Всё возьми бесплатное чтение

Глава 1.

– Искандер Аль-Дива вернулся! – сообщали слуги друг другу.

В Либии род Аль-Дива ценили. У них были земли, власть, богатство, влияние. Ранее, род Аль-Дива был родом благородных воинов, наемников, но, когда в Либию пришла Оснанская империя, роду Аль-Дива дали титул. Шейх Искандер Аль-Дива вернулся от султана, к которому ездил по торговым договорам. Амелик Аль-Толь, друг Искандера на этот раз не ездил с ним, дома было много дел. Сейчас жгучий красавец сидел в окружении девушек сераля Аль-Дива и ждал Искандера.

В сад дома вошел мужчина. Он был высок и статен. Белые одежды указывали на принадлежность к древнему и богатому роду. К нему навстречу бросились двое детей, его сыновья. Один черноволосый, яркий, с богатым именем Джаллал. Он был старшим. Он рос достойным воином и сыном. У младшего были глаза редкой, небесной синевы и светлые волосы, как у северянина, которые при луне или пасмурной погоде отдавали серебром, а при солнце золотом. Такое наследие перешло младшему от его прабабки, северянки. Плененной прадедом, и взятой в жены. Род Хуруй тоже был древним и знатным, откуда и взял Искандер свою Эйшан. Северная принцесса Энефея, бабка Эйшан, радовалась, когда внучка родила второго сына, лелея надежду, что он понесет северную кровь дальше, в этом южном краю. Эйшан сначала боялась, что Искандер мог бы заподозрить, что второй ребенок не от него, но все видели радость Энефеи, не приходилось сомневаться, в кого удался ребенок. Энефея, как самая старшая женщина в роду Хуруй попросила, чтобы сына назвали в честь ее пропавшего отца – Энефрей. Так и назвали. Дети и их мать Эйшан любили своего отца и мужа Искандера без памяти.

– Что ты привез, отец? – спросил Джаллал, подбегая к отцу.

Искандер поднял сына в воздух, тот захохотал. Суровый мужчина улыбнулся. Шрам на его щеке, похожий на ящерицу, будто ожил.

Энефрей ждал, пока отец обратит внимание на него.

– Я все покажу, – ответил Искандер, отпустил первенца, и поднял на руки младшего. Усадил его на руку. Энефрей был тонок в кости, и почти невесомый, из него выйдет хороший наездник, может, самый быстрый в Либии.

– Тебя долго не было, – мягко проговорил Энефрей. Мужчина погладил сына по лицу, внимательно глядя на него.

У него мог бы быть такой сын от нее. С таким же небесным ликом.

ХХ

– Все, дела, красавицы. Но я еще вернусь, – Амелик швырнул за спину ворох цветов, срезав их с клумбы своим кинжалом.

Девичий смех обласкал его слух. Амелик самодовольно улыбнулся и направился в дом, куда пошел Искандер.

Эйшан, темноглазая, красивая либийка бросилась к мужу, как ласковый котенок, прильнув к нему. Джаллал убежал к каравану, первым смотреть подарки.

Энефрей посмотрел на мать, на отца, к которому льнули со всех сторон любящие родственники, тихо, остро попросил:

– Поставь меня, тебе же неудобно. Я маме мешаю.

– Как долго тебя не было… – эти три дня были вечностью для нее. Как ему рассказать, что она не могла уснуть, что ночи были душными и холодными, что дни были пустыми и ненужными? Эйшан побаивалась своего сурового мужа, он казался всегда таким далеким. Но ночами, когда он ласкал ее, и они становились одним целым, она понимала зачем живет.

– Фрей, отойди от отца, – позвала Энефея, – дай им поздороваться с матерью.

Искандер вздрогнул, поцеловал в висок сына и отпустил его. Каждый раз, когда он слышал это имя, он невольно сжимался, вот и сейчас оно остро хлестнуло по памяти. Мужчина ласково обнял жену, поцеловал ее.

– Пришлось ненадолго задержаться.

– Султану нужно найти какие-то другие развлечения, а не отрывать мужа от семьи, – от поцелуя у Эйшан закружилась голова, темные глаза подернулись поволокой. Ей хотелось утащить Искандера в спальню, от всех, от Амелика, с его идиотскими шутками, от братьев, которые будут задавать глупые вопросы, от детей, которым пора бы заняться какими-нибудь своими делами. Но она не могла, она знала, что муж устал, ему нужно в купальню, потом пообедать, отвечая на все расспросы, и лишь потом, возможно, он сможет остаться с ней наедине.

Амелик, роскошно улыбаясь, подошел к Искандеру, распахнул объятия.

– Уйди, женщина, не искушай на грех! А то скажет потом Искандер, что я обнимал его жену.

Эйшан тихо отошла. Друзья обнялись.

– Три дня шли так долго, расти скорее своего наездника, чтобы он мог оборачиваться за день, – Амелик повел Искандера в купальню, не спрашивая о том, что хотел сделать сам мужчина.

– Султан готовит поход на Айсланд. Богатый северный остров. Неверным неоткуда узнать волю Элоха1, – сказал Искандер в купальне.

Амелик покивал.

– Туда можно будет ссылать недовольных, пусть мерзнут на севере. Караван оружия из Лейвана и Аравии на подходе.

– Да, – кивнул Искандер, – я заверил султана в нашей лояльности.

– Кроме благодарности Элоха и султана, что получат Аль-Толь и Аль-Дива? – Амелик сидел в неглубокой нише бассейна, дал девушке наложнице вздохнуть, и та снова склонилась к паху мужчины, ублажая Амелика.

– Земли. Нам отойдет побережье юго-востока и юго-запада.

– Что там есть, кроме снега? – шутил Амелик, но темные глаза уже думали, сколько торговых портов можно будет поставить на побережье острова, сколько складов оружия, сколько…

– Леса, горы.

– Горы? – заинтересовался Амелик, думая о добыче руды. – М…

Стоном выдохнул мужчина, изливаясь в горло наложницы. Не замечая более девушку, он нырнул в глубокую чашу бассейна, выныривая рядом с Искандером. С улыбкой провел ладонями по мокрым волосам.

– Там много рек и рыбы.

– Как ее везти в Либию?.. Разве что можно устроить торговлю со всем миром.

– Можно, – Искандер жестко усмехнулся, окунулся с головой в теплую воду, смывая с себя соль и пену. Мужчина мылся всегда сам, без помощи девушек.

Порезвившись еще в воде, они вышли, довольные и утомленные. Их уже ждал накрытый стол. Тело Амелика было гибким, гладким, точеным, шейх Аль-Толь двигался, словно танцевал, какой-то хищный танец, тело Искандера же было все испещрено шрамами, ужасающими следами пыток. На груди, на сердце, красовался ожог, клеймо, какой-то витой орнамент, след плена, в который он угодил больше десяти лет назад, в котором жил ради нее. Искандер производил жуткое впечатление, но Эйшан не боялась, ее губы наизусть знали на вкус каждый его шрам. На мужчинах сейчас ничего не было, кроме полотенец, обернутых вокруг бедер. Поэтому Эйшан не могла вбежать в столовую, ей нельзя было видеть голым другого мужчину, кроме мужа.

– Ну, иди же, тебе дадут, конфеты бери темные, и рахат-лукум, – услышал Искандер голос Джаллала. До него доносились голоса мальчишек, сыновей братьев и сестер. В столовую вошел Энефрей, красиво охнула за дверями Эйшан:

– Куда?..

Мальчик двигался мягко, как котенок ирбиса, гордо, как хозяин жизни. Искандер поднял его, усаживая себе на колени.

– А, лучший наездник Либии, – улыбнулся Амелик.

Энефрей улыбнулся Амелику. Вежливо, как делая одолжение. Мужчина развеселился. От умиления взрослым поведением ребенка, схватил его с колен отца, поднимая на вытянутых руках вверх, и тряся его. Искандер знал, что все достойные мужи Либии в восторге от его младшего сына. Сам султан, Оснан, у которого гибли наследники, часто не успев выйти из утроб матерей, говорил, чтобы Энефрея начинали воспитывать как наследника султана. Все равно честь семьи и рода Аль-Дива перейдет к старшему, пусть что-то достанется и младшему сыну. Что-то – было великой оснанской империей. Конечно, если на момент старости султана, никто из наследников не доживет. Иногда, Оснан повелевал Искандеру приехать с сыновьями. Шейх Аль-Дива знал, что султан не прочь бы забрать Энефрея к себе, на воспитание и в постель, потому ограничивал их общение и встречи, как мог. И, видимо, что-то было в звериных, цвета плавленого золота, глазах Искандера, что не давало султану просто повелеть свое желание.

Энефрей сверху смотрел на мужчину, покорно ожидая, пока тот справится со всплеском нежности, и вернет его на землю. Амелик не дождавшись вереска, свойственного всем детям, опустил его себе на колени.

– Ешь, Энефрей, раз пришел, раздели с нами трапезу, – серьезно сказал Амелик.

Искандер кивнул. Мальчик был немного обескуражен, взрослые редко звали детей за свой стол, а его во дворе ждали мальчишки, не смевшие пойти и попросить сладостей, ибо не следует бегать с едой по двору, неуважительно. Энефрей не мог просить, что-то мешало, слава Элоху, взрослые решали, обычно за него сами, и давали, все, что было нужно.

– Спасибо, – мягко, остро сказал мальчик, – но у меня нет прибора.

Стол был накрыт на двоих, Амелик предлагал есть из его тарелки. Искандер замечал в младшем сыне безудержную гордыню, как будто она не вмещалась в него и ему все время приходилось с ней справляться. Мужчина вздохнул, такая гордость могла принести много бед. Может, с годами это пройдет. Искандер потакал детям, их капризам, если они не выходили за рамки разумного. При Искандере мало у кого возникало желание перейти за грань разумного поведения.

– Возьми сладости и беги, – сказал мужчина.

Энефрей ловко смел сладости в игрушечный кисет, великодушно оставив мужчинам часть.

– Спасибо, – мягко царапнул он, скользнул с колен Амелика и скрылся за дверями.

Аль-Толь с досадой посмотрел на удаляющегося мальчика, перевел темные, с веселым упреком, глаза на друга.

– Бегать с едой – грех, – назидательно сказал он Искандеру.

– Незачем детям подслушивать разговоры взрослых.

Амелик вздохнул.

Искандер и Амелик погрузились в обсуждения деловых деталей предстоящей священной войны.

