Настоящая история злой мачехи бесплатное чтение

Екатерина Широкова

Настоящая история злой мачехи

На самом деле я и не жду, что кто-то мне поверит. Расскажи мне такое раньше – первая засмеяла бы. А начиналось всё, как в сказке. И кто же знал, что чудища на самом деле существуют?

Когда я выходила на дежурную прогулку в парк, только ленивый не заглядывал в коляску, восхищаясь её кукольной красотой. Необыкновенной синевы глазища сразу насаживали на крючок любое мало-мальски впечатлительное сердце, да и разодета она всегда была, как на обложку журнала – папочка за этим следил и требовал того же от меня. Неважно, устала ли я и сколько часов сегодня удалось поспать – его жена и дочь должны выглядеть идеально на публике, и точка.

Миллион раз слышала, как за моей спиной перешёптывались с некоторой завистью – а если к нам вдруг присоединялся сам Царёв, то уж, как пить дать, равнодушных не бывало. Вызывающая картина в стиле «жизнь удалась».

И да, она действительно умела очаровывать. Зато детишки по малолетству были более восприимчивы – какая-то первобытная тяга к выживанию заставляла их стремительно покидать песочницу или бросать единственные качели, когда Алёна, уверенно переступая ножками, приближалась к ним с самой непосредственной улыбкой. Никто из взрослых этого не замечал, кроме меня, ну а я делала вид, что всё в порядке, пока мамаши придирчиво изучали нашу чудо-девочку.

Вообще полюбить её было легко.

Когда Царёв в первый раз обратил на меня внимание, мне было всего двадцать. Только что сданная сессия, лето, купленное по случаю платье – знакомство с папкиным партнёром по теннису, тогда показавшимся слишком старым и слишком женатым для меня, не должно было вылиться ни во что, кроме лёгкого флирта под зорким взглядом его красавицы-жены.

Во второй раз мы пересеклись уже тогда, когда он превратился в обескураженного вдовца с жизнерадостным розовым свёртком в придачу – новорожденная так и не познакомилась со своей мамой, насколько я знаю. Царёв не любил рассказывать подробности, а мне было неудобно расспрашивать.

Ухаживание было стремительным, как ураган – и вот уже мне показывают малышку, красивую и безмятежную. Меня не смутило, что за несколько месяцев у Алёны сменилось несколько квалифицированных нянь, хотя Царёв упоминал между прочим, что они почему-то постоянно уходят без объяснения причин. Та, последняя, выглядела довольно испуганной, и с затравленным выражением лица вручила мне младенца, как будто наконец избавилась от него.

Алёна просто посмотрела мне в глаза, крепко ухватила мой мизинец своей крохотной ладошкой и улыбнулась совсем по-настоящему. В этот момент я и решила, что выйду за него.

Единственная, кто выпадал из общего фона советчиков, наставлявших хватать удачу за хвост, когда выпадает такой лотерейный билет, была моя школьная подружка, долговязая Маша.

Только она сказала, что быть мачехой – то ещё удовольствие и никакие коврижки не заставили бы её согласиться на такое. Смешно, учитывая, что женихи никогда не бегали за ней толпами, но…

Всё оказалось не так, как я представляла себе в мечтах.

Ну что поделаешь, замужество требует жертв.

Медовый месяц с Царёвым закономерно превратился в насыщенный практический курс по освоению материнского максимума, а о сдаче кандидатского минимума для своей аспирантуры пришлось пока забыть. Как потом выяснилось, навсегда.

Бледная няня с трясущимися от страха губами сбежала в день моей первой встречи с малышкой, как только закончила показывать, где что лежит и как греть смесь, при этом она явно старалась не смотреть в сторону Алёнки.

Дальше я сама худо-бедно преодолевала естественную неловкость в обращении с младенцами и недоумевала, с чего напустили столько ужасов? Нормальный же ребёнок.

Почему же милая девочка заставляла панически бежать целую толпу взрослых дам с впечатляющим опытом работы? Судя по резюме, все они могли бы научить новорожденных играть на рояле, не отвлекаясь от смены подгузников, но мне тогда некогда было серьёзно размышлять о таких абстрактных вещах. Сбежали, ну и ладно.

Царёв отрабатывал мотивационную часть, как только мог, развлекая и одаривая молодую жену на всю катушку, а я старалась освоиться в роли образцовой мачехи, и даже, не побоюсь этого слова, матери. Идиллия в полный рост.

Вспомнить сбежавших нянь пришлось где-то в Алёнкин год. Я уже могла смело претендовать на звание мать года, не меньше, когда она вдруг заболела и принялась натужно кашлять. Консилиум врачей постановил не волноваться и сохранять спокойствие, а потом случился тот приступ.

Помню, как я сидела у её кровати и пыталась сбить жар хоть растиранием, потому что всё остальное уже не помогало, а прибежавшая на вызов медсестра чуть замешкалась с капельницей. Алёнка прямо на глазах начала задыхаться – она отчаянно пыталась набрать побольше воздуха, но ничего не получалось. Вздохи вдруг стали очень-очень короткими, и я испугалась, что прямо сейчас всё закончится.

Вот тогда и вышло то самое.

Совершенно неожиданно румяная и вполне крепкая медсестра ойкнула и схватилась за горло, синея прямо на глазах, а Алёнка так же синхронно приходила в себя, как будто жизнь и сама способность дышать рывками перекачивалась из тяжело осевшей на пол девушки в маленького ребёнка.

Первой моей реакцией было остановить это. Не понимая, что делаю, я схватилась за безжизненную ладонь медсестры и просто попыталась вернуть всё обратно. Она вроде бы очнулась и посмотрела сквозь меня абсолютно отрешённо, но ей точно полегчало, это было отчётливо видно.

И тут я снова услышала сипение сверху, с кровати. Алёнке стало хуже.

Решение моё было инстинктивным и позже я никогда к нему не возвращалась, не пыталась задним числом обдумывать и взвешивать за или против.

Я развернула поток в обратную сторону и выглянула в коридор, чтобы крикнуть дежурному по отделению, что тут человеку плохо.

Потом я никогда не узнавала, что стало с той медсестрой. Увезли её без сознания. Надеюсь, всё закончилось хорошо. Не хочу знать.

Алёнка выздоровела мгновенно.

Царёву я тоже ничего не рассказывала, да он бы и не понял и уж точно не поверил. Он относился к тому типу людей, для которых весь мир можно взвесить, обмерить, точно оценить и решить, как правильно использовать. Поскольку в его системе координат мне полагались исключительно плюшки, а быть ценным приобретением для меня легче лёгкого, то я не видела никаких оснований пугать его необъяснимым.

Он действительно обожал свою дочь и очень привязался ко мне, обнаружив, что не ошибся при выборе новой жены. Мне в те годы думалось, что он вообще никогда не ошибался.

Думаю, можно довольно уверенно заявить, что и я его любила. Во всяком случае, Царёв вызывал у меня восхищение той силой и предельной аккуратностью, с которой он решал все вопросы, хоть пустяковые, хоть глобальные.

Но мои чувства к его дочери – это совсем другая, отдельная тема.

Желание сделать всё «на пять» постепенно трансформировалось в стойкую привычку оберегать её, а она вполне искренне отвечала на заботу, так что вскоре я забыла про тот жутковатый случай с медсестрой и он затерялся в текучке, как со временем растворяется приснившийся когда-то кошмар, – или позволила себе сделать вид, что забыла.

Пробуждение было резким.

Мы тогда часто гуляли с Алёнкой от дома и к Ленинградке, долго-долго вдоль трамвайных путей, посмотреть на круг из рельсов и сразу обратно – почему-то ей надоело заходить в сам парк, где полно других детей и есть даже аттракционы, внезапно потерявшие свою привлекательность.

В тот злополучный день Алёнка пожелала изменить программу и мы отправились «завести себе новых друзей». Внимание привлекла маленькая девочка в ярко-красной шапке, что-то требующая от своей бабушки. Кажется, уже видела их здесь раньше – значит, местные.

Причиной спора стал бесхозный щенок, явно нацеленный на внимание девочки и кусок пирожка с мясом – те как раз перекусывали, сидя на скамейке. Бабушка была не против поделиться съестным, но вот прямой контакт с пушистым и жизнерадостным комком шерсти почему-то категорически не одобряла.

Когда мы подошли ближе, причина всплыла сама собой – девочка в красной шапке начала стремительно отекать. Видимо, аллергия на собак, да ещё и какая! Кто-то побойчее уже звонил в скорую, а бабушка бессмысленно металась и не знала, за что хвататься, кроме как за этого бедного и ни в чём не повинного щенка.

Алёна вдруг встала, как вкопанная, и я наклонилась к ней, чтобы узнать, в чём дело.

Та помотала головой и просто показала пальцем на девочку в красной шапке.

То, что я увидела, сразу напомнило старательно задвинутую в чердак памяти медсестру – жизненная сила потекла от бабушки к девочке, и на этот раз я почти видела сам поток, как струящийся по земле и липнущий к их ногам дым. Бабуля схватилась за шею и словно пыталась скинуть что-то, что мешало ей дышать, но ничего не выходило. Похоже, больше никто не видел, что происходит, кроме меня и Алёнки – все смотрели только на малышку.

Я выпрямилась и попыталась отвести поток прочь от бабули, вот только куда? Кругом лишь мамаши с детьми… И щенок. Как ни странно, всё получилось. Он тут же завалился на бок и жалобно заскулил, закрыв глаза. Бабушка с внучкой одновременно ожили и порозовели.

Толпа постепенно разошлась, поняв, что на сегодня зрелищ больше не ожидается, а собаку не было видно из-за огромной коляски для близнецов, подъехавшей с другой стороны дорожки.

Я схватила Алёнку в охапку и понеслась прочь, надеясь, что она ничего особенного не заметила, а та вдруг стала вырываться и кричать, что это я во всём виновата.

– Что ты сделала с собачкой? Что, что ты сделала? – она так разволновалась, что еле подбирала слова и даже чуть заикалась.

– Я ничего не делала, – сначала я ещё не поняла, почему она вообще обвиняет именно меня.

– Нет, делала! Та девочка взяла у бабушки свой вдох, а ты! Зачем? Зачем ты обидела собачку?

– Что ты имеешь ввиду? – поставила её перед собой и присела на корточки, удерживая её за плечи и пытаясь понять, что же она хочет сказать.

– Я не хочу, чтобы ты обижала собачку!

– А бабушку? Бабушку можно?

Лицо Алёнки сейчас было очень рассерженным, но тут она начала говорить медленно, будто сдерживая себя, как взрослая.

– Я всё видела, что ты сделала. Ты плохая. Не делай так.

– Почему? – немного растерялась от мысли, что Алёнка действительно поняла, что произошло.

– Потому что так нельзя.

– Знаешь, что? – набрала побольше воздуха. – Я же твоя мама и мне лучше знать, как быть.

– Нет. Я знаю, ты не моя настоящая мама. Но моя мама придёт за мной, – она сильно побледнела при этих словах, но смотрела твёрдо и яростно.

Никак не могла понять, а откуда она узнала, что я не её мать? Какая добрая душа не постыдилась раскрыть глаза ребёнку? Вот ведь любят некоторые граждане за правду радеть…

Старалась сосредоточиться на этом виде гнева, чтобы поменьше думать о том, как Алёнка и та девочка в парке могут нападать на людей, когда их загоняют в угол. И почему я могу, при желании, поменять местами охотника и жертву или даже выбрать кого-то ещё на замену?

Всё равно вспомнились и няни, отчего-то в ужасе сбегающие от ещё маленькой Алёнки, и та несчастная медсестра.

Сходу толково поговорить с ребёнком не получилось – выпалив идеи про настоящую маму, которая спасёт от злой мачехи, то есть от меня, Алёнка сразу же замкнулась и обиженно молчала всю дорогу домой. Я же судорожно пыталась придумать, как сейчас правильно выстроить отношения с падчерицей, чтобы не наломать дров.

Не думайте, что я не пришла в ужас – конечно, да, и ещё как! Но Алёнка уже была частью моей жизни, и очень счастливой жизни, надо сказать. Я не могла просто взять, например, руку или ногу, и решить – плохая, не нужна теперь, ведь я действительно относилась к ней, как к родной.

И ещё меня здорово смутили её слова «взяла у бабушки свой вдох». А что же тогда случилось со сбежавшими нянями? Они вроде бы ни на что такое не жаловались и дышали прекрасно, просто увольнялись одна за другой. Может быть, стоит найти их и попробовать разговорить, хотя Царёв и пытался выяснять по горячим следам, но он явно не знал, что спрашивать.

Кстати, о Царёве. Как я могу просто взять, и сообщить, что его дочь и ещё какие-то другие дети обладают способностями забирать нечто жизненно важное? А я, как постовой на перекрёстке, могу этим процессом управлять. Не думаю, чтобы он осудил мой выбор. Но смог бы он принять такую правду? Не уверена.

Перед сном, когда в детской комнате из света остался только уютный ночник над кроватью в виде нескольких звёздочек и полумесяца, Алёнка чуть оттаяла и вдруг снова возникло это тёплое чувство близости и общей тайны, и мы смогли немного пошептаться.

Она ревниво проверила по выражению моего лица, не собралась ли я, часом, смотать удочки, раз она твёрдо намерена всё равно дожидаться маму «настоящую», и доверительно зашептала мне на ухо, что мама уже приходит к ней по ночам.

Я только подумала, что это не так уж и плохо – воображаемый друг в виде матери, которую она и не знала, как Алёнка уверенно ткнула пальцем за мою спину.

– Она иногда там сидит. Вся в паутине. И не шевелится, а просто глядит.

И вот тут меня обдало холодом, потому что внезапно я кое-что вспомнила.

Тёмную комнату с крашеными в два цвета стенами: белый верх, тёмный низ. Деревянные рамы на окнах, очень широкие и высокие подоконники и настырный фонарь в окне, мешающий уснуть. Что-то очень казённое во всём этом, а я лежу на кровати под тонким одеялом и у меня жутко замёрзли ноги. С одной стороны – ещё такие же кровати, их много, а с другой – одинокий стул у двери. Мне отчего-то очень грустно, и я всё смотрю на тот стул со странной надеждой увидеть там маму. И я вижу её – молодая женщина, наверняка – очень красивая, но черты лица разобрать невозможно, потому что вся её тонкая фигура обмотана паутиной.

Я медленно, очень медленно оборачиваюсь, не отпуская Алёнкину руку, и вижу… Пустое кресло-качалку.

– Она сейчас здесь? – и жду ответа, не в силах даже пошевелиться.

– Нет, мам. Сейчас её нет, – и лёгкий, радостный смех. – Спокойной ночи, мама!

Царёв заметил – что-то неладно. Обычно он, при всей своей педантичной дотошности даже в самых малозначащих деталях, бывал удивительно глух к эмоциям других людей, но не сейчас.

– У вас с Алёнкой всё хорошо? Мне показалось за ужином, что между вами кошка пробежала.

– Мы сегодня в парке видели, как человеку плохо стало, – как известно, полуправда – самая лучшая разновидность лжи, – может быть, она немного расстроилась из-за этого. Мне пришлось в темпе увести её домой, чтобы не акцентировать, а она закапризничала и прогулка накрылась медным тазом.

– Да? А мне Алёнка по секрету сказала, что-то плохое случилось с щенком. Вы уж определитесь! – и он улыбнулся так открыто и доверчиво, что я поняла – он и мысли не допускает, что мы реально повздорили.

– Щенок тоже был задействован, – невозмутимо добавила и сама удивилась, как естественно вышло.

– Ну понятно, что ничего не понятно, – он прикоснулся к моей щеке. – Ты у меня такая молодец! Отлично справляешься. Иногда я думаю, что сказки про злую мачеху выдумали недалёкие и завистливые люди, но понимаю, что это просто ты у меня такая замечательная.

Вот так у нас с Алёнкой и появился свой очень-очень страшный секрет, в который не посвятили даже отца и мужа. Она знала, что я знаю и могу помешать ей, а я вроде бы была готова, что она может быть маленьким монстром с невинными детскими глазами.

Видимо, только этим и можно объяснить мою живучесть рядом с потенциально опасным ребёнком. Под ударом тот, кто больше всего заботится, а у меня, похоже, иммунитет к чудищам.

Как же я ошибалась!

Но пока я не могла ни о чём другом думать, кроме как о женщине в паутине, сидевшей в темноте, и о странных вывертах памяти.

Всплывшее воспоминание прямо-таки кричало: до того, как начинаются картинки из счастливого детства с любящими родителями, там явно было что-то, до боли напоминающее детский дом. Нет, конечно, это мог бы быть и санаторий или что-то похожее, с родителями за забором, которые только и ждут возможности передать гостинцы своему драгоценному чаду, но вера в подобный расклад предательски стремилась к нулю.

Нужно было срочно поболтать с мамой, чтобы заглушить ноющее чувство выбитой из-под ног земли. На следующий день мы поехали на Кутузовский – навестить нашу бабушку.

Только увидев её в дверях, мне уже стало гораздо легче – рядом с моей мамой всё кажется стабильным и правильным. Возраст никогда не мешал ей выглядеть на все сто и тщательно следить за внешностью и здоровьем, чего она, кстати, всегда требовала и от других, кому повезло попасть под её крыло. Папка у неё ходил по стойке смирно и питался исключительно сбалансировано, позволяя себе отрыв только в предельно конспиративной обстановке.

Мамуля ужасно обрадовалась мне и тут же пристроила Алёнку к новым раскраскам, купленным специально на случай такого визита. Пока та закрашивала мелкие фигуры, высунув от старания язык, я позвала маму на кухню, поговорить.

С мамой так просто на серьёзные темы не выйти – по давным-давно заведённому ритуалу сначала обязателен обмен тонной ежедневных подробностей: где была, что купила, кто и что сказал. Сегодня хитом программы стал коллагенит – она наконец выбрала правильный коллаген и уже успела на себе заметить его отличный эффект. Конечно, мне тут же был подарен пузырёк со строгим наказом принимать, как положено.

Вот какой с такой заботливой мамой заговорить о своей приёмности, скажите на милость? Но мне пришлось резать по живому, я просто не могла молчать.

Услышав историю про казённый дом, мамуля побледнела и даже как будто схватилась за сердце, но ничего, бодрячком. Она у меня – как Великая китайская стена, стоит назло всем ветрам и внушает непоколебимую уверенность своей готовностью тут же решать любые затруднения.

Некоторое время она молчала, потом несколько раз торжественно набирала побольше воздуха, чтобы что-то сказать, но так и не решалась. А потом вдруг схватила меня за руки и уже начала рассказывать, не останавливаясь.

Не каждый день узнаёшь, что ты приёмный.

Пока мама судорожно объясняла, очень боясь ранить меня и стараясь максимально сгладить удар, как они с папкой мечтали о дочке, и как однажды – совершенно случайно – услышали разговор, что вот же повезёт кому-то, такая девочка получила статус к усыновлению, просто загляденье.

Это была их старая знакомая, по совместительству – директор детдома, но она никогда не имела ввиду моих родителей и просто поделилась текущими новостями с приятельницей.

Как утверждает мама, их как громом ударило – вот оно! Казалось бы, какая новость, полно детей ждёт своего часа, но они только в тот момент поняли, что надо уже не морочить голову, а брать готового ребёнка. Решили, даже не увидев меня, а уж когда познакомились – директор поспособствовала ускорить процесс и оформить в лучшем виде, то последние сомнения, если они и были, моментально испарились.

Я слушала и отмечала где-то на заднем плане, что не так уж это и страшно, как я думала. И вовсе даже можно с этим жить.

Выговорившись, мама замерла и посмотрела с явной тревогой.

– Мам, ты чего?

– Как ты, девочка моя? Мы с папой очень тебя любим, так и знай. Прямо, как родную. Вот и Алёнку мы тоже… – и она осеклась, сообразив, что ни к чему внучке знать, что там родной крови и в помине не было, а она ведь могла услышать сейчас обрывки разговора.

– Да я и не сомневаюсь в этом, – успокоила мамулю, как могла, а потом задала волнующий меня вопрос, – просто интересно, а кто мои настоящие родители? Ну в смысле, биологические.

Её как будто ударили. Похоже, мой интерес выглядел предательством – вот так заботишься лет двадцать о ком-то, а потом бац, и вопрос, а где же они, другие, настоящие? Звучит и правда очень обидно.

Но мамуля взяла себя в руки и с заметно вытянутым лицом выдала всё, что знала.

– Федора, я понимаю, что тебе интересно, но я почти ничего не знаю. Мы сразу делали усыновление с тайной, так что никто и не думал, что в это нужно вникать. Наверное, можно узнать у них, если ты хочешь… – в глазах её читалась почти что мольба, и я поняла, что если и буду искать, то уж точно сама, не посвящая их в подробности.

Пока ехали домой, Алёнка спросила с заднего сиденья, устав рассматривать сокровища – бабушкины подарки, всякую бесценную мелочёвку.

– А чего это баба грустная была?

– Всё в порядке, просто вспомнилось такое, от чего людям всегда хочется поплакать.

– А от чего тебе хочется плакать? Я никогда не видела, чтобы ты плакала.

– Даже и не знаю, Алёнка. Просто очень хорошо, когда ты с папой рядом, вот я и не плачу.

Срочно нужно было выговориться, и я набрала Маше – как она насчёт экстренного девичника в два лица в нашей любимой кофейне на Новом Арбате? Она подтвердила, что намёк понят, и я радостно бросились пристраивать на вечер Алёнку – её папке, конечно.

Он с разумным пониманием относился к тому, что любому человеку иногда надо порадовать себя общением не только с детьми и мужьями. Особенно, если ты взял в жёны девушку лет на пятнадцать моложе и нагрузил дочкой от первого брака.

Получив зелёный свет, помчалась навстречу празднику – как будто это целое приключение, а не банальный кофе в компании одноклассницы. Но надо знать Машку – она умела делать жизнь зажигательной, хотя по её эксцентричному виду и смешных очках этого и не скажешь.

Уже почти доехав до места, поняла, что же меня так сильно тревожит – я впервые волновалась за Царёва, а не за Алёнку, оставляя их дома одних. Глупость, конечно, это же её родной отец, но сбросить смутный страх за него мне так и не удалось.

Поездка в детдом обернулась таким открытием, что не могу теперь спокойно смотреть на детей – всех, без исключения. А вдруг они тоже?…

Но ведь есть же гарантированно обычные люди. Маша, например, ещё вчера поставившая мудрый вердикт – «просто забить». При встрече она привычно пожаловалась на конский ценник на парковку в тихих и спокойных улочках, окружающих бурлящий Новый Арбат со всех сторон, а я, как обычно, ответила, что зато всегда есть свободные места.

Историю про то, как я оказалась неродная у своих родителей и даже смогла вспомнить кое-что из детдомовского детства, Маша выслушала хладнокровно, не забыв цинично припечатать, что она всегда подозревала, что со мной что-то не так. Это так на неё похоже – говорить, что думает, не щадя окружающих. Люди часто шарахались от такой навязанной правды, но мне это всегда в ней нравилось.

Вот и вчера, чётко и понятно – не стоит тщательно перетирать настолько далёкое прошлое. Узнала, что приёмная? Шок и ужас, берём с полки пирожок, едим и радуемся, что добрые люди обеспечили счастливым детством, целуем их и тут же закрываем тему, как благополучно пережёванную. Зачем бегать и искать кого-то, кто бросил тебя ребёнком? Что это даст? Свежую порцию острых ощущений? Это разве что мозгоправам потенциальную работу подкидывать.

Подруга моя всегда отличалась здоровым прагматизмом, но я же и не стала рассказывать подробности про призрак женщины в паутине и про моих маленьких чудищ. Мелькнула мысль признаться, как на духу, но я глянула так на Машку, аккуратно поддевающую десерт слишком длинной и неудобной ложкой и попутно стреляющую глазами в попытках оценить всех посетителей кофейни, и даже тех, кто за окном, и передумала. Человек с твёрдой и звонкой жизненной позицией не может допустить существование каких-то сомнительных теней в сумраке.

А мне пришлось разгребать последствия собственного любопытства.

Найти тот самый детдом труда не составило – я сразу поняла, про кого говорила моя мама, и с лёгкостью нашла довольно известную благотворительницу и директора солидного детского учреждения в Серебряном бору.

Узнала адрес, договорилась с Алёнкой «съездить со мной по делам» и нашла то самое здание за забором из чуть покосившихся полуразрушенных блоков с торчащей кое-где арматурой. Необычно для этого района Москвы.

Странное это было место. Территория поражала запущенностью, как будто здесь нарочно не ухаживали за садом, чтобы создать впечатление многовековой заброшенности. Надо сказать, удалось, и я сразу почувствовала себя не в своей тарелке, почти протискиваясь меж хлёстких веток кустарников от открытых настежь ворот и прямиком к лестнице главного входа.

Фасад украшали позеленевшие барельефы и фальшивые колонны, а окна точно никто не мыл со времён царя Гороха. Не представляю, как мама могла назвать всё это «необыкновенный, чудесный дом».

Ничто здесь не казалось знакомым.

Алёнка вовсю вертела головой, но никакого смятения не испытывала, лишь откровенное любопытство.

Охранник при входе внимательно оглядел нас с Алёнкой, особенно задержавшись на её лице, выражающем яркую смесь интереса и дружелюбия, и сразу же проводил к директору.

Коридоры были пустынны, а тишину лишь изредка нарушали приглушённые закрытыми дверьми разговоры. Не так я представляла себе заведение, где предполагается целая толпа детей.

Это даже хорошо, что мы не встретили никого из воспитанников, пока не пообщались с ней.

Встретить мертвяков без подготовки было бы довольно неприятно, но Зинаида Ивановна дипломатично сумела смягчить удар.

За порогом директорского кабинета атмосфера ощутимо изменилась – от гнетущей тишины и ощущения, что кто-то неслышно крадётся следом, не осталось и следа. Соловей Зинаида Ивановна, женщина без возраста и на редкость невыразительной внешности, встретила нас строгим взглядом и выждала паузу, прежде чем предложить сесть, но когда заговорила, то оказалось, что она прекрасно помнит меня и как будто давно ждала визита.

– Смотрю, ты всё такая же упёртая, как когда была маленькой. Если что тебе в голову втемяшивалось, то всё, уж ничем не выбить, – Зинаида Ивановна улыбнулась своим воспоминаниям и меня чуть передёрнуло при мысли, что же она могла иметь ввиду. – А твоя подопечная? Такая же ходячая неприятность? Впрочем, можешь не рассказывать. Я и так всё вижу.

Алёнка несколько раз моргнула, прикидывая, понять ли сказанное как вызов или как похвалу, а я сразу перешла к делу.

– Раз вы, очевидно, меня узнали, то догадываетесь, зачем я пришла.

– Конечно, Федора. Как и многие другие до тебя, ты думаешь, что хочешь узнать правду. Большая ошибка. Радуйся, что у тебя всё в порядке, и не занимайся ерундой. Поверь моему опыту, здесь ты ничего хорошего для себя не найдёшь.

– Я всего лишь хочу заглянуть в своё личное дело. Неужели там есть что-то настолько пугающее?

– Ещё как. Твоё личное дело, кстати, сгорело. У нас тут был пожар в архивном флигеле, так что, – Зинаида Ивановна развела руками с карикатурным огорчением, – совсем ничего не осталось. Пепел, – она дунула на поднесённую к губам ладонь, и я вдруг отчётливо почувствовала запах гари и невыносимый жар, – так обидно.

– Но вы же можете дать мне ответы?

– Могу, милая моя девочка, но не дам. Нечего ворошить старое, да и в живых там уже никого не осталось. Некого искать. – директор повернулась к Алёнке и улыбнулась ей со значением, а потом снова посмотрела на меня уверенно и холодно. – Надеюсь, мы поняли друг друга?

– Я просто хочу узнать хоть что-нибудь, неужели я не имею права?

– Про права вспомнила? А вот это даже забавно. Не каждый может выйти отсюда, но у тебя-то шанс был и уж ты воспользовалась им в полной мере. Очаровала парочку впечатлительных кандидатов на усыновление и – вуаля! Вот и наслаждайся нормальной жизнью, а мне не мешай работать, пожалуйста. Ещё куча всего…

– Так много дел у вас? А мне показалось, что детдом почти пуст. И мне совсем-совсем ничего не кажется знакомым здесь, можно хотя бы посмотреть свою комнату? Помню только её, и там ещё фонарь в окне.

Зинаида Ивановна нахмурилась, но неожиданно кивнула и торопливо встала.

