Бар на окраине бесплатное чтение

Глава первая

Все началось четырнадцатого декабря. Наверно, это был просто не мой день. Во-первых, я проспала, и назойливая песня мобильника достигла спящего мозга только когда он жалобно затянул ее в третий раз.

А все потому, что сон… сон снился такой явственный и необычный; он крепко взял меня в объятия, и так не хотелось разочарованно просыпаться и видеть за окном темное небо, еще не озаренное рассветом.

И вот в этот сон, волшебный, предрекающий удивительные перемены и оттого заставляющий погружаться в него все глубже, вдруг, качаясь на кривых тонких ножках, зашла низенькая беззубая баба в платке, сбившемся на затылок, и, наклонившись к моему уху, противным голосом пропела:

– Просыпайся, мой хозяин, я хочу тебе сказать,

Что тебе сегодня надо на работу не проспать…

Я попыталась отогнать бабу, разрушающую сон, и на некоторое время она куда-то девалась. Но вскоре вернулась, снова разинула беззубый рот и завела:

– Просыпайся, мой хозяин…

Я нагнулась за тапком и прицелилась в нее. Она захихикала и убежала.

А я, рассердившись, что-то крикнула ей вслед и… проснулась.

Еще не совсем очнувшись, села на постели, разлепляя веки, пытаясь удержать в памяти блаженные картины.

Но сон был безвозвратно потерян.

– Просыпайся, мой хозяин!.. – надрывался над ухом мобильник.

До меня, наконец, дошло, что происходит.

Вскочив с постели, я бросилась в зал, где на стене висели большие часы. В тот момент, когда я коснулась взглядом их круглого циферблата, одна стрелка вылезла из-под другой, и я чуть не упала в обморок.

Без двадцати восемь!

Пытаясь по пути натянуть халат и никак не попадая в рукава, я в сердцах бросила его на пол и, ругаясь, побежала в ванную.

«Овен. Если вы решили все круто поменять в своей жизни, не откладывайте исполнения решения в долгий ящик. Сегодня как раз тот день, когда звезды благоволят к переменам. Но будут ли они к лучшему или к худшему – зависит только от вас…», – услышала я краем уха бубнящее на кухне радио.

Не верю в гороскопы и прочую мистическую чепуху.

…Как обычно, ни сумки, ни кошелька, ни ключей. Куда все это исчезает по утрам?!

Наконец, без двух минут восемь я выскочила из дома и поспешила за угол, к автобусной остановке.

К счастью, автобус подошел сразу. Вернее, он уже стоял и собирался захлопнуть двери, но я отчаянно замахала обеими руками и успела впрыгнуть на заднюю площадку.

Но это уже не спасет.

Отдышавшись, я села к окну и увидела, как белыми мушками с неба полетел снег.

Я неизбежно опоздаю на работу.

Я представила, как, окинув подобострастным взглядом шеренгу вечно опаздывающих блатных, вахтерша при виде меня вдруг злобно насупится и рявкнет:

– ПРОПУСК!

Хотя я работаю в этой чертовой библиотеке шестой год, и вахтерша не то что запомнила меня в лицо, а даже при желании напишет мой портрет по памяти. А Катя Филиппова работает третий месяц, но с нее никто не требует пропуск, потому что ее муж – зампрокурора области. И вахтерша Татьяна Сергеевна мило ей улыбнется и заискивающе залепечет:

– Катюша, какая ты сегодня нарядная! Наверно, вечером в театр собираешься?..

Обязательно вылезшая к моему приходу заведующая, увидев меня, нахмурится, резко выбросит вперед правую руку, так, что прямо перед моим носом окажутся модные часы с серебряным браслетом, и холодно спросит:

– Вы в курсе, Ариадна Кирилловна, сколько сейчас времени?

Хотя я опоздала, скажем, на четыре минуты.

Вслед за мной спокойно зайдет и сядет на свое место Катя, не подверженная никаким замечаниям, а затем на собственной машине прибудет Мила с увесистым пакетом, где, предположительно, находятся дары ее дачи, и скроется вместе с ним в кабинете заведующей. Через некоторое время оттуда раздастся веселый смех, еще через некоторое время Мила выйдет из кабинета и уверенно двинется к входной двери. Сегодня ее можно не ждать…

– Конечная, – раздалось над ухом.

Голос вывел меня из задумчивости. Я подняла голову и увидела склонившуюся надо мной женщину-кондуктора с сумкой через плечо.

– Конечная, – повторила она.

Поняв, что незаметно проехала свою остановку, я с тяжелым сердцем вышла из автобуса.

Все. Можно считать себя уволенной.

Дрожащими пальцами я достала из сумки сигареты и спички и закурила. Маленькие мокрые снежинки падали на непокрытую голову – в автобусе было тепло, и я сняла капюшон.

Надо перейти на другую сторону улицы и поехать обратно. Побью челом перед Верой Андреевной, выслушаю ее гневную отповедь, в разгар которой без стука войдет Мила, и, положив на стульчик в углу небольшой сверток, знаками покажет ей что-то и выскользнет за дверь.

Потом, понурив голову, сяду за свой стол у окна, где уже навалена куча книг и, пытаясь отвлечься от болтовни коллег, буду зубрить лекцию, которую надо прочесть завтра в девятой школе, славящейся отвратительной репутацией.

Я прошла поперек кольца и встала у остановки, ожидая автобуса, который увезет меня обратно к библиотеке имени революционера Панкратова.

У Ани Ворониной опять заболел ребенок, и ее не будет недели две, поэтому ее работа тоже автоматически переместилась на мой стол. А на чей же еще? Мила ушла в неизвестном направлении, Катя отпросилась, и ей невозможно отказать. Маргариту Тихоновну трогать нельзя – ей семьдесят шесть лет, у нее слабые нервы и совсем нет памяти, но ее держат из милости, она отработала здесь без малого полвека и ни за что не хочет на пенсию.

Кроме меня можно, конечно, поручить Анину работу Боре Клокову, но он и так уже завален по уши работой Милы и Кати.

Снежинки стали липкими и крупными; падая, они попадали за ворот тонкого, холодного серого пальто.

…Что же мне сказать Вере Андреевне? Я сторонница честности и по возможности всегда говорю правду. Но Вера Андреевна вряд ли похвалит меня за честность, если я признаюсь ей, что во сне отгоняла навязчивую поющую бабу. А что еще можно сказать? Ребенок у меня заболеть не может – детей у меня нет; если я заболела сама, то должна предъявить больничный…

Передо мной остановился автобус – тот же, на котором я сюда приехала. Он распахнул двери, но внезапно во мне поднялась какая-то странная волна – волна нежелания ехать в библиотеку и отчитываться перед Верой Андреевной.

Неожиданно мне захотелось пройти по тихой заснеженной улице, пройти медленно, никуда не торопясь и не застегивая на бегу сапог; и вдруг желание это накатило, как широкий поток свежего воздуха, хлынувший в пыльную библиотеку.

И я поняла, что никуда не поеду.

Машинально я нахлобучила капюшон обратно на голову и пошла по какой-то аллее, уходящей вдаль.

Странное состояние охватило меня – состояние давно забытой свободы. Казалось, вот-вот за спиной раскроются крылья, и я взлечу в высокое белое небо, а внизу, в библиотеке, останется сидеть маленькая злая Вера Андреевна со своими дурацкими часами.

Как мне порой хотелось неторопливо разложить их на столе и изо всех сил треснуть по ним самым толстым томом энциклопедии Брокгауза и Ефрона!..

А интересно, какое выражение лица появилось бы в этот момент у Веры Андреевны?

Чтобы увидеть его, я могла бы многое отдать.

Вдыхая свежий морозный воздух, я брела по удаляющейся вглубь аллее, пребывая в необъяснимом счастливом блаженстве.

Аллея привела меня в запорошенный снегом большой пустынный парк. Посреди парка безмолвно стоял фонтан, а по кругу его облепили уютные желтые скамейки. От пейзажа повеяло каким-то далеким, забытым воспоминанием юности. И словно клещи, сдавливающие мое тело и душу много лет, расцепили свои корявые тиски, и я, смеясь, бросила сумку на землю и, раскинув руки, побежала по парку.

А снег все падал – на землю, на скамейки, на слегка облупившийся фонтан и на мои плечи и ворот серого пальто.

А я кружилась в этом снежном парке, заливаясь счастливым, беззаботным, юным смехом, и никак не могла остановиться.

Наконец, смех закончился, и последний его отголосок коротким звонким смешком растворился в зимнем воздухе.

Отдышавшись, я поправила сбившийся капюшон и посмотрела на часы.

Десятый час.

Счастливое одурение сменилось тяжелыми рассуждениями. Я будто выплыла с далекого сказочного острова и поплыла обратно к своему берегу – грязному, закиданному бычками и бутылками, но своему.

Потому что в этой сказке я только гость, а дома ждет суровая реальность.

Я словно протрезвела.

И перевела дух.

Десятый час?.. Пожалуй, еще не поздно кинуться в ноги Вере Андреевне, сообщив что угодно – странную правду о том, как я в разгар рабочего дня плясала в незнакомом парке или ложь о том, как от резкого движения вступило в поясницу, и я не могла шевельнуться.

Хотя такие жуткие страсти мне еще не по возрасту. Вот у Маргариты Тихоновны они прокатят, а у меня – вряд ли. Мне всего – в данном случае всего – двадцать восемь лет.

Подняв с земли сумку и сгорбившись, я потащилась обратно к остановке.

Конечно, перспектива раздолбить часы заведующей весьма заманчива, и за ее глаза в этот миг можно отдать месячный заработок, но что делать потом? Мне двадцать восемь – и в данном случае уже двадцать восемь.

Где я найду работу? Блата у меня нет и никогда не было. А без наличия оного – только мести дворы или мыть посуду в кафе…

Я опять очутилась на остановке.

Нет, мне грех жаловаться, – думала я, переминаясь от холода с ноги на ногу, – все-таки я работаю не уборщицей какой-нибудь, а библиотекарем; зарплата, конечно, маленькая, но зато я сижу в относительно теплом помещении, коллектив, в принципе, нормальный, правда, пахать приходится за всех…

Я погрузилась в подошедший автобус и с каменным лицом поехала на работу.

От искрящегося, брызжущего солнечным потоком настроения и твердого решения прогулять этот день не осталось и следа.

Глава вторая

– Пропуск! – заорала Татьяна Сергеевна так истошно, будто я ткнула ее шилом в бок.

Нет, что-то все-таки случилось со мной в парке – невзирая на ее вопль, я уверенным шагом прошла внутрь помещения.

Зашла, не глядя кивнула всем, подошла к столу у окна, бросила сумку на стул.

Обернулась. Все уставились на меня так, будто по мне уже пора заказывать панихиду.

В смысле, все, кто есть. Милы, как обычно, нет. И Ани тоже.

– Ты где шатаешься? – листая каталог косметики, удивленно спросила Катя. Она была опять в новых, пятых по счету, сапожках.

Но я не успела ей ответить.

Дверь кабинета заведующей распахнулась, и оттуда вышла Вера Андреевна, невзрачная дама лет сорока пяти, в дорогом костюме.

Выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.

– Вы почему опаздываете, Ариадна Кирилловна? – ледяным тоном спросила она.

Потом вызволила из рукава руку с часами и длинным ногтем, покрытым темно-красным лаком, многозначительно постучала по циферблату.

В это время у Кати зазвонил мобильник. Нимало ни смутясь того обстоятельства, что в кабинете находится заведующая, которая распекает нерадивую сотрудницу, Катюша нажала на кнопочку дорогущего аппарата и довольно громко заговорила:

– Привет! Нормально. На работе. А-а… Ха-ха-ха!

Поморщившись, но не сказав ни слова, Вера Андреевна насупилась еще больше и, вперившись в меня, произнесла строго и четко:

– За опоздание я вправе лишить вас премиальных!

Я собиралась, поникнув головой, пролепетать что-то вроде «Простите, приболела, позвонить не смогла…», но вместо этого вдруг высоко подняла голову и звонко выкрикнула:

– Я гуляла в парке!

Воцарилась тишина. От неожиданности моего ответа даже Боря Клоков, ботаник в очках, отвлекся от краеведческого исследования и уставился на меня.

А Маргарита Тихоновна даже покачнулась вместе со стулом.

По лицу Веры Андреевны пробежала суровая тень.

– Что вы несете?.. Вы что, с ума сошли?!

Попробовала бы она сказать такое Кате!..

Но нет, Кате она такого не скажет. Вера Андреевна точно знает, кому и что можно сказать.

И в эту секунду я отчетливо поняла, что это мой последний с ней разговор.

– Я гуляла в парке, – повторила я, открыто глядя ей прямо в глаза.

И усмехнулась.

Вера Андреевна замерла с вытянутой рукой.

– Как это – гуляла в парке?! – придя в себя, взвизгнула она. – Вы что себе позволяете?! Объяснительную на стол!

В этот момент в дверь просунулась мордочка Милы. Нащупав взглядом глаза Веры Андреевны, Мила приветливо улыбнулась.

– Вера Андреевна, я… Ладно?

– Конечно-конечно! – озарилась улыбкой начальница, и мордочка исчезла.

Мила – ведущий специалист. Правда, непонятно, как это возможно, ведь у нее даже нет высшего образования – она только с этого года начала учиться заочно. Но это не мешает ей получать зарплату почти вдвое больше моей, при этом практически не бывая на работе.

Мне вспомнилось, как однажды в кроссворде она написала «венигрет».

– Я же вас предупреждала, Ариадна Кирилловна – опоздания наказываются строго – вплоть до увольнения! Вы в своем уме?! – проводив взглядом ведущего специалиста, пренебрежительно вернулась Вера Андреевна к моему правонарушению.

– Конечно, в своем. Меня мой ум вполне устраивает! – ответила я, доставая из стола свои книги и записи и складывая их в извлеченный из сумки большой пакет с надписью «Modis».

Вера Андреевна начала постепенно понимать, что происходит что-то, выходящее за рамки обыденного.

На всякий случай она немного сбавила напор.

– Вы что, заболели? – спросила она, заметно снизив тон.

– Да нет, я совершенно здорова.

Начальница застыла как каменное изваяние.

Она была в растерянности – ухожу я или остаюсь: ругать меня или… или… хвалить?!.

Это было так неожиданно – ведь всегда само собой разумелось, что я неизменно на рабочем месте: составляю картотеки, готовлю презентации книг, выставки, поэтические вечера, обслуживаю читателей… Мне можно поручить все на свете, потом еще и отругать, и я никогда не возникаю, не требую похвалы, отгулов, не болею и не отпрашиваюсь.

