Потайная дверь бесплатное чтение

Лукасу и Луизе посвящается

I’ve looked around enough to know that you’re the one I want to go through time with «Time in a bottle» by Jim Croce

Часть первая

– Это там, – сказал Себастьяно, когда мы сошли с облучка экипажа и прошли немного вдоль ночной Харли-стрит.

– Ты имеешь в виду дом с каменными львами у входа?

– Это сфинксы.

– Ясно. – Я расслабилась, хотя сердце у меня колотилось так, что допрыгивало до горла. – То-то я удивлялась, чего это у них крылья, человеческие лица и такая ухмылка.

Себастьяно остановился перед воротами внушительного здания.

– Давай-ка быстренько пройдёмся ещё раз по нашему плану, – сказал он, уже взявшись за колотушку двери. – Ну, на всякий случай.

– Да ладно, – отмахнулась я. – Не буду я просить у него автограф. Хорошо, не спорю, что я хотела бы его получить, и не сомневаюсь, что мне бы это удалось, но я понимаю, что это могло бы осложнить дело. Так что я смирюсь. И нам незачем всё проходить ещё раз. – Из-за сильного волнения я была неумеренно многословной. Это одно из побочных действий путешествий во времени. Мне было не по себе при мысли, что, будучи человеком из 2013 года, я вдруг расхаживала по 1813 году. Но Себастьяно был само воплощённое терпение – одна из множества причин, почему я так его любила.

– Нет, я имел в виду не твоё желание заполучить автограф, – пояснил он. – А всю последовательность действий.

– Ах, это. Итак, сейчас ты постучишь в дверь этой львиной головой. Затем мы ждём, когда мистер Тёрнер откроет. Потом я его отвлекаю, а ты заходишь внутрь и смотришь, где именно горит. И тут же следует вторая часть плана.

Вторая часть предусматривала, что мы подгоняем к дому пожарную повозку, которая поджидала за ближайшим углом, с заполненными бочками и парой вёдер, которые мы сможем использовать при тушении огня. Наша задача была бы намного проще, если бы в 1813 году уже существовала нормальная пожарная служба, но всему, что к этому историческому моменту было в нашем распоряжении, требовалось слишком много времени, чтобы подъехать. Пока собралось бы достаточно сил пожаротушения, весь дом сгорел бы до несущих стен вместе с пристроенной галереей и огромным количеством чудесных картин современности приблизительно так на миллиард фунтов. Разумеется, здесь и сейчас картины столько не стоили, но спустя двести лет уже будут стоить, особенно если учесть тысячи шедевров, которые художник, мистер Тёрнер, изготовит за оставшуюся жизнь. Поэтому нам следовало позаботиться о том, чтобы в этом пожаре не пострадало не только его существующее творчество, но и он сам.

Себастьяно постучал в дверь колотушкой.

– Давай говорить буду я, – предложил он.

– Почему это? Ты боишься, что я всё-таки попрошу у него автограф? Ты полагаешь, что я нарушу наш договор?

– Как в прошлом году во Флоренции, когда ты клялась держаться в сторонке от Микеланджело, а потом всё-таки не утерпела и спросила его, нельзя ли тебе послужить натурщицей для какого-нибудь его эскиза?

– О, но Микеланджело сам хотел меня нарисовать! И кроме того, у тебя не было ни малейших оснований для ревности, ведь он же голубой!

– Да, и как раз поэтому его любовник разозлился и изувечил самую знаменитую в мире мраморную статую.

– А нигде не говорится, что это был именно он! Кто угодно мог бы выбросить скамью из окна дворца и задеть при этом Давида, – отбивалась я. – Кроме того, статуя давно реставрирована.

Меня перебили звуки близкого колокола, и я замерла, пока удары с неумолимой регулярностью следовали один за другим. Двенадцать раз.

– Это знак, – прошептала я. – Начинается.

Вскоре после полуночи, значилось в условии нашего задания. Начало пожара. Я повернула голову к двери и беспокойно принюхалась:

– Не пахнет ли уже дымом? Неужто мы опоздали?

– Тихо! – шепнул Себастьяно. – Кто-то идёт!

Он отступил назад и спрятался за одним из упитанных крылатых сфинксов.

И правда, послышались шаги, и дверь распахнулась. Передо мной стоял заспанный мужчина в длинном домашнем халате. Ему было лет под сорок, у него было приятное, узкое лицо, но вид это лицо имело рассерженный.

– Кто нарушил мой покой в столь поздний час? – Он держал в руке масляную лампу, и в её мерцающем свете я заметила на его пальцах пятна краски.

– О, – благоговейно ахнула я. Это был он. Уильям Тёрнер собственной персоной. Величайший британский живописец всех времён. Прошло несколько мгновений, прежде чем я вспомнила про свою задачу. – О, – повторила я, на сей раз уже входя в роль. – Мне что-то как-то… не знаю…

Я приложила ко лбу тыльную сторону кисти, совершила грациозный поворот и осела у его ног.

– Силы небесные! Мисс, что с вами?

Мистер Тёрнер среагировал в точности так, как и ожидалось. Он опустился передо мной на корточки и похлопал меня по щекам. Пожалуй, чуть сильнее, чем следовало, но ведь не со зла, а от желания помочь. Я со стоном открыла глаза:

– Что случилось? Я упала в обморок?

– Получается, что так, – запричитал мистер Тёрнер, помогая мне подняться на ноги. – Что я могу… Что мне для вас…

– Стакан воды, пожалуйста, – выдохнула я тоном умирающей, и снова мистер Тёрнер сделал именно то, что и должен был: быстро вскочил и скрылся в доме.

Себастьяно выбрался из-за сфинкса и скользнул вслед за ним.

Вскоре мистер Тёрнер вернулся и протянул мне стакан. Он явно не заметил, как Себастьяно прошмыгнул в дом. Часть плана уже удалась, по крайней мере её начало.

– Как вы себя чувствуете, мисс? – Мистер Тёрнер с сомнением посмотрел на меня: – Или миссис?

– Мисс, пожалуйста. – Я приняла его заботу, отхлебнула глоток воды и тут же сделала вид, что у меня ужасное головокружение, поэтому мистеру Тёрнеру пришлось крепко удерживать меня, иначе я снова могла лишиться чувств.

– Где же… Разве с вами больше никого… – Он панически озирался: – Вы что, совсем одна?

– О, нет. – Я вспомнила, в эти времена было совершенно немыслимо для приличной девушки выходить на улицу одной. – Меня сопровождал мой… – Супруг не подходило, потому что я уже назвалась «мисс». – Мой брат. И потом нашу карету остановили… остановил разбойник. Я смогла убежать, и вот я здесь.

– Ах ты, беда какая! Какая беда! – Мистер Тёрнер повторил эту фразу ещё пару раз, всплёскивая руками. – Надо бы вызвать полицию! Я позвоню экономке, подниму её с постели и пошлю на Боу-стрит.

– Ах, это лишнее. – Я украдкой принюхивалась, но дымом по-прежнему не пахло. Кажется, огонь ещё не разгорелся. Может быть, Себастьяно сразу обнаружил очаг возгорания. Жизненно важно было, чтобы нам удалось вовремя погасить пожар. Прежде всего ради мистера Тёрнера, иначе к завтрашнему дню его уже не будет в живых. Отклонение в причинно-следственном ходе времени, которое мы непременно должны были предотвратить. – Может, вы просто постоите около меня, здесь, на свежем воздухе, – попросила я мистера Тёрнера.

Пока он стоял снаружи, он не мог стать жертвой пожара.

– Но разбойник… Нам надо поставить городское начальство в известность…

Я срочно сделала вид, что снова теряю сознание, после чего мистер Тёрнер был вынужден оставаться при мне и поддерживать меня.

Потом изнутри дома донёсся неожиданный звук, похожий на сдавленный крик. Мистер Тёрнер выпустил меня из рук: кажется, его готовность к помощи достигла своих границ.

– Это мой отец!

Он схватил лампу и скрылся в доме, а поскольку мне не хотелось стоять без дела, я побежала за ним в прихожую, где на стенах висели дюжины картин. Сплошь подлинный Тёрнер! Но у меня не было времени ими любоваться. Навстречу нам ковылял, спотыкаясь, старик в длинной ночной рубашке и в больших, не по размеру, шлёпанцах.

– Воры! Взломщик! Поджигатель! – верещал он взвинченным фальцетом.

За ним шёл Себастьяно, пытаясь его успокоить:

– Но сэр, послушайте же вы меня!..

Мистер Тёрнер, бежавший впереди меня, не только вскрикнул в испуге при виде предполагаемого взломщика, но и выронил лампу, которая со звоном разбилась, и масло растеклось по полу. Горящая жидкость лизала горячими языками доски и добралась до длинного бархатного занавеса на одном из окон. Ткань тотчас занялась огнём и через несколько мгновений уже полыхала ярким пламенем. Пульсирующий огонь взметнулся вверх до деревянных балок потолка. Холл наполнился клубами чёрного дыма и перекрыл всю видимость.

Вот теперь дымом несомненно пахло!

Я даже не сразу сообразила, что происходит. Оказывается, это мы были виновниками пожара! А ведь мы явились сюда как раз с заданием его предотвратить! Я непонимающе таращилась на горящий занавес.

Себастьяно сорвал ткань со стены и топтал в безумной чечётке, но пламя перекинулось на ковёр, и он тоже загорелся.

– Самое время для второй части. Я вызову пожарную повозку, – Себастьяно бросился к выходу. – Выведи Тёрнера наружу! – успел он крикнуть мне через плечо перед тем, как исчезнуть в ночи.

– Мистер Тёрнер? – я озиралась в поисках, но видела лишь пламя и дым. – Сэр? Сэр, вам надо выбраться в безопасное место!

– Отец! – услышала я его крик где-то в другом конце холла. – Отец, где ты?

Я прижала к лицу свой рукав, украшенный кружевами, и, запинаясь, кружила по холлу, но мне ничего не было видно. Лишь немного позже словно из ниоткуда передо мной возник Себастьяно, в каждой руке по полному ведру, которые он вылил одно за другим прямо на горящий ковёр, после чего пламя моментально погасло. Слава богу! Он его потушил!

Но это было явно не так.

– Надо больше воды! – крикнул Себастьяно. – Помогай мне тушить! На втором этаже! – И снова выбежал наружу.

Я подхватила обеими руками подол и побежала за ним мимо мистера Тёрнера, который, наконец, нашёл своего отца и отвёл его к открытой двери дома, где они оба остановились, жадно глотая воздух.

– Кто эта белокурая девушка? – спросил старик мистера Тёрнера. – Почему она бегает по нашему дому? Это твоя новая знакомая?

– Больше не заходите в дом и ни в коем случае не поднимайтесь наверх! – задыхаясь, крикнула я, пробегая мимо. – Потому что там тоже горит!

– Поистине милое создание, – услышала я слова старика. – Хотя и куда-то торопится.

Повозка, громыхая, выкатилась из-за угла, Себастьяно остановил лошадь у самого дома и спрыгнул с облучка. На телеге стоял Хосе у открытой бочки и наполнял водой одну бадью за другой. Две из них он подал Себастьяно, третью сунул в руки мне. Его худое, морщинистое лицо сохраняло безучастное выражение, как и его единственный глаз, которым он ничего не упускал из виду. Второй глаз, как всегда, был прикрыт чёрной повязкой, которая придавала ему вид старого, но всё ещё боеспособного пирата.

Себастьяно побежал с двумя полными вёдрами в дом, и я за ним следом, хотя и намного медленнее, расплёскивая воду из бадьи. Это было одно из тех мгновений, в которые я вынуждена признаться себе, что в деле я и вполовину не так эффективна, как Себастьяно. Он мог тащить два ведра воды, я только одно. И, кроме того, он бежал вверх по лестнице вдвое быстрее меня. Частично причиной этого могло быть то, что я постоянно спотыкалась, наступая на подол своего платья. Оно хотя и выглядело классно, в первую очередь благодаря кружевам на рукавах и в вырезе, но для тяжёлой работы пожарного было однозначно длинновато.

Пыхтя, я добралась до второго этажа и тащила свою бадью по коридору, устланному персидскими коврами, когда меня внезапно обогнал мистер Тёрнер, который тоже набрал у Хосе два ведра воды. Из комнаты в конце коридора валили клубы дыма. Мистер Тёрнер со своими двумя вёдрами вломился туда, и я не раздумывая вбежала за ним следом, хотя едва дышала.

В комнате, наполненной чадом, я с трудом различила силуэты Себастьяно и мистера Тёрнера, а между ними метались языки пламени. Тут же послышалось шипение: мистер Тёрнер высокой дугой выплеснул воду на огонь, а Себастьяно взял у меня из рук бадью и проделал то же самое, потом бросился к окну и распахнул его.

– Готово! – крикнул он, достаточно громко, чтобы Хосе внизу мог его услышать. Мы потушили пожар. –   Иди сюда! – приказал мне Себастьяно. – Тут свежий воздух. Не вдыхай дым, слышишь!

Я кивнула, кашляя, и заковыляла к нему, чтобы вдохнуть полной грудью. В комнате было темно, если не считать слабого отсвета уличного фонаря, который горел на некотором отдалении от дома.

– Боже правый, – запыхавшись, выдохнул мистер Тёрнер, присоединившись к нам и жадно втягивая мягкий ночной воздух. Он указал на очертания большой кровати со столбами, которая только что была охвачена пламенем и от которой всё ещё поднимались тонкие струйки дыма: – Мой отец мог бы здесь погибнуть! – Голос его дрожал от ужаса. – Это его комната! – Кажется, он с трудом постигал произошедшее.

Торопливыми шагами он выбежал из комнаты.

– А, миссис Теккерей, вы проснулись, – послышался его голос из коридора. – Не беспокойтесь, пожар уже потушили, у нас были отважные помощники. Но вам надо позаботиться об отце. Он наверняка не в себе.

Женщина – по всей видимости, экономка – взволнованно отвечала ему, но я не могла понять её слов, потому что оба удалялись.

Себастьяно обнял меня за плечи и испытующе заглянул мне в лицо:

– Всё в порядке?

Я молча кивнула. В тот миг я ещё была полна адреналина, но ещё несколько минут – и я бы, вероятно, судорожно разревелась. Как и во многих миссиях в качестве стража времени, у меня было чувство, что я не справилась с задачей. При том, что в этот раз я всё сделала правильно. Ну да, почти всё. Хоть я и приволокла сюда эту дурацкую бадью, но забыла выплеснуть воду в огонь. Себастьяно пришлось сделать это за меня. И мне следовало тщательнее заняться волосами перед заданием. Моя коса, перед этим как следует заплетённая, растрепалась на отдельные пряди, которые теперь провоняли ядовитым дымом, как и вся моя одежда. Но Себастьяно это, кажется, не мешало. Он наклонился и нежно поцеловал меня.

– Ты молодец, – тихо сказал он.

Я отрицательно помотала головой и заметила, что начинаю дрожать.

– Мне надо заняться силовыми видами спорта. Это дурацкое ведро – я его едва затащила наверх по лестнице.

– Но бадья и впрямь была огромная.

– И всё-таки.

– Но ты же справилась. Не расплескала. Это была как раз та самая порция воды, которой не хватало, чтобы затушить огонь. Честное слово, ты всё сделала великолепно!

В дверях стало светло. Мистер Тёрнер позаботился об освещении, внеся в комнату подсвечник на пять свечей, – и споткнулся. Язычки пламени затрепетали, и какое-то мгновение я боялась, что сейчас разгорится следующий пожар, но мистер Тёрнер удержал подсвечник в руках. Он нагнулся и поднял предмет, о который споткнулся.

– Я так и знал. Отец опять курил в постели. Сколько раз я ему говорил, что когда-нибудь это его погубит! – Он со вздохом разглядывал вещественное доказательство – резную, всё ещё дымящуюся трубку.

Тут же он стал разглядывать сперва Себастьяно, потом меня. Подсвечник в его руке слегка дрожал, а глаза после пережитого ужаса всё ещё были широко раскрыты, но в остальном он владел собой на удивление хорошо.

– Кто вы такие? – напрямик спросил он.

Это был совершенно справедливый вопрос. На который мы, правда, не могли ответить правдиво, поскольку это звучало бы безумно, например, так: «Мистер Тёрнер, мы путешественники во времени из будущего, а именно из 2013 года, и мы явились сюда по заданию – предотвратить этот пожар, который в мгновение ока разгорелся бы в ужасное пламя, и вы бы в нём погибли, если бы мы не поспели вовремя».

Всё это было верно, но ни один человек нам не поверил бы. Кроме того, барьер нам всё равно бы не позволил выговорить это.

Барьер – это что-то вроде автоматического ограничителя, который блокировал любую информацию, которая хотя бы намёком могла выдать, кто мы такие и что мы тут делаем. Если бы мы всё-таки попытались сделать это, то стояли бы немотствующими с раскрытым ртом, не издавая ни звука. Поэтому в таких ситуациях помогало лишь одно: придумать хорошую отговорку. Или тянуть время до тех пор, когда мы сумеем исчезнуть без объяснений.

Себастьяно коротко поклонился:

– Меня зовут Себэ́стшен Фо́скери. – Это не было враньём, хотя и правдой тоже не было. На самом деле его звали Себастьяно Фоска́ри, потому что он был чистокровный итальянец из Венеции, но английский вариант – произносимый как Себэстшен – тоже звучал очень мило.

– А эта юная дама, как я полагаю, ваша сестра?

– Верно, – быстро вставила я, прежде чем Себастьяно успел опровергнуть это предположение. – Я его сестра, и мы как раз ехали в своём экипаже, как нас остановил разбойник, но я, к счастью, смогла убежать и так очутилась у мистера Тёрнера…

Я бы охотно ещё приукрасила мою версию, чтобы она звучала достовернее, однако Себастьяно одним взглядом заставил меня замолчать, и тут же мне стало ясно почему.

– Вы знаете моё имя, хотя мы не были представлены друг другу? – спросил мистер Тёрнер с ноткой недоверия в голосе.

Себастьяно, к счастью, тут же сгладил мою оплошность:

– Мы узнали ваши картины в холле. Ваша слава всюду бежит впереди вас, едва ли в Лондоне найдётся человек, который не любовался бы вашим искусством. Увидеть за одну ночь столько ваших шедевров мало кому выпадает. Даже здесь над кроватью висит одна. – Он указал на картину с разбушевавшимся морем, которая показалась мне знакомой. Мне почудилось, что я её однажды где-то видела – на выставке, состоявшейся двести лет спустя.

Себастьяно, может быть, немного преувеличивал, чтобы рассеять подозрения мистера Тёрнера, но в принципе каждое слово было правдиво. Этот человек был гений. И как раз поэтому он был уж никак не глуп. Он верно заметил, что всё дело просто кишит нестыковками.

– Мне кажется в высшей степени странным, что вы оказались этой ночью в моём доме точно в момент пожара. И то, что эта повозка, полностью загруженная водой, в нужное мгновение появилась именно здесь, тоже трудно объяснить. Строго говоря, это так далеко от какой бы то ни было случайности, что почти невозможно. – Глаза мистера Тёрнера приобрели сверлящее выражение. – Я надеюсь всё-таки, что у вас, сэр, найдётся всему этому убедительное объяснение?

– Разумеется, оно у меня есть, – невозмутимо ответил Себастьяно.

Я с восхищением смотрела на него и при этом ещё раз осознала, как много у меня причин его любить. Я не так часто задумывалась об этом, а просто любила его, но иногда случались такие моменты, как этот, когда я с пронзительной ясностью понимала, какой он необыкновенный человек и какое мне выпало счастье быть с ним вместе. Он не только классно выглядел, но был невероятно умён и находчив. Это подтверждал уже тот факт, что он на ходу выдумал логическое объяснение для мистера Тёрнера. Я бы никогда не справилась с этим!

– Я только боюсь, что у меня не остаётся времени на это, – с сожалением сказал Себастьяно. Он взял меня под руку и повёл к двери так, будто я нуждалась в неотложной госпитализации. – Моя сестра крайне измучена происшедшим. Ей срочно нужен покой. Вы же сами видите, как ей плохо. Дым повредил её лёгкие.

Ну хорошо, такое объяснение я, пожалуй, и сама могла придумать. Я преодолела своё оцепенение и закашлялась, чтобы подчеркнуть измученное состояние моих лёгких.

– Мой брат, к сожалению, прав, – с подобающим хрипом выдавила я, причём хрип был отнюдь не поддельным. В горле у меня першило, глаза воспалились до жжения. И мне было, как я теперь заметила, немного дурно. Я и впрямь наглоталась дыма. И то, что я нуждаюсь в покое, было скорее преуменьшением, потому что я внезапно почувствовала себя как после комплекса упражнений у господина Шиндельмайера. Правда, я уже два года как закончила школу (и поэтому, к счастью, навеки распрощалась со спортивной группой господина Шиндельмайера), однако в настоящий момент все мускулы у меня болели почти так же, как тогда. –   Я бы и в самом деле немного полежала, – призналась я.

– Ну разумеется, – испуганно сказал мистер Тёрнер. – Если я… может быть… – Он немного беспомощно развёл руками: – Может, принести ещё один стакан воды? – предложил он.

– Не надо, спасибо, – ответил Себастьяно. – Просто поверьте, что мы благорасположены к вам, даже если обстоятельства кажутся вам немного своеобразными.

– Я вам верю! – Ответ мистера Тёрнера прозвучал спонтанно, но по нему было отчётливо видно, что он недоволен поворотом разговора. Он выглядел как большой вопросительный знак.

Себастьяно повёл меня вниз по лестнице, и я была рада, что могу опереться на его руку.

Всюду воняло дымом, но миссис Теккерей, решительно действующая личность в ночной рубашке, больше походившей на палатку, распахнула все двери и окна, а обугленные останки занавеса и ковра вынесла на мостовую. Кроме того, она укутала отца мистера Тёрнера в халат и водрузила ему на голову измятый ночной колпак. Он сидел в холле в кресле и выглядел немного потерянно, тогда как миссис Теккерей энергичными движениями сметала сажу.

– Опять эта белокурая девушка, – сказал он, когда мы с Себастьяно прошли мимо. – И этого молодого человека я тоже видел недавно. Разве не он поджигатель? – Он задумчиво разглядывал свои домашние тапочки, как будто они знали ответ. – Хм, я думаю, что это не так. Мне было жарко, потому что загорелась моя постель, и вдруг он вошёл в мою комнату, стянул меня с кровати и потащил вниз. И здесь внизу разом тоже всё загорелось. Очень-очень странно. Почти так же примечательно, как одно из твоих видений, Уилл. Ты должен написать такую картину. Или она у тебя уже есть? Разве у тебя не было видения этого пожара? И видения про белокурую девушку? О, я, кстати, видел кое-что во сне. Сон был весь цветной. Про этого индийского слона. Ну, ты знаешь, который в зверинце Эксетер Чейндж. К сожалению, забыл, как его зовут. – Он смолк и погрузился в глубокую задумчивость, которая через несколько мгновений перешла в тихое похрапывание.

Мистер Тёрнер откашлялся и начал что-то говорить, вероятно, чтобы прокомментировать путаные высказывания своего отца, однако Себастьяно не дал ему такой возможности.

– Прощайте, мистер Тёрнер.

– Но прошу вас, назовите мне по крайней мере ваш адрес, прежде чем уйти! Мне хотелось бы выразить свою признательность за вашу помощь!

Я бы предложила ему выразить признательность, просто подарив нам одну из его картин – мне бы хватило и самой маленькой! – но Себастьяно как будто знал это и опередил меня своим ответом.

– Ваша невредимость – для нас уже сама по себе достаточная благодарность. Адреса у нас в Лондоне нет, потому что мы в городе лишь гости.

– Мы всего лишь путешественники, – поддакнула я. Точнее, я сказала туристы, но межгалактический преобразователь изменил это слово. Разумеется, межгалактический преобразователь не было официальным названием этого явления. Только я его так называла, потому что так до сих пор и не удосужилась узнать настоящее название. Но зато я точно знала, как он функционирует: как встроенный переводчик. Всё, что говорилось, он преобразовывал в подходящие слова на местном языке соответствующей эпохи. Я могла спокойно говорить по-немецки, а Себастьяно по-итальянски – для людей, с которыми мы при этом беседовали, это звучало как превосходный английский. Современные слова тут же приспосабливались к историческому времени – из «туристов» получались «путешественники», «автомобили» становились «повозками», а «бюстгальтеры» мутировали в корсеты.

Пока мы странствовали в прошлом в качестве стражей времени, нам не грозила опасность проболтаться: барьер не позволял нам выдать людям в прошлом вещи из будущего, а преобразователь заботился о том, чтобы мы могли объясниться, не вызывая подозрений. Вообще-то, два весьма полезных устройства, хотя преобразования слов были иногда комичными.

Пароконная карета, ехавшая вдоль по улице, остановилась позади нашей повозки. На облучке сидел мальчик-подросток. Он сошёл на землю, стащил с головы картуз и поклонился Хосе. Даже в смутном свете уличного фонаря было видно, что у него огненно-рыжие волосы. Хосе тихо переговорил с ним и нетерпеливо помахал нам рукой, подзывая к себе.

– Странный этот одноглазый старик, – бормотал мистер Тёрнер, когда мы с Себастьяно шли к экипажу. – Да и вообще всё очень странно.

– Да просто напишите картину про это всё, – предложила ему миссис Теккерей. – Вы же всё равно это делаете постоянно.

Себастьяно подсадил меня в экипаж и сам сел рядом. Хосе взобрался на облучок, а подросток вскарабкался на телегу с бочкой и уехал на ней. По всей видимости, это был Посыльный – так мы называли помощников стражей времени в соответствующей эпохе прошлого. Они были во многом посвящены в наши задачи и знали, что имеют дело с путешественниками во времени, даже если барьер не позволял сообщить им о событиях из будущего.

Наш экипаж рывком тронулся. Из-за полузадёрнутой занавески на дверце я увидела, что мистер Тёрнер стоит перед домом в обрамлении двух загадочно улыбающихся сфинксов. Я внезапно вспомнила о том, что старик говорил о видениях, и меня при этом охватило предчувствие, что я здесь не в последний раз.

Некоторое время экипаж громыхал по ночному Вестминстеру. Себастьяно держал меня в своих объятиях и через каждые две минуты спрашивал, как я себя чувствую, и я всякий раз уверяла его, что у меня всё супер. Чему он, правда, не верил. Я и сама себе не верила, особенно после того, как нам пришлось остановиться, потому что меня вырвало.

– Есть два варианта. – Хосе сошёл с облучка и испытующе оглядел меня своим единственным глазом. – Мы можем переждать в нашем приюте пять дней до новолуния, а потом воспользоваться главным порталом на Трафальгарской площади. Или этой же ночью перейдём через простое окно во времени. Есть одно такое на оптовом рынке Спитлфилдз.

– Поедем на Спитлфилдз, – не раздумывая заявил Себастьяно.

– Но мы же хотели провести здесь ещё пару приятных дней, – запротестовала я.

– Это даже не рассматривается. Я хочу, чтоб ты сразу пошла к врачу. Причём к настоящему врачу.

– Да со мной же ничего не случилось, – настаивала я, хотя мне всё ещё было дурно, а голова кружилась, да ещё и разболелась при этом.

– Пусть это врач решит, – распорядился Себастьяно.

– Бережёного бог бережёт, – поддакнул ему Хосе. – Возможно, у тебя лёгкое отравление дымом, но с правильным лечением ты быстро встанешь на ноги.

Таким образом они подавили моё сопротивление, и затихнуть было в моих же собственных интересах. Я чувствовала сильнейшую потребность в аспирине, но его ещё не изобрели и изобретут лишь через сотню лет или около того.

Наша поездка продолжилась, и я мрачно размышляла о том, что нам придётся пропустить. Те пять дней, которые нам пришлось бы пережидать здесь, в прошлом, до ближайшего новолуния, заранее были раскрашены яркими красками в моих мечтах. Мы собирались осмотреть достопримечательности 1813 года. Могли бы посетить один из легендарных альмак-балов в самом популярном танцевальном клубе этой эпохи. Или знаменитый увеселительный сад Воксхолл-Гарденз, где по вечерам собирается половина Лондона. Может, я смогла бы купить себе милую шляпку, украшенную шёлковыми лентами, какие в этом десятилетии носили здесь дамы. Не то чтобы я была такая уж модница, но просто эти шляпки очень уж хороши.

А лучше всего были бы дополнительные дни, которые мы выиграли бы себе в 2013 году. Ведь через пять дней, в ближайшее новолуние, мы вернулись бы в 2013 год в то же самое мгновение, из которого стартовали сюда. Так, будто мы никуда и не исчезали. Это был один из выигрышных побочных эффектов таких командировок: время, проведённое в прошлом, доставалось тебе просто так, в подарок.

Правда, это работало лишь в тех случаях, когда возвращение происходило через главный портал в полнолуние или в новолуние. А если использовалось простое окно, время в будущем утекало – в нашем случае на двое полных суток. Таким образом до нашего возвращения в Венецию оставался всего один день. Другими словами, мы теряли весь остаток отпуска в 2013 году. Гуд-бай, Лондон…

– Мы просто вернёмся сюда ещё раз через пару месяцев, – сказал Себастьяно, словно прочитав мои мысли (иногда мне казалось, что он действительно может это!). – Тогда мы и выделим себе время на Лондон. Как ты на это смотришь?

– Хороший план, – пролепетала я, зажимая рот рукой, потому что меня снова тошнило. – Но сможем ли мы снова вернуться вовремя?

Район Спиталфилдз в лондонском Ист-энде, кажется, был местом с дурной славой. Судя по тому, что я об этом читала, раньше – то есть сейчас – это был самый дрянной квартал города. Здесь в конце XIX века творил свои бесчинства Джек Потрошитель, а беднейшие из бедных ютились в убогих лачугах.

Нам пришлось ехать медленнее, потому что дороги стали заметно хуже. Повсюду были выбоины, а некоторые места и вовсе не были вымощены. Дома стояли покосившиеся и обветшалые, а на некоторых углах стояли сомнительные личности, но вряд ли кто-то из них решился бы остановить нас со злым умыслом: Себастьяно после последней остановки пересел на облучок рядом с Хосе, препоясавшись своим ремнём, на котором были хорошо видны смертоносный пистолет и шпага.

Меня всё ещё охватывал озноб, когда он навешивал на себя все эти опасные предметы, но вместе с тем это было как-то успокоительно, поскольку я знала, что в случае чего это спасёт нам жизнь. Пару раз Себастьяно уже доказывал свои способности по этой части, хотя обычно оружие служило лишь для острастки.

Наконец экипаж остановился. Колеблющийся отсвет экипажного фонаря упал на маленькую церковь. Себастьяно открыл мне дверцу и помог сойти. Мы последовали за Хосе, который достал ключ и отпер незаметную боковую дверь церкви. Меня не удивило, что временно́е окно, которым мы сейчас воспользуемся, находится в храме. В Венеции тоже есть одно такое, в церкви Санто-Стефано. Правда, такие окна можно использовать, лишь когда никто не видит – если рядом оказываются люди, не посвящённые в наши дела, окно не срабатывает. Именно поэтому порталы часто располагаются либо за городом, либо в церквях. Ведь церкви зачастую стоят пустыми в промежутках между мессами, не считая разве какого-нибудь священника, но у Хосе были свои методы воспрепятствовать внезапному появлению церковнослужителя – например, щедрым пожертвованием.

Пахло ладаном и отсыревшей, старой каменной кладкой. Пол был выложен грубыми мраморными плитами, а для сидения там была пара скамей, изъеденных древоточцем. В боковых нишах алтаря стояли несколько жутковатого вида саркофагов, обрамлённых закопчёнными свечами, которые, правда, сейчас не горели. Нашим единственным источником света был экипажный фонарь, который прихватил с собой Хосе.

Хосе обошёл одну колонну, сел на скамью и с мрачной миной уставился на главный алтарь, над которым висела на кресте деревянная фигура Христа в натуральную величину, вознеся к небу широко раскрытые глаза. У меня мурашки пробежали по спине от этого зловещего вида. Мне хотелось поскорее исчезнуть отсюда.

– Чего ты сидишь? – Себастьяно проследовал за Хосе и вопросительно взглянул на него: – Чего мы ждём?

– Посыльного. Джереми. Я вызвал его сюда.

– Того рыжего мальчишку? Для чего? Забрать экипаж?

– Нет, он должен тут за всем присмотреть, пока я не вернусь.

– Ты хочешь потом вернуться сюда?

– Да. Мне надо здесь ещё кое-что сделать.

Недоброе чувство овладело мной при этих словах Хосе. Я думала, что он вернётся с нами в наше время, в Венецию, ведь там его работа. Он был руководителем исторического архива при университете и всегда оставался там, на своём постоянном месте, при наших с Себастьяно эпизодических отлучках в прошлые эпохи. Обычно в качестве стражей времени мы выполняли задания в Венеции, за исключением тех случаев, когда нужно было кого-то заменить в другом месте – как теперь в Лондоне. Во всяком случае, Хосе говорил нам, что это замена.

Мы с Себастьяно переглянулись. Что-то во всём этом было не в порядке. Я в изнеможении тоже опустилась на скамью.

– А что именно тебе тут ещё нужно сделать? – спросил Себастьяно.

Хосе пожал плечами. Это было для него типично – не произносить ни одного лишнего звука. Хотя я знала его так же давно, как и Сабастьяно, я всё ещё толком не понимала его. Будучи одним из Старейшин, он действовал в союзе с теми силами, о которых ни я, ни Себастьяно совсем ничего не знали. И уж точно не знали достаточно для того, чтобы строить какие-то предположения.

Обозначение Старейшина никак не было связано с изрытым морщинами лицом Хосе и его изношенным телом, хотя и то и другое легко могло создать ошибочное впечатление, что перед вами трясущийся пенсионер. Старейшины действительно были стары, может, даже старше, чем само время. Хосе постоянно уходил в молчание, когда его напрямую об этом спрашивали, и пока что нам ничего не удалось выведать у него окольными путями. Кроме того, что было ещё несколько человек того же сорта, с которыми мы уже познакомились – среди них двое-трое таких, перед которыми мы по-настоящему испытывали страх.

Старейшины, которых ещё называли хранителями, странствовали через порталы из одной эпохи в другую и выполняли там всевозможные секретные задачи. Иногда они подключали к этому стражей времени, то есть людей вроде меня и Себастьяно, которых называли также защитниками. Но какие-то вещи они предпочитали делать сами, никому не выдавая, почему и ради кого они это делают.

Они располагали странными, магическими зеркалами, в которых могли заметить неправильный ход времени, и там, где это им казалось необходимым, они предотвращали нежелательные события с помощью нас, стражей времени, чтобы не могли наступить те отклонения, которые они увидели в зеркале.

Причиной таких отклонений были чаще всего тайные манипуляции. Я и сама уже не раз сталкивалась с тем, что за этим стояли другие Старейшины. Некоторые из них, казалось, хотели повернуть время так, как нравится им. То и дело я спрашивала себя, как узнать, кто из них прав. Мы с Себастьяно до сих пор молча исходили из того, что Хосе в этих вещах есть последняя и самая надёжная инстанция и что все остальные, преследующие свои цели, хотят схитрить с ходом времени, и мотивы их неблаговидны. Может быть, они непременно хотят управлять миром или с кем-то расквитаться. Или доказать, что они могут больше, чем другие. До сих пор я не могла точно это выяснить, потому что из Хосе почти невозможно было вытянуть информацию об остальных Старейшинах. Мы не знали, откуда они приходят, куда они идут и кто им друг, а кто враг.

Что бы за этим ни стояло – на мой слух воспринималось совсем плохо то, что Хосе должен был ещё кое-что сделать здесь. За этим слышались какие-то тёмные заговоры и грозящие опасности.

Себастьяно, казалось, чувствовал то же, что и я, поскольку он снова собрался о чём-то спросить, но тут со скрипом открылась дверь церкви и появился рыжеволосый подросток.

– Я примчался так быстро, как только мог. – Робко взглянув на меня, он стащил картуз со своих кудрей, торчавших во все стороны: – Миледи, – он немного неуклюже поклонился.

– Просто Анна, – сказала я.

Несмотря на скупое освещение, я увидела, что мальчик покраснел. Он смущённо кивнул и стоял, переступая с ноги на ногу. – А я Джереми. Вы можете меня звать Джерри.

Джерри был одет в грубые, хотя и чистые штаны до колен, немного великоватую ему куртку из синего полотна и белый, причудливо повязанный галстук. Казалось, он был повязан слишком туго, потому что Джерри то и дело его оттягивал, производя при этом впечатление не особенно счастливого человека.

Хосе поднялся:

– Ты можешь подождать снаружи, у экипажа. Я буду готов минут через пять.

Джерри энергичнее оттянул свой галстук.

– Я бы лучше здесь, внутри, вас подождал.

– Почему?

– Там снаружи женщина. От неё пахнет шнапсом, её зовут Молли. Она говорит, что у меня нечеловечески элегантный галстук и что я выгляжу как настоящий джентльмен.

Себастьяно тотчас сделал правильные выводы из этого немного панического высказывания.

– Я думаю, она нацелилась не на галстук, а на твой карман, где могли заваляться несколько шиллингов.

– Я знаю, сэр. Но я бы лучше не выходил наружу, пока вы здесь.

– Ну и не выходи, – сказала я. Это должно было звучать утешительно, но прозвучало скорее как лай, потому что я снова закашлялась. Голова у меня болела всё сильнее.

Себастьяно нетерпеливо повернулся к Хосе:

– Анне нужно к врачу. Отправляй нас уже, наконец. Если Джерри посыльный, он ведь может присутствовать при переходе.

– О да! Я хотел бы присутствовать и посмотреть! – Глаза у Джерри загорелись от любопытства.

Хосе отрицательно помотал головой:

– У меня может не получиться открыть окно, если ты будешь смотреть, Джерри. Оно не очень стабильно. Так что выйди! Дай даме шиллинг и скажи, чтоб она убиралась.

Джерри подавленно кивнул и поплёлся к выходу. Вид у него был такой, будто он идёт на битву со смертоносным чудовищем.

В этот момент распахнулась дверь, и, окутанная облаком винных паров, вошла упитанная, сильно накрашенная женщина. Должно быть, та самая Молли. На ней было кричаще жёлтое платье, ей было около тридцати, и намерения она имела однозначные.

– Да ведь это мой очаровательный юный джентльмен! Ты уже покончил со своей молитвой? И как теперь насчёт милого маленького свидания?

Джерри втянул голову от этого радостного, слегка шепелявого приглашения и медленно повернулся к нам. «Вот видите?» – казалось, говорил его жалобный взгляд.

Тут я снова закашлялась, на сей раз сильнее прежнего, чем привлекла к себе внимание Молли. Она прошелестела мимо Джерри ко мне.

– Ах ты, бедняжка! Выглядишь ты ужасно! Такая грязная и ослабленная! Да ещё и больная, да? Чахотка тебя одолела? Вот и ищешь у Бога ночного благословения? – Она метнула в Иисуса над алтарём короткий взгляд и наспех перекрестилась: – Господи, исцели эту крошку от чахотки! – После этого она подвергла меня более внимательному осмотру: – А ты хорошенькая. И не такая уж и оголодавшая, как на первый взгляд кажется. – Она взялась за мой рукав, перепачканный сажей, и потёрла кружева между пальцев: – А ведь было красивое платье. Кто тебе его подарил? – Только теперь она заметила Хосе и Себастьяно. – А это что за парни? – Глаза её сузились. Вдруг её рука исчезла в складках платья и снова явилась на свет с пистолетом: – Что вы, подлецы, задумали сделать с этим измученным ребёнком? (Вообще-то, она сказала не подлецы, а кое-что более неприличное, что всё-таки негоже повторять, и при этом даже Себастьяно немного содрогнулся.)

Она поводила дулом пистолета, довольно большого и грозного:

– А ну-ка убери руки с твоего оружейного ремня, дружочек, иначе я продырявлю тебе череп.

Себастьяно послушно опустил руки.

Молли с явным раздражением взяла на прицел Хосе:

– А ты кто такой? Вид у тебя как у проклятого испанского пирата. Уж не хотите ли вы затащить это дитя на корабль и сбыть её какому-нибудь восточному извращенцу в гарем?

– Мадам, у вас неукротимая фантазия.

– Всё в порядке, – вмешалась я. – Это мои добрые друзья. Мы просто хотели вместе… помолиться.

– Понимаю, – сказала Молли, но звучало это не твёрдо. Она не опустила пистолет ни на сантиметр.

– Вы имели бы что-нибудь против двух фунтов стерлингов за одну маленькую любезность? – осведомился у неё Хосе.

– За какую любезность?

– Исчезнуть.

Джерри с негодованием ахнул:

– Так много?

Молли вместе с пистолетом повернулась к нему:

– А ты полагаешь, что любезность с моей стороны стоит меньше?

– Эээ… нет, – быстро заверил он. Но его недовольство было отчётливо заметно, когда Хосе велел ему проводить Молли наружу и вручить ей обещанную сумму.

Она спрятала пистолет и посмотрела на Хосе со свежепроснувшейся благосклонностью:

– У тебя такой вид, будто твоё последнее плавание было чертовски долгим и одиноким, старый моряк. Я могла бы немного скрасить тебе его.

– Большое спасибо, но не надо.

– А с тобой, парень? – спросила она Себастьяно. Мне показалось, что в его глазах блеснула искорка интереса.

– Нет, ни в коем случае, – сказала я.

Молли, похоже, ничуть не удивилась.

– Хорошо, тогда оставлю вас, красивых, наедине с вашим благоговением. – Она улыбнулась мне: – Следи за собой хорошенько, детка. И за ним тоже, – она указала на Себастьяно. – Мужчины часто исчезают быстрее, чем ты успеешь сказать «джин». – Она как будто сама себе назвала пароль – достала из другого кармана платья бутылку, откупорила её и позволила себе пару изрядных глотков. С лёгкой отрыжкой она вернула бутылку на прежнее место. – Если вам ещё понадобится моя услуга, приходите в Кирпичный переулок к Молли Фландерс! Моя дверь всегда открыта для вас! А теперь идём, рыжий лисёнок, нам ещё надо сделать дела.

С широким жестом она повисла на Джерри так, что тот не смог увернуться, и вышла с ним наружу.

– Наконец-то. – Себастьяно подошёл ко мне, обнял и повёл к колонне, где нас ждал Хосе.

– Можно приступать? – Его зрячий глаз вопросительно оглядел меня.

Я кивнула, подавив очередной приступ кашля, а Себастьяно крепко сжал меня в объятиях. Я приникла к нему, вдыхая его родной, утешительный запах – шерсти, кожи и сандалового дерева. И его самого. И – ну, разумеется – ещё дыма, но ничего другого при таком положении вещей ожидать не приходилось. Вокруг нас началось свечение, сперва возникла тонкая линия из света, которая быстро ширилась и наконец погрузила всё вокруг в слепящую яркость. Вместе с тем воздух начал вибрировать, пол, казалось, приподнялся и затем проломился под моими ногами. Я вцепилась в Себастьяно и зажмурилась, потому что всегда испытывала страх перед тем, что следовало сразу после этого: оглушительный взрыв, который выбрасывал нас в бесконечность времени.

Я очутилась в странном, незнакомом окружении – неоновый свет и грязный, изрисованный кафель. Себастьяно держал меня на руках, я видела над собой его озабоченное лицо. Он нёс меня по какому-то туннелю.

– Опусти меня, мне плохо, – сказала я, давясь.

Он еле успел поставить меня на ноги. Меня вырвало последними остатками содержимого моего желудка (к счастью, там уже почти ничего не оставалось), и только после этого я со стоном попыталась сориентироваться. Я растерянно моргала, осознав, что мы тут не одни. На протяжённости метров в десять на полу лежало приблизительно столько же человеческих тел, укутанных кто в спальный мешок, кто в худое одеяло. В беспощадно ярком свете я видела свалявшиеся шевелюры, изредка мелькало посеревшее лицо. Резко воняло мочой и по́том.

– Где это мы? – в ужасе спросила я.

– В подземном переходе.

– А что здесь делают все эти типы?

– Ночуют, – ответил Себастьяно.

Он снова хотел взять меня на руки, но я не далась.

– Я могу идти сама. Где Хосе?

– Уже перешёл обратно. – Себастьяно выглядел озабоченным. – А ты уверена, что сможешь идти сама?

– Совершенно уверена. – Правда, ноги плохо меня держали, и ему приходилось меня поддерживать.

Мы осторожно пробирались вдоль ряда спящих бездомных. Мы уже почти прошли подземный переход, как вдруг один из бомжей проснулся и посмотрел на нас мутными глазами.

– Нет ли чё выпить? – невнятно пролепетал он. – Или маленько денег?

– К сожалению, нет, приятель, – ответил Себастьяно.

– Ладно, хорэ дня обои́м.

Он отвернулся и снова заснул. Наш исторически-костюмированный облик его, как видно, ничуть не смутил. Как и шофёра такси, в которое мы вскоре сели. Он удостоил нас лишь беглым взглядом. Это был Лондон. Слишком много людей ходило здесь в самых причудливых одеждах, чтобы наш прикид привлёк чьё-то внимание.

Мы ехали по ночному городу в сторону Вестминстера к нашему отелю. Я оставалась в машине, пока Себастьяно быстро сбегал в нашу комнату за деньгами, чтобы рассчитаться с таксистом, который тут же отвёз нас в ближайшую клинику. Там усталый врач, задав лишь пару вопросов, положил меня под капельницу и под кислородный аппарат. Мне было велено лежать и отдыхать.

– Я так устала, – пролепетала я, но этого никто не услышал, потому что на лице у меня была кислородная маска. Проваливаясь в сон, я ещё успела ухватить, как Себастьяно навешивал медсестре на уши историю про костюмированную вечеринку и внезапный пожар на кухне, и всё это звучало так убедительно, что я сама чуть не поверила ему.

Когда я снова пришла в себя, стоял ясный день, и самочувствие у меня было заметно лучше. Кашля уже не было, тошнота прошла, а от головной боли почти ничего не осталось, разве что в висках чуть-чуть тянуло. Какое бы средство ни содержалось в капельнице, оно прекрасно помогло. Врач коротко обследовал меня и выписал бумаги на выход. Мне было однозначно лучше. А вот Себастьяно казался уставшим и невыспавшимся. Просидел всю ночь у больничной койки, охраняя мой сон.

Мы вернулись в отель, выбросили в мусор наши продымлённые наряды эпохи регентства, приняли душ и поспали ещё несколько часов. После этого я чувствовала себя заново родившейся и голодной как лев. Мы оделись в чистое и пошли поесть в ближайший прет-а-манже за углом. Выбрали там салат и сэндвичи, а на десерт я взяла себе вкусный «брауни», который макала в горячий кофе с молоком.

– Жаль, что завтра уже снова домой, – вздохнула я, набив рот размокшим пирожным.

– Маленькое изменение в планах. Мы остаёмся ещё на пару дней.

– Но у нас самолёт завтра утром!

Себастьяно помотал головой:

– Но планы изменились. Хосе перед тем, как совершить прыжок назад, просил нас подождать его. Нам предстоит ещё кое-что сделать.

– Что именно?

– Этого он не сказал. Но звучало это… настойчиво.

Говоря это, Себастьяно был очень серьёзен. Втайне я уже начала строить предположения о том, что могло стоять за секретами Хосе, но не нащупала никакой подходящей идеи.

Себастьяно, судя по всему, тоже ничего не знал.

– Ни малейшего понятия не имею, что происходит, но убеждён, что речь идёт о чём-то очень важном.

– А он сказал, когда появится здесь? – спросила я.

– Дня через два-три.

– Хм. Вот так новости. – При ближайшем рассмотрении они мне не так уж и не нравились. Конечно, я беспокоилась о том, какую работу поручит нам Хосе, когда вернётся, но я видела в этом и много хорошего: в нашем распоряжении оказывалось несколько по-настоящему приятных дней!

– А тебе не надо сообщить на твою работу, что ты задерживаешься? – спросила я Себастьяно.

– Уже сообщил.

– И что же ты им наплёл?

– Сказал правду. Что у тебя отравление дымом, поэтому нам придётся задержаться. Конечно, немного приукрасил, – добавил он. – Они, разумеется, были не в восторге, но что поделаешь.

После окончания университета в прошлом году он устроился на работу в управление биеннале. Осенью должна была состояться очередная выставка, и работы по её подготовке было много, но уж как-нибудь обойдутся там и без него.

Я же пропускала в смысле работы не так много. Жизнь студента имеет свои преимущества. В университете у меня пока не было лекций, и до конца месяца мне нужно было всего лишь написать для семинара работу о Джакомо Казанове, с которым я по случайности лично познакомилась при исполнении задания в 1756 году и поэтому могла привнести в текст пару интересных дополнительных перспектив. Разумеется, так, чтобы никто ничего не заметил.

Мне нравилась моя учёба. Это было хорошее решение – записаться в Венеции на итальянскую литературу. Не только потому, что благодаря этому я могла жить вместе с Себастьяно, но и потому, что предмет и обучение доставляли мне удовольствие. И ещё можно было путешествовать во времени с Хосе и Себастьяно. В целом я вела разнообразную и содержательную жизнь, да к тому же с человеком, которого любила. И теперь мы с ним были вместе в одном из самых красивых городов Европы. Нам предстояли чудесные дни, лучшего я и пожелать себе не могла. Собственно, я должна была испытывать полноту счастья, но что-то мне в этом препятствовало. Я не могла сказать точно, что именно, тем более что чувство было смутное и малопостижимое. Я решительно вытеснила это странное неудобство из сознания.

– Давай чем-нибудь займёмся!

– Что ты предлагаешь?

Это был очень хороший вопрос. Я достала из сумочки путеводитель и раскрыла его.

– Посмотрим, что тут есть поблизости. – Я сразу же нашла то, что хотела, и ткнула пальцем в нужное место: – Думаю, мне хочется вот сюда.

Уже в начале нашей прогулки у меня появилось какое-то недоброе предчувствие. При этом всё начиналось вполне безобидно. Рука об руку мы не торопясь шли по парку Сент Джеймс в сторону Букингемского дворца. Погода была тёплая, на синем небе ни облачка. Лето показало себя в этот день с лучшей стороны. Лебеди скользили по воде озера, которое лежало у нас на пути. На берег вразвалочку приковыляли несколько пеликанов и стали спорить за еду с голубями, которые поодиночке клевали то тут, то там. Между могучими деревьями сновали белочки, которые тоже хотели получить свою часть. Сразу несколько знаменитейших достопримечательностей города были у нас в поле зрения одновременно: Вестминстерское аббатство, гигантское колесо обозрения, Букингемский дворец. На газонах нежились под солнцем влюблённые парочки, на скамьях отдыхали пенсионеры, и то и дело мимо нас пробегали трусцой бегуны. Кроме того, местность густо населяли толпы туристов, в первую очередь перед дворцом, до которого мы вскоре дошагали. Но идиллическая красота вокруг отнюдь не была омрачена бессчётными посетителями. Я щёлкнула монументальную, поблёскивающую золотом на солнце богиню Победы на мемориале Виктории и затем пошла с Себастьяно дальше к дворцовой ограде, потому что мне хотелось непременно увидеть шотландских гвардейцев.

– С чего мы начнём? – спросил Себастьяно после того, как я сделала несколько снимков стоической охраны дворца и смирилась с тем, что в обозримом времени не покажутся, пожалуй, ни принц Уильям, ни Кейт, ни кто-либо ещё из королевской семьи.

– Не знаю, – рассеянно ответила я, потому что недоброе чувство стало усиливаться. Как раз в этот миг я почувствовала зуд. Я потёрла затылок, потому что мне показалось вначале, что это край моей майки царапает кожу, но уже когда я это делала, я поняла: случилось то самое, что ещё с незапамятных времён внушало мне первобытный страх. Зуд в затылке как вид сверхчувственной способности, которой я обладала уже давно и которая проявлялась всегда в такие моменты, когда мне грозила какая-то опасность. Этой способностью меня наградили Старейшины, когда я была ещё совсем маленькой. Уже не раз этот зуд спасал меня от больших неприятностей, но иногда он включался лишь в самую последнюю минуту, так что я замечала опасность лишь тогда, когда уже сталкивалась с ней лицом к лицу.

Себастьяно видел, что я почесала затылок.

– Анна? – Он резко остановился, взял меня за плечи и уставился на меня.

В следующий момент мимо просвистел велосипедист, так близко, что чуть не въехал в нас. Он бы и въехал, если бы мы в этот миг не остановились. Себастьяно крикнул вдогонку этому типу итальянское ругательство, потом настойчиво посмотрел мне в глаза.

– Из-за этого и чесалось? – напряжённо спросил он. – А теперь прошло?

Я опустила руку и молча кивнула. Зуд и в самом деле снова прекратился.

Тем не менее оставалась какая-то подавленность. Что-то вроде слабой догадки, что зуд предупреждал меня о чём-то большем, чем несущийся напролом велосипедист. Мне потребовалось некоторое время, пока я смогла точнее настроиться на этот скрытый дискомфорт.

Это было чувство, что за мной наблюдают.

Я не говорила об этом с Себастьяно, потому что в ходе оставшегося дня это чувство постепенно исчезало, пока я не решила, что это всего лишь воздействие стресса последней ночи. Мы обошли пешком ещё несколько туристических аттракционов поблизости – Вестминстерское аббатство, Даунинг-Стрит, номер 10, конную гвардию и Трафальгарскую площадь. Площадь я уже знала, потому что здесь находился – прямо рядом с колонной Нельсона – большой портал для путешествия во времени, через который мы несколько дней назад попали в 1813 год, чтобы спасти мистера Тёрнера и его картины. Правда, в том времени этой победной колонны ещё не было, хотя адмирал Нельсон за несколько лет до этого уже выиграл знаменитый морской бой против французов.

Мы купили себе мороженое, сели на бортик фонтана и некоторое время смотрели на пёструю толчею на площади. Какой-то отчаянный тип в клетчатых «бермудах» взобрался на одного из огромных бронзовых львов у подножия памятника и позировал там своей подружке, которая щёлкала его во всевозможных перспективах. На заднем плане при этом проезжал двухэтажный красный автобус, лондонский символ, такая же неотъемлемая часть облика города, как бесконечный, никогда не прерывающийся поток туристов. Фонтан был окружён людьми, как и спектакль, который чуть поодаль разыгрывали уличные актёры на гигантских одноколёсных велосипедах. Народу собралось очень много, как бывает в солнечный день на площади Сан-Марко в Венеции.

Лишь в нескольких шагах от нас находился портал. Мне почудилось, что при виде этого места у меня пробежали мурашки по коже. Но пока никто из Старейшин его не открыл, его как бы и не существовало. Несмотря на это, никто из окружающих даже не заметил бы, если бы ворота были приведены в действие. В этом заключалась особенность таких порталов. Можно было пройти через них средь бела дня у всех на глазах – при условии, что с тобой при этом находился Старейшина. Люди вокруг хотя и могли видеть, как кто-то скрылся из глаз или снова появился, но это никому не казалось чем-то необычным – они тут же просто забывали про это.

Как раз на том самом месте, где находились ворота, стоял какой-то заспанный тип с растафарскими дредами и праздно листал путеводитель, напоминая мне о том, что нам с Себастьяно ещё предстояла обширная программа осмотра достопримечательностей.

Но раз уж мы очутились здесь, я предложила бы ему посещение Национальной галереи, которая находилась поблизости, поскольку там среди прочего можно было бы полюбоваться и полотнами мистера Тёрнера. Но для марша по обширному музею я была всё-таки слишком разбитой, поэтому я сразу согласилась, когда Себастьяно предложил вернуться в отель. В конце концов, у нас ещё завтра был целый день.

Вечером мы ели в индийском ресторане лучшее куриное карри всех времён, а выпить после этого отправились в один паб на берегу Темзы. Мы сидели за столиком у окна, пили бочковой «гиннес» и разговаривали. При этом я думала, как же это странно – мы знали друг друга уже почти четыре года, и мне иногда казалось, что нам достаточно посмотреть друг на друга, чтобы понять, о чём думает другой. И тем не менее мы никогда не могли наговориться. Точно так же мы могли сидеть вместе, не произнося ни слова минутами – и молчание нам не мешало. Мы просто чувствовали себя в своей тарелке. Доверительно и спокойно.

Правда, в этот вечер нам больше хотелось говорить. Например, о Ванессе, которая со школьной скамьи была моей лучшей подругой. Мы с ней родились с разницей в два дня и в остальном тоже имели много общего – например, у обеих не было способностей к математике, из-за этого мы вместе остались однажды на второй год. К сожалению, виделись мы теперь не так часто: я жила в Венеции, а Ванесса после школы никуда не уехала из нашего родного Франкфурта. Она изучала там юриспруденцию и была смертельно несчастлива с тех пор, как познакомилась в университете с одним типом по имени Мануэль.

В пабе был бесплатный вай-фай, и с того момента, как мы вошли сюда, Ванесса успела написать мне не меньше десяти раз, выгрузив на меня все накопившееся недовольство своими отношениями.

– Какого чёрта она не бросит этого типа, если он её так унижает? – спросил Себастьяно.

– Она не чувствует себя униженной, а думает, что он просто говорит ей правду.

– Он говорит, что она толстая!

– Ну да, она ведь и сама считает себя толстой.

– Она что, поправилась с тех пор, как мы виделись последний раз?

– Ничего об этом не слышала.

– Какой у неё размер одежды? Тридцать восьмой?

– Точно, – кивнула я.

– Ну вот. Она не толще тебя.

Я уставилась на него:

– Что это такое ты сейчас сказал? У меня тридцать шестой!

У него на лице отразился испуг:

– Ну, я вовсе не имел в виду, что…

Я изобразила улыбку:

– Я пошутила.

Он ответил на мою гримасу на свой неотразимый манер, разыграв любовника в стиле итальяно:

– По мне, piccina[1], как бы ты ни округлилась, мне всё будет мало. Спокойно прибавляй в весе сколько хочешь.

Мы немного подурачились, пока на мой айфон не пришло очередное сообщение от Ванессы.

Как бы я хотела быть с вами и отправиться вместе на задание. Не могла бы ты поговорить с этим одноглазым типом, не возьмёт ли он меня на работу во время каникул?

– Вот это определённо было ошибкой – рассказывать ей обо всём, – сказал Себастьяно, сидевший рядом со мной и прочитавший это сообщение.

– Она моя лучшая подруга, я никак не могла бы вечно держать это в секрете от неё. И что-то я должна была ей сказать насчёт того бриллиантового колье. Она меня знает как облупленную, враньё бы тут не прошло.

Колье Себастьяно прихватил с собой из памятного путешествия в Париж 1625 года. Носить я его не могла, слишком уж оно было ценное и приметное. И я его хорошо припрятала. По крайней мере, я так думала – до тех пор, пока Ванесса на большой вечеринке, которую мы вместе устроили по случаю нашего двадцатилетия, не полезла в морозилку за кубиками льда. Вот тогда ей в руки и упало это ослепительное великолепие, и я была вынуждена дать ей какие-то объяснения.

– Может, мне и правда спросить у Хосе, нельзя ли взять её с собой, – сказала я. – В конце концов, ты ведь тоже попал в стражи времени через твоего друга.

Плинг. Ещё одно сообщение от Ванессы.

Но вообще-то у меня нет времени, послезавтра Мануэль собирается на Ибицу. У его родителей там летний дом. Если я не поеду с ним, он опять неделю не будет со мной разговаривать. А я и без того на пределе. Я тебе уже рассказывала, что провалилась на промежуточном экзамене?

– Ну вот, пожалуй, дело и уладилось, – сказал Себастьяно.

Я написала Ванессе что-то утешительное из-за проваленного экзамена. К счастью, у неё была возможность пересдачи. При желании. Она уже пару раз намекала, что, может быть, промахнулась при выборе юриспруденции, и думает, не переметнуться ли ей при случае на искусство или моду.

Кельнер принёс нам ещё по кружке «гиннеса», но я уже через полкружки ослабела и не переставая зевала. Себастьяно расплатился, и мы побрели сквозь тёплую летнюю ночь к своему отелю. Повсюду царило оживление, и движение на дорогах было почти такое же, как днём. Надо было бдительно следить за ним, потому что машины выныривали справа, а не слева, как на материке. Огромные нарисованные стрелки на проезжей части – по-видимому, специально для туристов – указывали, куда нужно смотреть, переходя через дорогу.

Мы шли, тесно обнявшись, и точно так же и заснули потом. Я приникла головой к груди Себастьяно и слышала его сердцебиение. В это мгновение я была безмятежно счастлива.

Во сне я падала в глубину какой-то тёмной шахты. Не так быстро, как падает камень, а медленно – как планирующий лист, меня бросало туда и сюда потоком воздуха, который я не могла контролировать. Я знала, что это не реальность: тем не менее я ощущала холод, который окружал меня со всех сторон, а также внушающую страх бесконечность, в которую я падала. Это походило на падение Алисы в кроличью нору, разве что там внизу меня ждал не сказочный мир, а нечто гораздо худшее. Что-то тёмное и злое, не имеющее определённого облика, но всё же с когтями и рогами, с острыми зубами и стегающим хвостом. Ничего этого я не могла видеть. Я была исполнена неким интуитивным знанием о том, что такое существо есть в безднах времени, и если я буду падать достаточно долго, то встречу его.

Я уже приближалась к нему, это я замечала, но не могла бы сказать, по каким признакам. Меня охватил жуткий страх, он сдавил мне грудную клетку, я больше не могла дышать. Задыхаясь, я очнулась, хватая ртом воздух, как тонущая. Себастьяно обнял меня:

– Анна?

– Всё в порядке, – выдохнула я, стараясь успокоить сама себя.

– Боже мой, да ты вся дрожишь!

– Дурацкий кошмар.

– Что тебе снилось?

– Не знаю. Что-то злое из Алисы в Стране чудес.

– Червонная королева?

– Нет, скорее нечто вроде Бармаглота.

– Жуткий монстр из фильма? Ты встретила его во сне?

– Не по-настоящему, это было скорее предчувствие.

– Иначе бы ты показала злодею, где раки зимуют, – сказал Себастьяно, тихо веселясь.

– Уж точно. – Я прильнула к нему, его тёплое тело ощущалось как сильное и надёжное, однако сердце моё всё ещё колотилось. Я долго не могла уснуть.

На следующее утро мы сразу после завтрака отправились осматривать Лондон, чтобы успеть увидеть побольше до возвращения Хосе. Два следующих дня были полны планов, но я наслаждалась каждой минутой.

Мы с утра и допоздна были в движении. При этом мы поочерёдно ходили пешком, ездили на метро или садились на красный двухэтажный автобус. Биг-Бен, Тауэр, площадь Пикадилли, Ковент Гарден, Хэрродс (непостижимо, сколько предметов-люкс, стоющих больше десяти тысяч фунтов, вместилось в один-единственный универсальный магазин!). И, естественно, мы завернули на колесо обозрения, откуда насладились умопомрачительным видом, который стоил непомерно дорогих входных билетов. Мадам Тюссо мы пропустили, зато побаловали себя посещением лондонской темницы Данджен, неповторимого кабинета ужасов, сформированного по историческим лондонским образцам, со вспышками внезапного огня, крысами и поразительно похожими на настоящих чумными больными.

Когда вечером второго дня мы возвращались в отель после прогулки по Портобелло-Роуд, нас уже поджидали. Хосе вернулся.

Он производил впечатление усталого и напряжённого человека и был странно обращён в себя. Не особо распространяясь, он сунул нам в руки стопку исторических костюмов и объявил, что задание назначено на завтрашнее утро.

– Встретимся в девять у колонны Победы на Трафальгарской площади с мистером Стивенсоном. Не опаздывайте.

– Кто такой мистер Стивенсон? – осведомилась я.

– Инженер, – ответил Хосе, скупо как обычно. Судя по его виду, он не был расположен рассказывать нам подробности.

– С тобой всё в порядке? – спросил Себастьяно у Хосе, когда тот собрался без дальнейших объяснений удалиться в свою комнату. – Было что-то особенное? Ты выглядишь по-настоящему измученным.

– Я по-настоящему измучен. Поэтому мне нужно немедленно лечь спать. Увидимся завтра в девять у колонны Нельсона.

С этими словами Хосе оставил нас одних.

На следующее утро мы встали рано, быстро пошли завтракать и затем переоделись для путешествия во времени. Вещи, которые нам дал Хосе, опять были из 1813 года, в точности как перед нашей последней работой. Правда, платье, которое было на мне во время задания с мистером Тёрнером, по сравнению с тем, что я получила теперь, было просто дешёвенькой вещичкой.

На сей раз Хосе принёс для меня нежно-лиловое платье в стиле ампир с маленькими вышитыми рукавами с буфами и лёгкий серо-голубой плащ-крылатку, обе вещи невероятно элегантные – и во много раз дороже того, что я до сих пор получала для путешествий во времени. Костюм был дополнен шляпкой, украшенной шёлковыми цветами, которая бантом завязывалась под подбородком, а также узкими шнурованными штиблетами из волшебно мягкой кожи. Хосе позаботился даже об аксессуарах: маленькая крутая котомка в качестве сумочки, которая по цвету сочеталась с шёлковыми цветами на шляпке, и зонтик от солнца с рюшами по краям. Платье, плащ и ботиночки сидели на мне как влитые – у Хосе были под рукой мои точные мерки. После того как мне два-три раза пришлось отправляться в прошлое в коротковатых, узковатых или, наоборот, в длинноватых и широковатых одёжках, я настояла на том, чтобы для следующих заданий мне шили одежду по мерке, какую всегда получал Себастьяно.

Я вертелась перед зеркалом в комнате отеля и казалась сама себе главной героиней романа Джейн Остин.

– Однако, на сей раз Хосе проявил настоящий вкус, – сказала я Себастьяно, который как раз вышел из ванной.

– Пожалуй, можно сказать и так, – согласился он и встал рядом со мной, так что я могла видеть его в зеркале.

У меня так и отпала челюсть:

– Вау!

Я не могла отвести глаз от его отражения. На нём были облегающие светлые брюки, гамашами закреплённые на башмаках, начищенных до блеска, и что-то вроде фрака из мягкой ткани табачного цвета. Между лацканами выглядывала рубашка с высоким воротником, который поддерживался снежно-белым галстуком.

Себастьяно смахнул невидимую пылинку с безукоризненной ткани своего рукава, потом застегнул жакет и надел настоящий, блестящий чёрный цилиндр.

– Вау! – сказала я ещё раз. – С ума сойти. Ты выглядишь в точности как мистер Дарси!

Он вздохнул.

– Чего только не приходится делать на этой работе.

Мы расплатились за отель перед тем, как уйти. Ценные вещи мы оставили на хранение в сейфе отеля, а остальной багаж разместили в ячейке автоматической камеры хранения на вокзале. Оттуда мы взяли такси до Трафальгарской площади. Несмотря на раннее время, там уже царила обычная толкотня. Мы с нашими историческими костюмами никому не бросались в глаза, поскольку вся площадь представляла собой оживлённую кулису для всевозможных актёров и пантомим. То и дело натыкаешься на какого-нибудь ряженого, который что-нибудь представляет перед туристами.

Как было условлено, мы ждали у колонны Победы, на том месте, где находился портал путешествий во времени. Себастьяно снял цилиндр и прошёлся пятернёй по волосам, потом достал тяжёлые золотые карманные часы и раскрыл их.

– Почти девять, – сказал он.

Я разглядывала часы.

– Очень крутая штука. Выглядит дорого. У тебя хоть раз была такая вещь для какого-нибудь задания?

– Нет, никогда.

– Странно. Я полагаю, всё это… – я жестом обвела наш прикид, – … так дорого.

– Да уж. – Себастьяно казался таким же озабоченным, как и я. – Что-то в этом задании определённо иначе, чем всегда.

Пара туристов, проходя мимо, бросила несколько монет в цилиндр Себастьяно.

– Чудесные костюмы, – похвалила нас женщина. – Неправдоподобно настоящие. И такие дорогие!

Даже посторонним людям это было заметно. Давно уже стало ясно, что предстоящее задание выходило за пределы нормального сопровождения, для которого нас не пришлось бы так разряжать в пух и прах.

Эти сопровождения — поистине щадящее обозначение того, что на самом деле являлось похищением, – были той частью путешествий во времени, которая мне вообще не нравилась. Я увиливала от них, чаще всего предоставляя Себастьяно заботиться о таких случаях, поскольку находила слишком жестоким просто утаскивать в прежние века людей, ни о чём не подозревающих. Они при этом даже не замечали, что их похищают. Только в самом начале некоторые из них были несколько обескуражены. Для такого случая всегда наготове был один из нас, стражей времени, чтобы отвести их к новому местонахождению и дому, который словно по волшебству уже ждал их в прошлом, со всем, что полагается: с семьёй, друзьями, знакомыми и даже домашними питомцами. Это выглядело так, будто они всегда там жили; их предыдущая жизнь полностью стиралась из их памяти. А также из памяти всех, кто их знал.

Именно это представляло для меня во всём нашем деле самую большую трудность. Хотя никто не чувствовал утраты при исчезновении такого человека, но ведь у него были друзья и родители, любившие его всю жизнь и вдруг разом забывшие, что он вообще существовал.

– Вон они идут, – сказал Себастьяно.

Я с любопытством смотрела на мужчину, который шёл рядом с Хосе. Значит, это и был мистер Стивенсон. Как и Хосе, он был одет в историческую одежду начала девятнадцатого века, но далеко не такую элегантную, как была на мне и Себастьяно. Он выглядел неплохо, немножко был похож на Джорджа Клуни, только заметно моложе, и был какой-то удручённый, как будто ему тяжело приходилось в последнее время. На мой взгляд, ему было немного за тридцать. У него были густые брови, а волосы казались давно не стриженными.

Хосе упоминал, что он инженер, и это не могло быть случайностью. Большинство людей, которых мы уводили в прошлое, были учёными, для того их и пересаживали в более раннюю эпоху, чтобы они выполнили там важную задачу. Большинство из них изобретали что-либо новаторское или закладывали основу для чужих изобретений, которые тем или иным образом были обязательны для прогресса. То могли быть медицинские открытия, но также и технические исследования, которые силами ученых из будущего решительно продвигались вперёд.

Какое же задание поджидало мистера Стивенсона в 1813 году?

– Мы пришли, – сказал ему Хосе. – Можете стоять здесь.

Мистер Стивенсон кивнул немного машинально.

– Конечно.

У меня озноб прошёл по коже. Хосе уже всадил в него полный заряд манипуляций. Бедный парень. Последние минуты его 2013 года были уже сочтены, скоро он исчезнет отсюда безвозвратно. Наверняка у него есть семья, которую он любил. Я сглотнула, так мне его было жаль.

Хосе наблюдал за мной.

– Он разведён. Детей нет. Его родители уже умерли. Он жил только ради своей работы.

– Я люблю свою работу больше всего на свете, – подтвердил мистер Стивенсон, при этом он выглядел немного пьяным. – Она и есть вся моя жизнь. А кроме неё у меня и нет ничего.

– Ну, тогда приступим. – Хосе зорко огляделся по сторонам. Я заметила, как у меня в затылке зачесалось. То ли это было начало предостерегающего зуда, то ли просто общая нервозность, трудно было сказать. Как бы то ни было, времени прислушаться к себе у меня не оставалось, потому что Хосе уже поднял руку. Это выглядело так, будто он дотронулся до невидимого выключателя. Воздух вокруг нас начал рябить и вибрировать, как всегда, когда открывался портал времени. Люди на площади, казалось, замедлили свои движения, но я знала, что это всего лишь оптический обман. Они просто продолжали делать то, что и делали всё время, и никто из них не заметил, что здесь происходило.

– Что это? – спросил мистер Стивенсон.

– Всё нормально, – объяснил Хосе.

Но что-то было не так. Более того, я знала точно, что вообще всё не нормально. Внезапно происходящее стало походить на мой ночной кошмар. По ту сторону было что-то злое и враждебное, и оно подстерегало нас.

Я дрожа приникла к Себастьяно. Он обнял меня обеими руками и крепко держал.

– Спокойно, – пробормотал он. – Я ведь с тобой.

Мерцание неудержимо расширялось и превратилось в слепящую стену, вибрация переросла в гром. Я закрыла глаза и задержала дыхание, пока тяга прошлого утаскивала нас за собой. Мир исчез одним мощным хлопком в бесконечном водовороте времени.

Я потеряла сознание, но совсем ненадолго, потому что всё ещё стояла на ногах, когда пришла в себя, и Себастьяно крепко удерживал меня. Он прижался щекой к моей щеке.

– Всё хорошо?

– Хм, не знаю, – пролепетала я. Путешествия в прошлое часто вызывали у меня головную боль, но на сей раз она была умеренная. – Всё хорошо, – тут же добавила я.

Стояла ночь. Мы находились уже не на Трафальгарской площади, а на пустой боковой улочке, предположительно неподалёку от площади. Иногда приходится приземляться немного в стороне от портала, в местах, где никто тебя не увидит. Было темно, если не считать сумеречного фонаря на ближайшем углу. Вдоль улицы стояли дома, но все ставни были наглухо закрыты.

Рядом с нами на мостовой лежал мистер Стивенсон. Он был в обмороке от прыжка во времени и как раз начал со стоном приходить в себя.

– Что это со мной?

Хосе помог ему подняться на ноги.

– У вас просто случился приступ слабости.

Мистер Стивенсон, кажется, нашёл это вполне нормальным.

– О, в самом деле? – Он потёр себе виски. – Как хорошо, что вы оказались поблизости, чтобы помочь мне. Спасибо, сэр.

– Вам лучше всего пойти сейчас домой, – посоветовал ему Хосе. – Вы же знаете, что живёте на Джеймс-Стрит, да?

– Разумеется, знаю, – уверенно сказал мистер Стивенсон. – Я живу там уже много лет.

– Мы вас проводим, сэр, – дружелюбно вызвался Себастьяно. – На тот случай, если у вас опять закружится голова.

Мистер Стивенсон оглядел его слегка растерянно.

– Как, вы сказали, ваше имя? – Он наморщил лоб: – Мне кажется, я с вами знаком, как и с этой юной дамой, но не могу припомнить, при каких обстоятельствах мы познакомились.

Хосе в полном душевном спокойствии взял на себя труд представить нас друг другу:

– Этот молодой господин – лорд Фоскери. А юная дама его сестра, леди Анна. Они живут на площади Гросвенор-сквер.

Хо! Лорд и леди? И мы живём здесь? Я стояла раскрыв рот. Себастьяно лучше контролировал себя, но я кожей чувствовала его мрачное недоумение.

Мистер Стивенсон одарил нас короткой, печальной улыбкой:

– Очень приятно. Джордж Стивенсон. Большое спасибо за ваше предложение, но меня совсем не нужно провожать. Мой дом тут недалеко, и я доберусь самостоятельно. К тому же я спешу. Работа ждёт. Я как раз занят сейчас важным физическим экспериментом, который не терпит отлагательства. Итак, до встречи в другой раз. Миледи, милорд. – Коротко поклонившись в нашу сторону, он зашагал прочь, не оглядываясь. Он жаждал деятельности и явно знал, куда ему идти, и без нашей помощи. Он вступил в свою вторую жизнь с удивительной естественностью и до самой смерти так и не догадается о своём происхождении из будущего.

– Дело сделано, – сказал Хосе. Он дождался, когда мистер Стивенсон скроется из виду, и снова повернулся к нам. Его чёрная повязка на глазу, казалось, впитывала в себя слабый свет окрестности. – Я должен вам кое-что объяснить.

– И в самом деле, – ответил Себастьяно. Хотя его голос звучал уверенно, он не мог скрыть своего напряжения.

– Вам двоим здесь предстоит задание.

– Это и так было ясно. И какое же?

– Этого я не могу вам сказать.

О, проклятье! Это было одно из тех заданий, при которых наперёд не знаешь, о чём идёт речь, поскольку был лишь один шанс вообще выполнить его. Другими словами: здесь должно будет произойти что-то очень неприятное, и наш долг с Себастьяно – предотвратить это. В противном случае будущее изменится в решительно худшую сторону. В самом худшем случае город целиком превратится в развалины и пепел, как это уже однажды чуть не произошло с Венецией и Парижем, если бы мы в нужное время не сделали то, что надо.

