Ты мой яд, я твоё проклятие. Книга вторая бесплатное чтение

Тинна

– Ах, нейди, вы как настоящая королева! Посмотрите же в зеркало, боги ещё не видели такой красоты!

Я послушно кинула взгляд в огромное широкое зеркало, которое придерживали две крепких прислужницы. Гладкая поверхность отразила тоненькую девушку, затянутую в белоснежный атлас. Платье и впрямь выглядело по-королевски: пышная юбка с богатым шлейфом, украшенная кружевами, белый цветочный узор по подолу вверх, к талии, грудь в вырезе манит и привлекает взор. Лицо у девушки спокойное, невозмутимое, взгляд усталый и равнодушный. Холодная невинность.

Я горько усмехнулась в душе.

Увы, уже далеко не невинна. И речь даже не о том, что было между мной и Сейджем. Просто пришлось повзрослеть и снять розовую ленту с глаз, через которую я до сих пор смотрела на окружающее. Понять, что отец – всегда добрый и заботливый – на самом деле может быть беспощадным чудовищем в человеческой шкуре. Что мужчина, видевшийся мне образцом чести, может оказаться шпионом и предателем.

И что одержимый демоном, жестокий, как смерть, мой похититель, злейший враг отца, Сейдж дин Ланнверт – может стать для меня всем.

Вот только уже через три дня я выхожу замуж за другого. За бывшего друга Сейджа, за предателя, похитившего его разработки, за верного слугу отца, Арда дин Койоху. И белое платье, которое сейчас тщательно подшивают прямо на мне, поправляют последние детали – дань обрядам далёкого юга, родины моего жениха.

А ещё белое – символ траура. Последний путь невесты из отчего дома, символические похороны и новая жизнь. Недаром после обряда мне предстоит сменить белое платье на алое.

Я вспомнила, как познакомилась с семьёй дин Койохи. Ради свадебного обряда в столицу приехали его родители и брат с двумя сёстрами, старшие из них – и со своими семьями. Многочисленная толпа черноволосых и черноглазых, говорливых южан поселилась в одном из наших гостевых поместий.

Родители дин Койохи мне даже понравились – сухонькие, изрядно напуганные столицей старичок со старушкой. Чёрные маленькие глазки с растерянностью смотрели на непривычные блеск и роскошь.

А вот неприязнь к дин Койохе я так и не смогла перебороть. До самого конца терзалась, следовать ли недвусмысленному приказу отца или сбежать – в Ордон или к бабушке, или куда угодно, лишь бы подальше от навязанного жениха.

Поначалу ждала, что Сейдж вот-вот явится за мной – но вот уже шёл к концу месяц, а о нём ничего не было известно. Батюшкины шпионы разводили руками. Он пропал, как камень, канувший в воду – а с ним и близнецы, и Мелина.

Последнее меня злило. Неужели они до сих пор вместе? Неужели он поверил ей, решил, что именно она помогла ему очнуться от проклятия тёмной магии? Откуда-то из самого нутра поднималась злая, жёлчная ревность. Кто угодно, лишь бы не Мелина!

Впрочем, о чём мечтать, чего я могу требовать, если сама выхожу замуж за дин Койоху.

Наверное, мне не стоило бы подчиняться. Думаю, отец отменил бы свой приказ, если бы я настояла, если бы пригрозила уйти. И поначалу я упрямилась, не соглашалась назначить дату, отказывалась шить свадебное платье, твердила, что никогда этого не сделаю. Каждое утро просыпалась с мыслью о Сейдже и молилась святой Миене о том, чтобы снова его увидеть. Но он так и не появился.

И я поняла, что не нужна ему. Он выбросил меня из памяти, стряхнул, как засохшую грязь с полы плаща. Если мы и встретимся когда-нибудь вновь, то эта встреча неминуемо станет последней: он просто убьёт меня, как дочь его злейшего противника. Теперь я для него не больше, чем способ отомстить и причинить отцу боль.

Примерка завершилась, девушки собрали принадлежности и выпорхнули, заверив, что платье будет окончательно готово к завтрашнему утру. Когда их щебет и звук шагов замерли в отдалении, я поняла, что стою посреди комнаты, уставившись в пространство, и ничего не делаю. Весь этот месяц я жила как в тумане, вот и сейчас нахлынуло отупляющее безразличие, не позволяющее даже вспомнить, чем я собиралась заняться после ухода модисток.

Передёрнув плечами, я повернулась к выходу. Надо встряхнуться, надо как-то прийти в себя… хотя зачем?

По коридору снова послышались шаги, на этот раз тяжёлые, мужские. Я узнала их, но всё равно продолжала стоять на месте. В двухстворчатые белые, отделанные позолотой двери вошёл мой наречённый. Дин Койоха.

– Тинна! – обрадованно сказал он.

Когда я дала своё согласие – или, сказать вернее, сообщила отцу, что мне всё равно – дин Койоха стал звать меня по имени. Поначалу это немного резало мне ухо, потом я привыкла.

– Ну как прошла примерка? – поинтересовался он.

– Всё хорошо, нейд дин Койоха, – ровно ответила я.

В отличие от него, я не собиралась сокращать дистанцию.

Он подошёл, взял меня за руку.

– Осталось всего три дня, – в его чёрных глазах светились огоньки, – и ты станешь моей по праву.

Я отвела глаза. На самом деле мне хотелось убрать и руку, но это было бы уж совсем невежливо.

– Ну да, я знаю, что ты меня не любишь, – с лёгкой досадой сказал он. – Но со временем… я надеюсь… – он поднёс мою ладонь к губам. Горячие сухие губы прикоснулись к прохладной коже, застыли в долгом поцелуе.

Не выдержав, я всё же отняла руку:

– Простите.

Дин Койоха распрямился, сверкнул глазами. Сделал быстрый короткий шаг, заставляя меня отступить, впился пальцами в плечи, прижал к стене. Я почувствовала на губах его дыхание, а потом их накрыл его горячий жадный рот. От неожиданности я пропустила внутрь чужой язык, напористый и жёсткий.

Из глубины тела поднялась стремительная волна тошноты. Я оттолкнула жениха, ударила по рукам, не желавшим отпустить. Отвернулась и схватилась за рот, пережидая приступ. Слава святой Миене, тошнота прошла без последствий.

– Простите, – ещё сдавленным голосом сказала я, не глядя в сторону дин Койохи. – Вы возьмёте своё через три дня. Потерпите до этого времени.

Всё так же, не глядя, оторвалась от стены и поспешила прочь.

Я знала, что он смотрит мне вслед, чувствовала его горячий, наполненный желанием и мукой взгляд. Но терпеть всё это было выше моих сил. Через три дня мы обменяемся клятвами, он откинет мою фату и тогда уже насладится поцелуем по праву законного мужа. А потом, той же ночью, склонится надо мной на брачном ложе и… о боги.

Какая ирония, ведь почти любая девушка, окажись на моём месте, была бы в восторге. Дин Койоха хорош собой, высокий, стройный, мужественный. Смуглая кожа и чёрные волосы уроженца юга добавляют экзотики. Он маг, и довольно сильный, он правая рука моего отца, будущее обеспечено.

Но он не Сейдж.

О боги, Сейдж. В полузабытой дымке – его пронзительный взгляд, жёсткая хватка сильных пальцев, требовательные губы, поцелуи, похожие на укусы. Жадные прикосновения, вес его мощного тела, и не хватает воздуха, и огонь полыхает в жилах. Я до сих пор не могла забыть нашу последнюю ночь. Безумие в его глазах – и сквозь безумие неукротимая нужда во мне, в моём теле, в моей душе. В ту ночь мы принесли безмолвные свадебные клятвы, собственными телами поручились, что будем верны друг другу.

Но Сейдж отказался от меня. Может быть, возненавидел за предательство, а может быть, и правда погиб, хотя тело его так и не нашли. Может быть, он слишком сильно пострадал, может быть, демон поглотил его… может быть – слишком много разных «может быть», которые, впрочем, не имеют никакого значения, когда до свадьбы осталось три дня.

Тошнота не отступала, и я спустилась вниз, на кухню, к поварихе, матушке Корбо. В последнее время меня часто подташнивало, когда проголодаюсь. Приходилось постоянно носить с собой мешочек с засахаренной фасолью или другими лакомствами, или, как сегодня, наведываться к матушке Корбо.

На кухне, как всегда, стоял чад, пар и жар от бурчащих котлов, от шкворчащих сковородок, огромных, вальяжно побулькивающих бутылей с бродившим домашним вином. Матушка Корбо заведовала кормлением всего людского населения огромного отцовского замка, от хозяев до самого последнего конюшенного мальчишки.

Я некоторое время с удовольствием следила, как её полная юркая фигура в полосатом платье и белом переднике поверх, раздавая приказания, движется по кухне. Она, казалось, каким-то магическим чувством ухитрялась следить одновременно за каждым уголком своих владений. То подзатыльник отвесит мальчишке, осмелившемуся стянуть из корзины румяный пирожок, то окрикнет нерадивую стряпуху, у которой вот-вот убежит её варево, то устроит разнос посудомойкам, не слишком тщательно отскоблившим котлы.

Я очень обрадовалась, когда застала её в замке, потому что добрая половина слуг успела смениться за десять лет моего отсутствия. Матушка Корбо была словно кусочек прошлого – того старого доброго безоблачного прошлого, что никогда уже не вернётся.

Завидев меня, она взмахом руки передала бразды правления своему помощнику и поспешила навстречу.

– Опять оголодала, поди? Сейчас, сейчас… Эй, Арика, а ну-ка подай госпоже свежих булочек! Вон тех, с ягодами, да-да! А ты, Сирион, налей чаю и принеси нам. Щепоточку корицы не забудь! Пойдём, милая, – обратилась она ко мне, и я послушно нырнула за занавес, в небольшую комнатку для отдыха.

Здесь матушка Корбо обычно завтракала, обедала и ужинала, что называется, не отходя от рабочего места, а иногда и спала на небольшом голубом диванчике у стены. У другой стены стоял простой деревянный стол со стулом, и, жестом указав мне на диванчик, матушка Корбо сноровисто придвинула к нему стол. Тут же из-под занавеса просочилась рыжая Арика с блюдом, на котором лежало несколько свежих, только из печи, ароматных булочек с ягодным вареньем.