– Хорошо, я отведу вас. Только имейте ввиду, другие дети… Не обращайте на них внимания и не глазейте особо. У них нечасто бывают гости и могут быть странности в поведении. А потом на выход, и чтобы нигде не задерживаться. И сразу же договоримся, что тебя я больше здесь не увижу с дурацкими вопросами. Впрочем, вот тебя, Алёнка, – директор наклонилась к ней и аккуратно взяла за подбородок, – я всегда рада видеть. Имей ввиду.

Не глазеть оказалось довольно трудно, зато поняла, как только вошла, что это та самая спальня. Даже стул у входа никуда не делся, только сейчас на нём не было ни призраков, ни живых людей. На кроватях сидели или лежали дети совершенно разного возраста, кроме парочки близнецов лет десяти, но все здесь явно школьники. Почти что обычные на вид, но при нашем появлении они дружно привстали и потянулись к нам так жадно, как будто из столовой наконец привезли долгожданный обед. По полу от них к нам побежал дымок, как позёмка, только чёрный.

– О, новенькие мертвяки! – высокий парень с длинными волосами оказался ближе всех. – Спасибо вам, Зинаида Ивановна, мы уж не ждали сегодня.

– Спокойно, Никита, – произнесла директор очень тихо, но позёмка исчезла, будто и не было, – это никакие не мертвяки, глаза-то разуй.

Я тогда просто не знала, был ли реальный риск стать обедом для этих детей, но те заметно поскучнели под пристальным и тяжёлым взглядом директора детдома, а она тут же оставила нас одних, попросив старшего проводить потом нас, подчеркнув – без глупостей.

Близнецы, невольно повторяя движения друг друга, как в зеркале, начали перешёптываться и хихикать, показывая пальцем на Алёнку, а долговязый Никита отсалютовал вслед уходящему строгому начальству и плюхнулся на кровать.

– А ты что, новенькая? – он смерил Алёнку другим, оценивающим взглядом. – Совсем ещё зелёная, как я посмотрю. Небось и не умеешь ничего?

Алёнка смущенно пожала плечами – удивительно, но она ничуть не робела, хотя была младше их всех и никогда ещё не сталкивалась целой кучей таких же чудищ, как и она сама.

– Ну ясно. А это тебе кто, мамка, что ли? – Алёнка кивнула и долговязый переключил внимание на меня. – А вы красивая. Зачем дочку хотите сдать? Надоели постоянные несчастные случаи? Нет, я всё понимаю, – в его тоне сквозило пренебрежение, как будто я лично его обидела, – хотите жить скучной обывательской жизнью и не бояться засыпать в своём доме. Всё, как всегда, ничего нового.

Девушка с нелепой стрижкой и плохо окрашенными волосами, никогда не знавшими хорошего ухода, подошла поближе и подняла руку, чтобы потрогать мои волосы, но в последний момент передумала.

– Как думаете, Зинаида Ивановна не будет сильно ругаться, если я чуть-чуть… У неё волосы такие клёвые, правда? – она нагло стояла прямо передо мной и вела себя, как будто я просто бессловесная кукла. Кто-то из девочек усмехнулся.

– Валяй, – долговязый махнул рукой, – мы тебя прикроем, если что.

Девушка кивнула и её раскосые серые глаза оказались совсем близко.

– Не бойся, красавица, ты ничего не почувствуешь, – я скорее поняла, чем увидела, как она пытается окутать мои ноги мутными клочками тумана, и тут мне стало дико смешно. Девчонка крала мои волосы! Она просто захотела приукрасить свою жалкую шевелюру, сделать её погуще за счёт моей. И ещё я поняла, что ей легко бы это удалось, просто она неправильно выбрала донора.

В её уверенных глазах сначала мелькнула досада, а потом и страх.

– Ты что, ведунья? – девчонка отшатнулась, – Какого лешего директриса нас не предупредила!

– А ты что, обожаешь обворовывать гостей? – это всего лишь мелкие и слегка напуганные чудища, получившие отпор. Вдруг стало так легко и свободно дышать, а унылая сиротская комната превратилась в поле для давно забытой игры – моей игры.

– Да ты знаешь, где я видела таких гостей, как ты… – девчонка разве что не шипела. – Шла бы ты домой, тётя!

– Маму мою нельзя трогать! Поняла? – пискляво погрозила Алёнка, до того стоявшая, разинув рот, и взяла меня за руку, – Пойдём отсюда, они плохие.

– И не надо нас провожать! – я вспомнила достаточно, чтобы самостоятельно найти обратную дорогу. Алёнка крепко вцепилась в меня и возмущённо сопела, пока мы брели к выходу.

На самом деле, мы почти проскочили мимо той приоткрытой комнаты в конце коридора, но Алёнка вдруг потянула носом и застряла, как будто учуяла необыкновенную вкуснятину.

Я даже не успела ничего сделать, как её маленькая ладонь выскользнула из моей и она сунула туда нос, распахнув дверь пошире. Внутри вплотную стояли люди с закрытыми глазами – серая, увядшая кожа и жутко тонкие лодыжки заставляли задуматься, а как они вообще держаться на ногах.

Алёнка всплеснула руками и от них со всех сторон побежали тонкие струйки, клубясь и переплетаясь. Я еле успела оборвать поток, а Алёнка удивлённо посмотрела на меня.

– Мам, ты чего, не поняла? Это и есть мертвяки. Всё нормально.

Алёнка даже брыкалась, когда я уводила её подальше от комнаты с мертвяками. Похоже, они нечто вроде легкоусвояемого фастфуда для чудищ, а я очень испугалась, что, распробовав такое, она теперь будет реально опасна для окружающих, и мне придётся караулить её каждую секунду.

Перед глазами встали всплывшие в памяти картины – соседи по комнате налетают на такого же мертвяка и ощипывают его, как липку, а я стараюсь не обращать внимания и играю в куклы, потому что знаю – буду мешать им, и они станут дразнить меня. Но они всё равно недолюбливают меня, потому что я не такая, как они.

И ещё помню худощавого рыжего мальчишку с веснушками, всё время норовившего пихнуть меня локтём или ногой, пока никто не видит, а я от обиды глотаю слёзы, но не жалуюсь, хотя это и нечестно, я же их не трогаю.

В первый раз мертвяков приводят к нам вполне ещё бодрыми и даже говорящими, но видно, что они не очень понимают, зачем здесь. Все следующие разы они всё меньше похожи на людей, а под конец даже кажется, что это лишь призраки – жизнь в них еле теплится.

После похода в детдом Алёнка изменилась и стала активно интересоваться любой возможностью нырнуть в толпу людей. Всегда, когда мы случайно оказывались среди них, я видела, как Алёнка присматривается и будто бы выбирает. Мне всё труднее было удерживать её рядом, на расстоянии вытянутой руки, и придумывать для Царёва причины, почему мы не можем отдать её на какие-нибудь детские развивающие занятия, чтобы она свободно пообщалась со сверстниками под присмотром воспитателей.

Не могла же я сказать ему, что не хочу потом увидеть, как Алёнка жадно и почти без разбора собрала себе всё, что ей понравилось в этих бедолагах – может быть, способность красиво рисовать животных или петь, и раздавать это всё обратно, натыкаясь на бурное её возмущение. Хуже всего то, что иногда я всё равно упускала Алёнку из виду и не всегда могла потом найти тех, кого ограбили, и к школе она уже была настоящим чудо-ребёнком, полным скрытых или явных талантов.

С другой стороны, Царёв не мог жаловаться – дочка радовала папу своими успехами во всём, за что ни возьмись.

Откуда берутся мертвяки, я узнала, когда Алёнка пошла в школу.

Мне пришлось обещать ей, что если она не будет трогать людей в школе, то я уговорю её отца поехать летом всем вместе в отпуск туда, куда она скажет. До сих пор я всегда старалась выбирать места вроде бунгало на берегу океана, а вокруг – ни души. Царёва такой вид отдыха вполне устраивал, ему круглосуточного веселья хватало и на работе, а я предпочитала чуть ослабить хватку и не переживать, что Алёнка может натворить среди беспечных туристов.

Не знаю, чем именно ей приглянулась та учительница. Возможно, просто понравилось, как здорово она умеет всё объяснять – Алёнка с восторгом рассказывала после уроков, как хорошо Мария Викторовна отвечает на вопросы и вообще учит других детей делать новое и непонятное.

Я поняла, что происходит неладное, когда через месяц после начала занятий нам объявили, что у нас замена. Родительский чат забурлил, ведь многие выбирали педагога начальных классов чуть ли не с лупой, а слухи пошли довольно странные. Писали, что она то ли очень серьёзно заболела, то ли трагически потеряла кого-то, то ли просто рассорилась с головой.

Через пару дней встретила её у школы, когда ждала окончания последнего урока, чтобы забрать Алёнку. Мария Викторовна как раз вышла через калитку около парковки и стояла у забора, крепко обхватив руками папку с бумагами. Я выскочила из машины и подошла к ней, чтобы поговорить, а она подняла на меня совершенно пустые глаза и сказала, что извиняется, но она не помнит, кто я такая и чья мама. Точь-в-точь, как новенькие мертвяки – потерянная и слабая.

То есть выглядела она полностью здоровой, но я чувствовала, что её лишили чего-то самого важного, без чего жизнь потеряла для неё всякий смысл. Похоже, Алёнка забрала себе не просто удобную способность, а настоящее призвание, без которого всё рассыпалось, как карточный домик.

А дальше учительница Мария Викторовна просто пропала.

В школе лишь разводили руками и явно тяготились расспросами, а в итоге сказали, что она уволилась по собственному желанию и вообще администрация справок не даёт, претензии к обучению есть, ах нет, тогда до свидания.

Конечно, домашний адрес я всё равно добыла.

Обычная московская многоэтажка со двором, забитым под завязку машинами даже в будний день. Дверь открыла бойкая пенсионерка из тех, кто на проверку всегда оказывается главным по подъезду и твёрдо знает, кому и как следует себя вести. Аккуратная стрижка и ногти в полном порядке, и даже лёгкий макияж имеется – наверняка, за хлебом сегодня выходила или мусор выносила, а в народ как без парада?

Квартира тесная и отчётливо дамская – ни малейшего следа мужского присутствия. Всюду разросшиеся комнатные растения и тонны сувениров из тех, что сразу тянет выкинуть, если вдруг ими одарят, но ведь кто-то же бережно хранит такое и радуется, протирая пыль на полках.

Мама учительницы кокетливо попросила звать её тетей Валей, и только усадив меня пить чай с вареньем-печеньем, она приготовилась слушать, по какому я вопросу.

Я рассказала, что моя девочка учится в первом классе у её дочери и мы все в родительском комитете очень переживаем, куда же пропала наша любимая учительница. Тётя Валя была польщена вниманием и тут же выдала, что у Машеньки вдруг началась такая тоска, такая тоска, что хоть вой, и что она была вынуждена обратиться к проверенным бабкам-знахаркам за помощью.

Деликатно уточнила, не пробовали ли они сходить для начала в районную поликлинику, но возможности классической медицины были тут же подвергнуты тётей Валей такому глубокому остракизму, что мне стало даже неловко за свои смехотворные идеи.

Не знаю, кстати, что бы сказали врачи, приведи им на приём настоящего свежего мертвяка, но здесь всё было очень лихо – тётя Валя бодро нашла в интернете контакты некой то ли потомственной колдуньи, то ли ещё кого из этих, но главное – с очень твёрдой гарантией и целой простынёй восторженных отзывов.

Тётя Валя без колебаний вручила свою родную дочь в руки этих квалифицированных специалистов и спокойно ждала теперь, когда ей вернут Машеньку в прежнем виде – восторженную незамужнюю учительницу тридцати лет, страстно любящую своих учеников, а не безжизненного манекена, еле складывающего слова в предложения.

Контактами столь ценного и редкого целителя тётя Валя с воодушевлением поделилась, сообщив между прочим, что женщинам в беде у них положена скидка, так на сайте написано, так что я не должна дать себя облапошить по молодости лет.

По телефону ответили чуть снисходительным грудным голосом, но довольно сбивчивую и только что выдуманную историю про обманутую жену выслушали внимательно и уточнили только две вещи – от кого я о них узнала и сколько наличных нужно приготовить.

Принимали они в подвале старого кирпичного здания недалеко от бывшего автозавода имени Лихачёва, и узкая лестница с железной дверью внизу и банальной надписью «Дом быта» никак не могли приготовить посетителей к тому, что на самом деле скрывалось внутри. Здесь работала семейная пара из бывших южных республик, можно было сделать ключи или поменять молнию, но когда я сказала, зачем пришла, то меня с таинственным видом и сомнительными комментариями на непонятном лающем языке провели куда-то вглубь по душным и полутёмным коридорам.

Там в невообразимо вычурной и аляповатой обстановке сидела маленькая толстая женщина, вырядившаяся в смесь гадалки и певицы начала прошлого века. Она похлопала по сомнительной чистоты матрасу рядом с собой и величественно предложила присесть, и я тут же узнала её по голосу – это она разговаривала со мной по телефону.

Я неторопливо прислонилась к дверному косяку и прикрыла глаза, чтобы точнее определить, где мертвяк. Его приторный запах я почуяла сразу, как только спустилась в подвал, а сейчас он был настолько сильный, что мне даже трудно было понять, откуда конкретно он идёт.

Открыла глаза и увидела, как горе-целительница встревожилась, что клиент выпадает из нормального процесса по подготовке к расставанию с денежными знаками. Она вскочила и бойко залопотала что-то про ауру или карму, которые нужно то ли почистить, то ли удалить, но вслушиваться я не стала.

Судя по всему, мертвяк был где-то неподалёку, и я пошла вперёд, ловко ускользнув от настойчиво наступающей толстушки, и отдёрнула большое цветастое покрывало, прибитое под потолком. Там открылась небольшая ниша с длинной скамьёй вдоль стены. В дальнем углу сидел сильно осунувшийся тип с недельной щетиной и всклокоченными волосами, но во вполне приличной одежде, только здорово измятой. Это был ещё свежий мертвяк, и я отпрянула от его равнодушного и уставшего взгляда. Он вполголоса пробормотал что-то вроде приветствия и отвернулся.

– А где учительница? – я схватила целительницу за плечи и почувствовала, как пульсирует в ней гнев. Мне удалось вынести этот яркий сгусток энергии за пределы человеческого тела и он рвался теперь обратно, но я могла бы перелить его и в мертвяка, если бы захотела. Но я не стала, а просто держала этот маленький вихрь прямо перед носом хозяйки. Целительница от ужаса побледнела, как снег, и тут же начала оправдываться.

Выяснилось, что им уже заплатили за обоих мертвяков и она никак не может отдать мне оставшегося, но если я готова подождать, то максимум через неделю смогу забрать себе другого мертвяка. Конечно, бесплатно, а дальше – как договоримся, но, судя по её округлившимся от страха глазам, она явно была готова к уступкам.

Поняв, что меня интересует только учительница, хозяйка достала из кармана и сунула мне в руки бумажку, на которой был нацарапан адрес. Мельком взглянув, сразу поняла, что это мой детдом в Серебряном бору. Теперь ясно, откуда их там столько – мертвяков. Налаженные каналы поставок.

На шум прибежали остальные работники, но целительница сделала им знак, и те быстро исчезли из поля зрения. Уходя, бросила хозяйке, что буду за ней присматривать, а та заверила, что продаёт только мертвяков, а остальным – очень даже хорошо помогает, никто не жалуется. Возможно, она и правда что-то там могла, раз увидела мой фокус с вихрем, а когда я всё-таки вернула его на место, заметно расслабилась и принялась благодарить меня.

У меня ещё было время до того, как пора будет забирать Алёнку из школы, так что я поехала прямо в детдом и припарковалась чуть подальше, размышляя, как буду вытаскивать Марию Викторовну. Насколько я поняла, мертвяков хранили в главном здании на первом этаже, а единственный способ попасть туда, минуя охрану, был влезть через окно с противоположной стороны – там должно было быть не слишком высоко.

Хорошо, что я была в джинсах – перемахнув через забор, рванула напрямик сквозь заросли и чуть не застряла там, зато с окном повезло – форточка была открыта, так что я легко вскарабкалась на карниз и просто сдвинула внутренний шпингалет.

Внутри было тихо, так что я быстро прошмыгнула мимо лестницы и дальше по коридору, а потом заглянула в первую же комнату. Там по-прежнему толпились мертвяки, только старые и уже почти никакие. Новые нашлись чуть дальше, в соседней комнате, – Мария Викторовна смирно сидела на одном из стульев, стоявших рядами, словно в пустом зрительном зале.

Я торопливо заговорила с ней, но она не слушала, а только молча кивала, а потом вдруг заплакала. Тогда я просто потащила её за собой, надеясь, что нас не застукают. Особенно трудно было заставить её вылезти в окно – пришлось просто спихнуть и она неловко упала на ярко-жёлтый ворох кленовых листьев, но обошлось, кажется.

Добравшись до спасительного забора, я обернулась и увидела в окне чью-то фигуру, но она тут же исчезла. Может быть, просто показалось.

Тётя Валя встретила свою молчаливую дочь с изумлением, но с готовностью засуетилась, устраивая её поудобнее. Мария Викторовна безучастно взирала, как её обкладывают подушками и закутывают в плед, но пила чай, если поднести чашку ко рту, и даже механически жевала предложенную еду.

Пришлось в красках рассказать тёте Вале, что её дочь продали чёрт знает куда, так что впредь она ни в коем случае не должна отдавать её сомнительным лицам, а если что – звонить сразу мне. Обескураженная и притихшая тётя Валя покивала и обещала выполнить всё в точности, но я чувствовала, что она до конца не уверена.

Забрав Алёнку из школы, осторожно расспросила, как прошёл день, а та как ни в чём не бывало пожаловалась, что прошлая учительница нравилась ей больше.

Это уже никуда не годилось. Мало того, что Алёнка превратила свою первую учительницу в мертвяка, нарушив строжайший запрет трогать людей в школе, но она ещё и так по-детски не осознавала, что из этого вышло. Или делала вид, что не понимает.

В любом случае, настало время преподать ей наглядный урок.

Я ласково улыбнулась и спросила, не хочет ли она прямо сейчас навестить Марию Викторовну. Та на мгновение глупо разинула рот, а потом нашлась и деланно обрадовалась, озадаченно похлопав ресницами. Всё-таки знает, что натворила, и боится наказания. Ну что же, поглядим, как у тебя с сочувствием и исправлением ошибок.

Поехали к тёте Вале – заодно и проверить, как там наша учительница и не сдала ли родная мать её снова каким-нибудь предприимчивым проходимцам. И я отчаянно надеялась, что мне удастся откатить всё назад, как это раньше всегда получалось с теми, кому не повезло приглянуться Алёнке.

Алёнка надулась и смотрела через пассажирское окно, делая вид, что там что-то интересное, когда мне вдруг позвонил Царёв. Он всего лишь хотел предупредить, что очень поздно придёт сегодня – какие-то срочные дела по работе. Я бы и внимания не обратила, но голос у него действительно был весьма странный. Алёнка неожиданно посмотрела прямо на меня и с вызовом сообщила, что папка врёт, она это точно знает. Прозвучало, как оплеуха, и я растерянно промолчала в ответ.

Способность безошибочно различать враньё она подцепила у одной из своих жертв, но я впервые видела, как она с таким удовольствием поделилась своим наблюдением. У меня даже на секунду перехватило дух – ей всего семь лет, а она уже играет так жёстко.

Мария Викторовна так и сидела на диване, как я их оставила, а вот тётя Валя сильно приуныла. Даже в том, как она встретила мою девочку, чувствовались усталость – да она меня утром чуть ли не с караваем привечала, а сейчас – уже совсем не то.

Увидев учительницу, Алёнка слегка занервничала – конечно, кому понравится такое удручающее зрелище, когда ты ему виной. От очередных плюшек с чаем мы вежливо, но решительно отказались, и я попросила Алёнку чуть приобнять учительницу – так было проще перелить обратно украденное. Она нерешительно подошла поближе, постоянно озираясь, словно я вдруг передумаю и мы просто уедем домой. Мария Викторовна не реагировала и лишь слабо шевелила губами, глядя куда-то вдаль. Алёнка подняла руки и прильнула к ней, чуть наклонившись и уткнувшись в растрёпанные кудрявые волосы.

В них так и остались обрывки листьев, прицепившиеся, пока мы выбирались из детдома – странно, что тётя Валя до сих пор так и не убрала их. И ещё – как же я раньше не заметила? – над виском приклеился кусок паутины, от которого мне почему-то стало не по себе. Я даже обернулась проверить, нет ли тут призраков, но никого не нашла, конечно.

Что-то пошло не так. Я пыталась всё исправить, но чувствовала в мертвяке лишь дыру без дна, которую нельзя было наполнить. Она не принимала обратно свой дар.

Алёнка выпрямилась и виновато посмотрела на меня.

– Поедем домой, мама. Обещаю, я больше так не буду.

Что мне оставалось? Вечер выдался грустным и одиноким. Алёнка не захотела ужинать, а быстро сделала нехитрые уроки и рано легла спать, попросив её не трогать – надеюсь, она осваивает на практике такое понятие, как муки совести.

Я вышла на балкон и долго смотрела на огни города, представляя, как Царёв вернётся и я честно расскажу ему, что случилось. Мне почти удалось поверить, что всё так и будет, но когда он пришёл уже за полночь, то лишь сухо бросил, что смертельно устал и тут же завалился спать. Он даже не спросил, как Алёнка, а такого раньше никогда не бывало.

С неделю мы делали вид, что ничего не произошло. Алёнка ходила в школу притихшая и вела себя, как паинька, а Царёв замкнулся в себе и, кажется, вообще ничего не замечал.

Я уже думала, что так всё и останется, когда мне позвонила тётя Валя. Я даже не сразу её узнала, такой слабый был голос. Она еле-еле произнесла: «Приезжай, пожалуйста, помоги мне!», – и повесила трубку.

Долго ждала, пока мне откроют, и прислушивалась к беспокойной трели звонка. Наконец услышала шаркающие шаги и звук проворачивающегося замка – дверь открылась, и из квартиры отчётливо повеяло страхом.

За прошедшую неделю тётя Валя превратилась в измождённую и худую старуху, еле передвигающуюся по дому. Я поняла, что она сразу услышала звонок, просто ей понадобилось столько времени, чтобы добраться до входа. Тётя Валя попыталась что-то сказать, но у неё не хватило сил и она прислонилась к стене, чтобы не сползти на пол.

Подхватила её и повела на кухню – лёгкую, словно пушинку. Все цветы на подоконнике увяли – торчат сухие и безжизненные, целиком опутанные паутиной. Мебель, стены, пол и дурацкие безделушки – всё в пыли, словно никто не жил здесь уже несколько лет.

Аккуратно посадила тётя Валю на стул и налила воды из чайника. Та жадно схватила стакан обеими руками и выпила до дна.

– Я боюсь её, – прошептала она и с мольбой посмотрела на меня, – у нас в подъезде просто ужас, что творится. Соседка слева совсем слегла, а у неё была стойкая ремиссия, все подружки радовались. Увезли её по скорой. Семью напротив вчера забрали за бытовуху, полиция еле успела приехать и их растащить, а то совсем худо было бы. Справа жила бабушка – божий одуванчик. Два дня назад дети приехали навестить, а она уже… И ведь бодрая такая была, всё говорила, что опять собирается на будущий год рассаду сажать, так у неё обычно пол подъезда излишки забирали, хорошая уж очень рассада всегда получалась.

– А где она? Где Мария Викторовна?

– Она там, – тётя Валя ткнула пальцем в сторону спальни. – Но я туда не пойду. Боюсь я очень. Она так смотрит… Жутко делается.

Спальня вся была в паутине, но когда я осторожно прикоснулась к переплетённым волокнам, затянувшим дверной проём, те моментально рассыпались в труху. Мария Викторовна полулежала на кровати около окна и выглядела мирно спящей, но слишком яркий румянец наводил на мысль о лихорадке. Я потрогала её руку, лежащую вдоль туловища, и поразилась, насколько та была ледяная. Мария Викторовна внезапно раскрыла глаза и посмотрела в упор – теперь в её взгляде появилась какая-то сила, как равнодушный смерч, затягивающий всё вокруг. Она обхватила мою ладонь холодными цепкими пальцами и тихо сказала: «Уходи».

Раньше никогда не видела мертвяков в этой стадии – она была словно чёрная дыра, поглощающая всё живое. Её нельзя было оставлять здесь, потому что она только набирала силу, и я чувствовала, что дальше будет гораздо хуже.

Я вернулась на кухню и обещала тёте Вале, что заберу её дочь насовсем, точнее то, что от неё осталось. Мне даже не пришлось выдумывать, что будет дальше, а та сразу согласилась и вздохнула с видимым облегчением. Ей действительно было всё равно, лишь бы прекратить всё это.

Поднять Марию Викторовну с кровати оказалось несложно, и я торопливо вывела её прочь из опустошённого дома. Она безучастно наблюдала, как её везут в машине, и лишь увидев здание детского дома, слегка заволновалась.

На этот раз директор Зинаида Ивановна встретила меня прямо у главного входа и сразу приказала охраннику отвезти слегка дезориентированную Марию Викторовну к остальным мертвякам, а потом с усмешкой повернулась ко мне.

– Ну что, Федора, поговорим? В этот раз ты решила не лазить через окно, а войти, как все нормальные люди, с парадного входа?

– Вы знали, что это была я?

– Ну конечно. Ты должна была сама во всём убедиться, так что я позволила тебе поиграть в кошки-мышки.

– Убедиться в чём именно? – но я уже знала ответ.

– В том, что бывает, если оставить мертвяка среди людей.

– А исправить это никак нельзя?

– Я не знаю способа, – Зинаида Ивановна пожала плечами, – так что единственный вариант, это скормить их моим детям. В последний раз, когда об одном-единственном мертвяке никто не позаботился, это закончилось мировой войной.

Мы ещё долго сидели в кабинете директора, но основное было сказано сразу – тех, кто не может присмотреть за своими мертвяками, держат взаперти, и точка. За несмышлёных детей могут отвечать их родители – а хоть бы и мачеха, и у меня сразу появляется интересный выбор. Я могу отдать им Алёнку, как не умеющую себя вести, и они сами, на свой собственный лад, станут учить её уму-разуму, или я твёрдо гарантирую, что такого больше не повторится.

Они и не требуют, чтобы мертвяки вовсе не возникали – по традиции на подобное смотрят сквозь пальцы, никто же не застрахован. Главное, чтобы этого мертвяка как можно быстрее переправляли в место, где его надёжно пригасят, потому что глобальные потрясения никому не нужны. В Москве это как раз и есть детдом в Серебряном бору. Нужны будут ещё адреса, дадут без проблем. На всех континентах и вообще где душеньке угодно.

На вопрос, может ли сама Алёнка «поглотить» мертвяка, Зинаида Ивановна хмыкнула и скептически отметила, что такое тоже допускается, но она никому из обычных людей не пожелала бы находиться рядом, и как насчёт моего мужа? Не жалко его? Вроде бы до сих пор считалось, что у нас удачный брак? Мне не понравилось это «вроде бы», но суть я уловила.

И ещё мне показалось, что Зинаида Ивановна словно бы жалеет меня, отчего сразу захотелось закусить удила и бежать, сломя голову, доказывая им всем, что я справлюсь.

Конечно, я не могла вот так взять, и хладнокровно сдать падчерицу в детдом. Не для того я потратила столько сил, воспитывая её и оберегая. И дело даже не в Царёве – Алёнка по факту была теперь и моим продолжением тоже.

На этот раз Зинаида Ивановна вызвалась проводить меня лично, и, когда мы словно бы ненароком прошли мимо классной комнаты, откуда доносились невероятные по своей выразительности звуки игры на фортепиано, я поняла, зачем это было ей нужно. Дверь осталась призывно распахнутой, а на первой парте сидела та самая девочка из парка, которая из-за лохматого щенка чуть не потеряла бабушку – я сразу её узнала. Похоже, судьба её оказалась менее счастливой, чем Алёнкина, и просто не нашлось взрослых, готовых подчищать неприглядные хвосты существования маленького чудища.

Подъезжая к школе, сообразила, что во всём этом есть и положительная сторона. Угроза сдать строптивую девчонку в детдом, если что, это и есть тот самый рычаг, которого мне не хватало. До сих пор просто нечем было держать Алёнку в узде – давить авторитетом, конечно, можно, но постоянно нависающая тень матери, про которую, уверена, она не забыла, хотя и уже давно не вспоминала, и скользкий статус мачехи – всё это не то, надолго не хватит.

