Смерть Артура бесплатное чтение

Песнь I

Как Артур и Гавейн отправились на войну и достигли Востока

Песнь II

Как явился с вестями фризский корабль, а Мордред собрал войско и отправился в Камелот к королеве

Песнь III

О сэре Ланселоте, пребывающем в Бенвике

Песнь IV

О том, как Артур возвратился на заре и с помощью сэра Гавейна пробился к берегу

Песнь V

О закате над Ромерилем

[Нижеследующие шестнадцать строк были наспех набросаны на отдельном листке.]

Здесь заканчивается самый поздний из вариантов «Гибели Артура».

Более семи веков минуло с тех пор, как римские легионы покинули Британию, когда в середине XII века (вероятно, около 1136 г.) появилось произведение, озаглавленное «Historia Regum Britanniae», за авторством Гальфрида Монмутского (который, к слову сказать, мимоходом упоминается в произведении моего отца «Записки клуба „Мнение“», опубликованном в томе «Саурон Поверженный», с. 192, 216). Об «Истории королей Британии»[56] говорилось (сэром Эдмундом Чемберсом в 1927 году), что «ни одно порождение воображения, кроме разве „Энеиды“, не сделало столько для созидания национального мифа». Чемберс употребил слово «воображение» сознательно. Считается, что книга Гальфрида Монмутского стала источником «исторической» (в противовес «романной») традиции в артурологии, но само это слово способно ввести в заблуждение, если не понимать под ним следующее: хотя труд Гальфрида и изобилует чудесами и фантастическими преувеличениями, вкрапленными в совершенно неисторическую структуру, тем не менее написан он в «исторической форме» (то есть как повествовательная хроника событий, сухо и сдержанно изложенная на латыни). Содержание же историческим назвать никак нельзя, поэтому по отношению к нему употребляется термин «псевдоисторический».

В этой книге излагается история бриттов на протяжении более девятнадцати сотен лет, а жизнеописание короля Артура составляет не более четверти общего объема. Выдающийся ученый Р. Ш. Лумис назвал ее «одной из самых дерзких и удачных фальшивок» («Эволюция артуровского романа», 1963). Однако в том же труде он пишет:

Чем больше изучаешь «Историю королей Британии» и методы ее составления, тем больше поражаешься бесстыдству автора, тем больше восхищаешься его изобретательностью, его искусством. «История» написана стилем отточенным, но не вычурным; в достаточной мере приведена в согласие с высокоучеными авторитетами и общепринятыми традициями; свободна от куда более фантасмагорических крайностей рассказчиков-conteurs[57][58]; якобы основана на весьма старинной рукописи; неудивительно, что magnum opus* Гальфрида Монмутского обезоруживал скептиков и был восторженно принят людьми образованными.

То, что «История» имела такой успех и так долго принималась на веру – это воистину необыкновенный литературный феномен. О том, как к сему труду относился мой отец, я не знаю. Безусловно, он согласился бы с суждением своего друга Р У. Чемберса, утверждавшего, что «История» – «одна из самых влиятельных книг, когда-либо написанных в этой стране». Вероятно, отец оказался бы солидарен и с К. С. Льюисом, который резко осуждал артуровскую часть книги в опубликованном посмертно эссе «Генезис средневековой книги» («Очерки по средневековой и ренессансной литературе», 1966):

Гальфрид, несомненно, очень важен для историков Артуровского Мифа; но поскольку интерес таких историков нечасто ограничивается сферой чисто литературной, они порою забывают сообщить нам, что это автор весьма посредственного таланта и с полным отсутствием вкуса. Львиная доля артуровской части сего труда приходится на несносное пустозвонство Мерлиновых пророчеств и на Артуровы иноземные завоевания. Последние, безусловно, наименее историчны и наименее мифологичны в том, что касается Артура.

Если реальный Артур и существовал, Рима он не завоевывал. Если легенда уходит корнями в кельтское язычество, то эта военная кампания не является ее частью. Это вымысел. И какой вымысел! Мы можем отказаться от неверия в того или иного великана или колдунью. У них есть друзья в нашем подсознании и в наших самых ранних воспоминаниях; воображение с легкостью допускает, что и в реальном мире для них найдется местечко. Но масштабные боевые действия, которыми небрежно исчеркана вся карта Европы, при том что в известную нам историю они не вошли ни в каком виде, – дело другое. Отказаться от неверия нам никак невозможно. Да мы этого и не хотим. Хроники бессмысленной и однообразно успешной агрессии читать отчаянно скучно, даже когда они правдивы; когда же они вопиюще, нелепо сфальсифицированы, они просто невыносимы.

Но по первым же строкам «Гибели Артура» видно, что мой отец радикально отходит от истории последнего заморского похода Артура в том виде, как она изложена у Гальфрида Монмутского и его продолжателей. Я приведу здесь очень краткий пересказ повествования Гальфрида, никак не ссылаясь на литературные и мифологические источники, на которые автор опирался, поскольку цель моя здесь – в первую очередь проследить, как «Гибель Артура» соотносится с героической, «летописной» традицией, начало которой положил Гальфрид.

В этом произведении Артур по смерти своего отца Утера Пендрагона принимает королевский венец и становится королем Британии в возрасте пятнадцати лет, а затем тотчас же отправляется в военный поход, дабы подчинить ненавистных и злобных саксов, и сражается в нескольких битвах, последняя из которых происходит в Сомерсете, при Бате. Артур был вооружен щитом Придвеном с изображенным на нем ликом Богоматери, мечом Калибурном, откованным на острове Авалон, а голову его венчал золотой шлем с гребнем в форме дракона. В ходе этой битвы Артур ворвался в ряды саксов и с одного удара поражал всех, на кого обрушивал свой меч Калибурн, пока наконец на поле не осталось лежать не менее четырехсот семидесяти саксов, убитых им собственноручно.

Саксы обратились в бегство и укрылись в лесах, горах и пещерах, а Артур принялся истреблять заполонивших его земли пиктов и скоттов; «приведя весь край в подобающее ему прежнее состояние», он сочетался браком с Гвиневерой, «происходившей из знатного римского рода», которая затмевала красотой всех женщин Британии. На следующий год Артур завоевал Ирландию и Исландию, а короли Готланда и Оркнеев добровольно признали его верховную власть. По прошествии еще двенадцати лет бритты безжалостно предали огню и мечу Норвегию и Данию и подчинили их господству короля Артура; также ему покорились все области Галлии.

На этом этапе Гальфрид Монмутский изображает Артура могучим правителем, непобедимым в битве; его имя внушает благоговейный страх всей Европе, его рыцари и приближенные являют собою образец и идеал рыцарственности и куртуазии. Возвратившись из Галлии, он устраивает в Каэрлеоне на Аске в Гламоргане пышный прием при дворе и великолепнейшее торжество, на которые съехались все до одного прославленные правители западных земель и островов. Но еще до окончания празднества явились послы из Рима с письмом к Артуру от императора Луция Гиберия. В этом письме Луций требовал, чтобы Артур лично прибыл в Рим выслушать приговор и принять наказание за все оскорбления, что нанес, отказываясь выплатить дань, причитающуюся с Британии, и захватив земли, подчиненные Империи; а если Артур не явится, то Рим выступит против него.

На это Артур ответил, что и впрямь прибудет в Рим, но для того, чтобы взыскать с римлян ту дань, которую они сочли себя вправе потребовать от него. Тогда Луций повелел восточным царям собрать войска и вместе с ним отправиться завоевывать Британию. В этой огромной армии насчитывалось ровно четыреста тысяч сто шестьдесят человек. Против них король Артур выдвинул великую рать, а на время своего отсутствия вверил защиту Британии своему племяннику Мордреду и королеве Гвиневере.

Сокращая повествование Гальфрида Монмутского еще больше и поставив слова К. С. Льюиса вместо резюме, скажем, что «римская война» закончилась великой победой бриттов и гибелью императора Луция; и Артур уже переходил через Альпы, двигаясь к Риму, когда ему сообщили, что Мордред узурпировал королевскую власть и вступил с Гвиневерой в прелюбодейскую связь. Здесь Гальфрид Монмутский внезапно замолкает; на этот счет он ничего более не скажет, пишет он. Автор сдержал слово: упомянув о высадке короля Артура в Ричборо на кентском побережье, он бегло перечисляет битвы с Мордредом, в которых пали Мордред и Гавейн, а Артур был смертельно ранен. О Гвиневере Гальфрид сообщает только, что, охваченная отчаянием, она бежала в Каэрлеон и там постриглась в монахини; а об Артуре – что он был переправлен для лечения ран на остров Авалон. О сэре Ланселоте в «Истории королей Британии» не упоминается ни разу.

Именно так последовательность событий представлена в «летописной» или «псевдоисторической» артуровской традиции, восходящей к Гальфриду Монмутскому: в «Романе о Бруте» нормандского поэта Васа, что был создан к моменту смерти Гальфрида (1155), и в следующем поколении – в весьма пространной поэме под названием «Брут»[59], сочиненной приблизительно в начале XIII в. англичанином Лайамоном, священником из прихода Эрнли (Арли Регис) на реке Северн в Вустершире; этот поэт вторил Васу, но в собственной манере.

Аллитерационная «Смерть Артура»

Эта же история представлена в еще одном труде, сыгравшем, как мы увидим ниже, немаловажную роль при создании «Гибели Артура». Эта знаменитая поэма «аллитерационного возрождения» XIV века известна как аллитерационная «Смерть Артура». В сборнике «Сэр Гавейн и Зеленый рыцарь», «Перл» и «Сэр Орфео» (1975) я процитировал слова моего отца, описывавшего:

…древнюю английскую метрику, наследие глубокой старины: такой стих сегодня зовется «аллитерационным». Он ставит целью создать совсем иное впечатление, нежели то, что достигается с помощью рифмованных, основанных на подсчете слогов размеров, заимствованных из Франции и Италии; для непривычного уха он звучит резко, жестко и грубо. И, совершенно независимо от диалектной (с лондонской точки зрения) природы языка, этот «аллитерационный» стих включал в свой арсенал ряд специальных поэтических слов, которые в повседневной речи или прозе никогда не использовались и оставались «темны» для тех, кто стоял вне традиции.

Вкратце, наш поэт [автор «Сэра Гавейна и Зеленого рыцаря»] принадлежал к тому направлению, что сегодня известно как Аллитерационное возрождение XIV века, – как попытка использовать древние исконные метрику и стиль, давно считающиеся провинциальными и просторечными, в сочинениях серьезного и возвышенного плана; и он заплатил за провал этой попытки, поскольку возродить аллитерационную поэзию так и не удалось. Все было против: смена эпох, вкусов, языка, не говоря уже о политической власти, торговле и соображениях выгоды.

Аллитерационная «Смерть Артура» – это длинная поэма, насчитывающая более 4000 строк; дата ее написания неизвестна, но обычно ее относят ко второй половине XIV века; она сохранилась в единственной рукописи, переписанной Робертом Торнтоном, в библиотеке Линкольнского собора[60]. Об источниках, которыми пользовался анонимный автор, ведутся нескончаемые споры; но для наших целей довольно упомянуть, что структура повествования заимствована из традиции «Истории королей Британии». Рассказ начинается с пышного празднества, устроенного королем Артуром; на пир являются послы «сэра Луция Гиберия, римского императора»; значительная часть текста отводится описанию битв Артура с римлянами и их союзниками. Это в полном смысле слова «героический» эпос, шансон де жест, поэма о войне (хотя и не только), о полях сражений и яростных схватках, об ужасах блеснувшего в глаза меча – это картины Столетней войны. Иллюстрацией может послужить короткий отрывок. Согласно Гальфриду Монмутскому, Луций пал от руки неизвестного рыцаря, в этой поэме он сражен самим Артуром, и доблесть короля описывается так:

• The emperour thane egerly at Arthure he strykez,
• Император истово на Артура обрушился:
• Awkwarde on the umbrere, and egerly hym hittez!
• Замахнулся в забрало задним ударом!
• The nakyde swerd at the nese noyes hym sare,
• Клинок у носа нестерпимо досаден;
• The blode of [the] bolde kynge over the breste rynnys,
• Кровь короля каплет на грудь его,
• Beblede al the brode schelde and the bryghte mayles!
• Багрит блестящую броню и щит!
• Oure bolde kynge bowes the blonke by the bryghte brydylle,
• Король, коня кругом обернувши,
• With his burlyche brande a buffette hym reches,
• Мечом мощным метит в недруга,
• Thourghe the brene and the breste with his bryghte wapyne,
• Рассекает разом и грудь, и панцирь
• O-slante doune fro the slote he slyttes at ones!
• Надвое, наискось направляя удар.
• Thus endys the emperour of Arthure hondes…[61]
• Так от оружья Артурова император сгинул.

Смертью императора в последней великой битве войны против римлян аллитерационная «Смерть Артура» не заканчивается: на протяжении еще многих сотен строк в ней рассказывается о новых захватнических военных походах под предводительством Артура, отсутствующих у Гальфрида Монмутского, пока король не оказывается к северу от Рима, в долине Витербо «among the vines» [среди виноградных лоз], и «was never meriere men made on this erthe» [свет не видел вовеки веселья такого].

К Артуру в это отрадное место являются посланцы из Рима просить о мире, и среди них «konyngeste cardynalle that to the courte lengede» [кардинал даровитый, ко двору приближенный]: они предлагают Артуру, чтобы Папа короновал его в Риме как государя и владыку. Король Артур ныне на вершине славы: объявив, что Рим теперь принадлежит ему и что он коронуется там на Рождество, уставший от недосыпания правитель отправляется почивать.

• But be ane aftyre mydnyghte alle his mode changede;
• Но после полуночи поменялся настрой его:
• He mett in the morne-while fulle mervaylous dremes!
• Поутру привиделись пречудесные сны!
• And when his dredefulle drem was drefene to the ende,
• Когда же грезы грозные угасли вовсе,
• The kynge dares for dowte, dye as he scholde;
• Смертный страх сковал короля;
• Sendes aftyre phylosophers, and his affraye telles[62].
• Призвал он философов, поведал боязнь свою.