– Матушка, – застонала я. – Это бесчеловечно. Я на твоих пирогах поперёк себя шире стану.

Впрочем, осознание грядущей беды не помешало мне, даже не дожидаясь чая, схватить первую булочку и жадно откусить. О боги! Мягкое, ещё тёплое, проминающееся под языком тесто вместе с кисловато-сладким клубнично-малиново-черничным вареньем – воистину божественное угощение.

– Кушай, кушай, – довольно сказала повариха. – Тебе надо больше кушать. А то похудела, осунулась. Совсем загоняли тебя эти скакуны. Скоро свадьба, а ты ходишь как тень, краше в гроб кладут. Али заболела?

Она отставила в сторону принесённый Сирионом чайничек и озабоченно вгляделась в моё лицо.

Я с неловкой улыбкой покачала головой. Если я и больна, то всевластным отупляющим безразличием, когда всё вокруг словно погрузилось в серую пелену, и ты подолгу замираешь, словно спишь наяву.

Матушка Корбо пригубила чай и вдруг ахнула:

– Али вы с женихом уже разделили брачный пирог? Уж очень часто ты кусочничать заладила.

Я вздрогнула, отложила надкушенную булочку. «Разделить брачный пирог» – так завуалированно говорили, когда парень и девушка стали по-настоящему близки, познали друг друга как мужчина и женщина. Я и дин Койоха? От отвращения, которое вызвала во мне эта мысль, я передёрнулась:

– Нет!

Матушка Корбо ничуть не смутилась.

– Ну а что, – сказала она, доливая мне чай, – дело молодое. А я-то, глупая, подумала: так вот почему скоропалительно так женятся. Прости старуху.

Я деревянно засмеялась. Пригубила ароматный цветочный чай – больше для того, чтобы скрыть замешательство, чем потому, что действительно хотела пить.

Святая Миена, нет… этого не может быть. Я же делала ритуал предохранения. Но лунных дней и правда, кажется, давно не было. На скорую руку я подсчитала – уже недели две миновало с тех пор, как они должны были прийти.

О боги… или нет. Рано делать выводы. Мало ли что может быть причиной: усталость, нежеланная свадьба, постоянные воспоминания о Сейдже. Совершенно необязательно, чтобы это было…

Сначала нужно проверить. Убедиться. И только потом я буду думать, как поступить.

Я быстро доела булочки, допила чай, заставила себя ещё немного поболтать с матушкой Корбо о том и сём – а потом поднялась:

– Прости, матушка, надо бежать. Спасибо за угощение, как всегда, не стыдно и на королевский стол подать.

– Скажешь тоже, – она зарумянилась и подскочила, чтобы проводить меня до дверей.

Поцеловав её в тёплую, пышную, как её тесто, щёку, я заторопилась наверх.

А через сорок минут сидела в кресле в маленьком домике знакомой повитухи и женских дел ведуньи и с замиранием сердца выслушивала вердикт:

– Да, нейди, всё верно. Вы тяжелы.

– Боги… Но почему? Как же так? Я же сделала ритуал, чтобы последствий не было…

Я невольно прижала ладони к низу живота. Там внутри и правда что-то есть? Зародившаяся жизнь, результат той безумной ночи? Ребёнок… мой и Сейджа?

– Ритуал жертвы Аменое? Очищающий и предохраняющий? – спросила повитуха и удовлетворённо кивнула, когда я ответила «да». – Дело в том, что этот ритуал – как и вообще большинство широко распространённых и безопасных для женщины ритуалов такого рода – подвержен влиянию извне. Если кто-либо из супругов достаточно сильно хочет стать родителем, его желание может повредить действию ритуала. В случае если этот человек обладает достаточным магическим даром, конечно же. Поэтому мы никогда не даём полной гарантии.

Я пропустила слова повитухи о супругах. Она, конечно же, решила, что я вышла замуж. А может быть, слышала, что вот-вот выйду, и деликатно назвала жениха и невесту супругами.

Вместо этого я растерянно возразила:

– Но я не думала об этом…

У меня вовсе не было сильного желания, как она говорила. Если бы оно было, я бы не стала делать ритуал. Наоборот, понести сейчас, стать в глазах света опозоренной, обречь себя на вынужденный брак с дин Койохой, чтобы прикрыть этот позор (тогда я ещё собиралась отказать ему) – всё это казалось мне неприемлемым.

Однако повитуха ничуть не смутилась:

– Вы – может быть. А ваш супруг?

Я похолодела. Вспомнила пронзительный, дикий взгляд Сейджа и его то ли угрозу, то ли обещание: «Ты будешь жить и будешь рожать мне детей, и я буду убивать эти рейборнские отродья у тебя на глазах». В ту самую ночь. Могло ли это стать достаточно сильным желанием?

Пальцы сжались, накрыли друг друга, словно стремясь оберечь неродившееся дитя. Закрыть от всего мира, спрятать пока что в самом надёжном месте, внутри моего собственного тела. Никому, никому нельзя говорить об этом.

Недавнее серое, накрывающее с головой равнодушие исчезло, как развеянный солнцем туман.

О нет. Теперь мне было совсем не всё равно, что со мной станется. Со мной – и с этим малышом.

Я обязательно его сохраню. Сохраню и ни за что не позволю дин Койохе его воспитывать. И дело даже не в том, что мало кто сможет полюбить сына – или дочь – своего соперника. Просто это моё дитя, моё и Сейджа, и невозможно помыслить о том, чтобы роль отца выполнял кто-то другой.

Вот только, надеюсь, и сам Сейдж никогда об этом не узнает. Если я была готова сама отдаться ему, последовать за ним, даже зная, что он одержим – то подвергнуть смертельной опасности собственное дитя было выше моих сил.

Ведь это внук Рейборна, его врага.

По жилам заструился страх. Ужас – при мысли о том, что Сейдж может и впрямь попытаться исполнить свою угрозу. Ведь он безумен, он снова может оказаться под властью демона – или попросту решить, что боги предоставили ему отличный шанс отомстить.

Нет. Теперь я не могу рисковать. Если до сих пор я мечтала о том, чтобы Сейдж пришёл за мной – отныне мне лучше мечтать, чтобы никогда его больше не встретить.

– Я… мне что-нибудь нужно сделать? Чтобы малыш был в порядке? Какие-нибудь рекомендации?

– На первых порах ничего особенного, – повитуха улыбнулась, и из уголков её глаз побежали лукавые, добрые морщинки. – Хорошо ешьте, много спите, старайтесь не волноваться, – она перечислила ещё несколько довольно простых в исполнении советов и напоследок добавила: – Обрадуйте супруга, что его желание сбылось.

Эта ни к чему не обязывающая фраза резанула меня острее хорошо заточенного ножа. Я улыбнулась, сохраняя внешнее спокойствие, и поблагодарила, хотя внутри болезненно и грубо засаднило, срывая едва наросшую корку, безжалостно бросая меня в воспоминания, воскрешая в сознании лицо, улыбку, жадный прерывистый шёпот: «Моя птичка…».

Обрадовать Сейджа…

Как бы я этого хотела – иметь возможность и впрямь его обрадовать, быть уверенной, что он заранее любит нашего ребёнка, даже хотя бы просто увидеть его сейчас и почувствовать, как его большая ладонь ложится на то место, которое сейчас, словно защищая, накрывает моя.

Но нет. По крайней мере, пока я не буду уверена, что он полностью владеет собой – и что желание отомстить Рейборну перегорело, ушло, что его место действительно заняла любовь, о которой ни разу не говорил мне. Только тогда я осмелюсь признаться, что понесла от него, что родила от него дитя. А до тех пор – оно будет только моим.

Поблагодарив повитуху, я поспешила подняться.

Впереди разговор с отцом, который нельзя откладывать.

Отец работал, на входе в подземелье висела предостерегающая красная дымка: не беспокоить. Я провела по ней пальцами, вырисовывая сложный жест – знак, что есть неотложное дело. Теперь, как только отец сможет без вреда для эксперимента прерваться, дымка на краткое время исчезнет. В том, что он, как всегда, занят экспериментами, я не сомневалась. Обычно и дин Койоха помогал ему, но сегодня, я знала, он показывал своей семье город – хвала богам за это.

Не прошло и нескольких минут, как дымка заколебалась и тихо истаяла. Подхватив подол, я начала осторожно спускаться. Лестница в подземелье, довольно широкая, но крутая, с низким потолком, и раньше не казалась мне безопасной, а сейчас было страшно вдвойне. Мысль о том, что теперь я не одна, что в ответе не только за себя, что должна быть куда осторожнее, чем прежде, угнездилась в разуме и подогревала беспокойство.

Отец сам раскрыл тяжёлую дубовую дверь в свой кабинет. Улыбнулся, увидев меня:

– Кого я вижу! Прекрасная невеста озарила светом моё скромное убежище!

Он всего лишь подшучивал, но у меня внутри глухо засаднило. Невеста… Я была готова бежать от этого брака хоть на край света, а отца, в отличие от меня, очень радовало надвигающееся торжество, он был горд и счастлив, что единственная дочь идёт под венец. Не так давно меня уже представили королю официально, и вся столица шумела о нежданно-негаданно обнаружившейся дочери графа Рейборна.

Мне придётся причинить ему боль. Как-то он воспримет мои слова?

– Отец, – зайдя внутрь, сказала я тихо, но отчётливо. – Я хочу отменить свадьбу. Я не выйду замуж за нейда дин Койоху.

Улыбка сползла с его лица. В глазах мелькнуло изумление, неверие, непонимание. Отец закрыл дверь, медленно, будто взвешивал каждый шаг, подошёл, тяжело опустился на табурет. Мотнул головой, чтобы я села на стул с высокой спинкой, который обычно использовал сам.

– Почему, Тинна? – спросил он, когда я выполнила пожелание. – Ты же была согласна. Что стряслось?

Я покачала головой:

– Пожалуйста, не требуй объяснений. Просто прикажи отменить приготовления.

– Да как же так!.. Скажи толком, в чём дело? Ард? Неужели он осмелился дотронуться до тебя? – он повысил голос, кулаки невольно сжались, а лицо покраснело.

Скажи я «да», и дин Койохе крепко достанется. Я спрятала невольную улыбку. На душе чуть потеплело.