Алёнка вышла из школы, аж подпрыгивая от радости, и с гордостью рассказала, как мальчишки выбрали её самой красивой в классе, а одноклассницы чуть не лопнули от зависти. Жаль стало расстраивать, и я решила отложить разговор. Алёнка витала в облаках и даже сама предложила пойти погулять после обеда – сходить в парк, как в старые добрые «дошкольные» времена.

Пока я мысленно подбирала слова, она углядела на улице объявление – похоже, оно было очень свежим и ещё не успело потонуть под бесконечными слоями новой рекламы.

– Мама, смотри, это же Красная шапочка! Ты помнишь её? Она ещё чуть не слопала свою бабушку, – ей даже смешно это сейчас показалось.

Объявление с размазанной, но узнаваемой фотографией лаконично сообщало про пропажу ребёнка и обещало денежное вознаграждение за любую информацию. И мобильный телефон в конце. Повинуясь порыву, я всё сфотографировала.

– А я её как раз видела сегодня, представляешь, – спокойно начала разговор, – твою Красную шапку.

– Ух ты! И где? А давай позвоним и выиграем деньги! – она всё ещё не заподозрила подвох.

– В детдоме. Помнишь это место?

– Да, мамочка, – вот теперь её глазах мелькнула тревога.

– Я отвезла туда учительницу, которую ты сделала мертвяком. Она совсем плохая стала, гораздо хуже, чем ты видела. Директор сказала, что заберёт и тебя тоже, если только я не возьмусь присматривать за тобой, и чтобы никаких глупостей.

– А Красную шапочку за это забрали? За мертвяка?

– Конечно.

– Мамуля, ты же меня им не отдашь? – она побледнела и стала удивительно похожа на загнанного зверька.

Некоторые решения стоят нам слишком дорого, но чаще всего оказывается, что изменить на самом деле ничего было нельзя.

Царёв теперь вечно задерживался на работе, а когда иногда я смотрела на Алёнку, выслушивая по громкой связи его крайне неловкие объяснения, то она отводила глаза, не желая признавать очевидное. Конечно, она прекрасно видела, что дело нечисто, и парадоксальным образом чувствовала вину за отца. Бедная девочка, ей и так хватало переживаний после истории с мертвяками, она же теперь жутко боялась хоть как-то расстроить меня.

А в чём настоящая причина, я всё-таки выяснила.

У одного влиятельного чиновника из важного для Царёва министерства обнаружилась родная дочь, девушка энергичная и полная всяких скрытых талантов – некая Зоя Олушкина. Она решила, что хочет попробовать себя в бизнесе, и не придумала ничего лучше, чем пролезть в руководство какой-нибудь очень крупной компании, используя папины связи.

Компанией, конечно, оказалась маленькая и скромная микро-империя Царёва, а он сам тоже показался ей человеком достаточно интересным, чтобы проводить с ним многие часы, не обращая внимания на разницу в возрасте и смущенные взгляды многочисленных сотрудников. Нет, они-то не проболтались – кремень, а не персонал, но как раз тут мне очень помогла Машка.

Подружка внимательно выслушала мои не то, что сомнения, а лютую уверенность, и прямо глядя в глаза строго спросила – хочу ли я на самом деле знать правду, или мне предпочтительнее пребывать в счастливом неведении? Последнее – тоже отличный выбор, кстати, большинство людей именно так и поступает – делает вид, что оно ослепло и оглохло. Рабочий вариант.

Машка уже достаточно давно работала журналистом, так что узнать всю подноготную проблемы для неё не представляло. Я выбрала правду, что бы мне это ни стоило. Впоследствии много раз жалела о принятом тогда решении, но… Что сделано, то сделано.

Зоя Олушкина была настолько же прекрасна, насколько ужасно выглядели её сводные сёстры. Как оказалось, её отец рано овдовел и вскоре женился во второй раз – на милой женщине с двумя дочерьми. Аккаунты нашей красотки Олушкиной пестрели семейными фотографиями, на которых эти бедные сёстры просто не знали, куда себя деть, настолько плохо они смотрелись на фоне яркой и безупречной Зои. Впрочем, не думаю, что кто-то их вообще замечал.

Удивительно, но даже я не сразу догадалась, в чём дело.

Машка устроила мне «случайную» встречу в одном из ресторанов, чтобы я смогла как следует рассмотреть соперницу, оставаясь в тени.

Девушка впорхнула в зал, заставив отвлечься почти всех мужчин в пределах досягаемости, а за ней тенью прошмыгнули её сёстры: несуразная пышка и прямо-таки ходячая жердь. В этот момент между столиками навстречу им пошла молодая женщина с таким особенным, очень робким и застенчивым взглядом, от которого окружающие наперебой бросаются спасать и от чего угодно защищать его счастливую обладательницу. Обычно подобное можно встретить лишь в кино, очень редкое явление.

Зоя Олушкина изящно разминулась с дамой, но я успела заметить, как между ними пробежал дымок, почти невесомая струйка, и глаза её потухли, потеряли всю свою магию, тогда как Зоя на мгновение обрела тот самый взгляд, тотчас спрятанный до поры до времени под маской непринуждённой уверенности.

Какова! Всю жизнь обдирала сестёр и всякого, кто под руку попадётся. Похоже, больше всего Зою интересовала собственная внешность, так что это вполне объясняет, почему бедные родственники всё-таки выжили, хотя и превратились в ходячих страшилищ.

Еле справилась с порывом тут же вернуть всё обратно – жаль, конечно, обворованную женщину, но я знала, что такое вмешательство выдаст меня с потрохами, так что решила про себя, что видно уж судьба у неё такая – лишиться эффектного дара, случайно попавшись на глаза чересчур жадному чудищу.

Зато у сестёр-дурнушек даже и шанса не было, слишком давно они растеряли всё ценное, чем когда-то владели. Пока я пыталась понять, в чём секрет столь гипнотического воздействия Зои Олушкиной на своих стародавних жертв и зачем она таскает их за собой повсюду, Машка ойкнула и схватила меня за руку, чуть не проткнув ногтями. Я только успела ругнуться, зачем такое вытворять, больно же, а она торопливо и взволнованно зашептала.

Врождённая Машкина наблюдательность, помноженная на профессиональный журналистский навык, позволила ей увидеть то, что никто и никогда не замечает даже под самым своим носом – как бедная жертва лишилась своей характерной особенности, передав её хищнику.

Она всё спрашивала, видела ли я то же, что и она, и вспоминала какого-то Ваню. Причём тут Ваня, я поняла не сразу.

Оказалось, что как-то раз Машка очень и очень круто зависла со своим одногруппником – точнее, с целой развесёлой компанией, где единственным человеком, срок знакомства с которым перевалил за несколько часов, был как раз тот самый Ваня Волков, шалопай и хвастун.

Животрепещущие подробности мероприятия Машка, по счастью, опустила, быстро перейдя к сути – когда уже трудно было понять, это всё ещё ночь или уже считается утро, Ваня начал рассказывать какую-то несусветную дичь. Про то, как он охотится на страшных существ, способных забрать у других беззащитных человеческих овечек гораздо более важные вещи, чем наличность из карманов или даже карточку с кодом.

Тогда Маша решила, что мальчик просто увлёкся или пересмотрел триллеров, но сейчас стало ясно – всё правда. Она лично увидела, что произошло, и намерена теперь разобраться.

Я узнала этот блеск в её глазах – почуяла достойную дичь и со следа не слезет. Мне была уготована роль восторженного зрителя, но зато в первом ряду – обещали даже взять с собой на серьёзный разговор с горе-охотником.

А пока Зоя Олушкина расслабленно обедала, время от времени воркуя по телефону – в эти моменты я сразу же представляла по ту сторону телефонной линии своего Царёва, а Машка с яростным выражением лица меня успокаивала, что мы тут всё разнесём, а вселенская справедливость восторжествует. Звучало вполне бодро, но я пока не очень понимала, чего ждать от знакомства с Ваней.

Встретиться с ним оказалось просто – перспектива поболтать не пойми с кем не произвела на него особого впечатления, но, когда Машка намекнула, что у неё есть для него очень особенная наводка, тот сразу передумал и согласился на всё. Впрочем, общаться Ваня захотел в необычном формате – попросил приехать к нему домой, в студию на Ходынке, категорически отказавшись пересекаться в приличных местах.

Симпатичный парень с добрыми и честными глазами никак не производил впечатления опасного охотника на чудищ, и уже было подумала, что зря ввязалась в авантюру, когда сердце предательски ёкнуло – на стенах крохотной студии со стандартным набором мебели и заурядным ремонтом висели поразительные рисунки в простейшем минималистском багете. Целая серия акварелей, написанных весьма умелой рукой, главной героиней которых была красивая женщина-призрак.

Художник сумел очень точно передать её бесплотную, потустороннюю сущность, но главное, что цепляло – это сходство с оригиналом. Я бы узнала её из тысячи, хотя встречала лишь раз, и то мельком, но фотографии именно этой женщины украшали комнату Алёнки, а я регулярно протирала с них пыль.

Её настоящая мать.

Мысли полетели вихрем – какая связь между болтливым мальчишкой, глупо хвастающимся охотой на чудищ, и галереей рисунков, составленной с большим вкусом и целиком посвящённой матери Алёнки?

Ваня Волков заметил мой ошарашенный вид и спросил, всё ли в порядке. Заботливо так, прямо с искренним беспокойством.

– Откуда вы её знаете? – я ткнула пальцем в ближайшую акварель, где хорошо получилось лицо вполоборота.

– В смысле? Это разве с натуры писалось? Никогда не приходило в голову, вид-то больно жутковатый у неё. А кто это? – если Ваня и врал, то делал это весьма умело.

– Да так… Однажды видела похожего человека, но очень давно, – Машка метнула на меня колкий и пристальный взгляд, но ничего не сказала. Она вполне могла заметить у нас в квартире те самые фотографии, и даже запомнить их.

Ваня непринуждённо поведал, что коллекция рисунков – просто подарок от брата, ничего особенного. И перевёл разговор на Машкину тему, заставившую нас примчаться в его студию.

Маша спросила в лоб, помнит ли он, что болтал про охоту на монстров.

Ваня заюлил, заёрзал и начал вдруг плести, что всего же не упомнишь, но когда она выдала главный козырь – мол, лично видела монстра в деле и готова поделиться контактами, тот сразу сделал стойку.

А Машка затребовала реальных подробностей про охоту.

Несмотря на обилие напущенного тумана, суть Ваниной истории сводилась к следующему: да, он готов платить за информацию о найденных чудищах. Щедро платить. А уж что он будет с этой информацией делать – не скажет, хоть режьте.

Разгневанная Маша так и ушла без сделки, а потом ещё долго выплёскивала мне своё возмущение. Предложение разменять любопытную наводку на банальные деньги показалось ей достойным презрения, а «честный» обмен сведениями, похоже, даже и не предполагался.

Похоже, Маша уже забыла, что именно я здесь пострадавшая, зато теперь докопаться до всей подноготной стало для неё делом чести.

А дальше всё произошло слишком быстро и страшно – пропала Алёнка.

Накануне она вернулась из школы какая-то задумчивая, но подробности обсуждать не пожелала, а я и не давила – может же ребёнок иметь пространство для своих собственных мыслей? Перед сном – она больше не просила непременно желать ей спокойной ночи, но я всегда старалась улучить момент и хоть несколько минут поговорить по душам – Алёнка вдруг призналась, что снова кое-кого видела – маму. Только на этот раз не ночью, как призрака в тёмном углу комнаты, а среди бела дня.

Сбиваясь то на радость, то на сомнение, она рассказала, как на уроке физкультуры к стадиону подошла женщина в широких брюках и коротком ярко-красном жакете – точно так она была одета на фотографии, где Царёв и его первая жена отдыхали на взморье, смеющиеся и такие счастливые вдвоём.

Алёнка как раз пробегала мимо той секции школьного забора, где хорошо видно примыкающий двор, так что обратила внимание на странную фигуру: та стояла, прижавшись лицом к проволоке, и крепко держалась за неё высоко поднятыми руками. Сначала Алёнка растерялась – конечно, она узнала её по фотографии, но подойти-то боялась. А потом вдруг решилась и помчалась туда на всех парах, но мама тут же развернулась и скрылась за углом.

Бедная девочка не знала, что и думать – но почему-то не решилась никому об этом рассказать. Она доверчиво смотрела на меня и ждала совета – как быть? А я сплоховала.

Вместо того, чтобы поднять панику, поделиться с Царёвым, сделать хоть что-то, в конце концов, я просто погладила её по голове и предложила отложить всё до завтра – а вдруг мама передумает и придёт ещё раз, чтобы самой ей всё объяснить?

На следующий день я так и не дождалась Алёнку из школы – все одноклассники проскочили мимо, а она не вышла. Как потом выяснилось, на уроках её и не было, и по какой-то дикой оплошности никто из учителей так и не поднял тревогу и не сообщил родителям.

Пока полиция поставила на уши всю школу, к нам домой приехал следователь с целой кучей помощников. Царёв сорвался с работы и метался теперь по квартире, как раненое животное, – впервые видела, что он не знает, как быть и за что хвататься.

Судя по записям с видеонаблюдения, утром Алёнка чуть потопталась в школьном дворе, заглянула на стадион, а потом вышла за территорию и просто исчезла. Пропала из зоны видимости дальней камеры с парковки и так и не появилась ни в какой другой.

Следователь Серых, жилистый мужчина с коротким ёжиком из наполовину седых волос, спокойно задавал и задавал свои вопросы, пока Царёв не взорвался и не заорал, что мы тут ходим по кругу, а ведь неизвестно, что делается сейчас с его ребёнком. Серых хладнокровно смерил нервного отца очень долгим взглядом, а потом спросил, сколько именно пропавших людей ему удалось найти за последние лет десять, чтобы поучать теперь полицию, как ей работать. Царёв слегка остыл.

Узнав, что я Алёнке не мать, а мачеха, Серых заинтересовался необычайно, но Царёв устало пояснил, почему его первую жену можно смело сбросить со счетов.

– Я бы так не торопилась, – при этих словах Царёв посмотрел на меня с изумлением, – Вчера вечером Алёнка рассказала мне кое-что странное. Якобы она видела свою мать возле школьного стадиона.

– Ты с ума сошла? – Царёв выглядел изрядно шокированным, – Что за бред? И почему ты молчала?

– Потому что я подумала, что это просто фантазии.

Но следователь думал иначе и тут же поручил своим ребятам проверить вчерашние записи с камер.

Ещё он попросил нас подробно описать, что мы вчера делали. Царёв начал довольно уверенно и почти не запнулся, когда дошёл до деловой встречи с некой Зоей Олушкиной, занявшей уйму времени и прошедшей почему-то в её апартаментах в Сити. Серых невозмутимо записал имя и адрес, а я промолчала, хотя и поймала смущённый взгляд мужа, будто бы говоривший – умоляю, это потом.

А потом очередь дошла и до меня.

Когда я назвала ресторан, в котором встречалась с Машкой, что-то такое мелькнуло в глазах Царёва – похоже, он отлично знал место, где Зоя любила обедать. Зато когда я переключилась на Ваню Волкова, эмоции впервые проявил и сам следователь.

– Младший из братьев Волковых? А откуда вы его знаете?

– Да я только вчера с ним познакомилась, но он учился в универе вместе с моей подругой.

– А с его братьями вы знакомы?

– Даже не знала, что их двое или сколько их там.

– То есть про одного вы всё-таки знаете?

– Ну да, Ваня упоминал что-то про брата, но я не обратила особого внимания.

– А что именно он сказал?

– Да ничего. Что тот подарил ему несколько рисунков. Они висят у него в студии.

Похоже, Серых неровно дышал к этим Волковым – он буквально вцепился в меня и хотел знать каждую мелочь. Пришлось представить всё так, что Машка хотела выведать у Вани подробности для своего журналистского расследования, о котором я толком не знаю, и взяла меня за компанию, но тот оказался ни сном ни духом – зря старались.

Через пару часов мы наконец-то закончили и нас сразу же пригласили в школу, чтобы показать записи с камер.

Царёв ещё неплохо держался, когда смотрел на Алёнку, наматывающую круги по стадиону. Но когда следователь дошёл до момента, где размытая фигура медленно подходит к забору, он яростно вцепился в стол обеими руками. Сотруднику удалось поймать кадр, где довольно отчётливо было видно её лицо – Царёв схватился за сердце и сел на банкетку.

– Узнаёте её?

– Да. Это моя жена. Моя первая жена.

Нас быстро отправили восвояси, но следователь Серых позже всё-таки сжалился и сказал, что специалисты сейчас будут отслеживать по всем городским камерам перемещение Алёнкиной мамы – Елены Царёвой. Если найдут что-то, то нам сообщат.

И ещё он посоветовал связаться с волонтёрами – хуже точно не будет. Удивительно, как много оказалось вокруг неравнодушных людей. Совершенно незнакомые люди готовы тратить уйму своего личного времени, чтобы всерьёз искать чужих детей.

Снова были вопросы, очень много вопросов, а у меня уже кружилось всё перед глазами от страха и не было никаких сил разговаривать, как будто глубоко внутри вдруг взяли, и выключили жизненно важный рубильник. Царёв же никак не хотел отпускать хрупкую девушку-координатора, отвечающую у них за первичный сбор информации. Когда она всё-таки ушла, я поняла, что Царёв боялся оставаться со мной наедине.

Я ушла спать в комнату Алёнки. Было слышно, как он бродил туда-сюда по квартире и несколько раз подходил к детской спальне. Стоял там, тяжко вздыхая и ожидая, что я позову его зайти, а потом уже всё – наступил спасительный сон без сновидений.

Проснулась от рывка, словно кто-то тряс меня изо всех сил. Привычно потянулась включить прикроватную лампу и спросонья даже не поняла, где нахожусь, а потом увидела ночник в виде уютного звёздного неба и сразу вспомнила, что случилось.

Хотела перевернуться на другой бок и попробовать заснуть снова, но поняла – что-то было не так. Темнота в комнате слишком сгустилась, и я резко приподнялась над подушкой, чтобы проверить кресло-качалку. Там сидела женщина, опутанная паутиной. Руки её опирались на подлокотники, а всё тело сильно подалось вперёд, как будто она собиралась прыгнуть, да так и замерла. Черты лица плохо угадывались под многочисленными слоями переплетённых волокон, но сейчас я была почти уверена, что вижу именно Елену.

Не знаю, как мне удалось не закричать, но я вскочила и вжалась в стену, а потом нащупала-таки выключатель. Яркий свет залил абсолютно пустую комнату – ни следа от непрошеной гостьи.

Пулей вылетела из детской и нашла Царёва – тот уснул прямо в столовой, положив голову и скрещенные руки на барную стойку, заставленную чашками из-под кофе. Помню, как лихорадочно будила Царёва, чтобы только не оставаться одной, а он никак не просыпался, а потом вдруг вскочил и сгрёб меня в охапку, прижав к себе.

Так мы вроде бы помирились, но с утра поговорить толком не удалось – начались бесконечные звонки, от которых не было никакого проку.

Покончив с завтраком – аппетита особого не обнаружилось, я вдруг вспомнила, что в подвале нашего дома есть небольшая комната, вроде чулана, в которую в своё время отнесли всю одежду первой жены Царёва. Выбрасывать многочисленные и битком набитые чехлы у меня тогда рука не поднялась, а спросить разрешения у Царёва тоже как-то не решалась. Потом забылось, да и сам чулан не был нужен.

Перерыв ящик в прихожей, нашла ключ и крикнула Царёву, что сбегаю вниз кое-что проверить. Кажется, забыла взять с собой мобильный телефон – он нашёл меня только через час, когда я уже разворотила почти все чехлы, аккуратно висевшие ранее на передвижных перекладинах.

Царёв молча встал в дверном проёме и смотрел на меня, окружённую разбросанным дорогим шмотьём, а потом глухо спросил:

– Что ты искала?

– Вот это, – и я подняла и расправила брючный костюм, пахнущий лавандой. Широкие штанины и великолепный красный жакет. Сомнений быть не могло – тот самый, с фотографии, и его же мы видели вчера на камерах.

Следователю Серых находка понравилась, так что мне даже не пришлось наводить там порядок – он приехал и отправил в чулан своих сотрудников, а потом поднялся в квартиру и рассказал, что им отчасти удалось проследить маршрут предполагаемой Елены Царёвой.

Около школы она появлялась целых три раза за последний месяц – именно столько хранятся записи с камер. Женщина, похожая на Елену Царёву, неторопливо подходила к забору и какое-то время смотрела издалека, как Алёнка занимается физкультурой или по случаю хорошей погоды гуляет на большой перемене в школьном дворе.

Самое странное тут другое – её смело можно было бы назвать невидимкой для систем видеонаблюдения, потому что она умудрялась избегать любой возможности попасть на камеру, всегда двигаясь точно за пределами зон охвата. К счастью, по периметру школы таких мест и вовсе не нашлось, но проблема в том, что чуть дальше слепых пятен – хоть отбавляй.

Следователь Серых уверил, что фотографию Елены Царёвой теперь получит каждый полицейский в Москве и области, так что надо запастись терпением и подождать – её найдут. Волонтёры тоже действовали, вооружившись двойным портретом – матери и дочери.

Сразу вспомнила пропавшую Красную шапочку – распечатанные объявления в парке давно уже оборвали дворники или рекламщики, уступив место всё новым и новым, а разве это хоть как-то помогло родителям? Директору детского дома я позвонила ещё раньше, чем в полицию, но Зинаида Ивановна лишь сдержанно поохала и обещала дать знать, если что, но Алёнки у них нет. И я знала, что она не врёт.

Самое трудное оказалось сидеть дома и просто ждать новостей, ничего не делая. Каждый звонок цеплял, как выстрел – зато ведь в первые мгновения можно даже было надеяться на чудо, которое не случалось.

Царёву постоянно кто-то названивал. Он жадно хватал трубку, а потом смущенно отворачивался, стараясь не смотреть на меня, и поскорее уходил в другую комнату. Потом возвращался с крайне виноватым видом и рассказывал, что бизнес трещит по швам и он обязан что-то делать. Мне было всё равно.

Через пару дней Серых неожиданно приехал, и по его напряжённому лицу стало ясно – хорошего не жди. Так и вышло.

Один из жильцов ещё только заселяемой новостройки в Чертаново опознал женщину на фотографии – сталкивался пару раз в подъезде, а там толком никто не живёт, сплошные ремонты, так что он обратил внимание на хорошо одетую даму. Даже этаж запомнил.

Запросив у застройщика данные, следователь выяснил, что ключи там выданы только владельцу крохотной однушки, где-то месяца три назад. Его тут же взяли в оборот, и тот испуганно сознался, что недавно сдал драгоценные метры рядом с метро какой-то красивой девушке. И он ну никак не может объяснить, почему решительно ничего о ней не знает, кроме имени – Снежана. Очень удивлялся и сокрушался, как же так вышло.

Оперативники приехали на точку и нашли практически пустую квартиру, из мебели только кровать. Плита, санузел, холодильник. И всё. Нет, ещё одинокая табуретка.

Камера у ближайшего магазина два дня назад зафиксировала плохо различимую фигуру в просторной одежде с капюшоном и девочку, по всем приметам совпадающую с Алёнкой.

Выглядело это совсем уж нехорошо, и Серых предлагал проверить, а на месте ли тело. Он спрашивал разрешение бывшего мужа, хотя это скорее формальность – просто так будет намного быстрее.

Ещё следователь захотел узнать как можно больше о прошлом Елены – кто родители, где работала и училась, старые фотографии. Царёв сходил в кабинет и торопливо вернулся с планшетом, на который были закачаны их совместные поездки.

– А бумажные альбомы есть? Может быть, детские фото? – Серых внимательно всматривался в слегка растерянного Царёва.

– Нет, ничего такого у неё не было.

– А где она жила, когда вы познакомились? Чем занималась?

Царёв вытер со лба испарину.

– Вы знаете, я только сейчас это понял. Я вообще ничего не знаю о её прошлой жизни.

– Но родители-то должны быть?

– Конечно, должны быть. Обязательно. Но Лена меня с ними не познакомила. Говорила, что лучше не надо.

– И вас это не удивило?

– Нет. Я сам сирота, так что это не показалось мне странным. Мало ли, что бывает.

Тело так и не нашли. Что бы с ней ни случилось, она всё ещё где-то здесь.

Узнав новости про первую жену Царёва, мои родители были настолько неприятно поражены, что перестали звонить каждый час с вопросом, не нашли ли уже их внучку, а до этого еле-еле удавалось отговаривать их приезжать к нам каждый день, чтобы поддержать морально. Похоже, ранее обожаемый ими зять умудрился одним махом растратить львиную часть своей привлекательности и даже оказаться виноватым.

Сам же Царёв собрался-таки съездить в офис, чтобы попробовать прикрыть лавиной обрушившиеся на него неприятности – он усиленно прятал глаза, а я не могла разобрать, всё из-за того, что где-то там ждёт заскучавшая Зоя Олушкина, или просто стыд, что в такую минуту он думает о делах.

Звонок Вани Волкова меня не удивил – он признался, что взял мой номер у Машки, и попросил пересечься вот прямо сейчас. Сказал, что ждёт у подъезда. Я быстро набросила куртку прямо на домашнюю одежду, переобулась и спустилась вниз.

Ваня выглядел очень встревоженным. Он нервно схватил меня за руку и сделал знак молча следовать за ним, и через несколько минут мы оказались около изрядно перепачканного микроавтобуса. Ваня дёрнул пассажирскую дверь, как-то суетливо залез внутрь и плюхнулся на сиденье. Рядом лежала большая кожаная папка, и по торчащим уголкам я сразу догадалась, что это те самые акварели.

– Давай поговорим? – Ваня посмотрел умоляюще.

– Ну давай. А с чего такая секретность? За нами кто-то следит? – я села напротив.

– Не знаю. Это так, на всякий случай, – Ваня захлопнул дверь с громким хлопком и повернулся ко мне. – Ты просто обязана кое-что узнать. Мой брат, тот самый, который подарил мне эти дурацкие рисунки… После того, как вы с Машей ушли, он приехал и мы слегка повздорили. Короче говоря, он психанул и забрал их обратно. Я и понятия не имел… – Ваня взъерошил свои уже растрепанные волосы. – А потом пришёл следователь и показал те фотографии. Вот тогда я и сообразил, кого ты имела ввиду. И правда, они ужасно похожи. Как я понял, это бывшая твоего мужа и ещё их общая дочь?

– Видимо, да. Их ищут. Получается, они знакомы?

– Нет, в том-то и дело!

– А следователь очень вами интересовался, кстати. Тобой и братьями. Чем вы его так привлекли, охотой за чудищами, что ли?

– Серьёзно? Вот чёрт! Но ты должна знать, мой брат здесь ни при чём!

– Но при этом он увлечённо коллекционирует её портреты?

– Сильно сомневаюсь. Он купил их совершенно случайно, даже не у художника, а на какой-то барахолке в Европе, где торгуют всяким старьём. Помню, как он хвалился, что жутко дёшево вышло, а ведь работы-то классные. Ты же понимаешь, что это вряд ли может быть та самая тётка?

– Ага. И их совершенно случайно убрали подальше как раз перед визитом следователя? Интересно получается, – я не хотела его дразнить, даже не имела ввиду ничего такого, просто заметила, как странно совпало.

Ваня хотел что-то добавить, но неожиданно отпрянул назад и испуганно посмотрел куда-то за мою спину. Инстинктивно я пригнулась и повернула голову, но в глазах резко потемнело.

Очнулась от ощущения, что кружусь на карусели на огромной скорости.

Вокруг – абсолютная темнота, а ещё зверски затекли лодыжки.

Я лежу на чём-то мягком, а сверху флисовый плед, пахнущий освежителем для белья. Попыталась привстать, но ноги зацепились за что-то. Скинула плед и нащупала на лодыжках широкие ремни с кольцами и цепями, уходящими прочь.

Проверила карманы – телефона нет.

Постаралась не дышать и прислушаться – что вокруг?

Темнота действовала угнетающе, зато где-то далеко присутствовал слабый городской гул – бесконечный поток людей и машин. Пошарив руками и чуть не сломав ногти, определила, что матрас лежит на холодном бетонном полу, а ничего больше поблизости нет, кроме пластиковой бутылки с водой – решила пока не пить, мало ли что туда подмешали.

