Сокровенный мир. По ту сторону бесплатное чтение

Глава 1

Сегодня самый обычный день, он такой же, как и все до него. Единственное что менялось, так это время года и погода, с осени и до середины весны проживаю свои дни дома, рисуя картины, хожу на работу и читаю книги. Но с середины весны мир наполняется звуками моторов мотоциклов и поездками, которые хоть немного скрашивают мою жизнь. Постоянно окружают люди, которые не понимают меня и пытаются навязать своё мировоззрение, словно у меня нет своих желаний и целей. С самого детства хотелось попасть в мир для таких же, как и я, которые отличаются от общепринятых норм, например, художники, музыканты, учёные, скульпторы и многие другие. Представьте себе, если было бы место для таких людей, которые без страха быть отвергнутыми обществом и оставаться непонятыми этим миром могли творить. Было бы прекрасное место, просто утопия, но увы, я живу в обычной семье, которая меня никогда и не пыталась понять, моё мышление и необычность стали моим проклятьем. У меня отняли детство, заставив заботиться о младшем брате, а потом ещё и удивились, от чего же я его так терпеть не могу, да ещё и то, что закрылась в своём собственном мирке от всех и никого в него не впускаю. Странная тут не я, а они. Они были детьми, а я ещё не была взрослой, но меня заставили повзрослеть слишком рано, когда была не готова. И в результате мы, три человека, живущие под одной крышей словно соседи: мать с сыном и я, живущая в своей комнате, лишь изредка её покидая в свободное время. Ещё немного, наверное, расскажу о себе, но не буду упоминать папу, потому что его даже не помню, ни как он выглядит, ни его характер, в общем его словно и не было никогда. Могу лишь догадываться, каким он был человеком из кратких рассказов в какой-нибудь праздник подшофе, когда к матери приходят гости и ностальгируют об ушедших годах и событиях. Когда-то мне даже хотелось его найти и спросить: «Пап, почему ты меня бросил?», но годы шли и желание сменялось только страхом, что все люди однажды меня бросят, мало кто знает почему я пишу картины и ответ простой: после ухода папы я, будучи трёхлетним ребенком, закрылась в себе и отреклась от своих чувств, вскоре и вовсе перестала их понимать, и выражала и заточала их в рисунках. Они росли вместе со мной, но их никто не понимал, не понимал так же, как и меня саму. Всегда отличалась от сверстников, например, в детском саду другие дети, играя, ломали игрушки, а я их чинила, да тяжело мне было общаться с девочками уже тогда, да и сейчас тоже, а вот с мальчиками было проще: меньше эмоций и меньше проблем, умеешь бить и пинать мяч, то уж свой в компании, а вот за драками дело было быстрым, чуть старше став, нарекли меня правилом, что если брат придёт хоть с одним синяком, то получу по первое число, правда ведь не справедливо? Девочка защищает мальчика, который младше её на какой-то годик. Сейчас и мне смешно, но ничего уже не попишешь. Вот и драки у меня были почти каждый день, как сейчас помню ту площадку напротив школы, окружённую деревьями так, словно их специально посадили, чтоб образовать внутри песочный овал, на котором мы играли в волейбол, а мальчишки всё время ходили с синяками после драки со мной. Однажды маму вызвали в школу по этому поводу, но всё, что она сказала, что это пустяки и по ним её больше не вызывать, мол она брата защищает – это её обязанность. Мол лезть не будут тогда и бить их никто не станет. С тех пор в школе её больше не видели, даже на родительских собраниях. В последующем, когда училась уже в классе пятом, пришла домой с подбитым глазом и сломанной переносицей, дома никто не удивился, махнули рукой и забыли, как, впрочем, и всегда. Но и был плюс от драк – это прекрасный способ выпустить накопившуюся обиду и злобу, да и многие другие негативные эмоции, и главная моя награда была за победу это внимание, внимание которого мне так хотелось получить от мамы, но тут соревноваться за её внимание с её животными и ею любимым сыном было бесполезно, когда в свой адрес слышишь только упрёки и её любимое: «Ты сама виновата!». С годами привыкаешь не открываться, ничем не делиться, появляется желание бунтовать и искать плохие компании, от которых родители держат своих любимых детишек подальше. Мне повезло быстро найти такую компанию, и это были неформалы, рокеры, музыканты, панки, скейтеры и многие-многие другие люди, было бы проще назвать, кого в этих компаниях не было, но с ними мне было комфортно, несмотря на передряги, в которые доводилось вляпываться по самые уши. Рано познакомилась с курением и алкоголем, крепким алкоголем, если быть точнее, мат стал частью моего лексикона, как «привет» и «пока», и мой внешний вид весьма сильно начал меняться, и, разумеется, мне за этот вид самовыражения тоже очень хорошо доставалось дома. Но бунт продолжался и в виде татуировок и пирсинга, пока однажды этот бунт не стал частью меня, той самой частью, без которой я уже не была бы собой. Если вам нечем занять себя – бунтуйте против системы, семьи и всех, кто навязывает, то каким нужно быть, ищите себя, будьте собой. Вот, например, моя мама мне всегда говорила: «Ищи парня, у которого есть своя квартира, своя машина и стабильный доход», но откуда у него всё это может быть, если нам только по четырнадцать – пятнадцать лет? Да и она была настроена серьёзно, благо, для меня ценными были тогда и сейчас не материальные ценности, а его безумие, его мировоззрение и стремление к саморазвитию. Его способность что-то разрушать и что-то создавать, ведь без хаоса нет порядка и порядка без хаоса. И сама я такая же, тянусь к хаосу, к безумию, словно мотылёк на лампочку. Сейчас мне двадцать два года и моё мнение не пошатнулось, ведь главное – встретить человека, который способен тебя понять, верит в тебя и всегда поможет залечить твои раны. Лишь тогда ты сможешь получить всё. Самое ценное – это доверие, забота и верность, а всего остального можно добиться совместными усилиями. Это будет намного лучше, чем один будет сидеть без дела, а второй пахать днями и ночами, забывая о том, что такое тепло и забота.

Глава 2

Вот сижу я тут на своей кровати и рисую очередные чувства на холсте, а в наушниках играет «Amatory», песня «Дыши со мной» на полную мощность, заглушая разговоры и телевизор за дверью. Сейчас это то, что может пробуждать вырваться чувству наружу, у меня выходной как-никак вторник, и ведь день провела, работая над картиной. Мать не так давно вернулась с работы, даже раньше, чем обычно. С её приходом я вынуждена переключать музыку из колонок в наушники, в противном случае сосредоточиться мешает телевизор и шум от собак, всё не пойму, зачем ей так много животных. Пользы от них никакой. Даже дом не охраняют.

Раздался звонок телефона, который я ждала весь день, и сейчас он словно спасает меня из ада, этот звонок был от моего друга мотоциклиста:

– Привет, я освободился, есть желание покататься? – немного уставшим голосом произнёс он.

– Привет, ты же знаешь, что я всегда готова! – не скрывая своей радости, отозвалась я.

– Ну тогда жди, скоро заеду! – немного задорно произнёс он и сбросил звонок.