Искандер вошел в спальню, Эйшан легко вздрогнула, замерев от его животной тяжелой красоты. Молодая женщина лежала в постели и ждала мужа. Искандер лег в постель, начал осыпать по-девичьи упругое, несмотря на двоих детей, тело жены. Эйшан была нежной и хрупкой, в объятиях мужа она растворялась в наслаждении, вся, без остатка, превращаясь в сладость. Мужчина испытывал к этой верной женщине безграничную нежность, но он не мог дать большего, даже в постели, в самые яркие моменты близости, иногда вдруг в памяти всплывал небесный лик другой. А Эйшан словно чувствовала это, но не могла добраться до этого лика, чтобы растоптать его, вырвать из сердца и памяти мужа. Она не знала об этом образе ничего, кроме того, что он есть.

Искандер бережно двигался в теле Эйшан, а перед глазами закусывала губу, вскидывала глаза, ежилась под его руками, когда он касался ее плеч, ласкала шрам на его щеке синеглазая, златовласая северянка. Иногда, жестокая память подкидывала другой светлый взгляд, злой излом усмешки, горечь тут же отравляла разум и сердце, вожделение гасло, бессильная досада мешала проводить Эйшан в мир райского восторга. Жена, чувствуя, как Искандер, замерев, задумывался о чем-то своем настолько, что забывал о ней, стискивала зубы, чтобы не вырвался стон обиды.

– Все хорошо, милый, я рядом, – шептала она, гладя изрубцованную спину Искандера.

– Прости, – хрипло отзывался мужчина, и снова начинал танец любви, пытаясь вышвырнуть прошлое из памяти.

Эйшан столько раз пыталась поговорить с Искандером, но муж обрывал разговоры о своем прошлом, не помогали ни слезы, ни обиды. Была война, был плен, об этом знали все. Но в свои кошмары Искандер никого не пускал.

Все мужчины семьи Хуруй погибли в той же войне, у Эйшан остались мать, бабка и три сестры, теперь все жили в доме Аль-Дива. Эйшан боготворила мужа, но ей хотелось владеть его сердцем полновластно. А она не владела им ни на песчинку.

Сейчас она не думала, она плакала от наслаждения. Муж знал ее хорошо, знал, как заставить ее умирать от счастья в своих объятиях. Эйшан всхлипнула особо громко и затихла, она даже не успевала подумать, а как ему, в какой момент Искандер вознесся на вершины блаженства. Мужчина властно, надежно обнимал ее. Эйшан ласково, задумчиво водила пальцами по израненной спине мужа.

Искандер откинулся на постели, устраивая жену на своем плече, и, гладя ее шелковые волосы, шелковую нежную кожу, мужчина думал о предстоящем походе, в который он не пойдет, а Эйшан думала о нем.

Глава 2.

Корабли Оснана вели ожесточенные бои с Айсландом, горным островом, уже который месяц. Каждый день поступали новости, во всех домах Либии обсуждалась война с неверными. Северные воины сражались яростно, диверсионно, полностью поправ понятия честного боя.

Женщины спрашивали мужей: скоро ли кончится война? Не придется ли воевать детям?

Амелик и Искандер сидели во дворе, и пили чай, когда во двор въехал вернувшийся из города слуга.

– Победа, хозяин! Сегодня подписали договор. Хевдинг сдал Ховн. Остальные, говорят, тоже начали сдаваться, у Хевдинга был авторитет…

– Это сплетни или факты, откуда ты это узнал? – спросил Амелик недоверчиво.

– Ты принес хорошие вести, – похлопал слугу по плечу Искандер.

– Спасибо, хозяин.

– Э? – вскинул бровь Амелик, – я с кем разговариваю?

– Простите, ваша светлость… я слышал это от Улиха, он служит во дворце султана, – поклонился слуга.

– Ладно, – сделал выметающий жест Амелик.

– Отдохни, за вести, скажи выдать тебе семь золотых, и тебя накормят, – сказал Искандер.

Слуга ретировался, кланяясь и благодаря. Амелик вскинул бровь. Искандер, несмотря на суровость был слишком добр к беднякам и слугам. Может, потому что именно они помогли ему добраться до дома из северных стран.

– Это добрые вести, если он не врет, – сказал Амелик другу, – а с чего бы Хевдингу сдавать Ховн?

– Наверное, султан предложил ему что-то очень выгодное.

Амелик усмехнулся.

– Все-таки северяне идиоты.

– Нет, Амелик, северяне не идиоты. Просто они больше времени сражаются с немилостью природы, и поэтому меньше думают о философии. Но выживать они умеют получше нас, думаю, султан предложил им что-то действительно выгодное.

– Оснан не мог предложить им договор свободы. Как бы то ни было, они будут подчиняться султанату.

– Оснан надеется найти в их горах золото.

– Золото… если все так, надо ждать вызова во дворец, получить свои земли.

Эйшан вышла во двор.

– Искандер, это правда? Мы победили?

– Да, но пока это неофициально.

Женщина кинулась мужу в объятия, хотя боялась, что он оттолкнет ее.

В тот день многие слуги привезли эту новость хозяевам, дети носились по улице вопя о победе. Только Энефрей сидел на балконе и как-то задумчиво, тоскливо смотрел вдаль. Рядом с ним сидела прабабка и что-то говорила.

Искандер поднялся к ним. Энефея что-то пела на своем северном языке. Мальчик обернулся на отца, Искандер кивнул ему, чтобы тот вышел. Энефрей выскользнул за дверь.

– Он мадхамин2, бабушка. Не стоит осложнять ему жизнь.

– Он должен знать историю всех своих кровей, – гордо сказала бабка.

– Рассказывай тогда обоим истории. Ты не будешь разделять моих сыновей.

– Джаллал вырос, ему неинтересно слушать старые сказки. Вырастет и Фрей. Тогда я замолчу навсегда.

– Обоим или никому, – настойчиво повторил Искандер, разозлившись, на ставшую, похоже, постоянной манеру бабки называть его сына Фреем.

Энефея отвернулась к улице. Искандер вышел с балкона. Мальчик вскинул синие глаза на отца. Мужчина опустился на пол, перед сыном. Энефрей тоже опустился, сложив длинные ноги.

– Послушай меня, мой мальчик, светлые волосы, голубые глаза, знание языка и сказки бабушки Энефеи не сделают тебя северянином. Для того чтобы им быть, надо родиться в той стране и у тех родителей, впитать в себя с молоком матери их историю и привычки. Бабушка Энефея говорит, что ты особенный, потому что по воле Одина в тебе сильна кровь ее предков. Но в Джаллале тоже течет кровь ее предков и если приглядеться к нему повнимательнее, то увидишь, что движения, повадка и манера держаться Джаллала похожа на утонченные манеры кельтской знати.

Искандер замолчал ненадолго, давая Энефрею возможность возразить и, не услышав возражений, продолжил.

– Ни ларабавская3, ни кельтская, ни мавританская кровь не может быть лучше другой она у всех одинаковая, алая.

Искандер вытащил кинжал и сделал небольшой разрез на ладони, показал ее Энефрею. Мальчик протянул ладонь отцу, мужчина сделал менее глубокий надрез на ладони сына. На молочной коже выступила кровь, мальчик прижал свою рану к ране отца.

– Ты сомневаешься в том, что я твой отец? – на миг поразила возможная догадка Искандера.

– Нет, – мягко, ровно ответил мальчик.

– Джаллал знает язык Одина?

– Не много, ему неинтересно.

Искандер вздохнул, скорее всего так и было, слишком неусидчивым он был.

Мужчина притянул к себе Энефрея.

– Я люблю тебя.

– И я тебя люблю, папа, – мягко сказал мальчик.

Искандер отпустил мальчика, он хотел сначала принудить его пойти играть с Джаллалом и его друзьями, но решил, что насилие – это всегда ошибка.

Энефрей вернулся на балкон.

– Вернулся? – тепло спросила Энефея на кельтском, – так что там дальше?

– Что воин был похож на меня, – на чистом кельтском ответил мальчик прабабке.

– Да, так вот, воин Фрей был потомком бога и эльфийской принцессы, он был храбрым, красивым воином… – запела Энефея очередной рассказ.

Искандер тихо выругался, прося у Элоха терпения.

XXXX

Вечером по улицам разливался запах праздничных яств. Все праздновали победу. В доме Аль-Дива тоже был праздник. Отец и братья Искандера праздновали победу. Амелик праздновал у себя. Но спустя несколько часов, семья Аль-Толь пришла поздравлять с победой Аль-Дива.

Энефея сказалась больной и ушла к себе рано. Северная принцесса не могла себя заставить праздновать победу над своим народом.

Эйшан сидела рядом с мужем, счастливая, надеясь, что теперь Искандер оттает. Ведь враги завоеваны.

Энефрей сидел за отдельным столом, с детьми. Он то живо принимал участие в разговоре, то задумчиво замолкал, глядя перед собой. Джаллал выгодно выделялся среди остальных детей, он был душой компании, его шутки были самыми искрометными и зрелыми, он был горд, справедлив и великодушен. У Искандера были красивые, достойные дети.

После угощения начались танцы. Эйшан, как многие в семье Аль-Дива, свято блюла канон – не пить вина. Гости, кто не считал это грехом пили молодое виноградное вино, сама Эйшан, как и ее муж, пили молодой виноградный сок со специями. Напиток не туманил мозг, но возбуждал чувства и легко веселил.

Дети ушли играть, Эйшан позвала мужа танцевать, Искандер, чтобы не обижать жену, согласился. Парой они были красивой.

Танцы во дворе знойной южной ночью, смех, эйфория, казалось, осязаемо висящая в воздухе, и в голову Искандера ударил хмель. Многие были откровенно пьяны. Эйшан смеялась, раскраснелась, она, всегда выглядевшая юной девочкой, сейчас словно бутон красивого цветка распустилась и заблагоухала. Эйшан звала Искандера в дом, томно, тяжело и пьяняще обещая радости рая. Мужчина шепнул, чтобы она ждала его, и ушел проветриться. Иначе грезам Эйшан грозило остаться без воплощения, Искандер, коснувшись головой подушки, сразу бы уснул.

Шейх вышел к фонтанам, плеснул воды себе в лицо. В голове вроде сразу прояснилось.

– …Я, когда тебя вижу, с ума схожу, Энефрей, – услышал Искандер голос своего родного брата – Халима. Кровь Искандера тут же вскипела, он бросился на голос.

– …Да перестань же ты вырываться, дурачок, поцелуй меня, я же тебе дядя… – голосом, севшим от страсти, шептал Халим.

Искандер увидел, что Халим сидит на скамье, удерживая извивающегося Энефрея у себя на коленях. Возбужденная плоть Халима, это было видно через белую тонкую ткань шаровар, упиралась аккурат между ягодиц мальчика.

– О… что ты со мной делаешь, Энефрей…

– Ты что творишь, собака?! – подлетел Искандер к брату, вырвал сына из объятий Халима. Мальчик встал рядом с отцом. Мужчина угрожающе поднялся со скамьи. Улыбнулся.

– Я хотел приласкать его, Искандер, но змееныш бежит любых ласк, как вальхан.