Для успеха тех наших миссий было существенно важно, чтобы мы не знали, какое именно событие нам следовало предотвратить. Казалось, существовало некое взаимодействие между интуицией и действительностью, и события развивались скорее к худшему, если мы слишком много узнавали о негативных первопричинах. Себастьяно однажды пробовал объяснить мне принцип, но, поскольку при этом он прибегал к таким понятиям, как детерминизм, предопределение и самоисполняющееся пророчество, я мало чего поняла.

– И насколько всё плохо? – спросил Себастьяно.

– Очень плохо. Нам придётся действовать на нескольких уровнях времени, поэтому я не могу остаться здесь. Вы двое будете предоставлены сами себе. Я вернусь, как только смогу, но до этого вы должны будете обходиться без меня.

– Какие-нибудь рекомендации, с чего нам начать?

– У вас есть дом и подходящая идентичность. Кто вы такие и как вас зовут, вы уже услышали. Обо всём за вас уже позаботились.

– А чуть поточнее?

– Я оставил вам несколько записок.

– И где они? И что в них написано? – спросила я с нарастающей паникой.

– Всё узнаете. Если я вам скажу слишком много, вся миссия будет поставлена на карту. Что произойдёт, то произойдёт, и если нам повезёт, вы сделаете из этого правильные выводы. Я надеюсь, что сделаете.

Больше, чем эти таинственные намёки, он явно не хотел нам сообщать. Он слегка присвистнул, и из-за угла появился человек, который при ближайшем рассмотрении оказался рыжеволосым курьером Джерри.

– Можно начинать, – без предисловий оповестил нас этот мальчишка.

– Что начинать? – тупо осведомилась я.

– Поездку, – ответил Джерри. – В экипаже. Он стоит за углом. Я отвезу вас на Гросвенор-сквер.

Я с тревогой повернулась к Хосе, но на том месте, где он только что стоял, уже никого не было. Ночь поглотила его, словно какую-нибудь тень.

Это был уже другой экипаж, не тот, что в предыдущий раз. Он был покрыт чёрным лаком и запряжён парой вороных самого благородного вида. Кичливый герб украшал наружную стенку, и, когда я спросила Джерри о его значении, он объяснил, что это наш фамильный герб. Фоскери, как мы узнали далее, были старым коренным лондонским семейством с дворянскими имениями в Вест-Индии.

– Вест-Индия? – озадаченно переспросила я. – А почему?

– Ну, потому что оттуда привозят сахар. С плантаций. Вы и ваш брат родом как раз с такого сахарного острова.

– Видимо, он хочет сказать, что мы что-то вроде сахарных баронов, – сказал мне Себастьяно.

Я сочла, что это немного слишком, но Джерри заверил нас, что так нужно, чтобы снабдить нас подходящим фоном, и что это нам ещё не раз пригодится. Для чего, он тоже не знал, но, мол, мы наверняка скоро и сами всё поймём.

Хосе сочинил для нас весьма яркую легенду (и наверняка распространил её по всему городу при помощи своих загадочных магических трюков), а Джерри донёс до нас подробности.

– Кое-что из этого я придумал сам, – гордо заявил он. – Например, что у вас есть чёрные рабы, которые работают на ваших сахарных плантациях.

– Я ненавижу рабовладение, – возразила я, но Джерри это нисколько не смутило, судя по всему.

– И почему же мы вернулись из Вест-Индии в Англию? – спросил у него Себастьяно.

– Вы хотите выдать сестру замуж. За человека, у которого достаточно денег и хорошая родословная. И сами тоже хотите подыскать себе невесту.

– Не знаю, не знаю, нравится ли мне это, – медленно произнесла я. – Это тоже была твоя идея, Джерри?

Джерри кивнул с сияющими глазами и открыл дверцу кареты, предупредительно подавая мне руку, чтобы помочь сесть в экипаж:

– Прошу вас, миледи.

Я поднялась в карету, и Себастьяно последовал за мной.

– Ну что, круто? – сказала я после того, как Джерри закрыл дверцу экипажа снаружи. – У нас есть фамильный герб.

– А ещё дом на Гросвенор-сквер и плантации на Антильских островах, – добавил Себастьяно, когда карета рывком пришла в движение.

– А я думала, что плантации в Индии.

– Нет, в Вест-Индии. На вест-индских островах, если быть точным. А они расположены вообще не в Индии, а в Атлантике у американского побережья. Когда Колумб прибыл туда в своей исследовательской экспедиции, он думал, что открыл морской путь в Индию, из этой ошибки и возникло название Вест-Индия. На самом деле он открыл Карибские острова. Кубу, Ямайку, Гаити и так далее.

Ага. Ещё дополнительные знания.

– Мы с тобой происходим, вероятно, с Барбадоса, – продолжал Себастьяно. – Он с шестнадцатого века принадлежал Содружеству. Если тебя кто-то спросит, то мы жили на Барбадосе.

Меня больше занимал другой вопрос:

– У этого Джерри богатая фантазия. Я и впрямь хотела бы знать, как он пришёл к мысли, что ты хочешь подыскать себе невесту.

– А ты спроси у него.

– И спрошу непременно.

Карета грохотала по ночному Вестминстеру в сторону Мейфэра по широким, освещённым фонарями улицам, мимо основательных городских домов и господских имений, обнесённых каменными оградами. Эти декорации казались мне нереальными, знакомыми, но всё-таки совсем другими. Лондон двухвековой давности всё-таки сильно отличался от современного уже одним тем, что не было ни автомобилей, ни автобусов, и весь шум уличного движения создавался лишь парой проезжающих мимо единичных экипажей и повозок.

После короткой поездки мы очутились на просторной площади. Жилые дома группировались вокруг маленького сквера, окружённого кованой решёткой. Я попыталась игнорировать слабый зуд, который давал о себе знать у меня в затылке. Кто-то прятался в глубине за кустами? Может, уличный разбойник, который следил за нами и оценивал свои шансы?

Карета остановилась перед домом аристократического вида с портиком в виде колоннады. Фонарь, украшенный старинными арабесками у входа, отбрасывал на фасад слабый свет. Джерри открыл нам дверцу, и мы вышли из кареты. В то же мгновение кто-то распахнул дверь дома, и в жёлтом свете фонаря возникли очертания мужской фигуры. Дело выглядело так, что нас тут поджидали.

– Кто это? – шёпотом спросила я у Себастьяно.

– Понятия не имею. Кто это, Джерри?

– Мистер Фицджон.

– А кто такой мистер Фицджон?

– Ну, дворецкий, кто же ещё.

Дворецкому было около сорока, одет он был в благородный чёрный костюм. Тёмные волосы напомажены и гладко причёсаны. Аккуратно подстриженные бакенбарды и печальные глаза. Выражение лица и весь его облик настраивали на меланхолический лад. Он бы хорошо смотрелся в качестве похоронного агента.

– Позвольте мне сказать вам «добро пожаловать» в дом Фоскери. – Ни тени улыбки не мелькнуло в уголках его губ, когда он, завершив сию словесную конструкцию, поклонился передо мной и Себастьяно. Вышколенным движением он помог мне снять плащ и принял также жакет Себастьяно. Зуд у меня в затылке прекратился, значит, это опять была ложная тревога.

Я осмотрелась под сильным впечатлением. Дом Фоскери. С ума сойти! Мы тут владели домом, который носил нашу фамилию! (Ну да, вообще-то лишь фамилию Себастьяно, но было лишь вопросом времени, когда мы будем носить одну фамилию, ведь однажды он гарантированно сделает мне предложение.)

– Я тогда пойду поставлю карету в сарай, – сказал Джерри.

Мистер Фицджон бросил ему монету:

– За твои старания.

– Большое спасибо, Джерри, – добавила я.

Мы последовали за мистером Фицджоном во входной холл, стены которого были обшиты благородным деревом. Хотела бы я знать, как выглядел каретный сарай, а также меня горячо интересовало, был ли мистер Фицджон посвящён во всё это дело, но это были лишь два из приблизительно тысячи открытых вопросов, которые сжигали мне душу.

Себастьяно, к счастью, тут же задал некоторые из них.

– Как вы попали на эту должность, мистер Фицджон?

Мистер Фицджон, кажется, был удивлён:

– Меня наняли. Ваш поручитель, мистер Скотт.

Я откашлялась и включила глупенькую блондинку, что мне в данном случае нетрудно было сделать.

– Ты мне ничего не говорил про мистера Скотта, – обратилась я к Себастьяно. – Кто он и что он делает?

Себастьяно умел притворяться не хуже меня. Он сделал скучающий вид и махнул рукой в сторону мистера Фицджона:

– Объясните ей.

– Конечно, милорд. – Мистер Фицджон послушно повернулся ко мне: – Мистер Скотт – это дедушка Джерри, – сообщил он мне таким тоном, будто говорил с маленьким ребёнком. – У него есть книжный магазин на Бонд-стрит. В качестве поручителя его светлости он проделал все приготовления, чтобы во время вашего пребывания в Лондоне вы ни в чём не знали недостатка. Сюда входит также наём необходимого персонала и прочие нужды. – Губы мистера Фицджона слегка растянулись, что, вероятно, могло означать улыбку. – Позвольте мне выразить надежду, что в этом доме вы найдёте всё в том виде, в каком вы это себе представляли. После вашей жизни в тропиках, надеюсь, вы здесь ни в чём не будете испытывать нехватки.

О нехватке здесь ничто не напоминало, скорее об избытке. В настенных канделябрах горели ароматные свечи из пчелиного воска, погружая всю обстановку в живописный свет. Картины, написанные маслом и вставленные в дорогие рамы, огромные напольные часы, тяжёлые занавесы из бархата, полированный мраморный пол – я чувствовала себя как в телесериале «Аббатство Даунтон», только на сто лет раньше. Недоставало только служанки.

Как раз в ту секунду, когда я об этом подумала, открылась дверь, и появилась женщина. Она была приблизительно тех же лет, что и дворецкий, на ней был накрахмаленный фартук, надетый на серое платье до щиколоток. Волосы были строго зачёсаны назад и покрыты таким же накрахмаленным чепцом. Со своим худым телом и скорбным лицом она выглядела так, будто не находила никакого удовольствия в жизни.

– Это моя супруга, – сказал мистер Фицджон. – Она будет служить вам в качестве экономки. Пенелопа, пожалуйста, проводи господ наверх в их покои.

Миссис Фицджон сделала книксен, отчего мне стало неловко, ведь она была чуть не вдвое старше меня. Но самой ей это казалось совершенно нормальным, так что я предпочла промолчать. Она взяла подсвечник с полки на стене и повела нас вверх по лестнице на второй этаж, где от коридора, устланного ковровой дорожкой, расходилось несколько высоких двустворчатых дверей.

– Комната для господина. – Она открыла двери в просторную комнату с камином и кожаными креслами. После того как она зажгла вокруг настенные лампы, мы смогли всем как следует полюбоваться. Эта комната одновременно могла служить и кабинетом, потому что в ней стояли внушительных размеров письменный стол красного дерева и огромный шкаф-бюро. На приставном столике красовался глобус, а на стенах висели географические карты и тщательно обрамлённые гравюры.

Тут же мы перешли в другую комнату.

– Утренняя комната для миледи.

Круто. Я и не знала, что бывают утренние комнаты. Здесь пребывают после пробуждения? Так или иначе, здесь было очень мило, шёлковые обои в голубую и золотую полоску, изящные кресла и столики и секретер для письма, который выглядел скорее декоративно, чем практично.

Следуя за миссис Фитцджон в наши спальни и гардеробные, мы узнали от неё, что – само собой разумеется – на первом этаже располагался представительного вида салон для приёмов, на случай если мы пожелаем приветствовать наших гостей в более пышной обстановке. Кроме того, были ещё библиотека, праздничный зал, комната для завтрака и просторная столовая.

– Спальные покои для вашей светлости, – сказала миссис Фитцджон, открывая очередную дверь. То была просторная квадратная комната с гигантской столбовой кроватью и ширмой в арабском стиле. К спальне примыкала гардеробная, тесно увешанная одеждой. На штангах висели камзолы всевозможных расцветок, на полках стопками лежали отглаженные рубашки и брюки, не говоря уже о тщательно выставленных в ряд башмаках и сапогах. Вдобавок к ним был большой выбор накидок, галстуков, шляп, перчаток, ремней, шарфов, пряжек и гамаш, всё гарантированно очень модное и дорогое. И прежде всего новенькое, с иголочки. Ни один предмет одежды ни разу не был никем надет. Здесь в избытке было всё, что могло потребоваться мужчине высшего света в 1813 году. Была даже полочка с выбором эмалированных табакерок для нюхательного табака.

– У меня в голове не укладывается, – пробормотал Себастьяно, но так тихо, что слышала только я.

– Надеюсь, всё по вкусу вашей светлости, – с озабоченностью высказалась миссис Фицджон. Возможно, она всё-таки услышала его слова.

Его светлость поспешил заверить её, что всё превосходно, после чего она снова сделала книксен – нервирующий обычай, к которому мне следовало как можно скорее привыкнуть, если уж я хочу казаться убедительной в роли рабовладелицы.

После этого нас провели в ванную комнату – облицованный деревом чулан, который хотя и был оборудован по старинке, но уже содержал несколько удивительных и приятных технических новшеств. Там был настоящий умывальник из фарфора и просторная оцинкованная ванна, и если я не обманывалась насчёт чугунной штуки рядом, то речь шла о печке для согревания воды.

– Очень красиво, – обрадовалась я.

Потом нам показали спальню миледи, мечту в белом и голубом тонах. Лаковая мебель с гнутыми ножками, шёлковые обои с рисунком в цветочек, хрустальные настенные светильники – всё просто убивало своей роскошью. Едва опомнившись после созерцания надкроватного полога, украшенного розовой бархатной отделкой, я увидела туалетный столик, уставленный сплошными тиглями, пудреницами, шкатулками и флаконами.

– Ах ты, боже ж ты мой, – я даже растерялась. – Неужто и об этом позаботился мистер Скотт?

Миссис Фицджон улыбнулась несколько напряжённо, как будто я позволила себе неуместную шутку.

– О нет, конечно же, нет. Всё это закупила леди Уинтерботтом.

Я уже силилась сообразить, кем же могла быть эта самая леди, но тут миссис Фицджон продолжила:

– Она по поручению мистера Скотта закупила всё это оснащение как для вас, так и для его светлости. – Она сделала приглашающий жест подсвечником в сторону боковой двери: – Если миледи будет угодно заглянуть в гардеробную…

Естественно, миледи было угодно – и она не успевала закрывать рот после того, как миссис Фицджон распахнула дверь в проходной платяной шкаф, который мог бы восхитить целые толпы девушек из этой эпохи, повернутых на тряпках. Тут висели платья за платьями и поверх платьев, по меньшей мере пара дюжин. Большинство были выдержаны в белых или нежных пастельных тонах. Было и несколько более основательных одеяний скромного коричневого или тёмно-зелёного цвета, сшитых из плотной ткани и носящих несколько спортивный характер; предположительно для охотничьих пикников или верховой езды. Во время нашего первого пребывания в лондонском прошлом несколько дней назад я видела в Гайд-парке нескольких женщин, проезжавших мимо в дамском седле. В нечто такое они и были одеты. Все остальные платья в этой гардеробной были из тонкой ткани – главным образом из муслина или батиста, – но зато украшенные всевозможной мишурой. Отовсюду выглядывали оборки, рукавчики и вырезы с вышивкой, расшитые бисером или с кружевной отделкой. Должно быть, ради всего этого великолепия целым батальонам портних приходилось колоть себе пальцы до крови.

Кроме того, я углядела как минимум четыре пальто – одно мятно-зелёного цвета, одно солнечно-жёлтого, одно голубого и одно абрикосового.

– Прямо как весной, – сказал Себастьяно. Это звучало наполовину шутливо, наполовину восторженно.

– Да, – ответила я рассеянно, не в силах отвести взгляда от полки со шляпными коробками. Я готова была держать пари, что их содержимое в точности подогнано по цвету к этим пальто. На другой полке была обувь – по нескольку пар на любую погоду и любое занятие. Тонкие светлые шёлковые балетки, элегантные штиблеты на шнуровке с маленькими круглыми каблучками или – требующие особой сноровки – плоские сандалии с длинными ремешками-завязками, почти как у римских гладиаторов. Ах да, и не забыть про сумочки. В этом я не очень разбиралась, но предположительно здесь содержался весь Kelly Bags той эпохи, только разве что это были не настоящие сумочки, а котомки на верёвочках, которые носили на локте и называли ретикюль или помпадур. Я обежала взглядом весь ассортимент, украшенный бантиками, кисточками, позументами и перламутром. После десятой сумочки я перестала считать и бессильно повернулась к миссис Фицджон, потому что та как раз что-то говорила.

– Извините, – сказала я. – Вы что-то говорили, я прослушала.

– Камеристка, которую леди Уинтерботтом для вас подыскала, придёт только завтра, – терпеливо повторила миссис Фицджон. – Леди Уинтерботтом хотела представить её вам лично и, кроме того, хотела удостовериться в том, что своим подбором гардероба угодила вашему вкусу. Само собой разумеется, что до прихода камеристки я в любую минуту к вашим услугам, если вам что-то понадобится. – Она указала на шкаф у стены: – В этом шкафу бельё миледи. – Она бросила в сторону Себастьяно застенчивый взгляд и добавила: – Его светлость, конечно, не захочет его осматривать.

Ага. Итак, внутри было нижнее бельё. Не предназначенное для глаз мужчины. Тем более для глаз его светлости, который должен принимать во внимание чувствительность его младшей сестры.

– Я взгляну на бельё позже, – сообщила я миссис Фицджон.

– Как будет угодно миледи.

Себастьяно извлёк свои карманные часы.

– Уже почти час. Леди Анна и я устали с дороги. Мы сейчас же ляжем спать.

– Разумеется. Если нужно помочь миледи раздеться, то я могу…

Я с благодарностью отказалась, после чего миссис Фицджон хотела удалиться.

– А где располагаются спальни у вас и вашего супруга? – осведомился Себастьяно, когда она была уже в дверях.

– Двумя этажами выше. Разумеется, мы пользуемся только чёрной лестницей. И в ваши покои входим только по вашему вызову. – Она указала на кисточку звонка у двери: – В любой момент вы можете позвонить.

– А ещё кто-нибудь живёт в доме?

Миссис Фицджон отрицательно помотала головой:

– Повариха и кухарки приходят только днём, горничные и лакей тоже. Что же касается камеристки, то вы сами должны решить, где ей разместиться. Под крышей есть несколько свободных помещений для прислуги.

– Об этом мы подумаем завтра, – сказал Себастьяно. – Спокойной ночи, миссис Фицджон.

– Спокойной ночи, милорд. Миледи. – Сделав последний книксен, миссис Фицджон покинула комнату.

Я со вздохом опустилась на кровать. Одеяло и подушки были пуховые, а постельное бельё из камчатной ткани немного пахло лавандой. Лежишь словно на облаке. Я готова была тут же уснуть.

Откуда-то издалека донёсся бой часов, и я вдруг почувствовала жуткую усталость, хотя встала лишь несколько часов назад. После прыжка во времени иногда чувствуешь себя как после долгого полёта на самолёте – остаётся своего рода джетлаг. Я потянулась и как следует зевнула.

Себастьяно сел на край моей кровати:

– Ты не против?

– Не против этой комнаты и всех этих нарядов? Это немного как в домике Барби. Кровать с пологом, яркие наряды. – Я улыбнулась ему: – Но ты выглядишь определённо лучше Кена. Он казался мне глуповатым, даже когда я ещё играла в куклы.

– Спасибо. Но я имел в виду, вообще-то, скорее всю эту высокосветскую господскую обстановку.

– Но мы не в первый раз играем роли в таких заданиях.

– Да, но не с таким помпезным фоном. Ты же знаешь, какой обычно экономный у нас Хосе. На сей раз он потратил целое состояние. Дворецкий, экономка, толпа прислуги… и собственный дом. И если я правильно понял, есть даже конюшня с выездом, по крайней мере с одной каретой. Всё это однозначно на порядок больше, чем обычно.

– А Хосе тебе что-нибудь рассказывал про этого мистера Скотта? – спросила я. – Или про леди Уинтерботтом?

– Ни о том, ни о другой. На сей раз у нас почти никакой информации. Да вовсе никакой. И это меня беспокоит.

При этом он облёк в слова то, что занимало и меня всё это время. Что-то в этом задании было совсем иначе, чем обычно, и внешняя обстановка была лишь частью отличия.

Себастьяно встал с кровати и направился к двери.

– Я думаю, они в одной из наших комнат.

– Что именно?

– Записки Хосе. Нам надо их найти.

– Погоди. Я с тобой. – Я встала с кровати и пошла за ним в соседнюю – так называемую утреннюю – комнату. Он откинул крышку секретера и обыскал все ячейки внутри.

– Что-нибудь нашёл? – спросила я, роясь в узком комоде у стены. Но и там не нашла ничего, кроме свечей и стопки тонких белых носовых платков с вышитой монограммой «А» – значит, Анна.

– Бумага ручной выделки, – перечислял Себастьяно. – Перья для письма, чернила и промокательный песок. И печать с нашим гербом.

Мы продолжали поиск в рабочем кабинете хозяина дома. Себастьяно обыскивал письменный стол, а я – книжные шкафы.

– Здесь ничего нет, – с раздражением сказал он. – Только письменные принадлежности и всякие журналы про ездовых лошадей, корабли и французскую мужскую моду. – Он открыл боковую дверцу. – Ах, и графин с хересом самого благородного вида. И к нему стаканы.

– А у меня здесь полное издание Британской энциклопедии. – Я с благоговением взяла один из томов и погладила переплёт. – С золотым обрезом. – Я с любопытством разглядывала и другие книги в нижних отделах шкафа и вынула один из романов.

– Невероятно! Ты только взгляни! – Я взволнованно показала ему раскрытую книгу: – Это первое издание! Вышло в этом году! Непостижимо! – Я страстно прижала роман к груди, потом поднесла его к носу и вдохнула запах бумаги. Ещё пахло типографской краской, которой этот шедевр был увековечен между обложками. У меня слёзы выступили на глазах, когда я подумала о том, как писательница боролась за то, чтобы вывести роман на рынок. Сколько лет ей пришлось ждать, когда книга, наконец, будет издана, и это несмотря на незабываемо прекрасную историю!

– И чей это роман? – спросил Себастьяно. Он налил нам в два стакана хереса и разглядывал меня с любящей снисходительностью. – Погоди, не говори, дай я угадаю. Джейн Остин.

Я с восторгом кивнула:

– «Гордость и предубеждение»! А больше ничего у неё не припомнишь? – Я эйфорически листала книгу.

Он подошёл ко мне, сунул мне в руку стакан с хересом, взял меня за подбородок и нежно поцеловал:

– Я тебе уже говорил, что ты неповторима?

Я осторожно пригубила хереса.

– Иными словами, ты хочешь сказать, что я фрик, для которого старинные книги важнее шмоток и обуви?

– Нет, я хочу сказать, что ты очень аппетитно выглядишь, когда радуешься книгам. Лучше этого вида нет ничего, честно.

– Это ты меня ещё не видел в том нижнем белье, которое я предвкушаю в моей гардеробной.

– Мы можем сейчас же наверстать упущенное, – тут же предложил он.

– Не забывай, что мы брат и сестра, а у дома наверняка есть глаза и уши.

– Фицджоны живут в мансарде и придут только по нашему звонку, – напомнил Себастьяно. – И пользуются они только чёрной лестницей. – Он прижался губами к одному чувствительному месту у меня под правым ухом. – Я могу посмотреть, какое мужское бельё поджидает меня в моей гардеробной, и тогда мы могли бы устроить модное дефиле при свечах.

– Хм, – расстроилась я. – Ты только посмотри! – продолжала я с негодованием. – На титульном листе даже нет её имени! Только «от автора романа «Разум и чувство». Это была книга Джейн Остин, вышедшая в свет раньше. Но «Гордость и предубеждение» была написана раньше. Вот только её опубликовали лишь после того, как Остин прославилась с «Разумом и чувством».

– Да, жизнь порой несправедлива, даже к успешным авторам. Но так или иначе мистер Дарси всё-таки увидел свет и за двести лет своего существования растопил миллионы женских сердец. – Себастьяно опять поцеловал меня, на сей раз настойчивее. – Ну, как смотришь на мою идею? – Он перешёл на итальянский, отчего у меня всегда слегка подламывались колени. Когда мы разговаривали, мы часто переходили с немецкого на английский или итальянский и обратно, в зависимости от того, где находились, но в минуты нежности или страсти итальянский просто подходил лучше всего.

– Но мы же собирались искать записки, – напомнила я, но это прозвучало не очень убедительно. Честно говоря, мне очень хотелось устроить модное дефиле при свечах.

– Я думаю, одну из них мы только что нашли, – Себастьяно и сам был поражён. Он нагнулся и поднял с пола сложенный вдвое лист бумаги, должно быть, выпавший из «Гордости и предубеждения», когда я жадно её перелистывала.

Он развернул листок.

– Хосе тебя знает очень хорошо. Как видно, он ничуть не сомневался, что ты сейчас же набросишься на эту книгу.

– Ну, да, я ему как-то рассказывала, что я фанатка Джейн Остин. И что он пишет? – Я заглянула ему через плечо. – О, боже мой, да это более чем скупо!

– И кроме того, сильно зашифровано. – Себастьяно с серьёзным лицом пробежал короткие и на первый взгляд бессвязные заметки, оставленные нам Хосе. Прочитать их можно было быстро – и это невзирая на его катастрофически неразборчивый почерк.

Не упускать из виду: мистер Стивенсон и мистер Тёрнер.

Важно: мистер Скотт.

Использовать общественные поводы – как можно больше. Встречать влиятельных людей и толковать знаки.

– Ну круто, – скептически заметила я. – Это нам суперски поможет.

– По крайней мере, мы знаем, с чего нам начинать, – сказал Себастьяно.

– И с чего? Найти этого мистера Скотта?

– Нет, это мы сделаем завтра. Я думаю скорее об общественных поводах. С ними мы можем начать прямо сейчас.

– Сейчас? Среди ночи?

– О, я думаю, и в эту эпоху есть множество клубов, где и после полуночи много чего происходит. Но прямо сейчас я думаю скорее о чём-то вроде маленькой частной вечеринки. Совсем неподалёку, в твоей гардеробной. Что ты думаешь на сей счёт, piccina? – Он поцеловал меня в кончик носа. – Прихватим с собой херес и запрёмся изнутри.

Меня не пришлось уговаривать.

Ночью мне опять снилось падение в бездонную шахту. Я падала и падала, а глубоко внизу меня подстерегало безымянное зло, которое питалось временем. Оно заглатывало минуты и часы с такой же ненасытностью, как дни и годы. Целых эонов ему было мало, он хотел получить всё. Его алчность не знала границ, его тёмная глотка всасывала ход времени и уничтожала при этом всё живое.

Странные картины летали вокруг меня, они расцветали как цветы, но снова исчезали, прежде чем я успевала их рассмотреть. Мне оставались лишь чувства, догадки и страхи, настолько далёкие от твёрдого знания, как Земля от центра галактики.

– Теперь ты видишь, с кем мы сражаемся? – прошептал мне чей-то голос из Ниоткуда. – Мы должны его остановить, пока он не поглотил всё.

Задыхаясь, я очнулась из сна и, ничего не понимая, таращилась в сумерки, которые меня окружали. Прошло несколько секунд, прежде чем я сориентировалась. Я сидела одна в моей Барби-кровати с пологом, в 1813 году. Себастьяно своевременно удалился в свою собственную спальню в соседней комнате. После нашего маленького показа мод мы пришли к единому мнению, что нам лучше спать отдельно, потому что мы не могли рисковать своей маскировкой.

Через щёлку в занавесках проникал мутный свет. Я с трудом выбралась из кровати и пошлёпала по комнате к окну, чтобы выглянуть на улицу. Небо было завешено тучами, а площадь стояла в тумане, однако внизу на улице уже царило оживлённое движение. Я видела множество служанок с корзинами, работника с тяжёлым мешком на спине, двух всадников в униформе, повозку с ящиками и бочками. Правда, я понятия не имела, который час, но в любом случае уже было можно вставать.

В гардеробной я нашла себе вышитый халат, который приметила ещё ночью. Я снова прибрала нижнее бельё, раскиданное всюду по комнате, сплошь греховно прозрачные вещицы из тонкого батиста. Только корсет был сшит из более плотной ткани, при этом выглядел он не особенно целомудренно, когда несколько часов назад я примеряла его с помощью Себастьяно. Он шнуровался на спине, превращая фигуру в подобие песочных часов, и крепко воздвигал вверх бюст. Себастьяно заметил, что такую штуку я могла бы спокойно надевать почаще, но эту услугу я гарантированно не смогла бы ему оказать, потому что не могла в ней как следует дышать.

Я засунула корсет вместе с остальными вещами в шкаф и задумалась, кто такая эта леди Уинтерботтом. В любом случае у неё хороший вкус и развитое чувство моды, поскольку при выборе одежды она ценила скорее стильный дизайн, чем износоустойчивость или удобный крой.

Выйдя в коридор, я прислушалась. Снизу были слышны звуки – должно быть, миссис Фицджон или кто-то ещё готовил завтрак. И, вероятно, те люди, что приходили работать по дому днём, уже приступили к службе. Дом был большой, по моей оценке, мы пока осмотрели не больше его четверти.

Тихо и без стука я открыла дверь в спальню Себастьяно, но его там не оказалось. И в чулане ванной тоже. К моему удивлению, на умывальнике стоял большой кувшин с тёплой водой и наготове лежали несколько полотенец. Была даже свежая зубная щётка в стакане, крутая старинная вещь с ручкой из слоновой кости, а рядом подходящая баночка с зубным порошком. При помощи небольшого количества воды можно было получить из этого порошка мало-мальски пригодную зубную пасту, пусть по вкусу она больше походила на мел, чем на Колгейт.

Я быстро умылась, потом вернулась в свою комнату и надела первое попавшееся платье, в тон ему голубую накидку в крапинку, которая прилично прикрывала своей кружевной вставкой вырез платья. Правда, мой наряд походил на ночную рубашку, но в принципе эти тонкие, с завышенной талией платья в стиле ампир все походили на ночные рубашки.

При помощи расчёски и средств на туалетном столике я пригладила свою длинную гриву и сделала обычную причёску, с которой до сих пор обошла все возможные эпохи: на затылке туго заплетённая коса, которую я связала кружевной лентой, которых здесь лежало много. Вообще-то они были задуманы как украшение для шеи, но я находила, что в волосах они выглядели лучше.

Когда я спустилась вниз, часы пробили восемь, тем самым сняв вопрос о том, который час. Вполне нормальное время, чтобы начать день.

В холле мне встретился мистер Фицджон.

Он остановился и сделал поклон, полный достоинства. Его лицо при дневном свете выглядело таким же меланхоличным, как и ночью, но волосы оказались менее чёрными, чем я полагала, и были пронизаны лёгкой сединой. Одет он был в превосходно подобранный ансамбль из тёмного жакета, полосатой жилетки и брюк до колена.

– Доброе утро, миледи.

Я величественно кивнула, поскольку рабовладелица с Антильских островов не церемонится с прислугой. В качестве наследницы Рэйнбоу Фолз, то есть Радужных Водопадов (я подумала, что это превосходное название для плантаций сахарного тростника на Барбадосе), меня, разумеется, сызмальства окружали слуги, не считая рабов на плантации. Себастьяно ещё ночью предупредил меня, чтобы я не вздумала вести себя с персоналом по-приятельски, хотя это показалось мне слегка преувеличенным. Да ещё и невежливым. Не считая того, что мне стоило большого труда придерживаться этого правила, что я тут же и обнаружила.

– Я надеюсь, вы хорошо отдохнули, – дружелюбно сказал мистер Фицджон.

– Спасибо, – вырвалось у меня. – Я спала чудесно. Кровать фантастически мягкая.

В правом уголке рта мистера Фицджона что-то на мгновение дрогнуло, но если не считать этого, его мина не выказала никакого движения.

– Это чрезвычайно радует меня, миледи. Его светлость, кстати, встал вовремя и уже находится в комнате для завтрака. Не будет ли вам угодно следовать за мной?

Я последовала с удовольствием, потому что соблазнительно пахло свежим кофе.

Комната для завтрака была обставлена тяжёлой тёмной мебелью в колониальном стиле. В середине помещения стоял стол, за которым легко уместились бы десять человек. Себастьяно одиноко сидел во главе стола за развёрнутой газетой. Когда я вошла, он отложил газету и встал.

– А, это ты. Как спала? – Он галантно пододвинул мне стул. Я величественно поблагодарила его и опустилась на стул как истинная леди.

– Желает ли миледи кофе, какао или чай? – спросил мистер Фицджон.

– Кофе, пожалуйста, – ответила я, а в это время из какого-то угла подоспела служанка и налила мне кофе из серебряного кувшинчика в фарфоровую чашечку, такую тоненькую, что тёмный напиток просвечивал сквозь её стенки.

На заднем плане ждал мистер Фицджон.

– Что прикажете принести вам из кухни, миледи?

– Я не знаю. А что там есть?

– Мы можем поджарить бифштекс или ветчину. И свежие почки.

– Лучше не надо! – с содроганием отвергла я.

– Ну, тогда остаётся то, что сервировано на буфете. – Он сдержанно указал на гигантский стол, перегруженный всевозможными закусками для завтрака: выпечка, сливочное масло, конфитюры, ветчина, блины, холодный ростбиф – столько человеку не съесть.

– Я просто что-нибудь возьму себе, – сказала я.

Девушка, тоненькая миниатюрная брюнетка, которую мистер Фицджон представил мне как Дженни, стояла у буфета, дисциплинированно сложив ладони. Взгляд её был опущен на строгий белый передник, но она явно была потрясена тем, что я сама беру себе еду. Кажется, знатные дамы этого не делают.

– На нашей плантации Рэйнбоу фолз я тоже всегда так делала, – сказала я, ни к кому персонально не обращаясь. – Потому что не стоит перегибать палку с эксплуатацией своего штата. Я, кстати, против рабовладения. – К этому я решительно добавила: – Мы планируем отпустить наших рабов на свободу. Верно, Себэстшен?

Вообще-то я сказала Себастьяно, но преобразователь автоматически изменил это имя на английскую версию.

– Конечно. – Он отхлебнул кофе, и я увидела, что он пытается спрятать ухмылку. – После того как английский парламент так и так запретил работорговлю, наверняка вскоре выйдет и дополнительный закон, запрещающий держать рабов. Так что это лишь вопрос времени, когда нам придётся перестроиться. – Он повернулся к мистеру Фицджону: – А не могли бы вы распорядиться, чтобы через полчаса подали наш экипаж? Я хотел бы поехать с леди Анной на Бонд-Стрит, чтобы повидать мистера Скотта.

– Конечно, милорд. – Мистер Фицджон коротко поклонился и вышел. Девушка последовала за ним, робко опустив голову, и прикрыла за собой дверь.

Мы остались одни. Себастьяно взял мою руку и поцеловал её:

– Доброе утро, красавица моя. Как ты спала?

– Супер, – сказала я. Про ужасный кошмар я не стала ему рассказывать. – Что мы предпримем сегодня?

– Ты имеешь в виду, сверх того, что мы повидаем этого пресловутого мистера Скотта? – Он пожал плечами и подлил нам кофе. – Мистер Фицджон сказал, что в Лондоне есть несколько клубов, где встречаются по-настоящему важные и всесильные люди. Он сказал, что клубы «Уайт» и «Брук» абсолютно обязательны. Я вижу в этом хорошую возможность познакомиться с влиятельными людьми. Как нам посоветовал Хосе.

– Круто. Тогда заглянем туда.

– Но туда допускаются только мужчины.

Это меня немного рассердило, но так уж был устроен мир в эти старые времена. Никакого равенства. Мнения женщин не спрашивали. Они даже голосовать не могли. Конечно, очень глупо, что я не могла поехать в клубы, на которые с удовольствием бы взглянула.

Но потом мне пришла одна идея.

– Я могла бы посетить мистера Стивенсона и мистера Тёрнера. Хосе велел нам не упускать их из виду. Будет лучше всего, если я просто заеду к тому и другому, посмотрю, что они делают, пока ты осматриваешься в этих своих клубах.

– Но к Стивенсону и Тёрнеру я бы тоже хотел заехать.

– Вот и прекрасно. А что же мне делать, пока ты в клубе? – Я с некоторым подозрением взглянула на него: – А что вообще там делают?

– Да всё, что угодно. Играют в бильярд и в карты, пьют чай.

– Только чай?

– Ну, и бренди, конечно, и херес. Чем-то ведь должны заниматься целыми днями эти богатые аристократы, когда им нечего делать. Вот они и съезжаются в клубы. Которых здесь, кажется, много. Морские и крикетные клубы. Конные клубы. Игровые клубы. Обеденные клубы. И даже бифштекс-клуб. Но Фицджон считает, что «Уайт», «Уоти» и «Брук» – три действительно важных места, где бывают все авторитетные люди.

При слове места перед моим внутренним взором тут же возникли картины, которые придавали понятию мужской клуб совершенно новое значение. Я увидела притон с красными плюшевыми занавесами. Там женщины в чулках на подвязках и в тесных корсажах сновали вокруг денди, сидевших за карточными столами и игравшими на деньги, а перед ними выстраивались целые батареи бутылок виски. Мне пришлось проморгаться, уж больно эта картина напоминала сцену из вестерна, потому что мужчины были в ковбойских шляпах, а у стойки на заднем плане сидел на барном табурете тип, похожий на Кристофа Вальца в Джанго освобождённом. Моя фантазия определённо что-то напутала, но картинка никак не хотела исчезать.

– В любом случае всё это совершенно безобидно, – сказал Себастьяно. – Как у нас в гольф-клубах и яхт-клубах. Я так думаю, что они просто сидят у камина, курят трубки, пьют что-нибудь вместе и говорят о политике.

– Но у меня нет желания сидеть тут без дела в то время, как ты знакомишься с влиятельными людьми, – заявила я.

Он не успел ответить, как в дверь постучали, и мистер Фицджон просунул голову в комнату.

– Я послал лакея в конюшню. Ваш экипаж сейчас будет подан, милорд. – Он подошёл к столу с маленьким серебряным подносом, на котором лежал сложенный листок бумаги. – Если позволите, милорд. Только что к вам прибыли посетители. Леди Ифигения Уинтерботтом и её кузен лорд Реджинальд Каслторп просят позволения нанести вам визит вежливости.

Себастьяно бросил на меня вопросительный взгляд, и я горячо закивала. Леди Ифигения! Это и была та женщина, которая позаботилась о содержимом моей гардеробной. Я горела нетерпением познакомиться с ней.

– Проводите господ в комнату для приёмов, мистер Фицджон, – попросил Себастьяно. – Мы сейчас придём.

Комната для приёмов представляла собой просторное помещение, выдержанное в синем и золотом цветах, с витиеватыми бархатными диванчиками и импозантным мраморным камином. Три высоких окна выходили в типичный английский парковый сад, которого я пока ещё не видела. Я успела бросить на него лишь мимолётный взгляд, потому что посетители сразу перетянули всё моё внимание на себя. Леди Ифигения была прямо-таки оглушительно хороша собой, с фиалкового цвета глазами в густых ресницах и локонами цвета воронова крыла, прибранными в модную причёску и так элегантно выбивающимися из-под её шляпки, сидящей набекрень, что невозможно было отнести их растрёпанность на счёт ветра. Улыбка её была такой широкой и ослепительной, что она поневоле вызывала встречную улыбку. Её стройная, но в нужных местах округлая фигура была облачена в чудесное платье цвета лаванды с перламутровыми пуговицами. К платью подходили по цвету перчатки, которые она тотчас стянула с ладоней.

Лорд Каслторп был рослый светловолосый джентльмен с внешностью молодого бога, который, казалось, сошёл прямиком с голливудской ленты. Я безмолвно созерцала сначала его примечательное загорелое лицо, а потом смущённо перевела взгляд ниже, на его безупречно сидящий жилет с шотландским рисунком. При этом я ломала голову, какого же киноактёра он мне напоминает. Тот актёр, должно быть, очень известный, поскольку лицо кажется мне невероятно знакомым.

Пока я размышляла об этом, он с безупречной вежливостью взял на себя задачу представить нам свою кузину.

– Вы должны нас извинить, что мы явились без всякого предупреждения, – сказала леди Уинтерботтом сразу после этого с жемчужной улыбкой, которая выявляла прелестные ямочки у неё на щеках. – Тем более что камеристка, которую я хотела вам представить, прибудет из Дартфорда только сегодня к вечеру. Но мне просто не терпелось немедленно с вами познакомиться, поэтому я заставила старину Реджи меня сопровождать.

Старина Реджи тоже посмеивался, и я увидела, что зубы у него такие же белые и безукоризненные, как у Себастьяно. Я продолжала ломать голову над тем, кого же он мне напоминает.

– Да всё не так, Ифи, – весело сказал он. – Я тоже сгорал от любопытства, как и ты. Если бы ты не предоставила мне удобный предлог сюда явиться, я бы его выдумал сам. – Он одобрительно огляделся: – Очень красивый у вас здесь дом, сэр. Хотя и не сравнится с вашим великолепным имением в Лестершире. Я недавно проезжал мимо него и имел возможность взглянуть со стороны. Мне кажется, ремонтные работы там хорошо продвигаются.

Имение? У нас ещё есть и имение? В дополнение к плантациям на Барбадосе? Боже мой, да мы и в самом деле настоящие богачи. Я глянула на Себастьяно сбоку как можно более незаметно, но если он и был поражён услышанным, то никак не показал этого.

– У нас пока не было времени этим заняться, – неопределённо высказался он и обозначил лёгкий поклон: – Простите мне мою невежливость. Могу ли я распорядиться, чтобы вам принесли чего-нибудь прохладительного?

Леди Уинтерботтом пожелала себе лимонада, а лорд Каслторп не отказался от хереса. Я же ничего не хотела, у меня в желудке ещё булькал кофе, который здесь походил скорее на сверхкрепкий эспрессо. В следующий раз буду заказывать к нему горячее молоко, тогда его можно будет пить как латте макиато.

Себастьяно позвонил в колокольчик и заказал мистеру Фицджону напитки, а затем мы сели на диваны и принялись болтать. Разговор состоял из того, что леди Ифигения сперва подробно рассказывала, как она добывала весь мой гардероб. Она перечисляла всех портных, модисток, торговцев тканями и белошвеек, с которыми контактировала, а потом назвала ещё с полдюжины сапожников и кошельщиков, пока у меня не закружилась голова от множества имён.

– Я очень надеюсь, что всё в вашем вкусе! – с жаром сказала она. – После того как мистер Скотт передал мне перечень ваших мерок, мне оставалось сделать, как вы уже заметили, только самое необходимое, но вы должны знать, что я выбирала только те вещи, которые я заказала бы и себе.

– Всё превосходно, – ответила я. – Благодарю вас за ваши старания!

Для изготовления мужской одежды она, как бы в передоверии полномочий, мобилизовала своего кузена Реджинальда, и на это лорд Каслторп заметил, что сделанные покупки принесли ему известную славу.

– С тех пор я слыву настоящим денди, – весело сказал он. – Недавно даже Бо Браммелл спросил у меня, не собираюсь ли я претендовать на его позицию нон- пареля.

Бо Браммелл – это имя было мне знакомо. Этот человек в своё время считался чем-то вроде верховного гуру в делах моды, но что Каслторп имел в виду под нонпарелем? Только я собралась пометить это слово в моём невидимом списочке, как тут же узнала, что это слово происходит из французского и означает «несравненный».

– Вы, кстати, одеты превосходно, этот бутылочно-зелёный камзол, – сказал лорд Каслторп Себастьяно. – Разумеется, он происходит с Савил-Роу. Я тоже заказал себе такой, только на тон светлее.

Мистер Фицджон вошёл с подносом и сервировал напитки, а заодно информировал Себастьяно, что приказал кучеру ждать подле дома, когда его светлость будет готов к выезду.

– Ах ты, боже мой, мы не хотели задерживать вас в ваших делах! – сказал лорд Каслтроп.

– Дела подождут, – поспешно заверил Себастьяно. Он с жадностью впитывал информацию, и как вскоре выяснилось, наши посетители в этом смысле были настоящей сокровищницей. Чтобы незаметно подвести их к нужной теме, Себастьяно чистосердечно заявил, что мы в Лондоне более или менее чужие и понятия не имеем, что тут происходит (разумеется, он выразился гораздо благороднее, он говорил о запутанном многообразии, незнакомых обычаях и о непривычной обстановке). Как всегда, он превосходно играл свою роль. Каждый тотчас поверил бы, что он – аристократический, но, к сожалению, в общественных вопросах неосведомлённый отпрыск с другого конца света.

– Все институции, места и людей мы знаем самое большее по имени, – говорил он, вымучивая на своём лице выражение сожаления. – Но при этом хотели бы стать частью здешнего общества, ведь в конце концов наши предки родом отсюда.

– О, весь Лондон знает, что всю предыдущую жизнь вы провели в тропиках Вест-Индии, как бы в дикости и вдали от всякой культуры! – воскликнула леди Уинтерботтом. – А ещё и это ужасное кораблекрушение! – Её хорошенькое личико показывало искреннее сострадание, соединённое с решимостью и жаром. – Поэтому мы и приехали, Реджи и я! Чтобы оказать вам поддержку и быть вам полезными во всех делах, касающихся общества!

Кораблекрушение явилось для нас новой загадкой, которую нам следовало позднее разгадать самостоятельно. Похоже, это было частью нашей легенды, о которой мы явно знали не всё. А пока мы удовольствовались той информацией, которую мимоходом ухватили в ходе последующего разговора.

Среди прочего мы узнали, что в клуб нельзя явиться просто с улицы, как в какую-нибудь пивную, даже в том случае, если у тебя правильный гендер. Для этого требовалась рекомендация члена, потому что такой клуб есть сиятельный круг. Конечно, в данном случае это не составляло проблемы, поскольку лорд Каслторп был членом всех важных клубов для почтенных господ и знал практически каждого. Он тут же заявил о готовности поехать с Себастьяно в «Уайт» и ввести его туда. Себастьяно бросил в мою сторону короткий взгляд, который выражал всё: старина Реджи был послан нам самим небом.

То же относилось и к леди Уинтерботтом. Она рассказала нам о нескольких заведениях, куда имеют доступ и дамы, причём список оказался весьма обозримым. Важнее всех, пожалуй, были альмак-балы, куда приходило потанцевать и поболтать избранное общество, то есть все, кто обладал рангом и именем. Но туда приходили только по приглашению, а приглашения исходили исключительно от нескольких строгих дам, зарекомендовавших себя в обществе, и с ними, следовательно, нужно было находиться в добрых отношениях. Леди Уинтерботтом была очень хорошо знакома с двумя из этих дам и заверила меня, что я уже очень скоро буду танцевать там котильон.

Котильон. Это слово мне не пришлось заносить в список, потому что я знала: это танец. Правда, я не имела никакого понятия, как его танцевать. Ифигения сразу пообещала при первой возможности показать мне все его па.

Да и в остальном – к моменту отъезда наших посетителей мы уже были с ними на дружеской ноге. Хотя бы из-за одного того, что мы каким-то образом были связаны родством. Бабушка Ифигении со стороны матери была вторым браком замужем за лордом Фринтоном, а его шурин был внучатым племянником третьего графа Фоскери, чей младший брат некогда эмигрировал на вест-индийский остров.

– Он, должно быть, и был вашим дедушкой, – объявила Ифигения. – Возможно, даже прадедушкой, тут мне надо навести справки поточнее.

После чего Реджинальд счёл, что мы как родственники непременно должны называть друг друга по имени. Мне и Себастьяно нечего было на это возразить, напротив, ибо лежало на поверхности то, что эти двое нам ещё очень могли пригодиться. Себастьяно и Реджинальд условились о встрече во второй половине дня, чтобы вместе отправиться в Уайт-клуб, а мне Ифигения собиралась позже представить камеристку и после этого взять с собой на прогулочную поездку в Гайд-парк, потому что там в это время дня каталось всё женское высшее общество.

– Я могу свести тебя с важнейшими людьми тона, – пообещала она. – Скоро ты почувствуешь себя в городе абсолютно как у себя дома.

С распланированным таким образом днём мы однозначно продвинулись в исполнении нашей задачи, тут мы с Себастьяно сошлись во мнении, распрощавшись с Ифигенией и Реджинальдом.

Расходились мы лишь в вопросе, что означает тон (моё пока что последнее слово в списке незнакомых). Себастьяно считал, что это синоним старых аристократов, тогда как сама я склонна была прочитывать за этим лучшее общество.

Кроме того, Себастьяно полагал, что Реджинальд выглядел в точности так, как Кен-жених, я же полагала, что он скорее похож на Криса Хемсворта – это имя мне всё-таки вспомнилось в конце беседы. На что Себастьяно утверждал, что даже не слышал никогда этого имени. А вот Кена-жениха, поучал он меня, хорошо знают все, даже маленькие дети. Потом, правда, выяснилось, что сам он узнал Кена-жениха совершенно случайно, потому что у его кузины был Кен, и Себастьяно однажды сбрил ему волосы, чтобы посмотреть, вырастут ли новые. Ему пришлось купить кузине на свои карманные деньги нового Кена, а старого ему разрешили забрать себе.

– Поверь мне, я в точности помню его лицо, – сказал он. – Потому что оно оставалось всегда одинаковым, даже после того, как я выместил на нём свой гнев.

– А что ты сделал бедняге Кену?

Об этом он поначалу не хотел мне говорить, но я не отставала и в конце концов узнала, что он вырвал ему руки и фломастером написал на животе: «Давай реви!».

– Руки я ему потом обратно приделал, – рассказал Себастьяно. – А надпись фломастером так и не стёрлась.

Я ждала, когда у меня пройдёт приступ смеха, а потом велела миссис Фицджон принести мне пальто и сумочку, чтобы ехать вместе с Себастьяно к мистеру Скотту.

Джерри встрепенулся из своей дрёмы, когда мы подошли к карете и приветствовали его. Он быстро спрыгнул с облучка.

– Милорд! Миледи! Простите меня, я тут задремал!

– Это пустяки, – сказала я. – Ночь у тебя была такая же короткая, как и у нас.

Ну да, может, и не такая короткая, мысленно поправила я себя, ведь мы с Себастьяно перед тем, как отправиться спать, ещё попробовали себя в качестве моделей, демонстрирующих нижнее бельё.

Джерри распахнул перед нами дверцу. При свете дня было видно, что лицо его усеяно веснушками. Я хотя и знала, что ему уже семнадцать, и даже ломка голоса у него уже была позади, но выглядел он лет на двенадцать. Как мальчишка, которому ещё полагается ходить в школу.

– А это, кстати, Джако, грум. – Он указал на худого пожилого типа, которого я до сих пор даже не видела, потому что он стоял на запятках кареты. Джако был одет в голубую ливрею, а лицо его было сморщено, как засушенная голова из трофеев индейца. О предназначении грума я могла лишь гадать. А для начала просто внесла его в список новых слов.

Поездка с Гросвенор-сквер на Бонд-стрит длилась недолго, собственно, мы могли бы и пешком дойти, но я к этому моменту уже знала, что благородной даме не пристало просто так разгуливать по городу, это был бы дурной стиль. Она перемещалась либо в карете, либо на коне (само собой разумеется, в подходящем костюме для верховой езды и в дамском седле), либо заказывала себе паланкин или стул-носилки, даже если ей надо было отправиться совсем недалеко. Конечно, ей дозволялось и пешком ходить, если она хотела погулять или сделать покупки, но лишь в определённом окружении, в определённое время дня и уж ни в коем случае не без сопровождения слуги или члена семьи.

Книжный магазин мистера Скотта находился на первом этаже солидного каменного дома. Ко входу вели три ступеньки крыльца, на двери висел старомодный колокольчик, а в двух узких высоких витринах были выставлены книги, к моему восхищению – и книги Джейн Остин и лорда Байрона. Джерри вежливо открыл дверь магазина и держал её передо мной и Себастьяно, пока грум поднимался на облучок. Так я и выяснила, что было его работой: кто-то же должен был присматривать за лошадьми, в конце концов ведь у кареты нет ключа зажигания, который можно вынуть, а на коня не положишь парковочный талон.

Кроме того, теперь я знала, что представляет собой каретный сарай: что-то вроде гаража для кареты, рядом со стойлами для лошадей. По-настоящему богатые люди имели собственный выезд, а Фоскери – то есть я и Себастьяно – явно принадлежали к этому сиятельному кругу. Реджинальд упомянул об этом вскользь, а мы приняли к сведению: «Чертовски хорошие лошади у тебя в конюшне, Себэстшен. Особенно пара серых! Нам придётся скоро выезжать верхом. Или ехать на фаэтоне – элегантная повозка! Тебе надо позаботиться, чтобы на все случаи у тебя в каретном сарае стояли разные экипажи!»

Книжный магазин представлял собой сплошные джунгли из стеллажей, которые со всех сторон выступали внутрь помещения, так что среди них приходилось лавировать как в слаломе.

– Дед, мы здесь! – крикнул Джерри.

– Сейчас приду. – Из-за стеллажа показался тщедушный седой мужчина лет шестидесяти. На нём был тёмный костюм с достойно повязанным галстуком. Седые волосы топорщились на голове слегка беспорядочно, в точности как у Джерри – должно быть, растрёпанность была генетическая. Но не это было первым, что бросалось в глаза, а деревянная нога. Она цокала по полу, когда старик шёл к нам, опираясь на трость, но выглядел он тем не менее бодро.

– Миледи, милорд, – он поклонился. – Для меня большая радость приветствовать вас в моей скромной лавке, – и в завершение приветствия он подмигнул: – Или мне называть вас Анной и Себастьяно?

Я была растеряна, Себастьяно тоже: я увидела удивление на его лице.

– А вы знаете, что мы?..

– …явились из другого времени? Да. В конце концов, я уже много лет здесь курьер и не раз работал вместе с мистером Маринеро.

Маринеро – это была фамилия Хосе, во всяком случае одна из его фамилий. Полное его имя звучало как Хосе Маринеро де ла Эмбаркасьён. Правда, я не знала, настоящая ли это фамилия или намёк на магическую красную гондолу, на которой он странствовал во времени в Венеции. Ведь по-испански эмбаркасьён означало что-то вроде лодочника.

– Хосе нам про это не говорил, – сказал Себастьяно.

– Он много про что не говорил, – пожаловалась я.

– Пожалуй, так оно и есть, – согласился мистер Скотт. – Если я правильно понял, для данного случая особенно важно, чтобы у вас двоих было как можно меньше предварительной информации. – Он посерьёзнел. – Я знаю только, что ваше задание имеет огромное значение. Самое большое, с каким мне приходилось здесь сталкиваться.

– У меня тоже постепенно складывается такое впечатление, – с расстановкой сказал Себастьяно. И торопливо добавил: – Вам не надо стоять. Джерри, принеси, пожалуйста, стул для дедушки.

– О, это лишнее, большое спасибо, – отмахнулся мистер Скотт. С жалобной улыбкой он перенёс свой вес на здоровую правую ногу. – Я целыми днями сижу и поэтому использую всякую возможность подвигаться. Это хотя и болезненно, но иначе я так и не научусь справляться с этим, – он указал на свой протез. – Это случилось только в прошлом году. Ссадина, которая вдруг воспалилась. Нога почернела, и доктор сказал, что если её не отнять, то я умру. То есть или я – или моя нога, – его смех звучал глуховато, и у меня мороз пробежал по спине. Всякий раз забываешь, какой отсталой была медицина в это время. Перед заражением крови и перед гангреной люди были бессильны. Безобидная рана могла стать столь же смертельной, как и бронхит, переходящий в воспаление лёгких. Беременность означала опасность для жизни – каждая четвёртая женщина умирала родами.

Путешествия во времени были иногда романтичны и могли служить развлечением, но жить в прошлые времена мне определённо не хотелось бы. Большинство людей тогда стояли одной ногой в могиле. То, что мистер Скотт вообще пережил ампутацию, было уже почти чудом, по крайней мере исключением. Всякий раз, когда я видела нечто такое, во мне всё протестовало, я находила просто ужасным то, что нельзя было помочь этим людям. Если бы было возможно прихватить сюда из будущего антибиотики и обезболивающие средства! Столько страданий можно было бы предотвратить.

– Ну идёмте же в подсобку, – позвал мистер Скотт. Он захромал впереди нас в уютное помещение с видом на маленький садик. Там – как и в торговом зале – стояли стеллажи с книгами и шкафы вдоль стен. Но всё же оставалось место для старомодных кресел и дивана с потёртой обивкой. – Садитесь, пожалуйста.

Я как раз собиралась это сделать, как тут из угла рядом с диваном послышался писк. В мелкой корзине, выстланной старым одеялом, лежала собака с выводком щенят.

Я в умилении присела перед корзиной на корточки, забыв про свой благородный наряд. Собака была по породе чем-то средним между спаниелем и канадской охотничьей, она смотрела на меня большими блестящими глазами и выглядела при этом по-настоящему гордой. Её малыши, числом четверо, грелись у неё под боком, пушистые комочки золотистого цвета, один из которых как раз поднял голову и тоже смотрел на меня. Сердце моё растопилось как сливочное масло на солнце.

Джерри присел рядом со мной и погладил длинные уши собаки.

– Тилли совсем свихнулась на своих щенках. Ведёт себя так, будто взяла главный выигрыш в лотерее.

– Но они и впрямь очень милые, – страстно воскликнула я. – Особенно этот маленький сорванец. У него уже есть кличка?

– Сизиф. Поначалу он с трудом пробивался к источнику пропитания. Ему приходилось расталкивать других, поэтому я и назвал его так. Двоих мы уже раздали, остальных тоже придётся отлучать от матери.

Я спонтанно протянула руку и осторожно погладила маленького Сизифа по шёрстке.

– Даже не думай, – сказал Себастьяно. Он уже сидел в кресле и смотрел на меня, забавляясь, как будто в точности знал, что со мной творится. Ну да, он знал это, ведь мы были знакомы давно и я ему уже не раз успела рассказать, как я люблю щенят и что хотела бы иметь когда-нибудь собственного.

Мистер Скотт положил руку на плечо своему внуку:

– Джерри, пойди к миссис Симмонс на кухню и попроси её подать нашим гостям чай.

– Будет сделано. – Джерри так и кинулся выполнять поручение дедушки, выбежав из комнаты через заднюю дверь.

Мистер Скотт снисходительно улыбнулся. На его лице отразилась нежность.

– Довольны ли вы услугами Джерри? – осведомился он.

– Абсолютно, – сказал Себастьяно. – Он прекрасно делает своё дело. – Себастьяно внимательно разглядывал книготорговца. – Так же как и вы. С момента нашего прибытия я не могу надивиться, с каким тщанием вы всё подготовили. Дом, персонал, обстановку… Помимо того, мы наслышаны о деревенском имении, о конюшне и собственном выезде… На что там ещё мы можем рассчитывать?

– На состояние, – сухо ответил мистер Скотт. – В течение недели вы должны получить представление о ваших банковских счетах. Всё это управляется компанией Ротшильд и сыновья на Сейнт-Суитинс-лэйн.

– Можно предположить, что состояние большое.

– Очень большое.

Я гладила щенка, погрузившись в свои мысли. Шёрстка у него была мягкая как шёлк, и он ластился к моей руке, его голова в точности помещалась в мою ладонь, будто подогнанная под неё.

– А как вы вышли на Ифигению и Реджинальда?

– Леди Уинтерботтом моя покупательница, она любит читать и удостаивает мой магазин частыми визитами. Когда мистер Маринеро поручил мне подготовить декорации для вас двоих, ни на чём при этом не экономя, я тут же подумал о леди Уинтерботтом. Я рассказал ей трогательную историю, согласно которой вы попали в шторм у берегов Португалии во время вашей поездки из Вест-Индии и потерпели кораблекрушение. При этом вам еле удалось спастись, но весь ваш багаж унесло течениями в Атлантику.

– Как осмотрительно с вашей стороны, – весело заметил Себастьяно.

Мистер Скотт ответил на его улыбку.

– Леди Уинтерботтом с жаром окунулась в задание, которое я ей поручил. Более того, она была по-настоящему воодушевлена, мало что доставляло ей такое удовольствие. – Мистер Скотт откашлялся: – Покупка одежды – это, так сказать, её конёк.

– А Реджинальд?

– Лорд Каслторп? О, его я знаю гораздо меньше, его привлекла к делу леди Уинтерботтом. Как я слышал, для него это не составляло большой сложности, так как ему самому пришлось после его возвращения с континента одеваться заново. Леди Уинтерботтом считает его изысканным молодым человеком. Он сражался в Испании пехотинцем под командованием Уэллсли и в Лондон вернулся лишь несколько недель тому назад. Из-за ранения его военная карьера преждевременно оборвалась. А иначе бы он далеко пошёл в военном деле. Богатый наследник, живёт в роскошной вилле на Уимпол-стрит.

– Он хочет ввести меня в клубы, – сказал Себастьяно.

– Хороший план. Нет лучшего пути, чтобы быстро войти в высшие круги, а если я правильно понимаю, это важно для выполнения вашего задания. Я помогу вам во всём, что в моей власти. А всё, что я не смогу сделать сам, сделает Джерри. Он толковый и прилежный малый. На него вы можете целиком положиться, парень простодушный, без тени коварства. Я могу поручиться за него всей своей жизнью.

Маленький Сизиф между тем выбрался из корзины и с любопытством обнюхивал пол. Когда вскоре после этого появилась экономка миссис Симмонс с подносом для сервировки чая, я еле успела подхватить щенка, чтобы он не попал ей под ноги. Я быстро взяла его на руки и села с ним на диван к Джерри, который налил нам чаю и казался при этом очень довольным. Себастьяно ещё раз подчёркнуто похвалил его, после чего он от смущения залился румянцем под всеми его веснушками. Мистер Скотт с дружелюбной иронией заметил, что для Джерри всё происходящее похоже на увлекательный приключенческий роман, в котором ему самому выпадает главная роль таинственного героя. Джерри ещё больше покраснел, но находчиво ответил, что это гораздо лучше романа, поскольку всё разыгрывается в реальной жизни. И наверняка во всём мире нет такой волнующей и необычной тайны, какую доверено охранять ему.

Мистер Скотт передал нам папку с документами, которые удостоверяли наши личности в банке и вообще всюду. Наряду с этим он донёс до нас ещё кое-какую информацию, в том числе относительно Ифигении Уинтерботтом. Она была вдовой виконта, который бо́льшую часть своего состояния проиграл в карты. Но пока он не проиграл и всё остальное, у него хватило приличия умереть от паралича сердца. Мне такой вывод показался жутковатым, но мистер Скотт сказал, что именно такими словами ему описывала дело сама Ифигения.

После смерти мужа она жила с небольшим штатом прислуги на Хафмун-стрит, в относительно скромном, но достойном доме, который ей достался от отца. Роскошное строение в Белгрейвии, где она жила во время брака со своим супругом лордом Уинтерботтомом, ей пришлось продать, поскольку супруг завалил этот дом залогами под самую трубу из-за своих карточных долгов. После этого ей осталось довольно сносное состояние, с которого она могла какое-то время жить. Правда, лишь до тех пор, пока она не сделает себе подходящую партию на брачном рынке. Чего, по словам мистера Скотта, не придётся долго ждать, потому что во всём Лондоне едва ли сыщется другая такая редкостная красавица, как леди Уинтерботтом. К ней уже сватались несколько претендентов, но она была разборчива и ждала действительно хорошего улова.

Себастьяно взял у меня Сизифа и вернул его в собачью корзину к Тилли:

– Нам уже пора приступить к кое-каким делам.

Я с сожалением встала. Щенок и впрямь был слишком милый, но я понимала, что он должен остаться здесь, потому что вскоре нам придётся возвращаться в 2013 год, куда мы никак не могли прихватить его с собой.

Мы условились с мистером Скоттом, что будем поддерживать связь через Джерри.

– Приходите в любое время, как только вам понадобится моя помощь, – сказал старый книготорговец, провожая нас до двери.

При виде выкладки книг на витрине я не могла устоять и с благоговением взяла в руки томик стихов лорда Байрона.

– Ты только посмотри, – взволнованно сказала я Себастьяно. – «Паломничество Чайльд-Гарольда»! Самое первое издание!

– Вышло в прошлом году, – подтвердил мистер Скотт. – Возьмите с собой, у меня их целая коробка.

– Спасибо! – в восторге сказала я. – Это для меня большая радость!

Я начала листать книгу ещё до того, как мы сели в экипаж (модель под названием «Тильбери», как сказал мне Джерри).

Мы поехали в Сити на Сейнт-Суитинс-лэйн, где остановились перед роскошным зданием явно недавней постройки, в котором находился банк компании «Ротшильд и сыновья». Я ждала в экипаже и читала стихи лорда Байрона, пока Себастьяно занимался делами в банке.

Через некоторое время он вернулся, держа под мышкой довольно громоздкую шкатулку.

– Ты только послушай, – я с восхищением зачитала ему несколько строф. То, что межгалактический переводчик сделал с этим текстом, было настоящим волшебством, потому что звучало это так, будто было написано на моём родном языке. – Ну не чудо ли?

– Что это?

– Пятистопный ямб лорда Байрона. Здесь он самый популярный и общепризнанный автор.

Себастьяно лишь рассеянно кивнул и сунул мне в руки кошель с монетами:

– Вот тебе немного наличности.

– Спасибо. Ну и что там было, в банке?

– Мы миллионеры, – объявил Себастьяно и выглядел при этом потрясённым. – В фунтах, кстати сказать. Подняться до такого здесь мало кто может. Похоже, мы тут и впрямь принадлежим к высшему классу. Вот, ты только взгляни! Фамильные драгоценности. – Он раскрыл шкатулку, и я с первого же взгляда была так ослеплена, что мне пришлось зажмуриться от блеска. На тёмно-синем бархате лежали сверкающие бриллианты и другие драгоценные камни в виде всевозможных украшений – колье, браслетов, серёг, булавок для галстуков, запонок, колец, гребней, застёжек для пояса. Себастьяно вытянул из шкатулки выдвижной ящичек, и там было всё то же, но в варианте с жемчугом.

– Ого! – ахнула я. – Особенно вот этот перстень с печаткой. Он по-настоящему крут.

– Признайся, лорд Байрон для тебя всё же круче, а?

– Ну, пожалуй. Это же первое издание. И при этом совершенно новенькое. И автор ещё жив! Ведь эта книжка – лишь начало «Паломничества Чайльд-Гарольда»! Я хочу сказать, он сейчас сидит где-то здесь в городе и продолжает сочинять, ну разве это не безумие? Теоретически он может быть членом клуба, куда ты сегодня под вечер собираешься пойти со стариной Реджи. – Мне вдруг пришла в голову одна мысль: – А возьми на всякий случай книжку, вдруг ты где-нибудь пересечёшься с лордом Байроном, попроси его подписать.

– Не гарантирую, – сказал Себастьяно.

– И попроси его обязательно надписать: «Для моей дорогой Анны».

После того, как мы надёжно припрятали ценности – Себастьяно обнаружил в своей комнате в письменном столе потайной ящик и запер в нём шкатулку, – мы раздумывали, к кому отправиться первым делом: к мистеру Тёрнеру или к мистеру Стивенсону. Поскольку Хосе явно считал существенным, чтобы мы поддерживали контакт с обоими, нам следовало как можно скорее озаботиться этим.

Однако не успели мы решить, кого из них навестить первым, как объявился мистер Фицджон: дескать, обед готов и может быть подан. Тут же мы обнаружили, что изрядно проголодались, и в один голос решили сперва поесть.

Пока мистер Фицджон и ещё несколько человек из прислуги вносили благоухающие блюда, мы осмотрели остальную часть дома. В том числе просторную столовую, в которой можно было устраивать большие банкеты, бальный зал, занимающий всю заднюю часть дома и оснащённый огромными люстрами, зеркалами в позолоченных рамах и диванчиками на гнутых ножках в стиле Людовика XV, и библиотеку, похожую на рабочий кабинет хозяина дома на втором этаже, но вдвое большую и с утроенным количеством книжных шкафов. Комнату для завтраков и салон для приёмов мы уже видели утром. Я стала озираться в поисках кухни, но Себастьяно сказал, что она внизу, как и прочие хозяйственные помещения.

– Ничего себе, крутое бунгало, – тихо сказала я, когда мы управились с осмотром. То есть я хотела это сказать, но у меня получилось: «Это невероятно роскошное жилище», и это значило, что нас кто-то слышит. Я обернулась – и действительно, в нескольких шагах от нас в зале стоял мистер Фицджон, словно статуя в серой одежде, устремив взгляд на свои такие же серые баш- маки.

– Кушать подано, – вежливо сказал он.

Во время обеда, который мы для удобства поглощали в комнате для завтраков, я чувствовала себя немного неуютно, потому что вокруг нас постоянно находились люди, которые нам прислуживали, причём не одна подавальщица Жани, как сегодня утром, а ещё и мистер и миссис Фицджон, а также юноша в ливрее, которого нам представили как Седрика, одного из слуг. Что указывало на то, что слуг в доме много.

Как за моим, так и за стулом Себастьяно всё время кто-то стоял, готовый по малейшему мановению руки подскочить и подложить кусочек или заново наполнить стакан. Для питья мы заказали лимонад, и нас поэтому, вероятно, причислили к оригиналам, поскольку мы не выбрали вино. Но поскольку мы и по официальной версии происходили из другого конца света, эта особенность значила не так много. С тем же основанием мы могли притвориться за обедом немного капризными, потому что поданные нам блюда не всегда были нам знакомы. Не то чтобы мне это не нравилось, но просто требовало привычки. Был ягнёнок с мятным соусом, запечённые устрицы в яичном тесте, треска на пару́, жареная печень и ростбиф с неопределимым, маслянистым гарниром – я позднее узнала, что это был йоркширский пудинг. Я отведала всего понемногу и остановилась на ростбифе. И ещё попросила у Жани добавки зелёного горошка. На десерт было несколько видов пирога и взбитых со сливками и яйцом кремов, но всего было так много, что мы едва попробовали. Я уж хотела было сказать что-то вроде: «В следующий раз мне хватило бы глазуньи с жареной картошкой, а десерт и вообще не обязательно», но предпочла сдержаться, сообразив, что весь персонал ведь столуется тут же, и меню из многих блюд порадует их больше, чем глазунья. Жани выглядела так, что ей не повредило бы несколько хороших обедов, она была слишком худа, и Седрик тоже был не старше неё, он ещё рос – мальчики в его возрасте нуждаются в обильной пище.

Я весело посмотрела на обоих:

– Так много осталось. Надеюсь, вы сможете всё это разогреть.

Они непонимающе переглянулись. Мистер Фицджон откашлялся:

– Прислуга ест на кухне. Им подаётся лишь простая еда.

– Вы хотите сказать, что всё это… – я указала на серебряные миски и всё ещё полные блюда —…было только для нас?

– Ну, повариха, а также миссис Фицджон и я, ничтожный, забираем остаток себе. Для низшей обслуги еда готовится отдельно.

Ну это ли не верх дискриминации!

– И что же получат сегодня Седрик и Жани? – поинтересовалась я.

– Оба уже поели.

– И что они ели?

Седрик и Жани стыдливо потупились.

– Отвечайте на вопрос вашей госпожи, – приказал мистер Фицджон.

– Картофельный суп, миледи, – пугливым шёпотом прошелестела Жани.

– Только картофельный суп?

– Каждый получил ещё и по кусочку хлеба, – добавил Седрик, покраснев.

Себастьяно предостерегающе пнул меня под столом, но я уже не могла остановиться.

– Я хотела бы, чтобы отныне в доме все ели то же, что и мы. Я против эксплуатации на рабочем месте. – И к этому я ещё смело добавила: – Кроме того, я хочу, чтобы Жани и Седрик работали в день не больше восьми часов. Самое большее.

Мистер Фицджон принял это указание к сведению с непроницаемой миной и вежливым кивком, тогда как Седрик и Жани смотрели на меня, открыв рот, и даже когда они убирали со стола, на лицах их было такое выражение, будто они только что пережили нечто совершенно абсурдное.

– Я бы выпила ещё чашку кофе, если это не потребует слишком больших усилий, – сказала я мистеру Фицджону. – И к кофе горячее молоко.

– Разумеется, миледи, – он с коротким поклоном покинул комнату.

Когда Жани и Седрик хотели последовать за ним с использованными тарелками, я их задержала:

– Погодите. У меня есть для вас ещё кое-что. – Я достала из кошеля, полученного от Себастьяно, несколько монет: – Вот. Купите себе что-нибудь хорошее.

– Большое спасибо, миледи! – Седрик сделал глубокий поясной поклон, и Жани одновременно с ним присела в подобии придворного книксена. И оба молниеносно исчезли, словно боясь, что я могу передумать.

– Ну что такого? – оправдывалась я, когда мы с Себастьяно остались одни и он бросил на меня странный взгляд. – Ты их видел? Им самое большее лет по пятнадцать или шестнадцать, а им приходится подавать нам всю эту благородную жратву после того, как сами они ели пустой картофельный суп! И про закон о минимальной оплате труда они здесь наверняка ещё ничего не слыхали.

Себастьяно состроил комически-отчаянную гримасу:

– Ты прибыла сюда с рабской плантации и протестуешь против эксплуатации на рабочем месте. Тебе ничего тут не кажется странным? Не видишь никакого противоречия?

Я отрицательно помотала головой:

– Но это мы уже объяснили. В конце концов, я сегодня утром чётко заявила мистеру Фицджону, что мы собираемся отпустить наших рабов.

На его губах играла улыбка:

– И что же тогда станет с нашими плантациями?

– По мне так мы могли бы их тотчас продать. Ведь мы живём теперь в Лондоне, а не на Барбадосе.

Его ухмылка стала шире, и он наклонился ко мне, чтобы поцеловать. Мы немного поласкались – и потом разъединились как раз вовремя, когда миссис Фрицджон явилась с кофе и горячим молоком. Я развела себе что-то вроде кофе латте и при этом с тоской думала о Венеции, где могла бы сейчас сидеть с Себастьяно на площади Сан-Марко на солнышке и пить настоящий кофе с молоком. А вместо этого нам предстояло здесь выполнить задание, о котором мы ничего не знали и не было ясно даже, где и как мы могли о нём разузнать.

Себастьяно вынул из кармашка своего безупречно скроенного шёлкового жилета золотые часы и раскрыл их одним движением запястья.

– Ух ты! – восхитилась я. – Ты специально тренировался?

– Немного. – Себастьяно снова защёлкнул крышку часов. – Сейчас почти два. Через час Кен-жених хочет быть со мной в клубе Уайт. Я думаю, мы лучше перенесём на завтра наш визит к мистеру Тёрнеру и мистеру Стивенсону, тогда у нас будет больше времени.

– О’кей. Тогда я буду читать, пока Ифигения не зайдёт ко мне с новой камеристкой. – Я задумчиво посмотрела на Себастьяно: – Если у меня будет камеристка, не надо ли и тебе тоже обзавестись камердинером?

– О, у меня уже есть. Его зовут Микс, и он уже прочитал мне целый доклад о том, что истинные джентльмены сейчас носят причёски в стиле «Брут».

– Брут? Имеется в виду тот парень, который убил Цезаря?

– Думаю, да.

– И у него была причёска как из аэродинамической трубы?

– Понятия не имею, но предполагаю.

– Ну, тогда по крайней мере ясно, почему ты сегодня такой взлохмаченный. А я уже думала, что ты не нашёл расчёску.