Не спеша, я сложила все маркеры в специальные кофры и убрала с кровати, холст вернула обратно на стену, которую украшали обои под космос и рядом висевшие законченные картины. Сползая с кровати с чёрным постельным бельём на ней, кидаю уже подготовленную одежду со стула на кровать. Кожаные штаны, лёгкую водолазку, кожаную куртку и шарф, как-никак сейчас начало сентября и это один из наших завершающих сезон выездов. Собравшись, полностью сидя на кровати, обуваю чёрные ботинки на платформе, закинув рюкзак на спину, а шлем, в котором уже находились подшлемник и перчатки, беру в левую руку. В этот миг мне приходит сообщение «выходи» от моего друга Фила. Выйдя из своей комнаты в зал, прошла мимо матери, которая как обычно смотрела свои американские сериалы, держа в одной руке свой любимый коктейль – коньяк с вишнёвым соком, а на коленях у неё было что-то со спицами, она как обычно вязала одежду то ли для себя, то ли для котов. Когда у неё настроение будет получше, она обязательно похвастается тем, что вяжет на этот раз, но это точно не сегодня. Удивительно, как она может что-то вязать и параллельно смотреть телевизор, ей всегда было дело до всего кроме меня, и это я усвоила уже очень давно, что перестала обращать внимание на происходящее дома. Ухожу как обычно, не сказав и слова, а она, как всегда, не спросит куда ухожу и когда вернусь, ясное дело – её это не волнует.

Фил как обычно ждал, сидя на скамейке, припарковав у подъезда мотоцикл, он курил, и как только запиликала дверь, сообщая об её открытии, он повернулся в мою сторону и встал, ожидая, когда я к нему подойду, чтоб обнять в качестве приветствия.

– Привет! – с улыбкой сказал Фил, погода прямо-таки шепчет.

Я улыбнулась ему и обняла, Действительно шепчет, охотно согласилась с ним. Достав пачку сигарет из правого кармана куртки, вытащила сигарету, Фил её быстро подкурил и уселся на скамейку, жестом приглашая сесть рядом. Он знал, что дома мне неприятно находиться и потому при любом случае забирал меня на мотопокатушки или просто погулять, даже столь немного было достаточно, чтоб почувствовать себя живой, мне это больше всего в нём нравилось, он всегда спрашивал, не хочу ли я покинуть своё тёмное царство и уделить ему время. Ответ всегда был положительным. Иной раз на него что-то находило, и когда он возвращал меня обратно в этот дом, он словно забывал мой адрес и привозил то в соседний двор, то на соседнюю улицу, словно затягивая время возращения в тёмную обитель, место несчастья и безмолвия, время расставания. Докурив свои сигареты, надев шлемы, мы уселись на мотоцикл и выехали.

Мы катались несколько часов бесцельно, периодически делая остановки для перекура и кратких разговоров. Мы знакомы уже два года и это наш второй совместный мотосезон, и потому уже научились хорошо понимать друг друга порой и без слов. Катались мы в паре уже настолько уверенно, что у нас появился свой символический язык, который помогал сообщать друг другу информацию, такую как: впереди ямы или менты, и нужно было быстро сбросить скорость. Когда собираемся набрать скорость или начать козление. Нам было просто и весело друг с другом. Периодически ездили на речки и озёра, иногда даже в обычный поход на природу, жарили мясо на мангале, а картошку на углях. Но самое любимое – у нас было немало встреченных рассветов и проведённых закатов, ни один из нас не спешил возвращаться. Кто может понять разбитую на осколки душу и искалеченное сердце? Только второе создание с такими же повреждениями. Два одиноких друга.

Погода стояла действительно тёплая, воздух был свежий после дневного лёгкого дождика, и по желанию Фила мы заехали на аллею, посидеть и отдохнуть, и самое главное, расправить свои спины. Кажется, это главный минус у спортивных мотоциклов, посадка, от которой весьма быстро и сильно устаёт спина. Мы уселись на скамейке в глубине аллеи под одиноким фонарным столбом, что светил с перебоями. Фил припарковал мотоцикл буквально в двух шагах от скамейки, которую мы благополучно заняли. Сидим и обсуждаем мотоциклы и татуировки, мы как раз недавно сделали новые, у меня на кисти появился демонический кот с алыми глазами, а у него на груди – двигатель в форме анатомического строения сердца с двумя большими распахнутыми крыльями от ключицы до ключицы. Особенно поражает исполнение татуировки: она словно живая, с такой детализированной точностью. Он рассказывал, как с трудом выдерживал сеансы боли и особенно на костях, я лишь смеялась, потому как давно прошла эту часть. В отличие от моего друга Фила моё тело уже покрыто татуировками процентов на восемьдесят, ну или чуть меньше: руки, ноги, спина, живот, ключицы и шея. Лицо я трогать не собираюсь, меня об этом часто спрашивают. А он всё поражался, как мне хватает воли и терпения столько забиваться, мой секрет не был таким уж секретом, чем сильнее психологическая боль, тем проще не обращать внимания на физическую, а такой у меня предостаточно. Копилась она с класса восьмого, как мне запретили драться, поставив ультиматум. Если меня поймают на драке на территории школы или вне её, то не видать мне колледжа, как своих ушей, проверять мне не хотелось, ну а проблемы тогда лишь нарастали. С Филом мы обсуждали и дальнейшие его татуировки, в планах у него были ещё рукава, но на большее он пока не согласен. Хотя бы потому, что ему и так давалось весьма болезненно, уж слишком у него низкий болевой порог в отличие от меня. Тема быстро перетекла с татуировок на обсуждение ближайшей поездки, в планах у Фила было показать мне максимум интересного, например, его предложение покататься на лыжах и сноуборде, летом попробовать аквадайвингом заняться, и его одно из любимых – это просто свалить туда, где мы ещё не были. Просто так. Без особой на то причины. Кстати Фил прекрасно играет на гитаре и мечтает однажды собрать группу, вот только пока ещё не может определиться с направлением. У нас очень похожий плейлист, и потому его смятение мне знакомо, когда-то давно я и сама была гитаристом, но играла на бас-гитаре, низкие частоты мне нравились больше, можно было заметить, что от музыки отказаться мне пришлось больше из-за травм, нежели из-за нехватки времени. Пока мы сидели, разговаривали, подул наполненный свежестью ветер и поднял вверх пепельные волосы моего собеседника, что на играющей тени фонарного столба его голова словно горела. Глядя на тени, мы засмеялись как дети:

– Вот видишь, как горят у меня мозги от этой работы, с тем же смехом сказал Фил и стянул с меня капюшон куртки, чтоб растрепать и мои волосы.