– Он не девка, чтоб его приласкивать, – голос Искандера был угрожающим.

– Что такого? Джаллал воин – с двух лет было видно, и тот не чурается! А этот, словно змей пригретый!

Искандер хлестнул Халима по щеке.

– Да что ж ты делаешь, брат?! – вскричал Халим.

– И зачем тебя земля носит, отребье, как только в твою шакалью голову пришло касаться внука бога, – прошелестел Энефрей на кельтском, облизнул пересохшие губы.

Искандер потерял дар речи. Фраза, интонация, тембр голоса напомнил прошлое. Шейх уже слышал эту фразу, почти слово в слово… мужчина склонился к сыну.

– Я хочу поговорить с тобой, жди меня у себя в комнате, – строго сказал Искандер.

Энефрей не знал, что отец знает язык Одина, мальчик знал, что так говорить взрослым он не имеет права, но мать, если бы была рядом, вряд ли захотела скандала, а бабка бы тоже никогда не выдала внука. Больше некому было знать этот язык. Мальчик не двинулся с места.

– Иди в свою комнату, – повторил Искандер настойчиво. Энефрей быстро исчез за деревьями.

Искандер развернулся к брату и сдавив его плечо, повел за собой, вглубь сада, чтобы не скандалить прилюдно.

– Опомнись, брат, Элох все видит, – предупредил Халим.

– Детей не приласкивают со стоящим членом! Не черни имя Элоха, – Искандер говорил сдавленно, от сдерживаемого гнева.

– Да оглянись вокруг! Кто не теребит Энефрея? Сам султан вожделеет его, и ласкает, и такова уж природа, чтобы, держа в руках красоту, член восставал.

Искандер снова хлестнул брата по щеке.

– Он мальчик, Халим. Это богохульство.

– Да брось, – рассмеялся Халим, – вся Либия занимается подобным богохульством и никого еще не наказал Элох.

– Не смей подходить к моим сыновьям, шакал, – прорычал Искандер, уходя, невольно отмечая, что ругательство он выбрал то же, что и Энефрей, а еще раньше Фрей…

Халим рассмеялся вслед брату.

– Так запри его в башне, Искандер, ты не запретишь каждому, кто вожделеет твоего младшего подходить к нему! Рано или поздно все равно султан распечатает его.

Искандер стремительно вернулся и кулак мужчины впечатался в лицо Халима. Халим удар пропустил, потому что не ожидал его.

– Двуличная тварь, как ловко ты вспоминаешь о братстве, и гадишь в душу. Если я тебя распечатаю, ты все так же будешь ратовать за мужеложство?

– Подлец, – Халим бросился на брата.

Завязалась драка. В какой-то момент Искандер заломил руки Халима, тыкая его лицом в траву, стянул с него шаровары. Халим возмущенно застонал.

К ним уже бежали люди, услышав крики, разнимать дерущихся братьев.

– Это Элох тоже одобрит? – прошипел на ухо брату Искандер, он уперся пальцами в афтер Халима.

– Ммм, – замотал головой Халим.

– Искандер! Побойся Элоха! Что ты делаешь? – сложил руки как для молитвы второй брат Искандера – Ашид.

– Что тут случилось? – спрашивали женщины друг друга. Чтобы ни происходило, они всегда все спрашивали друг у друга.

– Кто желает моего младшего сына, может прийти ко мне, я распечатаю любого, и решу достоин ли он владеть Энефреем, – прорычал Искандер, отшвырнул от себя Халима и пошел прочь, в дом, оставив гостей охать и разбираться в случившемся.

XXXX

Искандер постучался в комнату Энефрея и вошел, не дожидаясь ответа. Мальчик лежал, раскинувшись на постели, чувственно и необычно. Руки за головой, одна нога вытянута, другая ровно поджата. Неудобная поза, если не привыкаешь так лежать. Так лежал Фрей. И так теперь, оказывается, удобно Энефрею. Искандер сплюнул: вот напасть, ему только сейчас зло ухмыльнуться. Внутри шевельнулся невольный страх… на мгновение. Энефрей дремал. Сын Искандера, действительно, был красив. Такие дети могли бы быть у него с Фреем. Искандер ужаснулся своим мыслям.

Мужчина сел на кровать, невольно любуясь Энефреем. Мальчик открыл глаза и легко ожидающе улыбнулся. Так Фрей не улыбался, нет, тогда однажды…

…Фрей спал на лежаке, в своей комнате, Искандер лежал рядом, в ногах Фрея. С тех пор, как викинг перевел его к себе в спальню и начал укладывать его спать с собой в одну постель, спать стало тепло и удобно. Лежак был широкий, поэтому, даже поперек места Искандеру было достаточно. Фрей приказал разбудить его через два часа, у него было свидание. Наверное, с ней. Искандер умел определять время по луне и солнцу. Поэтому ему не сложно было проснуться через два часа самому и разбудить Фрея.

– Хозяин, уже два, – Искандер не касался воина. Но на слова тот не отреагировал. Тогда Искандер потряс ногу мужчины. Фрей снова не отреагировал. Тогда Искандер решился, он подполз выше, и положил руку на голое плечо Фрея. Воин открыл глаза, мазнул светлым взглядом по Искандеру и вот так же, как сейчас его сын, улыбнулся ему…

– Энефрей, то, что ты сказал Халиму сегодня, нехорошо.

Мальчик молчал. Приставания были частыми, Энефрей стыдился о них рассказывать. Но виноватым он себя не чувствовал.

– То, что сделал Халим очень плохо, но не потому что он шакал, а ты внук бога, а потому что насилие над чужой волей – это недостойно.

Мальчик молчал. Искандер вздохнул, сложно было, что-то предъявить Энефрею, все когда-то считали себя сыновьями Бога, нельзя было отнять у него право быть северянином, да и жена его заждалась в постели.

– Я научу тебя защищаться от шакалов, – Искандер склонился и поцеловал лоб сына. Энефрей чувственно положил руки на плечи отца.

– Спасибо, папа.

Суровый мужчина ласково улыбнулся Энефрею: «ох, и правда влечет мальчишка», – с неудовольствием подумал Искандер, покидая комнату сына.

XXXX

Эйшан верно и покорно ждала мужа. Несмотря на хаму4, настроение снова упало. Она думала об Искандере. Они жили уже десять лет.

За все это время они не стали ближе, Искандер не оттаял. Что бы там ни было в его прошлом, за десять лет пески должны были унести это. Если только Искандер не оставил там свою жизнь. Если б только она знала, если б только он доверился ей, она бы вырвала эту боль из его сердца, убила бы эту злую память…

Мужчина вошел в спальню. Эйшан вскинула свои огромные глаза на Искандера. Мужчина ходил, как матерый хищник, бесшумно и тяжело. Эйшан всегда чувствовала, как дрожит, когда видела его со стороны. От страха или от страсти, она не могла понять сама.

Искандер подошел к окну. Южное небо серебрилось от звезд, ветер танцевал с тонкой занавеской, и воздухе пахло ночными цветами. Из сада доносилась музыка. Мужчина качал головой.

– Как же похож… тоже светленький, голубоглазый, еще и Фрей…

– Что с тобой, Искандер? – тихо отозвалась Эйшан, – Тебя расстроил наш младший сын? Ты же знаешь, что он светлый в бабку…

– Кто дает такие имена сыновьям!? – раздевался Искандер.

– Северяне. Моего прадеда звали Фей, – свела брови Эйшан, ей показалось, что Искандер все-таки скрывал упреки, что она родила ему светлого сына.

– Халим, шакал, склонял к греху Энефрея, – словно сплюнул Искандер.

Женщина выдохнула испуганный стон.

– Как такое возможно? Он же твой брат!

– Шакал говорит, что не он один вожделеет нашего сына.

– Боже, помилуй Элох! – вскинула руки к лицу Эйшан, – Энефрей красивый мальчик… его все любят, и слуги, и господа, и султан хочет сделать его своим наследником… но вожделение мужчины к мужчине – это же грех! Я знаю, что мужчины хотят иногда мальчиков… но не в нашем же доме!

Искандер вскинул руку к небесам.

– Следи, чтобы мужчины не оставались с ним наедине. От греха. А я буду учить его защищаться.

– Тогда учи и Джаллала! Ему будет обидно иначе, что ты учишь быть мужчиной сначала младшего.

– Ладно, – примирительно сказал Искандер, потянулся к губам жены. Эйшан знакомо, умело подалась навстречу.

Глава 3.

В доме Хевдинга горел очаг. Зима выдалась лютой, но в доме было тепло. Старый викинг сидел у огня в своем кресле. Тут же в гостиной играла красивая светловолосая девочка с деревянными, яркими игрушками и драгоценностями.

Дверь открылась, и словно принесла с собой чудо или праздник. Запахло морозом и чем-то невыносимо пьянящим, свежим. Светловолосый воин обвел всех морозным взглядом, ярко улыбнулся и прошел к огню, скидывая одежду, и падая в кресло, он швырнул на пол, перед Хевдингом окровавленную голову. Воин вошел не один, за ним шел мальчик. Довольный и похожий на отца. Это был сын воина – Айваз.

– Мы вырезали скот под корень. Никого не осталось. Это их воевода, – Фрей жестко, зверино усмехнулся, – он пожалел, что родился. Перед смертью.

– Под корень! – пьяно и счастливо повторил Айваз. Фрей брал старшего сына с собой в бои. Несмотря на возражения матери. Родился мужчиной – будь им. Или будь рабом.

Мужчина окинул взглядом комнату.

– Чем ты недоволен, Хевдинг? Скотский отряд султана мы вырезали за один день. Или остальные бьются недостаточно смело?

Девочка робко подползала к ногам отца, несмело вскинула глаза, звериные, цвета плавленого золота, на Фрея. Она даже не посмела сказать, что наряжалась целый вечер для него, и что она совсем не боится мертвой головы ларабава. Фрей увидел, что Лима смотрит на него, и поднял ее с пола поцеловал в глаза, он всегда целовал ее в глаза, Лима тогда замирала, стараясь продлить момент. Часто, это была единственная ласка от отца, достававшаяся ей.

Она так хотела ходить с ним в бои, пусть ее там убили бы лучше, чем видеть презрение в глазах сиятельного отца. Она старалась к матери даже не подходить. Именно тогда он сравнивал их. Лима гордилась своими глазами, именно их любил в ней отец, именно за них почему-то не любил мать. Лима не разбиралась, она просто хотела быть рядом.

– Что, боишься? Вот рабская натура, – хмыкнул Фрей, – это же мертвая голова скота.

Лима задохнулась от обиды. Почему, почему она не посмела сказать, что вовсе не боится?