Я уже говорил выше, что аллитерационная «Смерть Артура» – это эпическая поэма, восхваляющая Артура, и в первую очередь поэма батальная; но по мере ее продвижения от начала к концу читатель осознает, что лишь Артуров сон среди виноградников в долине Витербо может послужить достойным завершением грандиозного замысла автора. Во сне, как пробудившийся в страхе Артур описывает его своим «философам», ему явилось прихотливое и вычурное видение Колеса Фортуны, на котором помещены восемь из «Девяти Достойных» или «Девяти Героев», великие исторические правители и завоеватели: об этом видении я здесь расскажу вкратце.

Артуру снилось, будто он один заплутал в лесу, где кишмя кишат волки, дикие вепри и львы, что лакают кровь его верных рыцарей; убегая прочь, он оказывается на горном лугу – «the meryeste of medillerthe that men myghte beholde» [веселей в средиземье не видали люди] – и видит, как туда спускается с облаков богиня в великолепном наряде, воплощение Фортуны, а в руках у нее – колесо из золота и серебра, которое она вращает в белых пальцах. Артур видит, что в верхней точке Колеса Фортуны стоит «a chayere of chalke-whytte silver» [сиденье из серебра белоснежного]: шестеро королей упали с него и теперь, с разбитыми коронами, цепляются за внешний круг колеса, и каждый сетует, что низвергнут с таких высот величия и власти; а еще двое королей карабкаются вверх, чтобы занять трон на вершине. Госпожа Фортуна возносит на это сиденье Артура, сообщая, что это благодаря ей он стяжал в войне такую славу, что она избрала его воссесть на высоком троне и обращается с ним как с «soverayne in erthe» [владыкой земли]. Но внезапно «at midday» [в полдень] ее манера по отношению к Артуру меняется. Она говорит: «Thow has lyffede in delytte and lordchippes inewe» [ «Полно жить в почете, да в приятстве и холе»], и «abowte scho whirles the whele, and whirles me undire» [крутнув колесо, сокрушила меня], – переломала Артуру все кости, и на этом он проснулся.

Философ, истолковавший сон, сурово объявил королю, что судьба вознесла его к самой вершине – но теперь ему суждено пасть.

• Thow has schedde myche blode, and schalkes distroyede,
• Кровь лил ты ливмя, людей губил
• Sakeles, in cirquytrie, in sere kynges landis;
• Безвинных, бахвалясь, в бессчетных землях;
• Schryfe the of thy schame, and schape for thyne ende!
• Покайся в проступках, приготовься к смерти!
• Thow has a schewynge, sir kynge, take kepe yif the lyke,
• Владыка, виденью внемли, коли хочешь,
• For thow sall fersely falle within fyve wynters![63]
• Пасть предстоит тебе, пяти зим не минет!

Пространно растолковав смысл всего того, что привиделось королю Артуру во сне, ученый муж объявил, что дикие звери в лесу – это злые люди, вторгшиеся в его земли, дабы притеснять его подданных, и предостерег, что не минует и десяти дней, как придут известия о том, что в Британии со времен отъезда короля приключилась какая-то беда. Он призывает короля покаяться в неправедных деяниях, «изменить нрав» (то есть исправиться) и смиренно молить о милости, пока его не постигло несчастье.

Тогда Артур поднялся, оделся (семь строк посвящено подробному описанию его роскошного платья) и вышел пройтись в одиночестве, а с восходом солнца повстречал человека в простом платье (его описанию посвящено столько же строк), выдающем в нем паломника на пути в Рим. Артур заговорил с ним: оказалось, что это сэр Крадок, известный ему как «кастелян-рыцарь, Каэрлеона хранитель». У Гальфрида Монмутского не уточняется, как именно Артур узнал о предательстве Мордреда, но в поэме сэр Крадок отправился в путь единственно с этой целью (и в «Гибели Артура» (I. 145) весть приносит не кто иной, как сэр Крадок). Он сообщает, что Мордред короновался королем Британии, захватил многие замки, собрал под Саутгемптоном огромный флот, призвал данов и саксов, пиктов и сарацин править страной и – худшее из всех его преступлений! – женился на Гвиневере и зачал ребенка.

С этого момента повествование аллитерационной «Смерти Артура» продолжается на протяжении еще около восьмисот строк. К ним и к тому, как они связаны с «Гибелью Артура», я еще вернусь (см. ниже).

Примечательная особенность английской артурианы состоит в том, что пятая книга сэра Томаса Мэлори (в нумерации Кэкстона) «Повесть о благородном короле Артуре, как он сам стал императором через доблесть своих рук»[64] очень близко основана на аллитерационной «Смерти Артура» (и ни на каком другом источнике): создавая свой тщательно продуманный прозаический пересказ, Мэлори держал рукопись перед глазами (однако он имел доступ к рукописи более аутентичной во всех ее подробностях, нежели та, что хранится в Линкольне и была составлена Робертом Торнтоном).

Профессор Евгений Винавер в своем монументальном труде («Сочинения сэра Томаса Мэлори» в трех томах, 1947) доказывал, что эта повесть на самом деле написана Мэлори первой, и утверждал, что «вопреки общепринятому мнению автор впервые познакомился с артуровской легендой не из „французских книг“, но через английскую поэму, аллитерационную „Смерть Артура“» (Винавер, I, xii).

Несмотря на то что от аллитерационной «Смерти Артура» оставалось еще более тысячи строк, Мэлори тем не менее резко обрывает пересказ на том эпизоде, где Артур, встав лагерем у Витербо, принимает римских послов, которые явились просить о мире и предлагают, чтобы Артура короновал сам Папа. Отсюда Мэлори стремительно продвигается к развязке своей истории. Артур в надлежащем порядке короновался как император и вскорости после того возвратился в Британию. Он высадился в Сэндвиче на кентском побережье, и «королева Гвиневера, узнавши о его возвращении, выехала в Лондон встретить его». В начале повести Мэлори опустил все упоминания о том, что Артур назначил своего племянника Мордреда регентом в свое отсутствие; и теперь в финале автор отвергает всю линию предательства Мордреда, прелюбодеяния Гвиневеры и падения Артура. А вместе с ними, само собой, был опущен и сон о Колесе Фортуны. Сочиняя эту повесть, Мэлори вовсе не стремился представить историю короля Артура как трагедию самонадеянного героя.

Нетрудно заметить, что в первой песни «Гибели Артура» отец сохраняет ключевой сюжетообразующий элемент «летописной» или «псевдоисторической» традиции: великий заморский поход короля Артура на восток. Но его поэма начинается in medias res[65], безо всякого предваряющего вступления или непосредственной мотивации:

поскольку

Пышный пир, устроенный в Каэрлеоне в честь побед Артура и впервые упомянутый у Гальфрида Монмутского, здесь отсутствует, а следовательно, не говорится и о приходе римских послов с угрожающим письмом от императора, что послужило поводом для последней военной кампании короля бриттов. В «Гибели Артура» от этой концепции не осталось и следа.

Предел мечтаний Артура как полководца – отнюдь не сокрушить римские армии и принудить посланцев Рима молить о мире; напротив, Артур задался целью «рубежи римские от разора спасти» (I. 4).

Цели и масштабы этого военного похода не вполне ясны. В самом начале ясно сказано, что Артур намерен атаковать саксонских пиратов в их собственных логовах, и разумно предположить, что «рубежи римские», которые Артур собирается от них оборонять, – это со всей определенностью римская Британия; но упоминания о Мирквуде (I. 68,132), как мне кажется, открывают более широкие горизонты. Не могу сказать доподлинно, вкладывал ли отец более конкретный смысл в это древнее легендарное название темного пограничного леса, разделяющего народы, но, поскольку войско Артура прошло маршем «от Рейнских устьев – по разным странам» (I. 43) и двигалось «все вперед, к востоку» (I.62) и поскольку лес Мирквуд располагается на холмах, – «по сирым склонам стремились все выше / чащ частоколы, черны, непролазны» (I. 70–71), – по всей видимости, теперь бритты оказались сильно восточнее обжитых саксами областей, что подтверждается также и словами сэра Крадока (I. 153–154): «Пока ведешь войну ты с вражьим племенем/на Востоке варварском…»

Примечательно и то, что на протяжении ста строк в первой Песни поэмы от начала Артурова похода в строке 39 до прибытия сэра Крадока с недобрыми вестями (помимо строки «Позади – пламя, противник – пред ними», I. 61) содержится только одно упоминание об уничтожении языческих поселений вторгшейся армией (I. 41–43):

Отец, по-видимому, скорее намеревался живописать враждебный зимний мир бурь и льдов, где «средь каменных кряжей каркали вороны» и слышен волчий вой, – зловещий мир, населенный лишь «полчищами призраков», в котором (I. 134–136):

Более того, это ощущение надвигающейся страшной опасности дополняется уверениями поэта в том, что заявленная цель Артура – дело величайшей важности, героический вызов судьбе:

Та же мысль эхом звучит в строках I. 176–179 по получении известия о предательстве Мордреда:

Вот так и Гавейн, который ведет войско, «как в последний прорыв за пределы осады», -

И позже (II. 147–149) Мордред сознает, что:

Вне всякого сомнения, персонажи провидят в «волне времени» грядущее падение Рима и римского христианства.

Но как бы мы ни истолковывали эти подробности «Гибели Артура», ясно, что великий поход Артура на континент, пусть столь же мало основанный на реальных исторических событиях, как и нападение на Римскую империю у Гальфрида Монмутского и его последователей, куда лучше вписывается в исторический контекст, из которого и возникает артуровский миф: это сопротивление бриттов германским захватчикам в V веке. В «Гибели Артура» примета врага – то, что он язычник. Такова участь фризского капитана, который доставил Мордреду вести о возвращении Артура в Британию (II. 89–93):

Он «канул в ад» (II. 67). Так варваров-язычников обрекают на вечные муки в поэме, написанной тем самым стихотворным размером, который эти варвары принесли на завоеванные земли. «Веют ветра войны над Британией!» – говорит сэр Крадок, рассказывая королю Артуру (I. 160) о языческих драккарах, атаковавших незащищенные берега; пять веков спустя Торхтельм в «Возвращении Беорхтнота» повторит его слова применительно к викингам:

Примечательно, что в первой песни «Гибели Артура» Мордред, который с самого начала повествования изображен как «подло» поддерживающий короля в его намерении идти войной в варварские земли, ибо за его словами скрывается тайный умысел (I. 27–29):

В то время как Гальфрид Монмутский посвящает этому событию одну-единственную фразу («Он поручил Британию Модреду, своему племяннику, и королеве Геневере»), в аллитерационной «Смерти Артура» король куда более многоречиво описывает бремя обязанностей – а Мордред умоляет (но тщетно) освободить его от них и дать дозволение сопровождать Артура на войну. В поэме нет ни намека на дальнейшие события. В «Гибели Артура» говорится, что сэр Гавейн не заподозрил «предательства подлого» в Мордредовом «совете смелом», поскольку (I. 36–38):

Вместе с этими словами отец вводит в повествование новый элемент, радикально отличающий его от произведений, созданных в рамках «летописной» традиции. Несколькими строками ниже (I. 44–45) говорится, что Ланселот и прочие рыцари не сопровождали Артура в этой военной кампании. Позже, в первой песни, услышав известия о предательстве Мордреда от сэра Крадока, король Артур советуется с сэром Гавейном (I. 180 и далее), рассказывает, как ему недостает сэра Ланселота и «надежных мечей рода Банова», и находит, что мудрее всего было бы послать гонца к подданным Ланселота и попросить их о помощи. Против этого сэр Гавейн решительно возражает.

В таком изложении не вполне понятно, что, собственно, произошло; скорее всего, мой отец предполагал, что его читатель уже сколько-то знаком с историей Ланселота и Гвиневеры. О причинах разрыва между Артуром и Ланселотом будет рассказано в третьей песни поэмы, хотя и довольно уклончиво.

В мои намерения отнюдь не входит подробно проанализировать «пласты» или «стили» средневекового артуровского мифа, «псевдоисторическую» или «летописную» традицию с одной стороны, и обширные «романтические» переработки «британского материала» во французской прозе и поэзии – с другой. Моя задача – лишь выявить характерные черты отцовского пересказа легенды о Ланселоте и Гвиневере.

Я уже отмечал, что в «Истории королей Британии» Гальфрида Монмутского о Ланселоте не говорится вообще. В аллитерационной «Смерти Артура» о нем упоминается несколько раз, но почти во всех случаях он просто назван в числе главных рыцарей Круглого Стола[66]. Касательно его появления у Мэлори в «Повести о благородном короле Артуре, как он сам стал императором через доблесть своих рук» (см. выше) профессор Винавер отмечает:

Из рассказа Мэлори создается впечатление, что Ланселот не более чем просто воин и что все его великие достоинства ума и сердца безоговорочно поставлены на службу его королю. Никто из читателей [повести Мэлори] в жизни не догадается по этому тексту, что Ланселот с самого начала был героем куртуазным, что впервые он появляется в средневековом рыцарском романе как поборник courtoisie и что мировую славу он стяжал как главный герой «Романа о телеге» Кретьена де Труа[67]. Именно потому, что Ланселот был известен только как куртуазный рыцарь, он почти не привлекал раннеанглийских авторов; они не находили в нем ничего такого, что могло бы подкрепить и проиллюстрировать их эпическую трактовку романа об Артуре. По-видимому, именно по этой самой причине автор [аллитерационной] «Смерти Артура» сделал Ланселота сравнительно малозначимым персонажем. Отношение Мэлори было поначалу практически таким же: его помыслы, так же как и у его английских предшественников, сосредоточились на проблемах человеческого героизма, а не на тонких материях куртуазного служения. Чтобы вернуть Ланселоту былую славу, автор превращает его в подлинно эпического героя, скорее сродни Гавейну из «Смерти Артура», нежели кретьеновскому «рыцарю телеги». Мы не знаем, сколь многими французскими материалами автор располагал, создавая «Повесть об Артуре и Луции». Несомненно одно: Мэлори – сочинитель прежде всего эпического склада, не желающий и, вероятно, даже неспособный воспроизвести романтизированный образ странствующего рыцаря и понять его очарование. Великое приключение французских книг еще не началось.