– У Микса случился бы нервный срыв, если бы он мог это слышать. Он приложил столько стараний. И ко всему остальному тоже. Сегодня утром, пока ты спала, он по меньшей мере час был занят тем, что доводил до нужной температуры воду для бритья, до блеска начищал мои сапоги и фасонно повязывал мне вот это, – Себастьяно подёргал свой элегантно повязанный белоснежный галстук. Этот модный приём он называет trône d’amour. Только не спрашивай меня почему.

– Так или иначе выглядит это суперски. Ты выглядишь суперски. – Только я хотела поцелуем доказать ему, как сильно я впечатлена, как в дверь снова постучались, и на сцене вновь возник мистер Фицджон. Я быстро упала на свой стул и спряталась за своей пустой кофейной чашкой, насколько это было возможно. Нам следовало бы вести себя осторожнее, иначе вся наша маскировка разлетится ещё до того, как мы поймём, в чём вообще состоит наша задача как стражей времени.

Мистер Фицджон принёс нам послание – сложенный листок, запечатанный каплей затвердевшего воска. Листок опять лежал – в соответствии со здешней манерой – на серебряном подносике.

– Только что поступило пенни-почтой, – доложил мистер Фицджон.

Список незнакомых понятий всё множился, но на сей раз я хотя бы могла догадаться, о чём идёт речь.

– Что-то важное? – с любопытством спросила я, когда Себастьяно распечатал конверт и пробежал послание глазами.

– Ах, ничего особенного, – ответил он скучающим тоном, но он не мог меня провести, мне тотчас бросилось в глаза, как он напрягся при чтении.

– Угодно ли что-нибудь ещё вашему сиятельству? – осведомился мистер Фицджон.

– Да. Велите сейчас же подъехать Джерри с экипажем. Нам надо ещё кое-что сделать.

– Охотно, милорд.

Себастьяно дождался, когда дворецкий снова покинет помещение, потом очень серьёзно посмотрел на меня и протянул мне послание. Оно состояло всего лишь из одной строки, тем не менее я испугалась, прочитав, потому что послание было от Хосе.

Немедленно и без шума отправляйтесь на Спитлфилдз. Вам необходимо вернуться.

Мы не теряли времени и не взяли с собой ничего, кроме пары вещей, которые, на наш взгляд, было бы расточительством бросать здесь. Первым делом шкатулку с драгоценностями и деньги, которые Себастьяно снял в банке в виде довольно большой суммы и которые – как и драгоценности – принадлежали объединению стражей времени, состояние которого использовалось для заданий во всех возможных эпохах. Хосе возьмёт это себе, и они снова исчезнут в большом общем котле, как всегда, когда мы возвращались с наших заданий.

Неожиданный приказ возвращаться меня хотя и беспокоил, но вместе с тем я испытывала облегчение, потому что вся эта работа с самого начала содержала в себе нечто такое, что внушало мне необъяснимый страх. Кошмары прошлой ночи всё ещё продолжали каким-то образом присутствовать; казалось, они постоянно подстерегали меня и ждали за углом. Поэтому я не жалела о том, что нам так быстро приказано исчезнуть. Немного жаль было, что мы не смогли проститься с нашими слугами, ведь все были очень добры к нам. Однако указание Хосе не привлекать к себе внимания было совершенно однозначно. Хотя мне это давалось с трудом, я держала язык за зубами и делала вид, что мы хотим предпринять лишь небольшой выезд в Сити.

Несмотря на это, я использовала возможность сунуть на ходу в руку Жани, которая как раз смахивала пуховым веником пыль с перил лестницы, две крупные золотые монеты. Я, правда, понятия не имела, много ли это, но её широко распахнутые глаза подтвердили, что очень много, больше, чем она когда-либо видела.

– Тс-с-с, – прошептала я, удостоверившись, что никто не видел этого. – Одна монета для тебя, другая для Седрика! Но никому ни слова!

Она нервно кивнула, и я надеялась, что скоро она перестанет выглядеть перепуганным кроликом, в противном случае кто-нибудь заметит, что ей неожиданно привалили деньги. Она быстро опустила монеты в карман своего фартука, а я побежала к двери, где Себастьяно уже с нетерпением поджидал меня.

– Что это у тебя? – спросил он на пути к экипажу.

– Эта штука? Её называют ретикюль. Это что-то вроде сумочки.

– Нет, я имею в виду: что у тебя в нём?

– О, кошель с деньгами. И… э-э… кое-что почитать по дороге. – Заметив его взгляд, я быстро добавила: – Это всего две тоненькие книжечки! Только Байрон и Джейн Остин! Я знаю, что этого нельзя делать. Но Себастьяно, это же первые издания! Их у нас практически больше нет, а если есть, то совсем уж древние и растрёпанные и только в стеклянных витринах в музее. Я тебе клянусь, я припрячу надёжно и никому не покажу! Даже Ванессе! – Я точно знала, что её интересовали бы только сумочка и мой наряд, но ведь эти вещи так и так перекочуют, как обычно, в костюмный фонд, который Старейшины содержат для наших путешествий во времени.

Я умоляюще смотрела на Себастьяно:

– Такого, как с бриллиантами в морозилке, больше не повторится, на сей раз я буду бдительнее, обещаю!

Он вздохнул:

– Ну как хочешь. Всё равно те, кому книги попадутся на глаза, сочтут их подделкой.

Об этом я вообще пока не думала, а ведь это лежало на поверхности. Я задумчиво остановилась посреди улицы.

– Знаешь, я могла бы…

– Нет. Британская энциклопедия останется в книжном шкафу.

На сей раз была моя очередь вздыхать:

– Ну, хорошо.

Джерри уже спрыгнул с облучка и раскрыл перед нами дверцу:

– Миледи, милорд.

– Джерри, ты спокойно можешь называть нас по именам, – сказала я так тихо, что Жако, морщинистый грум на запятках, не мог услышать. – Ты же знаешь, что мы не аристократы.

Он покраснел под веснушками и неуверенно улыбнулся:

– Это будет производить плохое впечатление, если я на людях буду говорить с вами как с приятелями, так что лучше не рисковать.

– И всё равно ты отличный товарищ, – сказала я. Преобразователь сделал из этого слова превосходного спутника, но ведь это ничего не меняло в положении дел. Я пару раз сглотнула, поднимаясь с помощью Джерри в экипаж, ведь могло так случиться, что мы виделись с ним сегодня в последний раз. Было довольно-таки неправдоподобно, что я и Себастьяно ещё раз получим задание в лондонском прошлом, потому что для нас это была работа на подмене – Хосе нужно было на короткое время подменить Старейшину, который обычно руководил здесь ранними эпохами. Это было самое глупое в нашем деле: встречаешь милых людей, а потом вынужден расставаться с ними навсегда.

– Куда едем, милорд? – спросил Джерри.

Себастьяно, уже одной ногой в экипаже, повернулся к нему:

– На Спитлфилдз.

– О. Вы хотите…

– Да, – спокойно сказал Себастьяно. – Мистер Маринеро ждёт нас там.

Джерри выглядел сокрушённым, много вопросов стояло у него в глазах, но он ничего не сказал, а захлопнул дверцу и занял своё место на облучке. Сразу после этого он щёлкнул кнутом, и упряжка лошадей тронулась. Вскоре экипаж покатился в стабильном темпе по улицам Сити в восточном направлении. Я молча откинулась на плечо Себастьяно. Моя голова разом наполнилась заботами.

В свете дня на Спитлфилдзе было ещё безотраднее, чем ночью. Утлые домишки были погружены в туман от вонючего кухонного чада, который выбивался изо всех щелей, а люди были одеты так бедно, что мне захотелось сразу выйти и раздать все мои оставшиеся деньги; главным образом детям, таким худым и бледным, что у меня сжималось сердце. Но Себастьяно с сожалением покачал головой, когда я предложила раздарить свои монеты.

– Тогда мы навесим себе на шею сотни попрошаек и уже никогда не доберёмся до церкви.

Всё вокруг казалось грязным и запущенным. Мы проезжали мимо фабрики, откуда доносился оглушительный шум. Те, кто там работал, рано или поздно обречены были на потерю слуха или полную глухоту.

– Видимо, ткани, – ответил Себастьяно на мой вопрос, что тут производят. – А грохот исходит от паровых машин.

И верно, я об этом читала. В эту эпоху при помощи паровых машин Англия сильно продвинулась в новую эру – эру индустриализации и массового производства. Ценой бедных людей, которые израбатывались ради этого.

Хосе ждал нас у маленькой церкви. Он казался непривычно мрачным, лицо было изрыто морщинами больше обычного.

– Что случилось? – спросил Себастьяно.

Хосе лишь коротко покачал головой и взглянул на Джерри, который передал экипаж груму и пришёл к нам в церковь. Пока мальчик был рядом, Хосе не мог говорить с нами откровенно.

Однако внимание Джерри как раз отвлекли.

– О боже, – в тревоге воскликнул он. – Опять эта женщина. Она направляется прямиком к нам.

Я обернулась – и правда, на нас с широкой улыбкой надвигалась Молли Фландерс. На сей раз она была вся в розовом, а на её поднятых вверх локонах громоздилась башня из страусиных перьев.

– Избавь нас от неё, – сказал Хосе Джерри. Он сунул мальчику в руку несколько золотых монет, потом отпер двери церкви. – Следуйте за мной, – сказал он через плечо мне и Себастьяно.

– Но… – Джерри было запротестовал, но Хосе уже вошёл внутрь.

– Не тот ли это рыжеволосый джентльмен, – услышали мы радостное восклицание Молли, но тут Себастьяно закрыл за собой двери церкви и запер её изнутри на засов по велению Хосе.

– Может, хотя бы теперь ты нам расскажешь, что случилось? – спросил он.

Хосе первым поспешил к колонне.

– Давайте сперва перепрыгнем. Мы не можем терять времени. Вам надо вернуться, пока это ещё возможно.

– Пока это ещё возможно? – испуганно повторила я. – А почему это может оказаться невозможным?

Но Хосе безмолвно поднял руку и вытянул её в воздух подле колонны, после чего вокруг его пальцев появилось мерцание. Себастьяно подтянул меня ближе к Хосе и крепко обнял обеими руками, ведь он знал, какой страх я испытывала перед каждым прыжком во времени.

Тут всё вокруг нас начало вибрировать, всё сильнее, пока не зашатался пол у меня под ногами. Меня затрясло, вокруг меня слышался грохот, я ощутила могучую силу тяги времени до самой глубины моего тела. К этому добавился холод, такой ледяной и зловещий, как ничто другое на свете, во всяком случае ничто естественной природы. Грохот становился громче, мерцающий свет усиливался и становился слепящим, прокалывая насквозь даже мои сомкнутые веки. Как раз когда я думала, что больше не смогу выдержать ни одного мгновения, прозвучал взрыв, который разом всё погасил.

Однако на сей раз меня не поглотила чернота времени, а я просто была отброшена на пол сильной ударной волной. Со всех сторон посыпались обломки камней, один из них больно задел меня за плечо. Я понятия не имела, что произошло, но точно знала одно: что-то при этом прыжке основательно пошло не так.

Часть вторая

Я лежала плашмя на спине, в воздухе пахло горелым. В панике я села.

– Себастьяно?

– Я здесь. – Он тоже был повержен и лежал недалеко от меня. Он быстро протянул ко мне руку, и сообща мы поднялись на ноги.

– Ты не ранена? – с тревогой спросил он.

Я потёрла плечо. Оно немного болело, но даже ткань моего пальто уцелела.

– Только немного ушиблась. А ты?

– Всё в порядке. Пострадал только узел моего галстука. Микс был бы безутешен.

Он выковырнул камень из накрахмаленного воротника своей рубашки.

Мы всё ещё находились в церкви, но никаких следов Хосе не было. Там, где он только что стоял, в полу зияла глубокая дыра, как будто кто-то сокрушил плиты огромным молотом. Вокруг валялись выломанные камни, разбросанные на расстояние в несколько метров. Из почернелой, оплавленной глубины поднимались тёмные струйки дыма. Если не считать этого, всё выглядело так, как несколько минут назад: коптящие свечи по обе стороны от сурового Иисуса, пучки засохших цветов на ступенях лестницы, пятна воска на покрывале алтаря, литургические одеяния на скамье. Единственной переменой была дыра в полу.

– Что произошло? – Я растерянно смотрела на Себастьяно. – Ворота стали нестабильными? Может, кто-то видел нас во время прыжка?

– Нет, от этого не бывает повреждений. В таком случае просто не происходит ничего. И тогда Хосе был бы ещё здесь. – Он пнул один из валявшихся каменных обломков. – Не спрашивай меня, почему он прыгнул без нас, у меня нет ни малейшей догадки.

– С тобой когда-нибудь случалось такое?

Мрачный Себастьяно отрицательно помотал головой.

Снаружи в дверь сильно постучали. Себастьяно пошёл открыть – то был Джерри, он услышал взрыв и теперь испуганно заглядывал внутрь церкви.

– Что случилось?

На заднем плане возникла деловитая Молли Фландерс; должно быть, Джерри не удалось избавиться от неё. Она с любопытством выглядывала из-за его плеча.

– Тут прозвучало что-то похожее на могучее «аминь», – благодушно сказала она. – Или всё же больше тянет на заряд чёрного пороха?

– Джерри, пожалуйста, подожди нас немного, – попросил Себастьяно. – Мы тут ещё не управились.

– Да, но…

Себастьяно захлопнул дверь у него под носом, прежде чем тот успел облечь свой протест в слова.

– Что ты собираешься делать? – спросила я.

– Ждать. Может статься, Хосе ещё вернётся.

Мы отряхнули пыль с одежды и сели на ближайшую церковную скамью. При этом мы старались избегать застывшего укоризненного взгляда деревянного Христа и не слишком пристально рассматривать развороченный пол у колонны. Себастьяно обнял меня, и мы вместе предавались своим гнетущим мыслям.

Минут пять ничего не происходило. Потом внезапно распахнулась дверь ризницы, и оттуда вывалился священнослужитель, с подозрением оглядевший нас. Когда он увидел разрушенный пол, тут же начал причитать, и Себастьяно с трудом удалось удержать его от вызова полиции. Священнослужитель то и дело жалобно повторял, что с самого начала не доверял этому одноглазому негодяю.

– Не надо было брать у него деньги, ведь ясно же: он использует церковь для каких-то тёмных и противоестественных делишек!

С этим он попал в точку, но Себастьяно удалось погасить его гнев встречными мерами. Свёрток банкнот поменял владельца.

– Этого должно хватить на починку пола, – сказал он. – А на остаток можно будет поправить кровлю. Или установить новую фигуру Иисуса.

Священнослужитель возмущённо указал нам на то, что деревянный спаситель изготовлен его собственным братом, истинным мастером резьбы по дереву, но тем не менее моментально пересчитал деньги и после этого милостиво отпустил нас с миром.

Когда мы вышли из церкви, бедняга Джерри всё ещё находился под осадой Молли Фландерс.

– Я дал этой бабе гинею, – пожаловался он. – Но она всё равно не уходит.

– Но ты же дал мне деньги в плату за моё общество, – здраво рассудила Молли. – Это обычная сделка, какую я заключаю с господами, нуждающимися в любви.

– Я не нуждаюсь в любви.

– О, ещё как нуждаешься. Все молодые джентльмены в твоём возрасте нуждаются, только не притворяются такими запуганными, как ты.

Она улыбнулась груму Жако, который стоял на запятках экипажа, и он беззубо улыбнулся ей в ответ.

– Видишь, даже этот ископаемый старик способен оценить очарование красивой дамы, верно?

Жако согласно подмигнул.

Себастьяно помог мне сесть в экипаж.

– Я предлагаю вам продолжить эту беседу в другой раз. Нам надо ехать.

Джерри с облегчением взобрался на облучок.

– Назад, на Гросвенор-сквер, милорд?

– Нет, сперва к твоему дедушке, Джерри. – Себастьяно поднялся ко мне в экипаж и закрыл дверцу.

Во время поездки мы тихо совещались, что нам теперь делать, но, поскольку мы понятия не имели, что произошло, у нас не было ни одной блестящей идеи. Поэтому мы решили пока просто продолжать то, что было изначально запланировано, то есть обозначено в записке Хосе. Ну разве что у мистера Скотта появится лучший план.

Старый книготорговец опять пригласил нас в свою подсобку, чтобы можно было поговорить без помех. После того как Себастьяно рассказал ему, что произошло, лицо его посерьёзнело.

– Мистер Маринеро уже высказывал опасения, что нечто такое может произойти, однако он надеялся, что с порталом в церкви этого не случится, потому что он маленький, незначительный и едва известный.

– Не случится чего? – насторожился Себастьяно.

– Разрушения. Это не первые ворота, уничтоженные в момент их использования. Мистер Маринеро упоминал, что в последние дни это коснулось нескольких переходов.

Я от страха чуть не выронила Сизифа, которого взяла было на руки оттого, что у него был такой сиротливый вид. Его братья и сёстры уже исчезли – видимо, обрели за это время свой новый дом.

– А что он ещё говорил? – спросил Себастьяно. Я видела, как он побледнел под своим загаром.

– Что у него ещё есть один или два козыря и что он – в случае если при переходе что-то пойдёт не так – приложит все усилия, чтобы вернуться через другой портал, если в Англии ещё остался хоть один.

– «Остался»? – в ужасе повторила я. – А что с главным порталом на Трафальгарской площади?

Мистер Скотт лишь озабоченно покачал головой.

У Джерри, который перед тем лишь молча слушал, в удивлении вырвалось:

– Так вот отчего там большая яма! Сегодня утром обнаружилась. Люди говорили, что ночью туда, должно быть, ударила молния, но ведь никакой грозы не было. Другие говорили, что кто-то выстрелил по площади из пушки, но ведь тогда нашли бы ядро. Но ядра никакого нет.

– А не говорил ли господин Маринеро, кто в ответе за разрушение порталов? – продолжал допытываться Себастьяно.

– Какие-то враждебные силы, – пожал плечами мистер Скотт. – Он говорил, что никак не ожидал этого, видимо, в деле замешан некто, кого он даже не принимал в расчёт. Он сказал, что это может привести к самому худшему.

Я при этих словах чуть не захлебнулась воздухом, а Сизиф тихо взвизгнул. Видимо, в испуге я слишком стиснула его. Я осторожно опустила его в собачью корзину, откуда он тут же снова выбрался и неловко тёрся о мои щиколотки.

– Не упоминал ли он каких-то подробностей? – спросил Себастьяно.

– Нет. Но он для вас кое-что оставил. – Мистер Скотт застучал своей деревянной ногой по полу, дохромал до стеллажа и извлёк тяжёлую, в кожаном переплёте книгу. Он протянул её Себастьяно, и тот в недоумении вгляделся в переплёт с буквами золотого тиснения:

– Собрание пьес Шекспира?

– Он что-то там пометил.

Себастьяно принялся листать книгу и, наконец, остановился:

– Вот тут подчёркнуто. Даже дважды. Сразу в первом акте «Генриха Пятого». – Он медленно прочитал вслух: – Внушив, что эта сцена – королевство. Актеры – принцы, зрители – монархи![2]

– Что это значит? – спросил Джерри.

– Если бы я знал, – ответил Себастьяно. Он полистал книгу ещё, но больше ему пока не попалось подчёркнутых мест. – Поищем дома, – сказал он наконец. – Я возьму книгу с собой, если вы позволите.

– Конечно. – Мистер Скотт проводил нас до двери магазина. – Не сомневайтесь, приходите ко мне в любое время, если у вас будут вопросы.

Джерри поднял с пола Сизифа, который трусил позади меня:

– Эй, а ты куда собрался, забияка? – На его веснушчатом лице проступила улыбка: – Я думаю, он в вас влюбился, миледи.

Словно в подтверждение, Сизиф коротко взвизгнул. Мне стало не по себе от грусти, когда я заглянула в большие собачьи глаза, однако Себастьяно взял меня под руку и вывел из магазина:

– Я уже говорил тебе: даже не думай.

Джерри передал щенка своему дедушке и пошёл за нами к экипажу.

Ещё по пути на Гросвенор-сквер мы рылись в томе Шекспира в поисках новых отметок, но до прибытия так ничего и не нашли. Приехали мы в самый подходящий момент – наш новый дальний родственник, лорд Реджинальд Каслторп, он же Кен-жених, стоял перед домом и радостно махал нам.

– А я уже хотел уйти! – Он вежливо поклонился мне: – Кузина Анна. – Потом, высоко подняв брови, оглядел Себастьяно: – Ах ты, боже мой. Галстук в полном беспорядке. И что это у вас на плечах – никак пыль? – Он нахмурился: – Боюсь, что в таком виде в Уайте показаться нельзя, кузен. Приведи себя сначала в порядок.

– Не беспокойся, приведу. Зайдём в дом, и попроси дворецкого принести тебе в библиотеку что-нибудь выпить.

– С удовольствием. – Реджинальд указал на толстый том Шекспира: – Ты увлечён театром?

– О да, я люблю театр, – подтвердил Себастьяно.

– Тогда ты угодил в правильное место. Театр и опера – этим Лондон знаменит. У меня забронирована ложа в Королевском театре, мы могли бы вместе сходить туда на представление.

– Туда несомненно ходит множество влиятельных людей, не так ли?

– Действительно так, – подтвердил Реджинальд. – В ложах появляются высшие круги, вплоть до принца-регента. В конце концов, это удовольствие стоит две с половиной тысячи за сезон, это могут себе позволить лишь немногие.

– Мы с сестрой непременно составим тебе как-нибудь компанию, Реджинальд, и с радостью. – Себастьяно остановился во входной галерее с колоннами и постучал молоточком в дверь. Мистер Фицджон открыл и с поклоном впустил нас внутрь. Его мина не выказала ни малейшего движения, кроме стабильной отрешенной любезности. Если он и был удивлён состоянием наших туалетов, то никак не показал этого – хорошо вышколенный дворецкий.

– Мистер Фицджон, пожалуйста, принесите лорду Каслторпу в библиотеку чего-нибудь прохладительного.

Я смотрела на Себастьяно с восхищением. Он говорил с точно выверенным градусом снисхождения и благородства. Не слишком высокомерно, но и без лишнего дружелюбия. Прямо как настоящий лорд, как будто он всю свою жизнь провёл пятым виконтом Фоскери (я между делом уже разузнала, что это было его действующим титулом).

Он направился к лестнице:

– Я быстро переоденусь.

– Подожди, я с тобой, – я поспешила за ним, мне не терпелось продолжить поиски в томе Шекспира. Но наверху, возникнув словно ниоткуда, путь мне преградила миссис Фицджон и доложила, что моя новая камеристка уже прибыла.

– Полчаса назад здесь была леди Уинтерботтом и привезла её с собой. К сожалению, она не могла задержаться и подождать и потому велела передать, что снова заглянет в пять часов, чтобы забрать вас на обещанный выезд в Гайд-парк. А камеристку оставила здесь. Её зовут Бриджит, она ждёт внизу, на кухне.

– Ах, – сказала я без воодушевления. И спросила себя, так ли уж обязательно мне нужна камеристка. Большинство платьев из моей переполненной гардеробной я могла бы надеть и без посторонней помощи, да и со своими волосами я разберусь самостоятельно. Однако потом я вспомнила, что вся эта помпа служила прежде всего одной цели, а именно создать как можно более достоверное впечатление, что я богатейшая родовитая леди. Другими словами, без камеристки никак. Если у Себастьяно есть камердинер, то у меня должна быть камеристка, вот и всё.

– Вы можете послать Бриджит ко мне наверх, – сказала я. – В мою утреннюю комнату, – добавила я как можно величественнее.

Миссис Фицджон склонила голову, при этом ни один краешек на её накрахмаленном чепце не дрогнул, и заскользила прочь к лестнице, шелестя своими юбками.

Себастьяно вместе с томом Шекспира скрылся в своей комнате. Я успела при этом бросить лишь один взгляд на его камердинера Микса, который его там встречал – расфранчённый тип в полосатой серо-чёрной ливрее.

В утренней комнате я уселась в кресло с томиком «Разума и чувства» и попыталась читать, однако не могла толком сосредоточиться, потому что постоянно сбивалась мыслью на разрушенный портал в Спитлфилдзе. И на замечание мистера Скотта, вернее, на замечание Хосе, которое мистер Скотт лишь повторил для нас: враждебные силы. Одни только эти два слова звучали столь угрожающе, что у меня холодок пробегал по спине.

Без сомнений, в этой игре был замешан кто-то из Старейшин, и ничего хорошего от этого ждать не приходилось. Я надеялась, что Хосе скоро снова вернётся – не знаю уж, через какой портал.

Я быстро долистала до того места, где Эдвард Феррарс наконец делает предложение красивой, но обедневшей Элинор Дэшвуд. И только я вошла в романтическое настроение, как моё чтение прервал стук в дверь.

Миссис Фицджон ввела в комнату молодую женщину.

– Вот камеристка Бриджит, миледи.

Бриджит было с виду лет двадцать пять, и она походила на толстощёкого позолоченного ангела. Одета она была в скромное коричневое платье, но всё равно могла бы послужить хорошей рекламой рождественского печенья или шариков «Моцарт». Из-под её шляпы выбивались светлые кудряшки, и её хорошенькое лицо светилось свежим румянцем, который гарантированно имел природное происхождение. Телом она была чуть полновата – как человек, который любит поесть, да и в остальном не чурается радостей жизни.

Правда, в настоящий момент она вряд ли испытывала удовольствие, скорее наоборот: на её круглом ангельском личике выражалась озабоченность.

– Мне распорядиться приготовить для Бриджит комнату в мансарде? – осведомилась миссис Фицджон.

– Да, это было бы хорошо, – согласилась я и почувствовала облегчение, когда она ушуршала своими юбками прочь. Что-то было в миссис Фицджон такое, что меня нервировало. То ли страдальческое выражение лица, то ли напряжённая поза, трудно сказать, но в её присутствии у меня постоянно было такое чувство, будто я её эксплуатирую. Просто не в моём характере было рассчитывать на помощь слуг, тем более в таком количестве. Если посчитать всю прислугу, какая мне попадалась в этом доме или упоминалась в разговоре, то легко набиралась дюжина.

А теперь у меня была ещё и камеристка. Я как раз собиралась с мыслями, что бы такое ей сказать, как вдруг заметила, что она что-то шепчет.

– Вы меня вышвырнете, – лепетала она. – И я окажусь на улице, и мне не останется ничего другого, как торговать своим телом. А зимой меня будет согревать только джин.

– Что-что?

Бриджит вздрогнула и подняла на меня свои голубые глаза:

– Ничего.

– Нет, ты что-то говорила сейчас сама себе.

Она густо покраснела:

– Я сожалею, миледи! Это какая-то злосчастная одержимость, которую я иногда не могу побороть. Это приступы, я перед ними бессильна. Но я клянусь вам, я постараюсь сдерживаться! – Она в отчаянии сделала шаг вперёд и присела в глубоком книксене. – Я хорошая камеристка!

– Да я тебе верю, – сказала я и великодушно добавила: – Можешь говорить с собой вслух сколько угодно. Я иногда тоже так делаю.

– Правда?

– Конечно. Все так делают. – Только не в присутствии других, мысленно добавила я, но не сказала, потому что у меня сложилось впечатление, что для неё это настоящая проблема.

Она с облегчением улыбнулась мне:

– Вы так добры, миледи!

– Бриджит, я должна тебе кое в чём признаться. До сих пор у меня не было настоящей камеристки. – Заметив на её лице выражение недоверия, я быстро добавила: – Разумеется, у меня были рабыни. И даже очень много. Ведь мы приехали сюда с плантации, его сиятельство и я. И к настоящей камеристке мне ещё надо привыкнуть. Я хочу, чтобы ты это знала, прежде чем начнёшь работать.

– О, я все свои обязанности умею выполнять по малейшему сигналу, – заверила меня Бриджит. – Уж точно не хуже десятерых рабынь, вместе взятых! Нет, даже гораздо лучше! Я и без приказа вижу, что нужно сделать!

Я заметила, что она неправильно меня поняла.

– Ты не должна работать ни больше, ни лучше даже одной рабыни. Я хотела этим сказать, что многие вещи я могу сделать и сама, например, одеваться, раздеваться, причёсываться.

– Зачем же у вас тогда было множество рабынь, если вы всё это делаете сами? – пролепетала Бриджит. И содрогнулась: – Ну вот, опять это началось! Пожалуйста, простите меня, миледи! Я не хотела это говорить!

– Нет, ничего. Ты ведь права. В этом есть… противоречие, не так ли? – Я ненадолго задумалась. – Ну да, это правда, я ненавижу рабство. И поэтому я всегда предпочитала делать всё сама.

– То есть вы вообще не хотите камеристку? – с испугом уточнила Бриджит.

– Хм-м… Нет, хочу, иногда она просто необходима, без неё никак. – Я посмотрела на неё ободряюще: – Если хочешь, остаток дня ты можешь быть свободна, как ты на это смотришь?

Она пришла в ужас.

– Свободна? Миледи, у меня есть только половина свободного дня в неделю! И эти полдня я хочу использовать в воскресенье, чтобы сходить в церковь.

– Нет, я имела в виду, что сегодня ты можешь быть свободна дополнительно.

– Она хочет меня испытать и посмотреть, не ленива ли я, – пролепетала Бриджит. – Чтобы иметь повод выставить меня на улицу. И это будет мой конец.

Я вздохнула. У меня пропала охота объяснять моей новой камеристке, что я не собираюсь её выставлять, даже если её разговоры с собой меня и впрямь раздражают.

– Бриджит, вообще-то мне всё же понадобится твоя помощь. Не почистишь ли ты мне это платье? Оно немного запылилось.

В течение следующих часов я убедилась, что Бриджит и впрямь выдающаяся камеристка, насколько я могла выразить это словами. Она с неимоверной ловкостью выбрала свежие вещи из огромного ассортимента одежды в моей гардеробной и тактично выложила их на мою кровать, а когда я переодевалась, она занималась сортировкой белья. Всё, что она мне выложила, безупречно сочеталось одно с другим, сама бы я никогда так не подобрала – свободное длинное платье бирюзового цвета и мятно-зелёное пальто, а к нему широкий шёлковый шарф с восточным узором, тёмно-зелёные мягкие кожаные башмачки и крутую маленькую шляпку с отделкой из тюля. И даже ретикюль – расшитая перламутровой мишурой ручная котомка – чудесно подходила к остальному наряду. Мистер Дарси гарантированно так и полетел бы на меня, если бы я очутилась внутри романа.

Бриджит проворно двигалась на заднем плане, пока я вертелась перед зеркалом и пыталась закрепить шляпку, и когда она увидела, что я не справляюсь, она снова начала бормотать себе под нос.

– Она могла бы попросить меня помочь. Тогда бы дело пошло быстрее, а вид был бы лучше. Но если я буду навязчивой, это может произвести плохое впечатление.

Я сделала вид, будто это вполне нормально, что она говорит сама с собой, и повернулась к ней:

– Не поможешь ли мне со шляпкой, Бриджит?

– С удовольствием! – Её глаза вспыхнули, и она быстро закрепила у меня на голове шляпку, воткнув пару шпилек опасного вида.

– Миледи – красавица, – сказала она, когда мы обе любовались в зеркале итогом наших усилий.

– Спасибо, Бриджит.

Внизу в салоне приёмов уже поджидала Ифигения. Она сидела в изящном кресле у окна и листала журнал мод. Как и утром, выглядела она сногсшибательно. Мечта эпохи регентства в лазурном бархатном ансамбле – цвет, подчёркивающий её выразительные глаза. Она встала и одобрительно оглядела меня:

– Анна, дорогая! Как я вижу, Бриджит уже поработала. Ну, разве она не сокровище среди камеристок?

– Да, она и впрямь хороша.

– Я надеюсь, тебя не будет раздражать её манера говорить с собой. Это непривычное чудачество, но я всё же нахожу его более приемлемым, чем, например, воровство или пьянство, а то и заигрывание с хозяином дома. Как ты считаешь?

– Конечно, – согласилась я, как будто было совершенно обычным делом, что камеристки всем этим занимаются.

– Попроси её причесать тебя, – посоветовала мне Ифигения. – Она большая мастерица. А эта коса – конечно, она тебе к лицу, но ты с ней выглядишь немного школьницей, не старше четырнадцати. А ведь тебе уже точно есть семнадцать.

– Вообще-то уже двадцать один, – созналась я.

Ифигения сокрушённо всплеснула руками в элегантных перчатках:

– Ах, уже столько! И всё ещё не введена в общество! Какое ужасное упущение! – Она насупилась: – Не знаю, как принято в вест-индских колониях, но здесь, в Англии, считается, что девушке старше двадцати, всё ещё не введённой в свет, трудно посодействовать.

– Посодействовать в чём?

Она захихикала.

– В замужестве, естественно! Дитя моё, так вот почему вы приехали в Англию! Потому что ты уже перезрела для брачного рынка! – Она снова наморщила лоб: – Надо не пропустить очередной альмак-бал, иначе ты потеряешь ещё больше времени. В двадцать ты уже почти старая дева, это немного сужает выбор, но с другой стороны ты ведь из хорошей конюшни. И ты богата. То есть состояние Фоскери просто сказочно. Разумеется, нам придётся проследить за тем, чтобы ты не попала на удочку охотника за приданым, но в этом пункте можешь положиться на меня. Как твоя ближайшая родственница я буду следить за тем, чтобы тебя окружали только достойные претенденты. А самой тебе следует придерживаться лишь нескольких правил, чтобы даже самые завидные холостяки Лондона считали тебя блестящей партией.

– Ну, я попрошу Бриджит причесать меня.

Я сказала это в шутку, но Ифигения согласно кивнула:

– Совершенно верно. Твой облик должен быть en vogue по любому поводу, всегда отвечать новейшей моде. В этом пункте ты можешь довериться Бриджит. Ну да, и мне, конечно, ведь ты должна признать, что в подборе твоего гардероба у меня оказалась хорошо набитая рука. А что касается светской беседы, тщательно следи только за тем, чтобы не казаться синим чулком.

– А что такое синий чулок?

– Ах, у вас на Барбадосе не знают такого понятия? Ну, это девушка, которая самое большое удовольствие получает от чтения. Если молодая женщина охотнее сидит над книгами, чем прихорашивается, то для общества она, считай, потеряна. Мужчины обходят синий чулок стороной.

– Это мне надо запомнить. – Я и впрямь была благодарна за этот совет, поскольку мысль о том, что какие-то холостяки смогут увидеть во мне блестящую партию, на секунду заставила меня нервничать. Теперь же я, по крайней мере, знала, как мне избавиться от подходящего претендента: просто буду рассказывать ему о моих любимых книгах.

Ифигения дружески подхватила меня под руку, и мы вышли наружу, где нас поджидала её карета – лёгкий двухместный экипаж с красными колёсами. Ифигения выдала мне, что это есть верх экстравагантности, поскольку яркие цвета считаются вульгарными. Кажется, она ориентировалась во всех вопросах хорошего вкуса, потому что пока её слуга вёз нас в сторону Гайд-парка, она то и дело обращала моё внимание на людей, которые, на её взгляд, были дурно одеты или представляли собой светское ничтожество.

– Вон та женщина в ландо – Гарриет Уичкомб, ужасная личность. Ты видишь этот шарф? Разве он не ужасен? Но её запах ещё ужаснее. К ней лучше не подходить близко, иначе задохнёшься от её парфюма.

Ещё за одним углом:

– Мужчина вон на том вороном коне – лорд Рексхэм. От него держись подальше, он за последний год проиграл все свои деньги в «фараон» и теперь ищет богатую наследницу, чтобы окрутить её. Очаровательный шармёр и лихой наездник, но для тебя он ничто.

Перед самым въездом в парк:

– Видишь толстуху в кабриолете, который едет нам навстречу? Это одна из патронесс альмака. Женщина непомерно надменная, а сама при этом глупа, как бобовая ботва. Ненавижу её. – Ифигения радостно помахала толстухе и просияла ей навстречу: – Дорогая моя! Какая радость вас встретить!

Толстуха свысока кивнула, что, пожалуй, можно было считать добрым знаком, потому что Ифигения вздохнула с облегчением:

– Слава богу, она нам выказала благорасположение. Входные билеты на очередной бал нам обеспечены.

– Ты думаешь, мы можем пойти на альмак-бал?

– Разумеется, ягнёнок мой. Я же тебе это обещала. Но иногда это стоит некоторых усилий – убедить патронессу допустить на бал незнакомых посетителей. За них должен поручиться кто-нибудь из Тона, в данном случае это я. – Ифигения улыбнулась несколько самодовольно, кивая в это время ещё одной даме, которая сидела в проезжающей мимо карете. Кажется, добрая половина лондонских «сливок общества» сговорилась о выезде или о верховой прогулке в Гайд-парке. На широких, окаймлённых цветущими кустами дорожках было множество экипажей с изысканно разряженными людьми. Между ними рысили до блеска вычищенные лошади, на которых восседали господа или дамы в элегантных костюмах для верховой езды.

– О! – Ифигения схватила и стиснула мою руку при виде экстравагантного экипажа: – Это он!

– Кто?

– Граф Кливли! Я надеялась на это. Джордж! – воскликнула она, и голос её зазвенел колокольчиком. – Мой самый лучший Джордж! Какая чудесная случайность!

По приказу Ифигении слуга осадил лошадей и остановился вровень с экипажем, в котором сидел вышеозначенный «самый лучший Джордж». Он был слегка полноват, по виду лет тридцати пяти. В своих благородных одёжках он был зажат, как колбаса в оболочке, всё сидело на нём в обтяжку. Да и в остальном его внешний вид казался слегка избыточным, в частности его начёсанные рыжеватые локоны, горчичный цвет его брюк или уголки воротника, достающие ему почти до ушей. Галстук был завязан в такой напыщенный узел, что подпирал его подбородок. Он с некоторым усилием повернулся, и стало видно, что лицо у него располагающее, хотя и кругловатое, с чуткими карими глазами и пушистыми усами. Он походил на добродушного хомячка.

– Ифи! – обрадовался он. – А ты что здесь делаешь?

– Выехали прогуляться. С моей дорогой кузиной, которая совсем недавно прибыла с Антильских островов. Анна, позволь мне представить тебе моего доброго друга Джорджа Кливли. Джордж, это Анна, младшая сестра пятого виконта Фоскери.

Я удивлялась, почему она говорила так громко, и даже думала какое-то время, что это признак хорошего тона, когда тебя представляют графу, но потом я заметила, что он говорил так же громко.

– Он туговат на ухо, как старое забитое пушечное дуло, – сказала Ифигения, обращаясь ко мне нормальным тоном.

– А, юная леди Фоскери с Гросвенор-сквер, не так ли? Очень рад с вами познакомиться! – Граф улыбался, оглушительно сообщая мне, как он очарован мной. – В высшей степени необычно – дама из Вест-Индии! Да ещё такая красавица! – Его взгляд выдавал живейший интерес. Он приподнял шляпу, поклонился и, чтобы подчеркнуть своё почтение, приподнялся с места, однако потерял равновесие и снова плюхнулся на задницу. При этом с него свалилась шляпа. Грум тотчас спрыгнул с запяток и поднял её, однако при этом спугнул лошадей, и те неожиданно рванули с места. Кучер пытался их удержать, но они от этого только сильнее понесли. Упряжка пустилась в галоп, экипаж болтало из стороны в сторону, и граф отчаянно пытался за что-нибудь ухватиться. Он то и дело оглядывался через плечо и кричал: – До скорого, дамы!

Ифигения хихикала.

– Бедный Джордж! И ведь надо же было ему непременно купить эту пару породистых чистокровных. Ну и каково твоё первое впечатление?

– Я ничего не понимаю в лошадях, но они точно быстроногие.

– Глупышка. – Она засмеялась. – Я же имела в виду Джорджа.

– Я нахожу его очень милым. И он э-э… оригинально одет.

– Ну да, к сожалению, вкус его подводит. Камердинер у него болван, поэтому некому положить конец промахам Джорджа в моде. Но эту тягу к дендизму ему легко можно простить, ведь он всё-таки граф. И, кроме того, богат, как Крез. – Она выжидательно смотрела на меня: – Ты ведь сказала, что находишь его милым?

Я поняла, к чему она клонила.

– Я имела в виду другое. Милый – это… просто всего лишь милый.

Она мечтательно улыбнулась, как будто моё понимание милого было именно таким, как надо.

– Без сомнения, он ещё на этой неделе закинет на тебя свою карту.

Вероятно, она имела в виду господствующий в это время обычай давать дворецкому свою визитную карточку, которую тот потом принесёт в салон на серебряном подносике, после чего надо будет решить, принимать ли этого посетителя. В принципе это было то же самое, что смотреть на номер, который высвечивается на дисплее, и решать, отвечать или лучше нет, – с той лишь разницей, что здесь звонящий уже находится в доме и дворецкому приходится его отсылать, если у тебя нет настроения принимать гостя.

– И несомненно он явится на бал-альмак, – продолжала ликовать Ифигения. – Какие перспективы! Ты не знала, что он один из лучших друзей принца-регента?

– Нет, откуда мне знать? – Я как раз хотела ей объяснить, что у меня вообще нет намерения принимать сватовство этого типа, будь он хоть какой граф. Но вовремя спохватилась, вспомнив, какие указания оставил нам Хосе.

Использовать общественные поводы – как можно больше. Встречать влиятельных людей и толковать знаки.

Как граф, этот Джордж Кливли был на самом верху аристократической лестницы, выше него стояла только королевская семья. И он был дружен с принцем-регентом, большего влияния просто не бывает. Тем самым дело прояснилось – я должна пойти на бал, чтобы иметь возможность толковать знаки. Даже если это означало, что весь свет будет держать меня за наследницу на выданье.

Мы проехали ещё один круг по Гайд-парку, и на обратном пути на Гросвенор-сквер Ифигения сказала, что на следующее утро заедет за мной для прогулки по магазинам, потому что мне совершенно необходимо ещё одно красивое бальное платье. Моё возражение, что у меня и без того полно новых платьев, она весело отмела.

– Это же всё простые дневные платья, ягнёнок ты мой!

У меня было впечатление, что вместо ягнёнка она вообще-то хотела сказать: яйцо ты деревенское, но я не стала протестовать. Ведь она говорила от чистого сердца, а кроме того, она была мне нужна, чтобы явиться на этот бал. Кроме того, она и впрямь была очень мила, если не обращать внимания на её снобистские манеры.

Она высадила меня на Гросвенор-сквер и пообещала заехать назавтра ровно в одиннадцать.

Между тем была уже половина седьмого. Я сняла пальто и передала его Бриджит, которая тут же принялась чистить его щёткой.

Миссис Фицджон спросила меня, согласна ли я, если ужин будет подан в восемь часов, поскольку его сиятельство оповестил о своём возвращении в это время. Я изрядно проголодалась и охотно съела бы что-нибудь, но догадывалась, что тем самым нарушила бы всю кухонную логистику, и поэтому сказала, что ужин в восемь меня устроит.

Чтобы скоротать время ожидания, я решила ещё раз просмотреть повнимательнее том Шекспира. Однако, когда я искала книгу в комнате Себастьяно, меня застал его камердинер Микс, который чуть не задохнулся, увидев, как я там роюсь. Судя по всему, было совершенно невозможным делом, чтобы дама входила в спальню господина, будь она ему хоть сестра, хоть кто.

– Я просто ищу книгу, которую мой брат принёс сегодня в середине дня, – объяснила я. – Том с пьесами Шекспира.

Микс из последних сил старался сохранять самообладание.

– Его светлость запер книгу в своём рабочем кабинете, а ключ унёс с собой.

– О, в самом деле?

Микс лишь кивнул, полный достоинства.

Хм, это было неприятно. С другой стороны, и благоразумно, поскольку следовало хранить в тайне всё, что нам оставил Хосе. Мы ведь запирали в письменном столе и записку из романа Джейн Остин. Она должна была оставаться в секрете, только так мы могли гарантировать, что эта информация не попадёт в неположенные третьи руки. Причём неположенные третьи руки не были выражением, которое я выбрала сама, оно происходило от Себастьяно, и имелось при этом в виду некое зло. Представитель которого мог подстерегать практически за каждым углом. И это не просто иносказательное описание, а жестокая реальность, с которой я уже не раз сталкивалась сама. Любая неосторожность могла стать опасной для жизни. Поэтому сохранение тайны и умолчание были железным правилом, которого мы, стражи времени, должны были придерживаться в ходе выполнения наших заданий. В том, что мы продолжали выполнять задание, я не сомневалась ни секунды. Я была убеждена, что совершить прыжок во времени мне и Себастьяно помешало не разрушение портала, а невыполненное задание.

Несмотря на это, Хосе пытался увести нас отсюда любой ценой. Я не питала ни малейших иллюзий насчёт причины – мы были в опасности. Возможно, даже в смертельной опасности. В затылке у меня ещё ни разу не чесалось с момента нашего прибытия сюда, но это ничего не значило. В любой момент зуд мог возникнуть – и тогда, может, будет уже поздно. Меня охватил озноб, я беспокойно ходила из угла в угол по моей утренней комнате. Я попыталась читать, но при всём желании не могла сосредоточиться. В конце концов я не выдержала. Я не могла ждать Себастьяно ещё целый час и даже больше!

Но мне тут же пришла в голову блестящая идея, как провести это время с толком. Пусть Себастьяно, может быть, даже немного рассердится, что я уехала без него, но ведь завтра мы сможем пойти туда ещё раз вместе, будет даже лучше. Я поставила в известность мистера Фицджона, что хочу снова выехать, после чего он послал Седрика в конюшню, чтобы вызвать Джерри с экипажем.

Джерри выглядел немного усталым, когда сошёл с облучка и поклонился мне. Когда он откинул для меня ступеньку, чтобы я могла подняться в экипаж, мне пришло в голову, что я вполне могла бы дать ему чаевые, тем более что позади у него уже был долгий рабочий день.

– Вот, пока я не забыла, – я сунула ему в руку золотую монету.

– На что это? – озадаченно спросил он.

– Это тебе.

– Но у меня же нет никаких расходов.

– Это не на возмещение трат, а просто маленький подарок.

Он покраснел до ушей и сглотнул.

– Это слишком щедро, миледи.

С запяток экипажа послышался кашель. Жако, грум, смотрел оттуда жадными глазами. Мне пришлось дать что-то и ему, но не так много – всего лишь серебряную гинею. В конце концов, он всего лишь катался сзади, ничего не делая, да ещё и пялился вслед каждой женщине, какую увидит на краю дороги. С ним не следовало перебарщивать.

– Тебе ведь тоже полагается свободное время после работы? – сочувственно спросила я Джерри, когда он помогал мне подняться в экипаж.

– Конечно. После захода солнца я иду домой – если, конечно, мои услуги больше не нужны.

Это звучало беззаботно, но я всё равно считала, что после такого длинного рабочего дня ему давно пора быть дома.

Я опять упустила из виду, что в этом веке ещё не было распорядка рабочего времени, не говоря уже о законно установленном восьмичасовом рабочем дне. И профсоюзы ещё только предстояло изобрести. Правда, я вспомнила, что в этом столетии уже были восстания рабочих. Или ещё только будут, смотря что считать восстанием. Разве не было бунтов даже в этом году? Я разозлилась на себя за то, что перед нашим отправлением сюда, в 1813 год, не навела справки об этом времени, чтобы лучше держать в голове все даты и факты вместо того, чтобы запоминать лишние детали, например что такое ретикюль или из чего делают зубной порошок.

Правда, я знала кое-что о человеке, которого собиралась сейчас посетить. В конце концов, мы с Себастьяно несколько дней назад спасли ему жизнь и сберегли от огня его картины.

И теперь выходило так, что он тоже играл роль в нашем новом задании, хотя оно ещё таилось в полной неизвестности. Я чётко увидела перед своим внутренним взором слова, которые Хосе написал в своей записке: «Не упускать из виду: мистер Стивенсон и мистер Тёрнер».

Джерри стоял перед распахнутой дверцей экипажа:

– Куда поедем, миледи?

– К мистеру Тёрнеру, художнику.

– Там, где вы и милорд тушили пожар?

– Совершенно верно.

– У вас какие-то особенные намерения?

– Нет, я просто хотела узнать, как его делишки. – Преобразователь сделал из этого: «Я лишь хотела осведомиться о его самочувствии». Этот изящный перевод заставил меня вскрикнуть: – Ну обалдеть! – Что, в свою очередь, было превращено в «Ах!».

К счастью, Джерри больше не задавал вопросов.

Когда мы приехали на Харлей-стрит, уже смеркалось, и туман погрузил улицу в зловещую колеблющуюся дымку. По дороге сюда мы уже видели первых фонарщиков, которые старательно зажигали один фонарь за другим при помощи длинной штанги, однако мутный свет едва проницал сквозь плотные клубы тумана. Лишь вдоль главных роскошных улиц уже были установлены газовые светильники, которые хотя и горели ярче, чем масляные лампы, но, несмотря на это, создавали лишь размытые световые пятна в мутном супе сумерек.

Джерри остался сидеть на облучке, когда я торопливо прошла к двери мимо двух коварно улыбающихся сфинксов и постучала в дверь колотушкой – и тут же ещё раз, посильнее. Я не могла выжидать здесь долго, иначе не поспею к ужину. Я уже хотела постучать в третий раз, как дверь распахнулась. Передо мной стоял старый отец мистера Тёрнера. На нём был всё тот же халат и те же домашние туфли большого размера, что и в прошлый раз. Он удивлённо таращился на меня.

– Уилл! – крикнул он. – Иди скорее сюда! Та странная белокурая девушка пришла!

Позади него возникла миссис Теккерей, экономка.

– Вам не следует подходить к открытой двери, сэр, – строго сказала она. – В вечернем воздухе вы можете простудиться. Ваши бронхи ещё не отошли после пожара, вы же знаете.

Потом она взглянула на меня и широко раскрыла глаза:

– Какими судьбами… – Она запнулась и крикнула через плечо: – Мистер Тёрнер! Та белокурая девушка!

Мне показалось, что я попала в сюрреалистический фильм. У меня за спиной колыхался туман, передо мной был холл, слабо освещённый свечой, а в проёме раскрытой двери, чётко очерченный, будто вырезанный ножницами, силуэт мистера Тёрнера-старшего в его огромных комнатных тапках и экономка, которая смотрела на меня так, будто я была из инопланетных Чужих. Потом по лестнице спустился мужчина, которого я пришла навестить (вернее: не упускать из виду, не знаю уж, что это могло значить). С его появлением вся сцена стала ещё запутанней, если это только было возможно, потому что он держал в руке кисть, с которой капала краска, а в другой руке – незавершённую картину. Она была не очень велика, а свет горел неярко, однако личность, изображённую на картине, я всё-таки узнала – то была я сама.

Мистер Тёрнер уставился на меня как на привидение.

– Я знал, что вы вернётесь, мисс Фоскери. – Он повернулся к экономке: – Пожалуйста, принесите для нашей гостьи чашку чая в салон, миссис Теккерей. И проводите отца в постель.

Миссис Теккерей что-то пробурчала себе под нос, из её бормотания я различила лишь слова «дурное предвестие» и «определённо, ведьма», но она удалилась, не высказывая возражений, и увела с собой старого мистера Тёрнера.

– Идёмте, – пригласил меня художник.

Я последовала за ним через холл, в котором всё ещё чувствовался запах дыма, хотя подпалённые панели и закопчённые обои были уже ободраны и всё было приготовлено для ремонта; вдоль высоких стен стояли леса, и повсюду лежали строительные инструменты.

Мистер Тёрнер привёл меня в библиотеку, похожую на нашу (я уже привыкла к роскоши, а ведь пора было отвыкать от дворца на Гросвенор-сквер как нашей собственности), только здесь висело больше картин. Разумеется, все они принадлежали кисти мистера Тёрнера.

Он поставил свежую работу на мольберт и пригласил меня сесть, однако я была слишком зачарована картиной. Он написал её в своём характерном стиле, то есть немножко размыто, с плавными очертаниями, однако моё лицо было хорошо узнаваемо. Оно застыло в испуге. Я распахнула глаза от ужаса, подняла ладони, загораживаясь. Я невольно похолодела, глядя на своё изображение. Как будто я смотрелась в зеркало, которое показывало мои самые сокровенные чувства. Вероятно, в этот момент я выглядела так же, как на картине.

Однако чувствам было куда нарастать, поскольку я тут же заметила, что картина на мольберте оказалась не единственным моим портретом в библиотеке. Было ещё три полки, на которых стояли мои портреты, они ещё не просохли, и на каждом из них я выглядела так, будто бежала от убийцы. На последнем я оглядывалась через плечо, открыв рот в беззвучном крике.

– Как они вам нравятся? – спросил мистер Тёрнер, полный ожидания.

Я сглотнула.

– Они… э-э… необычные. И сразу три одного рода… Я имею в виду, почему вы… – Я запнулась, потому что понятия не имела, как выразить словами то волнение, которое бушевало во мне.

– Почему я вас написал? – Мистер Тёрнер пожал плечами. – Я не знаю, почему я пишу тех или иных людей или мотивы. Я просто должен это делать. Картины у меня в голове, и они просятся наружу. Причём не однажды, а по нескольку раз. Видите же, каждая картина имеет много лиц, и все просятся показаться.

– И такой вы меня увидели? – удручённо спросила я. Потом мне пришла в голову мысль, которая всё объясняла. – Да вы же видели меня на пожаре! – сказала я с облегчением. – Я тогда и в самом деле перепугалась!

Он отрицательно покачал головой:

– Нет, на пожаре вы выглядели не испуганной, а, наоборот, решительной. А эти портреты здесь – другие образы. Они… – Он прокашлялся и сказал, извиняясь: – Я знаю, что это должно показаться вам абсурдным, но я скажу как есть: это видения.

– Видения? – эхом повторила я слегка дрожащим голосом.

Он кивнул:

– Картины возникают у меня перед внутренним взором, и я вынужден их писать. В точности как вон та. – Он указал на картину на стене у камина. Освещённая свечами, она излучала нечто таинственное и вместе с тем угрожающее. Я сразу узнала, что было написано на картине – каменный круг Стоунхенджа. Но не он был на картине зловещим, а человеческая фигура, которая металась там среди камней и, судя по всему, от кого-то бежала.

– И это тоже… – с усилием выдавила я.

Мистер Тёрнер кивнул:

– Да, это вы. Я называю это «Страх смерти». Как она вам?

У меня было такое чувство, что меня кто-то должен удержать. В это мгновение вошла миссис Теккерей с чаем. Она подозрительно оглядела меня, но ничего не сказала. Мистер Тёрнер размешал сахар в своей чашке и заявил, что у него редко бывали такие визионерские периоды творчества, как в последние дни.

– Это как источник силы, – сказал он, исполненный счастья. – Картина за картиной так и рвутся ко мне и тут же просятся на холст. И всё это благодаря вам, мисс Фоскери. Ещё одна причина, по которой я ваш должник. Как бы я хотел выразить вам свою признательность. – Он с жаром указал на три портрета: – Могу я вам подарить один из них?

Всего несколько дней тому назад я бы, сияя от радости, сказала что-нибудь вроде: «Да что вы, это не обязательно! Но раз уж вы спрашиваете – да, я буду очень рада!», но теперь я даже не слушала его толком. Всё это время я не могла отвести глаз от картины со Стоунхенджем.

Мистер Тёрнер сунул чашку мне в руки:

– Ваш чай остынет.

– Спасибо. – Я отсутствующе сделала пару глотков и при этом едва заметила, что без сахара он не особенно вкусный. В этот момент напольные часы в углу пробили полный час – уже было восемь!

Я быстро поставила чашку на поднос.

– Мне нужно идти.

– Но вы ведь придёте ещё, да? – Мистер Тёрнер вопросительно смотрел на меня, потом кивнул: – Да, я знаю, что вы ещё придёте. Я знал это и до того, как вы пришли сегодня. Вы часть видения, Анна. Мне можно называть вас Анной?

Я лишь кивнула без слов. Он проводил меня до двери и смотрел мне вслед, когда я торопливо шагала к экипажу. Джерри открыл мне дверцу.

– Как дела у художника? Он уже оправился от ужаса, пережитого на пожаре?

И опять я могла лишь молча кивнуть. Мне хотелось как можно скорее уехать отсюда.

На обратном пути я начала всерьёз мёрзнуть. Мне следовало одеться потеплее. С наступлением темноты заметно похолодало. Со всех сторон в экипаже поддувало, особенно снизу. Я попросила Джерри подстегнуть лошадей, потому что я опаздывала.

Мистер Фицджон корил себя, когда я вернулась:

– О небо, да вы же продрогли! – он отогнал жену в сторону и сам принял у меня пальто сразу, как только открыл дверь. – Мне следовало вас предостеречь, что для вечернего выезда требуется тёплый плед и горячий кирпич под ноги.

– Ничего, – сказала я, стуча зубами, однако я была рада, что сразу можно было пройти в салон, где в камине уже трещали поленья, давая жаркое тепло. Себастьяно тотчас шагнул ко мне и взял в руки мои ладони.

– Ну наконец-то!

Я сделала вид, что его мрачная мина меня совсем не беспокоит, поскольку в комнате присутствовал ещё и гость – Кен-жених. Он стоял у камина с бокалом в руке. В своей благородно поблёскивающей жилетке, бордовом пиджаке и тщательно повязанном галстуке он выглядел как воплощение одного из героев Джейн Остин.

– А я уже беспокоился, – сказал Себастьяно. – Где ты так долго была?

– Ах, я совершенно забыла про время, – ответила я с лучезарной улыбкой. Лишь бы никто ничего не заметил. Однако Себастьяно слишком хорошо меня знал, он понял, что я всё ещё растеряна. Он крепче сжал мои руки и коротко погладил по щеке.

– Ты хорошо провела вечер? – спросил он вскользь.

– Я была с Ифигенией в Гайд-парке, а потом ещё попросила Джерри немного покатать меня по городу. Ты же знаешь мой интерес к Лондону. Всё так ново, и всё так волнует… К сожалению, потом спустился туман, мало что можно было разглядеть. – Я протянула Реджинальду руку и продолжала в тоне светской беседы: – Кузен, как приятно тебя снова видеть. Как прошёл твой день с моим братом?

– Очень разнообразно, – сказал Реджинальд. К моему удивлению, он не пожал мне руку, а поднёс её к губам и едва коснулся поцелуем. – Мы были в клубе Уайт, а потом ещё в тире Мэнтона, где я продемонстрировал Себэстшену мои новые дуэльные пистолеты. А потом мы посмотрели у Таттерсоллз аукционные торги.

– Это был художественный аукцион? – спросила я, смущённая неожиданным целованием руки.

Реджинальд рассмеялся:

– Нет, у Таттерсоллз продают лошадей.

Я выжала из себя улыбку:

– Как глупо, что я плохо ориентируюсь в здешних обычаях. Барбадос действительно очень далеко отсюда.

– Очень далеко, – забавляясь, подтвердил Реджинальд. – Тем большую радость мне доставляет показать вам Лондон.

– На завтра запланирована коллективная прогулка в Воксхолл-Гарденз, – вставил Себастьяно.

– Я, к сожалению, не смогу к вам присоединиться. Завтра с утра мы условились с Ифи. Она полагает, что мне для альмака непременно нужно новое платье. На следующей неделе в среду там состоится бал.

– Я знаю, я тоже туда записался, – заявил Реджинальд – Но ты, разумеется, успеешь и в Воксхолл-Гарденз, потому что мы отправимся туда только к вечеру. – Реджинальд улыбнулся, блеснув зубами, и был при этом настолько похож на Кена-жениха, что я даже заморгала. Он подставил мне локоть для опоры: – Сделайте одолжение, кузиночка.

– Какое? – растерялась я.

– Только твою руку, – он подмигнул мне. – Я хотел бы честь по чести провести тебя в столовую.

– Ах, ты останешься на ужин?

– Да, Себэстшен был так любезен и пригласил меня. Одинокий холостяк вроде меня благодарен за любую возможность поесть в хорошем обществе.

Я могла бы поспорить, что в таких возможностях у него не было недостатка. Ни с его внешностью, ни с его состоянием. Ифигения во время нашего прогулочного выезда подробно вещала мне о его финансах, его роскошном лондонском городском доме и его породистых лошадях. Он считался исключительно хорошей партией, как она неоднократно подчеркнула. Как жених он стоял в списке лучших претендентов сразу после Джорджа – и Себэстшена. От такого её высказывания я чуть не выпала из кареты, прежде всего оттого, что заметила в её глазах лёгкий блеск при этих словах. Потому что мне вспомнилось, что она тоже хочет снова вступить в брак. Я чуть было не проболталась и не сказала ей, что Себастьяно не свободен. Во всяком случае до тех пор, пока в моих жилах течёт кровь!

Реджинальд подставил мне стул и при этом слегка погладил меня ладонью по спине:

– Пожалуйста.

Я опустилась на стул, и Реджинальд уселся рядом со мной, как будто тут, и только тут, было его место. Себастьяно поневоле пришлось сесть напротив нас, потому что три человека, сидящие в один ряд, выглядели бы за столом довольно по-дурацки. Во время еды Реджинальд не упускал случая пофлиртовать со мной. Он делал свои комплименты умело, в несколько шутливой форме, это было немного докучливо, и время от времени он отпускал такие шутливые замечания, что мне приходилось хихикать. Разумеется, я не увлеклась им, в конце концов, я любила Себастьяно как безумная даже после трёх лет вместе, и тем не менее мне отнюдь не было неприятно получать небольшие знаки внимания от такого красивого и милого человека. Кроме того, это хорошо отвлекало меня после того, как мистер Тёрнер вселил в меня ужас своими визионерскими картинами.

Между тем выражение лица Себастьяно становилось всё мрачнее, видимо, ему досаждала дружеская болтовня Реджинальда, однако он ничего не сказал.

На стол подали поочерёдно несколько блюд. Серебряные миски дымились, когда с них снимали крышки, несколько основных кушаний принесли на больших сервировочных блюдах, различные закуски подавались в небольших стеклянных вазочках – всего этого было слишком много. Повариха и её поварята, должно быть, несколько часов убивались, чтобы приготовить все эти вкусности. Было нашпигованное говяжье филе, запечённый окорок, телятина в трюфелях и ещё пара других мясных блюд, которые я даже запомнить была не в состоянии, потому что уже после одной порции насытилась. Некоторые из них были сервированы как заливное, в виде кучки дрожащего желе, от вида которого мне становилось дурно, как и от куска зажаренного зайца или перепела. Как уже было за обедом, я предпочла остановиться на паровых овощах и думала при этом, сколько голодных людей в бедняцких кварталах можно было досыта накормить едой с нашего стола.

Нам подали итальянское красное вино приятного вкуса, и на сей раз даже я попросила подлить мне, потому что вино согревало меня и помогало не думать о картинах, увиденных в библиотеке мистера Тёрнера.

После еды Реджинальд объявил, что ему уже пора удалиться. На прощанье он по всей форме поцеловал мне руку.

– До завтрашнего вечера, очаровательная Анна!

Себастьяно напрягся.

– Тебе не следует так часто целовать руку моей сестре. Она к этому не привыкла.

Реджинальд сдвинул брови, и на секунду показалось, что он хочет возразить, но вместо этого он сказал с виноватой улыбкой:

– Прости, дружище. Я всё время забываю, что там, на Антильских островах, всё ещё царят старинные обычаи.

Может, он намеревался показать своё раскаяние, но в моих ушах это прозвучало скорее насмешкой. Себастьяно водрузил на лицо непроницаемую мину и проводил его до входной двери, тогда как я уже направилась наверх в рабочий кабинет и ждала его там. Когда он вскоре вернулся, то казался ещё раздражённее.

– Что случилось? – спросила я.

– Этот лощёный красавчик только что официально попросил у меня разрешения ухаживать за тобой.

Я смотрела на него раскрыв рот:

– Не может быть!

– Ты думаешь, я это выдумал?

– И что ты ему ответил? Вышвырнул его за дверь?

Себастьяно нервно помотал головой.

– Поверь мне, я бы с удовольствием сделал это. Но сейчас не время. Он ведь что-то вроде пропуска в высший свет. Этот тип знает всех важных людей в Лондоне. Ты представить себе не можешь, с кем он на «ты». Всюду, где мы сегодня были, тут же набегала целая толпа богатых денди, чтобы просто пожать ему руку. За какой-то час он познакомил меня с доброй дюжиной лордов, один важнее другого. – Лицо Себастьяно продолжало мрачнеть, пока он наливал себе хереса. – Так что я стиснул зубы и сказал ему, что благожелательно проверю честность его намерений.

– Эй?

– Но ведь что-то я должен был сказать, – сердито объяснил он. – При этом я, естественно, жду, что ты отвадишь от себя этого выскочку. Ты спокойно можешь ему сказать, что тебе не нужны эти рукоцелования. А теперь рассказывай, где ты была. У Тёрнера?

– Да. – Я заметила, что у меня начали дрожать руки. Себастьяно тоже увидел это и быстро схватил мои ладони. Он хмурился, когда я описывала ему те странные картины.

– Всё это звучит безумно. Но в любом случае это, кажется, имеет какое-то значение. Спрашивается только, какое. Надеюсь, скоро мы это выясним. Я завтра поеду туда и сам посмотрю. А ты отныне никуда не выезжай, не поставив меня в известность.

Я пропустила это мимо ушей, потому что не хотела затевать с ним ссору, и предпочла просто сменить тему:

– Давай-ка ещё раз просмотрим том Шекспира.

– Я уже просматривал. Больше нет никаких пометок, кроме этой единственной.

– Ты помнишь, как она звучит?

– Внушив, что эта сцена – королевство. Актеры – принцы, зрители – монархи!

– Ты уже раздумывал над этим?

– Целый день. Мне кажется, я знаю, что значит это указание. Речь идёт о принце-регенте. Велика вероятность, что кто-то планирует лишить его власти.

– Принц-регент – погоди, это ведь сын короля, взявший на себя управление, потому что его отец душевнобольной, так или нет? И как можно лишить его власти?

– Обычным путём, – иронически ответил Себастьяно.

Я содрогнулась:

– Ты хочешь сказать, кто-то попытается его убить?

– Совершенно верно, это я и имел в виду. И вместе с тем этот кто-то позаботился о том, чтобы никто из Старейшин не помешал его планам, поэтому он разрушает порталы.

– Но тогда этот кто-то сам должен быть одним из Старейшин!

– Разумеется.

– Но ведь без порталов он и сам потом не сможет странствовать во времени, – возразила я.

– А может, он больше и не хочет этого. Возьми хотя бы это место: сцена – королевство. Это означает, он хочет создать собственное королевство, свою сугубо личную сцену. Лишь для одного себя, вне всякого контроля.

– А что, на твой взгляд, означает «Актеры – принцы, зрители – монархи»! Неужто этот некто хочет… хочет выбрать кого-то нового на эту роль? Быть может, хочет сыграть её сам?

– Я считаю это весьма вероятным.

– Тогда нашей задачей и было бы воспрепятствовать этому. Но как?

– Мы должны как-то пробиться в окружение принца и при этом разведать, с какой стороны грозит опасность. Как это написано в указаниях Хосе: толковать знаки.

Это мне напомнило о моей встрече с графом Кливли и о его дружбе с принцем-регентом. Я рассказала об этом Себастьяно, на что он сказал, что не повредит установить с ним добрые отношения, как только он снова встретится мне на пути, будь то завтра в Воксхолл-Гарденз или на альмак-балу.

– Главное, не давай ему обмусоливать свою руку. Действительно омерзительный обычай.

После такого напоминания он поцеловал меня. И мы отправились спать – каждый в свою постель.

Войдя в свою спальню, я испугалась, потому что Бриджит поджидала меня там. Я совсем забыла, что у меня теперь есть камеристка. Но не успела я и слово сказать, как она повела разговор сама с собой.

– Наверняка она придёт в ярость, что я не разогрела ей воду для умывания, но я ведь не знала, когда она придёт, так что вода всё равно бы остыла.

– Бриджит, – дружелюбно перебила я. – Я могу умыться и холодной водой. Мне это правда не трудно.

– Я вообще не хотела это говорить, миледи! – тотчас заверила она. – Это опять у меня приступ из-за того, что я долго здесь сидела и ждала.

Я была слишком разбита, чтобы вникать в её самочувствие.

– Сегодня ты уже достаточно мне помогла. На остальной вечер ты свободна.

– Ну вот и всё, – бормотала Бриджит. – Она больше не хочет, чтобы я была у неё камеристкой. Меня прогоняют.

– Бриджит, это не так. Я просто хочу сейчас остаться одна, потому что я смертельно устала.

После этого она расписывала сама себе в самых чёрных красках, как она будет сидеть на обочине дороги, прося милостыню, и будет пить джин. Когда я, наконец, от неё избавилась, я заметила, как я устала. Самое время лечь в постель. Раздеваясь, я поняла, что не могу самостоятельно достать одну пуговку на спине. Но я не стала из-за этого вызванивать Бриджит, а вместо этого постучалась в дверь спальни Себастьяно, в конце концов, он тоже мог мне помочь. К моему стыду, открыл Микс, который высокомерно сообщил мне, что его сиятельство находится в ванной и вообще уже дезабилье, что было благородным французским обозначением того, что милорд уже снял с себя шмотки. При этом объяснении Микс глядел на меня так, будто я только что выползла из очень глубокой и очень деревенской дыры. Я сдалась и решила в виде исключения лечь в постель в платье.

Я снова рухнула в глубокий сон, навстречу всепожирающему монстру, который поджидал меня внизу. Я чуть ли не ощущала зловещее дыхание чудища, которое с начала времён до скончания вечности пожирало всё: секунды, дни, годы – целые эпохи. Я пыталась свернуться в клубочек, но от этого только быстрее падала вниз. Я неслась пулей навстречу концу времён. Я быстро исправила ошибку, вытянула руки и ноги в стороны, как будто могла таким образом оказать сопротивление ужасной силе тяготения. И на самом деле стала падать медленнее. Ободрённая этим, я стала совершать движения, как при плавании. Внезапно меня подхватила тяга, меня рвануло в сторону, в некий тёмный туннель, уводящий вбок от шахты. Моё падение прекратилось, теперь меня просто несло как в потоке воды, разве что вокруг не было ни воды, ни воздуха, а была только чернота. Однако, к моему удивлению, постепенно становилось светлее, туннель неожиданно закончился, и меня выплюнуло на обширную равнину. Это был скучный, голый мир под серым небом, наполненный резким ветром, который хлестал меня по лицу прядями моих волос. Я спотыкаясь шла вперёд, однако ничего не было видно в этой пустыне, не считая обрывистой горной цепи, которая смутно прорисовывалась вдали. Потом я повернулась вокруг своей оси – и увидела это. Большие туннелевидные ворота посреди ландшафта. Должно быть, это и было то отверстие, из которого я вывалилась. Неужто мне нужно было туда вернуться?

– Ты найдёшь меня всегда, странное ты дитя, – произнёс чей-то голос у меня за спиной. Я резко повернулась и, к моему удивлению, увидела перед собой Эсперанцу. Она была маленькая, сморщенная и седовласая, древняя, как само время. Глаза её были печальны и вместе с тем полны любви.

– Ты настоящая? – Я протянула руку, однако, когда коснулась Старейшины, её очертания размылись, и я поняла, что она была лишь иллюзией.

– Я никогда не бываю настоящей, – сказала она с тихим смехом.

– Но я тебя всё-таки встречала! В Венеции! И в Париже. Ты дала мне маску! И зуд в затылке – это у меня тоже от тебя.

– Ты встретила эхо. Проекцию.

– А Хосе? Он тоже всего лишь… эхо?

– Он один из немногих Старейшин, которые ещё физически перешагивают время и живут среди людей.

– Кто вы такие? Откуда вы?

– Из очень далёкого далека. Из места, в котором время и пространство есть нечто единое. С края вечности. – Она вытянула руку к небу, которое после этого превратилось в глубокую, мерцающую черноту, запорошённую миллионами сверкающих звёзд.

– Но для чего вы, Старейшины, делаете всё это? Почему манипулируете временем? Почему боретесь друг с другом?

Вместо ответа Эсперанца подвигала указательным пальцем, и звёзды на небосводе над нами слились и образовали блестящий узор – он выглядел как шахматная доска.

– Игра! – воскликнула я. – Вы играете временем! А люди – ваши фигуры!

– Не временем, – сказала она. – А на время.

– А эта… штука? – прошептала я. – Которая там внизу в шахте – что это?

– Ничто. Конец игры.

Ветер стал резче, он колол меня в лицо ледяными осколками. Он окутал Эсперанцу вихрем и вместе с тем отогнал меня прочь от неё.

– Помоги мне! – крикнула я. – Скажи, что я должна сделать, чтобы задержать конец!

Но я больше не могла её разглядеть, и в следующий момент меня всосало через портал в туннель и погнало прочь.

– Нет! – кричала я, ибо знала: если я снова попаду в вертикальную шахту, будет уже поздно.

Я с хрипом вскочила – и проснулась. Я парализованно смотрела в матовую серость комнаты, на какой-то момент потеряв ориентацию. Потом мне стало ясно, что я не в нашей квартире в Венеции и не во Франкфурте у моих родителей, а в лондонском прошлом. Пульс у меня был учащённый, и в попытке успокоить колотящееся сердце я схватилась за шею – и вздрогнула. Кончики моих пальцев нащупали крохотные кристаллы льда. Они были всюду! В моих волосах и на платье! Я в ужасе выпрыгнула из кровати и подбежала к зеркалу, но в комнате было недостаточно светло. Я лихорадочно распахнула створки окна, потом снова встала перед зеркалом, но не заметила ничего необычного. Кроме моего заспанного, растрёпанного, с впалыми глазами отражения, там ничего не было. Никаких следов льда. Я снова ощупала платье и волосы, но на сей раз ничего не было. Даже влаги, если не считать того, что я вся пропотела, потому что платье было слишком тёплым, чтобы в нём спать. К счастью, пара пуговок за ночь расстегнулись. Я быстро сбросила платье – и заметила при этом, что пуговки не расстегнулись, а оторвались. Должно быть, во сне я сильно ворочалась. Я вспомнила о тех акробатических вывихах в жуткой шахте и на несколько секунд замерла и перестала дышать, настолько воспоминание было реальным. Таким же реальным, как осколки льда при пробуждении. К счастью, всё это было лишь сном.

Я заставила себя думать о чём-нибудь другом. Например, о том, что сейчас многое бы отдала за то, чтобы принять душ. Или хотя бы ванну. Но стоп, ведь я могла это сделать! Разве я не была богатой наследницей и не имела целый штат прислуги? Я дёрнула за звонок и приготовилась к автодиалогам Бриджит, но, к моему облегчению, она держала язык за зубами, а в остальном делала всё, чтобы утро – после внушающего ужас начала – протекало сносно. Когда я влезла в горячую ванну, мне стало намного лучше. Бриджит помыла мне голову мыльной пастой, благоухавшей цветочным ароматом, и положила наготове свежее нижнее бельё и дневное платье жёлтого цвета примулы. Потом я даже попросила её причесать меня, потому что из-за сна я всё ещё была будто на леденящем ветру и поэтому была рада любому человеческому прикосновению. Охотнее всего я бы влезла в постель к Себастьяно и погрелась около него. Только, к сожалению, это сейчас было невозможно. И зачем только я выдала себя за его сестру!

– Вы только посмотрите, миледи! Ведь это выглядит куда красивее, чем скучная коса!

Бриджит стояла у меня за спиной и улыбалась мне в зеркале. Она соорудила мне на макушке причудливый узел. Справа и слева от него ниспадали на уши тщательно завитые разогретыми щипцами локоны. Это выглядело мило и как-то ностальгически.

– Бриджит, это просто супер, – сказала я. Преобразователь превратил моё «супер» в «превосходно», и я захихикала. Бриджит решила, что я радуюсь её парикмахерскому искусству, и от души посмеялась вместе со мной. Когда я ей сказала, что я нечаянно оторвала несколько пуговок на платье, она засмеялась ещё громче и сказала со всей серьёзностью, что очень любит пришивать пуговицы. При этом она смотрела на меня так благодарно и счастливо, что я абсурдным образом стала радоваться вместе с ней. Так получилось, что я спустилась к завтраку в сравнительно хорошем настроении.