В комнату вошла красавица. Она была беременная. Тристакинния. Дочь Хевдинга и жена Фрея. Фрей окинул ее взглядом, она оставалась такой же юной и красивой, хоть и беременела как кошка. Роды не портили ее фигуру, кормление не портило грудь.

– Айваз, с тобой все в порядке? – подскочила женщина к сыну.

– Да! Мы их вырезали! – оживленно махал руками, изображая бой, мальчик.

Фрей похлопал по колену, подзывая жену. Тристакинния свела брови и подошла. Мужчина отпустил дочь, и усадил жену на колени, почесывая ее по загривку, как кошку.

Хевдинг все это время молчал, он не знал, как отреагирует этот красивый зверь на новости.

– Мы заключили мир с султаном Оснаном, – сказал Хевдинг.

Фрей рассмеялся. Но Хевдинг молчал, серьезно глядя на зятя. Воин свел брови.

– Ты не шутишь?

– Нет. Я стар, и хочу, чтобы моя дочь не вздрагивала во сне, чтобы внуки могли жить, а не прятаться в горах. Лучше худой мир, чем добрая ссора. Мы теперь султанат.

– Что? Да ты из ума выжил! – Фрей сбросил Тристакиннию с колен, вскакивая, – какой может быть договор со скотом?!

– Фрей, ты молод и горяч… – начал Хевдинг.

Но мужчина не слушал, авторитет Хевдинга тут же упал в его глазах ниже земли.

– Что дал тебе султан такого, что ты продал ему своих детей и внуков?! Подчиняться скотам? Ты же сдал Ховн!

– Фрей! – истерично начала Тристакинния, вступаясь за отца.

– Держись от меня подальше, – тихо прошипел ей Фрей, почти спокойно, и вышел из дома.

Айваз непонимающе смотрел на скандал.

– Дед, куда отец?

– Ему надо успокоиться, – вмешалась мать, пытаясь обнять сына.

– Я с отцом, – буркнул Айваз, вырываясь и выходя из дома.

Тристакинния закрыла глаза руками. Хевдинг тер переносицу. Фрей потом поймет. Старый опытный воин понимал его, сам Хевдинг в молодости поступил бы так же.

Лима тихо выскользнула из дома. Она не могла сказать, как Айваз, ее бы не отпустили. Девочка видела куда идет Айваз и бежала следом.

Фрей сидел в палатке воинов и пил, он праздновал свою победу. Хотя султанат выиграл, никто не сможет обвинить его в поражении.

– Дружить со скотом… это же надо, мирный договор с рабами! – возмущались воины.

В палатку вошел Айваз.

– Отец! – мальчик прошел к воинам.

– Ты чего тут?

– Я тоже победил, я тоже воин, – хмуро сказал мальчик.

– А, налейте воину, – рассмеялся Фрей, поднимая мальчика в высоту.

Воину налили сок ягод.

– За победу, и пусть рабы остаются рабами! – стукнулись кружками воины, включая Айваза.

В палатку ввалился еще один воин. Который выходил в туалет. Он завел Лиму в палатку.

– Фрей, твоя красавица.

– А, – Фрей усмехнулся, – ты чего? Мать послала? Приду я. Позже, пусть спать ложится, нечего ерунду думать. Попрекать не стану.

– Я… – Лиму колотило от адреналина и страха. Так страшно было сказать хоть одну мысль. Над ней будут смеяться, – я тоже не хочу подчиняться рабам…

Воины расхохотались, но не понятно, одобрительно или насмешливо.

Фрей поднял девочку на руки, поцеловал в глаза. Лима привычно замерла.

– У меня хорошие дети, молодец. А теперь иди домой. Нечего женщине делать среди воинов. Ты же не рабыня.

Лима поняла, что попалась в ловушку. Остаться нельзя, а уйти не хотелось.

– Айваз, проводи сестру домой. И ждите меня. Пусть дома будет хоть один мужчина.

Айваз недовольно скривился, ему хотелось послушать рассказы воинов про любовные похождения, хотелось посмотреть на красивых голых рабынь, может даже ему бы дали какую-нибудь ублажать его… а теперь нужно идти домой, слушать квохтанье матери, суровое молчание деда – не спроси ничего! И расспросы сестры – попробуй, не ответь! Но ему очень льстило, что отец считает его достойным воином, и отправляет следить за порядком.

– Ладно, пойду, – недовольно взросло протянул Айваз, – ну вот чего ты пришла, сидела бы дома со своими куклами.

С досадой сказал он сестре.

– Я тоже хочу быть воином, – обиженно проговорила Лима, по дороге.

– Ты девчонка. Прекрасная женщина, которая будет дарить своему мужу эээ…себя, – повел сестру домой Айваз.

Лима была на год младше брата. Лима нахмурилась, ей пришла в голову, как ей казалось, хорошая мысль, а почему бы ей не стать прекрасной женщиной для отца? Раз она не может быть воином.

Глава 4.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как Хевдинг передал Оснану Ховн. Остальные северяне сражались, но правители без поддержки Хевдинга и отряда Фрея понимали, что они могут или погибнуть всем родом в бою, или сдаться на мир. Фрей постоянно пребывал в раздражении. Сердце рвалось к остальным воинам, помогать и побеждать. Но он был наследником дома Хевдинга. Для того, чтобы продолжить воевать, Фрею нужно было стать повстанцем, объявить Хевдинга предателем и вести викингов за собой. Он несколько раз думал так и поступить. Убить отца жены, притащить его голову на вечерище и продолжить войну, пока чужаки не покинут Айсланд. Но он не сделал ничего из этого. Была причина. Гораздо более важная. Он победит иначе. И сможет посмотреть после смерти Тору в глаза, не пряча взгляда.

Еще несколько месяцев длился обмен жителями, конунги отправляли своих родственников, сыновей в Либию, и другие страны Оснанской империи. Оснан жил сейчас в Либии, поэтому негласно, все стремились туда. Шейхи и просто подданные султана ехали в северные земли, осматривать новые владения.

Это была безоговорочная победа, северяне, несмотря на мирный договор, были подчиненными султанов и шейхов, их родовитость не имела ценности для Оснанской империи.

Эйшан и ее сестры сплетничали во дворе, чему-то смеялись. Эйшан разговоры казались глупыми, у нее тяжелой змеей на сердце лежало прошлое мужа. Девушки так были заняты обсуждением Амелика, что не заметили, как их замужняя сестра исчезла.

Красавица цепко осматривала кабинет мужа своими внимательными темными глазами. Должно быть что-то, письмо, картина, может, медальон… что-то должно хранить ключ к кошмарам Искандера. Эйшан никогда не рылась в вещах мужа, но дальше так продолжаться не может, она должна получить ключ к его кошмарам. Женщина открыла шкаф с книгами, начала торопливо и аккуратно перелистывать их, выборочно, все книги мужа она просмотреть не могла, поэтому оставила эту идею, и занялась осмотром стола. Жена шейха провела по внутренней стороне столешницы, но не нашла никаких тайников, она взяла ключи от ящиков, и отперла стол, достала шкатулку из нижнего ящика, перетряхнула бумаги, но ничего незнакомого не нашла. Эйшан рылась торопливо и методично, стараясь все складывать обратно на свои места. Красавица нашла еще одну шкатулку, которая была заперта. Эйшан потратила много времени, чтобы найти ключ от этой шкатулки, но он был тоже здесь, в кабинете. Искандеру в голову не приходило скрывать что-то настолько изощренно, чтобы никто не мог добраться до его тайн. Эйшан на миг испугалась – а вдруг он держит свои тайны в голове, и у нее, Эйшан, не будет никогда к ним доступа. Но Искандер был ее мужем. Ей хотелось быть частью его. В шкатулке лежали свитки, женщина бегло пробежала один глазами, он был начат ларабавицей, а потом следовало руническое письмо. Сердце Эйшан забилось сильнее. Кто мог писать Искандеру рунами? Женщина жадно впилась в свиток глазами.

«Я в плену у северян. Всего несколько месяцев прошло, как я здесь. Не то чтобы я хотел увековечить события своего позорного существования, но я испытываю потребность куда-то выплеснуть свои мысли. Меня зовут Искандер Аль-Дива. Я потомок древнего благородного рода. Теперь у меня на груди, со стороны сердца, выжжено клеймо хозяина, а на шее ошейник, иногда хозяин сажает меня на цепь. Из одежды на мне только длинная рубаха. Зимой в ней холодно тут, на севере, но так я не могу убежать. Впрочем, я редко бываю на улице, замерзнуть я не успеваю. Если хозяин берет меня с собой, он кутает меня в мех, но я босой, чтобы, опять же, я не смог убежать. Государство моего рабства зовется Айсланд. Ледяное царство, где снежная долгая зима, пронизывающие ветра, и холодное море. Моя надежда, моя свобода и моя жизнь замерзли в здешних краях. Лето, весна и осень тут короткие, от того очень желанные и красивые. Здесь все отличается от моей родной Либии. У меня все отняли, отняли имя. Хозяин называет меня – Иска. Так называется местная птичка. У меня отняли мое лицо, изуродовав. Хозяин сказал, чтобы женщины не засматривались на меня. Отняли достоинство и право распоряжаться своей жизнью. Таково мое падение.

Почему я не прекращу свой жизненный путь? Потому что есть солнце, которое освещает мою жизнь в плену – Тристакинния.»

Эйшан вздрогнула. Она не знала, о чем читает, но клеймо на груди мужа было, и если это не попытки Искандера стать писателем, то это и есть его кошмар, записанный здесь. Иначе, зачем хранить это в запертой шкатулке?

«Хозяин увидел, что я пишу. Он не знает моего языка, и когда он приказал мне прочитать ему то, что написано, я хотел схитрить. Но хозяин сказал, что у него есть знакомые ларабавы, которые проверят, правду ли я сказал. Я прочитал, как было. Я ожидал, что он взбесится, как обычно. Но он кивнул и сказал, чтоб я продолжал, только на его языке. Теперь у меня есть на чем и чем писать. Только я должен читать ему все, что пишу. Теперь я пишу по этой причине.

Меня взяли в плен, ранив ядовитой стрелой. Я хотел умереть, как полагается воину, в бою, но потерял сознание. Воин, которому я проиграл без боя и есть мой хозяин. Очнулся я уже у него в доме. Фрей. Так его зовут.»

Почему-то Эйшан вздрогнула. Она словно увидела этого воина, который изуродовал лицо и душу ее мужа.

«Будь ты проклят, Фрей, где бы и кем бы ты ни был сейчас, будь ты проклят…» – подумала Эйшан, сглотнув комок слез. Она знала, что дальше будет описан плен Искандера. Теперь она понимала, почему муж вздрагивал, когда бабка звала младшего Фрей. Нужно запретить это. Мальчик с северной внешностью и похожим именем, наверняка постоянно напоминает Искандеру кошмар. А он так добр, он никогда не делил детей, и не любил одного больше другого. Эйшан коротко, навзрыд расплакалась, и глубоко вздохнув, продолжила читать. Она должна знать, что там было. И кто такой или такая Тристакинния. «Милый, как хорошо, что ты не умер…» – с бесконечной нежностью подумала она.