Про Ланселота из «Гибели Артура», впервые упомянутого столь иносказательным образом, можно сказать сразу: это – не фантастический образ «романтизированного странствующего рыцаря»; и источник сюжетной линии, которую он собою воплощает, вполне самоочевиден. Во французском прозаическом романе под названием «Mort Artu» [ «Смерть Артура»] тема прелюбодейской любви сэра Ланселота и королевы Гвиневеры переплетается с темой предательства Мордреда и гибели короля Артура. «Mort Artu» послужил источником для английской поэмы XIV века под названием «Le Morte Arthur», которую обычно называют строфической «Смертью Артура» (чтобы отличать ее от аллитерационной «Смерти Артура»): это пространное произведение длиной около 4000 строк, организованных в восьмистрочные строфы. Сэр Томас Мэлори пользовался текстами как прозаического романа «Mort Artu», так и английской поэмы, подробно изучая и сравнивая их в ходе создания повествовательной структуры, что легла в основу его последней книги, «Смерти Артура» в собственном смысле слова[68].

Строфическая «Смерть Артура» и «Повесть о смерти Артура» Мэлори

Здесь я вкратце перескажу повесть Мэлори, но сперва процитирую несколько строф из английской поэмы, обозначивших самое начало финальной трагедии, – чтобы дать некоторое представление о ее стиле и форме.

• A tyme befelle, sothe to sayne,
• Сошлись однажды на совет
• The knyghtis stode in chambyr and spake,
• С Гавейном сэр Гахериэт,
• Both Gaheriet, and syr Gawayne,
• Немало доблестных вождей:
• And Mordreite, that mykelle couthe of wrake;
• Мордред, смутьян и лиходей.
• «Allas, than sayde syr Agrawayne,
• «Нам лгать и скрытничать не след, —
• How fals men schalle we us make,
• Сэр Агравейн сказал. – Ей-ей,
• And how longe shalle we hele and layne
• Довольно нам хранить секрет
• The treson of Launcelote du Lake!
• Что Ланселот – прелюбодей!

• Wele we wote, wythouten wene,
• Сомнений нет на этот счет:
• The kynge Arthur oure eme sholde be,
• Артур нам дядя как-никак!
• And Launcelote lyes by the quenе;
• Спит с королевой Ланселот —
• Ageyne the kynge trator is he,
• Он королю бесспорный враг
• And that wote alle the curte bydene,
• Об этом знает весь народ,
• And iche day it here and see:
• И слышит слух, и видит зрак.
• To the kynge we shulde it mene,
• Кто королю сказать дерзнет?
• Yif ye wille do by the counselle of me.»
• Идем к нему: совет мой благ».

• «Wele wote we, sayd sir Gawayne,
• «Всяк знает, – сэр Гавейн сказал, —
• That we are of the kyngis kynne,
• Мы – королевская родня;
• And Launcelot is so mykylle of mayne,
• Но рыцарь Ланселот удал, —
• That suche wordys were better blynne;
• Смолчим, друзья, секрет храня.
• Welle wote thou, brothyr Agrawayne,
• Я шум бы поднимать не стал.
• Thereof shulde we bot harmys wynne;
• Брат Агравейн, пойми меня:
• Yit were it better to hele and layne,
• Опасно затевать скандал —
• Than werre and wrake thus to begynne»[69].
• Случится распря и резня».

Первая сцена, послужившая сюжетом для этих строф, у Мэлори изложена так:

…В месяце мае случилось великое несчастие и раздор, которые продолжались до тех пор, пока лучший цвет рыцарства не был погублен или уничтожен. И всему этому виною были два злосчастных рыцаря, сэр Агравейн и сэр Мордред, которые приходились родными братьями сэру Гавейну. Ибо эти рыцари – сэр Агравейн и сэр Мордред – издавна питали тайную ненависть к королеве Гвиневере и к сэру Ланселоту, и они денно и нощно следили за сэром Ланселотом.

Однажды Гавейн и его братья Агравейн, Гарет и Гахерис (сыновья Артуровой сестры Моргаузы и короля Лота Лотианского), а также и Мордред (который по традиции, изложенной у Мэлори, был сыном Артура, по неведению вступившего в кровосмесительную связь с Моргаузой[70]) сошлись в покоях короля Артура. Агравейн заявил, что всем и каждому известно, будто «сэр Ланселот всякий день и всякую ночь возлежит с королевой» и что он намерен донести на Ланселота королю. Гавейн, будучи всей душой предан Ланселоту, славнейшему из рыцарей Круглого Стола, решительно высказался против – провидя вероятность кровопролитной распри; и Гарет с Гахерисом поддержали брата. Высказавшись начистоту, они вышли из покоя как раз тогда, когда туда вошел король Артур, спрашивая, что происходит. Когда же Агравейн рассказал ему все, король очень обеспокоился, поскольку, хотя он и подозревал правду, ему отнюдь не хотелось затевать дело против такого славного рыцаря, как Ланселот. Потому король заявил, что ничего не предпримет без ясных доказательств – если только Ланселот не будет схвачен с поличным.

С этой целью Агравейн предложил устроить ловушку. Королю надлежало выехать на следующий день на охоту и послать королеве с известием, что ночевать он не вернется. Тогда Агравейн, и Мордред, и еще двенадцать рыцарей пойдут в спальню к королеве и доставят Ланселота, живого или мертвого. Но этого не случилось. Пока Ланселот был с королевой, четырнадцать рыцарей подошли к двери, и Агравейн и Мордред грозными голосами принялись звать Ланселота, честя его изменником; но Ланселот не имел при себе ни доспехов, ни оружия, и они с королевой пребывали в большом расстройстве. Тогда Ланселот отодвинул дверные засовы и приоткрыл дверь так, чтобы можно было пройти лишь по одному; когда же внутрь шагнул сэр Колгреванс и ударил Ланселота мечом, Ланселот свалил его одним ударом. Затем он облачился в доспехи убитого и вышел навстречу рыцарям, всех уложил замертво, ничуть при этом не пострадав, – в том числе двух сыновей Гавейна и его брата Агравейна, за исключением одного лишь Мордреда, который, будучи ранен, обратился в бегство.

Когда же король узнал обо всем об этом от Мордреда, он понял, что братство Круглого Стола распалось навеки, поскольку многие рыцари примут сторону Ланселота. Но Гвиневера должна «предстать перед судом»: Артур приказал сжечь королеву на костре. Гавейн горячо убеждал короля, чтобы тот не спешил так с вынесением приговора, говоря, что, возможно, Ланселот пришел к королеве без злого умысла, но Артур был непоколебим. Он твердил, что если Ланселот окажется в его руках, то тоже умрет столь же позорной смертью, и что в том за беда сэру Гавейну, раз Ланселот убил его брата и его сыновей? На это Гавейн отвечал, что предупреждал их об опасности и что они сами навлекли на себя смерть. Но переубедить короля не удалось; он приказал Гавейну и его братьям Гарету и Гахерису облечься в доспехи и отвезти королеву на костер. Гавейн отказался выполнять повеление короля Артура. «Тогда пусть на казни присутствуют сэр Гарет и сэр Гахерис», – потребовал король. Эти двое не смогли ослушаться, но сказали, что отправятся на казнь против своей воли и доспехов не наденут. Тогда Гавейн горько зарыдал и посетовал: «Увы! Зачем дожил я до этого скорбного дня!»

И вот Ланселот с большим числом вооруженных рыцарей, которые поддерживали его в намерении спасти королеву, если ее приговорят к казни, ждали в лесу неподалеку, и, как только им сообщили, что королева вот-вот погибнет, они примчались к костру, и завязалась яростная битва. Ланселот рубил мечом направо и налево всех, кто пытался ему противостоять, и убил, «не разобрав», двоих, «безоружных и не ожидавших худого»: а это были братья Гавейна, Гарет и Гахерис; а Гавейн питал к Гарету сильнейшую любовь, так же как Гарет к Ланселоту.

Ланселот подскакал прямо к королеве Гвиневере и, усадив ее на коня, ускакал с ней в свой замок Веселой Стражи, и они поселились там. Короля Артура все эти события повергли в глубокое горе, и он приказал ничего не говорить сэру Гавейну:

«…Ибо я знаю, что, когда он услышит о том, что умер сэр Гарет, он почти что лишится рассудка. Боже милостивый, – сказал король, – почему же он убил сэра Гахериса и сэра Гарета? Ибо что до сэра Гарета, то ведь, ручаюсь, он любил сэра Ланселота более всех людей на свете».

Смерть братьев, сказал Артур, вызовет величайшую из смертельных войн. Поскольку Гавейн, конечно же, скоро узнал правду и из преданного друга Ланселота превратился в его заклятого врага. В строфической «Смерти Артура» он восклицает:

• Betwixte me and Launcelote du Lake
• Врагами, слово в том даю,
• Nys man in erthe, for sothe to sayne,
• Пребудем я и Ланселот,
• Shall trewes sette and pees make
• Покуда в яростном бою
• Er outher of vs haue other slayne.
• Один другого не убьет.

Или, как он сказал королю в повести Мэлори: «Ибо, клянусь богом, в отместку за смерть брата моего сэра Гарета я семь царств обыщу, а сэра Ланселота найду, и либо я его убью, либо же он убьет меня».

На что король Артур ответил: «Сэр, вам не придется искать его так далеко, ибо, как я слышал, сэр Ланселот поджидает меня и всех нас в своем замке Веселой Стражи».

Тогда король с сэром Гавейном во главе огромного войска осадил Веселую Стражу. Долгое время сэр Ланселот не выезжал из замка со своими рыцарями, но наконец он появился на стенах и обратился к Артуру и Гавейну, стоящим внизу, отвечая на их словесные оскорбления примирительными словами и пытаясь избежать вооруженного столкновения с ними и особенно с королем. Он напомнил о многих опасностях, от которых спасал их обоих, заверил, что убил сэра Гарета и сэра Гахериса по чистому неведению и засвидетельствовал полную невиновность Гвиневеры, утверждая, что был прав, спасая ее от костра. Но все было напрасно; под Веселой Стражей завязалось великое сражение, в ходе которого Ланселот отказывался отвечать на удары короля Артура, а тот «все прорывался к сэру Ланселоту, желая его убить»; когда же сэр Борс Ганский выбил короля из седла, Ланселот поднял поверженного с земли и подсадил в седло.

Спустя два дня яростных боев, в одном из которых Гавейн был ранен, войска разошлись, причем сторона сэра Ланселота одерживала верх; и в ту пору к Артуру прибыл посланник из Рима с папскими буллами, повелевавшими под угрозой интердикта всей Англии принять назад свою королеву и примириться с сэром Ланселотом.

Ланселот сделал все, что было в его силах, чтобы выполнить повеление Папы. Он возвратил Гвиневеру королю; но холодную, неумолимую ненависть Гавейна превозмочь не мог. В конце концов он отправился в изгнание и покинул двор, горько сетуя, в пересказе Мэлори:

«О, благороднейшее христианское королевство, возлюбленное мною превыше всех королевств! В твоих пределах добыл я почти всю мою славу, но ныне, когда должен я вот так бесславно тебя покинуть, воистину мне жаль, что когда-то я прибыл сюда, откуда я столь позорно изгнан, незаслуженно и беспричинно! Но так уж изменчива судьба и безостановочно ее колесо, что нет в жизни постоянства».

На это отвечал Гавейн:

Знай, мы скоро последуем за тобою и обрушим крепчайший из твоих замков тебе на голову!

В строфической «Смерти Артура» Ланселот спросил, обезопасит ли он себя от преследования в своих собственных землях во Франции, но:

• Syr Gawayne than sayd, «naye,
• Ответил сэр Гавейн: „Ну нет!
• By hym that made sonne and mone,
• Творцом и солнца, и луны
• Dight the as welle as euyr thou may,
• Клянусь: за все ты дашь ответ,
• For we shalle after come fulle sone.“
• Тебе не избежать войны!»

На том Ланселот попрощался с Гвиневерой, и поцеловал ее, и объявил «во всеуслышание»:

«А теперь посмотрим, найдется ли здесь кто-нибудь, кто осмелится сказать, что королева неверна господину моему королю Артуру? Пусть говорит, если посмеет». И с тем он подвел королеву к королю, а потом поклонился и вышел. ‹…› И пустился он в путь к замку Веселой Стражи, который он с тех пор всегда называл замком Печальной Стражи. Так покинул сэр Ланселот навсегда двор короля Артура.

Ланселот призвал к себе многих рыцарей, и они отплыли кораблем во Францию.

Сэр Ланселот был сыном короля Бана, что правил над городом и областью во Франции, которая в строфической «Смерти Артура» и у Мэлори названа Бенвик, а в романе «Mort Artu» – Беноик. Некоторые рыцари Круглого Стола приходились Ланселоту близкой родней, среди них – сэр Эктор Окраинный (его брат), сэр Лионель, сэр Борс Ганский и сэр Бламор Ганский (эти рыцари поименованы в «Гибели Артура», I. 44–45 и в III. 131–132). Так что изгнанники отправились в Бенвик; но, насколько мне известно, где он якобы находился, не установлено по сей день. Дойдя до этого момента в своем повествовании, Мэлори рассказывает, что они «отплыли в Бенвик; сейчас иные зовут его Байонна [Bayan], а иные – Бон [Beawme], откуда вино боанское». Но более нигде такой идентификации не приводится; а поскольку Бенвик – это, со всей очевидностью, порт, это никак не может быть Бон, который находится на расстоянии многих сотен миль от Атлантики; а если Bayan – это Байонна, то это слишком далеко на юге.

Но где бы Бенвик ни находился, очень скоро король Артур и сэр Гавейн, вдохновитель всего предприятия, исполнили свою угрозу. Король «назначил сэра Мордреда главным управителем над всей Английской землей и под его началом оставил также королеву»;

с огромным войском переправился через море и стал жечь и разорять земли сэра Ланселота. По-прежнему пытаясь уладить дело миром – хотя его рыцари считали, что «ваша учтивость погубит нас всех», – Ланселот отправил к королю Артуру посольство, но вновь получил ответ, что король «рад был бы примириться с сэром Ланселотом, но сэр Гавейн до того не допустит». Гавейн же выехал к воротам осажденного Бенвика и прокричал вызов осажденным. Против него выступили сперва сэр Борс, затем сэр Лионель, но оба были повержены и получили тяжелые раны; так продолжалось до тех пор, пока Ланселот, хотя и крайне неохотно, не принял вызов.