Надо было с чего-то начинать, и я аккуратно двинулась вдоль цепи, соединяющий обе мои ноги. Цепь неприятно лязгала, пока я перебирала массивные звенья ладонями, а от лобового столкновения со стеной меня спасло только то, что цепь вдруг устремилась наверх и закончилась огромным металлическим крюком, вбитым на высоте около полуметра. Длина цепи – метра четыре, а единственная обнаруженная стена простиралась дальше, чем я могла дотянуться. Зато я обнаружила некое подобие санузла, хотя вода в кране была только холодная.

Попробовала кричать, и по получившемуся эху сразу поняла, что нахожусь в огромном помещении. Может быть, будущий склад или цех, судя по обилию строительной пыли.

Ответа на мои душераздирающие призывы так не последовало, а когда я жадно допила последние капли из бутылки и задумалась, не пора ли переходить на воду из-под крана, неожиданно включили свет.

Это был похоже на обычный спортивный зал, только без окон. В стене напротив приоткрылась дверь, и вошёл молодой мужчина в элегантном тёмно-сером костюме и лёгком пальто. Он приблизился и сел на один из двух стульев, до которых я точно не смогла бы достать, и чуть сморщился, когда увидел, что носки ботинок чуть-чуть запылились. Красивое и холёное лицо, сразу захотелось слегка подпортить. Освещение слабое, но я уловила большое сходство с Ваней Волковым. Вот он, знаменитый брат, как и обещали. Один из трёх. Наверное, главный.

– Ну, здравствуй, Федора. Как ты себя чувствуешь? – и голос такой мягкий, выразительный. Эффектный баритон.

– А ты как думаешь, джентльмен недоделанный?

– Я дам тебе воду, еду и всё необходимое, если мы с тобой договоримся.

– О чём? О том, что я с тобой сделаю после? Ты точно не ту девушку выбрал, мальчик, – попробовала мысленно прикоснуться к его сознанию, чтобы выдернуть сильные чувства и ими же оглушить, но это было, как сжимать камень голыми руками. Его лицо на мгновение стало насмешливым.

– А ты сильная ведунья. Я очень рад, – улыбнулся. – Кстати, меня зовут Николай Волков. Можешь звать меня Колей, если хочешь. Думаю, мы с тобой довольно близко познакомимся, так что давай сходу создадим хорошую дружескую обстановку.

– Чего тебе надо?

– Погоди, это потом. Сначала я объясню тебе, какие у меня козыри. Во-первых, у меня Алёна, – он достал телефон и показал фото. Алёнка сидела, прикованная, на похожем матрасе, только замызганном, и испуганно смотрела в камеру. Вокруг – один бетон. Как я уже заметила, мой матрас явно был новым, а в остальном – то же самое.

– А ты совсем злобный тип, как я посмотрю. Знаешь хоть, что это не моя дочь?

– Прекрасно знаю. А ещё я знаю, что мало какая мать так привязана к своему ребёнку, как ты к ней, так что эту тему мы сразу закроем, не развивая. Но это не всё. Ещё только от тебя сейчас зависит хрупкое здоровье твоего супруга и твоих родителей. Надеюсь, о них ты тоже беспокоишься, как примерная жена и дочь.

– А что с Еленой? О ней что-то забыли. Она с вами? Или о ней тоже я должна беспокоиться? Начинаю волноваться, за кого вы меня считаете.

Николай чуть нахмурил брови.

– Мы сделаем так. Я вернусь попозже, когда у тебя настроение будет получше.

Он оставил мне воду и немного еды и ушёл. На этот раз свет остался включённым.

Дверь распахнулась, и в зал одну за другой завезли две каталки. Кто из них донор, я догадалась сразу.

Женщина слева – того самого возраста, когда увядающая красота уходит стремительно, как песок сквозь пальцы. Из-под покрывала виднелась слишком худая и вялая рука: безупречный маникюр и предательски кричащий всю правду о своей хозяйке участок кожи на запястье и тыльной стороны ладони. Видела такое уже множество раз – у неё не было ничего, что искренне захотели бы другие люди с большими деньгами. Скорее всего, теперь она будет тут частым гостем. Насколько хватит средств.

Донором была другая, конечно. Молодая, полная силы и кое-чего ещё, что видно только таким, как я.

Обе спали – так делалось всегда, чтобы гарантировать секретность лаборатории.

Нового хозяина обязательно погружали в недолгий сон, обещая волшебное пробуждение – убедиться в обладании новым и щедро оплаченным качеством можно было немедленно. Осечек не случалось. Во всяком случае, на моей памяти.

Донору приходилось не так сладко – они даже и не подозревали, по какой причине не могут вспомнить пару-тройку часов. Возможно, всё проворачивали, пока те спали или неудачно перебрали лишнего на вечеринке.

Николай почти неслышно буркнул приветствие – он привык к моей неизменной враждебности и давно бросил попытки мягкого убеждения, довольствуясь тем, что я делала то, что они хотели. Осторожно пододвинув девушку поближе, чтобы я оценила улов, он замер в ожидании.

Ну что же, посмотрим, что у нас тут. Ага, понятно. Совсем недавно она прихватила у кого-то превосходный цвет лица в комплекте со свежим румянцем – такие вещи быстро устаревают и нуждаются в регулярном обновлении, но на несколько дней или даже неделю вполне можно рассчитывать. А ещё она украла немного бодрости – это самый ходовой товар. Алёнка редко интересовалась подобным в силу своей юности, когда желание жить на всю катушку даётся даром, а вот чудища постарше никогда не упускают возможности подзарядиться за счёт других.

– Как обычно: бодрость и свежесть, – презрительно озвучив доступные дары, я мельком посмотрела на профиль лежавшей передо мной красотки, – пойдёт?

Николай кивнул. Я уже собралась начать перелив, когда поняла, что видела её раньше.

– Покажи мне её лицо, – и ткнула требовательно пальцем.

– В чём дело? – Николай нахмурился.

– Просто сделай это, пожалуйста.

Николай чуть помедлил, но всё-таки приподнял и осторожно повернул голову ко мне. Даже с закрытыми глазами и новой стрижкой сомнений не было – Зоя Олушкина. Эк тебя угораздило.

– Всё в порядке? Надеюсь, ты не станешь жалеть её только потому, что знаешь лично? От неё же не убудет. И кто хоть она тебе?

– Знаешь, до сих пор я думала, что ты у нас большой специалист по моей жизни. Как же так, большое упущение. Ты правда не знаешь? А ты точно хорошо присматриваешь за моим мужем?

– А, понятно, – Николай с облегчением вздохнул, – Похоже, она избавила его от своего общества. Это я тебе могу гарантировать, так что просто выбрось дамочку из головы. И давай ускоримся, а то у меня довольно плотный график.

Причин отказываться не было – впервые даже почувствовала определённое злорадство, изымая украденные у кого-то способности и отдавая их тем, кто готов платить. Бледная и жалкая месть, но лучше, чем ничего.

Рука новой хозяйки дёрнулась, когда почти бесцветный дым поднялся по ножкам каталки и со всех сторон начал вливаться в её тело. Лицо её на глазах похорошело и помолодело лет на десять. Интересно, сколько они отваливают за такое? Наверняка, любую сумму, сколько ни запроси.

Покупатели чужой молодости и здоровья были одни и те же – уже узнавала их.

Увидев вдруг новичка, какого-нибудь залётного богача, рискнувшего попробовать на себе то, о чём говорят только между своими, почти наверняка знала – вернётся он или она снова.

Молодые мужчины – чаще одноразовые клиенты. Получив желаемое – удачу в делах, например, они исчезали, чтобы пробовать побеждать самостоятельно, используя новый дар. Для них это лишь игра, в которой вдруг выпал джокер.

Мужчины в возрасте бывали более изобретательны – если они не хотели себе бесперебойный источник краденого здоровья, то искали что-нибудь редкое, особенное. Помню одного довольно массивного клиента, с трудом умещающегося на каталке. Даже не представляю, как ему организовали донора, недавно укравшего именно то, что он хотел – талант угадывать исход футбольных матчей. Клиент – настоящий гурман, конечно, но как это можно подстроить? Или просто ждали удобного случая? Загадка.

Женщины же возвращались всегда и хотели лишь одного – молодости и красоты.

Неудивительно, что Зоя Олушкина стала настоящей находкой и очень частой гостьей – своим увлечением внешностью она одна могла закрыть почти все потребности требовательных и платежеспособных клиенток. Сидя на своём матрасе, прикованная к бетонной стене, я всё гадала – замечает ли она, что её новые способности то и дело испаряются? И что думает об этом?

Это здорово отвлекало от мыслей, удастся ли мне когда-нибудь сбежать.

Про родителей, Алёнку и Царёва я ничего не знала, кроме того самого первого фото на телефоне и сомнительного обещания их не трогать. Но всё же гнев, бунт – это всё в прошлом. В конце концов, я научилась смотреть на вещи философски – в этом бизнесе страдают жадные и амбициозные воришки, а выигрывают люди с большими деньгами.

Не так уж и плохо.

Раньше Николай любил рассказывать, как их клиенты распоряжаются возможностью надуть судьбу и генетику. И так у него красиво выходило, что просто святые люди, мать их – общипывают потихоньку обнаглевшую творческую тусовку, у которой сплошь краденый товар и ни одного врождённого дара. А потом он обмолвился, что для поиска настоящих талантов используются банальные конкурсы, на которые сбегаются все, кому не лень, зато среди участников попадаются порой и реальные сокровища – только выбирай, как в магазине. А уж подсунуть, кого надо, очередной заскучавшей звезде – дело техники. Эти своего не упускают, просто не всегда знают, что кто-то уже оплатил заказ и их роль – временный контейнер для ценного груза.

После этого обещала объявить забастовку, если ещё хоть раз услышу, каким благородным делом они тут все заняты, а лишь я не желаю проникнуться.

Так прошёл ещё месяц вооружённого нейтралитета – Николай привозил доноров и клиентов, я обеспечивала перелив, и мы почти не разговаривали, кроме самого необходимого.

Но я не сдалась, нет, – просто ждала удобного случая.

А однажды дверь распахнулась, и в зал ворвался Ваня Волков.

Растрёпанный и запыхавшийся, он затолкал внутрь пару каталок и сразу же прикрыл дверь, нервно оглядываясь и прислушиваясь, не идёт ли кто. Потом привёз ко мне первую – там лежала очень бледная девушка с огромными чёрными кругами под глазами и разметавшимися по подушке мелкими кудряшками. Лицо её не было накрыто, как обычно – рассмотрела, встав на ноги и максимально натянув цепь, пока Ваня сбегал за донором.

На второй каталке обнаружился щуплый парнишка, совсем молодой, лопоухий и веснушчатый. Проверила его на предмет свежих даров – и ахнула. Какой-то фантастический уровень регенерации тканей. Даже не знала, что такое бывает. Нечто абсолютно уникальное. Бесценное.

Ваня с беспокойством наклонился над почти белой девушкой и положил ладонь на её лоб, а потом судорожно вздохнул.

Сразу поняла, что это мой шанс сбежать – Ванюша явно был в отчаянном положении.

– Ты поможешь ей? – голос дрогнул, и он осторожно убрал руку со лба девушки, чуть придвинув ко мне каталку.

– А с чего ты взял, что я вообще помогу тебе? Твой брат держит меня тут уже много месяцев, а ты, как я вижу, прекрасно знал, где меня искать. Думаешь, я сейчас вот так брошусь тебе помогать? Небось ты ещё и помог тогда меня запереть. Сам и спасай свою девчонку теперь.

– Пожалуйста! – он чуть не плакал. – У неё не будет другого шанса!

– И что? – я демонстративно села на матрас, расправив цепь. К её лязгу я привыкла уже очень давно, а вот Ваня заметно поморщился.

– Пойми, тебе всё равно не помочь! Ничего нельзя сделать. Я бы хотел, честно, но нельзя. А для неё можно всё изменить, один только раз, умоляю тебя! Ты же нормальный человек.

– А ты кто? Зверюга, считающая нормальным держать меня на цепи?

– Это не я тебя тут держу, а они.

– Что за таинственные «они»? Может, расскажешь мне?

– Мои братья.

– Ну вот с ними и договаривайся.

– Не выйдет! Они против того, чтобы мы с ней встречались. Они точно не разрешат потратить такое… Ну, ты сама видела. Этот мальчишка, он же почти бессмертие отхватил. А ему зачем? Посмотри на него, он же просто хотел по-быстрому восстанавливать свои спортивные травмы, а так здоровье у него лошадиное! А у неё всего ничего осталось… Врачи говорят, несколько недель, в лучшем случае.

– Да мне оба безразличны, хоть спортсмен, хоть барышня твоя.

– Ты не сможешь так поступить! – и тут он понял, что смогу. Глаза его на секунду потухли, а потом загорелись с новой силой. – Давай так. Допустим, ты сбежишь. Но они всё равно вернут тебя, ты же должна понимать?

– Лучше я буду решать эту проблему, чем сидеть тут на привязи и тухнуть.

– Нет, ты просто не осознаёшь, что это за люди…

– Кто, Николай? А что, отличный парень. Мы с ним почти подружились.

– Правда? – какая-то детская наивность в нём всё-таки есть, сразу заметила.

– Ага. А что с другим братом? Кто он вообще?

– Тебе лучше не знать, – Ваня опустил голову и бросил быстрый взгляд в сторону выхода.

– Что, такой прямо жутко страшный брательник? Ну и семейка.

– Как будто я их выбирал!

– А я не выбирала тут сидеть, – мне вдруг стало даже слегка жаль его. – Короче так. Или ты меня выпускаешь, или твоя девушка в пролёте.

– Ты даже не представляешь, что он с тобой сделает… И с твоими близкими.

– А уж это я сама разберусь. Давай, беги бегом, ключи ищи от замка. Будем цепь снимать.

Ваня неуверенно шагнул прочь, слегка задумался, ещё немного помялся, а потом опрометью выскочил вон.

Я снова поднялась и подошла к донору. Он слегка дёрнулся во сне и что-то пробормотал. Похоже, его толком и не усыпили – так, оглушили слегка. Ну что же, даже проще будет проверить, что у него ещё есть интересного. Любопытно – похоже, просто ходячая коллекция отличных физических навыков. Николай был бы в восторге от такой добычи, и уж, конечно, не позволил бы тратить подобное сокровище на неугодную девчонку непутёвого младшего брата.

Дверь снова хлопнула, и Ваня бросился ко мне.

Замерев буквально в метре – цепь натянулась предельно, так что он всё равно был вне досягаемости, Ваня разжал ладонь и показал блестящий и совсем новый металлический ключ. По виду похож.

– Сначала ты её вылечишь!

– Вань, ты что, совсем лопух? Так дело не пойдёт. Давай уже свой ключ, а потом будем колдовать.

Он поколебался, а потом осторожно шагнул навстречу, протягивая спасительный билет к свободе. Я тут же выхватила ключ и присела на корточки – проверить замок. Подошёл. Несколько оборотов, и одна нога свободна.

– Может, начнёшь уже? – Ваня забеспокоился.

Ещё пару щелчков, и всё. Я медленно распрямилась и посмотрела ему в глаза.

Решиться было совсем не трудно – даже не помню, что бы сомневалась.

Коротко стриженные волосы донора щекотно пружинили под моими пальцами – я крепко обхватила его смешной, по-детски беззащитный затылок, чуть примяв оттопыренные уши и стараясь не обращать внимания на изумлённо вскинутые во сне брови. Мальчишка выглядел слишком невинным, но я не дала себя обмануть – он такой же, как все остальные. Маленький монстр. И не тот монстр, о котором я буду заботиться. Хватит с меня обаятельных чудищ.

А что девчонка? Да мне вообще плевать. Посидите с моё на цепи, и я посмотрю, как вы осудите мой поступок, благородные вы наши.

Нужно было забрать всё, что есть. Стоявший напротив Ваня нахмурился – кажется, он начал догадываться, что пойдёт не по его плану.

Конечно, я не была уверена, что это сработает, но рискнуть-то определённо стоило. Небольшое усилие, и дымок побежал по моим кистям, почти достав до локтей.

Да! Я прекрасно впитывала уже украденные у кого-то способности. Странно, что этого донора вообще смогли поймать, с таким-то талантами. Тем более – Ванечка, тот ещё супермен. Видимо, парнишка излишне доверял кому-то или был чересчур расслаблен, когда его вырубили.

Я такую ошибку больше не совершу.

Выкачав всё, что можно, я мысленно щёлкнула по сознанию донора и тот тут же открыл глаза. Могу себе представить, что он подумал: сначала увидел вблизи моё склонившееся лицо с всклокоченными волосами – многомесячное заключение явно не пошло им на пользу, а потом я оттолкнула от себя каталку, успев подмигнуть ему.

Надо отдать должное Ване Волкову – он не растерялся и не запаниковал. А я не сразу поняла, почему так.

Нащупав в очнувшемся мальчишке и гнев, и страх, я швырнула его на застывшего было Ваню.

Только Ваня уже был не Ваня. Черты его на мгновение подёрнулись рябью, как лужа, в которую попадали листья, и он преобразился – теперь это был Николай Волков, весь напружиненный, с прищуренными от ярости глазами, собранный и готовый к драке.

Ну что за шутки, оборотней ещё не хватало… Я чертыхнулась.

Николай почти успел отклониться от прыгнувшего на него парня, да и тот слишком тонкий и звонкий, чтобы по-настоящему сбить с ног. Они вцепились друг в друга – точнее сказать, мальчишка повис на Николае мёртвой хваткой, а тот пытался стряхнуть его, но никак не мог. Они пыхтели и кувыркались, а я уже была у двери – выскочила и захлопнула её, вставив огромный железный засов в здоровенные пазы по бокам. Посидите пока там, голубчики.

Рядом бетонная лестница без перил – пролёты уходили вниз и вниз, обнажая гулкое нутро давно замершей стройки. Я пролетела пыльные и пустые этажи одним махом, перепрыгивая через ступеньки, и выскочила в перекопанный двор – свежий воздух ворвался в лёгкие, и я побежала прочь прямо по размякшим от весеннего солнца сугробам.

Пришла в себя через пару-тройку кварталов. Похоже, район активной застройки: сплошные строительные заборы и будущие многоэтажки, обставленные пока кранами и самосвалами, развозящими по асфальту глину. До наверняка обещанного инвесторами благоустройства здесь ещё очень далеко.

Из ближайших распахнутых ворот вышла стайка молодых ребят в спецодежде и касках – они разом замолчали, увидев меня.

Видок у меня и правда был не очень – на голове бардак, измятые штаны и застиранная футболка, да и кеды не по сезону. И только сейчас я сообразила, что забыла там куртку, хотя руки уже покраснели от холода, но я этого не чувствовала.

– Пожалуйста, вызовите полицию! – я обхватила себя руками, пытаясь согреться, и тут же чихнула.

Смуглый невысокий строитель с раскосыми глазами шагнул вперёд и накинул на меня свою телогрейку, другие тоже забегали, заговорили быстро-быстро, а у меня от слабости подкосились ноги… Похоже, впечатляющий талант к бегу нуждался в срочной подзарядке.

Скорая и полиция приехали, когда я сидела в тёплой бытовке и пила очень горячий чай из железной кружки, глупо улыбаясь обступившим меня озадаченным мигрантам. Прибежавший на шум бригадир не стал прогонять их, а всё подливал мне из термоса, опасаясь, что я сейчас отключусь.

Медики всё-так упекли к себе – понаблюдать. Они разумно исходили из того, что раз я около полугода просидела на цепи где-то на заброшенной стройке, значит – их клиент, и на всякий случай не выпускали из цепких и заботливых объятий. Стать наконец чистой, лежать на нормально постеленной кровати и в разглаженной одежде, пусть это всего лишь казённая ночнушка… Непередаваемые ощущения.

Но я отчаянно жаждала новостей.

Скоро должен был появиться следователь Серых – его уже ищут коллеги, а как найдут, так вот он и ответит на все мои вопросы. А сами старательно отводили глаза, не желая предметно разговаривать, и это здорово напрягало, если не сказать – пугало.

Удалось уговорить совсем молоденькую медсестру дать мне на минутку телефон, хотя старшая по этажу, явно более опытная в таких делах, наотрез отказалась, строго заявив, что велено меня пока не волновать. Не знаю, чему их там учат, но человека реально можно в панику вогнать таким макаром.

По памяти набрала номер Царёва, но никто так и не ответил. Позвонить родителям не успела – приехал Серых. Медсестра, увидев сурового дядьку на пороге палаты, предательски выхватила свой аппарат и прошмыгнула на выход.

Он окинул меня всю цепким взором, чуть задержавшись на следах, оставленных ремнями на лодыжках – я тут же убрала голые ноги под одеяло, чтобы лишний раз не глазел никто. Не хочу быть пугалом.

– Очень рад видеть вас целой и почти невредимой, Федора.

– Так вы мне расскажете, что с Алёнкой? И когда приедет Царёв, ему уже сообщили, где я?

– Не волнуйтесь, с девочкой всё в полном порядке. Она сейчас в детском учреждении. Жива и здорова.

– А муж? Когда он приедет за мной? И почему она не с ним, а в каком-то учреждении?

– Ваш муж сейчас находится под следствием. Мне очень жаль, – тон Серых выглядел вполне уместным, но что-то ещё скрывалось за маской вежливого и равнодушного сожаления. Как будто ему и правда было не всё равно. – Готовы поговорить об этом сейчас, или лучше отложим, пока вы придёте в себя?

– Конечно, готова. Выкладывайте всё.

– Алёнку нашли в строящемся офисном центре в Москва-Сити. На площадку пролезли подростки, захотели необычную фотосессию устроить, ну вот получили впечатлений выше крыши. К счастью, хватило мозгов сразу сообщить в полицию, а фотографии, конечно, изъяли у них. В одном из помещений они наткнулись на запертую на большой засов дверь, сунулись, а там перепуганная Алёнка в цепях, живая и невредимая, только слегка голодная, и ещё… Старуха лет двухсот, не меньше, сидит в углу и непрерывно шепчет. Еле вытащили её потом оттуда. Личность пока не установили, она толком и не разговаривает, но состояние стабильное. Бормочет бессвязное что-то, специалисты с ней разбираются, но прогноз не очень-то. Повредилась головой, похоже.

– Про Алёнку я поняла, а что с Царёвым? За что его?

– Так помещение это ему принадлежит, и там кругом его ДНК нашли. И, судя по камерам, Царёв регулярно бывал там.

– Да что за бред? Причём здесь Царёв вообще? Он бы никогда…

– На вашем месте я бы не торопился с выводами. Понимаю вас прекрасно, но, поверьте, иногда самые близкие люди понятия не имеют, что у них под носом творится. В любом случае, следствие разберётся, с учётом новых открывшихся обстоятельств.

– Так меня точно не Царёв! Это же братья Волковы, Николай и ещё Ваня и ещё не знаю, как звать. Я объяснила всё полицейским, они должны были их обнаружить, я же их заперла. В смысле, Николая и ещё парочку левых кадров, включая его девушку…

– Да, знаю, мне доложили. Оперативники и даже криминалисты там уже побывали, не сомневайтесь.

– Ну и?

– Никого не нашли. То есть нашли цепь, следы ваши… И никаких людей. Кто-то бы там ни был, они успели уйти до приезда полиции. Но мы их найдём, обязательно.

Следователь Серых методично фиксировал мою историю на бумаге, иногда скептически приподнимая бровь, но в целом – не удивляясь.

Рассказать о Волковых, но не упомянуть спящих «пассажиров» я никак не могла, так что пришлось слегка импровизировать. Вывернула так, будто понятия не имею, какова была преступная цель. Возможно, Серых просто оставил эту скользкую тему до следующего раза – за стеклянной дверью уже маячил дежурный доктор, делавший знаки, что тот слишком затянул визит.

Когда следователь начал укладывать исписанные бумаги в папку, собираясь раскланяться, я поняла, что не спросила ещё кое-что важное.

– Могу я увидеться с мужем? Где вы его держите?

– Конечно. Я дам вам телефон адвоката, он всё устроит.

– И ещё один момент… Кто-нибудь, кроме меня, просил о свидании с Царёвым?

Серых внимательно изучил свою авторучку, словно увидел её впервые, а потом заглянул мне в глаза.

– В подобных ситуациях я обычно советую людям сосредоточиться на себе и своих интересах, а не заниматься исследованиями степени разрушения брака. Но в вашем случае я, пожалуй, сделаю исключение и отвечу, хотя и не должен. Только между нами, хорошо? – я коротко кивнула. – Кроме адвоката, был только один посетитель. Некая Зоя Олушкина. Приходила один раз. Ещё вопросы будут?

Я отвела взгляд. Ну конечно.

Серых встал и непринуждённо улыбнулся.

– А вы молодчина. Отлично держитесь, учитывая пережитый опыт. И падчерица ваша тоже крепкий орешек, хотя и ей здорово досталось.

– Кстати, а почему она в каком-то специальном учреждении, а не с моей мамой? Вы же сказали, что с ней всё нормально?

– Да, полный порядок. Вы сможете забрать её, как только вас выпишут, – Серых уже взялся за ручку двери. – Если захотите, конечно.

– Так почему она не с моими родителями?

Серых неторопливо обернулся.

– Дело в том, что они сами отказались. То есть сначала ваши родители забрали её к себе, но через пару недель попросили устроить её куда-нибудь. По правде говоря, куда угодно, лишь бы она не жила больше с ними. Детский инспектор была в шоке, но быстро всё организовала.

– А они не сказали, в чём причина?

– Нет. Как я понял, там всё довольно эмоционально было. Может быть, не справились с переживаниями ребёнка. Всякое бывает.

– И где Алёнка сейчас? Куда её в результате пристроили?

– Детский дом в Серебряном бору. Они обо всём позаботились. Замечательный вариант, у них очень высокие рейтинги.

– Её забрала к себе Зинаида Ивановна? Даже неплохо, пожалуй.

Серых слегка побледнел.

– Откуда вы её знаете?

– Кого? Директора? Да так, длинная история. Если очень коротко, то родители забрали меня именно оттуда.

– Уверены в этом?

– Ну да, а что? Разве это важно?

Серых нервно раскрыл на папке молнию и быстро пролистал бумаги. Похоже, что-то он действительно нашёл, потому что застыл на месте, вглядываясь в один-единственный листок.

– Так в чём дело, вы мне скажете? Я уже не знаю, что и думать.

Серых резко захлопнул папку и решительно открыл дверь.

– Ничего, так, показалось. До встречи, Федора, – и он быстро ушёл.

Нужно было разбираться со всем этим как можно скорее.

Пришлось приложить усилия, чтобы меня выписали. В конце концов подписала, что беру на себя всю ответственность, и мне дали позвонить маме, чтобы она приехала и привезла кое-какие вещи.

Мама ворвалась, как тайфун. Она перевернула всё вверх дном, помогая собраться и ненавязчиво выискивая на мне следы возможного ущерба. Я предъявила ей целые голову-руки-ноги – к этому моменту на лодыжках ничего страшного не осталось, ткани полноценно регенерировали, но она причитала, не останавливаясь.

Мне кажется, больше всего она боялась, что я задам ей тот самый вопрос.

– Мама, сядь, пожалуйста, и хватит бегать по потолку. Скажи мне, только честно, почему вы отослали Алёнку?

Мама заюлила, занервничала, а когда припёрла её к стенке, то побледнела, картинно схватилась за сердце и присела на край кровати, но отвечать-то всё равно пришлось.

– Девочка моя, ты прости, но твоя Алёнка… Она ужасные вещи делала. Мы с твоим папой ни в чём не виноваты, поверь.

– Мамуля, ты мне зубы не заговаривай, а скажи толком, что произошло.

– Ты знаешь, мы очень сильно переживали, когда Алёнка потерялась, а когда и ты пропала, то совсем нам поплохело. Конечно, мы и не думали поначалу, что это Царёв.

– А сейчас что, думаете?

– Ты послушай, – мама поджала губы, – факты ведь… Этот следователь, такой обстоятельный мужчина, очень вдумчивый. Он нам подробно изложил детали, и мне стало предельно ясно всё. И папе тоже, кстати.

– Следователь Серых?

– Да, точно, он. Так и сказал, мол, считайте, потеряли вы зятя. Зря ты за Царёва вышла! И как мы могли проглядеть такое, даже не представляю… И ещё эта история с его первой женой… Просто кошмар.