– Ну не только же над моими волосами смеяться! – с ехидной улыбкой заявил он, растрёпывая мои волосы своими руками. Его длинные до лопаток волосы, крашенные в пепельный цвет, периодически поигрывали на свету мигающего фонаря, а теперь и мои чёрные средней длины волосы, еле закрывающие шею, поднялись в разные стороны, и мы весело наблюдали за нашими тенями. Его лёгкий баритонистый смех никогда не оставался не замеченным мною, всегда был таким притягательным и манящим, как и улыбка на его пухловатых губах. В такие моменты мне неоднократно хотелось быть чем-то большим, чем друзья, но страх потерять его был слишком сильным, что, выбирая между признанием в чувствах и дружбой, я выбирала дружбу. Фил мне понравился ещё в день нашего знакомства, я тогда частенько приходила покататься с кем-нибудь из ребят и параллельно изучала плюсы и минусы различных мотоциклов. В то время задумывалась о покупке своего собственного мотоцикла, вот стою я однажды вечером в парке в окружении людей и мототранспорта, мы тогда занимали всю сторону, болтая с одним из парней, почувствовала странное ощущение внутри себя, напоминающие мурлыканье котят и обратила внимание, как заехал парень на хонде из класса «спорт» чёрно-оранжевого цвета. Остановился он неподалёку, воспользовавшись тем, что там уже стояли знакомые парни, подошла к ним, он встал с мотоцикла, его рост был примерно сто девяносто сантиметров, одет он был в чёрные джинсы, футболку с рокерской группой «Metallica» и кеды. Поверх футболки у него была чёрная кожаная куртка. Он посмотрел в мою сторону, и из-под открытого визора я увидела эти очаровательные светло-карие глаза, в них было что-то родное, вызывающее желание узнать его настолько близко, насколько это было бы возможно. Когда он снял шлем, а за ним подшлемник, он оказался очень привлекательным парнем с весьма стройным телосложением. Видимо он был популярен, потому как к нему стали подходить с разных точек парков люди, чтоб его поприветствовать. Многие девушки пытались вешаться ему на шею, женским вниманием он обделён точно не был. Через некоторое время он подошёл к одному из моих собеседников, и тот протянул ему стопку зелёных карточек, мне стало очень любопытно, что это за карточки, и я подошла спросить. Эти карточки напоминали далёкое детство, только на них раньше были персонажи с какого-нибудь мультфильма, а он поднял их над своей головой и сказал:

– Хочешь узнать, забери! – он тогда говорил шутливо, словно провоцируя, и, разумеется, я смогла её забрать, просто пришлось прыгнуть достаточно высоко и совсем близко оказаться к его лицу, что очень меня тогда смутило. Это оказалась карточка второго номера с его номером телефона, в тот момент я её и получила, и она у меня по сей день. Так мы и познакомились и обменялись номерами телефонов, как-то однажды через пару недель общения и покатушек он мне сказал: «Сначала я нравлюсь всем, потом нравлюсь, но не всем, потом не нравлюсь, а после – жалеют, что знакомы со мной» это был его ответ на то, что я честно призналась, что хочу узнать его и приму его таким, какой он есть, так и получилось. У меня всё это время не возникало желания сбежать от него или чувства сожаления о том, что познакомилась с ним. Напротив, чем больше я его узнавала, тем мне он больше нравился. Хотя чего только не было и какие только слухи о нём не ходили, но мне было всё равно, я знала его таким, какой он был со мной, и дорожила им. Возможно, другие просто его не понимали. Да я и сама хранила в себе огромное количество тайн, и многие из них вызывали у людей жалость, которая мне совсем не нравилась. Был один момент, когда у Фила была сильная депрессия, и я её словно почувствовала, мне хотелось ему помочь, но он заявил: «Да что ты можешь знать? Ты всегда улыбаешься и смеёшься, тебя жизнь никогда не била!» от этих его слов мне так сильно хотелось ему врезать, но видимо мне действительно хорошо удавалось скрывать свои шрамы за звонким смехом и милой улыбкой. Тем вечером я лишь часть из своих воспоминаний из прошлого рассказала, и он был шокирован, и после рассказа я лишь сказала: «Я смеюсь и улыбаюсь лишь для того, чтобы никто не спрашивал меня о пережитой боли, не хочу, чтобы меня жалели, и всё, что я хочу, чтоб однажды мой смех и улыбка стали настоящими». И лишь тогда наше противостояние закончилось, шаг за шагом мы раскрывали себя, словно обнажая свои души и не боясь, что раним друг друга, и лишь одно я ему так рассказать и не смогла, как сильно я умудрилась его полюбить.

В кустах послышался шорох, и из них вышла кошка, белоснежная и пушистая, на удивление она не боялась людей, подойдя к нам, она начала тереться о наши ноги, прося её погладить. Недолго думая, я потянулась к сумке, на такие случаи у меня собой имелись пакетики с кормом «PRO PLAN» и несколько одноразовых мисок. Как только я открыла пакетик, кошка начала мяукать и мурлыкать, поставив угощение между нами, она сразу ринулась лакомиться. Фил смотрел, как с довольным видом кошка уплетала еду, взъерошивая мои волосы, словно говоря: «Ты молодец». Доев своё лакомство, кошка запрыгнула к нам на колени и растянулась, головой она лежала на Филе, а задними частями на мне, подставив нам свою грудку и животик для ласки. В такой момент Фил выглядел безмятежным, его глаза светло-карие казались янтарными в свете фонаря и прекрасно сочетались с его нежной улыбкой. Кошка так и заснула, пока мы её гладили и сами не заметили, как наши руки соприкоснулись, на мгновение стало неловко, но Фил в этот момент посмотрел на меня и взял мою руку в свою, подобные моменты часто можно встретить в книгах или в фильмах с романтическими направлениями, но сама я с такой ситуацией столкнулась впервые и, если честно, понятия не имею, чего мне сейчас ожидать. Нашу жизнь не прописывал какой-нибудь сценарист или автор книги, чтобы хоть как-то скрыть своё смущение я подняла голову к небу, оно было чистым и наполненным звёздами. Фил, задержав на мне взгляд на несколько секунд, сделал то же самое, и вот один из самых романтических моментов в моей жизни, и эти чувства переполняют меня в этот самый момент и разрывают изнутри. Как бы здорово было бы, если бы мы встречались и этот момент был бы ещё более значительным, но в то же время я рада, что сейчас рядом со мной сидит именно он. Наверное, я всегда останусь для него лишь другом, ведь не думаю, что он во мне когда-нибудь увидит девушку. К тому же ещё в прошлом году он начал говорить о девушке, которая ему безумно нравится, но она его чувств словно не замечает. Он даже как-то спрашивал у меня совет, как ей признаться в своих чувствах, потому что мы с ней даже похожи, интересами и взглядом на мир. Когда он говорил, было видно по его лицу, как он ею дорожил, а всё что я могла – это помогать своему лучшему другу всем, чем смогу, и, откинув ревность на задний фон, давала советы. Знал бы он, какое было мучение для меня – помогать ему завоевать чужое сердце, когда моё он уже покорил без всяких сложностей. Но вот мне всегда было любопытно узнать её имя и осмотреть какая она, идеальная девушка для Фила, с которой он летал в своих мечтах.

Глава 3

Последний фонарь погас прямо у нас над головой, и единственное, что теперь освещало аллею – это полная луна в небе, от всех этих мыслей и молчаливого стресса пересохло в горле и невыносимо захотелось пить, открыв свободной рукой сумку в поисках напитка, вспомнила, что он так и остался лежать на кровати, раньше воду я клала чуть ли не в самую первую очередь, и совсем на меня не похоже что-то забывать.

– Фил, подождёшь меня здесь? Я за напитками схожу, – вынимая свою руку из его, тихо сказала я.

