках коричневую глиняную кружку, по дну которой перекатывалась белая капелька молока, как полночное светило на небосклоне.

— Новолуние и есть, — с философской обреченностью подсказал Кейр, сообразивший все-таки, что приключения ищут меня сами и ожидать от магевы чинного поведения кроткой домашней барышни столь же бесполезно, как от козла молока.

— Великолепно! — оживилась я, потирая руки. — Значит, так, Ярина, мы с вечера меняемся комнатами. С тобой на всякий случай Кейр побудет, а я и Лакс посторожим у окошка там, где Парам у яблони является. Кстати, обязательно покажешь, у какой именно!

— А я? — спросил Герг и подобрался, как новобранец в ожидании приказа генерала. Даже встрепанные светлые волосы чуток распрямились.

— У тебя задача куда более сложная, — безапелляционно, как и следует вести себя с больными, поэтому еще более капризными, чем обычно, мужчинами, объявила я, используя опыт общения с простуженным отцом и разбитым радикулитом дедом, — постарайся поправиться за одну ночь настолько, чтобы завтра мог сесть на лошадь.

— Что ты хочешь делать? — спросил по существу телохранитель.

— Выяснить, кто или что смущает покой нашей хозяйки, и устранить причину, — отчиталась я, ерзая зачесавшейся спиной по стенке.

— Как? — попытался прояснить наш великий план Кейр.

— Да чтоб я знала, — беспечно ухмыльнулась я, чувствуя приятную сытую истому во всем теле. — Поживем — увидим! Пока ясно, что Парам не вампир и не упырь, поскольку люди в округе живы-здоровы.

— Про вампиров слышал, они кровь сосут, — признал Лакс, — а что за штука такая упырь?

— В принципе хрень та же, только в башке пусто, никаких мыслей, кроме как крови побольше выжрать, нет, — просветила я приятеля, используя данные из массы виденных и читанных (еще одна моя маленькая слабость!) ужастиков. — Что касается остальных версий, ничего не скажу, они по-прежнему требуют детальной проверки и фактического материала. А посему давайте действовать!

До наступления темноты я успела облазить весь сад за домом, провела, так сказать, рекогносцировку местности, потом перебралась в комнату Ярины с большой семейной кроватью и проделала с помощью Лакса и работника с конюшни еще кое-какие необходимые приготовления. Герг, не то умотавшись за день, не то обидевшись на отстранение от работы, ушел на сеновал спать. Фаль, зевая так широко, что мне становилось страшно за целость его рта, лез в каждую щель, но под конец притомился, рухнул между подушками на просторной кровати и тоненько засопел. Поскольку ему в ночном бдении никакой роли не досталось, беспокойного сильфа будить не стали. Кейр ушел вместе с Яриной, пообещав подать сигнал в случае явления Парама у их окна и заручившись моим обещанием позвать его, буде понадобится. Мы же с вором сели на сложенные в углу у самого подоконника пестрые половички, маскируясь под горшками с развесистыми вьюнками, потушили свечи и принялись трепаться. Болтовня здорово помогает не спать!

— Оса, боишься? — первым делом спросил Лакс.

— Не-а, — отозвалась я и пересказала ему анекдот про то, как мертвец трусливую женщину через кладбище провожал. — Ну сам посуди, — когда Лакс отхихикал, продолжила я, — если бы Парам захотел навредить кому-то, он бы уже обязательно понатворил бед. А так он только Ярину пугает своими подвываниями у дерева.

— Но ведь пугает. У тебя есть заклинания против нежити? — все равно не слишком веря в безобидность потусторонних гостей, уточнил вор.

— Придумаю, не переживай, и вообще, у меня на поясе, если ты помнишь, кинжал из этого, как его, «серого пламени» висит. Им можно все что угодно зарэзать, значит, и нежить, если она не пойдет на контакт и откажется от сотрудничества. Я хохмила и почему-то совершенно не беспокоилась по поводу ночного гостя хуторянки. Было лишь интересно, да и то не столько караулить ходока, сколько сидеть вот так запросто в темноте на теплом полу, бок о бок с Лаксом, слышать его дыхание, трепаться о пустяках, чувствовать пряди мягких волос парня на своей щеке. Было в этих посиделках что-то куда более интимное, чем в прозаичных обжиманиях в потемках на диване с очередным приглянувшимся кавалером. Хотелось положить Лаксу голову на плечо, потереться щекой о гладкую ткань рубашки, ощутить тепло его худощавого тела через тонкую ткань. Но вместо этого я почти деловито спросила:

— Ты сам какую-нибудь нежить видел?

— Нет, только истории в тавернах слыхал, но в них, где правда, где три мешка вранья, разве разберешь, — задумчиво протянул вор, потер длинный нос и поерзал, то ли принимая более удобную позу, то ли, что больше льстило девичьему самолюбию, пытаясь прижаться ко мне посильнее.

— А эльфийские легенды? — поинтересовалась я, не делая попыток отодвинуться.

— У них все трепетно, возвышенно и благородно до слез. Призраки являются в час великой нужды, дабы ободрить потомков или передать им реликвию, при помощи которой можно одолеть врага или спасти княжество от какой напасти. — Лакс старался говорить небрежно, однако за ироничными словами мужчины я видела ребенка, млевшего некогда от сказок, рассказанных матерью.

— Ну ужасов и благородных былин я тоже вдоволь наслушалась, теперь нам предстоят первые практические занятия по курсу изучения повадок выходцев из могил, — резюмировала я и уже почти решилась ткнуться носом в плечо парня, когда за окошком раздался печальный стон.

Словно тоскующий ветер пронесся по саду. Будь я собакой, завыла бы в голос. Потусторонние звуки затихли и через один долгий миг повторились снова. Лакс вздрогнул, машинально прижал меня к себе. Так, в обнимку, мы и стали осторожно приподниматься, чтобы выглянуть из окна, как солдаты из окопа под обстрелом.

Темный силуэт грузного мужчины на фоне темного сада в слабом свете звезд нарисовался у подмеченной нами яблони. Рука создания коснулась коры дерева, будто пыталась вновь ощутить что-то из мира плоти, огладила топорщившуюся колом бороду. Призрак вновь простонал. Затем печальный покойничек сделал шаг, чтобы встать поровнее под яблоней. В тот же миг раздалось звучное жадное клацанье, и «призрак» истошно заорал! Вопль вперемешку с ругательствами самого прозаического свойства огласил ночной сад.

— Попался, голубчик! — злорадно завопила я, сиганув через открытое окно и на бегу метнув в мерзавца заготовленную заранее тройку рун, именуемую в пособиях по рунной магии весьма поэтично — «оковы врага». Враг резко заткнулся и как подкошенный рухнул в траву.

Мы с Лаксом и Кейр оказались у яблони практически одновременно. Ярина, использовавшая для выхода из дома дверь, припоздала на каких-то несколько секунд. Тяжело дыша не столько от физической нагрузки, сколько от возбуждения, мы окружили «призрака». Заправленная маслом лампа хозяйки и руна кано высветили могучего бородатого мужика, раззявившего рот в беззвучном из-за магического кляпа крике. Нога «выходца с того света» была надежно защелкнута челюстями капкана — одного из нескольких приспособлений, установленных нами под вечер в саду, очень прочных, но сделанных специально так, дабы не портить ценную шкуру зверя. Я нагнулась и стянула с башки «нежити» картуз.

— Так, проводим опознание. Ярина, знаком ли тебе этот человек?

— Фокма! — в удивлении ахнула крестьянка, всплеснув руками.

— Ты знала, что ее пугает человек? — усмехнулся мне Кейр.

— Нет, но решила на всякий случай перестраховаться, — скромно улыбнулась я. — Стало быть, этот твой родственник, Ярина. Очень интересно, какого же рожна он из себя привидение корчит? Уж не для того ли, чтоб ты хутор поскорее продать решилась?

— И на что только люди от жадности не идут! — резюмировал Лакс, малость разочарованный тем, что нежить оказалась самой натуральной «житью», не добавив ни капли к его личному опыту трансцендентального.

— Впрочем, не будем строить бездоказательных версий, давайте у нашего призрака обо всем спросим. Сейчас заклятие сниму, с капканом на ноге он далеко убежать не сможет, пусть дает показания, — решительно объявила я и устранила магические путы.

— Фокма, зачем? — Ярина спросила с жалобной беспомощностью преданного доверия. — Неужто все из-за землицы?

Крякнув, мужик сел, встать с капканом на ноге у него все одно не вышло бы, и глухо пробормотал, глядя в землю:

— Вишь ты, стыдобища какая вышла, а я ведь как лучше хотел. Только поверишь ли?

— Обвиняемый имеет право на оглашение своей версии происходящего, — заверила я его, поскольку крестьянка, кажется, временно потеряла дар речи. — Говори, мы выслушаем, а верить или нет, решим сами.

— Люблю я ее, — совершенно неожиданно признался Фокма, весь как-то сжавшись, что при его габаритах было затруднительно (видно, мальчик хорошо кушал, и не только морковку). — Сызмальства люблю, еще когда ребятенками вместе играли, думал — вырасту, непременно женюсь. А ее родители за Парама отдали, ничего слушать не хотели, потом и меня оженили. Так и жил, как без сердца, из груди вынутого, от ярмарки до ярмарки, где хоть увидеться мог, словечком перемолвиться. Как умерла женка моя, бобылем остался, а потом и Ярина своего мужика схоронила, я и решил, дурень, что еще смогу хоть напоследок счастье свое устроить. Намекал ей чуток, просил ко мне перебраться хоть как к родичу поначалу. Только она никак решиться не могла, вот я и скумекал чуток пугнуть. Пусть не ко мне, так от нежити прочь убраться захочет. А вишь ты, как оно обернулось.

— Н-да, — протянул Кейр, огладив подбородок. Воин был почти шокирован. Он мог ожидать выходок такого рода от сумасбродки-магевы, но не от крестьянина в летах.

— Амо́р, — задумчиво процитировала я, почесав нос, и глянула на Ярину. Несмотря на искусственное освещение, было совершенно очевидно, щеки предмета воздыхания Фокмы заливал совершенно девичий румянец, а глаза посверкивали так, будто крестьянка сбросила годков двадцать. Еще бы, готова поспорить, ничего столь романтичного, как этой ночкой, с ней за всю жизнь ни разу не приключилось. — Ну что, Ярина, тебе как жертве розыгрыша решать, что делать с этим Ромео будешь.

— Ох, Фокма. — Ни малейшего укора в голосе женщины не было, только томное, удивленное довольство. — Да кабы я знала…

— Ну теперь-то знаешь, — пробормотал себе под нос незадачливый влюбленный.

— Знаю, — кокетливо потупилась Ярина.

— Сними с него капкан, — уяснив ситуацию, попросила я Кейра, и воин играючи расщелкнул челюсти монстра, освобождая ногу мужика. — А дальше они сами разберутся, когда свадьбу назначить и кто к кому на хутор переезжать будет. Пошли, парни, им есть о чем наедине поговорить.

Мы уже собрались удалиться, чтоб оставить сладкую парочку в саду тет-а-тет, когда я резко развернулась и спросила:

— Да, Фокма, чуть не забыла, а каким образом ты стоны изображал?

— Да вот, дудочка. — Мужик прекратил растирать и ощупывать ногу, вытащил из глубин бороды тоненькую деревянную штуковину и протянул мне.

— Классная вещица, спасибо, — нахально поблагодарила я и сунула пугалку в карман. Никогда не узнаешь, в какой момент могут пригодиться такие приколы.

Поворачивая за угол дома, еще разок оглянулась и увидала идиллическую картинку. Ярина и Фокма сидели под яблоней рядком, целомудренно взявшись за руки, и о чем-то шептались.

— Да, Лакс, так нам и не удалось на нежить поохотиться. — Я цокнула языком. — Ну ничего, если очень захочется, устроим засаду на первом же попавшемся кладбище!

— Ты шутишь? — уточнил Кейр.

— Конечно, шучу, — ухмыльнулась я и сладко зевнула. — Никакие привидения не заставят меня сегодня отказаться от сна! Ну если только очень красивые привидения, — внесла я маленькое уточнение.

— Эльфийские, что ли? — поддел меня вор, открывая дверь в дом.

— Не-а, эльфийских не хочу! Ты же говорил, они слишком торжественные и возвышенные. Мне от патетики скулы с тоски сведет! — закапризничала я, сморщив нос, и неожиданно сладко зевнула.

— Ложись-ка спать, магева, — мягко, почти нежно, посоветовал телохранитель, подталкивая меня в сторону комнаты.

— Ага, чао, ребята! — Я даже не стала спорить. Сходила, вытащила спящего без задних ног, рук да и крыльев сильфа из-под подушек Ярины, чтобы малыш не стал свидетелем или, того хуже, жертвой какого-нибудь непотребного зрелища, когда крестьянке с ее давним кавалером наскучит за руки в саду держаться, и скрылась в спальне.

Никакие привидения мой покой более не смущали, а вот снилась всякая ерунда, какую даже запоминать противно. Только один обрывок сна и сохранился в памяти к утру. Герг стоял в лесу и улыбался, а позади него затаилась какая-то тень, потом оказалось, что они поменялись местами и уже тень стоит впереди, и не тень это вовсе, а сам поэт. Наверное, утомленный мозг, творчески перерабатывая информацию о преследованиях Щегла, выдал мне этот сюр.

Но, несмотря на все странности грез, выспалась я на славу. Конечно, все пташки ранние уже успели подняться. Ярина хлопотала на кухне, Фокма, я углядела из окна, усердно колол дрова. Вокруг только щепки летели, а чурки выходили стройные, ровненькие на загляденье. Когда так споро, ладно, будто забавляясь, работают, даже капельку завидно становится, тут же самой попробовать хочется. По счастью, приключения Тома Сойера я в детстве читала и побывать в роли «покрасчика» забора желанием не горела, к тому же сомневаюсь, что мне удалось бы даже поднять топор, каковым играючи орудовал дюжий крестьянин, лишь самую малость уступавший Самсуру в комплекции. Пострадавшая от капкана нога, перевязанная чистой тряпицей, Фокме нисколько не мешала. Понаблюдав чуток из окна за его трудами, — ну надо ж, и не вспотел нисколько! — я умылась ледяной водицей из рукомойника и вышла во двор. Голоса моей компании раздавались со стороны распахнутых дверей сеновала. Устроившись на мягком сене, Лакс в красках и сильно жестикулируя живописал ночное приключение, Герг внимал ему с распахнутым ртом, Кейр стоял у стены и кивал. Проспавший вчера все интересное Фаль нахально оккупировал плечо воина и тоже слушал, затаив дыхание. Когда я присоединилась к джентльменам, вор как раз завершал красочный рассказ, а посему мне осталось только улыбнуться в знак приветствия и вывести ехидное моралите:

— Да, изощрился Фокма так, что ни в сказке сказать, ни пером описать.

— Какое образное выражение! — моментально восхитился поэт.

— Дарю, — без зазрения совести расщедрилась я. А чего стесняться? Раз народное, значит, принадлежит всем и мне в том числе! — Кстати, Герг, как твой зад? Отдохнул?

— Гораздо лучше, Оса, Кейрово лекарство поистине чудодейственно, хоть и жжется огнем! Я уже смогу сесть на лошадь, спал же, как мертвец, — заверил Щегол.

— Разлагался и вонял, что ли? — моментально подколол поэта Лакс.

— Отринув все земные заботы, — наставительно поправил его Птица с не менее глумливой ухмылкой.

— Отлично! — улыбнулась я и предложила: — А не пойти ли нам позавтракать? Из кухни, кажется, пирогами с ягодами пахнет!

— Соблазнительница, — страстно простонал Лакс, схватившись за плоский, как стиральная доска, живот, и покатился по сену.

Всем остальным моя идея насчет завтрака тоже показалась дельной. Горячая, с пылу с жару сдоба, может, и вредна для желудка, как уверяют врачи, но настолько вкусна, что устоять против искушения невозможно. Впрочем, давно известно: все, что мы любим, либо безнравственно, либо вредно для здоровья, но запретный плод столь сладок, что чихать мы хотели на все предостережения!

Выбравшись из мягкого сена, мы дружной голодной компанией потянулись на зов желудков. Увлекательный процесс колки дров уже был приостановлен. У изрядной поленницы, опираясь на топор, Фокма что-то вещал Ярине. Та, в новеньком платье и стоящем колом белом фартуке, просто лучась счастьем, внимала изобретательному кавалеру. Похоже, у них все сладилось.

— Аромат пирогов, хозяюшка, ласкает мое обоняние! — польстил крестьянке Лакс, демонстративно потянув носом воздух, и застонал.

— Пироги? Какие пироги? — будто очнувшись от грез, заморгала женщина, а потом с испуганным ахом: — Пироги! — подхватила юбку и поспешно устремилась в кухню.

— Надеюсь, не пригорят, — вовсе не сердито хмыкнул Кейр ей вслед.

— Любовь подчас требует жертв, — не без патетики вставил Герг и со смешком прибавил: — Надеюсь, выпечка будет единственной, кто пострадал от сего пылкого чувства!

Фокма проводил свою обожаемую влюбленным взглядом и только потом соизволил заприметить нашу компанию. Все еще сжимая в одной руке маленький такой, толщиной с мою руку топорик, крестьянин двинулся ко мне с самым решительным выражением на бородатой физиономии.

— Эй, Фокма, в чем дело? — Я малость занервничала, впрочем, и Кейр тоже, потому что выступил вперед и загородил меня своим телом.

Прихрамывая, мужчина подошел ближе, опустился перед нами на колени, недоуменно нахмурился, обнаружив топор в руке, отбросил его влево, ловко воткнув в колоду, и прочувствованно прогудел:

— Спасибо вам, почтенная магева, как и благодарить, не знаю! Счастьем всей жизни вам обязан!

— Отблагодари, сделай Ярину счастливой, — велела я, не найдя более подходящего поручения и радуясь уже тому, что ополоумевший мужик не полез ко мне обниматься с топором в руке. А то получились бы из Ксюхи две нежизнеспособные половинки!

— Да я! Да мы!.. — забормотал Фокма, а потом схватил мою руку и принялся смачно лобызать ее, точно разнежничавшийся щенок.

Кое-как избавившись от признательного сверх всякой меры крестьянина, я змейкой шмыгнула в дом, смущенно бормоча под нос:

— Что они все руки мне измусолить норовят! Это негигиенично! Медом, что ли, там намазано?

— Давай проверим! — тут же предложил Лакс, устремившийся в горницу вслед за мной, пока Кейр и Герг продолжали беседовать с Фокмой во дворе, выясняя, как именно они с Яриной решили устроить свою будущую супружескую жизнь. Матримониальные планы у мужика оказались основательными, не зря, видать, вечеряли под яблонькой.

— Каким образом? — заинтересовалась я, вытирая сполоснутые руки чистым полотенцем.

— А вот так. — Лакс взял мою руку и неожиданно нежно чмокнул прямо в середину ладошки.

— Ну как? — с деланым безразличием уточнила я экспериментатора, пытаясь не обращать внимания на участившееся сердцебиение и предательски наползающую истому.

— Сладко! Но мед ли, не разобрал, надо бы повторить! — нахально заявил рыжий неожиданно охрипшим голосом и, взяв мою ладонь обеими своими, принялся нежно целовать, не пропуская ни одного пальчика. Голубые глаза Лакса горели, как два колдовских светильника, и больше всяких пирогов мне хотелось попробовать на вкус его горячие, такие мягкие, такие твердые, такие нежные губы.

— Уж простите меня, едва не сожгла пироги-то! Вот голова дырявая! — В горницу, открыв дверь задом, а потому и не узрев ничего компрометирующего, пятясь, вдвинулась оправдывающаяся Ярина. В руках женщина держала здоровенный деревянный поднос с горячей сдобой, накрытой расшитым, небось парадным, полотенцем, извлекаемым из сундуков по красным дням. — Сейчас к завтраку на стол соберу!

Я неловко отняла руку у Лакса и преувеличенно бодро сказала:

— Не переживай из-за пустяков! Все хорошо, что хорошо кончается! Впрочем, к пирогам это не относится. Боюсь, они даже если бы умудрились пригореть, были бы обречены на съедение.

Позавтракали мы и впрямь славно, только при виде крынки с медом мои щеки почему-то начинали неудержимо краснеть, и я избегала поглядывать на рыжего вора, он же, напротив, так и старался поймать мой взгляд.

Глава 20

Дорога до Мидана, или Балаганщики, клады и арбалеты

Собрав вещи в дорогу, мы получили гору снеди плюс ворох добрых напутствий от будущей четы и покинули хутор сытыми и довольными. Обожравшийся Фаль дезертировал из разведки и мирно похрапывал в переметной сумке на крупе Дэлькора. Кстати, жеребец продегустировал пироги с тальником и выразил свое отношение одобрительным ржанием. Кейр укоризненно покачал головой, видя такой перевод продуктов, но больше для порядка, чем от природной жадности. Еды мы прикупили и получили в подарок с изрядным запасом на случай непредвиденных расходов. Должно было хватить до самого Мидана, даже если придется кормить Фаля пять раз в день и накладывать добавки Гергу. Поэт, чуть подлечивший зад, благодаря неспешности нашего передвижения в седле держался относительно устойчиво и развлекал компанию занятными виршами собственного сочинения. Поскольку среди нас присутствовала дама, самые похабные, а потому забавные стишки Щегол читать отказался. Я посетовала на половую дискриминацию, но пока удовольствовалась творчеством, выдержавшим цензуру.

Герг так увлекся очередной песенкой про чаровницу Викки, что даже чуток ровнее сел на Белке. Кейр и Лакс, заразившись энтузиазмом сочинителя, стройно подтягивали припев, выходило даже лучше, чем у нашего трио, вдохновенно воспевавшего подвиги гусей. Правда, лошадь солиста важностью момента не прониклась и все равно ехала так, как хотелось ей, но строй получался почти ровным. Телохранитель впереди, я и поэт в центре кавалькады, Лакс чуть позади.

Что случилось потом, я в первые секунды вообще не поняла. Только услышала резкий свист у левого уха и какой-то чавкающий звук, одновременно Кейр одной рукой сорвал с коня щит и выставил его, загораживая мой левый бок, второй обнажил меч. Лакс нагнал нас, резко развернул жеребца, прикрывая правую сторону своим телом и кинжалом в руке и застыл напряженный, как тетива лука, готовый биться, пусть даже биться насмерть. Я это очень ясно видела по решительному изгибу губ и чуть прищуренным, ставшим так похожими в этот миг на истинно эльфийские, глазам. Герг, вцепившись в поводья и гриву Белки, будто пытался прирасти к ним и испуганно озирался. Беспомощный, жалкий Щегол.

Мы все замерли, прислушиваясь, но ничего кроме обычного лесного шума слева и пустой равнины с редкими деревцами справа не видели и не слышали. Ничего подозрительного. Даже птицы, коим следовало бы примолкнуть, будь в округе посторонние, заливались по-прежнему.

— А что вообще происходит? — может, и не слишком вовремя попыталась выяснить я, не понимая, с чего это парни так переполошились.

— В тебя стреляли из арбалета, — коротко объяснил Кейр, не отводя взгляда от леса и не опуская щита, и указал мечом в направлении потенциальной угрозы.

Пробудившийся в процессе переполоха Фаль, не дожидаясь просьб или приказаний, молнией метнулся в лес, а я недоверчиво покачала головой. Вот и не верь после этого чудакам-философам, утверждающим, будто мир движется по спирали и все события в нем повторяются, когда приходит пора для нового витка. Давно ли стреляли в Лакса, а вот уже и мне едва не достался арбалетный болт. Хочется надеяться, что чары в любом случае отвели бы беду, а пока враг банально промазал. Или он просто пристреливался, пугал? Кстати, хотелось бы узнать, что за враг? Почему больше в нас не стреляют, никто с гиканьем не выскакивает из леса, размахивая какими-нибудь острыми хреновинами, и не пытается нас убить, или, на худой конец, ограбить? Кто это вообще был? Разбойники, решившие, будто мы им не по зубам, и отступившие в лесные дебри, или какой-нибудь агент страшной Тэдра Номус, действующий исподтишка?

Вернулся запыхавшийся Фаль и доложил, весь буквально пылая гневным изумлением:

— Там нет никого! Только арбалет, а к нему привязана тонкая веревка!

— Там никого нет, — озвучила я слепым к магии слова сильфа и соскочила с Дэлькора. Малютка-мотылек моментально уселся мне на плечо так основательно, словно вообще никогда больше оттуда слетать не собирался. А то стоит ему чуток прикорнуть, оставив магеву без попечения, так ее тут же всякая шваль обидеть норовит. Я потрепала эльфийского жеребца по холке и не то предложила, не то скомандовала, сама не знаю, на что больше походило:

— Пошли, осмотрим.

Кейр и Лакс без возражений приняли программу действий, правда, воин обогнал меня и двинулся впереди. Слез с Белки даже Герг, то ли за компанию, то ли просто воспользовался шансом размять ноги и дать передышку седалищу. Коней привязали к толстому низкому сучку дерева, Дэлькора я, разумеется, оставила свободным. Захочет уйти, любую привязь порвет, а нет, так хрен от него отвяжешься. Настырный коняга!