Это было так по-отцовски: знать, что я уже не невинна, потому и выдавать за своего порученца – но всё равно, даже этому самому порученцу не позволено коснуться меня до свадьбы. Всему своё время.

– Нет, дело не в этом. Просто я не могу выйти за него замуж.

– Да как же не можешь? Я не понимаю… почему? До свадьбы осталось три дня! Весь город созван, единственная дочь Рейборна выходит замуж, об этом вся столица гремит. А! Я понял. Это у тебя предсвадебное волнение, – найдя объяснение, отец обрадовался.

Я с кривой извиняющейся улыбкой покачала головой:

– Это не волнение. Я не могу. Раньше я просто этого не знала, и мне было всё равно, только поэтому я согласилась. Теперь всё поменялось.

– Почему? Надеюсь, ты понимаешь, что это должна быть веская причина, – отец нахмурился.

Веская причина.

Глупо было с моей стороны надеяться, что отец сразу пойдёт на попятную. Конечно, ему нужна причина. Тем более сейчас, когда до обряда осталось всего ничего, когда уже и семья жениха приехала в город, приглашения отправлены и приняты. С точки зрения отца моё нежелание – только странная взбалмошность.

Солгать? Придумать что-нибудь, порочащее дин Койоху? Нет, это слишком бесчестно.

Тогда какая веская причина может быть? Кроме… кроме правды.

Я вздохнула поглубже, словно готовясь прыгнуть с обрыва в холодную воду, и сказала:

– Я беременна. От Сейджа.

Уже после того, как слова отзвучали в тесном полумраке отцовского кабинета, я запоздало испугалась. Прикрыла руками низ живота, нервно стиснула пальцы, выпрямилась, хотя хотелось, наоборот, съёжиться в комочек.

На один долгий миг кабинет наполняла звенящая тишина. Потом отец судорожно выдохнул:

– От… от того сукина сына? О боги. Да как же так?! Как ты могла быть настолько неосмотрительна? Почему?.. – он схватился за голову, яростно заворошил начавшие седеть волосы. Потом поднял голову и уставился на меня с безумной надеждой: – Но почему же ты тогда отказываешься? Ведь этот брак как раз прикроет… твою оплошность. Или ты боишься, что Ард узнает об этом? В таком случае, – его взгляд забегал по сторонам, отец запнулся и докончил тоном тише: – Всё поправимо. Ведь прошло не больше месяца, верно? Мы ещё успеваем избавиться от этой проблемы.

– Из… – я не договорила, горло сухо и болезненно сжалось. Пришлось откашляться и только тогда – звенящим, упорным, ровным голосом ответить: – Нет! Ни за что!

– Тинна! – отец нагнулся ко мне, схватил за плечи. Безумным взглядом посмотрел в лицо. – Ты будешь опозорена на весь город! И я с тобой вместе! Дочь Рейборна – родила вне брака! И ладно бы просто родила – но отродье этого… щенка?! Невозможно! Нет. Или ты выходишь за Арда, и пусть тогда уже он решает, как поступать с твоим… вот этим вот… – он обвёл ладонью область вокруг моего живота, – или я нахожу тебе хорошую ведунью, которая сделает всё тихо, быстро и в тайне.

Я вся заледенела. Сердце стучало так сильно, что казалось, оно вот-вот вырвется из груди. Этот стук оглушительно отдавался в ушах. Гремел яростным набатом, складываясь в слова. Ни за что. Никогда.

– Тинна. Пойми же, что тебя ждёт, если Ард от тебя откажется. В тебя будут тыкать пальцами, называть продажной девкой. Везде, в последней лавке, последней лачуге будут полоскать грязным языком имя Рейборнов. Опомнись.

Я сидела молча, застыв. И в ответ на речь отца только покачала головой из стороны в сторону. Медленно и упорно.

– Да как же так… как же так?! Ты – беременна от этого подонка… и отказываешься это исправить?! Ты что, влюбилась в него, что ли? Да ты с ума сошла! Он же одержимый! Он опасен, а ты – ты попросту больна! Он тебя обесчестил, а ты и рада? Позволишь ему радоваться, что он натянул нос Рейборну? Обрюхатил его дочь? У тебя что, совсем нет гордости?

Отец вскочил. Зашагал по кабинету, нервно ероша волосы. Наконец гневно обернулся ко мне и закричал, наставив на меня палец:

– Нет! Никогда! Не воображай, что я стану кормить этого бастарда, отродье этого сукина сына! Или ты делаешь, как я скажу, или проваливай отсюда куда глаза глядят! Можешь сдохнуть в канаве вместе со своим щенком, но от меня ты помощи не дождёшься!

Ордонское лето совсем не походило на лето Диомеи. Прохладное, дождливое, туманное – даже сейчас, в середине дня. Мать Айлеса, нейди Иния Рамейо, любезно предложила мне посидеть на террасе, но, увидев, что я зябну и тщетно кутаюсь в шаль, принесла плед.

– Да точно, я и забыла, ты же уроженка Диомеи, – усмехнулась она беззлобно. – Вы, небось, в такое лето печки топить начинаете.

Я с благодарностью приняла пушистую тяжёлую ткань. Так и впрямь стало куда теплее, и я смогла расслабиться, вытянуть ноги и, неторопливо попивая чай, любоваться растущими в саду пышными бордовыми пионами.

Приходя сюда, в дом родителей Айлеса, я очень боялась увидеть их вне себя от горя. Ведь, пусть у них и были другие дети помимо Айлеса, сколько бы их ни было, потерять любимое дитя невыносимо. Но нейди Иния и нейд Вилес, кажется, успели немного примириться с волей богов.

Конечно, даже сейчас нейди Иния не удержалась от слёз, увидев меня на пороге – его бывшую невесту, несостоявшуюся жену. Слава богам, они не винили меня в смерти сына. Для всех Айлес был убит маньяком, сошедшим с катушек одержимым. Моим Сейджем. Моё участие и вина в том скрывались.

– И чего его понесло туда? – вздохнула мать, когда мы стояли у поминального алтаря у них в гостиной – украшенного цветами, толстыми белыми свечами и большим искусно выполненным портретом Айлеса.

Айлес на этом портрете выглядел совсем молодым, я помнила его таким в то время, когда училась в пансионате. Юный, с блестящими глазами, со светлой открытой улыбкой.

Сердце болезненно дёрнулось при мысли, что он погиб из-за меня. Очень хотелось признаться его родителям, повиниться, облегчить душу. Но этого нельзя было делать. Признания разбередят их рану, а облегчение принесут лишь мне.

Отец Айлеса вскоре ушёл, а с матерью мы долго сидели в саду, вспоминая о детстве Айлеса, разговаривая о том и сём.

Я боялась, до них дошли слухи, что едва через месяц после гибели жениха я поспешно собралась замуж за другого, но, слава богам, нейди Иния об этом не упомянула. Правда, мне пришлось выкручиваться, когда она вдруг завела разговор о том, что младший брат Айлеса недавно закончил офицерскую академию, и протекция такого вельможи, как граф Рейборн, помогла бы ему поскорее заполучить свой полк. Вышло не очень хорошо, нейди Иния поджала губы, когда я сказала, что сейчас мы с отцом в ссоре и моя просьба вряд ли будет принята во внимание.

Из-за этого мне стало неудобно дольше пользоваться их гостеприимством, и я сослалась на дела в городе.

Нейди Иния вышла проводить меня до калитки. Пока мы шли, она рассказывала о последних новостях города – что-то светское, ничего не значащее. Я кивала, делая вид, что слушаю, а сама думала, что мне теперь делать.

Визит к родителям Айлеса был моим последним делом в Ордоне. Я заглянула с приветствием к отчиму, обняла сводную сестру. Они были рады меня увидеть, но приютить надолго не могли. Вернее, я не могла просить об этом, опасаясь навлечь на них гнев отца.

Также, ещё вчера, я наведалась к нотариусу и вступила в права владения наследством матери. Сумма была небольшой, но если жить экономно, не шиковать, то вполне хватит даже для того, чтобы снять на полгода маленький домик и спокойно жить где-нибудь в глуши. Правда, что я буду делать потом, через эти полгода – я не имела никакого понятия.

Я ни разу в жизни не работала и даже не знала, как это – зарабатывать деньги. В пансионате нас учили всему, что должна уметь благородная нейди: шить, вышивать, распоряжаться прислугой, при необходимости самой быть в состоянии приготовить угощение на стол. Быть хорошей хозяйкой, блистать в свете, оттеняя великолепие супруга, быть ему верной помощницей и опорой.

Жить самостоятельно, самой зарабатывая, самой высчитывая, сколько на что можно потратить – такому плебейскому, недостойному нейди занятию нас не то что не учили – даже вообразить такое было невозможно.

Но вот, жизнь повернулась так, что именно этим мне и придётся заняться.

Думаю, отец ждал, что я вскоре вернусь с повинной. А когда понял бы, что я не собираюсь этого делать, начал бы искать меня и ставить палки в колёса тем, кто осмелился меня приютить вопреки его гневу.

Именно поэтому я не стала просить приюта ни у бабушки, ни у отчима. Я хотела исчезнуть, спрятаться, затаиться так, чтобы меня не нашли даже самые опытные ищейки отца. И тем более дин Койоха. А для этого необходимо было найти такое место, где никому просто не пришло бы в голову меня искать.

Нейди Иния открыла калитку, выпуская меня. Ещё раз поблагодарила за визит, осенила на прощание знаком почитаемого в Ордоне Фломея. Поклонившись, я уже повернулась было идти, как почувствовала чей-то взгляд.

Посмотрела в ту сторону и увидела стоявшую с другой стороны дороги девушку приблизительно моих лет. Очень бедно одетую, в сине-зелёном полосатом платье, печально обвисшем на худеньком теле. На руках девушка держала закутанного в шаль ребёнка, механически подбрасывала его, убаюкивая, а сама смотрела на меня и нейди Инию.

Почему-то эта картина болезненно отозвалась у меня внутри. Может, потому, что девушка выглядела немногим старше меня, может, потому, что это явно была не хорошо обеспеченная горожанка, чья-то жена. Мне вдруг показалось, заверни она рукав, и на коже не найдётся ни следа брачной татуировки.