«Фрей спросил, как меня зовут, на ломаном ларабавском, я ответил, сказал, что я из старого рода либийских воинов. «Иска,» – кивнул Фрей, отобрав мое имя, – «что это?». Он указал на мое кольцо. Семейное кольцо, оно передается от отца к сыну, который отличился наибольшим благочестием. Я объяснил. Он снял его, я удивился, как легко ему это удалось, я попытался помешать ему, но он ударил меня в солнечное сплетение и когда я задохнулся, прижал лицом к полу, наступив на шею. «Если ты дернешься, я перебью тебе хребет. Ты не умрешь, но останешься калекой.» – прошипел он, все так же, на ломаном ларабавском. Я застыл. Я хотел знать, куда он денет кольцо, кажется, он отдал его служанке, та захохотала и что-то сказала на северном, указывая на меня. Остальные воины тоже рассмеялись. У меня было много времени, чтобы выучить язык своего хозяина, и вспомнить все разговоры. Она сказала, может ли она получить меня, вместе с кольцом, или хотя бы поцеловать красавчика. Фрей прошипел ей, чтобы отнесла кольцо – я не понял куда, и не смела больше смотреть в мою сторону. За это я сейчас благодарен ему, я видел, как слуги вымещают злобу на пленных. Им было можно плевать, насиловать и издеваться над рабами. Фрей обрил меня ножом. Я старался не разрыдаться от унижения. Так бреют рабов. Потом меня и остальных пленных клеймили, заставляя встать на колени перед хозяином. Фрей сам клеймил меня, хотя других клеймил специальный человек. «Ты мне не хозяин. Я в плену, но ты мне не хозяин.» – сказал я ему. Глаза Фрея зло сверкнули и он, стукнув меня лицом об пол, разбил мне нос, поволок куда-то в комнаты. Он посадил меня в небольшую клетку, которая стояла рядом с лежаком. «Будешь жить здесь, пока не признаешь меня хозяином» – сказал он и ушел.»

Эйшан заплакала, но продолжала читать. Она понимала, что плен – это всегда пытки и унижение, но похоже этот сын шакала Фрей взъелся именно на Искандера. Она иногда слышала рассказы своей бабки, про плененных ларабавов, гарамантов и либийцев, и прочих. Их обривали, отбирали драгоценности, клеймили и давали какую-то работу по дому, не обращая на них внимания больше, чем на убранство дома. Укрощали строптивых рабов плетью, но никто не пытался изощренно сломать человеческое достоинство раба, как добивался этого Фрей.

«В клетке было неудобно, я сидел в скрюченном положении, у меня затекли ноги, и я не мог их размять. Но страшнее всего была жажда. Я хотел смерти, звал ее, но смерть не приходила, осталась только жажда, иссушающая изнутри. Пришел Фрей, бросил на меня взгляд, лег на лежак и уснул. Я не мог спать, впадая то в бред, то выныривая в реальность, которая была хуже кошмаров. Я пытался сломать прутья решетки. Я не мог кричать, так пересохло горло, чтобы он разозлился, и, может, убил бы меня, прекратив мои мучения.

Утром, Фрей проснулся, потянулся и подошел к клетке.

– Хочешь пить? – спросил он.

Я готов был отдать за глоток воды что угодно, тем более, ставшую ненужной мне жизнь. Я кивнул. Фрей достал член и поднес к моим губам. Воин ухмылялся, и начал мочиться. Против воли, против гордости, мой рот открылся, и начал пить горячую освежающую струю. Фрей двигал бедрами, заставляя меня ловить струю, которая попадала мне на лицо. Разум словно отключился, древний инстинкт выживания возобладал. Фрей закончил, жажда отступила. Северянин усмехнулся, глядя на меня и начал дрочить. Излился он в клетку, несколько капель попало мне на лицо.

– Проголодаешься, можешь слизать, – сказал он и вышел из комнаты оставив меня одного.

Кто знает, возможно время спустя я пал бы настолько, что стал бы слизывать его сперму, в тот горький унизительный момент я решил закрыть себе рот, но больше не пить даже если это будет вода, я решил умереть. Пришла она и мне отчаянно захотелось жить.»

Последние строки были написаны на ларабавском, другими чернилами и, видимо, намного позже. Эйшан бросила взгляд на свитки и заметила еще такие приписки. Скорее всего Искандер перечитывал их, обдумывал.

«И тут пришла она. Тристакинния. Создание небесной красоты, я никогда не видел таких красивых женщин. Она была похожа на Фрея, и я надеялся, что это его сестра. Она принесла мне попить и большой кусок хлеба. Рядом с северной красавицей стоял Фрей.

«Он же умрет!» – сказала она.

«Не умрет. Я его сломаю.»

«Посмотри, какой он красивый!»

Наверное, я влюбился в нее, в этот момент.

«Красивый,» – согласился Фрей, – «поэтому я и пленил его.»

Красавица протянула руку сквозь прутья решетки и погладила меня по лицу. Мне нужно было дернуть ее за руку, пусть бы Фрей разозлился и убил меня тогда, но я не мог. Разум оставил меня.

Она сказала мне что-то ласковое. Что-то спросила. Я кивнул, не понимая. Фрей перевел мне: она спрашивает, будешь ли ты слушаться.

Я был согласен на все, что она просит. Только бы видеть ее, хоть иногда, жить, зная, что она где-то рядом.

Я признал Фрея хозяином. Меня выпустили из клетки, помыли в бочке с дождевой водой, холодной. Лето на севере свежее, но теплое. Меня накормили, одели и отправили работать – таскать воду и другие тяжести, не сложно для сильного мужчины, как я. Служанки и высокородные северянки смотрели на меня. Я не знал их языка и не мог говорить с ними, поэтому я только улыбался на их слова. Я помню, как Фрей какое-то время смотрел, как я работаю, потом подозвал меня, внимательно и зло осмотрел мое лицо, вынул нож и полоснул меня по щеке. Кровь залила мне лицо, а Фрей провел ладонью по ране, втирая что-то. Я сдавленно закричал, чувствуя жжение.

«Эти потаскухи больше не будут смотреть в твою сторону» – прошипел Фрей.»

Эйшан снова разрыдалась, ее грудь словно не могла вынести рыданий, разрывалась, перекрывая дыхание. Ее не пугал страшный шрам, она так хотела оказаться в тот момент рядом с Искандером, она бы утешила его, поддержала бы его, помогла снести тяготы плена, пусть даже сама была бы рабыней.

Глава 5.

«Работа была не сложной. Но Фрей скоро снял меня с работ по дому, оставив личным рабом. Я живу у него в комнате, сплю в ногах, на его постели или, когда он спит в закутке, где стояла клетка, то на лежаке, тоже в ногах. Я до сих пор содрогаюсь, вспоминая свое унижение, когда ловил губами мочу Фрея. Я не злю его, но он злится сам, без повода.

Слуги пытались вымещать злость на мне, но я вспылил и ударил в ответ одного из них, и тогда смотритель дома сказал, что пожалуется на меня Фрею. Я опасался наказания, но не стал просить его ни о чем. Смотритель пожаловался, что я его не слушаюсь, Фрей усмехнулся.

«А он должен слушаться меня, а не тебя.» – сказал викинг. Больше слуги ко мне не приставали. Только зло шипели что-то, проходя мимо, и то, когда Фрея не было дома. Когда он возвращался, он сразу тащил меня с собой. Заставлял раздеваться, и ощупывал меня, небрежно сжимая гениталии, играя с сосками, чтобы напомнить мне, что у меня нет никаких прав. Если я пытался закрыться, он зверел и бил меня. Как-то, он заставил меня развести ноги и пинал по гениталиям, при этом, я должен был петь какую-то песню шлюх на северном. Я сгорал от стыда, было больно и стыдно. «Молодец,» – похвалил он меня, склонился и поцеловал в губы. Чтобы еще изощреннее унизить. Всю ночь я мучился от боли, гениталии распухли и ныли. Несколько дней мне было больно ходить и мучительно было мочиться.

А потом я снова увидел ее. Я постоянно выискивал возможность увидеть Тристакиннию, но никак судьба не сводила нас. Как-то я увидел ее во дворе. Она стояла и улыбалась, видимо, радовалась своей красивой и беззаботной жизни. Я невольно подошел ближе. Мне хотелось, чтоб она заметила меня. И она заметила.

– Иска! Ты?

Я подошел, любуясь ее небесной красотой. Видимо, мой взгляд был слишком дерзким, она свела красивые брови и спросила:

– Что ты так смотришь?

Что-то нашло на меня, и я сказал:

– Я люблю тебя!

Я уже понимал северный язык, рабы, я сам, и иногда Фрей, обучали меня.

Я знал, что меня накажут за эти слова, но для меня словно смысл жизни вложился в них. Это было счастье, после которого можно и умереть. Как познавший божественную истину, я не боялся наказания.»

Эйшан возненавидела эту глупую северянку. Красавица глотала слезы, уже не пытаясь их сдержать. Какая дрянь, неужели она не понимает, что любой молодой воин, увидев красивую женщину тешит взгляд. А рабов наказывают за взгляд на госпожу, особенно если господин такой мучитель. Зачем же привлекать к этому взгляду внимание? Дура.

«Тристакинния оторопела от неожиданности и дерзости, робко перевела свой небесный взгляд, на Фрея.

Я не видел, как он подошел. Разум забывал об осторожности, когда я видел ее.

– Пытаешься соблазнить мою невесту? – усмехнулся Фрей, – а тебе, Кинния, нравится, конечно.

Новый удар. Она не сестра ему. Было глупо на это надеяться.

– Нет, хозяин, но ее нельзя не любить, – я не пытался оправдаться, я понимал, что просто пользуюсь поводом восхвалять любимую женщину, – ты прекрасна, как райская дева и добра, как богиня. Я невольник тут, но мое сердце в еще большей неволе… – Фрей ударил меня, сбивая с ног.

Сколько же бед принесла мне эта любовь!

Меня привязали голым к дереву, облив сахарной водой. Под деревом был муравейник. Я дергался, пытаясь стряхнуть насекомых, кричал, хуже всего, что дерево не давало тени и солнце палило прямо на меня. Северные большие мухи – слепни, больно жалили. Пытка была невыносимой. Фрей и Тристакинния находились тут же, вместе с другими викингами. Я вел себя неподобающе мужчине, я выл и дергался, я мало что осознавал, я не хотел так умирать. Фрей подошел и ударил по дереву палкой. Тогда я понял, что пытка только началась. Фрей побеспокоил осиное гнездо, и осы тут же накинулись на меня, жаля.