Фаль указывал мне дорогу, так что укрепленный в развилке рябины треклятый арбалет, тускло поблескивающий темной полировкой ложа и металлом, зачерненным, чтобы не отбрасывать бликов на солнце, обнаружился быстро. Не веревка, а проволока была хитро прицеплена к спусковому механизму. Я совершенно не разбираюсь в оружии, такие штуки только у отца в определителях на картинках мельком видела. Но эта фигня выглядела очень дорого, таинственно, совершенно и… красиво. Умом я понимала, что из него меня пытались подстрелить как куропатку, но рука невольно тянулась вперед, так зачарованная жертва тянется к вампиру. Похоже, противоречивые мысли коснулись не только меня, Герг и Кейр синхронно простерли ладони вперед и тут же отдернули. Едва коснувшись, почти смутились, будто их, как пацанов, поймали на чем-то горячем вроде подглядывания за купающимися в речке девчонками.

— Вот демоны Шаркны, — пробормотал Лакс, единственный из нас не пожелавший прикоснуться к смертоносному оружию, и нахмурился.

— Поправьте меня, если ошибаюсь, ребята, но здесь таких вещиц не делают, технология пока не та, — осторожно промолвила я, еще раз пристально изучив арбалет, мало походивший на примитивные самострелы морианцев.

— Ты права, — признался Кейр. — Я не знаю, что значит «технология», но наши мастера не способны создать такой совершенной вещи, может быть, его делали древние. Нет, даже они так не работали, никаких украшений, знаков, клейма — и того нет. Это не наше оружие.

— Сомневаюсь, что с нами хотели просто пошутить. Значит, Кольра заплатил достаточно, чтобы отыскать и нанять парней с самым лучшим оснащением, можем гордиться, — сделала я единственный логически вытекающий из ситуации вывод.

— Похоже на то, — мрачно согласился Кейр с таким видом, будто сбылись все его недобрые предчувствия в полном объеме.

Я продолжила небрежным тоном прежде, чем кто-то из друзей смог добавить еще что-нибудь патетически-печальное:

— Мы берем эту фигню с собой или оставляем ржаветь? Все равно в ней патронов, то есть болтов, больше нет!

— Один имеется, куда улетел, знаем, — напомнил воин, покосившись в сторону дороги. — Отыщем. Негоже бросать все это здесь! К тому же болты знающему оружейнику по образцу заказать можно. Пригодится!

— Отлично, будем бить врага его же оружием, — одобрила я точку зрения практичного телохранителя, хлопнув его по закаменевшему от напряжения плечу. — Если жизнь подсунула тебе лимон, сделай из него лимонад!

— Лимон? — переспросил Лакс, всегда интересующийся новыми словечками, в изобилии сыплющимися из моего болтливого рта.

— Ага, это такой кислющий, почище не прихваченной морозом брусники, желтый фрукт, а напиток из него немного на морс походить будет, — уточнила смысл поговорки, обожаемой психотерапевтами.

— Оса, ты ведь магева! Не сможешь узнать, что за ублюдок в тебя болт всадить пытался? — пробила вора грандиозная идея.

— Каким, интересно, образом? — Во мне шевельнулось какое-то отстраненное любопытство. — Выследить по запаху? Я не собачка Кейсара Дерга, среди нас вообще следопытов нет, какой-то неправильный квест получается. Вот только разработчику игры жалобу не пошлешь.

— Однажды-то со стрелой у тебя вышло! — даже не выяснив у меня, что такое квест, напомнил вор, пока Кейр, покумекав над строением арбалета, аккуратно отцепил проволочку и вынул его из развилки ветвей. В разговор секьюрити не вступал, но слушал внимательно.

А Герг смотрел на все, раскрыв глаза, то ли перепугался вусмерть, то ли материал на новую поэму или пьесу собирал. При вопросе Лакса его взгляд тут же испытующе переметнулся на мое лицо.

— Предсказывать будущее и заглядывать в прошлое — две большие колдовские разницы, первое еще не определено, второе состоявшаяся реальность, — хмыкнула я, чуть подумала и неожиданно заявила: — А впрочем, ты прав, можно попытаться поступить по-другому.

Пошарив в траве под ногами, вытащила сухую, относительно ровную, без рогулек, палочку. Своим антикварным кинжалом осторожно, чтоб не порезаться самой и в щепу не порубить древесину, едва касаясь коры, написала череду рун, тех, которые отвечают за время, помогают обрести ясность, связывают настоящее и прошлое. Дотронулась палочкой арбалета и шепнула знак огня — кано. На конце рунной палочки затеплился странный голубой огонь, он не обжигал, даже тепла от него не шло. Зато в глазах бешено защипало, будто в них выдавили сок цельной луковицы. Зашипев сквозь зубы, сморгнула подступившие слезы и в размытом голубом свете увидела образ — два мужских силуэта, но это были всего лишь знакомые мне люди.

Я разочарованно вздохнула, от этого вздоха деревяшку с выписанными на ней рунами охватил настоящий огонь, и в мгновение ока она сгорела до пепла, будто и не деревом вовсе была, а простой бумагой.

— Ничего не видела, только Герга и Кейра. Они последними касались арбалета, отпечатки их личностей мне и удалось извлечь. Либо тот, кто стрелял в меня, сам колдун и обладает серьезной защитой, либо магия моя не действует на тех, кто не принадлежит этому миру, — разочарованно констатировала я, стряхнув с рук пепел. — Простите, ребята! Я подумаю, что еще можно сделать, но на этот момент моя буйная фантазия истощилась.

— Если твой враг колдун, нужно быть очень осмотрительной. Он может почувствовать, что ты его ищешь, и нанести новый удар, — поежившись, заметил Герг, совсем недавно ощутивший на своей шкуре, что значит быть загоняемой дичью. Огонек страха показался в глазах Щегла, плечи чуть сгорбились, будто он уже готовился почувствовать между лопаток холод металла.

— Он прав, пока больше не колдуй, — попросил меня Кейр и отправился на поиски болта, засевшего вместо моей груди в стволе какого-то дерева. Напоследок воин бросил: — Лучше объясните поэту, во что мы влипли, может, он предпочтет до Мидана пешком в одиночку добираться, целее будет.

Мы вышли на безмятежно озаряемую солнышком дорогу. Дождь за последние дни тут шел только раз, и то по моей колдовской воле, поэтому теплая пыль взлетала из-под ног и оседала на штанах. Разумеется, неизвестный враг не оставил никаких следов, то ли пробирался со стороны леса, то ли вовсе умел летать. Киллер с крыльями, да, это было бы весьма забавно, если бы не тщательно скрываемый страх в глазах друзей.

— Герг, ничего точно утверждать пока нельзя, но арбалетные болты не мухи, просто так не летают, весьма вероятно, чтобы разделаться со мной, наняли кого-то из Тэдра Номус, — не то по праву, не то по обязанности потенциальной жертвы покушения я взяла на себя бремя объяснения с поэтом. Он даже после слов телохранителя ничего не просил рассказать, но элементарная честность требовала посвятить Щегла в суть дела. — Кейр прав, ты должен знать о нашей проблеме. Если хочешь, разделимся. Мы снабдим тебя припасами и дадим денег на дорогу, вот только насчет лошади — извини: Белка нужна нам самим, купишь какую-нибудь конягу на первом же хуторе.

— Нет, я уж лучше с вами останусь, — криво улыбнулся Щегол, пиная пыль под ногами, — если, конечно, не прогоните.

— Рисковый ты парень, — дивясь, покачал головой Лакс.

— Да какой уж тут риск, — пожал плечами поэт, потирая ребром ладони под носом, по отчаянно колющимся отрастающим усам. — Вы же про Тэдра Номус говорите. Они всех подряд кончать не станут. За кого заплатили, того и, — Герг смешался, тактично опустив слово «убьют». — Я слыхал, у них с этим строго, за бесплатно не работают. Вот и выходит, нечего мне опасаться, если за магевой охота пошла. Только я и о другом подумал. Как знать, не расщедрился ли на меня кто из Ланца? Ну тогда уж мне переживать надо, а вам не стоит дергаться. Словом, мы друг для друга как спутники не опасны, зато Кейсар меня без твоей защиты, Оса, отыскать и на эшафот оттащить легко сможет. Считайте меня трусливым эгоистом, но я от вас до Мидана ни на шаг.

— А ведь парень прав, — хмыкнул рыжий вор.

— Да здравствует Тэдра Номус! Приятно иметь дело с настоящими профессионалами, дорожащими своей репутацией, — провозгласила я, а Кейр, словно в подтверждение моих слов, напряженно пыхтя, позвал из-за кустов:

— Лакс, иди сюда, помоги, глубоко засел, зараза!

Насвистывая, парень отправился на выручку компаньону, Герг ожесточенно поскреб щеки и с испытующим любопытством спросил:

— Магева, а ты и правда ничуть не боишься или только не показываешь страха?

— Наверное, Герг, дело в том, что раньше меня никто убить не пытался, — задумчиво ответила я, выбирая из волос лесной мусор. — Вот и не привыкла пугаться. Может, когда опыта поднаберусь, научусь нервничать, а пока — Don’t worry; be happy, что означает — не дергайся и будь счастлив. А вообще-то страх — естественное состояние организма, обуславливающее выживание не только человека, но и человечества. В большинстве своем мы все по сути потомки трусов, которые не стояли восторженно, созерцая потенциальную угрозу вроде голодного хищника или шторма, а прятались или улепетывали со всех ног. Тут главное палку не перегнуть в соотношениях здоровой осмотрительности и пугливости. Ты вот тоже боишься, но рассуждаешь здраво, от одного упоминания о Тэдра Номус не завопил и не бросился наутек, позабыв обо всем.

— Не перехвали меня, магева, — передернул плечами Птица, отводя глаза. — Это я сейчас такой умный, а когда перед заряженным арбалетом окажусь, совсем иную песенку запою.

— А хоть бы и так, — фыркнула я. — Ты не воин и не герой, предназначение поэта в пробуждении всяких там возвышенных чувств у народонаселения и развлечении оного стихосложением, так что никто не потребует от тебя встать в одиночку против всей Тэдра Номус с палкой в руке, да такой глупости вообще ни от кого требовать не следует.

— Еле достали, — отдуваясь, оповестил нас Лакс, показываясь из кустов, — засел так, что все дерево расковыряли, пока выдернули.

— Ты умеешь утешить, — иронично ухмыльнулась я вору.

— А? Ой, Оса, извини, не подумал, — моментально посмурнел рыжий, только сейчас сообразив, как живописно этот мощный метательный снаряд смотрелся бы в моей груди, если бы, конечно, не прошил ее навылет, оставив дыру размером с кулак. Хоть фильм ужасов снимай.

— Как будем действовать дальше, магева? — счел нужным уточнить Кейр, метнув в вора взгляд поострее иной стрелы и загородив от меня болт.

— Продолжаем ехать в Мидан. Пока не разузнаем побольше о том, кто против нас, предпочитаю стратегию глухой обороны. А то вдруг, если мы первого киллера случайно уделаем, за нами десяток пришлют? Я не знаю, как у вас тут принято, но слыхала о подобных случаях, когда вопрос из разряда прозаически денежного переходил в категорию личной мести за убиенного члена клана.

— Но рано или поздно вам придется сражаться, — осторожно напомнил Герг, склонив голову набок. То ли подбадривал компанию, то ли, наоборот, запугивал.

— Все может быть, — не стала я спорить, перебирая черные косички живописной Дэлькоровой гривы, за которой с наслаждением взялся следить Фаль. Он так старательно обхаживал коня, что прическа жеребца стала куда краше, чем в эльфийском лагере. — Но может и не быть. Знаете байку об одном хитроумном жулике, которому король поручил за пять лет научить осла читать?

— При чем здесь животные? — не споря с избранной мною стратегией, устало спросил Кейр, тщательно укладывая ценный болт в свою сумку и обматывая дерюжкой арбалет.

— Совершенно ни при чем. Это я о невыполнимых поручениях речь веду. Тот жулик взялся за задачку монарха, а приятелям, удивлявшимся его глупости, ответил, что пять лет срок большой, за это время либо осел, либо король, либо он сам могут отправиться на последнюю встречу с богами. Я говорю, что мир изменчив, друзья мои, и он меняется не только для ослов, пройдох и королей, но и для Тэдра Номус и для всех нас вместе взятых, а уж в чью пользу, время покажет. Вдруг для разнообразия удача улыбнется тому, кто почти ни в чем не виноват?

Мужчины задумались над адаптированным вариантом байки о Хадже Насреддине, и мы не стали больше разговаривать о нависшей над отрядом или персонально надо мной, если верить информации Герга, опасности. Раз уж решили ехать, а не рвать на себе волосы, то и тронулись в путь.

Других покушений на наши бесценные души, или, как сказали бы приземленные янки, задницы, не происходило. Может, обломавшись с быстрым устранением магевы, Тэдра Номус решили залечь на тюфяки и дождаться ответного удара, а может, стали придумывать для расправы с живучей колдуньей нечто более изысканное, нежели арбалет-автомат. Хотя был еще третий вариант: покушения продолжались, но были организованы столь утонченно, что мы их просто не замечали. В любом случае парни или парень (кто знает, сколько кадров было задействовано в операции по моему устранению?) из организации с поэтичным названием Тэдра Номус нам на пути не попадались, из кустов не стреляли, на дорогу с вызовом на честную дуэль в письменной форме также не выходили.

Однако никто из нашей компании по этому поводу горючих слез не лил, если только Кейр чуток поворчал насчет слишком подозрительного затишья, но поскольку на него и его знакомых киллеры прежде не покушались, воин не мог сказать, насколько такое поведение типично. Наш единственный специалист по загадочным «номусам» (я Птицу имею в виду как самого эрудированного и нахватавшегося различных сведений из таких источников, каких и сам упомнить не мог) тоже не имел ни малейшего понятия о специфике процесса устранения.

Так что в дороге нам изредка встречались лишь местные жители, перемещавшиеся от хутора к хутору по традиционному старому тракту, так же, как мы, направляющиеся в Мидан или возвращающиеся из него, расторговав продукты натурального хозяйства. В основном мы видели телеги, на которых среди покупок и сена восседали или возлежали сразу по несколько человек. А что удивляться? Для провинциального люда такие поездки, наверное, были одним из немногих доступных развлечений, ведь ни телевизора, ни компьютера, даже самого завалящего радио в поселениях, раскиданных среди лесов, не водилось. Разумеется, крестьяне нападать на нас не пытались и охотно перекидывались несколькими словечками, те, кто ехал из Мидана, как сговорившись, прославляли балаганы. Когда очередной красномордый парень принялся описывать выступление тамошнего аналога Петрушки, я едва не завыла. Уяснив мое состояние, Лакс быстро свернул разговор, спасая чувствительную нервную систему магевы.

Вот в таком относительном покое мы и ехали, собирая пыль с тракта и вялые слухи. К дневному привалу во второй после покушения день пути у меня даже мелькнула трезвая мысль: не решили ли в Тэдра Номус уморить магеву дорожной скукой? Я всегда думала, что люблю пейзажи, но, покачиваясь на спине Дэлькора, начала отдавать себе отчет в том, что непрерывное созерцание лесов, полей, ручьев, зарослей кустов и хуторов способно набить оскомину самому закоренелому почитателю природы. Если бы не веселая болтовня Лакса и песенки Герга, совсем бы заскучала.

Кстати, Щегол все еще держался в седле кое-как и уставал больше всех, хоть мы и щадили поэта, пытаясь не задавать слишком высокого темпа езды. Парень это знал и старался услужить как только мог: собирал хворост для костра, ходил к ручью за водой, мыл посуду и вообще был сама любезность. Его готовность помочь вкупе с накопившейся за время пути усталостью и сыграли злую шутку. То, в чем не преуспели Тэдра Номус, едва не удалось Щеглу. Ну это я больше в шутку, чем всерьез, говорю. Просто на дневном привале Герг, передавая мне кружку с горячим травяным отваром, то ли замечтался, то ли отвлекся, но только споткнулся на ровном месте и рыбкой скользнул к моим ногам. Весь напиток расплескался по траве, благо хоть на одежду не попал и не ошпарил. За второй кружкой я, приняв кучу торопливых извинений, пошла лично, пошутив насчет явного божественного указания свыше на самообслуживание. А Птица как-то странно глянул на меня, может, решил, что я серьезно насчет контактов с небесной канцелярией.

Дневной привал в этот раз растянулся больше обычного из-за Дэлькора, усвиставшего в лес в погоне за какой-то неповоротливой птицей, обленившейся настолько, что пыталась уйти от коня пешком, за что и поплатилась, став его добычей. Толстую пернатую тварь, то ли рябчика, то ли куропатку, хрен их разберешь, пестрых, коняга есть, разумеется, не стал. Не дурак сырьем мясо жрать. Жеребец приволок придушенную зубами птицу на стоянку и гордо положил мне на колени. Интересно, будь у него на копытах пальцы, он и костер бы разжег для приготовления жаркого?

— Ты вообще лошадь или охотничья собака? — в который раз задалась я актуальным вопросом о генетическом коде эльфийского подарка, приподнимая за крыло еще теплую, но уже бездыханную добычу.

Дэлькор скосил хитрый черно-оранжевый глаз, морда с синяком-пятном приняла самое нахальное из возможных выражений, и ласково лизнул меня в щеку, словно спрашивал в свою очередь, а какая мне на фиг разница?

— Ну что ты к животному придираешься, магева, — с самым невинным видом принялся журить меня Лакс, закидывая костер землей, — он нам на ужин птичку принес, позаботился. Жаль, мы раньше о его талантах не знали, свежей дичью могли бы закусывать всю дорогу!

Фаль же увивался вокруг Дэлькора, как кот Матроскин вокруг Буренки и Гаврюши, на мордахе было точь-в-точь такое же выражение блаженного собственнического умиления. Сильф и так привязался к коню, но теперь, когда выяснилось, что жеребец еще и продовольствием снабжать может, залюбил его пуще прежнего.

— Не считая того, что ужинать мы, если не случится ничего непредвиденного, будем уже в городе, ты прав. — Даже справедливый Кейр встал на сторону вора и жеребца.

— Ну ладно, раз вы такие умные, тогда скажите, кто будет ощипывать эту птичку? — Я ткнула пальцем в жирную тушку, словно прокурор в обвиняемого перед тем, как попросить у суда пожизненного заключения.

— До города подождем, а там в трактир на кухню отдадим, — безразлично пожал плечами Кейр.

— Вы никогда птиц не щипали, — со вздохом констатировала я.

— Вообще-то нет, — легко согласился Лакс. — Сама знаешь, я городской парень, охотой не промышлял.

Герг ему поддакнул, что в поварах не ходил.

— Мне случалось зайцев бить, — признал воин, потерев переносицу, — потрошил их и свежевал. А что, с птицами иначе?

— Мужчины! — фыркнула я, сознавая свое превосходство. — Пока птица еще не остыла, перья из нее выдрать не проблема, а как закоченеет, только кипятком шпарить, так не поддастся, да и кожица надрываться будет. Если хотим ее целиком жарить, надо сейчас ощипывать. Думаю, этим займется тот, кто больше всех хвалил моего коня за удачную охоту!

— Ты шутишь? — с надеждой спросил Лакс, умильно сложив руки.

— Вообще-то нет, только слегка издеваюсь, — ухмыльнулась я, перебросив тушку телохранителю, будто мяч. — Насчет птицы не вру, моя бабушка курятник держала, но, полагаю, на кухне в трактире повара достаточно опытны, чтоб одолеть и не парную птицу. Запихни ее куда-нибудь в свои мешки и поехали, Кейр. А то не доберемся в Мидан к сумеркам, на дороге останавливаться придется, и тогда птичку вам потрошить, так и знайте!

Моя страшная угроза подействовала почище кнута, компания собралась гораздо быстрее обычного и темп передвижения взяла более высокий, даже Герг пытался погонять Белку, неловко сжимая ее бока коленями. Та удивленно оборачивалась, фыркала, но шаг прибавляла лишь тогда, когда начинала отставать от других лошадей.

Кейр был прав насчет неуклонного приближения к городу, повозки стали попадаться чаще, в этих краях старый тракт и новый шли, а точнее, виляли, бок о бок, и часть путешественников предпочитали сворачивать на менее людную, пусть и не особенно ухоженную, дорогу. Повозки встречались уже не по одной, а целыми группами, бывало, лишь самую малость не дотягивающими до караванов, кое-где я даже замечала верховых охранников. Служивые люди изучали нас несколько секунд, узнавали во мне магеву, а в Кейре своего и автоматически снимали нашу компанию из списка потенциальных любителей поживы за счет честных торговцев.

Последняя замаячившая перед нами пара повозок с крытым плотной тканью верхом не охранялась. Зато она была особенно… нет, не живописна, не своеобразна, даже не оригинальна. Иначе как аляповатым это зубодробительное сочетание ярких, бьющих по глазам красок и оскаленных не то в гримасах ужаса, не то в сердечных улыбках рож я назвать не смогла бы, не погрешив против истины. Думаю, если бы переселенцы с Дикого Запада, страдавшие от набегов краснокожих, догадались так украсить свои фургоны, ни один здравомыслящий индеец к ним и на десять миль не приблизился бы.

Замыкающей повозкой правил седой, но еще крепкий дядька в ярко-красной рубашке и широких, как паруса, столь же колоритных штанах. Рядом шел невысокий, гибкий, как тростник, босой паренек в одних трико. Вожжи флангового средства передвижения держала черноволосая, грудастая, сияющая жемчужной улыбкой из рекламы бленд-а-меда женщина в пестром платье с корсажем, увешанная звенящим при малейшем движении тела набором бижутерии. Обильные украшения, состоящие из колокольчиков, бусинок, колечек и монеток, украшали шею, уши, оба запястья и пояс дамы. Смотрелась она столь же колоритно, как смесь цыганки с клептоманкой, служащая подтверждением старого правила кочевого народа: кто первый встал, тот красивей всех оделся.

— Балаганщики, — констатировал Кейр.

— Я догадалась, что не воры, с такими шумовыми эффектами на дело не отправишься, — малость кисловато откликнулась я. А что мне было шибко радоваться, когда эффектная красотка скалилась нашей компании, мне мимоходом, а в основном мужчинам, и все, даже Лакс, отвечали ей широкими улыбками зачарованных идиотов. Герг так и вовсе ухитрился заставить Белку сменить траекторию движения настолько, чтобы приблизиться к вознице поближе. Полагаю, с седла открывался замечательный вид на декольте женщины. Ничем иным туманно-мечтательный взгляд поэта я объяснить не могла. Между прочим, в такой одежке и мой второй с половиной бюст смотрелся бы на весь четвертый, а чего там внутри у этой актриски, еще неизвестно, может, она тряпочек или поролона напихала для пущего эффекта. Но разве ж прибалдевшим от женских прелестей мужикам мозги вправишь?

Как-то само собой вышло, не знаю уж, мужчины ли малость придержали коней, или балаганщики подстегнули своих, а только поехали мы одной группой.

— Привет вам, путники! — грудное контральто было еще более красивым, чем улыбка и высокая грудь актрисульки. Будь я созданием иного пола, наверное, она произвела бы на меня впечатление. Но я была девицей, а потому испытывала не восхищение, а скрытую досаду, когда балаганщица принялась завлекать кавалеров. — В Мидан?

— Угадала, красавица! — первым нашелся Лакс.

— Ну тогда непременно выберите часок, загляните в балаган дядюшки Каро! — сделала рекламу предстоящему представлению женщина, сосредоточив большую часть своего внимания на Птице и увеличив интенсивность улыбки. Дядька в красном довольно закивал, попыхивая трубочкой и предоставляя коллеге полную свободу действий, а она обратилась еще и ко мне: — Приходите, магева, на наши чудеса поглядите! Акробаты, жонглеры, канатоходцы, клоуны, куклы, двигающиеся сами по себе!

— Не люблю марионеток, слишком похожи на людей, — скривилась я, цедя слова, — но за приглашение спасибо.

— Но разве это не забавно? — непонимающе нахмурилась разбитная красотка, даже на мгновение прекратила артобстрел моих спутников из-под длинных ресниц.

— Напоминание о том, что вся наша жизнь и любой выбор — обман, что все дело лишь в прихоти кукловода — самое лучшее развлечение? Что ж, кому как. На вкус и цвет товарища нет. — Я передернула плечами и отвернулась.