Было самое начало десятого, часы в холле только что пробили полный час. Как и накануне, Себастьяно встал раньше меня и как раз читал газету, напечатанную старомодным шрифтом Morning Post.

– Что пишут? – спросила я, обстоятельно целуя его в щёку.

Он подмигнул мне.

– Ты выглядишь прелестно, – ещё раз подмигнул он —…сестричка. В газете пишут про войну с Наполеоном.

Верно, тот ведь как раз в это время был очень активен как полководец. В конце концов, это кончится для него плохо, но в настоящий момент он сильно осложнял англичанам жизнь. И остальной Европе тоже. Грядущей осенью его прогонят из Германии в Битве народов под Лейпцигом. Но до его окончательного поражения при Ватерлоо останется ещё добрых два года.

Я села за стол, и на сей раз меня уже не раздражало, что мне прислуживают. Жани и Седрик наперебой подносили мне самые лакомые блюда и сварили мне отличный кофе с молоком.

После завтрака Себастьяно попросил мистера Фицджона приказать, чтоб подали экипаж, и мы отправились нанести визит мистеру Стивенсону.

Найти его на Джеймс-стрит было нетрудно. Джерри спросил у прохожей номер дома, и она показала ему дорогу.

– Инженер? Вон там, впереди на углу, дом с пристройкой. – Женщина засмеялась: – Езжайте на грохот, не ошибётесь.

И действительно, шум слышался многообразный – стук, шипение и уханье, как будто в мастерской ожил старый локомотив.

Фактически это сравнение было недалеко от правды, потому что, пока мы с Себастьяно правили к источнику шума, он объяснил мне, кем был Джордж Стивенсон.

– Он изобрёл паровой локомотив. Конечно, не самый первый, но, так сказать, прототип, который потом пошёл в серию.

– Откуда ты это знаешь? – озадаченно спросила я.

– Википедия. – Он ухмыльнулся, увидев моё недоверчивое лицо. – Разумеется, прочитал я об этом не здесь, а в нашем времени. Ещё пару недель назад, после того как Хосе отправил нас на дело к мистеру Тёрнеру. Тогда я навёл справки об этом времени.

Я тогда, разумеется, тоже наводила справки, но, видимо, ставила себе другие приоритеты. Он интересовался техникой, а я культурой.

– Когда потом Хосе явился на Трафальгарскую площадь с этим типом, я снова вспомнил, откуда знаю это имя.

– А что же ты мне ничего не рассказал?

– Потому что нам надо было обсудить другие важные вещи. – Он постучал в дверь, но при таком шуме нас никто не мог услышать. Он на пробу толкнул дверь, и она оказалась незапертой. – Я думаю, мы просто войдём внутрь.

В мастерской шум был ещё громче. Посреди помещения, забитого многочисленными техническими приспособлениями, стояла железная громада, которая и была источником штампующих и шипящих шумов. В скрипучих держателях двигались вверх и вниз дымящиеся цилиндры, окутанные бешено свистящим паром. Масло капало с визжащих шатунов, и влажный горячий туман оседал в лужицы вокруг грозной аппаратуры. Джордж Стивенсон, одетый в рабочую робу из грубой ткани, бегал туда и сюда между несколькими измерительными приборами и регуляторами. Вооружившись отвёрткой и измерительным прибором, он юстировал какие-то настройки на чём-то вроде панели управления и издал победный крик, когда трамбовка цилиндров ускорилась.

На одном конце адской машины зияла пылающая пасть мощной топки, из которой летели искры. У топки стоял рабочий в защитных очках, с обезьяньим проворством размахивая лопатой и кидая в пасть машины уголь из большой чёрной кучи. Из трубы валил вонючий дым, смешиваясь с горячим паром, который вырывался из котла высокого давления.

Себастьяно разглядывал машину благоговейно горящими глазами. У него был вид маленького мальчика, которому подарили его самую первую железную дорогу.

Мистер Стивенсон закончил со своими регулировками и отступил на шаг, чтобы наблюдать штамповку паровой машины.

При этом он заметил наше присутствие. Улыбка удивления озарила его лицо, перепачканное сажей.

– Лорд и леди Фоскери! Мои спасители недавней ночью! Что вас привело ко мне? – Ему приходилось кричать, чтобы перекрыть грохот машины.

– Мы просто хотели осведомиться о вашем самочувствии! – крикнул ему в ответ Себастьяно.

– Подождите. Я её сейчас остановлю. – Мистер Стивенсон покрутил ручки регулировки, потом подал знак рабочему, чтобы тот прекратил кидать уголь, после чего стук цилиндров и шипение пара стали тише, а ритм замедлился. Бросив на машину последний взгляд удовлетворения, он снова повернулся к нам: – Адская машина, а? И она с каждым днём будет всё лучше!

– Это верно, – подтвердил Себастьяно. – А что именно вы конструируете?

– Если бы я сам знал, – сказал мистер Стивенсон, наморщив лоб. И с некоторым отчаянием улыбнулся: – Я её строю без передышки, день и ночь. – Он постучал пальцем по лбу: – Здесь всё прорисовано, каждая деталь, винтик за винтиком, клёпки и пазы, фальцовки и вообще всё, что вы видите. – Он пожал плечами: – Поначалу это была вполне нормальная паровая машина, я хотел её немного усовершенствовать, но модификаций становится всё больше. Изменения многообразны, они делают машину быстрее и эффективнее, вы же видели, как быстро ходили поршни, ведь так?

– Очень быстро, – с воодушевлением подтвердил Себастьяно.

Мистер Стивенсон принялся описывать, жестикулируя, принцип действия паровой машины, её особые и необычные свойства с точки зрения физики и механики, и ещё многое, чего я не понимала. При таких темах я ещё в школе автоматически отключалась, это был своего рода рефлекс, я была перед ним бессильна. Я без всякого интереса озиралась в зале, но не видела ничего, кроме примечательных инструментов, сваленных в кучу мешков угля и рабочего, который присел на ящик и, набив полный рот, поглощал редьку.

Мистер Стивенсон настоял на том, чтобы мы зашли к нему в дом выпить чашку чая. По такому случаю мы познакомились с его женой, хорошенькой полной брюнеткой с улыбчивыми глазами. Мистер Стивенсон сердечно обнял её и поцеловал.

– Ах ты, негодник! – Она хихикала и с восторгом смотрела на него. – Ты меня перепачкаешь копотью!

Я порадовалась, что у него есть жена, а главное – что они явно влюблены. С этой точки зрения у мистера Стивенсона всё могло быть гораздо хуже. По сравнению с нашей первой встречей, перед прыжком во времени, его будто подменили. Не осталось и следа от той меланхолии, которая мне тогда сразу бросилась в глаза.

Его жена, конечно, не знала, что она – продукт манипуляций со временем, так сказать, воплотившееся воображение. То же самое касалось горничной, которая подавала нам чай с печеньем в маленьком уютном салоне. И старой собаки, которая дремала у камина и про которую мистер Стивенсон думал, что она живёт у него уже лет десять. Старейшины основательно подходили к вопросу создания подходящей среды обитания для Несведущих. Они были истинными мастерами иллюзии.

Я снова вспомнила кошмар минувшей ночи, колючие льдинки на моей коже, когда я проснулась. А прежде всего то, что мне сказала Эсперанца. О том, откуда взялись Старейшины и она сама.

С края вечности.

С большой вероятностью (я надеялась), всё это было лишь частью безумного сна и потому лишено какой бы то ни было реальности, но если допустить, что в этом было какое-то истинное зерно, то где, к чертям, находился край вечности? Она показывала мне при этом на сверкающий звёздами небосвод. Значило ли это, что Старейшины явились из другой галактики? Это подтвердило бы мысль, которая уже не раз приходила мне в голову: что Старейшины – это Чужие. Они хотя и не выглядели инопланетянами, но после фильма «Вторжение похитителей» каждый ребёнок знает (ну да, по крайней мере старше двенадцати лет), что Чужие могут принимать любой облик.

Потом я вспомнила, что Эсперанца, показывая на небо, вполне могла иметь в виду игры со временем, потому что в тот же миг звёзды из Млечного Пути превратились в странную шахматную доску.

Мистер Стивенсон вырвал меня из моих мыслей:

– Ещё чаю, миледи?

– Спасибо, нет, – вежливо ответила я.

Себастьяно поднялся:

– Боюсь, нам уже пора.

Мистер Стивенсон проводил нас до двери:

– Надеюсь, вы скоро снова почтите нас своим посещением.

– Непременно, – заявил Себастьяно. – Должны же мы узнать, что именно может ваша машина, когда она будет готова.

Его заинтересованность чрезвычайно радовала мистера Стивенсона. Он помахал нам на прощанье, когда мы шли к своему экипажу. Джерри встрепенулся из дрёмы, а грум Жако, который у ближайшей арки флиртовал с горничной, быстро вернулся к экипажу.

По дороге я набрала в грудь побольше воздуха и рассказала Себастьяно о моих сновидениях. При этом моя рука пробралась в его ладонь, и, когда я дошла до того места, где встретила Эсперанцу, он так стиснул мою кисть, что стало больно.

– Ты… ты ведь не веришь, что в этом что-то есть, а? – спросила я тоненьким дрожащим голоском.

Вместо ответа он меня обнял.

– Отныне мы снова будем спать в одной постели. Ты не должна переживать в одиночку эти кошмары. Наши спальни запираются на ключ, мы просто будем запирать обе. Я дам указание Фицджону, чтобы он строго запретил персоналу подниматься к нам на этаж, пока мы не позвоним.

– А это не будет как-то подозрительно?

– Нет. Самое большее – эксцентрично. – Он мельком ухмыльнулся: – Или я не виконт? Аристократы имеют право на странные причуды. Особенно если они экзоты из Вест-Индии.

Моя улыбка получилась жалкой:

– Я боюсь этой неразберихи в глубине шахты, Себастьяно. Это отвратительный, подлый страх.

– Я знаю, piccina. – Он поцеловал меня в висок. – Но до сих пор это был только сон, и я сделаю всё, что в моих силах, чтобы всё так и оставалось.

Он притворялся сильным, но я видела по его лицу, что ему было так же не по себе, как и мне.

На Гросвенор-сквер мистер Фицджон встретил нас как обычно, поклонившись в безупречной манере, и объявил, что леди Уинтерботтом прибыла несколько минут назад и ждёт нас в салоне. И что он надеется, что он всё сделал правильно.

– Разумеется, – ответил Себастьяно, воспользовавшись случаем отвести мистера Фицджона в сторонку и дать ему те указания, которые мы с ним обсудили, а я тем временем прошла в приёмный салон, где Ифигения сидела на диване, приняв грациозную позу.

Она с улыбкой поднялась и с простёртыми руками пошла мне навстречу:

– Это ты, моя дорогая. А я уже думала, что ты про меня забыла!

Я без слов покачала головой, снова поражённая её красотой. Сегодня на ней был ансамбль в коричнево-золотых тонах, подчёркивающий её фарфоровый цвет лица. Её шляпка представляла собой маленький шедевр из цветов и кружев. Её тонкие перчатки были выдержаны в той же цветовой гамме, что и изящные полусапожки.

– Я вся в предвкушении нашей поездки за бальным платьем! – воскликнула она с сияющими глазами и взяла меня под руку. – Идём, отправимся прямо сейчас!

Вообще-то, у меня не было никакого желания выбирать и покупать одежду. Я чувствовала себя очень неуютно, когда мы ехали в её открытой пролётке по городу и просматривались со всех сторон. Нас сопровождал лакей, которого Ифигения позаимствовала у Реджинальда. Он скакал верхом на вычурно изукрашенной лошади впереди нас и неотступно таскался за нами по магазинам. Когда мы заходили внутрь, он застывал снаружи у дверей как охранник и ждал, когда мы выйдем и загрузим его нашими коробками и сумками. Через какое-то время он уже едва держался на ногах под тяжестью новых вещей. Ифигения не могла пропустить ни одной красивой вещи, её к ней так и тянуло. Я же купила себе только шарф и пару перчаток, и то лишь для того, чтобы не быть занудой и не портить наш шопинг.

Ифигения тащила меня во все лавки на Бонд-стрит – в обувные салоны, меховые магазины, в салоны модисток, бельевые бутики, к шляпникам и ювелирам. Всё это время она беспрерывно говорила, словно водопад, и это позволяло мне лишь скупо отвечать ей. И только после того, как я в двенадцатом или тринадцатом магазине примеряла по её настоянию вечерний туалет и молча смотрела при этом в зеркало в примерочной, она выжидательно подтолкнула меня:

– Что ж ты ничего не скажешь, Анна? Разве это платье не восхитительно? Как раз подходит для дебютантки!

– Великолепно! – поддакивала модистка, стоя на заднем плане пошивочного ателье, заполненного тюлем и шёлком, и надеялась на хороший гешефт.

– Да, круто, – сказала я рассеянно. Преобразователь перевёл это словом изящно, видимо, заметив, что я не в восторге. Правда, причиной отсутствия у меня воодушевления было не платье, оно-то как раз было чудесным: мечта из белого атласа, расшитого мелким жемчугом, я выглядела в нём как снежная королева. – Мы его берём, – решила я, недолго думая, потому что была сыта шопингом по горло.

– Но это лишь модель для примерки, – возразила продавщица.

Верно, ведь в эту эпоху не было швейной промышленности и товаров, висящих на штанге, во всяком случае не было для богатых людей, которые заказывали себе вещи по мерке.

– Но платье сидит очень хорошо, – строптиво сказала я. – Поэтому я беру это или никакое.

Таким образом дело было улажено, платье куплено, и меня, наконец, оставили в покое. По крайней мере, я так думала, однако Ифигения настояла на том, что мне к этому платью нужны ещё и подходящие туфли. И шляпа. На туфли я ещё согласилась, а против шляпы восстала.

– Пойди туда одна и выбери мне что-нибудь, – нервно сказала я, когда мы дотащились до следующего модного салона. – А я подожду тебя снаружи.

Она надулась, но всё же деловито вошла в магазин, а я осталась на улице и огляделась по сторонам. Мимо катили элегантные экипажи, которые отличались друг от друга, как автомобили в наше время. Их было множество моделей, как я уже знала к этому моменту. Они назывались кабриолет, фаэтон, бричка, берлин, ландо, двуколка – все я не могла различить. В некоторые были впряжены две лошади, в некоторые четыре, но тут и там попадались более мелкие повозки на одну лошадь. Правда, большинство карет выглядели весьма благородно, поскольку Бонд-стрит была чем-то вроде золотой мили высшего света. Здесь располагались самые престижные магазины и самые благородные клубы. Книжный магазин мистера Скотта в самом конце улицы был по сравнению со всем остальным очень скромным, но его хозяин рассказывал, что магазин приносил прибыль, потому что здесь был большой поток случайных богатых покупателей.

Магазин, расположенный наискосок против шляпного, тоже выглядел очень маленьким. Мой взгляд сперва скользнул мимо, и его ничто не задержало. Но потом я как наэлектризованная уставилась на узкую витрину и сразу поняла, что именно передо мной. Словно притянутая невидимой верёвкой, я пошла через дорогу – и попала под ноги носильщику паланкина. Он споткнулся, после чего передняя часть паланкина рухнула на мостовую, и изнутри послышался чей-то вскрик.

– Простите меня, – сказала я толстухе, которая негодующе выглянула из паланкина, удерживая свой головной убор, какой-то чудовищный тюрбан. – Вот, примите в качестве маленького возмещения. – Я сунула ей в руки шарф с бахромой, который я купила в предпоследнем магазине, и тут же набросила на себя, потому что лакей и так уже был нагружен сверх меры. – У него такой же рисунок, как у вашего тюрбана.

Я пошла дальше и отпрянула от двух богато расфранчённых денди, которые в своих облегающих лосинах и пышных галстуках выглядели скорее как карнавальные щёголи. Потом я добралась до другой стороны улицы. Я не ошиблась. Это была лавка масок Эсперанцы.

Она стояла за деревянным прилавком, как будто поджидала меня. Я тотчас поправила свою мысль: она стояла, поджидая меня. Кого же ещё.

– А, это ты, – приветствовала она меня своим надтреснутым голосом. Её лицо, изборождённое морщинами, было весёлым.

Я уставилась на неё. Она была маленькая и сморщенная, как и прежде, на ней было серое платье. Я впервые обратила внимание, что это серое платье было на ней при всех наших предыдущих встречах.

– Я сегодня видела тебя во сне, – сказала я.

– Я знаю.

– О боже. Значит, это… это был не сон, да?

– Нет, сон. Разумеется, то был сон.

Вообще-то это должно было меня успокоить, но не успокоило.

– Откуда тебе знать, что я вижу во сне?

– Я могу. Я многое могу. Конечно, не всё, иначе это было бы слишком просто.

– Но как… – Я запнулась, и мне пришлось начать снова: – Ведь ты… ты ведь вообще не настоящая, да?

Она издала свой ржавый, тихий смешок.

– Дитя моё. Ты ведь знаешь, что я не настоящая. Или, скажем так, не настоящая в том смысле, что у вас, людей, считается настоящим.

– Но… но Хосе ведь настоящий? Или нет? Ты это сказала в моём сне. Где он теперь?

Её лицо посерьёзнело.

– Он ищет путь. Порталы разрушены, остался всего один.

– Кто это сделал? И какой портал ещё цел?

– Это входит в число тех вещей, которые я не могу тебе сказать.

– По обычным причинам? Потому что я всё сломаю, если буду знать?

Она спокойно кивнула.

– А всё остальное, что я видела во сне, тоже верно? То, что для Старейшин всё это – некая игра на время?

Эсперанца опять кивнула, но было заметно, что она не расположена объяснять мне точные правила игры или выдавать её участников.

Тем не менее я не могла упустить случай узнать у неё как можно больше.

– А все эти странные вещи, например межгалактический переводчик и блокировку, – это тоже выдумали вы? Вы, Старейшины? – Я настойчиво смотрела на Эсперанцу, пытаясь истолковать выражение на её морщинистом неподвижном лице. – Разумеется, – размышляла я вслух. – Кто же ещё. Вы придумали игру и определяете её правила.

– Сейчас игра как раз саботируется. Правила нарушены, игровое поле сломано. Ты неспроста пришла в этот магазин, дитя моё. Делай то, что должна сделать.

Я тревожно огляделась. Магазинчик был такой же, какой и в Венеции. И в Париже. Если он вообще становится видим, чего заранее нельзя предугадать. На стенах и вешалках для одежды висели элегантные вещи рядом с пропылившимся барахлом, всё было вперемешку. Изящные накидки, вышитые перчатки и изысканные шляпки входили в ассортимент наравне с выцветшими бархатными накидками, растрёпанными париками и ветхими сумочками.

И, конечно же, маски. Их была полная витрина, а ещё целая стена, где висели всевозможные варианты. В перьях, усыпанные блёстками, окаймлённые бахромой, позолоченные, украшенные драгоценными камнями и мишурой. Некоторые носили разные выражения и покрывали всё лицо, другие были лишь полумасками до носа. Некоторые выглядели устрашающе, с длинными клювами и коварными прорезями для глаз. Они подражали каким-то мистическим существам или животным.

Но я не могла отвести взгляда лишь от одной из них – кошачьей, из чёрного бархата. Она была элегантна, изящна, с косыми прорезями для глаз и с бахромой из золотых нитей.

– Бери же её, – подтолкнула меня Эсперанца.

Я неуверенно сняла маску с крючка. Мягкая ткань прильнула к моей руке, и я сомкнула пальцы на эластичной ленте, которой она закреплялась. Мне не нужно было примерять маску, я знала, что она точно по мне, словно сделана по мерке. Наверное, так оно и было.

– Спрячь её да смотри, береги, – посоветовала Эсперанца. – Настанет день, когда она тебе пригодится. Но, как всегда, остаётся в силе правило: ты можешь воспользоваться ею, только если твоя жизнь в опасности. В противном случае ты можешь очутиться в очень плохом месте.

Больше она ничего не сказала, да это и не требовалось. Я прямо-таки физически ощутила злое, шипящее дыхание бармаглотского пожирателя времени на дне глубокой шахты.

– Значит, моя жизнь снова окажется под угрозой?

Эсперанца одарила меня короткой беззубой улыбкой, а потом снова посерьёзнела:

– Береги себя, дитя моё.

– И что теперь? Может, мне стоит заглянуть в зеркало будущего?

Она указала мне в угол магазина, там оно и было. Поверхность старого напольного зеркала, в котором открывались бедствия грядущих времён, казалась мутной и искажающей, и, когда я в неё посмотрела, она пришла в движение. Я содрогнулась, и мне захотелось отвести взгляд, но я заставила себя смотреть в этот зловещий, враждебный мир. В будущее, которое наступит, если наша миссия не удастся.

Я подождала, когда рассеется дымка, скрывающая картину, и увидела это. Собственно, это была даже не картина, а скорее ощущение, потому что всё было черно и исполнено ужаса – то была шахта из моего сна. Меня затянуло туда, и я падала и падала, навстречу концу времён. И я с криком отвернулась.

– Всё исчезло! Все времена… их больше нет!

– Нет, взгляни ещё раз.

Я набрала воздуха и сделала это, и то, что я увидела, поразило меня.

То был вид, который открывался с высоты птичьего полёта на город, и, когда картина придвинулась, я узнала старый Лондон. Ещё ближе – и стал виден Вестминстер, ещё ближе – и я увидела Бонд-стрит, а при следующем приближении и магазины, вплоть до крупного плана Ифигении, которая уже вышла из шляпной лавки и озиралась, ища меня.

– Но это здесь и сейчас, – сказала я, сбитая с толку. – Год тысяча восемьсот тринадцатый! – Я посмотрела на Эсперанцу. – Значит ли это, что этот год уцелеет?

Она кивнула:

– Единственный. Крохотный фрагмент из вечности веков. Как микроскопическая капля из могучего потока.

Она сделала движение рукой, и зеркало будущего снова стало вполне нормальным, подслеповатым старым напольным зеркалом.

– И что будет, когда этот год истечёт? – спросила я.

– Он повторится. Как в театральной пьесе, всё сначала. Всё с теми же актёрами и той же последовательностью событий.

– Внушив, что эта сцена – королевство, – прошептала я. – И кто-то хочет взять там верх и господство.

Эсперанца на секунду замерла, но потом кивнула.

– Тебе пора, дитя моё.

– Но… Не могла бы ты дать мне хоть какую-то подсказку, кто в ответе за всё это безобразие? Или какому событию мы должны воспрепятствовать? Себастьяно считает, что кто-то, судя по всему, хочет устранить принца-регента. Как мы должны этому…

– Прощай, детка. – С этими словами она отвернулась и скользнула за заднюю дверь, наполовину скрытую за полкой с обувью. Я знала, что нет смысла бросаться за ней следом. Её там больше не было. Может быть, она снова когда-нибудь здесь объявится, но мне лучше было не рассчитывать на это. Во время прошлого задания, после того как она дала мне маску, она уже не появлялась, а магазинчик оставался запертым и заброшенным – будто был закрыт уже давно.

Я как контуженная вышла на улицу. Дверь за мной мягко затворилась.

– Ху-ху, Анна! Я здесь! – Ифи махала мне с другой стороны улицы. – Слава богу, ты нашлась! – Она уже спешила ко мне через дорогу. – Я уже начала беспокоиться. Лакей сказал, что ты зашла в какой-то магазин, но я нигде не могла тебя найти.

– Ах, я только заглянула в эту лавочку.

Она наморщила лоб:

– В какую?

– Ну, вон в ту. – Я хотела показать на дверь, из которой только что вышла, но она была заперта на несколько висячих замков, а витрина оказалась закрыта тяжёлыми деревянными ставнями. Всё выглядело так, будто туда уже много месяцев не ступала нога человека. Я неопределённо махнула рукой вдоль улицы: – Где-то в той стороне.

К счастью, Ифи это не особенно интересовало. Она размахивала коробкой из глянцевой бумаги:

– Я купила для тебя лучшую шляпку всех времён!

Она подозвала жестом своего слугу, который к этому времени уже отнёс в карету остальные наши покупки и теперь терпеливо принял шляпную коробку и ещё несколько пакетов. Сплошь очаровательные мелочи, как уверяла Ифигения. Всё в кредит, о котором я здесь с удивлением узнала: в аристократических кругах было принято платить не сразу, а лишь после того, как наберётся достаточное количество неоплаченных счетов и напоминаний. Некоторые, если верить Ифигении, практически никогда не платят по счетам портных и шляпников, потому что, дескать, модные ателье должны быть благодарны и счастливы, что эти сиятельные личности снизошли до того, чтобы прилюдно носить их изделия. Кажется, уже в эту эпоху были в ходу такие сделки, в которых знаменитости одевались у дизайнеров за так – словно в Голливуде.

– И Принни тоже не платит практически никогда, – объявила Ифи, когда мы возвращались к карете. – У него такие долги, что на них можно было бы построить замок.

– А кто такой этот Принни?

– Принц-регент. Его так называют знакомые.

– Ты тоже с ним знакома?

– Конечно. И даже очень хорошо. Весь свет его знает. – Ифи подхватила меня под руку. – Кстати, в следующем месяце состоится большой праздник в Карлтон-хаусе. Если я пущу в ход мои связи, то, может быть, мне удастся получить приглашение для тебя и твоего брата.

– Это было бы замечательно, – сказала я, содрогнувшись от внезапного озноба. По каким-то неясным причинам я знала наперёд, что на этом-то празднике всё и решится.

Себастьяно повертел в руках маску, потом задумчиво посмотрел на меня. Мы сразу же по моём возвращении заперлись с ним в рабочем кабинете, и я рассказала ему о встрече с Эсперанцей.

– Мы могли бы воспользоваться этой штукой, – предложил он. – Или хотя бы ты могла это сделать. Тебе достаточно просто пожелать вернуться домой – и всё, ты просто выходишь из дела.

– А тебя оставить здесь, так? Да ты просто сумасшедший, если можешь себе представить, что я это сделаю. Кроме того, Эсперанца однозначно дала мне понять, что использовать эту маску я могу только в случае смертельной угрозы. Она это сказала буквально. И если я этим условием пренебрегу, я могу попасть в очень плохое место.

Он мрачно свёл брови:

– Ты права. Это очень опасно. – Резким движением он вернул мне маску: – Спрячь её.

Я неуверенно взяла её:

– А не лучше ли нам её где-нибудь запереть?

– Нет, ты должна постоянно носить её при себе, ведь никогда заранее не знаешь, когда окажешься в смертельной опасности. – Это должно было прозвучать иронически, но я видела в его глазах тревогу. Мне было ясно, что он предпочёл бы вывести меня за рамки дела, однако мы оба знали, что этого уже не получится.

То, что мы были всего лишь две фишки на игровом поле некой межгалактической «Монополии», больше не смущало его. На самом деле, как он мне сказал, он давно уже подозревал нечто такое. Вместе с тем он допускал, что эта игра имела серьёзное значение для Старейшин.

– Я думаю, для них речь идёт о чём-то более важном, чем просто выигрыш или проигрыш. Если хочешь знать, их жизнь зависит от этого так же, как и наша. Только, разве что, немного другим образом.

– Насколько другим?

– Я думаю, они должны поддерживать эту игру на ходу, чтобы продолжать своё существование. Будь оно настоящим или только проекцией из какой-то неизвестной размерности. – Он нагнулся вперёд и поцеловал меня, потом направился к двери и открыл её: – Ты идёшь? – Он протянул мне руку.

– Куда?

– Обедать. Я голоден.

– И что будем делать потом?

– В три часа за мной заедет Реджи, мы хотим немного пострелять у Мэнтона. А потом поедем на боксёрский матч, в котором будут драться какие-то важные чемпионы. Он хочет меня познакомить кое с какими серьёзными людьми. Между прочим, с высокой вероятностью – с принцем-регентом в их числе.

– Погоди, но ведь женщинам и туда нет доступа, я угадала?

– Верно. – Он улыбнулся и поцеловал меня в нос. – Если мы когда-нибудь вернёмся в наше время, непременно сходим с тобой вместе на боксёрский матч.

Я ответила на его улыбку. Но слово «если» ещё долгим эхом отдавалось у меня в мыслях.

– А скажите, мистер Фицджон, что вы знаете о принце-регенте? – спросила я нашего дворецкого, когда после обеда он сервировал мне чай в библиотеке.

– А что угодно было бы узнать миледи о его милости? – Он налил мне чаю и затем придвинул блюдо с аппетитного вида бисквитами.

Я отложила в сторону журнал об экипажах, в котором только что разглядывала рисунки. Джерри недавно терпеливо объяснял мне разницу между моделями, но я ещё не запомнила её как следует.

– Ну, меня интересует, каков он, принц-регент. Как он выглядит, к примеру?

– Говорят, его милость в высшей степени массивный мужчина.

– Массивный… Значит ли это, что он, эм-м… толстый?

– Некоторые менее снисходительные современники, возможно, так и предпочитают выражаться.

О боже, как же ходульно изъясняется этот тип! Но потом я заметила лёгкую дрожь в уголке его рта. Кажется, он тайно забавлялся, и это сразу добавило ему моей симпатии.

– А правда ли, что он безудержно расточителен?

– Мне не подобает рассуждать об этом.

– Да, хорошо, но ведь вы же об этом что-нибудь слышали, не так ли?

Мистер Фицджон кивнул – молча и вежливо.

Я задумчиво помешивала чай и откусила пирожное.

– Тогда не знаете ли вы, случайно, есть ли у него враги? То есть люди, которые хотели бы его… свергнуть с трона?

– Трон принадлежит его величеству королю.

– Да, но ведь он же – ну, вы сами знаете. – Я неопределённо повертела рукой. – То есть власть находится в руках у принца-регента. Могли бы вы представить себе, что кто-нибудь хочет урвать его должность себе?

В уголке рта мистера Фицджона опять что-то дрогнуло, на сей раз отчётливее.

– Ну, предположим, что его милость лишится жизни из-за какого-нибудь несчастного случая. Тогда не так-то просто будет занять его место какому-нибудь узурпатору. Право наследования переходит далее по закону младшему брату принца-регента.

Я заинтересованно подняла взгляд:

– А кто это?

– Его милость принц Фредерик, герцог Йоркский. Он уже много лет живёт за границей, но это не удержало бы его от возвращения в Лондон для исполнения своего долга.

– Значит, не так просто будет кому-нибудь перехватить эту должность?

На сей раз последовал однозначный кивок:

– Это было бы совершенно против действующего законодательства.

– Хм, спасибо. – Я поставила чай на столик и пошла наверх, чтобы поделиться новыми сведениями с Себастьяно. Он как раз переодевался для посещения боксёрского матча, который должен был состояться в одном заведении под названием «Джексон».

Ифигения хотела опять отправиться со мной на прогулку в Гайд-парк, но я на сей раз отказалась. Поход за покупками утром и ожидаемая экскурсия в Воксхолл-Гарденз, которая стояла в программе на сегодняшний вечер – этого было вполне достаточно для одного дня. Ифи находила, что я маленькая мимоза и что мне следует приспосабливаться к светским обычаям. Что, по-видимому, означало каждый день с утра до вечера посещать какие-нибудь мероприятия или растрачивать деньги.

И при этом девушке полагалось вести себя особенно добродетельно. Появляться в свете следовало только в сопровождении пожилой дамы или компаньонки, а тайные свидания были вообще смертельны для репутации леди. Если молодую женщину застанут в щекотливой ситуации (например, у кого-то в объятиях), для неё потеряно всё и всюду. Тогда её доброе имя может быть восстановлено лишь одним путём: если её поклонник тотчас женится на ней.

В дверях спальни Себастьяно меня остановил Микс, который неласково сообщил мне, что его светлость сейчас занят крайне щекотливым делом, завязывает галстук узлом под названием «водопад». У меня не было желания тягаться с камердинером, и я пошла к себе в комнату, чтобы подождать там, когда Себастьяно управится. Я нервно упала на кровать и смотрела вверх на полог, мысленно вновь и вновь проигрывая встречу с Эсперанцей. Вместе с тем я пыталась как-то вставить в пазл новую информацию, полученную от Фицджона. Через некоторое время я закрыла глаза, не в силах долго выдерживать вид розового балдахина надо мной. Я бы с радостью и уши заткнула, потому что Бриджит возилась в примыкающей к спальне гардеробной, в счастливой беседе с самой собой сортируя обновки, продолжающие поступать с Бонд- стрит.

– В эти туфли я всуну мешочки с лавандой, чтобы запах кожи побыстрее выветрился. О, а эта чудесная шляпка – хм, в ней чего-то не хватает. Может, в качестве гарнитура мне пришить сюда бархатный бант. Но вдруг леди Анна найдёт это несколько перегруженным и не полюбит её! Ах, а это волшебное бальное платье! Я просто дождаться не могу, когда увижу её в нём! Надеюсь, она наденет к нему кружевные белые перчатки! И, может, позволит причесать её в стиле Венеры, чтобы она выглядела божественно, а не школьницей, как сейчас!

В конце концов, я больше не могла это выдержать и сделала вторую попытку прорваться к Себастьяно. Но опять наткнулась на Микса. Тот проинформировал меня с наигранным сожалением, что его светлость уже покинул дом.

– Разве вы ему не передали, что я хотела с ним поговорить?

– Миледи не давала мне такого поручения, – высокомерно объяснил он.

Я проглотила своё раздражение и пошла в утреннюю комнату, чтобы скоротать время за чтением. Там, правда, была в это время Жани, она мыла окна. А в рабочем кабинете Седрик выгребал золу из камина. Так что я снова спустилась вниз, чтобы устроиться в библиотеке, но едва я уселась с книгой на диване, как в комнату прошуршала юбками миссис Фицджон. Она сделала книксен и справилась, чем она может служить миледи (то есть мне).

Я чуть было не выпалила, что просто хотела бы побыть в покое, но всё-таки сдержалась и весьма дружелюбно сообщила ей, что вполне счастлива и не имею никаких желаний. Вместо того чтобы удалиться, она продолжала стоять и сказала, что может сейчас обсудить со мной меню на будущую неделю. Она дала мне понять, что это относится к основным задачам хозяйки дома.

– А кто до сих пор определял, что подавать на стол? – спросила я.

– Повариха.

– Так пусть она и впредь делает это. У неё прекрасно получается. – В то же мгновение я поняла, что совершаю ошибку. – Подождите, у меня есть одна идея. Уберите из меню все эти заливные блюда. Барана и зайца тоже. Перепелов, фазанов и карпов тоже не должно быть. И никаких потрошков. Курятину, стейки и треску мы любим, но не всё сразу, пожалуйста, а только по очереди. К этому подавайте картофель и рис. И много овощей. Это полезнее, чем все эти мясные блюда. А на десерт подавайте, пожалуйста, что-нибудь одно. – В качестве объяснения я добавила: – У нас в… эм-м… в Вест-Индии едят гораздо скромнее.

Миссис Фрицджон не скривилась, она сохраняла своё неизменно угрюмое выражение лица.

– Может, миледи лучше всё это мне напишет, иначе я могу забыть все ваши указания.

Дело кончилось тем, что мои свободные полдня я составляла список любимых блюд – моих и Себастьяно. Но и это ещё был не конец, потому что, когда я отдала список миссис Фицджон, она сообщила мне, что садовник хочет знать, как ему подстригать самшит – шарообразно или пирамидкой.

– Пусть он сам это решает, – объявила я.

Она была потрясена:

– Миледи, он бы никогда не осмелился…

– Шарообразно! – перебила я.

Но едва я снова растянулась на диване с Джейн Остин, как явился мистер Фицджон с непременным серебряным подносиком, на котором были живописно расположены несколько посланий. Первое, которое я открыла, было возвышенно написанное чернилами и в высшей степени официальное приглашение на бал-альмак, под благородной шапкой леди Такой-то – предположительно той толстухи, на которую мне указала Ифигения во время нашей прогулки по Гайд-парку. Затем следовала целая стопка счетов, всё за вещи, купленные сегодня с Ифигенией, в том числе и за те, которые она выбрала для себя. Этим и объяснялось, почему хождение по магазинам доставляло ей такое удовольствие.

Последнее письмо было от графа Кливли. Он с огромным почтением просил меня позволить ему нанести мне визит.

Я озадаченно перечитала написанное витиеватым почерком послание.

– Значит ли это, что граф уже здесь? – осведомилась я у мистера Фицджона, застывшего в дверях молчаливым памятником в ожидании моих распоряжений.

– Это так, миледи. Его милость стоит в холле и хотел бы вас приветствовать.

– О. Что же мне делать? – Я растерянно смотрела на мистера Фицджона. – Ведь моему доброму имени конец, если он сейчас посетит меня? – И я торопливо добавила: – На Барбадосе с этим было проще.

На сей раз уголок рта мистера Фицджона дрогнул совершенно явственно, и потом – трудно поверить – он даже улыбнулся:

– Короткий визит вежливости графа не причинит вреда доброму имени миледи. Я предлагаю сделать так: через пять минут я или моя жена под каким-либо предлогом войдём в комнату, чтобы прервать его пребывание, тогда миледи не придётся беспокоиться.

– Очень хорошо, так и сделаем. И… должна ли я во время приветствия обратить на что-нибудь особое внимание? И как мне его называть? Тоже ваша милость?

– Небольшой книксен – это хороший тон. А в разговоре говорите ему сэр, это будет правильно.

Нет, иногда была и какая-то польза в присутствии дворецкого. Я поблагодарила его и попросила ввести посетителя. Три секунды спустя в комнату впорхнул граф, денди от макушки до пяток. Разумеется, лишь в переносном смысле, потому что макушки не было видно под пышно взбитыми волосами. Он был разряжен ещё больше, чем при нашей первой встрече. В его галстуке торчала булавка с огромным бриллиантом, а на жилетке болталось несколько ювелирных подвесок. В правой руке он держал изящную табакерку с нюхательным табаком. Согласно Миксу, открытое ношение табакерки с нюхательным табаком входило в облик джентльмена, но Себастьяно уже сказал мне, что не собирается превращать себя таким образом в обезьяну; с него, мол, довольно уже того, что ему придётся носить эти гейские галс- туки.

Я сделала образцовый книксен, но граф его даже не заметил, потому что низко склонился над моей рукой для поцелуя.

– Леди Анна! Поверьте мне, как я рад вас видеть! – воскликнул он так громко, что я вздрогнула.

– Спасибо, – вежливо ответила я. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить, сэр? Хереса или портвейна, может быть? Или чаю?

– Что-что?

– Хотите что-нибудь выпить? – спросила я, на сей раз громче. – Может быть, чашку чаю?

– Нет-нет. Я не скучаю. – Он так и не выпускал мою руку и повёл меня к дивану, где галантно поправил подушку и ждал, когда я усядусь, прежде чем сам сел в кресло. –   Слыхал от Ифи, что вы сегодня вечером посетите Воксхолл-Гарденз, – вострубил он. – Я там владею одним красивым рестораном. Для меня было бы большой радостью иметь возможность приветствовать миледи там сегодня вечером. Вашего бесценного брата и ваших лучших друзей, разумеется, тоже.

– Спасибо за приглашение. Мы с удовольствием зайдём.

– Как?

– Мы с удовольствием зайдём! – крикнула я.

Джордж просиял, как лошадка на медовом прянике.

– Как чудесно! А теперь вы должны мне рассказать о Вест-Индии. Барбадос, не так ли? Я хочу всё знать о жизни на плантациях.

Ах ты, беда. Я ведь ни малейшего понятия не имела о жизни на плантациях. Я даже не знала точно, где находятся Карибские острова. Где-то справа от Центральной Америки, по крайней мере на глобусе, который находился в рабочем кабинете, но это и всё, что я знала.

Джордж с ожиданием смотрел на меня. Поскольку мне с ходу не пришло в голову объяснения, почему я должна немедленно прервать эту беседу, я просто начала импровизировать. При этом я пошла с козырей, чтобы подчеркнуть выдающееся значение семьи Фоскери.

– Наша плантация Rainbow Falls одна из самых больших на Барбадосе, – сообщила я графу громким голосом. – Наши поля сахарного тростника покрывают почти четверть всего острова. У нас около тысячи рабов, но, поскольку работорговля ведь уже запрещена, мы их скоро отпустим на свободу. Соответственно они могут наняться в качестве работников. С сохранением содержания и правом на пенсию. – Я запнулась. Я только что сказала сохранение содержания – и транслятор почему-то не поправил меня.

– С сохранением содержания, – повторила я, на сей раз громче, и снова это прозвучало без преобразования. Правда, это могло и ничего не значить, ведь это понятие, возможно, уже существовало. – Американские горки, – сказала я для проверки. И это тоже прошло беспрепятственно, хотя в 1813 году ещё наверняка не было аттракциона «Американские горки», даже в самом начальном виде. Или всё-таки был? Нет, наверняка нет. Неужто Джордж… А могло быть так, что он тоже явился из будущего? И, может быть, как раз он и стоит за всей этой драмой? Я прижала ладонь к бешено бьющемуся пульсу на шее. Мне вдруг стало дурно. Джордж только смотрел на меня со всей своей масляной любезностью. Его жирное лицо не выказывало никакого удивления, кроме отчётливого румянца на щеках. При этом нельзя было исключить, что он изначально явился сюда с этим румянцем. Я набрала воздуха и уже хотела сказать ещё одно слово-анахронизм, но от сильного волнения издала лишь какой-то хрип вместо имени поп-певца Джастина Бибера. Когда я хотела повторить попытку, меня перебил стук в дверь. Как мы и договорились, вошла миссис Фицджон и, сделав книксен, объяснила, что есть одна проблема с садовником, не терпящая отлагательства.

После этого граф подскочил и возвестил с оглушительной громкостью, что ему уже тоже пора ехать дальше и что он ведь увидит меня сегодня вечером в Воксхолл-Гарденз.

Он поцеловал мне руку и поспешил прочь. А я, ошеломлённая, осталась сидеть на диване, удивлённо глядя ему вслед.

– Теоретически причина может быть в его тугоухости, – строила я предположения два часа спустя, когда Себастьяно вернулся с боксёрского матча и мы снова конспиративно уединились в рабочем кабинете. – Может, он просто акустически не понимал этого.

Однако я сама замечала, какое сомнение звучало в моём голосе.

– Эта якобы тугоухость вполне может быть и наигранной, – заявил Себастьяно. – Кроме того, ты сама сказала, что он вдруг сильно заторопился.

– Теоретически у него могла быть назначена какая-то важная встреча.

Вид у Себастьяно был мрачный.

– Теоретически всё возможно. А практически мы должны рассматривать его как подозреваемого.

– Но Фицджон сказал, что вообще нельзя посадить на место принца-регента кого угодно, – напомнила я. – Из-за престолонаследия.

– Это ничего не значит. Граф мог работать с кем-то сообща, с каким-нибудь закулисным серым кардиналом. Ты знаешь не хуже меня, что Старейшины во всех наших действительно трудных случаях всегда имели приспешников. Он мог быть одним из них.

Я сглотнула, потому что слишком отчётливо помнила это. Некоторые из этих приспешников уже покушались на мою жизнь.

– Я, кстати, познакомился на боксёрском матче с этим типом, – сказал Себастьяно.

– С графом?

– Нет, он ведь был в это время у тебя. Я имею в виду принца-регента, Реджинальд представил меня ему.

– Ну, и как он?

– Толстяк и просто сорит деньгами. Он сделал такую большую ставку на исход матча, что все просто онемели, а когда он проиграл, то всего лишь посмеялся. Кровавое дело этот бокс, скажу я тебе. Скорее Бойцовский клуб. Они тут даже ничего не слышали ни о боксёрских перчатках, ни о загубниках.

– Что будем делать в первую очередь? – спросила я.

– Если бы я знал. – Он притянул меня к себе и поцеловал.

Я прильнула к нему, и какое-то время мы просто молчали. Потом я со вздохом сказала:

– Вообще-то, я имела в виду «в первую очередь» в этой истории.

– Проверим графа. Попробуем его на зуб сегодня вечером в его ресторанчике.

Ифигения и Реджинальд заехали за нами в роскошном экипаже Реджинальда. Они явились довольно поздно, только в десять, но Ифи заверила нас, что это абсолютно нормальное время для выхода. Бриджит не упустила случая довести мой внешний вид до совершенства. Она плясала вокруг меня не меньше часа, ощипывая, драпируя и причёсывая и при этом – в виде исключения – почти не ведя беседы с самой собой. Разве что один раз, когда сказала: «Платье ей очень к лицу, вообще даже не заметно, что зад полноват».

На мне было муслиновое платье абрикосового цвета с маленьким кружевным воротничком, а к нему – подходящее по цвету лёгкое шёлковое пальто, которое поблёскивало при свечах. Бриджит снова соорудила мне причёску в духе Джейн Остин с локонами у висков, а поверх узла на макушке закрепила нечто задорное в виде шляпки, с которой свисали кружевные ленты и пара перьев. Маску я перед выездом закрепила на ноге выше колена. Там она мне не мешала и была практически невидима.

Себастьяно тоже выглядел ravissant (я уже знала благодаря энциклопедии, что это означало «восхитительно»). На нём был блестящий цилиндр, сверкающие сапоги с отворотами, двубортное пальто рыжеватого тона, а ко всему этому галстучный узел, который тянул на несколько часов работы и, по словам Микса, назывался восточным.

Как оказалось, Ифигения и Реджинальд были одеты ещё экстравагантнее, чем мы. Ифи, в благородном, цвета розовой мальвы, наряде, была увешана драгоценностями (я ещё не осмелилась даже подступиться к шкатулке Ротшильда и сыновей), а Реджинальд был прямо-таки образцовым примером денди. Правда, он был не так расфранчён, как граф, а, наоборот, одет с большим вкусом, в узких серых брюках, в чёрных узконосых башмаках, в жилетке со сдержанным узором и в многослойной крылатке.

По дороге мы непринуждённо беседовали, и я при этом пыталась не замечать, что Реджинальд постоянно задевал моё колено своим и что Ифигения начала флиртовать с Себастьяно по всем правилам этого искусства. Мы сидели напротив них. Карета – хотя и богато оснащённая – была не очень просторной. Ифи то и дело шаловливо обмахивала веером своё изрядно открытое декольте, чтобы привлечь внимание Себастьяно к своим чашечкам размера С. Один раз она как бы невзначай положила ладонь на его колено и, радостно смеясь, запрокинула голову, как будто та невинная шутка, которую он только что отпустил, была хитом сезона. На самом деле она хотела при этом лишь показать в выгодном свете свою красивую белую шею. И я была рада, когда мы, наконец, остановились на берегу Темзы.

Мы переправились через реку на пароме, и ещё до того, как причалили на другом берегу у освещённого фонарями пирса, уже могли рассмотреть всё сверкающее великолепие парка. Я была в таком восторге от этого вида, что даже попытки Ифигении кокетничать с Себастьяно не могли меня отвлечь. Или скажем так: почти не могли.

Воксхолл-Гарденз – насколько я успела выяснить перед нашим путешествием в 1813 год – был одним из самых больших парков развлечений этого времени. Вид он имел волшебный. Иллюминированная цветными фонариками местность походила на ночную сказочную страну, полную светлячков. Там было множество больших и маленьких павильонов, сцен под открытым небом и киосков, где можно было перекусить. Парк пересекали длинные аллеи, от которых расходились узкие тропинки – в лабиринты из живых изгородей, в уютные уголки со скамейками или в романтические галереи, увитые растениями. С танцплощадок звучали музыка и смех. Оркестр играл весёлую пьесу, и на ближней площадке несколько пар исполняли танец в виде хоровода. Повсюду царило оживление, в парке было не меньше тысячи гуляющих.

– К павильону Кливли надо идти по этой дорожке, – Реджинальд заботливо взял меня под руку, а Ифигения без спросу повисла на руке Себастьяно. Мы продвигались сквозь толпу и добрались до аркады, которая вела мимо отдельных входов в здание. Перед одним из них Реджинальд остановился и ждал, когда Ифигения с Себастьяно догонят нас.

– Это здесь.

Слуга открыл нам дверь, и изнутри донёсся шум весёлой беседы, оттенённой пиликаньем скрипичного трио. Там за длинным столом собралось около дюжины гостей. Из заднего помещения лакей подносил еду.

– Ифи! Реджи, ты просто сказочный франт! И моя дорогая, очаровательная леди Анна! – С удивительной для его округлой фигуры подвижностью к нам подбежал граф и осчастливил меня основательным лобзаньем руки. Затем он жовиально похлопал Себастьяно по плечу: – А это, должно быть, брат. Фоскери, верно?

– Совершенно верно, ваша милость. Моя сестра и я благодарим вас за приглашение. – Себастьяно не приходилось кричать, чтобы быть понятым. Он лишь придал своему звучному баритону достаточную густоту и поклонился, элегантно нагнув голову набок. К сожалению, впечатляющее действие было несколько ослаблено тем, что Ифи всё ещё висела на его руке и взирала на него с благоговением, как на миллионный джек-пот.

Реджинальд склонился ко мне, едва не касаясь губами моего уха:

– Красивая пара, не правда ли?

– О… э… да, – ответила я.

– Она уже так долго одна, – выдал мне тайну Реджинальд. Мечтательная улыбка блуждала на его хорошеньком лице Кена. – Такая женщина, как она, не должна долго оставаться незамужней. У неё есть что предложить мужчине. Конечно, она не богата, но блестящего происхождения. У неё есть достаточные средства для жизни, и она вращается в высших кругах. И самое важное для женщины: у неё безупречная репутация, высокий престиж.

Реджинальд явно нахваливал мне Ифи как мою будущую невестку. Судя по всему, он очень серьёзно относился к своей роли в семье. Его следующие слова подтвердили мои предположения.

– Поскольку её отец уже умер, а родных братьев у неё нет, ответственность за кузину переходит ко мне, и моя обязанность – прикрывать и беречь её. После смерти её супруга к ней сваталось уже много претендентов, но Ифи очень разборчива. А твоему брату она, кажется, всё-таки симпатизирует.

– Мне тоже так показалось, – ответила я, сузив глаза. Как раз в это время Себастьяно подставил ей стул, и она села на него, изящно приподняв подол. При этом она так устроила, что ему пришлось сесть подле неё, поскольку поблизости больше не было ни одного свободного стула. Я и Реджинальд очутились у того края стола, где во главе восседал Джордж, раздавая во все стороны замечания, которые своей громкостью травмировали мои барабанные перепонки.

Он выказывал нам предпочтение перед остальными гостями, и нескольких из них я опознала – после той прогулки по Гайд-парку. Ифигения уже рассказывала мне, что в общем и целом на таких вечеринках собираются одни и те же люди, в большем или меньшем числе. В основном это были молодые, дорого одетые искатели удовольствий. Разумеется, лишь в рамках дозволенного, это сразу было видно. Если флиртовали, то в меру. Мужчины вели себя как джентльмены, разрезали мясо на кусочки для леди, а женщины обмахивались веерами и хлопали ресницами. Помимо того, все вели себя как на курсах хороших манер и строго следили за тем, чтобы не переступить границы.

Граф основательно выпытывал из меня всё больше подробностей о тропиках. Когда я уже больше не могла выжать из своего мозга ни капли плантаторского флёра, я прибегла к отчаянным мерам.

– Ну, в основном жизнь на Рэйнбоу фолз очень скучная. Кроме больших праздников. Тогда дом красиво украшается, и молодые дамы в своих кринолинах сидят с господами на веранде и пьют мятный джулеп. Чернокожие поют на полях, когда собирают хлопок – эм-м… рубят сахарный тростник…

– Кринолины? – заинтересованно перебила меня дама напротив. – Как во времена королевы Елизаветы? Их снова носят в Вест-Индии и в Америке?

М-да, она меня подловила. Я понятия не имела, что там сейчас носят. Вероятно, то же, что и мы здесь. Сцена, которую я только что описала, была взята прямиком из «Унесённых ветром», то есть времени, которое наступит лишь лет через пятьдесят. Я оставила кринолины без внимания и плавно перешла к карибскому путешествию на корабле.

– Плавание через океан тоже было довольно скучным, если не считать того ужасного дня, в который на нас напали пираты. Их капитан был отпетый мерзавец по имени Барбосса. Он грыз зелёные яблоки, а на плече у него сидела обезьянка, которая вытаскивала у людей золото из карманов.

Женщина напротив не спускала глаз с моих губ:

– Вам угрожали?

– Обезьянка? О, нет, она только хотела мой золотой браслет, – я засмеялась несколько натужно.

– Я имела в виду капитана. Он был очень злобный?

Я немного подумала:

– Ну да, добродушным его никак не назовёшь. В его команде, например, был один тип по прозвищу Билл- Шнурок, которого он из-за какого-то пустяка заставил пройти по доске, – я провела по горлу пальцами, чтобы показать, что это означало. Заметив выражение ужаса на лице этой дамы, я смягчающе добавила: – Но он, конечно, умел плавать. Наверняка он как-нибудь спасся.

Я размышляла, не рассказать ли историю о нападении гигантского спрута, но тут Реджинальд как раз подложил мне на тарелку рыбу и спросил, не хочу ли я к рыбе горчичный соус. Я с содроганием глянула на рыбу, которая ответила мне взглядом выпученных глаз, потому что ей забыли отрезать голову перед тем, как подавать на стол. Но все остальные тоже получили рыбу с головой, следовательно, так было надо.

Граф был так заботлив, что разрезал мою рыбу, а отходы от неё выгрузил на отдельную тарелку, так что я могла есть, больше не вспоминая её мёртвые глаза. И всё равно я была рада, когда слуги унесли последнее основное блюдо и принесли десерт – шарики мороженого, которые под громкие ахи и охи сбрызнули ромом и опалили, после чего они оказались на удивление вкусными.

Всё это время шампанское лилось рекой. Собственно, у меня ведь здесь было задание, но я совершенно забыла какое. Я между тем дошла до высшей формы повествовательного искусства. Пламя свечей преломлялось в хрустале стаканов и будило мою фантазию. Мне вдруг стало очень легко рассказывать о карибском образе жизни, мне вспомнилось множество деталей. Например, ураган, который в последний год стоил нам всего урожая и которым снесло половину нашего имения.

Граф подлил мне до краёв уже в третий или в четвёртый раз, и мы радостно чокнулись. Если не считать его пронзительного голоса, этот Джордж действительно был очень симпатичный тип, хотя и понимал лишь половину из того, что я ему рассказывала.

Через какое-то время я заметила, что Себастьяно через весь стол бросает на меня многозначительные взгляды и даже пару раз незаметно указал мне головой в сторону двери. Я непонимающе таращилась на него, пока наконец не поняла, к чему он клонит – ведь мы были здесь не для развлечения, а для того, чтобы попробовать графа на зуб. Я встала и обмахивалась обеими руками.

– Сэр, я думаю, мне надо немного проветриться снаружи, – сообщила я ему. Величественный тон, в котором я обращалась к нему, немного пострадал от икоты, вызванной шампанским. Я просто плохо его переносила.

Но Джордж великодушно не замечал этого. Может быть, он и действительно этого не заметил. Он поднялся и предложил мне руку:

– Для меня большая честь проводить вас на короткую прогулку, леди Анна!

Мы прошествовали мимо весело болтающих гостей наружу, где жизнь стала ещё оживлённее, чем при нашем прибытии. Вокруг нас теснилось море людей. Тёплая ночь была наполнена шумом. На соседней танцплощадке пары кружились в опьяняющем вальсе, а зазывалы возле будок нахваливали свои аттракционы и чудеса: настоящую русалку, мужчину с тремя глазами, собаку с двумя головами и волшебный аппарат, который сам по себе делает портреты людей.

Мы шли в потоке людей под деревьями, увешанными разноцветными фонарями, при этом я старалась завести графа в какой-нибудь глухой уголок парка, чтобы нас никто не мог слышать. Одна боковая тропа в самом конце аллеи показалась мне подходящей для моих целей. Сюда почти не долетал радостный галдёж толпы. Чуть в сторонке я обнаружила небольшой, увитый плющом храм в греческом стиле, а прилегающая к нему тропа уводила в высокий лабиринт из кустов живой изгороди. Я отпустила руку Джорджа и поднялась по низким ступеням к храму, чтобы получше его разглядеть. Внутри стояли каменные скамьи, а с потолка свисал фонарь, дающий призрачно-слабый свет. Это выглядело немного как в фильме ужасов.

– Колбаса с соусом карри, – сказала я как можно громче. Мой голос лёгким эхом отдавался от стен храма. – Последняя топ-модель Германии. Хьюстон, у нас проблемы.

Ответа не последовало. Я быстро повернулась к Джорджу, но там, где он только что стоял, никого не было.

– Джордж? – испуганно позвала я. – Вернее, сэр?

Поколебавшись, я шагнула внутрь лабиринта из живой изгороди. И тут же оказалась в окружении высоких непроницаемых стен из самшита. Передо мной простиралась чёрная тьма.

– Сэр? – Я осторожно пошла дальше, пока не добралась до первого поворота. Там я заглянула за угол, но так ничего и не увидела.

Я совершенно точно не хотела входить в лабиринт, но потом всё-таки сделала ещё два-три шага, потому что была уверена: Джордж спрятался за первым углом – потому что я отчётливо слышала его дыхание.

– Ангела Меркель, – крикнула я, заглядывая в следующий ход. Там никого не было, но близко ко мне что-то зашуршало. Он стоял не дальше шага от меня, нас просто разделяла живая изгородь. – Фитнес-центр! – крикнула я. – Имейл-аккаунт! – Каким бы тугоухим он ни был, он должен был меня услышать. Тем самым я получила неопровержимое доказательство: Джордж был странником во времени. Как и я, он был из будущего. Я повернулась в ту сторону, откуда пришла, потому что больше не хотела терять ни секунды, углубляясь в этот лабиринт дальше. Мне надо было как можно скорее поставить в известность Себастьяно. Но когда я свернула за угол, передо мной оказался не выход, а лишь ещё один ход, ещё мрачнее того, из которого я только что вышла. Я побежала назад – и поняла, что заплутала.

«Спокойствие!» – приказала я себе. Я не позволю этому лабиринту вогнать меня в панику, как бы темно тут ни было. Я осторожно двигалась на ощупь дальше, глядя в небо, где виднелся слабый отблеск разноцветных фонариков. Внезапно прямо за спиной я услышала звук шагов. Я резко обернулась, но было уже поздно. Меня настиг удар в левое ухо. Из глаз посыпались искры, и я рухнула. Но сознание я не потеряла, была лишь оглушена. Я пыталась подняться, но кто-то прижал меня к земле. Его рука скользнула по моей одежде, что-то ища, ощупала меня сверху донизу и, наконец, обнаружила искомое. Сильный рывок – и нападающий завладел им. В следующее мгновение он исчез. Я со стоном села на земле.

Несколько секунд спустя меня ослепил фонарь, светивший мне прямо в лицо.

– Боже всевышний, дорогая леди Анна! – надо мной наискосок нависло шокированное лицо Джорджа. – Вы упали в обморок! Оставайтесь здесь! Я сейчас позову на помощь!

Громко призывая на помощь, он затопал прочь и по глупости прихватил фонарь с собой. Я с трудом поднялась на ноги и, спотыкаясь, попыталась сориентироваться в темноте, пробираясь в ту сторону, куда убежал Джордж. Вскоре там посветлело, и Джордж, пыхтя, снова прибежал, на сей раз в сопровождении Кена-жениха.

– Анна! – испуганно воскликнул Реджинальд. – Бедняжка, дай я тебе помогу! – Он не стал дожидаться моего ответа, а без лишних слов подхватил на руки.

– Я могу идти! – запротестовала я.

Но он и слышать об этом не хотел.

– Я бы и сам вас понёс, моя дорогая, милая Анна! – заверял меня граф, который пыхтя топал рядом. Голос его прерывался, он чуть не плакал. – Но у меня слабая спина!

Небо вместе со всеми цветными фонариками колыхалось надо мной, а справа и слева двигались смутные фигуры. Одна из них приблизилась.

– Что, к чертям, случилось? – в ужасе воскликнул Себастьяно.

– Не так всё страшно, – заверила я его. – Я действительно могла бы идти сама.

– Что с тобой? Что произошло?

– Всего лишь обморок, – успокоил его Реджинальд. – С молодыми женщинами это часто случается.

– Ты присутствовал при этом? – напустился на него Себастьяно.

– Нет, там был Джордж. Я стоял у маленькой цветочницы вон там, а он подбежал и позвал на помощь.

– Меня там тоже не было, – отрёкся граф.

– Не рассказывайте мне сказки! – прорычал Себастьяно.

Я повернула голову и увидела, как он набросился на Джорджа и схватил его за грудки. Вернее, за его художественно повязанный галстук. Джордж в ужасе взвизгнул.

– Нет! – крикнула я. – Сейчас же отпусти его!

Себастьяно резко оттолкнул Джорджа:

– Где же вы, чёрт возьми, торчали, когда это произошло?

– Я был… на минутку отлучился… В кусты… э-э… Прошу вас, не вынуждайте меня говорить о причине перед нежными ушами леди, – заикался граф. – Бедная, славная девушка! Я безутешен. Анна, милая Анна! Ну скажите же, что вам уже лучше!

– Мне уже лучше, – сказала я. И это была правда. У меня, правда, гудел череп, когда Реджинальд чуть позже осторожно усадил меня на мягкую скамью парома, но всё остальное функционировало нормально.

Себастьяно тут же обнял меня и крепко удерживал.

– Что произошло? – шепнул он мне на ухо. – Ты ведь не сама упала, нет? Неужто этот боров Кливли сбил тебя с ног?

Я лишь отрицательно помотала головой, мне не удавалось вставить слово, кто-то уже рассказывал Ифигении о моём якобы обмороке. Она кудахтала надо мной как хлопотливая наседка и не отходила от меня, пока мы переправлялись на другой берег. Граф тоже сел в нашу лодку и настоял на том, чтобы проводить нас. Он не упустил случая предоставить нам для возвращения на Гросвенор-сквер свою карету, этакую громадину, запряжённую четвёркой лошадей, с золотым гербом и сразу двумя грумами в ливреях. Себастьяно всё это время бросал на него убийственные взгляды, однако Джордж этого, кажется, не замечал. Он беспрерывно корил себя вслух за то, что его не оказалось на месте, чтобы подхватить меня. Когда он высадил нас на Гросвенор-сквер, то известил меня страстно-возвышенным тоном, что при первой же возможности объявится в нашем доме.

Мистер Фицджон реагировал с обычной осмотрительностью, услышав о моём якобы приступе слабости. Он приказал Жани принести мне горячего чаю и велел своей жене взбить подушки на моей кровати. И вместе с тем не давал Бриджит нервировать меня своими автодиалогами.

– Помоги миледи раздеться и веди себя при этом тихо как мышка, – отдавал он ей распоряжения со строгой миной. – А потом сразу поднимайся к себе в комнату и оставь миледи в покое. – Затем он повернулся к Себастьяно: – Не прикажет ли милорд послать за врачом?

– Не нужно, – тотчас вмешалась я. Врачи, которых мне приходилось встречать в путешествиях во времени, имели пугающую склонность к кровопусканию. Дополнительно они могли поставить пиявку или банки на спину. Или прописывали какое-нибудь вонючее снадобье для приёма внутрь, про которое никогда нельзя было сказать, не отрава ли это.

– Мне уже гораздо лучше, – заверила я. – Я просто хочу отдохнуть.

Несмотря на моё желание остаться в покое, ещё некоторое время продолжалась суета, пока вся прислуга, наконец, не удалилась и я смогла без помех поговорить с Себастьяно. Он пришёл в мою спальню, запер дверь и сел на край моей Барби-кроватки.

– Что произошло? Рассказывай уже!

Я тут же разразилась слезами. Себастьяно взял меня за плечи, настойчиво глядя мне в лицо.

– Что этот негодяйский граф с тобой сделал? Я его убью!

– Кто-то сбил меня с ног сзади, но не думаю, что это был Джордж, – всхлипывая, я описывала произошедшее, потирая при этом шишку за ухом.

Себастьяно отстранил мою руку и сам осмотрел место удара:

– Я убью его.

– Я же сказала, это был не он.

– А кто же?

– Понятия не имею, – терялась я. – Удар пришёлся сзади.

– Откуда же ты можешь знать, что это был не Кливли?

– Оттуда, что я видела его лицо и слышала, что он говорил. А главное, как он говорил. Он был полностью шокирован, без притворства. Ни один человек не в силах так притворяться.

– А другого доказательства его невиновности у тебя нет?

Всё ещё плача, я отрицательно помотала головой. Себастьяно притянул меня к себе:

– Сильно болит?

– Нет, только когда я давлю на шишку, – хныкала я. – А голова у меня, бывает, и сильнее болит.

– Тогда чего ты плачешь?

Я судорожно набрала воздуха, но всё равно не могла остановить всхлипывание. Только теперь мне стал ясен масштаб того, что я пережила – то было непосредственное столкновение с врагом.

– Маски больше нет. Этот тип в лабиринте отнял её у меня.

Странным образом лишь на другой день мне стало ясно, что я лишилась не только маски. После ночи, полной кошмаров, в которых я то блуждала по безрадостной, продуваемой всеми ветрами равнине, то срывалась в чёрную шахту времени, я проснулась разбитой и внезапно поняла: я лишилась своего дара.

Для меня это было достаточной причиной тут же снова расплакаться, испугав этим Себастьяно, который провёл ночь у меня и теперь вскочил с диким взглядом, услышав мой плач. Убедившись, что мне не грозила непосредственная опасность, он обнял меня обеими руками и зарылся лицом в мои волосы.

– Опять что-то приснилось? – пролепетал он, немного успокоив меня.

Я сглотнула:

– Да, и это тоже. Но реву я вовсе не поэтому.

– Почему же тогда?

Я сказала ему, и он глубоко вздохнул:

– Ты уверена?

– Совершенно уверена. Ни малейшего зуда в затылке. Я даже не заметила, что я в опасности.

– Проклятье!

– Можешь ругаться вслух.

Мы попытались сообща припомнить, когда я чувствовала зуд в последний раз, но мне на ум пришёл лишь тот случай, когда я чуть не столкнулась с велосипедистом в парке Сент-Джеймс – и о том неотвязном чувстве, что кто-то за нами тайно наблюдает.

– Вспоминай! – подгонял меня Себастьяно.

– Я и так вспоминаю. Но больше ничего не было. – Я напряглась: – Нет, всё же было. В тот вечер, когда мы прибыли сюда, на Гросвенор-сквер, у меня чесалось в затылке. При этом у меня было чувство, что кто-то неподалёку нас подстерегает. Ещё я припоминаю, как я размышляла, не прячется ли кто-то в кустах, может, какой-то уличный вор. Но тогда же это и прекратилось, когда мы вошли в дом.

– А потом? Больше не было?

– Не было, – безутешно ответила я.

И нам обоим пришлось с этим смириться.

Часть третья

В следующие дни мы в постоянной тревоге ждали, не произойдёт ли что-то новое, но остаток недели пролетел без особенных событий. Шишка у меня за ухом ещё несколько дней напоминала о том, что я просто провалила свою работу – или хотя бы часть её, за которую была в ответе, в чём бы она ни состояла.

Себастьяно всё ещё не был уверен, что Джордж так уж невиновен, и честно пытался его разоблачить. Мы посетили несколько мероприятий, где встречали его, однако ни разу нам не удалось застать его в одиночестве. Всегда кто-нибудь оказывался поблизости, так что всякая попытка изобличить его словами из будущего терпела поражение из-за нежелательных слушателей поблизости. Однажды Себастьяно попытался на одном светском сборище заманить Джорджа в пустую комнату рядом, но не успел он произнести компьютер или что-нибудь специальное того же рода, как мимо прошёл другой гость, так что Себастьяно смог произнести только что-то незначительное, что ему подсунул преобразователь.

При этом не проходило и дня, чтобы граф не попался нам на пути тем или иным образом. У благородного сословия было не так уж много мест встречи, и он с милой регулярностью появлялся всюду, где бывали и мы. Таким образом он стал чуть ли не постоянным сопровождающим, который не упускал случая примкнуть к нам и ухаживать за мной своим шумным и вместе с тем старомодным образом. Между тем я сильнее, чем прежде, была убеждена, что ему нечего скрывать, но Себастьяно никак не мог избавиться от недоверия к нему, как бы граф ни притворялся доброжелательным и гостеприимным.

По приглашению Джорджа мы с Ифи и Реджи посетили Амфитеатр Астлея, нечто среднее между цирком и театром, где на большом манеже показывали свои трюки наездники, жонглёры и клоуны, а мы при этом на галерее пили шампанское и поглядывали на арену. В другой раз Джордж пригласил нас в свою ложу в Опере, где я впервые в жизни слышала пение настоящего кастрата, которое нашла жутковатым, хотя у мужчины и впрямь было чудесное сопрано. Через день после этого мы все вместе пошли на представление шекспировского «Сна в летнюю ночь». Спектакль мне очень понравился и пробудил у нас с Себастьяно желание в будущем чаще ходить в театр.

Если нам двоим вообще светило какое-то будущее.

Эта гнетущая мысль постоянно присутствовала во всём, что мы делали. Многие поверхностные удовольствия, которым предавался лондонский высший свет, не могли нас отвлечь от того, насколько серьёзно наше положение. У нас было такое чувство, что время убегает – в прямом смысле слова. И хотя наши дни были наполнены активностью до краёв, мы с этой активностью топтались на месте.

Один раз мы заглянули к мистеру Стивенсону, который обрадовался нашему визиту и продемонстрировал нам прогресс в конструкции его своеобразной паровой машины, что, правда, не обогатило нас новыми познаниями.

Ничем не лучше обстояло дело при нашем посещении мистера Тёрнера, на сей раз под тем предлогом, что мы хотим купить у него картины. Он тут же решил нам их подарить, однако Себастьяно настоял на обычной оплате. Ведь мы могли позволить себе это, кроме того, картины стоили лишь малую долю той цены, которую они будут иметь двести лет спустя. Себастьяно выбрал один из моих портретов, написанных мистером Тёрнером, и велел мистеру Фицджону повесить его над камином в приёмном салоне. Я выбрала себе картину со Стоунхенджем и попросила мистера Фицджона прикрепить её у меня в спальне, напротив кровати. У меня было какое-то смутное чувство, что там ей самое место, хотя она действовала невероятно угнетающе, почти пугающе. Высоко возносящиеся вверх и сплавленные там с темнотой каменные колонны, бегущая фигура, так похожая на меня, – достаточно было только взглянуть, как сердце начинало биться от тоски. Даже Бриджит вела долгие разговоры с собой из-за этой картины, в ходе которых храбро уверяла себя, что это ведь всего лишь искусство.

Когда мы с Себастьяно ночами были одни, мы гадали о том, как там дела у Хосе. Ведёт ли он поиск исправного портала или навсегда сгинул в водовороте времени? Себастьяно сказал, что Хосе так просто не возьмёшь, он наверняка скоро объявится, неважно, каким образом. И тогда всё разъяснится и снова придёт в порядок. Я бы с удовольствием в это поверила, но голос Себастьяно звучал чуть-чуть увереннее, чем следовало, и я заметила тень тревоги, скользнувшую по его лицу до того, как он успел отвернуться.

Я по-прежнему была в отчаянии из-за потери маски и боялась ситуации, в которой решится всё и от которой, возможно, будет зависеть не только моя жизнь, но и существование всего мира. Если я отправлялась с Ифи на шопинг, то главным образом потому, что надеялась где-нибудь снова обнаружить Эсперанцу или её магазин масок. Но нигде не было никакого следа.

Я была одержима мыслью, что всё, что впоследствии произойдёт плохого, совершится только по моей вине. Я неосторожно подвергла себя опасности, испытывая судьбу, и теперь мы потеряли наш последний козырь. Хотя с тех пор не случилось ничего необычного, я всеми фибрами чувствовала, как положение постепенно обостряется и ведёт к катастрофическому исходу. Я, как и прежде, была уверена, что всё решится в обществе принца-регента, хотя понятия не имела, откуда у меня бралась эта уверенность.

Мой затылок хотя больше и не чесался, но я всё равно временами чувствовала, что за мной наблюдают, где бы я ни находилась. Всякий раз я внимательно оглядывалась по сторонам, но не замечала ничего подозрительного.

Ифи, которая в отличие от меня всегда сияла как солнышко и чуть ли не лопалась от хорошего настроения, делала всё возможное, чтобы как-то расшевелить меня. Она наняла учителя танцев, расфранчённого француза с тонкими усиками. Его звали месьё Мерьё, и он был мастер котильона. Ифи лично контролировала наш с Себастьяно прогресс во время занятий, чтобы на будущих балах мы тоже представляли собой достойное зрелище.

Кроме того, она научила нас карточной игре под названием «Фараон» и уверяла, что игра доставляет истинное удовольствие лишь при настоящих ставках. Хотя она выиграла у нас кучу денег благодаря превосходящему игровому опыту, она продолжала в ходе наших совместных шопинг-туров покупать себе всё за мой счёт. Правда, она всякий раз великодушно следила за тем, чтобы и я не оставалась с пустыми руками. Однажды она потащила меня к портнихе, где мне должны были подогнать по фигуре очень дорогое новое платье для вечеринки у принца-регента. Моё возражение, что мы недавно уже купили мне бальное платье, на неё не подействовало. Кажется, было абсолютно исключено, чтобы я где-то появилась повторно в одном и том же бальном платье, а поскольку то платье, которое я недавно купила, предназначалось для бала-альмака, для другого праздника я должна была запастись ещё одним. И хотя Ифи ещё не раздобыла для нас приглашение принца-регента, но говорила, что приложит усилия и ей это удастся.

Принц-регент, кстати, хотел прийти и на танцевальный вечер-альмак, что немного оживило мой интерес. А в остальном у меня было столько же охоты идти на этот бал, как и на все остальные мероприятия, то есть попросту нисколько.

Чем подавленнее я становилась, тем радостнее и предприимчивее вела себя Ифи. Она заезжала каждый день, чтобы забрать меня на какой-нибудь выезд или чтобы остаться у меня поиграть в карты или пообедать. Реджи тоже появлялся часто. К раздражению Себастьяно, он продолжал за мной ухаживать, но вёл себя при этом далеко не так навязчиво, как Джордж, поэтому я легко могла держать дистанцию. Как бы я хотела, чтобы Себастьяно удерживал Ифи хотя бы вполовину так далеко.

Ни от кого не могло укрыться, как она расцветала в его присутствии. Как она отводила локоны со своего хорошенького лица, как хлопала своими длинными ресницами и вообще прибегала ко всем возможным трюкам, призванным привлечь мужское внимание, в данном случае, конечно, исключительно внимание Себастьяно. Она нацелилась на него с вопиющей однозначностью.

– Послушай, – сердито сказала я ему однажды вечером, когда мы на пять минут остались одни. – Тебе надо бы ей сказать, что ты не питаешь к ней интереса.

– Ты и так знаешь, что я не питаю к ней интереса.

– Да, но она не знает.

– Я ей точно не давал повода питать какие-то надежды.

– Достаточно уже того, как ты пялишься ей в вырез, когда она обмахивает свой бюст веером.

– Cara mia, пожалуйста, поверь мне! Она может хоть голая встать передо мной, и то бы я не заинтересовался!

Это прозвучало, на мой взгляд, слишком пылко.

– Пожалуйста, хотя бы здесь не выпячивай своё итальянство! Оно и так выглядывает чаще, чем требуется!

– Да не пялюсь я на неё, честно. А если и пялюсь, так это самое большее просто рефлекс.

Я гневно схватила со столика журнал о породистых лошадях и швырнула в него, но он просто поймал его на лету:

– Вот видишь, это тоже был рефлекс. Какие-то вещи делаешь, не задумываясь о них.

– А надо было бы задуматься! – кипятилась я.

– Если я начну об этом думать, тебе тоже придётся задуматься о Реджи и о графе. И о том, как они пялятся тебе в вырез.

– Ты хочешь уйти от темы!

– Я как раз в теме. Если кто-то и смотрит в чей-то вырез, так это Кен-жених – в твой. Не говоря уже о старом добром Джордже. Тебе ещё не бросилось в глаза, что он часами готов лобызать тебе руку и обхлопывать тебя со всех сторон?