Во всех рассказах об этой войне сэр Гавейн оказывается наделен особым «даром» или свойством, а именно: его мощь резко возрастала до полудня, а затем вновь шла на убыль. Когда же Ланселот понял, что происходит, он принялся уворачиваться туда и сюда и долго уклонялся от ударов сэра Гавейна, пока волшебная мощь не начала убывать, а тогда Ланселот обрушился на противника и тяжело его ранил. (Между прочим, в романе «Mort Artu» говорится, будто в то время, пока Гавейн поправлялся, Артур покинул осаду Бенвика и отправился в поход против Рима, в ходе которого был убит император Луций; Мэлори, разумеется, игнорирует это обстоятельство, поскольку он уже пересказал этот эпизод в повести о короле Артуре и императоре Луции (см. выше). Когда же Гавейн вновь смог взять в руки оружие, история повторилась с тем же исходом, ибо Ланселот нанес ему удар по старой ране. Но даже тогда ненависть сэра Гавейна не утихла; но, пока он готовился к третьей попытке, из Англии прибыли вести, которые заставили Артура снять осаду Бенвика и вернуться домой. Оказывается, Мордред якобы получил письма с сообщением, что Артур пал в бою от руки Ланселота; тогда Мордред «созвал парламент» и короновался в Кентербери; и объявил, что намерен жениться на Гвиневере, назначил день свадьбы и стал готовиться к празднеству.

Притворившись, что якобы согласна на брак, Гвиневера бежала в Лондон и укрылась от Мордреда в Тауэре; и, сколько бы Мордред его ни атаковал, захватить Тауэр так и не смог; и королева оставалась там. Артур же с большим флотом приближался к Дувру, где его и поджидал сэр Мордред.

Вот так, при том что морская кампания короля Артура осталась в силе, предыстория радикально поменялась. Короля заставила покинуть Англию (не «Британию») любовь Ланселота и Гвиневеры, спровоцировавшая длинную череду причинно-следственных связей: от вторжения Агравейна и Мордреда до приговора Гвиневере к сожжению на костре, откуда ее спасает Ланселот, но убив при этом Гарета с Гахерисом, из-за чего привязанность Гавейна к Ланселоту сменяется беспощадной ненавистью, до изгнания сэра Ланселота и до карательной экспедиции против него во французские земли. Две различные традиции, представленные аллитерационной «Смертью Артура» и строфической «Смертью Артура», сходятся лишь в том эпизоде, когда к Артуру из-за моря приходят вести о том, что Мордред узурпировал власть над королевством.

Как будет видно впоследствии, во многих своих чертах третья песнь «Гибели Артура» заметно расходится с «Повестью о смерти Артура» Мэлори (равно как и со строфической «Смертью Артура») – а именно, в ней немало всего опущено. Ни словом не говорится о том, что гибель братьев Гавейна от руки Ланселота – это ключевой момент в развитии трагедии; и, безусловно, здесь отсутствует элемент, насущно важный в старых версиях, – непримиримая ненависть Гавейна к Ланселоту, некогда его близкому другу. В Песни III Гавейн фигурирует только в виде описания (строки 29 и далее), намеренно и выигрышно противопоставленного предшествующему описанию Ланселота; упоминается также о его славе (III. 177 и далее), в то время как Ланселот в Бенвике «за лиги морские / глядел да гадал, горюя один, / в смятении сердца». Но в повествовании он роли не играет вплоть до морской битвы по возвращении Артура. Правда, в песни I Гавейн «грозно и веско» возражает против желания Артура призвать Ланселота и его подданных на помощь против Мордреда (I. 190 и далее); но несогласие Гавейна, по-видимому, вызвано сомнением в преданности «рода Банова», и взвешенный тон его слов не имеет ничего общего с непримиримым гневом Гавейна из старых книг.

В «Гибели Артура» рассказ о событиях, последовавших за спасением Гвиневеры от костра, сведен к словам: «он увез далеко ее; / страх всех сковал; никто следом не ринулся» (III. 83–84); и вся история о том, как Артур с Гавейном осаждали Веселую Стражу, о яростных сражениях под стенами замка, о безоговорочной рыцарственной преданности Ланселота королю и о вмешательстве Папы, исчезла бесследно.

В ретроспективной песни III концепция распада братства Круглого Стола и запутанности Ланселотовых любви и преданности существенно упрощается. Вместе с отсутствием Гавейна исчезает определенная глубина. Пропасть, разделившая короля Артура и сэра Ланселота, очерчена более четко, и преодолеть ее невозможно. Об этом недвусмысленно говорится не раз и не два:

(III. 15–18; повторяются, за исключением третьей строки, в III. 140–142.)

Спасение Гвиневеры от смерти на костре играет ключевую роль в «Гибели Артура», но не по причине гибели Гарета и Гахериса, а скорее по причине безоглядного неистовства, с каким Ланселот ворвался на место событий; причем приступ ярости сменяется упадком духа совершенно в духе Турина и приводит Ланселота к глубокому раскаянию, к попытке исправить содеянное и к мучительным угрызениям совести.

Помимо всего прочего, «не сдержали клятв они» (III. 62): ему должно возвратить Гвиневеру королю и убедить Артура проявить милосердие к жене и примириться с ним самим.

Ни в строфической «Смерти Артура», ни в повествовании Мэлори ни словом не говорится о том, что чувствовала или думала по этому поводу сама Гвиневера. Совершенно иначе она представлена в «Гибели Артура»: здесь желания Гвиневеры подробно проанализированы, и ей этот преобразившийся Ланселот кажется отталкивающим чужаком, чей внутренний разлад остается за пределами ее понимания: «Чуждым ей мнился он, / как от порчи пагубной переменившись» (III. 95–96). Теми же словами описываются и чувства Ланселота: «Чужой она мнилась, / переменившись». Но Ланселотова утрата куда тяжелее Гвиневериной, ведь: «Хоть в гневе ушла она, горя не выказав, / не печалясь, не плача, в презрении гордом, /глубоко любил он» (III. 166–168). «В Камелоте вновь она королевою стала /в почете и чести» (III. 113–114); в то время как Ланселотово прошение королем Артуром решительно отвергнуто: Ланселот изгнан в иную землю, где и предается мрачным раздумьям. Но король, печалясь в душе, понимает, что потерял лучшего из своих рыцарей, а вместе с ним и еще многих; и пока он оплакивает свою утрату перед Гавейном, прибывают вести о предательстве Мордреда (I. 180 и далее). Ланселот в Бенвике, услышав слухи о грядущей войне, снова и снова прокручивает в голове противоречивые мысли об Артуре и Гвиневере (III. 143 и далее).

При отсутствии Гавейна вторжению в Бенвик, к которому тот подстрекал из ненависти к Ланселоту, в «Гибели Артура» места тоже не находится. Следующий раз мы встретимся с Артуром только в песни IV, когда Мордред, стоя на береговом утесе, слышит крик: «Парус, парус над пучиною реет!» (IV. 117). Но ретроспективному изложению «истории Ланселота» в песни III предшествует абсолютно самобытная песнь II, в которой рассказывается, как умирающий капитан корабля, выброшенного на берег, пират-язычник по имени Радбод, нанятый Мордредом, сообщает ему о том, что сэр Крадок (как говорилось в песни I) ускользнул из Британии, отыскал Артура и предостерег его о кознях Мордреда; так что Артур уже спешит назад в Британию. С последним вздохом Радбод сжато рассказывает Мордреду о лихорадочных приготовлениях в том, что касается воинов и кораблей (II. 76–89).

Но самая примечательная черта песни II «Гибели Артура» – это полностью вымышленный образ Мордреда в контексте надвигающейся катастрофы.

В песни I о нем было сказано только то, что за его горячей поддержкой Артуровой восточной кампании скрывался тайный недобрый умысел – который теперь оказывается раскрыт. О взаимоотношениях Мордреда с королевой Гальфрид Монмутский говорит лишь (см. выше), что после победы над римлянами до короля Артура дошли новости: «королева Геневера, осквернив первый свой брак, вступила с ним [Мордредом] в преступную связь». В аллитерационной «Смерти Артура» (см. выше) сэр Крадок сообщает королю о «худшем из деяний Мордредовых: он женился на Гвиневере и зачал ребенка». В версии Мэлори (см. выше) Артура в Бенвике достигли вести о том, как Мордред открыто объявил, что намерен жениться на Гвиневере. В полном тексте Мэлори говорится:

Стали готовиться к празднеству, и назначен уже был день, когда должны были они повенчаться; и тяжко было на душе у королевы Гвиневеры. Но печаль свою она открыть не осмелилась, говорила речи любезные и согласилась поступить по желанию сэра Мордреда. И для того испросила она у сэра Мордреда позволения отправиться в Лондон и закупить там всякой всячины, потребной к свадьбе. Сэр же Мордред из-за речей ее любезных ей поверил и ее отпустил. А она, лишь только прибыв в Лондон, удалилась в Лондонский Тауэр и, со всей поспешностью запасшись всевозможным провиантом, засела там с надежным гарнизоном.

В песни I «Гибели Артура» сэр Крадок о Гвиневере не упоминает, но в песни II, еще до того как капитан корабля Радбод сообщает свои новости, Мордред изображен глядящим в высокое окно: ему совершенно нет дела до бури, в которой затонул корабль (I. 18–31), поскольку все мысли его поглощены страстью к Гвиневере; выслушав Радбода и разослав гонцов «на восток и на север с вестями спешными», он выезжает в Камелот. Гвиневера слышит стремительные шаги этого зловещего персонажа: он поднимается по лестнице в ее покои. В ходе этой судьбоносной встречи Мордред предлагает ей выбор, который на самом деле выбором не является, между «любовницей, госпожой ли, супругой или служанкой» (II. 154–155). Гвиневера просит об отсрочке, но тот дает ей совсем мало времени: «Меж невестой и невольницей недолог выбор!» Она решается бежать немедленно – но не в лондонский Тауэр. Закутавшись в темный плащ, она тайком прокрадывается за двери; мы видим, как за ее спиной гаснут огни Камелота, она же с несколькими спутниками бежит на запад, к замку своего отца короля Леодегранса.

Песнь II заканчивается ее размышлениями о Ланселоте: вернется он или нет? Песнь IV начинается с описания ясного утра на границе с Уэльсом, где всадники, высланные Мордредом в погоню за королевой, потеряли ее след.

Мордреда извещает об их неудаче его оруженосец Ивор и неуместным советом приводит своего господина в бешенство: тот, в своем лагере, стоит на прибрежных утесах над Ромерилем (Ромни в Кенте), озирает пустынную гладь моря и опасается про себя, не послала ли Гвиневера гонца к Ланселоту, «о любви памятуя / и прося помощи в пору бедствия» (IV. 96). Наконец вдали показались паруса Артурова флота.

Здесь можно оглянуться назад и посмотреть, как вплоть до этого эпизода мой отец использовал и преобразовал повествовательную традицию, ставшую впоследствии известной в Англии благодаря «Смерти Артура» – последней из повестей Мэлори.

Он сохранил «летописную» традицию заморского похода Артура на восток, но радикально изменил его суть и цель. Артур не нападает на «Рим», он его защищает.

Он воспроизвел мотив предательства и узурпации Мордреда и его страсти к Гвиневере, но разработал его характер гораздо подробнее.

Он ввел (в ретроспекции) «романную» легенду о Ланселоте и Гвиневере («летописной» традиции совершенно чуждую), но существенно упростил сложные мотивации, заимствованные из французского романа «Mort Artu» и представленные в английской строфической «Смерти Артура» и последней из повестей Мэлори, вырезав роль Гавейна. Гвиневера по-прежнему приговорена к сожжению на костре, а Ланселот ее спасает; но здесь Ланселот изгнан из страны в наказание за связь с королевой, а не как следствие ненависти к нему Гавейна из-за того, что Гарет пал от его, Ланселота, руки. Ланселот выслан в Бенвик, а Гвиневера возвращена Артуру, который вновь окружает ее почетом.

Нападение Артура с Гавейном на Бенвик полностью вырезано; вести об измене Мордреда настигают Артура не под Бенвиком, а далеко на востоке.

«Повесть о смерти Артура» Мэлори (II)

Теперь я вкратце суммирую заключительную часть последней повести Мэлори, начав с того самого места, на котором я прервался (выше): корабли Артура подходят к Дувру, а Мордред его поджидает. Здесь Мэлори очень многое заимствовал из английской поэмы – строфической «Смерти Артура», расцвечивая собственное повествование новыми подробностями.

Войско Артура прорубило себе путь вверх по взморью и, пролив немало крови, изничтожило приспешников Мордреда. Но сэра Гавейна обнаружили на дне лодки «лежащим замертво»; обратившись к королю Артуру, тот признал, что через собственную свою гордыню и нетерпимость он сам навлек на себя погибель, поскольку принял удар по своей старой ране, которую Ланселот нанес ему в Бенвике; и что это из-за него Артур терпит такой урон:

…ведь будь благородный рыцарь сэр Ланселот сейчас с вами, как бывал он прежде и был бы и в этот раз, эта злосчастная война никогда бы не началась ‹…› И вот теперь вы пожалеете, что нет с вами сэра Ланселота. Увы! зачем я не примирился с ним!

Перед смертью Гавейн попросил бумагу и перо, чтобы он мог написать письмо Ланселоту, заклиная его со всей возможной поспешностью вернуться и помочь королю Артуру против Мордреда.

Гавейна похоронили в часовне Дуврского замка. А Мордред отступил к Бархемскому холму в Кенте, что в нескольких милях от Кентербери; там Артур атаковал его, и под конец битвы Мордред бежал в Кентербери. Тогда Артур отошел западнее, к равнине Солсбери, и два воинства стали готовиться к новому сражению. Но Артуру явился во сне сэр Гавейн, говоря, что послан Господом предостеречь его: не следует затевать бой раньше, чем спустя месяц, ведь к тому времени из Франции прибудет сэр Ланселот со всеми своими рыцарями. Начались переговоры с Мордредом; но перемирие было нарушено в результате недоразумения, вызванного страхом предательства; и закипела третья, самая яростная из битв, она продолжалась весь день до самой ночи, и наконец в живых остались лишь король Артур, сэр Бедивер и сэр Лукан с одной стороны и Мордред с другой, среди бессчетных павших. Но вот король заприметил сэра Мордреда – «он стоял, опираясь на меч свой, а вокруг него была большая груда мертвых тел»; они бросились друг на друга, и Артур пронзил Мордреда насквозь своим копьем. Мордред понял, что рана его смертельна, и из последних сил «ударил он отца своего короля Артура сбоку по голове, и рассек меч преграду шлема», и на том Мордред «рухнул наземь мертвый».