Так же как моя подруга Галка ненавидела гусениц и бабочек, я с детства шарахалась от кукол, пародий на человека, и ударялась в рев, стоило кому-либо попытаться всучить мне «прелестную игрушку». Куклы казались мне готовым сосудом, только и ждущим, когда нечто недоброе заполнит их, или, случалось, я была почти твердо уверена, что зло уже засело под невинной резиновой оболочкой, а стеклянные глазки наблюдают за людьми, выбирая подходящую жертву. Как-то, поглядев «Чаки», я поняла, что такие фантазии посещают не одну меня. Но о своих страхах беседовать с балаганщицей совершенно не хотелось, и к психоаналитику я бы тоже ни за что не пошла. Лечить надо то, что сам считаешь болезнью, на худой конец, отклонением, а я всего лишь проявляла разумную осторожность по отношению к опасным предметам. Вот у наших предков на этот счет правильная была позиция: кукла, подобие человека, — предмет мистический и культовый, неподготовленному субъекту без защитных ритуалов никаких дел с ней иметь не следует. А в магическом мире я вообще не собиралась даже приближаться к «игрушкам». Пусть лучше считают магеву слишком высокомерной и заумной для невинных забав с марионетками, от меня не убудет, а нервы целее окажутся, и, как знать, только ли нервы.

Поняв, что из меня не выйдет восторженной поклонницы балагана, красотка переключилась на более доступные жертвы. Она профессионально весело воскликнула:

— Но вас-то, господин, мы будем ждать? — и игриво подергала за штанину Герга.

Засмотревшийся в декольте актриски, уставший и совсем нетвердо сидящий на лошади поэт от этой встряски потерял равновесие и свалился прямо на звенящие руки красотки, в глубь повозки, откуда донеслось сонное ворчание минимум трех голосов.

— Эй, Щегол, твое седалище нашло местечко по вкусу? — сыронизировал Лакс, на лету перехватывая поводья Белки. — Так до самого Мидана и поедешь, приятель?

— Ох, был бы только рад, — кое-как выбравшись из глубин кибитки, соломы и юбок, простонал поэт под игривый смех красавицы, обвившей его шею руками и залепившей звонкий поцелуй в щеку. — Всадник из меня куда худший, чем из лошади магевы — охотник. Зада не чую.

— А и оставайся, пожалуй, — моментально предложила балаганщица, проникшись великодушным сочувствием к несчастному поэту, — места в кибитке вдосталь. До Мидана к ночи доберемся. Эй, дядюшка Каро, прихватим попутчика?

— Отчего ж не прихватить, — добродушно оскалился тот, выпуская фигурное колечко дыма.

— Правда, Герг, — ухватилась я за ценную идею, — оставайся. Чего зря мучиться? Лакс тебе денег на дорогу и житье даст, а там, если захочешь, всегда нас найдешь.

Щегол смутился, поупирался немного, больше для вида, но согласился. Не последнюю роль, полагаю, сыграло пышное бедро женщины, прижимающееся к его боку, и ее ласковый взгляд. Вор ссыпал поэту горсть монет разного достоинства и перебросил с седла мешок с барахлом и кое-какой едой.

— Вы уже знаете, где остановитесь? — спросил напоследок Птица.

— Там, где мягкие постели, чистое белье, горячая вода для мытья и хорошая еда, — озвучила я скромный перечень требований.

— Тогда я вас быстро отыскать смогу, — мигом успокоился Щегол.

Мы попрощались, пожелали балаганщикам удачи, попросили их беречь непутевого поэта и поехали вперед. Вскоре фургоны остались далеко позади.

Теперь, не подстраиваясь под черепаший ход Герга, мы двигались куда веселее и быстрее. Я оживилась и вновь принялась вертеть головой по сторонам, надеясь узреть первые признаки пригорода районов, пусть не линии электропередачи и вездесущие автомагазины, но хоть что-то намекающее на близость Мидана. Кейр же все оглядывался на Птицу, попавшего в заботливые руки красотки-возницы. Она усадила пиита рядом с собой на отыскавшуюся в недрах фургона подушку, обняла и что-то нежно щебетала.

— Кейр, шею свернешь! — поддел приятеля Лакс, привязывая поводья Белки к луке седла. — Чего ты на них так вылупился?

— Странный народ бабы, — задумчиво буркнул телохранитель. — Как они мужиков выбирают? Я мог бы поспорить, что ей больше ты глянешься, ну или я, а она на Герга глаз положила. Ни кожи, ни рожи, одни кости. Вот ты, магева, знаешь, почему так?

— Знаю, — усмехнулась я, и мужчины повернулись ко мне как подсолнухи к солнцу, ожидая ответа на вопрос изначально риторический, даже лошадей ближе подогнали, чтобы ни словечка не пропустить. — Все дело в том, что у женского пола любовь и жалость чувства часто смешиваемые. Согласитесь, нашего худосочного поэта так и тянет накормить, обогреть и приласкать, как бродячего пса. Вот поэтому Щегол бабам и нравится, причем чем старше, опытнее, увереннее в себе женщина, тем охотнее она западает на такие экземпляры. Во-первых, с ней никто не будет бороться за первенство в семье, во-вторых, есть о ком позаботиться, кого пожалеть. Вот у животных все иначе, там выживает сильнейший, чтобы продолжить род здоровым потомством, от хилых производителей рождаются нежизнеспособные детеныши. Поэтому самка твердо знает, каким должен быть ее спутник. Физическая мощь — основной приоритет. У людей все иначе устроено, не всегда рационально, но ведь хилый человек не значит идиот, он может быть хитрым, изобретательным и куда более удачливым, чем тупой бугай, привыкший полагаться на силу. Вот и носится часть женщин с вызывающими жалость мужчинами, а польза от этого всем людям. Раньше были такие страны, где немощных детишек сразу после рождения со скалы кидали, а теперь об этих государствах только память осталась, и не последнюю роль тут хиляки сыграли, наизобретав арбалеты, катапульты и прочие средства убийства, уравнивающие шансы.

— Эк все сложно, — крякнул Кейр, переваривая информацию. Не знаю, сколько и чего он понял, но вопросов по маленькой лекции задавать не стал, глубоко задумавшись. Зато встрял вор:

— И что же, Оса, ты бы тоже на хиляка польстилась?

— Не-а, — я ответила рыжему с самым серьезным видом, стараясь изо всех сил не расхохотаться, — у меня все зависело бы от обстоятельств.

— Это как? — озаботился Лакс, наматывая на руку повод.

— Вот, скажем, если бы я, ничего не зная о вас троих, искала, обуянная нежданным желанием свить семейное гнездо, мужа, то выбрала бы Кейра. Он на вид такой надежный, сильный, постоянный, а если бы развлечений хотелось, то ты бы вполне подошел, рыжий ворюга, как легкомысленный, но веселый тип. Герг же больше на кандидаты в приятели тянет, вместо подружки, с которой за жизнь потрепаться охота.

Лакс заморгал, не зная, обижаться ему на мою оценку или радоваться. Кейр отвернулся, скрывая ухмылку. А я начала приставать к вору с вопросами:

— Лакс, а почему Птица говорил, что нас быстро разыщет? Мне уже даже страшно, в какую глушь вы меня тащите! Неужто все, чего я хочу в Мидане, такая жуткая редкость?

— Нет, конечно, не жуткая, но редкость, да и довольно дороги такие трактиры, потому их немного. За удобства хорошо платить лишь знатные господа и купцы готовы, но первые у губернатора в доме или у других знакомых дворян останавливаются, торгаши же в гильдейских домах ночуют. А все прочие не столь придирчивы к тому, на чем будут спать. Поесть же и в ресторанчиках можно. — Вор наскоро объяснил структуру гостиничного бизнеса в Мидане, с которым был знаком не понаслышке. Сам из-за наследственной эльфийской чистоплотности по возможности предпочитавший чистое белье, постели без насекомых и вдоволь воды для мытья, Лакс знал подходящие для нас трактиры.

— Хорошо быть богатой. — Я довольно улыбнулась, а Лакс стукнул по одной из седельных сумок так, чтобы она издала приятный глухой звон.

— При том, как вы деньгами бросаетесь. — Похоже, рачительного Кейра едва не хватил кондратий, когда мы от щедрот души Герга монетками оделили. — Не долго тебе, магева, богатой быть.

— Чем больше тратишь, тем больше имеешь, — наставительно, как философ ученику, заметила я телохранителю. — Вот ты такой нищий тип…

— Я не нищий, — хмуро возразил почти оскорбленный мужчина.

— Ладно, скажем мягче, не обремененный излишками наличных индивидуум, — поправилась я, согнала с плеча сильфа и принялась ожесточенно почесывать заласканную крылышками Фаля шею, — именно из-за того, что привык за каждой монеткой следить, а деньги не любят лежать без толку. Расходуй, и они к тебе сами приходить будут, главное сильно не заморачиваться! Чем меньше о деньгах думаешь, тем легче они появляются.

— Если о деньгах вовсе не думать, то скоро ни о чем другом думать не сможешь, с голодухи подохнешь, — буркнул трезвомыслящий Кейр, не желая вникать в философию обогащения. — Может, твой способ и хорош, только сдается мне, он лишь на магев действует, которым люди всегда рады заплатить.

— Не скажу, что согласен полностью, но в чем-то Оса права, — вставил Лакс.

— Выходит, еще и на воров, — внес уточнения в свою теорию телохранитель.

— Пусть так, — рассмеялась я, — но значит, коль ты с нами обоими путешествуешь, о деньгах можешь не беспокои…

Я не успела договорить, мирно трусивший рысцой Дэлькор неожиданно хищно всхрапнул, будто втянул в себя воздух, не то рыкнул, не то фыркнул, встал на дыбы и скакнул с дороги в ближайшие кусты.

— Опять, что ль, птицу учуял? — донесся до меня заинтересованный голос Лакса.

Да уж, вору легко было говорить, не он сейчас пытался удержаться в седле на ополоумевшем жеребце, несущемся неведомо куда и неведомо зачем. То ли в самом деле решил охотой заняться и завалить для разнообразия дичь покрупнее птахи, надеюсь, не медведя, то ли, не вынеся общества магевы, просто-напросто рехнулся. Впрочем, для сумасшедшего конь несся очень целенаправленно. Я пригнулась к его шее сильнее, предпочитая, чтобы окрестные деревья долбили нижними ветками его шальную башку, а не мою, и еще даже не успела перебрать все причины внезапного приступа у животного, когда оно затормозило так же резко, как ринулось с места. По инерции я ткнулась носом в гриву коня.

Дэлькор вынес нас на полянку и почти уперся в большой дуб, миновавший золотую пору зрелости лет за сто до моего рождения, а сейчас неторопливо двигающийся к периоду окончательного одряхления. Толстенная, как щит, исполосованная морщинами кора местами отслаивалась, часть веток засохла, огромное дупло раззявилось, как распахнутый в крике рот, в нижней части ствол был трухлявым. А так дерево как дерево, хоть друидов с серпами на хоровод зови.

— И зачем мы тут? — сердито поинтересовалась я у жеребца. — Если ты намекаешь на наличие в дупле совы, змеи или еще какой-нибудь съедобной твари, то я ее оттуда вытаскивать не собираюсь. Тебе это надо, ты и лезь, хоть копытами, хоть зубами, только поскорее. Меня уже ищут!

Я слышала, как хрустят ветки, Лакс с Кейром матерились и ломились следом за мной. Фаль потихоньку выпутался из буйной гривы коня и завис в воздухе, как колибри, трепеща крылышками, но не двигаясь с места.

Дэлькор повернул ко мне морду, совершенно по-человечески вздохнул, дескать, какая же ты, Ксюха, тупица, поднял копыто величиной с хорошее блюдце и ударил по дереву чуть ниже дупла. Не знаю, как у него это вышло, то ли место удачно выбрал, то ли силушка молодецкая взыграла, но часть ствола отвалилась. А может, внутри дуб был еще более трухлявым, чем снаружи? Как бы то ни было, звук, сопровождавший разрушения, производимые жеребцом-охотником, показался мне весьма странным, скорее не деревянным, а металлическим. Конь ударил копытом еще раз и звучно фыркнул, выдувая из образовавшейся дыры столб пыльной трухи, покрывавшей внутренность дупла. Первым восторженно завизжал Фаль. Под слоем старых листьев, нескольких горстей прошлогодних орехов, забытых рачительной белкой, и чего-то еще явно органического происхождения показался разбитый бок пузатого горшка, сочащегося потускневшими от времени монетами.

— Молодец, умница, хороший конь, беру все свои слова обратно, — извинилась я перед животным, проявляющим поистине магические таланты во всем, начиная от обучения меня верховой езде и теперь уж заканчивая поисками запрятанных в дуплах кладов. Интересно, а под землей он их чует? Как-нибудь поэкспериментирую обязательно.

Я слезла, обняла Дэлькора за шею, поцеловала в бархатные ноздри и позволила ему лизать мои щеки сколько душе угодно, во всяком случае до тех пор, пока к нам не доберутся мужчины. Возиться с деньгами, пролежавшими бог знает сколько времени в антисанитарных условиях, я не собиралась, поэтому со спокойной совестью ласкала коня.

— Ну и куда ты умчалась? — вопросил Кейр, окинув поляну быстрым взглядом и убедившись в отсутствии потенциальной угрозы.

— Ну если переходить на личности, то умчалась не я, а Дэлькор, впрочем, по весьма уважительной причине. Он нашел горшок с монетами. — С самым спокойным и по возможности безразличным видом я показала на развороченное дупло.

— Вот это конь! — Восхищение в голосе Лакса можно было измерять на вес. — Как же он сообразил, что мы о деньгах речь ведем, как учуял их с такого-то расстояния?

— Понятия не имею. Можешь спросить у него сам, и я, пожалуй, не удивлюсь, если он решит тебе ответить, — призналась, сама пораженная до глубины души выдающимися способностями жеребца.

— Надо же, золото и серебро арнутской чеканки, — присвистнул вор, сунувшись в дупло и перебрасывая с ладони на ладонь первые из зацапанных монеток, покрытых прозеленью и бурым налетом. Если правы объявления в сберкассах (как-то, стоя в полуторачасовой очереди, я от скуки и дабы не участвовать в периодически возникающих перебранках из разряда «вас тут не стояло» изучила их все), так вот, там было написано, что налет нисколько не снижает стоимости купленных у банка монет, а, напротив, придает им пусть не финансовую, но еще большую эстетическую ценность. Сама я сроду не продавала и не покупала у государства грошей, поскольку с детства усвоила: все равно обманут, но информацию на корочку записала.

— Это хорошо или плохо? — уточнил Кейр, покидая седло, чтобы помочь приятелю в просеивании клада.

— В ту пору в империи деньжата почти из чистого металла клепали, — поделился с нами радостной вестью Лакс, тщательно выгребая в сумку добычу. Фаль некоторое время крутился рядом, добросовестно выколупывал монетки из труднодоступных щелей. Потом вынырнул и встряхнулся так, что пыль стала столбом. — Против нынешних втрое дороже идут, а если монетки с профилем Кандура попадутся, то впятеро и поболее заработать можно, а уж ежели знать, к кому ткнуться… Их некоторые чудаки в качестве талисманов на счастье берут. Ну и как тебе, Кейр, теперь денежная философия Осы?

— Я же сказал, для магевы она действует, — остался при своем мнении воин. — Мой конь кладов не ищет, зато отборное зерно, зараза, жрет в три пасти.

— Оса, а Дэлькор больше ничего не хочет поискать? — заискивающе поинтересовался сильф, потершись о мою щеку и умильно посверкивая зеленущими кошачьими глазищами.

— Фаль, ты же еще маленький, зачем тебе такая прорва денег? — безбожно перевирая Остапа Бендера, удивилась я неожиданному проблеску жадности у малютки. Уж не начался ли у него второй приступ золотой лихорадки?

— А когда у вас много денег, вы водите меня в сладкую лавку, — бесхитростно отозвался сильф, мечтательно облизнув ротик и погладив пальчиками животик.

— Мы тебя и так туда сводим, — пообещала я, и Фаль, добившись того, чего хотел, блаженно замурлыкал.

— Да уж, тут денег хватит, чтобы все лавки сластей в городе купить, — объяснив телохранителю, о чем идет речь, ухмыльнулся Лакс. — Останется, чтобы Кейра в оружейные сводить и все, что его душе угодно, взять, да еще королями в Мидане жить.

— Я получаю оговоренную плату — серебряк в неделю, — напомнил воин и прищурился, всем своим видом показывая, что ни от кого не примет подачек.

— А на твою зарплату никто и не покушается, — нашлась я, — это премиальные, выплачиваемые по усмотрению работодателя из свободных активов.

Телохранитель заморгал, поскреб щеку, похмурился для порядка, но возражений моему объяснению не нашел, а потому серьезно кивнул, принимая условия игры. В глазах еще светилось подозрение, что в чем-то я его провела, но как именно и в чем, он, не имея юридического образования, сообразить не мог, а потому сдался. Вот и правильно, не фиг спорить с магевой, когда она тебе добра желает. Полностью согласный со мной Лакс улучил мгновение и заговорщицки подмигнул, одобряя шутку над воином. Не все тому над съеденными букетами смеяться.

Сочтя свой лошадиный долг исполненным, от поляны у дуба Дэлькор ни в какие дебри меня не понес, а потому мы выехали на дорогу почти как нормальные путешественники. Те, кто не видел, как мы рванули в леса, будто страдающие поносом, и в самом деле могли принять нас за типичную партию странников, направляющихся в Мидан.

Конь-кладоискатель чинно трусил по тракту как самый обычный жеребец, отличающийся лишь странным некондиционным пятном на морде. Я некоторое время следила за ним, а потом бдительность прискучила, мне захотелось расслабиться и перестать ждать подвоха. Если конь вздумает чего сотворить, хрен я его удержу, до исконно русской женщины из селенья (это я на Некрасова бочку качу, смекаете?) ста́тью, увы, не вышла. Лучше уж спокойно грохнусь с седла. Не асфальт, шею сломать не должна, а Дэлькор пусть лечит, коль пострадаю.

Но никаких неприятностей эльфийское сокровище мне больше не доставило. Может, успокоился, а может, «шпион Гадюкин» не хотел засвечивать свои дарования при посторонних. Ведь по мере приближения к Мидану поток повозок, всадников и пешеходов существенно возрос. Мне уже иной раз приходилось приподниматься в седле, чтобы оглядеться по сторонам. Лакс и Кейр подъехали и взяли меня в клещи для большей сохранности.

Глава 21

Страшные игрушки и прекрасные рубашки, или Мечты сбываются!

То, что я увидела у стен города, мало походило на традиционный средневековый пригород, описанный в учебниках. Никаких домишек, жмущихся к стенам из-за страха набегов враждебных соседей, никаких огородов и иных признаков натурального хозяйства. Только шатры всех форм и расцветок (на человеческий глаз порой даже весьма эффектных, хоть мне, повидавшей эльфийские, они казались грубой подделкой). А еще прилавки, прилавки и еще раз прилавки, плюс заполонившая все пространство между этими сооружениями гомонящая, колышущаяся живым морем толпа. Шум, смех, крики, ожесточенный торг, вопли, песни, прилагающиеся к сооружениям и скоплению народа, наверняка превышали ту норму децибел, после которой соседи ночью штурмуют вашу дверь, вызывают пожарных, милицию и «скорую» (это уже для себя).

— У них что, ярмарка? — без охотничьего азарта уточнила я.

Хоть и шастала регулярно на рынок за шмотками и едой, но никогда особенно не любила толкотню. Зная в теории о существовании людей, не мыслящих полноценное бытие вне плотной массы себе подобных, сама к таковым личностям не принадлежала. Будь в кармане лишний миллион (лучше в баксах), с удовольствием отоваривалась бы в бутиках.

— Нет, Оса, ярмарки по осени бывают, тогда здесь вообще не протолкнуться. А это только балаганы и малый рынок. В городе, конечно, свои есть, но тут товар подешевле, потому как торговцы городских податей не платят, только за право торговли в казну взнос делают, — ответил Лакс.

— Хитро устроено, спать-то они все равно в город приходят, там и денежки оставляют. А балаганщики к торгашам народ зазывают. Кому охота развлечений и дешевых товаров, сюда являются, а в Мидане те, кто побогаче или поленивее, покупки делают. Никто не внакладе: иллюстрация извечного принципа «хлеба и зрелищ», — покачала я головой, всматриваясь в мельтешение цветов, форм и принюхиваясь к запахам специй, животных, готовящейся прямо на открытом огне еды (мясо, рыба, лепешки, овощи) и тысячам иных ароматов, слившихся столь плотно, что для идентификации понадобились бы длительные тренировки. Нет, мне там бродить не слишком хотелось, не то что Лаксу.

Вот уж кто был из породы проходимцев, обожающих толпы, и не только потому, что чем больше народу, тем проще воровская работа. Рыжий вообще родился вполне компанейским парнем, чувствующим себя своим в любой обстановке. Голубые глаза жадно посверкивали в предвкушении, ему хотелось нырнуть в толпу и половить рыбку в мутной воде.

— Прогуляемся, Оса? Тут до глубокой ночи представления и торговля идет, — недолго думая предложил вор. Кейр глянул на него как на предателя, закаменел лицом, видно, соображал, как в этом бурном море людей и событий ему выполнять долг телохранителя.

— Если тебе очень хочется, — мужественно согласилась я, — но не сию секунду и скорее всего даже не сегодня, поскольку больше любых балаганных представлений я хочу порадовать свое воображение созерцанием места отдохновения, обладающего всеми теми восхитительными достоинствами, которые ты, искуситель, мне давеча обещал.

— А-а, ага, извини, — очнулся от созерцания шатров и прилавков Лакс. Он и в самом деле выглядел виноватым, наверное, посчитал, что магева отказывается от восхитительного развлечения по причине физической усталости. О чем ему как заботливому кавалеру, надеющемуся завоевать благосклонность дамы, забывать совершенно не следовало.

Кейр, подивившись моей внезапной осторожности, удивленно хмыкнул, но ничего не сказал, побоявшись спугнуть удачу. А ну как стоит ее похвалить, магева из чистого упрямства в тот же миг ринется в толпу? Конечно, обыкновенно я так не поступала, чистое упрямство, не приносящее никакой выгоды, мне было практически чуждо.

Оставшись с нами, Лакс ехал по дороге в город. По обе стороны кипела торговая жизнь, вопили зазывалы, умудрялись чем-то жонглировать балаганщики. Словом, чудовище-искушение являло рыжему свои многочисленные лики, а он мужественно крепился, стараясь как можно меньше глазеть по сторонам. Точно пес, которого хозяин не спускает с поводка на прогулке, да еще время от времени рявкает, воспитывая характер: «Рядом, я сказал! Рядом!» Мне стало почти жалко Лакса, но не настолько, чтобы толкаться около бродячих циркачей. Они, рекламируя представления, ошивались у дороги, окликая всех, кто пытался проехать мимо, и обещали массу потрясающих воображение чудес. Почему-то балаганщики считали, что реклама с использованием кукол более действенна. Одна костлявая, словно Смерть на диете, нахальная девица в лоскутных одеждах, составленных как минимум из полутора десятков разных вещей, буквально кинулась под копыта наших лошадей с самоубийственной наглостью. Особа радостно скалилась и поводила надетой на руку здоровенной, почти в метр ростом, куклой, изображающей нечто вроде гадалки в расшитой блестками черно-лиловой хламиде с длинной шалью. Яркие легкомысленные одежды девицы и мрачный вид куклы являли собой откровенный контраст. В одной руке у игрушки был намертво закреплен стеклянный шар, вторую она простирала к нам. Мерзкая рожица с крючковатым носом и тонким ртом, вырезанным в крашеном дереве, огромные черные зенки, право слово, кукла была более отвратительна, чем ее хозяйка. Девица, уяснив, что привлекла наше внимание, а уж какого толка была реакция, дело десятое, принялась гастролировать. Она говорила, одновременно заставляя открываться рот куклы-гадалки:

— Почтенная магева, благородные господа! Не угодно ли вам заглянуть в шатер Матушки Вещуньи? Отдернуть завесу с тайн будущего, узреть истину, скрытую туманом грядущего!

От вида того, как движется рот куклы в такт словам, меня просто передернуло. Я старалась не глядеть на это мерзкое, полное клубящейся серой тьмы игрушечное чудовище. Только детская память и все мои инстинкты, ныне щедро сдобренные магической силой, вопили о том, что в руках у девки не просто кукла, а то самое нечто, что уже нашло место и заполнило его, как зловонная жижа банку. И еще мне вдруг стало совершенно ясно, кто из двоих кукловод, а кто марионетка, пусть даже первая сделана из тряпья и дерева, а вторая из плоти и крови. Не по себе выбрала девка игрушку в этом волшебном мире. Но самым ужасным оказалось не это, а то, что очевидный ужас ситуации был виден лишь мне. Наивный Лакс, широко улыбаясь, распустил завязки и полез пальцами в кошель. Кинув девице монетку, задорно сказал:

— Непременно заглянем, красотка, но сейчас, увы-увы, спешим в Мидан! Может, ты мне что-нибудь прямо тут напророчишь? — Вор выжидательно уставился на экзотическую парочку, заранее приготовившись к прикольному шоу.

— Лакс, не надо, — почти жалобно попросила я, но было уже поздно.