– Но это даже сравнить нельзя с Ифи! Она пристаёт к тебе без всякого удержу!

– А Кен-жених так нацелился на тебя, что аж искры летят, когда ты подходишь ближе чем на два метра.

– Это плоды твоего воображения.

– Нет, это реальность, – говорил Себастьяно.

– Этот тип мне совершенно безразличен, и ты это прекрасно знаешь!

– Но его комплиментами ты заслушиваешься, даже не спорь со мной. Я видел, как ты раскраснелась, когда он сказал, что в розовом ты словно фея из сказки. Фея из сказки! – передразнил Себастьяно. – Я сам с собой держу пари, кто из них двоих первым будет у меня официально просить твоей руки, Джордж или Реджи.

– Ты сумасшедший, – сказала я решительным тоном. Как-то он добился того, что я заняла оборонительную позицию, и это показалось мне нечестным. – Кроме того, ты не можешь отрицать, что твоё мужское эго просто плавится от попыток Ифигении к сближению. Она не ослабит хватку, потому что ты стопроцентно соответствуешь её требованиям. Если ты потеряешь бдительность, она ещё устроит дело так, что тебе придётся с ней обручиться.

Себастьяно только посмеялся, а потом просто обнял меня, чтобы поцеловать и прошептать мне на ухо по- итальянски какие-то нежные глупости. Он знал, как я от них слабею.

В тот момент я и не догадывалась, как скоро мы оба вспомним мои слова.

Наступила среда, а с нею и долгожданный бал-альмак. Бриджит сбивалась с ног, снаряжая меня на этот бал, но результат, на мой взгляд, оправдал все её усилия. То волнение, с каким Бриджит готовилась к этому дню, передалось и мне, и к концу я уже и сама начала испытывать предвкушение вечера, хотя и сдержанно.

Моё бальное платье было непорочно белым, как и полагалось для дебютантки, но оно блестело и сверкало благодаря крохотным жемчужинкам, которыми были расшиты пышные рукавчики и пришивной шлейф, как и перчатки, достающие мне до локтей. Сверху это платье было очень открытым, хотя вырез был не больше, чем у обычной ночной рубашки, но зато подвеска в виде маленьких песочных часов немного оттопыривала декольте, и взгляду открывалось чуть больше, чем следовало бы. Я выглядела как помесь невинной принцессы и соблазнительной сирены. Себастьяно, поджидавший меня в холле, раскрыл рот, когда я стала спускаться по лестнице, изящно подобрав шлейф и благородно задрав нос.

– Тебе нельзя так идти, – сказал он, не в силах оторвать взгляд от моего выреза.

– Спасибо, ты тоже выглядишь классно, – ответила я. Переводчик превратил моё классно в ravissant (кажется, у переводчика было особое пристрастие к этому слову), поскольку нас могли слышать Седрик и Жани. Оба как раз тащили через холл охапками подсвечники, серебряные блюда и вазы, потому что миссис Фицджон поручила им собрать в доме всё серебро и почистить его. – Я так и знала, что ты найдёшь мой вырез слишком глубоким. В отличие от других известных нам вырезов. – Я не могла удержаться от маленькой колкости, но Себастьяно лишь улыбнулся.

– Ты ошибаешься. Я как раз нахожу твой вырез ravissant.

Мне сразу стало интересно, какое слово он произнёс на самом деле. Попрошу его позже ещё раз повторить это слово в его исходном звучании.

– Тогда почему же ты говоришь, что я не могу идти в таком виде?

– Потому что не хватает кое-чего важного. – Он взял маленькую шкатулку со столика в прихожей и раскрыл её. – Что, например, ты имеешь против этого? Разве это не подходящее завершение наряда?

Я тотчас узнала это украшение. Это не было предметом из якобы фамильных драгоценностей Фоскери, которые Себастьяно забрал у Ротшильда и сыновей, то было бриллиантовое колье семнадцатого века, которое он мне подарил после нашего парижского странствия во времени.

– Ты прихватил его с собой! – ахнула я.

– Я не хотел оставлять его в отсеке для кубиков льда, – пробормотал он мне на ушко, надевая на меня колье. – К тому же это, наконец, тот редкий случай, когда ты можешь его носить.

Потом он встал рядом со мной так, что мы оба отражались в большом зеркале, висевшем на лобовой стене входного холла. Обласканное золотыми отблесками свеч, недавно зажжённых миссис Фицджон, наше отражение походило на историческое живописное полотно. Себастьяно выглядел ослепительно, куда лучше, чем любая кинозвезда. В облегающих брюках чуть ниже колен, в приталенном жилете и превосходно сидящем фраке он казался ещё атлетичнее, чем был на самом деле.

В формировании узла его галстука Микс снова превзошёл сам себя. Он пышно выделялся в лучисто-белой драпировке складок между серебряными пуговицами жилетки и подчёркивал здоровую смуглость лица Себастьяно.

Я могла понять Ифи. На её месте я и сама попыталась бы заполучить его, потому что лучшего, чем он, и в сотни лет не найти. Да что там, в тысячи! Но он был мой, и он будет моим во веки веков, аминь.

Себастьяно взыскательно оглядел нас в зеркале и с удовлетворением кивнул перед тем, как помочь мне набросить на плечи накидку, подходящую к платью.

– Я думаю, мы произведём хорошее впечатление.

Позади нас возник мистер Фицджон и оглядел нас со сдержанной улыбкой.

– Милорд, если вы позволите мне одно замечание, вы не вполне справедливы по отношению к облику вас обоих. Без сомнения, вы и миледи войдёте в историю альмака как beau couple сезона. – Он коротко поклонился: – Джерри уже подал экипаж, милорд.

Ещё до того, как я успела пополнить мой тайный список незнакомых слов ещё одним понятием – beau couple, – я вспомнила, что это означает всего лишь «красивую пару». Лондонский высший свет этой эпохи часто вплетал в разговор французские обороты, это было в духе времени. Себастьяно поблагодарил мистера Фицджона за комплимент, потом взял меня под локоток и с братской предупредительностью повёл к экипажу.

Джерри стоял снаружи и беззвучно присвистнул, увидев меня.

– Чёрт возьми, а вы ведь красавица! – импульсивно вырвалось у него. – Прямо ослепительная! А вы тоже хороши, милорд!

– Всё только видимость, – отмахнулась я. – В обычной жизни мы выглядим куда скромнее. – Я испуганно метнула взгляд назад, в сторону нашего морщинистого грума, но Жако нас не слушал. Он был целиком поглощён тем, что бросал камешки в голубей, клюющих свои крошки неподалёку, и радовался каждому меткому попаданию. – В действительности мы совершенно простые люди. – Я толкнула Себастьяно локтем в бок: – Правда ведь?

– У нас даже нет экипажа, – поддакнул мне Себастьяно.

– Но наверняка есть много такого, чего здесь нет, – Джерри с тоской смотрел на нас, открывая перед нами дверцу экипажа. – Хотел бы я когда-нибудь отправиться с вами. Ну, вы знаете, в ваше время, откуда вы происходите. Может, тогда бы я сумел помочь моему деду. Из-за его ноги. Я имею в виду, из-за той ноги, которой больше нет. Ноги нет, но она всё ещё болит так, будто она есть. Это сводит его с ума. Готов поспорить, в будущем уже есть средство от этого. Такое, что по-настоящему помогает, а не так, что просто засыпаешь, как от опиума. И, может быть, средство, которое помогает от воспалений на его культе.

Я с жалостью посмотрела на него, но не успела ответить, как он уже захлопнул дверцу экипажа.

Себастьяно вздохнул, взглянув на меня:

– Не надо ничего говорить, я точно знаю, о чём ты думаешь. Но мы ничего не можем сделать.

– А почему, собственно? – Я крепко вцепилась в ручку дверцы, потому что экипаж катился по ухабам. – Эти дурацкие правила игры, которые выдуманы Старейшинами для путешественников во времени, может, их можно изменить путём переговоров.

– Я уже не раз спрашивал об этом Хосе, – сказал Себастьяно. – Я знал одного мальчика, он был курьером в 1380 году. Он был на несколько лет младше меня, очень славный парнишка. Однажды он напоролся на ржавый гвоздь, и началось заражение крови. Пара таблеток пенициллина его бы спасла. Я умолял Хосе сделать исключение и переправить лекарство из будущего. Но он ответил, что это не в его власти. Мальчишка умирал, а мне пришлось бессильно на это взирать.

Я пришла в ужас.

– Это значит, что Хосе не мог помочь? Или всего лишь не хотел?

– Я думаю, он не мог. Но я не вполне уверен. Ясно лишь одно: мы должны придерживаться правил, но Хосе так и не сказал мне, то ли эти правила установлены произвольно, то ли обусловлены законом природы.

Я напряжённо думала.

– Может, можно было бы попытаться с маской?

– Что попытаться?

– Прихватить с собой что-нибудь из будущего в прошлое. Ты же знаешь, что эта маска исполняет желания. Может, таким образом можно было бы помочь людям вроде мистера Скотта. Если очень сильно захотеть…

– Но ведь маски больше нет.

Я жалобно вздохнула:

– Да я знаю. Но если мы узнаем, кто её у меня отнял, мы, может быть, сможем её вернуть, а?

Себастьяно повернулся и внимательно посмотрел на меня:

– Ты имеешь в виду что-нибудь определённое?

– Я думаю, что тот, у кого сейчас наша маска, часто вращается в нашем кругу. Нам осталось только разузнать, кто это.

– Это может быть больше дюжины людей. Ты кого-то подозреваешь?

– Нет, – призналась я. – Никого ни в малейшей степени.

Но скоро нам пришлось получить ответ на этот вопрос.

Бал состоялся в здании скромного вида на Кинг-стрит. Но большой танцевальный зал всё-таки впечатлял своими размерами. Люстры из хрусталя и огромные настенные зеркала придавали ему великолепие. Само же мероприятие, правда, оказалось для меня сплошным разочарованием. Весь вечер представлял собой чопорное, церемониальное дело, при котором главной задачей было показать себя и оказаться привлекательной, что относилось в первую очередь к девушкам на выданье. То, как они оценивались присутствующими мужчинами, уже больше смахивало на ветеринарно-санитарный осмотр мяса.

Это не имело ничего общего с настоящей вечеринкой, для этого всё проходило слишком уж формально и невесело. Девушки почти все были отчётливо младше меня и стояли вокруг в приличных позах, оберегаемые более старшими дамами в помпезных вечерних туалетах. Мужчины были разных возрастов, но в большинстве своём моложе тридцати и все одеты в одном стиле – бриджи, пышные галстуки, взбитые причёски. Если они не были заняты оценкой девушек или танцем, они с миной пресыщенности подпирали стены или беседовали в небольших группах – в том числе и обо мне и Себастьяно, потому что мы были предметом множества любопытных взглядов.

Музыканты заиграли пьесу для хороводного танца, которая звучала скорее скучно, чем бойко, соответственно двигались и многие из танцующих пар. Пара мелких прыжков, проделываемых с серьёзной миной, было пределом радости движения. Танцевали котильон и шотландский рил. Вальс и кадриль были ещё только на подходе, насколько я знала от месьё Мерьё, но альмак в этом смысле был несколько ретроградным местом. Патронессы, ответственные за организацию балов и выбор танцев, имели скорее консервативный вкус. К тому же они были и скуповаты, потому что еда, которую подавали к довольно позднему часу в соседнем зале, была очень скудной – она состояла из сухого пирога и тонких безвкусных бутербродиков. Да и напитки не выделялись, потому что был лишь пресный лимонад и чай.

Мы с Себастьяно танцевали котильон, потому что более или менее уже были ему обучены. По крайней мере, я полагала, что мы обучены, но, когда наступила круговая фигура, в которой нужно было поменяться партнёрами, я запуталась среди танцующих и вдруг оказалась вне круга. Тут откуда ни возьмись появился Себастьяно и взял меня за руку.

– Не подавай виду, – шепнул он.

Я вымученно улыбнулась всем вокруг.

– Поздно, – сказала я сквозь зубы. – Уже все увидели.

Тем самым я, вероятно, потерпела поражение в обществе. Ифи мне уже говорила, что патронессы не прощают ни малейшего нарушения приличий.

Но, к моему удивлению, ко мне все были благожелательны, по крайней мере та, с которой Ифи меня вскоре после этого познакомила. Её звали леди Джерси, это была хорошенькая, увешанная жемчугами графиня лет тридцати.

– Итак, вы прибыли с Антильских островов, – дружелюбно сказала она после того, как Ифи меня ей представила. – Должно быть, там очень жарко.

– Жарко и душно, а ещё бывают бури. Их называют ураганами, и они могут порождать очень высокие приливные волны, которые затапливают целые прибрежные полосы. – К этому времени я уже почерпнула некоторые сведения из Британской энциклопедии.

Но леди, казалось, интересовалась не только моей тропической родиной.

– Я слышала, Джордж Кливли входит в число ваших почитателей. Очень хороший выбор, я считаю.

Осталось неясно, чей выбор она имела в виду – мой или его. Но я не переспросила, поскольку аудиенция была уже окончена. Графиня улыбнулась мне ещё раз и зашагала прочь, болтая своими жемчужными ожерельями.

Ифи была вне себя от восторга:

– Она с тобой поговорила!

– Она сказала три фразы, а я успела вставить только две.

– Это не играет роли. Она удостоила тебя вниманием. Теперь ты принята в обществе. И бесповоротно принадлежишь к нему.

– К какому обществу? – непонимающе спросила я.

– К beau Monde! К тону!

Эти патронессы альмака, кажется, располагали большей властью, чем я думала. Ифи мне уже рассказывала о том, как быстро ты можешь оказаться вне приличного общества, если не получишь входного билета на балы. Превратишься просто в социальное ничто. Всё равно что в «Фейсбуке» иметь нуль френдов.

И это было ещё не всё, потому что, попав сюда, следовало ещё вести себя как следует. Девушке никогда нельзя забывать обычаи и приличия. Ифи, например, наставляла меня, что сегодня я могу станцевать с Джорджем только два раза, ни в коем случае не больше, в противном случае все сочтут меня за распустёху. Джордж воспринял это ограничение безропотно, но настоял на том, чтобы на следующем танцевальном вечере он стоял на первом месте в моей танцевальной карте. Сама же Ифи не налагала на себя никаких ограничений. Она три раза подряд станцевала с Себастьяно, и когда я увидела, как превосходно они гармонируют в танцевальных па и какой феноменальный вид ему, должно быть, открывается сверху на её декольте, я еле справилась со своей яростью.

– Почему ты всё время танцуешь только с ней? – зашипела я на него, когда мы на минуту очутились рядом и никто не мог нас услышать.

– Понятия не имею, – сознался он. – Она говорила что-то насчёт танцевальной карты, в которую она меня занесла. Кажется, это где-то утверждается заранее.

– Пора это прекратить, – заявила я со всей решимостью.

– Анна, я ведь с ней всего лишь танцую. Тут не может быть ничего, ведь на нас смотрит весь зал.

– Вот именно.

У меня было очень недоброе чувство со всем этим делом, и причина была не только в ревности. Когда разрумянившаяся Ифи вскоре после этого попалась мне на дороге, я потребовала её к ответу.

– Не кажется ли тебе, что ты слишком много танцуешь с моим братом? – осведомилась я, с трудом сдерживая себя.

Она с пристыжённой миной обмахивалась, чтобы слегка остыть.

– Ну, так и есть. По правде говоря, твой брат и я – мы, считай, что уже помолвлены. Поэтому надзор за нами уже не такой строгий.

– Что? – вскричала я.

Несколько голов обернулись в нашу сторону, и Ифи поспешно отвела меня в соседнюю комнату:

– Не так громко. Когда юные дамы так повышают голос, это считается вульгарным.

– Разве он что-нибудь говорил о помолвке? – кричала я, игнорируя её укор.

Она с улыбкой закраснелась.

– Не может того быть, чтобы ты не заметила, как мы подходим друг другу с твоим братом, Анна. Наверняка он скоро попросит у Реджи моей руки.

– С чего ты это взяла? – с ужасом спросила я.

– Женщина чувствует такие вещи. – Тут она посмотрела мне за плечо: – О, вот и Принни появился! – Она схватила меня за руку и повлекла за собой в бальный зал. – Идём! Мы должны использовать такую возможность! Ты непременно должна с ним познакомиться!

Всё ещё находясь в состоянии шока, я послушно пошла за ней в большой зал, где уже несколько гостей толпилось вокруг принца-регента, в том числе графиня Джерси, которой он только что поцеловал руку с широким жестом.

– У её свекрови когда-то была с ним любовная связь, – доверительно шепнула мне Ифи. – Она долго была его фавориткой.

Мне это было абсолютно безразлично. И сам принц-регент не интересовал меня ни на йоту. Он был просто толстый тип лет пятидесяти, весь в рюшах, словно опереточный персонаж. На его парчовой жилетке красовалось слишком много золотых цепей, ювелирных булавок и орденов, а неестественно густые локоны на голове однозначно были париком. Я не хотела знакомиться с ним, мне не терпелось скорее отыскать Себастьяно, чтобы сообщить ему о якобы предстоящей помолвке. Вот не послушался меня! Самое время наконец дать Ифигении понять, что она его не получит.

И куда он подевался? Пока я озиралась, ища его, Ифи втолкнула меня в круг, который образовался вокруг принца-регента, и не успела я опомниться, как графиня Джерси уже взялась представлять меня:

– А вот наша новая дебютантка, Принни. Леди Анна – сестра молодого Фоскери.

– Ах, виконт с Барбадоса, я уже встречал его у Джексона. А его младшая сестра – поистине очаровательное создание! – Принц-регент внимательно разглядывал меня через свой лорнет, это нечто вроде очков на палочке, но только с одним стеклом. Затем он, к моему ужасу, подхватил меня под локоть и повёл через зал к группе мягких кресел. Он пододвинул мне одно из них и сам уселся рядом.

– Расскажите мне немного о себе, леди Анна, – попросил он, не убирая ладони с моего локтя.

Вероятно, все остальные дебютантки жгуче завидовали мне, ведь, по словам Ифи, было высшей честью удостоиться личной беседы с регентом. Правда, я предпочла бы, чтоб меня избавили от этой чести, потому что он был надушен сверх всякой меры. Кроме того, мне не нравилось, как его большой палец поглаживал мой локоть. И вообще весь он мне не нравился, и я даже на какое-то мгновение задумалась: а может, не так уж и плохо будет для Англии, если ею будет править кто-то другой. Этот принц проспоривал и проигрывал огромные суммы, не оплачивал свои долги, волочился за дебютантками, имел связи с другими женщинами, хотя был женат – предположительно, это был ещё не полный список его дурных привычек. Судя по тому что я читала о нём в будущем, в качестве короля он не был любимцем нации. Несмотря на это, он неотъемлемо принадлежал к основному потоку времени. Если бы он исчез из обычного хода истории, это могло привести к полной энтропии. Энтропия – это, как я узнала после трёх лет пребывания в клубе стражей времени, дополнительное слово для определения бармаглота. А именно: для окончательного, всеобъемлющего, неустранимого хаоса, который разрушал всю структуру времени. Энтропия – это и был тот самый бармаглот из моих снов, и кто-то его развязал, чтобы он окончательно всё пожрал. Всё, за исключением крохотного пузырька: 1813 года, которому суждено уцелеть в бесконечном повторении, чтобы служить вечной сценой тому, кто намеревался сделаться диктатором времени.

И, чтобы этого не произошло, ничего плохого не должно было случиться с этим толстым напомаженным будущим королём, сидящим подле меня, как бы плохо сама я ни относилась к нему.

Я что-то ему рассказывала из того, что успела прочитать о Барбадосе, приукрашивая это выдуманным, кровавым восстанием рабов, которое якобы произошло на плантации во времена моего детства.

– Они набросились со своими мачете на владельцев плантаций и надзирателей, – рассеянно рассказывала я, всё ещё блуждая взглядом по залу в поисках Себастьяно. – Поля сахарного тростника окрасились кровью убитых. Однако солдаты из гарнизона в Бриджтауне расправились с восставшими, они выдвинулись с мушкетами и собаками и повязали всех, кого настигли. Некоторым восставшим удалось бежать. Они пробились в горы и жили там в пещерах.

Принц-регент слушал меня с широко раскрытыми глазами. Закрывать рот он тоже не успевал.

– Какой богатой на события жизнью вы там жили, на Антильских островах! Удалось ли впоследствии переловить всех восставших?

– Да, – сказала я рассеянно. – За исключением двоих, они бесследно исчезли. Мужчина и женщина. Женщина была рабыней одного жестокого плантатора, но на самом деле она была принцессой из Конго, похищенной когда-то. А мужчина был отважный чёрный воин из племени юруба, он влюбился в неё и ради неё организовал это восстание. Считается, что они и поныне живут в джунглях, но некоторые утверждают, что они похитили лодку и переправились на ней в Африку. – Чёрт возьми, да куда же подевался этот Себастьяно? И Ифи тоже куда-то пропала. И Реджи я нигде не вижу, хотя совсем недавно он стоял неподалёку от музыкантов. И только граф ошивался в бальном зале. К тому же совсем неподалёку, метрах в пяти от нас, и смотрел на принца-регента, сузив глаза. На его обычно таком добродушном лице хомяка было кровожадное выражение.

– В лодке? – с сомнением переспросил принц-регент.

– Ну да, эта лодка, должно быть, годилась для выхода в открытое море. А может, их просто спасли посреди океана.

– Какие приключения! – восхитился принц-регент. – И почему я всё ещё не побывал на Барбадосе?

– Не знаю, – правдиво ответила я.

– Мой младший брат в отличие от меня побывал в далёких краях. Фредди – мореплаватель, знаете ли.

– Я слышала об этом, – вежливо пробормотала я.

– Он побывал уже во многих странах. К сожалению, он уже много лет живёт на чужбине. Здесь теперь мало кто помнит, как он выглядит. – Принц добродушно рассмеялся, и я увидела, что зубы у него такие же искусственные, как и волосы. – Называйте меня Принни! – внезапно приказал он. – Все мои друзья называют меня так.

– С удовольствием, ваша ми… э-э… Принни.

Краем глаза я заметила какое-то движение. То был граф, который по спирали ходил вокруг нас, постоянно сужая круги, пока, наконец, не сделал широкий шаг вбок и не очутился прямо перед принцем-регентом:

– Добрый вечер, Принни. – Голос его звучал сдавленно.

– Кливли, – удивлённо ответил принц-регент. – Откуда ты вдруг?

– Если позволишь… Леди Анна… Обещала танец… – заикался граф.

Принц-регент по-хозяйски похлопал меня по руке:

– Как видишь, я как раз очень увлечённо беседую с молодой дамой. Она сообщает мне крайне интересные вещи о своей родине, у меня давно не было такой содержательной беседы. Ты потанцуешь с нею позже. Приходи через час. – И он повернулся ко мне: – Упоминал ли я уже, что вскоре даю небольшой вечер в Карлтон-хаусе? Вы непременно должны прийти. Я настаиваю на этом.

– С большим удовольствием! – быстро ответила я. – Я приду обязательно! И мой брат тоже.

– Я рад. Официальное приглашение, разумеется, ещё последует. – Принц-регент тепло пожал мне руку.

Джордж надул щёки и приступил к какому-то высказыванию; он не хотел сдаться так легко:

– Но видишь ли, Принни, я полагаю…

Я вздрогнула. Только что в проёме распахнутой двустворчатой двери бального зала промелькнул Реджи, и его вид вызвал у меня необъяснимую тревогу. Я быстро вскочила:

– Мне придётся ненадолго удалиться, – сообщила я озадаченному принцу-регенту.

Джордж тотчас подскочил ко мне и подставил согнутую в локте руку. Глаза его светились благодарностью:

– Позвольте, я провожу вас, моя дорогая Анна!

– О, не стоит, большое спасибо.

– Но я… – он семенил рядом со мной, пытаясь не отставать. – …должен вам немедленно сказать… Я охвачен чувствами… Положить к вашим ногам моё горячо бьющееся сердце… Поговорить с вашим братом и просить у него… – Заикаясь, он пытался справиться с собой. – Я был бы хорошим супругом, – вырвалось у него, да так громко, что люди, мимо которых мы в этот момент проходили, наверняка услышали, а некоторые даже обернулись.

– У меня сейчас нет времени, Джордж. Эм-м… сэр.

– Зовите меня просто Джордж! Я настаиваю на этом!

– Как вам будет угодно. – Я подобрала подол платья и побежала, и тут уж он отстал. В соседнем зале я успела увидеть, как Реджи выходил через открытую дверь на террасу. Не медля, я последовала за ним и спустилась на гравийную дорожку в сад, освещённый фонарями. Тут и там группами стояли люди и беседовали, главным образом мужчины, в темноте тлели кончики их сигар. Когда я пробегала мимо, они удивлённо оглядывались на меня.

– Реджи! – крикнула я, но он уже свернул вправо, скрывшись за кустами. Я спешила за ним по пятам – и чуть не налетела на него за кустом бирючины, потому что он внезапно остановился. Я уставилась мимо него на картину, которая, несмотря на слабое освещение, была хорошо видна. В беседке, обсаженной розами, Себастьяно возился с Ифи, которая стояла перед ним с обнажённой грудью. Лиф её платья был спущен до талии.

У меня отвисла челюсть. Внутри у меня сформировался крик, но я не могла издать ни звука.

– Ифи! – крикнул Реджи. – Что ты здесь делаешь?

Себастьяно отдёрнул руки, словно обжёгшись:

– Это не то, что ты подумал, – завёл он самую затасканную отговорку всех времён. – Я всего лишь хотел ей помочь поднять вверх платье. Застёжка расстегнулась.

Я хватала ртом воздух. Раз, другой, и потом ещё раз, это звучало так, будто я задыхалась. Я чувствовала, как пульс бьётся у меня в горле.

Успокойся, приказала я себе. Одумайся!

Но ничего не могла с собой поделать и чувствовала себя как разогретый, надутый чистой яростью воздушный шар. Потом я увидела лицо Себастьяно. «Она может хоть голая встать передо мной, и то бы я не заинтересовался». – Я слишком отчётливо помнила каждое слово. И вдруг снова смогла здраво рассуждать и спокойно дышать.

Он ведь и впрямь был человеком, чуждым всему этому. Я хотя и ревновала его время от времени, но точно знала, что для этого вообще нет оснований. Кроме того, выражение лица Ифи говорило само за себя – в нём сознание вины смешивалось с триумфом. Тем самым для меня всё стало в принципе ясно. Она заманила Себастьяно в эти кусты обманом и спустила лиф платья. А перед этим, конечно, позаботилась о том, чтобы Реджи появился здесь в самый подходящий момент.

Сзади к нам приближался кто-то с уже знакомой грузной поступью. И верно, то был Джордж, он подоспел очень вовремя, чтобы увидеть, как Ифи натягивает платье на грудь и поправляет свою растрепавшуюся причёску, в то время как Себастьяно с расстроенным лицом стоит рядом.

– Вот тебе и на, – сказал смущённый граф.

– Я жду, что ты немедленно объяснишься, Себэстшен, – заговорил Реджи. В его голосе не было ни малейшей враждебности.

– Я только что всё объяснил. Застёжка на её платье разошлась, и я хотел ей помочь снова его надеть.

– Ты любишь пошутить.

– Нисколько, – сердито сказал Себастьяно. – И чтобы раз и навсегда было ясно, у меня нет никаких намерений в отношении твоей кузины. Ни тех, которые ты мне только что приписал, ни каких-либо других. Всё внимание, какое я ей оказывал, было чистой вежливостью. Для меня она подруга моей сестры, не более того. Ифигения, если ты истолковала всё это неправильно, то я сожалею об этом.

Я глубоко вздохнула. Наконец-то! Теперь, наконец-то, ни у кого не будет никаких сомнений.

Однако дело этим со всей очевидностью не исчерпалось. Ифигения драматически всхлипнула – хоть в кино снимай – и закрыла ладонями лицо. Граф что-то лепетал себе под нос, можно было различить лишь обрывки его бормотания: «крайне фатальное положение» и «почтенная женщина опозорена».

– Ты знаешь, что это будет иметь последствия, – сказал Реджинальд. Его хорошенькое лицо Кена-жениха приобрело холодное выражение.

Себастьяно недоверчиво рассмеялся:

– Это какая-то чепуха. Мы сейчас просто вернёмся все в зал и забудем об этом недоразумении.

– Такое оскорбление не забывается. На кону стоит честь моей кузины. – Реджинальд снял перчатку и бросил её под ноги Себастьяно. – Завтра утром в шесть часов в Гайд-парке. – Он повернулся к Джорджу: – Не откажешься быть его секундантом?

– Я… э-э… – испуганно выдавил граф.

– Хорошо. Принеси твои пистолеты. – Он обнял за плечи всё ещё всхлипывающую Ифи и повёл её прочь.

– Что-что сейчас сказал Каслторп? – сокрушённо переспросил граф. – Я не понял. Он что-то сказал о пистолетах? В Гайд-парке? Неужто речь идёт о дуэли? Ну конечно, наверное. Ведь он бросил перчатку вражды! – Он подобрался и посмотрел на меня взглядом, полным самопожертвования: – Разумеется, я буду секундантом вашего дорогого брата, леди Анна!

– Кажется, я схожу с ума, – испуганно сказала я. – Это же атомная катастрофа, переходящая все границы! – Мои слова прозвучали как есть, ни во что не преобразовавшись. Себастьяно метнул в мою сторону быстрый взгляд. Несмотря на напряжённую ситуацию, то был благоприятный случай, которого он давно ждал.

– Лодка, которая может погружаться, – громко сказал он и тут же нервно закатил глаза. Должно быть, он пытался сказать «субмарина».

Если так, то Джордж не был никаким путешественником во времени. Однако в следующее мгновение к нам приблизился молодой человек очень серьёзного вида, и то, что преобразователь включился, можно было отнести на его счёт. Он коротко поклонился:

– Моя фамилия Рул. Меня послал Каслторп. Я его секундант.

– У меня очень плохое предчувствие, если ты туда пойдёшь, – сказала я часа два спустя, когда мы, наконец, остались одни в моей комнате. В доме было тихо, все давно разошлись по своим углам. Как всегда, мы тщательно заперли дверь на задвижку – на тот неправдоподобный случай, если кто-то ночью вопреки всем распоряжениям забредёт на этот этаж. Ведь теоретически кто-то из персонала мог страдать и лунатизмом.

Я лежала рядом с Себастьяно в постели и смотрела в потолок, или, вернее, на балдахин, который был погружён в притягательный розовый свет горящих свечей. Это выглядело прямо-таки как абсурдный китч, но всё же немного и романтично. В других обстоятельствах я бы наверняка нашла это волнующим, но сейчас я просто была на пределе сил и нервов.

– Ты ведь можешь сказать Джорджу, что у тебя мигрень, – предложила я.

– Чепуха, – проворчал Себастьяно. – Вся эта дуэль – чистая проформа. Ведь секундант Реджи объяснил, как всё будет происходить.

– Но тогда почему нельзя всё это просто отменить, если так и так договорились стрелять мимо?

– Таков уж кодекс. Надо отдать должное чести. Реджи может сохранить своё лицо, а Ифи хотя бы чувство, что её добродетель достойна того, чтобы кого-нибудь – хотя бы теоретически – лишить за неё жизни.

– Её добродетель вообще ничего не стоит, и она сама это прекрасно знает, – злобствовала я. – Она просто сделала слишком высокую ставку и проиграла. – Я не стала указывать ему на то, что он вёл себя как идиот (потому что я и без того говорила ему это не меньше дюжины раз), и не стала лишний раз тыкать его носом, насколько глупо было попадаться на удочку Ифи («У меня что-то кружится голова, мне срочно надо на свежий воздух!» – «О, я думаю, мне надо присесть, вон там в беседке с розами есть скамейка!»).

– Весь этот номер от начала до конца был грязной постановкой. – Я хлопнула ладонью по одеялу. – Они хотели поставить тебя перед свершившимся фактом и принудить к брачному предложению. А теперь ты должен ещё и подыгрывать им в этой дурацкой дуэли, которая даже не является дуэлью. Для чего всё это?

– В этом веке господствуют старомодные представления о морали, о приличиях и о чести.

На это мне нечего было возразить. Я подавленно думала о том, что наша дружба с Реджи и Ифи из-за этой дурацкой истории безвозвратно разрушена. Они открыли для нас все двери лондонского высшего света, без их помощи мы бы никогда этого не достигли. Конечно, теперь желанное приглашение на вечер у принца-регента было, считай, у нас в кармане, а только это нам и требовалось. Но оставалось горькое послевкусие. И всё лишь потому, что Себастьяно не хотел мне верить.

– Я такой идиот, – ни с того ни с сего сказал он.

Хотя бы понял это. Потребовалось время, но теперь он это признал.

– Мне следовало подойти к Джорджу и сказать ему прямо на ухо, – сказал он. – Тогда бы дурацкий секундант Реджи не мог этого услышать.

Я непонимающе повернулась к нему.

– Ты всё ещё думаешь, что Джордж только притворяется тугоухим?

– Проклятье, я не знаю, чему верить, а чему нет. – Себастьяно в отчаянии зарылся в волосы обеими пятернями и стиснул их. – Только бы не пропустить что-то важное, Анна! Ещё одну ошибку, как эта с Ифи, я больше не могу себе позволить. Что мы будем делать, если Джордж – один из представителей злых сил? Этот парень постоянно ошивается поблизости, где бы мы ни появились. Он уже стал нашей тенью. Он всё видит и всё слышит.

– Слышит он как раз не всё, потому что не может. – Но уже произнося это, я вспомнила, с какой ненавистью Джордж смотрел на принца-регента. Так, будто готов был его убить. Тогда я отнесла это на счёт его ревности, но почём мне знать, что я судила верно? А потом ещё дело с этим неудавшимся брачным предложением. Я так и не рассказала Себастьяно об этом случае, потому что он и без того был достаточно взвинчен.

Мой взгляд упал на картину на стене. Пламя свечи делало её ещё более зловещей. Вообще-то, мне давно следовало попросить убрать её. О’кей, это был подлинный Тёрнер и тем самым капиталовложение, не меньшее, чем акция основания Apple. И тем не менее это была дурацкая идея – повесить её именно в спальне, где я всякий раз натыкалась на неё, ложась спать. Однако нездоровое очарование мешало мне попросить убрать её. Каждый вечер перед сном я смотрела на неё и разглядывала бегущую фигуру (мою фигуру!), наполняясь при этом смутным чувством, будто она хочет мне что-то сказать. Дать какое-то указание, которое мне откроется, если я присмотрюсь внимательнее.

«От чего ты убегаешь?» – мысленно вопрошала я эту фигуру. Но, разумеется, не получала ответа.

На камине тикали часы. Стрелок не было видно, но я и без стрелок знала, который час – недавно на ближней церковной башне тихонько пробило три. Через два часа нам уже вставать, а ведь мы не спали ещё ни минуты.

Я со вздохом прильнула к Себастьяно.

– Ты совсем не хочешь спать?

– Смертельно хочу спать. Но столько всего путается в голове. – Он склонился надо мной и осыпал моё лицо градом маленьких поцелуев. – А ты почему не спишь?

– У меня столько всего путается в голове.

– Мы могли бы попробовать переключиться на другие мысли, – предложил он.

Розовый полог кровати вдруг перестал казаться китчевым и стал уже только романтичным.

– И правда могли бы, – пролепетала я, но тут губы Себастьяно не дали мне договорить, и он начал целовать меня по-настоящему. С этого мгновения я и впрямь больше не могла думать ни о чём другом.

На рассвете Себастьяно попытался ускользнуть тайком, но я моментально проснулась, как только он встал с постели.

– Ложись-ка снова, – прошептал он, зажигая лампу старомодной зажигалкой, прибором типа воздушного насоса под названием «тахипирион».

Но я уже подбирала себе одежду. К сожалению, ничего из моих вещей по-настоящему не подходило для такого выезда. Костюм для верховой езды оливкового цвета выглядел прочнее и удобнее всего, и я его надела. Он действительно сидел превосходно, и в том невероятном случае, если мне когда-нибудь вдруг захочется сесть на коня, я буду иметь вполне приличный вид. Глупо было только, что впереди у костюма было множество пуговиц, и чтобы застегнуть их, требовалось время и кропотливая работа.

Я надела самые удобные штиблеты из моего заполненного обувью гардероба, а волосы заплела в косу, обязательную для тяжёлых операций. Себастьяно уже оделся – простоты ради во всё вчерашнее, чтобы не терять времени. Он причесался моей расчёской и бегло поправил перед зеркалом свой галстук.

– Мне было бы правда гораздо легче, если бы ты осталась дома.

– Но мне – нет.

Этим было всё сказано. Он знал, что меня не переубедишь, поэтому и не пытался. Мы бесшумно сошли вниз. Наше предположение, что в доме все ещё спали, оказалось ошибочным. Из кухни в полуподвальном этаже доносился стук горшков, и было слышно, как повариха ругает кого-то, приказывая, наконец, сходить за углём.

Тем не менее мы выкрались из дома незамеченными. Снаружи уже светало, но видимость была плохая, потому что на улице клубился густой туман. Атмосфера была и впрямь зловещая, и если бы я не знала доподлинно, что Джек Потрошитель будет активно действовать лишь через семьдесят лет, я бы, вероятно, настояла на том, чтобы Себастьяно на всякий случай обнажил свою шпагу. Но он её даже не пристегнул, потому что в эту эпоху шпаги носили главным образом офицеры. Кроме того, дуэль (тем более фейковая) была назначена на пистолетах.

Гайд-парк находился недалеко, на расстоянии пешего хода, достаточно длинного, чтобы прохладный утренний воздух выветрил из мозгов ночную сонливость. По дороге нам почти никто не встретился. Время от времени из тумана возникала какая-нибудь фигура – мужчина с ручной тачкой, всадник, пьяный, – но они тут же исчезали в тумане таким же зловещим и бесшумным образом, как и появились.

Джордж и мистер Рул поджидали нас на углу парка, где через пару десятилетий будет стоять Мраморная арка, в непосредственной близости от Уголка ораторов, которого сейчас, разумеется, ещё не было. Джордж прибыл на экипаже, потому что до назначенного для дуэли места ещё нужно было ехать.

Он предупредительно открыл передо мной дверцу и помог мне сесть.

– Дорогая Анна, вам не следовало приезжать на это злосчастное представление. Тем не менее я просто счастлив снова увидеть вас так скоро! – Вероятно, ему казалось, что он говорит шёпотом, но на самом деле это прозвучало во всеуслышание, даже кучер с любопытством оглянулся.

Едва мы отъехали, как Джордж начал мяться и с заиканьем намекать, что когда всё будет уже позади, он непременно хотел бы поговорить с Себастьяно с глазу на глаз. К счастью, мы прибыли в назначенное место раньше, чем он смог выразиться определённее; судя по виду Себастьяно, он не был расположен беседовать с Джорджем о чём бы то ни было.

Реджи был уже на месте. Скрестив на груди руки, он стоял прислонившись к стволу большого дуба. Своего коня он привязал неподалёку. Между тем уже становилось светлее, однако туман стоял всё ещё густой, так что я не разглядела выражения его лица. Но потом он подошёл ближе, и я увидела, что его мина вообще не выказывала никакого волнения.

– Доброе утро, Анна. Ты меня удивляешь. Присутствие женщины… не принято.

– Но я так хотела.

– Понимаю. – Он кивнул Себастьяно: – Фоскери.

– Давайте скорее к делу, – холодно сказал Себастьяно.

Я была готова высказать, насколько глупой я нахожу всю эту акцию. Для чего вся эта дуэль, если заранее есть договорённость о том, что никто не пострадает? Можно было бы просто ограничиться словами. Однако эту здравую возможность, кажется, никто даже не принимал в расчёт.

Чтобы отдать должное форме, дуэлянтам было предложено на выбор два комплекта дуэльных пистолетов. Одну пару принёс Рул, вторую Джордж, обе пары свежезаряженные и готовые к действию. Рул раскрыл свой ящик с оружием и поднёс Себастьяно для осмотра, Джордж сделал то же самое со своим ящиком. Себастьяно не глядя выбрал оружие Рула (его недоверие к Джорджу, кажется, ничем нельзя было вытравить), и после того, как он взял из ящика один из пистолетов, Реджинальд взял второй и указал на лужайку, занавешенную туманом.

– Вон там, на открытом месте, – сказал он. – Общая дистанция двадцать шагов? – И с иронией добавил: – На большее не хватит видимости.

– Я согласен, – ответил Себастьяно. А мне приказал: – Уйди за карету!

– Но…

– Здесь стоят деревья. Пуля может отскочить рикошетом.

Джордж был того же мнения. Он зажал под мышкой свой неиспользованный ящик с оружием, отвёл меня за карету и утешительно похлопал по руке:

– Сейчас всё закончится, моя дорогая Анна! Не испугайтесь громкого выстрела. Это всё лишь постановка.

– Каждый отсчитывает десять шагов и тут же стреляет без предупреждения, – услышала я голос Реджинальда. – Согласны?

– Согласен, – ответил Себастьяно.

Я выглянула через запятки кареты и успела увидеть, как Реджинальд и Себастьяно скрылись в тумане.

Рул начал считать:

– Один, два, три…

Из-за тумана ничего не было видно. Даже Рула, который всё ещё громко считал:

– Семь, восемь, девять, десять!

Когда он закончил, прозвучал оглушительный двойной выстрел.

– О, проклятье! – в ужасе воскликнул Рул. – Фоскери ранен!

Я помню, что раскрыла рот для крика, но он так и не вышел из меня, превратившись в сдавленный хрип. На какой-то жуткий момент даже тело моё было парализовано, я не могла поднять руку. Но это длилось лишь долю секунды. Я оттолкнула Джорджа в сторону и побежала. Я слышала, как он позади заикался, лопоча что-то вроде:

– Ужасный несчастный случай…

Но остаток фразы я не разобрала. На бегу к Себастьяно я поскользнулась на мокрой траве и упала. Я пыталась подняться на ноги, и тут Джордж меня догнал и схватил за руку:

– Анна…

Я опять оттолкнула его и побежала дальше. Потом я очутилась около Себастьяно. Он лежал на боку и держался за плечо. Даже в слабом рассветном свете было видно, как побледнело его лицо.

Всхлипывая и задыхаясь, я упала около него на колени. Из-под пальцев его текла кровь.

– Что с плечом, сильно?

– Беги! – с трудом выдавил он. – Изо всех сил беги!

Я проследила за его взглядом и увидела, как из тумана появляется Реджинальд. Он шёл к нам так неторопливо, будто у него в запасе была вся вечность. Только в это мгновение я поняла, что произошло – то не был несчастный случай. Он умышленно подстрелил Себастьяно.

Он уже дошагал до нас и холодно смотрел на Себастьяно сверху вниз.

– Только плечо, хм? Обычно я стреляю более метко. Если бы ты выбрал пистолеты Джорджа, ты был бы уже на том свете. У Рула не такие хорошие. Но эту небольшую глупую ошибку легко устранить. – В полном душевном спокойствии он обошёл меня и шагнул к Джорджу, который стоял у меня за спиной, растерянно таращась на Реджинальда, даже и тогда, когда тот вырвал у него ящик с оружием, зажатый под мышкой.

Только когда Реджинальд отошёл на пару шагов и раскрыл ящик, я очнулась из оцепенения. Я с криком бросилась на него. Ящик упал на землю, оба пистолета выскользнули в траву. Реджинальд обхватил меня одной рукой, крепко прижав к себе спиной, а сам в это время ловко нагнулся, поднимая один из пистолетов.

– Проклятье! – гневно прошипел он у меня над ухом. – Что ты о себе вообразила? Нашлась, тоже мне, «Парень-каратист»!

Я оцепенела, когда поняла, что он сказал. Или я ослышалась? Но следующие его слова исключили всякую ошибку.

– Упс, я, кажется, попался, а? А ведь всё это время я тщательно следил, как бы не сказать какое-нибудь запретное слово. Эй, Анна, ты хоть помнишь нашу первую встречу? Она состоялась недалеко отсюда. Я вас тогда почти сбил. Ну да, всего лишь моим велосипедом. Но сегодня я сделаю это по-настоящему.

– Есть свидетели, – прохрипела я из сдавленного горла.

– Кто, Рул? Он сбежал, как только твой любовник рухнул. Дуэли запрещены, а у этого типа аллергия на неприятности. А о Джордже я ещё позабочусь. Как и о тебе.

– Я тебя убью! – крикнул Себастьяно. – Отпусти её немедленно, негодяй! – он пытался подняться на ноги, но сил не хватило, и он снова повалился на бок.

Реджинальд язвительно рассмеялся и взвёл курок пистолета.

– Джордж! – крикнула я. – Сделай же что-нибудь! Не стой на месте! Помоги мне!

Я хотела этим криком только отвлечь Реджинальда, потому что Себастьяно как раз начал ползти в мою сторону. Но помощи Джорджа мы могли ждать очень долго. Если я когда-нибудь и видела человека, который обделался сверху донизу, то это был Джордж. Всё, на что его хватило – это отступить на пару шагов и озираться по сторонам в поисках помощи.

Я изо всех сил припечатала Реджинальда правым каблуком по стопе. Он вскрикнул, но не выпустил меня. Следующей мерой был бы удар локтем ему в рёбра, но он мёртвой хваткой удерживал мои руки. Когда борьба идёт не на жизнь, а на смерть, мужчины, к сожалению, оказываются гораздо сильнее женщин. Я ударила макушкой ему в подбородок, но он, судя по всему, тоже знал этот приём, потому что до его подбородка я не достала.

Затем он прицелился в Себастьяно и нажал на спуск.

– Нет! – Мой вопль совпал со щелчком пистолета. Порох, должно быть, подмок в траве. Реджинальд с проклятьем отшвырнул пистолет и попытался нагнуться за другим, но к этому моменту Себастьяно подполз уже близко; он вытянул здоровую руку и схватил второй дуэльный пистолет Джорджа раньше Реджинальда. Он молниеносно перекатился на спину, взвёл курок и взял Реджинальда на прицел.

Тот сразу понял, что проиграл, и стал отступать. Но всё ещё зажимал моё горло в захвате и волок меня за собой, прикрываясь мной как щитом. Оттащив меня на дюжину метров, он изо всех сил шарахнул меня о ствол дерева, стараясь, чтобы удар пришёлся мне в голову.

– Дрянь такая, будешь знать, – в ярости прошипел он. И нанёс мне короткий жёсткий удар в желудок, после чего принялся душить меня. Я не могла вздохнуть, но вместе с тем из-за страха перед смертью у меня произошёл выброс адреналина, и я изо всех сил дала отпор. Не медля, я нанесла сильный удар кулаком ему в нос, молниеносный и направленный наискосок вверх, как нас учили в школе на самообороне. Я была вознаграждена радующим душу хрустом. Тут же должен был последовать пинок коленом по чувствительным мужским частям, но меня опередил цокот копыт. Двое всадников показались на близлежащей дорожке, и Реджинальд предпочёл оставить поле боя до того, как мы привлекли их внимание. Всего несколько мгновений потребовалось ему, чтобы скрыться в тумане.

– Я нахожу, что это выглядит уже намного лучше, – сказала я. При этом стараясь, чтобы мой голос звучал по-деловому, потому что не хотела разрыдаться. Хотя на сей раз это были бы слёзы облегчения в отличие от моего рёва в первые дни после подлого покушения на убийство. Тогда я только сидела почти всё время рядом с Себастьяно и тряслась за его жизнь, потому что поначалу дела были очень плохи. Врач сделал всё возможное, но хотя он принимал все меры предосторожности, к которым я его принуждала, мы с ним не смогли воспрепятствовать тому, что рана начала загнаиваться и в теле Себастьяно бушевал жар. К счастью, теперь это осталось позади.

– Воспаление прошло, – согласился со мной врач. Его звали доктор Стэнхоуп, это был усатый господин лет пятидесяти, и он считался лучшим хирургом Лондона. Он действительно хорошо знал своё дело – по крайней мере, на мой взгляд, потому что профессионально удалил пулю и хорошо зашил рану. Шов и впоследствии выглядел не так уж плохо, во всяком случае не хуже, чем все остальные шрамы, вынесенные Себастьяно из нескольких его заданий стража времени. Выстрел пришёлся совсем рядом с тем, который он получил при нашем задании в Париже в позапрошлом году.

– Заживает очень хорошо, – полагал доктор Стэнхоуп, протягивая руку к плечу Себастьяно, чтобы ощупать рану. Я рефлекторно отбила его пальцы в сторону:

– Нельзя без спиртного! – зашипела я.

Себастьяно улыбнулся. Врач сделал обиженное лицо: опять я посмела усомниться в его профессиональной компетентности. Но, поскольку он получал большие деньги за лечение Себастьяно, ему приходилось считаться с моими эксцентричными выходками, и он даже вымучил из себя улыбку понимания, когда я вылила ему на руки порцию джина. С такой же придирчивостью я с самого начала следила за применением всех инструментов, как и за перевязочным материалом и нитками для зашивания раны. Всё, что соприкасалось с открытой раной, я дезинфицировала собственноручно. Холщовые бинты и марлевые тампоны я кипятила и проглаживала, и каждый, кто приближался к Себастьяно для ухода или помощи, обязан был вымыть руки горячей водой с ядровым мылом. Доктор Стэнхоуп имел право прикоснуться к пациенту, только протерев как следует пальцы джином. В комнате Себастьяно стоял запах как в винокурне – но с этим приходилось мириться ради соблюдения жизненно важных мер гигиены.

После того как доктор Стэнхоуп закончил свой визит и откланялся, я села на край кровати Себастьяно и взяла его руку.

– Если мы выживем в этом переплёте и сможем вернуться домой, мы с этим покончим, – сообщила я ему.

– С чем? – В его глазах мелькнула улыбка. Последний приступ лихорадки прошёл только два дня назад, но выражение его лица уже не оставляло сомнений в том, что худшее миновало. – Неужто с путешествиями во времени? Да ты шутишь.

– Я серьёзно. С меня довольно того, что ты каждый год хотя бы раз бываешь подстреленным или порезанным. С этим надо кончать. В конце концов, мои дети должны расти с отцом.

– О, – задумчиво сказал он. – О детях мы пока ещё не говорили.

– Говорили, – поправила я его. – Однажды уже заходила речь, что дети у нас когда-нибудь будут.

– Верно, – заинтересованно сказал он. – Вообще-то хорошая идея. Когда приступим?

Я шлёпнула его по руке, которая потянулась к моему вырезу:

– Об этом можешь забыть на ближайшее время. Доктор Стэнхоуп сказал, что ты ещё неделю должен лежать и избегать любой нагрузки.

– Я и так провалялся уже целую неделю, и мне это уже наскучило.

– Ты едва не умер, – удерживала я его, но на сей раз в моём голосе звучала не деловитость, а дрожь.

Он приподнялся и нежно поцеловал меня.

– Я знаю. Я виноват.

Он всё ещё продолжал корить себя за то, что отмахивался от всех моих предостережений насчёт Ифи и тем самым посодействовал планам Реджинальда. Притом что на поверхности лежало, что этот негодяй воспользуется любым поводом. Вероятно, он с самого начала искал случая устранить Себастьяно с дороги, и я готова была держать пари, что он и сейчас выжидает ближайшую возможность.

После дуэли он бесследно исчез. В обществе он больше не мог показаться, уж об этом мы позаботились: Реджинальд Каслторп разыскивался из-за попытки убийства. Все думали, что он бежал на континент, как в эту эпоху поступали все аристократические преступники, которые попадали в розыск. Однако нам было ясно, что он прячется где-то неподалёку и только и ждёт, когда придёт его час.

Но на этот раз мы не были беззащитны. Мистер Скотт по моей просьбе приставил к нам двоих надёжных телохранителей, которые поочерёдно незаметно охраняли дом, чтобы к нему не могла приблизиться ни одна подозрительная фигура. Бывшие сыщики с Боу-стрит, это было что-то вроде исторической службы безопасности, потому что там располагалась лондонская криминальная полиция. С людьми такой компетенции я чувствовала себя немного спокойнее. И с мистером Фицджоном тоже. Он в своей невозмутимой манере заботился о том, чтобы в дом входили только те люди, которые заранее поставили нас об этом в известность и в целом были вне подозрений. Но даже из них далеко не все могли войти. Джордж Кливли, например, уже трижды объявлялся, последний раз якобы даже в слезах (по крайней мере, мистер Фицджон намекнул на это), но я не пожелала его видеть. После того, как граф во время дуэли повёл себя как последний трус, он перестал существовать для меня как человек. Кроме того, Себастьяно всё ещё подозревал, что он сообщник Реджинальда. Правда, наши с ним мнения на этот счёт расходились, ведь я в то злополучное утро видела лицо Джорджа, бледное как мел, насмерть перепуганное, и заметила, как дрожали его руки, когда Реджинальд отнимал у него ящик с пистолетами. Сообщник уж точно вёл бы себя по-другому.

Но Джордж в это время был не самой большой из наших проблем. Была другая, куда более важная, о которой я размышляла уже несколько дней. У меня даже сложился план, как её решить. Себастьяно, правда, ничего об этом не знал. В конце концов, он был ещё лежащим больным.

– О чём ты думаешь? – спросил он.

– Ни о чём, – заверила я.

– Ответ неверный. Я знаю это твоё выражение лица. Оно у тебя бывает, когда ты вынашиваешь какой-то план и скрываешь его от меня.

– Глупости! – солгала я. – Эй, тебе предписано лежать в постели! – испуганно воскликнула я, когда он сделал попытку встать.

– Даже при постельном режиме существуют те ограничения, которые мужчина может выносить лишь недолгое время. Например, эта, – он властно указал на отвратительный жестяной предмет его антипатии: – Чтоб я её больше не видел.

Я проигнорировала утку и вскочила, чтобы поддержать его, но он отстранился:

– Я могу идти самостоятельно, – объявил он. И впрямь, к моему удивлению, он твёрдо держался на ногах, и мне стало ясно, что он, должно быть, уже вставал и раньше. Возможно, с помощью Микса, который в последние дни помогал ему и с личной гигиеной. – И сегодня мне хотелось бы съесть что-нибудь приличное, – сообщил он мне, уже на полпути к клозету. – Этот вечный куриный бульон уже скоро польётся у меня из ушей.

Это был хороший знак! Я забыла про свои тревоги и побежала вниз, чтобы распорядиться у миссис Фицджон насчёт большого стейка к ужину. Едва я успела сделать это, как ко мне подошёл мистер Фицджон и подал на обязательном серебряном подносике сложенную записку.

– Что, опять граф? – измученно спросила я.

– Нет, на сей раз это леди Уинтерботтом, – мистер Фицджон тактично кивнул в сторону входной двери: – Она ждёт ответа снаружи.

Я развернула записку. Она состояла из одного предложения:

«Дорогая Анна, с мольбой о прощении настоятельно прошу тебя поговорить со мной. И.У.».

Эта потаскушка! И она ещё имеет наглость являться сюда! Спонтанно я хотела тут же просить мистера Фицджона отослать её, но что-то меня удержало.

– Проводите её в приёмный салон.

Мистер Фицджон, казалось, слегка удивился, но тут же справился с собой и поклонился:

– Как будет угодно миледи.

В салоне я встала у окна и ждала, когда мистер Фицджон приведёт Ифи. Она робко вошла и неуверенно остановилась, пока мистер Фицджон тихонько затворял за собой дверь.

– Добрый день, Анна, – тихо сказала она.

Я вежливо кивнула и указала ей на кресло:

– Садись. Может, хочешь выпить чего-нибудь освежающего?

Она отрицательно помотала головой и осталась стоять, благодаря чему я могла отметить её по-прежнему безупречный облик. Сегодня она была одета не так ярко, как обычно. На ней был ансамбль скромного кроя из дымчато-серого крепдешина, а к нему шляпка антрацитового цвета с одним-единственным узким бантом. Не выгляди она, несмотря на это, столь элегантно и безупречно красиво, можно было бы подумать, что она посыпала голову пеплом.

– Я слышала, что твой брат уже поправляется, – сказала она. – Этому я очень-очень рада.

Я кивнула и с интересом ждала, что же будет дальше.

– Анна, когда я услышала, что сделал Реджинальд, я не могла в это поверить. Что он способен на такую низость…

– А как давно ты вообще знаешь Реджинальда? – перебила я её.

Она немного растерялась:

– Как странно, что ты меня об этом спрашиваешь. Именно об этом я и раздумывала все эти дни. Он вернулся с континента в прошлом году, с войны против французов, и я помню, как он ко мне пришёл и как я обрадовалась, что наконец-то снова вижу моего любимого кузена. Но когда я теперь пытаюсь вспомнить, что было раньше… Моя память… в ней есть какие-то провалы, потому что я никак не могу вспомнить о наших прежних встречах, и это кажется мне весьма странным. – Она провела ладонью по лбу так, будто хотела что-то удалить оттуда. – Я не хочу о нём думать, почему-то мне от этого неуютно и как-то странно.

Нечто такое я и предполагала. Кто-то провёл над ней массивную манипуляцию, чтобы она думала, будто Реджинальд – её кузен. Или, может быть, даже – и при этой мысли мне стало дурно – она сама представляла собой иллюзорное существо, как, например, жена мистера Стивенсона, которая растворится в воздухе, как только перестанет существовать он сам.

– Анна, я пришла, чтобы просить прощения у тебя и твоего брата. – И тут её как будто прорвало: – Я не понимала, что исхожу из ошибочных представлений! Я так надеялась, что он и я… – Она осеклась, и её фиалкового цвета глаза наполнились слезами. – Господи, спаси, но я сразу влюбилась в твоего брата. Я вообразила себе, что если я лишь чуть-чуть подтолкну его, он со мной обручится – и всё будет хорошо! О, Анна! Чего бы я не отдала ради того, чтобы сделать его счастливым! Я хотела ему только добра, можешь мне поверить! Все эти маленькие глупые гусыни, что заполняют сейчас лондонский брачный рынок, даже близко не понимали бы его так, как я! Поверь мне, Анна, я не хотела ничего другого, кроме как быть ему хорошей женой! Его деньги, его титул – всё это было мне в конечном счёте безразлично! Но если бы я… если бы я могла догадываться, какие последствия это повлечёт за собой, я бы никогда… – Она смолкла, всхлипывая, и прижала к лицу свой кружевной носовой платок.

Я с испугом выслушала извержение её чувств. Это звучало отнюдь не расчётливо, напротив – я очень хорошо могла её понять. Да было бы как раз ненормально, если бы она не влюбилась в Себастьяно. И она ведь исходила при этом из того, что он подыскивает себе жену, в конце концов, это и впрямь было официальной версией. В принципе она не сделала ничего дурного. То, что Реджинальд форсировал всё дело, а потом ещё и воспользовался этим предлогом, чтобы убрать Себастьяно с дороги, – всего этого она ведь не могла знать. Должно быть, её это потрясло не меньше, чем меня.

– Highspeed-DSL, – сказала я. На всякий случай, никогда ведь не знаешь точно. Мои слова превратились в быструю связь, и я тайком с облегчением вздохнула. Мне вроде бы и припоминалось, что переводчик в присутствии Ифи уже пару раз приспосабливал ко времени одно-два моих слова, но я не могла быть уверена, точно ли я это помню. Теперь, по крайней мере, я знала: она определённо ни в чём передо мной не притворяется.

– Быстрая связь, – повторила Ифи. – О, Анна, как ты права! Это именно то, на что я надеялась с Себастьяно! – Она промокнула платком лицо, залитое слезами. Она принадлежала к той редкой породе женщин, которых не портили слёзы. – С моей стороны это была как раз любовь с первого взгляда.

– Э-э… да, – безвольно произнесла я. – Такое бывает.

Надежда вспыхнула в её больших влажных глазах.

– Может быть, если мы немного подождём и дадим всему развиваться своим ходом…

– Раз и навсегда выбрось его из головы, – сурово сказала я. – Он любит другую.

Её рот округлился в удивлённое О.

– Правда? – И она медленно кивнула сама себе: – Конечно. Это бы всё объяснило. Он иногда казался таким отсутствующим, хотя я была у него прямо перед носом… – Она осеклась и добавила немного укоризненно: – Ты могла бы мне хотя бы намекнуть на это, знаешь. Тогда бы я наверняка не превратила себя в такое посмешище.

– Это должно было оставаться в тайне.

– О! – Крылья её носа слегка раздулись, как будто она учуяла какой-то особенно волнующий след. – И кто же она?

– Я не могу этого сказать, ведь это не моя тайна.

Она принялась соображать вслух:

– Наверняка это не одна из дебютанток альмака, потому что он их не удостоил даже второго взгляда, хотя они дефилировали перед ним одна за другой как жемчужины на нитке. Погоди… это замужняя женщина?

– Нет, – сказала я с негодованием.

– Тогда она из третьего сословия! – победно заключила Ифи. – Без имени и звания! – В следующее мгновение она снова собрала лоб складками: – Но вы ведь совсем недавно прибыли с Антильских островов. Разве он мог так скоро… А! Она оттуда! – Ифи настойчиво смотрела на меня: – Я права? Он любит женщину с вашей родины?

– Да, именно так, причём уже несколько лет, – выпалила я, не успев остановиться вовремя. Но тут же поняла, что я и не хотела останавливаться, наоборот. Самое время внести ясность: – Он с ума по ней сходит и никогда не сможет полюбить другую, – подчеркнула я.

– И он не мог к ней посвататься, потому что она происходит из народа? – Ифигения перешла на шёпот, широко раскрыв глаза: – Неужто она… рабыня?

Если я и рабыня, то разве что моих чувств. Я отрицательно помотала головой.

– Но без положения и без денег, не так ли?

– Ну, где-то так. Но в любом случае он любит её больше жизни.

– Я понимаю. Теперь мне многое становится ясно. – Ифигения опустила голову: – Все эти слухи, что он намерен подыскать себе подходящую женщину… тут я и впала в соблазн. Если бы я узнала правду раньше. Мы избежали бы стольких бед.

– Ему следовало бы вести себя прозорливее, – подтвердила я.

Она бросила на меня взгляд из-под всё ещё мокрых ресниц:

– Анна, как ты думаешь, вы оба сможете меня простить?

– Ну, я-то точно, – великодушно ответила я и указала ей на диван: – Садись же, наконец. Удобнее будет разговаривать. Я попрошу миссис Фицджон принести нам чаю.

Когда час спустя она уходила, я полностью с ней примирилась. Она опять была прежняя Ифи, жизнерадостная и готовая к шопингу (она хотела завтра заехать за мной для продолжительного тура по магазинам), а сама я получила ту информацию, которой мне ещё недоставало. И теперь я могла осуществить мой план.

Себастьяно я, конечно, ничего не рассказала, иначе мне пришлось бы всё забыть, даже не начав. Поскольку он уже к вечеру стал что-то подозревать, хотя я сама была ещё в стадии планирования, я старалась больше не показываться в его комнате. В противном случае он бы сразу заметил, что я уже близка к стадии реализации. Я зашла к нему, только чтобы пожелать спокойной ночи, после чего Микс уже надел на него свежую ночную рубашку и принялся расчёсывать ему волосы (в брутальном стиле). А перед этим он принёс ему в постель ужин и мелко нарезал ему стейк и даже, возможно, покормил бы его с рук, если бы Себастьяно не вышвырнул его на время. Всю историю я не застала, только заметила обиженную мину Микса, когда он стоял в коридоре у двери комнаты, тогда как Себастьяно внутри громко ругался, что он, чёрт возьми, не младенец, не умеющий держать в руках вилку, и что это, чёрт возьми, в последний раз, что он ужинает в постели.

Микс стоял у двери и страдал. Он с трудом переносил то, что я так часто оскверняю своим присутствием священные покои мужской спальни. И при этом ещё попираю его исконную честь камердинера тем, что имею наглость стеречь своим орлиным оком все перевязки, мытьё и прочие гигиенические процедуры его светлости. Он не мог сделать ни одного движения без моего надзора. Это давалось ему тяжело, и он то и дело говорил что-нибудь вроде: «Может быть, ваша милость лучше вышли бы ненадолго, пока я брею его светлость» или «Использование утки может шокировать чувствительное зрение молодой леди».

То, что сегодня ему выпало в полном одиночестве заботиться о его светлости, судя по всему, не уменьшило его злобы, потому что он не спускал с меня подозрительного взгляда и издал болезненный стон, когда я погладила Себастьяно по его свежепричёсанной голове.

– Всё в порядке? – спросил меня Себастьяно. – Мне кажется, ты как-то… напряжена. – Он казался немного сонливым, и это было не удивительно, я сама позаботилась о том, чтобы в его последнюю чашку чая попало несколько капель настойки опия. Немного, ровно столько, чтобы им овладела приятная сонливость, но при этом ему не пришло в голову, что в этом что-то не так.

– Всё очень хорошо. Завтра, кстати, я еду с Ифи за покупками. Мы, так сказать, снова можем терпеть друг друга. Она более или менее не виновата во всём произошедшем. Всё так, как я и предполагала. Ну, ты помнишь. – Я бросила на него многозначительный взгляд, но у него уже слипались глаза. Я поцеловала его в лоб и поспешила к себе в комнату. Бриджит я на час раньше обычного отослала в её мансарду и дала ей с собой в починку моё платье, у которого намеренно оторвала подшивку подола. Иначе бы она опять заподозрила меня в том, что я хочу её прогнать. Благодаря этому маленькому заданию ей не о чем было тревожиться. Я слышала, как она по пути к лестнице разговаривала сама с собой на излюбленную тему:

– Я так рада, что миледи во мне нуждается и даже на вечер даёт работу! Даже если мне придётся из-за этого дурацкого подгиба шить и портить себе этим глаза. Но что мне ещё остаётся, ведь если я откажусь, она же определённо выставит меня за дверь. О небо, так, значит, это хорошо, что мне можно подшить её платье!

В какой-то момент я услышала, как Микс тоже ушёл к себе наверх, и в конце концов в доме стало тихо. Я дождалась полуночи и только после этого тайком выскользнула из дома.

Но снаружи перед домом всё-таки произошло то, на что я не рассчитывала. Путь мне преградил мужчина, выхватив пистолет.

– Стоять, или я стреляю! – грубо рявкнул он.

Я испугалась, но тут же поняла, кто это был.

– Тс-с, – я приложила палец к губам. – Это я.

– Леди Фоскери, – озадаченно ответил телохранитель. – Силы небесные, я же вас чуть не пристрелил! Вас и не узнать в таком наряде!

Я пыталась вспомнить его фамилию. Было только две возможности: либо Смит, либо Уэст, но оба типа со своими бакенбардами и в тёмных костюмах выглядели настолько одинаково, что различить их было невозможно.

– Всё в порядке, мистер Смит, – наугад сказала я. – Это из-за одного пари. Для этого я и переоделась. – Если точно, то я выкрала из бельевой ливрею и кепи Седрика и могла сойти, по моему мнению, за слугу, во всяком случае по виду.

– Уэст, – поправил меня сыщик. – Меня зовут Уэст. О каком пари вы говорите?

– О пари, которое я заключила с его светлостью. Мы поспорили, смогу ли я выйти из дома незамеченной и пройти мимо вас и мистера Смита.

– Никто мимо нас не пройдёт.

– Так я ему и сказала. Я поставила на это десять фунтов.

– Тогда вы, пожалуй, выиграли, миледи. Но теперь вам придётся вернуться в дом. Так поздно ночью по городу бродит всякий опасный сброд.

– Это верно. А где, собственно, мистер Смит?

– За домом. Мы охраняем его со всех сторон.

– Рада слышать об этом. Ну, тогда я вернусь.

После этого пришлось немного сменить план. Теперь мне следовало сперва подумать, как уйти без помех, вот ведь досадная задержка. Но я довольно быстро нашла решение и очень гордилась тем, что сделала это, даже не дойдя до двери дома, хотя в принципе это был самый избитый из всех отвлекающих манёвров. Его можно увидеть в каждом третьем фильме – брошенный камешек. Я просто дождалась, когда мистер Уэст повернётся ко мне спиной, затем нагнулась, подняла с дороги камешек и швырнула его в огороженный скверик в середине площади. Мистер Уэст тотчас обернулся.

– Я думаю, там кто-то есть, – тихо сказала я. – Я заметила в кустах какую-то фигуру!

Он подошёл с пистолетом на изготовку и насторожённо посмотрел через забор.

– Идите-ка быстро в дом, миледи.

– Конечно. Я уже практически внутри.

Я удалялась от него, пятясь назад, пока он сосредоточенно инспектировал кусты в маленьком садике. В какой-то момент он скрылся из виду. Этого я только и ждала. Я тут же развернулась и тихонько (нарочно надела мягкие тапочки) юркнула по ночной улице. Когда мистер Уэст обыщет маленький садик, он подумает, что я уже ушла домой и что всё в полном порядке. Правда, мне это стоило некоторого крюка, потому что пришлось обходить улицу стороной, но то была лишь небольшая неприятность – если не считать собачью кучу, в которую я наступила левой ногой, и ещё, к сожалению, острого черепка, о который я порезала тонкую кожаную подошву правой тапочки, а с нею и кожу собственной ступни.

Было ужасно больно, и остаток пути я прихрамывала. Но я героически преодолевала боль. По сравнению с тем, что вынес за последнюю неделю Себастьяно, это было пустяком.

Не сразу я разыскала дом Реджинальда, хотя Ифи мне очень хорошо его описала. Разумеется, я не спрашивала её об этом напрямую, а выведывала окольным путём. («А кто теперь присматривает за его домом, пока он в бегах? И где вообще этот дом, кстати?») Она, правда, как-то упоминала, что он жил на Уимпол-стрит, но это было давно.

Ифи со своей словоохотливостью мне всё подробно рассказала. И, сама того не зная, дала мне дополнительный толчок как можно скорее осуществить мои намерения, потому что лучших условий, чем сейчас, просто не могло быть.

– Я слышала, он отпустил всю прислугу. И дом стоит совершенно пустой. Такая жалость, ведь он так хорош, этот дом! Великолепное строение с греческими пилястрами и настоящей ренессансной башенкой.

Мне пришлось идти довольно далеко, и нога у меня болела всё сильнее, но в конце концов я обнаружила в матовом свете фонаря дом с той самой башенкой. Местечко было действительно красивое. Не знаю уж, кто был ментором Реджинальда, но он точно не экономил, равно как и Хосе в нашем случае.

Хосе… Где он теперь? Имел ли он представление о том, что произошло за это время? Себастьяно, несмотря на свою рану, всё ещё настаивал на том, что пройдёт немного времени – и наш Старейшина снова объявится, но я далеко не так была убеждена в этом, как он.

Может, моя уверенность вернётся, когда маска снова будет у меня в руках. А именно из-за неё я и очутилась этой ночью здесь – всю мою надежду я возлагала на то, что Реджинальд спрятал маску в своём доме. Однако теперь, когда я стояла прямо перед домом и разглядывала его в желтоватом свете фонаря, мужества у меня поубавилось. С чего я решила, что он не взял маску с собой? Банальный ответ гласил: у меня было чувство, что маска здесь. Точнее я не могла бы это описать. И этого должно было хватить. По крайней мере, моего чувства было достаточно, чтобы отважиться на попытку вернуть маску.

Только дом в моём представлении был совсем не такой большой. А он оказался огромным, никак уж не меньше нашего на Гросвенор-сквер. Теоретически, если Реджинальд хорошо припрятал маску, я могла неделями её искать и не найти.

Я сделала глубокий вдох и решила пока не думать об этом, иначе я могла бы тут же отказаться от своей затеи. Вместо этого я озадачилась вопросом, как мне войти внутрь. Логично было попробовать сначала со стороны сада.

К моему облегчению я быстро обнаружила с задней стороны дома на двери террасы оконные створки, которые легко открылись. Также беспроблемно я попала вслед за тем в дом: сняла куртку, обмотала ею руку и выбила стекло локтем. Стекло разбилось чуть ли не бесшумно, а главное – сразу; изобретение прочного стекла ещё только предстояло в далёком будущем. Тонкие стёкла этой эпохи могли выдержать немного. После короткой возни я нащупала ручку двери и нажала на неё. Теперь больше ничто не стояло на пути ночного взломщика. Я подняла повыше небольшой фонарь, который предусмотрительно прихватила, и следила за тем, как бы не наступить ещё раз на острый осколок, когда входила в тёмное помещение.

Я очутилась в типичном рабочем кабинете той эпохи. Шкафы книг со стеклянными дверцами, тяжёлый письменный стол красного дерева, глобус, географические карты на стенах, массивный кирпичный камин с медными часами на мраморном выступе – всё было очень похоже на кабинет в нашем доме на Гросвенор-сквер. Судя по всему, такие библиотеки были обязательны для богатых людей эпохи регентства.

Я поставила фонарь на письменный стол и сразу приступила к поискам, для простоты начав с выдвижных ящиков. Я раскрывала их по порядку, натыкаясь на классические письменные принадлежности – бумагу с напечатанным гербом и монограммой (весьма кичливо и большими буквами: Р. К. – Реджинальд Каслторп), брусок воска для запечатывания, тонкие конверты ручной выделки, баночку песка для впитывания чернил, коробочку с золотыми перьями. В третьем ящике лежала маска. Просто так. Без упаковки. Я уставилась на неё и никак не могла поверить своему счастью. Разве бывает столько везенья сразу? Но почему бы, собственно, нет? В конце концов, в последнее время мы получали один удар за другим. Почему бы однажды и не случиться удаче? Иногда судьба раздаёт человеку и козыри, и это был один из них. С внутренним ликованием я взяла маску из ящика и сунула её в карман брюк.

Внезапно я ощутила холодок сквозняка, он коснулся моего затылка в том самом месте, где раньше в моменты опасности всегда начинался зуд, когда я ещё обладала своим даром. Что-то здесь было не так. Я подняла голову, прислушиваясь. Не примерещился ли мне какой-то шум? Вот, теперь я услышала его отчётливо – скрип. В следующее мгновение распахнулась двустворчатая дверь, и в комнату вошёл человек, неразличимый в темноте.

– Привет, Анна. – Человек приближался, пока не попал в световой круг лампы. Реджинальд теперь имел лишь отдалённое сходство с Кеном-женихом: его нос и по прошествии недели всё ещё был опухшим и тёмным. – Да, он сломан, если ты хотела об этом спросить, – сказал он. Ярость в его голосе была несколько приглушена этой гнусавостью, но гневный блеск в глазах оставался непогашенным.

– Ты сильно рискуешь, оставаясь здесь, – сказала я.

– Не так сильно, как ты, вламываясь сюда.

– Ты этого ждал, – отметила я очевидное.

– Разумеется. Для того я и остался. – Он злобно ухмыльнулся: – Можно сказать, я выставил тебе ловушку, и ты в неё попалась, как Бэмби.

Он подошёл ко мне, и тут я увидела у него в руке большой, опасно блеснувший нож.

– На сей раз тебе не уйти.

– Ну, помечтай, – сказала я, схватив с письменного стола и швырнув в него тяжёлое пресс-папье. Конечно, попала я только в глобус, который стоял в добрых полутора метрах от Реджинальда. В метании я всегда была катастрофически слаба.

Но я ведь только для того и сделала этот бросок, чтобы выиграть мгновение для бегства. Длинным прыжком я переметнулась через обломки стекла к двери (ну хорошо, прыжок был не очень длинный, иначе он мог бы оказаться таким же неточным, как и мой бросок пресс-папье) и помчалась в сторону улицы. Резкая боль от моей правой ступни отдавалась вверх до самого колена. Должно быть, я опять порезалась о стекло, и результат оказался очень неприятным. Вдобавок ко всему я то и дело обо что-нибудь спотыкалась, потому что бежала вслепую в темноте, ведь лампу я не прихватила, а от уличного фонаря здесь, позади дома, было мало толку. Кепи я обронила, коса болталась туда и сюда, а пряди, выбившиеся из неё, свисали на лицо. Стиснув зубы, я пыталась унести ноги, но всё же, добежав, наконец, до улицы и хромая по неровной мостовой, я уже слышала за собой топот каблуков Реджинальда – и этот топот быстро приближался. Через пару секунд он настиг меня, грубо схватил за косу, рванул назад и швырнул на землю. Лицо, искажённое яростью, нависло прямо надо мной.