– Разве ты собой не брала? – удивился он, и его удивление было понятным.

– Обычно беру, но сегодня совсем забыла про неё, наверное, из-за того, что рисовала картину до последнего, – честно призналась ему и смущённо опустила голову, чувствуя себя виноватой. Ожидая ответ, делала вид, что смотрю на свои ботинки, которые немного потёрлись от частых поездок на внутренней стороне, и спотыкаясь по дороге, когда даже просто гуляя, о чём-то задумывалась. Со мной такое часто бывает, словно проваливаюсь в мир грёз наяву.

– Хорошо, подожду, – ответ не заставил долго себя ждать, Фил лишь достал пачку сигарет из нагрудного кармана, вытащил сигарету, подкурил и улыбнулся. На его ногах по-прежнему спала кошка, но уж только свернувшись калачиком. Я пошла в сторону дороги по тёмной тропинке, стараясь ни на что не налететь, кроны деревьев местами скрывали даже свет луны, а это единственный источник света на данный момент. Пару раз, споткнувшись и едва не упав, я вспомнила про то, что в телефоне есть фонарик, включив фонарик на телефоне, стало легче, ведь теперь я шла, куда мне нужно идти, и видела, что у меня под ногами. Мне повезло – ещё процентов двадцать заряд был, минут через семь – восемь вышла к дороге, светофор тоже не работал, и пришлось идти до «зебры». Совсем не хотелось рисковать и перебегать дорогу, меня и так плохо видно, да и к тому же сегодня моя одежда была в чёрных и тёмных цветах. На мне сегодня и значков светоотражающих нет, так что совсем не готова к таким моментам. Перейдя дорогу, прошла ещё парочку домов и завернула во дворы, там стоял круглосуточный магазинчик, устроился он в подвальном помещении и на удивление он работал всегда, а отключение света ему не было хлопотным, так как хозяин давно обзавёлся несколькими генераторами. В этом магазине всегда можно было найти всё самое необходимое, словно хозяин всегда был готов к апокалипсису. Магазин был большой: около двухсот квадратных метров, хотя может быть и больше. В нём была такая необычная атмосфера, словно перейдя через порог, оказался в магазине из одного из американских сериалов, например, такой был в фильме «Американский идиот», который оказался весьма интересным фильмом, который мы посмотрели с Филом у него дома. Хозяин недавно сделал перестановку, и теперь было немного сложнее найти нужный холодильник с кофе, который мы обычно покупаем здесь пару раз в неделю, когда проезжаем мимо. Пока искала нужную полку и ряд, пришло сообщение: «У меня для тебя подарок. Думаю, он тебе понравится. Давай встретимся?» прочитав это сообщение, настроение быстро улетучилось. Его прислал мой бывший парень, с которым мы разошлись почти год назад, и лишь сейчас он словно спохватился и начал заваливать меня сообщениями и странными подарками, которые благополучно возвращались обратно уже через третьих лиц. А что касается сообщений, то они всегда остаются без ответа, порой даже становится не по себе, когда такой человек знает твой домашний адрес. Прочитав сообщение, убрала телефон обратно в задний карман, найдя специальный бокс с кофе, взяла два капучино и два американо. Уже у кассы заметила большую пачку зефирок для жарки на костре и взяла её, к ней же и шпажки. У самой кассы телефон снова завибрировал, оповещая о новом сообщении: «Возьми жвачку и зажигалку. Фил». Странно конечно, Фил вроде на свидание не собирался, или пока меня не было, планы изменились. Ну, тут ничего не попишешь, как говорится. На кассе купила жвачку со вкусом цитруса, он всегда предпочитает её, ну это он с меня пример взял, и зажигалку. Очереди в магазине не было, так что быстренько расплатилась и поспешила к Филу, всё по тем же тёмным улицам, подсвечивая себе путь фонариком на телефоне, и как не вовремя села батарея, когда я начала переходить дорогу по «зебре». Пройдя буквально несколько шагов по дороге, в темноту ворвался громкий звук мотоцикла, и следом – яркий свет, ослепив, ударил по глазам. На мгновение весь мир словно исчез или я исчезла из него, сплошная темнота и ощущение невесомости, но во мраке, который лицезрела несколько мгновений, начал доноситься отдалённый звук холостых оборотов мотоцикла, первая мысль, которая возникла в моей голове: «Видимо, Фил не стал ждать меня, и приехал», но звук был странным, словно посередине дороги и совсем не с той стороны, где должен был быть, если моя мысль верна. Пришлось постараться, чтобы открыть глаза, перед глазами ещё рябели звёздочки и красные кружки от яркого света, проморгавшись, картинка стала более-менее чёткой, то, что я увидела звёздное небо, говорило о том, что я лежу на спине, всё ещё не осознавая произошедшего, начала искать звуки мотоциклиста. С большим трудом мне удалось повернуть голову в направлении холостых оборотов двигателя, и перед моими глазами предстала ужасная картина: на асфальте лежал молодой парень, по виду спортивного телосложения, на нём были синего цвета джинсы, кожаная куртка наполовину расстёгнутая, из-под неё виднелась зелёного цвета футболка с чёрным контуром панковского ирокеза, и обут он был в тёмно-коричневые мартинсы. Один из которых с одной стороны порвался, видимо, при падении, он не спеша сел, словно осмысляя происходящее. Осмотрелся вокруг и его взгляд остановился на мне, на нём всё ещё был шлем чёрного цвета, а прозрачный визор уже был с огромной полоской, словно прошкалили по чему-то очень твёрдому и шершавому. Он аккуратно снял с себя шлем и подшлемник, оставляя это возле мотоцикла, который сейчас лежал на боку, а под ним уже собиралась жидкость, при таком освещении от фары его мотоцикла его глаза казались тёмными и напуганными. Он посмотрел на свой мотоцикл, кажется, его он беспокоил меньше, чем то, что происходило с моей стороны. Парень попытался встать, но получилось у него далеко не с первого раза, было видно по его выражению лица, что ему было больно, но он всё равно продолжал попытки встать. В какой-то момент я вновь потеряла сознание, и когда пришла в себя, парень уже сидел рядом со мной и его руки что-то прижимали к земле.

– Да, произошла авария, нет девушка пострадала сильно, быстрее, пожалуйста! паника в голосе отдавалась очень заметно, он говорил с кем-то по телефону через наушники, кажется, он звонил в скорую. На его джинсах виднелись пятна крови, от рваных дыр на джинсах от колена и почти по самую щиколотку стекала кровь. Он видимо сильно пострадал, рядом с ним лежал его шлем, а на нём лежали перчатки, и на них ключи, которые виднелись с приоткрытого визора. Говорят, что шлем, который побывал в аварии, больше не надевают, и теперь ему быть лишь напоминанием. С коротких волос парня стекала влага и несколько капель попало и на меня, посмотрев на небо, заметила лёгкий дождик. Когда несколько капель упали мне на глаза, я хотела их вытереть, но руки не двигались, мне это показалось странным, вглядевшись в отражение визора. Картинка, которую я увидела, была словно ночной кошмар, мои ноги вывернуты неестественно, в разные стороны, и одну из ног держал он с такой силой, что казалось, его мышцы на руках вот-вот сведёт судорогой. Его кожаная куртка прикрывала мои бедра, но под ней была огромная лужа крови. Руки были сломаны в нескольких местах, одна из которых находилась ближе к шлему, оголяла частично кости, торчащие из неё. Судя по корпусу, вывернуты в другую сторону и ещё переломаны, возможно, потому у меня не получается пошевелиться. На лице была рваная рана, бровь и щека были сильно разодраны, в крови. Видя это тело в таком состоянии, мне не хотелось верить, что всё это происходит именно со мной. Фил, он, наверное, уже заждался или уехал на свидание, а может пытается мне дозвониться, но мой телефон давно сел. Парень оторвал взгляд от моей ноги, посмотрел на меня таким взглядом, словно эту ночь я не переживу, ему было жаль, что мы оказались в такой ситуации, оно и понятно, я и сама уверена, что с такими травмами и нашей скорой, которая такая же «быстрая», как почта России, меня можно спасти.