– Прости, но какое отношение?…

– Да самое прямое. Когда мы забрали Алёнку, она всё твердила, что с тобой будет так же, как с той пожилой и очень странной женщиной, которую обнаружили в том ужасном месте. Конечно, мы и понятия не имели, о чём она талдычит. Так вот, следователь тогда к нам специально приехал и очень культурно поговорил. Оказалось, он серьёзно подозревает, что тебя могут точно так же удерживать, как этих двоих, ну так же и вышло! И он конкретно думает, что Царёв это и устроил, там такие убедительные подробности вскрылись… Федора, ты не должна себя обманывать. Это такая дурная кровь. Лучше держаться от них подальше.

– То есть из-за того, что подозревают моего мужа, ты решила на всякий случай прогнать его дочь? Так?

– Нет, ты всё неправильно поняла! – мама всплеснула руками. – Мы с папой тогда поговорили и решили, что девочка не виновата, конечно. Но она… Она заметила, что мы не очень-то верим в её отца, и ужасно рассердилась. Она так страшно кричала! Мы пытались её успокоить, но куда там! Алёнка начала обвинять тебя, представляешь? Говорила, что ты монстр какой-то, а мы, мол, даже и не догадываемся, с кем жили и кого воспитывали. И что её отец здесь ни при чём, а это всё ты! – мама бросила на меня возмущенный взгляд, заодно проверяя реакцию.

– И что вы подумали?

– А что мы могли подумать? Что Алёнка в расстроенных чувствах и мелет всякую чушь, чтобы оправдать своего отца. Она же ребёнок. Тогда она совсем рассвирепела и сказала, что докажет нам, что монстры существуют… И она замолчала и так зло посмотрела на твоего папу, а он упал и никак не мог встать.

– Мама, что же ты сразу не сказала? Как он?

– Да вот так, Федора. Не ходит. Его уж обследовали со всех сторон, но пока ничего не находят. Не знают, короче говоря, что и думать. Только он всё сидит и сидит… – мама затряслась и заплакала.

– Ну всё, мамуля, всё… – я крепко обняла её и погладила по плечу.

– Потом она плакала и извинялась, но мы просто не смогли, ты понимаешь? Просто не смогли. Не знаю, что это было, но тебе точно не место в их семейке, Федора. Я даже думаю, что тебе вообще не следует забирать её. Сама посуди, они же тебе, по сути, чужие люди.

– Так же, как и я вам, мам? Я же тоже приёмная, ты не забыла?

– Ты – совсем другое дело! Ты же нормальная! – это прозвучало, как оплеуха. Знала бы она, с кем сейчас разговаривает… Небось тоже вспомнила бы про плохую наследственность.

– Ладно, мам. Я поняла. Давай-ка мы с тобой сейчас возьмём, и поедем к папе. Он дома?

– Да, конечно! Где ещё быть? Он очень хотел увидеться с тобой, да не смог приехать, сама понимаешь. Можешь у нас остаться, если захочешь.

Папа явно стыдился своего нового, откровенно незавидного положения. Он неловко обнял меня, чуть приподнявшись в кресле, но глаза прятал – слишком отчётливо проступало в них чувство вины.

– Папа, ты ни в чём не виноват. Уж кто-кто, но точно не ты.

– Федора, я даже не за нас с мамой переживаю, мы-то прорвёмся, куда денемся. За тебя волнуюсь! – тут папа посмотрел неожиданно прямо и уверенно. – Не знаю, что это было, да и не верю я в такие штуки, но… Очевидно одно, твоя падчерица опасна. Ты же это понимаешь, надеюсь? Понятия не имею, как это работает, да и не хочу особо вникать, но тебе следует полностью исключить этих людей из своей жизни. Сам Царёв ведь тоже удивил, мягко говоря, а она же его родная дочь. И не надо пытаться быть слишком хорошей, это получится за твой счёт. В конце концов, важна только ты сама, вот и делай выводы. Ты молодая, ещё найдёшь себе мужа, и дети будут… А это забудешь, как страшный сон. Никто тебя не осудит. А если и осудит, то не слушай их, легко быть добреньким за счёт других.

– Пап… Ты вроде бы прав в теории, но давай пока не будем пороть горячку. Уже вон до чего дошло, ты заболел, она в детдоме. С Алёнкой я разберусь, конечно. И она так больше не будет, это я тебе гарантирую. И с ногами твоими тоже решим вопрос, обещаю. Дай мне время.

– Разберёшься? Как? Что за ерунду ты говоришь?

– Просто поверь мне.

Мама, слушавшая разговор очень внимательно, помрачнела лицом и энергично покачала головой, но папа даже не обратил внимания на выдаваемые ею знаки.

– То есть ты хочешь сказать, что сможешь вылечить меня? – несмотря на декларируемый скепсис, в его голосе отчётливо повеяло надеждой на чудо.

– Да, папа. Обязательно.

– Ну, знаешь ли! Выходит, ты разбираешься в этих делах? – мама чуть не задохнулась от возмущения. – Может быть, с самого начала была в курсе? И нам не сказала?

Папа попытался дотронуться до её руки, чтобы осадить приступ гнева, но мамулю уже понесло. Уверена, что как минимум о половине сказанного она пожалела уже через полчаса, но я не стала дожидаться. Клюнула в лоб отца, тихонько шепнула ему, что всё будет хорошо, быстро договорилась насчёт такси и ключей и поехала домой, в пустую квартиру.

Без домочадцев ощущение уюта растаяло напрочь, и ни тёплая ванна, ни чай, ни привычная постель не могли заслонить немой укор окружающих предметов – ты здесь, а мы – там. Я до самой ночи бродила по комнатам, пытаясь придумать, что теперь делать.

И ещё только тут окончательно дошло, что вряд ли скоро решусь высунуть нос наружу – а вдруг Волковы караулят меня в подъезде? Свобода пока весьма относительная выходит, хотя цепей на ногах нет.

К счастью, на следующий день приехал Серых, и я быстро организовала доставку продуктов на дом – когда дома полиция, оно как-то спокойнее, курьера встречать. Сам Серых отнёсся к предосторожностям с пониманием и заверил, что приложит все усилия, чтобы скорее закрыть вопрос.

Вот только новости оказались не очень – никаких братьев Волковых официально не существовало. Та самая студия, где мы встречались с Ваней и Машей, принадлежала совершенно посторонним людям и сдавалась посуточно. Пробили даже деканат Машкиного универа – ничего. Студента с таким именем в те годы точно не было.

– Но вы же говорили, что интересуетесь братьями? Значит, знаете их?

– Скорее, есть наводки на очень сомнительный бизнес, но я никогда не видел их лично, просто слухи ходят уж больно нехорошие.

– А как же ваш разговор в студии? Ваня рассказывал, как вы приезжали и подробно его допрашивали.

– Серьёзно, так и сказал? Боюсь, это не совсем правда. Студию по указанному адресу я проверял, но никакого Ваню Волкова не обнаружил.

По всему выходило, что придётся крепко наступить на горло собственной совести, но папу буду спасать, без вариантов. И если саднящее чувство вины за то, как вышло с той несчастной девчонкой, почти можно было перетерпеть и не обращать внимания, то с папой я не раздумывала вовсе – конечно, сделаю что угодно, а как иначе?

Но сперва заберу Алёнку, хватит ей в детдоме сидеть, обвиняя себя.

Охранник вскочил, едва завидев меня – Зинаида Ивановна просила непременно зайти к ней. Дверь директорского кабинета была слегка приоткрыта, так что она точно слышала наши шаги, но не шелохнулась, когда мы вошли. С минуту или около того она внимательно изучала толстенный фолиант с потрескавшимся переплётом – бьюсь об заклад, ему тыщу лет, не меньше, и веет чем-то откровенно зловещим. Подлинный аксессуар старой ведьмы, только очки с современной и явно дорогой оправой портят всё впечатление.

Зинаида Ивановна наконец соизволила нас заметить и жестом указала охраннику, что он может быть свободен. Сочетание жалости и недовольства в её взгляде уязвило меня, тут же превратив в школьницу у доски, позорно не выучившую урок. Она всегда знала, как и чем зацепить за живое.

– Ну что, Федора, ты всё-таки позволила оборотням себя поймать? Должна сказать, я несколько разочарована, хотя этого вполне можно было ожидать. Ты ещё слишком слабая.

– И это всё? Ни вопросов, что случилось, или как я пережила заточение?

– Мне не нужно спрашивать, чтобы видеть, дорогая. Лучше скажи, как ты сбежала, мне любопытно.

Личности оборотней её ни капли не заинтересовали, она лишь хрипло посмеялась, поняв, как именно я обвела вокруг пальца Ваню.

– Ох уж этот мальчишка, всегда такой пылкий и глупый. Вы с ним похожи.

– Смотрю, вы отлично знакомы? Может быть, поделитесь, что это за существа? А главное, как их отвадить.

– Полегче, полегче. Некоторые вещи лучше не знать, целее будешь. Лучше решай свои личные вопросы. Ты же за Алёнкой приехала? Весьма похвально, вот и забирай её. Она уж вся извелась.

– Да вы издеваетесь? Думаете, меня можно кормить жалкими обрывками бессмысленных слов?

– А у тебя выбор-то есть?

Я с трудом подавила порыв гнева и скрестила руки на груди.

– Тогда что вы хотели от меня? Показать своё превосходство, что ли? Ну я рада за вас.

– Не обижайся, Федора. На самом деле я о тебе беспокоюсь.

– А Царёв? Скажите хотя бы, он имеет к этому отношение?

– Со своим мужем, будь любезна, разбирайся сама. Тут я тебе точно не нянька. И постарайся больше не связываться с оборотнями.

– А как это сделать, вы мне не объясните, конечно?

– Оборотни тебя не тронут, поверь, если сама не будешь к ним лезть. Всё просто.

Я медленно встала, со стыдом понимая, что лицо моё пылает. Зинаида Ивановна внимательно посмотрела поверх очков и покачала головой.

– Говорю же, пылкая и глупая. Иди уже, займись Алёнкой. А зла на меня не держи, потом ещё спасибо скажешь.

Постаралась, как могла, успокоиться перед встречей с Алёнкой, но это было излишне – она метнулась навстречу и крепко прижалась ко мне, спрятав лицо в колючий свитер, словно опасалась, что исчезну, если ослабить хватку.

А она похудела и подросла. Глаза смотрели недоверчиво и почти враждебно – наконец отпустив меня, она даже чуть отодвинулась.

– Долго тебя не было, – не иначе, обвинительный вердикт без малейшего шанса на оправдание.

– Я пришла за тобой, как только освободилась, – потянулась поправить её всклокоченные волосы, но Алёнка упрямо дёрнула головой, отстраняясь. Её зачем-то подстригли покороче, и причёска сильно пострадала от встречи с моим свитером и мокрыми от слёз щеками. – Тебе не говорили, что случилось?

– Тебя тоже забрали злые оборотни, знаю. Но почему ты не сбежала раньше? Мне тут не нравится. Я хочу домой.

– Ну так поехали?

– Хорошо. И ещё, – она слегка замялась и уставилась на пол перед собой, опустив лицо, – насчёт дедушки. Я не специально.

Алёнка радостно строила планы, как мы будем спасать дедушку.

Все они, конечно, обязательно сработали бы в силу своей незамысловатой простоты, но… Глядя со стороны, дух захватывало от её безжалостности. Взять любого подвернувшегося незнакомца, забрать у него способность ходить на своих двоих, перелить дедуле. И дело в шляпе! Нам двоим – легче лёгкого это провернуть.

– Мам, мы же можем выбрать кого-нибудь плохого. Есть же плохие люди? Давай у них заберём? Вот оборотней хорошо бы наказать, они точно заслужили.

– Ты же знаешь, что мы не можем их трогать. Ни я, ни ты. Тебе ведь объяснили?

– А, ну да, я забыла. Обидно. Тогда возьмём, у кого не жалко.

– А кого тебе не жалко?

– Ну не знаю… – она с сомнением всмотрелась в моё строгое лицо и не решилась выдвигать свежие идеи. – А ты что предлагаешь? Дедушка же не виноват, что так вышло. Он-то точно хороший. Хотя зря они меня прогнали, я бы не стала их обижать… Случайно так получилось, всего один разик. Ты же на меня не сердишься, мамочка?

– Нет, конечно. Но на будущее постарайся держать себя в руках, если не хочешь, чтобы люди тебя откровенно боялись.

– А ты как думаешь, когда мы с тобой вылечим дедулю, бабушка и дедушка меня простят? Будут снова любить, как раньше?

– Алёнка, я понятия не имею. Надеюсь, что так… Но давай не будем загадывать, а просто всё исправим.

Такой поворот явно ей не понравился, она тяжко и демонстративно вздохнула, а потом разочарованно протянула:

– А-а-а… Ясно, – как будто без гарантии прощения не стоило и пытаться.

Ещё она очень переживала по поводу папы, возмущаясь несправедливостью обвинения. Я старалась аккуратно обходить острые углы, в основном соглашаясь с ней или отмалчиваясь, когда было возможно. Уж что ей точно ни к чему, так это малейшие подозрения в его адрес. В конце концов, он родной отец. Притом хороший, не у всех такой есть. Трудно представить, чтобы он с ней так обошёлся. Да и со мной… Маловероятно. В голове не укладывалось.

Допустим, моим родителям записать его в преступники – элементарно, небольшое мысленное усилие, и некогда любимый зять превращается в трагическую оплошность, нуждающуюся в немедленном и бесповоротном выкорчёвывании из жизни их любимой дочери. Наверняка, я бы и сама проявила такую же категоричность, когда замешаны близкие. Не могу их винить, хотя мы и поругались – больше из-за того, что мама шокирована моей погружённостью в чудовищные способности Алёнки. Но она отойдёт, надо просто дать ей время.

Хорошая новость – свидание с Царёвым нам благополучно разрешили, но до него оставалось ещё несколько дней. Похоже, ему пока не сказали, что я вернулась домой живая-здоровая – периодические звонки наверняка должны были разрешать, да и мой мобильный уже восстановлен, но телефон молчал.

Придумывать, что я ему скажу, было затруднительно, так что я постаралась отложить эту задачку напоследок, сосредоточившись пока на дедушке.

Оставался очень интересный вопрос – где взять человека, у которого можно безболезненно забрать нечто, что поможет моему отцу? Способность к регенерация тут подошла бы однозначно, но где её искать? Штучный товар, и одну раздачу я уже потратила – не могу вспомнить, чтобы когда-нибудь чувствовала себя настолько превосходно физически, как будто нет никаких границ и как будто я не сидела целых полгода на привязи.

Неужели придётся шерстить горе-целителей? Вдруг у них есть что-то стоящее, что можно украсть.

Оказалось, что интернет пестрит продвинутыми специалистами по мгновенному излечению буквально от всего, только готовь монету, а уж опытные «доктора» найдутся. Чем дольше изучала до смешного однообразно слепленные сайты, тем меньше искреннего сочувствия вызывали их творцы. Некоторые хотели оплату вперёд, этих сразу мимо, а вот желающие сперва пообщаться лично, те выглядели убедительней. Под конец, когда наметила с десяток самых многообещающих вариантов, остатки человеколюбия во мне заметно забуксовали.

И бросилось в глаза сходство со злосчастным «Домом быта» на Автозаводской, куда попала Алёнкина бывшая учительница, хотя от них хоть реальная польза – занимаются мертвяками.

Узкая и неуютная лестница в подъезде обнаруженного по первому же адресу панельного дома напомнила мне старые жилые здания в центре – обычно именно так там и выглядел чёрный ход для прислуги. Мы с Царёвым когда-то хотели переехать внутрь Садового кольца, но историческая застройка неприятно поразила своей запущенностью и красноречивыми свидетельствами растаскивания в прошлом нормальных квартир на клетушки. И вот теперь панелька – один в один, только она сразу так и задумывалась.

На третьем этаже – обитая дерматином дверь с весёленьким узором из шляпок мебельных гвоздей. Звонок резкий, пронзительный, как скрежет железа по стеклу. Видимо, для создания правильной атмосферы – почувствуй себя страдальцем, узри истину сквозь мрак унылого быта. Была бы я настоящим клиентом – наверняка уже сбежала бы, но, как охотник, чуяла достойную дичь.

В прихожую нас впустила девчонка лет пятнадцати, очень просто одетая, без грамма макияжа и вообще какая-то слишком бледная даже на фоне давно выцветших обоев. Она стрельнула в нас умными глазками и тут же потупила взор, но я успела заметить, что её внешняя покорность – скорее привычная маска, чем врожденная черта характера.

Из глубины квартиры послышался уверенный женский бас, уточняющий, кто пришёл.

Девушка равнодушно закрыла за нами входную дверь, методично заперев несколько механических запоров, удивительных на столь хлипкой конструкции, и крикнула в ответ, что очередные клиенты пожаловали. Она махнула рукой дальше по коридору и отступила на кухню, освобождая проход.

Комната вся заставлена диковатого вида статуэтками и прочими штуковинами, с большой натяжкой относимыми к современному искусству, хотя там и нет особых границ на минимальную художественную ценность. Ощущение – винегрет из всего про духовное развитие. Еле-еле осталось место для кушетки, очевидно предназначенной для посетителей.

Алёнка никогда ещё не бывала в помещении со столь низко нависшими потолками – я могла бы поменять лампочку в люстре, просто подняв руки. Она прямо-таки глазела, разинув рот – кажется, обстановка показалась ей весьма комичной. Мы сели и приготовились ждать.

Дама выплыла из-под переливающегося стеклярусом потока бусин, оглушительно громко зашуршавших в тишине, прерываемой только размеренным стуком капель о металлическую мойку. Подрисованные брови вразлёт, отличная осанка и велюровый домашний костюм со стразами – она явно знала себе цену, не боясь прогадать в деталях.

– И кто тут у нас нуждается в помощи? – сразу взяла снисходительный тон, определив, что я у нас трепетная мамочка, а Алёнка – та самая бедняжка.

– А вы точно сможете нам помочь? – решила подыграть, пока прощупывала, с кем имеем дело. Мне хотелось найти хоть какой-то талант к врачеванию, и я вопросительно взглянула на Алёнку.

Надо сказать, что я теперь впервые задумалась, как же это неудобно получается – нельзя просто вернуть украденное, когда пришла на то необходимость. Приходится изобретать велосипед, мучительно выдумывая, где прихватить «лишнего», чтобы спать потом спокойно, без борьбы с приступами угрызений совести.

Неожиданно трудно пошло объяснение для рвущейся в бой Алёнки, после краткого, но яркого пребывания в детдоме сильно ожесточившейся во взглядах на окружающий мир, в чём вообще проблема – пожертвовать конкретным незнакомцем ради важного и близкого человека? То есть она запомнила, что есть теперь такое дурацкое правило, прилично усложняющее жизнь, но осознать и прочувствовать его на своей шкуре пока не получилось.

Боюсь, столь одиозный персонаж никак не поможет мне в воспитательном процессе – Алёнке мадам откровенно не понравилась.

Чем больше распиналась дамочка, тем сильнее хотелось на выход. Алёнка отрицательно покачала головой и выразительно вытаращила глаза, пихнув меня в бок, чем изрядно смутила уже плотно заехавшую в отработанную колею лжецелительницу. Та вдруг сбилась с мысли, попыталась повторить сказанное ранее и окончательно стушевалась. Впрочем, судя по обстановке, крупным финансовым успехом тут и не пахло – не так уж хороша была та колея.

Чутьё меня подвело, ну так и глупо было надеяться на удачу с первого выстрела.

Я незаметно кивнула Алёнке, мол, потерпи, сейчас улучим удобный момент и культурно сбежим, а она со всей своей детской непосредственностью встала с кушетки, взяла меня за руку и уверенно потянула прочь. У дамы знатно отвисла челюсть – такой наглости она уж точно не ожидала от потенциальных лохов.

Пытаясь разобраться с многочисленными замками, чтобы побыстрее завершить тягостную сцену, я вполуха слушала ругательства мадам, беззлобные и довольно формальные. Кажется, она даже не обиделась – так, скорее удивилась.

– Дайте, я вам открою, а то полдня тут промучаетесь, – уже знакомая девушка вынырнула из кухни и ловко оттеснила нас в крохотном пространстве прихожей, привычно защелкав затворами.

– А как тебя зовут? – Алёнка неожиданно прикоснулась к её локтю, отчего та вздрогнула, как от удара, и на мгновение зажмурилась, вжав голову в плечи. Потом медленно распрямилась, обернулась к нам и кривовато улыбнулась.

– Варвара, – девушка поправила чёлку и открыла рот, чтобы задать встречный вопрос, но Алёнка сама по-взрослому протянула ей ладонь и представилась.

Только в момент рукопожатия до меня дошло, что происходит – Алёнка выкачивала из Варвары чистейший дар исцеления, дымок густо разлился по линолеуму и выставленной на нём нехитрой обуви и тут же растворился в новой хозяйке. Джек-пот!

Девчонка могла бы спасти любого, кто приходил сюда, если бы захотела! А мамаша или кто там она ей – лишь ширма для отвода глаз и сбора денег. Впрочем, они явно не слишком-то усердствовали в этом направлении.

Алёнка разжала пальцы, и Варвара робко и вопросительно посмотрела на меня, как будто не знала, захочу ли и я познакомиться тоже. Если она что и почувствовала, потеряв дар, то не показала виду.

Глядя в её добродушные серые глаза, я поняла, что от стыда заливаюсь краской от макушки и до пят – на этот раз мы явно обидели кого-то очень и очень слабого и беззащитного. Повезло, так повезло, хотя способность ходить она точно не утратила.

Стоит, смотрит, ждёт реакции. Хмурится.

Я скомкано представилась, сгорая от мысли, что Варвара теперь решит, что мне показалось зазорным её общество, но не в силах заставить себя задержаться здесь ещё хоть пару минут.

Алёнка вовсю рассматривала нашу новую знакомую, а я схватила её и пулей вылетела вон.

Отдышалась уже в машине.

Алёнка сияла как начищенный пятак.

– Мам, видишь, как же нам повезло!

– Да… Жалко только Варвару твою.

– Ты же так и хотела, правда? Она ходит, и дедушка теперь снова будет ходить, все довольны, – её улыбка заметно погасла, – ну чем ты опять недовольна?

– Да всё хорошо, просто как-то… Не по себе. Как будто мы с тобой только что обокрали очень доброго человека.

– Ага, она мне тоже понравилась! Знаешь, что я подумала? Раз это такой дар лечить, кого хочешь, я оставлю его себе! Если ты не против, конечно, мамуля, – Алёнка умильно состроила просительную рожицу. – Вылечим дедулю, а если Варвара потом захочет кого-нибудь спасти, я всегда ей смогу помочь! Мы могли бы подружиться, например. Что думаешь?

У меня не нашлось слов.

Завела машину и позвонила маме – надеюсь, она не возражает, если мы свалимся сейчас, как снег на голову? Мама выдержала эффектную паузу и осторожно спросила, одна ли я приеду. Лицо Алёнки вытянулось и потемнело.

Вот это я сглупила! В расстроенных чувствах забыла про дипломатию, так торопилась всех примирить.

Стоит ли удивляться, что мама с сожалением выдавила из себя, что не готова принять нас сегодня, уж больно занята. Называется, приплыли. Но это неважно – времени на расшаркивание у нас всё равно нет. Я прекрасно знала, что они оба сейчас дома, так что мы всё равно помчали на Кутузовский, надеясь проскочить туда и обратно до самых лютых пробок.

Алёнка сидела мрачнее тучи – от радостного предвкушения семейной идиллии не осталось и следа, но и внушать ей ложные ожидания тоже совсем не хотелось.

Уже почти на месте позвонил Серых – обычный вежливый и суховатый тон сменился на нечто совершенно другое, душевно-проникновенное, как когда человек чересчур взвешивает каждое слово, и от контраста у меня сразу душа ушла в пятки. Когда с тобой так разговаривают, добрых вестей как-то не ждёшь.

Тем не менее, по телефону Серых ничего объяснять не стал, только заверил, что всё в порядке, просто срочно нужно поговорить по поводу Елены Царёвой и он может заехать в любое удобное мне время, например – сегодня вечером. Так и договорились.

Бабушка встретила внучку крайне натянуто, но за порог всё-таки пустила – и сразу же убежала на кухню, чтобы не бросилось в глаза отсутствие традиционных объятий. Пока она гремела посудой, устраивая угощение на скорую руку, мы прошмыгнули к дедушке.

Конечно, он знал, что супруга перегибает палку, но предпочитал не спорить с ней, а тихонечко действовать по-своему. Алёнка подбежала к креслу и обхватила здорово смущённого деда за шею, чмокнув в щёку – но убедившись сперва, что тот не против.

– Дедуля, а попробуй-ка встать! – она почти пропела пела это, замирая о восторга. Видимо, ожидаемое чудо сработало.

Он неуверенно откинул в сторону шерстяной плед и пошевелил одной ногой. Потом другой. Потом осторожно привстал и шагнул вперёд. А потом вприпрыжку рванул на кухню – хвастаться жене! Мамуля охнула и разбила чашку. Мы выждали буквально с минуту и увидели их, стоящих в центре кляксы из разлетевшихся мелких осколков, таких счастливых и ошарашенных. Вот только при виде нас их лица дружно подёрнулись смущением.

Особенно красноречивым стал дедушкин взгляд – былая робкая надежда сменилась на несомненный испуг. Нам точно не были рады.

А я и не собиралась надолго задерживаться – нужно вернуться, пока ещё можно всё переиграть, как было. Отдать дар обратно Варваре, а остальное уже потом.

Но мы её не застали.

Звонок надрывался довольно долго, пока знакомая нам мадам не приоткрыла дверь, подозрительно уставившись из-за накинутой цепочки. А глаза-то заметно осоловели, и напускной апломб слетел, превратив её в крайне уставшую женщину, у которой не задалась неделя.

– Что надо? Проваливайте отсюда!

– А где девочка, Варвара?

– Не ваше дело! – хозяйка попыталась захлопнуть дверь.

– Да мы хотим помочь ей!

– Ага, прям, – она упорно выпихивала мой ботинок из образовавшегося зазора, пока я судорожно прощупывала пространство за её спиной. Увы, там больше никого не было, ни единой живой души. Внезапно она сдалась, заговорив более миролюбиво. – Слышь, уехала она, хорош лезть-то. Вот как вы свалили, так сразу и подорвалась на выход. Через неделю объявится. Наверное. Уйди, а? И без тебя тяжко мне.

– А куда она поехала? Где её искать? Это очень срочно, поверьте. И это ей надо, а не нам.

– Без понятия. Она мне не докладывает. Ходит, помогает по хозяйству, а потом вдруг исчезает, хотя у меня тут дел по горло. Мне, может, тоже очень надо, ну так я терплю, жду. Вернётся, говорю же. Но не раньше, чем на той неделе. Дошло теперь? – и она выразительно покосилась на мой ботинок.

– А телефон есть?

– Нету телефона. Не любит она их. Ну, всё теперь?

Я выдернула застрявшую обувь и позволила ей закрыться. Ловить было нечего.

А вот Алёнка приободрилась – похоже, уникальное сокровище целиком и полностью переходило в её собственность, как она и хотела.

Постаралась пораньше загнать Алёнку спать – ещё не хватало, чтобы она случайно подслушала, о чём мы будем разговаривать со следователем.

О своей настоящей матери после возвращения из детдома она предпочитала не упоминать, лишь однажды коротко бросив, как обидно, что мама так и не пришла за ней, хотя она очень ждала. Похоже, сама Алёнка никак не связывала оборотней и факт появления Елены Царёвой во плоти около школы, спустя столько лет после её рождения.

Да и была ли та связь?

Серых до сих пор говорил, что обнаружить нынешнее местонахождение Царёвой так и не удалось. Мелькнула на радарах, и как в воду канула.

Приехал Серых позже, чем обещал – сходу извинился, что замотался на службе. Вид у него и правда был прилично замученный. Настолько, что я автоматом предложила покормить ужином, но ещё сильнее удивилась, когда он вдруг согласился.

Глядя, как Серых уплетает борщ, заедая чёрным хлебом, подумалось, а что вообще за жизнь может быть у следователя, небось и семьи-то нет. Сидит тут за полночь, вместо того, чтобы пойти поскорее домой и позволить жене отвлечь себя от ежедневной рабочей рутины.