– Да, кстати… – сообщила я, застегивая пакет, – я увольняюсь. Прямо сейчас.

На лице Веры Андреевны отразилась непередаваемая гамма чувств.

Боря в ужасе посмотрел на меня, мгновенно оценив перспективу моего ухода. Это означало, что Мила, Аня и Катя тяжким бременем лягут на его плечи. Впрочем, они частично лежали на его плечах и раньше, но теперь их работа почти полностью будет на нем.

И мой заваленный планами и разработками стол тоже, очевидно, унаследует он.

– Как это – увольняетесь?.. Куда же вы пойдете?– отмерла заведующая.

Она, видимо, не могла осознать, что такой никчемный работник кому-то оказался нужен.

– В исследовательский центр Бармина, – почему-то ответила я. На душе было весело и тягостно одновременно: я разыгрывала комический спектакль, а за дверью ждала неизвестность.

– Как же… а лекция в девятой школе?.. А встреча с писателями? А подготовка областного семинара? – залепетала Вера Андреевна.

Ага, посуетись, посуетись!..

– У вас есть ведущий специалист Эмилия Юрьевна. Вот пусть она и проводит встречи. А семинары пусть готовит Катя.

Это прозвучало так дико, что Боря не выдержал и тихо прыснул. Вера Андреевна опять забыла, что ей нужно меня удерживать.

– Вы что, будете мне указывать, кому и чем заниматься? Я в состоянии распределить работу между сотрудниками!

– Ну а коль в состоянии – значит, и лекция в девятой школе, и встреча с писателями, и литературно-музыкальный вечер в галерее – все будет проведено на высшем уровне. В конце концов, я всего-навсего простой библиотекарь, а у вас есть библиографы и ведущие специалисты!

Маргарита Тихоновна тоже почуяла опасность и съежилась.

Я пошла к двери. Мельком взглянув на мой переполненный материалами стол, Вера Андреевна открыто запаниковала.

– Постойте… Арина!

Ага, уже Арина!

– Но по закону вы должны отработать две недели!

В эти две недели семинар не втискивался, зато умещались лекция и встреча с писателями.

– Тогда возьму больничный, – опять глядя ей в глаза, заявила я, – отдохну пару неделек. Надоело работать за всех. Надоело! В центре Бармина мне предложили заняться научными исследованиями. За вполне приличную зарплату.

– Ариадна Кирилловна, да постойте же! – Начальница устремилась за мной в коридор и на глазах у изумленной вахтерши зашептала:

– Ариадна Кирилловна, я как раз собиралась повысить вам категорию – вы уже вполне тянете на высшую…

Я усмехнулась.

– А если вам тяжело, мы ведь всегда можем договориться… Хотите, возьмете сегодня отгул?

Это был мой звездный час. И в этот момент мне, конечно, следовало, немного поломавшись, сказать:

– Хорошо, Вера Андреевна, я должна подумать. Сегодня я действительно возьму отгул, а завтра сообщу о своем решении.

Ведь никакой центр Бармина меня, разумеется, не ждал – там полно своих Мил и Кать. Все места заняты.

А тут мне удалось напугать начальницу до такой степени, что она предложила мне повышение и, кажется, впервые задумалась о том, что на мне и Боре держится вверенное ей учреждение.

В подтверждение этой истины мимо нас проскочила Катя.

– Вера Андреевна, можно отлучиться на полчасика? – спросила она на бегу.

Заведующая обреченно кивнула.

По-человечески я могла ее понять. Могла, но не хотела. И я сказала:

– Нет, Вера Андреевна, не хочу. И договориться мы с вами не сможем – у меня ведь нет дачи с огурцами и пасеки с медом, нет машины, чтобы забирать из садика вашего внука, и мужа-прокурора тоже нет. И только потому, что у других все это есть, выполнять чужую работу я больше не буду. За трудовой зайду позже. Прощайте!

Вера Андреевна, остолбенев, осталась стоять на лестнице, а я, хлопнув дверью, вышла в свежее декабрьское утро.

Глава третья

Неожиданная свобода обрушилась на меня как лавина. Что же мне теперь делать с ней? Куда идти? Я никак не могла осознать, что привычный за почти шесть лет уклад единым махом разрушен, и больше не надо, скрючившись за узким столом, готовить вечера, зубрить лекции и сочинять выступления для семинара.

А как же теперь жить? На что?! Помочь мне некому – родители мои давно умерли, всю жизнь я прожила с бабушкой. Четыре года назад умерла и она, и сейчас я живу одна в ее большой старинной квартире на Ярославской улице, в самом центре города. Друзей у меня немного, в основном, таких же, как я, перебивающихся от зарплаты до зарплаты, и даже на то, что кто-то даст в долг, рассчитывать особо не приходится. Правда, у меня есть любовник – Мстислав Ярополкович, доктор филологических наук, и он периодически помогает свести концы с концами. Но, к сожалению, Мстислав Ярополкович очень жадный, и взносы его хороши только как прибавка к зарплате, как говорит моя подружка – «на шпильки на булавки», а без зарплаты долго на них не протянешь.

Я достала из сумки кошелек и заглянула в него. Двести двадцать рублей. Негусто… Дома, кажется, еще пятьсот… И в заначке десять тысяч – я коплю на поездку в Трансильванию. Все это испарится меньше чем за месяц. А Мстислав Ярополкович, как на грех, уехал на симпозиум в Новосибирск.

В общем, надо искать работу.

В душу поневоле полезли сожаления о собственной несдержанности. Вот склонила бы голову перед начальницей, и сидела бы сейчас в тепле, за столиком у окошка, перебрасывалась интеллектуальными шутками с Борей, над которыми басовито смеялась бы Маргарита Тихоновна… Все текло бы по своему проторенному руслу…

Но вместо этого я бреду по посветлевшей от снега улице и гоню прилипчивые мысли прочь – к чему они, если назад дороги нет? И работы у меня теперь тоже нет… Зато я увидела растерянное и даже испуганное лицо семенящей за мной и едва не хватающей за рукав Веры Андреевны. Я же мечтала об этом? Похоже, моя мечта сбылась.

Я криво усмехнулась.

Надо свернуть к ларьку и купить газету «Работа сегодня». Авось, там и найдется что-нибудь для меня.

Бабушка всегда говорила, что Господь все управит. Но, как ни хотела я поверить в это, оснований для веры было немного. О нас с бабушкой Господь редко вспоминал. Похоже, он был занят тем, что все управлял для Кати, хотя она не похожа на верующую и ведущую нравственный образ жизни. Она пуста, высокомерна, глуповата, однако у нее точеная фигурка, хорошенькая мордашка, и ее выбрал в жены зампрокурора. Поэтому ей не нужно читать лекции в девятой школе и вовремя приходить на работу. А вечерком за ней заедет муж, у которого пузо уже рвет пиджак, он занесет Вере Андреевне огромного судака, и Катюша выпорхнет из библиотеки и, грациозно тряхнув кудряшками, усядется в «Рено Меган»…

А вот для Бори Клокова Господь ничего не управил. У него пенсионерка-мать и прикованный к постели отец. Они живут в разваливающейся части дома на отшибе – я была там однажды, когда навещала занемогшего Борю. И его острый ум, и обширные знания, и красный диплом историка ничем не помогли ему…

И не поможет таким, как я и Боря, ни диплом, ни Господь!

Нам скорее поможет черт с рогами и ведьма на помеле – раздраженно подумала я, завидев вдалеке центр Бармина – крупнейший исследовательский центр области.

Куда меня не пустят даже на порог, а не то что с ходу предложат должность с высокой зарплатой!..

Неожиданно я заметила, что на улице поднялась настоящая вьюга – усилившийся ветер погнал по дороге прямо на меня белую поземку, капюшон слетел с головы, и в лицо ударил колючий снег.

Прячась от резкого ледяного ветра, я забежала на крыльцо маленького магазина на углу. Руки без перчаток быстро посинели от холода.

Дверь магазинчика приоткрылась, и оттуда вышла молодая женщина, облаченная в длинное темное пальто и меховую шляпку. Она остановилась на крыльце, вглядываясь в кружащуюся в воздухе белую пургу.

Потом повернула ко мне голову, мельком окинула взглядом и отвернулась. Но тут же снова повернулась и пристально вгляделась в меня.

Я тоже невольно обратила на нее внимание. Что-то едва знакомое показалось мне в ее облике.

– Ариша! – вдруг воскликнула дама, и лицо ее осветилось радостной улыбкой. – Здравствуй! Не узнаешь?

В этой улыбке опять почудилось что-то знакомое, и в то же время окончательно узнать женщину я никак не могла. У меня отвратительная память на лица.

– Н-нет… – смутилась я, засовывая кисти рук поглубже в короткие рукава пальто.

– Марианна, Марианна! – слишком восторженно закричала элегантная дама, приблизившись ко мне. – Мы учились на одном курсе, неужели не помнишь? Только ты на библиотечном факультете, а я – на социологическом.

Я напрягла память, но никакой Марианны вспомнить не сумела.

– Ну как ты, Ариша? – схватила меня под локоть незнакомка, и, не дав опомниться, повлекла за собой к стоящей неподалеку красной машине.

– Тебе куда? Подвезти?

– Мне никуда, – почему-то шепнула я. И добавила:

– Если хочешь, подвези.

Не удивившись странному ответу, Марианна ловко уселась за руль, втянула меня за собой, и мы поехали вперед, сквозь несущуюся над землей белую снежную метель.

«Мне никуда. Если хочешь, подвези…»

И она повезла меня куда-то. Куда?..

Но мне действительно было все равно.

Марианна сняла шляпу, и по плечам рассыпались каштановые локоны. Да, кажется, припоминаю… Марианна… с социологического…

– Ты куришь?

Я кивнула, и мы обе тут же задымили.

– Где работаешь? – выдыхая дым дорогих сигарет, поинтересовалась Марианна.

– Уже нигде. Только что уволилась. Вот ищу работу, деньги нужны позарез, – помимо воли обременила я попутчицу своими проблемами. Я произнесла это очень горько, так, что она опять пристально вгляделась в меня.

На некоторое время Марианна замолчала, и я была ей благодарна за это и, уютно откинувшись в кресле, погрузилась в свои мысли.

– Ищешь работу? – вдруг негромко переспросила она. – А какая тебе нужна работа?

– Не знаю… хотелось бы по специальности, но у меня нет никаких связей…

Как ни странно, Марианна не задала ни одного вопроса о том, где я, собственно, работала и почему уволилась с прежней работы.

– А если не по специальности? – спросила она через некоторое время.

– Не по специальности? А кем?.. – растерялась я. Все это было очень странно – из забытой прошлой жизни внезапно возникла какая-то Марианна и уже предлагает работу…

– Уборщицей, – вдруг выпалила она.

Я облегченно улыбнулась, так, чтобы не заметила собеседница. Теперь это выглядело хоть не так фантастически. А я-то уж думала, она предложит какую-нибудь действительно достойную работу…

Но нет. Чудес не бывает.

Я вздохнула. Работу уборщицы я и без нее найду. Вакансий наверняка достаточно. Возможно даже, и в центр Бармина удастся устроиться! И я представила себя шастающей с ведром и шваброй по необъятному центру Бармина.

– Ты не спеши сразу отказываться, – медленно проговорила Марианна, затягиваясь. – Я, конечно, понимаю – ты прекрасный специалист, помню, как хорошо ты училась. И после такой культурной, благородной, можно сказать, интеллигентной работы вдруг пойти в уборщицы – это, конечно, шок.

Я кивнула.

– Конечно.

Мне хотелось побыстрее сменить тему. Зачем же я сдуру ляпнула о поиске работы? Теперь Марианна будет убеждать меня, что всякий труд почетен.

– Но, знаешь… – вдруг наклонилась она ко мне так близко, что дыхание неприятно коснулось щеки, – положа руку на сердце: разве ты так уж много потеряла? Разве тебя ценили настолько, насколько ты этого достойна?

Она наступила на больную мозоль. Я потянулась за второй сигаретой.

– Возьми мою, – ласково предложила Марианна и протянула тоненькую трубочку, – я привезла из Трансильвании.

Надо же! Я сегодня как раз вспоминала о Трансильвании.

Сигарета Марианны имела странный горьковатый привкус, и от нее потянуло в сон.

– Извини, может, это бестактно, но, судя по твоему пальтишку, и платили там, наверно, копейки. А я буду платить хорошо. Сможешь со временем даже машину купить. А работы-то всего ничего…

Куря сигарету, я смотрела затуманивающимся взором в стекло, за которым вилась, завывая, пурга, и слушала мягкий голос, будто танцующий вокруг меня.

– А про то, кем ты работаешь, можно никому и не говорить. Разве обязательно всем докладывать? Главное, заведутся деньги – сразу и друзья, и связи, и уважение появятся. Люди тянутся к богатым…

Я невольно вспомнила Милу и Катю.

– А работа не такая уж и грязная, поверь мне. И плачу я хорошо, – повторила она.

– А где? – хриплым голосом, наконец, изрекла я первое слово.

Я, конечно, не буду работать уборщицей нигде, но неудобно не проявить никакой заинтересованности. Ведь это же меня ни к чему не обязывает.

– У меня есть бар, – начала рассказывать Марианна. – Он небольшой, посетителей немного, так что уборки особенной не требует. Бар очень уютный, расположен у дороги, на окраине города. Вернее, на выезде из города…

– А как же туда добираться? – удивилась я. Насколько я помню, транспорт туда не ходит.

– Добираться придется на попутках. У тебя ведь нет своей машины?

Я отрицательно помотала головой, а мысленно покрутила пальцем у виска. Она что, чокнутая? Добираться на окраину города на попутках, чтобы работать в баре уборщицей!

– Да, я забыла сказать – бар ночной. Днем он не работает.

Ночной?! Да она точно больная!

Я раздавила окурок в пепельнице и посмотрела на местность за окном.

– Где мы?

– В районе «Детского мира».

За этим магазином мой дом. Надо же, как удачно!

– Марианна, высади меня здесь, пожалуйста.

Машина мягко затормозила у дверей «Детского мира».

– Если надумаешь – приезжай. Я владелица, но бываю там редко. Вот и сейчас уезжаю по делам в Италию. Обращайся сразу к директору, его зовут Иван Ильич. Скажешь, что от меня.

Иван Ильич – участник перестройки…

– Спасибо тебе большое, – сказала я Марианне, выходя, – может, еще увидимся. Пока!