Сэр Бедивер и сэр Лукан, сами тяжко израненные, отнесли короля в «маленькую часовню у самого моря». Заслышав на поле боя крики и шум – это пришли мародеры обирать убитых, – двое рыцарей решили, что лучше унести короля подальше, но при попытке поднять его сэр Лукан скончался от полученных ран. Тогда Артур повелел Бедиверу взять его меч Экскалибур и бросить «в воду», и возвратиться рассказать о том, что увидел. Дважды Бедивер доходит до берега, и каждый раз притворяется, будто исполнил наказ; но всякий раз король Артур в гневе обвиняет его во лжи. На третий раз Бедивер отправляется «на берег» и, вернувшись, правдиво рассказывает, что зашвырнул меч в воду как можно дальше, и в тот же миг из волн поднялась рука, поймала меч, потрясла им и исчезла вместе с мечом под водой.

Тогда, по велению короля, Бедивер отнес короля на спине к кромке воды, где ждала «под самым берегом маленькая барка, а на ней много прекрасных дам и среди них – королева», сестра Артура, Фея Моргана. Тогда Бедивер уложил Артура на барку, и сказала Моргана (повторяя формулировку строфической «Смерти Артура»): «Милый брат мой! Почему так долго ты медлил вдали от меня? Увы! Рана у тебя на голове чересчур остудилась!» Но едва барка отошла от берега, Бедивер воззвал к королю, спрашивая, что с ним, последним из рыцарей, теперь станется; и Артур ответил:

Не убивайся понапрасну и позаботься о себе сам, ибо на меня теперь тебе не в чем полагаться и надеяться. Я должен поспешать в долину Авалона, дабы залечить там мою жестокую рану. И если ты никогда более обо мне не услышишь, то молись за мою душу!

На следующий день, скитаясь по лесу, Бедивер набрел на «дом отшельника с часовней», и там обнаружилась свежевырытая могила, о которой отшельник рассказал, что «много дам» явились в полночь и принесли с собою мертвое тело, и попросили похоронить его (подробнее см. ниже). Бедивер остался в пустыни, которая находилась «в окрестностях Гластонбери» (в Сомерсете), и зажил с отшельником «в молитвах и постах и в великом воздержании». А Гвиневера, узнав обо всем случившемся, «тайком покинула двор» и пришла в Эймсбери (в Уилтшире), и там постриглась в монахини:

Никто не мог ее развеселить, и она жила в неизменных постах, молитвах и делах благотворительных, и все люди только дивились тому, сколь праведно она переменилась.

Когда же Ланселот в Бенвике услышал обо всем, что случилось в Англии, и получил письмо Гавейна, он со всей поспешностью собрал войско и переправился через море в Дувр. Там оказалось, что приехал он слишком поздно. В глубоком горе он посетил могилу Гавейна в часовне Дуврского замка, а потом уехал на запад и добрался до монастыря, где Гвиневера приняла постриг. Увидев его вновь, Гвиневера упала в обморок, но, придя в себя, объявила всем собравшимся монахиням в присутствии Ланселота:

Из-за этого рыцаря и из-за меня случилась вся эта ужасная война и погибли благороднейшие в мире рыцари; ибо из-за нашей любви, что мы любили друг друга, убит мой благороднейший супруг. И знай, сэр Ланселот, потому-то я и приемлю ныне столько трудов для спасения моей души.

В своем разговоре с Ланселотом, который невозможно изложить вкратце, королева держалась непреклонно и ответила отказом, когда рыцарь сказал: «Прошу вас, поцелуйте меня сейчас в последний раз». На том они расстались, «и не нашлось бы человека столь жестокосердного, чтобы не заплакал при виде их горя, ибо они стонали жалобно, словно пронзенные копьем».

Покинув Эймсбери, Ланселот доехал до отшельнической пустыни, где ныне обретался Бедивер, и остался там, и зажил такой же жизнью. Там к ним присоединились и другие рыцари Круглого Стола; и спустя шесть лет Ланселот принял священнический сан. Однажды ночью ему явилось видение: Ланселоту велено было отправиться в Эймсбери, где он найдет Гвиневеру мертвой, и вменялось в обязанность похоронить ее подле короля Артура. Ланселот с товарищами пошел пешком «из Гластонбери в Эймсбери, что находился оттуда немногим более чем в тридцати милях», и весь путь занял у них два дня, поскольку они ослабели и обессилели, живя в покаянии и постах. Добравшись до Эймсбери, они узнали, что Гвиневера скончалась полчаса назад; им поведали, что королева сказала о Ланселоте:

«Он придет сюда сразу же со всею возможной поспешностью за моим телом, и подле господина моего короля Артура он похоронит меня». И так королева сказала во всеуслышание: «Молю всемогущего Господа, чтобы никогда мне более не узреть сэра Ланселота земными очами!»

Тело королевы было перевезено в часовню близ Гластонбери и там предано земле.

После того Ланселот почти не принимал пищи и не пил, «все больше слабел и чахнул» и вскорости умер. Согласно его пожеланию, тело перевезли в замок Веселой Стражи, причем дорога заняла пятнадцать дней, – и погребли в алтаре тамошней часовни.

Аллитерационная «Смерть Артура»(II)

С момента, когда с берега были замечены паруса Артурова флота, мой отец отходит от традиции, на английском языке воплощенной в строфической «Смерти Артура» и «Повести о смерти Артура» Мэлори, и обращается к аллитерационной «Смерти Артура», изложение которой я прервал на том моменте, когда Артур узнает от сэра Крадока о предательстве Мордреда и его женитьбе на Гвиневере (выше).

В строфической «Смерти Артура» и у Мэлори по возвращении Артура столкновения на море не происходит, но в аллитерационной поэме среди прочих дурных вестей, принесенных сэром Крадоком, говорится и о том, что Мордред привел враждебный королю флот (выше):

• Att Southamptone on the see es seuene skore [s]chippes,
• Два десятка драккаров с дружинами лютыми
• frawghte fulle of ferse folke, owt of ferre landes.
• Сошлись в Саутгемптоне из стран далеких.

В нескольких строках автор рассказывает о поспешном возвращении Артура, который:

• Turnys thorowe Tuskayne, taries bot littill,
• Нимало не мешкая, миновал он Тосканию,
• Lyghte noghte in Lumbarddye bot when the lyghte failede;
• Ввечеру с войском встал в Ломбардии;
• Merkes ouer the mowntaynes full mervaylous wayes…
• Путями путаными прошел через горы.

«And within fyftene dayes his flete es assemblede» [И за пятнадцать дней подготовлен был флот его] (в «Гибели Артура» (II. 76–88) Радбод в красках описывает Мордреду приготовления и сборы Артура).

Теперь в аллитерационной «Смерти Артура» поэт посвящает около ста строк изображению последующего яростного морского сражения, равного которому в средневековой английской литературе нет ничего. Яростная лавина слов доносит (можно сказать, что в равной степени благодаря их форме и сочетанию) рев битвы, треск шпангоутов, грохот сталкивающихся кораблей и падающих мачт, пение труб, свист стрел…

Именно из этой поэмы мой отец заимствовал свое описание грандиозного морского боя у Кентского побережья по возвращении Артура. В ранних произведениях «летописной» традиции имеет место кровопролитное сражение, когда на сцене появляется флот Артура, но это битва между захватчиками из-за моря и воинством Мордреда, обороняющим утесы. В «Бруте» Лайамона (см. выше и ниже) это достаточно очевидно, и то, что мой отец имел в виду этот отрывок, когда описывал морской бой, явствует из строк «Брута» о том, что Артур «hehte þat his scipmen brohten hine to Romerel» [велел корабельщикам везти его в Ромерель]: отсюда мой отец взял название «Ромериль» (Ромни в Кенте, о нем уже шла речь).

В изображении морского сражения в «Гибели Артура» явственно звучат отголоски аллитерационной «Смерти Артура» в таких строках, как IV. 180–182.

Но, естественно, здесь не осталось и следа того торжествующего, ликующего тона старинной поэмы, где «наши» лорды громко смеются над чужаками с Мордредовых кораблей, которые в ужасе прыгают в море («when ledys of owtlonndys leppyn in waters, / All oure lordes one lowde laughen at ones» [как в пучину прыгали пришлецы иноземные, / все наши лорды, ликуя, лихо смеялись]).

Здесь уместно пересказать завершающую часть аллитерационной «Смерти Артура», местами более сжато, местами более подробно.

Битва на море была выиграна, но «Yitt es the traytoure one londe with tryede knyghttes» [предатель на бреге с бойцами грозными] ждал, пока новоприбывшие попытаются высадиться и напасть на них; королю же такой возможности не представлялось, поскольку был отлив и море отступило, оставив лишь огромные слякотные лужи. Но Гавейн взял гичку [большую беспалубную шлюпку] и с небольшим отрядом высадился на берег, оказавшись по пояс в воде в своих расшитых золотом одеждах («to the girdylle he gos in alle his gylte wedys» [в позолоченном платье по пояс грядет он]), а затем они бегом преодолели пески и обрушились на построенное в боевой порядок войско Мордреда. Гавейн сразил короля Готланда, а затем, восклицая: «Fy on the, felone, and thy false werkys!» [ «Будь ты проклят, предатель, и твои подлые козни!»] – ринулся к Мордреду «с мужами храбрыми / из дома Монтегью и другими лордами»; но он и его отряд оказались окружены и безнадежно уступали в численности врагу («Сарацины насели со всех сторон!»).

Тогда Гавейном овладело безрассудное неистовство, как поэт повторяет снова и снова: «all his witte faylede» [помутилсяум его]; «alls unwyse, wodewyse» [безрассудный безумец]; «he fell in a fransye for fersenesse of herte» [решился он разума, распалясь сердцем]; «wode alls a wylde beste» [буен как бешеный зверь]. Наконец, в поединке с Мордредом один на один он был побежден и пал мертвым от удара, разбившего ему шлем. Король Фредерик Фрисландский, ставший свидетелем подвигов Гавейна, принялся расспрашивать Мордреда о погибшем:

• Qwat gome was he this with the gaye armes
• Что за рыцарь рьяный рухнул ничком,
• With this gryffoune of golde, that es one growffe fallyn?[71]
• При гордом гербе с грифоном златым?

Мордред назвал его по имени и отозвался о нем с большой похвалой:

• Had thow knawen hym, sir kynge, «in kythe thare he lengede,
• „Кабы вам знать его, знатный сэр, в земле, где он жил,
• His konynge, his knyghthode, his kyndly werkes,
• Его деянья, и доблесть, и достоинства многие,
• His doying, his doughtyness, his dedis of armes,
• И смелость, и стать его, и славные подвиги,
• Thow wolde hafe dole for his dede the dayes of thy lyfe!“
• О смерти его скорбели б вы до скончания жизни!»
• Yit that traytour alls tite teris lete he falle,
• Тут предатель подлый плачем зашелся,
• Turnes hym further tite, and talkes no more,
• Повернулся поспешно, не прибавив ни слова,
• Went wepand awaye, and weries the stowndys,
• Поспешил прочь, печалясь, и проклял ту пору,
• That ever his werdes ware wroght, siche wandrethe to wyrke[72].
• Когда столько скорби содеял судьбы веленьем.

«Раскаявшись во всех своих преступлениях», он ушел на запад, в Корнуолл, и разбил шатры у реки Тамбир (Теймар). Оттуда он послал гонца к Гвиневере в Йорк, сообщая обо всем происшедшем и веля ей бежать «вместе с детьми» в Ирландию; она же, покинув Йорк в глубоком отчаянии, отправилась в Каэрлеон и там приняла постриг:

• Askes thare the habite in the honoure of Criste,—
• Попросила о постриге, почитая Христа,
• And all for falsede, and frawde, and fere of hire loverde [lord]!
• В сокрушении сердца и из страха за мужа.

Но Артур, видя безумие Гавейна, поспешил с корабля на берег вместе со многими рыцарями и, обыскав поле битвы, нашел его тело: тот «in his gaye armes, umbegrippede the girse, and on grouffe fallen» [в доспехах блестящих, /лежал лицом вниз на лугу зеленом]. Во власти безысходного отчаяния он горько оплакивает Гавейна (подробнее см. ниже); а тело погибшего перевозят в один из монастырей Винчестера. Королю советуют задержаться в Винчестере и собрать все свои силы, прежде чем бросаться в погоню за Мордредом, но Артур ничего и слышать не хочет, яростно бранит ненавистного Мордреда и клянется «ever pursue the payganys that my pople distroyede» [преследовать погань, что погубила народ мой]. Он немедленно покидает Винчестер и отправляется на запад в Корнуолл, где настигает Мордреда, вставшего лагерем в лесу. Мордред вызван на битву; его огромная армия, далеко превосходящая войско короля, выходит из лесу.

Далее следует битва при Камлане (в поэме она так не названа), кровопролитное сражение, в котором нашли свою смерть «the bolde Bretons» [бравые бритты] в столкновении с такими противниками, как «Peghttes and paynymes with perilous wapyns» [пикты и погань с опасным оружием] и «ethyns of Argyle and Irische kynges» [ётуны Аргайла и ирландские короли]: о нем рассказано примерно в двухстах строках. Происходит немало столкновений один на один; многие погибшие рыцари названы по имени, среди них Маррак, Менедук и Эррак (поименованные и в «Гибели Артура», I. 48–49) и Ланселот (о его присутствии и смерти при Камлане см. выше). Поэма заканчивается поединком не на жизнь, а на смерть между Мордредом и Артуром, причем каждый страшный удар меча описан красочно и наглядно. Будучи смертельно ранен, Артур тем не менее отрубает Мордреду правую руку своим мечом Калибурном и пронзает его насквозь, уже лежащего на земле.

Но король все еще жив.