Кукловодка проворно спрятала монетку среди многочисленных лоскутков платья и заговорила утробным голосом, каким в сказочных фильмах принято вызывать демонов или возвещать об Апокалипсисе в ближайший четверг.

— Щедрость твоя похвальна, господин, но счастья не купишь за деньги, не откупишься от беды. Жди, скоро та, кто тебе дороже самой жизни, перестанет ходить по этой земле!

Улыбка слиняла с лица вора, так блекнет цветное белье в хлорке. А кукла, будто желая добавить еще что-нибудь жизнеутверждающее, протянула к нам свободную деревянную ручонку с тщательно вырезанными, вплоть до ногтей (это делало ее еще омерзительнее), пальчиками. Голову она чуть склонила к «вещему» шару, будто выискивала предсказание похуже первого. Но, честно говоря, мне казалось, что проклятая тварь косится на нас злобным, словно две черные дыры в никуда, взглядом. Сама девица, похоже, все-таки почуяла что-то недоброе. Лошадиная, нет, не будем оскорблять благородных животных, просто худая и длинная физиономия ее приняла растерянное выражение человека, разбуженного от кошмара только для того, чтобы он смог осознать: а кошмар-то куда как реален.

Я невольно подалась назад, Дэлькор злобно заржал, забил копытами. Фаль, кажется, зарычал как дерзкий, бесстрашный фокстерьер, обнажив маленькие острые зубки, но в этот момент кое-что произошло. Рука куклы, тянущаяся к нам, будто натолкнулась на невидимую преграду, дернулась назад, но не тут-то было. Воздушные тиски намертво зажали конечность твари, и ее охватил огонь. Нет, она не вспыхнула как спичка, но моментально потемнела, обугливаясь. А реальный огонь, вызванный моими защитными чарами, мирно продремавшими от самого Патера, перешел в магический. Чистое светлое пламя яростно метнулось в сердцевину безликой серой тьмы, жалко съежившейся в груди куклы в тщетной надежде спастись, окружило и начисто выжгло вопящую от ужаса и боли, корчащуюся в судорогах тварь.

Девица отшатнулась от нас на подгибающихся ногах. Никто не видел огня, не слышал вопля поселившейся в кукле мерзости, но балаганщица все-таки что-то почуяла, потому что в ее глазах растерянный ужас сменился столь же непонятным облегчением, она даже умудрилась присесть в подобии реверанса, прежде чем растворилась в толпе, не подозревавшей о состоявшейся расправе. Кукла все еще висела на руке девицы, но теперь это была только игрушка. Магия вынудила «дрянь» показаться из убежища и уничтожила ее. Брр! Но зато теперь я знаю, как играть в такие игры! Если они захотят побаловаться со мной, поучаствую с охотой.

— Что это было? — потребовал объяснения Кейр, подобравшись в седле.

— А что ты видел? — расслабленно уточнила я, двигаясь вместе со всеми в направлении городских ворот.

Их широко распахнутые створки оказались одним из самых приятных зрелищ этого дня. На первое место я, конечно, поставила бы горшок с монетками в дупле дуба, впрочем, нет, ну что саму себя обманывать, не горшок, а вид на задницу уединившегося в лесу Лакса. На него я едва не напоролась, отправившись по малым делишкам. Не знаю, заметил меня рыжий с его эльфийской зоркостью и лисьим слухом или нет, но я постаралась удалиться потише, хоть и тянуло подглядеть. Вдруг бы он повернулся…

— Я видел, как девица сделала какое-то глупое предсказание, потом ладонь куклы обуглилась и стало гореть нечто у нее внутри, но без пламени. Еще я готов поклясться, что слышал какой-то далекий вой. На этом все кончилось, — коротко изложил свою версию событий телохранитель.

— Правильно. Так все и было, — согласилась я, сообразив, что защитные чары, окружавшие нас, дали Кейру возможность ощутить происходящее. — Вы же помните, я защиту на нас накладывала магическую, вот она и сработала, уничтожив какую-то гадкую тварь, засевшую в кукле и управлявшую через нее балаганщицей.

— Так, значит она врала? — с жалобной надеждой спросил Лакс.

— Конечно, — с показной беспечной уверенностью подтвердила я.

Хоть мерзкое содержимое куклы и было отвратительным, но мрачное предсказание вполне могло оказаться реальным. Вот только я успела лично убедиться в переменчивости будущего и в том, что оно не подлежит однозначному толкованию. Например, гнусное создание вполне могло иметь в виду, что я освою левитацию или отращу крылья, но постаралось придать своему пророчеству максимально трагическую окраску, чтобы причинить Лаксу боль. Ну это если вообще «гадалка» имела в виду меня. Может, к тому времени, когда придет черед сбыться предсказанию, вор вусмерть влюбится в какую-нибудь шлюшку, и тогда я обеими руками буду голосовать за осуществление пророчества в полном объеме. Кровожадно? Злобно? Жестоко? Ага! Но любовь вообще немилосердная штука, а парней за здорово живешь я никогда не умела отдавать каким-то лахудрам. И вообще, своих парней я всегда бросаю сама!

— Никогда больше в балаган не пойду, — пылко пообещал вор, утирая липкий пот со лба и прекращая глазеть по сторонам.

— И я! — поддакнул Фаль, будто только и делал, что шлялся по балаганам.

— Теперь понимаю, почему ты не любишь кукол, — рассудительно заметил воин, припомнив, как я отпиралась от приглашения труппы дядюшки Каро.

— И что, в них часто такое попадается? — Лакс состроил брезгливую гримасу ужаса.

— Не знаю и знать не хочу, если только на экспертизу позовут и заплатить пообещают, — категорически отрезала я. — Но теория гласит: свято место пусто не бывает. Если существует емкость, со временем в нее что-то обязательно должны поместить. Конечно, не обязательно плохое, но…

— Понятно, — задумчиво почесал щеку Кейр, чуть придержал коня, пока людской поток, сноровисто сортируемый стражниками, вливался в город, и тут же предложил: — Поехали сразу в трактир. Далеко нам от городских ворот двигаться, Лакс?

— Нет, «Резвые рыбы» сразу за площадью Брызг, это минут семь езды, — отозвался вор, с облегчением включаясь в бытовой разговор. По-моему, он был бы рад заняться чем угодно, только бы побыстрее забыть куклу с ее жуткими предсказаниями. Иногда страх недостаточно убить физически, гораздо труднее прикончить его в душе. А я хоть и не хотела отправляться на рынок перед воротами, но была уверена, что чуток отдохну и пойду туда обязательно, непременно обойду все балаганы, даже если придется заплатить за вход на каждое кукольное представление. Не люблю оставлять за спиной неприятности.

В Мидан нас впустили почти бесплатно (плату по одной медяшке на брата нельзя считать деньгами), как только мы поклялись, что никакого товара на руках не имеем и торговать не собираемся. Таможенный досмотр содержимого сумок стража проводить, разумеется, не стала. Может, вообще было не положено, может, не захотели связываться с магевой.

Кроме меня и Фаля, все прежде бывали в городе, только в отличие от вора Кейр удобствами дорогих гостиниц не пользовался, поэтому дорогу к трактиру показывал Лакс.

По большей части на улицах стояли основательные каменные дома под красными, коричневыми, охряными черепичными крышами, если встречались деревянные пристройки, то с резьбой и украшениями, под ногами посверкивала брусчатка — все говорило о том, что город живет очень неплохо, если не сказать зажиточно.

А уж когда я увидела фонтан на маленькой площади, то и вовсе утвердилась в своем мнении. Площадь Брызг была так названа именно потому, что в воздухе стояла легкая завеса водяной пыли. Поднявшиеся на мощных хвостах огромные рыбины (кажется, серого с голубоватыми прожилками мрамора или иного похожего камня, удивительно точно передающего фактуру чешуи) извергали из своих ртов потоки воды в круглый фонтан с высоким бортиком. В фонтане купались и играли в салки местные ребятишки, ничуть не смущаясь того, что мокры как натуральные рыбы.

Кстати, если вода льется из рыб, это выглядит почти естественно, никогда не могла понять пристрастия архитекторов к ваянию животного мира. Если поток струится из разверстой пасти зверя, это смотрится по меньшей мере странно и вовсе не эстетично. Кажется, будто бедное создание просто-напросто блюет. Но рыбки, рыбки были вполне симпатичными. И все же по площади люд старался двигаться как можно дальше от фонтана, избегая вездесущих брызг.

— Вау!!! Я хочу такую же! — восхищенно воскликнула я.

— Эй, Оса, зачем тебе каменная рыба? — опешил Лакс.

— Да нет, я хочу такую же рубашку, — хмыкнула я, нетерпеливо ткнув пальцем в направлении всадника, двигавшегося по периметру площади у самых домов. — Поехали, спросим, где он купил!

Мужчины красноречиво переглянулись за моей спиной — на магеву напала очередная блажь — и пожали плечами. Может, хотели что-то возразить, но не успели, я чуть сжала коленями бока Дэлькора и погнала напрямки через площадь. В конце концов, из фонтана лилась обыкновенная, а не радиоактивная и не канализационная вода. Чуток намокнуть в такую жару ради утоления собственного любопытства я вовсе не считала зазорным. Мелкие капельки брызг оседали бриллиантами на шкуре и гриве коня, украшали сбрую и мои эльфийские штаны из тончайшей кожи. После пыльной дороги на Мидан это было даже приятно. Позади я слышала цокот копыт, Лакс и Кейр пустились вдогонку.

— Эй, господин! — окликнула я человека, почти достигшего улицы, отходящей от площади ровной прямой. Неужто тут проектировкой города кто-то занимался на трезвую голову?

— Почтенная магева? — Всадник обернулся.

Он оказался очень молоденьким с такими тонкими чертами лица, будто его не женщина родила, а нарисовали акварелью на миниатюрной пластине слоновой кости. Легкая водяная взвесь в воздухе лишь добавляла какой-то призрачности и ангелоподобности облику светлокожего, золотоволосого хрупкого вьюноша с тонкими светло-каштановыми усиками над пухлой верхней губой. Аккуратно вырезанные крылья тонкого носа чуть дрогнули, когда удивленно расширились зрачки бледно-голубых глаз, окруженных длинными стрелами коричневых ресниц. Между прочим, большая редкость для блондина, будь такое в моем мире, решила бы, что без краски «Гарньер» дело не обошлось.

Впрочем, на внешность всадника я обратила внимание лишь мельком, куда больше меня (я упомянула об этом выше) заинтересовала его приталенная белая рубашка с шикарным отложным воротником и широкими рукавами, схваченными манжетами, отделанными тончайшим кружевом. Даже у Лорда не было таких красивых туалетов. А эта рубашка… Ну она была той самой мечтой, какую я долго и, разумеется, абсолютно безуспешно искала по всем базарам и магазинам в пару к своим расшитым стразами черным кожаным брюкам.

— Один вопрос! — Я мило улыбнулась, загораживая Дэлькором въезд на улицу. — Скажите, где вы покупали эту роскошную рубашку?

— А почему почтенную магеву интересует столь личный вопрос? — Юный всадник удивился так, что заморгал. Длинные, загнутые, будто их завивали, ресницы заметались опахалами из сераля.

— Очень красиво выглядит, хочу купить вещь такого же фасона! — честно призналась я в своей «постыдной» мечте.

— Для кого-то из ваших спутников?! — На акварельном лице аристократического происхождения явственно прослеживалось не меньше трех десятков поколений неестественного отбора. В глазах забрезжила искра понимания.

— Вообще-то для себя, мои спутники уже вполне взрослые мальчики, они одеваются так, как заблагорассудится, я не настолько деспотична, чтобы диктовать стиль одежды, — опять совершенно искренне ответила я.

— А… о-о… но… — Голубые глаза метнулись к Лаксу с Кейром, потом снова ко мне, лордик собрался с духом и тактично, чтобы не дай боги не оскорбить магеву и даму в одном лице, заметил:

— Это рубашка мужского кроя.

— Вот и прекрасно, — закивала я. — Именно такую давно хотела себе купить. Люблю оригинальность! А что, думаете, мне не продадут ее только потому, что я девушка?

— Н-не знаю, — растерялся юноша, его щеки подернулись легким отсветом нежнейшего персикового румянца, а тонкие пальцы, посверкивающие бесцветным лаком и таким маникюром, на какой я, когда хотела навести марафет, тратила не меньше двух часов, затеребили повод, расшитый золотой нитью. Едва слышно зазвякали о кольца симпатичные желтые бляшки. — Полагаю, ваш пол не должен быть препятствием для покупки приглянувшейся одежды, — наконец сделал вывод мой собеседник и, еще более порозовев, закончил: — Я сочту за честь проводить магеву к мастерской лучшего портного в городе.

— Да не утруждай себя, мы и сами управимся, ты только объясни, куда ехать, я неплохо знаю Мидан, — как-то не слишком доброжелательно (и чем это ему интеллигентный симпатяга не понравился?) возвысил голос вор.

— Ах, какие труды, о чем вы говорите? — с небрежным аристократизмом отмахнулся от предложения Лакса юноша, но за легкомысленными интонациями проскользнула сталь упрямства: «Если я собрался проводить магеву к портному, то провожу».

— Слушай, Лакс! — Меня осенила блестящая идея, как заставить своего рыжего воздыхателя обеспокоиться симпатиями девушки еще сильнее. — А зачем нам всем к портному тащиться? Ты свой гардероб пока обновлять не намерен. Может, возьмешь наш багаж и снимешь номера в «Танцующих рыбах»? А я, как управлюсь, сразу вернусь на ужин! Это так приятно, когда хоть что-то за тебя сделает другой! Я бы и Кейра с тобой отправила, так ведь он от меня не отстанет.

— Не отстану, — твердо согласился воин, не оставляя простора для дискуссии. — Я должен обеспечивать безопасность, а не устраивать на постой. Если мы будем находиться в разных концах города, мне станет затруднительно отрабатывать свои деньги.

Что делать, если девушка просит? И что делать, если просит магева, которой ты обещал доказывать свою полезность в пути? Лаксу ничего не оставалось, как одарить аристократишку враждебно-ревнивым взглядом и неохотно согласиться с моим в высшей степени рациональным предложением о распределении обязанностей.

Так что рыжий вор, изменщик Фаль с подмокшими крыльями, а вместе с ним и наш багаж от площади повернули направо, к солидному двухэтажному зданию с деревянной вывеской в виде выжженных и раскрашенных в ультрамарин рыбин, подвешенных на солидных цепях, как жертвы инквизиции. Это и был нужный нам постоялый двор, а вовсе не лавка морепродуктов.

Мы же с всадником в офигенной рубашке направились в противоположную сторону, то есть налево. Юноша назвался лордом Феликом и сразу же извинился за вопиющее нарушение протокола, вызванное отсутствием общих знакомых-посредников, способных совершить щекотливую процедуру знакомства по всем правилам этикета.

По пути Фелик завязал вежливую светскую беседу. Начав с погоды и обсудив всесторонне необычайно жаркое и довольно засушливое лето текущего года Лаванды по древнему арнутскому календарю, лорд деликатно перешел к другим темам вроде той, с какой целью прибыла магева в Мидан, по чьему-то приглашению или по собственной воле. Разумеется, расспросы шли в куда более изысканной форме, но ежик ежиком останется, как его ни назови.

— Захотелось, — односложно ответила я и улыбнулась, смягчая сухой остаток ответа, доставшийся Фелику.

Пугать очаровашку-лордика посвящением в историю с великой и ужасной (так, во всяком случае, считало местное население) Тэдра Номус я не собиралась. Зачем такому милому мальчику чужие проблемы? Пусть украшает мир своей улыбкой. Небось как расскажешь, так он сбежит, и я не узнаю, где шьют замечательные рубашки. Ну а если не сбежит, пожелает остаться и рыцарски защищать меня до последней капли голубой крови? Тогда еще больше проблем возникнет. Нет уж, лучше поиграем в таинственность. Магам она присуща так же, как скунсу неповторимый аромат, вот и будем соответствовать репутации сословия.

— О-о, — переварив мое кратко-телеграфное сообщение, протянул юноша, вероятно, впечатлившись и проникшись.

Я же в свою очередь, продолжая игры в светскую болтовню, спросила пусть и не в столь изысканной форме:

— А ты в Мидане живешь или погостить приехал?

— Я состою в свите владетеля Амрика, — гордо и чуть ли не с облегчением, вот наконец его спросили о чем подобает, объяснил лорд. — Мой повелитель прибыл в Мидан по приглашению бургомистра на празднование совершеннолетия его дочери в начале прошлой луны, стало быть, в сезон Васильков.

— И все празднует? Титаническая выносливость! — изумилась я талантам аристократа. Гулять почти месяц без перерыва. Какую же печень надо иметь и луженый желудок! Наверное, от пещерных людей, голодавших месяцами, а потом впрок нажиравшихся от пуза, унаследовал.

— Нет-нет, торжества по случаю именин Вальтины закончены. Однако воля богов была такова, что, очарованный душевной красотой девушки, владетель возжелал взять ее в жены. Завтра первая помолвка, — поведал Фелик печально. То ли процедуре сочетания повелителя законным браком надлежало вызывать столь меланхоличное настроение, то ли аристократ не одобрял избранницу хозяина и потому тайно скорбел. Фривольные мыслишки по поводу третьего мотива я придержала, почему-то юный всадник выглядел таким свежим и невинным, что пошло ерничать на его счет мне не хотелось даже мысленно. Вот уж под чьим портретом можно было подписать «ангел чистой красоты» и не соврать ни одним словом. Между тем непорочный юноша провел нас через высокую арку на соседнюю улицу и констатировал:

— Вот мастерская господина Гирцено!

Фелик указал на здание из розоватого камня, весь первый этаж которого украшали цветные витражные окна в полный рост, а дверь, хоть и деревянная, была инкрустирована стеклом так, что казалась еще одним окном из двух створок. Я бы так и решила, если бы не полукруглое розовое каменное крыльцо с парой статуй мускулистых обнаженных кавалеров, похожих на атлантов, но подпирающих карниз лишь одной рукой, вторыми парни держали перила. Выглядело это весьма стильно.

Не знаю, подглядывали ли за улицей откуда-то изнутри дома или имелась другая система оповещения, однако, стоило нам спешиться у крыльца, как прибежала парочка весьма опрятно одетых отроков и забрала поводья. Изящный дверной молоточек, которым стукнул по круглой чеканной пластине Фелик, издал весьма приятный глубокий звук.

Створки распахнулись, и нас пропустили в широкий холл с устланной ковром лестницей на второй этаж. Шторы трех сортов — легкие прозрачные, полупрозрачные и тяжелые обрамляли окна. Свет, льющийся через разноцветные стеклышки, игривыми зайчиками скакал по стильной обстановке. Но, между прочим, большая зала, куда нас препроводили, выглядела еще более стильно и оказалась снабжена — вау! — мягкой мебелью. Это был первый образчик продукции легкой промышленности, представший перед моими глазами в новом мире.

Казалось, мы пришли не к портному, пусть и самому популярному портному Мидана, а в модный салон. Из тех, куда так престижно считалось быть приглашенным в позапрошлом веке. Я тут же села в кресло, проверяя, так ли оно удобно, как кажется. Оказалось, еще удобнее, ворсистая ткань и подушки ласкали тело.

Разрешилась тайна цветных стекол. В этом экстравагантном, вредном для мелкой работы освещении никто не думал шить и кроить. Тут принимали клиентов и производили на них впечатление. Судя по Кейру, сквозь сосредоточенную бдительность которого проглядывала оторопь, Гирцено или его имиджмейкер свое дело знали.

— Лорд Фелик! Какая приятная неожиданность! — громкий, но не лишенный приятности чуть хрипловатый мужской голос возвестил о прибытии хозяина. — Все-таки решили заглянуть на вторую примерку?

— Нет, нет, я полностью доверяю вашему вкусу и мастерству, — рассыпался в комплиментах юный дворянин, общаясь с Гирцено практически как с равным, безо всякой примеси высокомерия. То ли юноша вообще не страдал аристократической надменностью в тяжелой форме, заставляющей дворян морщить носы, цедить слова и бросать спесивые взгляды, общаясь с выходцами из низов, то ли мастер одежд достиг высочайшей степени известности. Того уровня, когда ремесленник превращается в почитаемого всеми художника и ни одна, даже самая родовитая тварь, не посмеет задеть его.

Пока Гирцено и дворянин упражнялись во взаимных расшаркиваниях, я изучала портного, или, уж если говорить более возвышенно, местного модельера. Впечатляющей его внешность не назвал бы и льстец, но нечто оригинальное в строении тела имелось. Полагаю, имей Чарли Дарвин во время создания теории происхождения человека тело портного как единственный образец, и история могла выйти другая. Более всего Гирцено напоминал не обезьяну, а кузнечика. Несуразно тонкие, как ручки у метлы, и какие-то ломкие на вид руки, голенастые ноги с сильно выступающими коленями делали мужчину лишь весьма отдаленно похожим на хомо сапиенса. Однако элегантная одежда в темно-зеленых и светло-коричневых тонах частично компенсировала огрехи сложения, а худощавое лицо с орлиным носом, узкогубым, весьма подвижным ртом и яркими, прозрачно-голубыми с зелеными ободками глазами излучало энергию и обаяние. Быстрая речь (Гирцено почти проглатывал последние слоги в словах) говорила о непоседливости и буйном темпераменте.

Изящную фразу извинения за незапланированный визит Фелик (меня, кстати, так и тянуло обозвать его Феликсом, это имя переводится, если мне не изменяет склероз, как «солнечный», что точно соответствовало внешности юноши) закончил информацией о том, что он привел Гирцено очередного восхищенного клиента, жаждущего сделать заказ.

— И что же именно вы хотите? — Польщенный щедрыми похвалами, вываленными на голову, Гирцено обратил благосклонный взор на Кейра, профессионально оценивая его стати и прикидывая, как именно нарядить его наилучшим образом.

Только тут до меня дошло: то ли случайно, то ли намеренно наш провожатый не уточнил, кто именно просил его свести с портным. Исходя из невинного взгляда Фелика, я бы сказала, что он действовал неосознанно, но поскольку аристократ являлся придворным пока неведомого мне владетеля, первичным ощущениям наивной души доверять не следовало. Юный лордик весьма умело устранился от переговоров, предоставив нам самим объясняться с мастером.

— Что хочу? — хмыкнул мой телохранитель, серьезно подойдя к вопросу, даже наморщил лоб. — В данный момент поесть, нет, даже пожрать, смыть с себя дорожную пыль, а на ночь теплую бабенку под бок… Все перечислять — выйдет долго и скучно. Ну а коль ты спрашиваешь об одежде, то ее не я, магева заказывать собиралась.

— Точно! — нахально улыбаясь активно тормозящему портному, подтвердила я слова Кейра.

— Польщен, весьма польщен, почтенная магева, но в моем заведении шьют лишь мужскую одежду, — попытался объяснить очевидное Гирцено с полупоклоном. Ему явно хотелось вспылить, но ссориться с обладательницей волшебной силы мастер посчитал неразумным и смирил нрав.

— Я в курсе, поэтому и попросила Фелика дать адрес, маэстро! — заверила я Гирцено, так и не поднявшись из кресла. Магевам смирно стоять в присутствии портных негоже, вдобавок из положения сидя выставить меня вон труднее, чем из стойки у окна. — Обожаю одеваться нестандартно! Кроме того, мужская одежда куда более приспособлена для путешествий верхом, чем женская. А ваши рубашки — просто моя ожившая фантазия! Так что же, отказываться от мечты всего лишь потому, что в Мидане такую красоту шьют только на мужчин? Вообще-то сие есть дискриминация по половому признаку, я ведь и обидеться могу! А когда я обиженная, такое творю, не приведи боги кому узреть доведется!

— Маэстро? — оглушенный моей пылкой речью переспросил в смущении портной.

— Так в далеких краях называют гениальных музыкантов, а ваши рубашки — просто воплощенная в ткани и кружевах музыка, — откровенно польстила я мастеру.

— Но, — Гирцено уже почти сдался и сопротивлялся довольно вяло, — у меня нет помощниц для снятия мерок, лишь закройщицы, швеи и кружевницы.

— Думаете, ваши портные помрут со стыда при виде моего нижнего белья? — озабоченно уточнила я, подпирая кулаком подбородок. — А если компенсировать им нравственный ущерб некоторой денежной премией? Поможет?

— Я имел в виду ваше целомудрие, почтенная магева, — попытался объяснить Гирцено, но юмор ситуации оценил, и глаза лукаво блеснули.

— А что ему сделается? — несказанно удивилась я в ответ, разведя руками и вольготно закинув ногу на ногу. — Вот уж не думала, что снятие мерки такое интимное дело!

Фелик, стоявший неподалеку, стал сочно-персиковым, а Кейр закашлялся, скрывая рвущийся наружу гогот. Вот что мне нравилось в моем телохранителе, так это его чувство юмора. Такой надежный, по-хорошему упрямый и бдительный, а над хорошей шуткой всегда рад поржать, не корчит из себя неприступную статую. Охрана охраной, но жизнь-то на этом не кончается.