Она приветливо улыбнулась, захлопывая за мной дверцу, машина развернулась и вскоре исчезла за поворотом.

Я постояла немного, приходя в себя от странной встречи, потом, вспомнив про свои планы, двинулась к ларьку с газетами, чтобы купить «Работу сегодня».

Глава четвертая

Как и следовало ожидать, библиотекари нигде не требовались.

Скверно. Я полистала газету.

Изредка попадались объявления о том, что требуются преподаватели мировой культуры. В принципе, я могла бы…

– Алло, я по объявлению насчет вакансии преподавателя.

– Извините, но мы уже нашли преподавателя.

Ту-ту-ту…

– Алло, я по объявлению…

– Да?

– Преподаватель мировой культуры в гимназию.

– Простите, сколько вам лет?

– Двадцать… шесть.

– Угу… а какой у вас педагогический стаж?

– Никакого.

– То есть? А где же вы работали до этого?

– В библиотеке.

– Ну, вообще-то без педстажа мы не берем… Хотя… Вам могут дать оттуда положительные рекомендации?

– М-м…

– Тогда извините.

Ту-ту-ту…

– Здравствуйте. Я по объявлению – «требуется преподаватель мировой культуры»…

– Здравствуйте. У вас есть опыт преподавательской работы?

– Вообще-то, нет…

– А что вы заканчивали?..

– Библиотечный факультет.

– Это не совсем то…

– Но мы изучали мировую культуру. К тому же я работала в библиотеке и занималась этой темой…

– У нас серьезное частное заведение. В нем существует строгий отбор преподавателей. Для того чтобы вести данный курс, нужно соответствующее образование. Понимаете?

– Понимаю.

Ту-ту-ту…

– Алло, я по объявлению.

– Да-да, отлично. Нам срочно нужен преподаватель на полставки. Вы можете подойти завтра в три?

– На полставки?.. Но в объявлении сказано…

– К сожалению, пока только на полставки, а со временем…

– А сколько же это в денежном выражении?.. О, нет-нет, это мне не подходит.

Ту-ту-ту…

Закончив с объявлениями о преподавании, я незаметно перешла к объявлениям, в которых требовались продавцы, но и там я никуда не подошла: в основном не устраивал мой преклонный возраст («Ой, да вам почти тридцать…»), а также отсутствие опыта работы в данной сфере.

От бестолковых звонков у меня ужасно заболела голова. Я отложила газету и прилегла на диван.

Оказывается, найти работу еще труднее, чем я предполагала.

Вечером прозвонил Боря Клоков.

– Арина? Привет! Как же это тебя угораздило?! Неужели и впрямь берут в центр Бармина?!

Я уже и забыла о центре Бармина. Я обзвонила все объявления в газете, и в результате меня берут в три места: торговля навынос пирожками при столовой №33, страховой агент в компанию «Русь изначальная» и вахтер на проходную швейного комбината, работа сутки через двое. А зарплата во всех трех местах такая, что хочется сразу удавиться.

В свете новых обстоятельств предложение Марианны показалось даже заманчивым.

Но что я могла ответить Боре? Он мой хороший приятель и единственная отдушина в библиотечном коллективе, но сказать правду я не могу даже ему – Боря человек очень искренний и непременно выболтает, хоть и не со зла, мою тайну, а мне это ни к чему. Когда-нибудь, конечно, я ему откроюсь, но это будет позже.

– Ну да, – неохотно подтвердила я, – берут.

– Ты не представляешь, какая поднялась суматоха! Только и разговоров о том, что тебя берут в центр Бармина!

Ну, кто тянул меня за язык?..

– Вера Андреевна не знает, кому поручить твою работу. У тебя оказалось так много мероприятий, и их никто не хочет брать… Семинар навязали-таки мне, и встречу с писателями тоже. Ее хотели отдать Кате, но она заплакала…

Бедняжка, еще бы!..

– …Что делать с лекцией, вообще непонятно, у Кати разболелась голова, и муж отвез ее после обеда домой, а я завтра занят – у меня библиотечный урок с лицеистами. А Маргарита Тихоновна, сама знаешь, ничего не помнит. Она и девятую школу-то не найдет, заблудится где-нибудь…

Ведущий специалист Мила в разговоре вообще не упоминается.

– Скорее всего, Вере Андреевне придется читать самой. Она пила корвалол…

Да, устроила я им последний день Помпей!

– Поздравляю! – сказал напоследок Боря. – Если зацепишься, может, и меня к себе перетянешь. У меня, знаешь, вся эта рутина уже вот тут сидит! Хочется чего-то нового, свежего…

– Конечно, – пообещала я, уныло глядя на газетную страницу с подчеркнутыми объявлениями, – как только, так сразу.

С легкой завистью в голосе Боря пожелал мне спокойной ночи и отсоединился.

В эту ночь я почти не спала, ворочалась с боку на бок на смятой простыне. Когда, наконец, за окном забрезжил тусклый рассвет, еще раз просмотрела все подчеркнутые объявления. Потом пересчитала деньги, оставшиеся в кошельке. Двухсот двадцати рублей уже не было, а от пятисот осталось четыреста сорок четыре. Скоро я окажусь без гроша.

Вчера я не успела всерьез осознать свое новое положение. Сегодня все казалось уже совсем иначе. Беззаботная легкость и ощущение победы растаяли как дым, и на смену им пришли растерянность и даже страх.

В тревожном настроении я побрела умываться. Осознание того, что никуда не нужно спешить, вызвало в сердце болезненный отзвук.

Брызгая на лицо ледяную воду, я начала рассуждать здраво.

В конце концов, можно поработать и уборщицей – хотя бы временно, пока не найду что-нибудь подходящее. Ну не сидеть же теперь пригорюнившись, раз все так вышло. Марианна права – рассказывать об этом вовсе не обязательно. Хотя, по большому счету, и рассказывать-то некому…

Как, она сказала, называется бар?.. Нет, по-моему, она этого не говорила. Сказала просто: бар на окраине города. На самом выезде.

Сердце тоскливо сжалось. Вот чего ты добилась, Арина, своим минутным капризом!..

Ну все, хватит страдать, – оборвала я себя. Марианна заверила, что хорошо платит. И это пока самое главное. В конце концов, выбора у меня нет.

И надо спешить, а то, пожалуй, можно прозевать и эту вакансию!..

Невесело усмехнувшись, я вышла на балкон и закурила.

Бар ночной, значит, работать начинает… а черт его знает, во сколько он начинает работать! Я никогда не бывала в ночных барах. Ну что ж, времени у меня достаточно, надо побродить по округе и узнать, во сколько открываются близлежащие ночные бары.

Обойдя свой район, я выяснила, что бары начинают работу с девяти или десяти часов вечера. Ну, чтобы уж наверняка, поеду туда к десяти.

Приободрившись, я даже купила себе баночку пива и пакетик соленых орешков.

От четырехсот сорока четырех рублей осталось триста семьдесят три.

В домашних делах время пробежало быстро, и в половине десятого я уже стояла на шоссе в ожидании попутной машины.

На улице давно стемнело, зажглись тусклые фонари, но людей было много – недалеко от моего дома находятся театр, филармония и несколько уже упомянутых ночных баров и клубов.

Вскоре возле меня затормозила машина.

– Подвезти вас? – приветливо спросил высунувшийся из окошка парень.

– Да, пожалуйста… Мне на самую окраину.

– Я, вообще-то, в другую сторону. Если только…

И парень назвал такую сумму, что у меня даже дыхание замерло.

Но деваться было некуда, и, тяжело вздохнув, я согласилась.

Кошелек еще значительно полегчал.

– Куда это вы собрались так поздно? В лес, что ли, за подснежниками? – удивленно и насмешливо спросил водитель, петляя по улочкам.

Мне не очень хотелось вступать в беседу, учитывая, как он меня обобрал. Если я буду выкладывать постольку каждый день – а вернее, дважды в день, то никаких денег не хватит…

Но парень оказался настойчивым малым.

– Приключений ищете на ночь глядя?

Скрепя сердце, я подумала, что он прав – центр закончился, и мы въехали в отдаленный район. Фонари стали попадаться гораздо реже.

Может, он знает про то место, куда я еду?

– Мне нужен ночной бар, тот, что на самой окраине.

При этих моих словах рука, держащая руль, дрогнула.

– Бар? Тот, что на окраине? Чего это вы там забыли?..

В его голосе послышался испуг, и мне показалось, что он даже чуть отодвинулся.

Чтобы долго не объяснять, я коротко сказала:

– У меня там свидание.

Водитель помолчал, заворачивая в еще более далекий и совсем уже темный район, а потом произнес:

– Ну и местечко выбрал ваш кавалер!

– А чем плохое местечко? – насторожилась я.

Шофер хотел что-то ответить, но, видимо, передумал и только пожал плечами.

Переспрашивать я не стала.

Наконец мы выехали из города, и в окне мелькнула слабо освещенная табличка с его названием.

– Приехали, – не очень приветливо сообщил водитель.

– Спасибо, – буркнула я и вышла из теплого салона в холодную зимнюю ночь. Промозглый ветер сразу же пробрался внутрь холодного осеннего пальто.

Машина развернулась и быстро поехала назад в город, оставив меня стоять в обступающей темноте, глядя на ее удаляющийся светлый силуэт.

Крошечное белое пятнышко, наконец, пропало на горизонте, и я осмотрелась вокруг.

От увиденного стало жутковато. Я стояла у обочины бескрайней, сужающейся впереди, дороги; надо мной висело непроглядное беззвездное небо.

А вдалеке начинался лес.

Высокая огромная луна озаряла этот мрачный пейзаж.

И никакого бара поблизости не было.

«На приключения потянуло на ночь глядя?..» – с содроганием вспомнила я фразу парня-шофера, озираясь вокруг в поисках хоть какого-нибудь проблеска жизни.

«Вернись за мной, – подумала я отчаянно, – вернись!..»

И невольно еще раз посмотрела в ту сторону, куда уехала машина.

Но позади лежала только пустынная черная дорога.

И впереди тоже.

«Куда же ты меня привез? Сказано же было – к бару!..»

Трясущейся рукой я достала сигареты и, закурив, медленно пошла по этой черной простыне дороги, не очень понимая, куда я бреду.

Внезапно откуда-то донеслись тихие звуки музыки, и вдруг полоска света блеснула на снегу.

Невесть откуда слева, в стороне от дороги, появился маленький освещенный домик, похожий на теремок, затерянный в лесу.

Он вынырнул будто из-под земли, так неожиданно, что я уронила сигарету.

Ну да и ладно.

Слегка волнуясь, я подошла к двери теремка.

Бар без названия. Без всяких табличек и указаний…

А может, это вообще не бар? А что?..

Остановив поток мыслей, я толкнула дверь и вошла.

Глава пятая

За дверью оказалась узкая витая лестница, круто ведущая вниз. В полутьме я начала осторожно спускаться, и с каждым шагом звуки веселой музыки, перебиваемые заливистым смехом и голосами, слышались все громче.

Надо же, как тут живенько! И не подумаешь, что бар расположен в таком диком и безлюдном месте!..

Наконец, я спустилась и остановилась у края лестницы, спрятавшись за перила. Никем не замеченная, я во все глаза смотрела на представшую моему взору картину.

Впереди, слева от лестницы, находилась барная стойка, и за ней шустро орудовал стаканами и бутылками высокий парень приятной наружности. Он был в черном жилете с лиловой окантовкой, темные волосы блестели под висящей сверху яркой лампой, источающей голубоватый свет.

В стене было прорублено два широких окна. За одним создавалась иллюзия морского побережья – песчаный берег с двумя пальмами, сужаясь, уходил к синеющему вдали спокойному морю, соединяющемуся на горизонте с голубым высоким небом. За другим окном открывалось морское дно – среди водорослей и коралловых ветвей плавали, тараща глаза, диковинные рыбы.

Справа, в глубине, располагалось несколько уютных столиков, совсем немного – шесть или семь. Почти все они были заняты разного рода гомонящим людом. Над столиками плыл сигаретный дым.

Напротив столиков, загороженная от меня стойкой, находилась маленькая сцена, и на ней, слегка гундося, пела всклокоченная блондинистая девица.

Бар тонул в интимном полумраке.

Вдруг из узенького прохода, ведущего от лестницы куда-то вглубь, за стойку, вышла высокая, крепко сбитая официантка с подносом и направилась к дальнему столику. До меня донесся аромат запеченной свинины в каком-то кисловатом пряном соусе. Я невольно сглотнула слюну.

Отнеся заказ, официантка развернулась и быстро пошла назад.

И тут только заметила меня и затормозила у лестницы, за которой я пряталась.

Ее глубокие глаза испытующе посмотрели на меня.

Мне показалось, будто горячая стрела медленно пронзила мое тело насквозь.

Я отчего-то поежилась.

– Проходите, пожалуйста, – предложила она как-то странно и указала на незанятый столик в середине зала.

– Нет-нет, – попятилась я от нее, – я не посетитель. Я по поводу работы.

Заметив нашу беседу, бармен перестал тереть стаканы и заинтересованно посмотрел на меня.

– По поводу работы?.. – переспросила официантка, и горячая волна опять опалила нутро. – Ступай за мной.

И она нырнула в узкий полутемный проход, увлекая меня за собой.

Я, озираясь, двинулась за ней. Свет горел очень тускло, а шаг у девушки был широким, и двигалась она невероятно быстро. Проведя меня мимо каких-то подсобок, она куда-то свернула, а я замешкалась и через секунду обнаружила, что она пропала из виду.

Я оказалась на перепутье: сбоку вниз вела еще одна винтовая лестница, и оттуда доносилось звяканье посуды и ароматные запахи. «Кухня», – догадалась я.

Другая дорога заворачивала направо и тоже двоилась: темная лестница ползла наверх, а возле нее продолжался коридор, в конце которого маячило пятно света.

– Эй! – нелюбезно донеслось откуда-то. – Ты где там застряла?

Голос вроде бы шел с верхней лестницы, и я начала взбираться по ней.

Неожиданно кто-то грубо дернул меня за рукав, и я чуть не свалилась со ступенек.

– Куда тебя несет?! – Официантка стояла передо мной. – Тебя что, за ручку водить надо?!

И она поспешила по коридору, к тому самому пятнышку света.

Быстро семеня за ней, я вскоре приблизилась к двери, возникшей по правую руку.

– Кабинет Ивана Ильича, – сообщила официантка. – Тебе к нему.

И немедленно испарилась.