– Теперь тебе не поможет ничто, – с издёвкой прошипел он. – Даже твой Старейшина, этот Хосе. И твоя дурацкая маска тебе не пригодится.

Занесённый вверх нож со свистом обрушился на меня.

– Помогите! – успела я крикнуть – и в следующее мгновение очутилась в другом месте. Поначалу я считала, что погибла. Должно быть, Реджинальд зарезал меня, и теперь я очутилась там, куда попадаешь после смерти – не знаю уж, где это. Может быть, что-то вроде ничьей земли между небом и преисподней, пока высшая власть не определится с твоей конечной целью.

Потом я заметила, что падаю сквозь шахту времени. И на сей раз я догадывалась, что это не сон, а кромешная, голая реальность. Свистящий сквозняк из бездонной глубины, всепожирающий ужас, что подстерегал меня внизу, – всё это было настоящим. И пронзительный крик, который я исторгла и от которого стало больно в горле, так я напрягла свои голосовые связки. Я действительно закричала, и услышала отзвук – как эхо из дальнего времени.

Потом я различила, помимо страха и ощущения падения, ещё что-то другое – чьё-то утешительное присутствие, которое показалось мне знакомым.

– Побереги нервы, – донёсся откуда-то голос Хосе. – И прекрати, наконец, орать, этим ты ничего не изменишь.

– Но ведь это здесь – настоящее! – проверещала я.

– Конечно настоящее. – Он появился рядом со мной, падая так же, как и я, повернув ко мне своё морщинистое лицо. Одежда его трепетала на ветру, и на его чёрной глазной повязке оседали кристаллы льда. – Поэтому ты должна сосредоточиться, чтобы вовремя отсюда выбраться, иначе ты знаешь, что тебя ждёт внизу.

О боже. Первобытный хаос, бармаглот.

– Как я вообще сюда попала? – крикнула я. Но потом предпочла сама ответить себе мысленно на этот вопрос, не тратя время на ожидание объяснений Хосе. Маска привела меня сюда. Или, вернее, моё подсознание в комбинации с маской. Оно назначило мне во спасение Хосе перед лицом неминуемой гибели – вероятно, потому, что Реджинальд упомянул его имя. И потому что у меня больше не оставалось времени на какие-то другие размышления.

Кипящая пучина времени уже потянула меня к себе. Если до этого я падала скорее кружась, как осенний лист, то теперь вдруг ускорилась, что-то увлекало меня в глубину. Холод объял меня, частички льда на моей коже смёрзлись в сплошной панцирь и сковали мои движения.

– Помогите! – снова крикнула я.

– Камни, – крикнул откуда-то сверху Хосе. – Это последние ворота!

Но его голос заглох, словно шёпот в урагане, я неслась навстречу бармаглоту, сейчас меня всосёт его смертельное ледяное дыхание, а вместе со мной – и все времена, что ещё остались. За исключением 1813 года, но он был отдалён на световые годы, отрезан от потока времени и находился вне моей досягаемости. Но хотя бы Себастьяно был там защищён, у него был шанс жить дальше. При условии, что это не противоречит планам того, кто выбрал этот период времени в качестве сцены для перфоманса своего принца.

Мысль, что кто-то мог снова посягнуть на жизнь Себастьяно – по крайней мере, всего неделю назад Кен-жених пытался его убить, – высвободила во мне какие-то резервы. Меня переполнило яростное сопротивление, и я попыталась воспротивиться смертельной силе тяги из бездны. Пока во мне оставался ещё хоть один вздох, я не могла допустить, чтобы с Себастьяно что-то случилось! Я рвалась назад!

– Отпусти меня! – прошептала я. Может быть, и не прошептала, а лишь подумала, ведь мои голосовые связки давно замёрзли, как и мои глаза, губы и всё остальное во мне.

– Анна! Всё хорошо! Я с тобой! Это лишь сон!

Голос Себастьяно дошёл до меня словно сквозь густой туман. Тёплая ладонь погладила меня по лицу. Я контуженно открыла глаза, и все сомнения пропали: Себастьяно склонился надо мной, и я лежала в его кровати. То, что это его кровать, а не моя, я определила по картинам над камином. Картины были от мистера Тёрнера. Одна из них представляла собой небольшой водный пейзаж, а на второй был мой портрет, на котором я была не так напугана, как на другой картине мистера Тёрнера. На маленькой подставке у кровати горел тусклый ночник. Себастьяно велел зажигать его на ночь на тот случай, если ему понадобится встать – чтобы при этом не разжигать специально лампу. Ему это пока было трудно из-за раны.

– Откуда ты вдруг тут взялась? – спросил Себастьяно. – И что это за вещи на тебе? Боже, да ты же насквозь промёрзла! Ты что, была на улице?

Я снова очутилась в правильной жизни. Маска вернула меня сюда.

– Тебе не обязательно знать, – пробормотала я, обеими ладонями проглаживая себя по всему телу, но там, где только что была толстая корка льда – по крайней мере, так это ощущалось, – я нащупывала лишь нормальную, пусть и сыроватую, одежду.

– Почему ты выходишь из дома среди ночи? – продолжал свой натиск Себастьяно. – И не рассказывай мне, что ты просто вышла прогуляться.

Эх, а ведь это была бы идеальная отговорка. Маленькая прогулка из-за бессонницы, а потом спонтанное отклонение в его кровать, потому что я почувствовала себя такой одинокой. Выдать ему правду было делом невозможным. Врач сказал, что выздоровлению может навредить любое волнение. Но Себастьяно обладал одной беспокойной способностью – считывать враньё у меня с лица. В этом случае дошло даже до того, что он узнал правду ещё до того, как я успела сформулировать какую-нибудь увёртку.

– Ты сделала прыжок! – сказал он. Его голос звучал хрипло от ужаса. Он сунулся в карманы моих брюк. Сперва в один, но там не было ничего, кроме ключа от дома, а потом во второй, где находилась маска. Он достал её и уставился на неё так, словно она могла его укусить. – Что ты сделала?

Что-то всё это время дребезжало как безумное. Я лишь теперь, с опозданием, поняла, что стучали мои зубы.

– Я немедленно хочу знать, что произошло, Анна.

– Врач сказал, что тебе нужен покой, а всякий стресс может тебе повредить.

– Ты имеешь в виду стресс, вызванный тем, что я просыпаюсь среди ночи оттого, что ты лежишь рядом в одежде Седрика и взываешь о помощи?

Телесно Себастьяно, конечно, пострадал от пули, но его рассудок не оставлял желать лучшего. Мне даже не понадобилось много объяснять, он без усилий всё срифмовал самостоятельно.

– Ты была в доме Реджинальда, – твёрдо сказал он.

Я лишь молча кивнула, тщетно пытаясь унять дрожь, охватившую всё моё тело.

– И потом он тебя настиг, из-за чего тебе пришлось совершить прыжок.

Я опять кивнула.

– Он напал на тебя?

– С ножом, – сдалась я. – Но я прыгнула до того, как он смог меня задеть.

Лицо Себастьяно закаменело от ярости, причём я не могла определить, гневится он на меня или на Реджинальда.

Но хотя бы он не догадался, что я прыгнула не прямо к нему, а сперва угодила в поток времени и чуть было не попала в пасть бармаглота. Вот это и впрямь было бы для него стрессом. Притом что мне, оглядываясь назад, происшедшее всё больше казалось злым кошмаром, а может, и действительно было им. Но в данном случае – так или иначе – было совершенно лишне тревожить этим Себастьяно.

– По крайней мере, маска теперь снова у меня. – Этим я, как обнаружилось, была горда. Моя дрожь успокаивалась, а зубы перестали стучать.

– Я хочу выслушать все подробности, – мрачно сказал Себастьяно.

Я с трудом села в постели и несколько раз глубоко вздохнула, а потом поведала ему краткую версию моих ночных приключений. После этого Себастьяно больше не гневался, а стал задумчив. Мы сидели рядом на кровати, опершись на спинку изголовья. Он обнял меня здоровой рукой и время от времени рассеянно поглаживал мои бёдра, думая о своём.

– Всё это мне не нравится, – сказал он наконец.

– О, мне тоже это не особо нравится, – быстро согласилась я, испытывая облегчение, что он на меня не сердится.

– Я имею в виду другое.

– О. И что именно?

– А тебе не кажется странным, что ты так легко попала в его дом?

– Да я и сама этому удивилась, – призналась я. – Но я думала, что мне просто повезло. Должно же когда-то и везти.

– Так много везения, что потом ещё и маска оказалась в первом же ящике стола?

– Ну, ящик был уже третьим. – Я наморщила лоб: – Но верно, всё действительно шло гладко как по маслу. Пока не появился Реджинальд.

– Этот тип тебя ждал.

Тут он однозначно был прав. Да Реджинальд и сам в этом признался. Следовательно, маска была лишь наживкой, чтобы приманить меня.

– Одного не понимаю, – заметила я. – Почему он допустил, чтобы я украла маску? Ведь он же мог убить меня сразу, как только я вошла через дверь террасы.

– Он не собирался тебя убивать, – сказал Себастьяно. – Он только сделал вид. При этом речь шла совсем о другом, и для этого он должен был допустить, чтобы ты забрала маску.

Я ошарашенно повернулась к нему:

– Ты думаешь, он хотел, чтобы я совершила прыжок?

– Безусловно.

– Но почему?

– Если бы я знал, мы бы точно продвинулись на шаг вперёд.

Я задумчиво вертела маску в руках, ощупывая мягкую ткань. На ощупь она была такой безобидной, а по виду и того безобиднее. Как вполне нормальная, теперь слегка помятая карнавальная маска из бархата, с красивым золотым шитьём, изящной бахромой и укреплёнными краями. И всё же ей были присущи какие-то непомерные силы. Я всё ещё не знала, почему именно я получила эту маску, равно как и дар заранее узнавать о грозящей опасности. Когда-то, в начале моей работы в качестве стража времени, я спрашивала Себастьяно, какая роль мне отводится во всём этом. Он тогда помедлил с ответом и сказал, что, может быть, я что-то вроде Джокера.

По крайней мере, мы больше не знали никого с этим странным зудом в затылке (хотя теперь этой способности не было и у меня). И что касалось маски – я знала лишь одну персону, у которой тоже была такая вещь. Девушку по имени Кларисса, с которой я познакомилась в 1499 году. Подробностей она мне, правда, не рассказывала, я знала лишь, что она провалила одно важное задание и оказалась недостойна этой маски, из-за чего ей пришлось на долгие годы застрять в пятнадцатом веке. В итоге она спасла мне жизнь и тем самым всё же получила шанс снова вернуться в своё время, в 1793 год. Но она предпочла остаться в 1499-м, потому что влюбилась в тамошнего посыльного. С тех пор я больше о ней ничего не слышала, но надеялась, что они были счастливы вместе.

Я заметила, что потерялась в воспоминаниях, и заставила себя сосредоточиться. Почему Реджинальд хотел, чтобы я совершила прыжок?

– Я мог бы себе представить, что он просто хотел посмотреть, работает ли маска, – сказал Себастьяно, словно прочитав мои мысли. – Это было бы вполне мыслимо. Наряду с парой других возможностей, о которых я ещё должен подумать. Сейчас пока что в голове у меня путаница.

Он был прав. Всё было так запутано! Я подавленно смотрела на голубоватое пламя маленького ночника. Даже если всё это дело с бармаглотом и Хосе в потоке времени было лишь ужасным кошмаром (на что я сильно уповала!) – мой страх ощущался, несмотря на это, очень уж реально.

– Что же нам теперь делать? – уныло спросила я. – Ведь что-то же надо делать!

– В любом случае больше ничего не делай без меня, – Себастьяно повёл раненым плечом и тихонько застонал: – Силы небесные, когда уже, наконец, я смогу нормально владеть рукой! С какой радостью я бы взялся за этого негодяя! Может, завтра мне следует нанести ему маленький визит. Только на тот случай, если он ещё там.

– Об этом можешь забыть сразу. Ты должен поберечь себя. Врач сказал, что самое меньшее две недели ты должен избегать любых усилий.

– Любых? – Он посмотрел на меня. Его глаза поблёскивали. – А как ты смотришь на то, чтобы снять с себя этот прикид и запереть дверь?

– Не знаю… У тебя же ещё болит плечо!

– Итальянец не ведает боли.

– А разве это говорится не об индейцах?

– Piccina, я уже целую неделю сплю один и чувствую себя страшно одиноким.

Я очень легко могла это понять. Я сама чувствовала себя ужасно одинокой. А против его интонации «латинского любовника» я никогда не могла устоять.

– Ну, хорошо. Но только поласкаться!

Во сне у меня было очень странное видение. Я стояла перед картиной мистера Тёрнера, на которой был изображён каменный круг Стоунхенджа. Высокие каменные колонны возносились в тёмную ночь, но вдруг среди них возникло какое-то движение. Присмотревшись, я увидела, что это человеческая фигура. Она бежала к каменному кругу.

Странно, подумала я. Это ведь всего лишь картина. Как фигура может в ней двигаться? Но это было ещё не всё: когда фигура приблизилась и стала отчётливее, я увидела её лицо. Оно было моё собственное! И я не просто бежала, я неслась на пределе сил. И при этом время от времени оглядывалась через плечо назад, как будто за мной гнались. Я в моём сне тоже непроизвольно оглянулась, но там была лишь смутная темнота. И всё же у меня было чувство, что меня преследует некая грозная сила.

«Ворота! – пронеслось у меня в голове. – Мне надо к порталу времени! Всё зависит от того, добегу я до него или нет».

Мне вдруг почудилось, что во мне что-то порвалось, и я почувствовала, как очутилась внутри картины. Передо мной высились пугающе реальные каменные глыбы высотой с дом, загораживая мне дорогу. А за мной по-прежнему гнались. Смутная угроза превратилась в чувство непосредственной опасности. Если я не успею добежать до портала, то всё погибло!

Краем глаза я заметила движение. Но поздно. Сейчас меня схватят.

Задыхаясь, я проснулась и огляделась. Всё это мне лишь приснилось. Но чувствовалось по-прежнему так невероятно реально, как и при моём падении в шахту времени. И это было ещё не всё: что-то подталкивало меня встать с кровати и пойти в соседнюю комнату – мою спальню, – где висела эта картина, внутри которой я только что побывала во сне. Я попыталась устоять против этого побуждения и просто продолжить спать, но ничего не вышло.

Рядом со мной лежал Себастьяно. Он повернулся на здоровый бок, зарывшись половиной лица в подушку. Несколько волнистых прядей падали ему на лоб и на висок, он простонал во сне. Было очевидно, что ему больно, потому что лицо его исказилось. Я мягко убрала у него с лица волосы и поцеловала его в щёку, потом зажгла свечу от пламени ночника и прокралась через коридор в свою комнату. Когда я туда вошла, откуда-то донеслось дуновение ветра и задуло свечу. Однако я очутилась не в темноте, потому что поблизости был источник смутного света. Свет исходил от картины, висевшей на стене напротив моей кровати и изображавшей сцену в Стоунхендже, только что приснившуюся мне. Я всматривалась в собственное лицо, в мои испуганно распахнутые глаза. Позади моего изображения высились нарисованные каменные блоки, тёмные, слившиеся с темнотой. Между ними тлел зловещий свет. Словно притянутая магическими нитями, я подошла к картине и протянула к ней руку, однако не успели мои пальцы коснуться мерцающего полотна, как свет исчез. Всё, что от него осталось, было лишь матовым отблеском, рефлексом, вызванным ночником позади меня. Я стремительно повернулась и тихо вскрикнула, но то был лишь Себастьяно, который шёл вслед за мной. Он стоял, слегка пошатываясь и держась за дверной косяк.

– Тебе не следовало вставать! – воскликнула я.

– А с тобой-то что творится? Ты не можешь спокойно спать, как это делают все люди?

Я растерянно ответила на его взгляд и после этого снова уставилась на картину. Она выглядела как обычно.

– Я… я видела странный сон…

– Ты постоянно видишь странные сны. – Он вздохнул и протянул мне руку: – Идём в постель.

Я без слов оперлась на его руку и вернулась с ним в его спальню. Остаток ночи я проспала крепко и без сновидений. И когда проснулась, точно знала, что мне делать.

Первым делом я узнала в энциклопедии, где находится Стоунхендж. Вблизи Эймсбери, в захолустье к северу от Сейлсбери в графстве Уилтшир.

– Сколько времени понадобится, чтобы доехать до Эймсбери? – осведомилась я у мистера Фицджона.

– Ну, я бы сказал, на всё про всё уйдёт два дня пути. А позвольте спросить, не планирует ли миледи туда отправиться? Может, мне велеть заложить экипаж для долгой поездки?

– Это было бы очень кстати. Ах да, и велите, пожалуйста, сейчас же позвать Джерри, я хочу обговорить с ним некоторые детали.

По глупости я сделала ошибку и рассказала о моих планах Себастьяно, когда составляла ему компанию за поздним завтраком. Лучше бы мне было держать язык за зубами, потому что он был невыспавшийся, в дурном расположении духа, и у него болело плечо. Микс принёс наверх поднос с больничной едой и чайником и бросал на меня ядовитые взгляды, потому что я опять зависаю в спальне его господина, так нуждающегося в покое. С величественно-негодующей миной он принялся начищать камзолы, пока Себастьяно не приказал ему набрать ванну и подготовить всё необходимое для бритья.

Я в нескольких словах объяснила Себастьяно свои намерения.

– Ты, разумеется, не можешь поехать со мной, – заключила я. – Для такой поездки ты ещё не в форме.

– Забудь об этом, – немедленно ответил он. – Я тебе уже говорил, чтоб ты ничего больше не предпринимала одна.

– Я хочу только посмотреть. Тем более что я поеду не одна, а с Джерри. Я с ним уже говорила, он сказал, что нет проблем. Он знает дорогу на Эймсбери. Да не так уж это и далеко. Я очень быстро обернусь.

– Нет, – твёрдо сказал Себастьяно. – И это моё последнее слово.

На этом месте нашего разговора вернулся Микс с подогретой водой для бритья, что было мне весьма кстати, потому что у меня не было охоты спорить с Себастьяно. А до этого дело дошло бы непременно, поскольку я совсем не была готова откладывать мою поездку в Эймсбери. Я просто знала, что должна там быть послезавтра ночью. Возможно, эта внутренняя уверенность была связана с тем, что будет ночь полнолуния. Это, может быть, был наш единственный шанс найти потайную дверь. По этой причине я коротко и решительно договорилась с Джерри, что он подъедет за мной сразу после обеда. Тогда мы сможем часть пути проехать до наступления темноты и найти пристанище на ночь, чтобы завтра ещё днём добраться до Эймсбери, что даст мне возможность тщательно изучить окрестности Стоунхенджа и спокойно дождаться в каменном круге восхода луны.

Таков, во всяком случае, был план. Однако я не учла трудности, которые меня поджидали. Одной из них была Бриджит. Когда я поставила её в известность, что два дня не буду нуждаться в её услугах, у неё началась паника средней силы.

– Я ей надоела, – довольно громко шептала Бриджит, выходя из комнаты. По голосу было слышно, что её душат слёзы. – Останусь без крыши над головой, и мне придётся оказывать внимание противным мужчинам, чтобы как-то выжить. Может быть, даже противному груму Жако, который хочет дать мне три гинеи, если я его послушаюсь. А такой красивый и благовоспитанный мужчина, как Микс, на меня и не взглянет. Всё его внимание посвящено блестящим сапогам милорда. – Бриджит смолкла, но лишь для того, чтобы исторгнуть вздох, полный дрожи. – Как же она может так просто выставить меня за дверь? Неужто она не догадывается, что она мне причинит этим? Это же будет конец для меня!

Я бы с удовольствием сделала что-нибудь, чтобы наконец прекратить этот её невроз, но мне не приходило в голову подходящего способа. Кроме того, у меня не было времени. Джерри, наверное, уже ждёт внизу. А мне ещё нужно сделать необходимые распоряжения перед отъездом, чтобы Себастьяно не обратил внимания на моё отсутствие.

Разумеется, он заметит, что меня нет, но чем позже это случится, тем лучше. В идеале он должен хватиться меня завтра, когда уже не пустишься в погоню: пока он будет меня догонять, я уже буду на обратном пути. И он сразу увидит, что ему лучше всего остаться в постели и поберечь себя.

Я нетерпеливо озиралась в коридоре, ожидая случая столкнуться с Миксом.

– Ах, мистер Микс, как хорошо, что я вас случайно встретила, как дела у его светлости? Он ещё в ванне?

Микс немедленно водрузил на лицо своё выражение «ни за что». Он очевидно боялся, что я снова хочу обременять Себастьяно своим присутствием, поэтому свысока сообщил мне, что его светлость соизволит почивать, поскольку купанье сильно утомило его.

– Какое-то время нельзя тревожить его светлость, – добавил он, немного смягчившись.

– Тем лучше, – рассеянно пробормотала я.

– Что, простите?

– О, я хотела сказать, ему уже гораздо лучше, – быстро спохватилась я. – По крайней мере, лучше, чем вчера. Только вот купаться ему не следовало бы, рука ещё болит.

А ещё лучше было то, что Себастьяно спит. По крайней мере, я могла исчезнуть незамеченной.

– Если его светлость спросит обо мне, то я договорилась о встрече в Сити, выпить чаю, – заявила я. – И сегодня вечером я хочу пойти в Оперу, так что вернусь поздно.

– Я передам это его светлости, если ему вдруг потребуется общество миледи, – ответил Микс церемонным тоном.

Придурок. Я действительно не могла понять, чего в нём находит Бриджит. Ну хорошо, выглядит он неплохо, если не замечать его надутого важничанья. И если не обращать внимания на его усы, которые никуда не годились – закрученные кверху и напомаженные ради стойкости, чистая мерзость. Но в эту эпоху людям такое нравилось. И зубы у него производили благоприятное впечатление, белые и ухоженные. Кроме того, у него были красивые кисти рук, с аккуратно подстриженными ногтями и элегантной формы пальцами, которые с сомнамбулической точностью нащупывали каждую пушинку на бархатных брюках Себастьяно и удаляли её прочь.

Микс заметил, что я смотрю на его руки, и с недоумением сам принялся их разглядывать, а потом просто сцепил их за спиной.

– Могу я ещё чем-то служить миледи?

– О, нет, всё в порядке, мне и самой уже пора. – И оставила его, направившись к лестнице. Мельком оглянувшись, я увидела, что он смотрит мне вслед, озадаченно наморщив лоб.

Моё облегчение оттого, что я так элегантно решила самую большую проблему отъезда, быстро улетучилось, потому что Джерри так и не появился. Я какое-то время ждала перед домом, потом снова вернулась внутрь и с тревогой посмотрела на напольные часы в холле. Было четверть третьего. Джерри должен был подъехать за мной на дорожном экипаже ровно в два.

– Могу я чем-нибудь помочь миледи? – Бесшумной бело-серой тенью на заднем плане возник мистер Фицджон, глядя на меня вежливо-вопросительным взглядом. Я обеими руками обхватила ручки моей небольшой дорожной сумки. По каким-то причинам я почувствовала потребность довериться ему и рассказать, почему я хотела поехать в Эймсбери, но, разумеется, ему не было до этого никакого дела.

– Джерри должен был забрать меня в два часа, – информировала я его. – Не пошлёте ли вы Седрика сбегать в конюшню и узнать, почему Джерри задерживается?

– Конечно.

После этого я нетерпеливо ждала десять минут, пока вспотевший от быстрого бега Седрик не вернулся и, запыхавшись, не поклонился мне:

– Джерри нет.

– Как это нет?

– Ну, его там нет. Жако говорит, что Джерри куда-то скрылся.

– Не может же он исчезнуть просто так!

– Но Жако так сказал.

– И что именно сказал Жако? – вмешался мистер Фицджон со строгой интонацией.

Седрик снова поклонился:

– Сэр, он говорит, что какой-то посыльный передал Джерри записку, после чего Джерри, не говоря ни слова, скрылся и больше не вернулся.

– Должно быть, он получил какое-то серьёзное известие, – решил мистер Фицджон. – На Джерри не похоже, чтобы он просто так сбегал со службы, никого не предупредив.

Я смотрела на это точно так же и уже пустилась в самые дикие предположения.

– Пусть Жако подъедет за мной на одноколке и отвезёт меня к книготорговцу мистеру Скотту, – распорядилась я.

Седрик поклонился в третий раз и натянул поглубже кепи перед тем, как побежать назад к конюшне.

– Если вам нужна моя помощь, миледи, пожалуйста, высказывайте ваши желания немедля, – предложил мистер Фицджон, глядя на меня внимательно и немного встревоженно.

Я лишь молча кивнула и в беспокойстве ждала, когда подъедет Жако. Ему пришлось ещё раз подробно рассказать мне, как произошла передача послания Джерри, но ничего, кроме того, что Седрик уже сообщил, я не узнала.

– Нет, Джерри действительно ничего не сказал, – подтвердил Жако. – Ни слова, провалиться мне на этом месте. Просто снялся и ушёл.

Пресловутого послания Жако не видел, не говоря уже о том, что и читать не умел. И нет, рассыльного парнишку он тоже не знал, то был всего лишь мальчишка из пенни-почты, их таких по городу бегает множество.

Жако обнажил свои беззубые челюсти в обходительной улыбке и помог мне забраться в экипаж. Прежде чем закрыть за мной дверцу и сесть на облучок, он дружелюбно осведомился о самочувствии – как моём, так и мисс Бриджит. Я рассеянно пробормотала что-то в ответ, и ему пришлось этим удовольствоваться. Во время нашей поездки на Бонд-стрит мои мысли непрерывно кружили вокруг вопроса, что же случилось с Джерри.

Как только я вошла в магазин мистера Скотта, он захромал мне навстречу. Он был бледнее обычного, а лицо казалось слегка искажённым. Кажется, у него были сильные боли. Меня снова охватило настойчивое желание как-то помочь ему. Было просто нечестно, что путешественники во времени не имели права принести с собой медикаменты.

– Миледи! Чему я обязан вашему приходу? Разве вы не должны уже быть на пути в Эймсбери? И где Джерри? Снаружи при карете?

– Называйте же меня просто Анна, – попросила я. – Когда мы одни, мы можем опустить эти формальности. А пришла я, потому что надеялась найти Джерри здесь.

– Найти? – повторил мистер Скотт. – Разве он не с вами?

– Нет, он куда-то исчез.

– Исчез? – Мистер Скотт покачнулся, потому что слишком резко перенёс свой вес на покалеченную ногу. Он быстро ухватился за полку. – Но куда?

– Я знаю только, что в каретном сарае он получил какое-то послание и после этого ушёл. Он должен был заехать за мной в два часа, но так и не появился. Мы хотели ехать в Эймсбери.

– Он говорил мне о ваших планах, – подтвердил мистер Скотт. Его черты омрачились страхом и тревогой. – Утром он ненадолго забегал ко мне, чтобы захватить свои вещи для ночлега и взять немного денег. И вдруг исчез?

– Должно быть, что-то случилось, – уже не сомневалась я.

Лицо мистера Скотта напряглось:

– Я думаю, его кто-то выманил этим посланием.

– Но почему? – Я в ужасе смотрела на старого книготорговца. Рука, которой он всё ещё держался за полку, сильно дрожала.

– Чтобы вы не поехали в Эймсбери.

О боже. Неужто он считал, что кто-то мог бедного Джерри… Нет. Я запретила себе даже думать об этом, так было страшно.

– Я молю бога, чтобы с ним ничего не случилось. – Голос мистера Скотта дрожал так же, как и его руки. – Он – это всё, что у меня есть. Вся моя жизнь.

У меня по телу пробежал озноб.

– Что же мне теперь делать? Не лучше ли будет отказаться от этих планов и не ехать в Стоунхендж?

– Нет, – ответил мистер Скотт со всей определённостью. – Вам надо туда. Тем более теперь. Я уже знаю, что это имеет огромное значение для вашей миссии – при полнолунии оказаться у каменного круга.

– Вы это знаете? – Я ответила недоверием на решительный взгляд мистера Скотта. – И откуда же? – Меня пронзил луч надежды: – Неужто у вас был контакт с Хосе? Он был здесь? Он как-то дал о себе знать?

– Нет, я ничего не слышал о мистере Маринеро. Но я кое-что обнаружил. Знак.

– Знак? – переспросила я непонимающе.

Он кивнул:

– Если бы вы не пришли, я бы привёз его вам на Гросвенор-сквер. Идёмте, он у меня там. – Он захромал впереди меня в подсобную комнату. Его деревянная нога глухо споткнулась о порог. Он чуть не упал, так он спешил. В маленькой подсобке позади магазина было тепло. Солнце светило в два узких окна и разогрело воздух. В собачьей корзинке рядом с потёртым диваном спала Тилли. Когда я вошла в подсобку вслед за мистером Скоттом, она открыла один глаз и устало глянула на меня. Из-под кресла выкатился коричневый мохнатый колобок и с восторгом прыгнул мне под ноги.

– Сизиф! – Я невольно нагнулась и подняла на руки радостно повизгивающего щенка. – Да ты подрос! Неужто для тебя так и не нашлось нового дома?

Мистер Скотт вздохнул:

– Одна соседка хотела его взять, но ей пришлось внезапно уехать в Эксетер, потому что заболела её мать. И пришлось ему тут остаться, что для нас, по правде сказать, обременительно. Миссис Симмонс уже измучилась с Сизифом. Ну да, а от меня толку… – Он указал на свою деревянную ногу, прежде чем взять с полки сложенный лист пергамента и сесть с ним за стол. – Придётся мне предложить миссис Симмонс отдать Сизифа какому-нибудь отловщику собак.

– И что тогда с ним будет? – с беспокойством спросила я.

– Он очень живой и умный, из него получится хорошая сторожевая собака.

Я пришла в ужас. Я уже видела в городе нескольких сторожевых псов. Это были злые собаки, которых держали в ужасных условиях, и радиус их движения достигал лишь конца гремящей цепи.

– А если не удастся сделать из него сторожевого пса?

Мистер Скотт грустно пожал плечами:

– Я не могу оставить его у себя. Здесь некому его выгуливать. До сих пор за ним ухаживал в своё свободное время Джерри, но пока его нет… – Окончание фразы тревожно повисло в воздухе.

Сизиф уткнулся в меня своим влажным носом. Я заглянула в его большие тёмные глаза и пропала.

– Я возьму его, – объявила я.

Лицо мистера Скотта посветлело:

– Этим вы окажете нам большую услугу!

– Да я с удовольствием. – Со щенком на коленях я села к столу и со смешанным чувством смотрела, как он разворачивает пергамент и придвигает ко мне.

– Вот, смотрите.

Знак. Я заметила, как крохотные волоски у меня на затылке встали дыбом. На том самом месте, где раньше я всегда ощущала зуд, когда мне грозила опасность. Это было не то же самое, даже близко не то, а всего лишь слабое подобие прежнего чувства. Однако для того, чтобы узнать, каким зловещим и внушающим страх было лежащее передо мной изображение, не требовалось особого дара. Пергамент был старый и помятый. По углам он слегка обгорел, как будто кто-то пытался его поджечь, а потом передумал. Кое-где на листе рисунок размазался, но все детали были отчётливо видны: на рисунке был изображён Стоунхендж – или как минимум его часть. Мрачная конструкция с высокими каменными колоннами, установленными по две и перекрытыми сверху третьим лежачим камнем. Ворота из камня. И, может быть, ворота в вечность. Для меня не было сомнений: там находились те ворота, которые мы искали. Последние, что ещё оставались. На чёрном ночном небе висела бледная полная луна, а на переднем плане был изображён один предмет, который казался небрежно нарисованным с краю.

Кошачья маска.

– Откуда у вас этот рисунок? – сипло спросила я. Сердце у меня колотилось. Я машинально гладила Сизифа по шелковистой голове и едва замечала, что он пытается радостно лизнуть мне руку.

– Это самое странное, – сказал мистер Скотт тоже охрипшим голосом. – Он пришёл ко мне по почте.

– Вы знаете, кто отправитель?

Мистер Скотт отрицательно помотал головой:

– Я смог лишь разузнать, что это послание поступило давно, но с конкретным указанием доставить его сегодня.

Меня переполняла надежда.

– Это наверняка от Хосе! Указание, которое он нам оставил!

– Я тоже так предполагаю. Отсюда и мой вывод, что вы должны быть там в предстоящее полнолуние. – Мистер Скотт стал ещё бледнее. Его отчаяние можно было пощупать руками. Страх за Джерри тяжело угнетал его. Я бы рада была ему как-то помочь или утешить, но я сама не знала, что произошло. Тем не менее у меня набралось несколько слов ему в успокоение.

– Всё будет хорошо, – утешала я. – Хосе найдёт способ исправить дело. Он позаботится о том, чтобы Джерри вернулся. Это точно.

Однако, когда я чуть позже возвращалась на Гросвенор-сквер со свёрнутым пергаментом и коробкой под мышкой, моей уверенности поубавилось. Трудности, которые к этому времени громоздились передо мной, складывались во всё более высокую гору.

– Из коробки что-то пищит, – заметил Жако, помогая мне выйти из экипажа у дома. – Мне кажется, там сидит щенок.

Я не удостоила его ответом на это остроумное умозаключение. Вместо этого я задала ему мучивший меня вопрос:

– Жако, а вы уже были когда-нибудь в Эймсбери?

Он наморщил свой и без того морщинистый лоб:

– Где?

– В Эймсбери.

– Никогда в жизни, – объявил он.

– Зато я был! – прогремел у меня за спиной трубный глас. Я вздрогнула. Ещё и это. С вымученной улыбкой я повернулась к графу Кливли.

– Джордж! Что такое? Откуда вы вдруг взялись?

Он показал на свою кичливо большую карету:

– Хотел засвидетельствовать вам моё почтение, дорогая леди Анна. Был здесь за последнюю неделю много раз, но мне всегда отвечали, что вас нет дома. Какая счастливая случайность, что вы как раз подъехали. Чёрт возьми, а не собачка ли в этой коробке? И чего вы хотите в Эймсбери?

Я разглядывала его с осторожной надеждой. Может, это было решением моей самой неотложной в настоящий момент проблемы.

– У меня там дела. Но это… секретно.

– Я вас отвезу, – сказал Джордж, не раздумывая. Важным жестом он поправил свою бархатную жилетку, расшитую орнаментом, и проверил на ощупь, ладно ли сидит его чудовищный галстучный узел.

– Мне надо быть там уже завтра вечером, – предупредила я.

– Что-что? – переспросил он, приложив к уху ладонь.

– Завтра вечером я должна быть уже там, – повторила я чуть громче. – До наступления сумерек! – И тут я вздрогнула оттого, что открылась дверь дома. Но то был всего лишь мистер Фицджон, вежливо ожидающий, когда я войду.

– Вся поездка без труда уложится в один день, – прикинул граф. – У меня есть превосходная четвёрка лошадей с экипажем, она вдвое быстрее любой почтовой кареты.

– Значит ли это, что достаточно будет выехать завтра утром?

– Несомненно. – Он окинул меня сияющим победным взглядом. – Я заберу вас здесь, как только пробьёт шесть. Тогда у нас даже будет время хорошо пообедать. – Он говорил так громко, что наверняка было слышно у последнего уголка площади. По крайней мере, мистерам Смиту и Уэсту, двум бывшим полицейским с Боу-стрит, которые по-прежнему преданно сопровождали меня повсюду и только что ездили за мной по пятам на Бонд-стрит. Сейчас они оба как бы случайно стояли и беседовали на расстоянии в несколько домов от нас, но я заметила, что они при этом зорко следили за Джорджем. Завтра утром мне надо будет что-то придумать, чтобы удрать от них.

– Джордж, говорите немного тише.

– Что?

Я прижала палец к губам, на что он понятливо кивнул.

– Молчу, как могила, и прибуду минута в минуту. Моя дорогая, бесценная Анна! Я готов ехать с вами на край света! И хотел бы, наконец, поговорить с вашим братом. Ну, вы знаете. Чтобы объясниться.

Улыбка восхищения, с какой он разглядывал меня, была мне неприятна, но ещё мучительнее для меня была та страсть, с какой он целовал мне руку. Хорошо, что Себастьяно этого не видел.

Что-то заставило меня глянуть на фасад нашего дома. Чёрт. Он как раз видел это. Бледный и явно ослабевший, он стоял у открытого окна своей спальни на втором этаже и смотрел на нас сверху с выражением, не сулящим ничего хорошего.

– К сожалению, я должна вас покинуть, Джордж. Мой брат уже ждёт меня. – Я вырвала у графа мою руку и улыбнулась ему с притворным сожалением.

Джордж проследил за моим взглядом и с сожалением цокнул языком.

– Я надеюсь, Фоскери выздоравливает. Какая мерзость вышла с этим Каслторпом. Никогда бы не подумал, что этот тип окажется таким коварным. Как хорошо, что он скрылся. А то пришлось бы мне самому его вызвать на дуэль. Ужасное происшествие. До сих пор не укладывается у меня в голове. Но я ведь уже писал вам, дорогая Анна.

И не раз. После дуэли Джордж наряду с напрасными попытками поговорить со мной передал для меня не меньше трёх писем, в которых уверял меня попеременно то в своём ужасе, то в стыде, то в участии. Не говоря уже о восхищении.

– Мне нужно идти, – сказала я как можно дружелюбнее.

Граф поклонился:

– До завтра, моя дражайшая Анна!

Я поспешно удалилась в дом.

– Где ты была? – спросил Себастьяно, когда я вошла в его спальню. Микс открыл мне дверь с недовольной физиономией и затем неохотно удалился, и то лишь по требованию Себастьяно, чтобы оставил нас одних. – И чего этот тип опять от тебя хочет?

Я подождала, когда закроется дверь за Миксом.

– Я думаю, того же, что и раньше, – правдиво ответила я. – Он мне поклоняется. Всё это безобидно, ты сам знаешь. Я ведь показывала тебе его письма.

– В этом всё и дело. Он только притворяется безобидным. Этаким влюблённым, навязчивым придурком. Если хочешь знать, он просто ищет любой возможности быть где-то поблизости от нас. Я ему не доверяю.

Моим первым импульсом было возразить ему, но прежний опыт в этом деле научил меня, что лучше не доверять никому, в первую очередь людям, которых мы и так уже подозреваем. Может, это было и не очень вероятно, но и не совсем исключено – то, что Джордж не вполне искренен. Его внезапное желание отвезти меня в Эймсбери могло иметь и иные мотивы, чем его поклонение. Может, мне лучше найти другую возможность, чтобы попасть туда? Силы небесные, как же всё осложняется!

– Почему бы тебе просто не сказать ему, чтобы он оставил тебя в покое? – продолжал Себастьяно.

Я была настолько расстроена, что не смогла удержаться от колкости:

– Так же как ты сказал Ифи, чтобы она оставила тебя в покое?

Себастьяно на это не поддался. Он разглядывал меня, нахмурившись.

– Мне не нравится, что ты так часто куда-то уезжаешь. Кен-жених может подстерегать тебя где-нибудь неподалёку. Или его сообщники. Должен быть хотя бы кто-то, кто работает вместе с ним. И теоретически это может быть каждый.

– Мистеры Смит и Уэст следуют за мной тенью, со мной ничего не случится.

– Пока ты их не перехитришь, чтобы в одиночку учинить какую-нибудь смертельно опасную акцию. – Он смотрел на меня, грозно сдвинув брови: – Анна, обещай мне, что ты не сделаешь этого ещё раз!

Я заметила, как жар подбирается к моим щекам. Сейчас я покраснею. Оставалась какая-нибудь миллисекунда до того, как Себастьяно уличит меня во лжи, но в дверь спасительно постучали.

– Войдите! – крикнула я с облегчением.

То была миссис Фицджон. Сделав чопорный книксен, она сообщила мне, что прибыла с визитом леди Уинтерботтом и что щенок сделал свои дела на обюссонский ковёр.

– Я сейчас приду, – ответила я, уже направляясь к двери.

– Щенок? Значит, ты была у мистера Скотта? – немедленно сделал вывод Себастьяно. Несколько обессиленно он опустился на край кровати. Ни от кого бы не ускользнуло, каким слабым он ещё оставался. – А ты не собиралась сама сообщить мне о том, что была там?

– Хм, я как раз хотела тебе рассказать, но ведь нам пришлось первым делом говорить о Джордже. И да, я взяла Сизифа. Но это лишь на время. – Меня мучила совесть, что я и впрямь утаивала от Себастьяно важнейшие факты, но я действовала так по крайней необходимости. Всё, что я могла рассказать – что Джерри исчез, что мне передали таинственный пергамент, что завтра утром я хочу поехать в Эймсбери с Джорджем, – только разволновало бы его. И, кроме того, привело бы к тому, что он поехал бы со мной, невзирая на своё состояние. Но как раз этого никак нельзя было допустить. Шов на ране мог разойтись от такой долгой и ухабистой поездки, и всё лечение пошло бы насмарку. Началась бы лихорадка – с теми последствиями, о которых я даже думать боялась. Ни за что на свете я не могла подвергнуть его такой опасности. Себастьяно не нуждался ни в чём так сильно, как в покое и отдыхе, и я позабочусь о том, что у него будет то и другое.

– Лучше всего будет, если ты ляжешь в постель, – посоветовала я.

Покидая комнату, я заметила, что он смотрит мне вслед, напряжённо размышляя. Почти так, будто не верил ни одному моему слову. И ведь для этого у него были все основания. У меня сжималось сердце, когда я спускалась вниз. Ответственность лежала на мне тяжёлым грузом. Как бы мне хотелось всё обсудить с Себастьяно! Но это было невозможно. Я должна была всё проделать сама, ведь если бы я посвятила его в дело, он бы не допустил, чтобы я поехала в Эймсбери без него. А если бы он поехал, это погубило бы его в нынешнем состоянии. Это была задача с единственным решением: он должен был остаться здесь. Итак, у меня не было выбора, я просто обязана была утаить от него мой план. Вот так всё было просто. И так сложно.

Я тяжело вздохнула, входя в маленький салон на первом этаже, где меня поджидала Ифи.

– Дорогая Анна! – она чмокнула воздух у моей правой щеки. Волосы её пахли вербеной, а на щеках сиял свежий румянец без малейшего применения румян. Её лавандово-синее платье было с иголочки новеньким, по крайней мере я его ещё не видела, как и подходящие по цвету перчатки из мягчайшей козьей кожи и маленькую шляпку с вышитыми цветами. – Надеюсь, ты чувствуешь себя хорошо, моя дорогая!

– Спасибо за беспокойство, – ответила я расстроенно. Собственно, у меня вообще не было времени с ней разговаривать. Мне срочно нужно было побеспокоиться о поездке в Эймсбери. Джорджу, к моему сожалению, нельзя было вполне доверять, а лишний риск в этой поездке мне был не нужен. – Я, к сожалению, не смогу поехать сегодня за покупками или на прогулку, – объявила я наперёд.

– Я приехала лишь справиться о здоровье твоего брата. И я ему кое-что принесла. – Она взяла свою котомку-ретикюль с подлокотника кресла, на котором только что сидела, и достала оттуда пакетик. – Это совсем свежие шоколадные конфеты. С миндальным грильяжем. Так, как он любит.

Откуда, чёрт возьми, известно Ифи, какие шоколадные конфеты любит Себастьяно? Не успела я и глазом моргнуть, как этот вопрос вырвался из меня в его первоначальном виде. Она удивлённо взглянула на меня:

– Откуда я это знаю? Да просто спросила у него, и он мне ответил.

– Когда?

Она покраснела.

– В тот вечер, когда… мы были вместе с ним в саду.

Ага. Сперва она осведомилась у него о любимых конфетах, а потом обнажила свой бюст. Я решительно взглянула на неё:

– У него сейчас нет времени на визиты. Он должен соблюдать постельный режим.

– В самом деле? Я только что встретила в холле Микса, и он сказал, что Себэстшен вполне одет и может принимать посетителей. И что ты, например, тоже постоянно бываешь у него.

Я негодующе распрямила плечи:

– Я его сестра!

– А я хорошая подруга, которая желает ему только добра. – Она меланхолически улыбнулась: – Видишь ли, Анна, после всего, что пережил твой бедный брат, ему просто необходима поддержка. Эта женщина, которую он любил в Карибике, она далеко. И к тому же она намного ниже его положения. Его будущее – здесь, в Лондоне, в городе его предков и в круге общества, к которому он принадлежит по праву своего положения. Ему делает честь то, что он так долго хранит ей верность, но со временем он поймёт, что у него ещё вся жизнь впереди. Жизнь, полная счастья.

Было ясно как день, к чему она клонит. Ифи планировала новую попытку наладить личную жизнь. Было очень глупо с моей стороны вразумлять её в этом пункте. Ифигения Уинтерботтом не сдаётся так быстро, наоборот, её девиз: теперь и подавно!

Она лучезарно улыбалась мне:

– Может, попросим Микса проводить меня наверх в кабинет? Я хотела бы передать конфеты Себэстшену лично в руки.

Моё терпение лопнуло. Как ни жаль мне было.

– Ифи, вот этого с тобой и Себэстшеном просто не может быть. Он не расположен к женщинам. – Вообще-то я сказала «голубой», но преобразователь, кажется, перевёл это достаточно понятно: Ифи поняла мгновенно.

Она раскрыла рот и сделала две попытки, прежде чем смогла что-то произнести.

– Не может быть! – потрясённо прошелестела она.

– Это так.

– Докажи!

Я уже готова была воспеть рвущий сердце романс о двоих мужчинах в стиле «Горбатой горы», но вовремя вспомнила, что в эту эпоху голубизна была далеко не политкорректной. Она была даже преступной и наказуемой. Поэтому я лишь строго объяснила:

– Кажется, ты забыла, что это запрещено. Поэтому тут вообще ничего не докажешь. Моему бедному брату с юности не оставалось ничего другого, как подавлять и скрывать свои наклонности.

– Подавлять… – повторила Ифи, заикаясь, явно шокированная.

– Вот именно, – продолжала я хладнокровно. – Как только какая-нибудь женщина начинает искать сближения с ним, это не вызывает у него ничего, кроме ужаса. Несмотря на это, он делает хорошую мину при плохой игре и иной раз даже изображает, что увлечён, так сказать, для маскировки. – Я твёрдо смотрела ей в глаза: – Не захочешь же ты всерьёз иметь такого мужа, который собственного камердинера находит привлекательнее тебя? Это я только для примера, – быстро добавила я, прежде чем она успела сделать из этого какие-то выводы. Дружелюбно, но решительно я забрала у неё из рук коробочку с шоколадными конфетами: – Я передам их ему с приветом от тебя. А теперь тебе, к сожалению, надо уйти, потому что у меня много неотложных дел. – Прежде чем она успела возразить, я подхватила её под руку и вывела из салона к входной двери. Она была всё ещё огорошена так, что не могла вымолвить ни слова, если не считать сдавленного «Adieu» на прощанье.

Меня стала мучить совесть, когда я увидела, как запуганно она шла к своей карете, но я утешала себя тем, что всё то враньё, которое я произвела сегодня на свет, служило доброй цели. В конце концов, я находилась тут ради своей миссии и должна была, что называется, спасти мир. Тут уж не приходится пугаться мелкого вранья. Кроме того, Себастьяно действительно нуждался в покое. Я не могла допустить, чтобы Ифи своими новыми попытками сближения вредила его выздоровлению.

Ну хорошо, шоколадные конфеты я могла ему передать. Они наверняка вкусные. На пробу я открыла коробочку. Они выглядели и впрямь маняще. Может, я могла бы сперва сама…

– Миледи.

Я повернулась, застигнутая врасплох. Фицджон в своей бесшумной манере приблизился и стоял позади меня. Он откашлялся.

– Если миледи позволит мне один вопрос… Джерри появился?

– Нет, к сожалению, нет, – подавленно ответила я. – И я всё ещё не знаю, как мне уехать в Эймсбери. Джордж… Я хотела сказать, граф Кливли предложил отвезти меня туда, но я ещё не знаю точно, принимать ли мне это предложение.

– Это и впрямь было бы в высшей степени неловко, – согласился Фицджон. – Выезд за город незамужней молодой дамы в сопровождении мужчины, который не является ей родственником и не состоит у неё на службе, немедленно привел бы к тому, что репутация этой молодой дамы оказалась бы раз и навсегда испорчена.

Ах ты, ну и времечко. Про это я и не подумала. Разумеется, Фицджон был прав. Люди тотчас начали бы сплетничать, и я моментально превратилась бы в общественное ничто. В итоге мне бы это стоило приглашения на вечер у принца-регента – и тем самым вообще нашего важнейшего контакта, поскольку вокруг этого типа и его благополучия всё и вращалось.

Какая удача – иметь такого дворецкого, как Фицджон. Он предостерёг меня от непоправимой ошибки. Но тем самым решение моей проблемы, к сожалению, отодвигалось в неопределённую даль.

– Если миледи позволит мне одно предложение, я сам знаю дорогу на Эймсбери очень хорошо. Там неподалёку живёт моя старая тётушка, которую я уже не раз навещал. К тому же мне говорили, что я очень ловкий возница. А поскольку я ваш дворецкий, в случае моего сопровождения вашей репутации ничто бы не угрожало.

Я ошеломлённо выслушала это предложение, но мой ступор продлился лишь полсекунды. Какое гениальное решение! Одним ударом решалась вся организация поездки. Мне больше не нужно было ломать голову, как уйти от сопровождения Смита и Уэста, поскольку я уеду под защитой моего дворецкого. Лучше не придумать!

– Вы моё спасение, мистер Фицджон! Я просто сама себе завидую, что у нас такой замечательный дворецкий!

На это восторженное замечание мистер Фицджон отреагировал со своей обычной невозмутимостью. Лишь мелкая дрожь в правом уголке его губ указывала на то, что моя похвала не оставила его равнодушным. Я уже почти ждала, что он спросит, за каким чёртом я вообще еду в это Эймсбери и почему я должна там быть непременно к завтрашнему вечеру, однако его профессиональная тактичность не позволила ему донимать меня расспросами. Он лишь вежливо осведомился, не буду ли я против, если его жена соберёт нам необходимый провиант и завернёт несколько горячих кирпичей для поездки. Разумеется, я была очень даже не против.

Так всё решилось. Фицджон отвезёт меня в Эймсбери, и я окажусь в каменном круге Стоунхенджа к полнолунию. И сделаю то, что предназначила для меня судьба.

Как-то мне удалось утаить от Себастьяно мои намерения. Признаться, это было не бог весть какое искусство, потому что вечером накануне отъезда я пробыла у него лишь пару минут, чтобы пожелать ему спокойной ночи. Он принял немного болеутоляющей настойки с опиумом и был уже полусонным, когда я вошла к нему в комнату.

Он лежал в постели, умытый и причёсанный и, несмотря на свою сонливость, очень привлекательный в белой ночной рубашке, которую надел на него Микс. Когда я осознала, с какой страстью камердинер день-деньской обихаживает Себастьяно, я на краткий миг заподозрила, что Микс выполняет эту работу, может быть, и в самом деле не только из чисто профессионального интереса. Но об этом я поистине не беспокоилась. Против мужского заигрывания Себастьяно был стопроцентно и абсолютно неуязвим, так что я бы, возможно, и не возражала, если бы его камердинер был несколько избыточно привязан к нему. За исключением, может быть, того, что Микс всякий раз ведёт себя как хозяйка борделя, когда я лишние пять минут хочу побыть наедине с Себастьяно.

– Доброй ночи, – тихо сказала я, гладя его по волосам и разрушая превосходную укладку а-ля Брут. Я нежно поцеловала его и потом сама отправилась в постель, хотя ещё не было и восьми вечера. До подъёма мне оставалось всего несколько часов сна, поскольку Фицджон сказал, что лучше всего выехать ещё до рассвета, в противном случае придётся рассчитывать на встречу с графом. Сон у меня был беспокойный, пронизанный обычными кошмарами. Когда я встала в четыре часа утра и быстро влезла в удобную тёплую одежду, я всё ещё чувствовала себя разбитой и заспанной. В холле стояла миссис Фицджон, держа наготове корзинку с провиантом, тёплое одеяло и сумку с нагретыми кирпичами, и пока мистер Фицджон с помощью Жако грузил всё это в карету, я ещё успела стоя выпить чашку горячего шоколада.

– Будет лучше, если вы в дороге ещё немного поспите, – посоветовал мне мистер Фицджон, когда я, зевая, садилась в карету. – Я распорядился, чтобы у вас были под рукой мягкие подушки.

В следующую минуту я и сама смогла в этом убедиться. Я благодарно погрузилась в уютный уголок, выгороженный подушками, и поставила ноги на горячие кирпичи на полу кареты.

– Не знаю, за какие заслуги мне вас бог послал, мистер Фицджон.

– Ну, всякая власть, в конечном счёте, имеет таких подданных, каких она заслуживает, – добродушно пошутил мистер Фицджон перед тем, как заботливо закрыть дверцу кареты.

Этот афоризм показался мне необычайно мудрым, и я хотела немного над ним подумать и даже начала, но незаметно задремала. Когда я проснулась в первый раз, было всё ещё темно. Не так уж долго я спала.

– Всего лишь мытный пост, таможня, – сказал Жако, когда я открыла окно и выглянула. – Сейчас поедем дальше.

Вскоре оказалось, что мытные посты со шлагбаумами попадаются на дороге довольно часто. Видимо, все землевладельцы за пределами города обладали правом пользования дорогой и брали с проезжающих пошлину. Я даже перестала просыпаться от этих остановок и проспала без сновидений до наступления дня. Когда я проснулась, мы опять стояли, на сей раз на станции, где можно было сменить лошадей. Удобно устроено: на обратном пути мы сможем снова запрячь наших собственных, отдохнувших лошадей, а заёмных вернуть.

Я воспользовалась случаем, чтобы выпить чаю в местном трактире и съесть сэндвич с ветчиной из корзинки миссис Фицджон. Но едва я отхлебнула чаю из своей чашки, как в трактир вошёл мистер Фицджон. Лицо его было озабоченным.

– Боюсь, что за нами погоня, миледи, – тихо сказал он, пытаясь при этом заслонить меня от любопытных взглядов хозяйки. – Это граф. Он только что остановился во дворе.

Меня парализовало страхом. Джордж пустился за нами в погоню! Это могло означать лишь одно: Себастьяно в конечном счёте был прав, и Джордж был одним из наших врагов.

– Что будем делать? – спросила я. – Я не хочу с ним сталкиваться.

– Предоставьте это мне, миледи. Сидите спокойно, пока я не вернусь.

С одной стороны, это было очень удобно – передать дело под наблюдение мистера Фицджона. С другой стороны, вся ситуация была слишком тревожной, чтобы спокойно сидеть и ждать. Я вскочила и стала ходить по трактиру под удивлёнными взглядами хозяйки и ещё двоих посетителей – крестьянской пары, которая втащила в трактир весь свой багаж, включая клетку с квохчущими курами.

Вскоре мистер Фицджон вернулся:

– Всё чисто. Он уехал.

– Что вы ему сказали?

– Сам я ничего не сказал, он меня и не видел. Я подкупил парнишку из конюшни, и он сказал ему, что мы уехали дальше на другой карете, потому что у нашего экипажа сломалась оглобля. После этого он тотчас вскочил в фаэтон и умчался. Будет гнать своих лошадей как безумный, чтобы нас догнать, и не догадается, что мы плетёмся сзади.

– Но самое позднее в Эймсбери он заметит, что его провели, – возразила я.

– Не беспокойтесь, я найду способ избавить миледи от встречи с этим назойливым поклонником, – сказал мистер Фицджон. Его обычная невозмутимость сменилась мрачной решимостью.

– Не знаю, по этой ли причине он нас преследует, – созналась я. – Ну, по причине влюблённости. Может быть, на самом деле он… Может, им движут злые намерения.

– Вы хотите сказать, его могла прогневить ваша неприязнь? Непростительная обида, что вы оставили его без всякого известия?

– Может быть, и так, – согласилась я с некоторым мутным чувством. Конечно, это предположение было чепухой, но для мистера Фицджона оно звучало вразумительным обоснованием. По крайней мере, более вразумительным, чем если бы я сказала, что граф, с высокой вероятностью, коварный тип из будущего. Как бы то ни было – мистер Фицджон хотя бы знал, что от Джорджа исходит возможная опасность.

– Не беспокойтесь, миледи. Я вооружён. – Фицджон похлопал по кожаной сумке, которую всегда носил при себе на длинном ремешке через плечо.

Во рту у меня пересохло:

– Там что… пистолет?

Фицджон с достоинством кивнул.

– В дороге всегда приходится помнить о разбойниках, и нельзя отдавать на волю случая свою безопасность. Поэтому я уже давно привык брать с собой в дорогу оружие, чтобы было чем встретить грабителей.

Силы небесные! Мой дворецкий таскает при себе пистолет! Я испуганно сглотнула. Эта поездка всё больше смахивала на опасное приключение.

Однако, к моему облегчению, остаток пути проходил без всяких неожиданностей. Разве что одна выбоина, на которой карету изрядно тряхнуло. Мы ехали целый день и останавливались только для того, чтобы сменить лошадей, что-нибудь съесть или сходить по нужде. Грум Жако оказался выносливым парнем. Пропылённый и сгорбленный, он сидел на узких запятках кареты и при необходимости – на неожиданных поворотах или при виде встречной повозки – трубил в горн, тогда как мистер Фицджон с неутомимой ловкостью держал в руках вожжи.

Мы ехали по приятной холмистой местности с раскиданными под солнцем живописными деревушками. На фоне идиллического покоя, пронизанного птичьим пением, все опасности казались далёкими, но это впечатление было обманчивым, ибо чем ближе мы подъезжали к цели, тем острее я ощущала безымянную угрозу, ожидающую меня. Я знала, что впереди – решающая ночь. Тем не менее всё влекло меня туда, ни на миг меня не посещала мысль о том, чтоб передумать и вернуться назад. Всё, что произойдёт сегодня, было настолько же неотвратимо, как появление луны, которая скоро взойдёт над горизонтом. Небо целый день было безоблачным, таким же оно окажется и ночью.

Вся местность вокруг Эймсбери была необжитой. Если не считать нескольких хижин с соломенными крышами, нескольких полей пшеницы да пашен с корнеплодами, то следов цивилизации почти не было. Сама деревня была сонным поселением. Кроме крестьянина, катившего через дорогу бочку, нам не встретилось ни души. Проезжая мимо постоялого двора, я увидела там, к моему ужасу, роскошную карету Джорджа Кливли. Я тревожно глянула в заднее окно, но не заметила, чтобы кто-то обратил на нас внимание. Мы покинули деревню, двигаясь на запад, и когда выехали за околицу, солнце уже заходило. Через несколько километров карета остановилась у подножия холма. Фицджон открыл мне дверцу.

– Мы приехали, миледи. Остаток пути придётся идти пешком.

Он вежливо подставил мне локоть, и я взяла его под руку и посмотрела вверх на холм. На фоне пурпурного закатного неба чётко прорисовывались очертания больших, вздымающихся вверх камней. То был он, легендарный Стоунхендж.

Едва мы успели сделать пару дюжин шагов вверх по тропинке, заросшей кустиками травы, как я услышала шум отъезжающей кареты. Я ошеломлённо обернулась и успела увидеть, как она скрывается за следующим поворотом дороги.

– Что это делает Жако? Почему он уехал?

– Я поручил ему подыскать пристанище в деревне и потом вернуться сюда. Где-то ведь нам надо будет переночевать. К тому же лошадей необходимо напоить.

Мистер Фицджон испытующе глянул в небо.

– Нам надо разжечь факел, а то сейчас стемнеет.

У него и впрямь оказался с собой факел. Я с удивлением наблюдала, как он поджигает его тахипирионом. Он и в самом деле всё продумал. Без него я была бы беспомощна.

Солнце окончательно скрылось. Оранжево-алая заря над холмом погасла и сменилась размытой серостью наступающих сумерек. Мы уже почти дошли до каменного круга. Каменные монолиты грузно вздымались перед нами вверх. Между замшелыми скалами, казалось, нас подстерегали какие-то древние тайны, воздух был заряжен чужеродной энергией. Что бы ни произошло тут сегодня – оно произойдёт уже скоро. До восхода луны оставалось лишь несколько минут.

Мистер Фицджон вынул из кармана часы и раскрыл их:

– Ещё одна минута до восхода луны.

Холодное дуновение сквозняка коснулось меня.

Внезапное прозрение ударило меня словно дубиной.

– Я же вам вообще не говорила, что хочу попасть на Стоунхендж, – вырвалось у меня, и я даже отшатнулась от Фицджона. – Я же говорила лишь об Эймсбери. Равно как и Джорджу. И Джордж остался в деревне, потому что он понятия не имел, что я собралась к камням. А вы знали это и сразу проехали дальше деревни.

– Верно. Я уже удивлялся, почему это не приходит вам в голову. – Лицо мистера Фицджона, обычно полное достоинства, теперь в свете факела казалось странно демоническим.

– Так это вы, – ахнула я. – Вы тот Старейшина, который стоит за всем этим! Это вы вознамерились разрушить время!

– Но не всё. То, что мне нужно, я сохраню. А то, от чего я намерен избавиться… ну да. Вы правильно догадались. В конце концов, я ведь хочу выиграть в этой игре. А лучше всего это удаётся, когда устраняешь всех остальных игроков.

– А какое отношение к этому имею я? Зачем вы привезли меня сюда? – Я с трудом произнесла этот вопрос.

– Так ведь у вас же маска. К сожалению, эта штука не сработает без вас. Я пробовал, в надежде, что получится, но то была ошибка. Поэтому вам было позволено забрать её назад. И поэтому вы сейчас здесь. Вы и маска.

– Что вы сделали с Джерри? – вырвалось у меня.

– Он, к сожалению, должен был исчезнуть с поля, чтобы я смог вместо него поехать сюда с вами.

Меня затошнило и чуть не вырвало.

– И что будет теперь? – спросила я. – Вы хотите убить и меня?

– Это полностью зависит от вас. Вы же знаете, что всё лишь игра. В ней есть выигравшие и проигравшие. Вы можете побороться за победу. – Он указал в сторону горизонта: – Луна уже всходит. Я скажу так: у вас есть шанс успеть, пятьдесят на пятьдесят. Я считаю, это честная игра. – Он сказал это вежливым тоном, но от звучания его голоса у меня мороз пробежал по спине. Куда только девалась вся его сдержанная почтительность? Всей повадки дворецкого как не бывало. Он вдруг показался мне на несколько сантиметров выше и был полон ледяной решимости.

Сердце у меня колотилось. Я сделала глубокий вдох, внутренне готовясь к бегству. Если подобрать подол платья и сделать спурт[3] всей моей жизни, я, может быть, могла бы добежать до деревни и попросить там о помощи Джорджа Кливли. По крайней мере, теперь я знала, что он совершенно невиновен и что я напрасно его подозревала. Он ехал сюда просто от беспокойства за меня. Если бы я доверяла ему больше, я бы поехала с ним, а не с Фицджоном и не сидела бы сейчас в этой луже!

Сощурив глаза, я посмотрела вниз по склону в сторону дороги. Бегала я не особенно хорошо, но мистер Фицджон тоже не выглядел особенно спортивным. Кроме того, он был – во всяком случае, с виду – раза в два старше меня. На самом-то деле, может быть, и в сто раз старше. Даже если он обладает сверхчеловеческими способностями (я и знать не хотела, какими!), ему придётся сперва догнать меня.

Но потом мне стало ясно, что совсем не обязательно бежать в деревню. Спасение было совсем рядом. Наверху между каменными стелами показалось мерцание, и откуда-то, словно из бескрайней дали, я услышала зовущий меня голос Хосе.

– Сюда, Анна! К воротам!

Между монолитами вставала полная луна. Она всходила из-за холма в обрамлении каменных ворот. Её бледный свет заливал каменный круг и смешивался со свечением открывающегося портала времени. Без промедления я сделала рывок в ту сторону. Посреди свечения я вдруг различила смутные очертания Хосе. Я даже узнала его лицо с чёрной повязкой на глазу. Он казался усталым, но в его чертах отражалась надежда.

– Беги быстрее! – крикнул он и протянул ко мне руку с другого конца времени. – Ты мне нужна здесь! Без тебя мне не пройти!

Я бежала как только могла, но этого было недостаточно. И вдруг выражение лица Хосе изменилось.

– Осторожно! – крикнул он. Его голос почти утонул в рёве и гуле потока времени. Но его предостережение опоздало. В следующую долю секунды кто-то прыгнул на меня сбоку. Столкнувшись с массивным телом, я упала. От резкого столкновения у меня из диафрагмы вышибло последний кубический сантиметр воздуха. Расплющенная, словно камбала, я упала навзничь, а нападавший упал на меня. В лунном свете я увидела прямо над собой светлые волосы и сверкающие зубы. Без сомнения, то был Кен-жених, он же Реджинальд Каслторп. Он подстерегал меня здесь – разумеется, в сговоре с Фицджоном. Но для чего?

Потом я поняла это, поскольку Фицджон догнал меня и коснулся портала вытянутой рукой.

– Нет! – успела я услышать далёкий возглас, но ворота уже смыкались, они просто-напросто схлопнулись и исчезли вместе с Хосе в сопровождении мощного удара грома. Лежащий сверху поперечный камень рухнул вниз от взрывной волны. Комья земли разлетелись по воздуху, один из них попал в плечо Реджинальда и развалился на глинистые крошки, одна или две из которых влетели мне в раскрытый рот.

Давясь, отплёвываясь и почти задыхаясь под тяжестью тела Реджинальда, я поняла, что произошло. По каким-то причинам Хосе мог открыть ворота, только когда я была вблизи, в то время как Фицджон дожидался именно этого момента, чтобы обнаружить портал и разрушить его. Последний из оставшихся порталов перестал существовать, и это была исключительно моя вина.

Пятьдесят на пятьдесят, и я проиграла.

– Выруби её! – крикнул Фицджон. – Быстрее, а то прыгнет!

– У меня есть идея получше. Я её убью. Она нам больше не понадобится. – Реджинальд пошарил вокруг себя и взял камень. Когда он замахнулся, я недолго думая ударила изо всей силы лбом по его подбородку. Он выронил камень и со стоном отпрянул назад так, что мне удалось спихнуть его и выкатиться из-под него в сторону.

– Ах ты, дрянь, ну погоди, – взревел Реджинальд, когда я вскочила на ноги и отпрыгнула подальше.

– Поздно, идиот, – сказал Фицджон. Пламя факела озаряло его лицо зловещим светом.

Реджинальд в ярости оскалил зубы и прыгнул ко мне.

Я крепко зажмурилась и сильно пожелала назад к Себастьяно. В следующее мгновение мир исчез в бездонной чёрной ледяной дыре.

– Анна! – кто-то звал меня по имени издалека, сопровождая этот зов чередой итальянских ругательств, которые звучали у меня в ушах как музыка. Так ругался только один человек на свете, и это был Себастьяно. Это и правда звучало очень мило, его ругань. Но не такими милыми были оплеухи. Одна справа, другая слева, а потом ещё одна, опять справа, на сей раз крепче обеих первых. – Очнись же! – кричал он на меня.

– Уже очнулась, – оглушённо пролепетала я. К сожалению, не успела до четвёртой оплеухи, от которой я окончательно пришла в себя. И которую я, к сожалению, заслужила, после всего, что я натворила. – Это моя вина, – прошептала я.

Себастьяно с облегчением вздохнул и притянул меня к себе.

– Слава богу! Ты жива!

Мне даже почудилось, что он подавил всхлип, но это, должно быть, сыграло воображение. Однако услышав его следующие слова, я узнала, что была не так далека от истины.

– Ты вдруг очутилась здесь, на полу, и ты не дышала, – воскликнул он. – Я думал, ты умерла!

– Всё хорошо, – пролепетала я, с трудом открывая глаза. – Дай мне ещё минутку.

Но это предложение он, кажется, счёл неприемлемым. Его страх за меня превратился в гнев.

– Dio mio, где, к чёрту, ты была? Мне целый день казалось странным, что ты не появляешься, что бы ни рассказывал мне Микс. Про какие-то покупки с Ифи или про посещение Оперы! – Он схватил меня за плечи и тряс. – Проклятье, Анна, говори же! Где ты была? Неужто в Стоунхендже? Я считал, что мы договорились и что ты не будешь действовать в одиночку!

– По-другому нельзя было, – сказала я дрожащим голосом. И потом рассказала ему всё. – У меня был шанс вернуть Хосе, – тихо закончила я. – Но я провалила дело.

Он слушал меня с окаменевшим лицом.

– Надо уходить отсюда, – сказал он без выражения. Только одну эту фразу.

Он уже встал и начал одеваться. Я видела, как ему это тяжело из-за раненого плеча, и хотела помочь, но он резко отверг мою попытку:

– Собери лучше какие-то свои вещи. Возьми только самое необходимое. Мы уйдём пешком, никто не должен выйти на наш след.

– Но куда же нам идти?

– Где-нибудь найдём убежище, причём там, где Фицджон до нас не доберётся. Если мы останемся на виду, то до завтра не доживём. Больше мы ему не нужны.

– То же самое сказал и Реджинальд, – подавленно подтвердила я.

– Ну вот видишь. Я сам ещё жив, видимо, только благодаря тому обстоятельству, что Фицджон хотел дать делу естественный ход, чтобы лучше отслеживать твои действия и постоянно находиться вблизи тебя. Теперь он получил то, что хотел: эпоха окончательно изолирована, портал уничтожен. Отныне мы ему только помеха, и он позаботится о том, чтобы избавиться от нас раз и навсегда.

– А другие в этом доме? Ты думаешь, кто-то из них… – Я осеклась. У меня сжималось горло при одной мысли об этом.

Себастьяно облёк мои опасения в слова:

– Мы больше никому не можем доверять. Любой из них мог состоять у Фицджона на службе.

– Мы могли бы заявить на него и посадить в тюрьму. Ведь официально он всего лишь дворецкий!

– На Боу-стрит тоже сидят его люди, это уж как пить дать. – Лицо Себастьяно было бледно и мрачно, и я видела, какого напряжения сил ему стоило одеться.

– Дай я всё-таки помогу тебе!

Он оттолкнул мою руку:

– Иди собирайся. И смотри, никого не разбуди.

Потрясённая и подавленная, я пошла к себе и не глядя бросила в сумку пару вещей. После некоторого раздумья во вторую сумку я положила несколько любимых книг и три тома энциклопедии. Когда я вернулась к Себастьяно, он был уже одет и собрал свой дорожный мешок.

– Для чего тебе две сумки? – спросил он.

– Э-э… Ну, распределить вес на две стороны анатомически лучше. Легче плечам.

– Если ты не сможешь нести книги, нам придётся выбросить их по дороге, – предупредил он.

– Да, так и сделаем, – заверила я, на самом деле полная решимости тащить эти книги на край света (или времени).

Я видела, что Себастьяно принёс из кабинета шкатулку с деньгами и драгоценностями. По крайней мере, уйдём не с пустыми руками, это меня немного успокоило. Если в этой гиблой ситуации вообще что-то могло служить успокоением.

Он проследил за моим взглядом и отрицательно помотал головой:

– Шкатулка пуста. Деньги, драгоценности – ничего нет. Даже нашего собственного бриллиантового колье.

– Что? – Я испугалась. – Но почему, как?..

– Этот негодяй все ценные вещи прихватил с собой, оставил только мелочь. Я упаковал пару серебряных подсвечников, которые, может быть, можно будет превратить в деньги. Но лишь в случае крайней нужды, потому что Фицджон все соответствующие ломбарды наверняка держит под наблюдением. Надеюсь, у тебя осталось немного наличности.

Я посмотрела на него сокрушённо:

– Только немного денег на дорогу, которые я брала с собой.

– Этого должно хватить.

– Самое большее пару раз пообедать и один раз переночевать.

– Придётся убавить запросы. – Он закинул на плечо свой дорожный мешок и сморщился от боли. – Идём, пора сматываться.

Мы крадучись спустились вниз. В холле я остановилась как вкопанная. Из кухонного полуподвала доносился звук, который ни с чем нельзя было спутать. То был бы восторженный лай, если бы Сизиф был на пару месяцев старше, но поскольку он был пока щенком, то это было скорее радостным писком.

– Погоди немного, – сказала я, и не успел Себастьяно возразить, как я была уже на пути к кухне. Собачья коробка стояла у плиты. Я специально просила миссис Фицджон не оставлять Сизифа одного и на ночь забирать его к себе, потому что в незнакомой обстановке и без матери ему наверняка будет страшно. Судя по всему, она решила, что место на кухне самое подходящее для этого малыша.

Он выбрался из своей коробки и побежал ко мне навстречу, взволнованно пытаясь подпрыгнуть, а когда я присела около него на корточки, тут же начал благодарно лизать мне руки.

– Что же с тобой будет? – беспомощно спросила я. Но в принципе я уже знала ответ ещё до того, как он принялся жалобно подвывать, с мольбой глядя на меня своими большими глазами. – Ну, хорошо, я возьму тебя с собой. Но тебе придётся молчать как мышке.

И, к моему удивлению, он действительно замолк, что однозначно показывало, какой он умный. Я сунула в корзинку с крышкой кость ему для игры, и он тотчас принялся её грызть. С корзиночкой в руке я вернулась наверх в холл, где Себастьяно ждал меня с непроницаемой миной.

– Раз уж нам так и так придётся скрываться, пусть и он будет с нами, – защищала я своё спонтанное решение.

Себастьяно смотрел на меня пару бесконечных секунд, и я приготовилась к его жестокому отпору. И на опережение выложила самый веский аргумент:

– Он нам ещё пригодится, – заявила я. – В нём таится превосходная сторожевая собака. Ты слышал, как он залаял, едва почуя, что в холле кто-то есть? А ведь мы крались неслышно. У кого ещё может быть такое чутьё? – Всё это звучало бы куда убедительнее, если бы я могла говорить вслух, а не шёпотом.

– Анна, – Себастьяно вздохнул. Затем, к моему удивлению, протянул руку и погладил меня по щеке. – Ну что мне с тобой делать?

– Не знаю, – честно ответила я.

– Вообще-то я должен на тебя страшно злиться, ты это понимаешь?

– Да, должен, – сказала я с бьющимся сердцем. – Тем более что я и сама на себя страшно злюсь. Строго говоря, ты должен был влепить мне ещё пару дополнительных затрещин. Или хотя бы наорать на меня. Хотя ведь это кто-то мог услышать, а нам надо вести себя тихо. Но потом ты должен это сделать непременно.

– Я об этом подумаю. А теперь давай-ка мы отсюда смоемся.

– Вот только куда?

– По дороге что-нибудь придумаем.

– Тебе ещё нельзя ходить! Врач сказал…

– Если мы останемся здесь, то нам вообще больше не придётся ходить.

И мы среди ночи покинули дом Фоскери и вместе с ним нашу роскошную жизнь. Небо затянулось хмарью, темнота стояла непроглядная и грозная. Тучи закрыли полную луну, когда мы пустились в путь, ни на что не надеясь и не зная, что сулит нам будущее.

Часть четвёртая

– Я только что видела на углу одного из наших бывших телохранителей, – сообщила я Себастьяно три недели спустя, запыхавшись вбежав, вся в мороси дождя, в убогую мансарду, где мы жили.

– Проклятье. – Он повернулся ко мне, и я получила возможность полюбоваться его обнажённым натренированным торсом – один из редких лучиков света за последнее беспросветное время. Он тренировался каждый день с гантелями (собственно, это были просто тяжёлые кирпичи) и был уже не так далёк от своей прежней формы. Рана хорошо зажила и уже не ограничивала его в движениях. Благодаря упорным ежедневным тренировкам он поэтапно восстановил свою скорость и силу. И, к сожалению, обстановка была такова, что его бойцовские качества то и дело могли нам понадобиться.

– И которого из двоих? – мрачно поинтересовался он.