— Нет, насколько я могу судить, все женщины обыкновенно весьма чувствительны в вопросах такого рода, — выгнул бровь портной, он уже получал удовольствие от нашей беседы.

— Я — не все, имею более широкий взгляд на мир. По-моему, маэстро, это ханжество. Не вижу причин стыдиться ни одной из частей тела, — почти сурово отрезала я. — Если морочить голову такой дуростью, то и в магии станет некогда упражняться. Как можно пытаться понять все сущее, прячась за оградой глупых правил от самой себя?! Лучше бы люди стыдились подлости, хамства, глупости, чем обнажения. Мы, между прочим, все рождаемся на свет нагими, и никто не считает это противоестественным. Одежда нужна для защиты от холода или зноя, для того, чтобы подчеркнуть красоту и скрыть недостатки фигуры наконец, но не для того, чтобы намертво запрятать себя от себя и от других!

— Истинно магевская точка зрения, — озадаченно потряс головой Гирцено, убитый моими аргументами, и капитулировал: — Значит, вы желаете пошить рубашки именно в моем салоне?

— Ага, вот уже почти час как желаю, с каждой минутой все сильнее, — весело подтвердила я из кресла, — и намерена хорошо заплатить золотом или серебром, в какой монете вам больше захочется. Готова даже назначить премию за скорость работы. Так что лучше, маэстро, поскорее соглашайтесь меня обслужить, потому что, пока не согласитесь, никуда не уйду и буду распугивать вам клиентов мужеского пола, шокируя их стыдливость нескромными взглядами и предложениями оплатить часть счета за долю в одежде!

— Спорить с женщиной — тщета, спорить с магевой — тщета вдвойне, — констатировал Гирцено, отвесив легкий полупоклон, и ухмыльнулся, кажется, в голову маэстро залетела какая-то ценная идея, да и я своей выходкой его позабавила. — Что ж, полагаю, мы придем к согласию. Вам пришелся по вкусу крой рубашки лорда Фелика?

— Очень-очень, — промурлыкала я, сразу становясь мягкой, пушистой и сговорчивой.

— В таком случае позвольте сделать вам предложение, — совершенно деловым тоном продолжил портной. — С весны прошлого сезона у меня находится не выкупленный заказ на гардероб одного дворянина, разорившегося до оплаты счета. Я собирался выставить одежду с торгов осенью, но, полагаю, мы можем подобрать там туалеты вам по сердцу. Комплекция у заказчика была весьма субтильная, пропорции скорее женские, чем мужские. — Владелец ателье окинул меня взглядом, будто измерил. — Удивительное сходство! После небольшой доработки — чуть ушить в плечах и по бедрам да сделать вытачки на груди, вещи сядут как влитые. Я, дабы не вгонять в краску своих портных, сам сниму мерки.

— По рукам, давайте! — энергично закивала я, вскочила с кресла и принялась расстегивать переливчато-зеленую эльфийскую рубашку.

— Прямо здесь? — снова слегка растерялся портной, пришибленный моим энтузиазмом, однако же за сантиметром в нагрудный карман полез.

— Почему бы и нет? Фелик сохранит свое целомудрие, отвернувшись, а Кейр — мой телохранитель, чего он в предмете охраны не видел такого, что у других имеется? — пожала я плечами, бросила в кресло рубашку и осталась в одном кружевном белом лифчике. — Так что действуйте!

— Интересная деталь туалета, — сноровисто орудуя сантиметром, задумчиво коснувшись лямки бюстгальтера, заметил Гирцено. Он сновал вокруг меня и замерял, обмерял, измерял и вымерял. Вот уж мастер своего дела, не только обхват талии, груди и бедер измерил, но и шею, плечи, руки в пяти разных местах и еще кучу всего прочего. Портной ничего не записывал, все цифры оставались у него в голове, я почти видела, как мелькал счетчик наподобие того, который был встроен в башку мультяшного дядюшки Скружда, но ориентированный лишь на запоминание длины, ширины и прочих объемов тела.

— Это лифчик, — решив, что со словом бюстгальтер язык неприспособленного маэстро может не совладать, добросовестно объяснила я. — Сохраняет и поддерживает форму груди лучше корсажа и куда менее обременителен в носке.

— Что-то новомодное? — почти оскорбленно, как это он до сих пор не в курсе, поинтересовался Гирцено.

— Для здешних краев, пожалуй, — не стала спорить я и тем паче не стала объяснять, что такую относительно удобную фиговину если и изобретут, то еще очень и очень нескоро. Впрочем, коль мастер запомнит крой, а он изучал его чрезвычайно пристально, то прогресс может наступить куда раньше. Наверное, у маэстро есть знакомые женщины-коллеги, которым можно подбросить или запродать полезную идейку.

Гирцено всесторонне обмерил меня и лично сопроводил в большие гардеробные на верхнем этаже дома. Мы проходили мимо светлых комнат с большими окнами, где трудились целые бригады портных, швей и прочих мастеровых, нужных для создания одежды. Находчивый маэстро максимально усовершенствовал процесс, собрав под одной крышей лучших мастеров города. Профессионалы-ремесленники, претворяющие в жизнь фантазии талантливого модельера, позволили Гирцено завоевать высокую репутацию и популярность среди аристократии, желавшей одеваться красиво и получать обновки в короткие сроки.

Немного театральным жестом маэстро раздвинул в пазах створки огромного прадедушки из рода шкафов-купе. Запахло лавандой. Хранилище невостребованных туалетов дворянина, не названного из соображений конфиденциальности, предстало пред моим жадным взором. Черт, у нас с этим очень вовремя разорившимся парнем и впрямь было большое сходство. Во всяком случае, ростовка совпала идеально и цветовая гамма предпочтений — шоколадные, кофейные, изумрудные, желтые, винно-красные и белые тона — тоже. Философская все-таки штука жизнь! Кто-то разорился, что плохо, зато мне практически по дешевке достался клевый средневековый гардеробчик, что есть прекрасно! Я чуть не прыгала от восторга, когда Гирцено вкрадчиво осведомился, какие именно туалеты желаю приобрести.

— Все! К чему мелочиться! — моментально отозвалась я, в кои-то веки не заморачиваясь проблемой мучительного выбора между несколькими понравившимися вещичками и не пересчитывая содержимое кошелька. В конце концов, мой конь-кладоискатель, случись нужда, нароет еще. Спасибо эльфийскому князю-мазохисту, уговорил меня взять Дэлькора!

Мы быстро сговорились с маэстро о доставке первой партии отобранной одежды на постоялый двор. Я, несмотря на слабые возражения, настояла на уплате приличного аванса, пусть Гирцено поторопится с подгонкой, и, облизываясь, как кот на сметану, впрочем, все известные мне коты так реагировали лишь на сырую рыбу, вернулась в зал к дожидающемуся телохранителю и успевшему обрести нормальный цвет лица Фелику.

— Ну вот, теперь, Кейр, когда исполнение моей мечты в процессе, можем заняться реализацией твоих желаний. Насчет еды и мытья Лакс уже должен был позаботиться, а вот о приглашении дамы на ночь, боюсь, тебе придется хлопотать самому, не доверяя столь ответственный выбор посредникам, — весело провозгласила я. — Фелик, спасибо! Не знаю, как тебя и благодарить!

— О, почтенная магева, без сомнения, найдет способ, — через силу улыбнулся юноша и мгновенно потупил взгляд, ему явно стало неловко, в воздухе даже не повисло, а повесилось в приступе безнадежного отчаяния невиданное напряжение. — Я могу лишь высказать свою скромную просьбу и надеяться, что она снизойдет до того, чтобы применить часть непостижимой силы для ее воплощения.

Глава 22

Просьба Фелика, или Иногда не везет и магевам

Да, как-то за время пути я слегка успела подзабыть порядки этого мира. Люди расплачиваются с магевой так, как пожелает она, но сама магева в свою очередь платит по счетам, как попросят оказавшие ей услугу люди. В хорошую ловушку меня поймал милый юноша Фелик. Или он вовсе и не ловил? Я сама согласилась на предложенные услуги проводника. Никогда не любила долгов! Кейр многозначительно покосился на меня, мол, доигралась магева со своими причудами насчет рубашек, теперь хрен разочтешься, но морали читать не стал. Во-первых, негоже ругать свою магеву при посторонних, во-вторых, чего ругать, когда дело сделано, а в-третьих, ему платят за охрану, а не за ворчание.

Мы молча вышли на крыльцо. Расторопные, чистенькие парнишки уже дожидались гостей с конями в поводу и явно надеялись на поощрение в виде мелкой монетки. Дэлькор деловито изучал статуи, будто вознамерился то ли наваять чего-то такого же под настроение, то ли попробовать их на зуб. Бывает, конечно, организму кальция не хватает, тогда и нас и зверюшек тянет лопать мел или цемент облизывать, как леденцы. А вот на что коню мрамор сдался? Но спрашивать без толку — не ответит, а проверять на практике не хочется. Вдруг правда кушать начнет, и как тогда перед Гирцено оправдываться? Извините, маэстро, мой оголодавший коник съел ваше крылечко, позвольте возместить ущерб? А вдруг и портной чего-нибудь магического в качестве компенсации возжелает. Нет уж, сначала надо разобраться с одной проблемой, а потом уж другую заводить.

— И чего ты хочешь? — спросила я Фелика, вспрыгивая на седло и отворачивая морду коня от соблазнительных статуй. — Только не говори, что привораживать кого-то собрался! С такой смазливой физиономией никакие чары не нужны, любая глупышка на шею кинется, только пальчиками щелкни!

— Дело не во мне, магева, — грустно вздохнул юноша, изучая маникюр. — Поверьте, мне стыдно просить у вас уплату долга, но я не мог упустить шанса, словно посланного самим небом!

— Колись поскорее, парень, а то я еще не ужинала, — приказала я, разворачивая коня и беря направление на «Резвых рыб».

— Я с удовольствием приглашу вас на трапезу, здесь неподалеку есть ресторация «Сны гурмана», где подают изумительную свинину на ребрышках в соусе «Увалиа» и… — начал было Фелик, сочтя мои слова намеком.

— Нет уж, хватит, обойдемся ужином в «Резвых рыбах», я больше твоих одолжений не приму, дружок, — хмыкнула я, перебирая для успокоения густые косички Дэлькоровой гривы.

— Умнеешь, — обронил Кейр почти поощрительно.

— Я вообще не дура, если меня один раз в дерьмо окунут, второй раз сама не полезу, — огрызнулась не столько от того, что не хотелось колдовать для Фелика, сколько потому, что никак не ожидала от юноши такого низкого коварства, слишком милым обаяшкой он выглядел. А по сути какой-то Дориан Грей получился!

— Молю вас, выслушайте. — На глазах у юноши выступили и заблестели драгоценными каменьями слезы, он так сжал поводья своей белой лошадки в кулаке, словно собрался из них сок давить. — Я прошу вас о помощи, магева!

— Проси и покончим с этим, не стесняйся, чего уж там, — сварливо велела я, стараясь не поддаваться больше на невинно-несчастный вид прекрасного лордика. Каков актер!!! Ведь не слови он меня в первый раз, я бы на все сто двадцать процентов поверила, будто Фелик в крайнем отчаянии, мучим стыдом и раскаянием!

— Я тревожусь о моем господине, владетеле Амрике, — сообразив, что на конфиденциальность беседы в укромном уголке надеяться не приходится, торопливо начал юноша, понизив голос.

— Это тот, который женится на бургомистровой дочке, прельстившей его душой? — припомнила я недавнюю болтовню аристократа. — И чего ты переживаешь? Или Амрик импотент, ему перед свадьбой мужскую силу укрепить надо?

— Н-нет. — Фелик снова покраснел и закашлялся, поднял на меня разнесчастные глаза и, окончательно смешавшись, замолчал.

«Тьфу, и что мне теперь его, еще и утешать? Какого хрена?» — попробовала возмутиться я, но в голову почему-то лезли мысли о магевском долге откликаться на зов о помощи, проснулась, блин ее разтак, разэдак и еще раз блин, мирно дремавшая совесть. Я вздохнула и сказала уже мягче:

— Ты не тушуйся, Фелик, рассказывай как есть. Если помощь нужна, я помогу, только не надо было на меня давить, мог бы просто попросить сразу.

— Я испугался отказа, прости меня, почтенная магева, — повинился юноша, став на вид еще моложе — почти ребенок. Он чуть помолчал, а потом, собравшись с духом, продолжил:

— Я боюсь, что не все ладно со скорой свадьбой моего господина и его нежданной любовью. Эта Вальтина, может быть, мила, но Амрику всегда нравились иные девушки, и связывать себя столь скоропалительно узами брака он не собирался, тем более с особой не слишком высокого происхождения, пусть и весьма богатой невестой. Если это истинное чувство, мне остается только радоваться за друга и господина, но душу мою снедает беспокойство: что, если Амрик был околдован?

— Значит, ты просишь проверить, так это или нет, — резюмировала я, — а если так, расколдовать владетеля.

— Да! — расцвел в смущенной улыбке Фелик.

— Ладно, для начала мне надо бы взглянуть на гипотетическую жертву женских чар и выяснить, естественного они происхождения или противоестественного, — принялась я отдавать распоряжения. — Устроишь?

— Завтра в полдень первая помолвка у алтаря Гуинилы, покровительницы Мидана, — сообразил проситель.

— Я не сильна в религии и ритуалах, малыш, объясняй дальше, — велела я торжественно.

— На площадь перед храмом богини будет вынесен большой парадный алтарь, куда Амрик и Вельтина, пожелавшие сочетаться узами брака, должны будут возложить жертвенные цветы как знак соединяющих сердца пылких чувств. А когда Гуинила примет дар, возлюбленные изопьют освященного вина, символизирующего слияние их крови и душ, — старательно объяснил Фелик и смущенно прибавил: — Я всегда считал, что это очень красивый ритуал.

— Романтик, — малость цинично хмыкнула я, настолько перекушавшая в ранней юности мелодрам по ТВ и слезливых книжонок про большую любовь в мягких обложках, что одно время смотрела только триллеры и ужастики. — Значит, ты предлагаешь мне протолкнуться на площадь, куда припрется масса народа, возжаждавшего эффектного зрелища, и для экзекуции постараться вычислить владетеля в толпе?

— По краю площади возводят помосты для гостей, у меня еще осталось три пустых приглашения в почетную ложу для свиты господина. Ты, магева, и твои спутники могли бы пойти со мной, — предложил практичный юноша. — Помосты будут всего в нескольких метрах от алтаря, так ты сможешь без помех рассмотреть Амрика вблизи.

— Что ж, неплохая идея, — признала я. — Как считаешь, Кейр?

— Ты все уже решила, — не то улыбнулся, не то болезненно скривился телохранитель. — Значит, идем. Надеюсь, не будешь устраивать пожаров.

— А уж это по ситуации, — гордо ушла я от прямого обещания не шалить, починяя примус. — Никогда заранее нельзя предсказать, какие чары сгодятся для развеивания грозных враждебных заклятий. Но не переживай, я не законченная пироманка, тягу к огню способна контролировать, спалю раз в месяц десяток человек, а потом вся такая спокойная, смирная, белая и пушистая до следующей луны…

Я осеклась под задумчивым взглядом Кейра, на секунду показалось, что телохранитель и правда верит моим словам и методично подсчитывает, сколько мне осталось спалить народу до превращения в кроткого белокрылого ангела. Тряхнув головой, я закончила шутливый спич и деловито уточнила у аристократа:

— Далеко тот храм от наших «Рыбок»?

— С вашего позволения, почтенная магева, завтра я пришлю свою личную карету к постоялому двору, — услужливо вставил Фелик.

— Валяй, — разрешила я.

Во всей этой возне с якобы околдованным владетелем начало вырисовываться кое-что приятное. Вот стыдно признаться, я в этом мире уже с неделю, а в карете так до сих пор не прокатилась! В своем же из-за дефицита карет тем паче не довелось, если не считать экипажем новенький фордик одного из приятелей. Непорядок срочно следует исправить! А коль Фелик такие классные рубашки носит, то и карета у него должна быть настоящее загляденье, проедусь с шиком, а если юный аристократ надеется, что я, обиженная на шантаж, откажусь из принципа, не дождется!

— Магева? — позвал меня юноша, когда все детали завтрашнего мероприятия были уточнены и мы с Кейром направили лошадей к постоялому двору.

— Чего? — Я устало обернулась, от всей души надеясь, что парень не собирается вручить мне список «остальных» скромных просьб.

— Если мой господин Амрик околдован и ты узришь сие непотребство, взглянув на него, сможешь ли порушить чары? — несмело уточнил юноша.

— Ну и вопросики у тебя, Фелик, — фыркнула я, и Дэлькор, будто чуя мое настроение, тоже фыркнул, но куда громче. — Давай сначала я гляну на владетеля, а уж потом будем делать выводы. Спешка только при ловле блох хороша. А вообще-то не переживай, если я взялась за работу, до конца ее доведу, на полдороге не брошу.

— Я верю, — улыбнулся юноша, словно солнышко просияло. На секунду его акварельная печаль улетучилась и показался жизнерадостный красавчик-оптимист, каковым, похоже, Фелик и был, пока не начал терзаться будущностью владетеля Амрика. Теперь же, перевесив часть своего беспокойства на чужие плечи и фактически получив обещание уладить все проблемы, юноша заметно оживился. Стыд за мелкий шантаж никуда не делся, но облегчение было куда сильнее переживаний морального толка. Слишком в этом мире в души въелось убеждение: маги должны исполнять то, о чем попросят набравшиеся храбрости люди.

— Вот и верь. Заодно, кстати, выспись хорошенько, чтобы вовремя подсказать нам, кто именно из мужчин на площади твой Амрик, а не то расколдую кого-нибудь лишнего, вот сраму будет, — погрозила я Фелику пальцем на прощанье.

Вообще-то я больше не сердилась на парня. Он был прав, исполнял вассальный долг, взывая во имя спасения господина к помощи специалистки в вопросе, где, как ему казалось, задействованы непостижимые силы. Все справедливо, а нравится мне это или нет, никого касаться не должно. А что не слишком приятная штука эта самая справедливость, так за это не Фелику надо мылить голову, а тому, кто вообще придумал нравственные категории и внушил людям необходимость жить по ним. В глубине души я приняла все сразу, но мимолетная обида, бурлящая на поверхности как пена прибоя, не сразу позволила осознать истину. Теперь мне было даже капельку неловко перед приятным юношей за свое бурчание. Я мысленно вздохнула и пообещала постараться никогда больше не возмущаться просьбами о помощи, в каком бы странном виде они ни были высказаны.

В «Резвые рыбы» мы ввалились уставшие, грязные и чрезвычайно голодные. На постоялом дворе нас уже ждали. Вот вам преимущество высылки казачков в разведку боем! Лакс позаботился о месте для лошадей на конюшне, заказе ужина и съеме комнат на ночь. Только сам почему-то не показал и носа, когда мы появились на пороге просторной залы, уставленной столами и стульями. Вместо товарища нас встретили дородная матрона-трактирщица и худощавый юркий недоросль — ее сынок.

Комплекция трактирщика, как я уже успела убедиться, есть куда более эффективная вывеска и реклама его заведения, чем рисунки, надписи и завлекательные слова. Наша хозяйка полностью соответствовала имиджу владелицы постоялого двора, в котором мягко спится и сытно кормят. Пышные формы ее, игриво подчеркнутые тугим корсажем, походили на сладкие крупноформатные булки, по тому, как хищно засверкали глаза Кейра, я поняла: тот нашел подходящую кандидатуру на обогрев одинокого холостяцкого ложа. Нарядные, под цвет платья серьги с крупными красными камешками кокетливо покачивались в ушах, когда дама бальзаковского возраста приседала перед магевой в реверансе. Вряд ли это были рубины, хоть я и не спец-ювелир, чтобы с налету определять камни, но на какие бабки простой трактирщице прикупить такие драгоценности, если не резать постояльцев как поросят? Сынок ее, пока не выкормленный до объемов наглядной агитации, не то кивнул наскоро, не то мотнул головой и тут же вскинулся, чтобы повнимательнее разглядеть гостей. Наверное, магевы и в Мидане считались редкими птицами.

— Рады приветствовать вас, почтенная, в «Резвых рыбах»! Хант, поклонись магеве как следует, да сию же минуту, неуч! — прошипела трактирщица, отвесив крепкий подзатыльник сыну, и вновь улыбнулась нам.

— Не надо. — Я небрежно отмахнулась и сочувственно подмигнула пареньку, получившему взбучку. — Я не гонюсь за почестями, лишь бы ваше заведение и впрямь оказалось таким хорошим, как нам расписывал Лакс.

— Уверяю, вы не останетесь разочарованы! Мой постоялый двор один из лучших. — Хозяйка многозначительно помедлила, давая нам понять, что имеет в виду не «один из», а «самый», но врожденная скромность не позволяет ей заявить об этом во всеуслышание. — Вода в лоханях, полотенца подогреты, птица и поросеночек молочный на вертелах, рыбка на сковородах с маслицем и специями, вино красное явельское в колодезной водице стынет, постели в комнатах взбиты и проветрены. Соблаговолите взглянуть?

— На поросенка и птичку чуть попозже, пусть подрумяниваются, готовясь к встрече, — рассудила я с улыбкой, — а на все остальное обязательно.

Вооруженный ключами паренек вприпрыжку взлетел по лестнице, мы потянулись следом более степенно. Хант вручил ключ от номера Кейру и подвел меня к дверям напротив. Телохранитель деловито отодвинул паренька как мешающийся под ногами предмет мебели и первым вошел внутрь просторной комнаты. Секьюрити осторожно выглянул из окна и принялся осматриваться: изучил пол под двуспальной кроватью (ну наконец-то перина и целых две подушки!), обследовал каждый подозрительный угол, после чего кивком возвестил об окончании ревизии и скрылся.

— Почтенная магева?! — Любопытный паренек переминался на пороге, не давая мне возможности переодеться. — А почему вы сказали мамке, чтоб я не кланялся?

— А смысл? Разве ты станешь больше уважать магов только потому, что должен бить им поклоны? Полагаю, нет. Посуди сам, Хант, для чего люди знатные или богатые требуют поклонов и прочих специальных обращений, тратят деньги на одежду и украшения? Все для того, чтобы выглядеть знатно и богато, потому что им нужно доказывать свой высокий титул или состояние внешними атрибутами и церемониями. Но маг-то всегда маг, как бы он ни вел себя, чего бы ни говорил и как бы ни рядился. Вот я и не вижу вреда в том, что показалось твоей матери недостаточной почтительностью. От того, как ты мне поклонился, я не стану магевой меньше, чем есть, ни для кого: ни для себя, ни для других. Уразумел?

— Не все, но суть, наверное. Спасибо, что объяснили. Стало быть, магам наплевать на почести из-за того, что они маги внутри, а не снаружи, и это видать любому, — почесал в затылке Хант и убрел, задумавшись над моей речью. Даже подскакивать на ходу как йо-йо перестал.

Поболтав с пареньком, я сходила в пристройку к гостинице. Там искупалась в здоровенной бадье горячей воды с пахнущим травами мылом, а вместо душа девица-служанка окатила меня из огромного кувшина прохладной водой. Я переоделась в чистое и, вернувшись с мытой головой в комнату, принялась старательно расчесывать волосы. Без кондиционера-ополаскивателя эти вконец распустившиеся заразы путались немилосердно. Я едва не выдрала целый клок, когда маленькой рыжей кометой в дверь ворвался Фаль. И как это такое миниатюрное создание умудрялось создавать столько шума?

— Привет, Оса! — завопил сильф, а потом, вместо того чтобы наброситься на меня с расспросами о путешествии за рубашками, плюхнулся на плечо и встревоженно констатировал, обхватив ручонками колени:

— Знаешь, Лакс какой-то странный. То ли злой, то ли печальный, сидит на кровати, со мной разговаривать не хочет, даже ужинать не пошел.

— Ну если даже ужинать не пошел, дело плохо, — хмыкнула я, кое-как умудрившись разобраться с волосами, — пойду проверю, чего с ним такое. А ты, дружок, останешься на страже в моей комнате. Запирать на ключ не буду. Коль проникнет убийца или вор, защекочешь или закусаешь вусмерть, расправа на твое усмотрение.

— Хорошо! — гордый ответственным поручением, моментально согласился Фаль и принялся нарезать круги под потолком, оглядывая вверенную территорию, словно спутник-шпион.

Хитростью избавившись от маленького свидетеля, я постучала в комнату Лакса и, не дожидаясь разрешения (чего без толку время терять?), вошла. Вор сидел на кровати и разбирал вещи из сумки. Вернее, бесцельно перекладывал их с места на место. На меня парень бросил косой взгляд для проверки и вновь углубился в свое занятие, такое же важное и срочное, как порученное только что Фалю.

— Лакс, хватит хандрить! Ужин проворонишь! — Я заговорила преувеличенно бодро, словно диктор, перешедший от траурной сводки к новостям шоу-бизнеса.