Глубоко вздохнув, я тихонько приоткрыла дверь.

Сидящий за столом мужчина поднял голову и доброжелательно улыбнулся.

– Вы ко мне?

От волнения в горле пересохло, и я лишь кивнула.

– Проходите, кровавица.

Я шагнула через порог и, очутившись в большом и богато обставленном кабинете, переспросила:

– Кто?..

– Красавица, – повторил он. – А что вас удивило?

Меня удивило то, что в первый раз мне послышалось «кровавица», но я не стала говорить этого Ивану Ильичу.

Вместо этого я рубанула с места в карьер.

– Я насчет работы.

Добродушное лицо Ивана Ильича выразило легкое недоумение.

– Насчет работы? Какой работы?.. Да вы садитесь, удушенька.

Наверно, он хотел сказать «душенька»…

Я приблизилась к ближайшему стулу и скромно села на краешек.

– Насчет работы… – преодолев ком в горле, я закончила, – уборщицей.

Иван Ильич посуровел и совсем другим, официальным тоном, произнес:

– Простите, мы не давали объявления о том, что ищем уборщицу.

Я захлопала глазами, глядя куда-то между пуговиц его строгого костюма.

– А вы что, ее не ищете?.. – наконец, поникшим голосом полуспросила-полуутвердила я.

Иван Ильич приподнялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена.

– Выходит, что так. Дорогу назад найдете?

Я тоже встала. В голове был какой-то сумбур. Значит, им уборщица не нужна. Странно…

– Странно, – произнесла я вслух самой себе уже у самой двери, – а Марианна сказала…

И потянула на себя ручку двери.

– Душенька! – неожиданно окликнул меня Иван Ильич.

Все еще держась за ручку, я оглянулась.

Он озарился лучезарной улыбкой.

– Вы паспорт принесли? Да садитесь, что же вы все стоите у двери-то, деточка?

Я вернулась назад и снова присела на край стула.

– Паспорт, – ласково заглянув в глаза, повторил Иван Ильич.

Я суетливо вынула документ и положила перед ним на стол.

Даже не заглянув в него, Иван Ильич спросил:

– Когда намерены приступить? Можете прямо сейчас.

Я растерянно пожала плечами.

– Могу и сейчас.

Как-то странно все это… То не нужна уборщица, то вдруг нужна, и прямо сейчас.

– Тогда обратись к Татьяне, это наша официантка, которая тебя сюда привела, она даст тебе форму и все объяснит.

Иван Ильич, видимо, уже считая меня своим персоналом, внезапно перешел на «ты».

Перед тем как удалиться, я собиралась задать весьма меня интересующий вопрос о зарплате, но он опередил меня.

– Что сказала Марианна насчет оплаты?

Я мысленно хлопнула себя по лбу. Так вот с чем связана его внезапная перемена! С именем Марианны!

Надо непременно еще раз им воспользоваться.

– Марианна сказала, что платит хорошо. Даже очень хорошо, – подумав, добавила я.

Иван Ильич снял очки и потер переносицу.

– Суммы в пятьдесят тысяч вам будет достаточно? – спросил он.

В библиотеке я получала пять девятьсот. Это включая премию и надбавку за стаж в шесть лет.

– Это в год?.. – спросила я шепотом.

Иван Ильич разразился хохотом.

– В месяц! – воскликнул он.

Я тоже залилась смехом. Он что, серьезно?..

– Ладно, иди, – сказал он, когда мы одновременно закончили смеяться, – Танюша все тебе расскажет.

Танюшу я обнаружила в зале с подносом в руках. Я почему-то думала, что она будет пространно излагать мне мои обязанности, потом поведет на склад, где кастелянша под расписку выдаст мне накрахмаленную форму, но официантка лишь быстро завела меня в какую-то комнатенку, где указала на висящий на вешалке синий халатик и стоящие в углу ведро и швабру и сказала:

– Вот.

И прежде чем я открыла рот, исчезла.

Нимало не расстроившись, я быстро переоделась в пахнущий свежестью халат и взяла в руки ведро и швабру.

Похоже, моя первая рабочая ночь началась.

Глава шестая

– Просыпайся, мой хозяин, я хочу тебе сказать… – пискляво запел мобильник, и мой хрупкий сон рассыпался в прах.

Я лениво приподнялась на постели и потянулась. Потом высунула ногу из-под пухового одеяла и повертела ею перед собой, любуясь новой, купленной вчера, батистовой пижамой василькового цвета.

Сегодня ровно неделя как я работаю в баре.

Честно говоря, я даже не ожидала, что все будет так здорово!

В баре на окраине мне очень нравится.

Работы у меня, правда, многовато, учитывая то, что я человек творческий и вообще не склонна к физическому труду. Нужно убрать зал, кухню, кабинет Ивана Ильича и вымыть сцену, подсобки и лестницы. И вообще, в маленьком с виду баре обнаружилось много всяких уголков и закоулков.

Но, с другой стороны, подсобки крошечные, а лестницы я навострилась мыть быстро. Основные проблемные зоны – зал, и особенно кухня. Убирать их приходится после шести утра, когда бар закрывается и весь персонал уходит домой. А вот кабинет Ивана Ильича надо, наоборот, убрать до открытия, то есть до десяти вечера. Поэтому в бар я являюсь к девяти. Впрочем, к этому времени все, кроме самого Ивана Ильича, уже там: на кухне хлопочет повариха Лидия Никитична, в зале нога на ногу сидит здоровенная Таня, на сцене распевается блондинистая певица Лилька, а за стойкой протирает бокалы кареглазый бармен Вовка с озорной улыбкой на лице.

А на улице разгребает снег вокруг теремка пожилой дворник Прохор – весельчак и балагур.

Придя, я быстренько мою сначала кабинет, а потом постепенно все пространство бара, кроме зала и кухни. На это уходит около трех часов. А потом могу делать все что угодно – слушать пение Лильки, смотреть на то, как носится с подносом Таня, как смешивает коктейли сонный Вовка. Или даже прикорнуть немного в подсобке – теперь я понадоблюсь только если посетитель опрокинет тарелку с супом или разобьет бокал с вином.

Но такие происшествия, по моему скромному опыту, весьма редки.

Так что в большинстве случаев к шести утра, когда приходит время убирать зал и кухню, я даже успеваю выспаться.

А вчера Иван Ильич любезно выдал мне аванс за две недели – двадцать пять тысяч рублей! Я сразу отложила две тысячи на Трансильванию, куда собираюсь отправиться на Рождество, а потом купила себе обновки – васильковую пижаму и зимний светлый беличий полушубок.

За все это время я ни разу не вспомнила о библиотеке. В баре, на мой взгляд, намного интереснее! Да и коллектив гораздо приветливее. Хотя, конечно, все очень разные.

Особенно мне нравится певица Лилька. Капризная женственность сочетается в ней с лёгкостью и простотой. Мы вместе с ней и Вовкой курим в перерывах между песнями. Вовка тоже очень приятный парень. У него мягкие каштановые волосы, дерзкий взгляд и, по-моему, доброе сердце. Дылда Таня, ничего не скажешь, грубовата, но и она, в общем, неплохая. А дворник Прохор – тот вообще славный дед. Знает столько баек и историй!..

С поварихой Лидией Никитичной и ее помощницей, молчаливой Полиной, я сталкиваюсь редко – они, в основном, крутятся на кухне.

Вот, собственно, и весь наш коллектив. Работаю всего неделю, а такое ощущение, что всю жизнь знаю этих милых людей.

«Овен. Сегодня важное значение имеет все услышанное, даже мимолетно. Прислушайтесь к тому, что говорят вокруг, и не спешите возражать, а постарайтесь сделать правильные выводы…» – прочло радио мой гороскоп на день.

Я переключила канал и, пританцовывая под незамысловатую песенку, принялась варить кофе.

Неожиданно я поймала себя на странной мысли. Надо же! Я жду не дождусь, когда наступит время ехать в бар. В кои веки я рвусь на работу, как на праздник! В библиотеке такого точно никогда не было.

Сказал бы кто неделю назад, что мне так понравится работать уборщицей, я рассмеялась бы ему в лицо.

Кстати, с проездом тоже все оказалось не так ужасно, как я думала сначала. Есть одно дешевое такси, – телефон мне подсказала Таня – которое везет в лес почти задаром. С тех пор я все время пользуюсь этим такси.

Водители там вежливые и немногословные. Никаких вопросов не задают и дурацких комментариев типа что вы там забыли на ночь глядя, не отпускают.

Однако сегодня, выйдя, как обычно, вечером из дома и вызвав такси, я услышала: «Извините, мы бастуем».

Пришлось снова встать у дороги и неистово махать в темноте рукой перед летящими в ночь машинами. Наконец, когда я уже начала поглядывать на часы, опасаясь, что не успею убрать к сроку кабинет Ивана Ильича, возле меня остановились скромные серые «Жигули».

– К бару на окраине, – сообщила я, приоткрыв дверцу.

Водитель удивленно кивнул, и я проворно уселась на соседнее сиденье.

Мы медленно поехали по скользкой дороге.

– Нельзя ли побыстрее? – попросила я мужчину, снова взглянув на часы, которые уже показывали критическое время – без пятнадцати девять.

– Гололед, – спокойно ответил он, – я быстрее не поеду.

Деваться некуда. Я покорно кивнула.

– Послушай, – спросил вдруг водитель, – а ты не работаешь там часом?

– Работаю.

Сейчас, конечно, спросит – кем, а отвечать не хочется….

Я ушла с головой в капюшон беличьего полушубка.

– И как, нравится? – не спросив, кем же именно я работаю, задал следующий вопрос водитель. Я краем глаза оглядела его. Приятный мужчина, кажется, невысокого роста, в серой дубленой куртке. Голос у него был спокойный, и речь текла, как осенняя река.

– Очень! – искренне ответила я. – Платят хорошо, и коллектив неплохой.

– Надо же… мне казалось иначе…– тихо, словно самому себе, сказал он.

Мне послышалось в этой реплике сомнение, и я горячо добавила:

– Вы знаете, я тоже сначала думала – все-таки ночной бар… Нет, везде люди работают, ко всему можно привыкнуть.

Водитель помолчал. Я достала сигарету.

– Можно закурить?

Не ответив, он открыл пепельницу.

Я затянулась, думая о том, КАК быстро к этому бару привыкла Я.

– Дурная слава идет об этом ночном баре, – внезапно сказал он, сворачивая на дорогу, ведущую из центра к окраине.

Я повернулась к нему.

– Дурная слава?.. В каком смысле?.. – и невольно вспомнила разговор с парнем-шофером, когда ехала в бар в первый раз, неделю назад.

– Да ты знаешь, я не прислушиваюсь особо, ничего конкретного не знаю. Но слухи нехорошие ходят. И как-то боятся люди этого места. Даже мимо проезжать просят побыстрее. Аура там, что ли, черная…

– Да ну, ерунда все это, по-моему, – отмахнулась я. – У нас всегда все столики заняты.

Он опять помолчал.

– А не боишься вот так, ночью на попутках ездить? – ушел он от неприятной для меня темы.

– Боюсь, – призналась я, – но я обычно такси вызываю, просто сегодня таксисты бастуют.

– Я по средам всегда езжу в деревню этой дорогой – мать у меня там, вот проведываю после работы. Запиши мой телефон и звони, если подбросить надо будет.

– Да ну, что вы…

– Запиши, говорю, мало ли что.

Я достала мобильник. Шофер продиктовал номер.

– Меня Сергей зовут.

– А меня – Ариадна. Можно просто Арина.

– Какое красивое имя. Мама назвала?

– Нет, бабушка.

Я взглянула на часы. Бог мой! Десятый час! Помнится, в мою первую рабочую ночь Иван Ильич предупредил:

– Учти, не люблю работать, когда рядом трут, скребут и чистят. Поэтому убирай кабинет, пожалуйста, в мое отсутствие. И желательно, чтобы до моего прихода ты уже закончила…

Машина поравнялась с баром. Я выскочила из нее и опрометью кинулась к домику, забыв поблагодарить благожелательного водителя. Вспомнила я об этом только у двери. Оглянулась назад и увидела, как он провожает меня взглядом. Улыбнулась и, посмотрев, как он махнул в ответ рукой и поехал дальше, с силой дернула ручку и стремглав поскакала вниз по лестнице.

Вовка уже был на месте и расставлял бутылки на высоких полках. Услышав мои быстрые шаги, он обернулся, и улыбка осветила его лицо.

– Привет, Аришка! Хочешь пепси?

– Спасибо, Володюшка, только сначала уберу кабинет.

И я метнулась в подсобку за ведром и шваброй.

Ключ от кабинета, по странному укладу, мне выдавала повариха Лидия Никитична – она, казалось, торчала в баре круглые сутки.

– А что мне делать, Аринушка, – говорила она нараспев, – я ведь совсем одна. Ни детей у меня нет, ни внуков. Что мне домой торопиться?.. Наоборот, вот приду сюда пораньше, салатов наделаю, пирожков напеку – вот людям и будет от этого радость. Да и вы, ребятишки, тут крутитесь – Полинка, ты, Лилечка да Танюшка, мне и не скучно. И Вовушка мне все равно что вну́чек…

Мне Иван Ильич ключ, похоже, не доверял.

Оставив полное ведро у двери кабинета, я стрелой полетела вниз по лестнице, и вдруг, откуда ни возьмись, под ноги мне подвернулась кошка – черная, гладенькая, с блестящей шерсткой. Она быстро поднималась из кухни и столкнулась со мной.

От неожиданности я споткнулась и чуть не скатилась кубарем вниз, но удержалась, глядя на кошку во все глаза. Откуда она тут?.. Раньше никаких кошек я в баре не замечала.

Вывернувшись из-под моих ног, кошка остановила свое быстрое перемещение и, посмотрев на меня совсем по-человечески, злобно сощурила глаза. Честно говоря, я и так-то не очень люблю кошек, но тут меня просто мороз пробрал по коже – взгляд показался мне очень осмысленным и, я бы даже сказала, ехидным. Потом она сделала какое-то легкое движение – будто пожала плечами, повернулась и снова начала подниматься наверх.

Несколько секунд я стояла, оторопев, потом опомнилась и опять засеменила вниз по лестнице.

Лидия Никитична пекла блинчики, а рядом стояли креманки с различными начинками – творогом, фаршем, свежей земляникой и черникой.

– Здравствуй, Аринушка! Что-то ты припозднилась, – приветливо сказала она, повернув ко мне голову. – Бери скорее ключ и начинай уборку. А как освободишься, приходи чайку попить.