• Thane they holde at his heste hally at ones
• По воле владыки все вышло в точности:
• And graythes to Glasschenberye the gate at the gayneste;
• Все пустились в Гластонбери путем кратчайшим,
• Entres the Ile of Aveloyne, and Arthure he lyghttes,
• На Авалон-остров; там Артур спешился,

• Merkes to a manere there, for myghte he no forthire[73].
• Ибо силы иссякли, и свернул в замок.

Хирург из Салерно осматривает его раны, и Артур понимает, что исцелиться ему не суждено. На смертном одре он отдает распоряжение убить и утопить детей Мордреда («Latt no wykkyde wede waxe, ne wrythe one this erthe» [Пусть от сорной травы и семени не останется]), а в последних своих словах вспоминает Гвиневеру:

• I foregyffe all greffe, for Cristez lufe of hevene!
• Все печали прощаю я, помня о Господе,
• Yife Waynor hafe wele wroghte, wele hir betydde!
• Благодать Божья да будет с благоверной Гвиневрой!

Короля Артура похоронили в Гластонбери, и на его погребении аллитерационная «Смерть Артура» заканчивается.

• Thus endis kyng Arthure, as auc tors alegges,
• Так Артур опочил, как автор поведал нам;
• That was of Ectores blude, the kynge sone of Troye,
• Род вел он от Эктора, сына Троянского короля,
• And of Pyramous, the prynce, pray sede in erthe;
• И принца Приама, что прославлен в мире;
• Fro thethen broghte the Bretons alle his bolde eldyrs
• Оттоль пришли предки прародителей бриттов
• Into Bretayne the brode, as the Bruytte tellys[74].
• В Бретань бескрайнюю, как в «Бруте» сказано.

Морской бой завершается победой; под Ромерилем, с палубы своего корабля, Артур озирает свои земли, раздумывая, как лучше поступить; на этом эпизоде отец оставил работу над «Гибелью Артура». Остается лишь пожалеть, что поэма не доведена до конца: из всех неоконченных произведений это, на мой взгляд, потеря наиболее прискорбная.

«Древнеисландские» поэмы моего отца, «Песнь о Вельсунгах» и «Песнь о Гудрун» отличает примечательная черта: от всей работы, предшествовавшей законченному тексту, осталось лишь несколько страниц, и, помимо них, «никаких ранних набросков не сохранилось» («Легенда о Сигурде и Гудрун» (стр. 51). Безусловно, этот материал существовал – но на какой-то стадии был утрачен. Ситуация с «Гибелью Артура» совершенно иная: «окончательной» редакции текста, опубликованной в этой книге, предшествует около 120 страниц черновиков (дошедших до нас, что неудивительно, в беспорядке). Продвижение от самых ранних наработок (зачастую не везде поддающихся прочтению) можно по большей части отследить по последующим рукописям, в которые вносилось множество исправлений. В отдельных частях поэмы противоречивые детали – это следствие параллельной проработки разных версий и перенесения целых фрагментов текста из одного контекста в другой.

Поразительно, сколько времени и размышлений мой отец затратил на это произведение. Разумеется, можно было бы привести здесь полный и подробный текстологический аппарат, включая анализ каждого изменения, возникавшего в очередной рукописи, пока мой отец неустанно оттачивал размер или подыскивал более удачное слово или оборот в рамках аллитерационной системы стихосложения с ее жесткими правилами. Но задача эта колоссальная и, на мой взгляд, несоразмерна затраченным усилиям.

С другой стороны, опустить все текстологические комментарии означало бы утаить чрезвычайно интересные и важные детали создания поэмы. Это особенно справедливо в случае песни III – ведь именно она составляет ядро произведения: наиболее проработанная, она больше прочих менялась в процессе. Я привожу довольно подробный анализ (более подробный, нежели может показаться целесообразным, и местами неизбежно неудобочитаемый) этой эволюции, как я ее себе представляю. Однако в текстологических комментариях к поэме я зачастую опускаю мелкие поправки, подсказанные соображениями метрики и стилистики.

Ниже я употребляю слово «черновик» по отношению к любой или всем вкупе страницам со стихотворным текстом, предшествующим самому позднему варианту «Гибели Артура», то есть рукописи, из которой взят текст для данной книги. Создается впечатление, что этот последний вариант был переписан целиком и отложен в сторону, так что может считаться «окончательным», однако ж впоследствии в него было внесено немало изменений и поправок, главным образом в первых двух песнях. Действительно, как правило, ни одна из рукописей моего отца не могла считаться «окончательным вариантом» до тех пор, пока благополучно не уходила из его рук. Но в данном случае несравнимо большее количество такого рода исправлений было внесено наспех, карандашом; о подобной редактуре в рукописи отцовских «древнеисландских» поэм я писал: «У меня сложилось впечатление, что отец внимательно прочитал текст много лет спустя ‹…›, походя исправляя то, что бросалось ему в глаза» («Легенда о Сигурде и Гудрун» (стр. 52). То же, возможно, справедливо и в отношении «Гибели Артура», но, безусловно, доподлинно это установить нельзя. Тот факт, что в песнях I и II исправлений заметно больше, наводит на мысль о вновь пробудившемся интересе к поэме на каком-то последующем этапе – интересе, который тут же иссяк.

Но как бы ни воспринималась эта рукопись, я неизбежно буду на нее то и дело ссылаться, так что я обозначу ее буквами ПВ, то есть Последний Вариант.

Чрезвычайно любопытный факт, касающийся создания поэмы, обнаруживается на страницах черновика, а именно: песнь I, рассказ о военном походе короля Артура на Восток, написана отнюдь не первой – напротив, она была вставлена в текст, когда автор уже достаточно далеко продвинулся в работе над «Гибелью Артура».

Сохранились две черновые рукописи песни II (в ней рассказывается об известиях, доставленных капитаном потерпевшего крушение фризского корабля, и о посещении Мордредом Гвиневеры в Камелоте), и в придачу к ним отдельная страница, содержащая начало поэмы. Все три начинаются со строк:

Самый ранний из вариантов (я назову его IIa) озаглавлен:

Гибель Артура

I

Как [Мордред ›] Радбод явился с вестями, а Мордред собрал армию, чтобы помешать высадке короля.

Текст в основном совпадает с песнью II в ПВ в опубликованном виде, хотя и содержит в себе множество мелких расхождений; он доходит только до аналога строки II. 109, в данном варианте – «бакланы взморья и ветреных топей».

Второй, последующий черновой вариант, обозначенный как IIb, на первой странице озаглавлен так же, как и IIa, но содержит в себе полный текст песни, также с многочисленными расхождениями, хотя и не структурного характера.

Отдельная страница песни, о которой речь шла выше, IIc, воспроизводит текст IIb, но заголовок здесь другой:

Гибель Артура

II

Как явился с вестями фризский корабль, а Мордред собрал армию и явился в Камелот к королеве.

Но цифра II в этом заголовке была позже переправлена из I.

Примечательно, что, когда к тексту добавилась песнь I, никакими новыми повествовательными элементами или отсылками та часть, что стала песней II, не дополнилась; полагаю, потому, что мой отец изначально намеревался начать поэму с Мордреда и Гвиневеры, и на тот момент не видел необходимости в каких-либо предваряющих эпизодах. Если теперь прочесть песнь II, памятуя об этом, то ясно осознаешь, насколько мало говорится об отсутствии Артура в Британии: о предшествующих событиях нет никаких упоминаний, кроме как в словах умирающего Радбода, капитана фризского корабля, к Мордреду (в черновой рукописи IIb они соответствуют строкам II. 70–77 конечной версии):

Предостерегающие слова Мордреда к Гвиневере (II. 144–147) в IIb содержатся в нижеследующей форме, с упоминанием Бенвика:

Еще одно, весьма примечательное, упоминание о Ланселоте появляется в IIb (повторено из IIa): Мордред собирает под свои знамена «лордов и эрлов ‹…› верных в вероломстве, врагов Артуровых, преданных Ланселоту»: в ПВ (последнем варианте) слово «Ланселот» [Lancelot] было переправлено на «предательство» [treason] (II. 105)[97].

В силу ряда причин для вящей наглядности (или хотя бы во избежание лишней путаницы) стоит начать анализ с песни III, «О сэре Ланселоте, пребывающем в Бенвике».

Черновые рукописи состоят по большей части из стихотворного текста, но в них же содержатся три конспекта истории Ланселота и Гвиневеры, в том ее виде, в каком мой отец собирался ее изложить или, скорее, принять как данность в своей поэме. Конспекты пронумерованы (последовательно) цифрами I, II и III. Все три набросаны наспех, но почти везде разборчивы; я расшифровал сокращения и внес несколько совсем незначительных исправлений.

Конспект I начинается с восхваления Ланселота: этот фрагмент близко воспроизведен в III. 19–28. За ним следует:

Один Гавейн был почти ему равен, но строже нравом, он любил короля превыше всех мужей и превыше всех жен, за учтивостью скрывая недоверие к королеве. Но королева любила Ланселота и желала внимать только похвалам ему. Так в ничтожных душах пробудилась ревность, но главным образом в Мордреде, воспламененном ее красотой. Ланселот восхищался красотой королевы и неизменно служил ей, но долго оставался верен своему сюзерену, однако западня захлопнулась, и королева не желала отпустить его, но смехом или слезами подчиняла его намерения, пока он не отрекся от верности.

Гавейн ни о чем не догадывался, но Мордред был настороже. Наконец Мордред обратился к Гавейну и его братьям Агравейну и Гарету и сказал, что они как родичи короля должны предупредить его. Агравейн, завидуя положению и фавору Ланселота, от имени брата все рассказал королю. Двор разделила междоусобица. [Добавлено: Агравейн убит Ланселотом.] Мордред сказал Гвиневере и Ланселоту, что это предательство затеял Гавейн из зависти, и Ланселот поверил этой лжи – хотя на самом деле Гавейн был единственным из всех рыцарей, кто зависти не ведал и думал только о короле, а не о себе самом. Король приговорил королеву к [неразборчивое слово вычеркнуто и заменено на и Ланселота к смерти], и люди обвинили Ланселота в трусости, потому что он бежал прочь. Но, когда королеву вели к костру, Ланселот появился во главе своих родичей, спас ее и увез прочь. Гарет [? и прочие] из рода Гавейна были убиты. Но Ланселот преисполнился отвращения к содеянному и возвратил королеву – однако Артур не желал более его видеть, и он уехал обратно в Бенвик.

Ни он сам, ни его родня более не сражались за Артура, даже когда прослышали о нападениях на Британию и даже в Артуровом походе на Восток. Это раздражало его сторонников, и они скорбели о его настрое – покаянном сокрушении и усмиренной гордыне после того, как он потерял себя ради любви и теперь отрекся от любви ради верности.

И вот дошли вести о предательстве Мордреда – и о том, что Артур вооружается против собственного своего королевства. Ланселот яснее осознал, что стал жертвой вероломства. Он отчасти подумывал о том, чтобы собрать войско в помощь Артуру. Но гордость удержала его, и мысль о Гавейне, к коему он был так несправедлив, и о его холодном презрении. Он решил, что все равно придет, если король позовет его. Где была Гвиневера – у него недоставало сил приехать в Британию без того, чтобы воссоединиться с Артуром. Неужели она прекрасна и лжива, как говорили люди (и Мордред)? Легко оставила она его и, по-видимому, не испытывала жалости к его мукам и не поняла его раскаяния. Если бы она послала к нему рассказать об опасности, он бы приехал. Но не было вестей от Артура, которого направлял Гавейн. Не было вестей от Гвиневеры, которая выжидала своего часа. Ланселот не уехал, но пребывал в Бенвике. Солнце вышло и засияло после грозы, и на сердце у него полегчало. Он позвал музыкантов и велел всем веселиться, ибо в жизни есть еще надежда, но он не знал, что течение судьбы поменялось и прилив он упустил.

Конспект II в самом начале довольно близко повторяет Конспект I, вплоть до: «воля его была подчинена, и он отрекся от верности». Далее следует:

Гавейн догадывался, но Мордред был настороже. Так возникла междоусобица и распался Круглый Стол, о чем многие сложили песни. [Неразборчивое слово] первая туча сгустилась над Артуровой славой. Мордред, действуя исподтишка, предостерегает и Ланселота, и короля. Великий гнев короля; Гавейн пытается его унять, но Мордред до поры завладел вниманием короля. Он клянется, что и Ланселот, и Гвиневера будут казнены по обвинению в измене – согласно справедливому закону. Но предупрежденный Ланселот забирает Гвиневеру и спасается бегством (все, как рассчитывал Мордред), тем самым подтверждая свою вину. При нападении на замок убиты многие, включая Агравейна и Гарета, родичей Гавейна. Только тогда Гавейн соглашается присоединиться. Он бросает Ланселоту вызов, чтобы не погиб никто больше из благородных рыцарей. Но настрой Ланселота переменился: он раскаялся в содеянном разгроме, а королева напугана, опасается, что Ланселот проиграет, и не желает рисковать. Ланселотовой любви нанесен первый удар. Потому Ланселот вступает в переговоры и выдает Гвиневеру при условии, что она получит прощение и будет принята со всем почетом. Но король никак не соглашается простить Ланселота – и Гавейн на этом не настаивает – и изгоняет его, и Ланселот со своей родней уезжает в Бенвик.

Рядом с цифрой III третьего конспекта мой отец помечает: «воспроизведен в поэме». Он начинается с очень сокращенного варианта начала первых двух конспектов и во многом перекликается с конспектом I в заключительной части, но я процитирую этот текст полностью.

Ланселот считался доблестнейшим из Артуровых рыцарей и первым красавцем – темнокудрый и блистательный рядом с золотым Гавейном. Только Гавейн был почти ему равен, но строже нравом, и любил он одного короля превыше всех мужей и превыше всех жен, но не доверял королеве еще до того, как пала тень. Но королева любила Ланселота, а Ланселот восхищался красотой королевы и служил ей с неизменной охотой, и любил ее превыше всех жен и всех мужей. Лишь честь и славу любил он почти столь же сильно. Потому долго оставался он верен своему сюзерену. Однако западня захлопнулась, и королева затягивала путы все туже – ибо редко отступалась она от того, чем уже завладела, или выпускала из рук желаемое. Прекрасная, как фея, но с беспощадной душою, в мир пришедшая на горе мужам. Так улыбками и слезами подчиняла она Ланселотову волю.