– Только не волнуйся, скоро приедет скорая! – произнёс парень, кажется, он больше пытался успокоить себя, ведь сейчас волновался только он. В этот момент можно было разглядеть его уставшее лицо, круги под глазами, кажется, он давно не высыпается. Его тёмно-карие глаза выглядят весьма угрожающе, но мне не страшно, напротив, рядом с ним чувствую себя спокойно. Его щёки немного впалые, и на них красуется примерно недельная щетина, на волосах уже видны серебристые пряди, но его они только красят. Его короткий ирокез улёгся из-за тяжести воды.

– Прости меня… произнёс он еле слышно, словно лишь одними губами, словно прощался. Вдалеке послышался вой сирены скорой помощи, не знаю, сколько времени прошло, и сколько она ехала, казалось, прошла целая вечность. Звук становился всё громче и громче с каждой секундой, наконец-то она появилась в поле зрения. Парень поднял голову и облегчённо вздохнул, взглядом словно пытаясь ускорить её приближение, он смотрел на неё. Машина остановилась примерно в метре от нас и из неё выбежала бригада с медицинскими чемоданчиками и приборами, мотоциклист уступил место санитарам и отошёл в сторону, я заметила, как он сильно хромает на правую ногу, почти волочит её за собой. За ним оставался кровавый след, одна из девушек подбежала к нему и помогла залезть ему в карету скорой помощи. Спустя какое-то время прибыла патрульная машина, даже сейчас и в этой ситуации совсем им не рада, было бы хорошо, если бы они где-нибудь по пути упали в кювет. Возможно, есть на свете хорошие полицейские, но поверьте, не в нашем городе. Наши и палец о палец не ударят, если им не заплатят, да ещё и такие махинации придумают, чтобы как можно больше у вас денег забрать, будь их воля, то они бы присвоили себе всё, что у вас есть. Поэтому для меня они хуже стервятников, пока лежала и злилась на них, совсем не следила за происходящим вокруг меня, за это время часть моей одежды порезали, кажется, что-то изменилось в положении моего тела, появились какие-то трубки.

– Девушка, девушка, вы меня слышите? – привлекая моё внимание, спрашивает женщина с рыжими волосами. На вид ей лет сорок восемь, а может и все пятьдесят, она немного худощавая, но ей это только идёт, её янтарно-зелёные глаза смотрят на меня и ждут ответа. Вот только я не могу говорить, словно что-то мешает, я опустила глаза в сторону, где предположительно должен был быть мой телефон, но вспомнила, что от такого удара мой телефон мог оказаться где угодно. Насколько я помню, в момент столкновения он находился в руке по направлению в задний карман.

– Спросите молодого человека, не знает ли он девушку, у неё сломана челюсть, повернувшись в сторону машины, проговорила рыжеволосая женщина. То, что у меня сломана челюсть, меня совсем не удивило, но вот когда из скорой выглянул парень и сказал:

– Её зовут Елисеева Натали, ей двадцать два года и у неё первая положительная группа крови, и прошу вас, спасите её, – стараясь сохранять спокойствие, сообщил парень, глядя на меня. Мои глаза округлились от удивления, ведь этого парня я точно раньше не видела. Я бы запомнила. Присмотревшись, я увидела, что он говорит по телефону, похоже, мы действительно друг с другом не знакомы.

– Да, Фил, прости меня, не переживай, я буду держать тебя в курсе, последнее, что я смогла услышать перед тем как снова потеряла сознание на несколько минут, или мне показалось, что лишь на несколько минут. Когда я снова открыла глаза, то обнаружила, что кто-то держит мою голову, а в этот момент женщина фиксировала шею специальным ошейником. Парень стоял недалеко от меня в стороне и словно ждал результатов. Женщина с рыжими волосами посмотрела на него и неутешительно покачала головой, его взгляд стал удручающим. Другие два молодых парня в медицинской форме погрузили меня на носилки и понесли в машину. В скорую поднялся и сам мотоциклист и сел рядом, сейчас видны его забинтованные колени, местами сильно подранную куртку, он не отрывал свой взгляд от моего тела, и сообщения, что заваливали его телефон, его совсем не интересовали в данный момент. Разговоры в скорой начали стихать, а свет в машине расплываться вместе с лицами людей, похоже, сил держаться у меня совсем не осталось. Закрыв глаза, мне стало спокойнее и в этот момент всё словно исчезло.

Белый коридор. Перед газами мелькают лампочки, напоминающие «зебру» на пешеходных переходах, длинноватые, прямоугольной формы светильники, а стены белой плиткой уложены. По обе стороны от меня медики и врачи, они о чём-то бурно переговариваются и лишь чётко смогла услышать:

– Срочно нужны пакеты с кровью, первая положительная! – кто именно сказал, увидеть не получилось, всё плывет перед глазами, и всё, что сейчас меня волнует – это мой кот, который ждёт, что его хозяйка скоро вернётся домой, даст ему вкусняшку как обычно и уляжется рядом с ним на кровати после того, как он поест. Один из парней держит кислородную маску, другой придерживает мою голову, всё это я чувствую, чувствую тепло их рук в перчатках, в следующее мгновение яркий свет огромной лампы ударил мне по глазам и мои глаза защурились, холодок разнёсся по моему телу от хирургического стола, рядом с которым стоял столик с хирургическими инструментами, к моему лицу подносят маску, видимо с наркозом. Запах сладковатый и всё начинает ещё сильнее расплываться, пока всё, что меня окружало, не исчезло в тёмной пелене. Больше не ощущаю отголосков страха, душевной боли, всё кануло в холоде операционного стола, одним прекрасным сентябрьским вечером просто не вернулась домой. Никогда не думала, что моя жизнь закончится вот так просто, пока мы сами не почувствуем, как быстро летит время и как бессмысленно мы его тратим на обиды, боль, страх, разочарование, и всё в попытках что-то изменить или ещё больше загнать себя в рамки, загнать себя в клетку и мы лишь существуем в надежде, что всё само наладится. И лишь сейчас начинаю понимать, как было много значительных моментов, которые вначале были лишь пылью, сейчас стали на вес золота. Вот и закончился мой сезон, это был мой последний выезд, последний разговор с Филом, последняя картина, последнее мурлыканье моего кота, какая жалость, что мне не удалось с ними попрощаться. Как жаль, что потратила несколько лет в тишине своих чувств, какая же я трусиха, что так и не призналась Филу. Может быть тогда это было бы взаимным чувством, вот вам и заезженная фраза, с которой мы соглашаемся лишь в момент, когда с ней сталкиваемся: «страх крадёт радость, мы начинаем что-то ценить, лишь потеряв», что делать, если ты потерял себя самого и возможно уже навсегда? И всё, что мне остаётся, это лишь надеяться, что меня простят за такой уход и долго горевать не станут. Тьма забирала меня с собой, унося обиду и печаль, освобождая меня от этого. Просыпается чувство свободы, в котором я так нуждалась наконец пришло, если у меня получится вернуться в мир живых, начну жить иначе. Буду бороться со своими страхами, буду рисковать и наслаждаться жизнью, но только если у меня получится, и последняя мысль, что пронеслась в моей голове «…однажды я вернусь, вернусь к тебе…».