– Смита. – Я пыталась успокоить мой учащённый пульс, но, поскольку мне в панике только что пришлось взбежать на шестой этаж, сказать это было легче, чем сделать. После того как мне приходилось неделями сидеть взаперти и проводить время главным образом за чтением, я совсем потеряла форму. Тяжело дыша, я добавила: – Хотя, гм, нет, это мог быть и Уэст. Ты же знаешь, я не способна отличить одного от другого. Но думаю, то был Смит. Впрочем, это вообще не играет роли, в любом случае это был кто-то из них.

– Ты уверена, что он тебя не заметил?

– Совершенно уверена. Я вовремя сбежала.

Себастьяно покачал головой:

– Пора паковаться. Тут уже земля под ногами горит. Нам надо немедленно сменить место. Хорошо, что мы вообще смогли так долго здесь продержаться. Я уже и раньше ожидал, что они вот-вот появятся.

– Но этот тип мог оказаться здесь случайно.

– Ты же сама в это не веришь. Фицджон по всему городу рассылает своих шпиков нас искать, и то, что он заслал их теперь и в Ист-Энд, доказывает, что он рассчитывает нас здесь найти. Ничего лучшего мы, правда, и не могли себе позволить. – Он отложил свои кирпичи и взял нож. Метко бросил его из одной руки в другую, потом молниеносным выпадом атаковал невидимого противника. У меня по спине пробежал благоговейный холодок, когда я увидела, какой он быстрый и ловкий. Но тут же я сильно вздрогнула, когда он змеиным движением кисти метнул нож в ни в чём не повинную стену, где тот и застрял, трепеща. В аккурат между глаз улыбчивой полногрудой красавицы, которая висела там, исполненная в масле. Молли уверяла, что это её портрет в юности, а написал его знаменитый художник, но портрет совсем не был похож на неё, если не считать рыжих волос.

Себастьяно вырвал нож из портрета и продолжил свои артистические кунштюки. Он бросал кинжал как бы небрежно через плечо и ловил его другой рукой у себя за спиной. Потом рывком поворачивался, Х-образно рассекал воздух и высокой дугой запускал нож в сторону кровати. Но не успевал кинжал воткнуться, как он ловил его в прыжке.

Я завороженно наблюдала, как хлипкая кровать чуть не сложилась под жёстким приземлением восьмидесятикилограммового Себастьяно.

– Ого, – сказала я. – Но я боюсь, Молли будет недовольна.

Едва я это произнесла, как дверь распахнулась, и на пороге возникла Молли.

– Что тут за дебош? – возмутилась она.

Нож просвистел мимо её носа и воткнулся меж глаз – разумеется, на портрете, – что вызвало её пронзительный крик.

– Прошу прощения, – сказал Себастьяно, садясь на кровать. – Это было чисто рефлекторно. Поскольку этот трюк – так сказать, цельный: падать, ловить и бросать одновременно.

Молли прижала ладони к своему колышущемуся бюсту:

– Мои нервы этого не выдержат! Я не предполагала, что здесь будут метать ножи, когда предоставляла вам кров! – Она поставила Сизифа на пол, и он тут же принялся обнюхивать территорию, хотя уже знал эту крохотную мансарду наизусть.

Молли издала жалобный стон:

– Мой бесценный портрет! Он испорчен!

И действительно, от нескольких метких попаданий кинжала он не стал красивее. Молли могла потребовать за него возмещения. Чтобы пощадить наши финансы, я уже начала несколько дней назад давать ей уроки игры на пианино внизу, в её гостиной, перегруженной плюшевыми подушками. Поскольку она унаследовала от одной своей подруги это прямоугольное фортепиано, тафель-клавир, популярный в эту эпоху музыкальный инструмент. Эта подруга была содержанкой одного успешного торговца лошадьми, который происходил из крестьянской семьи, но непременно хотел окультуриться и поэтому подарил ей инструмент. К сожалению, подруга Молли – а её звали Бесс – не успела как следует порадоваться, так как вскоре умерла от чахотки. Клавир вместе с любовником она завещала своей лучшей подруге Молли Фландерс, которая теперь училась у меня на нём играть.

– Не для того, чтобы из меня вышла изящная дама, – сказала она мне, – а только потому, что я так любила добрую Бесс. И потому что мистеру Фелпсу нравится, когда занимаются музыкой, оперой и всей этой чепухой.

К сожалению, Молли была абсолютно немузыкальна. Её этюды можно было вынести с большим трудом, а стены дома были очень тонкие и совсем не держали шума. Да и в остальном здесь было не особенно уютно, красивой жизнью это было не назвать.

Мы поселились в маленькой мансарде, продуваемой сквозняками, над теми двумя комнатами, которые занимала Молли, в дурном и вонючем доходном доме на Брик-Лейн. После нашего бегства с Гросвенор-сквер нам не пришло в голову ничего лучшего, как искать убежища у неё. В конце концов, она в своё время в церкви внятно предложила нам помощь. И действительно великодушно нас приняла, но у неё были свои принципы, и самый первый из них гласил: ничего не делать бесплатно. Якобы она сама платит такие огромные деньги, что без нашего вклада ей уже давно пришлось бы съехать. Однако новые платья и кричащее розовое боа из перьев, тоже с иголочки новое, не указывали на то, что она была на мели. Кроме того, существовал ещё мистер Фелпс, чья симпатия позволяла ей лишь изредка работать на улице. Среди прочего, она училась игре на пианино ещё и потому, чтобы потом когда-нибудь стать мистеру Фелпсу достойной женой. За эту цель она боролась со всей решимостью. При этом не играло никакой роли то, что пока еще он был женат.

– Его старуха долго не протянет, – сообщила мне недавно Молли. – Она уже несколько лет как чахнет. Ещё бедная Бесс всё время ждала, что его жена околеет, но скелет с косой, к сожалению, первой забрал саму Бесс. Жизнь зачастую так несправедлива, а смерть и подавно. – Она перекрестилась: – Но теперь, кажется, всё оборачивается к лучшему. Последние недели его жена харкает кровью.

Но пару дней спустя миссис Фелпс, правда, в необычном порыве крепости снова оклемалась. Её даже видели за покупкой новой шляпы, отчего настроение Молли вот уже несколько дней держалось на нулевой отметке.

Молли с ужасом обследовала дырки в своём портрете.

– Ему пришёл конец. Такой красивый портрет! Он стоил мне целого состояния!

Я взяла Сизифа на руки и прижала к себе.

– Мы бы тебе возместили ущерб, но мы разорены, Молли.

Она бросила значительный взгляд на серебряный подсвечник, который стоял на трухлявом комоде – наш последний ценный предмет. Всё остальное уже перешло в её собственность. За новый матрац (в старом жили блохи), за баночку чая (наша единственная роскошь) и прежде всего за то, что она часто выгуливала Сизифа. Сами мы не отваживались показываться с ним среди дня, ведь Фицджон давно нас выслеживал. Щенок был бы дополнительной приметой и давно бы нас выдал. Поэтому официально он считался собственностью Молли, и она поневоле выходила с ним за дверь, когда ему было надо, а это случалось часто.

Она поглядела сперва на меня, потом на Себастьяно так, что мне не понравилось.

– Сейчас о вас кто-то спрашивал. Большой такой, рослый тип, сильно смахивающий на сыщика с Боу-стрит, если вы понимаете, о чём я говорю.

Я встрепенулась. Значит, Смит уже приступил к расспросам!

– И что ты ему сказала? – спросила я.

Она не удостоила меня взглядом, а вместо этого смотрела на Себастьяно, который как раз нагнулся за рубашкой, и ей открылся хороший вид на его мускулистую спину.

– Ну, что я здесь не видела никого, кто подходил бы под его описания. Но этот тип сказал, что снова придёт. И сказал, что назначено хорошее вознаграждение, если кто даст подсказку. Может быть, в доме есть люди, которые не так молчаливы, как я.

– Да и сами вы, может быть, уже не будете молчаливы, когда они снова придут, – добавил Себастьяно холодным тоном.

Молли только пожала плечами, но мысли хорошо читались по её лицу. Её симпатии разделились. В первую очередь она думала о собственном благополучии. Молли было почти тридцать, и шансов для подъёма по социальной лестнице у неё оставалось немного. Никто не посмел бы поставить ей в вину то, что в первую очередь она печётся о себе. На её месте я и сама ничего не желала бы так сильно, как покинуть эту убогую местность. А ведь ей ещё сравнительно сносно жилось здесь, потому что в её распоряжении было два этажа. А под нею в пространстве, разделённом на множество тесных комнат, жили ещё семей десять с многочисленными детьми. Сталкиваясь с этими людьми на лестнице, можно было ужаснуться их болезненному, истощённому виду. Будь то старые или малые, здесь жили сплошь худые, постоянно кашляющие люди. Многие дети были острижены наголо – из-за вшей. Целые семьи из этого дома работали до упаду на близлежащей суконной фабрике, включая детей, которым приходилось работать за прокорм лет с девяти или десяти. И всего заработанного едва хватало на жильё и самую убогую еду. В доме постоянно воняло углём и рыбой, и это в лучшие дни. А когда шёл дождь, отвратительные миазмы переполненных отхожих мест проникали во все щели и отравляли воздух до последнего уголка.

Разница с роскошной жизнью высшего слоя в лучших частях города была разительная. Трудно было поверить, в каких жалких условиях жили здесь люди. Оглядываясь назад, я сердилась на себя – с какой лёгкостью я расшвыривала деньги в моих шопинг-турах с Ифи, ни разу не подумав о горькой бедности на востоке города!

Нет, никто бы не упрекнул Молли за то, что она хотела выбраться отсюда любыми путями, и, когда после замечания о её якобы молчаливости я поймала взгляд Себастьяно, мне тут же стало ясно, о чём он подумал: она нас уже продала. Когда после этого я пригляделась к ней, то, к своему ужасу, увидела, что это подозрение оправдано. Короткая дрожь ресниц, предательский румянец на щеках и то, как её правая рука судорожно сжимала неизменную бутылку джина – все эти знаки невозможно было не заметить. Видимо, мистер Смит поручил ей заверить нас в нашей безопасности, пока он не вернётся с подкреплением, но остатки совести привели её к тому, что она обронила пару намёков, – и мы насторожились.

Себастьяно взял с комода подсвечник и протянул ей:

– Вот. За дырки в портрете. И за всё остальное, – он пристально посмотрел ей в глаза, отчего она ещё больше покраснела. Она выхватила подсвечник у него из рук, сделала несколько глотков джина и строптиво вытерла рот, не обращая внимания на то, что размазала при этом красную губную помаду.

Уклоняясь от наших взглядов, она зажала подсвечник под мышкой и вышла. Через две секунды снова заглянула:

– Как я уже сказала, наверняка нашлись в нашем доме люди, которые выдали этому сыщику, что вы здесь. Я ведь не знаю, чего вы там натворили или что ещё украли, помимо этого подсвечника, но мне кажется, что кому-то не терпится вас схватить. – Она скривила гримасу, которая явно должна была выразить сожаление: – Говорю же вам.

С этими словами она окончательно скрылась.

Я глубоко вздохнула. Себастьяно уже начал собираться.

– Чего ты ждёшь? – спросил он.

Расстроенная, я посадила Сизифа в корзинку, взяла дорожную сумку и принялась паковать свои вещи.

– И куда мы пойдём? – спросила я.

– Вопрос уже не в том, куда мы пойдём, а как быстро мы уберёмся отсюда. – Себастьяно решительным жестом накинул на себя плащ, обулся и пристегнул к ремню ножны. – У нас в запасе вряд ли больше получаса.

– Я думаю, больше, ведь этот тип должен ещё привести подкрепление.

– Подкрепление он приведёт. Но не сам лично. Наверняка послал кого-нибудь, а сам остался тут и глаз не спускает с нашего дома. Это значит, что сейчас у нас есть только один противник, но это продлится недолго.

Я проглотила нарастающий страх и ускорила сборы.

Себастьяно надел шляпу, надвинул её на лоб и закинул дорожный мешок за плечо. Потом протянул мне руку, я взяла её и почувствовала, что он далеко не так спокоен, как делал вид: пальцы его слегка дрожали. Не так сильно, как мои, но всё же заметно. Но они были хотя бы тёплыми, тогда как мои превратились в ледяные сосульки.

Он притянул меня к себе:

– Я уже говорил тебе сегодня, что люблю тебя?

– Да, сразу, когда мы встали.

– Самое время повторить. Я люблю тебя.

– Я тебя тоже.

В последние дни мы часто говорили это друг другу. Причина лежала на поверхности: каждый из нас боялся, что скоро больше не будет возможности это сказать. Мы постоянно боялись, что нас поймают. Давление, под которым мы жили, соединяло нас крепче, чем когда- либо.

– Анна, – пробормотал Себастьяно и поцеловал меня. – Если мы выберемся из этой переделки живыми, мы должны пожениться.

Я замерла. Неужто я не ослышалась?

Он крепче прижал меня к себе:

– Я знаю, тут не самое романтичное место. Блохи, грязь и вонь – совсем не та обстановка. Вообще-то, я представлял себе это иначе. При свечах и с шампанским. И с кольцом.

– Да, – сказала я.

Он слегка отстранил меня и заглянул мне в лицо:

– Да – что?

Как будто не был уверен.

– Да, я хочу! – я засмеялась и заплакала одновременно. – Я хочу выйти за тебя замуж. Как можно скорее. Без шампанского и без обручального кольца.

Мы снова поцеловались, и в комнате разом стало светлее, как будто луч солнца прорвался сквозь дождевые тучи и заглянул в окно. Тяготы последних недель, вонючее пристанище, отвратительные гигиенические условия, монотонное напряжённое ожидание – всё это разом было забыто.

Не простившись с Молли, мы сбежали вниз по затхлой лестнице. Я несла корзинку со щенком. Себастьяно нёс на плече наши вещи, но при этом крепко сжимал рукоять своего ножа. Он шёл впереди, насторожённо глядя по сторонам.

Опять мы удирали сломя голову, не имея ни малейшего понятия, где нам схорониться. Мы не могли попросить о помощи ни одного человека, кого знал Фицджон, потому что мы не сомневались: всюду расставлены ловушки, и он не остановится перед тем, чтобы уничтожить любого, кто нас принимал.

Мы вышли из дома через чёрный ход. На улице было туманно, муть стояла такая же густая, как в день дуэли. Грязно-белёсые клубы тумана колыхались вокруг убогих кирпичных строений, видимость была меньше десяти метров. Себастьяно шёл впереди, а я вплотную за ним. Мы ускорили шаг почти до бега. За первым же углом из тумана вынырнули две фигуры. Я вздрогнула, но потом увидела, что это всего лишь торговец углём и его сын, которые жили через два дома от нас. Из собачьей корзинки послышалось повизгивание, но очень тихое. Я ещё перед выходом настроила Сизифа, чтобы молчал, и каким-то образом он меня понял, хотя был ещё такой маленький. Этот пёсик и впрямь был особенный. Себастьяно предостерегал меня, чтоб я не привязывалась к нему всем сердцем, но было уже поздно. Я любила этого малыша всеми силами души, и когда я думала о том времени, когда – хотелось бы скорее! – я вернусь в моё время и не смогу взять его с собой, комок в горле не давал мне дышать.

Мы свернули за следующий угол – и там стоял он, будто из-под земли вырос, весь в чёрном, низко натянув на голову шляпу. Он держал в руке большой, смертельного вида пистолет и целился в Себастьяно, который резко остановился.

– Не делайте этого, – крикнула я. – Мы заплатим вам вдвое больше! Нет, вдесятеро! Сколько вы скажете!

– Мне очень жаль. Мистера Фицджона не проведёшь, это очень опасно. – Мистер Смит тщательно прицелился в голову Себастьяно: – Ничего личного.

– Прыгай, – приказал мне Себастьяно почти беззвучно. Он глянул на меня через плечо. То был взгляд прощания. Я люблю тебя, – сказал он одними губами. – Навсегда.

Наши взгляды сцепились на крохотный, бесценный, страшный миг.

Грохот выстрела совпал с моим криком. Мягкая как вата тишина тумана разорвалась и наполнила воздух вонью пороха. Мистер Смит стоял не шелохнувшись. Две, три секунды растянулись на зловещую вечность. Себастьяно тоже стоял неподвижно. Стон с болью вырвался у меня из глотки и отлетел протяжным звуком. Из собачьей корзинки донеслось тихое подвывание. Сизиф испуганно высунул голову. Мистер Смит слегка покачнулся, а в следующее мгновение неожиданно упал на колени. Удивлёнными, остекленевшими глазами он смотрел на нас снизу вверх, будто не мог понять, что с ним произошло. Я и сама этого не поняла, даже после того, как увидела кровь, тонкой струйкой выбегающую из-под полей его шляпы. И, лишь когда он полностью рухнул на землю и шляпа с него сползла, я увидела кроваво-чёрную дыру в середине его лба – кто-то его пристрелил. Себастьяно не мог этого сделать, ведь у него не было пистолета.

Он быстро обернулся и посмотрел мне через плечо. С дрожью в коленях я тоже обернулась. В нескольких метрах от нас стоял мистер Скотт, прочно упершись деревянным протезом в мостовую, с ружьём на изготовку, которое он как раз в этот момент опускал.

– Идёмте, – торопливо сказал он. – Мой экипаж стоит за углом. Скорее, пока сюда не сбежалась половина Ист-Энда!

Он развернулся и, клацая деревянной ногой, пошёл вперёд, в туман.

Себастьяно считал, что в книжном магазине опасно, и мистер Скотт согласился с этим. Поэтому мы просто колесили по Лондону, чтобы спокойно поговорить, и нигде не останавливались.

Как оказалось, у мистера Скотта был план. И новости.

Но всё по порядку. Поначалу мне потребовалось время, чтобы просто прийти в себя и иметь возможность спокойно слушать и понимать. Первые пять минут я была занята тем, что лежала в объятиях Себастьяно и ревела. Сизиф тоже подвывал из солидарности, это звучало как зловещий дуэт.

– Мы только что обручились, – оповестил Себастьяно старого книготорговца, когда мои всхлипы понемногу стали стихать, а Сизиф взвывал лишь время от времени. – Я сделал ей предложение минут десять назад. Наверное, она поэтому ещё немного… эм-м… сентиментальна.

Несмотря на моё плачевное состояние, я не могла удержаться от смеха, и от этого всего у меня началась икота, но хотя бы приступ рёва прекратился. После окончательного всхлипа я собралась с силами, высморкалась, погладила Сизифа для успокоения и глубоко вздохнула. Мистер Скотт воспользовался паузой, чтобы поделиться своей информацией.

План, который он для нас разработал, был очень простой и состоял главным образом в том, чтобы мы постоянно пребывали в движении.

– Не проводить на одном месте больше одной ночи, – объяснил он. – На первое время вам обеспечен приют. У меня целый ряд адресов. Все молчаливые, заслуживающие доверия люди. Никто из них не знает о другом, и все контакты завязаны на меня через посредников.

– Клеточная система, – задумчиво сказал Себастьяно. – Очень разумно.

– Я недаром долгие годы был посыльным мистера Маринеро. Если бы вы в той записке, которую недавно послали, сообщили не только то, что вы в бегах от Фицджона, но и адрес, где вы остановились, я бы уже давно прибыл на место. Вам следовало доверять мне больше.

– Вам мы доверяем полностью, – подчеркнул Себастьяно. – Но Фицджон мог перехватить эту записку. У него кругом шпионы.

– И это тоже верно, – признал мистер Скотт. После паузы он сухо добавил: – Поверьте мне, никто не ужасается этому человеку больше, чем я. Если бы вы знали, как я корю себя! В конце концов, ведь это я выбрал его вашим дворецким. При том что претендентов на эту должность было много. Правда, никто не принёс таких рекомендаций. Что, в свою очередь, должно было меня насторожить – слишком уж хороши были его аттестаты. И этот пергамент, из-за которого я посоветовал Анне ехать в Стоунхендж… наверняка это было подстроено Фицджоном. Он всё подстроил очень грамотно, – мистер Скотт смотрел в пустоту с каменным лицом.

– Я бы так или иначе всё равно поехала, – объявила я. – С пергаментом и без пергамента. И я была на волосок от успеха! Если бы Реджинальд не выскочил на меня из засады, мы бы с Хосе сообща открыли портал, и он бы прошёл через него. Это было бы так же верно, как то, что я здесь сижу. Кроме того, мы теперь точно знаем: Хосе жив. С ним всё в порядке. Он по-прежнему ждёт шанса вернуться к нам. Пожалуйста, не корите себя, мистер Скотт! За всё, что произошло, вы не несёте ни малейшей вины!

Себастьяно сменил тему осторожным вопросом:

– Мистер Скотт, а есть ли какие-нибудь новости о Джерри?

Книготорговец молча покачал головой. В глазах его стояла несказанная боль. На какое-то время установилась скорбная тишина на фоне стука колёс по уличной мостовой. Мы бесцельно ехали по городу; я понятия не имела, где мы находимся, потому что занавески были задёрнуты. Себастьяно обнимал меня одной рукой. Я обхватила его за талию и прижимала лицо к его плечу. Ещё никогда он не был так близок к смерти, как сегодня. Во мне всё ещё бушевали самые разные чувства. Интенсивнее всего была благодарность.

– Как вы нас нашли, мистер Скотт? – спросила я.

– Это было не трудно. Я несколько дней следил за Смитом, я ведь знал, что он охотится за вами по поручению Фицджона. Мне тоже необходимо было вас найти, потому что у меня для вас важные новости. Когда я заметил, что этот тип околачивается возле дома на Брик-Лейн, мне стало ясно, что он разнюхал, где ваше укрытие. Тогда я остался ждать.

– Вы спасли нам жизнь, – у меня вырвался последний дрожащий вздох, после чего я овладела собой и села прямо. Никому не было пользы оттого, что я веду себя как истеричная рёва.

– Вы сказали, у вас есть новости для нас? – напомнил Себастьяно. – Надеюсь, хорошие.

– Это пока неизвестно. Несколько дней назад я был у художника, мистера Тёрнера. Послание, которое мистер Маринеро оставил вам перед своим исчезновением, описывало его как очень важную персону для вашей миссии. Поэтому я подумал, что вы, может быть, с ним на связи, и я таким образом смогу выяснить о вашем местопребывании. Я очень беспокоился за вас обоих.

– У нас не было контакта с мистером Тёрнером, – сказал Себастьяно. – По той же причине, по которой мы не написали и вам.

– Это я понимаю, – согласился мистер Скотт. – Но оказалось счастливым случаем, что я приехал к художнику, потому что он написал новую картину и непременно хотел, чтобы вы оба на неё взглянули. Он был очень взволнован этим.

– Вы её видели? Это опять был один из портретов Анны с испугом и бегством?

– Он не хотел мне её показать, поскольку она предназначена только для ваших глаз. Кажется, для него было очень важно, чтобы вы увидели новую картину. Он сказал, от этого может зависеть ваша жизнь.

– А он не сказал, почему? – Голос Себастьяно звучал спокойно, но я заметила, в каком он напряжении.

– Да, он объяснил, что у него было видение. Настолько ясное и однозначное, как никогда прежде.

Я едва смела дышать. До сих пор мистер Тёрнер попадал своими видениями в точку. Что же могла изображать его новая картина? В то время как я начала расписывать себе мрачные мотивы (в том числе и бармаглота, усеянного роговыми отростками, который, брызжа слюной, надвигался на меня), Себастьяно решительно заявил:

– Поговорим с ним сегодня же.

– Это слишком опасно! – возразила я. – Его дом наверняка под неусыпным наблюдением! Ты же сам это сказал!

– Я обдумываю тут кое-что. – Себастьяно повернулся к мистеру Скотту: – Я думаю, мы обговорили всё важное. Теперь отвезите нас к нашему убежищу, которое назначено на сегодня.

Мистер Скотт подал знак своему кучеру, постучав. Мы проехали ещё немного, и я время от времени осторожно выглядывала в окно, чтобы посмотреть, где мы находимся. Но из-за тумана почти ничего не было видно. И только когда из серых клочьев тумана показался Лондонский мост, я опознала местность. Экипаж остановился неподалёку от реки перед узким домом со старинным фронтоном, над которым высилась закопчённая труба.

– Здесь живёт вдова по фамилии Блэр. У неё наготове для вас стол и кров, и вопросов она задавать не будет. О собачке она тоже позаботится, если вы пожелаете. Завтра в полдень, ровно в двенадцать кто-нибудь приедет и перевезёт вас в другое место. Я появлюсь у вас немедленно, как только узнаю что-нибудь новое. Если у вас будет для меня какое-то известие, просто пошлите мне через пенни-почту пустую бумажку, и я сразу приеду к вам на место вашего тогдашнего пребывания.

– Это прямо как в триллере, – шепнула я Себастьяно, после чего мы вышли из экипажа с собачьей корзинкой и прочими нашими пожитками. Мы помахали мистеру Скотту на прощанье, и карета загромыхала по мостовой и скрылась в густом тумане.

Миссис Блэр и в самом деле оказалась очень молчаливой, а если точнее, то она не проронила ни слова. Ей было около пятидесяти лет, и она походила на мою учительницу по биологии. Всё в ней было строго, от прочного узла волос на затылке и энергичного подбородка до проницательных глаз. Она молча провела нас по лестнице вверх к маленькой, но чистой комнате, в которой из мебели были только две спартанские узкие койки и комод. На комоде стоял поднос с фруктами, хлебом и сыром, а также графин с водой. «Стол и кров» – два в одном. Миссис Блэр удалилась вниз, не издав ни звука.

– Да, она и впрямь немногословна. – Я взяла с подноса яблоко и надкусила его. – Пожалуй, я выгуляю Сизифа. – Малыш проспал почти всю нашу поездку, но тут он выбрался из своей корзинки и стал скрестись в дверь. Просился наружу.

– Предоставь это лучше миссис Блэр. Пусть присмотрит за Сизифом, а у нас есть одно важное дело. Вернее, будет, как только я пошлю посыльного на Харлей-стрит.

– О! Ты что-то задумал насчёт мистера Тёрнера? И где мы с ним встретимся?

– Ты удивишься.

– О боже мой! – Я в ужасе огляделась. – Но это же чудовищно!

– Мне не пришло в голову ничего лучше. – Себастьяно казался взволнованным; судя по всему, он не рассчитывал, что здесь такие условия.

Остальным зрителям – а их было много – это, казалось, ничуть не мешало, но я находила это отвратительным.

Зверинец в Эксетер Чейндж располагался на улице Стрэнд в северной части города. На верхнем этаже громоздкого здания размещалось несколько вольеров с дикими зверями, но, к сожалению, не было и речи о естественной обстановке для бедных животных. Произвольно расставленные клетки размещались в ряд или даже одна над другой: над львами жили обезьяны, напротив них сидели пёстрые попугаи, а в конце прохода безутешно мотал могучей головой слон, посаженный на цепь за прочной решёткой. Шум и гвалт стояли неописуемые. Хищные кошки рычали, слон гремел цепью, попугаи каркали, а обезьяны с визгом прыгали с места на место.

– Бедные звери! – Мне приходилось кричать, чтобы перекрыть этот шум. – Это необходимо запретить!

Одна богато одетая дама, услышав моё восклицание, уязвлённо повернулась ко мне, но её муж уже увлекал её к клетке льва. Я ответила на её взгляд яростью. Неужто она не замечает, насколько ужасна здесь участь зверей? И думала ли она когда-нибудь о том, что носит свои дорогие вещи за счёт людей, которые мёрзнут зимой и никогда не едят досыта?

Я стиснула зубы, пытаясь игнорировать слёзы, стоящие у меня в глазах. Какое ужасное время! Во мне бушевал гнев, пока я не осознала, что у каждого времени – свои ужасы. У моего собственного тоже. И в двадцать первом веке есть горе и катастрофическая бедность. Правда, по большей части вне Европы, но это не отменяет печальной реальности.

– Вот и он, – Себастьяно взял меня под локоть и быстро развернул. И действительно, к нам направлялся мистер Тёрнер! Под мышкой он нёс нечто квадратное, завёрнутое в кусок ткани. Должно быть, то была та самая картина! Я взволнованно смотрела ему навстречу.

– Леди Анна. Милорд. – Он поцеловал мне руку и кивнул Себастьяно перед тем, как скептически оглядеться. – Действительно, я правильно отгадал это место из вашего таинственного послания, но мне всё равно непонятно, почему мы должны были встретиться в этом ужасном вонючем и шумном зверинце.

– Мне не пришло в голову ничего другого, – повторил своё обоснование Себастьяно. – Вернее, ничего другого, что я быстро и достаточно хорошо смог бы зашифровать. А именно: так, чтобы вы это поняли, но возможный третий не догадался бы.

Послание, которое он передал мистеру Тёрнеру, гласило: «Приходите в то место, которое приснилось вашему отцу в ночь пожара». А это как раз и был этот зверинец. С индийским слоном, который коротал здесь свою жалкую жизнь.

– Вы убедились, что за вами не было слежки? – спросил Себастьяно.

Это была вторая часть его послания мистеру Тёрнеру: «Следите непременно за хвостом».

Себастьяно вытянул шею и тревожно посмотрел во все стороны.

Художник вопросительно поднял брови:

– И этот пункт я выполнил. Странным образом мне и впрямь на короткое время показалось, что кто-то следует за мной по пятам, но мой кучер владеет всеми тонкостями. Я велел ему внезапно свернуть и сразу за углом спрыгнул из кареты на ходу, я хотел бы это подчеркнуть. Пока не показался преследователь – а он и впрямь за нами следовал, – я уже скрылся пешком, а карета уехала дальше.

– И что на картине? – спросил Себастьяно, не теряя времени на обсуждение подробностей. Он нервничал, как и я. Мы учитывали тот факт, что мистер Тёрнер находится под наблюдением, но то, что теперь мы получили подтверждение этому из его уст, ещё раз обостряло ситуацию. Чем быстрее мы отсюда исчезнем, тем лучше.

Мистер Тёрнер развернул полотно. Когда я увидела картину, у меня пресеклось дыхание.

– Мне было такое видение, – сказал мистер Тёрнер. – И даже не однажды. Но на сей раз это было не так, как всегда. Я знал, что необходимо скрывать картину. Никто не должен был её видеть, кроме вас, в противном случае ваша жизнь будет в опасности. – Он отрицательно помотал головой: – Нет, это не совсем точно. Ваша жизнь так и так в опасности. Но картина, может быть, даст вам шанс спастись. И, может быть, спасти весь мир. – Он растерянно наморщил лоб: – Кто его знает, почему видение внушило мне эту мысль, да ещё и с настоятельной убедительностью. Но так уж есть, и я даже перестал в этом сомневаться.

– «Есть много, друг Горацио, на свете, что и не снилось нашим мудрецам», – механически процитировала я, не сводя глаз с картины.

– А. Шекспир. Как же он прав. – Мистер Тёрнер снова завернул картину и сунул её в руки Себастьяно: – Надеюсь, вы сможете с этим что-нибудь сделать.

– На это вы можете положиться. Благодарю вас от всей души. – Себастьяно зажал картину под локтем. – Нам, к сожалению, пора. Прощайте, и сердечное спасибо ещё раз!

– Но… погодите же! Я хотел рассказать вам про моё самое последнее видение, это было нынешней ночью. Там был дом со странной башней и зловещим подвалом, я сегодня же всё это напишу…

– И это тоже картина, от которой зависит наша судьба?

Мистер Тёрнер ненадолго задумался.

– Нет, это не тот случай. По крайней мере, ничего такого я не почувствовал.

– Тогда до встречи. Можно, мы скоро навестим вас?

– Но я надеялся, что вы скажете мне, что изображено на картине, – мистер Тёрнер беспомощно указал на полотно под мышкой у Себастьяно. – Я хотя и написал её своими руками, но понятия не имею, что это.

– Мы сами хотели бы это знать, – Себастьяно уже тянул меня к выходу. И сказал шёпотом то, что было предназначено только для моих ушей: – По крайней мере, мы знаем, где это.

Оглянувшись, я заметила, что мистер Тёрнер озадаченно смотрел нам вслед.

– Ты уверен, что мы немедленно должны отправиться туда? – с тревогой спросила я.

– Совершенно уверен. Возможно, каждая минута на счету. – Себастьяно шагнул к наёмным дрожкам, стоящим на углу, и коротко переговорил с возницей. Мы тут же сели, и повозка помчалась с головокружительной скоростью. Себастьяно напряжённо выглядывал из окна: – Вроде никого не вижу. Кажется, мы доберёмся до цели без сопровождения.

– Разве что перевернёмся по пути. – Я обеими руками вцепилась в поручни, когда повозка угрожающе накренилась на повороте, не снижая скорости. – Почему мы так несёмся? Я имею в виду: там ведь всё равно слоняется какой-нибудь шпик Фицджона и увидит, как мы подъезжаем. Фицджон знает, что мы здесь были вместе, нас привозил сюда Джерри. – И я горько добавила: – Могу спорить, Фицджон выбил из него это признание, как, впрочем, и остальное, перед тем как… – Я сглотнула, и конец фразы повис в воздухе, потому что я не в силах была его выговорить. И со слезами на сей раз не могла справиться.

– Фицджон точно держит там кого-нибудь на посту, – согласился со мной Себастьяно. – И можно предположить, что сейчас же пошлёт туда подкрепление. Или явится сам.

– Но ведь для этого он должен знать, что мы туда едем!

– Если он уже сейчас не знает этого, то будет знать в ближайшие полчаса, – спокойно заявил Себастьяно. – Преследователь Тёрнера гарантированно заметил, что тот намеренно ушёл от преследования, и тотчас дал об этом знать Фицджону. Тому не оставалось ничего другого, как ждать Тёрнера на Харлей-стрит. Там он его разговорит и заставит описать содержание картины.

Разговорит… Это звучало не так, как описание дружеской беседы. Комок снова застрял у меня в горле.

– Фицджон ничего ему не сделает, – продолжал Себастьяно. Кажется, он догадался, о чём я думала. – Самому крупному живущему художнику Англии. Потому что другого такого не будет в том крошечном универсуме, который он мечтает отщепить от остального времени. Что, конечно, не значит, что он не выжмет из него нужные ему сведения другим способом. У каждого есть свои слабые места.

Слабым местом мистера Тёрнера был его отец. Все знали, как нежно он привязан к старику. Мне стало дурно при мысли, что Фицджон будет угрожать ему применением силы, чтобы надавить на мистера Тёрнера.

Казалось, мы ехали вечно, но, наконец, добрались до Джеймс-стрит. Повозка резко остановилась. Себастьяно тотчас распахнул дверцу и выпрыгнул. Я незамедлительно последовала за ним, хотя сердце колотилось у меня, доставая до горла.

Себастьяно огляделся по сторонам и напрягся. Вся его поза сигнализировала о готовности к бою. Я не так быстро заметила фицджоновского шпика, как он, но потом сразу стало ясно, что это никто иной: кроме типа с сигаркой, поблизости была лишь старая женщина да двое играющих детей. Сообщник Фицджона стоял, прислонившись спиной к дереву, и скучающе попыхивал своей сигаркой. Но всё это разом осталось позади, как только он увидел наше появление. Он бросил сигарку и стремительно сунул руку за борт сюртука. К этому времени Фицджон уже явно дал указание раз и навсегда обезвредить нас, где бы мы ни появились, поскольку шпик с пугающей быстротой выхватил пистолет.

Нож просвистел в воздухе и попал шпику в плечо. Это произошло так быстро, что я не успела заметить, как Себастьяно его метнул. Шпик стоял и таращился на рукоять ножа, торчавшего в его плече наподобие ещё одной конечности, внезапно выросшей там. Себастьяно пошёл к нему как ни в чём не бывало. На расстоянии в один шаг от него он остановился и поднял пистолет, упавший на землю.

– Оставьте нож в ране, пока не доберётесь до врача, – деловитым тоном посоветовал он убийце. – А не то потеряете много крови. – Он спрятал пистолет в карман, и, пока я в ужасе наблюдала, как раненый заковылял прочь, Себастьяно уже подходил к дому. – Иди скорее, – он нетерпеливо повернулся ко мне, – нельзя терять ни минуты.

Я была так шокирована, что не могла выдавить из себя ни звука. Правда, я смогла последовать за Себастьяно, хотя и спотыкаясь и испытывая острую потребность за что-нибудь ухватиться. И как он мог так хладнокровно держаться? Я имела в виду – эй? Ведь это была уже вторая смертельная атака за промежуток времени не больше двух часов. Ну хорошо, пусть трёх часов. Всё равно. Моих нервов таким темпом хватит ненадолго.

Себастьяно не стал задерживаться ради того, чтобы постучать в дверь, а просто открыл её. При том шуме, какой исходил изнутри, стука всё равно никто бы не услышал.

– Добрый день! – крикнул Себастьяно.

Мужчина растерянно обернулся к нам.

– Какие гости! – Мистер Стивенсон вытер свои перепачканные мазутом пальцы о тряпку, прежде чем пожать нам руки. – Как хорошо, что вы пришли навестить меня! Как раз вовремя поспели к испытанию! – Он с сияющим лицом указал на гремящую, пыхтящую машину, окутанную облаком шипящего пара, которая едва ли не во всех подробностях походила на то, что было изображено на картине мистера Тёрнера. – Я только сегодня всё закончил. Правда, пока не знаю, на что она способна, но она просто невероятная! Смотрите! – Он повернул ручку регулятора и потянул рычаг, потом дал отмашку рабочему, который на заднем плане бросал лопатой уголь, и по этому знаку тот бросил пару дополнительных лопат в жаркую разверстую пасть в конце монструозного аппарата.

Поршни, которые ходили ходуном с оглушительным стуком, бились всё быстрее, пока глаз уже не поспевал следить за ними. Масляными молниями они сверкали вверх-вниз. Я спонтанно едва не отпрянула, что-то в этой монструозной штуке напугало меня, но вместе с тем что-то в ней неудержимо притягивало и заставило меня подойти ближе. Между снующими поршнями зародилось свечение.

– Это портал! – взволнованно крикнула я.

Странный аппарат мистера Стивенсона был машиной времени. Это был один из козырей, о которых говорил Хосе!

– Хосе? Хосе, ты там, внутри? – Выкрикивая это, я ощутила противоестественный жар, как будто слишком близко подошла к огненной печи, и меня задело её теплом. Однако это тепло на моей коже исходило не от машины, а от маски, которую я все эти недели носила в мешочке на шее. Оттуда же исходил и мерцающий свет. Он соединился с белым свечением, которое исторгала могучая пыхтящая аппаратура. За доли секунды вспыхнуло яркое сияние, заполнившее всё помещение. Я хотела закрыть ослеплённые глаза, но посреди болезненно-яркого света возникло тёмное туннелеобразное отверстие. В следующее мгновение оттуда вышел, пошатываясь, Хосе, весь окутанный паром, и угодил прямо мне в руки. Через долю секунды раздался громовой удар, и проход захлопнулся. Яркое свечение погасло, и машина, шипя и отплёвываясь, заглохла.

Я лепетала что-то нечленораздельное, смеясь и плача одновременно и крепко обнимая Хосе. Так близко я его ещё никогда не ощущала. Его худое тело было на радость реальным. Он не был какой-нибудь там голограммой или проекцией или чем-то ещё вроде этого, он был человеком из плоти и крови.

Себастьяно похлопал Хосе по плечу:

– Однако, чёрт возьми, давно пора, заждались тебя, дружище.

Хосе выглядел измождённым, одежда на нём была грязная. Даже чёрная повязка на глазу была пыльной, и как раз в тот момент, когда он прошёл через туннель, мне показалось, что он был весь холодный как лёд. Но, наверное, мне лишь почудилось это. Когда-нибудь потом я его спрошу, существует ли на самом деле та жуткая шахта из моего кошмара и не оттуда ли прямиком сюда он явился. Но не сейчас. Поскольку я была переполнена бьющим через край облегчением, я едва могла соображать. Наконец-то он вернулся!

Мистер Стивенсон и его рабочий лежали на полу без сознания – неизбежный побочный эффект, когда непосвящённые персоны присутствуют при переходе. Только большие лунные порталы были созданы так, что никто из окружающих не замечал путешествующих во времени.

Глаза Себастьяно сияли от радости встречи. Он с надеждой указал на машину:

– И мы можем теперь её использовать?

– Ты имеешь в виду, чтобы совершить прыжок домой? – Хосе отрицательно помотал головой: – Это не сработает. Будущее всё ещё отрезано от потока времени.

– Тогда откуда же ты пришёл?

– Лучше не спрашивай.

– Но я спрашиваю. Где именно ты был всё это время?

– В своего рода Ничто. В том месте, где времени уже нет. И другого тоже ничего нет.

От такого его ответа у меня мороз прошёл по коже, и я подумала о бескрайней, пустой равнине, в которой я в моём сновидении встретила Эсперанцу. Я потёрла затылок, в котором вдруг сильно зачесалось. Не веря себе, я прислушалась, но сомнений никаких не было. Я снова обрела этот дар!

– Надо уходить! – крикнула я. – Кто-то уже на пути сюда.

Теперь мне стало ясно, кто был в ответе за то, что я на время лишилась этого дара, – лично Фицджон. Когда мы прибыли в дом Фоскери, он снимал с меня пальто и при этом кончиками пальцев провёл по моему затылку. И я ему всё это время доверяла…

– Что, твой затылок снова чешется? – Себастьяно сперва посмотрел на меня, потом удивлённо на Хосе: – Это ты ей вернул? Когда вы обнимались?

Хосе рассеянно кивнул. Он был уже занят тем, что отвинчивал какие-то части со всё ещё тихо шипящей машины.

– Так, – сказал он, с удовлетворением закончив. – Теперь это опять вполне нормальная паровая машина.

Я снова потёрла затылок, потому что зуд стал интенсивнее.

– Нам в самом деле пора уходить, – повторила я.

– Самое время, чтобы ты нам кое-что рассказал о Фицджоне, тебе не кажется? – мрачно сказал Себастьяно.

– Я расскажу вам всё, что знаю о нём, – ответил Хосе. Он спрятал в пустой мешок из-под угля отвинченные части машины и закинул мешок за плечо. – Но давайте сначала уйдём отсюда.

Мы добрались до нашего тайного убежища, где хозяйка нашей комнаты миссис Блэр молча приняла тот факт, что должна приютить ещё одного гостя. Возможно, её готовности поспособствовала золотая монета, которую сунул ей в руку Хосе. По крайней мере, вскоре она явилась снова с полноценным вкусным обедом на три персоны, и он оказался куда обильнее того провианта, которым она встретила нас поутру.

За обедом мы как следует посовещались. Хосе было очень трудно отвечать на наши настойчивые вопросы, он то и дело старался отделаться своими обычными немногословными и ничего не значащими замечаниями, но мы не сдавались. В конце концов, это было не только самое трудное из всех наших заданий, речь шла о гораздо большем. Не только о нашей жизни, но и о будущем мира, обо всех временах до и после 1813 года.

Так нам удалось, наконец, больше узнать о таинственных Старейшинах и их путешествиях во времени. Кое-что из этого мне уже было понятно из намёков Эсперанцы, но кое-что я слышала впервые. Старейшины происходили из глубины пространства и времени, из универсума по ту сторону человеческого постижения. Они не прилетели на космическом корабле, а прибыли через порталы, соединяющие между собой миры и времена. Некоторые порталы они сконструировали сами, а некоторые существовали ещё до них. Лунные порталы как раз и были такими древними проходами. Никто не знал, кто их создал.

– Мы их обнаружили, когда пришли сюда, – рассказывал Хосе. – Мы не знали их создателей, но по их образцу мы делали другие ворота и их разновидности.

Например, маска. Она была, как я уже знала, не чем иным, как видом переносных ворот, которые особым образом связаны с их обладателем, в данном случае со мной. Мой вопрос, идёт ли речь при этом о магии, о физике или биологии, вызвал у Хосе лёгкую усмешку, он сказал, что границы между этими дисциплинами тоже всегда были размытыми.

И большая паровая машина, которую создал мистер Стивенсон, тоже была порталом, сконструированным благодаря познаниям Старейшин, но пока что некоей импровизацией.

– Когда-то нас было много, – меланхолически сказал Хосе. – Но большинство из нас ушли дальше, некоторые навечно, никто не знает, куда именно. Некоторые поддерживали с нами связь после своего ухода, но теперь и их уже редко можно увидеть.

– Как Эсперанцу, – вставила я.

– Как Эсперанцу, – подтвердил он и съел кусочек жаркого из телятины.

Я продолжала смотреть на него:

– А как вы выглядите на самом деле? Я имею в виду, в вашем подлинном облике?

Хосе мельком улыбнулся:

– Дитя моё, этот вопрос мучает тебя уже не первый год, верно?

– Да. И только не говори теперь, что эта информация не относится к делу. Может, у вас есть… щупальца или что-то в этом роде? А что у тебя скрыто за этой повязкой на глазу?

Он улыбнулся, набрал на вилку бобов, а потом стянул чёрную повязку вниз. Там была пустая впадина со шрамом. Я лихорадочно сглотнула. Он действительно когда-то лишился нормального глаза.

– Я и есть то, что ты видишь, – дружелюбно сообщил Хосе. – Человек. Правда, очень-очень старый, поскольку наши гены немного отличаются от ваших. Когда-то нам удалось замедлить процесс старения, хотя знание об этом мы в ходе времени утратили.

– В ходе какого времени? – спросил Себастьяно. – Как долго вы уже живёте здесь?

– Первые представители нашего народа являлись сюда сотни тысяч лет назад, но они снова ушли. Небольшая группа, к которой принадлежу я и Эсперанца, пришла через пару столетий после рождества Христова, и с тех пор мы живём среди вас, по крайней мере те, кто ещё остался. И нас уже мало, да. Мы когда-то родились и выросли в том мире, которого уже давно не существует, но он был схож со здешним.

Звёздный народ древней цивилизации, рассеявшийся, словно пыль по ветру, и теперь почти исчезнувший. В моём воображении сразу возникли некие сюрреалистические картины, как в кинофильме – пёстрой смеси из «Звёздных войн» и «Звёздного пути».

– Сколько вас ещё? – спросила я.

– Несколько дюжин. Но показываются лишь немногие.

– А для чего вы затеяли эту странную игру?

– По той же причине, по которой играют все люди – потому что без этого жизнь была бы скучна. – Ответ Хосе звучал слишком лаконично, но всё же я услышала в нём серьёзный подтекст.

– Эсперанца говорила, что вы играете на время. К чему это может привести? Не к тому ли, что в конце один из вас получит контроль над всеми эпохами? Как при игре в «Монополию»?

– Часть игры и впрямь функционирует так. Есть отщепенцы, которые играют рискованно – с высокими ставками, но и ради большого выигрыша. Если они добиваются успеха, они навсегда меняют поток времени и могут таким образом властвовать в целой эпохе. Для нас же, хранителей, главное – удержать поток времени в его первоначальной форме. Потому что всякое весомое изменение может привести к энтропии, то есть к полному разложению, и тем самым, возможно, к концу человечества.

– Почему же тогда некоторые из вас так одержимы идеей манипулировать потоком времени? – недоумевала я. – Что произойдёт с ними самими, если всё пойдёт насмарку? Разве сами они при этом не перестанут существовать?

– Они идут на такой риск.

Мне пришла в голову новая мысль.

– Хосе, а кому-нибудь уже удавалось изменить время так сильно, что он смог подчинить себе целую эпоху?

– Некоторым удавалось. Но в основном эти персоны готовили тем самым лишь собственную гибель. Их власть порождала в них манию величия, в итоге они теряли всё и становились позорным пятном истории.

– Кто? – спросила я, затаив дыхание. – Нерон? Иван Грозный? Генрих Восьмой? Гитлер? Каддафи?

– Генрих Восьмой не позорное пятно истории, – возразил Себастьяно. – Он был значительным государственником и властелином.

– Он был женат шесть раз и двух своих жён повелел обезглавить! – с негодованием вставила я.

– Были и среди Старейшин делающие добро, – заметил Хосе. – Некоторые из них вносили изменения, которые делали их творцами Золотого века. К сожалению, таких можно пересчитать на пальцах одной руки.

– О! – Я лопалась от любопытства. – Погоди, дай мне отгадать… – Я напрягла память, но с ходу не могла припомнить ни одной влиятельной исторической личности, явление которой обернулось бы благом для истории человечества. – Мать Тереза? – отважилась я на робкую попытку. – Махатма Ганди? Билл Гейтс?

Но я, кажется, не угадала, потому что Хосе отрицательно помотал головой с выражением снисходительности на лице:

– Чаще всего те, кто был источником основополагающих перемен, тянули за ниточки истории из-за кулис. Как в дурном, так и в хорошем.

Ага. Значит, не стоило и затевать веселую историческую викторину.

По крайней мере, мы теперь знали, кем был мистер Фицджон и какими мотивами он руководствовался – эту информацию мы вытянули из Хосе первым делом.

– Его цель – закончить игру и оставить всего один год, которым он хочет воспользоваться в своё удовольствие, – объяснил Хосе. – При этом речь идёт об одном очень старом споре.

Что за старый спор это был и прежде всего – с кем, Хосе признался лишь под нашим упорным натиском. Он сам несколько веков тому назад насильно воспрепятствовал Фицджону в его желании прибрать к рукам один итальянский город-государство. В конце даже был поединок на шпагах не на жизнь, а на смерть, в котором Хосе и лишился глаза. Фицджон тоже понёс очень серьёзную потерю – погибла его тогдашняя жена.

– То был трагический несчастный случай. Она бросилась между нами во время поединка и попала при этом под клинок собственного мужа. Этого он мне и не простил. Он исчез на долгое время, но перед этим поклялся мне, что однажды закончит игру и останется на поле последним владыкой.

Нам с Себастьяно потребовалось некоторое время, чтобы переварить это. На мой упрёк, почему он не рассказал нам всего этого перед заданием вместо того, чтобы подбрасывать редкие и скупые намёки, Хосе лишь коротко ответил, что тем самым он повысил наши шансы. Так что мы снова очутились перед лицом этого странного и непонятного мне принципа детерминизма, предопределения и накликанной беды, которыми Старейшины всегда объясняли свою молчаливость, хотя, на мой взгляд, она была не более чем одним из многих дурацких правил игры.

– Если Фицджону так хочется захватить здесь власть, он мог бы уже давно устранить принца-регента, – усомнился Себастьяно. – Почему он медлил с этим?

Хосе безрадостно улыбнулся:

– По той же причине, по которой он и вас не устранил до времени – ведь это была бы для него ненастоящая победа. Он хочет победить так, чтобы я присутствовал при этом и всё видел. Его победа должна стать моим поражением, на той сцене, которую он сформировал сам.

– Значит ли это, что он знал, что ты вернёшься?

– Конечно. Он, правда, всё время пытался помешать моему возвращению, чтобы беспрепятственно завершить все приготовления. Но ему с самого начала было ясно, что при решающем поединке я буду здесь.

– Откуда он это знал? – спросила я. Но тут же сама догадалась: – У него ведь для этого есть одно из зловещих зеркал! Он видел это в зеркале!

Хосе кивнул:

– Да, это так.

– Он знает, что ты уже здесь? – спросил Себастьяно.

– Я полагаю, что да. Отныне он будет действовать осмотрительнее. Я даже думаю, что в настоящий момент он скрылся, чтобы втайне подготовить последний акт. Правда, он не мог предполагать, каким образом я попаду сюда, ведь он уничтожил все порталы. Следовательно, в этом вопросе мы его опередили. Машина – или, вернее, её отдельная функция – это мой туз в рукаве.

Я едва слушала, потому что мне как раз пришла в голову страшная мысль. Люди Фицджона много раз покушались на жизнь Себастьяно, начиная с дуэли с Реджинальдом, продолжая попыткой мистера Смита в Ист-Энде и кончая неудавшимся покушением перед мастерской мистера Стивенсона на Джеймс-стрит. Все нападения были нацелены на Себастьяно, не на меня. Это могло означать лишь одно: Себастьяно уже не появлялся в видениях зеркала Фицджона, поэтому должен был умереть. Меня Фицджон наоборот до сих пор щадил; он даже приказал Реджинальду всего лишь вырубить меня из сознания. По-видимому, он исходил из того, что я ему ещё зачем-то пригожусь. Мы непременно должны выяснить, что бы это могло быть!

Всё это вырвалось из меня, когда я даже не додумала эту мысль до конца. Хосе с признанием улыбнулся:

– Это ты правильно догадалась. И это – ценное указание для предстоящего нам последнего акта.

– И какова наша роль в этом последнем акте? – спросил Себастьяно. – Что нам делать теперь?

– Выйти на сцену и принять участие в спектакле.

В последующие дни мы много раз меняли – ради безопасности – место пребывания. Правда, скоро выяснилось, что Хосе был прав: Фицджон, как и Реджинальд перед этим, бесследно исчез. Свои следующие шаги он планировал втайне. Несмотря на это, мы не отваживались вернуться в наш дом на Гросвенор-сквер, потому что любой из прислуги мог быть наёмным убийцей, оплачиваемым Фицджоном. Для нашей безопасности было определённо лучше, если мы будем действовать из укрытия, не представляя собой живую мишень.

По совету Хосе Себастьяно каждый день менял свой маскировочный наряд, чтобы оставаться неузнанным. Это у него, должна признаться, прекрасно получалось. Он выходил на улицу то в виде сгорбленного, подволакивающего ногу попрошайки в засаленной фетровой шляпе и грязном плаще, то в виде неприметного рабочего в серой спецовке и деревянных башмаках, то как старый торговец мелочью. Если и можно было его узнать, то лишь вблизи, потому что в зависимости от наряда он менял свой облик и другими приёмами: наклеивал бороду, гримировал на лице гнойники и шрамы, нахлобучивал на голову седой парик, подкладывал за щеки черносливы или привязывал к животу подушку – в выборе методов он оказался очень изобретательным.

Сама я тоже переодевалась как могла, поскольку для меня было чистым ужасом только представить себе, что шпики Фицджона могли идти за мной по следу и таким образом обнаружить Себастьяно. Я всё ещё сильно опасалась за него, полагая, что Фицджону особенно важно исключить Себастьяно из игры.

Хосе был убеждён, что зеркало Фицджона многое объясняло – и это с тех пор не выходило у меня из головы. Странные зеркала времени показывали каждому зрителю всегда лишь частичные отрезки альтернативного будущего. Увидеть можно было лишь определённые декорации события, и они ни в коем случае не были всегда одни и те же, всё зависело от того, кто именно смотрел в зеркало. Возможно, мне зеркало показало бы больше, чем Фицджону. Я долго думала над этой проблемой и в конце концов решила, что мы должны как-то попытаться выяснить это. План для этого был у меня уже готов.

Я долго обсуждала его с Себастьяно, но он был строго против.

– Это совершенно лишний риск. Даже если Фицджону пришлось скрываться сломя голову, не думаете же вы всерьёз, что он оставил в доме Фоскери такую важную вещь, как зеркало.

Хосе был на этот счёт другого мнения.

– Вполне может быть, что он оставил его там намеренно.

– Для чего бы ему понадобилась такая глупость?

Я ответила за Хосе:

– Потому что он хочет, чтобы мы пошли туда и посмотрели в зеркало.

– Нет, – поправил меня Хосе. – Он хочет, чтобы ты в него посмотрела. Без сомнения, зеркало показало ему, что в вечер запланированного переворота ты будешь присутствовать, в то время как другая, важная для него информация осталась от него скрыта. Он надеется, что ты сможешь передать ему эту недостающую информацию. Ты увидишь в зеркале то же событие, что и он сам, но с другой позиции. Через тебя он сможет больше узнать о вещах, которые произойдут. Получить более полное представление.

Себастьяно мрачно кривился:

– Это более полное представление о вещах он сможет получить, только если Анна ему о них расскажет. А добровольно она этого не сделает. Другими словами, он принял меры, чтобы схватить её, как только она окажется вблизи зеркала. И этим перечёркивается вся операция, она слишком рискованная.

Хосе возражал:

– Это не вполне безопасно, но, я думаю, это стоит того, чтобы рискнуть. Мы могли бы в силу этого получить решающее преимущество. И мы, конечно, позаботимся о безопасности Анны.

На этом и сошлись. Оставалось проработать лишь детали.

– Я считаю это слишком дерзким, но всё же осуществимым, – сказал мистер Скотт, наливая нам по очереди чаю. – И я к вашим услугам в любой мыслимой форме.

Мы навестили мистера Скотта в его книжном магазине, потому что нам требовалась его помощь для беспрепятственного проведения нашей операции «Зеркало». В его уютной подсобной комнате мы обговорили всё необходимое.

Старый книготорговец оторопел, когда Хосе, Себастьяно и я с наступлением темноты внезапно объявились у него, потому что заранее мы его не оповестили. Однако появление Хосе ошеломило его меньше, чем я ожидала. Он лишь задумчиво кивнул и сказал, что всегда знал, что у мистера Маринеро припасён туз в рукаве.

Тем не менее мы приняли все меры предосторожности, прежде чем объявиться у него. Себастьяно дважды прошёлся мимо книжного магазина, переодетый нищим, чтобы удостовериться, что рядом не околачивается ни один из шпиков Фицджона. Но к нашему облегчению магазин не был под наблюдением. Фицджон, должно быть, перебросил все свои силы в другое место.

Мистер Скотт подвинул ко мне сахарницу, потом потёр свою культю в том месте, где крепился деревянный протез. Было видно, что ему больно. Но куда больше его угнетала утрата внука. Он избегал говорить о мальчике, и когда я бездумно упомянула, как обрадовался бы Джерри щенку – а мы прихватили Сизифа с собой, потому что здесь ему будет на первое время лучше, – глаза у старика наполнились слезами. Как бы я хотела пообещать ему, что мы расквитаемся с мистером Фицджоном за его злодеяние, но мы ведь и сами не знали, какой исход будет иметь всё дело. Если все наши усилия пойдут прахом, нам придётся, может быть, остаток жизни – если мистер Фицджон ещё до этого не уберёт нас с дороги – провести в этой повторяющейся петле времени.

За нашим общим чаепитием сформировался план – что-то вроде неожиданного удара. Мистер Скотт хотел обеспечить нас группой поддержки из пяти – самое меньшее – верных людей, которые будут эскортом сопровождать нас на Гросвенор-сквер и обеспечат нам отступление после того, как мы получим доступ к зеркалу.

– Но разве Фицджон не ждет, что мы явимся с таким подкреплением? – возразил Себастьяно. – Вполне может быть, что он тоже собрал боевое подразделение, чтобы быть уверенным, что Анна от него не уйдёт.

– Поэтому нам нужен дополнительный отвлекающий манёвр, – сказал мистер Скотт. Он прервался и позвонил в колокольчик, вызывая свою экономку. – Миссис Симмонс, принесите нам, пожалуйста, ещё чаю.

Она удалилась, и мистер Скотт продолжил свои разъяснения:

– Самым подходящим для этого мне представляется пожар.

– Пожар? – удивлённо повторила я. – Какой пожар? Неужто вы хотите поджечь дом?

– Всего лишь небольшой, неопасный кухонный огонь, но зато с возможно более вонючим дымом, который наверняка выгонит из дома всех жителей.

– А в это время мы войдём с нашими людьми через чёрный ход и посреди всего этого хаоса незаметно обыщем комнаты Фицджона, – завершил Хосе. Он одобрительно смотрел на старого книготорговца. – Хороший план. Я бы и сам предложил то же самое.

Но мистера Скотта не обрадовала похвала Хосе. Он лишь рассеянно кивнул и уставился покрасневшими глазами в пустоту. Было ясно, о чём он думает: что все его старания не смогут вернуть ему Джерри.

– А теперь определимся со временем, – сказал Хосе. – Я бы предложил завтра вечером, когда стемнеет – так нам легче будет воспользоваться всей неразберихой.

– Очень хорошо, – согласился мистер Скотт. – Скажем, в девять часов. Я со своими людьми буду там к этому времени.

Миссис Симмонс принесла нам свежезаваренный чай, и мы выпили ещё по чашке, прежде чем уйти. Я простилась с Сизифом и пообещала ему, что мы скоро увидимся. И что я позабочусь о том, чтобы ему никогда не пришлось сидеть на цепи. Гладя его пушистый лоб, я чуть не расплакалась. С одной стороны, мне хотелось только домой, назад в моё время. С другой стороны, как же мне будет недоставать там этого малыша.

Подавленная и измученная, я отправилась вечером спать в наше тайное убежище – без Себастьяно, потому что Хосе и он хотели ещё непременно обговорить детали завтрашнего вечера. На обратном пути к нашему пристанищу Хосе сказал, что с некоторой перестройкой паровой машины он, может быть, сконструирует стабильный портал и таким образом полностью восстановит связь с потоком времени. После своего возвращения он каждый день на несколько часов уезжал к мистеру Стивенсону, чтобы вместе с ним работать над машиной – в одном тайном месте, которое он нам не выдал. Мы только знали, что машина находится уже не на Джеймс-стрит, а по распоряжению Хосе спешно перемещена.

Я так устала, что больше ничего не понимала в их тихом разговоре. Несмотря на множество тревог и страхов, я моментально впала в глубокий и, к счастью, лишённый сновидений сон.

Когда я проснулась, у меня было чувство, что я не проспала и пяти минут. Себастьяно склонился надо мной и тряс меня за плечо:

– Проснись, Анна!

В свете ночной свечи его лицо казалось серьёзным и решительным. Он был уже в плаще и шляпе и – как я обнаружила к своему ужасу – с пистолетом на поясе.

– Тебе надо вставать.

Я панически вскочила:

– Он нас нашёл? Надо бежать?

– Не волнуйся. Всего лишь небольшое изменение в планах. Мы проведём нашу Операцию «Зеркало» уже сегодня. – Он приоткрыл окно и вслушался в ночь. – Только тихо. И давай быстрее.

– О'кей, я мигом. – Сердце у меня всё ещё трепыхалось от страха, я слышала его биение, словно работу паровой машины мистера Стивенсона. Быстро собрала свою одежду, но Себастьяно забрал её у меня из рук и сунул мне мальчишеские вещи, которые я уже носила, когда мы выходили в город. Он был прав – для наших намерений они подходили больше, чем длинные юбки, в которых я запуталась бы в случае бегства. Особенно когда в доме пожар. Мои мысли сбивались и путались, пока я ныряла в одёжки и лихорадочно причёсывалась.

– А почему решили сегодня ночью? – шёпотом спросила я. – Неужели мистер Скотт уже всё подготовил?

– Мы сделаем это одни. Хосе говорит, что так надёжнее.

Я лихорадочно прикинула и всё поняла.

– Экономка, да? Миссис Симмонс. Она так внимательно нас разглядывала. Если подумать, то я даже припоминаю, что ощутила слабый зуд в затылке!

– Правда?

Я уверенно закивала:

– Я-то думала, это из-за горячей печки, которая была у меня прямо за спиной. Но теперь уверена, что она нас подслушивала. Она информатор Фицджона! Потому и не было никаких шпиков вблизи магазина, она передаёт ему всё, о чём мы говорили. Боже мой, мы чуть не попали в ловушку!

– К счастью, Хосе всё предвидел. Ну что, идём?

– Сейчас.

Он с нетерпением смотрел, как я судорожно плету косу, как прячу под тужурку растрёпанный результат моей спешки и надеваю кепи.

Себастьяно подошёл ко мне и нежно погладил по щеке:

– Что бы ни происходило – никаких самостоятельных действий. Ты делаешь только то, что тебе скажу я или Хосе. Обещай!

– Обещаю.

– Хорошо. – Он внезапно притянул меня к себе и поцеловал с бурной страстью. Я растерянно отвечала ему, пока он не заставил себя оторваться от меня. – Вперёд, на дело. Мы победим. Давай, повторяй за мной!

– Мы победим, – выдохнула я. И это прозвучало так, будто я действительно верила в сказанное.

Всё было прямо-таки до смешного просто. Дом стоял будто вымерший. Вокруг не было никаких наблюдателей или постов. Я прислушалась к себе – вернее, к моему затылку – и ничего не почувствовала. Всё было чисто.

Мы просто воспользовались своим ключом. И это тоже прошло без проблем. Фицджон мог бы распорядиться, чтоб поменяли замок, но он явно исходил из того, что мы не посмеем сюда сунуться. Да так оно и было всё это время. Кроме того, ему самому было нужно, чтобы я посмотрела в его зеркало, следовательно, он не должен был чинить мне в этом препятствия. Ему просто не повезло, что мы ни с того ни с сего передвинули наш план на один день вперёд.

После того как Себастьяно открыл дверь, я бесшумно скользнула в холл и к лестнице. Хосе прикрывал нас с тыла. Мы с Себастьяно побежали наверх, а Хосе остался ждать внизу, чтобы в случае преследования поднять тревогу. Сверху нам не грозила опасность, никто нас не подстерегал, иначе мой затылок дал бы знать об этом.

Оставалась ли ещё в доме миссис Фицджон? Почти вся прислуга была уволена, как мы узнали от мистера Скотта, но он не знал про миссис Фицджон – осталась ли она здесь или скрылась вместе с супругом.

Мы тихонько поднялись по лестнице для прислуги и попали на этаж, где были комнаты Фицджонов. И я вспомнила, что там точно было зеркало, узкое и неприметное, висевшее между двумя уродливыми гобеленами. Я бы, наверное, и вовсе не заметила его, если бы миссис Фицджон сама не указала мне на эти ковры и не сказала застенчиво, что настенная вышивка – её хобби.

Дверь в жилое помещение была не заперта. Себастьяно со свечой вошёл первым, я держалась за его спиной.

Зеркало было ещё здесь!

Я сразу встала перед ним и всмотрелась. Но ничего не увидела. Кроме, разумеется, своего собственного отражения, и то не особенно чёткого, потому что зеркало по краям уже сильно потускнело, да и в середине у него было несколько слепых пятен. Чисто оптически оно было плохого качества, как и зеркало Эсперанцы. И уже по одному этому оно могло быть зеркалом будущего.

– Оно не действует, – разочарованно сказала я.

– Может, ты должна к нему прикоснуться?

Я поднесла руку к краю зеркала и тут же отдёрнула, потому что мне почудилось слабое гудение под моими пальцами.

– Ну что? – спросил Себастьяно.

– Тут была… какая-то вибрация.

– Тогда это именно то зеркало.

– Но оно ничего не показывает.

– Хм. Дотронься ещё раз.

Я дотронулась, но опять ничего не произошло. Себастьяно со свечой в стеклянной банке, защищённой от ветра, стоял рядом со мной, и мы смотрели в зеркало вместе. Только нас оно и отражало.

– Я отойду; может, получится, если ты будешь одна. – Он отошёл в угол комнаты и сел в глубокое кресло так, что уже не мог заглянуть в зеркало. Я решительно поднесла к раме зеркала обе руки. Вибрация стала сильнее, но я не убрала руки, хотя мне хотелось с криком отбежать подальше.

И действительно, вдруг что-то задвигалось! Поверхность зеркала как бы закурчавилась, завихрилась, помутнела и разделилась, словно туман от дуновения ветра.

Картина, которая показывалась теперь, была искажена по краям, почти как в калейдоскопе, когда изображение грубо разрезается на куски и снова складывается. Потом, совсем неожиданно, всё встало на место, и я увидела огромный, наполненный светом бесчисленных свечей праздничный зал. Эффект был таким сильным, что я в испуге ахнула и отпрянула. Дюжины нарядно одетых людей двигались передо мной по сверкающему паркету. Кельнеры сновали туда и сюда, подавая напитки в хрустальных бокалах. Через распахнутые двустворчатые двери виднелся банкетный зал, где был накрыт огромный стол с камчатной скатертью и серебром. Оркестр играл танцевальную музыку, но всё выглядело немного странным, потому что звука не было. Я быстро обежала взглядом всю сцену, наполненную жизнью, ища знакомые лица. Вот граф! Он стоял у нарядной колонны, покрытой раззолоченным узором и беседовал – с Ифигенией!

На торцевой стороне большого зала кого-то окружила целая гроздь людей, и сразу было видно, что здесь стоит важная персона. Когда толпа немного сдвинулась и некоторые отошли, я увидела в центре группы принца-регента, который жовиально улыбался во все стороны и был разодет как опереточный принц. На нём была пурпурная униформа, украшенная золотыми позументами и увешанная орденами. Рядом с ним стоял мужчина, одетый в тёмное, и он показался мне смутно знакомым. В нём было какое-то сходство с принцем-регентом – не был ли то его брат Фредерик, который так долго странствовал по морям и которого в Лондоне вряд ли кто знал? Я пригляделась к этому человеку и поняла, что самым поразительным в нём было не семейное сходство с принцем, а то, как он держится. Немного скованно и в то же время совершенно по своей форме. И потом я посмотрела в его глаза. Казалось, они тоже нашли меня сквозь зеркало, так что на какой-то момент я почувствовала мощный импульс повернуться и убежать. То был Фицджон!

Он сильно изменил свою внешность. Стал массивным и полысел, но был с густыми бакенбардами и густыми бровями. И зубы у него выглядели совсем не так, как у моего бывшего дворецкого. Возможно, он в точности походил на настоящего брата принца-регента, при этом я не питала никаких иллюзий насчёт того, что произошло с этим беднягой. Вероятно, корабль его уже покоился на дне Атлантического океана, ибо в противном случае Фицджон не смог бы занимать его место. Тот факт, что к этому особенному вечеру – точнее, к будущей субботе, на которую был намечен праздник в Карлтон-хаусе, – он вернулся из дальних странствий, идеально вписывался в ход дальнейших событий. Ибо если принц-регент в тот вечер на глазах всего света нежданно-негаданно покинет бренный мир, ближайший престолонаследник окажется тут как тут.

Актеры – принцы, зрители – монархи!

Я смотрела на Фицджона, как мне показалось, целую вечность, и он, словно почувствовав это сквозь время и пространство, опять устремил взгляд прямо на меня. Его глаза форменным образом просверлили меня насквозь. Мороз прошёл у меня по коже. Всё было не по-настоящему, ведь этому событию ещё предстояло совершиться в будущем, но зеркало создавало сокрушительное впечатление реальности.

Затем Фицджон обнял своего якобы брата и подал ему бокал вина. У меня в затылке сильно зачесалось. Нет, даже загорелось! Я хотела обернуться, но тут же мне стало ясно, что опасность исходит от зеркала. Мой взгляд без всякого моего участия был прикован к бокалу. Вино! Оно, должно быть, отравлено!

Принни взял бокал и стал пить.

«Нет!» – беззвучно вскрикнула я, и он, словно услышав меня, опустил бокал и отвернулся. Кто-то в зале – судя по роскошной ливрее, возможно, церемонимейстер – созывал гостей на представление на террасу. Через открытые двери можно было увидеть глотателей огня и жонглёров. Гости со всех сторон устремились туда, чтобы занять лучшие места. Клубы огня и летающие кегли смешались в мелькающую кулису, которая из-за абсолютного беззвучия казалась призрачной.

Поскольку я смотрела на всю сцену сверху – как бы с высоты птичьего полёта, – мне всё было отлично видно. Не только начало представления на террасе. Но в первую очередь меня саму. Я видела себя совершенно отчётливо. По крайней мере на одно мгновение, потом видимость мне перекрыла крупная, толстая женщина в чёрном. Однако я была уверена, что не ошиблась. Я там была. Точнее говоря, я буду там.

Я прижала ладонь к часто бьющемуся пульсу на шее.

– Ну что? – шёпотом спросил Себастьяно из угла.

– Ничего, – тихо ответила я. Как заворожённая, я смотрела в зеркало. Крупная женщина ушла, и я снова была хорошо видна. Лишь теперь я заметила, что на мне то красивое платье, которое выбрала Ифи и в котором я выглядела более чем приемлемо. Я лихорадочно высматривала Себастьяно и Хосе, но нигде их не видела. Потом мой взгляд снова привлекла моя собственная фигура, поскольку я в зеркале замышляла что-то определённое. Будучи вся в белом, да и во всём остальном являя собой притягательное зрелище, я направилась прямиком к принцу-регенту и Фицджону. Принни уже улыбался мне навстречу. Он взял меня за локоть и – как видно было по его лицу – делал мне комплимент. Фицджон сверлил меня взглядом. Принни снова поднёс бокал ко рту и хотел выпить. И я…

…услышала позади себя какое-то движение. Причём в реальности, не в зеркале. Испуганно я обернулась – забыв при этом, что обеими руками держу зеркало. От моего резкого движения оно отделилось от стены и упало на пол, с оглушительным звоном разбившись на тысячу мелких осколков.

– Миледи! – В проёме открытой двери появилась фигура в призрачно-белой ночной рубашке. Миссис Фицджон уставилась на меня как на привидение из фильма ужасов. – Вы живы, и с вами всё хорошо! А говорили, что вы погибли! – Она растерянно уставилась на осколки зеркала: – Ах ты, боже мой! Это к несчастью.

Я рассмеялась несколько фальшиво:

– Надеюсь, не к моему.

Она покачала головой с огорчённой миной.

– Хорошо, что моего мужа сейчас нет. Он был бы безутешен, он так дорожил этим зеркалом. Старинная наследственная вещь, понимаете.

– Готова биться об заклад, что старинная, – пробормотала я. Озираясь в поисках помощи, я взглянула на Себастьяно, который поднялся из своего кресла и спешил ко мне. Кажется, миссис Фицджон лишь теперь заметила его.

– О, милорд, – растерянно пролепетала она. – И вы тоже живы! Какой счастливый случай!

– Кто же вам сказал, что мы погибли?

Её лицо приобрело сконфуженное выражение.

– Да все говорили. Я думаю, это даже в газете было. Якобы в поездке на вас напали разбойники с большой дороги и убили вас.

– А кроме вас кто-нибудь ещё есть в доме?

– Нет, никого.

– А что с моей камеристкой Бриджит? – спросила я.

– Мой муж уволил её и Микса, чем очень огорчил её. Глупышка плакала и часами говорила сама с собой, главным образом о том, каково ей придётся жить под мостом. Но на днях я видела её под руку с Миксом, они гуляли в парке. Я слышала, они устроились оба в одно имение.

– О, Бриджит и Микс… – медленно произнесла я. – А я готова была поклясться, что этот тип ориентирован скорее на мужчин. Но так, разумеется, лучше, ведь я знала, что Бриджит к нему неравнодушна. Надеюсь, они оба счастливы.

– Но все вещи ещё здесь, – неожиданно сказала миссис Фицджон. – О, не вещи Микса и Бриджит, а ваши и его светлости. Мы пока ничего никому не отдавали. То есть если вы хотите переодеться и снять это скудное одеяние… – Робкая улыбка озарила её горестные черты: – Вы снова дома, надо же! Вы наверняка голодны. Приготовить вам наскоро поесть? – Она с готовностью сделала книксен, отчего её ночная рубашка зашуршала точно так же, как днём шуршали все её фартуки. Видимо, она всё одинаково крахмалила и проглаживала.

– А где ваш муж? – голос Себастьяно прозвучал резко, как удар хлыста.

Миссис Фицджон опять растерялась и ответила даже немного отсутствующе:

– Он уехал. – Голос её звучал немного механически.

Себастьяно внимательно оглядел миссис Фицджон, ища в её лице признаки неискренности, но – как и я – так и не смог их обнаружить, и голос его смягчился:

– Мы не хотим сейчас здесь оставаться, так что не трудитесь. Возвращайтесь снова в постель, миссис Фицджон.

Она кивнула как послушный ребёнок, повернулась и ушла, шурша ночной рубашкой, к себе в спальню.

Моё напряжение разрядилось протяжным вздохом. Я горестно смотрела на сверкающие осколки у меня под ногами:

– Вот такой я неповоротливый слон. Мне очень жаль.

– Не жалей. Я бы его так и так разбил перед тем, как уйти. – Себастьяно пристально посмотрел на меня: – Вопрос только в том, что ты увидела. И принесёт ли это нам новые сведения. Ведь ты же увидела там нечто важное, да?

– Да, ещё бы, – ответила я твёрдым голосом. – Определённо важное.

Я повернулась и торопливо двинулась к лестнице. Себастьяно следовал за мной.

– Эй, что ты задумала?