Так возникла междоусобица, о которой многие сложили песни, и первая туча сгустилась над Артуровой славой, когда в королевском чертоге были извлечены из ножен мечи и собратья по Круглому Столу поубивали друг друга. [Вычеркнуто: Мордред подстроил это, завидуя Ланселоту, вожделея королеву, он предал Ланселота.] По жестокому закону, королева была приговорена к костру, но Ланселот спас ее и увез [ее] далеко прочь. В тот день многие рыцари пали от руки Бановых родичей, и в их числе – брат Гавейна. Но Ланселот преисполнился отвращения к содеянному, а королеве изгнание пришлось не по вкусу. Он раскаялся в смертоубийствах и возвратил королеву – добившись полного прощения для нее, но не для себя. Он отбыл в Бенвик вместе со своей родней и больше не ходил на войну под знаменами Артура.

Но вот дошли вести о предательстве Мордреда и о том, что Артур вооружается против собственного своего королевства. Он уже почти решил собрать войско и поспешить к королю. Гордость удержала его, и мысль о холодном презрении Гавейна, к коему он был так несправедлив. Король призвал бы его, если понадобится. При мысли о Гвиневере его охватывала тоска. В опасности ли она – но у него недоставало сил приехать в Британию без того, чтобы воссоединиться с Артуром. Неужели она столь же лжива, сколь прекрасна, как шепчутся некоторые? Легко оставила она его, ничуть не жалея. Если бы она послала к нему, он бы на свой страх и риск выступил против Мордреда или Артура. Но не было вестей от Артура, который полагался на Гавейна. Не было вестей от Гвиневеры, которая ждала своего часа, чтобы вырвать у погибели благо. Так что Ланселот пребывал в Бановой башне, разрываясь надвое. Гроза улеглась. Засияло солнце, на душе у него полегчало. Он сказал себе, что в жизни по-прежнему есть место надежде, удача переменчива, но не знал он, что течение времени пошло на убыль и что свою судьбу он упустил.

Эволюцию песни III в значительной степени можно проследить по черновикам, хотя некоторые сомнения мне так и не удалось прояснить. Сохранились самые ранние наработки, и среди них – несколько страниц настолько неразборчивых, что расшифровать их возможно, только опираясь на знание последующих текстов; но любопытно, что, даже сочиняя настолько наспех, отец умел соблюсти аллитерационные и метрические схемы.

За первичными наработками идет целая последовательность рукописей, сменяющих друг друга в обычной манере моего отца: каждая вбирает в себя изменения, внесенные в предыдущую, и, в свою очередь, подвергается правке. Первая из них (назовем ее А) со всей очевидностью являет собою самую первую запись текста песни, пусть и далеко не законченного. Текст представлен в черновом, но читаемом виде, все еще со множеством сомнительных мест и замен, производимых по ходу написания. Начинается он так (III. 19 и далее):

Далее текст А можно опустить, поскольку его вскорости (как мне кажется) вобрала в себя следующая рукопись, и примечательные черты А вновь появляются в весьма пространном и сложном тексте Б[98].

Две первые страницы этой рукописи со всей очевидностью были написаны в одно время, не имеют заглавия и идентичны практически во всем, если не считать вступительного фрагмента песни. В одном из вариантов (назовем его Б1) первые строки выглядят так:

На другой рукописной странице, Б2, начало дословно повторяет ПВ («Последний Вариант») III. 1-10:

После этих двух разных вариантов начала песни обе рукописи продолжаются со строки: «Там Ланселот за лигами моря…» и т. д., как и в конечном тексте, но отличаются от него во фрагменте III. 14–18:

Вместо этих строк в Б1 и Б2 значится:

Фрагмент на отдельной странице в этом месте Б2 отмечен для замены, после слов «Томился он тяжко. Тьма сгущалась»:

После первых страниц Б1 и Б2 текст некоторое время продолжается, не дублируясь, и потому может называться просто Б. В ряде случаев ПВ отличается от Б, как в нижеприведенных примерах (многие из них встречаются также и в A). В каждом случае ссылки на строки даются по варианту песни III в ПВ, приведенному в этой книге.

Окончательный вариант («за Круглым Столом, в королевском ордене») приведен на другой странице рукописи Б в качестве альтернативы; еще один альтернативный вариант предложен для III. 53, «для себя сберегала. Страстно любила…»:

Что касается смысла этих строк, ср. Конспект III: «Редко отступалась она от того, чем уже завладела».

Изначально здесь в рукописи А значилось: «Сила не выстояла». Напротив, «Сломила волю она». В варианте Б на полях есть пометки: «Сильна ее воля» и «Сломила мечи она». В рукописи ПВ «Не сдержала клятв она» карандашом было исправлено на: «Не сдержали клятв они».

(После III. 67; позже отмечено для удаления)

(III. 82–83) Там, где в ПВ значится:

В варианте Б стоит одна-единственная строка, впоследствии зачеркнутая:

Последние три строки этого фрагмента были вычеркнуты одновременно с предыдущим упоминанием Гарета (а в предшествующем тексте А они были взяты в скобки как предназначенные для удаления). В результате этих сокращений Гахерис и Гарет в изначальном варианте текста ПВ не упомянуты, но строки III. 82–83 добавлены карандашом.

(III. 102) Вместо «Презрительным словом» в Б стоит: «Приветной речью», но «презрительным словом» значится в А.

Вскоре текст Б снова распадается надвое, и с этого момента (III. 143), где ПВ переходит к:

эти далее идентичные тексты, как ни странно, возвращаются к начальным фрагментам в Б1 и Б2 (см. выше), только они поменялись местами, то есть в рукописи, где песнь открывается строками «В благостном Бенвике Бан правил встарь», здесь стоит фрагмент, начинающийся со строк: «К свирепой силе от сна на юге», а во второй рукописи – наоборот.

В обоих вариантах за данным фрагментом следуют стихи, повествующие о том, как Ланселот глядит из окна на море (ср. III. 11–14, 187–189):

(где во второй рукописи значится: «Сгустилась тьма»).

Отец, по-видимому, в итоге решил, что из всех этих вариантов компоновок в качестве начала песни лучше всего сохранить «К свирепой силе от сна на юге», а для фрагмента, начинающегося с «В благостном Бенвике Бан правил встарь», места уже не найдется. Подробнее см. ниже.

Отсюда текст Б продолжается с «От гаваней западных грядут вести» (III. 143) в двух следующих одна за другой формах, обозначенных как «Версия А» и «Версия Б». Ниже я проиллюстрирую расхождения Версии А (до редактуры) с ПВ. Проще всего привести здесь текст Версии А с самого начала – что соответствует III. 143–173, но фрагмент III. 148–157 в нем отсутствует.

С этого момента Версия А совпадает с ПВ, с III. 174 и до конца песни, если не считать нескольких мелких разночтений:

Далее приведены разночтения между Версией Б и ПВ. Фрагмент III.148–157 здесь отсутствовал, как и в версии А, но текст, соответствующий III. 157 и далее, отличается как от Версии Б, так и от ПВ.

Этот фрагмент далее совпадает с Версией А, процитированной выше, и до самого конца песни существенных расхождений между ним и А не отмечено.

Еще одна полная рукопись песни III (назовем ее С), снова без заглавия и без нумерации песен, обнаружена в подборке черновиков, столь же аккуратно и разборчиво переписанная как «окончательная» редакция (т. е. ПВ), и, вполне возможно, таковой ей и предполагалось стать. По отношению к рукописи, или рукописям, Б, она на самом деле приближается к первоначальной форме ПВ (до того, как гораздо позже в него внесли новые карандашные исправления): почти все фрагменты, детально разобранные выше, были изменены на конечные варианты. Ее существование демонстрирует готовность моего отца создавать поэму слой за слоем, переписывая одни и те же или близкие друг к другу фрагменты снова и снова, что позволяет проследить ход работы в целом или в мелких подробностях.

Здесь необходимо привести только один фрагмент из этого нового текста С. Это III. 124–127; он же в варианте Б цитировался выше. В С изначально значилось:

Написав эти строки, отец их вычеркнул и заменил на

Отсюда возникает окончательный вариант:

Наконец, напротив вступительного фрагмента песни в С («К свирепой силе от сна на юге…») отец вписал карандашом: «Или, если это Эпизод [в оригинале – Fit. – Прим. перев.] I, В благостном Бенвике и т. д.». Здесь употреблено древнеанглийское слово «fit», означающее часть или фрагмент поэмы; мой отец иногда его использовал, хотя по отношению к «Гибели Артура» он также употреблял слово «песнь». Здесь оно может означать только одно: отец предполагал сделать «песнь о Ланселоте» первой песнью поэмы, и в таком случае она начиналась бы со строк «В благостном Бенвике…». Возможно, этим и объясняется наличие двух аналогичных страниц в рукописи Б (см. выше), на каждой из которых приведен либо тот, либо другой из двух вариантов начала.

В истории песни III есть еще одно любопытное осложнение. Это – рукопись, или последовательность рукописных страниц среди огромного вороха черновиков, в которой события, приведшие к распре и распаду братства Круглого Стола, пересказываются в разговоре между Лионелем и Эктором, родичами Ланселота, вместе вспоминающими эту трагическую историю.

Эта версия начинается с фрагмента «В благостном Бенвике Бан правил встарь» в форме, что уже была представлена в начале рукописи Б1 (см. выше), но третья строка в ней изменена: где в Б1 значится «на брегах благодатных бросив дома свои / в путь пустились к пределам западным», в данном тексте стоит: «от векового Востока, взыскивая островов, / в путь пустились в пределах западных».

Эта версия очень разборчиво написана чернилами, включает в себя некоторое количество предварительных карандашных набросков и карандашную отметку II: номер песни. Я привожу здесь текст полностью, все то, что следует за последней строкой начального фрагмента, «на воды взирали, войны не страшась».

Последняя строка была вычеркнута, а под ней отец карандашом вписал слова: «Я там был с ним», – по-видимому, их произносит сэр Эктор.

Здесь данный текст – назовем его «вариант с Лионелем и Эктором» (сокращенно ЛЭ) – заканчивается. Я уверен, что из этого пересказа событий в косвенной речи ничего больше написано не было. Видно, что после строки «Мечи могучие мир нарушили», за семь строк от конца, данный текст приближается к ПВ в Песни III. 71–80; и действительно, последние пять строк почти совпадают с текстом как самой ранней рукописи А, так и последующей рукописи Б (см. выше), где говорится:

Если бы на этом все имеющиеся свидетельства заканчивались, можно было бы предположить, что если мой отец не держал перед глазами вариант Б, то, во всяком случае, когда он дошел до этого места в «варианте с Лионелем и Эктором», он, должно быть, воспроизводил фрагмент из Б по памяти; а если так, то, вероятно, к тому времени отец осознал, что Лионель и Эктор становятся просто-напросто рассказчиками истории в ретроспективе, как ее уже изложил он сам. Но, как мы вскоре увидим (ниже), на самом деле все куда сложнее.

Однако, прежде чем обратиться к данному вопросу, отметим: эта новая версия особенно интересна тем, что только здесь и в Конспекте I отец сколько-то подробно описал интриги Мордреда. Во втором конспекте (выше) говорится только, что «Мордред, действуя исподтишка, предостерегает и Ланселота, и короля». В третьем конспекте, который, как отмечает отец, был воспроизведен в поэме, об этом вообще не упоминается, кроме как в вычеркнутой фразе (выше) о том, что Мордред предал Ланселота; но сообщается также, что по возвращении во Францию, размышляя о том, что же ему делать, Ланселот думает о «холодном презрении Гавейна, к коему он был так несправедлив» (выше). Безусловно, ни один из этих конспектов не соответствует в точности предполагаемому повествованию; это скорее памятки, важные «моменты», которые автор записал, чтобы не позабыть.

Однако из Конспекта I (выше) мы узнаем, что Мордред рассказал обо всем Гавейну и его братьям; что Агравейн донес королю; и что Ланселот убил Агравейна. Основной сюжетообразующий элемент здесь – то, что Мордред, солгав и Ланселоту, и Гвиневере, утверждал, будто предательство «затеял Гавейн из зависти»; и Ланселот Мордреду поверил. Здесь впервые появляется «холодное презрение» Гавейна к Ланселоту, который был к нему так несправедлив; эта же формулировка повторится в третьем конспекте.

В варианте «с Лионелем и Эктором» в этой песни Мордред обвинил Гвиневеру и Ланселота перед Гавейном, и в «гневе и горе» Гавейн рассказал обо всем королю, тем самым снискав ненависть Гвиневеры и заставив ее солгать о том, что Гавейна якобы обратили в змею подколодную похоть и зависть, – Ланселот же поверил этой лжи и приписал Гавейну дурные побуждения.

Здесь уместно будет вкратце представить еще один текст. Первая из двух страниц исписана мягким карандашом и выглядит так, как если бы набросок представлял собою новое сочинение, почти без знаков препинания; при этом он на удивление разборчив, хотя и не везде.

В этом месте в текст вклиниваются посторонние заметки, и не вполне понятно, следует ли воспринимать последующие строки как продолжение.

История распри, возникшей из-за любви Ланселота и Гвиневеры, здесь, по-видимому, сводится к тому, что Мордред сообщил Гвиневере, будто Гавейн обо всем рассказал королю.

Последние две строки (в самом низу страницы) примечательны использованными в них топонимами. Название «Веселая Стража» в «Гибели Артура» фигурирует только здесь и нигде более (см. выше); тут замок находится «средь высот зубчатых в Беноике» – во всех других случаях неизменно употребляется вариант «Бенвик»; форма «Беноик» используется во французском «Mort Artu» (см. выше).

Текст на второй из двух страниц, записанный чернилами крайне неразборчиво, с трудом поддается расшифровке. Он начинается со строки «Так вспыхнула ненависть меж Гавейном и Ланселотом» и повторяет последующие шесть строк (только вместо «Беноик» значится «Бенвик»). Далее следует:

Эти последние слова можно проинтерпретировать как «почитал за предателей». Мне кажется, что данный текст представляет собою очень ранний набросок этого сюжетообразующего элемента. Между прочим, строки этого текста (см. выше) распалилась ревность, радость погасла, не по сердцу Гвиневере славословья кому-либо, кроме лишь Ланселота, не любо такое вероломным вассалам напоминают формулировку Конспекта I (см. выше): «Но королева любила Ланселота и желала внимать только похвалам ему. Так в ничтожных душах пробудилась ревность…»

Существует еще одна отдельная страница, что практически наверняка связана со страницами предшествующего текста: она лежала с ними вместе, и речь в ней идет о той же самой теме, а одна строка практически повторяется. Текст начинается на середине строки, но предыдущая страница потерялась; записан он наспех, чернилами.