А ещё задел её взгляд – упорный, мрачный, горевший какой-то дикой потусторонней надеждой. Меня он коснулся только мимоходом, в основном девушка смотрела на нейди Инию.

И я не выдержала, спросила у той:

– Нейди Иния, там стоит какая-то девушка. Она к вам пришла?

Мать Айлеса смутилась:

– Ой, не обращай внимания. Попрошайка какая-то.

Обернулась в сторону девушки и громко сказала:

– Встанут тут нищенки всякие, пугают народ в приличном районе. Сейчас стражу позову!

Девушка вздрогнула, перехватила ребёнка поудобнее. Отступила в тень, словно надеялась, что речь обращена не к ней.

– Пошла вон отсюда! – прикрикнула нейди Иния.

Это меня неприятно кольнуло. Со мной она никогда не позволяла себе так разговаривать, была любезна и ласкова. Но, возможно, всё это окажется в прошлом, когда она узнает, что я больше не дочь графа Рейборна – и даже не падчерица приличного семейства Амелисов.

О том, что мой отец – граф Рейборн, я проговорилась Айлесу давно, когда мы ещё были детьми. Сильно разозлилась, что он кичится своей родословной и предком, когда-то получившим титул барона от самого короля. Вот и сболтнула, что сама, хоть и живу в ничем не примечательной семье Амелисов, в действительности прихожусь дочерью графу Рейборну, о котором шла слава по всем Пяти королевствам. Почти сразу испугалась (мать строго-настрого запретила мне рассказывать об этом), но Айлес уверял, что никому не проговорится. Да и потом, на протяжении многих лет тайна продолжала оставаться тайной, о ней знал только Айлес и его семья, и я успокоилась.

И только сейчас вспомнила, что Айлес тоже надеялся на протекцию отца. Он частенько утверждал, что был бы не прочь поступить на службу королю Диомеи. Я была уверена, что отец с радостью окажет мне услугу, так что даже поощряла жениха в этих мечтаниях. Сейчас эта мысль отозвалась внутри болью.

Если бы я не поощряла его, может быть, он до сих пор был бы жив. Может, не помчался бы по первому зову в Диомею, чтобы вырвать меня из рук похитителя.

Я уже шла вниз по улице, когда поняла, что девушка с ребёнком безмолвной тенью следует за мной по пятам. Резко остановилась, обернулась, уставилась ей в лицо. Она тоже остановилась, испуганно спрятала глаза, отступила. Ребёнок вдруг заплакал, и она встрепенулась, стала покачивать, утешая, и что-то шептать ему на ухо, не поднимая головы. Мне показалось, на исхудалом лице двумя дорожками сверкнула влага.

– Что тебе нужно? – спросила я. – Ты просишь милостыню?

Денег у меня было не очень много, но уйти, оставив за спиной явно голодную женщину с ребёнком, было выше моих сил. Я потянулась за кошелём.

– Добрая нейди, – прошептала девушка. – Я… только хотела спросить…

– О чём?

– Правду ли говорят люди, что нейд Рамейо… погиб?

– Нейд Рамейо? – переспросила я. – Айлес?

Она кивнула. Глаза её яростно блестели, а дитя по-прежнему жалобно рыдало.

Горло у меня сжалось, и я ничего не смогла сказать. Достала из кошеля несколько монеток, подошла и протянула ей. Этих нескольких мгновений хватило, чтобы немного прийти в себя.

– Вот, возьми. Да, это правда. Ты знала его?

Она слабо вскрикнула. Перехватила ребёнка, посмотрела на мою ладонь, будто не видя, потом снова взглянула в лицо.

– Боги… – прошептала одними губами. – Погиб… никогда не вернётся.

– Возьми же, – я попыталась вручить ей деньги, но девушка словно застыла. В её глазах набухли большие слёзы, прокатились по уже проложенной дорожке.

– Спасибо, добрая нейди. Не стоит… раз уж отец его не вернётся, ему тоже не стоит жить, – она повернулась и, сгорбившись, продолжая укачивать рыдающего ребёнка, пошла прочь.

Я нагнала её, забежала, преграждая путь. В ушах, словно набат, стучало сердце. Бешеный сводящий с ума ритм.

– Что ты сказала? Его отец?.. Айлес – отец твоего малыша?

Она испугалась, отпрянула.

– Простите, нейди, я зря это сказала, – поправила шаль на ребёнке, словно пытаясь закрыть его личико от моего взгляда, и отступила, хотя это направление было противоположным её прежнему.

– Нет, нет… – теперь настала моя очередь непонимающе качать головой и буравить её остановившимся взглядом. – Не верю… это правда?

Айлес, мой Айлес, мой верный жених вот уже сколько лет – отец чужого малыша? И мать его сына вот так бродит одна по улице, в ветхом заштопанном платье, словно нищенка, простаивает напротив дома его родителей, ожидая… ожидая чего?

– Почему ты стояла у дома нейдов Рамейо? Ты хотела поговорить с нейди Инией? Рассказать, что твой малыш – её внук?

Девушка вдруг смущённо и грустно улыбнулась.

– О нет, благородная нейди. Об этом они давно знают. Я просто хотела просить их взять Хардиса на воспитание. Я не могу его прокормить одна, – на этот раз она сдержала слёзы каким-то неимоверным усилием воли.

– О боги… – я с усилием заставила себя проглотить вставший в горле комок. И тихо попросила: – Можешь показать мне его? Твоего сына?

Она помедлила, а потом, словно решившись, откинула с его лица старую ткань. Повернулась, чтобы мне удобнее было взглянуть. На меня уставилось маленькое заплаканное личико малыша на вид не старше полугода. По искажённому в плаче, залитому слезами личику было сложно увидеть сходство с Айлесом, но слегка завивающиеся тёмные с рыжиной волосики были его.

– Айлес… знал? – я снова сглотнула с трудом, только чтобы смочить слюной пересохшее горло. Протянула руку, как зачарованная, чтобы коснуться мокрой маленькой щёчки. Бедный малыш…

– Да, нейди. Он помогал нам. Без него мы бы оба давно померли от голода. Я… я простая деревенская девушка, это он привёз меня сюда. И за квартиру платил тоже он. А когда пропал… через месяц хозяйка выгнала меня на улицу.

– Так… я взяла себя в руки. – Он плачет от голода, верно? У тебя нет молока?

– Почти нет, нейди… только жалкая малость, ему не хватает. Я даю ему пососать смоченный в воде хлебец, но этого мало…

– Ещё бы. Идём со мной! Покажи, где здесь живёт ближайший молочник. У меня есть кое-какой долг перед Айлесом. Пожалуйста, не отказывайся принять мою помощь.

Последнее я добавила потому, что видела: пусть эта девушка и бедна, пусть простолюдинка, но у неё есть гордость, и она не хочет просить. Наверное, это было глупо в её положении, но сейчас не время было читать ей проповеди.

Даже так она засомневалась. Но потом взглянула на ребёнка и решительно ответила:

– Да благословят вас боги за вашу доброту, нейди.

– Меня зовут Тинна, – сообщила я, когда мы устроились на длинной скамейке за грубо обработанным деревянным столом во дворе молочника.

Хозяин любезно разрешил нам воспользоваться его гостеприимством, чтобы накормить малыша, тем более что я заплатила не только за молоко, но и за творожные ватрушки, которые как раз испекла его жена.

Девушка – её звали Нергия – несмело кивнула в ответ и стала осторожно, по капле, цедить молоко в ротик притихшему малышу. Я налила ей самой цветочного чаю, тоже из запасов семьи молочника, придвинула ватрушек и начала расспрашивать, стараясь быть по возможности деликатной.

Нергия, видимо, чувствовала себя очень благодарной за эту нехитрую еду, поэтому рассказывала без утайки. Выяснилось, что ей двадцать один год, всего на год старше меня. Айлес встретил её два года назад, когда по службе приезжал в их деревню. Он квартировал в доме её родителей два месяца, пока не пришёл приказ возвращаться. И Айлес взял с собой Нергию, которую успел к тому времени соблазнить.

Было тяжело и даже неприятно слушать о том, как мой жених, оказывается, вёл двойную жизнь втайне от меня. Ведь эти два года он ни словом, ни делом не дал мне знать, что хотел бы расторгнуть помолвку, что любит другую. Нет, он поселил Нергию в том же городе, где жила я, навещал её почти каждую неделю – а где-то год с лишним назад, когда она забеременела, пообещал, что прокормит и её, и ребёнка – но никогда не сможет на ней жениться.

– Айлес говорил, почему? – осторожно спросила я.

Нергия кивнула:

– Да, у него была невеста. Я понимала, что не пара ему. Глупая была, что сперва поверила…

– И ты даже не настаивала, чтобы он бросил ту невесту и женился на тебе? И сама ни разу не хотела с ней увидеться?

– Боги с вами, нейди Тинна. Кто я и кто она? Ведь нейд Айлес был барон, а его невеста, он говорил, вообще приходилась дочерью какому-то знатному диомейскому вельможе.

Я невольно поморщилась. Боги, а любил ли Айлес меня? Или он просто хотел деньги и положение, твёрдую опору, вес в обществе? И ведь… ведь он ухаживал и за мной. Горел желанием быть со мной, как муж с женой, целовал меня, хотел большего.

И всё это тогда, когда у него уже была другая.

Передо мной словно разверзлась пропасть, чёрная и бездонная. Всё, что раньше я считала незыблемым, оказалось пеной на воде. Начиная с отца, заканчивая Айлесом. Почему я была так слепа? Почему не видела, что Айлес выбрал не столько меня, сколько возможности, которые я могла ему дать? Так же, как и нейди Иния была добра ко мне не потому, что это была я, а потому, что я была дочерью Хранителя Хрустального Жезла, сильнейшего мага Диомеи.

Выйди я замуж за Айлеса, не знаю, что бы он делал. Бросил бы девушку, с которой прижил ребёнка? Или продолжил бы втайне навещать их? Или, может, завёл бы ещё одну на стороне?

Я помотала головой, чтобы избавиться от чёрных мыслей. Айлес уже мёртв, мёртвых не судят. Он поступил не по чести со мной и с Нергией, но он хотя бы содержал их. Вот только не позаботился о том, что будет с ними, если он погибнет. Как они станут выживать здесь, в чужом городе, без родни, без гроша за душой.