– Спасибо, Лидия Никитична! – прокричала я, убегая с ключом вверх по лестнице.

Тяжелая дверь скрипнула, и я оказалась в большом уютном кабинете. То и дело поглядывая на часы, я начала быстро бегать из угла в угол, размазывая по полу воду. Но время бежало так стремительно, будто кто-то невидимо повис на стрелках и тащил их по циферблату вперед. Покончив, наконец, с полом, я резво выволокла ведро и швабру из кабинета, под узкую темную лестницу, которая вела наверх, потом вернулась назад и принялась поливать цветы, которых у Ивана Ильича было множество, и он, как я успела заметить, весьма тщательно следил за их состоянием. И состояние цветов, как это ни казалось невероятным, было превосходным, хотя кабинет, как и все помещения бара, находился в подвале, и солнечного света здесь никогда не было.

Внезапно снаружи раздались приближающиеся шаги и голоса. Я замерла и скосила взгляд на свои маленькие наручные часики. Две минуты одиннадцатого!

– …Арина уже убрала, я надеюсь? У меня сейчас очень важная встреча, – издалека донесся до моего слуха ледяной голос директора.

– Да, кажется, – откуда-то снизу сообщила Таня.

– Кажется?! – повысил голос Иван Ильич, и голос этот прогремел уже совсем рядом. – Я же предупреждал, чтобы к моему приходу…

Таня в ответ залепетала что-то невразумительное.

Я почему-то уставилась на огромный прямоугольный стол, за которым, видимо, проходили совещания. И, прежде чем успела понять, что делаю, быстро нырнула под него, сдвинув потеснее стулья.

В ту же секунду дверь снова скрипнула, и я увидела ноги Ивана Ильича, входящего в кабинет.

Господи, зачем я сюда залезла?! Какой бес меня сюда поволок?

Ноги тем временем спокойно прошествовали к столу, и я собиралась уже вылезти и сказать что-нибудь типа: «Вот кнопочку с пола поднимала… простите, что задержалась с уборкой…», но тут дверь опять отворилась, и на пороге показались женские ножки в тонких светлых колготках и туфлях на высоком каблуке.

«Зимой – в туфлях, – подумала я, – наверно, на машине прямо ко входу подъехала…»

Пока я подумала это, женщина подошла к столу, отодвинула стул рядом с тем, которым я загородилась, и села за стол. Ноги в туфлях оказались прямо перед моим носом.

И я поняла, что момент упущен, и вылезать уже поздно.

Глава седьмая

– Ну, как наши дела? – произнес низковатый женский голос с легкой хрипотцой, отчего-то показавшийся мне знакомым.

– Да как? – раздался в ответ довольный баритон Ивана Ильича. – Ты, как всегда, сработала отлично, без нареканий.

– Как девчонка?

– Нормально, немного старовата, правда…

– Ну так сам знаешь, выбор невелик. А тут она как раз вовремя призвала нас на помощь.

Чиркнула зажигалка, и в воздухе начал распространяться сигаретный дым.

Чей же это голос?.. Танин?.. Нет, Таня говорит грубо, отрывисто, рубит слова, как топором. Лилька? Тоже нет. У той голос, правда, тоже хрипловатый, но повыше и помузыкальнее. Может, Полина? Она молчалива и в моем присутствии говорила немного, но я успела заметить, что голос у нее тихий и какой-то… шершавый, если так можно выразиться. А этот голос звучит мягко, вкрадчиво…

– А что касается возраста, так она, в общем, молода. Тело еще стройное, кожа гладкая…

Мне стало интересно, кто эта не очень молодая особа с гладкой кожей, о которой они говорят.

– Времени остается немного, – негромко произнесла посетительница, – так что лучшего искать не стоит. Да и одна она, как перст – никто и не хватится.

– Пожалуй, ты права, – не сразу, но согласился Иван Ильич.

– А как она вообще? Куда не надо, не лезет? По углам нос не сует?

Иван Ильич раскатисто рассмеялся.

– По углам нос сует, но только в смысле… ха-ха!.. работы. Трет себе полы и ни о чем другом не думает. Да она, по-моему, слегка туповата. Где ты ее подцепила?..

Трет полы?..

Вдруг на пол, возле ножки стула, прямо передо мной, упала зажженная сигарета.

– Черт! – выругалась женщина.

– Ничего, – успокоил гостью Иван Ильич, – раздави ногой, я скажу ей, она помоет.

Ножка в изящной туфельке чуть пододвинулась и наступила на мерцающий огонек сигареты.

Тонкой сигареты из Трансильвании.

Сердце мое вдруг неистово заколотилось, и в ушах мысленно прозвучал голос Марианны – низкий, с хрипотцой: «Ты не спеши, подумай… Плачу я хорошо… А работы там немного…»

Это она!

И говорят они обо мне.

Я еще сильнее сжалась под столом, но сидеть прямо у ног Марианны мне внезапно стало неприятно, и я, неслышно переступая на корточках, отодвинулась поближе к столу Ивана Ильича.

Вдруг перед глазами что-то блеснуло.

Взгляд мой невольно уперся во внутреннюю часть стола Ивана Ильича и зацепился за странный предмет, тихо поблескивавший из небольшого углубления. Я чуть вытянула голову вперед и прищурилась, чтобы получше рассмотреть его.

Это был маленький фигурный ключик, похожий на сувенирный или игрушечный. Он был как бы впаян в небольшое круглое отверстие внутри стола. Я потянулась было к нему, но тут Марианна резко шевельнула ногой, и я, испугавшись, инстинктивно отпрянула от необычной находки.

И снова замерла, боясь шелохнуться.

– Ладно, – вздохнула Марианна, вставая. Стул отодвинулся в сторону, и ножки в туфельках вышли из-за стола, – держи меня в курсе.

– Пойдем, я тебя провожу, – к ногам Марианны присоединились ноги Ивана Ильича, и обе пары ног направились к двери.

Дверь со скрипом отворилась, выпуская их обладателей в коридор.

Понимая, что очень рискую, но не в силах превозмочь любопытства, я сразу потянулась к ключу и попыталась выковырнуть его из углубления, но маленький блестящий ключик сидел довольно глубоко, и вынуть его мне не удалось.

Времени не было, и я с досадой прекратила попытки достать ключ, быстро вылезла из-под стола, наскоро поправила стулья и выскользнула из кабинета.

Пытаясь подавить невесть откуда возникшую дрожь, я механически вытащила из-под лестницы ведро и швабру. Задумавшись о странном услышанном разговоре, я заглянула в ведро с водой и увидела в нем свое отражение.

Мне показалось, что оно с крошечными рожками.

Глаза мои невольно расширились. Вдруг что-то, булькнув, с размаху влетело в ведро, отражение, закачавшись, растаяло, я обернулась и увидела позади озорно прищурившую глаза Лильку. Она держала в руках несколько карамелек. Прицелившись, белокурая певичка метнула в воду очередную конфету и задорно рассмеялась.

– Перекур, – объявила она.

Это было своевременное объявление. Я медленно кивнула, и мы направились в небольшую комнатку, ту самую, где официантка Таня выдала мне халат.

Возле выхода в зал, у края барной стойки, мы столкнулись с Иваном Ильичом, поднимающимся в кабинет.

– Здравствуйте, девочки! – широко улыбнувшись, сердечно поприветствовал он нас с Лилькой.

– Здравствуйте! – кокетливо подбоченясь, ответила моя спутница.

А я невольно опустила голову, стараясь не встретиться с ним глазами.

– Ариночка, как настроение? – Начальник не пропустил моего жеста.

Сделав над собой усилие, я подняла на него взгляд и, улыбнувшись, вежливо ответила:

– Спасибо, Иван Ильич, все в порядке.

– Лилечка, недолго, народ ждет! – переведя взгляд на Лильку, шутливо погрозил он ей пальцем.

– Две минутки! – приблизив к нему лицо, сексуально шепнула та и, дернув меня за рукав халата, увлекла за собой.

Мы нырнули в подсобку и устроились на скамейке, поставив посередке банку из-под сельди, служившую пепельницей.

Лилька порылась в кармане и достала длинную тонкую пачку дорогих сигарет, вынула две, одну протянула мне. Мы закурили.

– Ну как, привыкаешь потихоньку к ночному режиму? – спросила она, глядя вперед, на вешалку с одеждой. – Высыпаешься?..

– Как ни странно, да, – пожала я плечами. – А вот на тебя удивляюсь – каждую ночь напролет поешь почти без передышки. Откуда только силы берешь?..

Лилька повернула на меня лицо, и я очень близко увидела ее спутанные белые волосы и узкие глаза, светлые, прозрачные, как голубоватое бутылочное стекло.

– Молодая пока… – неопределенно ответила она, – работаю на износ. Да тут все так. Думаешь, Вовке или Полинке легче?..

– Думаю, нет… – машинально ответила я, стряхивая пепел. Мысли мои были далеко. Разговор, нечаянно подслушанный в кабинете, не выходил у меня из головы; что он может означать?.. Может, поговорить об этом с Лилькой?..

А вдруг она отрицательно отнесется к тому, что я пряталась под столом?.. Хотя все получилось неумышленно…

Тем не менее, мне необходимо чье-то мнение. Лилька работает тут давно, может, она знает, к чему они могут меня готовить?.. Сейчас спрошу…

Я сосредоточилась, не зная, как начать.

Лилька между тем отодвинула банку и внезапно положила руку мне на плечо, окутав ароматом сладких духов. От ее дружеского прикосновения мне стало так тепло и спокойно, что я в порыве благодарности к ее жесту сказала:

– Знаешь, я чувствую себя здесь, как в семье – все такие добрые, приветливые… Вот даже и кошечку какую-то приютили…

Едва произнеся эту фразу, я почувствовала, как Лилькино плечо дрогнуло.

– Кошечку?.. – переспросила она.

Что-то внутри вдруг велело мне молчать. Но поздно – слово было обронено.

– Мне показалось, я видела кошку на лестнице в кухню, – сказала я очень тихо, чувствуя, как рука, лежащая на моем плече, будто наливается свинцом.

– Я не видела, – ответила певица нервно.

«Наверно, это ее кошка. Притащила сюда нелегально и боится признаться», – подумала я.

И опять на память пришел разговор. Он не давал мне покоя. Но на этот раз желание поделиться с Лилькой ощутимо уменьшилось.

Вдруг за стеной, на улице, послышался какой-то отдаленный вой.

Я невольно вспомнила, что бар находится у самого леса.

– Тут что, волки?.. – прильнув к Лильке, опасливо вопросила я, желая найти в ее ответе успокоение. Но неожиданно та вывернулась от меня, вернув на место банку из-под сельди.

– Скажешь тоже, волки! Мы же в городе почти!

И она опять взглянула на меня своими прозрачными глазами. На этот раз мне показалось, что в душу мне заглянули две льдинки.

– Странная ты! – засмеялась она. – То кошка привиделась, то волков боишься!

И Лилька, погасив окурок в банке, заразительно рассмеялась.

Этот смех почему-то показался мне неискренним.

В комнатку заглянула Таня.

– Лилиана, на сцену, – сурово возвестила она.

Лилька одернула стильную майку-алкашку и двинулась к двери. Неожиданно она обернулась и как бы между прочим спросила:

– Марианну видела? Она была сегодня.

Если бы она задала этот вопрос в ту минуту, когда ее рука легла на мое плечо, я, пожалуй, выложила бы все: и про Марианну, и про странный разговор, и про свои сомнения. Но момент был упущен голубоглазой певичкой. И я, глянув в ее мерцающие глаза-льдинки, беспечно ответила:

– Не-а. Если увидишь ее, передай привет.

– Она уже ушла, – ответила Лилька и исчезла за дверью. Я услышала ее быстрые удаляющиеся шаги.

Глава восьмая

Странный вой раздался вновь – дикий, заунывный. Потом вдруг резко стих, будто оборвался. Я приложила ухо к стене. Если это не волки, тогда кто?..

Дверь снова распахнулась, и вошел дворник Прохор – высокий старик в теплой куртке, стеганых штанах, заправленных в валяные сапоги, и с метлой в руках.

– Ух, умаялся!.. Снегу опять по пояс намело, – пожаловался он, отставляя метлу в угол и тяжело присаживаясь на скамейку.

– Я вам сейчас чаю принесу, – посочувствовала я.

– Ой, спасибо, Аринка, а то я уж спину разогнуть не могу…

Я метнулась к двери и на секунду остановилась.

– Дядя Прохор, а кто так страшно выл на улице?.. Я думала, волки…

Дед, прищурившись, поглядел на меня.

– Волки?.. Так волков тут, Аринка, лет шестьдесят уж нет, почитай, с самой войны.

Я еще больше поразилась.

– А кто же тогда так воет?

Дед прислушался.

– Да вроде нет ничего…

Я тоже прислушалась. С улицы доносился только неистовый свист пурги.

– Мне пару раз послышалось какое-то звериное завывание… – неуверенно произнесла я.

Дед Прохор недоуменно покачал головой.

– Не слышал я ничего. Да я, правду сказать, глуховат на одно ухо, а вторым и вовсе не слышу.

Я вздохнула, отворила дверь и, пройдя мимо стойки и маячившей за ней сцены, где залихватски приплясывала Лилька, побежала по лестнице вниз.

– Ариша, я тебе блинчиков с черникой оставила, – душевно сообщила Лидия Никитична, – твои любимые!..

В углу у раковины мыла посуду Полина – высокая, гибкая, как пантера, черноволосая девушка. Она протянула мне бокал.

– Налей себе чайку.

Слезы едва не навернулись мне на глаза. И сразу припомнилась бытность в библиотеке, когда я, поставив чайник и сев готовить лекцию, через некоторое время находила его опустошенным Катей и Аней. Девочки наливали себе бокалы и мило сплетничали, не удосужившись оставить кипяточку.

– Я еще Прохору Яковлевичу чай обещала, – сказала я, наполняя чаем два бокала.

Интересно, куда делась кошка?..

Я незаметно провела глазами по кухне. Никаких следов животного.

Мне показалось, что спина Полины как-то напряглась.

– Спасибо, – поблагодарила я кухонных работниц и, взяв чай и блинчики, удалилась обратно.

Вовка, стоящий у стойки, наливал кофе сидящей перед ним девушке в короткой юбке и ботфортах. Увидев меня, он подмигнул.

Девица перегнулась к нему через стойку и, выпустив в сторону струйку сигаретного дыма, что-то развязно спросила. Мне почему-то стало неприятно. Я ускорила шаг и пробралась в свою каморку под лестницей.