Глава 4

Яркий свет пробивается сквозь веки, заставляя меня проснуться, словно в дреме ощущаю, как кто-то трогает мою руку, вызывая непреодолимое желание посмотреть на хозяина прикосновения, но мои глаза всё ещё закрыты. Как бы мне ни хотелось открыть глаза, у меня не получается, словно они заклеены или залиты бетоном. Ужасно тяжёлые и неподъёмные. Пытаюсь пошевелить хотя бы пальцами рук и ног, но тело словно ватное, ощущение такое, если бы мой мозг переместили в другое тело. Ощущается тепло руки, прикасающейся к моему запястью, они нежные, словно рука принадлежит женщине. Ощущается запах духов и крема для рук, нотки спелых персиков и апельсинов. В моё туманное сознание врываются звуки, напоминающие голоса, но слова не чёткие, невозможно разобрать, о чём они даже возможно говорят. Рядом находятся несколько человек, у одного голос грубый с хрипотцой, скорее всего, курящего человека старой закалки, как говорится. У второго голос мягкий и звонкий, но уже не детский, но ещё и не взрослый, голос принадлежит юноше лет двадцати, может чуть старше. И третий голос женский, по голосу представляется женщина спокойная, уже в возрасте, явно познавшая жизнь со всех её сторон: и с плохих, и с хороших. Мои размышления о том, какие люди меня сейчас окружают, прервало ощущение укола в кончики пальцев ног, ощущение не из приятных, если честно. Такие уколы последовали и на пальцах правой руки, и следом за ней на левой. Один из пальцев дёрнулся, отозвавшись на раздражитель, но возможно мне лишь показалось. По всей руке появилось покалывание, словно после долгого сна на собственной руке, и та затекла. Рядом с моей головой зажужжал пейджер, видимо пришло сообщение, снова послышался женский голос, затем голос солидного возраста мужчины. Мои попытки всё ещё продолжаются: открыть глаза или пошевелиться, но пока всё тщетно. Хотелось бы узнать, где же я нахожусь, и кто все эти люди рядом со мной, успокаивает немного то, что женщина держит меня за руку, ощущения приятные, словно близкий человек проявляет заботу. Сейчас попробую сосредоточиться именно на этом и хоть немного сжать её руку, и, кажется, у меня получилось, потому как раздался восторженный выкрик женщины:

– Доктор, она в сознании! Посмотрите, ответная реакция! – Заявила женщина.

– Это просто непроизвольное сокращение мышц, не более того! – грубо отрезал мужчина.

– Не витайте в облаках надежд, уже полгода она в коме и вряд ли она очнётся! – колко и грубо ответил ей некий доктор, а у меня в голове пролетела фраза: «Полгода в коме?! Какая ещё кома? Какие ещё полгода?» – мне становится страшно, и звук собственного биения сердца утягивает прочь в сон. Там намного спокойнее.

Спустя какое-то время послышалась музыка, старая музыка на знакомых ритмах и, прислушавшись, узнала в ней группу «Крокус», «Рок сити». Эти старые песни всегда мне нравились, и они всегда согревали меня изнутри. Сама не заметила, как в такт песни начала двигать пальцами, в помещение, в котором я находилась, вошли люди, примерно на полпути остановились, в этот момент сменилась мелодия и заиграла песня «Би майн», и пальцы застучали в новом ритме. Услышав вздох облегчения, мои пальцы замерли в воздухе.

– Ну, я же вам говорила, она пришла в себя! – настойчиво произнесла женщина.

– Ладно, если она действительно нас слышит, то пусть сожмёт кулак, в голосе послышалась насмешка, но чтоб его поставить на место, я просто сжала в кулак пальцы, что ещё несколько минут назад стучали в такт музыке.

– Это всё ещё по-вашему непроизвольное сокращение мышц? – передразнила его женщина, похоже она была довольна собой.

– Что ж, Людмила Ивановна, вы были правы, шансы есть, с лёгкой раздражительностью произнёс доктор, но в то же время он был рад её правоте. Ненадолго я погрузилась в свои мысли, как же теперь узнать, где я нахожусь, и как меня зовут, что произошло полгода назад. И нет возможности спросить. Пытаюсь вспомнить хоть что-нибудь, но в мыслях сплошной туман и множество обрывков. Вокруг меня всё ещё идут дискуссии и обсуждение, после, по прошествии часа, доктор сказал:

– Хорошо, вот тогда и позаботитесь о восстановлении Элейн! – и он вышел из помещения. Столько информации и шума меня немного утомили и погрузили в сон.