Когда Айлес пропал, поначалу Нергия не слишком беспокоилась. За время жизни с ним она успела скопить немного, на эти деньги и жила. А потом до неё дошли слухи, что Айлес погиб. Она пришла к его родителям, но те закрыли перед её носом дверь. Оказывается, они знали, что сын содержит бедную девушку и прижитого с ней ребёнка, но помочь не собирались.

Она стала искать работу, но с младенцем её никуда не хотели брать. В конце концов квартирная хозяйка выгнала её на улицу.

– Ты не думала вернуться к родителям? – спросила я.

Она кивнула:

– Теперь уж, наверное, попробую. Раньше всё думала, нейд Айлес вернётся. Но делать нечего, пойду. Лишь бы Хардис дорогу выдержал, – она с любовью и тревогой взглянула на малыша.

Тот наконец насытился и заснул, прижавшись к матери.

– Пешком? – ужаснулась я. – Это же опасно, молодая девушка одна с младенцем.

Она устало пожала плечами. А я задумалась, просчитывая варианты.

Нергия родом из Амани. Это на другом конце страны, и со мной ничего общего не имеет. До встречи с Нергией это было для меня всего лишь названием на карте Ордона. А значит, никому не придёт в голову искать меня там. И тем более никому не придёт в голову, что у меня может быть какая-то связь с Нергией, любовницей моего жениха.

А она из деревни – значит, умеет вести хозяйство. Ухаживать за скотиной, за огородом. А я, со своим пусть небольшим даром – наверняка окажусь полезной в любой деревне. И уж на что-что, а на хлеб для себя и… для нас всех – заработаю.

– Знаешь, Нергия, – я осторожно коснулась её руки. – У меня есть к тебе предложение.

Сейдж дин Ланнверт

Жизнь – демонски удивительная штука. То думаешь, что у тебя в руках всё, до цели – считанные шаги, за спиной – верные соратники, тебе отдала своё сердце самая чистая и прекрасная девушка в этом мире, то буквально за несколько часов девушка оказывается шпионкой и предательницей, друг – подручным злейшего врага, разработки всей жизни украдены, а дом взлетел на воздух.

Мне потребовался месяц с лишним, чтобы собрать себя по кускам. Почти в буквальном смысле, потому что, помешанный на том, чтобы обезопасить всех своих людей, сам я выбраться не успел. И получил щедрый удар тёмной магией, настолько сильный, что пришёл в себя лишь через пару недель. Повезло, что оставшиеся на моей стороне люди вытащили из-под завалов.

На самом деле если бы не Фараиту, я бы не выжил. Только то, что он практически овладел мной, и спасло меня в итоге. Забавно. Мне повезло, что против меня обратили именно тёмную магию. Смертельно, чудовищно опасная для любого живущего существа – она пощадила того, кто почти слился с её собственным порождением.

Впрочем, и кроме щедро влитой в атакующее заклинание тёмной магии там хватало зловредных чар. Почти целый месяц я не вставал с постели, а когда наконец поднялся, то чувствовал себя немногим лучше столетнего старца. Целители пытались запретить, угрожали, что останусь хромым на всю жизнь, но времени прислушиваться к целителям у меня не было.

Надо было скорее разобраться в своих делах, подсчитать активы, понять, что у меня осталось.

Что ж, когда я это сделал, увидел, что потерял всё.

Та сеть, которой я на протяжении нескольких лет опутывал Рейборна, расползлась на куски. Мне не только не удалось лишить его доверия короля, сместить с поста Хранителя Жезла, разорить – он воссиял в ещё более ослепительном блеске.

Ещё бы – ведь Ард со своими людьми переметнулся на его сторону. Пусть я не доверял ему полностью, того, что он знал, хватило, чтобы Рейборн выслужился, получил личную благодарность короля, его осыпали дарами. Скорее всего, подлец воспользовался моими разработками, выдал их за свои, так и вижу поганую ухмылочку на его потасканной роже старого интригана.

Сукин сын. И он, и Ард. Ну Ард за это ещё поплатится… но почему он сделал это? Он столько лет был со мной.

Впрочем, я понимал. Девчонка… Рейборнова дочь соблазнила его и окрутила по ногам и рукам. Она маг эмоций, ей это было совсем просто. И со мной она поступила так же. Только использовала какие-то очень мощные и скрытные чары, так что ни один целитель и даже другой маг эмоций не смог их обнаружить. Уверен, Рейборн приложил к этому руку.

Его сучья дочь засела у меня в потрохах, въелась, как яд, ничем не вытравишь. Я видел её во снах, а иной раз даже наяву всплывало перед внутренним взором её лицо, её тот лживый до мозга костей – и всё равно трогающий, проникающий в самое нутро доверчивый взгляд.

Райас, как же я её ненавидел. И эта ненависть только росла и копилась с каждым днём, как наваждение. Одолевало навязчивое желание найти её, схватить, притащить к себе. Снова заковать в цепи – да так и держать, иметь и избавляться от этой муторной, переворачивающей внутренности зависимости. Втоптать в грязь, унизить, избавиться от картины, которая стояла перед глазами: когда я думал, что она тянется ко мне, позволяет мне всё, потому что любит.

М-м, от ненависти становилось кисло во рту, внутри всё сжималось, хотелось крушить и метать. И сквозь эту бешеную невыносимую ненависть стучала в сердце непонятная мне самому потребность сделать её моей. Ощущать её моей.

И Фараиту, сволочь, поддакивал изнутри: нежная, вкусная, сладкая. Давай, Сейдж. Найдём её.

В общем, я выдержал месяц с лишним, едва зализал раны – и, как последний идиот, употребил все силы не на то, чтобы отомстить Рейборну, не на то, чтобы снова его подсидеть – а на то, чтобы найти эту дрянь и вернуть на её место, увидеть страх в зелёных глазах. Страх и понимание, что ей никуда от меня не деться. Я мечтал о ней, о том, как сделаю с ней всё, что пожелаю, как снова сожму в руке её шелковистые волосы, как вопьюсь губами в покорный рот. Как заставлю стонать подо мной, отдаваться мне через ненависть и желание уничтожить. Рыжая лиса, змея, хитрая, пронырливая… и волосы пахнут лесными ягодами… Демонова кровь, проклятое наваждение.

Вот только она канула в небытие, как будто её никогда не существовало.

Я узнал, что она собиралась замуж за Арда – но свадьба расстроилась. Узнал, что Ард уехал из страны в одиночестве – куда-то далеко, на другой континент, там, кажется, требовались толковые маги. На Арда я плевать хотел – мелкая сошка. Но она…

Или Рейборн таки выдал её за кого-то, или тоже отправил прочь из страны (Арда я проверил, он жил холостяком), или держит взаперти у себя в замке – один Райас знает почему. Как я ни пытался выяснить это, подослать шпионов – никаких сведений о девчонке добыть не удалось. Как будто сгинула с этого света.

Но вот я точно знал, что она жива. Не знаю почему – чувствовал это каким-то внутренним бешенством. И был уверен, что время обязательно сведёт нас, даже если я не приложу к этому никаких усилий. Наши судьбы завязались в какой-то мёртвый узел, и этот узел ещё придётся разрубить.

Год спустя

Тинна

– Нейди Ивели-ин, – послышался тягучий голос почтальона. – Письмецо вам!

Нергия, сосредоточенно месившая тесто – по локти в муке, даже на лице белые мучные следы, волосы прихвачены платком – встрепенулась и сделала попытку побежать к двери.

Я махнула ей, мол, успокойся, открою сама. Даже сейчас, через год совместной жизни, она продолжала считать меня благородной нейди, а себя – моей прислугой. Я предложила ей это в самом начале, исключительно для того, чтобы она спокойнее себя чувствовала, но почти сразу пояснила, что я такая же одиночка, как она, и за моими плечами нет ни титула, ни богатства. И пусть по рождению я и впрямь из благородных, сейчас я ничем не отличаюсь от неё – незамужней женщины, воспитывающей незаконное дитя.

– Вот, пожалуйста, – весело сказал Марис, передавая мне конверт из плотной коричневой бумаги. – Аж из Диомеи пришло!

Пальцы невольно дрогнули, принимая. Я повертела конверт в поисках имени отправителя, сама не зная, чего боюсь увидеть: то ли почерк отца, то ли другой, размашистый, отпечатавшийся в разуме. Глупости: Сейдж никогда не стал бы писать мне. С него сталось бы скорее очутиться здесь, бешеным вихрем ворваться в дом, снова разрушив мою жизнь.

Но на конверте стояло всего лишь имя моей бабушки.

Я нахмурилась. Странно, с чего бы ей вздумалось писать так часто, да ещё и напрямую? Обычно она посылала письма раз в месяц, через нотариуса в ближайшем городишке, мы так условились. Письма и денежную помощь: запретить это бабушке я не смогла. И правильно сделала: той осенью, когда из-за слишком ранних снегов полдеревни осталось без урожая, мы бы не выжили, если бы не её деньги.

– Нейди Скайнер, – почтальон прочитал имя на конверте вслух: не смог подавить любопытство. – Не знал, что у вас есть знакомые в Диомее, нейди Ивелин.

– О, это дальняя родственница моего мужа. Надеюсь, ничего не стряслось, – улыбнулась я.

Почтальон приподнял брови, выражая явное желание услышать больше, но я поблагодарила его за доставку и сослалась на дела. Он не без сожаления откланялся.

Озабоченно нахмурившись, я подошла к бюро. Взяла серебряный ножик, хранившийся в запертом на замок ящичке, чтобы шаловливые ручки начавшего бегать по всему дому Хардиса не дотянулись. Аккуратно взрезала плотную бумагу.

– Что такое, нейди Тинна? Плохие новости? – спросила Нергия с кухни.

Я молчала, пробегая глазами чёткие бабушкины строки. Сердце дёрнулось, на миг остановилось, потом застучало, нагоняя ритм. Глаза выхватывали отдельные фразы. «Мой последний час уже близок… прости старухе упрямство… хочу увидеть тебя… тебя и ты знаешь кого…».

Боги!..

Конечно, я понимала, что когда-нибудь это время придёт. Никто не живёт вечно, а бабушке уже шестьдесят пять, в таком возрасте любая болезнь может оказаться смертельной. Но неужели всё так серьёзно? Пишет… что целители не дают ей больше пары месяцев.