– Не оставляй меня, хозяин! – помню, крикнул я. И опустилась тьма.»

Эйшан словно сама билась в агонии, она осыпала проклятиями ненавистную Тристакиннию, которая не вступилась за Искандера, она проклинала ее на кельтском и ларабавском, желала, чтобы взгляд ее мужа отвратился от нее, желала, чтобы дети отступили от нее, чтобы некому было вступиться за нее перед Элохом, как не вступилась она за мужчину, так любящего ее.

Теперь она знала, что за образ хранит Искандер в своем сердце, но сейчас ей было не до ревности. Эйшан, словно переместилась во времени, и вставала на место грязной северянки, на место страдающего мужа, Эйшан не удавалось только понять Фрея, встать на его место. Тристакинния была недостойной, Искандер молодым и романтичным, а Фрей, такие отродья вальхана5, были непонятны ей. Не могло существовать такого бесчувственного злодея. Неужели можно наслаждаться чужими страданиями? Эйшан тут же зло одернула себя, о, да. Она бы наслаждалась, наслаждалась местью этим демонам. Но наслаждаться местью это одно, а Фрею было не за что мстить Искандеру.

«Я очнулся в постели Фрея. Мне все еще казалось, что по мне ползают муравьи и жалят осы. Я плохо видел, не понимая почему, потом я уже узнал, что от укусов слепней все опухает. Обгоревшая кожа горела. Я заскулил. Фрей был рядом. Он сам отпаивал меня каким-то отваром, чтобы вернуть мне силы и рассудок. "Ты и правда думал, что я тебя оставлю?" – усмехнулся он. Фрей чем-то натирал мои раны, иногда кожу начинало жечь сильнее, иногда, наоборот, боль утихала. Я скулил от боли, боясь рассердить его. Но он не сердился. Через какое-то время я понял, что та мазь, от которой жгло кожу, тоже лекарство, а не новая изощренная пытка викинга.

Я не мог вспомнить, что делала Тристакинния, просила ли она Фрея сжалиться? В тот момент я бы занят своими ощущениями. Уверен, что она не была равнодушной. Возможно, она и прекратила мою пытку.»

– Зачем тебе нужна такая грязная неверная? – проплакала Эйшан, она тоже была уверена, что даже сейчас, после того, как она видела его унижение, увидь эта северянка Искандера, она бы быстро пала к его ногам.

Свитков в шкатулке осталось всего ничего, но Эйшан казалось, что этот кошмар не кончится. Холодная змея шевельнулась где-то на позвоночнике женщины, она испугалась за мужа в свитках, хотя видела и знала наизусть все его раны.

«Когда я читаю Фрею то, что написал, он всегда зло усмехается, когда я читаю про Тристакиннию. Я не боялся, думал, может, он разозлится и убьет меня, прекратив мои мучения. У меня не было сил сделать это самому. Из-за нее же, моей небесной пери.

В очередной раз Фрей притащил меня в комнату, внимательно посмотрел на меня, и начал раздеваться. Приказав раздеться и мне.

Хозяин несколько раз с силой провёл ладонью по моей обритой голове. Фрей брил меня сам. Он за шею принудил меня лечь, достал нож и начал брить мне ноги, подмышки и гениталии. Недоумение и стыд захлестнули меня. Когда Фрей касался гениталий, я чувствовал невольное возбуждение. Хозяин провел по гладким изгибам ладонью и довольно улыбнулся. Подошел к своей одежде и достал маленький кисет. Зачерпнул чашей воды, и высыпал туда содержимое кисета. Потом начал мазать смесью обритые места. Такой мазью мажутся женщины, чтобы кожа дольше оставалась гладкой. Когда мазь впиталась, Фрей начал целовать меня. Шрам и губы, шею, соски, живот, даже гениталии и ноги. Я попытался отстраниться.

– Хозяин, не надо, грех…

Фрей зарычал.

– Я решаю, что для тебя грех, а что нет.

Хозяин перестал меня целовать, он оперся о гениталии, вставая, за ошейник потянул меня на лежак. Фрей уложил меня на постель, откинув мою голову с лежака вниз. Приблизил свою восставшую плоть к моим губам.

– Соси, – усмехнулся он.

– Не надо, – выдохнул я. Меня обуял ужас.

– Соси, или я выбью тебе зубы, Иска, – ярко улыбнулся Фрей. Глаза его горели, он выглядел безумным.

Я открыл рот и зажмурился, Фрей вошел глубоко, тихо зарычал и начал двигаться. Он склонился надо мной, и с силой сжал соски, растирая их между пальцев. Я вздохнул и член хозяина вошел глубже, я закашлялся, мне нечем было дышать, легкие разрывались от недостатка воздуха, из глаз потекли слезы. Несколько мгновений Фрей наблюдал за моей агонией, потом вышел, и я смог отдышаться. Он улыбался, глядя как я пытаюсь прийти в себя, не оставляя в покое мои соски, потом он снова потянул за ошейник, стягивая мою голову вниз с лежака, и касаясь членом моих губ.

Мне хотелось сплюнуть, воспротивиться, убить насильника и убежать. Увы, я помнил об изощренных наказаниях, которые Фрей пускал в ход за неповиновение. Болезненный жар, растекающийся от сосков, достиг паха, я почувствовал, как твердеет моя плоть. Как же стыдно мне было за мое желание. Я снова раскрыл рот, впуская член хозяина, стараясь не впустить его глубоко, сам сомкнул губы и начал ласкать его языком. Фрей застонал и начал двигаться, как двигаются в женщинах, стремясь войти мне в горло. Ему было удобно, мне нет, я не мог выбирать положение удобное для себя. Ладони Фрея начали ласкать мое тело, сминая кожу, властно лаская член. Его стоны становились громче, он резко склонился к моему члену и поцеловал головку, изливаясь мне в горло. Я не мог сдержаться и семя выстрелило ему в губы. Фрей выпрямился, слизнув его с губ, усмехнулся. Я сглотнул.

– Хочешь принадлежать мне? – прошипел он.

Я промолчал, опустив глаза. Я боялся необузданного гнева хозяина, сейчас, так близко от него, чувствовал себя беззащитным. Мы одного с ним возраста и роста, но не знаю, смог бы я победить его сейчас в схватке.

Я сжался, когда хозяин притянул меня к себе и снова поцеловал. Потом я набрался смелости и отстранился:

– Хозяин, пожалуйста, это неп…

Его глаза загорелись ярче, почему-то напомнили мне море дома.

– Все мечтаешь о женской любви? – прошипел он.

– Хозяин…

– Хочешь отыметь Тристакиннию? – зло спросил Фрей.

– Но это же неправильно, хозяин! Это грех.

Фрей рыча сбросил меня на пол.

– На колени! – хозяин достал плеть. Я сжался, услышав свист плети и почувствовал обжигающую боль. – Все мечтаешь о потаскухах?

– Прости!

– Ты будешь ублажать только меня. Ты мой, – склонившись выдохнул на ухо мне Фрей, перестав меня сечь, – ты будешь моим до конца своей жизни и после, и твой бог отдаст тебя мне, потому что ты мой. И через семь жизней, ты тоже будешь мой.

– О Боже великий! – выдохнул я в отчаянии.

– Это все еще грех для тебя? До тебя еще не дошло, скотина, что мое желание закон для тебя?

Страх и боль вконец измучили меня.

– Пожалуйста, хозяин!

Фрей приказал мне лечь грудью на лежак. Я думал, что Элох поразит меня за уже сделанное, но видимо Элох был занят. Хозяин усмехнулся, и встал надо мной:

– Расставь колени шире, раздвинь ягодицы руками!

Я покорно выполнил приказ, и снова почувствовал, как моя плоть снова твердеет, теперь я готов был сам себя поразить. Хозяин схватил мой член, с силой сжал:

– Попробуй сопротивляться, и я сделаю из тебя рабыню, – предупредил он.

Хозяин сразу глубоко вошёл в меня, замер на миг, и начал двигаться. Мне показалось, что он рвет меня изнутри. Я дернулся, пытаясь вытолкнуть его, но Фрей прижал меня к лежаку, правда, оставил мое тело. Он развернул моё лицо к себе, я увидел его бирюзовый взгляд, как море дома:

– Ты притворяешься, что тебе не нравится? Проси меня взять тебя, Иска!

– Возьми меня, хозяин, – горечь и отчаяние в очередной раз погрузили меня на дно человеческой низости.

– Еще! – потребовал Фрей.

Я сглотнул, ещё раз набрал воздух:

– Возьми меня, господин, я хочу этого.

Он начал целовать мою спину, играть с гениталиями и сосками. И, – о ужас! – я ощутил, что и правда хочу этого. Фрей снова вошёл в меня. Он двигался долго, я чувствовал, как мне казалось, как рвутся ткани внутри меня. Кажется, я стонал. Я презирал себя за наслаждение от насилия. Нет мне прощения. Он замер, и я почувствовал, как он излился в меня. Ниже падать было некуда. Хозяин полежал на мне, отдыхая, потом впился мне в шею губами.

Он не оставил меня, удовлетворив похоть, грозился оскопить меня, насмешливо слушая мои мольбы, насиловал, пинал и засовывал ногу мне в зад, заставлял изливаться перед ним, лаская себя, слизывать его семя с пола, опять насиловал. Он поил меня своей мочой, как часто. Я сосал его член еще несколько раз. Он разорвал мне уретру пальцами, пытался насиловать меня туда. Я давно уже перешёл свой предел стыда и боли и, как ни странно, получал болезненное удовольствие.

Мы уснули на постели хозяина. Фрей обнимал меня, как обнимают женщин, уткнув лицом себе в грудь.»

Эйшан задохнулась от ужаса и животного вожделения. Слишком живо она представила написанное. Она так ярко видела мучителя, будто была с ним знакома. Она так ярко теперь понимала Искандера, только не знала, что делать с этим пониманием. Животная какая-то подсознательная ревность к Фрею, была сильнее даже, чем к глупой северянке.

Глава 6.

«После того, что он сделал со мной, я не имею права даже мыслями осквернять имя Тристакиннии. Я как-то видел, после какой-то провинности сидя на цепи, как занимаются любовью Фрей и Тристакинния. Я не понимал, как можно так грубо обращаться с таким цветком, как она. Я мужчина, и знаю, когда мужчина получает удовольствие, Фрей владел моей красавицей, но сам был словно где-то далеко. Неужели он привел ее, тоже только для того, чтобы унизить меня, показать мне, что моя возлюбленная принадлежит ему, так же как я.

Тристакинния говорила что-то о свадьбе, о том, что она не может принадлежать ему в доме отца до свадьбы. Фрей небрежно цедил: и что он сделает? Заставит меня жениться на тебе?