Отставив тарелку прочь, Серых достал пачку цветных фотографий, явно отпечатанных с любительской плёнки, и спросил, узнаю ли кого-нибудь. Там была молодая пара – юноша с серьёзными глазами и очень красивая смеющаяся девушка. Несколько не слишком резких снимков на фоне Москвы образца прошлого века. Если бы не очевидные маркеры давно ушедшей эпохи, я бы и не сомневалась, что передо мной Елена Царёва – характерную манеру держать голову и этот властный взгляд трудно перепутать, она на всех снимках такая, просто качество здесь не очень.

– А кто это? Девушка, конечно, необычайно похожа на Царёву. И что за парень?

– Мне здесь лет двадцать пять, кажется. А её тогда тоже звали Лена.

Присмотрелась получше – пожалуй, похож.

– Так Елена Царёва, получается, дочка вашей бывшей подруги? А что же вы молчали раньше?

– Всё не совсем так. Я тогда был влюблён до одури, а Лена, она действительно отличалась от всех знакомых женщин, это нельзя было не замечать. По молодости я и понятия не имел, что настойчивый жених может отпугнуть девушку, но мне казалось, что раз я во всём уверен, значит, дело наше решённое. Жениться хотел, очень глупый мальчишка.

– А что пошло не так? Она сбежала?

– Ага. И довольно быстро, кстати. Думаю, мой напор её смутил, так что однажды Лена просто исчезла, но она не учла, кто я по профессии. Искать людей всегда было моим хобби, я потому и стал следователем.

– Ну и как, нашли свою Лену?

– И да, и нет. Я нашёл очень странный детский дом, с которым Лена определённо была как-то связана. Это почти единственная постоянная вещь в её жизни, как потом выяснилось. Много раз мне удавалось обнаружить брошенные ею личины – временно снимаемую квартиру, выдуманное имя без прошлого, очередного мужчину. А знаете, что было самое дикое? Она всегда оставляла им в подарок детей.

– Как это?

– Очень просто. Находила себе подходящего кавалера, какое-то время играла в счастливую семью, ожидающую пополнения, а потом – бац. Безутешный вдовец остаётся один на один с новорожденным ребёнком. Чаще всего детишки отправлялись прямиком в тот самый детдом, не особо задерживаясь с горе-папашами, а она начинала всё по-новой.

– А зачем она это делает?

– Хотел бы я знать! – Серых потёр подбородок и взял одну фотографию, где Лена смотрит куда-то в сторону, чуть нахмурившись. – Много лет прошло, а ведь она ни капли не изменилась, чего нельзя сказать обо всех остальных. Дети растут, мужчины стареют. Целый детский дом брошенных ею детей, можешь себе представить, Федора?

– Даже больше, чем вы думаете.

– Ну да, конечно. Ты же сама оттуда. До недавнего времени я был уверен, что только со мной не сработал этот детский фокус. Пока не понял, что там был ещё один ребёнок, которого благополучно выкинули из статистики. Это ты, Федора.

– То есть она – и моя мать тоже?

– В этом я и не сомневаюсь, но главный вопрос в другом. Похоже, я твой отец.

Мы проговорили почти до утра. Ещё бы, Серых десятилетиями вслепую искал ключи к скрытому миру чудовищ, спокойно существующему прямо под носом у москвичей. И, надо отдать должное его нечеловеческой настойчивости, нашёл очень многое.

Директор детдома в Серебряном бору терпеть не могла любознательного следователя – Серых с усмешкой поведал, как она обрушилась на него со всеми своими фантастическими связями, когда он только начал первый раунд боёв, тогда ещё молодой и зелёный следователь, свято верящий в силу правды.

В суровой реальности о том, чтобы вытащить на белый свет сомнительные делишки, творимые подопечными Елены, можно было раз и навсегда забыть – прокуроры отказывались замечать необъяснимые подробности, чиновники серели лицом при малейшем намёке на необходимость проверок, а коллеги-следователи моментально теряли зрение и слух, когда дело касалось сего загадочного места.

В конце концов он смирился, что официально к ним не подъедешь, хитрее надо заходить.

Самое поразительное, что история детского дома уходила далеко в прошлое – ещё задолго до революции некий меценат построил рядом с бывшими дворцовыми конюшнями закрытый приют для одарённых детей-сирот, пользующийся дурной славой у караульных расположившихся по соседству интендантских складов. Байки ходили разные, и приличным людям, а уж тем более – начальству, верить в них не полагалось, да только обходить это скромное деревянное здание простые солдатики и работники конного завода старалась по большой дуге. Потом старое здание практически ушло под воду – землю захватила река, но приют вернулся уже после революции и обосновался здесь капитально.

И все эти годы уникальный детский дом выпускал во взрослую жизнь детишек – они разлетались по свету, вооруженные непонятными способностями и совершенно неизвестными целями. Следы их терялись, лишь только они переступали порог – никаких списков, достоверных свидетельств или хотя бы фотографий выпускников.

Единственное старинное фото, которое удалось добыть в архивах, запечатлело стоящую на высоком крыльце хорошо одетую женщину с прилипшей к пышной юбке малышнёй в строгих костюмчиках, с каллиграфической надписью – благотворительница со своими младшими воспитанниками. Надо ли говорить, что она до боли напоминала Царёву?

Как минимум три века кто-то аккуратно собирает её детей и заботится о них.

Про мертвяков Серых тоже знал.

Бизнес этот был отлично налажен, и любая мало-мальски известная в кругах чудодейственных услуг личность имела на них стабильный оборот – люди, сталкиваясь с мертвяками, в отчаянии цеплялись за любую возможность и обращались в итоге за помощью к самым сомнительным персонажам, и те с готовностью забирали проблемных жильцов с глаз долой, обещая навсегда избавить от кошмара.

Разумеется, никто потом не жаловался, заявлений никаких не строчил, а если и находились настырные родственники, не понимающие весь расклад, не заставшие своими глазами процесс страшной раскрутки мертвяка и потому не желающие смириться с пропажей, так всё равно проку не было.

Полиция никогда не могла проследить их путь до финальной точки – следы обрывались безо всякой надежды, и ни единого раза в отчётах не всплыл сам детский дом, как их последняя обитель. Дела лишь накапливались, пылились на полках, и чем активнее разрастался город, тем меньше было шансов, что хоть кто-то из властей заметит процесс самоисцеления.

Серых постепенно осознал, что посредникам нельзя мешать, они лишь зачищают уже случившееся зло, а вот к поставщикам мертвяков, распоясавшимся чудищам, он имел массу претензий.

Его мечтой было выследить всех монстров и изолировать.

На этом пункте у нас и возникли первые разногласия. До всех остальных чудищ мне дела не было, и если вдруг удастся их обезвредить, так я буду только за – но Алёнка?

Серых, только начавший привыкать к мысли, что у него есть родня среди вражеского воинства, столкнулся теперь с необходимостью принять ещё и внучку. Причём от Царёва, к которому он питал неизъяснимую неприязнь. Как я поняла уже значительно позже, он так и не смог простить ему роман с Зоей Олушкиной, пустышкой, помешанной на внешности.

И моё желание попробовать забыть эту страницу тоже категорически не одобрял.

Алёнка выползла на кухню в пижаме и ойкнула, наткнувшись на уже собирающегося уходить Серых. Утро ранней весны выдалось хмурым и зябким, и проговоривший всю ночь следователь явно предпочёл бы вовсе никуда не ехать, а прикорнуть прямо тут, на диване, благо, что жилплощадь позволяла сделать это без всякого стеснения, да и вполне можно было рассчитывать на кофе и яичницу. Тем более – суббота.

Полезшие на лоб глаза Алёнки вернули его в действительность – с какой стати ещё вчера посторонний мужик сегодня обживается в нашей квартире?

Предоставив мне почётное право самой объяснять всё ребёнку, Серых распрощался и ушёл, неловко прихватив за плечи, что скорее походило на формально выполненный ритуал, чем на родительскую ласку.

Алёнка укоризненно тряхнула волосами и ретировалась в ванную, не выдав никаких особых комментариев, чего я слегка боялась, так что со спокойной совестью отправилась отсыпаться, решив разобраться попозже, на свежую голову.

Про Машку, давно напросившуюся в гости, поднять боевой дух и вообще поболтать по душам, я полностью забыла. Трель звонка беспощадно вернула память – раз уж Машка приехала, она добьётся, чтобы её впустили, без вариантов.

– У тебя чего вид такой помятый? Плохо спала, что ли? – она водрузила на стол пирожные и включила кофемашину, достав из холодильника молоко. – Кофе будешь?

На шум прискакала Алёнка, деловито сунув нос в бумажный пакет из кондитерской.

– Привет, тётя Маша. А у нас всю ночь был дядя из полиции. Вот только недавно ушёл, – и ресницами невинно хлоп-хлоп.

– Так, я не догнала сейчас. И что это было, позволь спросить? – теперь Машкины глазища стали, что два блюдца.

– Ты не поверишь, – кажется, придётся признаваться, а то хуже будет.

– Так ты попробуй, расскажи. Кто конкретно был-то?

– Серых, – Алёнка ответила за меня, сцапав любимое медовое и вещая с набитым ртом, – Он очень грустный был. Мне так показалось.

– Ах, ей так показалось! Ну-ну, – Машка развеселилась.

– Угу. Он маму жалел даже. Только я не поняла, почему, – и Алёнка вопросительно приподняла брови.

– Да! Почему? – Машка поддакивала.

– Знаете, девочки… Кажется, мы с ним выяснили, что он мой отец. Ну, в смысле, родной отец, – надо было видеть их лица.

– Ещё один дедушка? Класс. А мне обязательно любить его и всё такое? По-моему, он странный. И старый дедушка мне больше нравился, пока он не разлюбил меня сам, – Алёнка пожала плечами и ушла к себе, стряхнув крошки с пальцев.

– Объяснишь наконец? – когда Алёнка захлопнула дверь в свою комнату, Машка выразительно постучала пальцем по сиденью рядом с собой. – И что у вас такое страшное случилось с родителями? О чём она?

– Да мои разобиделись на Алёнку, что-то они сильно не поделили, пока меня не было, представляешь? Пока ещё не помирила их, но мы в процессе.

– Ясно. Ты извини, что я её к себе тогда не забрала… Как-то в голову не пришло сразу, а потом уже узнала, что её оформили в детдом. Да и не дали бы мне её… Наверное.

– Я и не ждала, Маш, ты чего.

– А знаешь, я тебе про Серых интересное расскажу. Тем более, он так бойко к тебе в родню набивается, вот и подумаешь, стоит ли брать. Ты же знаешь, что Алёнку нашли рядом с какой-то полоумной бабкой? Её даже допросить не получилось, мне ребята рассказывали, там совсем ку-ку.

– Ну да, мне Серых говорил про это.

– Так вот. Я хотела узнать подробности, думала, может, мы все что-то упускаем. Ты же помнишь, про что Ваня Волков рассказывал? Охотники на чудищ и вот это всё. Короче говоря, мне удалось пролезть в место, где её держат. Журналистов там, конечно, не любят, но контакт кое-какой я нашла. И знаешь, что всплыло? Когда к этой бабке пришёл Серых, она чуть на стенку не полезла от ужаса. Её насилу успокоили, так сильно она перепугалась, болезная. Представляешь? Бабуля подорвалась, как будто привидение увидала. Говорят, что в результате пришлось другого следователя просить бумаги оформлять, им же нужно было формально беседу нарисовать, а что напишешь, когда она отказывается даже смотреть на Серых, а с другими вроде бы связно лопочет.

– И чего? Может, ей его причёска не понравилась?

– Ага, как же. Только знаешь, что она твердила, когда Серых убрали подальше от неё? Только два слова, «это волк».

– И что это значит?

– Понятия не имею, но звучит жутко. Потом уже выяснилось, что Ваня Волков у нас очень даже мифический персонаж, на лекции ходил, со студентами тусовался, а в деканате про него и слыхом не слыхивали. Про брательников – тем более. Прикол, да? Вот тебе и волк! Она явно в теме про Ваню, понимаешь? Только с Серых не захотела общаться. Хочешь, я устрою вам свидание?

Уже издали завидев проходную, я засомневалась, правильно ли делаем, но Машка уверенно тащила за собой. Поток посетителей никак не регулировался, люди с пакетами и свёртками просто шли и шли через калитку у главных ворот, разбредаясь по дорожкам большой территории и стараясь не поднимать глаз – все понимали, какого рода тут контингент, и деликатно избегали ненужных встреч и узнаваний. И ни одного радостного, беззаботного лица.

В нашем корпусе обнаружилось несколько подъездов, и пришлось обойти по кругу здание из красного кирпича, пока мы не нашли тот самый, с правильными цифрами. На звонок спустилась крепкая медсестра, окинула нас оценивающим взглядом и спросила фамилию – полиция проявила чувство юмора, записав нашу неопознанную женщину, как Кукушкину. Маша назвала и зачем-то продемонстрировала пакет с апельсинами и соком. Та равнодушно кивнула и провела нас наверх, в маленькую комнату с двумя кушетками и железной дверью в отделение, и тут же ушла, обещав привести нашу бабулю.

Вернулась минут через пять, и я сразу поняла, почему её называли двухсотлетней. Да уж, хорошо, что Алёнку с собой не взяли, оставив дома одну. И дело даже не в коже, будто из мятой бумаги, больше всего похожей цветом на берёзовую кору. И не в клочках белоснежных волос, напоминающих пух. Глаза-щёлочки, утонувшие в ловушке глубоких морщин, они пригвождали к месту, заставляя чувствовать себя песчинкой перед поднимающимся ураганом.

Невозможно было даже разобрать их оттенок в этом холодном, резком освещении, но я поймала себя на том, что не могу оторваться и всё всматриваюсь и всматриваюсь, до головокружения.

Машка с беспокойством сжала меня за локоть и я очнулась, присела на кушетку, чтобы не упасть. Старуха послушно пристроилась рядом, покосившись на зорко надзирающую медсестру. Машка хотела сесть с другой стороны, но старуха вдруг повернула голову и бросила на неё один лишь только короткий взгляд, и Машка застыла, сделала пару шагов назад, да так и осталась стоять там, опустив глаза.

– А ты кто? – голос её неожиданно молодой, девичий даже, только очень глубокий, грудной.

– Здравствуйте. Вы меня не узнаёте? – глупо было сейчас спалиться перед персоналом, что мы вовсе и не знакомы, а ходим на свидания.

– А, ты ведунья… Вижу. Молодая совсем. А что пришла-то? Спросить что хочешь или так? Устала я совсем, мочи уже нет. Всё в тумане, путаюсь я, теряю себя.

– Да, бабушка, я спросить хотела. А вы меня не научите, как от оборотней спасаться? – даже не знаю, что дёрнуло так сказать, но бабуля наклонила голову, словно прислушиваясь к чему-то далёкому, только ей слышному, и вдруг одобрительно улыбнулась, покивала. Надо сказать, что от этой беззубой улыбки у меня мурашки побежали и я еле удержалась, чтобы не сбежать сию же секунду.

– Ну а чего не научить-то? Это же плёвое дело. Найди своего оборотня и с ним дружи. Делай, что попросит. Они там между собой сами разберутся, их волчья порода такая, чужую стаю трогать не будут. Только мамка твоя, она не порадуется. Она шибко их не любит. Их никто не любит, если честно. Они, как заноза, – и она затряслась странным, очень тихим смехом. Медсестра чуть нахмурилась и предупредительно подняла палец, дав понять, что мы её слишком разволновали и не стоит играть с огнём.

– А как его найти, своего оборотня?

– Да он сам тебя найдёт, не сомневайся.

– А вы своего нашли?

– Да он уж помер давно, дед старый, да и сама я уже не девочка. Пока он обо мне заботился, хорошо нам жилось. А эти молодые волки, они жуть, что творят. Сроду такого не было. Наглое племя. Ищи, девочка, своего, а то так и будешь сидеть на цепи. Небось не хочешь? Ну вот и то-то же.

Все вопросы я задать не успела. Точнее сказать, не успела почти никакие – бабуля вдруг занервничала, заёрзала, непредсказуемо завертела головой, всматриваясь в невидимые пятна на стенах и потолке, и медсестра твёрдо свернула общение, милостиво добавив, что на сегодня явно хватит, и так довольно долго вышло. И попросила захлопнуть за собой дверь внизу.

Пока мы спускались, очнувшаяся Машка вцепилась в мой рукав и страшно зашептала, мол, что это было? Какие ещё оборотни и что она вообще такое несла? Я уже устала выдумывать облагороженную версию событий и просто разложила по полочкам всё, что знала.

Добавила подлинных, ранее вымаранных деталей, не забыв уточнить и про себя, и про Алёнку, и про детдом, и про мать всех детей. И даже про мертвяков. Оборотни на этом фоне уже и не смотрелись особенно дико. Маша, надо отдать ей должное, слушала жадно, не перебивая – профессиональная привычка. Из всего вороха информации она почему-то больше всего взбесилась насчёт Зинаиды Ивановны.

– Слушай, а тебе не кажется, что они специально тебя дурят?

– В чём именно?

– Да мешаешь ты им, разуй глаза. Если отбросить в сторону ненужную лирику, то вырисовывается, что чудища детдомовские больше всего хотят, чтобы их не трогали, что вполне понятно, кстати. Тебя ещё в детстве попытались сбагрить от греха подальше, раз ты им там всю малину портила. Заодно и от родного папаши спрятали, если, конечно, это всё не трогательное враньё про счастливо обретённое дитя.

– Думаю, можно спросить у директора детдома насчёт него, они же должны всё знать.

– Ага, и много тебе уже полезного там рассказали? Как я поняла, где-то примерно ничего, дырку от бублика. Главный посыл у них какой? Держись подальше от оборотней? На твоём месте я бы попробовала разузнать о них побольше. У них же явно сильная позиция против чудищ.

– А ты не забыла, как у меня с оборотнями всё сложилось? Предлагаешь снова лезть на рожон? Да я теперь засыпать боюсь, всё думаю, что проснусь опять на цепи. Меня вполне устраивает не лезть ни в какие войны.

– Вот именно поэтому и нужно договариваться. Не получится держать нейтралитет.

– И с кем ты предлагаешь договориться? С оборотнями?

– Скорее, с их заказчиками. Как я поняла, они тупо делают бабки на таких, как ты? А оборотни у них вроде как мелкая сошка, охотники. Наёмный персонал с нужными способностями. Если я чего и знаю о людях, так это то, что в конечном счёте всё решают деньги.

– То есть ты хочешь, чтобы я примерно то же самое делала для них, что и раньше, только добровольно и с песнями?

– Это разумный выход, – Машка, до того смотревшая мне прямо в глаза, вдруг отвела взгляд.

– Маш, скажи честно, я чего-то не знаю?

– Ну хорошо, я тебе кое в чём признаюсь. Когда этот глупый Волков-младший отказался делиться подробностями, я начала рыть землю, и нарыла много интересного. На самом деле, есть целая закрытая организация, нечто вроде клуба очень богатых и влиятельных людей. Никто ничего о них толком не знает, но если чётко знать, что ищешь, то всплывают кое-какие связи. Короче говоря, они дали понять, что заинтересованы в сотрудничестве.

– И что, ты им меня продала, что ли?

– Ничего я не продала, что ты мелешь. Это люди, нормальные люди, которые знают про чудищ и пытаются их использовать, только и всего. И с чего бы это тебе быть не на стороне людей?

– Может, с того, что я должна быть на стороне Алёнки?

– Да ладно, хорош притворяться святошей. Во-первых, ты не такая, как чудища. Скорее, ты их самый страшный кошмар. Во-вторых, Царёв навесил на тебя девочку, а сам преспокойно шашни крутил у тебя за спиной. Нет, я не хочу сказать, что он тут кругом виноват. Скорее всего, его подставили, причём конкретно Серых. Но я упорно не понимаю, зачем ты продолжаешь цепляться за эту давно уже испорченную семейную картинку? Всё, проехали. Нет твоего Царёва. Оставь ему его ребёнка, пускай сам разбирается. Сдай в детдом, в конце концов. Живи своей жизнью.

– А ты жестокая. Не ожидала от тебя.

– Ой, перестань. Смотри вперёд. Я тебе предлагаю хороший вариант. Они тебя ждут, кстати. Прямо сейчас. Поехали?

Где-то в глубине души я знала, что Машка права, а я просто приобрела себе скверную привычку быть для всех хорошей. Ну что же, попробую быть злой и предусмотрительной, и начну с неё самой, агитирующей за здоровый эгоизм.

Обычно я не пыталась влезать в головы других людей, если только не собиралась пугать их, но сейчас – другое дело. Она в самом деле разозлила меня. Заглянуть в Машкино нутро оказалось так просто, даже слишком просто, что я пожалела, что не сделала этого раньше. Сэкономила бы кучу времени на пустые разговоры.

А картина была, что надо: горячая надежда, что всё как-нибудь обойдётся, лёгкое, но заметное сомнение, а больше всего – стыд. Похоже, она и правда верила, что так будет лучше для всех, но при этом жутко сердилась на меня, что ей пришлось сдать с потрохами подругу. И она обвиняла в этом меня!

Во всяком случае, она точно не оборотень или ещё какая неведомая зверушка. Уже неплохо.

Конечно, я согласила�

На самом деле я и не жду, что кто-то мне поверит. Расскажи мне такое раньше – первая засмеяла бы. А начиналось всё, как в сказке. И кто же знал, что чудища на самом деле существуют?

Когда я выходила на дежурную прогулку в парк, только ленивый не заглядывал в коляску, восхищаясь её кукольной красотой. Необыкновенной синевы глазища сразу насаживали на крючок любое мало-мальски впечатлительное сердце, да и разодета она всегда была, как на обложку журнала – папочка за этим следил и требовал того же от меня. Неважно, устала ли я и сколько часов сегодня удалось поспать – его жена и дочь должны выглядеть идеально на публике, и точка.

Миллион раз слышала, как за моей спиной перешёптывались с некоторой завистью – а если к нам вдруг присоединялся сам Царёв, то уж, как пить дать, равнодушных не бывало. Вызывающая картина в стиле «жизнь удалась».

И да, она действительно умела очаровывать. Зато детишки по малолетству были более восприимчивы – какая-то первобытная тяга к выживанию заставляла их стремительно покидать песочницу или бросать единственные качели, когда Алёна, уверенно переступая ножками, приближалась к ним с самой непосредственной улыбкой. Никто из взрослых этого не замечал, кроме меня, ну а я делала вид, что всё в порядке, пока мамаши придирчиво изучали нашу чудо-девочку.

Вообще полюбить её было легко.

Когда Царёв в первый раз обратил на меня внимание, мне было всего двадцать. Только что сданная сессия, лето, купленное по случаю платье – знакомство с папкиным партнёром по теннису, тогда показавшимся слишком старым и слишком женатым для меня, не должно было вылиться ни во что, кроме лёгкого флирта под зорким взглядом его красавицы-жены.

Во второй раз мы пересеклись уже тогда, когда он превратился в обескураженного вдовца с жизнерадостным розовым свёртком в придачу – новорожденная так и не познакомилась со своей мамой, насколько я знаю. Царёв не любил рассказывать подробности, а мне было неудобно расспрашивать.

Ухаживание было стремительным, как ураган – и вот уже мне показывают малышку, красивую и безмятежную. Меня не смутило, что за несколько месяцев у Алёны сменилось несколько квалифицированных нянь, хотя Царёв упоминал между прочим, что они почему-то постоянно уходят без объяснения причин. Та, последняя, выглядела довольно испуганной, и с затравленным выражением лица вручила мне младенца, как будто наконец избавилась от него.

Алёна просто посмотрела мне в глаза, крепко ухватила мой мизинец своей крохотной ладошкой и улыбнулась совсем по-настоящему. В этот момент я и решила, что выйду за него.

Единственная, кто выпадал из общего фона советчиков, наставлявших хватать удачу за хвост, когда выпадает такой лотерейный билет, была моя школьная подружка, долговязая Маша.

Только она сказала, что быть мачехой – то ещё удовольствие и никакие коврижки не заставили бы её согласиться на такое. Смешно, учитывая, что женихи никогда не бегали за ней толпами, но…

Всё оказалось не так, как я представляла себе в мечтах.

Ну что поделаешь, замужество требует жертв.

Медовый месяц с Царёвым закономерно превратился в насыщенный практический курс по освоению материнского максимума, а о сдаче кандидатского минимума для своей аспирантуры пришлось пока забыть. Как потом выяснилось, навсегда.

Бледная няня с трясущимися от страха губами сбежала в день моей первой встречи с малышкой, как только закончила показывать, где что лежит и как греть смесь, при этом она явно старалась не смотреть в сторону Алёнки.

Дальше я сама худо-бедно преодолевала естественную неловкость в обращении с младенцами и недоумевала, с чего напустили столько ужасов? Нормальный же ребёнок.

Почему же милая девочка заставляла панически бежать целую толпу взрослых дам с впечатляющим опытом работы? Судя по резюме, все они могли бы научить новорожденных играть на рояле, не отвлекаясь от смены подгузников, но мне тогда некогда было серьёзно размышлять о таких абстрактных вещах. Сбежали, ну и ладно.

Царёв отрабатывал мотивационную часть, как только мог, развлекая и одаривая молодую жену на всю катушку, а я старалась освоиться в роли образцовой мачехи, и даже, не побоюсь этого слова, матери. Идиллия в полный рост.

Вспомнить сбежавших нянь пришлось где-то в Алёнкин год. Я уже могла смело претендовать на звание мать года, не меньше, когда она вдруг заболела и принялась натужно кашлять. Консилиум врачей постановил не волноваться и сохранять спокойствие, а потом случился тот приступ.

Помню, как я сидела у её кровати и пыталась сбить жар хоть растиранием, потому что всё остальное уже не помогало, а прибежавшая на вызов медсестра чуть замешкалась с капельницей. Алёнка прямо на глазах начала задыхаться – она отчаянно пыталась набрать побольше воздуха, но ничего не получалось. Вздохи вдруг стали очень-очень короткими, и я испугалась, что прямо сейчас всё закончится.

Вот тогда и вышло то самое.

Совершенно неожиданно румяная и вполне крепкая медсестра ойкнула и схватилась за горло, синея прямо на глазах, а Алёнка так же синхронно приходила в себя, как будто жизнь и сама способность дышать рывками перекачивалась из тяжело осевшей на пол девушки в маленького ребёнка.

Первой моей реакцией было остановить это. Не понимая, что делаю, я схватилась за безжизненную ладонь медсестры и просто попыталась вернуть всё обратно. Она вроде бы очнулась и посмотрела сквозь меня абсолютно отрешённо, но ей точно полегчало, это было отчётливо видно.

И тут я снова услышала сипение сверху, с кровати. Алёнке стало хуже.

Решение моё было инстинктивным и позже я никогда к нему не возвращалась, не пыталась задним числом обдумывать и взвешивать за или против.

Я развернула поток в обратную сторону и выглянула в коридор, чтобы крикнуть дежурному по отделению, что тут человеку плохо.

Потом я никогда не узнавала, что стало с той медсестрой. Увезли её без сознания. Надеюсь, всё закончилось хорошо. Не хочу знать.

Алёнка выздоровела мгновенно.

Царёву я тоже ничего не рассказывала, да он бы и не понял и уж точно не поверил. Он относился к тому типу людей, для которых весь мир можно взвесить, обмерить, точно оценить и решить, как правильно использовать. Поскольку в его системе координат мне полагались исключительно плюшки, а быть ценным приобретением для меня легче лёгкого, то я не видела никаких оснований пугать его необъяснимым.

Он действительно обожал свою дочь и очень привязался ко мне, обнаружив, что не ошибся при выборе новой жены. Мне в те годы думалось, что он вообще никогда не ошибался.

Думаю, можно довольно уверенно заявить, что и я его любила. Во всяком случае, Царёв вызывал у меня восхищение той силой и предельной аккуратностью, с которой он решал все вопросы, хоть пустяковые, хоть глобальные.

Но мои чувства к его дочери – это совсем другая, отдельная тема.

Желание сделать всё «на пять» постепенно трансформировалось в стойкую привычку оберегать её, а она вполне искренне отвечала на заботу, так что вскоре я забыла про тот жутковатый случай с медсестрой и он затерялся в текучке, как со временем растворяется приснившийся когда-то кошмар, – или позволила себе сделать вид, что забыла.

Пробуждение было резким.

Мы тогда часто гуляли с Алёнкой от дома и к Ленинградке, долго-долго вдоль трамвайных путей, посмотреть на круг из рельсов и сразу обратно – почему-то ей надоело заходить в сам парк, где полно других детей и есть даже аттракционы, внезапно потерявшие свою привлекательность.