Прошло несколько часов, прежде чем я проснулась вновь, в комнате тусклый свет, он совсем не раздражал мои глаза. Стараясь открыть их мало-помалу, у меня наконец-то получилось, некоторое время ещё щурилась, но постепенно привыкла. Тяжесть в теле потихоньку начала отступать, пока и вовсе не прошла. Решаюсь осмотреть место, где нахожусь, комната напоминала отдалённо больничную палату, белые стены и потолок, застеленный тёмно-серым линолеумом пол. Комната сама по себе не большая, но весьма просторная и комфортная. Рядом с кроватью стоит тумбочка, а на ней стоял старый подсвечник с розовой ароматической свечкой, от неё исходит запах лаванды. Не удивлюсь, если её поставила женщина около часа назад, потому как свеча растаяла лишь на треть из всей длины. На одной из полок лежит аптечка и рядом с ней что-то, напоминающее планшет или электронную книгу, но таких я прежде не видела. Между кроватью и прикроватной тумбочкой расположилась капельница, система тянется к моей свисающей с кровати руке. Жидкость в ней голубого цвета, но возможно мне так только кажется из-за освещения. Лишь в одном могу быть уверена, она точно не прозрачная. По обе стороны большого окна висят тяжёлые шторы, на которых изображены японские журавли в полёте, в небольшой щёлке между шторами красуется большой цветок в горшке. Он выглядел странно, его ствол был как пальмы или бонсая, большие листья у верха полукруглой формы, но то, что зацепило мой взгляд, так это большой бутон на нём, такой же, как у розы. Он был такого же насыщенного красного цвета, словно яркая алая помада на губах идущей на свидание. В комнату пробивался так настойчиво лунный свет, что придавал ещё большее очарование цветку. В другом углу комнаты находилось трюмо с огромным зеркалом, но по какой-то причине оно было завешано куском плотной ткани, на столике лежали папка и кружка, по виду она из фарфора и ручной работы. Мне стало интересно, как я выгляжу, и попыталась хотя бы сесть на кровати, но тело отказывалось слушаться. И всё, что мне остаётся, это лишь примерно представить, какого цвета мои глаза и волосы, какой они длины, какое у меня лицо. Может оно всё в ожогах или обезображено чем-то ещё? И потому зеркало завесили, чтоб я не испугалась. В противоположной стороне красовался старинный шкаф с резными узорами в японском стиле, вся мебель была цвета тёмного шоколада, тяжело сказать точно, когда единственное, что освещает комнату, это свеча и маленький участок луны. За дверью послышались звонкие стуки каблуков, они раздавались по всему коридору, звук затих напротив двери, на которую сейчас смотрю я, и жду. Через несколько секунд ручка двери наклонилась и медленно открылась, в неё вошла женщина в белом медицинском халате, застёгнутым до последней пуговицы и в руках у неё было два стаканчика, в одном была вода, а во втором – ампулы и шприцы. Ярко-зелёные глаза округлились, когда она встретилась со мной взглядом, её рыжие волосы под светом коридорных ламп подхватил лёгкий сквозной ветерок, казалось бы, ветерок словно подталкивал её войти, раздался грохот от упавшей посуды на пол. Стаканчики разбились вдребезги, шприцы разлетелись в разные стороны, и часть ампул также разбилась, и те, что остались целыми, просто укатились куда-то в темноту. Лицо женщины застыло в немом крике, тяжело бы прочитать её эмоции и хорошо ли это или плохо. Пару минут спустя её словно отпустило, и она выбежала в коридор, оставив за собой настежь открытую дверь. Теперь то, что остаётся – это возможность изучить пространство за дверью. В поле зрения попадала дверь, такая же, как и моя – серого цвета, и золотого цвета табличка на ней, но чтобы её прочесть, нужно подойти поближе. Рядом с дверью стояла небольшая двухместная скамейка с мягкими подушечками на ней, нежного голубого цвета. По сторонам от скамейки стояли горшки с папоротником, стены были бледно-голубыми с зелёным оттенком, на которых местами потрескалась краска. Приглядевшись, увидела, что на скамейке стояла баночка с краской, на крышке которой лежала абсолютно новая кисть. Возможно, кто-то забыл её, потому как следов свежей покраски не было, как и самого запаха краски я не почувствовала. Через несколько минут после того, как закончила изучать коридор, раздались быстрые шаги, и судя по знакомому звучанию каблуков, возвращалась рыжеволосая женщина, а следом за ней еле слышные шаги ещё одного человека. Он шёл, отставая, первой вошла в комнату женщина, но её волосы уже были собраны в высокий тугой хвост, в глаза бросился висящий на груди бэйджик, но имя тяжело разглядеть. У её ног, обутых в коричневые замшевые туфли с лёгкими потёртостями, лежали шприцы и ампулы, она словно вспомнила про них, и в тот же момент, когда увидела, что я смотрю ей прямо под ноги. Она в быстрой спешке вытащила совочек и веник из шкафа и собрала, периодически поглядывая на дверь. Спрятав всё обратно, она встала посередине комнаты. Она посматривала то на меня, то на дверь, пока в комнату не вошёл пожилой мужчина. Он встал прямо напротив неё, посмотрел на подол её халата, который, видимо, задрался, пока она собирала лекарства, и обнажил её татуировку на бедре в виде лотоса в нежных оттенках розового и фиолетового цвета:

– Прикрой что ли, пробурчал пожилой мужчина, и женщина смущённо посмотрела вниз, быстренько поправила халат. У мужчины в руках был чемоданчик тёмно-коричневого цвета и папка в другой руке, его лицо отображало удивление и радость. Его морщинистое лицо с грустными бровями отображало все его эмоции, не скрывая даже мелочей. Про таких людей и говорят: «открытая книга – бери да читай», щёки его были покрыты густой щетиной серебристых оттенков, такие же, как и его волосы. Они были средней длины и растрёпанные. Сложно сказать, какого цвета были его волосы при его молодости, не осталось ни единого намёка. Потому можно было смело сказать, что ему уже лет семьдесят, может чуть больше. Его глаза были разного цвета, гетерохромия, один был небесно-голубого цвета, а второй – серый, глаза его были уставшие и сонные, его явно разбудили совсем недавно. Постояв немного практически в дверях, изучая меня, всё-таки прошёл вперед своими тихими шагами, судя по обуви и его возрасту, он носит ортопедическую, чуть изношенную обувь, чёрного цвета из кожи. Женщина встала по правую сторону от него и вопросительно посмотрела на него.

– Как тебя зовут? Что-нибудь помнишь о том, что произошло? – с небольшой натяжкой в голосе спрашивал меня мужчина, но ответ он так и не получил.

– Меня зовут Кацман Александр Романович, но лучше называй меня доктор Кацман, сказал он, немного задержав на мне взгляд, он спросил, слышу ли я его, в ответ он получил кивание головой.

– Сколько тебе лет? – в надежде услышать хоть слово, спросила женщина. Я честно попыталась ответить, но звука не было, лишь подобно рыбе хватала воздух губами. «Почему не могу говорить?» пронеслось в голове.

– Открой рот, я посмотрю, сказал доктор Кацман, доставая из нагрудного кармана фонарик, и я открыла рот, как он просил. Когда он закончил осмотр, вернул фонари обратно в карман, и в этот момент я обратила внимание, что он не носил бэйджик, как Людмила, у которой было написано: «старшая медсестра Граченко Людмила Ивановна», она стояла рядом с доктором, и прочесть его стало возможным.

Пока доктор Кацман стоял рядом и что-то обсуждал с Людмилой, я почувствовала стойкий запах одеколона, он был настолько резким и весьма приторным, из-за чего непроизвольно скривила нос, но доктор не расстроился, заметив мою реакцию и лишь спросил:

– Слишком терпкий? – в его голосе не было ничего зловещего, сейчас он был спокоен, каким его прежде слышать мне не доводилось за то время, что здесь нахожусь. Я кивнула головой и слегка улыбнулась. Он повернулся к Людмиле Ивановне и сказал:

– Её голосовые связки в полном порядке, хорошо зажили. Нужно разрабатывать, на эти слова женщина лишь кивнула, а после спросила:

– Как долго она будет-то засыпать на несколько недель, то просыпаться? – грусть послышалась в её голосе, и едва заметные слезы увлажнили её глаза. «Неужели часы сна на самом деле несколько недель забирали?», доктор посмотрел на меня и сказал:

– Не думаю, что она сейчас сможет что-нибудь понять, даже если ей всё рассказать, её мысли слишком сильно скованы паникой. Пусть сначала привыкнет и успокоится. Постепенно всё и узнает, ко мне подошла Людмила и что-то ввела в систему, через несколько минут её силуэт начал расплываться, пока и вовсе не исчез во тьме.

Эхом доносились голоса, они что-то яро обсуждают или о чём-то сильно спорят. На этот раз тихий голос Людмилы был наполнен уверенностью и стойкостью по сравнению с тем, как он звучал ещё вчера вечером. А Кацман был напорист и раздражителен.