— Я не голоден, магева, — хмуро и почти грубо ответил рыжий.

— Это еще почему? Я голодна, Кейр тоже, Фаль и вовсе, а он не хочет есть! Нехорошо отделяться от коллектива, Лакс! Ну-ка быстро признавайся, в чем дело? Если болен, будем лечить. — Я подошла поближе и нависла над парнем, уперев руки в бока.

— Все в порядке, — похоронным тоном отозвался Лакс.

— Врешь, — убежденно заявила я и, прибавив мрачных завываний в голос, продолжила: — Предупреждаю, если не будешь откровенен, мне придется применить к тебе крайние меры!

— Применяй, — не дрогнул Лакс, и я шлепнулась к нему на колени, схватила за уши и глянула в глаза.

— Это и есть крайние меры? — с невольным изумлением ухмыльнулся вор, вероятно, ожидавший каких-нибудь колдовских допросных пыток, руки его оставили барахло и удобно устроились у меня на талии.

— Ну да, — улыбнулась я и снова спросила мягко, почти нежно, чуть поддразнивая: — Эй, приятель, что случилось?

— Как поживает прекрасный аристократ? — вместо ответа уточнил Лакс, кривя рот.

— Если ты про лорда Фелика, то при расставании даже не чихал, а если тебя интересует прогноз его самочувствия на завтра, то придется немного подождать, выяснишь сам. Днем он пришлет карету.

— Ясненько, — снова скривился, будто объевшись лимонов, Лакс и убрал руки с моей талии, даже сделал слабую попытку спихнуть меня с колен, но я сидела как приклеенная.

— И ничего-то тебе не ясненько, — злорадно перебила его. — Юный лордик потребовал за доставку к портному колдовской расплаты. Вот завтра и будем по счетам платить на площади Гуинилы, выясняя, зачарован ли владетель Амрик, господин нашего приятеля, или нет. Одна я, кстати, туда не собираюсь, вы с Кейром рядом будете на случай повторного покушения, и даже не вздумай отказаться, укушу!

— Куда? — моментально переспросил вновь обретший некоторую часть своего бесшабашного лукавства вор, а его руки уютно устроились у меня на боках и легонько пощекотали ребра сквозь ткань рубашки.

— Место покуса и глубина будут зависеть от твоего поведения, — торжественно пообещала я с кровожадной улыбкой.

— А если я тебя сейчас поцелую, ты меня больно укусишь? — шепнул Лакс мне на ухо, обнимая крепче и прижимая к себе.

— Проверь, — шепнула я ему в волосы, мягкие, струящиеся как шелк, обвила руками плечи, потянулась к крупной пуговице стоячего воротничка рубашки.

И он проверил, и я не укусила, а потом он проверил еще и еще. Нет, этот рыжий ворюга целовался по-настоящему классно, лучше всех парней, с которыми мне доводилось крутить романы, ничего удивительного, что девочки из Веселого квартала с таким восторгом вешались ему на шею. Если и все остальное он делает так же здорово, то это им надо было бы приплачивать ему за обслуживание, а не наоборот. Ну и парень!

— И чего же ты, глупый, так переживал? — прижавшись головой к его груди и медленно, очень нежно водя пальцами по белой полоске шрама на горле, спросила я чуть позднее, когда мы сделали перерыв, чтобы малость отдышаться.

— Думал, куда мне, вору-полукровке, против красавчика-лорда, — пробормотал Лакс, лаская одной рукой мои высыхающие волосы, вторая теплым грузом легла мне на спину.

— Глупости, ты куда привлекательнее Фелика. Он, конечно, красив, но скорее как фреска на стене, чем как реальный человек. А ты по-настоящему живой. Мне нравится, что ты на четверть эльф, Лаксанрэномириэль, — я умудрилась воспроизвести полное имя, ни разу не запнувшись, — это не недостаток, а достоинство. Полукровки берут все лучшее от обеих рас, вдобавок они жизнеспособнее и талантливее предков. Тебе не переживать из-за своего происхождения надо, а гордиться им! Я уже говорила, что тащусь от твоих острых ушек, рыжей шевелюры и лисьего разреза глаз?

— Не припомню, можешь повторить еще раз, — промурлыкал Лакс, сноровисто запуская руки мне под рубашку и блаженно жмурясь…

— Мы ужинать идем? Или сказать, чтобы вам наверх принесли? — поинтересовался Кейр из дверей, взирая на нас с довольной ухмылкой папаши, непутевые детки которого наконец-то поладили меж собой.

— Вниз, — неохотно прервав сладкий поцелуй, решила я, — не будем травмировать нежную душу Фаля. Он же, бедолага, и живот надорвать может, мечась между этажами в стремлении урвать самые вкусные кусочки с двух столов разом.

Дав Лаксу минутку на наведение порядка в комнате, мы с Кейром вышли в коридор. Телохранитель поскреб свежевыбритую (уж не в честь ли трактирщицы?) щеку и неожиданно поинтересовался:

— Давно хотел спросить, а что это за прожорливая зверюшка такая, сильф, которого мне не видать, как ни старайся? — Похоже, созерцание магевы в компрометирующей ситуации помогло воину справиться с неловкостью от сознания собственной инфернальной слепоты и задать вопрос прямо в лоб.

— Фаль? Он похож на маленького человечка, — я показала ладонями росточек мотылька, — с радужными и большими, как у бабочки, крылышками. Наш сильф рыжий и зеленоглазый. Симпатяга, умница и, проверено на опыте, незаменим в разведке! Притом он вовсе не зверушка, Кейр, он вполне разумен, а если ты думаешь иначе, приготовься к постоянным синякам от щипков оскорбленного малютки. Я не премину ему наябедничать!

— Надо же, — ухмыльнулся мужчина. — А я слыхал, будто сильфы сами по себе колдовать горазды. Брешут?

— Не знаю, наш, кажется, не колдует, — пожала я плечами. — Я не слишком много знаю о сильфах, Фаль первый мой знакомец из этой расы. Но обязательно спрошу, — приоткрыв дверь в свою комнату, позвала: — Фаль, идем ужинать!

— Ур-р-ра! Ужинать!!! — обрадовался сильф, мигом юркнул в створку двери, устроился у меня на плече и не без некоторого разочарования доложил: — Никто к тебе не заходил и ничего украсть не пытался.

— Их счастье! Спасибо за охрану, дружок, — похвалила я засветившегося от радости малыша. Лакс, присоединившийся к нам, тоже невольно улыбнулся, заглядевшись на миниатюрную фигурку охранника. — Кстати, Кейр сейчас у меня спрашивал, колдуют ли сильфы, но я не знаю, что ему ответить.

Поерзав у меня не плече, — я уже начинала чувствовать себя непривычно без этой маленькой тяжести, коль мотыльку взбредало в голову полетать или присесть в другом месте, — Фаль задумчиво и немного смущенно ответил:

— Мы не колдуем, как вы, люди, не читаем заклинаний, мы сами по себе живая магия, не вбираем ее от мира, а создаем и преобразовываем на свой лад под стать настроению. Только я еще очень молод, мое радужное волшебство не созрело, чтобы облетать пыльцой с крыльев.

— Хорошо, — довольно констатировал Кейр, которому Лакс перевел слова нашего мелкого недозревшего приятеля.

— Почему? — тут же удивился Фаль, весьма вероятно, стремящийся, подобно всем детям, вырасти как можно скорее, обрести полную силу и показать окружающим, на что способен.

— Нам проблем магевы хватает, — серьезно пояснил воин, безошибочно устремив взгляд в мое плечо, пусть он и не видел сильфа, но, ориентируясь по нашему поведению, четко вычислил место его дислокации.

— Вы хорошие, даже ты, верзила с мечами, — обратился к нам и телохранителю приятно удивленный Фаль, и, что самое странное, Кейр его услышал. — Поначалу я все ждал, когда вы меня про магию спрашивать будете или просить что-нибудь сотворить. Меня старшие пугали, будто люди только и ждут от сильфов магии, могут даже поймать и заставить волшебствовать. А вы меня угощали сластями и все не просили и не просили, даже когда на тебя, Оса, напали те страшные морианцы. Вам, оказывается, вовсе не нужна моя магия.

— Конечно, нам нужен ты, дружок! — твердо подтвердила я, кончиком мизинца проведя по напряженной спине сильфа. — А колдуешь или нет — неважно, это твое личное дело.

— Правда? — с надеждой в звонком, точно маленький колокольчик, голоске спросил Фаль, вытянувшись в струнку.

— Истинная правда, — уверенно кивнула я, и малыш с умиротворенным вздохом осел, прижавшись к моей шее так сильно, будто хотел прилипнуть к ней навсегда.

— Я его слышал, нашего сильфа, или у меня просто в ушах с голодухи звенело? — оторопело, с неуверенной стыдливостью сомневающегося в собственном здравом рассудке, поинтересовался Кейр, тряся головой.

— Слышал-слышал. Видеть меня обычно люди не могут, но услыхать кое-кто, когда я того сильно захочу, способен. Только трудно все время этого желать, устаешь очень, словно весь день летал. — Фаль просиял лукавой улыбкой и с интонациями умирающего с голоду котенка жалобно протянул: — А ужинать когда идем?

— Прямо сейчас! — заверила я проголодавшегося малыша.

Мы спустились в зал трактира и наконец-то «соблаговолили» взглянуть на охлажденное вино, горячую рыбу, поросенка с пылу с жару, добытую Дэлькором птицу и много чего еще, включая, разумеется, орехи и фрукты в меду, отданные практически полностью на растерзание сладкоежки Фаля, счастливо порхающего среди кулинарного великолепия. Молочный поросеночек не шел ни в какое сравнение даже с самой дорогой рыночной свининой, весьма недурен оказался и охотничий трофей коня, а вот вытаскивать кости из рыбы мне быстро надоело, мужчины же не утруждали себя подобными мелочами, здоровыми зубами перемалывая нежное мясо вместе со скелетом. Я же, хоть и имела всего две пломбы, на такие трюки не решилась, зато вино распробовала с удовольствием. Слабое, но ароматное и приятное на вкус, оно пилось как сок. Но соком не было, именно этим и объяснялся тот факт, что я не сразу заметила возникновение кое-каких личных проблем, а, заметив, еще некоторое время соображала, что мне с ними делать.

Нория, хозяйка-трактирщица, обозревала полный посетителей зал бдительным оком. Выражение ласкового умиления от хорошего аппетита гостей снизошло на нее при взгляде на нашу компанию. Заметив, что магева смотрит на нее, пышнотелая дама — наливное яблочко в самом соку — кивнула приветливо. Даже трактирщик — хозяин в своем доме, а магева — всего лишь постоялица. Осененная спасительной идеей, я встала на ноги и направилась к женщине.

— Оса, ты куда? Уже наелась? — вскинулся Лакс.

— Я сейчас, кушайте, хочу перемолвиться парой словечек с хозяйкой, — бросила и, подойдя к Нории, прошептала ей на ухо свой вопрос.

Настороженно-почтительное внимание с толикой беспокойства (неужто клиентка недовольна сервисом?), с каким трактирщица встретила мое приближение, сменилось понимающим сочувствием, дама даже похлопала меня в знак солидарности по руке, энергично закивала и повела с собой из залы.

Через пятнадцать минут я вернулась к друзьям и нашла место в желудке для сладкого пирога с ягодами. Конечно, до эльфийских кулинарных шедевров сдобе «Резвых рыб» было далеко, тот хлеб таял во рту, как божественная амброзия, но в сравнении со стандартной продукцией хлебокомбинатов выпечка явно выигрывала по всем параметрам. Кроме вина нам принесли еще и горячего травяного чая, малость горчащего на языке, но прекрасно утоляющего жажду.

Даже Фаль накушался так, что, пытаясь отпить чая из моей кружки, едва не утонул. Я вовремя поймала сильфа за крыло. После этого малютка оставил попытки съесть все, что имелось на столе вкусного, и задремал у меня на плече. Допив чай, чуть не ставший ванной для мотылька, я поднялась из-за стола и заявила:

— Баста! Больше ни крошки проглотить не могу, да и поздно уже, спать пора, завтра с утра как-никак важное дело предстоит.

— Так на площадь нам только днем надо или ты еще куда собираешься? — насторожился Кейр, сжимая в руке полуобглоданную птичью ногу, словно обнаженный меч.

— А мерить обновки? Гирцено обещал мне их утром прислать, — наставительно напомнила я склерозному воителю. — Как всякое существо женского пола, даром что магева, я имею слабость к нарядам и право на ее удовлетворение в свободное от исполнения перед человечеством колдовского долга время. Тем более за счет денег, заработанных собственной лошадью. Так что спокойной ночи, господа!

Дружески кивнув на прощание Нории и получив в ответ такой же дружелюбный кивок, — есть вопросы, по которым две женщины всегда смогут найти общий язык, — я удалилась в свою комнату. В полутьме осторожно положила спящего сильфа на одну из подушек. Сполоснув рот, — в Мидане еще не слыхали о необходимости гигиены полости рта и щетками чистили только лошадей — я переоделась в свою футболку с волчьей мордой и, откинув одеяло, собралась ложиться. В дверь быстро постучали, потом выдержали паузу и постучали настойчивее. Поленившись обуться, босиком прошлепала на звук и отодвинула задвижку. В коридоре стоял Лакс. Вор ужом скользнул в комнату, ногой захлопнул дверь, обнял меня и потянулся к губам.

— Это ты хорошо решила, лечь спать пораньше, — горячо шепнул он, а руки пустились в странствие по моему телу.

— Лакс, — растерянно позвала я, только сейчас за всеми своими женскими хлопотами сообразив, что парень истолковал поведение девушки на свой лад и сделал соответствующие, но в корне неверные выводы. Впрочем, взглянув на события этого вечера со стороны, я поняла его право на ошибку.

Учуяв мои интонации, рыжий моментально отстранился:

— Что-нибудь не так?

— Я не могу с тобой сегодня, — неожиданно застеснялась, как девочка.

— Ясненько, — снова выплюнул противное словечко злым, полным истинно мужского разочарования голосом вор и рванулся прочь, но я успела ухватить его за ремень и удержать на месте.

— Да стой же, дурак, — в сердцах выпалила я, не выпуская ремня, и даже сделала попытку встряхнуть его вместе с хозяином. — Сказала же «не могу», а не «не хочу». Разницу видишь?

— Неужто слухи о том, что вы, магевы, себя блюдете, чтобы силу не утратить, правдивы? — совершенно убито уронил Лакс, не делая больше попыток убежать, но и не пытаясь обнять меня.

— Врут, на мой счет точно врут, — уверенно заявила я, поскольку то, чего надо блюсти, утратила пару лет назад как минимум и совсем не переживала по этому поводу.

— Тогда чего же? — вконец растерявшись, спросил парень.

— Тьфу, да дела у меня начались, — в сердцах рубанула правду-матку, пока Лакс не навоображал себе еще невесть какой дури, не обиделся по-новому да не рванул прочь. Хорошо, если понесется просто подальше от привередливой магевы, которая то заигрывает, то гонит, а коль отправится к миданским шлюхам? Да я же весь город по камешкам от злости раскатаю. Я размеренно задышала, успокаивая закипающую ревность, и мягко закончила: — Так что придется нам с этим подождать. Вот теперь тебе ясненько?

— Да, ты извини, если я, дурень нетерпеливый, обидел, — стушевался вор, переминаясь с ноги на ногу.

В темноте не могла различить его лицо отчетливо, видела лишь черный профиль, но слышала дыхание и легкий аромат полевых трав. Ни от кого из моих быших парней так хорошо не пахло. Пот, ментоловая жвачка, табак, одеколон, грязные носки — этого было в избытке, но от Лакса веяло чем-то совершенно естественным и очень влекущим. Или так казалось только мне? Даже сейчас я не отказалась бы от того, чтобы он просто лег рядом, такой теплый, ставший родным, знакомым и совершенно необходимым. Хотелось, чтобы просто был рядом. Мне необходимо было безо всяких сексуальных заморочек держать его за руку или спать, положив голову ему на плечо, чтобы можно было в любой момент погладить гладкую, по-эльфийски безволосую кожу на руках и груди, дотянуться до рыжих, мягких, как шерсть у кошки, волос и запустить в них пальцы.

— Никаких обид, Лакс, — прошептала я, не решаясь высказать то, что испытывала, из-за какой-то совершенно не свойственной мне робости.

— Доброй ночи, любимая. — Вор чуть склонил голову и коснулся моих губ нежным-нежным, как ласка ветерка, поцелуем.

«Любимая» — он впервые назвал меня так, сердце на секунду замерло и с силой бухнуло в груди. Любимая — это звучало так красиво, куда приятнее всяких солнышек, лапочек, деток и прочих прозвищ, щедро сыплющихся из уст парней моего мира. Никогда терпеть этой дури не могла и сразу просила, чтоб называли по имени или прозвищу.

— Доброй ночи, — отозвалась я, но ответное слово застряло у меня в горле и так и не смогло прорваться наружу. — До завтра!

Лакс ушел, я закрыла дверь и заползла на кровать, от всей души жалея, что не сказала того, чего хочу, ведь он мог бы остаться. Легкое, на грани слышимости сопение Фаля и зеленый проблеск его помаргивающих во тьме глаз мало-помалу успокоили мое разгоряченное воображение, а обезболивающая таблетка подействовала лучше всякого снотворного. Я отключилась почти мгновенно, только снилась мне опять какая-то дрянь. Мы стояли с Лаксом на берегу реки, только я на одном, а он на другом, и пытались докинуть друг до друга веревки, именуемые ковбоями лассо. Ни хрена у нас не получалось.

Глава 23

Реабилитация, делегация и публичные разоблачения

Я была даже рада проснуться от того, что меня тормошил Фаль, позванивая на ухо:

— Оса! Оса! Ты спишь? А то там Нория так на Ханта ругается, кричит, будто он чего-то украл! Жуть!

— Значит, надо обращаться в детскую комнату милиции или звать участкового, — зевнула я, но глаза продрала и села на кровати, вспоминая, где нахожусь. — Участковых в здешних краях не сыщешь, впрочем, как и в моих, так что разницы в принципе никакой, тут даже получше будет, поскольку никто на их появление не надеется. Правда, вот здесь я магева, и право не только помогать, но и судить мне даровано или навязано — это уж как посмотреть, но все-таки свыше! Так что надо вставать и идти разбираться. Итак, подъем! Чип и Дейл спешат на помощь, спасатели, вперед!

Я натянула джинсы, в них мне удобнее всего в такие деньки, и, поплескав на лицо водой, пошла на звук скандала. Фаль летел впереди, указывал дорогу. Личная комната Нории находилась в самом конце коридора, из-за плотно закрытой двери грозное громыхание голоса женщины слышалось все более отчетливо. Она кричала что-то о неблагодарности и глупых шутках столь оглушительно, что в проводнике вовсе не было нужды.

— Утро доброе, что за шум, а драки нет? — спросила я, заглядывая в комнату одномоментно со звуком пощечины и всхлипом Ханта.

Рядом с лакированным темно-вишневым комодом и массивной кроватью на ножках, годившихся на цирковые подпорки даже слону, нависнув над съежившимся от ужаса сыном, метала громы и молнии раскрасневшаяся от негодования хозяйка трактира. Кажется, назревала ситуация а ля Ваня Грозный и его проштрафившийся сынок. Хорошо хоть посоха, чтобы съездить чадо по балде, у Нории под руками не было, но такая женщина вполне могла открутить башку голыми руками. Фаль испуганно пискнул и зарылся мне в волосы как в гнездо. Мое появление заставило мать отпрянуть от парня, чем Хант и воспользовался, выпалив торопливо:

— Мамка серьгу любимую потеряла, а кричит, будто я ее спер! Ничего слушать не хочет! А у меня от затрещин башка пухнет!

— Ты и магеве врать будешь, пащенок?! — взвилась Нория, как торнадо в Калифорнии.

— Да не брал я ничего, Гарнагом клянусь! — завопил Хант, и в голосе его было столько неподдельного возмущения пополам с удивлением, что я поверила. Если парнишка и тягал чего у мамки, то не сейчас и не эту злополучную сережку. И вообще, молодежь нынче практичная пошла, если б детка решил обчистить родительницу, выкрал бы не одну разъединую вещицу, а всю коллекцию побрякушек — и сделал ноги.

— Стоп, стоп! Тайм-аут! Продолжите драку после! Нория, почему ты решила, что вещь украл твой сын? — умиротворяюще вскинув руки, поинтересовалась я, становясь между матерью и сыном и от всей души надеясь, что магевский авторитет спасет меня от оплеухи, предназначенной Ханту.

— Комнату я свою на ключ запираю, кроме как ему, никому ходу сюда нет, да и мало ли Хант пацаном сопливым у меня побрякушек тягал играться? — прогудела возмущенная женщина, подбоченившись.

— Да когда это было, маманя, — прогундосил парень, пятясь за мою спину. — Я большой уже, да и зачем мне одна твоя сережка, коль девке какой на забаву тащить, так я бы две спер! Да и полоумным надо быть, чтобы твои любимые с красными камушками, от прабабушки доставшиеся, стырить!

— Когда ты сережки в последний раз видела? — отвлекая материнское внимание от маневров отпрыска, с достоинством всеведущей колдуньи уточнила я, соображая по ходу дела, что речь идет об украшениях, в которых Нория рисовалась вчера.

— Ввечеру их сняла, торопилась, потому в шкатулку не стала класть, комнату закрыла да и ушла, а утром глядь, нет серьги! — Женщина обошла вниманием факт своего местонахождения ночью в иной спальне, но, полагаю, Кейр мог бы обеспечить ее алиби.

Указующий перст Нории уперся в одинокую сережку на комоде, я машинально глянула вниз — красно-коричневый ковер в рыбках и кувшинках, хоть и малость потертый, застилал пол почти до самых ножек кровати, а дальше шли широкие доски, впрочем, щели между ними тоже узкими не были. Я подошла к комоду, провела пальцем по крышке — гладкий лак, никакой шероховатости, поелозила сережкой по темной доске. Вещица скользила хорошо, как лезвие конька на катке. Замолкшая Нория и притихший Хант наблюдали за моими манипуляциями, как паства за жрецом, готовящимся погадать на чьих-то внутренностях.

— Внимание! Всем оставаться на своих местах! Следственный эксперимент, — объявила я, схватила со стула разложенное платье Нории и махнула в стремительном развороте к двери его рукавом по комоду.

Тяжелая сережка, продемонстрировав отличные аэродинамические характеристики, сорвалась с места, как ракета, и звякнула далеко под кроватью. Я оставила в покое платье и полезла следом за лишившимся пары украшением. Разумеется, второй серьги на том же месте не было, но, сотворив свет наскоро написанной в воздухе руной кано, я внимательно обследовала все щели. Хорошо еще хоть пыли тут не было, пусть Нория и отличалась вспыльчивостью нрава, но пыл и пыль слова не однокоренные, за ее аккуратность и чистоплотность можно было ставить десять балов по десятибалльной шкале. В нежном, совсем не похожем на неистовый жар истинного пламени свете руны я уловила легкий проблеск коварного металла в злополучной щели между досками.

— Ага! — довольно улыбнулась я и вылезла, зажимая украшение в руке. — Держи! — протянула вещицу хозяйке.

— Но она же одна, — неуверенно, будто сомневалась в достоверности зрительной информации, заметила Нория.

— Точно, — подтвердила я, почти насильно вкладывая сережку в ладонь женщины. — А за второй полезете сами, она в щель между четвертой и третьей от стены досками провалилась — глубоко, просто так не выцарапаешь. Наверное, доску отдирать придется, чтобы достать! Золото на магнит не потянет…

— Спасибо, почтенная магева, — покраснела как помидор хозяйка трактира, не отрывая глаз от серьги. — И благодарить-то вас как, даже не знаю!

— Перед сыном извинись, вот и вся благодарность. Я же магию для поиска твоего наследства не использовала, так что ты мне ничего ужасного не задолжала, — пожала я плечами и, не дожидаясь ответа, вышла.

Но то, как, виновато моргая, Нория крепко прижимает к себе Ханта, заметить все-таки успела, и довольство разлилось в душе. Я даже простила сильфу бесцеремонную побудку в стиле вызова на пожар.

— Хорошо все устроилось, — выбравшись из гнезда в волосах, в такт моим мыслям умиротворенно констатировал Фаль, не мешавший мне в процессе следствия ни словом, ни действием. То ли абсолютно доверял, то ли боялся, что разбушевавшаяся не на шутку трактирщица может ненароком задеть хрупкое на вид сильфово тельце. Хотя, я уже успела убедиться, мотылек был невесом и уязвим только на вид. Из всех приключений, свалившихся на наши, выразимся не по-американски, души, Фаль умудрился выйти абсолютно невредимым, если не считать огроменного фингала, приобретенного им в качестве входного билета в клуб друзей магевы. Но с другой стороны, Лаксу-то пришлось заплатить подороже — располосованной рукой, а Кейру и вовсе прыгнуть голяком из окон борделя на острые черепки.