– Вот, дядя Прохор, – оповестила я, ставя перед дедом блюдце и чашку. – Приятного аппетита!

Дворник довольно закряхтел, а я, тяжело вздохнув, взяла ведро и швабру и побрела мыть подсобки.

Как же все-таки хочется спать! Надо потом выпить еще чашечку чая – я заметила, что чай здесь какой-то необычный. Сон после него как рукой снимает.

Проходя мимо Вовки, я не хотела смотреть в его сторону. Но в последний момент, уже почти завернув к лестницам, не выдержала и глянула. Девица, уже явно подшофе, успела положить на стойку роскошную грудь в декольте и что-то проникновенно вещала Вовке. Тот, раскладывая ложечки, улыбался и кивал. Мне стало еще неприятнее, и я, прибавив шаг, змейкой ускользнула в полумрак коридора.

Начну, пожалуй, с верхней лестницы.

Вообще, Иван Ильич как-то обронил, дескать, наверх без надобности не лезь – лестница крутая, винтовая, она никуда не ведет, и мыть ее незачем – не ровен час, свалишься и свернешь себе шею, а мне отвечай. С тех пор я еще ни разу не поднималась по этой лестнице. Но сейчас вдруг запоздало подумала, что хотя бы иногда ее мыть все-таки надо, что если Ивану Ильичу придет в голову мысль проверить ее чистоту. И потащила наверх ведро и зажатую подмышкой швабру.

Однако тусклый свет, проникающий из коридора, вскоре совсем перестал доходить наверх, и, пройдя один пролет, я оказалась почти в полной темноте. Наугад ощупала шершавые бревенчатые стены. Меня вдруг пробрало какое-то нездоровое любопытство. Лестница была очень интересная – высокие узкие ступени, на которых едва умещалась стопа, уходили ввысь и исчезали в полном мраке. Под рукой прощупывались деревянные фигурные перильца; по-моему, на них были вырезаны какие-то узоры. Но разглядеть их в темноте было невозможно.

Возьму из дома фонарик и при случае осмотрю все как следует, – решила я и невольно вспомнила фразу Марианны:

«А куда не надо, не лезет? Нос не сует?..»

Не сую, а скоро суну, – подумала я злорадно и принялась осторожно спускаться вниз.

Чай, похоже, начал свое волшебное действие, сонливость стала понемногу отступать, и я, довольно споро вымыв все подсобные и служебные помещения, сняла халат и вернулась в полутемный маленький зал, где надрывалась шансоном Лилька.

Кареглазый бармен Вовка, увидев, что я присела за крайний столик, вышел из-за стойки и двинулся ко мне. Когда он подошел поближе, я заметила, что он держит в руке темный пузатый бокал, на дне которого плещется какая-то жидкость.

– Вот, выпей за счет заведения. Фирменный коктейль «Самарканд и Бухара».

И его веселые глаза блеснули у самого моего лица.

Поставив передо мной бокал, Вовка легкой пружинящей походкой удалился обратно, и я, прильнув губами к прозрачной трубочке, проследила взглядом за его спиной.

Черт возьми, а ведь он мне нравится!..

Коктейль был терпкий и сладкий. Он горячей змеей пополз по пищеводу вниз, и я почувствовала приятное расслабление.

Под густой, гундосый голос Лильки я начала осматривать полутемное пространство зала и сидящих за столиками людей, гадая, что их сюда влечет.

Все столики, кроме того, за которым сидела я, потягивая «Самарканд и Бухару», были заняты.

Приглядевшись к посетителям, я вдруг впервые обратила внимание на то, что они здесь какие-то необычные. Нет, они вели себя тихо, не шумели, но была в них одна странность. Они были как будто… из другого времени, что ли. С удивлением я обнаружила, что одеты они в старомодные наряды, будто явились прямиком из девятнадцатого века. У противоположной стены, например, сидел мужик, облаченный в грубую домотканую рубаху, перевязанную чуть ли не веревкой. А в центре за широким столиком расположилась странная парочка – благообразный господин, одетый в нечто напоминающее кафтан, и барышня в длинном платье с талией под грудью, в подобных которому ездили на балы юные княжны, насколько я могла судить об этом из книжных иллюстраций.

Оба с удовольствием слушали блатную лирику, вдохновенно исполняемую на сцене Лилькой. Произнося незамысловатый текст, та отчаянно трясла головой и возносила руки к небу. Барышня, словно пришедшая прямо из института благородных девиц, устремила на нее взгляд, полный восторга.

У окна сидел еще один мужик в подобии армяка, перед ним на столе лежал картуз, а рядом стояла банка вполне современного пива «Holstein».

Вытаращив от изумления глаза, я опять прильнула к трубочке с коктейлем.

Из-за поворота появилась Таня и, с грацией бегемота лавируя между столиками, поставила перед парой «барышня и господин в кафтане» огромную пиццу и похожую на кеглю бутылку белого вина.

Ничуть не удивившись их странному прикиду.

Впрочем, не все здесь так выглядят – вон, за столиком, самым близким к лестнице, сидит девица в мини-юбке и ботфортах. Та самая, что укладывала на стойку свое откровенное декольте.

Закончив песню, Лилька смачно прокашлялась. Я перевела на нее взгляд. Она незаметно поманила меня пальцем и спрыгнула со сцены. Это означало, что пора покурить. Захватив коктейль, я быстро пошла за ней.

Глава девятая

И опять мы уселись на скамейку, поставили банку и закурили. Вид у Лильки был неважнецкий. Она подняла голову и выпустила в потолок струю синеватого дыма. Потом взглянула на меня, и я вдруг обратила внимание на темные круги под ее глазами и морщинки, тщательно замазанные тональным кремом.

– Смешно, да? – вдруг засмеялась она. – Приперлись крестьяне да дворяне. Тут неподалеку фильм снимают про девятнадцатый век, вот массовка и тусуется у нас.

– Фильм?.. – вытаращила я глаза.

– Ну да. Киностудия «Мосфильм». Экранизировать решили какую-то старинную тягомотину. То ли Карамзин, «Бедная Лиза», то ли Тургенев «Тамбовская казначейша»…

Я не стала уточнять, что последнее названное произведение принадлежит перу Лермонтова. Лилька и так проявила себя эрудитом, упомянув «Бедную Лизу».

– А я смотрю, ты уставилась на них, как баран на новые ворота!

Надо же, мне казалось, Лилька с головой ушла в свое надрывное пение, а она, оказывается, наблюдала за мной.

Ну хорошо хоть, что разъяснилось происхождение мужика в армяке и иже с ними.

Певичка затушила окурок, поправила всклокоченные артистические космы и сделала прощальный жест ручкой.

– Ну давай, отсыпайся. Я смотрю, наш пострел тебя на славу угостил!

И это от нее не укрылось!.. У нее что, три пары глаз?..

Лилька скрылась за дверью, а я прилегла на узенький диванчик и укрылась пледом. Спать мне осталось часа три.

Едва я закрыла глаза, как тонкий лучик проник с лестницы и заставил вновь их открыть. Лилька неплотно прикрыла дверь, и она чуть приотворилась, пропуская свет с лестницы, той, что у входа. Я нехотя слезла с дивана и подошла к двери, намереваясь поплотнее ее захлопнуть, как вдруг услышала снаружи тихий злой шепот:

– Ты что, совсем, что ли?.. Нам что сказано было?! Не знаешь порядка?!.

Другой голос, тоже шепотом, ответил невидимому собеседнику:

– Да я только на минутку…

– На минутку! – прошипел опять первый. – А если она поймет, что к чему? За эту минутку все можем поплатиться! А время-то близко уже!..

Любопытство заставило меня встать вплотную к двери и прильнуть ухом к проему.

– Да не шуми ты! Не поймет она ничего. Она скорее всего уже забыла… Подумаешь…

– Тс-с! Ну ладно, всё. Я ему не скажу, но на будущее запомни…

Я услышала какой-то шорох и цокающие вниз по лестнице шаги.

Сон как рукой сняло. Подождав в напряжении пару секунд, я приоткрыла дверь и хотела уже высунуть в нее голову, как тут же получила этой самой дверью по лбу и, вскрикнув, отскочила в сторону.

Со всего размаху шаткую дверцу распахнул старик Прохор. Войдя, он звучно стукнул один сапог о другой, стряхивая налипший снег. Повеяло морозной свежестью.

Черт, как он не вовремя! Теперь, конечно, я уже не узнаю, кто шептался на лестнице.

– Ой, я тебя зашиб что ли, девонька?.. – запричитал дед. Я только вздохнула и потерла лоб.

Голоса говорили шепотом – и непонятно было, женский или мужской это шепот. Но какое-то внутреннее чутье вдруг сказало, что речь в разговоре шла опять-таки обо мне.

«Она не поймет…»

И эта «она» – я.

Внезапно мне стало холодно. Что же за тайну здесь от меня скрывают?..

Хотя, с чего я это взяла? Ведь шептать мог кто угодно – например, только что вошедшие или, наоборот, уходящие посетители, и шепот этот ко мне никакого отношения не имеет. Или пусть даже это были наши, например, Полина и Таня. Или Лилька и Вовка. Или те же четверо в любой другой комбинации – но ведь они могли говорить вовсе не обо мне, а друг о друге, или о Марианне, или вообще о ком угодно…

Но этот шепот будто наслоился на подслушанный в кабинете директора разговор. Он словно являлся его продолжением. Не будь того разговора, у меня бы и мысли не возникло адресовать шепот у лестницы на свой счет… А теперь я была практически уверена, что кто-то что-то замышляет, и мне ничего хорошего это не сулит.

Пожалуй, надо быть начеку.

Действие чая, похоже, закончилось, и веки помимо воли так и норовили прилипнуть друг к другу. Ладно, утро вечера мудренее. Я посмотрела на часы. Почти половина четвертого. В шесть Таня меня разбудит.

… – Арина! Ари-и-и-на!!!

– А?.. – сипло спросила я, приподнимаясь на своем ложе.

– Бар закрывается, пора вставать! – Надо мной наклонилось Танино лицо.

– Что?..

Мне казалось, я только-только прислонила голову к подушке…

– Шесть часов, – наклонившись еще ниже, шепнула Таня на ушко, и от ее шепота меня тряхнуло, как от разряда тока.

– Встаю, – ответила я, спуская ноги с дивана и нащупывая туфли.

Официантка ушла, на лестнице раздался веселый гомон голосов, среди которых я различила Вовкин и Полинин, потом раскатисто расхохоталась Лилька, голоса поднялись наверх, хлопнула дверь, и все стихло.

Я осталась в баре одна.

Натянула халат, тихонько вышла на лестницу и начала спускаться вниз. Шаги по пустынному помещению отдавались гулким эхом. Спустившись, окинула сонным взглядом зал. Натоптано до безобразия. Снег, смешавшись с грязью, превратил пол в липучее месиво. В углу валяется разбитая чашка с остатками кофе. Под стул, где сидела прекрасная барышня, кто-то смачно плюнул пару раз. Ну что за люди!.. Ладно, пора приниматься за работу.

Рядом с плевком блеснул какой-то тусклый огонек. Я хотела наклониться, но усталая спина не гнулась, поэтому пришлось присесть на корточки. Когда издававший свет предмет оказался вблизи, я не поверила глазам. Это была крупная розовая жемчужина. Должно быть, дама рассыпала шикарное колье. Щурясь в полумраке, я поднесла находку к глазам. Матовый перламутровый свет словно сочился из нее. Я и раньше пару раз держала жемчуг в руках, но эта жемчужина была необычная – большая, тяжелая и прохладная. Какая странная вещь!.. Подумав, я положила жемчужину в карман халата. А вон, под столом, где сидел мужик, подпоясанный веревкой, по-моему, еще одна! Оттуда струится такой же бледный холодный свет. Так и есть! И вторая круглая розовая жемчужина, словно сестра первой, отправилась туда же – в карман синего рабочего халата.

– Ох, грехи мои тяжкие! – говаривала порой моя бабушка, принимаясь за какую-нибудь неблагодарную работу. Сейчас, глядя на немытый зал и пропитываясь удушливым сигаретным чадом, я вспомнила эту фразу. И, вздохнув, с трудом разлепляя слипающиеся глаза, взяла швабру и начала уборку.

Через два часа я закончила мытье зала и кухни, а еще через час, вымытая и одетая в пижаму, уже лежала в своей теплой постели. Ура, сегодня понедельник, впереди два выходных! Надо съездить в торговый центр «1000 покупок» и посмотреть зимние сапоги…

Это была последняя мелькнувшая счастливая мысль.

Я провалилась в глубокий сон, как в пропасть, отсыпаясь за все пять рабочих дней сразу.

Глава десятая

Однако утро вторника началось с телефонного звонка, нарушившего мои планы.

– Аришка, привет, подружка! Не разбудила?

– Нет… – помотала я головой, просовывая трубку поудобнее сквозь россыпь своих длинных густых волос, пытаясь спросонья узнать собеседницу.

– Слушай, я нашла то, что ты просила!

– А что я просила?..

Кто это?..

– Ну, рецепт салата с семгой и маслинами. Помнишь?

А, это же Дашка Басова! Моя студенческая подружка, она была свидетельницей у меня на свадьбе. Когда-то я была замужем, почти целый год. Боже, как это было давно!..

И про салат с маслинами тоже вспомнила. Как-то раз, в период замужества, мы отмечали у Дашки Новый год. Тогда я и спросила рецепт салата. Сколько же лет прошло?..

– Ты не занята сегодня? Мне казалось, у вас в библиотеке выходной… Слушай, приезжай ко мне, сто лет ведь не виделись! И поищи ту выкройку сумки, помнишь? Мне тут как раз подвернулся такой чудесный кусок кожи…

А и впрямь, почему бы не навестить старую приятельницу? Мне сразу пришли на память все наши отчаянные проделки в студенческие годы. Да, были времена!..

– Хорошо, – согласилась я, – жди, скоро буду.