Не думаю, что эти последние слова демонстрируют, будто данный текст имеет отношение к уже отвергнутому приему – попытке вложить ретроспективный рассказ о Ланселоте и Гвиневере в уста сэра Лионеля и сэра Эктора. Я думаю, он жорее согласуется с отдельной заметкой, в которой мой отец предполагает, что какая-то часть предыстории может «быть вплетена в раздумья Ланселота – в момент, когда поднимается буря», и изложена еще подробнее, «когда Эктор и Лионель обсуждают его бездействие и злятся из-за него» (см. ниже). В строке «В Мордред попомнит» предлог «В» прочитывается вполне отчетливо, но это явная ошибка – вероятно, здесь должно было стоять «Тогда». Я так понимаю, что под «короной той» подразумевается корона Британии. Поразительны размышления Ланселота о возможном желаемом исходе бедствий Британии; никаких их отголосков в черновиках нигде не встречается. С другой стороны, душевное смятение Ланселота, как оно изображено в Конспекте I (см. выше) и сходным образом в Конспекте III (см. выше), вполне может быть воспринято как благодатная почва для столь черных «недобрых дум», что «в душе зарождались».

Возвращаясь к вопросу о тексте про Лионеля и Эктора (ЛЭ) и его взаимосвязи с версией Б (см. выше), нужно отметить, что существует еще одна рукопись, явно более ранняя, чем ЛЭ, которую отец, со всей очевидностью, держал перед глазами, записывая ЛЭ, – однако ж в ней Лионель и Эктор отсутствуют.

В этой рукописи вступительный фрагмент, начинающийся с «В благостном Бенвике…», присутствует в форме более ранней, нежели во всех других многочисленных случаях. В строке 3, как и в ЛЭ (см. выше), говорится: «от векового Востока, взыскивая островов»; но в придачу там, где в ЛЭ представлены более поздние варианты (см. выше), здесь содержатся следующие: в строке 6 «против вековой дикости» вместо «против варваров диких»; в строке 7 «башню» вместо «башни» (и ниже в строке 8 «под нею» вместо «под ними»[104]; «взирала» вместо «взирали» в строке 12); и «скал изрезанных» вместо «скал сквозных» в строке 10. Эти и многие другие исправления были вписаны на полях данного текста, но я привожу его в том виде, в каком он пребывал до внесения правки.

После вступительного фрагмента текст продолжается следующим образом (ср. с текстом ЛЭ выше):

Здесь мой отец оставил пустое место, прежде чем продолжить писать, по-видимому, в то же время, но на другую тему (причем нумерация строк предшествующего текста не прерывается). Позже, более мелким и более аккуратным почерком, он вставил на полях строки, следующие за «с любовью хранили»:

Не вполне понятно, какое место занимает этот текст по отношению к остальным рукописям песни III, но, по разнообразным свидетельствам, создается впечатление, что он стоит ближе всего к самой ранней из них, то есть А (см. выше) и, следовательно, удобства ради может быть обозначен как А*; но в любом случае его следует воспринимать как отдельную версию, учитывая приведенный выше анализ возникновения распри, – а данный элемент возникает в рукописи поэмы только здесь и в «варианте с Лионелем и Эктором», восходящем к этому же тексту (см. выше). То, что в ходе создания ЛЭ мой отец держал перед глазами А* и что по мере написания он превращал исходный текст в диалог между Лионелем и Эктором, не подлежит сомнению. Если я прав, предполагая, что А* датируется временем, близким к началу работы моего отца над «песней о Ланселоте», то, по-видимому, мысль о том, чтобы изложить историю Ланселота и Гвиневеры как диалог между двумя Рыцарями Круглого Стола, Ланселотовыми родичами, возникла достаточно рано в ходе эволюции поэмы – и рано была отвергнута.

Песнь I

Я уже писал о том, что в рукописи А* за рассказом о распре, разрушившей братство Круглого Стола, спустя какое-то время следует стихотворный текст на совсем другую тему, причем нумерация строк не прерывается. Приведу здесь данный фрагмент этой рукописи:

Здесь в черновиках впервые появляется будущее начало поэмы, первые строки песни I, повествующие о походе Артура на языческих захватчиков с востока. Крайне маловероятно, что мой отец изначально намеревался уделить в своей поэме большое внимание «восточному походу» короля Артура. В конспектах о нем упоминается лишь единожды, а именно, в конспекте I (см. выше): «Ни он сам, ни его родня более не сражались за Артура, даже когда прослышали о нападениях на Британию, и даже в Артуровом походе на Восток». Сохранились также карандашные наброски на отдельном листке бумаги, из которых явствует композиционная последовательность песней. В одном из них значится:

I Артур на Восток

II Ланселот и поднимающаяся буря (и тут же – неразборчивое упоминание Гвиневеры)

III Мордред

В другом говорится:

II Артуровский поход на восток поставить сразу после Бегства Гвиневеры

III Частично вставить предысторию в размышления Ланселота – когда начинается буря. [? Больше] когда Эктор и Лионель обсуждают его бездействие и злятся из-за него

IV Ромериль и Смерть Гавейна

Эти планы, не согласующиеся ни друг с другом, ни со структурой поэмы в последнем ее варианте, вероятно, отражают собственные размышления моего отца, в ходе которых Артуров поход на восток сделался ключевым элементом повествования. В замечании о песни III во второй группе заметок автор раздумывает о возможном обрамлении для ретроспективного рассказа о Ланселоте и Гвиневере и великой распре. Заметка II во второй группе с трудом поддается истолкованию.

Нужно признать, что, хотя порядок создания рукописей отдельных песней восстановить возможно, я так и не смог со всей определенностью вычислить, в какой последовательности вносились эти композиционные изменения. Но, судя по многочисленным сохранившимся черновикам, по меньшей мере очень вероятно, что именно здесь, в рукописи А*, внезапно, «нежданно-негаданно», как говорится, в поэму «Гибель Артура» вошел великий поход короля Артура против варваров.

Эта самая ранняя сохранившаяся рукопись песни I «Как Артур и Гавейн отправились на войну и достигли Востока» (она представляет собою последнюю часть А*, но я обозначу ее как АВ, «Артур на Восток») и конечный вариант текста соотносятся между собою крайне интересным образом. Здесь я привожу первые 28 строк текста; нумерация строк, более или менее соответствующая ПВ (Последнему Варианту), приводится на полях.

В ходе написания в текст были вставлены следующие восемь строк, с указанием поместить их после строки 7:

Если сравнить эти два текста, не располагая никакими иными сведениями, то можно было бы предположить, что автор выдергивал строки из более длинного текста как попало, по собственной прихоти! Но на самом-то деле все наверняка обстояло иначе. Думаю, разгадка вот в чем: эти строки в первой части АВ, должно быть, так живо и ярко запечатлелись в сознании моего отца (или, возможно, он весь этот текст держал в памяти), что, когда впоследствии он приступил к написанию гораздо более полной поэмы о походе Артура, они возникли снова, пусть и в совершенно ином контексте. Так каркающие вороны, и парящие в вышине орлы, и завывающие волки у врат чащобы после набегов саксонских разбойников и грабителей вновь появляются в пустынных землях далеко от британского побережья. А со строки «выли волки у врат чащобы» начинается четвертая песнь «Гибели Артура».

Но далее оговоренного выше места АВ меняется и на протяжении пятидесяти строк довольно близко соответствует будущей песни I в тексте ПВ, начиная с

с очень незначительными расхождениями там и тут. Затем, после «и мечами бесчестными черных изменников / нашу мощь умножу» (I. 200–201) в АВ опущены строки I. 202–215, тем самым:

И продолжается до самого конца, как в окончательном варианте, но в последней строке вместа слова «мщенье» стоит «гнев».

Весь текст АВ, который заканчивается здесь, отец вымарал карандашом. Среди всего множества черновиков к «Гибели Артура» не содержится никаких других фрагментов, имеющих отношение к песни I, если не считать отдельного листка бумаги с очень аккуратно переписанным текстом, начинающимся со слов: «врагами вступят в войну друзья их [надо: твои]» (I. 194). Со всей очевидностью это единственная сохранившаяся страница текста песни I, который либо непосредственно предшествует ПВ, либо отделен от него какой-то одной промежуточной версией. Он почти не отличается от текста ПВ, за исключением строк, следующих за «до острова Авалон, огромные рати» (в окончательном варианте это I. 205–210), которые в данном тексте выглядят так:

Здесь уместно было бы отметить несколько существенных исправлений, аккуратно внесенных чернилами в последний вариант текста песни I.

(I. 9) Две строки, следующие за «промышляя поживу в приливных водах», были вычеркнуты:

(I. 25) Вместо «Могуча длань твоя» здесь изначально значилось: «Мощны корабли твои».

(I. 43) После «по разным странам» строка «до мглистого Мирквуда мрачных пределов» была вычеркнута (см. выше).

(I. 56) После «Как в последний прорыв за пределы осады» вычеркнуты нижеследующие строки:

(I. 110–113) В рукописном варианте, до внесения исправлений, эти строки выглядели так:

Песнь II

Выше я показал, что, согласно исходному замыслу моего отца, поэма «Гибель Артура» должна была начинаться с прибытия фризского корабля и прихода Мордреда к Гвиневере в Камелот; в самых ранних текстах первая песнь обозначена номером I, а содержание ее описывается в следующих словах: «Как явился с вестями фризский корабль, а Мордред собрал свою армию, чтобы помешать высадке короля».

Самая ранняя рукопись этой песни, которую я обозначил как IIa (см. выше) доходит до строки II. 109 окончательного варианта. В первом из черновиков, который, по-видимому, в этом плане был достаточно быстро заменен, Мордреду предстояло навестить Гвиневеру непосредственно до того, как зашла речь о вестях, доставленных капитаном разбитого судна. Мордред глядел из окна «своей западной башни» (II. 20), «внизу волны со всхлипом катились», и сразу после этого говорится:

Но этот фрагмент был переписан (по-видимому, сразу же):

Переписанный фрагмент теперь приблизился по форме к ПВ (см. II. 25–32), а «витая лестница» (II. 42) теперь ведет не вниз, но вверх, к зубчатым стенам замка.

Ниже я отмечаю дальнейшие расхождения между самым ранним текстом (IIa) песни II и вторым текстом IIb (см. выше) из ПВ, опуская множество исправлений (зачастую внесенных из соображений метрики), представляющих собою замену одного-единственного слова или изменения в порядке слов. Можно отметить, что многие варианты IIb вошли в ПВ и были отвергнуты и заменены уже после того, как текст был записан. Формулировки ПВ отмечены ссылками на нумерацию строк, представленную в данной книге.

(II. 47–65) В тексте IIa значится:

В IIb и в ПВ ответ Ивора Мордреду повторяет соответствующий фрагмент IIa; в II. 60–64 вошел его исправленный вариант.

(II. 70–73) Эти строки добавлены карандашом к ПВ; в IIa и IIb здесь значится:

(II. 80–84) В IIa и IIb здесь значится:

(II. 90–91) В IIa здесь значится (IIb совпадает с ПВ):

(II. 101–105) В IIa здесь значится (повторено в IIb, но вместо слова «ветрогонство» поставлено «вероломство»):

Этот фрагмент вошел в рукопись ПВ, где заменивший его текст был вписан на полях.

(II. 108–109) И в IIa, и в IIb здесь значится, там, где заканчивается IIa:

Далее повсюду текст приводится по IIb (до внесения правки), а на полях даются отсылки на соответствующие строки ПВ.

(II. 110–120)

В ПВ мой отец сперва повторил этот фрагмент, затем вычеркнул его и заменил на отдельной странице текстом более пространным, начинающимся с «По ступеням спешно ступая в гневе» (строка 111). В строке 119 слово chill «холодные» заменило, со знаком вопроса, вариант still «недвижные».

В IIb данный фрагмент карандашом исправлен на:

Окончательный текст ПВ был вписан на полях рукописи.

(II. 144–147) Касательно текста IIb в этом фрагменте (см. выше).

(II. 157–165)

(II. 176–177) В IIb эти строки отсутствуют.

Песни IV и V

В песни IV историю текста проследить легко. Самая первая рукопись, которую вряд ли удалось бы разобрать без помощи текстов более поздних, представляет собою не столько текст самой поэмы, сколько записи отцовских «размышлений с пером в руке». Возможно, что он, в известном смысле, облекал в письменную форму стихи, уже придуманные и заученные наизусть; но не приходится сомневаться, что он также и сочинял ab initio[105], экспериментируя по ходу дела и зачастую набрасывая несколько вариантов аллитерационной строки.

Эта рукопись уже на удивление близка к последнему варианту. Следом за ней идет наспех набросанный, но вполне читаемый текст, кое-где исправленный в обычной отцовской манере, что приводит нас к тексту (ПВ) в опубликованном виде. Один фрагмент песни в ПВ был отвергнут, а вместо него вписана более пространная версия (IV. 137–154) – столь же аккуратно, чернилами, на отдельном листке. Отвергнутый текст таков:

Стоит упомянуть несколько карандашных правок, внесенных в текст:

строка 24 «стекали, сверкая стеклом расплавленным» заменило исходный вариант «как стеклянные слезы сверкали, звякая»;

строки 98–99 добавлены на полях;

строки 209–210 «как валится колос / пред жнецом безжалостным, как под жгучим солнцем» заменило исходный вариант «так скворцы прянут/ от жнецов безжалостных, как под жгучим солнцем…».

И, наконец, приведенное мною название песни «О том, как Артур возвратился на заре и с помощью сэра Гавейна пробился к берегу» заменило собою исходное, вписанное чернилами заглавие «О закате над Ромерилем», которое было перенесено в песнь V.

Черновиков стихотворного текста песни V не сохранилось.