— Эгей! Вот ты где, Оса! — весело, словно и не бывало неловкого молчания в темноте у дверей, приветствовал меня вор, шустро взбегая по лестнице с первого этажа. — А там тебя вовсю ищут!

— Кто? — жалобно поинтересовалась я, прощаясь с надеждой на спокойный завтрак.

— Кажется, шмотки твои привезли, — объяснил рыжий, и я, издав радостный вопль команчей, помчалась вниз, опережая приятеля на три корпуса. Фаль, чтобы не упасть, вцепился мне в рубашку всеми конечностями и визжал от восторга, заимев столь шустро галопирующую «лошадь».

В зале, ближе к дверям, ведущим на улицу, и правда, топтались с двумя кофрами наперевес трое мужчин посыльного вида. Не в том плане, что не подходи, обложат небоскребом, а просто было в их внешности нечто сосредоточенно-отстраненное, в краткой телеграммной форме это прозвучало бы: «Я тут ненадолго, отпустите быстрее, еще тысяча дел в других местах». Мое стремительное появление заставило посыльных опасливо скосить глаза в сторону окна, прощупывая пути бегства от гнева обезумевшей магевы. А чего она, если в своем уме, с гиканьем по трактирам носится?

— Привет! Где вещи? — затормозив в паре шагов от носильщиков (эльфийские туфли классно скользили по доскам) требовательно вопросила я, пытаясь с ходу определить, какой из двух чемоданов сокровищ мой.

— Маэстро Гирцено шлет вам свои наилучшие пожелания и сии туалеты, почтенная магева. — Люди торопливо выставили кофры перед собой, будто отгораживались ими от безобидной меня.

Надо же, а портному понравилось экзотическое словечко, в обиход вводит вместо дворянского титула, мимоходом подметила я и заявила:

— Перешлите маэстро от меня громадное спасибо, если поднимете! Кстати, сколько я должна за доставку?

— Непременно! А что до денег, так хозяин сказал, за все уплачено, — отказываясь даже от чаевых, заверил меня самый храбрый из носильщиков, еще остававшийся в трактире, пара его приятелей предпочла дождаться коллегу за порогом. Причем вышли они задом наперед, предпочли не поворачиваться к магеве тылом. Уж не знаю, мне на это обидеться стоило или счесть за честь? Как, однако, просто заработать репутацию грозной колдуньи, достаточно всего лишь пробежаться по лестнице. Или они каких-то сплетен обо мне нахватались? Но где? Я в Мидане ничего глобального натворить не успела. А впрочем, желания гадать о причинах опасений посыльных не было ни малейшего, куда больше, чем эти осторожные типы, меня интересовало содержимое кофров.

— Здорово! Лакс, поможешь отнести? Я мерить буду! — попросила рыжего, наблюдавшего за моим диалогом с рабочим классом с широкой ухмылкой собачника, спустившего московскую сторожевую с поводка на пьяных грубиянов.

Подсобить с переноской тяжестей рыжий не отказался. Вдвоем (я больше держалась, чем держала) мы утащили кофры наверх, в мою комнату. Я осталась одна, раскрыла их и начала медленно, со смаком доставать каждую вещь, разглядывать и раскладывать на кровати. Гирцено прислал мне не только пяток разноцветных рубашек самого шикарного свойства, но и кое-чего еще для комплекта. Узкие штанишки, более похожие на лосины, жилет, расшитый золотой нитью, и что-то типа укороченного камзола. Фаль, обожавший все яркое и пышное, ворошил кружева, ленты, вышивку золотой нитью и бисером, терся о гладкую или ворсистую ткань, как котенок. Я как раз собиралась примерить приталенную рубашку нежно-золотистого, тонкого как шелк материала и укороченные бархатные штанишки к ней, когда в дверь просунулся Кейр и со странной ухмылкой заявил:

— Там тебя внизу ждут.

— Опять? Мне привезли следующую партию туалетов от Гирцено? — наивно понадеялась я.

— Сомневаюсь, — хмыкнул Кейр. — Уж больно на посыльных от портного народ не похож. Тебе лучше увидеть все самой.

— Уболтал, чертяка языкастый, — кисло улыбнулась я и поплелась к двери. Доставив новость, телохранитель исчез, зато я едва не столкнулась в проеме с вооруженным тяжело нагруженным подносом Хантом.

— А это куда, я же завтракать в зале собиралась? — удивленно осмотрела блюдо со свежей сдобой, тарелку с сыром и мясом и кувшинчик с дымящимся чаем.

— Это мамка прислала, — на одном дыхании выпалил парнишка, — а если вы мне оставить поднос не разрешите, опять орать будет. Мамашка у меня хорошая, но как что не по ней, лучше вообще на глаза не попадаться. Она так о вашем удобстве, почтенная магева, беспокоится, так хочет порадовать!

— Хорошая женщина, — облизываясь в предвкушении первой из череды дневных трапез, констатировал Фаль и тут же с тревогой покосился на меня. А ну как Оса возьмет и отошлет вкусную еду назад на кухню?

— Так что, нашлась сережка? — пропустив Ханта в комнату и кивнув в сторону стола, уточнила я.

— Еще бы, — расплылся в улыбке паренек. — И не только сережка. Да вы же, магева, сами знаете, раз место указали!..

Я многозначительно промолчала, не соглашаясь с обвинением, но и не отвергая его, дабы не разрушать имидж другим колдуньям. Скажу, что нет — все равно не поверит, а молчание не всегда знак согласия, часто молчит тот, кто действует во зло или вообще не знает, что сказать. Хант же счел мое безмолвие разрешением потрепаться, бухнул поднос на стол и продолжил изливать восхищенное признание:

— Бабушкин браслет, тот самый, что, думали, дед пропил, под полом нашли, дядька Ванир отогнул доску, а потом и сережка сыскалась. Мамка аж всплакнула! Меня на кухню погнала. Вы уж откушайте хоть малость…

Избавившись от востроглазого пытливого вьюноши, все крутившегося под ногами и, похоже, выжидающего, не сотворю ли я какого-нибудь чуда эксклюзивно для него, закрыла дверь и в очередной раз пошла вниз по лестнице, жуя на ходу кусочек нежного, похожего на брынзу сыра. Хорошо, впрочем, что успела прожевать его до того, как увидела зал. А то «Резвые рыбы» могли обрести печальную славу места, где магева не только останавливалась, дабы помочь в розыске пропавших ювелирных изделий, но и нашла свой бесславный конец, подавившись куском сыра.

Полагаю, любопытство есть истинная движущая сила прогресса. Именно она, а не нежданная склонность к труду, заставила первую обезьяну взять в руки палку и спуститься с дерева, дабы проверить, чего творится на земле, вдали от лиан, крикливых попугаев и бананов. Вот и я, подобно той первой мартышке, спустилась вниз, чтобы на мгновение потерять дар речи перед потрясающей по своему эмоциональному воздействию картиной, бьющей наотмашь по зрительным рецепторам.

Немногочисленные утренние посетители трактира тоже, впрочем, либо пялились откровенно и ухмылялись, либо поглядывали искоса на группу, состоящую из людей от зрело-цветущего до откровенно пожилого возраста, чинно рассевшихся рядком за самым большим из столов. Яркая ткань, обилие разноцветных бусин, масса нашитых на одежду броских, пусть и не слишком дорогих камешков и висюлек придавали сборищу невероятно пышный вид, а серьезные физиономии посетителей, явившихся словно бы для похорон или вручения почетных грамот, делали сие собрание торжественным. Герг, просиявший при виде меня и принявшийся интенсивно семафорить руками, казался на фоне своих спутников белой вороной, хоть и принарядился, подпоясавшись поверх бывшей Лаксовой рубашки красным кушаком.

Судя по всему, народ пришел сюда не за тем, чтобы выпить и закусить. Удивительно, насколько официально, несмотря на колоритные наряды, выглядели гости. Надеюсь, эта делегация балаганщиков не собиралась портить мне лицо за вчерашнее представление у ворот. Впрочем, в драку они сразу не бросились, наверное, по причине солидного возраста и чина. «Стая товарищей» не спешила даже с предъявлением ноты протеста. Изучали меня сосредоточенно, напряженно, почти подозрительно, но за этой маской проглядывало выражение сдержанного ожидания. Будто не они приперлись ко мне незваными гостями, оторвав от примерки, а я за каким-то лядом вызвала их на оперативное совещание.

Старушенция, самая пожилая из публики, закутанная по меньшей мере в несколько дюжин юбок, блузонов и платков, которые имели бы дорогой вид, если бы не были столь замызганными, впилась в меня взглядом отнюдь не подслеповатых глаз. Как лазером резанула, джедайка на пенсии, и тут же расплылась в довольной лягушачьей улыбке. Заиграла каждая складочка на сморщенной мордашке. Сухонький пальчик, едва видный под нанизанными на него колечками и перстенечками, поднялся в воздух, и бабуля решительно прокаркала:

— Это она!

— Кто она? — поспешила уточнить я загадочную характеристику, озираясь по сторонам, вдруг рядом со мной еще кто-нибудь затесался. Но тщетно, Кейр, Лакс и Фаль (малыша старушка, могу поспорить, увидела) под местоимение «она» никак подходить не могли. Матриархиня балаганщиков имела в виду именно мою скромную персону, ничего не ведавшую ни о каком «этом», во всяком случае, ведавшую куда меньше Елены Ханги.

— Та, которую мы ждали, — вставая, как школьник при ответе, объяснил вместо исполнившей свой долг опознания и заткнувшейся бабульки поджарый мужчина с длиннющими усами. Балаганщик, наряженный в сравнении со своими коллегами почти скромно, всего лишь в ярко-синий блузон и изумрудные узкие штаны, заправленные в эльфийские, между прочим, сапоги, смотрел на меня открыто и выжидательно.

— Зачем? — моргнула я, почти уверившись, что бить меня сегодня не будут, зато будут о чем-то просить. Уж если «ждали», так скорее всего объявлять о миссии, каковую мне надлежит исполнить совершенно бесплатно. По опыту чтения художественной литературы я знала: те, «кого ждали», как правило, работают за идею.

— Матиасса видела, как ты выжгла дух из куклы вещуньи, — ответил мужчина, кивнув в сторону бдительной старушки. — Некоторым из нас даровано ощущать недобрые силы, входящие в наши игрушки, но до сих пор не было среди нас того, кто мог принести избавление. Мы ждали немало…

— А маги? К ним обращались? — Я подкорректировала ход разговора, дабы он не перерос в рамки неторопливо-былинного сказания в литовском стиле.

— К чему? — коротко отмахнулся оратор, даже за ус себя дернул от досады. — Они даже не видели теней, а как можно изгнать то, что незримо? Но ты — иное дело.

— Я увидела эту тварь и выжгла ее огнем, — подтвердила я, понимая, что отрицать это бесполезно.

— Да! — кивнул балаганщик. — А Герг указал, где мы можем найти тебя, магева. Само небо свело нас!

— Где-то я это уже слышала, кажется, не далее как вчера, — поморщилась и, вздохнув, объявила: — Ладно, я все поняла, попробую разобраться с вашими куклами, но позже. Сегодня днем мне предстоит другая срочная работа. Подождете до вечера?

— Мы чтим твой долг, магева, — уважительно закивали балаганщики и облегченно заулыбались. Они чего же, не верили, что я возьмусь за эту халтурку? Так может, стоило отказаться или поторговаться? Впрочем, уже поздно пить боржоми, почки отлетели.

Один за другим члены делегации выходили из трактира, последний, тот самый усач, поклонился и оставил на столе тугой на вид кошель. Герг не пошел вслед за трюкачами. Кейр и Лакс из любопытства отправились следом, поглядеть, как балаганщики будут отчаливать. Поэт удивленно фыркнул и проговорил, машинально ероша волосы:

— Ты умеешь торговаться, магева.

— А я торговалась? — удивилась я.

— Ну конечно, ты ни слова не сказала о плате, значит, их долгом было заплатить тебе самую большую цену. Так принято, — ответил поэт, и тут же его осенило: — Или ты и правда не знала?

— Не-а, я вообще решила, что они не собираются платить, оформят мою помощь как благотворительность сословию балаганщиков. Но раз деньги оставили, догонять и возвращать не побегу, — изложила свои выводы. — Вообще, помощь, оказанная на халяву, ценится почему-то куда меньше той, за которую было уплачено сполна.

— Мудро, — задумчиво согласился Герг, — даже в неведении своем ты поступаешь наилучшим образом, магева Оса.

— Просто везет, — тихо засмеялась я, сама удивляясь тому, как легко и просто получалось все у меня в этом мире, где имела власть магия. — Надеюсь, и тебе перепал кусочек везения за компанию. Как добрался? Нашел своих покровителей?

— К ночи вчера доехали, — признался Герг, — а что до покровителей, я пока и не искал, решил немного среди балаганщиков потереться.

— Самобытная культура бродячих артистов, поиск вдохновения поэта, уставшего от интриг и суеты власть предержащих, — подсказала я, сдерживая смех.

— Э-э, да, — «почему-то» чуть зарозовев, подтвердил Птица.

— И пышный бюст красавицы из труппы дядюшки Каро, — цинично встрял Лакс, ничуть не стесняясь моего присутствия.

— Не без этого. — Улыбка Герга стала весьма самодовольной. — Но если вы не против, я бы еще к вам заглянул, может, проводил бы к балаганщикам. Страсть как интересно, каким образом ты из кукол чего-то незримое для нас, простых смертных, изгонять будешь.

Дав разрешение Птице поразвлечься за мой счет, позавтракала в компании друзей и вернулась наверх. А мужчины еще не прощались, могу спорить, решили почесать языками о прелестях балаганщицы. И эти создания называют сплетницами женщин? Да любой парень по части перемывания косточек даст сто очков форы своим подружкам.

Отправив восвояси балаганщиков, я наконец примерила один комплект из присланной Гирцено одежды, тот самый, золотой, да так в нем и осталась, поскольку из-за окна раздались вопли: «Хей-а! Дорогу карете лорда Фелика!» Вместо зеркала передо мной засияла довольная физиономия Фаля, дух впечатлился новым нарядом настолько, что моментально пристроился в складках гофрированного шарфа на плече, я лишь чесанула распушившиеся после мытья волосы, собранные в хвост, все-таки на помолвке знатных персон не каждый день бывать доводится, и чинно спустилась во двор. Фелик как раз успел вылезти из кареты.

Прекрасный Фелик в шляпе с длинным и ощипанным, явно по моде, а не из-за того, что его выдрали из хвоста у несчастного петуха из ближайшей подворотни, голубовато-зеленым пером напустил на себя радостно-смущенный вид, едва завидев меня. Хотя, может, зря я парня в двуличии подозревала, вдруг юный щеголь был искренне рад меня лицезреть, если не из-за обаяния и красы магевы, так из-за того, что видел во мне ключ к разрешению серьезной проблемы. Только я могла сказать, чокнулся его господин от любви сам по себе, что иногда случается даже с самыми трезвомыслящими личностями, или был околдован самым наглым образом не с помощью женских чар, а менее естественным путем.

Сдернув с головы шляпу, Фелик отвесил мне замысловатый поклон, выглядевший в его исполнении как изящный танец. Я же, разучившая перед школьным балом лишь простейшие вальсовые па и затвердившая в далекую пору детства шажки и повороты «барыни», могла только пялиться на все эти подскоки и выверты. Лорд так управлялся с собственным телом, что дал бы сто очков вперед гимнастам и даже верткой Шакире — любимой певице моей подружки. Правда, насчет Шакиры все-таки не знаю, крутить попой — это как-то не по мужской части, вернее, не по части правильно ориентированных мужчин.

Лакс зафыркал за моей спиной, но больше от зависти, чем насмехаясь над расфранченным лордом. А по мне природная, унаследованная от эльфов грация, сквозившая в каждом движении рыжего вора, была куда более привлекательной, но если парню хотелось малость понегодовать и заодно поревновать меня к аристократу, я ничуть не возражала. Это только очень высокоморальные и духовные люди утверждают, будто ревность унижает и вредит истинно чистым любовным отношениям, мне же казалось, что малая толика этой зеленоглазой змеи (где-то вычитала красивый эпитет) лишь добавляет перчику и тонизирует.

Позориться, пытаясь воспроизвести чего-нибудь в поклонно-танцевальном духе, я не стала, а реверансы в штанах выглядели бы по меньшей мере странно, поэтому я просто кивнула Фелику со всем возможным магевским достоинством и сказала:

— Привет. Пора ехать?

— Если почтенная магева изволит. — Волнуясь, юный аристократ попытался утопить меня в глазищах-озерах. Его грудь бурно вздымалась.

Я выплыла, отплевываясь, и недоуменно нахмурилась:

— Вчера же обо всем договорились.

— Мне много думалось о своем поступке этой ночью, — покусывая заалевшие губы, пояснил Фелик и снова потупился. — Я решил, что не имел права просить об обмене услугой, потому что сам вызвался быть вашим провожатым. Если магева откажет в помощи, не буду настаивать.

— Поехали, хватит сопли жевать, — чтобы не растрогаться, нарочито грубо бросила под гомерический хохот Кейра и Лакса. Впрочем, грех было не посмеяться, уж больно растерянной стала мордочка Фелика, в жизни не слыхавшего такого рода высказываний, тем более от лиц женского пола, претендующих на какое-никакое образование и воспитание.

Изукрашенная снаружи как коробочка для побрякушек всякими завитушками, резьбой и блестящими накладками, изнутри карета оказалась обита гладкой бледно-желтой тканью с вышитыми скорее всего вручную мелкими букетиками цветочков. Кремовый, чрезвычайно непрактичный бархат сидений то ли меняли каждую неделю, то ли очищали каким-то суперсредством, которому несчастные «комето-ариэли» не годились и в подметки. Но поскольку наводить порядок в транспортном средстве Фелика никто из нас не собирался, мы развалились на сиденьях по-хозяйски, с максимальным комфортом, даже Фаль спорхнул с моего плеча и разлегся на спинке сиденья, посверкивая зеленым оком в сторону занавешенного легкой кисеей окошка. Лакс, пусть места было в избытке, постарался сесть поближе ко мне.

Кучер прищелкнул языком, и карета тронулась в места. Конечно, ехать тут было куда жестче, чем в машине, но удобнее, чем на раздолбанном велосипеде или в коробке с гайками, именуемой по какому-то недоразумению городским автобусом. К тому же пахло не бензином, а дорогими духами Фелика. Молодой человек не жалел средств на личную ароматизацию. Впрочем, я, ничего не понимая в местной моде на одеколоны, ерничать по этому поводу не стала. Припоминаю, и у нас в давние времена дамы и господа с одинаковой интенсивностью поливались парфюмом, лишь в век прогресса часть женщин стала более умеренной в употреблении духов. Что же касается сильного пола, то его представители разделились на три категории: а) те, кто вообще не пользуется ничем и воняет натуральными потом и табаком; б) те, кто поливается одеколоном, не обязательно дорогим, и пахнет так, что и чертям в аду тошно; в) те, кто при обладании полным набором «естественных» запахов умудряется еще и умащаться одеколоном.

По сравнению с некоторыми моими современниками, Фелик пах даже весьма умеренно, а что аромат его парфюма больше походил на женский — тонкая цветочная нота, немного ванили и древесных тонов — так мне мужские запахи, изобретенные парфюмерами, вообще никогда не нравились. Стоило нюхнуть, и сразу невыносимо свербело в носу. А истинное «блаженство» наступало в чудесную летнюю пору, когда представители всех трех категорий мужеского пола и благоухающие дамы сходились в одной точке — душном общественном транспорте с заклинившими окнами. Вот это была пытка, перед которой бледнели все хитроумные изобретения средневековых инквизиторов и зверства фашистов!

Мы же, еще раз подчеркну, ехали с комфортом: благоухал лишь Фелик, и именно благоухал, а не вонял; от Лакса же и Кейра вовсе исходил запах нормальных, здоровых, и самое главное, чистых мужчин, куда более привлекательный, чем любые изобретенные ароматы. А Фаль, наверное, не пах никак. Кажется, у сильфов вообще не было собственного запаха.

Я глазела на снующий, прогуливающийся или деловито шествующий народ, любовалась местной архитектурой. Карета, ясное дело, катила не по трущобам, поэтому посмотреть было на что. Каменные или оштукатуренные в различные цвета скромные, но симпатичные дома, великолепные особняки, магазины или, выражаясь на местный манер, лавки на любой вкус, кошелек и нужду, рестораны и прочие общественные заведения, привлекающие внимание клиентов яркими вывесками и красноречивыми зазывалами. Мы, стойко игнорируя все соблазны, двигались к одной из центральных площадей Мидана. Туда уже должны были вынести из храма Гуинилы священный алтарь для проведения пышной церемонии помолвки, значащейся в списке брачных процедур под номером один.

По мере приближения к площади народа, причем народа празднично разряженного и праздношатающегося, становилось все больше, равно как и стражи, призванной следить за порядком. Что ж, все как у нас на каком-нибудь городском мероприятии, даже продажа сувениров, сластей и напитков на открытых развалах. Пожалуй, не хватало только карет «скорой помощи», зато всех остальных карет было в избытке. Но, наверное, Фелик действительно являлся не последним лицом в свите лорда Амрика, потому что нам освобождали дорогу. До самой площади мы доехали практически без помех. У храма размером с собор Василия Блаженного, но без куполов, отстроенного из бледно-голубых огромных плит неизвестного мне камня, украшенного только скульптурами у входа и барельефами в виде венков по фасаду, негде было и яблоку упасть.

Очень широкая лестница вела к распахнутым воротам из светлого дерева, на самой первой ступени перед входом стояло нечто массивно-прямоугольное, широкое, в две трети человеческого роста, занавешенное пока светлым платом с крохотными кисточками-колокольчиками, позванивающими от легчайшего дуновения ветерка. По правую и левую сторону от ступеней пространство было огорожено для собравшегося люда. Простой народ толкался на своих двоих, а для тех, кто побогаче и познатнее, были возведены деревянные помосты, ближе к храму обитые той же светлой тканью и разделенные на отдельные ложи с пологами, призванными прикрывать элиту от нескромных взглядов любопытных. В той ложе, куда мы пробрались, провожаемые завистливыми взглядами оставшихся без вип-мест и преувеличенно-сердечными приветствиями знакомых Фелика, стояли отнюдь не простецкие лавки, а скамьи со спинкой и мягкими подушечками. На них даже вышили веночки, букетики и символы богини — в соответствии с моментом.

Устроившись на зарезервированном месте, я подушки под спину и афедрон подоткнула, раз уж имелись в наличии, и принялась наблюдать за волнующимся в предвкушении развлекухи народом. Лакс снова сел рядом со мной, а Кейр не без сожаления остался стоять — ради лучшего обзора. Тяжек телохранительский долг!

Кроме нас, прочей публики, среди которой затесались даже балаганщики, а также охраны, на площади наличествовали и обряженные в бледно-голубое (один в один оттенок храмовых камней) девушки и юноши с букетами живых цветов в руках и веночками на головах. Фелик объяснил, что это послушники храма.

Мало того что молодежь согнали на мероприятие, так они еще должны были петь хвалебный гимн богине а-капелла и заниматься техническим обслуживанием церемонии. Хотя, судя по разрумянившимся или, напротив, бледным от волнения ланитам, послушников эта перспектива ничуть не угнетала. Что ж, уважаю, уважаю, сама бы я уже через пять минут бдения на солнцепеке начала поминать «тихим добрым словом» всех ответственных за взваленную на меня общественную нагрузку, раздумывать, как скоро эта маета завершится, и попутно искать возможность сделать ноги. Но у этих ребят не было октябрятского детства, пионерского отрочества, субботников, демонстраций и иных нагрузок, видно, поэтому они так искренне радовались предстоящему мероприятию. Я же порадовалась за них и за себя, на этот раз наблюдавшую за «парадом» из личной ложи, и сосредоточилась на происходящем. Напротив наших помостов через всю ширину площади были воздвигнуты другие такие же. Как я поняла, на нашей стороне сидели «друзья жениха», потому как в ложе чуть ли не у самого храма восседал багроволицый толстенный дядька с донельзя самодовольным, несколько нервным лицом, огромной золотой цепью на шее, наряженный в пышные одежды павлина. Словно он одновременно бурно ликовал, старался скрыть свое ликование под маской важного довольства и дергался от сомнений: а вдруг чего пойдет не так? Женщина рядом с ним, тоньше в обхвате как минимум впятеро, была одета в строгое синее с голубыми вставками платье и являлась воплощением гордой радости наседки, разродившейся страусиным яйцом. Ее высокая прическа, нашпигованная брошами, лентами и бусами, вздымалась ввысь Вавилонской башней и столь же опасно кренилась, вызывая у меня нехорошие предчувствия: если прическе вздумается рухнуть, не оторвется ли от тела и голова?