Дашка Басова, в девичестве Пискунова, жила в собственном двухэтажном доме, доставшемся ей от мужа, внезапно пропавшего года два назад и через некоторое время всплывшего где-то на другом конце Земли. Он исчез безо всяких объяснений, а потом, когда Дашка уже отчаялась где-либо его обнаружить, неожиданно позвонил и оповестил о том, что обрел в жизни новый смысл и понял, что для постижения своей миссии на земле ему необходимо отречься от всего, что было раньше. Беседа была недолгой, Дашка ничего не поняла, за исключением того, что муж больше не вернется. Сначала ей было тяжело привыкать к новым жизненным условиям – муж занимался фармацевтическим бизнесом, и Дашка нигде не работала и практически ничего не умела. Ненадолго впав в панику, она, однако, не отчаялась, а вскоре открыла в себе талант швеи, окончила курсы и стала шить на дому и попутно сдавать нижний этаж огромного дома. Потихоньку жизнь начала налаживаться, и сейчас у нее своя сложившаяся клиентура, люди обеспеченные, и, в общем-то, даже хорошо, что все так случилось. Видимо, правду говорят – что Бог ни делает, все к лучшему.

Все это подружка рассказала, когда мы сидели за столом в большой светлой кухне, где Дашка только что закончила ремонт.

– А жильцы у тебя сейчас есть? – поинтересовалась я, оглядывая помещение и вспоминая, как за этим же столом мы встречали как раз тот самый Новый год, в котором мой муж счел, что я никудышная жена и вернулся из квартиры моей бабушки в родительские пенаты, а ее – обрел пресловутый новый смысл жизни и укатил бог весть куда.

– Есть один, – зевнув, протянула Дашка, – Аркадий. Он немного со странностями, но мне это не мешает. Главное, платит вовремя и с глупостями не лезет. Он уединение любит, ему нравится у меня. А что, тут тихо, спокойно. У каждого своя половина. Сюда он редко поднимается, только в определенный час, чтобы выпить козьего молока – ему для легких полезно.

– А какие странности у него? – спросила я, просто чтобы поддержать разговор. Дашка вдруг понизила голос почти до шепота и приблизила ко мне лицо:

– Мне кажется, он немножко ясновидящий.

– Как это? – удивилась я.

– Понимаешь, – зашептала подружка, – он математик, и дни и ночи напролет решает какие-то замысловатые формулы. Но ровно в час дня он отрывается от науки, выползает из своей норы и пьет козье молоко. Ему доктор прописал.

– Ну, и?..

– И вот в ту минуту, когда он его пьет – буквально секунды, мгновения – его иногда посещают озарения. Понимаешь?

– Нет пока, – призналась я.

– Главное, в остальное время он совершенно нормальный – если, конечно, не считать того, что помешан на математике. Он может и посмеяться, и поговорить о чем-нибудь – о политике там, или просто о жизни. Но в тот момент, когда пьет молоко…

Я внезапно пожалела, что приехала к Дашке. Я-то думала, что мы, как встарь, поговорим по душам, перемоем кости исчезнувшим мужьям, посплетничаем, возможно, я узнаю какие-нибудь новости о бывших однокурсниках, а тут… Дашка живет уже совсем иной жизнью, она и сама стала другой. Мне даже показалось странным, что когда-то мы были самыми близкими подругами. И сейчас эта бесполезная болтовня начала меня утомлять.

Дашка меж тем продолжала:

– По правде говоря, он живет у меня почти три года, а озарения эти случались всего пару раз – и как раз, когда он пил молоко. Пришла ко мне как-то Зинка Смородинова, соседка. А тут Аркаша выходит пить молоко. Поднес стакан к губам и вдруг начал ни с того ни с сего бормотать что-то бессвязное. Я глазами хлопаю, а Зинка вдруг побледнела вся и уставилась на него, как будто черта увидела. Что уж она в этой бессмыслице поняла – не знаю, но ее прямо перекосило всю. Сидит белая как полотно, а до этого хохотала, я унять ее не могла. А он тут закончил пить молоко, опустил стакан на стол и разом перестал бормотать. Зинка – к нему: мол, что ты имел в виду, когда то и то говорил? А он не поймет никак, что ей нужно, твердит – да ничего я не говорил, пил молоко и все!

Дашка шумно выдохнула.

– Так и не добилась она ничего от Аркашки. А мне потом объясняет – думала она об одной проблеме, и эти его слова прямо в точку попали. Да только быстро выпил он этот стакан, не успел ей чего-то главного сообщить. Ходила она после этого к нему регулярно на его молочные пития, да без толку. Так он больше ничего ей и не поведал. Выпьет молоко, и все.

«Совсем у подруги крыша поехала, – с тоской подумала я, выслушав сбивчивый рассказ. – Еще бы, если общается с такими, как этот бормочущий Аркаша и эта чокнутая Зинка, которая регулярно ходила слушать, что он скажет в момент питья козьего молока…»

Дашка, однако, не заметила моей реакции на свое повествование. Помолчав, она медленно добавила:

– Я сначала смеялась над ней, но примерно через полгода история повторилась. Зашел ко мне парень один знакомый. Сидим мы с ним, чай пьем. Тут Аркаша, значит, входит. Налил молока, начал пить. И вдруг голос его меняется, и он начинает что-то монотонно бубнить. Я-то мимо ушей, друг мой поначалу тоже. А потом смотрю, прислушивается он к Аркашке, хмурится. Потом и вовсе чашку опрокинул, кинулся к нему и чуть ли не за грудки – говори, мол, откуда знаешь? И что дальше будет со мной? А тот как раз последний глоток сделал, стакан поставил на стол, и глаза на лоб – чего ты, говорит? Не знаю я ничего…

Дашка внезапно прервала рассказ, встала и достала из стола печенье.

– Ой, прости, Аринка, заболтала я тебя. Подлить еще чайку?

– Да нет, пожалуй, – я потянулась за сигаретой, – мне уже пора. Давай покурим, да я побегу.

Дашка присела рядом.

– Я, вообще-то, бросила. А ты кури, – и она пододвинула ко мне красивую серебряную пепельницу в виде черепахи, – это я для гостей держу. Жилец один из Норвегии привез.

В Дашкином тоне почувствовалось легкое превосходство.

Я стряхнула пепел в нутро черепахи и покосилась на красивые часы в форме корабля, висящие на стене. Без пяти час. В торговый центр я уже не попадаю, по понедельникам он работает только до двух…

– Клиентка подарила, – опять похвасталась подружка, перехватив мой взгляд, – жена директора банка. Я ей платье шила к свадьбе дочери. А ты-то как? – вдруг спохватилась она. – Все там же? В библиотеке?

Мне почему-то не захотелось рассказывать Дашке про день, когда я случайно уехала в незнакомый парк, в котором приняла решение, изменившее всю мою жизнь.

– Угу, – кивнула я, уткнувшись в чашку с жидким чаем.

– А на личном фронте как? – спросила Дашка без особого интереса, и не успела я открыть рот, как она, опять придвинувшись, доверительно сообщила:

– А я сейчас встречаюсь с одним бывшим военным. Он, правда, женат…

Из часов на стене внезапно выскочил кривоногий матрос и весело стукнул шваброй о палубу.

Видимо, таким образом часы пробили час.

– Аркадий! – встрепенулась Дашка, перебив саму себя. – Вот смотри: сейчас он придет пить молоко.

«Ох, грехи наши тяжкие, – опять подумала я, гася окурок в пепельнице, и встала.

Куда девалась та умная, чуткая, смешливая девчонка, с которой мы часами не могли наговориться обо всем на свете, поверяя все свои тайны и делясь последним?..

– Проводи меня, – попросила я Басову-Пискунову, чувствуя какое-то опустошение.

В этот момент дверь отворилась, и на пороге возник мужчина. Я посмотрела на него и забыла, что собиралась уйти. Я вообще обо всем забыла и даже не сразу почувствовала, что Дашка тянет меня за рукав, пытаясь усадить обратно за стол.

Как в замедленной съемке, я опустилась на прежнее место, не отрывая глаз от человека, вошедшего в кухню.

Он был высокого роста, худой, лет около сорока или чуть больше. Смуглое небритое лицо. Спутанные темные волосы, курчавясь, ниспадали на плечи. На нем была синяя клетчатая рубаха, небрежно заштопанная на локте, и облезлые брюки коричневого цвета. В общем, ничего необычного для рассеянного математика, с головой ушедшего в науку. Было бы странно, если бы в кухню вошел благоухающий одеколоном толстощекий улыбчивый мужичок, гладко выбритый, с уложенными гелем волосами и в безупречно отглаженном костюме и представился математиком. Так выглядят какие-нибудь продюсеры или ведущие телевизионного шоу…

А ученые – именно так, как Аркадий.

– Аркадий, – представился человек чуть осипшим голосом.

– Арина, – почему-то очень тихо ответила я и почувствовала, как меня охватывает какая-то странная дрожь.

Дашкин жилец посмотрел на меня, и меня до глубины пронзили его глаза – светлые, глубокие, проницательные. Я утонула в них, будто меня затянуло в омут заброшенное лесное озеро.

Тем временем постоялец подошел к холодильнику и вынул бутылку молока. Я не мигая уставилась ему в спину.

– Как там погодка, Арина? Стоит прогуляться? – спросил Аркадий приветливо, наливая молоко в высокий прозрачный стакан с нарисованной на нем изогнутой лилией.

– Пожалуй, с-стоит, – отчего-то заикнувшись, промямлила я, неотвратимо чувствуя, что сейчас произойдет то, ради чего Бог послал меня сюда.

Дашка встала в дверях, а математик сел напротив и поставил стакан перед собой.

Трясущейся рукой я вынула из пачки сигарету и щелкнула зажигалкой слишком близко к коже, слегка опалив лицо.

– Я тоже много лет курил, – доброжелательно обратился ко мне Аркадий, – а потом пришлось лечиться от последствий этой пагубной привычки. А вы еще молодая, и красавица, как сказано у Некрасова, «миру на диво»; зачем же губить себя? Вот Даша бросила, молодец, проявила характер.

И математик улыбнулся, показав не очень ровные зубы. Улыбка сразу сделала его моложе и проще.

Я потерла обожженное место и, затянувшись, посмотрела на расстегнутый ворот его рубахи, из-под которого лезли темные курчавые волосы.

– Я тоже собираюсь бросить, – неискренне сообщила я, растворяясь в светлом омуте его глаз.

– Потом не пожалеете, – вновь улыбнулся худой мужчина, тряхнув спутанной гривой, и поднес ко рту стакан с молоком.

Сделал один глоток, поставил стакан назад и опять взглянул мне в глаза.

Я глубоко вдохнула, а выдохом поперхнулась, чувствуя, как пересыхает горло, как в самую сильную жару.

На меня смотрел уже совсем другой человек.

Глава одиннадцатая

Черты его внезапно резко обострились, скулы провалились, на щеках выступил румянец, словно мы оказались в жарко натопленном помещении. Глаза будто высветлились и до глубины зрачков вдруг наполнились странным сиянием. И он вперил в меня взгляд этих прозрачных глаз. Но тут же я поняла, что он меня не видит – взгляд шел далеко, сквозь мое тело и сквозь стены Дашкиной отремонтированной кухни.

Изменившись до неузнаваемости в единый миг, Аркадий вновь поднял и поднес к губам стакан, отхлебнул из него и поставил назад. Перед моими остановившимися глазами туда-сюда промелькнул острый локоть в синем заштопанном клетчатом рукаве.

И вдруг он начал говорить. Вернее, я бы сказала так: из него пошел потоком голос. Голос, имеющий темную окраску, монотонный и ровный, без всяких переливов и интонаций. Этот голос пригвоздил меня к месту. Я не могла шевельнуть ни рукой, ни ногой. Как завороженная, я смотрела, слушала и вбирала слова, падающие, как тяжелые каменные плиты.

– Солнце садится рано; время года – зима. Один день меняет все. Кажется, что к лучшему…

Перед глазами опять качнулся вверх-вниз смуглый локоть.

– …но только кажется. Не исследуй неверный путь. Верный путь ведет вниз. Бей врагов их оружием. Только тем, что было с ними.

Еще одно движение локтя.

– Дом между прошлым и настоящим. Мертвые живы, а живые будто спят. До Рождества – ты есть. А есть ли ты после Рождества?..

Пустой стакан опустился на стол. В то же мгновение стол резко опрокинулся набок, и его внутренняя часть вдруг почему-то оказалась над моей головой.

– Арина! Арина, что с тобой?.. – издалека послышался встревоженный голос Дашки.

И я увидела под столом ее лицо с выпученными глазами.

Чьи-то сильные руки, принадлежащие, видимо, Аркадию, легонько приподняли меня и заботливо усадили на стул.

Кухня качалась передо мной, как маятник.

– Ой, – вымолвила я еле слышно. Голос куда-то пропал, словно провалился внутрь тела.

Дашка поставила передо мной стакан с водой. Непослушной рукой я поднесла его ко рту и начала пить нервными глотками.

– Тебе лучше? – теплым баритоном спросил, склонившись надо мной, Аркадий. От заунывного темного потока слов не осталось и следа.

– Да, кажется… – шепотом ответила я, тупо уставившись ему в переносицу.

– Что, опять было?.. – озадаченно спросил математик, повернувшись к Дашке.

Та хмуро кивнула.

– И что я на этот раз бормотал?

Невинный вопрос вызвал у хозяйки шквал негодования.

– Какая тебе разница, что ты бормотал, раз ты ничего не помнишь и объяснить не можешь?! Смотри, до чего довел человека!

Аркадий понуро опустил голову.

– Иди к себе, – махнула рукой Дашка, – только стакан помой.

И прибавила непечатное выражение.

Аркаша взял злополучный стакан с лилией и пошел к раковине. Машинально прислушиваясь к плеску воды, я вновь потянулась за сигаретой.

– Ну что, поверила, наконец?.. Теперь колись, что ты такое услышала, что под стол свалилась, – требовательно заявила подружка, когда Аркашина спина нырнула из кухни в прихожую.

Но я совершенно не знала, в чем нужно колоться. Слова Аркадия лежали где-то на дне души мертвым грузом и придавили всякое желание их комментировать. Смысла их я не поняла. Я не могла ничего объяснить даже себе, не то что с навязчивым любопытством взирающей на меня Дашке.

«Зря она наехала на Аркадия, – только сочувственно подумала я про себя. – Такой симпатичный, и к тому же явно психически болен… Какой бред он нес: «Дом между прошлым и настоящим»…

Да и у меня со здоровьем, похоже, не все в порядке. Наверно, сказался хронический недосып. Я и не заметила, как стул уплыл из-под меня, а над головой навис стол… А если бы я упала на улице? Страшно даже представить…

Короткий визит к подруге, обернувшийся так плачевно, вверг меня в уныние. Пожалуй, надо уходить, и как можно скорее. Пройдусь по улице, подышу свежим воздухом. Все же, работа в ночном баре, где постоянно стоит чад и густой сигаретный дым, не лучшим образом сказывается на самочувствии…

Короткая мысль, кольнувшая в сердце, известила, что дело не в баре, а в голосе, который сразил меня, как мечом.