В тот злополучный день Алёнка пожелала изменить программу и мы отправились «завести себе новых друзей». Внимание привлекла маленькая девочка в ярко-красной шапке, что-то требующая от своей бабушки. Кажется, уже видела их здесь раньше – значит, местные.

Причиной спора стал бесхозный щенок, явно нацеленный на внимание девочки и кусок пирожка с мясом – те как раз перекусывали, сидя на скамейке. Бабушка была не против поделиться съестным, но вот прямой контакт с пушистым и жизнерадостным комком шерсти почему-то категорически не одобряла.

Когда мы подошли ближе, причина всплыла сама собой – девочка в красной шапке начала стремительно отекать. Видимо, аллергия на собак, да ещё и какая! Кто-то побойчее уже звонил в скорую, а бабушка бессмысленно металась и не знала, за что хвататься, кроме как за этого бедного и ни в чём не повинного щенка.

Алёна вдруг встала, как вкопанная, и я наклонилась к ней, чтобы узнать, в чём дело.

Та помотала головой и просто показала пальцем на девочку в красной шапке.

То, что я увидела, сразу напомнило старательно задвинутую в чердак памяти медсестру – жизненная сила потекла от бабушки к девочке, и на этот раз я почти видела сам поток, как струящийся по земле и липнущий к их ногам дым. Бабуля схватилась за шею и словно пыталась скинуть что-то, что мешало ей дышать, но ничего не выходило. Похоже, больше никто не видел, что происходит, кроме меня и Алёнки – все смотрели только на малышку.

Я выпрямилась и попыталась отвести поток прочь от бабули, вот только куда? Кругом лишь мамаши с детьми… И щенок. Как ни странно, всё получилось. Он тут же завалился на бок и жалобно заскулил, закрыв глаза. Бабушка с внучкой одновременно ожили и порозовели.

Толпа постепенно разошлась, поняв, что на сегодня зрелищ больше не ожидается, а собаку не было видно из-за огромной коляски для близнецов, подъехавшей с другой стороны дорожки.

Я схватила Алёнку в охапку и понеслась прочь, надеясь, что она ничего особенного не заметила, а та вдруг стала вырываться и кричать, что это я во всём виновата.

– Что ты сделала с собачкой? Что, что ты сделала? – она так разволновалась, что еле подбирала слова и даже чуть заикалась.

– Я ничего не делала, – сначала я ещё не поняла, почему она вообще обвиняет именно меня.

– Нет, делала! Та девочка взяла у бабушки свой вдох, а ты! Зачем? Зачем ты обидела собачку?

– Что ты имеешь ввиду? – поставила её перед собой и присела на корточки, удерживая её за плечи и пытаясь понять, что же она хочет сказать.

– Я не хочу, чтобы ты обижала собачку!

– А бабушку? Бабушку можно?

Лицо Алёнки сейчас было очень рассерженным, но тут она начала говорить медленно, будто сдерживая себя, как взрослая.

– Я всё видела, что ты сделала. Ты плохая. Не делай так.

– Почему? – немного растерялась от мысли, что Алёнка действительно поняла, что произошло.

– Потому что так нельзя.

– Знаешь, что? – набрала побольше воздуха. – Я же твоя мама и мне лучше знать, как быть.

– Нет. Я знаю, ты не моя настоящая мама. Но моя мама придёт за мной, – она сильно побледнела при этих словах, но смотрела твёрдо и яростно.

Никак не могла понять, а откуда она узнала, что я не её мать? Какая добрая душа не постыдилась раскрыть глаза ребёнку? Вот ведь любят некоторые граждане за правду радеть…

Старалась сосредоточиться на этом виде гнева, чтобы поменьше думать о том, как Алёнка и та девочка в парке могут нападать на людей, когда их загоняют в угол. И почему я могу, при желании, поменять местами охотника и жертву или даже выбрать кого-то ещё на замену?

Всё равно вспомнились и няни, отчего-то в ужасе сбегающие от ещё маленькой Алёнки, и та несчастная медсестра.

Сходу толково поговорить с ребёнком не получилось – выпалив идеи про настоящую маму, которая спасёт от злой мачехи, то есть от меня, Алёнка сразу же замкнулась и обиженно молчала всю дорогу домой. Я же судорожно пыталась придумать, как сейчас правильно выстроить отношения с падчерицей, чтобы не наломать дров.

Не думайте, что я не пришла в ужас – конечно, да, и ещё как! Но Алёнка уже была частью моей жизни, и очень счастливой жизни, надо сказать. Я не могла просто взять, например, руку или ногу, и решить – плохая, не нужна теперь, ведь я действительно относилась к ней, как к родной.

И ещё меня здорово смутили её слова «взяла у бабушки свой вдох». А что же тогда случилось со сбежавшими нянями? Они вроде бы ни на что такое не жаловались и дышали прекрасно, просто увольнялись одна за другой. Может быть, стоит найти их и попробовать разговорить, хотя Царёв и пытался выяснять по горячим следам, но он явно не знал, что спрашивать.

Кстати, о Царёве. Как я могу просто взять, и сообщить, что его дочь и ещё какие-то другие дети обладают способностями забирать нечто жизненно важное? А я, как постовой на перекрёстке, могу этим процессом управлять. Не думаю, чтобы он осудил мой выбор. Но смог бы он принять такую правду? Не уверена.

Перед сном, когда в детской комнате из света остался только уютный ночник над кроватью в виде нескольких звёздочек и полумесяца, Алёнка чуть оттаяла и вдруг снова возникло это тёплое чувство близости и общей тайны, и мы смогли немного пошептаться.

Она ревниво проверила по выражению моего лица, не собралась ли я, часом, смотать удочки, раз она твёрдо намерена всё равно дожидаться маму «настоящую», и доверительно зашептала мне на ухо, что мама уже приходит к ней по ночам.

Я только подумала, что это не так уж и плохо – воображаемый друг в виде матери, которую она и не знала, как Алёнка уверенно ткнула пальцем за мою спину.

– Она иногда там сидит. Вся в паутине. И не шевелится, а просто глядит.

И вот тут меня обдало холодом, потому что внезапно я кое-что вспомнила.

Тёмную комнату с крашеными в два цвета стенами: белый верх, тёмный низ. Деревянные рамы на окнах, очень широкие и высокие подоконники и настырный фонарь в окне, мешающий уснуть. Что-то очень казённое во всём этом, а я лежу на кровати под тонким одеялом и у меня жутко замёрзли ноги. С одной стороны – ещё такие же кровати, их много, а с другой – одинокий стул у двери. Мне отчего-то очень грустно, и я всё смотрю на тот стул со странной надеждой увидеть там маму. И я вижу её – молодая женщина, наверняка – очень красивая, но черты лица разобрать невозможно, потому что вся её тонкая фигура обмотана паутиной.

Я медленно, очень медленно оборачиваюсь, не отпуская Алёнкину руку, и вижу… Пустое кресло-качалку.

– Она сейчас здесь? – и жду ответа, не в силах даже пошевелиться.

– Нет, мам. Сейчас её нет, – и лёгкий, радостный смех. – Спокойной ночи, мама!

Царёв заметил – что-то неладно. Обычно он, при всей своей педантичной дотошности даже в самых малозначащих деталях, бывал удивительно глух к эмоциям других людей, но не сейчас.

– У вас с Алёнкой всё хорошо? Мне показалось за ужином, что между вами кошка пробежала.

– Мы сегодня в парке видели, как человеку плохо стало, – как известно, полуправда – самая лучшая разновидность лжи, – может быть, она немного расстроилась из-за этого. Мне пришлось в темпе увести её домой, чтобы не акцентировать, а она закапризничала и прогулка накрылась медным тазом.

– Да? А мне Алёнка по секрету сказала, что-то плохое случилось с щенком. Вы уж определитесь! – и он улыбнулся так открыто и доверчиво, что я поняла – он и мысли не допускает, что мы реально повздорили.

– Щенок тоже был задействован, – невозмутимо добавила и сама удивилась, как естественно вышло.

– Ну понятно, что ничего не понятно, – он прикоснулся к моей щеке. – Ты у меня такая молодец! Отлично справляешься. Иногда я думаю, что сказки про злую мачеху выдумали недалёкие и завистливые люди, но понимаю, что это просто ты у меня такая замечательная.

Вот так у нас с Алёнкой и появился свой очень-очень страшный секрет, в который не посвятили даже отца и мужа. Она знала, что я знаю и могу помешать ей, а я вроде бы была готова, что она может быть маленьким монстром с невинными детскими глазами.

Видимо, только этим и можно объяснить мою живучесть рядом с потенциально опасным ребёнком. Под ударом тот, кто больше всего заботится, а у меня, похоже, иммунитет к чудищам.

Как же я ошибалась!

Но пока я не могла ни о чём другом думать, кроме как о женщине в паутине, сидевшей в темноте, и о странных вывертах памяти.

Всплывшее воспоминание прямо-таки кричало: до того, как начинаются картинки из счастливого детства с любящими родителями, там явно было что-то, до боли напоминающее детский дом. Нет, конечно, это мог бы быть и санаторий или что-то похожее, с родителями за забором, которые только и ждут возможности передать гостинцы своему драгоценному чаду, но вера в подобный расклад предательски стремилась к нулю.

Нужно было срочно поболтать с мамой, чтобы заглушить ноющее чувство выбитой из-под ног земли. На следующий день мы поехали на Кутузовский – навестить нашу бабушку.

Только увидев её в дверях, мне уже стало гораздо легче – рядом с моей мамой всё кажется стабильным и правильным. Возраст никогда не мешал ей выглядеть на все сто и тщательно следить за внешностью и здоровьем, чего она, кстати, всегда требовала и от других, кому повезло попасть под её крыло. Папка у неё ходил по стойке смирно и питался исключительно сбалансировано, позволяя себе отрыв только в предельно конспиративной обстановке.

Мамуля ужасно обрадовалась мне и тут же пристроила Алёнку к новым раскраскам, купленным специально на случай такого визита. Пока та закрашивала мелкие фигуры, высунув от старания язык, я позвала маму на кухню, поговорить.

С мамой так просто на серьёзные темы не выйти – по давным-давно заведённому ритуалу сначала обязателен обмен тонной ежедневных подробностей: где была, что купила, кто и что сказал. Сегодня хитом программы стал коллагенит – она наконец выбрала правильный коллаген и уже успела на себе заметить его отличный эффект. Конечно, мне тут же был подарен пузырёк со строгим наказом принимать, как положено.

Вот какой с такой заботливой мамой заговорить о своей приёмности, скажите на милость? Но мне пришлось резать по живому, я просто не могла молчать.

Услышав историю про казённый дом, мамуля побледнела и даже как будто схватилась за сердце, но ничего, бодрячком. Она у меня – как Великая китайская стена, стоит назло всем ветрам и внушает непоколебимую уверенность своей готовностью тут же решать любые затруднения.

Некоторое время она молчала, потом несколько раз торжественно набирала побольше воздуха, чтобы что-то сказать, но так и не решалась. А потом вдруг схватила меня за руки и уже начала рассказывать, не останавливаясь.

Не каждый день узнаёшь, что ты приёмный.

Пока мама судорожно объясняла, очень боясь ранить меня и стараясь максимально сгладить удар, как они с папкой мечтали о дочке, и как однажды – совершенно случайно – услышали разговор, что вот же повезёт кому-то, такая девочка получила статус к усыновлению, просто загляденье.

Это была их старая знакомая, по совместительству – директор детдома, но она никогда не имела ввиду моих родителей и просто поделилась текущими новостями с приятельницей.

Как утверждает мама, их как громом ударило – вот оно! Казалось бы, какая новость, полно детей ждёт своего часа, но они только в тот момент поняли, что надо уже не морочить голову, а брать готового ребёнка. Решили, даже не увидев меня, а уж когда познакомились – директор поспособствовала ускорить процесс и оформить в лучшем виде, то последние сомнения, если они и были, моментально испарились.

Я слушала и отмечала где-то на заднем плане, что не так уж это и страшно, как я думала. И вовсе даже можно с этим жить.

Выговорившись, мама замерла и посмотрела с явной тревогой.

– Мам, ты чего?

– Как ты, девочка моя? Мы с папой очень тебя любим, так и знай. Прямо, как родную. Вот и Алёнку мы тоже… – и она осеклась, сообразив, что ни к чему внучке знать, что там родной крови и в помине не было, а она ведь могла услышать сейчас обрывки разговора.

– Да я и не сомневаюсь в этом, – успокоила мамулю, как могла, а потом задала волнующий меня вопрос, – просто интересно, а кто мои настоящие родители? Ну в смысле, биологические.

Её как будто ударили. Похоже, мой интерес выглядел предательством – вот так заботишься лет двадцать о ком-то, а потом бац, и вопрос, а где же они, другие, настоящие? Звучит и правда очень обидно.

Но мамуля взяла себя в руки и с заметно вытянутым лицом выдала всё, что знала.

– Федора, я понимаю, что тебе интересно, но я почти ничего не знаю. Мы сразу делали усыновление с тайной, так что никто и не думал, что в это нужно вникать. Наверное, можно узнать у них, если ты хочешь… – в глазах её читалась почти что мольба, и я поняла, что если и буду искать, то уж точно сама, не посвящая их в подробности.

Пока ехали домой, Алёнка спросила с заднего сиденья, устав рассматривать сокровища – бабушкины подарки, всякую бесценную мелочёвку.

– А чего это баба грустная была?

– Всё в порядке, просто вспомнилось такое, от чего людям всегда хочется поплакать.

– А от чего тебе хочется плакать? Я никогда не видела, чтобы ты плакала.

– Даже и не знаю, Алёнка. Просто очень хорошо, когда ты с папой рядом, вот я и не плачу.

Срочно нужно было выговориться, и я набрала Маше – как она насчёт экстренного девичника в два лица в нашей любимой кофейне на Новом Арбате? Она подтвердила, что намёк понят, и я радостно бросились пристраивать на вечер Алёнку – её папке, конечно.

Он с разумным пониманием относился к тому, что любому человеку иногда надо порадовать себя общением не только с детьми и мужьями. Особенно, если ты взял в жёны девушку лет на пятнадцать моложе и нагрузил дочкой от первого брака.

Получив зелёный свет, помчалась навстречу празднику – как будто это целое приключение, а не банальный кофе в компании одноклассницы. Но надо знать Машку – она умела делать жизнь зажигательной, хотя по её эксцентричному виду и смешных очках этого и не скажешь.

Уже почти доехав до места, поняла, что же меня так сильно тревожит – я впервые волновалась за Царёва, а не за Алёнку, оставляя их дома одних. Глупость, конечно, это же её родной отец, но сбросить смутный страх за него мне так и не удалось.

Поездка в детдом обернулась таким открытием, что не могу теперь спокойно смотреть на детей – всех, без исключения. А вдруг они тоже?…

Но ведь есть же гарантированно обычные люди. Маша, например, ещё вчера поставившая мудрый вердикт – «просто забить». При встрече она привычно пожаловалась на конский ценник на парковку в тихих и спокойных улочках, окружающих бурлящий Новый Арбат со всех сторон, а я, как обычно, ответила, что зато всегда есть свободные места.

Историю про то, как я оказалась неродная у своих родителей и даже смогла вспомнить кое-что из детдомовского детства, Маша выслушала хладнокровно, не забыв цинично припечатать, что она всегда подозревала, что со мной что-то не так. Это так на неё похоже – говорить, что думает, не щадя окружающих. Люди часто шарахались от такой навязанной правды, но мне это всегда в ней нравилось.

Вот и вчера, чётко и понятно – не стоит тщательно перетирать настолько далёкое прошлое. Узнала, что приёмная? Шок и ужас, берём с полки пирожок, едим и радуемся, что добрые люди обеспечили счастливым детством, целуем их и тут же закрываем тему, как благополучно пережёванную. Зачем бегать и искать кого-то, кто бросил тебя ребёнком? Что это даст? Свежую порцию острых ощущений? Это разве что мозгоправам потенциальную работу подкидывать.

Подруга моя всегда отличалась здоровым прагматизмом, но я же и не стала рассказывать подробности про призрак женщины в паутине и про моих маленьких чудищ. Мелькнула мысль признаться, как на духу, но я глянула так на Машку, аккуратно поддевающую десерт слишком длинной и неудобной ложкой и попутно стреляющую глазами в попытках оценить всех посетителей кофейни, и даже тех, кто за окном, и передумала. Человек с твёрдой и звонкой жизненной позицией не может допустить существование каких-то сомнительных теней в сумраке.

А мне пришлось разгребать последствия собственного любопытства.

Найти тот самый детдом труда не составило – я сразу поняла, про кого говорила моя мама, и с лёгкостью нашла довольно известную благотворительницу и директора солидного детского учреждения в Серебряном бору.

Узнала адрес, договорилась с Алёнкой «съездить со мной по делам» и нашла то самое здание за забором из чуть покосившихся полуразрушенных блоков с торчащей кое-где арматурой. Необычно для этого района Москвы.

Странное это было место. Территория поражала запущенностью, как будто здесь нарочно не ухаживали за садом, чтобы создать впечатление многовековой заброшенности. Надо сказать, удалось, и я сразу почувствовала себя не в своей тарелке, почти протискиваясь меж хлёстких веток кустарников от открытых настежь ворот и прямиком к лестнице главного входа.

Фасад украшали позеленевшие барельефы и фальшивые колонны, а окна точно никто не мыл со времён царя Гороха. Не представляю, как мама могла назвать всё это «необыкновенный, чудесный дом».

Ничто здесь не казалось знакомым.

Алёнка вовсю вертела головой, но никакого смятения не испытывала, лишь откровенное любопытство.

Охранник при входе внимательно оглядел нас с Алёнкой, особенно задержавшись на её лице, выражающем яркую смесь интереса и дружелюбия, и сразу же проводил к директору.

Коридоры были пустынны, а тишину лишь изредка нарушали приглушённые закрытыми дверьми разговоры. Не так я представляла себе заведение, где предполагается целая толпа детей.

Это даже хорошо, что мы не встретили никого из воспитанников, пока не пообщались с ней.

Встретить мертвяков без подготовки было бы довольно неприятно, но Зинаида Ивановна дипломатично сумела смягчить удар.

За порогом директорского кабинета атмосфера ощутимо изменилась – от гнетущей тишины и ощущения, что кто-то неслышно крадётся следом, не осталось и следа. Соловей Зинаида Ивановна, женщина без возраста и на редкость невыразительной внешности, встретила нас строгим взглядом и выждала паузу, прежде чем предложить сесть, но когда заговорила, то оказалось, что она прекрасно помнит меня и как будто давно ждала визита.

– Смотрю, ты всё такая же упёртая, как когда была маленькой. Если что тебе в голову втемяшивалось, то всё, уж ничем не выбить, – Зинаида Ивановна улыбнулась своим воспоминаниям и меня чуть передёрнуло при мысли, что же она могла иметь ввиду. – А твоя подопечная? Такая же ходячая неприятность? Впрочем, можешь не рассказывать. Я и так всё вижу.

Алёнка несколько раз моргнула, прикидывая, понять ли сказанное как вызов или как похвалу, а я сразу перешла к делу.

– Раз вы, очевидно, меня узнали, то догадываетесь, зачем я пришла.

– Конечно, Федора. Как и многие другие до тебя, ты думаешь, что хочешь узнать правду. Большая ошибка. Радуйся, что у тебя всё в порядке, и не занимайся ерундой. Поверь моему опыту, здесь ты ничего хорошего для себя не найдёшь.

– Я всего лишь хочу заглянуть в своё личное дело. Неужели там есть что-то настолько пугающее?

– Ещё как. Твоё личное дело, кстати, сгорело. У нас тут был пожар в архивном флигеле, так что, – Зинаида Ивановна развела руками с карикатурным огорчением, – совсем ничего не осталось. Пепел, – она дунула на поднесённую к губам ладонь, и я вдруг отчётливо почувствовала запах гари и невыносимый жар, – так обидно.

– Но вы же можете дать мне ответы?

– Могу, милая моя девочка, но не дам. Нечего ворошить старое, да и в живых там уже никого не осталось. Некого искать. – директор повернулась к Алёнке и улыбнулась ей со значением, а потом снова посмотрела на меня уверенно и холодно. – Надеюсь, мы поняли друг друга?

– Я просто хочу узнать хоть что-нибудь, неужели я не имею права?

– Про права вспомнила? А вот это даже забавно. Не каждый может выйти отсюда, но у тебя-то шанс был и уж ты воспользовалась им в полной мере. Очаровала парочку впечатлительных кандидатов на усыновление и – вуаля! Вот и наслаждайся нормальной жизнью, а мне не мешай работать, пожалуйста. Ещё куча всего…

– Так много дел у вас? А мне показалось, что детдом почти пуст. И мне совсем-совсем ничего не кажется знакомым здесь, можно хотя бы посмотреть свою комнату? Помню только её, и там ещё фонарь в окне.

Зинаида Ивановна нахмурилась, но неожиданно кивнула и торопливо встала.

– Хорошо, я отведу вас. Только имейте ввиду, другие дети… Не обращайте на них внимания и не глазейте особо. У них нечасто бывают гости и могут быть странности в поведении. А потом на выход, и чтобы нигде не задерживаться. И сразу же договоримся, что тебя я больше здесь не увижу с дурацкими вопросами. Впрочем, вот тебя, Алёнка, – директор наклонилась к ней и аккуратно взяла за подбородок, – я всегда рада видеть. Имей ввиду.

Не глазеть оказалось довольно трудно, зато поняла, как только вошла, что это та самая спальня. Даже стул у входа никуда не делся, только сейчас на нём не было ни призраков, ни живых людей. На кроватях сидели или лежали дети совершенно разного возраста, кроме парочки близнецов лет десяти, но все здесь явно школьники. Почти что обычные на вид, но при нашем появлении они дружно привстали и потянулись к нам так жадно, как будто из столовой наконец привезли долгожданный обед. По полу от них к нам побежал дымок, как позёмка, только чёрный.

– О, новенькие мертвяки! – высокий парень с длинными волосами оказался ближе всех. – Спасибо вам, Зинаида Ивановна, мы уж не ждали сегодня.

– Спокойно, Никита, – произнесла директор очень тихо, но позёмка исчезла, будто и не было, – это никакие не мертвяки, глаза-то разуй.

Я тогда просто не знала, был ли реальный риск стать обедом для этих детей, но те заметно поскучнели под пристальным и тяжёлым взглядом директора детдома, а она тут же оставила нас одних, попросив старшего проводить потом нас, подчеркнув – без глупостей.

Близнецы, невольно повторяя движения друг друга, как в зеркале, начали перешёптываться и хихикать, показывая пальцем на Алёнку, а долговязый Никита отсалютовал вслед уходящему строгому начальству и плюхнулся на кровать.

– А ты что, новенькая? – он смерил Алёнку другим, оценивающим взглядом. – Совсем ещё зелёная, как я посмотрю. Небось и не умеешь ничего?

Алёнка смущенно пожала плечами – удивительно, но она ничуть не робела, хотя была младше их всех и никогда ещё не сталкивалась целой кучей таких же чудищ, как и она сама.

– Ну ясно. А это тебе кто, мамка, что ли? – Алёнка кивнула и долговязый переключил внимание на меня. – А вы красивая. Зачем дочку хотите сдать? Надоели постоянные несчастные случаи? Нет, я всё понимаю, – в его тоне сквозило пренебрежение, как будто я лично его обидела, – хотите жить скучной обывательской жизнью и не бояться засыпать в своём доме. Всё, как всегда, ничего нового.

Девушка с нелепой стрижкой и плохо окрашенными волосами, никогда не знавшими хорошего ухода, подошла поближе и подняла руку, чтобы потрогать мои волосы, но в последний момент передумала.

– Как думаете, Зинаида Ивановна не будет сильно ругаться, если я чуть-чуть… У неё волосы такие клёвые, правда? – она нагло стояла прямо передо мной и вела себя, как будто я просто бессловесная кукла. Кто-то из девочек усмехнулся.

– Валяй, – долговязый махнул рукой, – мы тебя прикроем, если что.

Девушка кивнула и её раскосые серые глаза оказались совсем близко.

– Не бойся, красавица, ты ничего не почувствуешь, – я скорее поняла, чем увидела, как она пытается окутать мои ноги мутными клочками тумана, и тут мне стало дико смешно. Девчонка крала мои волосы! Она просто захотела приукрасить свою жалкую шевелюру, сделать её погуще за счёт моей. И ещё я поняла, что ей легко бы это удалось, просто она неправильно выбрала донора.

В её уверенных глазах сначала мелькнула досада, а потом и страх.

– Ты что, ведунья? – девчонка отшатнулась, – Какого лешего директриса нас не предупредила!

– А ты что, обожаешь обворовывать гостей? – это всего лишь мелкие и слегка напуганные чудища, получившие отпор. Вдруг стало так легко и свободно дышать, а унылая сиротская комната превратилась в поле для давно забытой игры – моей игры.

– Да ты знаешь, где я видела таких гостей, как ты… – девчонка разве что не шипела. – Шла бы ты домой, тётя!

– Маму мою нельзя трогать! Поняла? – пискляво погрозила Алёнка, до того стоявшая, разинув рот, и взяла меня за руку, – Пойдём отсюда, они плохие.

– И не надо нас провожать! – я вспомнила достаточно, чтобы самостоятельно найти обратную дорогу. Алёнка крепко вцепилась в меня и возмущённо сопела, пока мы брели к выходу.

На самом деле, мы почти проскочили мимо той приоткрытой комнаты в конце коридора, но Алёнка вдруг потянула носом и застряла, как будто учуяла необыкновенную вкуснятину.

Я даже не успела ничего сделать, как её маленькая ладонь выскользнула из моей и она сунула туда нос, распахнув дверь пошире. Внутри вплотную стояли люди с закрытыми глазами – серая, увядшая кожа и жутко тонкие лодыжки заставляли задуматься, а как они вообще держаться на ногах.

Алёнка всплеснула руками и от них со всех сторон побежали тонкие струйки, клубясь и переплетаясь. Я еле успела оборвать поток, а Алёнка удивлённо посмотрела на меня.

– Мам, ты чего, не поняла? Это и есть мертвяки. Всё нормально.

Алёнка даже брыкалась, когда я уводила её подальше от комнаты с мертвяками. Похоже, они нечто вроде легкоусвояемого фастфуда для чудищ, а я очень испугалась, что, распробовав такое, она теперь будет реально опасна для окружающих, и мне придётся караулить её каждую секунду.

Перед глазами встали всплывшие в памяти картины – соседи по комнате налетают на такого же мертвяка и ощипывают его, как липку, а я стараюсь не обращать внимания и играю в куклы, потому что знаю – буду мешать им, и они станут дразнить меня. Но они всё равно недолюбливают меня, потому что я не такая, как они.

И ещё помню худощавого рыжего мальчишку с веснушками, всё время норовившего пихнуть меня локтём или ногой, пока никто не видит, а я от обиды глотаю слёзы, но не жалуюсь, хотя это и нечестно, я же их не трогаю.

В первый раз мертвяков приводят к нам вполне ещё бодрыми и даже говорящими, но видно, что они не очень понимают, зачем здесь. Все следующие разы они всё меньше похожи на людей, а под конец даже кажется, что это лишь призраки – жизнь в них еле теплится.

После похода в детдом Алёнка изменилась и стала активно интересоваться любой возможностью нырнуть в толпу людей. Всегда, когда мы случайно оказывались среди них, я видела, как Алёнка присматривается и будто бы выбирает. Мне всё труднее было удерживать её рядом, на расстоянии вытянутой руки, и придумывать для Царёва причины, почему мы не можем отдать её на какие-нибудь детские развивающие занятия, чтобы она свободно пообщалась со сверстниками под присмотром воспитателей.

Не могла же я сказать ему, что не хочу потом увидеть, как Алёнка жадно и почти без разбора собрала себе всё, что ей понравилось в этих бедолагах – может быть, способность красиво рисовать животных или петь, и раздавать это всё обратно, натыкаясь на бурное её возмущение. Хуже всего то, что иногда я всё равно упускала Алёнку из виду и не всегда могла потом найти тех, кого ограбили, и к школе она уже была настоящим чудо-ребёнком, полным скрытых или явных талантов.

С другой стороны, Царёв не мог жаловаться – дочка радовала папу своими успехами во всём, за что ни возьмись.

Откуда берутся мертвяки, я узнала, когда Алёнка пошла в школу.