Красавица закусывала губу, а я не мог ее никак утешить. Он владел ею как женщиной и как мужчиной, сзади. Тристакинния плакала, я видел, как ей больно, но Фрей умел через боль вести к удовольствию. Через секунды она уже бесстыдно стонала от наслаждения. Я смотрел на женщину, я хотел видеть только ее, ведь мне вряд ли представится еще возможность видеть ее в любви. Но почему-то я увидел глаза Фрея, он двигался в Тристакиннии и смотрел прямо на меня. Смотрел живо, его глаза не были даже затуманены страстью. Я уже научился отличать его взгляды. Когда они счастливо-морозные, как северное небо в солнечную погоду, когда они, как наше средиземное море, горят от страсти, когда они темные, как грозовое небо, от гнева. Я осмелился встретить его взгляд, он усмехнулся и подмигнул мне, хищно впившись в шею Тристакиннии. Она вскрикнула, провалившись в тяжелый восторг. Я знаю, какой восторг может дарить Фрей. Мне было невыносимо видеть Тристакиннию. Она знала, что в комнате есть еще я, но не отказывала Фрею. Каким надо быть чудовищем, чтобы унижать даже свою невесту, которую ты будешь показывать своим богам, которую возьмешь в свои подруги.»

Эйшан вдруг поняла, что вот тут, она согласна с этим северным чудовищем, Фреем, когда он имел северянку при Искандере. Если бы она оказалась там, если бы она все знала, она бы сама, – Элох свидетель! – посоветовала Фрею сделать это с Тристакиннией! Нет ничего унизительнее, чем мужчина в твоем теле, думающий о чем-то другом. Элох словно услышал молитвы Эйшан и дал ей глоток мести сразу, прямо в этих свитках. Воистину Элох всемилосерден!

«Теперь я сплю с Фреем. Он обнимает меня во сне, или я сплю с его членом во рту, или он не выходит из меня после насилия. Я слышал, как Тристакинния выговаривала ему, что он проводит больше времени с рабом, чем с нею или друзьями. Что за странная страсть владела Фреем, что за странное желание унизить и подчинить другого человека, что он был увлечен этим занятием вместо общения с любимой. Мы, действительно, почти не расставались с Фреем, он водил меня повсюду с собой. Теперь я не мерз на улице, хозяин дал мне меховую накидку, белую, теплую и мягкую, длинную, в таких ходили очень богатые женщины. Я видел, как некоторые жены и любовницы викингов с завистью и злобой смотрели в мою сторону. Ноги, израненные камнями, теперь защищали от холода и острых камней меховые мягкие шкуры. Я все так же не мог бы сбежать, но, по крайней мере, ноги были защищены. Он не стал добрее ко мне, я на положении женщины у него, а не собаки. Не знаю, что хуже.»

Последний свиток в шкатулке был полностью написан ларабавицей. Эйшан уткнувшись в свиток плакала, молила Элоха о возмездии. Молила его о том, чтобы он дал забвение Искандеру, чтобы раскрыл его сердце ей. Красавица начала читать последний свиток.

«Все закончилось. Фрей ушел с викингами в поход. Он наказал слугам не трогать меня, не заставлять работать, позволять мне читать и писать, кормить. Спать мне можно было у него в комнате, на его постели. Странным образом я ощущал одиночество, словно уже свыкся со своим положением. Неужели я скучаю по этому зверю? Меня ужаснула эта мысль.

Я решил сбежать. Сейчас самое время. И если меня поймают – буду драться до последнего. Надеяться на то, что Тристакинния будет моей? Как же это глупо, не в моем положении. Я принадлежу Фрею. Какой холодный здесь осенний ветер. Но его дуновение облегчает ноющую боль, где-то в сердце, наверное, это ноет клеймо.

Я сидел во дворе, на скамье. Вокруг сновали слуги, на меня особо никто не обращал внимания, я хотел помочь им таскать корзины с урожаем, но смотритель усмехнулся и сказал, что хозяин сказал не утруждать наложника-раба.

– Иска? – услышал я. Нежный любимый голос. Я поворачиваюсь. Она. Так близко. Тристакинния смотрит на меня внимательно и грустно. На меня, на дорогую накидку на мне, и с немым вопросом заглядывает мне в глаза. Я не знал, что ей сказать.

Тристакинния протягивает руку и нежно проводит пальцами по шраму на моём лице. Я замираю.

– Тристакинния… – выдыхаю я. Она вздрагивает, но не отшатывается. И я… мне нечего терять. Я не собираюсь показывать этот свиток Фрею. Я прижимаю ее к себе.

Это была моя последняя запись, написанная на севере. Я написал ее, когда плыл домой. Тристакинния помогла мне бежать, дала денег, отдала мои свитки, которые нашла у Фрея. "Ты не заслуживаешь такой жизни. Я помогу тебе уехать на родину. А я останусь с Фреем. Будь счастлив, Иска." Я звал ее с собой, но она сказала, что принадлежит Фрею.

Я вернулся домой, к семье, которая не чаяла меня увидеть живым. Теперь я женат и у меня есть сын.

Я не верю в то, что наши жизни предопределены, однако, я хочу видеть во всем смысл и, если уж я не могу изменить события, то должен вынести из них урок. Возможно, мой урок был в том, чтобы я пережил это и стал сильнее, научился ценить жизнь свою и других людей. Хочу на это надеяться.»

Эйшан разрыдалась, сердце разрывалось, от боли за Искандера, от ревности к глупой, дрянной северянке, которую не зря отец произвел на свет, она помогла сбежать ее мужу. Теперь она знала все тайны и кошмары Искандера, это было больно, как он мог столько лет носить такую муку один? Эйшан горько плакала, уткнувшись в последний свиток. Что она могла ему дать? Чем она хуже той глупой северянки?

В кабинет вошел Искандер. Ему хватило секунды, чтобы понять, отчего рыдает Эйшан. Шейх ужаснулся. Ему в голову не могло прийти, что кто-то мог начать искать и найти эти свитки. Нужно было сжечь их еще тогда, сразу. Искандер подошел. Эйшан обняла мужа за ногу.

– Прости меня, милый, прости, – всхлипывая просила она, не выпуская из рук последний свиток.

– Глупая женщина, – Искандер быстро собрал свитки в шкатулку, вырвал кусок пергамента из ее рук, – зачем ты рыдаешь над сказками?

Эйшан слыша милый голос, рыдала все сильнее.

– Ты у меня самый лучший, – выла красавица.

Мужчина сел на стул, притянул жену, усадив ее себе на колени. Огрубевшее сердце дрогнуло от женских слез. Эйшан обвила его шею руками, и теперь плакала ему в плечо.

– Ну, ну, ничего ведь страшного не произошло, – пытался утешить ее Искандер.

Эйшан целовала его плечи, под белой рубашкой, шею, руки. Женщина выглядела по-собачьи преданной, рабски верной.

– Ну, ну, Эйшан, это все неправда, просто человек…который пленил меня, почему-то любил читать такие выдумки. Он заставлял меня их сочинять, и смешивать с тем, что, действительно, было. Это все неправда.

Эйшан заплакала горше, не поверив.

– Ай, женщина, не выводи меня! – с досадой проговорил Искандер, но жена не могла успокоиться.

– Он чудовище, как его земля носит? Пусть он горит в аду! – плакала она.

Искандер вздохнул.

– О, то, что делали с пленными северянами в столице, еще чудовищнее.

– Никто не ломает волю. Даже неверным. Я знаю, – всхлипнула Эйшан.

– Конечно, ломают, это война. И плен, это всегда страшно, – Искандер никогда бы не подумал, что будет защищать Фрея.

– Не так! Я слышала, я знаю, все не так! – мотала головой Эйшан, – мою семью вырезали северяне, пытаясь вернуть Энефею. Отец спрятал ее, сам погиб… его тоже пытали, но это не то, это все не то. Я видела ужасы войны, я участвовала в ней! Но это не то! Он… ему ничего не надо было от тебя, никаких тайн, никаких условий, он это делал ни для чего! Ему не за что было мстить тебе. Он разве мучил еще кого-то так? Я люблю тебя, Искандер, я все сделаю, чтобы ты был счастлив. Ты самый достойный сын Элоха! А этот дикарь – сам Вальхан! Пусть Элох отправит его туда, где ему место – в ад!

Искандер поцеловал Эйшан в висок. Женщина не должна видеть войны, не женское это дело участвовать в них.

– Пути Элоха неисповедимы, Элох посылает нам испытания, а мы должны…

Эйшан накрыла губы мужа своими. Она не хотела слышать про бога, который допустил такую несправедливость. Искандер ответил на поцелуй, отстранился от жены.

– Иди в спальню, а я приду не успеешь ты прилечь на постель.

Эйшан заглянула в звериные золотые глаза мужа, поцеловала их и послушно пошла в спальню.

Шейх вышел во двор, где постоянно горел очаг, высыпал свитки в огонь. Странно это было сжигать свое прошлое, которое он хранил, чтобы не забывать. Но прочитать их никто не должен был, а сейчас он словно сжигал последнюю тонкую нить связывавшую его и Фрея, его и Тристакиннию. Словно сжигал хрупкую надежду увидеть ее когда-нибудь. Искандер досадливо поморщился, такой стыд там написан, что его хранить-то нельзя, а Эйшан это прочитала, нужно было сжечь свитки сразу, нельзя, чтобы прошлое влияло на его жизнь. Мужчина проследил, чтобы свитки сгорели дотла и направился в спальню, где ждала его Эйшан.

Глава 7.

– За такие глаза не жаль умереть! – с чувством сказал Амелик сестре Эйшан. Аль-Дива сидели за обедом, Амелик был в гостях у Искандера.

Эйшан следила за Энефеей, чтобы та ничего не ляпнула за столом. У них был скандал по поводу имени Энефрея.

– Если я услышу, что ты зовешь его Фреем, – сказала ей тогда Эйшан, – я посвящу его мадхаминским именем! В доме моего мужа не будет этого имени!

Энефея затаила гордую обиду. Она тайком общалась с мальчиком, а он ее не выдавал, слишком интересными были сказки прабабушки. Джаллал тоже любил рассказы про северных воинов, но так, как рассказывала не северная гордая принцесса, а младший брат. Джаллал и компания могли часами слушать Энефрея.

– Когда вы уезжаете? – спросил Ашид.

– Султан ждет нас завтра, до дворца недалеко, завтра с утра и поедем, – сказал Амелик.

– Оснан хочет видеть наследника, – тепло улыбнулся Ашид.

– Да, – гордо улыбнулся Амелик и позвал, – Энефрей.