Дважды перечитав письмо, я прикусила губу, чтобы не расплакаться. Боги, как же не хочется терять ещё одного родного человека, у меня и так их слишком мало! Пусть мы с бабушкой не виделись уже больше года, она продолжала оставаться моей бабушкой, заботилась обо мне даже на расстоянии, мечтала, что в один прекрасный день я вернусь в Диомею. И я мечтала, что когда-нибудь снова её увижу. И увижу, и познакомлю с…

Только я надеялась, что это произойдёт не в Диомее. Туда я возвращаться боялась. Сама даже не понимала почему: отец не подавал о себе знать, Сейдж… Сейдж, видимо, всё же погиб или навсегда уехал, бояться было нечего. Но мне почему-то спокойнее было жить здесь, в далёкой Амани.

Я подошла к кроватке, заботливо укутанной лёгким тюлем. Раздвинула ткань.

Алайна беззаботно сопела, повернув головку чуть набок, расслабленно раскинув ручки. Сердце привычно сжалось от вида её милого личика. Свет моей души, жемчужина моего сердца.

В кроватке Алайна была не одна, сбоку от неё, сложив ручки под щекой, преспокойно спал Хардис. Боги, когда этот мальчишка успел сюда забраться? И, главное, не упал же и даже шума не поднял, маленький егоза. А я-то думала, что-то его не видно и не слышно.

– Нейди Тинна? – Нергия, успевшая сполоснуть руки и лицо, тихонько подошла. Тут же негодующе зацокала языком, обнаружив сынишку. – Сейчас я отнесу его к себе, простите.

– Оставь, – я отпустила тюль. – Пусть спят. Они такие милые.

– Харди обожает маленькую нейди, – Нергия заулыбалась. – Я уж так и так твержу ему, что надо проявлять уважение, но он пока ещё слишком маленький, не понимает.

Я только покачала головой. В этом была вся Нергия. Даже после того, как узнала мою историю, она не перестала обращаться ко мне с почтительностью, словно я действительно была её госпожой, а она – моей служанкой. Почти всю работу по хозяйству она брала на себя, разве что когда нужна была мужская сила, мы нанимали приходящих работников.

Я же выполняла роль деревенского мага и знахарки. Раньше мне казалось, мой дар управления эмоциями не будет особенно нужен здесь, в сельской глубинке, и я научилась разбираться в амулетах, даже выписала несколько специальных книг из Ордона. Эта работа неожиданно пришлась мне по душе: мелкая, кропотливая, требующая логики и внимания. Но через пару месяцев жизни здесь выяснилось, что и мой природный дар может неплохо послужить селянам.

Я с лёгкостью мирила поссорившихся супругов или друзей, лечила духовный упадок сил, помогала хозяевам разобраться, что за недомогания чувствует их скотина – а то и их дети. Это выходило очень естественно, и мало-помалу деревенские так сильно прониклись ко мне, что стали подкармливать и называть «нейди», как обычно обращались к благородным женщинам.

А поначалу относились настороженно. Ещё бы, две пришлые девицы, одна с ребёнком. Хоть мы и назвались вдовами, всё же местную общину изрядно всколыхнуло. А я поняла, почему Нергия не захотела остаться в родной деревне. Слухами мир полнится, и, неровен час, дойдёт весть, что замуж она так и не вышла, а Хардис – всего лишь незаконное дитя.

Я снова вернулась к бюро, откинула крышку, достала чернильницу и бумагу. Напишу бабушке ответ и отправлю с завтрашней же почтой.

Как же не хочется выбираться из этой тихой, ставшей домом деревни. Не лежит сердце тащить четырёхмесячную малышку в Диомею, оставлять Нергию и Хардиса одних. Но и не ехать нельзя, я не прощу себе, если не увижу бабушку и не покажу ей её правнучку. А может, удастся уговорить её приехать сюда со мной? Хотя вряд ли, она и правда упряма, как только может быть упряма старая аристократка, всю жизнь прожившая на одном месте и на этом же самом месте желающая быть похоронена.

Остаётся только молить богов, чтобы целители ошиблись, – и выезжать как можно скорее.

Привычный дом, утопающий в древесных купах, привычная, чуть слышно, будто приветствуя, скрипнувшая калитка, привычная дорожка, усыпанная гравием – ничего здесь не изменилось. Прибавилось только растений в саду, цветочные кусты да три новых крепеньких туи. Бабушка писала о них, мол, удалось купить имерийские, самые неприхотливые и пышные.

Поднявшись на крыльцо, я постучала. Специально не стала звонить в колокольчик у калитки, магическим способом передававший сигнал в дом: не хотела будить бабушку, если вдруг она спит.

Пока ждала, чтобы открыли, оглянулась на найденную в Ордоне няню. Я наняла её на месяц, особо не выбирала и уже немного о сделанном выборе жалела. Слишком молода, немногим старше меня, и глуповата. Она, правда, клялась, что работает с детьми уже пять лет, в том числе с младенцами, рекомендации были неплохие, и из того ограниченного выбора, что был у меня в Ордоне, она совершенно точно была наилучшим вариантом – но всё же…

Эх, да чего там говорить, я просто скучаю по Нергии. По её тёплым ласковым рукам, на которых Алайна мгновенно засыпала, по нежному голосу, которым она рассказывала обоим детям сказки, по незаметной, неназойливой услужливости.

Эту же новую няню всё время приходилось дёргать самой, о чём-то просить, истолковывать ей плач Алайны: голодна она или хочет спать, или испачкала пелёнки. Впрочем, ничего, привыкнет. И я привыкну.

Корзину с малышкой она держала, во всяком случае, очень бережно, хоть и глазела по сторонам с раскрытым ртом.

За дверью послышались шаги, в мутном расплывчатом оконце показалось яркое белое пятно, кто-то тихо ахнул, и дверь тут же распахнулась.

– О боги, нейди Тинна! – старая служанка Есена, скорее даже компаньонка бабушки, кинулась обнять меня, в последний миг постеснялась и потянулась поцеловать руку.

Рассмеявшись, я сама обняла её.

– Как бабушка? – спросила с тревогой. – Я тронулась в путь, как только получила её письмо.

– О, – на лице Есены появилось странное выражение. Она отступила, освобождая проём. – Её благородие в гостиной. Вам лучше обо всём спросить у неё самой. О боги! – воскликнула она, увидев корзину в руках няни. – Это… это же её маленькое благородие?

Я улыбнулась ноткам благоговения в её голосе.

– Фесса, покажи малышку, – велела няне.

Та подошла, приподняла корзину так, чтобы Есене было видно, и приоткрыла кораллово-розовую ткань, прикрывающую ребёнка. Показалось личико крепко спящей Алайны, даже во сне ухитрявшейся посасывать пальчик.

Передняя наполнилась ахами, охами и вздохами. Есена умилённо смотрела на девочку, то и дело протягивая руку и не отваживаясь прикоснуться. Я хотела было вынуть Алайну, но Есена испуганно замотала головой:

– Что вы, что вы, нейди Тинна, пусть дитя спит!

– Как пожелаешь, – улыбнулась я. – Мы сюда надолго, ещё успеешь понянчить её.

Есена растроганно прижала руки к груди. Глаза вдруг подозрительно заблестели.

– Как же вам, должно быть, тяжело, – пробормотала она, утирая их краем передника. – Едва замуж вышли, как потеряли мужа. С такой малышкой одни на белом свете…

– Ну же, ну же, – я почувствовала себя неудобно. – Не плачь, Есена, всё хорошо.

В доме бабушки меня тоже считали вдовой. Мне казалось, бабушка сама верила в эту легенду. Она знала, кто отец Алайны, но так упорно называла его нейдом Ивелином и моим «погибшим супругом», что мне иногда казалось, это проявление старческой деменции. И вот Есена теперь с этим своим «потеряли мужа». Даже неловко, что я не ношу траур по своему якобы погибшему супругу.

– Что за шум? – из глубины дома послышался величественный голос бабушки. – О боги, Тинна!

Я бросилась ей навстречу. Когда ехала сюда, я боялась застать её в постели, слабой, исхудавшей – но сейчас с облегчением увидела, что бабушка выглядит так же, как год назад: с прямой спиной, тщательно уложенной причёской, в тёмно-зелёном шёлковом платье – хоть сейчас на выход.

– Бабушка! – я обняла и поцеловала её в морщинистую щёку.

– Приехала-таки! Идём, идём скорее. Девушка, – она царственно подозвала Фессу. – Отнеси дитя в гостиную, а сама ступай за Есеной. Она покажет и расскажет тебе всё необходимое. Пойдём и мы с тобой, – бабушка подхватила меня под руку и первой направилась в сторону гостиной.

Когда прислуга удалилась, она сама открыла ткань на корзине и взяла Алайну на руки. Та лишь ненадолго открыла мутные со сна глазки, огляделась и снова затихла.

– Боги, какой здоровый крепкий ребёнок! Как она ест? Хорошо ли спит?

– Всё отлично, бабушка. Ну, насколько возможно… Она тяжёлая, положи.

– Вздор! Она весит ровно столько, сколько нужно в её возрасте.

Бабушка ещё некоторое время тщательно расспрашивала меня о ребёнке, я не без удовольствия делилась тревогами и радостями. Потом разговор естественно стал сходить на нет.

Я опасалась спросить о её самочувствии, ждала, чтобы она сама заговорила. И дождалась. Бабушка, по-прежнему укачивая Алайну, метнула в меня острый взгляд и вдруг нехотя сообщила:

– Я обманула тебя, дитя моё.

Улыбка сошла с моих губ.

– Обманула? – переспросила я, чувствуя себя оглушённой. Что она хочет сказать? Ей осталось жить куда меньше, чем пара месяцев, о которых она писала? Или…

Бабушка молча выложила на стол открытку с красочной виньеткой из геральдических лент. Придвинула ко мне, явно намекая, чтобы я прочла.

В глазах зарябило от выписанных тщательно, кистью каллиграфа, заглавных букв: «Приглашение на приём по случаю отставки Главного Королевского Мага Его Величества Хранителя Хрустального Жезла Диомеи его сиятельства графа Рейборна».

Так же упоминалось, что податель сего приглашения вправе привести с собой одну персону, при условии, что оная персона достойна предстать пред очами их величеств.