Мне пришлось обещать ей, что если она не будет трогать людей в школе, то я уговорю её отца поехать летом всем вместе в отпуск туда, куда она скажет. До сих пор я всегда старалась выбирать места вроде бунгало на берегу океана, а вокруг – ни души. Царёва такой вид отдыха вполне устраивал, ему круглосуточного веселья хватало и на работе, а я предпочитала чуть ослабить хватку и не переживать, что Алёнка может натворить среди беспечных туристов.

Не знаю, чем именно ей приглянулась та учительница. Возможно, просто понравилось, как здорово она умеет всё объяснять – Алёнка с восторгом рассказывала после уроков, как хорошо Мария Викторовна отвечает на вопросы и вообще учит других детей делать новое и непонятное.

Я поняла, что происходит неладное, когда через месяц после начала занятий нам объявили, что у нас замена. Родительский чат забурлил, ведь многие выбирали педагога начальных классов чуть ли не с лупой, а слухи пошли довольно странные. Писали, что она то ли очень серьёзно заболела, то ли трагически потеряла кого-то, то ли просто рассорилась с головой.

Через пару дней встретила её у школы, когда ждала окончания последнего урока, чтобы забрать Алёнку. Мария Викторовна как раз вышла через калитку около парковки и стояла у забора, крепко обхватив руками папку с бумагами. Я выскочила из машины и подошла к ней, чтобы поговорить, а она подняла на меня совершенно пустые глаза и сказала, что извиняется, но она не помнит, кто я такая и чья мама. Точь-в-точь, как новенькие мертвяки – потерянная и слабая.

То есть выглядела она полностью здоровой, но я чувствовала, что её лишили чего-то самого важного, без чего жизнь потеряла для неё всякий смысл. Похоже, Алёнка забрала себе не просто удобную способность, а настоящее призвание, без которого всё рассыпалось, как карточный домик.

А дальше учительница Мария Викторовна просто пропала.

В школе лишь разводили руками и явно тяготились расспросами, а в итоге сказали, что она уволилась по собственному желанию и вообще администрация справок не даёт, претензии к обучению есть, ах нет, тогда до свидания.

Конечно, домашний адрес я всё равно добыла.

Обычная московская многоэтажка со двором, забитым под завязку машинами даже в будний день. Дверь открыла бойкая пенсионерка из тех, кто на проверку всегда оказывается главным по подъезду и твёрдо знает, кому и как следует себя вести. Аккуратная стрижка и ногти в полном порядке, и даже лёгкий макияж имеется – наверняка, за хлебом сегодня выходила или мусор выносила, а в народ как без парада?

Квартира тесная и отчётливо дамская – ни малейшего следа мужского присутствия. Всюду разросшиеся комнатные растения и тонны сувениров из тех, что сразу тянет выкинуть, если вдруг ими одарят, но ведь кто-то же бережно хранит такое и радуется, протирая пыль на полках.

Мама учительницы кокетливо попросила звать её тетей Валей, и только усадив меня пить чай с вареньем-печеньем, она приготовилась слушать, по какому я вопросу.

Я рассказала, что моя девочка учится в первом классе у её дочери и мы все в родительском комитете очень переживаем, куда же пропала наша любимая учительница. Тётя Валя была польщена вниманием и тут же выдала, что у Машеньки вдруг началась такая тоска, такая тоска, что хоть вой, и что она была вынуждена обратиться к проверенным бабкам-знахаркам за помощью.

Деликатно уточнила, не пробовали ли они сходить для начала в районную поликлинику, но возможности классической медицины были тут же подвергнуты тётей Валей такому глубокому остракизму, что мне стало даже неловко за свои смехотворные идеи.

Не знаю, кстати, что бы сказали врачи, приведи им на приём настоящего свежего мертвяка, но здесь всё было очень лихо – тётя Валя бодро нашла в интернете контакты некой то ли потомственной колдуньи, то ли ещё кого из этих, но главное – с очень твёрдой гарантией и целой простынёй восторженных отзывов.

Тётя Валя без колебаний вручила свою родную дочь в руки этих квалифицированных специалистов и спокойно ждала теперь, когда ей вернут Машеньку в прежнем виде – восторженную незамужнюю учительницу тридцати лет, страстно любящую своих учеников, а не безжизненного манекена, еле складывающего слова в предложения.

Контактами столь ценного и редкого целителя тётя Валя с воодушевлением поделилась, сообщив между прочим, что женщинам в беде у них положена скидка, так на сайте написано, так что я не должна дать себя облапошить по молодости лет.

По телефону ответили чуть снисходительным грудным голосом, но довольно сбивчивую и только что выдуманную историю про обманутую жену выслушали внимательно и уточнили только две вещи – от кого я о них узнала и сколько наличных нужно приготовить.

Принимали они в подвале старого кирпичного здания недалеко от бывшего автозавода имени Лихачёва, и узкая лестница с железной дверью внизу и банальной надписью «Дом быта» никак не могли приготовить посетителей к тому, что на самом деле скрывалось внутри. Здесь работала семейная пара из бывших южных республик, можно было сделать ключи или поменять молнию, но когда я сказала, зачем пришла, то меня с таинственным видом и сомнительными комментариями на непонятном лающем языке провели куда-то вглубь по душным и полутёмным коридорам.

Там в невообразимо вычурной и аляповатой обстановке сидела маленькая толстая женщина, вырядившаяся в смесь гадалки и певицы начала прошлого века. Она похлопала по сомнительной чистоты матрасу рядом с собой и величественно предложила присесть, и я тут же узнала её по голосу – это она разговаривала со мной по телефону.

Я неторопливо прислонилась к дверному косяку и прикрыла глаза, чтобы точнее определить, где мертвяк. Его приторный запах я почуяла сразу, как только спустилась в подвал, а сейчас он был настолько сильный, что мне даже трудно было понять, откуда конкретно он идёт.

Открыла глаза и увидела, как горе-целительница встревожилась, что клиент выпадает из нормального процесса по подготовке к расставанию с денежными знаками. Она вскочила и бойко залопотала что-то про ауру или карму, которые нужно то ли почистить, то ли удалить, но вслушиваться я не стала.

Судя по всему, мертвяк был где-то неподалёку, и я пошла вперёд, ловко ускользнув от настойчиво наступающей толстушки, и отдёрнула большое цветастое покрывало, прибитое под потолком. Там открылась небольшая ниша с длинной скамьёй вдоль стены. В дальнем углу сидел сильно осунувшийся тип с недельной щетиной и всклокоченными волосами, но во вполне приличной одежде, только здорово измятой. Это был ещё свежий мертвяк, и я отпрянула от его равнодушного и уставшего взгляда. Он вполголоса пробормотал что-то вроде приветствия и отвернулся.

– А где учительница? – я схватила целительницу за плечи и почувствовала, как пульсирует в ней гнев. Мне удалось вынести этот яркий сгусток энергии за пределы человеческого тела и он рвался теперь обратно, но я могла бы перелить его и в мертвяка, если бы захотела. Но я не стала, а просто держала этот маленький вихрь прямо перед носом хозяйки. Целительница от ужаса побледнела, как снег, и тут же начала оправдываться.

Выяснилось, что им уже заплатили за обоих мертвяков и она никак не может отдать мне оставшегося, но если я готова подождать, то максимум через неделю смогу забрать себе другого мертвяка. Конечно, бесплатно, а дальше – как договоримся, но, судя по её округлившимся от страха глазам, она явно была готова к уступкам.

Поняв, что меня интересует только учительница, хозяйка достала из кармана и сунула мне в руки бумажку, на которой был нацарапан адрес. Мельком взглянув, сразу поняла, что это мой детдом в Серебряном бору. Теперь ясно, откуда их там столько – мертвяков. Налаженные каналы поставок.

На шум прибежали остальные работники, но целительница сделала им знак, и те быстро исчезли из поля зрения. Уходя, бросила хозяйке, что буду за ней присматривать, а та заверила, что продаёт только мертвяков, а остальным – очень даже хорошо помогает, никто не жалуется. Возможно, она и правда что-то там могла, раз увидела мой фокус с вихрем, а когда я всё-таки вернула его на место, заметно расслабилась и принялась благодарить меня.

У меня ещё было время до того, как пора будет забирать Алёнку из школы, так что я поехала прямо в детдом и припарковалась чуть подальше, размышляя, как буду вытаскивать Марию Викторовну. Насколько я поняла, мертвяков хранили в главном здании на первом этаже, а единственный способ попасть туда, минуя охрану, был влезть через окно с противоположной стороны – там должно было быть не слишком высоко.

Хорошо, что я была в джинсах – перемахнув через забор, рванула напрямик сквозь заросли и чуть не застряла там, зато с окном повезло – форточка была открыта, так что я легко вскарабкалась на карниз и просто сдвинула внутренний шпингалет.

Внутри было тихо, так что я быстро прошмыгнула мимо лестницы и дальше по коридору, а потом заглянула в первую же комнату. Там по-прежнему толпились мертвяки, только старые и уже почти никакие. Новые нашлись чуть дальше, в соседней комнате, – Мария Викторовна смирно сидела на одном из стульев, стоявших рядами, словно в пустом зрительном зале.

Я торопливо заговорила с ней, но она не слушала, а только молча кивала, а потом вдруг заплакала. Тогда я просто потащила её за собой, надеясь, что нас не застукают. Особенно трудно было заставить её вылезти в окно – пришлось просто спихнуть и она неловко упала на ярко-жёлтый ворох кленовых листьев, но обошлось, кажется.

Добравшись до спасительного забора, я обернулась и увидела в окне чью-то фигуру, но она тут же исчезла. Может быть, просто показалось.

Тётя Валя встретила свою молчаливую дочь с изумлением, но с готовностью засуетилась, устраивая её поудобнее. Мария Викторовна безучастно взирала, как её обкладывают подушками и закутывают в плед, но пила чай, если поднести чашку ко рту, и даже механически жевала предложенную еду.

Пришлось в красках рассказать тёте Вале, что её дочь продали чёрт знает куда, так что впредь она ни в коем случае не должна отдавать её сомнительным лицам, а если что – звонить сразу мне. Обескураженная и притихшая тётя Валя покивала и обещала выполнить всё в точности, но я чувствовала, что она до конца не уверена.

Забрав Алёнку из школы, осторожно расспросила, как прошёл день, а та как ни в чём не бывало пожаловалась, что прошлая учительница нравилась ей больше.

Это уже никуда не годилось. Мало того, что Алёнка превратила свою первую учительницу в мертвяка, нарушив строжайший запрет трогать людей в школе, но она ещё и так по-детски не осознавала, что из этого вышло. Или делала вид, что не понимает.

В любом случае, настало время преподать ей наглядный урок.

Я ласково улыбнулась и спросила, не хочет ли она прямо сейчас навестить Марию Викторовну. Та на мгновение глупо разинула рот, а потом нашлась и деланно обрадовалась, озадаченно похлопав ресницами. Всё-таки знает, что натворила, и боится наказания. Ну что же, поглядим, как у тебя с сочувствием и исправлением ошибок.

Поехали к тёте Вале – заодно и проверить, как там наша учительница и не сдала ли родная мать её снова каким-нибудь предприимчивым проходимцам. И я отчаянно надеялась, что мне удастся откатить всё назад, как это раньше всегда получалось с теми, кому не повезло приглянуться Алёнке.

Алёнка надулась и смотрела через пассажирское окно, делая вид, что там что-то интересное, когда мне вдруг позвонил Царёв. Он всего лишь хотел предупредить, что очень поздно придёт сегодня – какие-то срочные дела по работе. Я бы и внимания не обратила, но голос у него действительно был весьма странный. Алёнка неожиданно посмотрела прямо на меня и с вызовом сообщила, что папка врёт, она это точно знает. Прозвучало, как оплеуха, и я растерянно промолчала в ответ.

Способность безошибочно различать враньё она подцепила у одной из своих жертв, но я впервые видела, как она с таким удовольствием поделилась своим наблюдением. У меня даже на секунду перехватило дух – ей всего семь лет, а она уже играет так жёстко.

Мария Викторовна так и сидела на диване, как я их оставила, а вот тётя Валя сильно приуныла. Даже в том, как она встретила мою девочку, чувствовались усталость – да она меня утром чуть ли не с караваем привечала, а сейчас – уже совсем не то.

Увидев учительницу, Алёнка слегка занервничала – конечно, кому понравится такое удручающее зрелище, когда ты ему виной. От очередных плюшек с чаем мы вежливо, но решительно отказались, и я попросила Алёнку чуть приобнять учительницу – так было проще перелить обратно украденное. Она нерешительно подошла поближе, постоянно озираясь, словно я вдруг передумаю и мы просто уедем домой. Мария Викторовна не реагировала и лишь слабо шевелила губами, глядя куда-то вдаль. Алёнка подняла руки и прильнула к ней, чуть наклонившись и уткнувшись в растрёпанные кудрявые волосы.

В них так и остались обрывки листьев, прицепившиеся, пока мы выбирались из детдома – странно, что тётя Валя до сих пор так и не убрала их. И ещё – как же я раньше не заметила? – над виском приклеился кусок паутины, от которого мне почему-то стало не по себе. Я даже обернулась проверить, нет ли тут призраков, но никого не нашла, конечно.

Что-то пошло не так. Я пыталась всё исправить, но чувствовала в мертвяке лишь дыру без дна, которую нельзя было наполнить. Она не принимала обратно свой дар.

Алёнка выпрямилась и виновато посмотрела на меня.

– Поедем домой, мама. Обещаю, я больше так не буду.

Что мне оставалось? Вечер выдался грустным и одиноким. Алёнка не захотела ужинать, а быстро сделала нехитрые уроки и рано легла спать, попросив её не трогать – надеюсь, она осваивает на практике такое понятие, как муки совести.

Я вышла на балкон и долго смотрела на огни города, представляя, как Царёв вернётся и я честно расскажу ему, что случилось. Мне почти удалось поверить, что всё так и будет, но когда он пришёл уже за полночь, то лишь сухо бросил, что смертельно устал и тут же завалился спать. Он даже не спросил, как Алёнка, а такого раньше никогда не бывало.

С неделю мы делали вид, что ничего не произошло. Алёнка ходила в школу притихшая и вела себя, как паинька, а Царёв замкнулся в себе и, кажется, вообще ничего не замечал.

Я уже думала, что так всё и останется, когда мне позвонила тётя Валя. Я даже не сразу её узнала, такой слабый был голос. Она еле-еле произнесла: «Приезжай, пожалуйста, помоги мне!», – и повесила трубку.

Долго ждала, пока мне откроют, и прислушивалась к беспокойной трели звонка. Наконец услышала шаркающие шаги и звук проворачивающегося замка – дверь открылась, и из квартиры отчётливо повеяло страхом.

За прошедшую неделю тётя Валя превратилась в измождённую и худую старуху, еле передвигающуюся по дому. Я поняла, что она сразу услышала звонок, просто ей понадобилось столько времени, чтобы добраться до входа. Тётя Валя попыталась что-то сказать, но у неё не хватило сил и она прислонилась к стене, чтобы не сползти на пол.

Подхватила её и повела на кухню – лёгкую, словно пушинку. Все цветы на подоконнике увяли – торчат сухие и безжизненные, целиком опутанные паутиной. Мебель, стены, пол и дурацкие безделушки – всё в пыли, словно никто не жил здесь уже несколько лет.

Аккуратно посадила тётя Валю на стул и налила воды из чайника. Та жадно схватила стакан обеими руками и выпила до дна.

– Я боюсь её, – прошептала она и с мольбой посмотрела на меня, – у нас в подъезде просто ужас, что творится. Соседка слева совсем слегла, а у неё была стойкая ремиссия, все подружки радовались. Увезли её по скорой. Семью напротив вчера забрали за бытовуху, полиция еле успела приехать и их растащить, а то совсем худо было бы. Справа жила бабушка – божий одуванчик. Два дня назад дети приехали навестить, а она уже… И ведь бодрая такая была, всё говорила, что опять собирается на будущий год рассаду сажать, так у неё обычно пол подъезда излишки забирали, хорошая уж очень рассада всегда получалась.

– А где она? Где Мария Викторовна?

– Она там, – тётя Валя ткнула пальцем в сторону спальни. – Но я туда не пойду. Боюсь я очень. Она так смотрит… Жутко делается.

Спальня вся была в паутине, но когда я осторожно прикоснулась к переплетённым волокнам, затянувшим дверной проём, те моментально рассыпались в труху. Мария Викторовна полулежала на кровати около окна и выглядела мирно спящей, но слишком яркий румянец наводил на мысль о лихорадке. Я потрогала её руку, лежащую вдоль туловища, и поразилась, насколько та была ледяная. Мария Викторовна внезапно раскрыла глаза и посмотрела в упор – теперь в её взгляде появилась какая-то сила, как равнодушный смерч, затягивающий всё вокруг. Она обхватила мою ладонь холодными цепкими пальцами и тихо сказала: «Уходи».

Раньше никогда не видела мертвяков в этой стадии – она была словно чёрная дыра, поглощающая всё живое. Её нельзя было оставлять здесь, потому что она только набирала силу, и я чувствовала, что дальше будет гораздо хуже.

Я вернулась на кухню и обещала тёте Вале, что заберу её дочь насовсем, точнее то, что от неё осталось. Мне даже не пришлось выдумывать, что будет дальше, а та сразу согласилась и вздохнула с видимым облегчением. Ей действительно было всё равно, лишь бы прекратить всё это.

Поднять Марию Викторовну с кровати оказалось несложно, и я торопливо вывела её прочь из опустошённого дома. Она безучастно наблюдала, как её везут в машине, и лишь увидев здание детского дома, слегка заволновалась.

На этот раз директор Зинаида Ивановна встретила меня прямо у главного входа и сразу приказала охраннику отвезти слегка дезориентированную Марию Викторовну к остальным мертвякам, а потом с усмешкой повернулась ко мне.

– Ну что, Федора, поговорим? В этот раз ты решила не лазить через окно, а войти, как все нормальные люди, с парадного входа?

– Вы знали, что это была я?

– Ну конечно. Ты должна была сама во всём убедиться, так что я позволила тебе поиграть в кошки-мышки.

– Убедиться в чём именно? – но я уже знала ответ.

– В том, что бывает, если оставить мертвяка среди людей.

– А исправить это никак нельзя?

– Я не знаю способа, – Зинаида Ивановна пожала плечами, – так что единственный вариант, это скормить их моим детям. В последний раз, когда об одном-единственном мертвяке никто не позаботился, это закончилось мировой войной.

Мы ещё долго сидели в кабинете директора, но основное было сказано сразу – тех, кто не может присмотреть за своими мертвяками, держат взаперти, и точка. За несмышлёных детей могут отвечать их родители – а хоть бы и мачеха, и у меня сразу появляется интересный выбор. Я могу отдать им Алёнку, как не умеющую себя вести, и они сами, на свой собственный лад, станут учить её уму-разуму, или я твёрдо гарантирую, что такого больше не повторится.

Они и не требуют, чтобы мертвяки вовсе не возникали – по традиции на подобное смотрят сквозь пальцы, никто же не застрахован. Главное, чтобы этого мертвяка как можно быстрее переправляли в место, где его надёжно пригасят, потому что глобальные потрясения никому не нужны. В Москве это как раз и есть детдом в Серебряном бору. Нужны будут ещё адреса, дадут без проблем. На всех континентах и вообще где душеньке угодно.

На вопрос, может ли сама Алёнка «поглотить» мертвяка, Зинаида Ивановна хмыкнула и скептически отметила, что такое тоже допускается, но она никому из обычных людей не пожелала бы находиться рядом, и как насчёт моего мужа? Не жалко его? Вроде бы до сих пор считалось, что у нас удачный брак? Мне не понравилось это «вроде бы», но суть я уловила.

И ещё мне показалось, что Зинаида Ивановна словно бы жалеет меня, отчего сразу захотелось закусить удила и бежать, сломя голову, доказывая им всем, что я справлюсь.

Конечно, я не могла вот так взять, и хладнокровно сдать падчерицу в детдом. Не для того я потратила столько сил, воспитывая её и оберегая. И дело даже не в Царёве – Алёнка по факту была теперь и моим продолжением тоже.

На этот раз Зинаида Ивановна вызвалась проводить меня лично, и, когда мы словно бы ненароком прошли мимо классной комнаты, откуда доносились невероятные по своей выразительности звуки игры на фортепиано, я поняла, зачем это было ей нужно. Дверь осталась призывно распахнутой, а на первой парте сидела та самая девочка из парка, которая из-за лохматого щенка чуть не потеряла бабушку – я сразу её узнала. Похоже, судьба её оказалась менее счастливой, чем Алёнкина, и просто не нашлось взрослых, готовых подчищать неприглядные хвосты существования маленького чудища.

Подъезжая к школе, сообразила, что во всём этом есть и положительная сторона. Угроза сдать строптивую девчонку в детдом, если что, это и есть тот самый рычаг, которого мне не хватало. До сих пор просто нечем было держать Алёнку в узде – давить авторитетом, конечно, можно, но постоянно нависающая тень матери, про которую, уверена, она не забыла, хотя и уже давно не вспоминала, и скользкий статус мачехи – всё это не то, надолго не хватит.

Алёнка вышла из школы, аж подпрыгивая от радости, и с гордостью рассказала, как мальчишки выбрали её самой красивой в классе, а одноклассницы чуть не лопнули от зависти. Жаль стало расстраивать, и я решила отложить разговор. Алёнка витала в облаках и даже сама предложила пойти погулять после обеда – сходить в парк, как в старые добрые «дошкольные» времена.

Пока я мысленно подбирала слова, она углядела на улице объявление – похоже, оно было очень свежим и ещё не успело потонуть под бесконечными слоями новой рекламы.

– Мама, смотри, это же Красная шапочка! Ты помнишь её? Она ещё чуть не слопала свою бабушку, – ей даже смешно это сейчас показалось.

Объявление с размазанной, но узнаваемой фотографией лаконично сообщало про пропажу ребёнка и обещало денежное вознаграждение за любую информацию. И мобильный телефон в конце. Повинуясь порыву, я всё сфотографировала.

– А я её как раз видела сегодня, представляешь, – спокойно начала разговор, – твою Красную шапку.

– Ух ты! И где? А давай позвоним и выиграем деньги! – она всё ещё не заподозрила подвох.

– В детдоме. Помнишь это место?

– Да, мамочка, – вот теперь её глазах мелькнула тревога.

– Я отвезла туда учительницу, которую ты сделала мертвяком. Она совсем плохая стала, гораздо хуже, чем ты видела. Директор сказала, что заберёт и тебя тоже, если только я не возьмусь присматривать за тобой, и чтобы никаких глупостей.

– А Красную шапочку за это забрали? За мертвяка?

– Конечно.

– Мамуля, ты же меня им не отдашь? – она побледнела и стала удивительно похожа на загнанного зверька.

Некоторые решения стоят нам слишком дорого, но чаще всего оказывается, что изменить на самом деле ничего было нельзя.

Царёв теперь вечно задерживался на работе, а когда иногда я смотрела на Алёнку, выслушивая по громкой связи его крайне неловкие объяснения, то она отводила глаза, не желая признавать очевидное. Конечно, она прекрасно видела, что дело нечисто, и парадоксальным образом чувствовала вину за отца. Бедная девочка, ей и так хватало переживаний после истории с мертвяками, она же теперь жутко боялась хоть как-то расстроить меня.

А в чём настоящая причина, я всё-таки выяснила.

У одного влиятельного чиновника из важного для Царёва министерства обнаружилась родная дочь, девушка энергичная и полная всяких скрытых талантов – некая Зоя Олушкина. Она решила, что хочет попробовать себя в бизнесе, и не придумала ничего лучше, чем пролезть в руководство какой-нибудь очень крупной компании, используя папины связи.

Компанией, конечно, оказалась маленькая и скромная микро-империя Царёва, а он сам тоже показался ей человеком достаточно интересным, чтобы проводить с ним многие часы, не обращая внимания на разницу в возрасте и смущенные взгляды многочисленных сотрудников. Нет, они-то не проболтались – кремень, а не персонал, но как раз тут мне очень помогла Машка.

Подружка внимательно выслушала мои не то, что сомнения, а лютую уверенность, и прямо глядя в глаза строго спросила – хочу ли я на самом деле знать правду, или мне предпочтительнее пребывать в счастливом неведении? Последнее – тоже отличный выбор, кстати, большинство людей именно так и поступает – делает вид, что оно ослепло и оглохло. Рабочий вариант.

Машка уже достаточно давно работала журналистом, так что узнать всю подноготную проблемы для неё не представляло. Я выбрала правду, что бы мне это ни стоило. Впоследствии много раз жалела о принятом тогда решении, но… Что сделано, то сделано.

Зоя Олушкина была настолько же прекрасна, насколько ужасно выглядели её сводные сёстры. Как оказалось, её отец рано овдовел и вскоре женился во второй раз – на милой женщине с двумя дочерьми. Аккаунты нашей красотки Олушкиной пестрели семейными фотографиями, на которых эти бедные сёстры просто не знали, куда себя деть, настолько плохо они смотрелись на фоне яркой и безупречной Зои. Впрочем, не думаю, что кто-то их вообще замечал.

Удивительно, но даже я не сразу догадалась, в чём дело.

Машка устроила мне «случайную» встречу в одном из ресторанов, чтобы я смогла как следует рассмотреть соперницу, оставаясь в тени.

Девушка впорхнула в зал, заставив отвлечься почти всех мужчин в пределах досягаемости, а за ней тенью прошмыгнули её сёстры: несуразная пышка и прямо-таки ходячая жердь. В этот момент между столиками навстречу им пошла молодая женщина с таким особенным, очень робким и застенчивым взглядом, от которого окружающие наперебой бросаются спасать и от чего угодно защищать его счастливую обладательницу. Обычно подобное можно встретить лишь в кино, очень редкое явление.

Зоя Олушкина изящно разминулась с дамой, но я успела заметить, как между ними пробежал дымок, почти невесомая струйка, и глаза её потухли, потеряли всю свою магию, тогда как Зоя на мгновение обрела тот самый взгляд, тотчас спрятанный до поры до времени под маской непринуждённой уверенности.

Какова! Всю жизнь обдирала сестёр и всякого, кто под руку попадётся. Похоже, больше всего Зою интересовала собственная внешность, так что это вполне объясняет, почему бедные родственники всё-таки выжили, хотя и превратились в ходячих страшилищ.

Еле справилась с порывом тут же вернуть всё обратно – жаль, конечно, обворованную женщину, но я знала, что такое вмешательство выдаст меня с потрохами, так что решила про себя, что видно уж судьба у неё такая – лишиться эффектного дара, случайно попавшись на глаза чересчур жадному чудищу.

Зато у сестёр-дурнушек даже и шанса не было, слишком давно они растеряли всё ценное, чем когда-то владели. Пока я пыталась понять, в чём секрет столь гипнотического воздействия Зои Олушкиной на своих стародавних жертв и зачем она таскает их за собой повсюду, Машка ойкнула и схватила меня за руку, чуть не проткнув ногтями. Я только успела ругнуться, зачем такое вытворять, больно же, а она торопливо и взволнованно зашептала.

Врождённая Машкина наблюдательность, помноженная на профессиональный журналистский навык, позволила ей увидеть то, что никто и никогда не замечает даже под самым своим носом – как бедная жертва лишилась своей характерной особенности, передав её хищнику.

Она всё спрашивала, видела ли я то же, что и она, и вспоминала какого-то Ваню. Причём тут Ваня, я поняла не сразу.

Оказалось, что как-то раз Машка очень и очень круто зависла со своим одногруппником – точнее, с целой развесёлой компанией, где единственным человеком, срок знакомства с которым перевалил за несколько часов, был как раз тот самый Ваня Волков, шалопай и хвастун.

Животрепещущие подробности мероприятия Машка, по счастью, опустила, быстро перейдя к сути – когда уже трудно было понять, это всё ещё ночь или уже считается утро, Ваня начал рассказывать какую-то несусветную дичь. Про то, как он охотится на страшных существ, способных забрать у других беззащитных человеческих овечек гораздо более важные вещи, чем наличность из карманов или даже карточку с кодом.

Тогда Маша решила, что мальчик просто увлёкся или пересмотрел триллеров, но сейчас стало ясно – всё правда. Она лично увидела, что произошло, и намерена теперь разобраться.

Я узнала этот блеск в её глазах – почуяла достойную дичь и со следа не слезет. Мне была уготована роль восторженного зрителя, но зато в первом ряду – обещали даже взять с собой на серьёзный разговор с горе-охотником.