– Никаких «но», что вам не ясно?! – словно выплюнув эти слова, выкрикнул доктор.

– После лёгкого успокоительного она уснула на три чёртовых недели, вы думаете это нормально? Она уже не приспособлена для жизни в этом мире, сдайтесь уже!

Доктор вышел из комнаты и хлопнул дверью так, что казалось, она с петель слетит. Людмила тихонько села рядом с кроватью, кажется, рядом появилось место, на чём можно сидеть, и раздался тихий плач, мне стало невероятно обидно за такое отношение и, причём не ко мне, а к ней, пусть меня сравнили с трупом. Стало обидно и злостно, открыв глаза, я смотрела на Людмилу, на женщину, что сидела под светом свечи, на прикроватном столике стоящей, она сидела в скромном старом кресле-качалке тёмного цвета. Потребовалось немало усилий, чтобы протянуть к ней руку и положить ей на колено, от неожиданности она дёрнулась и посмотрела на меня, её мокрые от слез глаза смотрели прямо на меня с надеждой, и словно умоляя не сдаваться. Она не обратила внимания, что её колено было испачкано моей кровью с ладони, пока Кацман спорил с ней, всё, что я могла в этот момент – это сжимать кулаки с такой силой, что ногти врезались в ладони до самой крови, но вместо того, чтобы злиться, она лишь аккуратно взяла мою руку в свою и прижала к себе:

– Как ты себя чувствуешь? – тихим голосом, почти шёпотом, спросила она. Я лишь улыбнулась, её печаль в глазах плавно переменилась на искреннюю радость, и она улыбнулась мне в ответ. В этот прекрасный момент время словно остановилось, её морщинки у уголков глаз стали более заметными, а губы, растянутые в улыбке, что показывали часть её немного пожелтевших в силу возраста зубов. Морщинки на лбу разгладились, и она прошептала:

– Всё уже хорошо. Но мне так жаль.

Так она просидела ещё минут тридцать, а может и дольше, и лишь когда её слезы исчезли, она произнесла:

– Я вернусь через минуту, только прошу тебя, не засыпай.

С этими словами она встала и словно кошачьей походкой вышла из комнаты. Шторы были распахнуты, а сами окна были приоткрыты, весь подоконник был заставлен цветами и букетами, что не так давно были собраны, свежие букеты были составлены из акаций (акация – символ бессмертия), хризантем (хризантема – зарождение женского начала, целомудрия и спокойствия), тюльпанов (тепло, любовь и счастье) и Анютиных глазок (любовь и верность), но больше в глаза бросались чёрные розы (восхищение силой духа), что буквально только несколько часов назад раскрыли свои бутоны. Комната была наполнена ароматами этих цветов и свежестью, в окно пробивался яркий рассвет, за которым были видны кроны деревьев цветущей вишни. Осматривая комнату, которая выглядела так же, как и при моём первом пробуждении, за исключением одного: на трюмо уже не было зеркала, и вместо папки на столе стоял граммофон и рядом с ним стопкой располагались виниловые пластинки. Одна была без упаковки, словно её собирались запустить в проигрыватель, но не успели. Я даже и не заметила, как в дверь вошла Людмила Ивановна и доктор Кацман.

– Доктор, посмотрите, она полностью в сознании и уже прошло её сонное состояние, мне кажется, она уже готова, – спокойным голосом и лёгкой, еле заметной улыбкой произнесла Людмила, прервав моё изучение комнаты. Повернув голову в их сторону, я подняла руку и помахала, приветствуя их. Я помню, что они меня не слышат, но им и необязательно, главное, что я жива, и поскольку это так, остальному смогу научиться, если постараюсь, и адаптироваться. Кацман подошёл ко мне, заметив рану на моей ладони, вновь достав свой фонарик, осмотрел мои глаза и горло. В этот раз от него не пахло одеколоном, вместо него ощущался приятный запах геля для душа или что-то на него похожее, с нотками тёмного шоколада. От удивления я улыбнулась так же непроизвольно, как и в первый раз, когда проявила свои эмоции. И Кацман это заметил, на что тоже мягко улыбнулся. Доктор также попросил следить за движением его указательного пальца, а затем сжимать и разжимать кулаки, его просьбы исполнила с лёгкостью, всё это было очень естественным, несмотря на то, что ещё какое-то время я и глаза открыть не могла без сильного старания. Он посмотрел в сторону Людмилы и жестом её пригласил к нам, всё это время она стояла у двери и наблюдала за происходящим, ждала, когда, наконец, закончится осмотр. Для неё, наверное, этот момент длился словно вечность, ведь она очень сильно переживала, и это было видно по её мимике и глазам, но сейчас в них загорелась надежда и радость.

– С ней всё в порядке, отёк полностью спал, реакция стабильная, моторика восстанавливается, но нужны упражнения. Программу вы знаете, так что можете приступать, – постановил Доктор Кацман, и в его голосе послышалась радость. Людмила подошла ко мне и обняла, её тёплые объятья, словно родные, говорили о том, что всё плохое осталось позади и теперь всё будет только лучше. Кацман, встав с кресла, подошёл к Людмиле, вплотную прижавшись губами к её уху, чтобы я не услышала, и что-то ей сказал. Но по реакции Людмилы было понятно, что это были хорошие новости, так как она просеяла в улыбке.

– Благодарю вас, Доктор Кацман! – с такой же сияющей улыбкой сказала Людмила и проводила взглядом его до двери, как только Кацман вышел из комнаты, она потянулась к шкафчику и достала из него странные подушечки и приборы, напоминающие прибор для измерения давления. Убрав систему, она зажала ваткой ранку и приклеила пластырь. Она надела все эти странные рукава на мои руки, приподняв одеяло и оголив мои ноги, что выглядели весьма худощавыми, надела такие же дутые штанины. Подключив приборы в какую-то коробочку с панелью, подключила эту коробочку к розетке. Подушечки надулись и завибрировали, подобно нескольким сотням кошек, что одновременно замурлыкали. С тех пор Людмила приходила каждое утро и проводила такую же процедуру, и дополняла всё это разминками и помогала с умыванием. Садиться было очень тяжело, словно что-то постоянно тянет вниз, она заметила, что из-за тяжести мне сложно садиться самостоятельно, и позвала доктора Кацмана. Он пришёл к обеду ближе, мы как раз сидели с Людмилой и ели грибной суп, что больше напоминал кашу, но очень вкусную грибную кашу. Она прекрасно готовит, и это было лишь маленьким кусочком из того, что она умела. Думаю, однажды она научит меня готовить так же вкусно, как и она сама, это было бы прекрасно.

– Доктор, надо бы что-нибудь придумать с грузом, ей всё ещё сложно самостоятельно приподниматься и садиться, сказала Людмила, показывая взглядом на мою спину, она видела то, что мне не удавалось увидеть, лишь периодически ошмётки бинтов и каких-то тряпок. Он обошёл меня, чтобы посмотреть на спину, потом снова подошёл к нам лицом, почесал свою грубую бороду, которую он не приводил в порядок, и была она у него просто пугающей.