– Я вызвала тебя ради этого, – бабушка постучала по карточке.

– Отец уходит в отставку? – в груди поселились спутанные чувства. С одной стороны, я до сих пор не простила его за то, что он с такой лёгкостью от нас отрёкся. И за весь этот год так и не счёл нужным найти нас, приехать увидеться со своей внучкой. С другой – я сама отсылала назад его письма нераспечатанными и сама была бы в ужасе, если бы он всё же заявился. А если за ним по пятам снова придут его враги, снова в дом ворвутся какие-то похитители? Ладно я одна оказалась бы в опасности – страшила мысль, что я не смогу защитить Алайну.

И ещё, надо признаться, весть об отставке застала меня врасплох. Странно, мне казалось, отец никогда не сложит с себя эти обязанности.

– Сама я, слава богам, совершенно здорова, – продолжала бабушка. – Прости мне эту ложь, дитя моё. Она продиктована исключительно благими намерениями. Я хотела, чтобы ты приехала сюда… и пошла вместе со мной на приём. Дело в том, что твой отец… ты знаешь, что он ненамного младше меня? Ему уже пятьдесят пять лет. Это опасный возраст для мужчины. А когда настанет ему время предстать перед богами, то его земные блага ему уже не пригодятся. Его состояние должно достаться тебе. Тебе – и ей, – она взглянула на Алайну, мирно спящую у неё на руках.

– О боги, нет! Я не хочу его видеть и не хочу ничего от него получать. Я и сама справлюсь. Сама могу её вырастить и обеспечить.

– Ты хочешь, чтобы она росла деревенской приблудой? – жёстко спросила бабушка. – Когда может блистать при дворе? Хочешь, чтобы она вышла замуж за сельского кузнеца, который станет лупить её после воскресной попойки? Хочешь, чтобы умерла в грязной лачуге от очередных родов, потому что у её мужа не будет денег позвать ей целителя?

Она говорила тихо, но очень отчётливо. И, что самое тягостное, была совершенно права. От наследства матери уже почти ничего не осталось после того, как я купила дом в Амани, скот, наняла рабочих. Денег, что я зарабатывала, на жизнь хватало, удавалось даже откладывать на чёрный день – но бабушка была права, жизнь в столице я своей дочери обеспечить не смогу.

Чего там, нам пришлось бы очень туго этой зимой, если бы не подспорье от бабушки. А ведь она сама небогата, из слуг у неё только Есена, от когда-то процветавшего клана Скайнеров осталось всего-то что родословная и семейная гордость.

Увидев, что её слова действуют на меня, бабушка заговорила тише и ласковее:

– Ты его единственное дитя. Он сознаёт свою вину перед тобой. Если ты придёшь на приём, первой сделаешь шаг навстречу, ты обрадуешь его сердце. Я не хочу защищать его, он принёс много горя твоей матери и тебе, я никогда его не любила, я вообще не хотела, чтобы твоя мать выходила за него… но я не могу не признать, что он по-своему тебя любит.

– Ох, я не знаю, – я покачала головой. Осторожно вынула крепко заснувшую Алайну из бабушкиных рук, уложила в корзину. Малышка не проснулась, только поглубже засунула в рот пальчик. – Если бы любил, дал бы о себе знать.

– В таком случае, думаю, я должна открыть тебе ещё один обман.

Я с оторопью посмотрела на бабушку. Она улыбалась, и моё дёрнувшееся было от тревоги сердце немного успокоилось. Что бы это ни было, кажется, всё не так страшно.

– Те деньги, которые я тебе посылала – на самом деле были от твоего отца.

Я застыла. В голове стало совсем пусто. А бабушка спокойно продолжала:

– Ох, поначалу я долго не хотела принимать их, обманом заставлять тебя пользоваться ими. Думала продать этот дом, я же всё равно старуха, дожила бы где-нибудь на окраине. Но он меня убедил. Родители должны заботиться о своих детях, думаю, ты это понимаешь сама теперь. Верно?

Я опустила глаза, не в состоянии даже кивнуть. Мне нужно было время, чтобы продумать эту новость. Да, это и впрямь был обман. Обман во благо, как и тот, которым бабушка меня сюда вызвала – и всё же обман. Но – странная вещь – в любой другой ситуации я бы огорчилась, но сейчас – негласное свидетельство заботы со стороны отца меня неожиданно обрадовало.

Предложи он деньги мне напрямую, я бы никогда их не приняла. Отослала бы назад, как отсылала его письма. Приди мне перевод от неизвестного дарителя, тоже не стала бы принимать, испугалась бы, решила, что какое-то мошенничество или ловушка. Но отец нашёл общий язык с бабушкой, сумел уговорить её – и всё ради того, чтобы помогать нам.

Я подняла глаза:

– Ладно, я пойду с тобой на этот приём. Покажу этим, что готова простить. Но, бабушка… я не хочу делать это ради наследства.

– Ах, дитя моё, да кто же сказал, что это наследство уже готово упасть тебе в руки. Он может прожить ещё и двадцать, и сорок лет, – глаза бабушки хитро заблестели.

Ах она прожжённая интриганка! То одно скажет, то через пару минут другое. И всё для того, чтобы убедить меня.

Я покачала головой, ничего не отвечая на её фразу. Про себя я уже приняла решение. Да, на приём пойду. Буду вести себя достойно, при случае поблагодарю отца за деньги. Но в дом бабушки приглашать не стану и об Алайне тоже ни слова не скажу. И вот только если он изъявит желание сам увидеться с ней и назвать её своей внучкой – хотя бы только в кругу семьи, не нужно объявлять об этом с помпой, – вот тогда, может быть, и подумаю о том, чтобы простить его.

Вот так вышло, что я дала своё согласие и уже через несколько дней примеряла заказанное для приёма платье. Длинное, из гладкого золотистого шёлка, оно красиво оформляло оставшуюся по-девичьи тонкой талию и пополневшую грудь. Слава богам, молока у меня хватало, кормилицу нанимать не понадобилось.

Платье сидело отлично, подшивать почти не потребовалось. Белошвейки обещали, что уже к вечеру привезут его в дом к нейди Скайнер.

Словом, всё шло хорошо, но меня не отпускало какое-то смутное предчувствие: как будто мне не следует идти на приём. Или нет, не совсем так. Как будто если я пойду туда, вся моя жизнь перевернётся. И неясно, чего ожидать, то ли хорошего, то ли дурного.

Я уже несколько раз порывалась отказаться, но объективных причин для этого найти не могла. Алайна будет в безопасности дома, с Фессой и Есеной, ей ничего не грозит. Защита на доме стоит сильная. На королевском дворце, где состоится приём – тем более. И уж точно никто не признает в посетившей приём вместе с нейди Скайнер вдовой нейди Ивелин исчезнувшую год назад дочь графа Рейборна.

На всякий случай, чтобы с гарантией остаться неузнанной, я собиралась прикрыть верхнюю часть лица вуалью.

Всю торжественную часть мы с бабушкой простояли в тени у длинных тёмно-красных бархатных портьер, подхваченных золотыми шнурами. Я боялась, бабушка будет настаивать, чтобы я сразу показалась отцу, а то и подошла бы удостоиться чести поцеловать руки их величеств, но она, похоже, была удовлетворена одним тем, что я согласилась прийти.

Когда я увидела отца – за год и правда сильно постаревшего и поседевшего, но по-прежнему державшегося прямо и сурово, в тёмно-коричневом сюртуке и при трости, с лентой святого Мартия на груди, величайшей наградой королевства – внутри что-то ёкнуло и потянулось к нему. Хоть я и не простила его, он всё равно оставался моим отцом. То, что он когда-то отрёкся от нас, разрывало мне сердце. То, как поступил с Сейджем… воздвигало непреодолимую стену.

Запутавшись в собственных чувствах, я нашла выход в мыслях об Алайне. Было удивительно, насколько её рождение изменило меня, дало мне силы и одновременно сделало бесконечно слабой. Даже сейчас, слушая речь его величества – он благодарил отца за его долгую верную службу, перечислял его заслуги, выражал сожаление, что приходится терять такого ценного соратника, и в то же время признавал, что за долгие годы отец заслужил покой, – я беспокоилась о всяких мелочах: хорошо ли Алайна ела оставленное мной молоко, не капризничала ли, не разболелся ли у неё животик, не заболтались ли Фесса с Есеной, забыв следить за малышкой. Знала, что всё в порядке, но тем не менее беспокоилась.

Будь моя воля, я бы поскорее вернулась домой. Всё-таки я не привыкла к такому обществу, чувствовала себя лишней здесь, чужие взгляды будоражили и пугали. Но всё было терпимо, пока, невзначай оглядывая зал, я не наткнулась – именно наткнулась, напоролась – на особенный взгляд: резкий, немигающий, пугающе пристальный, сверлящий насквозь. Вздрогнула, прикрылась веером и сама всмотрелась тщательнее под защитой чёрной вуали.

Взгляд принадлежал высокому стройному мужчине в модном нынче цилиндре. Чёрные локоны выдавали в нём южанина, и я невольно содрогнулась, вспомнив дин Койоху. Поспешно отвернулась, но сердце почему-то как пустилось вскачь, так и продолжало бешено гонять кровь по венам, мешая вернуться в спокойное созерцание.

Странный мужчина. Почему он смотрит так нагло, так откровенно? Так пугающе властно, словно собирается заявить на меня все права? Может, он иностранец и всего лишь не умеет следовать нашим правилам приличия?

Я продолжала чувствовать его взгляд, он словно пожирал меня, обгладывал, как голодный обгладывает говяжью кость. С каждой минутой становилось всё более и более неуютно. Поэтому, когда бабушка тронула меня за локоть, я встрепенулась и с готовностью последовала за ней – в сторону отца.

Отец разговаривал с незнакомым мне мужчиной лет тридцати на вид, одетым в элегантный чёрный сюртук. Гладко зачёсанные назад тёмно-русые волосы поблёскивали в свете канделябров. Он первым заметил наше приближение, что-то сказал отцу, и тот обернулся.

– О боги… Тинна!

Увидев нас, отец замер. В его глазах блеснули слёзы, а рука, сжимающая набалдашник трости, мелко задрожала. Он молчал, словно боялся, что голос выдаст его волнение.