Мальчик вскинул голубые глаза на отца, словно это он его звал. Мальчик теперь носил с собой кинжал, а Искандер учил его обращаться с оружием, и защищаться без него. Эти уроки нравились и Джаллалу, и Энефрею. Но если Джаллал воспринимал науку упоенно, радостно, то Энефрей серьезно, сосредоточенно, словно на его плечах уже лежал какой-то тайный груз, скинуть который можно было с помощью этой науки. Искандер привез надлом из плена, Энефрей будто с ним родился.

– Пусть малец играет с ребятишками, затискали, как котенка, – отозвался Искандер.

Энефрей отвернулся и остался сидеть рядом с Энефеей, севшей на крыльцо.

Амелик и Искандер с детьми уезжали к султану во дворец надолго. Делить завоеванные земли, обсуждать последствия мирного договора с дикарями, много вопросов предстояло обсудить.

– Ты не возьмешь меня с собой? – раз пятый спрашивала Эйшан, с тех пор как приехал гонец с приглашением.

– Я хочу, чтобы ты меня ждала здесь. И скоро я пришлю детей.

Женщина вздохнула. Она несколько недель, после того случая в кабинете, заглядывала ему в рот, пытаясь предугадать желания, и не отходила от него на случай, если она ему понадобится. Искандер тяготился таким вниманием, но терпел, решив не обижать жену. Взгляд Эйшан был жалобно-верным, словно шейх неизлечимо болен. Искандер не знал, как реагировать на него, и боролся с яростной досадой.

Амелик остался ночевать в доме Искандера, ради красивых черных глаз сестры Эйшан Лейлы.

– Все возьми, моя жестокая любовь, и вновь, я говорю… – напевал Амелик.

Искандер помнил Амелика столько, сколько помнил себя. И Амелик постоянно напевал эту строчку, никогда дальше. Это выдавало волнение или тревогу.

Друзья входили во дворец, Оснан, сказали, уже ждал их.

– Люблю я сюда приезжать, – сказал Амелик глядя как по коридорам снуют девушки сераля для гостей. Шейх Аль-Толь любил поездки вообще, потому что любил новые впечатления, даже северный остров Айсланд его не пугал.

Джаллал огляделся и заметил в конце коридора каких-то детей. Дети во дворце были редко, поэтому мальчик обрадовался. Жаль, что нужно терпеть приветствие.

– Станешь султаном, отмени приветствие для детей, – сказал Джаллал брату, пытаясь издалека рассмотреть красива ли девочка.

Энефрей дернул уголком губ. Проследил за взглядом брата. Ему вряд ли удастся с ними познакомиться. Султан не отпустит его от себя, все то время, пока отец не отошлет его обратно домой.

Друзья вошли в зал, Оснан улыбнулся им, приветствуя. Шейхи ответили на приветствие. Джаллал и Энефрей тоже поздоровались.

– Иди ко мне, Энефрей, – позвал султан.

Амелик повел головой, следовало ожидать. Мальчик взглянул на отца и направился к султану. Джаллал гордо улыбнулся, он был рад, что брат будет султаном. Искандер недовольно выдохнул, ему такая популярность сына не нравилась. Но желание султана закон.

– Конунг отправил к нам свою семью, в качестве послов доброй воли и для укрепления дружбы между странами, – Оснан поднялся, не спуская с рук Энефрея, – пройдем в столовую. Сначала завтрак, потом отдых для вас, мне нужно решить несколько государственных дел. Потом наши общие дела.

В столовую с другого входа, из комнат дворца вошла пара с детьми.

– Знакомьтесь, это наши друзья. Фрей и Тристакинния Торисаз.

В знакомых морозных глазах заплескалось средиземное море.

– Иска? – ярко улыбнулся Фрей, вскинув бровь.

Тристакинния закусила губу, опустив глаза.

Искандер похолодел. Нет, конечно, такое было вероятно, но шейх не ожидал его увидеть. И ее.

– Искандер Аль-Дива, – мягко, словно дикарю, назвал свое имя шейх.

– Вы знакомы? – вскинул бровь султан.

– Да, я думал навсегда потерял тебя, – продолжал ярко, зло улыбаться Фрей, не сводя глаз с Искандера, – это мой…

– Я голодна, – решила показаться невоспитанной дикаркой Тристакинния, перебив мужа. Она тоже похолодела, увидев Иску.

Искандер издевательски изломил уголок губ, перевел взгляд на Тристакиннию и улыбнулся. Она совсем не изменилась. Совсем. Тристакинния не смотрела на Искандера, и он, как всегда, не мог понять, что она чувствует.

– А, а это шейх Амелик Аль-Толь, если вы с ним тоже не знакомы, идем, моя дорогая, – Оснан сел за стол, Энефрей сидел у него на коленях, давая разрешение сесть остальным.

Остальные расселись за стол. Джаллал смотрел на молчаливую Лиму, похожую чем-то на его красивого брата. Айваз зло сощурил глаза, заметив заинтересованный взгляд либийца на сестре. Тристакинния исподтишка разглядывала Иску, он изменился со времени их последней встречи. Теперь это был не юноша, а мужчина. Раньше Иска двигался легко и изящно, теперь это был заматеревший величественный, опасный хищник. Он очень изменился, стал тяжелее, Тристакинния словно видела, то ли сгоревшее в муках, то ли замерзшее тогда, на севере, но почерневшее сердце Иски. Девушка, ее и женщиной-то язык не поворачивался назвать, старалась, чтобы ее взгляд не был заметен. Нечего бередить старые раны. Она не станет, но вот Фрей… ему, несомненно, доставит удовольствие издеваться над Иской.

Все приступили к завтраку, султан помогал есть Энефрею. Фрей разглядывал Искандера открыто, внимательно. Как он двигается, ест, даже дышит. Амелик свел брови, глядя на как-то закаменевшего друга и викинга.

– Какие глаза! – сказал Джаллал Лиме, на северном, благодаря теперь брата, который заставлял его сидеть с бабушкой, пока она рассказывала свои сказки, потому что отец приказал учить обоих сыновей, – за такие и умереть не жаль!

– Могу устроить, – мрачно пообещал Айваз.

Лима закрыла глаза. Нет, ее глаза принадлежат отцу и больше никому!

– Как ты смеешь!.. – вспылил Джаллал.

– Дети, вон. Вам накроют стол в саду, – свел брови султан, – если будет драка накажу обоих. Двадцать плетей.

Мальчишки недовольно поднялись из-за стола, и вышли из столовой, Лима тоже побрела за ними. Тристакинния встревожено смотрела дочери вслед. Энефрей было тоже собрался встать с колен Оснана, но мужчина удержал его.

– Все будет хорошо, дорогая, – обратился султан к Тристакиннии, – там еще две моих дочери, сверстники вашим.

Северянка успокоилась.

Фрей словно не заметил стычки, разглядывая Искандера.

– Как вам Либия? – спросил Оснан, северных гостей.

– Спасибо, у вас красивая страна, – вежливо ответила Тристакинния.

– Ну да, стало намного лучше, – согласился Фрей, плотоядно глядя на Искандера.

Шейх игнорировал Фрея, задумчиво глядя на Тристакиннию. Сердце не пело, а стучало тяжело. Амелика глодало любопытство, но спросить, что происходит он не мог. Гости знали ларабавский.

– Как ты живешь, Иска? – тепло спросила Тристакинния и вспыхнула.

Фрей красиво, коротко рассмеялся.

– По воле Элоха, прекрасная Тристакинния. А как живешь ты?

– Хорошо, – ответила она, благодарно улыбнувшись, за то, что мужчина не заметил привычного ей обращения.

– У тебя красивые дети, – сказал Искандер.

– Да… – Тристакинния чуть не начала говорить о детях, но опомнилась, что это может быть просто комплимент, и не стоит заострять на нем внимание. Девушка хотела говорить, говорить о чем угодно, пусть бы даже это было невежливо, только бы не ощущать издевки Фрея, витавшей в воздухе, но ей, как назло, ничего не приходило в голову. Султан молчал, что-то происходило, но мужчина не мог уловить что. Он занимался Энефреем, наблюдая за шейхом и северянином, почему-то почувствовав бешеное возбуждение.

– Тебе идут длинные волосы, – сказала Тристакинния и снова осеклась.

Фрей фыркнул от смеха, с интересом посмотрев на жену, будто пытался понять, она продумано так спасает ситуацию от него, или у нее, как всегда, это случайно выходит. Искандер, не сдержавшись, выдохнул усмешку.

– Да, спасибо.

Девушка решила молчать. Но молчание было почему-то страшным и пугало ее. За столом только что не искрило, Амелик почувствовал какое-то первобытное возбуждение, и даже хотел вскочить из-за стола, невзирая на султана и уйти в сераль. После вопроса Тристакиннии у него появились некоторые догадки.

– А, – понимающе протянул Амелик, тоже не сдержавшись. Непонятное ощущение пьянило, и мешало сдерживаться, но от кого оно исходило, понять было невозможно.

– Что? – быстро и заинтересованно спросил султан Амелика, тоже не сдержавшись.

Амелик почему-то не ответил, что совсем не полагалось. Султан не одернул. Воцарилась тишина.

Искандер, усмехаясь, покачал головой.

– Вы еще не видели столицу? – Искандер обратился к обоим супругам, чтобы обращение только к Тристакиннии не смущало присутствующих еще больше.

– Нет, мы несколько дней, как приехали…ты сможешь показать? – спросила Тристакинния, обрадовавшись.

– Да, Иска, это будет умопомрачительно, – усмехнулся Фрей, сменив позу, и чуть подавшись вперед.

Амелик незаметно вздрогнул, думая, как бы быстрее добраться до сераля. Султан думал о подобном, но почему-то никто не поднимался с места. А султану не приходило в голову, дать разрешение свободно покинуть стол.

Шейх перевел взгляд на Фрея, ласково улыбнувшись, поправил:

– Искандер Аль-Дива. Меня так зовут.

– Красиво, – кивнул Фрей, – но, обычно, Иски достаточно.

Искандер выдохнул улыбку.

– Повторяю, мое имя Искандер.

– Наслаждаешься, повторяя его? – ослепительно улыбнулся Фрей. Викинг стал немного грубее, острее, естественно, опытнее, и это сквозило в движениях, жестах, повадке. Но, в целом, он не изменился. Глаза остались такими же, ненасытный взгляд, как и средиземное море, топил в себе.

– К сожалению, я не смогу вас сопровождать, – сказал Искандер, проигнорировав слова Фрея, – но очень советую, Триболи красивый город.

– Да, действительно, жалость, – фыркнул Фрей.

Тристакинния нахмурилась. Ее вежливый задуманный ответ изгадил сарказмом муж.

– Ты совсем не скучал, Иска? – ярко улыбнулся Фрей.

Шейх перевел задумчивый взгляд на северянина, снова отвернулся к Тристакиннии.