Фелик объяснил, что эта очаровательная парочка — счастливые родители невесты: бургомистр с женой. Вокруг них соответственно расселись и продолжали сновать многочисленные друзья, прихлебатели и городская элита от аристократов до купцов. Созерцать это мельтешение в голубых тонах (каждый счел своим долгом нацепить хоть голубую ленточку во славу Гуинилы) мне надоело довольно быстро, я начала нетерпеливо ерзать и мысленно требовать «продолжения банкета». На моей памяти вообще ни одно из торжественных мероприятий не начиналось вовремя, и время, на которое обыкновенно откладывалось событие, было прямо пропорционально его важности. Я уже даже задумалась, а может, вся эта петрушка из-за того, что у нас нет монархии, а соответственно вежливость королей осталась в прошлом и пунктуальность перестала быть жизненно-важной ценностью. Сама-то я даже на свидания сроду не опаздывала, а парней, которые не приходили в назначенный срок, бросала без раздумий. Зачем мне трепло? Но, к счастью, Мидан был городом в монархической стране, и помолвка, пусть скоропалительная и странная, началась именно тогда, когда говорил Фелик, то есть ровно в полдень.

Вот голубые послушники (это я имею в виду исключительно цвет нарядов) выстроились в шахматном порядке на ступенях и, помахивая букетиками, завели что-то торжественно-элегическое. Как в опере, кроме отдельных слов (слава, весна, любовь), я ничего разобрать не могла, но одно уяснила наверняка — что-то началось. От поющих отделились пара юношей и еще две девушки, пожалуй, одни из самых симпатичных, и, плавно семеня, двинулись в сторону предмета, накрытого «простынкой» с колокольчиками. По пути они разбросали цветочки из своих букетиков, освободив руки. Поворот, поклон, приседание, подхват кончиками пальчиков голубого полотнища с колокольчиками, отход. Под нежный перезвон мне открылся камень алтаря, и я восхищенно выдохнула, окончательно простив Фелика:

— Какая красота!

— Ты полагаешь? — недоверчиво хмыкнул Кейр.

— Он так сияет! — завороженно протянул Фаль, прижмурив зеленые очи и коротко помахивая радужными крылышками от возбуждения.

— Магеве даровано зреть больше, чем нам, — догадался Фелик.

— Эй, Оса, правда, чего ты видишь, расскажи? — панибратски спросил Лакс, постучав меня по плечу.

— Натуральный алтарь Гуинилы, полагаю, — задумчиво ответила я, зачарованная манящим излучением. — Этот камень сияет тепло, как голубое солнце, мне хочется подойти поближе и потрогать его. В нем действительно заключена частица божественной силы.

— А-а… — получив объяснение, успокоенно кивнул Кейр и дал справку. — Для наших глаз это просто большой кусок голубого камня с выдолбленной в нем дыркой.

Пока я глазела на алтарь, послушники прибавили громкости в голосах и начали массово бросаться цветами в толпу. Народ восторженно загудел, завизжал и разразился приветственными криками. Бургомистр подался вперед так, что едва не свалился со своего кресла. На площади показались виновники сборища, чинно шествующие по оставленному для них проходу. На каждом шагу парочку обдавал настоящий цветочный дождь. Оказалось, ритуальные букетики были припасены не только у храмовых служителей, но и у изрядной доли остального народа.

Я повнимательнее присмотрелась к виновникам торжества. Дурацкое словечко, обожаемое нашими загсами! Меня всегда разбирал хохот, стоило его услышать. Амрик оказался высоким стройным молодым мужчиной с густой, тщательно уложенной гривой черных волос, соболиными бровями вразлет, мужественным подбородком и всеми прочими атрибутами истинного красавца. Хоть мне такие никогда не нравились, я не могла не признать, что владетель — настоящий образчик мужественной красоты. Его лицо светилось жизненной силой. Своевольный характер успел оставить несколько вертикальных морщин на лбу, проявляющихся тогда, когда брови сходились на переносице, но сейчас владетель улыбался, не сводя глаз с избранницы. Вроде бы улыбался искренне, но меня поразил контраст между следами морщин и выражением слепого счастья, поселившимся на лице. Словно пелена тумана скрыла его волю.

А невеста… Девушка больше всего походила на звезду нашей эстрады Кристю, лишившуюся враз своих гримера-визажиста, парикмахера, имиджмейкера, костюмера и значительной доли личного обаяния, зато приобретшей еще полтора сантиметра к носу. Ни тонкая вуаль на венке, ни тугой корсет, ни длинная юбка не могли скрыть простого факта: Вальтина была кривобокой тощей дурнушкой, может быть, доброй и милой, но глупенькой дурнушкой. Именно разум зачастую дарует неповторимое очарование, казалось бы, самым неприятным чертам, озаряет лицо светом истинной красоты и обаянием. Но бедняжка Валя была лишена и этого. Она слепо, как коровка за пастушком, следовала за Амриком, запрокинув голову к его лицу, и блаженно-глупая улыбка ее казалась просто жалкой.

С каждой секундой подозрения Фелика представлялись мне все более и более обоснованными. Нет, дурочка Вальтина не стала бы зачаровывать Амрика, но кто-то другой… Я бросила взгляд на пыжащегося бургомистра и его свору. Все как один — обаяшки. Если не сам папаша, то искусный доброжелатель, которому намекнули на желательный исход дела, вполне, вполне мог навести чары. Однако подозрения на весы правосудия не положишь. Слепая радость Амрика грозила оказаться глупой шуткой амура или какого-то другого типа с отвратительным чувством юмора, который в этом мире отвечал за стрелы любви. Мне нужны были более веские доказательства для того, чтобы применить магию и вмешаться в жизнь людей.

Я снова взглянула на алтарь Гуинилы, ища подсказки или, быть может, просто желая окунуться в чистое сияние светлой силы. Голубой свет, будто учуяв пару влюбленных, устремился к ним. Вальтину омыли его потоки, словно вода кристальной свежести, а вот те лучи, которые нацелились на Амрика, враз потеряли свою чистоту, затвердев острыми копьями грозно-синего, грозового света. Чем ближе подходил ничего не замечающий владетель к алтарю, тем темнее становилось сияние, над вином, вылитым послушником в выдолбленную на алтаре чашу, начали свиваться похожие на мелкие ураганы столбики мерцающего света. Обряд по сути своей еще не успел начаться, а что-то уже шло не так. И теперь, через темное сияние божественной силы Гуинилы я разглядела нечто вроде пелены, закрывшей Амрика, и совершенно ясно поняла: ни в коем случае нельзя позволить начаться помолвке!

— Фелик, ты прав, владетель околдован, — честно признала я.

— Все очень неправильно, — нахмурившись, бормотнул чуткий Фаль мне на ухо.

— Что же нам делать? — пылко спросил юноша тоном матроса, готового кинуться на амбразуру.

— Я должна вмешаться и остановить помолвку, постараюсь развеять чары, — просто ответила я.

— Слишком рискованно, — даже не поворачивая головы, я почувствовала, как неодобрительно нахмурился Кейр и напрягся подле меня Лакс. — Подожди!

— Не могу, некогда, — резко качнула я головой. — Я вижу, магия обряда, призванного благословить истинную любовь, может обратиться против Амрика. Сила вокруг алтаря уже бурлит в негодовании. Я постараюсь сделать все как можно скорее, скрыться и скрыть вас до того, как нас решат расспросить поподробнее, что происходит. Ты же, Фелик, все отрицай, можешь чего-нибудь соврать насчет того, что знать меня не знаешь, ведать не ведаешь, каким образом я вообще оказалась в твоей ложе.

Я вскочила с мягких подушек, отдернула прозрачную занавесь и вдохновенно завопила, призвав мысленно пару рун, начертанных прямо в воздухе, для того, чтобы меня слышали все, к кому буду обращаться, и не столько слышали, сколько слушали:

— Стойте! Неужто слепы ваши глаза?! Владетель Амрик околдован! Помолвка не должна состояться, ибо страшен будет гнев оскорбленной Гуинилы, немилость разгневанной богини падет на Мидан! Заклятием своим сниму пелену с души и разума владетеля! Ансуз! Ингус! Феху! — названия рун, снимающих оковы, вырвались из моего рта золотым пламенем, рванулись к мужчине, омыли его в потоке сияния лишь немного менее слабого, чем то, которым пылал алтарь богини, и исчезли.

Амрик, приостановивший на время магевских воплей шествие к алтарю и взиравший на меня недовольно, как на досадную пустую помеху, моргнул, будто проснулся посреди кошмарного сна. Мужчина перестал изображать из себя спящего красавца, резко вырвал свою руку из руки Вальтины и с такой паникой уставился на нее, что даже дураку стало ясно — игра окончена!

— Он свободен! — снова вдохновенно завопила я и тут же исчезла, окружив себя и свою компанию привычным кольцом скрытной руны дагаз.

— Спасибо, спасибо, магева Оса! — зарыдал от радости Фелик.

А что началось в толпе! Даже торопливо пробираясь к выходу с площади, я слышала, как кричит и беснуется народ, как мечутся стражники, пытаясь контролировать брожения в массах. Краем глаза увидела, что бургомистр стал багрово-красным и раздулся, словно экзотическая жаба из тропиков, его жена, напротив, сидела сцепив руки, бледная как мел и неподвижная как статуя. Вальтина пошла бело-красными пятнами (вот проклятая наследственность!) и голосила, как на похоронах, владетель же Амрик, перекрывая весь гам, глубоким баритоном скликал личную гвардию и пытался выяснить, кто несет ответственность за то, что он сегодня едва не оказался женатым на уродке ослом. Растерянные служители Гуинилы старательно пытались допеть гимн, а алтарь в центре всего этого дурдома снова светился насмешливо-мирной голубизной. Богине брачных уз не было дела до народных волнений.

— Да уж, Оса, лучше б ты устроила пожар, — прикрывая наш отход по всем правилам партизан, признал Кейр, поигрывая обнаженными клинками.

— Как-нибудь в другой раз, только попроси, — на бегу отозвалась я.

— Теперь нам и из Мидана убираться надо, — радостно ухмыльнулся Лакс, сворачивая с широкой улицы в проулок поуже. Вора переполох донельзя позабавил. Похоже, ему пришлась по сердцу такая развеселая жизнь, а Фалю вообще было все равно, куда мы отправимся, только бы за компанию и только бы в том, другом месте нашлось чего-нибудь вкусное.

Глава 24

Хочу смотреть в глаза судьбе!

— Оса! Магева Оса! Где вы? Подождите меня! — ударил нам в спины взволнованный вопль Герга, несущегося на весьма хорошей крейсерской скорости. Да уж, бегун из поэта вышел куда более блестящий, чем наездник. Полагаю, он вконец загонял бедного Кайсира Дерга перед тем, как примкнул к нашему отряду. А на лошади сочинитель не умел ездить только потому, что с такими ногами на фиг лошадь — любую обгонит!

Мы приостановились в проулке, Герг Птица, завернувший туда же с громким топотом и хлопками по бедрам болтающегося на поясе кинжала, растерянно остановился и принялся озираться по сторонам. Я расширила круг дагаз, захватывая поэта. Птица моментально увидел нас и просиял в довольной улыбке:

— Догнал! Площадь как котел кипит! Ну и представление вы нынче устроили, почтенная магева Оса, весь Мидан вовек не забудет!

— А уж его бургомистр со стражей и подавно, — прибавил Кейр с безнадежным смешком.

— Ты чего за нами бежал-то, чудик? — спросил Лакс.

— Так потому и бежал, да уж думал, что неправильно сообразил, куда вы рванули, — пылко заговорил Герг, пытаясь отдышаться. — Вам же из Мидана споро уходить надо, владетель Амрик, может, и благодарен за избавление, а вот бургомистр такого зятя потерял, вне себя от горя. Я город неплохо знаю, и до «Резвых рыб» окольную дорогу, и за ворота, к балаганщикам. Они-то вас всегда скроют от чужих глаз.

— Тогда веди! Чего стоим? Кого ждем? — поторопила добровольца-проводника. — Пусть нас не видно, но чем меньше народа будет попадаться на пути, тем лучше. Вдруг встретится кто-нибудь, имеющий «иммунитет» к магии и чересчур глазастый?

— Ага, пошли! — Герг тряхнул белобрысыми волосами и возглавил отступление, при всей своей стремительности не лишенное некоторого достоинства.

Не знаю уж, у каких покровителей поэт некогда жил в Мидане, но узкие улочки, переулки и сквозные, казавшиеся тупиковыми дворики он знал превосходно, вел нас уверенно, нимало не сбиваясь, точно Лакс в Патере. Даже вор признал, что задворки поэт знает получше его. Когда в очередной раз он свернул в узкий, как кишка, полутемный из-за нависших балконов проход, все безропотно последовали за ним, а я чуть замешкалась, стараясь не испачкать новенький камзол и рубашку о серые стены. А когда выбралась в относительно широкий глухой дворик, компания дожидалась меня в странных позах. Кейр и Лакс замерли абсолютно неподвижно, словно оба разом на горгону Медузу глянули, а Герг стоял у самого прохода и задумчиво улыбался мне какой-то странной улыбкой сдержанного триумфа пополам с самым искренним сожалением. Поэт прищелкнул пальцами, словно сбросил с них что-то мне под ноги, и я замерла, не в силах пошевелить ни рукой ни ногой. Фаль, потеряв способность двигаться, шлепнулся с плеча сломанной куколкой мне под ноги.

— Вот и окончилась наша увлекательная прогулка, магева Оса. Признаюсь, мне даже жаль, но контракт есть контракт, я должен исполнить его условия вне зависимости от своих личных симпатий, — почти тепло улыбнулся Герг. — Не волнуйтесь, с вашими спутниками все в порядке, у меня нет намерения причинить им ущерб. А что до неподвижности — это всего лишь небольшая страховка, дабы пылкие кавалеры не помешали нашему рандеву. Я не маг, а потому, уж простите, блокировал переносным заклятием ваш дар к колдовству, но подвижность конечностей сейчас верну. Мне, знаете ли, не слишком приятно, когда клиент, заслуживший самое искреннее уважение и умудрившийся трижды избегнуть смерти от стрелы, яда и отравы, не способен сразиться за свою жизнь.

Грег свел руки в беззвучном хлопке и тут же развел их. Я снова ощутила власть над своим телом, но руны защиты или нападения, полыхавшие в мозгу огненными знаками, отказывались произноситься. Поэт снова мне улыбнулся и обнажил кинжал точно такой же длины, как мое, «серое пламя»:

— Прошу вас, почтенная магева!

— Вы истинный джентльмен, сударь, — успокоившись насчет друзей, которые только и могли что отчаянно сверкать глазами, улыбнулась в ответ, не спеша вынимать оружия из ножен.

— Приятно, когда клиент в состоянии оценить качество работы. — Герг отвесил мне сдержанный поклон.

— Но я надеюсь, вы не откажетесь ответить напоследок на несколько вопросов любопытной магевы? Полагаю, временной лимит исполнения заказа не слишком жесткий? — вопросила я.

— Не вижу причин для отказа, — склонил голову мой убийца. — Признаться, такой интерес к происходящему перед лицом неизбежной гибели делает вам честь, магева Оса.

— Ничего не могу с собой поделать, это сильнее меня, — чуть виновато пожала я плечами и продолжила: — Как понимаю, сударь, вы и есть представитель неуловимой, таинственной и всемогущей Тэдра Номус, которого нанял для моего устранения трусливый идиот Кольра. Именно вы пытались затащить меня в ядовитый куст, угостить стрелой из арбалета и напоить ядом в травяном отваре.

Герг кивнул, подтверждая мои выводы.

— Но кто вы на самом деле? Неужто поэт Герг Птица, в свободное от основной работы время перебивающийся стишками?

— Нет, разумеется нет, — усмехнулся мужчина с обаятельной улыбкой и холодом в глазах. — Это всего лишь маска.

— А что случилось с настоящим пиитом? Вы же не должны устранять тех, на кого нет контракта. Или кто-то заказал и его?

— Я воспользовался воспоминаниями и обликом поэта для придания достоверности легенде нашего знакомства, — объяснил киллер, покачивая кинжалом, как указкой. — Это весьма сложное заклинание, но используемому объекту ничуть не вредит. Скорее я спас настоящего Птицу, увел погоню от хутора, где он прятался в объятиях одной очаровательной вдовушки.

— А могу я увидеть ваше настоящее лицо? — попросила я тихо.

— Вам в самом деле интересно? — выгнул бровь Герг.

— «Хочу смотреть в глаза судьбе, Тебе, мой враг, в глаза тебе, Идешь на бой, лицо открой — Вот смелости начало, Своей рукой над головой Я подниму забрало!» — процитировала я, как и сколько помнила, любимые строки из «Сверхприключений сверхкосмонавта» В. Медведева.

— Песня? — заинтригованно уточнил убийца, оценивший красоту стиха.

— Нет, детское стихотворение, — поправила я.

— Начинаю надеяться на захватывающий поединок! Из интересных краев вы пришли, магева, если там такие стихи пишут для детей, — покачал головой мужчина.

— Кому как, — пожала я плечами, — мне этот поединок все равно что яичный порошок с душком.

— Ну что ж, смотрите. — Тот, кто выглядел как Герг, провел рукой по лицу, словно стирая грязь, и на меня взглянул совершенно другой человек.

Цепкие, прохладные, голубовато-серые, как осеннее небо, глаза, четкий нос, тонкие брови, прихотливый изгиб рта и волосы оттенка темной-темной меди, словно бы сильно крашенные хной. Мой личный убийца был по-своему красив и, что неожиданно показалось мне особенно справедливым, тоже рыж. Ведь рыжей была я, Лакс, Кейр, Фаль, все, кто занял сколько-нибудь важное место в моей жизни, и он, тот, кто должен был меня убить, тоже был рыжим. Вот и сбылось предсказание куклы-гадалки. Страха в душе моей не было ни капли, лишь спокойное любопытство, отраженное, как в зеркале, в лице врага, нет, впрочем, даже не врага, простого исполнителя чужой воли. Нам обоим был интересен разговор, и мы не спешили. Смерть — такая забавная штука, она всегда готова ждать просто потому, что убежать он нее невозможно.

— Спасибо, — искренне поблагодарила я. — У меня остались только один или два вопроса.

— Я весь внимание, магева. — Тонкая улыбка скользнула по губам.

— По какой причине могут быть отменены условия контракта, я не говорю о личной воле заказчика? У вас, как у любых профессионалов, должны быть учтены форс-мажорные обстоятельства.

— Магева, — поморщился разочарованный убийца. — Неужели вы пытаетесь меня подкупить? Я был о вас лучшего мнения.

— Подкупить? — удивилась я. — Ни в коем случае. Никогда не стала бы оскорблять столь гнусным предложением человека слова. Я спросила именно то, что спросила, и была бы благодарна вам за ответ.

— Вы правы, прошу простить поспешность моих суждений, — рассыпался в извинениях киллер. — Разумеется, контракт нельзя разорвать в одностороннем порядке, но существуют условия, заставляющие нас отказаться от его исполнения. К таковым причисляются: открытое изъявление воли Сил и богов или смерть клиента не от нашей руки. Удовлетворено ли ваше любопытство?

— Вполне. — Я просияла улыбкой во все хоть и не тридцать два, так как отвечающие за мудрость у меня не успели в полной мере прорезаться, но, по крайней мере, все имеющиеся зубы. — Могу предположить, что в отношении меня действует первое из форс-мажорных условий. В этот мир меня перенесли Силы и, когда их срочно вызвали куда-то по делам, обещали за мной вернуться, даже именовали служительницей. Вы готовы навлечь на себя и своих собратьев гнев небес?

— Служительница? — недоуменно нахмурился киллер. — Но у Сил нет служителей! Нет, и никогда не быва… нет, это невозможно! — затряс головой мужчина, подрастеряв изрядную долю своей самоуверенности. — Вы выбрали неподходящую историю, магева. Но я оценил ваши усилия! — Клинок снова поднялся до уровня моей груди, киллер сделал шаг вперед.

— Предлагаю эксперимент! Эй, Силы! Где вас там черти носят? — сердито позвала я, все еще не доставая кинжала, чтобы не провоцировать атаки. — Если я у вас в таком дефиците, что нигде запасную не сыщете, поторопитесь! Меня сейчас убивать будут!

— …то? Где? Убивать? — Панический вопль пронесся по маленькому дворику и заметался у меня в голове. — Почему ты не ждала нас там, где тебя оставили, служительница? — сразу наехала на меня с претензиями пара бесплотных голосов.

Но судя по тому, как отпала челюсть у киллера, они-таки не были моей личной галлюцинацией.

— Ждать две недели? А жрать на той поляне я чего должна была? Травку? — возмутилась я, одновременно, если честно, испытывая изрядную долю облегчения, но демонстрировать ее вовсе не собиралась. — Вам, ребята, никто не объяснял, что людям мясо, каша, овощи и прочие продукты для полноценного питания нужны? А спать под открытым небом вообще только йоги могут! А срать за кустами с детских походов ненавижу!

— Недели? Недели? — кажется, у моих невидимых собеседников началась настоящая истерика, они забормотали что-то очень быстро и крайне неразборчиво. Из этой скороговорки, больше походящей сразу на десяток разговоров, ведущихся одновременно, я вычленяла только отдельные обрывки фраз: «Время! Пошло по-другому! Сколько? Опасности! Чуть не убили! Утрата! Всплеск истинной сути! Резонанс! Исполнение предназначения! Охота! Опасность! Опасность! Опасность! Спрятать! Срочно спрятать! Куда? Куда? Куда? На прежнее место!!! Осторожно!»

А потом меня снова подхватило что-то не ощущаемое физически, в глазах потемнело, не от резко нагрянувшей ночи, а от того, что нечего было ощущать зрением. Все внутри меня словно перетряхнули и вывернули наизнанку и, резко передернув, бросили.

…Я пришла в себя и обнаружила, что лежу на прохладном линолеуме в кухне, прижавшись к полу щекой. Ножка табуретки пребольно впилась в нос, рядом валялись редиска и ножик. Голова трещала, как после дикого похмелья. Пошатываясь, я встала на ноги и облокотилась на стол. Глаза скользнули по салатнице со свежей редиской и яйцом, разделочной доске и чайнику — вполне обыденным, но показавшимся вдруг такими неожиданно чужими вещами. Машинально ощупала свою одежду. Вместо шикарного костюмчика от маэстро Гирцено на мне оказались футболка с волком, джинсы и, разумеется, никакого кинжала на поясе. Руки схватили сумку, я рванула молнию и вывалила на стол содержимое: мобильник, кошелек, таблетки, чистый платок, расческа, заколка.… Все как обычно, никаких мелких вещичек, которых я накупила в Патере и Мидане. Ничего. Что за хрень? Неужели мне все приснилось? Я сошла с ума или упала, ударилась об пол башкой и разродилась галлюцинациями? Неужели веселый Лакс, надежный Кейр, милый Фаль — лишь плод моего больного воображения? Сердце резанула такая безумная тоска, что я заскулила, как брошенная собака, и заплакала, глотая текущие из глаз соленые слезы.

«Если я сошла с ума, пускай, только дайте мне снова заболеть!» — мысленно взмолилась я неизвестно кому, да любому, кто мог ответить на крик моей души.

И тут позвонили в дверь. Задорно заливался извивающийся под чьими-то пальцами звонок. Я машинально поплелась открывать. На пороге, разумеется, стояла Галка. Зачем? Ах да, мы же собирались в кино, только как давно это было, целую жизнь назад.

— Привет! — Подружка скакнула в квартиру, пихнула ногой дверь, а рука ее уже щелкала выключателем в прихожей. — Идем?

— Прости, мне что-то не хочется, — утирая лицо рукой, призналась я.

— Случилось чего или просто настроения нет? — Галка моментально насторожилась и взглянула на меня повнимательнее. Икнула от изумления и возмущенно выдохнула: — Ну Оса! Мы же договаривались, что в солярий вместе пойдем!

— В солярий? Я не ходила в солярий, — покачала я печально головой.

— А где ж ты так загорела? На Карибы, что ли, в выходные слетала? — фыркнула подружка.

— Загорела? Загорела? — подпрыгнув на месте, завопила я и резко развернулась к зеркалу в шкафу.

Я смотрела на свою заплаканную смуглую физиономию, усыпанную веснушками, отыскав доказательство, единственное доказательство реальности моей безумной эскапады, смеялась и плакала одновременно. Смеялась от того, что не сошла с ума и все произошло на самом деле, и плакала, потому что не знала, как мне вернуться назад. Но в глубине души уже была твердо уверена: что бы ни думал кто-то там наверху, как бы ни пытался спрятать меня от неведомых опасностей, я найду дорогу назад во что бы то ни стало! Я вернусь! И это — мои слова, плевать, если кто-то сочтет их плагиатом из «Терминатора»! Я обязательно вернусь!

Справка

Служитель Сил есть создание из плоти, чье предназначение — способствовать восстановлению баланса в мирах и оглашать Волю Сил, а также вершить деяния их именем и волей, которую он или она чувствуют интуитивно, ибо так назначено Творцом. Власть деяний и слов служителя таковы, что прочим созданиям назначено принимать их не прекословя.

(Данные ограниченного доступа во Вселенском хранилище информации)