Его спутник с любопытством уставился на меня. Я присела в низком поклоне, отметила восхищение в зелёных глазах и ответила вежливой улыбкой.

Отец схватил меня за руку, не дожидаясь, пока я выпрямлюсь.

– Боги! – повторил он, вглядываясь в меня так, словно не верил собственным глазам. – Ты приехала!.. Ради меня?..

От нахлынувшего волнения, от неуместной, возможно, жалости, в горле встал комок. Я ничего не ответила, зато вступила бабушка:

– Полно, граф, на вас смотрят. Умерьте вашу радость, это привлекает внимание.

Отец беспомощно улыбнулся, выпрямился, но руку мою не отпустил. Кивнул, благодаря за напоминание, и повернулся к бабушке:

– Благодарю, что приняли приглашение, нейди Скайнер. Счастлив видеть вас сегодня здесь. Позвольте представить вам графа Нейсона, моего преемника. Именно он получит звание следующего Хранителя Хрустального Жезла Диомеи.

Зеленоглазый мужчина с лёгкой улыбкой поклонился и поцеловал бабушке руку. Потом его глаза обратились на меня, и отец продолжил:

– Нейди… – запнулся, поймав мой взгляд, – Нейди Ивелин… – граф Нейсон. Граф, нейди Тинна Ивелин – моя дочь.

Брови зеленоглазого графа Нейсона взметнулись вверх. Он был потрясён и не скрывал этого. Поцеловал руку и мне, и я порадовалась прикрывающей кожу перчатке, потому что поцелуй его длился немного слишком дольше, чем это позволяет этикет.

– Нейди Ивелин… замужем? – он вопросительно посмотрел на моего отца. Видимо, среагировал на разные фамилии.

– Вдова, – ответила я первой.

– О. Мои соболезнования, – граф Нейсон снова легко поклонился, но мне показалось, он сделал это скорее для того, чтобы спрятать удовлетворённый блеск глаз. – Вы не в трауре, следовательно, вы будете танцевать?

– Танцевать? – повторила я, чтобы выиграть время. На самом деле моя задача – встретиться с отцом – была выполнена, и теперь я собиралась найти удобный момент, чтобы улизнуть.

Отец угадал, о чём я думаю.

– Останься, Тинна. Прошу тебя. Я должен сейчас обойти гостей, но потом я хочу поговорить с тобой.

Его серьёзный, почти умоляющий взгляд смутил меня. Я в замешательстве кивнула.

Боги, неужели он действительно раскаивается? Или, даже более того, согласен признать Алайну своей внучкой? Нет, это слишком безумно, чтобы быть правдой – незаконнорождённый ребёнок, дочь его врага…

И всё же мне хотелось – пусть не поверить, но хотя бы помечтать.

Танцы начались почти сразу после этого. Сверху, со второго этажа, балконом опоясывающего зал, послышались звуки музыки, и граф Нейсон поспешил предложить мне руку:

– Позвольте пригласить вас.

Отец благодушно кивнул. По-моему, он был даже рад нескрываемой симпатии своего преемника. Бабушка прикрылась веером, и я не смогла понять её взгляда из-под густой вуали. Кажется, она внимательно всматривалась в графа Нейсона.

Быстро поклонившись старшим, я вложила руку в протянутую ладонь.

Граф Нейсон повёл меня в центр зала, мы заняли позицию, он улыбнулся и, привлекая меня к себе, с нескрываемым восхищением произнёс:

– Ваша красота не может оставить мужское сердце равнодушным.

– Вы смущаете меня, – ответила я, кладя руку на его плечо.

Я не лгала, меня и впрямь смущали его ухаживания. Во-первых, за этот год я привыкла слышать только незамысловатые комплименты селян, и никто из них не осмеливался сократить дистанцию, все словно чувствовали, что мы принадлежим разным мирам. А во-вторых, сначала я носила Алайну, потом пыталась наладить новую жизнь, сосредоточившуюся вокруг дочери – и только в последнее время снова начала ощущать себя женщиной – и, пожалуй, можно сказать, довольно привлекательной женщиной.

– Я… – он не успел договорить, фигура в танце сменилась, и между нами вдруг вклинился тот самый напугавший меня мужчина с обликом южанина.

Я отшатнулась, но он поймал меня за руку, другой рукой схватил за талию, по-хозяйски притянул к себе. Возмущённый возглас графа Нейсона потонул в музыке, сходящиеся и расходящиеся пары помешали ему преследовать нас – а незнакомец быстро и целеустремлённо уводил меня прочь, умело лавируя между танцующими. Тяжёлая ладонь жгла мне поясницу, а уверенные, властные, непререкаемые движения заставляли молча повиноваться, даже не допуская мысли вырваться или закричать.

Наваждение спало, когда незнакомец, по-свойски приподняв портьеру, открыл спрятанную за ней дверь и втолкнул меня в комнату. Я отбежала от него на несколько шагов, хотела было закричать, но мужчина взмахнул рукой, и мои голосовые связки словно перетянуло тугой лентой. Изо рта вырвался лишь тихий всхлип.

Я попятилась, не спуская глаз с незнакомца. А он лишь ухмылялся – кривоватой, смутно знакомой, жёсткой и холодной ухмылкой. Впечатление портил лишь змеящийся по его щеке шрам. Запоминающаяся черта, и я могла поклясться, что ни разу в жизни человека с таким шрамом не видела.

Что ему от меня нужно? Зачем он притащил меня сюда и что собирается делать?

А он шёл вслед за мной, шаг в шаг, пока я наконец не застыла, прижавшись лопатками к стене, не сводя с него испуганного взгляда.

Незнакомец расстегнул верхнюю пуговицу сюртука – и по этому полному хищного предвкушения, нарочито неторопливому движению я наконец его узнала.

Узнала и поразилась: почему я не увидела этого сразу?

Сейдж стоял передо мной почти таким же, каким я его помнила. Да, посмуглевший, как будто провёл долгое время под жарким солнцем, с чёрными локонами до плеч, со шрамом на щеке, изменившимися чертами, непривычно чёрными глазами, но всё же это был Сейдж. Его выражение на чужом лице. Его кривоватая ухмылка. Его острый взгляд.

Воздух перестал проходить в лёгкие. Горло сжалось, я замотала головой, не в состоянии поверить догадке, поверить собственным глазам. Это не может быть он. Ведь он же погиб.

А если и не погиб – он объявлен вне закона, его ищут как совершившего преступление против короны и как только найдут, ему прямая дорога на эшафот. Разве может такой человек как ни в чём не бывало заявиться на королевский приём по случаю отставки своего злейшего врага?

Учащённо бьющееся сердце подсказало ответ. О да, Сейдж – может.

Более того – это в его стиле. Изменить облик, создать легенду, добыть приглашение и сунуть голову в пасть льва – да, в этом весь он. Но он никогда не пойдёт на это ради одного лишь риска. Нет, у него другая цель. Но какая?

– Рад встрече… – шепнул Сейдж почти нежно.

Протянул руку к моему лицу, коснулся щеки, волос – а потом резко сорвал с меня вуаль, не обращая внимания на мой неслышный вскрик и посыпавшиеся из причёски шпильки. Судорожно втянул в себя воздух, увидев моё лицо. Глаза сверкнули. Он довольно и зло усмехнулся – и, не дав мне ни мгновения, нагнулся, накрывая мой рот поцелуем.

Я словно очутилась в прошлом, почти забывшемся за этот год. Снова стояла прикованная в решётке в подземелье, ощущая прикосновения его требовательных губ, его сильных пальцев, сжимавших мои запястья.

Я не сопротивлялась. Я никогда не могла ему воспротивиться. Может быть, где-то глубоко в душе и не хотела. Моё изголодавшееся, истосковавшееся по нему тело тянулось к нему с безумием умалишённого. Требовало его, ныло от его прикосновений, от его запаха, резкого, горьковатого, такого знакомого.

И торжествовало, когда Сейдж оторвался от меня на один короткий миг, уставился в мои глаза взглядом помешанного, коротко и зло выдохнул и снова поцеловал, будто не в силах противостоять наваждению.

Его рука вцепилась в мой затылок, а я вместо того, чтобы вырываться, сама притянула Сейджа к себе, схватила за шею, как будто, если бы сейчас он отстранился, я умерла бы на месте. О боги… это был он, моя любовь, моя смерть, моя мука, воскресшая из небытия, вернувшаяся с того света. Его жгучее дыхание на моих губах, требовательный напор, сводящие с ума прикосновения, язык, жадно очерчивающий мой рот…

Сейдж снова то ли выдохнул, то ли простонал сквозь стиснутые зубы, отпустил и вторую мою руку, смял грудь в корсаже платья. Я выгнулась от остроты ощущений, от прохлады шёлка и жара его ладони, уставилась в потолок, чувствуя, как он целует мою шею, как дрожащими от желания пальцами, выдирая с мясом крючки на ткани, освобождает из хватки платья мою грудь.

В следующее мгновение я почувствовала его губы на твёрдом, стоявшем торчком соске и издала глухой из-за действия заклинания, какой-то животный стон. О боги… если бы Сейдж не удерживал меня, я бы, наверное, упала, так сильно, мгновенно прострелило поясницу, ослабели ноги и внизу живота сладко заныло.

Он мучил мой сосок, катал его между губами, всасывал и отпускал, наслаждаясь моими стонами, моей слабостью, тем, как я извивалась в его руках. Чёрные локоны щекотали кожу, воздух холодил влажные следы его поцелуев, а жар его ладоней заставлял пылать и меня саму. Потом я заметила странное выражение на его лице, он облизнул губы, нахмурился, словно прислушиваясь к вкусу, и я похолодела. Сейчас он поймёт, что я кормлю…

Но Сейдж ничего не сказал, лишь бесцеремонно развернул меня лицом к стене и задрал юбку. Я ахнула от прикосновения прохладного воздуха к ногам и почти сразу – от ощущения пальцев Сейджа в том укромном местечке, которое больше года не знало мужчины. Которое вообще не знало иного мужчины, кроме Сейджа, и даже сейчас, в этой невероятной, невозможной ситуации отвечало ему со всей готовностью и влажным пульсирующим жаром.

– Ах ты маленькая потаскушка, – прозвучал над ухом распалённый, подрагивающий от желания голос Сейджа, и его пальцы погрузились внутрь меня.