Я свернула с лестницы для прислуги в сторону господских покоев.

– Надо взять несколько вещей из моей гардеробной. Ведь теперь я знаю, что они мне понадобятся.

Те несколько дней, что оставались до праздника у Принни, пролетели в мгновение ока. Мы постоянно находились в движении и редко оставались на одном месте дольше нескольких часов. Однажды Хосе сорвал нас с места даже среди ночи: ему померещилось что-то подозрительное, и он счёл за лучшее немедленно сменить квартиру. Хотя была высокая вероятность того, что я буду присутствовать в следующую субботу на празднестве и, следовательно, со мной до того момента ничего не могло случиться – по крайней мере, себя я в зеркале видела, – но это не относилось к Себастьяно и Хосе. Ни тот, ни другой не попали мне в поле зрения, когда я смотрела в зеркало. Разумеется, я не могла видеть всех людей, присутствующих на празднике, для этого у меня было мало времени. Но нельзя было отмахнуться от вероятности, что с ними до субботы могло что-нибудь случиться. Кроме того, нужно было учесть, что картина будущего в зеркале не была неизменной. Приложив значительные усилия, можно было повлиять на будущие события и таким образом вмешаться в ход времени. Ведь это, в конечном счёте, и лежало в основе нашей работы стражами времени. Другими словами, Фицджон наверняка имел в запасе ещё несколько козырей и будет впредь пытаться захватить меня и выведать, что мне известно. Хосе был убеждён в том, что зеркало открыло мне фрагмент картины, недоступный Фицджону.

Так или иначе в оставшиеся дни мы постоянно меняли пристанище и прервали связь с мистером Скоттом. Это меня сильно огорчало, ведь он приложил столько сил и столь многим рисковал ради нас. Но было слишком опасно поддерживать с ним связь, потому что это предоставило бы Фицджону возможность нас выследить.

И вот наступил решающий вечер. Мы вырядились для праздника – вернее, я вырядилась, тогда как Себастьяно и Хосе посредством отточенной и тщательной процедуры превратились в двух совсем чужих людей. После этого даже я не смогла бы их опознать и вблизи. Когда они предстали передо мной, я вздохнула с облегчением: теперь мне было понятно, что они участвовали в той сцене, которую я наблюдала в зеркале. Они, так же, как и я, присутствовали на празднестве в Карлтон-хаусе, но оттого, что их истинный облик был скрыт, я при всём желании не смогла бы их узнать в моём видении.

Ради безопасности мы ехали на вечер по отдельности. Я села в один наёмный экипаж, Себастьяно и Хосе в другой.

Перед этим Себастьяно крепко обнял меня:

– Пожалуйста, будь предельно осторожна!

– Не беспокойся, – я указала на свой затылок: – У меня персональная противопожарная сигнализация.

– Погоди! Я дам тебе ещё кое-что. Может, это немного укрепит твой тыл. – Он достал маленькую, обтянутую бархатом коробочку из верхнего ящика комода и протянул её мне: – Вот. Предполагается, что я должен при этом встать на колени, но это может повредить моему маскировочному костюму, поэтому в виде исключения просто так. Но с любовью.

– О! – Я с пересохшим ртом открыла коробочку. Там было узкое кольцо с маленьким, но чудесно сверкающим камушком. – Это… – я осеклась.

– Кольцо, – пришёл на помощь Хосе. – А точнее, обручальное кольцо.

– Вообще-то я хотел быть с тобой при этом наедине, – сказал Себастьяно. – Но никак не мог выбрать подходящее время.

– И не забывай, что я его принёс только сегодня, – заявил Хосе. – Так что раньше всё равно не вышло бы. Надеюсь, оно в твоём вкусе.

– Оно чудесное. – В горле у меня застрял комок, подозрительно похожий на слёзы. – Я… о, чёрт, я сейчас зареву. – И в самом деле заревела, и даже изрядно. К счастью, глаза у меня были не накрашены, а то бы всё размазалось. Я стояла в объятиях Себастьяно и всхлипывала от счастья, стараясь не нанести урона его тщательному маскировочному наряду, тем более что он был переодет женщиной и сам был изрядно накрашен.

– Я тебя люблю, – шепнул он мне на ухо. – Я бы тебя поцеловал, если бы не весь этот макияж.

– Я тебя тоже! – заверила я.

– Если мы выйдем из этой передряги живыми, то сразу поженимся. Идёт?

– А то! – сказала я, шмыгая носом.

– Пора, дитя моё. – Хосе накинул на меня мантию, которую мы с Себастьяно прихватили из нашего дома на Гросвенор-сквер вместе с несколькими другими вещами. Это была великолепная накидка из белого бархата, отделанная горностаем, и я бы предпочла не носить её, потому что ради неё пришлось погибнуть бедному пушному зверьку (а может, и не одному, потому что меховая отделка была очень богатой), но она очень подходила к платью. В Карлтон-хаусе мне необходимо привлекать к себе как можно больше внимания, а для этого мой наряд должен быть абсолютно ravissant. Привлекать внимание было на сегодня моим главным девизом, это многократно внушал мне Хосе. Чем больше внимания я отвлеку на себя, тем меньше его достанется Себастьяно, а от этого зависело многое.

– Вообще-то странно, что опять основное событие состоится на празднестве, при большом стечении публики, – заметила я, в последний раз поправляя свою накидку перед маленьким зеркалом, украшавшим голую стену над комодом. Наше теперешнее пристанище находилось в старой гостинице близ Тауэра и отличалось такой же нехваткой удобств, как и все остальные приюты, через которые Хосе пропустил нас за последние дни. Но хотя бы клопов здесь не было, а я научилась это ценить после нескольких ночных встреч с этими кровососущими бестиями.

– Что опять состоится при большом стечении публики? – спросил Себастьяно.

– Ну, решающий поединок. В точности как два года назад во время бала-маскарада в Париже. – Тогда мы тоже были решающей силой в схватке с могущественным Старейшиной и вырвали победу лишь в самый последний момент.

– Чистая случайность, – возразил Себастьяно. – Вспомни о нашем первом совместном задании.

И тут он был прав. Когда мы в первый раз сцепились с одним из Старейшин, схватка происходила вдали от глаз публики, в заброшенном доме в Венеции.

– В принципе это отнюдь не случайность, что решающие столкновения происходят во время таких сборищ, – сказал, к моему удивлению, Хосе. – Это связано с тем, что по таким поводам часто собираются вместе важные персоны, так что их жизненные линии вплетаются в этом месте в поток времени и пересекаются друг с другом. Представьте себе это в виде гордиева узла, который можно разрубить только из определённой по- зиции.

Меня пронизало дуновением холодка, потому что я невольно представила себе, что будет, если на этот раз узел не удастся разрубить. Я рефлекторно ухватилась за моё новенькое кольцо и прочнее надвинула его на палец. Оно казалось мне символом надежды. А надежда нам была поистине необходима. Очень многое могло сорваться, поскольку смертельная изощрённость, с которой до сих пор действовал Фицджон, не оставляла сомнений в том, что мы имеем дело с чудовищно умным и беззастенчивым противником. Сколько раз уже он опережал нас на один шаг. Нам никак нельзя было глупо полагаться на удачу или благоприятное стечение обстоятельств.

– Экипаж подан, – сказал Хосе и коротко погладил меня по голове: – Ты очень красивая, деточка.

Я почувствовала, как краснею. Это был первый – и предположительно единственный за целую вечность – комплимент, который я слышала из его уст.

– Спасибо, – ответила я осипшим голосом.

Я в последний раз поцеловала Себастьяно, и мы пустились в путь.

Карлтон-хаус представлял собой роскошное сооружение на Пэлл Мэлл – с протяжённой колоннадой, с могучим портиком в античном стиле, элегантной террасой и садом, примыкавшим к парку Сент-Джеймс. Для строительства этого дворца, как я знала со слов Ифи, Принни не жалел ни сил, ни средств, при том что его долги и без того уже были безбрежными. Сразу по прибытии я убедилась, что она нисколько не преувеличивала: более роскошной обстановки я, пожалуй, и не видела. Но до того, как я смогла подивиться на внутренние помещения с помпезными интерьерами, мне пришлось пережить собственное драматическое явление. Когда подъехал мой экипаж – а Хосе где-то раздобыл для меня поистине царственную карету, поблёскивающую чёрным лаком и влекомую четвёркой вороных, – то все прибывающие гости остановились вдоль Пэлл Мэлл, раскрыв глаза и рты. Лондонская аристократия представляла собой замкнутую, но оживлённую клику, где все знали всех, и приглашённые сегодня на вечер гости хотя бы раз уже видели меня. То, что, по слухам, якобы убитая карибская наследница внезапно вновь объявилась, да ещё и без предписанного приличиями сопровождения, тотчас обеспечило мне горячий интерес. Люди вокруг сдвигали головы и перешёптывались, и я делала всё, чтобы ещё усилить эффект.

Мой кучер, вежливый тип в ливрее, нёс за мной шлейф моей горностаевой мантии до самого портика, в то время как грум с важной миной придерживал под уздцы пританцовывающих лошадей. Поклонившись, кучер оставил меня у входа, и я с царственно поднятой головой поднялась по ступеням. В фойе лакей принял у меня мантию и проводил в огромный входной холл. На меня смотрели со всех сторон, но я держалась так, будто нормальнее всего на свете было явиться сюда без сопровождения. Я благосклонно здоровалась с людьми, имена которых ещё могла вспомнить.

– Лорд Рексем, – я кивнула расфранчённому охотнику за приданым, от которого Ифи когда-то предостерегала меня, и он ответил мне ошеломлённым поклоном.

Я увидела первые знакомые лица.

– О, мистер Рул. Надеюсь, дуэль не повлекла за собой тяжёлые последствия для вас. К сожалению, не смогу вас никому рекомендовать в качестве секунданта.

– Ми… миледи, – начал он заикаться, но я уже удалилась.

Зал приёмов имел величественные размеры и был перекрыт кассетным потолком. Обрамлённый греческими колоннами и выложенный ценным мрамором, он прямо-таки убивал своим великолепием. В стенных нишах были выставлены всевозможные бронзовые скульптуры и мраморные бюсты, и казалось, что находишься в музее Античности. Но это было лишь начало. Лакей повёл меня через несколько помещений, которые сделали бы честь любому королю. Затем последовал восьмиугольный зал, увенчанный просторной круговой галереей, проходы скрывались здесь за красными бархатными занавесами, украшенными золотыми кистями. Далее последовало ещё одно великолепное помещение с синими шёлковыми обоями и масляными картинами на стенах, к нему примыкал зал с позолотой на шкафах, беломраморным камином и большими распашными дверями в сад, затем следовал розовый зал с колоссальной хрустальной люстрой, за ним ещё одно просторное помещение небесной голубизны с позолоченной лепниной на потолке, и наконец огромный зал с длинным фронтом окон в сторону парка. Кажется, это и был главный зал, потому что именно его я и видела в зеркале.

Я глубоко вдохнула и огляделась. Всё это время я делала вид, будто я есть воплощение покоя, но на самом деле я была сплошным комком нервов. Сердце колотилось в рёбра, мне приходилось сдерживаться, чтобы не прижать его ладонями и хоть как-то усмирить. Вместо этого я взяла бокал шампанского с подноса в руках одного из слуг и сделала большой глоток. После этого я лишь прихлёбывала понемножку, зная, что плохо переношу его, а я не хотела делать ничего, что могло бы повредить моей концентрации.

Я наблюдала за окружением и пыталась сравнить картину с моим видением в зеркале. Перспектива была совсем другая, я видела лишь часть из того, что уже знала из зеркала. Рядом располагался банкетный зал, потолок которого был расписан как летнее небо. Оттуда виднелся проход в другой огромный зал, выходящий на улицу. Таким образом, от вестибюля к главному залу наверняка существовал и более короткий путь, но лакей провёл меня как бы экскурсией по всему дворцу – предположительно по указанию Принни, для которого было важно произвести на гостей впечатление своей резиденцией.

Главный зал, в котором собралось большинство гостей, представлял собой просто пиршество расточительной роскоши – начиная от искусных фресок по потолку, через занавесы красного бархата и заканчивая гигантским ковром. Я глазам своим не верила, разглядывая кресло, стоящее во главе стола, размером с теннисный корт. Это было даже не кресло, а трон, увешанное кистями чудище с подлокотниками в виде золотых сфинксов (с обнажённой женской грудью!). В этом монструозном кресле восседал Принни собственной персоной во главе своего двора. Он был окружён людьми, но среди них не было Фицджона. Кажется, его здесь вообще не было.

– Леди Анна!

При звуке этого женского голоса я обернулась. Передо мной стояла леди Джерси, прекрасно выглядевшая в своём бирюзовом платье с серебряно-тканым шарфом. Она разглядывала меня с явной радостью, но и с огромным удивлением.

– Я сперва подумала, что мне померещилось, но ведь это вы! Как я рада, что вы целы и невредимы! А такие были ужасные слухи о вашей якобы гибели! – Глаза её поблёскивали любопытством. – Откуда они взялись?

– Ну, это в двух словах не опишешь, – рассеянно сказала я. – Как-нибудь я расскажу вам во всех подробностях. А сейчас извините меня, пожалуйста, мне срочно нужно к моей кузине. – Я как раз увидела Ифи. Она стояла с Джорджем Кливли, на том самом месте, где я их уже видела в зеркале. Это могло означать лишь одно: события, показанные мне в видении, должны были произойти с минуты на минуту, ведь не могли же Ифи с Джорджем часами стоять на том месте, где были сейчас. Я огляделась, но Фицджон пока не появился.

Ифи тоже заметила меня. Она подняла обе руки и махала мне, подзывая.

– Анна! О боже мой! Это и правда ты!

Я поспешила к ней, чтобы она не могла пойти ко мне – всё, что показывала сцена в зеркале, по возможности должно было оставаться таким, как я это запомнила, иначе что-нибудь помешает нашему плану.

Я старалась сохранять хладнокровие, когда Ифи взволнованно обвила меня обеими руками и прижала к себе, даже всхлипнув немного. Я и сама почувствовала, как сильно по ней соскучилась, и мне стоило труда не расплакаться с ней вместе.

– Ифи, – сказала я осипшим голосом. – Как я рада тебя видеть.

– О, Анна! Я всё ещё не могу поверить! Ты жива! – Глаза её влажно блестели, а губы дрожали. – Ты представить себе не можешь, как я плакала, ведь я поверила, что ты погибла! Это даже в газетах было, что на вас напали разбойники и убили!

Не могла же я ей выдать, что это было лишь хитростью Фицджона, которому требовалось какое-то официальное объяснение нашего исчезновения.

– Как же так получилось, что после такой ужасной недели ты вдруг снова здесь, жива и невредима? – допытывалась она.

– Ах, разбойники нас не убили, а только держали в плену, требуя выкуп. Это длилось довольно долго, но потом нам удалось бежать.

Глаза её вспыхнули:

– А твой брат? С ним всё в порядке? – Она с любопытством озирала зал поверх моего плеча: – Он тоже здесь?

– Нет, ему пока приходится щадить себя. Всё это сказалось на нём трагически.

– Я должна его навестить и заверить в моей неизменной готовности заботиться о нём. – Она наклонилась ко мне и доверительно шепнула: – Знаешь, я могла бы смотреть сквозь пальцы на его… предрасположенность, ведь решающими являются другие его качества – доброта и сердечность. Кроме того, кто знает, не одумается ли он в будущем. То, что он жив, я рассматриваю как знак для нового начала. Анна, я хотела бы его увидеть как можно скорее! Я привезу ему его любимые шоколадные конфеты.

Я героически подавила свой зубовный скрежет.

– Ты сможешь сделать это в ближайшие дни, – сказала я с притворным великодушием. И утешительным знанием, что я ношу на пальце обручальное кольцо Себастьяно. Если сегодня всё пройдёт хорошо, мы так и так скоро окажемся в надёжном отдалении – а именно: на двести лет отсюда, в далёком будущем. Кроме того, у Себастьяно теперь был иммунитет к её шоколадным конфетам. Как бы замечательно она ни выглядела. А выглядела она и впрямь очень хорошо в своём платье цвета слоновой кости и со своим умопомрачительным декольте.

Тут вмешался Джордж Кливли, который всё это время лишь безмолвно таращился на меня. Он схватил мою руку и покрыл её поцелуями.

– Сокровище моё! Анна, дорогая, ослепительная! Мои бедные старые уши уловили сейчас не так много, но мои глаза, к счастью, функционируют ещё хорошо. И они говорят мне без малейших сомнений, что вы живы и здоровы! И очаровательны как никогда!

Если он при этом имел в виду мой наряд, то был прав – наряд был действительно волшебным, гораздо красивее, чем то платье дебютантки, которое я надевала на бал-альмак. Я вспомнила, как я злилась в тот день, когда Ифи потащила меня на примерку, однако теперь, когда это платье было на мне, я радовалась, что не пожалела сил на выбор. Ифи и впрямь сослужила мне службу.

В нашей гостиничке мне негде было увидеть весь результат, потому что зеркало в каморке было величиной с носовой платок, но в Карлтон-хаусе кругом было столько монструзно больших зеркал, что я не могла не любоваться собой. Платье было нежным водопадом из тончайшего шёлкового плиссе и стекало – вполне в стиле времени – до самых щиколоток. Для моей причёски мне очень пригодилась бы помощь Бриджит, но дочь нашей нынешней хозяйки тоже очень хорошо справилась с задачей. Она по моему желанию сделала мне классическую корону из косы в стиле императрицы Сисси, и хотя эта причёска выпадала за рамки всех греческих образцов с локонами, но всё же притягивала к себе завистливые взгляды. Даже Ифи понравилось:

– Твои волосы выглядят очень красиво, дорогая. Непривычно, но красиво.

– Спасибо, – сказала я.

– И я очень довольна, что тебе так идёт это платье! Я с самого начала знала, что это именно то, что надо для сегодняшнего вечера!

– Моя дорогая Анна, – растроганно сказал Джордж. – Я так тревожился, когда услышал, что вы пустились в это путешествие в Эймсбери без моей защиты. Я тут же поехал за вами вслед. Но вы как сквозь землю провалились. Я сразу начал бояться самого худшего. Известие о вашей гибели разбило мне сердце. Я так счастлив, что вы живы!

– Очень мило с вашей стороны, Джордж. – Это было сказано не просто из вежливости. Я и впрямь радовалась его участию. – Лучше бы я поехала с вами!

Внезапно в моём затылке зачесалось. В следующую секунду смолкла музыка, и я увидела, что Принни поднялся из своего безвкусного золотого кресла. Он хлопал по плечу какого-то человека, улыбаясь во всё лицо.

– Какой неожиданный гость! – услышала я его восклицание. – Вы только посмотрите, мой брат вернулся из дальних странствий!

А вот и Фицджон! Мне сразу же стало дурно, я с трудом взяла себя в руки, чтобы тут же не удрать через ближайшую дверь.

– Силы небесные! – удивлённо воскликнул рядом Джордж. – И правда, это он. Немного постарел и оброс бородой, но в остальном такой же, как раньше. Никогда бы не подумал, что он снова покажется в Лондоне!

Я увидела, что у Фицджона в руках два бокала с вином. Один из них он протянул Принни и что-то сказал ему – вероятно: «Давай, дорогой братец, чокнемся за нашу встречу!» – или что-нибудь не менее фальшивое.

Я уже шагнула в их сторону.

– Но, Анна, останьтесь! – окликнул меня Джордж.

– Я хочу поприветствовать хозяина вечера и сразу же вернусь, не двигайтесь с этого места! – крикнула я через плечо.

Я тут же налетела, как и следовало ожидать, на крупную матрону, которая втиснула всю свою телесность в чёрное вечернее платье, увешанное бахромой. Её головной убор с бантами и вуалями не позволял как следует рассмотреть её накрашенное лицо, да и остальное было скрыто за огромным веером. Это была та самая толстуха, которую я видела в зеркале. На самом деле в этом маскарадном костюме скрывался мужчина, которого я любила.

– Удачи, – пробормотал Себастьяно, когда я спешила мимо него, не обращая на него внимания. Мы оба знали, что это критический момент, потому что Фицджон уже заметил меня и смотрел в мою сторону. Я неуклонно направлялась к Принни, в то время как Себастьяно удалялся в сторону террасы, где в это самое время церемонимейстер призывал гостей подойти ближе и поприсутствовать при знаменательном представлении:

– Леди и джентльмены, прошу вас сюда, и вы увидите демонстрацию невероятного научного достижения! Оно вас удивит!

Я ускорила шаг, потому что Принни уже подносил бокал к губам. Но объявление церемонимейстера привлекло его внимание, и он остановился. И тут же увидел меня:

– Леди Анна!

Я подкатилась, скользя, и с трудом остановилась:

– Ваша милость. Эм-м, Принни. Большое спасибо за ваше любезное приглашение.

Он озарил меня своей улыбкой и положил руку мне на локоть:

– Моя радость несравненно больше! Как хорошо, что вы смогли прийти. До меня дошли какие-то глупые слухи, сокрушившие меня. Но все снова увидели, как беззастенчиво врут газеты. – Он явно любовался мной: – Свежа как молодое утро! Карибский восход солнца в моём скромном жилище. Фредди, старина, ты не находишь, что она – великолепная молодая дама?

– Какой может быть вопрос, – сказал Фицджон. Его взгляд, казалось, доставал до самого дна моей души. В затылке ужасно зудело, и мне стоило огромных усилий не чесать и не тереть, чтобы зуд прекратился.

– Это мой брат, – сказал Принни. – Мореплаватель. Ну, вы знаете.

– Какой может быть вопрос, – повторила я слова Фицджона. Я заставила себя выдержать его сверлящий взгляд, не дрогнув лицом. По крайней мере, я надеялась, что не дрогнула.

Принни поднёс бокал к лицу. Внезапно я споткнулась и упала на него, так что всё содержимое бокала волной опрокинулось на его великолепный парадный камзол.

– Ах, простите меня! – с притворным ужасом воскликнула я. – Как я только могла!

В глубине глаз Фицджона вспыхнул огонь, и я испугалась той решимости, которую увидела там. Он совсем не походил на человека, чьи планы только что были перечёркнуты. А ведь я не сомневалась, что вино было отравленным!

– Дигиталис, наперстянка, – тихо сказал Фицджон слова, предназначенные только для моего слуха, пока двое камердинеров, взявшиеся будто из ниоткуда, промокали камзол Принни, пропитанный вином. – Достаточно, чтобы умертвить быка.

У меня мороз прошёл по коже. Он ожидал, что я не дам Принни выпить яд. Значит, он видел это в зеркале. Мой затылок продолжал зудеть – возможно, даже сильнее, чем раньше. Значит, беда ещё далеко не миновала.

– Анна, вы сделали всё, что могли. Но между тем, зная меня, вы должны были предвидеть, что у меня есть ещё план Б.

Мне в самом деле следовало это предвидеть. Он обвёл нас вокруг пальца. Мы-то воображали, что знаем из видения в зеркале больше, чем он, но то, как оказалось, была фатальная ошибка. Я лихорадочно огляделась. Что же теперь делать?

Я с мольбой посмотрела на него.

– Не делайте этого! – проникновенно сказала я. – Больше никто не должен умереть. Я не знаю, что вы видели в вашем зеркале, но мы можем сообща решить, чтобы больше не происходило ничего плохого. Никому не надо причинять вреда.

Фицджон ухмыльнулся – насмешливо и в то же время печально:

– О, Анна. Вы же знаете, что в этой игре можно только выиграть или проиграть. – Он продолжал улыбаться, но глаза его наполнились адской болью. – Пока я не забыл, у меня есть для вас кое-что. – Он достал из кармана узкую коробочку и протянул её мне: – Ваше бриллиантовое колье. Я знаю, как оно дорого вам. Мне очень жаль, что временно пришлось вас его лишить. – Он задумчиво рассматривал меня: – Иногда вы мне напоминаете мою жену. Она тоже была из тех, кто так и норовит пробить лбом стену. В конечном счёте это стало её злым роком.

– Мистер Фицджон, – взмолилась я. – Прекратите и забудьте эту бессмысленную игру!

Он, казалось, не слышал меня.

– Если вы будете умничкой, Анна, вы сможете вести поистине приятную жизнь при моей власти. Тысяча восемьсот тринадцатый год, как вы уже знаете, имеет много преимуществ.

Я гневно сжала кулаки:

– Это наша жизнь! Наш мир! И он у нас только один. А вы полагаете, что можете сыграть бога! Что вы себе воображаете… – Я осеклась, потому что церемонимейстер снова призвал гостей выйти на террасу, чтобы не пропустить неповторимое, поразительное представление уже упомянутого чуда техники.

Принц-регент снова подошёл к нам. Он уже пришёл в себя после моей винно-бокальной атаки и был преисполнен жажды деятельности:

– Мы должны взглянуть на это, Фредди! Ты же знаешь, как я люблю все эти технические новшества. Они меня неимоверно занимают. Идём же, братец! – И он обнял Фицджона за плечи.

Фицджон смущённо дал себя увести. В этом пункте всё протекало по плану. По нашему плану. Внезапно я без малейших сомнений поняла, что он понятия не имеет, что находится там, снаружи. Это была та часть, которую он не видел в своём зеркале. Припасённый туз в рукаве у Хосе. Недостающий угол зрения. Как раз на это мы и рассчитывали.

Но зуд у меня в затылке никак не утихал, и в следующее мгновение мне стало ясно, что был и тот фрагмент, которого не видела я, потому что зеркало разбилось преждевременно. Тот самый Фицджонов план Б, с которым я в эту секунду и познакомилась. Кто-то сзади вплотную подкрался ко мне и уткнулся холодным дулом пистолета между лопаток.

– Иди, куда поведу! – прошипел он мне в ухо. Мне и поворачиваться не надо было, чтобы понять, кто это был: Кен-жених, он же Реджинальд Каслторп. – Только без шума, – приказал он. – Иначе я сразу жму на спуск. Ты знаешь, как я об этом мечтаю!

Я это действительно знала, как и причину, по которой без сопротивления дала увести себя за одну из позолоченных колонн, тогда как остальные гости толпой устремились на террасу.

– Наконец ты мне попалась, дрянь! – с ненавистью прошипел Реджи.

Он тоже был замаскирован – как Себастьяно и Хосе, – потому что после дуэли нигде не мог бы показаться в своей прежней роли. Свои красивые светлые волосы он выкрасил в мышиный цвет, наклеил отвратительные кустистые брови и густую тёмную бороду и – как отталкивающее завершение – вставил щербатые накладные зубы. Кроме того, одет он был как слуга. Ничто больше не указывало на его расфранчённое щегольство, когда он притягивал к себе восхищённые взгляды каких-то несколько недель назад.

Падение не прошло для него бесследно. Глаза посверкивали злобой, движения были дёрганые, и пахло от него не очень хорошо. Жизнь в подполье пошла ему во вред.

Я выдавила из себя дружелюбную улыбку:

– Успокойся для начала, Реджи! Мы можем всё уладить. Ты снова вернёшься в прежнюю жизнь. Да, ты сможешь. Я действительно слышала о тебе… много хорошего!

На самом деле Хосе рассказал нам, что Реджинальд в нашем две тысячи тринадцатом году зарабатывал себе на жизнь в качестве рекламной модели для антигрибковой мази, пока Фицджон не взял его себе в ассистенты.

– Давай поговорим, Реджи! – Заводя свои мирные переговоры, я одним глазком поглядывала ему через плечо в сторону террасы. Но, к сожалению, не видела ничего, кроме спин скопившихся там людей. Послышались первые удивлённые восклицания. Судя по всему, представление уже заранее имело успех, а я тут ничего не видела и не слышала, потому что должна была управиться с Фицджоновым планом Б.

– «Давай поговорим, давай поговорим», – передразнил меня Реджинальд. – Конечно же, поговорим. Для того мы тут и стоим. – Правой рукой он угрожающе направил на меня пистолет, а другой рукой молниеносно сунулся в мой вырез и вытянул оттуда маску, аккуратно свёрнутую в трубочку. – Это – чтобы ты никуда отсюда не делась.

Тот факт, что он знал, где у меня спрятана маска, означал, что Фицджон видел этот миг в зеркале. У меня путались мысли в усилии понять смысл происходящего и не допустить ошибки.

Реджинальд взял меня за горло и грубо сдавил.

– Ну, говори!

– Что говорить? – сдавленно прохрипела я.

Он нажал большим пальцем на гортань.

– То, что видела. В зеркале. Фицджон сказал, что там было то, что ему надо знать. И немедленно, иначе…

Он сдавливал горло всё сильнее, я больше не могла дышать. У меня не оставалось выбора, потому что в его глазах горела кровожадность. Он придушил бы меня так или иначе. Должно быть, Фицджон пообещал ему на грядущее время своего господства полную амнистию всех прежних и будущих подлостей.

– Сорри, ничего личного, – просипела я задушенным голосом, – но пошёл ты к чёрту!

Он изумлённо выпучил глаза – и исчез в сверкающей белой дыре. Свет вспыхнул лишь на миг и тут же погас, но успел проглотить его бесследно. Реджинальд только что держал меня за горло, а в следующую секунду его уже не было. Я пошатнулась в сторону, потеряв равновесие из-за его внезапного исчезновения. Но меня тут же подхватила рослая, корпулентная матрона, которая от испуга выронила свой веер.

– Проклятье! – мрачно и совсем не по-женски чертыхнулся Себастьяно. – Я-то ожидал, что этот тип будет снаружи. То, что он охотится на тебя, я заметил только тогда, когда ты не вышла вместе с принцем и Фицджоном!

– Всё кончилось хорошо. Я отослала его с маской.

– Куда?

– Э-э… к чёрту, – измученно сказала я. – Думаю, он сейчас зависает где-то в шахте времени.

– Вот и славно. – Он оцепенел: – Господи, что у тебя с шеей! Дай-ка глянуть.

– Ничего страшного. Терпимо. – Я осторожно массировала шею и размышляла, не являются ли эти атаки логическим следствием работы стража времени. Что-то со мной часто случаются удушения на вечеринках при большом стечении гостей, хотя я за последние годы специально развила и усовершенствовала свою технику самозащиты как раз против такого рода нападений.

Потом мне внезапно стало ясно, что я упустила из рук важный козырь.

– К сожалению, маски больше нет, – пожаловалась я Себастьяно.

– Это больше не имеет значения. Хосе так перестроил машину, что она работает и без маски. – Он на мгновение осёкся. – Надеюсь, что сработает. – Он крепко подхватил меня под руку и повлёк за собой: – Идём, сейчас начнётся!

Перед распахнутыми дверьми, как и снаружи на террасе, толпились гости. Колышущееся море из шёлка, тюля и бархата расстилалось перед нами, над его волнами возвышались павлиньи перья на причудливых головных уборах. Цветные фонари на террасе и хрустальные люстры в зале погружали всё вокруг в живописный свет, похожий на кулисы сказочного фильма. С той разницей, что здесь была не сказка, а кровавая быль.

Себастьяно прокладывал нам путь сквозь толпу. Я следовала за ним вслепую с колотящимся сердцем.

Она стояла на террасе – пыхтящая, дымящаяся машина мистера Стивенсона. Перед ней стоял он сам, лучась радостью, и объяснял удивлённым зрителям принцип её действия. Лицо его было перепачкано сажей, а рабочая роба усеяна масляными пятнами. На другом конце машины кочегар неутомимо кидал лопатой уголь в жерло печи. Для защиты от нечеловеческого жара на нём были очки и металлический фартук.

Себастьяно тащил меня дальше, пока я снова не очутилась подле Принни и Фицджона. Принни ласково обнимал своего мнимого брата за плечи и вслушивался в доклад инженера. Собственно, то был скорее крик, потому что паровая машина работала с нарастающим шумом. Судя по стуку и шипению пара, она готова была вот-вот взорваться.

– А-а-ах! – в один голос ахнула толпа, и обступившие машину отпрянули, когда из топки посыпались искры, поднимаясь в ночное небо.

– Не беспокойтесь, она работает безупречно! – крикнул мистер Стивенсон.

– Что же она может, кроме того, что грохочет и изрыгает пар? – весело крикнул в ответ Принни.

– Это своего рода машина для путешествия, – с горящими глазами крикнул мистер Стивенсон. – Когда она заработает на всю мощность и давление в котле повысится до предела, в неё можно будет войти здесь, а выйти в любом другом месте. – Он указал на узкий вход высотой с человеческий рост, окаймлённый металлической рамой, выкрашенной красной краской, которую прежде я в этой машине не видела.

– И где именно можно выйти? – крикнул один из зрителей.

– Она сейчас настроена так, что выйти можно в банкетный зал, – крикнул мистер Стивенсон.

– Очень интересный трюк, – отозвался Принни. – Давайте испытаем машину. Кто хочет? – Он огляделся, и взгляд его остановился на его брате. Весело смеясь, он кивнул: – Прекрасное развлечение для путешественника, а? Давай, старина, полезай! – Он обратился к окружающим: – Мой брат уже не раз объехал вокруг света, он не боится ни смерти, ни чёрта! – Он подтолкнул Фицджона вперёд. Момент настал. Себастьяно был готов вмешаться в случае необходимости.

– Забавный опыт, – услышала я голос Фицджона. Он звучал язвительно. Я оцепенела, потому что к тому, что произошло затем, мы никак не были готовы. Кто-то подступил сзади к принцу-регенту с пистолетом на изготовку. Стук деревянного протеза перекрывался грохотом машины.

– Мистер Скотт! – в ужасе воскликнула я. Только в этот момент я поняла, что вовсе не Реджинальд, а мистер Скотт играл ведущую роль в плане Б у Фицджона.

Старый книготорговец на мгновение повернулся ко мне:

– Мне очень жаль, – сказал он. Несмотря на крики ужаса, поднявшиеся со всех сторон, я понимала, что он говорил, потому что он стоял совсем рядом. – Я должен это сделать. – В его глазах стояли слёзы, рот его дрожал от горя. – Джерри у него.

Он прицелился в Принни и выстрелил. Никого не оказалось на месте, чтобы прикрыть принца-регента от покушения – никого, кроме кочегара. Тот вдруг прыгнул на мистера Скотта, и он зашатался и бессильно упал на пол. Тем не менее пуля попала в Принни, и тот тоже упал. С кочегара свалились очки, и стало видно, что у него только один глаз.

– Вперёд! – гаркнул он.

Себастьяно уже сделал шаг вперёд. Он не обращал внимания на то, что Принни с удивлённой миной сидел на полу, прижимая ладонь к груди. И он игнорировал также чёрный револьвер, внезапно оказавшийся в руке Фицджона и нацеленный на Хосе. Я сделала самый длинный прыжок с места, на который была способна, и сообща с Себастьяно толкнула Фицджона в сторону паровой машины.

Мистер Стивенсон повернул рычаг управления, на лице его было выражение дикой решимости. Адски шипящая штука казалась одушевлённым живым существом, она не только изрыгала пар, но и дышала, и поршни её ходили вверх-вниз, словно лязгающие зубы. Красная рама на воротах начала раскаляться, и из глубины показалось белое пламя.

Хотя мы с Себастьяно взяли Фицджона в клещи и крепко удерживали его, ему как-то удалось выстрелить. Хосе упал навзничь от меткого попадания пули. У меня вырвался крик, я налегла с удвоенной силой. Себастьяно схватил Фицджона за локоть и рванул его вперёд, я нажала сзади, и сообща нам удалось втиснуть его в раскалённое отверстие. Из-за дикого сопротивления с него сваливались всевозможные части его маскарада. Искусственный живот выскользнул из-под камзола, половина бороды отклеилась, несколько фейковых зубов выпали изо рта.

– Вам от меня не избавиться! Нет уж! – Несмотря на ярость в его голосе, это звучало как холодное и взвешенное уведомление, от которого у меня мороз прошёл по коже.

– Скажи это чудищу на том конце, когда оно будет тебя пожирать! – проскрежетал зубами Себастьяно.

И попал в яблочко. В этот момент, в одну долю секунды, прежде чем Себастьяно окончательно втолкнул его в зев машины, я увидела ужас на лице Фицджона, и мне стало ясно, что бармаглот в глубине шахты времени действительно был. Или что-то другое, но столь же чудовищное.

Ещё один удар моего сердца – и Фицджон исчез, его проглотило мерцающее отверстие, словно гигантский пылесос, засосавший вялый листок. Свечение резко погасло, и от Фицджона не осталось ни единого атома.

Мистер Стивенсон снова повернулся к рычагу управления, и грохот машины смолк, в то время как все окружающие после нескольких секунд ужаса разразились бурными аплодисментами. Кажется, люди поверили, что всё это было лишь великолепным шоу. Включая раненых, которые тоже с усилием поднимались на ноги.

– Чёрт побери, – сказал Принни с неожиданно побледневшим лицом. – Я даже думал в какой-то момент, что это покушение. Чёрт, да вы только взгляните на это! – Он оттянул с груди свой громадный орден и поднял его вверх. В центре ордена торчала пуля, выпущенная в него мистером Скоттом.

– Вот это меткость! – воскликнул кочегар. Он тоже был бледен и немного постанывал, но выпрямился в полный рост. Повернувшись к публике, он объяснил: – Этот человек – один из лучших стрелков Англии.

– А я готов был поклясться, что он – старый книготорговец с Бонд-стрит, – сказал кто-то из толпы.

– Да, и это тоже, – воскликнула я. – Но его любимое занятие в свободное время – стрельба по мишеням! – Мне стоило больших усилий приглушить дрожь в голосе. С наигранной небрежностью я сказала: – Он с тридцати шагов попадает в глаз комара. А пуля, разумеется, была обезврежена, у неё вообще не было никакой пробивной силы, иначе бы она пронзила орден. – Я с улыбкой повернулась к зрителям: – Ну, разве это было не феноменальное представление?

Другие тоже так считали. Прежде всего Джордж Кливли, который не переставая аплодировал и время от времени выкрикивал: – Виват! – Кажется, он был особенно впечатлён этим представлением, что привело к тому, что он увлёк остальных гостей, и все снова захлопали в ладоши, пока, наконец, и Принни тоже не начал аплодировать. Правда, машина уже не работала. Пар рассеялся, и теперь все могли видеть, что мнимый фокус удался, поскольку от добровольного ассистента фокусника не осталось и следа.

– Очень хорошо! – воскликнул Принни, обходя машину и заглядывая во все щели и отверстия. – Поистине великолепно! Исчез бесследно! – Он огляделся в поисках: – И где же он теперь, тот джентльмен, что уверял меня, будто он мой брат? По правде говоря, я даже поверил, что он наконец вернулся после стольких лет странствий. Мы никогда не были особенно дружны, но я почувствовал даже радость встречи. Прямо жаль, что он всего лишь актёр. Хотя и замечательный. Это притворное сопротивление, эта перестрелка, целая драма – невероятная инсценировка! Сам Шекспир бы позавидовал! – Он с любопытством поглядывал в сторону банкетного зала: – Он уже там? Или только ещё появится? Для полноты фокуса требуется счастливый конец! – Он поманил гостей за собой: – Идёмте, идёмте все туда, а то мы пропустим этот момент!

Толпа в ожидании прошествовала через зал. Некоторые из гостей любопытно оборачивались к нам; кажется, они ждали, что мы потянемся вместе со всеми.

Но мы были слишком заняты ликвидацией последствий случившегося.

Мистер Стивенсон помогал подняться на ноги мистеру Скотту. Книготорговец посерел лицом и едва мог стоять.

– Не надо вам прикрывать меня. Я не заслуживаю пощады. – Голос его звучал глухо, словно из склепа. – Моя жизнь так и так мне больше не нужна. Я сделал это только ради моего внука, но теперь всё потеряно. Это был его смертный приговор.

– Значит ли это, что Джерри жив? – с надеждой спросила я.

Мистер Скотт задрожал всем телом.

– Фицджон держит его в плену в каком-то тайном подземелье. Кроме него, ни одна душа не знает, где мальчик. Он обречён умереть от голода и жажды, Фицджон мне так и сказал.

– И вы с самого начала знали, что Джерри ещё жив?

Мистер Скотт сокрушённо покачал головой:

– Нет, я так же, как и вы, думал, что он уже мёртв. Но в тот вечер, перед тем как вы приехали ко мне поговорить о зеркале, у меня внезапно объявился Фицджон и сказал, что с Джерри всё в порядке и что он выйдет на свободу. Но для этого я должен был заманить вас в западню на Гросвенор-сквер. Люди, которых я привёл бы туда, были на службе у Фицджона. Простите мне это предательство, я не мог иначе! – Сухой всхлип сотряс его, и от сострадания и ужаса у меня пресеклось дыхание.

Затем я заметила, что Хосе держится за своё тело с гримасой боли на лице.

– Ты ранен! – воскликнула я. – О боже, у тебя прострелен живот! – Я совершенно точно знала, что в эту эпоху такая рана почти всегда была смертельна.

– Чепуха, – грубовато ответил Хосе. – Это всё равно как если бы меня лягнул мул. – Он снял с себя свой металлический фартук, и я увидела, что эта вещь сработана как средневековая кольчуга. Пуля застряла в металлической ткани – почти как в ордене Принни, разве что у Хосе это было запланированным средством защиты, тогда как Принни был обязан жизнью своему ордену.

– Кто-то должен сообщить людям, что машина больше не работает, – Хосе кивнул в сторону банкетного зала, где гости толпились, бурно беседуя, в ожидании следующего акта представления.

– Что ты хочешь этим сказать? – встревожился Себастьяно. – Ты ведь её исправишь, разве нет?

– Мне хотелось бы надеяться, – ответил Хосе и повернулся к инженеру: – Как вы думаете, мистер Стивенсон?

Мистер Стивенсон радостно кивнул:

– С вами мне всё удастся, мистер Маринеро!

Мы с Себастьяно растерянно переглянулись.

– Ты что, вернул ему память? – спросил Себастьяно.

– Мне не оставалось ничего другого, – с сожалением ответил Хосе. – Отчаянные ситуации иногда требуют крайних мер. Но не подумайте, что это станет теперь обычным делом! Я имею в виду – к чему мы придём, если у людей вдруг станет по две биографии?

– А для меня это вполне нормально, – бурно возразил мистер Стивенсон. – Я так люблю мою жену, я прожил с ней десять чудесных лет, даже если эти годы существуют лишь в моём воображении. И я так привязан к моей собаке, к моему дому и работе в моей мастерской. Но я очень ценю и мои опережающие познания в физике и ещё кое-какие полезные навыки, усвоенные за время многолетней учёбы. Вы пообещали оставить мне все воспоминания. Все, – настойчиво подчеркнул он.

Хосе вздохнул:

– А вы взамен пообещали мне не делать несвоевременных изобретений. А главное – быстро забыть, как мы с вами сообща сделали из паровой машины машину времени.

– Я постараюсь, – ответил мистер Стивенсон.

– Что-то подсказывает мне, что все ваши старания в этом направлении окажутся тщетными.

Мои чувства подсказывали мне то же самое, но куда более важными я находила другие вещи:

– Нам надо освободить Джерри.

– Мы его никогда не найдём, – произнёс мистер Скотт всё тем же замогильным голосом. – Нет ни малейшей зацепки, где его искать.

– Вам следовало довериться нам, а не выдавать нас Фицджону, – укорил его Себастьяно.

– Ну, ведь ясно же, что вы разгадали моё предательство, раз перенесли Операцию «Зеркало» на день раньше, – тихо ответил мистер Скотт. – И таким образом я стал вашим инструментом, не так ли? Вы меня использовали, чтобы скормить Фицджону ложную информацию.

– Совершенно верно, – спокойно подтвердил Хосе.

Я озадаченно переводила взгляд с одного на другого. Себастьяно и Хосе знали, что мистер Скотт заодно с Фицджоном?

– Что же вы мне ничего не сказали? – пожаловалась я. – Я подозревала ни в чём не повинную экономку!

– Мы не знали, что он объявится здесь с пистолетом, – сказал Хосе. – А он оказался джокером Фицджона.

– План Б, – поправила я. – Фицджон называл это планом Б. Но вообще-то должен был назвать планом С, потому что ещё перед этим натравил на меня Реджинальда, чтобы тот отнял у меня маску.

– Нет, эта акция не была альтернативным планом, – возразил Хосе. – Фицджон хотел избавиться от Каслторпа. Этот парень, судя по всему, уже сделался непредсказуемым.

– Реджи и впрямь не производил впечатление уравновешенного человека, – согласилась я.

– Для Фицджона это было, кроме того, хорошей возможностью устранить из игры маску, – продолжил Себастьяно, который, как видно, просчитывал на несколько ходов дальше, чем я. – Он позаботился о том, чтобы Анне не оставалось ничего другого, как послать Реджинальда к чёрту вместе с ней. Так он одним махом избавлялся и от Реджинальда, и от маски.

Я задумчиво кивнула, потому что тем самым подтверждалось моё подозрение, что Фицджон видел в зеркале этот эпизод. Но мысленно я уже снова обратилась к вопросу, как нам спасти Джерри. Первая зацепка у меня уже, кажется, была, и я страстно уповала на то, чтоб она оказалась верной.

– А сейчас нам лучше всего исчезнуть отсюда, – предложил мистер Стивенсон.

Что касалось этого, нам действительно следовало спешить. Не только потому, что надо было пускаться на поиски Джерри, а ещё и потому, что в соседнем зале уже назревало нетерпение. Первые недовольные лица уже оборачивались в нашу сторону, а недоумевающий ропот нарастал.

– Идёмте! – Себастьяно вежливо подставил мне локоть: – Миледи.

– Милорд. – Я взяла его под руку, лишь на мгновение задумавшись, как это странно, должно быть, выглядит со стороны, как я удаляюсь, повиснув на руке корпулентной, рослой матроны, ведь никто из гостей пока так и не разгадал за этим маскарадом ряженого Себастьяно.

В сопровождении Хосе, а также мистера Стивенсона и мистера Скотта, ковыляющего за нами, подволакивая деревянную ногу, мы покинули Карлтон-хаус кратчайшим путём.

Мистер Тёрнер был уже в шлафроке[4], но, казалось, не слишком удивился нашему внезапному появлению. Мы все вместе приехали на Харлей-стрит той пышной каретой, которую Хосе организовал для моего царственного выхода перед Карлтон-хаусом. Мистер Скотт сразу же опёрся на одного из сфинксов, тщетно пытаясь прийти в себя. Его всё это время трясло как осиновый лист, и дело было отнюдь не в ночной прохладе. С тех пор, как он понял, что, может быть, ещё есть надежда для Джерри, у него совсем сдали нервы. Мне было его от всей души жаль, хотя он чуть было не застрелил человека. Хорошо, что все легко отделались, пусть и благодаря счастливому стечению обстоятельств – или, точнее, благодаря любви Принни к тяжёлым орденам.

Мистер Тёрнер внимательно слушал, пока мы излагали ему суть дела. Затем пригласил нас в салон и попросил миссис Теккерей принести нам хереса. А сам хотел быстро принести нам какую-то картину из своей мастерской. Экономка подозрительно нас оглядела, но выполнила распоряжение мистера Тёрнера. Когда она налила в стакан Себастьяно хереса и он поблагодарил её своим густым басом, она чуть не выронила графин.

– Но ведь вы же мужчина!

Себастьяно предпочёл не комментировать это.

Пока мы с нетерпением ждали, когда вернётся мистер Тёрнер, в салон приплёлся его старый отец, тоже в шлафроке и в огромных шлёпанцах. Он явно обрадовался ночному обществу, предложил всем нам по очереди сигары, и мы все с благодарностью отказались. Сам он раскурил трубку, выдул несколько колец дыма и стал любоваться моим красивым платьем. Однако Себастьяно, кажется, привлекал его внимание ещё сильнее.

– Мне кажется, мы с вами знакомы, миледи, – сказал он, обращаясь к нему. – Не встречались ли мы раньше, может быть, на альмак-балу? В своё время я был одним из лучших танцоров!

– Боюсь, вы меня с кем-то путаете, – вежливо сказал Себастьяно.

Мистер Тёрнер-старший сделал затяжку и внимательно его оглядел.

– Не думаю, миледи, ибо вы кажетесь мне ну очень знакомой! Я даже припоминаю, что мы с вами встречались в интимной обстановке в моих спальных покоях. Правда, сейчас вы выглядите ещё красивее, чем тогда. – Он одарил Себастьяно манящей улыбкой.

– Да это же парень! – фыркнула от двери миссис Теккерей.

Старый мистер Тёрнер повернулся к ней с негодованием:

– Что вы себе позволяете, миссис Теккерей?

В этот момент вернулся его сын и без долгих предисловий показал нам картину.

– Вот она, – сказал он. – Я, правда, не знаю, где находится этот дом, но в моём видении он явился мне вполне отчётливо.

На картине было изображено громоздкое строение в частично открытом поперечном разрезе: на переднем плане часть фасада, а под ним наполовину скрытый за толстой кирпичной кладкой тёмный подвал. Если присмотреться, в одном углу этого подземелья сидела, скорчившись, фигурка человека.

– Я этот дом знаю! – воскликнула я, увидев ренессансную башенку и пилястры. – Это дом Каслторпа!

Джерри и правда сидел в подвале дома Реджинальда, но, когда мы туда ворвались, оказалось, что он уже почти освободился самостоятельно. Фицджон приковал его к стене на довольно толстую цепь, но – к огромному облегчению Джерри – в своё последнее посещение накануне вечером он оставил ему большой напильник.

– Он сказал, что мне понадобится полсуток, чтобы перепилить цепь, – объяснил Джерри после того, как приблизительно тысячу раз поклялся своему плачущему от радости деду, что всё у него хорошо.

Несмотря на то что он был грязный и неделями не видел солнца, чувствовал он себя на удивление хорошо. Фицджон появлялся у него раз в три дня и приносил провиант.

– Самое худшее здесь была темнота, – рассказывал Джерри. – Я просил его оставить мне свечи, но он сказал, что я ещё подожгу тут что-нибудь. Но всё же заверял меня всякий раз, что я скоро попаду домой и что у деда всё в порядке.

Мне потребовалось время, чтобы всё это переварить. У меня было много материала к размышлению, в том числе и в карете, когда мы ехали назад. После того как мы высадили мистера Стивенсона на Джеймс-стрит, мы поехали с мистером Скоттом и Джерри дальше на Бонд-стрит. Джерри беспрерывно болтал, его словно прорвало. Ведь ему неделю не с кем было словом перемолвиться, и теперь он испытывал острую потребность выговориться. Он задавал тысячу вопросов, желая знать, что происходило во время его плена, а в промежутках снова и снова рассказывал, что было с ним в темнице.

– Однажды мистер Фицджон принёс мне жареного миндаля. А в другой раз большой кусок ветчины. Он сказал, что мальчишки в моём возрасте ещё растут.

– Может быть, Фицджон был не таким уж и негодяем, – предположила я, когда Джерри на минутку примолк, чтобы передохнуть.

– А никто и не говорил, что он негодяй, – сказал Хосе. – Настоящих злодеев среди нас совсем мало. Некоторые из Старейшин просто… ну, слишком долго живут на свете. Жизнь им уже ничего не может дать такого, чего у них ещё не было. И это приводит к саморазрушительным тенденциям. Подкрадываются необратимые изменения личности. Мания величия, мстительность, честолюбие. А к этому ещё добавляется дилемма бескомпромиссной игры.

– А что это за дилемма? – спросил Джерри.

– Лучше умереть, чем сдаться, – вставил его дед. То были первые слова, произнесённые мистером Скоттом с тех пор, как мы сели в карету. Старый книготорговец выглядел ужасно. Глаза глубоко запали, лицо бледное. Но взгляд был твёрдый, голос спокойный. С тех пор, как мы нашли Джерри, с него спало всё напряжение. Я чувствовала, как он страдал оттого, что едва не сделался убийцей, но я догадывалась, что он не колеблясь пошел бы на это снова, если бы понадобилось. Любовь заставляет людей убивать и делать другие страшные вещи без оглядки на то, что при этом с ними станет.

Когда мы остановились у книжного магазина, чтобы высадить мистера Скотта и Джерри, книготорговец ещё раз повернулся к нам.

– Спасибо, – сказал он.

И больше ничего. Потом оперся о плечо внука и захромал прочь. Джерри проводил его в магазин и вернулся к экипажу. Узкое лицо под шапкой рыжих волос выражало решительность:

– Дед сказал, что вам придётся ещё остаться.

– Какое-то время, – подтвердил Хосе.

– Как долго?

– Может быть, несколько недель.

– Где вы будете жить?

– На Гросвенор-сквер. – Мы с Себастьяно сказали это в один голос. Хосе поднял бровь над здоровым глазом, но не возразил.

– Тогда, пожалуй, у меня нет причин не явиться завтра утром на службу, – твёрдо заявил Джерри.

– Причины очень даже есть, – возразил Себастьяно. – У тебя позади тяжёлые недели, и тебе надо отдохнуть. Хотя бы дня три. Потом можешь снова явиться на службу. Я думаю, мы с леди Анной выехали бы куда-нибудь на природу, чтобы отдохнуть от всех этих передряг последнего времени. В Брайтоне, например, было бы очень хорошо.

Джерри просиял:

– Да там просто чудесно.

– Тогда мы заодно. Спокойной ночи, Джерри.

– Спокойно ночи, Джерри, – присоединилась я.

– Миледи. Милорд. – Он с улыбкой дотронулся до своего кепи, затем прыгнул на ступеньки магазина и скрылся в доме.

Хосе дал кучеру знак трогаться. Потом повернулся к нам и легко улыбнулся:

– Ну, как вы себя чувствуете, после того как всё осталось позади?

– Уже опять почти нормально. За исключением пары мелочей. – Себастьяно с отвращением стянул с головы парик и вытащил из выреза платья объёмистый накладной бюст: – Не понимаю, как вы, женщины, таскаете это на себе. У меня-то они хотя бы из ваты.

Я же ничего не ответила Хосе, потому что сама ещё толком не знала, как я себя чувствую. Но уж точно не нормально. Измученно и вместе с тем перевозбуждённо – это да. И, конечно, я чувствовала благодарность и облегчение, что всё так хорошо закончилось. Зло побеждено, добро восторжествовало и всё такое – в точности как в наших прежних приключениях в другом времени. Нам сильно везло, хотя пару пёрышек мы потеряли. Но наряду со всеми этими чувствами я ощущала и что-то другое – что-то вроде грустного осознания.

– Всё кончено, ведь так? – спросила я ни с того ни с сего.

Хосе пристально посмотрел на меня, как будто ожидая более подробных объяснений.

Я сделала неопределённый жест:

– Я имею в виду… это всё. Нашу работу стражей. Путешествия в прошлое. Ворота разрушены. Ты сказал, что можешь починить эти последние сообща с мистером Стивенсоном, чтобы мы могли вернуться домой. И, если я правильно тебя поняла, тебе и другим Старейшинам удалось укротить энтропию и стабилизировать поток времени. Но эта игра между вами… она ведь закончилась, не так ли?

Себастьяно при моих словах обнял меня и не спускал глаз с Хосе. Он с таким же напряжением, как и я, ждал его ответа.

Хосе помолчал и потом тихо ответил:

– Да. Игра закончена.

Нам с Себастьяно сперва нужно было дать этой новости отстояться. Остаток пути мы почти совсем не говорили. Приехав на Гросвенор-сквер, Хосе не захотел выйти с нами. Он сказал, что ему ещё надо сделать сегодня кое- какие важные дела, но что он в ближайшие дни объявится у нас. И карета быстро скрылась в ночи.

Мы были слишком измучены, чтобы ещё что-то обсуждать, поэтому сразу отправились в кровать и проспали крепко и без сновидений до следующего дня.

В этот следующий день мы обнаружили, что миссис Фицджон бесследно исчезла, да так, что о ней никто в доме не мог вспомнить, кроме меня и Себастьяно, даже повариха, которая явилась на службу как обычно. Это было доказательством того, что миссис Фицджон была искусственным существом, некоей иллюзией из плоти и крови, чтобы придать больше реальности жизни мистера Фицджона в это время. С его исчезновением она тоже потеряла право на существование. Я уже рассчитывала на то, что это произойдёт, и всё же меня это сразило. Не то чтобы я была к ней так привязана, но она жила и работала в этом доме и всегда была к моим услугам. А теперь она погасла как свеча на ветру, жертва манипуляций со временем.

Я даже опасалась, что таким же образом погасло и существование Ифи, потому что на празднике у принца-регента я не видела её после исчезновения Реджи. Однако, к моему облегчению, она была жива и здорова, с ней ничего не случилось. Если не считать того факта, что у неё не осталось никаких воспоминаний о Реджи. Он был с корнем вырван из её памяти, и это было лучше всего для её и нашего душевного спокойствия. Я и сама бы с радостью давно забыла его – и его ужасное лицо в то мгновение, когда он исчезал.

Что касалось Ифи, она оставалась прежней. Уже через день она заехала к нам – с коробкой шоколадных конфет и настойчивым желанием поехать вместе со мной покупать ей новые туфли. Себастьяно сослался на приступ мигрени, чтобы держаться на дистанции, а я отослала её, выпив с ней чаю, поскольку мне в этой эпохе уже не понадобятся никакие туфли. И ещё потому, что в её присутствии мне постоянно приходилось бороться со слезами, ведь, несмотря на все ссоры, я успела к ней привязаться, и мне приходилось давать себе отчёт, что вскоре я её больше никогда не увижу. Тут уж легче было один раз отрезать, чем болезненно затягивать расставание в рассрочку.

Через день после этого мы, как и было запланировано, уехали с Джерри в Брайтон, где провели несколько уютных, расслабленных дней в небольшом пансионе и не делали ничего, только спали, ели, гуляли по берегу с Сизифом и – ну, да – всё то, что обычно делают свежеобручённые, когда остаются наедине.

Когда на следующей неделе мы вернулись в Лондон, к своему удивлению, узнали, что Ифи перебежала с реющими знамёнами к Джорджу. Его тугоухость и нехватка вкуса в вопросах моды не удержали её от того, чтобы дать двум патронессам застать себя в его объятиях в ложе Оперы. Это было бы, может, не так и предосудительно, если бы на ней при этом было что-нибудь надето в верхней половине.

Джордж, по слухам, заикаясь, утверждал, что Ифи всего лишь хотела спрятаться за ним после того, как у неё случайно расстегнулось платье. Естественно, никто ему не поверил. Но он быстро понял, что для человека чести есть только один выход из этого положения – он по всей форме попросил руки Ифи. Она обвела его вокруг пальца, но вот чего у неё не отнять: каким-то образом за несколько дней она сумела внушить ему чувство, что она и есть исполнение всех его мечтаний. Его влюблённость в меня без остатка испарилась, в чём я могла сама убедиться, случайно встретившись с ними в наш последний день в 1813 году.

Мы с Джерри ехали на Джеймс-стрит, потому что Хосе послал нам сообщение. То самое, которого мы ждали уже несколько дней.

Было пора.

– Ах ты чёрт, этого нам только не хватало, – вполголоса сказал Себастьяно, когда Ифи энергично замахала нам, а Джордж отважным тормозным манёвром остановил свой двухместный экипаж рядом с нашим одноконным кабриолетом.

У меня при виде их обоих застрял в горле ком, потому что это была как раз та ситуация, которой я хотела избежать: чтобы больше никаких прощаний, от них было слишком больно. Я думала, что всё это худо-бедно уже осталось позади. Мистеру Тёрнеру я отправила короткое милое послание: дескать, мы с братом вскоре предпримем длительную поездку, и я от всего сердца желаю ему и его отцу на это время всех благ. Мистер Скотт тоже получил от меня схожее письмо, только длиннее. В нём я пыталась объяснить ему, что очень хорошо понимаю его чувства и мотивы и что мы не держим на него никакого зла. Ему я тоже пожелала на будущее всего хорошего.

Жани и Седрику я отдала часть нашей оставшейся наличности, а Бриджит отправила всю мою обувь – я случайно узнала, что у нас с ней один размер. Туда же добавила и сумочки, а по такому случаю упаковала еще и галстуки Себастьяно и табакерки для нюхательного табака, чтобы и Микс не остался без подарков. Груму я дала золотую монету, и он сразу сделал из этого повод напиться на радостях. В настоящий момент он был занят тем, что отсыпался в конюшне.

Только с Ифи и Джорджем я не простилась, что я находила при сложившейся обстановке понятным, ведь это добавило бы мне боли сердца. Я и так уже наревелась час назад, прощаясь с Сизифом. Очень тяжело прощаться с друзьями, особенно когда прощаешься навсегда.

– Ты, наверное, уже слышала, – радостно крикнула мне Ифи. – Мы с Джорджем обручились.

– Поздравляю, – сказала я подсевшим голосом. – Надеюсь, что вы будете очень-очень счастливы.

Это было сказано совершенно искренне, но Ифи восприняла это как-то неправильно. Она покраснела и отвела глаза, а Джордж принялся мяться с явными признаками угрызений совести:

– Анна, дорогая, бесценная… – Ифи ткнула его локтем в бок, и он осёкся, чтобы потом – уже осторожнее в выборе слов – продолжить своё заикание: – Миледи, я очень надеюсь, что моё обручение с леди Уинтерботтом вас никоим образом не задело и не травмировало, а если это всё же случилось, то я поистине безутешен, поверьте мне!

До меня не сразу дошло, понадобилось несколько секунд, чтобы я поняла, о чём это он. Как видно, он боялся, что я чувствую себя жестоко обманутой и брошенной им, ведь он за мной ухаживал, а потом вдруг надел обручальное кольцо на палец Ифи.

Я тайком поглядывала на собственное обручальное кольцо, подавляя улыбку. Джорджа бы только ранило, скажи я ему сейчас, что у нас с ним так и так ничего бы не вышло. Принимая во внимание его мужскую гордость, я изобразила умеренную грусть:

– Честно говоря, это обручение для меня явилось полной неожиданностью. Вы мне очень симпатичны, Джордж, потому что вы искренний, тонкий человек.

Обе мои фразы – взятые по отдельности – были чистой правдой, хотя, разумеется, никак не были связаны одна с другой. Но Джордж выстроил именно эту взаимосвязь и со всей очевидностью мучился, ища нужные слова в своё оправдание. На сей раз тычок в бок получила я – Себастьяно, видимо, счёл, что я немного переигрываю. И я лихорадочно продолжила:

– А поскольку вы такой утончённый человек, я вдруг подумала, а как вы смотрите на то, чтобы поучаствовать в фонде Фоскери.

– Фонд Фоскери? – эхом повторил Джордж. Его толстощёкое лицо вытянулось в гримасе недоумения.

– Вы же, наверное, уже слышали, что мы собираемся снова уплыть в Карибику. Поэтому мы продадим наше имение в Лестершире и уже подготовили для этого всё в нашем банке у Ротшильда и сыновей.

Это не потребовало от нас слишком больших усилий – убедить Хосе и получить у него разрешение на продажу. Он понял, что такие большие деньги лучше вложить в хорошее дело, ведь союз стражей времени заканчивал свое существование.

– На эти деньги среди прочего будут построены дом для сирот и школа в Ист-Энде. И жильё для фабричных рабочих. Было бы красивым жестом с вашей стороны тоже поучаствовать в этом фонде, Джордж. – Я выждала короткое время, чтобы мои слова дошли до него, и добавила: – Вы даже представить не можете, как высоко можно поднять этим свой престиж. И самому пожертвователю это даёт неповторимое чувство.

– Вы на меня совсем не держите зла из-за Ифи? Фонд… ээээ… пожертвования?.. – Выражение лица Джорджа колебалось между облегчением и скепсисом.

Ифи слушала нас, сощурившись.

– Какая оригинальная идея! Джордж, мы могли бы задать в свете совершенно новый тон и стиль! Альтруизм высшего общества! – Глаза её загорелись. – Я могла бы пожертвовать что-нибудь из моих мехов. А ты мог бы купить детям твоих рабочих новые башмаки. А на Рождество – ромовый пунш на всех!

– Если стоит задача произвести впечатление, то можно пойти и на большее, – озадачила их я. – Джордж владелец нескольких фабрик, он мог бы…

Но Ифи перебила меня, фонтанируя идеями пожертвований, которые главным образом вращались вокруг того, чтобы почистить свой плательный шкаф ради благих целей, а для бедных детей Ист-Энда напечь кексов. Слов нет, она была просто прирождённая чарити-леди. Принцип «делай добро и говори об этом» был как будто специально создан для неё. Запуганный Джордж сидел рядом и только кивал на всё, что она предлагала.

Мимо нас хотел проехать почтовый экипаж, но мы загородили дорогу. Почтальон нетерпеливо дул в свой рожок. Себастьяно подал Джерри знак ехать дальше.

– Бай-бай! – крикнул он Ифи и Джорджу. – Счастливо оставаться!

– До скорого! – крикнула в ответ Ифи.

Джордж сдержанно помахал, и потом мы свернули за угол.

– Пока! – тихо сказала я, хотя они больше не могли меня слышать.

– Вот и всё, – пробормотал Себастьяно. – А теперь – только домой!

Мне уже не терпелось вернуться в 2013 год, однако худшая часть мне ещё предстояла – попрощаться с Джерри. От этого прощания я не могла уклониться, да и не хотела. Уже когда мы выходили из экипажа, на глаза мне навернулись слёзы, но не успела я приступить к моей заготовленной прощальной речи, как Джерри уже снова вскочил на облучок и ударил лошадь кнутом.

– Джерри! – в недоумении крикнула я, но он с мрачной миной уже умчался прочь, да так быстро, что с головы у него слетела кепи, и его рыжие волосы трепетали на ветру.

– Оставь его, – сказал Себастьяно. – Ему не легче, чем тебе, поверь.

– Но я же хотела ему сказать…

– Он и так знает всё, что ты хотела ему сказать.

Я вытерла мокрые глаза, растерянно глядя вслед одноконному экипажу, который катился по Джеймс-стрит, набирая скорость.

После этого у нас оставалось не так много времени. Хосе и мистер Стивенсон уже запустили паровую машину, улучшенную и оснащённую несколькими дополнительными устройствами. Мистер Стивенсон собственноручно кидал в топку уголь, а Хосе выставлял на приборной панели режим.

– До свидания, мистер Стивенсон, и большое спасибо за всё! – крикнула я, силясь перекричать шум работающей машины. Он лишь кивнул и, вспотевший, продолжал ворочать лопатой. Лицо его было счастливым и довольным, он был целиком в своей стихии.

Хосе в клубах пара жестом подозвал нас и положил руку на один из выключателей. Мы стояли под красной металлической рамой, которая уже начала светиться по краям. Себастьяно обнял меня, он хорошо знал, как я боялась этого момента перехода. С тех пор как я увидела, что в глубинах четвёртого измерения нас подстерегают поистине страшные вещи, мой страх только усилился. Я могла бы спросить у Хосе, где граница между моими кошмарами и реальностью, но меня удержала от этого инстинктивная боязнь. Может, лучше было оставить другим последнее знание в этом вопросе. Это как с чудовищем под кроватью: пока остаётся возможность считать его продуктом собственной фантазии, его боишься меньше, чем настоящего монстра.

Мерцание превращалось в белое слепящее свечение. Грохот поршней уплотнился до громового крещендо и в конце концов взорвался уничтожительным хлопком. Мир вокруг меня раскололся, и я провалилась в ледяное, бездонно-чёрное ничто.

К счастью, переход тут же миновал, и у меня не осталось на этот раз даже головной боли. Мы очутились в примерочной кабинке бельевого бутика. Продавщица испуганно оглядела нас, когда мы внезапно вывалились из-за занавески, но не успела она сказать и слово, как мы уже выбежали на улицу.

Вокруг нас царила обычная лондонская толкотня. На проезжей части шло оживлённое движение, на тротуарах толпились массы прохожих-покупателей. Несколько любопытных взглядов скользнули по нам – ведь одеты мы были как парочка из романа Джейн Остин, – но большого внимания мы на себя не навлекли.

Оглядевшись в поисках Хосе, мы обнаружили, что он не сопровождал нас. Он открыл нам ворота – и сам остался там.

– Он тебе что-нибудь сказал? – спросила я.

Себастьяно отрицательно помотал головой. Я видела по нему, что он думал о том же, о чём и я. Было ли это прощанием навсегда? Таким же быстрым и безмолвным, как с Джерри?

На пути к нашему отелю у меня в горле опять стоял комок. Я так рада была возвращению домой, но вдруг почувствовала себя такой опустошённой и выгоревшей. И какой-то… осиротевшей.

Мы получили назад свои ценные вещи, забрали остальной багаж из ячейки и в вокзальном туалете сменили одежду. После этого пошли в ресторан быстрого питания, перекусили и попутно зарядили наши мобильники, чтобы посмотреть, какие накопились звонки и сообщения. К нашему удивлению, их почти не было, потому что – и это было полной неожиданностью! – время в настоящем изменилось всего на несколько часов, хотя мы возвращались не через лунный портал. Мы вернулись в тот же самый день, из которого отправлялись в прошлое. Это трудно укладывалось в голове и погрузило нас в размышления.

– Эта машина, которую сконструировали Хосе и Стивенсон… кажется, в ней есть что-то новое, – сказал Себастьяно. Это звучало так, будто мысленно он был далеко отсюда.

– Кажется, он смог установить точное время возвращения, – сказала я так же отсутствующе. И так же рассеянно отправила Ванессе фото моей руки с обручальным кольцом, после чего пришла эсэмэска, полная восклицаний и сердечек, вместе с новостью, что Ванесса бросила Мануэля и всё-таки не полетела на Ибицу.

Всё ещё погружённые в свои мысли, мы с Себастьяно поехали на метро в Хитроу, откуда хотели улететь в Венецию ближайшим рейсом. Когда выходили из поезда, я вдруг увидела на перроне встречающего, которого здесь никак не могло быть. Я остановилась, раскрыв рот, так что Себастьяно, выходивший за мной следом, наткнулся на меня.

– Что такое, чёрт…

Джерри увидел нас и, сияя от радости, двинулся к нам:

– А вот и вы! – Его рыжие волосы, как обычно, торчали на голове во все стороны, но теперь не сами по себе, а при помощи геля. Он был в брюках багги с мотнёй и в кедах, а сверху в крутом фирменном свитере. И с ним была собака, которая, завидев нас, тут же натянула поводок и приветствовала нас радостным лаем.

– Сизиф? – заикалась я. Собака была раза в четыре больше того щенка, с которым я распрощалась, но она счастливо лизала мне руку, заглядывала в глаза и виляла хвостом.

– Ты не можешь здесь быть, – сказал Себастьяно, обращаясь к Джерри. – Разве только ты потомок некоего Джереми Скотта, на которого ты неотличимо похож. – Он основательно разглядывал Джереми. – Разве только ты лет на пять старше него.

– О, это я и есть. Только на шесть лет старше. – Джереми сунул мне в руки поводок Сизифа и по-рыцарски забрал у меня мою сумку на ремне: – Дай-ка, я понесу, по виду она тяжёлая. О, там книги? – Он заглянул внутрь: – И правда! Байрон и Остин. Э, они в оригинальном издании, разве нет?

– Это я понесу. – Себастьяно немедленно забрал у него мою сумку и повесил себе на плечо, хотя и без того уже был нагружен рюкзаком, ноутбуком и чемоданом на колёсиках.

– Да перестаньте вы спорить из-за багажа, – вмешалась я. Не понимая, что происходит, я просто гладила Сизифа, который принимал это с признательностью, часто дыша. – А теперь я действительно хотела бы знать, как ты сюда попал, Джерри!

– Тем же путём, что и вы, – с улыбкой ответил Джерри.

– Но ведь ты происходишь из прошлого! Невозможно прыгнуть в то время, которое лежит в твоём собственном будущем!

– Может, это только с виду невозможно? – Джерри зашагал в сторону зала вылетов, и мы поневоле пошли вслед за ним. – Я здесь уже три года, – продолжал он возбуждённо. – Но о’кей, перед этим потребовалось несколько лет, пока Хосе и мистер Стивенсон перестроили машину.

Себастьяно глядел на него с недоверием.

– Ты хочешь сказать, что Хосе и Стивенсону как-то удалось сконструировать машину времени, на которой можно попасть и в будущее?

– Ну, я ведь здесь, верно? И собака здесь. Значит, можно. Хосе сказал, что я должен караулить вас и передать вам важную информацию, у него самого сейчас нет времени. Он носится где-то в две тысячи девяносто седьмом году, там есть несколько проблем. – Он остановился возле аптечного магазина: – О, момент, мне надо сюда забежать, купить обезболивающих таблеток для деда. Его культя всё ещё даёт о себе знать.

Джерри зашёл в магазин, и Себастьяно таращился ему вслед.

– Он может таскать с собой в прошлое таблетки от боли. Это и впрямь… нечто небывалое. А этот старый одноглазый пират крутится где-то в будущем. Я ничего не понимаю.

– Мне всё это кажется несколько сюрреальным, – сказала я. – Может, мы страдаем какой-то коллективной галлюцинацией?

– Нет, – сказал Себастьяно. – Всё по правде.

Я трепала и ерошила Сизифа, на ощупь он был совершенно настоящий, и его дружелюбное гав-гав тоже звучало абсолютно естественно.

– Но ведь Хосе сказал, что игра окончена! – возразила я.

– Судя по всему, кто-то затеял новую игру. Только на следующем уровне. И с другими правилами.

Такое подозрение было и у меня. Но мне мешало одно расхождение, и, когда Джерри вернулся из аптеки, я уточнила у него:

– Джерри, если ты уже три года здесь, ты ведь должен был находиться здесь, когда мы приехали в Лондон для нашего путешествия во времени. Но ты был не здесь, а в тысяча восемьсот тринадцатом году! Как ты мог находиться одновременно в двух разных периодах? – И я предусмотрительно добавила: – Только я не хочу даже слышать что-либо об этом дурацком комплексном поле парадокса!

– Хм, эта часть, которую я тоже до сих пор не улавливаю, – признался Джерри. – Я в колледже специально записался на курс физики, но мне ещё потребуется время, чтобы я мог свободно ориентироваться в этом вопросе. Как бы то ни было, нам уже пора. Хосе вас ждёт.

– Где он нас ждёт? – спросил Себастьяно. Он притворялся хладнокровным, но я-то его знала и чувствовала его волнение. – Или я лучше поставлю вопрос так: когда ждёт?

– Ну, я же вроде уже вам сказал, в каком году он сейчас, – Джерри улыбнулся нам обоим. – Но, разумеется, дело добровольное. Вы можете сказать и «нет».

– О… Значит… – Мы с Себастьяно обменялись испуганными взглядами.

– Лучше всего обсудите это между собой. А я пока сбегаю за парой пончиков.

Он зашагал прочь, рыжеволосый молодой человек в небрежных шмотках, в котором ни одна душа не смогла бы заподозрить человека из позапрошлого века.

– Судя по его виду, он тут прекрасно прижился, – задумчиво сказала я. – А ведь ему пришлось навёрстывать двести лет. А в нашем случае это будет… – Я замолчала, подсчитывая в уме, хотя никогда не умела это делать.

– Нам придётся навёрстывать восемьдесят четыре года, – подсказал Себастьяно как из пистолета выстрелил.

– Ты хочешь сказать…

– Да, – сказал он. Со своей трёхдневной щетиной он выглядел неотразимо, как пират из экспедиции первооткрывателей. В его глазах поблёскивали озорные искры. – Но, разумеется, лишь в том случае, если ты тоже захочешь.

– Я хочу. – Я схватилась за обручальное кольцо на пальце, оно ощущалось как твёрдое обещание. – Как в хорошие, так и в плохие времена.

– Точно?

Сизиф издал своё ободряющее гав-гав.

Я улыбнулась:

– Абсолютно точно.

– Мы же не имеем ни малейшего понятия, что нас там ждёт. Будущее может быть опасным.

– Есть только один способ выяснить это – увидеть своими глазами. Главное всё-таки то, что мы сделаем это вместе.

– Вот это моя девушка. Поди сюда, piccina! – Себастьяно с улыбкой притянул меня к себе и поцеловал.

Сизиф восторженно залаял.

Внезапно перед нами возник мир бесчисленных новых возможностей, и мы только-только начали его открывать.

КОНЕЦ