Я усмехнулась уголком губ. Так не бывает. Ни один голос не обладает такой силой, тем более, исходящий из тела тщедушного математика…

Не говоря ни слова, я сделала глубокую затяжку и медленно посмотрела на часы.

– Мне правда пора, – произнесла я наконец.

Дашка посмотрела на меня так разочарованно, словно я отказалась рассказать ей секрет только что исполненного фокуса.

– Ну как знаешь, – протянула она, надув губки.

Мне стало неловко от того, что я не оправдала ее ожиданий.

– Извини, – смутившись, развела я руками, – но мне, правда, нечего сказать. По-моему, у меня просто голова закружилась.

Дашка недоверчиво покосилась на меня.

– Прямо вот так, ни с того ни с сего… А мне все-таки кажется, это из-за Аркашки, ты просто рассказывать не хочешь!

И Дашка, явно обидевшись, отвернулась от меня.

– А по-моему, ты слишком большое значение придаешь какой-то ерунде. Ну, что он там излагал, вспомни? – пустилась я ее разубеждать, еле скрывая раздражение. – Дурацкие какие-то бредни… Ну вот, например, первое так называемое «откровение»: время года – зима. Но мы с тобой и без него знаем, что время года зима. Так?

– Так, – обалдело повторила Дашка.

– И что солнце садится рано, тоже не секрет.

– Ну да…

– Ну вот, – приободрилась я, начиная находить в нелепой ситуации элемент комизма. – А это что еще за рекомендации: бей врагов их оружием. Да не просто их оружием, а только тем, которое с ними! Как ты думаешь, это тоже адресованное мне послание высших сил?

Дашка недоуменно посмотрела на меня и вдруг прыснула. В ту же секунду и я закатилась смехом.

– Представляю, – чуть ли не рыдая, заговорила подружка, – придет к вам на литературный вечер поэт Смидович с новым томиком стихов, а ты – хрясь его им по башке!..

И мы обе вновь полегли в приступе безудержного хохота. Я, наконец, увидела перед собой прежнюю Дашку, беззаботную девчонку, давящуюся от смеха.

– Ну вот видишь, – с трудом отдышавшись, заявила я. – Ничего пророческого я в речах Аркадия не вижу. Просто чушь какая-то…

И в этот момент вдруг пришло ясное осознание того, что в этих разрозненных отрывистых фразах есть глубокое тайное знание, и мне необходимо понять, в чем конкретно заключается их смысл. И чем скорее, тем лучше.

Это осознание без стука вошло в мозг и мгновенно укоренилось в нем.

– Что это с тобой опять?.. – сквозь смех удивленно спросила Дашка, увидев мое изменившееся лицо.

Я с каменным выражением уставилась на нее, не понимая сумбура, внезапно возникшего в голове.

– Что-то состояние какое-то странное…

Может, это последствия употребления фирменного коктейля «Самарканд и Бухара»?..

– Из-за погоды, наверное, – спокойно предположила Дашка и, посмотрев в окно, добавила: – Метель опять.

– Я все-таки пойду, извини, – засобиралась я торопливо, – надо отдохнуть, отлежаться. За эти два дня нужно вернуться в форму. Падать в гостях под стол – это не дело.

Я попыталась пошутить, но фраза прозвучала невесело.

– За какие два дня?.. – насторожилась Дашка, вылезая из-за стола. – У тебя что, и завтра выходной?.. Мне казалось, раньше в твоей библиотеке…

– Отгул, – коротко бросила я, продвигаясь к двери. Подружка засеменила за мной.

– Ой, подожди! – вдруг воскликнула она, метнулась в комнату и вернулась со сложенным вчетверо тетрадным листком. – Вот. Здесь рецепт.

Я взяла листок и сунула в сумку.

– Спасибо.

– Ну ладно, давай поправляйся, а то я волнуюсь – что это с тобой в самом деле?.. – спохватилась, наконец, подруга юности.

И глянула на меня равнодушными глазами.

– Не волнуйся, – сказала я, берясь за ручку двери, – все будет хорошо.

– Звони, – приказала Дашка на прощание.

– Конечно, – пообещала я, спускаясь по лестнице.

Очутившись на заснеженной улице, я облегченно вздохнула.

Глава двенадцатая

Жаль, что так бездарно прошел выходной, думала я, возвращаясь домой пешком и с наслаждением подставляя лицо морозному ветру. Ну да ничего, сейчас я прогуляюсь, по пути куплю мандаринов, а дома приму ванну, укроюсь пледом, включу диск с каким-нибудь фильмом, и мандариновый аромат будет напоминать о предстоящем Новом годе…

А потом наступит Рождество, и я поеду в Трансильванию.

«До Рождества ты есть. А есть ли ты после Рождества?..»

Я вздрогнула. Странный все-таки этот Аркадий. Ни с того ни с сего понес весь этот бред… Что он там еще говорил?..

От нечего делать я попыталась воспроизвести в памяти фразы, произнесенные математиком во время поглощения молока.

Сначала он замогильным голосом сообщил очевидные факты. «Время года – зима. Солнце садится рано» – эти два высказывания я почему-то хорошо запомнила. Наверно, потому, что позже смеялась над ними с Дашкой. А что еще?..

Кажется, «один день меняет все…»

То ли к лучшему, то ли к худшему… не помню.

Тут, если разобраться, «ясновидящий» – я хмыкнула – прав. Действительно, у меня все изменилось в один день, четырнадцатого декабря. Ну, допустим, он просто нечаянно попал в точку. Так, а дальше что?.. Дальше полная бредятина. «Бей врагов их оружием. Только тем, что с ними».

Как этот совет можно применить ко мне? Каких врагов я должна бить? И в каком смысле их оружием?..

Здесь Аркадий явно дал маху со своими предсказаниями.

Потом, кажется, он изрек нечто потустороннее. А именно, загадочную фразу «Дом между прошлым и настоящим». Как это прикажете понимать? И еще что-то в таком же духе, про живых и мертвых. А как вам нравится «Не исследуй неверный путь»? Напоминает философию даосизма.

Закончил же сеанс ясновидения он вот именно этим сомнением насчет того, есть ли я после Рождества?..

Ахинея какая-то. Набор слов. Я сделала глубокий вдох-выдох. Да, ну и бестолковым оказался визит к Дашке! Самый приятный момент в нем – это рецепт салата с семгой…

Рассуждая так, я незаметно приблизилась к своему дому. Посмотрела на часы – путь домой занял чуть больше часа. Отличная прогулка! Теперь надо зайти в павильон за углом, купить мандаринов и забыть об Аркадии вместе с его страшным голосом и бессмысленными словами.

Так я и сделала.

Но, похрустывая на диване мандаринами, я опять начала размышлять – только теперь уже не о сумасшедшем ученом, а о разговоре, подслушанном в кабинете Ивана Ильича. Вспомнить беседу милой парочки в подробностях раньше как-то не было времени, а сейчас она почти вся выветрилась из головы и показалась безобидным перемыванием костей новому работнику. Что они про меня говорили?.. Марианна спросила, не сую ли я нос, куда не надо. Иван Ильич выразил мнение относительно моей тупости. Неприятно, конечно, что меня, закончившую институт с красным дипломом и аспирантуру, счел туповатой директор ночного бара, кстати, на мой взгляд, сам достаточно туповатый. Но никакой угрозы моему будущему в этом его выводе нет. Потом, когда Марианна уронила к моим ногам сигарету, директор усмехнулся и сказал, дескать, она уберет. Да, унизительно, но, вообще-то, я для этого там и нахожусь. К тому же он не знал о моем присутствии под столом. Еще неизвестно, что говорят о нас за глаза те, кого мы считаем друзьями… В процессе дальнейшего общения они назвали меня хоть и недостаточно молодой, но стройной, с гладкой кожей. Ну что ж, спасибо за комплимент! В общем, это была болтовня двух самодовольных, богатых людей, которые всех остальных считают низшими существами.

Почему же тогда разговор напугал меня? Что в нем было такое?.. Бред Аркадия вытеснил из моей головы беседу в кабинете, и я никак не могла вспомнить, какая фраза в тот момент меня насторожила?..

Внезапно я отложила половинку мандарина, подошла к зеркалу, заглянула в него и рассмеялась. На меня смотрела высокая стройная девушка (мой рост 169 см) с длинными темно-русыми волосами. Глаза ее задорно блестели, а на лице сверкала белозубая улыбка. Ха, вот тебе и старая тупая особа! На себя посмотрите, господа! Маленький, толстенький, похожий на пончик Иван Ильич и Марианна – полная, даже грузная, ноги при близком рассмотрении слегка опухшие, в крашеных волосах попадается седина, под глазами мешки… Она ухоженная, конечно, ничего не скажешь, но ей ни за что не дашь двадцати восьми лет – а именно столько ей должно быть, если она моя однокурсница. Выглядит она на все тридцать пять.

Очень довольная выводами экспертизы, я вернулась на место, положила в рот очередную дольку мандарина и с наслаждением съела.

Потом вышла на кухню и закурила сигарету.

Внезапно вспомнилось, как приветлива была Марианна при нашей первой встрече. Как кинулась ко мне с объятиями, восклицала «Ариша, Ариша!», усадила в машину, предложила работу…

«Я помню, как хорошо ты училась…»

Ладно, отношение начальства к подчиненным – особая тема. Что бы они обо мне ни думали, это неважно. Главное, они платят. Вслух никто не выразил недовольства мной и моей работой. Марианна была сама любезность. А Иван Ильич даже назвал «красавица» и «душенька»…

Правда, мне почудились совсем другие слова…

Наверно, у него вставная челюсть.

И я снова рассмеялась. Вот черти!

В тот момент, когда я в шутку назвала их чертями, какое-то смутное воспоминание колыхнулось в душе. Воспоминание о фразе, которая выбивалась из пустого высокомерного разговора… Фраза, из-за которой я почувствовала

опасность

Нахмурившись, я вновь затянулась сигаретой. А была ли она, эта фраза? Или это уже переутомление от анализа разговоров, бредней и еще

странного шепота у двери

Ну вот в нем-то как раз вообще ничего странного нет. Он, я думаю, меня не касался вовсе. Просто после речей, подслушанных в кабинете, мне уже казалось, что все разговоры посвящены мне. А это уже мания величия, подумала я, погасив окурок в пепельнице и возвращаясь на диван, к мандаринам в глубокой чашке, раскрашенной под хохлому.

День клонился к закату.

Разговоры, шепоты… Да даже если на всех углах бара будут шептаться о том, что я старая и тупая, я все равно буду работать, потому что такой зарплаты нет, я думаю, даже у академиков в пресловутом центре Бармина. А меня не берут не то что в центр Бармина, а вообще практически никуда. Так что пусть считают меня кем хотят, хоть чертом с рогами…

И опять легкая тень воспоминания скользнула по сердцу. Что же там, в глубине памяти, сидит и не хочет вылезать наружу?..

Неожиданно я вспомнила свое отражение в ведре с прозрачной водой, которую Лилька замутила своим броском карамельки.

Мне показалось, что на голове у отражения были рожки…

Да, мать, – сказала я себе, – а еще Аркадия считаешь душевнобольным…

Чувствуя, что от этих дурацких дум скоро лопнет голова, я решила больше ничего не подвергать анализу, доела мандарин и вставила в DVD диск с детективом про мисс Марпл.

…А завтра в «1000 покупок» за сапогами, и больше никаких размышлений!

Глава тринадцатая

К вечеру среды, когда пришла пора ехать на работу, я была уже вполне отдохнувшая, выспавшаяся, нагулявшаяся с подружками по снежному городу и почти забывшая обо всем, что недавно давало почву для раздумий.

Надев уютный беличий полушубок и купленные вчера сапоги, я заперла дверь и, напевая: «Эта ночь сон уносит прочь…», побежала по лестнице к такси, которое уже ждало у подъезда. Небрежно сунув шоферу сотню, я накинула на голову капюшон и начала с интересом взирать на пролетающие за окном здания театра и филармонии, сверкающие вывески питейных заведений, магазинов и огни фонарей. Ночные поездки стали для меня привычными и даже приятными. Я уже перестала обращать внимание на то, как косятся в мою сторону бабки у подъезда, завидев, как я сажусь по ночам в такси и уезжаю в неизвестном направлении. Представляю, что они говорят после того, как машина исчезает за поворотом!

Такси выехало из центра и запетляло между узкими переулками. Фонари стали попадаться реже, и магазины здесь уже погасили свои окна.

Еще один отрезок пути остался позади, и мы выехали на конечную прямую. По сторонам дороги возник холодный черный лес. Еще минуты три – и я у цели.

Какая-то темная тень, похожая на крупного зверя, метнулась из леса в сторону, где находился бар, перебежав дорогу прямо перед мчащейся машиной. Я быстро повернула голову к водителю и искоса посмотрела на него из-под капюшона. Но тот как будто ничего не заметил.

– Что это было? – решилась я спросить через несколько секунд после происшествия.

– Где? – раздался в ответ неприятный тусклый голос.

– На дороге, – уточнила я.

Шофер на мгновение повернул на меня лицо, и я поежилась от его угрюмого взгляда.

– На дороге никого не было, – ответил он.

Я собралась что-то возразить, но его глаза и голос заставили меня передумать. Мы с ним одни ночью в лесу. Лучше не спорить, и вообще зря я завязала беседу.

– А-а, – подтвердила я послушно, – наверно, вы правы. Мне показалось, кто-то проехал мимо на… мопеде.

Хотя мне показалось совсем другое.

Я не совсем удачно ляпнула первое, что пришло в голову. Водитель как-то странно глянул на меня.

– На мопеде зимой не ездят, – мрачно просветил он меня.

– Значит, на велосипеде, – поправилась я, и мужик за рулем даже закашлялся.

Наверно, подобно Ивану Ильичу, он счел меня туповатой. Тем лучше.

Вдалеке показался знакомый теремок. Мы подъехали к нему, и я поспешно выскочила из такси. Шофер мне не понравился. Ведь он же видел, что через дорогу бросилась быстрая черная тень. Почему он выставил меня в дурацком свете?..

У двери теремка, покряхтывая, чистил снег дворник Прохор. Ушанка его сбилась на одно ухо, щеки раскраснелись, в углу рта дымилась папироса.

– Ариша! – заулыбался он, завидев меня, бегущую от дороги к лесу. – Здравствуй, милая! Как отдохнула? Отоспалась?